1

ИЗ ГЛУБИН

Ганглиби - зловредные духи, обитающие в ледяных пещерах и заброшенных шахтах Льдинных гор. Питаются сердцами и косами девственниц, благодаря чему могут принимать облик красавиц и соблазнять мужчин. За 6-7 ночей губительной страсти они выпивают из любовников все силы, а потом, сами обернувшись мужчинами, изливают семя на ледник Фаграу. Так рождаются новые ганглиби.

Из "Словаря духов и демонов", 1928 год, Усмахт

Темьгород - древняя столица Ниддинга, расположенная в пещерах пика Фаграу. Город был потерян, по всей видимости из-за землетрясения, в конце VIII и вновь обнаружен только в XV веке. В 1498 году его полностью уничтожил взрыв.

Из путеводителя

Аршед* Шинад Ловиц

- Войны не будет, - доверительно сообщила Серифина Ловиц, - я запретила Ро-ро продавать оружие кому-либо, кроме честных изумрудцев.

Кое-кто из присутствующих на приеме гостей из Долины рассмеялся негромко. В самом деле, почтенная дама выглядела комично: поверх шелкового, последней моды, платья у нее была накинута расшитая шерстью накидка на меху (уплеу, тоже в сущность писк моды на национальный колорит), а в светлых, почти лишенных седины волосах сверкали рубиновые звезды и сапфировые снежинки. Эксцентричная госпожа Ловиц курила сигарету в длинном мундштуке, азартно играла в трикс и пересказывала последние сплетни, половину из которых придумывала на ходу. Люди, близко с ней не знакомые, почитали престарелую господаринь Увачи (а Серифине Ловиц было уже под семьдесят) выжившей из ума старухой, которую держат при дворе, как некий сувенир ушедшей эпохи. Она была придворной дамой при матери нынешнего Серого Князя и любимой фрейлиной его бабушки. Немалую роль тут сыграло, думали люди посторонние, и то, что ее старший внук Роэн Ловиц был богатейшим человеком на всем севере, а младший - Шинад - аршедом Князя. По зале пронесся довольный смех. Люди веселились.

Серифина Ловиц без труда отыскала взглядом в толпе внука и посмотрела на него красноречиво. Любой, живущий в Княжинске, знал: когда господаринь Увачи так смотрит, лучше немедленно подойти. Шинад чуть замешкался, отвечая на вопросы изумрудского советника, и в результате получил от любящей бабушки подзатыльник. Ему было уже за тридцать, но Серифину Ловиц подобные мелочи никогда не останавливали.

- Поговорил с ним?

- Его светлость ничего не желает слышать, - пожал плечами Шинад. - Его светлость страдает.

- Его светлость, - парировала почтенная дама, - нуждается в хорошей порке. Ты ведь понимаешь, что правитель даже в наше просвещенное время не может пускать все дела на самотек? Нельзя позволять этой Кирии слишком глубоко зарываться в пещеры Фаграу. ты же знаешь, что там можно откопать.

- Бабушка, - Шинад устало покачал головой. - Все это суеверия.

- Я достаточно стара, чтобы быть суеверной, вредный мальчишка! - господаринь Увачи ударила внука по руке лорнетом. - Иди, и составь компанию милой Альдее Рувачьске.

- У меня еще много важных разговоров, - Шинад аккуратно вытащил рукав из цепких пальцев бабушки. - Прошу извинить меня.

- Ты собираешься теперь до скончания времен ходить черной тучей? - фыркнула почтенная дама. - Сколько тебе? Тридцать?

- Тридцать четыре. Прошу меня извинить.

Шинад скрылся в толпе гостей. Серифина Ловиц проводила его хмурым взглядом и сокрушенно покачала головой. По ее мнению молодежь в нынешние времена слишком полюбила страдать. В Ниддинге, месте холодном и мрачном, это легко было делать. Осенив сторону, в которую ушел внук, защитным знаком, Сефирина вернулась к прерванной беседа, пустой и ни к чему ее не обязывающей.

Местом страданий, или, как принято было говорить при дворе, "уединенных размышлений" Князь Йоринг выбрал небольшой охотничий домик на склоне Княжьей горы. С веранды можно было, попивая горячее вино, любоваться громадой Княжински. Хотя, любоваться, это было не слишком удачное определение. Замок подавлял всякого и с любого расстояния. Шинад ненавидел его по ряду личных причин, и всякий раз, навещая Князя, старался вставать к Княжинске спиной. И все равно, чувствовал холод. В ушах то и дело звучал голос брата: "Что же ты не остался в Усмахте, Ши?". Шинад чувствовал себя чужим на родине. Подумать только, бедный Ниддинг, несчастливая страна. Князь - страдалец из рыцарских романов стародавних времен. Аршед - чужак пусть не по крови, но по мироощущению. Уррика* зарылась глубоко в землю и ей дела нет до происходящего на поверхности. Вот и пекутся о благополучии Ниддинга Роэн с его винтовками, да Аркелия. Эта, впрочем, беспокоится по любому поводу.

- О чем задумался, Ши?

Шинад обернулся и поклонился. Князь нетерпеливо махнул рукой. Его все принятые при дворе средневековые церемонии раздражали. Из раскрытой двери охотничьего домика текли яркий электрический свет и настоящий жар, словно стоишь у натопленной печи. И музыка, тоскливые переливы древних баллад. Князь Йоринг любил пострадать с комфортом и в хорошей компании.

- Судя по виду, ты мною опять недоволен.

Положив руку на плечо своего аршеда, Князь силой увлек его в тепло. Йоринг ко всем обращался с обескураживающим радушием, изредка переходящим почти в фамильярность, но один только Шинад удостаивался прямо-таки разрушительной заботы, особенно в последние полтора года. Князь чувствовал в нем и тайного союзника, и собрата по несчастью. Шинад, ревностно оберегающий свою жизнь даже от самых близких людей, стойко сносил это. Он позволил усадить себя в кресло и взял кружку с подогретым вином. Йоринг устроился в кресле напротив, вальяжно облокотившись на подлокотник.

Он выглядел моложе своих тридцати шести лет, а из-за светлых волос порой казался совсем мальчишкой. К тому же, по губам его бесконечно блуждала юношеская горькая усмешка. Страдание его было наигранным, по крайней мере так всегда казалось Шинаду. В любом случае, сам он знавал и худшие вещи. Объяснять это Йорингу было бесполезно.

- Не я, ваша светлость, - сказал Шинад.

- О, значит господаринь Серифина? - губы Князя тронуло подобие веселой усмешки. Он находил старую даму бесконечно забавной. Шинад никогда не разубеждал его.

- Она считает, что вы даете слишком много воли Роэну Ловицу, - имя брата Шинад произнес как всегда отстраненно.

- Роэн надеется на войну, - легкомысленно отмахнулся Князь. - Но мы с тобой оба понимаем, что ее не будет. Что бы не говорил Тимофеа, и как бы не стремились к этому ведьмы, но Константину она не выгодна. Не может же он не понимать, что в случае вооруженного конфликта вмешаются наши союзники: Виттания и Килам.

Шинад не слишком верил в то, что заокеанские государства придут на помощь шаткому Союзу, случись нечто подобное. Витания, конечно, не приветствует имперскую ненависть к колдовству, но и конфликт поддерживать не станет. К чему ей? И потом, можно подумать, ей своих проблем мало. С тем же Киламом.

- В чем еще я провинился? - поинтересовался Князь.

Шинад очнулся от размышлений и поднял взгляд. Князь смотрел мимо него в окно, на светящиеся окна-бойницы Княжински.

- Уррика Кирия.

- Мы уже обсуждали это. У Кирии есть мое разрешение на раскопки. Не веришь же ты в самом деле в эти глупые суеверия?!

- Я ваша светлость - ни в коем случае, - покачал головой Шинад. К любым суевериям он относился скептически. - Но многие в стране верят, и раскопки, проводимые уррикой Кирией, пугают их. Кроме того, лист 1498 года, подписанный собственноручно Князем Ниолтом запрещал искать Темьгород. Уже идут разговоры, что происходит нечто, противное решению одного из Пресветлых Князей*.

- Решение можно отменить, - легкомысленно отмахнулся Йоринг. Подобное его несерьезное настроение было еще хуже меланхолического.

- В том-то и дело, что нельзя, - вздохнул Шинад. - Это решение одного из Пресветлых князей, а, следовательно, пересмотру оно не подлежит.

- Глупый обычай, - нахмурился Князь, который вне всякого сомнения слышал об этом уже не первый раз, но как всегда успешно позабыл не интересующие его факты.

- Не нам его отменять.

Князь Йоринг погрузился в глубокую, но несколько наигранную задумчивость. Когда он впадал в такое состояние, от него ничего хорошего можно было и не ждать. Шинад привычно приготовился к неприятностям.

- Хорошо, - медленно проговорил Князь. - Ты прав. Прав. Народ нужно успокоить.

Он побарабанил по столу, разглядывая свои бледные нервные пальцы.

- Поезжай в Фаграу, взгляни, чем там занята Кирия. И попроси ее по возможности не тревожить местное население. Иногда она пугает людей своими замшелыми ритуалами, иногда бывает слишком уж современной. Не все могут принят это. И напомни ей, чтобы закончила раскопки к концу лета, она нужна мне на Первом утре. И проинспектируй шахты. Мне не нравится качество алмазов, которые привезли в прошлый раз. Либо копи истощились, либо кто-то приворовывает. И отдохни наконец. Тебе полагается отпуск.

Прекрасно. Шинад про себя усмехнулся. Вот так, изящно и почти незаметно поездка, которую он мог совершить по желанию, превратилась в княжескую инспекцию, от которой уже невозможно отвертеться. Ну а предложение отдохнуть в непосредственной близости от уррики Кирии выглядело просто смехотворно. Поставив едва пригубленную кружку на стол, он поднялся и поклонился.

- Будет исполнено, ваша светлость.

При всей напускной современности и открытости князя Йоринга, любой разговор с ним заканчивался именно так.

Уррика Кирия Маверьска

В течение короткого ниддинского лета на склонах Фаграу цвели эдельвейсы. Эти незатейливые цветы нравились Кирии именно что своей простотой. Этим они выгодно отличались от оранжерейных красавцев, которыми уставляли покои в Княжинске. Эклектичный, тяжеловесный, пытающийся сочетать внушительную мрачность прошедших веков с легкомысленностью и жизнерадостностью современности, замок раздражал уррику Кирию. Всякий раз, когда ей позволяли обязанности, на самом деле весьма необременительные, она сбегала из столицы и отправлялась сюда, к эдельвейсам.

Фаграу получил статус города только благодаря щедрости Князя Рутиана и счастливому стечению обстоятельств. Буквально следуя известной народной песне, конь князя захромал неподалеку, потеряв подкову, и местные кузнецы спешно сделали для него новые, из лучшего железа. Голова пойманного затем князем вепря до сих пор украшала каминный зал Княжински. По сути своей Фаграу оставался деревенькой. Аккуратные маленькие домики сбегали по склону, располагаясь террасами. В огородиках выращивали морозостойкий картофель и скороспелую фасоль, и в каждом доме непременно росло в кадке свое апельсиновое дерево. Холл единственной гостиницы помимо привезенной из Долины пальмы украшала картина "Гибель Темьгорода", написанная посредственно, но с энтузиазмом. Каждый раз, завтракая, Кирия садилась так, чтобы ей видно было это полотно. Символ ее чаяний и надежд, хотя по сути своей - бездарная мазня.

Лето подходило к концу: по календарю Ниддинга, листогний (не слишком благозвучное название, что и говорить), по общему - июль. С гор, а главным образом из-под гор уже веяло холодом. Рабочие и шахтеры доставали свои меховые дохи, сама же Кирия куталась в отороченный куницей старомодный уплеу, богато украшенный вышивкой. Положение уррики обязывало ее почитать и блюсти древние традиции.

Взобравшись по склону, Кирия приблизилась ко входу в пещеру, обнаруженному в самом начале весны. В результате обвала, произошедшего несколько лет назад, по всему склону Фаграу начали появляться такие проходы, говорящие о целой сети тоннелей, проходящей под горами. О существовании этих тоннелей и пещер говорили всегда, это не требовалось доказывать. Но куда больше Кирию возбуждала вероятность, что где-то здесь, в этих пещерах прячется древний, овеянный легендами, проклятый, разрушенный и потерянный Темьгород, прежняя столица. Будучи по сути и воспитанию ведьмой, Кирия тем не менее не верила в древние проклятия. А может быть, благодаря тому, что род Маверя из Чудова уезда, так и не потрудившийся обзавестись фамилией, состоял в близком родстве с Донтагами, Кирия знала, что у любого проклятия есть срок давности. Ничто не живет вечно. Даже боги, приходящие и уходящие, стираемые веками из людской памяти.

У входа в пещеру ее поджидал Мартин Кристэл, молодой археолог, приехавший в свое время из Империи. Он был обаятелен, умен, и считал своим долгом безудержно флиртовать с уррикой Кирией, хотя едва ли находил ее привлекательной. Что немаловажно, он был свободен ото всех местных суеверий. Жителей Фаграу, да даже жителей низинных районов, близких к Долине, нельзя было никакими силами или посулами заставить работать на раскопках Темьгорода. Проклятье и суеверия. Кирия поморщилась.

- Думаю, мы подобрались вплотную к городу, уррика, - молодой археолог едва сдерживал нетерпение. Работа в Ниддинге была его шансом найти что-то по-настоящему значительное. - На нашем пути ледник, просто огромный, и я отправил своих людей за подходящими инструментами. В течении нескольких дней мы прорубим дорогу. Желаете взглянуть?

Спрятав руки в муфту - пальцы ломило на холоде - Кирия начала спускаться в сумрак пещер, развеиваемый переносными лампами. Здесь веками царил мрак. Темьгород был - что за каламбур! - погружен во тьму. Порой Кирии приходило в голову, насколько же неуместны здесь все эти люди, инструменты, свет и грохот. Но потом она отбрасывала в сторону сентиментальные мысли и глупые суеверия. Темьгород был историей Ниддинга, а не ее проклятием.

- Ледник, уррика.

Это была сплошная, гладкая стена голубоватого льда, напоминающего полумифический ньольман. В толще этой стены словно бы мерцало что-то. Выпростав руку, Кирия коснулась льда. Холод обжигал даже сквозь перчатку.

- Сколько по вашему потребуется, чтобы сделать коридор, Мартин?

Молодой человек пощипал мочку уха, что всегда делал, когда погружался в раздумия.

- Я бы сказал, дня четыре, уррика. При учете, что инструменты будут хорошие, а рабочие не станут тратить время на всю эту суеверную чушь.

- Я приду, чтобы благословить и инструменты, и рабочих, - пообещала Кирия. - Они будут работать.

Мартин скептически хмыкнул.

Несмотря на весь скепсис имперца, работа споро шла своим чередом. Присутствие уррики, которая в полном облачении прошла по пещерам и окропила ледник священным вином, воодушевило копателей, набранных из местных шахтеров. Кое-кто из них за скромное пожертвование (Кирии оно было не нужно, но приходилось отдавать дань традициям) получил от уррики личное благословение и амулеты для своих жен и детей. Суеверный край. Прошло четыре дня, и в толще льда появился достаточно широкий проход, укрепленный шахтными балками. Копатели трудились не покладая рук, и Мартин руководил ими со всем возможным энтузиазмом.

На пятый день после заката он пришел в номер Кирии, выходящий окнами на запад. Небо отгорело, но она пока не включала свет, сидела в кресле и вязала, позвякивая спицами. Она могла ощупью, в кромешной темноте связать самый сложный узор. Мартин замешкался на пороге, потом пересек комнату и опустился возле кресла на колени.

Это больше всего походило на ритуал, какой-то введенный века, даже тысячелетия назад обычай, а не любовную связь. Честно говоря, Мартин не настолько нравился Кирии, чтобы терять от этого голову. Господари Чудова уезда вообще никогда не теряли голову, как говорил Маверь, "по пустякам". Загвоздка была в том, что человек, который Кирии нравился, отчаянно, до ломоты в костях, до умопомрачения, не проходившего с годами (словно болезнь), был недоступен. Это злило и подчас заставляло совершать глупости. Во избежание настоящих проблем она заводила себе любовников, красивых и совершенно чужих.

В комнате было темно. Мартина отталкивала ее худоба и мертвенная бледность кожи. Любого отталкивала. Кирия же отлично видела в темноте, зрелище радовало глаз, она получала удовольствие, правда, больше от мысли, что скоро Мартин отыщет для нее Темьгород. Все было в порядке, все шло правильно.

Наутро в Фаграу приехал Шинад Ловиц.

Последние полгода, со дня смерти своей жены, аршед Шинад носил черное, вышитое красной нитью траурное одеяние. Люди, знавшие его лишь мельком, заподозрили бы позерство. В самом деле, на фоне черного свитера с высоким воротом светлые, пшеничного тона волосы Ловица смотрелись необычайно выразительно. Однако он был отстранен и ко всему безразличен, в том числе и ко мнению чужих людей. Особенно, ко мнению Кирии. В чем крылись истоки этой неприязнь: в политических ли разногласиях, или в каких-то мелких обидах, она не знала. Факт оставался фактом. Живое лицо Шинада Ловица делалось кислым, стоило ему увидеть уррику. Она старалась выразить радушие, но терялась, злилась, держалась еще холоднее, чем обычно, и всякий раз они расставались врагами. К ее величайшей досаде. А сегодня он еще и увидел Кирию в тот момент, когда она весьма нежно прощалась с Мартином у дверей номера. Что за пакость!

- Аршед, - Мартин слегка поклонился. Он так и не принял ниддингское гражданство и слабо разбирался в местных обычаях и рангах, но перед молодым, энергичным и таким нездешним Ловицем робел.

- Господин Кристэл, - кивнул Шинад. - Уррика.

- Аршед, - кивнула в ответ Кирия.

К этому обычно сводились их беседы.

- У меня для вас послание от его светлости, уррика.

- Проходите в мой номер, - Кирия посторонилась. - Я как раз заказала кувшин чарри*.

Аршед Шинад Ловиц

На самом деле он люто ненавидел чарри, отдающий по вкусу несвежей кровью. Но найти в Ниддинге чашку фрианкара было так же трудно, как отыскать глоток воды в пустыне. Она всегда маячила миражом где-то на горизонте. Шинад вошел в номер, бегло огляделся и выбрал кресло у окна. На подоконнике в изящной фарфоровой чашке стоял букетик эдельвейсов, в корзине возле камина лежало какое-то рукоделие, но в целом комната выглядела холодной и необжитой, подобно любому месту, где хоть на какое-то время поселялась Кирия Маверьска. Таким же холодом веяло и от нее. Тонкая, худощавая, с лицом, словно выточенным из белого кварца, с холодными мерцающими серыми глазами, она казалась памятником, оживленным по чьей-то прихоти, и то не до конца. Рядом с румяным, полным жизни и энтузиазма археологом из Империи уррика казалась восставшей покойницей. Что ж, похоже сегодняшней ночью она напилась его крови. Нет, в ней тоже был энтузиазм, порой сбивающий с ног, но он касался лишь вещей вроде Темьгорода, мертвых и давно позабытых. Кирия Маверьска была живым олицетворением прошлого. Она стояла у камина, опираясь локтем на мраморную полку, и сквозь тонкий шерстяной рукав ее старомодного, будто бы средневекового платья просвечивало пламя. Рыжие отблески не решались коснуться мраморной кожи ведьмы. Лицо оставалось бесстрастным. Уррика едва ли кого-то любила, о чем-то беспокоилась. Она и мнение Князя принимала во внимание только ради соблюдения традиций.

- Итак, аршед, что вы хотите передать мне?

- Его светлость беспокоят раскопки.

Уррика склонила голову к плечу.

- С вашей, несомненно, подачи? Вот что поражает меня, аршед: почему такой просвещенный человек, как вы, потакает суевериям.

- Суеверия помогают управлять жителями этой страны, уррика. Ниддинг пронизан суевериями.

К немалой его досаде. Ниддинг соткан из суеверий и держится только на них.

Уррика усмехнулась криво. Она не пыталась оспорить это. Ее власть держалась на том же самом, и даже в большей степени. Только благодаря подчас нелепым и противоречивым верованиям местных жителей ее должность высоко ценилась при дворе, тогда как повсеместно церковь утрачивала свое значение. У людей, даже в Империи, появлялись новые покровители. Теперь повсеместно верили в прогресс.

- Я не совершаю ничего противоестественного или противозаконного, аршед.

- Противоестественного - нет, безусловно, - парировал Шинад. - Людям вашего склада свойственно закапываться поглубже в землю, скрываясь от солнечных лучей.

Уррика побледнела еще сильнее, углядев в его словах намек. Да, он указал на эту неприятную особенность правителей Чудова уезда: словно упырьки они прятались от солнечного света, и загар никогда не касался их кожи. Они казались вылепленными из снега. Другие слухи ходили, будто когда-то давно женщина из этого рода понесла ребенка от омерзительного оборотня-рептилии, невесть как очутившегося в этих краях. Уррика болезненно реагировала на эти намеки, отчего большая часть придворных всерьез полагала, что все сказанное - правда. Сам Шинад ни во что подобное не верил. Упырьки были созданиями местных легенд, как Господин Горных Дорог - в Горжанских горах и призраки - в Империи, или скажем калладская королева, которая будто бы заполучила вечную молодость. В оборотней он тем более не верил (хотя виттанийский посол в Долине утверждал, что будто бы их там проживает не меньше трети). Если таковые и существовали, то в Льдинных горах им делать было просто нечего, змеи тут не выживали.

- Что касается закона, уррика, - безжалостно продолжил Шинад, - то раскопки нарушают лист Князя Ниолта. Согласно нему никто не может искать, раскапывать или посещать Темьгород. И во избежание расспросов: нет, отменить это решение нельзя.

- Я это знаю, - ледяным тоном ответила уррика. - Тем не менее, должна вам заметить, что по мнению наших геологов по прошествии трех-четырех лет этот лист будут нарушать жители окрестных с Фаграу деревень. Последние несколько обвалов открыли проходы под гору, а в скором времени обнажиться и вся пещера. Я провожу эти раскопки не только для того, чтобы найти город, я не настолько тщеславна и безрассудна. Я провожу их, чтобы защитить свой народ. Кто знает, что может быть погребено под снегом и камнями? Нам следует быть знакомыми.

- И наши геологи здесь? - поинтересовался Шинад.

- В управлении, конечно. Поговорите с ними. И вообще, аршед, займитесь своим делом. Шахты, финансы - вот ваша стезя. Души и легенды оставьте мне.

Шинад поднялся с кресла и подошел к уррике вплотную. Каким же холодом веяло от нее! Они были примерно одного роста (Кирия Маверьска была просто преступно рослой женщиной, в Ниддинге это любой бы счел серьезным недостатком), и на нее не получалось взглянуть свысока. Впрочем, с ней бы и не сработало. Тогда Шинад просто кивнул с достоинством.

- Непременно, уррика. Я выполню все свои обязательства. И помимо этого, раз уж князь того желает, я осмотрю ваши раскопки.

- На здоровье, - уррика оттолкнула его и вышла из комнаты.

Фаграу, подобно всем городкам, выросшим вокруг шахт и копей, казался Шинаду унылым. У этой земли не было господаря, формально копи принадлежали Князю, и поэтому место казалось каким-то неприкаянным. У домов, лепящихся террасами к склону горы, была невнятная архитектура, и Шинад бы не смог объяснить, что это значит - "невнятная". У пива в местной таверне был пресный вкус, а из булочной вовсе не пахло хлебом. И жители, мрачные и суеверные, также не внушали ему ни уважения, ни симпатии. В Фаграу съезжались те, кому просто некуда больше было податься.

Управление - правильнее бы было назвать его конторой - располагалось в неказистом двухэтажном здании на самой верхней террасе. От него было рукой подать до входа в железную шахту, а еще выше по склону располагались алмазные копи, состояние которых так беспокоило Князя. Странно, что он вообще о них помнил. Охрана возле сейф-склада играла в карты на ящике из-под апельсинов, ружья стояли прислоненными к стене, и любой бандит мог бы завладеть ими, а затем и бессчетными богатствами склада. То есть, парой банок с тусклыми, желтоватыми алмазами. Сомнительная добыча, надо сказать. Тем не менее, взбежав по склону, Шинад крикнул:

- А ну, встать!

Охранники отреагировали крайне вяло: оторвались от игры и смерили его хмурыми взглядами.

- Ты кто такой?

К этому Шинад давно привык. Он не выглядел как аршед, был для этой должности слишком молод, и к тому же носил траур. Никто в Ниддинге отродясь не носил траур по полгода, здесь слишком часто умирали, так пришлось бы всю страну облачить в черное. Но Шинад был упрям. Помимо того, черный цвет ему шел, а он не был лишен некоторого тщеславия. Это была семейная черта.

- Аршед Шинад Ловиц, - представился он холодным тоном и продемонстрировал серебряную медаль, висящую на запястье: оскаленную волчью морду на полумесяце.

- Простите, господин!

Охранники, побросав карты, вскочили и вытянулись в струнку. Ружья, впрочем, так и остались стоять у стены. Шинад взял это на заметку. Не суеверия, а лень и безалаберность погубят однажды эту страну. Но не при нем.

- Старший геолог здесь?

- В конторе, господин, - левый охранник козырнул, упустив из вида, что его фуражка давно валяется на земле вместе с кучкой отыгранных его партнером безделушек.

- К пустой голове не прикладывают, - проворчал Шинад, обогнул никчемную парочку и поднялся на крыльцо.

В конторе пахло брагой. В Ниддинге было холодно почти круглый год, а когда не холодно - промозгло и гадко, и потому местные жители не гнушались пропустить стаканчик, другой, третий за обедом, отдыхом и работой, а также в промежутках. К бесконечным бедам и недостаткам ниддингцев Шинад прибавил пьянство. Он не мог доверять мнению геолога, который, развалившись в кресле со стаканом браги в руке, читал скабрезный изумрудский журнал. С обложки улыбалась едва прикрытая полупрозрачным шелком блондинка, кощунственно походящая на принцессу.

- Мастер* геолог?

Пьяница вскинул голову, увидел, кто перед ним и сразу же вскочил, расплескав брагу. Запах стал еще невыносимее.

- Аршед... П-присаживайтесь, - геолог принялся освобождать от журналов и папок второе кресло. - Меня зовут Чаревень, господин. Теонас Чаревень, к вашим услугам. Чем могу...

- У меня поручение от его светлости, Чаревень, - Шинад опустился в кресло, стараясь побороть брезгливость. Дрянное чувство, так и не изжитое. - Оно касается добываемых на копях алмазов.

- Что с алмазами, аршед? - с готовностью спросил Чаревень, оставшийся стоять. Впрочем, на ногах он держался недостаточно твердо.

- Его светлость полагает, что последние несколько партий были мутными. Качество падает. Мне поручено узнать, Чаревень, не пора ли закрывать копи?

Геолог побледнел. Закрытие шахт могло означать гибель целого города, потому как иных источников дохода у Фаграу не было. Если подумать, у Ниддинга кроме самоцветов, металлов и пушнины вообще не было источников дохода, а почти все продукты покупались в Долине. Случись что с земными недрами, и целая страна вымрет. Последнее предложение Шинада об открытии пары горнолыжных курортов было встречено в нидгейре* ледяным непониманием. Больше Шинад об этом не заикался.

- Вы желаете лично проверить камни, аршед? - спросил геолог, предано заглядывая в глаза. - Я приглашу господина Царека и мы...

- Не сейчас, - покачал головой Шинад. Выписанный из Княжински специалист по драгоценным камням должен был приехать только назавтра, а сам он мало что смыслил в алмазах и не собирался разыгрывать из себя эксперта. В семье хватало одной бабушки, великого знатока всего на свете. - Вот что еще волнует меня. Вы выдали уррике Кирии отчет о том, что пещеры Фаграу могут в ближайшие несколько лет обнажиться? Это так?

- Да, аршед, - Чаревень недоуменно пожал плечами. - Я предоставил уррике отчет месяц назад, как раз перед открытием сезона.

- И вы ручаетесь за свои слова?

- Совершенно верно, господин. Гора стала нестабильна. За последние несколько лет произошел ряд несильных землетрясений, которые между тем сдвинули целые пласты...

- По-ниддингски, пожалуйста. И кратко. Действительно ли есть вероятность, я бы даже сказал - опасность, что в ближайшие годы недра горы будут выставлены напоказ?

- Да, аршед, - кивнул геолог.

- И насколько велика эта вероятность?

- Э-э-э...

- В процентах, - любезно подсказал Шинад. - Вероятно, пятьдесят на пятьдесят?

- Обнажиться совершенно точно, - суховато ответил Чаревень. - Насколько сильно, пока сказать трудно. Но стены ближайших пещер обвалятся непременно. Полагаю, подобные процессы уже происходили, и именно они привели к появлению больших, открытых пещер, подобно тем, в которых располагается Угрюмгород, и прежде располагался Темьгород, и...

- Благодарю, - оборвал его Шинад, поднимаясь. - Можно письменный отчет? И завтра приедет специалист по камням, покажите ему последние партии.

Под мрачным, почти враждебным взглядом Шинад вышел, ощущая себя захватчиком. Впрочем, люди в маленьких ниддингских городах редко относились к нему с симпатией, слишком уж он был чужероден и по иному воспитан.

Уррика Кирия Маверьска

Ход, прорубленный во льду, выглядел зловеще. Словно дорога в Ульгию, ледяную преисподнюю, где Господин всех господ и Слуга всех рабов пируэт в окружении принесенных ему в жертву людей и свиней. Этот образ древнего, полузабытого, но отчего-то бережно сохраняемого некоторыми нидингскими семьями божества еще в детстве запал Кирии в память. Гадкий образ. Гадкий монстр. Зябка поведя плечами, Кирия плотнее закуталась в уплеу и спрятала руки в муфту. Несущий фонарь Мартин успокаивающе коснулся ее плеча. Слова его, однако, отнюдь не были утешительны.

- Зачем приехал аршед?

- Как обычно, прикрыть наши раскопки.

- И что ему неймется?

Кирия хмыкнула. Она могла только догадываться о корнях неприязни к ней аршеда Ловица, но саму эту неприязнь ой, как чувствовала. Они были как прошлое и будущее - на противоположных полюсах. И обоим плевать было на то, что куда больше они походят на суматошное и гнилое настоящее.

- Он бессилен, - бесстрастно сказала Кирия. - Мы не совершаем ничего противозаконного. Мы ведь не собираемся входить в Темьгород. Я много раз читала лист Князя Ниолта и знаю его почти наизусть. Там нет запрета смотреть на врата города. Мы просто убедимся, что он здесь.

- А потом? - спросил Мартин. Ему важен был результат, он был тщеславен, хотел остаться в истории, как человек, раскрывший одну из величайших загадок мира - тайну гибели Темьгорода.

Кирии куда интереснее были процесс и собственная правота.

- А потом мы начнем воздействовать на Князя Йоринга, - сказала она, - и добьемся аннулирования листа.

- И чем вы собрались давить на него, уррика?

Кирия обернулась. Шинад Ловиц, казалось, совсем не мерз, стоя под голубоватыми сводами ледяного коридора. На нем была лишь легкая куртка на овечьем меху, накинутая поверх водолазки. Кирии стало еще холоднее.

- Аршед. Решили взглянуть своими глазами на происходящее?

- Я всегда составляю обо всем собственное мнение, уррика.

Они вели бессмысленный разговор ни о чем, холодный, как недра горы Фаграу. С самой первой встречи аршед и уррика демонстрировали отчуждение. В Княжинске это отчуждение порой согревалось людьми, встрявшими между двумя полюсами. Особенно старалась Гелена, покойная жена аршеда, которой претили любые конфликты. Теперь, когда ее не было, пропасть стала еще шире, несмотря на все надежды Кирии на обратное. В недрах Фаграу было и без того холодно. Кирия еще плотнее закуталась в меха, как в кокон, подняла воротник, так что мягкие ворсинки касались ее оледеневших щек, и подошла к аршеду. Они были примерно одного роста - что его конечно раздражало - и женщина могла смотреть в прозрачные зеленые глаза, не испытывая неудобств. Только дискомфорт.

- Идемте, аршед. Будем же первыми, кто увидит легендарные медные врата Темьгорода.

Шинад Ловиц хмыкнул, и его подвижное, прежде всегда улыбчивое лицо исказилось. Тем не менее, он последовал за Кирией, отступая всего на шаг, так что она постоянно чувствовала его присутствие, и решительно не знала, что с этим делать.

С первой минуты знакомства Кирия Маверьска была влюблена в нового аршеда Ниддинга. Весь двор гудел, полный недоумения, чем молодой - всего двадцать пять лет - человек, проживший большую часть своей жизни за пределами Льдинных Гор, сумел привлечь Князя. Однако, только что взошедший на престо Йоринг предпочел обновить, насколько это возможно, все свое правительство, и изменения затронули даже нидгейр. Кирия к тому времени уже десять лет была уррикой, приняв должность у рано скончавшейся Кледии Мизеревской. Уже много лет у нее никого не было, и Кирия привыкла чувствовать себя... самодостаточной. Она не любила слово "одинокой". Жизнь шла своим чередом, пока не появился Шинад Ловиц, незнакомец, пришелец из Долины. От него пахло солнцем, цветами и виноградом. Светловолосый, как и все в Ниддинге, зеленоглазый, что встречалось значительно реже, он все время улыбался. Кирии тогда казалось, что в Ниддинге, в Княжинске в особенности, вообще никто не улыбается. Словно какое-то древнее проклятие довлеет над этой страной. Но не успела она порадоваться появлению кого-то столь солнечного, приехала жена аршеда, Гелена Ловиц. Еще одна ниддингка по рождению и изумрудка по воспитанию, дочь посла в Долине. Да еще словно кошка пробежала между новоназначенным аршедом и опытной, привычной к сварам и интригам Княжински уррикой. Если не с первого, то со второго дня знакомства они возненавидели друг друга. Вернее, Кирия так и не переставала любить странного пришельца из Долины, но их вечные споры и ссоры... Рано или поздно она должна была начать испытывать к нему черную ненависть. Когда умерла Гелена, Кирия радовалась. Четыре минуты. Говорят, Богу, в которого Кирия не верила, и того достаточно.

Пол ушел у нее из под ног, и вечный предмет ее размышлений удержал уррику от падения. Выпрямившись, обретя твердую почву, Кирия с достоинством кивнула.

- Благодарю.

- Осторожнее, уррика, - бросил Шинад Ловиц и дождался, пока она достаточно далеко уйдет вперед.

Ход оказался длинным, и неудивительно было, что рабочие потратили столько дней на то, чтобы вырубить его. Потолок в нескольких местах укрепили шахтными балками, но в целом он был ровным и гладким, как церковный свод. Звуки в этом ледяном коридоре вели себя странно: то каждый вдох оборачивался шумом урагана, то тишина съедала звук шагов. Кирия осенила себя защитным знаком, потом, подумав, нарисовала такой же в спину Мартину. Аршед, полагала она, сам о себе позаботится. Воспоминания о прошлом всколыхнули неприязнь к нему, к тому же, Кирия еще чувствовала прикосновение сильной руки к локтю. Чур меня, чур!

- Долго еще? - спросила она.

- Не знаю, госпожа, - глухо ответил Мартин. - Я сам впервые иду этим проходом. И... ух ты!

Это "ух ты", совершенно мальчишеское, многократно повторило эхо. Коридор кончился, и Кирия застыла, как вкопанная и не заметила даже, что Шинад Ловиц налетел на нее. Он тоже пробормотал что-то нечленораздельное, но на этот раз - далекое от восхищения. Они вышли в пещеру. Гигантскую пещеру, размеры которой были просто невообразимы, свод терялся в синеватом мраке, а дальняя стена, казалось, просто отсутствовала.

- Потрясающе! - пробормотала Кирия.

- Что ж, - прагматично заметил аршед. - Здесь действительно можно жить.

- Желаете идти дальше, госпожа? - спросил Мартин. После каждой ночи, проведенной вместе, он становился на людях так невыносимо официален, словно чувствовал себя в чем-то виноватым.

- Желаю, - кивнула Кирия. - Постойте-ка, Мартин... Чтобы осветить эту пещеру нам потребуется много фонарей... пошлите рабочих в контору. Нам нужны будут лампы и генератор.

- Не дадут, госпожа, - покачал головой молодой археолог. - Я уже пробовал. Генератор не дадут точно, а фонари - только масляные.

Кирия повернулась и посмотрела на Ловица. Он внимательно оглядывался, словно высчитывал, откуда пойдут в наступление враги. Забавно, его братец - видный оружейный воротила - вел себя на людях, как породистый пудель: падал на спину, виляя хвостом, и подставлял пузо для почеса, особенно хорошеньким женщинам. Фигурально выражаясь, конечно. Шинад Ловиц, демонстративно открещивающийся от любого оружия, да и от всего, что может причинить вред, порой выглядел, как солдат в глубоком тылу врага: постоянно ожидал нападения. И Кирия напала.

- Выдайте им распоряжение, аршед.

- Я не собираюсь нарушать лист Князя Ниолта, - покачал головой Ловиц. - Вы - пожалуйста, вы власть духовная, вам простится. А я и не могу, и не хочу.

- Бросьте. В листе ни слова о том, что нам нельзя взглянуть на ворота города. Это при учете, что они вообще здесь, - Кирия вытащила руку из муфты и коснулась его запястья. - И подумайте: землетрясение, часть пещеры может обвалиться. Кто знает, что посыплется на Фаграу.

- О да, - кивнул аршед, отдергивая руку. - Землетрясение, и эта пещера станет нашей могилой. И что только вам неймется?

- Компромисс, - предложила Кирия. - Вы выписываете нам разрешение на генератор, а мы не входим в город, если сейчас найдем его.

- Да вы и так не войдете в город, уррика. За нарушение листа, напомню, вам грозит пожизненное заключение, а господину Кристэле высылка на родину.

Мартин побледнел. В Империю он не рвался.

- Вы трусите? - сухо спросила Кирия. - Боитесь того, что мы можем здесь увидеть?

Аршед скорчил рожу - по другому и не скажешь - мученически вздохнул и вытащил блокнот, с которым не расставался. Черкнув на листе несколько слов, он вырвал его и протянул Мартину.

- Скажите дежурному, что это срочно. И пускай сюда спустится господин Чаревень и осмотрит пещеру, как геолог. Скажите, мне требуется его профессиональное мнение.

Мартин, которого низвели до курьера, обратился к Кирии за помощью, но та только кивнула.

- Идите, Мартин. А я пока осмотрюсь здесь. Можете сказать людям, что я провожу защитные обряды. А то еще откажутся спускаться, - Кирия ободряюще улыбнулась. Мартин улыбнулся в ответ - очень бледно - кивнул и скрылся в тоннеле.

Кирия сделала фонарик поярче и аккуратно ступая пошла вперед, в синюю мглу. Ей было боязно и холодно, но показывать это перед неотступно ее преследующим аршедом женщина не собиралась. Пол пещеры был скользкий, словно его полировали без устали чьи-то ноги, и в счете фонарика мерцал, как паркет бальной залы. Подо льдом мерещилось что-то таинственное. Сама пещера казалась просто грандиозной, в такой мог поместиться не только город, а словно целая страна. "Сквозь сто пещер, по сотне горных рек...", вспомнилось Кирии старинное стихотворение, написанное в подражание "Темьгородской легенде". Сквозь сто пещер.

- Вы успокоитесь, если мы ничего не найдем? - спросил аршед.

- Я и без того спокойна, - парировала Кирия. - Если Темьгорода здесь нет, значит все мои изыскания напрасны, а выводы ошибочны. Не волнуйтесь, следующие десять лет я потрачу на новую теорию.

Десять лет! Кирии и самой не верилось. Десять лет она потратила на поиски города, овеянного легендами. Зачем? Это придавало ее жизни хоть какой-то смысл. Со времен Кенар Падшей, проклятой прародительницы доброй половины оставшихся сейчас Донтагов, они вынуждены были искать этот смысл, иначе сходили с ума. Кирия и сама порой начинала ощущать признаки подступающего безумия. Вот как сейчас, в темноте и тишине, съедающей даже звук осторожных шагов: ей чудилось пение. "Ни от кого не завися, ни с кем не советуясь, ни Богу, ни бесу не веря, и пренебрегая наветами...". Кирия замерла. Она не рисковала спросить "Слышите?", ведь аршед наверняка счел бы ее сумасшедшей. Он тем временем ушел уже далеко, луч фонаря скользил по полу, потом Ловиц сдавлено охнул и крикнул:

- Подойдите-ка, уррика.

Эхо повторило это "уррика" несколько раз, смакуя, облизываясь, и Кирия почувствовала себя главным блюдом на обеде. Она прибавила шаг, стремясь оказаться как можно ближе к мужчине. Не дойдя до него всего пару шагов, она поскользнулась и грохнулась оземь, так что хрустнули разом все кости. Тесемка порвалась, и муфта улетела куда-то в темноту. Аршед и не подумал подать ей руку. Он стоял, водя фонарем, освещая палец за пальцем* огромные медные ворота, украшенные причудливой чеканкой. На левой створке изгибающимся шрифтом времен Расцвета была выведена надпись:

И город ждет, и стража у ворот

И солнце совершает поворот

И города не достигает свет...

Дальше надпись стерлась, или кто-то нарочно сбил ее, уничтожил, вытравил, покорежив красноватый металл. По ритму строки напоминали всю ту же "Темьгородскую легенду", но слова были Кирии незнакомы, хотя она немало потратила времени на то, чтобы внимательно изучить все изводы этой поэмы.

- Полюбовались? - сухо спросил аршед. - А теперь идемте назад. Пока вы не изыщете способ аннулировать лист Ниолта, ноги вашей за этой дверью не будет.

- Но осмотреть-то я ворота могу? - ядовито поинтересовалась Кирия.

- О, это сколько угодно. А я пойду и встречу геолога. Не нравится мне эта пещера.

Аршед ушел, оставив Кирию наедине с чудовищными воротами. Они были поистине огромны: в шесть или семь двуростов* высотой. Медь, несмотря на прошедшие века, несмотря на покрывающий ее седой иней, сияла, словно ее начищали каждый день. Створки так и манили: подойди, прикоснись, открой. Не в силах противиться, Кирия сделала шаг вперед. Под ногой что-то хрустнуло. Опустив взгляд, Кирия обнаружила, что под ногами у нее человеческие кости, великое множество костей. Словно она угодила в дурной сон. В этом костяном месиве попадались куски металла, прежде бывшие шлемами, бляшками с доспехов, украшениями, но все прочее истлело. Кирия нарисовала в воздухе отгоняющий зло знак и присела на корточки. Мертвые, ровесники темьгородского проклятья, а может быть, люди погибшие еще до того. Проведшие в темноте больше тысячи лет. Следовало похоронить их с почестями и провести все необходимые обряды. Как знать, может быть именно их неупокоенные души сотрясают пик Фаграу. Кирия была рациональна, но и мистики была не чужда - таково уж было ее занятие.

Машинально она подняла череп, женский, судя по еще сохранившимся прядям длинных светлых волос. Череп скалился, пустые глазницы недобро смотрели на нарушительницу покоя в зубах - вот странно - были зажаты клочки бумаги. Озадаченная, Кирия аккуратно потянула за кончик одного из листов. Челюсть отломилась и с треском покатилась по ледяному полу, листы с тихим шорохом посыпались вниз. Кирия подобрала их. Это была вовсе не бумага: превосходно выделанный коль, имперская работа. Только в пору расцвета Империи, во времена великих Канцлеров коль выделывали так тонко, придавая ему восхитительный чуть розоватый оттенок. Однако испещрены листы были знаками ниччага в старом, дореформенном написании. И их было много больше, чем используют сейчас даже заядлые любители старины. Эти записи, без сомнения связные, сделал человек, привыкший писать ниччагом. Охваченная странным предвкушением, Кирия убрала листы в рукав и выпрямилась. По спине пробежал холодок. Ей почудился недобрый взгляд. Оглянулась. Конечно же, никого. Только древние ворота и мертвые, которым нет дела до уррики. Совсем нервы расшалились, и разыгралось и без того богатое воображение. Подобрав длинные полы уплеу, Кирия поспешила к выходу. Ей хотелось согреться и повнимательнее рассмотреть находку.

Аршед Шинад Ловиц

В холле единственной гостиницы - по совести ее следовало бы назвать "трактиром" - висела чудовищная картина "Гибель Темьгорода", кисти местного самородка Лэнэ Арчевара, а под ней стояла кадка с пальмой. Подобное дурновкусие почтенная Серифина Ловиц определяла, как "имперскую кашу". Добавляли красок вазы с эдельвейсами, бутыли со всевозможными настойками, выставленные на полках, как это принято в Западном Ниддинге, и уррика Кирия, сидящая в кресле-качалке. Прислуга накрывала к обеду единственный стол, заставляя его тарелками и мисками из красной глины довольно грубой работы и тонкостенными стеклянными бокалами. Пахло рагу, мясом с подливой, картофельным пирогом, тыквенными лепешками и другими местными "деликатесами". Шинад взял с подноса золотистую булочку и отщипнул кусочек. Пожалуй, единственное, что здесь умели готовить - хлеб.

- Пообедаете со мной, аршед? - бесстрастно поинтересовалась уррика. Ответ Шинада ее едва ли интересовал. На людях они предпочитали изображать хотя бы минимальное согласие, поэтому он согласился. - Чудесно. Сегодня рыбный пирог и миндальные пирожные. И мясное рагу. Впрочем, здесь каждый день подают мясное рагу.

Поднявшись с кресла, уррика грациозно подошла к столу. Бледные руки легли на спинку стула - разительный контраст с темным полированным деревом - и сжали. Пальцы побелели еще сильнее.

- Я хочу завтра отправиться к воротам с фотоаппаратом, - сказала уррика. - Вы не возражаете?

Спрашивала она конечно, сообразуясь с протоколом. Ей безразлично было, что сам Шинад думает по этому поводу. Оттого и запрещать что-либо было бесполезно. Уррика в любом случае поступила бы по-своему, оставив своего противника в дураках.

- Я не возражаю, уррика. У меня нет никаких возражений до того момента, пока вы не переступаете ворота и не входите в город.

- Чудно.

Шинад дождался, пока уррика сядет. Сам он занял стул как можно дальше от нее, соблюдая немалую дистанцию. Женщина встретила это своей странной, холодной и насквозь фальшивой улыбкой. Как в день их первой встречи. Ниддинг ему, проведшему годы жизни в теплой и процветающей Изумрудной Долине, казался холодным, негостеприимным и нестерпимо древним. И уррика Кирия Маверьска была олицетворением этого холода, отстраненности и древности. Она служила давно ушедшим богам, говорила с таким выразительным "архаичным" акцентом, который даже в Ниддинге не слышали уже лет двести, и со своеобразными интонациями. Свое белое тело Кирия прятала под дюжинами дюжин слоев старомодной одежды, и невольно думалось что подо всей этой тканью она прозрачная, вырезанная изо льда. Совершенная статуя. "Взгляни, Ши, - сказала Гелена. - Эта женщина глубоко несчастна!". Гелена всегда и всех жалела, таково уж было ее свойство.

Серебряная вилка со звоном упала на пол. Шинад нагнулся за ней и невольно подумал: ожидает увидеть выглядывающие из-под тяжелого подола парчового платья уррики копыта. Платье было из оливкового шелка, а мыски туфель - расшиты жемчугом. Кто сейчас расшивает обувь жемчугом?

Уррика что-то спросила, он ответил, даже не задумываясь. Этой женщине для поддержания разговора не требовалось даже поддакивание. Еда была, правда, достаточно сносной, и Шинад ел почти с удовольствием, погруженный в свои мысли. Они были далеко от Темьгорода, мрачных древних легенд и капризов Князя. Шинад всегда предельно ясно понимал: аршед нужен Ниддингу для поддержания хрупкого равновесия между господарями, князем, соседями и всем большим и страшным миром, лежащим у подножия гор. Сейчас мир становился еще страшнее, и Ниддинг рисковал быть втянутым в огромную, не имеющую доселе аналогов свару. Даже войной это назвать было сложно. На фоне этого все проблемы выглядели мелко. Что Шинаду до уррики, нарушающей плесневелый лист, если его собственный брат продает оружие Империи и буквально молится на грядущую войну. Когда она начнется, Роэн еще больше разбогатеет.

- Вы ведь не слышали, что я сказала?

Шинад поднял голову. Уррика смотрела на него из-под своей белой, словно седой челки. Тонкие губы трогала неприятная улыбка.

- Нет-нет, - вежливо сказал Шинад. - Я вас слушаю.

- Я буду работать у ворот Темьгорода, - ровным тоном, явно повторяя уже сказанное, объявила уррика. - Мне нужно ваше письменное разрешение. Чтобы потом не ударяться в судебную казуистику.

- Оно у вас будет. И чтобы не ударяться в судебную казуистику заранее: если вы откроете ворота и вступите в город, я не посчитаюсь с вашим почти священным статусом. Согласно листу нарушителю положена казнь через отрубание головы.

- Я думала, - улыбка уррики стала еще неприятнее, словно у какой-то мелкозубой рыбы или ядовитой змеи, - у нас объявлен мораторий.

- Это всего лишь значит, что вам ее заменят пожизненным заключением.

Уррика отложила в сторону вилку и поднялась.

- Учту, аршед. Непременно учту.

Почему-то это прозвучало, как угроза.

На улице было свежо. Лето не заглядывало в Ниддинг надолго, предпочитая более гостеприимные страны, как сказал один поэт. Тучи, собравшиеся на горизонте, походили уже на снеговые, а ветер пронизывал до костей. Шинад поежился. Ему следовало выполнить поручение Князя, а потом еще целую сотню дел, но хотелось больше всего вернуться в гостиницу, подняться в номер и сидеть у камина, глядя на пламя. Шинад поднялся к шахтам. С площадки рядом с конторой открывался великолепный вид на плавный склон горы, на расположенные террасами улочки Фаграу и дальше - до самого подножия - на темные венцы елей. Еще ниже за вечерним туманом лежала Изумрудная Долина, которую он однажды покинул с немалым сожалением и жалел до сих пор.

Шинад никогда не хотел становиться аршедом. Эта должность, чрезвычайно утомительная, способна была свести с ума и куда более стойкого человека. И уж тем более он не хотел становиться аршедом при таком слабом, бесхарактерном Князе. Его уговорила Керрике. Керрике, золотокосая, похожая на выкатившееся на небосклон летнее солнце, как сказал другой поэт, до сих пор находящийся у Яарветов в фаворе. Она всегда добивалась своего, что было общей семейной чертой Ловицев. Добивалась не мытьем, так катаньем. Вот разве что только Князь ей пока не принадлежал.

- Отчет, аршед.

Шинад отвел взгляд от бескрайних далей и посмотрел на Чаревеня, посла красот природы кажущегося особенно приземленным. В руках у него была пухлая папка, из которой торчали уголки ветхих листов. Отчету было уже лет десять, но Шинад решил не придираться. Если шахты закроют, Фаграу зачахнет. Впрочем, как только в прессу просочится сообщение о том, что уррика нашла Темьгород, сюда хлынут туристы... Шинад раскрыл папку и быстро пробежал глазами первые листов пять или шесть. Все они пестрели диаграммами и формулами и представляли для стороннего человека весьма загадочное зрелище. К счастью, в Усмахте Шинад слушал некоторое время курс по геммологии, и мог понять, что к чему.

- Выработка, насколько я могу судить, начала скудеть еще десять лет назад?

Чаревень посмотрел на него наполовину укоризненно, наполовину жалобно. Шинад криво усмехнулся.

- Вы ведь понимали, что не обманете меня, сударь? Если к концу отчетного периода хотя бы половина добываемых в шахте камней не будет приемлемого качества, ее придется закрыть. Вы ведь понимаете, господи Чаревень: половину алмазов мы еще можем отдать на сверла и резаки, но когда в сор идут две трети... Даже в наш индустриальный век бриллианты стоят дороже, чем сверла.

Чаревень кивнул, но едва ли хоть что-то достигло его разума. Шинад вообще не был уверен, что у геолога осталось в голове хоть что-то кроме винных паров.

- Идемте, - распорядился он, - покажете мне всю документацию.

Мысленно Шинад, кривясь от отвращения, сочинял резолюцию, требующую закрыть убыточные шахты и перенаправить рабочие силы на запад, в Увессур и Угрюмгород.

Уррика Кирия Маверьска

Записи, чрезвычайно заинтересовавшие Кирию с первого взгляда, на поверку оказались еще интереснее. Она, достаточно хорошо знакомая и с ниччагом, и со старониддингским, на котором были написаны почти все главы Писания, сумела разобрать от силы полдюжины фраз, причем - самых общих. Заголовка не было, а наиболее часто встречающимся было слово "ньольман", к Темьгороду вообще никакого отношения не имеющее. Ньольман, зачарованный лёд древних колдунов, в который они заключали своих врагов. Сказка. Ну или по крайней мере тайна, в которую они не посчитали нужным посвятить ни своих Князей, ни своих потомков. По крайней мере Кирия, приходящаяся прославленным Донтагам пусть и дальней, но родственницей, знала только прочитанную в детстве сказку о сестрах Наркиль и Кенар, полюбивших одного и того же мужчину, пришедшего из Долины. Желая избавиться от соперницы, коварная Кенар сварила колдовской лёд (в детстве эта фраза приводила Кирию в восторг), но по глупости попалась в собственную ловушку и навеки оказалась вмерзшей в ньольман. Наркиль же со своим принцем жили долго и счастливо. "Ньольман гардайг ареггади"... Кирия закусила кончик ручки. Последнее слово составлено, судя по всему, из арегэ и агади. Первое слово означает "вечный", или "нерушимый", и до сих пор сохранилось в именах. Второе исчезло из обихода, и переводится как "живущий на дне колодца и приходящий на границе вечера и ночи", так называли еще триста-четыреста лет назад кровожадных ночных призраков. А гардайг, гардайг...

Поднявшись с крела, Кирия прошлась по комнате, дирижируя ручкой. Мысли разбегались в разные стороны. Она была заинтригована записями на коле, обнаруженными воротами в, она была уверена, Темьгород, визитом аршеда. Гардайг...

- Хранит! Грардрайгар! Точно, хранить! - Кирия хлопнула в ладоши. - Ньольман хранит вечно пребывающего на дне колодца призрака? Или вечно хранит?

Письменный старониддингский, сложный, мало общего имеющий не то что с современным языком, а даже с древним разговорным, разбирать было трудно. На нем никто не говорил уже по меньшей мере тысячу лет. Вот поди пойми, как инфинитив "грайрдрайгар" может превратиться в "гардайг" и какая именно это форма слова? Кирия с досадой отложила листы коля. С этим придется разбираться, когда она окажется в Княжинске, где есть по крайней мере сносная библиотека. Или - хуже того - придется отложить записи до поездки в Суль.

В дверь постучали.

- Войдите.

Кирия обернулась. На пороге переминался Мартин.

- Уррика, у нас небольшие проблемы.

С самого утра он глядел на нее очень странно. А может быть, Кирия все выдумала, и ничего необычного в этих взглядах не было. Следовало признать, ее мысли были просто поглощены аршедом. Врата Темьгорода или записи ниччагом она еще могла заметить, а вот других людей - нет.

- Проблемы?

- Я говорил с господином Чаревенем. Он всего лишь старший геолог, но формально он сейчас заведует местными шахтами, как старшее должностное лицо. Он говорит, что шахты под угрозой закрытия, связывает это с нашими раскопками и требует все прекратить.

- Глупое суеверие, - пожала плечами Кирия. - Чаревень же попросту толстый пьяница.

- Однако, это глупое суеверие уже доставило нам неприятности, - покачал головой Мартин. - Рабочие отказываются даже приближаться ко входу в пещеры. Двадцать минут назад на площади объявился какой-то проповедник, так вокруг него уже собралась толпа зевак.

- Местным не хватает хорошего зрелища, - неуклюже пошутила Кирия.

Сама она уже ощущала дурной запашок - неприятности. Интуиция ее всегда была на высоте. Заперев загадочные записи в аптечку, Кирия сняла с крюка сумку и направилась вниз. Мартин следовал за ней, отставая на шаг.

Выйдя из гостиницы, она быстро поднялась на следующую террасу, откуда открывался великолепный вид на город. Выше и левее располагались входы в шахты, взяв вправо можно было оказаться у пещеры, где проводились раскопки, а все пространство между ними заполняли эдельвейсы. Отыскав среди цветов и травы небольшой плоский камень, Кирия, не заботясь о сохранности платья, опустилась на колени. Из сумки она извлекла медную чашу с изысканной чеканкой, камешки с гравированными на них знаками ниччага и короткий посеребрённый нож. Мартин сделал несколько шагов назад, а когда Кирия сделала надрез на ладони, коротко вскрикнул. К тому моменту, когда первые капли крови ударили в дно чаши, вокруг уррики уже начали собираться зеваки. Еще бы, сама уррика гадает на плоском камне. Зажав порез, Кирия другой рукой нарисовала на камне собственной кровью защитный круг, положенный завитки и треугольники, после чего бросила камешки.

- Что там? Что там? - загудела толпа, к которой присоединились уже почти все жители Фаграу.

- Благоприятный день для любых начинаний, - соврала Кирия, ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Камешки обещали крушение и смерть. Ньольман гардайг ареггади, говорили они.

Аршед Шинад Ловиц

Сначала в воздухе запахло неприятностями - Шинад, как бывалый политик, чуял это за сотню прыжков - а потом воздух наполнился криками и возбужденной вибрацией. Оторвавшись от бумаг, аршед потер глаза и недовольно поинтересовался:

- Что там еще?

Чаревень поспешил спрятать флягу в рукав, но от него и без того несло дешевой брагой, и тут уж прячь - не прячь. Откашлявшись, он сказал:

- Проповедник, аршед. На Колодезной площади. Видать, что-то важное говорит.

Проповедники были весьма своеобразным бичом Ниддинга: доставляли неприятностей любой из ветвей власти. Единодушно страдали и Князь, частенько становящийся мишенью для проповедей, и уррика, которой формально надлежало с этой заразой разобраться, и судьи, которые попросту не знали, что следует делать, и аршед, в итоге расхлебывающий всю кашу. Ну а проповедник в нескольких прыжках от ворот Темьгорода... Быстро за расходятся слухи. Отложив документы, Шинад поднялся.

- Что говорит?

- Я не слушал, аршед, - Чаревень почтительно поклонился.

"Конечно ты не слушал, бесов пьяница", - мрачно подумал Шинад. Стоит на горизонте объявиться очередному пророку, и все население Ниддинга разом делиться на тех, кто заглядывает в рот этому кликуше, ловя каждое слово, и тех, кому попросту наплевать. И еще неизвестно, от кого проблем больше. Накинув куртку, потому как к вечеру совсем посвежело, Шинад вышел из конторы и начал спускаться улицей, ведущей к Колодезной площади. Уже с площадки, несмотря на надвигающиеся сумерки, было видно, что круглую, мощеную булыжником площадку, с колодцем в центре, буквально запрудила толпа народа, откуда только взялось столько людей. Еще одна толпа, заставляющая задуматься об истинным количестве жителей Фаграу, собралась на лужайке между шахтами и ближайшей жилой террасой. Нещадно топча цветы, гудя роем рассерженных пчел, они внимали гадающей на плоском камне уррике. Шинад подошел ближе.

- Благоприятный день для любых начинаний, - объявила женщина, поднимаясь с колен. Подол дорогого, антикварного наряда был перепачкан в травяном соке.

Встретившись взглядом с мерцающими серыми глазами Шинад понял: уррика соврала. Это только подтверждало его давнюю мысль, что эта женщина фальшива и лжива насквозь. С другой стороны, и сам бы он не стал сейчас сообщать людям дурные новости. Обсуждая невнятное предсказание, жители Фаграу потянулись вниз, к колодезной Площади. Уррика осталась стоять, слегка покачиваясь, держась за плечо своего ручного археолога и сжимая в кулак порезанную руку. Шинад вытащил из кармана платок.

- Возьмите, чистый.

Лицо уррики по обыкновению не отразило ни единой эмоции, у нее была на редкость невыразительная мимика. Тем не менее, она с благодарным кивком приняла платок и перевязала ладонь. Белый долинский лён мгновенно окрасился кровью. Кивком отослав своего спутника вниз, уррика оперлась на галантно предложенную руку. Утомительное соблюдение на публике определенного политеса. Со стороны они частенько походили на ведущих неспешную приятную беседу аристократов.

- Это вы науськали Чаревеня и его людей? - тихо поинтересовалась уррика.

- О чем вы?

- Шахтеры отказываются работать на раскопках.

- С чего бы мне? - удивился Шинад.

Уррика негромко фыркнула.

- Если люди, следуя глупым суевериям, отказываются приближаться к этим пещерам, я не при чем.

- Да вашего приезда, - холодно сказала женщина, - суеверия их не останавливали.

- О, - улыбнулся Шинад. - Может быть, до них дошли слухи, что шахты могут закрыть?

Это была маленькая победа, но наслаждался он недолго. Остановившись, уррика высвободила руку. Голос ее прозвучал холодно, ровно и мёртво.

- Фаграу не единственный ниддингский город, живущий за счет шахт. И рано или поздно земные недра истощатся, и что тогда? Что вы, или ваш брат, или Князь, или кто-то еще из стариков, покрывающихся мхом и плесенью в нидгейре, делают для того, чтобы спасти их? Все в этом мире конечно. Просто люди кончаются чуть раньше, чем камни.

Обдав Шинада ароматом своих травяных духов - таких же холодных, как и она сама - уррика пошла вниз, белым клином вошла в толпу и - сквозь нее - к колодцу. Шинад медленно пошел следом.

Люди были в изрядном напряжении и возбуждении, это висело в воздухе, затрудняя дыхание. Они вполголоса переговаривались, гудя растревоженным ульем, служа аккомпанементом звучному, хорошо поставленному голосу проповедника, взобравшегося на колодезный венец. Не боясь поскользнуться и рухнуть вниз - а колодцы в этой части Ниддинга были особенно глубокие и холодные - он вещал, как водится, о грехе, праведности и надвигающемся мраке. Все проповеди от самой первой, сказанной на заре времен и вплоть до той, которую будут читать при конце света, похожи были одна на другую. Словно кто-то писал их под копирку и раздавал желающим подрать горло на площади. Благо еще, выглядел этот демагог поприличнее прочих, кого Шинаду уже доводилось видеть. На нем была добротная, хотя и несколько старомодная одежда, отороченная куньим мехом, а в ухе поблескивала золотая серьга с дурно обработанным алмазом. Обычно люди охотнее внимали старичью, одетому в рубище, но тут их словно околдовал ровный голос мужчины.

- Тьма, тьма идет. Та, что веками хоронилась на дне самых глубоких провалов, самых бездонных колодец, ждала во тьме, во льдах. Тьма идет, и что вы сделали, чтобы отвратить ее?

Шинад поравнялся с уррикой, занявшей место в первом ряду. Она немного потеснилась, не сводя глаз с проповедника. Судя по плотно сжатым губам и напряженным скулам, она была зла, или напугана. Шинад огляделся. Последнее было небеспочвенным. Толпа, внимающая откровенному демагогу, пустой по сути болтовне, приходила во все большее возбуждение. Она словно не слышала, что за пафосными словами из старинных легенд нет ничего.

- Еще до скончания дня сего смерть ступит в город, раздирая когтями своими груди ваши! - продолжил проповедник. Звучало это нелепо и патетично, но что-то в его голосе и интонациях превращало дешевую банальную фразу со страниц журнального рассказа в мистическое откровение. Даже Шинад ощутил отголосок ужаса и восторга, охватившего толпу. - Жертвы уже отмечены! Вглядитесь! Вглядитесь друг в друга!

Толпа зашевелилась. Подчиняясь единому порыву, люди стали рассматривать соседей со все возрастающим суеверным ужасом. Шинад посмотрел на уррику. Она так и не отвела взгляд от проповедника, губы ее шевельнулись. "Кто ты?", - прочитал Шинад. Потом, развернувшись на каблуках своих расшитых жемчугом туфель, она ушла в сторону гостиницы. Разумно, решил Шинад и последовал за ней. По дороге он сделал стражникам знак внимательнее следить за порядком во избежание неприятностей, но, увы, и они были поглощены разворачивающимся действом.

Уррика Кирия Маверьска

Занятая мыслями, Кирия долго не могла уснуть. Мартин остался на площади, словно речь проповедника заворожила его, но это было только к лучшему. Сегодня Кирии хотелось только покоя. Но он не приходил, она ворочалась на постели, то отбрасывая одеяло, то натягивая его до самого носа, то отбрасывая вновь. Подушка казалась каменной, а потом вдруг - мягкой, как облако, и шея от этого ныла все сильнее. Зудел на ладони, голова ныла, и сон все не шел. Отчаявшись, Кирия поднялась с постели, закуталась в простеганный халат и подошла к окну.

Фаграу спал безмятежно, предсказуемо взбудораженный словами пророка, но не ощущающий их реальность. Кирия знал - он говорил правду. Ньольман гардайг ареггади - та, что веками хоронилась на дне самых глубоких провалов, самых бездонных колодец, ждала во тьме, во льдах. Еще до скончания дня сего смерть ступит в город, раздирая когтями своими груди ваши. Колокол на ратуше ударил полночь, отставая на полминуты забили часы в глубине гостиницы. Поднеся к глазам свои часы - милую безделушку на серебряной цепочке, украшенную эмалью - Кирия кивнула. Полночь. Один день закончился, другой начался. И предсказание прозвучало предельно ясно.

Подкинув поленья в очаг, Кирия забралась в кресло, подобрав под себя ноги. Она сохранила многие детские привычки и пристрастия, наверное, оттого что детства-то у нее и не было. Пламя разгорелось сильнее. Хотелось бы ей, как сестрам колдовских Кругов гадать по россыпи искр, теням и отражениям. Все, что она могла, это глухо молиться далеким и безразличным богам.

Она так и заснула в кресле, в неудобной позе, и когда на рассвете забарабанили в дверь, свалилась, больно ударившись о холодный пол. Поднявшись, она медленно подошла к двери и опасливо коснулась ручки. Примерещилось?

- Уррика! Уррика! Беда!

Повернув ключ, Кирия дернула дверь на себя, и мальчишка-посыльный буквально влетел в номер и рухнул на пол. Да так и остался сидеть на грубом тканом половике, глядя на свою уррику с раскрытым ртом. Она сейчас выглядела, наверное, чистой ведьмой - всклокоченной, в измятой одежде, бледной со сна.

- Что случилось? - спросила Кирия, и голос ее прозвучал глухо.

- Бе-беда, уррика. Мертвец. Мне сказали бежать за вами. Сказали, происки злых духов.

Кирия указала посланцу на дверь.

- Подожди меня внизу, я сейчас оденусь.

Мальчишка кивнул, как мистийский болванчик, раза три-четыре, и только потом сообразил, что надо встать и покинуть комнату. Кирия закрыла за ним дверь и посмотрела на часы, которые все еще сжимала в руке. Семь. Комнату заливал холодный ровный свет пасмурного летнего утра, придающий всему перламутровые оттенки. Скоро осень. Кирия подошла к окну. У дверей гостиницы собралась целая толпа, они жестикулировали и галдели, но плотное и, судя по знакам по углам, заговоренное стекло не пропускало звуки. Задернув шторы, Кирия поспешно оделась, нацепила все атрибуты своей мистической власти - бусины, перья, зеркальца, кольца и старинные монетки, и посмотрела на отражение в большом зеркале на внутренней дверце шкафа. Призрак, шагнувший из снежного бурана. При каждом шаге она звенела и шелестела, словно невеста.

Спустившись вниз, Кирия в холле обнаружила аршеда, столь же заспанного и взъерошенного. Он, насколько могла судить Кирия, предпочитал поспать подольше. По крайней мере, на все ранние заседания нидгейра и утренние церемонии появлялся с недовольным выражением глаз. На лице всегда была написана вежливая заинтересованность, вот как сейчас, впрочем, аршед зевал украдкой, когда думал, что никто не видит.

- Аршед, - Кирия подошла ближе. - Что случилось?

- Уррика, - сухо кивнул мужчина. - Я ждал вас. Пять минут назад шахтеры доложили, что у входа в шахты обнаружен труп.

- Вот как, - глубокомысленно проговорила Кирия.

Аршед окинул ее задумчивым взглядом, и на секунду на живом лице появилось совершенно человеческое выражение: "Ну и куда это вы так вырядились?". Кривя улыбку, Кирия оперлась на предложенную руку и спокойно пошла вместе с аршедом сквозь собравшуюся у входа в гостиницу толпу. На мгновение гомон ошарашил ее, но Кирия привычно взяла себя в руки и пошуршала-позвенела вверх по улице, мягко ступая по скользким после предутреннего дождя камням. Пройдя лугом, на котором вчера вытоптали все цветы, они поднялись на следующую террасу, оцепленную заспанными и недовольными стражниками. Они явно предпочитали, чтобы преступления происходили только в светлое время суток и не в их смену. Выпустив локоть аршеда, Кирия поднырнула под оградительный канат с подвязанными к нему красными лентами, и подошла к входу в шахту, собравшему наибольшее количество стражников. Проку от них здесь не было никакого, ток что смело можно было назвать эту дюжину мужчин зеваками. Делом из них занят был только составляющий отчет городской медик - немолодой, седой уже мужчина в белом халате, накинутом поверх легкого пальто, из-под которого выглядывали полосатые пижамные брюки. Завидев Кирию, он почтительно поклонился.

- Уррика. Аршед.

Подошедший аршед взмахом руки отослал стражников и, забрав один из переносных фонарей, шагнул в полутемную шахту. Кирия последовала за ним. Идти пришлось недалеко, до первой развилки, где лежало, раскинув руки, изуродованное тело. Кирия, борясь с тошнотой, отвернулась. Вид смерти пугал ее, и только сила воли не позволяла с воплями выбраться из ствола шахты, ставшего вдруг похожим на коридоры Великих Гробниц.

- Местная побродяжка, - сказал доктор. - Клендра. Бедняжке было всего 27 лет, хотя выглядела она, увы, старше. Побиралась, зарабатывала на жизнь...

Он запнулся.

- Проституцией, - подсказал аршед.

- Этим тоже, - со вздохом согласился доктор.

- Что с ней сделали?

- Когтями драли, - доктор перешел на деловой тон, от которого Кирию начало трясти. - Исполосовали все тело, выдрали сердце. И еще - волосы. С корнем выдрали, а кое-где, словно перегрызли или отрезали грубым ножом.

- Так это был зверь или человек? - ровным тоном спросил аршед.

Кирия отступила на несколько шагов, не глядя на мертвую женщину, привалилась к закопченной стене и закрыла глаза. Звякнули монетки на поясе, застучали друг о дружку раковины, привезенные с Белодраконного моря. Что-то медленно поднималось из глубин, и Кирия ощущала звук шагов и несущуюся вперед него угрозу. Разбегайся, разбегайся. Гора затряслась. Сначала Кирия ощутила эту вибрацию каблуками, потом всем позвоночником. Звон, и стук, и шелест усилились. Опоры где-то в глубине шахты затрещали, и воспаленный слух Кирии уловил этот звук. Он нарастал, приближался, оборачиваясь грохотом и гулом.

- Бежим! - крикнула она, схватила за руку первого, кто попался и потащила за собой к выходу.

Мужчина сопротивлялся, вырывался, но в это мгновение Кирия многократно превосходила его силой. Гору сотрясло ощутимо, мужчина опомнился и теперь уже сам бежал впереди. Лампы давно уже валялись на земле где-то далеко позади. Вылетев из ствола шахты одновременно с самым сильным толчком, заставившим гору подпрыгнуть, Кирия и ее спутник (Кто же? Кто же? Кто же?) покатились по земле. Шахта выплюнула облако сажи, словно чихнула, а потом с оглушительными треском ломаемых перегородок и опорных столбов и грохотом камня обрушилась. От удара о землю из Кирии вышибло дух, сверху ее придавило тяжелое тело, одновременно с тем защищая от дождя мелких, но острых камней. И все затихло. Дрожь ушла вглубь земли, откуда поднялась несколько бесконечно долгих мгновений назад.

- Кирия? Вы в порядке?

Кирия открыла глаза. Впервые, кажется, аршед Шинад Ловиц назвал ее по имени. Он смотрел на нее, и из рассеченной камнем скулы сочилась кровь.

- Да, аршед, - сказала Кирия. - Слезьте с меня.

Аршед поднялся, пошатываясь, а потом все же протянул ей руку. Кирия отмахнулась. Нглейн* горы, так заботливо предупредивший ее, ушел, оставив после себя опустошение. Все мышцы были расслаблены, словно Кирия несколько месяцев пролежала без движения. Она не была уверена, что в ближайшие часы сможет даже пошевелиться, не то, что встать.

Аршед отошел, раздавая отрывистые распоряжения. К Кирии бросились врачи, но больше она ничего не видела и не слышала, провалившись в тяжелое, нездоровое забытье.

йАршед Шинад Ловиц

Добрейший доктор Вейран - лучший медик Фаграу - погиб, загадочное тело было погребено под завалом. Шинад отделался легким испугом, подвернутой ногой и расцарапанным лицом, и благодарить за это должен был уррику. Так и поверишь невольно в легендарных нглейнов гор, предупреждающих о землетрясении тех, кто им симпатичен. Да и схвати уррика за руку бедного доктора, и это Шинад Ловиц лежал бы сейчас под грудой камней в обрушившейся шахте. Досадно. Да, то, что он обязан уррике, то что тело утрачено, даже то - как не кощунственно - что погиб доктор Вейран - всего лишь досадно, потому что впереди уже замаячила настоящая проблема. Весь Фаграу в один голос - истеричный, кликушествующий - заговорил о проклятье. Среди толпы Шинаду померещился вчерашний проповедник, сверкнула золотая серьга с бриллиантом, плохо обработанным, но исключительно чистой воды.

Отдав распоряжение разобрать завал и, как только доберутся до тел, позвать его, Шинад вернулся в гостиницу. Уррику уже перенесли туда, и над ней, потерявшей сознание, хлопотал кто-то из врачей поплоше. Мартин Кристэл, сегодня вызывающий у Шинада особенно сильное раздражение, мерил шагами холл гостиницы от камина, с висящей над ним уродливой картиной, до двери, со стоящим возле нее чахлым апельсиновым деревом.

- Это... это так ужасно! - воскликнул он, завидев Шинада.

Кивнув, Шинад поспешил подняться наверх и в коридоре столкнулся с парой встревоженных медиков. Краем уха он услышал "сильнейшее нервное истощение", и что-то еще, звучащее по-медицински жутко. Кольнуло неприятное чувство тревоги за уррику, которая, хотел Шинад того, или нет, спасла ему жизнь. Требовалось нанести ей визит вежливости, поинтересоваться самочувствием, да хоть авоську апельсинов принести. К тому же, у него были к уррике вопросы, требующие скорейшего разрешения. Но прежде всего Шинад умылся и переоделся. Уже начали наливаться синевой гематомы по всему телу, и массивная мраморная ванна, роскошная, приличествующая скорее какому-нибудь дорогу изумрудскому отелю и совершенно чуждая здесь (если забыть, что в Фаграу были когда-то богатейшие выработки мрамора) манила и соблазняла. Шинад представил, как лежит в теплой воде с целебными травами, позволяя отдохнуть усталому, избитому телу. Пришлось напомнить себе об первейших обязанностях аршеда: покой, безопасность и благоденствие всех жителей Ниддинга. Это помимо укрощения уррики, нидгрейра и самого Серого Князя. Переодевшись, морщась поминутно от тупой, ноющей боли, в чистое, Шинад кое-как пригладил волосы и направился в соседний номер, навестить уррику.

Плотные льняные шторы были задернуты, и в комнате царила темнота, едва-едва разгоняемая отблесками угольев в очаге. Пахло странно: горечью трав, духами и притираниями уррики и влажным камнем. Казалось, каменный великан мгновение назад сидел возле постели женщины.

- Уррика, - позвал Шинад, пытаясь разглядеть ее среди тяжелых одеял и подушек, беспорядочной грудой сложенных на кровати.

- Аршед, - прошелестело в ответ.

- Как ваше самочувствие?

Ответом ему был тихий, какой-то судорожный смех, и только потом женщина ответила:

- Все в порядке, аршед. Не беспокойтесь.

Шинад качнулся с пятки на носок.

- Я обязан вам жизнью, и я у вас в долгу.

- И вы отдадите долг, - небрежно закончила уррика древнюю, как сам Ниддинг, формулу. - Я займусь обрядами изгнания духов и освящу шахты, как только смогу подняться с постели. Завтра, я думаю. Вы ведь успокоите жителей Фаграу?

Шинад снова качнулся с пятки на носок, как частенько делал, раздумывая, когда никто его не видел. Скрипнули половицы.

- Конечно, уррика. Поправляйтесь. Вам нужно что-то?

Он спросил из вежливости, и уррика промолчала в ответ. Попрощавшись, Шинад покинул темную, душную комнату и, собравшись с духом, спустился вниз к перепуганным жителям Фаграу и тотчас же окунулся в атмосферу паники. Похоже, пока он приводил себя в порядок и наносил визиты вежливости недужной уррике, кто-то - не иначе новообьявившийся пророк - подогрел страх толпы, превратив ее в тупое, неуправляемое стадо, ведомое одной общей мыслью. Шинад сталкивался с таким в предгорьях на занятых разведением овечьей шерсти фермах. Одному безумному барану случалось увлечь за собой на дно ущелья целую отару. Перешептываясь, горожане поминали вчерашнее предсказание пророка: "Еще до скончания дня сего смерть ступит в город, раздирая когтями своими груди ваши".

Еще до скончания....

Ступит в город...

Раздирая когтями...

Труп никто из них не видел, и он уже оброс ужасающими подробностями. И все высказанные покойным доктором Вейраном, человеком тишайшим и тактичнейшим, предположения превратились в непреложные жуткие истины. И пока толпа кипела и бурлила, дикий зверь превратился в чудовище из преисподней, с тысячей клыков и когтей, этакое воплощение алчущей пасти. А потом кто-то бросил мимоходом: ганглиби. И вот уже толпа перекидывает уродливое, пугающее словечко, пришедшее прямиком из детской сказки.

Ганглиби.

Ганглиби.

Ганглиби.

Мелькнула среди светлых, золотистых, почти рыжих, седых волос приметная золотая сережка с чистой воды алмазом, исключительным алмазом, обработанным в давно забытой манере "хаггре"*.

"Ганглиби, тоже мне", - подумал с усмешкой Шинад, и тут же поежился.

Окинув взглядом людей, он понял, что меры нужно принимать немедленно. Еще пара часов, и будет уже поздно. Его всегда поражало, до какой же степени суеверие пропитало местных жителей. То, что воспринималось как глупые домыслы жителями Долины (где в каждом из пяти университетов было по факультету, пусть не практикующему, но изучающему магию и ведьмы встречались на каждом шагу) жители Ниддинга принимали на веру. И все же, прекрасно понимая, что делать этого нельзя, Шинад ретировался в свой номер. Сейчас он не в состоянии был сражаться со всеми жителями Фаграу за здравый смысл.

Гостиницу он покинул только вечером, уже перед закатом, когда толпа возле дверей, наволновавшись вдосталь, разошлась по домам. На городок опускались сумерки, делающие его похожим на открытку к празднику Первых Факелов*. Он казался тихим, безмятежным и почти игрушечным, отчего ощущать подспудный страх было еще неприятнее. Неспешно прогуливаясь мощеными улицами, Шинад отметил, что стражники избегают подниматься к шахтам. По большей части они собрались в нижней части города, где у них были казармы, а также пара дешевых пивных. Впрочем, страх держал подальше от места обвала и всех обывателей Фаграу, а воровать там вроде бы не было. У хранилища и конторы охранник все же дежурил, подкрепляя свою храбрость вином из фляги. Шинад покачал головой. По всем приметам городку недолго уже осталось. Шахты закроются, жители разъедутся, или, оставшись здесь, опустятся и сопьются, потому что взять с этих гор будет нечего, кроме эдельвейсов.

- Не желаете ли провести вечер в хорошей компании?

Шинад вздрогнул, обернулся на звук мелодичного голоса, но почти ничего не сумел разглядеть в сумерках. Отблеск медовой кожи, золото волос, аромат цветов - то ли от духов, то ли от венка на голове. Томление и предвкушение. Что-то такое, что иногда ночью, после жаркого летнего дня, можно уловить в воздухе. Шинад тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Обычная проститутка, ищущая клиентов вблизи шахт. Сегодня, впрочем, ей ловить нечего.

- Часто бываешь здесь? - спросил Шинад.

- Случается, - с грудным смехом ответили сумерки. Разглядеть женщину было совсем невозможно.

- Знаешь Клендру? Видела ее вчера?

Женщина лишь рассмеялась в ответ, прошла мимо, мазнув его полными будоражащих ароматов прядями волос по лицу и исчезла.

- И впрямь, ганглиби... - пробормотал Шинад.

Уррика Кирия Маверьска

Слабость была так велика, что Кирия не могла даже руку поднять, а короткий разговор с аршедом и вовсе отнял последние силы. Благодарить он приходил. Благодарить, таким тоном, словно отчитывал за что-то. Кирия была за живое задета. В таком состоянии, в растрепанных чувствах, она становилась необычайно чувствительна к чужим словам, ужасно обидчива. Она ненавидела болеть. Всякий раз так случалось, что болела она в одиночестве, лежала в постели, разглядывая потолок в своей комнате, украшенный резьбой и мореным дубом, а сил не было протянуть руку к столику за чашкой с водой. Не было сил читать, или вязать, или вышивать, или хотя бы сесть и дотянуться до колокольчика и вызвать прислугу, а...

Кирия выплыла из навязчивых воспоминаний, хватая воздух ртом. Сирота ты, Кирия Маверьска, и была ею даже при живых родителях. Чего сейчас вспоминать об этом?

Кирия родилась альбиноской. Младенец с белой, как молоко, кожей, с красноватыми глазами, с лишенными какого-либо цвета, заранее поседевшими волосами внушил всей семье ужас. Однако, не зря род Маверя был в близком родстве с Донтагами. Они прекрасно знали, что следует сделать с таким ребенком. Воспитать, вырастить, отправить ко двору, когда срок жизни прежней уррики подойдет к концу.

Глаза Кирии лет в четырнадцать поменяли цвет на глубокий серый, но те, кто знал ее с детства, все еще были уверены, что она прежняя красноглазая уродка, белая мышь.

Кирия села, пытаясь удержать тяжелое, мраморное тело от падения. Ей мерещились одни кошмары, и даже Мартину Кристэлу была бы она сейчас рада. Однако, ночь она провела в одиночестве, то проваливаясь в кошмарные сны, то выбираясь из них и оказываясь в темной комнате, и все мерещилось, что потолок - резной, украшенный резным дубом, и сил нет протянуть руку к стакану с водой на ночном столике. И словно кто-то сидит на ее груди, хищно щелкая зубами.

Потом пришли другие сны, которые, случалось, снились ей в ранней юности, но уже давно были позабыты. Сны, в которых ее тело ласкали теплые, нежные руки, в которых голос нашептывал желанные слова, и на губах был привкус мёда. И голова кружилась одновременно от наслаждения и предвкушения. Грудь ее наливалась тяжестью, хотя чему там наливаться-то. По правде говоря - пара прыщей, и лишь вышивка на груди позволяет маскировать недостаток.

Собственное чувство юмора привело Кирию в чувство. Приподнявшись на локте, она всмотрелась в темноту. Кто-то был совсем рядом, она ощущала это. Кто-то, насылающий то кошмары, то будоражащие, страстные сновидения. Пусть он не в этой комнате, но совсем рядом, и почти можно различить его смрадное дыхание. Собрав все имеющиеся силы, Кирия свесилась с кровати и дотянулась до бесформенной грудой лежащего на кресле платья. Выпавшие из рук бусины раскатились по полу. Стук их прогнал нечто, таящееся в темноте, но едва ли надолго.

- Прочь-прочь, за порог. Прыг-скок, прыг-скок. Каждый постук вам зарок: прочь-прочь, за порог, - пробормотала Кирия деревенский заговор, глупый, но неожиданно действенный, рухнула обратно на подушки и провалилась в спасительный сон без сновидений.

Аршед Шинад Ловиц

Шинаду почти никогда не снилась Гелена. Высокие умы в Усмахте утвреждали, что сны, это подавленные воспоминания, и, видимо, тут подавлять было нечего. Он и наяву старался думать о ней поменьше, потому что страшное, изможденное существо на подушках полностью почти вытеснило из памяти ту свежую красавицу, в которую он влюбился с первого взгляда. И вот Гелена явилась к нему, как в день их первой встречи, которую Шинад всегда помнил в мельчайших подробностях, хотя с тех пор прошло уже восемь лет. Это было в саду Яарвета, и Шинад ощущал запах роз и выдел вокруг себя пышные соцветия всех возможных оттенков, дорожки залитые солнцем, сверкание струй небольшого фонтана. И ее - легкое белое платье, голубые ленты в волосах. Она обернулась, улыбнулась, а потом рассмеялась над чем-то. Сновидение безусловно приукрасило это мгновение, и все же Гелена была похожа на богиню в ту минуту. На сотканную из солнечного света богиню. Он не должен был жениться на ней и перевозить в Ниддинг, под тлетворную тень Княжински, где холод и отчуждение людей, подобных уррике Кирии убили нежную фею. Она стояла и грозила ему пальцем, лицо ее расплывалось, теряя очертания, словно было сделано из воска. Оно начало капать, стекать, обнажая оскаленный череп, и чудесный сон превратился в кошмар.

Шинад сел, все еще охваченный ужасом и отвращением - главным образом к себе самому - и угодил в чьи-то горячие объятья. Женщина была обнажена, ее волосы легким шелковым покрывалом накрыли обоих, а у губ оказался привкус меда и пряностей. Шинад был не в силах сопротивляться. Воздух вдруг сделался горячим и влажным, и кожа его покрылась потом. Тем нежнее заскользили тонкие руки женщины по его плечам и рукам, оставляя по себе странный зуд. Ткнув пальчиком в грудь, опрокинула на влажные подушки, оседлала, и густые волосы, источающие ароматы роз, меда и луговых трав, опустились, как занавес, отсекая весь остальной мир. Медовые, сахарные губы жадно прижались к его губам. Словно что-то лопнуло в голове, на долю секунды Шинаду стало страшно: вспомнился дед, скончавшийся от инсульта и, поговаривали, в интересной позе и не со своей женой. Но вскоре этот страх смыло волной восхитительных ощущений, который подмяли под себя все страхи, все тревоги, все лишние переживания. Он только чувствовал, как изгибается над ним тело, как оно горячее и влажно, как запахи и звуки обволакивают его.

И все же, что-то назойливое осталось на краю сознания, на грани слышимости. Какой-то тихий звук, словно горошины катятся по полу, или мелкие бубенчики. Стук-стук-стук-постук, вот и мушка, вот паук. На ум пришли глупые слова детской считалочки, заставившие содрогнуться, и несмотря на весь жар Шинадо содрогнулся от холода. Стук-стук-стук-постук, слопал мушку, тот паук.

Стук-стук-стук.

Он сел на кровати, тяжело дыша, пытаясь смахнуть с себя липкую паутину наваждения. После воображаемого, примстившегося жара ему стало необычайно холодно. Натянув одеяло до подбородка, Шинад силился согреться, раскачивался, бормотал что-то себе под нос, и, словно видя себя со стороны, пугался этого безумия. Ему вообще было страшно.

Стук-стук-стук-постук, слопал мушку, тот паук.

К завтраку он спустился с опозданием. Он был опустошен, изможден, словно в самом деле занимался всю ночь любовью, притом - с алчущим демоном из легенд. Уррика уже сидела за столом, облаченная в свой причудливый церемониальный наряд, украшенный бусинами, бубенчиками, старинными монетами и кусочками зеркала. Узкие кисти свои она грела о большую кружку фрианкара - никогда прежде Шинад не замечал за ней пристрастия к этому напитку. Взгляд уррики, устремленный на картину над камином, был пугающе пуст. Потом, словно очнувшись, он бросила короткий взгляд на Шинада и паскудно улыбнулась.

- Доброе утро, аршед. Хорошо повеселились?

Шинад непонимающе приподнял брови.

- Уррика?

Отставив кружку, женщина подошла, шелестя, звеня и постукивая всеми безделушками своего чудовищного платья, и фамильярным жестом поправила воротник его рубашки. Бросив короткий взгляд в зеркало, Шинад обнаружил у себя на шее темное пятно, словно след от поцелуя. Поспешно сделав шаг в сторону, он, делая вид, что ничего не происходит, сел и налил себе полную чашку фрианкара. Уррика, пряча усмешку, вернулась на свое место.

- Что вы намерены делать? - спросила она.

- С убитой женщиной?

- С проповедником. Он с самого рассвета стоит на площади, и как только ноги не отморозил, и вокруг него уже пару часов как собралась внушительная толпа, - уррика поморщилась. - Люди говорят, что его предсказание сбылось, а обвал - только начало их бед. Шахтеры напуганы.

- Шахтеры всегда напуганы, - с напускной беспечностью пожал плечами Шинад. - Шахтеры и моряки - самые суеверные люди в мире.

- Суеверия - моя забота, аршед, и я всегда знаю, когда они становятся опасны. И сейчас этот момент наступил. Я знаю, как люди боролись со страхами в прошлом, но совершенно не представляю, что они выберут сейчас, - уррика зябко повела плечами, украшения на одежде мелодично звякнули. - Кто скажет, как далеко они зайдут?

- У меня поручение Князя, уррика, - сказал Шинад, спеша отбросить неприятный разговор. - У вас свои заботы.

Уррика посмотрела на него искоса, с заметным осуждением. Потом поднялась. Было заметно, что она еще не вполне твердо стоит на ногах.

- Доброго дня, аршед.

Более не взглянув на него, уррика пошла к выходу, сопровождаемая звоном и стуком.

Стук-стук-стук-постук, слопал мушку, тот паук.

Шинад, отгоняя наваждение, тряхнул головой.

Уррика Кирия Маверьска

Беспечное безразличие аршеда взбесило Кирию. Словно он не понимал, какова реальная опасность, как на самом деле страшно влияние этого безымянного пророка. Но еще больше, честно говоря, ее разозлил след от поцелуя на его шее. Безутешный вдовец, тоже мне! Подгоняемая раздражением, Кирия поднималась все выше, к шахтам, через луг, где от травы и эдельвейсов за два дня осталась только непривлекательная грязная каша.

- Уррика.

Кирия повернулась и обнаружила, что пророк стоит пугающе близко. Куда моложе, чем она думала, глядя на него из толпы. Высокий, светловолосый, отчего кажется седым (а возможно и альбинос, как сама Кирия), глаза необычайно темные, что пугающе контрастирует с белой кожей. Одет хорошо, даже дорого. В ухе покачивается золотая серьга с алмазом, обработанном в утраченной ныне технике хаггре. Дорогая безделушка.

- Что вам нужно?

- Меня зовут Альодо, госпожа. И я хочу помочь вам. Вы ведь идете проводить обряды над шахтами? Я тоже кое-что смыслю в этом.

"Не сомневаюсь", - мрачно подумала Кирия.

- А разве это не ваших рук дело? - холодно спросила она.

- Я просто предсказал случившееся, - покачал головой пророк. - Кому под силу сотрясти гору?

- Идиоту с парой шашек динамита, - любезно подсказала Кирия.

Мужчина, назвавшийся Альодо, расхохотался.

- Полноте, уррика, полноте. Я действительно хочу помочь вам. Вы ведь тоже видели это, верно?

Ньольман гардайг ареггади. Губы Кирии предательски шевельнулись.

- Заключенный навечно во льдах на дне колодца, - перевел пророк. - Тень прошлых кошмаров. Раб.

- Я разбираюсь в древних легендах, - оборвала его Кирия.

- Неужели же, вы в них не верите? - иронично спросил Альодо.

О, Кирия не верила, Кирия знала. Ниддинг, напуганный древними суевериями и с достойным лучшего применения энтузиазмом рвущийся в будущее, в сущности, ни во что не верил. Колдуны, ниддиггинг*, духи гор, Господин Горных Дорог, нглейн, ганглиби, которых поминали давеча в толпе - все это были бабушкины сказки. При этом, ниддингцы не обходили колодцы и церкви против солнца, ведь тогда могли стать добычей намари - мертвецов-людоедов, охочих до свежей, кровоточащей плоти. Безбожие и безверие. Кирия знала. Она сама была колдуньей, владела доброй сотней приемов ниддиггинга, впускала в себя нглейн ни раз, и не два, и могла только благодарить того, кто разматывает ее путь, что не сталкивалась еще ни разу со зловредными духами. Но Кирия не собиралась сдаваться и идти на поводу у этого человека, который, она была уверена, даже имени своего настоящего не назвал.

- Идите на площадь, - посоветовала она, - и играйте там с умишками обывателей. Пока можете.

Развернувшись на каблуках, она продолжила свой путь наверх. Голова, проклятущая голова, кружилась, а тело еще не оправилось от приступа слабости. Она была не в состоянии с кем-то еще спорить, поэтому едва не застонала, столкнувшись возле обвалившейся вчера шахты с еще одним незнакомцем. Он был одет, как все выходцы из Долины, впервые приезжающие в Ниддинг: в плотную куртку на меху, в которой и зимой может быть жарко, не то, что летом, и в шапку с ушами, завязанную под подбородком. Лицо под этой шапкой было совершенно мальчишеское, озорное, с очень темными глазами. Несмотря на всю свою одежду, юноша, кажется, мерз.

- Что вы здесь делаете? - сурово спросила Кирия и указала на канат с красными лентами. - Это место закрыто.

- Прошу меня простить, - мальчишка, точно, совсем юный мальчишка, улыбнулся. - Я турист. Заблудился.

Он оглядел ее заинтересованно с ног до головы, после чего с прежней улыбкой спросил:

- Вы местная шаманка?

- Уррика, я - местная уррика, - сухо ответила Кирия.

Похоже, мальчишка все-таки знал, кто такая уррика, потому что улыбка сделалась вдруг смущенной, и он низко поклонился.

- Прошу меня простить, госпожа уррика. Нейтан Вилтран, ищу натуру.

- Натуру? - переспросила Кирия озадаченно.

- Я художник. Рисую деревья.

- Деревья? - уточнила Кирия.

- Деревья, - кивнул мальчишка, улыбка стала лукавой. - Но, как я вижу, здесь их немного. Я сейчас уйду, не буду мешать вам.

Когда он прошел мимо, Кирия уловила запах совершенно нездешних трав, выращенных под горячим, почти неласковым солнцем. Этот аромат шлейфом стелился за незнакомцем, который, Кирия была убеждена, был кем угодно, но никак не Нейтаном Вилтраном. Это заурядное долинское имя не шло ему, так же как эта тяжелая куртка и нелепая ушанка. Мальчишка, похоже, почувствовал это. Остановившись, он привстал на цыпочки - а был он где-то на полголовы ниже рослой уррики - и шепнул ей в самое ухо:

- Не верьте Альодо. Что бы он ни говорил, не делал и даже не думал, не верьте ему. На языке мира наших отцов "альодо" - значит великий лжец.

Кирия резко обернулась, но мальчишки уже и след простыл, словно его никогда не было. Форменная бесовщина творилась кругом, и оставалось только покачивать головой. Все духи разом ополчились против беспомощной сейчас уррики. Кругом - одни только загадки, и нет ни единого союзника, который мог бы помочь разгадать их.

С одним она согласилась без нареканий: кем бы ни был этот Альодо, он и вправду великий лжец.

И с этой недоброй мыслью Кирия приступила к работе.

Аршед Шинад Ловиц

В голове была редкостная каша, и между тем, Шинад отправился в контору. Говоря о поручении Князя, он не лукавил. До отъезда в Фагру он не успел переговорить с казначеем, но при мысли о бумагах то и дело всплывало перед глазами изможденное лицо этого мужественного, даже героического человека. Господарь Ушниц кое-как умел сводить концы с концами, тактично напоминать Князю, от чего именно зависит благосостояние Ниддинга и управлять всеми немалыми тратами Княжински, которые также ложились бременем на его плечи. После обвала, после того, как пророк взбудоражил жителей, шахты Фаграу стали не только малодоходными, а попросту убыточными. А несомненно, именно Шинаду предстояло придумать, как закрыть их и не оставить местных жителей совсем без куска хлеба.

Вчерашние упреки уррики он находил справедливыми, и между тем, ему не удавалось придумать, чем еще местные жители могли бы зарабатывать себе на жизнь. Горнолыжные курорты, как на склонах Горжанских гор? Красиво, но несбыточно, потому что ничто ниддингцы не любят так же сильно, как чужаков. Отвратительный, нелюдимый, злобный народ, в любую минуту готовый укусить протянутую руку. Шинад понимал, что эти мысли неправильны и даже несправедливы, но избавиться от них не мог.

Поднявшись к шахтам, он задержался понаблюдать, как уррика проводит свой обряд. Со стороны это выглядело достаточно зрелищно: с приплясыванием, позвякиванием безделушек, глухими ударами по бубну и протяжной, бесконечно длинной и бесконечно древней песней. Но Шинада не оставляла мысль, что все это - нелепая фальшивка. И уррика была для него фальшивкой, может быть, не по своей воле, не из склонности к вранью, но по воспитанию. Во сколько она заняла свою должность? Лет в четырнадцать-пятнадцать? Когда Шинад только прибыл в Княжинску, она была уррикой уже лет десять, если не больше. И с первого взгляда она поразила его не только порочной неживой красотой, на удивление, надо сказать непривлекательной; не только холодностью древнего ледника, но и поразительной нелогичностью и непоследовательностью. В одно мгновение она говорила совершенно разумные вещи и была современной молодой женщиной, добивалась проведения во все покои замка электричества и с восторгом слушала описание рассекающих улицы долинских городов автомобилей. Мгновение спустя она начинала доказывать всем, и главным образом старикам, держащимся за прошлое, свою веру в духов и призраков, в эффективность древних обрядов и глупые суеверия. Это двуличие поразило Шинада настолько, что навсегда превратило для него уррику в фигуру на редкость отталкивающую. Гелена не раз, и не два пыталась доказать ему, что эта холодная белая женщина стоит и внимания, и доверия, но ей вообще было это свойственно: видеть в людях только хорошее. После смерти Гелены уррика стала казаться ему еще более отталкивающей. И вот она приплясывает, совершая нелепые обряды и подпитывая и без того разыгравшееся воображение местных жителей. "К бесам ее", - подумал Шинад и вошел в контору.

Внутри тяжело, откровенно гнусно пахло потом и дешевым алкоголем, а еще, тут словно был запах тяжелой болезни. Чаревень, вечный дежурный геолог, по своему обыкновению развалился в кресле, прижимая к груди заветную флягу. Глаза его были закрыты, и тишину нарушал сиплый храп пьянчуги. Борясь с брезгливостью, Шинад тронул его за плечо. Ткань рубашки была засаленной.

- Чаревень, Чаревень, просыпайтесь.

Мужчина простонал что-то, причмокнул губами, а потом издал вдруг ужасающий протяжный стон. Его, наверное, было слышно и в Княжинске. Послышался топот, дверь распахнулась, и в контору, постукивая и позвякивая всеми своими подвесками, ворвалась уррика.

- Что случилось?

Шинад покачал головой и снова потряс Чаревеня за плечо. Его начало охватывать беспокойство. Голова мужчины моталась из стороны в сторону. Фляжка, полная судя по всему, скатилась с колен, потеряв по дороге не плотно воткнутую пробку, и запах дешевой браги ударил в нос. Под ногами растеклась отвратительная, истекающая сивушными запахами, лужа. Чаревень повторил свой душераздирающий стон, и начал сотрясаться в конвульсиях. Не медля более, Шинад подхватил его под мышки и поволок из конторы. Мужчина, крупный и грузный, конечно, но не кажущийся толстым, оказался неожиданно тяжел. Уррика пришла на помощь, и вдвоем, постанывая и покряхтывая, они вытащили Чаревеня наружу и положили на траву. Геолог вдруг выгнулся дугой, упираясь в землю затылком и пятками, и снова издал этот ужасающий стон, рухнул, перевернувшись на живот, и затих. Тишина показалась Шинаду по-настоящему страшной. Замерев на месте, он покосился на тяжело дышащую уррику. Качнувшись, словно собиралась упасть, они опустилась на колени и взялась за плечо мужчины.

- Помогите мне.

Вдвоем они снова перевернули Чаревеня на спину. Лицо его посинело, губы были вымазаны в крови, и тонкая струйка все еще стекала из уголка рта. Глаза были открыты и бессмысленно таращились в небо, отражающееся в них голубоватым отблеском.

- Мёртв, - веско сказала уррика, села на пятки и тяжело уперлась руками в колени.

Шинад отметил ее неестественную бледность. Уррика всегда была белокожей, но это был оттенок мраморной статуи или снежной фигуры. Теперь же под тонкой кожей обозначились красные прожилки, голубоватые вены, сосуды. И глаза ее, как он вдруг понял, были красные. Впервые Шинаду подумалось, что она, скорее всего альбиноска, и, силясь скрыть это, носит линзы и пудрится. А еще он вдруг испытал приступ жалости, видя, сколько усилий прилагает женщина, чтобы держать спину прямо.

- Вам нужно лечь в постель, - сказал он со всей возможной мягкостью.

- Мне нужно провести еще два обряда, - проворчала уррика. - Может быть, хоть это успокоит местных. Они очень взбудоражены, а теперь пойдет еще больше разговоров о ганглиби.

Шинад сокрушенно покачал головой. Ну вот, стоит пожалеть ее, и уррика вновь показывает себя с худшей стороны.

- Ну при чем здесь ганглиби?!

Женщина удивленно посмотрела на него, явно недоумевая, как же это аршед Ловиц не видит такой очевидной связи.

- Труп женщины с обрезанными волосами и вырванным сердцем. А теперь еще и господин Чаревень, скончавшийся при загадочных обстоятельствах.

- Упился, - пожал плечами Шинад.

- Это Фаграу, - веско сказала уррика.

- И?

Уррика покачала головой и процитировала.

- "Потом, сами обернувшись мужчинами, изливают семя на ледник Фаграу". Он здесь, в этой самой горе.

Шинад фыркнул. Только в воспаленном сознании местных жителей, неотесанных и грубых, все это могло связаться воедино. Впрочем, он сейчас и имел дело с теми самыми мнительными и суеверными местными. Что-то часто уррика в последние дни оказывалась права.

Она поманила пальцем, и против даже собственной воли Шинад склонился к ней.

- Есть у вас шпионы, аршед, или это выдумки?

Глаза уррики вновь обрели привычный серый цвет. Значит, не линзы. Игра света? Обман зрения? Шинад кивнул, больше своим мыслям. Но, да, у него были свои шпионы.

- Этот пророк называет себя Альодо. Пытался пойти со мной к шахтам, продолжает рассказывать басенки. Найти бы, кто он на самом деле. И еще... - уррика совершенно обыденным жестом потерла переносицу. - Тут ошивается мальчишка, назывался Нейтаном Вейтраном и сказал, что турист. Весьма подозрительный мальчишка.

Некоторое время они так и оставались в неудобных застывших позах, не сводя глаз друг с друга. Потом Шинад кивнул.

- Ясно. Поднимайтесь, земля холодная.

В этот раз уррика приняла протянутую руку, пальцы у нее оказались неожиданно горячие. Шинаду всегда казалось, что она должна быть холодной, как лед. Поднявшись, она, позвякивая и постукивая своими безделушками, отряхнула одежду от грязи.

- Я, пожалуй, начну обряды над телом господина Чаревеня. Может быть, это успокоит местных.

Шинад кивнул.

Уррика Кирия Маверьска

Проводив аршеда взглядом, Кирия вновь опустилась на колени и низко склонилась над телом Чаревеня. От него, помимо пота и алкоголя, исходил легкий запах цветов, лилий, кажется. В любом случае, цветов, которые не росли на склонах пика Фаграу. Сев на пятки, Кирия хмуро оглядела мертвеца. То, как он умер, заставляло думать о колдовстве, либо о яде. Да и то, что незадолго до Кирии и аршеда возле конторы ошивались пришлые, было чрезвычайно подозрительно. Впрочем, Кирия ничуть не лукавила, говоря о страхе, который вот-вот должен был захлестнуть город. Ее пугало малейшее проявление этого страха, она помнила, чем это обычно заканчивалось. Смертями.

Однако следовало признать, что на этот раз, похоже, страх не был беспочвенным. В Фаграу орудовал ганглиби. Об этом говорила и гибель побродяжки, и страшное истощение, в котором пребывал Чаревень, и утренний засос на шее аршеда, со дня смерти жены жившего монахом. Впрочем, тело женщины было погребено под обвалом, и оглядеть его внимательно теперь уже не представлялось возможным. Чаревень был горьким пьяницей, и его здоровье явно оставляло желать лучшего. Аршед же был темной лошадкой, как знать, не тискает ли он служанок в темных коридорах Княжински. Все происходящее было очень даже на руку пророку, назвавшемуся Альодо, ведь подтверждало его предсказания. Впрочем, - не без юмора подумала Кирия, - наверное все же неплохо, что она не девственница.

Поднявшись на ноги, она занялась обрядом умиротворения духа. Ритмичные удары по туго натянутой мембране, мерные шаги, сложный рисунок танца - все это можно было выполнять автоматически, полагаясь на память тела, и не отвлекаясь от размышлений. Темьгород. Записи, обнаруженные у ворот. Ньольман гардайг ареггади. Пророк. Ганглиби. Хоровод нелепостей, чудес и совпадений. Все это было как-то взаимосвязано, а может быть, случайности просыпались из дырявого мешка. В любом случае, у Кирии было недостаточно информации для того, чтобы пребывать в уверенности. Единственное, на что она могла положиться - страх. Он клокотал в горле, заставляя раз за разом повторять дурные древние слова, точный смысл которых она так и не поняла.

Минут за пять у шах вновь собралась толпа. Стражники пытались утихомирить жителей, но сами были порядком испуганы, и старались не приближаться к телу. Доктор похоже помнил, что случилось с его предшественником, и выглядел бледновато. Аршед - плотно сжатые губы - мрачно оглядывал толпу. Где-то там, за этими встревоженными лицами, скрывался, посмеиваясь, пророк.

Закончив обряд, Кирия подошла к аршеду.

- Сообщите мне, когда будет готова медицинская экспертиза?

- Экспертиза? - аршед фыркнул. - Дай бог этот коновал вообще определит, что Чаревень мертв.

- И мне хотелось бы знать, от чего, - кивнула Кирия.

Аршед бросил на нее короткий, оценивающий взгляд.

- У вас уже есть своя версия?

- Вам не понравится, - хмыкнула Кирия. - Поэтому я подожду, что скажет господин "коновал".

- Чтобы не опростоволосится, - кивнул с усмешкой аршед. - Придется вызывать из Княжински отряд. Местные стражи ни на что не способны.

- Зовите сразу из Долины, - хмуро посоветовала Кирия. - Вон он!

Пророк, жадно вытягивающий шею, чтобы рассмотреть происходящее возле конторы, быстро скрылся в толпе.

- Голову на отсечение, он тут замешан! - Кирия стиснула кулаки.

- Заканчивайте с шахтами. Может, хоть это успокоит местных. А я побеседую с пророком.

Кирия вскинула брови. Впервые, возможно, аршед признал пользу от ее ритуалов. Впрочем, уточнить не удалось: мужчина уже с самым решительным видом направился через толпу. Кирия предоставила Чаревеня врачу, который и впрямь, похоже, не отличался особой компетенцией, сама же поднялась к шахтам. Обвалившуюся она уже украсила амулетами, остались два входа, зияющие, как отверстые могилы. А потом она намеревалась заглянуть в открывшуюся в недрах Фаграу пещеру. Не хватало еще, чтобы что-то случилось с воротами. Малейший новый слух посеял бы панику, которая снежным комом покатилась бы вниз, сметая все на своем пути. Что-то в воздухе предвещало обвал.

На заговоры и пляски вокруг шахт, по большей части бесполезные или даже просто фальшивые, зато эффектные, ушло больше времени, чем предполагала Кирия. Под взглядами толпы (под взглядом толпы, потому что сейчас жители Фаграу, науськанные таящимся где-то в сумраке пророком, представляли единое целое) ей приходилось выбирать самые вычурные танцы, самый сложный ритм, самое заунывное пение. Все то, что в глазах людей было колдовством, подлинным ниддиггингом, о котором говорят в сказках и легендах. Настоящее колдовство привело бы их в ужас: оно зиждилось на крови и внутреннем страхе, сидящем в каждом из живущих в этих проклятых горах. Все боялись всего.

Покончив наконец с этими ритуалами, сравнимыми разве что с цирковым представлением, Кирия направилась ко входу в пещеры. Люди за ней не пошли. Никто не рисковал приближаться даже на прыжок к проклятому городу. Даже Мартин - да что это с ним? - скрылся в толпе. Кирия сдвинула заграждение, зажгла фонарь и начала спускаться в темноту.

Теперь, когда она шла здесь в одиночестве, прорубленный во льду коридор показался ей необычайно длинным. Словно у него вовсе нет конца. Кирия испытала незнакомое дотоле облегчение, когда выбралась наконец в огромную пещеру. Словно заново родилась. Аккуратно ступая по скользкому полу, стараясь не наступить на кости и черепки под ногами, она прошла через это необъятное помещение. Луч фонаря, слишком тусклый для этого мрака, мазнул по бронзовым вратам.

И город ждет, и стража у ворот

И солнце совершает поворот

И города не достигает свет...

Кирия закусила губу. Отчего-то вдруг показалось очень важным найти последнюю строку, но все что от нее осталось - выбоины на бронзе. Кирия шагнула вперед, привстала на цыпочки и коснулась исчезнувшей строчки кончиками пальцев. Она располагалась много выше ее головы. Створка врат скрипнула и поддалась. Отпрыгнув назад, Кирия посмотрела вниз, на следы в пыли. Кто-то совсем недавно двигал тяжелые бронзовые створки, открыл ворота и шагнул в проклятый Темьгород. По спине Кирии пробежал холодок. Нет, нет, тысячу раз - нет, она не была суеверна, она не боялась наказания из листа Ниолта. Но в это мгновение ее охватил панический ужас. Взяв себя в руки, Кирия подошла к щели между створами, достаточно широкой, чтобы в нее мог протиснуться не слишком крупный человек. Такой, как пророк, или мальчишка-незнакомец, если конечно снимет свою меховую куртку. Или уррика. Кирия посветила во мрак, но смогла разглядеть только мощеную брусчаткой дорогу, как в самом обычно городе. Видать, и вправду Темьгород.

У нее был выбор: идти или не идти. Любопытство простив осторожности. Победило любопытство. Протиснувшись между створками, Кирия ступила на центральную улицу затерянного города. Здесь было темно, пахло прошлым и гибелью. Луч фонаря был слишком слаб, и все, что он мог осветить: стены домов, вырубленных в камне, и черные провалы дверей и окон. Кирия не могла составить свое впечатление о городе, даже просто представить, на что он похож. Сделав несколько шагов вперед, она поняла, что так ничего хорошего не выйдет. В темноте, возможно, в лабиринте она заблудится одна и не сумеет найти дорогу к воротам. Не монетки же со своей одежды обрывать и на землю бросать, как сказочные сиротки - хлебные крошки. Она развернулась, и створка врат Темьгорода захлопнулась прямо у нее перед носом.

Аршед Шинад Ловиц

Врач - форменный шарлатан - тянул время, что изводило Шинада. Меряя шагами холл гостиницы от очага до двери, от картины до апельсинового дерева, он то и дело посматривал на часы. Толпа жителей Фограу, до того стоявшая под окнами, спустилась к Колодезной пощади, где началась очередная проповедь. Закончилась она, впрочем, быстро, и, что бы не сказал проповедник, но жители в испуге разбежались по домам. Наконец появившийся медик тоже выглядел испуганно. Сунув в руки Шинада папку, он отказался давать какие-либо комментарии и попросту сбежал. Над Фаграу повис страх. Худший враг разумного человека.

Заказав себе вина - никаким фрианкаром не удалось бы привести мысли в порядок - Шинад устроился в кресле возле камина и открыл папку. Должность обязывала его разбираться во всем понемногу, и потому отчет привел в ярость. Сколько нелепых недомолвок! Сколько домыслов! Какие осторожные выводы! Шестилетний мальчишка мог бы составить отчет значительно более толковый! Кроме того, за всеми этими экивоками и недомолвками крылась убежденность врача в мистической подоплеке смерти Чаревеня. Не упился, не сердце отказало - уморен. Ганглиби.

Шинад фыркнул.

Ганглиби.

Наверняка и урика собиралась сказать то же самое, но решила дождаться отчета, чтобы иметь документальное подтверждение своим словам.

И, кстати, где была она сама? Шинад посмотрел на часы. Было уже очень поздно, люди разошлись по домам, весь склон горы покрыла сеть мерцающих окон, на фоне темного неба видно было, как поднимается печной дым над крышами. Доверившись старой ниддингской поговорке: "Мой дом - моя крепость", люди затворились на все возможные замки, прячась от собственного страха. Не лучший выход. Но где же, все-таки, уррика?

Никто не видел ее с середины дня, когда она проводила свои обряды возле шахт. Наверное, были убеждены гостиничные работники, она занята изгнание злых духов. Просто поразительно, как легко и твердо полагались они на женщину, которая только пританцовывала и позвякивала безделушками на своей нелепой старомодной одежде. И это при том, что Клендру, маленькую бродяжку, вполне мог убить обычный человек из плоти и крови и сейчас, бродя в темноте, выбирать новую жертву.

И между тем, несмотря на все раздражение и даже неприязнь, мысли Шинада раз за разом возвращались к уррике. Он не знал привычек женщины, но, насколько мог судить по тем годам, что они бок о бок прожили в Княжинске, обычно она без нужды не покидала свои покои. Впрочем, в негостеприимном столичном замке так поступали почти все. Охваченный странным дурным предчувствием Шинад вновь расспросил гостиничных работников. Получил прежний ответ: никто не видел уррику с тех пор, никто не знал, куда она ушла. На площади во время проповеди ее не было, уж ее бы заметили. Мартин Кристэл тоже пропал куда-то.

Около полуночи Шинад заставил себя выкинуть женщину из головы и подняться в номер. И все же, по дороге он постучался в комнату уррики. Никто не ответил, и чувство тревоги обострилось. Все! Хватит.

Не раздеваясь, он лег на постель поверх одеяла, только накинув сверху тонкое покрывало. В комнате было так сильно натоплено, что трудно было дышать. Сон не шел, то ли из-за этой духоты, то ли от мыслей, переполняющих голову.

Все сходилось один к одному: обнаружение Темьгорода, всколыхнувшее Фаграу; слухи о закрытии шахт; смерть женщины; обвал; Чаревень. И над всем этим мрачные пророчества человека, называющего себя Альодо, одетого, как богатый купец из прошлого века и носящего сережку, на которую даже аршеду пришлось бы копить пару лет. Он виделся Шинаду кукловодом, дергающим ловко за ниточки и ввергающим город - но зачем? - в пучину ужаса.

В другое мгновение Шинаду вдруг казалось, что за этой опереточной фигурой прячется кто-то более могущественный и значительно более страшный. Истинный кукловод, и все вокруг, даже Шинад, его послушные марионетки. Отогнав эту мысль, он возвращался к первой. Духота сводила с ума. Поднявшись, он раздернул шторы и настежь раскрыл форточку, впуская холодный ночной воздух, отчего-то наполненный ароматами цветов. Обернувшись, он некоторое время моргал, привыкая к темноте. Кто погасил лампу? В красноватом свете очага, где осталась только горка сверкающих угольев, ему почудился силуэт.

- Кто здесь?

Тонкие, гибкие, но пугающе-сильные руки обвили его шею, и пряные губы принялись покрывать лицо поцелуями.

- Гелена? - беспомощно позвал Шинад. Но, нет, никогда от Гелены не пахло так волнующе-ядовито. Никогда она не вызывала таких противоречивых чувств, такой смеси желания и отвращения.

И все же, не в силах сопротивляться, он поддался желанию и позволил невидимой любовнице увлечь себя на постель во влажную тьму и запах цветов. А потом проснулся, от холода и в немалой степени от того, как нехорошо бьется сердце. Одежда была в беспорядке. Через форточку в комнату сыпал мелкий, холодный дождь. Шинад сел, подтягивая к груди покрывало, и огляделся, ища хоть какое-нибудь доказательство того, что привидевшееся не было сном. Волос на подушке, пуговица на полу. Ничего. Только слабость, вновь опрокинувшая его на подушки. "Ганглиби", - саркастически подумал он и хрипло рассмеялся.

Уррика Кирия Маверьска

Несколько мгновений Кирия стояла неподвижно, ощущая, как паника накатывает приливной волной. Потом она сделала глубокий вдох и приказала себе успокоиться. Темноты и проклятий она не боялась. Задохнуться опасности не было - воздух был, пусть и спертых, но достаточно подвижный. Откуда-то он проникал в запертый город, да и наверняка его древние строители позаботились о вентиляции. Как и об освещении. Факелами такую махину - а Кирия ощущала его размеры - не осветишь. Значит, еще не все потеряно.

Для начала Кирия попыталась открыть дверь, но створка не поддалась. Как вообще она сдвигалась с места? Полсотни дюжих рабов? Хитрый механизм? Рабов в ее распоряжении не было, а механизм еще предстояло отыскать и наверняка обнаружить, что время почти уничтожило его. Кто бы не приоткрыл дверь, он наверняка прибег к колдовству. Кирии же никакое колдовство, подходящее к случаю, в голову не приходило. Она знала пару способов разрушить эти ворота, обратив их в прах, но для этого ей потребовалась бы целая батарея разнообразных флакончиков и коробочек с редкими снадобьями и часа полтора напряженной работы. У нее был только бубен. Ритма, открывающего замки - если такой вообще существовал - она не знала.

- Если парадный вход закрыт, - пробормотала Кирия, - попробуем черный.

Достав часы, она осветила их лучом своего фонарика. Половина девятого. Едва ли ее хватятся раньше завтрашнего дня. Да и завтра, если быть с собой честной, едва ли хватятся. Кто? Мартин? С ним что-то странное происходит с момента появления в городе пророка. Не аршед же в самом деле. Значит придется выпутываться самостоятельно.

Кирия прикинула: батарейки фонарика хватит еще часов на пять. Значит, придется его выключать время от времени. Мысль остаться в кромешной темноте вдруг привела ее в ужас. Нужно попытаться отыскать еще какие-то источники освещения. Свечи... да какие тут могут быть свечи?! Факел. Хоть один факел ведь должны был сохраниться. Потом Кирия представила, как факел чадит и выжигает воздух, и ее передернуло.

Прежде всего, она заставила себя идти вперед по главной улице, аккуратно роняя монетки и бусины в щели между брусчаткой каждые пять-шесть шагов, чтобы при случае можно было найти дорогу домой. Улица казалась бесконечной, но, когда шагов сравнялось уже с сотней, Кирия вдруг оказалась на перекрестке, а прямо перед ней - высокий постамент. Осветив его, Кирия обнаружила надпись ниччагом, а еще выше - огромную фигуру волка. Глаза его таинственно поблескивали, видимо, в них были вставлены драгоценные камни. У подножия этой жутковатой скульптуры был вырезан небольшой колодец, уводящий в невообразимую глубину. Подняв камешек, Кирия бросила его вниз, но так и не дождалась плеска. Может быть, внизу было что-то мягкое, пружинившее беззвучно, а может - камешек еще летел вниз и вниз, к центру земли. По краю колодезный венец был украшен маленькими, искусно вырезанными фигурками охотников и дам в островерхих шляпах, и к одной из них на длинной золото цепи, нетронутой временем, был подвешен золотой же ковшик, украшенный чеканкой. Воистину, княжеское сокровище. Кирия взвесила ковшик в руках, хмыкнула и вернула на место. Потом, оторвав от одежды ленточку, повязала на шею одной из фигурок и обошла скульптуру с колодцем по кругу.

Дорога, ведущая вперед, скорее всего упрется рано или поздно в княжеский терем. Идти направо и налево может быть опасно. Можно оказаться в самом настоящем лабиринте улиц и проулков и заблудиться там. С другой стороны, как знать, не выведет ли эта улица к боковому выходу из города. Некоторое время Кирия постояла, раздумывая, а потом все же пошла вперед. Это показалось ей более благоразумным.

Еще через сотню шагов - двадцать бусин и монеток упали за это время на дорогу - она вновь оказалась на перекрестке, на этот раз ничем не обозначенном. Теперь уже она не раздумывая пошла вперед. Справа и слева ей почудились сотни, тысячи таких перекрестков. Заблудившись, она умрет здесь, в темноте и одиночестве. Нет уж, спасибо.

Кирия упрямо шла вперед, машинально отмечая новый перекресток через каждые сто шагов, погруженная при этом в собственные мысли. Теперь этот город, погруженный во мрак и тишину, едва нарушаемую стуком каблуков и звоном монеток, представлялся ей пугающим образом ее собственной жизни. Ей было четыре, когда ее представили Кледии, прежней уррике, которая приходилась Маверю дальней родственницей по материнской линии. Старуха напугала Кирию: костлявая, беловолосая, с алым блеском в глазах. Тогда, конечно, она виделась маленькой девочке смертью или ведьмой из сказки, но много позже Кирия сообразила: на самом деле тогда ее привело в ужас видение собственного будущего. Одинокая уродливая старуха. Кирии было тридцать, какой же это возраст, но иногда она себя ощущала дряхлой Кледией. Из-за своего уродства она не завела друзей, а все случайные возлюбленные видели в ней объект для жалости или путь к Князю. Как этот город, она была пустой и заброшенной.

Что за глупые мысли лезут в голову в темноте.

Стряхнув их, Кирия пошла вперед бесконечной улицей, напевая себе под нос глупые модные песенки и детские считалочки, только чтобы не сойти с ума от тишины.

Аршед Шинад Ловиц

Если несколько дней до того Фаграу напоминал растревоженный улей, то теперь город походил на подожженный муравейник. Острый запах паники повис в воздухе. Что-то случилось прошедшей ночью, или утром - и встал Шинад поздно, уже за полдень - что привело людей в ужас. После второй кружки фрианкара он сумел-таки вернуть трезвость мыслям и выкинуть из головы сон. Происходящее наяву было куда важнее.

Отыскав в городе Мартина Кристэла, единственного относительно здравомыслящего человека, к тому же не местного, Шинад устроил ему допрос. Вернее, сначала затащил его в пивную, где за кружкой юго-западного вести допрос было сподручнее. Темное пиво, ценимое Шинадом за богатый, чуть карамельный привкус, сегодня горчило.

- Что происходит? Что опять наплел этот пророк, господин Кристэл?

Археолог дернулся. В глазах его мелькнула паника.

- Альодо говорил страшные вещи.

- Вы ведь не верите? - уточнил Шинад. Лицо Кристэла показалось ему вдруг лицом безумца.

- Он говорит дельные вещи, господин Альодо, - спокойно сказал археолог, но ровный, даже сухой тон не смутил Шинада. Кристэл верил всему, что говорил пророк. Верил так, как наверное, никогда не верил в свою науку.

Ах, господин Альодо, ну не колдун же вы!

В Долине Шинаду приходилось сталкиваться с волшебниками - бардами, как их принято было называть, и с ведьмами. Первые могли парой волшебных слов зажечь свечу или пустить метлу в пляс, но едва ли были способны на большее. Вторые предпочитали держать свои возможности при себе, купаясь в ореоле былой славы. Сестра его однокашника, Килиана Адмара, была ведьмой и частенько развлекалась, создавая сквозняки и заставляя плясать в воздухе цветные огни. Это годилось на ярмарочные фокусы, но явно было лишь отголоском настоящей магии. Только подлинное колдовство, в которое никто уже не верил ни здесь, ни даже на полном волшебников Перрине, могло бы погрузить целый голос в панику за считанные дни. Колдовство или, если уж быть до конца честным, достаточно хорошее знание человеческой натуры. Шинад не знал в Ниддинге никого, способного на это, здесь вообще плохо было с политиками. Слишком холодно, наверное. Ну так Альодо явно был чужаком.

- Всему виной Темьгород, - голос Кристэла звучал мертвенно, - так говорят. Говорят, проклятие расползается из-под горы. Те, кто сторожат город, уничтожат все на своем пути. И в первую очередь тех, кто осмелился открыть его.

Руки археолога дрожали. Он и в самом деле боялся мифического проклятия. Ни одна из легенд не говорила ясно, что же такого ужасного в погребенном под грузом веков Темьгороде, и это открывало богатый простор для домыслов и фантазий. С точки зрения Шинада, верить во все это могли только малые дети и неграмотные шахтеры Фаграу, но никак не приезжий из Империи, археолог, еще неделю назад страстно желающий найти древний город.

- Вы ведь не верите в эти глупости? - осторожно спросил Шинад.

Прячась за своей кружкой, Кристэл ответил невпопад.

- У нее шрамы по всему телу. Мелкая сетка шрамов, словно кто-то десятилетие подряд кромсал ее ножом. Вот что она прячет под платьем.

- Кто? - спросил Шинад, хотя и так уже догадывался, о ком идет речь.

- Это мерзко, мерзко обнимать ее... - прошептал Кристэл и сделал большой, судорожный глоток.

Шинаду захотелось вдруг ударить это омерзительное, прежде самодовольное, но сейчас такое жалкое лицо. Именно последнее остановило его. Жалкий. Ничтожество.

- Темьгород надо уничтожить, - пробормотал археолог, - сравнять с землей, навеки спрятать в ее недрах. Никто не увидит, никто не увидит...

- Где уррика? - спросил Шинад. - Вы видели ее?

- Никто не увидит, никто не увидит... - как заведенный бормотал Кристэл.

- Где уррика? - жестко повторил Шинад.

- Я видел ее вчера на дороге к пещере, - самым вежливым тоном ответил пророк. - Простите, я подслушал сейчас ваш разговор, аршед.

Шинад развернулся. Меховые одежды пророка были распахнуты сейчас, и под ними оказалась тончайшая батистовая рубашка с вышивкой, которая стоила, наверное, владельцу немало. И золотой кулон с вправленным в него алмазом на толстой и длинной золотой цепочке. Алмаз был обработан в уже знакомой технике хаггре, и величиной был с перепелиное яйцо.

- К пещере? - спросил Шинад, не сводя глаз с этого алмаза.

- Да. Туда, где, говорят, находится Темьгород.

- Вот как? - Шинад посмотрел пророку в лицо. Сам Альодо, похоже, ничуть не боялся проклятого города. Шинад криво усмехнулся. - Вчера, говорите?

- Около восьми, - неприятно улыбнулся пророк. - Может быть, вы еще и найдете ее. Если проклятие не сделало свое дело, конечно.

Отставив кружку, Шинад поднялся. Он вышел, не прощаясь, из пивной только для того, чтобы не затевать драку. Но, видит Бог единый и все его предшественники, еще почитаемые в этих горах, ему отчаянно хотелось разбить Кристэлу лицо и стереть Альодо эту самодовольную ухмылку.

Понимая, что это наверняка ловушка, подстроенная пророком, он пошел наверх, прихватив по дороге в конторе пару фонарей и запасные батарейки. Кто знает, какие сюрпризы готовит пещера. У Альодо было немало времени, чтобы все подготовить, пока один глупый аршед, позабыв про свои обязанности, валялся в постели.

На верхних террасах никого не было. Страх заставлял жителей держаться как можно дальше от этих мест. Сдвинув в сторону легкое оловянное ограждение, скорее уведомляющее о запретной зоне, чем способное удержать кого-то, Шинад шагнул в пещеру, в ледяной коридор, в прошлый раз показавшийся ему таким длинным. Теперь он пробежал его, кажется, за считанные мгновения и приблизился к огромным, много выше человеческого роста и человеческого понимания, бронзовым воротам. Одна из створок была приоткрыта. Не слишком сильно, так чтобы человек, такой худой, как уррика, или даже как Шинад, смог протиснуться. Или пророк - кольнула неприятная мысль. С него бы сталось ступить в запретный город. Подойдя вплотную, Шинад заклянул в щель, осветил улицу, теряющуюся в темноте, видимый с одной стороны высокий - этажа в три - дом с темными провалами окон и отверстой дверью. Маленькую жемчужину из тех, что прежде украшала наряд уррики. Переборов беспричинный страх, напомнив себе о необходимости найти женщину, вытащить ее из возможных неприятностей, а потом уже наказать по всей строгости закона за нарушение листа Князя Ниолта, Шинад протиснулся в ворота, наклонился и поднял жемчужину. С глухим грохотом и утробным гудением большого колокола ворота закрылись за его спиной, отрезая путь к спасению.

Итак, ловушка.

Уррика Кирия Маверьска

Княжеский терем Темьгорода превзошел все ожидания Кирии. Никакого фонаря не хватило бы, чтобы осветить эту громаду, частично вырезанную из местного камня совершенно неопределенного в полумраке цвета, а частично сложенную из оникса и розоватого мрамора. Крыльцо, служившее одновременно и подножием трона, охраняли с двух сторон фигуры волков, сверкая драгоценными камнями в глазах. Трон, вырезанный из кости, казался во мраке каким-то жутким чудовищем, скелетом давно почившего монстра. Он казался ужасно неудобным и жестким, но наверняка в прежние времена были на нем и меховое покрывало, и мягкая подушка. Главное - он был величественным, роскошным, несмотря на немного нелепую резьбу, изображающую неумело все тех же волков, символ Серого рода. Обогнув этот роскошный трон, Кирия заглянула в пиршественный зал, в центре которого - как раз хватило мощности фонаря - оказался огромный, обложенный валунами, очаг с железным вертелом над ним. В прежние времена здесь, наверное, зажаривалась не одна туша для княжеского пира. Дальше Кирия идти побоялась, но все же любопытство пересилило. Оглядев залу, она приметила узкий проход и лестницу за ним. Наверх. Может быть, поднявшись наверх, она сумеет отыскать выход? Кирия медленно начала подниматься, освещая истертые ступени у себя под ногами, чтобы не упасть. Лестница закручивалась лихим винтом, все выше и выше, пока не закончилась еще одним дверным проемом. За ним был узкий темный коридор с провалами дверей. Никаких окон ни в одной пустой комнате. Темнота и тишина, в которой стук каблуков кажется раскатом грома. Пройдя коридор и следующую за ним анфиладу небольших комнат до конца, Кирия убедилась, что здесь спасения не найдет. Прислонившись к стене, она перевела дух, устало откинулась затылком на холодные камни. Тихий треск заставил ее отпрянуть, и в тот момент, когда часть стены отъехала назад, Кирия уже твердо стояла на ногах. Потайная комната. Кирия хмыкнула. Надо же, как ей повезло. Специально она ни за что не отыскала бы приводящий стену в движение механизм.

Полная надежд Кирия прошмыгнула в открывшуюся дверь, но тотчас же разочарованно застонала. Если здесь и была еще одна потайная дверь, на ее поиски могла уйти вся жизнь. Это была небольшая, овальная по форме комната, с вырезанными в стенах округлыми нишами. Оглядев их содержимое - неплохо сохранившиеся кожаные тубусы - Кирия сообразила, что попала в библиотеку, или в архив. Почти все бумаги, или на чем там писали в годы расцвета Темьгорода, истлели и рассыпались в прах. Тем не менее, в одной из ниш Кирия обнаружила уже знакомые пожелтевшие листы коля, перетянутые золотой цепочкой с висящим на конце крупным - с ноготь большого пальца - алмазом шаггре. Он таинственно мерцал в свете фонаря и манил прикоснуться к нему. Кирия взяла коль и, не раздумывая, сунула за пазуху. Это была деталька мозаики, которую она намерена была разгадать рано или поздно.

Фонарь мигнул. Испуганная, Кирия поспешила переступить порог, о который легко могла споткнуться в темноте. Она потрясла фонарь, надеясь заставить его работать, но, увы, срок жизни проклятой дешевой батарейки истек, и все погрузилось во тьму. Ни единого проблеска света. Да и откуда. Кирия сделала глубокий вдох, наполняя легкие древней пылью, и пошла наощупь. Она помнила дорогу, шла, ведя пальцами по стенам, считая дверные проемы, пока не добралась до лестницы. Ей случалось скитаться в темноте и в худших местах, которые не довелось до того изучить при свете. Лестница была по-настоящему опасна, поэтому Кирия спускалась очень медленно, кажется, много часов, отсчитывая ступеньки. Три сотни, Боже, три сотни! Первый этаж, огромный зал, в котором нет ориентиров. Тут пришлось идти наугад, пока Кирия не наткнулась на колодный костяной трон, украшенный гладкой резьбой. Обогнув его, Кирия залезла, забралась с ногами и обняла себя за плечи. Надо надеяться на лучшее. Ну или хотя бы просто надеяться. Но, Боже, как же холодно становилось с каждой минутой.

Аршед Шинад Ловиц

У него теперь оставалась одна только дорога: вперед. И она оказалась отмечена монетками и бусинами наряда уррики. Кто-то старательно разбросал их, так аккуратно, что все эти безделушки ложились между камнями брусчатки, с тем чтобы они никуда не укатились. То ли уррика в самом деле прошла этой дорогой, то ли ловушка была подготовлена с особой тщательностью. Впрочем, ему все равно можно было идти только вперед. У перекрестка, отмеченного уродливой статуей волка и колодцем, Шинад обнаружил ленточку, оторванную от светлого наряда уррики. Обогнув постамент, он вновь пошел вперед, раз за разом минуя перекрестки, отмеченный порой статуям, колодцами, лошадиными поилками (как, интересно, удавалось затащить лошадей под землю). Ему все никак не удавалось представить себе Темьгород во всем былом величии. Город словно ускользал от его внимания, оставаясь только бледной тенью, ничем не выдающейся фанерной декорацией. И декорацией к самой главной, кульминационной сцене, стал княжеский терем, величественный, роскошный, отмеченный статуями волков и огромным резным костяным троном. Куда Княжинске до этого великолепия. Шинаду всегда казалось, что есть у столичного замка некоторый скрытый комплекс неполноценности, осознание собственной ущербности, и теперь он понял, откуда все идет. Нет, Княжинска не могла сравняться с этим огромным княжеским теремом, и черный трон ее и близко не стоял к белому костяному монстру, возвышающемуся над улицей. На троне, свернувшись калачиком, лежала уррика. Волосы полностью скрывали лицо, одна рука свесилась почти до земли, и нельзя было с первого взгляда сказать, жива женщина, или нет.

Взбежав по ступеням, Шинад поставил фонари на пол и коснулся этой безвольной белой руки, такой тонкой в широком, украшенном лентами, тесемками и жемчужинами рукаве. Под кожей бился пульс, уррика была жива, но, похоже, замерзла до полусмерти. Стянув куртку, Шинад укутал ею женщину, а потом поднял с костяного трона, кажется, впитавшего в себя холод прошедших веков. Веки уррики дрогнули, она приоткрыла глаза, и тотчас же зажмурилась от яркого света. Сколько же времени она провела в темноте?

- Шинад... аршед, - тут же поправилась уррика. - Поставьте меня на землю.

Шинад послушался, хотя, в сущности, держать женщину на руках было совсем не сложно. Она ничего почти не весила, и при этом оказалась вовсе не такой костлявой, как он воображал себе. Поставленная на ноги, уррика покачнулась и все же оперлась на его локоть. Некоторое время она еще стояла с закрытыми глазами, вновь привыкая к свету.

- Как вы оказались здесь? - спросила она.

Шинаду вовсе не хотелось расписываться перед уррикой в собственной глупости, тем не менее он ответил:

- Дверь была приоткрыта. Увидел вашу бусину на полу и вошел, дверь же самым роскошным образом захлопнулась.

- О, - только и ответила уррика. - Добро пожаловать в клуб.

- В клуб?

- Идиотов. Я поступила в точности так же. Хотела посмотреть, не случилось ли возле ворот что-то, мне не понравилось, что на склоне ошивается этот Альодо. А увидев приоткрытую дверь... не удержалась. Вас-то что сюда принесло?

- Пророк. Я искал вас, - неохотно признался Шинад.

Уррика сделала шаг назад и удивленно на него посмотрела.

- Я как-то уже к вам привык, уррика. Не хочу привыкать к новой.

Женщина криво усмехнулась.

- По всему выходит, аршед, что это нашему Князю придется привыкать к новым приближенным. Хм. Даже не слышала, есть ли у меня уже возможная преемница. Мне было года четыре, когда я встречалась со своей предшественницей, а Кледии уже за шестьдесят. Но, думаю, к такому всегда готовят заранее.

Уррика посмотрела с уважением на фонари, потом стянула куртку и вернула Шинаду.

- Наденьте. Мне не холодно.

Синие губы и подрагивающие руки говорили об обратном, но Шинад спорить не стал, поняв, что это бесполезно. Подняв фонарь, уррика осветила небольшую площадь, высокие, трех-четырехэтажные дома, расходящиеся от нее улицы.

- Должен же быть отсюда выход...

- Да, - согласился Шинад. - Если строители прошлого не были идиотами и самоубийцами.

- Вдвоем мы могли бы осмотреть город, - предложила уррика. - Разойдемся в разные стороны и...

Шинаду это предложение не понравилось. По какой-то не вполне понятной ему причине, не хотелось терять уррику из виду. Между тем, она уже с обычной решительностью выбрала фонарь и пошла налево. Шинаду пришлось идти направо, внимательно осматривая закоулки.

Темьгород был, похоже, не так уж и велик. Нет, в нем могла проживать когда-то и тысяча людей, возможно даже не одна, но протяженностью он не отличался. Пройдя пять или шесть перекрестков, Шинад уткнулся в гладкую стену. Здесь был прорезан очередной колодец, но не следа ворота. Отчего-то не хотелось думать, для чего здесь прорублен этот колодец, и что может обнаружиться на дне.

Шинад пошел назад, опасливо оглядывая проулки. Что-то нехорошее чувствовалось в воздухе. Словно... Он не находил нужных слов. Словно смерть ходит рядом. И вот уже мерещатся знакомые ароматы причудливых цветов, а еще почему-то - крови. Свежей, горячей крови, которая хлещет из разодранной груди. Поняв, что эти запахи не мерещатся ему, Шинад прибавил шагу, а потом перешел на бег, и бежал, пока не оказался возле терема, места условленной встречи.

Фонарь уррики валялся на площади, освещая грязные, засыпанные черепками и обломками костей камня. Здесь же - клочья светлого платья, обрывки лент, монеты и бусины, куски разломанного бубна, разорванная мембрана, прядь светлых, кажется, седых волос. Уррика, пытаясь прикрыться остатками своей одежды, жалась к стене, а сверху на нее нападала какая-то совершенно невозможная тварь, словно сплошь состоящая из когтей и зубов, а там, где у нее все же угадывалось тело, тощая, словно палочник, которого Шинад видел в Долине в ботаническом саду. Шинад достал пистолет и выстрелил, целя в тварь, но промахнулся. Пуля отбила кусочек камня с карниза на втором этаже. Испуганное чудовище метнулось наверх и скрылось в темноте. Уррика медленно сползла по стене на землю и обхватила себя руками, пальцы намертво вцепились в плечи.

- Кирия, - тихо позвал Шинад, отчего-то показалось, что именовать ее сейчас уррикой неуместно.

Женщина подняла голову.

- Вы не ранены?

Это был, конечно, глупый вопрос. Он видел, какие следы оставили на левом плече когти чудовища. Кровь продолжала течь, и уррика только размазывала ее, но даже не пыталась зажать рану. Опустившись на колени, Шинад аккуратно убрал остатки рукава и перевязал плечо своим платком. Бегло осмотрел женщину. Пара царапин на лбу, сбитые костяшки пальцев, мелкая, жуткая сеть старых шрамов там, где только видно голое тело. "Вот что она прячет под платьем". Шинада вдруг передернуло от отвращения к Кристэлу, да и к себе. Укутав плечи уррики своей курткой, он присел рядом, дожидаясь, пока она придет в себя, или хотя бы расплачется. Женщина сидела, глядя прямо перед собой и поглаживая едва начавший заживать порез на ладони.

- Кто это был? - спросил Шинад, чтобы только разбить повисшую тишину.

- Я бы ответила, - глухо сказала уррика, - да вы опять обвините меня в суеверии.

- Ганглиби?

- Да. Новорожденный. Или по крайней мере, очень молодой. Так их описывают в книгах. Будь он старше, сумел бы принять какой-нибудь привлекательный облик, а не нападать на меня в открытую.

- О них пишут в книгах? - поинтересовался Шинад.

- Люди вообще склонны записывать свои мысли. А мы храним это, - уррика поплотнее закуталась в куртку, попыталась закрыть голые колени, украшенные помимо старых шрамов свежими ссадинами. - Честно говоря, я думала, что убийство той женщины и Чаревеня просто для того, чтобы посеять панику. До последнего момента я не верила, что смогу встретить тут живого ганглиби.

- Он вернется, - Шинад посмотрел наверх. - Если легенды говорят хоть десятую часть правды, питается эта тварь человечиной, и мы здесь единственный доступный ужин.

- Когда стемнеет, он сможет поживиться в Фаграу, - покачала головой уррика. - Он боится солнечного света, но уличные фонари его не остановят.

- Нет сейчас дураков шататься по Фаграу среди ночи. Окна и двери плотно запираются на ночь, а в печную трубу даже глупый детеныш не полезет. Нет, - рассудительно, хотя и без особой радости сказал Шинад, - мы для него единственная еда.

- Здесь ни двери, ни ставни не сохранились, - безразлично сказала уррика. - В тереме есть потайная комната, закрывающаяся каменной дверью. Только мы там задохнемся.

Шинад поднялся и огляделся, водя лучом фонаря по стенам домов, по крышам, отмеченным изящной резьбой.

- У этих тварей где-то гнездо, верно?

- Понятия не имею.

- Допустим, они рождаются таким специфическим, ступенчатым способом, - Шинад с отвращением подумал о женщине, что навещала его ночью, теперь он уверился в ее реальности. - Но должны же они где-то жить. И из этого гнезда у них должен быть выход наружу, чтобы ходить на охоту. Нам нужно подняться на крышу.

Шинад протянул руку. Уррика посмотрела на него снизу вверх и покачала головой. Выглядела она смертельно уставшей. Шинад заставил ее подняться, обнял за талию и потащил за собой, оставив второй фонарь лежать на площади. Он будет гореть еще несколько часов, пускай останется, как ориентир.

Войдя в ближайший дом, на крыше которого скрылся ганглиби, Шинад с удовольствием отметил, что весь он вырезан из цельного камня, как и лестница, ведущая на второй этаж. Дерево давным-давно истлело, и комнаты внушали какой-то подспудный страх и излучали отчаянье. Выпустив талию уррики, Шинад взял ее за трясущуюся руку и начал подниматься. Второй этаж, пустые комнаты, целая анфилада, но здесь можно встретить на полу предметы, не подверженные времени: каменные и золотые сосуды, безделушки, даже какие-то предметы мебели, вроде столиков, табуретов и жаровень. Здесь было еще более неприятное ощущение, что жители не так давно покинули город, спасаясь от надвигающейся катастрофы. Еще одна лестница, третий этаж, почти точная копия второго, разве что потолки пониже, да попадаются в основном драгоценности. Разбросаны по полу алмазы-шаггре, и руки сами тянутся поднять их и набить карманы. Шинад одернул себя. Не о том думаешь. Сейчас нужно было найти выход на крышу.

В самой последней комнате анфилады отыскался лаз в потолке, от закрывающей его крышки остались только полосы металла, валяющиеся сейчас на полу. Лестница наверх, увы, вела деревянная или веревочная, и она истлела давным-давно. Шинад прикинул. Низкий потолок. Где-то двурост, может чуть больше. Подпрыгнув, можно уцепиться за край и подтянуться. Он сейчас был в отличной форме. Отдав фонарь уррике, Шинад прыгнул. Кончики пальцев соскользнули с холодного камня. Ругнувшись, он повторил попытку. Еще и еще раз, пока не смог крепко ухватиться за край, подтянуться и вылезти. Свесился вниз почти по пояс, протягивая руку.

- Давайте.

Сперва уррика, сумасшедшая женщина, отдала ему фонарь. Потом выбралась сама, подпрыгнув и ухватившись обеими руками за его запястье. На это раз она показалась Шинаду достаточно тяжелой. Сидя на крыше по обеим сторонам люка, они тяжело дышали, смотря отрешенно друг на друга. Обычно бледное лицо уррики шло красными пятнами.

- Зато согрелись, - с прежней иронией сказала женщина.

Шинад не сдержал улыбки. Не поднимаясь, он взял фонарь и осветил уходящие вдаль крыши. Они тянулись во все стороны, соединялись мостками, иногда надо было подняться или спуститься на этаж, и для этого прямо в толще стены были вырезаны ступени. Похоже, немалую часть своей жизни жители Темьгорода проводили на этих крышах. На секунду Шинад представил себе этот город ярко освещенным, полным жизни, и все равно испытал чувство неприязни. Было в нем изначально нечто неправильное.

- Что могло заставить людей забраться под землю?

- Страх перед тем, что снаружи? - хмуро предположила уррика, поднимаясь. - Куда пойдем?

Шинад изучил пол.

- Пожалуй, туда. Какие-то свежие следы на камне. Будем надеяться, их оставил наш голодный приятель.

Уррика Кирия Маверьска

Первое отупение, вызванное шоком, прошло. Но не страх. Кирию все еще трясло от пережитого ужаса, и приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы не показывать этого. Она не боялась темноты, не боялась людей, потому что знала, что любого заморочит. Но это древнее, пришедшее из легенд чудовище едва не порвало ее в клочья. От него мерзко пахло мертвечиной и какими-то цветами. Кирия так и не смогла подобрать этим цветам название. Лилии? Казалось, оно сплошь состоит из зубов и когтей, и эти когти и зубы повсюду, рвут платье, рвут тело. К старым шрамам добавились свежие порезы, кажется, глубокие до кости. Кирию сотрясло от пережитого ужаса еще раз. Если бы не подоспел вовремя аршед со своим пистолетом (и в жизни бы она не подумала, что аршед носит оружие), и Кирия бы погибла.

Сейчас он уверенно шел вперед выбранной дорогой, а Кирия, кутаясь в теплую, пахнущую кедром куртку плелась следом. Одежда превратилась в лохмотья, но она не стеснялась своей наготы, но почему-то неприятно было, что аршед видел ее тело. Платья, которое носила не одна ее предшественница, было жалко. Монеты, бусины и жемчуг нашить было просто, но такая легкая шерстяная ткань делалась теперь разве что на самых отдаленных глухих хуторах.

Аршед остановился и жестом приказал Кирии замереть.

- Слышишь?

Кирия прислушалась. Шорох, легкий, едва уловимый шорох. В мертвой тишине мертвого города он на мгновение показался ей грохотом. Топот. Движение.

- Их несколько... - пробормотал аршед, нагнулся в вытащил из-под штанины кинжал в поллоктя в узорчатых филигранных ножнах. - Сумеете управиться?

Кирия коснулась обтянутой кожей рукояти. С клинками она управлялась, как выразился аршед, неплохо. А вот мужчина снова ее удивил. Сначала пистолет, теперь кинжал. Вооружен до зубов, как в старые добрые времена.

- Я пойду первым, уррика, - вежливо сказал он. - Вы за мной. И держите клинок наготове.

Кирия кивнула. Пускать его вперед не хотелось, но как у мужчины, более сильного и более опытного, у него было больше шансов справиться хотя бы с одним ганглиби. Перебравшись через мостик, перекинутый над улицей-пропастью, аршед присвистнул. Ступившая на крышу Кирия кивнула. Прямо перед ними на высоте роста с небольшим зияло отверстие, в которое вполне мог протиснуться и человек, не говоря уже о скелетоподобном чудовище. Что-то копошилось там, в этой дыре. Протянув Кирии фонарь, аршед вытащил из-за пазухи еще один, совсем маленький но достаточно яркий.

- Будьте осторожнее, - шепнула Кирия и осенила его спину несколькими защитными знаками, надеясь, что ее искреннего желания защитить мужчину должно сейчас хватить. Аршед даже не кивнул, бросил только:

- Стойте на месте и не лезьте под пули.

Кирия осталась стоять, стискивая рукоять кинжала, ставшую горячей в ее ладони. Руки вспотели, ей вдруг стало жарко. Аршед отошел уже так далеко, а света было так мало, что Кирия не могла рассмотреть детали. Наверное, и к лучшему. Ей не хотелось даже краем глаза видеть, как острые когти тянутся к человеку, которого она обожала. Время тянулось медленно. Ни звука, ни проклятого бесова звука! Потом грянул выстрел, Кирия, позабыв про все свои страхи и обещания бросилась вперед, но дорогу ей преградили.

Это был мужчина редкой, нечеловеческой красоты. Кажется, он светился, буквально притягивая к себе взгляд. Золотистые, словно пшеничное поле, ожидающее косарей, волосы волной стекали по плечам. Зеленые глаза сверкали в сумраке. Губы улыбались. Он походил на аршеда, но был в тысячу раз красивее, совершеннее, и он принадлежал ей, Кирии, стоит только протянуть руку и коснуться. Облизнув губы, женщина направила на это совершенное создание фонарь. Издав пронзительный, высокий вопль, от которого она едва не оглохла, видение отскочило в сторону, принимая свой естественный облик.

Взрослый ганглиби также состоял из когтей, зубов и того тощего, жалкого, теряющегося на фоне этой алкающей пасти, что можно бы было назвать телом. В то же время, в нем была какая-то жуткая, противоестественная, но все же грация. Кирия замерла, стиснув в одной руке фонарь, а в другой кинжал. Страх накатил волной, а за ним пришло понимание: она не смогла справиться с детенышем, со взрослым - и подавно. За страхом - обреченность, и она едва не разжала пальцы. К счастью, ее спас инстинкт самосохранение, как тогда, много лет назад в пещерах под Ульцири*. Кирия только крепче стиснула руки и направила луч света на ганглиби, заставляя его держаться подальше. Они кружили; Кирия, аккуратно ступая, чудовище - странными прыжками, кажется, лапы у него были разной длины. Они разглядывали друг друга, примериваясь, куда сподручнее бить. По мере того, как Кирия палец за пальцем изучала противника, страх стекал, оставляя ей трезвую голову. Он - монстр из сказки, но вполне реальный. У него голова с крошечными полуслепыми глазками и огромной клыкастой пастью с несколькими рядами острых зубов. У него выгнутый хребет и пять или шесть лап разной длины, заставляющих его двигаться скачками. Наверное, удобнее всего ганглиби ходить колесом, как ярмарочному акробату. У него тонкое, словно палка, тело, и туда метить бесполезно. И сердца у него, скорее всего, нет, потому что нечисти оно не нужно. Нет, глупое поверье. Сердце должно где-то быть, чтобы, как учат медики, гнать кровь по венам. Если, конечно, у ганглиби вообще есть кровь. Куда целить - Кирия пока не придумала. А потом ее осенило: в пасть, в отверстую пасть-воронку. Если куда и можно вообще попасть, то только в нее. Уж точно не промажешь. Продолжая светить ганглиби фонарем в крошечные глупые глазки, она отбросила в сторону ножны, перехватила кинжал за лезвие и примерилась. Она неплохо умела метать ножи, но баланс этого был ей незнаком. Промахнется - останется безоружной. Кирия сделала глубокий вдох, нашептала над клинком несколько слов, слабых, имеющих эфемерную силу, и метнула. Оставляя серебристый след заклинания, кинжал пронесся по воздуху стрелой и угодил точно в пасть ганглиби. Закричав особенно пронзительно, чудовище повалилось на землю. Кирия выждала минуту, а потом аккуратно приблизилась, светя себе фонарем. Мертв! Великий Боже, мертв!

Кирия выдохнула, нагнулась, подняла кинжал. С него стекало нечто, напоминающее скорее грязную талую воду, чем кровь. Кирия отерла его остатками платья. С одним справились. Аршед, наверное, тоже времени не терял.

Потом Кирия сообразила, что вновь ничего не слышит. Что там за оружие у аршеда? Шести, семизарядный револьвер? Один, два; вроде бы Кирия слышала выстрелы, пока кружила, примериваясь, как подступиться к ганглиби.

Ее вновь охватила паника. Стиснув рукоять кинжала, Кирия побежала к дыре. Один из ганглиби-детенышей метнулся к ней, но Кирия, уже не раздумывая, ткнула ему в пасть кинжалом, и только стряхнула капли.

Фонарь валялся на крыше. Аршед, прижавшись к гладкой стене на некотором расстоянии от дыры, отбросив бесполезный револьвер, кидал камни в двух нападавших. Еще четверо - мертвых - лежали на земле. Он был живой. Кирия замерла на секунду, и одна из тварей воспользовавшись этим, а также тем, что луч ее фонаря направлен вниз, метнулась вперед, выставив все свои когти и зубы. Очнувшись, Кирия пырнула ее кинжалом, второй посветила в глаза, и метнула кинжал аршеду. Оправдав ее ожидания, он поймал его и прикончил последнего ганглиби. Переглянувшись, оба обессилено осели на пол.

- Поздравляю, - глухо сказал аршед. - Справились.

- Вы не видели, какого я завалила, - сказала Кирия и нервно хихикнула.

- Вернитесь, оторвите голову и повесьте над камином, - посоветовал аршед.

Аршед Шинад Ловиц

Они сидели, переводя дыхание и, кажется, не в силах подняться. По крайней мере, Шинаду отказали ноги. Потом он все же заставил себя встать, сделать несколько шагов и протянуть руку уррике, сидящей в своем оборванном платье на холодном полу.

- Поднимайтесь.

Уррика вскинула голову. Взгляд ее остекленел, словно женщина увидела нечто ужасающее. Потом она с неожиданной прытью вскочила на ноги и схватила его за руку.

- Вниз!

- Что?

- Вниз! - рявкнула уррика и потянула его за собой к дыре ближайшего люка.

Действовала она так же решительно, как совсем недавно в шахте, и против собственной воли Шинад послушался. Он последовал за ней к люку, предвкушая не слишком мягкое приземление. Даже более того, они угодили в груду хрупких костей прежний владельцев, добавив и синяков и царапин. Уррике этого было мало. Она побежала к лестнице, и вниз, на первый этаж. Шинаду ничего не оставалось, как только следовать за ней, задыхаясь, кляня ненормальную ведьму на чем свет стоит. На первом этаже она толкнула его в дверной проем и обхватила обеими руками за шею, не давая улизнуть. Шинад, переведя дух, не успел спросить, какого беса она делает. Гору тряхнуло, где-то в отдалении, в стороне, как прикинул Шинад, огромных бронзовых ворот, послышался взрыв. Его волна пронеслась по всем окрестным пещерам. Потолок над ними раскололся, и вниз посыпались огромные куски камня, ломая крыши домов, статуи на перекрестках, наверное, даже великолепные ониксовые украшения княжьего терема. В пещеру хлынул яркий дневной свет, заставивший Шинада зажмуриться. Уррика давно уже замерла, пряча лицо у него на шее, обессилевшая, повисла на нем, а потом, разжав безвольно руки, начала сползать. Как и тогда, возле шахт, она потеряла сознание. Шинад поймал ее, потом поднял на руки и выглянул аккуратно наружу. Камнепад прекратился. Город, насколько Шинад мог судить, не превратился окончательно в руины, но вот часть горы определенно исчезла, обрушилась вниз, и хорошо, если она, или лавина, не накрыла Фаграу. Оглядев находящуюся совсем рядом стену пещеры, Шинад обнаружил в ней открывшийся проход, в который лился свет и заметали мелкие снежинки. Взрыв потревожил снеговую шапку пика, это уж точно.

Аккуратно ступая между камнями со своей хрупкой ношей на руках, Шинад выбрался наружу, щурясь от нестерпимо яркого солнца, полускрытого за метелью. Снег таял, едва ложась на еще слишком теплую траву, но кружился в воздухе, словно самой настоящей зимой. Видимость была ужасная, но одно Шинад мог сказать точно: сам Фаграу, может, и не пострадал, но шахт у него теперь точно не будет. Перекинув уррику через плечо - так легче было удержать равновесие на скользком склоне - Шинад начал спускаться. Собравшиеся на верхнем городском ярусе зеваки при виде его отшатнулись, словно им явился дух горы. Пророка среди них не было, Шинад вообще был уверен, что никогда больше эту тварь, добившуюся своего, не встретит. Не удостаивая жителей Фаграу единым взглядом, Шинад пошел вниз, к гостинице.

С той частью города, что располагалась непосредственно под шахтами, случилось что-то дрянное, он мог сказать это, даже не поворачивая голову. Да и некоторые из домов в западной части пострадали. Однако гостиница, построенная добротно, устояла. Ее владелец и работники, не участвовавшие в безумной операции возле города, а также многие праздные зеваки, высыпали на улицу и приветствовали аршеда с уррикой на плече немыми статуями.

- И какой же сволочи пришло в голову взорвать город динамитом? - задал Шинад откровенно риторический вопрос, а потом бросил: - Приведите врача.

Поднявшись наверх, он осторожно опустил бесчувственную уррику на постель в ее комнате. Выглядела женщина необычайно бледно, и дышала словно бы реже обычного. Шинад переборол неуместное чувство тревоги. Уррика один раз уже пережила этот упадок сил, а на следующий день встала, как ни в чем не бывало. Впрочем, сейчас вся она была избита и исцарапана, и многие ссадины выглядели не лучшим образом. Дожидаясь прихода врача, Шинад, хотя и не стоило, конечно, разглядывал все то, что уррика скрывала обычно под длинными старомодными платьями. Тело ее, почти отталкивающе белое, покрывала тонкая сеть старых, более чем десятилетней давности шрамов. Порой казалось, что в их рисунке кроется какой-то секрет, а под другим взглядом - что это самые обыкновенные порезы, кое-как зажившие без должного лечения. Устыдившись, Шинад укрыл женщину пледом и распахнул дверь. Врач, неуверенно переминающийся с ноги на ногу, зашел в комнату.

- Приглядите за уррикой, - велел Шинад. - Могу я оставить ее на ваше попечение?

- У вас кровь, - нервно сказал врач. - На лбу.

Шинад коснулся ссадины и поморщился от, впрочем, достаточно слабой боли.

- Вздор. Пластырь дайте.

Залепив кое-как ссадину, он оставил уррику в компании врача и спустился вниз. Было множество дел, которые не позволяли отложить их даже до вечера. Впрочем, самое главное: поимку пророка, Шинад все равно уже выполнить не мог. Его, конечно, уже и след простыл, и никто из жителей Фаграу, напуганных теперь не только туманными пророчествами, но и собственной выходкой, не мог вспомнить, когда и где видели его в последний раз. В остальном событие последнего дня Шинад восстановил без труда.

Кто в толпе бросил, что все беды начались с обнаружения Темьгорода, и что город нужно уничтожить, скрыть под толщей горы, теперь уже нельзя было вычислить. Шинад, впрочем, не сомневался в изначальном авторстве этой идеи. Тот же, кто несколькими часами раньше заманил его в ловушку. Динамит сыскался, естественно, без труда. Людей же, способных остановить перепуганную толпу, охваченную новой безумной идеей, наоборот не было. Тряхнуло от взрыва знатно, но эффект от этого вышел прямо противоположный: часть горы словно бы откололась и съехала вниз, накрыв шахты и обнажив верхний ярус Темьгорода. Теперь черные монолиты домов было видно практически из любой точки Фаграу. Вот тебе и лист Князя Ниолта. Еще выше мерцал в лучах рыжего закатного солнца ледник, переливающийся всеми возможными оттенками.

От того, что теперь не придется подписывать распоряжение о закрытии убыточных шахт, Шинад испытывал противное, мелочное облегчение. Мысль, что жителей Фаграу придется переселять куда-то, приводила в ужас. Они же уже собирались бежать отсюда, от страшного проклятого города, от затаившихся в нем демонов. Шинад искренне сожалел, что не выслушал внимательно каждую из проповедей Альодо. Дождаться же подробностей от людей не удавалось. Они упорно расходились во мнениях, в памяти остались лишь ощущения, но никак не вызвавшие их слова.

Расписавшись в собственной беспомощности, Шинад вернулся в гостиницу. Больше всего ему хотелось раздеться и забраться в ванну с целебными травами, что он и сделал. Болело все тело, каждый синяк, каждая ссадина. Голова трещала от мыслей, и в ней не укладывалось не только глупое, себе во вред поведение местных, но и встреча с чудовищами из сказки, загадочный Альодо, и - отчего-то - шрамы на теле уррики. Вот уж о чем думать совершенно не следовало. Тем не менее, выбравшись спустя час, когда вода совсем остыла, из ванной, смазав самые жуткие синяки и переодевшись, Шинад заглянул к соседке.

Она уже вполне оправилась от своей слабости, облачилась в старомодную по обыкновению, украшенную тончайшим кружевом цвета слоновой кости сорочку и с отменным удобством устроилась среди подушек. Включив сразу две лампы на прикроватных столиках, она изучала, нацепив на нос пенсне, ветхие листы коля. Чуть поодаль на одеяле лежал крупный, с ноготь большого пальца, алмаз хаггре. Вскинув голову на звук открываемой двери, она улыбнулась.

- Входите, аршед.

- Уррика, - безукоризненно вежливо кивнул Шинад.

- Присаживайтесь. Хотите вина со специями? - уррика кивнула в сторону очага, над которым висел небольшой котелок. - Врач прописал мне какие-то пилюли от переутомления, но я по опыту знаю, что вино помогает значительно лучше.

Шинад наполнил две глиняные кружки ароматным вином, чей искушающий аромат даже оживил его, подвинул кресло ближе к кровати и сел.

- Как вы себя чувствуете?

- Как пустая скорлупка, - уррика с благодарностью приняла кружку и сделала сначала глубокий вдох, а потом осторожный глоток. - Однако я чем-то приглянулась нглейну этой горы.

Шинад хмыкнул. После схватки с ганглиби, он поверил бы и в нглейна, и в Господина Горных Дорог и в беса лысого. Уррика точно была бесовка, потому что в этот момент что-то притягивало к ней, тощей, бледной, седой и красноглазой взгляд. У нее была удивительно искренняя, немного усталая улыбка.

- Вам смешно, верно? - спросила женщина.

- Нет. Я вам верю.

- Тога поверьте еще кое-чему... - уррика повертела в руках драгоценный алмаз, подбирая слова. - Я... знаю, что было нужно нашему пророку в Фаграу и зачем он подбил жителей взорвать гору.

Откуда уррика знала о взрыве, Шинад даже допытываться не стал. Может, духи нашептали.

- Что же?

Уррика протянула ему листы коля, испещренные значками ниччага, которые сейчас никто не сумел бы прочесть. Некоторые слоги, даже слова были Шинаду знакомы, но в общий связный текст складываться не желали.

- Что это? - спросил он.

- Кабы я знала, - уррика сокрушенно покачала головой и тотчас же обессилено откинулась на подушки. - Я нашла пару листов у ворот Темьгорода еще в первый день, разобрала всего одну фразу, а потом... услышала ее от Альодо. Эти бумаги я забрала ночью в княжеском тереме. Те же, что лежали в моей комнате...

Уррика выразительно развела руками.

- Пропали?

Женщина кивнула.

- Можете спрятать эти в сейф? Я хочу в целости доставить их в Княжинску. Вернусь завтра же, но эту ночь...

- Не хотите остаться и заняться своим драгоценным Темьгородом? - иронично поинтересовался Шинад. - Теперь даже я не смогу вам это запретить.

Уррика устало покачала головой.

- Нам нужно вернуться, пока Князь не наломал дров. Боюсь, настало наконец время, когда нам придется всеми силами удерживать его от необдуманных поступков.

- Ваша правда, - кивнул Шинад, поднимаясь.

Он забрал листы коля, а цепь с алмазом уррика попросту вложила ему в руку, буркнув: "И это заберите от греха подальше". Поклонившись, он вышел, но на пороге обернулся. Уррика пристально, с не вполне понятным выражением лица смотрела ему вслед, а потом со слабой улыбкой сказала.

- Доброй ночи, аршед.

- Доброй ночи, уррика, - тихо сказал он.

19.11. - 15.12. 2011

* Аршед - дословно переводится, как Советник. Примерно с середины XVIII века по своим функциям эта должность соответствует имперскому Канцлеру или виттанийскому Первому Министру. До того аршед был скорее сенешалем

* Уррика - в представлении не ниддингцев - придворная ведьма; на самом деле ее функции значительно шире. Это и верховная жрица местных культов (среди которых сохранились явные черты матриархата), и предсказательница, и хранительница Серого Князя ото всех потусторонних угроз, и наконец просто второй советник. Очень часто совмещает еще и функции хранительницы древностей. Почти все уррики имеют родство той или иной степени с почти угасшим родом Донтаг (из которого происходила в частности Седая Кела)

* Пресветлый Князь - правитель, вошедший в сонм святых Ниддинга. За всю историю страны их было 9. Ниолт III стал пресветлым, как великомученик. С его смертью связана загадочная история: он погиб в закрытой на ключ комнате на самом верху башни, у дверей которой дежурили трое стражников, был словно растерзан диким животным. Считается, что его убил демон. Иных причин становиться святым у Князя Ниолта нет

* Чарри - напиток на основе молока, или чая с добавлением жира. Больше всего походит на густой, сладко-соленый суп

* Мастер - до сих пор принятое в Ниддинге обращение к профессионалам

* Нидгейр - нечто среднее между парламентом и советом старейшин; голосованием решает наиболее важные для страны вопросы

* Палец - принятая в Ниддинге мера длины, равен примерно 2,5 см

* Двурост - принятая в Ниддинге мера длины, равен 2, 2 или 2,5 метрам. При этом рост равен 1,75. Двуростами обычно меряют высоту, ростами - длину. Для того, чтобы измерить рост человека, пользуются "локтями" (40-42 см в зависимости от региона). Расстояние меряют на "шаги" (25 см) и "прыжки" (1,15 м)

* Нглейн - в поверье Ниддинга дух природы, обитающий в горах, ручьях, деревьях, животных и птицах. Войдя с ним в контакт, колдуны могут предсказывать будущее. Иногда, дружелюбно настроенный, он сам входит в тело человека (даже не связанного с колдовством) и предупреждает его об опасности. После этого, обычно, человек испытывает ужасающую слабость и несколько дней не может подняться с постели

* Хаггре - нарочито грубая обработка алмазов, обладающая специфическим эффектом. Первоначально камень кажется вам дешевым и невзрачным, но с каждым новым взглядом вы обнаруживаете в нем все новые и новые достоинства. Возможно только с алмазами чистейшей воды. Секрет был утрачен в XII-XIII вв., и сейчас предполагается, что такое было возможно только с применением магии

* Праздник Первых Факелов - день, отмечающий конец лета и начало зимы, отмечается в конце августа

* Ниддиггинг - древнее ритуальное колдовство, по большей части имитационная магия

* Ульцири - горный пик; также называется поселение, где традицонно воспитываются преемницы уррики и два раза в год (летом и зимой) проходят церемонии поворота года. Считается древней вотчиной рода Донтаг, но проверить это сейчас уже невозможно. Там же стоят руины замка Тэгле, под которыми - огромная цепь ледяных пещер