Я намерен предложить читателю новый вид работы, в написании и чтении которой положен необычный принцип.
Суть его заключается в привлечении подсознания читателя, его эмоционального восприятия для формирования в его голове образа излагаемой идеи во всей её объемной полноте. И в отказе от поступательной схемы: начало-конец.
По существу организован синтез образов ассоциативного мышления. Если первое прочтение недостаточно четко проявит контуры мысли, что наиболее вероятно, все тексты, составляющие книгу, следует перечитать снова, пока не наступит ощущение полной ясности. Книга построена так, чтобы каждое новое прочтение представлялось новым витком спирали, открывая всё новые тайны в проработке объема идеи.
Такая техника позволяет многое изложить в немногом. И не требует понимания всего сразу. И не обязательно напрягать внимание.
Можно читать, не вдумываясь. Просто читать слова. Всю необходимую работу за вас свершит подсознание.
Попробуем ваше подсознание настроить на работу идеи или, как говорят специалисты, "активизировать" его.
Отвлекитесь от всех дел, мыслей, страхов, чувств. Приготовьтесь воспринять ощущения, неясные образы, которые будет вырисовывать ваше подсознание в ответ на мои слова.
"Сгущение крови души" - появилась жажда, ощущение гнетущей безысходности?
"Крещендо Вселенной" - слышите нарастающий гул, заполняющий всё существо, атмосферу, абсолютно всё?
А вот уже посложнее.
"Мир" - храм.
"Горе" - приступ жалости в ломающем прессе механизма быта при равнодушном взгляде бога.
"Свет" - одиночество, отчаянный призыв к себе горящего во мраке светила.
Если суть понятна, тогда можно приступить к чтению. Автор будет помогать создавать образы.
Следует предварить возможное недоумение по применяемым понятиям, утверждениям по причине их несоответствия общепринятым шаблонам, следующим разъяснением.
Я возвожу своё мироздание, как считаю нужным из того материала, который сам же и готовлю, не прибегая к чьим-либо заготовкам. Ввожу свои термины без доскональной их трактовки. Да она и не нужна. Никто не может формализовать понятие вещи, образа до предела. Необходимо только знать его роль, место в общей картине. И если доверять подсознанию читателей, то разночтения не уведут мысль, не расшатают всё строение. А детали не так уж важны. Я хочу избежать скованности фантазии излишней формализацией и догматизмом.
Пусть каждый со мной строит своё мироздание. И решает в нем общие наши проблемы.
Мироздание, представленное здесь, еще не имеет законченной формы. Совершенствование его будет продолжиться, продвигаясь от уровня его понимания к следующему уровню.
***
Тогда я только появился на свет. Я не знал, что я родился, мне сказали об этом позже.
Придя в себя, то есть, обретя способность чувствовать и мыслить, я ясно ощутил бессмертную глубину своего существования и осознание, что некогда уснул и спал бесконечно долго беспамятным сном и вот проснулся, как очнулся от глубокого забытья, совсем не желая этого.
С изумлением я рассматривал руки, ноги, лицо в зеркале - всё свое неожиданное приобретение - тело. Оно сковывало меня и раздражало. Совершенно неприспособленное к самостоятельной жизни, болезненное и неуклюжее, оно жило по своим законам и истязало нелепыми причудами. Я оказался абсолютно бесправным рабом этого бессмысленного образования. Почему я оказался в заточении этой дурацкой тюрьмы, да еще вброшенным в эту скверную нишу жизни, обставленной глупейшими законами современности, было необъяснимо.
А где-то рядом, за недалекой границей осознания, затаилось загадочное и жестокое Нечто, навязывающее странную и страшную игру, на кону которой были боль или подачки моему хозяину, наполненному дикими страстями от инстинктов. Я стал участником какой-то затеи. Всё было пугающим, непонятным и странным. Помню отчаяние, охватившее меня, и слезы, когда я смотрел на солнце и небо, испытывая чувство разорванного единства с ними. Мотивы моего отчаяния позже я узнавал во многих песнях людей. Однако они находили примирение с рабством в утверждении, что "жизнь прекрасна", где под жизнью понималось самовосприятие покорности циничной данности. Так жизнь прекрасна и садового цветка, и поедающей приманку мыши, и наслаждающегося благополучием самодовольного раба иллюзий. Не понимая, что происходит, люди впали в неистовство любви, подавив критичность самой её сути. С моим положением и с нелюбимым окружением мирила меня мать, как связующее звено между этим и тем светом. Пронзительное бешенство от унизительности моего рабского положения усиливалось от года к году.
Мысли о самоубийстве, словно об отчаянном побеге, приходили, но чувствовался жесточайший запрет моей тюрьмы, безусловный, абсолютный и он был не во мне. Мой путь был предрешен, как поездка в купе поезда дальнего следования. В соседстве с истязающим меня Нечто. В конце поездки - физическая смерть. И никаких объяснений.
Ждать помощи было неоткуда. Вокруг пылали кукольные страсти людей, втянутых в эту роковую и бессмысленную, но азартную игру. Они жаждали выигрыша, не понимая его беспредметности.
Выполняя все, что предписывалось ходом сценария, я поставил перед собой задачу разобраться в существе происходящего, чтобы понять, что происходит, где я оказался, какая необходимость определила мое пребывание здесь, что я должен сделать в этой странной ситуации. Нечто испытывал меня, не обсуждая смысла этого занятия, а я по возможности испытывал его, как испытывают данность и свою судьбу.
Мы с ним образовали замкнутую систему, сцепленную взаимной антипатией. Что было плохо для меня, для него было хорошо. Что для меня бессмысленно, то для него логично. Что я любил, у него вызывало раздражение. Счастьем было, когда он забывал обо мне. Но забывчивость оказывалась издевкой. Ясность, воспринимаемая мной, как свет истины, была способом ослепления меня и сокрытия таким образом её во мраке. Поэтому истину я выискивал в темноте и тишине, вверяясь её дыханию. Он знал неведомое мне, вызывая яростное желание выведать всё.
И я принялся за размышления, пристально всматриваясь в окружающее, и посвятил этому немало времени. Мрак стал проявлять свои тайны.
Внимательность способствовала моим открытиям, но основным было другое. Я умозрительно замкнул текущее время с началом жизни и это смыкание образовало множество магических кругов, несущих конструкцию жизни по различным её аспектам, которые увиделись одновременно в общем объеме. В этой работе мне помогали странные голоса, которые я слышал в минуты напряженных размышлений. Один из них принадлежал мне из моего далекого будущего, я в этом не сомневался, а другой я приписывал своему загадочному Нечто. Споря, голоса выстраивали сложные логические цепи, замыкающие концы с началами. Невидимое дыхание этих кругов, источающее аромат Вселенной, не могло не осенить разрядами озарений суть происходящего и смысла жизни.
В основу своих размышлений я положил правила.
1. Ничего не отрицать. Всё сказанное отражает правду. Правду не столько как образ справедливости, но как отсвет истины. Ложь мной воспринималась зазывным кокетством правды для искателя её.
2. Ничего не делить на главное и второстепенное. В природе второстепенного нет. Учитывать всё и увязывать в единое целое, раздвигая горизонты и прорисовывая в открывающихся сумеречных объемах образы и связи.
3. Принять, что ни в чем и ни в ком нет ни вины, ни греха, ни глупости, ни заслуг. Всё предельно разумно, оправданно и не имеет оценок. Ни от бога, ни от черта, ни от людей. Оценки - лишь флажки границ на поле субъективных отношений. Всё свершившееся имеет безупречный смысл, связанный с ходом развития Вселенной и развития человечества. Моя задача - понять этот смысл.
4. Игнорировать ореол исключительности человека в природе и найти такие правила, которым починено всё и вся без исключения, включая атом и космос. Представить схему мира целиком и найти в ней место человека. Принять, что достижения человека имеют не большую значимость для человека, чем человек для мироздания, создавшего его. И никогда иными не будут.
5. Не признавать, что есть вещи, недоступные для моего понимания. Каждому ставятся только такие задачи, на которые они и рассчитаны. Предположение о наличии недоступных для моего понимания вещей выявляет мнение постороннего, примеряющего чужую вещь. Предел доступности определится сам собой.
6. Моё исследование закончится тогда, когда весь мир по всем аспектам моих знаний увяжется в единую самодостаточную схему с минимальным числом абсолютно неизвестных категорий, способную удовлетворить меня. Минимизация их - критерий правильности. Такая схема должна выглядеть простой.
Для начала я поставил семь вопросов, которые затем сами трансформировались в производные.
Первый вопрос: что есть "Я" и почему между "Я" людей лежит бездна. Почему существует мириада эгоцентрических глубин, разделенных навсегда и обреченных на бесконечное одиночество.
Второй: миллиарды детей родились, в телах которых меня не оказалось, так почему же я осознал себя именно в этом конкретном теле, а не в каком-нибудь другом, в этой точке времени и пространства, а не в какой-нибудь другой, почему мне изначально даны нелепые стартовые условия.
Третий: почему мне представлена именно эта реальность, а никакая иная. Почему эта реальность представилась конкретной без каких либо абстракций и о чем она пытается мне рассказать. Какая нереальность создала её и определяет её ход. Как осознать нереальность. Что невидимое скрывается за видимом мне. Как соотносятся эти два мира.
Четвертый: о чем говорит безостановочность, необратимость времени в моем его восприятии.
Пятый: где спрятаны истоки всех закономерностей и какова схема их реализации. Чем питается закон.
Шестой: что есть жизнь и что есть смерть в реальном мире, какие существуют формы запредельной жизни, почему я должен пройти через них, что будет дальше.
И последний: можно ли придти к ответу, который снова не вывернется вопросом.
Мне кажется, что я их разрешил и расскажу, как рассеивался туман и проступала ясность. И чем она в конечном итоге оказалась.
Форма изложения могла быть любой, я предпочел далее используемую, как менее консервативную.
Солнце
Плавно кружит Галактика свое бугристое пространство, уложив в ямки, как в постели, свои тела, тихо беседующие о чем то о своем, космическом. Тончайшая звездная пыль невесомой вуалью неспешно и величественно движется меж ними, навевая умиротворение и сны. А иногда закружится вьюжной спиралью, играя с блуждающим дьяволом дисгармонии, не знающим покоя. Всё хорошо, когда затишье.
Но затишье обычно продолжается недолго. Временами что-то странное случается во Вселенной. Из безумно далеких глубин мирозданья приходит тревожное волнение. Проходят волны разряжения и уплотнения пространства. От этого кажется, что звезды то вдруг сближаются, то отдаляются друг от друга, будто кто тронул резиновую сетку с шариками в гнездах. Вначале идет легкий бриз.
А дальше невероятное случается в ней. Возникают и расходятся могучие волны. Затишье, и беспримерный шквал! Чудовищные ветры пространств несут мириады камней, астероидов, переносят тела, разгоняют их, кружат в завихрениях. Пыль вихрями пронзает бездну. Раздуваются штормы, ураганы и безумные разряды неосязаемой энергии крушат органы Вселенной. Искрами вспыхивают и гаснут звезды. Возникают смерчи, уносящие через образованную вращением воронку материю Галактик в мистический макрос, нам также неизвестный, как рыбам космос. Где-то под пространством происходит неведомая работа по переделке мирозданья.
Но вот всё затихает, ветер успокаивается, и свежий покой воцаряется снова. Галактика живет своей странной и непостижимой жизнью. Она развивается, обновляется. Она ждет.
Летит в общем хороводе Солнце. Хорошее ему досталось место. Прохладное и спокойное. Периферия. Посматривает Солнце на свой гарем. В центре таким не обзавестись. Вот горячо любимая Меркурий, самая шустрая, совсем малышка, оберегаемая больше других от всяческих напастей, медленно поворачивает к нему своё округлое голенькое тельце. Поодаль своенравная красавица Венера. Гордая и независимая, кокетливо кутаясь в белую тонику, грациозно поворачивает прекрасное тело в сторону, противоположенную заведенному для всех порядку. И бурчит капризная, сердясь. Не дама вовсе, а подросток. А вот Земля, с которой связаны его надежды о продолжении заложенных начал. За нею Марс. Уставшая от пылкой страсти, игры любви, попыток обольщения его, оцепеневшая в предчувствии ухода в лютый холод и потому готовая взорваться, она покоится в объятиях пигмеев ужаса и страха. Доставит, видно, беспокойств. Дальше - пышногрудые и рыхлые матроны, окружившие себя каждая своей челядью и вульгарно демонстрирующие всем свои красоты. В пору юности он сильно их любил. Где-то путается глупенькая Плутон. Ведут свой хоровод вокруг него. Верны, ритмичны, прекрасны, умны, хозяйство и порядок любят. Всё хорошо. Ведется тихий разговор.
Он вспомнил свою жизнь. Это сейчас всё пришло к какому-то порядку. Раньше такого не было. В его младенчестве был хаос, как всеобщий оргазм любви. Беспорядочные соития абсолютной тверди и огненной стихии со взаимными переходами друг в друга. Какой бывал безумный шквал страстей! Сейчас уж нет ни настоящей тверди - проматерии, ни настоящего огня! Хотя реликтовые свойства всюду есть. А как ревел могучий Демиург - Великий Дух мироздания! Он имел план. Но ему мешала вакханалия. Любая вакханалия происходит от чувства ужаса и для того, чтобы избавиться от него. "ТАРТАР!" - откуда-то вошло в сознание. Никто не знал, что это такое. Этим словом была обозначена самая непостижимая тайна всех времен - тайна происхождения ужаса и страха. Гонит дыхание источника их всё дальше и дальше, обуславливая развитие всего. Гонка составила время. Историю продиктовали ужас и страх. Ими пропитаны все. Казалось бы, со временем всё меньше ужас, но он есть всегда и всегда готов к прыжку. Поэтому строг был Демиург и путь, им выбранный, был строг.
Он, Солнце, и все братья его были рождены там. Страсти стали затихать, и хаос переродился в космос. Появилось пространство, первое условие жизни.
Болезненно шло его развитие. Огонь и твердь, полученные от родителей, делали свое дело. Тело стало обретать структуру. Зашевелились в нем мириады атомов из упакованного в твердь огня, образуя свой мир. Он стал делим и из него выделились планеты, как Евы из адамова ребра, вобрав в себя свойства матери - тверди, оставив ему свойства отца - огня. С прошлым ясно, что же впереди?
Примчавшись с последним ураганом, Демиург спросил его:
- Ты знаешь, что такое вечность?
- Не знаю.
- Значит ты не испытывал непреходящую муку. Но ничего, возможно, это впереди.
- О чем ты, Демиург?
- Зачем живешь ты? Спишь спокойным сном. Не для этого я из вечности сделал тебя, как всю Вселенную вокруг. Могу и трансформировать обратно, ты станешь вечностью. Ты стал помехой мне. Придет разящий ураган.
И прочь отправился.
Он видел могучие образы его проявлений, проносящиеся в космосе, видел аннигиляцию сверхзвезд. И тогда дикий рев сотрясал Вселенную. И горе было даже тем, кто оказывался рядом. Или они сжимались в невидимку, или их разносило в клочья.
Солнце понимал Демиурга.
Развивается Вселенная не однородно. Прохладные периферии тормозят общий процесс.
У него, у Солнца оказалось превышение свойств проматерии, а значит, - разряжение пространства, поскольку проматерия его съедает. Законы Материи здесь стали особенно заметно доминировать над законами Духа. Солнце не виновен был в таком казусе. Но закон подавляющей Материи предопределил перекосы общего развития в этом регионе.
И вот, с тревогой наблюдает Солнце нарастающее уплотнение пространства. Это началось недавно и пошло волнами. Волны вызывали чудовищные разрушения на его планетах, уничтожали всё живое. Пространство просачивается вглубь первобытной Материи, пытаясь разрушить её, расслабить, но и она отчаянно сопротивляется, выдавливает пустоты, уплотняется, кристаллизует минералы и тяжелые элементы мантии. Колотятся планеты, кипят и извергаются вулканы. Идет война.
Но бесполезно. Пространство плавно, тихо наращивает свою мощь и материя короткими и жесткими импульсами сдает свои позиции. Необходимость становится бедой.
Солнце понимал, что спокойной прежней жизни приходит конец. Возможно, что Вселенная всю периферию загонит в горнило расчленения материи, сделав её центром Галактики. Оплот материи - атом, - орган заточения пространства и уничтожения его - прекратит там свое существование.
Сгорит он со всем своим семейством.
Что же делать?
Неспокойно Солнцу, мучают предчувствия, и вопрос наследников стал главным. Другие уже обзавелись и блаженно нянчаются с ними. А он с тревогой и надеждой смотрит на несмышленыша Земли.
Это не первенец у него. Прежние или мертворожденными или неполноценными оказались, а иные болтаются изгоями в пространстве. Нет никого, кто мог бы нести его солнечное свойство дальше во Вселенную, когда его, Солнце, не станет.
Новый младенец - это вся копошащаяся жизнь на Земле, живущая единым пульсом. Он похож на внутриутробный плод любого существа. Забавно наблюдать, как он повторяет путь Вселенной в общем и в деталях, как с невероятной скоростью схематично проходит все этапы от начала до сегодняшнего состояния и торопится убежать вперед. Выворачивается наизнанку, как все тела, входя в себя снаружи вовнутрь, подбирает по краям что есть, и, выходя из себя, выбрасывает ненужное. Чтобы далее ненужное обратилось в нужное. Малыш окукливается. Создается организм всё более четкой иерархической структуры. Постепенно наполняется сознанием, наиболее сложная часть которого зародилась в человеке и развивается, питаемое сознанием всей окружающей природы. Человек один, но много его оттенков, создающих многогранный образ оригинала. Мучителен и драматичен путь становления их конечного плода - Разума - материализованного состояния окончательно созревшей души, совсем нового для Вселенной средства и способа разрешения её проблем. Вселенная справедливо сможет гордиться своим изобретением, если оно не опорочит себя. Человечество со всем его окружением - это "кукла" для его вынашивания, которая потом, ненужная, погибнет, как только высвободится плод. Много, очень много придется пережить малышу, пока не завершится развитие Разума.
Пока он, как паучок в банке с водой, окруженный пузырьком воздуха, видит подслеповатыми глазами лишь то пространство, что дает пузырек и наивно полагает, что видит весь мир. Смешны его рассуждения об объективности. Не догадывается, что видимое им - всего лишь образ, которого не существует, его дает сложение его же восприятия со средствами воздействия на него, и больше ничего. Как проклюнувшийся птенец, не знает, зачем он и куда ему бежать. Бежит за тем, что видит, требует еды и тепла. Наращивая мышцы с умом птенца, он часто не ведает, что делает, а потому может стать опасным для себя и даже довести природу до подавления его.
Помощь, ему нужна периодическая и доходчивая для его слабого ума подсказка о Законе Духа Демиурга.
Самому Солнцу это трудно сделать. Только с содействием Вселенского братства удается иногда организовать такие подсказки через избранников из рода человеков, специально подготовленных для этой цели.
От них исходили мифы и религии. Вначале такие подсказки носили упрощенный характер указаний и ограничений, требующих их безусловного исполнения под страхом наказаний. И примитивно разъясняли мироздание. Но это было для совсем глупого возраста.
Затем в подсказках стала смягчаться категоричность, оставляя место для работы душой. Необходимо было развить её осязаемость. Но не поняли этого люди, приученные к простоте. И услышанное стали доводить до абсурда. Оказалось, что, хотя есть польза от более высоких планок излагаемых учений, однако есть и вред от упрямого их вырождения в завет. Не могут люди осознать, что уже не догмы предлагаются им, а направление пути, делянка для работы по переоценке базовых понятий, требующая усилий собственного духа. Душа должна созреть, чтоб стать самостоятельной для жизни в беспредельном космосе.
Тяжело идет развитие младенца. Внимательно приходится следить. Приближаются заключительные фазы. Они особенно опасны. Тревогу вызывают две проблемы.
Одна из них обусловлена предстоящим выходом Разума из отмирающей "куклы". Вот тут-то и возможен срыв естественного процесса.
Он заключается в возможности образования слишком прочной скорлупы "куклы" - материальной оболочки. Тогда Разум, отчужденный от своего предназначения, разовьется в сторону обслуживания страстей и страхов человека, которые говорят о его незрелости, превратится в слугу оболочки и выродится с ней в некое уродливое чудовище в виде саморазвивающейся куклы. Спорой самой для себя, оно будет носиться по пространству, разрушая всё на своем пути. Фантазия людей уводит их по этому пути. Таких сейчас носится много. Существа без смысла и без будущего. Сприганны. Колонизация Вселенной, чтоб всё срывать в свою угоду, - вот цель в их безумных головах. Споры раковой болезни. Носятся, проклятые Демиургом, от планеты к планете. Пока не будут уничтожены им.
Другая опасность таится в процессе выбора половой ориентации Разума. Пол определяет приоритет или материальной формы или духовного содержания. Прилипнет он в дальнейшем к тверди, став лишь формой, или улетит в общее пространство, где формируется Вселенский Разум, - вот в чем вопрос. Исход событий уже не зависит ни от Солнца, ни от Земли. Хотя, конечно, ему бы хотелось видеть в нем именно его, Солнца, продолжение. Он даже пытался повлиять на этот процесс, но, к сожалению, безуспешно. Материализм после долгих колебаний взял верх. Разум мог бы стать двуполым, но на Земле стал женским.
Тревожно смотрит Солнце на Землю. Вращается беременная Разумом Земля. Что Разум во Вселенной будет, в том сомнений нет. Но мучает вопрос: а состоится ли он на Земле? Что протянет нить от его солнечной сути к будущему Вселенскому Разуму? Вдруг и этот будет мертворожденным! Или хуже того - Сприганном.
- Демиург, - закричал Солнце вслед улетающему Духу, - я твой, но сыну помоги!
Вселенную пронзил зеленый луч, и он упал на Землю.
Глубокое раздумье охватило Солнце. На нем проступили пятна. Конкретность изобретала способ порождения новой абстракции.
Земля
По черному пространству в безысходной тоске плывет Земля. Ей зябко. Заворачиваясь, кутается в теплые слои магнитного одеяния. Но это не спасает. Её лихорадит, она больна. Мрачные мысли двигаются, то медленно как слои мантии, то мгновенно взрываются как ядерное топливо в глубинах. Земля чувствует приближение неизбежной беды.
Она многое пережила на своем веку. Тысячи ураганных космических ветров, наполненных камнями, кружили, кромсали, избивали, оставляя многочисленные шрамы на нежном теле. Сбивали с траектории, переворачивали. То же происходило и со всеми её подругами. Но она тогда понимала причины происходящего. Не было порядка во Вселенной. Шла война Демиурга с исчадиями Тартара.
Но вот сейчас...
Сейчас она ощущает приближение к ней той же нелепой трагедии, что случилась с Фаэтон.
О той трагедии не принято говорить, она слишком страшна, предотвратить её невозможно, как случай, как свалившуюся неизлечимую болезнь, такое наваждение может случиться с каждой планетой. Лучше не думать, забыть о ней, как о кошмаре. Пока такой же случай не явится тебе во всем своем ужасающем величии.
Фаэтон была украшением гарема Солнца. Что и говорить, её и обожали и завидовали ей. Она была в центре внимания. Никто, даже Марс и Юпитер, ближайшие подруги, к которым она всегда испытывала наибольшее тяготение, никто не мог привлечь к себе такого теплого внимания со стороны супруга, как это удавалось ей.
Естественно, что Фаэтон вскоре забеременела жизнью. Детеныш развивался превосходно. Ваялось биополе, сцепленное как с корнями с его материальным воплощением на планете в виде разумных существ. Всё вместе формировало Разум. Он настолько возмужал, что существа приобрели способность подниматься над планетой и теток навещать, соседние планеты. Ничто не предвещало беды.
Но вот однажды из глубин Вселенной примчался Сприганн, издалека заметивший столь лакомый предмет. И поступил, как поступают Сприганны всегда. Он слился с биополем, проник в него, а это значит, что стал входить в качестве испорченной души в тела новорожденных. Он поступил, как поступают паразиты, проникнув в тело жертвы.
В результате дети Фаэтона, преобразовав установившиеся нравственные нормы в самый примитивный вид, а далее, возведя зло в норму, взорвали мать, вон её обломки летят по её орбите, и выбросили в мир мириады спор новых Сприганнов, несущих идею абсолюта "Я", жестокости, насилия и злобы. Ядовитыми стрелами мечутся неведомые летающие объекты. Облепили Землю. И вот, похоже, перешли к оккупации её.
Проникли в слабенькое еще духовное биополе дитя. Человечество стало рождать мутантов, сильных, пустых и злобных, абсолютно уверенных в своей непогрешимости. На земле воцарилась страсть по собственному "Я" и отрешенность от космических корней. За этим была видна смертельная опасность, такая же, какой была для Фаэтон. С материнской самоотверженностью она могла бы и дальше вынашивать уродца, пораженного чудовищной болезнью, наконец, могла даже и себя принести в жертву для его благополучия, но мысль о проклятии Вселенной не могла не беспокоить.
Как излечиться от заразы?
Земля металась, температура её поднималась, пульс сбивался, ей было то жарко, то холодно. Проявления болезни направлены на противостояние болезни, но улучшения не наступало.
Да и как ему быть? Это наваждение добавилось к тому, что уже было. А было наступление пространства с жестокими атаками. Пространство сжимало всё их семейство в плотное кольцо, за этим была видна цель - разрушить очаги материи, а значит очаги болезней духа.
Что делать? Откуда ждать помощи? Рядом пронеслась безучастная косматая комета.
Она попала в жесткие тиски материи и духа. Сгустить материю, отбросив биополе, значит, ослабить дух дитя, отдать его на растерзание Стриганнам. Но и расслабиться нельзя. Тогда дитя погибнет в холоде, невежестве и мраке. Пространство поглотит его.
И вот в мучениях возникла мысль. Нелепая и дерзкая, полная парадоксов, а потому обнадеживающая. Беда противостоит беде. Беда беду преобразует. Беда для разума - отсутствие его. Отсутствие его же вознесет. Проблема в том, чтобы найти такую грань толчка людей к самоубийству, чтоб пробудить стремление к здоровому началу, лишить питательной среды носителей заразы, и пробудить способность ясно мыслить, и чтобы с этим не убить дитя. Озноб мешал сосредоточиться.
Она углубилась в себя. А в это время из глубины Вселенной примчался яркий зеленый луч и, пробив покрывало, ударил Землю в грудь.
Ночь
Я витал в пространстве над землей. Распластывался, кувыркался. Ощущение свободы будоражило душу, пьянило голову. Это часто происходило при моих ночных полетах. Меня не беспокоило, что я не понимал свободу. Всё было легко, не было никаких границ, тяжести, сомнений. Благодать не знает вопроса: за что. Но оставляет тревожное: к чему всё это? И вот сегодня вдруг возникло ощущение дыхания близкого и важного конечного События, придающего смысл снизошедшей благодати.
День завершался традиционным зрелищем уходящего за горизонт солнца. Постановка его величественна и грандиозна. День, единственный и неповторимый в вечности праздновал свою смерть. Эмоциональный накал, вызванный ясной грустью кровавого светила в феерии красок осени и ползучих полутеней под молчаливый гимн лучистых труб, возбудил Вселенную. И она стала приближаться, сбрасывая тонкие одеяния эфира, чтобы принять смятенную землю в царственные свои объятия. Природа благоговейно застыла в предчувствии События. Все мизансцены подчинены ведущей теме: ожидание Нереальности.
И вот Неестественность поднимает занавес над чудом чародейства.
Мир душами наполнен. Тени зябнут и плывут. Ткет Ночь тончайшие паутины сновидений.
Прозрачные Феи на гибких крыльях полетели к солнцу, легко преодолевая дыхание солнечного ветра, лишь оставляя на земле метущийся след. Вот и растворились в последних пурпурных лучах.
Одинокая девочка, понуро ступая по черной своей тени, рожденной угасающим светилом, уходит в ночь. Упавшая кукла невыразимо смотрит на закат. Сгорбленные люди в белых саванах, сзади освещенных прощальным светом, разрозненно и медленно, как и она, по длинным своим теням бредут к морю забвения и входят в него, растворяющему их медлительной черной волной.
- Кто ты?
- Зачем об этом тебе знать?
В России душа притягивает другую не потому, что нуждается в ней, а потому, что в уходящем в пустоту сквозь всех людей пространстве одиночества она жадно ищет такую, в которой обнаружила бы свою востребованность. Чтобы отдать себя ей. И забыться в великом искусе предназначения. Как в страсти по лжи о смысле.
- Чтобы понять знамение твоё. Так имя тебе есть?
- От кого?
Действительно, от кого? Кто создает символы вещей? Сумеречный разум для обозначения неведомой и пугающей тайны? То, что не имеет тайны, не имеет имени. Имя - всегда отчуждение. И мистическая бездна. От кого отстраняется смысл, облаченный в имя?
- От нас, людей.
- Слова не знают сути. Что людям ведомо о нас? Меня и тех, что здесь идут, на свете нет. Ночные души, стонем, молимся, скорбим. Мы - текст, не сказанный словами, мы ткань людей, разгадка тайны жизни их. Вот завтра поутру тела, что спят сейчас, нальются кровью и будут жить. Кипеть, бурлить в чаду иллюзий. Что им до нас? К ним достучаться невозможно. Кричащий шепота не слышит. И день уйдет, как дни уходят. Прогонят трепетную мысль, что их набор прошел напрасно. Пустой пустую вяжет ткань. Слова бессмысленного вздора. Им не понять судьбы укора. И днём и ночью мы идем. Ненужные, непонятые, злые. Зовет к забвенью красота.
- Там смерть! Какие разные понятья!
- Лишь нам известна красота. Граница буйства и покоя, где вечность смотрит через плоть. Лишь там живет воображенье, живут в нем наши типажи. Ты хочешь видеть?
- Покажи.
Она раскинула руками.
Мы тянемся к сказке, полагая, что она без нас не состоится. И пугаемся её чарующего волшебства, обнаруживающего страшную бездну тайн подсознания.
Я замер, зачарованный видением.
Голубые звезды в фиолетовом мраке, синие и сиреневые очертания в черном готовят декорации заступающих сказок. Призрачные тени бытия насыщают плотью образы таинственных духов, возникающих из вуали сумерек. Месяц рассыпал хрусталь. И вот возникли персонажи.
Маленькие Эльфы в цветочных шапочках завели свои звонкие хороводы. Пляшут, смеются. Лопочут о своем.
Огненным цветком Стожары распустились.
Прекрасная Сирин запела песнь свою на ветке дуба.
Низко склонившись над водой, запутавшись в ветвях плакучей ивы, сидят Русалки. Расчесывают гребешком свои чудесные зеленые кудри. И тихонько распевают неземные восхитительные песенки под сказочный шелест листвы.
"Играют звезды в сени древ,
Их серебро вплелось в наряды,
Неслышен танец юных дев -
В луне купаются наяды.
Уснул в кувшинках старый пруд,
Как вздохи лилии плывут.
Скатилась ртуть на край воды,
Покоем нежатся сады.
Лишь старый черт на берегу
Разгульно потчует Ягу.
Затих Эфир, пространства полон,
И слышит голос из-под вод он:
Холодно милому спать в глубине,
Милый всем телом прижался ко мне.
Спи, успокойся, мятежник земной,
Будешь теперь ты навеки со мной.
Соткан чертог твой из девственных лилий,
Сладкие сны я навею, мой милый.
Танец кружится, уходит к луне.
Бедная девочка плачет во сне.
Восток заалеет, наяды замрут,
Растает в тумане воды изумруд,
Исчезнет дорожка на глади воды,
Примнется тропинка к избушке Яги,
Эфир растворится и только лишь куст,
Склонившись, коснется немеющих уст".
Вредные Кикиморы отправились по путаным дорожкам пугать маленьких детей и дразнить запоздалых гуляк.
Безымень, скрыв голову, вышел поискать кого-нибудь, чтоб взять его лицо себе, а хозяина обречь на гибель.
Беда отложила клюку, присела отдохнуть к пеньку и развязывает свой узелок. Что там? Весточки с её печатью, карты крапленые, хмель со змеёй сушеной, кольца для левой руки. Черный кот на горбатом плече лижет серебристые лапки.
Аука с Лешим кружат путь, перекликаются эхом, зазывают путников в свою чащобу, словно в омут, чтобы вволю пошалить.
Там ведьма выламывает березовую палку и летит на ней в паучий лес на Лысую гору, что близ Днепра, под Киевом. Собрать Тирлич - травы для превращения в красавицу, да травы Петровы Батоги, очень хорошей для порчи глупеньких девиц. А оттуда - на пепелище отведать поминальных блинов.
Мохнатый Упырь нахмурился и думает, где б крови пососать.
Лишь добродушный Чур, стоит струганным столбом, блаженно взирает на причуды порождений мрака.
"Сорви Одолень-траву, желтую иль белую кувшинку, да присядь ко мне, со мной не будет тебе страшно".
- А где ж любовь?
- Вот там, у моря.
- Вся жизнь любви посвящена!
- Ах, та любовь! Да в чем она? Чтоб навязать себя другому? Объекту счастье подарить? Унять болезненный нарыв? Во всем присутствует их я. Ты наблюдал любви порыв? Губами, зубами впиваются в любимого, стараются уйти в него, да так, чтоб спрятаться от нас, веления судьбы и рока. Забыться там. И красят губы цветом крови. Смеются дико, как рычат. Улыбку видел? Как оскал, помеченный гримасой боли. Любовь - диктат, любовь - наркотик и утверждение себя. Древнейшая обитель сна. И ищут жертву - кто она? Тот, кто идет к тебе навстречу, как отражение тебя от мира мрака забытья. Но не выходит ничего. Любовь не дарит оправданья. И люди мчатся друг от друга. Как запертый зверь скребет когтями дверь или как раненый по полю ночью мчится и воет в бешенстве или в тоске, так человек не может проклятие своё преодолеть, тем постигает глубины мщенья за обусловленный обман. Исхода нет.
- Какой обман?
- Я тебе притчу расскажу.
Когда - то раньше, говорят, два брата - Месяца бродили в беззвездном небе, темном и пустом. И в долгом сумрачном молчанье грустили каждый о своем. Брат старший, мудрый и седой, уже не ждал прихода наваждений. Забыв о том, как пела в нем тоска, как волновали прошлые желанья, он истину искал во тьме глубокой.
А младший в пустоту смотрел. Искал подобное себе созданье. Но было пусто и темно.
Но вот однажды Землю видит. И что там? Месяц задрожал. Вот то, о чем он так мечтал! Вот то, что так он долго ищет! Такой же месяц, как и он! И светит тем же жадным блеском! И также свет его дрожал, лучи тянулись с той же страстью!
Забыв о том, что Месяц он, и что ему светить на небе, он закричал: "Кто ты?" - "Как ты", - послышалось в ответ. И бросился он к найденному счастью!
А там, внизу, была Скала. Она его сиянье отражала. Разбился он об твердь на части, на тысячи мельчайших брызг. Они рассыпались, как звезды, у её каменного тела.
Собрал их старший брат, поднял. И помрачнел. Он в каждой искре мечту о счастье увидал. И бросил вверх. Что проку в том, что никому не достижимо! И, удивленный, видит он в движенье звездного венца безумство прежнего юнца. Храня надежду в голубом огне, кидаются и падают вниз звезды, мечту увидев вдалеке. Но все сгорают в небе синем. Плывет их след сиреневым туманом.
Так в чем урок? Любви, брат, нет. Живущий жив самообманом.
- Любовь - мираж. Пусть будет так. Но что за нею, как узнать?
- Зачем? Чтобы развеять миф мечты? За ней источник состраданья.
И дальше побрела.
- Куда?
- К Дунаю, морю мертвых.
- Что значит кукла здесь?
- Твоя душа.
- Что это значит? Умерла она?
- Живым за солнцем не угнаться.
- Летим со мной!
- Я не могу.
- Но почему?
- Там будет имя для меня.
И я заметил, что лица она ни разу мне не показала.
Ночь, шествуя за солнцем в невесомом покрывале, волнами распростертом звездной порфирой, полой накрыла мир.
Я мчался в её суть, как беглец. Я ни от кого не убегал. Я жаждал упоения, чтоб утонуть. Я растворялся в ней. Она стремительно охватывала меня, кружила вихрем, срывала одежду и плоть, поила ядом таинства миражей и иллюзий, обманывала звуками ночи. Она принимала только обнаженную душу, пронзенную нервом.
И вот вдали открыла вдруг огромный изумрудный луч, столбом поставленный из звездного пространства.
Лечу к нему.
Там в белой долине в прозрачной вуали душистые розы. И лунные свечи дрожат, как в ознобе.
А под лучом как призрачные тени склонились четыре человека над чем-то, что ярким изумрудным светом заливает их лица.
Кто-то кличет, зовет, увидев меня. Я подлетаю - передо мною колдуны. Мерцают изумрудом ореолы. Сидят зеленые нахохленная птица Гамаюн и рядом Кот Боян. Птица смотрит, не мигая, а кот мурлычет песню.
"Маленький мальчик тихонько поет,
Сказка о девочке спать не дает.
Свечку малыш осторожно зажег.
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечку поставил гореть у окна,
Чтобы её могла видеть она.
Смотрит в окно. Там, где бездна ночи,
Только звезда, словно отблеск свечи.
Шепчет Вселенная детский стишок:
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечка сгорела, и мальчика нет.
Но всё летит в бесконечности свет...."
В очаровании чуда застыло виденье.
- Что Это, ответьте?
- Пусть звезды ответят.
- В вас нет простодушья.
- Едва ли, едва ли...
- Вы ангелы скорби в лучах обаянья?
- В небесном сияньи всех аура метит.
- Но в таинстве вашем блуждает томленье. В тумане лукавства взор бредит словами.