Так случилось, что Червяков оплевал лысину своего начальника.
Подобным образом он выражал свой протест крайне редко и никогда по отношению к вышестоящим, а тут плюнул, что называется, с размаха, именно тогда, когда начальник мило беседовал с Лобзиковой, секретаршей отдела "Быта, определяющего сознание", явно пытаясь выяснить, на каких условиях согласиться снять с себя платье.
В этот момент у Червякова сорвался плевок, вызванный чихом, а не презрением. Начальник, повидимому увлечённый сложностью стоящей перед ним задачи, на плевок не отреагировал, а извлёк из кармана по-холостяцки несвежий носовой платок и, не отрываясь от милой сердцу беседы, обтёр им лысину, даже не взглянув в сторону Червякова.
"Брезгует, а может и презирает, - огорчился Червяков. - Четверть века беспорочной службы, а для начальства ты всё равно, что прыщ или бородавка какой-нибудь, да и то, обнаружив, наверно, побежал бы к врачам, а тут... Казалось бы, после такого, с моей стороны, проступка я заслуживаю хотя бы тени интереса с его стороны, а он никого и ничего, кроме Лобзиковой, не замечает. Впрочем, удивляться не приходится: нынешнему руководству только и милы, что подхалимы, взяточники и... лобзиковы.
Терзаемый подозрениями, Червяков кое-как отбыл остаток рабочего дня, маясь по кабинетам и подглядывая через плечи углублённых в служебные кроссворды сотрудников. Их безразличие по отношению к тому, что с ним произошло, показало Червякову, сколь одинок борец, противостоящий грубой силе власти, и что рассчитывать ему приходится только на себя. В тот вечер Червяков ужинал без аппетита, в телевизор глядел без интереса, а ночь провёл в кошмарных сновидениях, где начальник, явно путая его с Лобзиковой, обещал повышение по службе, при условии, что тот поступится своей мужской добродетелью.
С утра пораньше Червяков дал знать начальству, что желает с ним встретиться по вопросу, отлагательства не терпящему. При этом вид у Червякова был такой, будто речь шла о жизни и смерти, хотя неясно было, чьей именно. Но разбалованный заботами о себе со стороны подчинённых, начальник решил, что его.
- Ваше превосходительство, - Червяков предпочитал о печальных предметах говорить торжественно, - вчера произошёл пренеприятнейший казус, о котором весьма сожалею и умоляю о прощении.
- Вы, собственно, о чём, милейший? - уставился на Червякова начальник.
- Неужто запамятовали, ваше превосходительство? Я имел случайность вас обчихать именно тогда, когда вы были замечены в беседе с Лобзиковой.
- Вот вы, значит, о чём, - начальник беспокойно огляделся по сторонам, хотя, кроме их двоих, в кабинете никого не было.- Между прочим, коллега, не кажется ли вам, что она...
- Никаких на сей счёт сомнений, ваше превосходительство, откликается на шелест кредиток и воспринимает исключительно команду: "Ложись"! К тому же глупа, как барабан. Попробуйте до неё дотронуться, без предварительного, на сей предмет, оповещения, шума не оберетесь. Однажды, ваше превосходительство, я нарочно, смеха ради, так она, представьте... Впрочем, я отвлёкся. Что же касается чиха, то произошло сие отнюдь не по злому умыслу, а что-то попало в нос, возможно, пыль от нашего делопроизводства, в связи с чем обращаю внимание вашего превосходительства на нерадивость технического персонала.
- Идите, - отмахнулся начальник, - я разберусь. А о Лобзиковой...- он приложил палец к губам, - вы меня понимаете?
- Как не понять, ваш превосходительство, - на том стоим!
"Разгневался, - трепетал Червяков, опускаясь из высших сфер в повседневность производственного бытия. - Того и гляди, начнёт мстить. С него станется. Премию зарубит. Повышение заволокитит. А то и вовсе под сокращение подведёт. Надо же было так глупо влипнуть... - И Червяков уставился в потолок, в углу которого неторопливый паук, методично и сноровисто, затягивал в сети муху. - Как меня, - кольнуло предвидение.- Да и я хорош, позволяю себе, пускай и мысленно, сравнивать начальство с насекомым".
В один из последующих дней Червяков подстерёг начальство у персонального авто и, оттеснив замешкавшегося шофера, предупредительно распахнул дверцу.
- Счастливого пути, ваше превосходительство, - затараторил Червяков. - Не держите на чих зла в виду отсутствия заранее обдуманного намерения. В нашем учреждении, извините за откровенность, не идеи витают в воздухе, а микробы. Касаемо же Лобзиковой, так своё обещание вашему превосходительству...
- Пошёл вон! - побагровел начальник. И прихватив Червякова за лацканы пальто, притянул к себе, насколько позволяли габариты и отвращение. - Уволю гада!
"Ишь, чего надумал! - Червяков взращивал в себе протест, как учёный бактерии пробирке. - Слова поперёк не моги. А ежели накипело! Ежели невмоготу оставаться свидетелем развращения чистейшей женской души"!
Вернувшись домой, и, цыкнув на обеспокоенную жену, Червяков заперся в туалете с чистым листом и давно бывшей не у дел авторучкой, и, пользуясь в качестве письменного стола крышкой от унитаза, сопя и потея, принялся очинять анонимку...