Говорили, что если и есть на свете колодец счастья, то Андрей первым черпает из него удачу. Ещё бы, княжеский повар, один из лучших, если не сказать самый лучший. Незнатный человек, выходец из простой семьи стал вхож в самые богатые дома. Жена подарила двух сыновей и красавицу дочку. О чём ещё можно мечтать?
Конечно, на Руси не без злых наговорщиков: болтали, Андрей чересчур угодлив, спесив, лезет не по делу, метит выше головы. Сидел бы на кухне, так нет, и воды в ковше поднесёт, и полотенце протянет. Никакой чести! Прежний старший повар, уходя на покой, шепнул:
- Может тебе в тиуны напроситься? Ох, держался бы ты, Андрюша, подальше от господ!
Андрей лишь посмеялся над стариком.
- Ковш ты! - в сердцах ляпнул повар. Прозвище намертво приклеилось к Андрею.
Киев считался если не главным, то самым престижным городом Руси. Но влияние самой области с каждым годом сужалось. Из гегемона город превратился в почётную столицу. Князья приезжали удостоверить статус, отметиться, чтобы дети не остались изгоями. Ради потомков происходили бессчётные войны.
Великие князья менялись как перчатки, повар - оставался. Кого только не повидал Андрей! Изнеженных киевских бояр, вороватых северцев, жестоких галичан, суровых суздальцев. Особенно запомнился великий князь Гюрьги. Он ненадолго занимал стол, пока его не прогнал Изяслав. Медное от загара лицо князя, вылупленные бесчеловечные глаза остались в памяти. Сердце кольнуло в предчувствии беды, будто этот человек когда-нибудь причинит большое зло. К счастью, орлы не охотятся на воробьёв.
Жена Марфа подарила двух сыновей и запоздалую дочь. В сыновьях Мстиславе и Михаиле отец не чаял души. Сам он был невысоким, сгорбленным, с раздвоенным подбородком. Зато дети вышли красавцами - два рослых парня с крепкими руками и ногами. Особенно же удалась младшенькая - Ирина. Черноволосая, с узким лицом, темными блестящими глазами. От женихов отбоя не было, но Ковш оттягивал, желая выторговать самую выгодную партию.
Ковш вращался в мире богатых. Всё что он видел - это пиры, сияющих витязей, богатых вельмож. Блеск золота, славы, величия навсегда поглотил повара. Изнутри Андрея разрывало желание большего, пусть не для себя, для детей.
На Руси беспрестанно происходили войны. Для очевидца они потеряли всякий смысл. Князья сражались за престижный стол в Киеве, без боя отдавали трофеи, чтобы снова забрать силой. Каждый из правителей грабил округу, разорял купцов, выжигал посад. Смысл заключался в движении, остановиться - умереть. Знать, денежные мешки, простые люди, рабы - все жили как в последний день. Слишком многие понимали, насколько иллюзорно положение. Но чтобы не происходило в мире, всегда требовались профессиональные воины.
Из головы не выходил образ прославленных богатырей, в сияющих золотом наплечниках. Андрей поделился мечтами с женой, она не разделила желаний.
- Не гневи Бога! - покачала головой Марфа. - Разве забыл, как на Руси опасно высовываться? Пусть вырастут простыми честными людьми. И того достаточно!
Киевский князь Изяслав благоволил к талантливому повару. После пира, пользуясь настроением государя, Андрей попросил о сыновьях:
- Милый княже, возьми моих детей в услужение! Руки у них крепкие, пальцы сильные, глаза зоркие. Иногда я даже думаю, что какой-нибудь богатырь подменял меня на ложе, настолько они лучше. Княже, не оставь детишек верного слуги на прозябание!
- Ты хоть понимаешь, чего просишь? - усмехнулся Изяслав. Князь был немолод, но сохранил бодрость и весёлые искорки в глазах. Изяслава очень любили в народе, даже величали царем батюшкой.
- Меня знаешь, княже, и дети такие же! Истинно, не сыщешь лучше! Будут служить - в бою уберегут от стрелы, щитами отразят жало копья. В час полуденный заслонят от солнца, на пиру первыми поднесут чашу!
Изяслав задумался. Детей повара никто не обучал бранному делу, толку от них мало. С другой стороны, усердие и верность должно вознаградить. Скрепя сердце, князь дал добро:
- Я возьму их в младшую дружину. Помогу с оружием и конями. Но смотри - струсят - и с них, и с тебя взыщу сторицей!
Андрей упал на колени, лобызая ноги государя. Он навсегда запомнил горький вкус княжеских сапог. "Это ничего, пережить можно, - думал повар. - А дети прославятся, обзаведутся теремами. А там, глядишь, и Иришку, может, удастся выдать за какого-нибудь вельможу".
Счастье длилось недолго, назревала новая война с севером. Изяслав с дружиной и городским ополчением вышел против Гюрьги из Суздаля. Ковш вспоминал жестокого на вид князя и вздрагивал от страха за сыновей.
Весь город сбежался провожать княжеское войско. Ярко-красные, синие, белые и чёрные цвета переплелись в пёстрое одеяло из множества лоскутов. Знатные дамы в шелках, слуги в чёрном, купцы в серых армяках и много больше простого люда толпились у ворот. Народ расступался перед лентой войска. Конники как ладьи скользили по стремительной людской реке.
Андрей с женой стояли среди княжеских слуг. Он увидел сыновей и замахал им руками.
Мстислав сдержанно кивнул. Более мягкий Михаил улыбнулся и махнул в ответ.
Марфа рыдала рядом с мужем.
- Старый дурень! Боже, какой ты старый дурень!
Андрей потирал руки. На его лице растеклась широкая улыбка.
Через две недели под стенами показались беспорядочные группы всадников. Они проносились мимо ворот и кричали, чтоб киевляне готовились к обороне. Это были наемники из числа крещеных степняков.
Изяслав сдержал обещание. Мстислав и Михаил получили плохоньких рыжих коньков, и кожаные бригантины, намащенные воском. Братья с восторгом постукивали по твёрдым нашивкам и смеялись. Они были как настоящие воины!
- Зелень! - рассмеялся один из дружинников. Густые усы топорщились из-под остроконечного шлема. - И чего вас князь притащил?
- Обнажишь меч - умрёшь! - пригрозил дружинник. Воин коснулся подвешенного на плечо топорища. - Вот это получше любого оружия. Понял, зелень?
Михаил увёл брата от греха подальше. В дружине ценились только личные заслуги. Старшие воины посмеивались над новичками. Находились и те, кто обзывался холопами.
- Спокойнее, брат! - Михаил не терял решимости. - Нам нужно проявить себя. Будем ждать битвы!
Киевское войско пробиралось на север. Армия должна была на месте воссоединиться с союзниками и нанести удар по Суздали.
Между холмами и рощами протянулась узкая, в выбоинах и колеях, дорога. Войско сильно растянулось: лёгкая конница ушла вперёд, наемники из выкрестов рассеялись ватагами по округе. Лучшие силы во главе с князем приноравливались к медленному шагу пехоты. Сильнее всех отстал обоз. За войском следовали стаи воронья. От навязчивого карканья болела голова. Впервые в жизни Изяслав не мог сосредоточиться.
Местность будто вымерла: ни торговцев, ни погонщиков. Деревни стояли покинутыми, без следа разорения. Чем дальше продвигалось войско, тем сильнее волновался Изяслав. Затевалось что-то страшное.
- Засада! - закричали передовые. Конники мчались прямо на идущее войско. Часть лошадей потеряла седоков. Одна из кобыл, обезумев от шума, врезалась в строй ополченцев, задавив несколько человек.
- Их тысячи! - Страх передался войску. Изяслав беспомощно смотрел, как армия теряет порядок. Бывалые воины брали дело в свои руки. Одни выстраивались клином, другие скучивали ополченцев.
- Стоять! Стена щитов!
Лёгкая конница было остановилась, но когда из зарослей полетели новые стрелы, снова обратилось в бегство.
- Где мои наемники? - вопрошал князь. Проклятые вороны кружили над головой.
- Надо отходить, князь! Слишком рискованно! - закричал в ухо гридень. - Надо уходить!
Стрелы выкашивали войско. Отдельные воины без всякого порядка бросались в заросли. Судя по крикам и звону железа, там скопилось немало врагов.
- Князь! Нас могут обойти! - повторил телохранитель. Больше всего на свете Изяслав хотел покинуть проклятую дорогу.
- Нужно выставить заслон! - решился князь. - Охочие есть?
Мстислав и Михаил гарцевали на конях в ожидании приказов.
- Слышал? - толкнул брата Михаил. - Наше время!
Мстислав криво усмехнулся и погнал коня на зов. Всадники из числа младших отроков, только принятых в дружину, построились в клин. Братья встали с правой стороны. За конниками пристроились несколько десятков пешцев.
Изяслав приказал выступать. Заслон должен был имитировать прорыв, чтобы выиграть время.
Лошади гулко стучали копытами по сухой земле, начиная разбег. Всадники мчались рядом, касаясь конскими боками. Они лихо врезались в заросли. Первые встречные враги - лучники с полупустыми колчанами - бежали сломя голову. Мстислав настиг одного и рубанул затылок. Меч размозжил голову.
Стрелки спрятались за строем копейщиков. Передние опустились на одно колено, уперев тупой конец в землю. Второй ряд нацелил острия на уровне груди.
- Руби! - крикнул один из передних. Всадники врезались в строй, продавив пехоту. Острие клина вылетело из седла, зато последующие воины вовсю рубили копейщиков. Братья старались не отставать. Лицо Михаила, заляпанное брызгами крови, напоминало морду демона.
В завязавшейся свалке клин верховых потерял порядок. Южане сражались поодиночке. Конники топтали пехоту, рубили сверху страшными ударами.
В стороне пропели рожки. Мстислав поднял голову: напротив, из леска, медленно выезжала тяжёлая конница. Он сразу понял, что именно тяжёлая. В отличие от большинства охочих, враги носили броню. Полоски металла сверкали на солнце. Конники ещё не все покинули лес, но и этих было много больше сотни.
Воин обернулся. Войско Изяслава сбегало от северян. Выкрасть бы ещё немножко времени!
- Прощайте, братцы! - вздохнул один из отроков. Мстислав криво улыбнулся брату:
- Вот и проявили себя.
- Вперёд! - закричал предводитель. Охочие бросили преследование разбитой пехоты и повернули в сторону леса...
Андрей весь день простоял у ворот, тщетно выкрикивая сыновей. Мимо сплошным потоком всё шли и шли усталые воины. Князь Изяслав, усталый, покрытый дорожной пылью, проехал мимо, государь не отрывал глаз от земли.
- Княже! Княже! - кричал Андрей, но слова потонули в причитаниях женщин. Одни оплакивали не вернувшихся мужей и сыновей, другие кляли Изяслава.
На следующий день слухи о засаде облетели Киев. Потом уже стало известно и о судьбе охочих. Раздосадованный бегством Изяслава, Гюрьги приказал умертвить пленных.
Марфа не перенесла горя. Сначала замкнулась, перестала есть, а потом однажды не проснулась. Андрей переменился, стал суше, черты лица заострились, глаза приобрели нездоровый блеск.
Ковш вновь пришёл на поклон к Изяславу. Он не стал укорять государя в гибели сыновей:
- Всегда я тебе служил, верой и правдой. И никогда не видел от тебя, царь, ничего плохого. В беде ты был первым помощником, в горе - единственным утешением. Много раз помогал, не откажи и в последней просьбе - возьми с собой против окаянного северянина.
- Эх, старик! На что ты мне сдашься? Просто умрёшь, но много горше будет моя потеря, ибо лишусь я и хорошего повара, и доброго друга одновременно.
- Я ещё не старик, - начал Андрей. Это было первое его слово, сказанное против.
- Это я не старик, пусть и гораздо старше, - Изяслав поднялся со скамьи, на которой принимал жалобщиков. - Не держи обиду! В тебе говорит горе. Мне тоже знакомо чувство потери детей.
Ковш молчал, потупив голову. Князь остановился и коснулся просителя:
- Я законный правитель? Меня любят горожане?
- Да, государь.
- Но я был младшим в семье, когда первый раз захватил Киев. Знаешь, почему я это сделал, почему пошёл против традиции? Потому что иначе мои дети остались бы изгоями. Я мог не дождаться своей очереди. Думаешь, я так люблю этот город? Нет, тысячу раз нет! Я стою здесь, и веду тысячу войн ради детей.
- Мы чем-то похожи, государь, не примите за дерзость! - повар задумался. Самые страшные войны начинаются из-за родителей. В тот момент, он считал это правильным.
Андрей жадно, как губка, впитывал военные байки, но и так не мог найти утешения. То, что убийца Гюрьги оставался неуязвимым в сражениях, приводило повара в бешенство. Ковш стал хуже готовить и заговорил о скором уходе на покой.
Изяслав больше не знал поражений.
- На один трюк дважды не берут! - ухмылялся князь. Но он был стар, и сердце всё чаще прихватывало. Во время приёма жалобщиков случилось горе. Только разобрался с делами, ещё не разошлись последние слушатели, как вдруг князь замер, сипло задышал и в тот же миг пал ничком.
Весь Киев погрузился в траур. Но хуже всего была не смерть любимого государя, а вокняжение старейшего в роду Гюрьги.
- Не осталось в мире того, кто выступит против злодея. Истинно! - прослышав о смерти князя, заметил Андрей. - Закатилось солнышко на Руси. Грядут смутные времена, и не будет никакого спаса от северян.
Суздальцев не любили в Киеве. Прошли те времена, когда не было особой разницы, откуда родом, лишь бы человек хороший. Русь словно распалась на тысячу осколков и в каждом из них стали свои особенные люди с разными нравами и обычаями, и чем дальше, тем хуже. Уже и южанин не подавал руки северянину, а, те, кто на западе и вовсе смотрели на других с ненавистью. Конечно, находились разумные, понимающие, что всё это напускное, от недостатка образованности, культуры, и если бы пришла одна общая беда, то Русь враз станет единым. Но пока не находилось такой беды с которой нельзя было справиться силами одной земли.
Ковш завязал с кулинарией. Шептали, бывший повар помешался от горя и стал общаться с самыми темными людьми, колдунами и язычниками, конокрадами и татями.
Ирина истомилась в девках. Андрей упрямо отбивал предложения сватов, не желая расставаться с дочерью:
- Мне в старости будет опора. Больному принесёт воды, усталому с дороги - омоет ноги. На что мне ваши деньги? У меня и своих достаточно. Много ли нужно старику?
- Ой, не убережёшь, сбежит! - смеялись в ответ. Андрей бранился нехорошими словами. В душе он понимал, что у Ирины есть все поводы для ненависти. Испортив жизнь себе - он и дочь тянул в могилу, как ходячий мертвец из сказок. И, тем не менее, отец не менял решения. В его беспросветной жизни осталось место лишь одной навязчивой идеи - отомстить, пусть и ценой собственной души.
Андрей якшался с колдунами, заказывая самые тёмные проклятья на голову Гюрьги. Но и это не помогало, а скоро, когда князь воссел в Киеве, стало слишком опасным. Более никто не брал денег за злой наговор. Друзья же, словно опасаясь, что несчастье заразное, отходили от Ковша как от прокажённого.
Вместе с Гюрьги прибыла свора алчных суздальских бояр и управленцев. Каждый из них желал брать, пока можно, пока ничего за это не будет. Мелкие лавки разоряли поборами, богатые купцы откупались баснословными суммами. Уже и землю делили. Больше всего раздражала спесь северян.
- Южане совершенно обабились! - по городу разнеслись слова Гюрьги, сказанные при смотре городской стражи. - Вы ни к чему не годны! Смотрите на настоящих воинов!
Все будто позабыли о том, сколько раз эти настоящие воины терпели поражения от покойного князя. Но что можно было сделать? Киевляне скрипели зубами от злости.
Ковш перестал выходить в город. Он часами просиживал на лавочке перед двором, одинокий и печальный. Лицо его порой вспыхивало безудержной злобой, пальцы скрючивались и грозили пустоте.
- Видела наша земля разного рода захватчика! И ляха, и печенега окаянного, но никогда прежде не ступала здесь столь презренная нога. Никогда земля не выносила большего позора! - в сердцах бросил Ковш дочери. И тут же нахмурился, остолбенел, перехватив взгляд Ирины. Она желала ему смерти!
Ненадолго, чтобы укрепиться на границе, Гюрьги покинул столицу. Южные и западные князья выслали послов с заверением лояльности. К возвращению правителя готовился грандиозный пир, должный закрепить окончательную победу. Всю долгую жизнь Гюрьги боролся за киевский стол и к старости достиг желаемого.
На пир искали лучших мастеров кулинарии. Князь, помня стряпню Андрея, приказал разыскать повара и заставить работать. Ковш согласился, но что-то страшное, дикое вспыхнуло в его глазах и тут же померкло.
Каждую весну в Киев приезжал Алан, иноземный купец. Он привозил специфический товар, какой сложно найти в другом месте. То были редкие коренья с необычным волнующим запахом, таинственные амулеты со скрытыми хранилищами или необычное оружие. Купец никогда не брал за свой товар денег, равно презирал серебро и золото. Лишь живой товар.
Ковш пришёл вечером, скрываясь под глухим капюшоном. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал об их знакомстве.
Из-за коротких ног Алан казался коротышкой. Бледный живот выпирал из-под халата. Алан степенно ходил по лавке, поглаживая чёрную бородку, широкие глаза маслянисто блестели.
- Мне нужен яд, - с порога заявил Андрей. - Бесцветный и без запаха, действующий не сразу, чтобы ни один проверяющий не обнаружил.
- Жизнь за жизнь, ты знаешь мою цену, - напомнил купец. Он осклабился. - Твоя дочь.
Ковш вскинул руками. Он едва не набросился на купца.
- Я могу купить тебе двух других!
Но Алан остался непреклонен:
- Не нравится - это ты ко мне пришёл, не я.
Ковш решил идти до конца, пусть даже это и уничтожит его самого. Не слыша рыданий Ирины, он отдал дочь работорговцу.
- Я возил дев для чужих гаремов, ныне нашёл для себя! - воскликнул Алан, отчего отец содрогнулся от ненависти. Мысленно Андрей призывал все беды мира на голову иноземца. Но пузырёк с ядом всё-таки взял. Оставалось завершить начатое.
Май выдался удивительно прекрасным. Голубое небо, приятный теплый ветер, зелень. Андрей не замечал красот, повар целиком сконцентрировался на работе. Пир должен был стать его последней работой.
Гости остались в восторге. Сам Гюрьги вызвал кулинара и посадил рядом, по правое плечо. За столом пировала элита: богатые феодалы, бравые витязи, денежные мешки Руси. За столом спорили, ссорились и тут же мирились, братались на кресте, делили завоёванное. Разгорячённый князь пригрозил покорить всю Русь:
- В каждом городе будут сидеть мои сыновья и внуки! В мире не станет иной власти. И только тогда я смогу наконец-то отдохнуть.
"Такой кровопийца ещё всех переживёт! - подумал Андрей. - Нельзя медлить".
Ковш выплеснул пузырёк с ядом в собственную чашу.
- Слава великому князю! - воскликнул Андрей. - За князя!
Повар отхлебнул отравы. Все поднялись на ноги.
- Слава! Слава великому Гюрги! - грянуло над столами.
Андрей протянул чашу государю.
- Не откажи, великий князь, разделить с тобой честь выпить из одной посуды!
Гюрги одним махом осушил чашу. Гости разразились криками восторга.
Андрей веселился пуще всех. Пусть обречён, зато и убийца сыновей тоже погибнет.
"Нет, я не прав, - подумал Ковш. - То говорит вино. Не должно радоваться смертоубийству".
И будто пелена спала с глаз. Никто, кроме него, не был виновен в несчастиях семьи.
На следующий день оба умерли. Едва Киев облетела весть о смерти великого князя, как в городе вспыхнул мятеж. Толпа разъярённых киевлян разгромила дворы суздальцев. Одних забили поленьями, других разорвали на части. Дружина покойного князя с боем вырвалась из Киева. Так свершилась страшная месть Андрея Ковша.
Ещё не раз северяне будут с боем приходить на юг, но никогда им не удастся закрепиться надолго. А вскоре и сам Киев потеряет всякое значение, в 6677 (1169) году город будет взят на щит сыном Гюрьги Андреем Боголюбским и разграблен. Свои собственные великие князья появятся и на севере.
Были люди, пытающиеся найти общую идею, чтобы объединить земли, если не политически, то духовно. Собирали общерусское войско против половцев, погружались в таинства христианства, призывали словами к единству. Но Русь ещё была не готова. Чтобы обрести, надо сначала потерять.