Исаев Максим : другие произведения.

Сарабанда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    эротический роман, 7 а.л. Тридцать легких вариаций на неприличные темы с секретом. Глубокие чувства, сцены на лыжах, в лодке, в школе и дома. Две фотомодели, один покойник, один курфюрст, критические дни, Швейцер, Цветаева, Гоголь, Cutty Sark, водка "Вечный Зов" и, конечно, 400 талеров. Желательны иллюстрации из каталогов женского белья. Читателям - большие скидки. Моментальный эффект. Предыдущий роман Максима Исаева "Оживление" (изд. Геликон-Плюс, С.-Петербург, 2000) - в сотне библиотек Интернета. 1000 читателей в месяц, а также на диске "Ваша Домашняя Библиотека 2005"
  
  
  
  
  
  Максим Исаев
  
  
  
  САРАБАНДА
  
  
  
  Посвящаю этот короткий роман
  светлой памяти одной славной масонской ложи,
  моим далеким и близким друзьям,
  Гольдберг-вариациям и
  Чуду -
  когда бываешь Ты со мной.
  
  
  
  
  
  
  
  1998 - 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Оглавление
  
  
  
  
   Theme. Aria
  
  Variatio 1. a 1 Clav. Объявление
  Variatio 2. a 1 Clav. Покупка
  Variatio 3. a 1 Clav. Canone all'Unisono Рассуждения
  Variatio 4. a 1 Clav. Прелюдия
  Variatio 5. a 1 ovvero 2 Clav. Ванна
  Variatio 6. a 1 Clav. Canone alla Seconda Лосиный остров
  Variatio 7. a 1 ovvero 2 Clav. Al tempo di Giga
  Variatio 8. a 2 Clav.
  Variatio 9. a 1 Clav. Canone alla Terza
  Variatio 10. a 2 Clav. Fughetta Метро
  Variatio 11. a 2 Clav. Пузатый и Агриппина
  Variatio 12. (a 1 Clav). Canone alla Quarta Коробка
  Variatio 13. a 2 Clav.
  Variatio 14. a 2 Clav. Первый снимок
  Variatio 15. a 1 Clav. Canone alla Quinta Andante (G minor)
  Variatio 16. a 1 Clav. Ouverture. French Overture and Fugue.
  Variatio 17. a 2 Clav. Гоголь
  Variatio 18. a 1 Clav. Canone alla Sesta
  Variatio 19. a 1 Clav. Глубокие чувства
  Variatio 20. a 2 Clav. Верочка соблазняет Харитона
  Variatio 21. a 1 Clav. Canone alla Settima (G minor) Харитон соблазняет Верочку
  Variatio 22. a 1 Clav. Alla breve
  Variatio 23. a 2 Clav. В командировке
  Variatio 24. a 1 Clav. Canone all'Ottava Синяя Даша
  Variatio 25. a 2 Clav. adagio (G minor) В пучине фотоискусства
  Variatio 26. a 2 Clav. Критические дни
  Variatio 27. a 2 Clav. Canone all Nona Cutty Sark
  Variatio 28. a 2 Clav. Утро Короля Польского и Курфюрста Саксонского Фридриха Августа III
  Variatio 29. a 1 ovvero 2 Clav. Оттепель
  Variatio 30 a 1 Clav. Quodlibet Кожаное пальто В одеяле
  
   Aria da Capo
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Theme. Aria
  
  
  
  
  
  
  "Граф Кайзерлинг* был слаб здоровьем и часто страдал бессонницей. Гольдберг**, живший у него в доме, в подобных случаях должен был проводить ночь в соседней комнате и играть ему во время бессонницы. Однажды граф сказал Баху***, что он был бы рад получить для своего Гольдберга клавирные пьесы нежного и несколько оживленного характера, чтобы они немного развлекли его в бессонные ночи. Бах решил, что для этого более всего пригодны вариации, хотя сочинение в подобном роде он считал неблагодарной работой, поскольку гармоническая основа оставалась в них неизменной...
   Граф называл это произведение своими вариациями. Он мог без конца слушать их и долгое время, как только наступали бессонные ночи, говорил:
  - Любезный Гольдберг, сыграй же мне одну из моих вариаций!
  Бах, может быть, никогда не был так щедро за свою работу, как за эти вариации. Граф подарил ему золотой кубок, наполненный сотней луидоров. " ****
  "Тема Гольдберг вариаций взята из "Клавирной книжечки", сочиненной в 1725 году для Анны Магдалены Бах. Это сарабанда на мотив "Bist du bei mir" ("Когда бываешь ты со мной")...
  Полюбить это произведение после первого же прослушивания невозможно. С ним надо сжиться и вместе с Бахом последнего периода подняться на высоту, где от голосоведения требуется уже не естественная прелесть звучания, но абсолютная свобода движения, которая и дает радость и удовлетворение. Тогда испытываешь тихое, радостное утешение, которое доставляет нам это, казалось бы, столь ученое сочинение."*****
  
  
  
  
  
  
  Примечания.
  
  *Кайзерлинг Герман Карл фон (1696 - 1764) - граф, из лифляндских баронов, Президент Императорской Академии Наук (Петербург, 1733), русский посланник (Дрезден, 1733-1745) при дворе Короля Польского и Курфюрста Саксонского Фридриха Августа III (1696-1763), поклонник Баха.
  
  **Гольдберг Иоганн Теофилиус - клавесинист графа Кайзерлинга, ученик Баха.
  
  ***Бах Иоганн Себастьян (1685-1750) - немецкий композитор, автор BWV 988 Goldberg-Variations, G-Major, Viertel Theil der Clavieruebung (Harpsichord with two manuals) и других произведений.
  
  ****J.R. Forkel. "Uber Johann Sebastian Bachs Leben, Kunst und Kunstwerke", Leipzig, 1802.
  
  *****Альберт Швейцер. Иоганн Себастьян Бах. (1905) Издательство "Музыка", Москва. 1965. Перевод с немецкого Я.Друскина.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Variatio 1. A 1 Clav. Объявление
  Среди всех своих ножниц Харитон больше всего любил маленькие с красными облезлыми ручками. Вот уже два дня он никак не мог отыскать их. Везде в знакомых местах - в ванной на стекле под зеркалом, на кухне на подоконнике в плетеном корытце и под ним, в комнате на всех полках и даже в некоторых ящиках - ему все время попадались совсем другие экземпляры: огромные в локоть - для резки обоев, для стрижки волос, кривые, тупые, загнутые, но не те. Ночью заусенец противно цеплялся и не давал спать, и с ним могли справиться только они одни, красные. Харитон страдал и обижался - зачем устраивать эти прятки, будто кто-то другой мог коварно положить их в другое место, или будто красные сами ушли от него на свободу и завалились в неожиданное укрытие до большой уборки.
  И когда он заметил их, невинно лежащих на жестяном подносе среди другого железного хлама, который он оглядывал перед этим несколько раз, ему стало, наконец, легко и покойно на душе, как будто нашелся его давний знакомый, вынырнувший из сна, а потом выскочивший пробкой из дверей того вагона метро на Пушкинской, в который уже поставил свою правую ногу Харитон. Его все плотнее окружали домашние вещи, они забирались к нему в постель, на стол, в карманы, а людей - наоборот - вокруг становилось все меньше и меньше, они умирали, уезжали, замолкали, и Харитон думал, что вот так и наступает близкая старость и смерть, и вот уже скоро он сможет опять встретиться со всеми, но уже в другом месте.
  Потом грубый разговор немного испортил его настроение, но родные ножницы были важнее.
  - Да?
  - Я по объявлению.
  Ее голос был, к сожалению, хриплый и наглый.
  - Да? Здравствуйте, очень хорошо, спасибо, что позвонили. Когда вы сможете прийти?
  - Сколько?
  Харитон испугался и задумался.
  - Вы приходите просто так, мы с вами поговорим вначале, обсудим, я расскажу вам про свои планы, понимаете, я сам не знаю, сколько получится, но может быть и много.
  - Козел, найди деньги, а потом объявление давай!
  Гудки. Харитон вообразил, что еще приятного сказала ему эта особа. Он долго следил за ломаной линией на обоях, стараясь не спутать ее с соседними, до тех пор, пока она не уперлась в потолок. Тогда он спустился по ней вниз до тех пор, пока взгляд не уперся в расплывшийся телефонный аппарат - один из его главных врагов - подаренных ему к Новому году. Гудки продолжались. Харитон опустил трубку, нагнул голову вправо, линия немного удлинилась, но вскоре опять исчезла, на этот раз окончательно, за подставкой. Вот так вот всегда. В одну сторону дойти - ничего не стоит, а вот если захочешь вниз, до конца, вечно они упираются в эту подставку. Он пошел в ванну, помыл руки холодной водой, внутри стало тише. Полотенце запачкалось, давно не стирал.
  Харитон выключил свет, посмотрел на часы - без пяти десять, потом подошел к градуснику - минус четыре. Начался снег. Вряд ли кто-нибудь еще позвонит, пора бы поужинать. Пойду куплю банку селедки, - решил он и стал одеваться. Идти не далеко, штаны можно не переодевать, а одеть только носки, ботинки, куртку, шарф и шапку. Она, наверное, до сих пор злится, - он захлопнул дверь и засунул ключи в карман. Деньги - в заднем кармане, а сумка не нужна. На темной лестнице тянуло от мусоропровода, но лифт скоро пришел. Снег идет, снег идет, значит, скоро грязь и слякоть. Вон в лифте уже кто-то оставил отпечатки своих ребристых ботинок. А иногда все-таки бывает сухо. Он прошел мимо почтовых ящиков. Внутри своего ничего не блеснуло. Харитон открыл дверь, и сразу все изменилось.
  На свет соседнего желтого фонаря слетались снежинки, жужжали и тихо садились на руки и лицо Харитона. Скоро он весь опух от укусов. По улице плыли машины, захлебывались и плескали веером в разные стороны жуткую смесь. Но было довольно весело и пустынно, да и кто выйдет в такую погоду! Харитон набрал воздуху, размахнулся, положил руки в карманы и поплыл брассом к ларьку. Снег быстро забился ему в глаза и в рот, но Харитон был опытный пловец, он открывал рот только для короткого вздоха, и успевал поймать только несколько холодных капель, которые сразу превращались в сложное химическое соединение.
  Надо было дать другое объявление, он плохо подобрал слова в первый раз, и все пропало.
  - Дайте, пожалуйста, большую банку селедки.
  Продавщица открыла форточку, сняла банку с витрины, отклеила ценник и пересчитала деньги. Может, испорченная? Вряд ли, она долго хранится.
  Харитон стряхнул мусор с банки и взял ее как дискобол. Дома еще осталось две луковицы. Он подумал, что объявление должно быть коротким, всего несколько слов, но заманчивым. С другой стороны, ему бы не хотелось, чтобы оно выглядело неприлично. Жалко, опять потеряны недели две или три, пока опубликуют новый текст. Может, поискать другую газету? Да нет, все дело в самом тексте. Он завернул за угол и сделал несколько последних гребков.
  В подъезде он долго топал и стучал ногами о ступеньки, стараясь выбить снег из своих ребристых подошв. Но у него был другой узор, не такой, как у того в лифте. И все равно, сколько не стучи, все не стряхнется. Он вошел к себе в квартиру, оставил ботинки на коврике, отнес диск на кухню и только потом снял куртку, намокшую от снега. Он старался забыть старое объявление и найти какое-нибудь свежее слово. Ладно, потом само собой найдется как ножницы. А сейчас будет другая радость.
  Он достал со шкафа старую газету, потом открывалку из ящика и сел за стол. Нет, банку лучше открыть стоя. Главное, почему он ее выбрал - это из-за картинки на крышке. Сизая фотография двух кораблей в свете полярного солнца в бухте Мурманска. Сельдь атлантическая, жирная, пряного посола. Четыре штуки лежат, скользкие и блестящие. Какой там порядок? В этом месте Харитон всегда путался. Он ухватил левой рукой холодную рыбу и подождал, пока с хвоста стечет мутный рассол. Ему было так радостно, что она такая большая и тяжелая. Отрезаем голову, хвост, вспарываем брюхо. Это, конечно, самое неприятное, но можно справится с этим быстро. Теперь как бы отделить чешую?
  Селедка затрепетала в его пальцах и чуть не прыгнула на пол. Он прижал ее ножиком и попробовал подцепить шкуру у ребер. Не получается. Тут он вспомнил, что можно вначале разрезать ее вдоль хребта, а потом подцепить шкуру сверху. Ура, это, оказывается, не так уж сложно. Теперь осталось вынуть кости и порезать. Он довольно быстро справился с первой селедкой, а потом почистил и остальных. Теперь сворачиваем газету и выкидываем сразу весь мусор с банкой. Как удачно в этот раз все получилось!
  Харитон вымыл руки и достал луковицу с сухой кожицей. И когда через пять минут, еле успев кое-как намазать черный хлеб маслом, он попробовал первый соленый кусочек, ему стало безумно вкусно, и дальше он уже не мог остановиться. Она таяла у него во рту, оставляя вязкий холодок, который он закусывал хрустящими сочными кусочками лука и заедал этот контраст скользким маслом и нейтральным хлебом.
  "Делаю фото". "Делаю фото". Нет, нет, просто "фотографирую". Это пойдет, вероятно, в "Услуги", но уж точно не в "Куплю-продажу". Харитон уже несколько раз просил себя остановиться с этой селедкой, но она была такая мягкая и нежная, что закончить не было никаких сил.
  Да, просто - "фотографирую". За деньги? Или я должен платить? Вот это остается непонятным. Кто же за деньги на это согласится? Надо написать: "За хорошие деньги".
  Все, последний кусочек. А как потом будет плохо! Кто же на ночь наедается такой дряни! Нет, надо начать не с глагола, а с существительного. Здесь-то все просто. Хотя тоже есть много вариантов. Харитон убрал тарелку с селедкой в холодильник и поставил чай.
  "Фотографирую девушек". Ужасно. Другие пишут "пригл. дев. на в/о раб". Это совсем не то! "Без интима". Ну это же просто сальности! Какая гадость. Солености. Пряный посол. Надо заварить свежий чай. Может, просто "Ищу фотомоделей"? Неплохо, конечно, всего два слова, но много неопределенности. Всегда эти колебания и мучительные поиски истины. Если требуются, то сразу, значит, должен платить. Нет, это не то. Харитон выпил две чашки, но жар внутри погасить не удалось. Вода ушла вниз, словно сквозь сито. Заснуть теперь вряд ли удастся. Он лег на диван и положил под ноги подушку. Селедки осталось еще на несколько дней. Где вот другие ищут натурщиц? Опять другие... Нет, нельзя думать про других. Он только один такой. Как же внутри теперь жжет нехорошо. Все слова растерялись. Осталась одна селедка, атлантическая пряного посола. Бухта Мурманска. Полярная ночь. Мачты, льды, срок хранения. "Фотографирую обнаженных девушек". Выпить еще чаю. Нет, через час, а то утром вся рожа распухнет. И так уже распухнет. "Снимаю девушек" - это уже совсем кошмар.
  Харитон поставил еще чаю. Может, бросить эту идею? Из этого ничего не выйдет. Бесполезно. Дубина! Ладно, надо уже что-то выбирать и на чем-то остановиться. Харитон долил кипятка в заварку. Уже стал совсем слабый и бледный. Как быстро от чая пачкаются чашки! Эта заварка как нефть тут же прилипает к стенкам темно-коричневыми пятнами. Завтра точно не буду есть селедку. Ни за что! А если с картошечкой? Нет. Так жжет!
  Странно, чайник выключен, а все равно что-то звенит. Опомнившись, Харитон бросился к телефону. Половина двенадцатого. Не успел. Может, перезвонят?
  - Мне Васю.
  Не туда попали.
  Через пять минут опять Васю. Все, не могу больше. Выключаю чайник, телефон, свет и ложусь спать. В доме напротив осталось два желтых окна. Завтра суббота. Еще глоточек воды. Теперь бегать всю ночь и пить до утра. Соленые рыбы поплыли мимо за окном к ларьку. Булькнул лифт. Хлюпнула где-то дверь. Часа в три Харитон записал на сизом листе в середине бухты:
  "Фотограф чистит скользкую селедку и наливает чай".
  
  Variatio 2. a 1 Clav. Покупка
  
   Верочка шла сегодня из школы поздно, часа в три. Уроки сегодня были легкие, и она была в приподнятом настроении. По дороге она не спешила, и зашла в несколько магазинов. Скоро день рождения у подруги, надо было присмотреть что-нибудь в подарок, а заодно и себя порадовать чем-нибудь. Жаль, на зарплату учительницы особенно не развернешься, но сегодня одна мамаша из школы дала ей десять долларов за урок с ее оболтусом, для легкомысленной Верочки это было совершенно неожиданно (она не давала уроков), и она решила, что эти случайные деньги надо сразу потратить.
   В универсаме она прошла почти все отделы: канцелярию, спорттовары, парфюмерию, галантерею, мебель, свет, теле-фото, сувениры и так далее. Везде там очень красиво, народу, к счастью, было немного, и она приглядела себе даже домой кое-что на будущее или на Новый Год сестре, но цены я вам скажу, просто дикие, это - что-то, это - какой-то кошмар!
  Для подруги - Ирки - пока ничего подходящего не видела, и Верочка пошла на свой любимый второй этаж. Там была верхняя одежда, постельное белье, обувь, опять парфюмерия, потом еще немного галантереи, трикотаж и деликатесы. Вначале она подумала о комплекте простыней (две простыни, две наволочки и пододеяльник, наш, ивановский, синего цвета), потом о чайном наборе (сахарница, заварочный чайник довольно симпатичный, но всего три чашки с блюдцами, зато дулевские), духах (тут, конечно, можно брать только какую-нибудь туалетную воду, все страшно дорого), подсвечниках (ну просто прелесть, так мне нравится), кофточках (про это в другой раз), ботинках (это уже для себя), но все это зашкаливало (всегда когда что-нибудь выберешь хорошее, оно зашкаливает, это я уже заметила), и не подходило к данному случаю. Наконец, Верочка дошла до нижнего белья.
   Глаза ее увлажнились от радости, она улыбнулась и склонила голову набок. Хорошо, что еще так рано, народу мало и можно спокойно разглядеть все фасоны и цвета. Удивительно, что теперь это продают так свободно, да еще обставляют прилавки фотографиями полуобнаженных девиц, открыто демонстрирующих всем свои прелести. Интересно, покупает ли когда-нибудь наша завуч себе нижнее белье? Наверное, только закрыв при этом глаза и свирепо поджав тонкие губы. А может, из скромности и стыда посылает в магазин своего серого мужа.
   Верочка подумала, что в такие отделы мужчин вообще пускать нельзя. Не ходят ведь они в женские консультации! Стоят себе тихенько на улице, у подъезда, или в крайнем случае сидят ждут в гардеробе. Рядом с ней сейчас как раз остановился какой-то приезжий в большой меховой шапке, увешанный сумками, открыл рот, пустил слюни и уже не может оторваться от этих фотографий. А продавщицы привыкли. Рядом автовокзал...
   Она дождалась, пока гостя столицы оттянул другой такой же наблюдатель (пошли, еще шампунь надо купить), и придвинулась к прилавку с бюстгалтерами. Кажется, у подруги 80 размер А или В. Она долго выбирала среди разных цветов, и, наконец, остановилась на полуокрытом ажурном розовом с чашечками, проходящими прямо через линию середины груди (фасон "Анжелика"). Кто только увидит Ирочку в этой красоте? Надо ей опять поискать себе кавалера, чтобы лифчик не пропадал зря. Верочка сложила покупку в сумочку и вприпрыжку спустилась вниз к выходу.
   По дороге из универсама она купила газету, чтобы узнать, что сегодня будет вечером по телевизору. Уже было темно, когда в полуоткрытом ажурном настроении она дошла до своего дома и поднялась на шестой этаж. Дедушка, слава Богу, ушел на весь вечер в гости к соседу играть в шахматы, и Верочка может отдохнуть в одиночестве. Они жили вдвоем уже несколько лет, дедушка был совсем плох, но еще бодрился, играл в блиц, надевал галстук на праздники, выпивал рюмашку для настроения, таскал с собой целый мешок лекарств, плохо слышал, много сорил, все пачкал, и это особенно раздражало чистенькую розовую Верочку с чашечками через середину. Поэтому вначале ей пришлось прибрать за ним на кухне и в комнате. Потом она сварила себе кофе и открыла газету.
   Когда дома никого не было, она чувствовала себя как-то свободней и раскованней, и в голову приходили всякие игривые и запретные мысли. Сейчас бы вот кто-нибудь правой рукой размешивал ей сахарок (два кусочка) в кофе, а левой рукой гладил бы ее круглые сладкие коленки и тонкие икры. Но вряд ли в ближайшем будущем можно ожидать приятной встречи. К подруге на день рождения ходят одни женатые, в свет Верочка не ходила - денег не было, в школе никого нет (родители не в счет, хотя есть там один из родительского комитета...), все как скучные учебники по математике. Она подумала про ближайшие каникулы и про лето. Надо поехать в какое-нибудь другое место, где будет другая компания, и, может, там ей и встретится, наконец, кто-нибудь.
   И тут она вспомнила при лифчик! Она ведь может его примерить! Сладкая Вера допила кофе, посмотрела на часы (дедушка будет еще не скоро) и пошла в свою комнату. Слава Богу, у подруги такой же размер. Аккуратно развернув пакет, чтобы не порвать подарочную упаковку, она разрезала лезвием скотч и раскрыла заветную коробку, на которой улыбалась туповатая блондинка с прекрасной, впрочем, фигурой. Лифчик был очень хорош, с идеей. В голове сразу всплыла картина с доски для геометрической задачи по теме "Окружности и дуги" на открытом уроке в восьмом классе, где она сидела без всякого толка, и чувство стыда, охватившее ее при виде толстого лысого математика, который переводил глаза с нее на учениц и упрямо держался мелом за центр круга.
   Верочка скинула халатик и открыла дверцу шкафа. Внутреннее зеркало откинуло стену влево и закружило ей голову. Она подняла правый локоть вверх, держась за шею, и проверила, действует ли еще дезодорант. Бритва в ванне, кажется, еще острая. Потом она легко закинула тесемки на плечи и щелкнула сзади застежкой. Надо включить свет.
   И чем я хуже этих моделей? - подумала розовая Верочка, поворачиваясь из стороны в сторону и поправляя свою левую грудь под чашечкой к центру (вечно она немного съезжает в сторону). Она отвела плечи немного назад, набрала побольше воздуха и посмотрела на себя сбоку. Верунчик, ты просто прелесть, - прошептала она себе и поцеловала пыльное зеркало, оставив отпечаток губ на холодной поверхности.
   Она померила на всякий случай еще пару своих лифчиков, припасенных на праздник, и осталась очень довольна собой. Купить бы к лету себе новый купальник. И куда только мужики смотрят? Надо как-то раздвинуть свои рамки, больше общаться, записаться в какой-нибудь клуб или общество. Где бы только найти что-нибудь такое? А то теперь все подруги стали домашними клушами, обед - белье - дети, и никуда не выходят. А ходить к ним в гости и слушать бесконечные рассказы о том, как сегодня покакала их любимая доченька, было уже невыносимо.
   Верочка запаковала бюстгалтер обратно, приклеив новый скотч вместо разрезанного, и вернулась на кухню. Может, поесть все-таки творогу со сметаной? На ночь очень полезно. Запихивая в себя холодный алебастр, она решила перечитать газету с начала до конца, и в этот раз остановилась на объявлениях. Квартиры, машины, дачи она проскочила, а вот раздел "Путешествия" расстроил ее довольно сильно. Денег не было даже на поездку в подмосковный дом отдыха, не говоря уже о море и Париже. Опять придется жить на каких-нибудь чужих дачах, полоть ненавистные грядки с утра до вечера. Брачных объявлений в этот раз почему-то не было (в следующем номере), зато были какие-то дурацкие услуги (тараканы, сантехника, перевозки, уроки). Да, видно, люди стараются заработать любым способом, не то, что я, - подумала Верочка. Она прошла почти весь список, и в конце наткнулась на оборванный текст о фотоателье. Тут она вспомнила, что давно собиралась увеличить старую фотографию 1926 года своего дедушки на мотоцикле "Харлей- Дэвидсон" в черной коже и с пистолетом, интересно, сколько это может стоить сейчас? Можно взять денег из его пенсии.
   Она решила вырезать телефон из газеты и пошла за ножницами.
  
  
  Variatio 3. 1 Clav. Canone all'Unisono Рассуждения
  
   Харитон провел ужасную ночь. Несмотря на самоуговоры и возможные тяжелые последствия, он опять объелся селедки, несколько раз вставал пить и другое. Бессонница усиливалась в ожидании свидания. Только в четыре утра, когда дворник уже вышел долбить лед и скрести звонкой лопатой по асфальту (тоже, наверное, ждет что-нибудь, переживает и не может спать), Харитон, наконец, замерз и уснул, укрывшись вторым одеялом.
   Будильник не прозвенел, и он проснулся около одиннадцати. Вот черт, надо завтра раньше лечь спать, а то опять засну, - подумал он и пошел на кухню попить. Где же я буду ее принимать? До него дошла, наконец, эта простая и грозная мысль. Надо хотя бы прибраться и подготовиться к ее приходу. Он стал ходить по квартире и засовывать вещи по своим местам. Постепенно стулья освободились, и он вытащил пылесос. Ему вдруг стало страшно. Какая она? Что про меня подумает? Потребует деньги, будет ругаться? Может, купить к чаю что-нибудь? Да и в комнатах было совсем не жарко, без свитера долго не походишь, а ванна очень маленькая. Надо проверить, сколько осталось пленки, кажется, в дальнем ящике есть еще две катушки. А может, попробовать черно-белую? Ну, ничего, время еще есть, голова успеет до вечера высохнуть.
   Харитон долго стоял под горячей струей и грелся. По коже вначале бегали вверх-вниз щекотные мурашки, будто не понимая, что вокруг происходит. Тогда он сделал воду по-горячее. Вскоре мурашки исчезли, зеркало покрылось туманом, и он намылил голову. Конечно, красивая и хорошая не придет. Он с тоской подумал о девушках из Подмосковья. Хорошо бы она была немая - с ужасом и грустью подумал Харитон, и пена потекла вниз зеленой струей. Тогда придется писать ей все на бумаге. Да ну, что зря надеяться, ничего хорошего не выйдет, придет какая-нибудь корова, да еще захочет тут у меня жить. Почему-то, воображая девиц из Подмосковья, он сразу представлял себе их родственников в грязной электричке, тупых и занудных людей, пьющих пиво с водкой под музыку Аллы Пугачевой.
   После ванны он заварил себе свежий чай и пил на этот раз уже спокойно, зная, что жидкость льется не зря и быстро наполнит организм. Можно потом даже что-нибудь поесть. Харитон любил себе готовить, но ненавидел мыть посуду. Он мог старательно нарезать мелкими кусочками ветчину, долго жарить ее на мелком огне, доводя до кондиции, потом сверху вываливать помидоры, взбивать яйца в пиале, и потом ловко переворачивать яичницу на другую сторону, но грязные тарелки, чашки, вилки - скорее бы их бросить в раковину и забыть.
   Интересно, какая у нее фигура. Он подумал, и даже загадал, что на 80 процентов она довольна толста, и такую вообще невозможно будет снимать, надо было в объявлении указать необходимые размеры. Как плохо он подготовился! А ведь еще вспышка, освещение, не говоря уже о проявке и печати. И что потом делать с этими фотографиями?
  Хорошо бы найти какую-нибудь фабрику или журнал, и потом ходить по магазинам и вспоминать, как они раздевались у него дома. А что подумают их знакомые? Да, в этом смысле с иногородними легче.
   Харитон открыл шкаф и стал выкладывать на стол свои сверкающие хирургические инструменты: несколько ребристых объективов, три аппарата, штативы, пленки, осветительные лампы с цветными фильтрами, вспышки и секундомер. В этом фотографическом царстве главными, конечно, были тяжелые объективы, но и запах старых кожаных футляров с медными кнопками Харитон не променял бы ни на какую ночь в Венеции. А может, и променял. Он, конечно, был профессионалом своего дела, но профессионал, так сказать, начинающий и бедный. Он не умел рекламировать свои снимки, никто не устраивал его выставки, и никто, можно сказать, и не знал, что он - фотограф.
   Последние несколько лет он покупал себе только пленки и пользовался древней трофейной оптикой. Он по старинке думал, что результат в основном зависит от героя снимка, интерьера и точки зрения. Если за интерьер и точку зрения он еще мог бороться, то героев становилось все меньше и меньше (а их снимков все больше и больше), а уж переделывать героиню ему казалось неправильным. Писали, что все эти фотомодели ничего своего не имеют - ни груди, ни губ, ни волос, ну просто манекены полуживые, и все. Они, кстати, тоже всегда молчат.
   Все фокусы с косметикой и париками он считал предательством, и полагался только на чудо природы. Да и вообще, если разобраться, последние лет сто фотография так и осталась стоять на месте, если не считать, что живой материал резко ухудшился. Нету, понимаете ли, той грации в фигурах и игры в глазах.
   Пальмы, большие автомобили, надгробные памятники небоскребов, искусственные ресницы, поверхность Марса - есть, а вот игры и чувства в глазах - нет. Может, люди теперь настолько ослеплены происходящим, что машинально отгораживаются тонкой пленкой от внешнего мира, и глядят со снимков словно слепые. Есть даже специальный метод "быстрого чтения" - смотреть куда-нибудь, не вглядываясь в детали, прочитал заголовок, и скорее переворачивай страницу, в отдельных словах, особенно, когда их много, смысла мало, а времени читать и вовсе не осталось.
   Зачем читать всю книгу, когда можно узнать ее содержание из справочника, или уж, в крайнем случае, посмотреть экранизацию. Действительно, как глупо разглядывать часами воду или облака! Главное теперь - скорость передачи информации. Информация должна быть важной, лаконичной, доходчивой. Например: умерла бабушка, машина сломалась, денег нет, ищу работу, еще чаю, пошли в кино. Как видно, двумя словами можно передать главное в жизни. Да, забыл еще конечно: Бог есть, Аллах Акбар, Слава КПСС, пейте Кока-Колу.
   Вот если есть вдруг странное желание воспользоваться не двумя, а тремя словами, то сразу добавляются наречия, прилагательные, чувства. Мысли приобретают глубину и законченность: Сегодня хорошая погода. Получил большие деньги. Мотор работает хорошо. Сними свое платье. Позвонила тетя Клава и т.д. И, если задуматься, писать и говорить надо именно так, без лишней болтливости и сентиментальности. И не надо возражать мне, что, чем длиннее ваше предложение, тем оно лучше. Хорошо, хорошо! Но начало забывается к концу, и уже не помнишь, к кому относится слово "дубина" - к забору, к соседу, или Цветаевой. Ну что вы скажете, к примеру, о таком предложении: Ранним июльским утром сосед за зеленым забором, читающий взахлеб толстый том Цветаевой с чаем с вишнями, оказался просто дубиной??
  Просто много слов, и весь смысл безвозвратно утерян. Правильно писать короче и яснее: Стояло утро. Дело было в июле. Сосед сидит за забором. Он читает книгу. Книгу написала Цветаева. Сосед - дубина. Здесь уже все ясно, и нет никаких двусмысленностей, хотя кое-что можно было бы и сократить в последнем варианте. Цветаева тут явно не причем, да и июльский забор - тоже.
   Харитон подумал, что ему тоже неплохо было бы почитать Цветаеву или съездить на дачу. Хотя сейчас там так много снега, что калитку не откроешь. И с теплом он ничего не может придумать. Надо было, конечно, сразу в центре дома закладывать печку. А что сейчас получилось? Голая тонкая фанера, стена к стене, развернуться негде, и все - от жадности, или от бедности. Фундамент надо было бы делать не 4 на 4, а 8 на 8, или даже 10 на 12. Тогда бы и печка приличная вполне могла бы поместиться в центре. А то сейчас если начать ее выкладывать, то места для кроватей совсем не останется. Харитон с грустью подумал, сколько сил было потрачено на эту дурацкую буржуйку. Трубу из семи кусков пришлось выводить в окно - уродство да и только. Теперь ее разобранные блестящие колени лежат в сарае.
   В дверь позвонили. Верх с крышкой - в одном углу, колени - вдоль стен, а тяжелая чугунная топка все время путается под ногами, а ведь так просто ее не поднимешь.
  - Кто там?
  - Это по объявлению.
  
  Variatio 4. a 1 Clav. Prelude
  
   Ножницы как всегда куда-то затерялись. Вначале она посмотрела в ванной, потом пришла на кухню, обошла все полочки и подставки. Наверное, дедушка куда-нибудь засунул. Она зашла к нему в комнату и споткнулась о тяжелое кресло, обтянутое потертой до белого кожей. Кое-где сквозь раны торчали ржавые пружины, и нужно было иметь особое чувство, чтобы при посадке они не впивались в бока, в ноги и в нежное. Верочка любила на ходу провести ручкой по темно-коричневой резьбе на спинке кресла, которая листьями поднималась вверх, а наверху в середине листья превращались в голову старого ворона, и когда дедушка сидел в кресле, немного боком из-за пружин, склонив голову, казалось, что ворон докладывает ему о положении на фронтах, о карточках, о новых арестах врагов народа, о новых происках империалистов и о богатом урожае вишни, который ожидается следующим летом на их дачном участке. Дедушка молча слушал, качал головой, и его глаза уходили далеко в прошлое, и трудно было представить, что когда-то именно он гонял на новом американском мотоцикле по Петровке, распугивая голубей и последних монахинь в соседнем монастыре.
   Ножницы валялись рядом с ножками этого старого деревянного зверя. Еще немного, и он захватит их когтями и не отдаст. Верочка подняла их и вернулась на кухню. А может, позвонить прямо сейчас? Половина шестого - они, наверное, еще работают.
   - Здравствуйте, это фотоателье?
   - Да, здравствуйте, это фотоателье, приходите, пожалуйста, вы знаете, как к нам доехать?
   Вот черт, как же плохо слышно! Она закричала:
  - Что-что вы сказали?
   - Метро ...ская, адрес... дом...
   Слава Богу, это довольно близко, недалеко от школы.
   - Скажите, вот мне надо сделать фотографию, даже портрет, вы могли бы это сделать?
   - Ах, да, конечно, все сделаем, как захотите, - казалось, этот чудак прямо задыхается от радости.
  - А это дорого? - ну, сейчас он меня обрадует, - подумала Верочка.
   - Нет, что вы, наоборот!
  - То есть как это?
   И тут как всегда, все закончилось треском и молчанием. Она неловко качнула трубкой, старые контакты разошлись, и ответа она не услышала. Ладно, подумала она, цены сейчас везде примерно одинаковые, хорошо хоть, что это так близко. Верочка ужасно не любила ездить по городу зимой. Ей всегда было холодно, темно, скользко и противно. Второй раз она решила туда не звонить, и набрала номер подруги, чтобы поделиться всеми своими новостями. Они расстались всего пару часов назад, но уже накопилось столько впечатлений, что надо было сразу их выложить кому-нибудь.
   - Але?
   - Привет, Ирок, это я.
   - Привет, Веруся, ну как дела?
   - Ты знаешь, я тут зашла по дороге в наш универмаг, знаешь, ну там, на Щелковской, и мне там так все понравилось!
  - Рассказывай, что ты там увидела.
  Верочка набрала в легкие по-больше воздуха и начала.
  - Во-первых, я подобрала себе новые занавески на кухню. Знаешь, там были совсем разные, немецкие, французские, но мне больше всего понравились, как ни странно, сирийские,
  - Да ты что!
  - Они почти такие же дешевые как наши, но расцветка очень даже ничего. И главное, они там сразу и шьют, говоришь им ширину карниза, и через две недели уже все готово, ты же понимаешь, швейной машинки у меня нет, шить я не буду, пусть сами все сделают, получится лучше.
  - Мне тоже надо срочно занавески в спальню, и как раз эти сирийские мне тоже подходят, я так прикинула к своим обоям, очень даже ничего!
  Верочка сразу почему-то передумала шить занавески для себя, и продолжала уже на другую тему.
  - Потом я приглядела себе люстру в свою комнату, сейчас, видно, был завоз, и очень большой выбор, в основном, югославские, очень хорошие, и дешево, может, куплю месяца через два, когда будут деньги.
  - Везет! А у меня, Верусик, ты не поверишь, так вдруг живот схватило, я еле доехала до дома, несет прямо как из ведра.
  - Ты шутишь! Наверное, съела в школе рассольник. Я вот никогда его не ем, а ты вечно кидаешься на эти бесплатные обеды, как будто тебя год не кормили (Ирок уже две недели усиленно голодала, чтобы влезть в новое платье). Попробуй выпить теперь фестал или левомитецин. Мне вот в прошлый раз помогло. А то у меня тоже вечно как приходит кто-нибудь на урок, так у меня утром начинается такой понос, что я боюсь не доехать до школы.
  - Ну, а что там еще было в твоем универмаге?
  - Ты знаешь, я там присмотрела себе такие ботиночки, как сейчас носят все модные девицы - черные, на высокой платформе, и такие гладкие, кожаные, на молнии сбоку, итальянские, всего за двадцать долларов.
  - Слушай, это очень дешево. Я тут тоже на днях ходила в итальянский магазин, так там меньше, чем за восемьдесят, ничего нет. И на рынке - мне говорили абсолютно точно, я тебе клянусь! - такие ботиночки стоят минимум семьдесят. Так что странно, это, наверное, из ненатуральной кожи.
  - Да нет, - Верочка даже обиделась, - я специально спрашивала у продавщицы, она говорит, кожа, Италия, распродажа до воскресения.
  Ирок чуть не уронила телефон.
  - Я тогда прямо завтра туда еду, а то мне уже совершенно нечего одеть, те мои старые совсем порвались.
  Верочка подумала, что те старые Ирок купила всего месяц назад на занятые у нее тридцать долларов, и следующая зарплата в их школе будет неизвестно когда. Они поговорили в том же духе еще полчаса.
  Эта Ирок такая странная, и, главное, самоуверенность ее не знает границ. Все-то она знает, все-то она видела, везде-то она была. Верочка вернулась на кухню и принялась просеивать гречку. Как в каменном веке - высыпешь полпачки на клеенку и ломаешь глаза, перебирая каждое зернышко. Эта гречка еще наверное из стратегических запасов времен холодной войны.
  В двери заскрипел ключ, и вскоре показался дедушка с большой шахматной доской подмышкой.
  - Какой счет? - спросила Вера.
   - Сегодня я показал этому жулику, где раки зимуют! - довольно ответил дедушка, укладывая доску на полку, шумно сморкаясь и долго вытирая валенки о коврик. Хотя на улицу выходить было не надо, дедушка всегда одевал валенки, когда собирался к соседу на партию.
   - Двадцать три - семнадцать, как в аптеке, - весело доложил он и надолго заперся в туалете, шурша бумажками и повторно сморкаясь.
   - Давай ужинать, Касабланка, - с тоской позвала Верочка, ты что, уснул там, что ли?
   - Не Касабланка, а Капабланка, иду, иду, - минут через пять ответил дедушка, переменив валенки на большие вязанные носки и широкие мягкие тапочки. Ужин прошел в рассказах о проделках коварного противника - восьмилетного Сережи.
   - Мне кажется, Верочка, у него все-таки врут часы. Хоть он и ставит стрелки ровно на без пяти, мой флажок падает секунд на двадцать быстрее. В результате он выиграл у меня лишние три партии. Ну что тут скажешь, жулик, и все.
   Верочка доела кашу и разлила чай. Дедушка так разошелся, что не замечал, как каша выползает из его рта и тонкой серой струйкой стекает по небритому подбородку. Неожиданно он остановился, взглянул на часы и стал собираться.
   - Ты знаешь, у меня сейчас через три минуты программа "Время", из-за этого жулика я до сих пор не знаю, что там творится. Прости, Веруша, что я тебя оставляю, но сейчас уже начнется, - и дедушка понес стакан с чаем в большую комнату.
   Верочка быстро вымыла посуду и грустно вытерла со стола. Пойти что ли помыться с горя, - подумала она, затаив желание.
  
  
  Variatio 5 a 1 ovvero 2 Clav. Ванна.
  
  Она посидела с дедушкой полчаса, посмотрев даже спорт и погоду, и когда он с облегчением выключил телевизор, уже почти задремав в своем кресле, она подумала, что ужин в животе уже улегся, и можно идти в ванну.
  - Дедушка, я пойду быстро вымоюсь, а ты ложись спать.
  Вряд ли кто-нибудь еще будет звонить по телефону. Замены уроков быть не должно, и дней рождения не предвидется. Дедушка выпил таблетки, постелил себе кровать, закрыл дверь и улегся. Верочка, чувствуя внутри всего своего тела разгорающееся пламя, выключила свет во всех комнатах, чтобы вокруг было не так ярко, и заперлась в ванной.
  Пламя внутри ее тела разгоралось все сильней, но снаружи было все еще довольно холодно, и она включила одну горячую воду, чтобы воздух немного нагрелся. Она села на край ванны и закрыла глаза. Шипящая струя убаюкивающе впивалась вначале в пустоту, но вскоре уже принялась выбивать из поверхности хрустящие пузыри, которые разбегались в стороны и упирались в стенки. Верочка немного ослабила пояс халатика и положила правую руку в глубокий вырез. Ее левая грудь, такая знакомая и родная, казалась сейчас совсем чужой и непривычной, будто лифчик, купленный в универмаге, сделал ее тугой и тяжелой. Она сняла с вешалки махровое полотенце и попробовала медленно, будто боясь спугнуть мурашки, дотронутся до своей гладкой кожи. Шершавое полотенце с мягкими ворсинками вначале двигалось по кругу, потом остановилось и поехало к центру. Верочка решила определить, где ей будет приятней всего. Ей нравилось это немного колючее, но нежное прикосновение, и в ее воображении возникли вольные картинки. Конечно, поблизости трудно было найти подходящего кавалера, и лишь какой-нибудь герой из фильма, пожалуй, мог быть допущен на эту роль. Она даже попыталась немного себя помучить и попробовала действовать более агрессивно, представляя себе какую-нибудь инквизицию, но ее кожа быстро сделалась совсем красной, стало больно, и она бросила полотенце на пол.
  Ванна набралась уже до половины, ей стало жарко, она распустила пояс, бросила на пол халатик и осталась в одних кружевных трусиках, открывающих ее высокие крепкие бедра и довольно узких сзади, подчеркивающих ее прекрасную попу без следа целлюлита, что редко бывает даже у школьниц. Увы, занятия спортом и здоровая диета до нас еще не дошли. Верочка, тем не менее, сохраняла свой небольшой вес, определенный еще в девятом классе, когда она занималась в секции спортивной гимнастики, и могла выделывать такие номера, про которые сейчас было страшно подумать. А мы и не думаем.
  Она даже могла подтянуться на перекладине раз десять, и сейчас иногда показывала глупым подругам свой бицепс.
  На полочке еще было немного волшебной пены для ванн, и Верочка решила использовать все до конца, вылив остатки в воду и даже сполоснув бутылочку два раза, чтобы внутри ничего уже не оставалось. Но пены почему-то было мало, и тогда она включила воду сильнее, чтобы взбодрить поверхность бурлящей струей. Теперь уже можно было залезать. Она перебросила через край ванны левую ногу и коснулась пальчиками белых пузырей. Они были такие густые и глубокие, что она долго не могла достать до воды и почувствовать ее температуру. Это было страшно и заманчиво. Наконец, когда пена поднялась выше щиколотки, ей стало горячо и приятно, и она смело решила достать ногой до дна, чтобы опереться и перенести правую ногу. Теперь пена поднялась уже почти до колена. Все было очень хорошо, только она совсем забыла при трусики, и опомнилась только тогда, когда, держась обеими руками за края ванны, начала медленно опускаться вниз и дотронулась попой до пены. Будто обжегшись, она резко выпрямилась, но сильно не огорчилась - все равно их надо было потом стирать. Быстро стянув их вниз, Вера освободила свои ноги, облепленные пеной, бросила запачканные скользкими пузырями трусы в раковину и продолжила погружение.
  Это была какая-то специальная пена, подаренная еще к прошлому 8 Марта одной богатой родительницей, чей ребенок проболел почти целый февраль, и нужно было заново объяснять ему строение клетки и прочую ерунду. Бутылочка долго стояла в отдельном ящике для подарков, ожидая, куда бы отправиться дальше, чтобы в конце концов завершить этот круговорот ненужных вещей в виде мыльных пузырей, вылетающих из окна седьмого этажа из соломинок двух малолетних преступников, использующих в своих корыстных целях бесценные растворы своей чисто вымытой мамаши. На этот раз дарить красивую бутылочку было совершенно некому, и как-то холодным октябрьским вечером, когда в квартире еще не топили, и даже в свитере и кофте было очень холодно, Верочка решила съездить в Лондон и принять настоящую английскую ванну. Красивая упаковка от волшебного эликсира полетела в мусорное ведро, для незнакомых слов на этикетке был даже найден словарь, и тогда Верочке открылась чудесная история про святую Джейн из Манчестера, которую сожгли на костре как ведьму, поскольку именно она открыла секретный состав и дерзко употребляла его, каждый раз после ванны превращаясь в исчадие ада и грозу соседей мужского пола, которые не могли устоять против неведомого аромата и "тонкого слоя белых шаров, целиком покрывающих греховное тело вышеописанной ведьмы".
  Но на самом деле - видит Бог! - Джейн была сама невинность, и даже этот пьяница священник Мартин, который несколько раз лично следил за ведьмой в подзорную трубу со своей колокольни, покраснел еще сильнее, глядя в пол на суде, а потом все-таки признался, что не смог даже постом и молитвами устоять против дьявольского наваждения и соблазна, и купил-таки на церковные деньги для своей жены пол пинты этого эликсира, а потом разливал его всем своим хорошеньким прихожанкам под видом одеяния девы Марии, в котором они должны были приходить к нему на исповедь.
  А Верочка тем временем уже села на дно ванны, вытянула ноги и думала, не сделать ли немного погорячее. Она решила пока просто выключить воду, чтобы полежать в тишине и отдаться мечтаниям. А что, если и ей этот эликсир придаст особой уверенности в своих силах, сделает фигуру ярче, кожу нежнее, и в глазах вдруг появится этот особый призыв, от которого джентьмены выпрямляют спины, встают со стульев, поправляют галстук и прическу, или просто ложатся у ее ног штабелями, один за другим, один за другим, а она их всех раскидывает ножкой в разные стороны, пока не попадется такой красивый, богатый, добрый принц, у которого, конечно, тоже есть замок рядом с Оксфордом или, на худой конец, вилла на берегу Женевского озера. Она уже представила и вечер у камина, стаканчик ирландского ликера со сливками "Baileys", дорогой прозрачный пеньюар, слуга с пирожными на подносе, в ливрее, потом этого принца почему-то в ботфортах и со шпагой, скачущего на коне по своему родовому парку среди античных скульптур и садовников к ней прямо с заседания Палаты Лордов.
   Пена была еще совсем пышной, и она забавлялась, сдувая вершины с холмов белых пузырей и проделывая в сложном рельефе прямые каналы, надувая щеки и смешно дуя перед собой. Потом она совсем распарилась и закрыла глаза. Струйки соленого пота стекали по ее лбу к бровям. Вот он уже спрыгивает с лошади и бежит стрелой по бесконечной лестнице к ней наверх. Ступенек через сто дыхание, конечно, рвется, и он останавливается передохнуть. А кругом пахнут розы, поют причудливые птицы, над прудами клубится туман, садовники подметают прекрасные желтые листья и стригут кусты. Как же их много, куда не посмотришь, везде видны эти садовники!
   Верочка крепче закрыла глаза и сама не заметила, как принялась нежно гладить свой живот, бедра и тонкую талию. Под водой было безумно гладко и сколько, и она с удовольствием ощущала сквозь пену свою невидимую изумительную кожу, сердце билось все сильней, и даже ванна немного подрагивала в такт с его ударами.
   Верочка легла на спину, согнула ноги, и теперь впереди виднелись лишь ее блестящие розовые колени. Сладкая теплота проникала сквозь разогретые поры, в ушах убаюкивающе булькала вода, и постепенно ее руки все ближе двигались к внутренней стороне бедер, она раздвинула ноги как можно шире (ванна была, к сожалению, довольно узкая) и, наконец, погрузила пальцы в свои густые черные волосы, которые развевались внизу живота под водой, будто ровная аккуратная бородка. Конечно, сейчас она ничего не могла видеть под пеной, но помнила, как это бывает, если принимать ванну без всяких там эликсиров.
   Но принц-то уже бежит по коридору, скидывая на ходу перчатки, шпагу, отстегивая ботфорты со шпорами (или, может, шпоры лучше пока оставить?), развязывая узлы и застежки сложной викторианской эпохи. Слуги, слава Богу, уже далеко, садовники при деле, и никто теперь не может помешать союзу двух любящих сердец, разве только какая-нибудь охотничья собачка, которую, впрочем, можно запереть в другой зале, положив в ее фарфоровую мисочку кусок ветчины и два мелко порезанных помидора, крепко посыпанных перцем.
   Как хорошо, что она все же никому не подарила этот волшебный эликсир, который холодными зимними вечерами так действует на нее. Надо бы купить еще пару баночек. Она запустила свой указательный палец еще глубже и осторожно следила за своим возбуждением, горячей волной пробегающим вдоль всего ее распаренного тела, облепленного английской пеной. Левой рукой она сжала свою правую грудь, как пакет с молоком, лишь выпустив на волю между двумя пальцами незрелую пупырчатую землянику, как метко заметил когда-то один наш лауреат Нобелевской премии.
   А принц в это время уже совсем обнаглел, вбежал в ее комнату совсем голый, даже без шпор, будто тоже из ванны, и тоже весь мокрый, правда, еще без пены. Вся пена осталась на его лошади. И вот он бежит к ней, а она уже совсем готова, и даже отставила дорогой бокал по-дальше, чтобы он случайно не разбился, жалко все-таки - ценная вещь, да и осколками можно порезаться. И вот он бежит и сразу вскакивает на нее, как на лошадь, и она вместе несутся по дивному утреннему парку, среди античных скульптур, разгоняя туман над прудами, садовники по-прежнему метут листья, щебечут птицы, рядом несутся борзые, все так солнечно, тепло, весело, ее груди подскакивают, они кричат и скачут все дальше, в лес, где уже никого нет, только скоро уже будет забор соседа, скряги и ворчуна, так что пора заворачивать обратно.
   Она кончила, сразу вынула пробку, долго следила, как пена и наваждение стекает с нее в маленькую дырочку, потом резко поднялась, включила душ, смыла остатки радости и легко вытерла со своего тела последние капельки соленого английского тумана.
  
  Variatio 6 a 1 Clav Canone alla Seconda. Лосиный остров
  
   За неделю до свиданья с первой моделью Харитон наконец-то дозвонился до Ветровского, и они договорились пойти на лыжах. Харитон неплохо бегал еще со школы, тренировавшись по два раза в неделю вокруг Серебряного Бора. Потом был большой перерыв, и только через несколько лет до него наконец-то дошло это правильное чувство, что надо себя заставить, и заполнять часть своей больной головы смолой, уродскими ботинками, расписанием электричек, температурой, приятной компанией, чтобы потом лежать на диване, вытянув бессильные ноги, и гордиться длиной дистанции.
   Вот и теперь он начал с того, что среди балконного хлама нашел ржавую банку с остатками лыжной смолы, которую отдал ему старый приятель, обрадовав свою чувствительную жену. У Харитона жены не было, и он понимал, что смолка лыж - тяжелое, но необходимое дело. Он приготовил старую зубную щетку, тряпки, газеты и тупую стамеску. Расчистив место вокруг плиты, он принес лыжи с балкона и вначале вытер с них годовую грязь мокрой тряпкой.
   Главная трудность в этом деле - траектория лыжи над огнем. Представьте, как же можно ухитриться прогреть лыжу длиной больше двух метров, если плита стоит в углу кухни? К счастью, у Харитона была редкая возможность - плита стояла рядом с окном, и можно было выдвигать лыжу на улицу через окно, чтобы как следует прогреть недоступный участок. Постепенно отравленный дым заполнил всю кухню, И Харитон уже машинально водил лыжей взад и вперед, потом мазал смолу зубной щеткой, снова грел, пока смола не закипала, а потом смахивал лишнее тряпкой. Тяжелый смолистый дух спрятался по всем закоулкам его маленькой квартиры и долго потом не хотел выходить на улицу. Даже дня через три Харитон все не мог определить, откуда же так воняет, пока не догадался понюхать свой свитер, в котором тогда он смолил лыжи.
   Вот у Ветровского лыжи были пластиковые, и с ними были совсем другие проблемы, с которыми Харитон никогда не сталкивался. Ветровский рассказывал ему при какую-то гидрофобную смазку, парафин, теплые утюжки, тюбики с мазями, но Харитон пропускал это мимо ушей, думая, что для него это не так важно.
   На следующий день после смолки Харитон занялся ботинками - ископаемыми млекопитающими шестидесятого года. Его левый древний мастодонт потерял язык, но к счастью, Харитон случайно наткнулся на этот язык еще прошлой весной на нижней книжной полке в коридоре и отложил его в отдельную коробочку в кладовке, и вот теперь пришло время поставить его на место. Он несколько дней думал, как же проткнуть крепкую кожу изнутри ботинка, в самом носке, потом сломал несколько иголок, но протянуть нитку в обратном направлении ему никак не удавалось. В наборе, который Харитон приобрел у бабы в электричке за десять рублей (это в два-три раза дешевле, чем в московских магазинах, баба продавала еще новые захватывающие детективы Александры Марининой, которую уже никому не надо представлять, в твердой цветной обложке, шоколадки отечественные, дешевые, пять видов, носки шерстяные вязаные сорок второго - сорок первого размеров, тридцать восьмой уже кончился в предыдущем вагоне, туалетная бумага, в рулоне целых девяносто два метра, хватит надолго, китайский фейерверк - подходит к любому празднику, радость детям и взрослым...) была даже удивительная игла, загнутая в дугу, но она тоже никак не желала протыкать кожу - не во что было упереться. Снаружи сделать отверстие и просунуть иглу было элементарно, а вот изнутри...
   На второй день мучений и сильнейшей внутренней борьбы с ботинком Харитон плюнул и просто пришил язык к первым отверстиям для шнурков. Он в который раз убедился, что без правильных инструментов не стоит приниматься за работу, а найти такой инструмент очень даже не просто. Все равно он начинал их завязывать со второго или третьего ряда. А в пятницу Ветровский вдруг сказал, что простудился, и поездка, может быть, отменится. Харитон так и не узнал, что в тот вечер Ветровский поссорился со своей сестрой Милой, которая не хотела пускать его одного в лес и оставаться дома одна. Они договорились созвониться утром в субботу, когда Ветровский сможет, наконец, определить, заболел ли его организм окончательно или нет. На самом деле Мила позвонила своей подружке и они тоже договорились встретится, но не совсем точно, так что Ветровскому было теперь не так стыдно оставлять ее одну. Харитон немного расстроился, но решил поехать в любом случае, даже без Ветровского. Утро было чудесное - минус восемь, синее небо, скрипучие улицы, и Харитон с радостью разложил на диване свой маскарадный костюм - две пары носков, клетчатые кальсоны и майку надел сразу, свитер, большие теплые перчатки, шапочку, мазь на случай сильной отдачи, жетоны на метро и ключи.
   Минут через пять бодрый голос Ветровского сообщил ему по телефону, что его организм еще держится, и что он едет. Это было приятно, и Харитон с радостью позавтракал двумя бутербродами с сыром и даже сделал себе яичницу из двух яиц.
   Они встретились в одиннадцать на "Щелковской". Харитон не знал, что одна девица, проходящая мимо, на которую он даже не посмотрел, вскоре будет раздеваться у него в спальне (Верочка утром бегала на рынок за овощами на "Измайловскую"). Он торжественно двигался по платформе, медленно передвигая ноги в огромных лыжных ботинках, и пышные украинские девки, запряженные в телеги с кислой семеринкой в холщевых мешках по пятьдесят килограмм, смеялись над ним всю дорогу, и одна толстушка чуть не смахнула его своим задом в два мешка на рельсы. Ветровский был еще выше его, худее и с большой головой. Он любил долго разворачивать носовые платки размером с хорошую наволочку и сморкаться, зажмурив глаза. Сегодня простуда особенно густо выходила у него через нос. Они застучали ботинками по мраморному полу и двинулись на улицу. А дальше все было очень быстро, потому что стоять было холодно.
   Они понеслись вначале по широкой утоптанной тропинке, потом быстро нашли лыжню и побежали по ней до упора. К сожалению, народу было достаточно, но Харитон думал, что это особые люди, последние лыжные дворяне, жадно глотающие плотный январский воздух, и уступающие встречным половину лыжни. Ему особенно нравились лыжницы-старушки, которых теперь было большинство, наверняка говорящие на французском языке, и ему было все время неловко обгонять их, ведь это огорчает каждого лыжника, и он говорил им "мерси".
   Ветровской пилил сзади, простуда не давала ему разогнаться, он часто останавливался, прислонившись к дереву, и опять разворачивал свою наволочку. В прошлый раз на трассе Снегири-Радищево все было наоборот, Ветровский несся впереди как лось на своих пластиковых лыжах, а Харитон, упираясь глазами в мокрый цветной лес, еле полз на своих старых дровах, которые весили тонны от налипшего снега. Вот что значит как следует просмолить лыжи, - думал Харитон, хотя кататься в дождь всегда плохо, как их не смоли. Он остановился на пересечении просек, глубоко вдохнул и посмотрел в небо как князь Андрей. Голые ветки едва шевелились, и у него закружилась голова. Как здорово, что он наконец-то заставил себя поехать! Сердце стучало, стараясь оторваться от сосудов и упасть вниз. Харитон не чувствовал себя так одиноко, жизнь имела простой смысл как эта лыжня, и где-то вдали, возможно, скользят красивые девушки в красных рейтузах.
   Ветровский приближался, медленно передвигая ноги, тщетно отталкиваясь от воздуха. У него была сегодня большая отдача.
  - А что твоя Мила, переезжает на другую квартиру, или уже нет? - спросил Харитон. Ветровский остановился, выдохнул воздух и недовольно сказал:
   - Cлушай, давай потом поговорим, ехать, так уж ехать, - и Харитон почувствовал, что Ветровский очень переживает за Милу и не хочет с ней расставаться.
  
  
  
  Variatio 7 a 1 ovvero 2 Clav. Al tempo di Giga
  
   Харитон открыл дверь и сделал приглашающее движение рукой.
  - Здравствуйте, входите, пожалуйста.
   Девушка постучала ботинками, стряхивая снег, и сделала шаг вперед. На ней было длинное темно-коричневое пальто с капюшоном, серый платок, снизу виднелись синие джинсы.
  -Так это просто квартира, а где же фотоателье? - удивленно спросила она, расстегивая большую верхнюю пуговицу. Других пуговиц не было, и только широкий пояс стягивал полы на ее узкой талии. Харитон, ожидавший этого страшного вопроса, так и не успел придумать, что говорить.
  - Знаете, все ателье сейчас разорились, очень дорого снять помещения, поэтому многие оборудуют студии у себя дома.
   Она недовольно оглядывала его темную прихожую, старый грязный ковер, черный паркет, шкаф с пыльным зеркалом, его мятую рубашку.
  - Мне нужно только сделать копию со старой фотографии. Я ходила в разные места, где делают фото с цветных пленок, так вот, они там, оказывается, со старой фотографии не могут ничего сделать, требуют негатив. А где же я его возьму?
  - Это так просто! - обрадовался Харитон, - можно сказать, последнее время я только этим и занимаюсь. А вам на какой основе - на керамике или на металле?
  - Да нет, мне просто нужно сделать такую же фотографию, на бумаге, - и она стала ее искать в своей холщовой сумке.
   Харитон метался по своей прихожей и не знал, как задержать ее подольше.
  - Сейчас я покажу вам образцы, - решил он и побежал в комнату, - проходите, пожалуйста. По дороге он больно ударился коленкой о стул. Где же валяются похожие фотографии на металле?
   Девушка прошла в комнату, не снимая ботинок, ослабила платок и опустила его назад, открывая свои рыжеватые волосы, собранные в хвост. Верочка приняла ванну с остатками английской пены только вчера и думала теперь, к чему это может привести. Она изучала простую обстановку квартиры, грязь и пыль, особенно заметную на книжных полках, где в редких местах была проложена двойная колея, проделанная твердой обложкой. Можно даже определить, что недавно читали.
   Харитон подошел сзади, неся небольшую картинку в раме, где был снят в коричневых тонах какой-то европейский город с домиками, разделенными деревянными вставками на несколько прямоугольников, с треугольными черепичными крышами и обязательными трубами наверху. Весь этот резной царапающий город поднимался от берега вверх, в гору. Шел дождь. По одной улице двигался маленький человечек с тростью и в котелке. Вот он прошел ресторан, булочную, аптеку и после аптеки свернул направо. В аптеке он купил капли от насморка, а после пошел на овощной рынок за луком и чесноком, свернул за угол и скрылся в арке следующего трехэтажного дома.
  - Вот посмотрите, это город Берген в 1908 году, фотографию делал мой прадедушка с парохода, правда, красивое место?
   Она почувствовала, что ей становится жарко. Теплота, запертая поясом, подбиралась к ней все ближе и ближе. Она решила развязать пояс. Потом она никак не могла вспомнить, почему она не ушла сразу. Или это действовал эликсир сатаны?
  - Может, я возьму ваше пальто, - спросил Харитон, прижимая Берген к груди. Человечек с тростью теперь уже нес в корзинке лук, и двигался с обратном направлении к ратуше. Чеснок обещали привезти завтра.
  - Да, у вас хорошо топят, - сказала она, разглядывая, кто там виден в бергенском окошке на третьем этаже, и думая, что в ближайшие годы ей не удастся скопить денег не только на шубу, но и на турецкую дубленку. А на третьем этаже доедали десерт - бланманже, и служанка уже расставляла на подносе четыре чашки для чая с черничным вареньем.
   Харитон порадовался, что она одета так просто, и повесил пальто в коридоре на вешалку. Верочка, наконец, нашла свою старую фотографию с дедушкой на Харлей-Дэвидсоне. Марку можно было легко прочитать на бензобаке, а вот на резине было написано Russian , неужели у нас тогда уже делали резину для мотоциклов? В это трудно поверить, но Верочка не вдавалась в технические детали. Ей нравилась дедушкина кожаная куртка, кепка, галифе , кобура и высокие блестящие сапоги. Куда это он так разогнался? А может, просто стоит на месте, потому что не видно никаких выхлопных газов.
   - А это - мой дедушка в Сталинской танковой школе в 1927 году.
   Харитон положил Берген на стол и взял дедушку. Он никогда в своей жизни не ездил на мотоцикле. Зато у него был одеколон Legendary Harley Davidson. Странно знать, что в России все это было.
   Верочка села на разболтанную табуретку и уставилась в коричневый Берген. После чая стали рассаживаться вокруг рояля. Фердинанд выучил первый концерт Грига, но не знал, что "до" второй октавы западает, и играть будет ужасно.
   На Верочке кроме джинсов был короткий вязаный свитер со сложным несимметричным узором, открывающий шею и все время задирающийся выше пояса. Она постоянно натягивала его вниз. Харитон подумал, не холодно ли ей в такой мороз в одном свитере, но у него в квартире сегодня было действительно слишком жарко, девушка раскраснелась и несколько раз убирала влажные волосы со щеки, заправляя их за уши. Хотя, если она ходит в платке, и идет снег, открытые волосы всегда намокают - сделал важный вывод Харитон. Он все никак не мог перейти к своему делу и начинал злиться на себя за свою вечную робость. Другой бы, видя, что она уже сидит у него без пальто, не терял бы времени даром, принес бы чай с шоколадными конфетами, или показал бы интересный альбом, пусть даже Эшера или, скажем, Бердслея, включил бы музыку, - надо узнать, что она "слушает", или сделал бы ей тонкий комплимент.
   Она ему очень нравилась - густые рыжие волосы, одевается просто, фигура прекрасная, не толстая, скорее ближе к худой, но грудь есть, лицо чистое, но все время уводит глаза, не рассмотреть их по-лучше. Хотя ему лицо-то красивое особенно не нужно, главное - чтобы была хорошая фигура. Харитон все время подсматривал за край ее короткого свитера. Но она, конечно, не из таких. У нее глаза другие. Если ее дедушка служил в Сталинской школе, вряд ли она согласится.
  - А сколько это будет стоить? - спросила Верочка.
   Харитон опять замялся.
  - Негатива, значит, у вас нет?
   - Нет, какой негатив, - и тут она вдруг смущенно улыбнулась. У нее всегда были только положительные оценки и характеристики.
  Харитон понял, что она тоже боится и стесняется - какая скромная и хорошая девушка! - и бросился вперед.
  - А какой у вас размер?
  Верочка смутилась, вспомнив, что только вчера ее об этом
  спрашивала продавщица нижнего белья в универсаме. Но он-то, судя по всему, дурень, и спрашивает про фотографии, а не про что-то другое.
  - Сильно увеличивать не надо, может, 9 на 12, или 10 на 15.
  - Понятно, понятно, - он сел рядом на стул и чуть было не коснулся своей коленкой ее обтянутого джинсами бедра. Интересно, у нее там колготки, точно колготки, и должна быть дырочка на пятке или на большом пальце, но дырочку не видно из-за носков, а может, даже нитка поехала по всей длине. Он придвинулся к столу и взял ее фотографию.
  - Знаете, это очень просто, и совсем дешево, можно сказать, бесплатно. Но мне очень хотелось с вами поговорить по важному делу.
  Она забеспокоилась и поправила волосы. Под ее ботинками образовалась небольшая лужица, Харитон заметил ее только сейчас и бросился в коридор за тряпкой.
  - Простите, я не предложил вам тапочек.
  Это было ужасно, потому что тапок маленького размера у него не было, а были только большие, рваные и вонючие. Их обычно надевал Ветровский, когда приходил к нему пить чай. Обычно он выпивал чашек пять-шесть, сильно потел и оставлял тапки под столом, чтобы было не так липко.
  Она стала развязывать шнурки на ботинках, нагнулась вперед, и когда Харитон подносил ей свои вонючие тапки, он успел увидеть, какая у нее прекрасная точеная попа, обтянутая джинсами. Свитер опять поехал вверх, открывая сверкающую золотистым пушком тонкую полоску кожи на талии, Харитон хотел было дотронуться пальцем до ее позвоночника, но не смог - руки были заняты, а она развязала шнурки и выпрямилась, заново поправляя свои рыжие волосы. Она так быстро выпрямилась, что он не смог даже определить, в колготках она или без.
  Красное закатное солнце прорвалось сквозь белый дым, клубившийся над крышами, и ослепило ее, она зажмурилась и повернулась к окну спиной. Теперь свет застревал в каждом ее рыжем волоске, будто в его серой комнате включили новую лампу. Все пылинки осветились еще сильней, и Харитон увлекся их задумчивыми волнующими движениями.
  Она молчала, тоже следя за пылью, и Харитон подумал, что хотел бы сидеть так с ней, не говоря ни слова, долгие годы. Правда, за несколько лет пыли бы накопилось по колено.
  -Так что у вас за важный разговор, - очнулась она, положив руки, а сверху свою грудь, на стол.
  -Я бы хотел сделать несколько фотографий, - робко начал Харитон, - а вы не боитесь?
  - А что тут страшного? - наивно спросила она и покраснела.
  - Понимаете, я фотограф, и примерно месяц назад на одной фабрике мне дали заказ за очень хорошие деньги. У них самих там ничего нет, фабрика маленькая, но они хотят сделать для себя такие коробки, ну, в общем, для нижнего белья.
  Харитон произнес это слово и понял, как это ужасно звучит, что теперь она сразу уйдет, обидится, что он хотел так гнусно ее использовать.
  Она молчала, вспоминая лекции по педагогике о высоких идеалах, которые будущие учителя должны воспитывать в детях. С другой стороны, она ведь сама хотела испытать силу этой английский пены. Но сразу вот так, с первого раза, прийти домой к неизвестному мужику и там перед ним раздеваться, да еще за деньги, без всякой любви, - как это казалось ей безнравственно! Она вообразила, что бы сказали другие учителя. Всем, конечно, рассказывать ни в коем случае нельзя. В крайнем случае, только Ирке, но она разболтает, это точно, значит, и Ирке нельзя. А если кто узнает ее в магазине? Она вспомнила эти чудесные коробки и рекламные плакаты с игривыми девицами. И тут на тебе - учительница биологии, даже стаж есть, спортсменка, бывшая комсомолка, красавица, - нет, это в данном случае не подходит, - тоже вдруг появляется на коробке в трусах и в лифчике.
  Она представила, как первого сентября к ее родной школе приходит тысяча детей с цветами, от первого до десятого класса, с родителями, с бабушками и дедушками, и все вместо портфелей несут эти коробки, где сфотографирована она, учительница биологии Вера Васильевна. Вот уже восемь ноль-ноль, все собрались, затихли, и слово предоставляется директриссе.
  - Дорогие ребята! Уважаемые родители! Поздравляю вас с началом учебного года! Первого сентября для всех нас начинается новая жизнь. И пусть дорога к знаниям будет для вас легкой и приятной, как это чудесное нижнее белье нашего глубокоуважаемого спонсора - фирмы "Феклуша". Благодаря совершенно бескорыстной и благородной поддержке лично главного президента "Феклуша" мы сумели открыть в новом году в помещении школы фирменный магазин нижнего белья "Отличница" (вход детям до шестнадцати пока запрещен, но наши товарищи из отдела внутренних дел нашего микрорайона уже работают над этим вопросом вплотную), ресторан "У Завуча", сауну "Евгений Онегин", в подвале школы оборудован гараж на двести автомашин и тир "Война и мир" для стрельбы из пневматического и автоматического оружия. Я должна особо отметить роль нашей любимой учительницы Веры Васильевны Морковкиной, которая всем своим сердцем и душой обращена к вам, дорогие ребята, и чей высокий облик ныне становится идеалом и образцом для подражания. Мне выпала высокая честь сообщить вам, что по решению говно (Городской Отдел Высокого Народного Образования, стой смирно, Редькин), в этом году во всех школах Москвы на выпускных экзаменах будет введена тема "Образ Веры Васильевны в произведениях искусства и литературы". Я надеюсь, что все девочки нашей школы будут стараться соблюдать диету, заниматься шейпингом, чтобы по всем параметрам приближаться к нашей прекрасной Верочке. Может быть, все мы станем зрителями и участниками конкурса "Мисс Москва", который по предложению нашего любимого мэра пройдет в нашей школе через несколько месяцев. Желаю всем вам крепкого здоровья и больших успехов в учебе! Вперед, к станку, так сказать, и смело за ручки!
  
  
  Variatio 8. A 2 Clav
  
  Ветровский дождался, пока все домашние ушли, и решил смазать свои лыжные ботинки гидрофобной смазкой "Георгий - Победоносец". Этот шедевр отечественной химической промышленности он приобрел в обувном магазине на распродаже по случаю очередного юбилея Москвы еще сухой осенью, когда до слякоти было еще далековато. Но Ветровский любил делать такие глубоко рассчитанные покупки, которые удлиняли жизнь простым вещам в несколько раз, а также давали ему ощущение чистоты и комфорта в любую погоду и в любые критические дни.
  Правда, в данном случае его сразила наповал этикетка смазки, где, конечно, присутствовал герб города, состав, дата изготовления, срок хранения "Георгия- Победоносца", способ употребления и прочие интересные для любого любознательного читателя вещи. Сам Георгий восседал на кобыле с пикой и щитом, в сверкающих доспехах и желтых сапогах, видимо, тоже пропитанных волшебным составом, предохраняющим кожу от любого змея, врага или даже от Сатаны.
  Ветровский с наслаждением изучил инструкцию и выписал основные пункты на отдельную бумажку для памяти. Он расстелил на столе старую газету "Правда" и водрузил рядом с портретом дорогого Леонида Ильича свои ботинки 61 размера, после которого, кажется, могли идти уже только чемоданы. Ветровский купил их недавно, чем сильно отличался от Харитона, который от скупости и ностальгии вечно носил всякое старье. Минут на десять Ветровский отвлекся на биографию верного друга советского народа Менгисту Хайле Мариама, потом пробежал пламенную речь Абдель Фаттаха Исмаила и интервью с Жугдердемейтдинном Гуррагчой. Еще там мелькнул платком маршал Мабуту Сики - Секо Нгембго Вазаванга, но Ветровский оставил чтение и приступил к делу. Он откупорил пузырек и слегка принюхался к заветному средству. Хорошо, что он дал уехать всем домашним. Запах взбодрил Ветровского, и он решил, что после окончания процедуры лучше все-таки выставить ботинки на балкон и прикрыть сверху газетой, чтобы не намело снега и мусора внутрь.
  Он легко справился со всей поверхностью ботинок. Первый слой смазки впитался на удивление быстро. Тогда он решил сразу смазать еще раз, потом еще и еще. Скорость пропитки удивила его. Пузырек вскоре опустел, и Ветровский расстороился, что купил осенью всего одну штуку для пробы. Теперь, наверное, уже нигде не достанешь - уж больно ценный товар.
  Потом он убрал все со стола и зашел в комнату сестры. Они всегда говорили между собой мало, поскольку почти все о себе уже было им известно. И даже по любому звуку из соседней комнаты можно было определить настроение и состояние своей половины. Ветровский знал, как она любит внезапно и резко переворачивать страницы, хлопать дверцами шкафа, мешать сахар чайной ложкой в утреннем чае, и даже знал, как она включает свет и с какой скоростью вставляет ключ в замочную скважину, хотя определить это, когда в квартире живет столько человек, было довольно сложно.
  Он часто думал о том, что не вынес бы присутствия рядом с собой другой женщины, и поэтому все робкие попытки родителей подыскать ему невесту кончались тягостной кухонной тишиной. Отец обижался и уходил читать газету, а мать принималась тогда тереть плиту, опустив глаза и шмыгая носом.
  Однажды они даже без спроса пошли в брачное агентство и заложили его в базу данных. Вскоре им начали звонить всякие вполне подходящие девушки, и с одной он даже сходил пару раз в кино. Родители затаили дыхание и принялись откладывать деньги на большую кровать. Но до этого дело опять не дошло. Ветровский прикрылся своим больным организмом и спрятался от судьбы на несколько недель в далекой командировке. Базу данных пришлось немного почистить.
  Да и сестре, как теперь было ясно, никто другой серьезно не нравился, как будто больше на свете не было выдающихся кавалеров, и все они, озадаченные, растворялись в других, более покладистых и доступных девушках. Зато им вместе было очень привычно и уютно, и часто вместо приятелей и подруг они выбирали общество друг друга.
  В двери хрустнул ключ, и Ветровский пошел ей навстречу. Она принесла из магазина молоко, хлеб, пачку макарон и полкило кураги. Это было приятно, потому что он не просил ее об этом, и потому что у них в доме никто, кроме Ветровского, курагу не любил. Он сразу помыл ее в дуршлаге и выложил теплые шершавые фрукты на коричневую глиняную тарелочку.
  Темнело. Мила сделала себе кофе и уселась на диван перед телевизором.
  - Ну как этот Георгий?
  - Победоносец-то? Отличный Георгий оказался, впитался весь за десять минут. Посмотрим теперь, как он защищает от всякого змия.
  Мила переключила на другую программу.
  - Может, пойдем куда-нибудь?
  - Не знаю, там такая противная погода, метель, просто сдувает с ног, выходить никуда не хочется.
  - А что сегодня будет?
  - Да ничего, я просто так включила.
  Ветровский поставил свою тарелку с курагой рядом с ее чашкой и сел в кресло. Как там, интересно, его ботинки, пропитались уже как следует, или нет? Подходящая погода для проверки.
  
  Variatio 9 a 1 Clav. Canone alla Terza.
  
  Солнце опустилось еще ниже и над крышей все еще жил красный полукруг новой спутниковой антенны.
  - А почему вы решили выбрать именно меня? - спросила Верочка, дослушав речь директриссы до конца. Дети медленно двинулись сквозь толпы родителей внутрь.
  - Мне кажется, у вас очень хорошая фигура, сейчас это редко встречается в наших местах, к тому же я не такой богатый, чтобы нанимать профессиональных моделей.
  - А что, вы уже кого-нибудь так снимали? - спросила она, вновь беря в руки Берген.
  - Да нет, что вы, но у нас правда очень много полных девиц, и даже маленьких размеров в магазинах не бывает, не то, что во Франции, - вспомнил Харитон рассказы Ветровского о том, как он там искал Миле какую-то ерунду.
  Верочка во Франции не была, и вообще за границей нигде не была, и поэтому сразу прониклась к Харитону большим уважением. А может, это ее шанс? Может, назло всем в ее грязной и вонючей школе, где остались одни потные пенсионерки, взять и сфотографироваться? Ведь она сама хотела сменить круг общения, вырваться из этого ужасного женского болота в Париж.
  - Знаете, мне надо подумать, - сказала она решительным голосом, будто поставила ему "два" за годовую контрольную.
  Харитон молчал, соглашаясь, что порядочная девушка обязательно должна ему отказать.
  - Простите меня, я совсем не хотел вас чем-то оскорбить или обидеть. А фотографию дедушки я сделаю дня через два. - Он испугался, что она захочет унести его последнюю надежду на следующую встречу.
  И зачем только я раздевалась? - думала Верочка, выходя в коридор к своим ботинкам. Она нагнулась, чтобы обуться, и Харитон испытал новый прилив счастья и восторга от того, что мог видеть ее всю в этой позе сзади. Свитер поспешил вверх, Харитон еле успел включить лампочку и опять заметил узкую полоску кожи на ее талии, которую ему страстно захотелось поцеловать, а она уже выпрямилась и стала искать платок в рукаве пальто. Свитер спустился. Харитон попытался помочь ей, взял пальто, но она только запуталась в полах и все никак не могла попасть второй рукой в рукав, Харитон стоял к ней совсем близко, и когда она, наконец, просунула руку куда следует, он ловко набросил пальто на ее плечи, задержав на них свои дрожащие пальцы. И она в этот момент замерла, будто все это время и последние годы ждала, когда же, наконец, он дотронется до нее. Они отражались в длинном тусклом зеркале, Харитон позади своей неудавшейся натурщицы, подставившей ему свои трогательные плечи, и эту картину он вспоминал еще несколько дней, представляя, будто на ней уже нет пальто, а только один свитер и джинсы. Правда, на второй день он уже представлял себе ее без свитера, вспоминая сверкнувшую золотом полоску кожи на талии, потом, на третий день - уже без штанов, в черных колготках с дырочками на левой пятке и на большом пальце правой ноги, с поехавшей ниткой вдоль правого бедра, и в черном ажурном лифчике.
  Раскладывая на ночь простыни, одеяло и подушку на своем скрипучем диване, он думал, как она будет ему здесь позировать, как выбрать освещение и ракурс, куда поставить калорифер, чтобы она не мерзла, и чтобы он не попал в кадр, а Верочка все эти дни боролась изо всех сил со своими упорными волосами, вылезающими в запрещенных местах, несколько раз вскрикивала от боли, потом все-таки порезалась как следует, бегала по всей квартире голая, ища вату и йод, и думала, что у нее так мало красивых новых трусиков и лифчиков, не говоря уже о колготках, которые были все как один, старые и рваные, но главное, - эти ужасные волосы, которые все лезли и лезли, ведь именно из-за них она отказала ему в первый раз.
  
  
  Variatio 10 a 2 Clav. Fughetta Metro
  
  Как и в любом другом очень большом городе, в Москве их вполне достаточно, особенно в наше время. Говорят, они неплохо зарабатывают, несмотря на тяжелые условия. Харитон даже читал специальный аналитический обзор, посвященный этой теме. Но кроме газетной информации он пользовался и своими ежедневными наблюдениям. У него было несколько знакомых нищих, с которыми, правда, он никогда в жизни не разговаривал, но встречал их довольно часто.
  Все места, где можно собрать милостыню, давно распределены между участниками, и занимать чужой участок строго запрещено, как это хорошо известно всем из сочинений Брехта. Поэтому Харитон иногда удивлялся, когда одна его знакомая парочка вдруг сдвигалась с одной стороны Дорогомиловской на другую.
  Один из них был видимо, из Средней Азии. Он всегда молчал, и только однажды Харитон случайно услышал, как он что-то объясняет прохожему на ломанном русском языке, или ему так показалось. Харитон никогда не видел его идущим или стоящим, и, казалось, этот азиат всю свою жизнь сидит на картоне в одной позе, скрестив худые тонкие ноги и опустив голову вниз. У него была черная короткая бородка, тонкое вытянутое лицо, наверное, лысина, потому что на голове у него всегда сидела тюбетейка.
  Странно смотрелся халат, затянутый ярким поясом, который иногда сменялся потертым серым пиджаком, так что нищий становился похожим на какого-то долговязого деревенского учителя или на раввина. Трудно даже себе представить, зачем этот человек из сухой горячей страны приехал в такой холод, чтобы сидеть целый день на льду и зарабатывать свой скудный хлеб. Кажется, в голодные годы беспризорники всегда мечтали оказаться где-нибудь на юге, где на каждой обочине растут вишни, абрикосы, а уж яблоки не переводятся круглый год. Харитону всегда хотелось спросить азиата о его возможных странствиях, но стена неравенства была очень высокой, и Харитон не мог ее перелезть, а может, просто ждал удобного случая, когда вокруг никого не будет.
  Азиату было лет сорок, он вполне владел обеими руками и ногами, и можно было, наверное, заработать и другим каким-нибудь способом. Да и денег он особо не просил, перед ним не было никакой специальной картонки, объясняющей причину его бедствий и нищеты, знаете, как это обычно пишут: "Хочу есть!" "У меня умерла мать (отец, сын, дочь и т.д.)", "Сгорел дом" или "Памажите на срочную операцию", "Дайте денег на хлеб" или на билет до дома (абакрали на вакзале). Обязательно с ошибками! Еще есть целая серия про афганскую и чеченскую войны. Азиат на хлеб не просил, никто у него не умер, и все у него было хорошо. Правда, на картонке перед ним лежала шапка (тюбетейка оставалась все время на голове), в которой была насыпана какая-то мелочь, и это, безусловно, указывало на то, что прохожие должны складывать туда милостыню. Они так и делали, но редко, ведь их об этом не просили. Нищие все-таки должны быть агрессивными. Надо активнее заявлять о своих требованиях и бедах, объяснять людям, что ты, собственно, от них ждешь, дать им подсказку, объяснение, причину. Если же сидеть дома и молчать, то никто ничего и не даст и не сделает. Это, кстати, общий принцип, подходит ко всем одиноким, несчастным и безработным. И к незамужним девушкам.
  А тут даже все руки и ноги на месте, не старик и не ребенок. В общем, Харитон все время сомневался и мучился над тайной этого азиата. Хотя ребенок неопределенного пола, конечно же, был, укутанный в рваные тряпки, он обычно спал рядом, прижавшись к азиату, или азиат что-то шепотом объяснял ему, рисуя в воздухе арабскую вязь.
  А дальше стояли обычно два бандита в милицейской форме, с дубинками, и высматривали, с кого бы еще можно было содрать денег просто так - тоже своего рода нищие, но их Харитону никогда не было жалко, а даже наоборот. Ближе к метро несколько бабок в платках, валенках и наполеоновских тулупах торговали сигаретами, переминаясь с ноги на ногу. Рядом стояли несколько девочек с пивом. Они легко ругались матом и обязательно курили. По дороге Харитон встречал еще двух-трех безногих в военной одежде. Несколько цыганок гонялись за богато одетыми прохожими, лишь бы остановить их на мгновение, а дальше уже остальные помогут.
  Еще иногда по утрам его удивлял мальчик, играющий в варежках на скрипке одну и ту же унылую мелодию. Картина в целом была очень приятная, и сверху, сквозь дым любимой столицы, пробивалось к ним всем красное солнце и озаряло своим ласковым светом черные сугробы. Фотограф Харитон прошел мимо в метро и пустился по кольцевой.
  
  
  
  Variatio 11 a 2 Clav. . Пузатый и Агриппина,
  
  
  Месяца два назад, противной осенью, Харитон занимался фотографией хозяйственного мыла и зубного порошка. Вот чудо - на десятый год рекламы импортной зубной пасты народ, наверное, из чувства противоречия бросился мешками закупать родной зубной порошок. Как оказалось, сильнее всего наши люди чистят зубы перед Новым Годом - продажи подскочили в два раза. Отечественный производитель - завод "Старый Коммунар" - был тайно куплен хитрым и коварным американским капиталистом Джеком Саттоном. Худощавый и шустрый Саттон за три недели восстановил конвейер и наладил заодно производство экологически чистого яда для тараканов "Жуковский Удар", женскую пудру из натуральных компонентов "Санта-Барбара", а также детскую присыпку "Просто Мария". Саттон разумно полагал, что люди любят покупать знакомые вещи, на рекламу ему тратится не хотелось, но вот загадочный зубной порошок, о котором ему поведал сторож завода, заставил его промучится целую ночь. В Америке порошка не было, и это открывало для него совершенно сияющие перспективы. Саттон мечтал завалить Европу и Америку дешевым зубным порошком, а если товар не пойдет, то отделаться хотя бы ядом или присыпкой.
  Вскоре по заказу Саттона над изучением состава порошка и его возможной модернизацией уже работал целый химический институт. Оставалось лишь сделать рекламный щит и продумать название. Знакомый астронавт, слышавший про успехи русских в космосе, вступил с ним в долю и предложил название "Звездная Пыль". Саттон работал самозабвенно и уже четыре недели подряд сам три раза в день после еды испытывал "Звездную пыль" на себе. Результаты поражали его все больше и больше. Главное, его перестали мучить хронические запоры, с которыми он безуспешно боролся у себя на родине.
  Саттон нашел себе помощника - пузатого парня Леню. Оказалось, давным-давно этот Леня учился с Харитоном в одном классе и был обычным троечником. Один раз Леня даже слегка обиделся на Харитона, когда тот сделал из него фотомонтаж для школьной стенгазеты. Леня восседал там на пышном кресле как Гулливер, а вокруг, в виде лиллипутов, бегали его одноклассники и учителя и умоляли его сделать уроки. С другой стороны, картина получилась почетная, и Леня даже гордился, что его все так уважают и принимают за Гулливера. Поэтому когда надо было сделать рекламный плакат для зубного порошка, Леня сразу позвонил Харитону.
  Это был как звонок с того света. Голос Лени не сильно изменился, Харитон сразу вспомнил молодость, школьную дружбу и подумал, как далеко от него теперь этот Леня и все остальные его школьные приятели, и как пусто ему теперь жить одному. В классе Леня сидел у окна на четвертой парте. Почему-то такие детали Харитон помнил лучше всего. Ветровский, кстати, сидел в среднем ряду на первой парте, а Харитон - сразу за ним.
  Леня еще больше поправился, носил на работе огромный костюм, рыжую бороду, сильно потел и говорил совсем про другое. Правда, его все еще можно было узнать по походке. Вскоре Леня дал Харитону целую студию для создания полноценного порошкового образа. Но дело шло плохо, у Харитона не было свежих идей, да и Саттон все больше склонялся к яду и присыпке. С тараканами дефицита не было, присыпку тоже пока покупали, но меньше, а вот основными потребителями порошка оказались беззубые пенсионеры. Молодежь и среднее поколение увлекались в основном жевательной резинкой.
  Однажды Леня зашел к Харитону в его порошковую студию, шумно дыша и утирая лицо полотенцем после очередного разговора с шефом. Спустив пузо вниз, Леня приник к видоискателю. Харитон поспешно снял крышку с объектива. Аппарат был направлен на зеленую стену, прикрытую синей занавеской. Прошло минуты две.
  - Тут такое дело, - начал Леня, отпав от объектива, - у тебя баба есть?
  - Какая баба? - не понял Харитон.
   - Ну, женщина или девка какая-нибудь на примете.
   - Да нет пока, - грустно ответил Харитон.
   - А найти можешь эту, как их там называют, фотомодель, только по-ядренее и подешевле?
   - А зачем?
   - Да я, знаешь, хочу коробки такие делать для белья ихнего, женского, и надо мне фотку туда наклеить с голой бабой в этом белье, понял?
   Харитон сразу же согласился. От зубного порошка у него уже началась аллергия, приходилось много снимать разных счастливых пенсионеров с прекрасными вставными челюстями, которых было невозможно найти, а тут явно материал будет другой. Вот так всегда бывает - ждешь полгода подарка с неба, а приходит вдруг неизвестно откуда такой подарок - пузатый одноклассник, златая цепь на дубе том, сверху полотенце, глаза красные, голова бритая, и хочет еще бельем заниматься!
   - А как бы мне образцы взять, что снимать-то? - спросил Харитон.
   Леня глядел в видоискатель и заворожено вращал сверкающие никелированные кольца - диафрагма, резкость, так нравилась ему эта игрушка, что даже девки в белье ушли на второй план. В следующий раз будет, наверное, заниматься производством фотоаппаратов, думал Харитон, записывая адрес Лениной фабрики женского белья "Агриппина". Итак, Леня предал хлипкого Саттона и всем своим могучим телом отдался "Агриппине".
   Ехать надо было с Савеловского вокзала. И где там может быть эта фабрика? Только теперь, спустя два месяца, Харитон наконец-то собрался съездить за образцами на станцию Луговая. Как ни странно, по телефону ему ответили, что приехать за образцами можно, только лучше не в понедельник и не пятницу. Это было довольно разумно, и Харитон отправился туда во вторник, на следующий день после встречи с Верочкой.
   В пустой утренней электричке из Москвы Харитон сразу околел, но холод компенсировался ясной головой и легкими ознобными мыслями. Он еле успел на девять тридцать три - последняя до перерыва, а после перерыва ехать совсем не имело смысла - пока доберешься, уже будет часа три, сумерки, и на фабрике наверняка никого не будет.
   Что его всегда радовало после города - это просторы белых полей, или наоборот, густой заснеженный лес, подступающий к самым рельсам - совсем другие картины, от которых отвыкают глаза в прямоугольных каменных городских местах. Зимой особенно приятно, что все кривое и грязное покрывается белым и пушистым, холодное солнце медленно укладывается вниз, его легкий свет и ледяной ветер бьют в лицо, скрипит под ногами, дымится розовым над крышами засыпанных доверху домов, и падает с елок, рассыпаясь искрами на лету. И хорошо, если делать ничего не надо, а только дышать и смотреть.
   Харитон вышел из электрички, застегнул молнию доверху, укутал шею шарфом и крепко натянул старые перчатки. Поезд быстро ушел дальше на север, стало так тихо, будто заложены уши от насморка. И где здесь может быть эта фабрика? Сразу после платформы начался сосновый лес, Харитон бодро поскрипывал по тропинке, еле протоптанной от станции к деревне, которая, по словам Лени, должна быть километра через полтора.
   Голубой сосновый воздух вдруг сменился горячим хлебным запахом костра, но огня нигде не было видно, Харитону захотелось свернуть в сторону на этот запах, послушать треск сучьев, шипение сырых дров, посидеть у тепла и даже подсушить на огне корочку хлеба, надетую на тонкую ветку.
   Вскоре показалась искрящаяся опушка, и за полем уже виднелись низенькие деревянные избы, хотя рядом были уже и повыше, из камня, построенные недавно. Ну хоть кому-то жить стало лучше, или так всегда - кому-то лучше, или это кажется? - думал Харитон, глядя на двух и трехэтажные кирпичные дома в стороне от деревни. Он еще немного поплутал по деревне, у магазина ему наконец, показали правильную дорогу, и он направился к зданию бывшего сельского клуба.
  
  
  
  Variatio 12 a 1 Clav. Canone alla Quarta Коробка
  
  Вернувшись домой, прямо в пальто и в ботинках, Верочка скорее подошла к зеркалу, чтобы проверить, как она выглядит. Вначале она посмотрела на себя издали, потом приблизила лицо к самому своему носу и почти дотронулась влажным кончиком до холодного запыленного стекла, снова сделала шаг назад, повернула голову налево и скосила глаз в сторону, чтобы увидеть себя сбоку. Притянутая морозом кровь разогрела щеки, и Верочка решила все-таки снять пальто и ботинки.
  Дедушка тихо шуршал газетой на кухне, по радио медленно шли последние известия, Верочка сидела на унитазе, и в тот миг, когда последние капли падали вниз, а до метеосводки было еще далеко, она вспоминала свой поход к фотографу.
  А он оказался не такой уж противный. В квартире, конечно, грязновато, но видно, что он скромный и положительный. В школе-то вообще никого нет. Верочка оторвала кусок бумажки, чтобы промокнуть лишнее. Что же мне теперь делать? Хоть бы в этот день был какой-нибудь педсовет или родительское собрание, чтобы можно туда не идти. Нет, педсовет был в прошлую пятницу, родительское собрание будет на следующей неделе, а эти дела, - тут она попыталась вспомнить, когда они были в последний раз, ну да, на 23 февраля, и поздравлять-то было некого, значит, еще две недели, в общем, нет никаких оправданий не идти. Надо только так сделать, чтобы лицо никто не увидел, а то что в школе подумают. Как же мне все они надоели, видеть их не могу. Вот стану моделью, выйду замуж и не буду вообще ходить на собрания. Она нажала на черный шарик, и холодные брызги, как всегда, заставили ее поморщиться от отвращения. Идиотка, надо было вначале встать, а потом спускать. Она оделась и стала намыливать руки. Вряд ли он будет приставать. Такой скорее всего вообще всего боится. Может, потренироваться на нем и попробовать его соблазнить хотя бы ради смеха. Как вообще это делается? Она сразу вспомнила, как ей были противны подруги и всякие девицы на улице, которые крутили задом и кокетничали со всеми подряд. Ах, какой вы умный, ах какой вы сильный, ах какой вы интересный, ах какой вы симпатичный, ах дайте я за вами поухаживаю, ах можно вам салатик положить, ах как это было чудесно, ах, подвезите меня домой, ах я плохо себя чувствую, ах какая у меня тяжелая сумка, ах какой вы написали интересный роман и т.д. и т.п.
  Все они все равно уроды, кретины, дураки и сволочи. Ну вот этот, хоть бы чаем угостил, представляю, какая у него чашка - черная от старой заварки, за ручку взяться противно. Посуду мыть не умеет, скорее всего. Надо все-таки подумать, до какой степени можно с ним поиграть. Предположим, прийти к нему еще раз - можно. Вот он захочет меня снимать - пожалуйста, можно смотреть на него как-нибудь особенно, или одеть специальную юбку с кофточкой. Да, вот чем она сейчас займется - долгим подбором своего наряда в пустом шкафу. Как всегда, места нет, а одеть нечего. И что там только лежит, может, уже все можно выкинуть? Нет, нельзя, мода может опять вернуться, как тогда я ошиблась с теми итальянскими сапогами на высокой платформе! Сейчас они были бы как раз. Она вытерла руки и направилась к шкафу со сломанной дверцей. С верхней полки сразу свалились какие-то шапочки и перчатки. Тут еще так темно, что ничего не видно. Да и смотреть-то особенно нечего. Где-то, кажется, она спрятала новые трусы в итальянской коробке. В дальнем углу рука наткнулась на скользкий картон, Верочка спустилась с табуретки и поднесла коробку ближе к свету. Испуганная блондинка с полуоткрытым ртом, скрестив руки на груди, сдвинула ноги вместе. Грудь была не очень большая (видно, на лифчиках она не специализировалась), да и ноги были обрезаны, правда, кожа у нее гладкая-гладкая, и талия есть, особенно, когда ее сняли сбоку так, что талия кажется уже, а бедра, наоборот, - шире, - надо мне тоже будет так вот стать перед ним.
  Гладкая сплошная ткань обтягивала выпуклый равнобедренный треугольник, но его вершины при равных углах были срезаны, и дальше начинались полупрозрачные узорчатые четырехугольники. В центре, чуть ниже пупка, находился маленький веселенький бантик. Полупрозрачные четырехугольники кончались на краях бедер, а дальше опять начиналось сплошное гладкое поле, ограниченное простым швом толщиной, наверное, 3-4 мм. Таким образом, фантазия в этой модели разыгрывалась только за счет бантика и узорчатых четырехугольников. Они были довольно узкие, но блондинка, видимо, загорала на берегу Сицилии без них, и никакого следа на ее смуглой коже не осталось, если не считать следов от укуса Педро в самую ее сочную часть, но эта мякоть на снимке была сзади, и припудренные синие следы в кадр не вошли. Сверху, кстати, тоже все загорело одинаково. Кроме трусов, у нее еще были алые крашеные ногти, и они тоже выглядели как часть одежды, прикрывающей грудь. Педро пришел весь расцарапанный этими ногтями и красный как рак. Перегрелся на солнце. Но его на коробке было, к счастью, было не видно.
  Да и трусы там лежали совсем другого цвета - черные, но фасон такой же. Верочка посмотрела на другую сторону - вдруг там виден укус? Там почему-то были две маленькие фотографии двух бюстов в лифчиках, без рук и без головы, даже волосы не влезли в кадр, хотя блондинка была довольно волосатая. Может, лифчики накинули на других? Странно, почему блондинка не могла сразу одеть и трусы, и лифчик. Здесь была какая-то загадка. Наверное, грудь оказалась неподходящая - маленькая, или чересчур большая. Верочка перевернула коробку и внимательнее взглянула, что же она так старательно прикрывает своими алыми ногтями. Нет, грудь у нее все-таки маленькая, и она облегченно вздохнула.
  
  
  
  Variatio 13 a 2 Clav.
  
  Он решил не останавливаться и смело идти до конца. Как обычно, грязные двери, черный коридор, в конце едва светилась полуоткрытая дверь. Вдоль стен располагались черно-белые манекены, Харитон обрадовался, что здесь наверняка что-то шьют. Место было небогатое, и они, конечно, заплатят копейки. Он долго думал, какие первые слова сказать, чтобы его сразу не отправили обратно в Москву. Жалко было бы совершить такой путь впустую. Сквозь светлую щель из комнаты пробивалась тишина, скрип ручки и перелистывание бумаги. Он ожидал увидеть желтый облезлый стол, заваленный серыми бухгалтерскими документами, книги учета, квитанции, накладные, счета и прочие безумно скучные вещи. В других комнатах было тихо, как будто сегодня, во вторник, никто не работал. Харитон подошел к свету и постучал. Пузатый уехал на склад и будет к вечеру. Образцы сейчас положу в пакет, вам какого лучше размера? Харитон стоял весь красный от мороза и лифчиков, а замдиректора Софья Павловна, полная дама в оренбургском пуховом платке, искала в шкафу нужные детали. Со стен конторы на Харитона во все глаза смотрели те самые девицы. Видимо, именно они и послужили толчком для отечественного производителя. Харитон сразу ослеп, но сообразил попросить еще и старый каталог изделий, чтобы по лучше набраться зарубежного опыта. А вот Софья Павловна обмотала платок еще разок вокруг поясницы и заткнула скользкие концы за пояс. Ей было совсем не жарко, хотя остальные дамы на стенах истекали масляным потом и солеными океанскими брызгами. Она проводила взглядом ослепшего Харитона и усмехнулась. Сказывался ее богатый опыт и большой профессионализм. Она ловко складывала лифчики один в другой, один в другой, и тут Харитон с ужасом подымал, что совершенно не знает нужного размера. Поэтому на всякий случай он попросил все возможные варианты цветов, размеров и фасонов. Получилась большая синяя сумка-спекулянтка, с которой ездят все торговки на рынках туда-сюда, туда-сюда.
  - Я все обязательно верну, вы не волнуйтесь, - сказал Харитон.
  - Между прочим, наш проданный товар обратно не принимается, обмену не подлежит, вы что, не знаете, первый раз что ли? Ах да, Леня предупредил меня.
  Харитон подумал, что сейчас ему еще придется платить за все это удовольствие. Софья Павловна смягчилась.
  - Не бойся, я тебе один брак дала, так что смотри по-внимательнее, каким боком снимать будешь, вот видишь, тут шов разошелся, тут порвано, тут застежка сломалась, и тут еще дырочка, в общем, везде там посмотришь перед тем, как одевать-то. Это еще когда у нас технология не была отлажена, было много претензий, но сейчас уже все идет без брака, все ровно, не бойся.
  Харитон молчал. Какие есть у нас в стране все-таки честные и добросовестные работники! Он застегнул сумку на молнию, чтобы сокровища не промокли от снега.
  
  Софья Павловна записала в книге учета "Расход", потом с шумом захлопнула ее и затянула потуже распустившийся платок на пояснице.
  - Ну, пойду в магазин за хлебом, сейчас как раз должен быть завоз. Пришел бы минут на пять попозже, уже никого не застал бы.
  Они заскрипели по снегу к магазину. Харитон тащил свою спекулянтку, но тоже решил взять себе свежего черного хлеба. Дома ему давно не попадался хороший мягкий черный кирпичик. В магазине стояла небольшая очередь из бабок в платках, тулупах и валенках. Они задорно смеялись беззубыми ртами и называли друг друга по отчеству.
  - Вот и Павловна пришла! Смотрите-ка, бабоньки, кавалера себе подобрала по дороге!
  - Да уж подобрала! Сейчас хорошие кавалеры на улице не валяются!
  - Мне четыре белых, пять черных, пачку соли, и три Перцовки.
  - Слышь, Павловна, как звать-то твоего жениха?
  - Видать, из Москвы приехал, не нашенский, курточка-то хлипкая, ботиночки промокли, что ж ты ему телогрейки-то не дала?
  - Я ему кой-чего другого дала, получше твоей рваной телогрейки будет.
  - Да мы уж видим, что он прет цельную авоську.
  - Нет, бабоньки, она ему не то дала!
  - Мне четыре Перцовки, два пакета макарон и банку селедки.
  - Что дала, у тебя уж нету, все кончилось.
  - Это верно, Петровна, у тебя этого совсем не осталось.
  - Пущай приходит, посмотрим, чего у меня осталось, а чего не осталось.
  - Три черных, две тушенки и две Перцовки.
   - Слышь, Марфушка, он весь прямо трясется от мороза.
  - Да, надо бы его в баню сводить, прогреть, вот там-то он разогреется.
  -Тут мужики у Феклы баню новую справили, намедни ходили туда, напарились, нагрелись, еле выползли на улицу, а тут дверь-то захлопнулась, они и пошли стучаться по всем соседям, да без одежи, вот срам-то был. А Олька как увидела чертей-то голых на улице в мороз, и давай креститься, лампаду зажгла, пока крестилась, у них чуть у всех хрен не отмерз, потом не могли никак оттереть, дверь в баню сломали, и еще часа два потом отпаривались.
  - Два черных, Перцовку и десяток спичек.
  Харитон вспомнил распаренных девиц со стен Павловны, и подумал, что им там, наверное, не бывает холодно. Какие тут лифчики! Тут надо телогрейки делать с валенками, и оренбургские платки повязывать на поясницу. Перцовка тоже хорошо идет. Он взял два черных и потом в ледяном вагоне долго жевал горячую хрустящую корочку, от которой еще шел слабый пар.
  
  
  
  
  Variatio 14 a 2 Clav. Первый снимок.
  
  Харитон посмотрел в глазок. Она стояла боком, опустив голову. Свет лампы на лестничной клетке не доставал до ее лица. Он открыл дверь. С тех пор она не сильно изменилась. Они все время молчали, пока она снимала свое пальто. Харитон повесил его на вешалку. В большой комнате в углу притаилась синяя спекулянтка с образцами. Они все еще были холодные и вспоминали ледяную электричку. Кто знал, что вскоре им предстоит волнующая жаркая встреча с гладким, нежным и розовым. Харитон боялся к ней приблизиться и закрыл спекулянтку стулом. В воздухе нависла скучная пыль.
  - Как у вас душно, сильно топят, - сказала Верочка.
  - Сейчас я открою окно.
  Но сырой воздух сразу неприятно пустился по ногам и спине, и Харитон вскоре закрыл форточку. Верочка опять села на стул у стола и не знала, что сказать.
  - Я сейчас принесу чаю, - решил Харитон.
  - Да нет уж, давайте лучше фотографии.
  - Ах да, я сейчас, сейчас, - Харитон повернулся к большому подоконнику, и отклеил от старой газеты серые снимки.
  - Я вас очень прошу, помогите мне с этим делом, - попросил он, протягивая ей дедушку.
  Верочка напряглась, вспомнив их первый разговор, зажмурилась и прямо спросила:
  - А что мне надеть?
  - Я такой идиот, - обрадовался ее согласию Харитон, - я ведь не знал Вашего размера, поэтому пришлось набрать целую сумку.
  - Это ничего, у нас в школе одни тетки, - сразу нашла выход Верочка. Она не успела подумать о том, как она будет объяснять всем происхождение этих бракованных изделий. Хотя можно прикинуться распространителем. Она вдруг решила сделать все сразу, быстро, как у гинеколога, широко открыла глаза и понеслась вперед стрелой навстречу неизведанному.
  - Давайте я тут все сама посмотрю, что мне примерно подходит, а вы пока займитесь чаем.
  Харитон обрадовался, что она взяла инициативу в свои руки. Он тоже хотел кончить скорее, и пошел на кухню заваривать чай. Звон маленьких ложек, вода из крана споласкивает чашки, старая заварка чмокнула в унитазе. Проходя из туалета по коридору, он через зеркало заметил, как она выложила товар на стол и перебирает его как грибы, складывая в отдельную кучку - уже с маленькой горкой, - то, что ей должно, наверное, подойти. Она еще не раздевалась, и Харитон торжественно продолжил свой путь с пустым заварочным чайником на кухню.
  Нельзя сказать, что Верочка была в сильном восторге от этих изделий. В магазине, конечно, импортные вещи выглядели эффектнее. Хотя это сильно зависело и от тех красоток, которые обнажались там с особым, иностранным выражением лица. Ах, как это непонятно, почему у нашего человека такой взгляд, что его легко распознать там среди прочих жителей. Наконец, Верочка отобрала все своего размера и даже решила спросить его, что будет потом, дальше. Новое дело увлекло ее, она поспешила к нему на кухню, и даже улыбаясь, выпалила:
   - А с чего мы начнем?
   Харитон разлил чай и решил:
   - Давайте вначале представим, как это может выглядеть.
   - Ну, давайте, - весело согласилась Верочка, - а это мой чай?
  Она уже перестала смущаться и почти освоилась, усевшись к маленькому кухонному столу на разболтанную табуретку. Харитон сделал умное лицо и мечтательно посмотрел на стену.
  - Я думаю, тут важна обстановка. Те фотографии, которые обычно печатают в каталогах или на коробках, сделаны просто на ровном фоне, будто у стены. Хорошо бы придумать что-то другое, оригинальное. Хотя таких оригинальных фотографий тоже полно, только не в магазинах, а во всяких эротических журналах.
   Она наморщила лобик и призадумалась. Нет, до такого она не будет опускаться.
  - Для этого нужны специальные декорации, мебель, убранство, или пейзаж, да и материал неподходящий.
  - Это верно, - сказал Харитон, удивляясь, какие деликатные темы они уже могут обсуждать. - Да и на улице сейчас зима, не разденешься.
   - Хорошо, давайте думать, что у вас есть.
  - Да, а что у вас есть?
  - Вот есть кухня, ванна, две комнаты. Из мебели - диван, кровать, стол, стулья, книжные полки, стенка, телевизор.
  - А телевизор зачем?
  - Да нет, это я так просто, - остановился Харитон. Он задумался и окинул мысленным взором свою скромную квартирку.
  - Хорошо бы иметь большое зеркало и красивые занавески, покрывала или просто ткань, драпировку.
  - Может, посмотрите мою постель?
   Верочка увлеклась и почти допила свой чай. Ей хотелось скорее приступить уже к делу. У Харитона в ушах звенели его последние слова, будто за него их произнес кто-то другой. Он не знал, как лучше приспособить все его старье.
  Они решили начать с дивана. Харитон еще несколько лет назад сломал пару пружин в самой середине, и теперь, как и в кресле дома у Веры, острые ржавые железки прикрывались куском толстого картона, Харитон проверил на всякий случай, не торчит ли ничего у него снова в самом важном месте. Верочка стояла рядом и наблюдала за его приготовлениями. Он постелил вначале одеяло, чтобы было по-мягче, а сверху - новую белую простынь.
  - Она не будет скользить и съезжать?
  - Да нет вроде.
  Над диваном Харитона свисал рваный гобелен с охотничьим натюрмортом. В вазе на столе предлагались какие-то пышные птицы с перьями, непонятные фрукты, вокруг несколько серебряных ножей и вилок, дальше окно, там всадники в доспехах, деревья, река и холмы. У стола на гобелене стояло такое же резное кресло, как дома у Верочки. Этот гобелен должен будет сыграть свою высокохудожественную роль - пусть уж Верочка обнажается на его фоне. Надо только как следует подобрать цвет к этому ковру. Харитон положил рядом две подушки и принялся вдевать другое одеяло в пододеяльник. Это занятие даже терпеливого человека может довести до предела. Особенно ужасно, когда одеяло меньше или больше, чем пододеяльник. Кстати, всегда важно, что бы вложенная деталь соответствовала месту вложения. Если предметы твердые, то при чрезмерном усилии можно сломать или поцарапать одно или другое. Если же один предмет совсем мягкий, бесформенный, а другой - очень большой, как это бывает с пододеяльником, то к утру он обязательно выпадет или собьется в нижний угол. И всю ночь будешь с ним бороться - подтягивать, подбрасывать ногами, теребить руками, поправлять, чтобы он вернулся на место, но это ненадолго. У нас обычно никогда детали не подходят друг к другу.
   - Я пойду домой позвоню, - сказала Верочка, которой надоело смотреть на мучения Харитона. Надо, чтобы дедушка выключил суп.
  Харитон, наконец, закончил со своим пододеяльником и сложил его с краю дивана. Можно прикрыться, если будет холодно. С другой стороны, если прикрыться одеялом, ничего не будет видно. Харитон запутался и пошел устраивать свет.
   - Ничего, теперь уже недолго осталось, - утешил Харитон Верочку, разматывая новый удлинитель и втыкая очередную вилку в розетку. - А вы придумали уже, что наденете и как сядете?
   - Да, в общем, и выбора особого нет: простынь белая, гобелен красный с узором, значит, подойдет только черный цвет.
   - Ну, хорошо, одевайтесь, то есть, я имею в виду, одевайте ваши трусы и бюстгалтер черного цвета, уже почти все готово, - сказал Харитон, будто уже лет пятнадцать работал портным или врачом. Он подумал, что вряд ли во время работы могут возникнуть какие-нибудь глубокие чувства. Вот и сейчас он думал больше всего о том, с какой пленки лучше всего начать, как поставить свет, выдержку, как расположить кадр и т.д.
   Верочка пошла в другую комнату, задернула занавески и стала переодеваться. Размер, кажется, правильный, только вот живот немного выпирает после чая. Ну ничего, скорее бы, а то уже скоро замерзну.
   - А у вас нет какого-нибудь халата, чтобы прикрыться?
   - Да, сейчас принесу, - ответил Харитон и пошел в ванную. По дороге он взглянул на Верочку. Она стояла к нему спиной, обняв плечи руками, и переминалась с ноги на ногу на пыльном полу.
  - Может, чулки лучше пока не снимать?
  - Да, оставьте, так даже лучше, - Харитон ощупью нашел халат и протянул его Вере. Он был ей велик, но так зато теплее.
  
  
  
  Variatio 15 a 1 Clav. Canone alla Quinta Andante (G minor)
  
  Харитон вымыл руки теплой водой, чтобы лучше чувствовать свой аппарат, и вернулся к Верочке. Она сидела на диване, положив руки на ноги, обтянутые чулками. В спальне было тихо, и только потрескивали осветительные лампы. Харитон посмотрел в видоискатель и взвел затвор. Они молчали, и Харитон стал думать, как же лучше всего расположить ее ноги, чтобы было видно трусы и лифчик одновременно.
  - Я буду вас снимать, а Вы пока можете ни о чем не думать, - сказал он и нажал на кнопку спуска. Диван у него низкий, трусы в этом положении были закрыты бедрами, зато бедра легко расплывались в стороны и становились шире. Если положить ногу на ногу, трусы совсем будут не видны из-за коленок, это скорее подходит для рекламы чулок. Чулки, кстати, у нее кончаются недалеко от верха и неизвестно как держатся. Верочка сдвинула ноги вместе и немного наклонила коленки вправо. Харитон сделал два снимка. Про верх он пока не думал.
  - А что, если сесть на самый край дивана и вытянуть ноги вперед? - предложил Харитон.
  Верочка откинула руки назад для опоры. Так ее бедра, опираясь на край дивана, расширились сильнее всего.
  - Давайте теперь сделаем так: садитесь немного боком на левую ногу, которую вы отведете в сторону, а правую ногу по-прежнему держите прямой.
  Вот так, кажется, трусы видны лучше всего, и, главное, ткань удачно обтягивает выпуклость с небольшой ложбинкой посередине. Она прекрасно выбрита, и отчетливо видны мышцы, слегка смягченные жирком.
  Харитон с радостью двинулся с камерой по дуге, снимая тело Верочки с разных позиций. Да, ноги должны быть обязательно немного раздвинуты, - думал на будущее Харитон, - тогда ткань плотно облегает низ, и видно как оставшиеся волосы в самом важном месте упираются в преграду и рвутся к свободе и свету, образуя между трусами и кожей непроходимые джунгли со своим особым влажным тропическим климатом. Средняя температура января +36.8 градусов по Цельсию, осадков выпадает много, по несколько раз в день, но иногда вдруг сразу после дождя сквозь густые заросли проникает белый ветер, глубокие лужи и ручьи тут же просыхают, и опять выходит из-за облаков солнце, на душе становится легко и радостно, снова можно гулять, бегать, прыгать, играть в прятки и в колдунчики. Опасных животных там почти нет, но птиц много, они просыпаются задолго до восхода солнца, а соловьи поют просто круглые сутки.
  Харитон вдруг представил себя охотником в пробковом шлеме, пробирающимся сквозь густые заросли к источнику. Липкие лианы цепляются за одежду, ядовитые колючки царапают руки, лицо, за воротник падают зеленые гусеницы и прочая гадость. Тяжелый винчестер давит плечо, ноги вязнут в трясине, и страшно хочется пить.
  Теперь, когда с ее ногами стало все ясно, Харитон перевел взгляд выше. Лифчик прекрасно поднимал вверх ее грудь, но Харитону захотелось сделать ее более выпуклой, и он попросил Верочку левой рукой взяться за правый бок, при этом ее груди сдвинулось ближе друг к другу, и в ложбинке между ними стало совсем темно и холодно. Харитон направил свет боковой лампы так, чтобы выпуклость стала еще сильнее, а тень в ложбинке гуще, и сделал несколько снимков под разными углами сбоку и спереди. Все шло отлично, и охотник уже был недалеко от источника. В жару всегда хочется пить, особенно после тяжелой хотьбы, но нельзя - вредно для сердца. Сегодня на улице минус пять мороза. Верочка стала потихоньку замерзать и покрываться мурашками. Деревья в джунглях зашумели от сильного ветра. Теперь осталось отрегулировать последнее место.
  - Откройте немного рот, - сказал Харитон как стоматолог. - Давайте сделаем несколько поворотов головы - вправо, влево, немного вниз, назад, и для каждого варианта еще посмотрите в четырех направлениях. Волосы Верочки лежали на плечах, и каждый поворот головы добавлял разнообразия. Прическу решили пока не трогать.
  - Я сильно замерзла, - сказала Верочка.
  - Да, уже все, одевайтесь скорее, - ответил Харитон, перематывая пленку. Он тоже устал. Верочка взяла халат и пошла в другую комнату. А может, надо было бы попросить у него денег? Ей почему-то стало обидно, что ее двигали как живую куклу и ни о чем не спросили. Она ни разу на посмотрела в объектив, не раскрывала призывно глаза или наоборот, даже ни разу не прикрывала их томно. Тоска и холод сжимали ее сердце, и на лице скорее всего вышли досада и неудобство. Ей стало совсем неуютно и захотелось домой, к дедушке.
  Охотник тем временем из последних сил продирался сквозь чащу. Темнело, и идти становилось все труднее. К счастью, впереди показалась опушка. Лес расступался, пропуская вперед овраг со скользкими склонами, на дне которого сочился тихий ручеек. Охотник сбросил винчестер, патронташ и сумку, лег на камни и припал губами к ледяному зеркалу.
  Харитон извел две пленки. Верочка сразу ушла, не сказав ни слова. А он даже не спросил ее имени.
  
  Variatio 16 a 1 Clav. Ouverture. French Overture and Fugue
  
  Вместо того, чтобы как следует проводить девушку, Харитон продолжал возиться со своими пленками, объективами, штативами и прочей ерундой. Это, конечно, можно объяснить его жуткой стеснительностью. Не мог же он стоять рядом с ней и смотреть, как она вначале снимает казенный лифчик, потом надевает свой, если есть, меняет трусы, потом одевает чулки, джинсы и так далее. В результате он стоял у закрытой двери и ждал, пока она переоденется, и услышал в конце только прощальный щелчок своего английского замка. Он бросился ее догонять, но было уже поздно - лифт стремительно набирал скорость и остановить его было невозможно. И вот он держит в руках свои драгоценные пленки, а она так и не взяла своего дедушку на мотоцикле, не спросила ничего про гонорар, и он тоже не успел сказать ничего важного. Конечно, есть еще маленькая надежда, что она позвонит, но вряд ли, кажется, он ее все-таки обидел.
  Он сел на диван и стал вспоминать мельчайшие детали их встречи, свой страх, дрожь, восторг, желание прикоснуться к ее руке, когда он приносил ей халат, но она не позволила ему ничего, и он так и не смог сфотографировать ее улыбку и поймать ее прямой взгляд, который, как он предполагал, сразу должен был бы свалить его с ног или, по крайней мере, выбить фотоаппарат из рук. Хорошо, кстати, что он предусмотрительно закрепил все приборы на штативах, у него так тряслись руки, будто его вели на расстрел или на экзамен.
  На этом диване всего час назад раскладывала свои точеные крепкие ноги Верочка, и Харитон с горечью думал о том, что он мог бы дотронуться до нее хотя бы через простынь, которую она иногда использовала как средство согрева и прикрытия. Фантазия и смелость Харитона разгорались с каждой минутой. Вот ему уже кажется, что это не она сама, а он, обжигаясь, раскладывает ее ледяные ноги в различные живописные положения. Скорее всего, ему пришлось взять ее ногу правой рукой за щиколотку, а левой - обхватить икру под коленкой, чтобы немного согнуть ее. И почему он не пошел в массажисты или в медицинский? Хотя там ему бы пришлось работать с больными. Но нет, он был бы спортивным массажистом в женской команде. Надо только подумать, какой вид спорта лучше подходит. Баскетбол, гребля и метание молота отпадают сразу. Вычеркиваем также волейбол, бег и гимнастику - там уже нет тела, а только одни мышцы. Ну, разве что художественная гимнастика подходит - там обычно более плавные формы. Конечно, фигурное катание на первом месте - там и ноги прекрасные, и грудь есть.
  А почему, собственно, ограничиваться только спортом? Вот в цирке даже специально подбирают девушек с нужной фигурой. Или в кордебалете. Вот просто в балете работать массажистом Харитон бы не смог. В оперетте - пожалуйста, там все на месте. А есть ли вообще в театре оперетты такая должность - массажист? Конечно, постепенно он бы оброс клиентурой и мог бы сам уже выбирать, чьи плечи и колени массировать эвкалиптовым, чьи - розовым, а чьи - подсолнечным маслом. Харитон размечтался и, наконец, почувствовал голод. Он вспомнил, что опять забыл купить себе хоть какой-нибудь еды на горячее. Правда, еще остался лаваш, сыр, маринованные огурчики и апельсины. Бросив пленки и выключив ночник над диваном, он пустился на кухню. Последнее время белый хлеб попадается какой-то ужасный - день-два полежит, и уже плесневеет. Поэтому Харитон пристрастился покупать в соседнем ларьке лаваш. Он делается из какой-то другой муки, довольно твердой, но его можно даже через три дня смочить водой и сунуть в духовку, образуется коричневая хрустящая корочка, вкус которой не надоедал Харитону уже несколько месяцев, не считая, конечно, бородинского хлеба. Он взял в руки большое солнце лаваша, и подумал, как было бы сладко вот так же двумя руками взять ее за мягкие бедра - а она пусть пока держится руками за его шею, обнимет ногами его талию, - и вот так вот подержать ее на весу. Странно, почему же именно в руках так много желания? Он зажег газ в духовке и положил туда хлеб. Или взять обыкновенный указательный палец. Почему так хочется провести им невидимую линию, начиная от ее виска, потом вдоль щеки к губкам, потом скользнуть вдоль шеи к ключице, потом вернуться назад и попробовать двинуться вниз, в заветную впадину между грушами, и тут уже упереться в тугой лифчик, который не пускает дальше, тогда попробовать обрисовать его выпуклый контур и вернуться по нему назад, на плечо, перейти вдоль тесемки назад, на плечо, потом на лопатку, поворот на девяносто градусов к центру, прямо к сложной застежке на позвоночнике.
  И чего, собственно, боялся Харитон? Ему понравилась эта девушка, так почему нельзя было расстегнуть эту сложную застежку? Если ей это неприятно, она сразу скажет. Главное, Харитон не знал, понравился ли он ей. Скорее всего - нет, потому что он больше всего думал о том, как бы лучше ее сфотографировать, а не о том, что ей было холодно и неуютно. С другой стороны, Харитон не искал знакомства с какими-то неприличными целями, он получил заказ и хотел хорошо сделать свою работу. Плохо, конечно, что работа такая интимная, но что же делать, если люди носят нижнее белье? Его кто-то должен шить, продавать, изобретать и так далее.
  Он подумал, что, справившись с застежкой, он не стал бы сразу поворачивать ее к себе лицом, а осторожно, начиная от шеи, провел бы руками по ее плечам, чтобы тонкие лямки сдвинулись вниз. Потом он бы погладил бы ее руки, чтобы лямки освободились и чтобы лифчик соскользнул вниз, потом вернуться вверх, к плечам, и медленно просунуть пальцы под руки, почувствовать, бреется она или нет, и потом, наконец, достичь руками главной цели - ощутить, как ее твердые кончики щекочут его ладони и пальцы, а потом поставить твердо свои руки на место бюстгалтера, - ведь он тоже мужского рода.
  Харитон доел сыр, обмыл яблоко и разрезал его на четыре части. Наверное, придется искать себе новую натурщицу, - решил он и налил себе чаю. Эту он слишком испугался.
  
  
  
  Variatio 17 a 2 Clav. Гоголь
  
  Чай немного остыл, и теперь его можно было пить. Он уселся в кресло, поставил чашку рядом на столик и задумался. Конечно, постоянная натурщица дома - это хорошо. Можно даже повесить на стену картину Ню - с обнаженной натурой. Недели две повесит - привыкнешь. Можно сменить картину. Зато тихо, и на свободе. В комнате очень тихо. В квартире никого нет. Никто не звонит. Хорошо, спокойно. Можно сидеть в кресле и пить чай. Можно включить любимую музыку. Если пластинка надоела, можно ее сменить. И сам все решаешь - какую музыку заводить, какую не заводить. И зачем вообще с кем-то жить? Дома должно быть так, как ты хочешь. Даже если кто-то другой захочет сделать так, как ты хочешь, - это уже будет не то, а вдруг я уже передумал? Уже можно позлиться. А когда один, и злится нет смысла, - никто рядом не обижается. И почему вообще тут еще кто-то должен быть? Это же каждый шаг надо будет обсуждать - когда просыпаться, что одевать, что есть, куда идти, куда не идти, что покупать, что не покупать, а деньги - это вообще кошмар! Харитон посмотрел на гору лифчиков, которую примеривала Верочка. Это же сколько все стоит! Я, предположим, могу иметь пару трусов. Лифчик мне не нужен. Ну, еще пару маек. А ей трусы нужны на каждый день - на неделе уже семь получается, плюс какие-то прокладки. Опять же, несколько лифчиков (надо бы приучить ее, чтобы ходила без лифчика. Нет, тогда может кто-то другой соблазниться.) . Потом эти, как их там, комбинации и ночные рубашки - да на каждый день - всего семь штук минимум, что там идет дальше? Чулки - рвутся каждый день - итого в месяц - тридцать штук. В феврале немного меньше. Нет, чтобы обойтись рубашкой, - так потом идут какие-то кофточки, блузки и платья. У меня, предположим, двое штанов, - так они, кроме штанов (у них не штаны, а "брючки"), еще и юбки носят, плюс сарафаны, комбинезоны, свитера. Так, дошли уже почти до верхней одежды. Уже получается раз в 10 больше одежды, чем у меня. Дальше у меня куртка, у нее - пальто, плащик, дубленка, шуба. Одна дубленка чего стоит! Раз в десять дороже, ладно, согласен, в пять раз дороже чем куртка. Потом туфли, босоножки, сапоги зимние, осенние, так теперь еще и ботинки стали носить с кроссовками - это плюс к тому, что уже было. Дальше, не просто шарф, а еще косынка, платок, шляпки. Ну, перчатки, пар семь разного цвета, и варежки. Сколько всего получается? А ведь еще за модой они куда-то следят! Неделя прошла, начался дождь - уже надо другую одежду (причем начиная с лифчика - чтобы был теплый, меховой, и подходил по цвету к зонтику.) Лето подступает, значит, пора покупать новый купальник и шорты. А можно купить что-нибудь для лета зимой - тогда, оказывается, это дешевле. Огромная экономия. Одеть назавтра какую-нибудь вещь второй раз - это все равно что лечь на рельсы! Предположим, всего на нее надевается 10 разных предметов одежды. Значит, на месяц нужно 300 предметов одежды, если не переодеваться особо "на работу", "в гости", "в магазин", или еще куда-нибудь. Легко подсчитать, что только на один сезон необходимо 300x3=900 предметов одежды!
  И где это все хранить? Харитон подумал, что давно не наводил порядок на своих антресолях.
  Ужас, и это все ради того, чтобы раз в неделю снять это все передо мной? Он положил на блюдечко себе изюму и удобнее уселся в кресло. Нет, это того не стоит. Так хорошо, тихо, никто не звонит, не дергает. Чинить ничего не надо, в магазин идти не надо, мусор выносить не надо, сиди себе и отдыхай. Харитон представил, как тут мимо него прошла бы сейчас на кухню Верочка в одних колготках. Это, конечно, может сильно подействовать. Но ей ведь еще кроме одежды, нужен шампунь, кусок мыла, какой-нибудь крем, да? Или даже три крема - для рук, для ног и для лица. А для загара? А против загара? А от морщин? А от мороза? А от ветра? Так, все сильно усложняется. Про крем Харитон не подумал. Еще ведь помада, какие-то тени и карандаши, тушь, брошь, блажь, глушь, дезодорант, духи.
  Да, иногда духи пахнут приятно. Харитон нагнулся и понюхал простынь, на которой сидела полуобнаженная Верочка. Не пахнет. Но ведь как же дорого стоит! Да на эти деньги можно жить полгода! Харитон вспомнил, как однажды заметил в каком-то магазине духи за двести долларов, четыре капли.
  Нет, все-таки не стоит. Особенно когда нет постоянно источника доходов. Что ей тогда говорить - поешь макарон, зарплату правительство "выделит" через три месяца? Харитон вообразил, как все правительство напрягается изо всех сил, сидя за одним длинным столом в Белом доме, тренер подбадривает их криками: "Ну, ребята, еще разок, работаем сильнее, дружнее, набрали по-больше воздуху и на мой счет три, раз, два, три - выделим зарплату народу!!!" Бьет колокол в храме Христа Спасителя - Слава нашем кормильцам! Слава Богу! Свершилось! Выделение прошло успешно! Зарплата получилась такая большая, круглая, и понеслись эти правительственные выделения сразу по всей стране в новых пачках.
  Нет, и зачем ей такие испытания?
  Харитон допил чай и принялся рассматривать свою старую телефонную книжку. Странно, больше всего знакомых девушек было в младших классах. Эти две - из первого, эти - из третьего и пятого. Эти три их другой школы. Сейчас, наверное, все переехали или замужем. Из института уже всего парочка новых, да и то все уродины, чего им звонить через столько лет?
  Больше всего, конечно, осталось знакомых приятелей, а девиц уже никого не осталось, за последние лет десять Харитон не познакомился ни с одной новой, у которой можно было бы взять телефон. Зато - свобода!
  Из приятелей - он стал листать с буквы А - эти черт знает кто, эти опять со школы, этот со двора, эти уехали, этим не звонил уже лет двадцать, и не надо, пускай себе живут дальше, ну этот, положим, жалко что уехал, с этим поругался, и хрен с ним, этот переехал, эти трое женились и там так и сидят, этот стал идиотом - мяукает, этот слишком богатый, этот сам первый никогда не звонит, у этого всегда ноги воняют, этот слишком бедный, в общем, все надоели, никого не хочу видеть и слышать, пускай себе живут сами по себе, а я сам по себе, никому звонить не буду, книжку выброшу, буду тихо слушать свою музыку. Когда это он их видел в последний раз? Харитон безразлично вспоминал, когда он ходил последний раз в гости, кажется, на Новый Год, было ужасно скучно, хотя и много еды.
  В общем, надо жить холостяком, - решил Харитон, но бросил пока записную книжку на полку. Опять же, родственники из Подмосковья с вещами не будут мучить. А то я представляю - этого проводи, этого подвези, этого уже пора встречать - вернулся, родной, да еще с тремя чемоданами. А Вы смогли бы пронести три чемодана сразу? Или лучше десять пакетов и сумок, у которых сразу отрываются ручки, и из них выпадает вареная колбаса, курочка, синие крутые яйца, туалетная бумага, которая сразу разматывается вдоль перрона (полная длина - 54 метра), бутылочка "попить", три литра, четыре килограмма таблеток на все случаи жизни, интересные газеты в дорогу, и маленькие маленькие сувениры.
  Тут взгляд Харитона упал на отдельно лежащие невесомые трусики и лифчик, еще теплые от тела Верочки. Он подумал, что трусы, наверное, приятнее с нее снимать, чем лифчик, а может, и нет. По крайней мере, на трусах нет этой ужасной застежки. С другой стороны, если она уже лежит, предположим, на боку, то как их с нее стянуть? Надо, чтобы она хоть чуть-чуть приподнялась бы от постели. Харитон представил себе опять всю последовательность действий - спустить вначале сверху, освободить попу, потом подвинуть ее ноги немного вверх, сзади удобнее вытащить трусы. Они, наверное, зажаты между бедрами, вот еще одно усилие, и они, звеня, отделяются от "Источника жизни" (название картины Курбэ). Дальше их надо спускать вниз, иначе ноги будет нельзя раздвинуть. И зачем это все?
  Как все не просто, как все не просто.
  
  
  Variatio 18 a 1 Clav. Canone alla Sesta
  
   Верочка мчалась домой злая и красная как рак. И кто бы мог про нее такое подумать! В глубине души она чувствовала некое удовольствие, будто, несмотря на все запреты, она сделала что-то сладкое и приятное. Надо было сильнее его соблазнить. Конечно, сначала все было так непривычно и неудобно, и даже новые трусы немного жали внизу, но, надо сказать, несмотря на то, что наборчик был наш, он выглядел очень даже ничего. Вот сделают еще красивую коробку. Только бы ее лица там не было, или чем-то прикрыть его. Так-то по фигуре никто не узнает, а вот с лицом как-то нехорошо получилось, все-таки ученики, родители, коллектив школы - могут подумать что-нибудь нехорошее. Хотя трусы все носят. Если попадется, надо будет купить пару, - решила Верочка, - все-таки должно быть дешевле, чем импортные.
   По дороге она купила себе плитку шоколада "Кофе с молоком" самарской фабрики Россия - щедрая душа вместе с Nestle. Все-таки вместе с Швейцарией как-то щедрее получается - чтобы не было так мучительно больно за совершенный поступок. С другой стороны, что такого плохого она сделала? Ведь показывают по телевизору всякие фильмы, там, между прочим, играют хорошие актеры, и даже иногда без одежды. Вот я, например, люблю Ирен Жакоб. Это теперь моя любимая актриса. И Рязанов наш ее снимал, все видели по телевизору этот фильм года три тому назад. Она там, кажется, еще другого цвета. А вот в другом фильме, про Веронику, она там не то что в личике и в трусах, а совсем даже без всего ходит и все такое. Чем я хуже ее? Она решила съесть кусочек шоколадки по дороге, чтобы легче было ехать до Щелковской.
   А этот фотограф оказался не очень противный, лучше, чем в первый раз. Дома у него, конечно, не очень красиво, видно, живет один. Но какой все-таки нахал! Дал объявление про фотографии, а сам каким-то бельем занимается, заставляет раздеваться, да еще ноги раздвигать! Хорошо, я успела побриться там вчера вечером, не так волосы сильно видны. Станок уже совсем стал тупой, сейчас все время рекламируют какой-то жилет, но это, кажется, для мужчин, а, может, и нет, не знаю. Да, наверное, к нему ходят всякие ужасные девицы сниматься для этих журналов. Вот уж кошмар, так кошмар. Тут я понимаю, надо все-таки сделать красивую коробку, для людей ведь, для магазинов, а все эти журналы - только для прыщавых старшеклассников и озабоченных холостяков. Вечно они на меня в школе оглядываются и шепчут друг другу что-то гадкое.
   Недели через две настроение у Верочки изменилось. Шоколадка кончилась в тот же день, впечатления улеглись, зато всякие мысли и желание усилилось. И она в конце концов решила, что надо сходить к нему еще раз. Во-первых, по делу: взять фотографию дедушки на мотоцикле, которую она забыла прошлый раз. Во-вторых, сказать, чтобы убрал лицо. Он же не знает, что я в школе могу стать завучом, или даже поехать на учительскую конференцию делиться опытом. Представляю, после конференции участницы - одни тетки - направляются в соседний универсам за покупками, а там, на коробках с трусами - выставлена девица, которую хотели выбрать лучшей учительницей года и даже показать по телевизору по второй программе (надо обязательно узнать, когда это будет). В-третьих, надо попробовать все-таки для опыта постараться его ненадолго, чуть-чуть, только для начала, соблазнить, но немного. А для этого нужен соответствующий наряд.
   Вот над этим вопросом Верочка думала уже целую неделю. Ее даже не волновало, как она к нему пойдет - со звонком или без, днем или вечером, зато все возможные комбинации из ее нарядов были мысленно уже испробованы.
   А вот Харитон, напротив, совсем не ожидал, что она вернется, и даже не думал ее искать. Как найдешь человека в Москве без имени. Он ждал, когда, наконец, напечатают в газете его новое объявление, и уж на этот раз все будет определено - имя, телефон и цена. Что ему церемонится? За двадцать фотографий Верочки он получил от Пузатого Лени двести долларов, и на эти деньги можно немного пожить, и даже договориться с новой моделью. А у Пузатого дела пошли здорово! Теперь Харитону не надо уже было ехать в Лобню за лифчиками, офис переехал в Теплый стан, и там, где у всех девушек был теплый стан, горячее сердце и липкие ледяные ноги, Харитон теперь и договаривался с Пузатым о новых снимках. Пузатый стал выпускать другие коробки, и Харитон удачно попался под руку. Конечно, лифчики пока были впереди, но на подходе уже шли шоколадки, пиво, макароны, спички и другая ценная отечественная продукция.
   Приближалась весна, витаминов стало совсем мало, и теперь вместо селедки Харитон объедался марокканскими апельсинами. В его квартире установился устойчивый запах апельсиновых корок, которые валялись повсюду - на полу, на полках, в ванне, на подоконнике, так что Харитон надеялся вскоре покрыть всю квартиру оранжевым цветом. Жалко, они высыхали, и вскоре под ногами у Харитона все время раздавался легкий треск. И какая жена вынесла бы такую атмосферу? Зато каждый раз, когда он разламывал апельсин пополам, а потом, чтобы не испачкать руки липким соком, отделял одну апельсиновую дольку от другой языком, осторожно просовывая его все дальше и дальше, пока вся долька не освобождалась окончательно, он думал о том, как в природе все связано и похоже, и какие у Верочки должны быть сочные апельсиновые дольки, обтянутые трусами, вначале, правда, скорее мандариновые, потом апельсиновые, а под конец и вовсе грейпфрутовые. Но только по размеру, а так грейпфрут плохо чистится и делится, приходится его резать или просто пить сок. У мандаринов и у апельсинов дольки отделяются гораздо лучше, хотя они и меньше.
   И Верочка все время говорила детям на уроках, что в феврале и весной надо есть больше витаминов и фруктов, но дети грустнели, потому что в Москве апельсины не росли и стоили очень дорого. Она, наконец, решила, что наденет, и пошла к нему в свой выходной день, в двенадцать, чтобы возвратиться домой засветло.
  
  
  Variatio 19 a 1 Clav. Глубокие чувства
  
  
   Если у Верочки в жизни все время были трудности и неудачи с кавалерами, точнее, их не было вовсе вокруг (зато была безумно интересная, благородная и высокооплачиваемая родным государством работа - уроки биологии в школе), то у Даши все было наоборот - кавалеров вокруг было навалом, а вот с работой пока никак не клеилось. Так часто бывает с выпускницами педагогических институтов: и на работу их берут только в школы, и замуж не берут, приходится пускаться во все тяжкие, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание. Даша училась в том же педагогическом институте имени товарища Крупского, где и Верочка, но совсем на другом факультете и на три года позже, так что они были совсем незнакомы друг с другом, никогда не встречались специально, не виделись, не переписывались, не состояли в одном кружке художественной кройки и пения, не ездили в пионерлагерь, хотя при желании могли найти общих знакомых и преподавателей. Факультеты у них были разные, а это важно, ведь у товарища Крупского училось очень много студенток. Даже обидно, что такая девушка оказалась на время изолирована от Харитона, Милы, Ветровского, Пузатого и Верочки, но это правда, она их совсем не знает. Есть, конечно, небольшой шанс, что она попадется к Харитону на диван или к Пузатому за столик, но это маловероятно. Харитон человек замкнутый, по студенткам не бегает, бегает в основном на лыжах в Лосином острове с Ветровским, так что вряд ли. Хотя, кто знает...
   Даша имела неотразимо стройную фигуру, узкую талию и огромную высокую грудь. Она с трудом проживала у родителей, которые, впрочем, прощали ей все, хотя и догадывались о достоинствах своей дочери, которые для них были только источником бесконечных переживаний. Даша была брюнетка среднего приятного роста, глаза озорные, карие, с искорками, которые легко воспламеняли первого встречного и вызывали в нем свежую радость, желание жить и делиться с Дашей своими бедами. Вероятно, поклонников сильнее воспламеняли не глаза, а ее грудь, она часто ловила их опускающиеся взгляды, смеялась над ними и радовалась за свою неотразимость. Но ей этого было мало. "Ищет друзей и серьезных глубоких отношений, машины нет, телефон 201-25-92" - именно такой текст как-то попал в газету, после этого ей позвонили раз двадцать с гнусными предложениями, и она решила больше этого не делать. То объявление дал какой-то ее знакомый для смеха, и Даша его сразу разлюбила, хотя ее чувства к нему были глубокие, прочные и серьезные.
   У нее был талант знакомиться с молодыми людьми. Нельзя сказать, что ей попадались кавалеры противные или уроды. Скорее наоборот, у каждого из них можно было найти что-то хорошее, главное, их было безумно много, но это и хорошо! Надо, чтобы у девушки накопился жизненный опыт, чтобы было много разных вариантов. Только так она поймет, что в жизни главное, найдет себя и найдет из сотни, а может, из тысячи своего главного друга, с кем у нее получится дольше, чем неделя или месяц.
   Она часто думала о том, почему все ее романы так быстро кончались. Стоило ей заметить на горизонте новую фигуру, как она отдавалась ему всей душой, всей Дашей, всем сердцем, ну прямо все готова была с себя отдать, иногда даже до тела доходило, и вот смотришь, а он уже почему-то охладел и не звонит, и ничего ему больше не нужно, и больше не любит, и зачем тогда ей все это надо? Наверное, думала Даша, у меня нет какой-то специальной тайны, я очень искренняя и открытая душой, если мне он нравится, мне не стыдно ему это сразу сказать, и поэтому они все видят меня насквозь, им сразу все ясно и ничего больше не нужно. Но я не такая! На самом деле я глубокая, добрая и честная, как же они все этого не видят, значит, они все дураки, хотя и прикидываются умными. Есть, конечно, и просто негодяи, которым надо лечь в постель и все.
   Вот, например, Николай - репортер в одном большом журнале. Хороший, честный человек, он занимается политическими убийствами и даже знает, кто на самом деле убил Александра Меня. У него и квартира есть двухкомнатная, пустая (родители живут отдельно), и зарабатывает прилично, и окружение очень культурное. Мне он сразу очень понравился, с первого взгляда, в общем, он мне предложил у него переночевать. Я там, кстати, тоже потеряла девственность, но уже в четвертый или в пятый раз - сразу это не определишь. Ну, короче, утром я сразу позвонила подружке, чтобы поделиться впечатлениями и пригласила ее в гости (Николай поехал в редакцию), чтобы хоть раз в год как следует с ней пообщаться, так представляешь, я его спрашиваю:
  - Коля, а если у меня будет ребенок? - а он и говорит:
  - Не волнуйся, я дам тебе денег, сделаешь аборт в хорошем
  месте, а ты уверена, что беременна?
   Как можно с таким жить? Я сразу от него ушла, пусть живет с другими, если ему так наплевать на меня.
  - Почему же наплевать, он же сразу денег предложил на аборт.
   - Ну да, мне только не хватает аборта...
  Или возьмем Антона. Я с ним познакомилась на бальных танцах в Бауманском институте. Им там как раз не хватает девушек, партнерш, ну, и я сразу туда записалась. Все было хорошо, мы с ним даже дошли до какого-то конкурса. Он большой, крупный ядреный физик, умный страшно, и даже не очень занудный, так он узнал, что у меня у родителей нет машины, и сразу стал танцевать с какой-то другой стервой.
  А этот Сергей из театра? Я, кстати, недавно записалась в театральную студию на Юго-Западе, так там вообще все так свободно, все там друг друга уже по кругу любили, ну а я тут новенькая пришла, и Сергей меня сразу заметил, дня через два за кулисами уже за талию обнимал шутя, мы потом с ним целовались, скоро опять и до девственности дошло, но тут он был очень хороший, страшно талантливый, я ему все про себя рассказывала, как мне не везет, но это было очень весело, меня скоро даже в один спектакль студенческий поставили, но этот Сергей скоро переключился на новенькую девицу, а я заметила там другого, Васю. В общем, там пока еще не все ясно с этим Васей.
  С Игорем я познакомилась в военном училище на Новый год. Они там устраивают замечательный капустник, маскарад, было очень весело и красиво, елки стояли кругом, ряженые, гусары всякие, даже Пушкин какой-то ходил настоящий и приставал ко всем барышням. Ну, Игорь меня первый пригласил, потом еще и другие приглашали, но Игорь первый догадался и предложил провожать утром до дома (теперь не всякий до этого догадывается!), и остальным я уже отказывала, он такой сильный и смелый, подтягивается на одной руке, представляете. Я его попросила потом пару раз помочь мне встретить посылочку из Польши на Белорусском вокзале, у меня там в Варшаве живет одна сумасшедшая тетка, она нам каждую неделю присылает огромные посылки в двадцать килограмм с едой - макароны, соль, сахар, как будто у нас тут в Москве голод и гражданская война. И еще у нее тут всякие подруги в Москве, и мы потом развозим эти посылки по всему городу. Я-то думала, что Игорь надежный, сильный, и я ведь и ему тоже кое-что давала из Польши - одеколон и два дезодоранта Нивея, так он, такой вурдалак, после второго раза исчез и больше не звонил, наверное, эти посылки его замучили, хотя моя варшавская тетка тоже, конечно, сумасшедшая.
  Даша быстро перебирала в памяти свои глубокие, сильные чувства последних дней и решила, что надо поискать себе другую работу. В школе она уже работала, в театре - тоже, еще был магазин, институт, уроки, сидела с детьми, а вот возьму и пойду в фотомодели. Размеры у меня отличные, волосы - тоже, лицом всем нравлюсь, попа, конечно, немного великовата, зато талия узкая-узкая, и грудь хороша, в общем, наша Даша нашла телефон Харитона в газете и договорилась прийти к нему сразу же, завтра.
  
  
  
  Variatio 20 a 2 Clav. Верочка соблазняет Харитона
  
   Пусть сегодня будет все просто, как в природе и биологии, даже пусть как в зоологии, среди животных, - решила Верочка. Не надо сегодня думать про деньги, мораль и последствия, я его не знаю, он меня не знает, и никто про это не узнает, а мне будет приятно и интересно.
   Было раннее серое утро вторника, мрачные пассажиры метро с помятыми лицами и тоской прислушивались к названиям станций, и только Верочка ехала не по делу, а к нему на квартиру, предвкушая первое в своей жизни подобное любовное приключение. Она хорошо выспалась, рано утром приняла душ, одела все новое и была собой очень довольна.
   Харитон же напротив, всю ночь печатал в душной ванной комнате
  фотографии сибирских пельменей для очередной рекламы. Под утро его вырвало от постоянного мелькания кадров с пельменями, он наглотался активированного угля, выпил чаю и часов в семь утра завалился, наконец, спать. В дыму ночи он разбил блюдце, чуть не передержал готовые снимки в проявителе, порвал одну пленку и забыл закрыть за собой входную дверь, когда выносил мусор, поскольку зазвонил телефон и неизвестный женский голос спросил его, куда лучше подъехать за снимками. Ему показалось, что это была пышноволосая Софья Петровна, которая теперь занималась распределением пельменей по точкам.
   Стало немного светлее, когда Верочка вышла из метро и направилась к Харитону. Она пыталась вспомнить, сколько прошло с момента их фотографической встречи, и получилось, что это было ровно 27 дней назад. Началась новая четверть, на улице становилось немного теплее, день удлинялся и вокруг еще было совсем грязно, но за ночь, слава Богу, слякоть удалось как следует заморозить. Так что сейчас все громко хрустело и консервная банка из под лосося, которую Верочка пнула левой ногой, долго скользила впереди по переулку, пока не застряла в замерзших следах последнего ночного пешехода.
   Сквозь сон Харитон наблюдал, как пельмени растворяются вдали и тошнота проходит. Сегодня ему никуда не надо было идти, и он решил как следует выспаться перед новой работой. В подъезде было совсем тихо, все, кому утром пора, уже ушли, и лифт остался на первом этаже. Верочка осторожно вошла в него и нажала седьмой этаж.
  Харитон как следует укутался в одеяло, пельменей уже совсем не было видно, и он крепко уснул со своей спокойной совестью. Она почти дотронулась до его звонка, как дверь слегка шевельнулась от сквозняка и приоткрылась, Верочка вошла внутрь и тихо повернула диск замка. Он ничего не слышал или просто притворялся, что спит.
  Пока все складывалось удачно, если не считать незакрытой двери. Можно сказать, такого почти не бывает в природе. Но Харитон печатал всю ночь, устал до рвоты, и в таком состоянии могло случится всякое. Верочка прислушалась. Сквозь закрытые шторы доносились звуки рабочего утра серого вторника. Журчала струйка воды из крана. Свет нигде не горел. Где же хозяин? Мысль о краже и ворах в голову ей не приходила.
  Она повесила пальто на вешалку, сняла ботинки и решила обследовать жилище фотографа. Верочка вспомнила про любимую огненно-черную Исидору Дель Коррубио, или наоборот, ее соперницу блондинку Луизу Пойндекстер. Впрочем, Харитон никогда не сидел в седле, не был мустангером и в эту ночь не боролся с тигром. Он был измучен скорее борьбой с пельменями, но все равно крепко спал в своей тихой кроватке.
  Верочка вначале обследовала кухню и первую комнату. Там не нашлось ничего занимательного, если не считать апельсиновых корок, разбросанных всюду уже довольно толстым слоем. Корки тихо похрустывали, и Верочка плавно разгребала их своими ножками в толстых чисто шерстяных вязаных носках 38 размера. Купила у бабки при входе в метро недели три назад, а то на старых уже все пятки протерлись. Она часто ходила в них по квартире как в тапках. Вот смелая девушка!
  И даже когда в следующей комнате Верочка увидела спящего Харитона, она совсем не испугалась, а даже обрадовалась. Он не умер и не ушел. Значит, не надо его ждать и не надо вести предварительные разговоры. Все уже готово к главному. Шторы закрыты, постель согрета, Харитон лежит раздетый. Верочка постояла рядом, слушая, как он дышит во сне. В этой комнате апельсиновых корок было меньше. Постель довольно широкая, полуторная, хотя и с одной подушкой. Верочка решила слегка раздеться и забраться к нему в тепло под одеяло.
  Кажется, у нашего главного эротического Нобелевского лауреата в одном рассказе уже была подобная ситуация, только там было лето, а здесь - зима, там спящей была соблазнительная пастушка, а тут - одинокий фотограф. Вот что сделала эмансипация, за сто лет кое-что изменилось... Харитон лежал на боку с закрытыми глазами и не видел, как Верочка зашла с другой стороны постели и стала стаскивать с себя обтягивающий свитер, джинсы и толстые носки. Чулки, трусы, лифчик и блузку она решила пока не снимать. Пусть посмотрит, какая я красивая. Но он спал. Пельмени слипались вдали проспектов.
  Она сбросила одежду вниз, переступила через нее, осторожно приподняла край одеяла и пристроилась сзади него. Ей достался совсем маленький кусочек подушки, зато одеяла вполне хватило и даже не дуло в спинку. Она решила пока полежать просто так и согреться. Харитон ошпарился о ее ледяные колени и сразу проснулся, но не стал шевелиться. Постепенно она оттаяла, сомлела и чуть не уснула сама, но потом вспомнила, что не надо зря вступать в глупые разговоры, а как следует ознакомиться со всем его большим и сложным организмом. Все-таки она - учительница биологии, ей это должно быть интересно и как большой профессионалке, и как отличнице. К счастью, Харитон успел утром принять душ, и обследование для Верочки должно быть довольно приятным. Она закрыла глаза и дотронулась рукой до его плеча. Харитон ждал, что будет дальше. Он понял, что эта его первая модель, но боялся ее спугнуть.
  Верочка убедилась, какое крепкое у него плечо даже во сне. Да, за такой спиной не будет страшно. Она провела рукой вдоль его руки, спустилась ниже и остановилась на талии. По спине Харитона волнами побежали мурашки. А может, просто ее рука еще не нагрелась до конца после морозной улицы. Верочка подумала, что главное, конечно, еще впереди. Как это все может увеличиваться? Она просунула руку под резинку его трусов и вскоре наткнулась на его жесткие густые волосы. Приятно, что у него совсем нет жира, и под кожей сразу проступают мускулы. Постепенно она придвигалась к нему все ближе и ближе, а он подумал, что хорошо бы снять с нее блузку, лифчик и трусы, которые не стояли бы такой цепляющей преградой между ними. Она же думала о другом, и снимать с себя все пока не собиралась. Должен ведь он хоть разок взглянуть на ее новый лифчик. Но Харитон лежал с закрытыми глазами к ней спиной, она продолжала свое обследование тоже с закрытыми глазами, чтобы все внимание сосредоточить в пальцах. Она неожиданно почувствовала, что его колючие густые волосы перестали щекотать ее пальцы, и дальше начинается что-то гадкое, горячее и бесформенное. Она сморщилась и попыталась определить, куда она попала, просунув руку немного дальше. Все-таки трусы мешают. Но она не унывала, и вскоре ей удалось отделить от всего остального то, к чему она дано уже стремилась, о чем давно мечтала.
  На завтрак Верочка выпила только одну чашечку кофе, и ей в голову сразу стали приходить всякие астрономические и гастрономические сравнения. Она думала, на что это может быть похоже, и, конечно же, она остановилась на обычных сардельках, шпикачках и сосисках. Ее удивило, что это была такая маленькая сосиска, похожая не "охотничью" из соседнего гастронома по семьдесят рублей за килограмм. Она легко уместилась в ее сжатый кулачок. Даже не целая, а всего половинка, и очень мягкая. Верочка вспоминала, какие вообще бывают сосиски, только что вынутые из морозилки - ледяные, обжигающие пальцы и твердые как камень, с плохо поддающейся кожурой, если только не подставить их под струю горячей воды.
  Последнее время ей больше всего нравились копченые, по шестьдесят рублей за килограмм, их не надо было чистить, только согреть и все. Всякие там молочные, любительские и школьные ей не очень нравились, а вот копченые, более темного цвета, она покупала довольно часто. Но тут ее пальцы чувствовали скорее что-то горячее и мягкое, а вот Харитон немного замерз. Она держалась за него какое-то время просто так, привыкая к этому новому и неизведанному предмету, и думала, что должно быть дальше. Харитон, судя по его состоянию, скорее спал, чем притворялся.
  Надо было двигаться вперед. Верочка вспомнила, что читала раньше во всяких полезных книжках и решила применить свои знания на практике. Первый блин, конечно, всегда комом, и, чтобы не ошибиться, она начала осторожно, потихоньку, сжимать и ослаблять свой кулачок. Большой пальчик она держала на самом его кончике, будто хотела нажать на кнопку авторучки. Вскоре Верочка почувствовала в своей руке прилив крови, она немного разжала кулачок, и шпикачка стала заметно увеличиваться и раздуваться, как в духовке от огня.
  "Вот оно, начинается!" - радостно заметила она, улыбнулась и большим пальчиком все время проверяла, на сколько именно происходит увеличение. Ей пришлось несколько раз ослаблять свой кулачок, поскольку Харитон становился все больше и больше. Она даже испугалась, что не сможет как следует ухватиться за него, но эти опасения оказались напрасными, Харитон увеличился до определенного размера, отвердел и больше не изменялся.
  Как хорошо, - думала Верочка, - у меня уже кое-что получается. Она не могла себе представить, подойдет ли он ей теперь по размеру или нет. Надо примерить! Она с удовольствием проверяла, каким твердым он стал у нее в руке, и решила, что нельзя испытать сразу все, нужно где-то остановиться, стала вспоминать всякие неприличные фильмы, которые она иногда смотрела по видео у подруги. Но там, конечно, часто бывало по-другому, тем более, что Харитон делал вид, что спит. А что, если попробовать для начала то, что делают, по слухам, плохие женщины? Тогда сама она, по крайней мере, останется нетронутой. У нее еще были сомнения по поводу его размера.
  Ее голод и интерес разгорался все сильнее, Верочка засунула голову под одеяло. Вот какие смелые и решительные девушки работают в наших школах! Под одеялом было совсем темно, и Верочка не открывала глаза. Может, надо было взять фонарик? Харитон слегка начал помогать ей. Она поцеловала его живот и лизнула его гладкую кожу. Это было довольно приятно, и она принялась облизывать его гладкие бедра, стараясь не приближаться к его колючим волосам. Но они иногда все равно попадались и щекотали ее влажные губы. Хорошо все-таки, что она проголодалась, и слюны было пока много.
  Верочка спустилась еще ниже. Одеяло, слава Богу, длинное, она была полностью закрыта и не чувствовала зимнего холода снаружи. А может, это просто от возбуждения. Харитон лежал теперь на спине, а Верочка, держа его двумя руками, зажмурилась и стала целовать его влажный кончик. Он был немного сморщенным, влажным и соленым, но она вскоре заметила, что его гладкую кожу можно немного сдвинуть, и тогда открывается совсем скользкая поверхность с дырочкой посередине. Она совсем потеряла голову, немного приоткрыла рот и оказалось, что он очень даже подходит ей по размеру. Теперь каждый раз, когда женщины и девушки будут есть банан, она будет думать про другое. Как это, однако, похоже! Она обхватила своими губами Харитона и принялась языком обследовать его маленьким кратер. Ей нравилось, что он такой скользкий, что он живет самостоятельной жизнью и вздрагивает ей в ответ. Оказалось, что она может взять его еще глубже, и тогда она почувствовала, как бьется и разрывается его сердце. Она не думала про свою тайну и решила, что этот урок ей надо довести до конца. Верочка стала сильнее сжимать его губами, упираться языком и легонько покусывать Харитона своими блестящими зубками. Он застонал и попытался оттолкнуть Верочку своими руками.
  Нет, надо как следует доделать это дело, я ведь всегда была трудолюбивой и добросовестной и не гнушалась любой грязной работы, - Верочка еще сильнее мяла его губами и быстрее двигала вглубь и наружу. Казалось, Харитон сейчас загудит и разорвется на части.
  ...Когда она уже совсем задыхалась от непосильной работы, откинув одеяло, с первого слабого толчка началось извержение вулкана, небо покрылось тучей пепла и дыма, кипящая лава потекла по окрестным склонам, сметая глыбы и столетние сосны как щепки на своем пути, в ее горло ударил соленый живительный гейзер, несущий новую жизнь и избавление от многих вредных болезней, Верочка застонала, сжимая его еще сильнее и стала глотать свою новую женскую жизнь в такт с его Камчатскими толчками. На Курилах извержение отразилось пятибальным цунами. Потонул один японский катер.
  Харитон проснулся и прижал ее голову к себе, пока землетрясение не прекратилось, потом поднял ее вверх над пеплом и лавой и поцеловал в трясущиеся губы и безумные глаза.
  - Так нельзя, - сказал он.
  - Я так хотела сама.
  Харитон закрыл глаза и прижал ее к себе. Прошло 43 секунды.
  - Принеси мне кофе, - Верочка освободилась от него и уткнулась в подушку. После сладкого всегда хочется соленого, и наоборот. Харитон подумал, как просто легли ее слова, и что он, наверное, мог бы прожить с ней всю жизнь.
  
  
  Variatio 21 a 1 Clav. Canone alla Settima (G minor)
  
   Харитон долго молол кофе на кухне и удивлялся, как все это могло произойти. Верочка села на табуретку, закутавшись в одеяло.
   - Как Вы открыли дверь?
   - Она была открыта, Вы забыли? Разве Вы меня не ждали?
   - Нет, я все забыл. Это дурацкие пельмени, три пленки, под утро я совсем сдурел от них, выносил мусор и, видно, забыл закрыть.
   - Только не кладите, пожалуйста, сахар, когда будете варить. Мне холодно.
   - Да, я тоже замерз.
   Они переглянулись, и это было приятней, чем все кофе, сосиски и бананы.
   - У меня нет молока.
   - Хотите, я достану? - спросила Верочка так просто, будто они уже давно живут вместе.
   - Иди ко мне, - сказал Харитон, и посадил ее к себе на колени. Так ему тоже было теплее. Они целовались и чувствовали, что кофе плохо помололся, и что во рту еще попадаются остатки зерен. Она была совсем легкая, когда Харитон, хрустя апельсиновыми корками, нес ее обратно в постель. Она трогательно держалась за его шею.
   Как странно и неожиданно произошла с ними эта история, как долго они ее ждали, как хороша она им казались вначале, и каким разочарованием и болью она обернется через несколько...
   Харитон прижимал к себе ее уже немного родное, но еще неизведанное тело, внутри его все поднималось и переворачивалось, они немного успокоились и целовались просто так, совсем без задних и передних мыслей. Теперь он уже смог легко расстегнуть ее лифчик и отбросить в туманное прошлое эту преграду. И тут, конечно, сразу встает во весь рост, во весь свои гигантский размер вопрос о форме груди. Вот чем сейчас занято все прогрессивное человечество, вот куда устремлены все его помыслы, мечтания и чаяния! А вот у Вас, товарищ, да, да, вот Вы тут сидите, есть ли у Вас чаяние? И большое ли оно? И Вы тоже, гражданка, не бойтесь, доставайте свое чаяние наружу, а мы все его обсудим, изучим, посмотрим на него с разных, так сказать, сторон. Мы, конечно, можем обсудить это в другой плоскости, взглянуть на это под другим углом, под другим соусом, но главное, что Харитон был вполне доволен, хотя и понимал, что кое-что может быть лучше, а кое-что и хуже.
   Итак, вначале они целовались, теперь Харитон мог не только смотреть, но и дотрагиваться до нее всем, чем только можно, он хотел бы дотронуться до нее сразу всем телом и всей душой, чтобы они уже совсем слились в одно целое, да что уж там скрывать, пусть сливаются хоть в одну точку или в одно место. Верочка вела себя на этот раз совершенно по другому, можно сказать, по-монашески, по-христиански. Она расслабилась, легла на спину, вытянула руки и ноги и целиком отдалась Харитону, позволяя ему делать с собой все, что ему было угодно. А у него была большая программа действий, которую придется описывать не во всех подробностях, чтобы как следует утомить скромного совестливого читателя. Пускай он устанет перед сном грядущим.
   После долгих продолжительных поцелуев в губы Харитон стал аккуратно покрывать этими ровными поцелуями все ее уже горячее тело, начиная с шеи и ушей, потом ручки, пальчики, спинку, талию, животик, коленки, грудки, попочку и так далее по кругу. Ему даже пришлось несколько раз ее переворачивать со спины на животик, чтобы вся ее сладкая поверхность увлажнилась. Главное внимание, конечно, уделялось грудкам, животику и попочке. Надо сказать, Верочка совершенно не сопротивлялась, когда Харитон ее переворачивал, и даже немного помогала ему при этом. Когда Харитон целовал ее сосок, ему захотелось большего, он взял его в рот, стал облизывать и делать с ним то, для чего он, собственно, и предназначался природой. Ранее сама Верочка совершала такие же действия, заложенные этой несчастной природой, но уже с другим предметом. В общем, они не делали пока ничего сверхестественного. Затем Харитон сполз вниз и стал щекотать ей пупок своим языком. Вероятно, Верочка была довольна и хотела уже большего. Она вспомнила про английскую пену и немного отвела в сторону правую ногу. Ее волосы внизу живота разошлись, и Харитону открылись ее пухлые апельсиновые дольки, о которых он мечтал все это время.
   Раздвинув их пальцами еще немного шире, он увидел таинственный вход в волшебную страну, где его поджидали неведомые пряности, напитки и наслаждения. Глаза Харитона разбежались в разные стороны, он приоткрыл рот и соединился с ее тайной. Впереди оказалась довольно большая пещера с мягкими скользкими стенками, они легко поддавались под напором его языка и уходили вглубь все дальше и дальше. Харитон вскоре почувствовал, что не сможет достать языком до всех ее заветных уголков и стал осваиваться в возможной для себя области.
   Верочка еще больше раздвинула ноги и смогла даже положить их ему на спину, так что его уши оказались закрыты, и он мог теперь прислушиваться к ее внутренним звукам и переживаниям. Она гладила его по голове и тихо стонала. Харитону мешали руки, и тогда он положил их сверху на ее груди, и так им обоим стало гораздо удобнее. Постепенно ее волнение нарастало, она то сильнее сжимала ногами его голову, то наоборот, раздвигала их как можно шире, Харитон рисовал языком в ее глубине самые разные геометрические фигуры - восьмерки, прямоугольники, окружности, пирамиды, и так и не смог пока понять, какой фигуре она отдает предпочтение, поскольку она тоже отвечала ему геометрически. Дорогой читатель, прошу прощения, я совсем забыл Вам сказать, что перед этим он все-таки снял с нее трусы, но чулки оставил. В трусах, согласитесь, было бы не так удобно. Харитон чувствовал, что сейчас должно случится что-то особенно важное, он крепче сжал ее груди, еще глубже проник в пещеру, она широко открыла обезумевшие глаза и вдруг загудела совсем как машина скорой помощи, нет, скорее как сирена противопожарной безопасности. Остановившись на секунду, судорожно глотая воздух, она прошептала:
   - Я кончила, - и снова принялась кричать еще сильнее и сильнее. Харитон опасался за бдительных соседей, которые могут вызвать милицию. Но все, слава Богу, ушли на работу.
   - Иди сюда, скорее, - она хваталась за него руками как утопающая за спасательный круг, ее зубы стучали от нервного напряжения, сердце выпрыгивало из груди, и Харитон поспешил к ней на помощь, привстал на колени, открыл ее вход и мягко прижал ее к кровати, для верности придерживая утопающую за плечи.
   - Вот так, - она немного успокоилась и затихла под ним.
   - Ты меня всю заполнил,
   - Да?...Я тоже теперь всю тебя чувствую.
   - Ну и как тебе там?
   Харитон закрыл глаза и прижался своей щекой к ее щеке.
   - Сделай меня теперь так, - и Верочка зажмурилась.
   Наступила тишина и все замерло. Они медленно плыли по спокойной реке. Течение плавно несло их лодку мимо берегов, заросших соснами. Потом сосны сменились березами, кое-где поваленные стволы окунались в воду, но лодка легко обходила их по главной струе. Вначале река была узкая и извилистая, Харитон слегка отталкивался веслом, когда они приближались к берегу, но вскоре берега раздвинулись, лес сменился полем, и они поплыли совсем тихо. Далеко в сумерках лаяли собаки, и светили огоньки неизвестной деревни. Верочка смотрела в небо и считала первые яркие звезды.
   - И куда мы плывем? - спросила она его...
   Сбоку в основную струю вливался холодный ручеек, и там уже поднимался теплый туман, закрывая берега и возможные опасности.
   - Скоро должно быть озеро, - сказал Харитон.
   - Откуда ты все знаешь?
   - Я ничего не знаю, кажется, по карте должно уже быть скоро.
   - Наверное, там меньше комаров и волны.
   - Да, как всегда, если одно лучше, то другое хуже. Но ничего, найдем стоянку и дождемся тихой погоды.
   Харитон поднял весло и начал грести, стараясь не плескать в лодку. Верочка лежала, не шевелясь, целиком доверяясь его рулю. Вначале казалось, что силы уже оставили после целого дня гребли, но потом ему стало легче, он далеко погружал свое весло и, напрягаясь всем телом, толкал лодку с Верочкой вперед, оставляя после глубокую воронку. Верочка не помогала ему, она замерла в ожидании озера. Харитон стал считать гребки, стараясь держать дыхание ровным. Он собрал все свои силы перед последним моментом.
   Верочка взяла свое весло, дождалась, когда он закончит свое движение и стала грести с ним в такт. Она смотрела вперед и чувствовала, как внутри нее опять собирается дикая радость, вот она еще далеко, еще не заметна, потом чуть ближе, потом опять далеко, она напряглась и подалась всем телом вперед, навстречу озеру и Харитону, и он вдруг открыл ей первую дверь, стало теплее, она улыбнулась, зажмурилась и быстрее побежала вперед, Харитон опередил ее и открыл перед ней вторую дверь, стало уже горячо, Харитон схватился руками за корму и стал изо всех сил натягивать Верочку на себя. Они бешено били веслами по воде, вода бурлила и закипала, лодка качалась с одного борта на другой, чуть не переворачиваясь, и неслась стрелой к устью. Хорошо, Харитон успел положить картон под пружины. Они прижимала его своими ногами к себе, так ее устье стало еще шире, и Харитон теперь легко мог вынуть весло и снова ударить им в воду.
  Он сделал несколько последних гребков, она замерла, ноги ее бессильно упали и совсем близко, но еще в тумане, еще незаметно, раздался высокий гудок парохода. Харитон бросил весло и тоже замер, вслушиваясь в дыхание неведомой озерной жизни. Пароход гудел минут пять, показавшись в ста метрах от их лодки, Харитон опять взял весло и тихонько отгребал в сторону, перпендикулярно широким волнам, веером идущим по зеркальной поверхности озера. Он схватил обезумевшую Верочку, перевернул ее на живот и подтянул за ноги к краю кровати. Она слабо сопротивлялась, цепляясь за подушку, стонала и дергалась. Но Харитон был сильнее ее. Он раздвинул ей ноги в стороны, чтобы она плотно лежала животом на кровати, упираясь коленями в пол. Ее пещера стала огромной, Харитон легко погрузил пальцы левой руки в ее горячую мякоть, открывая ее еще больше, а правой рукой вложил в нее свое весло, уже раскаленное от тяжелой гребли. Он чувствовал, что уже устал и не сможет доплыть до дальнего берега. Она оттолкнулась от борта руками, немного приподняв голову и выгнув спину, и как следует села на Харитона.
   В этом положении его восхитила форма ее плеч, узкая талия и широкие бедра, которые вплотную прикасались к нему. Он провел руками вдоль ее позвоночника и взял ее за плечи.
   - Теперь ты от меня не убежишь, - он еще сильнее прижал ее к краю кровати. Казалось, Харитон достает внутри почти до ее сердца. Но Верочка продолжала бороться за свои права. Она стала изворачиваться и крутить своим телом вокруг главной оси, тут же доведя Харитона почти до изнеможения.
   - Стой, что ты делаешь, мы же сейчас врежемся в камень! - закричал Харитон. Она на секунду остановилась, он успел убрать свои руки с ее плеч и взял ее за мягкие бедра, чтобы она просто так не могла делать то, что ей хочется. Женщинам только дай волю, они вам наделают делов! А Харитон будет потом виноват. Как следует ухватившись за Верочку, Харитон немного отпустил ее вперед, а потом двумя руками насадил ее на место, потом опять дал ей немного свободы, чтобы она могла немного покрутить своей попочкой, и снова пригвоздил ее к себе.
   Глубоко вдохнув, Харитон сделал три последних гребка, прижал ее к себе, чувствуя подступающую к горлу волну, с которой он уже не мог бороться, и выстрелил в нее. Их тела замерли в бессильной истоме, и только внутри еще долго, самостоятельно, бойко и уверенно дергался гладкий моторчик, пока его завод не кончился. Они следили за ним как бы со стороны, под конец пружина ослабла, он дергался тише, потом еще тише, и вот он уже совсем затих, успокоился и угомонился.
  
  
  
  Variatio 22 a 1 Clav. Alla breve
  
   Харитон проснулся серым зимним утром совершенно без сил и долго лежал на спине. Последние капли тепла коварно исходили из его тела и разбегались подальше от одеяла. Он завернул края, чтобы не поддувало. Вдвоем было бы, конечно, теплее, но не так свободно. Он лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди и слушал холодный мир в своей пустой душе, в своей квартире и на улице.
   Ночью ему несколько раз снилось, как он легко отталкивается руками от тугого воздуха и взлетает над городом. Липкие облака и случайный ветер сбивали его иногда вниз и в сторону, но он отталкивался еще раз и уходил из низкого человеческого слоя, все выше поднимаясь над городом. Кто-то внизу кричал ему, но он не обращал на них никакого внимания и улыбался как демон или больной.
   В квартире ближайший голос раздавался у правого уха - ровный метроном шорохом пробирался от пружины по осям от одной часовой шестеренки к другой. Редко и далеко вступал мотор холодильника. Но главный оркестр играл за окном. Харитон лег на бок, свернулся калачиком, собирая силы, улыбнулся и прислушался к своей любимой теме.
   Его душа, безразлично парящая над зимним городом, уже покрылась мурашками. Харитон, отделившись от души, наконец, откинул теплое одеяло, поднялся с кровати и босиком подошел к окну и там снова, в сотый раз, увидел свой двор с картины Брегеля. С подоконника стекала маленькая сосулька, накопившаяся за ночь. По углам на стекле еще жил шершавый слой льда, он радостно искрился от низкого солнца и криков детей на катке.
   Вокруг окна росли большие черные деревья, ветки делили двор и соседние дома на разные белые и серые неряшливые обрезки и доставали до розового неба. Харитон прислонился носом к холодному стеклу, вдыхая просочившийся синий воздух и удары клюшек. Правый конек надо затянуть по-туже, он подкатил к скамейке с картонками и принялся замерзшими пальцами развязывать узел.
   Девочка в вязаном шлеме отпустила бабушку, толкнулась носком, вытянула руки в стороны и взлетела маленькой бабочкой, замерла на секунду над цветком, споткнулась, ушиблась и заплакала. Вокруг кружили вредные хоккеисты, толкали друг друга и всех остальных. Это была духовая группа оркестра, наглая, звонкая и сверкающая щелчками. Страшная боль и синяки до лета.
   Душа тихо двигалась высоко над деревьями и следила за счетом в матче, а тело фотографа двинулось на кухню, по дороге завернувшись в еще теплую белую простынь. Харитон зажег спичку, положил в маленький ковшик одно, нет, два яйца, залил холодной водой, посолил, чтобы не треснули, и поставил на огонь - вот чего еще не хватало на этой картине.
  Ночью все тучи ушли. Она тоже ушла... К утру подморозило, и снег сладко хрустел под ногами старушек по дороге в булочную. Харитон давно не ходил в магазин, у него остался лишь маленький кусок холодного черствого черного хлеба, зато в жизни и в судьбе есть огонь, и Харитон бросил свой невзрачный минерал в печку, дожидаясь, когда он превратится в драгоценный алмаз с хрустящей корочкой.
  Кипящие пузыри подбрасывали яйца вверх, они стучались в алюминиевые стенки, шайбы бились в деревянные щиты хоккейной коробки, но скорлупа оказалась на этот раз довольно прочной и не трескалась. Харитон засек две минуты - игра в меньшинстве, одного удалили. Пар из труб подымался вокруг розового солнца, батарея отопления были чуть теплыми - воздушные пробки, и Харитон с наслаждением собирал ладонями огонь, растекающийся вокруг его ковшика.
  Верочка, тонкая скрипка в двух кофтах, провела уже три урока и наблюдала теперь за родителем, который обклеивал ее старую исписанную доску темно-зеленой немецкой пленкой. Он несколько раз просил ее подержать дальний конец длинного куска, пока приклеивалось начало, натяжение между ними нехорошо действовало на Верочку, она прятала глаза, а родитель, прижимая пленку к доске, подвигался к ней все ближе и ближе, жадно оглядывая ее фигуру фигуристки. Она решила, что никогда больше не пойдет к Харитону, но и с родителем тоже связываться было нехорошо. Между ними еще оставалось сантиметров сорок, не больше.
  Харитон выключил газ, обдал яйца холодной водой и вставил первое в синюю глиняную подставку. Лед на лужах захрустел под каблуками девиц из четвертого класса как скорлупа под его ложкой. Черный кусочек хлеба задымился и чуть совсем не сгорел.
  Он вернулся к своей душе у подоконника, посыпая желток солью. Дворник поправил коробку с песком на санках, сдвинул ушанку на затылок и переехал к следующему подъезду. Счет стал пять восемь. Харитон следил за кругами нападающих, доедая горячую подгорелую горбушку. Жалко, у него давно уже не было коньков, но клюшка "ЭФСИ", обмотанная синей изолентой, еще мерзла на балконе рядом с деревянными лыжами.
  В конце завтрака шел пахучий кофе, а дети уже бежали на обед. Двор затих, дорожки покрылись гадким желтым песком, на доске у Верочки блестела немецкая темная пленка. Она ушла в учительскую, чтобы отнести журнал, а гадкий родитель тайком написал на пленке нехорошее слово и закрыл его левой половинкой. Девочки потом сердились и жаловались на плохих мальчишек.
  Харитон оглядывал свой пустой двор Брегеля, пластинка с хоралом остановилась. Он заметил вдалеке новую фигуру. По узкой тропинке между сугробами, балансируя на высоких каблуках - долгих последних октавах, в его зимнюю студию шла Даша.
  
  
  
  Variatio 23 a 2 Clav. В командировке
  
  Ветровский любил одиночество, на девушек старался не смотреть и боялся их как огня, несмотря на свою черную густую бороду Карла Маркса. У него не было никакого положительного любовного опыта, зато, благодаря частым поездкам, постепенно накапливался другой, пыльный и жалкий, командировочный опыт.
  Вот и сейчас, после неудачного рабочего дня, в полной темноте, Ветровский хлюпал в гостиницу вместе со своим напарником Валерой. Кругом простирался очередной недалекий слякотный город. Они купили в ближайшем ларьке пива, сыру, батон хлеба, банку маринованых огурцов и водки.
  Валерий был большой специалист. В каждом городе он любил дегустировать произведения местной промышленности. В эту пятницу он начал уже с утра, поэтому Ветровский слегка придерживал его на скользком пути и боялся, что они не успеют на единственный утренний поезд до столицы. Валерий, покачиваясь у витрины ларька, вдруг взбодрился, заметив за запотевшим стеклом шедевр советской литературы - "Вечный зов", ноль пять, и взял сразу два тома, по одной на каждого читателя. Ветровский тоже обрадовался удачной находке, хотя и не читал его раньше, и думал даже купить пару в качестве сувенира в Москву, но руки были уже заняты, да и Валеру надо было придерживать.
  До гостиницы оставалось всего ничего, но они умудрились по уши влезть в жидкую ледяную грязь, все измочились, Валерий даже припал на одно колено к земле, и только рука друга спасла его от полного падения. Ветровский сильно замерз и решил, что без "Вечного зова" он может и простудиться. Вначале он отказывался и хотел остановиться только на пиве, но Валерий использовал безотказные аргументы.
  - Да ты, друг ситный, я вижу, совсем не патриот! Нет у тебя вечного зова к Родине! - и когда жидкая грязь окончательно проникла в душу и непромокаемые ботинки Ветровского, он сдался и сказал, что и ему придется отведать этой прелести, без которой прожить в таких условиях невозможно.
  Они задержались у стойки толстой администраторши, ожидая, пока она махнет своим двухпудовым задом и швырнет на исцарапанный стол ключи от их нумера. На каждом шагу ботинки Ветровского выдавливали теперь обратно мерзкую коричневую жидкость с особым душевным звуком. Георгий Победоносец на водоотталкивающем пузырьке, выпущенный к юбилею Москвы, наверное, никогда не опускался в такие глубины и не ведал всех тонкостей своей страны. Валерий стукнул ключом себе по лбу:
  - А сигарет-то я забыл там взять!
  - Да вон тут у хозяйки есть любые, покупай сколько хочешь, - заметил Ветровский, читая висящую на стене пожелтевшую инструкцию по пожарной безопасности с грозным пожарником. Валерий встрепенулся и позвал администраторшу,
  - Хозяюшка, дайте нам, пожалуйста, еще двух Петров Первых и этих, - он оглянулся по сторонам, - двух девочек, есть тут у вас?
  Ветровский недовольно поморщился.
  - Да, да, сейчас позвоню, - и живая сметливая толстушка тут же набрала номер. - Идите отдыхайте, они к вам постучат.
  Они заползли на второй этаж, Валерий по дороге два раза терял шапку, но Ветровский был начеку и напяливал ее на место. В их нумере было две комнаты, ванная с душем, телевизор и туалет. Только сейчас Ветровский с ужасом обнаружил, что его комната никак не запирается и, значит, ему предстоит выдержать ночную осаду. Милый Валерий, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Они глотнули "Вечного зова" и Ветровский сразу же пожелал ему доброй ночи, забрал свой сыр с хлебом и пакетик с черносливом и собрался на свою половину.
  - Куда же ты, я же взял еще двух девочек! - вдруг вспомнил Валерий.
  - Ну, это ты сам с ними разбирайся, а мне это не нужно, у меня голова болит, - соврал Ветровский, направляясь в свою Генуэзскую крепость.
  - Постой, постой, брат, это ты брось, так не пойдет! Мы тут с тобой напарники, фирма за все платит, так что не волнуйся, так и быть, выберешь первый, а я уж возьму вторую. Да и "Вечный зов" еще остался...
  - Ты лучше про зов нашего поезда не забудь, а то придется тут вечно грязь разгребать. Пойду я спать, а то голова раскалывается, - и Ветровский стал усиленно тереть левый висок.
  - Тогда возьми еще "Вечного зова" стаканчик, и сразу все пройдет, их попроси, они тебе и виски, и шею помассируют, и другие места.
  Валера уговаривал его еще долго, распалясь и поливая "Зовом" в разные стороны, но Ветровский махнул рукой и захлопнул свою дверь. В комнате он стал думать, чем бы ее задвинуть покрепче, чтобы изолироваться от легкого дыханья местных красавиц, но ничего тяжелого кроме кровати не попадалось. В этот момент в коридоре послышались голоса и стук каблуков. "Не поеду больше в этим Валерой в командировку, черт бы его подрал с его вечным зовом", - и Ветровский придвинул кровать к воротам своей крепости.
  - Да, да, входите, - послышался вялый голос из соседней комнаты. Валерий уже сильно устал и склонялся ближе к Морфею, чем к гостиничным Афродитам. У Ветровского застучало сердце, он скорее отрезал себе кусок сыру и принялся усиленно жевать, чтобы не слышать всего того, что творится рядом за стенкой. Черт, и телевизор остался в той комнате!
  Но там было совсем тихо, только постукивали каблучки или шпильки, Ветровский прислушался, но не смог разобрать, что там шептали крашеные губы. Неужели уснул? - он отрезал себе еще пару кусков и бодро захрустел маринованным огурчиком. Вот дурак! - и тут в его дверь постучали.
  - Мущина, откройте, пожалуйста, - ласковый голос показался ему приятным.
  - Нет, не открою! - героически ответил Ветровский. Каблуки вернулись обратно к Валерию. Ветровский запил ужин пивом и принялся за чернослив. Девицы переговаривались уже вполголоса. Ветровский уловил звяканье стаканов. Тоже, наверное, поклонницы советской литературы. Да у них тут это главная торговая марка. Он стал вспоминать одну, которую заметил в фойе на первом этаже вчера на диване рядом со стойкой администраторши. Они разгадывали кроссворд и спросили проходящего мимо Ветровского:
  - Мущина, скажите герой романа Гюго из девяти букв.
  - Квазимодо.
  - Тоня, пиши скорей - Ква-зи-мо-да.
  Ветровский гордо прошествовал мимо, торжественно и величаво неся вперед свою бороду. Ему пришлось обойти прекрасные длинные ноги Тони, обтянутые черными чулками с лилиями по шву производства местной чулочной фабрики "Ленинский путь", и он подумал, что он совершенно как Квазимодо, не смеет, но страстно желает пройти этот путь, коснуться ее руками, провести линию от узких щиколоток по икрам к заманчивым круглым коленям и дальше, дальше вдоль тугих бедер под короткую юбку, а что там, он и думать боялся, хотя счастье было так возможно, так близко.
  - Мущина, откройте скорее, тут вашему другу плохо!
  Ветровский вернулся на землю, поставил стакан на тумбочку и испугался. Он забыл, что у Валерия иногда бывает давление или сердечные приступы. Придется сдвинуть кровать в сторону и пойти спасать человека. И когда дверь отворилась, и в его комнату в одних чулках и рубашке скользнула Тоня, Ветровский отпрянул назад и не успел опомнится, как она потушила свет, прикрыла за собой дверь и обняла его в темноте, толкая к кровати упругими скользкими бедрами, впилась в его губы вечным зовом, обхватив его шею мягкими руками, как еще не делал никто в его пустой и возвышенной жизни. Он упал на стоящую сзади кровать и вяло пытался отцепить Тоню от себя, но было уже поздно...
  Потом, в Москве, у него еще два дня тряслись руки и ноги, он никак не мог успокоиться и все удивлялся тому, что они с Валерием не опоздали на утренний поезд.
  
  
  
  Variatio 24 a 1 Clav. Canone all'Ottava Синяя Даша
  
  - Здравствуйте, я Даша, а вы, кажется, Харитон? - она шагнула к нему в квартиру, сбросила сумку на пол и стала расстегивать пуговицы черного пальто.
  - Да, здравствуйте, раздевайтесь, пожалуйста, - Харитон отступил назад, разгребая апельсиновые корки.
  - Что, сразу все снять? - Даша разматывала шарф, поглядывая то в зеркало на себя, то на Харитона.
  - Нет, у меня сегодня довольно холодно, можно пока что-нибудь оставить.
  Какая она скорая, однако!
  - А как вы будете меня снимать? - спросила она, - можно, я вот пока эти тапочки возьму?
  - Да, берите, конечно, - Харитон успел купить новые специальные женские тапки тридцать восьмого размера, чтобы всякие там модели не пачкали у него в квартире.
  - Мне нужно в ванну. Как-нибудь покраситься? А то на улице мороз, а пока не подвела глаза и губы...
  Харитон понял, что ему придется все время отбиваться от ее вопросов, и успевал отвечать через один или через два, но так было легче, поскольку она успевала забыть, о чем спрашивала посередине.
  Он заметил, какая у нее большая грудь, больше, чем у Верочки, значит, на этом надо будет сделать акцент и правильно выбрать позицию.
  - Значит так, Даша, у меня тут есть гора трусов и лифчиков разных размеров, вы подберите себе подходящих штуки две или три, а я пока пойду заряжать пленку.
  - Я немного замерзла, может, дадите мне что-нибудь выпить?
  - Да, сейчас, - и Харитон пошел на кухню. На кровати ее снимать уже нельзя - там уже есть три пленки c Верой, где бы теперь эту новую расположить? Он решил испробовать синее одеяло для фона, нужно только найти место, где бы его развесить. Можно взять стул, стол, кресло, а пол ничем не отличается от кровати в смысле рельефа. Пока Даша копалась в куче белья, он искоса подглядывал за ней, и тут решение озарило его. Надо поставить стул к стене, накрыть его синим одеялом, начиная со спинки и до пола. Один край одеяла он прикрепил кнопкой к стене, чтобы не было видно обоев. Теперь, чтобы Даша целиком помещалась на синем фоне, надо просто поставить ее на колени у стула, и сбоку будет прекрасно видна ее радостная грудь.
  Через мгновение она явилась ему на кухню в черном наборе.
  - Отлично, - и Харитон налил ей кофе.
  - Да, а что это за фирма, я не могу разобрать ярлык.
  - Это наше, подмосковное, ярлык еще не успели пришить.
  Он все думал, как ее лучше поставить. Она глотала кофе, держа чашку двумя руками.
  - Где вы решили меня снимать?
  - Вон синее одеяло, сейчас придумаю, как вам лучше расположиться.
  - Может, лучше в постели?
  - Да нет, постель у меня уже много раз использована, надо что-нибудь новенькое.
  - Я видела, как в ванной получается довольно необычно, или на пляже, с водой или в пене.
  - Пена - это здорово, только холодно, а вы, я вижу, как следует подготовились, наверное, есть уже опыт в этом деле? - он взял ее чашку и отпил с другой стороны от ручки. Придется, наверное, от нее отбиваться.
  - Ничего, что я у вас немного отпил?
  - Да, конечно, - она поправила лифчик и подтянула повыше трусы.
  - Я просто очень талантливая и умная, мне это все говорят в нашем театре.
  - Так вы актриса! - и Харитон обратил внимание, как славно натянулась тонкая ткань на ее артистическом теле. - Может, подложить что-нибудь под колени?
  - Да, какую-нибудь подушку, - и Даша забрала свой кофе назад.
  Харитон подсунул под одеяло подушки с дивана и включил дополнительное освещение. Она оставила кофе и спустилась на пол.
  - Может, покрасить ногти синим цветом?
  - Вот это идея! Сейчас поищу краску. - Он обрадовался, что наконец-то сможет пустить в дело свою старую автомобильную краску "Валентина", номер четыреста восемьдесят четыре, взял растворитель, кисти и пустую баночку для смешивания. Она сидела пока на стуле, покрытом одеялом и разглядывала свои растопыренные влажные пальцы. Хорошо, что она не успела покрасить ногти на ногах чем-то другим, тогда пришлось бы смывать.
  - А это краска для ногтей?
  - Да, это специальная профессиональная немецкая краска, - соврал Харитон, разводя "Валентину". - Давайте, я сам вам покрашу ногти как следует.
  - А получится?
  - Конечно, я же профессионал в это деле, только не надо шевелить пальцами, ну-ка, поставьте правую ногу на стул.
  Она засмеялась и подставила ему правую ногу, оттопыривая пальцы в разные стороны. Он присел перед ней на колени, облокотился локтем о стул, и принялся аккуратно покрывать ее изящные ноготки. Она следила за его точными движениями и улыбалась.
  - Щекотно...
  Он сделал последний мазок и подул на краску, чтобы она скорей подсохла.
  - Ужасный цвет.
  - Зато подходит к одеялу. - и она подставила ему левую ногу. - А на руках тоже покрасите?
  - Конечно, - он разделался с ее левой ногой и усадил ее не стол. Она протянула вперед свой ручки с короткими ногтями, но он положил их на ее колени, случайно капнув с кисточки на ее теплую ногу.
  - Ничего, сейчас вытру.
  - А губы?
  - Нет, губы надо будет помадой, а такой помады у меня сейчас нет. Он подул на ее ручки, наклонившись почти вплотную к ее коленям. Она тоже немного наклонилась и стала дуть на ногти вместе с ним. Ее грудь очутилась совсем рядом с лицом Харитона. Коварная! Он оторвался от ногтей и взглянул выше.
  - Нравится?
  - Очень, - Харитон покраснел, стараясь отодвинуться от нее. Надо скорее взять в руки фотоаппарат, а то работа пойдет насмарку и денег не будет.
  - Оставьте вот так ваши руки на коленях и выпрямитесь, - он нашел ее в видоискателе. Вид сверху был прекрасен. Ее круглые груди, сведенные руками ближе друг к другу, образовали длинную глубокую впадину, она выгнула талию вперед, и в центре ниже впадины между грудями сразу виднелся пупок, а потом узкий треугольник черных трусиков, сжатый полными бедрами. Верхняя часть трусиков состояла сбоку лишь из двух узких полосок ткани, проходящих по талии, так что ее открытые бедра широко расходились вниз. Он сделал несколько снимков сверху.
  - А теперь встаньте коленями на подушку, - он развернул стул боком к стене, - и обопритесь локтями о спинку стула. - Раз, два, три!
  Она прилежно исполняла его распоряжения. Харитон направил свет сбоку. Так ее руки, поднятые вверх, немного открывали подмышки, и совсем не загораживали ее горячую грудь, или холодную, или слегка прохладную, которая касалась синего шершавого одеяла. В таком положении, однако, хорошо видна только одна грудь, зато этот вид сбоку с поднятыми вверх руками, можно сказать, получается лучшим из всех других вариантов.
  - Упритесь локтями как следует, а я попробую найти самое выгодное положение вашей спины, - Харитон поправил подушку под ее коленями, - -оставьте ваши колени вот тут на подушке, а попу опустите вниз, на пятки, - Харитон взял ее за талию и потянул вниз.
  - Как это сложно, - но она послушно опустилась. Он посмотрел на нее со всех сторон и шлепнул разок по попе, обтянутой узкими трусиками.
  - Очень хорошо, Даша, замрите вот так. - Она повернула голову к нему, поправила волосы и улыбнулась.
  - Да, я вам нравлюсь?
  - Молчите, молчите, прошу, не надо слов, - Харитон нажимал на спуск без остановки, стараясь поймать также ее вторую грудь и тень на стене от ее тела.
  - Нельзя так возбуждаться от работы, - он отбросил фотоаппарат в сторону, подполз к ней сзади и коснулся губами ее плеча.
  
  
  
  Variatio 25 a 2 Clav. Adagio (G minor) В пучине фотоискусства.
  
   Вот где оно, настоящее искусство, вот она - жизнь, вот он, первый шаг к миллионным гонорарам! Даша прикрыла глаза и, не шевелясь, ловила плечом холодные противные поцелуи Харитона. Его дыхание покрывало гладкую Дашину кожу, и вскоре мурашки на ней разгладились и увлажнились его слюнями. Она молчала, и слава Богу. Харитон боялся ее спугнуть - вдруг сейчас скажет какую-нибудт глупость. Но Даша, начинающая актриса, уже знала, что лучше молчать и покорно выполнять все указания своего режиссера, Художника с большой буквы, который должен открыть ей новые тайны жизни и привести ее по крайней мере на глянцевую обложку. Вот он пока целует только ее плечи, шею и принюхивается к ее распущенным волосам.
   Однажды Даша приметила, как ужасно пахнут ее волосы супом и невкусной едой после посещения институтской столовой. На этот раз она смазала волосы специальным гелем, чтобы художника не отвлекали мысли о супе и котлетах. И Харитон не отвлекался. Он целовал ее шею, а горячие руки положил не ее круглые колени, которые сразу же стали быстро-быстро согреваться, будто Харитон перед этим долго держал руки под горячей водой. Так тихо и медленно Харитон провел руками вверх по ее выпуклым бедрам и уперся большими пальцами в две заветные ленты, соединяющие переднюю и заднюю части трусиков. Она не шевелилась. Удобная подушечка под коленями удачно поддерживала ее грациозное тело, и ей было приятно и легко. Неожиданно она отвела руки назад и стала искать застежку Харитона. Видимо, устройство ремня ей было знакомо. Харитон целовал ее поднявшиеся лопатки, но руки продолжал удерживать на широких бедрах.
   Дашина смелость удивляла бедного фотографа, он чувствовал, что придется действовать по ее плану. Джинсы мешали, и их надо скорей снять. Согласитесь, не каждая девушка захочет сама снять с вас штаны. Это уже кое о чем говорит! Вот какая опытная и деловая попалась ему на этот раз, он слегка выпрямился, помогая Даше стянуть с него все вместе с трусами. Он оказался теперь совсем рядом с ней, она двинула попу ему навстречу и прижала руками к себе вплотную. Горячий Харитон выпрямился и упирался теперь прямо в ее копчик, пока еще обтянутый трусиками. Пожалуй, теперь они становятся уже лишними. Харитон зацепил их большими пальцами и стянул их вперед к ее круглым литературным коленям. Даша осталась совсем беззащитная, и только слегка выгнула спину, подымая попу немного вверх. Он подумал, что теперь ему придется искать нужное отверстие, куда можно было бы поместить его твердые взгляды на живопись. Совпадут ли их мнения? Видимо, да - расстояние между ними становилось все меньше и меньше, Харитона радовал и веселил напор нежной красотки, она удачно расположилась и действовала упрямо и старательно.
   Сразу, конечно, не может все получиться, нужно, чтобы прошло время, чтобы люди притерлись друг к другу, нашли верный подход и правильный угол. Пожалуй, сведенные вместе колени в данной ситуации были лишними, Харитон погрузил руки в волосы внизу ее живота и отодвинул ее сладкую правую ножку в сторону. Даша тоже не сидела сложа руки - правой рукой она опустила ниже слишком поднявшегося вверх Харитона, копчик остался выше, внизу стало мягче и приятнее. Он нашел пальцами ее влажную середину и осторожно раскрыл ее в разные стороны. Нет, так будет слишком быстро. Он нащупал своим широкоугольным объективом нужную диафрагму, чуть-чуть продвинулся вперед, только на одну четверть, и решил переключиться на другие ее достоинства.
   Пожалуй, пора было бы уже и снять с нее этот славный отечественный лифчик. Вот чем может гордиться вся страна, так это именно такими достоинствами. История и политика, слава Богу, тут не причем, экономическое состояние общества - тоже, а вот сама природа, природа без прикрас, без преград, голая натура - она одна способна вывести страну из нищеты и запустения, поднять упавшее производство, восстановить рухнувшие башни и трубы мощной тяжелой индустрии, помочь пенсионерам, детям и больным обрести второе дыхание и новую светлую жизнь.
   Харитон почувствовал в своих ладонях эту большую страну, ее тяжелое горячее существо легко и просто опустилось в его руки, он крепко взялся за рычаги управления и стал тихо но твердо двигаться вперед. Даша теперь придерживалась за спинку стула руками и внимательно следила за продвижением вглубь своего тела новой неизведанной жилы, новой вертикали власти, которая так нужна была ее прекрасному молодому телу. Вот как раз в этом случае прочная вертикаль обеспечивает верное управление большим и сложным организмом, всеми его раздробленными и размягшими регионами - особо сложные регионы, конечно, надо крепко держать в руках под контролем, и если даже у них возникнет какая-нибудь самостоятельная выпуклость или желание утвердиться на своей территории, можно, конечно, сквозь пальцы смотреть на это, но лучше, безусловно, во-время остановить это нелепое движение к свободе и зажать ее нежный росток стальными танковыми клещами. Даша вскоре узнала, что новая жила остановилась, ее попа вплотную была прижата к его животу, а в ее душе еще оставалось место для других мыслей, она несколько раз измерила его длину и размер и пришла к выводу, что в такой ситуации процесс может пойти по другому руслу и не в ее пользу. Чувствуя, что Харитон увлекся ее сосками и отпустил бедра, она стремительно соскочила с вертикали власти, развернулась и неожиданно толкнула Харитона в грудь. Он упал на спину. Наступила революция, Даша прыгнула на него и опустила правую грудь к его изумленному лицу.
   Все поем теперь сталинский гимн. Харитон чувствовал на себе приятную тяжесть юной наездницы. Он закрыл глаза и спокойно выпустил руль из своих рук. Теперь уже Даша, возвысившись над павшим противником, определяла, в какую сторону двигаться союзу дружественных стран. Пускай между ними сохраняются различия в вероисповедании, истории, культуре и обычаях, пусть уровень развития отличается, главное, что они вплотную, грудь в грудь, плечо в плечо, живот в живот стремятся вперед, к общей победе. Конечно, Харитон хотел, чтобы Даша первой достигла бы вершины заветного восьмитысячника. Ведь если он вырвется вперед, она, вероятно, так и не сможет подняться вместе с ним. Поэтому он старался не думать о ней, раскинул руки в разные стороны и прикинулся мертвым. И только прочный альпеншток удерживал их связку. Вначале Даша пригнула его вниз и прижала его к своему животу острием вверх. Несмотря на игру в покойника, Харитон заметно прибавил в размере и вскоре чуть ли не приподнял ее к потолку. Она проверила пальчиком, насколько остро отточен его гладкий стальной наконечник и обнаружила на нем слабую смазку, облегчающую вхождение в ледник. Затем, привстав на одном колене, она осторожно взялась за рукоятку и убедилась, что он может достать ей по высоте почти до пупка, а у основания похож на крепкий граненый стакан, едва умещавшийся в ее ладони. Но ей как раз этого и хотелось. Длинный широкоугольный объектив стоит дорого, зато только он и обеспечивает высокое качество фотографий, особенно сделанных на большом расстоянии. Даша уже была готова сократить это расстояние как можно сильнее. Она провела наконечником по свей середине, приоткрыла им глубокую прорезь, уходящую вглубь ее жадного тела и осторожно села на него до упора, до самой ее души. Харитон старался отвлечься и думал о чем-нибудь противном - о липких холодных пельменях, о сломанной раковине и порванных обоях, о больном зубе, бедных пенсионерах и о других гадостях, но она совершенно не позволяла ему отвлечься от своего присутствия. Упершись руками в пол, она двигалась то по, то против часовой стрелке вокруг наклоненной под углом в сорок пять градусов оси. После нескольких оборотов она завершила вращение и перешла к продольной обработке своего альпенштока. А может, ей надо было бы пойти на завод? Вспомните, как во время войны миллионы женщин и девушек круглые сутки, без перерывов, без еды, единым строем обрабатывали снаряды разных калибров. Полагаю, работа шла в основном на токарном станке для получения нужного диаметра с высокой точностью. Важно, конечно, сохранить нужный угол атаки, особенно для кумулятивных снарядов. Даша стала бы передовиков производства и за смену вытачивала бы штук двести бронебойных снарядов, способных прошивать лобовую броню "Тигра" и "Пантеры". Харитон вскоре обрел полное душевное равновесие и постарался окончательно подняться над суетой. Он тихо лежал на спине и вспоминал слова песни "Вставай страна огромная". Даша тоже вполне приноровилась к новому калибру и радовалась, что работа фотомодели оказалась такой творческой. Театр и клуб бальных танцев отступили на второй план, и она легко первая достигла ледяной вершины. Харитон надежно подстраховал ее своим прочным альпенштоком, с которым, пожалуй, можно было бы обойти все семятысячники нашей планеты.
   Даша удачно присела и нащупала новую высоту. Солнце сияло на новой вершине, синее небо и лед слепили глаза, она кричала и радовалась, что они добились своего, несмотря на все происки родителей, школы и института. Харитон же дошел только до второго куплета патриотической песни. Он любил свою страну всем своим телом, но понимал, что сильно любить нельзя, иначе любовь сразу кончится, нужно осторожно, понемногу высказывать свои чувства, а лучше даже их не высказывать вовсе, тогда любовь будет очень долгой и радостной. Поэтому он подумал о Вере, чтобы испытать чувства изменника родины и последнего предателя. Теперь только Вера с большой буквы могла спасти его от неминуемого падения и разрыва. Можно ведь эмигрировать, жить в другой стране, но сохранить при этом глубокую любовь к родному первоначальному отечеству. Вот и Харитон не согнулся под жестокими ударами судьбы и Даши, но молился о Боге и Вере, чтобы она с ним могла спасти и сохранить его с его альпенштоком. Да, вот вам пример истинного служения Богу - человек даже в таком положении, повергнутый на спину, сохраняет Веру в своей душе, и при этом помогает новой стране двигаться к прогрессу и сияющим вершинам. И разговоры тут совершенно лишние. Веру ведь можно любить на расстоянии. Вот она - ностальгия! - вспоминать сейчас о родных заснеженных березках и елках, укрытых белыми сугробами. А Даша продолжает борьбу за новые победы, за стахановскую производительность труда с новым калибром. Неужели станок ни разу не сломается?
  
  
  Variatio 26 a 2 Clav. Критические дни или геморроидальный выбух
  
   После командировки у Ветровского опять начались критические дни. От гостиницы до вокзала была глубокая ночь, и ему пришлось тащить на себе все 25 килограммов ценного инструмента. Потом в поезде все спали, место под нижними полками для багажа и в проходе уже было занято, и он с трудом поднял свой ящик наверх, чуть не опрокинув его по дороге на спящую вонючую старушку. Потом после "Вечного зова" и какой-то дряни у него схватило живот, и он еле дождался, пока проводник снова откроет туалет после Саратова. Саратовская песня с "Вечным зовом" и ящиком тут же вышла ему боком, точнее, низом, потом еще раз и еще, последний раз - в Гусе Хрустальном, и дальше уже до дома без остановок из него лило и лило. Он обделал штаны - хорошо, хоть куртка прикрывала низ, и всю дорогу провел стоя в тамбуре, надеясь, что холод немного остановит кровотечение. Но это не помогло. Он еле уселся в такси и с трудом доковылял до своей квартиры.
   - Опять? - участливо спросила Мила.
   - Да ничего, все нормально, - героически ответил он и поспешил в ванную комнату.
   Вот и пришло время, когда легкость и глупость молодости сменяется другой порой и другими заботами. Ветровский уже забыл, когда это началось, но гораздо позже, чем это обычно бывает у девочек. То ли после очередного похода, то ли после очередного ремонта на корточках, то ли после очередного перетаскивания мебели, но, скорее, после тридцати лет. Другой приятель в возрасте жаловался ему, что, оказывается, играть в футбол очень опасно - там совсем несимметричные нагрузки, и легко получить растяжение, а после тридцати они восстанавливаются гораздо дольше. Он там себе что-то растянул, так болело потом девять месяцев. И все спортсмены по телевизору вдруг стали все как один моложе Ветровского, кроме шахматистов. Да, жизнь-то, оказывается, не стоит на месте, годы текут, как вода, незаметно, а потом замечаешь, что она розовая, и никак не становится чистой и прозрачной, и долго этот розовый цвет не проходит.
   Ветровский направил струю холодного душа в зад и думал, что завтра ему опять на работу, опять сидеть в этой ужасной машине и таскать тяжеленные ящики. А кровь все не останавливается. Да, раньше внимание не отключалось от прекрасного пола, а теперь вот не знаешь, как ее, проклятую, остановить. Кто-то сказал, что очень важно вовремя сходить к врачу и сделать хорошую диагностику.
   - Доктор, у меня что-то в попе нехорошо.
   Доктор, после трех месяцев без зарплаты:
   - А чего ж там может быть хорошего?
   Да, вот черт, какой появился теперь неиссякаемый источник впечатлений! И не остановить его, и не заткнуть. А может, не ходить завтра на работу? Вызвать врача на дом и полежать пару деньков в покое? Какая сладкая мысль! И в этом возрасте есть свои радости и удовольствия... Ветровский вытерся, стараясь не испачкать полотенце, и пошел на кухню искать спасения. Может, троксевазин? "Применяется для лечения геморроя". Он запил капсулу водой.
  - Будешь суп? - спросила Мила.
  - Да, вот жидкий суп мне сейчас - то, что надо.
  - Садись к столу.
   - Спасибо, я лучше пешком пастаю.
  - Садитесь, садитесь, товарищ Саахов, - Мила усмехнулась и похлопала Ветровского по плечу.
  Oi?ioi, ?oi a ainoe ia iaai eaoe, a oi oai ia iieioo, ii?aio neaaou ia oi?aony. Oae aio e noaiiayony iiiaoaie-caoai?ieeaie eee oieinoyeaie. Io eiio io?ai oaeie noa?ue o?ai n aaii??iai? Троксевазин оказался ошибкой. В ногах-то вены сузились, и вся кровь потекла вверх, и Ветровский опять испачкал штаны. И тут, наблюдая очередную рекламу по телевизору, его осенила простая но гениальная мысль. Он позвал Милу.
   - У тебя прокладки остались?
   - Да, а тебе зачем?
   - Какие?
   - Простые на каждый день.
   - Дай-ка мне свою надежную защиту.
   Трусы только надо подобрать специальные, чтобы было куда крылышки приклеить. Ветровский уединился в кабинете задумчивости и принялся прилаживать прокладку к своим трусам. И они это делают каждый день! - подумал он, выбрасывая упаковку в мусорный бачок под раковиной. Да, как все не просто, как все не просто. Первая прокладка приклеилась как-то криво, зато вторая попала куда надо. Ветровский осторожно натянул трусы и подобрал штаны, чтобы они болтались пониже и не обтягивали. Отлично! Так можно и до аптеки добраться.
   Мила уже ушла, так что Ветровский мог рассчитывать только на свои силы. Он с трудом спустился по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы несильно раздвигать ноги. Прокладка пока держалась на месте. Но кровь все идет. Он кое-как доковылял до аптеки, подскользнувшись пару раз на льду, и принялся изучать витрину.
   - Вам чем-нибудь помочь? - тут же спросила его прекрасная девушка в белом халате.
   - Нет, спасибо, пока не надо, - он скривился и покраснел. Как вот теперь общаться с девушками? Штаны грязные, воняют, идти не могу - лучше сидеть дома и не высовываться.
   На этот раз он решил закупить более надежное средство, чем Георгий Победоносец. Раньше у него часто случались неприятности с отечественными свечками. Нет, конечно, до пожара дело не доходило. Наверное, их не надо было держать в холодильнике. От холода они становились как пули и к утру выскальзывали в постель, не принося никакого облегчения.
   Заботливая дама более солидного возраста посоветовала дорогое американское средство из акульей печенки. И по телевизору все время рекламируют.
   - А кровотечение останавливают? - набрался храбрости Ветровский.
   - Конечно, берите конечно, это прекрасное лекарство!
   Ветровский молча достал деньги. Ну, теперь можно просить деньги с производителей! Большой роман, и целая глава посвящена им! Сколько, интересно, можно с них взять за рекламу этой чудесной пилюли? Когда он пришел домой, прокладка была полна крови и противно воняла. Да, а у них так несколько дней каждый месяц! Он принял душ еще раз, потом лег на постель в неприятной позе и с трудом отыскал нужное место для американской помощи. И чудо, буквально через час там стало гораздо лучше, Ветровский почувствовал себя человеком и подумал, что завтра сможет уже завтракать с Милой, сидя с ней рядом за столом! Можно еще подержаться и даже сходить в кино. Теперь - никуда без прокладок и свеч! И не носить тяжести. А если все-таки попадется прекрасная белоснежка?
  
  Variatio 27 a 2 Clav. Cutty Sark
  
   - Ну что же, я позвоню Вам, когда снимки будут готовы.
   Она заметила, как он устал от работы и сидит на стуле, пока она одевалась и приводила себя в порядок. Пожалуй, она может успеть в театр на вечерний спектакль, где будет играть ее подруга Катя. Надо же с кем-нибудь поделиться. Фотограф оказался таким же, как все. Вряд ли в такой дешевой квартире делают хорошие снимки. Она немного разочаровалась. Белье - тоже совсем не Victoria secret. Вот подруга показывала ей каталог "Дикой Орхидеи", вот там было белье красивое! Лифчик за 286 долларов, трусики за 523. Может, пойти лучше в "Дикую Орхидею" сниматься? Даша решила, что ей надо найти путь в богатый круг, где и зарплата, и квартиры, и машины - все шикарное и дорогое, о там-то она развернет свою прекрасную фигуру на все страницы каталогов, будет показывать и чулки, и свитера, и кофточки, блузки и все остальное. Квартира Харитона поразила ее теперь своим убожеством. Обои кое-где заклеены скотчем, потолки желтые, все поцарапано, кругом пыль. И зачем она сюда пришла?
   На улице дул холодный мартовский ветер из последних зимних сил. Она с тоской представила долгую длинную дорогу домой, слякоть и грязь, потом давка в метро, темная остановка автобуса, черное стекло, сквозь которое ничего не видно. Она брела по краю тротуара, засунув руки в перчатках в карманы и повернувшись спиной к ветру. Богатый круг был очень далеко. Вдруг рядом остановилась машина, сигнал, и прямо перед ней открылась дверца.
   - Куда Вам ехать, сударыня?
   Даша расправила плечи, выпрямила спину, опустила грудь вниз, открывая неожиданно раскрывшийся под шарфом глубокий вырез, и посмотрела на водителя. Это, конечно, был шикарный Мерседес или благородный Форд. Но очень большой, красивый и теплый. Внутри сидел, наверное, богатый иностранец, в голосе слышался акцент.
  - Мне далеко, в Барвиху, - соврала она.
  - О, нам с вами по пути! Садитесь, пожалуйста, а то на улице сегодня ужасная погода, простудитесь в одно мгновение.
  Какой он благородный, вежливый и богатый! - подумала она, - вот то, что мне нужно.
  Харитон с тоской наблюдал из окна, как ее увозил вдаль блестящий автомобиль. Куда мне с ним тягаться! Мой велосипед - и то старый и сломанный. Переднее колесо все время спускает. В прошлый раз промучился, заклеил камеру, так через день опять все спустилось. Может быть, конечно, ниппель плохой. Придется ехать в Сокольники, купить новую камеру к лету. На новый велосипед денег нет. И ни на что новое денег нет.
  Даша сразу согрелась на кожаном сиденье и только и успевала замечать, как мимо проносятся сверкающие магазины и дорогие места. Они вначале объехали Метрополь, потом на Лубянке свернули направо, вниз, потом мимо России вокруг Кремля и по набережной вдоль стены.
  - Давайте вместе поужинаем в ресторане Cutty Sark, Вы там еще не бывали? - спросил любезный хозяин.
  - Нет, а это далеко?
  - Нет, сейчас проедем по Новому Арбату и в конце направо десять метров.
  Даша улыбнулась и промолчала, не думая о том, что будет потом.
  - А может, лучше домой?
  - Сейчас все равно все поедут с работы домой, будет ужасная пробка, так что лучше посидеть в ресторане, чем на дороге.
  - Да, пробки сейчас ужасные.
  - Ничего, потом рассосется.
  Они еле тащились до конца Нового Арбата. Радио играло дорогую музыку, наверное, это и есть джаз, - подумала Даша. Она в основном слушала русский рок - Алису, ДДТ и Русское Радио на своем старом магнитофоне. Надо будет настроиться на эту волну дома. Наконец, хозяин выключил мотор.
  - Приехали!
  Он культурно открыл ей дверцу машины и буквально донес через снег несколько шагов до ресторана. Звякнул колокольчик и они попали внутрь, в тихую пустоту.
  - Здравствуйте, у нас заказан столик на двоих, - солидным баритоном произнес ее спутник.
  - Прошу на второй этаж по лестнице, - странный официант в полосатой тельняшке, пионерском галстуке и бескозырке указал им путь. Все вокруг было деревянное и морское - канаты, узлы, иллюминаторы, спасательные круги и медные блестящие предметы. Матрос ударил в рынду. Они поднялись на второй этаж по крутому скрипучему трапу.
  - Мы будто на корабле, - сказала восхищенная Даша. Наверху за стеклами иллюминаторов в изумрудной воде плавали цветные рыбки, коньки и крабы. На верхней палубе было пусто, в углу за деревянной перегородкой уже горел подвесной керосиновый фонарь, к которому и направился ее покровитель. Матрос шел сзади, почтительно отступив на три шага.
  - Позвольте, я помогу Вам снять пальто, - и Даша совершенно растаяла. Это вам не Харитон какой-нибудь! Матрос помог раздеться и Герману. Теперь их одежда висела рядом на двух вешалках, интимно прижавшись друг к другу. За столом же Даша оказалась напротив.
  - Я только недавно из Лондона, - начал он, поджидая другого матроса. Первый ушел, растворившись в темноте. - Там есть такой морской музей в Гринвиче, Вы там не бывали?
  - Нет, не бывала, - Даша открыла рот, боясь спугнуть или испортить мечту, которая была так рядом. Второй матрос принес два меню в кожаных переплетах.
  - Так вот, там прямо на берегу Темзы стоит знаменитый клипер Cutty Sark, iinoaaeaoee a naia a?aiy ?aei?a nei?inoe. A i?ioeii aaea ana auei i?ae?anii - ii?a, aaoa? e ia?ona!
  - Aa, y ia eiaea ieaaaea oieuei iaei ?ac, a Na?aa?yiiii Ai?o, - aio ao?a, eo?oa iie?e! - e Aaoa i?eeoneea aoao.
  - A Na?aa?yiiii Ai?o o iaiy anou eiaiea e iioi?iue eaoa?, oae ?oi ii?ii aaniie oai iieaoaouny, anee oioeoa.
  Aaoa caoeaaioeanu io ney?ueo ia?aa iae ii?neeo ia?niaeoea. Iao?in iaiieiee aieae e?aniui aeiii.
  - A ?yaii n eeeiia?ii noieo iaeaiueay yooa "Джипси Мот", на которой один седой англичанин Фрэнсис Чичестер совершил в одиночку кругосветное плавание. Потом он стал Рыцарем Англии.
  - Какое чудо, но ведь и страшно было!
  - В общем, есть на свете еще знаменитое виски Cutty Sark, теперь вот открыли одноименный ресторан, куда мы с вами, Даша, и пришли погреться. Давайте что-нибудь выпьем и поедим.
  На улице по-прежнему дул холодный ветер, а Даша листала удивительное меню, будто она уже плыла с Германом на клипере Cutty Sark, или, на худой конец, на яхте Джипси Мот с самим Фрэнсисом Чичестером.
  - Даша, вы знаете, я должен буду снова уехать в Лондон через неделю, мне нужен личный секретарь, который будет мне помогать. А что, если я попрошу Вас об этом? - Герман поднял бокал, наслаждаясь рубиновым цветом вина и посмотрел на нее. Даша вздрогнула и опрокинула свой бокал на скатерть.
  - Я, наверное, согласна...
  Покажите мне другую девушку, которая отказалась бы от такой работы.
  
  
  Variatio 28 a 2 Clav. Утро Короля Польского и Курфюрста Саксонского Фридриха Августа III
  
  Август проснулся и посмотрел в окно. На елках, все еще покрытых снегом, сидели верные охранники, одетые в белые теплые костюмы, чтобы не замерзнуть в лютый мороз во время службы. Он сунул руку под подушку и убедился, что тяжелый теплый пистолет на месте. Рядом, прислонившись к ореховому комоду, стоял автомат с двумя магазинами, обмотанный синей изолентой - подарок друзей из Ханкалы. В углу, это уже на самый крайний случай, на взводе отдыхал миномет последней системы "Ласточка". Окно спальни недавно специально расширили, чтобы мины при стрельбе не попадали в потолок, а ложились точно на пристрелянную площадку у ворот. И так пришлось делать во всех спальнях, поскольку курфюрст каждую ночь менял дислокацию, чтобы спутать планы потенциальных убийц. Надо отдать ему должное, автомат, пистолет и гранаты он переносил из одной спальни в другую сам, а вот миномет приходилось возить на специальное тележке двум охранникам.
  Фридрих откинул одеяло и спрыгнул с кровати, сделав затем сразу два сальто вперед. Выпрямившись и приняв боксерскую стойку, он выбросил кулак вперед и попал точно в середину огромной боксерской груши, обшитой дорогой замшей. Груша отклонилась от вертикали, приведя в действие магнитофон, и тот заиграл гимн покорной страны. Уверенной походкой, немного переваливаясь с ноги на ногу, важный как гусь, Август отправился в уборную. У дверей стояли два охранника в синих костюмах, красных галстуках, белых рубашках (новая форма спецохраны, специально разработанная в соответствии с последним указом президента о государственных цветах в общественной жизни), но в черных очках или в черных масках. Король дружески пожал руки вначале первому номеру (слева), потом второму (справа), и вошел внутрь.
  После вчерашней встречи с послами двадцати вражеских государств у него немного болел живот. Ведь могли и яду подсыпать! Особенно опасным был разговор с посланником НАТО, он привел с собой красотку-секратаршу из эмигрантов, и приходилось следить за ними обоими, да еще за бокалом шампанского, в который они могли легко бросить отравленный порошок. Как он спасся на этот раз, трудно себе представить. Надо будет разработать специальную программу действий против эмигрантов и на случай встречи с послами и их секретаршами.
  Август вышел из уборной со свежей, чистой головой и направился в спортзал. Спорт теперь занимает все большее место в жизни нашей страны. Практически в каждой резиденции курфюрста построен новый бассейн. Воду качают из Кавказских минеральных источников по специальному секретному водопроводу. Именно поэтому там и идет война последние несколько лет. Местные жители остались совсем без воды и умирают от жажды целыми семьями. Начались эпидемии и среди животных. Но секретный водопровод работает бесперебойно. За право охранять его проходят конкурсы и чемпионаты во всех войсковых частях. Солдаты знают, за что отдают свои жизни.
  Кроме бассейнов, в спецспортивных центрах есть и все остальное из обширной программы Летних и Зимних Олимпийских игр - катки с всегда готовыми сыграть хоккейный матч двумя разогретыми командами, тир с шестью видами основного стрелкового оружия, смазанные горные лыжи (смазку меняют каждые полчаса круглосуточно в соответствии с прогнозом метеослужбы), а также небольшие войсковые соединения с подготовленной военной техникой - два танка с включенными круглосуточно моторами, три истребителя с боекомплектом, одна (пока другую не подняли) подводная лодка и даже две космические ракеты с космонавтами, готовыми вылететь в космос в любую секунду. Шлем короля сделали по специальному заказу в Оружейной палате, основываясь на исторических документах и на размерах Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Великого, Суворова, Кутузова и Жукова. Историки были потрясены - размер головы Августа Фридриха III точно совпадал со средним размером всех великих русских полководцев! Только Багратиона и Барклая де Толли пришлось убрать из суммы - они не подходили по национальному признаку.
  Больше всего Август любил отжиматься и делать подсечки правой ногой. Обычно в зале выстраивалась колонна человек в сорок, уже в борцовских костюмах, желающих послужить спарринг-партнером для первого лица. Август становился на специальном теплом коврике. Желающий из очереди делал шаг навстречу главному герою, протягивал вперед руки, и Фридрих ловким отточенным движением укладывал жертву на спину, на определенный квадрат пола. Квадрат мгновенно опускался вниз, как в крематории, и тут же пустой возвращался на место. Конструкцию опускающегося квадрата разработали в Академии Наук с учетом всех особенностей характера Фридриха. Он остался очень доволен и повысил академикам оклады на двадцать рублей.
  После разминки фигура направлялась в душ и массажное отделение. Главная массажистка, мисс Саксонии этого года, принимала клиента в открытом купальнике. Харитон не знал, что по его снимкам на секретном заводе номер 35728 из исключительно отечественного сырья для Леночки сшили специальный купальный костюм. Август ложился на живот, и Леночка легкими плавными движениями долго разминала его усталые, натруженные государственной работой икры и ягодицы.
  На завтрак первое лицо принимало свежие фрукты, похищенные спецслужбой из отборных садов вражеских стран. Российский климат пока не позволял обходиться собственными силами. Генштаб, планируя операцию, правда, уже разработал план защиты российских граждан от террористов и бандитов силами двух-трех дивизий на территории Анталии, где можно было бы развернуть отечественное производство фруктов и овощей, богатых важными минералами и витаминами. И тут, думается, все население поддержало бы политику государства, направленную на подъем здоровья людей и руководителей.
  После завтрака он одевался в изящный темно-синий костюм стоимостью 34 рубля восемь копеек, рубашку, галстук и командирские часы. Бронированный автомобиль, специально заказанный у близких врагов, уже поджидал его у дверей скромного домика. Последующие минуты поездки на работу больше всего нравились Августу. Подтянутый, здоровый и свежий, напитанный лучшими фруктами, он стрелой летел по пустынной дороге руководить и управлять своим народом. Кругом никого не было видно. Охрана уже полчаса как перекрыла все подъезды к траектории первого лица. Ничто не должно помешать полету звезды, ничто не должно отвлекать его от государственной заботы и службы. Редких прохожих согнали с близлежащих тротуаров во дворики. Снайперы, удобно расположившись на соседних крышах, держали под прицелом опасные участки пути. И только глупый Харитон вышел зачем-то на свой балкон с длинным объективом, так похожим на ствол крупного калибра. Он не успел даже прицелиться.
  
  
  
  Variatio 29. A 1 ovvero 2 Clav. Оттепель.
  
  Пришла новая оттепель, и теперь уже потекло серьезно. Тропинка, протоптанная между сугробами от подъезда к остановке, потемнела, размякла и стала совсем мокрой. Все стали все больше ступать по краю, где было немного тверже и выше, но оттепель была сильнее и вода тут же заполняла новые следы. Можно было совсем оступиться и провалиться глубоко в сугроб, но и там, на дне, ботинок попадал по уши в воду, и так и не мог просохнуть до следующего утра, выпуская на свою поверхность белую соль, убивающую прекрасную летнюю кожу.
  Ветровский считал гудки в телефонной трубке, на цифре 15 нажал повторный вызов, ждал еще долго и совсем сбился со счета. Вот уже неделю он звонил Харитону, чтобы в последний раз за эту зиму покататься на лыжах, но Харитон не отвечал. В пятницу в городе было уже плюс пять, и Ветровский пошел на работу без перчаток. Одна надежда, что за городом тает не так сильно. Обычно в мартовские каникулы еще можно отлично покататься, так что в последнее воскресение марта остается последний шанс. Он решил зайти вечером домой к Харитону, может, телефонная линия утонула от такой теплоты или отрезана стройкой. Сейчас уже вечером не так темно, как в декабре, и он с радостью ступал мимо ярких магазинов по сухому асфальту, который успел просохнуть к вечеру от первого весеннего солнца. Но сугробы были еще приличные, метра полтора.
  По дороге он приобрел бутылку кагора и думал о каком-нибудь сыре, но потом вспомнил, что Харитон не любит сыр и взял еще полкило изюму. В окне Харитона было темно, а может, это был не его этаж. Зато чей-то балкон уже выпускал зимнюю пыль из своей комнаты в еще свежий весенний воздух.
  Он долго звонил в дверь Харитона, как по телефону, а потом дернул за ручку, дверь сразу отворилась и Ветровский шагнул в пустую квартиру, испустившую свой дух через балконную дверь. Вот черт, - подумал Ветровский и включил свет. Балкон был открыт, наверное, уже несколько дней - на пол даже намело серого снегу, от которого осталась грязная лужица.
  - Эй, Харитон! - закричал Ветровский и прикрыл шумную улицу. Под ногами хрустели апельсиновые корки, шумела вода в трубах и батареях отопления, но Харитона не было. Наверное, вышел куда-нибудь, раз дверь и балкон открыта. Ветровский набрал Милу.
  - Слушай, я зашел к Харитону, но тут никого нет.
  - Откуда же ты звонишь?
  - Дверь была открыта, я зашел сюда, но здесь пусто.
  - Ну, подожди немного, наверное, скоро придет.
  - Ладно, я потом позвоню.
  Ветровский был голоден после работы и решил выпить хотя бы чаю. На кухне в раковине валялась посуда, в заварочном чайнике уже завелась недельная мохнатая белая плесень. Он выплеснул плесень в унитаз и вымыл заварочный чайник кипятком. Да, все-таки ему гораздо хуже, чем мне, - он живет совсем один, без семьи, - подумал Ветровский. В старой жестяной банке шуршала заварка, и вскоре Ветровский уже грел о большую чашку с чаем свои озябшие к вечеру руки. Днем еще было тепло, но к вечеру все снова подмерзало, и розовое небо оттягивало слабую дневную теплоту от земли вверх, и звезды могли уже легко отскакивать от вечернего льда. С кухонной табуретки свисало синее одеяло, будто еще кто-то сегодня озябший со сна укутывался им от холода во время утреннего кофе. Ветровский решил отнести одеяло назад в спальню. Открывшаяся перед ним картина сильно удивила его. Весь пол, кровать и стол были завалены фотографиями разнообразных полуголых девиц в разных видах и позах. Тут он вспомнил, как Харитон рассказывал ему в последний раз про какую-то новую бодрящую работу, от которой он никак не может так легко оторваться. Да уж, как тут оторваться от такой работенки! В углу на штативе стоял старый аппарат Харитона "Старт", который Ветровский помнил еще со школьных походов. Он положил одеяло на свободный стул, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Апельсиновые корки в большой комнате лежали небольшими кучками, как осенние листья. Он открыл кагор, уселся на кухне на тубаретку и задумался, поглощая изюм.
  Странная история с этим Харитоном. Наверное, он совсем спятил от своей холостой жизни. Как тут, впрочем, не свихнуться! Ветровский вспомнил одну девицу с работы, которая иногда ходила с ним обедать. Вроде внешне ничего так себе, интересная, может, пригласить ее куда-нибудь? И куда? Денег опять же жалко... А может, черт с ними, с деньгами? Девица, правда, молодая, симпатичная, зачем я ей нужен со своим геморроем? И где же Харитон нашел все это добро? Ветровский вернулся в большую комнату и заметил в углу ящик с женским бельем. На ящике почему-то было написано "Не кантовать" и "Стекло". Кагор попался какой-то дрянной, прозрачная кислятина, да и пробка вся обкусанная, без печати и штампа. Вскоре, разглядывая соблазнительных девиц на полу, Ветровский определил, что девицы все какие-то одинаковые, то есть, их было всего две штуки - блондинка и брюнетка в разных видах и позах. Еще попадался какой-то черно-белый мотоциклист на древнем монстре, наверное, копия со старой фотографии, и вид какого-то коричневого готического городка с гаванью. В другом углу стояли старые деревянные лыжи, на которых в такую погоду далеко не уедешь. Может, подарить ему на день рождения новые, пластиковые? На улице уже совсем стемнело, и Ветровский решил опять позвонить Миле.
  - Слушай, он все еще не пришел. Может, уехал куда-нибудь?
  - А почему тогда дверь не закрыл?
  - Почем я знаю?
  - Ладно, иди домой, я тут пирог поставила в духовку.
  Ветровский засобирался и на прощание снова зашел в комнату с фотографиями. Как все-таки приятно смотреть на этот старинный город! И как просто - все дома должны быть маленькими и с черепичными крышами горкой. Тогда не так противно. И чтобы все они были разные и не похожи друг на друга. Еще лучше, если улицы кривые и город не плоский, а на холмах. Ветровский поднял с пола две фотографии с двумя разными девицами и задумался, какая ему больше нравится - светлая или темная. Наверное, все-таки брюнетка.
  В дверь позвонили. Вот и Харитон вернулся! Половина десятого вечера.
  
  
  
  Variatio 30. a 1 Clav. Quodlibet Кожаное пальто, синее одеяло
  
  
  - Верочка, Верочка!
  - Ну что опять такое, дедушка! - недовольно откликнулась она из своей комнаты.
  - Поди-ка сюда, моя милая!
  - Сейчас, - сказала Верочка, накинула юбку, влезла в тапочки и зашаркала к деду.
  - Ну-ка, садись вот тут рядом, я тебя хочу о чем-то спросить.
  - Ну что опять случилось, я ведь только что приносила тебе твои таблетки из холодильника,
  - Нет, постой-ка, ты мне скажи, зачем ты взяла мое черное кожаное пальто?
  - Какое пальто?
  Дед задумался и посмотрел недоверчиво перед собой.
  - Ну как ты не помнишь, такое новой шикарное импортное кожаное пальто, которое я привез из-за границы!
  - Я не знаю никакого пальто, которого ты привез из-за границы. Ты за границей был в каком году?
  - После войны сразу, служил в Польше.
  - Так ты тогда там достал это "новое шикарное черное кожаное пальто"!
  - Ну да, теперь ты вспомнила?
  - Так меня тогда и на свете не было, подумай сам, где я могла его видеть?
  - Ну как же так, милая, такое дорогое, новое, совсем еще не ношенное пальто пропало!
   - Почему же ты его никогда не носил?
  - Жалко было, донашивал другие вещи, а его берег на старость. Хорошо бы его продать за большие деньги! Да и лето уже скоро, я его не надену, в нем жарко.
  - Может, посмотреть в кладовке?
  - Давай-ка в субботу посмотрим, при свете.
  В кладовке давно сгорела лампочка, черная проводка рассыпалась под ногами и трещала, поэтому Верочка старалась туда не ходить. Только с утра туда через все закоулки добиралось мартовское солнце и с трудом находило себе место для чашечки кофе.
  Сверху на Верочку посыпались старые пыльные газеты, коробки, книги и тряпки, и она чуть не погибла под этим дождем времени.
  - Дедушка, давай все это выбросим!
  - Ты что, милая, это ведь все совершенно новые, целые, ценные вещи, их можно сдать в комиссионный магазин и выпучить много денег! Ты же знаешь, пенсия у меня небольшая, как можно теперь выбрасывать такие вещи!
  Через неделю, переживая пропажу и вспоминая дорогие сердцу покупки, дед позвал ее снова. Прошлый мутный разговор слегка изменил течение.
  - Ты сколько денег получила в комиссионном за мое пальто?
  - Дедушка, ну что ты все не можешь успокоиться!
  - Ну все-таки, сколько тебе за него дали ? - и дедушка ласково и лукаво, по-ленински заглянул внучке в глаза. Ей стало даже смешно.
  - Пятьдесят тысяч, - решила она от него отделаться.
  - Вот видишь, как здорово, а ты говорила! Я тут, кстати, нашел еще одну прекрасную вещь, ну-ка, достань-ка из-под кровати вон ту серую коробку, обмотанную сизой тесемкой.
  - Дедушка, опять ты меня хочешь, чтобы я вся испачкалась в твоей пыли! Я только что приняла душ!
  - Давай, помоги мне, мне же тяжело!
  В коробке, под тремя слоями оберточной бумаги лежали напротив друг друга полярные летные пегие унты с тройной войлочной мягкой подошвой, боковым ремешком на медной пряжечке, стягивающим щиколотки. Несмотря на почтенный возраст, черно-пегий мех совсем не испортился. Верочка с удовольствием погладила своим пальчиком эту древность и даже решилась засунуть руку по локоть вглубь, убедившись, что мех идет глубоко, до самых подошв.
  - Вот это да! Откуда у тебя это папанинское сокровище?
  - Вот так-то! Дай-ка одену левый.
  Но его отекшие кривые ноги никак не могли продвинуться глубже середины, и Верочке пришлось потом стаскивать обувку. Они упали в разные стороны.
  - Вот что, милая, на полюс я пока не собираюсь, так я тебя очень прошу, до пенсии у меня денег уже не осталось, так ты снеси их в комиссионку и продай этих папаниных, а на вырученные деньги купи мне три килограмма рафинаду, знаешь, такой кусочками. Вечером чайку попьем...
  - Но я же уже ходила сегодня в магазин, дедушка!
  - Ну прошу тебя, милая, сходи, золотко, а я тут пока коробки под кровать задвину.
  На улице мело, свеча не горела, и Верочку сдувало с ног. Она с трудом добрела до булочной, закрывая от колючих снежинок лицо, купила себе к чаю плитку шоколада "Аленка" и сахар для деда. В темной пустоте ветер выл изо всех сил, раскачивал фонари, но теперь, на обратном пути, свирепо подталкивал ее в спину.
  Почему-то дедушка долго не открывал дверь, и Верочка стала злиться. Как долго он идет! Ключ потерялся в сумке, перед квартирой ничего не видно, и ей пришлось подняться на один этаж выше, чтобы нащупать на дне холодную связку.
  Внутри было совсем тихо, она включила свет и уронила сумку. Дедушка замер в нелепой позе, на коленях перед кроватью, упав вперед лицом в синее одеяло, левой рукой все еще упираясь в коробку, а правой уже уцепившись за подушку. Неподвижный глаз хитро выглядывал куда-то вбок.
  Она закричала и попробовала его сдвинуть, но он был тяжел, она сразу задохнулась и одернула руки, боясь теперь до него дотронуться. Ей стало страшно и нехорошо, она еле выбралась из квартиры, захлопнула дверь и сбежала вниз по лестнице, не соображая, что теперь делать.
  Верочка, конечно, давно думала про это, но не могла и представить себе, что это случиться так некстати и так неожиданно. Она все собиралась хоть как-то подготовиться, даже собрать немного денег, все надеялась на помощь несуществующих опытных родственников или знакомых, но в главную минуту вокруг оказалась такая страшная метель и пустота, что некому было даже позвонить, закричать о помощи и заплакать. Она не помнила, как влетела в метро, но потом уже верно отсчитывала остановки и вышла там, где нужно, из последнего вагона. Слава Богу, Харитон проживал рядом от метро, она бежала не останавливаясь и чуть не сбила по дороге какую-то старушку.
  У него горел свет, и она почему-то была уверена, что он ей сразу поможет. И, конечно, после звонка в дверь она снова, как в тот раз, тихонько толкнула дверь вперед, сделала шаг в темноту коридора и сразу захлопнула за собой клетку мышеловки.
  На кухне сидел совершенно незнакомый черный мужик с огромной бородищей и с ужасом смотрел на нее, машинально забрасывая в пасть горсти изюму. Она попала в руки этих чеченцев! Отступая назад, она судорожно попыталась найти задвижку и открыть обратный путь к свободе, но мышеловка захлопнулась навсегда, бандиты и убийцы сзади уже сжимали ее горло грязными руками, у нее закружилась голова, подкосились ноги и она сползла на грязный коврик...
  - ...очнитесь же, ну, вот уже все, давайте!
  Она почувствовала, как какая-то липкая струйка течет по ее щеке и проникает глубже в вырез кофточки. Ветровский уже минут пять пытался влить в нее с маленькой серебряной ложечки свой кагор. Она выплюнула вино и села.
  - Что с Вами случилось, может, врача вызовем? - он смущенно заглядывал ей в глаза, держась обеими руками за серебряную ложечку.
  - Может, выпьете чаю, а?
  Он подумал, как приятно было рассматривать ее, пока она была без сознания, и вспоминал, как он распустил ее тугой шарф и легонько похлопывал по замороженным щечкам.
  - А где Харитон?
  - Не знаю, жду его уже часа два, а он куда-то делся. Скорее, вы его видели последней. - Он, конечно, узнал в ней одну из его натурщиц.
  - А вы кто?
  - Да мы с ним учились в школе лет двадцать назад. Он мне хотел дать лыжной мази, да видно, забыл про все на свете.
  Верочка поглядела на Ветровского и наполовину успокоилась. Вот, и чеченцы бывают обычные и не такие плохие, как пишут в наших газетах. А может, он тайный еврей или португал из бразильского сериала? Она села на табуретку и заплакала.
  - Да что случилось, на фотографиях вроде было все прекрасно!
  - У меня сейчас дедушка умер.
  - Господи, да где же он, один?
  - Я испугалась и убежала сюда, а Харитона нет, - и она в ужасе закрыла лицо двумя ладошками, задрожала и снова пустившись рыдать.
  Ветровский отрезал себе кусок сыру и принялся его медленно пережевывать. На часах было одиннадцать вечера.
  - Да, время позднее, что будем делать?
  - Я должна туда вернуться, но ужасно боюсь.
  - А далеко ехать? На метро успеем? А то я уже выпил вина...
  - Четыре остановки без пересадки.
  - Вы давно ели?
  - Мы с ним поужинали и собирались пить чай, он попросил сахару, я пошла в булочную, потом вернулась, а он лежит и все, - она опять затряслась в ознобе.
  - Надо согреться и поехать туда. Давайте-ка сейчас выпьем чаю и поедем туда вместе. - Он старался говорить медленно и спокойно, как доктор. Она молча кивнула, но продолжила плакать.
  Ветровский снова поставил чайник и сделал ей свежего чаю.
  - Не волнуйтесь, мы все успеем. А родные есть?
  Она с ужасом посмотрела на него и заревела еще сильнее.
  - Я только домой позвоню, и поедем. А вы пейте, пейте чай-то, а то опять потеряете сознание.
  Она послушалась и покорно стала отхлебывать из кружки. За окном продолжалась ночь, вьюга спешила на кладбище, ветер завывал и леденил душу, последние огни фонарей качались и гасли, отправляясь на тот свет, а простуженный сосед наверху парил ноги, подливал кипятка в тазик и подсыпал старую горчицу.
  Ветровский, конечно, надолго запомнит эту ночь с кагором, как они еле добрались до ее дома, как он с ужасом, стараясь не смотреть в лицо мертвеца, положил его ноги на кровать и закрыл его тем же синим одеялом. Они закрыли дверь в его комнату и набрали 03.
  - Скорая слушает.
  - У нас тут дедушка умер..
  - Адрес какой?
  - Адрес спрашивают, - Ветровский спросил Верочку. Она посмотрела на него, не в силах сказать теперь не слова. - Ну, давайте же, скажите свой адрес!
  - Вы что там, уснули что ли? - спросили в "Скорой". - Сегодня уже выходной, два часа ночи, и все труповозки заняты! Ждите до понедельника! Или звоните в платную! - и трубку бросили.
  Ветровский еле сдержался, вспомнив анекдот.
  - Вы будете смеяться, но Ваша дочка Рая умерла...
  Он сказал Верочке:
  - Вы будете смеяться, но все труповозки заняты, кроме того, у них уже выходной.
  - И что же делать?
  - Они говорят ждать до понедельника.
  - Боже, но сегодня же пятница!
   - Уже суббота.
  
  
  
  Aria da Capo
  
  Господину Георгу Эрдману *
  
  
  "Высокородный господин,
  
  Ваше высокородие простит старого верного слугу за то, что он взял на себя смелость беспокоить Вас. Прошло уже четыре года, как Вы осчастливили меня своим любезным ответом. Насколько я вспоминаю, Вы благосклонно просили меня сообщать о превратностях моей судьбы, что я почтительнейше и делаю. Моя жизнь известна Вам с юных лет, вплоть до изменений, перенесших меня в качестве капельмейстера в Кетен. Там я имел милостивого, любящего и знающего музыку князя, на службе у которого предполагал закончить свою жизнь. Но должно было случиться так, что упомянутый Светлейший женился на беренбургской принцессе и тогда, по-видимому, склонность упомянутого князя к музыке стала блекнуть, тем более, что новая княгиня оказалась немузыкальной; таким образом, Богу угодно было, чтобы я стал здесь директором музыки и кантором в школе Фомы. Мне показалось вначале очень странным, что после того, как я стал капельмейстером, придется стать кантором, почему и затянулось мое решение на четверть года; но это место мне описали столь благоприятно, - тем более что сыновья мои должны были приступить к учению, - что я, наконец, решился и во имя Всевышнего отправился в Лейпциг, сдал испытание и так совершил перемену. Здесь я по воле Божией и нахожусь поныне. Но так как 1) я нахожу, что эта служба далеко не так ценна, как ее мне описали, 2) многие доходы, связанные с должностью, отпали, 3) жизнь здесь очень дорога, 4) странное и недостаточно преданное музыке начальство, - вот почему я должен жить в постоянных огорчениях, преследованиях и зависти и принужден с помощью Всевышнего искать своей фортуны в другом месте. Если бы Вы, Ваше высокородие, узнали или нашли подходящую должность для Вашего старого верного слуги, то я покорнейше просил бы дать мне благосклонную рекомендацию, я же не буду манкировать и не обману Вашего благосклонного доверия и буду прилежно трудиться. Моя теперешняя служба дает около 700 талеров, и если похорон бывает больше, чем обычно, то доходы соответственно возрастают; но при хорошей погоде эти доходы уменьшаются, - так, например, в прошлом году но ординарных похоронах я потерял более 100 талеров. В Тюрингии мне легче обойтись с 400 талерами, нежели здесь с двойной суммой, ввиду чрезвычайной дороговизны. Кратко упомяну еще о моих семейных делах. Я женился во второй раз, моя первая жена умерла в Кетене. От первого брака остались в живых три сына и дочь, которых Ваше высокородие, если изволите вспомнить, видели еще в Веймаре. От второго брака остались в живых сын и две дочери. Мой старший сын теперь студент юридического факультета, оба других посещают один первый класс, другой - второй, а старшая дочь еще не замужем. Дети от второго брака еще малы, старшему мальчику шесть лет. Но все они прирожденные музыканты, и смею заверить Вас, что силами своей семьи могу организовать вокальный и инструментальный концерт, тем более что моя теперешняя жена поет хорошим чистым сопрано, а старшая дочь ей неплохо помогает. Я почти превышаю меру вежливости, беспокоя Вас так много, почему спешу закончить с преданным уважением на всю жизнь
  
  
  
  Вашего высокородия
  послушнейший и преданнейший слуга
  
  Иоганн Себастьян Бах.
  
  
  
  Лейпциг, 28 октября 1730."
  
  
  
  
  * Примечание.
  
  Эрдман Георг - приятель И.С. Баха по люнебургской гимназии, русский резидент в Данциге.
  101
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"