Всё началось с год назад, когда приезжий боярин Федор Лазутич начал расширяться в Новгороде. Он не был особо умным или богатым, но умел находить общий язык с нужными людьми. Лазутича всё чаще видели в свите князя Ярослава. Каждый, кто хоть косвенно мог помешать делам боярина, сразу же оказывался в изгнании или и того похуже. Летели большие головы, летели и малые. Вот, например, Мишка Горшечник вечером прилюдно разругался с людьми Лазутича, а утром уже пришли с княжеским распоряжением. Лавку закрыли, самого - в темницу, единственного сына - на улицу.
В одночасье Ингварь, сын Горшечника, потерял всё. Мыкался по родне, поступал в услужение, но из-за норова нигде не задержался. Перебивался случайными заработками, мечтал отомстить Лазутичу и ждал высвобождения отца.
Возмущённые наглостью княжеских пособников новгородцы изгнали Ярослава. Но даже и тогда многочисленные узники не получили свободы. Тайно, под стражей, их вывезли из города. Сам же князь занял Торжок, силой не пускал хлеб в Новгород и спровоцировал голод.
На помощь горожанам с юга вернулся князь Мстислав Удатной, известный в народе ревнитель справедливости. Князь сразу же начал собирать огромное войско. Под стяги Удатного ехали бывалые воины, конно, с собственной свитой, шли и профессиональные наемники-пешцы. Но всё больше простые горемычные мужики с топорами и луками.
Ингварь считался никудышным воином. Ростом не вышел, руки тонкие, больше подходящие глину мять, чем меч держать. Бранному делу не учился, зато с детства упражнялся в стрельбе. С охотничьим луком парень поступил в многочисленное новгородское ополчение. Там бы он, наверное, и сложил свою голову в первой стычке, если бы не повстречал Матвея, крестного.
Крёстный рассчитывал поживиться на войне и ехал в обозе с грузом провианта и выпивки. Купец не стеснялся никакого способа дохода и даже прихватил гулящую девку Настеньку для утех ополченцев.
Матвею шёл четвёртый десяток, роста был среднего, склонный к полноте. Ходил он забавно, словно утка переваливается, так, что сложно было удержаться и не прыснуть со смеху. Ноги крестного калечные, кривые и хромые, поэтому он не любил вставать с возу.
- Ты что тут забыл? - спросил Матвей. Он полулежал, подложив волосатые руки под голову.
- А воевать буду!
Парень рассказал о произошедшей беде. Родич даже не был в курсе! Он совсем не интересовался городскими делами. Матвей покачал головой:
- Что в руки князя попало, то пропало. Может, ну, его! Поверь - ты ничего не сможешь сделать. Лучше оставайся со мной, научишься приторговывать, может, и в люди выбьешься. А если судьба сложится и Мишку выпустят, то и ты встретишь его не с пустыми руками. Глядишь, подзаработаешь.
Крестник призадумался, податься-то всё равно не куда, да и согласился.
- Нос надо держать по ветру! - улыбнулся Матвей. Зубы у него были маленькие и жёлтые. - Война - это такие возможности! Главное, на рожон не лезть.
Настенька полулежала рядом на соломе, закинув пшеничную косу на толстый бок. Она томно подмигнула Ингварю. Парень покраснел и отвернулся.
- Сейчас мы едва сводим концы с концами, - продолжил объяснять купец. Он не заметил смущения крестника. - Но как только сражение обогатит войско - люди бросятся пропивать лёгкую деньгу. И сразу поднимемся. Я - без родства, связей, враз до уровня богачей! А там глядишь - может, к старости гостем стану.
Война ширилась. Брат Ярослава, великий князь Юрий из Суздаля, привёл несметное войско, чтобы раз и навсегда проучить новгородцев. Свою помощь Удатному предложили заклятые враги братьев Константин Ростовский и Владимир из Смоленска. То, что у Константина, Ярослава и Юрия был один и тот же отец, придавало войне особый, пикантный характер. Немало шума вызвало скандальное появление Лазутича в стане новгородцев. По его словам, он раскаялся и сбежал от тирана-покровителя.
Маневры исчерпали себя. Армии упёрлись лбами на Липицкой равнине. Со дня на день ожидалась великая битва. Кругом разрослись густые леса с вкраплениями полей и изъязвленных ливнями земляных бугров. Не смотря на середину весны, месяц выдался холодным, зелень только пробивалась из-под сырой прошлогодней подстилки. Прошедшие накануне дожди переполнили Липицу, заболотив низкие берега. Природа словно пыталась воспрепятствовать самой масштабной битве северо-востока Руси.
Новгородцы и союзники встали на земляном бугре, называемой местными Юрьевой горой. Более многочисленный лагерь противника расположился на безлесной Авдотьевой. Между ними пролёг овраг с ручьём на самом дне.
- Завтра пойду со всеми! - решил Ингварь. Он развязал мешок, достал лук, стал натягивать тетиву. Лицо покраснело от усилий.
- Чего ты добьешься? - спросил Матвей. - Всё ещё жаждешь отомстить? Кому? Лазутичу - он с нами. Самому князю? Ты дурак?
Ингварь поморщился.
- Не могу сидеть и покорно ждать. На той горе всё решится. Я буду там и...
- Ты воин? Тебя тренировали убивать? Пару раз стрелял из лука, думаешь, достаточно? Будет бойня, и уж поверь, не ради какого-то Мишки. Не злись! Поверь - всем наплевать на узников! Что, думаешь, эти мужчины собрались со всего севера ради нескольких новгородских купцов? Они даже их не знали!
- А ради чего тогда?
Обозник пошевелил пальцами.
- Нет, серьёзно, вся эта война ради денег? И ничего другого: ни чести, ни правды, ни какой-нибудь ещё доброй вещи?
- А что ты подразумеваешь под доброй вещью? Отсечённые руки-ноги подходят под определение?
Ингварь отошёл в сторону, бросил через плечо:
- Ты просто невозможен! И Удатной тоже из-за денег?
- Крестник, подожди, посмотри на меня! Я тоже был молодым дураком. Видишь ноги - попал в плен в первом же бою. Слышал такое имя Всеволод? Славный человек, правда? Так вот, именно его приспешники переломали мне ноги в нескольких местах. Просто так. Я ползал за ними с мокрыми штанами и умолял о смерти. То, что я остался жив - был способ продлить мучения. Не идеализируй князей. Они просто люди, и далеко не лучшие. Князья будут делать только то, что выгодно окружению, как им скажут. Они такие же овцы в отаре как и мы, только более... крупные. Тем более они все родственники и связаны семьёй, хоть это и не заметно. После битвы ничего не изменится.
Но Ингваря было не остановить. Единственное, перед самым построением его разыскала Настёнка и передала пяток стрел с длинными железными наконечниками:
- Зря старших не слушаешь! Он же любит тебя, заботится. Вот, просил передать особые, против брони стрелы. Глядишь, и сберегут в бою.
Вверх по пологому, склизкому от грязи и глины склону, карабкалась настоящая орда. Несмотря холодную погоду часть воинов, самых охочих до брани, разделась до одних рубашек и оставила сапоги. Налегке они далеко вырвались вперёд.
Ингварь задрал голову: над ним возвышался перемазанный глиной палисад. Вверху торчали краешки щитов и шапки защитников. Рука в одно движение натянула тетиву. Он выстрелил навесом, не прицеливаясь, и скорее всего не попал. Но было невозможно видеть рядом людей, желающих твоей смерти, и ничего не сделать.
Справа истошным бабьим голосом заорал воевода, упавший вместе с конём. Там робко, останавливаясь на перегруппировку, шли смоляне.
- Руби гадов! - закричали спереди. Перед палисадом закипела свара. Один из мужчин подлетел в воздух и, описав дугу, рухнул с горы прямо под ноги. Что-то тяжёлое разбило ему лицо, свернуло нос и выбило глаз.
- Ура! - донеслось сверху. - Суздаль! Суздаль и Юрий!
Ингварь заметил, что передовые охочие сбились с пути. Полк вынесло прямо меж двух огней, в стык построениям суздальцев и переяславцев. Вражеские стрелки прицельно обстреляли самых шустрых. Сразу несколько воинов истыкало стрелами. Ингварь выстрелил в ответ. Один из защитников, плотный мужчина в кожаной куртке, небрежно закрылся щитом. Другой, сосед, выпростал острие копья и ткнул ближайшего новгородца в живот.
- Наших бьют! - кричали со всех сторон. В этой битве, где русские люди убивали русских же людей просто так, все были нашими и всех били.
Особо отличились передовые новгородцы. Именно они и приняли на себя самый страшный отвлекающий удар, пока главная сила - конница Мстислава - поднималась с фланга. Смоляне и куда менее стойкие ростовчане отстали от центра. Клин охочих едва держался, на одной ненависти. Казалось, их вот-вот сбросят вниз, но едва заметив перед собой стяги треклятого Ярослава, новгородцы воспрянули к жизни.
На палисаде вовсю рубились. Топорщики били с плеча, в остервенении раскалывая щиты в щепу одним ударом. Вражеские копейщики попятились от края горы. Опытные, из числа бродников, стрелки Ярослава дали залп навесом. И тут же пожали богатый урожай.
Одна из стрел оцарапала висок Ингварю. Он откинулся и растянулся на земле, ужом вывернулся из-под ног товарищей, и отполз под обломки плетня. Чужая ступня вжала руку в грязь. Ещё несколько стрел рухнули в опасной близости. Воин, наступивший на руку, остановился и захрипел. Древко пробило горло. Он рухнул рядом с Ингварем и забился в судорогах, цепляя землю скрюченными пальцами.
- Давай, браты! - крикнул Федор Лазутич. Боярин был в сверкающих чешуйками лёгких латах с позолоченными наплечниками. За ним выстроился отряд мечников из личной гвардии. Один за другим новгородцы, потерявшие надежду, возвращались в битву.
Ингваря перекосило. В ход пошла особая бронебойная стрела. Не думая о последствиях, он натянул тетиву, прицелился и выстрелил прямо в спину, промеж лопаток боярина. Лазутич завалился набок. Мечники закрыли хозяина щитами и потащили назад. Ингварь, опасаясь разоблачения, нырнул под остатки плетня.
За спиной заиграл рог и сразу же грянул многократно усиленный рёв. Конница Удатного достигла вершины и начала разбег. Слева и справа перекликались рога ростовцев и смолян.
Вражеские стрелки дали последний, самый страшный залп. Множество тел пало на землю. Крики, стоны, ржание лошадей, шлепанье по грязи сотен ног переплелось в один монотонный шум. Ингварь вжался в землю и закрыл уши руками. Тело тряслось от страха.
Мимо пробежал, тяжело дыша, какой-то дядька в кольчуге до колен. Чешуйчатые полы смешно болтались между ног, как раздвоенная козлиная борода. Он грозно посмотрел на перепуганного парня и рявкнул, чтоб поднимался. Ингварь закивал и поднял было брошенный лук. Парень ещё выстрелил несколько раз, пока не накатила конная волна.
Монолитный строй защитников разметало на отдельные группы. Стрелки бросились бежать первыми, они и смешали порядки. Князья запоздало вывели конницу для контратаки, но ей не хватило места для разбега. Зажатая между отступающей пехотой, заграждениями и крутым склоном кавалерия должна была либо отойти дальше, либо принять удар в строю. Ярослав выбрал второе, надеясь на пехоту. Но непривычная к конной стычке лёгкая кавалерия союзников первой же бросилась врассыпную. Удатной смял защитников. Началось повальное бегство. На противоположном фланге превосходящие силы Константина резали пехоту Юрия.
Спустя мгновения всё было кончено. Союзники братьев разбегались, оставляя за собой тела менее удачливых. В остервенении поначалу никто не брал пленных и не останавливался на сбор трофеев. В стороне ещё гремела сталь отдельных поединков, но большая часть врагов покинула гору. Княжеские стяги втоптали в грязь на славу победителю.
- Ну как? - ухмыльнулся Матвей. Он сидел на краешке воза и болтал кривыми ногами. - Сильно обогатился?
Ингварь вдохнул поглубже. Он хотел о многом рассказать: восторге общего дела, подъёме, первой схватке, страхе, таком, что вжимаешься в землю. Но крестный ничего бы этого не понял. Расчёт, выгода, прок - вот его категории, остальное - смешно.
- Так, пару колечек, ничего серьёзного, - подыграл крёстному Ингварь. Он высыпал из мешочка несколько плохо сделанных побрякушек. - Некогда было, Старшие передали приказ: во время боя ничего не брать.
- Надо было не возиться с кольцами, а рубить пальцы. Так делают все... опытные. В следующий раз будешь умнее.
- Этого мало? - спросил Ингварь и пересыпал кольца на ладонь обозника. - Сколько за них можно получить?
- Не так много... До лета перебьёшься.
Лагерь заполнялся возвращавшимися людьми. Чуть позже, за вереницами воинов с трофеями, появились первые носилки с раненными и калеками. Пленных почти не было: лишь несколько из самых зажиточных, людей попроще - закалывали. С почестями, на животе принесли раненного Лазутича.
Ингварь переменился в лице. Матвей подметил, покачал головой:
- Твоя работа? Удобный момент, ничего не скажешь.
Целый день стояли на костях. Ходили меж мёртвых, добивали чужих раненных, поднимали своих. Отмечать начали только под вечер. Князья скупили всё пиво и мёд в обозе и даром выкатили ополченцам.
Ингварь сидел рядом с Матвеем и подсчитывал прибыли.
- Уезжай, крестник, прямо сейчас! Вижу: на душе недоброе. Подписался ты на грех, пропадёшь и других потащишь.
- Я уйду утром, - покорно кивнул Ингварь. Лицо его было кротким, только пальцы сжались так, что согнули монетку пополам.
Обозник встал, покружился, переваливаясь, как утка. Остановился и ткнул пальцем:
- Нам не по пути. Ты жаждешь крови, месть - это повод, ничего больше. Тебе хочется бури! А мне тихой гавани.
- Гавани, говоришь? Гавани? А всё это кровавое добро?
- Иди куда хочешь! Меня не впутывай! Только знай - месть не поможет!
Ближе к утру, когда весь лагерь лежал мертвецки пьяным, Ингварь прокрался к стану Лазутичу. Охрана спала. Он зашёл в шатёр, связал и разбудил боярина.
- Ты меня не знаешь, - прошептал Ингварь.- Но я знаю тебя. Имя Мишки Горшечника что-нибудь говорит?
Лазутич дёрнулся, видно хотел закричать, но Ингварь успел зажать рот и приложить под дых.
- Тише! Мне-то терять нечего. Ты у меня всё отобрал. А я даже не смог попасть в тебя, как следует.
- Я заплачу за жизнь! Назови любую цену!
- Любую... а если мне ничего не нужно, кроме правды?
Лазутич закрыл глаза. Он прошептал слабым голосом:
- Спрашивай, что хочешь.
Ингварь пешим покидал спящий лагерь. Во-первых, в лесу коннику тяжело, во-вторых, он никогда не сидел в седле. Парень шёл, обдумывая слова боярина. Нельзя сказать, что речь негодяя стала откровением. Далеко нет, но Ингварь разом потерял почву под ногами. В голове только звучало: лес рубят, щепки летят.
Лазутич поведал о сговоре с Ярославом. Князь помогал возвыситься, а боярин обеспечивал поддержку и новых сторонников. Ярослав пытался подмять под себя независимый Новгород. Боярин обрисовал страшную картину, будто бы над Русью завис меч и если не объединиться под князем, не пожертвовать свободой и совестью, то все помрут. Лес рубят, щепки летят. Но лес рубят на великое дело.
Пока боярин распинался, гнев выветрился, и пропало желание наказать гадину. Ингварь просто сбежал. Уже позднее он клял себя последними словами за слабовольность. Но хуже всего стала весть о смерти отца. Ярослав, опасаясь мести со стороны новгородцев, после поражения приказал умертвить пленников. Выжил только один, он и поведал о христианских добродетелях князя.
Война же окончилась ничем. Погибла масса людей, а князья быстро помирились. В конце концов, они все были родственниками. А то, что люди погибли - так, то неважно, главное, с выгодой. Пройдёт ещё пару лет и всё вернётся на круги своя: Юрий останется великим князем, а убийца Ярослав воссядет в Новгороде.
Но пока до этого было далеко. Ингварь мыкался по стране с шайками охочих. Русь-то большая, и везде непорядок. Однажды дела занесли его в Торжок, где встретил крёстного. Матвей приехал скупать зерно на перепродажу. Настенки рядом не было. Как пояснил купец, он перепродал девку после сражения.
Родственники обменялись рукопожатиями.
- Слышал о Мишке. Сочувствую, хороший мужик был. Ну, а сам теперь куда?
- На север. Самоедов обдирать. Всё лучше, чем под князьями томиться.
И велика Русь, а податься некуда. Ингварь понимал это каким-то особым чувством. Везде свои местные негодяи и приспешники. И пусть перед миром прикрываются доброй затеей, но Бог всё видит. Сердца бесчисленных мироедов, мясников, приспособленцев почернели от грязи страстей. В час Страшного суда настанет справедливость. Но пока далеко до суда, так и будут рубить лес. А щепки пустят по ветру.