Зимняя посленовогодняя ночь. Щиплет нос. Луны и звёзд не видно за рыжими лучами фонарей. На часах тикал четвёртый день моего шестнадцатилетия.

     Мы едем в город N на выступление. Город в полуторах, если не в двух, тысячи километрах, и нам нужен автобус. А пока мы все стоим на морозе и ждём.

     Ждут и танцоры и рекрутский набор дирижёра, музыканты и певицы.

     Пора в путь! Суета, все толкают друг друга, пытаясь занять место, затащить инструменты. Тебя толкают сзади, спереди загораживают дорогу. Куда же деться?

     Автобусов было два. Для танцоров и для всех остальных.

     Певицы уселись сзади, одни девчата, посередине - музыканты, одни юноши. Спереди - генералы похода, жмущиеся друг к другу.

     После пары остановок, наша труппа вышла на прямую трассу к городу N. Морозная степь и пустота. Ни души. Тихо.

     Едем по трассе. И случилось вот что - автобус танцоров сломался! Стоят два автобуса на голой дороге, на морозе, когда даже машин нет!

     И что им оставалось-то, танцорам? Cтало холодно, и они пошли к нам. Гомон, веселье, смех, сальто назад, салют!

     Ждали часов пять, а потом сутки ехали на автобусе. Никто не сходил со своих мест, так как договорились между собой быстрее доехать до места без перерывов. Живот колол, потому что я ел без перерыва. Светят фары автомобилей в лицо, не заснёшь даже. Но доехали благополучно, хоть и ужасно долго ехали.

     Въехали в город. Кругом ёлки, тонны снега. Вышли из автобуса - та же самая суета, что и в начале.

     Свежий воздух греет изнутри. Вдохнёшь полной грудью, чтобы голова закружилась, качнёшься из стороны в сторону и вспоминаешь - как же хорошо жить! Древние лиственницы осыпаны снегом, силу приложишь к ним, толкаешь, - и на тебя летит ледяное конфетти.

     Ждём указаний, где мы будем жить. То ли четыре, то ли три дня.

     События, как игральные карты, тасуются между собой. Вспоминаешь, как ешь жареную картошку - этот чудный аромат сливочного масла, ржаной хлеб, майонез. И вдруг детство на ум приходит: как по траве бегал, как играешь в снежки, как плавать учился.

     Аромат - след прошлого, которое обязательно повториться. Я в этом плане следопыт. Это тяжело объяснить, но существуют такие запахи, которым нет названия. Почуешь один из таких - и сразу понимаешь, что осень близко.

     Опять нас разделили - танцоры туда, все остальные - сюда. Да с чего вы взяли? Может, музыкантам на самом деле отдельный корпус нужен - мы же шумим, музицируем еженощно, кто ж нас вытерпит?!

     Корпус для заселения достаточно презентабелен - яркое освещение, широкое фойе, красный ковёр - но никто внимания на это не обратил. А справа от двери комната с фортепиано. Не знаю, что оно там делало, но я б сыграл. Комната номер 306. Туда отправили жить Гену, Рому, Костю, Никиту и меня.

     Войдя, можно увидеть узкий коридорчик, очень узкий. В коридоре три двери почти по сторонам света: слева, справа, спереди. Обои советского типа (неопределённого цвета, с белым узором в виде цветочков), в некоторых местах покрытый желтизной потолок. В углу, между передней и левой дверью, - стиральная машина и чайник, подключенный к тройнику. У нас одних была горячая вода.

     Расположились. Никита берёт свою казахскую домру (он был казахом), и начал трындеть на ней. В 4 часа утра.

     - Ты чего, - я спрашиваю - в такую рань играешь?

     - Спать вообще не хочется.

     На нет и суда нет.

     А в то время Генка с Ромой пьют то ли коньяк, то ли водку. Люди! Они предложили и мне, но на голодный желудок пить вредно. "Как знаешь" - ответили они, чокаясь. Остальные соседи моего блока тоже пропустили с ними по рюмашке. Люди!

     У нас также был выход к балкону, на котором, начиная с этого дня, кто-нибудь да дымил. Прямо обязательно дымил, как ни глянешь!

     Окурки и прочий мусор лежали там. Рома негодовал: "Убирайте за собой, кидайте окурки за балкон, всё равно зима" и тэдэшечки. Его раздражение ох какое справедливое, но его никто так и не слушал. Хорошо, что я не курю.

     Но каждые 15 минут кто-нибудь да был на балконе. И комната наша была проходным двором. Я потом долго смеялся от этого. Забавное зрелище.

     Как-то все разошлись и легли спать. Или нет. Я не помню.

     
*

     Люди измеряют день календарно. Перевалило за полночь - другой день. И так далее. Но в душе каждый знает, что следующий день наступает после сна.

     Мой следующий день наступил через пару часов. Всех разбудили на завтрак. Никита дрыхнул, как убитый - ха-ха, спать ему не хотелось, говорил. Ошибается человек, со всеми бывало.

     Завтрак такой же, как и во всех других оздоровительных пансионатах. Да, это санаторий, но звучит непрестижно. А говоришь: "Мы жили в оздоровительном пансионате!" - и сразу уважаемый человек. Звучит ярче.

     Наш балкон выходил в сторону дороги, а в окно смотрели те же лиственницы. Как от снега болит в глазах. Клумбы. Тропинка, выложенная желтоватой плиткой, вела от парадного входа к главным воротам, которые были для машин. Сами мы входили через запасные ворота.

     Завтракали мы на первом этаже. Приходилось спускаться и идти по длиннющему коридору. Коридоры не внушали доверия. На тебя маньяк с бензопилой нападёт - не убежишь. Не было понятно, где находилась эта столовая. И, чтоб туда прийти, пришлось воспользоваться стадным чувством - не зря же люди по этому направлению идут.

     Вошёл я в прихожую столовой (sic!), и там моя толпа стоит. И опять все в спортивных костюмах, да что за напасть такая! В прихожей не было стульев. Все стояли.

     Знакомые фотографировались на фоне советской плитки. И только тогда я понял, что люди обычно фотографируются от безделья или скуки. У одной девчонки, как обычно, собралось за поездку до пяти сотен фотографий. И подумайте теперь, как ей было скучно. У меня три фотографии, может пять.

     В комнате, где едят, три ряда по шесть столов. У каждого стола стулья с деревянным сиденьем и железными ножками. Все этими ножками скрипят. Как противно!

     В первый свой завтрак в этом чудном, тихом городке я сел с Соней, Финой и Таней.

     - Садись к нам! - Позвала Соня.

     А почему и не сесть, подумал, с девчатами уж всяко приятнее завтракать. Они делают это аккуратно и скромно. Только не помню, как обедал я. Защитная реакция, наверно.

     - Ладно.

     Дальше я спрашивал как у них дела и вёл светскую беседу как джентльмен.

     Соня и есть самая общительная из них. Даже Таня - не настолько. Давайте-ка, я расскажу о каждой, уж очень нравится мне это дело. Любой женский образ великолепен:

     Хрупкая и маленькая модница Соня. Я её старше, хотя я почти самый молодой из первокурсников. Одна из немногих, кто для меня является авторитетом. Её вкусу можно доверять. Вот спросите: "Как мне одеться, чтобы сверкать, как звезда?". Я вас отправлю к Соне.

     Таня ещё, которая улыбается и танцует при случае, как ядерная батарейка. Но она не издевается. Даже скучновато как-то с ней. Улыбка тоже вызвать может тоску. Как я могу обойти такую щепетильную тему, как фигура? Так вот: фигура просто идеально сбалансирована. Ни дать, ни взять, как говорится. Даже вот как скажу: так выглядел плод с древа познания: хочется вкусить, а нельзя.

     - Мы наверно не поедем смотреть на горы, - продолжала Соня - останемся здесь.

     - А что так? - спрашиваю.

     - Желания нет. Хочешь остаться с нами?

     - Да, можно было бы.

     Но никого не спрашивали. Погнали, и все.

     Вышел на улицу. Кристальная ясность зрения. Стоял народ в пуховиках. Девочки в милых шапочках общаются в тесном круге. Привычки неизменны.

     - Дети, пойдёмте! - ответил наш полководец, как только подошли последние из нас.

     За деревьями, за облаками было что-то очень высокое. Горы...

     Сев в автобус, мы смотрели на горы. Исполинская глыба камня и льда. Вершина, покрытая небесным туманом, надменно смотрела на муравья с моим именем. И эта вершина грандиозна. Она карябала обитель Бога. Что это, если не чудо?

     Мы выползли из автобуса через час. Путь к Эльбрусу лежал далеко. И на этом пути, где открывался вид на горы, была хижина. Козырное место. Я часто об этом думаю. Варишь кофе, ешь вкусно прожаренную яичницу. Печка плохо греет - решил порубить дрова. Надеваешь валенки, открываешь дверь - а там горы...

     Старичок пытался впарить вино. Седой капиталист хитёр: знает потребности молодёжи. Но он был прямо около дороги, когда наша толпа не рассосалась и преподы рядом - и никто его вино не купил.

     Долго шли. Дорога, ведущая на высоту, мягко скажем, небезопасна. По правую руку был барьер. По замыслу строителей, она не давала вам упасть. Но в этом барьере было пару дыр. В прямом смысле дыр. Там было не за что ухватиться или пройти, только перелезть через перегородку, ведущую на дорогу, и после обхождения бреши снова ступить на пешеходную тропинку.

     Представить только - заговорился с кем-нибудь и упал в брешь. Я кидал камни с высоты, с которой можно было упасть. Веселое занятие. В низине, ведущей к реке, отвесные камни. Неприятная смерть. Хотя кому какое дело, если дыру видно за километр?

     А место проезда для машин такое же - сеет смутную тревогу. Оно выдолблено в камнях и представляет собой тоннель с открытой "стеной". Как в муравейнике, если его разрезать пополам. И там ещё были обледенения, которые выглядели как столбы с многочисленными неровностями, очень красивые колонны изо льда...

     И опасения насчёт крутости подъема к горам не оправдались. Я воображал склоны, где один неверный шаг приведёт к непредвиденным последствиям. Узкие проходы, в которые тяжело пройти даже худому. Хотя всё равно впечатлён.

     Мы пришли на рынок. Рынок в таком живописном месте. Я понимаю, что это бизнес, но всё равно неприятно. Но продавала половина этих лавок вовсе не сувениры.

     Вот уже бежит, оглядываясь, Юра с коньяком. Бутылку положил в непрозрачный пакет. Пакет в свою куртку. Куртку застегнул, и подозрительно оглядывается, кто бы лишний не увидел.

     И вот неожиданность - Гена и Рома тоже затоварились:

     - Может, шашлыка купить? - Лёха спрашивает, тоже "спланировавший" этот вечер.

     - Да, пожалуй, можно, - задумчиво протянул Рома - какоё у вас мясо есть?

     - Вкусний щащлык, да, миасо. Говядина йэсть, баранина, курятина тоже вкусний - рекламировал своё мясо торговец.

     - А дорого?

     Я не слышал, что дальше они говорили друг другу. То ли их цена не устроила, то ли они догадались, что им шашлыка в пансионат не отвезти - отказались от шашлыка. Или не отказались. Но купили, возможно, мало.

     А эти ледяные колонны - тут, на уступе, они ещё больше. Снизу журчал ручей, преодолевая ледяные неровности. Течение разрезало донный лёд. Но по бокам, где течения не такое сильное, лёд принял диковинные формы. Маленькие ледовые равнины.

     Но эта река суть оттаявший снег. И брало основание с Эльбруса, превращаясь в водопады. Водопады также резали лёд. Одно из ниспадающих струй резал одну из ледяных горок прямо в центр. И самая верхушка горки превратилась в подобие желоба, в которую падала вода. И течение прорезало эту горку и, утекая внутрь желоба, побрела дальше по склону.

     Наелись чуду, чая напились. Чай горяч, как мои амбиции. Даже язык обжёг.

     В автобусе Саша попросил распутать наушники.Распутывание расслабляет. Если наушники не твои. Если это всё же твои наушники, то ты испытываешь раздражение. Ведь ты музыку хочешь слушать, а не распутывать узлы. И Саша включил лезгинку, после того, как я сделал дело. Свою нацию не скроешь!

     Приехали уже вечером, почти ночью. Нас предупредили о том, что нас ждёт репетиция. Есть огромное удовольствие притрагиваться к своему музыкальному инструменту, если не играл на нём долго - уже как играть забыл, а всё равно свежий взгляд на собственный музыкальной инструмент. Играется по-другому.

     Я поел, но уже после того, как я привёл себя в порядок, надел одежду помягче.

     Мы готовились к репетиции. Я достал свой аккордеон, еле впихнутый туда с двумя домбрами и домрой. Раскрыл свой чемодан и думаешь: "О детка! Мы давно не виделись, самое время пошалить". Взяв инструмент, настроение чуть-чуть улучшилось. Пошёл на этаж вниз, и играем мы в прихожей столовой. А прихожая как брюхо змеи: длинная и узкая. И рассаживать нас надо было как-нибудь, но вместились все. В ущерб общей мобильности, конечно, но что поделать!

     Нас рассаживали так: в самом конце коридорчика барабанщик и три басиста, дальше я, Софья и Андрей. Дальше балалайки, на которых играют аккорды (как на гитарах, если у вас с музыкой плохо), дальше - русские домры, и впереди планеты всей дирижёр.

     Мы заиграли. Эти барабаны и контрабасы подействовали на меня, как гипноз.

     Звуки внезапно прорвавшегося грома

     Огонь в сердце зажигается и уносит туда, в пустыню, безжалостную, орошенную кровью пустыню, где люди режут друг друга шашками. И нет, ты не один из этих людей. Ты - это буря, которая надвигается на них.

     Там-дам-там-там-там-там, там-дам-там-там-там-там, там-дам-там-там-там-там...

     После этого вы слышите визг. Это вступает третий аккордеон, то есть я.

     ...И в том же духе.

     Это был "Махамбет". В переводе с ногайского - "Воин". Вам тоже удастся увидеть воина, когда услышите эту музыку.

     А дальше пошли песни. Девчата втиснулись в этот коридорчик и еле поместились. Даже немного жаль, что они поют в такой тесноте.

     После репетиции стало скучно. Не убирая инструмент в чемодан, захотелось на нём поиграть. Играть было нечего - с собой Я не взял ни одних нот! Скучно. И поэтому я играл либо что-нибудь татарское, либо русско-народное, либо грустные аккорды: до-минор, фа-минор, соль-мажор, соль-минор, до-минор и в обратном порядке.

     Заходит одна из знакомых Ромы Марина. Тоже танцовщица. Серый спортивный костюм. Ненавижу спортивные костюмы.

     - Айда к нам! - Она мне.

     Увидев, что я один в комнате, понял, что обратилась ко мне.

     - Да, давай... - Аккорды, пошедшие по девятому кругу, уже не радовали.

     В комнате пятеро, не считая меня: две Марины, Римма, Гена и Рома.

     Телефон у одной из Марин был выключен и стоял на зарядке. Она его включила и сказала всем нам:

     - Ребят, у меня 40 пропущенных от парня! - Или 140, я плохо расслышал.

     - Так перезвони ему, - я посоветовал. А что ещё сказать!?

     - Он меня убьёт! - Не глядя на меня, ответила француженка.

     Я хотел было сказать, что раз она не хочет, то пусть не звонит, но она, наверно, сама разберётся.

     И что вы думаете, было дальше? Попойка! Пили все. Но две Марины и Римма не пили много. А если и пили, то разбавленное - апельсиновый сок с неким алкоголем, который, по сути, должно жмыхать субъекта та-а-а-а-к сильно, чтобы в голову сразу ударяло. Но мне не ударило. Да и никому не ударило. Только чуть-чуть. Вот и покупайте дальше у старичков этих бутылочки: водичку с тех. спиртом размешают три к одному, а молодёжи потом страдать. Мол, почему так мало жмыхает? - А вот так!

     Дошёл и до меня стаканчик с алкоголем и вином вперемешку. Я спросил о его происхождении и убедился, что всё в порядке. Легендарно. Приятно. Фантасмагорично и глупо.

     Знаете, глупые ситуации или дни учат относиться к жизни проще. Вроде думаешь: "Как потолок после пятницы обвалился, как это случилось!?". А потом думаешь: "Будет что внукам рассказать" - и это хорошо.

     Их, вместе со мною, понесло в спиртовые дали. Потом подошли Соня с Финой. Отдали половину бутылки вина.

     Фина пила осторожно, хотя вино - её. Так антилопа лежит на водопое, остерегаясь гепарда. Забавно, очень забавно: хотя девушкам так и надо делать - мало ли..?

     Потом подошёл Юрка с Лёшей и коньяком, по вкусу напоминающий терпкий шоколад. А ещё - Костя и Анатолий. Да и Никита, что таить!

     Алкоголь - это туман. И в этом тумане очень чудно - безмятежность, веселье. Ноги подкашиваются ужасно, но держался молодцом. И до сих пор, где-то в глубине сознания, ещё кличет моё "Братишка!". Так я называл Лёшу. А он мне потом:

     - А ты оказывается нормальный пацан, Ильюха! - Он проливает вино на пол.

     - Да что ты делаешь, дурак, ковёр казённый!

     - Ты поосторожней, я-то и всечь могу.

     - Садись уже, не мельтеши.

     Только читайте так, словно у вас язык сломался в 12 местах. Дошёл до кровати и лёг, потому что в меня не вмещалось больше. Не спал.

     Иногда существуют такие моменты, когда действительно не понимаешь, как некоторые ситуации буквально заглядывают тебе в рот. Вот не понимаешь, как такое происходит, и всё!

     Укладываясь, я обнаружил около себя телефон. Не мой телефон, а Ромы.

     Произошло самое логичное и интересное. Позвонила его девушка. Она и стала моей первой музой. Первое моё стихотворение пошло именно из-за неё. Вдохновение толкнуло знатно, ребята!

     Она очень высокая для своих лет. Мне нужно прыгнуть, чтобы ей в глаза посмотреть. Какая она сама по себе... Найти определённые достоинства я в ней не смог - знаете, некая ошибка первого впечатления - ты несешь с собой память о первой встрече, и смотришь на человека сквозь призму воспоминания. Вроде глупо, а вроде и правильно.

     Но нос у неё замечательный. Без задней мысли! Вам достаточно влюбиться примерно в такую же. Скажите: "у неё нос интересный" Все взгляды падут на неё.

     Знаете, неправильно писать об одном человеке, но только сейчас пришло новое понимание.

     Она же моя первая муза! Она голубоглазая и улыбка очаровательная. Добрый взгляд, хороший вкус. Фильм, где она исполняет главную роль, нуарный. Джаз от мира кинематографа. Серая плёнка, и сквозь серую плёнку имеет цвет только её глаза. Кто на кого смотрит? Манящий цвет неба, вытаскивающий вас из кадров вашей жизни. Она возвысит к морю, где парят белокрылые ангелы. С чёрными полосками. Чайки.

     Постер с её портретом - это момент, когда она в светлой рубашке и майке, снимает кепку-копполу, в момент, когда на неё льет сильный ливень.

     Улыбка, которая пробуждает в ваших сердцах теплоту? Нина.

     Ну вот, рекламу я ей сделал. Ждём от неё горячих взглядов, ребята!

     Разговора, кстати, не помню. Говорил, что это я, заранее просил извинения за своё неадекватное состояние, как истинный джентльмен. Ну, она и сбросила. Потом написал сообщение, чтобы она не злилась на меня. Идеальные манеры.

     На другой кровати лежал Никита. Тоже в стельку. И говорит:

     - Я дверь закрою, а ты закрой за мной окно на балкон. Я курить.

     Закрыл и лежу. Я уже хотел спать. Но тут начали бешено стучаться в дверь. Я полз к окну. Ситуация по масштабности превосходили сцены войны в "Форест Гамп". Повсюду гремят выстрелы, в голове вертолёты, внезапно начинает играть Fortunate Son. Я стучусь в окошко, открываю его, а нет там никого!!!

     Куда деваться? Я открыл дверь и сразу же лёг, заснув.

     Наступил новый день.

     Я проснулся, и как-то тоскливо. Невыразительное утро. Костя гладил свою рубашку. Заходит Рома:

     - Можешь утюгом поделиться?

     - Это не мой, мне хореографы дали.

     - Потом мне отдашь, хорошо? Эй, просыпайся, мы выступаем сегодня! - Рома уже мне говорит.

     - Да? Ладно...

     - Тебя не отпускает, что ли?

     - Да нет. Как-то тоскливо.

     Рома решил добить:

     - Вчера ты открыл дверь и сразу упал на кровать, рядом Давид (что-то типа нашего сопровождающего) стоял. Ты пробормотал что-то на подобие: "Всё нормально!". Ты наверняка этого не помнишь, но он тебя будил очень сильно. Но ты не проснулся и Давид только и сказал: "Напился, козлина!".

     Я вздохнул.

     - Было и было. Утюг можно после тебя?

     - Ага.

     Роман вышел по своим делам.

     - Блин. У меня чёрных носков нет! - Костя опомнился. - Слушай, Илья, свои можешь носки дать, а?

     - Что? Нет! - Эта просьба была возмутительна. Даже коммунисты настолько личной вещью не делятся.

     - Да тебе-то что? Ты в оркестре во втором ряду сидишь, а я в первом. У тебя видно не будет.

     - Нет.

     Костя сморщился. Видно предвкушает, как будет от дирижера по шапке получать.

     Я встал с кровати. День по погоде такой же, по содержанию совершенно другой.

     Раскрыл полупустую сумку и нашёл в ней простой чёрный костюм. Разложил на кровати. Достал чёрные, под стать рубашке, туфли. Почистил их щёткой до блеска.

     Костя исчёз. Наверняка спрашивает носки. Глупость, да и только.

     Рома отдал утюг.

     Я погладил свою рубашку из очень приятной материи. Легко гладить такую одежду. Оставил утюг в номере, кто-нибудь да попросит. Или хореографы сами за ним зайдут.

     Количество спортивных костюмов на людях резко сократилась. Некоторые начали одеваться за пару часов до выступления. Как и я волнуются. Ну, ничего. Волнение - топливо выступления.

     Закончил подготовку. Сижу с Геной. Ромка предложил порошковый кофе в вытянутых упаковках. Пьём-разговариваем:

     - Ну, готов выступать? - наверное, Гена боится сам. Он - актёр.

     - Нет, ничуточки. Я же не один на сцене. Если что, моя ошибка потонет в звуках оркестра. Вот одному - страшнее, хотя и выгоднее - сам отвечаешь за успех на сцене.

     - Да... после своего выступления сможешь одолжить туфли?

     Да что за люди!

     - Не знаю. Если Ты их потом быстро отдашь, то...

     - Спасибо, выручил!

     - Да иди ты.

     Пока мы гоняли чаи, к нам всё также выходили курить на балкон. И после - спрашивали: "Это что у вас, кофе?". Мы отвечали положительно. "Налейте и мне!" - говорил любой. Рома снова негодовал - кофе оставалось очень мало.

     Когда никого не было, ко мне подошёл Мурат. Общался он со мной больше всех, по сути.

     - Как выспался?

     - Нормально выспался.

     - Налей кофе, пожалуйста.

     Попросил он, как и всё. Я налил со скоростью кофейного автомата:

     - Да на!

     Пауза.

     - Неплохо так вчера погуляли, да?

     - Агась. Лучше бы я вообще не пил, - признался.

     - Да ладно тебе! К вам вроде заходили и другие, вроде как?

     - Есть такое. Мне до сих пор не очень.

     - В первый раз пил?

     - Нет.

     Пьём кофе в молчании.

     - Не планируешь с кем-нибудь переспать? - он внезапно меня спросил. Вопрос сбил с толку.

     - Не знаю, - я действительно не знал, как ответить. Об этом я как-то не задумывался - с Соней хотелось бы, думаю.

     - С Соней?! Да она же *вытягивает мизинец*.

     - И что? О вкусах не спорят, знаешь ли.

     - А у тебя есть, - переходит на шёпот - чем предохраниться?

     - Конечно, есть.

     - Ай да сукин сын, ай да Илья! - мне лукаво пригрозил пальцем Мурат, - ну, удачи.

     Не перепало, как обычно. Это как рулетка в казино - тут можешь выиграть только наугад.

     Нас созвали завтракать.

     Перед уходом, я навёл порядок на столе Ромы. Надо же отплачивать щедрость сторицей! Очень мило на душе становится, когда я навожу порядок. В этом есть что-то хорошее. Правда, сам процесс уборки не люблю.

     Мы пошли есть в "ресторан", на этом разговор с Муратом и кончился.

     Сел теперь с ним, Лёхой и Сашей. Есть не хотелось вообще.

     - Можно тогда Я твою порцию возьму? - Саша говорит.

     Странный человек. То полтысячи займёт, то порцию попросит. Хоть деньги отдал.

     - Да, бери, конечно!

     Потом сели мы в комнате Гены. Соня читает нам стихи Омара Хайяма:

     На скатерти судьбы и мёд, и горечь рядом.

     Что наслажденье встреч без расставанья яда?!

     За счёт страдающих даётся счастье нам,

     И рай оценит тот, кто знает муки ада.

     Еле-еле нашёл такой стих, который Соня читала. Книга Рубаи принадлежала Роме, и Соня специально для него отметила стихи, наиболее понравившиеся ей. Я тоже отметил пару избранных мною, но не помню их содержание. Кроме этого единственного:

     Известно, в мире все лишь суета сует:

     Будь весел, не горюй, стоит на этом свет.

     Что было, то прошло, что будет - неизвестно,

     Так не тужи о том, чего сегодня нет.

     Отметил его чёрной галочкой.

     Я Соне говорю:

     - Да не читай ты так жеманно, неприятно слушать.

     - А мне без разницы. - Действительно.

     Я как-то спародировал её речь, остальные хохотали от этого.

     Фина говорит:

     - Слушай, я думала, что ты скучный, а на деле очень даже ничего.

     - Да так и есть!

     Таня молчит.

     - Ладно, Фина, мне на концерт собираться. Уходите.

     - Оставь нам ключ.

     - Чё?

     - Нам тут больше нравиться, чем у нас в комнате.

     - Рома просил меня ключ на вахту отдать.

     - Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

     - Уф... Но чтобы закрыли, ладно?

     - Конечно.

     Таня начала веселиться. И Я её спросил:

     - Тань, да неужели тебе так скучно?

     - Да... - она выдохнула очень тоскливо.

     Но этого никто, кроме меня, не заметил в суете. И вообще, она из таких людей, которых веселье выдает очень сильно. Если они перестанут веселиться, они сразу в отчаяние впадают. А в отчаяние не впадают просто так.

     Вообще, иногда люди одной фразой могут выдать всего себя сразу, открыть много тайн. Вроде это незаметно, но мне, как человеку с отлично развитым чувством вины, всё видно, словно с маяка.

     Это тяжело для объяснения. Я потом вам расскажу...

     После этого готовились к отъезду. Помню, что я свой инструмент таскал не сам - он тяжелый для переноски, как, например, контрабасы Юры и Мурата, поэтому мы погрузили самое тяжелое в автобус.

     Андрей, вместе с Ноной Владимировной, Анной и ещё домристкой, о которой я не помню ничего, сели в такси. Сами мы пошли пешком. Я не жалуюсь, просто нахожу это смешным.

     Путь лежал к Дому Культуры этого города. Самое нелепое лишь в том, что наши не знали, где он находится. Эдик нас направлял по указаниям Анны, как я понял.

     Весь асфальт вдоль тротуара города Н. не похож был на дороги нашей свинофермы - он очень качественен. А вот мостовая трасса моего города разбита и скорее напомнит ландшафт Луны, чем дорогу.

     Музыканты, которым уже перевалило за 20, кидались снежками в певиц, которым скоро 18. Я стоял поодаль их и этим не занимался. Неужели постарел быстрее их?

     Мы остановились в исступлении. Аркадий остановился и понял, что нам вообще в другую сторону. Оказывается, нам надо было перейти дорогу и пойти вдоль спортплощадки, где мужики играли в футбол в толстовках, кедах и кальсонах. Команды было две: красные и зелёные. Играли они достаточно хорошо, но в тишине: они не кричали "Пасуй! Передавай! Забивай!".

     Ведь только молчание не нарушает сосредоточенность.

     Мы дошли. Один из наших уже успел дать интервью местному телеканалу по дороге. А вот я просто мечтал дать интервью. С самого детства. Но такой возможности не давали.

     Знаете, на своем первом масштабном выступлении, когда мне было 11 лет, все дети репетировали в одном большом зале. И вот, когда уже мой номер подходил по списку, к нам пришли репортёры. После того, как они взяли кадры у пианистов, гитаристов и флейтистов, им не хватало последнего кадра. А нас оставалось трое и, сами понимаете, как нам всем троим хотелось заполучить право показаться в репортаже.

     Первого я не помню, но он был выше меня, и рыжий. В серединке стоял я сам, а третьим был восьмилетний мальчик с шеей, перебинтованной гипсом, чтобы держать её в покое.

     Я применил все свои силы умиления, молчаливой воли, детской красоты, в конце концов.

     И как вы думаете, что дальше? Нет, дальше не я шёл по списку на выступление, нет, а вот это.

     Репортёр, который был женщиной, сказал:

     - Не знаю. Кого же выбрать? ...А давай-ка тебя, мальчик.

     Мальчика со сломанной шеей выбрали вместо меня. Меня обыграл инвалид! Интервью с тех пор стало одной из моих мечтаний.

     Пол к Дому Культуры был выстлан гладким мрамором. Абсолютно гладким и ровным мрамором. И на нём появилась корочка гололёда, так нелюбимого людьми с плохой координацией. На гололёде покатались все. Тут я не уступил никому в веселье.

     Парадный вход был гигантским. Умещались два лифта, клумбы папоротников, скамейки, широкие стеклянные стены, банкомат, лавки с проводниками и входом в репетиционные этажи, актовый зал и Бог знает чего ещё. Лифт не работал. Мы пошли наверх, в репетиционные этажи по лестнице.

     В помещении, котором нам уступили, стены также были стеклянными. Но подоконники были настолько низкими и тонкими, что сев на них, можно смотреть на город N. А вдали снова горы.

     Актёры уже расположились там, хотя пришли вместе с нами. Фина уже успела переодеться в белую шёлковую рубашку, нежно блестевшую на свету, и тугой юбке чуть выше колен. Или это был наряд Тани? Увы, не помню. Посередине пояса, где рубашка заправлялась в юбку, вдоль этой самой юбки по центру пупка и вниз, виднелись декоративные чёрные бантики. Гена оделся по классике: рубашка в еле видную клетку, ремень, брюки и мои туфли. .

     Певицы переодеваются прямо в зале, никого не стыдясь и смущаясь. Поэтому я оттягиваю момент собственной смены одежды, чтобы не пропустить, как те переодеваются.

     После всех возможных перетасовок, казахи сели за свои домры.

     Уйдя проведать, как дела обстоят со сценой, по пути встретились актёры, которые делали разминку речевого аппарата, или просто разминку.

     Вечно всплывает образ некой Сони Т., которая репетирует с ними, хотя там она не была никогда. Моя память ломается время от времени, знаете ли.

     Рла-рло-рлу-рлы, ржа-ржо-ржу-ржы. Вот что это за разминка. Я по природе картавый, и у меня это звучит как "гжа-гжо-гжу-грхжы".

     Их учитель всегда говорит им, что их язык недостаточно разработан.

     
*

     В зале глухо - огромное препятствие для музыканта. Это означает, чтобы вас услышали, нужно прилагать большие усилия. Но ты не можешь услышать себя со стороны зрителей. Если у тебя не было никакой предварительной репетиции - будет туго. Этому есть даже отдельный термин - "акустическая репетиция", то есть проверка звуковых параметров зала.

     Первое наше выступление было очень суетливым. Перед самим выступлением нам дали будку, в которую мы не помещались. Андрей страдал, Нона Васильевна страдала, всем не нравилось. Нас выталкивали, и мы садились на скамеечки за кулисами.

     Долго ждали, но вот он момент:

     Вышел дирижёр.

     Потом мы.

     Все стоят.

     Поклонились вместе с руководителем.

     Развернувшись к нам, он сделал жест "садитесь".

     Первым пошёл Махамбет. Зашёл он отлично.

     Дальше пьеса-шутка "Часы". И потом пошла пьеса хора "Ночка луговая".

     Сделано! Мы сыграли прекрасно. Я не помню ошибок со стороны оркестра.

     После Гены ботинки попросил у меня Эдик. Я уже надумывал сменить имя на "Мать", а фамилию на "Тереза". Ему срочно нужны были нормальные ботинки - я ему не смог отказать. Поносив их секунд тридцать, заметил - у него оба ботинка правые!!!

     Правые!!! Вы понимаете? Как можно найти два правых ботинка и около недели таскать их? Как после этого болят ноги? Как он до этого дошёл?!

     Я был готов идти в пансионат позже всех из-за двух правых ботинок. Инструменты оставили на складе ДК для гала-концерта.

     Мы пришли обратно в санаторий. Я не знал, что делать. Муракамие дочитан. Я читаю очень быстро.

     Так вот, я просто лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Зашёл к Мурату и преподам по домре. Весёлые парни! Резвятся, шутят и смеются.

     Но у них мне было скучно. Хотя там и Анатолий, и Костя сидели. Но они много молчали там, и поэтому выглядели пассивными наблюдателями. Преподы играли мастерски, кстати. Но Я аккордеонист, и эти две струны не выглядят для меня чем-то увлекательным.

     Зашёл обратно к себе.

     Тандем Ромы и Гены снова пили. Две Марины и Римма опять же пили мало, что очень разумно.

     И как только Я вошёл, Рома сказал, как отрезал:

     - Ему не наливать!

     И поэтому этот день так скучненько заканчивается.

     
*

     На следующий день ходили на рынок. Мне там не понравилось. Суета. Вспомнил совет отца: "Торгуйся".

     Выторговал рублей 200. Купил круглую шапку из овечьей шерсти. Большая и пушистая, носили такие шапки джигиты. Я не помню её название. Но она висит, точнее, лежит у меня дома на холодильнике. Купил её отцу. Да кому нужна такая шапка, в которой не выйдешь на улице. Хотя снять все запреты, и шапка окажется в тему.

     Мы походили-походили. Приметил очень красивую девушку, но совсем другого плана, нам не по пути, если к ней подкатить... Она мне напомнила мне мою давнюю подругу. Их познакомить, и вылитые близняшки. Только моя подруга поменьше ростом и белее кожей.

     А эта - смуглая, ноги прямые, мягкий взгляд. Но главного не хватает. Может, ещё не такая взрослая? Я старше её на год.

     Также купил мягкий шарф, позже подаренный подруге.

     Ещё купил траву. Трава прямо вставляет. Продавали её в таком подозрительно магазинчике, но штырило жёстко. И Косте дал попробовать. Он сказал, ему такое не нравится. Согласен! Заваренный ирландский мох такую горечь во рту оставляет - бе!

     Эдик попросил сфотографировать напротив пансионата - сфотографировал на свой телефон. Он попросил отправить фотку через интернет, но я забыл про это. И он не вспомнил. А телефон сломался. Тысячи оправданий!

     Мы готовились после этого к гала-концерту. Утюга от хореографов больше не было. Жаль. Помните, говорил про комнату с фортепиано? Вот, там находилась и гладильная доска с утюгом.

     "Эх, сбацаю балладу Шопена, пока утюг разогревается!". Хотя если именно балладу, то утюг воспламенится.

     Мы снова пришли в ДК и погрузили инструменты на автобус в какой-то другой зал. Доехали быстро, однако.

     Мы разложились в настоящем зале для музыкантов - очень просторное помещение, потолок очень высокий, и везде обставлено перегородками, чтобы хореографы спокойно переодевались. Я не успел ничего увидеть за этими перегородками.

     Мы сыграли ту же программу, которая была и на конкурсе. Всё замечательно, но я не смог найти себе места на репетиции изначально. Я медлительный.

     Вот прошмыгнула Римма в пушистом лифчике. Это часть костюма, но как мне иначе назвать этот элемент образа?

     Андрей репетировал свою программу на будущий сезон. Он только этим и занимался всю поездку и пошутил лишь однажды, и то несмешно.

     Вторая аккордеонистка болтала с Аллой и Галей.

     Я тоже что-то играл на инструменте, потом скучно стало.

     Подошёл к Алле и Гале и вдруг свет выключили:

     - Ведите себя тихо, концерт начался! - Анна пояснила.

     Я всё это время разговаривал с Аллой:

     - Я вот думаю, что... - она не закончила.

     - Что?

     - Да ничего.

     - Говори.

     - Не-е-е...- Зачем начинать ломаться? Раз начала - закончи.

     - А давай обмен?

     - В смысле?

     - Ты говоришь мне свой секрет, а я - свой.

     - Знаю я таких.

     - Клянусь, Аля, ну чего ты!

     - Ладно. Хотела сказать, что ты только с моими подругами нормально разговариваешь, а со мной - нет.

     - И это всё!?

     - Ну да. - Она подняла глаза. Не умеет человек лгать, стыдно за её неловкую попытку.

     - Ладно. Спрашивай, что хочешь.

     - Кто тебе нравится?

     Неожиданно и ожидаемо.

     - Вообще никто, если честно, - на тот момент мне нравились все.

     - М-м-м...

     И в том же духе.

     А потом, спустя какое-то время, мы вышли на сцену, после тринадцати декалиардов квартетов с народной кавказской музыкой. И мне пожелала удачи подруга Нины, Оксана, у которой космическая внешность. Красно-рыжая, с мраморно-белой кожей, как у любой древнегреческой статуи, обожает Ирландию. Странный человек. Я как-то тоже хотел в Ирландию поехать, но с таким же успехом я хочу и в Австралию.

     Выступили мы филигранно. Взорвали зал. Дело доходило до восторженных криков!

     Мы сфотографировались, наше выступление сняла на камеру одна из Алиных подруг, инструменты погружены и отправлены в пансионат. Мы заработали первое место!!!

     За этим мы сюда и приехали. Скоро домой.

     Мурат по дороге сказал мне, что я нравлюсь Алле. Он говорит:

     - Ты знал о том, что ты Алле нравишься? - лукавая улыбочка на лице у него разыгралась.

     - Знаю. Мне её знакомая рассказала.

     - И как? Ты не хочешь с ней мутить? - Мутят воду, а тут дело о важных социальных связях. Но неважно.

     - Не-а. Она не в моём вкусе. Эмоциями не богата. Да и слабая она душой, это чувствуется.

     - Да ладно тебе! Тебе не надо её упускать.

     - Надо.

     - Нет, серьёзно, почему не хочешь с ней быть?

     - Понимаешь... Я с её подругой встречался.

     - А-а-а-а-а...

     - Аля всегда с нами была при этом.

     - Ох, чёрт...

     - Вот-вот. Так что это вообще не вариант.

     Я молчу, а он говорит о своём кумире. Потом он выдал:

     - Илья, спина болит жёстко, - начал жаловаться Мурат.

     - Почему?

     - Я год назад с пацанами дрался. И я с большой высоты упал на ноги. Сначала я телом вперёд покачнулся, а потом резко назад. У меня позвонок сразу с места сдвинулся.

     - Фу.

     - В машинах мне тяжело ехать - если дорого неровная, или машина качается, в спине неприятное ощущение, будто два позвонка друг об друга стукаются.

     - А вылечить нельзя?

     - Можно. Но операция очень дорогая. 300-350 тысяч выйдет.

     - Родители не могут помочь?

     - Мачеха не позволяет. Вечно моему отцу говорит, мол, он просто жалуется. "У меня тоже такое было и, ничего, прошло" - она говорит

     - Но ведь у тебя не проходит?

     - Вот именно. Болтает бред всякий.

     - А ты знаешь... фонды же всякие есть, которые финансируют лечение!

     - Правда?

     - Да-да. Мы можем заявку подать в несколько таких, и тебе быстро деньги соберут. С мира по нитке, Мурат!

     - Не знаю. Мне кажется не стоит.

     Он и до сих пор не вылечил, а ведь уже 16 месяц он свою спину не лечит! Зря он так.

     Я знал это очень давно, но никак не мог с собой поделать - редкое событие, когда в меня сильно влюбляются, но какое дело мне до тех, кого не люблю я сам?

     Неправильно как-то. После нашей победы, все наши взрослые музыканты отмечали медовухой это дело. А потом нас упрекают, что алкоголь - это плохо.

     Но любые алкогольные традиции очень крепко ввязываются и в жизнь молодёжи тоже, и, самое интересное, - очень быстро! Вот и сегодня пили.

     Рома с Геной дали себе волю, сильно напившись.

     Они попросили Римму и Марину, которая Фрида, помассировать их спины. И пока они мяли их, я, допивая свой стакан с водой, сказал:

     - Ребят, я всегда и всем желаю вот что: несмотря на то, что нам вместе уже так не собраться, самое главное - будьте счастливы!

     Все вроде как улыбнулись.

     А потом Роман мне сказал вот что:

     - Если я не запомню - ты мне расскажешь всё, хорошо?

     - Без проблем!

     И он закатил вот какую речь:

     Ребят. Знаете, я не знал, что вы такие классные, серьёзно. Я вообще Гену лохом считал, но как видите: спились, договорились, друзьями стали.

     (Гена облокотился об меня - этот фокус он назвал третьей опорой - держишься за стенку или человека одной рукой и можно дальше пить)

     Так вот, в чём дела, ребят - нам обязательно нужно держаться вместе. За меня, за Римму, за Марину..., да и за Илью тоже можно (звучит как оскорбление) - нам вместе надо быть. Помните, как в Форсаже? Их же дружба спасала.

     Так что не боитесь - если вам помощь нужна - звоните мне, всё разрулим! Когда угодно звоните - я приеду и решу всё.

     За дружбу, самую крепкую, которая может быть

     И все чокнулись.

     Жалко только, что тост не сбылся.

     Сквозь несколько туманных часов спустя, нас подняли очень рано. Я-то проснулся уже сам, и просто лежал.

     - Никита!!! Ники-и-и-та!

     - Ыыы?

     - Просыпайся, нам скоро уезжать.

     - Ага, сейчас-сейчас, - он заснул ещё на полчаса.

     Я быстренько оделся, чтобы не было холодно, и пошёл к умывальнику.

     Было очень тихо и темно. Я самый первый очнулся ото сна и решил помочь проснуться остальным.

     Я на цыпочках подошёл к Роме:

     - Рома, - начал Я шепотом.

     - М-м-м..? - он промычал сквозь сновидения.

     - Пора вставать!

     - Хорошо, только отстань.

     Теперь подошёл к Гене:

     - Гена!

     - Пошёл ты.

     Кратко, коротко, ясно.

     После очередной порции воды в лицо, Я увидел в зеркале мальчика с помятым лицом, который провёл в шкуре семнадцатилетнего подростка уже целых 6 дней.

     Улей понемногу разворошился. Люди, слегка злые, подходили за тёплой водой к кулеру для чая или кофе.

     Мы не смогли скоординироваться и выпить чай всем блоком: каждый пил в одиночестве.

     Моя дорожная сумка уже подготовлена заранее, и к общей суете я не имел никакого отношения.

     Все подтягивались к автобусам. С инструментом, сумкой и пакетом (чёртовый пакет!), положил уже всё в багаж автобуса.

     Мы все стояли, разговаривали и ловили последние моменты этой недели.

     Я дышал как можно глубже.

     Минут через 15, уже сидели в автобусе. Посмотрев в окошко, и, внимательно рассмотрев город N в последний раз, я уснул.

     Я снова сидел с Геной. Мы болтали о всяких глупостях, которые обсуждают любые юноши.

     Поговорили с Ниной. И вот, решили поприкалываться над Оксаной. Она сидела на два ряда вперёд, чем мы:

     - Оксана! Оксана! Оксана! - Мы затрубили вместе с Геной - Оксана!

     - Чего надо? - она не отзывалась долго. Хорошая выдержка.

     - Я должен тебе сказать кое-что важное. Я не могу больше держать это в себе. Я пытался похоронить эти чувства в себе, но не смог...

     - Ты приёмная! - Я вмешался.

     Гена на меня с укором посмотрел:

     - Вообще-то это я хотел ей сказать.

     Этого достаточно, чтобы Оксана от смеха подавилась. Я говорил уже, что внешность космическая? Характер космический тоже.

     Следующие пять часов поездки не отличались ничем, кроме того, что мы периодически останавливались и разминались.

     Но я помню разговор, почти в самом начале пути.

     Я стоял опять же с Геной, а Марина, идеал красоты, общалась с нами с подмостков автобуса, держась за поручень.

     Свет на неё падал так, что, освещая её черты лица, она казалась мне ещё прекрасней:

     - Знаешь, Марин. Я каждый раз на тебя смотрю - и не узнаю!

     Она простенько улыбнулась:

     - Спасибо.

     Это наверно, самый странный из моих комплиментов.

     Следующие пять часов не прошли примечательно.

     Но только небо потемнело, и казахи взялись за свои домры. Пели они знакомые всем песни: "Я буду долго гнать велосипед", "Птица счастья", например. Несколько раз пропели хит нашей поездки - "Четыре татарина".

     Это песня настолько танцевальная, что мотив её запоминается очень быстро и, даже через 10 лет, смогу пропеть эти строки:

     "Четыре татарина, четыре татарина, четыре татарина и блатной казах. Кому это надо? Никому не надо! Кому это нужно? Никому не нужно! Никому не нужно!" и свист толпы.

     Остальная песня пелась на другом языке, которого я не разобрал.

     И вот, на часах - полночь. День номер 7.

     Я занёс инструмент на склад колледжа, и ещё через час оказался дома. Fin