КРОЛИК И КОНКУРЕНТЫ

Целый день поезд тащился за регулярно гудевшим и дымившим тепловозом. Целый день. Нет, целую ночь и целый день. В вагоне была жарко и душно. Семен Ростов, молодой человек, хотел открыть окно, но ему не позволили некоторые из попутчиков. Но, слава Богу, потом, когда сели другие, которые, в отличии от первых, не были такими дряхлыми или мимозоподобными особами, а были куда крепче, Семен, наконец, смог открыть окно. В вагон влетел черный дым от тепловоза, но Семен согласился его вдыхать время от времени, ибо ему надоела эта духота. Другие пассажиры были такого же мнения. В вагоне стало немного прохладнее.

Итак, сидя в вагоне, Семен Ростов думал о своей прошлой жизни, вспоминал свое детство. Родился наш герой за много верст отсюда в Пермской области. Их было семь, то есть восемь. Он был четвертым ребенком у своих родителей. Но потом случилось страшное дело: мать Семена родила восьмого и сразу же убила его. Она утопила его в ведре, как котенка. Скрыть содеянное не удалось. Было возбуждено уголовное дело. Отец Семена предал свою жену, дал против нее все показания. Его самого чуть не лишили родительских прав. Всех своих семерых детей он увез на свою родину к своим родственникам. Так Семен попал к двум теткам, сестрам отца. Обе незамужние, они и принялись воспитывать всех детей брата. Две тетки, особенно тетя Наташа, воспитывали и Семена. Они воспитывали его строго. На брата своего младшего, отца Семена, они смотрели свысока, считали заблудшей овцой. Но были рады и счастливы, что их брат Александр предал свою жену и вернулся к ним. В свое время эти тетки сумели "откосить" Семена от армии.

И вот теперь, в клубах тепловозного дыма, Семен видел свое прошлое и мечтал о будущем. Видел и мать и братьев, и сестричек и свое будущее - Москву, куда он и ехал. Москва была пунктом его назначения. Туда ехал он на заработки, устраиваться на работу.

Семен вспоминал своих теток: они были вспыльчивые, несдержанные, резкие. С точки зрения Семена, красивые конечно, но они привыкли жить для себя, в свое удовольствие. Им было трудно с семью племянниками. Они были не против одного, двух. А тут сразу семеро. Семену здорово от них доставалось и очень часто. Но он все равно их уважал и по-своему любил. В представлении Семена они были красивые умные и сильные. Семена они привлекали и отталкивали одновременно. Они сами в молодости ездили на заработки в Москву и много зарабатывали там, и своих племянников на это же толкали. Именно их влияние и заставило Семена выйти из дома и идти в сторону вокзала. Сейчас Семен о своими планами делился со своими попутчиками, мужчинами, которые рассказывали ему про Москву разные страшилки.

"Ты помни,- говорил ему один пассажир,- что заработаешь, то и потратишь. На заработок из Калининграда, Рязани, Белгорода лучше в Сибирь ехать надо. А в Москве одни машины, железный поток. Это так!".

"Да,- сказал пассажир некто Кристаллинский, - лучше всего устроится водителем автобуса или маршрутки. Ты ведь водить умеешь и права у тебя есть этой категории". Еще один пассажир, по фамилии Щорс долго молчал. Он стал говорить про студентов, про университет и высшее образование. Он сказал: "Все студенты Мурманского технического института позапрошлого года выпуска, ну почти все подались в Москву. Это просто шизофрения какая-то. Вся молодёжь едет в Питер, в Москву за деньгами! А ребята из Самары, Белгорода".

"Ты смотри,- напутствовал Кристаллинский, - не ходи, не соглашайся работать ни на луковые поля, ни на кирпичные заводы".

"Почему же, - спросил Семен,- почему?".

"Сын моей знакомой был в Москве. Подходит к нему дагестанец один, говорит, что на кирпичном заводе много можно заработать, то да се. Ну и увезли его в Дагестан, к Каспийску. Там он в рабстве год работал, кормили очень плохо, издевались. Но ему повезло, он сумел сбежать, а это редко кому удавалось".

"Но ты машину то хоть водить умеешь? - спросил Семена другой пассажир".

"Да, - сказал Семен Ростов, - и грузовую, и легковую. И ЗиЛ, и КамАЗ и с "Уралом" и с "десяткой" справляюсь!"

"Это вот очень хорошо. Это хорошо. Ты, наверное, сможешь стать таксистом, то есть "бомбилой". Или на автобус. И грузовик неплохо".

" А ты, Семен,- спросил Щорс, - образование средне специальное или высшее имеешь?

"Нет, - сказал Семен, - этого я не имею".

"Это очень плохо, - констатировал Щорс, - ты сможешь быть только разнорабочим".

"Да, мужики,- ответил Семен Ростов, - я к этому и готов. Но я это умею!"

Щорс ответил на это: "Ты можешь, в принципе, работать и грузчиком, и дворником, и на стройке, и водителем. Но без высшего образования плохо - ты всегда будешь на низшей ступени в обществе". Наступило молчание, которое было прервано кем-то из собеседников:

"Слушай, Семен, ты - да, а твои братья где сейчас?".

"Мой старший брат Кирилл сейчас моряк, служит на Черноморском флоте. Сейчас он в плавании. Где- то в Африке, около ЮАР. Старшие сестры замужем. Я четвертый. Младшие еще при тетках, подрастают". Разговор снова вернулся к судьбе Семена, которому сочувствовали все пассажиры. Ему говорили, что в Москве хорошо устроиться даже водителем или разнорабочим трудно, там ближнее зарубежье заправляет - узбеки, таджики, их у нас "чурками" называют - у них общества, они помогают друг другу и устраняют конкуренцию. А ты один, поддержки ниоткуда.

"Да, - процедил Кристалинский, - ничего хорошего там тебя не ждет. Будешь с "черномазыми" работать день и ночь. Копейки будешь получать. Москва - это мерзость. Ничего там хорошего нет. Слушай нас, стариков. Мы плохого не посоветуем".

Разговор перекинулся на современную молодежь и сводился к тому, что современная молодежь работать вообще не хочет. Все стараются стать риэлторами, барменами, охранниками, в офисах сидеть или, еще хуже, стриптизерами, выбивалами. На тяжелых работах узбеки, таджики, на базарах армяне, азербайджанцы.

"Плохо мы воспитали нашу молодежь, - горько вздохнул один из пассажиров, - очень плохо". Щорс засмеялся и подхватил:

"А большинство студентов в нашей стране, учатся, чтобы от армии откосить. По специальности мало кто потом работает. Совсем разленилась наша молодежь. И все недовольны, что из ближнего зарубежья понаехало много людей. Их и будет много".

Поезд уже подходил к столице. Скоро конец пути. Пассажиры стали вставать.

"Ну, пока, мужики, - сказал Семен Ростов, - я пойду".

"Сначала сними квартиру, - продолжал напутствовать Кристалинский, - а потом уж иди устраиваться на работу".

"Ладно, сделаю, - ответил Семен, - спасибо, мужики!".

"Удачи вам, молодой человек!".

"Удачи тебе!".

Глава 2.

Семен Ростов шел по Рязанскому проспекту. Уже день клонился к вечеру. Он искал квартиру, даже не квартиру, а комнату, даже не комнату, а угол. Но все эти удовольствия были очень дороги для него, Семена, особенно. Нигде подешевле не было. Он и на Хитровке был - тоже дорого. Семен надеялся, что здесь на окраине найдет что-нибудь подходящее. Тут углов много. В панельных пятиэтажках, в двухкомнатных квартирах по десять человек заселяются, в основном конечно, из ближнего зарубежья. В поисках угла, в течении всего дня он знакомился со столицей. Иногда проходил мимо ресторанов и баров, через окна разглядывал их посетителей: это были роскошно одетые люди или полуголые девки. Смотрел и облизывался: денег туда войти у него не было. Полуголые девки его раздражали: он насмотрелся на них на дешевых дискотеках своего городка. Тут Семен нашел нужным снова изменить направление. Он вошел в метро и поехал в том направлении, где было больше остановок. И он не ошибся. Он стал искать и нашел!

То был очень новый дом, только что построенный. Одна квартира была пустая, ее жильцы: молодая семья Ирина и Илья со своим маленьким ребенком только что покинула Москву по своим делам. Квартиру надо было сдавать кому-то, ведь они уехали месяца на три, не меньше. Мать Ирины и отец Ильи - тетя Нонна и дядя Виктор встретили Семена доброжелательно, сказав, что заселить квартиру нужно как можно скорее.

"Ой, моя Ирочка так хорошо танцует, - умилялась тетя Нонна, - она победила на конкурсе, теперь у нее гастроли, теперь месяца на четыре, не раньше. Ты бы ее видел!".

Семену все это было неинтересно, тем паче эта Ирочка. Ему было как-то не по себе от этих причуд москвичей. Семен платил только за один угол.

"Завтра, - сказала тетя Нонна,- мы подселим в течении четырех дней еще человек десять. А пока вся квартира ваша".

"Да, - добавил дядя Виктор, обращаясь к тете Нонне, - только не нужно сюда селить узбеков и таджиков. От них одна грязь! Ирочка этого не потерпит". Он сказал это с каким-то волнением, видимо он знал, - заметил Семен, - какой крутой нрав у этой Ирочки. Видно, что шутки с ней плохи. Но сейчас ее нет.

Квартира, то есть угол, оказался не таким дешевым, как хотел Семен. На окраине Москвы он встречал углы и подешевле, но все они были забиты гастрарбайтерами с юга России. Семен расплатился вперед, выбрал себе самое удобное место в квартире и пошел, оставив вещи здесь, искать работу. У него открылось второе дыхание. Если квартира, то есть угол уже есть, можно немедленно начинать искать работу. И вот Семен Ростов шел сейчас пешком, денег все-таки было не так много. Надо познакомиться с новым местом жительства. Семен, идя по улицам, думал. Причем о многом. О своей жизни, об отце, о тете Наташе, об этой квартире, как он снял угол. И даже об этих Ирочке и Илье, тете Нонне, о гастрабайтерах из ближнего зарубежья. Как он здесь будет работать? Водителем автобуса или "бомбилой" - таксистом его вряд ли возьмут, ведь он только приехал, в городе вообще не ориентируется. Скорее всего. дворником или грузчиком. Так Семен шел - шел - шел - шел и увидел, что идет куда-то не туда. Куда же он зашел? Это уже как-бы и не Москва.

Тот дом, у которого остановился Семен Ростов, был очень беден, по сравнению с олигархическими особняками. Здесь видимо жил кто-то из средних слоев, по столичным меркам, конечно. Сам дом был очень аккуратен и опрятен, но Семена привлек не сам дом, а тот сад, который был около этого дома. Сад сей был похож на какой-то частный ботанический, или на ламинарий. Семен не был ботаником, в растениях не понимал почти ничего. Но он догадался, что растения здесь выведены искусственным путем, то есть гибриды, но никак не природой. Например, как подумал Семен, гибрид белены с африканской лилией и с морошкой. Или еще, например, помесь дурмана, табака с каким-то аконитом, белладонной или вообще с мухомором. Видимо, дрянь какая-то. Семен прошел вдоль забора и обнаружил в нем маленькую дыру. И он сделал шаг вперед. Подул ветер и Семену в лицо ударил запах от этих растений. Это был аромат, нет, это был одуряющий запах! Прямо мечта токсикоманов и наркоманов. Семену показалось, что он вдохнул иприт. Это было хуже хлороформа и дихлофоса! У Семена перехватило дыхание, все почернело и поплыло перед глазами. Семен быстро отскочил назад, отбежал от дыры, присел и вдохнул свежего воздуха. Постепенно ему стало легче. Ему было бы лучше уйти. Но нет. Он еще раз прошел вдоль забора, стараясь не вдыхать тот запах. Он шел вдоль забора и внимательно изучал тот сад. Он заметил, что в саду был водопровод, там по трубам текла вода, были подсоединены шланги. Такая там налаженная система орошения. Семен понял, что главное не вдыхать тот запах. И вдруг он заметил в саду людей: двух девчонок красивых, сексуальных и гламурных! Одеты они были гораздо красивее, чем те девчонки, которых Семен видел на дискотеках в своем городе. Семен Ростов глядел на сих девчонок, но что-то отвлекло их, и они посмотрели на него, на Семена. Они на него, на Семена так посмотрели, как будто мужчин, реальных парней, пацанов никогда не видели. Как будто никогда не покидали того сада. Такого взгляда Семен никогда в жизни не встречал. Как институтка на парня с Хитровки они на него смотрели. Взгляд такой странный, какой-то очень удивленный, ошарашенный, но в то же время загадочный, испуганный. Семен обалдел от этого взгляда, и от всего происходящего с ним, но быстро пришел в себя. Кто же они такие эти девчонки? Если здесь разводят наркоту, то значит они тоже наркоманки? Нет, Семен видел много наркоманов на дискотеках и попойках. У них не было такого взгляда. Этот взгляд был совсем другой: в нем были сконцентрированы чистота, целомудрие, невинность, девственность. Наркоманки были далеко не такие. Кто же они?

В это время показался мужчина, наверное, хозяин сада. Ему было лет около сорока пяти, но выглядел он гораздо старше. Он еле-еле передвигал ноги. Таких Семен видел только разве по телевизору, так выглядели онкобольные. Да выглядел он, как старик и шел еле-еле, но его высокий лоб говорил о интеллекте и большом уме. Семен даже не сомневался, что перед ним стоит гигант мысли. Семен подумал, что IQ у него самый высокий в мире, может больше двухсот, даже под триста! Почему-то у Семена мелькнула мысль, что мужчина имел не менее десяти высших образований и говорил не менее чем на десяти языках нашего мира. Семен похолодел. Он испугался. Но поздно!

"В чем дело, папа? - спросила одна из девчонок тоном полуребенка - полуженщины, - что случилось?"

"Вам что надо? - обратился отец девчонок, этот гигант мысли к Семену Ростову, - что вам надо, молодой человек? Идите быстрее, иначе я вызову охрану!".

"Да ладно. Да пойду. Пожалуйста".

"Идите быстрее, - крикнул гений, - быстрее идите".

"Пойду, - огрызнулся Семен, - с удовольствием!"

Семен развернулся и быстро скользнул в узкое отверстие забора.

Глава 3.

Семен пришел домой, то есть на квартиру, то есть в комнату, то есть в угол. Он должен сейчас быстро лечь спать. Завтра надо искать работу, наниматься, вставать рано, часов в шесть утра. Но мысли о том саде не давали ему покоя. Кто эти девчонки, кто их отец? На эти вопросы не было пока никакого ответа. Но такого целомудренного взгляда Семен не встречал никогда в жизни. В его мыслях были одни нестыковки и противоречия.

Следующие две недели были похожи как две капли воды друг на друга. Семен довольно быстро устроился работать на колесный трактор и "пахал", как заводной. Никогда он так не работал. Он был приучен к тяжелой работе, но так, как здесь он не трудился никогда. Рабочий день был не нормированный и иногда он возвращался в свой угол в одиннадцатом, а иногда и в двенадцатом часу ночи. Это было очень тяжело. С ним в комнате жили еще четверо, таких же как он наемников из России, со среднего Поволжья, но Семен их почти не видел. Рано утром снова на работу и снова до позднего вечера. Семен "пахал", но не забывал никогда про тот сад, про тех девчонок, про того гения. Кто он такой? Вспомнилась странная деталь: у того папаши была кислородная маска, а у девчонок тех их как раз не было. Кто они такие? Семен не раз себя утешал, успокаивал, что девчонки - это его глюки, ведь такой запах - думал он - может вызвать галлюцинации даже у здорового человека. Может так, а может и не так.

Однажды, Семен пришел к себе на квартиру несколько раньше и встретил там хозяев квартиры, которые сообщили, что к нему приходили два человека, очень приличных, в костюмах и галстуках.

"Это не иначе, - подумал Семен, - как из того наркотического сада, выследил гений куда я пошел. У меня в Москве никого нет. Кто же еще". А дядя Виктор, сам профессор-фольклорист, продолжал:

"Похожи на преподавателей, даже на профессоров. Но и на работников банка похожи. Завтра они придут снова в это же время. Просили вас быть дома".

Визит двух неизвестных обеспокоил Семена, но на другой день, придя домой пораньше, он привел себя в порядок, насколько это было возможно в его условиях жизни. Ровно в назначенное время раздался звонок в дверь и ... в одном из мужчин Семен узнал попутчика Щорса, а другого видел впервые.

"Ну, здравствуй Семен, - приветствовал его Щорс, - как дела твои. Как работа. Плохо поди?"

Семен рассказал Щорсу все без утайки.

"Да, - сочувствовал Щорс Семену Ростову, - без высшего образования далеко не уедешь. На тракторе на этом. Но я могу тебе помочь. Я устрою тебя в Московский университет. Ты, с нашей помощью, устроишься туда в этом, нет, скорее в следующем году. Причем бесплатно будешь учиться, вот так".

Семен подумал: "Разводят они меня, как лоха. Это фуфло все. Но, ладно, пусть говорят дальше, послушаю". А Щорс продолжал:

"Это мой друг, старый давний коллега, профессор Корольков. Я тоже, как и он, Корольков, профессор. Мы, твои друзья, хотим и можем тебе помочь". Скрипучим голосом заговорил Корольков, он подтвердил слова Щорса об устройстве учиться в университете, порекомендовал техническую специальность. Сказал о своих больших связях в университете, так как он работает на межуниверситетской кафедре. Семен смутно чувствовал, что главное еще не сказано, оно где - то рядом и вот-вот должно всплыть на поверхность разговора.

"Да. Мы устроим тебя, Семен, бесплатно устроим, но будем просить тебя об одной услуге, которая дороже всяких денег".

"Что же это за услуга? спросил Семен.

Щорс тихо ответил: "дальнейший разговор, Семен, следует вести не здесь, где много посторонних ушей и где мы мешаем людям отдыхать. Поехали с нами и поговорим о деле в нормальных условиях серьезно и откровенно".

Семен ответил тихо, но резко: "конечно время позднее и мне рано утром на работу, но я пойду с вами, и Вы можете навешать мне любую лапшу на мои длинные уши и посмеяться потом надо мной, ведь вы ученые люди, профессора, а я кто? Обмануть меня одно удовольствие, не так ли, господа академики?". Семен говорил резко и грубо, но Щорс и Корольков никак на это не реагировали, не обращали на его тон никакого внимания, как будто отлично понимали, что они делают все как надо и Семен ведет себя тоже, как надо. Семен быстро собрался и в сопровождении двух гениев вышел на улицу. Недалеко от дома стоял обшарпанный, давно не мытый автомобиль отечественного производства. Это и было средство передвижения профессоров. Семен подумал, что ученые могли бы иметь и что-нибудь по приличнее, но вслух этого не сказал. Ехали переулками, Семен заметил автобусную остановку и полупустой автобус на ней, затем проехали какую- то станцию метро и снова по закоулкам и аркам. "Следы что ли заметают" - недружелюбно подумал Семен о своих попутчиках, но машина уже остановилась у старого жилого дома, описанного, должно быть, в книге Гиляровского "Москва и москвичи". Дом был облупленный и очень старый, но в некоторых его окнах горел яркий электрический свет, и это подтверждало, что дом обитаем. Семен вышел из машины и дождь напал на его разгоряченное лицо, но не по разбойничьи, а как-то ласково и это успокоило и смягчило нервное напряжение и возмущение, которое владело им в течении всего пути. Вход в подвал был сбоку дома, и там царила тьма. Заскрипел ключ, они вошли в "царство науки" двух непризнанных ученых. Подвальный этаж был огромный, должно быть при Гиляровском в нем была какая-то ночлежка или притон. Аналогичный подвал Ростов видел у себя в городе, но в том подвале регулярно проходили попойки и гулянья местной молодежи. Сам Семен однажды в том подвале пил и гулял за полночь. Так тогда здорово было, они очень много пили, орали песни, а жильцы не могли уснуть и с ними справиться. Вторая часть подвала была отделена монолитной стеной с железной массивной дверью, и за ней было намного интереснее. Такого Семен никогда еще не видел. Это была лаборатория, которую себе устроили Щорс и Корольков. Разношерстные, как ярмарка, старинные и современные столы, шкафы и шкафчики расположились вдоль стен. Незнакомые приборы, а это были ФЭКи, термостаты, муфели, центрифуги, аналитические весы, вытяжной шкаф. Множество разнообразной посуды: реторты, титровальные установки, колбы, банки с реактивами, склянки, микроскопы - поразили Семена до глубины души. Самое большое, что связывало его с химией, был бедный школьный кабинет и унылая училка - химичка, которая боялась старшеклассников и ставила им тройки просто так. Но увиденное было намного лучше школьного кабинета, это был какой-то подпольный химический завод, не меньше.

Когда прошло первое изумление, Семен услышал голос Щорса:

"Вы, Семен, вряд ли что-нибудь знаете про нерчинский жемчуг. Не слышали, нет?".

"Я не знаю, - резко сказал Семен, - ни про какие жемчуга. Я не олигарх и никогда им не буду, профессор!". Щорс мягко продолжал:

"Ты не исключение. Нерчинского жемчуга сейчас нет ни у кого. И никто о нем ничего не знает. Но он есть, этот, так называемый нерчинский жемчуг, есть только у нас, и будет еще и у вас, Семен!".

И они ему рассказали: Это было еще в конце семидесятых годов. Тогда в Читинской области работала лаборатория, ее возглавлял профессор Переславский, его ассистентами были Щорс и Корольков. Лаборатория была создана правительством и занималась поиском лекарства против рака путем химического синтеза. То вещество, которое они должны были синтезировать, и которое должно было исцелять больных не только в начальных стадиях заболевания, но и страдающих третьей и четвертой стадией новообразования, Переславский назвал "нерчинский жемчуг". Так было до 1989 года, когда Переславский умер. И с его смертью, с декабря 1989 года лабораторию возглавил Щорс, заместителем стал Корольков. Так было до середины девяностых годов, когда лабораторию закрыли, в России начались ельцинские реформы. Правительству стало не до нерчинского жемчуга. Помещение лаборатории передали другой организации и эксперименты прекратились. Нерчинский жемчуг они тогда не получили, но все компоненты и разработки для его получения прихватили тогда с собой и сохранили "до лучших времен". И время это настало. Опальные профессора поняли, что нерчинский жемчуг для применения в онкологии требует доработки и экспериментов, а вот СПИД он может излечить в том виде, в каком они имеют его сейчас. И они решили возобновить свои эксперименты. Правда, лаборатории у них тогда еще не было. Это было в начале нулевых годов. И они решили использовать заброшенный подвал в доме, где на первом этаже жил Корольков. Этот подвал никого не интересовал, но у него была дверь, на которую друзья навесили замок, и навели внутри элементарный порядок. Жильцы дома отнеслись к происходящему с полным равнодушием. В этом подвале и синтезировали они свой чудодейственный жемчуг. Эта подпольная лаборатория действовала в самом центре Москвы, и никто не подозревал о ее существовании. Сейчас, чтобы проверить этот чудодейственный философский камень, этот нерчинский жемчуг, нужно сначала заразить человека СПИДом, а потом испытать на нем препарат. Больного человека взять нельзя, его нужно обследовать на другие заболевания. Для эксперимента нужен совершенно здоровый физически и психически человек.

"Так вот, Семен, перед тем, как поступить в МГУ, ты должен быть ВИЧ инфицирован, а потом вылечен этим самым нашим нерчинским жемчугом. Как вы к этому предложению отнесетесь, молодой человек?" закончил свою длинную исповедь профессор Корольков.

Семен был просто ошарашен. Он был взбешен, разозлен. Он много хотел сказать, но язык у него отнялся. О возможности такого предложения он не слышал никогда в жизни: "Нет, - думал он, - уж лучше быть рабом на кирпичном заводе в Дагестане, и есть одну лапшу роллтон, но никак не быть подопытным кроликом, тем более на СПИДе испытывать будут этот нерчинский жемчуг. От этого жемчуга сдохнешь может быть даже быстрее, чем от СПИДа. Или, еще лучше, сдохнешь от СПИДа, если этот жемчуг пустое фуфло".

"Так ты, что, Семен, - спросил его Щорс, - ты согласен? Провести на себе такой опыт, вылечиться нерчинским жемчугом и стать знаменитым, богатым и ученым! Ну как ты?".

Жестко проскрипел голос Королькова: "Это очень серьезно, молодой человек, вы подумайте над этим". Чувства переполняли Семена, он был взбешен и обескуражен одновременнно.:

"Где ваш же ваш жемчуг, - очень резко сказал он,- покажите мне его, это восьмое чудо света, ради которого я должен искалечить свою жизнь". Щорс спокойно ответил:

"Успокойтесь, Семен, ваши эмоции сейчас не нужны. Нужен спокойный деловой разговор. Принесите препарат", - обратился он к Королькову.

То были белые с матовым отливом кристаллы, твердые и без запаха. Растворенные в физиологическом растворе они вводятся в организм через подкожную инъекцию. Растертый в порошок и растворенный в теплой воде, препарат можно вводить через желудок, но в этом случае он частично расщепляется желудочным соком и инактивируется, действие его ослабевает. Инъекция - лучший способ введения препарата.

"Никогда не получал я подобного предложения. Кроме того, вы ставите мне условия, а я хочу, чтобы и со мной считались. Почему все должно решиться так быстро? Вы гоните коней, а я хочу подумать, решается моя жизнь. Мне нужно время".

"Даем тебе три дня на раздумья. Ты учитывай, что впереди у тебя университет, нас и тебя будет знать весь мир. Это так замечательно!", - проскрипел Корольков.

"Но, почему быстрее? - спросил резко Семен, - почему три дня, почему так мало?".

Заговорил Щорс: "У нас есть конкурент Катарсинский, академик Катарсинский. Он тоже, как и мы, ищет лекарство против СПИДа. Но по - другому. Он считает, что все лекарства заключены в растениях и лекарство от СПИДа тоже. Такое лекарство считает он заключено в ядовитых растениях. Он считает, что главная лечебная сила заключена в таких растениях, как белладонна, белена, аконит, горицвет, строфант, безвременник, раувольфия, чемерица, дурман, барвинок и так далее. Он увлечен ботаникой, фармакогнозией. Он скрещивает эти алкалоидные, гликозидные растения и получает гибриды более ядовитые, чем исходные. Причем добивается получить растения с запахом, считая, что вдыхание ядовитых паров и есть самый эффективный метод введения лекарства в организм. В старом районе Москвы он купил большой земельный участок, построил дом, посадил сад и выращивает эти самые гибриды, в некоторых из них содержание алкалоидов до 25%. Это очень много. Все гибриды имеют сильный запах. Сад этот создал он давно, в девяностые годы ХХ века". Раздался более громко, чем обычно, скрипучий голос Королькова:

"Он ставит эксперименты над родными дочерьми!". Его прервал Щорс:

"Нельзя винить Катарсинского в жестокости. Не дай Бог оказаться на его месте. Лет двадцать назад у Катарсинского в автокатастрофу попала жена. Она была беременна, но срок был небольшой. Травма была не тяжелая, но кровотечение было очень сильное. Ее доставили в маленькую районную больничку, нужно кровь переливать, группа у женщины редкая, а крови нет. Пока доставят ампулы с кровью, женщина может погибнуть. Ну и один молодой человек вызвался дать свою кровь для спасения женщины, кровь его идеально совмещалась с показателями крови пациентки. И дал. И взяли по жизненным показаниям. А он оказался ВИЧ инфецирован. Вот такая грустная история. Девочки - двойняшки родились больными, а мать умерла через два года. Катарсинский чуть с горя не покончил жизнь самоубийством. Из-за дочек не сделал этого и всю свою жизнь посвятил спасению дочерей от страшного недуга. Он считает, что девочки живы благодаря вдыханию паров ядовитых растений. Он им и в пищу добавляет эти яды. А сам создает препарат против этого страшного недуга. Сам Катарсинский утверждает, что девочки почти здоровы, хотя реакция их крови на СПИД - положительная".

Семен тогда понял все. Он понял, что это был за сад и получил ответы на все свои вопросы. Все стало ясно. Он видел сад Катарсинского и его больных дочерей.

"Как же так, - недоумевал Семен, - они вдыхают запах, едят эти растения. Они токсикоманки что ли?"

"Вполне возможно. Они не покидают никогда пределы того сада. Да им и нельзя, от них запах, от них передохнем, как мухи от дихлофоса. Они ядовитые, их нельзя даже в люди, на улицу выпускать!".

"Как же они? - спросил Семен тревожно, - в школу не ходили? Они читать, писать не умеют?".

"Катарсинский нанимал им на дом учителей, - пояснил Щорс, - учителя эти рассказывали, что общались с девочками, одевая на лицо специальную повязку. Ее сам Катарсинский разработал, она и предохраняла учителей от запаха".

"А я с ними, - спросил Семен, - могу познакомиться?"

"Можешь, - резко и ехидно проскрипел Корольков, - только не советую. Если с ними обниматься, целоваться без маски будешь, то получишь невероятную дозу яда, эквивалентную, пожалуй, граммам ста диоксина или двумстам граммам цианистого калия".

Семен был потрясен, он смог только прошептать: "Фантастика, не может быть!".

"Может,- продолжал ехидничать Корольков, еще как может, - ты, прежде чем идти к ним купи себе противогаз да спец одежду, в которой обрабатывают очаги холеры работники санэпидстанции. Но самое лучшее не ходить туда вообще, ибо это опасно для жизни".

Семен резко сменил тему:

"На мне, наверное, нельзя испытывать нерчинский жемчуг, потому что у меня очень плохая наследственность, моя мать убила своего ребенка, моего младшего брата".

"Ну и что? - неуместно и грубо засмеялся Щорс, У меня мама передо мной сделала два, по-моему, аборта и после меня много, много, много раз. Причем иногда поздних, четырех, пятимесячных. Я сказал тогда маме, что хотел бы иметь младшего братика или сестренку. Но мама тогда сказала мне, чтобы я прекратил блажить. Я после этого к этой теме долгое время не возвращался, а став по взрослее, думал, что может быть так и надо. Но моя мама, в отличие от твоей в тюрьму не села, не понесла наказание, хотя сделала даже хуже твоей матери, загубила не одну, а несколько жизней. Как видишь, Семен, если смотреть с твоей точки зрения, моя наследственность намного хуже, чем у тебя".

В разговор вступил Корольков:

"Наследственность дело тонкое и сейчас почти нет людей с хорошей наследственностью. Вопрос в другом: почему за убийство новорожденного дают срок, а за убийство в виде аборта - нет. Если новорожденный - монстры, звери, уроды! А если аборт - цветы ей и усиленное питание, шоколад и внимание. Дебилизация!".

На этом разговор закончился. Семен остался ночевать у своих новых друзей и все пожелали друг другу спокойной ночи.

4

Семен проснулся абсолютно взвинченным. Он готов был вообще бежать подальше от Москвы, куда-нибудь в никуда. Он "пахал" на своем тракторе, а в голове крутились и Щорс, и Корольков и эти ядовитые девчонки. Он не мог сосредоточиться, рабочий день дался ему нелегко и освободился он довольно поздно. Но, не смотря на сгущающиеся сумерки, он пошел. Пошел не домой, а в тот сад. Он надеялся еще раз посмотреть на тех ядовитых девчонок. Он хорошо помнил завет Щорса с Корольковым о том, что в саду можно находиться только в маске или противогазе. Ни того ни другого у него не было. И он решил, что в саду зажмет нос рукой, а дышать будет ртом. Вот и сад. Дыра в ограде тщательно заделана, но для Семена пробраться в сад не было проблемой, и через минуту он был уже в загадочном саду. В нос ему ударил приятный, но одурманивающий запах, Семен зажал нос и стал дышать ртом, стало немного легче. Он осторожно шел по саду, начала кружиться голова, но Семен не обращал на это внимания. Ему надо было увидеться с теми девчонками ядовитыми. Он чувствовал себя все хуже и хуже, появилась тошнота и металлический привкус во рту, но он не мог уйти и не увидеться с этими девчонками. Это желание было намного сильнее одуряющего запаха загадочного сада. И вдруг он увидел одну из них: она была так прекрасна и загадочна. На ней было легкое золотистое платье типа индийского сари и легкая накидка алого цвета. Ни украшений, ни косметики. Семену стало страшно, потому что он не знал, что он ей скажет. Когда то он смотрел фильм про Бэтмена, была там еще Ядовитый Плющ, так называемая, ее играла Ума Турман. Но Семен до сегодняшнего дня даже предположить не мог, что подобное может быть не фантастикой, а реальной жизнью. Вот она, эта самая ядовитая девчонка стоит прямо перед ним и от нее идет такой одуряющий запах, что Семену пришлось даже присесть. Запах был даже сильнее, нежели от самих растений этих ядовитых. Он еще сидел, зажав нос, ртом дышал и чувствовал себя на грани потери сознания. Ядовитая девчонка стояла против него и протягивала ему маску с маленьким баллончиком сбоку, предлагая надеть ее. Когда Семен закрепил на лице своем маску, ему стало намного легче дышать, и он почувствовал, что силы возвращаются к нему.

"Зачем ты пришел? Папа спит, но он проснется, если я закричу".

"Привет,- сказал Семен, - девушка, а как вас зовут? Как же?".

"Меня Настасья. А вас, молодой человек, как?"

"А я - Семен. Ростов Семен Александрович. Приятно с вами познакомиться. Слушай, а твой батя, что прямо в саду спит?

"Нет, мой папа спит там, у себя дома. А я вас узнала. Это вы были тогда?".

"Да, это тогда был я, а твой отец обозвал меня отморозком и выгнал из сада".

"Но вы, надеюсь, не очень на него сердитесь? Не сердитесь? Нет?"

"Конечно, нет. Не сержусь. Ни сколько!".

А потом они стали говорить. Неизвестно, сколько тогда времени прошло. Может быть целая ночь. Они не заметили, как перешли с самых простых тем, на более сложные, правильнее высокие. Семен, слушая ту ядовитую девчонку, убеждался, что она не знает много из того, что знают все девчонки его круга, но знает многое, о чем они даже не слышали. Семен поражался ее интеллекту, для него это было просто чудо! Семен рассказал ей про свою жизнь, про гастробайтеров, про свой родной город и про мать и отца и семью, воспитавшую его. Девчонка была поражена и Семен снова убедился в том, что они, девчонки эти никогда не покидали пределов того сада. Первое впечатление не обмануло Семена. Настасья очень много знала того, о чем Семен даже не слышал. Например, эта самая Настя знала все про растения этого сада и очень интересно про это рассказывала. Она знала гораздо больше из области математики и физики, чем преподают в школе. Прекрасно считала в уме, не пользуясь калькулятором, интересовалась психологией и даже геологией. Она хорошо знала английский язык, немного говорила на французском и начала изучать арабский. Семен был просто поражен. По рассказам Насти читать она научилась в пять лет, а писать начала к шести годам.

"Батя твой, видимо, много бабок угрохал на все это?".

"Что? - спросила его с изумлением Настя, - каких бабок?".

"Ну, этих, ну долларов, евро, рублей. Учителям же надо платить", и Семен просветил Настю в вопросах работы, заработка и значения денег в жизни каждого человека. О чем она, надо сказать, не имела никакого представления. Настя рассказала, что отец, действительно нанимал ей очень много разных учителей, но в школу она и ее сестра Евгения никогда не ходила. Семен вдруг стал ощущать, что маска перестала защищать его дыхание как прежде. Настя объяснила, что это значит, что фильтр в ней заполнился на 100% ядовитым ароматом. Второй маски в запасе не было, и они торопливо попрощались. Семен бегом выбрался из того сада, где среди ядовитых растений осталась его новая и необычная знакомая - ядовитая Анастасия. Дышать было невозможно, состояние было невыносимое. Голова раскалывалась, как в тисках. Перед глазами то всё плыло, то всё чернело. Уже светало. Он просто бежал, как будто хотел убежать дальше от того отравленного сада. Наступает утро, скоро на работу, а состояние Семёна было просто ужасным. В каком-то незнакомом дворе Семен увидел контейнеры с мусором, а рядом с ними очень старый диван. То есть по его меркам, конечно провинциальным, диван был далеко не старый, а очень даже приличный. Но по московским - дряхлым и подлежащим замене. Семён сел на него и ему вдруг резко захотелось спать. Посмотрев на часы, он вздохнул с облегчением, час или полтора у него было в запасе. И он лёг на этот старый, выброшенный москвичами диван, и заснул крепким оздоровляющим сном. Проснувшись через час с не большим, Семён почувствовал себя много лучше. Некоторые последствия действия ядовитого сада ещё оставались, но общее состояние было не плохим. Тот отравленный сад был пострашнее бессонницы. Ростов встал и пошёл на работу, где ждал его, ставший родным, старенький безотказный трактор. Но, работал Семён намного хуже, чем обычно. Сказывались последствия необычной ночи. Но, со стороны этого никто не заметил, и неприятности обошли нашего героя стороной. Голова была ещё тяжёлой, перед глазами иногда рябило, но это было уже далеко не то, что испытал Семён ночью. К счастью, рабочий день был укороченным, такие дни бывали очень редко, раза два, три в месяц, но сегодня Семёну повезло, и он освободился пораньше. Наконец, Семён пришёл домой и сразу лёг спать. Неизвестно сколько он спал, но проснувшись обомлел: во-первых время приближалось к полночи, во-вторых никого из жильцов не было и в третьих у его постели сидели Щорс и Корольков. Они улыбались, ухмылялись и посмеивались над Семёном. Сам же Семён чувствовал себя как нельзя хуже: жжение и сухость во рту, тошнота и головокружение, странная боль в суставах. Да, всё это, конечно же было следствием посещения того самого отравленного сада и началось ещё ранним утром. Но тогда это очень слабо выражалось. А вот сейчас это состояние наоборот сильно обострилось. Семён не знал даже как сказать это всё Щорсу и Королькову, но они, как оказалось, прекрасно знали о его похождениях этой ночью.

"Ты бы лучше, в Украине, в "мёртвой зоне", у самого четвёртого энергоблока переночевал бы! Для тебя это было бы менее опасно, чем в том саду. Ты хоть немного это понимаешь?"

"Ты даже не представляешь, насколько опасен тот самый сад для жизни, - это говорил уже Корольков, - да, да, Семён, он очень опасен для жизни. И ты там был, всё мы видим отлично по твоему состоянию".

"Да вы, мужики, - Семён Ростов не выдержал, - лучше уж вы, если он, ваш конкурент, то сожгите его грёбаный сад. И никаких больше проблем не будет у вас. Я там был, мне то уж поверьте!"

"Да ты что? - в один голос вскричали Щорс вместе с Корольковым, - если сожжём мы его сад, то вся Москва станет мертвой зоной. Это будет самая крупная во всём мире биологическая катастрофа. Вся Москва, да ещё всё вокруг на тридцать, сорок километров. Ты даже не представляешь насколько это опасно". Заскрипел Корольков:

"А вот ты случайно не целовался с этими девчонками? Знай, что целоваться с ними тоже очень опасно. Их поцелуи более ядовитые, чем поцелуи с чистым цезием. С ними ты получаешь дозу в несколько раз более сильную, чем из окружающей среды". Щорс продолжил мысль Королькова:

"Катарсинский ещё в самом начале девяностых годов поколесил по Украине, всю "мёртвую зону" перекопал руками, собирал там семена от мутированных растений, чтобы скрещивать их и выводить более ядовитые особи, а собранными там кусочками радиоактивного графита, стронция, урана удобрял в своём отравленном саду почву. Организм девчонок к настоящему времени так перестроился, что они стали частью всей этой ядовитой системы, они так привыкли к данной среде, что не могут существовать без этих ядов!". Затем Семён узнал от своих друзей-учёных, что девчонки едят пищу, приготовленную из этих растений на завтрак, обед и ужин. Готовят им из этих растений отвары и какие-то порошки, делают начинку для пирожков и даже варенье из этих растений варят. Щорс подвёл итог этому трудному разговору:

"Знать всё подробно мы не можем, так как не бываем там, в этом саду! Семён, считай, что ты был в самом реакторе в эту ночь. И что же будем делать теперь? Ты же болен!".

"Не знаю, - говорил Семён, - не могу даже предположить".

Семён, конечно, чувствовал себя очень даже плохо и не только физически, но и психически. Он только что вырвался из лап отморозков, шпаны, которые преследовали его в родном городе, а теперь попал прямо в руки этим чокнутым профессорам, спятившим ботанам. Отморозки были, конечно, мрази. Деньги тогда им он таскал, но сумел от них он избавиться, уехав в Москву. И попал из огня да в полымя. Его захватили эти научные маньяки со своими химерами. Да, но есть ещё третий такой научный фанат с двумя ядовитыми девками. Тоже чокнутый на своих ВИЧ - инфицированных дочерях, но там всё же немного другое дело. Семён не долго думал, его сейчас одёрнули быстро Щорс с Корольковым:

"О чём думаете, юноша? - сказал едко Корольков, - что молчите то? Проглотили язык?

"Знаете что, - крикнул Семён, - лучше дайте свой нерчинский жемчуг Ритке, ребёнку её".

"Какой Ритке?" - изумлённо спросил уже Щорс.

"Петровой! Такая наркоманка, алкашка, насквозь прокуренная. Шалава. Пиво только бухает. В 15 лет залетела, ребёнок, говорят, и родился уже со СПИДом. Могу вам её номер дать. Свяжитесь с ней лучше!".

"А с Риткой ты сам что ли?, - спросил ехидно Корольков, - что-ль тусовался во дворе?".

"Нет, конечно, - утвердил Семён, - С ней только можно, что и пиво бухать и водку. А больше ничего. Понятно!!"

5

В таких обстоятельствах Семен Ростов давно бы сбежал из Москвы, сломя голову в никуда. Сначала он бежал в Москву от тех уродов - отморозков, шантажистов, а потом от двух свихнувшихся ботаников из Москвы. Но, к сожалению, Семен так никуда и не сбежал, а остался. Почему же? Из-за тех вот ядовитых девчонок, больных СПИДом дочерей Катарсинского. Когда он их увидел, а особенно после той ночи мучительной и очаровательной одновременно, у него переменилось в голове всё, весь его внутренний мир и почти убеждения. Было у него ощущение такое, что он никогда не видел ещё до этого нормальных порядочных девчонок. Все, которых он знал, видел и слышал в своей жизни, были годны только для дворовых тусовок. С остальными девчонками, по его мнению, хорошо только бухать в подъезде. И больше ничего. Но вот с дочерьми Катарсинского совсем другое дело. Вот это да! Таких девчонок, как сёстры Катарсинские, Семён не встречал никогда. Аналогов не мог вспомнить никаких, ибо их не было. И ещё их Семён также и жалел, ведь они были смертельно больны. Также Семёна терзала такая мысль: другие девчонки бухают, жрут и живут очень долго и не беспокоятся. А сёстры Катарсинские такие хорошие добрые и правильные могут в любое время умереть от своего страшного недуга. Семён уже понял на подсознании, что ради спасения сестёр Катарсинских он готов на всё. Но пока подсознательно! А потом неизвестно что будет.

И вот однажды Семён ехал в метро, возвращаясь с работы. И в вагоне, среди толпы пассажиров он увидел Катарсинского. Академик был какой-то мрачный, задумчивый, чем-то озабоченный, что вполне было понятно. Но в тоже время на лице его было ещё чувство некоей удовлетворённости, предвкушение близкой, скорой победы.

"Да, тоже на метро едет, - тогда думал Семён, - правильно, такие здесь пробки, на своей тачке сто лет будешь ехать. Кому хочется?". Они посмотрели друг на друга очень внимательно, и Катарсинский сделал вид, что вообще не знает Семёна и видит его сейчас абсолютно первый раз в своей жизни. Что означает это Семён, конечно не понял. Но сейчас, сейчас Семён решил проследить куда же идёт или едет академик. Очень стало Семёну всё это интересно. Видимо Семён предчувствовал что-то каким-то странным непонятным для других людей способом. И он стал следить. Через две или три остановки Катарсинский вышел из вагона и пошёл на пересадку - Семён за ним. Когда Катарсинский встал на эскалатор, Семён дождался, когда он достигнет верхней ступеньки и только после этого сам встал на нижнюю, он боялся, что академик заметит его слежку. Они перешли на другую станцию, и пересели в другой поезд. Через некоторое время оба вышли в город. Шли они не долго. Академик остановился перед зданием, по внешнему виду напоминающем больницу, за оградой были видны люди в белых халатах. Он предъявил охране какой-то документ, наверное, пропуск, и вошёл внутрь. А Семён пошёл вдоль ограды, стараясь не привлекать к себе внимание охраны. Ограда для него не была препятствием и, найдя укромное место, он быстро, как учили в армии, перемахнул через неё. Главное - не привлечь внимание охраны! Для этого Семён шёл даже очень осторожно, прячась за кусты и аккуратно подстриженные деревья. Уж Семён умел следить как никто другой. И вот он увидел академика Катарсинского рядом с солидным человеком в белом халате. Они шли вдвоём по больничному парку и говорили между собой, обсуждая проблему, а Семён подслушивал.

"Быстрее говорите, доктор, - взволнованно говорил академик, - какие результаты?".

"Вы ведь сами доктор, - отвечал Катарсинскому собеседник в белом халате,- вы понимаете, что прогнозировать в данном случае очень трудно. Но, так получается, что совершили вы великое научное открытие ХХI века. И здесь вы не стремились ни к деньгам, ни к славе, ни к карьере. Вы хотели только спасти своих больных дочерей".

"Вы не говорите главного. Дальше что?".

"Дальше вот что! Вы добились своей цели! У обеих ваших дочерей последние анализы на ВИЧ инфицирование - отрицательные. И это подтверждают абсолютно все данные. Все наши сотрудники были просто поражены. Так впервые в истории этого недуга именно вы победили СПИД, ВИЧ инфекцию. Они абсолютно здоровы, но остались такими же ядовитыми, как и все ваши гибриды, которые вы вывели для спасения дочерей. С этой ядовитостью они могут прожить и 80 и 90 лет на земле, она нисколько им не мешает. Но они живут в мире людей. Своими радикальными средствами вы перестроили настолько весь их организм, что для них теперь весь этот яд стал основой жизни. Вы превратили их в мифических чудовищ, дышащих ядом. Раньше я думал, что такое бывает только в сказках! Но вы сделали невозможное реальностью. Их можно сравнить только с самыми ядовитыми змеями. Вы себе представляете, что вы сделали с ними? Не думали вы, что ваши дочери на всю жизнь останутся одинокими? Мало того, они вообще не могут жить в человеческом обществе".

Седая голова Катарсинского поникла от этих горьких, но справедливых слов, а что было у него на сердце можно сравнить только со страданиями ада.

"Я не думал об этом. Думал лишь о том, как бы вылечить их от неизлечимой, смертельной болезни. Я делал для этого всё, что мог. Я просто изощрялся, создавая эти растения и лекарственные средства из них. И сейчас я рад только лишь тому, что жизни моих дочек - Насте и Жене ничего не угрожает. Я спас их от СПИДа".

А доктор, казалось, старался усилить страдания несчастного отца резкими и страшными словами:

"Но теперь ваши дочери стали какими - то разумными чудовищами, ядовитыми животными с человеческим разумом. Они всю жизнь будут одинокими. Ни один парень или мужчина не решится связать с ними свою жизнь.

Он ляжет с ними в постель и представьте себе, что будет дальше. Это всё равно, что лечь в постель вместе с какой-нибудь ядовитой змеёй, коброй, или жераракой, ботропсом со Змеиного острова Бразилии. Ваши Настя и Евгения излучают яд, я даже приближаться к ним боюсь. Всё это очень серьёзно. Простите, что я раню ваше сердце жестокими словами, но мне кажется, что вы не совсем осознаёте серьёзность положения ваших детей в обществе!".

"Ну, что вы говорите, доктор, - вскричал академик,- вы не в своём уме что ли? Какие могут быть парни? Какие мужчины? Я думал лишь о том, чтобы их спасти. А вы тут какую-то чушь мелете!".

"Нет, это не чушь, - говорил доктор и сам при этом был похож на змею, изливающую яд (так, по крайней мере, казалось Семёну, который укрывшись в кустах, слышал весь этот разговор). Зачем вы так? Не знаю, что сказать вам сейчас. Язык не поворачивается".

Семён слышал и видел всё с первого до последнего слова и в душе его извергался вулкан чувств и мыслей. Он ненавидел доктора за его резкость, обожал Катарсинского за его любовь к его девочкам. А для себя решил, что лучше уж он свяжет свою жизнь с Настей Катарсинской и будет жить с ней. Он, конечно, уйдёт навсегда и далеко от мира людей с ней, с Настей, куда-нибудь в необитаемые, нежилые места, куда другие люди боятся заходить. Например, в туже самую "мёртвую зону" на Украине или же на Змеиный остров Бразилии. Куда-нибудь вот в этом роде. Семён всё это думал сейчас и находился в состоянии какого - то пьяного угара, в каком-то полузабытьи, настолько он был поражён и радостным известием о выздоровлении Настеньки и злыми, жестокими словами доктора-кащея, которого он готов был теперь же измолотить своими свинцовыми кулачищами, как последнего отморозка. Ему так хотелось заступиться за подавленного и растерянного Катарсинского, но подсознание удерживало его от этого опрометчивого шага, последствия которого могли быть непредсказуемы. Семён вдруг сразу как-то понял, что влюблён в Настю и что готов даже умереть за неё. В какую-то долю секунды он представил, как ляжет с ней в постель и что будет дальше.... Он, конечно, окачурится сразу же в первую ночь. Но, нет же, он уговорит академика, чтоб он сделал его точно таким же ядовитым, как и его девочки. И они будут самой ядовитой, нет, нет и нет, но самой счастливой супружеской парой. И это будет великолепно и чудовищно красиво. И старик рад будет, что его дочь обрела, наконец, счастье с любимым человеком. Мечты так далеко унесли Семёна от реальности, что он потерял счёт времени и не заметил даже, как ушли из парка академик и тощий доктор. И неизвестно, сколько ещё времени Семён просидел бы в кустах больничного сада, витая мыслями в своём светлом будущем, если бы его не отвлекло неожиданно какое-то движение слева от себя и звук ломаемых веток. Семён напрягся, как барс, почуявший опасность. Точно! Между кустами он увидел двух охранников, которые подкрадывались к нему, готовясь схватить. Реакция Семёна была мгновенной: быстро вскочив, стрелой помчался он к забору, и перемахнул через его двухметровую высоту с лёгкостью теннисного шарика. А потом побежал, но недолго и не быстро. Он понимал, что за пределами больницы охранники охотиться за ним не будут, смысла нет. Но, что же дальше делать? Надо было идти, ведь наступал вечер, и нужно было о многом подумать, разложить свои дела по полочкам!

6

Семён даже не мог вспомнить, как он вернулся из Москвы в свой город. И сейчас очень боялся, конечно, отморозков, этих самых ублюдков, которым он задолжал большую сумму денег. С каждым из них в отдельности, даже с двумя, он справился бы без проблем, потому что драться и постоять за себя умел не хуже других. Но эти никогда не ходили и не нападали в одиночку, только группой человек по восемь - десять. Даже супергерой не справиться. Город очень изменился, дома какие-то интересные и необычные, людей почти нет. А вот и те самые отморозки, ну как из-под земли выросли и на Семёна стаей целой налетели.

"Ну, где бабки? - заорал главарь банды, - давай не тяни, а то хуже будет, давно пора тебя на счётчик ставить. Братва, да он чего-то накурился. Ну и воняет от тебя! Ладно, это твоё дело. Бабки гони, да за просрочку добавь столько же!". Семён послал главаря, по-русски, куда подальше, оттолкнул и пошёл своей дорогой. Не тут-то было! Главарь дал знак, и вся свора набросилась на Семёна. Тут всё могло кончиться реанимацией. Отморозки возможно хотели забить Семёна вообще до конца и закопать в укромном месте. Но Семён вдохнул в себя как можно больше воздуха и что было силы выдохнул в лицо насевшему на него садисту, которого от этого дыхания сразу же смело в аут! Навалился другой - Семён дохнул ему в лицо и этот упал, корчясь и задыхаясь. Братки увидев, что их вожак, возможно, окачурился, лишились своего былого мужества, а вот Семён изловчился как-то и стал дуть и дышать им в рожи и они стали падать на землю и не могли даже кричать. Через минуту все они лежали на земле точно мёртвые. Семён вздохнул с облегчением, таким вот образом сейчас избавился он от мучителей своих и шантажистов. Зачем-то Семён дохнул на куст сирени, растущий неподалёку. И куст из зелёного стал сначала жёлтым, затем красным.

"Да, теперь я стал ядовитым. Да вот так просто стал ядовитым!".

Затем Семён сам упал, стал подниматься почему-то с трудом. Наконец, поднялся и......проснулся! Семён Ростов увидел себя лежащим в самом центре старой Москвы на старом трофейном диване посреди помойки! Тут сейчас ночевал Семён, так он нашёл удобным для себя. Потому что не хотел Семён больше ночевать и бывать в своей съёмной квартире, ибо он уже скрывался от этих чокнутых профессоров Щорса и Королькова. Он был уверен, что эти "друзья" вколят ему насильно заразу, а уж потом начнут лечить его этим самым своим нерчинским жемчугом и что тогда будет дальше вообще неизвестно и страшно себе представить. Семён даже думать об этом не хотел. Но в данный момент он твёрдо решил, что сегодня пойдёт к академику Катарсинскому, в его отравленный сад, и признается там Анастасии в любви. И это он сделает сегодня вечером, как только освободится от своей работы. Семён прикидывал, что же он будет говорить и Катарсинскому. Примерно знал Семён, что скажет, но сейчас на работу надо и к тому же поскорее. В голове то у Семёна был сейчас, конечно, "винегрет" - всё перемешалось, и соображал он плохо. С одной стороны он боялся того, чем всё это могло кончиться, с другой был полон решимости и готов ко всему. Сказано - сделано. После работы Семён сразу же пошёл в отравленный сад Катарсинского, был при этом в состоянии какого-то бреда, полусна. Около сада было всё как прежде, Настя и Евгешка казались ему ещё красивее и совершенно не были похожи на больных.

"Настя, - сказал Семён, когда вошёл в сад и надел кислородную маску, - Настя, а ты изменилась. И я знаю про тебя всё!".

Настя со смехом ответила: "Нет, ничего ты про меня знать не можешь!".

"Всё я знаю,- Семён говорил быстро, захлёбываясь словами, как будто боялся не успеть сказать, - Я батю твоего видел с доктором -кащеем я слышал, что доктор говорил тогда...." . Семён продолжал торопясь и очень волнуясь, перескакивая с одного места на другое. Он плохо соображал в данный момент.

"Твой батя там стоял с доктором, я видел. Вот ты сейчас совершенно здорова! Как и я, как все другие люди. И ещё - самое главное хочу тебе сказать - я тебя... я тебя...тебя...". Но не успел Семён сказать самого основного слова, потому что вдруг появился, как из-под земли вырос, собственной персоной Катарсинский. Он стоял и смотрел на Семёна: "Ну, зачем, молодой юноша, вы здесь? Кто вы и что здесь, в моём саду, делаете? Вы вор или грабитель? Отвечайте!".

"Да, - сказал резко, но как-то неуверенно, Семён Ростов, - вы можете меня называть вором, лимитой или маргиналом, шпаной или гастрабайтером, как хотите, как вам удобнее. И знаете, вы правы, наверное. Я, конечно же не вашего поля ягода! Я бедный, плохо образованный неудачник. В прошлом, может быть, не шпана, не отморозок, но озорник и драчун, как все дети, до которых нет дела их родственникам. У которых нет матерей, которые выросли без ласки и заботы, всегда голодные и плохо одетые. И они рвутся в Москву за работой и благополучием. Только знайте все вы: я люблю, сильно, очень сильно Анастасию. И ничего не могу с этим поделать. Понимаете?". Ничто не изменилось в лице Катарсинского и он, как будто и ожидал только такого ответа.

"Как говорит твоё поколение: ты больной или прикалываешься? Если ты говоришь, что знаешь о ней всё, то подумай, зачем она нужна тебе такая? Вообще не знаешь ты, о чём сейчас говоришь".

Семён уже не говорил, он кричал от отчаяния: "Поверьте это правда, это серьёзно!".

Катарсинский усмехнулся: "В жизни есть такое правило: если жениться хочешь на богатой, будь более богат. Но богатство для нас не главное, ему я не придаю никакого значения. Но если девушка образованна, интеллектуально богата. Знает языки, музыку, хорошо воспитанна, интеллигентна - её избранник должен превосходить её во всём этом. Вы согласны со мной? А вы, Семён, не подходите ни к той, ни к другой категории. И ещё - вы не знаете самого главного и самого печального об этой девушке".

"Смешно, конечно, что всё это так,- печально ответил Семён, - Всё, что вы мне сказали - я знаю, и абсолютно согласен с вами. Но я ничего не могу поделать с собой. Я ведь же всё знаю о вас, профессор, и о вашей Насте тоже знаю. Знаю, чем больны ваши девочки. Были больны, в смысле, как я понимаю".

"Молодой человек, - удивлённо воскликнул профессор, - откуда вы всё это узнали? Вы же видите меня в первый, нет во второй раз. Откуда вы знаете всё о мне, о моих несчастных девочках. Не молчите, говорите, пожалуйста!".

Семён заговорил громко и сбивчиво: "Разве в этом главное? Я знаю и это факт. Главное в том, что я умоляю вас заразить меня этим СПИДом, этой ВИЧ инфекцией, а потом вылечить меня всем этим. Ну, вот этим, что у вас здесь растёт!" и Семён указал на ядовитые гибриды. И Катарсинский понял всё.

"Нет, ни в коем случае! Нет! Я понял, откуда вы узнали обо мне и о моих несчастных девочках. Но я не Щорс и не Корольков. Они для того чтобы испытать свой колымский... нерчинский жемчуг могут ВИЧ инфицировать здорового человека, и, как на кролике испытывать возможности своего препарата. И кролик им нужен именно такой, как ты, Семён, без роду и племени, без родных и близких. Это они рассказали тебе обо мне. Я о них всё знаю. Они такие, но я не такой!".

"Всё верно, профессор! Именно эти двое всё рассказали мне о вас, Евгешке и о вашей Насте. И, как я понял, вы о них всё знаете".

"Да, - согласился Катарсинский, - я о них знаю всё. Они, конечно, очень любят деньги, богатство. Но больше всего их влечёт слава и всемирная известность. Они готовы на всё, лишь бы их портреты висели в учебных аудиториях между Гиппократом, Галеном, Авиценной и Парацельсом. И вот ради этого они пойдут на всё. Они мечтают о Нобелевской премии, о почётной степени докторов в Гарварде или Оксфорде. Они напоминают мне того врача, который готов намеренно сбить на скорой помощи человека, чтобы потом его спасти, доставить, лечить. Да ещё взять с него за это огромные деньги. Я так не могу, не хочу заражать человека, а потом лечить его. И с тобой такого не сделаю. Я довёл до конца своё дело и больше ничего не хочу. Но тебя это волнует. От чего же?".

От волнения Семён вспотел и покраснел, речь его стала сбивчивой:

"Профессор, понимаете, я очень с Настей хочу встречаться. Ваша Настя меня очень... даже... ну она не похожа на других девчонок. И ещё этот Щорс и ещё этот Корольков, эти чокнутые ботаны меня достали. Я от них не знаю куда деться. Они меня, так думаю, везде могут достать. Где мне от них скрыться?"

"Что я могу предположить, - задумчиво сказал Катарсинский, - они избрали вас в качестве своего подопытного кролика. А это значит, что как подопытное животное вы подходите им по всем параметрам. И они вцепились в вас, как клещи. Скрыться от них будет трудно, а может и невозможно".

"Нет! - прервал речь Катарсинского Семён, - я всё равно постараюсь от них смыться!".

"Молодой человек, если вы сумеете скрыться, то это очень хорошо, но Щорс и Корольков привыкли доводить до конца дело, которое начали, они на всё готовы. Они очень хотят сначала ввести вам в организм вирус СПИДа, а потом всадить свой нерчинский жемчуг. И это очень страшно".

Волнение Семёна несколько улеглось, он начал мыслить логически:

"Объясните, профессор, чем реально грозит мне этот эксперимент?".

"Всем. Во-первых, абсолютно неизвестно как влияет этот препарат на вирус СПИДа. Хорошо, если он его уничтожает, и вы будете здоровы. Но, возможно, никак. И тогда вы останетесь с этим заболеванием ждать своей смерти. Причём второй исход более реален, чем первый, ведь препарат не исследован на животных. Его реальность только теоретическая. А теория без практики мертва. Затем - не исследована его токсичность. А это тоже прямая угроза вашей жизни. Побочные эффекты. Они изучаются несколько лет, выявляются не сразу. А в данном случае об изучении побочных эффектов даже не идёт речь! Процентов десять, пятнадцать есть у вас, чтобы надеяться на благополучный конец этого эксперимента. Всё это Щорс и Корольков знают, но скрывают тщательно от таких людей, как вы, Семён. Вы им подходите идеально. Им нужен вот такой человек, который мало разбирается в науке, в химии, медицине, отменно здоров, не имеет связей в Москве. Желательно, чтобы это был сирота или полу сирота. Вы идеально подходите им на эту роль. И они будут держаться за вас. Найти вторую такую кандидатуру им будет нелегко". Семён с горечью ответил академику:

"От этого нерчинского жемчуга сдохнешь намного быстрее, чем от СПИДа. Сдохнешь, как собака, никому не нужная дворняга. Искать меня никто не будет, сдадут в морг, как бомжа, подобранного на улице".

"Вот именно, как собака, - жёстко констатировал Катарсинский, - но вы то, молодой человек, не собака. И вы должны суметь противостоять этим дельцам от медицины. Понимаете?".

Конечно, Катарсинскому здесь лучше было бы не верить. Вернее стоило относиться к его словам критически. Ведь он говорил о своих идейных врагах, научных конкурентах. Но Семён в данном случае во всём соглашался с академиком Катарсинским.

"Я всё сделаю, - заверил Семён учёного, - чтобы эти чокнутые батаны меня не нашли. Это возможно, как по вашему?".

"Ну, вот этот вопрос как раз не ко мне, а к ним, к этим чокнутым профессорам, от которых можно всё ожидать. Старайтесь не показываться в их поле зрения, хотя при похищении они вполне могут применить силу".

"Вот этого я им никогда не позволю сделать. Вот уж этого никогда не может быть. Я справлюсь не с двумя, а с четырьмя такими. Драться я умею с детства. Только бы не убить случайно".

На этом разговор был закончен и с этих пор Семён каждый день приходил в сад, где встречался и общался с Настей. Шли дни за днями и их отношения налаживались. В жизни Семёна это были самые целомудренные отношения. О большем Семён не мог даже мечтать, ведь это была самая необычная девушка в его жизни и к тому же дочь самого Катарсинского и принять его в свой круг должна была не только она, но сам Катарсинский.

Но самое интересное было то, что Семён как бы вроде стал привыкать к отравленному саду. Больше ему не казался запах этих растений таким одурманивающим, невыносимым. Они с Настей могли часами ходить по саду, любоваться растениями и ничего неприятного Семён при этом не чувствовал. Это и радовало, и настораживало, и пугало.

"Уж не стал ли я тут токсикоманом, - думал Семён, но менять в своей жизни ничего не хотел. Дни шли за днями, одна неделя приходила на смену другой. Катарсинский стал более приветлив и откровенен и иногда рассказывал Семёну о своей жизни и работе:

"Тогда мне было двадцать пять лет, а ей семнадцать. Я был успешным и перспективным. Многие завидовали моему успеху и таланту. Свадьба была отличная, жили мы душа в душу, счастливо и благополучно. И если бы не та автокатастрофа, всё было бы совсем по-другому", - так рассказывал Катарсинский о своей далёкой молодости и о любимой жене. И если бы не случилась та автокатастрофа, то жизнь его продолжалась бы также успешно и счастливо, не умерла бы жена и мать его дочерей, и не стал бы он соперничать со Щорсом и Корольковым. И жил бы тогда не в Москве, а в Пекине.

"Почему в Пекине? - изумлённо спросил Семён, - откуда вы знаете?".

"Мой коллега, профессор Кулаков уехал туда через два года после катастрофы. И я поехал бы с ним, не случись её. Достижения китайской науки огромны, сейчас это признаёт вся научная общественность. В этих достижениях я мог, но не смог принять участие. Жизнь и здоровье моих дочерей были мне намного дороже".

Безмятежно прошло ещё некоторое время, Семён, не замечая сам того, ко всему привык. Однажды, гуляя с Настей по саду, они зашли в такое место, где Семён ещё никогда не бывал.

"Это моё личное пространство, - сказала, смеясь, Настя, - вот оно здесь! Смотри!"

"Но оно и моё тоже! Оно наше общее!"

Это напоминало то ли шалаш, то ли теплицу. Металлическая конструкция была довольно большая, всю её обвили, как лианы, различные невиданные растения с красивыми крупными белыми, синими, голубыми, красными, жёлтыми цветами. Были даже чёрные и фиолетовые цветы. От этой необычной красоты у Семёна зарябило в глазах, и закружилась голова:

"Не приближайся, Семён,- крикнула Настя очень взволнованно, - Это моё личное пространство! Сюда даже отец боится заходить. Если ты сделаешь пять шагов вперёд, ты можешь умереть. Пожалуйста, остановись!" Семён замер на том месте, где он стоял, а Настя вошла и остановилась внутри шатра. Она показала Семёну письменный стол, за которым она работала и гамак, на котором любила лежать. А Семён тихо сказал:

"Не боюсь я уже ничего. Так могло случиться с любым, но не со мной. Ты же со мной и мне ничего не страшно уже сейчас!". Он снял кислородную маску сделал шаг вперёд, потом другой и вдруг всё поплыло у него перед глазами, предметы стали двоиться и троиться, а в лицо ударил сильный одуряющий запах, намного сильнее, чем в саду. Дыхание перехватило, и он потерял сознание, но в самый последний момент он увидел за оградой на улице резкую вспышку автомобильных фар. Затем наступила темнота.

7

Семён Ростов, очнувшись, ощутил сразу, что он куда-то едет. Чуть приоткрыв глаза, он понял, что находится в салоне микроавтобуса. Раздавались громкие голоса, ощущался резкий пивной запах. Какой-то мужик, смеясь, говорил:

"Ну и вонища там! Жуть! Как мы только не окачурились все. Он живой ещё что ли?". Присутствующие заржали, выражая свои эмоции неприличными словами.

Раздался дребезжащий смех Королькова и его скрипучий голос:

"Ну, молодцы, мужики, справились. Слабак там сразу сдохнет. А вам всё по плечу. Герои! Вот вам бабки, как договорились".

Семёну стало противно и он подумал, что слабаки это они - Щорс и Корольков - в сад побоялись заходить, наняли каких-то гопников. И так ему стало горько и обидно, что он опять потерял сознание. А очнулся уже в лаборатории, на столе. И стояли над ним Щорс и Корольков. Стояли и улыбались очень удовлетворённые и довольные.

"Ну, здравствуй, Семёнушка, - заговорил, смеясь, Щорс - я то вот думал, что нет тебя уже в живых. Так мы переживали за тебя, ты и не знаешь как. Не ценишь ты нашу любовь, а мы ведь к тебе всей душой...". Семён грубо прервал его:

"Хватит. Может, хватит меня бесить. Говорите по делу.

Что вам от меня надо?"

"Успокойтесь, юноша, - стал говорить своим обычным голосом Корольков, - вы слишком сильно отравлены и мы только что ввели вам противоядие. А сейчас введём успокоительное. Молодой человек, мы вас от смерти спасли. Вы благодарить нас должны, а вы грубите". Семён понял, что попал он, как кур в ощип. Но, мелькнула в нём надежда, и стал он сейчас говорить им о своей любви к Насте, что ради неё готов на всё. Просил отпустить его и не испытывать на нём свои препараты. Только Щорс и Корольков ничего этого понять не хотели.

"Семён, - убеждали они, - ты включи голову-то. Подумай. Ядовитые девчонки, какими могут быть тебе подругами? Был у нас в девяностые годы студент один. Тоже влюбился в одну пациентку психиатрической больницы. И готов был за неё всё бросить, - а дальше Щорс сказал очень гордо, - но только, только после беседы со мной он оставил эту затею. Тоже хотел жениться на ней и говорил всё то же самое, что ты, примерно. Но ничего не получилось у него благодаря лично мне!"

Семён чувствовал себя загнанным и несчастным:

"Но я - не он. Я не ботан. Я верю только себе и своим чувствам! Отпустите меня, пожалуйста!".

"Нет, твёрдым голосом сказал Щорс, - нет, он не был ботаном. Он прошёл Чечню, там воевал, был тяжело ранен. После армии поступил в наш университет. Окончил его с отличием. Успешно работал потом. А в молодости видишь что учудил, мне он спасибо не говорил, но, думаю про себя, много меня благодарил! А сейчас мы введём тебе ещё успокоительное лекарство, а потом в больницу вместе с тобой поедем. Это необходимо, потому что вы на самом деле серьёзно отравлены". Семён отказывался, просил отпустить его. И после долгих препирательств со стороны Семёна, всё же повезли его в больницу. Там его осмотрели и взяли все необходимые анализы. А потом к нему подошёл врач и сказал:

"Молодой человек, будьте спокойны. Не паникуйте, хотя это очень страшно. Исследование вашей крови показало, что вы ВИЧ - положительны". А ещё через некоторое время опять появились

Щорс с Корольковым.

"Здравствуй, Семён, - заговорил Корольков ласковым голосом, - хорошо, что ты с нами познакомился. Оказывается, ты был ВИЧ - инфицирован ещё до нашей с вами встречи. Тебе сам Бог послал встречу с нами. А мы вылечим тебя быстро. Наш нерчинский жемчуг очень универсальное лекарство. С ним ты быстро вылечишься!".

Семёна перспектива подопытного кролика совсем не привлекала, да он и не верил в их чудодейственный препарат. Поэтому Семён твёрдо сказал, что лечиться он будет только у Катарсинского. Тогда зазвучал скрипучий голос Королькова:

"Ты станешь таким же ядовитым, как дочки академика. Также как и они, ты не сможешь покидать пределы ядовитого сада. То есть сможешь, но в этом случае, выйдя на улицу, заражать будешь всех, Будешь выдыхать яд и излучать этот яд на всех. Ты превратишься в ходячий уран, в радий. От вас с Настей люди будут умирать быстрой и мучительной смертью. И неужели ты, - продолжал Корольков в своём духе, - не хочешь стать нормальным членом общества. Мы очень желаем, чтобы ты поступил в ВУЗ, получил нормальную и стабильную работу. А Настя обречена своим отцом. Она всегда будет ядовитой и никогда не сможет жить в мире людей. И ты захотел быть таким же, как и она. Этого не должно быть. Твоё положение будет на ступеньку ниже того, в котором ты находишься сейчас. Разве ты этого хочешь?" Эти слова звучали убедительно. Семён начал колебаться в своих намерениях. Он был один и в отчаянии. Наконец он тихо произнёс:

"Вы меня заразили, вы меня тогда и лечите. Так будет лучше всего".

Щорс и Корольков начали уверять его, что болезнь была у него ещё до встречи с ними. Но, Семён не верил ни одному их слову. Он был уверен, он не сомневался. Конечно же они. В конце концов, он согласился на лечение нерчинским жемчугом. Щорс с Корольковым ликовали.

"Когда начнём лечение, молодой человек?"

"Да хоть сейчас", - ответил Семён Ростов.

ГЛАВА 8

Королькову не повезло. В ненужное время он оказался в ненужном месте и встретился там со своим конкурентом Катарсинским, который сразу спросил его о судьбе похищенного Семёна Ростова. Корольков отпирался как мог, что, дескать, о таком человеке он никогда и не слышал, что, дескать, похищение - это не его сфера деятельности и так далее и тому подобное. Но Катарсинский сумел убедить Королькова, что он знает, как был похищен Ростов из его сада, что есть свидетели преступления. Но, он не собирается сдавать преступного профессора полиции, так как ему дороги жизнь и здоровье Семёна. Тогда Корольков успокоился и стал убеждать академика, что Семёна никто СПИДом не заражал, что он уже давно инфицирован и они берутся его вылечить. И что Семён сам просит их спасти ему жизнь, просто умоляет об этом. Катарсинский хорошо понимал, что красноречие Королькова - ложь, но из-за интересов Семёна сделал вид, что верит ему. Скрипучим голосом Корольков вещал:

"Всё идёт отлично! Великолепно! Наши эксперименты начались и мы, наконец-то встретились с вами".

"Эксперимент вы делаете на человеке, которого предварительно ВИЧ инфицировали. Причём принудительно".

"И что? Мы же его и вылечим. И через несколько месяцев поставим на ноги, Он будет здоров и счастлив".

"Вы рискуете не только здоровьем, но и жизнью человека, - с горечью сказал Катарсинский, - из-за своих амбиций, вы мечтаете сделать научное открытие и завоевать всемирную славу. Вы самоуверенны, себялюбивы, амбициозны. И только поэтому, не зная даже насколько эффективен ваш жемчуг при ВИЧ - инфицировании, подвергаете смертельной опасности человека. Откуда в вас такой гонор?".

"Да, - быстро заговорил своим обычным голосом Корольков, - Да! У нас гонор, да! Мы, конечно, из амбиций Семёна инфицировали, но его из-за этих же амбиций и вылечим! А вы что сделали сейчас с Настей? Рано или поздно она вам скажет, что лучше бы она умерла от СПИДа, чем так жить, будучи ходячей смертью. Вы её леча, решили одну проблему, но создали много других проблем. Ей нельзя выходить на улицу, так как в этом случае от неё будут умирать окружающие её здоровые люди. Её здоровью это грозить не будет, но она станет не только называться ходячей смертью, но будет ей на самом деле. И вам всё это нравится?"

Катарсинскому тяжело было слушать эти слова.

Он сам прекрасно понимал положение своих дочерей в обществе. Их будущее волновало его сейчас не меньше, чем их излечение. Он сказал:

"Над вопросом влияния моих дочерей на окружающих их людей, я сейчас работаю и надеюсь решить эту проблему. Пока я не решу её, мои девочки не будут контактировать с обществом. А вот у вас мания величия, вам лечиться надо в психиатрической больнице"

Корольков засмеялся и сказал своим специфическим голосом:

"Психиатрическая больница - это спасение для маньяков. Они стремятся туда попасть, чтобы избежать тюрьмы. В Англии в позапрошлом веке одна медсестра эксперименты на пациентах проводила. На суде её признали невменяемой, и вместо тюрьмы она попала в психиатрическую лечебницу. Очень ей повезло, не правда ли, академик? Если даже Семён сбежит от нас, чего, конечно не случится, и побежит в полицию, ему никто не поверит, и он на всю жизнь станет пациентом психоневрологического диспансера. И ему только на нас надо надеяться. То есть, конечно, на наш нерчинский жемчуг! ".

"Хватит, - жёстко сказал Катарсинский, - мне очень надоел сей пустой разговор. Если вы так уверены в чудодейственной силе нерчинского жемчуга, пожалуйста, Флаг вам в руки. Главное, чтобы ваш пациент выздоровел. А всё остальное уже не будет никого волновать. И вы лучше меня это знаете!"

"И тогда, - заскрипел Корольков, - мы узнаем кто же из нас умнее. Мир должен знать своих гениев!" И с этими словами два идейных врага разошлись в разные стороны. Каким бы амбициозным не был Корольков, он понимал, что должен сдержать обещание, которое дал Семёну. И было это не так уж и просто сделать.

Через некоторое время Семёна привезли в подвал и подали ему стакан с растворённым нерчинским жемчугом. Семён выпил всё до дна и обомлел. Жемчуг был сладким и приятным на вкус. Точь в точь как сахарный сироп. Никаких неприятных ощущений Семён не почувствовал. Ничего страшного не произошло. Семён подумал, что его крутые профессора умеют к себе притягивать. Такие приятные лекарства только для маленьких детей делают. Всё это он и высказал Щорсу, который внимательно расспрашивал его о самочувствии и записывал что-то в тетрадь. Затем Щорс пояснил, что первые дозы жемчуга Семён получает сильно разбавленными, затем концентрация будет увеличиваться, таким образом, учёные определят оптимальную концентрацию именно для данного больного. Принимать жемчуг надо в строго определённое время, три раза в день, в шесть, четырнадцать и в двадцать два часа. Объяснение успокоило Семёна, и он уснул крепким и здоровым сном. Затем в течение недели концентрация жемчуга равномерно увеличивалась и вот тогда - то и начались проявления действия лекарства на организм. Появилась сонливость. После приёма дозы перед глазами всё плыло или кружилось. Ни о какой работе не могло быть и речи. Теперь Семён чаще всего находился в подвале, кормили его здесь же, в основном лапшой "Роллтон" со сметаной, бутербродами, фруктами и овощами. Через три дня такого режима Щорс и Корольков провели анализ полученных результатов и объявили Семёну, что эффективнее будет вводить препарат внутримышечно. Выбора у Семёна не было, и он согласился. И они вкололи ему нерчинский жемчуг в двойной дозе. Реакция проявила себя мгновенно: резко поднялась температура тела и через двадцать минут составляла 39,5 градуса. Жар сменялся ознобом, который снова переходил в жар. Семён ничего не видел и не слышал, перед глазами бежали разноцветные полоски, иногда он начинал слышать голоса Щорса и Королькова, то ему казалось, что они громко разговаривают, то казалось, что они хохочут, ржут, как кони. Всё это ему только казалось, потому что все внешние явления он воспринимал в увеличенной форме. Через пять, шесть часов Семёну стало легче, и он уснул очень крепко.

Проснулся Семён от странного ощущения: ничего не болело, наоборот, он чувствовал себя, как нельзя лучше. Только ноги были ватные и не хотели двигаться, да в теле была какая-то слабость. Щорс спросил его о самочувствии и был очень удовлетворён ответом Семёна:

"Так и должно быть,- радостно потирая руки, пояснил он, - но сейчас мы уходим по делам, а ты лежи здесь. И нас жди. Мы скоро придём". Учёные ушли, а Семёна заперли в подвале. Семён попытался встать, но ноги его не слушались. Семён решил, что надо расходиться, чтобы ноги начали его слушаться. Стал пытаться ходить и через некоторое время, качаясь, пошёл по подвалу. Надо было исследовать место своего пребывания. Подвал был очень большой, сделан ещё до революции. До Семёна не доносился ни один звук с улицы. Семён считал, что у подвала должен быть ещё один выход. Неоднократно Семён слышал, что подвалы старой Москвы сообщаются друг с другом. Но, прежде чем искать этот мифический ход, стал Семён зачем - то рыться в своих карманах и нашёл в них мобильник. Ничего удивительного в этом, конечно, не было, но всё же Семён обрадовался и решил позвонить Насте, так как она уже давно дала ему свой номер телефона. Семён связался с Настей и рассказал ей всё, что произошло с ним за это время. Настя спросила, знает ли он адрес, по которому находится сейчас Семён. Это Семён знал, и Настя обещала, что если будет возможность, она приедет к нему вечером. Что ей ничего не грозит, она знала, а людей она обещала избегать, чтобы не причинить им зла.

И вот наступил вечер. Щорс и Корольков давно пришли. Было всё, как обычно: сначала дали определённую дозу жемчуга, потом ужин. А немного погодя, раздался стук в дверь. Немая сцена! Щорс и Корольков просто обалдели: кто же это может прийти? А это была Настя.

"Её пригласил ты? - своим голосом прошептал Корольков, - ты это зачем сделал? Знаешь, что это опасно и для тебя и для нас. Как ты этого не понимаешь?".

"Да, позвонил Насте я. С ней в саду я был много раз, и ничего со мной не случилось. Мы с Настей сейчас обо всём поговорим. И вы нам не мешайте".

"Мадемуазель, только не подходите к нашему пациенту ближе, чем на четыре шага. Это опасно для него. Тем более он под действием нерчинского жемчуга", а сам панически боялся даже быть с Настей в одной комнате.

Подвал был огромный, и два профессора

ушли в другую комнату, чтобы успокоиться и обсудить создавшееся положение, и ничто не мешало сейчас Семёну говорить с Настей.

" Где же батя? - спросил Семён, - как же тебя он в такую темень отпустил? И как ты дошла, рассказывай!". Настя засмеялась: "Он вообще меня не отпускал, он сегодня вечером в Омск уехал, на научную конференцию. Сегодня в четырнадцать он уехал в аэропорт, за час с небольшим до самолёта. А сейчас он уже подлетает к Омску, а я вот сейчас здесь! И, оказывается, не так далеко уж идти. И так как вечер, людей было мало на улице и я старалась обходить их стороной, чтобы они не почувствовали запаха. Так что всё прошло отлично. А мне вообще не было ничего такого".

"А сколько дней конференция продлиться, он тебе не сказал?"

"Сказал, конечно. На этой конференции будут его коллеги из Японии, Китая, Кореи, то есть страны азиатского региона. Отец сказал, что эти страны имеют такие современные технологии, такую электронику, что старая Европа завидует. С помощью этих технологий они добились таких успехов в науке, какие нам и не снились. Отец очень заинтересован их открытиями в области фармакологии и диагностики. Поэтому он не уедет от туда раньше окончания конференции, как обычно делал, а будет до конца, примерно восемь, девять дней. И вот мы с Евгешкой одни сейчас. Как ты себя чувствуешь?"

Семён рассказал ей всё о себе, и они разговаривали, не замечая время, а оно было уже довольно позднее. Идти Насте домой за полночь было не безопасно, и они решили, что уйти ей лучше ранним утром. Они позвали профессоров и объявили им об этом. Корольков запер подвал и ещё раз предупредил Настю, что приближаться к юноше нельзя ради его безопасности. И вот они остались одни, Семён любовался своей Настей, об интиме он даже не думал, потому что чувствовал себя перед ней полным ничтожеством, не достойным её любви. Даже если бы она не была такой ядовитой, он всё равно никогда бы не решился на это. Поэтому он просто смотрел на неё и любовался. Потом они долго говорили о многом и о себе, в частности. Вот так прошла их первая ночь наедине. Волшебная была ночь. От неё пахло таким же сильным ароматом, как и от всего её сада. Но, только этот запах не был таким невыносимым, как раньше. Наоборот, он был приятным, успокаивающим. Хотя сейчас Семён старался вдыхать его меньше, помня совет Королькова. Неизвестно, как подействуют на него сразу два лекарства. Настя сидела в четырёх шагах от него, следуя инструкции. Но это была очень счастливая, блаженная ночь для обоих.

И вот ранним утром, Корольков открыл дверь подвала, и Настя, попрощавшись со всеми, упорхнула в свой отравленный сад. А профессора расспрашивали Семёна о самочувствии, вкололи ему очередную дозу нерчинского жемчуга, а затем был завтрак согласно установленному режиму. Прошла неделя, самочувствие Семёна ухудшилось, он чувствовал то сильный озноб, то жар. Руки и ноги немели, тело ломало, голова болела. Были очень небольшие перерывы, когда ему становилось лучше. В середине второй недели больному стало совсем плохо, боли были невыносимы. Семён потерял сознание. Научные работники не смогли своими силами привести его в сознание. Положение стало критическим.

"Срочно в реанимацию, - закричал Щорс, - давления нет, пульс еле-еле. Скорая вряд ли приедет во-время, как они ездят я знаю. Вызывай такси, надо быстро доставить его в реанимацию"

ГЛАВА 9

В реанимации всё было сделано быстро и как полагается на отлично. Семёна вывели из комы, подключив к нужным аппаратам, ввели необходимые лекарства, поставили капельники. И через сутки больной открыл глаза. Через неделю лечащий Семёна доктор взволнованно сообщил не менее взволнованным профессорам Щорсу и Королькову ту новость, которую они так ждали:

"Мы взяли у пациента кровь на наличие вируса СПИДа. И представьте себе, что реакция отрицательная. Затем была сделана контрольная реакция, которая тоже показала отрицательный результат. Поздравляю вас! Вы совершили величайшее открытие. Это гигантский прорыв в науке. Вы создали лекарство, которое будет вселять надежду выздоровления несчастным больным этим страшным недугом. Сейчас больной Ростов относительно здоров".

"Отчего же относительно, - спросил своим специфическим, только очень взволнованным голосом Корольков, - этого не может быть! Что вы хотите этим сказать?"

"А то, что у больного имеются серьёзные осложнения на сердце и печень. Особенно на печень, которая перенесла, можно сказать, удар атомной бомбы. Ему нужна чистка печени на специальном аппарате". Профессора прекрасно понимали всю серьёзность создавшегося положения. Щорс спросил, есть ли в России такие центры, ответ был не утешителен:

"В Германии и Англии пытаются делать такую чистку, но результаты пятьдесят на пятьдесят. В Японии такие операции идут более успешно, до девяноста процентов больных выздоравливают. Но это очень дорого, это стоит таких больших денег!".

Щорс и Корольков были поражены сим объяснением. Их не могло удовлетворить изобретение, дающее излечение от одного состояния и приговаривающее к смерти от другого. А именно таким и получился результат их эксперимента. Что же они могут сказать Семёну? Они обещали ему учёбу, работу, здоровье. Много они ему обещали и много ему должны. Как же можно исполнить им эти обещания. Видно у них не получиться насладиться своей победой. Но, не долго эти грустные мысли пробуждали совесть профессоров, так жаждущих славы. В них снова проснулись авантюристы, и Корольков проскрипел, обращаясь к Щорсу:

"Не всё так уж мрачно. Денег на Японию мы, конечно, не наскребём, да парень и не стоит таких денег. А побочные эффекты будем устранять своими силами, по больницам потаскаем, будем жизнь его поддерживать, обнадёживать, обещать, успокаивать. Главное, что Катарсинский проиграл. Ему есть о чём переживать, как он сможет возвратить дочерей в первоначальное состояние? Это вряд ли возможно. Кобру, например, как сделать неядовитой? Так и он не знает, как это делать. Главное, мы победили, за это можно и нужно выпить. Если мы мальчишку сумеем продержать в приличном состоянии примерно годик, Нобелевская премия нам точно будет обеспечена. Мы - почётные профессора Оксфорда! У нас всё впереди! Держитесь, Щорс!"

Семён лежал в больнице. О своём состоянии он знал, лечащий врач объяснил ему его положение. Надежда пока ещё жила в его сердце, но тоска не покидала его. И тогда, чтобы поднять Семёну настроение, профессора отпросили его на выходные домой, то есть в лабораторию, где решили устроить мини-тусовку со спиртным и закуской.

"За тебя, Семён, - скрипел Корольков, - за твоё выздоровление. Лёгкие, печень, сердце - всё это мелочь, по сравнению со СПИДом. Главное, ты ВИЧ - отрицателен. Всё остальное вполне лечится. У нас есть много знакомых по этим областям медицины. Так что пей и закусывай, для тебя это сейчас полезно". В это время раздался стук в дверь, и это был собственной персоной Катарсинский. Щорс и Корольков обомлели только от одного его вида.

"Пируете? Совсем телевизор не смотрите? Не слышали об открытиях японских и китайских учёных?"

"Конечно, вы желаете, - своим скрипучим специфическим голосом высокомерно заговорил Корольков, - поделиться с нами успехами наших, как бы это лучше выразиться, жёлтых коллег. Да, они сейчас достигли в науке небывалых успехов. Старой Европе придётся подвинуться. А уж нам тем паче. Скоро они нас во всех областях науки обгонят. Садитесь и рассказывайте нам, что они успели изготовить. А нам с вами лично, уважаемый академик, больше нет необходимости конкурировать, так как мы успешно закончили свою работу".

Катаринский усмехнулся, но продолжал оставаться интеллигентом. Он рассказал о научном симпозиуме в Омске, об открытиях и исследованиях азиатских коллег:

"Но самым главным там было сенсационное заявление доктора Ю, этот крупный учёный из Гонконга решился на эксперимент над ВИЧ инфицированным сомалийцем, нелегальным мигрантом в Китай. Доктор Ю получил невероятный результат: сомалиец, после испытания нового лекарства, полностью излечился от СПИДа. И никаких побочных эффектов не наблюдалось. Вот здесь, на самом деле, Восток действительно Запад обогнал и нас с вами, в частности. Я ведь знаю о последствиях вашего эксперимента для Семёна. Доктор Ю открыл, наконец, лекарство от СПИДа и его грандиозное открытие несомненно будет отмечено Нобелевской премией. Щорс и Корольков ничего об этом не знали. Пока с Катарсинским они воевали, тем временем доктор Ю, ни на кого не обращая внимания, спокойно работал над своим препаратом. Вот так повернулось дело. Впервые Корольков сказал с юмором:

"Мы с вами теперь не враги, значит, не стоит нам больше воевать. Мир будет пользоваться методом Ю, а не нашим. Мы все в пролёте!"

Наступила тишина, которую прервал тихий голос Семёна:

" А, может, могут они и мои побочные эффекты как - то, ну, устранить? Вы меня извините только за этот вопрос"

"О ваших осложнениях, молодой человек, я узнал, будучи ещё в Омске. И, так как, я не безразличен к вашей судьбе, уже договорился с моими китайскими коллегами, которые сумеют поставить вас на ноги. Ваша поездка в Китай планируется в следующем месяце. Сейчас вам уже нечего бояться"

"А как же с Настей? Что же с ней дальше будет, - с тревогой спросил Семён,- может быть ей тоже можно помочь?"

"Успокойся, Семён, можно".

С этим вопросом Катарсинский тоже разобрался. На конференции он доложил о своём методе лечения дочерей, об их выздоровлении и о последствиях этого лечения: живя в отравленном саду, они стали такими же ядовитыми, как растения, которыми их лечили. Они не могут общаться с людьми, потому что излучают яд, как радиацию, что опасно для окружающих. Этим вопросом очень заинтересовались корейские учёные, работающие в области интоксикации растительными токсинами. Можно представить себе радость Катарсинского, когда он узнал, что можно и это исправить. Необходимые препараты уже проходят последние испытания и как только они будут готовы, девочки отправятся в Корею. Нужно надеяться, что это произойдёт скоро и ждать вызова.

"Скоро у нас всё стабилизируется, - Корольков придал своему специфическому голосу налёт всемирного умиротворения, - только не падайте духом, молодой человек, вы в рубашке родились. У вас всё будет хорошо. И с Настенькой ничего не случиться. И с сестрицей её. Будьте уверены". Его речь прервал громкий голос Семёна, который весело сказал:

"Да здравствует китайско-корейская медицина, самая крутая медицина в мире! И Настю вылечат, и меня вылечат! Я не знаю, как мне вас благодарить, - обратился Семён к Катарсинскому, но Катарсинский прервал его словами:

"Не надо меня благодарить. Мы же с вами друзья по жизни".

"Нет, - прервал его Семён, - я должен сказать вам большое спасибо, Из меня вы сделали другого человека. Если бы не вы, то я никогда не понял бы смысла жизни и никогда не познакомился с такой необыкновенной девушкой, как ваша Настя!".

Щорс наполнил бокалы:

"Давайте выпьем за китайских коллег. И нашими методами будут люди пользоваться, если у них не будет денег на препарат доктора Ю. С осложнениями на сердце и печень наша медицина научится справляться. Не в этом главное. Дальше, конечно, и говорить нечего. И так всё понятно".

ЭПИЛОГ

Прошло несколько лет после описываемых событий. Много воды утекло с тех пор, пока, наконец, не встало всё на свои места. У Семёна были устранены все побочные эффекты, возникшие при лечении нерчинским жемчугом. Сейчас он вполне здоров. Щорсу и Королькову пришлось выполнить обещание, данное Семёну: сейчас он учится на четвёртом курсе в сельскохозяйственной академии. Учится он не лучше, но и не хуже других. А вот как лучше решить вопрос насчёт Насти Семён не знал. С ней всё получилось тоже удачно у корейских учёных. Она, наконец, перестала быть "разумной ядовитой змеёй", как выразился тот мерзкий доктор в больнице. Она может спокойно выходить на улицу, общаться с людьми, от неё не исходит запах ядовитых растений. Она ничем не отличается от окружающих её людей. Можно себе представить, как Катарсинский был благодарен своим корейским коллегам. Он даже извинялся перед ними, что пришлось им исправлять его ошибки. Но он понимал, что если бы не отравленный сад, то его девочки не дожили бы до этого счастливого дня. А Настя никогда бы не познакомилась с Семёном.

Итак, всё было позади, и казалось, что всё должно быть хорошо. Семён, по прежнему, любил Настю и встречался с ней регулярно. Только сейчас он сомневался в одном: может ли он связать с ней свою дальнейшую судьбу. Этот вопрос пока остаётся нерешённым. Если подумать внимательно, то всё складывается довольно сложно.

"Как же, - думает иногда Семён, - я буду жить с ней, и какая у нас будет семья? Не понимаю".

Семён не может сказать, какая у них будет семья, ведь они совершенно разные люди. Может ли он осчастливить эту утончённую и такую умную девушку. Ведь он всегда будет комплексовать перед ней, что не может прочесть Аристотеля и Гомера в подлиннике. Перед ней он всё равно будет смотреться дикарём, неотёсанной деревенщиной. Есть парни намного более подходящие для неё. Богатые, со своими материальными возможностями Настю не привлекают. А вот индиго? Ну, те, которые в три года умеют читать и писать, шестизначные числа в уме складывают. Вот такие личности привлекли бы Настю, и это было так круто. Это смотрелось бы отлично. Ей нужен гений, новый Моцарт, вундеркинд. И для неё найти такого сейчас не проблема, ведь она живёт в мире людей и постоянно общается с ними. Кстати сказать, она очень хорошо адаптировалась в обществе, и никаких проблем общения у неё нет.

Учиться Семёну осталось совсем не много, через год он получит диплом. Год оставался до принятия этого важного решения: жениться на Насте или нет. Всё же с такими умными и учёными женщинами трудно иметь семью. Кто главный в этой семье будет? А главное, будет ли Настя счастлива с ним.

В жизни Щорса и Королькова почти ничего не изменилось. Они никак не могут справиться с потрясением, полученным при испытании нерчинского жемчуга. Борьба с Катарсинским кажется им сейчас пустым и ненужным предметом. И ощущают они себя круглыми идиотами. Надо же так пролететь. Счастлив вполне доктор Ю, он ни с кем не конкурируя, думал только о том, как победить страшный вирус планеты. И сейчас наслаждался плодами своей трудной работы. Ему и сейчас ни до кого нет дела. Он и понятия не имел о той войне, которая шла тогда в России долго и жестоко между академиком и профессорами. Китайская общественность почитает доктора Ю, как национального героя. Наконец то, азиаты утёрли сытым, чопорным европейцам нос!

Европа перестаёт быть центром мировой цивилизации.

А вот сейчас Семён был в академии на каникулах, а на работе в отпуске, и можно никуда не торопиться. Живо Семён шёл по Волгоградскому проспекту и думал о Насте, своей самой сокровенной мечте.

2013 - 2015г.