Аннотация: Фантазия, талант, удача - вот составляющие славы.Славы для "истинного" человека искусства.Но все ли это составляющие?Или есть что-то еще?
Выставка. Казалось, что все только и делали, что помогали ему устроить все, как полагается. Но его до сих пор преследовало ощущение, что они помогают ему лишь с целью присвоить его будущую славу. В ней он с самого начала не сомневался. Такой талант и фантазия. Что еще нужно для успеха? Будучи всецело захваченным подготовкой к выставке, он забывал есть. Иной раз он часами сидел перед своим творением и, не сводя с него глаз, представлял, какой фурор оно произведет. Мало того фурор, но и шок. Полнейший шок. Он уже видел лица людей, пришедших на выставку и представших перед его творением. Перед его детищем. Они открывали рты и не могли сдержаться от того, чтобы не показать пальцем на творение. Они забывали приличия, охали и ахали. Некоторые стояли молча, не в силах отвести взгляд от этой диковинки. Разные люди: разные реакции. Но даже самый равнодушный по отношению к искусству человек на пару с самым хладнокровным не смогли бы удержаться хотя бы от того, чтобы не выказать своего удивления; на миг, буквально на мгновение, никто бы этого и не заметил, лишь он, хозяин выставки, смотря в их глаза, смог бы уловить это удивление, восхищение, да что бы там ни было, он бы уловил это: "нечто" странное в их взгляде. Так проходили часы: подготовка к выставке; сон; еда, которую он принимал только из-за того, что родственники настаивали и даже скандалили по этому поводу; то, что он называл "раздумья на тему", а вернее прозябание у своего творения и мечты, надежды, которые с каждым днем, приближавшим его к выставке, становились все более ощутимыми и безудержными.
Теперь он уже не мог вспомнить, когда ему пришла в голову идея сотворить это чудо. Он только помнил, что посвятил этому детищу немало бессонных ночей. Тогда он думал, взвешивал каждую деталь. Бывали времена, когда он вовсе отказывался от этой мысли, прогонял ее прочь, она казалась ему столь безумной, что он даже не мог понять, как же это могло прийти ему в голову. Но чем дольше и сильнее он отгонял ее от себя, тем быстрее она возвращалась к нему и тем крепче она овладевала каждой клеточкой его мозга. Идея поглотила его полностью. Он стал одержим ею, безумен. Теперь уже он не отгонял ее как раньше, а, наоборот, воспитывал, лелеял, как маленького ребенка, растил, кормил новыми планами по осуществлению.
Он подбирал материал.
Почему он не может в столь гнусный век совершить нечто подобное? Кто может его осудить? Уж не те ли, кто в предвыборной гонке клевещут друг на друга, запугивают людей, предлагают им деньги за голоса, обещают, что, придя к власти, будут бороться со взяточничеством и бюрократизмом? Или те, кто, улыбаясь друзьям у себя дома, своими речами заставляют начальника призадуматься о том, правильно ли он сделал, поставив вместо этого "оратора" его друга на должность руководителя отдела? Кто его осудит? Уже некому в этом мире осуждать его. Нет ни одного чистого душой человека, который мог бы одним своим взглядом умертвить навсегда эту идею, как бы глубоко она ни засела в мозге хозяина выставки, как бы сильно она ни срослась с ним. Но где этот человек? Ему даже одно время казалось, что эта выставка произведет шока столько же, сколько и повышение налогов - столь обычное, повседневное дело, которое уже не воспринималось, как какая-то новинка.
Он подбирал инструменты.
А эти родственники? Которые в скором времени будут греться в лучах его славы, выступая то в одной, то в другой телепередаче. Это ведь они намечными путями прокрались к нему, заставив поверить, что без них ему не обойтись. Хотя они не были такими уж незаменимыми, напротив, они, казалось, только мешали ему сосредоточиться на серьезных вещах, касающихся его одного! Но никак не их! Мало того, что они были незамечательными: ничего не замечали, так они еще были и незанимательными: они не занимались своими обязанностями, по крайней мере, так, как ему этого хотелось бы.
Он обдумывал каждую мелочь.
Когда-то в детстве нынешний "отец" своего детища еще верил в любовь, в то, что люди в душе мягкие, ранимые, как и он сам. Хозяин выставки в настоящем, он когда-то любил животных, маму, папу, сестру. А потом вдруг осознал, что черепахи не летают, что картошка растет в земле, но не порезанная, и, чтобы приготовить блюдо, ее прежде нужно порезать. А если кого-то беззащитного оставить на помойке, то этот кто-то вскоре станет едой. Также он понял, что если повредить голубю крыло, ну, допустим, проткнуть его вилкой, то он не сможет летать, а если рыбку вынуть из аквариума с водой или просто вылить оттуда воду, то она будет забавно шевелить плавниками и маленьким хвостиком, беспрерывно открывая ротик, а потом умрет.
А друзья? Они были жестокими, им не пристало общаться с мягким и ранимым в душе хозяином выставки, сыном своих родителей. А впрочем, он тоже не тянул к ним своих нежных ручонок. Хозяину и так было хорошо, он постепенно постигал жизнь, вернее жизнь постигала его. И вот он ее постиг или она его. Это уже безразлично. И в тот момент, когда кто-то из них кого-то постиг, у него и родилась эта дерзко-восхитительная идея. Ну разве не прекрасно, что молодежь столь стремительно хочет добиться расположения всего света! Ну разве не очаровательно, что молодежь хочет завладеть уважением старших, вызвать у них удивление! Ведь в наш век весьма сложно кого-то удивить, застать врасплох, шокировать.
Он рисовал эскизы.
Столько всего скопилось в его сердце, столько всего он хочет рассказать этому миру! И все это он сможет выложить лишь через свое творение. Он откроет людям глаза. Он покажет им свет и тьму, он научит их выращивать порезанную картошку, целоваться с огнем, танцевать с водой и протыкать голубю крыло так, чтобы он мог летать!
Он уже был близок к тому, чтобы приступить к делу.
Сперва хозяин думал, что ему нужно только четыре котенка, середину же ковра он хотел расшить золотом. Но, сравнив с эскизом, где на ковре красовалось восемь котят, хозяин понял, что это и есть идеал. Восемь новорожденных котят, породистых. Над их окраской "отец" думал дольше. Он никак не мог решить, какого же цвета будет ковер, а, следовательно, он не мог заранее знать, какого цвета должны быть котята. Они не должны были сливаться с ковром. Но случайность подтолкнула его.
Как-то хозяин прогуливался по магазину с домашними животными, вновь и вновь лаская в уме свою идею. Тут его внимание привлекла небольшая кучка людей. Как оказалось, они столпились вокруг старой женщины с кошкой, которая рожала, прямо здесь, в магазине. Видимо, хозяйка кошки была озадачена этим событием, потому что стояла и просто пялилась на свою любимицу. Кошка рожала, и казалось, что этот процесс будет длиться вечно. Девять маленьких крошек. Девять жизней, спрятавшихся под оболочкой котят. Девять смертей, поджидающих эти небольшие тельца. Хозяин понял: это знак. Он должен был их приобрести, оставив одного этой старой женщине, которая продолжала стоять, разинув рот. К сожалению, пришлось купить их всех. Хозяйка кошки никак не хотела, чтобы один остался, пусть лучше он будет с братьями и сестрами. Но ведь старушка не могла знать, что этот девятый волей судьбы был счастливчиком, если бы только она взяла его себе и не настаивала на том, чтобы "отец" забрал и его. Никто не может сказать заранее, что случиться. Тем более, эта старая женщина. Счастливчик же был и впрямь счастливчиком! Хозяин, когда пришел домой, первым делом утопил его. Тотчас позвонил в магазин и спросил, остался ли у них тот дивный белый ковер, который он присмотрел на прошлой неделе. Дело в том, что котята были черные, а счастливчик - с небольшим браком: с белым пятнышком рядом с глазом, которое его и спасло. Белый ковер был тут же доставлен хозяину и тот, прежде чем приступить к работе, пообещал себе, что если что-нибудь пойдет не так, то ему больше нечего делать в этом мире, он простится с жизнью. Надев рабочую одежду, он принялся за дело. Все бы хорошо, но ковер был несколько толст, впрочем как и все ковры. Приходилось прикладывать вдвое больше усилий: ведь нельзя же было допустить, чтобы котенок умер, прежде чем хозяин закончит работу с ним. "Отец" двумя пальцами оттягивая кожу на спине, сантиметр за сантиметром пришивая котенка к ковру. Медленно, не спеша, он закончил с первым. Теперь надо было покончить с остальными и оценить работу. С каждым новым котенком дело двигалось все быстрее. А последний был пришит буквально за несколько минут. Четыре котенка он расположил в середине ковра в виде ромба, а остальные четыре стали украшением углов ковра.
Казалось, переверни хозяин ковер и последний тут же начнет двигаться. Живой ковер - чудо этого столетия! Хотя, конечно же, ковер был бы неприподъемен для котят, и придавил бы их своей тяжестью, едва они коснулись бы своими лапками пола.
А, положив ковер "котятами вверх" (как в картах "рубашкой вверх"), могло показаться, что это какой-нибудь жучок перевернулся и барахтается на спинке, всеми своим 16 ножками пытаясь вцепиться в воздух и опрокинуться на брюхо.
Конечно, он совершил глупость! Ведь так нельзя! Почему же он сразу этого не понял? Почему только сейчас в его глазах возник ужас? Как он мог быть таким неосмотрительным? Хозяин не мог понять, как же он забыл, что прежде ковер стоило расшить, а только после этого оживлять ковер этими маленькими комочками шерсти! Но что сделано, то сделано. Не мог же он их безжалостно оторвать от ковра, положить в корзину со словами: "Подождите немного, мои крошки, несколько часов и вы снова будете ощущать себя прекрасными" и взяться расшивать ковер. Его доброе сердце просто готово было разорваться от одной такой мысли! Он будет расшивать ковер, как бы тяжело ему это ни было! Придется, конечно, постараться, чтобы как-нибудь случайно не наступить на одного из них, но он приложит все свои силы к этому делу!
А потом возникло то, что возникло. Его детище, его творение.
Белый ковер, расшитый золотой ниткой. Невозможно было разобрать, что это за рисунок. Казалось, что это прекрасные завитки, перетекающие один в другой, заплетающиеся во всевозможные комбинации. Стоило только напрячь воображение, как появлялся дракон под деревом, переливающийся в паука рядом с запутавшейся в паутине мухой - его будущей едой. Будто какое-то божественное создание глядит на тебя из этого ковра. Будто ты прикасаешься к чему-то неизведанному, к чему-то явно граничащему с волшебством. И явным украшением, настоящим дополнением всей этой картины стали эти восемь жизней, сросшихся с ковром. Под ними, правда, были следы крови, но и те не были лишними: без них ковер был бы ненастоящим, и вряд ли стал бы произведением искусства. Хотя он до сих пор им еще не стал. Хозяин считал этот вопрос - вопросом времени. На выставке божественный ковер станет настоящим, официальным произведением искусства. "Отец" в этом даже и не сомневался.
Его мучил другой вопрос: котята. Он не мог без боли в сердце смотреть на ковер, сросшийся с котятами, и на котят, сросшихся с ковром. Комки шерсти будут расти, а, значит, в какой-то момент нитки их могут просто не выдержать, с другой стороны, не кормить их он тоже не мог: умершие котята - это загубленный ковер, загубленное произведение искусства, погибшее детище. С проблемой выделения этими комочками переработанных продуктов жизнедеятельности он справился с помощью небольшой операции, практически незаметные трубочки проходили сквозь ковер и выводили отходы в привязанные с другой стороны ковра мешочки. Эти самые мешочки заменялись на новые каждое утро. Но как быть с ростом котят? Этих безжалостных монстров, пытающихся превратить в ничто его творение, разгрызть, разорвать его детище на кусочки, опозорить его, вырвать своими нахальными лапками луч славы, предназначенный хозяину. Но их хитроумный план не пройдет. Он, великий мастер выдумки, как-нибудь справится и с этой проблемой. А эти неблагодарные комки жизни, сверкающие своими злостными глазками, еще пожалеют, что ввязались с ним в борьбу! Хотя нет. Этим он займется после выставки. Хозяин еще подумает, как наказать этих носителей шерсти и когтей. А пока что нужно думать только о выставке. Мало того, что они растут, так еще безумно орут, мешая "отцу" сосредоточиться на важных вещах. Но он добрый малый! Ни словом их не попрекнул, ни жестом не показал, что страдает от их вечного нытья.
День выставки. Такой долгожданный, как первая брачная ночь когда-то, отнюдь не сейчас.
Вечер начался. Все приглашенные в сборе. Хозяин в предвкушении великого действа. Творение стоит в центре зала, прикрытое шелковым куском материи светло-пурпурного цвета. Почему именно этот цвет? Именно такого цвета будет удивление на лицах людей, именно такой запах будет у его успеха, именно такой привкус будет у его славы. Скоро действие снотворного, введенного в котят, закончится, они проснутся. И тогда все услышат глас истины. Глас живого подтверждения его таланта. Глас его детища, которым он безмерно гордился.
Хозяин взглянул на часы и начал свою речь.
"Добрый вечер, дамы и господа. Рад приветствовать вас на своей выставке, которая, как я надеюсь, станет человеческим достоянием. Я лишь скажу пару слов, чтобы подготовить вас, чтобы вы смогли по достоинству оценить это прекрасное творение. Многие сейчас наверняка думают: "Как он может столь откровенно отзываться о своем детище? Это как минимум нескромно". Да, вы правы. Это нескромно. Но не судите меня так строго. Вскоре вы сами все поймете. Я отнюдь не пытаюсь говорить загадками. Терпение, друзья. Примерно век назад полководец Вейсмах, когда был на балу, сказал фразу, от которой я и по сей день прихожу в восторг. В тот вечер генерал подошел к нему и спросил: "Почему вы не танцуете? Тут столько прекрасных роз, что вы могли бы сорвать любую, какая только понравится. Или даже составить ароматный букет. Сейчас, когда мы выиграли войну, думаю, ни одна роза не откажет вам. Более того, она сама сорвет со своего тела шипы, лишь бы это было в угоду вам". На что непревосходный - его никто не мог превзойти в тактике ведения боя - Вейсмах ответил: "В том то и дело. Они на все готовы. Но не ради меня. Они жертвуют собой в угоду мне лишь потому, что мы выиграли. Будь на моем месте другой полководец они, не задумавшись ни на минуту, также бы пожертвовали собой, как и сейчас. Зачем эта жертва? Чтобы потом заявить, что полководец почтил кого-то из них своим вниманием. Чтобы потом они могли всю жизнь вспоминать этот день и этот час. Чтобы потом они рассказывали своим внукам, как великий полководец весь вечер не отводил взгляда от их матушки. И эти рассказы передавались бы из поколения в поколение. Они все куклы. Притворные, скучные. Я знаю, что они сейчас все мои, но это меня не забавляет. Мне это безразлично. На войне я творил. Я с каждой новой жертвой становился все более искусным. Играя на гитаре, я взрывал танк с вражескими солдатами, взмахивая кисточкой, я брал в плен целые роты, задаваясь целью сочинить роман, я воспитывал себеподобных. Я жил войной. Я чувствовал, что живу. А здесь постепенно исчезает это чувство. Реакции становятся замедленными. Голова тупеет. Глаза не видят. Рука не способна даже держать бокал вина. Это не жизнь, а пародия. А это не живые розы, а искусственные, с пластмассовыми шипами и наодеколоненным бутоном. Жизнь моя в творчестве, а творчество - это война". Друзья, это речь великого человека, самого талантливого полководца прошлого века. Нет ничего кроме жизни, а жизнь - это постоянный поиск себя в чем-то. Друзья, я нашел себя. Нашел себя в искусстве, в творчестве. Для полководца творчество - это война, а для меня - ЭТО!"
Хозяин одним рывком сорвал материал. Восемь созданий завопило, их голоса сливались в яркую, режущую уши мелодию жизни, музыку стремления остаться в живых.
Хозяин жадно вглядывался в глаза каждого. Ни на секунду не останавливаясь, он перебегал взглядом от одного человека к другому. Тишина. Казалось, в этой тишине затаилось все: от удивления до страха, от негодования до восхищения, от ненависти до любви. Ни одного равнодушного. "Отец" упивался этими глазами. Он был счастлив. Все прошло гладко. Он не мог предположить, что все пройдет так. Что никто не посмеет нарушить молчания, никто даже вздохнуть не посмеет, чтобы не вспугнуть это божественное творение рук человеческих.
"Я у Сезара видел практически такое же. Только вместе гадких котят у него, по-моему, изящные ящерки".
Фраза за фразой, со всех концов зала. И везде примерно одно и то же...
...картошка не летает...
Равнодушие вместо всемирного обожания...
...если черепаху вынуть из аквариума с водой или просто вылить оттуда воду, то она будет забавно шевелить плавниками и маленьким хвостиком, беспрерывно открывая ротик, а потом умрет...
Репортеры уныло посмотрели по сторонам и, не попрощавшись, исчезли в поисках чего-нибудь "покруче"...
...голубь растет в земле, но не порезанный, и чтобы приготовить блюдо, его прежде нужно порезать...
Все вокруг увлечены, но не ковром, а разговорами о политике, моде и бог знает еще о чем...
...если повредить рыбке крыло, ну, допустим, проткнуть его вилкой, то она не сможет летать...
Что-то сломалось. Но этого никто не заметил. В соседнем доме включили телевизор. Где-то пытались уложить спать маленькую дочурку, которая капризничала. В магазине продавщица, вся заплаканная, стояла перед начальником, пытаясь оправдать пропажу двух леденцов. На улице шел дождь. Мир не изменился. Он остался прежним.
Пустой зал. В центре - ковер, рядом - материя цвета позора. Остается только одно: выполнить обещание, данное им, когда он только взялся за работу. Нет больше хозяина, детище опозорило "отца". А по всем правилам жизни сначала должны покинуть мир родители, а потом их дети. Закон жизни, если хотите. Иной раз терпящий исключения, но не сегодня...
- Куда денем ЭТО? - Джордж задумался.
- Не знаю, нам по поводу ЭТОГО никаких распоряжений не давалось.
- Если хочешь, забирай себе.
- У меня от одного взгляда на ЭТО мурашки бегут по телу. Бедные котята. Посмотри, какие у них жалостливые глазки. Нет уж. ТАКОЕ я к себе в дом не потащу.
- Хорошо. Тогда что же ты предлагаешь?
- Давай выкинем в помойку. Начальник сказал, чтобы в зале было чисто. Значит, здесь ЭТО оставлять нельзя.
- Да, конечно. Бери за тот конец, а я за этот.
- Каким же надо быть человеком, чтобы сотворить такое с этими бедняжками.
- Не знаю, Фрэнк, не знаю...
...если еду оставить на помойке, то эта еда вскоре станет кем-то беззащитным...
Восемь жизней, скрывших свою наготу - душу под оболочкой беспомощных, тянущих лапки к свету, комочков шерсти. Одна жизнь, сумевшая так бездарно собою распорядиться. Одна идея, погубившая их всех.
...что-то сломалось