"Всё пройдет, и печаль и радость. Всё пройдет. Так устроен свет. Всё пройдет. Только верить надо, что любовь не проходит, нет..."
Песня звучала из старенького приемника, притулившегося на подоконнике, за пыльной желтой шторой. Ольга стояла, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу, и смотрела, как за окном медленной вязью кружились снежинки.
Песня, стародавняя, как те фото, что лежали на тахте там, за её спиной, в глубине комнаты...
Пару часов назад, разбирая накануне переезда шкаф с книгами, Ольга наткнулась на пожелтевший, изрядно помятый конверт, разбухший от сложенных в него фотографий. И, забыв обо всем, присев на краешек тахты, стала рассматривать светло-серые снимки.
Сколько их у неё, оказывается! Накопились за те семь-восемь лет, что связаны со студенчеством, первыми годами после окончания института. Тогда, слава Богу, не было этих цифровых фотоаппаратов. И потому сейчас можно взять в руки фотографию, провести пальцами по лицам, перевернуть фото и прочитать, что тогда писалось. Увидеть свой, стародавний, почерк. Или вспомнить, чья рука держала карандаш...
За каждым фото - целая история, связанная не только с теми, кто остался запечатленным на глянцевых снимках. Но и история того, как собирались на ночь, устанавливали ванночки, разводили всякие проявители-закрепители, следили, чтобы не перегревался глянцеватель. И, как маленького чуда, ожидали, что же появится на белой бумаге. А когда изображение проявлялось, с детским изумлением и радостью рассматривали ещё мокрые снимки, взахлеб, перебивая друг дружку, рассказывая, что предшествовало или последовало за тем, что остановило навсегда вспышка старенького "Зенита".
Лица. Лица. Лица. Такие узнаваемые. Или случайно попавшие и уже стершиеся из памяти. Казалось, что навсегда. Ан нет! Вот они, здесь, на этих маленьких кусочках бумаги, разложенных по всей поверхности клетчатого пледа.
Светлана, Ахтемчик, Софа, Костя, Сашка, Сергей. А этого верзилу, кажется, зовут... нет, не вспомнить...
Где сделан этот снимок? У Светы или Ирины? Кажется, у Ирины. Точно! Вот, в нижнем углу фото, стол, и на нем блюдо с вафельными трубочками, которые Ирина была большая мастерица готовить.
Эх, Иринка... Её не стало первой. Не прошло и полугода...
Ольга перевернула снимок, посмотрела на дату, нацарапанную синими чернилами шариковой ручки, и, наморщив лоб, ещё раз сопоставила дату с собственными воспоминаниями. Да, через полгода после этой вечеринки, автобус, в котором вся компашка возвращалась с очередного похода по горам, перевернулся на крутом повороте серпантина. И так удачно перевернулся, что, как тогда показалось, никто серьезно не пострадал, так, несколько ушибов и ссадин... А потом у Иришки, которая в том автобусе ударилась обо что-то животом, начались боли. И врачи из студенческой поликлиники, так и не разобравшись в их причине, не нашли ничего лучшего, чем отправить девчонку по путевке в санаторий, на воды. А там начался перитонит. В больнице, как потом, на похоронах, рассказывала тетя Валя, мама Иринки, не было даже зеленки. И Иринка умирала дней десять, бредила, рассказывая сидящей рядом днем и ночью матери, как она любит... Кого? Тетя Валя, спохватившись даже в этот тяжелый для неё миг воспоминаний о последних днях и часах жизни её родной Иринки, замолчала. И мы все отвели глаза от стоящего возле двери Сергея...
На фотографиях Ирка живая, веселая, улыбчивая, с кудряшками вразлет, с блестящими под вспышкой фотоаппарата глазами. Да...
А вот это... Это фото...
Ольга отложила его в сторону от прочих, решив вернуться к нему позже. Но, перебирая снимки, уже не различала ни лиц, ни дат. А мыслями, воспоминаниями была там, в далеком прошлом, рядом с нежностью своей первой любви, имя которой...
Тряхнув головой, Ольга встала с тахты, подошла к окну, нажала на кнопку пуска старенького приемника, стоящего тут же, на подоконнике, за пыльной желтой портьерой и, прижавшись горячим лбом к холодному стеклу, смотрела, как за окном медленной вязью кружились снежинки. А из динамика звучали слова старой-старой песни: "Всё пройдет, и печаль и радость. Всё пройдет. Так устроен свет. Всё пройдет. Только верить надо, что любовь не проходит, нет"...