- Отпусти! Христом Богом прошу, отпусти душу на покаяние. Ну чего ты меня повязал? Что я разбойник или веры не христианской? А ежели чарочку пропустил, так не алкашествуя, а в видах укрепления государственной финансовой системы. Другие вон самогон кушают, я же уповаю исключительно на стационарное производство. Ежели б я, Колька Елдухин, по прозвищу Ряженый, не озаботился государственную алкогольную повинность справлять, где б государство, сиротка наш, тебе, Андреич, денег на упорядку и обмундировку взыскало? Сидеть бы тебе, Андреич дома сиднем да по закоулкам мышей ловить. Только, видать, что с твоей стороны, Андреич, благодарностев не дождаться, иначе с чего бы это меня в кутузку упёк, будто червяка в банку...
- Ты, Елдухин, как та корова, что молока не даёт. Сообрази, дуралей, раз я при исполнении, то и отвлекать меня не положено. Что же касаемо твоих жалоб, то в любом нормальном человеческом рассуждении я службу сполняю и весьма интересуюсь знать, как бы ты, будучи на моём месте, поступил? Чего чего? Ах, память отшибло. Оченно рад слышать. Тогда припоминай Елдухин, когда вчера ты по главной улице нашего посёлка пьяные гимны орал, разве тронул я тебя хоть словом, хоть весом? Да не молчи, ответствуй!
- Ну... Не тронул.
- Не нукай, Елдухин, не нукай. Я не кобыла сторожа Чумаченко. А ведь в том и состояло, ежели разобраться, первое твоё нарушение. А второе, когда столб телеграфный из земли выдернул. Услышал ты от меня хоть безобидное замечание. А я ведь нёс службу в метре от происшествия и мог бы, кажется...
- Не услышал.
- А когда столбом этим размахивать стал и исполкомовскую легковушку, бартерным образом доставленную из Японии, протаранил, я, кажись, тем и среагировал, что пальцем тебе помахал, знай, мол, парень, меру и не зарывайся на политическом поприще. Признаёшь, отвечай!
- Признаю.
- Но когда ты до того размахался, что в правом кармане моих брюк бутылку, из уважения преподнесённую, раздавил, то уж прости-подвинься, надобно быть чрезвычайно наивным, чтобы ожидать от меня помилования.
- Так я ведь не со зла и не из корысти, а можно сказать случайно.
- Раздавил случайно, а срок отмеришь закономерно, как и полагается в правовом государстве.
- Какое же оно правовое, когда за несчастный случай приходится расплачиваться свободой передвижения?
- Ты, Елдухин, или сукин сын, или притворяешься. Я тебе толкую не в том смысле, что у всякого имеются права, а в том, что принадлежат тому, кто ими распоряжается. В нашем с тобой положении, распоряжаюсь я. И мне, Елдухин, понадобиться всё моё гражданское мужество, чтобы определить тебе кару, согласно содеянному.
- Выходит, оставшуюся мне невзрачную жизнь просижу на корточках на цементном полу?
- Не сомневайся, лично за этим прослежу. И продолжаться это будет до той поры, пока не восстановишь утраченное в двойном номинале. Кому-кому, а мне на слово верить можно.
- Верю, Андреич, верю... Не сумлевайся. Да и верить-то, вроде, больше некому. Однако, под запором сидячи, нужное не образуется. Отпусти, доставлю по необходимости и даже с излишком.
- Ой, врёшь, Елдухин.
- Хочешь, крест поцелую?
Ты, что угодно, поцелуешь... Гляди только, чтоб без обмана, не то бабу твою придётся заарестовать, чтобы не скучать на дежурстве.
- Не сумлевайся, Андреич! - жарко заверил Елдухин, покидая камеру. - Такое больше не повторится.
Он и впрямь сожалел, что бессмысленно размахивал столбом, будучи в сильном подпитии. На трезвую голову, съездил бы Андреичу по кумполу, куда, собственно, и метил.