Шасси самолёта легонько коснулись земли - и я прильнул к стеклу иллюминатора. Над Бейрутом стояла тёмная ночь. Бассем Хаффар с улыбкой посмотрел на меня:
- Нам пора двигаться! Добро пожаловать в Ливан!
Так случилось, что Бассем взял билеты домой в последнюю минуту. Кто он? Мой ровесник, который изучал в Каунасском университете фармацевтику; мы с ним дружили не один год - то он приезжал ко мне - в Клайпеду, то я к нему - в Каунас. Тем более, что почти единственная мечеть в нашей стране находится именно в Каунасе. Около шестидесяти студентов из разных арабских стран учатся в Каунасе на докторов, фармацевтов, инженеров-строителей. Бассем Хаффар - из их числа.
Без какой-либо задержки мы прошли паспортный контроль; получение визы для меня отняло гораздо больше времени. Наконец мы взяли свои вещи - и проследовали к выходу из международного бейрутского аэропорта.
Сразу за дверями нас поджидало двое бородатых типов в национальных ливанских одеждах; заметив нас, они приветственно замахали руками и немедленно бросились нам навстречу. Встреча была очень бурной, по-арабски: трёхкратный поцелуй и крепкие объятия. Одного из встречавших - Махди Шамсуддина - я знаю вот уже больше пятнадцати лет; он на пару лет старше меня - кстати, именно моя дружба с ним заставила меня поближе познакомиться и с Исламом, и с арабским языком. Таковы и были основные цели моей поездки в Ливан.
Что касалось его спутника - по имени Мухаммад Амин, - то его я видел впервые. Бассем объяснил мне, что Мухаммад - с недавних пор его родственник, так как женился на сестре Бассема. Пока это было всё, что мне удалось узнать о новом знакомом. Однако, забегая несколько вперёд, кое-что приоткрою читателю: через некоторое время мне довелось познакомиться с Мухаммадом поближе, причём я настолько был поражён его приёмом и положением в обществе, что вспоминаю об этом до сих пор с удивлением и откровенным восторгом.
Махди и Мухаммад помогли нам перенести вещи к стоявшему неподалёку от дверей аэропорта новенькому чёрному "мерседесу" с тонированными стёклами. Дружно забросили вещи в багажник и - Бисмиллях!* - отправились в путь. Конечной целью нашего путешествия был Триполи - как его ещё называют ливанцы, Северная столица Ливана, находящийся в восьмидесяти километрах от Бейрута.
По дороге (чтобы удобнее было общаться, родственники уселись впереди, а мы с Махди - на заднее сидение) я с восхищением рассматривал проносящуюся за окном автомобиля панораму неизвестной для меня страны: огромные раскидистые пальмы; коттеджи, стоящие группами на живописном берегу Средиземного моря; минареты мечетей, освещаемые специально вмонтированными снизу прожекторами... Ночная иллюминация Бейрута - это вообще нечто сказочное, особенно для непривычного к такому зрелищу глаза европейца. Наш автомобиль покрывал милю за милей - и не было такого мгновения, чтобы я оторвал свой взгляд от расстилающихся за окном ливанских красот.
Махди расспрашивал меня о делах в Литве: как там продвигается моё творчество, вышла ли моя новая книга - каковы вообще мои успехи и достижения... Я отвечал ему, но ещё больше - спрашивал сам. Последний раз мы с ним виделись около года назад, когда работали над переводом "Хикам" Атаиллаха Искандари; за год многое что изменилось, у каждого из нас появились новые идеи, новые проекты. И, конечно, я интересовался положением дел в Ливане, политической обстановкой Северной столицы; кстати, я узнал, что Триполи - это всего лишь европейское название города, по-арабски оно звучит как Траблос. Махди подробно рассказывал мне о Джинаньском университете, о людях, с которыми мне в ближайшем времени предстоит жить и работать...
- Ты увидишь, насколько тут замечательный народ, - говорил он мне, - насколько они гостеприимны и радушны... Люди не боятся ночами ходить по улицам - они полностью уверены за свою безопасность.
Дорога из Бейрута до Триполи показалась мне ничтожно короткой - да и что такое восемьдесят километров после моих частых поездок по триста из Клайпеды до Вильнюса?! Несколько раз наш автомобиль останавливали вооружённые люди в формах цвета хаки (Махди объяснил мне, что это сирийские кордоны); однако, посветив нам в лица фонариками, они тут же давли знак проезжать дальше.
В Триполи мы выгрузили вещи около университетского общежития - и Мухаммад с Бассемом поехали дальше, пообещав обязательно навестить нас завтра или послезавтра. Тихонько, стараясь не разбудить других студентов, мы пробрались в комнату Махди, которая на несколько месяцев должна была стать моим домом... В этот момент над городом разнёсся азан* - и мы отправились в мечеть.
Естественно, несмотря на усталость от перелёта, мне совершенно не хотелось спать. Махди сказал мне, что мусульманский квартал, в котором мы живём, называется Аби-Самра - на тот случай, если я потеряюсь в городе. Для ориентировки он назвал мне имена нескольких мечетей нашего района: аль-Кадым, аль-Иман... Кстати, как раз в последнюю мы теперь и направлялись.
Этот ранний фаджр* был моей первой молитвой на ливанской земле. Вспоминаю ряды молящихся людей, не поленившихся встать поутру, чтобы воздать хвалу и благодарение Всевышнему...
После молитвы мы решили немного пройтись по району Аби-Самра; Махди показывал мне, где находится магазин, где - интернет; излишне говорить, что при свете дня у меня всё это вылетело из головы... А я думал, что вот так - и никак иначе! - происходит здесь ежедневно, ежемесячно, ежегодно, сотни лет: молитва сменяется молитвой, соблюдается самим Богом установленное для людей расписание - и ничего не меняется. Поэтому в итоге здесь не остаётся ничего... ничего, кроме Бога.
Университетское общежитие
В течении первых трёх дней я был занят лишь тем, что знакомился с обитателями нашего университетского корпуса. В общежитии иностранные студенты занимали два этажа; предварительно почти о каждом из них мне поведал Махди ещё во время нашей первой ночной прогулки по Триполи. Настало время рассказать о некоторых особенно близких мне людях немного подробнее.
На нашем этаже постоянно проживало восемь человек: албанцы Анис и Шуайб, крымские татары Ринат и Вадим, китайцы Халид и Джемаль, Махди - комендант общежития - и я. Такая вот разношёрстная компашка... Никаких трений между нами никогда не возникало, ну если только что-нибудь совсем мелочное, да и то - по причине усталости или больной головы.
Этаж над нами занимали большей частью ребята из Боснии и Македонии: Рамиз, Ахмад и другие. Исключение среди них составлял лишь татарин Саид.
Первым человеком, с которого началось моё общение со студентами общежития, волей Всевышнего стал Вадим. Махди был где-то в университете, а мне срочно понадобилось в интернет-кафе. Тогда я и вышел в коридор, стучась в первую попавшуюся дверь.
Открыл мне Вадим - так мы с ним и познакомились. Я изложил ему свою проблему; в ответ на это он оделся и без какой-нибудь рисовки сказал, что отведёт меня в ближайший интернет-салон с радостью. Вообще, вскоре я заметил, что Вадим всё без исключения делает с радостью. Ещё одна интересная особенность: я никогда впоследствии не слышал, чтобы он хоть раз повышал голос по какой-либо причине. Среди нас это был, пожалуй, самый спокойный человек.
Он не только привёл меня в интернет-кафе и обо всём договорился за меня с хозяином, но и предложил расплатиться за меня заранее. Больших трудов мне стоило отговорить его; я знаю по себе, что деньги у студентов - вещь довольно редкая. Вадим, человек редкой доброты и скромности, никак не показал своей обиды на моё несогласие - только кивнул мне, улыбаясь, и покинул салон...
Поразил он меня своей непоколебимой верой в Аллаха (СОИВ!) - лишь когда он говорил о Боге, его голос обретал высокую тональность - и трудолюбием. Я никогда не видел его праздно слоняющимся по городу - всё время с книгой он целыми днями просиживал в своей комнате. Или за компьютером. Не подумайте, что он был нелюдимым. Всегда первым интересовался, не нужно ли чего-нибудь - и сразу предлагал свою помощь.
Самые хорошие воспоминания остались у меня от общения с Ринатом. Махди привёл его ко мне и сказал, что Ринат хочет изучать английский язык; не мог бы я ему быть полезным? Таким образом Ринат стал брать у меня уроки; а во время их повторения мы совершили с ним не одну долгую прогулку по городу. Можно сказать, что этот человек был самым первым моим гидом по мечетям Триполи.
Отличался он очень весёлым, задорным характером; мне никогда не доводилось видеть его скучающим. Своим видом он в считанные секунды поднимал настроение другим. И верно - мусульмане не должны быть скучающими. Ринат для каждого умел найти доброе и нужное слово в любое время; и делал он это весьма ненавязчиво, но эффектно.
Особое слово хотелось бы сказать о наших китайцах Джемале и Халиде - если только услышишь где-нибудь громкий смех, то знай - там кто-то из них, а возможно, и оба. Мы все дружески называли их "зайчиками" и они ничуть на это не обижались. Я, помнится, был несказанно удивлён, когда Джемаль на чистом русском языке сказал мне при первой встрече: "Я - зайчик!" Такое наше знакомство с ним привело к тому, что я тоже взял у него урок китайского языка, во время которого мой преподаватель смеялся над каждым мною произнесённым словом и критиковал моё грубое произношение.
Готовили наши "зайчики" постоянно; создавалось впечатление, будто они живут в кухне. Практически с утра до вечера по всему этажу стоял грохот кастрюль и сковородок, а тарелки с рисом и палочки можно было найти в любом месте общежития. "Ну что такое китаец без риса?" - философски удивлялся Джемаль, когда этот рис заканчивался - и тутже нёсся в магазин за очередной его порцией.
Анис и Шуайб отличались довольно молчаливым характером; хотя впоследствии я понял, что это не от необщительности, а просто от нелюбви к ненужным словам. Тоже самое можно сказать и о ребятах-македонцах сверху. Вот уж чего-чего, а болтливыми их никак не назовёшь. Впрочем, для меня эта их молчаливость была настоящим подарком - от пустой болтовни я постоянно уставал у себя, в Литве. А здесь - поговорили, о чём надо - ни больше, ни меньше - и каждый отправляется заниматься своими делами.
Из них мне больше всего мне довелось подружиться с Рамизом, который принёс мне арабский самоучитель. Книга была на сербском и хорватском языках; Махди смеялся, что я вместо арабского заговорю по-хорватски. Однако этого не случилось, хотя некую тягу к этому языку я всё-таки получил.
Рамиз был постоянным участником всех сверхурочных лекций. Часто - почти каждый вечер - он, Махди и я шли на лекции в какую-нибудь мечеть или домой к преподавателю. Не было ни одного случая, чтобы он не пошёл вместе с нами.
Вот такие люди окружали меня в течении нескольких месяцев. Доброта и отзывчивость были для них всех общими качествами; однако, как личности - все они сильно отличались друг от друга. Господь создаёт людей разными, но общеисламские атрибуты вложены в каждого. И мне было очень интересно наблюдать этих людей из разных стран, общаться с ними наравных. Люди разные, национальности разные, возраста - тоже разные, а путь к Богу - один. Да и Бог - тоже один. И ничего, кроме Бога.
Ночное приключение
Вернее было бы назвать эту главу не "Ночным приключением", а "Самым первым ночным приключением", поскольку таких ситуаций впоследствии было огромное количество... Однако не хотелось бы забегать вперёд раньше времени.
Пятый день своего пребывания в Триполи я решил провести на улице. А точнее - не день, а ночь. Совсем незаметно стемнело; прошло время последней молитвы и людей на улицах заметно поубавилось. Города я совершенно не знал, поэтому шёл, куда глаза глядят.
Проплутавши до двух ночи я, наконец-таки, вышел к базару. Отсюда я уже вполне представлял свой путь до университетского общежития в Аби-Самра. Надо подняться в гору, обойти Синжиль - крепость Триполи, пройти мимо мечети аль-Кадым - и ты дома. Я порядком устал от своих путешествий, поэтому двинул в сторону базара, путь через который был на четверть короче.
Проходя мимо рядов ночующих в палатках торговцев всякой всячиной, я заметил человека, возящегося у тележки с несколькими бидонами; у его ног горела керосинка. Во мне тут же родилось желание выпить арабского кофе при свете звёзд - и я не смог отказать себе. Я направился прямо к нему - приятной наружности седоватому мужчине лет шестидесяти - и на чистейшем арабском попросил чашку сладкого кофе. На этом мои знания языка почти закончились. Он меня о чём-то спросил в ответ, улыбаясь доброй улыбкой. Я, в свою очередь, только развёл руками. Он подал мне кофе, приглашая сесть на единственный стул возле своей тележки с бидонами. Потом он с не меньшей любезностью предложил мне сигарету - сознаюсь, отказываться я не стал. А затем состоялся мой самый первый диалог на тысячу раз ломаном арабском - без глаголов и прилагательных. Продавец кофе, как и все ливанцы, оказался очень терпеливым; после этого разговора я утащил в зубах ещё несколько арабских слов.
Его звали Абу Ахмад. Я назвал себя; сказал, что приехал в Ливан изучать арабский язык, исламское право и богословие. Добавил, что Ливан очень красивая страна и Триполи - красивый город. Абу-Ахмад сдержанно поблагодарил и предложил ещё кофе, денег за которое, кстати, он так и не взял. Когда я насильно стал совать ему в руку 500 ливанских лир, он не на шутку обиделся. Мне пришлось отступить. Впоследствии я узнал, что у арабов никогда нельзя отказываться от подарка. Таким образом, встреча с продавцом кофе Абу-Ахмадом стала таким моим первым опытом.
Отсутствие глаголов ещё можно как-то заменить жестами, но с прилагательными было тяжелее. К счастью, к нам подошёл ещё один любитель ночного кофе, который слабенько владел английским. Это несколько спасло положение.
Пятидесятидвухлетний Махмуд-Биляль имел свой магазинчик видео- и радиотехники на этом же базаре. Он также купил мне кофе и пригласил в свой магазин погреться и послушать Коран на кассетах. Мы простились с Абу-Ахмадом и перебрались в его заведение.
Вставляя английское слово через три арабских, Махмуд-Биляль рассказал мне о том, что он живёт недалеко, что у него две жены и шестеро сыновей. Потом он засыпал меня вопросами о Литве, о моей семье, о цели прибытия в Триполи, и т.д. После разговора с Абу-Ахмадом мне было намного легче общаться с ним, к тому же незнакомые слова я мог произнести по-английски.
Спустя час, - а уже было около четырёх утра, - Махмуд-Биляль по каким-то делам собрался домой... Не поймите меня неправильно - он-то собрался домой, а меня вознамерился оставить в своём магазине! Его мотивировка была вполне логичной:
- Мы с тобой - братья-мусульмане. Я - ливанец, ты - литовец. Почему я не могу доверить тебе на полчаса свой магазин?
Вот так. Мы познакомились с ним час назад - а этот человек собирается доверить мне свой магазин, до потолка набитый телевизорами, видео- и стереомагнетофонами?! Почему?! Да ведь я могу обчистить этот магазин за три минуты! А он, уже в дверях, сказал мне: "Нет ничего, кроме Бога..." Это и есть его кредо - его и ещё полутора миллиарда мусульман. Он оставил меня в магазине со спокойной совестью - зная, что ничего страшного не произойдёт. Потому что на всё - воля Всевышнего. Если всё будет хорошо - Альхамдулиллях! (Хвала Аллаху); если плохо - тоже Альхамдулиллях! Вот вам и все таинства арабского менталитета... Абсолютное доверие; вера в каждое слово своего собеседника, не оставляющая даже места подозрению - не в этом ли заключается искренняя радость нормального общения между людьми разных стран и национальностей? А что лежит в основе - "Нет бога, кроме Бога и Мухаммад - Его Пророк"? До чего же всё божественное просто, если это божественно-простое не усложняется человеческим!
Я долго размышлял об этом, сидя в магазине Махмуд-Биляля и слушая кассету с Кораном. Мои размышления были прерваны приходом мальчика лет двенадцати, который держал в руках небольшую чёрную полиэтиленовую сумку. Он с улыбкой подал мне руку и сказал, что он сын Махмуд-Биляля - Мухаммад. Я спросил его, где же сам отец, на что он ответил, что его отец вообще в скором времени не придёт, потому что лёг спать. Поэтому Махмуд-Биляль попросил своего сына Мухаммада сменить в магазине литовского шейха - то есть меня, - а за мои труды (!) и потерянное время прислал мне поесть горячих булочек и большую бутылку с кока-колой.
Стараясь оценивать происшедшее объективно не могу не признаться, что удивлению моему предел отсутствовал. Оставить свой магазин на волю незнакомого человека, а самому со спокойной совестью завалиться спать - это было выше моего понимания и разумения! Однако, если подойти к этому с точки зрения "Нет ничего, кроме Бога..." Забегая далеко вперёд, скажу, что даже владельцы ювелирных магазинов вели себя точно так же: "Шейх, побудьте несколько минут в магазине, а я сбегаю за угол в мечеть. Если кто-нибудь придёт, скажите, что я скоро буду..."
Вспоминаю случай на том же базаре много дней спустя, когда одному из торговцев мандаринами, даже не накрывшему свой товар перед уходом домой, я сказал: "Накрой свой стол с мандаринами хотя бы тентом". Так тот невинно поднял глаза к небу и сказал: "А зачем? Дождя, вроде бы, не ожидается!" Господи, он даже не понял намёка на то, что его могут попросту обокрасть! И только потом я узнал, что в Триполи совершенно отсутствуют те вещи, которые у нас сплошь и рядом: воровство, хулиганство, изнасилование...
В Коране и в хадисах не раз говориться, что нельзя сомневаться в честных намерениях, нельзя подозревать братьев в злом умысле. Потому, что за это будет спрошено в другой жизни. Эта жизнь - всего лишь путь в жизнь другую. Ни в той жизни, ни в этой ничего нет. То есть, ничего, кроме Бога.
Арабский базар
Что нам известно о настоящем арабском базаре? Все наши представления о нём основываются на допотопных советских фильмах (где показан, кстати, не арабский, а среднеазиатский базар), на рассказах (не всегда правдивых) отечественных бизнесменов мелкого пошиба, да на коротких репортажах в теленовостях. И всё. Единственное, что нам известно, так это то, что шум и гам на них стоит невыносимый.
Приблизительно с таким же представлением об арабском базаре шёл туда впервые и я вместе с Махди. Однако то, что я увидел и услышал там, в корне изменило моё раннее мнение об арабском базаре.
Действительно, шум и гам многих голосов и музыки на разные мотивы могут свести человека с ума - но это заметно лишь в первый раз, впоследствии к этому привыкаешь. Сперва же создаётся впечатление, что продавцы стремятся переорать друг друга, а покупатели от этого глохнут - и покупают всё, что бы им не предлагали, лишь бы спасти свои бедные уши. Это не так. Люди отлично знают, что именно им необходимо - да и нет у продавцов такой привычки (как, например, у их европейских собратьев) дурить своих покупателей. О том, что такое "искусство" рекламного агента, они даже не знают. Предлагаемый ими товар вполне способен говорить сам за себя.
Все великие исследователи и путешественники во все времена отмечали экзотичность и неповторимость арабского базара. Что-то в нём есть такое, что не свойственно ни литовскому, ни русскому, ни турецкому базару. Я полагаю, что здесь имеется ввиду сам сценарий арабского базара, который вполне можно сравнить со спектаклем во многих действиях, разыгранном на профессиональном уровне.
Общий вид арабского базара начинается в первую очередь с дизайна многочисленных цветов - на прилавках находятся самые броские и цветастые товары; а оттого, что всё это впридачу свалено в одну кучу и напоминает собой гору дохлых попугаев, эффект становится прямо потрясающим. Масса ковров, женских платков, шалей, подушек и прочих предметов одежды и домашнего обихода так поражают своим многоцветием, что человек, впервые попавший на арабский базар, даётся диву неспроста. Но это - лишь начало спектакля. Вслед за многоцветием базара на втором плане выступает его звуковое оформление.
Музыка несётся со всех сторон - самая разная, арабская и неарабская. Бывает, что на одном столе находятся несколько включенных магнетофонов с совершенно разными мелодиями. Зачем это делается - ума не приложу...
И только в-третьих на сцену выступают сами товары - человек даже не сразу начинает ориентироваться среди них, поскольку первое его внимание было поглощено не ими самими, а их разноцветием и базарным шумом. А ещё немного погодя человек начинает осознавать себя в круговороте настоящей какофонии звуков, теряться среди цветов, товаров и людей. По крайней мере, так было со мной.
Только лишь после нескольких посещений арабского базара я стал более-менее ориентироваться в этом месте. Невольно привыкаешь к необычному для европейцев шуму и гаму; привыкаешь к самому разнообразию базарных лотков, витрин и столиков; привыкаешь к тому или иному участку торговых мест... Сознаюсь: первый раз я провёл на базаре не более получаса - нервы и уши просто не выдержали. Зато впоследствии я ухитрялся проводить там целый день без каких-либо последствий для своего здоровья.
Для нас - покупателей - интересен сам процесс торга с продавцом. Если наши европейские торговцы очень упёртые, то с арабами торговаться одно удовольствие. Весьма своеобразный менталитет и отношение к делу: важна не сама купля-продажа, а её процесс. Это тоже спектакль, который мне неоднократно доводилось наблюдать, а однажды - даже участвовать в нём самому.
Мне понадобились лёгкие туфли - в ботинках, в которых я приехал сюда из литовской зимы, было очень жарко. На обувном рынке я присмотрел хорошую пару и обратился с вопросом о цене к продавцу - парню, с виду ещё младше меня. Эту цену он тут же назвал. Если бы я не знал тонкостей арабского базара от предупредивших меня заранее друзей, то я купил бы эти туфли за назначенную цену. Однако я был уже введён в курс дела - и потому сразу заявил, что цена мне не подходит (хотя за такой товар она была вполне приемлемой). Продавец только почесал бровь - и не задумываясь снизил её.
Ещё раз хочеться повторить - на арабском базаре не столь важен сам факт купли-продажи, сколько факт общения людей, покупателя и продавца. Даже в том случае, если сделка не состоялась, продавец может предложить покупателю кофе или сигарету, поговорить о жизни - и расстаются они уже не как незнакомые люди, но как друзья. И это вовсе не метод господина Карнеги, мол, в следующий раз я ему непременно что-нибудь всучу, нет. Это - начало дружбы, начало новых отношений человека с человеком, которые взаимно уважают друг друга.
На наших базарах покупатель заранее готов к тому, что продавец собирается его надуть или как-нибудь объегорить - соответственно нашему воспитанию, согласно которому "каждый мельник - вор". У арабов же всё постоено на предельной честности. По крайней мере мне не доводилось за очень долгое время наблюдать ни единого случая обмана.
На наших базарах частенько можно видеть полицейские рейды или неожиданные появления специально сформированных государственных служб, наряды которых проверяют точность веса торговых гирь, весов и т.п. Поскольку у нас жульничают - и делают это в довольно крупных масштабах, - так само государство становится на борьбу с торговой преступностью, чем особенно подчёркивает печальное положение всех этих базарных дел. Арабам об этом ничего неизвестно. Они - продавцы - откровенно не понимали меня, когда я им рассказывал о базарах в Литовской Республике.
- Как это - обвесить человека? - недоумевали они. - Ведь наказанием за это будет преисподняя!
А когда начинаешь объяснять им, что наши торговцы ни о какой преисподней не слышали, да и слышать не желают, а боятся только неожиданного появления чиновников налогового аппарата, то арабы лишь руками разводят и повторяют "Субханаллах!*"
Ложь изрекает тот, кто говорит, что на арабских базарах происходят весьма частые (!) случаи жульничества, обвешивания и воровства. Повторяю: все такие заявления - ложные. Ничего подобного я там не видел, а уж среди торговцев всякой всячиной друзей у меня довольно. Никогда в жизни арабский продавец не выставит на прилавок товар с истёкшим сроком годности - и вовсе не полиция, налоговая инспекция или санитарная служба довлеет над ним. Нет. Дело в его совести, в его мусульманском воспитании. В Коране однозначно сказано: "Не обвешивайте, не мошенничайте.", даются там и другие правила ведения торговли. В хадисах и в фатвах* многочисленных исламских учёных это разбирается ещё более подробно.
Один из моих друзей-бизнесменов в Литве, помниться, возмущался, что его в каком-то деле крупно подвели арабы-мусульмане. Я на это заметил ему, что, мол, тебе неплохо было бы уточнить, действительно ли это были мусульмане. Может, это арабы-католики, которым надуть ближнего - как плюнуть? Нельзя спешить с выводом, что любой араб - мусульманин...
Подводя итоги сказанному, можно ограничиться лишь одним: арабский базар - весьма уникальное, экзотическое место, где мусульмане уважают друг друга, увеличивая тем самым круг своих знакомых. А торговлей здесь управляют не люди, а сам Бог. Поэтому в отношениях людей нет ничего, кроме Бога.
Чеченец, босниец, турок... американец?
Когда ты встречаешь человека впервые, то невольно стараешься уловить по акценту и чертам лица его национальность. Это совершенно естественно для человеческой натуры. Такое случалось и со мной - любой ливанец при любых обстоятельствах пытался отгадать мою принадлежность к тому или иному народу. Таким образом мне пришлось разрушать в пух и прах все их предположения, поскольку никто не был близок к цели хоть отдалённо.
Ещё совершенно не говоря по-арабски я как-то утром вышел в город погулять, попить кофе. Возле мечети аль-Иман я заметил торговца напитками и смело направился к нему. Спросил себе кофе и сел в кресло под тентом. Продавец - старик лет семидесяти, с замотанной платком головой на саудийский манер - спросил меня о чём-то; я только и мог сказать ему, что ничего не понимаю. Тогда он крикнул что-то в сторону группы ребят, стоявших возле автосервиса и махнул им рукой.
Через минуту один из них - лет двадцати пяти, кучерявый - подошёл к нам; старик повторил ему свой вопрос и парень по-английски спросил меня:
- Дедушка интересуется, кто вы по национальности? И он спрашивает - не чеченец ли вы?
- Нет, ответил я, - я не из Чечни.
Старик хмыкнул, улыбаясь мне, и сказал что-то ещё.
- В таком случае дедушке кажется, что вы очень похожи на боснийца, - перевёл мне молодой человек, усаживаясь на соседнее кресло и принимая горячий кофе из рук продавца. - В Триполи очень много боснийцев.
Я это знал. Даже в Джинаньском университете учился не один босниец. Однако тут же дал понять старику, что он ошибся уже дважды.
Старик задумался; налил себе кофе и сел в третье - последнее - кресло под тентом рядом с нами. Некоторое время он молча пил кофе, искоса поглядывая на меня. А затем он предложил третью по счёту версию:
- Турок!
- Нет! - расхохотался я, похлопывая его по плечу. - Я не из Турции. Переведите уважаемому дедушке, - обратился я к юноше, - что я из Литвы.
Следующий раз я отправился на базар купить чётки. Потолкавшись среди торговых рядов около получаса, я обнаружил, наконец, приличный магазинчик, где продавались благовония, шапочки, молитвенные коврики и прочие предметы религиозного культа. Осмотрев магазинчик, я обратился к продавцу - более жестами, нежели словами - нет ли в продаже чёток. Он немедленно высыпал передо мной на прилавок несколько десятков разных масбаха* и спросил меня по-французски:
- Господин, скорее всего, из Германии?
- Нет, - ответил я, с улыбкой вспоминая допытывавшего меня несколько дней назад по поводу моей национальности старика-кофеторговца.
- Тогда, если я не ошибаюсь, господин - из Франции? - ничуть не сконфузившись продолжал допытываться любопытный хозяин магазина.
Но и на этот раз я ответил отрицательно.
Всё это время за прилавком рядом с ним находился мальчик лет десяти, видимо, его сынишка. Отец что-то сказал ему; мальчик внимательно посмотрел на меня, чёрные глазки его вспыхнули - и он выдал самую невероятную версию моей родины:
- Америка!
Признаюсь, что хохотал я долго.
- Почему, - наконец отсмеявшись спросил я хозяина магазина, - почему вы принимаете меня за немца или француза?
Он расплылся в улыбке:
- Да потому, что только немцы и французы покупают у меня чётки, чтобы как сувениры подарить их своим знакомым... Но даже, если я и не смог угадать вашу национальность, то прошу вас - скажите об этом сами.
Я назвал свою страну и подробно поянил ему её местонахождение в Европе. Выбрав с десяток масбаха я покинул магазин, всё ещё улыбаясь при этом. Не лишним будет добавить слово о щедрости продавца: поскольку он так и не угадал мою национальность, то всю партию чёток отдал всего лишь за полцены. Таково было его желание - а я уже по опыту знал, что отказываться от подарка бесполезно.
Смешные ситуации такого рода продолжались со мной на протяжении всего моего пребывания в Триполи. Люди, - в основном это были базарные торговцы или продавцы кофе, - неизменно продолжали присваивать мне национальности, к которым я не не имел никакого отношения. Мне довелось быть украинцем, итальянцем (в арабском языке слова "Литва" и "Италия" имеют несколько общее звучание), македонцем, поляком и т.д.
Подводя же итоги своему повествованию я мог бы составить таблицу в процентном соотношении, к каким национальностям меня относили ливанцы более всего. Итак, неоспоримо большее количество раз меня принимали за чеченца. Второе место занимало мнение о моём боснийском происхождении. Турция и Украина, как моя предполагаемая родина, находились на третьем месте. Я был словно гражданином всей Европы и всего мира.
Впрочем, если взглянуть на эту ситуацию с точки зрения Ислама, то она - принадлежность человека к той или иной национальности - большого значения не имеет. Какая разница, кто ты - литовец или русский, англичанин или француз, ливанец или саудиец, - если при этом являешься мусульманином? И это полностью совпадает с хадисом Пророка Мухаммада (МЕИБ!), которого однажды некто спросил: "Чем должен руководствоваться человек в своей жизни?" Пророк (МЕИБ!) ответил на это: "Первое - что он последователь Ибрахима Ханифа; второе - что он идёт путём Ислама. И эти два правила - самое главное. А что касается третьего - его национальности и происхождения, - так пусть это остаётся за самим мусульманином."
Все нации - равны. Поэтому ни в хадисе, ни в жизни человека принадлежность к тому или другому народу большой ценности не имеет. Ценность имеет лишь праведность и мусульманская добродетель... и ничего, кроме Бога.
Как я стал арабом
Начну с того, что моё становление арабом не было спонтанным - мол, пока я здесь, то не стоит выделяться среди местных жителей; а вот когда я покину Ливан, то снова стану гражданином Литовской Республики. Нет. Арабская культура, менталитет и образ жизни покорили меня ещё очень давно. И если кто-нибудь попытается обвинить меня в лицемерии или заискивании (зачем, кстати?) перед арабским народом, то очень жестоко ошибётся. Становясь арабом, я совершенно ни о чём подобном не думал.
Любой здравомыслящий человек нелицемерно удивляется широте, глубине и высоте арабской (вернее было бы сказать - исламской) культуры вообще. Не подлежит никакому сомнению факт того, что именно исламская культура за время своего существования наложила неизгладимый отпечаток на культуру Европы ещё со времён Средних веков и Возрождения. Именно арабы принесли в Европу математику и химию, усовершенствовали эвклидову геометрию и алгебру, написав огромное количество научных трактатов по этим предметам; заслуга же европейских учёных лишь в том, что они перевели эти арабские труды на латынь. Огромную помощь от арабов получила Европа и с точки зрения философии - не стоит даже говорить о том, какое влияние оказали на европейских средневековых мыслителей (в частности, на монахов - доминиканцев (пример: Сигер Брабантский) и францисканцев (пример: Дунс Скотт) такие люди, как ибн Рушд, ибн Араби, ибн Сина и другие. Кроме того, мусульманские мыслители перевели на арабский творения Аристотеля и многих эллинистов, которых впоследствии перевёл на латынь Альбертус Магнус (кстати, католический святой и доктор церкви) и его ученики. Сам Альбертус даже читал лекции студентам Сорбонны в национальной арабской одежде. Методы арабской медицины были окончательно переняты европейскими докторами уже в XVI столетии. Даже появление куртуазного романа как литературного жанра обязано собой арабской культуре. Кстати, нельзя не упомянуть первых реформаторов католической церкви - Лютера, Кальвина, Меланхтона и Цвингли, - которые упразднили догматы папы, внесли сильные изменения в догмат о Троице, расправились с догматом о богоматеринстве и непорочном зачатии девы Марии, отменили исповедь, и т.д., и т.п. - во всём этом тоже очень заметно влияние исламских идей на реформаторов, хотя сами протестанты, конечно, это отрицают. Только самому неграмотному или умственно отсталому человеку придёт в голову отрицать огромного влияния Востока на Запад ещё с тех пор, когда испанская Кордова была чисто мусульманской территорией.
Если уж арабская культура привлекала таких людей, как Альбертус Магнус или Теофраст фон Гогенгейм (известен также как Парацельс), так что можно сказать о таком маленьком человеке, как я? Кончилось тем, что я откровенно признался себе, что мой менталитет по сути своей - восточный, и никак не западный. Поэтому мне ни оставалось ничего большего после такого признания, как вести себя согласно своему менталитету... Конечно, здесь могут играть роль и заложенные во мне генетические коды моего происхождения - не отсюда ли моя любовь к Востоку?
Для начала я оделся в ливанскую одежду - длинное светлое платье до земли; на голову надел шапочку. Махди сказал мне, что по Сунне мне неплохо было бы избавться от моих длинных усов (по его словам, они сильно уж смахивали на усы Тараса Бульбы), да и вообще - побриться наголо. Я не сопротивлялся ни минуты - и в одной из ближайших парикмахерских оставил на полу и усы, и волосы без малейшего сожаления. Махди сунул мне в руку чётки и сказал:
- Вот теперь ты ничем не отличаешься от настоящего ливанца! Пойдём, шейх!
Однако, стать арабом внешне - это ничего не значит. Это похоже на то, что научиться писать - и считать себя поэтом; или взять в руки флейту - и считать себя композитором... Но вот если ты начал мыслить в соответствии с восточным менталитетом - тогда совсем другое дело.
Хочу ещё раз повториться - в моём поведении не было лицемерия или заискивания ни на грамм. Я был тем, кто я есть, а вовсе не разыгрывал из себя клоуна. И окружающие меня люди это почувствовали. А я их и не обманывал. Просто я стал арабом.
Люди относились ко мне вовсе не как к иностранцу, пусть даже любящему их иностранцу, но как к своему брату или сыну... Очень много времени мне приходилось проводить на лекциях в мечетях. Один из мусульманских учёных, некто шейх Умар, даже выдвинул относительно меня вполне приемлемую гипотезу, что мои предки происходили родом из Ливана. Иначе откуда бы у меня взялась такая любовь к этой стране? Конечно, мы вместе смеялись над этим, поскольку для мусульманина вовсе не имеет значения его происхождение, однако его версия показалась мне не лишённой смысла.
Шутки - шутками, но один интересный факт этого предположения никак нельзя не отметить - по наблюдениям находившихся возле меня людей я поразительно быстро овладевал арабским языком. Ранее я называл себя "арабом, не знающим арабского языка". Но такую кличку я мог носить лишь первые недели после приезда в Триполи. Потом с ней было всё труднее и труднее соглашаться - пусть даже про себя. Самое странное, что вроде бы особых усилий к изучению языка я и не прилагал: изучил положенную на день программу - и всё. Со знакомыми вокруг я говорил на любых языках, но только не по-арабски. И тем не менее... Вот тогда-то ещё один египетский шейх напомнил мне теорию о моих ранее арабских корнях.
- Понимаешь, в чём дело, - объяснил он, - твоя генетическая память хранит арабский язык в себе - и понемногу она начинает выдавать его из подсознания. Поэтому ничего удивительного, с этой точки зрения, что ты так быстро овладеваешь уже давным-давно известным тебе языком.
Незнакомые люди уже часто не видели во мне иностранца. Внешне я ничем не отличался от них. Это иной раз приводило к совершенно комическим ситуациям. Однажды какой-то мужчина спросил у меня куда-то дорогу. Я понял только то, что он ищет какой-то дом; но какой именно и где - этого я тогда ещё не мог разобрать. А мой собеседник не переставал говорить - всё что-то пояснял мне руками, размахивая ими направо и налево. И только когда он закончил, я сказал ему, что не понимаю по-арабски. О, если бы вы могли увидеть его удивлённое лицо!
Махди хохотал до упаду, когда я рассказал ему об этом происшествии.
- Тебе следовало бы разыграть роль глухонемого, - смеялся он. - Тогда твой собеседник не сомневался бы, что говорит с глухонемым арабом.
Однажды так и случилось - я не то что бы сыграл роль глухонемого, нет - мне невольно эту роль навязали. Некая женщина очень бегло спросила меня в магазине о каких-то фруктовых консервах - остальное из сказанного я даже не уловил; я даже не успел ответить, только легонько взмахнул руками на уровне рта и ушей - как тут же услышал её сочувственный голос:
- Бедненький, да ты не можешь говорить! Помилуй тебя Всевышний!..
Могу ли я оспаривать версию о своём арабском происхождении? Нет, не могу. Да и незачем её оспаривать - ведь мне вовсе не важно, кем я являюсь по национальности, по принадлежности к какому-либо народу. И я вовсе не стараюсь "косить" под араба или ещё кого-нибудь. Достаточно того, что я мусульманин, Альхамдулиллях! И что мы все - миллионы и миллионы верующих многих стран - поклоняемся Одному Богу. И нет в наших мыслях и сердцах ничего, кроме Бога.
Эти мистические восточные женщины...
Нельзя писать о Востоке, не затронув при этом самой тонкой темы - восточной женщины. Своей таинственностью и субтильностью она словно выпадает из общего контекста своего пола по всему миру. Что-то в ней есть особенно запредельного, недоступного для понимания - одним словом, восточная женщина. А Восток, как говорил небезызвестный герой фильма "Белое солнце пустыни" товарищ Сухов, дело тонкое.
Для начала, как простой европеец, я могу констатировать тот факт, что лишь на Востоке женщина продолжает до сих пор оставаться женщиной. Это я говорю о её как внешнем, так и внутреннем созерцании. В ней первое совершенно переплетается с последним; внешнее от внутреннего невозможно отделить. Женщина с детства воспитывается в добрых законах Ислама, ей прививаются самые наилучшие качества мусульманки. Ничто и никогда не в состоянии совратить её с прямого пути.
Вспоминаю, что некогда в одной из европейских стран мусульманкам было разрешено носить джинсы. Подумать только - неслыханная милость!.. Государственные чиновники явно полагали, что женщины будут им за это безмерно благодарны. И какова же была реакция прекрасно пола? Мусульманки обрадовались началу своей эмансипации? Отнюдь! Они выстроились с пикетами напротив мэрии каждого крупного города, протестуя против введения американского элемента жизни в их семьях! Это говорит о том, что один аят* Священной Книги для них дороже, чем все джинсовые магазины мира. Таким был ответ женщин, которые - независимо от возраста - пожелали сохранить свою истинную независимость и тайну - тайну женщины.
Здесь мы опять сталкиваемся с различием двух менталитетов - западного и восточного. Западная женщина с давних пор - пожалуй, всегда - считала, что главное в жизни - свернуть голову наибольшему количеству мужчин. И чем больше, тем лучше... Так её воспитали; это она постоянно наблюдала вокруг себя с самого рождения. Завоевать побольше сердец - а дальше что? Ведь невозможно будет всеми ими воспользоваться! Оказывается, что можно. Именно это мы называем проституцией или ещё более грубыми терминами.
Совсем другое представление о жизни у восточной женщины. Её главная задача - упаси Боже, но только бы не преступить норм Шариата хоть в самой незначитеьной вещи! Вспоминаю один случай, который очень хорошо показывает это.
Я вышел из продуктового магазина на нашей улице, когда буквально рядом с собой увидел просто поразительной красоты женщину. Конечно, она была в хиджабе и в длинном чёрном платье, однако лицо её было открытым. Повторяю: я был настолько поражён её красотой, что даже остановился. Она тоже заметила, что я уделяю ей такое пристальное внимание. И что же, вы думаете, она сделала? Немедленно, как детский волчок, развернулась на 180 градусов - и стала ко мне спиной! Зачем? Для того, чтобы не искушать и не искушаться самой. Это лишь западная женщина с радостью позволила бы себя рассматривать как музейный экспонат.
Почему же существует настолько сильное различие между восточными и западными женщинами? Ответ прост: восточная женщина верит в Закон Всевышнего, а западная - нет. Другими словами, западная предпочитает жить исключительно в своё удовольствие, считая, что жизнь ей дана только для наслаждений. И ограничивать себя в этом не стоит. Восточная же смотрит на жизнь, как на строго регламентированную Шариатом сферу и поэтому прекрасно осведомлена, что ей разрешено и что запрещено. К тому же - и это, пожалуй, главное - восточная женщина никогда не забывает о том, что она смертна; а это - как раз то, о чём постоянно забывает западная. В погоне за своей красотой и удовольствиями она словно ослепла и обезумела, забыв о своей неизбежной кончине.
Затронем супружескую измену - вопрос, который будоражит людей, пожалуй, с сотворения мира. С точки зрения женщины западной мы не станем его разбирать, поскольку здесь и так всё ясно. То, что может толкнуть её на измену, уже описано выше. А восточная женщина? Она смотрит на брак, как на своеобразный договор с тем или иным мужчиной, который обязуется содержать её до самой смерти. И если обе стороны свой договор выполняют, то никакой измены - даже её возможности - быть не может. Ислам чудесно предусмотрел все детали брака.
Мне могут указать на один особенно "больной" вопрос, как кажется немусульманам - на многожёнство. Однако здесь действуют те же принципы, что и в моногамной семье. Мне доводилось видеть и разговаривать не с одной семьёй, где количество жён превышало одну - и даже двух, в некоторых случаях. Просто удивительно наблюдать за такими семьями! Одну из таких семей я знал достаточно близко - семью Мухаммада Джамиля Кадыра - и не могу сказать, чтобы хоть раз я уловил хоть малейшую ссору, хоть нотку недовольства между его двумя жёнами - Джамилёй и Раис. Джамиля приходилась ему первой (что в европейском искривлённом мышлении ошибочно ассоциируется с "любимой" или "главной") женой; Раис же вошла в их семью всего около трёх лет назад. И никаких трений, никаких недомолвок! Они - все трое - прекрасно осознают, что являются одной семьёй, одним живым социальным организмом, члены которого равноправны и одинаково необходимы для его существования.
Кстати говоря, полигамия в Исламе - не норма. Коран говорит по этому поводу, что если человек не может быть справедливым между многими жёнами, то пусть женится только на одной. К тому же известные мусульманские учёные и знатоки права уже неоднократно давали фатвы о том, что человеку лучше жениться на одной женщине. Хотя, конечно, фатвы эти - вовсе не строгий запрет и он не исключает возможности для человека иметь четырёх жён. Но четыре жены - это максимум.
Подводя заключение, можно завершить сказанное так же, как было начато: только на Востоке женщина продолжает оставаться женщиной. Она не является предметом страсти - она любима, а что ещё нужно женщине? Она безмерно уважаема. Когда ты разговариваешь с мусульманкой, то разговариваешь с человеком, которого ты уважаешь. Кстати, длинные одежды и хиджаб весьма этому способствуют. Оно и понятно: если мужчина разговаривает с европейской женщиной, всю одежду которой составляют миниюбка и короткая майка, то он видит в ней только сексуальный объект, не более. Такова уж мужская природа. Но если женщина одета согласно Исламскому Закону, то ей такое "раздевание глазами" не угрожает: её собеседник говорит именно с ней, а не со своей страстью.
Вернёмся к моему первому примеру, где мусульманки выступали против ношения джинсов. Так вот, одна из них, спрошенная корреспондентом, почему же они так протестуют против форм "лёгкой" одежды, не стала ничего скрывать:
- Преступив Закон однажды, уже ничего не стоит нарушить его во второй и в третий раз. Начни с джинсов - и закончишь миниюбками, - сказала она. - А нормальная мусульманка будет чувствовать себя обнажённой даже в джинсах.
Таким был ответ протестующей восточной женщины на попытку влезть в её мусульманскую жизнь. Жизнь, которая была дана ей Богом; и это Он дал ей для жизни те законы, которых она неуклонно придерживается. Ведь повиновение Закону - это ничто иное, как повиновение самому Законодателю. Поэтому мусульманки не выбирают ничего, кроме Закона. И, следовательно, ничего, кроме Бога.