На белом холсте плавными росчерками чернил притаилось чудо. Оно притаилось так умело, что простой человек, пройдя мимо, и вовсе бы не заметил этого чуда. Но только не Винсент. Только не он. Старый опытный глаз профессионального ценителя прекрасного сразу же подметил необычайность и уникальность творения неизвестного художника. Хотя почему же неизвестного? В самом низу рамки своим медным блеском приглашала взгляд табличка с неразборчивой надписью "Мистер Ловаид". Старческие извилины вяло всколыхнулись, перекапывая грядки полученной накануне информации. Мистер Ловаид... Что за странное имя? Ах, да. Это же он числился в объявлении о выставке картин в строфе "организаторы". Этот человек начал вызывать у Винсента сиплые отголоски уважения. Художник, да еще и организатор. Видать, занятой человек этот мистер Ловаид. "Ну да ладно. Мир прекрасного не терпит" - решил про себя Винсент и продолжил созерцание чуда. А на холсте лазурными мазками кистей летел голубь. Сквозь мглу, сквозь рябь непрямых ломаных линий. И казалось еще чуть-чуть и оно, это удивительное создание, взмахнет крыльями и вырвется из под власти гнетущей реальности, взлетит высоко к небу, наполняя души людей радостью так же, как наполняло сейчас радостью и сердце седого Винсента. Картина, с одной стороны, просто удивляла своей банальностью. Но слепой, как говорится, и не увидит. Винсент же слепым не был. За все свои долгие года жизни в Солсбери, в поиске разного рода иголок и других колюще-режущих предметов в стоге сена, ему не было равных. Так и сейчас, на равнодушные взгляды людей проходящих мимо этого изумительного творения, Винсент отвечал взглядом полным блаженства и восхищения.
Еще час проторчав возле понравившейся картины, старик, поправив соломенное канотье, захромал к следующему экспонату выставки. Издалека приметив вычурный позолоченный остов картины, он специально старался смотреть куда-то в сторону, только не на картину, пытаясь растянуть секунды трепетного ожидания очередного чуда. Приблизившись к ней на максимально дозволенное расстояние, он все прикрывал себе обзор потрепанным канотье, читая имя художника на инкрустированной драгоценностями рамке. "Мистер Ловаид"... Все тот же Мистер Ловаид...Ну что ж, не будем заставлять себя ждать. Винсент наконец то перевел взгляд на картину... И тут же зачарованно ахнул. Да-а-а... Мистер Ловаид как и ожидалось не разочаровал. На слегка помятом ватмане притаилось очередное чудо. Что-то слишком много чудес на сегодня подметил дальним краем сознания Винсент. А куда более ближний край, тем временем, был занят созерцанием нового, куда более важного...
Это был мужчина. Странная незавершенность тут же приклеила к себе взгляд. У человека не было лица, лишь блеклая размытость. Он одиноко стоял на коленях, прямо в центре раскинувшейся вокруг мглы. И рыдал. А перед ним, пылая оттенками красного, стонала роза. И ничто не могло спасти их от одиночества. Страшного, черного, однотонного одиночества уходящего за невидимый край холста. Эта пара смотрелась настолько гармонично, что казалось бы, мужчина плачет вовсе и не от той боли, что шла откуда-то из глубины его души, а от умиления совершенностью цветка, вышедшего из под кисти художника, а роза же, дарила свои яркие кровавые отблески не тьме, что распростерлась вокруг, а лишь только ему, этому случайному прохожему рыдающему над ее совершенной красотой.
Винсент стоял и смотрел. Он, пожалуй, потерял счет времени. Сколько прошло? Час, два, три... Неважно! Он старательно пытался сохранить образ этой картины в сердце, как сохранял миллионы других чудес, записывая их на магнитную ленту его, уже пожеванной годами, жизни.
- Вам нравится эта картина?
Винсент вздрогнул от неожиданности и неодобрительно перевел взгляд на молодого человека, из ниоткуда возникшего рядом. Он был облачен в строгий черный плащ, несмотря на жару, царившую вокруг в это время года. На голове изящно застыл черный котелок, а в руках томно изогнулась неизменная джентльменская трость. Незнакомец, несмотря на свое обращение к Винсенту, совсем не смотрел на него, его взгляд был так же прикован к картине. Лишь один раз он отвлекся, чтобы набить трубку душистым табаком.
- Да - отозвался Винсент. - Эта картина, пожалуй, самая чудесная из всех тех, которые я тут видел.
- Вы правы. Вы правы. - размеренно ответил человек в черном котелке. - Эта - сегодня лучшая.
- Сегодня? - удивленно поднял брови старый любитель прекрасного.
- Да.
- Почему?
- Это особенная выставка...
Продолжения Винсент не дождался, так как незнакомец стал заново набивать свою курительную трубку.
- Как вас зовут?
- Вы знаете - доделав наконец начатое ответил тот.
Винсент действительно знал. Такие мелочи как: поведение человека, его властный взгляд, строгий наряд, помимо всего, курительная трубка в запрещенном для курения месте и странная уверенность в собственной догадке говорили сами за себя.
- Мистер Ловаид, я полагаю?
- Да, вы правы.
Повисла долгая пауза. Оба зачарованно смотрели на картину и никто, даже сам художник не посмели нарушить эту недолгую тишину, принявшую в этот момент облик старой выставки картин.
- Как у вас получается так изумительно изображать жизнь?
- Это и не я вовсе.
- Как же так? Если, не ошибаюсь, именно ваше имя написано внизу каждой из картин.
- Да... Но я не художник. Я своего рода... - Мистер Ловаид запнулся, подбирая слово - дилер. Да, дилер.
- Ну а кто же тогда художник?
- У каждой картины он свой... По одной картине на человека - это правило выставки. - задумчиво ответил собеседник и выдохнул густой белый дым.
Странное правило. Странная выставка. Старый Винсент опять перевел взгляд на картину с застывшим на коленях человеком. Что-то в ней было особенного, отличного от остальных.
- Скажите, кто художник этой картины?
Ловаид помедлил с ответом, но все же, как бы нехотя, сказал:
- Вы, Винсент. Вы ее нарисовали.
Старик удивленно взглянул на собеседника. Он все так же смотрел на картину, не выдавая ни толики эмоций.
- Что за чушь?! Я ведь совершенно не умею рисовать! Да и откуда вам известно мое имя?
- Чтобы рисовать картины в этой галерее, не нужны ни кисть, ни краска. Чтобы знать ваше имя, мне не нужны ваши слова.
- Молодой человек, что вы несете? Не издевайтесь над моим уставшим старческим умом! Вы ведь чуть ли не в три раза моложе меня, и, поверьте, я ваших шуток не понимаю.
- Тело и душа у каждого человека стареют в разные сроки. Моя душа давно умерла... Нет. Она умирает уже тысячи лет с тех пор как я стал хозяином этого заведения, этой замечательной галереи картин из людских грез. Ну, а тело это все го лишь оболочка, мыльный пузырь, который лопается так же быстро, не успев надуться из под легкого дыхания разбалованного ребенка, что носит имя жизнь.
Ломаные невыразительные предложения тихо прокрадывались в тиши огромного зала выставки. Складывалось такое впечатление, что Ловаид повторял уже в сотый раз заученные слова, как будто плохой артист на базарном балагане. Но Винсент все равно не слушал. Его взгляд был прикован к картине. Безликая фигура мужчины на холсте начинала плыть, приобретая новые очертания. Старый, изъеденный временем и молью сюртук, родной соломенный канотье и вычищенные до блеска черные туфли. Это был он... Старый Винсент присел на колени возле алого чуда и рыдал слезами умиления, и оно, это алое чудо, рыдало вместе с ним, даря тепло, всю свою суть и странное чувство понимания происходящего только ему - дряхлому, седому и никому, кроме нее, не нужному старику Винсу.
- Н-но, как?! - потрясенно воскликнул тот.
- Это особенная выставка. - не преминул ответить Мистер Ловаид. - Раз в жизни ее навещает каждый человек, и каждый видит ее по-своему.
- Зачем они приходят?
- Чтобы забрать свою картину.
- Как забрать? Это же выставка!
- Художник имеет право забрать свою картину откуда угодно.
- Но я же говорил - я не рисовал эту картину!
- О нет, Винс. Вы ошибаетесь. Сильно ошибаетесь. Вы рисовали эту картину всю свою жизнь, сколько себя помните. Каждый росчерк на этой картине - это прожитый день, каждый фрагмент - прожитый год. Вы ее рисовали Винсент. Вы всю жизнь ее рисовали, и теперь вы имеете полное право ее забрать.
- Зачем мне это делать.
- Потому что она дорисована, Винс.
Внезапно во рту пересохло. Винсент, кажется, понял. Но чтобы подтвердить свою догадку он все же спросил:
- Скажите, там, на табличке, ничего не написано кроме вашего имени. Хоть у одной картины есть название?
- У всех картин одно имя.
- Какое?
- "Мечта".
Старик тяжело вздохнул. А ведь столько всего...
- Я могу забрать картину? - спросил он у, задумчиво смотрящего куда-то, Мистера Ловаида.
- Наверное.
- Что значит "наверное"?
- Не у всех получается. Порой за всю свою жизнь люди вбивают в свои творения так много гвоздей, что им просто не удается отодрать эти картины от стены.
- И что же случается с такими людьми?
- Они остаются со мной. Навсегда.
Винсент поежился.
- Так я могу ее забрать? - повторил он.
- Попробуйте - ответил Мистер Ловаид.
Винсент неспешно сократил дистанцию, разделявшую его от чуда. Картина не переставала потрясать, но так же давил на сердце рок неизбежности. Медленно он прикоснулся дрожащими руками к драгоценной рамке и потянул на себя, боясь ощутить сопротивление. Но картина, вопреки всему, мягко щелкнув, легла в руки счастливого Винса. Держа ее, он изучал и узнавал каждый росчерк, каждый мазок своего творения. Творения, что носило имя "Мечта". Теперь она была его, только его. Но все же что-то не давало покоя. Это что-то, потревожив извилины старческого мозга, превратилось в вопрос:
- И что же теперь?
- Вам по лестнице наверх - указал направление тростью мистер Ловаид и, набив трубку свежим табаком, пошел дальше по галерее, постукивая каблуками.