Шейдон Марк : другие произведения.

Проклятье Звёздного Тигра - 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
      
       Кто-то странствует меж миров, ввязываясь в очередные "звездные войны"; кто-то сражается со злодеями с помощью меча или магии. Но иногда мы забываем о том, что каждый воин сперва был учеником, а каждому действию, будь то поход или бой, предшествует ожидание... и порой именно это затишье перед бурей определяет исход сражения - с врагом или с самим собою...
      
      
УРОКИ ЧАР-ВЭЙ
  
  Третий день он бездельно существовал в доме Магистра. Бродил в благоухающем зимними цветами саду, заглядывал (всё ожидая гневного окрика, но так и не дождавшись) в комнаты, помогал ребятам на кухне. Его ниоткуда не гнали, не глядели недовольно, не давали никакой работы. И ничему не учили. И узнать, когда станут учить, или Луч испытывает его, и не провалит ли вот-вот испытание, - он не мог. К вечеру второго дня спросил Ориса, младшего из учеников: не надо ли сделать чего-то? Как-то проявить Дар, или характер, или... что? Орис - приветливый, смешливый и ничуть не похожий на Вэй - пожал плечами и ушёл, оставив его в тревоге и ещё большем недоумении. Ясно одно: ученики тут не помогут.
  Мелодии Кружев вспыхивали и звенели вокруг него многоцветными обертонами: других, в отличие от него, учили. Он видел: и Орис, и Кит, на два года того постарше, и Джаэлл с блистающим "вэйским" взором, внушающий почти такое же благоговейное чувство, как и сам Учитель, - все они, то вместе, то порознь, сопровождали Учителя в прогулках по саду или надолго исчезали за единственной из дверей, которая была заперта. А может, именно для него не открылась - он ничуть бы не удивился. Если бы ему велели убираться на все четыре стороны, поскольку в ученики он не годится, он не удивился бы тоже...
  Джаэлл, выйдя из той двери, с впечатляющей вспышкой исчез - "нырнул" (некоторые особые слова Вэй Эвин уже выучил). Я не выучу ничего, кроме слов, если не осмелюсь, с уничтожающей ясностью понял он, - если не войду туда сегодня, сейчас. Он ждёт меня там, за дверью. Он проверяет меня.
  Постучать не успел: дверь отворилась сама. Эвин отпрянул, но Луча в дверном проёме не было, а когда робко заглянул, увидел его на кушетке у распахнутого окна, откуда в комнату то и дело залетали лепестки арилий и оседали на подоконнике, некрашеном дощатом полу и волосах Луча ароматными розовыми лодочками. Луч, одетый в нечто мягкое и, против ожидаемого, не чёрное, а белоснежное, уютно свернулся по-кошачьи, подобрав под себя ноги, и смотрел на Эвина с лёгкой усмешкой на губах.
  Кроме же кушетки, покрытой дымчато-серым мехом горного тигра, никакой мебели в комнате не было. Ткань на стенах тоже показалась мальчику серой, но почти сразу он заметил на ней лазурные и кремовые разводы, потом искорки тут и там, будто стены осыпаны пылью из бриллиантов, затем они и вовсе стали перламутровые... Эвин моргнул. Просто серые, как пепел. Ой, он пялится на стены, а Луч...
  - Ну, заходи. Иди сюда, - изящная узкая рука коснулась кушетки, - присядь. Тебе нравится дом?
  - Очень, - и вдруг выпалил: - Но не всё ли равно, я же просто... - и замер, с отчаянием думая: конец, он не простит. Я заставил его ждать три дня - а теперь сомневаюсь в разумности его вопросов!
  - Просто Вэй, а? - мальчик изумлённо поднял голову: вместо гнева и немедленного выбрасыванья из комнаты, дома и числа подопечных Луч смеялся. - Или - просто менестрель?
  - Просто ученик, - выдавил он. - Простите, милорд мой Магистр. Это глупо... да?
  - Принижать себя у Вэй не принято, дорогой. Равно как и играть словами, говоря с Учителем. Быть менестрелем отнюдь не просто, учеником Луча - тем более. А моим учеником - в особенности.
  - А Ступени? - прошептал осмелевший (обнаглевший до невероятия, как сам расценил) Эвин.
  - О, вот это как раз было бы просто. Разве не легче идти проторёнными тропами?
  - Смотря где тропу проторили. - Эвин глотнул: от собственной дерзости во рту пересохло. - И кто.
  - И что поджидает в конце? - Луч кивнул: - Да. Но и путь по бездорожью во тьме лёгким не будет. Со мною ты не найдёшь ни простоты, ни гладких дорог. Даже без Ступеней. Ты всё ещё боишься меня?
  Эвин растерянно молчал. Он не был готов к подобным разговорам, приветливому голосу, и смеху, и мальчишеской небрежной манере сидеть на кушетке с ногами, не стряхивая с волос лепестков арилий... и держаться так, будто он, Эвин, равный. В деревне дело другое: двое среди "неслышащих", не-Вэй, - там вроде они и вправду стали равны на время, вэй'Ченселин Тарис и он. Но Магистр и ученик!..
  - Когда я спрашиваю, - с прежней мягкостью промолвил Луч, - о чувствах и ощущениях, не нужно медлить с ответами. Прикосновения разума искажают рисунки Кружев. Так я пугаю тебя?
  - Я не знаю, - выдохнул мальчик, тотчас понял, что невольно нарушил строжайший из запретов - не лгать Учителю, - и почти со слезами пролепетал: - Сейчас да, простите, милорд, но и нет, я... не знаю.
  Он думал, за такой ответ Луч непременно рассердится, - но тот, напротив, казался довольным.
  - Чар пугает, - сказал он, - Чар манит. Кто не испытывает страха вообще, тот вряд ли способен чему-то научиться, поскольку эта двойственность, эта противоречивость - основа Чар. Понимаешь?
  Мысли Эвина заметались, как испуганный мышонок при виде кошки. "Понимание" и "знание-чувство" - не одно и то же, ведь не всё, что чувствуешь верным, сумеешь объяснить, а понимать и значит - уметь объяснить... или нет? Ох, а он снова молчит, а Учитель велел на вопросы отвечать без промедления!
  - Я... ощущаю, - тихонечко сказал он. - Мелодии Чар и прекрасные, и грозные, и потерять их - хуже, чем умереть, но от них всегда и больно. Только я думал, это потому, что я не Пробуждён.
  - Нет. Дело в твоей природе, в устройстве человека. Легенду о Появлении ты, полагаю, знаешь?
  Мальчик обрадовался до того, что даже дышать стало легче: уж здесь-то он не промахнётся!
  - Вначале стал Свет и озарил Тьму Предвечную, и часть её смешалась со Светом и родился Сумрак, а из него вышел мир: земля и вода, деревья, травы и ветер, и всякая живность в земле, воде и воздухе. И подобно брызгам воды, упавшей на камень, брызнули капли Света от удара о Тьму, и из них явилось Мерцание Изначальное. Те искры Мерцания, к которым Тьмы пристало больше, были тяжелее прочих и проникли в Сумрак, и некоторые коснулись живых существ и вошли в них, и так появился разум, и те существа обрели умение мыслить. А самые светлые и легчайшие искры Мерцания сплелись в Кружево Чар, и незримые нити его пронизали ткань всего мира; а пройдя сквозь разум - живую часть Сумрака, напитанную Мерцанием, - сплелись в особые Кружева, своё для каждого из тех существ, и те Кружева, названные душами, или Тенями Чар, ожили и обрели подобие голоса и слуха, и жить будут вечно, как вечно и породившее их Мерцание Изначальное. Так появились люди - единственные в мире Сумрака, у кого есть душа и разум, и кому Тени Чар даруют возможность слышать мелодии Кружев.
  Эвин перевёл дыхание. Ну вот. Не так красочно и многословно, как в трактире, - зато самое главное.
  - Тебе часто доводилось это рассказывать? - осведомился Луч.
  - Да не очень. Дети иногда спросят, откуда люди взялись, а взрослые уже знают, им неинтересно. Ни приключений, ни любви, ни посмеяться... не трактирная история. От нас чаще хотят забав, а не уроков.
  - Не "нас", - заметил Луч. - Ты Вэй, не забывай. Так взрослые не слушают, поскольку "уже знают"? М-да. Если учесть, что взрослые больше умеют, а посему способны куда больше и натворить, то им бы следовало почаще размышлять о влиянии Тьмы на людскую природу... Человек - дитя Сумрака телом и разумом. Он рождается, и некоторое время все его потребности - от Сумрака. И способы ощущать мир - также. Поэтому соприкосновение с чем-то абсолютно не-Сумрачным - естественно, пугает.
  - Меня пугали только Ступени, - удивился мальчик. - А сами-то Кружева - ни капельки!
  - Но ты ещё и не Пробуждён. Огонь тоже с виду красив, а не грозен. Пока не попробуешь потрогать. А вместе с тем - огонь греет и кормит нас, он необходимая часть нашей жизни. В точности как и Чар.
  - Летом, - задумчиво сказал Эвин, - и тепло, и много всяких плодов... и без огня проживёшь.
  - Не слишком долго. Если кто-то не сумеет развести огонь.
  - "Слышащие?" Чар-Вэй?
  - Именно. Чар-Вэй. Но кто много возится с огнём, тому проще и обжечься, а?
  Эвин кивнул. Сравнение весьма точное: работа с Кружевами нередко оборачивалась "ожогами", а порой один пепел от Чар и оставался. Все в Тефриане знали, сколь опасную жизнь ведут их заботливые охранители, именуемые Чар-Вэй. Ещё бы, если вот он и со спящим Даром ухитрился в беду угодить...
  - С тобою не было инструмента, - прямо как подслушав его раздумья, заметил Луч. - Ты только пел?
  - Играл тоже. На солейне... - он нахмурился, сердясь на себя: вопрос задел его (Луч, конечно, видит) и заставил похвалиться - и глупо, говорит-то он не с музыкантом, а с Вэй, откуда тому знать, на каких инструментах играть труднее? Луч, однако, поднял брови так, словно знал не хуже любого менестреля.
  - Редкое умение. И играть, и уберечь в пути. Солейн скорее для высоких домов, чем для странствий.
  - Мне его дедушка подарил. - Эвин вздохнул: - Уберечь-то не вышло, - и вдруг сказал то, чего вовсе говорить не собирался: - Я всё не мог решиться насчёт Чар. Шёл сюда, а сомневался. А тут речушка - мелкая, по колено... - он вздохнул опять: дурацкая история, а он зачем-то выкладывает её Лучу. - Я уж почти перебрался и вдруг упал... отчего, непонятно. А очнулся - голова на берегу, остальное в речке. Не меньше двух часов пролежал, а вода ледяная, замёрз так, что еле выбрался. А солейн... как-то подо мной оказался... - не желая того, он вновь вернулся туда: уплывала опущенная им на воду смесь тонких палочек и струн - остатки хрупкого инструмента, - а он глядел вслед, прощаясь с дорогой менестреля...
  - Долго ли ты шёл в ту деревню?
  - День или два, - он выровнял голос: Вэй владеют чувствами. Менестрели, впрочем, тоже. - Точно не помню, я ведь заболел. А когда я падал в реку, Кружева пели так... будто пылали... и торжествовали.
  На пальцы Луча порхнул лепесток, и он приподнял руку и разглядывал его, сощурившись, словно сравнивая новую "драгоценность" со сверкающим по соседству алым рубином.
  - А говорят, Вэй умеют не мокнуть в воде. И стоять в огне и не обжигаться. Это правда, милорд?
  - Отчасти. Как и не тонуть в Кружевах. И не ранить себя и других Вэй, используя Поле. Кто-то - да.
  - Магистры?
  - А ты хочешь стать Магистром? - чёрные глаза Луча внимательно смотрели ему в лицо.
  - Ну... да, - он с тревогой подумал, не сочтут ли его чересчур самонадеянным. - Если смогу, милорд.
  - Могут - многие. Наверное, почти все, выжившие на Ступенях. Тех, кто хочет, куда меньше. - Луч улыбнулся: - У нас есть поговорка: первый шаг хорошего Учителя - убедить ученика не желать судьбы Магистра, последний - постараться убедить всё-таки сделаться им. Ты уж поверь: желать тут нечего.
  - Нечего? - поражённо воскликнул Эвин. - Я думал, Магистры знают больше, искуснее прочих...
  - И я думал, - со смешком уверил Луч, - вначале все так думают. Но из умений добавляется лишь крайне болезненная работа с Камнем. Зато на тебя немедленно взваливают контроль над частью Поля, тебя каждые полгода таскают на совет Звезды, где ты попусту теряешь время, поскольку кроме сплетен и взаимных уколов там почти ничего не бывает; а когда в твоём Поле какой-нибудь идиот взбаламутит Кружева или крестьянину захочется поменять в деревне погоду в честь дочкиных именин, то побегут к тебе, и именно ты обязан всё уладить и всех умаслить; а если шум дойдёт до Звезды, тоже ты будешь виноват. А плюнуть и уйти Магистру нельзя. Разве только и из Сумрака заодно.
  Такого взгляда на участь Магистра Эвин никак не ожидал. Шутит Луч или говорит всерьёз? А вдруг спросит - поверил он или нет! Может, попытаться схитрить: спросить о Камне, чтобы отвлечь... Но тут дверь открылась, и Орис (впервые с холодно-отрешённым "вэйским" лицом), заглянув, доложил:
  - Два вэй'лорда Стражи просят беседы, милорд мой Магистр.
  Луч не изменил позы, но уютность вмиг пропала из неё начисто. Голос звучал тихо и бесстрастно:
  - Ты сказал, что я занят с учеником?
  - Конечно, милорд. - Орис явно обиделся. - Они говорят - дело срочное и особой важности, милорд.
  - О, Мерцание, - вздохнул Луч. - Важнее, чем обучение Вэй... Ладно. Пусть войдут.
  Вошли они столь быстро, словно ожидали разрешения тут же, за дверью.
  - Ваш свет озаряет души, вэй'Ченселин, - промолвил тот, что казался старше - статный, широкоплечий человек, похожий на воина из древних легенд. Второй кивнул, присоединяясь к приветствию.
  - И ваш свет также, - судя по интонации, ни "срочное и особо важное" дело нежданных гостей, ни они сами абсолютно Луча не интересовали. - Вэй'Лариас. Вэй'Дел. О чём вы желали поговорить?
  Поскольку стульев не было, Стражам оставалось беседовать стоя или сесть на пол, и они выбрали второе: уселись там же, где стояли, со спокойным видом, будто на более радушный приём и не рассчитывали; однако они были Вэй - в их спокойствие Эвин не очень-то верил. Сам он тут явно был лишний, но его не отпускали, а не уйдёшь ведь без разрешения! По правде говоря, ему было ужасно интересно.
  - Погуляй в саду, дорогой, - безжалостно распорядился Учитель (ну точно слушает мысли!), и Эвин покорно побрёл в сад. Он было занялся выискиванием цветков с тремя лепестками - на счастье, - и тут отчётливо расслышал голоса. То окно... а если лечь в траву... ну, Луч ведь сам послал его в сад, верно?
  -...естественно, он в ярости, - говорил "воин". - Целых пять дней прошло - а мы на том же месте.
  - Он сам был в Поле, - фыркнул второй. - Ещё бы не в ярости! Мы расспросили уже всех Магистров, и каждый выдаёт примерно следующее: что стряслось, он понятия не имеет; наверняка Открытый Дар - разумеется, не в его Поле; а может, какой-то идиот играл с Камнем, что нынче разрешают всем подряд; а Страже нужно не отвлекать Магистров от важных дел оскорбительными намёками, а следить, чтобы подобного не повторялось, или он пожалуется Звезде. Сплошная приветливость и желание помогать.
  - Но, Дел, дорогой, - мягко заметил Луч, - если каждого Магистра вы вынуждаете прерывать занятия с учениками - чего же вы хотите? Странно в таком случае обижаться на неприветливость.
  - Проси извинений у Брэйвина, - промурлыкал тот, кого звали Дел. - Светлый Луч, мы лишь Стражи.
  Ченселин расхохотался. А ведь он, с беспокойством подумал Эвин, по-моему, очень... разгневан?
  - "Лишь Стражи" пользуются почётом, до которого Лучам далеко, спроси кого угодно! Знания Вэй и доблесть воинов Сумрака, и поскольку король даёт им каждый знак одну и ту же плату, полезность их бесспорна - даже не надо, как вейлинам, то и дело её доказывать, или сидеть прикованными к Полю, подобно бедным Магистрам. А уж Лучи вам, свободным счастливчикам, и вовсе должны завидовать!
  - Особенно, - проворчал "воин", - когда кто-то ухитряется так тряхнуть Поле, что половина Вэй чуть не лишается Кружев, прочие полдня лежат без сознания, и Верховный в их числе, а все, вместе взятые, ни черта понять не могут, зато отлично могут требовать объяснений от Стражи.
  - Тогда, - заметил Луч, - я стану приятным исключением. Я не требую. Хотя жаловаться громче всех следует мне, поскольку в тот день я работал с Камнем в Башне. Если бы расспросы всех Магистров, - в сочувствующем тоне Эвину послышалась ирония, - вы начали с Лучей, версия неумелой игры с Камнем развалилась бы сразу же. Если, конечно, не предположить, будто пресловутым идиотом был я.
  Нет, успокоился Эвин, не сердится, а то не шутил бы. Стражи засмеялись. Луч спокойно продолжал:
  - Но это и вся моя помощь. Я не знаю тоже. Не Вэй Таднира: тут никто на подобное не способен. Об Открытых сложно судить, но опять же, учитывая силу встряски, остаться незамеченным он бы не мог. А в дикой земле весьма затруднительно так Пробудиться. Возможно, само Поле. Мы многое забыли.
  - Одно другого не легче, - подвёл итог "воин". - М-да. Вэй'Этаррис предложил Рыцаря.
  Тут Эвину тоже стало смешно - едва успел зажать рот рукой. А вот в комнате смеха не последовало.
  - Маловероятно, - серьёзно сказал Луч. - Тени всё же в Поле. По крайней мере, знали б направление.
  - Не обязательно, - возразил Дел. - Помнишь теории Каэрина о щитах? Да и не совсем они в Поле. Тени обведены дикими поясами, и никто их толком не слушает. Могли и прозевать.
  - У меня тут Замок Трэл, - то был снова Ченселин, - и его я бы услышал. Смею заверить, вэй"лорды, любой Магистр в Поле возле Замка услышал бы тоже. А что думает Каэрин?
  - Что из его учеников я наименее пригоден для Стражи, - хмыкнул Дел. - В думы свои о Камне он не счёл нужным нас посвящать. Если не считать шуточки о явлении Пламенеющего и замечания "ерунда" относительно догадок иного рода. Твоей, кстати, тоже. Ты уверен, что других у тебя не найдётся?
  - Как ни жаль мне огорчать доблестных Стражей, - усмехнулся Ченселин, - а тем более Брэйвина, да сияет в Звезде он вечно, - но нет. А теперь, вэй'лорды, прошу простить, мне надо работать с учеником.
  - Очередной менестрель? - теперь и в тоне "воина" появилась насмешка. - Готовишь нам работу?
  - Напротив, её у вас отнимаю, Лариас, дорогой. Тебе нравятся последствия Пробуждения от побоев?
  - Худшее из них, - сказал Дел, - убеждать тех, кто уцелел, что сами пострадавшие и виноваты, и все были бы живы-здоровы, если б соблюдали законы и предоставили наказания Звезде. С другой стороны, когда речи о пользе законов подкреплены обуглившимся деревом и парочкой трупов, их слушают куда внимательнее. В любом прискорбном явлении можно отыскать нечто приятное. Но Лариас прав: вести тропами Чар существ, от природы лишённых чести, в то время как единственно честь мешает Чар-Вэй превращаться в крайне опасных негодяев, - затея и впрямь рискованная, светлый Луч. Поостерегись.
  - Благодарю, Дел, - нежным голосом протянул Луч. - Твоё замечание, как всегда, разумно и для меня неоценимо. Поверь, я не забуду. Если у тебя найдутся ещё соображения по поводу обучения Вэй, я с удовольствием их послушаю - в любое время, свободное от занятий. Всех благ, вэй"лорды, и прощайте.
  
  ___
  
  Эвин слушал удаляющийся стук копыт, размышляя, идти ли в дом или дождаться, пока Луч позовёт его, и вдруг небо вспыхнуло сотней огней всевозможных оттенков, и воздух нагрелся и загустел, и всё кружилось, звеня и мерцая... кружился он в водовороте сияния-музыки-цвета... и таял... растворялся...
  Он очнулся, глядя в тёмные серьёзные глаза, - на той самой кушетке, судя по ощущению ворсистого мехового тепла; и как попал из сада в комнату Луча, понятия не имел. Что с ним приключилось - тоже.
  В следующий миг он знал. Пробуждение. "Свершилось, о, наконец, как прекрасно!.. как страшно".
  Сесть получилось не сразу: голова кружилась, влажные ладони скользили по тигриному покрывалу; он чувствовал себя слабым, лёгким, как пух одуванчика, но слабость была удивительно приятной. Руки Луча поддержали его, за спиной появилась подушка. А до того он лежал в траве... и окно. Ну, что ж...
  - Я слушал, - уверенный в неизбежности (и заслуженности, вообще-то) суровой кары, прошептал он.
  - Знаю.
  Эвин, ошеломлённый спокойствием тона, уставился на своего Магистра: лицо было тону под стать.
  - Но я... вы, милорд... - он проглотил застрявший в горле комок. - Вы им не рассказали. Ну, обо мне.
  - О падении в реку и двух часах без сознания? А мне следовало рассказать?
  - Это был тот самый день. Милорд, ведь дело не во мне? Я даже не Пробудился тогда... И всё же тут есть взаимосвязь... я прав? - он почти умолял: он невыносимо хотел понять. - Милорд, ведь да?
  - Да, - лицо Луча могло бы принадлежать изваянию: красивое, и бледное, и абсолютно бесстрастное.
  - Но вы им не сказали.
  - После того, как они посмели требовать и обвинять? Да и потом, никакой пользы для расследования мой рассказ не принёс бы. Что-то сильно тряхнуло Поле, ударив по слышащим; они это знали и так.
  - А разве они обвиняли? - удивился мальчик. - Мне показалось, они задавали вопросы, и всё.
  На губах его Учителя появилась не очень обнадёживающая улыбка.
  - Они шутили, - робко пояснил ученик, - и звали вас по имени. Я думал, они друзья вам, милорд.
  - У Вэй обыкновенно друзей не бывает. У Детей Боли - особенно.
  - Дети Боли, - вопросительно повторил он. Магистр улыбнулся снова, и веселее, чем до того.
  - Те, кого учил вэй'Каэрин Трент. Я, например. И Дел Анрис, рассуждавший о чести менестрелей. А воспитанники вэй'Этарриса зовутся Ивушки, - глаза Луча лукаво заблестели: - Потому, говорят, что достойный Луч требует великого почтения, полнейшего согласия с каждым своим словом и готовности следовать оным словам без промедления. Привычка хорошая, верно?
  - Ну, не очень... - Эвин подавился окончанием фразы. - Простите, милорд, я... веду себя дерзко...
  - Зато откровенно. А я - не Этаррис. Продолжай. Не очень - почему?
  - Ученье закончится... - мальчик помедлил, думая о разнице меж "откровенно" и "оскорбительно в высшей степени". - Если привык глядеть кому-то в рот, а не думать сам, всю жизнь и будешь ученик, а не вейлин. И ещё, если Учитель в чём-то ошибся... - он смешался. Заявить, будто Учитель - Луч к тому же! - способен ошибаться... зачем нужен ученик, допускающий подобные рассуждения о Магистрах?!
  - Я уверен, - невозмутимо сказал Луч, - что менестрели чаще гибнут на Ступенях по одной причине: у них нет чувства осторожности. Они так привыкают к угрозам, приводящим лишь к небольшой боли, что, столкнувшись с реальной, смертельной угрозой, не умеют её распознать - пока не делается поздно.
  - Но нам без осторожности нельзя! - изумлённо воскликнул Эвин. - Иначе не выживешь на дороге!
  - Но выживешь в Сумраке. Дорога - только способ жить. Не более. А вот Ступени - всерьёз убивают. Менестрелей, в чём я не раз убеждался, подводят слова. Непрестанная игра слов, и чем ты талантливей, тем играешь искуснее - и тем вернее самому себе застилаешь зрение. Немудрено, что Магистры, после учеников из сьеринов и деревень, чьи слова однозначны, как камни, с менестрелями не справляются.
  Эвин смотрел в пол, с трудом сражаясь с подступившими слезами. Он так прекрасно всё понимал до этого! И вдруг перестал понимать совсем... будто выучился плавать на мелководье, а едва отдалился от берега, умение напрочь исчезло, а дна уже не достать, и только смириться и потонуть ему и остаётся.
  - Тот Страж сказал, менестрелей учить нельзя, потому что у них нет чести, - с горечью произнёс он.
  - Чести чьей именно? Крестьянского мальчишки? Не-Вэй? Пожалуйста, подними голову, терпеть не могу беседовать с чьим-то затылком. У людей, следующих по Сумраку разными тропами, различно и понятие о чести. Полагаю, с точки зрения Рыцаря у меня чести меньше, чем у всех менестрелей в мире Сумрака, вместе взятых. Что, однако, не заставляет меня предаваться горю и отчаянию.
  - Рыцари не знают Вэй, - тихо возразил мальчик.
  - А Дел, стало быть, менестрелей знает? Он их не учил и вряд ли хоть с одним менестрелем говорил откровенно. Откуда у него взяться знанию? - он небрежно провёл рукой по волосам, уронив на кушетку несколько бледно-розовых лепестков. - Я удивляю тебя?
  - Да, - виновато согласился Эвин. - Очень, милорд мой Магистр.
  - Но Страж, утомляющий пустыми словами слух Луча, тебя не удивляет? - его голос звучал весело и заинтересованно. - Видишь ли, он тоже знал, что ты подслушиваешь. Поэтому и говорил.
  Эвин снова уставился в пол, страстно желая сквозь него провалиться. Учитель поднял ладонью его подбородок. Глаза его смеялись.
  - Определённо, его мнение заботит тебя куда сильнее, нежели мнение милорда твоего Магистра! - поддразнил он. - Стражи натренированы замечать засады. У тех, кто таится, обычно тишина звучит, а Стражей учат её слышать, уже после Ступеней. Профессиональная необходимость. Или добрые братья в Сумраке, склонные толковать понятие "свобода" по-своему, слишком часто убивали бы их из кустов.
  - Убивали бы Вэй?! Простые разбойники?!
  - Простых разбойников, дорогой, не бывает в Тефриане. Необычайно смелые, во-первых, - если не действуют спьяну и не в припадке безумия, - а во-вторых, с Даром, как правило. Спящим, но всё же.
  - Спящий Дар не слышит Чар, - нерешительно напомнил Эвин детскую поговорку.
  - Неверно. Ты знаешь. Слышит, но не касается. Отличие существенное. И мучительное к тому же. Одно из проявлений Дара - первое зачастую - чувство, что ты особенный. Иной. Другим тебя не понять, значит, им не по пути с тобою. А поскольку хуже остальных считать себя неприятно, возникает мысль: ты лучше. Будь добр, перечисли основные сумрачные отличия спящего Дара.
  - Слух куда тоньше, чем у не-Вэй, - поспешно ответил Эвин, наконец-то чувствуя себя настоящим учеником, - и память твёрже, и зрение острее... и голос, ну, умение петь. Милорд мой Магистр.
  - Сократи до "милорда" или опускай, я не рассержусь. Всё правильно. Менестрели, а? Всё сходится?
  - Ну... не знаю, - растерялся он. - Мы же не считаем себя лучше! И никто не считает. Наоборот. Все думают, как тот Страж, вэй'Дел... нет чести. Лентяи и попрошайки.
  - Оставь "всех" в покое. Меня интересуешь ты и твои соображения. По-твоему, это правда?
  - Нет. - Эвин со вздохом покачал головой. - По-моему, совсем нет. Мы трудимся, только на свой лад. А перед тем учимся, приобретаем особые знания... мы работаем, как и все. Они просто не понимают.
  Магистр негромко рассмеялся.
  - Именно. Ты понимаешь. Другие - нет. Ты постиг недоступное им - ты лучше, стало быть. Выше.
  - Нет, - мальчик в отчаянии замолчал: ну вот, ощущаешь, а как объяснить?! - "Другое" и "выше" - разное.
  - Но если ты другой, - поднял брови Луч, - и понимаешь больше, и потому выбрал путь, не считаясь с одобрением прочих, - отчего ж не шагнуть чуть дальше? Их одобрение тебе не указ. А их законы?
  - Но мы же люди! Законы для всех людей, что бы они ни умели! И одобрение нам важно, но... но...
  - Есть нечто поважнее, - с неясной усмешкой закончил Луч. - Менестрели позволяют себе воровать.
  - Не все! - и, запнувшись и краснея, тихо договорил: - Только от голода. И это плохо. Мы понимаем.
  - Мы? Дорогой мой, я ведь уже упоминал о необходимости бережнее обращаться со словами. Ты понимаешь - допустим. Но ты не можешь знать наверняка, понимают ли остальные. И разве голод - не оправдание? Без еды ты умрёшь. И виноваты те, кто не накормил тебя, тем самым вынудив воровать.
  - Если даже виноваты, - прошептал Эвин, не отрывая взгляда от пола, - твоя вина от того не меньше. Они недобрые, а ты вор. И что было плохого, ещё сильнее испортишь. И себе, и всем менестрелям.
  - И часто?
  Голос Луча был вполне дружеским. Разумеется, последние мгновенья. Воров не учат быть Вэй.
  - Один раз, - ему пришлось глотнуть, чтобы протолкнуть слова наружу. - Милорд... мне уйти? Или...
  Насчёт "или" сплетен по Тефриану летало порядочно. Соглашались в одном: уж коль Пробуждён, к обычной жизни не вернёшься. А если был вором (пускай всего раз, и украл лишь немного еды - не всё ли равно!) и заранее не рассказал предполагаемому Учителю... да, "или" намечалось не из приятных.
  - От Учителя не уходят. Ну, и как я должен тебя наказать? Убить? Заставить кричать от боли?
  - Не знаю, милорд, - с трудом выдавил он не желающими двигаться губами. Его тошнило от страха.
  - Ты, кажется, думаешь, что я подобного не предполагал?
  Он молчал. Даже в той деревне, когда его били и насмехались, не было так плохо.
  - Ты был слишком испуган, когда они обвиняли тебя, - сказал Луч. - Слишком убеждён, что спорить бесполезно. Выказал гнев и протест, лишь когда упомянули всех менестрелей, себя же столь пылко не защищал. Никогда не поверю, что человек способен искренне покориться несправедливости в глубине души - пронизанной, как сам ты говорил, искрами Мерцания Изначального. Мерцание суть абсолютная свобода, отрицание любых стен и цепей, присущих от природы детям Сумрака. Свобода души, свобода выбора, свобода быть собой. И отстаивать истину. Эти свойства даны каждому из людей Мерцанием. А у владеющих Даром должны они проявляться наиболее отчётливо. Они могли думать, будто я стану судить слепо, подобно им. Но - не ты. Вэй не имеют права закрывать глаза, вокруг и без того хватает лишённых зрения. Вэй - видят. А уж если не видят, то не должны выносить суждений.
  - А тот Страж? - спокойное объяснение сделало своё дело: страх почти оставил его. Луч рассмеялся.
  - О, это мне предназначалось. Задеть ученика - отличный способ куснуть Учителя. Так отчего иные люди, ощутив Дар, делаются разбойниками?
  - Из-за чувства, будто они лучше... заслуживают больше... Но они же глупые тогда, милорд! Если ты заслужил - люди увидят и сами тебе заслуженное отдадут, тебе не придётся отнимать насильно! А раз отнимаешь, то выходит, заслужить-то и не можешь! И даже не пробуешь. Взял меч да пошёл на дорогу.
  - Или флейту, - ласково заметил Магистр.
  - Так мы же не отнимаем! Мы-то и пытаемся заслужить! И чтоб петь и играть, нужно особое уменье.
  - И владеть мечом - особое уменье. И, мой милый, не "мы". Ты - Вэй. Ты ушёл с пути менестрелей.
  - Я помню, милорд, - сокрушённо вздохнул мальчик. - Я по привычке...
  - Над Вэй не должны иметь власти привычки Сумрака. Услышу ещё раз - и в последующую неделю твоё обучение тайнам Чар будет заключаться в чистке овощей и мытье посуды, а в перерывах будешь сидеть в своей комнате и отвыкать от привычек. Или две недели.
  - Простите, милорд, - пролепетал Эвин, ужаснувшись подобной перспективе ничуть не меньше, чем страшным Ступеням: посуда-то и овощи - ерунда, а вот лишиться на неделю этого голоса...
  - Прощаю. Продолжим. Итак, особые умения дают право ждать платы - верно? Кто-то лечит, кто-то поёт и играет, кто-то куёт мечи, а кто-то берёт один из них, овладевает особым умением им сражаться и ожидает за то награды. На каковую имеет полное право. А мы обижаемся и зовём его разбойником.
  Эвин засмеялся, но ощущал себя совсем сбитым с толку: и ведь, кажется, всё верно, ну ни к единому словечку не придраться в таком рассуждении... разумеется, что-то здесь не так - но вот что именно?
  - Не все умения людям полезны, - неуверенно предположил он. - Нет пользы, не получишь и платы.
  - А свобода твоя тогда где же? Получается, всю твою жизнь определяют не твои, а чужие желания?
  - Нет, ты и определяешь... - Эвин заметил лазейку и торопливо устремился туда: - Ты определяешь за себя. Чему учиться, с кем идти рядом... Вот соткал полотно, а сколько за него заплатят, не одному ж тебе решать. Ты свою цену сказал, другой свою; не сошлись - ты с полотном остался, он с деньгами. А разбойник - как если бы ткач ловил людей и силой им полотно пихал. А им, может, и вовсе его не надо.
  - А если не надо никому, - промурлыкал Луч, - бедняге ткачу умирать с голоду? Или менестрелю.
  Ну, конечно. Само собой. К этой-то мысли всё и шло: менестрель - тот же разбойник. Бесполезный...
  - Но они слушают песни, - безнадёжно возразил он. - Им нравится. Оттого и обидно: уменье твоё берут, а после... будто не слушали, не просили петь ещё... как забывают. А воровство... Вон тот парень в деревне сказал: в дом бы не пустил. И многие б не пустили. А если пришёл к трактиру, и ни петь, ни идти больше не можешь, и денег ни гроша - и что делать? Если сразу говорят: менестрель, бездельник, попрошайка, притворяется, гнать в трясины, не то сопрёт чего... и сам виноват, путь-то сам выбирал...
  - Да. - Луч прищурился, глядя ему в глаза. - Путь выбираешь сам. Менестрель. Или разбойник. Так?
  - Нет! Разбойники ничего не дают взамен, просто... - он помолчал, обдумывая, и медленно повторил: - Они ничего не дают. Признают лишь силу. Свою. И лишь свою свободу, а у других свободу забирают. Но ведь если у тебя от природы особый талант, значит, для него есть достойное место в Сумраке. Воин, певец - они ведь нужны кому-то на самом деле. Только надо этого кого-то найти. А не отнимать чужое.
  - И разбойник даёт кое-что. Ты ему добро, он тебе - жизнь, правильно? Разве жизнь - это мало?
  - Но она и так твоя. Дать можно то, чего у тебя не было. А угрожать жизни - это тоже... отнимание.
  По губам Луча скользнула едва заметная улыбка.
  - Отнимание, м-да... Хорошо. С разбойниками всё ясно. А менестрели? Они не требуют, не лишают свободы, они нужны, коль скоро люди слушают их. Ты сказал: если заслужил, это увидят. Менестрели трудятся и вполне заслуживают платы - и деньгами, и уважением. Но кого видят в них? Попрошаек.
  - Этого я не понимаю, милорд, - печально вздохнул Эвин. - Никогда не понимал. Это несправедливо.
  - Несправедливо. Как если тебя вдруг ударил тот, кого ты ничем не обидел. Но тогда ты, разумеется, имеешь право защищаться? Ударить в ответ?
  "Опять он об этом! Боги, я ведь сказал - красть плохо, неправильно, ну чего ещё он от меня хочет?!"
  - Не дать тебе заслуженного, - вкрадчиво продолжал Луч, - разве, в сущности, не значит - отнять?
  - Пусть значит! - не выдержал он. - Но если тебя ограбят, не делаться ж и тебе разбойником! А если заранее знаешь, где разбойники промышляют, ну и не лезь туда, коль боишься! Обойди, или жди, пока их словят, или спутников найди... выбери путь, где безопасно. Стань кем другим, и никто не тронет.
  - Разумно, - кивнул Луч. - И притом, как ты справедливо заметил, известно заранее. Тогда - зачем?
  - Путь менестреля? Ну, тут же не сплошь плохое... есть и хорошее. Идёшь куда хочешь, видишь то, чего никогда б не увидел, сидя на одном месте... И когда тебя слышат - и смеются, и плачут, и ты вправду нужен, хотя бы пока не кончится песня, - это ведь останется с тобой. Злые слова этого у тебя не отберут. - Он вспоминал давнюю зимнюю ночь у чахлого костерка на сырой от дождя траве: себя, дрожащего от ярости и обиды, и голос, сказавший то, что сам он смутно ощущал, но лишь тогда сумел до конца поверить: - Если у тебя дар менестреля, а ты выбрал другой путь только потому, что побоялся несправедливости, ты отнял у себя свободу - ту, от Мерцанья. Сам надел на свою душу оковы из суждений Сумрака. Будто и для тебя та польза, которую можно увидеть, потрогать или в карман положить, - единственная, и твой талант действительно ничего не стоит. А если согласен жить, как слепой, лишь бы другие слепые тебя не обидели, - это ж просто трусость. За что тогда ты сможешь себя уважать?
  Луч перевёл задумчивый взгляд с него на пол, и лепестки закружились, складываясь в новые узоры.
  - Уважать себя... Гордость. О, да. Ты меня радуешь, мой ученик. И давно ли ты понял это?
  - Не совсем я, - признался мальчик. - О свободе, пока мне не сказали, я по-настоящему не понимал.
  - Друг?
  - Нет, просто тоже менестрель, - он улыбнулся: настолько прохладные улыбки при встречах - и даже тот зимний разговор - и слово "дружба" не сочетались. - Он из тех, у кого друзей не бывает.
  Лепестки взметнулись, точно подброшенные порывом ветра, и беспорядочно разлетелись; один из них задел Эвина по щеке. Удивительно, думал мальчик, глядя на Луча, до чего бывают схожими лица!
  - Милорд, - он запнулся: ему вдруг показалось, что Луч не здесь, где-то далеко и отсюда, и от всяких учеников. - Какая же гордость, если нас... менестрелей другие-то вовсе не уважают - а они терпят?
  - Другие кто? - Луч словно встряхнулся и глядел внимательно и остро, как прежде. - Терпят, кстати, напрасно; но и тут, я думаю, дело в гордости. Если звать ею не желание выглядеть достойным в глазах всех подряд, а умение отказаться от многих ценностей Сумрака ради той самой внутренней свободы - свободы выбора, свободы души. И скажи мне - разве сами менестрели не уважают друг друга?
  - Да... тем сильнее, чем больше таланта. И честности. Это касается чужих песен... - он покраснел, но глаз не отвёл: - и воровства. У всех бывает тяжёлое время, но если красть... будто сказать остальным: у меня таланта особо и нет, и я не настоящий менестрель, так, болтаюсь по дорогам. Какое тут уваженье.
  - Вот! - самый неопытный ученик тут бы не ошибся: Кружево Луча звенело торжеством. - Вот цена болтовне о "лишённых чести"! Четвёртый - и те же слова... Скажи - а отчего Вэй, с их могуществом, не правят Тефрианом? Мы могли бы. Взять власть, богатство, трон, все блага Сумрака. И не отдавать силы и время заботам о не-Вэй, а обратить их в безропотных слуг, орудия для исполнения наших Сумрачных желаний. Так было когда-то... здесь, в Таднире, до присоединения к Тефриану. Вэй правили, и жестоко наказывали тех, кто осмеливался им возражать, и заставляли не-Вэй работать на них, прислуживать им. Жить в неволе и нищете ради их свободы и удовольствия. Отчего, скажи мне, мы не поступаем так?
  - Но это низко! - воскликнул мальчик, приходя в смятение от нарисованной картины. - Недостойно.
  - Там, где властвует сила, она и пишет законы. И "достойным" называет угодное ей.
  - Но назвать мало! Ведь все же видят! Разбойников ни сами они, ни другие достойными не считают!
  - Лишь потому, что нас приучили так видеть, поверь. А представь - и тебе, и всем с детства внушают: почётно быть воином, и вступая в поединки без особых причин и убивая более слабых, ты проявляешь честь и достоинство. А воином разрешено быть не любому, а только... ну, детям Вершины, например.
  - Отчего?! - ошарашенно спросил Эвин. - И кто ж согласится с эдакой глупостью?!
  - А ты не согласился ли петь под кнутом, мой милый? - Ченселин сдержанно усмехнулся, глядя, как его ученик быстро опускает глаза, пытаясь скрыть вспышку гнева и стыда. - Боль и страх боли - весьма действенные средства для достижения согласия. И цель Ступеней отчасти в том же... Ты хочешь мести?
  Эвин сильно прикусил губу, и разбросанные по полу лепестки вдруг взвихрились под его взглядом.
  - Ему и без меня досталось. И вообще, я теперь Вэй, а он только крестьянин, какие у нас счёты... - он помолчал. - Тогда он был... совсем как я. Беспомощный. Мучить слабых... не для меня удовольствие.
  - Иначе тебя бы тут не было. Не всех я решусь учить без Ступеней. Но вопрос о "достойном" вновь приводит нас к чести. Чести Вэй. И менестрелей, - улыбнулся Чен, - на мой взгляд, они весьма схожи. - Ученик вытаращился на него, потеряв дар речи от изумления, а он кивнул: - Манера поведения иная, но знаменитая "надменность Вэй" к чести отношения не имеет - уловка для защиты от Сумрака, не более. Как и покорность менестрелей. А честь... слово "вэй" означает "танцующие в Кружевах", и естественный предмет гордости Вэй - искусность танца. Достичь её - тяжкий труд, требующий воли и терпения, и не меньше их надо, чтобы эта искусность приносила пользу не-Вэй - давая нам право в обмен просить Сумрачных благ. А отбирая их силой, Вэй признаётся в недостатке искусности и даёт повод считать его уменье ненужным - как ворующий менестрель. Ценя себя и свой талант столь дёшево, он теряет уважение собратьев и, по сути, предаёт себя. Есть ли нечто, более заслуживающее зваться бесчестьем?
  "Каэрин сказал о Пламенеющем, - думал он. - Слава Мерцанью, эти идиоты решили, что он шутил, но вот Брэйвин... и если это ловушка, то я уже в ней - с того дня, - или сам сегодня запер её за собою?"
  
ИСХОД
  
  - Ещё слишком холодно, чтобы жить в лесу!
  - Меня зовёт Чар, - терпеливо повторил Вил. - Ну, постарайся понять. Мне некогда уходить.
  Энтис глядел на него с таким состраданием, словно он был истерзанной жертвой страшных пыток.
  - Энт, я ведь иду не вслепую. Ты только верь мне, и всё будет хорошо. Вот увидишь.
  - Люди не живут в лесу зимой! - в отчаянии воскликнул Энтис.
  - Уже не зима, а весна. Скоро совсем потеплеет.
  - А тем временем ты простудишься насмерть! А от твоего голоса что останется после такой жизни?!
  - Лучше голос потерять, чем весь Сумрак.
  - И знаешь, как ты это сказал?! Будто руку в огонь сунул! И ты ещё просишь тебе верить?!
  - Ну, не верь и иди в трясины! - Вил стиснул зубы. Мерцание, куда подевалась вся его выдержка?
  - Вил, - Энтис сильно сжал его плечи и заглянул в лицо: - Пожалуйста, послушай. До Эверна отсюда рукой подать. Эверлен спрашивал, не нужна ли помощь, помнишь? - Он взволнованно всматривался в непроницаемую глубину чёрных глаз. - Они сами тебя Рыцарем посчитали. Ты им не врал. И теперь не придётся, просто не станем уточнять. Пусть считают. И никакого вранья, и опасных вопросов не будет.
  Чудная пошла жизнь! Энта неправда не смущает - а ему, вовсе не самому честному человеку в мире Сумрака, от молчаливого, безобидного обмана так неуютно... или оттого, что готов обманывать Энтис?
  - Разве не лучше спать на чистом белье в уютном доме, чем на холодной, мокрой земле?
  - Лучше. Для тебя. Энт, уходи. Домой, в Эверн, как хочешь, а я не могу вылезать из лесу до Исхода. У Черты, в полосочке дикой земли, Звезда меня не заметит. А в Эверне непременно есть Вэй, и рядом Джалайн, а там - Луч. Ты пойми: пока Исход не свершился, любой ребёнок, идущий по Ступеням, меня услышит! Мне не позволят разгуливать на свободе, Энт. После Пробуждения я принадлежу Звезде.
  - Да чёрта с два, пока я рядом! Даже Верховный не осмелится спорить с Орденом!
  - Ты не Орден, Энт. Ты мальчик, не прошедший первого Посвящения.
  - Я Рыцарь, - отрезал Энтис, - а Орден владеет Великой Тайной. Вэй тебя не тронут. Я не позволю.
  - Ты-то Великой Тайны не знаешь.
  "И вряд ли теперь узнаю". Кровь бешено стучала в висках. "Я не хочу говорить об этом. Не хочу".
  - С чего ты взял? - небрежно поинтересовался он. "Боги, как вести себя, чтобы он не расспрашивал?!"
  - Ну... - Вил пожал плечами: - Ты... просто человек. В степи чуть не умер, сознание от боли терял... А Тайна, она же чудо, особая сила. И люди должны быть особенными.
  - По-твоему, - тихо спросил Энтис, - я её недостоин?
  - Вовсе нет. Сила меняет, вот я о чём. А в Тайне силы тьмища. Она бы вылезла наружу, хоть разик.
  Вил поболтал рукой в ледяном ручье. "Никто не достоин Тайны, как ты. Если бы моё слово что-то значило, я сказал бы это и в Тени, пусть даже пришлось бы всю оставшуюся жизнь провести в эллине".
  - Уходи, Энт. Пожалуйста. Встретимся здесь, через два знака.
  Энтис вздёрнул подбородок и прищурился.
  - Ты ведь не хочешь со мной поссориться, Вил?
  Вил, пряча вздох, отрицательно покачал головой.
  - Тогда, - ласковым голосом промолвил его друг, - ни слова больше об этом. Идёт?
  - Тебе решать. - Вил коротко усмехнулся. - Ты из лука хорошо стреляешь?
  - Да, - удивлённо сказал Энтис, безуспешно пытаясь понять причину вопроса, - ты же видел.
  Вил видел, и не раз: на ярмарках, свадьбах и прочих празднествах, где он играл и пел, зарабатывая на жизнь им обоим, а Энт, за неимением других занятий, развлекался. Поскольку стрельба из лука была одним из любимых увеселений среди деревенских жителей, Вилу представилось немало возможностей убедиться: стреляет его друг так же хорошо, как танцует с мечом, играет на флейте, охотится... как почти всё, за что берётся. Мастерство его в обращении с луком можно было описать в трёх словах: он не промахивался. Во всяком случае, исключений из этого правила Вилу наблюдать не довелось.
  - Вот и славно, - кивнул он. - С камнями да ножом плохая охота, а без мяса мы долго не протянем. Нужен лук. И топорик, мы ж не кроты, в норке жить. Тебе и правда стоит к Эверлену в гости сходить. - И с невинным видом посоветовал: - Ты поспеши, чтоб до темноты воротиться. Ночью-то тебя в лес не отпустят. Та девушка красоточка, верно? Ей нравятся Рыцари. И говорила, сёстры у неё есть... Тебе с жильём возиться, перед таким делом отдохнуть надо, а в Эверне ночью поспать вряд ли сумеешь.
  Энтис вспыхнул; Вил мило улыбнулся. А ответ, как всегда, нашёлся слишком поздно. Ну почему, печально думал Энтис, в сражениях на словах я вечно упускаю момент?
  Разумеется, не из-за шуточек Вила, но до утра в Эверне он не остался. Уйти было непросто: остаться просило целых пять нежных девичьих голосков, - и всё же, не успели сумерки смениться беззвёздной тьмой, как он вернулся к другу. Днём солнце уже грело вовсю, но ночи были холодные; и, хлопоча с ужином и ёжась от порывов ветра, Энтис не раз жалел об отвергнутом приглашении. Впрочем, у него был костёр, и подбитая мехом куртка, и куча снеди, которую ему впихнули щедрые хозяева Эверна, и три бутылки отличного вина... и Вил. Вил часто напоминал другу дикого зверька: идёт на зов, берёт еду из рук, даже позволяет погладить, но сделаешь невзначай резкое движение - сразу метнётся прочь и надолго исчезнет с глаз. Энтису порой казалось, что его пугливую зверушку, Вила, приманивает лишь холод: не согреешься толком, если не прижмёшься к чьему-то тёплому боку...
  Ночью, ветреной, сырой и промозглой, и мысли рождались зябкие, ледяные. Голос Вила мог бы их прогнать, но сегодня Вил не пел, не притрагивался к минеле - весь ушёл в Книгу. Одно утешало: читая, Вил прислонялся спиной к его коленям, и он, выходит, всё-таки был не один во тьме.
  Той ночью он окончательно смирился и с безумными причудами своего сердца, и с бесспорностью нарушенной Заповеди, и с неизбежностью расплаты. Нелёгкой была эта ночь, полная безнадёжности и боли... и всё же она принесла ему покой. Или подобие покоя - хотя бы на то время, что Вил рядом...
  В глухой чаще, на полянке с крохотным озером, Энтис впервые в жизни взялся за постройку дома. И очень скоро пришёл к грустному выводу: если он и не худший в мире строитель, то второй из худших - наверняка. Топора он сроду не брал в руки, о сооружении домов ничего не знал, а лезть за советами к другу не решался: вдруг Вила опасно отвлекать от Книги, и вообще, менестрель-то чем тут поможет? Пришлось всё придумывать самому. Получилось низенькое кособокое строеньице, наполовину шалаш, наполовину землянка, на которое он глядеть не мог, не морщась. Но Вил, увидев, неожиданно просиял и сказал тихонько: "Настоящий дом!" - с таким искренним восторгом, что у него даже стёртые в кровь руки стали меньше болеть. Кстати, у Вила всё чаще вырывался сухой хриплый кашель, и блеск в глазах нехороший... нет, не зря он мучился. Дом, пусть с виду и не очень, от ветра и дождя всё-таки защитит.
  Дни шли, но ничего не менялось: Вил читал и с ним почти не разговаривал. И длинными ночами у костра, играя на флейте приютившему их Лойрену или перебирая струны минелы, а потом лёжа без сна до рассвета, он чувствовал себя заблудившимся, и очень юным, и очень, очень одиноким. Пробуждение и Книга отрезали его от друга, измена клятве - от Замка и хрупкой связи с отцом, и если, думал он, это и есть его расплата - можно абсолютно не волноваться, хватит ли её, чтобы закрыть вину.
  
  ___
  
  Печальное то было время - время Книги Семи Дорог. Казалось, она полностью завладела душой и помыслами моего друга, его судьбой - и моей, значит, тоже, ведь судьбы наши неразделимы... Книга не давала мне покоя. Зачем она на моём пути - загадочная легенда Багровых Лет, мрачный осколок давних дней насилия и боли? Как попала к отцу? Почему он прятал её вне Тени и для чего показал мне, взяв то обещанье? Знал ли историю Книги... знал ли содержание? Думать дальше мне было страшно. Неужели мой чудесный отец, Лорд Трона, образец чести, - и втайне от братьев... и вопреки принципам Ордена...
  Я отшатывался от таких мыслей, как от ядовитых змей. Жить, нарушив Заповедь Слова, тем самым нарушая и Заповедь Истины, - ладно. Но подозревать в обмане отца... нет, с этим я жить не сумею!
  Но достойно ли Рыцаря спасаться от горя и тягостных раздумий, убегая из жизни, а не идти по ней без жалоб и капризных протестов избалованного ребёнка, терпеливо, не сдаваясь... как Вил. Как всегда, всегда и во всём поступал Вил.
  Вил... он вдруг замирал, впиваясь в нечто невидимое расширенными (в восхищении или страхе, я не смел гадать) глазами, или хохотал, или бросался на землю и долго-долго лежал, не двигаясь, а потом вновь хватался за Книгу, или держался совсем как прежде, пел и играл на минеле... или уходил. Ни на миг я не знал покоя из-за его манеры уходить! У него так странно блестели глаза, он казался настолько чужим и холодным, что идти следом я боялся: вдруг отошлёт прочь резкими словами или ударит... или обратит против меня Чар. Нет, я вовсе не считал это незаслуженным: я перед ним виноват, я принял бы грубость и боль без обиды или гнева, даже с облегчением... Но мысль о том, что мне придётся испытать воздействие Чар, вызывала у меня ужас, с которым я не мог совладать, как ни пытался.
  Но отпускать его, неведомо куда, одного я тоже не мог. И с ледяной тяжестью на сердце шёл за ним.
  А он был словно одержимый. Он забирался в самые мрачные дебри Лойрена - вряд ли нога человека ступала сюда до нас; ложился на сырую холодную землю и что-то пел тихонько (а я едва не плакал от отчаяния); вставал и устремлялся всё дальше в дикую чащу, от которой так убедительно предостерегал меня год назад; и его лицо то жарко пылало, то бледнело, будто жизнь покинула его - разве может лицо живого человека быть столь лишённым красок и всё же столь прекрасным? Я любовался им. Я начинал по-настоящему его бояться. А этот бездонный сверкающий взгляд!..
  А иногда - он улыбался мне, и брал за руку, и вёл. Туда, где колючие кустарники, и жалящие травы, и трясины, чавкающие под ногами, и стволы, больше нас двоих в обхвате; и всё это дышало, издавало жуткие звуки, ветви впивались в нас, раздирая в клочья одежду и кожу, будто бы наказывая за дерзкое вторжение. И я думал: вот-вот они, подобно ожившим злобным стенам, сомкнутся вокруг нас, и вскоре лишь белые кости останутся в траве, а затем исчезнут и они. Я вспоминал опасности Лойрена - от змей-багрянок до болотных гусениц, чьи личинки проникают под кожу и растут, питаясь телом жертвы; от хищных биров до маленьких мриков, любителей падали, от укуса их крохотных зубок люди болеют и часто умирают... Я был настолько испуган, что всё время молчал: страх словно затыкал мне рот. И к счастью: я хотя бы выглядел спокойным. Во всяком случае, пока Вил не изъявлял желания поговорить. Я знал: стоит мне выдавить хоть слово, и я не выдержу, и в лучшем случае всего лишь разрыдаюсь. Что я натворю в худшем случае, я и думать не смел. И потому не пытался отвечать, только кивал. А он - как назло, именно в те моменты, когда я был особенно близок к обмороку или совершенно непристойному срыву, - вдруг делался весёлым и общительным, смеялся, подшучивал над своим безрассудством и тем, что он звал "рыцарской серьёзностью". Боги, а каких трудов мне стоила эта "серьёзность"! Не то впору было бы с истерическим хохотом и слезами биться головой о стволы...
  Позже я думал: не будь у него тех вспышек "обычности", - и я легко и безвозвратно скатился бы во тьму безумия. Куда хуже участи Вила, не найди он Исхода: его манили чудные мелодии и нестерпимо прекрасные образы из открывшегося ему мира Кружев - а меня преследовали, будто хищные чудовища, вина, обман и подозрения... и Чар. Всегда, неотступно - ужас перед Чар, ужас слепой и унизительный.
  И ещё была мучительная пытка: заставлять его есть. Я уходил подальше и вспоминал все известные мне проклятия или плакал от бессилия: он мог не есть два-три дня подряд, ни кусочка! Как ни изощрял я свои жалкие кулинарные способности - без толку. Или вдруг начинал есть очень много, всё подряд - даже полусырое мясо и не отмытые от грязи коренья, - с таким отсутствующим видом, что спокойней мне ничуточки не становилось.
  Он был хрупким всегда, а теперь похудел, как после тяжёлой болезни, щёки ввалились, под глазами залегли чёрные тени. Только глаза - огромные, горящие - и оживляли его бледное лицо... такое усталое, что сердце у меня сжималось от жалости, и я едва сдерживался, чтобы не броситься к нему, выхватить Книгу и швырнуть в огонь. А потом унести (он, наверное, лёгкий сейчас, как пушинка!) в Эверн или в ближайшую гостиницу - да в любой дом, где он сможет лечь в тёплую постель и согреться. И забыть навсегда, как ночной кошмар, и разбойников, и Пробуждение, и Книгу Семи Дорог. Забыть... я любую цену заплатил бы за такое счастье, отдал бы всё в Сумраке, вынес самую сильную боль!
  Но рассудка я ещё не утратил. И понимал: это невозможно. Всё, что мог, я для него уже сделал: дал Книгу, выстроил дом, разводил огонь, чтобы он не замёрз, подсовывал еду, чтобы он не умер с голоду. И, быть может, защищал от одиночества? Я надеялся... но вовсе не был уверен, нужна ли ему "защита", важно ли ему, хоть капельку, присутствие рядом (и само существование на свете) Энтиса Крис-Талена.
  Лесные зверюшки крутились вокруг Вила с утра до вечера (иные не желали покидать его и ночью и бесцеремонно располагались в крохотном домике), совсем не обращая внимания на меня. Я подходил к ним, гладил, брал на руки - они не пугались, не убегали, ни разу не укусили. Вил от еды отказывался, а они охотно соглашались составить мне компанию, порой принимая участие в трапезе так усердно, что мне оставался лишь запах да пустой котелок. Неважно: теперь и мне аппетит начал изменять. Я плохо спал ночами, но не всё ли равно? Вил, похоже, не спал вовсе. Обо всём этом стоило бы обеспокоиться, если б у меня вдруг не хватило сил отправиться на охоту. Или стрелы начали бы летать мимо цели.
  
  ___
  
  Я натянул тетиву и встал. И вздрогнул: лук у меня отобрали. У самого уха раздался тихий смешок.
  - Пойдём, Энт. Я покажу... Пойдём. В трясины твою охоту. Ты убиваешь и убиваешь, а они терпят и приходят лизать тебе руки. Это о них ты плачешь? Я видел слёзы на твоём лице... А они вот не плачут, бедные покорные глупышки! Жестоко, Энт, как невыносимо жестоко устроен этот проклятый Сумрак, и мы играем по его правилам, беспомощные слепые убийцы! Ты пойдёшь? Я знаю, ты любишь быть со мной, тебе не нравится одиночество, да? - он засмеялся снова и закусил губу так сильно, что выступила кровь. - Но совсем неважно - рядом или за тысячу таров... Пойдём, пойдём же, они нас не станут ждать!
  И потащил меня в чащу, крепко держа за руку, и его глаза лихорадочно блестели, и щёки пылали, а губы беззвучно смеялись. Мы забрались в совсем незнакомые места, троп не было, и один я никогда не отыскал бы пути назад. Чёрные кружева-капканы из ветвей, угрожающие звуки отовсюду - мне уже их вполне хватало, а тут ещё странное оживление Вила, смеющийся бескровный рот, жаркий огонь на прозрачно-белом лице... всё во мне натянулось до предела, и я прятал глаза, боясь выдать нестерпимый ужас, овладевающий мной с каждым мигом всё сильнее, и молил Деву Давиат прибавить мне мужества хоть настолько, чтобы не потерять сознание или не закричать.
  Он опустился на колени, я тоже; дальше мы ползли на четвереньках в склизкой каше из травы и мха, оставляющей на одежде и руках мерзко пахнущие бурые пятна. Я дышал ртом, стараясь сдерживать приступы тошноты, и утешался мечтами о том, как мы вернёмся, и я тотчас влезу в озеро и не выйду, пока не отмоюсь начисто, пусть все мышцы сведёт судорогами от холода. Проклятые корни были так похожи на змей! И ветви хлещут по лицу, норовя угодить то в глаза, то в рот, и повсюду эта вонючая слизь... Очередная ветка свесилась на лоб, я мотнул головой - а она посмотрела крохотными жёлтыми глазками и зашипела. Я вскрикнул таким диким голосом, что сам испугался, и стиснул зубы, сгорая от стыда. Вил отшвырнул змею (невозмутимо, словно и впрямь убрал ветку) и обнял меня за плечи. Я изо всех сил прижался к его куртке лицом. Островок тепла и защиты в холодной тьме... даже липкая грязь с тошнотворным запахом не могла заставить меня от него оторваться.
  - Не шуми, - прошептал он мне на ухо. - Двигайся, как тень, не то спугнёшь. Делай всё, что я скажу.
  И приятная прогулка продолжалась. Через несколько минут (мне они показались часами) мы, слава богам, выбрались из грязи и больше никуда не ползли - тихонько лежали в густых зарослях кустарника с пушистыми почками, осыпавшими нас розовой пыльцой. Сквозь ветви я видел крохотную полянку, невысокий холм и в нём отверстие, вроде пещеры. Вил даже мог бы войти, если б наклонился... И тут до меня дошло, откуда взялась эта мысль: Вил уже не рядом, а стоит у холма. Негромко насвистывает, пристально глядя на меня, и манит к себе рукой, вторую держа у губ - "веди себя как можно тише". Я осторожно вылез из кустов... а из пещеры вышел бир. Круглоухий чёрный котёнок с гибким длинным хвостом, а ростом почти до колен Вила. Он потёрся о штаны моего друга и зевнул, обнажая два ряда острых, как кинжалы, зубов. Вил напевал без слов, и выражение его глаз было не более человеческим, чем у бира, с упоением трущегося головой и всем грациозным пушистым телом о его ноги. Высунулся второй детёныш, долго принюхивался и дёргал ушами перед тем, как решился последовать примеру братца, но затем принялся ласкаться к Вилу ещё усердней, чем первый, - вдвоём они едва не сбивали его с ног, громко и очень довольно урча. Потом вылез третий, совсем маленький, но бесстрашный: обошёл вокруг Вила, обнюхал, перекувыркнулся в траве, попутно цапнув братишку за хвост, деловито повторил процедуру обнюхивания со мной, вернулся к Вилу и свернулся уютным клубком у его ног, устроив мордочку на его сапоге. Похоже, вся троица пребывала в отличнейшем расположении духа.
  - Не бойся, - не меняя мелодии, пропел Вил. - Опасно, если испугаются... а они не боятся... и ты не бойся, - продолжая петь, он наклонился, подхватил малыша на руки и чуть не носом уткнулся в чёрную шёрстку. Песня лилась, не прерываясь ни на миг: - Энт, подойди. Тихо... тихо... иди сюда. Иди ко мне.
  "Он сошёл с ума". Я подошёл. Он приблизил мордочку бира к моему лицу; розовый язычок проехался по щеке, как тёрка. Я замер, ровно дыша, он пел, бирьи детишки мурлыкали и выражали нескрываемое желание подружиться. Я собрался с духом и погладил бира - совсем как обычного котёнка.
  - Уходи, - пропел Вил, осторожно опуская детёныша на землю. - Иди тихо... прямо по тропе... Самка на дереве над нами... не чует угрозы, не бойся... Не стой, иди, иди!..
  Под его пение я двигался, как во сне, всей кожей чувствуя взгляд огромного хищника. Самка бира - мамаша заботливая и осторожная, и считает врагом любое живое существо, которое, на своё несчастье, очутилось рядом с её потомством. А на врагов она накидывается с такой яростью, что в сравнении с нею взбесившийся от жары бир-самец - просто кроткая домашняя киса.
  И эта милая общительная зверушка расположилась на толстой ветке прямо над беззащитным Вилом, окружённым тремя резвящимися котятами. А он, прекрасно сознающий угрозу, смотрел на меня и пел:
  - Уходи, я иду следом, не делай резких движений, не смотри на неё... только не бойся, иди, иди же! - и медленно шёл ко мне - улыбаясь, блестя глазами, с высоко поднятой головой и румянцем на щеках. Лишь румянец и выдавал волнение... или дело в бирьем шершавом языке? Я ждал нападения каждый миг, но его не было. Она видела нас, она запросто могла нас убить - но почему-то дала нам уйти!
  Он замолчал, обогнал меня на узкой тропе и побежал, стремительный и лёгкий, как оленёнок... или ветер - разве олени могут мчаться по лесу так бесшумно? А я, кажется, произвожу столько топота и треска, что наверняка переполошил уже всех биров на полсотни таров в округе...
  Я вслед за ним вылетел на нашу полянку и остановился, учащённо дыша. И все ощущения безумной прогулки и предваряющих её безумных дней напали на меня со свежими силами. Вил упал в траву и хохотал. Потом вскочил. Его лицо разгорелось ещё пуще; глаза сияли восторгом.
  - Ты видел? Мерцанье, Энт, я...
  Боги, что же мне делать?! От выдержки моей остались одни лохмотья, да и те всё меньше и меньше!
  - Энт? - он удивлённо коснулся моей руки: - Ты дрожишь... тебе холодно? Бег должен бы согревать.
  - Тебя стоило бы высечь за такие игры, - пробормотал я, избегая его взгляда.
  - Ну, попробуй. - Он рассмеялся: - А что я сделал, Рыцарь? Немножко выпачкал тебя в грязи? Так отмойся и смени одежду. А нам надо было пахнуть лесом, или они бы не вышли, они пугливые. Энт, ну кончай дуться! Ведь малыши тебе понравились, правда? Такие ласковые, доверчивые...
  - Ты сумасшедший, - процедил я, из последних сил сдерживаясь.
  - Да, - смеясь, согласился он. - Но со мной ты не умрёшь от скуки. Кто ещё мог дать тебе погладить бира? Энт, мы так давно не сражались! Потанцуй со мной. Хоть немножко. А то я всё перезабуду.
  - У тебя нет меча, - с трудом выговорил я. Но он уже протягивал мне мой собственный меч, а сам подхватил палку, прямую и длинную... ту, с которой защищал меня от разбойников почти знак назад.
  - Я не могу с тобой танцевать с настоящим мечом.
  - Можешь, - заверил он. - Тебя учили этому десять лет, Рыцарь. Очень даже можешь, или грош цена боевому искусству Ордена, а я, между прочим, в него верю. Ну, давай!
  Находясь в каком-то странном душевном оцепенении, я встал в первую позицию и поднял меч - и он вырвался от меня, едва палка Вила его коснулась. Я опустился на колени и закрыл лицо руками. Конец, конец моему мужеству, моему терпению... Я тяжело дышал, пытаясь не издать ни единого звука: стоит дать волю чувствам, и я зарыдаю так неистово и неудержимо, что сердце просто разорвётся...
  Он отвёл мои руки от лица (я безуспешно пытался сопротивляться) и тепло улыбнулся, совсем как в счастливые дни, когда ни Дара, пробуждённого по моей вине, ни проклятой Книги меж нами не стояло.
  - Ты не стал хуже сражаться, Энт. Ничуточки. Я выбрал неудачное время, вот и всё.
  - Я больше не могу, - прошептал я. - Не могу. Нет. Этого для меня слишком, слишком много...
  - Много чего? - обеспокоенно спросил он. - Леса? Возни с охотой, готовкой и грязной посудой? Или ты о бирах? Я хотел тебя порадовать, развлечь, ты тут скучаешь... Они такие славные.
  - Порадовать своей смертью?! Тебе казалось, если я увижу тебя в зубах у бира, это меня развлечёт?!
  - Да не могло быть зубов! Я не повёл бы тебя туда, где опасно! - он нахмурился. - Ты сомневаешься?
  Я в отчаянии склонил голову.
  - Как тут не сомневаться?! Ты говорил, Пробуждение ведёт к Исходу или безумию, но Исхода нет, а твои глаза... и всё, всё, каждый день... - я понял, что начинаю всхлипывать, и поспешно замолчал.
  - Но Исход был... давно. - Вил потёр лоб, причудливым узором размазав по нему грязь. - Я не сказал тебе? Я думал, сказал... Почему, ради Мерцанья, ты не спрашивал?! Так и спятить недолго, целый знак ничего не знать и бояться! Если ты меня не простишь и немедленно уйдёшь - по-моему, я не удивлюсь.
  - Зато я удивлюсь, - хмуро отозвался я. - Мёрзнуть так долго - и уйти, едва потеплело? Потрясающая глупость. Или ты к моим глупостям уже слишком привык, чтоб удивляться?
  Вил расхохотался.
  - Да ты всегда поступаешь разумно! Кто уверял, будто никогда не отпускает поводьев? Решил, что я сошёл с ума, и вёл себя именно так, как разумно вести себя с сумасшедшими! И с бирами тоже... Если б ты ещё не был таким сдержанным! - он мгновенно посерьёзнел. - Эта твоя манера терпеть боль молча - вот уж её-то разумной не назовёшь. Мне и в голову не приходило, что ты о чём-то беспокоишься.
  - Мне и в голову не приходило, что ты вообще меня замечаешь иногда! - вырвалось у меня.
  - Почти не замечал, - спокойно признал он. - Все мои мысли принадлежали Мерцанию. Мне нужно было уйти в мелодии Чар глубоко, как только возможно, не теряя и Сумрака... Я не был тебе приятной компанией - а ты очень терпелив со мною. Больше, чем я заслуживаю. Всегда.
  - Вовсе нет, - пробормотал я, не зная, куда деться от стыда: я виноват, и я же ещё смею упрекать его!
  - Да, Энт. Ты дал мне больше, чем можно ждать от самого преданного друга: голос Кружев и способ выучиться петь. - Он усмехнулся: - А котятам я понравился. И вправду все звери любят Чар-Вэй. Так мурлыкали! А маленький не хотел от меня уходить, видел? Цеплялся...
  - Ты не Чар-Вэй!
  - Исход состоялся. - Вил внимательно глядел на меня. - Конечно, я Чар-Вэй теперь, Рыцарь.
  Манящий и страшный огонь, ледяной огонь Предвечной Тьмы, бился в огромных чёрных глазах...
  - А котята были ужасно славные, - сказал я. - Малыш меня облизал. Я думал, он мне всю кожу со щеки сдерёт своим шершавым языком. Вот жалко будет, если потом взбесится от жары... - и, помолчав, осторожно спросил - в сущности, зная ответ: - Ты ведь и раньше там был? Не наугад шёл?
  Он глядел чуть снисходительно (к этому я уже привык), но ещё и как-то по-взрослому заботливо.
  - Я смотрел из кустов, а пел сегодня впервые. Но это не степь, Энт. Я знал, что делаю. С Кружевами так: или знаешь точно, или уж совсем ничего. Для тебя риска не было, я ни капельки не сомневался, а то бы тебя туда сроду не повёл. Слушай, ещё немножко, и грязь на тебе засохнет, и ты волосы и за день не отмоешь, только простудишься.
  - А для тебя риск всё-таки был?
  - Поющие в Кружевах рискуют всегда. - Он потёрся грязной щекой о плечо. - И кто владеет Даром, но не использует его, рискует не меньше. Так в Книге написано, Рыцарь... Я буду скакать во весь опор, если Судьба подарила мне коня, но и я не хочу отпускать поводьев. Я-то не упаду... но чтобы никто не умирал под копытами... как ты говорил мне. - Он с коротким смешком вытянул руки, и мой меч лёг ему на ладони. - Всё делается в точности, как ты говорил. Мои желания, и меня принимают за Рыцаря, а та девушка сказала обо мне "доблесть"... и даже Книга Семи Дорог пришла ко мне из Ордена. И Рыцарь - мой друг, - его губы улыбались, но взгляд был очень серьёзен, - и брат... вроде того. Так, или ты сейчас же стащишь эти вонючие тряпки и влезешь в воду, или я сам тебя скину силой Чар!
  А когда я, смеясь над его угрозой (вообще-то было не смешно, а страшновато), разделся и медлил перед соприкосновением с ледяной водой, "вейлин" прыгнул на меня сзади, я не удержался на ногах, и мы оба, сцепившись, полетели в озеро; и поскольку он не отстал и в воде, с отмыванием волос - и моих, и его - проблем не было. А ещё он здорово помог мне со стиркой, так как свалился в озеро в одежде.
  
ЭВЕРН, СЬЕРИН В ДЖАЛАЙНЕ
  
  Гостевая зала сьерина Эверн, рассчитанная на пирушку для всех жителей двух ближайших деревень и полусотни приезжих гостей - по праздникам (один из них, день рожденья хозяина, кстати, вскоре и ожидался) и на любое количество замёрзших усталых путников - холодными зимами, сейчас казалась почти пустой. Тут коротали вечер у камина, за хрустящими мясными пирожками и необъятной чашей горячего вина, всего десять человек: сам Эверлен, его брат, старшая дочь, два сына и вейлин сьерина, а также пожилой ткач из деревни Лог, близкий друг сьера, и трое торговцев, ради которых, собственно, и открыли гостевую. Двое из них, семейная пара, наезжали сюда не раз, а третий, юноша лет семнадцати, представленный учеником, объявился впервые, говорил мало, только чтоб не выглядеть неучтивым, и с интересом, словно подобных комнат и компаний никогда не видал, разглядывал залу, вейлина и хозяев.
  Вообще-то, интересовал его один вейлин, но если бы кто-то и заметил это (а юноша не хотел, чтобы заметили), не удивился бы: как ни привыкли в Тефриане на каждом шагу иметь дело с Вэй, всё же Чар - штука непростая. А остальные были обыкновенными людьми, без всяких там загадок. И комната, где они болтали у огня, походила на гостевую любого сьерина: всюду цветущие кусты арилий в огромных вазах, стены отделаны резными панелями мраморного дуба, дубовый же потолок покрыт золотистым лаком, на выложенном глиняными плитками полу - пёстрый тканый ковёр. В дальнем от двери углу находился камин, круглый столик и несколько кресел - для особых гостей и уединённых бесед, а чуть дальше, вдоль стены, - общий стол, где в любое время можно было перекусить и выпить горячего шина или чего-то покрепче; для тех же, кому места не хватило или кто голоден не был, по полу разбросаны подушки всех размеров. Днём в гостевой было светло из-за пяти окон, а вечерами вейлин "пробуждал" кристаллы-лампы в чеканных чашах, вделанных в стены, а по торжественным случаям - люстру в виде арилии, на чьих лепестках сияло полсотни росинок-кристаллов, крошечных, зато дающих пять разных оттенков света. Сейчас, для небольшой и почти семейной компании, светилось всего два кристалла, прочие же лишь слегка поблёскивали, от чего погружённая в полумрак зала казалась меньше, а уютный уголок возле камина - просто созданным для отдыха и приятных дружеских разговоров.
  Хотя кое-чем необычным Эверн и впрямь мог похвалиться: один из хозяйских сыновей, с детства проводивший массу времени в ближней Тени, перенял у приятеля-Рыцаря любовь к гравюрам на меди и картинам, рисованным тонкими чёрными линиями на белом картоне, и эти произведения искусства (надо отметить, не дешёвые) украшали целых две стены гостевой. И две другие ждала та же участь - судя по тому, с каким жаром гордый обладатель коллекции упрашивал торговцев покупать всюду, где увидят, подобные картины немедля и вначале предлагать не Замкам, а ему - уж он не поскупится. А от Замка что за доходы? У его друга гравюр не меньше, так торговец, небось, ещё и в убытке, а вот здесь, в Эверне, наверняка не прогадал бы... Умудрённые опытом торговцы кивали, но ничего не обещали: на самом-то деле, по части прибыли от безделушек вроде картин сьеринам было с Замками не сравниться.
  С Замков, естественно, перешли на "рыцарские" истории. Брат хозяина, трактирщик из Северина, заехавший на недельку в гости, вытер слёзы после очередного взрыва хохота, глотнул вина и сказал:
  - Шутки шутками, а вы вот мне объясните - зачем они нужны нам, Рыцари?
  Его племянники дружно засмеялись, явно сочтя дядюшкин вопрос вкладом в увеселение компании. Сьерина-торговец, маленькая и худая, с рыжей копной взъерошенных волос, удивлённо вскричала:
  - Ну как зачем - а кинжалы?!
  - Книги, - кивнув, деловито прибавил её муж, тоже кудрявый и невысокий, но куда более дородный. - Ароматы для женщин опять же - всюду спрос, хоть ты в городе торгуй, хоть в сьерине, хоть в деревне.
  - И вазы! - подхватила его подруга, встряхивая рыжей гривой. - И бокалы, и другая из стекла утварь. Их, понятно, не всякий купит, товар дорогой, но у Рыцарей ведь и красивей, и служат дольше обычных. Да ещё всякие краски, и картины те же... - она окинула стены оценивающим взором: - Вон те скалы - из Замка Лив, я того парня знаю, сама у него покупала. И птицы на соснах оттуда же?
  Обрадованный собиратель явно приготовился дать подробнейший отчёт о происхождении каждой из своих драгоценностей, но дядюшка-трактирщик, далёкий от искусства, упрямо вернулся к Рыцарям:
  - Что они делают, и детям ясно. Я ж о чём: для их работ ни Заповеди, ни Замки не надобны. Гильдии вон как-то обходятся. И мастера гильдий в трактире платят. А эти-то, странники, кого задаром нужно привечать, они разве мастера! Из десяти девять - мальчишки, молоко на губах не обсохло. Кто их знает, какому труду обучены и велика ли с них будет польза! У них, говорят, и вовсе работать не обязательно. Говорят, коль драться да читать-писать умеешь - и хватит с тебя. Хочешь - живи себе бездельником.
  - Ерунда, - сказала Элия, дочь сьера. - Кроме чтенья и драк, их ещё многому учат, я даже не помню всего. И учат, кстати, не особые люди, как у нас, а каждый. С детишками возиться, скажешь, не дело?
  - Ну, дело, - пробурчал отнюдь не убеждённый дядя. - Вэй тоже учат, а без денег в трактир не идут!
  Его старший брат, хозяин дома Дортис Эверлен, глуховато расcмеялся.
  - Откуда ж в Северине столько голодных Рыцарей, чтоб тебя разорить, Кинт? Тут и Замка маловато!
  - До разоренья, спасибо добрым богам, пока далеко. Да коли об этом, лучше пять Рыцарей, чем один пьяный олух из деревни. Рыцари посуды не бьют, мебели не ломают, а уж коль дерутся, то не валятся на незнакомых сьерин, мордой в их ужин.
  - Так чем же они тебе досадили? - посмеиваясь, спросил Гарт, ткач, давний приятель обоих братьев.
  - Да чем! - трактирщик сердито махнул рукой, зачерпнул горячего вина и опустошил кружку одним глотком. - Поди вам объясни. Ну, взять хоть тебя, Гарт. Ты вон не то что убить, а и драться не любил сроду, чтоб больно кому не сделать, с детства помню. И к вранью вроде непривычен, и слово держишь - прямо всё по Заповедям. Так чем ты Рыцаря хуже? А тебя-то никто даром не одевает и не кормит!
  - Я и не воин, - степенно указал ткач.
  - А они пусть воины, да нам с того какая польза? Это ж вроде игрушки у них. Развлечение.
  - Ну, не скажи. Воином играючи не станешь. Вон спроси их, - Эверлен кивнул на сыновей и дочку. - Детьми за мечи взялись, каждый день сражаются не по часу, а взрослого Рыцаря им вместе не одолеть.
  Второй сын, Динт, высокий и широкоплечий, с виду вылитый герой сказаний, с живостью вскричал:
  - Взрослого?! Их дети лучше нас! Видел бы ты тех разбойников! Парни поздоровее меня, и от нас пятерых отбились, - и сделали их ребятишки, причём с мечом только один, другой просто с палкой.
  - Палка тоже оружие, коли уметь, - со знанием дела заметил торговец.
  - Ага, и ты полезешь с ней на трёх громил со сталью, готовых убивать.
  - Он очень быстро полезет на ближайшее дерево, - хихикнула супруга. - Помнишь, Рэс? В Таднире?
  Тот сочно расхохотался и, обхватив её за талию, потянул к себе на колени.
  - От твоего визгу бедолаги смылись и без сраженья! Я чуть с того дерева не свалился. Вы б сроду не поверили, как пятилетняя малявка способна завизжать! А мне было всего двенадцать, какой тут воин.
  - Тем двоим Рыцарям было немногим больше двенадцати, - хмыкнул Динт.
  - Только одному, - поправила Элия. - Тот, кого ранили, почти взрослый.
  - А целовала ты младшего? - Динт нежно усмехнулся. Его отец издал лёгкий добродушный хохоток:
  - Ну, ведь за дело. Ни разбойников не побоялся, ни решительных манер нашей Эли. И верно, герой!
  - Эти герои, - негромко проговорил юный ученик-торговец, - за целый знак не сделали ничего.
  Двое сыновей Эверлена заметно смутились. Девушка выразительно поджала губы, глядя на братьев.
  - Ну, хм-м, - кашлянул старый сьер, - тут не они виноваты. Их не особо-то звали на помощь.
  Юноша поднял брови и странно улыбнулся.
  - А их обязательно было звать? Защитников?
  - Они не знали, - с явной неохотой объяснил сьер. - Мы их не извещали. Думали, сами управимся. Ну как же, и у нас есть кому мечами махать, из-за трёх разбойников стыдно тревожить Орден... - он покосился на сыновей. - Представлять, что с ребятами чуть не вышло по нашей милости, - оно и впрямь стыдно! Да чего они в Замке порассказали. Гордость без ума, она хорошо не кончается.
  - Они вряд ли говорили об этом в Замке, - заметила Элия.
  - Ясно, не говорили! - ухмыльнулся дядюшка-трактирщик. - Простой парень, переев дрёмы, Рыцаря умудрился зацепить, да ещё вы понаехали и поглядели. Охота им вспоминать эдакое позорище! А ты, Дортис, выдумаешь тоже - стыдно. Ты что, в своём доме растил тех разбойников? Тебе чего стыдиться?
  - За Лойренскую дорогу я в ответе, - хмуро возразил Эверлен, - и Замку я должен был сообщить, как и всем соседям. Посреди леса, если об опасности не знать, никакое воинское уменье не поможет.
  - Хорошее, - отрезал брат, - поможет! Вот и я о том: уменье есть не у всех, а корми задаром каждого.
  - У тех двоих, дядя, - рассердилась девушка, - уменья вполне достаточно! Они, припомни, победили!
  - Действительно, - согласился ткач. - Ты, Кинт, сам себя переспорил. Коль, по-твоему, те детишки, с одним мечом на двоих угодив в засаду и всё ж победивши, воины так себе - тогда лучшие каковы?
  - Не знаю, не видел, - пробурчал тот. - Из трактира-то народ повыкидывать они все мастера, точно...
  - По мне, - заявил старший торговец, - иной народ выкинуть - доброе дело. Пьянь там какую, от кого одни синяки да убытки. Или, например, менестреля - вовремя не прогнать, кошелька потом не сыщешь.
  - С этим я и без Ордена управляюсь! И сам не дитё, и слуги парни крепкие - уж как-нибудь выкинем кого надо. А убытки, спасибо Звезде, мне до гроша заплатят. Воины - ладно, а особая честь им за что?
  - За войну двадцативековой давности и обещание, которого не придётся выполнять, - отчётливо произнёс ученик. Двое других торговцев казались встревоженными и огорчёнными.
  - Число веков неважно, пока цель не забыта, - вейлин до сих пор молчал, и когда всё-таки заговорил, все от неожиданности вздрогнули - кроме юноши-торговца. - И лучше нам не увидеть дня, когда будет исполнено обещание. Орден был создан для защиты - но не от мелких бед.
  - Поэтому не защищает вовсе, - юноша глядел ему в глаза, - лишь играет мечами и судьбами иногда.
  - Наши судьбы в наших руках. Рыцари странствуют, чтобы полюбить тех, кого обязаны защищать.
  - Они любят только себя и себе подобных.
  - Это свойственно людям. Любить себя. Рисковать, действуя в личных интересах. Ты не согласен?
  Спокойные лица и голоса не могли скрыть странного противостояния между ними - словно взгляды Вэй и юного торговца соединились туго натянутой струной, грозящей вот-вот лопнуть от напряжения.
  - Рыцари - тоже люди. А обязательство предать и погубить себя ради нас - ты абсолютно прав, не им подобных - не самая подходящая ноша для людских плеч. Задаром наливая им миску супа в трактире, Тефриан, по сути, оказывает услугу себе. нам выгодно, чтобы они нас любили. Куда выгоднее, чем им.
  - Да? Ради тех, кто дорог, жертвовать легче.
  - Чем ради себя, ты хочешь сказать? Не знал, что твой опыт включает и то, и другое.
  Между ними, казалось, даже воздух искрится и звенит от столкновений невидимых мечей. Молча на это смотреть было неловко, влезать в непонятный "поединок" тем более никому не хотелось. Наконец Кинт, трактирщик, по роду занятий успевший навидаться опасных разговоров, осторожно вмешался:
  - А от кого, собственно, Рыцарям нас защищать? От соседей? Кар-Аш, да эти, как их, эрпы - с кем в Войну Теней дрались - о них только в сказках услышишь, а живьём их с тех пор в Тефриане не видели. Коли им по силам сквозь Поле пробраться, опять бы напали. А коль нет, то и защиты от них не нужно.
  - Это мы, простые глупые люди, так рассуждаем, - с иронией возразил ученик торговцев. - Куда нам до детей Света. Вдруг да найдётся враг, способный преодолеть Поле! Тут-то они себя и покажут. Такая мелочь, как двадцать три века мира и покоя, их не смущает. Они народ терпеливый. Они подождут.
  - Ну, - заметил Динт, с сомнением глядя на вейлина, - Поле-то не вечное. Вон и в легенде о Камне...
  - В легенде о Камне, - кивнул юноша с усмешкой, - сказано абсолютно ясно: в случае сего ужасного врага доблестные Рыцари так огорчатся от необходимости убивать, что делать этого и не станут, а всем Орденом дружно умрут, дабы не сойти с пути Света. На мой взгляд, странноватый способ "защиты".
  - Оставим легенду о Камне, - мягко предложил вейлин. - Поле действительно соткано не навеки. Его не было когда-то, а затем людская воля создала его - стало быть, может найтись другая воля, желающая и способная его разрушить. Куда более понятное зло, нежели неопределённая "Тьма" легенды о Камне: стремление нечестным путём завладеть большим, чем имеешь. Имуществом, властью или местом выше и почётнее... - его взгляд вновь скользнул по лицу юного торговца. - Сие стремление, как ни жаль, я вижу достаточно часто, чтобы считать существование Ордена вполне оправданным.
  - По части незаконного владения Орден сам не промах. Как насчёт запрета Черты для менестрелей? В Тени живут не одни Рыцари. Откуда у них право выбирать развлечения не только себе, но и соседям?
  - Думаешь, люд в Тенях песнями обделён? - рассмеялся собиратель картин. - Видно, пока торговал ты там нечасто! Среди Рыцарей хватает певцов и музыкантов, чтоб отлично обойтись без менестрелей.
  - И они соглашаются ронять своё драгоценное достоинство, забавляя фермеров музыкой и пеньем?
  - Достоинству с того какой вред? - удивился тот. - Они ж тем пеньем не живут, подачек за него не просят. Вон ты, допустим, дудочку сделал да заиграл, чтоб путь был повеселее, - это что, недостойно?
  - А я не Рыцарь. Я не присваивал права решать чужие судьбы. У меня своё достоинство, у них своё.
  - У них, - шёлковым голосом проронил Вэй, - оно выражено в Заповедях. Не лгать, не брать чужого...
  Лицо юноши обратилось в маску едва сдерживаемой ярости - в адрес вейлина или Рыцарей, неясно.
  - О да, герои. А как добры и бескорыстны! Поют тем, кого лишили других менестрелей, - и не хотят ничего взамен! Они выпрашивают подаяние лишь за свой Свет, а музыка, так уж и быть, бесплатно.
  Он с уничижительной улыбкой взглянул, подчёркнуто не замечая вейлина, на двоих сыновей сьера:
  - Интересно, касается ли их щедрость ловли разбойников? Вы уверены, что у Замка не в долгу?
  - Они так сказали, - вмешался сьер, явно желая в "рыцарском" вопросе поставить точку, - те двое.
  Его сын Динт кивнул и горячо воскликнул:
  - Парня-то ранили! Вот кому впору злиться и говорить о долгах, а он - ничего подобного: несколько раз уж заходил в гости, и держится всегда запросто, как друг, будто и не помнит!
  - Конечно, - согласился ученик. - О чём речь. Поразительная щедрость. Он, разумеется, оказывает вашему дому редкую честь, поступая ровно так же, как любой нормальный человек: придя в гости, не дуется и не поминает хозяевам несуществующих долгов за чужие поступки. Прямо подвиг для Рыцаря.
  - А для тебя? - не выдержала Элия. - Ты сам-то разве не дуешься на них? И ругаешь их не поэтому? Какой-то Рыцарь обидел тебя, а ты теперь несправедлив ко всем? "Подаяние"! Они берут заслуженное.
  Юноша ответил бесстрастным взглядом и передёрнул плечами:
  - Наверное, сьерина. Я не столь хорошо знаком с детьми Света, чтобы спорить о них, - и поскольку старший торговец заявил, что спасибо добрым хозяевам, а им бы в постель, потому как завтра в путь засветло, то спор и в самом деле закончился.
  Вместо того, чтобы уйти вслед за всеми, Элия присела на подушку возле Вэй, задумчиво следящего за пляской язычков пламени. Вейлин, который был старше её отца, выглядел от силы лет на тридцать.
  - Гнев искажает суть, - тихо сказал он, не сводя глаз с огня. - Гнев глупого и неправого ребёнка. Он шёл тропой Чар, но свернул - точнее, позволил столкнуть его. Никто не правит нашей судьбой, пока мы сами не отдаём её в чью-то власть. Ему стоило бы гневаться на себя. Пустое. Что тебя беспокоит?
  - Гнев? - вздохнула она. - Я думаю, вэй"Дис, он их ненавидит. И мне это как-то совсем не нравится...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"