Брюс Жан : другие произведения.

Жан Брюс. Детективы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Жан Брюс
  Детективы
  В нейтральной стране
  Jean Bruce: “Pays neutre”, 1952
  Перевод: В. Е. Климанов
  Глава 1
  Юбер проснулся, будто его кто-то толкнул, все его мускулы были напряжены. Он прекрасно знал, что означают эти судороги, сжимающие затылок, поскольку уже много раз испытывал это ощущение. Ему угрожала непосредственная опасность.
  Напрягая слух и зрение, он приподнялся на полке, левой рукой нащупав дверь купе. Заперта… И тут струйка холодного воздуха подсказала ему, откуда грозит опасность. Глухой непрерывный стук колес на стыках рельсов вдруг стал громче. В узкое купе проникал неяркий свет.
  Юбер инстинктивно прижался к стене. Его взгляд не отрывался от светлого прямоугольника окна, выделявшегося в темноте. Он лихорадочно соображал, пытаясь понять…
  В окне купе появилась тень, и в то же мгновение весь поезд стал сотрясаться от адского грохота. Состав въехал на очередной металлический мост.
  Рефлекс отбросил Юбера к стене. В верхней части окна, в свободном пространстве, образованном опущенным стеклом, одна за другой блеснули три короткие вспышки.
  В следующую секунду тень взобралась наверх. Все закончилось, а Юбер остался жив.
  Он сидел неподвижно, словно окаменев, до тех пор, пока поезд не проехал мост и стук колес не стал опять нормальным. Только тогда он отбросил одеяло, нащупал босыми ногами ступеньки лестницы и спустился с полки на пол. Через опущенное стекло врывался ледяной воздух, от которого он вздрогнул. Юбер поискал рукой задвижку на двери, закрытую им перед тем, как лечь спать — задвижка была на месте. Он осторожно подошел к окну и закрыл его, затем взглянул на светящийся циферблат своих часов: половина шестого…
  Время и оставшийся позади мост навели его на мысль, что состав, вероятно, проехал Содертальге. Через полчаса будет Стокгольм.
  Юбер выждал несколько минут в темноте. У него было вполне четкое представление о том, что произошло, но по соображениям безопасности он совершенно не торопился проверять справедливость своих предположений.
  Он вернулся к двери и стал искать под подушкой верхней полки карманный фонарик. Затем включил его, предварительно полуприкрыв лампочку пальцами, и осмотрел верхнюю полку. Она оказалась неповрежденной, и он перенес внимание на нижнюю полку. Три маленькие дырочки остались в простыне в том месте, где должна была находиться грудь человека, если бы он лежал на этой полке. Юбер сразу же поздравил себя с тем, что потрудился занять самую верхнюю из трех полок. Обычно, если человек едет в купе спального вагона один, он из лености устраивается на нижней полке. Тип, стрелявший снаружи в полку, рассчитывал как раз на это.
  От ярости к лицу Юбера прилила кровь. Хорошенькое начало для дела!.. Стоило принимать столько предосторожностей, чтобы приехать в Стокгольм, не привлекая внимания! Противник уже знал о нем и пытался убрать еще до того, как он прибыл на место.
  Возможно, была допущена ошибка, но Юбер твердо знал, что не он допустил ее. Он не принимал в подготовке никакого участия. Утечка могла произойти только в Париже. Несколько часов, проведенные в бюро служб Штата Верховного Главнокомандования Объединенных Вооруженных Сил НАТО в Европе, оставили у него очень плохое впечатление. Разведывательные службы, в принципе объединенные для полного сотрудничества, только и думали, как бы сохранить при себе важнейшие секреты вместо того, чтобы честно взаимодействовать с союзниками. Обменивались они только разведданными пятого сорта, которые каждый смертный мог узнать два дня спустя, читая газеты.
  Юбер выключил фонарик и сел на нижнюю полку, чуть не ставшую для него смертельным ложем, когда дверь задрожала от ударов. Он заворчал, как будто только что проснулся, и бросил по-французски:
  — Да…
  Он узнал монотонный голос проводника:
  — Стокгольм через двадцать минут. Господин пассажир должен одеться.
  Юбер не мог удержаться от улыбки: он еще не привык к шведской манере разговаривать. Шведы не знают «выканья» и употребляют или фамильярное «ты», или третье лицо. Ему очень захотелось ответить, что «господин проводник был очень любезен, что разбудил его», но ему помешал голос, зазвучавший вновь:
  — Не мог бы господин пассажир открыть мне дверь, чтобы позволить возвратить ему паспорт?
  Произошедший инцидент сделал Юбера осторожным. Он снова сунул руку под подушку и вытащил свой «люгер». Затем, прижавшись спиной к стене, отодвинул левой рукой задвижку, включил свет и улыбнулся проводнику, спрятав пистолет за спиной.
  — Господин пассажир хорошо выспался?
  — Превосходно, — уверил Юбер.
  Он бросил «люгер» на полку, сел на него и протянул руку за паспортом.
  — Господин пассажир как раз успеет одеться и умыться, прежде чем мы прибудем в Стокгольм.
  Юбер с улыбкой поблагодарил его и закрыл дверь.
  Он весело смотрел на французский паспорт, выданный ему в бюро Штаба Объединенных Сил НАТО. Теперь его звали Юбер де Бассанкур, он был журналистом, едущим в Швецию с целью сделать репортаж для агентства Франс-Пресс. По всем правилам паспорт был должным образом «состарен». Страницы, предназначенные для виз, украшали печати, указывавшие, что обладатель документа совершил многочисленные поездки по Европе и бывал даже в Южной Америке. Юбер закрыл паспорт и положил его во внутренний карман пиджака, висевшего на крючке. Затем взял графин, стоявший на столе, и выпил воды, чтобы смочить пересохшее от жары горло.
  Он умылся, почистил зубы, побрился и оделся.
  Занимаясь туалетом, он не переставал размышлять о покушении. Во время поездки он по привычке всегда держался начеку, постоянно наблюдая за своими попутчиками. Ни один не показался ему подозрительным. Если противник узнал о его выезде еще в Париже, у него было много благоприятных возможностей избавиться от Юбера во время долгого путешествия. Однако на него напали на шведской территории, в самый последний момент. Из этого он сделал вывод, что не являлся объектом слежки и что агенты противника в Швеции, очевидно, получили информацию от своих коллег во Франции. Но этот вывод не давал решения проблемы. Юбер рассчитывал прибыть в Стокгольм в полной безопасности и спокойно поработать хотя бы первое время, сохраняя полную свободу действий в выполнении порученного ему задания. Теперь он был раскрыт, а это означало, что надо менять всю тактику. Противник быстро узнает о своей неудаче и захочет исправить ошибку, из-за чего Юберу придется каждую секунду быть настороже. С самого момента приезда в шведскую столицу он должен будет заметать следы, т. е. расстаться с образом Бессанкура и появиться под другим именем и в другом обличье.
  Уже некоторое время поезд заметно сбавлял ход. Шумный перестук колес на многочисленных стрелках сообщал, что скоро вокзал. Юбер обмотал шею шарфом и опустил стекло, чтобы выглянуть наружу.
  Его взгляду предстали заснеженные предместья Стокгольма, укутанные густой ночной темнотой. Юбер знал этот город, в котором бывал в конце войны. Вот уже два года шведская столица стала своего рода центром советского шпионажа в Северной Европе. Соответствующие органы Штаба НАТО неоднократно посылали по этому поводу ноты шведскому правительству, но службы безопасности этой традиционно нейтральной страны, казалось, не очень волновались. То ли из-за недостатка средств, то ли по какой-то другой причине, но они бездействовали. Генеральный Штаб Атлантического Союза в конце концов начал серьезно беспокоиться и известил ЦРУ. Получив приказ действовать, мистер Смит выбрал Юбера и дал ему карт-бланш в поисках агентуры противника и ее уничтожении, если последнее будет возможно.
  Состав медленно подъехал к вокзалу. Юбер поднял стекло, закрыл чемодан и надел свое толстое дорожное пальто. Затем, убедившись, что ничего не забыл, вышел из купе.
  В коридоре столпилось уже много пассажиров, готовившихся выходить. Накануне, в вагоне-ресторане, Юбер узнал, кто из них кто. Несколько шведов, несколько немецких бизнесменов и две или три пары туристов.
  Шумно выпустив пар, поезд замер у перрона. Держа в руке чемодан, Юбер пошел к выходу и по пути дал проводнику обычные чаевые.
  Снаружи было очень холодно. В огромном застекленном зале вокзала стоял водянистый туман, из-за которого было трудно дышать. Юбер отдал свой билет и прошел к выходу на площадь перед вокзалом. Здесь его должен был ждать местный агент ЦРУ. Юбер совершенно не знал этого человека. Ему сообщили только номер машины, к которой он должен был подойти, и пароль для водителя.
  В морозном воздухе носились хлопья снега. Перед вокзалом стояла длинная вереница такси, постепенно увозивших сошедших с поезда пассажиров. Было шесть часов пять минут.
  На специально отведенной площадке стояло несколько частных машин. Юбер подошел и посмотрел на номера, но не нашел тот, который искал. Он вернулся назад и остановился на тротуаре. Вскоре одна за другой уехали машины. Прошло еще десять минут. Юбер остался единственным пассажиром Северного экспресса, не уехавшим со стокгольмского вокзала.
  Его снова охватила тревога. После неожиданного покушения, едва не стоившего ему жизни, теперь вот опаздывал его контакт. Решительно, с самого начала все шло из рук вон плохо…
  На ярко освещенной площади, где остались только несколько автобусов, восстанавливалась тишина. Юбер был очень недоволен. В Стокгольме у него был второй контакт, но в столь ранний час он не мог с ним связаться. Конечно, человек, который должен был за ним приехать, мог задержаться по не зависящей от его воли причине. Например, у него вполне могла сломаться машина… Юбер решил подождать до половины седьмого.
  Он не хотел оставаться на свету, подставляясь чужим взглядам. Скорее всего покушавшийся на него спрыгнул с поезда на ходу задолго до вокзала, как только состав достаточно замедлил ход. Но это всего лишь предположение… Неизвестный вполне мог доехать до конечной станции. Юберу совершенно не нравилась роль дичи, которую он вынужденно должен был играть. Нет ничего приятного в борьбе с противником, о котором ничего не знаешь, даже лицо.
  Он прошел в буфет и заказал чашку кофе. Гарсон с красными от бессонной ночи глазами часто поглядывал на электрические часы, висевшие над стойкой, в ожидании скорой смены. Юбер выпил обжигающий кофе и хотел расплатиться французскими франками, но гарсон сказал, что не может принимать иностранную валюту и показал, где находится обменный пункт: в другом конце кассового зала. Юбер отправился туда и обменял франки на кроны. Вернувшись в буфет расплатиться, он увидел, что часы показывают шесть часов тридцать минут.
  Он вышел из вокзала и остановился на широком тротуаре, чтобы осмотреть площадь. На другом ее конце только что тронулся автобус, увозивший нескольких рабочих. Ни одной частной машины.
  Юбер понял, что должен выходить из ситуации своими собственными силами. Он вспомнил адрес гостиницы, где жил несколько недель во время своего пребывания в Стокгольме в конце войны, и решил отправиться туда…
  Он уже направлялся через площадь к автобусной остановке, когда увидел такси, которое, разбрызгивая грязь, ехало на стоянку. Снег по-прежнему валил хлопьями. Юбер сделал таксисту знак подъехать к нему. Прежде чем сесть в машину, он бросил:
  — Скансен-Отель, Норр Малар Странд.
  Он хлопнул дверцей — и машина тронулась с места. Водитель развернулся, чтобы ехать в сторону Строма, затем, выехав на набережную, свернул направо, на мост, за которым начиналась Норр Малар Странд.
  Над городом нависли плотные снеговые облака, сумрак был густым, что характерно для северных ночей. Пройдет еще добрый месяц, прежде чем запахнет весной. В это время года здесь светает не раньше десяти часов утра.
  Мост был пуст и плохо освещен. Машина, шурша колесами, ехала по растаявшему снегу, превратившемуся в жидкую грязь. Вдруг она дернулась и наткнулась на заграждение тротуара. Шофер поставил ее на тормоз и повернулся к Юберу, выражая мимикой сожаление:
  — Пусть господин простит меня, но кажется, лопнула шина.
  Он вышел из автомобиля и пошел к его задней части. Юбер сидел, погрузившись в свои мысли. Вдруг водитель открыл дверцу со стороны тротуара:
  — Если господин спешит, ему лучше продолжить путь пешком. Здесь работы на добрую четверть часа…
  На секунду Юбер заколебался. Насколько он помнил, до Скансен-Отеля осталось минут десять ходьбы. Он решил пройти оставшийся путь пешком.
  Он поднялся с сиденья и согнулся пополам, чтобы выйти… В ту секунду, когда его голова и широкие плечи появились из дверцы, он вдруг ощутил опасность и изо всех сил бросился вперед на заснеженный тротуар. Тяжелый разводной ключ ударил его по бедру вместо головы и не причинил особого вреда. Юбер упал животом в грязь и хотел сразу же подняться, но земля была скользкой и ноги не нашли нужной опоры. Он ударился о парапет и едва успел поднять ноги, чтобы отразить новую мощную атаку странного таксиста. С силой отброшенный назад, нападающий упал навзничь на землю. Юбер ухватился за парапет и встал. Почти в ту же секунду шофер тоже вскочил на ноги. Юберу хотелось пустить в дело свой «люгер», но он понимал, что это было бы неосторожно. Он не мог начинать свое пребывание в Стокгольме со стрельбы по живой мишени. План противника был ему абсолютно ясен: оглушив Юбера, он сбросил бы его с моста в рукав реки, соединяющейся со Стромом.
  Опираясь на парапет, Юбер, ждал новой атаки. Таксист, тяжело дыша, осторожно подходил, как боксер, ищущий просвет в защите. Юбер бросил ему по-немецки:
  — Оставь, если не любишь холодные ванны. Я готов считать, что встреча закончилась вничью.
  Вместо ответа человек бросился на него, занеся тяжелый ключ для удара. Классическим приемом дзюдо Юбер скрестил руки, сумел захватить локоть и запястье противника и безжалостно вывернул его руку. Все-таки, земля была слишком скользкой для этого вида борьбы. Ноги таксиста заскользили, и Юберу пришлось его отпустить.
  Не теряя времени, он отвесил упавшему жестокий удар по ребрам. Неизвестный взвыл от боли, откатился к машине и нырнул под ее дно в сточную канаву, полную грязи, ускользнув от Юбера, намеревавшегося добить его…
  Юбер отступил к парапету перевести дыхание. Противник не шевелился и оставался невидимым. Ситуация вдруг показалась Юберу комичной, и он засмеялся. По всей очевидности, таксист был вооружен, но не имел никакого желания пользоваться своим оружием. Он хотел совершить «чистое» убийство, столкнув затем жертву в Стром, так, чтобы впоследствии невозможно было установить, оглушили ее перед тем, как сбросить в воду, или погибший разбил себе череп при падении.
  Но теперь все было поставлено под вопрос. Противник, лежавший плашмя под машиной, не мог вылезти из-под нее, не оказавшись на несколько секунд в неудобном положении, что стало бы для него роковым.
  Прислонившись, к парапету, Юбер дышал полной грудью. Снег продолжал ровно падать. В пучках желтого света, идущего от уличных фонарей, вились снежинки.
  Юбер счел, что шутка слишком затянулась. Решив забрать свой чемодан из машины и уйти, он осторожно подошел к машине и нагнулся, стараясь поставить ноги подальше от такси. Тем не менее, ему пришлось сунуть торс в салон автомобиля. Он взялся за ручку чемодана и почувствовал, что его схватили за лодыжки и резко рванули вперед. Он отскочил назад, чтобы избежать перелома ног, и тяжело упал на спину в брызгах воды. Противник продолжал тянуть его изо всех сил. Он поднял колени, чтобы упереться в машину и вырваться из тисков противника.
  В этот момент на мост с Норр Малар Странд въехал автобус. Яркий свет фар выхватил из темноты такси. Юбер почувствовал, что хватка противника слабеет, и воспользовался этим, чтобы освободиться и выйти из пределов его досягаемости. Когда автобус проехал, он встал. Чемодан упал в снег. Юбер поднял его, твердо намереваясь уйти, не дожидаясь продолжения. Он промок с головы до ног и был весь в грязи. Отряхнувшись, как мокрая собака, он двинулся по мосту. Инстинкт заставил его вовремя обернуться: нападающий, выкатившийся из-под машины, бежал к нему, потрясая разводным ключом. Юбер подумал, что имеет дело с сумасшедшим. Юбер в последний момент бросил ему под ноги чемодан и встретил мощным ударом кулаком по макушке.
  Звучный гневный голос заставил его обернуться.
  — Стоять! Руки вверх!
  Юбер подчинился. Это был полицейский, затянутый в форму, похожую на адмиральский мундир. Юбер недовольно почувствовал, что «таксист» встает у него за спиной. Полицейский вытащил свой пистолет.
  — Что здесь происходит?
  Уверенный, что напавший так же мало расположен объясняться со шведской полицией, как и он сам, Юбер выдумал совершенно идиотскую историю, которая могла показаться правдоподобной именно из-за своей абсурдности.
  — Господин полицейский не должен сердиться, — сказал он. — Мы с господином таксистом боремся ради развлечения… Он утверждает, что шведы лучшие спортсмены, чем французы, и намного сильнее их: Я не согласен с этим мнением, и мы заключили пари.
  Полицейский выглядел ошеломленным. Юбер словоохотливо продолжил:
  — Очень досадно, что господин полицейский помешал нам, — я одерживал верх…
  Затем, с новым энтузиазмом предложил, показывая на блюстителя порядка пальцем:
  — А может быть, господин полицейский согласится стать нашим арбитром? Мы начнем сначала.
  Полицейский ответил сердито, даже без тени юмора:
  — Прекратите… И больше не начинайте. Иначе я буду вынужден вас задержать.
  «Таксист», до сих пор ничего не сказавший, счел нужным заявить:
  — Как будет угодно господину полицейскому. Я только хотел защитить национальную честь.
  Полицейский поморщился и спросил:
  — Ваши документы.
  Юбер достал свой паспорт и отдал его полицейскому, который, сделав несколько заметок в своем блокноте, вернул документ Юберу и протянул руку к «таксисту». Тот объяснил:
  — Пусть господин полицейский не сердится, но я забыл документы дома. Я могу оставить в залог машину, если это будет необходимо.
  Юбер снова развеселился. Если полицейский решит забрать «таксиста», одним противником будет меньше. Но у полицейского был скучающий вид. Возможно, он возвращался домой после ночного дежурства и вовсе не собирался работать сверхурочно.
  — Ладно, можете быть свободны, — резко объявил он и ушел твердым шагом.
  Юбер был немного разочарован, однако решил встретить неудачу, не драматизируя ее, и любезно улыбнулся своему противнику:
  — Ну?.. Что будем делать теперь?
  — Убирайся… Все равно жить тебе осталось недолго.
  Юбер рассмеялся и сделал два шага вперед, чтобы поднять свой чемодан. Распрямляясь, он выбросил свой кулак в челюсть псевдошофера, который свалился без сознания.
  Юбер вышел на тротуар убедиться, что полицейский идет своей дорогой. Приближалась машина. Он быстро затащил свою жертву за такси, потом приподнял ее и бросил на пол перед задним сиденьем. Затем закрыл дверцу и сел за руль.
  Доехав до Норр Малар Странд, Юбер остановил такси у тротуара недалеко от Скансен-Отеля, вышел, вытащил противника из задней части машины и усадил за руль, положив его голову на руки… Затем он выключил фары, включил габаритные огни, взял свой чемодан и пошел в обратную сторону. Он отказался от мысли поселиться в Скансен-Отеле.
  Глава 2
  Юбер прошел пешком вверх по Норр Малар Странд с намерением достичь старого города, видневшегося на другом берегу Странда, покрытого льдом. Он дошел до ратуши, большие куранты которой показывали семь часов десять минут, прошел в обратную сторону по мосту, где дрался несколько минут назад, продолжил путь по набережной, пересек железнодорожные пути и ступил на следующий мост.
  Падавший снег становился все более густым. Юбер дрожал в своей мокрой одежде. В США он как-то участвовал в соревнованиях по, борьбе в грязи. После сегодняшней схватки он тоже был в грязи по уши.
  Он вошел в первую попавшуюся гостиницу и объяснил подозрительно смотревшему на него консьержу:
  — Я приехал шестичасовым экспрессом и немного прошелся пешком, чтобы не беспокоить рано утром моих шведских друзей, но поскользнулся и упал в лужу. Я бы хотел снять на час номер с ванной. Это возможно?
  Лицо служащего просветлело:
  — Конечно. В это время года такие инциденты случаются очень часто. Если господин хочет, я могу почистить его пальто, пока господин будет мыться.
  Юбер отдал ему пальто, и его проводили в номер на втором этаже, где царило приятное тепло. Он разделся, принял горячую ванну, потом сменил одежду и обувь. Пожалуй, следует купить пару калош, которые зимой носят все шведы, подумал он.
  Около девяти часов он вышел в своем почищенном и почти сухом пальто. Можно было бы остаться в этой гостинице, показавшейся ему комфортабельной, но пришлось бы заполнять карточку, а он хотел замести следы. Он знал, что в Стокгольме легко снять меблированную комнату в частном доме. Именно это надо было и сделать.
  Следуя по узкой и плохо вымощенной улочке, он наткнулся на кондитори1, которая только что открылась. Юбер вошел в зал, сел рядом с батареей отопления, улыбнулся официантке, симпатичной высокой женщине с красными щеками, одетой в традиционные для ее профессии черную юбку и белую блузку, и заказал пирожные и кофе. Он с аппетитом поел и, увидев, что уже половина десятого, решил выйти на свой второй контакт, который ему дали на случай, если он не встретится с первым. Он прекрасно помнил имя и адрес: Бервальд, магазин сорочек, Агус Гатан, дом 12. Он попросил официантку проводить его к телефону и закрылся в кабине. Найдя номер в справочнике, набрал его на диске. Гудок, щелчок и низкий мелодичный женский голос, пробудивший в его памяти смутные воспоминания, сказал:
  — Алло, я слушаю…
  — Можно поговорить с господином Бервальдом?
  В наушнике трубки послышался приятный горловой смех.
  — Господина Бервальда не существует. По крайней мере, пока… Я Карин Бервальд.
  Ошеломленный Юбер секунду не мог прийти в себя. Его все-таки могли бы предупредить, что это женщина. Он кашлянул и произнес условную фразу:
  — Я приехал сегодня утром из Парижа и привез вам привет от Пьера и Жаклин.
  — Отлично… Пьер и Жаклин предупредили меня о вашем приезде. Пять дней назад я получила от них письмо на трех страницах.
  Это был нужный отзыв. Успокоившись, Юбер продолжил:
  — Я бы хотел с вами встретиться. Можно зайти сейчас?
  В ее голосе послышалась досада:
  — Мне очень жаль, но я не могу вас принять раньше девяти часов вечера. Адрес вы знаете?
  Юбер недовольно ответил:
  — Конечно. Но я позволю себе настаивать на как можно более ранней встрече.
  — До девяти часов вечера никак невозможно. Войдете в проход слева от магазина и подниметесь на второй этаж. Там только одна дверь. Позвоните, и я вам открою.
  Юбер начинал нервничать. Дела шли все хуже. Он продолжал настаивать:
  — Друг, который должен был встретить меня на вокзале, не приехал. Это меня беспокоит.
  Короткая пауза, потом Карин Бервальд медленно произнесла:
  — Я очень сожалею, но поверьте, это не каприз. Приходите сегодня вечером, в девять часов…
  Разъяренный Юбер ответил:
  — Ладно. Постараюсь быть точным.
  Он повесил трубку и вернулся в зал. Официантка раскладывала под стеклянным прилавком пирожные. Он улыбнулся и сказал, не сводя глаз с ее туго натянутой на груди близки:
  — Я приехал в Стокгольм сегодня утром. Я французский журналист, буду делать репортаж о Швеции. Нельзя ли попросить вас об одной услуге.
  Улыбка открыла белые зубы молодой женщины.
  — Меня зовут Улла, — ответила она. — Господин журналист может меня просить о чем угодно. — С губ Юбера чуть не вырвалась дерзкая реплика, но он вовремя сдержался.
  — Мое имя Юбер де Бессанкур. Я вам объясню… Мой репортаж будет посвящен условиям жизни в современной Швеции. Поэтому я хотел бы жить не в гостинице, где ничего не узнаешь, а в доме. Мне бы очень подошла меблированная комната в типично шведском доме.
  Молодая женщина засмеялась и, обойдя прилавок, подошла к Юберу.
  — Господину журналисту повезло. Думаю, я смогу предложить то, что он хочет.
  Она вытянула руку в сторону витрины, указывая на старый дом на противоположной стороне улицы.
  — Я живу напротив, — сказала она, — у тети. Ее зовут Катерина Нистром. Мы как раз сдаем комнату.
  На резной двери дома красовалась табличка «CAFE О RUM». Юбер знал смысл этого выражения. Оно означало, что в доме сдается комната и в оплату входит завтрак.
  — Можно посмотреть? — спросил он.
  Она кивнула, прошла вглубь зала и кого-то позвала. Вышел одетый в черное мужчина с сонным лицом. Она что-то быстро объяснила ему, потом пригласила Юбера следовать за собой. Они перешли улицу и зашли в дом напротив.
  Если снаружи дом выглядел старым и ветхим, интерьер был комфортабельным и современным. Тетя Уллы оказалась старой женщиной с морщинистым лицом и рыжими волосами. Юбер ей как будто понравился, и она попросила племянницу показать ему комнату. Выходившая на улицу комната пришлась Юберу по вкусу. Теплая и уютная, она была обставлена мебелью из светлого дерева. В углу за занавеской находился умывальник. Юбер осведомился о цене и принял ее, не торгуясь. Когда девушка собралась уходить, он остановил ее жестом, смущенно улыбаясь.
  — Опыт научил меня, что к иностранцу в любом уголке мира относятся с некоторой настороженностью. Я подумал, что для успешного ведения работы мне нужно смешаться с остальными людьми. Вы не могли бы купить в одном из магазинов Стокгольма одежду моего размера?
  Просьба, казалось, удивила ее, но после короткого раздумья она согласилась:
  — Конечно, могу.
  — Я дам вам мой размер и деньги, — продолжал Юбер. — Еще мне понадобится перекись водорода.
  Она сразу поняла и засмеялась.
  — Совершенно верно, — подтвердил Юбер. — У меня не такие светлые волосы, как у ваших соотечественников.
  Он дал ей денег и сказал, что хочет отдохнуть, а его заказ она может принести во второй половине дня.
  — Господин журналист может на меня рассчитывать, — сказала она. — Все это кажется мне очень забавным.
  Юбер посмотрел ей вслед и процедил сквозь зубы:
  — А мне — нет.
  Глава 3
  Юбер подошел к концертному залу, чей импозантный фасад с колоннадой произвел на него сильное впечатление, когда чувство тревоги, не покидавшее его с того момента, как он пересек Стром, приобрело вдруг необыкновенную четкость. За те годы, что он занимался этой опасной профессией, Юбер приобрел своего рода шестое чувство, которое называл инстинктом опасности. Он хорошо знал все его проявления. Эта тяжесть между лопатками, ощущавшаяся в тот момент, плюс особое напряжение спинных мускулов предупреждали о «хвосте». За ним велась слежка.
  А ведь он думал, что оторвался от противника. Одетый как швед, в коричневой фетровой шляпе на обесцвеченных волосах и в очках в стальной оправе, он рассчитывал, что сможет затеряться в толпе жителей Стокгольма. А теперь был вынужден признать, что противник оказался более сильным и опасным, чем он полагал. Юбер взглянул на часы: без десяти девять. Улица Агус Гатан совсем рядом, но теперь не могло быть и речи о том, чтобы идти туда, не избавившись от любопытного, следовавшего за ним по пятам.
  Он шел, не меняя шага. На первом перекрестке повернул направо и воспользовался этим, чтобы незаметно взглянуть назад. На тротуарах было еще слишком много прохожих, чтобы он мог заметить преследователя. Тогда Юбер решил уйти как можно дальше от центра города, чтобы найти пустую улицу, где можно действовать.
  Он обошел парк, закутанный в снежное одеяло, и направился в северное предместье, не оборачиваясь. «Хвост» не должен был догадаться, что его засекли.
  Прошагав около десяти минут, Юбер, наконец, нашел то, что искал: узкую, плохо освещенную улицу, с одной стороны которой был парк, а с другой жилые дома, довольно далеко отстоявшие друг от друга. Он незаметно ускорил шаг. Между редкими фонарями были удобные темные провалы. Скоро улица свернула влево, и на несколько мгновений Юбер оказался вне зрительного поля преследователя, да еще как раз в темном месте. Он воспользовался этим, одним прыжком перемахнул через ограду и углубился в парк, где спрятался за сосной, согнувшейся под грузом снега, накопившегося на ее ветках. Там замер и стал ждать…
  Прошло всего секунд тридцать, и появился человек. На нем была темная фетровая шляпа, надвинутая налицо, и широкое пальто с меховым воротником. Он был низеньким и коренастым.
  Снег на тротуаре растаял, по следам ничего угадать невозможно, но Юбер опасался, что взгляд неизвестного упадет на покрывавший лужайку белый ковер, на котором хорошо сохранились отпечатки его ног. Нет, вроде бы пронесло… Через несколько метров человек замедлил шаг, явно находясь в смятении: он потерял след и не знал, как себя вести. Юбер опасался, как бы «хвост» не вернулся назад, но тот выбрал противоположное решение и побежал вперед, надеясь догнать свою дичь на первом перекрестке.
  Юбер вышел из укрытия, перелез через ограду на улицу и широкими шагами пошел следом за противником, который теперь сам стал объектом слежки, не догадываясь об этом. В двухстах метрах дальше находился перекресток. Догадавшись, что неизвестный остановится, Юбер замер в тени. Больше минуты прошло без всяких действий, потом тот человек повернулся и стал с интересом смотреть в парк…
  Юбер улыбнулся. Тип начинал понимать, что объект слежки оторвался и спрятался в парке. Если этот дурак совершит ошибку, войдя в парк…
  «Дурак» ошибку совершил. Юбер увидел, как тот миновал металлические ворота, расположенные на углу, и осторожно пошел по аллее, обсаженной соснами. Юбер снова перелез через ограду и шмыгнул под деревья, примерно наметив себе маршрут, чтобы догнать маленького человека в широком пальто.
  Юбер осторожно двигался между деревьями, скользя от куста к кусту, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. В этой снежной феерии невозможно было пройти совершенно незаметно: для этого надо было одеться в белое. Но его противник находился в таком же положении. Юбер увидел его стоявшим на круглой площадке, откуда лучами расходились дорожки.
  Справа от Юбера к небу поднимались несколько сосен. Обойдя их, он смог бы незаметно подойти к человеку сзади и оглушить его. Бесшумно, осторожно ставя ноги на снежный ковер, он начал маневр…
  Он обошел первую сосну, потом вторую. В эту секунду сноп снега, упавший с веток, приковал его к месту. Ветра не было, и для этого внезапного снегопада было одно объяснение. Замерев, напрягая все мускулы, Юбер ждал продолжения. Ждать ему пришлось недолго… В следующую секунду ему на спину свалился тяжелый груз и перед его глазами мелькнул блеск стали, нацеленной ему в грудь. Юберу удалось остановить кинжал, когда лезвие пронзило его одежду. Затем он на секунду расслабил мускулы, что позволило освободиться от парализовавшего его захвата и перейти в контратаку. Быстро развернувшись, он выбросил колено, как ядро, в низ живота противника. В борьбе такого рода позволены все удары… Голова человека была всего в нескольких сантиметрах от него и сначала он увидел только одно: широко раскрывшийся рот, откуда готов был вырваться крик боли. Жестоким ударом головой он сломал напавшему на него нос и загнал крик ему в горло. Потом он без труда взял кинжал, потому что противник был полуоглушен. Дав ему упасть на снег и сцепив свои руки на его затылке, он нажал пальцами на кровеносные сосуды. Юбер очень любил этот захват — малоизвестный, но невероятно эффективный: прекращение поступления крови в мозг означало почти мгновенную потерю сознания. Он почувствовал, что человек обмяк в его руках и отяжелел. Придержав его и осторожно положив на снежный ковер, он взяв кинжал за лезвие, использовав его рукоятку, как дубинку.
  Схватка была короткой и практически бесшумной. Бросив быстрый взгляд назад, чтобы убедиться, что ему не грозит непосредственная опасность, Юбер быстро обыскал карманы своей жертвы. Как и следовало ожидать, там не оказалось ничего интересного: сигареты, зажигалка, несколько мелких вещей, немного мелочи, но ни единого документа.
  Человек, нейтрализованный им, был не тем, от кого он оторвался несколько минут назад. Да, эти люди были хорошо организованы и не жалели сил… слежка была продублирована, и, идя за первым, Юбер не заметил, что второй идет за ним.
  Он взял кинжал за рукоятку, готовясь закончить «чистку». На его жертве было темное пальто, почти такое же, как на нем, но на голове кепка, которую Юбер надел вместо своей шляпы и продолжил обход группы сосен.
  Теперь надо было идти на риск. Покинув укрытие, он спокойным шагом направился к невысокому человеку в широком пальто, который принял его за своего сообщника.
  — Закончил?
  Юбер что-то буркнул в знак согласия и подошел поближе, готовый броситься в атаку. Никакого снисхождения. С самого начала противник вел борьбу насмерть, и Юберу приходилось принимать правила игры. Его рука с кинжалом ударила маленького снизу вверх. Одновременно он схватил его левой рукой за воротник, чтобы удержать, вынул лезвие и снова ударил, целясь в сердце Не было ни единого крика. Юбер дал ему упасть, вернулся к первому и, взвалив его на плечи, отнес на круглую площадку.
  Он положил его на тело маленького человека в широком пальто, уперся коленом в спину, взялся руками за плечи и резко рванул их назад, чтобы сломать позвоночник. Затем он тщательно вытер рукоятку кинжала, оставшегося в груди маленького, поднял руку второго и сжал его пальцы на ней. Он встал, осмотрел сцену и разбросал ногой снег вокруг тел.
  Так шведская полиция решит, что была драка и участники убили один другого. По крайней мере Юбер надеялся, что она так решит.
  Теперь надо было уходить. Следы человечка в широком пальто, пришедшего по дорожке, отпечатались достаточно четко. Юбер с удовлетворением заметил, что они длиннее и шире, чем его собственные, и пошел пятясь, аккуратно ставя ноги в отпечатки.
  Выйдя из парка, он быстро пошел наугад и десять минут бродил по городу, часто меняя направление, чтобы быть уверенным, что оторвался от любого «хвоста».
  Полностью убедившись в этом, он вернулся в центр, вошел в первую попавшуюся телефонную кабину, стоявшую на углу пустынного перекрестка, и набрал номер Карин Бервальд. Было десять часов, и она, очевидно, волновалась…
  Она сняла трубку сразу же. Юбер назвался и объяснил:
  — Прошу прощения за опоздание. На моем пути встретились два зануды, от которых я с трудом отделался. Я могу прийти сейчас?
  Она ответила со вздохом облегчения:
  — Жду вас. Когда?
  — Минут через десять — пятнадцать. До скорого…
  Он повесил трубку и быстро зашагал, но заблудился и был вынужден спросить дорогу у возвращавшегося домой железнодорожника.
  Агус Гатан оказалась широкой спокойной улицей, застроенной зажиточными домами. Юбер пошел по нечетной стороне. По пути встретились несколько запоздавших прохожих и проехали мимо три машины. Наконец он дошел до дома 12, скользнул в тень, прислонился к двери и стал наблюдать за окрестностями. Мимо прошел мужчина, уткнувшийся носом в воротник своего пальто и не заметивший его. Дом был современным, со строгими и четкими линиями. Почти на всех этажах горел свет. На первом находился магазин, очевидно, принадлежавший Карин Бервальд. Витрину закрывали железные ставни. Слева был проход, отделявший этот дом от соседнего.
  Понаблюдав некоторое время, Юбер перешел через улицу и вошел в проход. Через несколько метров он нашел справа дверь, ведущую на лестницу, освещенную слабой лампой, и осторожно поднялся, почти прижимаясь спиной к стене, чтобы иметь возможность смотреть и вниз, и наверх.
  На площадке второго этажа от увидел дверь из покрытого лаком дерева, украшенную табличкой с инициалами: К.Б.
  Юбер бесшумно подошел и прижался к ней ухом. До него доносилась тихая музыка, возможно, из радиоприемника. Голосов не было.
  Он решительно нажал пальцем на кнопку звонка.
  Дверь открылась почти сразу, и в полумраке прихожей Юбер увидел женщину, показавшуюся ему красивой. Он узнал низкий мелодичный голос:
  — Что вы хотите?
  — Я приехал сегодня утром из Парижа и привез вам привет от Пьера и Жаклин.
  — Вы мне уже звонили?
  — Да, дважды. В десять утра и…
  Она засмеялась и перебила:
  — Проходите… Здесь очень сильные сквозняки.
  Она заперла дверь и прошла впереди него в современную гостиную, обставленную с превосходным вкусом. Здесь он увидел ее при ярком свете. Она была одета в пижаму-комбинезон из толстой черной фланели и оказалась гораздо более красивой, чем показалась ему вначале. Вдруг в его мозгу словно что-то щелкнуло. Он был уверен, что встречал ее раньше… Его брови сдвинулись, взгляд стал острее.
  — Вы неразговорчивы, — сказала она.
  Он ответил:
  — Позвольте на вас посмотреть.
  Она перестала смеяться, но в ее прекрасных темных глазах оставалась насмешка. Юберу показалось, что она издевается над ним.
  Он стал неторопливо рассматривать ее. Она была довольно высокого роста, и фланелевая пижама облегала пышные формы ее тела. У нее была походка королевы… Настоящая римская аристократка. Густые и тяжелые черные волосы собраны в пучок на затылке. Темные глаза миндалевидной формы, ресницы длинные и густые, брови тоже густые и четко вырисованные. Выступающие скулы привносили странную нотку в вытянутое лицо. Нос прямой и длинный, ноздри широкие. Высокий лоб, полные губы, ослепительно белые зубы.
  Закончив осмотр, Юбер почувствовал себя сбитым с толку. Профессия требовала иметь хорошую зрительную память, и он никогда не забывал лица и фигуры людей, с которыми встречался. Черты лица ему ничего не напоминали, тело казалось знакомым… Может быть. Чем больше он смотрел на нее, тем больше убеждался, что никогда раньше не видел, однако его не покидало ощущение, что он знал ее давно.
  Она снова засмеялась и спросила:
  — Закончили? Я могу пошевелиться?
  Он утвердительно кивнул головой.
  — Да, прошу вас.
  Она повернулась к нему спиной и, подойдя к бару из красного дерева, достала бутылку и стаканы. Юбер думал только о странном чувстве, испытываемом им. Он сделал несколько шагов к столу, на который она поставила стаканы и бутылку, и резко спросил:
  — Скажите откровенно… Вы меня знаете?
  Она опять рассмеялась, потом спросила двусмысленным тоном:
  — Нет. А что?
  — У меня такое чувство, что мы давно знакомы.
  Она погрозила ему пальцем.
  — Я очень часто слышу эту песенку.
  Он разозлился.
  — Если бы я собирался вас соблазнить, то не стал бы прибегать к этому приему. Это очень серьезно.
  Она перестала смеяться и сухо сказала:
  — Я много слышала о вас от мистера Смита и очень не люблю, когда надо мной смеются. Вы никогда не забываете лица. Если бы мы встречались раньше, вы бы меня узнали. Вы здесь не за тем, чтобы ухаживать за мной. Флирт и работа плохо сочетаются… Я поняла, что с самого приезда у вас начались неприятности. Я вас слушаю…
  Она взяла сигарету и чиркнула зажигалкой. Юбер заметил, что она не предложила ему закурить, хотя, по идее, должна была это сделать… если только не знала, что он не курит.
  — Могли бы угостить и меня, — сказал он.
  Она вздрогнула и удивленно посмотрела на него.
  — Мистер Смит мне говорил, что вы не курите.
  — Верно, — сказал. — Не курю.
  Он взял стакан виски, который она протягивала ему, отпил несколько глотков и саркастическим тоном спросил:
  — Могу я снять пальто, или вы сразу припишете мне грязные намерения?
  Она густо покраснела, помогла ему снять пальто, взяла шляпу и вышла в коридор повесить их на вешалку. Вернувшись, жестом предложила ему сесть в кресло и села напротив.
  — Я вас слушаю.
  Юбер отрицательно покачал головой.
  — Нет, — сказал он. — Это я вас слушаю… поймите, с момента приезда сюда на меня совершили три покушения. Это сделало меня подозрительным… Я хотел бы, чтобы вы объяснили мне вашу роль в игре.
  Вынув сигарету изо рта, она ответила язвительным тоном:
  — Я не получала инструкций откровенничать с вами.
  Юбер поднялся.
  — Тогда, — сказал он, — мне здесь больше нечего делать. Дело началось плохо. Я веду смертельную борьбу и не хочу рисковать напрасно… Я не доверяю вам до конца и постараюсь не иметь с вами контактов. Я справлюсь один…
  Он был уже в дверях, когда она окликнула его спокойным голосом:
  — Вернитесь… Мы оба продемонстрировали самолюбие.
  Юбер неторопливо вернулся и сел в кресло. Она начала объяснять:
  — Я живу в Стокгольме около шести месяцев. Направил меня сюда мистер Смит. Я купила магазинчик, находящийся на первом этаже… Старалась завязать знакомства во всех слоях общества шведской столицы, особенно в самых сомнительных кругах. Я могу дать вам много сведений, чтобы облегчить вашу задачу. Имена и адреса…
  Юбер невозмутимо спросил:
  — Вас мне дали в качестве второго контакта на случай, если не состоится встреча с первым… Встреча не состоялась. Я бы хотел знать, кто должен был встретить меня сегодня утром на вокзале и почему он не приехал.
  Она ответила без колебаний:
  — Этого я вам сказать не могу, потому что не имею связи с другими агентами ЦРУ в Стокгольме. Я в некотором смысле изолирована… Возможно, это означает, что у мистера Смита особые планы насчет меня. Он не хотел подвергать меня риску быстрого провала.
  — Как он вам сообщил о моем приезде?
  — В подвале у меня есть личная рация… Я могу вам ее показать, потому что она поступит в ваше распоряжение. Также я могу поддерживать связь через посольство. Сама я туда никогда не хожу… Есть буфер…
  — Меня, — сказал Юбер, — прислали сюда, чтобы уничтожить, если это возможно, советскую шпионскую сеть в Северной Европе. Я уже знаю, что эти люди хорошо организованы. Если я еще жив, то не потому, что они допустили ошибку… Их предупредили о моем приезде. Пока я не знаю, где произошла утечка, здесь или где-то еще, но обязательно узнаю…
  Она стала агрессивной:
  — Я под подозрением?
  Она смотрела на него со странной нежностью, потом засмеялась и сказала своим красивым мелодичным голосом:
  — Я бы не хотела попасть в число ваших врагов… Догадываюсь, что вы безжалостны… Если бы вы меня подозревали, то задушили бы без разговоров.
  — Вы правильно догадались, — ответил Юбер. — В делах такого рода надо сначала убивать, а потом разбираться. Это единственный способ сохранить свою шкуру…
  — А вы очень дорожите своей шкурой?
  — Не очень, — ответил он, — иначе выбрал бы себе другую профессию… Но эта работа мне нравится, и я хочу как можно дольше заниматься ею. Теперь расскажите мне, что вам известно об организации противника.
  Она посерьезнела, и ее голос стал суше:
  — В течение года Швецию наводняет все возрастающий поток советских туристов. Я их видела и могу вас заверить, что из них туристы, как из мясника дипломат. Все рослые красивые парни со стальными мускулами. О мозгах говорить не будем. Мозг в другом месте, они только выполняют приказы. Я почти уверена, что один из центров организации находится в туристическом агентстве «Ландснорр»: все советские туристы приезжают через его посредничество. Управляет агентством некий Жорж Мазель, выдающий себя за француза.
  — Выдающий себя? — переспросил Юбер.
  — Я с ним познакомилась, — объяснила Карин, — мы даже стали добрыми друзьями… Я уверена, что он такой же француз, как и я… Очень красивый мужчина и необыкновенно умный. Думаю, он столь же «сентиментален», как вы… Примерно неделю назад я послала мистеру Смиту его фотографию и отпечатки пальцев… Надеюсь, скоро получу ответ. Если он уже имел дело с нашей службой, мы узнаем, кто он на самом деле.
  Она замолчала, откинулась на спинку кресла и улыбнулась. Юбер спросил:
  — Это все?
  Она улыбнулась шире и ответила:
  — Пока все. Теперь ваш черед рассказывать.
  Он молчал добрую минуту, снова разглядывая ее с ног до головы. Чувство, что он встречал ее раньше, и невозможность вспомнить, где именно, продолжали раздражать его. Наконец он начал непринужденным тоном:
  — Я, кажется, говорил вам, что приехал в Стокгольм сегодня утром шестичасовым поездом. Около половины шестого, когда поезд въехал на мост Содертальге, противник появился в первый раз. Субъект, возможно, лежавший на крыше вагона, опустил стекло купе, в котором находился один я, и начал стрелять. К счастью для меня, он ошибся полкой… и зря потратил три пули. Заключительная часть путешествия прошла без проблем. Выйдя на центральном вокзале, я ожидал увидеть указанную мне машину… Машины не оказалось. Я подождал полчаса, потом сел в такси и поехал в Скансен-Отель на Норр Малар Странд, где прожил несколько недель в конце последней войны. На мосту таксист остановил машину, утверждая, что спустило колесо. Он высадил меня и попытался оглушить. Мы дрались, как собаки. По всей очевидности, он хотел сбросить меня в воду… Вмешался полицейский, и мне пришлось показать документы. У «таксиста» их, разумеется, не оказалось… Воспользовавшись наступившей передышкой, я оглушил его, доехал на такси до Скансен-Отеля, где и оставил машину вместе с типом, и ушел в старый город, зная, что там легче спрятаться. В одной гостинице, название которой не помню, я смог помыться и почистить одежду, а около девяти часов зашел в кондитори, позвонил вам, и ваш ответ привел меня в ярость.
  Она объяснила мягким голосом:
  — Днем ко мне должен был зайти Жорж Мазель. Я не знала, когда точно, и не хотела подвергать вас риску нежелательной встречи.
  — Он пришел?
  Она отрицательно покачала своей прелестной головкой:
  — Нет. Позвонил во второй половине дня и перенес встречу на завтра.
  Юбер продолжил рассказ:
  — После утренних инцидентов у меня не было никакого желания поселяться в гостинице. Официантка кондитори, хорошенькая блондинка, отзывающаяся на имя Улла Нистром, сдала мне меблированную комнату в доме, в котором живет со своей теткой. Дом 27 по Остер Гатан. Улла работает в кондитори напротив своего дома.
  Карин засмеялась.
  — Доверие установилось?
  Он вопросительно поднял брови, и она весело пояснила:
  — Вы только что назвали мне адрес своего убежища. Случайно?
  — Я никогда ничего не делаю случайно, — уверил Юбер.
  — Понимаю, — сказала она.
  Во взгляде Юбера блеснул жесткий огонек.
  — Вы чрезвычайно умны! Просто чудо какое-то… Продолжаю мою историю… Почти весь день я спал, поручив белокурой Улле купить мне одежду местного производства и перекись водорода, чтобы осветлить мои волосы. Без десяти девять я был совсем рядом с вашим домом, если точнее, возле концертного зала, когда почувствовал «хвост». Детали я опускаю… В общем, я немного прогулялся к северному предместью и сумел из дичи превратиться в охотника. В тот момент, когда я хотел напасть на следившего за мной типа, на меня набросился второй… Пришлось убить обоих. Не волнуйтесь, я устроил небольшую сценку… Надеюсь, полиция проявит добрую волю. А теперь дайте мне адрес агентства «Ландснорр». Уверен, что завтра утром мне понадобятся его услуги.
  Взгляд темных глаз Карин потемнел еще больше.
  — Смотрите, — сказала она, — как бы они не организовали вам путешествие в ад.
  Юбер ангельски улыбнулся.
  — Это одна из немногих стран, где я еще не бывал. Охотно съезжу… Как я могу сохранить контакт с вами?
  Она указала своей изящной ручкой на телефон.
  — Вы уверены, что они его не прослушивают? — спросил Юбер.
  Она удивилась.
  — Не вижу причин, почему они стали бы подозревать меня. До сих пор я вела себя крайне осторожно.
  Юбер пожал своими широкими плечами.
  — Как знать. Ладно, пускай будет телефон… Все равно после нескольких звонков мы узнаем, прослушивается он или нет.
  Он поправился с жестокой улыбкой:
  — Возможно, вы уже не сумеете этого узнать.
  Она возвратила ему улыбку. Она начинала казаться ему симпатичной. В принципе, Юбер терпеть не мог работать в подобных операциях с помощниками женского пола. Хотя, эта казалась нетрусливой и до сих пор вела себя так, что становилось ясно — нервы у нее крепкие. Он взял бутылку виски, налил свой стакан, подняв его и прошептал:
  — За наш успех.
  Она осталась ледяной. Он осушил стакан, потом поднялся с довольной улыбкой:
  — Я очень счастлив, что познакомился с вами, Карин.
  Она расслабилась и тоже встала.
  — И я счастлива встретиться с вами, Юбер.
  Он забеспокоился:
  — Мой размер обуви вы тоже знаете?
  Она поморщилась, покраснела и ответила:
  — Может быть. Мистер Смит мне много о вас рассказывал. Если, конечно, я не ошибаюсь… Думаю, вы Юбер Бониссор де Ла Бат. Верно?
  Он подошел к ней вплотную, прищемил подбородок молодой женщины и целомудренно поцеловал ее в лоб.
  — От вас ничего не скроешь, девушка.
  Его удивило выражение ее лица. Она спросила прерывающимся голосом:
  — Это так вы обычно целуете женщин?
  Их лица были совсем близко. Он дышал ее дыханием, она — его. Стоя так, он видел только ее глаза… и тут он ее узнал. По его телу пробежали мурашки, сердце остановилось, а потом забилось быстрее. Ему пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не выдать себя. Она захотела поиграть, тем хуже для нее. Он обнял ее и цинично сказал:
  — Я знаю массу способов целовать женщин. Когда у вас окажется несколько свободных часов, дайте мне знать… А пока могу показать вам образец моего умения.
  Юбер прижал свои губы к ее; сначала она ответила на его поцелуй, потом резко оттолкнула его и отступила на два шага. Ее глаза горели, и Юбер понял, что она ревнует. Зная, к кому, он не смог удержаться от смеха.
  Карин быстро вернула свое хладнокровие и сухо сказала:
  — Если вам больше нечего сказать, можете уйти.
  Он перестал смеяться, вышел в прихожую, обернулся и почти грубо спросил:
  — Вы хорошо знаете Мазеля?
  Она вызывающе посмотрела на него.
  — Да. Очень хорошо.
  — Совсем хорошо?
  — Почти… И надеюсь полностью узнать его завтра.
  Ему захотелось влепить ей пощечину и напомнить, как в самом начале разговора она ему сказала, что флирт и работа плохо сочетаются, но он вовремя вспомнил, что все это произошло по его вине. Он спросил, взяв себя в руки:
  — Он за вами ухаживает?
  Карин еще не совсем пришла в себя и оскорбилась:
  — А вас это удивляет?
  Ему больше не хотелось шутить.
  — Нет. Просто хочу знать. Если он предложит вам свидание для «окончательного» знакомства, найдите предлог не встречаться с ним в Стокгольме. Возможно, он вас куда-нибудь увезет из города…
  Она поняла и расслабилась.
  — Думаете, агентство «Ландснорр» не единственная их база в Швеции?
  — Совершенно верно, — подтвердил он. — Этот тип меня очень интересует… Я бы хотел иметь возможность поговорить с ним в тихом месте. Думаю, вы сможете облегчить мою задачу.
  Ее пальцы с накрашенными ногтями пригладили прядь на виске.
  — Сделаю все, что в моих силах, — уверила Карин.
  Она проводила его до входной двери и подождала, пока он наденет пальто и шляпу.
  — Когда будете мне звонить, — сказала она, — продолжайте ссылаться на Пьера и Жаклин. Так будет проще. В любом случае я теперь узнаю ваш голос.
  Он застегнул пальто, открыл дверь. Затем взял ее за плечи, привлек к себе и снова поцеловал. Она позволила ему это сделать, потом встревоженным голосом приказала:
  — Уходите.
  Юбер вышел, не упорствуя, спустился во двор, удостоверился, что на улице все спокойно и ушел быстрым шагом.
  Он больше не думал об опасном задании, которым занимался. Он размышлял о том, что пластическая хирургия — чудесная наука, стоящая на службе шпионов всех стран и обоих полов. Ему потребовалось около получаса, чтобы узнать, и то лишь по глазам, единственную женщину на свете, которую он никогда не мог забыть: Мюриель Савори.
  Глава 4
  Около полуночи Юбер без происшествий дошел до Остер Гатан. Несмотря на поздний час, старый город был очень оживлен, и он принял некоторые элементарные предосторожности, прежде чем идти в дом: дошел до конца улицы и резко повернул назад. Несколько хорошеньких девушек в меховых манто зазывающе смотрели на него, но что он отвечал любезной улыбкой. Он открыл дверь дома 27 ключом, переданным ему пожилой дамой с рыжими волосами, и поднялся по лестнице.
  В доме было тихо и темно. Юбер не знал, в каких комнатах спят пожилая дама и ее племянница. Он бесшумно вошел к себе, закрыл ставни, задернул шторы и включил свет.
  Его сердце тотчас сделало скачок, и к лицу прилила кровь. К нему кто-то заходил и обыскивал вещи… Он был в этом абсолютно уверен.
  Юбер подошел к своему чемодану, лежавшему на столе, и удостоверился, что аккуратно положенные в замок волоски исчезли.
  Трудно было поверить, что виновник — квартирная хозяйка, пожилая дама с рыжими волосами. То, что она пришла в комнату после ухода, было нормальным, так поступают все квартирные хозяйки, но вскрыть замки чемодана — совсем другое дело…
  Юбер открыл чемодан и осмотрел его содержимое. Он уже давно взял себе привычку особым образом укладывать одежду и личные вещи. В принципе, ни один обыск не мог пройти незамеченным. На первый взгляд, все было в порядке… Однако быстрой проверки оказалось достаточно, чтобы понять, что вещи были вынуты из чемодана, а потом аккуратно уложены обратно. Его «люгер» был на месте. Он взял его и проверил магазин. После одного крайне неприятного приключения, произошедшего с ним из-за того, что он не заметил, что магазин его пистолета пуст, он стал очень осторожен в этом вопросе.
  Сейчас самое бы время лечь спать, но серия инцидентов, нарушивших спокойствие его жизни начиная с утра, стала серьезно его беспокоить. До сих пор ему не удалось сделать ни одного, или почти ни одного, шага, который не был бы известен противнику. Значит, теперь они знали его адрес… Тем хуже для них. Раз он не может спать, лучше уйти.
  Сунув пистолет в карман, он поменял ботинки на другую пару — с резиновыми подошвами, одним ударом сплющил шляпу и, свернув ее в трубку, положил в карман. Чтобы произвести немного шума, на несколько минут включил воду, потом лег на кровать, заскрипевшую пружинами, и выключил свет.
  Он посмотрел на светящийся циферблат своего хронометра и подождал пять минут, неподвижно лежа в темноте. Наконец, бесшумный, как кошка, вышел из комнаты и направился в туалет, расположенный в глубине коридора, в задней части дома.
  Окошко туалета выходило во двор и было достаточно большое, чтобы в него можно было пролезть. Он встал на унитаз, надеясь, что тот выдержит его 80 кило. Двор предстал в виде черного колодца, в котором ничего нельзя было рассмотреть. Подняв глаза, Юбер заметил затянутое тучами небо, слабо освещенное огнями города. Он высунул наружу голову и руки и стал ощупывать стену с обеих сторон от окна. Земля находилась метрах в четырех ниже и прыжок был возможен, но спрыгнуть бесшумно ему бы не удалось. На его полных губах появилась улыбка, когда левая рука нащупала трубу водостока, закрепленную на стене примерно в тридцати сантиметрах от окна. Как раз то, что нужно…
  Он осторожно повернулся и лег лопатками на подоконник, а потом стал нетерпеливо подтягиваться. Сидя так, что в доме оставались одни ноги, он крепко взялся правой рукой за трубу и продолжал вылезать наружу, ставя ноги туда, где до того были его ляжки. Теперь ему оставалось лишь съехать по трубе.
  Сначала он убедился, что труба достаточно прочна, чтобы выдержать его. Если она сломается во время спуска и он упадет, то лучше уж прыгнуть самому, чем тянуть еще и кучу металла. Держась обеими руками, он снял ноги с подоконника и заскользил по трубе…
  Он без труда достиг земли и несколько секунд стоял неподвижно, ожидая, пока его глаза привыкнут к темноте. Все было тихо. Затем пересек двор, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о какой-нибудь предмет.
  Зайдя в туалет в конце дня, когда серый день еще освещал город, он смог хорошо разглядеть местность. Двор, где он находился, имел только один выход — через дом Катерины Нистром. С другой стороны относительно низкая стена отделяла его от двора дома, фасад которого, очевидно, выходил на улицу, параллельную Остер Гатан, именно туда Юбер и наметил выйти, если это было возможно…
  Действуя так, он не только хотел вернуться в город, не привлекая внимание «хвоста», возможно, стоявшего перед домом. Оборот, который приняли события, требовал от него найти запасной выход на случай, если противник атакует его в доме.
  Юбер дошел до стены, сложенной из бутовых камней, и поднял руки, чтобы взяться за гребень. Это ему не удалось. Он отступил, и его глаза, привыкшие к темноте, различили верхушку стены. Тогда он взял короткий разбег и прыгнул изо всех сил, подняв руки вверх. На этот раз у него получилось… Он легко подтянулся и спрыгнул с другой стороны.
  Двор, где он теперь оказался, был примерно того же размера, что и первый. Дом, стоявший перед ним, не был частным, как дом Катерины Нистром, и коридор позволял выйти на улицу, минуя жилые помещения.
  Он нашел дверь, открывшуюся от его толчка, и попал в коридор, освещенный голой лампочкой. Слева навощенная лестница вела на верхние этажи. Бесшумно ступая на резиновых подошвах, Юбер прошел вперед и довольно улыбнулся, увидев, что нет консьержа. Затем быстро вышел наружу и оказался на улочке, невероятно похожей на Остер Гатан. Сориентировавшись, он с самым естественным видом пошел по забрызганному грязью тротуару.
  Ледяной ветер заставил его достать из кармана шляпу, вернуть ей форму и надеть. Возле собора он встретил группу пьяных моряков, распевавших во все горло. Он пересек Стром, пройдя по Парламентскому мосту.
  На другой стороне моста он остановился за телефонной кабиной и несколько минут наблюдал за дорогой, по которой только что пришел. Мимо прошла торопившаяся пара, проехали несколько такси, но не было ни одной подозрительной фигуры. Он снова тронулся в путь, совершая широкие круги в качестве дополнительной предосторожности.
  Так он дошел до Кунгс Гатан, не получив ни удара по голове, ни пули. Было от чего быть довольным…
  Пройдя в тени двух высоких башен, стоявших по обеим сторонам улицы, он замедлил шаг, зная, что приближается к туристическому агентству «Ландснорр».
  Витрину агентства закрывал железный занавес. Юбер пришел сюда с намерением проникнуть внутрь, но на первый взгляд возможности для этого были невелики.
  Юбер перешел на другую сторону улицы и осмотрел металлический занавес. Не видно никакого замка. До соседнего дома примерно метр. На узком отрезке стены, образовывавшем угол здания туристического агентства, Юбер нашел небольшое окошко, защищенное обычной металлической решеткой, которую легко взломать. Он подошел к краю тротуара, посмотрел налево, потом направо. Было чуть больше часа ночи, и весь квартал спал. Он достал из кармана крепкий нож, снабженный различными аксессуарами, в том числе маленькими кусачками, достаточно крепкими, чтобы перекусить металлическую проволоку.
  За пять минут он сумел очень чисто снять прямоугольник решетки, который положил к ногам. Затем он убрал нож и достал авторучку, один конец которой заканчивал промышленный алмаз. Снова убедившись, что на улице никого нет, Юбер вырезал в оконном стекле кружок довольно точной формы диаметром сантиметров в двадцать, снял шляпу, сунул в нее кулак и резко ударил. Круглый кусочек отвалился и без особого шума упал с другой стороны. Он снова убрал шляпу в карман.
  Юбер развеселился. Из различных дел, которыми ему приходилось заниматься в силу своей профессии, он больше всего любил играть во взломщика. Еще раз оглядевшись вокруг, он сунул руку в круглое отверстие, и стал искать рукой задвижку. Через несколько секунд путь был свободен…
  Он схватился за подоконник и, оттолкнувшись ногами, подтянулся. Забравшись в окно по пояс, он секунду-другую прислушивался. Никакого подозрительного шума… Затем пополз дальше и, не найдя никакой опоры, упал, вытянув вперед руки.
  Он едва не ударился головой о стул, который упал под его весом с жутким грохотом. Вскочил, покрытый потом, вытащил свой «люгер» и снял его с предохранителя…
  Когда биение сердца вернулось в нормальный ритм, Юбер услышал ровное тиканье настенных часов. Не считая этого знакомого звука, все было тихо.
  Юбер закрыл окно, убрал оружие в карман и достал фонарик, который прикрыл левой рукой, прежде чем включить.
  Он находился в узкой комнате, служившей, по всей очевидности, складом рекламных изданий, необходимых для успешной деятельности любого туристического агентства: многочисленных раскладных книжечек с завлекающими обложками и роскошных буклетов, превозносящих красоты Швеции.
  Он подошел к двери, вышел, закрыл ее и пропустил немного света между сжатыми пальцами. Большую комнату разделяла надвое стойка из покрытого лаком дерева, над которой возвышалась решетка с окошками.
  Со стороны улицы полдюжины клубных кресел стояли вокруг низких столиков, заваленных туристическими брошюрами. Отделение для служащих было обставлено лакированной мебелью, стоявшей перед окошками. Именно в эту часть комнаты и вошел Юбер. В нескольких метрах справа еще одна дверь. Юбер подошел к ней. Этот зал его нисколько не заинтересовал: если в агентстве и были интересные документы, то только не здесь.
  Он открыл дверь, и луч фонарика осветил чистую деревянную лестницу. Юбер стал осторожно подниматься по ней. На середине лестница совершала полный поворот и заканчивалась квадратной площадкой на втором этаже, в центре которой стоял широкий стол с двумя креслами по бокам. В обе стороны шел коридор. Юбер провел лучом света по помещению, бегло осматривая его. Он насчитал три двери, все со стороны улицы. Та, что была в середине и выходила прямо на площадку, имела табличку «ДИРЕКЦИЯ».
  Дверь открылась от легкого толчка. Юбер закрыл ее, максимально плотно загородив пальцами лампу фонарика, и прошел к окну. Стекло закрывал тяжелый цельный деревянный ставень. Юбер внимательно осмотрел его и убедился, что благодаря ему снаружи не будет виден никакой свет. После этого он убрал пальцы с фонарика…
  Комната была обставлена современной металлической мебелью. Широкий рабочий стол, покрытый молескином, на котором стояла лампа с зеленым абажуром и письменный прибор. И ничего больше… Или директор «Ландснорра» был очень оккуратным человеком, или у него было не слишком много работы. У стены, сзади письменного стола, располагались металлические шкафы. Юбер не любил эту мебель: открывать ее было намного сложнее, чем деревянные шкафы. Однако он пришел сюда для того, чтобы сделать поверхностный осмотр… На стенах висели репродукции картин французских импрессионистов. Центр кабинета занимали повернутые к столу два больших глубоких кресла из зеленой кожи, будто ожидавшие, когда в них сядут. Чуть дальше находилась металлическая картотека на колесиках. К картотекам Юбер питал особую слабость. Он опустился перед ней на колени, чтобы осмотреть замок. Да, замок оказался, что называется, «с секретом», но вскрыть его не представляло труда. Юбер расстегнул пальто, потом пиджак и начал возиться с железной пряжкой брючного ремня. Щелчок — и плоская пряжка раскрылась, как шкатулка, в пальцы Юбера упал маленький инструмент странной формы, один конец которого заканчивался шкифом на шарнире.
  Юбер наставил луч фонарика в замок и по меньшей мере тридцать секунд сидел неподвижно, глядя в одну точку и хмуря брови, потом на мгновение опустил веки, давая отдых глазам, взял инструмент и стал медленно поворачивать шкиф в разные стороны… Послушные пальцам Юбера из него появились штырьки, похожие на зубья расчески. Он вставил инструмент в узкую замочную скважину и попытался открыть дверцу, не взламывая ее. Ему пришлось еще несколько раз крутить шкиф, прежде чем замок открылся…
  Юбер поднял крышку картотеки, сжав в зубах кожаный ремешок своего фонарика, и стал просматривать карточки одну за другой.
  Он знал, что начал утомительную и долгую работу, но времени у него было много…
  Ознакомившись со всеми карточками на «А», он перешел к «Б». Там его ждал маленький сюрприз. Его глаза заблестели, когда он наткнулся на картонный прямоугольник, на котором было написано красивыми буквами: БЕРВАЛЬД КАРИН.
  Сведения о дате и месте рождения, адрес магазина — Агус Гатан, 12, потом, в графе общая информация, напечатанный на машинке текст:
  «Женщина высокого класса. Очень умная. Очень ловкая. По всей вероятности, политических убеждений не имеет. Беспринципна. Можно использовать ее любовь к роскоши. Малосентиментальна, но неравнодушна к мужской красоте. Предпочитает высоких сильных мужчин. При должной обработке может быть полезна для агентства».
  Юбер улыбнулся, довольный тем, что узнал мнение противника о Карин Бервальд, поставил карточку на место и продолжил обыск.
  Он закончил работу только через час. Больше знакомых имен не встречалось, но все увиденные фамилии он прочитал и тихо повторил вслух, чтобы вспомнить, если услышит их в будущем.
  Затем закрыл картотеку, запер замок и вынул свой инструмент, сосредоточив внимание на металлических шкафчиках за письменным столом. Ему не пришлось менять комбинацию своей отмычки, чтобы открыть замок. Все замки были одной системы. Он просмотрел одно за другим досье, стоявшие на полках, но ни одно из них не показалось ему интересным. Однако, он досмотрел их до конца.
  Заперев шкафы, он сел на угол стола подумать. Он полностью отдавал себе отчет в том, что ему понадобилось бы минимум сорок восемь часов, чтобы обыскать в одиночку весь дом. Если агентство «Ландснорр» действительно служило прикрытием для базы советской разведки в Северной Европе, то где-то в нем должны были лежать спрятанные важные документы. Правда, по словам Карин, псевдо-Жорж Мазель вовсе не был дураком. Он, наверняка, знал свое ремесло досконально.
  Юбер встал на ноги и машинально взглянул на копии картин, висевших на стенах, Затем стал приподнимать их одну за другой и под третьей нашел то, что надеялся найти: дверцу встроенного в стену сейфа.
  Эта находка не очень помогла ему: у Юбера не было инструментов для вскрытия бронированной двери этого типа, несомненно, снабженной сложным замком. Он с сожалением опустил картину. Достав из кармана «люгер», Юбер вытер его платком, подошел к кожаному креслу, стоявшему ближе к окну, и сунул руку между сиденьем и спинкой. Пустое место, в котором он мог свободно шевелить пальцами, было достаточно большим. Он положил туда «люгер», и не как попало, а совершенно определенным образом. Убедившись, что его работа не оставила следов, он распрямился, собираясь уйти.
  Он взялся за ручку двери, когда от шума шагов на лестнице у него застыла в жилах кровь. Кто-то шел наверх, и отсутствие предосторожностей показало, что неожиданный гость не знает о присутствии в агентстве Юбера.
  Быстрый и гибкий, как кошка, Юбер развернулся и бросился к металлическому столу. Он повернул вращающееся кресло, скользнул под стол в свободное место, предназначенное для ног и, к счастью, достаточно просторное, чтобы поместиться там целиком, вернул кресло в первоначальное положение и быстро выключил фонарик.
  Тяжелые шаги приблизились. Дверь открылась, и комнату залил свет.
  Юбер, находившийся в крайне неудобном положении, не строил никаких иллюзий насчет имевшихся у него шансов выкрутиться. Если вошедший захочет сесть за стол, это будет катастрофа…
  Юбер бесшумно передвинулся так, чтобы оставить возможно большую свободу действий рукам. Характерный звук успокоил его и одновременно наполнил радостью. Эта серия щелчков… Вошедший открывал сейф. Тут Юбер горько пожалел, что расстался с «люгером». Сейчас был самый момент достать его и воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Без оружия это было чистым безумием… Расстояние от стола до сейфа было слишком велико.
  Щелчки прекратились, и наступила тишина. Дверца явно осталась открытой. Шорох бумаги. Юбер кипел от ярости. Он собирался отбросить всякую осторожность и выскочить, несмотря на риск, но сухой хлопок приковал его к месту. Неизвестный закрыл дверцу. Юбер пошевелил плечами, борясь с онемением, и раздвинул руки, готовый действовать.
  Вращающееся кресло медленно отодвинулось, появились ноги в темных брюках и резиновых галошах. Ждать дольше не имело смысла… Юбер уверенным движением схватил лодыжки и изо всех сил дернул их на себя…
  В комнате раздалось ужасное русское ругательство. Теперь Юбер был уверен в национальности своего противника. В минуты смертельной опасности всегда ругаются на родном языке. Крепче сжав руки, он рванул вперед, головой между ног врага, заставляя того отступить на кресло, которое с грохотом перевернулось. Юбер поднял голову и нанес неизвестному страшный удар в низ живота, от которого тот снова завопил. Затем, отпустив его лодыжки, он бросился на сходившего с ума от боли человека и схватил его за горло. Он безжалостно вдавил пальцы в глазные кровеносные сосуды. Почти сразу неизвестный перестал вопить, пару секунд молча побарахтался, потом обмяк… Тогда Юбер узнал его.
  Это был милый шофер такси, так любезно встретивший его по приезде.
  Он распрямился, стащил свою жертву с перевернутого кресла и уложил на ковер. Его взгляд упал на стол, и он увидел толстую пачку банковских билетов… Рядом с деньгами лежали ключи. Юберу всегда было противно хладнокровно убивать человека, особенно если тот находился в беспомощном состоянии, но борьба, в которой он участвовал, была борьбой насмерть. Каждый уничтоженный противник был очком в его пользу. Проявлять жалость было самоубийственно. Когда Юберу приходилось убивать, он старался по крайней мере делать это чисто. Он опустился на колени перед лежащим человеком, перевернул его на живот и сломал позвоночник своим излюбленным способом.
  Не надеясь на удачу, он стал его обыскивать и, разумеется, не нашел ничего интересного. Ни единого документа, удостоверявшего личность. Он встал, взял со стола связку ключей и направился к сейфу.
  Когда в начале войны Юбер, тогда федеральный агент, поступил в распоряжение УСС2, он в течение трех месяцев проходил обучение в разведшколе, где в числе прочих необыкновенных предметов его научили открывать сейф, не зная шифра. Более сотни раз он стоял за экраном, слушая переключение ручек, пока его слуховая память не развилась до такой степени, что он мог механически воспроизвести движения, которые знал только по звуку. К сожалению, ему редко приходилось применять на практике приобретенные знания, и он не был уверен, что все получится… Однако, следовало попытаться.
  Он поднял картину, сконцентрировал всю свою чувствительность в кончиках пальцев и взялся за первую ребристую ручку. Он закрыл глаза, перенесясь в тот момент, когда, сидя под столом, слушал, как открывает сейф человек, которого он только что убил. На третьем щелчке он остановился и взялся за вторую ручку… Всего их было четыре. Закончив с последней, он сделал паузу, давая разрядку перенапряженным нервам. Затем найдя в связке ключ от сейфа, он вставил его в замок и повернул. Дверца открылась, и «приятная неожиданность» оказалась такой сильной, что к лицу Юбера прилила кровь и потемнело в глазах.
  В сейфе была только крупная сумма денег.
  Юбер не имел ничего общего с героями романов, которые, чтобы не оскорбить мораль читателя, проявляют так называемую честность. Юбер был честен в том смысле, что никогда не взял ни гроша у частного лица. Все эти деньги, наверняка, предназначались для раздачи агентам враждебной разведки. Разумеется, Юбер мог бы, взяв их, отправить в американское Казначейство, но Казначейство не знает, что делать со своими долларами, а реальные расходы Юбера во время заданий всегда превышали суммы, выплачиваемые ему. Без малейшего угрызения совести он сгреб деньги и положил на стол рядом с первой пачкой. Поскольку ему пришлось совершить убийство, имело смысл закамуфлировать дело под банальный грабеж.
  Рассовав деньги маленькими пачками под рубашку, он решил, что пора освободить помещение. Но прежде он достал платок, тщательно вытер места, где мог оставить свои отпечатки пальцев, потом, даже не взглянув на лежавший на ковре труп, вышел из комнаты, оставив свет включенным.
  Он мог воспользоваться ключом убитого, чтобы выйти нормальным путем, но предпочел выйти тем же способом, каким вошел, и без проблем оказался на абсолютно пустынной Кунгс Гатан. Сунув руки в карманы, он пошел насвистывая, довольный своей экспедицией.
  Он по привычке сделал несколько крюков, чтобы убедиться, что за ним нет слежки, быстро перешел через Стром и вернулся в старый город.
  Он секунду колебался, возвращаться ли ему в дом по Остер Гатан или проделать в обратном порядке акробатические упражнения, с помощью которых он выбрался несколько часов назад, Он выбрал более простой путь, несомненно, из-за усталости.
  Свернув на узкую улочку, он замедлил шаг. Было весьма вероятно, что противник установил постоянное наблюдение за домом, но если они все равно знали, где он живет, хитрить было бессмысленно. Юбер даже веселился, представляя себе смятение противников, которые увидели бы его возвращавшимся в столь поздний час, хотя не видели, как он вышел…
  Мужчина, прислонившись к двери в нише, казалось, дремал. Юбер остановился, чтобы удостовериться, что он его не видел, затем пересек улицу широким пружинистым шагом, прижимаясь к стенам.
  Тип действительно спал сидя. Юбер подумал, что сможет вернуться к себе, не привлекая внимания, но это был еще один враг, а Юбер вел войну…
  — Спишь, скотина? — бросил он по-русски.
  Человек подскочил и, заикаясь, ответил тоже по-русски:
  — Нет… Не сплю. Он не выходил.
  Он с силой тер глаза. Наконец, его взгляд остановился на лице Юбера, и он остолбенел от изумления. Его рука с быстротой молнии метнулась к левой подмышке, но Юбер это предвидел. Он остановил на лету руку человека и влепил ему в лицо удар кулаком, способный оглушить быка. Голова бедняги с силой ударилась об дверь, прислонившись к которой он стоял. Не теряя времени, Юбер развернул его и сломал позвоночник прежде, чем тип успел прийти в себя.
  — Четыре — ноль, — прошептал он, потирая руки.
  Он повернулся, собираясь идти к себе. Его взгляд машинально скользнул по фасаду и остановился. Он не верил своим глазам: в его комнате горел свет. Он точно помнил, что выключил его, уходя. Решительно, нельзя ни минуты побыть в покое…
  Он перешел через улицу, открыл дверь, тихо закрыл ее и на цыпочках направился к лестнице. Поднявшись на второй этаж, он удвоил бдительность. Касаясь пальцами стены, он дошел до двери своей комнаты и резко распахнул ее. В комнате было темно…
  Юбер сильно скривился. Весь этот кавардак начинал действовать ему на нервы. Ведь не приснилось же ему…
  Он вошел, закрылся на задвижку и прислонил к двери наклоненный стул. В конце концов, у Уллы или ее старой рыжей тетушки вполне могло возникнуть желание нанести ему ночной визит. Надо выяснить это утром…
  Он разделся, спрятал деньги под матрац, надел пижаму и лег в постель, решив спать.
  Глава 5
  Когда Юбер проснулся свежим и отдохнувшим, в комнате еще было темно. Взгляд на светящийся циферблат хронометра сообщил ему, что уже десять часов утра. Отбросив одеяло, он одним прыжком вскочил, открыл окно и раздвинул ставни. Снаружи был день, если это можно было назвать днем… С низкого неба лился жалкий серый свет, превращающий город в одну массу, из которой выделялись только несколько красных фасадов на Остер Гатан.
  Улица была оживленной и шумной, все магазины открыты. Через широкое стекло витрины кондитори Юбер увидел фигуру Уллы Нистром, обслуживавшей клиентов.
  Озноб вовремя напомнил, что температура на улице никак не подходит для того, чтобы высовываться наружу в пижаме. Он зябко закрыл окно и по совету Уллы дернул за шнурок, чтобы ему принесли завтрак. Затем убрал стул, блокировавший дверь, и отодвинул задвижку.
  Сняв пижамную куртку, Юбер стал умываться. Он брился, когда дверь открылась без стука и вошла странная маленькая женщина — Катерина Нистром.
  — Господин де Бессанкур хорошо выспался?
  Юбер ответил чуть насмешливо:
  — Господин де Бессанкур провел ночь довольно неплохо. Госпоже Катерине Нистром снились хорошие сны?
  Она странно засмеялась, поставила поднос на стол, повернулась к нему и стала разглядывать без всякого смущения.
  — Разве такой молодой человек, как вы, может не произвести впечатления на женщину моего возраста? Конечно, мне снились сны…
  Юбер повернулся и посмотрел на нее. Она напоминала персонаж из кукольного театра. В ее огненных волосах торчали папильотки из разноцветного шелка. Круглое лицо, морщинистое, как печеное яблоко, выражало хитрость, лишенную снисходительности. Глаза необычного оттенка голубого цвета казались фарфоровыми: глаза куклы. Высохшие руки утяжелялись многочисленными кольцами сложной работы. Он неожиданно спросил непринужденным тоном:
  — Ночью в мою комнату кто-то заходил. Это были вы?
  Секунду она стояла ошеломленная, нахмурив брови, потом рассмеялась:
  — Нет… Если бы я была сомнамбулой, характер моих снов, наверняка, толкнул бы меня на это, но я не сомнамбула…
  Ее смех стал немного язвительным.
  — Может быть, это была моя племянница? Вы ей очень симпатичны. Она могла испугаться, что вы недостаточно плотно укрыты.
  Юбер тоже засмеялся, хотя не был убежден в правоте ее предположения.
  — Не знаю, — сказал он. — Кто-то включил свет.
  Она резковато перебила его:
  — Лучше садитесь завтракать. Кофе остынет… Простите, у меня много дел…
  Она ушла, семеня. Когда за ней закрылась дверь, Юбер сел за стол и поел с хорошим аппетитом. Его продолжало занимать ночное вторжение в его комнату. Он решил спросить объяснение у Уллы.
  Закончив завтрак, он оделся, вынул из-под матраца деньги, взятые из сейфа агентства «Ландснорр», сложил их в пакет и тщательно заклеил его. Он написал адрес: госпоже Карин Бервальд. Стокгольм, Агус Гатан, д. 12.
  Еще не было одиннадцати часов, когда он вышел на улицу, пересек ее и вошел в кондитори. Улла пошла ему навстречу с самой очаровательной своей улыбкой. Юбер пожалел, что у него нет времени заняться ею так, как она того заслуживала. Он жестом отказался сесть за столик, на который она показывала, и сказал:
  — Я уже позавтракал, спасибо. Я просто решил поздороваться с вами.
  Его внимание ей польстило. Он внезапно спросил:
  — Скажите мне честно, вы заходили ко мне в комнату ночью?
  Она густо покраснела, бросила на него возмущенный взгляд и, отступив на шаг, запротестовала:
  — Если это шутка, могу заверить, что считаю ее очень дурного вкуса.
  Она казалась искренней или же была первоклассной актрисой. Он изобразил смущенную улыбку и извинился:
  — Простите. Сегодня ночью кто-то вошел в мою комнату и включил свет. Я спросил вашу тетю, а она сама предположила, что это могли быть вы.
  Улла снова окаменела, потом подняла правую руку к волосам и с задумчивым видом поправила несколько прядей.
  — Это серьезно? — спросила она.
  — А похоже, что я шучу?
  В голубых глазах молодой женщины мелькнул страх, потом она вздрогнула, стиснув зубы, посмотрела ему за плечо и прошептала:
  — Извините, у меня много работы.
  Не добавив больше ни слова, она повернулась на каблуках. Несколько разочарованный, Юбер вышел и направился к собору, где, как он знал, можно сесть на автобус, идущий к Кунгс Гатан.
  Он остановился у первого киоска, купил «Стокгольм Тиднинген», сунул газету в карман, и только сев в автобус, развернул и стал читать.
  На второй странице он нашел короткое сообщение муниципальной полиции об обнаружении в центре парка на севере города двух трупов. Личность убитых не была установлена. Первые заключения позволили полиции сформулировать версию о сведении счетов между двумя «малопочтенными субъектами, живущими вне рамок общества». В тот момент, когда один из них был заколот, он сумел сломать своему противнику позвоночник. Таким образом, погибли оба. Юбер позволил себе улыбнуться.
  На третьей странице его взгляд упал на заметку, которая произвела на него эффект холодного душа.
  Статья была озаглавлена: «Загадочная кража машины».
  По словам редактора «Стокгольм Тиднинген», в старом городе, на Норр Малар Странд перед Скансен-Отелем было обнаружено такси. Владелец машины не найден. Днем это дело было связано с рапортом полицейского. Возвращаясь домой с дежурства рано утром, он заметил двух дравшихся мужчин. Они, очевидно, вышли из такси, номер которого соответствовал номеру машины, найденной перед Скансен-Отелем. Полицейский проверил документы одного из дравшихся. Паспорт был на имя Юбера де Бессанкура, французского журналиста, будто бы приехавшего в Стокгольм этим же утром. В завершение редактор писал, что нет никаких сомнений, во всяком случае лично для него, что указанный субъект предъявил полицейскому фальшивые документы, а когда блюститель порядка ушел, оглушил несчастного таксиста и сбросил его в Стром. На всякий случай, добавлял он, полиция активно ищет псевдо-Юбера де Бессанкура.
  Почти оглушенный, Юбер медленно сложил газету и убрал ее в карман. Решительно, дела шли лучше и лучше… За двадцать четыре часа он спасся от нескольких покушений и сумел свести счеты с четырьмя слишком любопытными типами, а теперь им заинтересовалась еще и местная полиция. Есть от чего подать в отставку…
  Он достал из кармана очки в стальной оправе, купленные накануне, и водрузил их на нос. Он был почти уверен, что если сейчас встретится со вчерашним полицейским, тот его не узнает, но лучше не искушать дьявола…
  У Почтамта он вышел, отправил пакет Карин, потом, не торопясь, пошел к Кунгс Гатан в агентство «Ландснорр».
  Юбер прекрасно понимал, что этот способ действий мог показаться безумным многим, даже самым смелым людям. Но он шел на это, все хорошо продумав. То, как его встретили в Стокгольме, и все происшедшее затем наводили его на мысль, что из-под наблюдения противников ему не уйти, что бы он ни делал. Единственным выходом было уехать из Швеции и вернуться обратно через несколько недель с новой «легендой». И не давать о себе знать ни разведслужбам Штаба Верховного Главнокомандования Объединенных Сил НАТО в Европе, ни ЦРУ. Кто-то предал его, в этом не было никаких сомнений. Юбер не любил служить мишенью, и раз уж обстоятельства поставили его на открытое место, он предпочитал нанести удар первым.
  Подойдя к агентству, он увидел каменщика, вставляющего новую решетку в окно, через которое он влез ночью. Он с улыбкой остановился возле рабочего и сказал с понимающим видом:
  — Хорошая предосторожность!
  Каменщик покачал головой, пожал плечами и ответил:
  — Понимаете, они иностранцы и не знают, что в Стокгольме нет грабителей.
  Юбер ушел, не став продолжать разговор. Слова рабочего навели его на мысль, что руководитель агентства «Ландснорр» не счел нужным предавать огласке ночные инциденты.
  Он уверенно вошел в агентство и захлопнул дверь.
  Там было несколько туристов, получавших информацию. Юбер подошел к свободному окошку и обратился к девушке со строгим лицом, окруженным светлыми прядками волос, говоря с фламандским акцентом:
  — Я бельгиец. Мне бы хотелось, чтобы вы составили для меня маршрут, позволяющий осмотреть Швецию за две недели. Я, знаете ли, не богат, но все же хочу совершить эту поездку в достаточно комфортабельных условиях.
  Девушка выслушала его с большим вниманием, кивнула, открыла ящик и, достав из него несколько папок, пустилась в объяснения, которые Юбер не слушал. Он решил выдвигать всевозможные возражения до тех пор, пока раздраженная сотрудница не вызовет директора.
  Ему не пришлось прибегать к этому плану. Не прошло и двух минут с его прихода, как зазвонил стоявший перед девушкой телефон. Она сняла трубку, ответила: «Да, господин директор», послушала несколько секунд, странно посмотрела на Юбера, потом встала и извинилась:
  — Прошу господина туриста подождать. Я сейчас вернусь…
  Она направилась вглубь зала и вышла в дверь, за которой была лестница, ведущая на второй этаж. Юбер стал спокойно ждать, разглядывая потолок. Он подумал, что, очевидно, сидящим наверху за приходом и уходом клиентов позволяла следить оптическая система.
  Девушка скоро вернулась, подошла к окошку и сказала, не садясь:
  — Я не могу дать вам исчерпывающие сведения. Будет лучше, если вами займется лично господин директор.
  Юбер показал, что польщен вниманием.
  Она открыла дверцу в конце стойки и знаком попросила его пройти. Внизу лестницы она объяснила:
  — На площадке вы увидите дверь с табличкой «Дирекция». Постучите и входите…
  Юбер поблагодарил и стал подниматься по ступенькам. Заблудиться он не мог…
  На площадке никого не было. Как ему сказала девушка, он постучал и вошел.
  У окна стоял высокий блондин с резко высеченными чертами лица. Одет он был как швед, но костлявое лицо наводило на мысль, что его предки были, скорее, поляками.
  Мужчина твердым шагом подошел, щелкнул каблуками и поклонился на шведский манер.
  — Добро пожаловать. Я к вашим услугам…
  Он закрыл дверь, и Юбер услышал, как повернулся в замке ключ. Никаких иллюзий оставаться не могло… Юбер непринужденно опустился в кресло, спрашивая себя, является ли этот человек Жоржем Мазелем, о котором ему рассказывала Карин Бервальд. Описание, данное молодой женщиной, к нему не подходило… Хотя, ее представления о мужской красоте могли измениться после того, как она прошла через руки пластического хирурга…
  Тип обошел письменный стол и сел во вращающееся кресло, жалобно скрипнувшее под его весом. Затем, без предисловия, чувствуя уверенность в себе, он открыл ящик, достал оттуда огромный «маузер», положил его на стол и сказал, показывая свои острые зубы:
  — Добро пожаловать, месье де Бессанкур. Сказать по правде, я не надеялся, что вы придете ко мне добровольно. Впрочем, вы поступили правильно, нам нужно многое сказать друг другу…
  Юбер выслушал это молча. Он любил решительных людей и предпочитал такую прямолинейную манеру говорить уловкам, которые заставили бы их потерять время. Он тоже улыбнулся. Его улыбка была жестокой, как волчий оскал, и настолько сдержанной, насколько возможно.
  — Месье Жорж Мазель?
  Костлявое лицо мужчины не выразило никакой реакции. Он неподвижно просидел несколько секунд и ответил своим суровым голосом:
  — Он самый. Давайте поговорим о деле… Я следил за вами с самого вашего приезда в Стокгольм. Отдаю должное вашим способностям и особенно вашей «эффективности». Мы вас недооценили… Но будьте уверены, что больше этого не повторится. Мы заплатили дороже, чем было допустимо. Теперь ваша очередь платить.
  Юбер скрестил свои нервные руки на коленях и весело спросил:
  — Вы в этом уверены?
  Хозяин кабинета убрал улыбку.
  — Абсолютно. Вы очень скоро убедитесь в этом… Если я говорю с вами так откровенно, на это есть причина. Вы понимаете, что это означает?
  Юбер изобразил большую веселость и засмеялся.
  — Я не так глуп, — сказал он. — Позвольте мне подумать, что вы в очередной раз ошиблись.
  Он перестал смеяться, распрямился в кресле и серьезно сказал:
  — Если этого предисловия вам достаточно, давайте перейдем к делу. Я вас слушаю…
  Юбер с удовлетворением отметил, что в серых глазах Жоржа Мазеля блеснул огонек раздражения. Если удастся заставить его потерять хладнокровие, все пройдет легче. Он сухо повторил:
  — Я вас слушаю.
  Мазель взял «маузер» и поднял его, наставив на Юбера.
  — Не думайте, — сказал он, — что я проявляю ненужный садизм, прося вас объективно рассмотреть ваше положение. Сейчас идут последние часы вашей жизни. Прежде чем наступит ночь, вы станете трупом. Но до того мы должны уладить один маленький вопросик. Прошлой ночью вы проникли в этот кабинет, откуда похитили наш оборотный капитал в сумме около миллиона крон. Это слишком большая сумма, чтобы мы могли ее вам подарить.
  Он замолчал, нажал пальцем на кнопку звонка, потом, не выпуская из руки оружия, встал и открыл дверь. В кабинет один за другим вошли два амбала, похожие на несгораемые шкафы; оба держали правую руку в непомерно раздутом кармане. Они прислонились к стене, глядя на Юбера, как на земляного червяка, которого собирались раздавить. Это было в стиле добрых традиций, и Юбер не смог удержаться от смеха.
  — Ваши парни слишком похожи на киношных гангстеров.
  Жорж Мазель остался равнодушным к такому юмору.
  Он сел на свое место, положил «маузер» на стол и продолжил:
  — Мои сотрудники, присутствующие здесь, проводят вас до места, где вы спрятали деньги. Когда вы вернете их, вы совершите небольшое путешествие за город, не имеющее ничего общего с поездкой, организовать которую вы просили мою служащую.
  Юбер фыркнул:
  — Вы принимаете меня за идиота?
  Костлявое лицо Мазеля напряглось, взгляд стал угрожающим.
  — Что вы хотите сказать?
  Юбер откровенно расхохотался.
  — Вы не получите эти деньги. Я уложил их в пакет и отправил его сегодня утром по почте. Стокгольм, до востребования, на мое имя.
  Лицо Мазеля приняло землистый цвет; он глубоко вздохнул и сказал, пытаясь улыбнуться:
  — Не имеет никакого значения. Раз дело обстоит так, мы ликвидируем вас прямо сейчас и заберем деньги, воспользовавшись вашими документами.
  Голос Юбера стал невероятно сладким:
  — Я сказал, что послал их на свое имя, но это не значит, что пакет адресован Юберу де Бессанкуру. В любом случае, у меня нет никаких документов на это имя.
  Он театральным жестом поднял руки и добавил:
  — Обыщите!
  Мазель сделал жест, и двое профессиональных убийц подошли к Юберу, который не пошевелился, грубо схватили его за плечи и вытащили из кресла. Юбер поднял руку и сказал светским тоном:
  — Одну минуту, друзья. Позвольте…
  Он снял очки, неторопливо сложил их и положил на стол перед «маузером», после чего поднял руки вверх.
  Оба типа буквально набросились на него и стали опустошать карманы. Он неуверенно запротестовал:
  — Эй… Потише. Вы мне порвете одежду.
  Потеряв терпение, один из амбалов влепил ему пощечину. Юбер не мог позволить бить себя. Его кулак молнией вылетел вперед, и наглец, поймав его челюстью, отлетел к стене, которая и остановила его полет. Юбер отступил назад и принял боевую стойку.
  — Я готов вести разговор, — сказал он, — но не намерен терпеть пощечины. Если это повторится, начнется большая драка.
  Мазель явно занервничал, а Юбер испугался, что слишком перегнул палку. Но директор агентства «Ландснорр» усилием воли вернул себе невозмутимую маску и приказал своим подручным:
  — Спокойнее. Мы не торопимся.
  Юбер любезно предложил:
  — Если хотите, я могу сам все выложить из карманов. Могу даже раздеться догола, чтобы доставить вам удовольствие.
  Он снова удобно уселся в кресло.
  Мазель казался сбитым с толку. Юбер достиг цели, поставленной себе: своим поведением заставить противника поверить, что в рукаве у него спрятан крупный козырь. Однако, он полностью сознавал опасность, которой подвергался. Мазель раскрылся и теперь не согласится засчитать раунд как ничью и отпустить его. Мазель не будет колебаться в выборе между секретными фондами организации, равными миллиону крон, и жизнью Юбера.
  — Месье де Бессанкур… или как вас там, вы сумасшедший.
  Юбер улыбнулся.
  — Это исключительно ваше личное мнение, милостивый государь.
  Мазель продолжал:
  — Обещанное мною путешествие вы совершите немедленно, Но вместо чистой смерти от пули в затылок, вас подвергнут жесточайшим пыткам… Мои люди настоящие мастера в этом деле. Ни они, ни я не торопимся. Это будет длиться часами… Может быть, несколько дней. Вам все-таки стоит подумать.
  Юбер незаметно опустил руки вдоль ляжек так, что их закрыли подлокотники кресла. Поскольку его жест не вызвал никакой реакции, он стал медленно продвигать правую руку за спину, потом, скривившись, обратился к Мазелю:
  — От этих типов за спиной у меня бегут мурашки. Они мешают мне думать… Я бы предпочел их видеть.
  Мазель, не усмотрев в просьбе ничего подозрительного, сделал подручным знак встать рядом с ним. Пальцы Юбера уже пролезли между подушкой и спинкой, где прошлой ночью он спрятал свой «люгер». Он не имел ни малейшего желания дать себя увезти «в путешествие». Вдруг он заявил убежденным тоном:
  — Послушайте, Мазель, давайте выложим карты на стол. Будьте хорошим игроком, признайте себя побежденным и ограничимся этим… Ваша организация раскрыта… Вы не сможете пробыть в Стокгольме даже двадцати четырех часов. Убив нескольких ваших людей, я действовал в рамках законной самообороны. Я не профессиональный убийца и не желаю вашей смерти. Меня удовлетворит ваш отъезд из страны.
  Какое-то мгновение взгляд Мазеля выражал крайнее удивление, потом по его лицу пробежала тень.
  — Я думаю, — сказал он, — что вы все-таки немного не в себе. Вы в нашей власти, и никто не сможет вырвать вас из нее. С той секунды, как вы ступили на мостовую Стокгольма, вы непрерывно находились под нашим наблюдением. Я прекрасно знаю, что вы ни с кем не вступали в контакт.
  Юбер возразил язвительным тоном:
  — А как вы объясните, что я вышел на агентство «Ландснорр»?
  Этот пункт, конечно, волновал Мазеля, но тот решил не обращать на него внимания.
  — Вы лишь получили отсрочку в исполнении смертного приговора, — сказал он.
  — Точно так же, как и вы, дорогой друг, — ответил Юбер. — Я повторяю свое предложение… Вы покидаете Швецию, а я убираю оружие.
  Мазель затрясся от нервного смеха.
  — Вы совершенно ненормальный, — сказал он. — Вы в одиночку ввязались в безнадежную борьбу против многочисленной и хорошо отлаженной организации. На что вы надеетесь? Вы нанесли нам довольно чувствительные удары, согласен, но это не может продолжаться. Теперь мы прекрасно поняли, что вы упрямый тип, и мобилизуем крупные силы.
  Юбер насмешливо рассмеялся:
  — Мобилизуем? Этого еще не произошло?
  Мазель закусил губу.
  — Я плохо выразился. Это уже сделано, раз вы здесь.
  Юбер прикрыл веки, чтобы спокойно посмотреть на обоих горилл, чья бдительность, как ему показалось, притупилась. Действительно, амбалы вытащили руки из карманов. Во время прерванного обыска они успели убедиться, что он не вооружен. К тому же эти субъекты слишком верили в силу своих мускулов. Пальцы Юбера коснулись холодной стали «люгера», оставшегося на месте. Он осторожно ощупал пистолет, потом взялся за рукоятку и стал его вытаскивать. Самое время… Мазель понял, что дискуссия ни к чему не приведет, и приказал раздраженном тоном:
  — Возьмите его и посадите в фургончик.
  Юбер вскочил, держа в руке пистолет.
  — Минутку! — скомандовал он. — Руки вверх! Первого, кто рыпнется, превращу в труп!
  Этот неожиданный ход произвел эффект разорвавшейся бомбы. Ошарашенные убийцы без разговоров подняли руки. Мазель попытался схватить свой «маузер», неосторожно положенный на стол, но Юбер оказался проворнее и завладел им раньше.
  Он принял огорченный вид и с сочувствием сказал:
  — Решительно, вы оказались не на высоте. Мне очень хочется уехать первым же поездом и сказать моим начальникам, что это задание лишено интереса. Вы просто мальчики из хора. Не понимаю, кто вас учил специальности.
  Он, пятясь, шел к двери. Ни один из трех противников не казался расположенным что-либо говорить. Юбер продолжал насмехаться:
  — Я делаю вам новое, совершенно честное предложение: возвращайтесь в школу, на сколько нужно, ну, скажем, на годик, а когда будете готовы, давайте мне знать.
  Юбер сунул «маузер» в карман, чтобы освободить левую руку, прислонился к стене и открыл дверь, которую Мазель после прихода своих «сотрудников» забыл запереть на ключ. Он широко распахнул ее и любезно посоветовал:
  — И главное: не изображайте из себя героев. Если попытаетесь помешать мне выйти, я взорву эту халупу. Насколько я успел заметить, вы не нуждаетесь в рекламе…
  Он одним прыжком перескочил порог и бросился к лестнице, по которой сбежал боком, прижимаясь спиной к стене. Он беспрепятственно спустился вниз, убрал в карман свой «люгер», прежде чем открыть дверь, ведущую в агентство, любезно улыбнулся обернувшимся на него служащим, извинился перед старой дамой, оказавшейся у него на пути, и вышел на улицу.
  Низкое небо было красивого фиолетового цвета. Холодный воздух показался Юберу бальзамом. Мимо проехало свободное такси, но он предпочитал возвратиться на автобусе. Он прошел сотню метров, и тут мускулы его спины напряглись. Юбер резко обернулся, не желая по-глупому погибнуть на улице. Сзади стояли двое полицейских в своей красивой форме; один из них наставил на него пистолет.
  — Господин де Бессанкур? У нас есть ордер на ваш арест. Прошу без сопротивления следовать за нами в полицейский участок…
  Юбер расслабился, вежливо поклонился и ответил:
  — С удовольствием, господа.
  И, не обращая внимания на ошеломленные физиономии полицейских, отдал им «люгер» и «маузер».
  Глава 6
  Молчание затягивалось. Оно успокаивающе действовало на Юбера, неподвижно сидевшего на стуле. Его глаза привыкли к ослепляющему свету направленной ему в лицо лампы. Он четко видел невысокую фигуру, сидящую по другую сторону полированного стола, — полковника Эриха Мольде, начальника шведской службы контрразведки. В кресле справа небрежно развалился помощник Мольде капитан Ларс Викен, задумчиво смотревший на Юбера. С другой стороны от стола, за особым столиком, сержант-стенографист сидел наготове, занеся карандаш над блокнотом.
  Кабинет был просторным, и в нем царило приятное тепло. Проведя несколько часов в крайне неудобной камере, Юбер оценил его по достоинству. Он не спешил и не испытывал желания ни брать слово первым, ни торопить события.
  Наконец, полковник Эрих Мольде пошевелился и стал набивать трубку из резного дерева, которую затем тщательно раскурил. Несмотря на ослепляющий свет, направленный в глаза, Юбер мог следить за жестами полковника, стараясь понять по ним характер человека, с которым, по всей вероятности, ему придется очень много общаться в ближайшие часы.
  Капитан Ларс Викен по-прежнему оставался неподвижным и не сводил с Юбера свой задумчивый взгляд, как будто старался загипнотизировать его или проникнуть в его мысли.
  Гортанный голос полковника Эриха Мольде внезапно разорвал тишину, к которой все уже начали привыкать.
  — Насколько мне известно, — сказал он, — вы бегло говорите на нашем языке.
  Юбер принял скромный вид.
  — Скажем так: я его хорошо понимаю и говорю достаточно правильно, чтобы быть понятым.
  Полковник Мольде посмотрел на капитана Ларса Викена, который ответил ему хитрой улыбкой. Мольде заговорил вновь, обращаясь к Юберу:
  — Вы приехали в Швецию под именем Юбера де Бессанкура, французского журналиста. В день вашего приезда работники спального вагона заметили, что одна из полок в вашем купе пробита пулями. Получив информацию об этом, мы направили на место нашего офицера — специалиста по баллистике. По его заключению, стреляли снаружи. Мы полагаем, что те пули предназначались вам…
  Полковник замолчал, ожидая ответа. Юбер неопределенно махнул рукой и заявил с непринужденным видом:
  — Совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Сплю я очень крепко, в купе был один. Если кто-то развлекался, паля в одну из трех полок, то доказательством того, что он стрелял по пустой, является мое присутствие здесь. В любом случае, я ничего не слышал… Это явно какая-то ошибка. Последнее время я жил очень спокойно и, уезжая из Парижа, не оставил там ни одного разъяренного рогоносца. И, наконец, я не понимаю, как факт покушения на меня оправдывает мой арест на стокгольмской улице и мое присутствие перед вами.
  Капитан Ларс Викен впервые вышел из своей невозмутимой неподвижности и рассмеялся. В его смехе не было даже намека на насмешку, и Юбер не разозлился. Полковник Мольде продолжил без малейшего раздражения:
  — Сойдя с поезда в шесть часов на центральном вокзале, вы прождали там более получаса, скорее всего кого-то, кто должен был вас встретить… Этот кто-то не приехал. Вы сели в такси, а десять минут спустя сотрудник полиции, возвращавшийся домой с ночного дежурства, увидел, как вы ожесточенно деретесь с шофером того такси. Этот человек до сих пор не найден, и мы вполне можем предъявить вам обвинение в убийстве.
  Юбер засмеялся.
  — Предъявляйте, если можете, — ответил он. — Однако, замечу вам, что я предъявил документы без возражений, тогда как у моего противника их не оказалось. Если хотите знать мое мнение, я считаю, что это такси ему не принадлежало.
  — Так! Так! — сказал Мольде. — И как вы это объясните?
  Юбер неопределенно махнул рукой:
  — Никак. Я думаю, что какая-нибудь мафия приняла меня за другого… Такое случается. К сожалению, я не смогу написать об этом в моем репортаже… Мне никто не захочет поверить… Меня сочтут трепачом.
  Ларс Викен вступил в разговор, убежденно заявив:
  — Здесь вас никто не считает трепачом, господин де Бессанкур. Мы уже составили себе представление о том, кто вы такой. Думаю, вы сейчас пошли по ложному пути. Будьте уверены, мы не испытываем к вам никакой враждебности, но наша служба, руководимая присутствующим здесь полковником Мольде, призвана защищать внутреннюю безопасность Швеции.
  Постарайтесь понять нас правильно. Если вы будете продолжать отрицать очевидное, мы будем вынуждены рассматривать вас как преступника. И напротив, если вы подтвердите правду, уже известную нам, самой большой неприятностью, ожидающей вас, станет предложение в кратчайший срок покинуть Швецию. Из двух зол надо выбирать меньшее.
  Юбер ангельски улыбнулся.
  — Вы рассуждаете, как Христос, — сказал он, — но я не люблю проповеди. Я не настолько глуп, чтобы не догадываться, о чем вы думаете. И все же, я не могу ради вашего удовольствия придумать историю, которой никогда не было в действительности.
  Мольде терпеливо продолжил:
  — Вы вошли в контакт с молодой женщиной по имени Карин Бервальд, являющейся владелицей магазина сорочек на Агус Гатан. Наша служба очень интересуется действиями этой женщины. Сегодня утром вы отправились в агентство «Ландснорр», находящееся в настоящее время в центре нашего внимания. Кроме того, прошлой ночью на Остер Гатан, в нескольких шагах от дома, где вы поселились, обнаружен труп. Несмотря на отсутствие документов, наша служба смогла установить личность этот субъекта. Это был мастер на все руки, состоявший на службе у мощной шпионской организации, действующей в нашей стране.
  Юбер громко расхохотался.
  — Если я правильно понимаю, вы пытаетесь повесить на меня второе убийство?
  Ему ответил капитан Ларс Викен:
  — Вы совершенно правильно понимаете.
  Юбер перестал смеяться и совершенно серьезно запротестовал:
  — К сожалению для вас, я всю ночь провел в своей комнате в доме 27 по Остер Гатан. Обе Нистром могут это засвидетельствовать.
  Ларс Викен саркастически хохотнул:
  — На вашем месте, — сказал он, — я бы не был так спокоен. Мы твердо уверены, что значительную часть ночи вы провели вне дома.
  Юбер отметил это, но внешне никак не прореагировал. Теперь он спрашивал себя, не шведская ли контрразведка нанесла ему ночной визит? Он пожал плечами, и язвительно заметил:
  — Я слышал о методах, обычно применяемых секретными службами. Убежден, что если вы захотите, то сможете добиться для меня смертного приговора за убийство. С этого момента я отказываюсь отвечать на ваши вопросы. Я французский гражданин… Я требую, чтобы послу моей страны в Стокгольме немедленно сообщили о моем аресте.
  Полковник Мольде, не рассердившись, ответил:
  — Мы известим посла Франции, когда сочтем нужным, но не раньше. Ваше поведение ясно показало, что этот разговор ни к чему не приведет. Я дам вам время подумать… Я прикажу отвести вас в камеру.
  Юбер без колебаний встал.
  — Уж лучше это, — сказал он. — Разговор с вами меня утомляет…
  Ларс Викен поднялся, взял Юбера за руку и подтолкнул к двери.
  Они вышли из кабинета в широкий коридор и направились к лестнице. Им навстречу тяжелым решительным шагом шел высокий мужчина в штатском; его светлые волосы были коротко острижены бобриком. Юбер сразу узнал его и быстро повернулся к капитану Викену, чтобы спрятать лицо. Слишком поздно. Мужчина остановился в нескольких шагах от них и громко сказал по-английски:
  — Черт побери! Чтоб я сдох, если это не старина Юбер Бониссор де Ла Бат… Что вы здесь делаете, дружище?
  Викен отодвинулся с радостной улыбкой, и вновь пришедший заметил наручники на запястьях Юбера. Он замер с открытом ртом, и его недоверчивый взгляд перешел на Викена, который иронично спросил:
  — Вы знаете этого человека, Мераак? А мы безуспешно пытаемся установить его личность… Мы собирались передать его криминальной полиции с обвинением в совершении двух убийств.
  Юбер понял, что упрямиться дольше не имеет смысла. Вновь пришедший был Торф Мераак, офицер норвежской разведки. Юбер и он работали вместе в последние месяцы войны над делом о предательстве в одной из групп норвежского Сопротивления. Он спрятал досаду и с улыбкой сказал:
  — Добрый день, Торф. Счастлив тебя видеть.
  Торф Мераак громко засмеялся и сильно шлепнул Юбера по спине.
  — Чертов шутник! — сказал он. — Хотел бы я знать, в какую новую неприятность ты влип.
  Ларс Викен любезно предложил:
  — Может быть, вернемся к Мольде? Там нам будет удобнее разговаривать.
  Не теряя времени, он освободил запястья Юбера от наручников и положил их в карман. Они вместе вернулись в кабинет полковника Мольде, который с удивлением смотрел, как они входили. Викен объяснил:
  — Мы встретили в коридоре капитана Мераака. Думаю, он сможет нас просветить относительно подлинной личности нашего арестованного.
  Норвежский офицер пожал Мольде руку и сказал, оборачиваясь к Юберу:
  — Я познакомился с этим человеком в конце войны. Он тогда состоял в УСС. Мы вместе работали…
  Юбер вымученно улыбнулся:
  — Судьба против меня. Мне кажется, наступил момент откровенно объясниться.
  Он сел на стул, с которого встал несколько минут назад, и продолжил:
  — Меня зовут Юбер Бониссор де Ла Бат, это верно. Я работаю на ЦРУ и выполняю здесь задание. Сразу уточню, что это задание не направлено против Швеции. Мне поручено выявить и, если возможно, уничтожить советскую шпионскую организацию, обосновавшуюся на вашей территории.
  На прямоугольном лице Мераака расцвела широкая улыбка. Невозмутимый Ларс Викен посмотрел на полковника Мольде, у которого был недовольный вид. Юбер непринужденно продолжал:
  — Я не строю никаких иллюзий насчет того, что произойдет дальше. Вы вежливо проводите меня до границы… Но это не решит вашу проблему. Шпионская деятельность противника на вашей территории очень беспокоит Генеральный штаб Атлантического Союза. Позволю себе сказать, что вам посылали многочисленные ноты, но безрезультатно. Я никого не хочу судить, но вы должны признать, что нейтралитет, доведенный до такой точки, дает ЦРУ право вплотную заинтересоваться этим делом. Если вы выдворите меня, приедут другие агенты. Вы не сможете этому помешать.
  Полковник Мольде запротестовал:
  — Даже угольщик хозяин в своем доме. Мы ни от кого не собираемся выслушивать нотации… Наша страна традиционно нейтральна, и тот факт, что нам удалось остаться в стороне от двух мировых войн, доказывает, что эта политика хороша. Мы служим шведскому народу, а шведский народ хочет мира.
  Юбер извинился:
  — Я прекрасно понимаю вашу точку зрения, полковник, но чтобы оставаться нейтральным, нельзя помогать одному из двух противостоящих блоков. Русские шпионы обосновались в вашей стране, как у себя дома. Они организовали в Стокгольме своего рода руководящий центр своих служб для всей Северной Европы. Генеральный штаб НАТО не может больше терпеть подобную ситуацию. Если допустить, что начнется война, этого предлога будет достаточно, чтобы оккупировать вашу страну. В конфликтах подобного рода не может быть никакого миндальничания. Я не прошу вас помогать мне вышвыривать русских. Я прошу только обоюдности. Вы никогда не убедите меня, что не знаете о советской деятельности у вас. Сделайте вид, что не знаете о моей, и Генштаб НАТО будет доволен.
  Голос Мольде стал саркастическим:
  — В общем, вы хотите, чтобы я позволил вам продолжать убивать людей в Стокгольме, закрывая на это глаза.
  Юбер решительно кивнул.
  — Я не вижу другого способа действовать. Они сами четыре раза пытались убить меня. Я действовал в рамках законной самообороны… Рассматривайте это как простую операцию по очистке.
  Викен рассмеялся:
  — У вас удивительно образные выражения!
  Юбер серьезно посмотрел на него.
  — Я здесь не для того, чтобы вести разговоры о философии. Ваша страна поддерживает с моей традиционно дружеские отношения. Повторяю: я не прошу у вас никакой помощи. Только нейтралитет.
  Он повернулся к норвежцу и спросил:
  — Что ты об этом думаешь?
  Капитан Торф Мераак вздрогнул и шагнул вперед, подняв руку.
  — Позвольте… У меня есть предложение. Я в Швеции примерно по той же причине, что и мой друг. Я пользуюсь привилегированным положением в том смысле, что Норвегия и Швеция связаны общими интересами, и потому мы, так сказать, кузены, если позволите так выразиться. Я предлагаю компромисс… Моего друга Юбера отпустят на свободу и позволят продолжать свое дело, но так, чтобы это не нарушало общественный порядок. Эту свободу действий вы ему дадите при условии его согласия работать совместно со мной. Моя помощь будет ему полезна, а ваша служба успокоится, поскольку я буду его контролировать.
  Викен кивал головой, показывая, что это решение представляется ему привлекательным. Полковник Мольде, проявлявший куда меньший восторг, возразил:
  — Арест вашего друга не мог остаться незамеченным. Если мы его выпустим, то вне всяких сомнений навлечем на себя гневные протесты из советского посольства.
  Мераак хитро улыбнулся.
  — Вы не обязаны его отпускать официально. Никогда не следует делать дело наполовину. Дайте ему средство оставаться незамеченным… Вы это можете… Всю ответственность я беру на себя.
  Мольде усмехнулся:
  — Под вашу ответственность! Ошибаетесь, Мераак… Если возникнут неприятности, отчета потребуют у меня, а не у вас.
  Юбер раздраженно прищелкнул языком и сухо заметил:
  — Вы, полковник, кажется, боитесь протестов советской стороны, но будьте уверены, что, если вы меня вышлете, через очень короткое время Атлантический Союз поставит ваше правительство перед выбором: или вы ликвидируете советские шпионские сети, действующие на вашей территории, или дружеские до сих пор отношения со странами-членами НАТО серьезно испортятся. Для вас единственный способ избежать неприятностей — принять предложение моего друга Мераака. Что касается меня, я согласен.
  Капитан Ларс Викен подошел к своему начальнику и сказал:
  — Может быть, господин полковник, вам стоит посоветоваться с МИДом?
  Мольде раздраженно махнул рукой.
  — Бесполезно! Они не примут никакого решения и скажут, что это мое дело. Поскольку Мераак дает мне необходимые заверения, я могу принять его предложение. Викен, вы займетесь деталями. Не забудьте передать пресс-коммюнике, сообщающее об аресте де Бессанкура. Доработайте план у себя в кабинете… Я вам доверяю.
  Глава 7
  Сидя один в комнате с выкрашенными в белое стенами, Юбер читал «Стокгольм Тиднинген», когда в коридоре послышались решительные шаги, остановившиеся перед дверью, которая сразу же открылась. Это был капитан Торф Мераак, чье лицо с румянцем во всю щеку освещала радостная улыбка.
  Юбер встал со стула и подошел к нему пожать руку.
  — Привет, викинг! — сказал он. — Ты за мной?
  Мераак раздавил своей лапищей пальцы Юбера, сдержавшего гримасу, и сел на узкую белую кровать, жалобно заскрипевшую под его весом.
  — Да, — ответил он, — за тобой. Ты слишком долго бьешь баклуши.
  — Ровно сорок восемь часов, — сказал Юбер. — Как я тебе?
  Торф Мераак критически осмотрел его и высказал свое мнение:
  — Немножко расплылся. Не понимаю, зачем врач засадил тебе столько желатину под подбородок. С пухлыми щеками и здоровыми ушами ты и так имел вид толстого любителя пива.
  Юбер взял с ночного столика зеркало и посмотрел на себя. Хирург — друг Мераака — мгновенно изменил его лицо инъекциями желатина под щеки, подбородок и в мочки ушей. Это было безопасно, а самое приятное — не навсегда. Через две-три недели желатин постепенно рассосется, и лицо вернет свой первоначальный вид. Юбер очень надеялся, что через две-три недели уже покинет Швецию. Он провел рукой по начавшей отрастать щетине, которую хотел отпустить до размеров бородки. Мераак вынул из кармана черный кожаный бумажник и протянул его Юберу.
  — Вот новые документы, — сказал он. — Теперь тебя зовут Гуннар Виммерби; ты шведский подданный, родился в Стокгольме в 1918 году, по профессии архитектор-пейзажист. Прошлое и все остальное придумай себе сам. Впрочем, вполне вероятно, что тебе это не потребуется.
  Юбер раскрыл бумажник и внимательно осмотрел лежавшие в нем документы: удостоверение личности, водительские права, членскую карточку столичного теннисного клуба и несколько адресованных Гуннару Виммерби писем безобидного содержания в конвертах со старыми датами.
  — Прекрасно, — сказал он. — Пошли?
  — Пошли, — ответил капитан. — Я заплатил по твоему счету. Деньги вернешь, когда сможешь.
  Юбер надел пальто и надвинул на оттопырившиеся уши шляпу. Мераак открыл дверь, и он пошел следом за ним.
  Они вышли из клиники через парк, разбитый сзади нее, и оказались на улочке, где Мераак оставил свою машину.
  — На заднем сиденье лежит чемодан. В нем сменное белье. — Юбер уже думал о другом. Он рассеянно поблагодарил и сказал:
  — Мне нужно встретиться с Карин Бервальд. Сейчас девять часов — удачное время, чтобы навестить ее.
  Мераак завел мотор, и машина тихо тронулась с места. Поколебавшись несколько секунд, он ответил:
  — Я не мог давать тебе советов, но, поскольку ты все равно вынужден терпеть мое присутствие, ты меня все-таки выслушаешь. На твоем месте я бы воздержался от идиотских поступков… В принципе, противник убежден, что ты временно вышел из игры. Тебе лучше заниматься делом в одиночку и избегать ненужного риска.
  Юбер удивился:
  — Отправляясь к Карин Бервальд, я ничем не рискую. С ее помощью я могу связаться со Службой. Я убежден в ее лояльности.
  Мераак ехал медленно, направляясь к центру города. Он остановил машину перед красным светом и заявил звонким голосом, который хотел смягчить:
  — Не сердись, что я настаиваю, но Карин Бервальд мне хорошо известна. Я установил за ней наблюдение с того момента, как приехал в Стокгольм. Она поддерживает очень тесные отношения с типами из агентства «Ландснорр».
  — Она делает свою работу, — сказал Юбер. — Повторяю тебе: я ей полностью доверяю.
  Красный свет сменился зеленым. Мераак тронул машину с места. Он бросил на Юбера взгляд сбоку и спросил:
  — Ты ее хорошо знаешь? Ты с ней уже работал?
  Юбер странно улыбнулся.
  — Да, — ответил он, — и часто… Тогда ее звали не Карин Бервальд. Могу тебе сказать по секрету, что именно я привел ее работать в ЦРУ.
  — Это ничего не доказывает, — отозвался Мераак упрямым тоном. — Каждый раз, когда я работал с женщинами, у меня из-за них бывали одни неприятности. Конечно, они могут оказать большие услуги… но их надо всегда остерегаться… и говорить им только то, что необходимо. На твоем месте я бы не пошел.
  Настойчивость норвежца начала раздражать Юбера, и он сухо отрезал:
  — Я не прошу тебя ехать вместе со мной. Доеду один.
  Мераак нахмурил брови, потом, поскольку они находились уже недалеко от Агус Гатан, прижал машину к краю тротуара и остановил ее.
  — Слушай и не психуй, — сказал он. — Я тебе уже говорил, что поставил Карин Бервальд под наблюдение. Двое моих агентов сняли квартиру на параллельной улице, откуда могут следить за окнами твоей подружки. Я попрошу тебя только об одном… Пошли со мной к моим ребятам и послушай их отчет о том, что произошло в последние двое суток. Потрать на это десять минут, а потом делай что хочешь.
  Юбер согласился без восторга.
  — О'кей, — сказал он. — Но только, чтобы доставить тебе удовольствие…
  Мераак снова завел мотор. Они проехали мимо Агус Гатан, потом норвежец свернул на следующую улицу. Через сто метров он остановил машину и открыл дверцу, чтобы выйти.
  — Это здесь. Ты идешь?
  Юбер вышел на тротуар перед многоэтажным бетонным зданием современной постройки. Мераак открыл дверь и повел Юбера по широкому вестибюлю к лифту.
  На шестом этаже Мераак, за которым следовал Юбер, прошел по ярко освещенному коридору, остановился перед дверью в его глубине и нажал на кнопку звонка.
  Юберу вдруг стало не по себе, и он понял, что из-за двери за ними наблюдают.
  — Кто здесь? — спросил голос.
  Торф Мераак встал перед дверью на свету, и голос сказал:
  — А, это вы?
  Шум неторопливо открываемого замка — и дверь открылась. Юбер вошел в квартиру следом за Мерааком и оказался перед высоким тощим типом с узкими плечами, чье измученное лицо окружала густая светлая шевелюра, падавшая прямыми прядями до лопаток. Мераак представил их друг другу:
  — Свен Хортен, художник в свободное время… Гуннар Виммерби, друг.
  Свен посмотрел на Юбера своими блестящими глазами со смущающей пристальностью и спросил:
  — Настоящий друг?
  Мераак рассмеялся.
  — Самый что ни на есть настоящий.
  Хортен закрыл дверь и запер ее на все замки. Мераак, как будто у себя дома, прошел впереди них в большую комнату, где царил неописуемый беспорядок. В углу возле широкого окна молодая женщина в хлопчатобумажной пижаме ретушировала стоявшую на мольберте картину. Она обернулась в тот момент, когда вошел Юбер. Женщина была такой же худой и такой же светловолосой, как мужчина. Ее изможденное лицо, блестящие глаза и слишком красные щеки навели Юбера на мысль, что она, очевидно, туберкулезница. Мераак снова начал представления:
  — Вания Хортен, жена Свена. Гуннар Виммерби, «очень настоящий» друг.
  Вания Хортен посмотрела на Юбера ничего не выражающим взглядом и вяло протянула руку Мерааку.
  — Здрасте, босс. Пить хотите?
  Мераак встал перед полотном и нахмурил брови.
  — У вас очень неплохо получается.
  Юберу картина показалась жуткой, но он воздержался от высказывания своего мнения. Впрочем, женщине на это, кажется, было наплевать.
  — Что нового за два дня? — спросил Мераак.
  Свен ответил тягучим голосом:
  — По Бервальд?
  — Разумеется.
  — Ничего по-настоящему нового. Она продолжает принимать типов из «Ландснорра». Когда вы позвонили, я наблюдал. У нее как раз кто-то есть.
  Мераак оживился:
  — Ты не мог сказать раньше? Надо посмотреть…
  Свен провел их через прихожую в большую кухню, погруженную в темноту. Именно оттуда странные помощники Мераака шпионили за Карин Бервальд…
  Свен Хортен дал им по биноклю и сказал с ноткой гордости:
  — Мне удалось осуществить свой план, шеф. Позавчера я смог проникнуть к ней и установить микрофон. Теперь мы сможем услышать весь их разговор.
  — Ты ас, Свен, — похвалил Мераак.
  Они стояли у окна. Юбер чувствовал, как его возмущение усиливается, но он достаточно хорошо владел собой, чтобы не показывать этого. Через очень чистые стекла они четко видели стоящий метрах в тридцати дом, где жила Карин. Свен объяснил:
  — На втором этаже, второе окно справа. Оно освещено…
  Юбер поднес бинокль к глазам, настроил его и без труда нашел окно, указанное Свеном, которое показалось ему очень близким. Сначала он увидел Карин, одетую в черную фланелевую пижаму, в которой принимала его несколько дней назад. Потом он испытал шок…
  В нескольких шагах от Карин сидел мужчина. Это был директор агентства «Ландснорр». Юбер услышал ворчание Мераака:
  — Ну, Свен… где твой микрофон?
  Послышался треск, и в комнате зазвучал искаженный усилителем женский голос:
  — Если это будет продолжаться дальше, Густав, я прерву с вами все отношения. Вы не можете вечно подозревать меня. Никак не могу понять, почему вы по-прежнему не доверяете мне. Я сообщила вам о приезде того агента ЦРУ, как только сама узнала об этом. Идя навстречу вашему желанию, я «сдала» вам человека, который должен был встретить его на вокзале, чтобы ему пришлось сразу же войти в контакт со мной. Если вы считаете, что этого недостаточно, я предпочитаю прекратить работу с вами…
  У Юбера остановилось сердце. Все его тело застыло, как будто окаменело. В подобных обстоятельствах он запрещал себе думать, чтобы не вынести поспешного суждения. Он прекрасно знал по своему опыту, какие комедии приходится иногда играть секретному агенту, и не исключал такого объяснения поведения Карин. В окулярах бинокля молодая женщина нервно расхаживала по комнате туда-сюда. Юбер перенес внимание на того, кого считал Жоржем Мазелем, а Карин называла Густавом. На его тонких губах играла жестокая улыбка, а прямоугольное лицо дергалось от нервных тиков, как будто Густав боролся с желанием рассмеяться. Его голос, передаваемый через микрофон, сменил голос Карин:
  — Вы напрасно так разволновались. Лично я вам доверяю… Но я работаю не один. Мы не можем забыть, что вы кадровый сотрудник ЦРУ. Мы признаем, что вы оказали нам услуги, но не можем не обращать внимания на то, что произошло с момента приезда этого субъекта. Мы потеряли четверых наших людей из числа самых лучших. Кроме того, он похитил наши секретные фонды, а на следующий день пришел в агентство и стал надо мной издеваться.
  Он скривился от злости и продолжил, понизив тон:
  — Никогда не забуду эту шутку, которую он со мной сыграл. Я поклялся убить этого типа и убью его. Кажется, он уже двое суток находится в руках шведской службы безопасности, но мы не смогли получить никакой информации.
  Юбер слегка изменил настройку бинокля, чтобы посмотреть на Карин. Она стояла в углу комнаты, хмуря брови. Снова зазвучал ее голос, искаженный микрофоном до такой степени, что Юбер его не узнавал:
  — Секунду, Густав… Вы сказали, что он захватил ваши фонды?
  Мужчина со злостью подтвердил:
  — Да. Полностью… У нас в кармане не осталось ни единой кроны. Нам пришлось срочно запросить помощи у руководства. Это наверняка наделает много шуму…
  Снова заговорила Карин:
  — Вы можете мне назвать точную сумму, похищенную у вас?
  Юбер быстро перенес внимание на советского шпиона, чье лицо застыло.
  — Почему… — начал он.
  Потом, фальшиво отвлеченным тоном:
  — Один миллион двести пятьдесят тысяч крон.
  В усилителе раздался нервный смех. Успокоившись, Карин сказала:
  — Подождите секунду, пожалуйста.
  Юбер увидел, как она вышла из комнаты, и воспользовался этим, чтобы опустить бинокль и посмотреть на Мераака, стоявшего рядом с ним, плечо к плечу. Мераак не шевелился, продолжая наблюдение. Юбер опять поднес бинокль к глазам. Густав достал сигарету и нервно прикуривал ее. Затем он принялся барабанить пальцами по подлокотнику кресла, бросая частые взгляды на дверь, оставленную Карин открытой. Молодая женщина вернулась, неся в руке пакет из темной бумаги, который Юбер сразу же узнал. У него сжалось горло, и он выругался от злости.
  Карин положила пакет на низкий столик, стоявший справа от кресла, в котором сидел ее собеседник. В усилителе снова зазвучал ее голос:
  — Я получила этот пакет вчера. Прислал его мне Бессанкур. В нем миллион двести пятьдесят тысяч крон наличными и короткая записка, предписывающая мне сохранить деньги в надежном месте. Это и есть ваши секретные фонды?
  Она разорвала обертку, и показалась пачка купюр.
  Мужчина побледнел, вскочил, бросился к деньгам и накрыл их ладонью, как будто хотел защитить от нового исчезновения. Слегка хрипловатый голос Карин произнес:
  — Можете проверить, все ли на месте.
  Мужчина сел, подтянул столик к себе и стал быстро проверять содержимое пачек, пролистывая их пальцем.
  Юбер весь дрожал, его лицо горело, и он чувствовал, что в нем поднимается ужасная ярость. Если бы он оказался в квартире Карин, то убил бы ее без колебаний.
  Директору агентства «Ландснорр» потребовалось добрых пять минут, чтобы убедиться, что вся сумма на месте. Он убрал деньги в пакет, изобразил улыбку и сказал:
  — Я вами доволен, Карин. Этот жест снимает с вас все подозрения в глазах руководящего комитета нашей организации. Вы оказали нам неоценимую услугу…
  Карин ответила веселым тоном:
  — Не подумайте, что я хочу воспользоваться ситуацией, но если мне не изменяет память, вы мне должны определенную сумму. Мы договаривались, что мои услуги будут оплачиваться…
  Русский шпион засмеялся:
  — А вы не теряете реализма, — сказал он. — Сколько?
  Голос Карин смягчился:
  — Вы забыли? Мы говорили о двух тысячах крон…
  Он раскрыл сверток, вынул из него две пачки по тысяче крон каждая и протянул их молодой женщине. Она взяла деньги и положила на полку книжного шкафа. Когда она возвращалась, Юбер заметил, что ее красивое лицо стало озабоченным.
  — Я бы хотела кое-что выяснить, — сказала она. — Вы мне сказали, что Бессанкур пришел в агентство и стал над вами издеваться. Как это произошло?
  — Войдя к себе в кабинет около девяти часов, я обнаружил перед пустым открытым сейфом труп одного из наших агентов. В досье и картотеке кто-то покопался. Я сразу же подумал, что эта работа — дело рук вашего друга. За то время, что мы занимаемся им, я успел по достоинству оценить его и предположил, что он вполне может вернуться посмотреть на результат. Я принял меры, чтобы меня немедленно предупредили, если он вдруг сунется в агентство. Он пришел под видом бельгийского туриста и пошел ко мне следом за служащей, прекрасно зная, что делает… Во время своего ночного визита он спрятал в кресле пистолет и выхватил его в нужный момент, чтобы выкрутиться.
  Карин прижала ладони к щекам. Она казалась потрясенной.
  — Господи!.. Одна я знала, что в то утро он собирался пойти в агентство. Он поймет, что произошла утечка. Это жестокий и безжалостный человек… Шведская полиция недостаточно сильна, чтобы удержать его в тюрьме. Он убежит и первым делом явится сюда, чтобы убить меня. Я должна уехать… Спрятаться…
  Она металась по комнате, потеряв все свое хладнокровие. Внезапно остановившись, сердито сказала:
  — Я укладываю вещи и сажусь в первый же поезд… Я должна убраться из Швеции.
  Густав нахмурил брови, успокаивающе поднял руку и ответил:
  — Потише, моя дорогая. Вы теперь работаете вместе с нами и можете оказать нам новые услуги. Ваши страхи кажутся мне обоснованными, но покидать страну не нужно. Мы можем отвезти вас в убежище… Я сегодня же вечером отвезу вас в одно надежное место.
  Карин недолго помолчала, потом снова стала беспорядочно ходить по комнате, возбужденно протестуя:
  — Нет!.. Я не согласна! Я сделала ошибку, что ввязалась в эту авантюру. Ничего, выкручусь одна.
  Густав встал. Его лицо было суровым, взгляд жестоким.
  — Вы поедете со мной, — сказал он. — Это приказ…
  Она отступила, показывая свое взволнованное лицо. Потом ее плечи опустились, и она сдалась:
  — Дайте мне время одеться и собрать чемодан…
  Она ушла в свою спальню, а Густав с улыбкой снова опустился в кресло.
  Юбер шагнул назад. Он дрожал и чувствовал, что не может произнести ни слова. Мераак невозмутимо отошел от окна, положил бинокль на стол и сказал Свену:
  — Выключи. Теперь надо решать…
  Он подошел к Юберу и взял его за плечи. Юбер вздрогнул, как от разряда электрического тока. Мераак прошептал:
  — Тяжело, да? Я понимаю… Но надо действовать. Ты слышал, они уедут через несколько минут. Он хочет увезти ее в «надежное место».
  Он хохотнул:
  — Мы проследим за ними. Ты поедешь со мной на моей машине, Свен и его жена на своей. Таким образом мы сможем организовать сменную слежку. Путешествие может оказаться долгим…
  Большим усилием воли Юбер сумел взять себя в руки. Когда он отвечал, его голос был холодным и твердым:
  — Ты прав, Торф. Надо ехать…
  Глава 8
  Сидя в машине рядом с Мерааком, Юбер оставался мрачным и молчаливым. Было холодно, но небо, хотя и облачное, не грозило снегопадом. Красивая ночь, темная и благоприятная для охоты на человека.
  В пяти метрах впереди, напротив дома 12, стоял маленький приземистый «зингер» спортивной модели. Возможно, это была машина Густава. На другом конце улицы, невидимый для Юбера и Мераака, стоял автомобиль Хортенов, повернутый к ним капотом на случай, если «зингер» развернется.
  Чтобы разбить молчание, становившееся тягостным, и отогнать мрачные мысли, терзавшие его, Юбер прошептал:
  — Этот «зингер» должен быть очень быстрым. Если водитель даст полный газ, мы отстанем.
  Мераак саркастически рассмеялся и ласково погладил ладонью руль своего «ситроэна».
  — Не беспокойся, — сказал он, — я установил на ней газотурбинную силовую установку. Так что она дает сто сорок без труда.
  — А они? — буркнул Юбер. — Хортены?
  — У них довоенный «мерседес», но он еще быстрее, чем эта. Не порть себе кровь, они не оторвутся. Кроме того, Хортен и я знаем этот район, как собственный карман.
  Он вздрогнул, коснулся руки Юбера и сказал, понизив голос:
  — Вот они.
  На тротуар вышла Карин Бервальд, за ней Густав, несший чемодан. Они не торопясь сели в маленький кабриолет. Юбер воспользовался этим, чтобы спросить:
  — Кстати… Как в действительности зовут этого типа? Густав или Жорж Мазель?
  Мераак потянул стартер. Мотор заурчал. Он включил первую скорость и ответил:
  — Он называет себя Жоржем Мазелем, но если Карин наедине зовет его Густавом, мы можем делать то же самое… Густав красивое имя, ты не находишь?
  Юбер не ответил. «Зингер» тронулся с места, и Мераак, подождав несколько секунд, поехал следом.
  — Едем прямо, — сказал он. — Нам повезло…
  Ему сразу же пришлось заметно прибавить скорость, чтобы не отстать. В конце улицы они проехали мимо большого «мерседеса», в котором сидели Свен и Вания Хортен. Юбер обернулся и увидел, как мощная машина семьи «художников» буквально вылетела на противоположный тротуар при развороте.
  «Зингер» на большой скорости ехал к северо-восточному предместью. Мераак следовал за ним на приличном расстоянии, и его манера вождения полностью успокоила Юбера. Норвежец знал свое дело.
  Вдруг Мераак на секунду включил задние фонари «ситроэна» и убрал ногу с педали газа, чтобы притормозить. Через пять секунд большой «мерседес» обогнал их, Мераак дал ему оторваться на сотню метров, прежде чем снова нажал на газ, приноравливаясь к его скорости. Если Густав поглядывал назад, его не могло насторожить присутствие сзади одной и той же машины.
  Дома становились все реже. Они следовали по почти пустынному бульвару. Указательная табличка сообщила Юберу, что они едут в сторону Уппсалы. Скорость все увеличивалась. Стрелка спидометра дрожала между 100 и 110. Мераак весело заерзал на сиденье:
  — Отлично! Вот это гонка…
  Короткая вспышка задних фар «мерседеса» — и Мераак прибавил газу, чтобы занять место впереди.
  120… 130… Они обогнали громоздкий «мерседес», притормозивший, пропуская их, Мераак выключил фары. «Зингер» ехал в двухстах метрах впереди.
  Юбер с трудом проглотил слюну. Если бы он сам сидел за рулем, то не испытывал бы никакого страха, но не любил быть пассажиром в машине, несущейся в полной темноте на такой скорости. К счастью, сугробы на обочинах четко определяли края шоссе.
  Взгляд назад. «Мерседес» тоже ехал с выключенными фарами.
  Скоро они достигли маленького городка Сундбиберг, по которому пронеслись, почти не сбавляя скорости. При выезде из городка они увидели огни «зингера» на шоссе на Уппсалу. Густав стабильно ехал на скорости не меньше 120 километров в час.
  — Слушай, Торф, — сказал Юбер, — если мы наткнемся на полицейских…
  Мераак непринужденно ответил:
  — Не остановимся. Все очень просто.
  Он резко затормозил и нагнулся вперед, чтобы лучше видеть поворот, в который надо было вписаться. Взвыли шины, потом автомобиль выровнялся и вновь понесся вперед.
  До Сигтуны Юбер и Мераак не обменялись больше ни словом. Въехав в спящий город, «зингер» скрылся с глаз. Мераак прибавил скорость и сказал, повысив голос:
  — Нельзя, чтобы они оторвались именно здесь. Тут две возможные дороги…
  На повороте одной из улиц они увидели маленький кабриолет, поворачивавший на перекрестке налево. Мераак притормозил и шумно перевел дыхание.
  — Густав едет не в Уппсалу, — сказал он. — Или я ошибаюсь, или он приведет нас на берега Малара. Я правильно сделал, что оставил в багажнике мое рыболовное снаряжение. Ты любишь рыбалку, Юбер?
  — Нет. Предпочитаю охоту.
  Мераак ответил звонким смехом и резко повернул, чтобы не потерять «зингер», уже набравший скорость.
  Они проехали по мосту; на другой его стороне дорога стала узкой и очень извилистой. Юбер обернулся и увидел темную массу «мерседеса», в свою очередь проезжавшего по мосту.
  Десять минут спустя они пересекли Энкопинг, по-прежнему следуя за кабриолетом Густава, уводившим их к Вастераасу — красивому городу на берегу озера.
  Примерно за пятнадцать километров до Вастерааса «зингер» резко сбавил ход, заставив Мераака затормозить, и свернул на дорогу, уходившую в густой сосновый бор к озеру.
  Мераак подал короткий сигнал задними фарами «ситроэна», чтобы предупредить опасно приблизившегося Свена Хортена, и повернул за «зингером».
  Дорога, уходившая в лес, была заснежена, и маленькому кабриолету пришлось заметно сбросить скорость. Юбер посмотрел на стрелку спидометра «ситроэна», опустившуюся до 40. Мераак, склонившись к рулю, вдруг сказал:
  — Я знаю этот район. Через пять километров мы выедем к озеру возле Лохья — маленькой рыбацкой деревушки, где есть довольно удобная гостиница. Если наша парочка остановится там, ситуация усложнится. Раз они оба тебя знают, тебе придется спрятаться…
  Юбер не ответил. Он сильно сомневался, что Густав везет Карин Бервальд в гостиницу, открытую для первого встречного. Узкая дорога выделывала замысловатые зигзаги между одетыми в белое величественными соснами. Зрелище было великолепным, но Мераак не имел времени любоваться им: управлять машиной на обледеневшем снегу было очень трудно. Каждый новый поворот таил в себе опасность, усугублявшуюся к тому же глубокой колеей, оставленной телегами.
  Наконец, бор стал реже, и в просвете между деревьями Юбер увидел вдали слабо поблескивающий серебристый ковер озера Малар.
  Мераак ругнулся. Юбер посмотрел на «зингер» и едва успел заметить, как он сделал резкий поворот и исчез в подлеске.
  Мераак предупредил Хортена вспышкой задних фар и стал сбавлять скорость, не используя тормоза. Через несколько секунд они подъехали к дороге, на которую свернул «зингер». На плохо отесанном столбе на углу висел почтовый ящик. Юбер вышел, вынул из кармана фонарик и направил его в землю, прикрыв пальцами лампу, прежде чем включить. На красном почтовом ящике были черные буквы: ПОМЕСТЬЕ ТРИДЕ. Частная собственность.
  Юбер на всякий случай направил луч фонарика на прорезь ящика и увидел, что он пуст. Он вернулся в «ситроэн» и сказал, закрывая дверцу:
  — Ты знаешь поместье Триде?
  — Нет, — ответил Мераак, — но если они отправились туда, то проведут в нем ночь. Это упрощает задачу. Доедем до деревни и остановимся в гостинице.
  Он собрался тронуться с места, но Юбер жестом попросил его подождать и предложил:
  — Лучше, чтобы мы приехали туда не вместе с Хортенами. Заранее знать нельзя, но если мы сделаем вид, что незнакомы с ними, это может пригодиться.
  — Отличная идея, — сказал Мераак. — Я их предупрежу.
  — Не надо, я схожу, — сказал Юбер.
  Он дошел по снегу до «мерседеса», остановившегося метрах в тридцати сзади. Свен опустил стекло со своей стороны, и Юбер, положив руку на дверцу, объявил:
  — Они свернули направо в частное владение, где наверняка останутся на ночь. Мераак и я доедем до деревни и остановимся в гостинице. По стратегическим причинам нам лучше приехать туда порознь и вести себя так, будто мы не знакомы. Подождите полчаса и тоже приезжайте в деревню. Хорошо?
  Свен Хортен кивнул и улыбнулся:
  — Хорошо. Можете на нас положиться…
  Вания, откинувшаяся на спинку сиденья, казалась спящей. Юбер махнул на прощанье рукой и вернулся в «ситроэн». Мераак завел мотор и только перед въездом в деревню включил фары…
  Дорога выходила прямо к озеру, потом, свернув под прямым углом, шла вдоль берега. Внизу на коротких волнах, разбивавшихся о скалы, плясали рыбацкие лодки. Очень далеко, на середине озера, блестели огоньки, похожие на звезды. Мераак, заметивший любопытство Юбера, объяснил ему:
  — Многие рыбаки работают по ночам. В этой стране, особенно в это время года, границы между днем и ночью очень размыты.
  Деревня насчитывала десятка два низких домов. Они выехали на круглую площадь, где фары выхватили приземистую церквушку и колокольню с куполом в виде луковицы.
  Мераак остановился перед двухэтажным деревянным зданием, весь первый этаж которого был освещен. Над дверью скрипела железная вывеска. В свете фар Юбер разобрал: ГОСТИНИЦА «МАЛАР».
  Когда Юбер вышел из машины, на пороге появился пузатый человек в меховом колпаке, над дверью гостиницы зажглась большая лампа, осветившая место. В бутоньерке толстяка был значок со словом «НИ», доказывавший, что он принадлежит к той части шведов, которая пытается ввести в оборот «выканье». Юберу это понравилось. Он не любил в обращении третьего лица.
  — Нам нужны два номера, — сказал он, — кроме того, мы не ужинали…
  Толстяк любезно ответил:
  — Нет ничего проще. Здесь вам будет так же удобно, как в любом стокгольмском отеле.
  Он сказал Мерааку, чтобы тот объехал гостиницу и поставил машину на стоянку. Юбер взял чемоданы и пошел за хозяином. Двойная дверь защищала вход в большой зал со стенами из лакированных бревен. В камине горело огромное полено; бар предлагал богатый выбор разноцветных бутылок. За простыми деревянными столами, поставленными в два ряда, потягивая пиво, мирно беседовали пять или шесть мужчин. Справа на допотопном механическом пианино стояло чучело волчьей головы. Почти все стены занимали фотографии рыбаков, державших в руках крупную добычу. Некоторые снимки имели подписи.
  Пришел Мераак, и хозяин гостиницы предложил показать им комнаты. Они прошли в низкую дверь в глубине зала и поднялись по великолепной деревянной лестнице, поразительно чистой, если учесть грязь на улице.
  Гостиница оказалась гораздо более крупной, чем могло показаться снаружи. Они прошли по коридору, где через равные интервалы висели большие огнетушители.
  — Вы будете жить рядом, — сообщил хозяин. — Полагаю, вы хотели именно этого…
  Он открыл две соседние двери и включил в комнатах свет. Юбер вошел в первую. Комната была довольно маленькой. Он скривился, заметив, что кровать покрыта только дином — странной периной, служащей одновременно простыней и одеялом. Кровать стояла рядом с окном с двойной рамой, щели в которой были заткнуты большими кусками ваты. В изголовье висела толстая веревка, заканчивавшаяся поясом, продетая в металлическое кольцо. Юбер знал это приспособление, встречавшееся во всех деревянных гостиницах северных стран и служившее средством эвакуации в случае пожара. Он положил чемодан на стол и вышел по просьбе хозяина, собиравшегося показать ему, где находится туалет.
  Десять минут спустя Юбер и Мераак спустились. Им накрыли стол у камина. Они принялись за закуску, когда снаружи донесся шум мотора. Хозяин гостиницы поспешил встретить вновь прибывших и вернулся со Свеном и Ванией Хортен, казавшимися совершенно продрогшими. Согласно договоренности они смотрели на Мераака и Юбера как на совершенно незнакомых людей. Хозяин провел пару в ее комнату.
  Ужин прошел спокойно. В качестве фирменного блюда им подали превосходные форели. Юбер только воздержался от того, чтобы прикасаться к соусу, оказавшемуся не чем иным, как сладким кремом Шатийи…
  Свен и Вания Хортен спустились вниз и поужинали за соседним столиком. Закончив ужин, Юбер и Мераак заказали кофе, потом норвежец стал обхаживать хозяина, чтобы получить стаканчик коньяку. После чисто символического сопротивления тот налил им алкоголь в фаянсовые чашки. Мераак пригласил его за их стол и стал ловко расспрашивать о «туристах», живущих в деревне. Хозяин доверительно сообщил, что почти все остальные постояльцы гостиницы советские «дипломаты». Мераак и Юбер обменялись быстрым взглядом. Открылась дверь, и Юбер, поднесший к губам стакан, чуть не поперхнулся: вошедший был одним из подручных Густава, с кем Юбер имел дело в бюро агентства «Ландснорр».
  Юберу, изменившему лицо, не грозило, что тот его узнает. Он увидел, как этот человек махнул рукой группе псевдодипломатов, а потом направился к бару и снял с доски ключ. Юбер точно запомнил место нахождения ключа, чтобы затем посмотреть номер комнаты. Человек скрылся за дверью, ведущей на этаж, к комнатам.
  Другие клиенты позвали хозяина, чтобы получить новую порцию пива. Юбер воспользовался этим, чтобы сообщить Мерааку:
  — Тип, который только что вошел, один из убийц на службе Густава. Это он влепил мне пощечину, когда они хотели меня обыскать, а я в ответ дал ему по зубам. Мы попали в осиное гнездо.
  Мераак тихо кивнул головой, показывая, что понял. Юбер продолжил так же шепотом:
  — Мы можем кое-что вытянуть из этого типа. Надо выйти, чтобы обсудить это с Хортеном.
  Мераак встал, шумно отодвинул стул и громко сказал, чтобы слышали его помощники, заканчивавшие ужинать.
  — Я хочу немного размять ноги. Пойдешь со мной к озеру?
  Юбер тоже встал.
  — Охотно, — сказал он. — Давай дойдем до поворота дороги. Оттуда открывается великолепный вид…
  Они прошли через зал, взяли ключи с доски и поднялись в свои номера за пальто. Заодно Юбер увидел номер комнаты, ключ от которой взял амбал из команды «Ландснорра». Это был номер 6.
  Юбер жил в 8-м, Мераак — в 9-м. Значит, почти соседи.
  Они оделись и спокойно вышли.
  * * *
  Прислонившись к гигантской сосне, стоявшей на берегу озера, Юбер и Мераак молча ждали. По небу бежали черные облака, гонимые ледяным ветром. В двадцати метрах от них выходившая из леса дорога нарисовала на снегу черный угол. Слева, внизу, стоявшие в естественной бухте рыбацкие барки глухо ударялись друг о друга, подталкиваемые короткими волнами.
  Мераак, куривший трубку, прикрывая ладонью ее головку, вдруг прошептал:
  — Кто-то идет. Должно быть, Свен…
  Юбер посмотрел в сторону деревни. Там двигалась темная фигура. Подойдя к повороту, человек остановился. В ночи прозвучал тихий свист. Мераак вынул изо рта трубку и тоже свистнул.
  — Это он, — сказал норвежец.
  Свен Хортен обернулся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, потом быстро подошел к сосне, где стояли Юбер и Мераак.
  Когда он приблизился, Мераак с беспокойством тихо спросил:
  — Нас заметно с дороги?
  — Нет, — ответил Свен, — но будьте осторожнее с вашей трубкой.
  Юбер отступил на шаг. Хортен прислонился к сосне между ним и Мерааком и сказал:
  — Вы мне велели подождать полчаса, прежде чем ехать в деревню. Я использовал это время, чтобы понаблюдать за поместьем Триде, коль скоро моя машина стояла в укрытии чуть дальше. Я зашел поглубже в лес и сумел увидеть дом. Это старая двухэтажная усадьба с башенками. Почти во всех окнах свет, играет музыка. Они там, кажется, не скучают.
  Мераак удивился:
  — И никакой охраны?
  Свен ответил с тихим смешком:
  — Есть. Меня чуть не сожрала собака. Пришлось сломать ей хребет. Поганая зверюга…
  — Неприятная история, — заметил Юбер. — Найдя труп, они поймут, что в поместье кто-то побывал…
  Свен снова засмеялся:
  — За кого вы меня принимаете? Покончив с псиной, я взвалил ее на плечи, унес и зарыл в сугроб на обочине дороги. Ее найдут только весной…
  — Отлично, Свен, — сказал Мераак. — А кроме собак?
  — Забора нет. По крайней мере, незаметно… Не думаю, что они нарыли в снегу ловушек. Они, должно быть, чувствуют себя здесь в полной безопасности.
  Мераак пробурчал:
  — Теперь надо выработать план действий. Мы сюда приехали не только для того, чтобы «мочить» собак.
  Юбер решительно сказал:
  — Надо захватить того парня, которого я узнал в гостинице.
  Он объяснил Свену:
  — Это тип, что вошел, когда мы уходили. Он член группы из «Ландснорра», профессиональный убийца. Я уже имел с ним дело в агентстве… Надо будет отвезти его в спокойное место и допросить.
  Мераак возразил:
  — Ты слишком увлекаешься. Он наверняка поднялся наверх, чтобы лечь спать. Как, по-твоему, мы сможем вытащить его из гостиницы, не поставив на ноги его дружков?
  Лицо Юбера осветила жестокая улыбка.
  — Нет ничего легче, — уверил он. — Действуйте так, как я вам скажу. По возвращении в гостиницу ты, Торф, предложишь мне сходить на ночную рыбалку. Я откажусь под предлогом сильной усталости и скажу, что хочу поспать. Тогда ты возьмешь свои удочки и пойдешь один. Хортен придет через четверть часа после нас. Он тоже скажет хозяину, что хочет пойти порыбачить. У вас есть все необходимое, Хортен?
  Тот ответил:
  — Да, в машине… В этой стране рыбалка национальный спорт, и мы всегда возим с собой снаряжение в качестве алиби.
  — Прекрасно, — ответил Юбер. — Вы поедете на вашей машине и найдете Мераака в месте, о котором условитесь с ним. Можете рыбачить, сколько душе угодно… Я вас только прошу за несколько минут до четырех утра быть перед северным фасадом гостиницы. В этот момент все, наверняка, будут спать… Я передам вам упакованный тюк. Сигнал: свист, который вы используете между собой.
  Мераак не выразил восторга:
  — Ты же сам говорил, что этот тип профессиональный убийца. Он должен быть начеку. Если твой план сорвется, в доме начнется тарарам. Очень маленький фейерверк.
  Юбер спокойно улыбнулся и ответил:
  — Фейерверка не будет. Когда тип попадет вам в руки, он будет безобидным, как рыба из озера. Мне только понадобится дубинка…
  — Я дам вам свою, — предложил Свен. — Постарайтесь не потерять, я ей очень дорожу.
  Глава 9
  Бросив последний взгляд на светящийся циферблат своего хронометра, показывавшего без пяти четыре, Юбер поднял браслет повыше и натянул рукав. Затем он бесшумно открыл дверь своего номера и выскользнул в коридор. Он собрался закрыть ее, но звук отпираемого замка и шарканье тапочек за спиной заставили его отскочить обратно в номер; он быстро закрыл дверь.
  Кто-то прошел мимо и закрылся в туалете. Эта задержка усложняла дело… Хортен и Мераак уже должны были ждать в «мерседесе» под окнами северного фасада. Юбер боялся, что они потеряют терпение, если ожидание слишком затянется.
  По мере того как шли секунды, раздражение Юбера возрастало. Ему пришлось прождать добрых пять минут, прежде чем человек, так несвоевременно справлявший нужду, вышел из туалета в сопровождении шума спущенной воды. Юбер услышал, как он прошел в свою комнату, шаркая ногами.
  Довольно далеко стукнула дверь.
  Юбер подождал еще минуту и предпринял новую вылазку. Общий на целый этаж туалет представлял из себя серьезную помеху: Юбера в любую секунду могли застать в коридоре…
  Он тихо закрыл дверь своего номера и скользнул вдоль стены, держа под мышкой картонку размером приблизительно сорок на тридцать сантиметров.
  Его рука, пробегая по стене, нащупала дверь соседнего номера. Следующей была та, что нужно.
  Подойдя, он прижался к двери ухом. Из комнаты слышался ровный громкий храп. Убийцы тоже должны иногда спать, что делает их похожими на простых смертных.
  Юбер вынул из кармана миниатюрный электрический фонарик в форме карандаша, включавшийся простым нажатием на его конец. Тихо встав на колени, он направил слабый свет в замочную скважину. Все так, как он и думал… Ключ остался в замке, чтобы помешать незваным гостям войти.
  Осторожно, чтобы ни на что не наткнуться, Юбер стал просовывать картонку под дверь в довольно широкую щель. Он тщательно разместил ее под замком, затем достал тонкий карандаш и сунул в замочную скважину, чтобы вытолкнуть ключ внутрь. Он действовал не спеша; все нервы напряглись от опасения, что он может провалить дело.
  Глухой удар… Ключ упал. Готовый вскочить на ноги и убежать, Юбер снова прижался ухом к двери. Спящий продолжал храпеть в том же ритме. Успокоившись, он подвинул картонку к середине двери, где щель между створкой и паркетом была шире, и медленно вытянул ее.
  Когда появился ключ, его лицо осветилось улыбкой. Он взял его, прислонил картонку к стене, проверил, что дубинка Свена свободно выходит из рукава, вставил ключ в замок и с тысячей предосторожностей повернул его.
  Он попал в комнату без проблем и, довольный собой, в шутку подумал, что когда будет слишком стар, чтобы работать по своей основной специальности, у него останется возможность стать грабителем. Затем он запер дверь и вставил ключ на место. Осторожно ставя ноги в ботинках на резиновой подошве, он направился к кровати, которую смутно различал возле окна. Она стояла точно так же, как и его.
  Человек по-прежнему храпел с полным спокойствием. Резким движением руки Юбер вытащил из рукава дубинку и нагнулся, чтобы поточнее заметить голову на белой подушке. Его глаза привыкли к темноте, и он легко рассчитал расстояние. Подняв руку с дубинкой, он тихо позвал:
  — Эй, урод! Тебя спрашивают внизу.
  Тип перестал храпеть, издал нечто вроде икания и попытался встать, любезно подвинув голову навстречу обрушившейся дубинке. Глухой удар — и тишина…
  Для большей уверенности Юбер повторил удар, стараясь все же бить не слишком сильно, поскольку в его намерения вовсе не входило проламывать противнику череп.
  Подойдя к окну, он открыл его. Холодный воздух был приятным. Юбер высунулся и тихо свистнул. Ему ответил такой же свист: Хортен и Мераак были на месте. Он отступил на шаг и нащупал пояс, заканчивавший висевшую на кольце веревку, в принципе, предназначенную для эвакуации клиентов в случае пожара. Застегнув пояс под мышками лежавшего без сознания человека, он подтащил его к окну, взял веревку. Приспособление действовало. Подняв противника достаточно высоко, Юбер вытолкнул груз в окно и, понемногу отпуская веревку, стал его опускать.
  Когда веревка ослабла, он понял, что «тюк» прибыл по назначению. Затем он перелез через подоконник и спустился на руках.
  Свен и Мераак уже отвязали пленного и тащили его в стоявший рядом «мерседес». Юбер знал, что пружина возвращает веревку назад, как только прекращается натяжение. Подождав, пока Свен и Торф закончили погрузку, а норвежец сел за руль, он отпустил пояс. Тот стрелой взлетел вверх. В доме прозвучал сухой щелчок. Юбер в три прыжка подбежал к машине, вскочил в нее, и «мерседес» сразу отъехал.
  Он сидел рядом с Мерааком. Свен сзади держал в руке «маузер» — простой довод, призванный успокоить пленного, когда тот очнется. Они выехали из деревни на небольшой скорости, направляясь в сторону, противоположную Энкопингу.
  Миновав последний дом поселка, Мераак прибавил газу и сказал:
  — Прекрасно, старина. Как ты это сделал?
  Юбер рассказал, потом забеспокоился:
  — Ты знаешь, куда едешь?
  Мераак покачал головой:
  — Да… Я хорошо знаю район. В километре отсюда мы свернем на лесную дорогу. Надеюсь, даже при таком снеге по ней удастся проехать. Там есть хижина лесорубов, которая сейчас пустует. Тип может орать, сколько хочет, его никто не услышит.
  Юбер рискнул сделать замечание:
  — Когда его дружки заметят его исчезновение, они начнут поиски, а колеса оставят след на дороге…
  Мераак посмотрел в окно на небо.
  — Сейчас пойдет снег. Утром наши следы занесет.
  Легкие хлопья уже начали виться в воздухе. Юбер подумал, что если снег будет слишком сильным, трудно будет вернуться, но это, в общем-то, не имело значения… Если «мерседес» не сможет проехать, они его бросят и пойдут пешком.
  Скоро они свернули на дорогу, указанную Мерааком. Это было нечто вроде тропинки для телег, и Юбер забеспокоился, как себя поведет на этой скользкой и опасной дороге «мерседес». По всей очевидности, Мераак отлично водил машину… Он в одну секунду нашел подходящий режим работы двигателя и удерживал его, несмотря на постоянные заносы, швырявшие машину от одного края дороги к другому.
  Так они ехали добрую четверть часа, потом выехали на широкую поляну, в центре которой стояла хижина из бревен.
  Из осторожности Мераак остановил машину в конце дорожки.
  Их пленник очнулся. Свен заставил его выйти и шагать к хижине, угрожая «маузером». Только тогда они заметили, что он бос и одет в одну ночную рубашку. Юбер усмехнулся:
  — Так он может подхватить насморк. Мне надо было взять его ботинки и пальто.
  Мераак засмеялся:
  — Перебьется!
  — Надеюсь, — ответил Юбер.
  Дверь хижины была закрыта на простую деревянную щеколду. Хортен остановился одновременно с пленным. Юбер прошел вперед, открыл дверь и направил луч фонарика внутрь. Единственная комната была просторной. В центре стоял грубо вытесанный деревянный стол, в углу несколько табуреток, у дальней стены, за столом, возвышался каменный камин в форме пирамиды, достигавший потолка.
  — А здесь неплохо, — отметил Юбер, входя.
  Он повернулся и сказал Свену:
  — Оставайся тут и не давай этому типу двигаться. Снежная ванна для ног поможет ему освежить память.
  Мераак вошел в дом. Он привык к таким хижинам и сразу направился к шкафу, стоявшему слева от камина, достал из него ацетиленовую лампу, привел ее в рабочее состояние, зажег и повесил на крючок над столом. В одном углу хижины возвышалась до потолка стопка дров. Юбер решил:
  — Надо развести огонь.
  Мераак помог ему. Они вместе уложили в камин поленья, сверху положили мелкие щепки, создав своего рода башню с пустым пространством посередине. Мераак щелкнул зажигалкой, и тотчас затрещал огонь.
  Юбер подошел к двери, посмотрел на поведение пленного, которого Свен держал на мушке своего «маузера». Амбал дрожал всем телом. В одной полотняной рубашке, доходившей ему до колен, он, конечно, не мог чувствовать себя комфортно. Юбер совершенно спокойно спросил его:
  — Как тебя зовут?
  — Улоф.
  — Улоф… Как дальше?
  — Просто Улоф.
  Юбер рассмеялся.
  — Как хочешь. Это не имеет никакого значения… Просто надо же тебя как-то называть. До сих пор мы тебя звали убийцей, амбалом, подручным, типом… Теперь будем звать Улофом. Ноги-то не очень замерзли?
  Улоф ответил ругательством. Юбер стал еще любезнее:
  — Главное, не беспокойся… Когда они совсем замерзнут, мы их тебе согреем. Мы только что развели в камине огонь.
  Улоф выругался, потом ответил:
  — Можете меня пытать, я ничего не знаю… Я ничего не скажу…
  Юбер протянул руку к Свену:
  — Дай мне твой пистолет.
  Свен подчинился. Юбер посмотрел на дверь хижины и позвал:
  — Мераак!
  Норвежец отозвался, и Юбер спросил:
  — Здесь можно стрелять, или это потревожит соседей?
  Мераак разразился звонким смехом:
  — Вот еще!.. До ближайшего дома десять километров.
  По поляне разнесся оглушительный звук выстрела. Улоф осторожно нагнулся и осмотрел дырку, проделанную пулей в его рубашке между раздвинутыми ногами, в каких-то десяти сантиметрах ниже одного очень чувствительного места. Юбер крайне любезным тоном велел:
  — Раздевайся. Я хочу посмотреть, как ты сложен.
  Поскольку тот не выполнил приказ достаточно быстро, он жестко повторил:
  — Снимай рубашку, идиот, или я наделаю в ней дырок!
  Улоф не знал, была ли точность первого выстрела случайной или нет. Он предпочел не дожидаться подтверждения и, быстро сняв рубашку, отбросил ее в снег на несколько шагов от себя. Юбер присвистнул и заметил:
  — Неплохо… Бедра, правда, широковаты, а ноги кривоваты. Тебе в другую морду, от баб отбою бы не было!
  Повысив голос, он сухо приказал:
  — Лечь!
  Улоф сделал шаг назад, напрягая мускулы.
  — Без глупостей! — сказал Юбер. — Лечь!
  Улоф снова шагнул назад, и Юбер понял, что он сейчас попытается убежать. Он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. За выстрелом последовал вопль. Улоф упал на колени с разорванным плечом. Бросив последний взгляд на Юбера, не сдвинувшегося с места, он лег в снег на живот. Он лежал напротив двери, и Юбер на секунду обернулся, чтобы убедиться, что огонь в камине разгорается.
  — Смотри внимательнее, — сказал он пленному. — Ты можешь там согреться…
  Улоф не ответил. Юбер не торопился. Он произнес нормальным голосом, как будто говорил о самой обычной вещи:
  — Покатайся по снегу…
  Улоф не пошевелился.
  — Покатайся по снегу, — повторил Юбер.
  Улоф лежал неподвижно, закрыв глаза. Юбер повернулся к Мерааку, стоявшему, прислонясь плечом к дверной притолоке, и спросил:
  — У тебя есть запасные магазины?
  — Не беспокойся, — ответил Мераак. — В машине их добрый десяток.
  Юбер прицелился в голое тело лежащего на снегу человека и стал палить без перерыва. У Улофа вдруг сдали нервы, и он принялся кататься. Юбер преследовал его выстрелами, стараясь, чтобы пули попадали рядом и на него падали брызги.
  Потом он крикнул по-русски:
  — Стой!
  Улоф остановился. В магазине оставался последний патрон. Юбер попросил Мераака:
  — Дай мне твой пистолет.
  Поменявшись, Юбер шагнул к Улофу.
  — Закуски съедены, — сказал он, — сейчас приступим к главному блюду. Мы тебя привезли сюда не только ради удовольствия заставить покататься по снегу. Я просто хотел дать тебе понять, что ради достижения наших целей мы готовы применять любые методы. Я знаю, кто ты… Ты входишь в группу, служащую руководителю туристического агентства «Ландснорр». Мы знаем, что это агентство звено в цепи советского шпионажа в Северной Европе. Совершенно очевидно, что в этом бизнесе ты пятое колесо в телеге… Это я к тому, чтобы ты вбил себе в голову, что в игре ты имеешь очень относительную ценность и что мы без колебаний уберем тебя, если будешь упрямиться.
  Улоф немного приподнялся и бросил Юберу:
  — Да пошел ты на…
  Юбер ответил с самым серьезным видом:
  — Не имею ни малейшего желания отправляться по этому адресу, мой мальчик. Если это в твоем вкусе, то в хижине есть несколько бревнышек подходящего размера… Ты подал мне идею. Надо будет попробовать…
  Улоф вскочил и закрыл руками ту часть своего тела, которой угрожала опасность. Юбер повернулся к Мерааку и Свену:
  — Ведите его в дом. Думаю, самое время его согреть…
  Когда он снова посмотрел на Улофа, тот удирал со всех ног и уже пробежал пять или шесть метров. Юбер не торопясь прицелился и выстрелил. Раненный в левую ногу, Улоф нырнул головой в снег, взвыв от боли.
  Мераак и Свен сходили за ним и притащили в дом, каждый за одну руку. Юбер вошел следом за ними.
  — Положите его к огню, — сказал он.
  Мераак сделал Свену знак отойти и сам занялся этой операцией. Уложив человека на пол из утоптанной земли перед огнем, норвежец выпрямился и сказал Юберу:
  — Теперь позволь действовать мне. Я имею некоторые познания в медицине. Его надо подлечить…
  Юбер согласился кивком головы. Мераак сладким голосом обратился к Улофу:
  — Нельзя допустить, чтобы твои раны воспалились. Лучший известный способ воспрепятствовать этому — прижечь их раскаленным железом. Это больно, но если ты покрепче стиснешь зубы, все пройдет хорошо.
  Он взял железную кочергу, приставленную к камину, и сунул ее в сильно пылавший огонь. Ацетиленовая лампа освещала комнату резким пляшущим светом. Казалось, Улоф ужасно мучается. Из плеча и ноги текла кровь. Вдруг он сдался:
  — Я вам расскажу все, что знаю, но при одном условии.
  Юбер сурово отозвался:
  — Никаких условий!
  — Тогда я ничего не скажу, — бросил Улоф.
  Мераак пошевелил железным крюком в огне.
  — Через несколько минут раскалится докрасна, — сказал он, — и мы сможем начать его лечить. Мне его очень жалко.
  Свен сел на деревянный табурет, поставив его так, чтобы ничего не упустить из предстоящего зрелища. Юбер сел на угол стола. Они молчали. Мераак вынул кочергу, конец которой был красным от жара. Он распрямился, поставил ногу на живот Улофа, чтобы не дать ему вырваться, и стал медленно подносить краснеющий конец кочерги к ране на плече.
  Физиономия пленного как будто растаяла. Меньше чем за секунду его голое тело покрылось сильным потом. В тот момент, когда раскаленное железо должно было коснуться его, он завопил:
  — Нет… Только не это! Я скажу…
  Остановив движение, Мераак медленно повернулся к Юберу.
  — Что ты об этом думаешь?
  Юбер пожал плечами.
  — Можно попробовать, — ответил он. — Положи эту штуку в огонь, чтобы она не остыла.
  Мераак так и сделал. Юбер слез со стола и встал перед пленным.
  — Ты знаешь Карин Бервальд? — спросил он.
  Улоф закрыл глаза и глухо ответил:
  — Да.
  — Она работает на вашу организацию?
  — Да.
  — Как давно?
  Улоф открыл глаза, посмотрел на Юбера, заколебался и, морщась, ответил:
  — Точно не знаю… Впервые я ее увидел месяц назад.
  Юбер невозмутимо продолжал:
  — Это она сообщила вам о прибытии агента ЦРУ по имени Бессанкур?
  Улоф ответил без колебаний:
  — Да… Я был там, когда она говорила это Густаву. Она потребовала за это две тысячи крон.
  Юбер стиснул зубы, чтобы совладать с поднимавшейся в нем яростью. Он произнес прерывающимся голосом:
  — А также назвала вам имя местного агента ЦРУ, который должен был встретить Бессанкура…
  — Да. Это я его ликвидировал.
  — Как звали того типа?
  Расширившиеся глаза Улофа выразили удивление.
  — Не знаю. Густав показал мне его на улице.
  Юбер, казалось, потерял интерес к этому вопросу и резко спросил:
  — Кто такой Жорж Мазель?
  — Так себя называет Густав.
  — А Густав кто такой?
  Улоф выглядел смущенным. Юбер обратился к Мерааку:
  — Посмотри, горячая твоя железка?
  Улоф быстро сказал:
  — Густав Францен. Он босс.
  Юбер раздраженно вздохнул.
  — Слушай, урод, ты начинаешь меня утомлять. Мне надоело задавать тебе вопросы… Теперь ты будешь говорить без перерывов. Расскажешь все, что знаешь, а если остановишься, мы дадим тебе попробовать горячего железа. Расскажи мне об агентстве «Ландснорр» и поместье Триде.
  Мераак вынул кочергу из огня. Красный конец дрожал перед лицом Улофа. Он отшатнулся назад и быстро сказал:
  — Цель агентства «Ландснорр» — облегчить передвижение советских агентов по Северной Европе. Одновременно Густав Францен отдает приказы и дает средства для работы агентам, обращающимся к нему. Это все, что я знаю. Я никогда не был посвящен в основные секреты…
  Юбер это знал. Он продолжил:
  — А поместье Триде?
  Перед испуганным взглядом Улофа Мераак небрежно поигрывал кочергой, острие которой было великолепного красного цвета. Улоф ответил сдавленным голосом:
  — Это основная база организации. Агенты отдыхают там между двумя заданиями. Еще там меняют внешность и документы тем, у кого возникли трудности. Там сейчас много людей.
  — По этой причине, — спросил Юбер, — агенты сейчас живут в гостинице?
  — Да, — ответил Улоф.
  Юбер подумал и быстро спросил:
  — Как можно проникнуть в поместье Триде? Допустим, советский агент, незнакомый Густаву и другим, по какой-либо причине придет попросить убежища. Как он будет действовать?
  — Не знаю, — сказал Улоф.
  Юбер жестоко улыбнулся и тихо сказал, обращаясь к Мерааку:
  — Раны мешают ему думать. Надо прижечь их…
  Мераак быстрым движением приложил раскаленное железо к раненому плечу пленного. Хижину наполнил жуткий вопль. Свен Хортен с отвращением зажал уши. Мераак убрал железо. Юбер настаивал:
  — Постарайся вспомнить.
  Искаженное лицо Улофа заливал пот. Он пробормотал:
  — Я хочу пить.
  — Пить нечего, — сказал Юбер. — Если будешь себя хорошо вести, мы дадим тебе пригоршню снега. Ну, поторапливайся…
  Улоф с трудом проглотил слюну.
  — Есть пароль, меняющийся каждый день. Существует способ его рассчитать.
  Он подыскивал слова, хмуря брови, но без особого мыслительного усилия:
  — Это имя святого, чей праздник приходится на день, число которого получается прибавлением к сегодняшнему числу той же цифры.
  По всей очевидности, он повторял заученный наизусть урок. Юбер и Мераак переглянулись, потом Юбер достал из кармана записную книжку и открыл ее на странице календаря:
  — Я приведу пример, — сказал он, — а ты скажешь, прав я или нет… Сегодня 29 марта. Судя по своим словам, я должен прибавить двадцать девять дней…
  Он быстро отсчитал пальцем и продолжил:
  — Получается 27 апреля. Святой Фернан. Правильно?
  — Да, — ответил Улоф. — Сегодня «Святой Фернан»…
  Юбер посмотрел на него.
  — А какой был позавчера?
  Улоф без колебаний ответил:
  — Святой Марк.
  Юбер проверил. Он прибавил к 27 марту 27 дней и получил 23 апреля, день святого Марка. Этого было достаточно. Он продолжил:
  — Допустим, что какой-нибудь человек явится сегодня в поместье Триде и назовет пароль: «Святой Фернан». Что произойдет после того, как он войдет в дверь?
  Улоф смотрел на него, хмуря брови, явно стараясь понять. Он ответил неуверенным голосом:
  — Ну… его допросит босс. Густав сейчас там, значит допрашивать будет он. После проверки, если все в порядке, гостю дадут убежище и все, что он попросит.
  Юбер потер руки, посмотрел на Мераака и сказал:
  — Думаю, достаточно. Остается только опустить занавес… Давай выйдем, мне надо тебе сказать пару слов.
  Мераак поставил кочергу у камина, протянул свой пистолет Хортену, по-прежнему сидевшему на табурете, и следом за Юбером вышел из дома. Юбер взял его за руку и отвел на середину поляны.
  — Я постараюсь проникнуть в поместье, — сказал он.
  Мераак без энтузиазма отозвался:
  — Я догадался… Но подумай хорошенько. У тебя где-то один шанс из десяти выкрутиться… Густав тебя допросит, и если ты не расскажешь ему достаточно убедительную историю, тебе конец.
  Юбер беззаботно махнул рукой.
  — Ты мне поможешь придумать правдоподобную историю. А если не получится… тогда начнется драка.
  — Ты будешь совсем один, — продолжил Мераак, — а мы даже не знаем, сколько человек живет сейчас в поместье.
  Юбер повернулся и встал к Мерааку лицом.
  — Я буду не совсем один. Ты и Свен останетесь поблизости… Если у меня возникнут проблемы, я постараюсь наделать побольше шуму… Я могу на тебя рассчитывать, Торф?
  Мераак выдержал его взгляд.
  — Можешь, но ведь мы оба не дети. Думаю, нам лучше предупредить полковника Мольде.
  Юбер раздраженно отмахнулся.
  — Оставь в покое эту мокрую тряпку. Он или ничего не сделает, или будет вставлять палки в колеса. Его интересует только одно: как избежать скандала. А я твердо намерен устроить скандал.
  Мераак неуверенно протестовал:
  — Юбер, не забывай, что Мольде вернул тебе свободу действий на определенных условиях. По идее, я должен следить за тобой, чтобы все прошло хорошо.
  Юбер рассмеялся.
  — Ты правильно сказал: по идее.
  Он на секунду замолчал, потом сердито добавил:
  — Разумеется, ты свободен, Торф. Если не хочешь мне помочь, я пойду один.
  Мераак положил руку ему на плечо.
  — Я с тобой, Юбер. Я тебя не брошу… С Мольде я постараюсь все уладить потом.
  Он повернулся к хижине и сказал:
  — Я позову Свена, а того типа бросим подыхать здесь…
  Юбер вздрогнул.
  — Ну нет! — возразил он. — Мы не оставим его агонизировать здесь несколько часов.
  Лицо Мераака замкнулось, и он сухо спросил:
  — А что ты хочешь делать? Не можем же мы отвезти его назад в гостиницу?
  — Конечно, нет… Есть один способ. Единственно возможный…
  Он выразительным жестом показал на «маузер».
  — Я не согласен, — сказал Мераак.
  Он казался смущенным, и Юбер пытался его понять. Норвежец глухо произнес:
  — Это будет убийство.
  Юбер расхохотался:
  — Прости, но я тебя не понимаю. Ты предпочитаешь оставить его здесь умирать на медленном огне? Я собираюсь оказать ему услугу. Давай без сантиментов!
  Он решительным шагом пошел к хижине. Мераак догнал его и схватил за руку:
  — Я не хочу, чтобы ты убивал этого типа.
  Юбер почувствовал, что у него в горле встал комок. Он с силой оттолкнул норвежца и сказал:
  — Я тебя не понимаю, Торф. Не заставляй меня искать причины твоего поведения. Если бы я был садистом, я бы сделал так, как предлагаешь ты. Этот тип будет подыхать здесь целые сутки… Будет жутко мучиться… Поэтому с ним надо кончать. Мы не можем оставить ему ни единого шанса. Если его дружки найдут его раньше, чем он умрет, наш план провалится. Это необходимо, Торф. Я все сделаю сам…
  Мераак устало махнул рукой и промолчал. Юбер вошел в хижину и сказал неподвижно сидевшему Хортену:
  — Вас зовет Мераак. Идите к нему.
  Хортен подчинился. Юбер обошел стол и нагнулся к Улофу, спрятав свое оружие.
  — Посмотри внимательно на этот камин, — сказал он двусмысленным тоном.
  Заинтригованный, Улоф подчинился. Юбер быстро приставил к голове бедняги дуло пистолета, выстрелил и, закрыв глаза, распрямился.
  С порога он увидел Мераака и Хортена, смотревших на него с осуждением. Это поведение, которое он не понимал, его сильно раздражало. Он захлопнул дверь ударом ноги и пошел к ним.
  — Не будем больше терять время.
  Он спохватился:
  — Лучше спрятать труп. Незачем оставлять следы.
  Мераак сказал Свену:
  — Займись этим… В снег…
  Юбер помог донести тело до края поляны, противоположного от дороги, по которой они приехали. Они вырыли руками яму в снегу, уложили в импровизированную могилу труп и тщательно завалили его. Свен заметил:
  — Это ничего не даст. Если сюда забредут волки или лисы, они его выроют и сожрут.
  Юбер холодно ответил:
  — Если это спасет их от голодной смерти, значит дражайший Улоф хоть раз послужит доброму делу…
  Они вернулись в хижину. Падавший снег становился все гуще. Свен предложил:
  — Надо бы погасить огонь…
  Юбер согласился и предоставил ему сделать это. Он присоединился к Мерааку, который тем временем сумел развернуть машину. Юбер сел рядом с норвежцем на переднее сиденье.
  — Свен сейчас придет, — сказал он. — Ты подумал об истории для меня?
  Мераак держал руки на руле, уставившись в одну точку Он ответил равнодушным тоном:
  — Да. Скажешь, что сошел в Осло с советского корабля. Ты должен был выполнить в Норвегии задание, но обстановка для тебя ухудшилась, и ты был вынужден уйти через границу в Швецию. Сегодня ночью ты переплыл через озеро Малар в рыбацкой лодке. Поместье Триде тебе указали на случай, если тебе придется уходить от норвежской полиции в Швецию. Ты попросишь приютить тебя до тех пор, пока не появится возможность переправить тебя в Россию.
  Когда вернулся Свен и сел в машину, Мераак тихо тронулся с места на первой скорости и продолжил:
  — Теперь перейдем к деталям… Задавай все вопросы на засыпку, которые сможешь придумать…
  Глава 10
  Было что-то около восьми часов. Падал густой снег, сметаемый порывами ветра. Юбер на секунду остановился у почтового ящика возле входа в поместье Триде, потом, сунув руки в карманы и втянув голову в плечи, решительно пошел к дому.
  Мераак все организовал в рекордный срок. Он сводил Юбера к одному рыбаку, работавшему на шведскую контрразведку в качестве осведомителя. Тот согласился заявить, если его спросят, что ночью перевез по озеру с запада на восток иностранца, заплатившего норвежскими кронами. Кроме того, имея примерно то же сложение, что Юбер, он согласился уступить ему свою одежду. Так что к поместью Триде Юбер направлялся одетым, как настоящий рыбак с озера Малар, не имея при себе ни одной бумаги, ни единого предмета, даже часов, чтобы по возможности уменьшить риск быть разоблаченным.
  Он с трудом шагал, ослепляемый снегом, когда его мускулы напряглись, предупреждая об опасности.
  Юбер знал, это — собаки, и достал из кармана крепкий шведский нож, уступленный ему рыбаком вместе с одеждой. Держась начеку, готовый отразить нападение, он продолжил путь, никак не изменив походку.
  Угроза становилась четче. Вдруг он увидел тень, быстро промелькнувшую перед ним.
  Он знал, что лучший шанс остаться невредимым — это идти ровным шагом, не показывая страха. Собака пробежала мимо, не напав на него… Это подтверждало сделанное ранее предположение. В темноте можно было различить вторую собаку, третью… Он посмотрел по сторонам и увидел, что окружен целой сворой. Собаки эскортировали его молча, не проявляя враждебности.
  Побуждаемый любопытством, он резко остановился. Результат не заставил себя ждать… Вокруг него раздалось раздраженное рычание. Он увидел приближающиеся оскаленные пасти, уставленные на него горящие глаза и тогда снова пошел нормальным шагом, не делая резких движений. Рычание прекратилось, и собаки тронулись с места, приноравливая свой шаг к его…
  Несмотря на это, он по-прежнему крепко сжимал в руке нож. Он понимал, как были выдрессированы собаки. Волкодавы эскортировали до господского дома любого вошедшего в поместье человека, а при малейшей попытке остановиться — набрасывались на него…
  Наконец, Юбер достиг конца дорожки и на секунду заколебался, в каком направлении идти. Сосновый бор заканчивался здесь, образуя прямой угол. Впереди была неизвестность… Рычание собак заставило его снова тронуться с места… Он пошел прямо и скоро увидел слабый свет, падавший, вне всяких сомнений, из освещенных окон дома. В этот момент, словно подчиняясь таинственному приказу, собаки хором залаяли. Они предупреждали о приходе чужого… Пройдя еще метров пятьдесят, Юбер оказался у крыльца, заваленные снегом ступеньки которого вели к двустворчатой деревянной двери под сводчатым козырьком. Юбер поднялся, бросив последний взгляд на свору волкодавов, замершую внизу: их число превышало дюжину. Он взялся рукой за медный молоток в форме химеры с омерзительной мордой, но не успел им стукнуть… На уровне его лица открылось окошко, и через металлическую решетку спросили по-шведски:
  — Кто вы?
  Юбер уверенно ответил:
  — Святой Фернан. Я пришел попросить убежища.
  Окошко закрылось с сухим хлопком. Послышался шум резко отодвинутого засова, и дверь со скрипом отворилась.
  Юбер скользнул в образовавшуюся щель и оказался в огромном холле, в глубине которого находилась ведущая наверх каменная лестница. По обеим сторонам как символическая стража стояли средневековые доспехи. Пол был выложен большими каменными плитами.
  — Поднимите руки.
  Юбер повернулся к открывшему ему человеку и под угрозой револьвера «смит-вессон» поднял руки.
  Высокий крепкий мужчина был одет в вельветовые брюки и кожаную куртку с воротником из бараньей шкуры. Его левую щеку от уха до угла рта пересекал глубокий шрам. Она не был враждебен… Ощупывая одежду Юбера, он спросил:
  — Оружие есть?
  — Нет, — ответил Юбер. Успокоившись, человек убрал револьвер и стал более любезным:
  — Кто вы?
  — Мое имя Петер Ханко. Я приехал из Норвегии, где у меня были неприятности. Мне пришлось перейти границу, и сегодня утром я приехал в Лохью, переплыв озеро на рыбацкой лодке. Здесь есть начальство?
  — Иди за мной, — сказал человек. — Я тебя провожу…
  Он повел его к монументальной лестнице и попросил подняться, пропустив его вперед. На втором этаже человек снова пошел первым, ведя Юбера по темному коридору. Он остановился перед дверью, постучал и сказал, повысив голос:
  — Гость, шеф. Он назвал пароль…
  — Пусть войдет.
  Юбер узнал голос Густава. Он вошел в большую комнату, обставленную старинной мебелью, уверенный, что директор «Ландснорра» не сможет его узнать благодаря изменениям, которые претерпело его лицо. Но все же первые минуты Юбер держался настороженно.
  Густав, одетый в домашнюю куртку, курил огромную сигару. На антикварном столике, превращенном в бюро, стояла на три четверти пустая бутылка русской водки и стакан из граненого хрусталя. Юбер услышал, как за ним закрылась дверь. Густав, неподвижно стоявший перед высоким камином, в котором горел огонь, долго осматривал его с ног до головы, потом спросил:
  — Вы назвали пароль?
  — Да, — ответил Юбер. — Святой Фернан… План предусматривал, что я могу оказаться в затруднительном положении, и мне указали это поместье.
  — Расскажите, что с вами произошло.
  Юбер протянул руку к бутылке водки и с улыбкой спросил:
  — Можно?
  Ответа не последовало. Густав открыл буфет и достал стакан, который протянул Юберу. Тот налил себе большую порцию и мелкими глотками выпил напиток хорошего качества, согревший его. Потом он прислонился к столу и стал рассказывать свою историю…
  Закончив, он почувствовал, что выиграл партию. Густав расслабился, и недоверчивость, не скрывавшаяся им вначале, исчезла. Однако, поскольку он не переставал его разглядывать, Юбер решил принять дополнительную предосторожность. Нахмурив брови, изображая старание припомнить, он медленно сказал:
  — Простите, товарищ, но у меня такое чувство, что я вас где-то видел раньше.
  Густав выразил искреннее удивление, потом рассмеялся и ответил:
  — Вполне возможно. Я много разъезжаю.
  Он подошел к столу, наполнил стаканы, отпил и продолжил:
  — Вы приехали в очень неудачный момент. Мне будет трудно не только обеспечить ваше возвращение на родину, но, боюсь, я даже не смогу надолго оставить вас здесь.
  По его лицу пробежала тень, и он продолжил, понизив голос:
  — В последние дни у нас возникли неприятности. Агент американского ЦРУ приехал в Стокгольм и задал нам много работы. В данный момент он находится в руках шведской полиции по обвинению в убийстве, но шум, поднятый этой историей, нанес нам серьезный ущерб. Власти этой страны закрывали глаза на нашу деятельность до тех пор, пока все шло тихо. В последние два дня нам пришлось приостановить деятельность нашего туристического агентства в Стокгольме. Я решил из осторожности укрыться здесь… Нужно немного подождать, чтобы быть уверенными, что буря прошла без особого урона. А пока мы поселим вас в этом доме. Я покажу вам вашу комнату. В принципе, ваша свобода передвижений ничем не ограничена, но на практике вам лучше не выходить. Собаки, охраняющие парк, иногда бывают не в настроении, а с другой стороны, вам не стоит появляться в деревне.
  Юбер улыбнулся:
  — Мне безразлично. За последние дни я достаточно находился по свежему воздуху, так что мне не повредит немного посидеть в комнате.
  Густав нажал кнопку на столе. Они одновременно осушили свои стаканы. Когда Юбер ставил свой, в дверь постучали. По разрешению Густава вошел человек, и Юбер безо всякого удовольствия узнал его. Это был напарник Улофа, с которым он имел дело в кабинете Густава в агентстве «Ландснорр».
  — Это Лаврентий, — представил Густав. — Он поступает в ваше распоряжение. Лаврентий, ты займешься размещением нашего товарища Петера Ханко. Дашь ему все необходимое.
  Юбер простился с Густавом и последовал за Лаврентием. Миновав большую каменную лестницу, они пошли по другому коридору, в который выходило много дверей. Некоторые из них явно были прорублены недавно. Лаврентий остановился перед одной из них, достал связку ключей, открыл ее, включил свет и сказал Юберу:
  — Вот твои владения, товарищ. Что тебе нужно?
  Юбер вошел, бросил взгляд на комнату, обставленную простой современной мебелью. В углу на стене висел умывальник. Юбер ответил:
  — Предметы туалета и тапочки, если возможно.
  Через оставшуюся открытой дверь долетел женский смех. Юбер вздрогнул. Этот смех он узнал бы из тысячи… Видя, что Лаврентий смотрит на него, он подмигнул ему и тихо попросил:
  — И, если можно, женщину.
  Огромное тело Лаврентия сотряс сильный смех. Он пожал своими широченными плечами и ответил:
  — Здесь всего одна женщина, но она не про твою честь. Это добыча шефа.
  Он вышел в коридор и добавил:
  — Через пять минут я все принесу.
  Оставшись один, Юбер почувствовал груз усталости, накопившейся с ночи. Он решил поспать. В его намерения не входило форсировать события… Он разделся и влез под одеяло. Лаврентий принес ему то, что он просил, и сразу же ушел. Юбер выключил свет и заснул, стараясь прогнать раздражающий образ Карин Бервальд. Пытаясь отвлечься, он заставил себя думать о сокровище организации «Ландснорр», об ускользнувшем от него миллионе двухстах пятидесяти тысячах крон, которые он надеялся «вернуть».
  * * *
  Он проснулся, как от толчка, с неприятным ощущением, что в его комнате кто-то есть. Не шевелясь и стараясь сохранять ровный ритм дыхания, он осторожно приоткрыл глаза.
  В окно без ставен проникал тусклый серый свет. Возле кровати стояла фигура, наклонившаяся к нему… Его сердце подскочило в груди. Это была Карин Бервальд, молча рассматривавшая его.
  Чтобы избежать этого опасного для него рассматривания, Юбер, ворча, повернулся, стараясь сделать это как можно естественнее. Почему молодая женщина пришла посмотреть на него? Неужели у Густава возникли сомнения относительно личности Петера Ханко? Это было тревожно.
  Карин быстро вышла. Он услышал слабый скрип двери, потом щелчок осторожно отпущенного язычка замка. Он подождал несколько секунд, потом повернулся и осторожно открыл глаза.
  Комната была пуста. Судя по идущему через окно свету, было около полудня. Его желудок ныл от голода, и он решил встать и сходить поесть.
  Он быстро умылся и с помощью принесенной ему бритвы постарался придать трехдневной щетине вид бородки. Затем оделся, сунул ноги в тапочки и вышел из комнаты.
  Пройдя по коридору до лестницы, он спустился в холл. Тип со шрамом, открывший ему дверь утром, сидел в кресле и читал газету. Неожиданно он поднял голову и стал молча смотреть на Юбера, который остановился на нижней ступеньке и спросил, потирая живот:
  — Я жутко проголодался, товарищ. Ты не мог бы мне показать, где кухня?
  Человек собирался ответить, но тут открылась дверь слева от лестницы и появилась улыбающаяся Карин Бервальд в своем комбинезоне из черной фланели.
  — Вы Петер Ханко, последний прибывший? — спросила она. — Я Карин Бервальд. Проходите сюда, я скажу, чтобы вам принесли поесть.
  Юберу удалось улыбнуться. У него почему-то перехватило горло. Она прошел следом за ней в большую столовую.
  — Хорошо поспали?
  Он ответил утвердительным бурчанием. Она рассмеялась тем смехом, что действовал Юберу на нервы.
  — А вы неразговорчивы, — заметила она. — Вы меня остерегаетесь?
  Он решил для большего удобства сыграть «неотесанного медведя» и ворчливо ответил:
  — Я остерегаюсь всех людей вообще, а женщин в особенности.
  Она перестала смеяться, и ее прекрасное лицо застыло.
  — Извините, — сказала она, — я не стану дольше надоедать вам своим присутствием. Я схожу на кухню отдать распоряжения…
  К его облегчению, она ушла. Если кто и мог узнать его, несмотря на изменившееся лицо, то только она… Он подошел к окну, выходившему в парк за домом. Снег, деревья, снова снег и снова деревья. Малопривлекательный пейзаж. В сотне метров от дома быстро пробежала собака.
  Через пять минут после ухода Карин Лаврентий принес полный поднос, поставив его на стол перед Юбером и сказал:
  — Когда закончишь, поднимись к шефу. Он хочет тебя видеть… Дорогу найдешь?
  — Да, — уверил Юбер. — Не беспокойся.
  Еда по шведской моде состояла из большого количества сэндвичей со сладким пористым хлебом, похожим на бисквит. Юбер не особенно любил эту пищу, но, проголодавшись, съел за милую душу все, что находилось на подносе.
  Он до последней капли выпил бутылку темного пива и вышел из столовой, чтобы отправиться к Густаву.
  Что ему нужно? Юбер не особенно беспокоился… если бы Карин его узнала, она бы, наверняка, подняла тревогу немедленно. Он неторопливо поднялся по лестнице и пошел по коридору.
  Сидевший за столом Густав читал газету. Он принял Юбера холодно, предложил сесть и недовольно сказал:
  — Сегодня ночью в деревне произошел инцидент. Загадочно исчез один из наших людей. Исчез бесследно. Дело усложняется тем, что один из постояльцев той же гостиницы, кажется, утонул этой ночью в озере. Некто Гуннар Виммерби. Он будто бы пошел на рыбалку с другим туристом. Я велел расследовать эту историю.
  В дверь постучали. Густав встал и открыл сам. И тут Юберу показалось, что ему на голову рушится весь дом. Стоявший на пороге человек был хозяин гостиницы…
  Раздумывать не было времени. В любом случае дело провалилось. Юбер разогнался и со всей силой бросился к двери. Ему удалось нанести Густаву мощный удар в ухо, но огромного хозяина отбросить не сумел. Он завопил, зовя на помощь. Юбер попытался провести прием дзюдо, чтобы избавиться от него, но Густав, пришедший в себя, набросился на него сзади. От удара дубинкой по голове у Юбера посыпались из глаз искры. Он почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и упал на колени, в то время когда удар ногой в живот добил его.
  Глава 11
  Юбер очнулся от удара, показавшегося ему ужасным. Ошеломленный, не в силах понять, что с ним случилось, он сначала увидел перед собой только быстро вращающийся огненный шар, похожий на искусственное солнце. Потом огненный круг расширился, мало-помалу теряя свой блеск. В прямоугольном пространстве, возможно, комнате, появились нечеткие человеческие фигуры, словно из китайского театра теней. Все это продолжало вращаться перед мутным взглядом Юбера, и казалось, что вращается сам мозг в черепе.
  Затем все остановилось после нескольких толчков, и Юбер услышал радостный голос:
  — Работает, шеф! Видали, как он дернулся? Прямо, как рыба в сковородке…
  Юбер, приходивший в себя, понял, что говорят о нем. Глаза болели и были полны слез, мешавших четко различать, что его окружает. Он инстинктивно хотел поднять руку к лицу и удивился странному сопротивлению, которое встретило это движение. Попробовал пошевелить всем телом — результат тот же. Он расслабился, решив подождать сколько нужно, чтобы возвратилось ясное восприятие окружающего мира.
  Юбер снова слышал звучавшие вокруг него голоса, но никак не мог разобрать смысл слов. Потом он различил Густава, прислонившегося к стене возле закрытой двери. Он также узнал Лаврентия стоявшего на коленях на полу из утоптанной земли, держащего руки на черной коробке, казавшейся сделанной из пластмассы. Из этой коробки выходил провод, тянувшийся к нему. Он попробовал проследить за ним, но был вынужден отказаться… В глазах стоял туман. Он перенес внимание на другой конец комнаты и увидел там огромную фигуру владельца гостиницы, сидевшего верхом на садовом стуле, покрашенном в красный цвет. Он подумал, что Мераак и он сам были слишком неосторожны при хозяине гостиницы «Малар».
  Когда его взгляд обрел достаточную остроту, он опустил глаза на себя, чтобы увидеть, в каком он состоянии, и замер, пораженный… Он был готов ко всему, но это… Противники надели на него средневековые доспехи, похожие на те, что украшали холл. И тут Юбер все понял. Его взгляд вернулся на Лаврентия и бакелитовую коробку, которую он безошибочно узнал. Это был трансформатор, подключенный к электросети и соединенный проводом с доспехами, надетыми на него.
  Хитро. Парализованный металлическим панцирем, он не имел возможности защищаться и был вынужден терпеть разряды тока, включаемого Лаврентием. Он помотал головой слева направо с единственной целью: убедиться, что для полного реализма ему не надели шлем.
  Густав смеялся. Снова зазвучал голос Лаврентия:
  — Повторить, шеф?
  Густав поднял руку и ответил веселым тоном:
  — Нам некуда спешить, Лаврентий. Наш друг пришел в себя… Мы этим воспользуемся, чтобы немного поболтать с ним.
  Юбер чувствовал, что к нему возвращается уверенность в себе. Электрический удар не причинил ему особого вреда. Он с усилием выговорил:
  — Я готов вас выслушать.
  Суровое прямоугольное лицо Густава не предвещало ничего хорошего. Он повернулся к хозяину гостиницы и сказал с саркастическим смешком:
  — Слышишь, Аарон? Он готов нас выслушать…
  Аарон тоже рассмеялся, стул под ним мрачно заскрипел.
  Оттолкнувшись от стены, Густав подошел к Юберу:
  — Ты здорово посмеялся над нами, а? Теперь наш черед смеяться… Полагаю, ты успел оценить свое положение. Видишь ли, мы очень ленивы. Пытать людей обычными способами не вызывает у нас отвращения, но утомляет. Хорошо, что мы живем в век электричества… Хитро, а?
  Юбер выразил искреннее восхищение:
  — Скажите лучше: гениально! Я обязательно возьму это на вооружение.
  Густав ударил его по губам. Юбер сожалеюще улыбнулся:
  — Не утомляйтесь. Лучше попросите Лаврентия включить контакт…
  Густав с застывшим лицом отступил на два шага, глубоко вздохнул и сумел улыбнуться.
  — Вчера вечером ты остановился в гостинице нашего друга под именем Гуннара Виммерби. Ты приехал вместе с типом по имени Торф Мераак. Этот тип уехал из гостиницы, и мы не успели его схватить. Ночью был похищен один из наших агентов. Мы уверены, что похитили его ты и твой друг. А теперь рассказывай и поживее.
  Юбер сделал вид, что раздумывает, потом очень естественным тоном спросил:
  — Что конкретно вы хотите знать?
  Густав повернулся к Аарону, который, казалось, сильно веселился, и улыбнулся:
  — Вот видишь, парень становится разумным.
  Его ледяные глаза уставились на Юбера, и он произнес, чеканя слова:
  — Я хочу знать, к какой организации ты принадлежишь и зачем пришел сюда?
  Юбер поморщился и ответил:
  — Поверьте, мне очень жаль… но я не могу ответить на эти вопросы.
  Лаврентий заворчал:
  — Подключить его?
  Густав отступил и ответил:
  — Давай.
  Юбер увидел, как Лаврентий поворачивает ручку трансформатора. В ту же секунду ему показалось, что его тело разрывается. Ему в ноздри ударил запах паленого мяса, и он потерял сознание, думая, что для него все кончено.
  Когда он пришел в себя, его первой мыслью было не показывать этого. Его подбородок касался ворота доспеха. Он стал лихорадочно соображать, чтобы выработать план действий, прекрасно понимая, что не сможет долго выдержать удары тока. Надо было что-то придумать…
  Он медленно подвинул голову и стал мотать ею. Нахмурив брови, он уставился широко раскрытыми глазами в одну точку перед собой. Его хлестнул голос Густава:
  — Хватит?
  Он утвердительно кивнул, несколько раз вздохнул и сказал глухим голосом:
  — Хватит… Я отвечу…
  Он сделал вид, что борется с последними угрызениями совести, и продолжил сдержанным тоном:
  — Я принадлежу к службе полковника Мольде… шведской контрразведке.
  Густав нетерпеливо махнул рукой.
  — Знаю. Переходи к следующей главе… До сих пор Мольде оставлял нас в покое. Что случилось?
  — Мольде никогда не был сторонником создания вам неприятностей, — ответил Юбер. — Но в последнее время вы были слишком неосторожны… действовали слишком открыто… Разведслужбы Главного Командования Объединенных Сил НАТО в Европе встревожились. Генштаб Атлантического Союза слал нашему правительству ноту за нотой. Мольде был вынужден действовать… без восторга, как вы понимаете…
  Взгляд Густава выражал определенную настороженность. Он спросил:
  — Это ты и твой приятель похитили нашего товарища прошлой ночью?
  — Да, — сказал Юбер. — Мольде просил нас внедриться в вашу организацию. Для этого нужно было узнать пароль. Мы вытащили Улофа из постели посреди ночи и увезли его на машине по дороге на Энкопинг. Не доезжая до города мы остановились, заставили Улофа выйти в придорожную канаву и поставили его перед выбором: получить пулю в лоб или сказать нам способ проникнуть сюда… Излишне вам говорить, что если бы он отказался, мы бы не стали его убивать. Мольде строго приказал: никакого кровопролития… Улоф раскололся… назвал нам пароль… и как рассчитать день. Мы доехали до Энкопинга, где передали его ребятам из нашей службы, которые увезли его в Стокгольм. Сейчас он должен быть в одиночке…
  История, кажется, прошла. Во всяком случае, она была правдоподобной, и если Густав не получил информации, противоречащей его, то вполне мог принять ее.
  — А что стало с Мерааком?
  Юбер поднял брови и ответил:
  — Понятия не имею. Он довез меня до поворота на поместье, а что он делал потом, я не знаю… В принципе, он должен был оставаться в гостинице. Может, что заметил насчет хозяина…
  Он посмотрел на Аарона, Густав тоже. Толстяк заявил:
  — Вполне возможно… Он смылся около десяти часов на своей машине, оставив чемодан.
  Густав выглядел недовольным. В его отношении к Юберу не было никакой враждебности. Он нервно спросил:
  — Что конкретно известно о нас? Ты читал ноты, присланные генштабом НАТО?
  Юбер охотно ответил:
  — Нам известна роль агентства «Ландснорр». Вам в любом случае придется его ликвидировать…
  Густав странно смотрел на Юбера и вдруг предложил:
  — А если мы договоримся?
  Юбер вздохнул:
  — Я только этого и хочу. Мольде, конечно, тоже… Он терпеть не может скандалы, но вынужден представить рапорт, показывающий, что он что-то сделал. Если вы хотите поладить, то надо придумать достоверную историю. Нужно, чтобы генштаб НАТО был убежден в том, что ваша организация уничтожена. По крайней мере была вынуждена покинуть Швецию. Для вас это было бы отличным выходом… Вы могли бы организовать все снова на новой основе.
  Густав хитро улыбнулся:
  — То, что ты сказал, очень неглупо. Как ты себе это представляешь?
  Юбер сделал вид, что размышляет, потом ответил:
  — Надо создать у них впечатление ликвидации по всем правилам. Я полагаю, что вы используете типов, без которых вполне можете обойтись… Так делают все шпионские сети. Ими надо пожертвовать… И еще: найти одного человека, в ком вы абсолютно уверены, чтобы выдать его за руководителя сети. В общем, риск невелик. При нынешнем законодательстве они получат максимум два-три года тюрьмы, и то необязательно… После этого НАТО оставит шведское правительство в покое, и Мольде будет доволен.
  Густав стал расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Неожиданно он остановился перед Юбером:
  — Твое предложение очень привлекательно. Лично я готов пойти на это… Но я должен быть уверен, что здесь нет никакого подвоха. Можем ли мы доверять тебе? Вот в чем вопрос.
  Юбер принял ангельский вид.
  — Вам решать, — сказал он. — Я готов сделать все, о чем вы попросите… Как бы то ни было, вы не обязаны принимать решение немедленно. Можете подумать день или два…
  Густав расслабился, потер подбородок, повернулся к Лаврентию и приказал:
  — Отключи свою штуку.
  Лаврентий явно огорчился, но выполнил приказ. Он отключил трансформатор от сети, потом отсоединил провод, закрепленный на одной из поножей надетых на Юбера доспехов. Аарон встал и поставил стул в угол комнаты. Густав сказал:
  — Попробуй походить. Мы поднимемся в мой кабинет, чтобы продолжить этот разговор.
  Юбер попробовал поставить ногу вперед. Шарниры доспехов немного заржавели, но он смог сделать шаг.
  — Я бы предпочел, чтобы вы сняли с меня эти железки.
  Густав покачал головой.
  — Нет. Мы снимем их только после того, как придем к соглашению. Если хочешь, Лаврентий поможет тебе дойти.
  — Ладно, — ответил Юбер.
  Лаврентий подошел, чтобы поддержать его, и все направились к двери. За ней был подвал со сводчатым потолком, заставленный ящиками. Проходя по нему, Юбер незаметно поглядывал на ящики. Вне всяких сомнений, в них находилось оружие.
  Они дошли до винтовой лестницы, и подъем по ней, ступенька за ступенькой, стал для Юбера тяжелой работой. Лаврентий подталкивал его сзади, и доспех издавал жуткий лязг. Наконец, они вошли в холл за монументальной лестницей. В ту же секунду во дворе громко залаяли собаки. По лицу Густава пробежала тень беспокойства. Часовой у парадной двери встал и взял со стола автомат. Густав сказал ему, повысив голос, чтобы быть услышанным:
  — Посмотри, что там случилось… И приходи в мой кабинет доложить.
  Явно занервничав, он сказал Аарону, замыкавшему группу:
  — Помоги Лаврентию отнести Виммерби наверх, так мы выиграем время.
  Двое мужчин подняли Юбера и втащили наверх, поставив там на ноги и подтолкнув в коридор, ведущий к кабинету Густава.
  Они сделали несколько шагов, когда снаружи раздался страшный грохот. Юбер обернулся и увидел на лицах противников страх. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть поднявшуюся в нем радость. Это должен быть Мераак, решивший активно действовать.
  После нескольких секунд оцепенения к Густаву вернулось хладнокровие.
  — Аарон и Лаврентий, за мной. Виммерби не убежит…
  Они повернулись и побежали вниз по лестнице.
  Юбер благоразумно вернулся к углу стены и площадки. Снаружи шла перестрелка. Со своего наблюдательного поста Юбер увидел, как меченый быстро вбежал в дом и захлопнул тяжелую дверь. Он хотел заблокировать ее тяжелым металлическим прутом, но холл как будто взорвался. Юбер видел, как массивная дверь разлетелась на куски, а несчастный портье рухнул мертвым. По звуку, предшествовавшему взрыву, Юбер определил что нападавшие использовали базуку.
  Им вдруг овладело возбуждение. Юбер решил войти в игру, но как избавиться от тяжелых лат, парализовавших его движения… Он собирался отступить в коридор, чтобы скрыться от чужих взглядов, когда увидел Карин, появившуюся на другом конце коридора. Она сделал ему знак подойти к ней… Он без колебаний пошел. Выстрелы трещали, создавая невероятный резонанс под высокими потолками дома. Карин открыла дверь, впустила Юбера и быстро закрыла ее.
  — Давай я сниму с тебя это.
  По тону Юбер понял, что она его узнала. Чтобы убедиться, он спросил:
  — Ты знаешь, кто я?
  Карин уже освобождала его от доспехов. Бросив на него влажный взгляд, она пожала плечами.
  — Бедный дурачок. Мне задать тебе тот же вопрос?
  Юбер ничего не ответил. События торопили, и сейчас не было времени затевать дискуссию. Совершенно очевидно, что Мюриель, она же Карин Бервальд, предала, но если она его узнала, почему не сказала противнику, кто он такой на самом деле?
  В несколько минут она сняла с него латы. Едва возвратив себе свободу движений, он потребовал:
  — Найди мне оружие. Любое.
  Карин бессильно развела руками.
  — У меня ничего нет, и я не знаю, где его найти…
  Он повернулся к ней спиной и пошел к двери. Карин подбежала и преградила ему путь.
  — Нет, Юбер, не уходи. Тебя могут убить… Доверься мне. Я выведу тебя из дома через заднюю дверь, и мы спасемся.
  Он жестоко улыбнулся.
  — Ты меня плохо знаешь, Мюриель. Я не бросаю друзей.
  Она отошла, освобождая ему путь, потом взяла за руку и сказала дрожащим голосом:
  — Я выполняла приказы мистера Смита, Юбер. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я могла тебя предать…
  — Мы поговорим об этом потом. Один совет: не пытайся меня одурачить, а то я убью тебя без колебаний…
  Смертельно побледнев, она открыла дверь и прошептала:
  — Я знаю, Юбер.
  Он вышел в коридор. На стенах висело старинное оружие. Он схватил обоюдоострую секиру и побежал к лестнице.
  Перестрелка затихла. Последние выстрелы прозвучали в тот момент, когда он выбежал на площадку. Он увидел стоящего посреди холла Мераака, прижимающего к бедру автомат, и отскочил назад, крича:
  — Не стреляй, черт возьми! Это я…
  И быстро добавил:
  — Юбер.
  Ему ответил громкий хохот. Он осторожно вернулся на прежнее место. По лестнице бегом поднялся Хортен. Внизу на плитах лежали пять трупов: Густав, Аарон, Лаврентий, портье и еще один, которого Юбер не знал.
  Хортен, державший автомат наготове, подбежал к нему, крича:
  — Еще кто есть?
  — Не знаю, — ответил Юбер.
  Он повернулся к Карин, которая сразу ответила:
  — Были, но я не знаю, куда они делись.
  Хортен возбужденно спросил:
  — А с этой что будем делать? Ликвидируем?
  — Нет. Она моя… Мы увезем ее с собой.
  Хортен, кажется, огорчился. Он явно вошел во вкус бойни.
  Юбер взял Карин за руку и повел к лестнице. Мераак ждал их внизу, оставаясь начеку.
  — Странно, — сказал он, — я был уверен, что народу здесь окажется больше.
  — Дай мне оружие, — сказал Юбер, — и мы обойдем весь дом снизу доверху.
  Мераак протянул Юберу «маузер», магазин которого тот проверил. Они решили, что Хортен останется в холле, в то время как Мераак и Юбер обыщут одну за другой все комнаты. Юбер предложил:
  — Карин нас проводит. Она знает дом…
  Им потребовалось добрых полчаса, чтобы осмотреть дом от чердака до погребов. Дойдя до помещения, где Юбера пытали электричеством, они были вынуждены признать очевидное: в усадьбе поместья Триде больше никого не было…
  Мераак заинтересовался складом оружия и взрывчатки, занимавшим большой погреб. Сильно возбужденный, он сказал Юберу:
  — Закончим дело взрывом дома. Что ты об этом думаешь?
  Юбер равнодушно пожал плечами.
  — Взрывай, если хочешь. Это не моя усадьба.
  — Идите к Хортену, — сказал Мераак, — я займусь этим сам.
  Юбер и Карин поднялись. Свен стоял на том же месте, глядя на пять трупов, лежавших на полу.
  — Ничего не нашли? — спросил он.
  — Нет, — ответил Юбер. — Они удрали.
  Он повернулся к молодой женщине:
  — Сколько человек ты здесь видела?
  — Я точно не знаю, — сказала она. — Думаю, десятка два.
  Хортен распалился:
  — А все-таки было здорово… Но какие трусы в этой банде. Наверное, они смылись через заднюю дверь, решив, что нас целый батальон.
  Юбер не ответил. В его голове родилась одна идея. Он направился к двери и сообщил:
  — Я загляну в кабинет Густава.
  Карин бросилась за ним:
  — Я с тобой.
  Они поднялись на второй этаж. В коридоре Юбер спросил ее, не оборачиваясь:
  — Почему ты не осталась внизу?
  Она сердито ответила:
  — Я не доверяю тому тощему дылде. Он сгорает от желания всадить в меня целый магазин.
  Юбер вошел в кабинет. В одном из ящиков стола он нашел связку ключей, позволивших ему открыть массивный деревянный шкаф, где, как он думал, Густав хранил свои досье. К его огромному удивлению, шкаф оказался пустым. Он обыскал всю комнату, но не нашел ничего, что могло бы привлечь его внимание. Он раздраженно обратился к своей спутнице:
  — Послушай, Карин, ты должна знать…
  Она со злостью перебила его:
  — Меня больше не зовут Карин.
  Он ответил с такой же злостью:
  — Я буду называть тебя Карин до тех пор, пока не буду уверен, что действительно нашел Мюриель. Это ясно?
  Лицо молодой женщины заострилось. Она заломила руки и запротестовала:
  — Клянусь тебе, что я только выполняла приказы мистера Смита.
  — С этим мы разберемся позже. Ты должна знать, где Густав хранил свои досье.
  — Откуда я могу знать? Я приехала сюда только вчера… Он со мной не откровенничал.
  Через открытую дверь до них донеслись голоса: их звали. Юбер в сильном раздражении вышел из кабинета, таща за собой Мюриель. Мераак, стоявший в холле рядом с Хортеном, объявил:
  — Все готово. Там были взрыватели с часовым механизмом. Я подключил один к ящику с взрывчаткой. Надо сматываться.
  Юбер уже сбежал по ступенькам, когда Мюриель воскликнула:
  — Я не могу ехать в таком виде. Я должна одеться…
  Юбер заколебался и спросил Мераака:
  — У нее есть время?
  Мераак помедлил, потом уверенно заявил:
  — Конечно. Я поставил механизм так, чтобы взрыв произошел через час.
  Мюриель побежала в свою комнату, а Юбер присоединился к двоим мужчинам. Норвежец предложил:
  — Она придет сама. Надо забрать базуку, которую мы бросили во дворе. Машины стоят в начале дорожки…
  Они спустились с крыльца. Было четыре часа дня, и уже стемнело. Дул ледяной ветер, поднимавший снежную пыль. Хортен нашел и поднял базуку. Юбер, шагая следом за Мерааком, насчитал на дороге с десяток трупов собак, наверняка перебитых автоматными очередями.
  «Ситроэн» и «мерседес» стояли один за другим на опушке леса. Мераак бросил автомат на заднее сиденье и недовольно сказал:
  — Надо было тебе позволить Хортену пристрелить эту суку. Не понимаю, зачем она тебе нужна…
  Юбер ответил нейтральным тоном:
  — Я не обязан давать тебе объяснения. Я забираю ее с собой и все…
  Пришел Хортен со своим арсеналом. Он уложил все в «мерседес» и завел мотор. Мераак, стоя перед своей машиной, молча смотрел на дом. Юбер подошел к нему и спросил:
  — Как ты узнал, что я попал в беду?
  Мераак невозмутимо объяснил:
  — Сегодня, в девять утра, я позвонил капитану Викену и сказал ему, что мы остановились в гостинице «Малар». Он заорал, что ее хозяин входит в команду «Ландснорра». Я потихоньку смотался, уверенный, что дело закончится плохо, и остановился в Энкопинге. Хортен, оставшийся в гостинице, увидел, как тот отправился сюда. Он приехал предупредить меня. Тогда я решил немедленно вмешаться, чтобы спасти твою жизнь, если еще не поздно.
  — Ты, правильно сделал, — сказал Юбер. — Хозяин гостиницы узнал меня, и я пережил неприятные минуты. Мне удалось выправить положение, и тут появились вы…
  Мераак пошел к «мерседесу». Юбер последовал за ним, испытывая смутное беспокойство из-за задержки Карин. Он спросил Мераака:
  — Ты уверен, что ей ничего не грозит?
  Мераак ударил ногой по заднему колесу «ситроэна», как будто хотел убедиться, что оно хорошо накачано. Он недовольно ответил:
  — Я поставил взрыватель на час, но не могу тебе сказать, хорошо ли работает часовой механизм.
  Именно в эту секунду земля вздыбилась, и они вздрогнули от мощного взрыва. Юбер инстинктивно бросился за машину, чтобы укрыться… Дом взлетел на воздух.
  Над лесом разнесся адский грохот, повсюду падали камни. Без ума от ярости, Юбер схватил Мераака за горло и закричал:
  — Ты специально сделал это, подлец! Ты поставил взрыватель не на час… Ты знал, что она погибнет.
  Мераак молча отбивался. Юбер чувствовал, как в нем поднимается желание убивать. Он почувствовал, как его схватили за плечо, и попытался высвободиться. Это был Хортен.
  — Ну, ну!.. Не собираетесь же вы убить друг друга.
  Юбер сумел взять себя в руки. Он дрожал, как лист. Мераак, по-прежнему молча, отступил на шаг. Вдруг до них донесся сдавленный голос:
  — Ну и короткие у вас часы!
  Юбер почувствовал, что сейчас упадет. К ним, спотыкаясь, бежала Мюриель. Она совсем не выглядела рассерженной.
  — К счастью, я собираюсь не так медленно, как большинство женщин, — уверила она.
  Она глубоко вздохнула, заставила себя улыбнуться и поочередно указала рукой на две машины:
  — В какую мне сесть?
  Мераак ответил совершенно изменившимся голосом:
  — В «мерседес», с Хортеном.
  Она решительно возразила:
  — Я сяду в ту, в которой поедет Юбер.
  Юбер открыл заднюю дверцу «ситроэна».
  — Садись сюда, — сказал он.
  Она скользнула внутрь и упала на сиденье. Юбер обошел машину и сел впереди. Мераак занял место за рулем, не продолжая спор, и развернулся. Юбер, к которому вернулось хладнокровие, бросил довольным тоном:
  — А теперь — в Стокгольм.
  Глава 12
  Юбер пропустил Мюриель и в свою очередь вошел в просторный кабинет. Не отпуская дверь, часовой, провожавший их, снисходительно сказал:
  — Садитесь и ждите. Господин военный советник скоро придет…
  Он закрыл дверь. Мюриель села в одно из больших кресел из светлой кожи, стоявших перед письменным столом. Юбер остался стоять у двери, осматривая декор. На стене перед ним висел портрет президента в окружении звездно-полосатых флагов. Слева два больших окна, через которые в комнату шел свет. Напротив них огромная рельефная карта стран Северной Европы. Юбер сел в кресло рядом с креслом Мюриель.
  — Ты знаешь, кто здесь военный советник? — спросил он.
  Она натянула юбку на колени, расстегнула жакет своего костюма и покачала головой.
  — Ни малейшего представления, — сказала она. — Мои инструкции строжайше запрещали мне приходить сюда.
  Юбер чувствовал себя неловко. Через несколько минут он, наконец, узнает, предала его Мюриель или нет. Он старался не думать о том, что должен будет сделать, если военный советник посольства США в Стокгольме не подтвердит версию молодой женщины.
  Неожиданно дверь резко распахнулась.
  — Хелло! — бросил голос с четкостью, оставлявшей желать много лучшего. — Как поживают влюбленные?
  Юбер понял, кто это. Он встал и с радостным лицом направился навстречу вошедшему:
  — Хелло, Баг, старая перечница! Какого черта ты тут делаешь?
  Они добросовестно стиснули друг другу руки. Не переставая жевать свою вечную жвачку, Баг объявил:
  — Я слышал, что у тебя возникли трудности, и приехал на подмогу.
  Он отстранил Юбера, подошел к неподвижно сидевшей Мюриель и, согнувшись пополам, пылко поцеловал ее руку.
  — Дорогая, — прошептал он, — кладу к вашим ногам мое восхищение.
  Юбер рассмеялся:
  — Подбирай свое восхищение и садись. Нам надо серьезно поговорить.
  Баг сузил глаза за стеклами очков и сказал Мюриель:
  — Он все такой же ревнивый.
  Затем обошел стол и сел за него. Он не изменился: то же худое вытянутое лицо с резкими чертами, те же коротко подстриженные бобриком светлые волосы. Он поправил на носу очки и заговорил деловым тоном:
  — Приступим… Я вас слушаю.
  Юбер остался стоять. Он положил руки на спинку кресла, в котором сидела Мюриель, и сказал, указав на нее кивком:
  — Сначала я хотел бы узнать правду о поведении вот этой. С самого моего приезда…
  Баг явно сдерживался, чтобы не расхохотаться. Мюриель энергично вмешалась:
  — Одну секунду, Юбер. Я не могу слышать, когда ты так говоришь обо мне… Я все расскажу сама.
  Она посмотрела на Бага и объяснила:
  — Он не хочет верить, что, выдав его команде «Ландснорра», я выполняла инструкции мистера Смита.
  Баг откинулся на спинку и начал фыркать. Он хлопнул себя по ляжкам, потом, чтобы не подавиться, выплюнул жвачку, приземлившуюся в двух метрах от стола в корзину для бумаг, наконец, положив ладони на стол, ответил с куда более четким произношением:
  — Настоящий святой Фома. Понимаю, старина, что ты обижен… Я предупреждал Смита, но это был единственный способ провести дело успешно… Если бы ты приехал сюда незаметно, установление контакта заняло бы у тебя безумно много времени. А получив наше предупреждение, те взяли бы организацию встречи на себя, что и произошло, да?
  У него был такой простодушный вид, что Юберу захотелось швырнуть ему что-нибудь в физиономию. Мюриель продолжила:
  — Мне приказали не только предупредить их о твоем приезде, но и полностью вести игру на стороне противника. Поэтому я сочла нужным отдать им трофей, присланный тобой. После этого они уже не могли во мне сомневаться.
  Юбер перевел дыхание. Он был взбешен, как и всякий раз, когда мистер Смит с легкостью распоряжался его жизнью, но факт, что Мюриель не предала по-настоящему, наполнил его радостью. Он великодушно махнул рукой и сказал:
  — Ладно, не будем об этом больше. Дело закрыто.
  Он подтвердил эту фразу шлепком по макушке Мюриель, голова которой невольно качнулась вперед, и продолжил:
  — Итак, рапорт… Проделанная работа кажется мне вполне успешной… Агентство «Ландснорр», служившее руководящим центром шпионажа противника в Северной Европе, ликвидировано. Их главная база — поместье, расположенное между Энкопингом и Лохьей на берегу Малара, уничтожено. Я лично убил пятерых их людей. Капитан Мераак из норвежской секретной службы убил примерно столько же, в том числе директора агентства «Ландснорр», который, по нашим предположениям, одновременно был руководителем сети.
  Мюриель подскочила в своем кресле и, повернувшись, взглянула на Юбера.
  — Что ты говоришь? — спросила она. — Директора «Ландснорра» там не было…
  Юбер замер с открытым ртом, потом, придя в себя, спросил:
  — Это был не Густав Францен?
  — Да нет, дурачок! Я же тебе сказала еще при первой встрече, что директор агентства некий Жорж Мазель, ничего общего с Густавом Франценом не имеющий. Густав был его помощником.
  Оставив пораженного Юбера, она обратилась к Багу:
  — Я послала мистеру Смиту фотографию этого Мазеля и его антропометрические данные. Вы сумели что-нибудь найти?
  Баг продолжал веселиться. Он открыл ящик, вынул из него фотографию и подтолкнул ее по столу к подошедшему Юберу.
  — Юбер его хорошо знает, — сказал он.
  Юбер взял фотографию, изменился в лице и взорвался:
  — Черт побери!.. Это Грегори.
  Баг искренне рассмеялся.
  — Да, Грегори! — подтвердил он. — Мы его легко узнали… Почему я сюда и приехал. Я думал, что, имея дело с таким противником, ты будешь нуждаться в помощи… Но он струсил.
  Он взял себя в руки и продолжил более серьезным тоном:
  — По крайней мере, я так полагаю. Я приказал провести расследование и могу тебя уверить, что он спешно уехал из страны через несколько часов после твоего ареста шведской полицией. За этим скрывается какой-то маневр. Мы должны его понять…
  Юбер казался окаменевшим. Его брови сдвинулись, лоб пересекли глубокие морщины. Он задумчиво потер подбородок, подошел к окну, потом резко обернулся. Его лицо расслабилось. Как будто потеряв интерес к делу, он объявил веселым тоном:
  — Через четверть часа я должен встретиться с Мерааком у полковника Мольде, чтобы уладить дело в местном плане. Прошу прощения, но надо идти. Думаю, Мюриель лучше остаться в посольстве. Здесь она будет в безопасности. Если найдется еще одна свободная комната, я бы предпочел тоже провести следующую ночь здесь.
  Мюриель встала, привела в порядок волосы на затылке и сказала Багу непринужденным тоном:
  — Я думаю, готовить две комнаты вовсе необязательно. Хватит одной.
  Баг с большим достоинством уверил:
  — Именно так я и представлял себе дело.
  Он встал и направился к двери:
  — Я вас ненадолго оставлю. Когда вернешься от Мольде, Юбер, будь любезен зайти ко мне. Если у тебя там возникнут трудности, звони без всяких сомнений.
  Он вышел и закрыл дверь. Мюриель и Юбер долго смотрели друг на друга, ничего не говоря, потом она медленно подошла к нему и раскрыла объятья.
  Их соединил бесконечный поцелуй. Наконец Юбер нежно отстранил ее и прошептал:
  — Я думаю, мы имеем право на шестинедельный отпуск. Что, если мы проведем его вместе?
  Мюриель нахмурила брови:
  — Шесть недель это сколько ночей?
  — Подсчитай сама, у меня нет времени.
  Она шагнула назад, щелкнула пальцами и сказала, как будто сделала невероятное открытие:
  — У меня появилась великолепная идея, Юбер. Давай проведем эти шесть недель за полярным кругом. Шесть недель сплошная ночь.
  Он сделал вид, что раздумывает.
  — Боюсь, я не выдержу. Мы договоримся вечером. Прости, меня ждет Мольде…
  * * *
  Закрыв дверь, Юбер поздоровался с Мерааком, уже сидевшим в кабинете, потом пожал руку Мольде и Викену. Он посмотрел на Мераака и спросил:
  — Я опоздал?
  Мераак запротестовал:
  — Да нет, старина, это я пришел раньше. Я только что закончил рассказ о наших приключениях. Полковник Мольде очень жалел, что мы взорвали дом… Я ему объяснил, что мы не могли поступить иначе. У нас не было людей…
  Норвежец заговорщицки подмигнул Юберу. Тот принял скучающий вид и подтвердил:
  — Да, полковник, это действительно очень неприятно, но мы не могли этого избежать.
  Он на секунду замолчал, потом спросил начальника шведской контрразведки:
  — Думаю, вы уже провели обыск в агентстве «Ландснорр»? Нашли что-нибудь интересное?
  Мольде ответил со смущенным видом:
  — Мы только опечатали помещение и собирались поехать туда сейчас вместе с Мерааком. Если хотите присоединиться…
  Юбер отклонил приглашение:
  — Не думаю, что это имеет смысл. Теперь, когда советская сеть обезглавлена, мое начальство считает себя удовлетворенным. Если Мераак хочет, пусть едет. Думаю, он хорошо знает помещение и может послужить вам проводником.
  Мераак рассмеялся.
  — За два месяца я раз десять заходил в агентство «Ландснорр», но все-таки не знаю дом досконально.
  — Францен, наверное, узнал тебя перед тем, как отдать концы? Должно быть, он тебя проклял…
  Мераак жестоко хохотнул:
  — Еще бы ему меня не узнать! Он по меньшей мере пять раз принимал меня в своем директорском кабинете на Кунгс Гатан. Он очень компетентно руководил всем делом…
  Юбер спросил:
  — Меня смущает одна вещь. Мне говорили, что директора «Ландснорра» звали Жорж Мазель.
  Мераак уверил:
  — Густав Францен действительно называл себя Жоржем Мазелем.
  Юбер не отставал:
  — Ты слышал о некоем Грегори?
  Мераак вздрогнул, нахмурил брови, почесал затылок и ответил:
  — Грегори… Как выглядит этот тип?
  Юбер охотно проинформировал его:
  — Он красивый малый. Примерно метр восемьдесят пять ростом, вес девяносто кило, примерно моего сложения… Лицо вытянутое, с выступающими скулами. Суровое лицо. Квадратная челюсть, кожа матовая. Глаза темные, монгольского типа, с длинными, как у женщины, ресницами. Этот Грегори очень красивый и очень умный парень… Не знаешь такого?
  Полковник Мольде открыл рот.
  — Но… — начал он.
  Мераак перебил его:
  — Нет, я не знаю того, о ком ты говоришь. Сделай одолжение, напиши мне его словесный портрет. Я поищу в архивах моей службы…
  Неожиданно заторопившись, он пошел к двери:
  — Пойдем, Юбер, я думаю, у полковника Мольде много работы.
  Юбер не пошевелился. Он медленно достал из-под пиджака «маузер», который Мераак дал ему в холле усадьбы поместья Триде.
  — Этот пистолет принадлежит тебе, — сказал он, — и я хочу вернуть его тебе сейчас…
  Мераак остановился спиной к двери. Их разделяло примерно четыре метра. Юбер с «маузером» в руке направился к норвежцу. Сделав два шага, он споткнулся, зацепившись за край ковра, потерял равновесие и нырнул вперед, взмахнув левой рукой, пытаясь удержаться на ногах. В стенах комнаты грохнул оглушительный выстрел. Юбер тяжело упал, перевернулся и стал быстро подниматься. У Мольде и Викена одновременно вырвался изумленный крик. Сраженный пулей в лоб, Мераак упал на колени, потом рухнул, как сноп.
  Ошеломленный Юбер встал и тупо уставился на вылетевший у него из руки «маузер», ствол которого еще дымился. Мольде пришел в себя и проявлял признаки сильного испуга.
  — Какой ужас! — сказал он. — Как это получилось?
  Юбер с подавленным видом бессильно развел руками.
  — Совершенно дурацкий несчастный случай, — ответил он. — Моя нога зацепилась за ковер, и палец непроизвольно нажал на спусковой крючок. Никогда не прощу себе…
  Мольде бросился к двери, перешагнув через еще теплое тело Мераака, открыл ее, выбежал в коридор и стал звать на помощь. Викен подошел к Юберу и быстро прошептал:
  — Не бойтесь, я могу подтвердить, что это был несчастный случай. Я все понял.
  Формальности расследования закончились быстро. Тело увезли в морг, полковник Мольде продиктовал стенографисту рапорт о «несчастном случае», который затем подписали Викен и Юбер. Освободившись, Юбер простился с полковником Мольде, попросив у него разрешения продлить срок своего пребывания в Стокгольме на сорок восемь часов на случай, если норвежские службы потребуют дополнительных объяснений.
  Капитан Викен проводил Юбера до выхода на улицу. Прежде чем расстаться, Юбер спросил:
  — Вы можете уточнить мне роль четы Хортенов в этом деле?
  — Она совершенно ясна, — ответил Викен. — Свен и Вания Хортен принадлежат нашей службе. Мы откомандировали их в распоряжение Мераака. Я продолжаю им полностью доверять.
  — Вы знаете, где живет Мераак?
  Викен заколебался, потом, взяв Юбера за руку, посмотрел ему в глаза:
  — Честно говоря, нет. Может быть, вам поможет Свен. Думаю, он сейчас у себя…
  Юбер равнодушно махнул рукой.
  — Я даже не знаю, зачем спросил вас об этом. Простое любопытство.
  Не отпуская руку Юбера, Викен увел его по тротуару и, когда убедился, что часовой у двери не может их слышать, спросил, понизив голос:
  — Я не прошу вас отвечать. Я прекрасно знаю, что Мераак погиб не при несчастном случае. Вы умышленно ликвидировали его, потому что поняли, что он с самого начала обманывал вас и на самом деле работал на противника. Он знал Грегори так же, как его знала наша служба…
  Юбер расслабился. Он пожал Викену руку и дружески ответил:
  — Вы отличный парень, Ларс. Это вы должны возглавлять шведскую контрразведку… Мольде лучше пасти коров. Час назад я узнал, что Грегори был настоящим Жоржем Мазелем, Он покинул Стокгольм через несколько часов после моего ареста вашей полицией. Я знаю, почему… Мераак, знавший мое настоящее имя, сообщил это ему. Грегори знает меня… Не так давно мы боролись один против другого в США. Грегори очень умный тип, не какой-то там громила. Он хитер, обладает богатым воображением и предпочитает дракам маневры. Он, видимо, понял, что его сеть провалилась и он не сможет долго продержаться. Он поручил Мерааку обманывать меня, как вы сказали. Очевидно, Грегори указал ему, как нужно действовать, чтобы я покинул Швецию живой, здоровый и убежденный в том, что уничтожил группу «Ландснорра». Для этого нужно было пожертвовать несколькими второстепенными агентами. Это в порядке вещей. Густав Францен получил повышение, но не знал, что заплатит за него своей жизнью. Я начал подозревать Мераака в Лохье, когда он, непонятно почему, стал противиться ликвидации члена группы, которому мы развязали язык…
  Он саркастически хохотнул.
  — Должно быть, Мераак заранее подсказал ему, что нужно говорить, и пообещал сохранить жизнь. Признания этого типа были частью истории, придуманной Грегори. Через несколько недель Грегори или кто-то другой вернулся бы в Швецию, чтобы организовать новую сеть. Наверняка, так и будет, но одурачить нас они не смогли.
  Из здания вышел дежурный и обратился к ним:
  — Капитан Викен, вас зовет полковник Мольде.
  Викен пожал Юберу руку.
  — Надеюсь, мы еще увидимся до вашего отъезда.
  — Я тоже надеюсь на это, — сказал Юбер. — Во всяком случае, я останусь здесь еще на сорок восемь часов, как мы и договаривались.
  И он сел в машину, предоставленную в его распоряжение Багом.
  Десять минут спустя он остановился в доме, где жила чета Хортен, поднялся на лифте и позвонил в дверь их квартиры. Вания спала, а Свен принял его очень радушно.
  — Я повсюду ищу Мераака, — сказал Юбер. — Вы знаете, где он живет?
  — А вы не знали? В этом же доме, этажом выше. Дверь номер восемь. Хотите, я провожу вас?
  — Нет, — отказался Юбер, — не стоит…
  Хортен остановил его, когда он уже выходил.
  — Он всегда оставляет мне запасной ключ от своей квартиры. Я дам вам его… Если он спит, можете ради шутки напугать его, только будьте осторожны: он всегда кладет под подушку пистолет.
  Юбер рассмеялся, словно услышал необыкновенно веселую шутку, взял ключ и вышел. Он поднялся на один этаж по лестнице, вошел в квартиру и закрылся.
  Квартира состояла из одной комнаты, ванной и кухни. Юбер принялся методично обыскивать помещения.
  Он безрезультатно осмотрел мебель и принялся за кровать, когда его наметанный глаз заметил, что шов на матраце нашит недавно… Работа любителя… Мерааку следовало затереть новую нитку, чтобы сделать ее незаметной. Он достал свой нож, вспорол матрац в этом месте, сунул внутрь руку и наткнулся на бумажный сверток. Вытащив его, он присвистнул от удовольствия, разрезал веревку и лихорадочно развернул темную оберточную бумагу. Внутри лежали секретные фонды организации «Ландснорра». Наверняка все: миллион двести пятьдесят тысяч крон. Юбер не счел нужным пересчитывать. Он сунул пачки одну за другой между рубашкой и телом, убрал постель и покинул квартиру. Он отдал ключ Хортену, сказав, что не застал Мераака, потом спустился по лестнице и сел в свою машину. Весело насвистывая бодрый марш, он завел мотор и пулей сорвался с места, направляясь в посольство, где его с нетерпением ждала Мюриель.
  Тревожное ожидание
  Jean Bruce: “Angoisse”, 1952
  Перевод: В. Е. Климанов
  Глава 1
  От последнего гудка сирены только что остановившийся пароход завибрировал. На мокрые плиты мола Пешериа упали сходни. Сирена смолкла. Ей ответила другая, как раз с противоположной стороны Сан-Марко.
  Стефан Мендель поднял воротник непромокаемого плаща, опустил поля шляпы и нагнулся, чтобы взяться за ручку маленького чемоданчика, составляющего весь его багаж.
  Дождь лил с самого утра и наводил тоску своей равномерностью. Мелкий, пронизывающий, холодный дождь.
  Собачья погода. Стефан Менцель ругнулся сквозь зубы, потом принялся грызть ногти на свободной руке. Он был встревожен без видимой причины. Может, всему виной была погода?
  Ему хотелось бы в это верить.
  Цепочка пассажиров, растянувшаяся по сходням, начала растекаться по пристани. Стефан Менцель в свою очередь ступил на шаткую поверхность трапа и воспользовался этим, чтобы повернуть голову.
  Неизвестный по-прежнему был там. Их взгляды скрестились, и незнакомец сразу отвел свой.
  — Проходите, синьор…
  Стефан Менцель вздрогнул. Он непроизвольно остановился, загораживая проход другим пассажирам. Он ускорил шаг, нагоняя человека, идущего впереди, и внимательно следя за выражением своего лица и глаз.
  Каким дурацким был этот комок, без конца поднимавшийся и опускавшийся у него в горле, и эта тяжесть в области желудка… И эта наэлектризованность, пронизывающая его влажное от пота тело.
  Спустившись на пристань, он пошел вместе со всеми к зданию таможни.
  Контроль не пугал Стефана Менцеля. Его документы были в полном порядке, а свою «легенду» он знал наизусть…
  Нет, Стефан Менцель боялся не контроля.
  Контроль не был опасен. Если случится что-либо непредвиденное, его в самом худшем случае посадят в тюрьму.
  Из тюрьмы рано или поздно выходят, в дверь или через стену.
  Но СМЕРТЬ?
  Он вошел в здание и почувствовал облегчение от того, что дождь больше не хлещет в лицо. Ощущение было не из приятных.
  Бюро международной полиции. Офицер наверняка британец… Только у англичан бывают такие физиономии.
  Стефан Менцель протянул свой паспорт. Офицер осмотрел обложку, перевернул ее, прочел записи на первой странице, слегка повернул голову и бросил своему подчиненному, сидевшему перед огромной картотекой:
  — Альбрехт… По буквам: Альберт, Луи, Вернар, Роберт, Елена, Хелен, Тереза… Имя: Франсис. Бельгийский подданный, родился четвертого мая тысяча девятьсот двенадцатого года в Льеже, Бельгия.
  Он посмотрел на Стефана Менцеля и резко спросил:
  — Откуда следуете? — Менцель спокойно ответил:
  — Я совершаю туристическую поездку по Италии. На пароход сел в Поле:
  — Цель приезда в Триест?
  — Туризм.
  — Сколько времени собираетесь здесь пробыть?
  — Максимум неделю…
  Офицер повернул голову:
  — Что картотека?
  Служащий ответил:
  — Ничего нет.
  Печать. Паспорт возвращен. С этого момента ситуация могла ухудшиться.
  Он вышел под дождь, бросил последний взгляд на пароход, с которого только что сошел, отскочил в сторону, чтобы не попасть под тяжело груженный грузовик, и ускорил шаг.
  Длинная вереница такси. Несколько туристов вышли из стеклянного здания, застегивая плащи и раскрывая зонты. Стефан Менцель поднял воротник своего плаща. На шею стекла струйка воды, заставившая его вздрогнуть.
  Он пропустил трамвай, подбежал к первому свободному такси, упал на сиденье и… замер, пораженный, с открытым ртом и протянутой, чтобы закрыть дверцу, рукой. Неизвестный, не перестававший следить за ним от Полы…
  Хлоп! Шофер обернулся и сам закрыл дверцу.
  — Куда поедем, синьор?
  Стефан Менцель перевел дыхание и ответил:
  — Пьяцца Карло Гольдини.
  Машина тронулась с места. Урчание мотора стало тише, монотонное движение «дворников» по лобовому стеклу действовало успокаивающе. Стефан подождал, пока сердцебиение вернется в нормальный ритм, и глубоко вздохнул. Он был уверен, что неизвестный сел в следующее такси, чтобы проследить за ним, но не хотел оглядываться, чтобы сохранить надежду настолько долго, насколько возможно…
  Надежда?
  Это слово звучало фальшиво в сером и мокром городе, похожем на декорации для триллера.
  Стефана Менцеля сотряс короткий смешок — реакция слишком туго натянутых нервов. Он снова с яростью принялся грызть ногти…
  Виа дель Театро Романо. Интенсивное движение, сейчас замедленное дождем. Троллейбусы — большие блестящие гусеницы. Справа развалины.
  Стефан обернулся.
  Сзади слишком много машин. Как узнать, едет ли в одной из них неизвестный?
  Узнать невозможно.
  Тем не менее Стефан Менцель был уверен. Он ЧУВСТВОВАЛ присутствие того человека сзади, словно тяжесть между лопатками.
  Красный свет. Такси остановилось за троллейбусом. Внезапно Стефан решился. Взглянув на счетчик, он вынул из кармана купюру, положил ее на переднее сиденье рядом с шофером и открыл дверцу:
  — Спасибо, я выйду здесь.
  Он пробежал несколько шагов, вскочил в троллейбус и прислонился к задней стенке, совершенно задохнувшись и с сильно бьющимся сердцем.
  Зеленый свет. Троллейбус мягко тронулся. Стефан Менцель с трудом подавил желание обернуться: нельзя показывать лицо. К нему подошел кондуктор.
  — Пьяцца Карло Гольдини.
  Он заплатил, сунул полученный билет в карман и машинально снова стал грызть ногти. Стоявшая перед ним некрасивая женщина с темными кругами под глазами с любопытством смотрела на него. Он уставился ей прямо в глаза, чтобы заставить отвести взгляд. Она покраснела и стала смотреть на улицу.
  Он вышел на площади и вошел в кафе, шумное и полное народу. Стефан Менцель ненавидел толпу, но сейчас, находясь среди такого количества людей, испытывал смешанное чувство страха и безопасности. С одной стороны, вряд ли здесь с ним может что-либо случиться, с другой — следить за ним невероятно легко.
  Он выпил поданный ему обжигающий кофе и сразу почувствовал себя намного лучше. Его организм очень быстро реагировал на любой стимулятор. Это было одновременно и хорошо, и плохо…
  Он расплатился и вышел. Теперь, после духоты кафе, было приятно почувствовать холодные капли дождя на горящем лице. Глубоко вдохнув прохладный воздух, он пошел к стоянке такси.
  Было уже пять часов. Смеркалось. При таком сером небе скоро совсем стемнеет.
  Он взял чемодан в другую руку, остановился на краю тротуара, словно не зная, в какую сторону идти, погрыз ноготь на большом пальце, потом бросился вперед и вскочил в машину.
  — Пьяцца Обердан.
  Менцель откинулся на спинку сиденья и впервые с того момента, как ступил на землю Триеста, подумал о Франце Халлейне.
  Этот Франц Халлейн был хорошим парнем. Менцель был его начальником в гамбургском «Физикалише Арбайтсгемейншафт». Франц отказался поехать вместе с Менцелем в Каир, куда Нахас-паша пригласил его вместе с десятком других немецких ученых, и в общем-то оказался прав… Затея с Египтом закончилась плохо: Стотцера, Фуллнера и еще двоих арестовали. Менцелю удалось спастись и добраться до Тель-Авива, а потом связаться с Халлейном, который назначил ему встречу в Триесте.
  Чем мог Халлейн заниматься в Триесте? Что он собирался ему предложить?
  Погрузившись в эти мысли, Менцель снова принялся грызть ногти…
  Пьяцца Обердан.
  Он расплатился, вышел из машины и зашагал в сторону виа Филци. Пройдя сотню метров, он неожиданно развернулся и пошел в обратном направлении, следуя за огромным американским моряком. Под прикрытием этого живого щита он вернулся к пьяцца Обердан, внимательно следя за идущими ему навстречу людьми.
  Ничего.
  Он оторвался от неизвестного.
  Менцель вздохнул свободнее и снова развернулся. Пьяцца Сан Антонио: слева церковь, справа Большой канал. Он повернул на виа Россини.
  Гостиница «Гарибальди». Облупившийся фасад, грязные стекла, смытая дождями вывеска, которую невозможно прочесть. Кричащая, действующая на нервы музыка.
  Менцель вошел, закрыл за собой дверь. В нос ударил удушливый запах жареной рыбы и табачного дыма. За несколькими столами моряки торгового флота играли в карты и кости. Старик в морской фуражке спал в углу, зажав в зубах короткую трубку.
  Неторопливой походкой бегемота ему навстречу двинулась хозяйка. Стефан попросил комнату на несколько дней. Женщина, не переставая рассматривать клиента своими маленькими поросячьими глазками с красными прожилками, позвала:
  — Антонио!
  В глубине зала появился тощий тип с блестящей лысиной, сутулый, со слишком длинными руками и бегающим взглядом.
  — Посели синьора в шестой номер… и дай ему заполнить карточку…
  Антонио взял чемодан Стефана и пошел впереди него под равнодушными взглядами моряков.
  Грязная лестница со скрипучими ступеньками. Мерзкий запах стряпни. Темная площадка, чуть освещаемая одной слабой лампочкой. Еще более темный коридор.
  Антонио поставил чемодан, открыл дверь, внес чемодан в комнату и поставил на стол.
  — Вот, синьор.
  Серый дневной свет с трудом проникал в квадратное помещение, еще более неуютное благодаря ужасным обоям гранатового цвета. Менцель сдержал гримасу и сумел улыбнуться, протягивая служащему чаевые, которых тот ждал.
  — Грациа, синьор. Не торопитесь насчет карточки. Можете спуститься за ней попозже.
  Стефан Менцель подошел к фаянсовой раковине, висевшей в углу у окна.
  — Горячей воды нет?
  — Нет, синьор.
  — Вы можете мне ее принести?
  — Да, синьор. Кастрюлю…
  — И принесите также «Коррьере ди Триесте».
  — Хорошо, синьор.
  Когда дверь закрылась, Стефан Менцель сразу же проверил надежность запоров. Он запер дверь на задвижку, снял плащ и шляпу и повесил их на вешалку. Он был весь в поту; рубашка прилипла к телу. Менцель снял свой измятый пиджак, бросил взгляд на грязные внизу и пузырящиеся на коленях брюки и на поношенные грязные ботинки.
  Он вдруг почувствовал себя очень усталым. Комната показалась ему удручающе мрачной: эти темные стены и мебель, этот жалкий свет… Есть от чего стать неврастеником…
  Он провел влажной рукой по поредевшим и начинавшим седеть растрепанным волосам, посмотрел по сторонам, и его губы скривились…
  Стук в дверь. Он вздрогнул и почувствовал, что пот на теле стал ледяным, а сердце замерло, но сразу же взял себя в руки. Он вел себя совершенно глупо…
  — Кто здесь?
  — Антонио, синьор.
  Он отодвинул задвижку, осторожно приоткрыл дверь, впустил служащего, взял у него газету и посмотрел, как он несет к умывальнику кастрюлю горячей воды.
  — Грациа, Антонио.
  Протянув столировую бумажку, Менцель движением руки остановил поток благодарности и снова закрыл дверь на задвижку.
  Недолго поколебавшись в выборе между горячей водой и газетой, он выбрал газету и лихорадочно развернул ее. Халлейн должен был ждать его уже несколько дней…
  Найдя рубрику «Частные объявления», Менцель подошел к окну, чтобы разобрать мелкий шрифт.
  На последней строке он машинально поднес руку к горлу и почувствовал, что что-то тяжело забилось в груди. Не может быть… Халлейн обещал, а он такой человек, что на него можно положиться.
  Он перечитал еще раз, медленнее…
  Ничего.
  Он стал читать всю страницу в надежде, что произошла ошибка и условное сообщение попало в другую рубрику.
  Ему потребовалось добрых десять минут, чтобы прочитать все от первой до последней строчки.
  Ничего.
  Франц Халлейн нарушил свое обещание.
  Стефан Менцель ощутил, как его охватывает паника. Что он будет делать в этом враждебном городе один, без знакомых? Он свернул газету, и его взгляд машинально упал на первую страницу. Господи Боже!
  Он подскочил. Рот с толстыми губами остался открытым, глаза расширились от ужаса, руки затряслись.
  На первой странице, на видном месте, был снимок Франка Халлейна.
  МЕРТВОГО.
  Лицо трупа было распухшим, но тем не менее легко узнаваемым.
  Помутившимися глазами Менцель прочитал текст, сопровождавший фотографию. Это было сообщение полиции. Тело были извлечено из канала Гранде вчера, рано утром. Никаких документов, с одежды спороты все метки. На трупе следы многочисленных ударов, по утверждению медэксперта, в воду он был сброшен уже мертвым. Лиц, способных помочь в установлении личности погибшего, просили связаться с управлением полиции.
  Значит, Франц Халлейн умер. Вне всяких сомнений, его убили. Очень вероятно, что перед этим его пытали…
  Заговорил ли он? Услышали от него палачи о приезде в Триест Стефана Менцеля, немецкого инженера, или нет?
  Газета выскользнула из рук. Он быстро нагнулся, поднял ее и положил на стол, стоявший между дверью и окном.
  Тот человек, что следил за ним от Полы… Менцель с раздражением встряхнулся. В конце концов, почему он так решил? На пароходе было пятьдесят пассажиров, и если этот смотрел на него больше, чем другие, это еще ничего не доказывало. Ведь Менцель не видел его с того момента, как покинул морской вокзал…
  Он поднял плечи, подошел к умывальнику и посмотрелся в висевшее над ним зеркало. В сумерках собственное лицо показалось ему еще более некрасивым. Слишком большая голова, оттопыренные уши, тоже слишком большие, грязно-светлые волосы, острый кривой нос, слишком толстые губы, слишком сильные челюсти… Да еще зарождающаяся лысина… И шрам на левой щеке — воспоминание о студенческих годах, — которым он когда-то очень гордился, а теперь проклинал, потому что шрам лишал его надежды остаться незамеченным…
  Немного смущаясь, он попытался поправить узел своего бесцветного и бесформенного галстука. Бесполезно… Чтобы привести себя в порядок, надо было раздеться. Он вытер рукавом зеркало, запотевшее от шедшего от кастрюли с горячей водой пара.
  Было уже совсем темно. Надо было зажечь свет, но сначала закрыть ставни и задернуть шторы, чтобы его не увидели снаружи.
  Он открыл окно, высунулся, чтобы достать ставень, и замер.
  На противоположной стороне улицы, на тротуаре, шедшем вдоль канала, стоял, прислонившись к фонарному столбу, человек.
  НЕИЗВЕСТНЫЙ, СЛЕДИВШИЙ ЗА МЕНДЕЛЕМ ОТ ПОЛЫ.
  Теперь сомнений не было: этот человек следил за ним. Странно, но эта уверенность принесла Менцелю некоторое облегчение. Теперь он знал, чего опасаться, и мог действовать соответственно обстоятельствам.
  К нему почти вернулось хладнокровие. Он неторопливо закрыл ставни и прильнул глазом к одной из косых щелей.
  Человек на улице сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой, и на короткое мгновение его круглое лицо стало видно очень четко. Он погасил спичку, энергично тряхнув ею, и бросил через плечо в канал.
  В тот самый канал, из которого извлекли безжизненное тело Франца Халлейна…
  Стефан Менцель, словно зачарованный, не мог отвести от незнакомца глаз.
  Неизвестный, канал, Франц Халлейн.
  На улице зажглись фонари, золотистые отблески забегали по мокрому от воды тротуару. Человек сдвинул шляпу на затылок, поднял голову, посмотрел на фасад гостиницы, вынул изо рта сигарету, выпустил длинную струйку дыма, посмотрел налево, потом направо и пошел через улицу к входу в гостиницу.
  Стефан Менцель отступил на шаг, чтобы закрыть окно. Руки дрожали. Он задернул занавески и пошел включить свет.
  Идя наощупь, он наткнулся на стол, в панике отскочил, наткнулся на кровать, добрался наконец до двери и добрых десять секунд искал выключатель. Свет отчасти вернул ему спокойствие. Сердце сильно колотилось, лоб был мокрым. Он мысленно обругал себя, пытаясь собраться, но натянутые до предела нервы уже никак не реагировали.
  Он опустился на кровать, пружины которой противно заскрипели. Свесив руки между расставленными ногами, опустив голову на грудь, он попытался размышлять.
  Смерть Франца Халлейна рушила все его планы. Теперь надо было принимать решение…
  Главное, не допустить ошибку.
  В дверь постучали.
  Глава 2
  Юбер резко затормозил перед поворотом, потом снова нажал на педаль газа. Впереди появилось огромное здание Пентагона.
  Он проехал под одним мостом, потом под другим и повернул голову, чтобы взглянуть на автостраду, с которой только что свернул…
  Первый мост. Он резко нажал на тормоз в самый последний момент. Это была одна из его наиболее любимых шуток. Военные полицейские сначала отшатнулись назад, потом их руки сжались на оружии. Именно в эту секунду и нужно было остановиться, не позже.
  Разъяренный великан сержант подскочил к машине. Юбер высунулся из окна дверцы ровно настолько, чтобы показать свои галуны.
  Унтер-офицер замер по стойке «смирно» и пробурчал:
  — Вы не заметили пост, господин полковник?
  Юбер добродушно улыбнулся:
  — Заметил, но никак не мог вспомнить, на какую педаль надо нажать, чтобы остановиться.
  Сержант облизал губы.
  — В подобных случаях плохо то, — ответил он, — что мы всегда помним, на что нужно нажать…
  Он красноречиво пошевелил пальцем на спусковом крючке автомата. Юбер широко раскрыл глаза и посмотрел на оружие так, словно впервые его увидел.
  — Хорошая штука, — заметил он. — Ваша? Я бы хотел иметь такую же… Может быть, уступите, если я дам за нее хорошую цену?
  — Пропуск?
  Юбер добрых три минуты копался в карманах, еще одну думал, потом достал документ из отделения для перчаток. Унтер-офицер пожал плечами, проверил пропуск и отчетливо произнес:
  — Юбер Бониссор де Ла Бат… Вы откуда?
  — Из Майами, сержант.
  — Я не это хотел сказать… Меня интересует происхождение вашей фамилии…
  — Понимаю, — сказал Юбер. — Мои предки были французы.
  Военный полицейский вернул ему пропуск:
  — Теперь я тоже все понимаю, господин полковник. Можете проезжать…
  Знак. Шлагбаум поднялся. Юбер отъехал назад, остановился, только когда увидел в зеркало заднего обзора другую подъезжающую машину, поехал вперед и, специально притормозив у шлагбаума, бросил сержанту:
  — Автомобиль полезная штука, но никогда не знаешь, в какую сторону он поедет…
  Он резко нажал на газ, и мощный «паккард» полетел стрелой.
  Парк. Две или три тысячи машин на стоянке. Юбер, послушно следуя указаниям охранников, аккуратно поставил машину на указанное ему место и убрал в карман талон с одной буквой и одной цифрой, который позволял ему забрать свое добро.
  Он дошел пешком до входа в Пентагон, направился в отдел пропусков и заполнил карточку. Несколько телефонных звонков, и из невидимого громкоговорителя раздалось:
  «Полковника Юбера Бониссор де Ла Бата просят пройти к лифту двадцать один».
  Юбер встал. Военный полицейский остановил его:
  — Ваши документы, господин полковник. Таковы правила…
  Юбер извлек из кармана кожаный бумажник, в котором находились его документы, передал его солдату и проследовал за часовым к двадцать первому лифту — личному лифту мистера Смита, Большого Босса ЦРУ.
  Бесшумный подъем. На полпути загорелся прожектор на потолке, ослепивший Юбера: мистер Смит на мониторе знакомился с личностью направляющегося к нему гостя.
  Остановка. Решетка поднялась сама, бронированная дверь отодвинулась вправо. Юбер сделал шаг вперед и оказался в огромном кабинете своего шефа.
  — Хелло! — весело сказал он. — Что у вас сломалось?
  Мистер Смит улыбнулся, хотя шутка была уже давно заезженной. Капитан Говард, личный секретарь мистера Смита, встал, чтобы поприветствовать Юбера.
  — Как дела?
  — Спасибо, хорошо. А у вас?
  Потом мистер Смит протянул ему свою полную белую руку.
  Юбер опустился в свое обычное кресло, с веселым видом скрестил на груди свои сильные руки и осведомился:
  — Когда я отправляюсь?
  — Через час, — ответил Говард.
  — Куда?
  — В Триест, — ответил мистер Смит.
  Юбер встал и направился к двери.
  — О'кей, — сказал он. — Буду присылать вам открытки…
  Шутка повисла в воздухе. Хозяева кабинета не реагировали, и Юбер вернулся.
  — Да, чуть не забыл. Что я должен делать в Триесте?
  Мистер Смит снял очки в тонкой золотой оправе и положил их перед собой. Его большие близорукие глаза навыкате как будто смотрели в пустоту. Он мягко заговорил:
  — Сначала один вопрос, Юбер. Вы верите в «летающие тарелки»?
  Юбер сморщился:
  — «Летающие тарелки»? Не знаю.
  Он опустился в кресло, с которого только что встал, и тут же добавил:
  — Я не могу вам сказать, верю я в них или нет. Скажем так: до сих пор я занимал выжидательную позицию. Я прочитал почти все, что было написано по этому вопросу… Даже вырезал все статьи, попадавшие мне под руку. Я собрал целое досье. Всего несколько недель назад мой скептицизм был поколеблен. Свидетельства становятся все более многочисленными и точными. Сравнивая некоторые из них, сделанные в один и тот же день, можно реконструировать маршрут этих таинственных тарелок и увидеть, что девять из десяти летают с запада на восток… признаюсь, что с некоторых пор я стал чаще посматривать на небо. Как знать…
  Мистер Смит начал протирать стекла своих очков.
  — «Летающие тарелки» существуют, Юбер. Мы в этом убеждены… Полностью уверены. Также мы убеждены, что они прилетают к нам не с других планет и их происхождение никак не связано с другими мирами. Мы примерно знаем, как они выглядят, и могли бы их строить, если бы имели чертежи.
  Юбер вздрогнул:
  — Не собираетесь же вы просить меня достать вам чертежи «тарелок»!
  Он посмотрел на Говарда, чье лицо казалось застывшим, потом на мистера Смита. Тот надел очки и тихо покачал головой:
  — Да, Юбер, именно об этом я собирался вас просить, когда вызывал.
  Он поджал губы, опустил взгляд и продолжил немного обиженным голосом:
  — Теперь мне совершенно очевидно, что вас это пугает… Я обращусь к кому-нибудь другому.
  Юбер как будто не слышал.
  — Но… — начал он, хмуря свои густые брови. — Но как Триест связан с этой историей?
  Мистер Смит задумчиво поскреб подбородок.
  — Вы согласны выполнить задание, которое я вам предлагаю?
  Юбер подскочил:
  — А разве я когда-нибудь отказывался от ваших предложений?
  На бледном лице мистера Смита появилась двусмысленная улыбка.
  — Нет, Юбер, это факт, вы никогда не отказывались от моих предложений. Но наши корреспонденты в Майами сообщили нам, что вы вели там очень веселую жизнь, и в вашей коллекции еще нет трех или четырех красоток…
  — Пусть подождут, они от этого ничего не потеряют, — совершенно серьезно ответил Юбер. — За них не волнуйтесь.
  Мистер Смит раскрыл досье, лежавшее справа от него, и небрежно пролистал его, не заглядывая.
  — В сорок четвертом году, — начал он лекторским тоном, — немцы создали «летающий диск», способный летать на высоте двадцати тысяч метров и облететь земной шар на широте экватора. В полете этот аппарат выглядит именно так, как описывают сегодня «летающие тарелки». В принципе сам аппарат известен давно. Главным секретом является движущая сила.
  Юбер нахмурил брови, взгляд стал сосредоточенным.
  — Позвольте, — сказал он, — я немало прочитал о немецком оружии, но не помню, чтобы видел хоть единое упоминание об этом.
  Мистер Смит улыбнулся и прищурил глаза за стеклами очков.
  — Над реализацией этого проекта работала засекреченная группа ученых, — продолжил он. — Лаборатории и завод, предоставленные в их распоряжение, находились на территории, освобожденной русскими. Мы провели долгие и дорогостоящие поиски, чтобы узнать, что произошло затем. Теперь мы знаем, что многие ученые погибли, трое работают в России, а кроме того, русским удалось захватить несколько готовых моторов для «летающих дисков»… Моторы эти не были повреждены.
  Юбер присвистнул сквозь зубы.
  — Моторы… Трое конструкторов… Если это правда…
  — Это правда, — отрезал мистер Смит.
  Он сделал паузу и спокойным голосом продолжил:
  — Мы нашли след не всех ученых, работавших над «летающими дисками» и известных нам. Еще несколько дней назад мы ничего не знали о том, что случилось с одним из них. У русских его не было, среди погибших тоже…
  Юбер язвительно хохотнул:
  — Бьюсь об заклад, вы нашли его у нас, возглавляющим фабрику игрушек?
  — Нет, — ответил мистер Смит. — Послушайте… Один из младших инженеров гамбургского «Физикалише Арбайтсгемейншафт» не один год работает на нашу службу. Ему известны многие немецкие ученые из числа тех, кого мы хотели бы видеть в наших лабораториях. Этого парня звали Франц Халлейн…
  — Звали? — переспросил Юбер.
  Мистер Смит подтвердил:
  — Звали. Он умер. Вчера его тело извлекли из Большого канала в Триесте. В воду его сбросили уже мертвым. И, кажется, изуродованным.
  — Хм! — отозвался Юбер, потирая подбородок. — Ваш рассказ начинает меня интересовать…
  — Рад слышать, — кивнул мистер Смит. — Франц Халлейн нашел след того пропавшего ученого… Его зовут Стефан Менцель. После разгрома его страны он, как и многие его соотечественники, бежал в одну из стран Арабской лиги. Египтяне наняли его и нескольких коллег, чтобы они создали исследовательский центр, работающий на их армию. Эта история плохо закончилась, как вы знаете. Египтяне то ли справедливо, то ли нет решили, что директор центра передает третьей стороне результаты работы группы. Пошли аресты, депортации из страны… Стефан Менцель сумел добраться до Тель-Авива, когда Франц Халлейн совершенно случайно вышел на него. Халлейн сразу же проинформировал нас. Я попросил его назначить Менцелю встречу и предложить ему работать на нас. Халлейн считал, что Менцель сможет один восстановить чертежи «летающего диска». Встреча должна была состояться в один из ближайших дней. Халлейн не знал, под каким именем приедет Менцель. Они условились о сигнале в газете. К сожалению, Халлейн не указал нам ни название газеты, ни то, как именно они свяжутся друг с другом…
  Юбер щелкнул пальцами:
  — Черт! Всегда одно и то же. Пренебрегаешь деталями, не имеющими на первый взгляд никакого значения, а потом начинаешь кусать локти. Вы хоть знаете, как выглядит этот Менцель?
  — Пока нет…
  — Как это? — удивился Юбер.
  — Идут поиски в различных архивах. Будет странно, если мы не сможем отыскать его фото.
  Юбер поморщился.
  — А вы не подумали поискать в Каире? — сказал он. — Если он прожил там несколько лет, то должен был оставить хоть какие-то следы…
  — Мы об этом подумали, — уверил мистер Смит, не обижаясь, — но время поджимает. Вы отправитесь в Триест немедленно. Прибудете туда завтра вечером обычным рейсом. О спецсамолете не может быть и речи: не нужно привлекать внимание. Поедете под видом представителя крупной торговой фирмы. Баг вылетит следом за вами и остановится в нашей дипломатической миссии, чтобы обеспечивать связь. Вы сможете приходить туда открыто: ваше прикрытие торгового представителя позволит вам это. Баг передаст вам сведения, которые мы сумеем найти…
  Юбер вздохнул.
  — Я ничего не утверждаю, но полагаю, что Халлейн погиб не просто так. Он занимался одновременно и другим делом?
  — Нет.
  — Тогда вполне разумно предположить, что его убили за попытку войти в контакт с Менцелем. В этом случае убившие его знают, что Менцель должен приехать в Триест, и успеют подготовить ему теплую встречу. Десять против одного, что я приеду слишком поздно… Известно, куда Менцель мог запрятать чертежи?
  Мистер Смит покачал головой:
  — Вы не поняли, или я плохо объяснил… Стефан Менцель не имеет чертежей «летающего диска». Они у него в голове. Мы надеемся, что он сможет их восстановить, так сказать, по памяти.
  — Значит, парня нужно привезти живым, — сделал вывод Юбер.
  — Совершенно верно, парня надо привезти живым. И не стройте себе иллюзий, это будет непросто… Допустим, что русские с помощью трех конструкторов, захваченных ими, создали пресловутые «летающие тарелки», а эти «тарелки» являются не чем иным, как «летающими дисками», созданными с участием Менцеля. Русские вовсе не заинтересованы в том, чтобы Менцеля взяли живым: в таком случае под угрозу будет поставлен их приоритет. Их задача ликвидировать Менцеля.
  — Угу, — согласился Юбер. — При подобных обстоятельствах убить человека гораздо легче, чем вывезти его живым и здоровым…
  — Вы поняли. Если выполните задание успешно, заслужите медаль. Поймите, Юбер, эта история с «тарелками» становится очень, очень неприятной. До сих пор нам удавалось отделываться дурацкими объяснениями, но если завтра в результате какой-нибудь аварии появятся доказательства, что «тарелки» существуют и что они не американские, будет скандал. Наши соотечественники получат тяжелый удар по самолюбию. Мы просто обязаны создать свои «тарелки». Наши ученые работают над этим, но при нынешнем положении вещей мы не сможем добиться результата раньше чем лет через десять… С помощью Стефана Менделя этот срок можно будет сократить на две трети.
  Юбер саркастически улыбнулся:
  — Вы даете мне понять, насколько важно привезти сюда Менцеля живым и невредимым?
  — Совершенно верно.
  — О'кей, — сказал Юбер, поднимаясь.
  Глава 3
  В дверь снова постучали.
  Сначала совсем тихо, потом громче…
  Стефан Мендель, словно парализованный, замер в позе, в которой его застали первые удары: сидя на кровати и бессильно свесив руки.
  Его расширившиеся бледно-голубые глаза уставились на ручку двери.
  Ручка дрогнула. Взгляд Менцеля быстро поднялся на задвижку, чтобы проверить, закрыл ли он ее. Закрыл.
  Взгляд Менцеля снова опустился на ручку.
  Тихо, без рывков, ручка опускалась. Уже опустилась наполовину. Рука Менцеля инстинктивно поднялась: его охватило безумное желание выключить свет. Он тут же опомнился. Нет, темнота была страшнее всего… Лучше видеть…
  Ручка медленно двигалась, опустилась до самой нижней точки и остановилась в этом положении на несколько секунд… Дерево двери хрустнуло под чьим-то нажимом. Менцель почувствовал, как по его лбу струится пот. Если задвижка не выдержит… Ее легко можно вышибить ударом плеча…
  Ручка поднялась, но без щелчка.
  Конец?
  Нет. Человек стоял за дверью… Менцель это чувствовал. Ему казалось, что он слышит спокойные удары его сердца… Сердца хищника, уверенного, что выбранная жертва никуда от него не уйдет.
  Менцелю показалось, что он просидел неподвижно несколько часов, хотя с того момента, как неизвестный постучал в первый раз, прошло не больше двух минут. Он хотел поднять руку и вытереть пот, стекавший по лбу, но сил не хватило даже на это. Он почти не удивился. Он понял, что вся его энергия сосредоточена на двери… На двери, за которой стоит враг…
  Враг? Почему враг?
  В конце концов, Стефан Менцель ничего не знал об этом человеке…
  Вдруг до него донесся шепот:
  — Я знаю, что вы там, Менцель. Я понимаю, что вы боитесь… Но вы заблуждаетесь на мой счет… Я вам не враг, Менцель… Я ваш друг… Я был другом Франца Халлейна…
  Менцель вздрогнул. Сердце перестало биться… Он затаил дыхание…
  — Они прикончили Франца Халлейна и доберутся и до вас тоже, если вы не доверитесь мне… Они знают, что вы должны приехать в Триест. Они ждут вас, Менцель. И убьют в тот момент, который выберут сами. Убьют без церемоний. Вы знаете, почему…
  Менцель нахмурил брови, его взгляд стал более осмысленным. Он панически боялся смерти, но никогда не думал всерьез, что его могут убить. Похитить — да… Но убить… Зачем его убивать? Он мог оказать неоценимые услуги тем, кто захотел бы взять его на работу… точнее, тем, кто стал бы его использовать…
  Менцель явственно услышал немного свистящее дыхание неизвестного. Тот начинал нервничать.
  — Послушайте, Менцель… я видел Франца Халлейна перед его исчезновением… и разговаривал с ним. Он знал, что в любую секунду может умереть, и объяснил мне кое-что относительно вас. Вам могу помочь только я, Менцель.
  Менцель задрожал. Как поверить в то, что рассказывает этот незнакомец? Наверняка это ловушка… Да если бы Халлейн говорил с ним, как он утверждает, то рассказал бы об условном сигнале в рубрике объявлений в газете. Этот человек врет. Это совершенно очевидно.
  — Отвечайте, Менцель… Скажите хоть что-нибудь. В любой момент сюда могут прийти, я рискую. Говорите.
  Главное не отвечать. Менцель чувствовал себя почти в безопасности, пока молчал. Ему казалось, что, если он вступит с неизвестным в контакт, если скажет хоть слово, рухнет какая-то преграда и опасность станет стократ острее.
  В голосе зазвучало разочарование:
  — Тем хуже для вас, Менцель. Я сделаю все, что смогу. Я оставляю вам мою карточку с именем и номером телефона… Сожгите ее, как только прочтете. Так вы сможете проверить, кто я такой…
  Взгляд Менцеля машинально опустился на пол. Из-под двери выскочил белый картонный прямоугольник, наверное, выброшенный вперед сильным щелчком.
  Менцель не шевелился. Он ждал, пока тот человек уйдет. Прошло несколько тревожных секунд, послышалось легкое поскрипывание паркета. Наверняка звук шагов. Менцель догадался, что человек ушел, и ощутил способность свободно дышать.
  Не вставая с кровати, он нагнулся и прочитал, повернув голову:
  Артур ЛАММ
  Журналист
  Триест, виа Г. Маркони, 19
  Тел.: 95.124
  Он поднял карточку кончиками пальцев, словно боясь обжечься, перевернул ее и внимательно осмотрел. Она была напечатана не вчера…
  Виа Г. Маркони… Менцель попытался вспомнить, где находится эта улица, но не смог. Впрочем, это не имело никакого значения.
  Он раз десять повторил чуть слышным голосом текст визитки и убедился, что запомнил его совершенно точно. Удостоверившись в этом, он встал и подошел к столу, на котором стояла большая желтая пепельница. Достав зажигалку, он сжег карточку, тщательно раздавил пепел, потом отнес пепельницу к крану и включил воду.
  «Девяносто пять — сто двадцать четыре».
  Он снял трубку с рычага старого телефонного аппарата, висевшего на стене, и набрал номер. Долго слышались лишь длинные гудки… Менцель уже собрался повесить трубку, когда на том конце провода раздалось:
  — Алло, слушаю. Кто говорит?
  Менцель остолбенел. Этот голос… Необыкновенно нежный и мелодичный женский голос… Волшебный голос… Он сразу попытался представить себе ту, кто говорила таким голосом.
  — Я слушаю… Кто говорит?
  Он вздрогнул и быстро произнес:
  — Девяносто пять — сто двадцать четыре?
  — Да, синьор…
  — Я бы хотел поговорить с Артуром Ламмом.
  — Его сейчас нет, синьор, и я не знаю, когда он вернется. Вы можете передать мне то, что хотели сказать ему?
  Менцель перестал бояться. Женщина с таким голосом не может знаться с убийцами. Это невозможно… Он пробормотал:
  — Ваш муж действительно журналист?
  Пауза. Несомненно, удивление. Волшебный голос зазвучал снова, но с ноткой сдержанности:
  — Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат. Но он действительно журналист. Что вы хотели?
  Менцель с трудом проглотил слюну.
  — На какую газету он работает?
  Новая пауза. В голосе прибавилось сдержанности:
  — На какую газету? Ни на какую. Он работает в крупном агентстве печати… Но вам лучше поговорить об этом с ним самим при встрече. Хотите, я назначу вам время?
  Менцель медленно повесил трубку на рычаг, чтобы до последней секунды слышать очаровавшие его звуки голоса этой женщины… Она должна быть блондинкой с большими голубыми… нет, с зелеными глазами; скулы немного выступающие, очень длинные ресницы, восхитительный рот, томный вид. Тело должно быть прекрасным, гибким и волнующим; ноги… Менцель совершенно ясно видел ее ноги… Это было нечто необыкновенное…
  Значит, этот Артур Ламм действительно журналист. Но что он хотел от Менделя?.. Возможно ли, чтобы Франц Халлейн, даже зная, что за ним идет охота, открыл репортеру такую опасную тайну?
  Чудесный голос молодой женщины — а она могла быть только молодой, не больше тридцати — все еще звучал в ушах Менцеля. Комната показалась ему менее мрачной, а жуткие обои и убогая обстановка — не такими безобразными.
  Сегодня вечером никуда выходить нельзя. Менцель был уверен, что днем ему будет грозить куда меньшая опасность, чем сейчас, когда уже стемнело.
  Ему захотелось есть. После ужина он примет снотворное и завтра утром проснется свежим и отдохнувшим. А там будет видно; возможно, он сходит на виа Г. Маркони…
  Он снова снял трубку телефона и попросил подать ему ужин в комнату. Матрона, вершившая судьбами гостиницы, немного поломалась, но в конце концов согласилась, правда, перед этим громко спросила мнение Антонио.
  Менцель подошел к умывальнику, где горячая вода почти остыла, быстро развязал галстук, стащил через голову рубашку и стал умываться.
  Он энергично вытирался, а в ушах у него продолжал звучать чудесный голос…
  В дверь постучали.
  * * *
  Артур Ламм почти закончил редактировать свою статью, когда услышал шаги в коридоре. Шаги приблизились к его двери и замерли перед соседним номером. Он услышал стук и отложил ручку.
  Ламм бесшумно встал, обошел стол, выключил свет, отодвинул задвижку и без звука приоткрыл дверь…
  Антонио стоял перед дверью номера Менцеля, держа в руке полный поднос. Чуть наклонив голову, чтобы лучше слышать, служащий гостиницы простоял так несколько секунд, потом постучал снова.
  Шаги за стеной, приглушенный голос:
  — Кто там?
  — Антонио, синьор.
  Сухой щелчок задвижки. Дверь приоткрылась, пропуская Антонио, и закрылась снова.
  Артур Ламм секунду стоял неподвижно, потом поднял руку и почесал затылок. У него было сильное искушение воспользоваться случаем и ворваться к Менцелю. И что из этого выйдет? Артур Ламм совсем не хотел, чтобы их знакомство произошло при свидетелях. Он закрыл дверь. Ждать дольше бессмысленно. Менцель велел принести ужин, следовательно, твердо намеревался не покидать свою комнату этим вечером…
  Артур Ламм включил свет, снова сел за стол и продолжил прерванную работу.
  * * *
  Прислонившись к двери, Стефан Менцель смотрел не на Антонио, расставлявшего на столе тарелки, а на черную кошку, незаметно проскользнувшую в номер, и спрашивал себя, выгнать ему кошку или оставить?..
  Если Антонио ее заметит, вопрос будет сразу решен… А если не заметит?
  Антонио обернулся. Кошка проворно нырнула под кровать.
  — Вам больше ничего не нужно, синьор?
  — Нет, — ответил Менцель. — Спасибо, Антонио.
  Он посторонился, пропуская его, и снова запер дверь на задвижку.
  Кошка составит ему компанию.
  Он опустился на колени и заглянул под кровать. Кот попятился и зашипел.
  — Кис-кис-кис…
  В ответ еще более грозное шипение. Да, ласковым этого зверя не назовешь, Менцель, улыбаясь, встал. Присутствие кошки, пусть даже шипящей, было приятно. Это как-то успокаивало… Он уже был не один…
  Он открыл чемодан, несколько секунд покопался в нем, ища пузырек со снотворным. Найдя его, вынул две таблетки и пошел к умывальнику.
  Он налил в стакан воды, сунул таблетки в рот и сделал большой глоток. Потом допил воду, поставил пустой стакан и посмотрел в зеркало. Бледное лицо, широкие круги под глазами… Эти волнения не шли ему на пользу. Ничего, ночь спокойного сна придаст ему сил.
  Он обернулся. Кошка, взобравшись на стол, пожирала макароны с томатным соусом.
  — Черт возьми! А ну, брысь!
  Ему пришлось ее ударить, чтобы согнать со стола. Животное спрыгнуло на пол, метнулось в угол и обернулось, облизываясь и глядя на Менцеля зелеными глазами.
  — Грязная тварь!
  Стефан Менцель сел за стол, отодвинул начатые кошкой макароны и принялся за закуски.
  Он замер от ужасного хрипа и обернулся с вилкой в руке и с полным ртом.
  Кошка, вздыбив шерсть, извивалась на полу в конвульсиях, жалобно крича и глядя безумными глазами. На ее морде выступила пена.
  Ошеломленный Менцель окаменел. Он увидел, как животное несколько раз судорожно дернулось, свернулось в клубок, вытянулось, выпустив когти, и замерло.
  Кошка сдохла.
  «Черт!»
  Его горло сжалось, не давая проглотить пищу, оставшуюся во рту. Он неуверенно встал, отодвинув стул в сторону, и подошел к кошке.
  Сдохла.
  И вдруг в мозгу Менцеля блеснул яркий свет: она сдохла от яда!.. Отравилась макаронами. Теми самыми, которые должен был есть он сам, Стефан Менцель…
  Господи!
  Он страшно побледнел, подбежал к умывальнику, выплюнул все, что оставалось во рту, прополоскал рот водой, опять выплюнул…
  Отравить! Его пытались отравить!
  Он медленно повернулся и снова посмотрел на кошку. Она лежала так же неподвижно.
  Он не мог в это поверить: его пытались отравить!
  Однако надо было признать очевидное, признать то, что противник хотел убрать его, убить хладнокровно и без колебаний.
  И признать то, что в гостинице у его врага был сообщник.
  Может быть, на его врагов работал Антонио?
  Охваченный паникой, Менцель не мог сидеть здесь и безучастно ждать незаслуженной смерти…
  Почему те, кто пытались его убить, не подумали, что он может быть им полезен?
  Почему? Ну почему, черт бы их побрал?
  ЕГО ПЫТАЛИСЬ ОТРАВИТЬ!
  Он резко отвернулся, чтобы не видеть больше труп кошки. Если бы не случайность, если бы все прошло так, как было задумано, сейчас кошка смотрела бы на его, Стефана Менцеля, труп…
  Что же это могло значить? Кто?..
  Он подумал о журналисте или о том, кто выдавал себя за журналиста. Как его зовут?
  Ах да. Артур Ламм.
  Он горько засмеялся, в памяти всплыло эхо волшебного голоса: «Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат…»
  Сестра! Такая же шпионка, как и он; грязная шпионка, использующая свой голос, чтобы заманивать несчастных, вроде Менцеля, в смертельные ловушки. Сука!
  Его охватила неожиданная ярость. Он не заслужил такой участи. Он пойдет к этой девке и выскажет ей все, что думает о ее голосе и гнусной роли, которую она играет…
  Да, он ей все выскажет!
  Он перестал бессмысленно размахивать руками и, смутившись, посмотрел по сторонам, словно испугавшись, что за ним следят.
  Ему уже не было страшно.
  Теперь, когда опасность стала реальной, он чувствовал себя лучше. Больше всего на свете Менцель боялся неопределенности. Его математический мозг требовал четких решений и однозначных формул.
  Вдруг он вспомнил о выпитом снотворном. Нет! Не может быть и речи о том, чтобы заснуть, провести ночь в этой гостинице, в руках врагов. Надо бежать, замести следы, найти укромное место, где можно будет спокойно подумать…
  Он вернулся к умывальнику и сунул два пальца в рот. Надо было вызвать спасительную рвоту.
  От мучительных, судорожных спазмов из глаз потекли слезы…
  «Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат».
  Сука!
  Он ей это выскажет. Обязательно выскажет.
  Глава 4
  Четыре листа были густо исписаны крупным уверенным почерком. Артур Ламм сложил их, сунул в конверт, тщательно заклеил его и надписал адрес:
  Арриго НЕРА
  «Уорлд Пресс Эдженси»
  Пьяцца делль 'Унита, 5
  Триест
  Достав из бумажника марку, он приклеил ее к конверту, убрал его в карман и встал.
  Он бесшумно подошел к стене, отделявшей его от номера Стефана Менцеля, и прижался ухом к обоям отвратительного гранатового цвета. Бульканье… Да, именно так. Менцеля рвало. Сильный страх подействовал на его желудок. Артур Ламм недовольно пожал плечами.
  Он злился на себя за то, что не подошел к немцу при выходе из здания морского вокзала. Он хотел сделать как лучше, узнать, куда физик поедет и что предпримет, чтобы связаться с Францем Халлейном, о смерти которого не мог знать.
  Теперь ничего нельзя поделать, нужно ждать, пока тот не решится выйти. Невозможно устраивать переполох в гостинице.
  Артур Ламм надел плащ, надвинул на голову шляпу, подошел к двери и, прежде чем открыть ее, обернулся и грустным взглядом окинул жалкую обстановку номера.
  Он запер дверь на ключ, на секунду остановился перед соседней дверью. Менцеля продолжало рвать, и, кажется, он испытывал при этом изрядные мучения.
  Ламм спустился по лестнице.
  Зал был полон шума и дыма. Матрона дремала за грязной стойкой.
  Артур Ламм отдал ей ключ, заказал чинзано-драй и предупредил:
  — Возможно, я вернуть очень поздно.
  — Мне на это наплевать, мой мальчик, — ответила она. — Если будет заперто, нажмешь на звонок и Тонио тебе откроет. Дашь ему монетку. Желаю хорошо повеселиться.
  Он поблагодарил ее взмахом руки, выпил чинзано и вышел. Совсем стемнело, но дождь продолжал идти с той же равномерностью.
  Он свернул налево, в сторону пьяцца Сан Антонио. Там он сядет в автобус, чтобы вернуться домой, где его ждет Эстер.
  Он поднял воротник плаща, поглубже надвинул шляпу, которую сдувал ветер. Мерзкая погода. Он дошел до угла виа Рома, бросил быстрый взгляд вправо. К площади медленно ехала машина. Он сошел с тротуара, чтобы перейти улицу… Редкие пешеходы торопились вернуться по домам.
  — Берегись!
  Он не понял, кто закричал, но резко отскочил назад, получил сильный удар по кисти правой руки, увидел пулей уносящуюся машину, поскользнулся на мокрой мостовой и сел в сточную канаву.
  Машина на полной скорости и свернула налево, на виа Маккиавели.
  — Вы ранены, синьор?
  Он поднялся, совершенно оглушенный.
  — Нет, спасибо, со мной ничего не случилось… Совершенно ничего… Глупо. Мне надо было посмотреть по сторонам, прежде чем переходить.
  Мужчина понизил голос:
  — Вы посмотрели, синьор. Я видел… Машина вдруг рванулась вперед… Такое впечатление, что водитель хотел вас сбить… К сожалению, я не сумел заметить номер.
  Собралась небольшая толпа. По меньшей мере человек десять крыли шоферюгу на чем свет стоит. Артур Ламм вдруг осознал, что происшедшее — не случайность, и ему стало плохо. Неужели водитель той машины правда хотел его сбить?
  Бррр!
  — Вы все еще дрожите, синьор… Это нервы. Вы бы зашли в кафе чего-нибудь выпить.
  Артур Ламм увидел идущего к нему полицейского в форме.
  — Что случилось, синьор?
  — Ничего, — поспешно ответил Артур. — Я сам виноват… Стал переходить улицу, не посмотрев. Водитель, наверное, даже не заметил, что задел меня.
  Он поднял ушибленную руку, помассировал ее.
  — В любом случае, ничего страшного. В следующий раз буду внимательнее…
  — В следующий раз, — сказал мужчина, обратившийся к нему первым, — вас раздавят насмерть.
  — Вполне возможно, — ответил журналист.
  И перешел улицу, держась начеку и не теряя времени.
  На Пьяцца Сан Антонио он вошел в автобус, проезжавший рядом с его домом, и сел рядом с аббатом. Соседнее сиденье занимали солдаты сил ООН, рассказывавшие друг другу сальные анекдоты, приглушив голос из уважения к священнику.
  Артур Ламм задумчиво массировал запястье. Все-таки эта история была странной…
  Бросаясь в эту авантюру, он понимал, что подвергнется определенному риску. Теперь он знал, чего следует ждать.
  Он подумал о Стефане Менцеле. Если те пытались убить его, Артура Ламма, они должны были знать, что немец остановился в гостинице «Гарибальди». Значит, Менцель тоже находится в опасности…
  Надо как можно скорее предупредить его.
  В конце виа Баттисти автобус остановился. Журналист вышел и торопливо направился к виа Маркони, а автобус свернул направо, на виа Джулия, идущую по другую сторону парка, затопленного дождем.
  Почтовый ящик.
  Артур Ламм остановился, удостоверился, что на него никто не смотрит, вынул из кармана письмо, адресованное Арриго Нера, и сунул его в прорезь.
  На душе полегчало. Теперь в любом случае письмо придет в агентство завтра утром, и даже если с ним самим что-то случится за ночь, дело все равно станет достоянием общественности. Арриго Нера не дурак!
  Дом девятнадцать. Артур Ламм прошел еще метров десять. Мимо проехал, разбрызгивая воду, автобус. Поравнявшись с журналистом, шедшая навстречу девушка улыбнулась ему.
  Он резко развернулся и стал рассматривать тех, кто секунду назад шел следом за ним, а теперь навстречу. Ни одной подозрительной личности.
  Он остановился перед своим домом. Сквозь закрытые ставни гостиной пробивался свет. Эстер ждала его.
  Бедная Эстер! Только бы она не пострадала от этого…
  Он вошел в калитку, тихо закрыл ее, пересек маленький дворик, поднялся по ступенькам крыльца и в последний раз обернулся, прежде чем открыть дверь.
  Тень на противоположной стороне улицы, там, где парк… Нет, показалось, это ствол дерева, темнеющий сквозь пелену дождя.
  Он вставил ключ в замок, повернул его.
  Его встретил мелодичный голос Эстер:
  — Это ты, Артур?
  Он весело ответил, закрывая задвижку:
  — Да, сестренка, я!
  Он снял шляпу, потом плащ с мокрыми пятнами на плечах и ягодицах и прошел из прихожей в просторную и комфортабельную гостиную в стиле ампир.
  В камине из красного кирпича горели дрова. Свернувшаяся калачиком на диване Эстер протягивала к огню белые руки, повернув голову к двери, чтобы видеть, как войдет Артур. Ее длинные светлые волосы тяжелыми волнами падали на плечи. Очки в тонкой оправе, за которыми сияли огромные сине-зеленые глаза, нисколько ее не портили. На полных губах играла самая прекрасная в мире улыбка, а зубы были ослепительны…
  Пола теплого домашнего халата из белой фланели, чуть приоткрывала поджатые под себя ноги.
  Артур нагнулся и поцеловал мокрыми от дождя губами подставленную ему розовую щеку.
  — Здравствуй, сестренка! Какая сегодня мерзкая погода!
  Его голос сорвался на последнем слоге, и лицо Эстер застыло.
  — Что случилось? Ты чем-то встревожен? — озабоченно спросила она.
  Он распрямился и встал перед камином.
  — Нет. Со мной все в порядке. Это из-за погоды. Просто дождь нагоняет тоску.
  Наступило молчание, нарушаемое только треском горящего в камине дерева и едва слышным шорохом капель по оконному стеклу. Неожиданно Эстер сказала, не сводя с него внимательного взгляда:
  — Тебе звонили…
  Он вздрогнул, увидел, что она смотрит на него, сделал над собой усилие, чтобы улыбнуться, и повернулся к ней:
  — А! Ну, рассказывай… Кто звонил?
  Она помолчала, потом ответила очень мягким голосом:
  — Не знаю… Звонили дважды… и оба раза не представлялись.
  — А! — произнес он и несколько секунд переминался с ноги на ногу, как пойманный на шалости мальчишка.
  — Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, как это было?
  Он вздрогнул и сумел улыбнуться.
  — Ну, конечно. Я тебя слушаю.
  — Садись.
  Он раздраженно пожал плечами:
  — Нет, я лучше постою. Я…
  Он замолчал, и она договорила за него:
  — Ты страшно взвинчен… потому что боишься… Я хотела бы знать, чего.
  — Оставь меня в покое! — чуть ли не крикнул он, но тут же разозлился сам на себя и извинился со смущенной улыбкой: — Прости меня…
  Она тоже улыбнулась ему, доверчиво и успокаивающе, что доставило ему радость. Он решил все ей рассказать, перед тем как снова уйти. Она достаточно сильная, чтобы сохранить тайну; сильнее, чем он.
  — В первый раз, — начала она, — мужчина попросил подтвердить ему наш номер, потом спросил, дома ли ты, и захотел узнать, действительно ли ты журналист…
  Артур Ламм внимательно слушал. Она фыркнула:
  — Он решил, что я твоя жена. Я ему ответила, что всего лишь твоя сестра, а ты действительно журналист. Не знаю почему, но я подумала, что это перебежчик, захотевший продать свою историю прессе. Я спросила его, стоит ли назначить время встречи с тобой, а он повесил трубку, не ответив.
  — А! — Артур провел рукой по черным, слабо вьющимся волосам.
  У Эстер был задумчивый вид, большие глаза блестели за стеклами очков.
  — Я думаю, — сказала она, — что это был немец, но не военный…
  Он снова вздрогнул.
  — Почему ты так решила?
  — Из-за его акцента… Акцент, вне всяких сомнений, был немецким. А потом, по голосу. Он говорил мягко. И не только потому, что ему это было нужно в данном случае, если ты понимаешь меня… Нет, у него в голосе была естественная сдержанность, характерная для людей, не любящих производить шум…
  Он кивнул:
  — Понимаю.
  Он догадался, что это был Менцель. Немец проверил адрес и профессию Артура Ламма. Прекрасно. Теперь будет легче.
  — А второй звонок? — спросил он, не проявляя особого интереса.
  И удивился тревожному выражению, появившемуся во взгляде сестры.
  — Второй, — ответила она чуть дрогнувшим голосом, — второй человек только произнес твое имя… Он, наверное, говорил через платок… Больше он ничего не сказал. Когда я ответила, что ты еще не вернулся, он некоторое время не клал трубку. Я слышала его дыхание. Это было… очень тревожно.
  Его снова охватил страх. Он взглянул на взволнованную Эстер и почувствовал, что бледнеет.
  — В котором часу был второй звонок?
  — Примерно пять минут назад. Как раз перед твоим приходом.
  — А!
  Она переменила позу и, чуть замявшись, мягко спросила:
  — Скажи мне, Артур, в какой улей ты влез?
  Он сходил за стулом, сел на него верхом, закурил две сигареты, протянул одну Эстер и ответил:
  — Сейчас я тебе все расскажу. Лучше, чтобы ты знала…
  Глава 5
  Стефан Менцель смотрел на дохлую кошку и грыз ногти.
  Одевшись, он снова сел на край кровати. Время тянулось невероятно медленно.
  Один за другим Менцель обдумал добрый десяток планов незаметно уйти из гостиницы «Гарибальди», но ни один его не устроил.
  Он перевел взгляд с дохлой кошки на стол, где стоял отравленный ужин. Удивительно, что отравитель еще не пришел посмотреть на результат…
  Может быть, он вообще не собирался приходить? Он ведь не мог предусмотреть вмешательство кошки и должен быть уверен, что тело Стефана Менделя найдет завтра утром слуга, как обычно находят трупы в гостиничных номерах.
  Ну и что с того? И вдруг Стефана Менцеля пронзила одна мысль: сейчас враги считают его мертвым!
  Они будут так считать до завтра.
  Надо воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы убежать. Да, но как узнать, не находится ли отравитель в самой гостинице?
  Мендель встал, проверил задвижку на двери и выключил свет. Ориентируясь по полоске света, пробивавшейся между ставнями, он дошел до окна, не наткнувшись на стол, и рискнул выглянуть в косую щель.
  Мокрое шоссе, мокрый тротуар, радужные лучи, разбегающиеся от фонаря напротив, на противоположной стороне улицы, рядом с каналом. Чуть дальше — мутные, чуть колышущиеся воды канала. Несколько тяжеловесных силуэтов спящих судов.
  Медленно проехала машина. Такси.
  Мендель открыл окно и медленно отодвинул один ставень на несколько сантиметров…
  Улица казалась пустынной.
  Он еще шире открыл ставень, осторожно высунулся наружу… Внизу света не было. Интересно, который час? Он совершенно потерял представление о времени.
  Менцель взглянул на светящийся циферблат своих часов. Час ночи. Поздно.
  Он, кажется, нашел выход. Его номер на втором этаже — до тротуара максимум пять метров.
  Улица была пустынна. Чтобы спуститься, ему потребуется десять секунд.
  Приняв решение, он закрыл ставни, вернулся к кровати, снял простыни, связал их вместе, вернулся к окну, крепко привязал конец одной из простыней к оконной перекладине.
  Прекрасно…
  Он надел плащ, продел пояс в ручку своего маленького чемодана, сдвинул его назад и нахлобучил на уши шляпу. Потом снова открыл ставень, высунулся из окна. Мимо дома проезжала машина. Он отступил. Луч света скользнул по потолку. Переждав несколько секунд, он снова выглянул. Слева, в сторону пьяцца Сан Антонио, удалялись шаги.
  Ждать дольше не имело смысла. Он выбросил наружу связанные между собой простыни и перекинул ногу через подоконник, нащупывая опору. Чемодан, висевший на спине, стукнулся об оконное стекло.
  От оглушительного звона Менцеля охватила паника, и он, ни о чем не думая, скользнул в черную пустоту. Первые секунды ему удавалось контролировать свои движения, потом показалось, что он слышит крики. Он увидел свет на фасаде гостиницы и разжал руки.
  Чемодан спас ему жизнь, послужив амортизатором. Упав на спину, Менцель в первое мгновение был совершенно оглушен, потом поднялся и со всех ног побежал в сторону порта.
  Лишь добежав до причалов и свернув направо, на пьяцца Дука д'Абруцци, Менцель понял свою ошибку. Метнувшись под козырек подъезда, он стал развязывать пояс плаща, чтобы взять чемодан в руку, как все нормальные люди, и только тогда обратил внимание, что дождь продолжает идти.
  — Зараза! — громко сказал он.
  Он прижался к стене, задыхаясь. До него донесся топот погони, возбужденные голоса перебивали друг друга: «Сюда!» — «Нет, туда!» «Я вам говорю, сержант, что он свернул налево!»
  Менцель перевел дыхание. Это была всего лишь полиция. Несомненно, патруль, который, проходя по набережной, увидел, как он убегает.
  Мнение первого возобладало, и они скрылись за углом.
  Менцель спокойно дождался, пока окончательно восстановится дыхание и беспорядочные удары сердца войдут в норму.
  Прижимаясь к стенам, он пошел направо и почти тотчас свернул на виа Маккиавели.
  Что делать? Куда идти? Владелица гостиницы «Гарибальди» обязательно подаст завтра утром заявление в полицию на некоего Франсиса Альбрехта, обвиняя его в мошенничестве. Стефану Менцелю придется отказаться от этого удобного прикрытия, избавиться от паспорта. А что, если… Да, не стоит создавать себе новых врагов. Как только откроются почтовые отделения, он пошлет в гостиницу «Гарибальди» перевод на достаточную сумму. Что тогда ему смогут предъявить? Ничего. Нет закона, запрещающего выходить по ночам через окно. Лестницы и двери не являются обязательными для всех выходами. Кому как удобнее…
  На ходу он размышлял.
  «Артур Ламм мне не муж, синьор, он мой брат…»
  Артур Ламм ей не муж. Невероятно, как четко звучало в ушах Менделя эхо этого потрясающего голоса…
  Виа Маркони, дом девятнадцать.
  Артур Ламм ей не муж. Зато он, может быть, отравитель?
  Сомнительно. Отравитель обязательно должен был иметь сообщников в гостинице. Зачем же Артуру Ламму было тайком подходить к двери, если он мог воспользоваться приходом Антонио, если…
  В конце концов, почему Франц Халлейн, зная, что может в любую минуту погибнуть, не доверился бы журналисту?
  Это было возможно, вполне возможно.
  Он решил сходить на виа Маркони, не признаваясь себе в том, сколь сильно на это решение повлияло неотвязное желание увидеть женщину с чарующим голосом…
  * * *
  Эстер подняла глаза на часы в стиле ампир, стоявшие на камине.
  — Час десять, — заметила она. — Думаю, ты можешь идти.
  Артур Ламм раздавил свою сигарету в хрустальной пепельнице и нехотя поднялся.
  — Что за работа! — бросил он.
  Вид у него был усталый. Эстер подбодрила его:
  — Не надо было начинать. Теперь твой долг идти до конца. Я убеждена, что убийцы Франца Халлейна узнали, что ты был с ним знаком. Скорее всего, теперь ты вывел их на Менцеля. Ты должен исправить свою ошибку.
  Ламм распечатал бутылку коньяка и наполнил стакан. Эстер хотела было призвать его к умеренности, но передумала. Ему был необходим стимулятор. Он выпил коньяк одним глотком и секунду постоял, откинув голову назад и показывая сестре пересекавший горло шрам — напоминание о «беседе» с гестаповцами, не понимавшими, как это австриец может дезертировать из германской армии.
  Мучительные воспоминания. И вот теперь все начиналось сначала… Кошмар, казалось закончившийся навсегда, возвращался.
  Артур посмотрел на себя в зеркало, висевшее над камином, причесался, подтянул узел галстука, надел и застегнул пиджак. Потом взглянул на сестру:
  — Тебе бы следовало лечь… — И тут же перебил сам себя: — Я идиот. Ты должна позвонить…
  Она озабоченно свела брови:
  — Повтори наш план. Я боюсь, ты забудешь.
  Он послушно повторил:
  — В час сорок пять я позвоню в дверь гостиницы. Допустим, слуга откроет мне через две минуты. Я задержу его еще на три минуты, поставив выпивку. В час пятьдесят ты позвонишь по телефону и попросишь соединить тебя с клиентом из шестого номера. Антонио позвонит ему. Когда Антонио вас соединит, я его отвлеку, чтобы не дать подслушать. Ты положишь трубку, перезвонишь и скажешь Антонио, что слышала, как в комнате кто-то кричал и что там, должно быть, произошло что-то страшное. Попросишь его сходить посмотреть… Я пойду вместе с ним и воспользуюсь случаем, чтобы войти в комнату. Сделаю вид, что узнал Менцеля, закричу от радости, будто нашел старого приятеля, и отпущу Антонио с щедрыми чаевыми, чтобы заглушить подозрения, если они у него возникнут.
  Эстер заколола волосы на затылке, поправила очки и ободряюще кивнула:
  — Все правильно, Артур. Тебе надо уходить немедленно.
  Ламм вывалил из карманов все содержимое за исключением платка и ножа.
  — Никогда не знаешь, как все повернется, — объяснил он. — Если они меня схватят, незачем давать им наш адрес…
  — Они должны его уже знать, — очень спокойно заметила его сестра.
  — Возможно, но это не точно… Я оставлю ключи. Когда мы придем, ты нам откроешь.
  Эстер покачала головой:
  — Позвонить в дверь может кто угодно. Надо придумать сигнал.
  — Ты права. Подожди… придумал: я просигналю МЕНЦЕЛЬ азбукой Морзе… Таа-таа-ти-таат-… и так далее.
  — Прекрасно. Беги, ты все провалишь, если опоздаешь.
  Он наклонился поцеловать ее. Она подставила ему щеку, отведя глаза, чтобы он не заметил внезапно охватившую ее тревогу.
  — Иди! — Ее голос дрогнул.
  Неловким движением он уронил эбеновую трость с перламутровой рукояткой, на которую ей приходилось опираться при ходьбе, поднял ее и прислонил к подлокотнику дивана.
  — До скорого, сестренка.
  Его голос звучал ничуть не спокойнее, чем голос Эстер. Она услышала хлопок двери в прихожей и закрыла глаза, внезапно осознав, на какой риск он шел. Смертельная бледность разлилась по ее лицу.
  — Это моя вина, — прошептала она. — Если с ним случится несчастье, то только из-за меня. Я должна была его…
  Она подалась вперед, готовая позвать его. Стук калитки заставил ее вздрогнуть.
  Слишком поздно…
  Она нащупала свою трость, повернулась, раздвинула полы халата, чтобы поставить ноги на ковер, и, помогая себе свободной рукой, встала. Хромая, она прошла в прихожую и повернула ключ в замке.
  Искалеченная нога болела сильнее, чем обычно. Сжимая зубы, она пошла назад, тяжело опираясь на трость и жалко переваливаясь.
  Глава 6
  Дождь, все время дождь.
  Закрыв калитку, Артур Ламм широким шагом пошел в сторону виа Баттисти. Слева деревья парка тянулись темной непроницаемой стеной, на которую он старался не смотреть.
  Теперь он жалел, что ввязался в эту историю. Сначала он увидел в ней только возможность сделать сенсационный репортаж, огромную удачу, не так часто встречающуюся в работе журналиста, которая позволит ему перескочить через несколько ступенек карьеры и взлететь на вершину популярности.
  Сейчас он понимал, что по-дурацки влез в адский улей, откуда вполне мог не выбраться живым.
  Глупо!
  Шорох шин за спиной, урчание мотора. Он нервно обернулся.
  Свободное такси…
  Артур посмотрел на часы. Пешком он едва ли успевает добраться до гостиницы «Гарибальди» в назначенное время.
  Он тут же принял решение, подошел к краю тротуара и поднял руку. Такси свернуло к нему, остановилось рядом. Шофер наклонился, опустил стекло.
  — Пьяцца Сан Антонио, — бросил Артур.
  Приехав на площадь, он дойдет до гостиницы за две минуты. Ламм открыл дверцу, согнулся, чтобы сесть… и замер, вдруг ощутив еще неясную опасность. Он медленно поднял глаза и увидел блестящий ствол пистолета, направленный прямо на него… В дальнем углу машины сидел плотный мужчина.
  — Садись!
  Все его существо возмутилось. Не задумываясь, он отскочил назад, изо всех сил захлопнул дверцу, метнулся в сторону, пробежал за машиной и стрелой метнулся через улицу к парку.
  Бах! Бах! Бах!
  Он даже не сразу понял, что в него стреляют. Парк окружала решетка ограды. Он на бегу вцепился в верхушку забора, рывком подтянулся на руках, перемахнул через препятствие и упал на залитый водой газон.
  Он упал на колени, поднялся, побежал, петляя, под деревья, получил в лицо удар веткой пихты и продолжал нестись, как сумасшедший.
  Споткнувшись о бордюр цветочной клумбы, он рухнул на нее и остался лежать, раскинув руки крестом, задыхаясь, перепуганный, уверенный, что настал его последний час…
  Прикосновение холодных мокрых цветов к лицу несколько успокоило его. Он подумал об Эстер… Наверняка ее тоже попытаются убить. Как она сможет защититься? Увечье делало ее совершенно беспомощной.
  Он с трудом поднялся, секунду стоял неподвижно, вслушиваясь в тишину, снова окутавшую парк.
  Где были напавшие на него? Вне всяких сомнений, они не остались на месте… Может быть, поехали на виа Джулия по другую сторону парка, рассчитывая, что он выйдет там?
  Он решил выйти из парка в том же месте, в котором перемахнул через забор, и осторожно двинулся назад.
  Под дождем парк выглядел мрачно. Артур Ламм не скрывал от себя, что буквально болен от страха. Его зубы стучали, а сердце замирало. Он вздрагивал при малейшем хрусте, готовый снова удирать со всех ног…
  Он вышел на угол парка и внимательно оглядел улицу, слабо освещенную рядом замутненных дождем фонарей. Потом перелез через низкую ограду, пересек пустынную виа Маркони и осторожно двинулся вперед. Перед домом девятнадцать машины не было.
  Ему захотелось все бросить, вернуться домой, забаррикадироваться там, а утром пойти в полицию, все рассказать и попросить защиту для себя и Эстер.
  Эстер… Он с испугом представил себе упрек в ее огромных глазах… Она не поверит в историю, которую он рассказал, решит, что он просто струсил…
  СТРУСИЛ.
  Да, струсил! Но он не хотел, чтобы Эстер узнала об этом. Бегом он, может быть, еще успеет в гостиницу «Гарибальди».
  Он свернул направо, на виа Рисмондо, потом налево, на виа Сан Франческо, пробежал мимо синагоги…
  Виа Маккиавели. Слева виа Рома… Он чуть не остановился, прежде чем свернуть на виа Россини, где несколько часов назад его едва не сбила машина…
  На колокольне церкви Сан Антонио прозвонило три четверти часа.
  Он сбавил ход и свернул за угол улицы нормальным шагом. На одной из барок, пришвартованных с другой стороны причала, горел желтый свет. В небе летел самолет.
  На его часах было 1.47. Через три минуты позвонит Эстер.
  Три минуты… Три минуты это долго… Может быть, лучше подождать?.. Нет. Антонио может не сразу проснуться.
  Он решительно нажал на кнопку звонка слева от двери.
  Его взгляд не отрывался от циферблата хронометра. Одна минута, две… От напряженного ожидания перехватило горло.
  Наконец-то шаги. Шум отодвигаемого засова. Дверь открылась. На фоне зала, тускло освещенного одной лампочкой, темнела длинная фигура Антонио.
  — Добрый вечер, — пробормотал Артур заплетающимся языком, притворяясь пьяным.
  Он, шатаясь, перешагнул через порог и направился к стойке.
  — С-ставлю тебе стаканчик за беспокойство, Антонио.
  Дверь за спиной закрылась. Защелкали запоры. Звонок телефона.
  Не говоря ни слова, Антонио снял трубку маленького коммутатора, стоявшего справа от стойки.
  — Алло, я слушаю…
  Артур Ламм скрестил пальцы, призывая удачу, и закрыл глаза. Ему казалось, что он слышит чудесный голос своей сестры.
  Антонио ответил:
  — Сожалею, синьора, но клиент из шестого номера уехал поздно вечером… Куда? Этого я не знаю, синьора… Уходя, он ничего не сказал. Спокойной ночи, синьора.
  Он положил трубку, повернулся к ошеломленному Артуру и произнес ледяным голосом:
  — Я не хочу пить, синьор. Берите ваш ключ и идите спать.
  Артур остолбенел, не зная, что делать. Что случилось? Его охватило паническое желание убежать. Прочь отсюда! Да, но дверь заперта. Он продолжал изображать пьяного, правда, теперь его голос дрожал по-настоящему:
  — Пойду выпью еще где-нибудь. Открой мне… Я не хочу спать…
  Антонио пожал плечами:
  — Как вам угодно.
  Он прошел за спиной Артура, направляясь к двери. Артур не успел обернуться достаточно быстро, однако увидел его движение в зеркале, висевшем на стене за рядом бутылок. Ему показалось, что на голову рухнул потолок. Он без чувств повалился на пол.
  Антонио спокойно убрал дубинку в карман, вернулся к коммутатору, вставил штекер в ячейку с цифрой десять, повернул рычаг, пару секунд подождал ответа и хладнокровно объявил:
  — Сверток готов, синьор, можете его забрать. И не забудьте захватить деньги…
  * * *
  Дождь прекратился разом, и его тут же сменил густой туман, еще более неприятный.
  Где-то очень далеко колокола церкви прозвонили четверть третьего. Им ответила сирена корабля. Внезапно из тумана вынырнула большая американская машина и тотчас снова скрылась в густой пелене. Насколько сумел рассмотреть Менцель, она была полна веселых людей, певших и смеявшихся.
  Ему, Стефану Менцелю, не хотелось ни петь, ни смеяться.
  Он остановился на углу виа Баттисти и виа Рисмондо. Над перекрестком висел молочный шар фонаря, замутненный туманом. С того места, где стоял Менцель, был виден темный парк, и именно это заставляло его колебаться.
  К Артуру Ламму он решил сходить ровно час назад. Сейчас, остановившись под фонарем на пустынной улице, он достал из чемодана план Триеста и карманный фонарик. Включив фонарь и проведя лучом по стене дома, он нашел название улицы, идущей влево: «Виа Ф. Рисмондо».
  Менцель сверился с планом и увидел, что почти пришел. Было достаточно пересечь улицу, чтобы выйти на виа Маркони. Эта улица была застроена домами только с одной стороны, а с другой шел парк. Ему даже не придется искать, на какой стороне находятся нечетные номера, на левой или на правой…
  Он перешел дорогу и стал считать дома.
  Девятнадцать.
  Низкая стена, за ней кусты с блестящей от дождя листвой. Железная калитка с почтовым ящиком. Двухэтажный дом стоит в глубине двора. В окне первого этажа горит свет.
  Сердце Стефана Менцеля безумно колотилось. Он не решался шевельнуться, рука повисла в воздухе на полпути к ручке калитки.
  Господи, что он делает?.. Не сует ли он сам голову в петлю? Он стал в который уже раз перебирать в уме аргументы в пользу добрых намерений Артура Ламма.
  Их оказалось немного. Но что делать? В любом случае Менцель не мог оставаться мишенью для невидимого врага. Лучше взять быка за рога. Артур Ламм, по всей очевидности, не ждет его визита в столь поздний час. Менцель воспользуется преимуществом внезапности и заставит его выложить свои карты…
  Шаги… Тяжелые, решительные. Они быстро приближались. Не раздумывая, Менцель схватился за ручку, повернул ее и толкнул калитку, которая со скрипом открылась.
  Он скользнул в щель, быстро закрыл тяжелую железную дверцу и сел на корточки за кустом, прижав чемодан к коленям.
  Две гигантские тени медленно прошли мимо забора. Двое военных полицейских с оружием на плече.
  Левую ногу свела судорога, Менцель хотел немного распрямить ее, но поскользнулся на гравии, оперся о чемодан, и он выпал из рук.
  Шум падения показался фантастически громким.
  Охваченный паникой, он бросился вглубь двора, забился в темный проход между стеной и кустами и замер. Чемодан он не бросил.
  Конечно, полицейские услышали. Вернувшись, они остановились перед калиткой. Один из них включил электрический фонарь, достаточно мощный, чтобы пронзить туман. Широкий круг света прошелся по дорожке, сломался на четырех ступеньках крыльца, покачался на входной двери, пробежал по фасаду на уровне человеческого роста, вернулся в центр, пошарил по углам…
  Если они не войдут во двор, то не смогут обнаружить Менцеля.
  Они вошли.
  Калитка снова скрипнула на петлях, по гравию зашуршали шаги.
  — Ты тоже слышал? — спросил один из них.
  — Да, — ответил второй. — Может быть, это пустяки?.. Кошка, например?..
  Тот, кто заговорил первым, держал в руке фонарь. Он осветил левую часть двора и буркнул:
  — Кошка не может устроить столько шума.
  — Может, она что-нибудь опрокинула?
  Человек с фонарем повернулся на каблуках. Луч света упал на стену в метре от Менцеля, съежившегося в кустах, приблизился, почти коснулся ног и снова ушел к дому.
  — Если бы кошка что-нибудь опрокинула, — заметил патрульный, — мы бы увидели то, что она опрокинула. Что ты видишь? Ничего, как и я…
  Он перевел луч на входную дверь.
  — Слева есть свет, — сказал второй, понизив голос.
  Они подошли к крыльцу. Мендель вытянул шею, чтобы увидеть, что они делают. Эти болваны, кажется, не собирались уходить.
  — Раз есть свет, я позвоню. Они не спят.
  Он поднялся по четырем ступенькам, вдавив пальцем кнопку звонка. Послышался мелодичный звук… Полицейский звонил долго.
  — Никого нет.
  — Но ведь свет горит…
  — Это ничего не значит.
  Он позвонил снова.
  Менцель почувствовал, что его охватывает бешенство; неужели эти идиоты никогда не уйдут? Потом мелькнула мысль: если полицейские не могли заставить открыть им дверь, то как сможет это сделать он, Менцель?
  Наконец полицейские решили уйти.
  — В конце концов, мы все осмотрели, но ничего не увидели. Мы сделали то, что должны… Не можем же мы заставлять людей вставать в такой час. Скорее всего, ничего и не случилось.
  — Да наверняка.
  Они вышли со двора, тихо закрыли калитку и ушли.
  Снова наступила тишина, слышался только шорох ветра в листве парка. Туман показался Менцелю еще более густым.
  Он медленно выпрямился, опираясь на стену, машинально взял чемодан в руку и тихо пошел вдоль кустов, где не было гравия.
  Он собирался идти к калитке, но его взгляд, остановившийся на освещенном окне, заметил поднимающуюся тень. Он тут же пригнулся, чтобы его не было видно из-за кустов. Тень человека долго оставалась у окна, потом отошла.
  Менцель задумался. В доме кто-то был, и этот кто-то не посчитал нужным открыть дверь, несмотря на требовательные звонки.
  Теперь Менцель твердо решил увидеть Артура Ламма.
  Что делать?
  Ему в голову пришла идея, возможно неплохая. Журналист Ламм вполне мог знать азбуку Морзе. Менцель медленно передаст знаком свою фамилию… В первый раз Ламм, возможно, не поймет, но после нескольких повторений обязательно догадается… Любой человек, даже не умеющий читать, способен узнать сигналы Морзе.
  Он пересек дворик, поднялся по ступенькам, нажал пальцем на звонок и начал передавать:
  — Дрр…Дрррр…Дрр…
  Закончив, он решил сосчитать до тридцати, прежде чем повторить. Он дошел до двадцати, пяти, когда послышался шум отодвигаемого запора, и Эстер Ламм открыла дверь, опираясь другой рукой на трость.
  Она прищурила глаза за стеклами очков и вытянула шею, вглядываясь в темноту поверх головы Менцеля, стоявшего неподвижно, словно окаменев.
  — Где Артур? — прошептала она.
  Какой волшебный голос! Стефан Менцель слегка вздрогнул.
  — Не знаю, — ответил он совершенно равнодушным тоном.
  Она выглядела огорченной, красивый выпуклый лоб пересекли морщины.
  — Не знаете…
  Эстер секунду заколебалась, потом, покачнувшись, отступила.
  — Входите. Не стойте здесь. Пять минут назад кто-то звонил в дверь.
  Он перешагнул через порог, обернулся, чтобы посмотреть, как она запирает замок, и объяснил:
  — Это были полицейские. Мне пришлось спрятаться от них в кустах.
  — Чего они хотели?
  — Ничего. Я сел на корточки, чтобы пропустить их, и уронил чемодан. Шум привлек их внимание…
  Он пожирал ее глазами. Она была точно такой, какой он ее себе представлял, только в очках. Она повернулась и пошла в гостиную, опираясь на трость и с трудом переставляя ноги.
  — Проходите… Вы мне объясните, что произошло с моим братом.
  Он остался стоять неподвижно, увидев, с каким трудом она передвигается. Вывих? Нет, она бы так не хромала. Шагнув следом за ней, он не удержался от вопроса:
  — Вы ранены? Это серьезно?
  Его голос упал почти до шепота.
  — Несчастный случай. Десять лет назад. Я стала калекой до конца моих дней…
  — О! — произнес он. — Мне очень жаль…
  Она тихо засмеялась:
  — Не так сильно, как мне…
  Она его смущала.
  — Помогите мне.
  Он поддержал ее под руку, пока она садилась на диван. Он снял шляпу, поставил чемодан на ковер, развязал пояс плаща и протянул руку к огню, все еще горевшему в камине.
  Она натянула полу халата на ноги и заговорила вновь:
  — Скажите, почему Артур не пришел вместе с вами?
  Он посмотрел на нее, не понимая.
  — Артур? Я не видел Артура, — ответил он.
  Она нахмурила брови и с упреком сказала:
  — Прошу вас, сейчас не время шутить. Он пошел к вам, и вы его видели, раз позвонили условным сигналом…
  Он мягко повторил:
  — Я не видел Артура.
  Глава 7
  Нестерпимая тишина, густая, хоть режь ножом.
  Они пристально смотрели друг на друга, стараясь не обнаружить давивший на них страх.
  Часы, стоявшие на камине, начали вызванивать половину третьего.
  Они одновременно глубоко вздохнули. Она прошептала, как бы про себя:
  — Полный идиотизм. Почему вы это делаете?
  Его горло перехватило от внезапного волнения. Ему захотелось встать перед ней на колени, заключить в объятия и поклясться, что он говорит правду. Господи, какая она красивая!.. И какая трогательная! Он чувствовал безумную потребность защитить ее… хотя даже не знал, нуждается ли она в защите… Он еще не был уверен, что она не играет комедию, не окажется его врагом.
  Невыносимо.
  Он сказал охрипшим голосом:
  — Это я звонил вам вечером. Вспомните… Я подумал, что вы его жена… А вы мне ответили, что он ваш брат…
  Он увидел, что она дрожит, и ему снова захотелось прижать ее к себе, успокоить… Он понимал, что это невозможно: она начнет кричать.
  Их разделяло непонимание.
  — Вы сейчас позвонили так, как должен был звонить он, — повторила Эстер взволнованным голосом.
  Менцель попытался объяснить:
  — Я видел, что полицейские настойчиво звонили, но им так и не открыли… Потом я увидел вашу тень в этом окне… — он указал на окно рукой, — …и понял, что, если буду звонить обычным образом, мне тоже не откроют. Ваш брат знает мою фамилию. Он называл меня моим настоящим именем сегодня днем, когда обращался ко мне через дверь номера в гостинице «Гарибальди». Я попытался наудачу передать свою фамилию этим способом…
  Эстер вздохнула, почувствовав облегчение, но не успокоившись.
  — Мой брат должен был пойти за вами в гостиницу, — объяснила она.
  — Когда?
  — Без десяти два.
  — Меня там уже не было.
  Она побледнела.
  — Но тогда… почему же он не вернулся?
  Менцель повернул голову, чтобы посмотреть на часы.
  — Сейчас всего лишь половина третьего, — заметил он. — Если идти пешком…
  Она перевела дыхание. Ее щеки немного порозовели.
  — Да, вы правы… Я схожу с ума.
  — Он действительно ваш брат?
  Он пожалел об этом вопросе, едва задав его. Глупо. Она удивилась:
  — Почему это вас так интересует?
  Менцель густо покраснел. Она тоже покраснела и жестко ответила:
  — Я вам наврала… только что… Моя нога… это не несчастный случай. Я обязана этим вашим соотечественникам. Гестапо. В сорок третьем…
  Он вздрогнул, как от удара, на высоком лбу выступили капли пота, челюсти сжались. Несмотря на пересохшее горло, он сумел пробормотать:
  — Прошу вас простить меня…
  Она закрыла лицо руками. Странно, но Мендель почувствовал облегчение, ощутив ее враждебность. Он тоже не будет нежничать. Достав из кармана сигарету, он закурил.
  Когда Мендель снова решился посмотреть на нее, она уже опустила руки. Лицо было жестким, горькая складка кривила рот.
  Стараясь казаться непринужденным, он спросил:
  — Можно узнать, что от меня хотел ваш брат?
  Вместо ответа она протянула руку:
  — Вы мне дадите сигарету?
  Он извинился:
  — Табак черный…
  Она нетерпеливо махнула рукой:
  — Не имеет значения.
  Мендель дал ей сигарету, зажег спичку.
  — Садитесь.
  — Я предпочитаю…
  — Я не могу допустить, чтобы стояли.
  Он послушно опустился на стул по другую сторону камина. Она пошевелилась, сделала несколько затяжек. Задумчиво произнесла:
  — Это сложно.
  Это он прекрасно понимал. Они не доверяли друг другу. Он предложил:
  — Рассказывайте первая. Вы… Как это сказать?.. — Потом поправился: — Я беглец. Точнее, дичь, на которую идет охота. А вы нет. Я рискую больше, чем вы…
  Эстер секунду подумала, потом посмотрела ему прямо в глаза:
  — А если вы не Мендель?
  Стефан нервно затянулся и так же нервно ответил:
  — Не говорите глупости. Если бы я был не Менцель, то пришел бы сюда не один и сейчас вас бы уже везли в какое-нибудь укромное место…
  Он замолчал, глядя на тлеющий кончик сигареты, потом поднял глаза и мягко добавил:
  — Я ведь тоже не уверен, что вы не играете комедию…
  Эстер побледнела, выпрямилась, но сразу же откинулась на спинку дивана.
  — Так мы ни к чему не придем, — сказала она. — Ну где же Артур?
  Менцель решился. Чем он рисковал?
  — Я вылез из окна гостиницы примерно в час десять. Меня пытались отравить… К счастью для меня, в номер забежала кошка и попробовала мой ужин раньше меня. Я видел, как она тут же сдохла…
  Эстер стала белее мела и приподнялась, задыхаясь от ужаса:
  — Но тогда… О Господи!.. Я не могу вам объяснить, это слишком долго… Я должна была позвонить вам в гостиницу ровно без десяти два и вызвать вас, чтобы помочь Артуру… чтобы он мог увидеться с вами. Служащий сказал, что вы ушли… Съехали, не оставив адреса…
  Менцель бросил свою сигарету в огонь камина и принялся грызть ногти.
  — Они уже знали, — пробормотал он.
  Эстер срывающимся голосом проговорила:
  — Тот служащий работает на ваших врагов. Артур бросился прямо в волчье логово…
  Это было очевидно, и он не нашел ничего, чтобы утешить ее. Растерявшись, он встал и сказал:
  — Я ухожу. Я не хочу, чтобы из-за меня с вами случилось несчастье…
  Он был уже у двери, когда она окликнула его:
  — Не валяйте дурака. Это ничего не даст… Я тоже не хочу…
  У нее перехватило горло. Менцель обернулся и взглянул на нее с глубоким состраданием.
  — Мои соотечественники причинили вам много горя. Я с радостью отдал бы жизнь, чтобы вы стали такой, какой были прежде. Вы… вы такая красивая…
  Он сильно покраснел, понимая, что ведет себя как дурак. Она вздрогнула. От лица отлила кровь.
  — У меня нет политических убеждений, — сказала Эстер глухим голосом, — поэтому я не питаю ни к кому ненависти… Тех, кто им верит, можно упрекнуть только в глупости… А глупцы — те же калеки… Вы же не ненавидите меня только за то, что я хромая…
  В ее расширившихся от волнения глазах заблестели слезы.
  — Останьтесь, — добавила она. — Артур мне никогда не простит… Оставайтесь у нас, сколько захотите. Мы ведь в Триесте, в свободном городе. Ваши враги не могут вломиться в этот дом, чтобы силой похитить вас.
  Он вернулся.
  — Ваш брат вам все рассказал?
  Эстер кивнула головой и отбросила назад тяжелую массу волос. — Да, перед тем как уйти.
  Менцель снова сел.
  — Через дверь моего номера он говорил мне о Франце Халлейне… — Я знаю, — подтвердила она. — Они убили его, и Артур считает, что им удалось заставить его все рассказать…
  Менцель неопределенно махнул рукой. Со смертью этого человека он уже свыкся. Он видел слишком много смертей, слишком много слышал о смерти, чтобы чья-то смерть могла его долго волновать. За годы войны понятие «смерть» затерлось от частого употребления и потеряло свой смысл. Сам он боялся не столько смерти — его пугали пытки, иногда предшествующие ей. Он обладал гиперчувствительностью к боли, с которой не мог бороться. Менцель никогда не мог решиться войти в кабинет дантиста, а от одной мысли об уколе ему становилось плохо за несколько часов… Он ничего не мог с этим поделать.
  — Снимайте плащ.
  Увидев, что он повесил влажную одежду на спинку стула, она хотела запротестовать, но передумала. В подобных обстоятельствах забота о мебели не имела значения. Он кивнул на бутылку коньяка, стоявшую на низком столике.
  — Можно?
  — Конечно. Простите, что не догадалась вам предложить.
  Эстер посмотрела, как он наполняет стакан Артура, и спросила:
  — Что вы собираетесь делать?
  Он выпил, поставил пустой стакан и пожал плечами:
  — Не знаю. В конце концов, я ищу одно: приличное положение. Я готов работать на любого, кто захочет меня нанять.
  Она, казалось, была разочарована:
  — Вы пассивный…
  — У меня нет убеждений. Как и у вас…
  — Я другое дело. Мне нечего принести в этот мир.
  — А то, что могу принести в мир я, некоторые уже имеют.
  Она выдержала паузу. Ее голос стал еще более мелодичным.
  — Я знаю, — сказала она. — Тогда вы должны дать это тем, кто этого не имеет…
  Он удивился:
  — Зачем?
  — Чтобы восстановить равновесие. — И тут же добавил: — Если, конечно, вы не желаете новой войны.
  Он вздрогнул:
  — Нет!
  Сколько ужаса было в его голосе! Она улыбнулась:
  — Вы меня успокоили. Тогда вам нельзя колебаться… Равновесие сил — единственная гарантия мира, которую могут получить люди. Если русские действительно владеют секретом «летающих тарелок», то могут поддаться искушению в любой момент начать непоправимое. То же самое может случиться в противоположном случае. Оба блока слишком боятся друг друга… Страх плохой советчик…
  На лице его читалась неуверенность.
  — Не знаю, правильно ли поддерживать равновесие, — ответил он. — Я в этом вовсе не убежден. Оба блока продолжают существование… Пусть уж они столкнутся и победит сильнейший! А потом будет мир…
  Она запротестовала со сдерживаемой яростью:
  — Вы рассуждаете, как ребенок! Два блока, говорите? Ладно… Допустим, американцы или русские начали войну и одни полностью победили других и заняли столицу врага… Разве это урегулирует проблему четырехсот миллионов китайцев, пятисот миллионов индусов и стран Арабской лиги? Смотрите, какие массы останутся неподконтрольными, отвергающими всякую ассимиляцию… Нет, поверьте мне, следующая война не будет последней… До тех пор, пока на Земле останутся хотя бы два человека, они будут драться между собой… Все животные борются между собой, чтобы выжить. Таков закон природы. Неудобство в том, что люди стали цивилизованными, испорчены моралью, а цивилизация и мораль плохо сочетаются с борьбой за выживание… Если подумать пару минут, то кажется чудовищным и бессмысленным, что на Земле опять может разразиться война… Однако это факт…
  Она замолчала, вся дрожа, потом вдруг взорвалась:
  — Да перестаньте вы грызть ногти! В конце концов, это отвратительно!
  Он стал красным, как помидор, спрятал руку под пиджак и неуверенным голосом спросил:
  — Что вы хотите, чтобы я сделал?
  Она смотрела на часы. Почти три, а Артура все еще нет. Совладав со своим беспокойством, она ответила:
  — Я не могу ничего хотеть от вас. Вы должны решить сами… Пока будет сохраняться баланс сил, пока ни одна из сторон не сможет быть уверена, что сумеет раздавить другую с относительной легкостью, мир сохранится! А даже пять лет, выигранных для мира, стоят трудов, поверьте мне…
  Он встал и повернулся к ней спиной. Она подумала, что он очень нескладный, сутулый, с покатыми плечами, одет безвкусно…
  — Я не герой, — сказал он глухим голосом, — и боюсь физической боли… Если бы я мог прийти к русским, все наверняка прошло бы хорошо… А так…
  Она мягко возразила:
  — Русским вы не нужны. Доказательство — они пытались вас убить сегодня вечером. Они повторят свою попытку. Единственное, что их интересует…
  Она замолчала, чтобы не напугать его еще больше. Но он угадал ее мысль.
  — Я даже не уверен, что сумею восстановить по памяти чертежи «летающего диска». Я ведь работал только над двигателями.
  Менцель медленно повернулся. Шрам, пересекавший его левую щеку, стал фиолетовым.
  — Думаю, их в основном интересует двигатель.
  Эстер в очередной раз посмотрела на часы.
  — Я страшно волнуюсь, — прошептала она. — С Артуром явно что-то случилось.
  — Из-за меня…
  Она с жалостью взглянула на него:
  — Нет. Вы не заставляли его ввязываться в эту авантюру… Каждый должен сам отвечать за свои поступки… только за свои…
  Менцель сделал к ней несколько неуверенных шагов.
  — Я не знаю, что такое любовь, — сказал он сдавленным голосом, — но с сегодняшнего вечера понял, что она должна быть похожа на вас… Я сразу представил вас именно такой…
  Эстер закрыла глаза, и ее щеки немного порозовели.
  Он добавил уже другим, почти будничным тоном:
  — Позвоните в миссию США и скажите, чтобы они приехали за мной сюда…
  Она повернулась, протянула руку и сняла трубку телефона. Ее прекрасное лицо ничего не выражало, и Менцель подумал, что оно было точно таким, как если бы он попросил позвонить на вокзал и узнать расписание поездов.
  Отбросив назад тяжелую массу волос, Эстер поднесла трубку к уху и удивилась:
  — Гудка нет.
  Она потрясла трубку, положила ее на рычаг, снова поднесла к уху, встревоженно поморщилась, несколько раз крутанула свободной рукой диск…
  Заволновавшись, Менцель подошел ближе.
  — Глухо, — сказал он. — Ничего не понимаю…
  — Позвольте.
  Он взял аппарат у нее из рук, тоже попробовал. Гудка не было. «Наверное, они перерезали провода на улице», — подумал он и сказал:
  — Авария. Позвоним попозже…
  Она спокойно подняла на него глаза:
  — Нет. Это не авария, и вы это прекрасно знаете…
  Эстер была очень бледной, но старалась не обнаружить своего страха. Глубоко вздохнув, она добавила:
  — Проверьте, все ли ставни заперты. Они металлические и очень крепкие. Закройте дверь на засов. На втором этаже, слева, спальня Артура. В ящике письменного стола лежит револьвер. Возьмите его… Он может нам пригодиться…
  Она была восхитительна. Его наполнило какое-то ребяческое возбуждение. Он не воспринимал происходящее всерьез.
  — Иду, — сказал он. — И горе тому, кто сюда явится!
  Глава 8
  Сергей Алехонян нервно барабанил пальцами по столу. Это был светловолосый, безукоризненно одетый мужчина с узким лицом и суровым взглядом серо-голубых глаз.
  Он только что получил нагоняй от Большого Босса, и настроение у него было самое мрачное.
  Достав сигару из шкатулки чеканного серебра, подаренной ему на сорокалетие сотрудниками иностранного управления МВД, он отрезал ее конец прекрасными золотыми ножницами и чиркнул большой газовой зажигалкой, которую в прошлом году сам министр иностранных дел привез ему из Парижа.
  Париж… Алехоняну очень хотелось съездить туда и прожить хотя бы неделю-другую инкогнито. Но специфика работы запрещала ему покинуть территорию СССР под любым предлогом.
  Но ничего! Рано или поздно весь старый континент будет объединен под мудрым руководством Отца Народов и Париж, перестав быть заграницей, станет доступным Алехоняну.
  Приглушенный звонок прервал его мечты. Он нажал на кнопку, и из невидимого динамика раздался голос: «Старший политрук Иван Данченко пришел с очень важным сообщением».
  Алехонян нажал на другую кнопку. В приемной загорелся зеленый свет. Часовой в темно-синей форме МВД закрыл железный ставень на двери, ведущей в коридор.
  Это называлось «закрыть шлюз».
  Бронированная дверь, отделявшая приемную от кабинета Алехоняна, бесшумно поехала в сторону.
  Держа под мышкой папку, вошел старший политрук Иван Данченко — высокий, сухой, с гладкими темными волосами, вытянутым лицом, тонким ртом, широким и высоким лбом, пересеченным вертикальным шрамом.
  Дверь бесшумно закрылась. Часовой открыл «шлюз».
  — Здравствуй, — сказал Алехонян своему подчиненному. — Как дела?
  Данченко с невозмутимым видом опустился в кожаное кресло.
  — Спасибо, хорошо. Мне было нужно срочно увидеть вас.
  Алехонян затянулся сигарой, выпустил дым и хмуро заметил:
  — Я как раз собирался посылать за тобой…
  Данченко не спросил, зачем. Он не торопился, а начальник так и так скажет, зачем хотел вызвать его. В любом случае, вне часов, отведенных на совещания, он никогда никого не вызывал по приятным поводам…
  — Я получил известия из Триеста, — доложил политрук. — Там не все идет гладко…
  Алехонян процедил сквозь зубы несколько отборных ругательств и протянул руку:
  — Покажи.
  Данченко открыл принесенную папку, достал лист бумаги, покрытый машинописным текстом, и подал его начальнику:
  — Вот.
  Алехонян еще раз затянулся, вынул сигару из тонких губ и начал читать:
  МВД ОСОБО СЕКРЕТНО
  Главное управление
  Служба Е
  5 Отдел Способ передачи: Радио
  Место отправления: Триест Время приема: 14 часов
  Отправитель: Хирурго
  Текст:
  В дополнение к предыдущему сообщению, информировавшему Вас о несчастном случае, произошедшем с Францем Халлейном после разговора с нами. Узнав, что он назначил Менцелю встречу в нашем городе, но не зная, как она должна пройти, мы установили слежку за Артуром Ламмом, местным журналистом, с которым Халлейн разговаривал перед тем, как пошел с нами. Ламм уехал в Полу, вернулся на корабле. По возвращении он вывел нас на Менцеля, остановившегося в третьеразрядной гостинице у Большого канала. Мы немедленно сняли там номер и подкупили служащего. Попытка ликвидировать Менцеля провалилась. Объект бежал через окно. Его след потерян. Безуспешно пытались похитить Ламма, вышедшего из дома. Захватили его в гостинице, из которой бежал Менцель. Ведем допрос, он неразговорчив. С целью предотвратить поспешные реакции перерезали провод телефона в доме Ламма, где осталась его сестра Эстер. Она калека, не опасна. Ждем дальнейших инструкций. Бросили все силы на поиски Менцеля с целью его ликвидации. Конец.
  Алехонян отложил телеграмму, стукнул по ней кулаком и заорал:
  — Идиоты! Идиоты чертовы! Ошибка на ошибке! Это надо прекратить!
  Данченко вздрогнул. Лично он не видел в этом ничего ужасного. Хирурго сделал все, что мог… Не его вина, если…
  — Идиоты чертовы! — разъяренно повторил Алехонян.
  Искренне удивленный, Данченко сдержанно спросил:
  — А что не так? Объясните…
  Алехонян взорвался:
  — Им никто не приказывал убивать Менцеля. Этот тип может быть очень нам полезен…
  Данченко стиснул челюсти. Самым маленьким его достоинством была честность, которой так не хватало его начальнику. Он сухо возразил:
  — Простите, товарищ Алехонян, но вы же сами…
  — Что я сам?!
  Данченко невозмутимо договорил:
  — Вы сами дали мне инструкции, которые я передал Хирурго. Эти инструкции были ясны: уничтожить Менцеля, поскольку он ничем не может быть нам полезен. Речь шла…
  — Нет! Если ты неправильно понял…
  — Речь шла о том, — продолжал Данченко, повысив голос, — что нельзя позволить американцам захватить его.
  Алехонян внезапно успокоился и без перехода, без объяснений сказал:
  — Час назад сверху получен новый приказ. Менцеля надо брать живым. Любой ценой.
  Данченко вздохнул. Язвительная улыбка приоткрыла его острые зубы.
  — Это новость. — Потом перешел прямо к сути проблемы: — Это будет непросто. Похищение в Триесте — сложная операция. Раньше Менцеля можно было завлечь в ловушку, но теперь он понял, в чем дело, и будет держаться начеку. Может быть, он даже успел покинуть город, чтобы спрятаться где-то еще…
  Алехонян покачал головой:
  — Не думаю. У Хирурго есть возможность контролировать въезд и выезд из Триеста. Он должен был принять меры предосторожности.
  — Надеюсь. Но это все равно не решает проблему. Надо иметь какую-нибудь приманку…
  — Я об этом уже подумал, — сказал Алехонян. — Мы направим туда человека, которого он знает и не будет опасаться. Это Адольф Крейсслер, бывший административный секретарь Гамбургского «Физикалише Арбайтсгемейншафт», где работал Менцель. Крейсслер теперь член партии и полностью нам предан. Он умен и сумеет успешно справиться с заданием.
  — Действовать надо быстро…
  — Я распорядился. Крейсслер уже летит в самолете. Сегодня вечером он будет в Вене, а завтра утром в Триесте. Как можно скорее перешли Хирурго новые инструкции.
  — О'кей, — сказал Данченко, вставая.
  И они вместе рассмеялись этой отличной шутке, еще не успевшей приесться.
  Глава 9
  Стефан Менцель открыл один глаз, потом другой. В полумраке, царившем в комнате, он различил длинное белое пятно — Эстер, лежащую на диване.
  Она не захотела подняться в свою комнату. Они просидели всю ночь и заснули только на рассвете.
  Менцель шевельнулся. Все его тело затекло. С некоторым усилием он выбрался из кресла. Часы стиля ампир зазвонили… Десять ударов. Он вспомнил, где он и как сюда попал.
  В железные ставни хлестал дождь, налетал порывами ветер. На улице, похоже, была настоящая буря.
  Он сделал несколько движений, чтобы размять ноги; спину ломило. Его желудок был пуст и тоже болел. Он устал. Устал еще больше, чем до сна.
  Менцель зевнул, едва не вывихнув челюсть, и подошел к дивану.
  Эстер мирно спала со спокойным лицом. Ее небрежная поза была восхитительна. Прежде чем уснуть, она сняла очки, и это изменило ее внешность… Менцель не знал, какой она ему нравится больше: в очках или без них.
  С сильно бьющимся сердцем, затаив дыхание, он долго любовался ею, потом тихо опустился на колени и прикоснулся губами к руке.
  Эстер мгновенно проснулась и вздрогнула.
  — О! Что это… Что вы здесь делаете?
  Он быстро поднялся и застыл, благословляя полумрак, скрывавший красные пятна на его щеках.
  — Я… Я хотел посмотреть, спите ли вы…
  Она пришла в себя:
  — Откройте ставни…
  Когда он уже повернулся, она спохватилась:
  — Нет, не надо. Вовсе необязательно, чтобы те знали, что вы у меня. Подходить к окну неосторожно…
  Она приподнялась на локте.
  — Включите свет, пожалуйста.
  Менцель поспешил к двери, где был выключатель. Вспыхнул свет, заставивший их прикрыть глаза. Она взяла очки со столика, где стоял телефон, и попыталась встать, опираясь на трость. Он бросился к ней. Сначала она хотела отказаться, но потом устало согласилась:
  — Да, вы правы…
  Он взял ее под руку и почувствовал волнение, ощутив тыльной стороной ладони нежную упругость ее груди. До сих пор он не испытывал к ней сексуального влечения… Он густо покраснел и замер, потом убрал руку.
  — Ну что же вы? Это так вы собираетесь мне помогать?
  Эстер взяла его под руку сама, решив этим проблему, о существовании которой даже не подозревала.
  — Отведите меня к окну. Я подожду, пока вы выйдете в прихожую, и только тогда открою.
  Она тяжело опиралась на него, и он был от этого в восторге. Он хотел бы отнести ее на руках. Он видел несколько фильмов, заканчивавшихся так: герой уходил навстречу восходящему солнцу, неся на руках прижимающуюся к его груди героиню, одетую в белое и с такими же длинными светлыми волосами, как у Эстер.
  Увы! До конца фильма было еще далеко… Шел дождь, тучи затянули солнце, а Эстер, возможно, вовсе не захотела бы, чтобы он взял ее на руки…
  — Оставьте меня здесь.
  Он ушел в прихожую, услышал, как она открывает окно, потом ставни. Напротив, среди деревьев парка, завывал ветер; по мостовой хлестал дождь. Отвратительная погода.
  Эстер закрыла окно и задернула шторы.
  — Выключите свет и идите сюда.
  Менцель послушался. Тусклый серый свет едва пробивался в гостиную. Он хотел попросить у нее чего-нибудь поесть. Чашка хорошего кофе ему бы тоже не повредила. Стоя посреди комнаты и опираясь на трость, Эстер заговорила первой:
  — Надо что-то делать. Мой брат не вернулся. Телефон перерезан… — Она посмотрела на аппарат: — Кстати, он все еще не работает?
  Менцель подошел, снял трубку, послушал, покрутил диск. Тишина.
  — Да, — сказал он, — все еще.
  Она продолжила, напряженная, но хорошо владея собой:
  — Я не хочу особо волноваться. Мой брат мог быть вовлечен в логическое продолжение авантюры и не сумел предупредить меня единственно доступным способом: по телефону. Вы приготовите нам завтрак, а я тем временем приведу себя в порядок и оденусь. Потом я выйду… Сначала я позвоню в агентство, чтобы узнать, есть ли у них новости от Артура, потом схожу в миссию США, чтобы уладить ваше положение…
  Он согласился простым кивком головы.
  — Вы поможете мне подняться на второй этаж.
  Возле лестницы Эстер заколебалась: Артур брал ее на руки и поднимал на второй этаж, но она не решалась просить об этом едва знакомого и хилого на вид человека. Она мужественно поднялась по первым ступенькам, но вскоре остановилась с сильно бьющимся сердцем и искаженным от боли лицом. Она решилась:
  — Мой брат поднимал меня на руках, но я не знаю…
  Менцель покраснел:
  — Я сильнее, чем кажусь…
  И тут же обругал себя за это дурацкое замечание. Эстер обвила его шею рукой, и он поднял ее.
  Она была тяжелой, намного тяжелее, чем он думал. Однако он поднялся наверх, напряженный, стиснув зубы, задыхаясь от усилия, но счастливый, что чувствует ее дыхание совсем рядом с собой.
  Когда он ступил на площадку, по его лбу лился пот. Эстер сделала движение, чтобы высвободиться, думая, что он поставит ее здесь. Менцель донес ее до двери и попросил твердым голосом:
  — Откройте.
  Рукой, в которой была трость, она сумела повернуть ручку.
  — Вы ведете себя неразумно, — сказала она. — Поставьте меня перед туалетным столиком.
  Он посадил ее на табурет, покрытый зеленым сатином. Вся мебель в комнате была обтянута той же материей. Здесь было уютно, свежо…
  — Спасибо, — прошептала она, снимая руку с шеи Менцеля, и их лица соприкоснулись.
  Он отступил, шатаясь; у него перехватило дыхание. Она посмотрела на него и улыбнулась. Улыбка была почти нежной.
  Он пробормотал:
  — Я… пойду сварю кофе.
  — Ладно, — сказала она. — Хорошенько поискав, вы найдете все, что нужно.
  Он спустился, прошел на кухню и начал там возиться, насвистывая. Время от времени он вспоминал, что на него идет охота, и тогда на несколько секунд сердце замирало от страшной тревоги. Потом у него в ушах звучал чудесный голос молодой женщины, он снова видел ее улыбку, когда она благодарила его наверху…
  Она позвала его минут через двадцать. Он поднялся. Эстер оделась в строгий темно-серый костюм, который ей очень шел. Она была ослепительно хороша, великолепно сложена… и искалечена.
  Он взял ее на руки, чтобы отнести вниз. Сейчас нести было гораздо легче, скорее всего потому, что она меньше напрягалась.
  Они быстро поели. Казалось, она очень спешит.
  — Главное, не делайте глупостей, — посоветовала она. — Не открывайте никому, кроме меня.
  Он попросил ее послать деньги в гостиницу «Гарибальди», чтобы избежать преследования за мошенничество, помог ей надеть непромокаемый плащ и шляпу и довел до двери.
  Прежде чем открыть, она посмотрела на него с совершенно новым выражением.
  — Вам надо умыться и побриться. Все необходимое найдете в ванной или в комнате моего брата. Если в чемодане у вас есть свежая сорочка… и галстук, который не похож на веревку… Я не говорю о костюме… Но все-таки.
  Она улыбнулась и закончила:
  — Идите в гостиную. Я выхожу…
  Он подчинился, услышал, как открылась, а потом закрылась дверь, вернулся запереть засовы, остановился перед зеркалом и посмотрел на себя.
  Его глазам открылось жалкое зрелище: грязный, противный, неопрятный…
  Идя мыться, он подумал, что, возможно, найдет в доме утюг, чтобы погладить костюм и галстук.
  * * *
  Закрыв калитку, Эстер Ламм пошла направо, опустив голову. С юга дул сильный ветер. Деревья парка стонали и гнулись под его порывами. Дождь, сносимый ветром, перебегал быстрыми волнами по мокрому тротуару.
  На улице не было ни души.
  Вполне понятно.
  Нагнувшись вперед, опираясь на трость, Эстер продолжала путь, сильно хромая.
  Теперь, когда за ней никто не наблюдал и не надо было притворяться, она перестала бороться с глодавшей ее тревогой за судьбу Артура…
  Что с ним случилось? Где он? Что делает? Жив ли он еще? Не разделил ли участь Франца Халлейна?
  Ужасно.
  Перед ее мысленным взором встало грустное и некрасивое лицо Стефана Менцеля. У него был жалкий вид, однако его мозг делал его одним из величайших ученых своего поколения. Он остался ребенком во всем, что касалось отношений с внешним миром, особенно с женщинами. Он остался ребенком, став великим человеком… Смешно…
  Он был неплохим парнем, но Эстер не хотела бы выйти за него замуж…
  Она вздрогнула и нахмурилась, удивленная, что ей вообще пришла в голову такая мысль.
  Странно.
  Мимо проехал автобус, забрызгав ее грязью. Она уже чувствовала усталость… У нее никогда не хватит сил дойти до дипломатической миссии США.
  Никогда.
  На виа Баттисти можно найти такси.
  Она перешла через виа Рисмондо. В центре перекрестка полицейский в непромокаемом плаще регулировал движение.
  Сзади подъехало такси. Она с трудом сделала шаг в сторону, чтобы ее не забрызгало грязью. Машина остановилась у тротуара в нескольких метрах от нее. Из нее выскочил высокий толстый мужчина в дождевике и зеленой шляпе и нагнулся к дверце, чтобы заплатить за проезд.
  Эстер прибавила шаг, опираясь на трость. Это такси было огромной удачей… Она остановилась возле пассажира, ожидавшего сдачу.
  — Вы свободны?
  Шофер выглядел не очень симпатичным, но ничего.
  — Вы же видите, — буркнул он.
  Пассажир взял сдачу, открыл дверцу и помог Эстер сесть. Она с трудом забралась в машину, поставила трость, опустилась на сиденье и повернула голову, чтобы поблагодарить незнакомца.
  Мужчина тоже сел, захлопнул дверцу и хладнокровно скомандовал:
  — В путь!
  Одновременно он достал пистолет с длинным стволом и наставил его на Эстер.
  — Я не желаю вам никакого зла, — сказал он. — Это всего-навсего для того, чтобы сразу пресечь возможные нежелательные реакции.
  Такси пулей сорвалось с места. Парализованная страхом, Эстер сжалась и молча ждала продолжения.
  Машина свернула направо, обогнула синагогу и поехала прямо.
  Дворец правосудия. Виа Фабио Северо.
  Эстер осторожно повернула голову, чтобы рассмотреть своего похитителя.
  Круглое, плохо выбритое красное лицо, густые черные усы, черные глаза, бородавка возле левой ноздри широкого красного носа. Рот неожиданно тонкий.
  Он пошевелился, и их глаза встретились. Взгляд Эстер ничего не выражал.
  — Ваш брат еще жив, — сказал он.
  Она вздрогнула и напряглась, стараясь не показывать ему свою тревогу. Значит, Артур попал в их руки…
  Он добавил:
  — И только от вас, синьорина, зависит, будет ли он жить дальше.
  Это тип, вне всяких сомнений, был итальянец…
  Он представился светским тоном, слегка поклонившись:
  — Меня зовут Хирурго.
  Она словно окаменела. Машина мчалась навстречу порывам ветра, набирая скорость. Дождь совершенно замутил лобовое стекло, и Эстер спросила себя, как водитель может различать дорогу.
  Хирурго заговорил снова:
  — Какого черта ваш брат ввязался в эту историю? Ему нечего было в нее соваться…
  Эстер сидела, напряженно выпрямившись и не отвечая. Он немного нервно спросил:
  — Что, язык проглотила?
  Она сумела улыбнуться. Улыбка была одновременно непринужденной и полной презрения. Он слегка побледнел.
  — Вы пошли по ложному пути, синьора. Ваш брат в моих руках; может быть, вы не догадываетесь, что это означает?
  Эстер впервые разжала губы:
  — Легко догадаться по одному взгляду на вас.
  Он замер с открытым ртом, потом прошипел сквозь зубы:
  — Черт… Где это вы взяли такой голос?.. Вам бы следовало…
  Она перебила его:
  — Прошу вас, не надо. Что вы от меня хотите? Вы ведь похитили меня не для того, чтобы сказать, что у меня красивый голос?
  Мужчина стиснул зубы. Она его задела.
  — Нет, синьора. Мне бы надо было отшлепать вас по заду, но, на ваше счастье, вы калека.
  — На мое счастье? — агрессивно повторила Эстер. — Вы так считаете?
  Он продолжил, не поняв:
  — Ваш брат в нашей власти, и его жизнь зависит от вас. Вы ведь вышли из дому, чтобы предупредить агентство, где он работает, правда?
  Эстер стала быстро думать. О Менцеле не было сказано ни слова… Они, очевидно, не знали, что немецкий ученый скрывался в доме девятнадцать по виа Г. Маркони.
  — Правда, — ответила она. — Он никогда еще не проводил ночь вне дома, не предупредив меня. Я хотела узнать в агентстве, что с ним случилось?..
  Толстяк хохотнул:
  — Они ничего не знают. А потом, он все равно не мог вас предупредить, потому что у вас не работает телефон. Это я перерезал провод.
  Он казался очень довольным. Ей захотелось влепить ему пощечину.
  — Ну и дальше что? — просто спросила она.
  — Дальше, — ответил Хирурго, — вы добросовестно сделаете все, что я вам скажу. Не нужно, чтобы исчезновение вашего брата кого-либо встревожило. Вы позвоните в агентство и скажете, что он заболел или что уехал хоронить кого-нибудь из родственников и вернется не раньше чем через два дня.
  Эстер холодно произнесла:
  — На мою помощь не рассчитывайте.
  Он искренне удивился:
  — Почему? Не понимаю.
  — Если вы не понимаете, значит, невероятно тупы и я ничего не могу с этим поделать.
  Она вздохнула, пожала плечами и продолжила:
  — Все-таки я вам объясню… Вы говорите, что мой брат в ваших руках. Это только слова. Как вы мне это докажете?
  Он задохнулся от удивления:
  — Черт! Да зачем мне вам врать?
  Эстер фыркнула:
  — Пф! Вы еще глупее, чем я думала. Как бы то ни было, никакой дискуссии не будет, пока вы меня не убедите. Дайте мне выйти.
  Она с великолепным апломбом наклонилась вперед и постучала в разделительное стекло:
  — Эй, водитель! Я выйду здесь…
  Хирурго грубо схватил ее за плечо и швырнул на сиденье. Эстер побледнела и бросила:
  — Хам! Грязный хам!
  Он ударил ее ладонью по губам. Она почувствовала вкус крови и чуть не заплакала, но сумела совладать с собой и сказала сдержанным голосом:
  — Вы гнусный, мерзкий субъект, но я вас прощаю. На бешеную собаку нельзя обижаться. Она не виновата, что бешеная.
  Хирурго расхохотался:
  — Вы совершенно сумасшедшая, синьорина! Совершенно сумасшедшая! Скоро мы выйдем, и я дам вам послушать голос вашего брата по телефону…
  Эстер нахмурила брови, немного подвинулась, потому что искалеченная нога причиняла ей боль.
  — Я смогу задавать ему вопросы?
  — Нет, разумеется.
  — Тогда я не согласна.
  Он пришел в ярость:
  — Черт побери! Чего же вы хотите? Мне говорили, что вы очень привязаны к брату. Если это не так… Если вы предпочитаете видеть его мертвым, скажите откровенно. Я охотно убью его, чтобы доставить вам удовольствие.
  — А кто мне докажет, что вы его уже не убили?
  Он стал пунцовым.
  — Да вы надо мной издеваетесь! Я только что предложил вам послушать его голос по телефону.
  — Вы могли его записать. Я хочу задать ему несколько вопросов, чтобы быть уверенной, что отвечает именно он. Я не хочу слушать пластинку.
  Казалось, он испытал облегчение.
  — А! Только поэтому?
  — Да, поэтому, — подтвердила Эстер.
  — Тогда я согласен, но при одном условии.
  — Слушаю.
  — Вы не будете задавать ему вопросов о нас, о месте, где он находится, — словом, ни о чем, что относится к делу.
  — Я спрошу, какие на нем носки.
  — Ладно, — согласился он, — будете говорить о носках… А потом…
  Эстер решительным тоном перебила его:
  — Потом будет видно.
  Он кивнул:
  — Вот именно, потом будет видно. Черт, — заключил он, — я не часто встречал таких красоток, как вы…
  — Вам не очень везло в жизни.
  — Надо думать, — вздохнул он и тут же спохватился: — Эй, потише. Без шуточек… Мы сейчас выйдем у какой-нибудь кабины телефона-автомата на отшибе. Если во время разговора подадите знак или позовете кого-нибудь на помощь, я вас пристрелю. Понятно?
  Она пожала плечами с демонстративным равнодушием:
  — Не очень рассчитывайте на это, лапочка. Я ведь могу шарахнуть вас тростью!
  Машина остановилась на одной из улиц окраины города возле одиноко стоящей на тротуаре кабины. Хирурго вышел первым и сжал в кармане рукоятку пистолета.
  — Без шуток, — повторил он, помогая ей выйти.
  Она насмешливо ответила:
  — Лапочка, ваша мама, очевидно, согрешила с фотографом.
  — Не называйте меня лапочкой, мне это не нравится.
  Он открыл дверь кабины.
  — Отвернитесь, — приказал он, — пока я буду набирать номер.
  Эстер подчинилась. Хирурго был слишком подозрительным, чтобы его можно было легко обмануть. Набрав номер, он заговорил на незнакомом ей языке, наверное, на одном из диалектов итальянского, потом подозвал Эстер:
  — Готово, можете говорить. Но только один вопрос, ясно?
  — Хорошо, — сказала она, — всего один: о носках. Выйдите, лапочка, вдвоем мы там не поместимся…
  Он неохотно подчинился. Молодая женщина сделала шаг в кабину и взяла трубку, висевшую на проводе. Конвоир ее слышать не мог.
  — Алло, прошептала она сдавленным голосом. — Это Эстер.
  Она узнала голос Артура, почти не искаженный телефоном:
  — Привет, сестренка. Не волнуйся, я думаю, все уладится. Это всего лишь недоразумение. Они не причинили тебе вреда?
  Сердце Эстер сжалось. Если он спрашивал об этом ее, значит, ему они причинили боль… Она громко спросила:
  — Какие на тебе носки?
  Пауза. Должно быть, он не понял. Наконец сдержанный ответ:
  — Какие на мне носки?.. Ну… Серые с желтыми стрелками. Те, что ты штопала два дня назад.
  И вдруг он закричал:
  — Менцеля там не было. Они думают, я знаю…
  Ругательство и тишина. Очевидно, люди, следившие за Артуром, вырвали у него трубку.
  Эстер усталым движением повесила свою трубку на рычаг. Но все же это счастье: брат жив. Хирурго взял ее под руку, чтобы отвести к стоящей рядом машине.
  — Ну, — спросил он, — теперь успокоились?
  — Теперь я знаю, что он жив. Это не одно и то же.
  — Он останется живым, если вы будете вести себя разумно.
  Эстер вздрогнула:
  — То есть?
  — Если сделаете то, что я вам скажу… Вы ведь хотели идти в агентство? Так вот, вы позвоните и скажете директору, что ваш брат уехал на два дня и просит его извинить. А после этого я отвезу вас домой, где вы будете сидеть тихо. А я установлю за вами слежку. Дверь вы никому открывать не будете… Согласны?
  Она несколько секунд подумала и ответила:
  — Согласна. Но только на два дня. Если через сорок восемь часов мой брат не вернется живым и здоровым, я оставлю за собой свободу действий.
  Жестокая улыбка искривила его губы, чего она не увидела.
  — Договорились, синьорина.
  Хирурго снова помог ей дойти до телефонной кабины и втиснулся туда вместе с Эстер.
  — Без шуток, — повторил он. — Мне будет очень неприятно убивать вас.
  — Мне будет еще неприятнее, — ответила она без тени иронии.
  Эстер набрала номер «Уорлд Пресс Эдженси». Ее сразу соединили с Арриго Нера, и она произнесла настолько естественным голосом, насколько могла:
  — Простите, что предупреждаю вас так поздно, синьор Нера, но мой телефон неисправен…
  — Знаю, — перебил он. — Час назад я безуспешно пытался до вас дозвониться и уже собирался кого-нибудь к вам послать…
  Только этого не хватало!
  — Это совершенно излишне, синьор. Ночью Артур уехал под Линц хоронить старую тетю, оставившую нам наследство. Он вернется через два дня…
  Арриго Нера взорвался:
  — Он сумасшедший! Совершенно сумасшедший… В девять часов я получил посланную им статью. Она выйдет сегодня в вечернем выпуске газеты. Я только что продал права на ее переиздание во многие страны. Эта история настоящий динамит! Он обещал мне продолжение и вдруг все бросает. Сумасшедший! Я постараюсь уговорить подождать… Значит, через два дня? Не больше?
  — Не больше — уверила она и повесила трубку, боясь, что звучный голос Нера долетит до ушей Хирурго.
  Они сели в машину. Водитель развернулся и поехал обратно в центр города.
  Эстер закрыла глаза. Статья появится во второй половине дня и благодаря ей американцы узнают, что Менцель приехал в Триест. Разумеется, они пойдут к Нера… А Нера не дурак.
  К ней вернулась надежда.
  Глава 10
  Машина остановилась на виа Джулия, в двадцати метрах от перекрестка.
  Из-за завываний ветра в ветвях деревьев соседнего парка Хирурго повысил голос, чтобы быть услышанным.
  — Вы выйдете здесь, синьорина, и вернетесь прямо к себе домой. И без шуток, ясно? Вы будете находиться под постоянным наблюдением, так что не вздумайте выходить…
  Она мягко возразила:
  — Мой брат и я не живем затворниками. У нас есть друзья, которые нам иногда звонят. Предположим, один из них захочет поговорить с нами по телефону. Когда он увидит, что не может дозвониться, то сообщит на телефонную станцию и ремонтники придут посмотреть, почему наш телефон не отвечает…
  Хирурго нахмурил брови, секунду подумал и нашел решение:
  — Хорошо. Мы восстановим вашу линию, но один из моих людей подключится к ней. Мы будем знать каждое слово, сказанное по телефону вами или вам. За любую неосторожность заплатит ваш брат.
  Эстер кивнула, давая понять, что согласна.
  — Хорошо, — сказала она. — Договорились. Еще один момент. Чем я буду питаться? Я, знаете, ем, как все люди. У меня даже очень хороший аппетит. Вы мне разрешите впускать посыльного с заказанными по телефону продуктами?
  Он покачал головой:
  — Ни в коем случае. Мы сделаем по-другому. Каждый день перед завтраком, обедом и ужином один из моих людей будет приносить вам корзинку с едой. Он будет звонить условным сигналом: три длинных звонка и четыре коротких.
  Она удивилась:
  — Каждый день? Мы договорились только на два дня, синьор. Если послезавтра мой брат не вернется, я буду считать, что ему грозит смертельная опасность…
  Чтобы оправдать заминку, Хирурго подкрутил кончики своих пышных усов и ответил:
  — Согласен, синьорина. Если вы сдержите ваше обещание, а ваш брат поведет себя разумно, все закончится в сорок восемь часов и самым наилучшим образом.
  Эстер положила обтянутую перчаткой руку на ручку дверцы.
  — Вы можете принести мне первую корзинку с продуктами через полчаса?
  — Разумеется. Не забудьте: три длинных, четыре коротких.
  — Хорошо. Я могу уйти?
  Он подтвердил:
  — Да. И постарайтесь вернуться прямо к себе. Мы за вами следим.
  Эстер открыла дверцу. Хирурго нагнулся, чтобы помочь ей выйти. В лицо хлестнул порыв ветра. Она сжалась, закрыв глаза, и, опираясь на трость, пошла к треугольнику, образованному парком, углом виа Джулия и виа Маркони.
  Эстер повернула за угол, сильно хромая. Нога причиняла ей страшную боль. Сердце безумно колотилось. В ушах звучал голос Артура. Она поискала свой платок, но не нашла; покопалась в другом кармане — тот же результат…
  «Потеряла», — подумала Эстер с сожалением. Этот платок с ее инициалами входил в дюжину, подаренную ей Артуром. Ничего не поделаешь, были более серьезные и важные проблемы.
  Сначала надо решить, что сказать Стефану Менцелю.
  Во всем ему признаться? Опасно. Он может не понять, что она приносит его в жертву ради брата. А потом, он же уйдет… Он никогда не согласится остаться при подобных условиях…
  Сердце Эстер ожесточилось. Она обожала брата. В ее маленьком мирке калеки он был всем: отцом и матерью, которые умерли; мужем, которого у нее никогда не было и не будет; ребенком, которого она хотела иметь… Всем.
  Она не могла колебаться в выборе между Артуром и Стефаном. История с «летающими тарелками» и все прочее отступало на задний план перед опасностью, угрожавшей ее брату.
  Борясь с ветром, замедлявшим ее шаг, она прошептала:
  — Если нужно, я выдам им Менделя, чтобы спасти Артура.
  И добавила для очистки совести:
  — Но не раньше, чем через двое суток.
  Она подошла к своему дому, казавшемуся таким мирным, хотя в нем прятался человек, на которого шла охота, человек, которому грозила смерть.
  Вдруг ей стало жалко его.
  Эстер перешла улицу и увидела такси, остановившееся в двадцати метрах от нее.
  Ее сердце сжалось. Только бы они не подъехали ближе. Из осторожности она не взяла с собой ключ, и, если Менцель не следит из окна, ей придется звонить.
  Тогда они поймут, что в доме кто-то есть… и захотят узнать, кто…
  С пересохшим горлом, задыхаясь, Эстер резко толкнула калитку. Это произвело очень незначительный шум… Ей показалось, что занавеска на окне гостиной дрогнула. Ее охватила тревога. «Как он неосторожен, — подумала она. — Если вижу я, могут увидеть и другие. Надо будет ему сказать…»
  Эстер с трудом поднялась по четырем ступенькам крыльца, покопалась в кармане, ища несуществующий ключ, и встала так, чтобы закрыть собой замок от возможного наблюдателя.
  Дверь открылась.
  Она инстинктивно придержала ее, но Менцель спрятался в коридоре. Она переступила порог, закрыла дверь и улыбнулась ему:
  — Не очень скучали?
  — Нет.
  Он казался очень веселым. Эстер сделала шаг в сторону, давая ему возможность запереть дверь, и поразилась тому, как он изменился.
  Вымытый, свежевыбритый, редкие волосы тщательно причесаны; чистая рубашка, почти нормальный галстук, выглаженный костюм… Начищенные ботинки!
  — Черт! — сказала она, искренне тронутая. — Это ради меня вы так старались?
  Менцель смутился:
  — Э… Да… Нет… То есть…
  Она засмеялась:
  — Вы думали, что за вами явится посол собственной персоной?
  Он густо покраснел и признался:
  — Я хотел, чтобы вы сохранили обо мне не слишком неприятное воспоминание…
  Эстер развязала пояс своего блестящего от воды плаща. Он помог его снять, повесил мокрую шляпу, которую она ему протянула.
  — Поднимитесь, пожалуйста, в мою комнату за тапочками, — прошептала она. — Боюсь, я промочила ноги…
  Он очень хотел узнать, какие новости она принесла, но боялся обидеть ее, проявив нетерпение, в то время как она могла простудиться из-за мокрых ног.
  Он поднялся бегом, вошел в комнату и замер, охваченный необъяснимым смущением. Здесь она спала, здесь раздевалась… Это зеркало знало о ней все…
  Чудесный голос вернул его в реальность:
  — Вы нашли их? Они должны быть возле туалетного столика.
  Там они и стояли. Он взял их и быстро спустился. Эстер прошла в гостиную, тяжело опустилась на диван и попросила его снять с нее ботинки. Он встал перед ней на колени и развязал шнурок на первом, когда Эстер объявила несколько резковато:
  — У меня для вас нет ничего утешительного.
  Его руки замерли на мокром ботинке.
  — А я думал…
  Менцель поднял глаза. Она отвернулась, недовольная, что приходится врать.
  — Мне очень жаль, — прошептала она. И тут же поправилась: — Еще ничего не потеряно. Просто они мне не поверили. Подумали, что я сумасшедшая. Я оставила им свой адрес… Они сказали, что наведут справки и дадут мне ответ через двое суток.
  — Через двое суток…
  Он снял ботинок, поставил его на кирпичи перед огнем камина и взялся за другой.
  — Вы видели самого поверенного в делах?
  Эстер с трудом проглотила слюну.
  — Нет, его, кажется, не было на месте. Я видела секретаря, очень вежливого, но очень скептичного. Они боятся, что это ловушка… не хотят оказаться в смешном положении, ухватившись за ваше предложение, которое может таить в себе подвох…
  Он снова посмотрел на нее, не скрывая удивления:
  — Какой подвох?
  Она ответила несколько суховато:
  — Это легко понять. Допустим, вы служите русским, а американцы примут вашу историю за чистую монету и…
  Мендель рассмеялся обезоруживающим смехом.
  — Это несерьезно, — сказал он.
  Эстер вздрогнула. Когда она выдумывала по необходимости свою дурацкую историю, у нее мелькнуло подозрение, что, может быть, она коснулась правды, сама того не зная.
  Глупо.
  Достаточно посмотреть на его лицо остановившегося в развитии ребенка, на наивные глаза… на то, как он краснеет. Он даже ногти грызет! Может, он до сих пор писается в постель?
  Эстер фыркнула. Нет, это уж слишком!
  — Что с вами?
  Она попыталась объяснить:
  — Вы развязываете шнурок так, будто делаете это впервые в жизни!
  Он опять покраснел. Да, он действительно впервые в жизни расшнуровал ботинок на ноге женщины. Он неловко дернул рукой и затянул узел.
  — Это из-за вас! — буркнул Менцель. — Из-за ваших постоянных насмешек!
  У него был по-настоящему несчастный вид. Она ласково погладила его по голове.
  — Простите меня, Стефан…
  Он снял наконец ботинок и заметил:
  — У вас промокли чулки.
  — Я их сниму. Принесите мне, пожалуйста, полотенце из ванной.
  Стефан встал и вышел. Ему показалось странным, что она до сих пор ничего не сказала о своем брате. А нерешительность американских властей удивляла. Ведь Франц Халлейн уверял его, что они в курсе и готовы взять его под свою защиту… Странно.
  Он нашел полотенце.
  А если Эстер ему врет? Если она не ходила в американскую миссию?
  Он сморщился, осуждая себя, прошел в прихожую и остановился у двери в гостиную.
  Высоко задрав юбку, Эстер снимала второй чулок. Она не видела его, и Менцель воспользовался случаем, чтобы посмотреть всего несколько секунд, не больше, а потом отступил.
  — Можно войти?
  — Одну секунду… Можете.
  Она опустила подол юбки. Он снова встал перед ней на колени и стал вытирать ее ноги. В отличие от большинства женщин она имела красивые ступни… Менцель чуть было не сказал ей об этом, но спросил о другом:
  — А что ваш брат?
  Она снова соврала:
  — Он звонил в агентство. Он жив и здоров, но ему пришлось уехать на двое суток…
  Эстер прикусила губу, злясь на себя, что не сказала: «На три дня». А если он сопоставит? А почему, собственно, он должен сопоставлять?
  Она немного деланно засмеялась и добавила:
  — Вы обречены провести эти два дня наедине со мной! К счастью, я вам доверяю… Но все-таки вам не следует показываться…
  * * *
  Менцель проголодался и сказал вслух:
  — Нам особо нечем пообедать.
  Она посмотрела, как он надевает ей на ноги тапочки, и возразила:
  — Я сделала все необходимое. Скоро должен прийти рассыльный.
  Именно в этот момент в дверь позвонили.
  Три длинных, четыре коротких.
  Она испугалась:
  — Быстро спускайтесь в погреб. Дверь за лестницей…
  Он встал и вышел из комнаты на цыпочках.
  Глава 11
  Юбер Бониссор де Ла Бат снял колпачок с ручки, бросил незаметный взгляд на грума, ждавшего, чтобы взять его багаж, и стал заполнять карточку на бланке «Эксельсиор Паласа».
  «Гарри Брассел, родился 22 марта 1917 года в Филадельфии, проживает в Нью-Йорке, Пятая авеню, 32, президент-генеральный директор «Брассел Кемпт энд К», гражданин США, цель приезда в Триест — бизнес».
  «Во всем этом нет ни слова правды, — подумал он, подписываясь, — но какое это имеет значение?» Он уже давно знал, что у каждого своя правда…
  Он отодвинул карточку, убрал ручку в карман и сказал груму:
  — К вашим услугам, юноша.
  Лифт. Второй этаж. Коридор. Номер пятнадцать.
  Темная прихожая. Очень просторная комната, широкое окно, выходящее на порт, залитый дождем. Слева — комфортабельная ванная комната.
  Юбер дал груму на чай, тот сразу же ушел, а он стал разбирать чемоданы. Он чувствовал, что эта погода его раздражает…
  Он разделся, принял душ, побрился, надел чистое белье, чистые носки, другой костюм и другие ботинки. Затем, надев макинтош и непромокаемую шляпу, вышел из номера и запер дверь на ключ.
  В холле он купил газеты и отправил посыльного искать такси.
  Машина подъехала сразу. Посыльный укрыл Юбера зонтом, чтобы он дошел до такси, не промокнув.
  — В миссию США, — приказал Юбер с сильным американским акцентом.
  — О'кей, синьор…
  Рива Мандраччио превратилась в реку. Сквозь стену воды, падавшую с неба, едва можно было различать суда, стоящие на якоре в доках порта. С яростью дул ветер.
  Юбер сморщился от отвращения и развернул газету. Каждый раз, приезжая без подготовки в страну, он любил «знакомиться» с нею, читая прессу. Это всегда было очень поучительно, а в этот вечер больше, чем когда-либо.
  На первой же странице его взгляд привлек громадный заголовок:
  Находящийся в Триесте проездом немецкий инженер утверждает:
  ЕСЛИ «ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ» СУЩЕСТВУЮТ, Я ЗНАЮ, КТО ИХ ПРОИЗВОДИТ…
  Это русские, захватившие в Германии готовый аппарат, в создании которого я принимал участие…
  Триест
  Недавно вся пресса рассказывала о злоключениях группы немецких ученых, которые, проработав некоторое время на правительство Каира, были насильственно выдворены с египетской территории, где им было дано убежище.
  По заявлениям каирских властей, эти специалисты, ранее работавшие в гамбургском «Физикалише Арбайтсгемейншафт», якобы отказались передать своим нанимателям результаты ряда своих исследований, проведенных в египетских лабораториях на египетские деньги.
  Некоторые из этих ученых были арестованы и, как утверждают, подвергнуты пыткам в египетской полиции. Другие были изгнаны за границу, и их следы потеряны.
  Артур Ламм, один из наших лучших репортеров, нашел одного из них, приехавшего вчера в наш свободный город.
  Встреча состоялась в маленькой гостинице на виа Россини, напротив Большого канала, замутненного дождем. Немецкий ученый, доктор СМ., фамилию которого мы не приводим по вполне понятным причинам, не скрывал от нашего корреспондента, что приехал в Триест для встречи с эмиссарами могущественной державы, заинтересованной в использовании его знаний.
  Доктор СМ. поведал нам:
  «Русские армии нашли в подземных арсеналах Германии некоторое количество исправных моторов, предназначенных для нового секретного оружия. Также они завладели моторами для сверхзвукового вертолета, разработанного в лабораториях третьего рейха. Я могу уверить, что если «летающие тарелки» существуют, то это «летающие диски», в создании которых я принимал участие. Один из этих аппаратов совершил полет за несколько дней до капитуляции. Способный совершать беспосадочный полет на расстояние более сорока тысяч километров и набирать высоту в двадцать тысяч метров, «летающий диск» дал бы рейху полное господство в воздухе, если бы был создан на год раньше.
  Секрет этого аппарата, действительно напоминающего в полете тарелку, заключается в движущей силе, создаваемой турбинами, работающими на смеси двух редких, но хорошо известных газов. Около двадцати кубометров сжатого газа достаточно для 16-часового автономного полета. Аппарат способен развивать скорость в 2500 километров в час.
  Трое моих коллег, участвовавших в разработке аппарата, а затем в его сборке, в настоящее время работают в советских лабораториях. Также русские захватили исправные моторы. Отсюда становится понятно, почему я заявляю: если «летающие тарелки» существуют, их делают русские».
  Доктор СМ. считает, что сможет восстановить по памяти чертежи «летающего диска». Мы надеемся через несколько дней представить читателям новые сенсационные откровения ученого.
  (C)АртурЛамм
  и «Уорлд Пресс Эдженси»
  * * *
  Юбер присвистнул сквозь зубы.
  — Черт! — буркнул он. — Этого я не ожидал!
  Он сложил газету, убрал ее в карман макинтоша, сдвинул шляпу назад и поскреб лоб. Мистер Смит говорил ему, что дело совершенно секретное.
  Куда уж секретнее!
  Такси остановилось перед миссией. Юбер заплатил за проезд и вышел.
  Он представился часовому под именем Гарри Брассела и попросил встречи с торговым атташе. Атташе, предупрежденный о его визите, сразу же провел гостя в свой кабинет, предложил сесть и подождать несколько секунд.
  Через минуту вошел Баг, непринужденный, немного небрежный, жующий свою вечную жвачку.
  После взаимных «хелло!» они обменялись энергичным рукопожатием, громко похлопали друг друга по спине, потом одновременно спросили:
  — Видел прессу?
  — Угу, — ответил Баг, перестав жевать. — Плохо… За беднягой начнут охоту… Не повезло, старина.
  Юбер запротестовал:
  — Но ведь пока они его не поймали, верно? Даже если они его возьмут, я буду его искать. Просто это займет немного больше времени.
  — Угу, — кивнул Баг. — Я звонил директору агентства. У этого типа как будто кирпич на языке. Его зовут Арриго Нера. Я дам тебе его координаты. Он говорит, что не знает, где Артур Ламм; даже не дает его адрес. Он над нами издевается, это очевидно. Мы ничего не можем сделать без ведома международных властей. Губернатор — англичанин… Просто ужас! Действуй потихоньку…
  — Потихоньку? Не умею, — ответил Юбер. — А что гостиница?
  Баг подошел к окну, по которому хлестал дождь.
  — Можно подумать, что сидишь в аквариуме, — буркнул он. — Гостиница? Ах, да!.. Я узнал. Менцель остановился в гостинице «Гарибальди», виа Россини, на…
  — На Большом канале, я знаю.
  — О'кей, — сказал Баг. — Если ты все знаешь, нечего было сюда приезжать.
  Юбер фыркнул:
  — Все такой же плохой характер? Что дальше?
  — Записался под именем Франсиса Альбрехта. Удрал через окно среди ночи, не заплатив по счету. Хозяин подал жалобу…
  — Что дает англичанам законный повод арестовать его.
  — Угу, — кивнул Баг.
  — Сколько он должен?
  Баг выплюнул жвачку в корзину для бумаг и сразу же развернул новую пластинку, извлеченную из кармана.
  — Да не знаю, — сказал он. — Посмотришь в рапорте.
  — Я пошлю чек от его имени, — сказал Юбер, — чтобы остановить судебное преследование.
  — Отличная идея, старина. А дальше?
  — Постараюсь узнать, почему он убежал из гостиницы среди ночи и через окно.
  — Может быть, у него загорелась задница? — буркнул Баг, сунув жвачку в рот.
  — Возможно… Остается узнать, кто его поджег…
  — Детская игра, — сказал Баг, не переставая чавкать.
  — Разумеется. — Юбер широко улыбнулся. — Если это все, что ты знаешь, я обращусь к частному детективу. Всего хорошего, Баг, не злоупотребляй винцом… Это не идет тебе на пользу.
  Он вышел, клокоча от ярости. Баг впервые вел себя с ним таким образом.
  Тем хуже.
  Возле здания миссии Юбер сел в такси и велел везти себя в компанию по прокату машин без шофера, где взял приземистый мощный кабриолет «мерседес».
  Он выехал из гаража, купил в первом же киоске, встреченном на пути, план города и направился к Центральному почтамту.
  Найдя в справочнике номер гостиницы «Гарибальди», Юбер позвонил туда. Ответил неприятный женский голос. Он очень вежливо поинтересовался ценами на номера и еду и положил трубку. Выйдя из кабины, он сделал быстрый подсчет, увеличил сумму на пятьдесят процентов, чтобы избежать каких-либо недоразумений, и отправил перевод, указав в графе «имя отправителя»: Франсис Альбрехт.
  Он сел за руль «мерседеса» и был вынужден включить фары, потому что быстро темнело, а дождь так и не прекратился.
  Пьяцца делль 'Унита.
  Бюро «Уорлд Пресс Эдженси» находилось на четвертом этаже. Старый хмурый служащий принял Юбера в довольно внушительной приемной. Юбер протянул визитную карточку на имя Гарри Брассела и попросил встречи с синьором Арриго Нера.
  Пять минут ожидания. Почти без перерыва звонил телефон. Монотонно гудел телетайп. Торопливые голоса перебивали друг друга. Хлопали двери.
  Хмурый служащий вернулся и проводил Юбера по лабиринту коридоров в большой кабинет, два окна которого выходили на площадь.
  Синьор Арриго Нера даже не поднял голову, чтобы посмотреть на посетителя. Юбер сначала заметил только огромную копну растрепанных черных волос и две большие руки, скручивавшие сигарету.
  Юбер совершенно непринужденно опустился в кресло, скрестил свои длинные ноги и сказал с большой любезностью:
  — Главное, не торопитесь, синьор.
  Арриго Нера заклеил бумажку сигареты языком, резко поднял голову и рявкнул:
  — Что? Чего вам от меня надо?
  У него были большие, как тарелки, глаза с красными прожилками, прикрытые морщинистыми, как шкура лягушки, веками. Бурбонский нос, квадратная челюсть, толстые губы, оттопыренные уши, служащие для того, чтобы поддерживать невероятную массу волос.
  Юбер непринужденно улыбнулся.
  — Вы точно такой, каким я вас себе представлял, — сказал он.
  Арриго Нера распрямился, выпятил грудь:
  — Вы что, слышали обо мне?
  Юбер медленно покачал головой.
  — Нет, — холодно ответил он. — Я никогда не слышал о вас до сегодняшнего вечера.
  Пауза. Нера казался разочарованным.
  — Я приехал из Америки… Из США…
  Нера насмешливо улыбнулся:
  — Прошу прощения, до сегодняшнего вечера я считал, что это США находятся в Америке, а не наоборот…
  — Вы заблуждались, — сухо сказал Юбер. — Теперь, когда я вас просветил, поговорим серьезно. Я прочитал статью о «летающих тарелках». Эта история совершенно невероятна…
  — Однако она хорошо пошла, — буркнул Нера, уже уйдя в оборону.
  Юбер посмотрел ледяным взглядом в глаза итальянца.
  — Буду краток. Правда эта история или нет, она причиняет неудобство моему правительству. Поэтому вы завтра же опубликуете опровержение и заявите, что стали жертвой шутника…
  Арриго Нера вскочил. Он оказался высоким и пузатым. Бледно-зеленую шелковую рубашку с вышитыми на ней готическими буквами инициалами украшали розовые подтяжки.
  — Убирайтесь! — заорал он. — Убирайтесь, пока я вас не вышвырнул!
  Юбер не пошевелился и ограничился улыбкой.
  — Во сколько вы себя оцениваете?
  Итальянец понизил тон.
  — Убирайтесь к дьяволу, вы меня слышите? Я не продаюсь! Я честный журналист!
  Улыбка стала шире.
  — Честный до какого предела? Вот о чем я вас спрашиваю…
  На губах Арриго Нера выступила пена. Он решительно шагнул к двери. Юбер, не оборачиваясь, бросил:
  — Сто тысяч долларов!
  Итальянец замер посреди комнаты, медленно повернулся на каблуках, нахмурил брови, посмотрел на Юбера и вернулся назад.
  — Простите? Я не расслышал…
  Юбер повернул голову и усмехнулся:
  — Прекрасно расслышали. Я сказал: сто тысяч долларов.
  Арриго Нера не был продажным, но какой же журналист?.. Он щелкнул языком. Не быть продажным не значит быть слабоумным.
  — За что? — спросил он, снова садясь за стол.
  — Сначала свяжите меня с Артуром Ламмом. Нужно, чтобы он тоже дал согласие.
  Арриго Нера покачал головой:
  — Нет, синьор. К тому же Артур Ламм покинул Триест прошлой ночью. Он поехал в Австрию хоронить старую тетку, оставившую ему наследство, и вернется не раньше чем через два дня…
  Юбер рассмеялся:
  — Вы принимаете меня за ребенка, синьор Нера? Мы не сможем договориться, пока Артур Ламм не даст своего согласия.
  — Я не нуждаюсь в его согласии для опровержения…
  — А он не нуждается в вас, чтобы отнести статью в другое агентство.
  — Артур Ламм уехал на двое суток.
  — Тогда, быть может, вы знаете теперешний адрес доктора СМ.?
  — Ни малейшего представления. Если бы Ламм был здесь…
  Юбер встал.
  — Очень жаль, — вздохнул он. — Вы прошли мимо своей удачи. Правда, теперь у вас есть отличная тема для рассказов. «Если бы я захотел!.. Да, мне предлагали сто тысяч долларов! Так вот, я отказался, честное слово!.. Я честный журналист!»
  Юбер рассмеялся и добавил:
  — А знаете, что подумают те, кому вы будете рассказывать эту душераздирающую историю? Они будут смотреть на вас и думать: «Вот дурак!»
  — Убирайтесь к дьяволу, — буркнул Нера, красный от гнева. — Убирайтесь к дьяволу!
  Юбер подошел к двери, открыл ее и обернулся, прежде чем выйти.
  — Я позвоню вам завтра утром. Может быть, у вас будут новости от Ламма?
  Нера плюнул на ковер. Юбер закрыл дверь. В коридоре никого не было. Сумеет ли он найти дорогу? Кажется, налево… Да, именно так. Он остановился. На одной из дверей была табличка: «Отдел кадров». Он тихо постучал.
  — Входите! — ответил женский голос.
  Он вошел. Ей могло быть около сорока, довольно пышная и миловидная. Она взмахнула ресницами, даже не пытаясь скрыть впечатление, которое на нее произвела внешность Юбера.
  Он поклонился, закрыл дверь и улыбнулся:
  — Синьор Арриго Нера посоветовал мне обратиться к вам, чтобы узнать домашний адрес Артура Ламма.
  Очарованная, женщина машинально ответила:
  — Виа Г. Маркони, дом девятнадцать, телефон… — Внезапно она опомнилась: — Но синьор Нера знает его адрес наизусть. Почему?..
  Охваченная подозрениями, она встала и сняла трубку телефона:
  — Пожалуйста, соедините меня с патроном.
  Юбер повернул голову. Выключатель был совсем рядом. Он без колебаний протянул руку, выключил свет, открыл дверь и выскользнул в коридор. Сзади неслись вопли:
  — Остановите его! Грабят! На помощь!
  Он поморщился. Неприятный инцидент. Топот бегущего человека. Наверняка швейцар. Не успев сделать и нескольких шагов, он вернулся и увидел кричащую женщину, которая выскочила из своего темного кабинета и бросилась к двери кабинета патрона. На пороге вырос Арриго Нера.
  — Что происходит? Вы сошли с ума?
  — О, синьор! Я… Я…
  Юбер подошел сзади и, взяв ее за плечо, чуть отодвинул в сторону.
  — Синьор Нера, вы можете подтвердить, что синьора правильно поступила, сказав мне адрес Артура Ламма?
  Арриго Нера побледнел, неуверенно провел рукой по своей львиной гриве. Его взгляд не выдержал тяжелого взгляда Юбера. Он пожал плечами, что могло означать: «Что тут поделаешь, если беда уже случилась?» — и ответил:
  — Ну, конечно, синьора. Я попросил синьора обратиться к вам потому, что был слишком занят, чтобы сделать это самому.
  Успокоившись, женщина ушла. Юбер улыбнулся.
  — Вы хладнокровный человек, — тихо сказал он. Нера заметил:
  — Это вам ничего не даст. Он действительно уехал.
  Голос Юбера стал резким:
  — Вы женаты?
  — Да.
  — Дети есть?
  — Трое.
  Юбер с понимающим видом покачал головой, сделал паузу и предположил:
  — В общем, вы дорожите жизнью.
  Арриго Нера позеленел и произнес дрожащим голосом:
  — Что вы хотите сказать?
  Улыбка Юбера стала жесткой.
  — Вечная проблема кошелька и жизни. Сначала отказываешься от ста тысяч долларов, разумеется скрепя сердце, а потом удивляешься, что тебя убивают…
  Арриго Нера охватила дрожь. Он хотел что-то сказать, но замер с открытым ртом. Юбер продолжал слащавым тоном:
  — Подумайте хорошенько… Неужели вы всерьез считаете, что великая держава остановится перед ликвидацией одного человека, вроде вас, когда речь идет о ее безопасности?
  Он зажал пальцами мочку правого уха, смерил толстого итальянца взглядом снизу вверх, потом сверху вниз и прошептал:
  — Да поможет вам Бог, если это ему по силам!
  Повернувшись на каблуках, Юбер прошел по коридору до отдела кадров, без стука вошел и застал женщину за наведением красоты.
  — Номер телефона? — спросил он.
  Она положила пудреницу на стол, поднесла руку к горлу и с упреком сказала:
  — Почему вы меня так напугали? Когда вы погасили свет, я подумала, что вы хотите меня убить…
  Он подошел скользящими шагами, оперся обеими руками о стол, погрузил свой взгляд в глаза женщины и спросил подчеркнуто двусмысленно:
  — А вам не пришло в голову, что я могу хотеть от вас совсем другого?
  Она стала пунцовой и пробормотала:
  — О! Как вы можете?
  Он сунул руку под левую грудь женщины и приподнял ее.
  — У вас тяжело на сердце, да? Это пройдет. Вы замужем?.. Нет? Тогда имеете любовника? Тоже нет? Я вам не верю…
  Ошеломленная, она даже не подумала оттолкнуть его. Он добросовестно помял ее грудь — тяжеловатую, но еще крепкую, — распрямился и сказал участливо:
  — Какая жалость! Такая красивая женщина и совсем одна! Как только у меня появится свободное время, я вами займусь…
  Он взглянул на часы.
  — Уже поздно! Давайте мне номер телефона, и я побежал.
  Еще задыхаясь, она машинально ответила:
  — Девяносто пять — сто двадцать четыре.
  Он дружески похлопал ее по плечу и пошел к двери.
  — Спасибо. Вы сама любовь, и очень скоро я вам это докажу.
  Из агентства он вышел без проблем.
  Девять… пять… один… два… четыре.
  Арриго Нера с сильно бьющимся сердцем поднес трубку к уху. Послышался гудок. Он улыбнулся. Линию починили.
  — Алло, я слушаю…
  Какой чудесный голос у сестры Артура Ламма! Жаль, что она калека, в нее можно было влюбиться за один голос.
  — Добрый вечер, синьорина. Простите, что беспокою вас. Это Арриго Нера. От Артура нет никаких известий?
  — Их и не должно быть, синьор Нера. Он ведь уехал всего на два дня… Не беспокойтесь, он позвонит вам, как только вернется.
  Арриго Нера кашлянул.
  — Хм… Вы читали газеты?
  — Нет.
  — Ладно… Я хочу сказать… Послушайте… Один человек может позвонить вам или прийти…
  Он вспомнил решительный вид Гарри Брассела и поправился:
  — Он обязательно придет к вам по поводу вашего брата. Будьте с ним очень осторожны, ничего не говорите. Убедите его, что ваш брат действительно поехал в Австрию и вернется не раньше чем через два-три дня. Вы меня понимаете?
  Молчание. Чудесный голос зазвучал сдержаннее:
  — Да… Вернее, не совсем… Я разберусь…
  Нера занервничал:
  — Это типа зовут Гарри Брассел, он американец. Я вам его опишу…
  Она быстро перебила:
  — Не стоит, синьор! Я буду осторожна.
  Он повысил голос:
  — Стоит, стоит… Это важно. Послушайте… Рост примерно метр восемьдесят пять, вес где-то восемьдесят килограммов. Атлетического сложения. Светлый шатен, волосы подстрижены бобриком. Глаза голубые, стального оттенка. Лицо вытянутое, очень загорелое. Голова Хэмфри Богарта на фигуре Гарри Купера. Представляете себе? Очень властный. Из тех, кто считает, что им все позволено и ни перед чем не останавливаются… Алло? Алло? Вы меня слышите?
  Она положила трубку. Арриго Нера выругался сквозь зубы и поставил аппарат на стол. Все-таки она услышала главное…
  Глава 12
  Артур Ламм больше не мог выдержать. От последнего удара Паоло он потерял сознание.
  — Ну вот, — заметил Паоло, повернувшись к Джованни, — хлопнулся в обморок.
  Джованни пожал тощими плечами и презрительно плюнул.
  — Это не мужик, а какая-то девка! Больно нежный… Помню, мною занималось гестапо. Три дня и три ночи без передышки. Ванна, спички под ногти, удары палкой…
  Он соединил сжатые кулаки и договорил:
  — Да, сказать нечего, гестаповцы умели работать. И все-таки они меня не раскололи! Я им ничего не сказал. Как язык проглотил. Только орал. Как я орал! От этого мне становилось легче, а кроме того, я заглушал их бесконечные вопросы: «Кто твой начальник? Кто твой начальник? Назови имя, и мы оставим тебя в покое…» Как же! Они бы меня шлепнули, открой я только рот, и уж тогда бы я лежал в полном покое! Черт! А все-таки славное было времечко…
  Он встал со стула, потянулся, сделал два шага к Артуру Ламму, лежавшему на полу, выложенном красной плиткой, и в ярости пнул его мыском ботинка.
  — Да очухаешься ты, мразь?
  Паоло прикусил губу.
  — Потише, Джованни. Хирурго не хочет, чтобы мы его изувечили…
  Худое лицо Джованни исказилось. Он резко обернулся и заорал:
  — Хирурго! Тогда пусть сам работает! Всегда одно и то же: мы все делаем, а Хирурго только снимает сливки! Приходит, когда клиент доведен до нужной кондиции, и выслушивает признания, а потом составляет рапорт. Как будто это его заслуга… Это несправедливо!
  Паоло снова прикусил губу, и его по-детски пухлое лицо вытянулось от страха. Он приложил палец к потрескавшимся губам и шепотом посоветовал:
  — Тсс! Не кричи, Джованни. Хирурго может тебя услышать. Я схожу за водой, чтобы привести этого парня в чувство…
  Он пересек пустую комнату, открыл дверь и столкнулся нос к носу с Хирурго.
  — О черт! Вы были здесь, патрон?
  Хирурго не ответил. Его лицо осталось невозмутимым. Слышал он или нет? Не поймешь. Чтобы скрыть свое смущение, Джованни достал из кармана сигарету и закурил. Его рука, похожая на костлявую колотушку, дрожала. Он повернулся спиной к двери, словно защищаясь от несуществующего ветра.
  — Он потерял сознание?
  Паоло, стоявший у порога, вздрогнул.
  — Да, патрон, потерял сознание из-за пустяка. Я как раз собирался идти за водой, чтобы привести его в чувство…
  Хирурго достал из кармана газету и спросил:
  — Ну и чего ты ждешь?
  Паоло моментально исчез. Хирурго повернулся к Джованни, чьи уши стали ярко-красными.
  — Я же тебе говорил, чтобы ты не очень усердствовал.
  Джованни пробурчал:
  — Гестапо со мной не церемонилось. За мной остался должок.
  Хирурго мягко заметил:
  — Этот тип никогда не служил в гестапо.
  Джованни взорвался:
  — Ну и что! Все, кто не с нами, — фашисты! Вы сами это говорили, и в партийной газете каждый день пишут о том же…
  Хирурго не нашел, что сказать. Он отнюдь не всегда был согласен с пропагандой, но был вынужден молчать, видя ее эффективность. Только одно чувство может заставить людей действовать слепо: ненависть.
  Это была не его, Хирурго, вина, и он считал, что можно использовать любые методы ради осуществления идей, в правоте которых он был убежден. Цель оправдывает средства.
  Он мягко ответил:
  — Ты прав, Джованни, этот человек фашист, грязный фашист, но высшие интересы народа и мира требуют, чтобы мы не изувечили его. Ты должен подчиняться, не пытаясь понять…
  — Я не собака, — огрызнулся Джованни, явно пребывавший в плохом настроении.
  Хирурго привык к этому. Всю свою жизнь он руководил людьми. Он распрямился, воинственно топорща усы и зло глядя на подчиненного.
  — Повтори!
  Джованни отступил на шаг и повторил:
  — Я не собака. Я хочу понять, прежде чем подчиняться.
  Кулак Хирурго вылетел, как ядро. Джованни не успел уклониться и, получив удар в челюсть, растянулся на полу.
  Вошел Паоло, с трудом неся полное ведро воды. Хирурго взял его у подчиненного, вылил воду на Артура Ламма и вернул ведро со словами:
  — Сходи еще за одним для твоего дурака напарника.
  Только тут Паоло увидел на полу Джованни.
  — Черт! — вырвалось у него.
  И, схватив ведро, он улетел стрелой.
  У Паоло была собачья душа, и он с ней прекрасно жил, тем более что он обожал собак.
  Артур Ламм со стоном перевернулся и остался лежать на спине, раскинув руки крестом.
  Через несколько секунд он открыл глаза. Второй остался закрытым. Он распух и посинел: в него неудачно попал кулак Джованни.
  Хирурго наклонился, развернул газету и приблизил статью о «тарелках» к здоровому глазу Артура Ламма.
  — Почему ты скрыл это от нас?
  Его голос дрожал, но злобы в нем не было. Артур Ламм посмотрел на статью. Он очень хотел бы прочесть ее полностью, чтобы узнать, не слишком ли ее сократили, когда редактировали. Перед глазами все плыло. Он поднес руку к горлу и сказал:
  — Я задыхаюсь.
  Артур промок до костей, но это было даже приятно. Мокрая одежда образовала большой компресс на синяках, покрывавших все его тело. Он провел несколько очень неприятных минут между кулаками Джованни и ногами Паоло.
  Хирурго выпрямился и пошел открывать окно, находившееся в поле зрения журналиста.
  — Можешь орать, тебя никто не услышит, — сказал Хирурго, повысив голос, чтобы перекрыть вой бури.
  Артур Ламм долго смотрел на высокие зеленые деревья, сгибающиеся под сильными порывами ветра, и косые струи дождя. Из водосточной трубы хлестала вода.
  Хирурго вернулся, взял его под мышки, подтащил к стене и прислонил к ней.
  — Ты можешь сидеть?
  Артур не ответил. Его взгляд упал на очнувшегося Джованни. У того был странный вид. Казалось, он был заворожен широкой спиной Хирурго, в темных остановившихся глазах застыла ненависть. Еще не совсем пришедший в себя Артур увидел, как он достал из-под мышки большой пистолет и дрожащей рукой наставил его на Хирурго…
  — Берегись! — крикнул журналист.
  Хирурго бросился на пол. Грохнул выстрел. В маленькой комнате он показался раскатом грома. Отлетевшие от стены куски штукатурки посыпались на Артура. Он сразу же упал плашмя, закрыв голову руками.
  Грохот двух новых выстрелов, одного за другим, и разъяренный голос Хирурго:
  — Ты мне за это заплатишь, сука!
  Удар тяжелого металлического предмета о плитку пола. Крик ужаса, наверняка вырвавшийся из горла Джованни.
  Кажется, роли поменялись.
  Артур Ламм приподнял голову, чтобы посмотреть поверх рук. Сидя верхом на Джованни, Хирурго душил его.
  Джованни, видимо, уже понял, что совершил ошибку. Искаженное ужасом лицо, распахнутый в немом крике рот, безумные, молящие глаза…
  Но Хирурго в подобных случаях был глух. Люди, желавшие понять, прежде чем выполнить приказ, были опасны. Их следовало уничтожать без колебаний…
  Он продолжал сжимать горло Джованни.
  Артур Ламм удивился своему равнодушию. У него на глазах один человек убивал другого, а у него это не вызывало никаких эмоций.
  Он увидел пистолет, выпавший из рук Джованни. Хирурго сидел к нему спиной… Бесшумно подползти — о том, чтобы подбежать, не могло быть и речи из-за полученных побоев, — схватить оружие и положить конец этой сцене, перестреляв обоих.
  Он находился в состоянии законной самозащиты.
  Артур начал отодвигаться от стены, опираясь на руки.
  Шаги, лязг металла. Дверь открылась. Паоло, с ведром воды в руках, замер с открытым ртом, увидев, как патрон душит его напарника. От изумления пальцы у него разжались, ведро выпало и опрокинулось, залив ему ноги.
  Хирурго поднял голову и крикнул, не разжимая смертельных тисков:
  — Возьми кирку и вырой в саду яму. Для этой свиньи сойдет…
  Паоло взглянул в окно, поморщился, повернулся, но спохватился и вернулся за ведром, а потом вышел, не интересуясь больше судьбой Джованни.
  Он знал, что Хирурго всегда прав, а Джованни сделал ошибку, забыв об этом или пытаясь поставить это под сомнение. И вот тому доказательство…
  Хирурго продолжал сжимать горло Джованни. Он любил хорошо выполненную работу и никогда не бросал дело незаконченным, каким бы это дело ни было.
  Три метра.
  Если бы не боль во всем теле, он бы рискнул прыгнуть к пистолету…
  Три метра.
  Артур сумел проползти только половину. Хирурго разжал руки и встал.
  — Думаю, на этот раз, — сказал он с иронией, — он все понял… Дурак!
  Обернувшись, он увидел журналиста, пытающегося дотянуться до оружия. Ударом ноги он отправил пистолет в другой конец комнаты. Артур Ламм сжался, уверенный, что следующий удар достанется ему.
  Но он ошибался.
  Хирурго нисколько не рассердился. На месте Ламма он сделал бы то же самое.
  Он нагнулся, взял его под руку и сказал:
  — Пошли ко мне в кабинет. Там нам будет удобнее разговаривать.
  Ошеломленный Артур с трудом встал, морщась от боли, и поплелся следом за Хирурго.
  Коридор. По обеим сторонам закрытые двери. Полупустой вестибюль. Входная дверь, стонущая под напором ветра. Большая двустворчатая дверь в просторную комнату, обставленную дешевой казенной мебелью. На стене добродушное усатое лицо Отца Народов.
  Хирурго посадил журналиста в неудобное жесткое кресло и сам сел за стол.
  — Почему ты предупредил меня, когда та свинья собиралась выстрелить?
  Артур Ламм сдержал улыбку. Хирурго был не такой, как все. Сам он хотел знать, почему…
  Журналист пожал плечами.
  — Не знаю, — сказал он. — Я не раздумывал… Наверное, естественный порыв. Может быть, потому что он собирался трусливо выстрелить вам в спину?..
  Хирурго хохотнул. Эти буржуа не переставали его удивлять! Какая разница: напасть на человека спереди или сзади? Почему, например, он, Хирурго, стал бы предупреждать противника перед тем как убить его, и подходить спереди? Это означало идти на ненужный риск, а человек, нужный Народному Делу, не имеет права подвергать себя риску без необходимости. Его жизнь нужна партии, и он стал бы преступником, если бы не принимал все меры для ее сохранения.
  Нет, эти буржуа не переставали его удивлять!
  Он снисходительно пожал своими широкими плечами и лицемерно спросил:
  — А если бы ты смог взять пистолет, пока я находился к тебе спиной, разве ты не застрелил бы меня сразу?
  Артур Ламм покачал своей избитой головой, что вызвало у него гримасу.
  — Нет, — ответил он, — я бы держал вас под прицелом, чтобы выйти. А если бы вы попытались помешать… тогда я бы выстрелил… Да, я бы выстрелил.
  Хирурго хмыкнул:
  — Пф! Я думал, ты смелее!
  Журналист спросил:
  — Я свободен? Я могу уйти?
  Лицо Хирурго вытянулось от изумления.
  — Чего?! Что это на тебя нашло? Почему это ты вдруг свободен?
  Артур развел руками.
  — Черт! Я же спас вам жизнь… Жизнь за жизнь, разве это не справедливо?
  Хирурго явно не понимал подобных рассуждений.
  — Совсем ненормальный, — совершенно искренне прошептал он. — Чего ты несешь? Ты воображаешь, что я обязан быть благодарен какому-то дураку за то, что он спас мне жизнь? Черт возьми! Так можно далеко зайти… Об этом и речи быть не может, приятель. Если бы ты предложил мне сделку заранее, я не говорю, что отказался бы. А если бы я дал обещание, то сдержал бы его… хоть это и было бы неразумно. Но разве я тебя о чем-нибудь просил? То, что ты сделал, ты сделал для себя, а не для меня. Что? Разве не так? Если бы ты не предупредил меня, то всю жизнь мучился бы угрызениями совести! Знаю я вас, буржуа. Угрызения совести, жалость — это все ваши выдумки. Вы их собрали в своды правил; вы точно знаете, когда их нужно испытывать. А я не прогнил, как вы. Я не нуждаюсь в совести и жалости. Жалость унизительна. Никто не имеет права унижать народ. Народу не нужна ваша жалость, народу нужны вожди.
  — Вроде вас?
  — Да, — уверенно подтвердил Хирурго, — вожди вроде меня…
  Он заметил, что позволил увести себя от темы.
  — Вернемся к нашим баранам… Как ты сумел переправить в «Уорлд Пресс Эдженси» статью, которую я тебе показывал?
  Артур улыбнулся. Зачем скрывать?
  — Я написал ее вчера вечером, в «Гарибальди». Потом, возвращаясь домой, бросил в почтовый ящик. Я предвидел, что со мной может случиться нечто подобное. Теперь у вас больше нет причин держать меня здесь, раз все раскрыто…
  Хирурго жестко улыбнулся:
  — Верно, у меня больше нет причин держать тебя. — И неожиданно заорал: — Где Менцель?! Или ты скажешь…
  — Не скажу. Вы все равно меня убьете; я только что понял это. У вас есть для этого веские причины. Я ведь могу рассказать, что со мной произошло, а кроме того, я был свидетелем убийства Джованни…
  Хирурго замер с открытым ртом.
  — Убийства?! — повторил он.
  И расхохотался.
  — Ну и словечки у тебя!
  Оборвав смех, он покопался в кармане, вынул оттуда белый платок и бросил его журналисту, который поймал его на лету.
  — Узнаешь?
  Лицо Артура Ламма стало таким же бледным, как этот кусочек батиста. Он с первого взгляда узнал платок Эстер. Один из подаренных им.
  — Ты слышал ее по телефону сегодня утром, — продолжал Хирурго. — Я был рядом с ней. Мы немного побеседовали, и она очень захотела узнать, жив ли ты, потому что…
  Он понизил тон и улыбнулся.
  — …потому что, если бы ты был мертв, у нее не было бы ни малейшей причины даже пальцем шевельнуть ради твоего спасения…
  Артур Ламм стиснул зубы.
  — Мерзавец, — прошептал он. — Гнусный мерзавец!
  Хирурго махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
  — Слова, — сказал он, — одни слова! Убийство, мерзавец, гнусный… Что они значат? Будь любезен, объясни! Твоя сестра…
  — Что вы с ней сделали?! — закричал Артур, не в силах больше сдерживаться. — Она ведь калека! Несчастная калека…
  Его голос оборвался. Хирурго холодно возразил:
  — Ну и что? Что это означает: калека?
  Он смягчил тон, чтобы добавить:
  — Твоя сестра в моей власти. Ее жизнь зависит…
  Он замолчал и презрительно покачал головой. Нервы Артура Ламма не выдержали, он потерял сознание.
  — Тряпка, — буркнул Хирурго, — одни тряпки! Невозможно серьезно поговорить!
  Глава 13
  Юбер Бониссор де Ла Бат в последний раз повернул диск телефона и поднес трубку к уху. Короткая пауза, потом послышались гудки.
  Юбер, сам не зная почему, чувствовал себя неуютно. Может быть, из-за того дурацкого инцидента в «Уорлд Пресс Эдженси»? Арриго Нера не вызывал у него антипатии, но его поведение оставалось неясным. Почему он отказался дать адрес Ламма, если тот действительно уехал? Юбер спросил адрес просто так, на всякий случай, уверенный, что найдет его в справочнике. Неожиданный отказ итальянца насторожил его, и он пошел на риск, чтобы получить эту информацию. И правильно сделал: в справочнике имени Артура Ламма не было. Дом девятнадцать по виа Г. Маркони был записан на другую фамилию. Может быть, журналист снимал его?
  Гудки продолжались.
  Очевидно, Нера сказал правду. Он хотел было положить трубку, но не сделал этого, подчиняясь своему инстинкту. Он чувствовал постороннее присутствие на линии… Присутствие… Он не успел сделать вывод. Щелчок. Гудки прекратились, и зазвучал голос:
  — Алло? Кто говорит?
  Чудесный, потрясающий голос, проникший в мозг Юбера, как колдовское зелье. Господи! У кого же был такой волшебный голос? Он спросил:
  — Алло? Это Лили Понс?
  Голос спокойно ответил:
  — Нет, синьор, вы ошиблись.
  Женщина собиралась положить трубку. Он быстро сказал:
  — Э, одну секундочку, пожалуйста. Я пошутил… У вас такой чудесный голос! Артур дома?
  Молчание. Чуть слышное прерывистое дыхание. Что там происходит?
  — Артура нет, — произнесла женщина. — Он вернется не раньше чем через два дня.
  Так-так! Кажется, все сговорились.
  — Кто вы? — спросил он.
  — Его сестра, Эстер. А вы?
  Он счел нужным извиниться:
  — Простите, я очень плохо воспитан. Мое имя Гарри Брассел. Вы, кажется, уже слышали обо мне?
  — Да, — честно ответила она почти шепотом.
  У него перехватило дыхание, но он продолжал настаивать:
  — От вашего брата?
  — Какая разница? А кто-то еще мог рассказать мне о вас?
  Он перебил:
  — Мне нужно вас увидеть.
  Молчание. Потом приглушенный голос:
  — Это невозможно, синьор. Я никого не принимаю…
  — Почему?
  — Я калека и нахожусь в доме одна.
  — Я не сексуальный маньяк.
  — Я не могу быть в этом уверена. Не настаивайте, синьор…
  Он настойчиво произнес:
  — Через десять минут я позвоню в вашу дверь, и вы мне откроете.
  — Нет, синьор, не открою. В отсутствие брата я никому не открываю.
  Странное сопротивление. Он подчеркнул:
  — Речь идет о будущем вашего брата, а следовательно, и о вашем…
  — Вполне возможно, синьор, но я не открою…
  Он резко спросил:
  — Кто находится рядом с вами?
  Молчание. Тревожный голос:
  — Никого, синьор.
  — Честное слово?
  — Честное слово.
  — Нас кто-то слушает…
  — Прощайте, синьор. Нет смысла звонить снова. Я буду класть трубку, как только узнаю ваш голос…
  Щелчок. Конец. Охваченный подозрением, Юбер стукнул трубкой об аппарат, имитируя, будто повесил на рычаг, и быстро поднес ее к уху. Он услышал шепот: «Надо срочно предупредить Хирур…»
  И тишина. Это был мужской голос. Юбер подождал еще тридцать секунд, но без результата, и повесил трубку. Он простить себе не мог, что не доверился своему первому впечатлению. Линия Артура Ламма была на прослушивании…
  Непрофессионал ничего бы не заметил, но он давно привык к таким вещам, давно привык жить настороже, в постоянном напряжении.
  В конце концов, в том, что власти взяли под наблюдение такого осведомленного человека, как Артур Ламм, ничего удивительного не было.
  Теперь Юбер знал, как себя вести. Прослушивание телефона означало, что за домом обязательно ведется наружное наблюдение.
  Если хорошенько подумать, то все к лучшему.
  Он вспомнил завораживающий голос.
  — Эстер, — шептал он. — Ее зовут Эстер… Эстер Ламм.
  Он вышел из кабины, думая, что хорошо было бы познакомиться с женщиной, обладающей таким голосом. Калека? Может быть, она сказала это только для того, чтобы побыстрее отделаться от него? Странный предлог…
  Он представил себе лежащую молодую, очень красивую женщину, одетую в белое, с пепельными волосами и большими зелеными глазами. У больных всегда большие глаза.
  Он снова вошел в телефонную кабину небольшого ресторанчика, позвонил в миссию и попросил Бага. Тот сразу же подошел.
  — Хелло, — сказал Юбер. — Это твоя кузина из Калифорнии. Как дела?
  — Так себе, — невнятно ответил Баг, жевавший свою вечную жвачку. — Что с тобой случилось, дорогая? Потеряла свою сексапильность?
  — Угу, — ответил Юбер. — Я кое-кого подозреваю. Того журналистишку… Да, виа Маркони, девятнадцать. Кажется, его нет дома. Его сестра отвечает на телефонные звонки, но никому не открывает. Надо этим заняться.
  — Чем «этим»?
  — Нужны люди для наблюдения за домом. Пусть будут осторожны, кажется, за ним уже следят.
  Баг, видимо, размышлял. Юбер услышал, как он жует.
  — Я пошлю Тито, — сказал Баг. — Если окажешься там и тебе понадобится с ним встретиться, насвистывай Моцарта, он тебя…
  Юбер перебил:
  — Моцарта? Не знаю. Я не меломан.
  — Тогда, — примирительно предложил Баг, — «Мадлон». Он попросит огня. Ты станешь чиркать другим концом спички. Он спросит, не кузина ли из Калифорнии научила тебя так зажигать спички. Понятно?
  — О'кей. Есть что-нибудь новое?
  — Есть. Фотография Менцеля. Можешь зайти завтра утром…
  — О'кей, — ответил Юбер. — Хорошо бы еще разузнать насчет агентства печати. Трудно сказать заранее, может, это что-то даст.
  — Я уже сделал все необходимое. Не надо так много болтать. Тебе платят не за разговоры.
  — А тебе, как я погляжу, платят за брюзжание. Черт, как от тебя воняет мятой!
  Он повесил трубку и заметил, что перед кабиной нетерпеливо ждет хорошенькая девушка. Он неторопливо вышел и сказал:
  — Зачем так нервничать? Он обязательно вас дождется.
  Она пожала плечами, и упругая грудь соблазнительно выступила в вырезе платья. Юберу захотелось коснуться ее, но он этого не сделал.
  — Одну секунду! — воскликнул он.
  Она остановилась в дверях. Он наклонился, положил руку на ее ляжку, напрягшуюся под тонкой юбкой, ухватился за резинку подвязки, чуть оттянул ее и отпустил. Хлоп!
  — О! — воскликнула она, задохнувшись.
  Он из осторожности отступил на шаг и сказал с ослепительной улыбкой:
  — Теперь можете идти. Все в порядке!
  Он повернулся, прошел по коридору в зал ресторанчика и направился к бару.
  — Белый чинзано с джином и цедрой.
  — Чего еще, синьор? — слащаво улыбнулся бармен.
  — Побыстрее!
  — Какой ужас! Все торопятся… Они умрут раньше меня…
  Он принес заказ. Юбер заплатил, выпил и ушел. «Мерседес» стоял на прежнем месте. Он скользнул за руль, быстро захлопнул дверцу, чтобы уберечь салон от дождя, включил «дворники» и, осторожно тронувшись с места, влился в поток машин, двигавшийся по проспекту.
  Хотя он и купил план Триеста, но все-таки заблудился и был вынужден прижаться к тротуару, чтобы сориентироваться.
  * * *
  Хирурго вышел из машины перед домом сорок три по виа Джулия и втянул голову в плечи от резкого порыва дождя. Непрекращающийся вой ветра в ветвях деревьев парка звучал по-настоящему зловеще.
  Хирурго прижался к двери и нажал толстым пальцем на кнопку звонка. Три длинных, четыре коротких…
  Несколько секунд ожидания, дверь открылась, и Хирурго, войдя в дом, заворчал:
  — Вы не торопитесь! На улице ведь такая благодать!
  Человек, открывший ему, не ответил. Он взял шляпу своего начальника, повесил ее на крючок, потом спросил:
  — Плащ?
  — Нет… Хотя да, лучше снять…
  Хирурго стащил с себя зеленый плащ из плотной непромокаемой ткани и пошел к открытой двери, ведущей в ярко освещенную комнату.
  Хилый подросток с худым лицом стоял перед лежащей на мраморной подставке камина приемно-передающей рацией типа «уоки-токи», размером не больше шкатулки для сигар.
  — Что нового, Данило?
  Взгляд подростка загорелся. Этот был готов на все ради Хирурго.
  — Ничего, патрон. Клаудиус сказал, что не сможет дольше сидеть на дереве, если не стихнет буря.
  Хирурго нахмурил брови:
  — Будет сидеть столько, сколько нужно. Ночью отнесете ему поесть.
  Человек, открывший дверь, остался стоять на пороге комнаты. Услышав последние слова, он хмуро проговорил:
  — Кстати, о еде. Мне нужно нести корзинку девчонке. Сегодня днем она меня отчитала: ей, видите ли, этого мало. У нее, должно быть, зверский аппетит…
  Хирурго не слушал. Он обратился к Данило:
  — Вызови Клаудиуса. Я должен передать ему новые инструкции.
  Данило наклонился к микрофону, встроенному в корпус маленькой рации:
  — Алло, Данило вызывает Клаудиуса. Надо лить воду в вино?
  Тут же ответил приглушенный гнусавый голос:
  — Алло, Клаудиус вызывает Данило. Надо лить вино в воду, а не воду в вино.
  — С тобой будет говорить Номер Первый, — сказал Данило.
  Он отодвинулся, давая Хирурго возможность подойти. Шеф спросил:
  — Ты меня слышишь, Клаудиус?
  — Да, шеф, но говорите четче. Этот ветер…
  Действительно, голос Клаудиуса заглушал шум ветра. Хирурго продолжил:
  — Наши телефонисты перехватили два интересных звонка. Высокий, хорошо сложенный тип, возможно американец, пытается войти в контакт с домом девятнадцать. Он наверняка придет туда и постарается, чтобы ему открыли. Как только увидишь его, дай знать Данило, чтобы Витторио мог взять его под наблюдение, когда он уйдет. Ясно?
  — Ясно, шеф. Знаете, тут, наверху, не очень удобно!
  — Знаю, — сказал Хирурго. — Обещаю, что ты получишь соответствующую компенсацию. Но не забудь, что сейчас все зависит от тебя. Я на тебя рассчитываю, Клаудиус.
  — Можете на меня положиться, шеф, я выдержу. Я тут привязался покрепче на всякий случай…
  Хирурго распрямился, сделал Данило знак выключить рацию и повернулся к Витторио:
  — Ты слышал? Этот тип меня беспокоит… Вне всяких сомнений, он американский агент. Постарайся проследить, что он делает и с кем встречается. Если появятся опасения, что он от тебя оторвется, или если он заметит за собой «хвост», убери без колебаний. Обычным способом, план ухода тот же. Укрытие подготовлено. Я на тебя рассчитываю, Витторио…
  Глава 14
  Гостиница «Гарибальди», 22 часа:
  За стойкой дремала толстая матрона. Антонио стоял, прислонившись плечом к двери. За этой дверью была лестница, по которой можно было подняться в номера, и коридор, ведущий на кухню.
  Десяток клиентов, по большей части моряки, все итальянцы, вели бесконечный разговор о своей работе, потягивая виноградную водку.
  Тяжелая задымленная атмосфера, вонь разлитого дешевого вина и человеческого пота.
  Юбер допил последние капли кофе, поданного ему в конце ужина, и сделал вид, что углубился в чтение газеты.
  Зазвонил телефон. Матрона неторопливо повернула свою тушу, пробурчала несколько слов, вынула один из штекеров маленького коммутатора, воткнула его в другую ячейку, положила трубку и вновь приняла позу Будды.
  Вошел человек, вместе с ним в помещение ворвался порыв ветра с дождем. Сняв фуражку моряка торгового флота, он отряхнул плащ, обвел зал холодным взглядом и облокотился о стойку бара.
  Этот тоже был итальянец.
  Клиентура была исключительно итальянской.
  Юбер немного опустил газету, чтобы иметь возможность наблюдать за Антонио. Служащий гостиницы, выполнявший всякую работу, казалось, мечтал. Тощий, сутулый, лысый, с длинными, как у обезьяны, руками и косым жуликоватым взглядом. Неприятная внешность.
  Их глаза встретились. Юбер сделал ему знак подойти. Тот двинулся развинченной походкой и со скучающим видом.
  — Слушайте, Антонио, — тихо проговорил Юбер, давая понять, что хочет, чтобы его никто не слышал. — Вы кажетесь мне сообразительным, и, как и всем, вам нужны деньги…
  В глазах Антонио скука сменилась жадностью.
  — Десять долларов никогда не лишние, — продолжал Юбер, подмигнув.
  — Конечно, синьор. Весь вопрос в том, что вы хотите получить взамен.
  — Простую информацию.
  Он сделал паузу и для большей убедительности достал из кармана десятидолларовую бумажку.
  — У меня была назначена здесь встреча с другом, Франсисом Альбрехтом. Он должен был приехать вчера…
  Костлявое лицо Антонио напряглось. Юбер это заметил и продолжил фальшиво-непринужденным тоном:
  — Он здесь?
  Антонио прикусил губу, незаметно бросил взгляд на матрону, без смущения рассматривавшую их, и тихо ответил:
  — Нет, синьор, уехал и даже не заплатил по счету!
  — О! — произнес Юбер, изображая, что это его шокировало. — Ну-ка, расскажите…
  — Он приехал вчера вечером, синьор, с одним чемоданом. Мы дали ему шестой номер. Утром я постучал в его дверь, чтобы сказать, что принес завтрак. В комнате никого не было. Он убежал через окно, наверняка ночью. Хозяйка подала жалобу. Все-таки так вести себя непорядочно…
  Он наклонился и лицемерно спросил:
  — Вы говорили, он ваш друг?
  Юбер, как отличный актер, изобразил смущенное отступление:
  — Ну, друг это слишком громко сказано… Скажем, он мой знакомый. — И добавил, притворяясь, что пребывает в нерешительности: — Однако, если завтра вы не получите от него известий, я… возможно, я оплачу его счет, но при условии, что вы дадите мне расписку.
  Антонио выпрямился:
  — Я скажу об этом хозяйке.
  Юбер удержал его за рукав и пошуршал в пальцах десяткой.
  — Секундочку. Я не тороплюсь.
  Он еще больше понизил голос:
  — Этот побег через окно посреди ночи как-то не вяжется с синьором Альбрехтом. У вас не создалось впечатление, что он чего-то боялся? Может быть, он здесь с кем-нибудь поссорился?
  Антонио поморщился и ответил:
  — Не знаю.
  Юбер еще выразительнее пошуршал купюрой.
  — Подумайте получше…
  Антонио вздохнул, отер со лба пот и мысленно решил, что не стоит компрометировать себя из-за десяти долларов. Он принял обычный вид и равнодушно произнес перед тем, как отойти:
  — Я уже подумал, синьор.
  Юбера это не обмануло, но он ничего не мог вытянуть из этого типа, который наверняка знал больше, чем старался показать.
  — Счет, — крикнул Юбер вслед Антонио.
  — Сейчас, синьор.
  Антонио подошел к матроне, которая стала ему что-то тихо говорить, с подозрением глядя на Юбера. Он ей коротко ответил. Она написала счет на карточке. Антонио положил ее на тарелку и принес Юберу.
  Тот расплатился и оставил десять долларов в качестве чаевых. Антонио проводил его до тротуара, несмотря на дождь, посмотрел, как он садится в «мерседес» и уезжает, потом сунул голову в оставшуюся приоткрытой дверь и крикнул хозяйке:
  — Я за сигаретами! На пару минут!
  Он добежал до табачного ларька на углу улицы и попросил разрешения позвонить. Нервно набрав номер, он тихо заговорил:
  — Синьор Витторио? Это Антонио… Вы меня слышите? Только что в «Гарибальди» приходил один человек и наводил справки о синьоре Франсисе Альбрехте. Утверждает, что знаком с ним, и удивляется, что тот убежал через окно, не заплатив по счету. Какой он из себя? Высокий, крепкий, такому парню не захочется наступать на ногу. Скорее блондин, волосы подстрижены бобриком, глаза голубые. От их взгляда холод пробирает, если вы понимаете, что я хочу сказать. В непромокаемом плаще американской армии и в шляпе. Уехал на кабриолете «мерседес», номер Т-353-56. Дал мне десять долларов, чтобы попытаться меня разговорить. Что?.. Нет, о журналистишке ни слова. Всего хорошего, синьор Витторио. Всегда к вашим услугам… Что? Насчет денег… Не к спеху. Заезжайте завтра… Всего хорошего.
  Он повесил трубку, лицо его просто светилось от радости. Он делал себе состояние! Ах, если бы он мог откровенно поговорить с тем парнем, что только что уехал, сказать ему: вот столько мне платят с той стороны, если вас это интересует, удвойте цену… Ничего! Может быть, если подумать, он сумеет его найти.
  Он взял блок сигарет, заплатил и побежал к «Гарибальди». В тот момент, когда он входил в дверь, ночь разорвал вой сирены. Потом остался только шум дождя. За его спиной захлопнулась дверь. Он увидел инспектора Франчетти, облокотившегося о стойку и тихо разговаривающего с хозяйкой. Какого дьявола этот грязный легаш приперся снова? Может быть, из-за бегства Альбрехта?
  Юбер оставил машину на виа Франческо перед синагогой. Было около половины одиннадцатого, может быть, чуть больше.
  Проверив работу позиционных огней и заперев дверцы на ключ, он поглубже надвинул шляпу, поднял воротник плаща, застегнулся, сунул руки в карманы и зашагал по залитой дождем мостовой.
  Погода никак не хотела налаживаться. Должно быть, судам в Адриатике приходилось туго. Наклонившись вперед, чтобы лучше сопротивляться порывам ветра, Юбер дошел до виа Карпизон и повернул направо. Визит в «Гарибальди» разочаровал его. Он надеялся получить какие-то сведения, а вынес только чувство настороженности, не основывавшееся ни на чем конкретном.
  Что-то в этом заведении было не так. Внизу был матросский притон, а комнаты соответствовали гостинице третьего разряда, гостинице для среднего класса.
  Но больше всего его беспокоил Антонио.
  Юбер заметил, что подошел к виа Маркони. На одной ее стороне деревья парка образовывали темную стену, кренящуюся под напором порывистого ветра.
  Насвистывая «Мадлон», Юбер свернул налево.
  Держась настороже, он вглядывался в занавес дождя, сквозь который с трудом пробивался свет фонарей. Его обогнал мужчина, шедший торопливыми шагами, нагнув голову. Затем прошла женщина, едва не выколовшая ему глаз зонтиком, который выворачивало ветром. Проехал ярко освещенный автобус, пассажиров в нем было мало. В этот вечер жители Триеста предпочитали оставаться у себя дома.
  Он прошел мимо дома девятнадцать, не замедляя шаг и на ходу осмотрев его: стена забора, живая изгородь, железная калитка, маленький дворик, дом стоит в глубине. Ни слева, ни справа прохода нет…
  Он пересек улицу, идущую под прямым углом, и продолжал идти вдоль ограды парка. Ничего подозрительного: на улице не было ни одной стоящей машины с пассажирами.
  Он хотел уже повернуть назад и перешел на другую сторону улицы, когда явственно ощутил, что за ним следят.
  Долгая привычка к жизни в опасности развила в Юбере своего рода шестое чувство, экстрасенсорную восприимчивость, на которую он мог положиться и которую шутя называл «своим радаром».
  Он отказался от своего замысла и продолжал идти прямо, сжимая под левой мышкой твердый и успокаивающий бугор. «Смит и Вессон» последней модели.
  Человек сзади приближался. Юбер чувствовал это по возрастающему напряжению мускулов спины.
  Он остановился у фонарного столба, который мог послужить ему защитой, и сунул руку под пиджак. Его пальцы сомкнулись на рукоятке пистолета и слегка приподняли его, чтобы убедиться, что он свободно выходит из кобуры, сделанной из мягкой кожи.
  Он увидел нечеткий из-за дождя силуэт человека и снова принялся высвистывать на мгновение прерванную «Мадлон».
  Человек прошел мимо, не обратив на него внимания. Юбер был разочарован. Он знал, что этот человек интересуется им.
  Неожиданно человек вернулся.
  Юбер на несколько сантиметров вытянул оружие из кобуры.
  Человек остановился. Он был маленьким, коренастым, с очень широкими плечами. Парень, твердо стоящий на ногах.
  — У вас не будет огоньку, синьор?
  Он сунул в рот сигарету, как по волшебству оказавшуюся у него в руке. Юбер заколебался. Действительно ли это Тито? Сделать условным знаком просьбу дать прикурить было полным идиотизмом. Попросить огоньку может кто угодно, а чтобы сделать это, Юберу придется отпустить оружие и отдать себя на милость неизвестного.
  Его нервы натянулись, тело напряглось, он опустил «Смит и Вессон» в кобуру, вынул руку, покопался в кармане плаща.
  Его движения были медленными и размеренными. Он увидел, как неизвестный поднес руки к груди, и успокоился. Это наверняка был Тито, догадавшийся о его неуверенности.
  Он взял из коробки спичку, потер ее не тем концом…
  Человек засмеялся тихо, потом громче.
  — Это ваша кузина из Калифорнии научила вас так зажигать спички?
  Он убрал в карман сигарету, а Юбер коробок.
  — Вы Тито?
  — Да. Баг приказал мне поступить в ваше распоряжение. Можете на меня положиться, патрон.
  Парень был симпатичным и выглядел решительным. Баг знал, что Юбер никогда не согласится работать с размазней или с новичком.
  — Вы давно здесь? Давайте пройдемся, поговорить можно и на ходу…
  Они пошли, удаляясь от дома девятнадцать.
  — Больше двух часов, патрон.
  — Вас не засекли?
  — Не думаю. Раз я до сих пор жив…
  — Это ничего не значит, — сухо сказал Юбер. — Может быть, они предпочитают проследить за вами, чтобы узнать, с кем вы связаны.
  — Может быть, — согласился Тито, не смущаясь. — А теперь, если хотите меня выслушать… Я успел немало узнать.
  — Давайте.
  — За домом девятнадцать следит еще один тип. Очевидно, он здесь уже давно.
  — Где он прячется?
  — На верхушке дерева в парке, как раз напротив. Я его еле заметил. Баг мне сказал, что кто-то обязательно должен быть, вот я и не сдавался. У него есть рация: она его и выдала. Ветер, конечно, шумит сильно, но голоса все равно слышно. Я крался по парку, как краснокожий, и вдруг сверху раздалось: «…выдержу. Я тут привязался…» Дальше все было просто. Пять минут спустя я уже мог забраться к нему, не ошибившись веткой…
  Юбер пожал Тито руку:
  — Отличная работа. Думаю, мы поладим.
  Югослав продолжил:
  — Это еще не все. Баг мне говорил, что в девятнадцатом только женщина. Так вот, там есть и мужчина…
  Юбер остановился.
  — Что вы сказали? Вы уверены?
  Тито тоже остановился, потом пошел снова, потянув Юбера за рукав:
  — Пойдемте, нельзя останавливаться, нас засекут. Да, я в этом уверен. Я затаился в парке, у решетки, как раз под деревом, на котором сидит тот парень, потому что так было меньше опасности, что он меня засечет. Я ясно видел две тени через щель между ставнями в освещенной комнате слева.
  Порыв ветра, более сильный, чем остальные, заставил его замолчать. Он ждал хоть небольшого затишья, чтобы продолжить свой рассказ. Юбер заметил:
  — Если вы смогли увидеть, что в доме два человека, а не один, как мы предполагали, противник тоже должен знать об этом.
  Тито перепрыгнул через лужу и подождал Юбера, чтобы ответить:
  — Не думаю. Если малый на дереве их единственный наблюдатель, он ничего не мог видеть. Косые щели ставней направлены вниз, а он сидит слишком высоко, чтобы заметить хотя бы тени… Он, наверное, должен только засекать, кто приходит к женщине.
  Юбер высморкался, вытер мокрое от дождя лицо и спросил:
  — Кто-нибудь приходил, пока вы наблюдаете?
  Тито обернулся.
  — Надо быть начеку, — сказал он, чтобы они нас не подловили. В такую бурю два выстрела никто не услышит… Да, приходил тип с корзинкой, скорее всего, принес продукты. Сначала я подумал, что он разносчик какой-нибудь фирмы, продающей готовые обеды, но, выходя, он махнул рукой парню на дереве. Тогда я проследил за этим «разносчиком». Недалеко. Он свернул за угол парка, прошел по виа Джулия и вошел в дом сорок три.
  Серо-голубые глаза Юбера радостно сверкнули. Он стукнул Тито по спине и похвалил:
  — Хорошая работа, старина. Великолепная! Можно несколько дополнительных вопросов?
  — Разумеется.
  — Этот псевдоразносчик звонил в дверь как-то по-особому?
  — Не знаю, — ответил Тито. — Я был слишком далеко. Но это вполне возможно…
  — Хм! — немного разочарованно кашлянул Юбер. — Ему открыли дверь, а что произошло затем?
  Им навстречу ехала машина. Они инстинктивно замолчали и постарались, насколько это возможно, принять непринужденный вид. Рука Юбера скользнула за борт плаща.
  Машина проехала, забрызгав их грязью. Тито ответил:
  — Тот тип не входил внутрь. Женщина взяла у него корзинку на пороге. Они обменялись несколькими словами, которые я не мог расслышать. Тип пошел к калитке, а дверь закрылась.
  — Женщина была одна? Мужчина не показывался?
  — Нет. Она калека или что-то в этом роде: опирается на трость и жутко хромает при ходьбе.
  — Хорошенькая? — спросил Юбер и, не дожидаясь ответа, добавил: — Надо найти способ проникнуть в дом, не привлекая внимания.
  Глава 15
  Им снова овладела необъяснимая тревога. Он все яснее понимал, что Эстер ведет себя как-то не так…
  В камине затрещало полено, и он вздрогнул. Его испуганный взгляд перешел с пустой тарелки на столик на колесах, на котором они ужинали, потом остановился на молодой женщине…
  Лежа на диване, положив голову на валик, Эстер, казалось, мечтала, глядя в потолок. Волна светлых волос свешивалась набок до столика с телефоном. Она лежала, прижавшись спиной к куче подушек, и выглядела настолько соблазнительной, что мысли Менцеля потекли совсем по другому руслу. Менцель хотел ее.
  Она сказала своим прекрасным низким голосом с волнующими интонациями:
  — Вы не прикурите мне сигарету?
  Он, как зачарованный, выполнил ее просьбу, медленно проведя по губам тем концом сигареты, который она должна была взять своими губами, и вздрогнул, когда она взяла сигарету, с таким чувством, будто поцеловал ее…
  Затем прикурил другую, для себя.
  Входная дверь застонала под напором ветра. Он снова испугался и спросил в лоб:
  — А что ваш брат?.. Вы, кажется, больше не волнуетесь за него?
  И сразу же пожалел, что задал этот вопрос, хотя он мучил его все это время. После возвращения домой Эстер ни разу не упомянула о своем брате и как будто совершенно перестала беспокоиться о нем…
  Менцель увидел, как она вздрогнула и как по щекам разлился румянец. Она медленно повернула свою прекрасную голову, чтобы посмотреть на него. В стеклах ее очков отразились пять ламп люстры.
  — Почему вы об этом спрашиваете? — И с ноткой нервозности в голосе добавила: — Я не очень экспансивна. Что толку говорить… Он наверняка позвонит или даже вернется в ближайшее время.
  Он опустил глаза.
  — Я отвезу все на кухню, а потом подниму вас в вашу комнату. Вам не стоит проводить здесь еще одну ночь… Вам надо нормально отдохнуть…
  Эстер подумала: «У него возникли сомнения, и он хочет меня удалить, чтобы уйти. Его нельзя отпускать… Он для меня единственный шанс спасти Артура».
  — Я хочу остаться здесь, — сказала она. — В прошлую ночь я хорошо выспалась. А наверху мне будет страшно одной.
  Ему захотелось сказать, что он охотно разделит с ней постель, и он удивился своей смелости, но не устыдился этого желания. Он очень хотел, чтобы она осталась рядом с ним.
  — Как хотите, — сказал Менцель, вставая. — А почему разносчик так странно звонит? Три длинных и четыре коротких?
  Она ответила не сразу, сделав сначала длинную затяжку.
  — Это я просила его так делать…
  Эстер старалась не смотреть на Менцеля. Но его такое объяснение не удовлетворило. Не сводя глаз с изящной лодыжки, высунувшейся из-под подола домашнего халата, он продолжал настаивать:
  — Он не счел это странным?
  Она смутилась:
  — Нет, почему? Вернее, да… Но он быстро понял… Я одна…
  Он покатил столик на колесах на кухню.
  — Вы ему не платите?
  Эстер пролепетала, радуясь, что он стоит спиной и не может ее видеть:
  — Заплачу, когда все закончится. Он приносит мне продукты в кредит.
  Он вышел. Слышался только скрип колес столика и звук медленных шагов Менцеля.
  «Он что-то заподозрил, — подумала Эстер. — Я должна за ним следить, если не хочу, чтобы он попытался уйти». И вдруг ее охватила паника: «Я никогда не сумею продержать его здесь еще тридцать шесть часов. Это очень долго, слишком долго… Я должна что-то сделать…»
  Она услышала, как Менцель гремит посудой на кухне. «Надо найти способ удалить его, чтобы позвонить Хирурго и выторговать освобождение Артура в обмен на выдачу Менцеля».
  И тут же ужаснулась этой мысли. «Этот человек доверился мне, он в моей власти, и я не имею права так поступить с ним. Это было бы чудовищно… ЧУДОВИЩНО!»
  Она вздрогнула от холода. Менцель продолжал возиться с посудой. На кухне что-то упало. Хлопнул ставень. В камине затрещало полено. Часы стиля ампир прозвонили половину двенадцатого… Эстер было холодно и страшно.
  «Артуру грозит смертельная опасность. Если он не вернется, это будет означать и мою смерть. Обо мне некому будет заботиться. Значит, две жизни за одну. Это не моя вина. Я должна быть безжалостной… Он меня любит. Я вижу это по его глазам, по каждому его жесту… Он меня любит… и если бы я захотела, может быть, он женился бы на мне?.. Но как бы я стала жить с ним, зная, что могла спасти брата, выдав его? Это будет преследовать меня всю жизнь… Господи! Я схожу с ума…»
  Она закрыла лицо руками, а когда убрала их, он стоял в дверном проеме с напряженным лицом.
  — Вы очень бледны, — прошептал он.
  Он подбежал к ней, упал на колени и обнял. Ее нервы не выдержали, и она зарыдала.
  — Я вас люблю, — почти закричал он.
  Она отрицательно покачала головой, и вдруг, каким-то чудом прочитав ее мысли, он понял, что ее тревожит. Его охватило желание пожертвовать собой. Он по-прежнему чувствовал себя героем кинофильма… Он прижал Эстер к себе так сильно, что ей стало больно, и бессвязно пробормотал:
  — Не плачьте. Я не хочу… Я люблю вас. Скажите мне, что вы хотите, и я это сделаю. Все что угодно. Если я должен отдать свою свободу или жизнь, чтобы спасти вашего брата, я это сделаю… Немедленно. Я больше не могу… Я не хочу видеть вас такой.
  У нее закружилась голова; в огромных зеленых глазах застыл испуг. «Он обо всем догадался… Он знает, что я хочу его выдать, и согласен». Вдруг к ее щекам прилила жаркая волна. «Он меня любит. Он только что сказал это… Мне никто никогда этого не говорил. Я была только калекой. Он меня любит… Я не могу его выдать. Артур, возможно, сам найдет способ спастись…»
  Она почувствовала, что губы Стефана Менцеля прижались к ее губам, и чуть не потеряла сознание. Потом, без видимой причины, Эстер подумала о Гарри Брасселе, человеке, которого, по словам Арриго Нера, ничто не могло остановить и который хотел найти Артура. Не задумываясь, хорошо это будет или плохо, она мысленно пожелала ему удачи.
  * * *
  Два длинных луча фар пробежали по мокрому от дождя двору и остановились на сером фасаде дома с широкими влажными пятнами.
  — Здесь, — сказал Паоло. — Мы приехали. Шеф ждет вас.
  Адольф Крейсслер не ответил. С того момента как Паоло встретил его в аэропорту, он не произнес и пары слов.
  Когда машина остановилась, он вышел, захлопнул дверцу и пошел к дому, не обращая внимания на потоки дождя.
  Паоло шел следом, неся чемодан бывшего немецкого ученого.
  Дверь открылась, и на пороге появился Хирурго, предварительно убедившись в личности приехавших.
  — Добро пожаловать.
  Адольф Крейсслер протянул руку, но взгляд его наткнулся на «маузер» итальянца.
  — О! — произнес он, растянув тонкие бледные губы в презрительной усмешке.
  — Да, — сказал Хирурго, которого не могло тронуть никакое презрение. — Проходите.
  Он указал стволом пистолета на открытую дверь. Паоло поставил на пол чемодан и тут же исчез в темноте двора. Адольф Крейсслер прошел в комнату, обставленную как кабинет, остановился в центре и спросил:
  — Разумеется, вы предупреждены о моем приезде?
  Его голос был твердым и резким. Крейсслер служил добровольцем в СС, пока не был прикомандирован к гамбургскому «Физикалише Арбайтсгемейншафт» за свои выдающиеся способности в физике. Осторожный Хирурго, не выпуская из рук «маузера», сел за стол и ответил:
  — Меня предупредили, что кто-то должен приехать. Хочу верить, что речь идет о вас.
  Адольф Крейсслер пожал плечами и сел на стул, не дожидаясь приглашения. Хирурго спросил:
  — Кто вас прислал?
  Адольф Крейсслер ответил без смеха:
  — Великий Могол! Тот, кто обрезает концы сигар золотой гильотиной.
  Кажется, ответ удовлетворил Хирурго.
  — Я вас слушаю, — сказал он. — Сигарету?
  Немец отказался движением руки. Хирурго закурил, взяв сигарету из пачки, лежавшей на столе. Крейсслер начал:
  — Надеюсь, я не опоздал… Вы еще не успели прикончить моего достойного коллегу Стефана Менцеля?
  Хирурго холодно ответил:
  — Пока что он где-то бегает… Точнее, отсиживается. Я почти полностью уверен, что он не мог покинуть Свободную территорию.
  — Прекрасно, — прошептал Крейсслер. — Значит, я прилетел не напрасно. Приказ изменился. Теперь надо не убирать Менцеля, а захватить живым и обеспечить его доставку в Россию. Он нужен нашим хозяевам…
  — Каким хозяевам? — спросил искренне удивленный Хирурго.
  Крейсслер счел, что отвечать излишне и небезопасно.
  — Вот приказ: срочно узнать, где скрывается Менцель. Когда узнаете, сделайте так, чтобы я смог с ним поговорить. Я должен уговорить его. Мы давние знакомые.
  Хирурго посмотрел на немца с враждебностью и любопытством:
  — Как вас зовут?
  — Рихард.
  — Это псевдоним?
  — Разумеется.
  — Вы немец?
  — От вас ничего нельзя скрыть.
  — Я не люблю немцев.
  — А вас никто не просит их любить. Особенно они сами. Немцы не нуждаются в любви. Они хотят только внушать страх…
  Хирурго плюнул на паркет. Крейсслер сжал челюсти. По возвращении в Москву он напишет об этом наглом самодовольном толстом мешке макарон настолько негативный рапорт, насколько это возможно. Он сухо продолжил:
  — Вы удерживаете журналиста, предавшего дело широкой огласке. Чего вы от него добились?
  Хирурго буркнул:
  — Я как раз собирался снова заняться им. Хотите мне помочь?
  Крейсслер, прямой и полный спеси, встал:
  — Охотно! Где он?
  Хирурго тоже поднялся:
  — Следуйте за мной…
  — А что вы сделали с его сестрой? — спросил Крейсслер, глядя в широкую спину Хирурго.
  Хирурго, не оборачиваясь, ответил:
  — Она у себя дома, под наблюдением. Возможно, Менцель попытается встретиться с Ламмом. С другой стороны, нам известно, что этой же идеей одержим один американец. Мышеловка поставлена…
  Крейсслер остановился:
  — Одну секунду. Пленный может нас слышать отсюда?
  — Нет.
  — Прекрасно. Совершенно необязательно оставлять женщину в доме, чтобы добиться желаемого результата. Привезите ее сюда и оставьте на месте нескольких решительных ребят, чтобы встретить любого, кто туда сунется. Благодаря сестре мы заставим говорить брата…
  Хирурго вдруг стало не по себе.
  — Она калека, — буркнул он.
  Немец презрительно сморщился:
  — Калека? Тем лучше. Человечество не понесет большой утраты.
  — Не рассчитывайте на меня, чтобы пытать женщину-калеку, — отрезал итальянец. — Убить — пожалуйста… но чисто, без пыток.
  — Я на вас и не рассчитывал, — холодно бросил Крейсслер. — Сделайте все необходимое. Нужно, чтобы журналист сказал все, что знает.
  Хирурго повернулся, чтобы пойти отдать приказ Паоло.
  — Отлично, — пробормотал. — Раз вы все берете на себя…
  * * *
  Юбер и Тито, не сговариваясь, повернули на площадь и пошли назад.
  Буря не только не улеглась, но бушевала еще сильнее.
  — Надо найти способ проникнуть в этот дом, — повторил Юбер. — Мужчина, находящийся в нем, может быть только Артуром Ламмом. Мне совершенно необходимо с ним поговорить. Один он может вывести меня к цели…
  Тито не знал всю историю, но догадался, когда было произнесено имя Артура Ламма, что дело тесно связано с сенсационной статьей о «летающих тарелках», появившейся в вечерних газетах.
  — Войти незаметно в дверь невозможно, — ответил он, перешагивая через лужу. — Остается крыша. В соседнем доме несколько квартир, а крыша чуть выше, чем у нашего.
  — И дальше что?
  Юбер прекрасно понимал, что время работает против него. Он готов был пойти на что угодно, но прогулка по крышам при таком сильном ветре не вызывала у него восторга.
  — Я этот вариант уже обдумал, — невозмутимо продолжал Тито. — С стороны улицы чердачного окна нет, значит, оно находится с другой, то есть наблюдатель его видеть не может.
  Он сделал паузу, глубоко вздохнул, придерживая воротник плаща своими толстыми пальцами.
  — Стекло легко выбить. В такую погоду ничего не будет слышно.
  — О'кей, — сказал Юбер. — Пойдем через чердачное окно.
  * * *
  Стефан Менцель подбросил в камин полено и повернулся к Эстер:
  — Проблема неразрешима, если мы не последуем вашему первоначальному плану.
  Эстер провела дрожащей рукой по своему бледному и осунувшемуся лицу.
  — Нет ничего неразрешимого, — без особой уверенности возразила она.
  Она во всем ему призналась, все объяснила. Стефан Менцель выслушал ее молча. Когда она кончила, он не обвинял, не упрекал. Просто из его наивных светлых глаз исчезла всякая нежность, и он разговаривал с ней, как с совершенно чужим человеком.
  Эстер посмотрела на него. Менцель снова грыз ногти, а на щеке остался красный отпечаток ее губ. Очевидно, он этого не знал, иначе стер бы. Она решила ничего ему не говорить: он как будто носил ее тавро, как будто до сих пор принадлежал ей…
  Без злобы, тоном, каким отчитывала бы своего ребенка, Эстер произнесла:
  — Перестаньте грызть ногти. Это негигиенично…
  Он сильно покраснел и повернулся к ней спиной, потом с неожиданной силой заговорил:
  — Это не может продолжаться! Раз они прослушивают телефон, все очень просто: я снимаю трубку и говорю, что я здесь и они могут за мной приехать…
  Эстер возразила:
  — Это глупость. Они все равно не отпустят моего брата!
  И тут же рассердилась на себя. Она действительно больше не понимала, кого предпочитает… Стефан… Артур… Прошлое… настоящее… будущее…
  — Ну, так сделайте это сами, — почти выкрикнул он. — Имейте смелость хоть на это!
  Эстер больше не могла держаться. Куда девалась ее душевная сила, спокойствие, смелость, отстраненность от суеты жизни? Она вдруг почувствовала, что ее захлестнула волна бессильной злости, и неузнаваемым голосом бросила:
  — Я сделаю это.
  Она поняла, что он не ощутил страха, и испугалась выражения его глаз. В них тоже была злость, злость за то, что произошло.
  Они стали врагами.
  Она сняла трубку и покрутила диск наугад. Главным было привлечь внимание человека, прослушивающего линию.
  — Алло, — четко произнесла она. — Говорит Эстер Ламм. Я хочу передать сообщение для Хирурго. Передайте ему, что я знаю, где прячется Стефан Менцель, и готова сказать ему это, если он гарантирует выполнение своих обещаний в отношении моего брата. Повторяю: говорит Эстер Ламм. Я хочу…
  Смертельно бледный Стефан Менцель слушал, сжимая челюсти. В нем кипела ярость. До сих пор ему приходилось делать над собой неимоверные усилия, чтобы не выдать своей любви к этой женщине, предавшей его. Теперь он так же сильно ненавидел ее, не отдавая себе отчета в том, что эта ненависть была та же любовь, любовь, с которой бессмысленно бороться.
  Он посмотрел, как она положила трубку, и очень спокойно сказал:
  — Прекрасно. Теперь остается только ждать…
  Глава 16
  Ветер трепал полы плаща, дождь лил сплошной стеной. На шесте крутился флюгер. Внизу громко хлопал ставень. Где-то далеко сорвало печную трубу, и грохот кирпичей показался Юберу бесконечным.
  Вися на руках на карнизе, он никак не решался спрыгнуть на крышу дома Ламмов. «Самоубийство, настоящее самоубийство…» Юбер поднял глаза и сквозь струи воды различил какой-то темный шар. Очевидно, это была голова Тито.
  Он разжал руки.
  Падение было коротким. Удар ногой о выступ и сползание, которое невозможно остановить.
  Его охватила паника — сейчас он свалится с высоты в десять метров и переломает себе кости…
  Вдруг его ботинок наткнулся на что-то твердое… Он вытянул руку и судорожно ухватился за железный крюк, служащий кровельщикам, чтобы цеплять лестницу.
  Юбер замер, задыхаясь, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он лежал на шиферной крыше, превратившейся в большой водосток…
  Вода текла в его рукав, как в трубу. Он был весь мокрый, словно только вылез из бассейна.
  Юбер услышал сверху голос, едва различимый из-за шума бури. «Славная профессия!» — подумал он и поднял голову, чтобы ответить.
  Тито в свою очередь повис на руках на карнизе.
  Юбер поменял правую руку на крюке на левую и приготовился принять удар…
  Он увидел, как его помощник камнем полетел вниз и покатился, забрызгивая его водой и кусочками шифера, оторванными от крыши.
  Юбер схватил его и остановил падение.
  Получилось.
  Тито почувствовал, что его ноги уперлись в переполненный желоб водостока. Он порыва ветра у него перехватило дыхание. Он отдышался и крикнул:
  — Отпускайте меня! Я держусь!
  Юбер осторожно отпустил его и отчитал:
  — Не надо так кричать!
  Тито чихнул. Его ботинки были полны воды.
  — Надо поторапливаться, — отозвался он, — а то тут сдохнуть можно.
  Он провел рукой по мокрому лицу и поднял глаза, чтобы осмотреть крышу. Юбер сделал то же самое. Оба одновременно заметили в нескольких метрах левее чердачное окно.
  — Не двигайтесь, — бросил Тито. — Я доползу, опираясь на водосток…
  Он пополз, замер на полпути до новой линии крючков, сделал знак Юберу, который вытянул ногу, коснулся плеча своего помощника, тяжело надавил на него, разжал руку и метнулся влево. Его вытянутая рука ухватилась за другой крючок. Он перестал опираться на Тито, и тот продолжил продвигаться по водостоку…
  Только третий аналогичный маневр привел Юбера к окну. Поддерживаемый Тито, он попытался открыть фрамугу. Безуспешно. Оставался один способ: разбить стекло.
  Он прижал руку к стеклу, чтобы помешать течь воде, не позволявшей рассмотреть, что внутри, и заглянул в окно.
  Полная темнота. Очевидно, там был пустой чердак. Он достал пистолет, взял его за ствол и ударил рукояткой по окну.
  Вой бури заглушил звон разбитого стекла. Юбер просунул внутрь руку, открыл задвижку и поднял фрамугу.
  Путь свободен.
  Сунув в окно голову, Юбер прислушался…
  Никакого подозрительного шума.
  Он убрал оружие, взялся за край подоконника и подтянулся, освободив плечи Тито. Подав руку югославу и подтянув его до окна, Юбер, отпустив Тито, начал спускаться.
  Его ноги коснулись опоры. Он хлопнул Тито по руке, давая понять, что он может следовать за ним, и осторожно отодвинулся вбок на два шага.
  Голова Тито появилась в узком квадрате окна. Юбер включил карманный фонарик и наставил луч на пол. На пыльных досках уже образовалась лужа. Он повел лучом вокруг себя.
  Чердак. Классическое нагромождение старых чемоданов, колченогой мебели и самых разных предметов. Посередине черная дыра лестницы, огражденная с двух сторон перилами.
  Тито приземлился на ноги рядом с Юбером.
  — Уф! — сказал он. — Здесь намного лучше.
  Юбер шагнул к лестнице.
  — Только бы и дальше все шло хорошо, — прошептал он.
  * * *
  Стефан Менцель вдруг перестал грызть ногти и посмотрел на потолок. В камине ярко горел огонь, дождь хлестал в железные ставни.
  — Кажется… — начал он.
  Он замолчал, встал и продолжил, равнодушно глядя на Эстер, по-прежнему лежавшую на диване:
  — Я поднимусь на верхний этаж. Наверное, плохо закрыт ставень.
  Менцель сам проверял все запоры и знал, что услышанные звуки имеют другое происхождение. Она вздрогнула, тоже почувствовав тревогу, но попыталась успокоить себя:
  — Нет. Скорее, ветер срывает с крыши шифер. Не ходите, я не хочу, чтобы вы оставляли меня одну…
  Он жестоко усмехнулся:
  — Боитесь, что я уйду?
  Эстер опустила тяжелые веки на блестящие от усталости глаза.
  — Да, — прошептала она, — боюсь.
  Он был признателен ей за откровенность и подумал, что она, очевидно, правильно определила причину шума: ветер срывал с крыши шифер.
  Менцель сел и достал из кармана револьвер Артура, найденный в его комнате на верхнем этаже. Эстер приподнялась на локте, чтобы лучше его видеть. С тех пор как произошло непоправимое, они стали совершенно чужими друг другу. «Он соврал, что любит меня. Он только играл, потому что я была ему нужна. Как он мог в меня влюбиться?.. Я ведь калека».
  — Зачем вы достали оружие? — спросила она.
  Он не ответил. «Но если он меня не любит, зачем остается здесь и ждет прихода тех? Почему не пытается спастись? Он вооружен… Вооруженный мужчина против безоружной женщины-калеки. Как я могла бы помешать ему уйти, если бы он этого захотел?»
  Менцель встал и подошел к ней, держа оружие в руке. Эстер замерла, парализованная страхом. «Он убьет меня, а потом уйдет…» Менцель протянул ей оружие и сказал мягким голосом:
  — Возьмите, он может вам понадобиться…
  Она осталась неподвижной, не веря своим глазам, не в силах пошевелиться. Он положил револьвер на столик рядом с телефоном.
  — Вы умеете с ним обращаться?
  Эстер разрыдалась и ухватилась за полу его пиджака.
  — О, Стефан! Почему так получилось?..
  Она не сумела сказать больше, но это было не нужно. Он понял. Не в силах больше сдерживаться, Менцель упал на колени и заключил ее в объятия. Их губы вторично слились в поцелуе.
  Во входную дверь позвонили.
  Три длинных и четыре коротких.
  * * *
  Острие ножа скользнуло под язычок замка; ключ был вставлен с другой стороны. Тито глубоко вздохнул и начал нажимать.
  Дерево двери затрещало. Сидевший на ступеньке выше Юбер непроизвольно заметил:
  — Тише!
  Тито не ответил. Напрягая мускулы, он продолжал жать на ручку крепкого ножа. Юбер снова вытащил свой «Смит и Вессон», готовый к любой неожиданности.
  Резкий хруст. Рука Тито упала.
  — Готово! — прошептал он.
  Юбер выключил фонарик, а югослав бесшумно открыл дверь.
  Они шагнули на площадку. Юбер прислушался. На первом этаже плакала женщина… Плакала и говорила. Как будто умоляла. Приглушенный мужской голос, уговаривающий ее замолчать.
  В дверь снова позвонили.
  Три длинных и четыре коротких.
  Этот звонок Юбер и Тито услышали.
  Не сговариваясь, они отступили, прикрыли дверь, ведущую на чердак, и стали ждать…
  Хирурго прижался лицом к стеклу дверцы и заворчал:
  — Не очень-то она торопится открывать.
  Он смутно различал высокую фигуру Крейсслера возле двери. Он повернулся, чтобы задать вопрос Артуру Ламму, неподвижно сидевшему на заднем сиденье рядом с Паоло, но вспомнил, что рот журналиста заткнут кляпом. Потом Хирурго вспомнил, что молодая женщина хромая и ей нужно время, чтобы дойти до двери…
  Порыв ветра жуткой силы приподнял машину. Упав на рессоры, машина долго качалась. Какая мерзкая погода! Хирурго не припоминал, чтобы подобная буря обрушивалась на Триест в это время года. Хотя лично его это вполне устраивало. Когда ему сообщили о капитуляции синьорины, он решил привезти с собой Артура Ламма, чтобы иметь возможность парировать любую неожиданность. Было вполне вероятно, что синьорина потребует показать ей брата, прежде чем начать серьезный разговор.
  Терять время больше нельзя. Дело надо закончить до рассвета.
  * * *
  Стефан Менцель все-таки заставил Эстер разжать руки. Удерживая ее запястья, он сказал тихим голосом, глядя ей в глаза:
  — Надо открыть. Я поднимусь на второй этаж. Если что-то будет не так, я уйду по крышам и свяжусь с вами потом. Не говорите ни слова, пока вам не вернут вашего брата.
  Она не выдержала:
  — Я не могу! Не могу принести вас в жертву… принести НАС в жертву!.. Артур достаточно взрослый, чтобы выкрутиться самому… Я больше не могу!
  Пятясь, Менцель приблизился к двери и тихо повторил:
  — Откройте дверь и потребуйте, чтобы вам вернули вашего брата, прежде чем начинать разговор…
  Он развернулся и стал подниматься по лестнице.
  * * *
  Адольф Крейсслер нажал на кнопку звонка в третий раз.
  Три длинных и четыре коротких.
  Он начинал нервничать. Хирурго, этот мерзкий итальяшка, наверняка ввел его в заблуждение. Как и большинство жителей Средиземноморья, он принимал желаемое за действительное и не умел отличать вымысел от реальности…
  Скрежет отодвигаемого засова, звук ключа, поворачиваемого в замке. Дверь открылась.
  Адольф Крейсслер посмотрел на Эстер и спросил:
  — Вы Эстер Ламм?
  Она с трудом проглотила слюну и ответила:
  — Да, я Эстер Ламм. Что вам от меня нужно?
  Он шагнул вперед, опасаясь, что она захлопнет дверь.
  — Вы должны были понять это по тому, как я звонил…
  Они вошли в прихожую. Она закрыла дверь. Он подумал, что не следовало бы позволять ей запираться на засов: она могла организовать западню…
  — Проходите сюда.
  Он пошел впереди нее, потом обернулся и посмотрел на ее ноги.
  — Несчастный случай?
  Она перестала дрожать и ответила со злым огоньком в глазах:
  — Гестапо.
  — Именно это я и хотел сказать, — произнес Крейсслер, растянув тонкие губы в улыбке.
  Он протянул руки к огню, потом сел в кресло, в котором совсем недавно сидел Менцель. Она, хромая, дошла до дивана, снова опустилась на него и сказала своим прекрасным голосом почти спокойно:
  — Слушаю вас.
  Он достал из кармана сигарету и неторопливо закурил.
  — Я хочу видеть Менцеля. Вы дали нам знать, что вам известно, где он скрывается…
  Она вздрогнула, прижала руку к сердцу и с трудом ответила:
  — Прежде всего я хочу быть полностью уверена, что моему брату ничего не угрожает…
  Крейсслер засмеялся саркастически, почти оскорбительно:
  — Какая любовь к брату! Можно подумать… — Он оборвал смех и закончил деловым тоном: — Ваш брат в полном здравии. Мы вернем его вам, как только Менцель будет у нас в руках.
  Эстер страшно побледнела. Ей показалось, что сердце остановилось. Мозг пронзила ужасная, чудовищная мысль… Она поняла, что втайне надеялась, что ее брат мертв и страшная дилемма решилась сама собой.
  Она ответила дрожащим голосом:
  — Пока мой брат не будет здесь, никакой разговор невозможен…
  Крейсслер сделал пару затяжек, посмотрел на огонь в камине, потом на Эстер. Она ответила ему твердым взглядом.
  — Мне кажется, — заговорил Крейсслер, — вы слишком требовательны. В конце концов, мы проявляем по отношению к вам доброту. Поверьте, мы умеем заставлять людей говорить…
  Она приподнялась, готовая к схватке.
  — Да, знаю. Вы немец; я сразу догадалась об этом. Ваши соотечественники уже разговаривали со мной таким языком. Они меня пытали, сделали калекой…
  Она выдержала паузу и добавила, понизив голос, чтобы придать своим словам больший вес:
  — Я им ничего не сказала. И сейчас не скажу.
  Крейсслер напрягся; его глаза превратились в щелочки. Если бы у него были время и возможность, он бы хотел заняться этой наглой девкой! Не сказала? Пф! Все, кто вернулся оттуда, хвастаются, что не заговорили… Ну разумеется! Как же признаться, что выложили все, что знали? Однако он уступил:
  — Я схожу за вашим братом. Он здесь, за дверью. Но не стройте себе никаких иллюзий. Если вы устроили ловушку и не сдадите нам взамен Менцеля, мы убьем вашего брата у вас на глазах.
  Он встал, бросил в камин наполовину выкуренную сигарету и нагло бросил:
  — Наш договор продолжает оставаться в силе?
  Она подтвердила:
  — Продолжает. Но прежде чем вы выйдете, я хочу, чтобы вы знали…
  Ее голос сломался. Она сделала над собой неимоверное усилие и договорила:
  — …как я вас презираю.
  Он вздрогнул.
  — Вы хотели сказать «ненавижу»?
  — Нет, — поправила Эстер, — я вас не ненавижу. Вы этого не заслуживаете. Вы заслуживаете только презрения, как все продажные наемники.
  Крейсслер хохотнул:
  — Я служу справедливому и благородному делу!
  Она пожала плечами:
  — У вас даже нет извинения, что вы в это верите. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на вас. Сколько бы вы запросили у американцев, предложи они вам перейти на их сторону?
  Нисколько не шокированный, он шагнул к ней.
  — А вы уполномочены сделать такое предложение?
  Потом из осторожности дал задний ход:
  — Об этом не может быть и речи. Я сделал свой выбор.
  Эстер горько заметила:
  — Вам повезло.
  Он не понял, что она хотела сказать. Повернувшись на каблуках с чисто прусским автоматизмом, он вышел в прихожую.
  Стоя неподвижно в темноте площадки, Стефан Менцель видел, как Крейсслер вышел из гостиной и прошел к входной двери. Он сразу узнал его и догадался о причине его приезда: русские прислали его коллегу по гамбургскому «Физикалише Арбайтсгемейншафт», чтобы легче убедить его…
  Но тогда выходит?.. Может быть, они уже не хотели убивать его?
  Какой-то шорох сзади. Он повернул голову. Очевидно, шум шел с лестницы, ведущей на чердак. Внизу Крейсслер открыл входную дверь и послал сигнал лучом карманного фонарика. Снаружи продолжала бушевать буря…
  Заскрипела калитка на улице. Почему Крейсслер вызывал подмогу?
  Его охватила паника, когда он подумал, что его бывший коллега может включить лампу в прихожей, которая осветит и площадку. Он не был здесь в безопасности. Уйти вглубь коридора? Оттуда будет невозможно подняться на чердак в случае необходимости. А почему бы не пойти туда сразу?
  Крейсслер отступил, наверное, чтобы впустить вновь пришедших. Менцель сделал два шага к двери на чердак, открыл ее и стал подниматься по лестнице, пятясь…
  Удар по голове отправил его в страну грез.
  Глава 17
  Тито заканчивал всовывать кляп в рот лежавшего без сознания Менцеля. Юбер провел лучом света по паспорту, извлеченному из внутреннего кармана пиджака пленного, и прочел:
  «Альбрехт Франсис, родился 4 мая 1912 г. в Льеже». Он почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо, секунду стоял неподвижно, а потом почти заорал:
  — Черт подери!
  Он взял себя в руки и продолжил шепотом:
  — Черт подери! Это же Менцель… Тот, кого мы ищем…
  Ошеломленный Тито выпрямился в полный рост.
  — Дьявол! — только и сказал он. — Мы идиоты!
  — Вполне возможно, — согласился Юбер.
  Нахмурив брови, он сжал «Смит и Вессон», готовый любой ценой защищать свою добычу, если кто-нибудь попытается ее отнять, потом спустился по ступенькам до двери и бесшумно приоткрыл ее.
  В прихожей разворачивался интересный спектакль.
  Под ледяным взглядом Крейсслера Паоло развязывал Артура Ламма. Когда упала последняя веревка, журналист встряхнулся и неуверенно шагнул в гостиную. Его лицо опухло и посинело, одежда была в жалком состоянии. Крейсслер посторонился, пропуская его, но не убрал револьвер.
  Раздался крик:
  — Артур!
  К журналисту разом вернулись все силы, и он бросился в гостиную. Прежде чем пойти за ним, Крейсслер приказал Паоло:
  — Запри дверь и сходи посмотреть, не прячется ли кто наверху.
  Юбер поморщился. Если этот тип поднимется, придется его убить, а это помешает осуществлению плана, возникшего в его изобретательном мозгу.
  Паоло отказался:
  — Дом под наблюдением. Незаметно для нас никто войти не мог. А потом, Хирурго мне велел вернуться в машину и предоставить вам управляться самому. Пока!
  Он пошел к двери. Крейсслер посмотрел ему вслед, раздраженно пожал плечами и в свою очередь вошел в гостиную.
  На секунду Юбер увидел его жестокое лицо в полосе света. Голос Эстер поверг его в изумление:
  — Бросьте оружие на пол! Малейшее подозрительное движение, и вы покойник!
  Но Крейсслер сдаваться не собирался. Рука с револьвером начала медленно подниматься, еще мгновение — и раздался бы выстрел. Юбер опередил его: «Смит и Вессон» плюнул свинцом. Почти тотчас прозвучал еще один выстрел: Эстер нажала на курок.
  Юбер в три прыжка сбежал по лестнице и бросился на немца, пытавшегося в последнем усилии поднять свой револьвер. Упершись коленом в его поясницу, он просунул ему под подбородок руку. Резкий рывок назад. Раздался хруст.
  Позвоночник сломался. Крейсслер был мертв.
  Юбер протянул руку к своему оружию, упавшему на пол.
  — Не трогайте пистолет, или я выстрелю!
  Это был голос Эстер. Юбер поднял голову и увидел, что она сидит на диване, за которым стоит ее брат, а в руке держит револьвер. Юбер улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой, поднял оружие и встал, спокойно заявив:
  — Вы недостаточно быстры. Если бы минуту назад я не выстрелил первым, вы бы сейчас никому уже не грозили.
  Он замолчал, прислушался и добавил:
  — Одну секунду! Нам надо спокойно поговорить хотя бы пять минут.
  Юбер запер входную дверь и вернулся.
  — Позвольте представиться, — любезно поклонился он. — Гарри Брассел, сотрудник миссии США в Триесте.
  Эстер поняла. Это и есть тот самый парень, способный на все, против которого ее предостерегали… Он показался ей великолепным и очень похожим на Алана Ладда, только покрепче.
  — Я Артур Ламм, — сказал журналист, — а это моя сестра Эстер.
  — О'кей, — улыбнулся Юбер. — Я могу вам помочь, если вы не слишком щепетильны…
  — Как вы вошли? — вдруг забеспокоилась Эстер.
  — Через крышу. Мы разбили чердачное окно, но я возмещу вам ущерб.
  — Мы?
  Он понял, что она хотела сказать, и уточнил:
  — У меня был помощник. Он ушел вместе с Менцелем, которого мы встретили наверху.
  Это была неправда. Тито еще не ушел. Вернуться тем же опасным путем, таща на себе Менцеля, он не мог.
  Эстер побледнела:
  — Стефан ушел не… не попрощавшись?
  Юбер поморщился. Артур Ламм, ничего не понимавший, тоже. Юбер сразу перешел к делу:
  — Послушайте. Мы не можем терять время. Раз остальные не пытаются выломать дверь, значит, шум бури заглушил звук выстрелов. Так что у нас есть несколько минут…
  Он показал на труп Крейсслера.
  — Надо объяснить это людям Хирурго.
  Артур запротестовал:
  — Зачем? Нужно продержаться до рассвета. Нас двое, мы вооружены и сможем отразить их атаку.
  — Вполне возможно, — согласился Юбер, — Но меня это не устраивает, а если вы секунду подумаете, то поймете, что вас это тоже не устроит. Хотите удрать? А дальше что? Люди из советской разведки рано или поздно найдут вас. Вы постоянно будете в бегах. Я предлагаю вам другой выход, который оправдает вас перед русскими.
  Он внимательно посмотрел на Артура и Эстер.
  — Вот что мы сделаем…
  * * *
  Хирурго начинал терять терпение. В машину просачивалась вода, и капли падали ему на шляпу. Он глухо заворчал, потом повернулся к Паоло:
  — Какого черта он там возится? Этот дурак немец должен был выйти и сказать, как все идет. Теперь, когда девчонка увидела братца, она должна привести нас к Менцелю.
  Паоло пожал плечами. Ему в машине было хорошо.
  — А может, Менцель уже был в доме?..
  Хирурго вздрогнул:
  — Что? В конце… Да нет, не может быть, мы бы знали…
  — А может, он пришел еще до того, как мы установили наблюдение, — возразил Паоло, цеплявшийся за свою идею.
  Он прижал нос к стеклу и подскочил:
  — Черт! Нам падают знак… Это щелкопер!
  Предчувствуя, что случилось нечто серьезное, они одновременно выскочили из машины и побежали к калитке. Хирурго на ходу выхватил свой револьвер, а другую руку держал козырьком над глазами, защищая их от струй дождя.
  Он первым ворвался в прихожую, за ним Паоло. Артур Ламм казался испуганным. Ведя Хирурго в гостиную, он что-то бессвязно бормотал. Наконец журналист сумел выговорить:
  — Мы не могли этого предусмотреть… Он говорит, что это из-за женщины… Что много лет хотел убить его…
  Хирурго замер перед трупом Крейсслера, лежавшим на залитом кровью полу. Посреди комнаты валялся «Смит и Вессон». Сидевшая на диване Эстер Ламм, бледная, как покойница, держала под прицелом высокого растрепанного мужчину, стоявшего с поднятыми вверх руками, прислонясь к камину, и смотревшего на окружающих блуждающим взглядом. Хирурго без колебаний перешагнул через тело Крейсслера и подошел к Юберу, превосходно игравшему свою роль.
  — Стефан Менцель, — сказал он повелительным тоном, — у вас есть только один способ спастись от правосудия этой страны: добровольно пойти со мной. Через два часа вы пересечете границу.
  И с ноткой угрозы в голосе добавил:
  — Хотите вы того или нет…
  Юбер с ошарашенным видом смотрел пустыми глаза и на труп немца.
  — Он отнял у меня Эльзу… Я должен был убить его… Должен…
  Паоло подошел к нему и быстро обыскал.
  — В карманах ничего нет.
  Потом презрительно покачал головой:
  — Он пойдет без выкрутасов, патрон, не волнуйтесь. Достаточно на него посмотреть…
  Хирурго повернулся к Артуру и Эстер.
  — Вам повезло, — сказал он. — Эта история полностью обеляет вас в наших глазах. Но учтите: этот человек был убит у вас в доме и никто не знает, как это произошло. Я унесу тело. Если будете молчать, вас никто не тронет. Вы, Ламм, завтра же опровергнете информацию, данную агентству, объяснив, что стали жертвой мистификации. Одно неосторожное слово — и я за вашу жизнь не дам ломаного гроша.
  Артур быстро ответил:
  — Мы согласны, Хирурго. Я больше никогда не стану ввязываться в подобные истории. Господи, теперь я знаю, чем это кончается…
  Хирурго сделал знак Паоло:
  — В путь. Если он рыпнется, оглуши.
  Юбер механическим шагом двинулся к выходу, споткнулся о тело, чуть не упал и исчез в коридоре.
  Паоло открыл дверь и крепко взял его под руку. Повысив голос, чтобы перекричать бурю, он насмешливо бросил:
  — Машина его превосходительства подана!
  Юбер шел с тем же тупым видом, но в душе он смеялся так, как редко приходилось.
  Он представлял себе лицо Бага, когда Тито приведет к нему Стефана Менделя и скажет, что Юбер, агент ОСС 117, отправился вместо физика работать в секретных лабораториях Великой России…
  Его ждало новое приключение.
  Под страхом смерти
  Jean Bruce: “Sous peine de mort”, 1952
  Перевод: Е. Г. Качкова
  Глава 1
  Приближалась гроза, но Багу было не до этого. История, которую он собирался рассказать шефу, была действительно занятной…
  Он вошел в здание Пентагона с южной стороны, но был сразу же остановлен полицейским постом.
  — Ваши документы, пожалуйста. Вы к кому?
  — К господину Смиту. Я очень спешу…
  Полицейский взял пропуск и, бегло скользнув по нему взглядом, спросил:
  — У вас назначена встреча?
  Баг развернул пластинку мятной жвачки, сунул ее в рот и, жуя, ответил:
  — Меня ждут там постоянно. Разве я вам не сказал, что я спешу?
  — Все спешат, — спокойно заметил полицейский. — Все, кроме меня.
  Он с невозмутимым видом направился к железному каталожному ящику и не торопясь открыл его. Багу ничего не оставалось, как смириться. Он прислонился плечом к стене, продолжая жевать жвачку.
  Да, история, которую он собирался рассказать шефу, была очень занятной…
  Постовой задвинул ящик на место и вернулся к своему столу, по-прежнему держа в руке пропуск Бага. Он нажал на кнопку внутреннего переговорного устройства, после чего зажглась сигнальная лампочка. Когда она погасла, из аппарата раздался гнусавый голос: «Первый слушает…»
  — Прием, — ответил постовой, искоса поглядывая на Бага. — Здесь посетитель к шефу, по фамилии Баг, числится на службе.
  Гнусавый голос перебил: «О'кей. Пусть поднимается прямо на двадцать первом».
  Раздался щелчок. Постовой взглянул на Бага с некоторым почтением.
  — Вы должны оставить здесь все свои документы. Таково правило…
  — Я знаю, — сказал Баг, протягивая ему бумажник из черной кожи.
  Постовой подозвал другого полицейского, который повел Бага по бесконечным коридорам до лифта двадцать один, поднимавшегося прямо к кабинету Смита, главного шефа ЦРУ.
  Лифт был скоростным. Через несколько секунд он остановился, и Бага ослепил пучок яркого света. Осторожный Смит проверял личность посетителя по телеэкрану.
  Дверь лифта открылась, за ней оказался бронированный щиток, и Баг проник в святая святых.
  — Привет, — сказал он. — Как дела?
  За огромным овальным столом, занимавшим полкабинета, сидел Смит.
  — Здравствуйте, Баг. Рад вас видеть… Садитесь и рассказывайте. Я ждал вас.
  Его бледное и одутловатое лицо было всегда усталым, а близорукие глаза казались огромными за стеклами очков. Баг опустился в кресло, скрестив ноги, и расстегнул светлый габардиновый пиджак. Багу очень шла нарочитая небрежность…
  Смит спросил:
  — А где Юбер? Я думал, вы придете вместе…
  Крепкое тело Бага заколыхалось от смеха.
  — Юбер уехал на каникулы, — сказал он.
  Смит недовольно поморщился:
  — Он мог бы немного подождать…
  Смех Бага резко оборвался.
  — Каникулы по другую сторону железного занавеса. В настоящее время, если он еще жив, он должен находиться в какой-нибудь секретной лаборатории. Ему поручат работу, в которой он ни бельмеса не понимает. Я бы не хотел быть на его месте…
  Смит помрачнел:
  — Что все это значит? Я не люблю загадок. В вашем послании было сказано: «Миссия выполнена». Я надеюсь, вы привезли с собой Менделя?
  Баг живо объяснил:
  — Мендель у нас, и в полной безопасности. Вы можете им располагать. Но мне кажется, что некоторое время мы должны сохранять в тайне его местонахождение…
  Помолчав секунду, он продолжал:
  — Я посчитал разумным захватить также из Триеста журналиста и его сестру…
  Он заметил недовольную гримасу на лице шефа и решил не тянуть:
  — Начну сначала… Неделю назад Франц Халлейн, наш постоянный агент в Триесте, узнал от своего друга журналиста, что один бывший немецкий ученый, выдворенный из Египта, прибывает в свободный город Триест. Этот ученый якобы сконструировал в Германии, незадолго до ее разгрома, первые летающие тарелки. Как он утверждает, его коллеги с несколькими уцелевшими приборами были захвачены русскими. Вы отправляете Юбера в Триест, куда в то же самое время еду и я. Прибыв на место, мы узнаем, что Франца Халлейна вынули из канала… Мертвым и в таком жалком виде, что нет сомнений в том, что его пытали. Стефан Менцель, немецкий ученый, появляется в городе в то же самое время и тотчас исчезает. Журналист Артур Ламм также исчезает. На сцену выходит Юбер. У него ушло двое суток, чтобы найти Менцеля у сестры Ламма и похитить его под носом у советских агентов, также прибывших на место. Затем, вдохновленный новой идеей, Юбер дает похитить себя советским агентам, принявшим его за Менцеля, не без участия журналиста и его сестры…
  После короткой паузы Баг развел руками:
  — Вот как обстоит дело… Мы захватили Менцеля, настоящего, который согласен с нами сотрудничать. Наши противники считают, что они тоже держат Менцеля в руках, хотя это всего лишь Юбер!
  Он безрадостно улыбнулся:
  — Забавно, не правда ли?
  — Очень забавно, — согласился Смит.
  Он снял очки и протер стекла. Баг испытывал неловкость, глядя в большие невидящие глаза Смита. Чтобы скрыть свое смущение, он сказал:
  — Этот тип, Менцель, кажется серьезным…
  — Юбер что-нибудь передал вам? — перебил его Смит, надевая протертые очки.
  Баг, поморщившись, покачал головой:
  — Ничего. Я отправил с ним человека, который помог мне похитить Менцеля…
  — Этот парень просто сумасшедший, — заметил Смит. — Там быстро поймут, что он абсолютно не разбирается в физике, и расстреляют его…
  Баг пожал своими широкими плечами.
  — Я не думаю, что он намерен там задерживаться, — сказал он. — Я полагаю, что, если его отвезут на завод, где изготовляются эти тарелки, он соберет всевозможную информацию и вернется…
  — Попытается вернуться, — мягко поправил Смит.
  Баг не отреагировал на это замечание.
  — Я сомневаюсь, что мы сможем чем-нибудь ему помочь. Нам остается только ждать, позаботившись о том, чтобы избежать утечки информации… О том, что Менцель у нас, никто не должен знать…
  Смит достал из коробки сигару, откусил зубами ее конец и не спеша закурил.
  — Менцель — это капитал, который не должен залежаться. Сегодня же вечером мы свяжем его с нашими техниками. Мы примем все меры предосторожности, но…
  Он сделал глубокую затяжку и, выпустив клуб дыма, добавил:
  — Что касается оказания помощи Юберу, мне кажется, что мы сможем что-нибудь сделать. Наши специалисты из службы документации без труда смогут локализовать точки, где русские разместили заводы по производству тарелок. Мы предупредим наших агентов на местах.
  Баг перестал жевать. Сдвинув брови, он возразил:
  — Это очень большой риск. Утечка неизбежна…
  Смит оборвал его жестом руки:
  — Если мы будем бояться риска, мы никогда ничего не сделаем. В нашей профессии, как вам хорошо известно, большую роль играет удача…
  Глава 2
  Юбер Бониссор лежал на узкой кушетке, заложив руки за голову. Ему казалось, что время тянется бесконечно долго. Он был похищен двое суток назад в Триесте. Хирурго, приняв за Стефана Менцеля, привез его в Пирано на машине.
  Над Адриатикой вставал серый день, пришедший на смену страшной буре, которая бушевала здесь несколько дней подряд. Хирурго передал его хозяину рыболовецкого судна «Св. Маргарита», которое полчаса спустя вышло в открытое море.
  Кроме хозяина на судне было пять человек экипажа. Сравнительно небольшой траулер был оснащен мощным дизельным двигателем, ультрасовременной радиоустановкой и рыболовецким оборудованием, которое использовалось не часто. По правому борту располагалась каюта, странным образом напоминавшая камеру…
  В этой «каюте» и был заперт Юбер…
  Вдруг он услышал какую-то странную возню на палубе и, опершись на локоть, прислушался. Он подошел к иллюминатору с железной решеткой в тот момент, когда раздался пушечный выстрел. Черт возьми! Что происходит? Он прямо прилип к решетке.
  В нескольких кабельтовых на волнах покачивалась длинная серая подводная лодка. Люди в форме толпились на мостике.
  Над мачтой поднялся британский флаг.
  Моряки спустили на воду шлюпку.
  — Черт побери! — проворчал Юбер. — Что им понадобилось?
  Он боялся, что непредвиденные обстоятельства могли сорвать его план… В коридоре послышались торопливые шаги. В обитой железным щитом двери повернулся ключ, и в каюту вошел хозяин «Св. Маргариты».
  Невысокий, коренастый, похожий на бульдога, он стоял, широко расставив ноги. Из-под густых бровей мрачно смотрели темные большие глаза. Закрыв за собой дверь, он сообщил:
  — Британский экипаж хочет произвести досмотр нашего судна. Они очень наглые и под любым благовидным предлогом обыщут мою посудину.
  Он сделал паузу, всматриваясь в спокойное лицо Юбера, великолепно игравшего роль рассеянного ученого.
  — Если вас начнут спрашивать… Что вы им скажете?
  — Я… Я не знаю.
  Хозяин «Св. Маргариты» облегченно вздохнул:
  — Вы скажете, что вас зовут Ганс Хебнер. Вы ученый-океанограф. Откуда родом, придумаете сами. Я взял вас на борт за некоторое вознаграждение.
  Поскольку Юбер молчал, хозяин угрожающе добавил:
  — Это не предложение, это приказ. Я не хочу рисковать своей шкурой… Если вы расколетесь, я, не раздумывая, подорву судно. Вы сдохнете вместе со мной и проклятыми англичанами.
  Юбер беспомощно развел руками и сказал:
  — Пожалуйста, я сделаю, как вы просите… Вы сказали, Ганс Хебнер?
  — Да. И без глупостей.
  Он открыл дверь, но прежде чем выйти, обернулся и добавил:
  — Кстати, вы должны знать мое имя: Анжело Беллини. Судно «Св. Маргарита», мы вышли из Пирано, это территория Триеста. Понятно?
  Юбер повторил выученный урок:
  — Меня зовут Ганс Хебнер, я ученый-океанограф. Вас зовут Анжело Беллини. Судно «Св. Маргарита» вышло из Пирано, территория Триеста… У меня прекрасная память.
  Анжело Беллини закрыл дверь и удалился, не заперев ее на ключ. Юбер при желании мог бы выйти из своей камеры на палубу, предупредить англичан и спасти себя, так как он не верил угрозе Беллини подорвать судно.
  Но у Юбера не было желания делать глупости. Он добровольно пустился в эту безумную авантюру и совершенно серьезно надеялся довести ее до конца. Он улыбнулся при мысли, что Баг должен быть уже в Вашингтоне.
  Он представил себе лицо Смита, слушающего его рапорт…
  Он вернулся к иллюминатору. В шлюпке сидели трое вооруженных матросов и офицер. Шлюпка билась о корпус «Св. Маргариты».
  Юбер закрыл иллюминатор и вернулся на кушетку. Его подташнивало от качки и от нервного состояния. Чем может закончиться этот досмотр?
  Несколько минут спустя в коридоре раздались шаги и в дверь постучали.
  — Входите! — крикнул Юбер по-немецки.
  Анжело Беллини открыл дверь и посторонился, пропуская вперед английского морского офицера, чопорного и надменного. Юбер спокойно поднялся с кушетки и сухо поприветствовал его.
  — Пожалуйста, предъявите свои документы, — заявил англичанин.
  Юбер невозмутимо сказал:
  — У меня их нет. Я забыл их в Пирано… Когда я это заметил, мы были уже далеко, и я не мог попросить Беллини развернуть «Св. Маргариту» из-за такого пустяка…
  Его чувственный рот насмешливо улыбнулся. После короткой паузы он мягко добавил:
  — Кроме того, я не должен вам ничего предъявлять. Насколько мне известно, это не ваши территориальные воды…
  Британский офицер поморщился.
  — Хорошо, — сказал он. — Что вы делаете на борту?
  — Ничего, — ответил Юбер. — Я океанограф…
  Сказав это, он разлегся на кушетке, давая понять, что разговор окончен.
  Офицер пробормотал что-то нечленораздельное, типа «фриц», и направился к двери, угрожающе сказав Беллини:
  — Мы последуем за вами, чтобы выяснить, куда вы направляетесь. Все это очень подозрительно…
  * * *
  Сумерки сгущались, когда «Св. Маргарита» входила в бухту Валона, окрашенную красным заревом заходящего солнца.
  На розовом фоне неба вырисовывался силуэт острова Сасено, который Юбер увидел через иллюминатор.
  Полчаса назад появление советской подводной лодки, приписанной к базе Валона, заставило развернуться английскую лодку, командир которой тотчас занес «Св. Маргариту» в черный список адмиралтейства. Юбера это абсолютно не волновало.
  К траулеру подошла самопилотируемая шлюпка. Юбер старался ничего не упустить из маневров, продолжавшихся около часа.
  Когда «Св. Маргарита» причалила в албанском военном порту, была уже ночь.
  После ухода англичан Анжело Беллини не запер дверь каюты на ключ, и у Юбера появилось желание подняться на палубу. Подумав, он решил подождать. Что касается информации о базе, предоставляемой Албанией Советам, то ЦРУ получало ее от своих агентов на месте.
  Спустя несколько минут в каюту спустился Беллини в сопровождении высокого мужчины с суровым лицом, седыми волосами и красивыми зелеными глазами с длинными ресницами. Он сам представился:
  — Андрей Сурик. Очень рад с вами познакомиться, доктор Менцель.
  Юбер рассеянно пожал протянутую руку. Русский продолжал:
  — Вы можете взять ваш багаж. Вы выходите на берег.
  Юбер развел руками:
  — У меня нет багажа.
  Неожиданно он обратил внимание на свое отражение в круглом зеркале. Двухдневная щетина делала его похожим на бандита.
  — В таком случае, пойдемте. Я распоряжусь, чтобы вас обеспечили всем необходимым.
  Юбер последовал за человеком, взявшим его на содержание. Они поднялись на палубу, слабо освещенную сигнальным фонарем. Над портом кружил самолет. Слева подъемный кран разгружал грузовое судно. Зажатый между холмами город освещался желтым ореолом огней.
  — Проходите здесь…
  Сурик говорил по-немецки безукоризненно. Он крепко взял Юбера под руку, чтобы проводить его по узкому трапу, связывающему судно с причалом.
  — Осторожно, доктор Менцель…
  Юбер усмехнулся при мысли, что его коллега опасается, как бы он не упал в воду.
  Они прошли метров десять по причалу, где их ждал черный лимузин с включенным мотором. Сурик открыл дверцу и сел рядом с Юбером на заднее сиденье.
  Машина тронулась. Сурик участливо спросил:
  — Дорога не очень вас утомила?
  — Судно сильно качало, — ответил Юбер. — У меня морская болезнь…
  После короткой паузы Сурик сказал:
  — Хозяин судна рассказал мне о досмотре, произведенном экипажем английской подводной лодки…
  Юбер ворчливо заметил:
  — Они считают, что им все дозволено. Как будто им принадлежат все моря.
  Сурик искренне рассмеялся. Затем он переменил тему разговора:
  — Вы, наверное, проголодались. Мы перекусим перед дорогой…
  Юбер спокойно поинтересовался:
  — Куда мы едем?
  Русский так же спокойно ответил:
  — Сам не знаю. Нас ждет самолет…
  — Мне бы хотелось по крайней мере одну ночь провести на нормальной кровати, стоящей на твердом полу.
  — Я вас прекрасно понимаю, доктор Менцель. Извините, но программа составлена не мной. Я всего лишь исполнитель и подчиняюсь полученным приказам.
  — Я на вас не в обиде, — сказал Юбер. — Более того, я нахожу вас приятным человеком. Я думал, что все русские — нецивилизованные дикари. Вы пока еще не украли мои часы и не вынули изо рта золотые коронки. Все это меня утешает…
  Сурик рассмеялся:
  — У вас прекрасное чувство юмора, доктор Менцель. Прошу прощения, что не встретил вас с ножом в зубах…
  — Да. Это непростительно. Опять утраченные иллюзии. А ваш возраст не является государственной тайной?
  — Пятьдесят один.
  — Я думал, вам сто лет. Недавно я прочитал в газете, что в вашей стране живет тридцать тысяч долгожителей, которым больше ста.
  Лицо Сурика посуровело:
  — Это правда. Наши газеты всегда пишут только правду.
  — У всех своя правда.
  Сурик вспылил:
  — Есть только одна правда.
  — Ваша?
  — Разумеется.
  Юберу не хотелось метать бисер. Зачем наживать врага? Спорить с коммунистом так же бессмысленно, как с протестантом-пуританином…
  — Я восхищаюсь вами, — сказал он. — Нет проблем, которые бы вы не решили, то есть ваши руководители.
  Машина на большой скорости пересекла город. Движения на улицах практически не было.
  В аэропорту Сурик повел Юбера в буфет, где они относительно неплохо подкрепились. Шофер, который их привез, куда-то исчез, но вскоре появился с чемоданчиком для Юбера.
  — Здесь сменное белье и предметы туалета, — сказал Сурик. — Наше путешествие продлится несколько дней, а вам необходимо побриться.
  Юбер провел рукой по своему подбородку:
  — Я хочу воспользоваться случаем, чтобы отрастить бороду. Я уже давно об этом мечтаю…
  — Как угодно, — сказал Сурик. — Лично меня это не смущает. Мы отправляемся через полчаса, так что если желаете, можете принять душ.
  — Прекрасно.
  Юбер поднялся с места и ничуть не удивился тому, что шофер последовал за ним.
  Это входило в правила игры.
  Глава 3
  Был поздний вечер. Через полчаса станет совсем темно.
  Лежа на удобном канапе напротив окна, Эстер Ламм впала в приятное забытье. Этажом выше Артур размышлял над продолжением своего романа: пишущая машинка замолкла. Шум из кухни, где суетилась кухарка Мария, испанка по национальности, не доносился до гостиной.
  Окно выходило в сад, огороженный зеленой решеткой. На тихой улице все дома были похожи: красные крыши и широкие окна.
  Эстер закрыла глаза и мысленно вернулась в свой дом в Триесте, где она жила до сих пор. Столько событий за последнее время! Они переехали в США, так и не осознав до конца, что с ними случилось…
  Иногда Эстер было очень страшно.
  Она вздрогнула от автомобильного гудка. Открыв глаза, она увидела огромную черную машину, остановившуюся перед входом в сад.
  Из машины вышел Стефан Менцель и, неловко обернувшись, попрощался с шофером и своими телохранителями. Его шляпа упала на тротуар, он наклонился, чтобы поднять ее, и выпрямился с покрасневшим лицом.
  С бьющимся сердцем Эстер мило улыбнулась и снисходительно кивнула своей красивой головкой. Стефан был еще ребенком… несмотря на то, что считался одним из крупнейших ученых мира.
  Она наблюдала, как он шел по саду своей разболтанной походкой. У него была крупная голова с торчащими ушами, узкие плечи, редкие белесые волосы. С ранней лысиной, тонким носом, толстыми губами, бесцветными глазами, сутулый, плохо одетый Стефан Менцель никак не походил на первого любовника…
  Тем не менее он был Стефаном Менцелем, человеком необычайного интеллекта, робким, скромным, мягким и поразительно честным.
  Он с трудом открыл дверь дома, вывернув все карманы, чтобы найти ключ. Почему он не позвонил?
  Эстер сначала хотела попросить Марию, чтобы та открыла ему. Но затем передумала. Поскольку в гостиной не было света, он не видел ее из сада.
  Она услышала, как открылась и захлопнулась дверь, после чего он должен был повесить шляпу на крючок вешалки. До нее донесся его тихий, робкий голос:
  — Эстер… Эстер…
  Она хотела подразнить его и не отвечать сразу, но не выдержала:
  — Я здесь, Стефан…
  Он появился в дверях гостиной.
  — Можно, я зажгу свет?
  — Не стоит…
  Он быстро приблизился к ней и, обняв ее, сказал:
  — Эстер, я люблю тебя…
  Он повторял это при каждой встрече.
  Они поцеловались с закрытыми глазами. Затем он сказал:
  — Я хочу сообщить тебе большую новость!.. У одного из моих коллег есть брат, костный хирург. Я разговаривал с ним сегодня о тебе. Завтра утром он осмотрит тебя. Он говорит, что сможет тебя прооперировать, и у тебя снова будет здоровая нога…
  Он удивился тому, что она никак не реагировала.
  — Ты не рада? — с беспокойством спросил он.
  Она посмотрела на него своими красивыми глазами:
  — Я… Я не знаю, Стефан… Действительно, я не знаю.
  Неожиданно она расплакалась, не понимая, почему возможность стать снова нормальной женщиной не доставляет ей радости.
  — Это глупо, — сказала она, — но я сделаю, как ты хочешь. Может быть, мы поженимся после операции?
  Он поспешно возразил:
  — Нет, нет, мы поженимся до этого, как можно быстрее.
  Из вестибюля послышался голос Марии:
  — Ужин подан.
  — Пойдем, — предложил Мендель.
  Он взял ее на руки и внес в столовую.
  В тот же момент спустился брат Артур. Высокий, стройный, с короткими светлыми волосами, он был одет в габардиновые брюки и белую шелковую сорочку с расстегнутым воротом на волосатой груди.
  — Привет, сестренка. Привет, Стефан. Я сегодня неплохо поработал. Не часто можно устроить себе каникулы за счет правительства.
  После их приезда в США один из сотрудников ЦРУ предупредил его, что некоторое время он должен будет оставаться под домашним арестом. Довольно неопределенное время…
  — Мне кажется, я поняла, почему нас посадили на карантин, — сказала Эстер. — Это продлится до тех пор, пока тот сумасшедший, отправившийся по другую сторону занавеса вместо Стефана, не вернется.
  Она представила себе решительное и энергичное лицо «сумасшедшего», и ее охватило приятное волнение. Она посмотрела на Стефана и улыбнулась ему. Она любила его. Тот, другой, был героем экрана, героем для молоденьких девушек, о котором можно мечтать, но который остается недосягаемым…
  Артур пожал плечами.
  — Он не вернется, — сказал он. — Это невозможно. Им достаточно будет полчаса, чтобы понять, что он не разбирается в вопросе, и они его расстреляют…
  Эстер обдало холодом.
  — В таком случае наше положение незавидное. Нас найдут, чтобы расправиться с нами.
  Стефан спокойно и убедительно возразил:
  — Я не согласен с Артуром. Благодаря его профессии Юбер обладает довольно широкими познаниями в физике и механике. Он может довольно долгое время водить их за нос. Единственная опасность, это…
  Стефан умолк и посмотрел на Эстер. Он не хотел пугать ее. Однако она настаивала:
  — Единственная опасность…
  Стефан продолжал:
  — Дело в том, что русские захватили из Гамбурга не только Крейсслера. Насколько мне известно, техников было трое, значит, остаются еще двое… и они знают меня…
  — И обнаружив подмену, донесут на него и разоблачат, — вставил Артур.
  Менцель возразил:
  — Не обязательно. Крейсслер, например, далеко не был конформистом, как мы. Он был убежденным нацистом.
  Глава 4
  В течение четырех дней Юбер спускался на землю только для того, чтобы поесть в ресторане и пересесть из одного самолета в другой. В обществе Сурика он перелетел Югославию, Румынию, Украину и всю территорию СССР с запада на восток. Сейчас они держали курс на Монголию.
  Юбер начинал сомневаться, что они когда-нибудь достигнут цели. Он полагал, что конечным пунктом будет сердце огромной России, тот небольшой участок, который не был еще в поле досягаемости для приборов ВВС. Но эту зону они уже пролетели…
  До Манаса, первой остановки в Синкьяне, они летели на обычных пассажирских самолетах. В Манасе их ждал военный самолет.
  Исходя из этого обстоятельства Юбер сделал два вывода. Первый — это то, что конец путешествия близок, а второй — что конечным пунктом будет пустынное место, в стороне от нормальных воздушных линий.
  Он отказался от предложенной ему Суриком сигареты и внимательно смотрел в иллюминатор. Под ним было восхитительное море облаков, из которых немного севернее выступали сверкающие вершины.
  Чудесное и зачаровывающее зрелище.
  Внезапно двигатели самолета смолкли, и он стал снижаться. Юбер инстинктивно взглянул на альтиметр, висящий над низкой дверью, ведущей в кабину пилота.
  Две тысячи метров.
  Юбер повернулся к Андрею Сурику и спросил:
  — Мы прилетели?
  Сурик улыбнулся:
  — Скоро будем на месте.
  — Где мы находимся?
  — Над облаками, но это ненадолго…
  Юбер вздохнул. Он и не надеялся получить информацию. Он смотрел в иллюминатор. Альтиметр показывал полторы тысячи метров, когда самолет погрузился в густой туман и начал посадку вслепую.
  В кабине зажегся свет.
  Средняя высота высокогорных плато Синкьяна была около пятисот метров.
  Альтиметр показывал девятьсот… восемьсот… семьсот… шестьсот…
  Юбер заерзал в кресле и украдкой взглянул на Сурика, сохранявшего олимпийское спокойствие.
  Пятьсот… Четыреста…
  Самолет снижался под одним углом.
  Что-то сжалось в груди Юбера. Он начал нервничать.
  — Скажите, Сурик, вы не боитесь, что мы разобьемся?
  Русский загадочно улыбнулся:
  — Не беспокойтесь, доктор Мендель. Летчик знает свое дело.
  Немного успокоившись, Юбер сказал:
  — Надеюсь.
  Двести… Сто…
  Юбер облокотился на подлокотник кресла и сжал губы, не отрываясь глядя на стрелки альтиметра.
  Пятьдесят… Ноль…
  — Черт побери! — выругался Юбер.
  Внезапно он рассмеялся.
  — Это шутка! — крикнул он Андрею Сурику: — Альтиметр неисправен.
  Русский холодно посмотрел на него.
  — Наши приборы всегда исправны, — заметил он с некоторым раздражением в голосе. — И этот тоже исправен, я гарантирую.
  Самолет продолжал снижаться…
  Пятьдесят… Сто…
  Если верить прибору, то самолет находился сейчас на глубине ста метров ниже уровня моря!
  На глубине ста пятидесяти метров самолет вышел наконец из облаков. Пилот прибавил газа, и двигатели в течение нескольких секунд громко ревели.
  Юбер прилип к иллюминатору: внизу простиралась зеленая долина. По прямой бетонной дороге вереница грузовиков направлялась к большому городу с серыми и блестящими крышами домов. В поле, пересеченном бурным потоком, трактор тянул плуг. Тракторист приветливо помахал рукой пролетающему самолету, и Юбер, к своему удивлению, ответил ему.
  Затем начались огромные ангары с толевыми крышами, смотровая вышка, цементные полосы…
  Самолет выпустил шасси, подпрыгнул, затем плавно заскользил по бетону.
  Стрелка на циферблате альтиметра показывала отметку «триста»…
  Самолет остановился. Двигатели загудели, и тяжелая машина повернула с большому железобетонному зданию, почти весь фасад которого был застеклен.
  — Где мы находимся? — спросил Юбер.
  — В трехстах десяти метрах ниже уровня моря, — ответил Сурик, которому доставляло удовольствие замешательство Юбера.
  Сурик встал, взял свой чемодан из сетки и жестом предложил Юберу последовать его примеру.
  Член экипажа вышел из кабины и, улыбнувшись Андрею Сурику, подошел к двери, чтобы выбросить металлическую лестницу.
  — Пожалуйста, — сказал Сурик Юберу.
  На аэродроме царило большое оживление. На одной из взлетных полос шесть грузовых самолетов были готовы к взлету. Множество самолетов стояло вокруг ангаров.
  Юбер следовал за Суриком к зданию из стекла и бетона.
  Они вошли в просторный холл, в котором толпились военные. Были среди них и желтолицые, с раскосыми глазами, в основном офицеры низшего звания.
  Сурик провел Юбера в отделение Службы безопасности, где суетилось около десяти сотрудников. У Юбера неожиданно для него самого остановилось сердце. Сурик доложил по-русски:
  — Капитан Андрей Сурик прибыл.
  Из-за стола поднялся человек с красным лицом и сонным взглядом.
  — Так точно, капитан. Мы получили приказ относительно…
  Он указал пальцем на Юбера:
  — Это пленник, которого вы привезли?
  Слово «пленник» неприятно резануло слух Юбера. Андрей Сурик поправил:
  — Речь идет об иностранном ученом, который будет работать в наших лабораториях и не может рассматриваться как пленник. Он приехал сюда по доброй воле.
  Человек с красным лицом не понимал оттенков. Он продолжал:
  — Я как раз это и имею в виду, капитан.
  Он вынул лист бумаги из картонной папки и положил его на стол перед Суриком:
  — Распишитесь здесь, капитан. Укажите дату и время вашего прибытия…
  Сурик подписал. Сотрудник добавил:
  — Машина ждет во дворе. Я провожу вас.
  Они пошли по широкому коридору, в который выходили застекленные двери с номерами комнат. Во дворе стояло много машин, почти все советские ЗИСы.
  По знаку провожавшего их функционера к ним подъехали три автомобиля. Два из них были битком набиты людьми в форме, в третьем не было никого, кроме шофера. Сурик и Юбер сели на заднее сиденье.
  Конвой тронулся.
  — Зачем это сопровождение? — спросил Юбер. — Я же бежать не собираюсь. Я мог бы сделать это раньше. Или в районе беспорядки?
  Сурик строго посмотрел на Юбера.
  — В нашей стране никогда не бывает беспорядков, — сухо сказал он.
  — А мы находимся на территории СССР? Мне показалось…
  — Вы правы. Мы находимся в Синкьяне, но это не имеет значения. Этот эскорт означает лишь проявление почтения к вашим заслугам, доктор Менцель.
  Юбер не мог сдержать улыбки.
  — Я польщен, — вымолвил он.
  Они ехали по шоссе с односторонним движением в направлении к городу. По дороге Юберу удалось прочитать на указательном щите: «Турфан — 3400 метров».
  Он повторил про себя это слово — Турфан. Он вспомнил. Теперь он знал, где находится.
  Впадина Турфан, самая низменная часть суши на земле (триста метров ниже уровня моря) находится, насколько он помнил, к востоку от Синкьяна, в трехстах-четырехстах километрах к западу от китайско-монгольской границы. Простирается она на сотню километров с севера на юг. В центре находится озеро, название которого он не помнил. Впадина всегда затянута облаками. Идеальная база для тарелок, если таковые существуют…
  Они въехали в город по широкому проспекту. Сирена головной машины освобождала для них проезд. На всех перекрестках стояли регулировщики в белой форме. Многочисленные сады представляли собой зеленые оазисы.
  Красивый город, образец новой советской архитектуры.
  Конвой внезапно остановился перед большим административным зданием с военной охраной.
  Сурик сказал Юберу:
  — Оставьте чемодан в машине. Мы здесь долго не задержимся.
  Они поднялись по ступенькам из розового мрамора. Сурик показал пропуск церберам, стоявшим у входа в холл с тяжелыми колоннами псевдоклассического стиля.
  Человек в темно-синей форме МВД проводил их до лифта, поднявшего их на пятый этаж.
  В приемной стояли удобные металлические кресла и журнальные столики, заваленные агитационной литературой.
  Юбер нервничал. А что, если в КГБ была фотография или просто описание внешности настоящего Стефана Менцеля?
  Через некоторое время их пригласили в кабинет. Человек в белом халате обратился к Менцелю, но тот молчал. Сурик сказал:
  — Доктор Менцель не говорит по-русски.
  Это было верно в отношении настоящего Менцеля, но не для псевдоученого.
  У Юбера перехватило дыхание при виде антропометрических и судебных материалов.
  «Через двадцать минут, — подумал он, — картотеки СССР пополнятся описанием моей внешности под именем Стефана Менцеля. О'кей».
  Человек в белом халате пригласил его к фотоаппарату. Фото анфас и в профиль.
  Антропометрическое измерение и неизбежные отпечатки пальцев… Досадно.
  Когда все было кончено, Юбер удивился, что ему не задали ни одного вопроса относительно даты и места рождения либо других интимных вещей. Но при виде внушительной карточки, заполненной на его имя, он понял: все сведения о нем были уже собраны.
  Он вымыл руки и вышел вслед за Суриком.
  Сурик неожиданно стал холодным и далеким. Юбера охватило тревожное предчувствие, но он старался не показывать своего беспокойства.
  Сурик натянуто улыбнулся:
  — Дальше вы пойдете один, доктор Менцель. — Раздался звонок, и сопровождающий сделал знак Юберу. Отступать было некуда.
  Он последовал за охранником в большой кабинет, где его поприветствовал мужчина в штатском, высокий и широкоплечий, с бычьей головой и злым взглядом. В углу кабинета стояли двое вооруженных военных, с нацеленными на Юбера автоматами. Он понял, что дело плохо. Неужели это конец?
  У типа в штатском был громкий и хриплый голос:
  — Я старший политрук Борис Черкесов. Доктор Стефан Менцель, вы арестованы по обвинению в умышленном убийстве вашего соотечественника фон Крейсслера…
  Юбер с облегчением вздохнул. Ах, вот в чем дело…
  Глава 5
  Большая застекленная дверь распахнулась, чтобы пропустить каталку, на которой лежала еще не проснувшаяся Эстер Ламм.
  Бетти Вуд, медсестра, вытолкнула каталку из лифта и покатила в палату пациентки.
  Гарри, санитар, ждал ее в палате, чтобы переложить Эстер Ламм на кровать.
  Гарри приподнял простыню, прикрывавшую лицо больной, и присвистнул:
  — Очень хорошенькая.
  Он вспомнил о присутствии Бетти и тут же добавил:
  — Но ты лучше.
  Он обхватил ее за талию и попытался поцеловать. Она резко высвободилась:
  — Ты совсем рехнулся, Гарри. Схлопочешь у меня…
  Гарри стал укладывать шины, чтобы переложить больную на кровать.
  — Как прошла операция? Шеф доволен?
  Помогая ему, Бетти твердо сказала:
  — Прекрасно! Патрон в восторге. Видел бы ты его с большим резцом в руках. Даже искры сверкали… Правда, он, может быть, старался из-за репортера, находившегося там…
  Гарри с любопытством спросил:
  — И репортер даже не отвернулся?
  Они затянули ремни. Безжизненное тело Эстер Ламм переместилось на кровать. Из ее бескровных губ послышался сдавленный стон.
  — Ей больно, — заметил Гарри.
  Бетти пожала плечами:
  — Она проснется только через полчаса.
  — Ну и что этот репортер…
  — Их было двое: репортер и фотограф. Фотограф снимал всю операцию. Его особенно заинтересовало бедро из пластика.
  — Им что, делать нечего?
  Она с сожалением посмотрела на него:
  — Когда ты увидишь снимки в журнале, ты поймешь.
  После короткой паузы она добавила:
  — Это для журнала «Лайф».
  — Вот те на! — удивился Гарри.
  Эстер лежала на кровати. Они сняли шины и натянули простыни.
  — Она иностранка, — прошептала Бетти. — Кажется, австрийка. Брат шефа — ее знакомый. Похоже, что ее изувечили фрицы.
  Гарри снова пришел в восторг:
  — Я не против иммиграции, если бы все они были такими хорошенькими и стройными. Ты знаешь, почему я это говорю?
  Она процедила сквозь зубы:
  — Мне безразлично.
  — Дело в том, что такие девушки, как ты, не добры ко мне. Разве я неприятен тебе?
  Она пожала плечами:
  — Бедняга! Если я буду спать со всеми, кто мне приятен, то мне не хватит на это всей жизни.
  Он зажал ее между стеной и кроватью и попытался привлечь к себе.
  — Допустим. Но тебе ведь не все это предлагают. А я умею быть благодарным…
  Она стояла прямо, напряженно, но не пыталась высвободиться. Осмелев, он стал ласкать ее грудь.
  — Если у нас все сладится, мы могли бы и пожениться…
  Она удивилась:
  — Я думала, что ты уже женат.
  Он смутился и пробормотал:
  — Э-э… Откуда ты знаешь? Кто тебе это сказал? Ну и что? Разве не существует развода?
  Он поцеловал ее в шею. Но она продолжала допрос.
  — А твои дети? Они будут жить с нами? — спросила она медовым голосом.
  Он ответил бесхитростно:
  — Разумеется, дорогая. Это будет чудесно!
  Он закрыл глаза, чтобы поцеловать ее, но вместо губ получил пощечину.
  Она оттолкнула его, указав на дверь:
  — Убирайся! И поищи няню детям в другом месте.
  Он вышел, хлопнув дверью.
  Бетти беглым взглядом оглядела палату, чтобы удостовериться, что все в порядке. Ее дежурство было закончено. Гарри будет дежурить ночью и каждые пять минут заходить в палату и наблюдать за больной.
  Она вышла из палаты, тихо прикрыв за собой дверь, спустилась в гардеробную медсестер и переоделась.
  Пройдя по улице шагов десять, она почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Обернувшись, она узнала нахала.
  — Вы? Что вы хотите?
  — Меня зовут Джерри Робин. Я знаю, что вас зовут Бетти Вуд. Вы очень стройны.
  — Я знаю. Мне только что об этом сказали.
  — Возможно. Куда мы идем?
  — Я иду домой, оставьте меня в покое.
  — Я вам неприятен?
  — Нет. Мне не нравятся крутые мужчины, как вы. Волосатые и с огромной челюстью.
  Он остановился и серьезно посмотрел на нее. Затем, понизив голос, спросил:
  — Если я вам не нравлюсь, то, может быть, вы любите деньги?
  Она недоверчиво сказала:
  — Я честная девушка.
  — Я в этом не сомневаюсь, — заметил журналист. — Я тоже честный человек.
  Она нетерпеливо сказала:
  — Я спешу…
  Он остановил ее и объяснил:
  — Я бы хотел сфотографировать в палате женщину, которую сегодня оперировали…
  — Зачем? Я не понимаю. Во время операции вы сделали снимков тридцать…
  — Да. Но я хотел бы снять ее в кровати, чтобы сделать «шапку».
  — Что?
  Он пожал плечами и пояснил:
  — Шапку. Это журналистский термин. Снимок для иллюстрации заголовка.
  Бетти широко открыла глаза, затем спросила:
  — Сколько вы мне хотите заплатить?
  Он ответил после минутного колебания:
  — Десять долларов.
  Она возмутилась:
  — Вы сумасшедший! Я рискую потерять место. Всего хорошего.
  Он догнал ее.
  — О, извините! Я не знал, что вы рискуете местом. Это все меняет.
  Он сделал вид, что задумался, и предложил:
  — Сто долларов.
  Она повернулась к нему спиной.
  Он схватил ее за руку:
  — Двести долларов.
  — Это мне нравится больше…
  Он потащил ее обратно в клинику.
  — Не спешите, молодой человек. Я очень любопытна… Если вы честный человек, то почему вы обращаетесь ко мне и предлагаете двести долларов? Вы ведь в хороших отношениях с патроном. Почему вы не попросили у него разрешения на этот снимок? Вам бы это ничего не стоило…
  Он смутился:
  — Чтобы быть честным до конца, я скажу, что я спросил у него разрешения, но он отказал мне…
  Бетти иронически улыбнулась:
  — И после этого вы предлагаете мне двести долларов, чтобы я сделала то, что не угодно шефу?
  Он сухо сказал:
  — Простите меня, но я не дурак… До свидания.
  Теперь она схватила его за руку:
  — Не горячитесь, юноша.
  Не выпуская его руки, она быстро соображала. Двести долларов — значительная сумма. Главное, чтобы никто не узнал…
  — Послушайте, этот снимок появится, и его все увидят! Значит, об этом станет известно. Если вас спросят, как вы его сделали, что вы ответите?
  — Я вас не знаю, — сказал он. — Кроме того, вы уже закончили дежурство. Я сам вошел в палату и сделал его, когда там никого не было.
  Бетти пристально посмотрела на него.
  — О'кей, — решилась она. — Договорились. Деньги вперед.
  Он достал бумажник и отсчитал сто долларов:
  — Половина вперед, остальное потом.
  Она согласилась.
  Они вернулись к клинике и обошли ее с узкой улицы, на которую выходил служебный вход, никем не охраняемый. Затем они поднялись по темной лестнице.
  Она дала ему инструкции:
  — Палата шестьдесят четыре, четвертая справа. Я пойду первая и отвлеку дежурного. В вашем распоряжении пять минут, за дальнейшее я не отвечаю. Дайте мне сейчас вторую половину… Я не хочу выходить отсюда с вами.
  Он протянул ей сто долларов.
  — Смотри, без глупостей, — предупредил он.
  Она взяла деньги и положила их в сумочку.
  После этого она осторожно открыла дверь и осмотрела пустой коридор.
  — Четвертая дверь справа, — повторила она шепотом. — Подождите две минуты. Если я не вернусь, все о'кей.
  Гарри сидел в маленькой комнате дежурных и читал научную фантастику. Увидев Бетти, он удивленно присвистнул.
  — Гарри, — смущенно начала Бетти, — я… я сожалею о… пощечине.
  Она вошла в комнату, закрыла дверь и оперлась на стол, за которым сидел санитар.
  — Но это по твоей вине. Не надо было говорить о женитьбе. Я ведь не ребенок…
  Он медленно закрыл книгу, не забыв, однако, заметить страницу:
  — Согласен, я был неправ. Но я думал, что ты хочешь замуж…
  Она опустила глаза:
  — Я не так уж горю желанием… Я люблю удовольствие… Если бы ты был половчее…
  Он отодвинул стул и хотел было подняться. Она быстро села к нему на колени. Нужно было во что бы то ни стало удержать его в течение пяти минут. Лишь бы он не дал волю своему темпераменту…
  Он взял ее за плечи и пролепетал, покраснев:
  — Ты хочешь сказать, что ты согласна?
  Она решила, что ей нужно как можно больше говорить, чтобы сдержать его порыв. Но он не дал ей времени на размышление. Его губы впились в ее рот, в то время как он переворачивал ее на спину…
  Она не могла высвободиться из его объятий так, чтобы, не рассердить его. Она подняла глаза на висящие на стене часы. Прошло четыре минуты. Во всяком случае, ей не угрожала смертельная опасность и за двести долларов она могла потерпеть…
  В эту минуту Джерри Робин выходил на улицу, сжимая в руке фотоаппарат.
  Он добился своего.
  Гарри тоже.
  Глава 6
  Юбер находился в скверном расположении духа. Уже три дня он сидел в камере после того, как советский трибунал приговорил его к десяти годам лишения свободы. Он кусал локти за свое безрассудство, бросившее его в эту авантюру.
  После убийства Крейсслера в маленьком доме в Триесте ради спасения жизни Эстер Ламм он решил использовать сложившуюся ситуацию и выдать себя за Менцеля тем, кто хотел похитить немецкого ученого. Он не думал тогда, что русские призовут его к ответу за смерть человека, быть может ценного, но вполне заменимого. Разве талант Менцеля не ставил его выше правосудия?
  Для своего оправдания Юбер выдвинул мотив убийства из ревности. Он утверждал, что несколько лет назад, в Гамбурге, Крейсслер злоупотребил доверием его невесты, которая в отчаянии вынуждена была покончить с собой. Он, Мендель, поклялся тогда отомстить Крейсслеру и ни о чем не сожалеет, разве лишь о том, что не сделал этого раньше.
  «Десять лет лишения свободы», — приговор еще звучал в его ушах.
  Час назад тюремщик принес ему обед и полунамеками дал понять, что завтра его отправят в один из таинственных лагерей, по поводу которых было пролито столько чернил во всем мире.
  Печальный конец!
  Он выругался сквозь зубы и сжал кулаки. Он был пойман в капкан, как крыса. Но крысам иногда удается бежать — тем, у кого достаточно крепкие зубы, чтобы перегрызть железные прутья решетки…
  У Юбера были крепкие зубы…
  Он решил бежать. Это было в общем выполнимой задачей. Настоящие трудности начнутся за пределами этих стен, в центре почти пустынной страны, за тысячу километров от границ, перейти которые было практически невозможно. Он должен будет найти средство передвижения — проникнуть в поезд, угнать самолет, грузовик или что-то в этом роде.
  Он рассмеялся, осознавая, что его план безнадежен. Тем не менее он решил попытаться: не мог же он в самом деле кончить свои дни в трудовом лагере. Лучше погибнуть при попытке к бегству.
  Он в глубоком раздумье лег на соломенный тюфяк, заложив руки за голову. Ему удалось выдать себя за чудаковатого ученого, не способного ни на какие решительные действия.
  Вероятно, по этой причине тюремщик, приносивший ему еду, не предпринимал никаких мер предосторожности, входя в его камеру и оставляя всегда дверь открытой.
  Юберу легко будет оглушить его, переодеться в его форму, взять ключи и выйти. Слава Богу, он находится не в настоящей тюрьме, а лишь в здании трибунала, оснащенном камерами для предварительного заключения. Нет бронированных дверей и охранников на каждом шагу…
  Проще простого. А дальше будет видно. Он полагался на вдохновение.
  Он расслабился и заснул, накапливая силы для решительного действия.
  * * *
  В двери повернулся ключ. Юбер приподнялся, приготовившись к молниеносному прыжку при первом благоприятном моменте. Сквозь полузакрытые веки он видел вошедшего с котелком тюремщика.
  Из коридора не доносилось никаких звуков. Повернувшись к нему спиной, охранник ставил ношу на деревянный столик, привинченный к полу.
  Юбер с ловкостью хищника бросился на спину охранника, не успевшего сообразить, что произошло… Нажав на сонную артерию, Юбер прекратил доступ крови к мозгу несчастного малого, и тот мгновенно потерял сознание.
  Юбер уложил его на пол, закрыл дверь и вернулся к своей жертве, чтобы ее раздеть. Форма подходила ему по размеру, только ботинки оказались велики. Юбер надел на голову фуражку, застегнул ремень, вынув намеренно из кобуры наган, чтобы не искушать судьбу и не стрелять в случае необходимости. На границе, если понадобится, он пустит в ход все средства, но сейчас главное — это осторожность и чувство меры…
  Он разорвал сорочку охранника, чтобы сделать из нее веревки и связать его.
  Оставив безжизненное тело охранника на полу, Юбер осторожно открыл дверь и выглянул в коридор. Надо во что бы то ни стало избежать любых встреч. Штат трибунала был немногочисленным, и наверняка здесь все друг друга знали.
  Черт возьми! Борода! Юбер забыл о ней. Он не знал, разрешено ли уставом МВД носить бороду. Ему не доводилось встречать бородатого милиционера…
  Он вышел в коридор. Было уже поздно, и все кабинеты были закрыты. Он спустился по узкой лестнице на первый этаж в надежде найти открытый и неохраняемый выход. Может быть, использовать окно? Почему бы и нет?
  Наткнувшись на дверь кабинета, он попытался ее открыть, но она оказалась запертой на ключ. Он вспомнил о своей связке и вошел в темную комнату, заставленную письменными столами и полками с папками.
  Заперев дверь, он подошел к окну. Ему повезло: решетки на нем не было, и оно легко открылось.
  Он выглянул на улицу. Там было полно народу. Что делать? На одном из столов лежал складной метр, и его осенила гениальная мысль. Он взял метр, подставил стул к окну и принялся измерять окно в ширину и в высоту. Люди не обращали на него внимания. Тогда он перегнулся через подоконник, чтобы измерить расстояние от окна до тротуара. Ему не удалось это сделать, и он выругался. Он спокойно вылез в окно и спустился на тротуар. Сделав необходимые измерения, он сложил метр, сунул его в карман мундира и с невозмутимым видом направился к входу в здание.
  Никто не обратил на него внимания, кроме двух девушек, посмеявшихся над его бородой. Он хотел подойти к ним, чтобы под их прикрытием удалиться от Дворца правосудия. Пока он собирался это сделать, девушки на ходу вскочили в отъезжающий автобус.
  Внезапно он заметил идущих ему навстречу двух милиционеров в темно-синих формах. Надо уйти от «коллег»…
  Он быстра перешел на противоположную сторону улицы и остановился перед витриной мясного магазина.
  «Коллеги» тоже остановились на другой стороне улицы и с любопытством смотрели на него, переговариваясь между собой.
  Юбер спокойно пошел по улице, с интересом разглядывая каждую витрину.
  Перекресток. Он обернулся и заметил, что двое «коллег» следуют за ним. Плохо. На улице зажглись фонари. Куда идти? Что делать? Как уйти от ищеек?
  Мимо него проехал битком набитый троллейбус, с висящими на подножке людьми. Юбер неожиданно побежал за троллейбусом и зацепился за вертикальную перекладину у задней двери. Со ступеньки он с трудом протиснулся на площадку, оставив ошеломленных милиционеров на тротуаре.
  Желательно, чтобы следующая остановка была как можно дальше…
  Юбер с облегчением вздохнул, но тут внезапно сзади него раздался громкий, хриплый и знакомый голос, спросивший по-немецки:
  — Доктор Менцель? Каким ветром вас сюда занесло?
  У Юбера остановилось сердце. Тем не менее он заставил себя обернуться и с некоторым раздражением задал встречный вопрос:
  — Какого черта вы не пользуетесь машиной, как все?
  Троллейбус остановился. Старший политрук Борис Черкесов взял Юбера под руку и вежливо, но твердо сказал:
  — Мы выходим здесь. Я вас провожу, разумеется…
  — Очень любезно с вашей стороны, — заметил Юбер.
  Они спустились на тротуар. Вокруг было много народу, и Юберу захотелось воспользоваться этим и, создав толчею, убежать. Но что это даст? Будет объявлена тревога, и ему не удастся далеко уйти. Почти под каждым фонарем стоял милиционер в форме или в штатском. Турфан был центром закрытой зоны.
  Лучше попробовать сыграть, тем более что у старшего политрука было чувство юмора.
  — Вы мне, конечно, не поверите, — начал Юбер, — но я как раз вас искал. Мой охранник неожиданно плохо себя почувствовал… Правда, оказалось, ничего страшного, временное недомогание, но тем не менее я хотел вас об этом поставить в известность. Он сам мне сказал: «Доктор Менцель, наденьте мою форму и отправляйтесь на поиски старшего политрука Бориса Черкесова. Скорее всего вы найдете его в троллейбусе. Он обожает этот вид транспорта и проводит в нем большую часть своего времени. Разумеется, после окончания работы…»
  Огромное тело Черкесова сотрясалось от хохота. Его бычьи глаза превратились в узкие щели. Сквозь смех он сказал:
  — Именно так я и думал. Но идемте, я думаю, что охранник уже заждался.
  По злому блеску в его глазах Юбер понял, что охранник может лишиться звездочки.
  Черкесов повел его пешком к центру города, и Юбер поинтересовался:
  — Разве мы не возвращаемся во Дворец правосудия?
  — Нет, — ответил Черкесов. — Вы расстроены? Мне показалось, что вы хотите немного подышать свежим воздухом…
  Юбер поморщился:
  — Да, разумеется.
  Над городом спустилась ночь, но вершины Богдула еще отражали свет. Город был хорошо освещен, ломившиеся от продуктов магазины открыты. Прохожие казались веселыми; они были одеты бедно, но опрятно.
  Наконец Черкесов остановился перед недавно построенным большим зданием с колоннами, в котором размещался местный военно-промышленный комплекс.
  — Проходите, — пригласил он Юбера.
  Юбер вошел в дверь вслед за Черкесовым. По длинному коридору они дошли до кабинета Черкесова. Обстановка кабинета была скромной. В центре письменный стол, вокруг которого стояли обтянутые кожзаменителем стулья. На стене портрет Мао, единственная деталь, напоминающая о том, что они находятся в Народном Китае.
  — Садитесь, — предложил Черкесов.
  Юбер снял с головы фуражку. Черкесов взял ее в руки и положил на ящик картотеки.
  — Вы не прихватили с собой случайно револьвер охранника? Я вижу, что кобура пуста, но…
  — Я оставил его в камере, — заверил Юбер. — Я против кровопролития. Я не стал бы стрелять даже в целях самозащиты.
  Черкесов насмешливо улыбнулся:
  — Случай с Крейсслером этого не подтверждает.
  Юбер сжал зубы.
  — Это совсем другое. Он сломал мою жизнь. Я должен был отомстить.
  Черкесов сел за стол и пристально посмотрел в глаза Юберу:
  — Теперь поговорим серьезно.
  — Охотно, — мягко сказал Юбер.
  — За убийство Крейсслера вы приговорены к десяти годам лишения свободы, и это справедливо. Но в нашей социалистической стране нет тюрем, как антидемократических заведений. Наши заключенные приговариваются к принудительному труду на заводах и стройках и приносят пользу обществу. Речь идет не о наказании, а об искуплении вины… Вам понятно?
  — Совершенно, — ответил Юбер, не испытывая ни малейшего желания дискутировать.
  — Таким образом, вы приговорены к десяти годам принудительного труда. В принципе вас должны были отправить на строительство дорог или в рудники…
  Он сделал паузу, с удовольствием наблюдая за реакцией Юбера, демонстрировавшего тревогу, которой он вовсе не испытывал.
  — Однако, — продолжал Черкесов, — мы прекрасно понимаем, что использовать вас на грубых строительных работах было бы неразумно. Поэтому я делаю вам следующее предложение: работать в лаборатории по заданной нами тематике.
  Юбер сделал вид, что в нем происходит глубокая внутренняя борьба. Наконец он пробормотал:
  — Я должен подумать… После ужасной катастрофы, которую пережила моя страна, я стал убежденным пацифистом и не хотел бы, чтобы моя работа была использована в военных целях…
  Черкесов тяжело вздохнул. Юбер легко мог себе представить, с каким трудом он сдерживал себя, чтобы сохранять спокойствие. Старший политрук продолжал:
  — Вы прекрасно знаете, что СССР — это единственная страна в мире, которая действительно хочет мира. Это бесспорный факт, и я не понимаю, как можно сомневаться в наших целях. Американцы готовят агрессию против нас. Они жаждут крови и всемирного господства. Впрочем, им нужна война, чтобы выйти из царящей там нищеты.
  Юбер широко открыл глаза и лицемерно спросил:
  — Вы были там? Представляю, каких ужасов вы насмотрелись…
  Черкесов, ничуть не смутившись, возразил:
  — Я там не был и не испытываю ни малейшего желания поехать в эту страну. Но я ежедневно читаю объективные репортажи в газете «Правда». Наша пресса, в отличие от продажной капиталистической…
  Юбер подумал: «Нас разделяет непреодолимый барьер, так как каждый уверен в своей абсолютной правоте».
  Черкесов не был циничным конформистом, он был искренне убежденным человеком, а значит, заслуживал либо уважения, либо сожаления. Юбер мягко ответил:
  — Впрочем, вы немного ушли от темы. Речь шла о выборе между Сибирью и какой-нибудь лабораторией. Взвесив все, я считаю…
  — А я-то хотел вас убедить! Если бы нас не разделяли политические убеждения, мы могли бы быть друзьями.
  Юбер беспомощно развел руками:
  — Я физик и ничего не понимаю в политике, извините меня. Сибирь меня пугает, я говорю об этом без стыда. Я выбираю лабораторию…
  Черкесов встал, взял пачку сигарет и предложил Юберу. Тот отказался, Черкесов закурил сигарету и снова сел.
  — Это очень ответственный выбор, доктор Менцель. Перед вами будет поставлена совершенно определенная задача. Если вы с ней не справитесь, вы немедленно окажетесь в Сибири. Ваша работа постоянно будет контролироваться.
  Юбер вставил дрожащим голосом:
  — Я именно так себе и представлял мою работу в лаборатории.
  Черкесов сделал несколько затяжек и продолжал:
  — Я объясню вам в двух словах, чего мы ждем от вас. Вы являетесь специалистом в области сопротивляемости сплавов высоким температурам. По нашим сведениям, вам первому удалось получить формулу борида циркония, который выдерживает температуру в три тысячи градусов и используется как ракетное топливо. Наши ученые пытаются найти сплав, который мог бы выдержать пять тысяч градусов.
  Юбер осторожно заметил:
  — Мне кажется, что сегодня это невозможно. Нам потребуются для этого не месяцы, а годы.
  Черкесов разочарованно возразил:
  — Мы не можем ждать так долго.
  Юбер вздохнул:
  — Я не волшебник…
  Черкесов погасил сигарету.
  — Мы не требуем от вас чуда. Наши разведывательные службы получили формулу нового металла, тоже на базе циркония, который мог бы иметь необходимые нам свойства.
  Юбер удивленно спросил:
  — В таком случае, я не понимаю, зачем я вам нужен?
  Черкесов улыбнулся:
  — Минуточку терпения. Эти формулы были разработаны одним немецким ученым, который записал полученные результаты довольно странным способом. Мы до сих пор еще не расшифровали его иероглифы…
  — А что говорят ваши шифровальщики?
  — Речь идет о необычном коде: личном, индивидуальном, который часто придумывают для себя старательные студенты для записи лекций.
  Юбер понимающе кивнул:
  — Почему вы не похитили самого составителя этих ребусов? Лучше, чем он, никто не объяснит вам их.
  Черкесов закурил новую сигарету.
  — В настоящий момент это нереально по причинам, которые я воздержусь объяснять. Поэтому мы и подумали о вас. Вы тоже немец и получили такое же образование, как и ваш коллега, поэтому вам нетрудно будет расшифровать его записи, тем более что вы лучший специалист в этой области.
  Юбер охотно согласился:
  — Я попытаюсь, но мне понадобятся для этого разумный срок и соответствующие средства.
  Черкесов просиял:
  — Я был уверен, что вы согласитесь. Мы предоставим вам все необходимые средства: самую современную лабораторию, лучших ассистентов…
  Юбер предпочел бы обойтись без ассистентов.
  — Мне кажется, — продолжал Черкесов, — что вам достаточно будет недели.
  Юбер не мог опомниться:
  — Недели! Но это совершенно нереальный срок для такой работы…
  — У нас нет времени, — упрямо настаивал Черкесов.
  Юбер предложил компромисс:
  — Пока я не увижу эти формулы, я не могу ничего сказать. Хватит мне недели или нет, я смогу сказать только после того, как с ними ознакомлюсь.
  — Хорошо, — сказал Черкесов, вставая. — Вы еще не ужинали, как я догадываюсь?
  — Нет, я не успел, — честно ответил Юбер.
  Зазвонил телефон, и Черкесов снял трубку:
  — Алло! Я слушаю. Что? Что вы говорите? Менцель сбежал? Он оглушил охранника? Связал его?.. Кляп во рту?.. Не взял револьвер? Да, срочно объявите тревогу. Он должен быть найден до завтрашнего утра. Он не мог уйти далеко… Держите меня в курсе.
  Он повесил трубку и расхохотался, хлопая себя по ляжкам. Наконец, успокоившись, Черкесов взял беглеца под руку:
  — Я приглашаю вас на ужин. Со мной вы ничем не рискуете. А эти лодыри пусть побегают, им будет полезно… Я уверен, что к утру они представят десяток Менцелей.
  Они вышли из кабинета.
  Глава 7
  В Триесте шел дождь. Выйдя из машины, Хирурго подумал, что в день похищения немецкого ученого стояла такая же мерзкая погода.
  Он быстрым шагом направился к вилле, стараясь увернуться от порывов ветра с дождем.
  Войдя в виллу, он запер за собой дверь, снял плащ и поежился от проникающей в дом сырости.
  Он прошел на кухню, налил себе рюмку виски и залпом выпил ее. Приятное тепло медленно разлилось по телу. Он посмотрелся в висящее над раковиной зеркало, в котором увидел круглое и красное лицо с большими черными усами, темными глазами, крупным носом с бородавкой на левой ноздре, тонкими губами, небритыми и дряблыми щеками.
  Он тяжело вздохнул. Если бы у него было время, он бы уделял себе больше внимания…
  Он выглянул в окно: ветер сгибал деревья, а по центральной аллее текли потоки воды.
  Отвратительная погода, вызывающая хандру. Хирурго ничто не любил так, как солнце.
  Он поднялся в кабинет, окна которого выходили во двор. Увидев машину, он подумал, что продолжительный душ вряд ли пойдет ей на пользу, но у него не хватило мужества выйти под дождь и переставить машину.
  На столе лежала стопка газет и журналов, приготовленная его секретарем. Он уже все просмотрел и подчеркнул для Хирурго красным карандашом места, касающиеся Италии или представляющие общий интерес.
  Хирурго не спеша набил табаком трубку и раскурил ее. У него был сплин. И все из-за этой чертовой погоды. С тех пор как он поселился в Триесте, он не мог припомнить хорошего денька.
  Он сел за стол и без особого интереса стал просматривать газеты. Несколько раз он поймал себя за чтением комиксов, в то время как ему следовало бы читать статьи, отмеченные красным карандашом.
  Какая гнусная погода! Машина наверняка вся проржавеет…
  Он отложил в сторону реакционную итальянскую газету и открыл первую страницу «Лайфа». Красивая страница, ничего не скажешь. Эти люди умеют привлечь внимание. Великолепная цветная фотография изображала белокурую молодую женщину на больничной кровати.
  Хирурго уже собирался перевернуть страницу в поисках подчеркнутых статей, как что-то сработало в его памяти.
  Он знал эту женщину, он ее видел раньше, но где? Может быть, это актриса? Для очистки совести он решил прочитать текст под снимком, который отсылал на страницу восемнадцать. Речь шла о сенсационном репортаже о костной хирургии, иллюстрированном многочисленными снимками, сделанными во время операции на бедре. Молодая женщина, имя которой не называлось, была изуродована нацистами. Хирург заменил поврежденную коленную чашечку другой, из пластика, присоединив ее к шейке бедра, и восстановил сустав. Через две недели, утверждал репортер, она сможет ходить как все.
  — Черт побери! — воскликнул Хирурго, не веря своим глазам. — Ведь это же сестра журналиста, который вывел нас на немецкого ученого! Как же его зовут? Ламб, Ламм… Да, Артур Ламм. А сестру — Эстер.
  Он снова посмотрел на снимок на обложке. Фотограф снимал больную спящей. Она была не только красивой, но и мужественной, не то что эти самки, которые визжат как резаные при малейшей опасности…
  Когда Хирурго объявил ей, что ее брат умрет, если им не выдадут Стефана Менцеля, она не стала закатывать истерики, как другие, а спокойно начала переговоры. Он испытывал к ней уважение…
  Он вернулся на страницу восемнадцать и перечитал текст. Операция проходила в одной из клиник Лос-Анджелеса в Калифорнии. Как и почему Эстер Ламм оказалась в США? Любопытно…
  Если допустить, что она попросила временную визу для операции, то американцам ничего не стоило выйти на нашумевшее дело Менцеля… Артур Ламм написал статью, появившуюся во всех газетах мира; правда, четыре дня спустя, по специальной просьбе Хирурго, ему пришлось написать опровержение. Тогда Менцель был уже в руках Хирурго.
  Во всяком случае, Ламм должен казаться довольно подозрительным американцам, а вместо этого ему предоставляют визу. Странно…
  Может быть, это не Эстер Ламм?
  Он отложил «Лайф» в сторону, чтобы просмотреть прессу, но его взгляд приковывал снимок на обложке журнала.
  Хирурго решил прояснить этот вопрос. Он встал, спустился на первый этаж, надел плащ и вышел из виллы, тщательно заперев дверь. Он опасался, что однажды в его отсутствие его посетят парни из мафиозных кругов…
  С моря дул сильный соленый ветер, и дождь продолжал хлестать как из ведра. Вода проникла даже внутрь машины. Он вздрогнул от ледяной капли, попавшей ему за воротник.
  Зажигание, стартер. Заревел мотор, заработали дворники…
  Дом Ламмов находился на виа Маркони, неподалеку от городского сада. Он не помнил номера, но он узнает дом.
  Тучи так низко повисли над городом, что было уже совсем темно, несмотря на то что до вечера оставалось еще несколько часов. Хирурго казалось, что он добирался до виа Маркони целую вечность. На повороте с виа Джулия его окатил автобус, и он обругал шофера.
  Он узнал дом, остановил машину, выключил зажигание, снял ногу с акселератора.
  К дому номер девятнадцать подходил невысокий, коренастый, широкоплечий мужчина в американском плаще и берете.
  Хирурго затаил дыхание. Он увидел, как парень открыл решетчатую дверь, закрыл ее, пересек двор и поднялся по ступенькам лестницы.
  Мужчина обернулся, прежде чем войти в дом, и, казалось, стоящая машина привлекла его внимание. Хирурго не шелохнулся. По стеклам потоками стекала вода, и его вряд ли можно было разглядеть.
  Человек не позвонил в дверь. Он вынул связку ключей и вошел как к себе домой.
  Очень странно! Может быть, брат и сестра переехали? Хирурго сожалел теперь, что не установил за домом слежку после завершения дела Менцеля. Идиот…
  В доме зажегся свет.
  Хирурго решил поговорить с вошедшим в дом человеком.
  Он вышел из машины, пересек улицу, вошел во двор и заглянул в окно. Коренастый мужчина стоял перед камином спиной к Хирурго и что-то пил.
  Хирурго поднялся по ступеням и позвонил.
  Дверь открылась не сразу. Парень с лицом боксера посмотрел на него без всякого интереса и спокойно сказал:
  — Я ничего не покупаю и ничего не продаю.
  Он собирался захлопнуть дверь перед носом Хирурго, когда тот подставил ногу в отверстие двери, о чем тут же пожалел: парень больно пнул его.
  — Чего тебе надо? Быстро говори и убирайся.
  — Я хотел бы видеть Артура Ламма.
  Парень задумался.
  — Артура Ламма? Ах да… хозяин дома? Его нет. Я снимаю дом.
  — Вы знаете, где он?
  — По-моему, он отправился в кругосветное путешествие со своей сестренкой. По крайней мере, он так мне сказал… Я заплатил за год вперед.
  И он захлопнул дверь.
  Подозревая неладное, Хирурго в ярости хлопнул калиткой.
  * * *
  Новый жилец дома погасил свет и посмотрел в окно на удаляющуюся машину. Затем он подошел к стоящему на камине телефону и на память набрал номер:
  — Алло, это Тито. Только что приходил Хирурго, он интересовался Ламмами. По-моему, что-то неладно. Предупредите, пожалуйста, Управление.
  После этого парень подошел к окну, чтобы закрыть ставни. Разыгравшаяся непогода напомнила ему одну жуткую ночь, когда он помогал Юберу обвести вокруг пальца своих противников…
  Юбер… смешное имя, но парень отменный. Сейчас Тито не хотел бы быть на его месте, хотя он далеко не трус, даже наоборот.
  Вопрос только, в какой степени…
  * * *
  У Хирурго были агенты почти во всех официальных службах на свободной территории Триеста. Это входило в его обязанности.
  Выехав с виа Маркони, он обогнул городской сад и остановился перед домом, используемым его организацией для встреч.
  Он вошел в дом и сделал два телефонных звонка. Первый — служащему паспортной службы. Второй — служащему из бюро по найму квартир.
  После этого он вернулся в свою загородную виллу. На этот раз он поставил машину в гараж. Поднявшись в кабинет, он некоторое время пристально всматривался в лицо Эстер Ламм на обложке «Лайфа».
  Внезапно зазвонил телефон. Он снял трубку:
  — Хирурго слушает…
  Его номер был известен только некоторым «посвященным». Ленивый голос сказал без всякого предисловия:
  — На указанное вами имя не выдавалось никакой визы, кроме того, не было никакого заявления. Ничего…
  — Хорошо. Спасибо, — ответил Хирурго.
  Он положил трубку и задумался. Это могло означать одно из двух: либо Ламмы не покидали Триеста, либо они уехали из города с фальшивыми паспортами, выданными иностранной миссией.
  Пять минут спустя снова зазвонил телефон.
  — Хирурго слушает…
  На этот раз женский голос спокойно спросил:
  — Можно говорить?
  — Да, говорите.
  — Дом номер девятнадцать по виа Маркони недавно был сдан его владельцами Артуром и Эстер Ламм Даворину Суборовичу, уроженцу Югославии, торговому представителю. Сведений о переезде Ламмов в другое место у нас не имеется. У вас есть еще для меня инструкции?
  Хирурго нахмурил брови и сказал:
  — Нет. Спасибо.
  Он стал набивать трубку. Неожиданно свет начал моргать… Он не придал этому значения — при таком ветре возможны аварии на электростанции. Надо спешить…
  Итак, семьи Ламмов не было в Триесте, и они не получали визы в паспортной службе. Дело прояснялось… Вернее, было ясно, что это дело темное, очень темное. После той роли, которую они оба, брат и сестра, сыграли в похищении Менцеля, как им удалось получить въездную визу в США?
  Открыв ящик письменного стола, он взял лист бумаги и ручку. Медленно и старательно выводя буквы, он написал:
  «Хирурго. В службу КМ-Е. Срочно. По делу Менцеля. Брат и сестра Ламм тайно покинули Триест. Журнал «Лайф» за эту неделю опубликовал на обложке снимок Эстер Ламм, прооперированной в калифорнийской клинике. Необходимо произвести расследование».
  С посланием в руке он вышел из комнаты, выключил свет, проверил, заперта ли входная дверь, включил охранную систему и спустился в подвал.
  Это был старый подвал, невероятно захламленный всякой всячиной.
  Хирурго пробрался через хлам до дальней стены, у которой нашел заржавевшую железную палку длиной около двадцати сантиметров. Он с размаху ударил ею по старому болту, укрепленному в стене. Тот повернулся, образовав дыру.
  Затем щелчок, мягкое поскрипывание, и Хирурго очутился перед трапом, от которого вниз вела деревянная лестница.
  Пройдя ступенек десять, он оказался на земле. Нащупав кнопку выключателя, он зажег свет в крохотном помещении, где был установлен радиопередатчик большой мощности.
  Он вынул код из железного ящика, открыл его и взял карандаш, чтобы зашифровать послание, предназначенное для КМ-Е. Он не любил эту работу, и у него ушло на это больше десяти минут.
  Закончив кодирование, он склонился над передатчиком, опасаясь, как бы не прекратили подачу тока раньше, чем он успеет передать послание.
  Глава 8
  Спустя двадцать минут после посадки на аэродроме Турфана вертолет летел над озером Андын Куль, лежащим в центре впадины. Набрав высоту сто метров, вертолет удалялся на восток.
  Летчик с любопытством оглядел Юбера, когда тот поднимался в кабину, но больше ни разу не взглянул на своих пассажиров.
  Черкесов дремал, укачиваемый гудением двигателя. Юбер улыбнулся. Загадочный Черкесов принимал его за Стефана Менцеля, инженера, бывшего заведующего исследовательской лабораторией Физического института в Гамбурге, где разрабатывались первые летающие тарелки. С тех пор как Юбер оказался в Турфане, о тарелках еще ни разу не было разговора…
  Сначала Юбер скептически отнесся к истории, которую рассказал ему Менцель, приведший к тому же убедительные доказательства. Теперь он верил в эти тарелки, хотя отрицал их инопланетное происхождение.
  Он точно знал, что США не производят тарелок. Значит, этим занимается Советский Союз.
  Смит не сомневался, что русские производят их под руководством немецких ученых, бывших коллег Менцеля в Гамбурге.
  Юбер был заинтригован тем, что Черкесов до сих пор ни разу не обмолвился о тарелках.
  Сейчас его везли для «работы» в исследовательские лаборатории, и он с волнением думал о том моменте, когда ему передадут формулы, о которых говорил Черкесов. Он знал, что ничего в них не поймет, так как имел скромные познания в физике и механике.
  Ему оставалось рассчитывать только на свой актерский дар, чтобы как можно дольше продолжать игру. Как только он соберет необходимые сведения о летающих тарелках, ему надо будет уходить. Дело не из легких. Он должен думать об этом с первого дня.
  Юбер верил в удачу. Он относился к тем людям, которым все удается. Главное — не расслабляться и рассчитывать только на свои силы…
  Они находились в воздухе уже полчаса. Черкесов по-прежнему дремал или делал вид. Во всяком случае, разговаривать было бы все равно трудно из-за грохота мотора.
  Внезапно Юбер обратил внимание на то, что они летели теперь над пустынным, необитаемым краем. Любопытно. Никаких признаков жизни. Вертолет набирал высоту…
  Юбер подумал, что на этой посудине они не могут улететь далеко.
  Было десять часов утра… Прекрасная погода, небо ясное, не считая крупных облаков на юго-востоке, окутывающих вершины Хол Тау Тага.
  Высота двести метров… Триста метров…
  Они пролетали над еще зеленым горным хребтом. Четыреста метров… Пятьсот метров…
  Скалы были покрыты кустарниками и карликовыми деревьями. Юбер с интересом наблюдал за разбегающимися зайцами, напуганными шумом. Горная коза или косуля остановилась и задрала морду вверх…
  Альтиметр показывал отметку восемьсот, затем тысячу метров…
  Вертолет плавно скользнул влево, огибая скалистую вершину, уходящую в облака. Новый поворот направо, и вертолет застыл над ровной площадкой.
  Юбер внимательно оглядывал окрестности.
  Вертолет медленно опускался, когда Юбер заметил дорогу, замаскированную сбоку от горы.
  По-прежнему никаких признаков жизни. Сомнений не было: они снова окажутся на одном из подземных заводов…
  «О'кей, — подумал он, — меня это устраивает».
  Черкесов взял его за плечо и крикнул:
  — Мы прилетели.
  Юбер кивнул ему. Вертолет мягко сел на площадку. На какое-то мгновение они погрузились в абсолютную тишину. Затем двери открылись, и над вершинами гор загудел пронзительный ветер.
  — Выходите.
  Юбер спустился следом за Черкесовым, приказавшим летчику:
  — Подождите меня.
  Затем, обращаясь к Юберу, он сказал:
  — Следуйте за своим проводником.
  Он был еще в хорошем настроении. Они прошли около ста метров в направлении отвесной скалы, возвышающейся над долиной.
  — Голова не кружится? — спросил Черкесов.
  — Нет, — ответил Юбер.
  Пройдя еще метров двадцать, они остановились перед бронированной дверью, выбитой в скале. Черкесов вынул ключ и открыл дверь. Они вошли в освещенный неоновым светом небольшой зал, в глубине которого Юбер заметил лифт и телефонный аппарат.
  Черкесов снял трубку и доложил:
  — Старший политрук Борис Черкесов прибыл в сопровождении доктора Менцеля. Поднимите, пожалуйста, лифт.
  — Здесь неплохо, — иронично заметил Юбер.
  — Внизу еще лучше, — заверил русский. — Вам хорошо будет здесь работать: тихо, спокойно, тепло. Кормят у нас вкусно. Даже атомные бомбы здесь не страшны. Все преимущества…
  Юбер поморщился:
  — Монашеская жизнь.
  Черкесов игриво подмигнул:
  — В лаборатории есть женщины. Остальное зависит от вас.
  Юбер с удивлением спросил:
  — В этой чертовой дыре есть женщины?
  — А почему бы и нет? В нашей стране между мужчинами и женщинами полное равноправие. Следовательно, женщина выполняет ту же работу, имеет те же обязанности… Это нормально.
  — Разумеется, — сказал Юбер, — если это им нравится.
  — Они гордятся этим.
  Лифт остановился. Когда Юбер и Черкесов вошли, русский нажал на кнопку, и лифт спрятался в горе.
  — В конце войны, — сказал Юбер, — в Германии было построено много подземных заводов в гротах или карьерах. Здесь то же самое?
  — Да, — коротко ответил Черкесов.
  Спуск продолжался две минуты. Они вышли в ярко освещенный коридор и прошли направо, в просторный вестибюль. Здесь стоял караул — около двадцати человек в темно-синих мундирах.
  К старшему политруку подошел офицер и отдал ему честь.
  — Все готово к приему доктора Менцеля? — спросил Черкесов. — Я знаю, что вы получили мои инструкции с некоторым опозданием, но…
  — Все готово, — подтвердил офицер МВД. — Я провожу вас.
  Коридор. Еще один лифт, гораздо более просторный. Короткая остановка. Коридор. На стенах бесконечные инструкции по технике безопасности.
  — Мы находимся в крыле, где расположены квартиры технического персонала, — сказал Черкесов, чувствовавший себя здесь как рыба в воде.
  Офицер открыл дверь в большую, скромно, но приятно обставленную комнату.
  — Это ваша комната, — сказал Черкесов.
  Он повернулся к офицеру и сказал по-русски:
  — Пригласите сюда инженера Кимиашвили, я представлю его доктору Менцелю.
  Юбер прошел в комнату, в которой ему предстояло жить… временно. Черкесов объяснил:
  — Инженер Кимиашвили прекрасно говорит по-немецки. Он будет вашим переводчиком. Надеюсь, что он вам понравится.
  — Я тоже надеюсь, — сказал Юбер.
  Послышались голоса, и в дверях появилась женщина. Высокая брюнетка с красивыми черными глазами, одетая в белый комбинезон, облегающий ее гибкое тело. Настоящая женщина.
  Не скрывая иронии, звучавшей в его хриплом голосе, Черкесов представил:
  — Инженер Изадора Кимиашвили… Доктор Менцель…
  Немного тяжеловатое, но красивое лицо грузинки осветилось улыбкой:
  — Очень рада с вами познакомиться, доктор Менцель. Надеюсь, мы с вами поладим.
  Глядя на ее чувственный рот, Юбер сказал уверенно:
  — Я в этом не сомневаюсь.
  Она слегка покраснела, и Черкесов громко расхохотался.
  — Вы сражены молнией, Менцель. Я это предвидел. Но будьте умницей все-таки. Я отвечаю за моральное здоровье этого комплекса.
  Он повернулся к офицеру МВД:
  — Вы свободны, товарищ. Прежде чем уехать, я зайду к вам.
  Офицер удалился. Черкесов фамильярно обхватил Изадору за плечи и сказал, глядя на Юбера:
  — Ты будешь переводчиком и ассистентом доктора Менцеля. Следи за тем, чтобы у него было все необходимое. Ему поручена работа, имеющая большое значение для будущего нашей страны. Ты меня поняла?
  Она насмешливо посмотрела на него своими великолепными черными глазами.
  — Да, — прошептала она, — я поняла. Старший политрук может спать спокойно…
  Юбер тоже понял.
  Глава 9
  Светящаяся вывеска «Какомбе» вспыхивала в небе каждые тридцать секунд в ста метрах от Бродвея, на тридцать четвертой улице.
  Джерри Робин шел не спеша, засунув руки в карманы пальто, с камерой через плечо и потухшей сигарой в углу рта.
  У него было плохое настроение. Патрон вызвал его в кабинет и намылил ему шею за появившийся на прошлой неделе на обложке «Лайфа» снимок женщины, которая перенесла операцию на бедре.
  Из клиники пришел протест, и патрон поклялся выставить его за дверь, если что-нибудь подобное повторится.
  Джерри попросили рассказать, как он проник в клинику, но он умолчал о роли, которую сыграла в этом деле хорошенькая Бетти. Это все равно ничего не меняло для него, наоборот. Он сам вошел в палату больной и спросил у нее разрешения. Ему показалось, что она ответила «да». Такова была его версия. Грязная история!
  Он открыл дверь «Какомбе» и чуть не задохнулся от дыма и духоты. Кто-то крикнул:
  — Джерри! Хелло!
  Он двинулся на голос, прошел мимо включенного телевизора и на секунду остановился, чтобы посмотреть на игру ног Гингера.
  Его окликнул Боб, репортер из «Нью-Йорк таймс». Хороший парень… Он был с девушкой, смазливой блондинкой, у которой было все, чтобы удовлетворить честного человека. Джерри присвистнул, глядя на нее, и сказал Бобу:
  — Милая крошка! Ты одолжишь ее мне на следующий уик-энд?
  — Пожалуйста, — охотно согласился Боб. — Но предупреждаю, что она кусается. Так что не клади ей пальца в рот.
  Девушка рассмеялась.
  — Ее зовут Джойс, — добавил Боб. — Но ты можешь просто свистнуть. Если неподалеку будет бар, она тут же прибежит. Больше я о ней ничего не знаю, так как познакомился с ней только вчера вечером, и самое любопытное то, что она приняла меня за тебя.
  — Неужели? — искренне удивился Джерри.
  — Что? — спросила Джойс. — Это Джерри Робин, а ты мне этого не говоришь?
  — Джерри Робин собственной персоной, человек, заглатывающий дюжину «хот-догов»…
  Джерри привык к таким вопросам. Должно быть, девица участвовала в каком-нибудь бродвейском шоу и мечтала о фоторепортере, который выставит ее наготу на обозрение публики, что принесет ей некоторую известность. Впрочем, он не против. Обычно он назначал им свидание у себя дома, давая понять, что они должны оставить о себе воспоминание, чтобы, входя в издательство на следующий день, он не забыл о снимках. Они только об этом и мечтали…
  Он сел, положил локти на стол и спросил:
  — Значит, малышка хочет показать свою мордочку в «Лайфе»?
  Она покачала головой:
  — Нет, дорогой. Я по поводу твоего репортажа об операции на бедре на прошлой неделе. Одна из моих подруг нуждается в подобной операции и хотела бы узнать адрес клиники, который не был указан в статье.
  Джерри разочарованно посмотрел на Джойс и мягко сказал:
  — Я не помню адреса. У меня нет с собой записной книжки. Но если хочешь, пойдем ко мне, и я найду его.
  Она посмотрела на Боба:
  — Я пойду?
  Джерри взял рюмку с чинзано, стоящую перед Бобом, и залпом выпил ее. Затем он встал, помог Джойс выйти из-за стола и взял ее под руку.
  — Разумеется, я оставляю счет тебе, — сказал он Бобу.
  — Само собой, — ответил Боб с отвращением. — Это в порядке вещей.
  — Не правда ли?
  Глава 10
  Смит оторвался от чтения документации, ежедневно представляемой ему различными службами, находящимися под его руководством. Перед ним на столе зажглась красная лампочка внутреннего переговорного устройства. Он нажал на кнопку:
  — Я слушаю.
  Низкий голос сразу ответил:
  — Говорит Ховард. У меня срочное дело.
  Смит поморщился:
  — Хорошо. Поднимайтесь.
  Смит опустил ручку, помещенную под столом, которая подавала ток или прекращала подачу к мотору его персонального лифта.
  Он снял очки в тонкой золотой оправе и протер их кусочком замши.
  Короткий звонок предупредил его о том, что лифт начал подниматься. Он выдвинул с левой стороны стола нечто напоминающее ящик, оснащенный телеэкраном и нажал кнопку. По экрану пробежали полосы, затем на нем показалось лицо Ховарда.
  Смит задвинул ящик и нажатием пальца освободил систему блокирования двери. Металлический щит скользнул влево. Ховард вышел из лифта с папкой в руке.
  — Здравствуйте, господин Смит.
  — Здравствуйте, Ховард.
  Капитан в безупречно сидящей форме пересек комнату и сел в ставшее привычным кресло.
  — Я по делу Менцеля, — сообщил он.
  — Слушаю вас, — сказал Смит, проведя жирной рукой по одутловатому лицу.
  Ховард открыл папку и продолжал:
  — Сегодня утром мы получили рапорт из Триеста с опозданием на несколько дней. Я сейчас объясню…
  Смит сказал с нетерпением:
  — Ближе к делу, пожалуйста.
  Ховард невозмутимо продолжал:
  — Вы, вероятно, помните, что Баг поместил одного из наших агентов в дом, оставленный Артуром и Эстер Ламм?
  Смит кивнул:
  — Да, помню. Тито.
  — Так вот, недавно к Тито наведался Хирурго…
  — Он занимался делом с другой стороны…
  — Да. Итак, Хирурго хотел видеть Артура Ламма. Тито ему сказал, что не знает, где находится хозяин дома. Хирурго уехал, но потом Тито позвонил двойной агент из паспортной службы и сообщил, что Хирурго выяснял, обращался ли Ламм с просьбой о предоставлении ему въездной визы в США.
  Смит наморщил лоб:
  — Значит, его визит не был случайным.
  — Лично я думаю, что он узнал Эстер Ламм на обложке «Лайфа». Я разговаривал с директором, он обещал задать головомойку репортеру.
  — Ваше вмешательство не рискует…
  — Нет. Репортеру дали понять, что протест исходит от директора клиники.
  — Так. Из всего этого мы может заключить, что над Юбером нависла опасность… Я уверен, что наши противники не теряют времени и идут по следу Ламма.
  Ховард с тревогой в голосе сказал:
  — Так они выйдут и на Менцеля.
  Смит взял из коробки сигару:
  — Необходимо срочно принять все меры предосторожности.
  Он отгрыз кончик сигары и взял зажигалку.
  — Прежде всего необходимо уничтожить в клинике все следы пребывания этой женщины и предупредить хирурга, чтобы он молчал.
  Он поднес пламя к сигаре, сделал несколько медленных затяжек и продолжал:
  — Нужно срочно удалить брата и сестру от Менцеля.
  Ховард перебил его:
  — Невозможно, сэр.
  Смит подскочил:
  — Что вы имеете в виду?
  — Менцель безумно влюблен в Эстер Ламм. Они хотят пожениться.
  Смит раздраженно заметил:
  — Это неважно. Сейчас не время. Нужно немедленно отделить его от Ламмов.
  Ховард упрямо продолжал:
  — Я вас понимаю, сэр. Но Менцель не пойдет на это. Сейчас совершенно очевидно, что только благодаря Эстер он согласился работать на нас. Он никогда не захочет расстаться с женщиной, которую любит. Он перестанет работать. Это очень нервный и впечатлительный человек, если хотите, слабый, несмотря на свой талант.
  Смит смирился.
  — Я доверяю вам, Ховард. Если он такой, как вы говорите, то вы правы. Он нам совершенно необходим… К сожалению, нам также необходимо, чтобы другие не знали, что он работает на нас. Он обещает, что у нас будут летающие тарелки через два года. Два года, Ховард, это очень долго… в наше время…
  — Я знаю, сэр. Менцель и мисс Ламм обручатся завтра утром. Мы усилим охрану группы Менцель — Ламм.
  Смит устало опустился в кресло.
  — Поступайте, как сочтете нужным, Ховард, но помните о важности дела…
  Ховард кивнул в знак согласия и вынул из папки лист бумаги:
  — Мы получили рапорт из Адмиралтейства. Спустя два дня после завершения дела в Триесте британская подводная лодка провела досмотр итальянского траулера в территориальных водах Югославии. На борту судна находился странный субъект, назвавшийся Гансом Хебнером, океанографом. Английский офицер незаметно сфотографировал его. Затем подводная лодка проследовала за траулером, направившимся в Валону.
  Он протянул фото Смиту:
  — Взгляните…
  Смит поднес фотографию к самому носу и широко улыбнулся:
  — Разрази меня гром, если это не Юбер. Несмотря на бороду, я сразу узнал его.
  — Вы видите, сэр, нет сомнений в том, что Юбер находится по ту сторону от Валона. Теперь мы должны отправиться по этому следу. Они вывезли его на самолете за пределы Югославии, это понятно…
  Глава 11
  Сидя на кровати, Юбер размышлял. Черкесов уехал, напомнив ему, что завтра он должен установить срок для разгадывания секрета переданных ему формул.
  Изадора отправилась в лабораторию, предварительно предложив ему вместе пообедать.
  Комната Юбера была комфортабельной, к ней прилегала ванная. Окна в комнате не было, и это понятно, однако невидимая система постоянно обновляла воздух. В комнате был даже радиоприемник, но с одним каналом, программа которого, скорее всего, составлена работниками КГБ.
  В дверь постучали, и в комнату вошла Изадора. Она сказала шепотом, как если бы речь шла о большом секрете:
  — Мы будем обедать в моей комнате. Я только переоденусь. Так что приходите минут через пять…
  Улыбнувшись, она вышла.
  Обед в ее комнате? Юбер думал, что они спустятся в столовую, где его представят сотрудникам подземного центра.
  Вероятно, Черкесов не спешил вводить его в контакт с «коллегами». Он поручил его заботам Изадоры, предоставив ей полную свободу действий. Юбера это вполне устраивало. Изадора нравилась ему, кроме того, он плохо переносил воздержание.
  Она сказала, что хочет переодеться. Почему бы не помочь ей? Комната Изадоры находилась рядом с его комнатой. Он повернул ручку: дверь оказалась незапертой. В комнате никого не было, но из ванной доносился плеск воды. Юбер подумал, что легкомысленно уйти в ванную, оставив дверь незапертой.
  Дверь в ванную была открыта. Изадора стояла под душем спиной к нему.
  У него перехватило дыхание, и он понял, до какой степени ему не хватало женщины… Он застыл, разглядывая ее. Она не совсем в его вкусе: несколько тяжеловата и широка в бедрах. В этот момент Изадора обернулась и, увидев его, вскрикнула. Затем она выключила воду и сказала:
  — Оказывается, вы наглец.
  Лаская ее глазами, он сказал с улыбкой:
  — Вы забыли запереть дверь. Я исправил вашу оплошность.
  Она вышла из ванны и с вызовом спросила:
  — Это что-нибудь означает?
  — Ничего. Вам подать пеньюар?
  Он снял с крючка и протянул ей махровый халат. Она просунула руки в рукава и запахнулась.
  — Подождите меня, пожалуйста, в комнате.
  Он удалился, отметив, что она так и не закрыла дверь.
  — Вы знаете, что вы красивы?
  — Спасибо за комплимент.
  Она вышла из ванной и попросила его отвернуться.
  — Зачем? Вам нечего больше скрывать. Я вас видел анфас и в профиль.
  Не настаивая, она сняла пеньюар и стала одеваться. Он смотрел на нее, не двигаясь с места. Когда она оделась, он подошел к ней вплотную:
  — Разве я не заслужил вознаграждения?
  — Разумеется, — ответила она хриплым голосом.
  Он взял ее за талию и привлек к себе.
  Она спросила:
  — Какое вы хотите вознаграждение?
  — Поцелуй, чтобы скрепить наш союз.
  Она сказала:
  — Через две минуты нам принесут обед.
  — Я ведь пока попросил только поцелуй…
  — Шалун! — сказала она, протянув ему губы.
  * * *
  В дверь постучали. Невысокий китаец вкатил в комнату столик и удалился, не проронив ни слова.
  Они молча ели, думая каждый об одном и том же. За десертом он просто сказал:
  — Я приду к тебе ночью.
  Она так же просто ответила:
  — Ты меня привел в такое состояние… Но теперь, после того как мы договорились, я чувствую себя лучше.
  Она поставила на стол бутылку водки и наполнила рюмки.
  — За твой успех, Стефан.
  — За нашу любовь, Изадора.
  Она поправила его очень серьезно:
  — У нас, Стефан, на первом месте работа, а любовь потом.
  Он улыбнулся:
  — Мы будем заниматься любовью после работы.
  Она закурила сигарету и посмотрела на Юбера:
  — Черкесов ввел меня в курс дела. Для меня это большая честь и большая ответственность. Я знаю, кто ты и какие на тебя возлагают надежды…
  Юбер спросил себя, неужели она так же серьезно будет заниматься любовью? Она продолжала:
  — Сейчас я провожу тебя в лабораторию. Ты ни с кем не должен разговаривать. Это приказ Черкесова: никаких контактов с другими сотрудниками лаборатории.
  Думая о тарелках, Юбер спросил:
  — Мы будем выходить на свежий воздух?
  — Да. На короткие прогулки, если ты считаешь, что тебе это необходимо.
  Она погасила сигарету и направилась к двери:
  — Идем.
  Они дошли до конца коридора и в лифте спустились в зал, из которого расходились многочисленные галереи.
  Они прошли в одну из галерей, но Юбер не успел заметить ее расположения относительно других галерей. Пройдя метров двадцать, они остановились перед дверью, которую Изадора открыла своим ключом. Войдя в дверь, они оказались в вестибюле, стены которого были завешаны плакатами по технике безопасности. Юбер решил, что позднее внимательно их изучит. Предприняв некоторые меры предосторожности, он мог бы получить ценную информацию о характере производимых здесь работ.
  Еще одна дверь… Новый ключ…
  — Входи.
  В небольшой комнате стоял письменный стол. Другая комната оказалась ультрасовременной лабораторией, оснащенной высокотемпературной электропечью.
  Обведя лабораторию глазами, он спросил:
  — Я здесь буду работать?
  — Да. Это твой стол… Если тебе понадобится документация, ты ее получишь. Для этого ты откроешь вот это отверстие и просунешь в него карточку, на которой запишешь свое требование. После этого нажмешь кнопку. Через несколько минут тебе пришлют из архива то, что ты просишь. Но есть одна небольшая формальность: на каждой карточке должна стоять моя подпись.
  «Жаль, — подумал Юбер, — иначе я мог бы сразу же попросить документацию о летающих тарелках».
  Изадора сама заполнила одну из карточек, подписала ее и запустила грузовой подъемник. После этого они осмотрели лабораторию. В ней было много странных инструментов, о которых Юбер не имел ни малейшего понятия. Он внимательно слушал объяснения Изадоры, с гордостью перечислявшей предоставленное в его распоряжение оборудование.
  Короткий звонок предупредил их о том, что подъемник вернулся. На диске лежала красная папка с пятью цифрами.
  Изадора открыла ее.
  — Это документы, которые ты должен изучить, — сказала она.
  Она вынула фотокопии с непонятными формулами и символами… Юбер спросил:
  — Как вы догадались о важности этого документа? По символам разных металлов, например, циркония?
  Она сухо ответила:
  — Мы просто знали это.
  Внезапно Юбер побледнел, увидев заголовок на одной из фотокопий: «Воздушный материал США». Теперь он знал, откуда взялись эти формулы… Если он когда-нибудь вернется в свою страну, то у него сразу появится работа. Как могли попасть сюда эти сверхсекретные сведения?
  Глава 12
  Гарри уже достаточно выпил. Ему пора было остановиться и вернуться домой, но сегодня ему не хотелось быть благоразумным.
  Доктор Маттеоти выгнал его из клиники. Какая страшная несправедливость!.. Но Маттеоти ничего не хотел слушать.
  — Вы были на дежурстве, поэтому должны нести ответственность, — сказал он холодно. — Я не хочу знать, чем вы занимались, когда этот гнусный репортер проник в палату.
  Гарри не стал ему рассказывать, как в тот вечер Бетти Вуд стала его любовницей… Он дорого заплатил за свое удовольствие. Тем более дорого, что на следующий день Бетти не хотела его знать…
  С моря подул прохладный ветер. Ночь была светлая, на небе сияли звезды, и луна ярко светила. Прекрасная ночь…
  Мимо прошла женщина, держа за руки двоих детей, и Гарри подумал о своей жене и детях, которые ждали его дома. Он не решался вернуться домой с дурной новостью. Он не строил иллюзий: найти другую работу невозможно. Маттеоти никогда не даст ему хорошей рекомендации.
  Он выругался и остановился, привлеченный неоновой вывеской «Джонни».
  Гарри открыл дверь и неуверенно прошел к обтянутой красной кожей стойке.
  В баре было много посетителей.
  — Рюмку чинзано, — пробормотал он.
  Бармен подал ему рюмку и спросил:
  — Вам не по себе? Что-то не так?
  — Не твое дело, — ответил Гарри раздраженно.
  Бармен пожал плечами и отошел, искоса поглядывая на него. Гарри залпом выпил рюмку.
  — Повтори и оставь замечания при себе.
  Бармен с подчеркнутой небрежностью обслужил его. Вдруг Гарри услышал позади женский голос:
  — Это помогает при хандре. Я знаю, как это бывает… — Гарри медленно обернулся, и ему показалось, что он погрузился в вату.
  Рядом с ним сидела круглолицая блондинка с приятным лицом, красивыми голубыми глазами и пухлыми губами. На ней было облегающее сиреневое платье со смелым декольте в форме каре. Ему показалось, что сегодня вечером он уже где-то ее видел.
  Она положила руку на его плечо и наклонилась к нему.
  — У вас что-то случилось, — сказала она. — Можете не рассказывать, я знаю, что это такое. Вам плохо?
  Он покачал головой. Заметив, что у нее пустая рюмка, он предложил:
  — Что-нибудь выпьете?
  — Не могу вам отказать…
  Он осушил рюмку и крикнул:
  — Два чинзано.
  Бармен протянул руку:
  — Три доллара.
  Гарри взорвался:
  — Я дам тебе в морду!..
  Женщина схватила его за руку.
  — Оплатите, — посоветовала она. — Не надо скандалить.
  Он послушался и сунул руку во внутренний карман пиджака. Он был пуст.
  — Черт возьми!
  Он покраснел под насмешливым взглядом бармена, затем трясущимися руками стал выворачивать свои карманы. Наконец он пробормотал:
  — Я потерял бумажник…
  — Разумеется, Тото, — неожиданно фамильярно сказал бармен. — Подожди, сейчас ты объяснишь это патрону.
  Он протянул руку к телефонному аппарату, но женщина поспешно сказала:
  — Нет, нет, не надо. Я все улажу…
  Она открыла сумочку, вынула из нее десятидолларовую бумажку и протянула ее бармену. Бармен сердито посмотрел на ошеломленного Гарри.
  — Не понимаю, как я мог его потерять. Это очень странно…
  Она хлопнула его по ляжке:
  — Оставь, это еще не трагедия. За твое здоровье!
  Они выпили, и она предложила:
  — Пойдем отсюда. Мне здесь не нравится.
  Он согласился и соскользнул с табурета. Она взяла сдачу, оставив разумные чаевые, и, взяв его под руку, помогла ему выйти. Его качало:
  — Мне плохо…
  Она тащила его к автомобилю. Открыв дверцу, она втолкнула его внутрь. Он завалился на сиденье и закрыл глаза. У него ужасно болела голова.
  Машина тронулась. Занятная девушка! На шлюху не похожа… Решила проветриться…
  Он впал в полузабытье.
  * * *
  Услышав приглушенную музыку, он открыл глаза и обомлел: в лунном свете блестела морская дорожка. Женский голос спросил:
  — Вам лучше?
  — Да, — ответил он, ища ее глазами.
  — Я сзади, так удобнее. Иди сюда.
  Он чувствовал себя гораздо лучше, но опасался, что не сможет ее удовлетворить.
  — Меня зовут Джойс, — сказала она, прижимаясь к нему. — А тебя?
  — Гарри.
  Она расстегнула ему сорочку и просунула под нее руку.
  — Ты мне очень нравишься, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты забыл о неприятностях.
  Он вспомнил о пропаже бумажника, и сейчас это больше всего расстраивало его. Он попытался вспомнить…
  Джойс умело поцеловала его, но он остался равнодушным. Ему хотелось, чтобы она оставила его в покое.
  — Ты можешь ни о чем не думать, кроме удовольствия? — спросила она глухим и дрожащим голосом.
  Ему было явно не до нее.
  Она приподнялась и облокотилась на спинку сиденья.
  — Рассказывай, тебе полегчает. Ты увидишь.
  Он рассказал ей все, что с ним произошло.
  Когда он умолк, она положила руку на его ляжку и сказала:
  — Ты прав, это грязная история. На твоем месте я разыскала бы эту пациентку и все ей объяснила. Она поймет, что ты здесь ни при чем. Она поможет тебе…
  Мысль неплохая. Гарри хотел тут же за нее ухватиться, но рука Джойс парализовала его…
  — Ее адрес должен быть в регистрационном журнале клиники. Это не трудно…
  Она положила голову ему на плечо, ее рука скользнула вниз… Гарри почувствовал, что его мышцы окрепли…
  — Если хочешь, я отвезу тебя на машине.
  Внезапно он вспомнил:
  — Она была принята в клинику по рекомендации брата Маттеоти…
  Джойс продолжала ласкать его:
  — Ты сможешь заглянуть в журнал?
  — Да, — ответил он, ища ее рот. — Секретарь — мой старый приятель. Он не откажет мне в этой услуге…
  Ее тело дрожало в его объятиях…
  Глава 13
  Гарри вернулся домой очень поздно. Джойс привезла его в пригород Лос-Анджелеса.
  Раздеваясь перед сном, он наткнулся на свой бумажник, оказавшийся во внешнем кармане пиджака. Неужели он был так пьян, что не сумел найти его?
  Ему повезло, что он встретился с Джойс. Заниматься с ней любовью было намного приятнее, чем с Бетти Вуд.
  Она назначила ему свидание на десять утра возле клиники. Маттеоти приезжает на обход в одиннадцать часов. Он всегда оперирует во второй половине дня.
  Когда Гарри проснулся, жены и детей уже не было. Он быстро умылся и вышел, не позавтракав.
  Он пришел в клинику в четверть десятого. Джордж, секретарь, был уже в кабинете. Увидев Гарри, он сказал:
  — Ты можешь получить расчет, я все подготовил. Мне жаль, что так вышло…
  Гарри выругался.
  — И все из-за этого проклятого журналиста. Если бы он жил в Лос-Анджелесе, а не в Нью-Йорке, я бы набил ему морду.
  Джордж выдвинул ящик стола и отсчитал несколько банкнот.
  — Я понимаю… Патрону надо было оставить в палате сиделку.
  Он придвинул к Гарри ведомость и попросил расписаться.
  Гарри, не считая, сунул деньги в карман. Затем смущенно спросил:
  — Ты не мог бы мне дать адрес этой женщины, из-за которой я пострадал? Я хотел бы с ней поговорить, объяснить ей… У меня трое детей…
  Джордж раздраженно ответил:
  — Ничем не могу тебе помочь. Маттеоти забрал вчера вечером историю болезни и все, что касалось этой женщины. Так что изъяты все следы ее пребывания в клинике. Какое-то непонятное дело.
  Гарри раскрыл рот:
  — Ты хочешь сказать, что нельзя узнать ни ее имени, ни адреса?
  — Нет, но я помню, что ее звали Эстер. Лучше не лезь в это дело, если хочешь моего совета.
  Гарри растерянно пробормотал:
  — Спасибо, старина…
  Они пожали друг другу руки, и Гарри направился к двери. Джордж окликнул его:
  — Мой совет: обратись в профсоюз. Если эта история окутана такой тайной, может, что-нибудь у тебя и получится. Во всяком случае, тебе дадут хорошую рекомендацию.
  Гарри подмигнул:
  — О'кей. Спасибо, Джордж.
  — Привет, Гарри!
  * * *
  Джойс уже ждала его. Гарри сел в машину, которая сейчас же тронулась. Джойс немного нервничала.
  — За тобой никто не следил? — спросила она, глядя в зеркало машины.
  — С какой стати? — удивился Гарри.
  — Ты взял адрес?
  — Нет.
  — Как нет?
  Гарри не понимал, почему это ее так трогает.
  — Патрон изъял все документы, имеющие отношение к этой женщине. Джордж помнит только ее имя: Эстер.
  Она сбавила скорость и остановила машину:
  — Эстер… А откуда она?
  Гарри улыбнулся:
  — Теперь это уже не имеет значения.
  Он удивился произошедшей с Джойс перемене.
  — Ты тюфяк, Гарри! На твоем месте я бы из-под земли достала эту женщину! Хотя бы для того, чтобы хлопнуть ее по заду…
  — Зачем? — удивился Гарри. — Она не виновата, если этот поганый журналист…
  — Ты говоришь, что ее рекомендовал брат твоего шефа? Как его зовут?
  — Оставь, — посоветовал Гарри. — Патрона зовут Маттеоти, это всем известно…
  — А брата? Ты знаешь его?
  Он загадочно улыбнулся:
  — Это секрет. Я знаю, что он физик и работает в Уайт-Сэндзе, конструирует ракеты…
  Джойс глубоко вздохнула:
  — Прекрасно. Выходи. У меня еще куча дел на сегодня.
  Он разочарованно спросил:
  — Ты так торопишься? Когда мы увидимся?
  Она быстро ответила:
  — Сегодня в десять вечера у «Джонни». Пока…
  Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она холодно протянула ему губы и резко сказала:
  — Давай быстрее. Мне некогда.
  * * *
  Берт Баттен шел по тротуару, когда машина Джойс остановилась перед кафе, где они должны были встретиться.
  Некоторое время он постоял перед витриной готового платья. Убедившись, что за Джойс не было хвоста, он пересек улицу и вошел в кафе.
  Джойс сидела за столиком перед дымящимся кофе и подрисовывала губы. Берт сел рядом с девушкой и тоже заказал себе кофе.
  — Привет, цыпленок. Какие новости?
  — Хирург уничтожил все следы пребывания особы в клинике. Я полагаю, по просьбе ФБР. Ее звали Эстер, фамилию и адрес установить не удалось. Ее прислал брат Маттеоти, хирурга. Он физик в Уайт-Сэндзе.
  Берт провел холеной рукой по темным волнистым волосам.
  — О'кей, — сказал он. — Больше не встречайся с этим парнем.
  Он положил ей в сумочку пачку денег:
  — За работу. Возвращайся домой и жди инструкций. Пока…
  Она послушно поднялась. Берту Баттену лучше не противоречить.
  Глава 14
  Юбер сказал Изадоре:
  — Я привык работать в одиночестве. Если ты останешься здесь, я не смогу сосредоточиться.
  Это требование не вызвало у нее восторга. Черкесов, наверное, приказал ей ни на шаг не отходить от Менцеля. Она сказала, что будет находиться в лаборатории, пока он будет работать в кабинете. Он наотрез отказался.
  — Завтра я попытаюсь работать в твоем присутствии… — сказал он, красноречиво посмотрев на нее.
  Она предложила:
  — Если это тебя так мучает, мы можем заняться любовью прямо сейчас.
  Хорошенькое решение!
  Он сказал, что предпочитает делать это ночью, без спешки.
  В конце концов она уступила, показав ему, на какую следует нажать кнопку, чтобы предупредить ее, что он закончил. Она вышла, заперев за собой дверь на ключ, чтобы «оградить его от любопытных посетителей».
  Оставшись один, Юбер принялся скрупулезно изучать оставленные ему документы. Сомнений не было: они были взяты из исследовательской лаборатории, относящейся к «Air Materiel Command». Жаль, что Юбер не сможет захватить с собой в США изобличающие документы. Оставалось запечатлеть их визуально и позднее воспроизвести по памяти, после чего можно будет начинать расследование…
  До самого вечера он был занят этим титаническим трудом. Выучить текст нетрудно, но запомнить последовательность ничего не значащих цифр и формул — задача невероятной сложности. В восемь часов, совершенно изнуренный, Юбер заснул за столом.
  В этой позе его застала Изадора, пришедшая за ним в десять часов. Она разбудила его и, глядя на тени под глазами, сказала с упреком:
  — Ты с ума сошел. Разве можно так работать? Так недолго и заболеть. Надо было уже давно позвать меня.
  Он, пошатываясь, встал.
  — Я очень увлекся, — объяснил он. — Пока еще говорить рано, но мне кажется, что я на верном пути.
  Она вытолкнула его в коридор:
  — Тебе нужно расслабиться. Ты голоден?
  Он похлопал себя по животу:
  — Да, он пуст.
  Изадора пригласила его к себе на ужин. Он постепенно расслаблялся.
  — Забавная штука жизнь… Незадолго до окончания войны в подземных лабораториях, где мы укрывались, мы безуспешно пытались найти сплав, который мог бы в течение длительного времени выдерживать температуру в пять тысяч градусов. Этот сплав был нам также нужен для летающих дисков, которые сегодня принято называть тарелками.
  Изадора слушала его со сдержанным интересом, не более того.
  — Нам тоже удалось получить борид циркония, выдерживающий температуру три тысячи градусов, но на летающем диске его можно было использовать только в течение двадцати часов и каждый раз производить замену сопла. В настоящее время вы, видимо, заняты тем же…
  Никакой реакции со стороны Изадоры.
  — …Это разорительно. При сплаве, выдерживающем пять тысяч градусов, сопла можно будет использовать минимум в течение ста часов. Я надеюсь, что Черкесов покажет мне аппараты, создателем которых я в какой-то мере являюсь?
  Изадора спокойно встала из-за стола:
  — Ты спросишь его об этом завтра при встрече.
  Он предложил:
  — Пойдем, выйдем на свежий воздух.
  Она посмотрела на часы:
  — Одиннадцать. Ты еще не привык к глубине. Несмотря на то что воздух кондиционированный, нужна привычка… Пошли.
  Она протянула ему военную плащ-палатку, а сама завернулась в драповую накидку. В караульном посту Изадора оставила свою подпись в журнале. Они вошли в лифт, который сразу же начал подниматься.
  У Изадоры был свой ключ от бронированной двери, вырубленной в скале. Юбер подумал, что где-то должен быть другой, большой вход, через который вносят оснащение и оборудование для подземного города.
  Ночь была холодной, небо затянуто облаками. Над вершинами гор неприятно свистел ветер. Юбер с удовольствием наполнял легкие чистым горным воздухом.
  Изадора повела его по карнизу к площадке. Внизу протекал бурный ручей. Юбер подумал, что мог бы спокойно сбросить ее вниз и освободиться… чтобы сдохнуть в горах от холода и голода… Необходимо сделать так, чтобы за ним кого-нибудь прислали. Но как это сделать? В настоящий момент он не был готов вернуться в Вашингтон.
  — Осторожно! — предупредила Изадора. — Справа пропасть.
  Мозг Юбера был явно перевозбужден: он непрерывно думал о тарелках. Это было каким-то наваждением. Он не мог отделаться от ощущения, что разгадка тайны где-то рядом…
  ЦРУ пронюхало о существовании тарелок сразу после разгрома Германии. Из полученных сведений стало известно, что копия чертежей летающего диска находится в замке, принадлежащем Кейтелю, в Бад-Гандерсхайме, неподалеку от Ганновера. В замке ничего не нашли. В то же время агенты ЦРУ сообщили, что русские обнаружили в Бреслау двигатели, предназначенные для летающих дисков. Они захватили трех инженеров, участвовавших в создании аппаратов под руководством Менцеля. Создателем этих дисков является Менцель, но русским удалось начать их конструирование благодаря поимке в Бреслау инженеров.
  Оставалось узнать, где изготовляются таинственные приборы, и обнаружить их базу. Секрет должен тщательно охраняться в стране, где даже план такого большого города, как Москва, представляет государственную тайну.
  Сейчас русские поручили «Менцелю» расшифровать для них формулу нового сплава, который позволит совершенствовать летающие диски.
  Они вышли по горному карнизу на скалистую площадку.
  Неожиданно Юбер застыл как вкопанный. Изадора тоже остановилась, не зная, какое принять решение. Небо над ними озарилось ярким светом, который медленно опускался на площадку, где они находились. Светящийся вращающийся круг выбрасывал вертикальный пучок света…
  Внезапно площадка осветилась многочисленными прожекторами, установленными, по-видимому, в скалах. Юбер прислонился к скалистой стене, прижав к себе Изадору.
  Светящийся предмет продолжал медленно опускаться. Неясное гудение перекрывало свист ветра. Наконец аппарат был полностью освещен прожекторами. Менее ста метров отделяло Юбера от тарелки, так интриговавшей весь западный мир.
  Огромный круглый диск, около сорока метров в диаметре, был окружен струистым огненным ободом, отражавшимся на металлическом корпусе. Чудовищный аппарат неожиданно выпустил короткие костыли, оканчивающиеся чем-то наподобие шаров. Обод тотчас же исчез.
  Из центральной части гигантского диска появился освещенный изнутри колпак, и Юбер четко различил внешний обод, продолжающий вращаться вокруг диска за счет центробежной силы. В этом вращающемся на гироскопе ободе вокруг центральной части должны были находиться двенадцать симметрично расположенных турбин, приводимых в действие сжатым газом на основе гелия.
  Неожиданно в свете прожекторов возник бегущий к тарелке силуэт в защитном скафандре. Человек скрылся с другой стороны аппарата, и Юбер не успел понять, как он проник внутрь. Впрочем, это было неважно…
  Снова появился огненный круг, и Юбера окатила мощная воздушная волна. Огромный диск медленно поднялся и выбросил вертикальное пламя из центральной части. Дополнительный двигатель, запускаемый при взлете и посадке, питался смесью жидкого кислорода и этилового спирта.
  Гигантский аппарат резко взмыл в небо и исчез в облаках.
  Прожекторы погасли, и темная ночь снова окутала горы. Резко свистел ветер…
  Юбер дрожащей рукой дернул себя за ухо. Он не бредил. Он уже думал о содержании своего рапорта, который он представит в Вашингтон об использовании Вооруженными Силами СССР летающих тарелок.
  Ни рапорт, ни выводы не появятся ни в одном из американских журналов…
  — Пойдем назад! — крикнула Изадора.
  Он наклонился к ней:
  — Я испытываю чувства отца, встретившегося с ребенком после десятилетней разлуки.
  — Ты с ума сошел!
  Он рассмеялся:
  — Ты видела ее так же хорошо, как и я.
  Она молчала до входа в лифт. Там она странно взглянула на него и сказала:
  — Не станешь же ты утверждать, что видел летающую тарелку?
  Он сердито сжал зубы и процедил:
  — Нет. Я уверен в том, что видел призрак моей бабушки.
  Она пожала плечами:
  — Это был аналог американского аппарата с чечевицеобразным крылом: «X».
  — Разумеется, — ответил он. — Ребенку понятно.
  Прежде чем выйти из лифта, она предупредила:
  — Желательно никому не рассказывать о том, что мы видели.
  — Я общаюсь только с тобой, дорогая. Всю ночь ты будешь стеречь меня в своей кровати.
  Она даже не улыбнулась.
  Оставив еще одну подпись в журнале караульной службы, они прошли в свои апартаменты.
  Идя по коридору, она посоветовала:
  — Возьми пижаму и приходи ко мне.
  «На кой черт?» — подумал Юбер.
  Глава 15
  Берт Баттен из осторожности оставил машину в парке, при въезде в Санта-Фе. Оттуда он доехал до центра города на автобусе.
  Санта-Фе находился неподалеку от Лас-Вегаса и военных полигонов, так что он был напичкан агентами ФБР. Малейшая автомобильная авария, и ваша личность попадает в картотеку; начинаются щекотливые вопросы о целях вашего пребывания в столице Нью-Мехико…
  «Чтобы жить долго, — думал Баттен, — нужно оставаться незаметным».
  Около четырех часов он вошел в небольшой сквер неподалеку от церкви св. Антония и некоторое время наблюдал за игрой черных детей.
  В пятнадцать минут пятого мимо него, даже не взглянув в его сторону, спокойно прошел человек. Он был высокого роста, стройный, одет в темно-синий костюм и белую сорочку с накрахмаленным воротничком и синим галстуком. Черные гладкие волосы были тщательно зачесаны назад. У него было худое, смуглое лицо, и весь его облик напоминал преподавателя лицея среднего достатка. В руке он держал сложенную газету «Нью-Йорк геральд трибюн».
  Берт Баттен мельком взглянул на него и повернул голову в ту сторону, откуда появился незнакомец.
  Когда две минуты спустя незнакомец скрылся, Берт Баттен демонстративно посмотрел на часы, изобразил на лице досаду и поднялся со скамейки, разглаживая брюки…
  Он задержался у киоска, стоявшего перед церковью, и купил «Нью-Йорк геральд трибюн».
  Затем он вошел в кафе, сел за столик, заказал чашку кофе и развернул газету.
  Погрузившись в чтение двенадцатой страницы, он, казалось, не обратил внимания на человека, вошедшего в зал. Мужчина, прошедший мимо него в скверике, тоже сел за один из столиков.
  Берт Баттен подчеркивал красным карандашом некоторые слова, которые он выбирал, по-видимому, не наугад. На это у него ушло почти полчаса. Закончив, он быстро пробежал глазами остальные страницы газеты и сложил ее по странному совпадению точно таким же образом, как была сложена газета незнакомца в сквере. После этого он выпил свой кофе и расплатился с официантом.
  Посмотрев на часы, он встал и направился к лестнице, ведущей вниз, где находились туалеты. Когда через две минуты он поднимался наверх, он столкнулся с незнакомцем из сквера.
  Никто не заметил, как мужчины обменялись газетами.
  Берт Баттен спокойно вышел из кафе и пошел к автобусной остановке. Спустя полчаса он сидел за рулем своей машины…
  * * *
  Арнольд Клоуз вернулся в Уайт-Сэндз спустя два часа. Он был возбужден, как всякий раз, когда Лионель (он знал Баттена под этим именем) поручал ему работу. Арнольду Клоузу хотелось сделать гораздо больше для дела. Ему казалось, что ему дают мало работы…
  Закрывшись в своей комнате, расположенной во флигеле для холостяков, он сразу развернул переданную ему газету, взял бумагу и карандаш и начал выписывать по порядку все подчеркнутые в тексте слова.
  Получилось следующее:
  «Недавно один из ваших инженеров рекомендовал своему брату, хирургу в Лос-Анджелесе, одну женщину, нуждающуюся в операции на бедре. Репортаж об этой операции появился в «Лайфе» за прошлую неделю. Женщина изображена на обложке. Имя хирурга…»
  Имя было составлено из отдельных букв, разделенных вертикальными черточками.
  «…Маттеоти. Узнайте имя женщины, ее адрес и ее окружение. Должна жить с братом. Дело важное и срочное. Буду ждать вас завтра и в последующие дни в условленном месте».
  Арнольд Клоуз запомнил текст и сжег бумагу над пламенем зажигалки. Та же участь постигла двенадцатую страницу газеты.
  Он закурил сигарету и посмотрел на часы. Пора было идти на ужин в ресторан, обслуживающий почти исключительно холостых инженеров. Но Арнольд Клоуз не спешил: он не хотел есть.
  Маттеоти… Действительно, в Уайт-Сэндзе был физик с таким именем, брат которого был известным хирургом.
  Эндрью Маттеоти… Он работал в отделе «МХ-5», в самом секретном и тщательно охраняемом из всех отделов. Арнольд Клоуз уже в течение нескольких месяцев безуспешно пытался узнать, чем занимается этот отдел.
  Эндрью Маттеоти никогда не выходил за пределы Центра. Это свидетельствовало о степени важности той работы, в которой он участвовал.
  Несмотря на то что он был холост, Маттеоти жил в отдельном флигеле. Флигель круглосуточно охранялся, поэтому Арнольд Клоуз не смог выполнить поручение Баттена: что-нибудь найти во флигеле, что могло бы навести их на след.
  Арнольд Клоуз нервно курил… Если Маттеоти уже несколько месяцев не имел связи с внешним миром, то, следовательно, он не мог рекомендовать своему брату человека со стороны. Значит, эта женщина тоже из Уайт-Сэндза. Но в отделе «МХ-5» нет женщин.
  Вывод: речь идет о жене одного из сотрудников отдела «МХ-5».
  Комната погрузилась в сумерки. Лионель предупредил, что дело очень срочное. Надо попытаться сделать что-нибудь сегодня же вечером.
  Во-первых, найти журнал «Лайф» за прошлую неделю. Может быть, он сразу узнает женщину на фотографии? Все возможно…
  Он вышел из комнаты, не запирая двери. Он хотел, чтобы все считали его открытым человеком, которому нечего скрывать. Он был разговорчив и часто повторял своим приятелям: «Подожди меня в моей комнате, дверь не заперта».
  Он прошел в библиотеку, зал которой использовался также для игр. Никого не было, все ушли на ужин.
  Он подошел к тяжелому столу, на котором обычно лежали все журналы, и начал искать.
  На столе лежало около десяти журналов, но нужного ему номера не было… Странно.
  Он обошел зал, заглядывая под столы и стулья, чтобы удостовериться, что он не валяется в каком-нибудь углу.
  Вероятно, журнал бы изъят службой безопасности.
  Тяжелый случай.
  Завтра ему придется отправиться в Лас-Вегас. Досадно.
  Идя по коридору, Клоуз услышал кашель. Он остановился и прислушался. Кашель доносился из комнаты Хэмза. Почему он не пошел на ужин?
  Клоуз постучал в дверь.
  — Входите!
  Хэмз лежал в постели.
  — Привет! — сказал Клоуз. — Что с тобой?
  — Я простыл, играя в теннис. Меня прихватило сегодня после обеда.
  Клоуз участливо спросил:
  — Тебе ничего не надо? Ты обратился к врачу?
  — Он придет после ужина… А ты почему не ужинаешь?
  Клоуз улыбнулся:
  — Я был сегодня в Санта-Фе и объелся пирожными…
  Внезапно он увидел на кровати журнал «Лайф». Нагнувшись, он спросил:
  — Можно взглянуть?
  — Пожалуйста.
  Клоуз взял в руки журнал и увидел спящую на кровати женщину. Хороший снимок и красивая девушка… прекрасные белокурые волосы, немного выступающие скулы, высокий выпуклый лоб, тяжелые веки, резко очерченный пухлый рот, тонкая, гибкая шея…
  — Красивая, не правда ли? — спросил Хэмз. — Изуродована нацистскими свиньями…
  — Да, — подтвердил Клоуз, — свиньи…
  Ему казалось, что он уже видел это лицо. Жаль, что глаза закрыты…
  Он искал предлог, чтобы уйти. Схватившись руками за живот, он скорчил гримасу и пробормотал:
  — Извини меня, Хэмз… Что-то неладно…
  На улице стало совсем темно. Из пустыни дул легкий, теплый ветерок.
  Клоуз остановился в дверях и размышлял, идти ли ему на ужин. Он опоздал всего на пятнадцать минут, максимум на двадцать. Неожиданно перед одним из флигелей, в ста метрах от него, остановились две машины. Вновь прибывшие или отъезжающие?
  Клоуз оперся на косяк двери, наблюдая за автомобилями.
  Из флигеля вышел человек и остановился. За ним появился другой, поддерживавший женщину, которая с трудом передвигалась. Она опиралась на своего спутника и на трость. Свет из вестибюля упал на ее белокурые волосы. Клоуза бросило в дрожь. Удача была с ним…
  Из флигеля вышел четвертый человек и закрыл за собой дверь.
  Женщина с большим трудом села в машину.
  Наконец первая машина тронулась, за ней вторая.
  Над дверью, где стоял Клоуз, висела большая, мощная лампа, стоило только нажать кнопку выключателя…
  Он отступил назад, прикрыл дверь, оставив щелку, достаточную для того, чтобы видеть машины, и нажал на кнопку. Вспыхнул ослепительный свет. Взгляд Клоуза остановился на лице женщины редкой красоты, прищурившей глаза от пучка яркого света. Сомнений не было: это была женщина, которой интересовался Лионель.
  У Клоуза перехватило дыхание. У него было ощущение, что он совершил насилие над этой женщиной. Неприятное чувство, возникшее, вероятно, оттого, что она была так хороша; кроме того, Клоуз ничего не имел против нее…
  Машины уже сворачивали за угол, когда Клоуз вышел из флигеля. Но вместо того чтобы выехать за пределы Центра, они повернули к церкви. Очень странно.
  Клоуз решил узнать, что они собираются делать в церкви, и он это узнает. Кроме того, он хотел увидеть мужчин, сопровождавших женщину.
  На улице не было ни души. Эта тишина, царившая вокруг, в то время как в нем все кипело, поражала его. Ему казалось, что должно произойти нечто невероятное: либо звезды погаснут на небе, либо разразится шторм, либо что-то в этом духе…
  Он быстро дошел до перекрестка, в ста метрах от которого светились окна ресторана. Он представил веселый ужин своих коллег, приятную атмосферу ресторана, где все хотели расслабиться и снять напряжение рабочего дня.
  Он повернул налево и пошел к церкви.
  Он ходил в церковь каждое воскресенье, несмотря на то что был атеистом. Бессознательно он прижимался к палисадникам из опасения, что его кто-нибудь увидит.
  Витражи были ярко освещены. Сквозь приоткрытую дверь он различил двух блюстителей порядка. Что это значит?
  Машины стояли справа с потухшими фарами; шоферы оставались на своих местах.
  Клоуз бесшумно скользнул влево, тень среди теней. Он отошел подальше, чтобы его не заметили, и вернулся к церкви, обогнув ее сзади.
  Ризница была освещена; она прилегала к колокольне в виде аппендикса… Осторожно, оставаясь в тени, Арнольд Клоуз дошел до стены и оперся на нее, затаив дыхание.
  Из ризницы доносились голоса. Он подошел к окну. Дверь была расположена метрах в двухстах отсюда. Если его заметят, он скажет, что зашел на огонек исповедаться духовному наставнику.
  Он вытянул шею и заглянул в окошко.
  Священник был одет в рясу, в которой обычно совершал богослужение. Странно. Рядом со священником стоял высокий блондин с коротко остриженными волосами, они о чем-то разговаривали. Клоуз не знал блондина, но зато он узнал другого: Маттеоти собственной персоной… Третий был невысокий, некрасивый, с редкими волосами, плюгавый. Этого Клоуз не знал…
  Женщины с ними не было. По-видимому, она осталась в церкви. Зачем? Что они затевали? Не свадьбу же в такое позднее время?
  Священник посмотрел в сторону окна, и Клоуз быстро отскочил. Он услышал еще хлопанье двери…
  Послышался церковный орган, но Клоуз не разбирался в музыке и не знал, что именно исполнялось. Он знал наверняка, что это не похоронный марш.
  Он решился подойти к двери ризницы, приставить ухо… Ничего. Он повернул ручку и толкнул дверь. Она оказалась незапертой.
  Арнольд Клоуз спокойно вошел внутрь и осмотрелся.
  Дверь, ведущая в церковь, была заперта. Орган продолжал играть.
  На столе в центре комнаты лежал толстый журнал. Клоуз подошел и наклонился над столом. Запись бракосочетаний…
  Почему они избрали для этого такое позднее время, когда все ушли на ужин, да еще с охраной в дверях?
  Значит, они не хотят афишировать свадьбу.
  Он быстро записал имена:
  Эстер Ламм, родившаяся в Австрии, в Вене, в 1920 году… Стефан Менцель, родившийся в Германии, в Гамбурге, в 1914 году. Свидетелем жениха был Артур Ламм, свидетелем невесты — Эндрью Маттеоти. Все проживали в Уйат-Сэндзе.
  Арнольд Клоуз вышел так же бесшумно, как и вошел.
  Он был очень доволен собой.
  Он лихорадочно соображал, под каким предлогом попросить завтра разрешения, чтобы быть свободным после обеда. Лионель будет ждать его в Санта-Фе.
  Вернувшись во флигель, он снова зашел к Хэмзу, ожидавшему врача.
  Ему страшно хотелось есть, но удовольствие от сознания того, что он собрал сведения за один вечер, было хорошей компенсацией.
  Неожиданно он вспомнил о плитке шоколада, лежавшей в комнате, и быстро попрощался с Хэмзом, который по-прежнему сильно кашлял.
  Глава 16
  Алехонян был в хорошем настроении, что случалось с ним не часто. При такой ответственной должности, как у него, неприятностей всегда было больше, чем удовлетворения.
  Несмотря на это, Алехонян не променял бы свое место на империю. У него была своя империя, такая же захватывающая, как и у Смита. Цели и средства у них были одни и те же, отличались только побудительные мотивы. У каждого человека они свои, как и у каждой группы людей, и все считают свои самыми лучшими.
  Итак, Алехонян был в хорошем настроений. До того момента, пока…
  Раздался телефонный звонок. Алехонян нажал на кнопку и тотчас же услышал голос, раздавшийся из невидимого репродуктора: «Старший политрук Иван Данченко. У меня сверхважное сообщение».
  Хорошее настроение как рукой сняло. Сверхважное означало неприятности, он это знал уже давно.
  Он ничего не ответил и нажал другую кнопку.
  В передней зажегся зеленый глазок.
  Охранник закрыл железную дверь коридора, сообщающуюся с остальной частью здания. Это называлось «перекрыть шлюз».
  Затем он проводил Данченко. Бронированная дверь, ведущая в бюро Алехоняна, бесшумно скользнула по рельсам.
  На Данченко не было лица.
  — В чем дело, черт побери?
  Данченко протянул лист бумаги:
  — Тяжелый удар… Нас провели… как детей!
  Алехонян сжал челюсти и провел рукой по гладким блестящим волосам. Его лицо посерело.
  — Говори яснее! — сказал он изменившимся голосом.
  Данченко сказал с усилием:
  — Дело Менцеля… Ты помнишь, что мы вышли на него через брата и сестру Ламм в Триесте? Недавно Хирурго наткнулся на фотографию женщины на обложке журнала «Лайф».
  Алехонян перебил:
  — Я знаю… Дальше.
  — Мы только что получили послание из Нью-Йорка. «Установлена личность женщины, появившейся на обложке «Лайфа»: Эстер Ламм, год рождения тысяча девятьсот двадцатый, место рождения — Вена, Австрия, проживает на полигоне Уайт-Сэндз. Тайно обвенчана со Стефаном Менцелем, девятьсот четырнадцатого года рождения. Место рождения — Гамбург, Германия. Живут во флигеле центра испытаний вместе с братом Эстер, Артуром Ламмом. В Уайт-Сэндзе появились недавно. Стефан Менцель является сотрудником отдела «МХ-5»; характер работ пока не установлен. Ждем дальнейших инструкций».
  Выслушав сообщение, Алехонян побледнел так же, как и Данченко.
  — Черт! Как Хирурго угораздило попасться на удочку?
  Взяв себя в руки, он стукнул кулаком по столу.
  — Надо немедленно убрать американского шпиона из нашего подземного комплекса в Турфане. — Его взгляд стал жестким и холодным. — Минутку, — добавил он. — Какие у нас есть доказательства, что наш Менцель не настоящий?
  — У нас есть два человека, которые работали у Менцеля сначала в Гамбурге, а затем в Бреслау. Они смогут опознать его.
  — Надо немедленно проинформировать Черкесова. Все должно быть закончено сегодня.
  Данченко поднялся:
  — Я должен дать ему точные инструкции для того случая, если наш Менцель не тот: пулю в затылок…
  Алехонян нахмурил брови:
  — Не будем с этим спешить. Скажи Черкесову, чтобы он доставил его сюда. Как можно быстрее. Мне хотелось бы поговорить с ним. Он все-таки не обычный человек…
  — Разумеется, — ответил Данченко с горечью. — Я бы лично хотел им заняться. Я развяжу ему язык…
  Алехонян многообещающе улыбнулся:
  — Хорошо.
  Затем, прежде чем нажать кнопку для освобождения двери, он добавил бесстрастным голосом:
  — Не забудь, отдел «МХ-5» исследовательского центра Уайт-Сэндз занимается конструированием летающих тарелок… Благодаря американскому шпиону мы теперь знаем это.
  Глава 17
  В Турфане день наступает на четыре часа раньше, чем в Москве.
  Черкесов получил в час ночи сообщение, переданное накануне по рации из Москвы, в девять часов вечера. После того как послание было получено в Турфане, расшифровано и передано старшему политруку, прошло десять минут.
  Читая этот документ, Черкесов чувствовал, что земля уходит из-под его ног. Он всегда считал, что подобные истории могут происходить только в кино или шпионских романах…
  Сначала он даже не верил своим глазам, но в тексте радиограммы приводились неоспоримые доказательства.
  Два бывших немецких ученых работали в лаборатории по соседству с «Менцелем». Черкесов снял трубку и отдал приказ: немедленно доставить ученых в корпус Д.
  После этого он ринулся к машине, приказав шоферу везти его на аэродром, где всегда наготове стоял вертолет.
  В час тридцать ночи вертолет взлетел, управляемый с земли радарами.
  * * *
  Юбер проснулся от резкого света в комнате своей любовницы.
  Изадора встала с кровати, сердито ворча. Юбер открыл глаза, чтобы взглянуть на нее: она была красива, несмотря на тяжеловатые бедра.
  Она прошла в ванную комнату, и Юбер с наслаждением вытянулся по всей ширине кровати. Он был пресыщен и доволен…
  Настенные часы показывали без двадцати три. Пора спать… В предыдущую ночь Изадора не дала ему заснуть ни на минуту…
  Шаги в коридоре… Кто это разгуливает в такое время?
  В дверь постучали. У Юбера сердце заколотилось в груди. Он не двинулся с места, спрашивая себя, слышала ли Изадора стук.
  По всей вероятности, нет. Иначе она бы уже вышла.
  В дверь снова постучали, на этот раз очень настойчиво.
  Он спрыгнул с кровати и помчался в ванную. Изадора стояла под душем.
  — Стучат в дверь…
  Изадора поморщилась. Она выключила воду, накинула махровый халат и пошла открывать.
  В дверях стоял офицер МВД в сопровождении двух вооруженных охранников. Юбер побледнел. Офицер обратился к Изадоре по-русски:
  — Я за доктором Менцелем. Его срочно вызывает старший политрук…
  Изадора пожала плечами:
  — Я думала, что случился пожар. Подождите, доктор Менцель должен одеться.
  Она не казалась ни смущенной, ни заинтригованной. Она хотела прикрыть дверь, но офицер не позволил ей:
  — Я получил приказ не спускать с него глаз.
  Юбер понял, что на этот раз шутки кончились.
  Изадора попросила объяснений у офицера, но он оставил ее вопрос без ответа. Внезапно ее отношение к Юберу резко изменилось. Она смотрела на него теперь как на шелудивого пса и не отвечала на его вопросы…
  Одевшись, он сказал по-немецки:
  — Я готов, господа.
  Его тотчас с обеих сторон обступили охранники. Они подошли к лифту. Когда лифт остановился после продолжительного спуска, они вышли в незнакомый коридор.
  — Стой!
  Юбер автоматически остановился, хотя приказ был отдан по-русски. Они вошли в кабинет, где за столом сидел Черкесов, обхватив голову руками. По его виду Юбер понял, что ему не до шуток.
  Несмотря на волнение, Юберу удалось улыбнуться и произнести естественным тоном:
  — Доброй ночи!
  Ни один мускул не дрогнул на лице Черкесова, только глаза холодно скользнули по Юберу и повернулись вправо. Юбер машинально оглянулся и увидел в углу двух мужчин, смотревших на него со смущением и тревогой.
  Один из них, в очках, был совершенно лысым. Другой, помоложе, острижен под ежик, на его левой щеке был глубокий шрам.
  «Немцы», — подумал Юбер. Он сразу понял, какую ему уготовили западню. Эти двое наверняка знают настоящего Менцеля.
  Юбер никогда не признавал себя побежденным до тех пор, пока не использует все средства. Он изобразил удивление, сделал радостное лицо, затем бросился к мужчинам, раскрыв объятия:
  — Господи! Друзья мои… Вот уж не ожидал вас здесь встретить!
  Немцы одновременно встали со своих мест, отстраняясь от незнакомца, готового заключить их в свои объятия.
  Хриплый голос Черкесова заставил его вздрогнуть:
  — Тебя не повесят, гнида, но расстреляют!.. Ты получишь пулю в затылок. Но перед этим я вытряхну из тебя душу, шкура!
  Юбер не оборачивался. Он медленно перевел взгляд с одного немца на другого и мягко сказал:
  — Я не виноват, если у вас плохо с чувством юмора. Представляете, если бы…
  — Хватит! — взревел Черкесов.
  Юбер резко повернулся и яростно крикнул:
  — Оставьте меня в покое, Черкесов! Я проиграл игру! Мне плевать на ваши оскорбления!
  Черкесову с трудом удалось взять себя в руки.
  — Вы можете идти, — сказал он, обращаясь к немцам, которые не заставили себя упрашивать.
  Затем он приказал стоящему в дверях офицеру:
  — Уведите его и назначьте ему дозу четырнадцать. Через час мы вылетаем.
  Глава 18
  Незнакомый мягкий голос сказал:
  — Он просыпается. Через пять минут он придет в себя.
  Юбер понял, что речь идет о нем. У него было ощущение, что он медленно всплывает на поверхность из густой липкой жидкости, видя над собой полоску света.
  Над ним склонился белый силуэт со светящимся глазом.
  — Все в порядке, — сказал силуэт.
  Это был врач с лампой на лбу. Юбер закрыл глаза, удивившись, что они были открыты. Любопытно…
  Пять минут… А что потом?
  Он вспомнил Черкесова и очную ставку… Охранников, проводивших его в медпункт… Врача в белом халате, сделавшего ему укол… дозу четырнадцать… Он не сопротивлялся, во-первых, потому что это ничего бы не дало, а во-вторых, он был уверен, что его не отправят так легко к праотцам, не вытряся из него максимум информации…
  Через пять минут от него потребуют объяснений — с обычным тактом…
  В сущности, почему его усыпили? Чтобы перевезти его в другое место без лишнего риска? Вероятно, Черкесов привез его в маленьком вертолете, на котором улетел обратно.
  Юбер открыл глаза. Настенные часы показывали четыре. За окнами была ночь.
  Его арестовали в три часа… после этого перевезли в Турфан… Но до Турфана минимум час летного времени…
  Юбер огляделся вокруг. Судя по интерьеру, он находился в медпункте. Посередине комнаты стояли два человека в темно-синих формах МВД. Все в порядке вещей.
  Он хотел воспользоваться отсрочкой, чтобы подготовиться к предстоящему допросу… Как ни странно, ему не было страшно. Он попадал и в худшие переделки, из которых тем не менее ему удавалось выйти. Почему не выйти и из этой? Он будет жить до тех пор, пока они будут уверены, что он еще не все рассказал.
  Следовательно, надо маневрировать в этом направлении. В этой дьявольской игре не было точных правил; дозволены все ходы. Иногда выигрывал тот, кто был хитрее, иногда более жестокий.
  Юбер был лишен возможности нападать, поэтому он должен быть хитрее. А выиграть в этот раз должен самый хитрый. Во-первых, надо выиграть время. Он застонал и закрыл глаза. Слишком поздно: пять минут истекли, кроме того, они видели, что он уже проснулся.
  — Встань, сволочь!
  Не очень-то вежливые ребята. Схватив его за плечи, они подняли его на ноги, после чего сильным пинком он был отправлен к двери.
  Это только цветочки.
  Оба цербера подскочили к нему и схватили под руки.
  — Пошли!
  Куда? На пытку, разумеется. А может быть, и на смерть, если он допустит малейшую оплошность.
  Они вышли в коридор, затем спустились по лестнице, затем снова пошли по коридору. Здание незнакомое… Это не Дворец правосудия в Турфане и не здание КГБ, где он провел одну ночь в апартаментах Черкесова после своего неудачного побега.
  Какой-то длинный барак…
  Они остановились перед дверью, охраняемой вооруженным постовым. Дверь открылась. Юбер приготовился ко второму действию.
  — Очень рад вас видеть у нас!
  Насмешливый голос… знакомый голос…
  Юбер хотел повернуться, чтобы посмотреть на того, кто говорил, но в этот момент из угла на него бросилась огромная овчарка.
  — Стоять, Трумэн!
  Собака улеглась у ног Юбера, тяжело дыша открытой пастью, из которой капала пена. Юбер перевел дыхание и повернулся к хозяину собаки.
  — Иван Данченко! — прошептал он.
  Старший политрук недобро улыбнулся.
  — Как называть тебя в этот раз? — спросил он. — Фрэнк Рейсл? Теодор Колуцкий?
  У него прекрасная память…
  Чтобы выиграть время, Юбер сказал:
  — Зовите меня просто Гарри.
  Данченко смотрел на него, как хищник на свою добычу.
  — Разрешите мне поздравить вас, — продолжал Юбер.
  Данченко невесело усмехнулся:
  — Я здесь ни при чем. Все дело случая… Ты хорошо сыграл свою роль, могу поздравить!
  Он провел рукой по вертикальному шраму на лбу. Собака начала ворчать, горя желанием вонзить в Юбера свои клыки, которые он еще помнил…
  — Лежать, Трумэн! Место!
  Собака, с ощетиненной шерстью и опущенным хвостом, нехотя поплелась в угол комнаты. Юбер заметил с улыбкой:
  — Я знаю собаку, которую зовут Иосиф. Она живет в Вашингтоне в кабинете, чем-то напоминающем ваш…
  Он не успел увернуться. Данченко с размаху ударил его кулаком в лицо. У Юбера из глаз посыпались искры. Таким ударом можно свалить быка… Он почувствовал во рту вкус крови.
  Да, трудно было сохранять выдержку и не дразнить быка. Он с трудом выговорил:
  — Я был бы не прочь помериться с вами силами, Данченко, но на равных…
  Он открыл глаза. Старший политрук стоял к нему спиной. Когда он повернулся, Юбер увидел его сжатые бескровные губы, злобу в глазах. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.
  — Я знал, кто ты, еще до того, как ты вошел сюда. Мы установили твою личность по отпечаткам пальцев, которые ты оставил в Турфане.
  Юбер подумал о том, что если ему удастся выкрутиться в этот раз, то придется сделать хирургическую пластическую операцию, то есть получить новые отпечатки пальцев.
  Данченко закурил сигарету и продолжал:
  — Такие типы, как ты, опасны, только пока их не поймаешь. Я знаю, что ты можешь быть очень смелым и дерзким, но это не мужество, а безрассудство. Ты действуешь как мальчишка, не видящий опасности… У тебя вот здесь не все дома.
  Он постучал по лбу указательным пальцем.
  — Возможно, — вздохнул Юбер, не желая больше ему противоречить.
  Он пытался собраться с мыслями, понимая, что в скором времени ему придется отвечать на вопросы. Надо быстро решить, что он скажет и о чем умолчит.
  Данченко неожиданно рявкнул:
  — Теперь, гнида, шутки в сторону. Ты не выйдешь отсюда живым, но прежде ты все расскажешь… Если понадобится, мы разрежем тебя на куски, но ты заговоришь…
  Юбер предложил:
  — Сделайте мне укол «сыворотки истины».
  Данченко усмехнулся:
  — Дурак! Ты не понял, что я хочу тебя помучить…
  Юбер молча покачал головой, затем твердо сказал:
  — Мы такие же. Если вы попадете к нам…
  Если Данченко действительно считал его сумасшедшим, безрассудным, надо укрепить его в этом мнении. Данченко был умен, но ограничен тщеславием. Надо на этом сыграть. Юбер небрежно добавил:
  — Со мной вы теряете время. Я выдержу любую пытку, но и вы ничего не добьетесь.
  Он решил сыграть на корысти и продолжал:
  — Я вам не враг, Данченко. Я ничего не имею ни против вашей страны, ни против вашего режима. Из моего предыдущего визита в вашу страну я извлек кое-какой урок, и я вижу положение здесь не таким, каким представляет его западная пропаганда. Я никогда не был фанатиком, и я работаю не по убеждению, а за деньги. Мне все равно, от кого их получать. Вы достаточно умны, чтобы понять…
  Данченко обмяк, но Юбер считал, что еще рано ликовать. Он только подал идею… нужно немного подождать, чтобы она проложила дорогу… В этой профессии не бывает легких побед…
  Юбер не удивился, когда Данченко отрывисто приказал:
  — Уведите его! И можете с ним не церемониться, он парень крепкий. Что бы он ни говорил, до обеда меня не беспокоить.
  * * *
  Охранники набросились на него вдвоем, затем пришли еще двое.
  Сейчас им занималась уже четвертая команда, и Юберу это надоело.
  В пятом часу утра Данченко распорядился не беспокоить его до обеда. Долго находясь в подвале, Юбер потерял счет времени.
  Его уже по меньшей мере четыре раза выворачивало наизнанку на цементном полу. Желудок давно уже пуст. Он был так основательно избит, что не мог сказать точно, какое место причиняло ему больше страданий. Все тело превратилось в один сплошной синяк.
  Жаль, что он не терял сознания… Он сам удивлялся, что мог выдержать такие муки и оставаться в сознании.
  Его палачи уже устали наклоняться и теперь били его сапогами стоя.
  Он решил, что с него довольно и что его капитуляция не вызовет подозрений.
  Он завопил:
  — Оставьте меня! Я больше не могу! Довольно! Позовите Данченко. Передайте ему, что я сделаю все, что он захочет. Все! Прекратите!
  Неожиданно у него потемнело в глазах. Наконец он потерял сознание.
  * * *
  Он очнулся в кабинете Данченко. Его усадили в кресло, возле которого рычала собака.
  Кроме Данченко в кабинете находился еще один человек. По его виду Юбер сразу понял, что он крупный начальник.
  Он не ошибся: перед ним стоял сероглазый, подтянутый Алехонян.
  Данченко сказал:
  — Нам передали, что ты желаешь говорить. Мы слушаем тебя.
  У Юбера был жалкий вид, опухшее фиолетовое лицо в ссадинах, плохо отмытое от крови и рвоты…
  Данченко добавил:
  — Расскажи, как тебе удалось выдать себя за доктора Менцеля. Расскажи подробно.
  Юбер почувствовал западню. Данченко просто хотел удостовериться в его искренности. Несомненно, он был подробно посвящен в курс дела.
  Он хотел чистую правду? Он ее получит. Юбер ничего не утаит, кроме двух вещей: роли, которую Тито, оставшийся в Триесте, сыграл в этом деле, и его собственного настоящего имени. Ничто не могло бы заставить его раскрыть это.
  — Меня зовут Гарри Брайн, — начал он, — и я числюсь в ЦРУ под номером ноль… ноль шестьдесят четыре…
  Его рассказ, время от времени прерываемый Данченко, который хотел уточнить то или иное темное место, продолжался в течение двух часов. Ему удалось обойти молчанием роль, сыгранную Тито, что было не просто… Через определенные, почти равные промежутки времени он просил пить, и ему подавали водки.
  Только в конце беседы он обнаружил, что его записывали на магнитофон.
  Алехонян до сих пор еще не произнес ни единого слова. Когда он начал говорить, Юбера насторожил его тон.
  — Сведения, которые вы нам сообщили, соответствуют тем, которые мы уже имели. Лично я верю в вашу искренность. После полученного вами урока вы поняли, что ничего не выиграете, если будете изображать из себя героя. Такие, как вы, не страдают излишней сентиментальностью. У вас нет предрассудков, так как именно это качество необходимо для нашей профессии. У вас нет идеалов, и вы ничего не боитесь, поэтому слово «преданность» не имеет для вас того смысла, что для большинства смертных. Впрочем, другие слова для вас тоже лишены смысла. Например, слово «предательство»… Вы согласны со мной?
  Юбер утвердительно кивнул.
  Алехонян продолжал:
  — Я предлагаю вам выбор между двумя различными решениями. Вы можете быть нам полезны, конечно, при определенных условиях. Первое решение — пустить вам пулю в лоб.
  Он сделал паузу.
  — Второе решение… Я поручаю вам задание в Соединенных Штатах, которое вы должны очень быстро выполнить и вернуться сюда, где мы рассмотрим возможность дальнейшего использования вас…
  Он посмотрел на Данченко и улыбнулся жесткой улыбкой:
  — Что вы об этом думаете, товарищ Гарри Брайн?
  Юбер с трудом ответил:
  — Я хочу жить… и я сделаю все, чтобы сохранить жизнь…
  Данченко рассмеялся.
  Алехонян продолжал:
  — Прежде чем посвятить вас в подробности этого задания, я хочу уточнить его детали, чтобы не было недоразумений…
  Юберу казалось, что во всей этой истории есть что-то необычное.
  Эти люди не были простаками, и если они посылали его в США, то, значит, они заручились гарантиями, которые вынудят его исполнить их приказ и вернуться.
  — Поскольку вы согласны, то я должен вас предупредить, что перед отъездом вы пройдете специальную подготовку. Вам сделают инъекцию яда, еще не известного у вас. В вашем распоряжении будет один месяц: вы выполните задание и вернетесь, чтобы получить противоядие… В первую же неделю вы почувствуете действие этого медленного яда. Со временем симптомы будут обостряться, так что у вас отпадет всякое желание схитрить или сбежать.
  Он умолк, закурил сигарету, сделал несколько затяжек и подмигнул:
  — Вы по-прежнему согласны?
  У Юбера перехватило дыхание. Они не оставят ему никакого шанса, кроме того, чтобы вернуться и умереть в их стране. Пересохшими губами Юбер пробормотал:
  — У меня нет выбора.
  Алехонян прогремел:
  — Я тоже так считаю. Значит, вы согласны?
  Юбер подтвердил свое согласие, думая о том, что он попал в худшую из переделок…
  — То, о чем мы вас попросим, нелегкое дело, но вам оно по силам. Мне хотелось бы подчеркнуть, что после вашего возвращения мы попытаемся раскрыть ту роль, которую вы сыграете в этом деле, так что вы будете отмечены…
  Юбер не мог больше этого выносить. Его голова раскалывалась. Он поклялся, что, если ему удастся выйти из этой передряги живым, он станет монахом и проведет остаток жизни, выращивая цветы или сахарную свеклу. Ему не терпелось покончить с этим разговором, и он спросил охрипшим голосом:
  — Что я должен буду сделать?
  Алехонян выдержал паузу и сказал:
  — Убить настоящего Менцеля.
  Глава 19
  С дрожью в коленях Арнольд Клоуз вышел на темную улицу и, сунув руки в карманы, направился в административный блок.
  Было два часа ночи. Десять минут назад его разбудил сотрудник ФБР и приказал немедленно явиться в здание государственной безопасности, где его ждали…
  Грязная история! Тот факт, что сотрудник ушел, не дожидаясь его, ни о чем не говорил. Сбежать из Центра ночью было практически невозможно. Кроме того, побег был бы признанием виновности, в то время как ему, возможно, еще удастся выпутаться… В чем его могут подозревать? Вероятно, его частые отлучки в Санта-Фе привлекли к себе внимание. Он говорил об этом Лионелю, предлагая сменить место встреч. Потом он подумал, что ищейки из ФБР могли обыскать его комнату в его отсутствие, но в комнате нет ничего, что могло бы его скомпрометировать…
  Холл главного здания был освещен. Внутри оказалось полно молодчиков в белых касках.
  Его остановили, и один охранник проводил его в зал ожидания, куда выходили двери двух следственных кабинетов.
  Там уже находились четыре человека. По их лицам было видно, что они встревожены. Среди них Арнольд Клоуз узнал Стефана Менцеля: две недели назад он стал свидетелем его венчания с Эстер Ламм.
  Остальных он мельком видел на полигоне.
  Охранник, проводивший Клоуза, подошел к своему коллеге, который стоял у одной из дверей, наблюдая за «посетителями».
  Зачем их вызвали? Охранники беседовали тихо, но до Клоуза донеслось: «…полковник, наделавший столько шума…», «Полковник Гарри Брайн… Крепкий парень… Похоже, что он вернулся из России…»
  Клоуза бросило в дрожь. Одна из дверей внезапно открылась, и на пороге появился мужчина в форме полковника, чем-то напоминающий Гарри Купера. У него было усталое лицо, лихорадочный блеск в глазах. Он производил впечатление больного человека.
  — Мендель!
  Мендель поднялся. Клоуз заметил, что у него дрожат руки. Он тоже боялся чего-то? Полковник был явно несговорчивым. Клоузу вдруг стало не хватать воздуха…
  Время тянулось медленно. Прошло всего три минуты, как Менделя вызвали в кабинет, но у Клоуза было такое ощущение, что тот там пробыл минимум полчаса.
  В следующую секунду Клоуз вскочил на ноги, как и все остальные присутствующие в комнате. Раздался выстрел… из револьвера. Сомнений не было… Оба охранника одновременно выхватили свое оружие:
  — Не двигаться!
  Дверь открылась. Полковник, тяжело дыша, указал на тело Менделя, с пистолетом в руке, лежащее на полу в луже крови.
  В кабинет ворвался капитан в сопровождении шестерых молодчиков, вооруженных автоматами. Полковник Гарри Брайн объяснил капитану:
  — Мне удалось уличить его в предательстве. Я на секунду отвлекся, он подскочил к столу, на котором лежал пистолет, и застрелился… Очень скверная история, капитан…
  Капитан был ошеломлен. Он сделал шаг по направлению к телу…
  Неожиданно тело шевельнулось и перевернулось… Мендель приподнялся. Из его рта обильно потекла кровь. Он показал на Юбера и с трудом вымолвил:
  — Убийца! Он… убил меня… Он лжет.
  Зрелище было жутким. Полковник Брайн опередил капитана: он выхватил другой пистолет и выстрелил в Менделя.
  Затем, с безумными глазами, Юбер ураганом пронесся по залу, сметая всех на своем пути. Клоуз бросился вслед за охранниками, преследовавшими беглеца…
  В коридоре грохотали автоматы.
  Раздался душераздирающий крик, на секунду воцарилась гробовая тишина, потом послышался звук падения тела на плиты.
  Клоуз успел увидеть, как крупное тело, изрешеченное пулями, дернулось в последний раз и затихло.
  Капитан закричал:
  — Немедленно убрать всех гражданских лиц. Отведите их в зал «X» до нового распоряжения!
  Крепкий полицейский, сотрудник ФБР, небрежно схватил Клоуза своей лапищей:
  — Сюда, молодой человек!
  Глава 20
  Никогда еще Юберу не было так плохо: страшная слабость и неотступная тошнота…
  Если не удастся обнаружить природу убивающего его яда, ему пора готовиться к моргу…
  Чтобы развлечься, он решил перечитать статьи в газетах, сообщающие о его гибели в результате «трагического случая» в Уайт-Сэндзе, в Нью-Мексико. Журналисты не жалели красок, рассказывая о доблестном полковнике «Гарри Брайне», одном из асов американской секретной службы, который, вернувшись из Китая, где выполнял секретное задание, был подвержен вполне понятной депрессии, но… и так далее.
  Забавно.
  Все это было бы еще забавнее, если бы эти статьи-некрологи не опережали реальности всего на две недели…
  Но если врачи зря теряли с ним время, то Юберу не хотелось терять своего, и он решил воспользоваться оставшейся ему для жизни неделей.
  В палату вошла некрасивая медсестра:
  — К вам пришли. Напоминаю, что вам нельзя утомляться.
  — Это вы меня утомляете, — рявкнул Юбер, невзлюбивший ее с первого дня.
  Вошел Баг. В горле Юбера что-то сжалось. Приятно в такой момент встретиться со старым другом. От него не ускользнуло волнение Бага: он знал, как изменила болезнь его внешность. В глазах Бага стояли слезы, но он улыбался.
  — Готовься, старина, сейчас тебе сделают один укольчик…
  — Но я не собака, — сказал Юбер. — Если они складывают оружие, то я своего не сложу. Я ухожу отсюда, и эта неделя моя. Я устрою нечто такое, что еще никто не видывал!
  Баг перебил его:
  — Они нашли.
  — Что? Они нашли? Естественно… В сущности, я никогда в этом не сомневался. Никогда…
  — Лаборатория прислала ответ. В твое тело вживили радиоактивные частицы замедленного действия. От них ты и загибаешься…
  Юбер широко открыл глаза.
  — И я от них загнусь! — поправил он.
  Баг покачал головой:
  — Нет, это скоро пройдет. Через пять минут тебе сделают инъекцию нитрата циркония… Это новый препарат, в пятьдесят раз ускоряющий вывод из человеческого организма радиоактивных элементов. Через несколько дней ты освободишься от них, а через несколько месяцев ты совершенно об этом забудешь…
  — Дай Бог! — прошептал Юбер. — Как ты сказал? Нитрат циркония?
  — Да, — подтвердил Баг.
  — Прекрасно, — сказал Юбер, — я попал в переделку благодаря бориду циркония и естественно, что цирконий вытащит меня из нее.
  Баг продолжал:
  — Я беседовал со Смитом: он считает, что тебе надо будет уйти в отставку. Он опасается за твою нервную систему.
  — Дурак! — воскликнул Юбер.
  Баг невозмутимо добавил:
  — Кроме того, он поддерживает твою идею о пластической операции и, если ты не против, то получишь новые отпечатки пальцев…
  Юбер улыбнулся.
  — А что Менцель? — спросил он.
  Баг понизил голос:
  — В добром здравии, но навсегда возненавидел гемоглобин…
  * * *
  Смит протер свои очки и продолжил чтение рапорта, составленного Юбером:
  «После того как мне заявили, что я должен убрать настоящего Менцеля, во время беседы с Данченко, я понял, что нахожусь в Москве, а не в Турфане, как предполагал. Я заглянул в лежащий на столе календарь: 25 сентября, четверг. Я справился у Данченко, и он подтвердил, что меня арестовали 25 сентября, в четверг, в подземных лабораториях в Турфане, в два часа сорок минут ночи. Около трех часов мне сделали укол, и я погрузился в сон. Проснулся я уже в Москве, то есть за четыре тысячи пятьсот километров, в четыре часа ночи, 25 сентября, то есть через час. На самом деле — через пять часов, принимая в расчет разницу во времени.
  Таким образом, с того момента, как мне сделали укол в Турфане, и до моего появления в Москве прошло пять часов. Если отбросить время, затраченное на посадку, высадку, доставку в Комитет безопасности, то мы пролетели четыре с половиной тысячи километров за два часа тридцать минут, если не меньше.
  Покрыть такое расстояние за столь короткое время можно только в летающей тарелке, из чего я делаю вывод, что я, к сожалению, сам того не ведая, совершил путешествие на этом аппарате…»
  Смита прервал звонок. Это был Ховард, у которого была срочная информация. Смит предложил ему подняться на своем персональном лифте. Ховард поприветствовал шефа и устроился в привычном кресле.
  — Юбер спасен, — сообщил он. — Врачи уже сделали ему инъекцию противоядия. Через месяц он встанет на ноги.
  Смит провел руками по усталому лицу, чтобы скрыть охватившее от такой приятной новости волнение. Ховард продолжал дрогнувшим голосом, избегая смотреть на шефа:
  — Менцель и его жена прибыли по назначению. Все идет согласно вашему плану и без малейшего инцидента. Он возобновит свои исследования в уединенном месте…
  Он прокашлялся, чтобы прочистить глотку:
  — Газетчики были великолепны. У наших коллег за океаном появится интересное чтиво. Арнольд Клоуз, присутствовавший на спектакле, передал им подробный отчет, который должен их убедить полностью.
  — Продолжайте наблюдение за Клоузом. Через некоторое время переведите его на должность, где он не сможет навредить. Через полгода, но не раньше, мы поймаем его за руку и повесим… А в антракте попытаемся, может быть, еще использовать его… Это все. Я заканчиваю чтение рапорта Юбера. Он никогда не простит себе, что проспал свое первое путешествие в тарелке…
  ОСС 117. Совершенно секретно
  Jean Bruce: “OSS 117 top secret”, 1954
  Перевод: В. Е. Климанов
  
  Роковое «если» — самое банальное явление на любой войне, но о нем невозможно не думать, невозможно не задумываться о бесчисленных проявлениях случая, благодаря которым выживаешь, чтобы завтра встретиться с новыми «если».
  Ирвин Шоу (Бал проклятых)
  Глава 1
  Ночь была невероятно черной. В белой пене, окружавшей широкие бока барки, отражались бортовые огни. Вокруг была чернильная стена, такая густая, что Кунг, выбиравший сеть, не мог смотреть на нее, не испытывая тревоги…
  Такара, неподвижно стоявший у штурвала, который удерживал одной рукой, думал, что это идеальная ночь для того, что он собирался сделать. Он секунду послушал скрип лебедки, потом хлопки паруса, который трясся от порывов неровного ветра. Его левая рука наощупь нашла голову Ко — немецкой овчарки, свернувшейся клубком на куче канатов. Ко заворчал от удовольствия, а Такара спросил себя, что будет делать собака, когда наступит момент.
  Ко принадлежал Такаре. Кунг тоже принадлежал Такаре, но пока не знал об этом.
  Легкие волны, долгие и неглубокие, равномерно покачивали кораблик. Такара поднял глаза, безуспешно пытаясь всмотреться в небо. Ни одной звезды; только слой плотных облаков… Он глубоко вздохнул, наполняя свои большие легкие холодным соленым воздухом, вкус которого он так любил. Инстинкт моряка говорил ему, что дождя, несмотря на пасмурную погоду, не будет, а его инстинкт был надежнее всех официальных прогнозов метеорологов.
  — Ху! — крикнул Кунг.
  Под парусом появились серебряные блестки, и на палубу посыпалась рыба. Такара включил электрический фонарик и тихо покачал головой: улов не блестящий, но бывало и хуже.
  Кунг, включив большую керосиновую лампу, закрепленную на мачте, открыл люк, через который рыбу надо было сбросить в трюм. Такара помог ему, потому что время шло и лучше было закончить работу до того момента.
  Едва сеть была освобождена от последней рыбешки, Кунг молча приготовился забросить ее снова. Такара закрыл люк и решил, что пора.
  Он встал сзади матроса, твердо стоявшего на сгибающихся и выпрямляющихся в такт движениям большой барки ногах, и стал ждать, пока Кунг распрямится.
  Такаре не пришлось ждать долго. Заинтригованный необычной неподвижностью своего капитана, стоявшего позади него, Кунг выпрямился и хотел обернуться.
  Обернуться ему не удалось. Мощные руки Такары сомкнулись на его шее, как тиски. Кунг даже не успел закричать. Он почувствовал и услышал, как у него в горле хрустят хрящи. «Такара сошел с ума», — подумал он. Потом приток крови к мозгу прекратился, он перестал думать, и судорожные движения его тела, которое Такара держал на весу, стали всего лишь бессознательными рефлексами животной самозащиты.
  Не было никакого шума, но овчарка Ко почувствовала, что происходит. Она почуяла запах смерти и с глухим ворчанием слезла с кучи канатов. Пес в несколько прыжков оказался перед мачтой, возле странной группы, состоявшей из его хозяина и матроса, первый из которых убивал второго.
  — Ху, Ко! — бросил Такара, немного запыхавшись.
  Ко всеми зубами вцепился в резиновый сапог на ноге бедняги Кунга.
  — Хаа… Ко!
  Ко отпустил сапог и, ворча, отступил. Такара тяжело дошел до борта и сбросил в воду неподвижное тело своей жертвы. Раздался сухой «бух» щелкнувшего именно в этот момент паруса.
  Такара недолго постоял, склонившись над волнами, потом выпрямился, потирая руки без каких бы то ни было эмоций. Кунг был его помощником в течение двух лет, но поскольку он оказался неразговорчивым, Такара ничего, или почти ничего, о нем не знал…
  Собака заворчала и потерлась о ногу хозяина. Такара ласково поговорил с ней и приготовил себе кусок жевательного табака. Сунув его в рот, он нагнулся, чтобы пройти под низкой реей и вернуться к рулю. Далеко на западе темноту через равные промежутки времени разрывали вспышки света. «Маяк Вала в шесть часов, а Пилтуна в восемь», — напомнил себе Такара и резко повернул штурвал, чтобы выправить судно, отклонившееся от курса.
  * * *
  Капитан бросил последний взгляд на циферблат и скомандовал в микрофон:
  — Стоп машина.
  В следующие пять секунд шумы прекратились один за другим, и в подводной лодке установилась странная, тревожная тишина. «Мертвая тишина», — подумал капитан, которому стало не по себе.
  Он вышел из рубки, прошел по коридору до своей каюты, постучал в дверь и вошел.
  — Вы готовы? Мы поднялись на поверхность. Нельзя терять ни секунды…
  Юбер Бониссор де Ла Бат в последний раз посмотрел на себя в зеркало и ответил, обернувшись:
  — Готов, капитан. Не хочу вас обидеть, но я рад выйти из этой консервной банки на свежий воздух!
  Капитан посмотрел на него с сочувствием.
  — Не хотел бы я поменяться с вами местами, старина!
  И добавил со смехом:
  — Ну и видок у вас! А физиономия!
  Юбер был одет точно так же, как рыбак Такара, а на его лицо благородного разбойника был наложен слой краски «цвета загара». Он крутанулся, чтобы лучше показать себя, и пошутил:
  — Я король рыбаков Охотского моря!
  — Угу! — мрачно отозвался офицер. — Только бы вас рыбы не сожрали!
  Юбер пошел к двери.
  — Одну секунду! Я должен дать вам подписать одну бумагу.
  — Расписку о доставке груза по назначению?
  — Совершенно верно!
  Командир лодки открыл сейф, вделанный в переборку, вынул из него листок с напечатанным на машинке текстом и положил его на стол.
  — Возьмите мою ручку.
  — Спасибо.
  Юбер подписал заявление, которым признавал, что командир подлодки 639 ВМС США доставил его, специального агента ОСС 117, до заданной точки.
  — На пересечении сто сорок пятого меридиана и пятьдесят второй параллели, — уточнил офицер. — Примерно так…
  Он положил бумагу в сейф и закрыл его тяжелую дверцу.
  — Если тот не прибудет, я верну вам расписку.
  — Очень любезно с вашей стороны! Вы могли бы сбросить меня за борт, а потом умыть руки…
  Капитан сделал Юберу знак идти по коридору первым.
  — Пойдемте. Вы не похожи на человека, который позволит сбросить себя за борт. Я ошибаюсь?
  — Нет. Если я правильно понял, мы сейчас в Охотском море?
  — Да. Приблизительно в пятидесяти милях от восточного побережья острова Сахалин… За спиной Курилы…
  Бррр!
  — Это означает, что русские безжалостно потопят вас, если обнаружат здесь?
  — Конечно! И, в общем-то, будут правы…
  — На войне, как на войне! — пошутил Юбер, входя в рубку.
  — Война закончилась, — с горечью ответил командир лодки.
  — Серьезно? Лично я никогда не замечал, что наступил мир.
  — Вы делаете свою работу, старина.
  — Конечно! — серьезно согласился Юбер. — Чтобы остальные спокойно сидели в своих домах…
  Офицер указал на железную лестницу.
  — Поднимайтесь. Наверху открыто.
  Они поднялись один за другим и оказались на мостике. Их охватил ночной холод, легкие наполнил холодный воздух. Капитан снял трубку телефона.
  — Объект на двести семьдесят пять, — сообщил оператор радара.
  — Большой?
  — Нет, командир.
  — Дистанция?
  — Пятьсот пятьдесят. Он медленно приближается.
  — Это должен быть ваш человек, — сказал офицер, обращаясь к Юберу.
  — Будем надеяться, — ответил тот, наблюдая за пенным следом у основания мостика.
  Он достал из кармана ультразвуковой свисток и спросил:
  — Направление?
  Капитан указал рукой на запад. Юбер поднес к губам свисток и стал дуть в него так, как ему указали. Ни он, ни командир лодки ничего не услышали, но через две-три секунды эхо донесло далекий лай.
  — Собака, — сказал Юбер. — Это тот, кто мне нужен…
  Подводная лодка вяло покачивалась на волнах, с глухим гулом разбивавшихся о ее хвост, который едва высовывался из воды.
  Капитан спросил по телефону:
  — Дистанция?
  — Четыреста пятьдесят.
  — Пеленг?
  — Без изменений.
  — Погасите большой свет в рубке, а то его видно через люк.
  — Хорошо, командир.
  Юбер снова свистнул тем же образом. На этот раз лай Ко стал четче, и Юбер не удержался от смеха.
  — Думаете, он нас найдет? — забеспокоился капитан. — Такая темень… Может, надо было пойти ему навстречу…
  — Не имеет смысла. Собака, очевидно, обучена лаять всякий раз, когда я свищу. Хозяину остается только следовать туда, куда она поворачивает голову… Смотрите! Видны бортовые огни.
  Огни были еще довольно далеко и казались неподвижными. Капитан прошептал:
  — К счастью, он идет под парусом. Будь у него мотор, я бы не чувствовал себя спокойно…
  — Почему?
  — Насколько мне известно, военные флоты давно не используют парусники.
  Юбер рассмеялся.
  — Понятно. Это ваше первое задание такого рода?
  — Да, — буркнул тот. — И хотел бы, чтобы оно стало последним. Шпионаж и я…
  — Вы презираете шпионов?
  — Нет. Даже, если бы было так, я бы вам не сказал. Я ими восхищаюсь, но не понимаю, каким человеком нужно быть, чтобы заниматься этим ремеслом…
  — Надо любить приключение ради приключения. Любить опасность. Верить в то, что делаешь.
  — Быть фанатиком? Вы до такой степени ненавидите тех?
  Юбер оживленно запротестовал:
  — Конечно, нет. Я ненавижу фанатизм и научился уважать «тех», как вы говорите. Я верю, что шпионы не дают начаться войнам. Наша задача заключается в том, чтобы поддерживать существующий баланс сил. Пока баланс сохраняется, мир, в принципе, обеспечен. Угроза войны становится серьезной, когда одна из сторон становится слишком сильной. Вот почему важно, чтобы секреты обеих сторон не оставались тайнами слишком долго…
  — Обеих? — недоверчиво переспросил капитан. — Вы считаете нормальным, что коммунистические шпионы проникают к нам и воруют планы наших секретных вооружений?
  — Совершенно нормальным. Я ведь сейчас собираюсь сделать то же самое по тем же причинам и с той же целью.
  — Странный вы человек, — осторожно сказал офицер.
  — Правда? — насмешливо переспросил Юбер.
  — Пеленг? — спросил капитан в трубку телефона.
  — Двести семьдесят.
  — Дистанция?
  — Сто метров.
  Юбер снова свистнул. Лай Ко показался им совсем близким. Огни большой барки плясали в чернильной черноте ночи, как сошедшие с ума звезды. До них донесся модулированный зов: «Хууу-оооо…» Юбер наполнил легкие воздухом и ответил тем же образом, включил фонарь, две или три секунды помахал им в направлении подходившей барки, потом выключил.
  Прошло еще секунд двадцать, затем они услышали удары паруса на ветру. Еще секунд через десять до них донесся стук дизельного двигателя…
  — Уф! — сказал капитан. — Я боялся, что он попытается причалить сразу…
  В темноте ночи прямо перед мостиком появилась темная масса. Юбер передал фонарь офицеру.
  — Ведите его, — сказал он. — Я не моряк…
  Капитан взял фонарь.
  — Давайте спустимся, — предложил он.
  Один за другим они спустились по внешней железной лестнице, связывавшей мостик с баком. Ступая по воде, забрызгиваемые волнами, они шли, держась за поручни. Капитан включил фонарь и жестами и голосом руководил швартовкой большой барки. Юберу на секунду показалось, что суденышко вот-вот разобьется о корпус подводной лодки, но оно в последний момент выправилось, и кораблик тяжело задел своим деревянным бортом стальной бок боевого корабля.
  — Давайте!
  Юбер разбежался и прыгнул. Перемахнув через борт, он упал на скользкую палубу и растянулся на ней.
  — До свиданья! Счастливого возвращения! — крикнул он, поднимаясь.
  — Прощайте!
  Стук двигателя стал громче. Кораблик накренился на правый борт. Очень быстро тонкая черная полоска подлодки исчезла в ночи. Юбер увидел танцующий огонек фонаря, поднимающийся на мостик, а потом он исчез.
  И больше ничего.
  Он вздрогнул от холода. С комком в горле обернувшись к корме судна, он услышал разъяренное рычание собаки. Огромного роста человек держал одной рукой штурвал, а другой — собаку.
  — Хааа… Ко!
  Юбер подошел, держась за поручни, и сказал на американском английском:
  — Здравствуйте.
  — Здравствуйте, — лаконично ответил рыбак на том же языке.
  Юбер прочистил горло.
  — Хм… Как вы смогли нас найти в такую ночь?
  — Я плаваю в Охотском море тридцать лет, — ответил гигант, — и знаю в нем каждую волну.
  Он рассмеялся смехом, мощным, как он сам, как его хриплый голос с поющими интонациями. Юбер отметил, что говорит он на американском английском очень правильно.
  — Меня зовут Такара, — продолжил рыбак, почесывая голову Ко, переставшему рычать.
  — Зовите меня Фред, — сказал Юбер.
  — О'кей! — ответил тот и снова засмеялся.
  Он отпустил собаку.
  — Хааа… Ко!
  Он включил электрический фонарик и наставил луч на Юбера.
  — Дайте мне посмотреть, как вы одеты…
  Он откашлялся и плюнул за борт.
  — Неплохо. Если не присматриваться слишком внимательно, то все пройдет нормально…
  Короткая пауза, нарушаемая только громким дум-дум-дум дизеля и приглушенными ударами воды о корпус, потом Такара объяснил:
  — Пограничники проверяют рыбаков при выходе в море и возвращении…
  — Надеюсь, — сказал Юбер, — у вас на борту есть надежный тайник?
  — Это не нужно, — хладнокровно ответил Такара. — Вы останетесь на палубе и не будете прятаться…
  — Разве возвращение контролируют не те же, кто контролирует выход?
  — Те же.
  — Как же так? Разве они не заметят, что экипаж увеличился на одного человека?
  — Нет, сэр. При выходе на судне было два человека и одна собака. И будут два человека и собака…
  Юбер понял:
  — Что стало со вторым?
  — Упал в море. Поскользнулся…
  Юбер тихо покачал головой:
  — И вы не смогли его выловить?
  — Было очень темно. Слишком темно…
  — Хм! — сказал Юбер. — Занятное совпадение!
  — Точно… Его звали Кунг, и он никогда не разговаривал.
  — Немой?
  — Нет. Просто никогда не разговаривал. Когда пограничники будут проверять нас через два часа, ведите себя, как он — ничего не говорите.
  — Я буду Кунгом.
  — Да, сэр.
  Юберу не нравилось, что Такара говорит: «Да, сэр… Нет, сэр».
  — Можете сесть там, — сказал рыбак. — Мы возвращаемся. Перед тем как упасть в воду, Кунг закончил работу…
  — Какой аккуратный тип! — усмехнулся Юбер, садясь около кучи канатов, служившей Ко постелью.
  — Да, сэр, очень аккуратный.
  «Да пошел он к черту!» — подумал Юбер, садясь поудобнее. Судя по тому, что ему сказал Говард, секретарь мистера Смита, Такара был сыном маньчжура и японки. До 1941 года он жил в Отиаи, в южной, японской, части острова Сахалин. Когда Япония вступила в войну, он перебрался в Ноглики, в северную, русскую, зону, чтобы, как он утверждал, избежать мобилизации в японскую армию. В действительности он служил в японской разведке и, поселившись в Ногликах, выполнял приказ. Он остался там и после того, как русские овладели всем островом, и продолжал работать на японцев и на их союзников — американцев.
  Юбер очнулся от толчка и понял, что Такара пнул его ногой.
  — Эй, это что такое…
  — Замолчите, сэр! — перебил Такара, приложив палец к губам. — Контроль… Сидите, не двигайтесь и ничего не говорите.
  В ту же секунду барку залил яркий свет прожектора.
  — Эй! — крикнули им по-русски. — Кто вы?
  — «Сихота»! — закричал рыбак в ответ. — Хозяин: Такара!
  Он стукнул себя кулаком в грудь.
  — И матрос Кунг!
  Он показал на Юбера, привалившегося к канатам.
  — Самый большой бездельник на всем Сахалине!
  Огромный быстроходный катер подошел к борту «Сихоты», и одетый в длинный просторный резиновый плащ офицер прыгнул на борт рыбацкого суденышка.
  — Покажи мне трюм, старая лиса!
  Такара открыл люк, и офицер направил в отверстие луч мощного электрического фонаря.
  — Хороший улов?
  — Повредил сеть. Если хотите мне помочь ее починить…
  Офицер разрешил Такаре закрыть люк, на секунду наставил луч на Юбера и спросил:
  — Ничего подозрительного не заметил? Недалеко от твоего обычного места лова радар обнаружил неустановленное судно. Оно исчезло…
  — Может, это был я? — усмехнулся Такара.
  — Нет. Ничего не видел и не слышал?
  — В такую ночь трудно что-то разглядеть. Но мы ничего не слышали, да, Кунг?
  Юбер заворчал, утвердительно качая головой. Офицер молча смотрел на него, и Юбер, несмотря на холод, почувствовал, что на пояснице у него выступил пот. Такара вмешался:
  — Если бы я мог рыбачить на вашем катере, начальник!
  Юбер понял, что Такара тоже чувствует себя неуютно. Наконец офицер отвернулся и ловко перескочил на борт своего корабля.
  — Счастливого возвращения! — бросил он.
  Прожектор погас, и нервы Юбера, натянутые до предела, разом расслабились. Мощный катер ушел, оставляя за собой высокий след серебряной пены.
  — Уф! — перевел дыхание Юбер.
  Такара занял место за штурвалом и без нервозности запустил мотор.
  — Через полчаса мы будем в Ногликах, — сообщил он.
  Холод показался сильнее, и Юбер съежился, чтобы лучше сохранить свое тепло. Ко заворчал, встал, сделал несколько кругов и снова лег. Юбер почувствовал на правой щеке дыхание животного.
  Он не пошевелился.
  Глава 2
  Электрические часы показывали час дня. Мистер Смит с трудом проглотил последний кусок сэндвича, вытер рот платком, допил оставшееся в стакане холодное молоко, снова вытер рот и позвонил дежурному.
  Как и всегда, у мистера Смита был озадаченный и усталый вид. Он провел по блестящей лысине полной и белой, как у прелата, рукой, снял очки и принялся протирать толстые стекла крохотным кусочком замши, извлеченным из жилетного кармана.
  Вошел дежурный, за ним Говард. Мистер Смит отодвинул поднос, на котором ему принесли обед, и сказал:
  — Можете унести. Спасибо.
  Когда дежурный вышел и закрыл за собой тяжелую дверь, он спросил своего секретаря:
  — Что нового, Говард?
  Очень элегантный и совершенно безликий в своей прекрасно сшитой форме Говард помахал листком розовой бумаги с машинописным текстом:
  — Радиограмма с подлодки, сэр. Капитан сообщает нам, что успешно завершил порученное ему задание. В два часа тринадцать минут по местному времени, одиннадцать часов тринадцать минут по нашему, ОСС сто семнадцатый покинул лодку и перешел на борт рыбацкого судна, пришедшего на встречу в назначенное время.
  — Прекрасно! — одобрил мистер Смит. — Надеюсь, вы ничего не забыли?
  — Наш агент должен ждать сто семнадцатого в Ногликах, чтобы проводить к месту действий.
  Мистер Смит надел очки на нос и, наконец, смог разглядеть стоявшего перед ним Говарда.
  — Надеюсь, это надежный агент?
  — Двойной агент, сэр, но она ни разу не доставила нам неприятностей за все восемь лет, что работает на нас.
  Мистер Смит нахмурил брови:
  — Это женщина?
  — Ее зовут Лин Маннова, сэр… Лин Маннова, тридцать четыре года, дочь Яна Манновы, бывшего унтер-офицера чехословацкого корпуса, находившегося в девятьсот семнадцатом во Владивостоке, и Хей Му Тан, прекрасной маньчжурки-большевички. Дезертировав, чтобы жениться на своей маньчжурской красавице, Маннова поселился во Владивостоке. Он умер в тридцать девятом году естественной смертью, сохранив ностальгию по западному образу жизни. Это чувство он передал Лин. В следующем году Лин взяли работать в ГУГБ3 и забросили с разведзаданием на японский Сахалин. Там она познакомилась с одним нашим агентом и влюбилась в него. Он сумел ее убедить работать на нас, не уходя из русской разведки. В сорок третьем этого агента убили японцы, но Лин Маннова продолжает верно служить нам.
  — Она должна обладать необыкновенной силой, если продолжает двойную игру так долго!
  — Возможно, ее ловкость объясняется смешанным евро-азиатским происхождением.
  — Что ей известно о задании сто семнадцатого?
  — Ничего. Мы ей просто дали инструкции проводить его в Погоби и помогать по мере возможностей, то есть, не ставя саму себя под угрозу провала.
  — Хм! — произнес мистер Смит. — Я отлично знаю, что наш Юбер выкручивался и из более сложных дел, но все-таки мне не нравится, что он находится в руках двойного агента. Кстати, ему передали перед отъездом последние инструкции? МИГ семнадцать становится теперь его приоритетной задачей, а секретное строительство отодвигается на второй план.
  — Он это знает, сэр.
  — Это все, Говард?
  — Все, сэр.
  * * *
  Такара коснулся плеча Юбера и объявил:
  — Ноглики. Прямо впереди.
  Юбер приподнялся, чтобы лучше видеть. Вращающийся маяк небольшого радиуса действия прорезал ночь своим лучом. В окрестностях в несколько этажей мелькали огоньки.
  Такара добавил:
  — Я не могу довезти вас до порта. Контролер профсоюза рыбаков сразу поднимется на борт, чтобы оценить улов, а он хорошо знает настоящего Кунга.
  Юбер встал. Побеспокоенный Ко заворчал во сне и устроился поудобнее. Такара сбавил скорость судна, и стук дизеля стал тише.
  — Ну и что? — недоверчиво спросил Юбер.
  — Что? Я надеюсь, вы умеете плавать?
  Юбер сдержал дрожь.
  — Господи! В ледяной воде?
  — Она не ледяная, сэр. Сейчас она должна иметь где-то десять градусов тепла…
  — Что я и говорил.
  — Вы оставите одежду здесь, сэр, и натрете тело жиром. К тому же вы прыгнете в воду в пятистах метрах от берега…
  — А дальше? — спросил Юбер, смирившись. — Вы придете за мной пешком?
  — Нет, сэр. Моя задача выполнена. Я покажу вам огонь на берегу. Он будет вашим ориентиром. Огонь в окне дома. Вы войдете в этот дом и встретите там человека, который будет вам помогать после меня.
  Юбер тихо поскреб подбородок.
  — Меня об этом не предупреждали, — объяснил он.
  — Вполне возможно, сэр, но это ничего не меняет. Те, кто засылал вас сюда, не знают, как здесь живут…
  — Я не хочу принимать холодную ванну…
  — Вполне возможно, сэр, но тогда надо было оставаться дома. И это ничего не меняет… Если вы не захотите прыгнуть по своей воле, я сам сброшу вас в воду. Я очень хочу вам помочь, сэр, но я дорожу своей жизнью…
  По всей очевидности, гигант не шутил и лучше кого бы то ни было знал, что можно, а чего нельзя.
  — Ладно, старина, — ответил Юбер. — Я поплыву…
  — Приготовьтесь, сэр. Самое большое через три минуты будет пора. Коробка с жиром в ящике у основания мачты. Оставьте вашу одежду здесь, я займусь ею потом.
  Юбер направился к центру корабля, не споря больше. Перспектива плыть четверть часа в десятиградусной воде приводила его в раздражение. Но раз Такара, — кстати как две капли воды похожий на ужасных воинов-самураев, которых можно увидеть на старинных гравюрах — уверял, что больше ничего нельзя сделать…
  Он быстро разделся, оставшись в одних фланелевых кальсонах, доходивших до середины ноги, какие, наверняка, были на Такаре. Его охватил холод, и по коже побежали мурашки. Температура воздуха явно была ниже десяти градусов.
  Он нашел коробку и стал натирать тело жиром, который имел отвратительный запах и был неприятно плотным. Он старался думать о другом и повернулся лицом к ветру, чтобы не чувствовать вони.
  — Готово, сэр?
  — Готов.
  Он оставил одежду сваленной в кучу на палубе. В карманах не было ничего, чем бы он дорожил и что не мог бы заменить на земле. Такара критически осмотрел его, потом указал пальцем на одинокий огонек, казавшийся совсем близким.
  — Вот ваша звезда, сэр. Ориентируйтесь по ней. Не потеряйте.
  Юбер с удовольствием отметил, что в непосредственной близости нет других огоньков. Конечно, они могли зажечься, но он надеялся, что низкая волна позволит не потерять из виду «его звезду». Ноглики были чуть правее, следовательно, чуть севернее.
  — Давайте, сэр. Я не могу подойти ближе…
  — Все-таки, спасибо, — ответил Юбер, перелезая через поручень под удивленным взглядом Ко, снова начавшего рычать.
  — Акул нет, — счел нужным уточнить Такара.
  — Я догадался! — сказал Юбер. — Рад буду встретиться с вами снова…
  — Хууу! — буркнул Такара.
  Юбер нырнул. По контрасту с испытанным холодом, вода показалась ему теплой, но он знал, что это только ощущение и продлится оно недолго. Он увидел темную массу удаляющейся к Ногликам барки и засек огонек, указанный рыбаком. «Ты только не гасни, дорогой!», — попросил он вполголоса и быстро поплыл мощным брассом…
  У него возникло чувство, что он плывет целую вечность, а его звезда нисколько не приблизилась. «А если это настоящая звезда?» На мгновение его охватило отчаяние, потом он услышал шум прибоя, и это придало ему сил. Если слышен прибой, значит, берег недалеко.
  Это было хорошо, потому что, несмотря на покрывавший тело жир, в него проникал холод и мускулы немели все больше. «Я не продержусь дольше четверти часа». Потом он подумал, что забыл спросить Такару о характере берега: песчаный он, каменистый или скалистый? И есть ли рифы?
  Свет горел с прежней яркостью, приподнятый над предполагаемым горизонтом. Значит, берег крутой. Он спросил себя, сколько может быть времени. Часов пять? Где-то около того. В Вашингтоне должно быть два часа дня, и мистер Смит с обычным своим усталым видом тщательно изучает секретные рапорты, получаемые со всех уголков мира…
  Одна его нога коснулась дна. Юбер хотел встать, но волна повалила его, и он хлебнул немного воды, которую, кашляя, выплюнул. Заставив себя проплыть еще немного, он встал на ноги. Вода доходила теперь до плеч.
  Он пошел, полупарализованный холодом. Волна снова подняла его, и он огромным усилием воли заставил себя сделать еще несколько гребков. Затем подождал, пока его колени упрутся в песок, чтобы встать снова, но поначалу ему не удалось удержаться на онемевших ногах и он упал на четвереньки. Его залила большая волна. «Какая глупость, — подумал он с нервным смешком, — не могу же я захлебнуться так близко от цели». Но встать ему не удавалось. Новая волна толкнула его вперед. Он сообразил, что сопротивляться не стоит, и, когда вода отхлынула, крепко вцепился в берег, а потом на четвереньках отполз на сухой песок. «Идет прилив, здесь нельзя оставаться». Ему безумно хотелось полежать, чтобы перевести дыхание. Перекатившись на спину, он стал растирать себя все сильнее, чтобы восстановить кровообращение. Затем встал на колени, помахал руками перед грудью, растер щеки, поднялся и начал бегать по кругу до тех пор, пока не почувствовал себя лучше.
  Ночь посветлела, и видимость достигла двух десятков метров. Юбер повернулся спиной к морю и увидел горящий над ним огонек. Он пошел к нему, огибая скалы, и скоро оказался перед забором, через который без труда перелез. Между скал с росшими на них маленькими кривыми деревцами вилась песчаная дорожка.
  Пройдя по дорожке, он попал во двор, выложенный морской галькой. Дом был широким, приземистым, в единственном окне второго этажа под крышей в виде буквы «Л» горел свет.
  Все было тихо. Слышался только шум прибоя справа от дома.
  Ему снова стало холодно. Он не мог стоять так всю ночь, мокрый и практически голый, но с другой стороны принять решение войти было трудно.
  Зайти в дом и заявить: «Ку-ку, вот и я. Не дадите ли мне попить чего-нибудь тепленького?» — значило подвергнуть себя серьезному риску. Теоретически, в доме его должна была ждать женщина…
  Теоретически…
  Он решил обойти дом на некотором расстоянии. Двор был большим. Ночной гость пошел направо, прошел вдоль стены дома и вышел с другой стороны. Из окна первого этажа на гальку падал прямоугольник света. Вот его медленно пересекла тень, тень женщины, вне всякого сомнения.
  Юбер вздохнул свободнее, бесшумно дошел до угла, потом до освещенного окна.
  Он рискнул заглянуть туда и увидел за двойным стеклом простой интерьер. Удобная светлая столовая с камином, в котором горел приветливый огонь.
  Слева вышла женщина, и Юбер увидел ее меньше чем в двух метрах. Она была высокой, стройной и худощавой, одета в длинное домашнее платье темно-синего цвета из толстого мольтона. Ее лицо показалось ему странным: очень смуглое, с необыкновенными голубыми глазами, по-азиатски зауженными. Гладкие черные волосы собраны в пучок на затылке, выступающие скулы.
  Юбер весь трясся и решил, наконец, постучать в дверь. Крыльцо было чуть дальше. Он пригнулся, проходя по освещенной зоне перед окном, постучал в дверь и подождал.
  Спокойные шаги. Строгий и приятный голос спросил по-русски:
  — Кто там?
  Юбер ответил по-немецки, поскольку Говард ему сообщил, что женщина не знает английского; только японский, русский и немецкий.
  — Я заблудился и не могу найти дорогу. Звезда привела меня к вашему дому…
  Пауза. Потом она спросила тоже по-немецки:
  — Какая звезда?
  — Одна из звезд флага.
  Послышался лязг засовов, и дверь открылась.
  — Входите, — просто сказала женщина. — Я вас ждала…
  Лин не удивилась, увидев его одетого в одни смешные кальсоны, облепившие ноги, покрытого зловонным жиром, продрогшего до костей.
  — Сюда, — добавила она, закрыв дверь. — Я приготовила вам чан горячей воды, дам вам мыло и полотенце…
  Юбер расцвел:
  — И стакан водки для внутреннего употребления.
  — И стакан водки, — согласилась она.
  — Вы просто фея! Не знаю, как вас благодарить. Хотите выйти за меня замуж?
  Они были в конце коридора, и она уже взялась за ручку двери, но тут резко обернулась и смерила его разъяренным взглядом.
  — Считаю нужным сказать вам сразу: я не люблю, когда надо мной насмехаются.
  Он смущенно запротестовал:
  — Я не хотел вас обидеть. Я просто пошутил… Уверяю вас, это была шутка…
  Лин открыла дверь в комнату со стенами из неотесанных бревен, в которой клубился густой пар.
  — Я не люблю шутки такого рода, — отрезала она так же холодно.
  Юбер почувствовал, что лучше ничего не говорить. В конце концов, вполне нормально, что эта странная женщина не понимает юмор определенного рода. Он вошел в комнату и оказался в необыкновенно приятном влажном тепле. В центре стоял огромный чан, полный дымящейся воды, рядом на табурете лежала большая губка. Женщина положила туда кусок мыла и полотенце и пошла к двери, сказав:
  — Можете начинать.
  Дверь за ней закрылась. Юбер с трудом снял кальсоны. Перед уходом хозяйки он хотел напомнить ей обещание налить ему стакан водки. Его удержало опасение снова рассердить ее. «Будет весело!», — подумал он и влез в чан, как будто вошел в рай…
  С обвязанным вокруг пояса полотенцем он возник на пороге открытой двери в гостиную и церемонно поклонился:
  — Я прихожу в отчаяние, что беспокою вас, милостивая государыня, но необходимость…
  Лин быстро встала с кресла перед камином и перебила его:
  — Вы хотите получить одежду?
  Ее светло-голубые глаза были самым необыкновенным в ее лице, на очень смуглой коже которого плясали отблески пламени. Она туже затянула поясок своего плотного домашнего платья и продолжила:
  — Я не знала ваших размеров. Все необходимое достану утром. Ваша постель очень теплая. Я ее нагрела. Ложитесь спать, я вас разбужу, когда будет нужно…
  — Вы мне обещали стакан водки, — напомнил Юбер.
  Она открыла буфет из светлого дерева, вынула бутылку и стакан и направилась к столу.
  — Вы очень хорошо сложены, — сказала Лин, бросив на него оценивающий взгляд.
  Юбер из осторожности решил воздержаться от ответа, готового сорваться у него с языка, и взял стакан.
  — Ваше здоровье.
  Лин наклонила голову. Он залпом выпил водку и сжал зубы, пока огонь разливался по его груди. Его лицо пылало.
  — Господи, как хорошо! — прошептал Юбер.
  — Идите спать, — повторила Лин. — Дверь напротив.
  — Спокойной ночи.
  Она ничего не ответила.
  Глава 3
  Юбер медленно выныривал из крепкого сна, когда шум мотора разбудил его окончательно. Хлопнула дверца, потом послышался голос Лин Манновой, чистый и твердый, говоривший по-русски:
  — Спасибо, что подвез, Владимир.
  Юбер отбросил тяжелое белое одеяло, которым был накрыт, и бесшумно вскочил на ноги. Окно комнаты, где он спал, выходило во двор. Деревянные ставни не позволяли выглянуть наружу. Густой веселый голос ответил:
  — Рад был помочь, сердце мое. Подожди… Я сам отнесу этот сверток.
  — Нет, нет, я не хочу тебя задерживать.
  — Ты меня не задерживаешь.
  Хлопнула дверца машины, и под ногами захрустел гравий. Юбер вдруг заметил, что стоит голый и вздрогнул. В комнате было совсем не жарко. Кто этот Владимир? Шаги послышались уже в коридоре, затем хозяйка сказала:
  — Мне очень жаль, но не проси оставить тебя завтракать. Мне нечем тебя угостить. Сегодня, как ты знаешь, я уезжаю и купила ровно столько продуктов, сколько нужно мне одной.
  Веселый густой голос Владимира:
  — Ничего страшного, сердце мое. Мне все равно придется ехать в управление. Мы кое-кого взяли…
  Наступило короткое молчание. Они, очевидно, были в столовой, с другой стороны от прихожей. Снова раздался женский голос, но уже глуше:
  — Можно узнать, кого?
  — Пожалуйста… Рыбака Такару. Он вернулся один еще до рассвета и утверждает, будто его матрос упал в воду, а он не сумел его вытащить.
  У Юбера замерло сердце.
  — Такара… Это не тот тип огромного роста, что похож на самураев из старинных японских легенд?
  — Да, он.
  — Вы думаете, он сам сбросил своего матроса в море?
  — Мы не знаем. Во всяком случае, это не исключено. У Такары репутация вспыльчивого человека, и он вполне мог выбросить матроса за борт после ссоры… Самое неприятное то, что его матрос ни с кем не дружил и не разговаривал. Никто не помнит, чтобы он произнес хотя бы одну законченную фразу.
  Маннова беззаботно рассмеялась.
  — Я уверена, Владимир, что ты без труда разберешься в этом деле.
  Владимир издал нечто вроде кудахтанья.
  — Я бы давно отпустил его домой, если бы радарная станция Вала не засекла этой ночью неустановленное судно приблизительно в том месте, где Такара обычно ловил рыбу.
  У Юбера второй раз перехватило дыхание.
  — Никому не говори об этом, сердце мое, — продолжал мужчина. — У радарщиков могла быть галлюцинация, но мне все равно придется еще подержать Такару.
  — Конечно, Владимир. Тебе виднее, это твоя работа.
  — Ты права, сердце мое, такая работа.
  Голос приблизился, и Юбер прижался к стене, чтобы дверь закрыла его, если ее кто-нибудь откроет. Затем шаги удалились по коридору. Гость и Маннова обменялись во дворе несколькими словами, которые Юбер не разобрал. Наконец, хлопнула дверца, зашумел мотор, машина тронулась с места и уехала.
  — Уф! — перевел дыхание Юбер.
  И нырнул в теплую постель. Он слышал, как женщина расхаживала по дому, а потом вошла без стука.
  — Добрый день, — сказала она.
  — Добрый день.
  Лин была одета в черное шерстяное платье с застежкой на боку, на ногах — блестящие короткие сапожки. Она держала под мышкой сверток, который положила на одеяло.
  — Хорошо выспались?
  — Да! Мне снились вы, — невозмутимо ответил Юбер.
  Она не проявила никакого любопытства.
  — Меня подвез начальник Ногликовского управления МВД. Он мой старый друг…
  — Я все слышал, — ответил Юбер с равной непринужденностью. — У этого парня очень красивый голос…
  Лин развернула одежду и разложила ее на кровати.
  — Да? Возможно… Он очень милый человек. Хочет на мне жениться, но…
  — Но вы не любите шутки такого рода.
  Она удивленно посмотрела на него, потом вспомнила об их ночном разговоре и усмехнулась:
  — Такие женщины, как я, не выходят замуж.
  Затем сделала паузу и посмотрела ему прямо в глаза:
  — Но это не мешает мне заниматься любовью, когда мне хочется, и получать от этого удовольствие. Ваш мозг западного человека может это понять?
  Юбер очень серьезно ответил:
  — Я всегда считал, что в любви женщины имеют такие же права, как и мы. В вашем случае это право тем более обосновано, что вы должны находиться в прекрасной физической форме.
  — Именно так я и думаю.
  — Тогда, — заявил неисправимый Юбер, — я к вашим услугам, мадам.
  — Спасибо, вы очень любезны, — поблагодарила она таким же тоном, как если бы он предложил ей руку, чтобы помочь перейти через ручей. Она по-прежнему вела себя как светская дама.
  Юбер вдруг захотел ее и спросил:
  — Сейчас?
  — Нет, сейчас не время. Я должны приготовить поесть, к тому же нам надо о многом поговорить…
  — Вы что, всегда все делаете по расписанию? — раздраженно бросил он.
  Лин повернулась к нему спиной и пошла к двери.
  — Простите, я дурак.
  — Я вам уже говорила: вы глупы, но очень хорошо сложены.
  Она вышла, а Юбер тихо засмеялся. Эта дамочка была занятным феноменом.
  Одежда оказалась простой, среднего качества, неброских цветов. Как раз то, что нужно.
  Он начал одеваться.
  * * *
  Лин Маннова положила Юберу еще несколько жареных сардин и сказала:
  — Не думаю, что им удастся заставить Такару заговорить, но они могут догадаться, что прошлой ночью на берег в окрестностях Ногликов высадился человек, и начать его поиски. Нельзя дать им время дойти до нас.
  — Командуйте, Лин. Я в ваших руках.
  Он отпил несколько глотков горячего чая и стал ждать продолжения. Она доела сардину и сказала:
  — Я получила приказ проводить вас в Погоби. Это нелегко…
  — Я никогда не думал, что это будет легко.
  — Прямой дороги туда нет. Отсюда надо ехать через Адатиум, Александровск и Трамбасс. Адатиум — маленький шахтерский городок в горах. Из Ногликов туда ведет плохая дорога. Александровск — главный порт в Татарском проливе; десять тысяч жителей. Недавно построенная железная дорога соединяет Адатиум с Александровском. Линия начинается в Гродекове, в угольном бассейне Дербиненко… Вы представляете себе, о чем я говорю?
  Юбер с полным ртом энергично кивнул головой.
  — Я могу нарисовать вам по памяти карту Сахалина и безошибочно указать на ней населенные пункты, о которых вы говорите. Можете продолжать. Если что-нибудь будет непонятно, я попрошу у вас разъяснений.
  — Таким образом, в Адатиуме можно сесть на поезд с углем, идущий к Гродекова в Александровск. Пассажирских вагонов нет, но многие люди устраиваются, как могут, на угле, и никто им ничего не говорит. Если вы не привлечете к себе внимания, то сможете добраться до Татарского пролива, избежав проверки документов…
  Она встала, унесла тарелки и через минуту вернулась, неся главное блюдо: свиные ребрышки с рисом.
  — Самой сложной будет первая часть поездки: из Ногликов в Адатиум. Если вы не пойдете пешком и не поедете на велосипеде девяносто километров по дороге, все время идущей на подъем, придется садиться в автобус. Концентрация двадцати пассажиров на таком маленьком пространстве в течение четырех часов неизбежно будет опасной для человека в вашем положении.
  — Тем более, что я недостаточно хорошо говорю по-русски, чтобы сойти за местного. У меня не очень большой словарный запас.
  — Вы понимаете этот язык?
  — Да, почти все, что говорят, но я полагаю, что здешние жители разговаривают на своем особом диалекте?
  — Да, конечно. Но коренных сахалинцев мало. Население на три четверти состоит из настоящих русских. В сорок шестом была массовая иммиграция из ста тысяч человек.
  — Я не буду много болтать.
  Она отпила несколько глотков чая, отставила кружку и с задумчивым видом сказала:
  — До Адатиума вам придется действовать одному. Арест Такары запрещает мне прикрывать вас при отъезде. Если вас арестуют, я не должна провалиться…
  — Полностью с вами согласен, — одобрил Юбер. — Таковы правила игры.
  — Тем не менее я поеду тем же автобусом, но ни под каким предлогом не вступайте со мной в контакт. Только я могу брать на себя инициативы такого рода…
  — Полностью согласен. Можете мне доверять.
  Ее светло-голубые глаза сузились.
  — Я знаю, — сказала она. — И не хотела бы иметь вас своим противником.
  — Лично я не отказался бы побороться с вами… в рукопашном бою.
  Лин осталась холодной.
  — Я хотела сказать, что могу вам доверять, потому что вы сильный, безжалостный, энергичный и, должно быть, редко совершали ошибки во время заданий…
  Он кивнул.
  — Я вышел невредимым из многих передряг, потому что, наверное, чего-то стою. И конечно, мне очень везет…
  Глава 4
  Надпись, выгравированная на бордюрном камне, указывала: «Адатиум 84 — Нуиво 5». Нуиво было старым названием Ногликов.
  Юбер поглубже надвинул на голову кепку, повесил котомку на лямку и сел на каменную тумбу. Где-то недалеко гудел самолет. Юбер машинально поднял глаза на узкую полоску неба, видневшуюся между кронами гигантских пихт, но ничего не увидел. Самолет улетел, и снова запели птицы.
  Узкая каменистая дорога, казалось, терялась в густом лесу, росшем по обеим ее сторонам. Перед Юбером была тропинка, по которой он пришел, обойдя Ноглики. Маннова посоветовала ему не садиться в автобус в городе и указала лесную тропу, позволявшую выйти на шоссе. Поблизости шла крупная рубка, и Юбера могли принять за дровосека.
  Он посмотрел на свои руки, которые были натерты смолой и грязью, на грязные ногти. Руки лесоруба… От ботинок из жесткой кожи у него болели ноги. В Адатиуме надо будет найти другие, если, конечно, он туда доедет, в чем отнюдь не был уверен…
  Он поднял кепку и провел рукой по наголо обритой голове, к чему еще не успел привыкнуть. Лин сама провела эту операцию после того, как убедила Юбера, что его стрижка слишком «западная» и может привлечь к нему внимание.
  Послышался шум мотора. Он надел кепку и прислушался. Это должен быть автобус. С сильно бьющимся сердцем он встал и повесил торбу на плечо. Он прекрасно знал свою роль, но в делах такого рода всегда следует ожидать непредвиденных случайностей.
  Автобус медленно выехал из-за поворота. Он был старым, японской модели. Наверняка военный трофей, заканчивающий свою жизнь на службе обществу. На крыше лежала куча багажа. За жалкой машиной стлалось густое облако выхлопных газов.
  Юбер помахал рукой, как ему говорила Лин Маннова. Автобус остановился, жутко скрипя. Открылась дверь. Юбер вошел и тут же сказал шоферу:
  — Адатиум.
  — Десять рублей, — ответил тот, отрывая билет от бобины.
  Юбер отдал десять рублей и, взяв билет, кивнул головой, что должно было означать «спасибо». «Говорите как можно меньше, — посоветовала Маннова. — Не бойтесь, что вас примут за нелюдимого или невоспитанного человека». Он повернулся лицом к салону, пока шофер трогал с места на первой скорости. Когда автобус поехал, Юбер взялся за металлический поручень, а потом пошел в середину, где оставалось несколько свободных мест.
  Лин Маннова сидела у окна, справа, если смотреть по ходу движения, в трех рядах от двери. Она читала толстую книгу, обложку которой защищала газета, и ни на секунду не подняла глаза.
  Юбер сел на заднее сиденье, занимавшее всю ширину автобуса. Искусственная кожа была вытертой, и из нее вылезали волос и пружины. Юбер немного поерзал между соседями, но быстро отказался от попыток сесть поудобнее и поставил котомку на колени.
  Справа сидела женщина средних лет, некрасивая, худая и плохо одетая, прижимавшая к тощей груди жалкого котенка. Слева толстяк с ярко-красным лицом, одетый в хороший плащ и в коричневой шляпе на голове, казалось, дремал. Его толстые руки лежали на широких ляжках. Ногти на пальцах были обгрызены до кожи, и от него исходил сильный запах пота и мочи.
  Юбер принял неприветливый вид и стал смотреть перед собой на белую дорогу, шедшую прямо в сердце густого леса гигантских пихт.
  Толстяк пошевелился и спросил, дыхнув в лицо Юберу чем-то кислым:
  — Вы далеко едете?
  Юбер медленно повернул голову к соседу и смерил его злым взглядом.
  — А что? — раздраженно спросил он.
  Толстяк пожал плечами и что-то пробурчал сквозь зубы. Женщина, сидевшая перед ним, сказала без видимой причины:
  — Через полчаса стемнеет.
  Это была правда, а они проехали только половину пути. Уже некоторое время дорога равномерно поднималась, выделывая многочисленные повороты. Пихтовые леса следовали один за другим, разделенные небольшими скудными пастбищами, где паслись стада коров. Время от времени автобус останавливался в крохотных деревушках из деревянных домов.
  Котенок с блеклой шерсткой продолжал спать на тощей груди своей тощей хозяйки. Лин Маннова продолжала читать книгу.
  — Эти леса красивее, чем на континенте… Вы лесоруб, товарищ?
  Юбер снова повернул к нему свое враждебное лицо и спросил недовольным тоном:
  — А что?
  * * *
  — Зачем? — в сотый раз повторил Такара. — Зачем мне было сбрасывать Кунга за борт, если он работал со мной несколько лет и его работа меня удовлетворяла?
  Владимир обошел стол и встал перед великаном-рыбаком.
  — Ссора. Если это так, то тебе лучше признаться. Мы можем уладить это дело…
  Такара провел своими огромными пальцами по черной шевелюре, и его густые брови сошлись на переносице. Он с презрением пожал плечами и возразил:
  — Ссора? Как я мог поссориться с Кунгом? Он никогда не разговаривал. Я ему говорил: сделай это. Он молча делал. Говорил: не делай этого. Он не делал. И никогда ни единого слова. Только: Хууу! А! Ну да! — все, что он знал… Этого было достаточно.
  Владимир вдруг сказал на американском английском:
  — Позавчера твой матрос пришел сюда и донес, что ты иностранный шпион.
  Такара остался каменным. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он вопросительно посмотрел на Владимира, потом повернулся к двери, к которой стоял спиной. Дверь была закрыта, и в комнате находились только они двое.
  — Э! — спросил Такара, хмуря брови. — С кем вы разговариваете?
  Владимир ответил по-русски:
  — С тобой.
  — А вы можете говорить, как все?
  Круглое лицо Владимира посуровело. Он грубо ответил:
  — Ты прекрасно понял, что я тебе сказал! Позавчера Кунг пришел сюда и донес, что ты иностранный шпион.
  На этот раз он сказал по-русски. Секунду Такара стоял, как бы не веря своим ушам, немного наклонив голову на бок, глядя чистыми глазами, потом сильно покраснел и расхохотался. Фантастический смех сотряс всю комнату и заставил Владимира отступить к столу, к которому он прислонился.
  — Хватит! — заорал он.
  Но Такара не остановился. Он продолжал смеяться, хлопал себя по ляжкам, плача, икая, шмыгая носом и задыхаясь.
  Было так смешно, что его хотели поймать на эту идиотскую историю!
  — Хватит! — снова заорал Владимир.
  * * *
  Адатиум. Автобус с громким скрежетом остановился на тесной площади, скупо освещенной единственным фонарем, лампочка которого качалась на ветру. Ночь была такой же темной, как предыдущая. Несколько полосок света выбивалась из домов, смутно видневшихся по краям площади.
  Пассажиры медленно выходили, не толкаясь. Юбер последовал за остальными. Женщина с котенком была впереди него, толстяк сзади.
  — Вы знаете город, товарищ?
  От толстого было трудно отделаться.
  — Да, — буркнул Юбер, не оборачиваясь.
  Они, шаг за шагом, продвигались по узкому проходу в центре салона.
  — У вас есть номер в гостинице?
  — Нет.
  — В гостинице мало мест, — продолжал толстяк, — и они всегда заняты. Автобус поедет на центральную станцию… Только бы работало отопление.
  Они прошли полпути. Шофер стоял на крыше и сбрасывал багаж, который пассажиры ловили на лету. Юберу никак не удавалось разглядеть стройную фигуру Манновой…
  — Вы идете на центральную станцию, товарищ?
  — Нет.
  — А! — догадался тот. — У вас здесь есть знакомые.
  — Да.
  — И вы заночуете у них?
  — Да.
  Наконец, они подошли к двери.
  — А нельзя привести к ним еще одного человека? — шепнул толстяк на ухо Юберу. — Конечно, не бесплатно…
  — Нет, — буркнул Юбер, начавший злиться.
  — Ну, ладно, — обиженно сказал толстяк.
  Юбер спрыгнул на землю и обернулся, чтобы высвободить котомку, застрявшую в двери. Его взгляд встретился со взглядом толстяка, и то, что он там прочел, ему совершенно не понравилось. «Пошел к черту!», — подумал он, освобождая выход, но не мог не спросить себя, кто такой этот тип и почему он так любопытен: по характеру или…
  Лин Маннова быстро уходила в сторону противоположного конца площади. Юберу вдруг сильно захотелось пойти за ней сразу и догнать, как только они окажутся одни. Однако она категорически запретила ему делать это, а до Погоби командовала она.
  Открылась дверь закусочной, и в прямоугольнике света появился маленький человечек в фартуке и в меховом колпаке на голове.
  Юбер вошел первым. Зал был довольно большим; в нем стояли рядами десятка два деревянных столиков. В глубине была стойка, занятая бутылками, чайниками и американской кофеваркой времен Буффало Билла. На стенах висели привычные портреты великих людей. Помещение тускло освещала грязная лампочка.
  Пол скрипел при каждом шаге. Юбер сел за столик возле круглой печки и заказал порцию водки.
  Вошли еще несколько пассажиров автобуса, потом толстяк, который прошел мимо Юбера, поправляя на голове шляпу, и сел через два столика от него.
  Буфетчик включил радио, скрытое за стойкой. Работали сразу две станции одновременно, и политическая речь на китайском накладывалась на фон из русской музыки. Толстяк поднял воротник своего плаща и сказал достаточно громко, чтобы его слышал Юбер:
  — Как же они надоели со своей ерундой.
  Юбер сделал вид, что не слышал. Когда принесли водку, он расплатился и выпил стакан в два глотка.
  Он прождал достаточно долго и теперь мог идти. Но прежде незаметно бросил взгляд на толстяка: тот явно наблюдал за ним. Юбер встал, повесил котомку на плечо и направился к двери.
  — Спокойной ночи! — бросил он, переступая через порог.
  Несколько голосов ответили ему. Он закрыл за собой дверь и пошел направо, вглубь площади. Шофер автобуса, все возившийся возле своей машины, сердечно простился с ним.
  Перед ним была улица, а слева, в самом ее начале — кинотеатр. То, что нужно. Единственный фонарь едва освещал афиши, наклеенные на стену большого дома.
  Улица, куда он двинулся, не была освещена. Пройдя по ней несколько метров, Юбер обернулся…
  И перестал дышать: следом за ним через площадь шла толстая фигура, которую он сразу узнал.
  Что делать? Попробовать оторваться? Трудно. Юбер не знал этот городок. Лин Маннова заставила его заучить наизусть сложный маршрут. Чтобы пройти по нему такой темной ночью, не сбившись с пути, надо было идти медленно, осторожно, часто останавливаясь для проверок.
  Он продолжал идти тем же шагом, что и вначале. Подошвы почти не производили шума на грязном тротуаре. Главное не нервничать, хорошенько взвесить все «за» и «против» и принять решение. И ни в коем случае не выжидать, не рассчитывать на удачу или случай.
  Если этот субъект пошел за ним после неудачных попыток завязать разговор, значит, на это была веская причина. Когда Юбер сел в автобус, неизвестный уже находился там, и наверняка он сел в Ногликах…
  Были возможны два объяснения: человек, а это несомненно чекист, заметил в поведении или в одежде Юбера нечто такое, что показалось ему странным, а значит, разбудило профессиональное любопытство. Это была самая простая и наименее опасная гипотеза. Более серьезной была вторая: управление МВД Ногликов, заподозрившее, что прошлой ночью на берег высадился иностранный агент, могло установить наблюдение за дорогами и средствами передвижения и человек в плаще мог быть одним из агентов, осуществлявших это наблюдение.
  И в том, и в другом случае существовал всего один способ заставить неизвестного прекратить слежку…
  Юбер снова обернулся. Он прошел по улице метров сто пятьдесят. Дома становились реже. Адатиум — небольшой городок, хотя, по словам Манновой, быстро развивается. «Хвост», чей силуэт выделялся на более светлом фоне площади, казалось, приблизился. Он не пытался прятаться, это очевидно. Тогда чего он хотел?
  Напугать дичь и заставить ее совершить ошибку? Если бы Юбер действительно был честным и безобидным русским лесорубом, едущим по своим совершенно законным делам, его бы, конечно, не обеспокоило, что кто-то следует за ним к друзьям, у которых он собирался заночевать. И напротив, если он попытается оторваться от «хвоста», подозрения преследователя подтвердятся, и в действие вступит контрразведка.
  Дома кончились. По обеим сторонам простирались поля, кое-где росли отдельные деревья, а слева от дороги выстроились телефонные и телеграфные столбы. Небо было полностью затянуто тучами, и темнота была такой, что Юберу приходилось ориентироваться по столбам, чтобы видеть шоссе.
  Он дошел до названного ему перекрестка с тремя указательными табличками. «Как раз напротив будет каменистая дорожка». Он прошел перекресток: дорожка была там.
  Судя по звуку шагов, преследователь был всего метрах в двадцати сзади.
  Юбер почувствовал, что у него напрягаются мускулы спины. Он не считал, что его жизни угрожает реальная опасность, по крайней мере в данный момент, но в присутствии сзади этого неизвестного не было ничего приятного…
  Тропинка вдруг свернула в пихтовый лес и стала более трудной. Рытвины заставляли Юбера идти осторожнее.
  Он на секунду остановился и прислушался. «Хвост» тоже остановился, но Юбер чувствовал его присутствие, как хищник чувствует охотника.
  Юбер снова тронулся в путь. Дорога резко пошла под уклон. Более мощный звук перекрыл завывания ветра в ветвях деревьев: вблизи была бурная речка.
  Лес закончился, непрерывный шум воды стал оглушительным. Стремительная речка была, очевидно, широкой. Юбер инстинктивно остановился. «Подвесной мост со столбами», сказала Маннова. Он встал между этими цементными столбами и насилу нащупал деревянный мосток, закачавшийся под его весом.
  Мост был шириной около метра и не имел поручней ни с той, ни с другой стороны. Держаться приходилось за металлические тросы, отходившие от толстых кабелей, на которых висел мост.
  Юбер медленно пошел по ненадежному мосту осторожными скользящими шагами, не сводя глаз с тросов, выделявшихся в небе.
  Второй, наверняка, будет ждать, пока он перейдет на другой берег, чтобы тоже пойти. Значит, спешить нет необходимости. Он взял в зубы лямку котомки, которую держал в правой руке, и достал из кармана моток веревки и нож. Он на глаз отрезал метра два веревки, убрал моток и нож в карман и снова взял в правую руку котомку.
  Мост стал сильно раскачиваться, и Юбер понял, что дошел до его середины. Здесь он остановился и положил котомку, но продолжал раскачивать мост толчками ног.
  Юбер быстро привязал веревку к одному тросу, затем к другому, примерно в пятнадцати сантиметрах над досками поперек моста. Затем встал во весь рост, взял свою котомку, перешагнул через веревку и продолжил прерванный переход.
  Наконец, он попал на противоположный берег и спрятался за одним из двух столбов.
  Прошло секунд двадцать, ничего не происходило, потом луч электрического фонарика на мгновение осветил мосток. Юбер поздравил себя с тем, что укрылся за столбом. «Хвост», опасавшийся ловушки, предпочел осветить ненадежный мост, прежде чем ступить на него.
  Тросы заскрипели. Толстяк приближался и шел быстрее, чем Юбер. Шагов через десять он снова на секунду включил фонарик. Юбер поморщился: противник мог заметить веревку, натянутую поперек моста.
  Фонарик включился еще раз, почти на середине, и Юбер, стиснув зубы, мысленно выругался. Через две секунды послышался шум падения, жуткое ругательство, потом крик…
  Внизу раздался звук упавшего металлического предмета. И больше ничего. Юбер вышел из-за столба и протянул руку к тросу-поручню… Мосток раскачивался сильно, но не совсем свободно. На нем лежал груз…
  Более сильные колебания вскоре подтвердили подозрения Юбера. «Хвост» упал, но успел уцепиться за доску руками. Он, очевидно, висел над бурным потоком и подтягивался, пытаясь влезть на мост.
  Юбер знал, что ему это не удастся до тех пор, пока колебания моста не станут потише…
  Действовать надо было быстро. Он на четвереньках пополз к своей жертве, стараясь не мешать мосту раскачиваться, и быстро преодолел расстояние. Вдруг, менее чем в метре впереди, он увидел руки, вцепившиеся в деревянные доски…
  Выход был прост: ударить по пальцам, чтобы они разжались. Другого решения быть не могло. Это был вопрос жизни и смерти: или он, или я. Юбер достал нож. Голос толстяка, прерывающийся и встревоженный, перекрыл грохот потока:
  — Стой, товарищ! Не делай глупость!
  Юбер остановился. Время его не поджимало. По крайней мере, он так думал…
  — Послушай, — продолжал толстяк, — я не хотел тебе зла…
  Юберу показалось, что его пальцы немного скользят по мокрым доскам. Мостик уже почти не качался. Вдали пронзительно закричала птица. Сильный ветер высушил на напряженном лице Юбера пот.
  — Ты меня слушаешь? — спросил толстяк сдавленным голосом.
  — Да, — ответил Юбер нейтральным тоном.
  — Я понял, что ты занимаешься «левыми» делами, и хотел этим воспользоваться. Но я не собирался причинять тебе зла.
  — Да? — повторил Юбер, ничем себя не выдавая.
  — Я бы подошел к тебе после моста и попросил бы немного денег за молчание. И все…
  Он больше не мог держаться. Это чувствовалось по его голосу. Юбер, словно зачарованный, не сводил глаз с жутко напряженных рук своего противника.
  — Почему ты молчишь? — спросил он.
  Говорить было нечего. Даже, если он сказал правду, Юбер не мог оставить его в живых.
  Это было невозможно. Дело было слишком важным, слишком большого значения, чтобы жизнь одного человека могла иметь какое-либо значение.
  — Спаси меня, — взмолился толстяк. — Я отдам тебе все, что у меня есть, и ты обо мне больше никогда не услышишь. Спаси меня… Аааа!!!
  Не в силах дольше выносить эту ужасную сцену, Юбер дважды ударил. Душераздирающий вопль жертвы потерялся в гуле бурного потока. И все. Юбер сжался, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота…
  Он лихорадочно ухватился за веревку, натянутую поперек моста, и поднялся, чтобы дойти до берега. Там он прислонился к одному из столбов и стал ровно и глубоко дышать до тех пор, пока биение его сердца не вернулось в нормальный ритм.
  Тогда он поднял с земли свою котомку, повесил ее на плечо и пошел.
  Дальше надо было идти вдоль высоковольтной линии до конца, оставляя ее слева. Он заметил металлические столбы, возвышавшиеся, как гигантские роботы, и прибавил шагу.
  Его не покидала мысль о человеке, которого он только что убил. В ходе драки или атаки, когда его жизни угрожала прямая опасность, Юбер убивал без колебаний и без всяких угрызений совести, но сейчас было совсем другое дело. Убитый не угрожал его жизни. Он убил его потому, что не мог позволить себе рисковать в таком деле, и должен был задушить риск провала в самом зародыше…
  Где-то близко залаяла собака. Юбер остановился. Его глаза, привыкшие к темноте, различили группу невысоких строений, прилепившихся к кромке леса, который, по всей вероятности, служил зимой защитой от ветра.
  Через минуту он вошел в ригу, указанную Лин Манновой, и чиркнул спичкой, чтобы осветить ее. Несколько сельскохозяйственных инструментов, в глубине огромный стог сена, к которому приставлена лестница.
  Он тщательно погасил спичку и наощупь дошел до лестницы. Едва поднявшись по ней, он упал на сено и заснул.
  Собака побрехала еще несколько минут, потом, устав, замолчала, и было слышно только завывание ветра в высоких пихтах, защищавших ферму…
  Глава 5
  Такара больше не смеялся. Он начал уставать и беспокоиться: ненормально, что его держали так долго.
  Он отломил кусок жевательного табака и сунул его в рот в тот момент, когда Владимир вернулся со свертком под мышкой. У комиссара был довольный и жестокий вид, совершенно не понравившийся Такаре. Затем вошел еще один человек, закрыл дверь и прислонился к ней. Рыбак заметил, что он не снимает ладонь с рукоятки табельного «нагана».
  Тревожный признак.
  Владимир развернул принесенный сверток, в котором оказалась одежда.
  — Мы нашли это на твоем судне, в тайнике под палубой.
  Такаре вдруг стало тяжело дышать, Зачем он сохранил шмотки американского агента? Почему не выбросил в море, утяжелив куском железа, чтобы они сразу пошли на дно? Истина была в том, что он надеялся продать их и выручить несколько рублей… Опять хотел нажиться. Он страшно разозлился на себя, но сумел сказать совершенно спокойным голосом:
  — Не понимаю, зачем вы это делаете, но если хотите, чтобы я вам помог, придумайте что-нибудь другое…
  Владимир смотрел на него, пока он говорил. Круглое лицо чекиста медленно краснело от злости.
  — Что ты хочешь сказать? — заорал он.
  Такара хладнокровно уточнил:
  — Что вы не могли найти это на моем судне. Я оставляю свою одежду дома и, выходя на лов, никогда не беру с собой смену. Понятно?
  — Сукин сын! — заорал Владимир. — Ты намекаешь, что… что…
  От возмущения он не мог говорить. Такара поднял руки, выражая протест.
  — Я ни на что не намекаю, комиссар! Совсем ни на что…
  И он договорил:
  — Может быть, вы правы, комиссар. Может быть, ваши люди действительно нашли эту одежду на моем судне. Значит, ее без моего ведома принес Кунг. Да, это вполне возможно.
  Владимир презрительно посмотрел на него:
  — Эти вещи никогда не принадлежали Кунгу.
  — Да? — спросил Такара, изображая вежливый интерес. — Как вы это узнали?
  Владимир сделал паузу, прежде чем ответить:
  — Они для него слишком велики и… не имеют запаха.
  — Не имеют запаха? — повторил Такара, встревожившись и делая вид, что не понимает.
  Он провел своими толстыми пальцами по густой всклокоченной черной шевелюре. Владимир уточнил:
  — Если бы они принадлежали Кунгу, то сохранили бы его запах. От Кунга воняло; это всем известно! С другой стороны, если бы они пролежали на твоем судне долго, то пропитались бы рыбным запахом. Сочувствую тебе, но эта одежда не имеет запаха…
  Пауза, потом:
  — Чтобы избавить себя от неизбежных неприятностей, тебе лучше сказать мне, откуда они взялись и чему или кому служили.
  Такара начал понимать, что его дела ухудшились. Он попался в ловушку.
  Как крыса. Единственно возможное поведение: отрицать, отрицать до конца, вопреки Очевидным фактам.
  — Я не понимаю, — буркнул он, потирая руки, — и до сих пор не знаю, что вы хотите от меня услышать…
  Владимир обошел стол и встал перед рыбаком.
  — Не знаешь, что я хочу от тебя услышать?
  — Да.
  Владимир вытащил свой «наган» и, держа его за ствол, стал постукивать рукояткой по ладони левой руки. Такара увидел удар и успел прикрыть лицо. Ему показалось, что рука влетела в рот. В горло потекла кровь, и его охватила ярость. Неповрежденной левой рукой он схватил чекиста за горло и без видимого усилия поднял его, как куклу. Рыбак прочитал в глазах Владимира ужас и увидел, как он высунул язык, прежде чем вспомнил о том, что сзади него есть второй чекист.
  Но было уже поздно: искаженное лицо Владимира перед ним расплылось, потом совсем исчезло…
  — Спасибо, — прохрипел Владимир, массируя шею.
  Второй не ответил. Он снял один за другим несколько черных волосков, прилипших к рукоятке «нагана» и убрал оружие в кобуру. Владимир перестал растирать шею, два или три раза с трудом сглотнул слюну, потом связал одежду в сверток и сунул его под мышку.
  — Я ухожу, — сказал он, направляясь к двери. — На час, не больше. Как только он очнется, немного поработай над ним. Хотелось бы, чтобы он был более сговорчив…
  Шофер управления дремал в холле, где стояли несколько вооруженных часовых. Владимир потряс его.
  — Пошли. Отвезешь меня в одно место.
  Они вышли. Ночь была темной и холодной, ветер довольно сильным. Владимир сел в машину рядом с водителем.
  — К Китайцу.
  Они выехали через площадь на набережную, проехали вдоль порта, направляясь на север. У подножья старого форта они свернули налево и остановились на углу второй улицы.
  — Жди меня здесь, — приказал Владимир.
  — Слушаюсь, комиссар.
  Чекист вышел из машины. Справа от жалкой лавочки узкий проход разделял два дома. Он прошел в эту зловонную черную дыру и оказался в грязном дворе.
  Плохо подогнанные ставни на первом этаже пропускали немного желтого света. Владимир заглянул в щель и увидел Китайца, занимавшегося подведением счетов под висевшей на потолке керосиновой лампой. Китаец был старым и высохшим. В течение двадцати лет он содержал единственную в Ногликах прачечную, а также занимался «левыми» делами, при случае приторговывая одеждой. Милиция не трогала его, получая взамен сведения, иногда очень интересные.
  Владимир постучал в ставень: три раздельных удара, потом два кряду и потише.
  Китаец открыл дверь и согнулся пополам:
  — Входите, комиссар, этот дом и все, что в нем, принадлежат вам…
  Владимир вошел и положил сверток на стол.
  — Я пришел спросить тебя кое о чем, — объявил он, как будто когда-нибудь приходил по другой причине.
  Старый сын Поднебесной пошевелил своими тощими плечами под слишком широким пиджаком и скрестил на животе высохшие руки. Владимир развязал сверток и разложил одежду.
  — Посмотри и скажи, что ты об этом думаешь…
  Китаец подошел, покопался в тряпках несколько минут, затем сделал шаг назад и сказал:
  — Эта одежда никогда не проходила через мои руки.
  — Ты уверен? — спросил разочарованный Владимир.
  — Абсолютно.
  Маленький старик, казалось, заколебался, потом, снова скрестив руки на животе, поклонился:
  — Интересует ли уважаемого комиссара мое мнение?
  Чекист кивнул круглой головой. Его лицо было озабоченным.
  — Естественно.
  — Недавно эту одежду стирали. То, как была выполнена работа, в том числе и глажка, говорит мне, что это сделал не здешний человек.
  Владимир нахмурил брови.
  — Не из Ногликов?
  — И не из любого другого места Сахалина.
  — Из Владивостока?
  — Тоже нет.
  — Из Японии?
  — Нет.
  — Тогда откуда?
  — Я не знаю, уважаемый комиссар.
  — Если я правильно понимаю, ты уверен, что это сделано не в тех местах, что мы перечислили, но ты не можешь сказать, где это сделали.
  — Совершенно верно, — подтвердил Китаец, кланяясь. — Могу я себе позволить высказать предложение?
  — Давай.
  — Ответ может дать химический анализ. Химические стирающие средства оставляют следы…
  — Благодарю тебя. Это все?
  Китаец, казалось, хотел сказать что-то еще, заколебался, потом:
  — Я мог бы дать вам точный размер человека, носившего эту одежду, но… — Китаец замолчал, как будто охваченный сомнениями, но Владимир сухо сказал:
  — Договаривай.
  — Если вы не в курсе, значит, это не имеет никакого отношения к делу и стоит ли говорить.
  — Все равно скажи.
  Китаец вздохнул и опустил морщинистые веки на черные глаза.
  — Сегодня утром госпожа Маннова приходила ко мне купить мужскую одежду… Именно такого размера.
  Владимир остался невозмутимым. После секунды молчания он, не торопясь, завязал сверток.
  — Спасибо, — сказал он. — Ты ценный помощник. — И пошел к двери, держа сверток под мышкой.
  * * *
  Юбер мгновенно проснулся и задержал дыхание, тогда как его тело осталось полностью неподвижным. Он открыл глаза: полная темнота. У него было смутное чувство, что он слышал лай собаки. Как бы то ни было, но Юбер был уверен, что в ригу кто-то вошел.
  Снаружи в деревьях выл ветер. Юберу захотелось чихнуть, и он поспешил пощекотать небо языком, чтобы пресечь несвоевременное желание.
  Внизу что-то шевельнулось. Затем послышался легкий удар о металлический предмет, и кто-то прошептал:
  — Вы здесь?
  Это должна быть Лин, но он не узнал ее голос. После долгой паузы он услышал:
  — Это Лин.
  На этот раз сомнений быть не могло. Он тихо свистнул, сообщая о своем присутствии. Почти тотчас он услышал хруст сена под лестницей. Она поднималась.
  — Вы где?
  — Идите сюда.
  Она пошла в его сторону, споткнулась о его ногу и упала на него, откатилась в сторону и осталась лежать, дыша немного прерывисто.
  — Какая темнота! — прошептала она.
  — Да.
  Плечи женщины лежали на его вытянутой руке, и их тела соприкасались во всю длину. Она не отодвинулась и он почувствовал, что в нем поднимается сильное желание.
  — Который час?
  — Пять. Рассвет только через полтора часа. Хорошо спали?
  — Да.
  — Сюда дошли без проблем?
  — Нет.
  Юбер тихим голосом рассказал о неудобствах, доставленных ему толстяком, которого в конце концов ему пришлось убрать. Дойдя до сцены на мосту, он почувствовал, как она вздрогнула и прижалась к нему, и догадался об эротическом эффекте, произведенном на нее этим рассказом в сочетании с темнотой и ситуацией, одновременно скабрезной и опасной.
  Немного пряное дыхание женщины ласкало его лицо. Он нашел ее рот и с дикой силой поцеловал. Его руки ощупывали ее тело. Под пальто на ней была пижама из плотной фланели и ничего больше….
  — Нет, — простонала она, с силой отталкивая его. — Не сейчас. Я не хочу.
  Он не стал настаивать, убрал руки, лег на спину и замер, быстро и шумно дыша.
  — Простите, — сказала она. — Это моя ошибка.
  Лин не отодвинулась и попросила Юбера дать точный словесный портрет человека, которого ему пришлось убить.
  — Кажется, я его видела, — сказала она. — Я почти уверена, что это был сотрудник МВД Адатиума. Это очень неприятно. Когда они найдут тело, то спросят себя, что он здесь делал.
  Женщина шевельнулась и продолжила:
  — Возьмите… Это ваши документы… Трудовая книжка, командировочное направление, предписывающее вам отправиться в Погоби, где вы будете должны обратиться в центральное бюро по трудоустройству. Вот еще две карточки: члена футбольной команды Гродекова и для столовой. Посмотрите это днем, когда будете один. Вас зовут Юрий Ворошин…
  Она рассказала ему несколько деталей из биографии того человека, за которого ему предстояло выдавать себя, и закончила:
  — Через час вы выйдете отсюда. Обойдете лесок сзади и увидите светофор железной дороги. За светофором находится деревянный мост. Он временный. Составы вынуждены проезжать по нему со скоростью пешехода. Сядете в первый, который поедет. Устраивайтесь на угле. Мы встретимся в…
  — В какую сторону мне ехать? — перебил ее Юбер. — Как я узнаю, что поезд идет, куда надо…
  — Груженные углем составы обязательно идут в Александровск, а возвращаются пустые.
  — Понятно.
  — В Александровске поселитесь в гостинице «Тарракаи» на улице Кирова, возле порта. Там живут только рабочие или моряки, оказавшиеся в городе проездом. Я свяжусь с вами там завтра или послезавтра… Кажется, все.
  Наступило натянутое молчание, потом она спросила глухим голосом:
  — Вы сейчас в хорошей физической форме?
  — Почему вы меня об этом спрашиваете?
  Лин вздохнула и ответила, коснувшись его рукой:
  — Я хочу сказать… Я не хотела, чтобы какая-нибудь глупость… лишила вас ясности мысли, которая вам так нужна.
  Юбер понял, но у него оставалась смутная враждебность к ней из-за ее первого отказа. Он сказал фальшиво непринужденным тоном:
  — Не понимаю, к чему вы клоните…
  Юбер догадался, что она сделала над собой большое усилие, чтобы уточнить:
  — Я сожалею, что только что… Скажем, что теперь я изменила мнение…
  Он понял, что завел игру слишком далеко:
  — Мнение о чем?
  Лин процедила сквозь зубы ругательство и вскочила.
  — Счастливо оставаться.
  Юбер хотел ее удержать, но она уже спускалась по лестнице. Она была не из тех женщин, которые возвращаются после оскорбления. «Я вел себя, как последний дурак!» — подумал он, отлично зная, что, занявшись любовью, успокоил бы свои нервы.
  Несомненно, ей это тоже было нужно.
  Глава 6
  Лин Маннова застегнула платье и в последний раз посмотрела на себя в зеркало. Ее смуглое лицо было взволнованным, а великолепные голубые глаза обведены черными кругами. «Дурак», — прошептала она, подумав о Юбере, и все ее тело сотрясла дрожь.
  Она подошла к окну комнаты и выглянула во двор фермы, с трех сторон окруженной постройками. Вдруг она замерла и инстинктивно отступила, чтобы не быть замеченной.
  В центре двора стоял, глядя по сторонам, человек в оливково-зеленой форме с красными петлицами и нашивками внизу рукава.
  Комиссар МВД.
  Николай, хозяин фермы, вышел из свинарника и пошел навстречу гостю. Маленький и коренастый Николай шагал не быстрее, чем обычно. У него была чистая совесть, и он никого и ничего не боялся.
  Незваный гость заговорил с Николаем. Их объяснения продолжались долго. Николай только кивал головой и время от времени почесывал макушку, поднимая меховую шапку. Потом фермер пожал плечами и жестом пригласил комиссара войти в дом.
  Лин быстро отошла от окна. Ее сердце бешено колотилось. Ей было страшно. Вне всяких сомнений, найден труп убитого американцем человека и начато следствие. С мостика можно было прийти только к ферме Николая…
  — Товарищ Маннова?
  Ее звал Николай. Она открыла дверь комнаты и крикнула в сторону лестницы, находившейся напротив:
  — Что?
  — Вы не могли бы спуститься? Комиссар Адатиума хочет поговорить с вами тоже.
  — Хорошо. Сейчас спущусь.
  Она закрыла дверь и прислонилась к ней, глубоко дыша. Она мало спала, и финальная сцена с ее американским протеже оставила у нее неприятное чувство. Ей было совершенно необходимо успокоиться, прежде чем встретиться с человеком из МВД.
  Закрыв глаза, она методично дышала и смогла себя убедить, что все идет не так уж плохо и даже в самом худшем случае подозрений против нее возникнуть не могло.
  Она заставила себя улыбнуться, убрала с виска прядь волос и вышла из комнаты. Она неторопливо спустилась по лестнице, снова полностью владея собой, и улыбнулась Николаю.
  Комиссар подошел к ней и представился:
  — Михаил Григорьев, начальник управления МВД Адатиума. А вы…
  — Лин Маннова, журналист.
  У него было суровое и холодное лицо. Очки в металлической оправе придавали ему хитрый и неприятный вид. Не теряя времени, он приступил к делу:
  — Сегодня рано утром рыбаки, ловившие форель, нашли в реке застрявший между скалами труп сотрудника управления МВД Адатиума. Этот человек сошел вчера поздно вечером с автобуса, приехавшего из Ногликов.
  — Я тоже ехала в том автобусе, — спокойно перебила Лин. — Может быть, я его заметила?
  Григорьев бросил на нее пронзительный взгляд, два или три раза кашлянул и продолжил:
  — Возможно. Сойдя с автобуса, этот человек должен был пойти к себе домой, у него здесь жена и дети. Однако он пошел к реке, и мы стараемся узнать, почему.
  Лин Маннова бессильно развела руками.
  — Боюсь, я ничем не могу быть вам полезна, комиссар. За время поездки я ни с кем не разговаривала и не заметила, чтобы за мной кто-то шел от автобусной остановки сюда…
  Она сделал вид, что ей в голову пришла ужасная догадка:
  — Он был… Я хочу сказать: его?..
  Комиссар остался холодным, как лед.
  — Мы пока не знаем. Очевидно, он упал с мостика, но нам неизвестно… пока неизвестно, сам он упал или его столкнули.
  Он повернулся к фермеру и спросил:
  — Гражданка Маннова ваша родственница?
  Лин ответила сама:
  — Нет, друг. Мы знакомы уже десять лет, комиссар.
  Она не сочла нужным уточнять, что во время войны оказывала Николаю определенные услуги, а тот взамен снабжал ее продуктами. Это никого не касалось. Комиссар обернулся к ней.
  — Вы долго пробудете здесь?
  — Нет. А что? Я могу вам еще понадобиться?
  — Вполне возможно.
  Она улыбнулась.
  — В таком случае, если меня здесь не будет, вы сможете найти меня через газету «Народ Сахалина».
  — Спасибо.
  — Не за что, комиссар.
  Она повернулась к нему спиной и вышла. Захлопнув за собой дверь, она осталась за ней и стала прислушиваться.
  — Что вы теперь будете делать, комиссар? — спросил Николай.
  Михаил Григорьев уклончиво ответил:
  — Не знаю. У этого человека, несомненно, была веская причина прийти сюда среди ночи. Поскольку он провел два дня в Ногликах, я позвоню туда моему коллеге. Посмотрим…
  Помолчав, он добавил:
  — Знаете, я подумал, что он мог провожать сюда эту женщину и случайно упасть с мостика, возвращаясь в город…
  Лин Маннова прислонилась к двери плечом. В ее голове крутилась одна мысль: «Он позвонит Владимиру… Он позвонит Владимиру… Он позвонит Владимиру…»
  * * *
  Лежа на животе на большой куче угля, положив голову на руки, Юбер смотрел на проплывавшие по обеим сторонам дома Александровска. Низкие, тусклые, безликие дома, над которыми возвышались более высокие и более современные здания: школы, склады, больница, казарма, несколько заводов…
  Судя по положению солнца над горизонтом, было где-то около пяти часов дня. Скоро будет двенадцать часов, как Юбер увидел этот поезд, приближавшийся к мосту, указанному Манновой, и забрался в полувагон. Двенадцать часов, чтобы проехать двадцать четыре километра черепашьим шагом с частыми остановками. Десяток других «пассажиров», таких же, как он, лежали в разных вагонах. Весь день он притворялся спящим, чтобы уменьшить риск, что с ним попытаются завязать разговор. Даже, когда, проголодавшись, он был вынужден поесть, то старался это делать как можно незаметнее…
  Поезд с адским грохотом проехал по стрелке. Юбер сжался, когда на ней закачался его вагон. Миновала стена длинного склада, и он увидел море. «Татарский пролив», — прошептал он, поднявшись на локтях, и его черное от угля лицо осветилось от удовлетворения: ему удалось пересечь весь Сахалин! Высадившись на восточном побережье, он достиг западного. Если бы не было тумана он бы, наверняка, увидел вдали сибирский берег…
  Поезд с углем прогрохотал через весь порт мимо причалов, у которых стояли суда разного водоизмещения. Затем состав остановился с жутким лязгом.
  Юбер, не торопясь, поднялся и бросил свою котомку на землю, гибко спрыгнул на насыпь, поднял торбу и только тут заметил идущего к нему милиционера в синей фуражке. Он остановился и стал ждать, пока он подойдет, улыбаясь, несмотря на комок, вставший у него в горле:
  — Добрый день.
  — Добрый день. Как тебя зовут?
  — Юрий Ворошин.
  — Ты откуда?
  — Из Гродекова.
  — Документы.
  Юбер достал маленькую потертую и грязную сумочку, в которой лежали документы, переданные Лин Манновой. Милиционер просмотрел все с фантастической медлительностью. Юберу пришлось убрать руки за спину, чтобы не было заметно, что они дрожат.
  — Ладно, — сказал, наконец, человек в синей фуражке. — Можешь идти…
  Юбер взял свои бумаги и поблагодарил кивком головы, не в силах произнести ни слова. Почему он стал таким впечатлительным? Может быть, от усталости…
  Он взвалил котомку на плечо и ушел. Чуть дальше милиция проверяла документы у других пассажиров. Рутина. Юбер пересек улицу, выходившую на набережную, и пошел по противоположному тротуару.
  Он остановил старушку, чтобы спросить у нее, где находится улица Кирова. Она ему объяснила, что это совсем рядом, за большим бетонным зданием «дворца культуры».
  Очевидно, когда-то давно гостиница «Тарракаи» была совсем неплохой. Перед дверью красовались неожиданные дорические колонны, а каменные плиты в холле выглядели еще очень ничего.
  Бюро администратора было жалким, как и сам администратор, буркнувший Юберу, попросившему у него номер:
  — Осталась одна кровать в общей комнате. Десять рублей.
  Юбер поморщился, но отказаться не мог. Лин Маннова должна была встретиться с ним именно здесь, и пойти в другую гостиницу было невозможно.
  — Согласен, — сказал он.
  Он дал деньги, человек попросил у него документы и записал в регистр: Юрий Ворошин и номер паспорта. Служащая ярко выраженного маньчжурского типа пригласила Юбера следовать за ней. Они поднялись на второй этаж и прошли по темному коридору. Девушка открыла дверь и сказала:
  — Сюда. Третья кровать слева. Остальные все заняты. Если будете выходить, вещи оставьте в шкафчике рядом с вашей кроватью.
  Она вышла и закрыла дверь.
  В комнате, где едва хватало места для двух кроватей, стояло шесть. В изголовье каждой находилась маленькая металлическая тумбочка. Юбер обрадовался, что оказался в углу, и спросил себя, кем окажутся его соседи. Это было не смешно.
  Он сунул котомку в шкафчик и спустился: надо было осмотреть порт и пополнить запасы продуктов, истощившиеся за время дороги.
  * * *
  После тридцати шести часов допросов, из них более двадцати с применением мер физического воздействия, рыбак Такара по-прежнему отказывался говорить.
  Владимир был взбешен. Взбешен и сбит с толку. К ярости, вызванной удивительным сопротивлением Такары, добавлялось смятение, возникшее от полученных у Китайца сведений и усилившееся после телефонного звонка Михаила Григорьева, его коллеги из Адатиума. В обоих случаях было названо имя Лин Манновой, что сильно его смущало.
  Владимир покачал круглой головой. «Совпадение», подумал он, отказываясь поверить, что прекрасная Лин может быть замешана во что-то противозаконное. Она была порядочной женщиной, на которой он давно хотел жениться.
  Он заставил себя не думать больше о деле «Сихоты», которое собирался закончить за час и которое приобрело необычайный размах.
  Факты были известны. Ночью радарная станция сообщила об обнаружении неустановленного судна в обычном месте лова Такары. Тот вернулся раньше, чем обычно, и заявил пограничному контролю, что у него порвалась сеть… Так, наверняка это не проверили. Сделать. В момент проверки Кунг был на судне, и офицер пограничного катера, поднимавшийся на борт, уверял, что там никто не мог спрятаться, разве что под рыбой. Через полчаса — нормальное время — Такара привел «Сихоту» на обычное место стоянки в порту Ногликов и бросился в милицию, где заявил, что Кунг упал в море, а он не смог его вытащить. Обыск, проведенный на борту судна, позволил обнаружить мужскую одежду без запаха, про которую Китаец сказал, что ее недавно стирали, но не на Сахалине.
  Тело Кунга найдено не было, хотя море должно было его выбросить в ближайшие сорок восемь часов, если он утонул так близко от берега, как утверждал Такара.
  В конце концов Такара вполне мог взять кого-то на борт в море, убрать Кунга, чтобы тот его не выдал и… неизвестный вполне мог избавиться от одежды в нескольких кабельтовых от берега и добраться до него вплавь. Возможно, он ждал в каком-нибудь укрытии, пока Такара принесет ему одежду.
  Владимир вдруг почувствовал, что сильно возбудился от этой мысли, и быстро принял решение.
  После разговора с Китайцем он отдал куртку, брюки и рубашку, найденные на «Сихоте» оперативнику, который сразу же уехал в Гродеково, где была очень хорошо оборудованная лаборатория. Химики шахтоуправления сумеют заставить эту одежду заговорить. Оперативнику было приказано позвонить по телефону сразу, как только станет известен результат.
  Владимир не счел нужным послать туда ботинки и сейчас обрадовался этому. Он взял их из шкафа, прошел в питомник, отвязал Японца — служебную собаку, приписанную к управлению, и увел его на поводке.
  В течение десяти минут они медленно продвигались от дамбы, замыкавшей порт с юга. Собака, долго нюхавшая ботинки, ходила туда-сюда по узкому пляжу, уткнувшись носом в серый песок…
  И вдруг пес остановился. Владимир с сильно забившимся сердцем тоже остановился. Они стояли внизу склона холма перед домом Лин Манновой.
  Японец завыл, возбужденно забегал по кругу и направился прямиком к извилистой тропинке, идущей вверх между кустов. Владимир недоверчиво пошел за ним…
  Двор, засыпанный галькой, низкий, пустой дом. Владимир вытащил «наган». Человек, если он существовал, мог спрятаться в доме без ведома хозяйки и до сих пор находиться там. Собака обошла двор и, остановившись перед дверью, залаяла.
  Держа револьвер в руке, Владимир подошел к двери и достал из кармана отмычку, с которой никогда не расставался. Без труда открыв замок, он вошел в дом. Собака бросилась в прихожую, свернула в столовую, подбежала к комнате, где Юбер мылся, потом вернулась и стала скрестись в дверь спальни, соседней со спальней Лин. Владимир открыл ее. Собака влетела в комнату, вскочила на кровать, разворошила всю постель, спрыгнула на пол и, уставившись на хозяина, снова залаяла.
  Владимир, бледный, как мертвец, не решался поверить своим глазам. «К счастью, я никому ничего не сказал», — машинально подумал он.
  Собака снова выбежала во двор и там лихорадочно нюхала землю. Владимир позвал ее, и она неохотно вернулась. Чекист закрыл дверь дома и стал проводить обыск. Ничего.
  Они вышли. Владимир запер дверь отмычкой и последовал за собакой, бежавшей вглубь суши. Человек, побывавший в доме Манновой, очевидно, ушел в этом направлении.
  Через двадцать минут Японец остановился в лесу на шоссе Ноглики — Адатиум перед камнем с указателем: Адатиум 84 — Нуиво 5.
  Здесь след обрывался.
  Глава 7
  Юбер снова проснулся мгновенно. В комнате было светло. Напротив него человек с виноватым видом держал в руке кисточку для бритья. Двое или трое запротестовали. На другом конце комнаты вскочил высокий тощий тип с блуждающими глазами, спрашивавший:
  — Который час, а? Который час? А?
  — Заткнись! — бросил ему ближайший из соседей. — Дай нам поспать.
  — Полшестого, — ответил человек с кисточкой и, увидев, что Юбер проснулся, покачал головой и сказал ему, посмеиваясь:
  — Ну, приятель, ты даешь! Не понимаю, как ты вчера дошел! Я редко видел, чтобы кто-нибудь так надирался!
  — Заткнись! — отозвался Юбер, чтобы остаться в своей роли и, отвернувшись, уткнулся лицом в подушку.
  Накануне, чтобы сразу пресечь все попытки завязать разговор, Юбер не придумал ничего лучшего, как притвориться пьяным. Все пятеро соседей по комнате клюнули на эту удочку, а один из них даже по-братски помог ему раздеться и лечь в постель. Теперь ему надо было дождаться, пока все уйдут, и встать последним.
  Он снова заснул. В семь часов кто-то разбудил его, тряся за плечо, и крикнул:
  — Эй! Товарищ! Семь! Ты должен идти на работу…
  — Семь часов? — переспросил Юбер. — У меня есть время. Много времени.
  Сосед оставил его в покое и ушел. В половине восьмого его заставила встать пришедшая уборщица. Он прошел к общему умывальнику в глубине коридора, умылся, побрился, потом, вернувшись в комнату, оделся под равнодушным взглядом уборщицы, видавшей и не такое.
  Когда он шел по вестибюлю к выходу, его окликнул администратор:
  — Товарищ Ворошин, вам записка.
  Юбер взял запечатанный конверт и сунул в карман, несмотря на снедавшее его любопытство. Тусклые глаза администратора проследили за его жестом.
  — Вы останетесь на следующую ночь, товарищ Ворошин? Я должен знать это сейчас.
  Юбер пожал плечами.
  — Пока не знаю. Скажу через час.
  — Но не позже, а то я велю вынести ваши вещи вниз и сдам место другому.
  — Хорошо.
  Он неторопливо вышел, дошел до порта и только тогда вскрыл конверт. Внутри лежал листок белой бумаги с напечатанным на машинке текстом:
  «Приходите как можно скорее. Проспект Победы, д. 27, второй двор, лестница слева, пятый этаж, дверь 6».
  Никакой подписи. В принципе, приглашение могло исходить только от Манновой. В принципе…
  Юбер заучил адрес наизусть и съел записку. Судя по описанию, речь шла о современном и очень большом здании.
  Он набрался смелости и спросил дорогу у прохаживавшегося по тротуару милиционера. Проспект Победы находился недалеко. Надо было пройти метров триста по набережной и свернуть направо.
  Дом оказался двенадцатиэтажным, бетонным. Фасад не был завершен. Юбер без колебаний вошел под широкую арку, пересек первый двор и попал во второй. Лестница слева, пятый этаж. Хорошо, что не двенадцатый, а то лифт пока не работал.
  Дверь с цифрой 6. В темном коридоре его охватило неприятное предчувствие. А если это ловушка? Нет, не может быть. Если бы чекисты хотели его арестовать, то пришли бы в гостиницу. Это было проще.
  Юбер поднял руку, чтобы постучать, но дверь открылась и из прихожей, еще более темной, чем коридор, прозвучал хорошо знакомый ему голос:
  — Входите.
  Он подчинился, почувствовав облегчение. Лин провела его в довольно просторную комнату, хорошо освещенную большим прямоугольным окном. Он быстро окинул взглядом декор и повернулся посмотреть на нее. Она была одета в довольно элегантное серое шерстяное платье, и его снова очаровал блеск голубых глаз на ее темном, как старое золото, лице. Потом он увидел в этих глазах тревогу и нахмурил брови.
  — Прошу прощения за вчерашнее утро, — машинально сказал он. — Я вел себя, как хам, о чем сильно жалею.
  Маннова нетерпеливо махнула рукой и ответила ледяным тоном:
  — Речь не об этом! Я увидела вас в окно, почему и открыла дверь…
  Она потерла руки и продолжила:
  — Рыбаки нашли тело человека, которого вы сбросили в реку… Он был агентом МВД из Адатиума. Рано утром на ферму приезжал комиссар, расспрашивал. Он допросил меня…
  Юбер снял кепку и положил ее на стол.
  — Это неприятно, — сказал он не слишком уверенным тоном.
  Она посмотрела ему в лицо, и в ее светло-голубых глазах была почти ненависть.
  — Еще как! Он уехал, сказав, что позвонит в Ноглики… Он не мог понять, зачем тот тип пошел туда среди ночи, а не вернулся прямо домой. Он подумал, что я попросила его проводить меня. Если бы я догадалась об этом раньше, то так бы и сказала… Они бы подумали, что он упал с моста на обратном пути…
  Она перевела дыхание, не сводя с него глаз. Он не находил слов. Он мог ей ответить только одно: не его вина, что тот тип пошел за ним, а если бы он оставил его в живых, их положение было бы намного хуже.
  — Если бы тот тип был кем угодно, они сразу бы приняли версию о несчастном случае. Они бы подумали, что он шел браконьерствовать и так ему и надо. Но он был чекистом, и они не успокоятся, пока не выяснят все дело. Они будут суетиться, всюду совать свой нос. Они уже позвонили Владимиру…
  — Тому, кто подвез вас в первое утро?
  — Да.
  Лин выглядела по-настоящему озабоченной. Наконец она отвела глаза и, понизив голос, сообщила:
  — Я не могу больше сопровождать вас. Из-за вас ко мне привлечено внимание чекистов, и мы представляем друг для друга опасность:
  Юбер хладнокровно констатировал:
  — Вы меня бросаете.
  Она была слишком умна, чтобы проглотить такой крючок.
  — Называйте, как хотите, это не имеет значения. Важно то, что я хочу жить. И жить на свободе…
  — И как далеко вы готовы зайти в этом вашем желании?
  Лин вздрогнула, как от пощечины, и смерила его гневным взглядом.
  — Я вас не выдам, если вы намекаете на это. В любом случае ваш провал будет означать и мой тоже.
  Она успокоилась, глубоко вздохнула и добавила своим обычным голосом:
  — Нет, я вас не бросаю. Я дам вам другие документы. Если ваш след обнаружат здесь, то надо, чтобы здесь же он и оборвался. Они подумают, что вы пересекли пролив, чтобы попасть на континент…
  — Мне нужно в Погоби, — напомнил Юбер.
  — Я не забыла. Отсюда в Погоби ведет дорога, проложенная вдоль берега и проходящая через Тромбасс. С начала большого строительства она под строгим наблюдением. Вы можете сесть в грузовик, но я вам не советую.
  — Значит, поезд?
  — Поездов нет. Железная дорога только строится и будет закончена не раньше, чем через два-три месяца. Надежнее всего забраться в самоходную баржу. Они ходят вдоль побережья в Погоби, перевозя уголь…
  Юбер равнодушно пожал плечами.
  — Лишь бы добраться до цели…
  — Все эти баржи отходят от набережной Максима Горького. Это рядом с улицей Кирова.
  — А если я по ошибке сяду на судно, которое увезет меня в другое место? На континент, например?
  — Никакой опасности. Большие баржи, что ходят в Погоби, имеют дизельные моторы, а суда на Николаевск и Владивосток крупнее и на пару́.
  — Ладно. Хочется вам верить…
  Лин бросила на него двусмысленный взгляд.
  — А зачем я стала бы вас обманывать?
  Юбер не ответил, и она, помрачнев, добавила:
  — Вы неприятный собеседник.
  — Мне очень жаль.
  Между ними повисло натянутое молчание. Ему казалось, что она только и ждет случая помириться, но он не хотел этого по-настоящему и спрашивал себя, почему чувствует глухую враждебность к женщине, которая помогала ему.
  — Мне очень жаль, — повторил он.
  Он произнес это тоном, ясно говорившим: «Это все, что я могу для тебя сделать». Она напряглась и спросила:
  — Документы с вами? Я дам вам другие…
  Юбер достал из кармана маленькую полотняную сумочку и бросил ее на стол.
  — Это ваша квартира?
  — Нет. Здесь живет моя подруга. Она сейчас в Москве на всесоюзном съезде спортсменов, а ключ оставила мне…
  — Понятно.
  Лин прошла в соседнюю комнату, очевидно, служившую кухней, и почти тотчас вернулась.
  — Вот. Теперь вас зовут Дмитрий Зиновьев…
  Они еще долго обсуждали различные детали операции, пока Лин не сказала:
  — Вам пора. Я очень рисковала, вызвав вас сюда. Что вы сделали с запиской, которую я…
  — Съел, — ответил Юбер. — Надеюсь, я ее переварю.
  Она осталась серьезной и, гордо откинув назад свою голову азиатской королевы, заключила:
  — По всей видимости, мы с вами больше никогда не увидимся. Я на это надеюсь. У меня останутся от вас неприятные воспоминания…
  — Мне очень жаль, — снова сказал Юбер.
  Он был искренен.
  Лин проводила его до двери.
  * * *
  Владимир указал водителю автобуса на стул и сказал:
  — Садитесь.
  Водитель неловко сел, явно смущенный.
  — Я вас вызвал…
  Зазвонил телефон, и комиссар перебил себя, чтобы ответить:
  — Алло…
  Звонили из лаборатории Гродекова. Одежда, представленная для анализа химикам, была выстирана с помощью порошка, редко применяемого в СССР. Один из инженеров читал в научном журнале, что такие моющие средства использует интендантство армии США. Кроме того, масло, пятна которого остались на брюках, бесспорно, американского производства. Этого достаточно?
  — Достаточно, спасибо.
  Владимир бросил трубку на рычаг и стиснул зубы. Его круглое, обычно немного вялое лицо, приняло жесткое выражение. Водитель автобуса сжался на стуле, спрашивая себя, какой камень сейчас упадет ему на голову, и в сотый раз повторял себе, что совершенно ни в чем не виноват.
  — Позавчера, — начал Владимир, — направляясь в Адатиум, ты посадил пассажира у пятого камня. Помнишь?
  Шофер, задохлик с плохо подстриженными черными волосами, принялся крутить в грязных пальцах кепку. Он нахмурил брови, посмотрел вбок на пол, кривя рот, и медленно ответил:
  — Да, помню, товарищ комиссар… Высокий тип, красивый, не очень приветливый на вид.
  Лицо Владимира просветлело.
  — Как он был одет?
  Глаза шофера округлились.
  — Как?.. Ну… Как все… Он был похож на рабочего в воскресном костюме… Помню, у него была кепка… коричневая, кажется; и еще котомка на плече.
  — Он остановил тебя посреди дороги?
  — Да. Как раз рядом с камнем, в самом лесу. Я еще подумал что он идет с лесосеки. Там недалеко их несколько.
  — Что он тебе сказал?
  — Ну… Попросил билет до Адатиума, заплатил и сел на свободное место.
  Владимир открыл ящик, достал оттуда фотографию, присланную из Адатиума его коллегой Григорьевым, и протянул ее шоферу.
  — Ты знаешь этого человека?
  — Это… Это не тот, о ком мы говорили!
  — Я знаю, — нетерпеливо сказал Владимир. — Ты его видел?
  — Да. Я его часто возил. Это милиционер из Адатиума, верно?
  — Да. Когда ты его видел в последний раз?
  Шофер задумался, потом его тупое лицо вдруг выразило радость.
  — О! Как раз в тот день, когда посадил того типа у пятого камня. Подождите! Да, тот тип сел как раз рядом с милиционером, который, правда, был не в форме!
  Комиссар почувствовал, как у него по спине пробежала дрожь.
  — Значит, он сел рядом с милиционером? Они разговаривали?
  — Этого я не знаю, товарищ комиссар. Я ведь за рулем, мне надо следить за дорогой, так?
  — Разумеется. В Адатиуме они сошли с автобуса. А ушли они вместе?
  Шофер поджал губы и с сомнением покачал головой. Механизм его памяти, казалось, немного заржавел и не сразу заводился. Наконец, он вспомнил.
  — Я не видел, как они выходили, товарищ комиссар. Я был на крыше, снимал багаж пассажиров. Потом я хотел подмести в салоне и увидел, как высокий вышел из закусочной и пошел в сторону Александровского шоссе. Сразу после него милиционер тоже вышел из закусочной и пошел в ту же сторону, что и высокий.
  — Далеко позади него?
  — Метрах в пятидесяти. Где-то так. Было темно…
  Владимир взял фотографию, которую ему протягивал собеседник, и убрал ее в ящик.
  — Ладно, — сказал он. — Ты мне больше не нужен. Можешь идти. И никому ни слова, а не то…
  По лицу шофера пробежала тень страха. Он вышел, пятясь и обещая держать язык за зубами. Владимир снял трубку внутреннего телефона и приказал:
  — Через четверть часа мне нужна машина. Без шофера. Я поведу сам… Направление? Запишите: Адатиум и Александровск.
  Он вышел в коридор и по пути обратился к одному из секретарей:
  — Прекратите допросы Такары. Держите его в одиночке до моего возвращения. Я уезжаю на двадцать четыре часа.
  Глава 8
  Уже второй раз после наступления темноты Юбер проходил по оживленной набережной Максима Горького. Он шел решительным шагом, как человек, имеющий определенное дело и знающий, как его выполнить. Таким образом ни один милиционер, обеспечивавший безопасность порта, не обратил на него внимания.
  Он сделал свой выбор. Длинная и тяжелая самоходная баржа, погрузка которой закончилась, имела покрытую брезентом спасательную шлюпку, куда было сравнительно легко забраться с причала.
  Набережную освещали фонари, но их было недостаточно, и каждое судно, готовившееся к отплытию, освещалось еще и прожекторами, установленными на верхушках кранов. Когда погрузка заканчивалась, прожектора выключались и баржа оказывалась в тени.
  На набережной перед выбранной Юбером баржой лежали две огромные стопки кирпичей, разделенные узким проходом. Убедившись, что в тени крана его никто не может заметить, он скользнул в этот проход, сжался на своей котомке, положенной там час назад, и стал наблюдать за баржой.
  Он проследил за отходом многих судов и знал, что на борту баржи только два члена экипажа: капитан, стоявший за штурвалом и прокладывавший курс, и помощник, видимо, занимавшийся дизельным мотором.
  Из кабины вышел человек в фуражке, державший в руке бумагу, наклонился над люком и крикнул, чтобы помощник включил мотор и дал ему прогреться, пока он сам сходит завизировать документы в управление порта. Он спрыгнул на причал и пошел к административному зданию, расположенному в двухстах метрах дальше.
  Юбер не шевелился и ждал. Через минуту громко застучал включенный дизель. Тогда он встал, взвалил котомку на плечо, неторопливо прошел короткое расстояние, отделявшее его от баржи, и поднялся на борт.
  Никакой реакции. Если кто и видел его, то не нашел в его действиях ничего подозрительного. Он тихо дошел до спасательной шлюпки, к счастью, расположенной в очень темной зоне. Не было никакой опасности, что его услышит помощник, оглушенный грохотом дизеля.
  Котомка исчезла под брезентом первой, за ней последовал Юбер. Шлюпка была большой, и в ней можно было вытянуться во весь рост. Юбер очень осторожно опустил брезент, устроился поудобнее, положил голову на котомку и довольно улыбнулся.
  Потом он подумал о Лин Манновой и горько пожалел, что не взял ее на сене, когда она была готова отдаться… Он еще мечтал о ней, когда заметил, что шум мотора стал громче и судно тронулось с места.
  Начался последний этап пути в Погоби.
  * * *
  Лин Май нова проснулась, как от толчка, и прижала руку к безумно заколотившемуся сердцу. Кто-то звонил в дверь. Она включила лампу в изголовье и посмотрела на часы: два десять. Кто мог прийти к ней среди ночи?
  Она отбросила одеяло и встала. Квартира, как и весь дом, хорошо отапливалась; она спала голой и заметила это только у двери в прихожую. Она вернулась, набросила синий халат и спросила через дверь:
  — Кто там?
  — Владимир.
  У нее перехватило дыхание.
  — Но, Владимир, — заметила она, — я не могу впустить тебя сейчас. Это неприлично… Я спала и…
  — Дело очень серьезное, Лин Маннова. Открой мне немедленно…
  Она вздрогнула. Он никогда не называл ее по фамилии. Что случилось? Как бы то ни было, лучше выслушать, что он скажет. Лин не имела привычки отступать перед опасностью и открыла дверь.
  — Входи, Владимир. Что случилось?
  Чекист вошел со злым лицом и направился прямо в комнату. Она прошла следом, кокетливо запахивая пеньюар на голом теле.
  — Садись. Снимай пальто. Хочешь выпить? Немного водки? Кажется, в бутылке кое-что осталось…
  Владимир снял пальто, бросил его на кровать и задернул шторы на окне.
  — Не беспокойся, оно закрыто ставнями.
  К ней полностью вернулись хладнокровие и способность к борьбе. Он повернулся к ней лицом, и Лин даже сумела улыбнуться.
  — На твоем месте я бы не смеялся! Это очень серьезно! Ты рискуешь головой!
  По всей видимости, он сумел узнать что-то, чего она не смогла предусмотреть. Лин гордо и холодно сказала ему:
  — Объясни, прошу тебя.
  Владимир подошел к ней и взял за плечи. Его глаза метали молнии, на скулах играли желваки.
  — Слушай, Маннова, я все знаю. Такара доставил к берегу иностранного шпиона. Этот шпион разделся и добрался вплавь до берега возле твоего дома. Ты его приняла, купила у Китайца новую одежду для него… Как видишь, я всю знаю. Этот шпион сел в автобус на Адатиум у пятого камня. Один милиционер обратил на него внимание и стал следить…
  Он замолчал, задохнувшись. Пораженная, она делала невероятные усилия, чтобы не выдать себя, и у нее свело мускулы шеи. Лин быстро открыла рот и шумно вдохнула воздух. Ее сотрясла сильная дрожь. «Я пропала», — подумала она, и от ее застывшего лица отхлынула кровь…
  Владимир расхохотался горьким смехом.
  — Ты боишься! — закричал он. — Боишься! Самое время!
  Он стал грубо трясти ее, осыпая ругательствами. Его глаза были налиты кровью, по подбородку текла тонкая струйка пены. Он сделал ей больно, и именно боль вернула женщине потерянное хладнокровие. Лин высвободилась резким движением и бросила ему ледяным тоном, полным презрения:
  — Посмотри на себя, Владимир. Посмотрись в зеркало!
  На секунду он замер, потом медленно выдохнул, сделал несколько шагов по комнате и вернулся к ней, внешне успокоившись.
  — В Адатиуме, — продолжил он, — тот шпион должен был встретиться с тобой на ферме, где ты ночевала. Милиционер проследил за ним до моста через реку…
  Владимир снова замолчал. Его круглые щеки были усеяны фиолетовыми пятнами, он сильно сжимал кулаки. Глухим голосом он закончил:
  — Дальше рассказывать нет необходимости, не так ли? Надеюсь, теперь ты убедилась?
  Да, Лин Маннова убедилась. Глубина и острота нависшей опасности вернули ей всю сообразительность, которая была ей так нужна. Она рассуждала теперь спокойно и цинично и нашла выход в несколько секунд.
  — Я пропала, — простонала она, закрыв лицо руками.
  Она подошла к дивану и упала на него, нервно всхлипывая.
  — Клянусь тебе, Владимир, что я невиновна! Я была только неосторожной… Но… Поверь мне… Кто мне поверит, если не веришь ты? Теперь все кончено! Да, я хотела выйти за тебя замуж… Ты один любил меня искренне и бескорыстно. Ты добрый, Владимир, и я тоже полюбила тебя.
  Она посмотрела на него через слегка раздвинутые пальцы и поразилась одновременно похотливому и хитрому выражению лунообразного лица комиссара. Только тогда она заметила, что в момент падения на диван ее пеньюар раскрылся. Она умышленно задрала ткань еще выше, открывая свои полные ляжки, крепкие и загорелые. «Он такой же, как все, подумала она, и попытается попользоваться мною, прежде чем выдать». Почти тотчас до нее донесся странно хриплый голос Владимира:
  — Это возможно… Все это очень возможно… Ты знаешь, что я давно хотел жениться на тебе… Если ты и можешь кого убедить, так это меня… И все-таки надо… В общем, ты понимаешь, что я не в состоянии думать и слушать тебя сейчас…
  Он подошел к дивану, и его колено коснулось голой ноги Манновой, которая не пошевелилась. Она знала, что мужчина может видеть в широкую щель пеньюара низ ее живота, и от этой мысли у нее вспыхнули щеки, но сейчас было не время смущаться.
  Он упал на нее и сжал ей голову своими большими холодными ладонями.
  — Лин, — пробормотал Владимир, — я могу взять тебя сейчас, а потом, обещаю, что…
  Она гибко высвободилась, скользнула вбок и встала на ноги При этом движении ее пеньюар окончательно распахнулся и, закрывая его, она промедлила ровно столько чтобы дать мужчине зажечься от вида ее крепкого тела.
  — Я тебе не верю, — сказала она. — Если я отдамся тебе сейчас, ты меня потом выдашь. Мужчины бесчестны в таких делах…
  Ему захотелось спросить ее, честнее ли в них женщины, но он промолчал, сел на край дивана, потом встал и, сделав шаг, заключил ее в объятия.
  — Лин, я хочу тебя. Обещаю, я улажу эту историю ради тебя после того…
  Она безуспешно попыталась оттолкнуть его, и при этом усилии ее живот прижался к животу мужчины.
  — Не после, — сказала она, — а до того…
  И, делая вид, что снова пытается вырваться из его объятий, она заерзала, доводя его желание до высшей точки. Скоро он сдался.
  — Я сделаю то, что ты хочешь, Лин.
  «Если бы он не знал, какая я сильная, то уже попытался бы изнасиловать меня», — подумала она, и ее недоверчивость усилилась от жестокого хитрого огонька, который она увидела в расширенных глазах Владимира.
  — Вот как мы сделаем, — сказала она. — Ты напишешь заявление и признаешься в нем, что покрывал своей властью иностранного шпиона, виновного в преступлениях против нашей страны. Имен ты указывать не будешь. После того как ты подпишешь, я отдамся тебе, а потом напишу под твоим признанием, что я, Лин Маннова, и есть шпион, о котором ты пишешь. Так мы будем взаимно защищены. В ближайшем будущем мы поженимся и постараемся забыть эту историю.
  Она догадалась, что он напрягся, пытаясь разглядеть ловушку, и стала поддерживать в нем желание, не давая ему вернуть себе ясность мысли. Она действовала так успешно, что он вдруг отбросил всякую осторожность и согласился:
  — Сделаем, как ты хочешь, только быстро.
  Она подтолкнула его к столу, положила перед ним листок бумаги, посмотрела, как он садится и снимает колпачок с ручки, потом опустилась на колени возле него и стала водить опытной рукой по его ляжке.
  Она начал писать. Вдруг она вздрогнула и воскликнула:
  — Это бесполезно. Все напрасно.
  — Почему? — удивился он, хмуря брови и уже придя в ярость.
  — Твои коллеги! Они знают все то, о чем ты мне рассказал…
  Он ответил совершенно искренне:
  — Нет! Все, что касается тебя, я сохранил в тайне! Кроме меня никто ничего не знает!
  Она почувствовала, как ее заполняет жестокая радость, и спросила, тщательно маскируя ее:
  — Ты можешь в этом поклясться?
  — Клянусь памятью моей покойной матери!
  Он снова стал писать, торопясь поскорее покончить с этим. Рука молодой женщины не отпускала его до того момента, когда он поставил под признанием свою подпись. Лин Маннова слегка приподнялась, чтобы прочесть текст.
  — Ты этого хотела?
  — Да, — шепнула она.
  Она потянулась к нему, подставляя губы.
  «Она в моих руках, — подумал он, целуя ее. Займусь с ней любовью, дам подписать признание и сразу же выдам, рассказав, к какой хитрости мне пришлось прибегнуть».
  Он поднялся, привлекая ее к себе и подталкивая к постели.
  — Иди, сейчас.
  Она со смехом возразила:
  — Незачем так торопиться, дорогой. Я должна на секунду зайти в ванную. Ты пока раздевайся и жди меня в постели… Прошу тебя, дорогой.
  Он отпустил ее. В конце концов, ему некуда спешить. До утра все равно ничего не сделаешь. Его ждали несколько часов удовольствий… Он начал раздеваться…
  Лин Маннова прильнула глазом к замочной скважине с другой стороны двери ванной комнаты. Она видела, как Владимир лихорадочно сбросил с себя одежду и положил «наган» на стол в центре комнаты. Потом он исчез из поля зрения, и почти тотчас послышался скрип пружин кровати.
  Тогда она поднялась и надела на правую руку резиновую перчатку, лежавшую на умывальнике. Зеркало отразило ее лицо: суровое и беспощадно решительное. Она не торопясь открыла дверь, выключила в ванной свет, прошла в комнату и рукой, на которой не было перчатки, повернула выключатель слева от двери.
  — Я смущаюсь, дорогой! — объяснила она шутливым тоном. — Подвинься немножко…
  Она знала помещение достаточно хорошо, чтобы пройти по нему в темноте. Ни на что не наткнувшись, она дошла до стола и правой рукой в перчатке взяла на ходу револьвер, даже не остановившись. Она коснулась коленом края кровати и услышала шумное дыхание Владимира, казалось, прижавшегося к стене.
  — Ты где?
  Рука мужчины нащупала ее ляжку и потянула Лин к себе. Она упала на него, заведя правую руку за спину, чтобы он не наткнулся на оружие… «Стрелять надо в рот», — спокойно решила она. Если бы она выстрелила с правой руки, входное отверстие в теле жертвы оказалось бы слева, а Владимир, к сожалению, не был левшой. В рот лучше всего…
  — Где твой рот? — спросила она, ища его пальцами левой руки.
  Она коснулась теплых губ мужчины, уже заключившего ее в объятья и пытавшегося повалить под себя.
  — Подожди, — простонала она.
  Она продвинула пальцы дальше и Владимир, думая, что это какая-то игра, широко открыл рот. Простое движение, продолжавшееся не больше секунды. Ствол «нагана» стукнулся о зубы мужчины, и в тот же момент грохнул выстрел.
  Отдача и шум наполовину оглушили ее. Оружие вылетело из руки. Охваченная внезапным ужасом, она с криком вскочила на ноги, побежала к двери, включила свет, наткнулась на кресло и больно ушибла ляжку.
  Наконец, вспыхнул свет, и она увидела разнесенное пулей лицо Владимира, револьвер рядом с телом, простыню, покрасневшую от хлеставшей фонтаном крови. «Все отлично», машинально подумала она. Ей не было нужды вкладывать оружие в правую руку Владимира, лежавшую на груди. Следователи подумают, что револьвер выпал в момент выстрела, что часто случается при самоубийствах…
  Она задрожала, стуча зубами. Ей пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы пройти в ванную, снять перчатку и посмотреть на себя в зеркало. Она была зеленой от ужаса и отвращения, но ни единого пятна крови на ней не было.
  Она надела пеньюар, вернулась в комнату и, сняв трубку телефона, набрала секретный номер. Через несколько секунд ее соединили с начальником регионального управления госбезопасности. Она назвалась и сказала, не в силах сдержать дрожь в голосе:
  — Рядом со мной только что покончил с собой начальник Ногликовского управления МВД. Я уже давно подозревала его в измене, а этой ночью сумела вынудить подписать признание. Он воспользовался тем, что я на секунду отвлеклась, и пустил себе пулю в рот. Это ужасно! Что мне делать?..
  Начальник управления госбезопасности ответил:
  — Никуда не уходите. Я сделаю все необходимое. Через десять минут я приеду. Особо следите за тем, чтобы признания предателя не попали в чужие руки… До скорого, моя маленькая. Не бойтесь…
  Лин Маннова положила трубку на рычаг. Теперь опасность отступила, в этом она была уверена. Ей захотелось выпить чего-нибудь крепкого. Ее взгляд, как будто притянутый магнитом, остановился на кровавом месиве, в которое превратилось лицо Владимира, человека, хотевшего на ней жениться.
  Она почувствовала, что ее оставляют силы. Ноги подогнулись, и она рухнула на паркет без сознания.
  Глава 9
  Мистер Смит аккуратно надел очки, стекла которых только что протер, долго рассматривал кусочек замши, убрал его в жилетный карман и, наконец, обратил внимание на Говарда.
  — Что вы хотите?
  Капитан Говард в тот день надел новую форму, из-за чего, возможно, выглядел особенно чопорным.
  — Я хотел с вами поговорить о сто семнадцатом, сэр. Сегодня ровно три недели, как он должен был высадиться на Сахалин, а мы до сих пор не получили от него известий…
  Мистер Смит поднял брови.
  — Стоит ли волноваться? В любом случае…
  Говард вежливо перебил:
  — Знаю, сэр, но по причине необычного положения агента, который должен был встретить его в Ногликах, я принял дополнительные предосторожности. Я передал этому агенту указание сообщить обычным путем по радио, когда сто семнадцатый доберется до Погоби. Дорога туда должна была в самом худшем случае занять не больше недели…
  Мистер Смит нахмурил брови.
  — Черт!
  И он раздраженно прищелкнул языком.
  — Я высказывал вам свои возражения по поводу отправки Юбера к двойному агенту, да еще женщине. Это две причины для провала…
  Затем сработала его феноменальная память, и он спросил:
  — Так… Послушайте, а двести тринадцатый?
  Говард кивнул:
  — Также должен был сообщить мне о прибытии нашего друга в Погоби. От него также нет сообщений.
  — Черт побери! — произнес мистер Смит. И добавил с явным недовольством: — Я был против отправки сто семнадцатого на это задание!
  Говард невозмутимо ответил:
  — Если бы вы были против, сэр, он не отправился бы туда. Обычно ваши приказы в этом учреждении выполняются с точностью до буквы…
  Мистер Смит бросил черный взгляд на своего секретаря и нервно передернул плечами, потом провел по лысине пухлой рукой прелата и мягко сказал:
  — Он попал в сложное положение, и мы должны постараться вытащить его. Полагаю, у вас есть способ связаться с двести тринадцатым?
  — Никакого, сэр, — ответил Говард. — Он может связываться с нами в любой удобный для него момент, но по вполне понятным причинам безопасности он потребовал, чтобы мы отказались от установления двусторонней связи. Нам придется ждать его сообщения, чтобы передать ему инструкции. Он не выходил на связь больше трех недель.
  — Может, он провалился…
  — Не думаю, сэр. Те объявили бы об этом с большой помпой. Они любят процессы такого рода.
  — Возможно, но я не думаю, что они захотят предать огласке конкретный случай с двести тринадцатым. Понимаете, почему?
  Говард секунду подумал.
  — Конечно! Пока дело не закончится…
  — А оно далеко от завершения!
  Секундное молчание, потом Смит сказал:
  — Выход один: довериться Юберу. Он уже много раз вгонял нас в жуткую дрожь, но всегда возвращался. Будем ждать… Что еще?
  — Вчера вечером в русском секторе Берлина при попытке побега от арестовавших его полицейских погиб один из наших агентов. Мы твердо уверены, что при нем не было ничего компрометирующего.
  — Он убит?
  — Да, сэр. На месте.
  — Ну что ж, позаботьтесь о семье, если она у него была.
  * * *
  Дорога была плохой, разбитой, в выбоинах и рытвинах, которые дождь превратил в лужи. Огромный грузовик подпрыгивал, трясся, но, рыча, продолжал двигаться по темной влажной ночи.
  Полулежа за широким рулем, Юбер вглядывался в дорогу через небольшую чистую полоску на лобовом стекле, которую с большим трудом поддерживал старый скрипучий «дворник».
  Мастер-китаец что-то сказал на своем родном языке; Юбер не счел нужным отвечать.
  В кабине сидели еще два сына Поднебесной. Эти были привилегированными, а сзади, сжатые под иллюзорной защитой брезента, стоя, спали пятьдесят кули, равнодушных ко всем толчкам и ударам. Пятьдесят живых мертвецов.
  За огромным темным складом слева от дороги появились огни лагеря. Через сто метров был маленький облупленный домик, в котором жила странная пожилая пара. Дальше шла грунтовая дорога, ведущая прямо в лагерь.
  Юбер перевел рычаг переключения скоростей и надавил ногой на педаль газа, чтобы въехать на холм. Тяжелая машина с урчанием рванулась вперед, с удивительной легкостью взяла препятствие и замедлила ход на равнине.
  — Стой!
  Юбер остановил грузовик. Подошедший вооруженный часовой узнал его и махнул рукой. Белый с красным шлагбаум поднялся, освобождая путь. Юбер, уже включивший первую скорость, поехал вперед…
  Лагерь имел форму шестилучевой звезды с круглой площадкой посередине. На этой площадке кули выходили и шли в свои бараки.
  В этот вечер разгрузка заняла не больше и не меньше времени, чем обычно. Когда в машине не осталось ни одного китайца, Юбер выехал из лагеря через контрольный пункт и на первой скорости съехал по крутому склону холма на дорогу.
  Обычно он сворачивал направо, чтобы вернуться в Погоби, где жил в общежитии рядом с бойней. На этот раз он свернул налево, в сторону Маркова, и быстро набрал скорость.
  В Марково были нефтяные скважины, но Юбера не интересовала нефть. У него в кармане лежал путевой листок, предписывавший ехать на воздушную базу Лакарстово и принять там груз, характер которого не уточнялся.
  Совсем недавно Юбер узнал, что Лакарстово — база реактивных истребителей типа МИГ. Именно то, что он искал…
  Сразу за лагерем дорога становилась намного лучше, несомненно, потому, что по ней гораздо меньше ездили, и Юбер доехал до Лакарстова меньше чем за пятнадцать минут.
  Надо было проехать через деревушку из трех десятков домов, сгрудившихся вокруг разрушенной церкви. За ней открывался радующий глаз фейерверк разноцветных сигнальных огней, разбросанных в ночи.
  А вот и шлагбаум, часовые.
  — Стой!
  Юбер затормозил, протянув свой путевой листок. Солдат взял его, велел подождать и ушел в караулку, расположенную за стеной, на территории базы. Юбер выключил фары грузовика. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил бараки, а чуть подальше — большие ангары для самолетов. Все было тихо и спокойно.
  Он пожалел, что не приехал сюда днем: наверняка увидел бы истребители.
  Солдат запаздывал, но Юбер не ощущал никакого страха. С того времени как благодаря документам, которые достала Лин Маннова, он без труда сумел устроиться работать на большое строительство в Погоби, он постоянно испытывал странное в его положении чувство безопасности.
  Солдат вернулся, что-то приказал часовому. Шлагбаум поднялся, и Юбер, включив фары, тихо тронулся с места. Солдат вскочил на подножку и крикнул:
  — Езжай прямо. Я скажу, где свернуть.
  Они проехали вдоль бараков около двухсот метров.
  — Направо! — указал солдат.
  Юбер повернул руль.
  — Стой!
  Он затормозил, выключил зажигание, вышел из машины и последовал за своим проводником к дощатому домику с ярко освещенными окнами.
  — Сюда, — показал солдат.
  Они прошли коридор и через широко открытую дверь попали в довольно просторный, скудно меблированный кабинет с обычными портретами на стенах. В нем находились трое: двое в полевой форме, третий в широко распахнутом на груди меховом комбинезоне, под которым был надет второй, из простой ткани.
  Тот из военных, что был пониже ростом, спросил в лоб:
  — Кто вы?
  Юбер, уже несколько секунд боровшийся с охватившей его тревогой, сумел ответить спокойно:
  — Дмитрий Зиновьев, шофер транспортного цеха комбината «Татарский».
  Спрашивавший сел за стол, заваленный папками. Юбер заметил у него в руке бумагу и узнал в ней свой путевой листок. Второй военный положил ладонь на рукоятку своего пистолета и прислонился к закрытой входной двери. Тип в комбинезоне — коренастый, светлые волосы подстрижены бобриком, лицо загорелое, глаза голубые, голова фавна с острыми ушами — спокойно закурил сигарету, не сводя с Юбера откровенно враждебного взгляда.
  — Где вы взяли этот путевой листок? — спросил сидевший чекист.
  Юбер искренне удивился:
  — Где? Получил в диспетчерской, в Погоби.
  Милиционер холодно возразил:
  — Мы только что туда звонили. Они не в курсе. Так же, как и мы… Нам ничего не нужно перевозить. Кто вам дал эту бумагу?
  — Сам замначальника транспортного цеха.
  Юбер начинал себя спрашивать, что может означать эта история, а кроме того боялся, что его выдаст акцент.
  — Дмитрий Зиновьев, значит? Место рождения?
  — Горловка, Украина. Вот мои бумаги…
  Он достал из внутреннего кармана документы. Милиционер взял их, тщательно изучил и, казалось, был разочарован.
  — Почему ты так плохо говоришь по-русски? Где ты научился этому странному выговору?
  Это было неопасно. В СССР говорят на стольких диалектах, что все не может знать никто.
  — Я провел юность в одном глухом местечке на Урале, где говорят на особом языке, а потом мне пришлось учить белорусский.
  — Зачем ты подделал путевой листок и приехал сюда?
  — Я вам сказал, кто мне дал это бумагу. Проверьте.
  — Уже проверили. Бумага фальшивая. Ты знаешь, чем рискуешь?
  Юбер пожал широкими плечами.
  — Ничем. Моя совесть чиста. Это какая-то ошибка.
  Неожиданно тип с физиономией фавна сказал на американском английском:
  — Ладно, братец, оставь. Ты провалился, и тебе осталось только выложить все начистоту.
  Юбер изумленно посмотрел на него и спросил сидевшего:
  — Что он сказал?
  — Он говорил на твоем родном языке. Он тоже жил в том глухом местечке на Урале.
  Юбер засмеялся.
  — Вы шутите! — воскликнул он. — Ладно, скажите, что надо везти, и я пошел. Я хочу спать. Завтра утром мне везти китаезов на стройку…
  — Ах, да… Мы предупредим транспортный цех, чтобы они нашли для этого другого шофера…
  — Почему? — встревожился Юбер.
  — Потому что, если ты будешь продолжать вести себя так, наш разговор может затянуться… и стать для тебя неприятным. Понял?
  Секунду Юбер стоял неподвижно, как будто оглушенный, потом взорвался:
  — Черт подери! Да чего вы от меня хотите? Что это за ерунда?
  Тип с внешностью фавна сказал опять на американском английском:
  — Оставь, братец. Если будешь упрямиться, тебе станет плохо.
  — Кто это такой? — спросил Юбер, указывая на него.
  Военный странно улыбнулся:
  — Томас Скирвин, бывший капитан шестой воздушной армии США… Год назад его сбили, попал в плен, а теперь он понял правоту нашего дела и отказался возвращаться на родину… Томас Скирвин говорит, что знает вас. Он утверждает, что встретил вас в Токио, будучи в увольнении, и что вы тоже военный летчик.
  — Мы здорово надрались в одном баре на улице Гинза, — уточнил Скирвин, впервые заговорив по-русски.
  Юбер был совершенно уверен, что никогда не надирался ни в одном токийском баре с этим дезертиром из ВВС с физиономией фавна. Он пожал плечами, мысленно проклиная неудачу, и ответил:
  — Глупость! Самая настоящая глупость!
  Он почувствовал, как что-то твердое сжало его ребра. Опытные руки тщательно ощупали его.
  — Оружия нет, — объявил военный, стоявший сзади Юбера.
  — Обыщи его получше, — приказал другой. — А еще лучше, раздень догола.
  — Идиот, — бросил Скирвин, — если ты не шпион, расскажи правду. Не понимаю, почему ты хочешь вернуться в эти поганые Штаты! Да говори же! Говори!
  Юбер молча пожал плечами и покорно позволил себя раздеть. «Если не произойдет чудо, я пропал», — подумал он и вдруг осознал, что уже давно готов к этому, с того момента, как Лин Маннова бросила его на произвол судьбы и он остался один на этом чужом враждебном острове, уехать с которого у него не было ни единого шанса. Потом он понял причину странного чувства безопасности, испытываемого им с самого приезда в Погоби: он знал, что провалится, и подсознательно принял это еще тогда, когда прямо ему ничего не угрожало.
  Вдруг к нему вернулась вся его агрессивность, вся безумная и холодная храбрость, на которую он был способен в мгновения отчаяния. «Они меня еще не взяли!», — мысленно решил он. И это совершенно ничем не подкрепленное умозаключение придало ему силы.
  * * *
  Такара превратился в собственную тень. Три недели заключения, из которых две — в одиночке, сломили его волю к сопротивлению. Такара, привыкший к морским просторам, не мог сидеть взаперти. Его волосы на висках поседели, на лице самурая прорезались глубокие морщины. Он сгорбился и казался не таким огромным и не таким опасным.
  Уже несколько дней достаточно было Владимиру просто спросить: «Ну, будешь говорить?», чтобы Такара выложил все, что знал, лишь бы не оставаться запертым в душной тесной камере в обществе крыс и пауков…
  В коридоре послышались шаги, а потом голоса, из них один — женский. Такара рывком вскочил с деревянных нар.
  Как обычно, засовы открылись с громким лязгом. Почему тюремщики никогда не смазывают засовы? По традиции?
  Дверь открылась с жутким скрипом. Вошла Лин Маннова, строгая и элегантная в приталенном каракулевом манто.
  — Оставьте нас, — приказала она надзирателю.
  — Но…
  — Оставьте нас, — жестко повторила она. — И не вздумайте подслушивать в коридоре…
  Дверь закрылась. Такара и женщина остались одни, лицом к лицу, пристально глядя друг на друга. Потом она прошептала:
  — Я пришла спасти тебя.
  И спросила себя, слышал ли он ее. Такара остался неподвижным, как будто окаменел. Ей стало его жаль, но только на какую-то долю секунды, потому что она не умела испытывать жалость. Жалость — чувство слабых, а Лин Маннова была сильной, очень сильной. И стала еще сильнее после того, как хладнокровно убила Владимира, спасая свою жизнь и жизнь шпиона, который никем для нее не был… Он не был для нее никем, но она постоянно думала о нем. Наваждение. Одно наваждение вытесняет другое, и она предпочитала образ полного жизни шпиона образу превращенной в кровавое месиво головы Владимира…
  У нее подогнулись ноги, но она стиснула зубы и взяла себя в руки.
  — Я пришла спасти тебя, — повторила она.
  Она толкнула его в плечо, заставляя сесть, и сама села рядом с ним.
  — Слушай меня внимательно, — сказала она, беря его руку.
  Лин почувствовала, как его огромная рука дрожит.
  — Владимир умер.
  Рука перестала дрожать, и она услышала шумное дыхание арестованного.
  Лин продолжала, оставаясь в сильном напряжении:
  — Перед смертью он написал признание… Написал, что покрывал своей властью иностранного шпиона… Этим шпионом был Кунг, твой матрос… Слушай внимательно, Такара…
  Ее голос принял такую твердость, словно она собиралась разбить стену, возникшую между ними.
  — Слушай внимательно, Такара… Ночью… Той ночью Кунг пытался заставить тебя направить судно к световым сигналам, замеченным на уровне воды. Поскольку ты отказался, он попытался сбросить тебя в море. Собака пришла тебе на помощь, и во время драки ты, не рассчитав силы, убил матроса.
  Рука Такары сжалась. Она догадалась, что он внимательно слушает ее, увидев просвет в черной стене, окружавшей его много дней.
  — Потом, — продолжила она, — ты испугался. Огни исчезли, и ты не мог понять, действительно ли они были или тебе померещилось. Ты решил, что тебе никто не поверит, и придумал другую версию случившегося. Из-за нее ты оказался здесь. К тому же Владимир специально топил тебя фальшивыми уликами.
  Она замолчала, ожидая, что он что-нибудь скажет. Но Такара только кашлянул, и Лин спросила себя, не напрасно ли говорила все это время.
  — Ты меня слышишь, Такара?
  Он сжал ее руку и утвердительно кивнул головой, не в силах ответить.
  — В море нашли тело Кунга, — сообщила она.
  Лин понизила голос.
  — Служба госбезопасности поручила мне поговорить с тобой. Выйдя отсюда я заявлю, что ты во всем признался. Завтра утром, на официальном допросе, ты повторишь то, что я тебе сказала. Затем тебя наверняка отпустят…
  Она встала.
  — Ты доволен?
  И увидела крупные слезы, катившиеся по ввалившимся щекам Такары.
  — Доволен, — сказал он наконец.
  Она постучала в дверь, зовя надзирателя.
  Глава 10
  — Ладно, — сказал Юбер, — я не герой.
  Кулак Скирвина все-таки попал ему в лицо еще раз. Из носа потекла кровь, и он провел языком по губам, слизывая теплую липкую струйку, стекавшую на подбородок.
  Военный взял Скирвина за руку. Странное лицо фавна, бывшего летчика, было белым, как снег.
  — Он сказал, что с него хватит. Теперь он будет говорить.
  — Только не при этой мрази! — буркнул Юбер, глядя на Скирвина.
  — Ну! Ну! — дружелюбно сказал военный. — Не будем преувеличивать.
  У него был умный и несколько робкий вид, но Юбер ему не доверял.
  — Тогда пусть он встанет так, чтобы я его не видел. Меня от него тошнит.
  Скирвин, стиснув зубы, все такой же белый, молча встал сзади Юбера. Военный сказал слащавым голосом:
  — Вы готовы сказать правду? Я вас слушаю…
  Юбер опустил плечи и сказал:
  — Этот подонок говорил правду. Я был капитаном в шестьдесят третьей эскадрилье шестой воздушной армии. Сбит МИГом над Канко примерно полгода назад. Знание русского языка помогло мне спрятаться, и я не попал в плен…
  Лицо чекиста замкнулось, и он спросил:
  — Как вы добрались сюда? Почему не пытались вернуться к своим?
  Юбер пожал плечами.
  — Может быть, потому что устал. Если даже мне удалось бы вернуться, меня опять посадили бы в самолет. Мне больше не хотелось воевать. Я хотел посмотреть вашу страну, узнать, как вы живете. Я подумал, что вы меня не съедите и что попытка не пытка… Поэтому я отправился на север — пешком, на машине, на поезде — как придется. Я без особых трудностей пересек границу и попал во Владивосток. Там один китаец продал мне фальшивые документы, по которым я сумел найти работу… Я пробыл там два месяца, может быть, больше. Потом я узнал, что в районе Николаевска есть интересная и хорошо оплачиваемая работа. Я хотел отправиться туда, но сел на корабль, шедший в Александровск. Там я сел на самоходную баржу, груженную углем, и приехал в Погоби. Вот уже месяц я работаю в Погоби шофером.
  Молчание. Чекист заговорил, глядя в потолок:
  — Разумеется, мы это проверим. Изложите это в письменном виде со всеми подробностями… Он покачался на стуле, потом спросил:
  — Разумеется, вы хотите, чтобы вас репатриировали?
  Юбер пожал плечами, вытер рукавом стекавшую на подбородок кровь и осторожно ответил:
  — Я этого не особо хочу. Я не фигурирую в списке военнопленных. У меня потребуют объяснений, возможно, даже сочтут дезертиром…
  Он сделал короткую паузу, выражавшую нерешительность.
  — Если бы я был уверен, что здесь меня оставят в покое… дадут возможность жить в приличных условиях… Большего мне и не надо…
  Чекист смотрел на него, не отвечая.
  * * *
  В комнате стоял холод, походная кровать была неудобной. Отвернувшись к стене, Юбер дрожал под тонким одеялом. В замке повернулся ключ, дверь открылась, и зажегся свет. Скирвин вошел и захлопнул дверь ногой.
  — Надеюсь, я разбудил тебя не слишком рано?
  В его голосе была ирония и враждебность. Юбер, не оборачиваясь, холодно ответил:
  — Я спокойно отношусь к клопам.
  Скирвин ничего не сказал. Он принялся расхаживать по комнате. Юбер слышал, как он остановился, чиркнул спичкой, кашлянул и возобновил прерванную ходьбу.
  — Ты напрасно так это воспринимаешь, дружище, — сказал он наконец. — Совершенно напрасно.
  Новая пауза. Юбер перевернулся на спину. Скирвин остановился у окна, закрытого масляной бумагой. У него были широкие плечи, комбинезон затянут в поясе.
  — Если кто и может тебе помочь, дружище, то один я и никто другой…
  — Ударами кулака в морду, — иронично прокомментировал Юбер.
  Скирвин медленно повернулся на каблуках. Его лицо фавна было ярко-красным.
  — Ты напрасно так это воспринимаешь. Это было необходимо. Дураки очень легко выводят меня из себя, а я поначалу принял тебя за дурака…
  Юбер ангельски улыбнулся:
  — А теперь?
  — Изменил мнение.
  Улыбка Юбера стала шире.
  — Скажи, дружище, сколько ты получил за свое обращение в их веру?
  Скирвин не рассердился.
  — Тебя это интересует?
  — Может быть.
  Скирвин тихо рассмеялся, и его лицо покрылось мелкими морщинками.
  — Ты будешь разочарован, дружище. Я сделал это по убеждению. Исключительно по убеждению. Ты мне не веришь?
  Юбер сладким голосом отозвался:
  — А почему мне тебе не верить? Все точки зрения имеют право на существование, верно?
  — Так говорят… Сигарету хочешь?
  — Спасибо, я не курю.
  — Счастливчик.
  Он подошел к походной кровати. Юбер поднялся на локте и посмотрел ему в глаза. Скирвин улыбнулся.
  — По моей фамилии ты должен был догадаться о моем русском происхождении. Мои дед и бабка… В общем, я вернулся на родину предков. Все просто…
  — Все просто. И что мне дает эта история?
  Скирвин посерьезнел.
  — Я пользуюсь здесь доверием и могу уладить твое дело, если захочу. Это уже наполовину сделано. Они знают, что над Канко, примерно в то время, что ты указал, был сбит самолет шестой воздушной армии США, а его пилота не нашли… Если хочешь, я могу убедить их отказаться от дальнейших проверок, малыш.
  — Ты слишком любезен, великан. Я, знаешь ли, не боюсь расследования. Я сказал правду.
  Скирвин улыбнулся.
  — Не сомневаюсь. Ошибка обошлась бы мне слишком дорого.
  — Зачем ты это для меня делаешь? — подозрительно спросил Юбер. — Я не понимаю.
  Скирвин пожал широкими плечами, и в его полузакрытых глазах появилось циничное выражение.
  — Эгоизм. Все эгоизм. Представь себе, мне нужен кто-нибудь, с кем я могу время от времени поболтать на американском. Это ты можешь понять?
  — Может быть. Но это опасная слабость. Мне кажется, они называют ее космополитизм.
  Скирвин презрительно скривился.
  — Еще одна жертва пропаганды.
  Юбер улыбнулся.
  — Мы все жертвы пропаганды, в том числе и ты, парень.
  Скирвин, казалось, вдруг занервничал.
  — Или ты соглашаешься, или я оставлю тебя тонуть в дерьме.
  — Не будь так вульгарен, парень. Я согласен, что еще я могу сделать?
  Скирвин вздрогнул, сунул в зубы новую сигарету и прикурил ее.
  — Хочешь?
  — Я уже сказал, что не курю.
  — Я думал, ты дуешься.
  Он пошел к двери.
  — Я ухожу. Спокойной ночи. И не порти себе нервы, дружище.
  — Я тебе не дружище.
  — Хочешь меня обидеть? Не выйдет. Я сегодня добрый.
  Он ушел, и Юбер услышал, как за ним закрылась дверь. Свет остался включенным. Юбер встал, выключил его и наощупь вернулся к своей неудобной постели. Ему сейчас было не так холодно, и он знал, что заснуть снова будет трудно.
  Скирвин был крупной и трудноразрешимой проблемой. Сначала он вел себя как враг и подлец. Вместо того чтобы дать чекистам избить Юбера, он сам занялся этим, и бил крепко. И вдруг он превратился почти в друга во всяком случае, предлагал свою помощь.
  Ловушка? Вполне возможно. Юбер по своему опыту знал, что субъекты типа Скирвина опасны и ядовиты, как змеи.
  Он вдруг без причин подумал о Манновой. Где она сейчас? В Ногликах, в своем доме на берегу моря? Наверняка, комиссар Владимир видит ее каждый день и называет «сердце мое». И каждый день просит ее выйти за него замуж. Его горло сжалось от сожаления.
  Он почувствовал, что засыпает.
  * * *
  Когда за ним пришли, уже рассвело. День был грязным, желтым от того, что проходил через масляную бумагу на окне; день со старой почтовой открытки. Он молча встал, продрогший до костей и разбитый, страдая от легкой головной боли, сжимавшей ему виски.
  Когда его вели пустым коридором, охранник шел впереди. Юбер решил, что это хороший признак: его не считают опасным. А вот и кабинет, где его допрашивали накануне.
  Тот самый военный с робким видом сидел за столом, скрестив большие красные руки на пустой папке. Скирвин тоже был там. Стоя в углу, прислонившись плечами к стене рядом с урчащей печкой на мазуте, он чистил ногти и даже не поднял голову, чтобы посмотреть на входящего Юбера.
  — Я замерз, — сказал тот. — У вас нет чего-нибудь горячего?
  Военный встал, открыл ящик картотеки, достал бутылку водки и подал ее Юберу.
  — Пейте прямо из горлышка. Водка убивает микробы.
  Юбер предпочел бы чашку горячего кофе, однако сделал несколько глотков, зажмурив глаза, и стиснул зубы, пока огонь разливался по его желудку, а потом расходился по жилам.
  — Бррр! — замотал он головой, чувствуя тошноту.
  Чекист взял бутылку, угостился, потом протянул ее Скирвину, который перестал чистить ногти и щедро смочил горло.
  — Сегодня утром нашли того, кто выдал вам путевой листок сюда, — сообщил военный. — Произошла ошибка, но вы не при чем.
  — Уф! — просто сказал Юбер.
  И быстро добавил:
  — Я могу вернуться на работу?
  — Не так быстро. Скирвин заявил, что ему нужен здесь помощник, и, кажется, он готов взять вас под личную ответственность…
  Юбер подумал, что, будь он на месте Скирвина, ему бы не понравилось то, как чекист сказал: «под личную ответственность». Но Скирвин остался невозмутимым и продолжал чистить ногти.
  — Полковник Витинов, начальник базы, согласен при условии соблюдения некоторых мер безопасности. Одна из них состоит в том, что каждую ночь вас будут запирать в помещении гауптвахты…
  Он тонко улыбнулся:
  — Там поставят печку. Мы не дикари.
  И обратился к Скирвину:
  — Можете его забирать, капитан. Приведете вечером…
  Юбер забеспокоился:
  — Вы уладите вопрос с Погоби? Я не хочу, чтобы вся милиция бросилась меня искать…
  — Не волнуйтесь, мистер Стив Николс.
  Юбер сказал, что его имя Стив Николс. Он выбрал его не случайно. Говард назвал его, когда рассказал историю летчика, сбитого над Канко.
  Выйдя за дверь и закрыв ее, Скирвин взял Юбера за плечо и посоветовал:
  — Скажи мне спасибо, дружище. Здесь ты будешь, как сыр в масле.
  — Я тебя ни о чем не просил и ничего тебе не должен, — холодно отозвался Юбер.
  Скирвин скривился, от чего стал по-настоящему уродливым.
  — Ты зря так ко мне относишься, дружище.
  Они пошли, и Юбер на ходу бросил:
  — Ты только не разрыдайся. Терпеть не могу слезы.
  Скирвин снова остановился.
  — Да чего ты злишься? Мы могли бы стать друзьями.
  Юбер посмотрел ему в глаза и осторожно провел рукой по своему лицу.
  — Ты ударил меня, когда я не мог дать тебе сдачи. Ты не имел права это делать.
  Зауженное книзу лицо Скирвина просветлело.
  — Из-за этого? Только из-за этого? Господи, да надо было сразу сказать, дружище! Хочешь взять реванш? Пошли в спортзал и устроим честный поединок.
  — Разрешены все удары, — уточнил Юбер, уже узнавший, что Скирвин очень силен, но немного медлителен.
  — Все без исключений, дружище.
  Они вышли из дома. На низкой траве лежал белый иней. Вдали слышался глухой гул самолетного мотора.
  — Не жди, что я буду тебя щадить, — предупредил Скирвин.
  — От меня этого тоже не жди.
  Скирвин искоса посмотрел на Юбера.
  — Ты слишком легкий, — сказал он, поморщившись.
  Глава 11
  Томас Скирвин перелетел через канаты ринга и рухнул в двух метрах ниже к ногам рыжего гиганта в спортивных трусах, спокойно жевавшего спичку.
  Падение произвело необычный и довольно неприятный звук, но Юбер его не слышал. Он был серьезно оглушен и знал, что, если бы не удалась эта последняя попытка, он проиграл бы. Скирвин обладал геркулесовой силой и бил, как молотилка.
  Юбер вцепился в канаты. Он получил в лицо целое ведро холодной воды, так и не поняв, кто ее выплеснул. Отряхнулся, на секунду закрыл глаза и снова открыл их. Он увидел гиганта в спортивных трусах, поднимавшего лежащего без сознания Скирвина, а сзади него пару: высокую блондинку со слишком большими глазами и молодого, немного небрежного летчика с погонами лейтенанта. Оба аплодировали.
  Юбер пролез под канатами и неуверенными шагами направился в раздевалку. Скирвина и рыжего гиганта в помещении уже не было. Молодой лейтенант окликнул Юбера:
  — Это вы Николс? Тоже летчик, кажется? Хорошая работа. Здесь еще никому не удавалось победить Томаса, и это начинало нам действовать на нервы…
  — Мне тоже было нелегко, — пробормотал Юбер, глядя на женщину, чье вытянутое славянское лицо было белым, как мел.
  «Она все-таки довольно красивая», — подумал он. Лейтенант представил:
  — Ирина Витинова, жена нашего командира. А я — лейтенант Федор Глазовский.
  — Очень приятно, — сказал Юбер. — Я схожу в душевую.
  Он ушел, думая, что Глазовский, очевидно, ухаживает за женой полковника, что не очень осторожно, хотя очень интересно. Затем он спросил себя, не сломал ли себе чего Томас Скирвин при падении?
  Сзади громко смеялась Ирина Витинова.
  * * *
  Бутылка водки почти опустела, и Юбер спрашивал себя, как Скирвин может сохранять такую ясную дикцию после того, как выпил столько алкоголя.
  — Берегись ее, как чумы, если не хочешь получить крупные неприятности…
  Скирвин говорил об Ирине Витиновой.
  — Это шлюха, горячая, как огонь, и прикасаться к ней так же опасно, как к пламени. Я слышал об одной бабе вроде нее, которая жила во времена римлян. Та баба заполучала всех парней, каких хотела, а потом приказывала их приканчивать…
  — Мессалина? — предположил Юбер.
  — Вот-вот, дружище. Я не хочу сказать, что Ирина приказывает убивать своих любовников, нет. Понимаешь, она устраивает им переводы. Она говорит своему мужу-полкану: этого лейтенантика или того капитана надо отправить в другую часть. Он меня стесняет. Я его больше видеть не могу. К тому же он слишком фамильярен со мной и другие могут из ревности разболтать…
  Скирвин неопределенно махнул рукой и вылил в свой стакан остатки водки.
  — Представляешь себе такой тип?
  — Вполне, — ответил Юбер.
  Короткая пауза на время, которое потребовалось Скирвину, чтобы отпить два глотка. Юбер спросил совершенно нейтральным голосом:
  — Кажется, на этом участке охотится Глазовский?
  Скирвин икнул, вытер губы рукой и подтвердил:
  — Да, кажется. Молодой идиот. Он расшибет себе голову…
  — Сколько ему лет?
  — Двадцать пять. Сопляк! На пятнадцать лет моложе нее! Каково, а?
  Юбер встал со стула и пошел отрегулировать слишком шумевшую печку, обойдя стол, заваленный русскими книгами по ведению боевых действий в воздухе. Стены были заклеены фотографиями женщин и самолетов. Там имелся довольно ловкий монтаж, наверняка, произведение Скирвина: лежащая на диване почти голая красотка, у которой из широко раздвинутых ляжек вылетал МИГ-15.
  Скирвин проследил за взглядом Юбера и хохотнул:
  — Спрашиваешь себя, почему он вылетает оттуда вместо того, чтобы влетать?
  Юбер пожал плечами.
  — Сегодня вопросы метафизики меня не интересуют, — сказал он, возвращаясь на свое место.
  Скирвин посерьезнел.
  — Это не метафизика, а пропаганда, — объяснил он наставительным тоном. — Здесь, как и в Америке, много пропаганды. Ее едят на завтрак, обед и ужин и даже спят с ней. Я делаю, как все. Ты удивлен? Когда надо, я умею быть лизоблюдом. Это произведение, которое ты видишь во всей красе, представляет Россию — мать всех народов, рождающую оружие победы!
  — Сам бы я ни за что не догадался, — уверил Юбер с наигранным восхищением. — У тебя там что-то есть, старик! — Он постучал себя по голове.
  — У меня кое-что есть не только там, — ответил Скирвин. — Сам не понимаю, что я делаю в этой дыре.
  — Сходи к Ирине.
  — Она исходит слюной по прекрасному лейтенанту Глазовскому. Когда она в таком состоянии, ее невозможно просить о маленькой услуге.
  Он плюнул в корзинку для бумаг.
  — Все женщины сумасшедшие!
  Вдруг он забеспокоился, впервые показывая признаки опьянения:
  — Ты ведь мне друг, Стив, да? Я могу тебе все это говорить?
  Юбер успокаивающе улыбнулся:
  — Если хочешь сменить пластинку, расскажи мне о Глазовском. Где он заслужил все те награды, что увешали его грудь, будто панцирь?
  — В Корее. Восемь зарегистрированных сбитых самолетов противника. Глазовский Федор для дам — это тот еще парень. Его отец был дипломатом, и он жил с ним в Италии и Египте. Недолго, но все-таки…
  Юбер мягко спросил:
  — Все-таки что?
  Скирвин бросил на него странный взгляд.
  — Ничего.
  Что-то необъяснимое сжало Юберу горло. Словно знак судьбы: Федор Глазовский, Ирина Витинова и Томас Скирвин — треугольник, в котором разыграется партия.
  Скирвин резко встал и повел своими широченными плечами.
  — Пить больше нечего. Пошли в бар.
  Юбер тоже встал.
  — Ты мне до сих пор не сказал, в чем состоит твоя работа здесь. Раз ты взял меня в помощники, я имею право знать?
  — Слушай меня внимательно, дружище: помощник мне нужен, как собаке пятая нога. Если я взял тебя сюда под мою личную ответственность (он передразнил чекиста, предупреждавшего его), то только потому, что иногда мне хочется поговорить на том поганом языке, что используется в Штатах, и поговорить с человеком, который сам хорошо говорит на нем и не повторяет каждую секунду: «Произноси четче, Томас, и говори медленнее, если хочешь, чтобы тебя поняли». В конце концов от этого начинает тошнить.
  Он подтолкнул его к двери.
  — Пошли, поговорим, в бар. И поговорим на американском!
  — У тебя, старик, — сказал Юбер, — тоска по родине.
  Скирвин остановился и сильно побледнел. У него на висках вздулись жилы, он стиснул кулаки и с яростью пробурчал:
  — Никогда больше не говори этого, подонок, или я разорву тебя на куски! Слышишь?
  Юбер сделал над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие.
  — Да ладно, Том! Я сказал это в шутку…
  — Даже в шутку, — ответил тот дрожавшим голосом. — Даже в шутку, слышишь? Никогда…
  * * *
  Михаил Григорьев, выйдя из автомобиля, ответил на приветствие дежурного у двери и вошел в здание управления МВД.
  — Я хочу видеть начальника управления, — обратился он к секретарю, проходившему по холлу.
  — Как доложить?
  — Михаил Григорьев, начальник управления Адатиума.
  Через минуту его проводили в кабинет, который еще недавно занимал Владимир. Молодой человек с суровым замкнутым лицом представился:
  — Иосиф Серов, новый начальник Ногликовского управления. Спасибо, что навестили меня.
  Григорьев сразу перешел к делу:
  — Мой приезд не просто визит вежливости. Я хорошо знал Владимира…
  Он увидел, как напряглось лицо Серова, и из осторожности поспешил добавить:
  — И никогда бы не заподозрил его… В общем, это меня не касается, однако, мне довелось заниматься расследованием дела, в ходе которого он был разоблачен, и я хотел бы, если это возможно, посмотреть материалы досье…
  Серов перебил его.
  — Досье у нас нет. Его забрала госбезопасность, и я сомневаюсь, что они согласятся его кому-нибудь показать…
  Григорьев постарался скрыть разочарование.
  — Госбезопасность? Это их люди разоблачили Владимира?
  Серов очень холодно уточнил:
  — Да, один из их агентов. Женщина… Некая Лин Маннова.
  На этот раз Григорьев вздрогнул:
  — Лин Маннова? Вы уверены?
  Серов удивился:
  — Конечно, я уверен… А что? Вы ее знаете?
  — Видел однажды в Адатиуме. Очень недолго…
  Серов казался равнодушным. Григорьев понял, что ни на какую помощь с его стороны ему надеяться не приходится. Однако, Григорьев носом чувствовал, что здесь что-то нечисто. Владимир не мог быть виновен в гибели одного из его людей.
  Он простился и сел в машину. Было пасмурно, птицы низко летали над землей.
  — Возвращаемся, — бросил он шоферу.
  Он закурил сигарету и решил не бросать это дело. У него убили сотрудника, и он хотел знать, кто и почему. Никто не помешает ему провести неофициальное расследование.
  И в первую очередь заняться Манновой.
  Глава 12
  Мистер Смит с интересом смотрел на входившего Говарда. Молодой капитан улыбался.
  — Что случилось? — спросил большой босс.
  — У нас есть новости о сто семнадцатом!
  Вялое белое лицо мистера Смита осветилось.
  — Уф! А я, честно говоря, начал рвать на себе волосы!
  Говард не мог удержаться от того, чтоб не бросить ироничный взгляд на лысый череп своего шефа.
  — Рожайте, старина! — приказал тот.
  Говард кашлянул в кулак.
  — Меня особенно тревожит, что наш агент женщина, что должна была встретить сто семнадцатого в Ногликах и помочь добраться до Погоби, до сих пор не подает признаков жизни. Это очень тревожно!
  Мистер Смит нахмурил брови, отчего его очки сползли на нос.
  — Что вы рассказываете? Так есть у вас новости или нет?
  Говард неторопливо объяснил:
  — Есть. Двести тринадцатый обнаружил Юбера в Погоби и сделал все необходимое в соответствии с инструкциями, переданными ему нами.
  — Превосходно. Они знают друг о друге?
  — Нет. Двести тринадцатый категорически воспротивился этому. Он хочет оставаться неизвестным… — Держите меня в курсе. Что еще?
  * * *
  Федор Глазовский был пьян, сильно пьян. Юбер, активно помогавший ему прийти в это состояние, спросил себя, что будет, если молодого лейтенанта увидят в таком состоянии начальники. Вне всяких сомнений, его вычеркнут из списка летного состава; в самом лучшем случае запретят летать на реактивных самолетах.
  Комната Глазовского находилась в домике, стоявшем возле ангаров. Он украсил ее стены своими акварелями, которые все изображали самолеты. Там же было несколько фотографий Глазовского в летной форме, сделанных на корейской войне. На двух из них он гордо опирался ногой на дымившиеся обломки: остатки сбитых им самолетов. На комоде стояли два фотопортрета: один — довольно пожилого мужчины во фраке; другой — женщины с мягким и благородным лицом, окруженным седыми волосами. Глазовский был похож на женщину. Между портретами стояла миниатюрная позолоченная гондола, совершенно неожиданная в этом уголке света, на которой было написано по-французски: «На память о Венеции».
  Пьяный Глазовский немного заплетающимся языком рассказывал Юберу, изображавшему такую же степень опьянения, чтобы упростить разговор:
  — Невинность я потерял в Италии, — словоохотливо объяснял русский летчик. — В посольстве был итальянский персонал, в том числе одна женщина, лет, наверное, сорока, весившая на двадцать кило больше, чем нужно. Это случилось зимой, когда у меня начиналась ангина. Врач прописал мне висмутные свечи, я это хорошо помню. Их надо было менять каждые три часа. Мария, ее звали Мария, очень оригинально для итальянки, вызвалась делать это ночью… Но, может быть, вам неинтересно, Стив?
  — Что вы, интересно, — ответил Юбер. — Она была похожа на Ирину Витинову?
  Федор секунду поколебался.
  — Очень, — ответил он, — хотя она была брюнеткой, а Ирина блондинка. Она была толстой, очень толстой, а Ирина худенькая.
  — Очень худенькая, — бросил Юбер, сильно кивнув головой.
  — Очень худенькая, но не тощая, — запротестовал Федор. — Не тощая.
  — Ирина занимается любовью лучше, чем Мария? — спросил Юбер искренне заинтересованным и дружеским тоном.
  Федор ответил через несколько секунд:
  — Не знаю, старина. Правда, не знаю…
  — Вы не помните, как прошло с Марией?
  — Нет… То есть, я очень хорошо помню. Она была жуткой шлюхой и имела огненный темперамент. Нет, не в этом дело… В общем… между Ириной и мной еще ничего не было.
  Юбер контролировал свое дыхание и время от времени, когда молодой лейтенант смотрел на него, морщился, как пьяный.
  — Она не хочет?
  — О! Хочет… Она полностью согласна. Я ее прямо спросил об этом! Я ей сказал: «Дорогая Ирина, вам доставит удовольствие заняться со мной любовью?» А она мне ответила, что умирает от желания. Мило, а?
  — Раз она согласна, — удивился Юбер, — чего же вы ждете?
  Федор бессильно развел руками.
  — Случай, старина. Случай! Полковник ревнив, как тигр, и всякий раз, когда его жена выезжает из лагеря, он делает так, чтобы я остался здесь. Заниматься этим тут неудобно. Ирина все-таки не такая женщина, которую можно взять тайком в темном коридоре или на столе. Нет, я хочу, чтобы у нее осталось хорошее воспоминание о первом разе. Хотя бы о первом…
  — Вы совершенно правы, и эта забота делает вам честь, — наставительно сказал Юбер.
  — Правда?
  Федор снова налил водки себе и наполнил стакан Юбера. Тот стал расхаживать по комнате с единственной целью: вылить спиртное в глиняный горшок, стоявший на углу стола, в тот момент, когда лейтенант будет смотреть в другую сторону.
  — У меня есть идея, — бросил он.
  — Да? — переспросил лейтенант.
  — Вчера Скирвин возил меня по окрестностям и показал заброшенный аэродром в двадцати километрах к юго-западу отсюда. Кажется, полоса в хорошем состоянии, во всяком случае на нее может сесть самолет весом меньше десяти тонн. Так сказал Скирвин…
  — Это верно, — подтвердил Глазовский. — А чем это может мне помочь?
  Лейтенант с силой потер глаза кулаками, и Юбер воспользовался этим, чтобы вылить водку.
  — Подождите! В один прекрасный день Ирина… Вы позволите мне называть ее так?
  — Конечно, старина, конечно, — великодушно разрешил лейтенант.
  — Итак, Ирина выезжает на машине и, никому ничего не сказав, направляется на тот аэродром. Через некоторое время вы вылетаете в тренировочный полет и приземляетесь прямо там. Делаете с Ириной свое дельце, а потом разъезжаетесь в разные стороны…
  Короткая пауза.
  — Полная чушь! — бросил лейтенант, пытаясь засмеяться.
  Юбер притворился обиженным.
  — Я просто пытаюсь вам помочь. Делайте, как хотите… Лично мне на это глубоко наплевать.
  Глазовский отпил два глотка, громко рыгнул и объяснил:
  — Полная чушь по двум причинам, которые я вам сейчас изложу, милейший!
  Он сделал паузу, поднял палец.
  — Причина первая: Ирина никогда не выезжает одна. Она ездит с шофером, а подключить к делу постороннего человека означает рисковать налететь на крупные неприятности. Вторая причина: я летаю только на МИГах и не могу оставить самолет на полосе с включенными реакторами, пока буду заниматься… своим дельцем, как вы это называете. Я не смогу взлететь без помощи.
  Юбер задумчиво поскреб подбородок.
  — Об этом я не подумал, — признался он. — Но должен же существовать способ…
  — А потом, — добавил Глазовский, — нам категорически запрещено оставлять самолет хотя бы на секунду под угрозой трибунала.
  Юбер засмеялся.
  — Серьезно? Вот смех-то! Боятся, что его украдут?
  — Не знаю, — ответил Глазовский, пожимая плечами. — А зачем кому-то красть МИГ?
  Юбер ответил непринужденным тоном:
  — Зачем? Ну, старина, правительство США предложило сто тысяч долларов тому, кто доставит ему этот самолет. Думаю, предложение остается в силе…
  — А на кой черт он им сдался? — спросил Глазовский, который не интересовался ничем, кроме женщин и самолетов.
  — Не знаю, — сказал Юбер. — Они хотят последнюю модель.
  — Я летаю на последней, — гордо сообщил лейтенант. — На семнадцатой, старина. Отличная машина, можешь мне поверить.
  В коридоре послышались шаги. В дверь постучали.
  — Кто там? — едва выговорил Глазовский.
  — Скирвин. Мне сказали, Николс здесь, у вас.
  — Я здесь, — подтвердил Юбер.
  — Заходите! — пригласил лейтенант.
  Томас Скирвин вошел и, увидев его, Юбер подумал, что никогда не сможет привыкнуть к его физиономии фавна, которой не хватало только бородки клинышком. У Скирвина был озабоченный вид.
  — Что такого интересного вы можете рассказывать? — спросил он.
  Глазовский просветил его:
  — Ваш друг говорит, что американцы пообещали сто тысяч долларов тому, кто доставит им МИГ последней модели. Забавно, да?
  Скирвин остался невозмутимым, а его веки полуприкрылись, и острый взгляд остановился на Юбере, который заставил себя засмеяться.
  — Самое забавное, — сказал Скирвин, — что это чистая правда. Но я думаю, что мой помощник Стив Николс слишком хорошо тут устроился. Я бы очень хотел видеть его на работе, хотя бы изредка. Просто из принципа.
  Юбер встал, немного покачиваясь.
  — Честное слово, вы пьяны! — буркнул Скирвин, выглядевший по-настоящему рассерженным.
  — Не так сильно, как он! — хохотнул Юбер, показывая на лейтенанта.
  Скирвин выругался сквозь зубы.
  — Слушайте, Федор, вы доставите мне удовольствие, если немедленно ляжете в постель с четырьмя или пятью таблетками аспирина в желудке. Если Витинов увидит вас в таком виде, вам не поздоровится!
  — Он прав, — сказал лейтенант, пытаясь подняться. — Я сделаю так, как он говорит…
  Скирвин сам приготовил летчику лекарство, заставил его выпить, а потом помог лечь, после чего увел Юбера из комнаты.
  — Вы заслужили хорошую взбучку, старина! Если об этом станет известно, с вас снимут шкуру.
  — Ты больше не говоришь мне «ты»? — притворился удивленным Юбер, подавляя сильное желание рассмеяться.
  — Мне сейчас очень хочется поколотить тебя.
  — Не делай этого! Я больше не буду.
  Глава 13
  Томас Скирвин сказал Юберу, что согласился учить русских летчиков методам ведения боя американскими истребителями и что ему нужна помощь в подготовке теоретической части своих занятий. Юбера подмывало заявить, что он может понять, если такой вот Скирвин переходит на другую сторону по идейным соображениям, но не понимает, как это можно учить своих новых друзей ловчее убивать вчерашних братьев. Есть вещи, которые нельзя делать.
  Но Юбер оказался в этом глухом уголке Сахалина вовсе не затем, чтобы читать мораль дезертиру из ВВС, и поэтому любезно ответил на предложение:
  — Знаешь, мне что этим заниматься, что жирафа красить…
  Скирвин несколько секунд помолчал, потом объявил нейтральным тоном:
  — Чтобы ты мог работать эффективно, я должен буду рассказать тебе о некоторых секретных характеристиках МИГ-17. В принципе, я не имею права этого делать, но если ты не будешь трепаться, все пройдет нормально. Еще одно: тебе не стоит снова напиваться, как вчера, и слишком много болтать с парнями вроде Глазовского.
  Он открыл стальной сейф, стоявший в углу комнаты, и достал большую фотографию формата 40×60.
  — Это приборная доска истребителя. Подойди сюда, смотри внимательно и пошире раскрой уши.
  * * *
  Ирина Витинова постучала в дверь и вошла, не дожидаясь ответа.
  — Добрый день, — сказала она. — Я за Николсом.
  На ней была серая юбка из толстой шерсти, коричневая замшевая куртка на молнии, бежевые нитяные чулки и удобные для ходьбы туфли. Голова не покрыта, и светлые белокурые волосы спадали на плечи легкими волнами. Она выглядела невероятно женственной, несомненно, из-за приятных изгибов ее высокого, обманчиво худощавого тела и страстного выражения лица со слишком большими и слишком светлыми глазами. А еще из-за чувственного рта, всегда влажного и оживляемого двусмысленными гримасками.
  — А зачем он вам понадобился? — нелюбезно спросил Скирвин.
  Она равнодушно посмотрела на него и ответила нежным и мелодичным голосом, не очень сочетавшимся с ее внешностью:
  — Я сейчас уезжаю, и мне нужен водитель.
  У Юбера возникло предчувствие, но он воздержался от проявления какой бы то ни было реакции. Скирвин пожал широкими плечами:
  — Чтобы выехать из лагеря, нужно разрешение полковника.
  — Я получила для него разрешение, — спокойно ответила она. — Больше свободных людей нет, и полковник сам мне сказал: «Бери Николса, не думаю, что он очень нужен Скирвину…»
  — Ну, раз полковник разрешил… — ответил тот, слегка кланяясь. — Идите, уважаемый, и постарайтесь не наделать глупостей…
  Он выдержал паузу и добавил с заметной иронией:
  — За рулем.
  Ирина Витинова осталась невозмутимой. Она посмотрела на Юбера.
  — Вы идете?
  Он махнул на прощанье рукой Скирвину и вышел следом за женщиной.
  — Сюда.
  Юбер молча шел рядом с ней. Была хорошая, немного холодная погода. Неизвестно откуда вырвавшийся МИГ пролетел над ними с жутким свистом, продолжавшимся еще несколько секунд после того, как самолет скрылся с глаз.
  Ирина вздрогнула и сказала:
  — Никак не могу привыкнуть. Этот шум действует мне на нервы.
  Он, не ответив, посмотрел на нее сбоку. До гаража они не обменялись ни единым словом.
  — Возьмем эту, — сказала Ирина, указывая на черный «ЗИС» с гражданским номером.
  Женщина села сзади, Юбер закрыл за ней дверцу и занял место за рулем.
  — Мы едем в Погоби, — сказала Ирина.
  Разочарованный в глубине души, он включил двигатель и доехал до выезда из лагеря. Начальник караульного поста подошел, узнал жену полковника и пропустил машину, ни о чем не спросив.
  — Езжайте не очень быстро, — посоветовала она.
  Навстречу ехала колонна военных грузовиков. Он притормозил, пропуская ее, потом снова прибавил скорость. В зеркало заднего обзора отражалось вытянутое бледное лицо женщины, сидевшей прямо и выглядевшей озабоченно. На мгновение их взгляды встретились в зеркале. Ему показалось, что она вот-вот иронично улыбнется.
  — Вам лучше смотреть на дорогу, — сказала она.
  Он объяснил:
  — Военные летчики привыкли следить за тылами. Часто это вопрос жизни и смерти…
  — Сейчас вашей жизни ничто не угрожает…
  И, помолчав, добавила:
  — Она может оказаться в опасности, если вы предадите меня…
  Он затаил дыхание и инстинктивно сбавил скорость.
  — Если я вас предам? — повторил он, опасаясь, что плохо расслышал.
  Она молчала, и он пережил несколько секунд довольно неприятной неопределенности.
  — После пихтового леса свернете на первую дорогу налево. Мы не едем в Погоби…
  Он присвистнул сквозь зубы, достаточно тихо, чтобы она не услышала его за шумом мотора. Ей не было необходимости указывать дорогу. Он знал, куда ехать. Его план удался…
  «Полная чушь по двум причинам…» — сказал Глазовский, но, значит, брошенная идея запала ему в память, и он — а может быть, она — сумел найти способ обойти обе преграды. Их находку звали Стив Николс, поскольку он был единственным, над кем они имели достаточно большую власть…
  Ирина Витинова сказала тоном, в котором ясно звучала угроза:
  — Вы поняли, не так ли? Одно лишнее слово, и вы пострадаете первым. Мой муж, полковник, не знает жалости. Все, что наносит вред мне, наносит вред и ему. Он никогда не допустит, чтобы из него сделали посмешище.
  Юбер сумел улыбнуться.
  — Можете на меня положиться. Я испытываю большую симпатию к лейтенанту…
  — О каком лейтенанте вы говорите? — сухо перебила она.
  — Я забыл его фамилию.
  — Будет лучше, если вы забудете и все остальное.
  У перекрестка Юбер свернул налево.
  * * *
  Единственная взлетно-посадочная полоса была сориентирована по оси господствующих ветров — с востока на запад — и словно врезана в густую темную массу соснового бора, покрывавшего все плато. Здания и ангары были наполовину врыты в землю, и при хорошей маскировке заметить их между деревьями было невозможно. Этот аэродром был построен на случай войны и использоваться должен был только в этом случае.
  Доехать до него можно было по довольно узкой зацементированной дороге, которую покрывал густой ковер сосновых иголок.
  Юбер остановил машину между двумя строениями так, чтобы ее не было видно ни с дороги, ни с полосы. Он вышел, открыл дверь и помог выйти женщине.
  — Будете ждать меня в машине, пока я не вернусь, — приказала она.
  — А если кто-нибудь придет? — заметил он.
  — Никто не придет.
  — Это вы так говорите.
  — Я вам сказала, ждать здесь. И не вздумайте двигаться с места.
  Он заставил себя промолчать. В нем поднималась ярость и сильное желание крепко отшлепать эту надменную Мессалину по заднице. Тем более, что шлепки по заднице иногда становятся великолепным вступлением…
  Она ушла и скоро скрылась из вида. Он остался возле машины, решив подождать там, пока появится Глазовский.
  Вдруг Юбер подумал о Скирвине. Какой странный тип… Иногда у Юбера появлялось ощущение, что Скирвин знает, кто на самом деле Стив Николс, и старается в различных формах давать ему полезные советы… Так, например, этим утром он рассказал ему все секреты управления МИГ-17…
  Окружающую тишину разорвал ужасный свист реакторов, выросший в несколько секунд и оборвавшийся на громком ударе…
  Широкими шагами, но не бегом, Юбер направился к полосе. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как МИГ-17 на бешеной скорости понесся по бетонной полосе. Он спрятался за деревьями и увидел раскрывшийся сзади самолета огромный парашют, сразу затормозивший его.
  Промчавшись мимо Юбера, самолет остановился метрах в двухстах от него. Вой турбин смолк, открылась кабина. Высокая фигура пилота выбралась на крыло, затем спрыгнула на землю. Федор Глазовский секунду стоял неподвижно, глядя на хвост самолета. Он, конечно, спрашивал себя, когда и как будет складывать гигантский парашют, медленно расстилавшийся по полосе, теряя воздушные пузыри, еще наполнявшие его.
  Юбер направился в сторону Глазовского, но не показываясь. Он увидел, что пилот, наконец, пошел от самолета через полосу в лес, туда, где должны были находиться постройки, предназначенные для размещения личного состава.
  Юбер ускорил шаг, чтобы не отстать.
  Глазовский ушел под деревья и уверенно направился к маленькому, довольно милому деревянному коттеджу. Дверь была приоткрыта. Он вошел внутрь без колебаний. Юбер предположил, что ключи от различных построек хранились в Лакарстове, и Витинова сумела достать тот, что отпирал коттедж.
  Он подождал две минуты и быстро пошел к МИГ-17, брошенному на посадочной полосе в нарушение строжайших приказов.
  Еще горячие турбины можно было легко завести. Требовалось отцепить парашют… но сначала следовало проверить количество горючего.
  Правила полетов в Лакарстове были категоричны: ни один самолет не должен взлететь, не будучи заправленным полностью. МИГ-17 с полными баками мог без проблем долететь от Лакарстова до острова Хоккайдо, т. е. до Японии. На Хоккайдо существует множество великолепно оборудованных полос, на которые можно сесть без особого риска, даже без тормозного парашюта.
  Юбер поднялся до кабины и наклонился внутрь посмотреть на уровень горючего. Он почувствовал, что бледнеет, и у него вырвался поток ругательств. Топливные баки самолета были наполовину пусты. Очевидно, Федор Глазовский полетал с полчаса прежде, чем сесть здесь.
  Это была непоправимая катастрофа.
  Им овладела безумная ярость. Получить такой прекрасный шанс и не иметь возможности им воспользоваться, потому что летчик, этот влюбленный идиот, порезвился в воздухе. Как глупо!
  Он пнул летающий монстр в железный бок и спрыгнул на землю. Ему оставалось только вернуться к своей машине и начать придумывать новый план.
  Он пошел, опустив плечи. Ярость уступала место огорчению и отчаянию.
  И вдруг раздался характерный звук приближающегося самолета. Юбер побежал, чтобы поскорее спрятаться за деревьями. Он был уже у кромки леса, когда самолет появился над полосой на высоте метров в двадцать. Он быстро приблизился, и Юбер с удивлением узнал трехместный туристский самолет, используемый в Лакарстове для полетов на небольшие расстояния и как подвижная ремонтная мастерская.
  Маленький самолетик взмыл вверх после того, как пролетел над брошенным МИГом, и описал широкую дугу над лесом. «Сейчас он сядет», — подумал Юбер и, не теряя времени, побежал к маленькому домику.
  Ему оставалось пробежать каких-то двадцать метров, когда дверь открылась. На пороге появился Глазовский, лихорадочно застегивавший комбинезон.
  — Что это за самолет? — закричал он.
  — Трехместный из Лакарстова. Он сейчас заходит на посадку. Он видел МИГ. Бегите и скажите, что ходили искать телефон, что у вас поломка. Задержите их на пять минут. Я увезу Ирину…
  — Хорошо, — сказал летчик и пулей понесся к полосе.
  Юбер вошел в дом. В прихожей было темно. Он собрался позвать, чтобы узнать, где находится женщина, когда услышал:
  — Федор!
  Дверь слева была приоткрыта. Он толкнул ее. Голая Ирина лежала на импровизированной постели из матраца и одеяла.
  — Дорогой, — капризно сказала она, — иди сюда. Почему ты так долго?
  Он быстро ответил:
  — Я Николс. Сейчас здесь сядет самолет из Лакарстова. Надо удирать на четвертой скорости. Глазовский сел в свой истребитель и задержит их, чтобы дать мне время увезти вас.
  Ирина вскочила, словно подброшенная пружиной.
  — Что вы говорите? Какой кошмар! Наверняка, это устроил мой муж. Я пропала… Быстрее! Бежим!
  — У вас нет времени одеваться, — сказал он. — Соберите ваши вещи и закутайтесь в одеяло. Чуть дальше мы остановимся, и вы сможете привести себя в порядок.
  Она даже не пыталась спорить. Он помог сложить одежду в замшевую куртку, превращенную в мешок, и набросил ей на плечи одеяло, горько сожалея, что не может продолжить дело лейтенанта.
  — Бежим!
  Они выскочили из домика, как воры, оставив дверь открытой. Вдали слышался шум двигателя маленького самолета, работавшего на замедленных оборотах.
  — Он сел, — объяснил Юбер. — Сейчас Глазовский объясняется.
  Автомобиль был меньше чем в ста метрах, и они быстро добрались до него. Ирина, бледная, как покойница, села на переднее сиденье рядом с Юбером, который тотчас дал газ. Автомобиль выехал на дорогу и прибавил скорость. Дело во всех смыслах заканчивалось плохо. Теперь им повезет, если не будет других осложнений. Юбер дорого бы заплатил, чтобы узнать, каким образом ремонтный самолет из Лакарстова так не вовремя оказался здесь.
  Он посмотрел на дрожащую женщину, завернутую в одеяло, и его взгляд на секунду задержался на ее обнажившейся ляжке.
  — Кто-нибудь еще был в курсе этой истории? — хладнокровно спросил Юбер.
  Ирина вяло покачала головой.
  — Нет. Откуда…
  Они проехали около километра и приближались к главной дороге. Он решил:
  — Мы отъехали достаточно далеко. Можно остановиться.
  Автомобиль свернул направо на узкую грунтовую дорогу, и через сотню метров оба заметили хижину лесорубов.
  — То, что нужно, — сказал Юбер.
  Он остановил машину, вышел и помог выйти женщине. При движении одеяло на ней широко распахнулось, открыв высокое голое тело молочной белизны. У него возникло желание, и он стиснул зубы, подавая ей руку.
  — Принесите мне одежду, — попросила она, направляясь к хижине.
  Он подчинился и, держа сверток под рукой, в свою очередь вошел в домик.
  Сверток упал к ногам. Они нагнулись за ним одновременно. Их лица соприкоснулись. Она вцепилась в него и упала на спину, увлекая и его…
  — Иди! — приказала она с каким-то ожесточением.
  Через полчаса она ему объяснила:
  — Федор не успел… а я не могла больше терпеть.
  Ее сотрясла дрожь.
  — Сейчас мне хорошо, — добавила она и потянулась своими губами к его.
  Он оторвался от нее.
  — Надо возвращаться.
  Глава 14
  Юбер закончил чтение «Исследования о методах ведения боя в американской истребительной авиации», написанного Скирвиным. Тут было над чем задуматься. Или Скирвин никогда не служил в ВВС и был некомпетентен в этом деле, или просто издевался над своими новыми хозяевами.
  В любом случае там было написано множество несуразностей.
  Вошел Скирвин. Его лицо фавна было совершенно непроницаемым.
  — Что ты об этом думаешь, Стив?
  Юбер ответил, не компрометируя себя:
  — Замечательно!
  Это была правда, с какой стороны ни оценивать данный труд. Скирвин закурил сигарету, стоя перед чертежным столом.
  — Эта работа, наверное, нравится тебе больше, чем та, которую ты выполнял в Погоби?
  — Конечно! — согласился Юбер. — Но водить грузовик мне тоже нравилось.
  — Перевозил стройматериалы?
  — Нет, людей. Китайских кули, используемых на большом строительстве.
  Скирвин сделал несколько затяжек, поиграл зажимами чертежного стола.
  — Ты видел, что они делают?
  — Нет, — соврал Юбер. — Мне показалось, они строят мост между Погоби и континентом, потому что в том месте Татарский пролив самый узкий.
  Скирвин невозмутимо спросил:
  — И зачем, по-твоему, им это нужно?
  — Чтобы проложить железную дорогу, шоссе, трубопровод… Чтобы создать путь вывоза с Сахалина промышленных товаров.
  Скирвин перестал играть со столом.
  — Для этого достаточно кораблей, — сказал он.
  Он открыл дверь, небрежно выглянул в коридор, закрыл ее и вернулся к Юберу, но не смотрел на него.
  — На самом деле, — объявил он, — они строят дамбу.
  — Дамбу?
  — Да, дамбу. Они закроют ею Татарский пролив, и вода не сможет проходить через нее.
  Юбер несколько секунд помолчал.
  — Зачем?
  Скирвин кашлянул и посмотрел на горящий конец сигареты.
  — Очень просто… Из Охотского моря в Японское идет холодное течение, из-за которого Владивосток блокирован льдами в зимнее время. С завершением строительства дамбы Японское море достаточно хорошо прогреется в северной части, и Владивосток можно будет использовать двенадцать месяцев в году. Сечешь?
  Юбер просто заметил:
  — Это работа для титанов!
  — Между Погоби и континентом всего двенадцать километров.
  Юбер покачал головой:
  — Конечно, это немного, все зависит от глубины…
  — Глубина небольшая. В среднем двадцать метров.
  Кто-то вошел в коридор, и вскоре в дверь постучали.
  — Входите! — крикнул Скирвин.
  Это был Глазовский; в летном комбинезоне, с чуть мутноватыми глазами. Он опять выпил, подумал Юбер, не видевший лейтенанта после его неудачной попытки на брошенном аэродроме.
  — Здравствуйте! — сказал Глазовский, с досадой глядя на Скирвина.
  Юбер понял, что летчик надеялся застать его одного. Очевидно, что он хотел поговорить, а Скирвин его смущал.
  — Что новенького? — спросил тот.
  — Через восемь дней меня будет судить трибунал, — с горечью объявил Глазовский.
  — Господи, за что? — удивился Скирвин.
  Лейтенант пожал плечами.
  — Из-за моей аварии. Кажется, я не должен был покидать самолет даже, чтобы попытаться найти телефон…
  Он взял сигарету из пачки, протянутой ему Скирвиным, и добавил:
  — Я не мог знать, что они следят за мной радаром и что они поднимут тревогу, как только увидят, как я снижаюсь.
  — Конечно, — сказал Юбер, получивший ответ на вопрос, который задавал себе с того самого дня.
  Ответ был очень поучительным. Скирвин дал Глазовскому прикурить, и тот продолжил заплетающимся языком, выдававшим теперь его опьянение:
  — Куча идиотов! Не могли же у меня утащить самолет, пока я звонил!
  Скирвин насмешливо бросил:
  — Сто тысяч долларов, милейший!
  Он пошел к двери.
  — У меня дела. Оставляю вас с Николсом.
  Он вышел и закрыл дверь. Глазовский взял стул и сел рядом с Юбером.
  — Я весь в дерьме, — сказал он.
  — Понимаю.
  Глазовский сильно махнул рукой.
  — Это не то, о чем вы думаете! На это мне наплевать… Нет, не из-за этого.
  Он нерешительно замолчал, потом, глядя на свои ботинки и понизив голос, спросил:
  — Скажите, Николс, мы ведь друзья, да?
  — Конечно! — ответил Юбер.
  — Хорошо. Я хотел спросить… Тогда, после неудачи… вы увезли Ирину, так?
  — Да…
  — Что она вам говорила?
  Юбер удивленно поднял брови.
  — Что она говорила? О чем?
  Глазовский раздраженно прищелкнул языком.
  — Обо всем этом, конечно. Должна же она была говорить с вами по дороге, сказать, что думает обо мне…
  Юбер вздохнул:
  — Она мне только пригрозила убить собственными руками, если я скажу хоть одно слово об этой истории. Она неправа…
  Глазовский сидел как на раскаленных углях.
  — Да, она была неправа. А кроме этого…
  — Кроме «этого» ничего. Она выглядела разъяренной, как будто обокраденной, если вы понимаете, что я хочу сказать… Я даже спросил себя… Вы не обидитесь, да? Я даже спросил себя, успели ли вы сделать свое дельце хотя бы раз.
  — Нет, — с жалким видом сознался Глазовский, — не успел. Этот поганый самолет появился как раз в тот момент, когда я собирался…
  — Водрузить ваше знамя на завоеванной территории, — подсказал Юбер.
  — Да, именно так.
  Он казался обескураженным. Юбер удивился:
  — Неужели вы не видели ее с тех пор?
  Лейтенант яростно поскреб затылок.
  — Нет.
  Юбер присвистнул.
  — Полковник посадил ее под арест?
  — Нет.
  — Тогда что?
  — Она… она меня избегает. Отказывается приходить на свидания. После той истории я не могу ей сказать даже пары слов наедине…
  Он высыпал поток отборных ругательств, а Юбер подумал, что дело принимает странный оборот. Он надеялся на вторую попытку свидания, только лучше организованную. По всей очевидности, рассчитывать на это не приходилось.
  Надо было найти что-то другое. У него мелькнула мысль.
  — До меня дошли слухи, — сообщил он. Глазовский бросил на паркет окурок, раздавил его каблуком и, нахмурив брови, с тревогой спросил:
  — Какие слухи?
  — Кажется, полковник догадался, что его жена к вам неравнодушна, и будто бы решил содрать с вас шкуру… полностью!
  Плечи лейтенанта опустились, лицо как будто расплавилось.
  — Неправда, — пробормотал он, хотя уже убедил себя, что это именно так.
  Юбер энергично закивал головой.
  — Правда. Я узнал это из первых рук. Вы же знаете, что я нахожусь под наблюдением до тех пор, пока мое положение не будет официально узаконено. Из-за этого я ночую в помещении гауптвахты. В первые ночи меня запирали в камере, а теперь дают ходить почти всюду, куда я хочу…
  Он посмотрел на Глазовского, не сводившего глаз с его губ.
  — Вчера вечером я шел в туалет. Босиком по паркету… Туалеты находятся рядом с кабинетом начальника гауптвахты.
  Новая пауза. Глазовский занервничал:
  — Да выкладывай! Не тяни…
  — В кабинете сидели четверо или пятеро и говорили о вас. Глазовский, Глазовский, опять Глазовский… Вы человек дня.
  — И что они говорили?
  — Говорили, что полковник разговаривал с комиссаром и решил, что трибунал для примера другим приговорит вас к смерти.
  Глазовский икнул и позеленел.
  — Что?
  Юбер невозмутимо продолжил:
  — Одни были «за», другие «против». Те, кто были против, говорили, что полковник будто бы узнал, что его жена бегает за вами. Еще они говорили, что у вас, может быть, есть шанс выкрутиться, если вы задействуете ваши связи… и что, возможно, смертную казнь заменят пожизненными каторжными работами.
  — Лучше сдохнуть! — буркнул лейтенант неузнаваемым голосом. — Лучше уж сдохнуть…
  Потом, обхватив голову руками, он удивился:
  — Но почему они еще разрешают мне летать? Почему не арестовали меня сразу? Все, что они сделали, сказали мне, что через восемь дней военный трибунал будет судить меня за самовольное оставление боевого поста или что-то вроде этого, а потом запретили в баре и магазине продавать мне спиртное.
  Юбер навострил уши при последних словах, но сначала ответил на первый вопрос:
  — Они как раз говорили об этом. Один из них считал, что полковник надеется, что вы поймете, что вас ждет, и предпочтете разбиться на самолете. Несчастный случай!
  Глазовский возмущенно подскочил.
  — Они чокнутые! Совершенно чокнутые! Если они хотят меня убить, то пусть делают это сами.
  — Вы абсолютно правы, — согласился Юбер. — Ни в коем случае не делайте этого! Они будут слишком рады… На вашем месте я бы поискал способ устроить им гадость. Кроме шуток! Эти люди считают себя богами!
  Он встал, вынул из шкафа бутылку водки и сполоснул под краном два стакана.
  — По капельке?
  Глазовский тревожно посмотрел на дверь.
  — Да. Но нельзя, чтобы меня видели.
  Юбер по-дружески предложил:
  — Со мной можете не стесняться, старина. Если хотите получить потихоньку бутылочку или две, я вам их достану.
  — Вы настоящий друг! — сказал Глазовский. — Но будьте осторожны. Если вы попадетесь, это будет вам дорого стоить…
  — Не попадусь, — уверил Юбер.
  Он налил стакан до половины и протянул его Глазовскому. Лейтенант жадно выпил, и Юбер понял, что он уже покатился под уклон и способен сделать многое ради того, кто достанет ему алкоголь. Превосходно, но при условии, что это не затянется надолго.
  — Мне водка нравится больше, чем джин, — сказал Юбер.
  — Джин?
  — Американский эквивалент водки. Лично я предпочитаю виски…
  Глазовский, казалось, о чем-то мечтал.
  — Какая жизнь там?
  — Отличная, когда есть много денег…
  Глазовский понизил голос. Его щеки были красными, а глаза мутными. Он спросил так тихо, что Юбер едва расслышал:
  — Сто тысяч долларов — это много денег?
  Юбер перестал дышать, и ему показалось, что жизнь в нем замерла. К счастью, летчик не смотрел на него. Он сделал над собой большое усилие и воскликнул:
  — Господи! Вы даже себе не представляете! Если бы у меня было сто тысяч в банке, я бы не отправился сюда, как идиот. Здесь неплохо, но в Штатах с сотней тысяч долларов…
  Глава 15
  Было около полуночи, в помещении гауптвахты стояла тишина. Подложив руки под голову, Юбер размышлял.
  Он охотно поставил бы пять против одного в пользу того, что лейтенант Федор Глазовский созрел, чтобы улететь на своем МИГ-17 в Японию, где американские власти сумеют взять самолет. Глазовский считает, что ему грозит смерть, он уверен, что в Штатах с деньгами не пропадет, а алкоголь поддерживал его в нужном состоянии. С другой стороны, Глазовский в силу полученного воспитания был лишен способности смотреть на жизнь критически.
  Таким образом, Юбер был на восемьдесят процентов уверен, что в ближайшие дни Глазовский перелетит в Японию на своем МИГ-17, зато не очень четко представлял себе, как сам сможет выбраться из осиного гнезда в которое попал. В лучшем случае, в ожидании благоприятной возможности он проведет на Сахалине еще много месяцев. Он не решался сказать: лет.
  Юбер достал из-под подушки электрический фонарик и включил его. Все было тихо. Должно быть, все спали. До двух часов ночи обхода не будет.
  Он бесшумно поднялся и достал из-под матраца досье, состоявшее из планов МИГ-17, общих и отдельных частей, один из которых изображал самолет «в разрезе». Именно этот последний документ интересовал Юбера. Он надеялся найти на нем место, чтобы написать отчет о строительстве и спрятать его в самолет. Он был уверен, что его найдут, потому что специалисты из ВВС начнут разбирать истребитель, как только он сядет.
  Он был занят работой, когда услышал шум в коридоре. Юбер замер, напрягая слух, выключив фонарь…
  Тишина. Он включил фонарь снова, но был неспокоен. Инстинкт редко обманывал его, а инстинкт предупреждал о близкой опасности. Он закрыл досье, убрал его под матрац и хотел лечь.
  Он не успел это сделать. Дверь резко распахнулась, комнату залил свет. Вошел Бущик, чекист с робким видом, допрашивавший его после приезда в Лакарстово, за ним следовали двое его подчиненных и Скирвин.
  Бущик больше не казался робким, напротив, он выглядел решительным и разъяренным. Скирвин демонстрировал презрение и враждебность.
  — Встать! — заорал Бущик.
  — Что случилось? — спросил пораженный Юбер.
  Бущик размахивал большими красными кулаками. Двое людей в форме схватили Юбера за плечи, поставили на ноги и обыскали.
  — При нем ничего нет, шеф!
  — Обыщите постель, — попросил Скирвин. — Досье должно быть там.
  Они нашли досье под матрацем. Скирвин подошел, быстро просмотрел документы и сказал:
  — Они! Мерзавец! А я ведь ему чуть не поверил!
  Юбер почувствовал, что у него под ногами разверзается пропасть. Он уже считал Скирвина почти союзником. Удар был тяжелым. Его арестуют и обвинят в шпионаже по доносу предателя с физиономией фавна. Ярость вернула ему агрессивность.
  — Я знал, что вы предатель Скирвин, — прошипел он, — но не подозревал, что вы способны подсунуть мне под матрац досье, чтобы скомпрометировать меня. Он замолчал и плюнул ему в лицо:
  — Сука!
  Скирвин влепил ему пощечину. Он ответил великолепным апперкотом, отшвырнувшим его противника к стене. Удар рукояткой пистолета по голове, отвешенный Бущиком, положил конец схватке. Юбер ясно увидел, как пол несется ему в лицо, хотя сам он, как ему казалось, стоял неподвижно.
  * * *
  Небо было светло-голубым, без единого облачка. Метеосводка обещала хорошую погоду во всем регионе между Охотским и Японским морями. Слабый ветер норд-норд-ост.
  Федор Глазовский взглянул на свой хронометр: восемь часов пятнадцать минут. Согласно полученному приказу он должен взлетать через пять минут. Он поправлял свой стеганый комбинезон, когда в вестибюль вошел Скирвин. Он тоже был в летной одежде. Его лицо казалось одновременно озабоченным, усталым и возбужденным. Странное сочетание.
  Они поздоровались.
  — Летите сегодня? — спросил Глазовский.
  — Нет, — хмуро ответил тот. — Я должен оставаться в распоряжении политрука.
  Глазовский не мог без дрожи слушать о политруках. Он спросил неуверенным голосом:
  — Что еще случилось?
  Скирвин понизил голос:
  — Сегодня ночью арестовали Николса.
  — Что? — переспросил пораженный лейтенант. — За что?
  — Он оказался шпионом. Я давно подозревал его.
  Глазовский побледнел.
  — Ка… как его разоблачили?
  — Это я на него донес, — шепнул Скирвин. — Я заметил, что из моего кабинета необъяснимым образом исчезли совершенно секретные документы. Их нашли у него под матрацем. Ему грозит расстрел…
  Глазовский, казалось, окаменел. Невидимый громкоговоритель загнусавил:
  — Лейтенанта Глазовского вызывают на взлетную полосу. Немедленно.
  Офицер испуганно посмотрел на свой хронометр.
  — Мне надо идти, — пробормотал он. — У меня испытательный полет на очень большой высоте. Час. Маршрут свободный.
  — Счастливчик, — сказал Скирвин, помогая ему закрепить шлем. — Пользуйтесь им получше.
  — А что?
  Громкоговоритель повторил: «Вызываю…» Скирвин шепнул Глазовскому на ухо:
  — В службе безопасности говорят, что Николс рассказывает о вас. Уверен, ничего страшного, но после посадки вас наверняка вызовут к политруку.
  Глазовский был зеленым. Скирвин подтолкнул его.
  — Идите же, а то вас накажут.
  * * *
  Михаил Григорьев вошел в кабинет Бущика в половине девятого утра того же дня. Очки в металлической оправе усиливали хитрое и неприятное выражение его жесткого холодного лица.
  — Я начальник управления МВД Адатиума, — представился он.
  Бущик без особого радушия протянул ему руку.
  — Очень рад с вами познакомиться. Садитесь… — Оба сели.
  — Чем могу быть вам полезен? — спросил Бущик, заняв место за своим заваленным столом.
  Григорьев безуспешно попытался поправить очки, дужка которых погнулась.
  — Примерно месяц назад, — сказал он, — один из моих сотрудников, вернувшийся вечером на автобусе из Ногликов, был убит в Адатиуме. Его столкнули с подвесного моста в реку.
  Он сделал паузу.
  — Поймите меня правильно. Когда я говорю, что его столкнули, я не имею доказательств этого. Единственной уликой, на которую я могу надеяться, является признание виновного.
  Бущик, не особо заинтересовавшийся рассказом, спросил:
  — Вы знаете этого виновного?
  Григорьев кивнул головой.
  — Кажется, я нашел его след. Поэтому я и приехал в Лакарстово.
  Бущик немного оживился:
  — Он здесь?
  — Если его нет сейчас, то он здесь побывал. Гибель моего сотрудника имела связь, возможно, случайную, со значительно более важным делом, расследуемым Ногликовским управлением. Комиссар, взявший это дело в свои руки, недавно покончил с собой в Александровске, кажется, после того, как подписал признание в измене. К сожалению, я не смог получить досье, которое забрала себе госбезопасность, и был вынужден начать расследование с нуля. Так я допросил водителя автобуса, в котором ехал мой сотрудник в день смерти. Этого шофера комиссар из Ногликов уже допрашивал по поводу подозрительного субъекта, находившегося в тот самый день среди пассажиров. По словам шофера, этот подозрительный сидел в автобусе рядом с моим сотрудником…
  — Это становится интересным, — согласился Бущик.
  Григорьев достал из кармана сигарету и закурил ее.
  — Мне пришла в голову одна идея. Судя по немногочисленным данным, которыми я располагал, подозреваемый был иностранцем. У нас в стране иностранцу трудно прожить долго, чтобы его хотя бы не окликнули. Поэтому я привел шофера в центральную службу учета иностранцев в Александровске, где мы вместе просмотрели картотеку. Там мы наткнулись на карточку с фотографией незаконно проникшего в страну офицера американской военной авиации по имени Стив Николс.
  Бущик вздрогнул.
  — Шофер автобуса на три четверти уверен, что это тот самый подозрительный пассажир, о котором я вам рассказывал. Если я добавлю, что шофер видел, как мой сотрудник начал ночью слежку за тем типом за час до… гибели, вы поймете, почему я здесь.
  Бущик с восхищенным видом с силой поскреб затылок.
  — Великолепно, — сказал он. — Сегодня ночью я как раз арестовал Стива Николса по обвинению в шпионаже. Двое моих сотрудников как раз допрашивают его в этот момент.
  — Я привез шофера, — невозмутимо объявил Григорьев. — Он ждет в коридоре. Надо ему показать этого типа.
  — Совершенно согласен! При обвинении только в шпионаже он может отделаться двадцатью годами каторжных работ, а если на него удастся навесить убийство, он не спасется от смертной казни.
  Бущик направился к двери, потирая руки, явно довольный. Он послал своего человека за шофером, казавшимся полностью ошарашенным этим приключением, и все втроем они прошли в комнату для допросов.
  Юбер, абсолютно голый, стоял посреди помещения; на его теле были следы от полученных ударов. Двое чекистов, проводивших допрос, отошли, увидев Бущика и сопровождавших. Шофер добросовестно посмотрел на человека, которого ему указал рукой Бущик. Лицо арестованного не пострадало.
  — Я почти уверен, что это он, — произнес он наконец. — Но когда я его видел, он был одет и в кепке.
  Бущик приказал:
  — Сходите за его вещами.
  Один из подручных Бущика вышел и вернулся через минуту.
  — Одевайся, — приказал Бущик.
  Сначала Юбер хотел отказаться. Но что бы это дало? Новые побои? К тому же, в его положении это уже не могло ему повредить.
  Кепку он надел в самом конце. Тут шофер перестал сомневаться.
  — Это он! Совершенно точно! Теперь я уверен.
  — Эй! — запротестовал Юбер. — Кто «он»? Я не знаю этого типа! Что еще вы придумали?
  — Я посадил его в лесу, в пяти километрах от Ногликов, а вышел он в Адатиуме. Он сидел рядом с толстым милиционером, который потом утонул в реке. Я…
  — Ладно! Ладно! — отрезал Бущик. — Пройдемте, вы расскажете нам это подробно в моем кабинете.
  Он вывел шофера и Григорьева, потом приказал своим людям:
  — Продолжайте, ребята. Теперь постарайтесь заставить его сказать, что он делал месяц назад в Адатиуме и почему сбросил милиционера в реку. Нас это очень интересует.
  — Я даже не знаю, где находится Адатиум, — запротестовал Юбер. — Я никогда не бывал в месте с этим названием… Ай!
  На него снова посыпались удары.
  Глава 16
  Жизнь авиабазы Лакарстово нарушилась по какой-то серьезной причине. В течение сорока восьми часов с того момента, как шофер опознал его, Юбера больше не вызывали на допросы. Все казались очень занятыми внешним событием, о котором Юбер ничего не знал.
  Он услышал голоса, шаги, потом звяканье ключей. К нему пришли. Юбер встал, радуясь появлению чего-то нового, даже если это должно было вылиться в новый допрос вроде тех, что были вначале.
  Вошла Ирина Витинова, и он так изумился, что даже забыл поздороваться с ней. Она была одета, как в день их авантюры; в день, когда она отдалась ему, потому что Глазовский не успел погасить в ней огонь, который сам же разжег и погасить который ей было совершенно необходимо.
  — Я председатель отделения Красного Креста, — объяснила она. — В этом качестве я пришла убедиться, что вы здоровы и что условия вашего содержания отвечают гигиеническим нормам… и принесла вам небольшую передачу.
  Витинова протянула ему незавязанную картонную коробочку.
  — Спасибо, — сказал он, — вы очень любезны.
  Надзиратель стоял на пороге. Она посмотрела по сторонам.
  — Вам достаточно одеял?
  — Едва хватает, чтобы не умереть от холода.
  — Попросите еще.
  Юбер иронично улыбнулся.
  — Если бы вы взяли это на себя, вам, возможно, повезло бы больше, чем мне…
  — Я займусь этим, — пообещала она.
  Ирина сделала шаг назад.
  — Я еще вернусь.
  — Был счастлив увидеть вас, — произнес он, пристально глядя на нее.
  Витинова с невозмутимым видом повернулась на каблуках и вышла. Дверь закрылась.
  Юбер долго сидел неподвижно, держа коробку в руках. Что означал этот визит? Может быть, Ирина Витинова испугалась, что он расскажет об их приключении в надежде, что полковник, испугавшись скандала, даст ему возможность убежать? Глупость. Разумеется, Юбер подумывал над этим ходом без малейших угрызений совести. В его положении рыцарство было бы неописуемой глупостью. Однако шансов на то, что полковник даст ему убежать, чтобы спасти свою честь, не было. Скорее, он постарался бы сделать так, чтобы Юбер замолчал навсегда.
  А молчать умеют только мертвые.
  Он сел на нары и открыл коробку. Ему хотелось есть, и посылка пришлась очень кстати. Буханка хлеба, плитка шоколада, колбаса, пачка печенья… Неплохо.
  Юбер взял буханку и, не имея ножа, стал разламывать ее пополам. Не поддается… Он нажал сильнее и едва сдержал крик. Посреди хлеба блеснул металл. Через пять секунд он вытащил кинжал. Настоящая игрушка: тонкий, удобный, хорошо уравновешенный, годный как для метания, так и для обычных ударов.
  Что это значило?
  Инстинктивно, поскольку один кинжал ничего не значил, он осмотрел все остальное. В колбасе был спрятан ключ от камеры. Он сразу узнал его, потому что много раз видел точно такой же в руках надзирателя. Под оберткой плитки шоколада оказался план с пояснениями, написанными печатными буквами.
  Эта история была слишком уж хорошей, чтобы быть правдой. Он снова коснулся кинжала и ключа, стремясь убедиться в их реальности, потом стал рассматривать план.
  В левом верхнем углу было помещение гауптвахты. Его камера отмечена крестом. Коридор. Стрелки вели к двери, находившейся справа от туалетов, недалеко от караульного помещения. За этой дверью была лестница. Потом длинная черта, пересеченная перпендикулярными полосами, нарисованными через равные интервалы. Полоса под номером 6 продолжалась вправо до лестницы, над которой было «V». Рядом с лестницей был аккуратно нарисован грузовик с кружком на кузове и надпись: отъезд в 2 ч 15 мин.
  Это было ясно, но Юбер продолжал считать, что история слишком хороша для правды.
  Он машинально поднес хлеб ко рту, но вовремя спохватился. Возможно, все эти средства для побега были призваны только отвлечь его внимание? Ирина Витинова должна была жутко бояться, что он расскажет то, что знает о ней и Глазовском. Что затыкает рот лучше яда?
  Несмотря на голод, он решил не есть, однако попробовать убежать стоило. Терять все равно было нечего!
  Было, наверное, около одиннадцати часов. Обходы совершались в полночь и в два ночи. Действовать надо сразу после второго. Четверти часа должно хватить, если ничто не помешает…
  Он уложил все в коробку и лег на нары.
  * * *
  Бросив взгляд в камеру, надзиратель закрыл дверь. Юбер медленно досчитал до шестидесяти и встал. Он нащупал коробку, открыл ее, сунул в карман кинжал и план, потом достал ключ.
  Юбер бесшумно подошел к двери, вставил ключ в замок и осторожно повернул его. Язычок тихо убрался. Затем он вынул ключ. Дверь он открыл с рассчитанной неторопливостью. Коридор был пуст. По нему надо было идти твердо, не думая о риске. В любом случае, терять нечего. Он вышел, запер дверь и пошел к туалетам.
  Трудный участок. Открытая дверь освещенной караулки… Тишина. Очевидно, надзиратель читает или лег досыпать. Без препятствий дойдя до двери, указанной на плане, Юбер повернул ручку. Не заперто. Чудесно. Бетонная лестница уходила вниз.
  Он спустился на три ступеньки, закрыл за собой дверь. Уф! Полная темнота. При аресте у него отобрали фонарик и спички. Придется идти наощупь с единственной надеждой, что план точен.
  Прижавшись к стене, он начал спускаться, ступенька за ступенькой. Горло сжалось от затхлого воздуха закрытого помещения. По всей видимости, эти бетонные подземелья образовывали сеть убежищ, призванных защитить персонал базы в случае бомбардировки.
  Двадцать ступеней. Он был внизу.
  Шаря правой рукой по стене и вытянув левую вперед, чтобы нащупать возможное препятствие, Юбер ускорил шаг.
  Первый перекресток. Второй…
  Дело казалось серьезным. При выходе его вполне мог кто-то ждать… Допустим, ему удастся незаметно забраться в кузов грузовика, а что дальше? Куда его увезет грузовик? Как он сможет затем покинуть Сахалин? Ему придется пробираться в Ноглики и просить помощи у Лин Манновой и Такары.
  Он отбросил осаждавшие его пессимистические мысли. В любом случае, оставаясь здесь, он мог дождаться только веревки на шею. Лучше действовать…
  Шестой перекресток. Он свернул направо, споткнулся о ступеньку лестницы, быстро вскочил и поднялся вверх.
  Дверь. Открыта или закрыта? Открыта. Юбер потянул на себя створку и вдохнул морозный ночной воздух.
  Дальнейшее произошло очень быстро, слишком быстро. Перед ним возникла крупная фигура, и хорошо знакомый ему голос сказал на американском:
  — Вот и ты, дружище! Ты даже не подумал, что это может быть злая шутка!
  В одной руке Скирвин держал револьвер, другой подтолкнул Юбера к лестнице. Сработал жестокий инстинкт самосохранения: кинжал оказался в пальцах Юбера, и он ударил изо всех сил…
  Глухой хрип; большая тяжесть, давящая на кинжал. Пистолет упал, скатился по ступеням. Юбер осторожно положил бывшего соотечественника поперек лестницы.
  Он собрался вытащить клинок, но на его руке сомкнулись ледяные пальцы.
  — Не вынимай… дружище… Я сам виноват. Я не подумал… Подойди ближе…
  Юбер осторожно поставил колено на ступеньку и прислушался. Он не выпустил рукоятку кинжала, готовый ударить второй раз, если его противник попытается устроить ему новую подлость.
  — Ты ошибся, дружище. Это я уложил все в посылку Ирины. Она ничего не знала. Это был единственный способ. Охранники не стали обыскивать передачу, принесенную полковницей…
  Юбер чувствовал себя парализованным. Его мозг окружала стеклянная стена, мешавшая думать.
  — Я был на твоей стороне, дружище… Смит тебе расскажет обо мне…
  Голос стал тише, дыхание свистящим.
  — Почему ты подстроил мой арест? — машинально спросил Юбер.
  — Из Александровска меня предупредили, что на твой след вышел комиссар из Адатиума. Мне пришлось опередить его… чтобы не влипнуть самому. Сечешь?
  Молчание. Скирвин шумно дышал. К Юберу вернулась вся ясность рассудка, и он почувствовал, что его преследует злой рок.
  — Только ничего не говори, — сказал Скирвин, как будто угадав его мысли. Я сам виноват… Я хотел тебе сказать: Глазовский удрал на МИГ-17 три дня назад. Он благополучно долетел. Об этом сообщило радио соседей. Ты хорошо его обработал, парень. Он созрел, чтобы сделать эту глупость…
  Юбер хотел вставить слово.
  — Нет, послушай меня. Время поджимает, дружище. Грузовик ждет, это не туфта. Спрячься в кузове. Грузовик едет в Пилтун, на восточном побережье, за запчастями. Перед городком он остановится. Ты потихоньку вылезешь и спрячешься в лесу. Когда услышишь высвистываемую мелодию «Интернационала», можешь выходить. Все продумано, поверь мне…
  Пальцы Скирвина сжались на руке Юбера.
  — Теперь беги! Ты не можешь терять время.
  — Я возьму тебя с собой, — предложил Юбер.
  — Нет, дружище. Мне хана. По-дурацки. По дурацки…
  Юбер распрямился, оставив кинжал в груди лжепредателя Скирвина. Уходя, он услышал:
  — Скажи Смиту, что двести тринадцатый погиб по-дурацки…
  Он открыл дверь, заметил грузовик в двадцати метрах дальше. С комком в горле, весь в поту, он продолжил путь. Вокруг все было спокойно. Он забрался в кузов и скользнул под брезент. Под ногами лежали старые мешки. Он наощупь лег и накрылся ими с головой.
  * * *
  Не имея часов, Юбер не мог знать, сколько времени назад грузовик выехал из Лакарстова. Выезд из лагеря прошел без осложнений. Часовые даже не заглянули в кузов.
  Уже некоторое время Юбер стоял на коленях на мешках, держась за заднюю стенку кузова, и следил за дорогой, раздвинув брезент. Машина ехала по лесу. На последнем указательном щите Юбер смог прочитать, что до Пилтуна шесть километров.
  Грузовик резко затормозил, и Юбер, отлетев назад, упал на мешки, но быстро поднялся. Он услышал, как шофер ругался, потом как он вылез из кабины и захлопнул дверцу. Юбер осторожно выглянул из-под брезента. Поперек дороги лежало дерево среднего размера, которое вполне мог передвинуть один человек.
  Операция по очистке дороги заняла не больше двух минут, и шофер снова сел за руль. Для Юбера наступил момент действовать. Он перемахнул через борт кузова и спрыгнул на землю в ту секунду, когда грузовик тронулся с места.
  Юбер перепрыгнул через придорожную канаву и скрылся за деревьями. Полная темнота. Он услышал, что грузовик прибавил скорость, и вскоре шум его мотора затих вдали.
  Прислонившись к дереву, он замер. Его окружал необыкновенный покой, как в начале мира. Слышались только удары сердца в сдавленной груди. В Лакарстове уже должны поднять тревогу. Надзиратель, очевидно, обнаружил его бегство при четырехчасовом обходе. Потом они нашли на лестнице тело Скирвина, наверняка мертвого.
  При мысли о Скирвине горло Юбера сжалось от неприятного чувства. Почему он подошел к нему с таким двусмысленным видом? Он должен был предусмотреть, что Юбер, уже настроенный против него, без колебаний попытается убрать его во время побега, спасая собственную жизнь. «Скажи Смиту, что 213-й погиб по-дурацки!» Это была правда.
  Теперь Юбер все понял. Скирвин, агент ЦРУ, очевидно, был связан с антикоммунистической организацией, в которую входили Такара и Маннова. Его предупредили о приезде Юбера в Погоби, он сумел устроить его приезд в Лакарстов и взять к себе помощником, чтобы облегчить ему работу…
  Невдалеке кто-то начал насвистывать «Интернационал». Юбер дождался перерыва и с сильно забившимся сердцем засвистел в свою очередь.
  Шум шагов по опавшим листьям и хруст веток. Совсем рядом появилась высокая стройная фигура и голос спросил по-немецки:
  — Где вы?
  Маннова. Вот это сюрприз!!!
  — Здесь, — ответил он, направляясь к ней.
  Наступило смущенное молчание, потом он в порыве обнял ее и прижал к себе.
  — Счастлив увидеть вас вновь.
  Лин держалась очень натянуто и ответила ледяным голосом:
  — Догадываюсь.
  Он прекрасно понял, что она хотела сказать: он был счастлив от того, что в данный момент она представляла для него единственную надежду на спасение. Это было правдой по меньшей мере на восемьдесят процентов. Ему захотелось объяснить ей, что означали остальные двадцать, но она высвободилась и взяла его за руку.
  — Пойдемте.
  В пятидесяти метрах на грунтовой дороге стояла маленькая черная машина с выключенными огнями.
  — Садитесь.
  Она заняла место за рулем, вырулила задним ходом на шоссе и поехала в Пилтун.
  — В Лакарстове подняли тревогу, — объявила она, не сообщая источник информации. — Не думаю, чтобы они догадались, как вам удалось уехать на грузовике, но вся милиция Сахалина поднята по тревоге…
  Он молчал. Присутствие рядом этой хладнокровной и решительной женщины давало ему чувство безопасности, подкрепляемое его собственными силами. Вдвоем они могли преодолеть любые кордоны.
  — Я прочла телеграмму об объявлении вас в розыск, — продолжала она, резко свернув на узкую каменистую дорогу, шедшую в Пилтун. — Там сказано, что при побеге вы убили человека.
  Он решил не говорить ей, кого убил.
  — Верно. Когда я собирался залезть в грузовик, передо мной появился человек с револьвером в руке. Я ударил его ножом. У меня не было выбора…
  — Разумеется, — сказала она.
  Дорога, изрытая рытвинами, извивалась по лесу. Лин Маннова спросила:
  — Говорят, несколько дней назад один пилот из Лакарстова перелетел в Японию на МИГ-17 и сел на американский аэродром. Это правда?
  — Да, правда.
  Секундная пауза.
  — Вы приезжали ради этого?
  — Да, частично.
  — Поздравляю.
  Лес внезапно закончился, и перед ними возникло море, темное и величественное.
  Лин остановила машину под пихтой, нижние ветки которой касались крыши.
  — Какая программа? — спросил он.
  — Сейчас увидите.
  Они вышли. Лин сделала знак следовать за собой и повела его к краю утеса, выступавшего в этом месте, образуя узкую бухту. Козья тропа спускалась по склону скалы. Она пошла первой.
  Им потребовалось добрых пять минут, чтобы выйти на маленький пляж из темно-серого песка. Шел прилив, и волны с силой разбивались в нескольких шагах от них. Лин Маннова вынула из кармана фонарь, направила его в сторону моря и послала несколько световых сигналов.
  Почти тотчас ей ответили таким же образом. Впереди быстро замигал белый огонек.
  — Подлодка, — объяснила наконец Маннова. — Они выслали шлюпку.
  Юбер не чувствовал никакой радости. Он находился в странном состоянии и мог только «присутствовать», но не «участвовать».
  — Я немного не в себе, — сказал он.
  Она поняла и подошла к нему.
  — Я знаю, что это такое. Со мной это иногда случается… Какая-то отстраненность. Стеклянная стена вокруг.
  Он взял ее за плечи и повторил:
  — Стеклянная стена… Лин, мне нравится ваше лицо, а я уеду, так и не увидев его снова.
  Ночь была такой темной, что он различал только ее фигуру и блеск глаз. Он прижал ее к себе. На этот раз она не сопротивлялась.
  — Мы оба что-то упустили…
  — Постараемся наверстать в следующий раз, — насмешливо ответила она.
  — Следующего раза не будет, и вы это прекрасно знаете.
  — Я ничего не знаю.
  Она напряглась и прислушалась.
  — Шлюпка подходит…
  — Я не могу уехать так. Поцелуйте меня…
  Она подставила ему губы с удивительной покорностью. Тотчас послышался скрип песка, и в темноте возникли очертания шлюпки.
  Она прошла вперед и сказала несколько слов пароля. Юбер вошел в воду и перелез через бортик.
  — Помогите же мне, мужлан!
  Он остолбенел, а она засмеялась:
  — Я тоже еду.
  И прыгнула к нему.
  Матросы налегли на весла. Только когда шлюпка отошла от берега довольно далеко, к нему вернулся дар речи.
  — Вы что, не могли мне этого сказать?
  Не отвечая на вопрос, она объяснила ему на ухо:
  — Из-за вас я провалилась, и, если бы осталась, рано или поздно они бы меня взяли. Может быть, прямо завтра… Это не могло продолжаться долго.
  Она иронично добавила:
  — Надеюсь, я найду работу в вашей стране.
  — Уже нашли, — сказал Юбер. — Беру вас к себе экономкой.
  И предусмотрительно добавил:
  — С двухнедельным испытательным сроком.
  — Я подумаю, — ответила она, садясь прямо.
  * * *
  Говард вошел в кабинет мистера Смита, пившего молоко.
  — Хорошие новости, — бросил он. — Подлодка без проблем прошла Курилы и сейчас идет к Сан-Франциско.
  Зазвонил телефон.
  — Алло, — сказал мистер Смит. — Ну что там с Бермудами?
  Этим займется ОСС 117
  Jean Bruce: “OSS 117 s'en occupe”, 1956
  Перевод: В. Е. Климанов
  Глава 1
  Юбер Бониссор де Ла Бат опустился в глубокое кожаное кресло и принялся набивать свою трубку. Мистер Смит смотрел на него очень внимательно.
  — Вы в форме? — спросил он наконец.
  Юбер бросил на него короткий взгляд.
  — Я всегда в форме, вы это прекрасно знаете… Почему вы спрашиваете?
  Мистер Смит снял очки и принялся их рассматривать.
  — Вам предстоит очень важное дело, — ответил он нарочито мягко, — и я не поручил бы его вам, если бы не ваши выдающиеся способности.
  Юбер чиркнул спичкой и поднес ее к трубке. Пурпурные огоньки заплясали на его суровом лице, ледяные глаза уставились на мистера Смита сквозь дымок, вьющийся из трубки.
  — Я вас слушаю, — просто сказал он.
  Мистер Смит взял крохотный кусочек замши и принялся полировать стекла своих очков.
  — Я полагаю, вы читаете газеты, — заговорил он вновь, — значит, вы должны быть в курсе той шумихи, что идет в последнее время вокруг проблемы межконтинентальных ракет.
  Юбер улыбнулся.
  — Каждый год в это время, — ответил он, — Пентагон распространяет сенсационную информацию о якобы существующем превосходстве Советов в вооружениях с единственной целью добиться согласия Конгресса на все запрошенные военные кредиты!
  Мистер Смит согласился кивком головы.
  — Верно. Но, к сожалению, в нынешнем году это так и есть: русские на шесть месяцев опережают нас в создании «абсолютного оружия». Я надеюсь, вы знаете, что такое «абсолютное оружие».
  — Да. Межконтинентальная ракета, способная нести атомную или термоядерную бомбу. Скорость: в двенадцать или тринадцать раз выше скорости звука. Дальность: восемь тысяч километров. На нынешнем этапе развития науки отразить ее удар невозможно.
  Мистер Смит надел очки и откинулся на спинку кресла.
  — Именно. Это приблизительные характеристики нашего будущего «Атласа», который пока существует только на бумаге.
  — Разве Конгресс не проголосовал за выделение миллиарда долларов только на финансирование этого проекта?
  — Разумеется, но это не сокращает наших шести месяцев отставания.
  Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Юбер холодно улыбнулся.
  — Вы, — сказал он, — попросите меня съездить достать планы советской ракеты?
  Мистер Смит остался невозмутимым.
  — Вы угадали, старина. Это отставание может иметь слишком тяжелые последствия, чтобы не попытаться сократить его любой ценой.
  Юбер затянулся, затем вынул трубку изо рта.
  — Я полагаю, у вас есть план?
  Мистер Смит ответил не сразу.
  — Разумеется, — сказал он наконец, не переставая смотреть Юберу прямо в глаза. — Новая русская ракета, которая соответствует нашему будущему «Атласу», называется «Пурга», что означает «Буря». Испытательные лаборатории «Пурги» находятся в Сталинабаде, в Таджикистане, недалеко от Афганистана. Туда вы и отправитесь.
  — В Сталинабад?
  — Да.
  — Каким образом?
  — Вас отвезут на самолете до Балха, маленького городка на севере Афганистана. Вы пересечете границу пешком с помощью наших людей. На той стороне вас подберет грузовик, чтобы довезти до места назначения.
  Широкая улыбка Юбера открыла его волчьи зубы.
  — То есть, если я правильно понимаю, это детские игрушки?
  Мистер Смит не воспринимал этот вид юмора. Он холодно ответил:
  — Почти, но не будет лишним предостеречь вас против этой внешней легкости.
  Юбер на мгновение спросил себя, не смеется ли тот над ним. Он не успел решить эту деликатную проблему, так как мистер Смит продолжил:
  — Вы слышали о Луиджи Монтелеоне?
  Юбер задумался:
  — Специалист по ракетам из команды Вернера фон Брауна4?
  — Совершенно верно. Вы знаете его историю?
  — Я знаю, что он смотался на ту сторону год или два назад, так?
  — Скоро два года. Луиджи Монтелеоне был очень крупным ученым…
  — Он умер?
  — Нет… Фон Браун считал его одним из лучших своих сотрудников, если не самым лучшим. Сейчас он находится в Сталинабаде, работает под руководством профессора Шкловского, знаменитого специалиста в радиоастрономии.
  — Ну и что? — спросил Юбер, — вы хотите, чтобы я съездил попросить у Монтелеоне результаты работ группы профессора Шкловского?
  Впервые с начала разговора мистер Смит улыбнулся. Очень легко.
  — Совершенно верно.
  Юбер язвительно рассмеялся.
  — Очень смешно! И как, вы думаете, он меня примет?
  — Я думаю, что он примет вас очень хорошо… По той простой причине, что уехал туда с нашего благословения.
  Юбер подскочил:
  — Что? Вы хотите сказать, что Монтелеоне уехал по вашему приказу?
  Мистер Смит махнул жирной рукой и поправился:
  — Ну не совсем по нашему приказу. На самом деле его обхаживал один из его кузенов, агент Центра5, который, попытавшись уговорить его добром, перешел потом к шантажу и угрозам. Напуганный Монтелеоне рассказал об этом деле службе безопасности базы Хантсвилл, где он работал вместе с фон Брауном… Мы могли бы арестовать слишком предприимчивого кузена, но нам пришла в голову другая мысль. Нам был нужен наблюдатель у противника. Я попросил Монтелеоне сыграть эту роль. После долгих колебаний он согласился. Он держал нас в курсе всех переговоров, которые затем вел с Центром при посредничестве кузена. Я сам отобрал секретную информацию, которую он унес в качестве «приданого». Все прошло наилучшим образом.
  Юбер живо заинтересовался:
  — И с тех пор он вам регулярно поставлял информацию о работах русских?
  Мистер Смит отрицательно покачал головой.
  — Нет, Монтелеоне не давал о себе знать. Но, сохраняя молчание, он только выполнял мои приказы. Я сказал ему, что сам пришлю «курьера». Все детали будущего контакта были разработаны до его отъезда; он заучил их наизусть.
  — Будем надеяться, что он их не забыл, — сказал Юбер с ноткой сарказма в голосе.
  — Если бы я не думал, что ему можно доверять, я бы не стал так рисковать.
  — Я прекрасно понимаю, но за два года измениться может любой. Может быть, этот парень вовсе не будет рад меня увидеть.
  — Эта возможность предусмотрена инструкциями, которые будут вам переданы.
  — Прекрасно.
  — Повторяю вам: это исключительно важное дело. Мы не можем отстать от противника. К тому же, наша ракета «Атлас» не будет абсолютно неотразимой, потому что управляется по радару. На короткое время волны радара возможно сбить. Профессор Шкловский, специалист в радиоастрономии, изучает систему управления при помощи волн, излучаемых солнцем и звездами. Мы думаем, что он добился хороших результатов, и нужно, чтобы Монтелеоне дал нам эти материалы.
  Юбер задумчиво смотрел на легкий голубой дымок, поднимающийся из трубки.
  — Вы думаете, что они воспользовались «Пургой» при их последнем взрыве водородной бомбы?
  Мистер Смит пожал плечами:
  — Мы знаем только, что эта бомба взорвалась в стратосфере, но нам неизвестно, нес ли ее «Гром» или «Пурга».
  — Что такое «Гром»?
  — Ракета дальностью три тысячи километров, она уже стоит на вооружении; эквивалент нашего «Снарка». Многочисленные пусковые установки «Грома» уже установлены от севера до юга Центральной Европы и угрожают всем базам НАТО. Чтобы успокоить вас, я могу сказать, что вооружение «Снарком» наших войск, расквартированных там, идет полным ходом.
  Юбер поморщился:
  — Я не считаю, что это может успокоить. В один прекрасный день все эти ракеты стартуют сами по себе, и будет конец света.
  Мистер Смит внимательно посмотрел на него.
  — Если вы хотите этого избежать, старина, постарайтесь привезти нам планы «Пурги». Вы же знаете, что равновесие сил — самая надежная гарантия мира… В данный момент весы опасно склоняются в одну сторону.
  — Хорошо! — сказал Юбер. — Я этим займусь.
  Мистер Смит поправил на носу очки.
  — В апреле, — сказал он, — все немецкие ученые — специалисты по ракетам, соберутся в Мюнхене на рабочую встречу, организованную НАТО. Я надеюсь, что к этому времени вы вернетесь с добычей.
  — Когда я должен ехать?
  — Через три недели. Я хочу, чтобы вы прошли стажировку в наших ракетных испытательных лабораториях в Хантсвилле, в Алабаме, чтобы освоиться в данной области. Вами займется сам директор лаборатории Вернер фон Браун. Нужно, чтобы вы достаточно разбирались, на случай, если Монтелеоне не сможет передать вам уже готовую работу.
  Юбер встал, чтобы выбить пепел из трубки в хрустальную пепельницу, стоящую на столе.
  — Как прикажете. А вы подумали, что я не так уж хорошо знаю русский? Это непростой язык. Я могу на нем читать, понимаю, но в том, что касается разговорной речи… скажем, что я лопочу.
  — Я об этом подумал, — ответил мистер Смит, — это не имеет значения.
  — Да?!
  — Важно ваше великолепное знание немецкого.
  Юбер поднял брови и сел, помахивая трубкой, чтобы остудить ее.
  — Я не очень хорошо понимаю…
  — Вы когда-нибудь слышали о шпетах?
  — Никогда. Что это такое?
  — Шпеты — это немецкие подданные, эмигрировавшие на Украину в восемнадцатом веке, в царствование Екатерины II. Идея заключалась в том, чтобы немцы научили чистоте и аккуратности в работе русских крестьян, но два народа не смешались. Шпеты и до сих пор сохранили свой язык и обычаи. В Сталинабаде существует колония шпетов. У нас есть среди них несколько агентов. После перехода границы вами займется шпет, и жить вы будете под видом шпета.
  — Начинаю понимать.
  — Итак, завтра вы отправляетесь в Хантсвилл. Фон Браун ждет вас. Одновременно продолжайте совершенствовать ваш русский, это будет полезно. Через две недели Говард передаст вам «Детальные инструкции» по вашему заданию. Перед отъездом мы встретимся с вами.
  Юбер встал, понимая, что разговор закончен:
  — Прекрасно. Надеюсь, все будет хорошо.
  Мистер Смит тоже встал, чтобы проводить его до двери.
  — Будьте уверены, мы сделаем все возможное, чтобы облегчить вашу задачу. Особо тщательно мы проработаем вопрос вашего возвращения.
  — Очень любезно с вашей стороны, — ответил Юбер с несколько иронической улыбкой. — Я буду вам благодарен.
  Они пожали друг другу руки. Юбер вышел.
  Глава 2
  Пилот «бичкрафта» был неотесанным медведем и не открывал рта с самого взлета из Пешевара. Но Юбер не обижался. Если его спутник не был болтуном, то дело свое он, казалось, знал превосходно, а это было главным.
  Ночь была темной, без луны, и густой слой облаков закрывал землю. Юбер немного жалел, что ему не пришлось увидеть грандиозной горной цепи Гиндукуш, но зато для их экспедиции погода была идеальной.
  Юбер провел две очень интересные недели в обществе директора испытательных лабораторий Хантсвилла. Он узнал о ракетах почти все, что было доступно неспециалисту.
  Потом он вернулся в Вашингтон и три дня работал в отделе ЦРУ, занимающемся материальным обеспечением миссий за границей. Человек, представленный ему под псевдонимом Эрнест, научил его особому акценту шпетов и нескольким устаревшим оборотам, еще используемым в их сфере.
  Наконец майор Говард передал ему «Детальные инструкции» — документ в пятьдесят машинописных страниц.
  В этом документе была скрупулезно проработана каждая деталь: характер и важность миссии; уже известная информация по ракете «Пурга»; специфические сведения, какие нужно добыть; псевдоним Юбера; его «легенда», то есть все, относящееся к новому персонажу, которого он должен будет изображать; псевдонимы тех, кто будет ему помогать; сведения о шпете, который встретит его на той стороне; данные о Монтелеоне; различные способы вступления в контакт с итальянским ученым; пароли; намеченный маршрут в Сталинабад; укрытия; возможности побега в случае ареста; способы передвижения и т. д.
  Юберу пришлось заучить все это наизусть, поскольку он, конечно, не мог взять документ с собой. Когда он мог вспомнить все до малейшей запятой, он уничтожал листки.
  Пилот, которого Юбер знал только под псевдонимом Вилли, убавил газ и слегка сдвинул штурвал. Самолет начал спускаться.
  Юбер закричал, чтобы перекрыть шум мотора:
  — Мы подлетаем?
  Вилли что-то буркнул в знак согласия. Слой облаков быстро приближался. Юбер надеялся, что летчик имеет точные, а главное, достоверные сведения о высоте гор. Склоны Гиндукуша находились внизу, и простого возвышения в двести-триста метров могло оказаться достаточно, чтобы вызвать катастрофу.
  Машина резко нырнула в облака. Юбер посмотрел направо и не увидел края крыла. Он взглянул на альтиметр: три тысячи футов, но стрелка все еще медленно ползла вниз. Полет сквозь слой облаков показался Юберу бесконечным. Вилли еще немного сдвинул штурвал, чтобы сохранить скорость спуска.
  На двух тысячах футов самолет вышел из облаков. Юбер не сразу увидел землю. Когда же он ее заметил, она показалась ему жутко близкой. Дальше к северу горели огни. Балх?
  Вилли немного прибавил скорость и свернул на запад. Несколько минут спустя на черном ковре земли появилась серебряная лента: несомненно, речка Балх, маленький приток Амударьи.
  Пилот сделал новый поворот, на этот раз направо, к северу, вдоль течения реки. Почти тотчас впереди справа ночь прорезал луч света, погас, вспыхнул вновь…
  Самолет пролетел над световым сигналом, развернулся в километре дальше. Пилот почти совсем убрал газ и начал спускаться. Юбер тщательно проверил ремни, крепко прижавшие его к сиденью. В ночной посадке всегда есть риск, а Юберу очень не хотелось, чтобы его приключение закончилось, не успев по-настоящему начаться.
  Довольно сильные порывы ветра сотрясали самолет, который уже не удерживали моторы. Сигналы продолжались регулярно. Вилли включил посадочные огни. Стали видны детали рельефа почвы — невозделанная степь.
  Самолет коснулся колесами земли, подскочил, шумно покатил по неровной почве и, наконец, остановился.
  Юбер освободился от ремней безопасности и посмотрел на Вилли.
  — Браво! — сказал он. — Вы отлично справились.
  Летчик не ответил. Юбер подумал, что никогда не видел подобного медведя, но не успел углубиться в этот сюжет: к ним мчалась машина с включенными фарами.
  Он открыл дверцу, спрыгнул на землю, несколько раз присел, чтобы размять затекшие ноги. Ночь была ледяной, но его прекрасно защищала одежда афганского погонщика верблюдов. Машина — американский джип — остановилась совсем рядом. Из нее вышел мужчина, остановившийся в десяти шагах; правая рука в кармане, вероятно, держит оружие. Юбер спросил:
  — How old are you, Yakub?
  — I shall be forty-four next month, Sahib6.
  — O'key.
  Юбер прошел под ветром винта правого мотора к оставшейся открытой правой дверце. Вилли смотрел на него.
  — Все нормально, — крикнул Юбер. — Спасибо, что доставили меня сюда. Счастливого возвращения.
  Вилли кивнул и закрыл дверцу. Юбер быстро отошел, а пилот, не теряя времени, включил полный газ и начал взлет.
  Юбер смотрел, как машина оторвалась от земли. Посадочные огни погасли, и скоро самолет исчез в ночи.
  — Пойдемте, — сказал Якуб. — Не надо здесь оставаться.
  Они сели в джип. Афганец закурил сигарету и предложил Юберу, но тот отказался. Машина тронулась с места и быстро укатила по неровной земле, усеянной камнями и пучками растительности. Якуб вел машину прекрасно, даже с некоторой небрежностью.
  Шум делал разговор невозможным, да афганец и не выглядел болтуном. Юбер подумал о тех огромных трудностях, которые пришлось преодолеть специалистам ЦРУ, чтобы организовать его доставку к месту выполнения миссии. Пришлось связываться с большим количеством агентов вроде этого Якуба, давать им точные инструкции, устанавливать гонорары, обеспечивать секретность операции… Нелегкая работа!
  Джип выехал на грунтовую дорогу, которая была немногим ровнее, чем степь, но Якуб увеличил скорость еще больше, и Юберу приходилось крепко цепляться за сиденье.
  Юбер посмотрел на свои часы советского производства, которые ему выдали перед отлетом. Десять часов десять минут; воздушное путешествие длилось чуть больше трех с половиной часов. Вилли вернется на свою базу до рассвета, а число людей, знающих, чем он занимался этой ночью, можно пересчитать по пальцам одной руки.
  Вместе с часами Юбер получил документы: удостоверение личности на имя Хайнца Крига, водительские права, вид на жительство, выданный шпету, немецкому подданному, разрешающий проживание в Красноводске и передвижение в границах Туркменской ССР, разрешение на поездку в Сталинабад по семейным делам, трудовую книжку, несколько фотографий и писем от друзей, старые театральные билеты и т. п. Пока все это находилось в маленьком пакете, зашитом под подкладкой его пальто из бараньей кожи.
  Появились огни города. Через несколько секунд Якуб остановил джип и сказал:
  — Пересядьте назад, я накрою вас мешками. При въезде в город есть пост.
  — Подъезжаем к Балху?
  — Да.
  Юбер скользнул на пол и лег, свернувшись калачиком. Афганец принялся накрывать его старыми, ужасно вонючими мешками.
  — Вы думаете, этого будет достаточно?
  Якуб засмеялся:
  — Я знаю, как отбить у них любопытство, — ответил он. — Доверьтесь мне.
  Юбер был вынужден довериться.
  Он позволил себя завалить, дышал, прикрываясь рукой, чтобы хоть как-то бороться с отвратительным запахом. Машина снова поехала.
  Прошло несколько минут. Юбер думал, что не сможет долго выносить непрерывные удары об металлический пол, когда заскрипели тормоза. Якуб заговорил. Ему ответили другие голоса. Они говорили на местном языке, и Юбер ничего не понял. После нескольких взрывов смеха джип отъехал.
  Юбер приподнял шкуры, чтобы схватить глоток свежего воздуха.
  — Можете вернуться, — сказал Якуб, не оборачиваясь.
  Юбер не заставил повторять дважды. Он занял место рядом с водителем и глубоко вздохнул.
  — Что вы перевозили в этих мешках?
  Якуб бросил на него удивленный взгляд:
  — Баранину, а что?
  — Просто так.
  Они были в городе. В городе, который казался вымершим. Узкие пыльные улочки, грязные ветхие дома. Машина пересекла площадь, свернула на более широкую, чем остальные, улицу, сбавила ход, проехала в открытые ворота, висевшие на разъехавшихся петлях, остановилась в густой тени четырех тутовых деревьев, ветки которых опускались на глинобитную стену, совершенно обветшавшую.
  Юбер вышел. Середину двора занимал круглый фонтан. Дом справа имел два этажа и был украшен балконами из кованого железа. С другой стороны стояло низкое строение — конюшня или гараж. Якуб выключил зажигание и вышел из машины. Закричали невидимые верблюды, в ответ залаяли собаки. Афганец взял Юбера за руку и повел к дому.
  — Не будем здесь оставаться. Поскорее входите.
  Они вошли в широкую дверь. Якуб запер замок, потом зажег фонарь. Они находились в облезлом коридоре с полом из стертых камней. В глубине коридора виднелась деревянная лестница, по обеим сторонам двери.
  — Хотите есть или пить? — спросил Якуб.
  — И то, и то.
  Афганец провел Юбера на кухню, зажег керосиновую лампу, разжег огонь и поставил чай. Они поели холодной баранины и сыру, сделанного из верблюжьего молока. Юбер рассматривал афганца: высокий здоровяк с грубыми чертами и блестящим взглядом. Настоящий горец. Юбер подумал, что по происхождению он, наверняка, патан. У него была горная походка и благородные движения.
  — Когда вы переправите меня через границу? — спросил Юбер.
  — Следующей ночью. Мы пойдем с караваном.
  — Будут другие люди?
  — Да.
  — Это не опасно?
  — Нет.
  — Вы знаете, что секретность должна быть строго соблюдена?
  — Знаю. Будет.
  Решительно, Якуб был не более разговорчив, чем Вилли. Согрелась вода, и афганец занялся приготовлением чая.
  — Вы живете здесь один?
  — Нет. С женой и двумя дочерьми.
  — Слуги?
  — Всего один. Спит в конюшне, во дворе.
  Афганец говорил на очень правильном английском. Юбер спросил, где он его выучил.
  — В молодости я служил англичанам в Пешаваре.
  — Пешавар… Вы патан?
  — Да. Я не люблю, когда мне задают вопросы.
  — Простите.
  Они молча выпили чай. Потом Якуб встал.
  — Я покажу вам вашу комнату. Когда рассветет не показываетесь у окна.
  Юбер пошел следом за ним. Они поднялись по лестнице, ступени которой ужасно скрипели. Якуб открыл дверь, осветил своим фонарем большую пустую комнату, показал на ковер, расстеленный в углу.
  — Я знаю, что вы привыкли спать на более удобных постелях, но придется довольствоваться этим.
  — Это прекрасно подойдет.
  — Не зажигайте свет, это очень важно. Спокойной ночи.
  — Спокойной ночи, Якуб. И спасибо.
  Афганец вышел и закрыл дверь. Юбер остался в темноте. Через секунду его глаза привыкли к ней, и он подошел к окну, просто защищенному решеткой, без всяких стекол.
  Он посмотрел на двор с его фонтаном и тутовыми деревьями. Соседние дома были темными и тихими. Казалось, все спят. Он решил сделать то же самое и лег на ковер, который должен был служить ему постелью.
  Юбер умел засыпать, когда хотел. Он прогнал из головы все мысли, расслабился и скоро провалился в восстанавливающий силы сон.
  Как все, кто привык жить среди опасностей, как дикие животные, Юбер обладал шестым чувством, предупреждающим его о малейшей опасности. Он внезапно проснулся с чувством глухой тревоги, которое хорошо знал…
  Он не шевелился, навострив слух, раздув ноздри. Никакого шума, никакого подозрительного запаха. Он открыл глаза. Бледный свет проникал через окно, отпечатывая на полу тени решетки. Дверь была по-прежнему закрыта.
  Юбер сел, затаив дыхание, чтобы лучше слышать. Ему показалось, что он уловил шорох камешка под ногой. Это было во дворе… Он встал с кошачьей гибкостью и бесшумно подошел к окну.
  Сначала он ничего не видел, потом его взгляд привык к темноте, и он заметил два силуэта, которые быстро скользили вдоль глинобитной стены в направлении конюшни.
  Слуги, возвращающиеся с гулянки и боящиеся разбудить хозяев? Якуб сказал, что у него только один слуга. Юбер быстро моргнул, чтобы четче видеть. Может быть, слуга привел женщину?
  Два силуэта вышли из тени забора и ясно выделялись на фоне более светлой стены конюшни. Вне всяких сомнений, это были двое мужчин в джеллабах и темных тюрбанах.
  Зачем они сюда пришли? Друзья слуги? Не занимались ли они при его содействии каким-нибудь тайным делом?
  Юбер смотрел, как они открывают одну из створок большой деревянной двери, и сделал вывод, что ночные визитеры не только боятся разбудить хозяев дома, но и не хотят привлечь внимание того, кто должен спать в конюшне.
  Это становилось серьезным. Возможно, присутствие в доме Юбера не имело никакой связи с действиями двух неизвестных, но уверенным быть нельзя. «Если сомневаешься — воздержись», говорит пословица, но Юбер с ней не согласен. Он больше верил в немедленные действия.
  Он повернулся спиной к окну, дошел до двери, открыл ее и оказался в коридоре, сожалея, что не знает, где спит Якуб. Единственным способом было позвать его. Будучи настоящим патаном, он должен спать вполглаза.
  — Якуб… Якуб…
  Юбер звал очень тихо, чтобы его не услышали на улице. Прошло секунд десять, потом открылась одна из дверей, скрипнула доска пола.
  — Не зажигайте свет! — сказал Юбер.
  — Что случилось?
  Юбер направился на голос, держась за стену. Неожиданно он увидел афганца совсем рядом.
  — Я слышал во дворе шум, — объяснил он. — Только что в конюшню вошли двое мужчин.
  — Надо посмотреть, — сказал Якуб шепотом.
  — Я иду с вами. Их двое.
  — Там Гол.
  — Кто такой Гол?
  — Мой слуга.
  — Если они нападут на него, то скрутят раньше, чем мы подойдем.
  — Хорошо, идите со мной. Секунду, я возьму оружие.
  Он мгновенно исчез в темноте. Юбер слышал, как он роется в каком-то сундуке, потом он вернулся. Афганец вложил ему в руку револьвер.
  — Барабан полный?
  — Да, вам только опустить предохранитель. Пошли.
  Вдруг из темноты прозвучал женский голос. Якуб коротко ответил на своем языке. Женщина замолчала. Юбер взял Якуба за куртку, чтобы не потерять его во мраке. Они спустились по скрипучей лестнице. Якуб прошептал:
  — Зайдем сзади.
  Они вышли через кухню в сад, где шелестели пальмы. Юбер отпустил Якуба; снаружи было достаточно светло.
  Они подошли к низкой двери в боковой стене конюшни. Якуб приложил к ней ухо, потом с тысячей предосторожностей открыл ее, провел Юбера следом за собой и закрыл дверь. Юбер вновь взялся за полу куртки афганца. Они стали тихо продвигаться в темноте. Сено на полу заглушало их шаги.
  Якуб тихо открыл другую дверь, и их взглядам открылось странное зрелище. Позади полдюжины спящих верблюдов двое мужчин занимались третьим, видимо, Голом, слугой Якуба. Один из них направил луч карманного фонарика на перепуганное лицо слуги, а второй приставил к горлу несчастного острие кинжала.
  Тот, кто держал кинжал, говорил приглушенным голосом, и Юбер догадался, что он ведет допрос. Якуб прислушался. Он, несомненно, хотел знать, в чем дело, прежде чем вмешиваться. Наконец, когда слуга начал говорить, Якуб потянул Юбера за рукав, давая понять, что им пора вступить в игру.
  Они отошли друг от друга на несколько шагов и двинулись вперед. Человек с кинжалом казался недовольным ответом слуги. Он повысил голос. Гол закричал. Его мучитель быстро зажал ему рот свободной рукой. Из горла бедняги потекла струйка крови.
  Якуб громко крикнул. Юбер не понял слов, но догадался, что афганец должен был сказать: «Руки вверх!» или что-то вроде этого. В любом случае эффект был значительным. Двое неизвестных вздрогнули, как от удара электрического тока, и повернулись лицом к вошедшим. Луч света ударил Юбера прямо в лицо. Якуб закричал:
  — Пригнитесь!
  Юбер сделал это инстинктивно. Нож просвистел над его головой и воткнулся в стену. Грохнул выстрел. Человек с фонарем покатился по полу. Якуб включил свой фонарь, осветил человека с кинжалом, теперь безоружного, и произнес несколько слов. Замерев, человек медленно поднял руки вверх.
  Юбер быстро зашел ему за спину и обыскал.
  — Ни в руках, ни в карманах ничего нет, — сообщил он.
  Он бросил взгляд на того, кого убил Якуб. Пуля угодила ему в лицо. Зрелище было ужасным.
  Слуга поднялся на ноги. Рана на шее была неопасна: простой укол. Он бросился к своему хозяину и стал говорить очень быстро, с большим возбуждением, указывая пальцем на своего мучителя.
  Когда он закончил, Якуб перевел для Юбера:
  — Они видели, как мы приехали этой ночью, и хотели узнать, кто вы.
  Юбер поморщился. Начало было плохим.
  — Кто они?
  Якуб с презрением плюнул на пол.
  — Люди, которые служат тому, кто больше платит. В зависимости от того, что они бы узнали, они предложили бы информацию тем, кого она интересует.
  Проблеск надежды.
  — Якуб, вы уверены, что они не работают на какую-нибудь организацию?
  — Уверен. Я их знаю. Они раза два или три пытались продать информацию мне. Я их всегда прогонял.
  — Вы считаете, что они пришли сюда по своей собственной инициативе, что их никто не посылал?
  — Готов дать руку на отсечение.
  — Я очень хочу вам верить, но думаю, что мы могли бы его допросить.
  Якуб не колебался ни секунды. Он отдал приказ слуге, тот взял веревки, валявшиеся на ящике для сена, и сразу же стал связывать пленного. Потом Якуб заговорил вновь. Гол вытащил кинжал, застрявший в стене, вернулся к неизвестному и пинком свалил его на землю.
  Человек был смелым. Гол сел на него верхом, угрожая кинжалом, а он даже не моргнул. Но слуга зажал ему рот левой рукой и быстрым движением выколол глаз.
  Юбер был ошарашен. Из глазницы потекла кровь. Человек извивался, как сумасшедший, под слугой, крепко державшим его и по-прежнему не дававшим закричать. Подошел Якуб, невозмутимый и жестокий. Он заговорил. Юбер догадался, что он предлагает пленному рассказать, кто его послал, иначе Гол выколет ему другой глаз.
  По знаку хозяина слуга снял свою руку со рта человека. Тот громко застонал, но Якуб повысил голос, и тогда человек стал быстро говорить.
  Когда он замолчал, переводя дыхание, Якуб сказал Юберу:
  — Все так, как я и думал. Он увидел, что вы приехали и учуял хорошее дело. Он хотел знать, кто вы.
  Юбер поверил. Он довольно часто принимал участие в допросах такого рода и узнал искренний тон голоса перепуганного человека. Он мягко заметил:
  — Хорошо. Но теперь надо сделать так, чтобы он не смог нам вредить. Мы не можем позволить себе отпустить его.
  — Об этом не может быть и речи.
  Приказ Голу — и проблема была решена. Длинное лезвие кинжала вонзилось в грудь человека и достигло сердца прежде, чем тот понял, что с ним происходит. Ужасный хрип… Конец.
  Якуб повернулся к Юберу.
  — Возвращайтесь спать. Я и Гол перенесем тело подальше. В Балхе смерть этих двух шакалов никого не удивит. Просто чудо, что это не произошло раньше… Рука Аллаха привела их сюда в эту ночь.
  — Инх Аллах, — сказал Юбер.
  Он сам тщательно обыскал одежду убитых, но не нашел ничего интересного. После этого он пошел досыпать.
  Неожиданно в коридоре второго этажа перед ним возникла женщина и что-то спросила, но он не понял. Женщина приняла его за Якуба. Она убежала с громкими криками, когда заметила свою ошибку.
  Юбер без особого труда вернулся в свою комнату, снова лег на ковер, служивший ему постелью, и скоро заснул.
  Глава 3
  Следующий день тянулся для Юбера, которого хозяин дома попросил не покидать комнату, ужасно медленно.
  Как хороший мусульманин афганец даже не подумал представить Юберу свою жену или дочерей, что, может быть, помогло бы ему скоротать время, если предположить, что она или они были хорошенькими.
  Все же Якуб пришел разделить с Юбером дневную трапезу. Жена афганца все утро месила тесто, и вкусный запах горячего хлеба наполнял весь дом.
  За едой они обсуждали будущее Афганистана, этой необычной страны, которая, будучи больше Франции, имеет всего три шоссейные дороги и ни одной железной. Не считая единственной автобусной линии, соединяющей столицу Кабул с Пешаваром в Пакистане, единственным способом передвижения остается древний — караван верблюдов. Объект особого интереса великих держав, Мохаммед Захир-шах, стараясь ловко лавировать, принимал советский заем в три с половиной миллиона долларов, соглашался на строительство американцами гигантской плотины и автодороги, сдавал в аренду англичанам шахты, пускал в страну немецких техников и французских археологов.
  Юбер и Якуб говорили также о проблеме патанов, живущих по обе стороны перевала Хайбер и испытывающих давление и со стороны Пакистана, и со стороны Афганистана. По мнению Якуба, можно всех примирить, если даровать автономию патанам, которые никогда ни у кого ничего не просили.
  Потом Юбер перевел разговор на переход русской границы. Якуб признал, что она строго охраняется, но несколько человек, в том числе и он, прекрасно знают, как ее пересечь.
  Прежде чем покинуть Юбера, чтобы заняться своими делами, Якуб сообщил ему, что трупы были обнаружены утром разносчиком воды на пороге одного дома на улице Тартари. Полиция начала расследование, но общее мнение таково, что обе жертвы полностью заслужили свою участь. Якуб думал, что они шантажировали многих людей в Балхе и в других местах.
  Вторая половина дня тянулась невероятно долго. Юбер убивал ее, повторяя «Детальные инструкции». Он ничего не забыл: как и все крупные разведчики, Юбер обладал безупречной памятью.
  Около шести часов стемнело. Вскоре после этого к Юберу пришел Якуб, и они поужинали на кухне. Женщин Юбер так и не видел.
  Потом Якуб осмотрел одежду Юбера — костюм афганского караванщика — и помог ему надеть тюрбан. Затем Юбер покрасил лицо и руки. Его голубые глаза не портили дела: в Афганистане можно встретить много земледельцев со светлыми волосами и глазами. С двухдневной щетиной Юбер прекрасно вписывался в местный колорит.
  Гол собрал во дворе караван: шесть верблюдов, тяжело груженных каракулевыми шкурками. Примерно в четверть восьмого караван вышел на улицы Балха.
  Шесть верблюдов и три человека.
  * * *
  В шесть часов утра Якуб сделал знак остановиться. Рассветало. Уставший и продрогший Юбер дождался, пока верблюды лягут, чтобы прижаться к одному из них. Гол и Якуб развели огонь.
  Они прошли около сорока километров по тропе, идущей вдоль реки Балх, в направлении русской границы. Сильный ледяной ветер дул всю ночь. Афганцы, казалось, не очень страдали от этого. Юберу же погода не очень нравилась.
  Огонь затрещал. Светлое и высокое пламя поднялось, но тут же легло из-за ветра. Юбер оставил верблюда, чтобы побыстрее разогреть затекшие руки и ноги. Гол поставил на огонь воду, чтобы приготовить чай.
  Якуб сел возле Юбера.
  — Мы всего в двух часах ходьбы от границы, — сообщил он. — Мы пробудем здесь весь день. Вечером пойдем на восток, в направлении дороги, идущей к Мазари-Шарифу. Мы должны продать товар на таможенном посту, который находится в конце дороги. Вас я переправлю через границу раньше.
  Юбер кивнул; впрочем, он не мог ничего возразить. Дело вел Якуб.
  Они поели сыру, сделанного из смеси кобыльего и верблюжьего молока, и выпили горячего чаю. Потом они легли, прижавшись к верблюдам и накрывшись шкурами. Юбер заснул мгновенно.
  Он проснулся во второй половине дня. Солнце еще светило, и было относительно тепло. Якуба не было. Гол, сидя возле холодного пепла костра, спокойно жевал зернышки кардамона.
  Юбер встал, сделал несколько упражнений, заметил, что его мускулы напряжены и болят, и спустился к реке с намерением вымыть ноги.
  Якуб был там. Он сидел на корточках возле воды, за скалой, и курил короткую трубку из обожженной глины. Юбер присоединился к нему. На некотором расстоянии от берега был небольшой лес, а мимо проходило большое стадо баранов. На западе горизонт закрывали сиреневые и серые холмы. На юге поднимались высокие пики Гиндукуша.
  — Да будет с тобой мир, — сказал Якуб. — Мы скоро поедим и пойдем, как только стемнеет.
  Юбер разулся и опустил ноги в ледяную воду.
  — Тебе надо привыкнуть, — добавил Якуб. — Сегодня ночью тебе придется плыть.
  Юбер об этом догадывался. В этом районе граница с Таджикистаном проходит по Амударье, и он никогда не думал, что сможет переправиться через реку по мосту.
  — Бродов нет? — спросил он.
  — Есть, — ответил афганец, — но их хорошо охраняют.
  Ну, конечно.
  — Река широкая?
  — В том месте, где ты поплывешь, она широкая, а течение быстрое. Я надеюсь, что ты хороший пловец, иначе…
  Юбер улыбнулся. Якуб сделал красноречивый жест, показывая, что станет с Юбером, если он плавает недостаточно хорошо.
  — Я думаю, что сумею справиться, если меня не парализует холод.
  — Ты натрешь тело жиром.
  — А моя одежда?
  — Я дам тебе бурдюк.
  — Инх Аллах, — заключил Юбер.
  — Инх Аллах, — повторил Якуб, поднимая руки к небу.
  Юбер вымыл ноги, потом спокойно обулся. В нескольких метрах от них проплыл труп собаки, уносимый течением. Якуб начал бормотать что-то невнятное. Юбер понял, что дохлая собака, проплывшая мимо них, показалась ему дурной приметой.
  Они присоединились к Голу, который опять разжег огонь в центре круга, образованного отдыхающими верблюдами. Через четверть часа они поужинали. В сумерках Юбер увидел вдалеке всадника, скакавшего на север. Якуб его тоже увидел, но ничего не сказал.
  Гол погасил огонь, развеял пепел и напоил верблюдов, поевших в одно время с людьми. Уже совсем стемнело, когда маленький караван отправился в путь.
  Они долго шли на северо-восток. Якуб ориентировался по звездам. Около полуночи они свернули прямо на север.
  Якуб остановил караван в небольшой ложбине и сказал несколько слов Голу, тот кивнул головой в знак согласия.
  — Река в получасе ходьбы на север, — сказал Якуб Юберу. — Я провожу вас один. Гол останется здесь охранять верблюдов.
  Юбер простился со слугой, махнув ему рукой, и последовал за Якубом, который пошел вперед, не дожидаясь его. Скоро они вошли в густой лиственничный лес, кишащий дичью. Афганец шел с удивительной уверенностью.
  Лес стал реже, потом началась степь. Мужчины потревожили табун лошадей, которые убежали с громким шумом. Якуб выругался сквозь зубы, потом успокоил Юбера.
  — Если люди услышали, они могут подумать, что это сделал волк.
  Они продолжали идти тем же легким и быстрым шагом. Холод был сильным, но в плотной одежде им было тепло. Наконец Якуб остановился, Юбер сделал то же самое. Река была совсем рядом, они слышали шорох течения и плеск волн о берег.
  Они долго стояли неподвижно в тени кучки деревьев. Ночная птица, задев их, взлетела со зловещим криком.
  Юбер заметил слабый свет довольно далеко на севере и молча указал на него Якубу.
  — Это в Таджикистане, — прошептал тот. — Вам надо его избегать.
  — Дорога на той стороне далеко?
  — Полтора-два часа ходьбы. Будете ориентироваться по Полярной звезде. Когда выйдете на дорогу, следуйте на восток, чтобы выйти на место встречи.
  Он вновь пошел, Юбер следом за ним. Вот и берег. Внизу текла вода, темная и наверняка ледяная.
  — Мне переправляться здесь? — спросил Юбер без особого энтузиазма.
  — Здесь не хуже, чем в другом месте.
  — Раз вы говорите…
  Он быстро разделся. Якуб помог ему натереть тело бараньим жиром — жуткий запах — потом собрал одежду в непромокаемый кожаный мешок, который привязал к шее Юбера.
  — Инх Аллах! — прошептал он.
  — Да!..
  Юбер дрожал.
  — Не то чтобы мне тут не нравилось, — сказал он, — но я спешу одеться на том берегу.
  Они пожали друг другу руки.
  — Да хранит вас Аллах.
  — Мне это очень понадобится.
  Юбер спустился по склону. Не может быть и речи, чтобы нырять, не зная дна. Ступив в ледяную воду, он скользнул, стискивая зубы. Дыхание перехватило. Он тут же поплыл в довольно сильном течении. Кожаный мешок тащился позади него, немного душил. Он посмотрел на небо, чтобы сориентироваться, потому что другой берег был невидим…
  Он быстро плыл, стараясь шуметь как можно меньше. Холод начал проникать в него медленно, но верно. Он следил за своим дыханием и ритмом своих движений.
  Якуб, возможно, остался на берегу, стараясь проследить за ним глазами, несмотря на темноту. Отличный парень этот Якуб: не болтун и надежный.
  Юбер плыл уже некоторое время, ничего не видя впереди себя. Если бы не Полярная звезда, по которой он ориентировался, он бы счел, что сбился с направления, хотя течение по-прежнему било его в правый бок.
  Вдруг он услышал шум мотора. Он высунулся из воды, посмотрел вверх по течению, потом вниз. Там ночь прорезал луч света. Юбер замедлил движение, чтобы лучше слышать… Корабль, возможно, быстроходный патрульный катер.
  Юбер почувствовал, как что-то неприятное сжимает ему горло. Никто ему не говорил, что русские патрулируют Амударью, хотя узнать это было легко.
  Катер быстро приближался, несмотря на то, что шел против течения. Его прожектор обшаривал поверхность воды, равномерно переходя от одного берега к другому. Юбер смог заметить советский берег и убедиться, что он не доплыл даже до середины реки.
  Большой катер мчался к нему. Юбер подумал, что если он не нырнет, ему придется туго. Что делать?
  Он перестал двигаться, не желая привлекать к себе внимание. Скоро луч прожектора достигнет того места, где он находится. Юбер схватил кожаный мешок, болтавшийся сзади, нажал на него, перевернул и сунул сверток под ноги. Так он стал дрейфовать, едва выступая над поверхностью, моля бога шпионов не покинуть его.
  Яркий свет неожиданно прошел по нему, не остановившись, коснулся афганского берега, вернулся, вновь осветил его и пошел к советскому берегу. Юберу уже не было холодно, его согревала тревога. Недовольное чуф-чуф больше не приближалось. Юбер не смел посмотреть. Течение несло его головой вперед, прямо к катеру.
  В следующий раз луч света прошел дальше, но Юбер по-прежнему находился в более или менее освещенной зоне и по-прежнему мог быть замечен с катера, если тот пройдет рядом.
  Вдруг он услышал шум голосов и подумал, что обнаружен, но последовавший смех его успокоил. Русские пограничники шутили между собой.
  Катер прошел меньше чем в двадцати метрах от Юбера, переставшего дышать на несколько ужасных секунд. Потом все закончилось.
  Патрульный катер быстро удалялся. Юбер поплыл вновь, сначала медленно, потом более энергично. Его руки и ноги свело от холода, а до цели было еще далеко.
  Он проплыл добрых десять минут, прежде чем заметил нечто вроде темной стены, которая, несомненно, была берегом. Ширина реки оказалась куда больше, чем он предполагал. Он уже не мог плыть дальше из-за усталости и холода.
  Наконец он коснулся берега и с большим трудом выбрался на него. Он находился в прерии, в нескольких шагах от него спали животные. Юбер спросил себя, стерегут их или нет.
  В любом случае он не мог оставаться здесь дрожать и стучать зубами. Он открыл мешок, достал оттуда свою сухую одежду и положенное Якубом полотенце, которым насухо вытерся.
  Замерзший до мозга костей, он очень быстро оделся, положил полотенце обратно в мешок и бросил его в реку.
  Итак, он был в России, точнее в Таджикской Советской республике. Сделана важная, но не самая главная часть дела. Большая игра только начиналась. С этого момента Юбер будет постоянно находиться в опасности, в смертельной опасности. Малейшая ошибка, малейший неверный шаг — и ЦРУ может вычеркнуть из числа своих сотрудников агента ОСС 117.
  Он повернулся спиной к реке, снова нашел на небе Полярную звезду и ушел, широко шагая среди спящего стада.
  Он наверняка намного отклонился за время переправы. На сколько? Этого он знать не мог. В любом случае, это не имело большого значения. Дорога, на которую он должен выйти, шла параллельно реке далеко западнее.
  Вскоре он наткнулся на забор, через который осторожно перелез. Почва очень сильно отличалась от той, что была на афганской стороне. Здесь была не степь, а хорошо орошенные пастбища, на которых кормились многочисленные стада.
  Вдруг прямо впереди него появился свет. Юбер на мгновение остановился. Может, это был тот же самый, что он заметил, когда стоял с Якубом на том берегу…
  Может быть, ферма, но Юбер абсолютно не хотел встречаться с кем бы то ни было. Никакого желания устраивать себе рекламу. Он обогнул препятствие с востока, сделав большой крюк, потом вновь пошел в направлении, указываемом Полярной звездой. Он шел быстро, чтобы согреться, и кровь снова свободно циркулировала в его венах.
  Он вышел на дорогу минут через сорок. Это было асфальтированное шоссе, поддерживаемое в отличном состоянии. Он двинулся по нему в восточном направлении.
  Намеченное место встречи с «Рудольфом» было описано в «Детальных инструкциях» как «старая полуразрушенная часовня, расположенная на перекрестке, на обочине дороги, идущей с севера».
  «Рудольф» был оперативный псевдоним Ханно Гугенбергера, шпета из Сталинабада, агента ЦРУ, который должен был встретить Юбера.
  Было пять часов утра, и на востоке начинал заниматься день, когда Юбер наконец вышел на указанное место. Встреча была назначена на половину шестого.
  Храм, увенчанный куполом в форме луковицы, теперь использовался как склад фуража. Юбер без труда вошел в него.
  «Рудольф» должен был приехать на грузовике с запада. «Рудольф» работал шофером грузовика, что было очень удобно для его тайной деятельности. «Детальные инструкции» представляли его как спокойного парня, заслуживающего доверия, но немного обидчивого. Юберу рекомендовалось не задевать его, а главное, воздерживаться в разговоре с ним от иронии, даже дружеской.
  На шоссе Юберу четыре раза приходилось прятаться в придорожной канаве из-за ехавших с запада грузовиков. Каждый раз у него мелькала мысль, что это, может быть, «Рудольф». Это было вполне возможно. «Рудольф» должен был получить инструкции по радио, но — увы! — в истории Службы известны случаи, когда ошибки при передаче или приеме вызывали настоящие катастрофы.
  Юбер оставил открытой дверь церкви, в которую мог видеть значительный участок шоссе, и лег на кучу сена. Он устал от долгой ходьбы, да и переправа через Амударью тоже не прошла бесследно.
  Он расслабился, мечтая о ванночке с холодной водой, в которую он мог бы окунуть натруженные ноги.
  Становилось все светлее. Без двадцати шесть… Без четверти…
  Ханно Гугенбергер, он же «Рудольф» должен был приехать издалека, и в опоздании на четверть часа не было ничего трагического, но Юбер устал, а когда он уставал, им овладевала тревога.
  Шесть часов, рассвело, и Юбер все больше боялся быть замеченным каким-нибудь крестьянином, когда появился большой грузовик. Юбер рывком поднялся и подошел к двери. Грузовик быстро приближался. Юбер почувствовал, как забилось его сердце.
  Грузовик пулей пролетел мимо, не остановившись. Юбера охватило ужасное разочарование. Он побледнел и долго стоял неподвижно. Потом он принялся ругаться и пинать ногой тяжелую дверь.
  Но он очень быстро взял себя в руки и разозлился, что потерял хладнокровие. Инструкции предусматривали, что «Рудольф» может не прийти на встречу. В этом случае Юбер должен будет суметь спрятаться на день, а потом, в следующую ночь, вернуться в Афганистан, в дом Якуба, куда ему пришлют новые инструкции.
  Но Юбер не имел никакого желания поворачивать назад.
  Он заставлял себя успокоиться, рискнул выйти на порог посмотреть на второстепенную дорогу, откуда могла прийти опасность в лице крестьянина. Ничего нет. Насколько достигал его взгляд, местность была пуста.
  Он решил подождать до половины седьмого. В случае неожиданного визита он всегда сможет спрятаться в сене… Кстати, а почему бы не спрятаться здесь на целый день? Вместо того, чтобы искать другое, очень проблематичное укрытие… Было очень маловероятно, что колхозники, использующие церковь в качестве склада для сена, придут его опустошить именно в этот день. А сена было достаточно, чтобы спрятаться от того, кто не будет все переворачивать.
  Юбер принял это разумное решение, которое вернуло ему спокойствие, именно в тот момент, когда на основной дороге появился новый грузовик, едущий с запада.
  Без особой надежды он вновь занял свой наблюдательный пост сзади приоткрытой двери. Но, хотя он уже не верил, произошло то, чего он ожидал…
  Грузовик вдруг стал рывками сбрасывать скорость, как будто у него были неисправности. Он с трудом проехал перекресток и остановился как раз напротив церкви.
  Шофер, высокий худой блондин лет сорока, одетый в очень широкие внизу брюки и куртку цвета морской волны, с фуражкой на голове, вышел из машины и открыл капот. Потом он снял фуражку, положил ее на правое крыло и закурил сигарету. Затем он задул спичку, прежде чем бросить ее в ров, и снова надел фуражку.
  Именно эти жесты должен был сделать «Рудольф», чтобы его можно было узнать.
  Юбер с сильно бьющимся сердцем вышел из маленького храма. Вступление в контакт всегда очень деликатный момент. Никогда не знаешь, что может произойти…
  Водитель грузовика не обернулся, пока Юбер подходил. Когда тот оказался совсем рядом, он сказал, подмигнув:
  — Diese Masehine ist nicht neu.
  Он ничем не рисковал, говоря по-немецки, потому что мог показать свое удостоверение шпета. Юбер не мог сдержать широкую улыбку.
  — Wo wohnen Sie? — спросил он.
  — Wir wohnen in Stalinabad, — ответил тот. — Unser Grossvater wohnt auch in Stalinabad.
  — Wie heisst du?
  — Rudolf7.
  Все было сказано. Ханно Гугенбергер пожал руку Юберу, которого он знал под именем Хайнца Крига, и быстро добавил:
  — Садитесь в машину и пройдите за сиденье. Вы найдете все необходимое вам в чемодане.
  Юбер не заставил повторять. Он влез в кабину грузовика, перелез через сиденье и прошел назад, в узкий жилой отсек, который мог служить постелью. Там стоял чемодан. Юбер открыл его. В нем лежала одежда, похожая на ту, что носил Гугенбергер.
  Юбер быстро разделся и надел новый костюм. Он почти закончил, когда немец сел в кабину.
  — Вы, должно быть, думаете, где меня черти носили? — спросил он, заводя мотор.
  — Я уже не надеялся вас увидеть.
  — Прокол колеса, — объяснил тот. — Я потерял уйму времени. Я боялся, что вы меня не дождетесь, но потом подумал, что вы сможете остаться на складе и спрятаться на целый день.
  — Так я и решил… Что делать с моими старыми тряпками?
  — Положите их в чемодан. Скоро мы от них избавимся. Вы можете сесть рядом со мной, если закончили.
  Юбер достал из-под подкладки своей афганской куртки документы, перелез через спинку сиденья и сел.
  — Добро пожаловать в Таджикистан, Хейнц Криг, — сказал Гугенбергер напыщенным тоном.
  Глава 4
  Ханно Гугенбергер жил в глинобитной халупе, покрытой просмоленными досками. Перегородка разделяла помещение на две неравные части. «Вот общая комната, гостиная, столовая, кухня и т. д., а там спальня…» Пол был из утоптанной земли, мебель из простого дерева. Ханно сделал всю ее сам, за исключением кровати.
  Вся деревня состояла из таких глинобитных домиков, и жили в них исключительно шпеты. По словам Ханно, немцы построили большую часть Сталинабада — нового, очень современного города, утопающего в зелени, но красивые дома предназначались русским, а шпеты должны были довольствоваться такими вот хижинами.
  Они не смешивались с русскими и продолжали говорить между собой на немецком. «Неассимилируемые», — уточнил шофер, смеясь.
  Ханно и Юбер проспали вторую половину дня на единственной кровати, к счастью, достаточно широкой. Когда они проснулись, уже стемнело. Они умылись, потом Ханно приготовил холодный ужин при свете керосиновой лампы.
  За столом они начали серьезный разговор.
  — Скоро я уезжаю в Самарканд через Кабадриан, — сказал Ханно. — Вернусь не раньше, чем через двое суток. Первый совет: не выходите днем. Второй: остерегайтесь соседей, живущих сразу справа. Девчонка очень милая и безобидная, но ее отец, Лени Хагеманн, самый любопытный человек, которого я знаю. Он повсюду сует свой нос, и я подозреваю, что он все выбалтывает. Если он узнает, что вы здесь, то наверняка попытается завязать с вами знакомство. Не смущайтесь быть грубым, если понадобится: только начните ему отвечать, и уже не отделаетесь.
  — Понимаю8. Я понял, — ответил Юбер.
  — Не говорите по-русски, этого здесь не любят. Все шпеты говорят между собой по-немецки.
  — Запомню.
  — Я дам вам все сведения, которые смог собрать о «Цезаре», — продолжил шофер. — Я полагаю, вы спешите?
  — В делах такого рода время всегда работает против нас. Надо действовать как можно скорее. Если я смогу, то вступлю в контакт с «Цезарем» сегодня же вечером.
  «Цезарь» было кодовое имя, данное в операции Монтелеоне. Между собой или в передачах агенты должны всегда употреблять псевдонимы и никогда — настоящие имена.
  — Я так и думал, — сказал Ханно. — «Цезарь» работает в ракетной испытательной лаборатории, она находится в пятнадцати километрах от города, по дороге в Файзабад. О контакте в лаборатории не может быть и речи. Даже если допустить, что это возможно, в чем я сомневаюсь, это было бы слишком опасно.
  — Вы правы. Не нужно лишнего риска.
  — Я хорошо изучил привычки «Цезаря». Каждый вечер он возвращается к себе около восьми часов…
  — Один?
  — Его машину водит шофер из МВД, но это не какое-то особое обращение с ним. Его русских коллег защищают таким же образом. Иногда он выходит из машины в городе, чтобы сделать кое-какие покупки, но это бывает не каждый день, и, в любом случае, шофер выходит тоже и не теряет его из виду.
  — Значит, по дороге это тоже невозможно.
  — По дороге невозможно. Остается — у него дома. Дом день и ночь охраняется двумя милиционерами, смена каждые четыре часа: в восемь, в полночь и четыре часа — ночью и утром. Вилла стоит посреди сада, там легко спрятаться. У «Цезаря» есть домработница из шпетов. Зовут Мария. Но на нее вы рассчитывать не можете.
  — Она живет в доме?
  — Да, в мансарде. Она немного глуховата и потому не опасна. Но имейте в виду: если вы устроите шум, достаточный, чтобы разбудить ее, милиционеры с улицы услышат вас подавно.
  — Как я смогу войти в дом? Не могу же я позвонить в дверь, если в двух шагах стоят легавые.
  — У меня есть ключ от служебной двери.
  — Браво!
  — Это было очень просто. Мария не подозрительна и было детской игрой «позаимствовать» ключ у нее из сумки, пока она ходила за покупками, сделать с него отпечаток и положить на место.
  — Все равно поздравляю. Хорошо, что вы подумали об этом.
  Ханно Гугенбергер закурил сигарету.
  — Это часть моей работы.
  — Сад огорожен?
  — Да. Справа, если стоять лицом к улице, стена, отделяющая сад от другой виллы. Слева она идет вдоль тропинки, ведущей к другим домам. Сзади также есть дорожка. Обычно из двух милиционеров один находится на улице, другой на задней дорожке. Время от времени они встречаются на боковой тропинке. Тем не менее, именно там вам нужно пройти. Самое лучшее, если вы некоторое время понаблюдаете за ними.
  — Рутина.
  Ханно достал из кармана блокнот и карандаш и стал рисовать на одной из страниц.
  — Вот план дома. Вы войдете здесь… прямо на кухню. Здесь дверь. Войдете в нее и окажетесь в холле. Это столовая… Кабинет… Спальня «Цезаря»… Ванная комната… Здесь большой шкаф, который может послужить вам укрытием в крайнем случае. Дверь в погреб. Туда не ходите: это тупик… Лестница, ведущая на чердак и в комнату Марии.
  Ханно вырвал листок и протянул его Юберу, который тщательно изучил план, чтобы запомнить его малейшие детали. Когда Юбер убедился, что все запомнил, он взял у своего товарища блокнот и карандаш и воспроизвел рисунок по памяти. Сличение. Прекрасно. Юбер сжег оба листка, потом тщательно раздавил пепел в стоявшей на столе пепельнице.
  — Я не думаю, что «Цезарь» сможет вам дать то, что вы у него попросите. В лучшем случае вы получите это не раньше завтрашнего вечера. Мне очень жаль, что я не сумею вас эвакуировать раньше, но ничего не могу поделать. Я имею приказ не делать ничего, что может привлечь ко мне внимание; а прогуливать работу именно в этот момент… Это может навлечь на нас неприятности.
  — Я с вами совершенно согласен. Не волнуйтесь из-за этого. — Юбер не мог сказать, что его инструкции предусматривали, что для возвращения он должен обратиться к другому агенту, ничего не знающему о деле.
  Они разговаривали еще долго. Ханно набросал на листке бумаги общий план Сталинабада, указав Юберу основные пути, автобусные линии, стоянки такси, расположение милицейских участков, государственные здания и т. д.
  В девять часов Ханно Гугенбергер простился с Юбером, пожелав ему удачи. Ханно Гугенбергер не был суеверным.
  Юбер тоже.
  * * *
  Улица Чита, полночь.
  Юбер, пришедший на полчаса раньше, легко проник в сад виллы, расположенной в пятидесяти метрах от дома Монтелеоне. Он влез на лиственницу — довольно хорошее укрытие и хороший наблюдательный пункт — и спокойно ждал, не теряя из виду милиционера, стоявшего у входа в дом итальянского ученого.
  Другой милиционер приходил всего один раз, около полуночи, выйдя с маленькой дорожки. Часовые обменялись несколькими словами, потом второй ушел.
  Вдруг подъехала машина. Это была серая «победа». Из нее вышли два милиционера: смена караула.
  Второй милиционер появился вновь: должно быть, он услышал шум машины. Все четверо о чем-то поговорили, потом закончившие дежурство сели в «победу», а приехавшие остались на тротуаре. Машина уехала. Два милиционера оставались на месте минуты три. Они разговаривали, но Юбер не мог слышать, о чем они говорят. Потом один из них ушел к маленькой дорожке.
  Все это не обнадеживало. Юбер не представлял себе, как он проникнет на виллу. Это определенно будет нелегко.
  Юбер понимал, что маленькая дорожка ведет к другим виллам. Значит, доступ на нее не может быть закрыт, поскольку по ней должны ходить другие люди… Юбер решил попытаться.
  У Ханно он нашел неполную бутылку «столичной» и захватил ее с собой, подумав, что она может ему пригодиться. Во время своих заданий в России Юбер часто удивлялся невероятной снисходительности, которую милиция проявляла к пьяницам. Он еще тогда подумал, что однажды это может ему пригодиться.
  Он спустился с дерева, откупорил бутылку и вылил немного водки на одежду. Потом, держа бутылку в руке, он незаметно вышел на улицу.
  Внезапно он выскочил из тени и, шатаясь, пересек улицу. Милиционер заметил его, но не сдвинулся с места и пропустил без слов. Поравнявшись с дорожкой, Юбер сделал сильный крен, который естественно бросил его между заборами.
  Ничего не видно. Второй охранник был, несомненно, сзади. Не переставая шататься, Юбер задел плечом левую стену и остановился. Его зоркий взгляд быстро обежал стену напротив. Высота не больше двух метров и, кажется, никаких осколков стекла или других сюрпризов на гребне.
  Преодолеть это препятствие было не очень трудно. Прыжок в высоту, зацепиться, подтянуться и — хоп! Десять секунд, максимум пятнадцать.
  Юбер выпрямился и прижался к противоположной стене. Он собирался прыгнуть, когда на тротуаре появился милиционер и окликнул его:
  — Что ты здесь делаешь?
  Юбер поднял в руке бутылку, вылив на себя еще немного водки, и ответил нечленораздельным мычанием. Он развернулся, сильно стукнулся спиной о стену, поднес горлышко ко рту и сделал вид, что пьет.
  Милиционер подошел, беззлобно ругая его. Привлеченный шумом, появился второй. Юбер оказался между ними.
  — Где ты живешь? — спрашивали они.
  Юбер ответил неопределенным жестом:
  — Значит…
  — Как тебя зовут?
  — Значит…
  — Да он же надрался!
  — Покажи нам документы.
  — Значит… Значит…
  Пока один из милиционеров держал его, другой обыскал, нашел документы, включил карманный фонарик, чтобы прочитать.
  — Хайнц Криг… Он шпет.
  — А какого черта он тут делает?.. Что ты здесь делаешь?
  Юбер икнул и произнес несколько бессвязных слов по-немецки.
  — Во дает! — восхищенно заметил один охранник.
  Юбер взял их обоих под руки и попытался увести на улицу.
  — Пошли… Пошли…
  Милиционеры рассмеялись.
  — Ты пьян! Совершенно пьян!
  — Да, председатель! Да! Значит…
  Они вывели его на улицу.
  — Ну! Сматывайся! Не заставляй нас вести тебя в отделение.
  Юбер обнял их, оставил в подарок практически пустую бутылку водки и ушел, совершая великолепные зигзаги.
  Ему было жарко.
  Глава 5
  В деревню шпетов Юбер вернулся в два часа ночи. От него так пахло водкой, что ему чуть не становилось плохо. Он был очень недоволен тем, как прошла его первая попытка вступить в контакт с Монтелеоне.
  Он молча шел по узким темным улицам. Время от времени на него лаяли собаки; слышались голоса, приказывавшие собакам молчать.
  Дорогу он нашел довольно легко, лишь два или три раза остановившись в нерешительности. Проспав всю вторую половину дня, он не нуждался в отдыхе, но все же хотел поскорее добраться до дома Гугенбергера.
  Наконец он вошел в тупик, где жил шофер-немец. Там стояло четыре дома. В конце высокая решетка отгораживала участок земли, отведенный под огороды, и росло несколько кипарисов, дававших днем улочке тень.
  Юбер достал из кармана ключ, оставленный ему Ханно, и приготовился отпереть дверь, как вдруг рядом с ним появился массивный силуэт.
  — Привет, Ханно! — сказал мужчина по-немецки.
  Прежде чем Юбер успел ответить, человек заметил свою ошибку.
  — Э! Вы не Ханно?
  — Нет, — ответил Юбер. — Я Хайнц Криг, друг Ханно.
  Человек включил карманный фонарик и осветил лицо Юбера, который держался настороженно, готовый дать отпор возможному нападению.
  — Ханно никогда о вас не рассказывал.
  — Несомненно, существует множество вещей, о которых он вам никогда не рассказывал, но которые, тем не менее, существуют.
  Мужчина засмеялся.
  — Конечно. Меня зовут Лени Хагеманн, я живу в соседнем доме.
  Любопытный. Тот самый человек, кого нужно избегать. Юбер ответил:
  — Ханно мне о вас не рассказывал. — Мужчина засмеялся вновь.
  — Ладно! Какие могут быть обиды между соотечественниками. Ханно дома? Я думал, он уехал.
  — Он действительно уехал в Самарканд. Вернется через два дня.
  — Он оставил вам свой ключ?
  — Да, я здесь проездом, и он приютил меня.
  Хагеманн переминался с ноги на ногу. Юбер охотно послал бы его ко всем чертям, но он не знал, сколько времени придется оставаться у Ханно, и не хотел превращать во врага своего ближайшего соседа.
  — Понимаю, — сказал тот. — Я рад с вами познакомиться. Мы очень любим Ханно.
  — Он отличный парень.
  Юбер вставил ключ в замок. Хагеманн шумно вдохнул воздух.
  — Вы нашли источник водки? — спросил он с тяжеловесной иронией.
  — Нет. Я упал с бутылкой в кармане. Бутылка разбилась.
  — Понимаю. Вам не повезло. Водка дорого стоит.
  Юбер повернул ключ и толкнул дверь.
  — Ну ладно, спокойной ночи. Я устал и очень хочу спать.
  Но Хагеманн не отставал. Он спросил почти сухо:
  — Вы приехали издалека?
  Черт бы его побрал!
  — Да.
  Короткая пауза. Юбер перешагнул через порог, обернулся.
  — Спокойной ночи.
  — Можно узнать, откуда? Или это секрет?
  Юберу захотелось свернуть ему шею.
  — Это не секрет. Я приехал из Красноводска, на Каспии.
  — Это очень красивый порт.
  — Да.
  — У меня там живет двоюродный брат.
  Черт!
  — Хотите, я отвезу ему письмо, когда поеду обратно?
  — Посмотрим. Вы приехали по делам?..
  — По семейным. Я разыскиваю сестру, пропавшую во время войны. Ее вроде бы видели в Сталинабаде.
  — Как ее звали?
  — Хильда.
  — Хильда Криг?
  — Да, но с тех пор она могла выйти замуж.
  — Сколько ей лет?
  — Было бы тридцать два года.
  — У вас есть ее фотография?
  — Да, я покажу вам ее завтра, если захотите.
  — Лучше покажите мне ее сейчас. Я хорошо знаю район и, может быть, видел ее…
  Отказ показался бы странным. Подавляя кипевшую в нем ярость, Юбер вытащил бумажник и достал из него фото, которое ему передали в Вашингтоне вместе с другими документами и «Детальными инструкциями». Это был снимок красивой белокурой девушки в белом платье, немки, погибшей при бомбардировке Гамбурга во время войны.
  Лени Хагеманн рассмотрел портрет при свете своего карманного фонарика.
  — Она очень красивая, — оценил он.
  — Эта фотография была сделана тринадцать или четырнадцать лет назад.
  — Конечно, она должна измениться.
  — Это вам ничего не говорит?
  — Не думаю, что когда-нибудь видел ее. Но если вы оставите фото мне, я смогу расспросить людей, с которыми буду встречаться завтра.
  Юбер забрал снимок.
  — Сожалею, но я не могу с ним расстаться.
  — Значит, из-за этого вы и приехали в Сталинабад? — Форма вопроса насторожила Юбера.
  — Да, — ответил он. — Вас удивляет то, что я хочу найти мою сестру?
  — Вовсе нет… Я считаю, что это естественно. А власти легко дали вам разрешение на поездку сюда?
  — Я подал прошение за три месяца до того, как получил его.
  — Я вас спрашиваю об этом, потому что местные шпеты имеют вид на жительство, действительный только для Сталинабада. Мне приходится много разъезжать при моей профессии, так мне каждый раз приходится получать разрешение на командировку.
  — А кто вы по профессии?
  — Монтер линий высокого напряжения.
  — Это опасно?
  — Очень. Но у нас мало несчастных случаев. Достаточно соблюдать технику безопасности.
  — А я шофер, как Ханно.
  — Хорошая профессия.
  — Да. Не обижайтесь на меня, но я правда падаю от усталости.
  — Это водочные пары, — ответил тот, грубо смеясь.
  — Может быть. Спокойной ночи.
  Юбер отступил и, закрыв дверь, запер ее. Он услышал, как Хагеманн медленно уходит к себе.
  Уф! Юбер чиркнул спичкой, чтобы зажечь керосиновую лампу. Его руки дрожали от злости.
  * * *
  Юбер проснулся и размышлял о способах войти в контакт с Луиджи Монтелеоне, когда в дверь постучали. Он решил не отвечать, надеясь, что визитер устанет. Но после долгой паузы женский голос позвал по-немецки:
  — Господин Криг! Господин Криг!
  Какая женщина могла знать его имя и то, что он здесь? Какая, если не дочь назойливого соседа, о которой говорил Ханно? Он секунду колебался, не зная, как поступить, потом решил открыть.
  — Одну секунду! — крикнул он. — Я иду.
  Он встал, надел брюки, сунул ноги в тапочки и пошел к двери.
  Девушка была молодой — лет двадцати — белокурой, невысокой и замечательно сложенной. На ее голых ногах были стоптанные полотняные туфли. Красивые, загорелые ноги. Лицо тоже было красивым, во всяком случае милым. Юбер улыбнулся ей и сказал, отступая, чтобы пропустить ее:
  — Какое очаровательное видение! Черт меня возьми, если я думал, что сегодня утром меня разбудят таким приятным образом.
  Она покраснела. Ее загорелые щеки и вздернутый носик были усеяны веснушками. У нее был молодой и здоровый вид.
  — Меня зовут Фрея Хагеманн, — сказала она.
  — Фрея, — повторил Юбер. — Богиня весны и любви. Я не ошибаюсь?
  Она, конечно, не имела никакого желания беседовать о мифологии.
  — Перед тем как уйти сегодня утром, отец попросил меня помочь вам. Хотите, я приготовлю вам завтрак?
  — Вы очень любезны. Мне одновременно хочется задержать вас и страшно вас затруднять.
  — Вы меня нисколько не затрудните. Я иногда помогаю Ханно.
  — Везет ему. Надеюсь, он этим не злоупотребляет?
  Она опустила голову и тихо засмеялась.
  — О! Нет. Отец часто говорит, что без опаски доверил бы меня ему и через год я бы все равно годилась, чтобы выйти замуж.
  Юбер засмеялся.
  — Бедняге Ханно это не льстит. Во всяком случае, я из другого теста, предупреждаю вас.
  Она пожала плечами и с вызовом посмотрела на него.
  — Я достаточно взрослая, чтобы защитить себя…
  Он взял ее за талию и притянул к себе.
  — Посмотрим.
  Он поцеловал ее в губы. Она не ответила на поцелуй, но и не сопротивлялась. Когда он ее отпустил, она мягко закончила:
  — Когда мне этого хочется.
  — Ну что же! — сказал он, замерев. — В Сталинабаде очень развитые девушки на выданье.
  Она засмеялась и направилась к печке.
  — Отцы всегда плохо знают своих дочерей. Мой воображает, что его дочь никогда не целовалась с парнями. Мне же все-таки двадцать два года!
  Юбер подошел к ней.
  — Это верно! Пора заняться вашим образованием.
  Она снова вызывающе посмотрела на него из-под ресниц.
  — А вы думаете, я дожидалась вас?
  — Не знаю, но в любом случае мы могли бы пройти курс повышения квалификации.
  Она оттолкнула его.
  — Я не говорю «нет», но дайте сначала приготовить вам завтрак.
  Он отошел от нее, чтобы закрыть дверь, оставшуюся приоткрытой.
  — Вы правы, я умираю от голода!
  Сквозь маленькое квадратное окно с очень чистыми тюлевыми занавесками в комнату лился свет. Снаружи светило яркое солнце.
  — Кто живет напротив?
  Она на мгновение перестала греметь кастрюлями, чтобы ответить:
  — Две пары, по одной в каждом доме. Они уходят рано утром и возвращаются поздно вечером. Они очень милые.
  Юбер смотрел на дом на другой стороне улочки. Дом был побелен известкой, что придавало ему опрятный и веселый вид. К стене был прислонен сделанный из досок стол на козлах. На нем лежали различные предметы: два больших таза — цинковый и эмалированный, большой кусок мыла, щетка… В узком проходе, разделявшем оба домика, между двумя грубо вытесанными столбами была натянута веревка, на которой сушилось белье. Все говорило о бедности, но о бедности достойной, которая ни у кого ничего не просит.
  Он обернулся. Фрея поставила греть воду.
  — Я умоюсь, — сообщил он.
  Она дала ему тазик с холодной водой, мыло и полотенце. Пока он мылся, она смотрела на него.
  — Вы хорошо сложены, — оценила она.
  — К вашим услугам, девушка.
  Он почистил зубы, потом побрился.
  — Ну вот, — объявил он, — зверь во всей своей красе.
  — Ваш завтрак готов.
  Он сел за стол, она подала еду. Когда она нагнулась к нему, он спросил:
  — Вы не носите лифчик?
  Она покраснела.
  — Он мне не нужен.
  — Я могу проверить?
  Она засмеялась, отошла от него, не ответив, взяла тряпку и начала вытирать пыль.
  — Я надеюсь, что мой отец вам не очень надоел вчера вечером.
  Он внимательно посмотрел на нее, желая узнать, что у нее в голове.
  — Немного, — сказал он. — Я падал от усталости.
  Она фыркнула, на секунду оставив свое занятие.
  — Он мне сказал, что вы были пьяны так, что не могли держаться на ногах.
  Юбер остался невозмутимым.
  — Это совершенно неверно. Вчера вечером я купил в «Гастрономе» бутылку водки и упал. Бутылка разбилась. Поэтому моя одежда пахла алкоголем. Она и сейчас пахнет. Запах стойкий.
  — Скоро солнце осветит улочку. Я ее вывешу снаружи… Я вижу, отец все такой же зануда.
  Она вздохнула.
  — Соседи его не любят. Он повсюду сует свой нос, вмешивается в то, что его не касается. Я уверена, что он назадавал вам кучу вопросов. Вам бы следовало послать его подальше.
  Юбер держался настороже, сам не зная, почему. Предчувствие.
  — Он мне не мешал. Мне нечего скрывать… А если бы я его послал, он бы, конечно, не велел вам прийти сегодня утром. Как видите, терпение всегда вознаграждается.
  Она послала лучезарную улыбку.
  — Странно… Отец мне сказал, что вы шофер, но вы не похожи на шофера.
  Юбер искоса взглянул на нее и спросил с полным ртом:
  — А на кого я похож?
  — Не знаю… На кого-нибудь получше…
  Юбер сумел улыбнуться. «Осторожно, мой мальчик, малышка себе на уме. Не делай ошибки. Не забывай, что ты шпет, шофер и ничего больше. Старайся думать, говорить и действовать, как шофер из шпетов».
  — Вы очень добры, — ответил он.
  Он кончил есть.
  — Хотите газету? — предложила она. — Пока вы здесь почитаете, я уберусь в спальне.
  — Охотно.
  Она вышла и вернулась через несколько минут с газетой на немецком, издаваемой в Сталинабаде для немецкого меньшинства.
  Он не пошевелился. Она убрала со стола.
  — Читайте спокойно.
  Он погладил ее зад с быстротой шофера, привыкшего позволять себе некоторые вольности с официантками в столовых.
  — Не хотите, чтобы я помог вам убрать постель?
  Она энергично запротестовала:
  — Ни в коем случае! Если я увижу, что вы зашли, я позову на помощь.
  Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Он стал читать, но советские газеты никогда не имеют особой привлекательности для западного ума. Очень скоро это ему надоело.
  Что она делала за перегородкой? Она вела себя очень тихо… В нем зародились подозрения. Бесшумно, с кошачьей ловкостью он встал и пошел к двери, ведущей в спальню. Дверь была сделана из досок, плохо пригнанных друг к другу. Юбер заглянул в щель и увидел девушку.
  Она была очень занята… копанием в куртке Юбера. Он видел, как она осматривает его документы, залезает пальцами вглубь карманов, ощупывает подкладку… По спине Юбера потек холодный пот. Лени Хагеманн и его дочь — агенты МВД?
  Он резко толкнул дверь и спросил ледяным голосом:
  — Могу я вам помочь?
  Она вскрикнула и выронила бумаги, которые держала в руках.
  — Ну что ж, зовите на помощь! — иронически сказал он. — Мы очень посмеемся.
  Ему важно было произвести впечатление, что он ничего не боится. Она была бледна, как покойница, и явно напугана.
  — Что вы ищете? Что вы хотите знать?
  Она вдруг бросилась вперед, пытаясь обойти его, чтобы добраться до двери. Он схватил ее за воротник платья. Ткань треснула. На свободу выскочила молочно-белая грудь. Он потянул девушку к себе, потом резко толкнул на кровать. При падении легкое платье сильно задралось, открыв белые ляжки.
  — Теперь, — сказал он, хватая ее за запястья, — ты мне скажешь, зачем рылась в моих бумагах.
  Она вся дрожала.
  — Не делайте мне больно, — взмолилась она.
  Она была перепугана. Хорошо. Он влепил ей пощечину, без особой силы, рассчитывая в основном на психологический эффект.
  — Говори!
  Из ее расширенных глаз брызнули крупные слезы, рот скривился.
  — Это мой отец!
  Ему было легко удерживать ее: он сел на край кровати, упершись локтем в живот девушки.
  — Продолжай! Я хочу знать все!
  — Это мой отец. Он хотел знать, действительно ли вас зовут Хайнц Криг. Он считает, что с вами не все чисто, потому что Ханно никогда о вас не говорил.
  — Что точно он тебе сказал?
  Она испуганно покачала головой.
  — Это все, я вам клянусь.
  Он взял ее голую грудь в правую руку и сжал, как и тисках.
  — Я умею заставлять говорить девушек, сама увидишь. Расскажи мне, как все произошло.
  Она пожаловалась:
  — Вы делаете мне больно.
  — Это еще ничего. Если ты не заговоришь, тогда тебе станет больно по-настоящему. А потом я отведу тебя и милицию. Им будет любопытно узнать, почему ты роешься в бумажниках честных людей.
  Она жутко побледнела.
  — О! Нет! Умоляю вас, только не это! Вы не можете так поступить. Мы же немцы, как и вы.
  — Объясни, потом я посмотрю.
  Ее страх перед милицией явно не был наигранным, значит, она не работает на МВД. Один момент прояснен. А отец?
  Она говорила охотно. Отец вернулся поздно ночью и разбудил ее, чтобы рассказать о Хайнце Криге. Он сказал ей, что на этом, может быть, удастся заработать деньги, и попросил утром предложить их соотечественнику помощь и сделать так, чтобы посмотреть его документы и узнать, кто он на самом деле и откуда приехал, а главное, узнать, есть ли у него разрешение на проживание в Таджикистане. Это все.
  Она казалась искренней. Рука Юбера на ее груди стала более нежной.
  — Он меня изобьет, когда узнает, что я попалась.
  Юбер долго смотрел на нее, ничего не говоря. Потом он погладил ее ляжку. Он не хотел, чтобы Хагеманн узнал, что произошло, но еще больше не хотел, чтобы то, что могло показаться большой милостью в отношении девушки, было ей оказано бесплатно. Она бы не поняла и в конце концов сочла бы это странным.
  — Слушай, — сказал он, лаская ее более грубо, — мы можем поладить, если ты будешь мила со мной. Я ничего не скажу твоему отцу… Ты ему расскажешь, что видела мои бумаги и они в порядке, что так и есть… Что ты об этом думаешь?
  Она задрожала вновь.
  — Вы… Вы сделаете это?
  — Даю тебе слово. Хочешь?
  Он медленно нагнулся к ней. Она закрыла глаза, уже отдаваясь.
  — Хочу, — прошептала она. — Очень хочу.
  Она обхватила шею мужчины руками и привлекла его к себе.
  Глава 6
  В этот вечер Юбер пришел на улицу Чита незадолго до половины двенадцатого. При выходе из деревни шпетов ему показалось, что за ним следят, и он применил обычную тактику, чтобы оторваться от хвоста.
  Один милиционер дежурил перед виллой ученого. Вооружившись вчерашним опытом, Юбер составил план, который, в принципе, не должен был провалиться.
  Он спокойно прошел мимо милиционера и самым естественным образом свернул на дорожку, где вчера изображал пьяного перед двумя часовыми. Милиционер не обратил на него никакого внимания. Охрана Монтелеоне не была чем-то особенным; Ханно уверил в этом Юбера. Советские собратья итальянца жили при таком же режиме. Милиционеры не имели никаких причин думать, что поблизости может бродить агент ЦРУ. Поэтому они не были начеку.
  Юбер миновал тропинку, шедшую вдоль задней стены сада виллы Монтелеоне. На той стороне курил милиционер, Юбер видел красный огонек.
  Он продолжал идти, не торопясь и стараясь не шуметь. По обеим сторонам изгороди из кипарисов расстилались сады. В нескольких домах еще горел свет, но большинство были темными. Люди ложились спать рано.
  «Ночной Сталинабад» еще не существовал.
  Юбер остановился в густой тени одного из деревьев и несколько минут стоял, насторожившись. Откуда-то доносилась тихая музыка.
  Он вернулся назад, на этот раз стараясь оставаться невидимым и неслышным. В двадцати метрах от тропинки, где курил милиционер, он без малейшего шума скользнул через дыру в заборе и оказался на другой стороне.
  Затем он пошел по саду к охраняемой тропинке.
  Это было азбукой профессии, ежедневным упражнением в разведшколе: незаметный подход к часовому.
  Таким образом Юбер меньше чем за десять минут подошел на три метра к милиционеру, от которого его теперь отделял только забор высотой чуть больше метра Он слышал, как тот дышит, кашляет, почесывается, посасывает сигарету…
  Перебирая различные способы добраться до Монтелеоне, Юбер сперва подумал напасть на этого часового, надеть его форму, чтобы затем заманить на дорожку второго и тоже убить. Спрятав тела в саду, он бы свободно проник в дом Монтелеоне, и у него было бы достаточно времени. Только сделать это надо было сразу же после смены караула.
  Но, поразмыслив, Юбер отбросил этот способ. Маловероятно, что Монтелеоне смог бы сразу же отдать Юберу сведения, за которыми тот пришел. Ученому, несомненно, пришлось бы делать копии. А на это нужно было время, двадцать четыре часа самое меньшее, и нужен был новый контакт. Если бы для первой встречи Юбер напал на часовых, то вторая стала бы невозможной. Была бы поднята тревога, ученый бы провалился, может быть, попал бы в тюрьму; во всяком случае охрана была бы значительно усилена.
  Действовать надо было осторожно, не привлекая внимания. Юбер надеялся, что милиционер, дежуривший в нескольких шагах от него, как и его вчерашний коллега, пойдет навстречу сменщику, когда подъедет машина.
  Стоя неподвижно, Юбер не решался даже посмотреть на часы. Но наверняка до полуночи оставалось недолго.
  Чтобы убить время, он стал думать о Фрее Хагеманн и ее отце. Фрея потеряла всякую таинственность. Юбер был убежден в ее искренности. Она действовала согласно инструкциям, данным отцом, и предложенная Юбером сделка, которую она приняла, удовлетворила ее вдвойне: она получила несомненное удовольствие и избежала физического наказания за свою неловкость.
  Но отец по-прежнему оставался загадкой. Кто он? На кого работает? Что искал? Не был ли он осведомителем МВД, которое, разумеется, имело свои глаза и уши среди шпетов?
  Наконец он услышал шум мотора. Машина подъехала, остановилась. Он ясно услышал, как милиционер шумно вздохнул от облегчения и, широко шагая, пошел к улице.
  Настал момент действовать. Едва милиционер завернул за угол дорожки, как Юбер одним прыжком перемахнул через изгородь. Дальше была стена. Он прыгнул, уцепился руками за гребень, повис, подтянулся, перебросил одну ногу, потом другую и мягко спрыгнул на другую сторону.
  Но спрыгнул он на цветочную клумбу. Плохо! Ему пришлось потратить некоторое время на то, чтобы как можно лучше уничтожить свои следы. Он уже заканчивал, когда услышал, что новый часовой идет по дорожке.
  Бесшумно, как кошка, он направился к дому, ища в кармане ключ, переданный ему Ханно. План виллы он помнил четко. Он без колебаний нашел служебную дверь и открыл ее.
  Он был на месте. Заперев дверь, он секунду стоял неподвижно, прислушиваясь… Все тихо. Он достал карманный фонарик, быстро осветил кухню, чтобы заметить положение стола и стульев, потом направился в вестибюль.
  Когда он открывал дверь, она слегка скрипнула. Он снова прислушался. Кто-то храпел; возможно, сам Монтелеоне. Юбер опять включил фонарик, прикрывая его пальцами, чтобы уменьшить свет. Он заметил дверь в комнату. Рядом находился кабинет, конечно, с телефоном. Вообще-то, Юбер должен был начать с того, чтобы вырвать провод и не дать домработнице поднять тревогу. Но присутствие часовых вокруг дома делало эту предосторожность излишней. Домработница скорее позвала бы на помощь из окна.
  Женщина представляла для Юбера несомненную опасность, но по тем же причинам, по каким он не мог напасть на часовых, он не мог ликвидировать служанку. Единственным спасением было не разбудить ее.
  Он подошел к двери, нашел ручку и стал поворачивать миллиметр за миллиметром… В комнате человек продолжал храпеть. Юбер не смог сдержать улыбку при мысли об ожидавшем его сюрпризе. Обрадуется он или нет? Будет видно. На месте Монтелеоне Юбер бы не стал ликовать. Шпионаж не был профессией этого человека, и перспектива попасться с поличным не могла его радовать.
  Дверь открылась. Юбер перешагнул через порог и закрыл ее за собой без малейшего шума. Монтелеоне продолжал храпеть, не зная, что происходит вокруг него. Юбер включил свой фонарик и осмотрел помещение.
  Мебель была современной, без всякого стиля, но удобной. Ученый спал на широкой кровати, накрывшись одеялом по самую шею. Юбер приблизился. Подойдя к изголовью кровати, он вдруг направил луч фонарика в лицо спящему.
  Через две-три секунды Монтелеоне поморщился, попытался открыть глаза, прикрыл их рукой, чтобы защитить от света, и пробормотал по-русски:
  — Что… Что такое?
  Тихим, но четким и властным голосом Юбер ответил по-английски:
  — Не зовите на помощь и не пытайтесь включить свет! Вам ничто не угрожает, если вы меня выслушаете.
  Он подождал несколько секунд, готовый схватить Монтелеоне за горло, если тот попытается закричать, но ничего такого не произошло.
  Монтелеоне только охнул, поднялся на локте и сказал:
  — Вы не могли бы опустить этот чертов свет?
  Юбер перевел луч на грудь ученого, чтобы тот не смог его увидеть. Юбер не удивился, что ученый не отозвался на первую фразу пароля. Главное было, чтобы ученый узнал Юбера, а не наоборот, поскольку Юбер не мог сомневаться в личности своего собеседника.
  — Вы знали, что мистер Смит пришлет к вам кого-нибудь?
  Ученый, казалось, еще не совсем пришел в себя. Резкое пробуждение и неожиданность — тут есть чем смутить и более крепкий рассудок.
  — Я… Я не знаю, — пробормотал он.
  — Простите, что не показываю вам мое лицо, — продолжал Юбер, — но лучше, чтобы вы не могли меня узнать.
  — Как вы сюда вошли?
  — В момент смены охраны.
  — А в дом?
  — Открыл фальшивым ключом.
  — Да? И… что вы хотите?
  Юбер улыбнулся.
  — А вы не догадываетесь?
  — Все равно скажите.
  — Ну что же: мистер Смит услышал о работах профессора Шкловского и подумал, что вы сможете передать ему их результаты. Я приехал за ними.
  То ли Монтелеоне еще не совсем проснулся, то ли сомневался относительно подлинной личности своего гостя. Он ответил нейтральным тоном:
  — Да? А что конкретно вы хотите?
  Юбер терпеливо уточнил:
  — Я хочу планы новой ракеты «Пурга» и прибора наведения, изобретенного Шкловским. Вы поняли?
  — Здесь у меня ничего нет.
  — Я догадываюсь, — продолжил Юбер примирительным тоном. — Когда вы сможете мне их передать?
  Ученый подумал.
  — Вы можете вернуться следующей ночью в этот же час?
  — Думаю, что сумею. Вы получите планы?
  — Да, конечно.
  — Хорошо, — сказал Юбер. — Завтра, в это же время. Я вам доверяю.
  Он отступил к двери.
  — Не двигайтесь, я знаю дорогу.
  Он вернулся на кухню и сел возле стола, оставив дверь открытой, чтобы услышать все, что могло произойти в доме. Ему было нужно дождаться смены часовых в четыре часа, чтобы перелезть через забор, а затем спрятаться до пяти часов и выйти на улицу. Выйдя раньше, он мог бы возбудить подозрения милиционеров. А в пять часов он мог идти на работу, если она находилась далеко.
  * * *
  Уже рассветало, когда Юбер вернулся в деревню шпетов. Он был совершенно удовлетворен результатами ночного похода, немного огорчала его только легкая сдержанность со стороны Монтелеоне.
  Юбер не ожидал, что его встретят с восторгом. Ученые редко имеют какие-либо идеалы. Для них важна одна наука, и им в значительной степени безразлично, расположена ли лаборатория в Хантсвилле или в Сталинабаде.
  Юбера слегка беспокоило, что ученый не стал спорить… Это была не решимость, а нечто другое, чего Юбер не мог определить.
  Он уже собирался открыть дверь дома, когда вдруг рядом с ним появился Лени Хагеманн.
  — Добрый вечер, — сказал шпет. — Или, вернее, доброе утро.
  Юберу пришлось сделать усилие, чтобы не выдать свое волнение. Хагеманн что-то искал, надо было узнать, что именно.
  — Доброе утро, — ответил Юбер. — Уже уходите на работу?
  Немец сардонически улыбнулся, что не предвещало ничего хорошего. Открывая дверь, Юбер пытался убедить себя, что отец пришел потребовать у него ответа за то, что он переспал с его дочерью. Но он не верил в это.
  — Мне надо поговорить с вами, господин Криг. — Давайте зайдем.
  Юбер секунду смотрел ему прямо в глаза. Тот не пошевелился. Юбер вошел первым, чиркнул спичкой и зажег фитиль керосиновой лампы. Хагеманн закрыл за собой дверь.
  Юбер указал ему на один из деревянных табуретов, сделанных Ханно.
  — Садитесь.
  Они сели по разные стороны стола, посреди которою стояла лампа. Желтый свет ярко освещал их напряженные лица, тогда как все вокруг было погружено в темноту. Это напоминало картину фламандской школы.
  — Слушаю вас, — сказал Юбер.
  Тот не стал вилять.
  — Я следил за вами предыдущей ночью и этой тоже.
  Юбер почувствовал, как отчаянно заколотилось его сердце. Новичок! Он вел себя, как новичок. Почему он с самой первой ночи не принял необходимых мер предосторожности, чтобы обрубить возможный хвост?
  — Вы следили за мной этой ночью?
  — Надо сказать правду: этой ночью вы от меня оторвались. Но я знал, куда вы пойдете, и оказался там раньше вас… Улица Чита, дом ученого итальянского происхождения, работающего в ракетной испытательной лаборатории.
  Юбер подумал: «Тем хуже для него, я буду вынужден его убить…» — и не ответил. Но его решимость, должно быть, проявилась во взгляде, потому что гость оживленно запротестовал:
  — Не бойтесь, я пришел не как враг. Я не донесу на вас… поскольку это не в моих интересах.
  Юбер продолжал смотреть на него, как на обычного земляного червяка, которого можно раздавить каблуком.
  — Продолжайте, — сказал он, — я обожаю истории этого рода.
  Хагеманн продолжил, не заставив себя упрашивать:
  — Я давно подозревал Ханно в принадлежности к разведке одной из западных стран… О! Я вас сразу успокою: Ханно не совершил ни малейшей ошибки. Вот только мне, его соседу, легко за ним наблюдать, а мой мозг сосредоточен на этом.
  Юбер иронически спросил:
  — Вы, конечно, и сами шпион?
  Улыбка исчезла с лица немца.
  — Да, и чтобы показать вам, что я играю честно, не стану ничего от вас скрывать: я работаю на организацию Гелена9.
  — Надо же! Вы не боитесь, что я на вас донесу?
  Хагеманн снова криво улыбнулся.
  — Нет, если я так говорю с вами, то потому что уверен в вас. Вы очень рисковали, стараясь установить контакт с Монтелеоне.
  Юбер продолжал смотреть на него, твердо решив не говорить ничего, что могло бы подтвердить подозрения немца.
  — Видите ли, в свое время мне сообщили из Бонна о приезде этого итальянского ученого. Так что я знаю, в чем тут дело… И теперь понимаю: Монтелеоне покинул США с согласия властей, а сегодня вы приехали за результатами работ, проведенных в испытательной лаборатории, возглавляемой профессором Шкловским. Вы согласны?
  — Вы увлекательно рассказываете, — сказал Юбер.
  — Это уже кое-что. Но не надейтесь, что сумеете так просто отделаться. Моя организация давно охотится за этими сведениями. До сих пор у меня не было никакого способа их получить, но приехали вы… Мы поделимся… Это не должно вас смущать, потому что мое правительство — союзник западных держав.
  Теперь, когда Хагеманн открыл свои карты, Юбер спрашивал себя, был ли он искренен или он всего лишь платный провокатор МВД.
  — Вы совсем сошли с ума, — сказал он. — Я пройдусь, чтобы поразмыслить над этим.
  Он хотел встать, но в руке немца вдруг появился «вальтер 22 Лонгрифль».
  — Нет, вы не уйдете отсюда, пока мы не договоримся.
  — Раз вы заговорили таким тоном…
  Он быстро размышлял. Хагеманн, проследив за ним до дома Монтелеоне, несомненно, видел, как он входил к ученому. Если бы он был агентом МВД, он бы непременно связался в эту минуту с дежурными милиционерами. Не было никакой необходимости ждать дольше. В СССР милиция не ждет, как в демократических странах, получения конкретных доказательств, чтобы произвести арест. Факта, что Юбер тайно проник к ученому, было более чем достаточно, чтобы его осудить, даже если бы не удалось добиться от него признания.
  Рассуждая логически, Хагеманн должен был действительно работать на сеть Гелена. Но у Юбера не было ни малейшего желания отдавать планы ракеты «Пурга» западным немцам, тем более, что организация Гелена находилась под слабым контролем и в ней нашли работу многочисленные эсэсовцы. Достать планы ракеты для США было добрым делом. Это восстанавливало баланс между двумя супердержавами и укрепляло мир; но отдать их третьей стороне, тем более такой малопочтенной… И речи быть не может.
  Однако приходилось хитрить.
  — Если вы думаете, что то, что вы ищете, при мне, обыщите меня.
  Хагеманн поморщился.
  — Я не думаю, что вы уже получили планы. Сомневаюсь, что Монтелеоне предупредили о вашем визите. Но я думаю, вы получите их в самом ближайшем будущем, следующей ночью, может быть. Все-таки, я вас обыщу. Раздевайтесь.
  Немец встал первым и отступил на несколько шагов, чтобы не быть застигнутым врасплох возможной атакой. Юбер поднялся. Он мог бы бросить стол в лицо собеседнику, имея неплохие шансы выкрутиться. А потом? Планов у него пока не было, а дом Ханно был очень удобным убежищем.
  Он медленно поднялся и разделся, бросая одну за другой различные части своего костюма. Хагеманн ждал, пока он закончит.
  — Встаньте в угол у печи, лицом к стене.
  Юбер подчинился. Он услышал, как немец подошел к столу и начал осмотр его вещей. Трудно принять решение, а последствия могут быть самыми серьезными. Юбер попросту был зажат в угол. Невезение.
  Не может быть и речи о том, чтобы передать планы этому громиле, но надо выиграть время, при необходимости использовать его, а потом, когда наступит момент, ликвидировать без малейшего колебания. Этот тип станет опасным, как только поймет, что его провели.
  — Ваши документы чертовски хорошо подделаны, — оценил Хагеманн. — Прекрасная работа. Понимаю, почему легавые купились на них прошлой ночью.
  — Пошевеливайтесь, — ответил Юбер, — мне не жарко.
  Ему пришлось ждать еще пять минут. Потом немец объявил, что он может одеваться.
  — Когда вы должны получить планы?
  — Я вернусь туда ближайшей ночью. Надеюсь получить их.
  — Прекрасно. Пойдем вместе.
  — Вы не можете зайти к нему вместе со мной. Он испугается.
  — Я буду вас ждать снаружи.
  — Хорошо, будете караулить.
  Хагеманн убрал оружие в карман.
  — Я был уверен, что мы в конце концов поладим.
  — Вы приставили мне нож к горлу.
  Немец засмеялся.
  — Будьте хорошим игроком.
  Юбер улыбнулся.
  — Я умею им быть.
  Хагеманн закурил сигарету, взглянул на часы.
  — Слушайте, я приглашаю вас позавтракать с нами. Через час мне надо идти на работу. Пойдемте.
  — Охотно. Я умираю от голода.
  Они вышли и прошли к соседнему дому. Фрея возилась у печки. Она вздрогнула, увидев Юбера, и сказал отцу:
  — А я не могла тебя найти.
  — Господин Криг позавтракает с нами, малышка.
  Молодая женщина вернулась к прерванному делу. Она налила воды в большие резиновые перчатки, сжала обшлага и осмотрела их со всех сторон.
  — Что вы делаете? — спросил заинтригованный Юбер.
  Ему ответил Хагеманн.
  — Я монтер линий высокого напряжения. Это очень опасная профессия. Сейчас приходится работать с напряжением в двадцать миллионов вольт. Нам приходится надевать специальное снаряжение, и перчатки играют в нем важную роль. Их герметичность надо очень тщательно проверять каждый день. Достаточно микроскопической дырочки — булавочного укола — и может пройти ток… В этом случае одна дорога — на кладбище.
  Достаточно булавочного укола… Юбер посмотрел, как Фрея заканчивает проверку. Потом он сел за стол с Хагеманном, продолжавшим говорить об опасностях своей профессии и о грандиозных работах по электрификации, ведущихся в районе.
  Фрея приготовила им плотный завтрак. В ее присутствии Хагеманн избегал всяческих намеков на их договор; значит, она не была в курсе шпионской деятельности отца.
  Они поели. Хагеманн встал и прошел в соседнюю комнату.
  — Оставляю вас на минуту с моей дочерью. Будьте серьезны.
  Он закрыл за собой дверь. Фрея тут же подошла к Юберу и быстро поцеловала его в губы.
  — Вы умеете заваривать чай, — громко сказал Юбер.
  Хагеманн закричал:
  — Фрея! Где мои чистые носки!
  — О! — сказала девушка. — Всегда одно и то же. Ты никогда ничего не находишь!
  Она ушла в комнату. Юбер остался один. МАЛЕЙШИЙ БУЛАВОЧНЫЙ УКОЛ. Он взял со стола острый нож, схватил перчатки и проткнул их одну за другой.
  Ему понадобилось не больше десяти секунд. Когда Фрея вернулась, он стоял у окна и смотрел на улицу.
  Девушка подошла к нему и прошептала:
  — Сейчас, у тебя?
  Ей понравилось.
  — Да, — ответил он, — хотя я бы предпочел поспать.
  Они громко заговорили о ничего не значащих вещах. Потом немец вышел, взял свои перчатки и сунул их в сумку, где находились другие предметы его экипировки.
  — Я ухожу, — сказал он, целуя дочь.
  Юбер вышел вместе с ним. Они расстались в конце переулка.
  — Счастливого дня, — сказал Юбер.
  — До вечера. Вам везет, что вы можете отдохнуть.
  Юбер смотрел ему вслед. Этот, несомненно, не вернется живым… Двадцать миллионов вольт. Малейший булавочный укол…
  Юбер пошел в дом и разделся. Он ложился в постель, когда пришла девушка… Любовь… Смерть…
  Никто ничего не мог сделать. Он помог Фрее снять одежду.
  Глава 7
  Они встали около часу дня, чтобы пообедать, потом Фрея захотела лечь снова. Решительно, она входила во вкус, к тому же Юберу она отдалась уже не девственницей. А сам он думал, что заниматься любовью с красивой девушкой — такой же разумный способ проводить время, как и любой другой.
  Единственным неприятным моментом было то, что отец юной особы, чье обнаженное тело прижималось к нему, в это самое мгновение вполне мог погибнуть, и погибнуть по вине Юбера.
  Но можно ли было поступить иначе? В делах такого рода ставкой был мир, не меньше. Можно ли колебаться, жертвуя одной-единственной жизнью, чтобы избавить от угрозы миллионы жизней? Юбер даже не задавал себе этот вопрос, он был решен заранее и уже давно.
  С другой стороны, Лени Хагеманн был шпионом, солдатом невидимой войны, он сам в этом признался. Так что он не был невинной жертвой. Слишком пристально заинтересовавшись Юбером, он подверг его жизнь опасности. Может быть, он даже собирался обокрасть его, после того как получил бы то, что хотел, чтобы одному иметь выгоду от операции. Таковы правила борьбы. В шпионаже разрешены все удары. Каждый это знает.
  Значит, Юбер, согласно кодексу, принятому в кругах разведки, находился в состоянии законной самозащиты. Он должен был убить, чтобы не погибнуть самому.
  Было около пяти часов, и день клонился к закату, когда в начале улочки остановилась машина. Хлопнули дверцы. Послышались голоса. Кто-то спросил, где живет фрейлен Хагеманн.
  Юбер поднялся на локте.
  — Тебя зовут, — сказал он Фрее.
  Она не слышала. Ему пришлось толкнуть ее, чтобы заставить встать. Шаги уже звучали под окнами.
  — Да поторопись ты!
  В дверь соседнего дома стучали. Убедившись на этот раз, Фрея поспешила надеть платье, потом туфли. Она выбежала из комнаты, стараясь привести в порядок свою прическу.
  Юбер встал и надел брюки, на случай, если у визитеров появится мысль зайти к Ханно. Он услышал, как на улице девушка спрашивает мужчин, чего они хотят. Наступила пауза. Она закричала:
  — Отец!
  — Да, фрейлен.
  — Несчастный случай? Говорите! Объясните мне!
  — Очень серьезный случай. Он работал на столбе… Двадцать миллионов вольт.
  Новое молчание. Юбер почувствовал дрожь, пробежавшую по его спине, и взял рубашку, чтобы надеть ее.
  — Он?.. Он?..
  Фрее не удавалось произнести слово, обжигающее ей горло.
  — Умер, — ответил мужчина глухим голосом. — Сгорел, как факел.
  Последняя, ужасная пауза. Юбер заправил рубашку в брюки; его руки дрожали. Потом Фрея разрыдалась. Мужчины, несомненно, из милиции, увели ее со словами утешения.
  Юбер прошептал для самого себя:
  — Это омерзительно!
  Он так думал.
  * * *
  За несколько минут до полуночи Юбер снова находился за изгородью, в нескольких шагах от милиционера, несшего охрану сзади виллы Монтелеоне.
  Юбер волновался, неприятно посасывало под ложечкой. Теперь игра шла по-крупному. Если итальянский ученый передаст ему планы, все практически закончится Ему останется только выполнить инструкции по возвращению. Вряд ли покинуть Россию будет труднее, чем проникнуть в нее.
  Сердце колотилось в его груди, кровь стучала в висках. Иногда ему казалось, что часовой, стоящий всего в трех метрах, должен слышать эти удары.
  Когда Юбер уходил из деревни шпетов около половины одиннадцатого, Фрея еще не вернулась. Она, конечно, осталась в морге у останков своего отца. Юберу не хотелось с ней встречаться.
  Ханно Гугенбергер должен был находиться на пути домой. Когда он вернется к себе ранним утром, он найдет помещение пустым и никогда не узнает, что стало с Юбером.
  По крайней мере Юбер на это надеялся. Но если Монтелеоне по какой-то причине не смог получить планы, ему придется вернуться к шпетам на необходимое время.
  Подъехала машина. Юбер глубоко вздохнул. Часовой тотчас ушел к улице встретить сменщика. Юбер перепрыгнул через забор одним прыжком и покачнулся, едва не вывихнув ногу, приземлившись на другой стороне.
  Он прыгнул, чтобы уцепиться за гребень стены. Обычно само начало действия мгновенно рассеивало тревогу ожидания; но на этот раз тревога не отпускала его. Он отнес это на счет своих любовных излишеств, подтянулся, перебросил одну ногу, другую, спрыгнул дальше от стены, чтобы не наступить на клумбу.
  Тут же он почувствовал позади себя опасность, но слишком поздно. Прислонившись к стене, невидимые милиционеры спокойно ждали его. Они заломили ему руки за спину и надели наручники, не оставляя ни малейшего шанса.
  Ошеломленный Юбер без сопротивления позволил себя увести. Вокруг него было четверо, не считая тех, что стояли на улице. Они вывели его через парадный вход. В доме темно… Монтелеоне сдал его. Монтелеоне предупредил МВД… Монтелеоне, в котором мистер Смит, казалось, был так уверен!..
  Он сел в громоздкий черный «ЗИМ» между двумя милиционерами, наставившими на него свои «наганы». Двое других сели впереди, рядом с шофером. Машина поехала.
  Юбер знал, как себя вести на допросе, которому его подвергнут. Это было предусмотрено «Детальными инструкциями». Тактика была направлена в основном на то чтобы выиграть время, поскольку было немыслимо полностью обмануть людей из МВД.
  Около четверти часа они ехали по красивому спящему городу. Потом «ЗИМ» остановился перед большим новым зданием, где находилось управление МВД по Таджикистану.
  Никто не обратился к Юберу ни с единым словом. Его высадили из машины. С двумя милиционерами по бокам, крепко державшими его за руки, он вошел в здание, потом в лифт. Двое других остались внизу: в них больше не нуждались.
  Седьмой этаж, коридор, еще коридор. Дверь с табличкой «Комната допросов». Конвоиры втолкнули его, и Юбер вошел.
  Комната была средних размеров, стены зеленовато-голубого цвета, довольно неприятного. В комнате были только письменный стол и стул; на столе железная линейка и лампа. Больше ничего.
  Юбер подумал, что проведет неприятную четверть часа; несомненно, за ней последуют многие другие. Он не впервые попадал в руки МВД и приготовился к боли.
  Два милиционера вывели его на середину комнаты, обыскали и выложили содержимое его карманов на стол. Они по-прежнему не говорили с ним, и Юбер был этим доволен, поскольку сам не имел никакого желания говорить с ними.
  Милиционеры отошли от него, закурили. Они, конечно считали, что вполне заслужили это. Потом в коридоре послышались шаги, и появились двое мужчин в штатском. Первый был маленьким, черноволосым, сухим и нервным. У него был пронзительный и трудновыносимый взгляд. Второй, ничем не выделяющийся, был блондином среднего роста, ярко выраженного монгольского типа. Оба были одеты по советской моде в широкие брюки без складок, мятые пиджаки и плохо выглаженные рубашки с открытым воротом.
  Маленький сделал милиционерам знак выйти. Второй закрыл дверь. Маленький обратился к Юберу по-русски:
  — Я комиссар Василий Григорьев, а это мой помощник, Юрий Абдарханов.
  Юбер остался невозмутимым, хотя был несколько удивлен этим неожиданным знакомством. Комиссар Григорьев сел за стол на единственный стул. Его помощник прислонился к стене.
  — Как тебя зовут? — спросил комиссар.
  — Хайнц Крит.
  — Шпет?
  — Да.
  Григорьев начал изучать содержимое карманов Юбера, лежавшее перед ним. Юбер спрашивал себя, дежурили ли эти двое ночью или их разбудили специально для него.
  — Ты приехал из Красноводска?
  — Да, товарищ комиссар.
  — Зачем ты сюда приехал?
  Юбер рассказал историю о пропавшей сестре. Поскольку он с трудом изъяснялся по-русски, комиссар перебил его:
  — Если ты хочешь говорить по-немецки, я тебе разрешаю. Я хорошо понимаю этот язык, и мой помощник тоже.
  Юбер поблагодарил его и продолжил на немецком. Григорьев посмотрел фотографию «сестры» и передал ее своему помощнику.
  — Как ты приехал? На поезде?
  — Нет, товарищ комиссар. У меня не хватало денег. Я ехал на попутных машинах, просил шоферов подвести меня.
  — Каких шоферов?
  Юбер жестом показал, что не знает.
  — Я не спрашивал у них фамилий, товарищ комиссар.
  Ему пришлось уточнить, на скольких грузовиках он доехал из Красноводска и маршрут каждого из них. Григорьев делал заметки.
  — Когда ты приехал?
  — В среду, после обеда.
  — Сегодня пятница… Вернее, суббота, — поправился комиссар, посмотрев на свои часы. — Где ты жил все это время?
  — Спал на улице, товарищ комиссар.
  — На улице? Ночи холодные. Где ты спал?
  — Везде. В садах.
  — Где провел последнюю ночь?
  Юбер был начеку. Он подстраховался:
  — В саду, где меня только что арестовали.
  Комиссар посмотрел на него добродушным взглядом. Второй остался невозмутимым. Юбер был обескуражен Все шло не так, как он мог вообразить.
  — И этой ночью ты опять вернулся туда спать?
  — Да, товарищ, комиссар.
  — Мне кажется, ты смеешься надо мной, Хайнц Криг. Этот сад охраняется милицией. Вокруг есть много других садов, неохраняемых.
  Юбер пожал плечами и принял вид идиота.
  — Я не знал, что он охраняется.
  Комиссар подскочил.
  — Что? Ты хочешь сказать, что не видел милиционеров, стоящих на посту?
  — Я ничего не видел, товарищ комиссар. Если бы я их заметил, я бы не пытался туда залезть. Я не сумасшедший.
  Милиционер пристально посмотрел на него.
  — Это я и хочу знать, — сказал он. — Ты никого в этом не убедишь.
  Юрий Абдарханов отступил от стены и подошел к Юберу.
  — Ты забрался в сад, просто собираясь там поспать? — спросил он по-немецки.
  — Да, товарищ комиссар.
  Бац! Оплеуха, способная свалить быка. Этот человек имел тяжелую руку. Потеряв равновесие, Юбер чуть не упал, но милиционер выровнял его второй пощечиной, с другой стороны.
  — Если не скажешь правду, я забью тебя до смерти, — спокойно пригрозил Абдарханов.
  И снова начал бить. Со скованными за спиной руками, Юбер никак не мог защищаться от ударов.
  — Говори, дурак!
  Юбер позволил поколотить себя еще немного. Он не хотел создавать впечатление, что сдается слишком быстро.
  — Стойте! — сказал он наконец. — Я хотел зайти в дом, чтобы обокрасть его. Я думал, в нем есть ценные вещи… Из-за милиции, охранявшей его.
  Абдарханов отошел, массируя суставы. Комиссар Григорьев похвалил Юбера с доброй детской улыбкой:
  — Вот это лучше. Мы запишем твое заявление и дадим его тебе подписать.
  Он велел позвать секретаря с машинкой. Григорьев сам продиктовал сделанные Юбером признания, ничего не преувеличив. После этого Юберу пришлось подписать три экземпляра. Затем секретарь ушел, унося машинку. Двое полицейских вышли тоже, попросив Юбера подождать их.
  Он уже ничего не понимал. Ему устроили ловушку, что означало, что Монтелеоне предал его. Тогда почему его не допрашивали сразу о главном? Какие цели они преследовали, действуя таким образом?
  Конечно, можно предположить, что Монтелеоне им не все сказал; что он просто сообщил о ночном визите бродяги. Следы в саду подтвердили его слова, была устроена засада…
  Вся эта история была очень странной.
  Милиционеры вернулись с мрачным видом.
  — Хайнц Крит, — сказал комиссар, — ты от нас что-то скрываешь. Ты не сказал, что уже приходил на улицу Чита в ночь со среды на четверг…
  Юбер округлил глаза.
  — В ночь со среды на четверг? Я не знаю… Не помню… В ту ночь я сильно напился, так что, вы понимаете…
  — Это действительно указано в рапорте милиционеров, остановивших тебя. Но на мой взгляд, ты уже в ту ночь пытался проникнуть на виллу.
  Он сделал паузу, глядя Юберу прямо в глаза.
  — Ты знаешь, кто живет на этой вилле?
  Юбер пожал плечами, показывая свою неосведомленность.
  — Откуда мне знать?
  Мужчины переглянулись. Юбер понял, что допрос примет другое направление.
  — Тебе действительно не повезло, — сказал комиссар Григорьев тоном искреннего сочувствия. — В Сталинабаде существуют тысячи похожих домов с такими же удобными садами, но тебе надо было выбрать именно этот… Этот из тысяч!
  — Я вам объяснил, почему, — пробормотал Юбер со слезами. — Я решил, что, раз его охраняют милиционеры, внутри должно быть что-нибудь интересное.
  Милиционеры захохотали.
  — Там действительно было что-то интересное. На этой вилле живет крупный ученый, чьи работы имеют огромное значение для безопасности Советского Союза.
  Юбер принял ошеломленный вид.
  — Я… Я не мог этого знать…
  Григорьев взял металлическую линейку, лежавшую на столе перед ним, и стал ею играть.
  — А я считаю, что ты это прекрасно знал.
  «Они подходят к делу, — подумал Юбер, — но какого черта они ходили вокруг да около?» Он притворился испуганным.
  — Да нет! Я вас уверяю… Не хотите же вы заподозрить меня в…
  Григорьев насмешливо смотрел на него.
  — В чем?
  Юбер сделал вид, что не осмеливается произнести слово. Комиссар сделал это за него.
  — В шпионаже? Да, мы подозреваем тебя в шпионаже; ты ведь сделал все, что для этого нужно.
  Они пристально смотрели на него. Вдруг Григорьев включил настольную лампу и направил ее свет на Юбера, который отшатнулся.
  — Не двигаться!
  Верхний свет погас. Остался только ослепительный белый поток света, бивший Юберу прямо в лицо. Он ничего не видел и часто моргал.
  — Почему ты не сказал нам, что вошел в спальню ученого в ночь с четверга на пятницу, то есть в прошлую ночь, и разговаривал с ним?
  Юбер сильно скривился.
  — Опустите это! — взмолился он.
  — Не раньше, чем ты скажешь правду.
  В дверь постучали.
  — Войдите! — крикнул Абдарханов раздраженным тоном.
  Дверь открылась, кто-то доложил:
  — Профессор здесь.
  — Введите его, — сказал Григорьев.
  Юбер услышал шаги, но свет ослеплял его, и он ничего не мог увидеть. Милиционеры поздоровались с вошедшим.
  — Здравствуйте, профессор.
  Несомненно, Монтелеоне.
  — Вы его узнаете?
  Юбер услышал знакомый голос итальянского ученого, отвечавшего:
  — Я не могу его узнать по той простой причине, что не видел. Он ослепил меня светом фонаря.
  — Вы точно помните фразу, которую он произнес?
  Монтелеоне заколебался.
  — Я вам говорил… Я был очень напуган, и меня так внезапно разбудили… Я был, как оглушенный… Я не понял, что он у меня просит, и подумал, что деньги… Я сказал ему прийти опять…
  — Ладно… Ладно… — отрезал Григорьев недовольным тоном.
  Юберу пришлось сделать усилие, чтобы не выдать себя. Монтелеоне рассказал не все и давал ему это понять. Еще не все потеряно.
  — Он вам сказал, что вернется следующей ночью? Как он вам это сказал? Постарайтесь вспомнить точно.
  Монтелеоне подумал. Юбер безуспешно пытался его увидеть.
  — Он сказал, как мне кажется: «Завтра, в то же время. Я вам доверяю».
  — По-русски или по-немецки?
  Новая пауза. Юбер затаил дыхание. Если Монтелеоне скажет, что разговор шел на английском, всему конец.
  — По-русски, кажется…
  Григорьев удивился и разозлился:
  — Вы не уверены?
  — Я вам сказал, я был полностью оглушен и не обратил внимания.
  — Вы знаете немецкий?
  — Я свободно говорю на семи языках, поэтому деталь такого рода может от меня ускользнуть.
  Григорьев рявкнул:
  — Криг!
  Юбер сел прямо.
  — Да, товарищ комиссар.
  — Ты скажешь по-русски: «Завтра, в то же время, я вам доверяю».
  Юбер повторил фразу, как его и просили. Милиционер обратился к ученому:
  — Вы узнаете голос?
  Молчание.
  — Я… Кажется, да. Я не уверен.
  Разнервничавшись, Григорьев перебил его:
  — Хорошо, я благодарю вас, профессор.
  Кто-то быстро вошел. Запыхавшийся голос доложил:
  — Мы получили ответ из Ашхабада, комиссар! Документы этого человека поддельные, в службе регистрации иностранцев Туркмении не записан никакой Хайнц Крит. Совершенно неизвестен!
  Итак, они быстро управились; Юбер надеялся, что это, продлится дольше. До него вновь донесся голос Монтелеоне:
  — Я бы хотел с вами поговорить, комиссар, один на один.
  Григорьев, должно быть, переваривал информацию. Ему понадобилось десять секунд, прежде чем ответить:
  — Иду. Юрий, займись этой гадиной!
  Шум отодвигающегося стула, удаляющиеся шаги, звук закрывающейся двери… Включился верхний свет. Юбер на секунду закрыл глаза. Когда он их открыл, рядом со злым видом стоял Абдарханов.
  — Грязный шпион!
  Удар кулака попал Юберу прямо в лицо. Ему показалось, вылетели все зубы. Но это было только начало. Абдарханов бил методично, жестоко. Не зря в жилах этого парня была монгольская кровь. В нем проснулась жестокость воинов Чингисхана.
  Со скованными за спиной руками Юбер ничего не мог сделать для своей защиты. Он старался только устоять. Он знал, что если упадет, тот продолжит бить ногами, а кулаки причиняют меньшую боль, чем ботинки.
  Устав, Абдарханов остановился.
  — На кого ты работаешь? Кто тебя послал сюда?
  Начались вопросы. Юбер знал эту музыку. Он будет слушать вопросы, всегда одни и те же, много-много дней.
  — Откуда ты? Какие сведения хотел получить от профессора? Ну? Ты будешь говорить! Мерзавец!
  И продолжил бить. Юбер превратился уже в кучу помертвевшего и болящего мяса с маленькой искоркой посередине: инстинктом самосохранения.
  Потом он внезапно потерял сознание.
  Настоящее благословение.
  Глава 8
  Когда Юбер пришел в себя, то постарался не показывать, что очнулся. Дорога была каждая минута. Он собирался попытаться снова выиграть время, рассказывая обрывки «правдоподобной» истории, требовавшие про-» верки. Но долго эта игра продолжаться не могла. Через более или менее долгий срок Юбер окажется окончательно загнанным в угол и будет вынужден расколоться.
  Прошло несколько минут. Было совершенно тихо, ниоткуда не доносилось никакого шума. Юбер почувствовал, что лежит на чем-то относительно мягком, а наручники с него сняли. Он осторожно открыл глаза и увидел, что находится в слабо освещенной камере со стенами, побеленными известью. И, кажется, один… Несмотря на ужасную боль, он повернулся на бок…
  Он ничего не понимал. Почему они прекратили допрос, начавшийся так хорошо? Что случилось? Он опять лег на спину, чувствуя жуткую боль в голове и груди. Абдарханов хорошо поработал. Юбер подумал, как было бы приятно зажать его однажды в угол и преподать ответный урок.
  Потом он стал думать о странном поведении итальянского ученого, сдавшего его МВД, но все же оставившего шанс выдать себя за простого вора…
  Странное поведение? Не очень… Если бы Монтелеоне сказал, что ночной гость хотел получить планы ракеты «Пурга», он рисковал бы, что тот признается во всем, то есть и в том, что Монтелеоне перебрался из США в СССР с согласия ЦРУ, а это навлекло бы на него неприятности. Таким образом, ученый постарался дать понять посланцу мистера Смита, что решил не выполнять свои обязательства, но соблюдение обеими сторонами определенной сдержанности его вполне устраивает.
  Это была опасная игра по той простой причине, что, приехав из-за границы, Юбер не мог иметь абсолютно надежного прикрытия. Разоблачив его, работники МВД непременно задумались бы, почему он счел возможным прийти к Монтелеоне без всяких предосторожностей…
  Приблизились шаги, кто-то отодвинул засов на двери. Юбер притворился что он в обмороке.
  — Есть хочешь? — спросил голос.
  Запах чая приятно защекотал ноздри Юбера. Его просто баловали. Он приоткрыл один глаз. Надзиратель в форме стоял перед нарами с полным подносом. Это была не ловушка. Юбер осторожно поднялся, стискивая зубы, чтобы не закричать.
  — Больно? — спросил тот.
  — Да.
  — Я отведу тебя в медчасть, когда придет врач.
  Это было уже слишком. Юбер ничего не понимал. Он прислонился к стене, взял кружку чая и кусок хлеба с маслом, который ему протягивал охранник.
  — Который час?
  — Семь.
  — Утра?
  — Да.
  — А день?
  — Суббота.
  Значит, он провалялся без сознания несколько часов. Надзиратель стоял неподвижно.
  — Я жду, когда ты закончишь.
  Юбер ел с трудом. Даже жевать ему было ужасно больно. Первые проглоченные куски вызвали у него тошноту. От отпил несколько глотков горячего чая, и спазмы прошли.
  Когда он поел, надзиратель забрал кружку.
  — Постарайся заснуть, — посоветовал он. — Я вернусь в девять часов.
  Он вышел, заперев дверь на засов.
  Легко сказать «постарайся заснуть». С хорошим уколом морфия это было бы возможно… Юбер безуспешно искал более удобное положение. Ничего не вышло.
  Он попробовал победить боль терпением.
  * * *
  Время совсем не двигалось! Юбер уже не Мог терпеть, когда пришел надзиратель, чтобы отвести его в медчасть.
  Он с трудом поднялся и с еще большим трудом пошел. Надзиратель поддерживал его под руку. Они вышли в коридор, где был десяток камер по обеим сторонам. Два вооруженных милиционера охраняли бронированную дверь в конце коридора. Их пропустили.
  Снова коридор, лифт. Юбер узнал его и сделал из этого вывод, что по-прежнему находится в здании МВД, а не в тюрьме.
  Медчасть была чистой. Сначала они вошли в комнату ожидания. Потом надзиратель велел Юберу войти в смежное помещение, где стояла вешалка. Это была раздевалка.
  — Разденься здесь и войди туда.
  Он оставил Юбера одного. Это ничем не грозило. В нынешнем своем положении он был неспособен убежать.
  Раздеваться было непросто. Рубашка была в крови и прилипла к телу. Наконец ему удалось снять все, вплоть до носков. Абсолютно голый, он открыл дверь напротив той, в которую вошел, и оказался в медчасти.
  Врачом была женщина лет пятидесяти, не красавица, но симпатичная и уверенная в себе. Ей помогал санитар с сильно оттопыренными ушами.
  — Ну, старина, — сказала она, увидев Юбера, — что-то не так?
  В этот момент Юбер посмотрел на себя в зеркало, и увиденное ужаснуло его. Лицо потеряло человеческий вид…
  — Ложись сюда.
  Он с трудом лег на кушетку. Женщина приготовила шприц.
  — Больно, да?
  — Нестерпимо.
  — С этим ты через десять минут ничего не почувствуешь.
  Она сделал укол. Санитар принес тазик с теплой водой и вату. Они стали обмывать ему лицо…
  Юбер не сопротивлялся. Он стиснул зубы, когда она смазывала раны спиртом. Потом она наложила мазь и бинты.
  Все это потребовало времени, и, когда Юбер встал, укол начал действовать. Он уже не чувствовал особой боли, только некоторую вялость.
  Он поблагодарил врача. Санитар, выходивший на несколько минут, сказал ему:
  — Оденьтесь и подождите вашего конвоира в комнате ожидания. Он сейчас вернется.
  Юбер прошел в раздевалку. Там раздевался какой-то милиционер. Он с любопытством посмотрел на Юбера и прошел в кабинет.
  Эта форма… Настоящая провокация… Юбер открыл дверь в комнату ожидания. Никого. Могли он рискнуть? А почему бы нет? Подобный случай не предоставляется дважды. А если схватят, хуже не будет.
  Ему показалось, что, надевая форму, он побил все рекорды скорости. Немного тесновато, но ничего. Жаль что ботинки великоваты.
  С сильно бьющимся сердцем он открыл дверь в комнату ожидания, выглянул. Никого. Он вышел в коридор, направился к лифту.
  Кабина была внизу. Он вызвал ее, опасаясь, что ноги подведут его, если он пойдет по лестнице.
  Лифт открылся. Черт побери! Проклятье! В нем был его конвоир. Юбер закашлялся и поднес руку к лицу, опасаясь, что бинты, наложенные врачом, привлекут внимание. Но конвоир вышел из кабины, даже не взглянув на Юбера, и быстро пошел к медчасти.
  На ватных ногах Юбер вошел в лифт и сказал по-русски:
  — Вниз.
  Кабина поехала. Он не знал, какой контроль осуществляется на выходе. Нужно, чтобы тревога не была поднята еще некоторое время, чтобы конвоир подождал несколько минут в комнате, прежде чем начать беспокоиться.
  Он вышел в холл, направился прямо к выходу, прошел между двумя часовыми, даже не взглянувшими на него, и оказался на улице.
  Свободен!
  Ему пришлось сделать усилие, чтобы не броситься бежать. К остановке на другой стороне улицы подъехал автобус. Юбер прошел по пешеходному переходу и успел дойти до остановки. Он сел в автобус вместе с несколькими «гражданскими». Платят ли милиционеры за проезд в общественном транспорте? Он ничего об этом не знал и решил подождать, пока его о чем-нибудь спросят.
  Он знал, куда и как ехать. Ханно Гугенбергер объяснил ему маршруты общественного транспорта.
  Теперь тревога несомненно была уже объявлена. Они, конечно, уже знают, что ему удалось выйти из здания, переодевшись в милицейскую форму. Но прежде чем будет поднята по тревоге вся милиция Сталинабада, пройдет некоторое время. Может быть, полчаса. Они начнут с того, что поставят кордоны на всех выездах из города и контрольные посты на железнодорожных и автобусных вокзалах. Юберу было на это наплевать, он не имел намерения покидать Сталинабад. Пока не имел.
  Он пересел в другой автобус на площади Ленина. Никто не обращал на него внимания; он привлек только несколько любопытных взглядов из-за бинтов на опухшем лице.
  Он вышел в конце улицы Лосиновской и пересек сквер, где играли дети. В ста метрах он нашел площадь Дзержинского и Русаковскую улицу.
  «Голиаф» жил в доме 28 на Русаковской. Он был тем человеком, который согласно «Детальным инструкциям» должен был вывезти Юбера из России.
  Дело провалилось, и теперь Юберу оставалось лишь уйти. Он сделал все, что мог; не его вина, что все так получилось. Хорошо еще, что ему удалось бежать самому.
  «Голиаф» был сапожником. Он был одним из членов маленькой еврейской общины, жившей в Сталинабаде, и тоже, как и шпеты, не смешивавшейся с коренным населением.
  Юбер, не останавливаясь, прошел мимо лавочки. Сапожник был один и подбивал подметку. Юбер прошел еще метров сто, вошел в подъезд дома, где подождал несколько секунд, потом вернулся назад.
  На улице не было ничего подозрительного. Он с самым естественным видом вошел в лавочку. Сапожник поднял голову, чтобы посмотреть поверх очков в металлической оправе.
  — Что вы хотите?
  — Могли бы вы мне сказать, где живет Голиаф? — спросил Юбер по-русски.
  Сапожник насторожился. У него было морщинистое, как увядшее яблоко, лицо, темная кожа и крупный нос. Форма Юбера сбивала его с толку.
  — Я знаю многих Голиафов, — ответил он подозрительно.
  — Мне нужен сын Ребекки.
  Сапожник быстро поднялся. Он был маленьким и немного сутулился.
  — Быстро проходите туда, — сказал он. — Я присоединюсь к вам…
  Юбер шагнул в дверь, находившуюся в глубине лавочки, а Голиаф подошел к витрине, чтобы посмотреть на улицу.
  Юбер оказался в бедно обставленной кухне-столовой. Он взял стул и сел: силы его были на исходе. Пришел маленький человечек:
  — Что я могу для вас сделать?
  — Переправить меня в Афганистан.
  Сапожник пристально посмотрел на форму, потом на опухшее лицо Юбера.
  — У вас были неприятности?
  — Этой ночью меня арестовали и измордовали в здании МВД. Я смог убежать из медчасти, позаимствовав эту форму.
  — Они обнаружили ваше бегство?
  — Почти сразу, нет никаких сомнений. В данный момент они должны идти по моим следам.
  «Голиаф» поморщился.
  — Это очень неприятно.
  У входной двери зазвонил колокольчик. Юбер быстро отодвинулся, чтобы его не заметили из лавочки, когда сапожник открывал дверь в нее.
  «Голиаф» отсутствовал минут пять. Когда он вернулся, его лицо выглядело очень озабоченным.
  — Люди уже знают, что был побег из здания МВД. Повсюду расставлены посты.
  — Это нормально.
  Маленький человечек снял очки, чтобы протереть стекла, и этот жест напомнил Юберу мистера Смита.
  — Вас надо будет спрятать на несколько дней. Было бы безумием покидать город в таких условиях. У вас нет ни одного шанса прорваться. Способ, которым вы убежали, заденет их за живое, и я могу вам гарантировать, что они приложат все усилия, чтобы схватить вас.
  Юбер об этом догадывался, но перспектива прятаться, оставаясь в этом городе еще некоторое время, совершенно ему не нравилась.
  — Действительно нет никакого способа действовать по-другому?
  — Хотите попытаться в одиночку? — отозвался маленький человечек. — Направление на юг вам известно, это туда. Но на меня не рассчитывайте.
  — Хорошо, — сдался Юбер, — я сделаю все так, как вы считаете нужным.
  «Голиаф» показал на дверь в глубине комнаты.
  — Заходите туда. Это моя спальня. Там вы и спрячетесь.
  Юбер нахмурил брови.
  — Этого будет достаточно?
  — Лучшего я вам предложить не могу, к сожалению. Я рискую так же, как и вы.
  — Простите.
  — Снимите эту форму. Я достану вам другую одежду. Теперь идите в ту комнату. Мы поговорим более серьезно сегодня вечером. Мое слишком долгое отсутствие в лавочке может привлечь внимание.
  Он вернулся в мастерскую, а Юбер прошел в соседнюю комнату. Ставни были закрыты, в комнате царил полумрак и стоял неприятный запах. Юбер с сожалением вспомнил о безупречной чистоплотности шпетов.
  Он снял форму, оказавшую ему такую большую услугу, бросился на кровать и почти сразу заснул.
  Глава 9
  Был вечер воскресенья. К этому времени Юбер прятался у маленького еврея-сапожника уже больше тридцати часов, и с него было больше, чем достаточно.
  Его первой мыслью после побега было как можно скорее добраться до Афганистана, чтобы затем вернуться в Вашингтон. Ему казалось, что дело провалилось, и поправить уже ничего нельзя.
  Выспавшись, он посмотрел на вещи уже иначе. Монтелеоне стал причиной его ареста, но рассказал он не все. А молчал он потому, что боялся за самого себя. Юбер думал, что, шантажируя его, угрожая сунуть по горло в дерьмо, сможет заставить его раскаяться в своей вине.
  Юбер размышлял над этим целый день. Милиция с остервенением ищет его, пускай. Были жуткие облавы у шпетов, подтверждавшие, что его по-прежнему принимали за немца; но они не могли обыскать в городе каждый дом, остановить каждого прохожего. Это было невозможно…
  И уж, конечно, у них не могло возникнуть мысли, что у беглеца хватит смелости вернуться туда, где его арестовали — вернуться к Монтелеоне.
  Хорошенько все взвесив, Юбер счел, что может действовать.
  — Сегодня вечером мне надо выйти, — объявил он «Голиафу».
  Тот посмотрел на него изумленным взглядом.
  — Вы сумасшедший.
  — Нет, не думаю.
  Не раскрывая цели вылазки, он изложил свою точку зрения и сумел убедить собеседника, что он не очень рискует, при условии, что будет избегать общественного транспорта, такси и не станет выходить из города.
  — Мне нужно оружие, — сказал он в заключение. — Я не хочу, чтобы меня арестовали снова. И еще часы.
  «Голиаф» немного подумал.
  — Я думаю, — ответил он, — что вы всегда действуете по собственному разумению. Значит, надо вам помогать. Я достану вам оружие, но вы дадите мне слово не возвращаться сюда, если у вас будет малейшая неприятность. У меня нет никаких причин рисковать в операции, смысла которой я не понимаю.
  — Даю вам слово.
  Еще вчера «Голиаф» достал Юберу поношенную одежду, похожую на ту, что носят обычные люди. Он ушел в лавочку, витрина которой была закрыта по причине воскресенья, и вернулся через несколько минут с револьвером «маузер», выпущенным до 1914 года.
  — Вы стащили его в музее? — спросил Юбер, смеясь.
  — Его очень аккуратно хранили, и работает он хорошо. Барабан полный, но других патронов у меня нет; вам придется довольствоваться этими в случае стычки.
  — Спасибо, — сказал Юбер, взяв оружие.
  Оно было тяжелым и очень хорошо ложилось в руку. Юбер осмотрел его, потом сунул за пояс. «Голиаф» дал ему часы.
  — Скажите, — спросил Юбер, — в этой стране у прислуги в воскресенье действительно выходной?
  — Да, это абсолютное правило.
  — Без исключений?
  — На исключения посмотрели бы очень плохо.
  Он думал о Марии, домработнице Монтелеоне, он не имел никакого желания встречаться с ней. На этот раз он намеревался воспользоваться восьмичасовой сменой охраны, поскольку темнело в семь.
  «Голиаф» объяснил ему кратчайшую и самую спокойную дорогу от Русаковской до улицы Чита. По словам сапожника, дорога заняла бы меньше двадцати минут. Юбер чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы проделать такой путь. Чтобы не привлекать к себе внимания, он снял с лица повязку. Раны нормально заживали.
  В семь часов десять минут он вылез через окно в узкий и темный двор и вышел на улицу.
  В этот час улицы города были очень оживлены — люди возвращались с воскресной прогулки. Юбер считал, что это очень хорошо. Чем плотнее толпа, тем меньше для него риск быть замеченным.
  Ему понадобилось чуть больше двадцати минут, чтобы дойти до улицы Чита. Когда он заметил милиционера, дежурившего перед виллой ученого, его сердце бешено заколотилось.
  Какое-то мгновение ему хотелось отказаться от своего замысла, отступить, но он взял себя в руки. «Ты пойдешь!» — приказал он себе.
  Он прошел мимо охранника на ватных ногах, свернул на дорогу и прошел до конца тропинки…
  Самое сложное было сделано, остальное должно было происходить в тени. Он был прав, думая, что милиция не усилит охрану дома ученого. Если, конечно, никакой сюрприз не ждет его внутри.
  Когда прибыла смена, он лежал на животе за забором. На этот раз ему было труднее перелезать через стену, и он сделал это на пять метров левее.
  Подтягиваться было тяжело и очень больно. Заныли все его раны. Он лег на гребень стены, тяжело дыша, и нагнулся, чтобы попытаться разглядеть, что внизу, прежде чем прыгнуть.
  Но он не смог ничего увидеть. Он скользнул вниз, упал на цветы, не стал исправлять повреждения и, не теряя времени, пошел к дому.
  На кухне горел свет. Он приблизился очень осторожно, стараясь не выходить из тени, и замер за деревьями, откуда мог видеть…
  Монтелеоне был на кухне один, видимо, готовил ужин. Юбер подождал несколько минут. Новый часовой занял свой пост на тропинке. Его ботинки скрипели по гравию, он покашливал.
  Юбер вытащил из-за пояса револьвер и взвел курок. Потом он пошел к дому. Монтелеоне не видел его. Юбер повернул ручку застекленной двери, не теряя его из виду; если дверь заперта, он постучит в стекло и заставит открыть под угрозой оружия.
  Но дверь была не заперта. Юбер вошел. В это мгновение Монтелеоне резко обернулся и от удивления выронил яйцо, которое держал в руке. Яйцо разбилось, забрызгав ботинки ученого.
  — Добрый вечер! — спокойно сказал Юбер, закрывая за собой дверь. — Советую вам не шуметь.
  Монтелеоне криво улыбнулся.
  — Я ждал вас, — ответил он, — но вы все же застали меня врасплох.
  Юбер иронично спросил:
  — Вы меня ждали?
  — Да, поэтому я и оставил дверь открытой. Я думал, что у вас уже нет ключа.
  Юбер несколько секунд смотрел на него.
  — Вы интересный тип. Не могли бы мы пройти в менее заметное место, чтобы продолжить эту беседу?
  — Я собирался вам это предложить.
  Итальянец выключил газ.
  — Ладно, поужинаю позже.
  Он пошел к двери в коридор.
  — Без шуток, — посоветовал Юбер. — Я стреляю быстро и метко, и меня нельзя обмануть дважды.
  — Не бойтесь. Я и так наделал много зла.
  Юбер не мог прийти в себя. Или это было недоразумение, или он был потрясающим артистом. Юбер вспомнил о совете Элизабет Шрагмюллер, более известной под именем «Фрейлен Доктор»10: никогда не рассматривать явление изолированно, никогда не принимать в расчет внешние проявления дружелюбия или враждебности.
  Они вошли в кабинет. Монтелеоне включил свет. Юбер указал на два кожаных кресла, стоявших перед рабочим столом.
  — Здесь нам будет очень удобно. Садитесь сюда.
  Сам он сел на более удаленное кресло, лицом к двери.
  — Вы осторожны, — заметил ученый.
  — Мне за это платят. Я попрошу вас также вытянуть ноги перед собой.
  — Боитесь, что я брошусь на вас?
  — Принимаю меры предосторожности.
  Юбер положил оружие на колени, не выпуская его.
  — Я вас слушаю, — сказал он ледяным тоном.
  По лицу Монтелеоне тек пот. Он явно не чувствовал себя так свободно, как старался показать.
  — Конечно, — сказал он, махнув своей красивой белой рукой, — говорить придется мне.
  — Возможно, это дерзость с моей стороны, но я продолжаю думать, что вы должны объяснить мне свой поступок.
  Ученый опустил голову.
  — Должен… Но вы поймете. Каждый вечер я принимаю снотворное, чтобы заснуть… Можете проверить — таблетки в ящичке ночного столика.
  Юбер молчал. Он изучал Монтелеоне: встревоженный, очень нервозный. Был ли он таким до отъезда из США? Маловероятно. Мистер Смит не мог бы ему доверять.
  Ученый стал потирать руки; этот жест, должно быть, стал для него привычным.
  — Когда вы меня разбудили, я был совершенно оглушен снотворным… Я… Я забыл фразы пароля… Идиотизм, но это правда… Уже некоторое время это происходит со мной довольно часто… Провалы памяти… Я забываю имя, формулу… О! Не навсегда, потом я вспоминаю, но все-таки это очень неприятно…
  — Продолжайте, — сказал Юбер ледяным голосом.
  Монтелеоне заерзал в своем кресле; ему, очевидно, было трудно оставаться неподвижным.
  — Так вот… Понимаете, я не знал, кто вы на самом деле… Я не смог заснуть, жутко плохо себя чувствовал из-за снотворного… Я не знал, что делать… Если я промолчу, а это окажется ловушкой МВД, я пропал… Я провел ужасные часы. Наконец, почти убедившись, что вы провокатор, я решил проинформировать полицию, но воспользовался тем, что был под действием снотворного, чтобы сказать не все и оставить вам выход, если бы вы действительно оказались тем, за кого себя выдавали…
  Юбер улыбнулся.
  — Не пытайтесь меня одурачить, — посоветовал он. — Я прекрасно понимаю, почему вы так поступили… Исключительно в собственных интересах, чтобы не быть втянутым слишком далеко. Обвиненный вами в шпионаже, я вполне мог потянуть вас с собой, рассказав, при каких обстоятельствах вы перешли Рубикон.
  Монтелеоне стал пунцовым.
  — Теперь, — жестко заговорил Юбер, — шутки кончились. Вы сделаете то, о чем я вас просил, иначе я утоплю вас вместе с собой.
  — Не обвиняйте меня, — взмолился итальянец. — С того момента, когда я убедился, что вы действительно посланец мистера Смита, я думал только о том, как бы вам помочь…
  — Правда? — сыронизировал Юбер. — Самое время!
  — Да, я понял, когда они поставили меня лицом к лицу с вами, чтобы попросить вас опознать. Тогда я стал быстро думать, ища способ вас спасти…
  — Может быть, это вы организовали мой побег? — насмешливо спросил Юбер.
  Ученый с силой потер ладонями лицо.
  — Я понимаю вашу горечь…
  — А я понимаю, что мог оставить там свою шкуру. Я не говорю о том, что я там вынес.
  Монтелеоне положил руки на колени и наклонился вперед.
  — Позвольте вам объяснить… Вы слышали, как я, прежде чем выйти, попросил у комиссара Григорьева разрешения поговорить с ним наедине?
  Юбер вспомнил эту деталь.
  — Вот что я сказал Григорьеву… Я ему сказал, что узнал вас… Что вы Хельмут Вайссенфель, один из ученых, работающих в Хантсвилле под руководством фон Брауна и что там я и познакомился с вами; что вы один из создателей «Ю.Д.М.Г.»11 Я ему сказал, что вы были чем-то вроде сорвиголовы, человеком без идеалов и совести, живущим только ради научного поиска…
  Теперь Юбер понял, почему допрос был прерван и почему затем с ним обращались так мягко.
  — Они подумали, что смогут меня использовать у себя на службе?
  Монтелеоне улыбнулся, явно подбодренный сменой настроения своего собеседника.
  — Я хотел, чтобы они сами пришли к этой мысли. Короче, Григорьев меня об этом спросил. Я ответил, что, на мой взгляд, у вас никогда не было другого идеала, кроме науки, и что, имея выбор между приговором за шпионаж и работой на СССР, вы не станете долго колебаться. Затем Григорьев спросил меня, соглашусь ли я сделать вам такое предложение. Я ответил утвердительно.
  Юбер мягко кивнул головой. Веселая улыбка растянула его полные губы.
  — Вы рисковали. Если они узнают, что настоящий Хельмут Вайссенфель по-прежнему в Хантсвилле, они заставят вас дорого заплатить за шутку.
  Монтелеоне моргнул, и Юбер понял, что не в его интересах запугивать ученого.
  — Они это не проверят, пока не будут иметь причин для сомнений…
  — Конечно. Все же я благодарю вас за попытку вытащить меня из передряги.
  — Вам не за что меня благодарить.
  — Но теперь это уже все равно. Вам остается только передать планы, как мы договорились, и все закончится. Я постараюсь удрать отсюда, как можно скорее.
  Монтелеоне со смущенным видом опустил голову.
  — Я не могу дать вам планы, это невозможно.
  Юбер нахмурил брови.
  — Что вы мне рассказываете?
  Ученый развел руками, чтобы выразить свое бессилие.
  — Я здесь ни при чем, но я иностранец… Мне запрещен доступ к сейфам, где хранятся планы. Когда я хочу получить какой-либо документ, он должен быть мне по-настоящему необходимым, и мне приходится просить его у профессора Шкловского.
  Юбер был взбешен.
  — Должен же существовать способ. Узнайте комбинацию сейфа и…
  — Невозможно, говорю я вам. Сейф заперт в бронированной комнате, и дверь в нее день и ночь охраняется четырьмя милиционерами.
  — Тогда, — сказал Юбер, — я вижу только один способ: вы поработаете ночь, чтобы воспроизвести все по памяти.
  Монтелеоне жалко улыбнулся.
  — Я вполне способен на это, потому что работал вместе с Шкловским над всеми деталями «Пурги», но потребовался бы десяток ночей, чтобы проделать такую работу, и то безо всякого отдыха, что невозможно. Допустим, что я буду работать через ночь. Вам придется ждать три недели, это минимум…
  Юбер был оглушен. Перспектива ждать три недели запертым в зловонной комнатке «Голиафа» делала его больным.
  — Это невозможно.
  Монтелеоне вздохнул:
  — Существует другой способ…
  Юбер посмотрел на него:
  — Я вас слушаю.
  — Вы возьмете меня с собой. Как только я попаду в Хантсвилл, я засяду за работу вместе с фон Брауном…
  Юбер прикрыл глаза, размышляя.
  — Что, устали жить здесь?
  Плечи ученого опустились.
  — Я не должен был соглашаться, я на это не гожусь. Не то чтобы я был несчастен, нет… Моя жизнь здесь почти абсолютно такая же, как та, что я вел в Хантсвилле. Следят за мной не больше и не меньше, а Шкловский — отличный начальник… Это из-за моего договора с ЦРУ. Понимаете, у меня всегда такое чувство, что это должно читаться на моем лице. Когда мои русские коллеги смотрят на меня, мне всегда кажется, что я читаю в их глазах обвинение. Я не могу жить в подобных условиях, это гложет меня, и я думаю, что в конце концов сойду с ума…
  Юбер думал так же. Монтелеоне испытывал комплекс вины; и это стало у него манией. Вот почему он принимал снотворное. Он лишился сна. Вне работы у него оставалась единственная мысль: страх быть разоблаченным и расстрелянным, как шпион. Он не мог этого вынести.
  «Детальные инструкции» совершенно не предусматривали, что Юбер может вывезти Монтелеоне. Они предусматривали многое, но не это.
  Ну что же, пусть мистер Смит говорит, что хочет. Юбер не мог позволить себе ждать три недели в подобных условиях. Кроме того, он тоже не хотел сойти с ума. В любом случае Монтелеоне продержится недолго, а тогда сохранение агента возле Шкловского не имело никакого смысла.
  — Я очень хочу вас увезти, — сказал Юбер, — но МВД держится начеку из-за моего побега, а агент, который должен был эвакуировать меня из страны, ничего не хочет делать прежде, чем все успокоится…
  Монтелеоне бросил на него странный взгляд.
  — Существует только один способ прекратить поиски, — прошептал он.
  Юбер прислушался: ему показалось, что он уловил какой-то шум. Поэтому он ответил с некоторым опозданием.
  — Я бы хотел знать, какой.
  Монтелеоне посмотрел на свои пальцы, которые сложил куполом.
  — Выдать вас.
  Юбер содрогнулся:
  — МВД?
  Монтелеоне поднял на него невинный взгляд.
  — Разумеется.
  Наступила тишина, потом Юбер встревожился:
  — Вы сошли с ума или что?
  Ученый вздохнул:
  — Я понимаю, что это вас… шокирует. Но выслушайте меня… Я вас оценил по достоинству. Узнав о вашем побеге, я был уверен, что вы вернетесь встретиться со мной. За прошедшие сутки я много размышлял. Повторяю: единственный способ прекратить поиски — сдать вас.
  Юбер саркастически улыбнулся.
  — Это, во всяком случае, строго логично.
  Монтелеоне наклонился вперед, положив руки на колени.
  — Чем вы рискуете, если вас считают Хельмутом Вайссенфелем?
  Юбер рассмеялся:
  — Я рискую ввязаться в авантюру, выбраться из которой мне будет трудно.
  — Но это же ненадолго. Единственная цель — усыпить бдительность милиции и официально соединить нас, это позволит нам убежать в удобный момент вместе.
  Юбер был не совсем убежден.
  — Я отлично понимаю, — сказал он. — Ваша идея не глупа, но они сразу же заметят, что мой научный багаж недостаточен для Вайссенфеля. Откроюсь вам до конца: прежде чем заняться этим делом, я провел две недели в Хантсвилле с фон Брауном. Так что в разговоре я могу об этом намекнуть. Мне известны последние открытия в области ракетостроения, но если меня посадят в исследовательский кабинет, все провалится.
  Монтелеоне, казалось, принял аргумент, но держался за свою идею.
  — Будет несколько дней, в которые я буду вас убеждать работать на них. Была договоренность, что этим займусь я. Они согласились, что, зная вас лично, я добьюсь цели лучше любого другого.
  — Это продлится недолго. Уже то, как вы описали мой характер, не позволит мне разыгрывать колебания. Я думаю, что сорок восемь часов будут максимумом; потом они решат, что я пытаюсь выиграть время, и спросят себя, почему.
  Монтелеоне искал; он грыз ногти.
  — Нашел! Эврика!
  Юбер насторожился. Он не любил, когда им так распоряжаются.
  — Давайте, я слушаю.
  — Вы получили достаточно ударов по голове, чтобы изобразить сотрясение мозга? Вы сдадитесь милиции, скажете, что вы Хельмут Вайссенфель и ищете старого друга — Луиджи Монтелеоне… Вы немного заговариваетесь, совершенно не опасны, полны доверия ко всему миру, а? Они все поверят, как один человек. На милицию сильно наорут, что они вас изуродовали, и обратятся ко мне, чтобы постараться привести вас в нормальное состояние, поскольку вы будете требовать встречи со мной.
  Юбер не смог удержаться от смеха.
  — У вас потрясающее воображение, — сказал он. — Вам бы надо писать романы.
  Но Монтелеоне не смеялся. Поглощенный своей идеей, он спросил:
  — Ну как? Что вы об этом скажете? Вы не думаете, что это осуществимо?
  Юбер опять посерьезнел.
  — Разумеется, осуществимо. Все осуществимо, только осуществляется по-разному. Дело в том, что у меня нет никакого желания вновь попадать в лапы МВД. Эти люди и я взаимно не выносим друг друга.
  Монтелеоне вздохнул. Его немного заплывшее жиром лицо римлянина казалось обрюзгшим.
  — Тогда, — сказал он, — не будем больше говорить об этом. Возвращайтесь в Вашингтон с пустыми руками.
  Юбер отрицательно покачал головой.
  — Я вернусь не с пустыми руками, вот увидите. Постарайтесь найти другое решение, я тоже подумаю.
  Он встал, убрал оружие во внутренний карман своего пиджака. Монтелеоне последовал его примеру.
  — Значит, вы действительно этого не хотите?
  — Нет, спасибо. Вы слишком любезны.
  Наступило долгое молчание. Итальянский ученый выглядел страшно расстроенным.
  — Вы не можете уйти сейчас, — сказал он вдруг. — Вам надо ждать следующей смены охраны.
  — Да, она будет в полночь.
  — Я приготовлю ужин. Мы поедим вместе.
  — Охотно соглашаюсь. Признаюсь, я умираю от голода.
  — Оставайтесь здесь, я схожу на кухню.
  Юбер сделал движение, относительно смысла которого нельзя было ошибиться.
  — Вы мне не доверяете?
  Юбер посмотрел ему прямо в лицо, потом решил сыграть ва-банк.
  — Да, теперь доверяю.
  Глава 10
  Они сидели за столом на кухне, напротив друг друга. Юбер посмотрел на настенные часы, показывавшие час ночи, потом на «Голиафа», клевавшего носом. Он ушел от Монтелеоне в момент смены охраны в полночь, и ученый объяснил ему, как через соседние сады выйти на другую улицу. Этот маршрут избавлял его от необходимости проходить мимо милиционера, дежурившего перед домом.
  Еще до того как уйти от Монтелеоне, Юбер решил принять его идею: в ней был некий юмористический аспект, соблазнявший его. Но он и сам не очень понимал, почему он ушел, не сказав об этом итальянцу.
  «Голиаф» пожал худыми плечами; глаза его покраснели от усталости.
  — Надо определиться, — пробурчал он. — Вчера вы хотели уехать немедленно, теперь решаете остаться. Вы не знаете, чего хотите.
  Юбер улыбнулся.
  — О! Я прекрасно знаю, чего хочу. Просто произошло нечто, что побуждает меня остаться… Старина «Голиаф», теперь вам придется переправлять на ту сторону не одного, а двоих. У меня есть гость.
  Маленький еврей-сапожник застыл. Он посмотрел на Юбера поверх очков и решительно ответил:
  — Невозможно!
  — Невозможно? Что это такое? Не понимаю.
  Тот упрямо возразил:
  — Зато я понимаю. Моя комбинация срабатывает только для одного человека одновременно, и это уже слишком хорошо.
  Юбер отмел возражение небрежным движением руки.
  — Ну что же, старина, придется вам выкручиваться. У меня есть один тип, и я должен непременно вывезти его.
  «Голиаф» провел пальцами с черными ногтями по редеющей, полной перхоти шевелюре. Он надолго задумался. Юбер терпеливо ждал.
  Наконец маленький человечек спросил:
  — Тип согласен или нет?
  — Согласен. Это легче, нет?
  «Голиаф» с сомнением поморщился.
  — Как сказать… Несогласного всегда можно усыпить и тащить, как сверток. Сверток заметен меньше, чем человек.
  Юбер засмеялся.
  — Если действительно нет другого выхода, мы его усыпим и спрячем в сверток; это не так страшно.
  Маленький человечек разъяренно почесал голову.
  — Я жил так спокойно, и надо же вам было свалиться на меня с вашими историями.
  Юбер перестал смеяться. Его суровое лицо стало твердым, как камень.
  — Уважаемый, — сказал он ледяным тоном, — вам бы следовало знать, что когда входишь в наше дело, то выйти из него уже нельзя.
  — Я знаю, — ответил сапожник тоскливым тоном. — Иногда и хотел бы остановиться, но это невозможно. Надо продолжать только, чтобы попытаться спасти свою шкуру; как пловец, который не должен переставать грести, если не хочет утонуть.
  — Удачное сравнение.
  Маленький еврей по-прежнему скреб затылок, но с меньшей силой.
  — Но и это не спасает от несчастных случаев, — заговорил он вновь с горечью. — Потому что пловец всегда может стать жертвой судороги.
  — Или акулы? — предположил Юбер, открывая в улыбке волчьи зубы.
  — Или акулы, — согласился маленький человечек, глядя ему в лицо.
  Он взял бутылку водки, стоявшую на столе, и наполнил стакан.
  — Вы правда не хотите выпить?
  — Нет, спасибо.
  Юбер внимательно смотрел на него, пока тот пил. «Голиаф» не был алкоголиком, но время от времени нуждался в стаканчике, чтобы придать себе смелости.
  — Вы должны будете вернуть мне форму, в которой я пришел.
  Голиаф подскочил.
  — Что вы хотите сделать?
  — Надеть ее вновь. Я считаю, что она мне идет.
  — Это очень опасно. Они знают, что вы бежали в ней.
  — Вот именно. Поскольку я собираюсь сдаться, не нужно, чтобы они думали, что кто-то помогал мне после побега. Они обязательно подумают об этом, если найдут меня не в том виде, в котором потеряли.
  Маленький сапожник выпучил испуганные глаза.
  — Вы… Вы хотите сказать, что собираетесь вернуться в МВД?
  — Совершенно верно.
  — Но вы сошли с ума! Они быстро осудят вас и расстреляют.
  — Об этом не волнуйтесь. Лучше слушайте меня внимательно. Надо, чтобы вы разработали план бегства в Афганистан на двоих и чтобы вы были готовы осуществить его в любой момент. Я не смогу вас предупредить. Все, что я могу сказать вам сейчас, — мы придем вечером, когда стемнеет, и у нас будет целая ночь впереди. Я думаю, вам надо быть наготове с завтрашнего вечера.
  — Но, — запротестовал «Голиаф», — я вам сказал, что ничего нельзя сделать, пока не будут сняты повышенные меры безопасности, а они еще остаются в силе. Все дороги, все вокзалы, все аэродромы под строгим наблюдением…
  — Мой дорогой друг, повышенные меры безопасности будут отменены сегодня же вечером, как только МВД возьмет меня. Понятно?
  Маленький человечек замер с открытым ртом.
  — Я считаю, что вы совершенно сошли с ума, — сказал он наконец, вновь яростно скребя свою голову.
  — Ладно, — ответил Юбер. — Можем идти спать. Хороший сон пойдет на пользу нам обоим.
  Он отодвинул стул и встал. Сапожник сделал то же самое; он выглядел более угнетенным, чем когда-либо.
  * * *
  Юбер в последний раз любовался собой в форме МВД.
  — А все-таки она мне идет, а?
  «Голиаф» пожал плечами с гримасой отвращения. Он больше уже ничего не говорил.
  — Мне не хватает только бинтов, но, поскольку вы их выбросили, лучше их ничем не заменять. Они могли бы это заметить. Они сочтут, что я сам снял их, что, кстати, правда.
  Он похлопал хозяина дома по тощему плечу.
  — До скорого, старина «Голиаф», и не дуйтесь так.
  Сапожник выключил свет, потом открыл окно и тихо раздвинул ставни. В маленьком дворике все казалось спокойным.
  — Идите, — шепнул маленький человечек.
  Юбер подошел, перебрался через подоконник, держась за плечо «Голиафа».
  — Не забудьте, — напомнил он очень тихо. — Вы должны быть готовы к уходу с завтрашнего вечера.
  Он не стал ждать ответа и быстро пересек двор. Короткий осмотр — и Юбер вышел на улицу.
  Его физическое состояние было еще далеко не блестящим. Голова по-прежнему болела, и некоторые движения он делать не мог; не мог он также глубоко дышать, так болели ребра. «Они меня вылечат», — думал он, направляясь к улице Чита.
  Он спрашивал себя, какое наказание мог понести надзиратель, охранявший его в момент побега. Бедняга видел его в таком жалком состоянии, что ему не приходила мысль о возможности бегства арестованного; он не подумал, что укол морфия подействует так быстро и так эффективно. И, конечно, никто раньше не осмеливался бежать из здания МВД.
  Ему потребовалось полчаса, чтобы не торопясь дойти до улицы Чита. Весь день, как актер перед важной премьерой, он повторял свою роль и думал, что сыграет ее хорошо.
  В нескольких метрах от дома Монтелеоне Юбер создал маску: нижняя губа чуть отвисла, взгляд блуждающий и мягкий, вид безобидный.
  Все же сердце сильно билось о больные ребра, и он был недалек от мысли, что «Голиаф» был тысячу раз прав, называя его сумасшедшим.
  Но отступать было поздно, часовой его уже заметил. Шаркая, Юбер сделал последние шаги, отделявшие его от милиционера, и остановился перед ним, не говоря ни слова.
  Удивленный милиционер несколько секунд стоял, не реагируя, потом спросил по-русски:
  — Тебе чего?
  Юбер ответил на немецком, мягким и монотонным голосом:
  — Я хочу видеть моего старого друга, профессора Монтелеоне… Скажи, что его хочет видеть Хельмут Вайссенфель… Будь так любезен… Будь любезен…
  Ему было трудно сохранять этот тон и удерживаться от смеха, видя физиономию милиционера. Он должен был понимать немецкий, как и многие его коллеги, охранявшие или допрашивавшие немецких пленных во время последней войны.
  — Я Хельмут Вайссенфель, — повторил Юбер тем же мягким и монотонным голосом. — Я специалист по ракетам, как и он… Скажи ему, что я хочу с ним поговорить…
  Милиционер выругался сквозь зубы. Ситуация явно была выше его понимания. Наконец он поднес к губам свисток и дунул в него.
  — Знаете, — продолжал Юбер с глупой улыбкой, — мы скоро сможем полететь на луну. Да, да, не смейтесь… Фон Браун утверждает, что мы полетим на нее раньше, чем через десять лет, и я тоже уверяю вас в этом.
  Показался второй часовой. Он дружески махнул рукой Юберу, которого принял за коллегу, и спросил:
  — Что случилось?
  — Мне кажется, это тот тип, что сбежал; у него совершенно чокнутый вид.
  — Я Хельмут Вайссенфель, — любезно объяснил Юбер вновь пришедшему. — Я бы хотел встретиться с моим коллегой, профессором Монтелеоне…
  — Он спит, — на всякий случай ответил первый часовой, так как второй совершенно лишился дара речи.
  Юбер слабо махнул рукой, извиняясь.
  — Тогда, — сказал он, — я вернусь завтра утром. У меня нет при себе визитной карточки, поэтому я попрошу вас проинформировать его о моем приходе. Всего хорошего, господа. Простите меня.
  Он повернулся на каблуках и стал уходить.
  — Стой! — крикнули оба милиционера одновременно.
  Юбер остановился и снова повернулся к ним лицом с дружелюбным и совершенно безобидным видом.
  — Мы… Мы проводим вас к профессору, — пробормотал первый по-немецки. — Не уходите.
  Юбер поблагодарил их счастливой улыбкой.
  — Вы очень любезны; очень, очень любезны. Да, да, не спорьте. Я скажу это вашим начальникам.
  Они открыли ворота, провели его во двор, отперли дверь черного хода и проводили его в кабинет, где прошлой ночью состоялся разговор между Юбером и Монтелеоне. Первый снял трубку телефона со словами:
  — Я предупрежу профессора; он еще не вернулся, но скоро приедет. Вы можете подождать его здесь.
  Второй вышел из комнаты, и Юбер услышал, как он поднимается по лестнице; он, несомненно, пошел предупредить Монтелеоне о том, что происходит, и попросить его не показываться до решения начальства.
  Первый набрал номер, подождал и заговорил на таджикском, в котором Юбер не понимал ни слова. Разговор шел довольно долго, и милиционер, казалось, нервничал. Казалось, на том конце провода ему отказывались верить. Начальников обмануть будет труднее, чем мелкую сошку, и Юбер был доволен, что смог потренироваться с этими двумя.
  Наконец милиционер положил трубку и вытер лоб рукавом. Спустился второй.
  — Профессор скоро приедет. Мы подождем его здесь втроем, — сообщил тот, который звонил.
  Юбер широко улыбнулся.
  — Охотно. Простите, что доставил вам столько беспокойства.
  Милиционеры переглянулись. Теперь они, казалось, веселились. Завтра они смогут рассказать коллегам отличную историю.
  — Понимаете, — вновь заговорил Юбер, — я бы хотел, чтобы профессор ввел меня в курс своих работ. На взаимной основе, разумеется. Мы, ученые, заинтересованы часто проводить такие обмены. Прогресс науки от этого только выиграет… Я надеюсь, вы со мной согласны?
  Они ответили хором:
  — Ну конечно, товарищ! Конечно!
  Юбер переводил восхищенный взгляд с одного на другого.
  — Вы называете меня товарищем, как это любезно! Видите ли, я не враг дружелюбности, даже между такими разными людьми, как мы. Вас называют примитивными. Но что такое примитивный, в конце концов? Как я говорил совсем недавно моему большому другу фон Брауну, примитивные существа намного ближе нас к природе, а значит, к истине… Но я, конечно, надоел вам?
  Замерев, оба милиционера запротестовали:
  — Вовсе нет… профессор.
  Юбер продолжал говорить мягким, возбужденным голосом в течение примерно четверти часа. Потом снаружи послышался шум машины; хлопнули дверцы. Второй часовой вышел открыть дверь. Через тридцать секунд в комнату вошли санитары в белых халатах.
  — Добрый вечер, профессор, — сказали они. — Мы ассистенты профессора Монтелеоне, и он попросил нас за вами приехать. Просим вас следовать за нами…
  Юбер вздрогнул. Его увезут в сумасшедший дом на обследование; ему придется играть со всей силой, чтобы выкрутиться…
  Он добровольно пошел за ними и сел в «скорую», ждавшую перед домом. Сев между двумя санитарами, он продолжил речь:
  — Профессор Монтелеоне наверняка будет рад со мной встретиться… Видите ли, я, как и он, специалист по ракетам… Мое имя Хельмут Вайссенфель… Может быть, слышали? Иногда обо мне упоминали газеты: «Нью-Йорк Геральд Трибюн», «Крисчен Сайенс Монитор», однажды «Лайф»… Вы читаете «Лайф»? Очень интересный журнал… Особенно объявления, их я никогда не пропускаю… Фон Браун мне однажды сказал…
  Они ехали минут десять. Потом его высадили перед большим белым зданием, которое, конечно, было больницей.
  — Мой коллега работает здесь? — спросил Юбер.
  — Совершенно верно.
  Большой, ярко освещенный холл, лифт, достаточно просторный, чтобы в него входили носилки. Второй этаж… Третий… Четвертый… Пятый. Остановка.
  Они прошли по коридору, покрытому линолеумом. Туда-сюда ходили с серьезным видом мужчины и женщины в белых халатах.
  Юбера ввели в большой кабинет, где стояло много кресел. Он сел, скрестил свои длинные ноги.
  — Профессор Монтелеоне сейчас придет, — заверил один из санитаров.
  — Спасибо, я подожду.
  Прошло несколько минут. Юбер напевал, сбрасывая щелчками невидимые пылинки с брюк. Потом вошли двое мужчин в белых халатах. Один в очках. Наверняка, врачи. Санитары исчезли. Один из врачей открыл дверь в глубине комнаты, посмотрел на второго и не закрыл ее. Юбер мог бы поспорить на свою рубашку, что в соседнем помещении сидит один или несколько представителей МВД.
  Тот, который был в очках, оперся обеими руками о стол и спросил добродушным тоном:
  — Ну, расскажите, что вас сюда привело…
  — Меня зовут Хельмут Вайссенфель, — начал Юбер, — и я бы хотел встретиться с профессором Монтелеоне…
  Глава 11
  Мистер Смит снял очки и протер стекла.
  — Добрый день, Говард! — сказал он майору, вошедшему в кабинет. — Какие новости?
  Говард выглядел озабоченным.
  — Вы просили меня, сэр, информировать вас в первую очередь о том, что касается операции «Буря»…
  Мистер Смит быстро надел очки.
  — Что-то не так?
  — «Рудольф» сообщил нам по радио, что ОСС 117 исчез сорок восемь часов назад, а Якуб не подает признаков жизни.
  — Это так серьезно?
  Говард пожал плечами.
  — Может быть. ОСС 117 должен был уйти от «Рудольфа», только получив планы. Сразу после этого он должен был пересечь афганскую границу по цепочке «Голиафа», который должен был предупредить Якуба, чтобы тот обеспечил, встречу на южном берегу Амударьи.
  — Понимаю, — сказал мистер Смит, вновь пробегая глазами сводку сверхсекретной информации, которую ему приносили каждое утро. — Что вы предлагаете?
  — Ничего нельзя сделать, сэр, только ждать.
  Вдруг мистер Смит наткнулся на сообщение из Пешавара.
  — Говард, — вы помните, кто должен был доставить Юбера из Пешавара в Балх? — спросил он взволнованно.
  Говард посмотрел на шефа.
  — Вилли, кажется.
  — Господи! — пробормотал мистер Смит. — Послушайте это: «МАРГЕЙТ информирует, что ВИЛЛИ, уличенный в контактах с агентом ЦЕНТРА в Пешаваре, был вчера ликвидирован. Подробности следуют»… Что вы на это скажете?
  Говард изменился в лице.
  — Это может объяснить исчезновение Юбера.
  К мистеру Смиту вернулось хладнокровие. Жестким и сухим голосом он приказал:
  — Немедленно пошлите сообщение «Рудольфу», попросите его найти Юбера, если это еще возможно, и предупредить, что он, возможно, провалился. Если остался хотя бы один шанс, им нельзя пренебрегать. Такого агента, как ОСС 117, не бросают, не предприняв даже невозможное, чтобы спасти его. Я на вас рассчитываю, Говард.
  Майор уже был возле двери.
  — Да, сэр.
  Глава 12
  Юбер посмотрел на часы, которые ему вернули вместе с другими его вещами. Одиннадцать часов. Утро среды. Юбер вернулся в пасть к волку вечером в понедельник — значит, в больнице он находится около тридцати шести часов.
  Психиатры долго допрашивали его и, если он веселился вначале, под конец это ему осточертело. Он думал, что сумел сыграть идиота, поскольку никто не приходил ему надоедать. Специалисты должны были составить заключение.
  В дверь постучали, вошел санитар и сказал:
  — К вам гость.
  Юбер приподнялся на кровати и увидел входящего итальянского ученого.
  — Вы хотели видеть Монтелеоне? — произнес гость. — Вот он, Монтелеоне!
  Юбер протянул обе руки; еще немного и у него на глазах выступили бы слезы.
  — Мой дорогой друг, — пробормотал он. — Как я счастлив вас видеть! Почему они так долго вас не предупреждали?
  — Не надо на них сердиться. Я отсутствовал, только что вернулся из поездки.
  Санитар вышел. Едва дверь закрылась, они подмигнули друг другу, потом Монтелеоне знаками дал Юберу понять, что стены могут иметь уши.
  — Все улажено, — заговорил он громко, — вы будете жить у меня, будете моим гостем.
  Юбер встал и начал одеваться. Монтелеоне говорил почти без остановок, расхваливая красоты своей страны в это время года. Когда Юбер собрался, он заключил:
  — Мы можем ехать. Моя машина ждет у дверей. К обеду мы будем дома.
  Они вышли из палаты, спустились на первый этаж, где бюрократ остановил их, чтобы Монтелеоне расписался в книге.
  — Ну вот, вы и свободны, дорогой мой!
  Спускаясь по ступенькам широкой лестницы, профессор добавил вполголоса по-английски:
  — Почти свободны…
  Машина была «ЗИМом», управлял им человек в штатском, наверняка агент МВД. По дороге Монтелеоне говорил один, Юбер подавал голос очень редко и исключительно для того, чтобы укрепить у шофера уверенность в своем умственном расстройстве.
  Они подъехали к дому на улице Чита, который Юбер уже хорошо знал. В конце концов, эта история была довольно комичной, и он бы мог искренне посмеяться, если бы его жизнь не подвергалась опасности каждую секунду.
  Наконец он познакомился с Марией, немкой-домработницей, о которой рассказывал Ханно Гугенбергер. Это была полная женщина средних лет, сурового вида. Они пообедали, разговаривая о незначительных вещах. После кофе Мария попросила разрешения уйти на час или два, чтобы сделать покупки.
  — Наконец-то одни! — вздохнул Монтелеоне, когда хлопнула входная дверь, что значило, что домработница ушла.
  Он встал, чтобы включить радио — хорошая предосторожность на тот случай — очень возможный, — если МВД установило микрофоны в разных комнатах.
  — Что вы думаете о моей комбинации? — весело спросил он. — Разве не прошло все, как по маслу?
  — Как по маслу, — согласился Юбер. — Если бы я был пессимистом, то сказал бы, что все прошло слишком хорошо.
  Монтелеоне на секунду застыл и озабоченно посмотрел на него.
  — Слишком хорошо прошло?
  — Черт! Да ни единой неприятности!
  Монтелеоне закурил.
  — Это ваша заслуга. Вы потрясающе сыграли свою роль. Знаете, каково заключение врачей?.. Легкое сотрясение мозга повлекло временное умственное расстройство с частичной потерей памяти. Легко излечить, при условии помещения вас в обстановку, где вы чувствовали бы себя свободно и хорошо. Вот она, эта обстановка.
  Он широко повел рукой и рассмеялся.
  — Это было нелегко, — сказал Юбер. — Мне очень хотелось рассмеяться им в лицо и послать их к черту.
  — Я вас понимаю, это, должно быть, ужасное напряжение. Во всяком случае эта история оставила мне свободной вторую половину дня. Мне поручено убедиться, что ваше умственное расстройство не повредило научным знаниям.
  — Я очень старался говорить с ними о ракетах!
  Монтелеоне потер руки и налил себе новый стаканчик водки, предварительно предложив Юберу, который отказался.
  — Ладно, теперь можно расслабиться. Расскажите мне, как вы сумели пробраться в Россию, а потом в Сталинабад, и как сумели здесь поселиться. Я догадываюсь, что у вас были… как это называется? Контакты, кажется?
  — Если хотите. Так вот, это очень просто. Я переплыл Амударью, не знаю, где точно. Потом дошел до шоссе и стал «голосовать». Приехав сюда, я спал в скверах.
  Монтелеоне поднял одно плечо с гримасой дружеского осуждения.
  — Ну! Ну! Не рассказывайте мне сказки! Это вы говорили в МВД!
  — Это правда, — сухо ответил Юбер, неприятно изумленный, что итальянец спрашивает у него такие подробности.
  Монтелеоне показался раздосадованным, потом выпустил колечко дыма и засмеялся.
  — Мы поговорим об этом позже, — сказал он. — Знаете, я обожаю истории этого рода.
  — При уходе отсюда вы переживете одну из них, будьте спокойны.
  — Вы предупредили того, кто должен нас вывезти?
  Юбер поморщился.
  — Не думайте об этом, этот вопрос касается только меня. Вам остается следовать за мной, ничего не говоря. И избавьтесь от этой неприятной привычки задавать вопросы. Люди моей профессии этого не любят.
  Итальянец покраснел:
  — О! Простите меня, я не знал.
  — Теперь знаете.
  — Знаю. Могу я вас все же спросить, когда мы поедем.
  Юбер пожал плечами.
  — Когда захотите… Сегодня вечером, например… Я полностью в вашем распоряжении.
  Монтелеоне задумчиво почесал подбородок.
  — Ну что же, — сказал он, — почему бы не сегодня вечером? Зачем ждать? Мы выйдем через заднюю дверь и таким образом будем иметь впереди целую ночь, прежде чем будет объявлена тревога. Я надеюсь, мы будем далеко?
  — Я тоже надеюсь на это, — прошептал Юбер.
  Монтелеоне вдруг встал. Он нервничал.
  — Может быть, сыграем в шахматы? — предложил он. Юбер не возражал.
  — Если хотите…
  Было уже начало пятого, а они все играли. Юбер выиграл у Монтелеоне две партии и проиграл одну. В ворота позвонили. Оба мужчины одновременно обернулись к окну, выходившему на передний двор.
  — Что это такое? — сказал итальянец. — Мария никогда не звонит.
  Они встали и пошли посмотреть. Возле ворот стоял Ханно Гугенбергер и разговаривал с милиционером. Шпет надел очки, а на плече у него висела сумка сантехника или что-то в этом роде.
  — Я схожу, — решил Монтелеоне, — раз нет Марии.
  Он вышел в прихожую и открыл входную дверь. Юбер подошел поближе, чтобы ничего не упустить из разговора.
  — Что вы хотите?
  Ханно ответил:
  — Я слесарь по газовому оборудованию. Недалеко отсюда авария, и мне надо проверить давление.
  — Хорошо, — ответил Монтелеоне, — входите.
  Шпет прошел в ворота. Юбер понимал, что появление Ханно могло быть вызвано только очень серьезной причиной.
  Ханно вошел в вестибюль.
  — Где кухня?
  — Сюда. Идите за мной.
  Он прошел мимо Юбера, даже не взглянув на него.
  — Где краны? — спросил он, еще не войдя на кухню.
  — Здесь, в туалете, — ответил Монтелеоне.
  Ханно засмеялся.
  — Очень удобно, чтобы шутить с кухаркой.
  Монтелеоне вернулся к Юберу в гостиную, и они продолжили прерванную партию. Но Юберу было трудно сосредоточиться на игре; присутствие Ханно в доме его слишком сильно волновало. Зачем он пришел? Что заставило его так рисковать? Чтобы передать сообщение, вне всяких сомнений… Какое сообщение? Ханно имел связь с мистером Смитом через агента-радиста. Получил из Вашингтона инструкции для Юбера?
  — Шах, — торжествующе объявил Монтелеоне.
  Юбер на несколько секунд сосредоточился на игре и сумел спасти своего короля.
  Но вообще с него было довольно. Он позволил взять его королеву. Если Ханно хочет оставить сообщение, куда он его спрячет?
  — Шах и мат! — провозгласил Монтелеоне.
  Юбер сумел улыбнуться.
  — Вы здорово меня обыграли!
  — Два — два. Сыграем решающую? На десять рублей?
  — Я устал, — сказал Юбер. — Если вы не возражаете, отложим решающую. Сыграем ее перед ужином, согласны?
  — Как хотите, — разочарованно ответил итальянец.
  Юбер взял журнал, лежавший на радиоприемнике, и пролистал его.
  — С ума сойти, какими нудными могут быть их журналы, — заметил он. — Ни одной улыбки, только большие проблемы, о которых рассуждают с невероятной серьезностью.
  Монтелеоне поднял брови.
  — Вы так считаете?
  Потом он улыбнулся.
  — Нашим западным мозгам трудно к этому привыкнуть, но их надо понять. Русские всегда были такими: озабоченными проблемами бытия…
  Ханно вышел из туалета.
  — Готово, — объявил он, остановившись перед открытой дверью гостиной. — Давление нормальное, но ваш счетчик не очень. Я об этом скажу.
  Он вышел. Его взгляд ни на секунду не пересекся со взглядом Юбера.
  «Он не подал мне никакого знака, — подумал Юбер, — значит, положил сообщение там, где я смогу его легко найти. Посмотрим, о чем он говорил… Счетчик! Он дважды заговаривал о счетчике».
  Юбер еще несколько минут листал журнал. Монтелеоне, искавший, чем заняться, вдруг сказал:
  — Если вы не возражаете, я на секунду оставлю вас. Пойду в кабинет заняться почтой.
  Юбер спросил себя, какой почтой мог заниматься ученый, если он собирался навсегда покинуть этим вечером Россию, да еще тайком. Но остаться одному его очень устраивало.
  — Пожалуйста. А я тем временем послушаю радио.
  Монтелеоне ушел. Юбер заставил себя подождать еще пять минут, настраивая приемник. Наконец он остановился на украинском хоре и спокойно направился в туалет.
  Монтелеоне закрылся в кабинете. Юбер вошел в туалет, запер дверь на задвижку.
  Газовый счетчик висел в углу, в глубине, справа. Юбер посмотрел за ним. Пусто. Пролистал книжку оплаты. Ничего. Может быть, под ней? Он провел пальцем, почувствовал листок бумаги и вытащил его.
  Это было письмо, составленное на немецком:
  «Моя дорогая!
  Я знаю, что работа не оставляет Вам много времени, но мне нужно встретиться с Вами по срочному и очень важному делу. Так что приходите ко мне, как только сможете.
  Друг, проведший у меня недавно несколько дней, попал в волчий капкан, гуляя в лесу; пока неизвестно, чем это закончится. Врачи очень сдержанны.
  Если Вы не сможете ко мне прийти, я постараюсь освободиться, может быть, после четырех часов. В этом случае будьте любезны дождаться меня.
  Ваш друг Рудольф.»
  Юбер поморщился. Вне всяких сомнений, записка написана Ханно. «Рудольф» — псевдоним, под которым он работал в операции. Записка была закодирована, но понять ее было очень легко. Ханно сообщал Юберу, что он попал в ловушку и должен найти возможность прийти к нему. Если Юбер не сможет выбраться, Ханно сам придет к Монтелеоне, воспользовавшись четырехчасовой сменой охраны.
  Озабоченный, Юбер разорвал письмо на крохотные кусочки, которые бросил в унитаз. Он спустил воду, убедился, что не осталось ни малейшего кусочка бумаги, потом вернулся в гостиную.
  Значит, он попал в ловушку… Это не слишком удивило его. Все действительно прошло слишком хорошо. Но тогда Монтелеоне — пособник МВД? Мерзавец!
  Как выйти, чтобы увидеть Ханно? Мог ли Юбер выходить днем? Не задержат ли его милиционеры? Вообще-то никто не запрещал ему выходить, никто не говорил, что он пленник в доме Монтелеоне.
  Юбер подошел к окну. По улице ходили люди; очень хорошенькая женщина с красным платком на голове посмотрела на него. Милиционер, видимо, ужасно скучал. Юбер решил попытаться. Чем он рисковал, в конце концов? Просто услышал бы от часового, что не имеет права выходить за забор…
  Он бесшумно вышел в прихожую. Не нужно, чтобы Монтелеоне его услышал… Он тихо открыл дверь, перешагнул через порог, закрыл ее за собой, прошел по двору. Гравий скрипел под его ногами.
  Милиционер обернулся. Трудный момент. С улыбкой на губах Юбер открыл ворота и спросил с самым естественным видом:
  — Где здесь ближайший табачный киоск?
  Милиционер спокойно показал ему дорогу:
  — Идите туда… Поверните на первую улицу справа, потом на вторую слева. Это совсем рядом с перекрестком. Вы его легко найдете.
  Юбер поблагодарил его и ушел широким шагом. Значит, охранники не получили инструкций не выпускать его. Они достаточно доверяли в этом Монтелеоне?
  Юбер свернул на первую улицу справа, потом на вторую слева. Он вышел на перекресток, где находилась автобусная остановка, и смешался с группой ожидающих.
  Что сделает Монтелеоне, когда заметит его исчезновение? Предупредит милицию?
  Юбер внимательно смотрел по сторонам. Легкость, с которой он сумел выйти, могла быть опасной. Возможно, за ним следили только для того, чтобы узнать, куда он пойдет.
  Подъехал автобус. В этот момент мужчина, одетый, как крестьянин, с плоской кепкой на голове, вышел с соседней улицы и остановился возле Юбера. Все вошли в автобус. Юбер заплатил за две остановки, мужчина, подошедший следом за ним, тоже за две.
  Погода была хорошей. Солнце заливало город и его бесчисленные сады. Русские очень гордились Сталинабадом, одним из восьмисот городов, построенных после революции, и были правы.
  Юбер вышел на второй остановке вместе с другими пассажирами, в том числе и подозрительным типом. По маленькой улочке он вышел на проспект Красный. Он часто останавливался перед витринами магазинов, но не видел больше того человека. Может быть, он действительно был крестьянином, приехавшим в город.
  Юбер вновь сел в автобус и вышел на ближайшей остановке, дождался следующего. Если за ним следили, работа была сделана отлично.
  Он принял многочисленные предосторожности и направился к деревне шпетов только после того, как абсолютно убедился, что за ним не следят. Он был очень внимателен, ибо, кроме всего прочего, не желал встречаться с Фреей, которая могла потребовать объяснений. Дойдя до дома Ханно, он открыл дверь, даже не постучав.
  Ханно сильно вздрогнул. Он читал газету, лежавшую на столе. Его левая рука была обмотана толстым бинтом.
  — А! Это вы! — произнес он с заметным облегчением. — Кто-нибудь видел, как вы пришли?
  — Не думаю. Я сделал все необходимое, чтобы оторваться от возможной слежки.
  Ханно закрыл дверь на ключ.
  — Пройдемте в спальню, там нам будет спокойнее.
  Ставни в комнате были закрыты. Ханно оставил открытой дверь, чтобы проходило немного света. Они сели рядом на кровать.
  — Вас предали, — начал шпет. — Просто чудо, что не провалился я сам.
  — Слушаю вас.
  — Мистер Смит передал мне, что пилот, доставивший вас из Пешавара в Балх, был двойным агентом. Его разоблачили и уничтожили, но прежде он успел проинформировать «Центр» о вашем переходе.
  — Это предположение или уверенность?
  — Теперь уверенность. Сообщение предписывало мне найти вас любым способом, если еще не поздно. Чтобы найти ваш след, я располагал единственной дорогой, начинающейся от дома Монтелеоне… Тогда я стал следить за домом. Я знаю Монтелеоне, которого видел выходящим по утрам, когда я поджидал Марию, чтобы стащить у нее ключ и сделать с него отпечаток. Но тут я увидел типа, смутно напоминающего Монтелеоне, но это не он.
  — Что?!
  Ханно покачал головой, показывая, что и сам был сильно удивлен.
  — Я сумел встретиться на рынке с Марией. Я с ней немного знаком; мы оба шпеты. Я с невинным видом спросил ее: «Как? Вы сменили хозяина?» Она мне ответила: «Да», потом спохватилась и стала утверждать, что нет. Но я уже убедился. Тогда я догадался, что, зная зачем вы приедете, МВД подсунуло вам фальшивого Монтелеоне.
  — Господи! — произнес Юбер. — Меня здорово провели.
  Ханно пожал плечами.
  — Такое бывает… После этого я попытался найти настоящего Монтелеоне, чтобы получить доказательство. Где его искать, как не на выходе из испытательных лабораторий? Вчера я был там на моем грузовике. Я увидел, как настоящий Монтелеоне вышел, сел в машину, управляемую типом из МВД, и поехал в город. Я стал за ним следить. Настоящий Монтелеоне теперь живет в доме 86 но Самаркандскому шоссе.
  Они переглянулись.
  — Сволочи! — пробормотал Юбер.
  — Сегодня утром я вернулся следить на улицу Чита и увидел, что вы подъехали с фальшивым Монтелеоне, как друзья. Я понял, что они готовят вам колоссальный обман и вас надо обязательно предупредить…
  — Я должен поставить вам толстую свечку!
  — Не понимаю, к чему они ведут?
  — Я знаю, к чему. Лже-Монтелеоне, убедив меня в том, что не может дать мне копии планов, которые я просил, предложил уйти со мной, чтобы воспроизвести планы по памяти, вернувшись в Штаты. Они просто хотели узнать цепочку эвакуации в Афганистан… Теперь я могу вам это открыть: существует цепочка, о которой вы не знали, и по ней я должен был уходить.
  Ханно удивился.
  — Непонятно, как они не взяли меня…
  — Это можно легко объяснить… Летчик, перевозивший меня в Балх, предупредил их, что я, очевидно, проберусь в Россию, но не смог сказать, куда именно. Граница длинная. Они, наверное, стали думать, что в данный момент интересует нас в первую очередь. Ответ найти несложно, в последнее время у нас было много шума по поводу ракет. Но как я мог попытаться заполучить планы? Так вот, есть Монтелеоне, перебежчик из США, работавший в Хантсвилле с фон Брауном. Мы могли сохранить рычаги давления на него. Они ждали меня у Монтелеоне и до сих пор не знают, как я сюда попал…
  — Понимаю.
  Юбер криво улыбнулся.
  — Несколько часов назад мой дорогой друг просил рассказать ему, каким способом я добрался от границы до Сталинабада и где я спал, приехав сюда. Это вещи, которые я бы не рассказал даже моей матери, если бы она еще была жива. В нашей корпорации болтовня стоит дорого.
  Они помолчали. Потом Ханно спросил:
  — Что вы будете делать теперь? Все пропало?
  Юбер быстро размышлял. На его лице застыла непроницаемая маска.
  — Нет, — возразил он, — не все пропало. Они хотели меня провести. Ну что же, я сыграю с ними свою шутку. Ханно, вы должны мне помочь. Сожалею, старина, но вам придется засветиться.
  Шпет решительно пожал плечами.
  — Инструкции, полученные мною, предписывают помогать вам всеми способами. Так что, давайте.
  — Так вот, вы войдете в контакт с настоящим Монтелеоне. Я полагаю, что вы прощупали почву?
  — Конечно, обычное дело. Я подумал, что это может нам пригодиться.
  — Ну и что?
  — Точно та же топография, что на улице Чита; может быть, чуть полегче.
  — Прекрасно. Вы пойдете туда сегодня же вечером. Время поджимает. Постарайтесь, чтобы он передал вам фотокопии планов в ближайшее время. А я вернусь на улицу Чита: нельзя, чтобы они о чем-нибудь догадались.
  — Как мы будем поддерживать связь? Вы думаете, что мы сможем ходить друг к другу? В следующий раз они сделают все возможное, чтобы проследить за вами.
  — Я об этом думаю… Значит, не будем встречаться до тех пор, пока все не закончится, то есть, пока вы не получите планы. Для связи, как мне кажется, нам может быть полезна Мария.
  Ханно покачал головой:
  — Я же вам сказал, что мало знаком с ней и ни о чем не могу ее просить; это было бы слишком рискованно.
  — Она вполне может принести мне сообщение, не зная об этом. Подумайте. Что-нибудь абсолютно безобидное, что имело бы значение только для нас… Приклеить что-нибудь к корзинке, например. Вы можете достать разноцветную клейкую бумагу? Белый цвет означал бы, что планы у вас, а черный — что вы не можете их получить… Серый, что получите их через некоторое время.
  Ханно согласился.
  — Это очень легко. Вам останется только посмотреть под корзину, когда она вернется с рынка.
  — Прекрасно. Доработаем детали… Если вы приклеиваете белый — планы у вас. Значит, задерживаться больше нечего. В этом случае надо назначить встречу на тот же вечер, в половине первого ночи, где-нибудь…
  Ханно поскреб подбородок.
  — Вы знаете парк «Грузинский»?
  Юбер быстро подумал.
  — Да, — ответил Юбер, — я знаю, где это. Мне это прекрасно подходит.
  — Так вот, в парке «Грузинский», за памятником Ленину.
  — Отлично, вы передадите мне планы и… Черт побери!
  Он вспомнил, что в ночь с воскресенья на понедельник он, поверив Монтелеоне, ушел от него к «Голиафу». Монтелеоне даже простер свою любезность до того, что указал ему более надежную дорогу через соседние сады. Нет никакого сомнения, что за ним следили до дома сапожника. Они не стали вмешиваться, потому что надеялись захватить всю сеть без особого труда. Но «Голиаф», бедняга «Голиаф» наверняка провалился. Что делать?
  Юбер объяснил, что произошло. Ханно мягко ответил:
  — Все зависит от того, знает ли этот тип других членов цепочки.
  — Конечно.
  — Тогда, — произнес Ханно, — колебаться нельзя. Когда орган поражен гангреной, его надо отрезать, чтобы она не разошлась по всему телу.
  Юбер вздохнул.
  — Это маленький, очень симпатичный человек.
  — Здесь это не имеет никакого значения.
  Юбер посмотрел на Ханно:
  — Вы можете этим заняться?
  Ханно поморщился и посмотрел на свои руки.
  — Да, конечно.
  — Не надо делать это слишком рано. Только, когда вы получите планы и встреча будет назначена на тот же вечер. Если мы встретимся в половине первого, вы сделаете это за час до того. Если раньше, обнаружение трупа может все испортить.
  — Понял.
  — Теперь, — сказал Юбер, — у меня больше нет цепочки для возвращения.
  — Я займусь этим; сделать фальшивый путевой лист для моего грузовика несложно. Если у нас будет целая ночь, прежде чем поднимется тревога, мы будем спасены. Доверьтесь мне, я все улажу.
  Юбер дружески улыбнулся.
  — Вы очень ценный человек. А ваше начальство не забеспокоится из-за вашего долгого отсутствия? Я думал, вы работаете шесть дней в неделю.
  Ханно показал свою забинтованную руку.
  — Когда я получил сообщение мистера Смита, то поранил себе руку, чтобы иметь бюллетень.
  Юбер не смог удержаться от смеха.
  — Вы отличный парень, Ханно. Я это скажу им, когда вернусь.
  Он поднялся.
  — Да, вот еще, — сказал он. — Почему бы вместо бумаги, которая может отклеиться, не использовать цветные карандаши? Мария ходит с плетеной корзинкой, кажется?
  — Да.
  — Хорошо, договоримся о новых цветах: синий — планы у вас, встреча вечером; коричневый — вы их получите через некоторое время. Черный — ничего нельзя сделать. Поняли? Повторите.
  Ханно медленно повторил инструкции, потом предложил:
  — Что касается коричневого, я могу сделать столько полосок, сколько дней нужно подождать.
  — Хорошо. Возьмите достаточно жирные карандаши и не бойтесь нажимать.
  — Будьте спокойны.
  — Теперь я пойду. Все мои надежды на вас, Ханно.
  Они обменялись рукопожатием.
  — Будьте внимательны при выходе, — посоветовал Ханно. — Хотя теперь риска стало меньше: мой любопытный сосед загнулся. Его убило электричеством. Отделались!
  — Надо же! — произнес Юбер. — Несчастный случай?
  — Да.
  Юбер вышел без приключений и направился к городу. Автобус подвез его довольно близко к улице Чита. Он все же купил сигареты, поскольку выходил за ними.
  — Такая хорошая погода, что я прогулялся, — объяснил он ничего не спросившему часовому. — Какой красивый город Сталинабад!
  Он толкнул ворота, прошел по двору, попытался открыть дверь. Заперта. Он позвонил.
  Итальянец открыл. Когда Юбер непринужденно проходил мимо него, он яростно прошипел:
  — Вы совсем сошли с ума!
  Юбер повернулся к нему и улыбнулся:
  — Нет, не совсем. Не преувеличивайте.
  Итальянец сделал ему знак молчать из-за Марии, которая могла услышать из кухни. Они прошли в гостиную. Итальянец, который наверняка им не был, так же как не носил фамилию Монтелеоне, включил радио. Музыка Чайковского обеспечила относительную безопасность, и он раздраженно спросил:
  — Куда вы ходили? Почему не предупредили меня?
  Юбер, сунув руки в карманы, спокойно ответил:
  — Ходил прогуляться. Погода была хорошая, а мне очень нравится этот город. А вас я не хотел беспокоить, потому что вы были заняты своей перепиской.
  Итальянец ударил кулаком правой руки по ладони левой.
  — Это полный идиотизм! Я с таким трудом выдумываю правдоподобную историю, а вы все портите одной глупостью.
  Юбер удивился.
  — Я не понимаю, почему вы так разнервничались. Уверяю вас, что МВД не нашло никаких препятствий к тому, чтобы я прогулялся по городу. Доказательство: тип, дежурящий у ворот, мне ничего не сказал ни при выходе, ни при возвращении. Ну, так что?
  Итальянец не сдавался.
  — Они наверняка проследили за вами.
  Юбер иронически улыбнулся.
  — Они, может быть, попытались, — возразил он, — но я от них оторвался. Я не вчера родился и знаю много способов избавляться от мешающих мне.
  Итальянец глубоко вздохнул и, казалось, успокоился.
  — Хорошо, — сказал он, — расскажите, куда вы ходили.
  Юбер ответил, не заставляя себя упрашивать.
  — Я сходил к тому, кто должен переправить нас на ту сторону. И правильно сделал! Он никак не может обеспечить наш уход сегодня вечером…
  Явно сильно разочарованный, итальянец перебил:
  — Как это: он не может?
  — Да, не может, — спокойно повторил Юбер. — А если он так говорит, это правда. Он не фантазер и не трус… Поймите, что он в деле не один. Задействована целая цепочка. И если хотя бы одно ее звено не может действовать, все откладывается.
  — Целая цепочка, — задумчиво повторил итальянец.
  Юбер подтвердил. Надо было дать ему переварить эти новые обстоятельства.
  — Да… Я не знаю, сколько их, но, может быть, и десяток… Это вполне возможно.
  Итальянец облизал губы.
  — Понимаю, — сказал он, вдруг успокоившись. — Это сложнее, чем я думал. Как мы узнаем, что путь свободен?
  — Я принял меры, чтобы быть извещенным прямо здесь.
  Монтелеоне вытаращил глаза.
  — Прямо здесь?
  — Почему бы нет? Таким образом, мне больше не придется выходить. И вы будете спокойны!
  Глава 13
  Мария ушла на рынок. Юбер в который уже раз посмотрел на часы: почти десять. Он сидел в гостиной, читал газеты. Итальянец, вставший поздно, был в ванной.
  Прошлой ночью Ханно должен был увидеть настоящего Монтелеоне. Если все пошло хорошо, ученый мог передать ему планы сразу же. Тогда надо сразу сматывать удочки.
  Он страшно устал жить взаперти с агентом МВД, упрямо выдававшим себя за ученого.
  Со вчерашнего вечера Юбера преследовала мысль о маленьком «Голиафе», не догадывавшемся, что его ждет. И нельзя поступить иначе, таковы правила игры. Никогда нельзя колебаться в устранении одного человека, если от этого зависит существование целой сети. Заменить «Голиафа», обычную пешку, будет легче, чем целую организацию, что стоило бы огромных трудов, времени, денег, может быть, даже большой крови.
  Скрипнула калитка. Юбер посмотрел в окно. Это была Мария. Он почувствовал, как заколотилось его сердце.
  Она сразу же прошла на кухню. Он заставил себя подождать пару минут, потом пошел туда.
  Она выкладывала содержимое корзиночки на стол.
  — Что вкусненького вы приготовите нам на обед, Мария? — спросил он по-немецки.
  — Сначала, — ответила она, — я приготовлю вам хорошие щи.
  — А потом?
  — Рыбу, зажаренную в сухарях.
  Корзина опустела.
  — Я чувствую, что уже проголодался, — сказал Юбер.
  Потом, подняв пустую корзинку, пока она складывала покупки, спросил:
  — А что, эта штука практичная?
  Добрая женщина стояла к нему спиной и бросила взгляд через плечо.
  — О, да!.. В нее можно столько положить!
  Он перевернул корзинку, и его сердце замерло. С силой проведенная синим карандашом черта перечеркивала прутья корзинки. Ханно получил планы, и встреча должна была состояться этим же вечером.
  Он положил корзинку и вернулся в гостиную. Он не думал, что шпет сумеет получить планы так быстро. Этому было только одно объяснение, кстати, вполне правдоподобное: настоящий Луиджи Монтелеоне знал, что мистер Смит может прислать к нему своего эмиссара со дня на день и подготовился к немедленной передаче информации.
  Юбер глубоко вздохнул и стал весело насвистывать. В этот момент в комнату вошел итальянец.
  — Что вас развеселило до такой степени? — спросил он, подозрительно взглянув на Юбера.
  Юбер решил подержать его в напряжении. Раз он любит романы, то пусть получит один из них.
  — Мы уходим завтра вечером, — прошептал он. — Все готово.
  Тот нахмурил брови.
  — Откуда вы знаете?
  Юбер напустил на себя таинственный вид.
  — Я же вам говорил, что мне сообщат. Вот, это произошло.
  — А могу я узнать, каким способом?
  — Сообщение принесла Мария.
  Итальянец подскочил.
  — Мария?
  Юбер засмеялся.
  — О! Она ничего не знала. Мой корреспондент просто черкнул синим карандашом по дну корзинки Марии так, чтобы она ничего не заметила. Синий цвет означает, что наш отъезд состоится завтра вечером.
  — Я схожу посмотреть.
  Итальянец пошел на кухню. Юбер от души веселился. Вскоре тот вернулся с понимающей улыбкой.
  — Значит, ваш корреспондент знает Марию?
  Ловушка. Если корреспондент знал Марию давно, он мог знать и о подмене ученого.
  — Нет! — ответил Юбер, смеясь. — Я попросил его прийти до девяти часов и ждать, пока Мария пойдет на рынок.
  — Понимаю… Понимаю…
  — У вас сегодня опять выходной?
  — Да, но утром мне нужно уйти… — Он подошел и еще больше понизил голос. — Я должен пойти в МВД отдать отчет о моих успехах относительно вас. Я им скажу, что все идет нормально и что, хотя вы и остаетесь немного не в себе, ваши профессиональные способности не пострадали. Чем мы рискуем? Все равно завтра…
  Он приглушенно засмеялся и хлопнул ладонью правой руки по локтю левой красноречивым жестом. Юбер засмеялся вместе с ним. «С ума сойти, какие признания мы делаем другу другу» — подумал он, хохоча во все горло.
  — Идите быстрее и поскорее возвращайтесь, чтобы я мог отыграть у вас партию в шахматы.
  — Бегу!
  * * *
  Лежа в одежде на кровати, Юбер слушал храп, доносившийся из соседней комнаты. Прежде чем лечь, он взял из кабинета карманный фонарик. Включив его под одеялом, он посмотрел на часы: одиннадцать сорок пять.
  Пора. Юбер бесшумно поднялся и опустил ноги на пол. Потом встал. Паркет чуть скрипнул под его весом. Ученый продолжал сильно храпеть.
  Дверь открылась очень тихо. Вот уже пройден коридор… Лестница… Спуск показался Юберу бесконечным… К счастью, его резиновые подошвы были сами по себе бесшумными, иначе он бы спускался в носках.
  Через застекленную дверь в прихожую падал слабый свет. Юбер вошел в кухню, закрыл за собой дверь и оказался в темноте.
  Он включил фонарик. Ключа в замке не было. Мария должна была положить его куда-то: на этажерку… Он стал его искать, но безуспешно.
  Легкий шум заставил его замереть. Потом дверь открылась, комнату залил свет. Монтелеоне, поспешно одевшийся, стоял на пороге. В руке он держал пистолет.
  — Что вы тут делаете? — пробурчал он.
  Юбер быстро размышлял. Пропустить встречу с Ханно невозможно. Ни за что на свете. И он непринужденно ответил:
  — Искал ключи, хотел пойти прогуляться.
  Итальянец казался совершенно сбитым с толку.
  — Решительно, — сказал он, — я вас не понимаю.
  Юбер обескураживающе улыбнулся.
  — Почему вы обязательно все хотите понять? — спросил он.
  Он посмотрел на свои часы, одиннадцать пятьдесят. Действовать надо было быстро.
  — Мне нужно сходить в одно место, — продолжил он. — Вернусь к четырехчасовой смене охраны.
  Это сильно сокращало время, которым он будет располагать, чтобы добраться до границы. Внезапно он почувствовал злость на итальянца. Тот возразил:
  — Я вас не выпущу. Это безумие! Вы нарочно путаете наши планы…
  «Он догадался, что я собирался смотаться без него», — подумал Юбер. Могло быть только одно решение. Ставка была слишком высока. Именно в этот момент Ханно, возможно, уходил с Русаковской улицы, разделавшись с беднягой «Голиафом», который ни в чем не был виноват и не сделал никакой ошибки. Итальянец встал на его пути, тем хуже для него.
  — И все-таки я должен уйти, — заявил Юбер, — нравится вам это или нет.
  — Я помешаю вам в наших общих интересах.
  Юбер принялся качать головой, шумно дыша.
  — Вы немного занудливы. Если трусите, это не моя вина. Послушайте, мне совершенно необходимо выйти, и я объясню, почему… Есть один тип, у кого я жил после приезда. Я забыл у него нечто очень важное. Мне нужно туда сходить… Теперь, если вы боитесь, что я вас брошу, идите вместе со мной. Лучшего я вам предложить не могу.
  Он прекрасно изобразил искренность. Захваченный врасплох предложением, итальянец не мог упустить его, поскольку речь шла о возможности установить иностранного агента.
  — Ладно, — сказал он, — я иду с вами. В конце концов, это будет очень занимательно.
  — Не уверен, — возразил Юбер. — Но если вы пойдете, поторопитесь. До смены часовых осталось не больше пяти минут, а они могут смениться и пораньше…
  Итальянец поставил ногу на стул, отложив пистолет.
  — Только зашнурую ботинки…
  — Где ключ? — спросил Юбер.
  — В коробке для мелких вещей в моем кабинете. Сходите за ним.
  Чтобы подойти к двери в кабинет, Юбер должен был пройти сзади своего противника.
  — Иду. Поторопитесь!
  В ту секунду, когда он оказался за спиной итальянца, его правая рука скользнула под горло другого, осуществляя удушающий захват. В следующую секунду агент МВД оказался прижатым к полу. Юбер провел новый захват, напряг мускулы… Хруст! Шейные позвонки сломались. Итальянец был мертв, совершенно мертв.
  Юбер быстро думал. Мария вставала каждое утро в шесть часов. Спрятать тело значило обеспечить себе по меньшей мере два дополнительных часа отсрочки.
  Он поднял труп, прошел в прихожую, открыл дверь в погреб, осветил лестницу и сбросил свой зловещий груз, скатившийся по ступенькам в самый низ. Если захотеть, всегда можно предположить, что тип сломал себе хребет, неудачно упав с лестницы. Почему бы нет?
  Юбер выключил свет, потом бросился в кабинет. Ключ действительно лежал в коробочке. Он вернулся на кухню, открыл дверь, потом положил ключ на место с тем же намерением не встревожить Марию, которая, может быть, сочтет, что забыла запереть дверь.
  Последний взгляд на часы: без одной минуты полночь. Он услышал хлопок дверцы, донесшийся с улицы; машина была там. Взяв пистолет итальянца, он выключил свет, открыл дверь и вышел в сад.
  Он старался не бежать и тщательно следил за тем, чтобы, идя под стеной, не производить никакого шума. Он правильно сделал. Покашливание по ту сторону стены заставило его остановиться. Потом на дорожке послышались шаги, приблизились…
  — Ну, папаша, — сказал только что подошедший, — можешь идти спать.
  — Давно пора, — ответил другой. — Я себя неважно чувствую. Наверняка заразился гриппом от своего пацана.
  — А! Пацаны! Мой младший схватил свинку. Ни секунды не лежит спокойно. Давай, спокойной ночи, коллега ждет тебя.
  — Спокойной ночи.
  Удаляющиеся шаги… Юбер был ошарашен. Милиционеры изменили свои действия при смене. Вдруг он подумал, что их прежняя небрежность могла быть умышленной, исключительно для того, чтобы дать ему пройти… Это было вполне возможно.
  Что делать? Оставалось два обходных пути. Прыжок на дорожку был слишком рискованным. Лучше попытаться пройти через соседний сад…
  Юбер бесшумно направился к разделяющей их стене. Время шло, но он еще мог успеть на встречу.
  Он нашел удобное место и стал карабкаться по стене. Когда его Глаза поднялись над гребнем, он на секунду остановился… Деревья, густая тень, темный дом.
  Он подтянулся, перелез через стену и спрыгнул на другой стороне.
  Он беспрепятственно прошел по саду, перелез через другую стену. Ему надо было уйти подальше, чтобы не привлекать внимания часовых. Дойдя до пятого дома, он уже несколько устал от лазания по стенам и решил выйти на тропинку. Он окажется в сотне метров от часового, а ночь довольно темная.
  Он перелез через боковую стену и оказался на дорожке. С другой стороны были сады, окруженные обычной изгородью. Он бросился напрямик, чтобы выйти на улицу, которую итальянец указал ему некоторое время назад.
  Вдруг залаяла собака. Юбер спрятался в месте, где изгородь была плотнее. Собака металась на цепи и лаяла, как сумасшедшая. В соседнем домике послышался голос, потом открылись ставни. Хозяин собаки приказал ей замолчать. За время короткого затишья Юбер услышал женский голос, говоривший, что если собака так лает, то это неспроста.
  — Я спущу ее с цепи, — объявил мужчина. — Посмотрим.
  Собака залаяла еще сильнее. Юбер решил, что лучше всего будет побыстрее смотаться. Он свернул направо и стал перемахивать через изгороди с пылом профессионала, оспаривающего чемпионский титул.
  Он уже пробежал большую дистанцию, когда понял, что отвязанная собака несется по его следам. Чертов пес мог разбудить весь квартал. Так не могло продолжаться. Тем хуже для собаки. Юбер остановился, чтобы дождаться ее.
  В разведшколе во время войны его научили многим способам убивать собак, ставших опасными. Юбер не часто пользовался этой наукой. Он любил собак и считал их невиновными, но все же не мог колебаться, когда на карте стояла его собственная жизнь…
  Юбер снял пиджак и обмотал им левую руку, потом опустился на одно колено и встал твердо.
  Собака налетела на него, как молния, стремясь схватить за горло. В последний момент Юбер поднял левую руку, хорошо защищенную пиджаком. Ужасные зубы вонзились в ткань. Юбер обрушил правую руку, как палицу, на затылок собаки, а левую изо всех сил рванул в обратную сторону.
  Собака сдохла так же, как итальянец: от перелома шейных позвонков.
  Юбер распрямился. Не время задерживаться. Он надел пиджак и убежал так быстро, как только мог. Через сто метров он нашел тропинку, которая почти сразу вывела его на спокойную улицу.
  Куда идти? Юбер не знал этого места. Он быстро сориентировался и свернул налево, идя быстро, но не бегом.
  Через пять минут он понял, что заблудился. Он выругался сквозь зубы, давая выход поднимавшейся в нем ярости, потом посмотрел на звезды. По ним он смог установить примерное направление и пошел с надеждой выйти в знакомое место, которое могло бы послужить ему ориентиром.
  Наконец он вышел на Крайний проспект, то есть довольно далеко от парка «Грузинский», где его должен был ждать Ханно… Юбер посмотрел на часы: половина первого. Он пошел охотничьим шагом, надеясь, что Ханно подождет его нужное время.
  Было без десяти час, когда он пришел в парк. За памятником Ленину никого не было. Все спокойно. Юбер некоторое время постоял у постамента, все более убеждаясь, что Ханно его не дождался. Самые строгие правила разведки предписывают никого не ждать на встрече больше нескольких минут; Ханно пришлось подчиниться правилу.
  «Однако, — буркнул Юбер про себя, — ситуация необычная».
  Почти тотчас он услышал хруст веток. Он повернулся в сторону, откуда шел звук.
  — Хайнц? — спросил голос.
  — Рудольф?
  Ханно вышел из тени.
  — Господи! Я думал, что с вами случилась неприятность.
  — Неприятностей было немало, — согласился Юбер. — Я вам расскажу. Планы у вас?
  Ханно достал из кармана маленькую книжечку.
  — Здесь, в форме микроточек12.
  Юбер взял книгу. Это был сборник русских сказок.
  — Как вы смогли все сделать так быстро?
  — Монтелеоне догадывался, что кто-то придет, и работа была готова. Уходим. Грузовик рядом.
  Они пошли вместе, вышли из парка. Грузовик ждал на соседней улице.
  — Садитесь.
  Они сели. Ханно занял место за рулем, завел мотор и поехал, не теряя времени. Был час ночи.
  — Я приготовил вам документы, — сообщил Ханно, переключая скорости, — на случай контроля на дороге.
  — Вы вооружены?
  — Да, два «маузера» под вашим сиденьем, среди инструментов.
  — Прекрасно.
  Юбер приподнялся, чтобы взять пистолеты, дал один Ханно.
  Грузовик несся на всей скорости.
  — Направление: прямо на юг! — крикнул Ханно.
  Юбер не ответил. Он догадывался, что самое сложное еще впереди.
  Около четырех часов при въезде в маленькую деревушку в свете фар посреди дороги возникли два милиционера.
  — Остановимся? — спросил Ханно.
  — Сколько еще ехать?
  — Часа полтора.
  — Тогда остановимся. Если они попытаются нас задержать, застрелим их, но лучше избегать схваток до самого последнего момента.
  Ханно затормозил. Грузовик мягко остановился. Юбер от всей души желал, чтобы еще не была поднята тревога из Сталинабада. Милиционеры потребовали документы. Юбер предъявил те, что ему дал Ханно.
  — Все в порядке, — сказали постовые почти одновременно. — Проезжайте!
  Ханно поднес руку к виску, отдавая честь. Юбер откинулся на спинку сиденья.
  — Меня в жар бросило, — признался он.
  Грузовик проехал через деревню, вновь набрал скорость.
  Юбер предложил:
  — Хотите, я вас заменю? Вам не стоит переутомляться.
  — Охотно. Моя рука жутко болит.
  — Надо было сказать, старина.
  Грузовик снова остановился. Юбер сел за руль, и они поехали. Еще полтора часа дороги, как сказал Ханно. Время от времени Юбер трогал карман, где лежали планы ракеты «Пурга», спрятанные в книге сказок.
  * * *
  Юбер посмотрел на часы: пять часов десять минут. Небо сзади них начинало светлеть. Некоторое время после Кабардиана они ехали на запад.
  — Скоро подъедем к старой церкви, где я встретил вас на прошлой неделе, — сказал Ханно. — Проедете в том же направлении еще пять-шесть километров… Я вам скажу, когда надо сворачивать налево. Грузовик бросим чуть дальше.
  Юбер до предела вжал акселератор. «ЗИМ» с урчанием несся в ночи, словно привязанный к лучам своих фар, освещавших дорогу. И тут случилась авария. Юбер почувствовал, что машину все больше ведет влево.
  — Прокол, — сообщил он, убирая скорость, чтобы затормозить.
  Он остановил грузовик чуть дальше на обочине.
  — Не повезло, — буркнул Ханно. — Если бы не эта непруха, мы бы свернули с главного шоссе еще до рассвета.
  Они немедленно взялись за работу, торопясь, как одержимые. Они уже ставили запасное колесо, когда прямо перед ними возникли мотоциклы.
  — Черт! — выругался Ханно. — Это наверняка легавые.
  Они поспешили взять оружие, готовые применить решительные меры.
  — Если они только спросят документы, — посоветовал Юбер, — оставим их в покое.
  Они опять принялись за работу. Рядом с ними, на другой стороне шоссе остановились два мотоцикла.
  — Прокол? — спросил один из милиционеров, осторожно приближаясь к ним.
  — Да, — ответил Ханно, — но скоро исправим.
  — Ваши документы, пожалуйста.
  Юбер и Ханно подчинились.
  — Вы шпеты! — воскликнул милиционер. — Тогда вам придется следовать с нами в город.
  Юбер почувствовал, что у него перехватило горло.
  — Это почему? — спросил Ханно, чей голос стал хриплым.
  — Мы получили из Сталинабада приказ арестовывать всех щпетов, которых встретим на этой дороге, и сразу сообщать начальству.
  — А что случилось? — спросил Ханно, глядя на Юбера.
  Тот коротко кивнул, показывая, что надо действовать.
  — Ну что ж, если надо, мы поедем с вами.
  Юбер и Ханно молниеносно выхватили оружие и открыли огонь, стреляя каждый в того, кто был ближе. Полностью захваченные врасплох, оба милиционера рухнули прежде, чем поняли, что произошло.
  Юбер и Ханно перенесли тела в придорожную канаву, куда столкнули и мотоциклы. Затем быстро закончили замену колеса. Юбер сел за руль.
  — Чуть больше десяти километров и сворачивайте с шоссе, — объявил Ханно, стиснувший зубы.
  Они на полной скорости проскочили мимо маленького храма, превращенного в склад сена, где Юбер на прошлой неделе пережил первые тревоги.
  Ночь теперь быстро светлела. Юбер бросил короткий взгляд на Ханно. По лицу немца тек пот, несмотря на то, что было прохладно.
  — Первая налево! — крикнул наконец Ханно.
  Юбер резко свернул. Дорога, шедшая на юг, не была заасфальтирована. Грузовик стал прыгать, хотя Юбер делал все возможное, чтобы избегать рытвин.
  — Выключите фары, — посоветовал Ханно.
  Это было разумно. Юбер выключил все огни. Секунду он ничего не видел и был вынужден притормозить, потом его взгляд привык к слабому свету зарождающейся зари.
  — Далеко мы так поедем?
  — Как можно дальше, — ответил Ханно, — тем более, что теперь мы знаем: тревога уже поднята.
  — Я спрашиваю себя, что могло произойти. Я рассчитывал, что все будет спокойно до восьми часов.
  — Вы этого никогда не узнаете, — ответил Ханно. — Вам придется выдумывать.
  Машина по-прежнему неслась по плохой дороге. Время от времени попадались деревни. На полях паслись стада. Идиллические картины.
  — Далеко еще до реки?
  — Километров десять, но дорога сворачивает раньше. Нам придется бросить машину и идти пешком. Они немного помолчали, потом Ханно сказал решительно:
  — Я отправлюсь на ту сторону вместе с вами.
  Юбер нисколько не удивился. После полицейского контроля и убийства двух мотоциклистов, Ханно Гугенбергер не мог надеяться избежать неприятностей.
  — Хорошо, — сказал он. — Я возьму вас с собой.
  В Вашингтоне ему найдут работу. Может быть, зачислят в службу, готовящую миссии за границей. Его богатый опыт жизни в Центральной Азии имел огромную ценность.
  Неожиданно дорога круто свернула вправо.
  — Стой! — крикнул Ханно. — Выходим здесь.
  Юбер остановил грузовик. Ханно вышел, открыл шлагбаум. Юбер отогнал тяжелую машину под высокую изгородь.
  Не теряя ни минуты, они побежали через поле.
  — Возможно, переплыть реку днем будет трудно, — сказал Юбер. — Когда я плыл ночью сюда, меня чуть не перехватил пограничный катер.
  — Я думаю, они патрулируют только ночью.
  — Не забывайте, что они охотятся на нас. Первым делом они усилят охрану реки.
  Они бежали не очень быстро, чтобы не задохнуться раньше времени.
  — Я не понимаю, — заговорил вновь Ханно, — почему они приказали арестовывать только шпетов?
  — Они до самого конца принимали меня за немца, — отозвался Юбер.
  С неба послышался гул, и почти сразу же они увидели вертолет. Они находились в открытом поле, не имея никакой возможности спрятаться.
  — Ложись! — крикнул Юбер.
  Они бросились на землю одновременно. Если пассажиры вертолета не заметили их раньше, высокая трава их, может быть, укроет…
  Машина пролетела над ними на малой высоте. Ханно выхватил пистолет.
  — Не валяйте дурака! — крикнул Юбер. — У вас нет ни единого шанса достать их из этой штуки. Мне кажется, на борту всего двое. Подождем…
  Машина вернулась. Человек, вооруженный автоматом, высунулся из открытой двери и дал очередь, скосившую траву в нескольких метрах впереди беглецов.
  — Они нас перестреляют, — простонал немец.
  — Нет, это приказ сдаться. Поднимите руки. Их всего двое.
  Они подняли руки. Ханно дрожал, внезапно охваченный паникой.
  — Возьмите себя в руки, черт побери! — сурово сказал Юбер. — Действовать надо будет быстро, по моему приказу, как в прошлый раз. Вы займетесь парнем с автоматом, я — пилотом. Если их удастся застрелить, мы спасены.
  — Вы так считаете?
  — Разумеется. Мы возьмем их вертолет, чтобы перелететь через реку. Старайтесь не попасть в него.
  — А кто будет им управлять?
  — Я.
  К Ханно вернулась уверенность. Вертолет грациозно сел метрах в пятнадцати от людей, задыхавшихся от ветра винта. Человек с автоматом спрыгнул на землю и пошел к ним, по-прежнему держа их под прицелом.
  — Только по моей команде, — повторил Юбер.
  Летчик смотрел в их сторону, оружия у него не было.
  — Не двигайтесь, или я пристрелю вас, как собак, — пригрозил тот, кто приближался.
  Он зашел им за спину, обходя далеко. Юбер спросил себя, будут ли их обыскивать, чтобы обезоружить.
  — Не двигаться! Руки вверх.
  Юбер чувствовал, как тип подходит, потом ствол автомата уперся ему в позвоночник. На это он и рассчитывал! Сотню раз на тренировках он стрелял в подобных ситуациях и сотню раз попадал. Второй, каким бы быстрым он ни был, всегда нажимал на спусковой крючок, когда ствол уже сильно отклонялся.
  Ханно стоял слева. Юбер резко обрушил левую руку, разворачиваясь с быстротой молнии.
  — Давайте! — крикнул он.
  Ханно быстро выхватил пистолет и выстрелил в спину милиционеру, автомат которого яростно плюнул огнем возле бока Юбера. Тот сразу же развернулся. С расстояния в пятнадцать метров он целился в пилота, старавшегося достать свое оружие, висевшее у него на поясе.
  Просвистели две пули. Пилот медленно сполз на правый бок и больше не двигался.
  — Возьмите автомат! — приказал Юбер, рванувшись к вертолету.
  Он поднялся в кабину, вытащил тело пилота и бросил его на траву. Подбежал Ханно. Юбер сел за штурвал.
  — Закройте дверцу!
  Юбер включил газ, сдвинул рычаг. Вертолет приподнялся над травой, потом окончательно взлетел. Они поднялись на тридцать метров, когда замигала красная лампочка рации. Юбер сделал товарищу знак взять микрофон.
  — Слушаю, — сказал Ханно по-русски.
  — Вы их взяли? — спросил гнусавый голос.
  — Да, — ответил Ханно, — мы везем их.
  — Браво, ждем вас. — Ханно положил микрофон.
  — Они могут подождать!
  Юбер взял курс на юг и продолжал лететь на высоте тридцати метров, что делало вертолет невидимым с большого расстояния. Скоро появилась широкая река, блестевшая под лучами восходящего солнца. По ней сновали быстроходные катера. Юбер подумал, что они не смогли бы перебраться вплавь.
  Они перелетели через границу без малейшего препятствия, приветствуемые пограничниками с катеров, которые, конечно, считали совершенно нормальным, что советский вертолет перелетает на афганскую территорию.
  — Сядем как можно ближе к Балху, — крикнул Юбер. — Они вполне способны охотиться за нами и здесь.
  Ханно согласился кивком головы, но все же заметил:
  — Только не очень близко, потому что, если афганские власти увидят нас выходящими из советского вертолета, они нас арестуют.
  — Я об этом подумал, — отозвался Юбер.
  Красная лампочка загорелась вновь.
  — Скажите им, что у нас авария в поле!
  Ханно взял микрофон.
  — Слушаю.
  — Ну? Где вы? — спросил гнусавый голос.
  — У нас авария, сели в поле.
  — В каком месте?
  — Не могу сказать точно. Но ничего серьезного, мы наверняка сможем взлететь.
  — Иванов сможет отремонтировать?
  — Он думает, что да.
  — А разве я слышу не мотор?
  Мгновение Ханно колебался. Юбер указал ему наверх, на ротор.
  — Да, мотор работает, это ротор.
  — А! А арестованные?
  — Мы их связали.
  — Ладно. Свяжитесь с нами, когда взлетите.
  — Понял.
  Ханно положил микрофон.
  — Уф! — сказал он. — Мне было жарко!
  Четверть часа спустя на горизонте появился город Балх.
  — Надо спускаться сейчас, — крикнул немец.
  Юбер подлетел к тропинке у реки, по которой шел с Якубом десять дней назад. Вертолет начал спускаться. Юбер мягко посадил его на песок, выключил зажигание.
  Тишина поразила их. Ханно вышел первым, за ним Юбер. Он потянулся, смеясь.
  — Господи! — сказал он. — Как хорошо быть свободным.
  Ханно озабоченно спросил:
  — Подожжем его?
  — Согласен.
  Ханно выстрелил из автомата в бензобак, оттуда тотчас же потекло горючее. Юбер чиркнул спичкой и бросил ее. Сразу же взметнулось высокое пламя, заставившее их быстро отступить.
  — Бежим, — сказал Юбер, — бросайте автомат, он слишком заметен.
  Ханно сделал три шага в сторону и наставил свое оружие на Юбера.
  — Я уйду один, — объявил он. — Для вас все закончилось.
  — Вот как! — произнес Юбер, совершенно захваченный врасплох. — Какая муха вас укусила?
  — Я застрелю вас здесь, — ответил тот, заметно гордясь своей идеей. — Так я один принесу планы… Я скажу, что произошел несчастный случай, что вас убили… Большой босс будет мне очень благодарен и даст превосходный пост.
  Юбер не терял хладнокровия. Он мягко заметил:
  — Бедняга, честолюбие тебя погубит.
  — Я так же силен, как вы! — крикнул немец, задирая подбородок. — Вы это прекрасно знаете!
  Именно в эту секунду бак вертолета взорвался. Волна ударила по обоим. Удивленный Ханно согнулся пополам, втянув голову в плечи. Лучше владеющий собой Юбер, которому нечего было терять, падая, инстинктивно выхватил оружий. Лежа на животе, он выстрелил в немца, отчаянно пытавшегося восстановить равновесие, и попал ему прямо в голову…
  Ругаясь, Юбер встал и убрал пистолет в карман. Сзади него яростно полыхал огонь. Он подошел к скрюченному телу с автоматом и перевернул его ногой. Дурак! Зачем он это сделал?
  Юбер плюнул на землю, выражая свое презрение. Какая мерзкая работа! Ни морали, ни тормозов. Все позволено: кража, убийство, все. Нужно иметь крепкий рассудок, чтобы выдержать… А типы вроде Ханно не знают, где проходит грань; они начинают убивать по личным мотивам и находят это нормальным. Какая разница между ликвидацией «Голиафа», чья жизнь стала угрозой для всей сети, и убийством Юбера ради сохранения монополии, на лавры для себя? Практически никакой. В обоих случаях надо только спустить курок…
  Он опустился на колено возле трупа и тщательно обыскал его, но не нашел ничего интересного. Если бы Ханно удался его план, он бы бросил тело Юбера в огонь, забрав книжечку с планами. Но теперь в огне окажется тело шпета.
  Юбер бросил туда же автомат, потом пошел к Балху, находившемуся не больше, чем в часе ходьбы. Придя туда, он попросил Якуба послать мистеру Смиту радиограмму, что все закончилось хорошо.
  Вдруг его мысли обратились к Монтелеоне, настоящему. Что с ним будет? МВД теперь знало о его связи с ЦРУ. Возможно, он уже арестован. Расстреляют ли его? Может быть, нет. Им придется дважды подумать, прежде чем уничтожить такого ценного человека… В любом случае подгоняемый временем Юбер не смог бы организовать его бегство. Он действовал, как лучше.
  Его огромная тень достигла реки, вдоль которой шла тропинка. Позади осталось много трупов. Но можно ли было действовать иначе? Несколько смертей, чтобы спасти тысячи жизней, разве это не оправдано?
  Он ускорил шаг и принялся насвистывать старую бодрую ковбойскую песенку…
  Операция «Пурга» была завершена.
  Февраль 1956-го
  Рождество для шпиона
  Jean Bruce: “Noël pour un espion”, 1956
  Перевод: В. Е. Климанов
  Глава 1
  Большие часы на верхушке квадратной башни вокзала Педро II показывали четыре часа пять минут. Был канун Рождества и казалось, что весь Рио-де-Жанейро, несмотря на жару и духоту, высыпал на улицы, чтобы в последние часы перед праздником сделать покупки.
  Остановленный красным светом на углу Праса да Република, Бенто Итикира на секунду отпустил руль и торопливо вытер платком пот, стекавший по его оливковому лицу. Итикира был довольно взволнован и встревожен. Последняя инструкция, полученная им, гласила: «Следующая встреча в субботу, 24 декабря, в четыре часа дня, на стоянке напротив Канделарии». А из-за этих пробок он уже опаздывал на долгих пять минут, не добравшись до конца Авениды. Итикира жалел, что не поехал по набережным, где движение никогда не бывает таким напряженным, как здесь.
  Зеленый свет. Он нервно нажал на газ, но почти тотчас вынужден был снова затормозить. И тут вдруг раздалась невообразимая какофония гудков. Бенто Итикира тоже судорожно давил на клаксон, одновременно разразившись потоком непристойных ругательств. Напряжение спало, и он сделал усилие, чтобы успокоиться. Ему нельзя было волноваться. Он машинально нащупал запястье, частота пульса испугала его.
  Мальчишки, игравшие в сквере на площади, стукнули мячом по кузову его «форда», ответившего каким-то мрачным гудением. Бенто Итикира от этого звука вздрогнул, сердце его подскочило, и несколько секунд он не мог даже вздохнуть. Потом он ругнулся на мальчишек, прибежавших за своим мячом, но они его не услышали.
  Какая все-таки жара! Он снова вытер лицо платком и с горечью подумал, что Бразилия вовсе не та страна, где Рождество немыслимо без снега. Как и всегда, отправляясь на встречу с Борисом, Итикира оделся в штатское, но без формы он никогда не чувствовал себя удобно. Все его раздражало. Он заерзал на сиденье, ощущая каждый шов одежды, и нервно ежился, будучи уверен, что на пиджаке между лопаток уже выступило пятно пота…
  Наконец, застывший поток машин дрогнул и начал двигаться. Итикира почти нормально доехал до руа да Косейсао, где красный свет опять остановил его. Он воспользовался остановкой, чтобы еще раз проверить, не забыл ли он положить катушки с микрофильмами в отделение для перчаток. Борис наверняка будет доволен.
  Зеленый свет. Несколькими рывками «форд» тронулся с места. Ну, а если Борису не понравится, то будет очень плохо. С непривычки Бенто было трудно выполнить это задание, но он старался и, похоже, стал отличным фотографом. Борис потратил свои деньги не впустую, подарив ему «контакс».
  Запирая Авенида Президенте Варгас, наконец-то возникли перед ним беломраморные башни и купол Канделарии. Перекресток с Авенида Рио Бранко он проехал без затруднений. Часы церкви показывали четыре часа двадцать минут.
  На площади было много машин. Бенто медленно проехал мимо двух или трех свободных мест, не подходивших ему.
  Борис уже приехал. Его «форд», абсолютно идентичный «форду» Итикиры, стоял напротив здания Боависты. Темно-синяя машина с открытым верхом освободила соседнее место. Это не было случайностью. Человек, управлявший ею, наверняка был другом Бориса. Он ждал приезда Итикиры, с тем чтобы освободить ему место.
  Бенто Итикира поставил свою машину рядом с другим «фордом». Это Борису пришла в голову мысль использовать две совершенно одинаковые машины: одного года выпуска, одинакового цвета, с одинаковой внутренней обшивкой. Это была хорошая идея. До того Бенто Итикира встречался с Борисом вне Рио, в лесу за Петрополисом. Это было опасно и не нравилось Бенто.
  Он выключил зажигание и, нащупав пульс, последил глазами за секундной стрелкой хронометра. Девяносто семь… Это было много; слишком много. Он поморщился, достал из кармана записную книжку и на странице, соответствующей данному дню, записал под полудюжиной таких же заметок: П. 97.
  Затем он вышел из машины и направился в церковь.
  Канделария, «Носса Сеньора Да Канделария», была самой богатой церковью в Рио, церковью для богатых. Если б не задумка Бориса, Итикира никогда бы не стал ходить в нее. Ни в детстве, если даже бы его родители жили в Рио, ни тем более сейчас, когда он ни в какого бога не верил.
  Он вошел в храм, прохлада приятна удивила его. Поскольку был канун Рождества, освещение храма было ярким и каменные колонны и стены всех цветов — зеленого, красного, синего — горели тысячей огней.
  Многие верующие, особенно женщины, стояли, преклонив колени, перед большими, ярко освещенными яслями. Бенто Итикира машинально перекрестился и присоединился к остальным.
  Стоя на коленях с сосредоточенным видом, он чувствовал лишь огромное презрение ко всем этим идиотам, поклоняющимся неведомому богу.
  Пот холодил его тело, и он вдруг громко чихнул. Бенто мысленно выругался на эту чертову церковь и ее прохладу, из-за которой он мог простудиться.
  Почему Борису пришла в голову нелепая мысль привести его в церковь? Поблизости было достаточно кафе, на худой конец недалеко находился музей современного искусства, расположенный на тринадцатом этаже здания Боависты. Борис был человек не без юмора, но шутки его зачастую были весьма сомнительного характера. Ему, видимо, показалось забавным заставить Итикиру войти в церковь накануне Рождества.
  Бенто смотрел на ясли. Вне всяких сомнений, они была самыми красивыми из всех, что он видел за свою жизнь. Младенец Иисус был размером с настоящего ребенка и сделан довольно искусно, а вот фигурки его матери и других персонажей были значительно меньше, поневоле на ум приходил вопрос, как такая маленькая женщина смогла родить такого большого ребенка.
  В молчаливой и гулкой тишине раздались звуки невидимой фисгармонии; под сводами зазвучал хор детских голосов. «Наверняка, последняя репетиция перед полуночной мессой», — подумал Бенто Итикира и прислушался. Чистые и хорошо поставленные голоса звучали божественно…
  Он снова чихнул, шумно высморкался. Женщины обернулись и с осуждением посмотрели на него. Бенто покраснел и тихо положил в карман платок…
  Когда пение закончилось, он посмотрел на часы. По инструкции Итикира должен был оставаться на месте не менее четверти часа. Он же пробыл в церкви свыше двадцати минут и уходить не торопился. Удивленный, что чувствует себя так славно и хорошо, он привычно сосчитал пульс и обнаружил, что его частота семьдесят пять ударов в минуту. Бенто аккуратно записал этот обнадеживающий результат в книжку, пометил время и встал, чтобы выйти.
  Снаружи жара снова придавила его, и он несколько секунд постоял на паперти, ослепленный солнцем, спускавшимся за Авениду. «Хорошо бы — подумал он, — съездить искупаться на Копакабану». При такой температуре на пляжах от Ботафого до Леблона сейчас, должно быть, тьма народу. Но нужно было возвращаться.
  Прежде чем спуститься с паперти, он поискал взглядом место, где оставил машину. Там стоял только один его «форд». Второй уехал.
  Не торопясь, он пошел по площади между двумя рядами машин, обдумывая, как ему незаметнее сменить номер. Это Борис придумал устроить поворачивающиеся номера, разные на двух сторонах таблички. Опасность, что трюк раскроется в случае аварии и составления протокола, была невелика. Полицейский наверняка ограничится установлением государственного номера и не станет проверять номер мотора.
  Подойдя к своему «форду», Бенто Итикира открыл дверцу, потом поднял крышку капота. Сделав вид, что проверяет, хорошо ли закреплены провода свечей, он осмотрелся и, убедившись, что никто не обращает на него внимания, притворился, что уронил что-то, нагнулся и, закрыв номер собой, повернул его нажатием пальца.
  С сильно бьющимся сердцем Бенто распрямился, закрыл капот, нырнул в салон, достал из отделения для перчаток ключ зажигания и прошел назад открыть багажник. Здесь было менее опасно — ряд автомобилей закрывал его от прохожих. Закрывая багажник, он легко сменил номер.
  Сев за руль, он несколько секунд прислушивался к беспорядочным и гулким ударам своего сердца. Это было ненормальным. Сколько бы врачи ни говорили ему, что у него сердце молодого человека, он знал, что что-то не так.
  Он выехал на шоссе и, медленно объезжая площадь, влился в движение. Затем Бенто свернул направо, на Авенида Рио Бранко, чтобы выехать на набережные.
  В течение года он жил на руа до Кортуме, в конце тупика в когда-то аристократическом, а теперь простонародном квартале. Он снимал комнату в пришедшей в упадок квартире, основными нанимателями которой были милые люди, носившие фамилию Моарес. Хосе Моарес, тридцати шести лет, работал бухгалтером на обувной фабрике в Тижуке; его жена Марианна, красивая, полная, что называется в теле, тридцатилетняя брюнетка, не работала и воспитывала их шестилетнего сына Жоао.
  Бенто Итикира хорошо с ними ладил. Они, как и он, были людьми из народа, рабочими, пролетариями. Говорили на одном языке и о многих вещах думали одинаково.
  Он быстро доехал до трущоб Сан-Кристово. Босоногие мальчишки гоняли по шоссе мяч, совсем не обращая внимания на ругательства водителей, требовавших освободить дорогу. Не очень охотно, но довольно безропотно они уступали дорогу только трамваям, безликим и тяжелым.
  Бенто завел «форд» в тупик и поставил его возле облезлой стены. Марианна Моарес развешивала белье на старинном, все еще красивом балконе из кованого железа, опоясывавшем дом по всему периметру второго этажа.
  Взяв из отделения для перчаток белый конверт, Итикира сунул его в карман, вышел из машины и тщательно запер дверцы, опасаясь мальчишек, хладнокровно пытавшихся открыть их. Маленький Жоао, державшийся за юбки матери, громко окликнул его. Бенто помахал ему рукой, ответил на улыбку Марианны и вошел в дом. Подъезд был темным, и в нем постоянно стоял тошнотворный запах разлагающихся помоев. Бенто часто спрашивал себя, почему Санитарная Комиссия не займется этим, но, очевидно, сделать в этом квартале хоть что-нибудь ей было явно не по силам.
  Он поднялся по темной лестнице со скользкими ступеньками и открыл дверь своим ключом. Марианна, свежая и аппетитная в своем слишком тесном платье, ждала его в коридоре.
  — Вы не забыли, что встречаете Рождество вместе с нами? — спросила она с улыбкой. — Вы нам обещали.
  Итикира погладил по щеке мальчика, ухватившегося за полу его пиджака.
  — Ну, что вы! — ответил он. — Я не мог забыть этого.
  В квартире откуда-то донесся запах сладостей. Он прошел к себе и заперся. Комната, в которой жил Бенто, была довольно большой, стеклянная дверь, противоположная входной, вела дальше на балкон. Обои на стенах, грязные и сальные, в некоторых местах были прорваны. Железная кровать в хорошем состоянии, стол, два стула, туалетный столик с умывальником, платяной шкаф — вот и вся обстановка этого угрюмого жилища. Единственной роскошью было старинное кресло с проступавшими сквозь ткань обивки пружинами.
  Тем не менее жилище вполне устраивало Бенто, особенно если иметь в виду цену и время, что он проводил здесь. Эта комната была лучше многих, где он жил раньше, и все же он предпочитал ей свою каюту на «Маррис Баррос» — сторожевике, на котором он служил.
  Задвинув засов, он закрыл балконную дверь, задернул шторы и только после этого вскрыл конверт. Внутри находилось напечатанное на машинке письмо, подписанное «Мануэль». Текст письма, видимо, имел так мало значения, что Бенто Итикира не стал терять ни секунды на его чтение. Он зажег маленькую керосиновую лампу и взял бутылочку йода с полки платяного шкафа, закрытой разорванной занавеской.
  Через несколько минут под действием паров йода между машинописными строчками проступил рукописный текст:
  1. — Нам желательно получить сведения о боевом арсенале порта Рио-де-Жанейро, о каждой единице техники, находящейся в нем в данный момент; пунктах назначения этих единиц и о ведущихся на них работах.
  2. — Нам желательно узнать названия кораблей, приписанных к военно-морской базе Рио-де-Жанейро, возможные переводы боевых единиц в другие места, равно как и программу строительства новых кораблей.
  3. — Нам желательно получить карту базы, включающую арсенал и прилегающие к нему сооружения с указанием всех важных в военном отношении построек: складов, центральной радиостанции, радаров и т. д.
  4. — Нам желательно получить точные сведения об оборонительных фортификационных сооружениях, защищающих вход в залив Гуанабара.
  Следующая встреча в субботу, тридцать первого декабря, в четыре часа дня, на ипподроме Жокей-клуба. Приезжайте за десять минут до открытия и припаркуйтесь справа от входа. Не следует ставить обе машины рядом. Номера смените сразу по приезде.
  Подписи не было, но она и не была нужна; достаточно было почерка. Бенто Итикира внимательно перечитал задание и повторял текст до тех пор, пока не убедился, что запомнил его наизусть. После этого он сжег бумагу, тщательно перемешал и выбросил остатки в туалетное ведро.
  Задание было вообще-то не слишком трудное: на вопросы он мог ответить уже сейчас. Самым сложным было достать карту морских сооружений. Необходимо тщательно продумать и как можно быстрее выполнить эту операцию, потому что Борис, похоже, спешит. Впервые две встречи были так близки по времени одна от другой.
  Бенто в задумчивости проглотил несколько таблеток витаминов, смерил температуру. Он делал это обычно несколько раз в день, когда имел время.
  Чуть позднее он пометил в своей записной книжке:
  Температура: 37,6®.
  Пульс: 65.
  Это было неплохо, но ему бы хотелось смерить и давление.
  В этот момент Марианна крикнула ему из-за двери, чтобы он не забыл надеть для встречи Рождества форму. Она считала, что так будет красивее.
  Бенто не мог с этим не согласиться. Посидев немного, он спустился купить несколько бутылок вина и водки — свою долю в пирушке. Жара снаружи была такой же тяжелой.
  Глава 2
  Бенто Итикира застегнул свою форменную куртку, затянул узел галстука и полюбовался собой в стареньком, тусклом зеркале, висевшем на стене над туалетным столиком.
  Был Итикира не очень высок ростом, но коренаст и плечист. Его лицо с оливковой кожей было круглым, нос несколько придавлен, темные глаза холодны, уши оттопырены, а черные волосы сильно завивались. Когда он улыбался, за его тонкими губами открывался ряд здоровых, крепких, белых зубов, среди которых выделялся одинокий протез из желтого золота. Самым примечательным, кроме широких плеч и носа боксера, были его кулаки — огромные, квадратные, похожие на колотушки, с запачканными маслом пальцами и постоянно изгрызенными ногтями.
  Бенто Итикира был необычайно силен. В этом, к своему сожалению, убедились многие моряки, пытавшиеся посмеяться над его крестьянской тяжеловесностью. Правда, это было давно, еще в те времена, когда он только завербовался на флот и напряженно изучал все то, что необходимо для успешной службы.
  Он посмотрел на часы: почти полночь. Слышно было, что Марианна все еще суетится на кухне. Хосе, скорее всего, сидел в столовой и читал газету. Малыша они уложили спать часом раньше, несмотря на его возражения.
  Бенто вышел на балкон. Наверху, выше этажом, праздник уже был в полном разгаре. Ту квартиру занимала целая компания негров. Это был неплохие парни и девчонки, только очень уж они любили белый ром и от этого были несколько шумными. Сегодня, похоже, они назвали гостей и будут, видимо, гулять всю ночь, пока не свалятся мертвецки пьяными где-нибудь ближе к рассвету.
  Небо было чистым, усыпанным звездами. Где-то над городом гудел самолет. Все окна в переулке были освещены, народ веселился: даже самые бедные по случаю праздника заняли несколько крузейро, чтобы позволить себе зажарить кусок мяса с черной фасолью и рисом и иметь возможность выпить.
  Неожиданно на балкон через дверь столовой вышел Хосе Моарес. На вид ему было лет тридцать шесть, лет на шесть меньше, чем Бенто. Он был среднего роста, но жирный, как свинья, и все время потел. Голова его уже наполовину облысела.
  — Привет! — сказал он, плюнув перед этим с балкона. — Я думаю, мы могли бы начать с маленького стаканчика качас, а?
  Он был одет празднично, то есть в черные брюки от свадебного костюма и белую рубашку. Ни галстука, ни ботинок. У него болели ноги, и он надевал тапочки, едва возвращался домой.
  — Иду, — ответил Бенто.
  Он вернулся в комнату, взял купленные бутылки и коробки сигар и через балкон прошел в столовую.
  Стол был накрыт. На нем стояло три прибора. Бенто был немного разочарован. Марианна намекнула ему, что пригласит подругу для «пары». Он поставил свой груз на буфет, уже довольно плотно заставленный. Хосе Моарес посмотрел на четыре бутылки вина и две качас.
  — Вы разоритесь! — сказал он с заметным удовольствием.
  — Ну, что вы! Это совершенно нормально.
  Бенто остановился перед примитивными яслями из раскрашенного картона, стоявшими между старым облезлым диваном и углом стены на перевернутом ящике, покрытом шелковой черной с золотом шалью.
  — Это Марианна притащила их, — объяснил Моарес — Она сторонница традиций.
  Бенто вспомнил роскошные ясли Канделарии.
  — Они никому не мешают, — пробормотал он примирительным тоном.
  — Может быть, — буркнул Хосе, вытирая лоб, — но стоят, как бутылка вина.
  Он преувеличивал. Бенто помнил, что когда он был ребенком, его мать на каждое Рождество покупала такие же ясли, а Итикира, сельские рабочие, были гораздо беднее Моаресов.
  Вошла Марианна, неся обеими руками блюдо, полное камароэс. Она тоже навела марафет: сунула в пучок волос на затылке красивый гребень и надела белое платье, застегивавшееся спереди. Платье сидело так плотно, что натягивало каждую пуговицу. Бенто часто спрашивал себя, почему она всегда носит слишком узкие платья. Наверное потому, что располнела за последние годы, но на новые вещи не хотела тратиться. Как бы то ни было, ее пышные формы плохо помещались в эту одежду. Слишком глубокие и тесные декольте и слишком короткие юбки придавали ей двусмысленный и слегка фривольный вид. Бенто было трудно смотреть на нее просто так, без неприличных мыслей. Каждый раз возникало такое чувство, что от давления пуговицы на ее платье могут в любую минуту сорваться и полететь, как пробка из бутылки шампанского, оставив женщину раздетой.
  Это вносило некоторое смущение в их отношения, и он не мог вести себя с ней совершенно естественно.
  Когда Марианна поставила блюдо на стол, то слегка наклонилась, и Бенто показалось на момент, что ее крупные крепкие груди выкатятся и последуют вслед за блюдом на стол. Он отвел взгляд и посмотрел на Моареса. Тот, казалось, ничего не замечал, мучаясь от жары. Под мышками белой его рубашки уже выступили широкие пятна пота.
  — Вы сошли с ума! — воскликнула Марианна, увидев принесенное Бенто. — Вам не следовало этого делать. Вы знаете, мне очень жаль. Я пригласила одну мою подругу, очень хорошенькую, но она не смогла прийти. Заболела желтухой! Представляете? Правда, не повезло!
  Она была болтлива и не всегда ждала ответа на свои слова. Бенто, не любивший говорить, считал это очень удобным.
  Моарес распечатал одну бутылку качас и налил водку из сахарного тростника в стаканы. Наверху один из негров бренчал на гитаре, а остальные пели. Неожиданно в тесном переулке прозвучал возбужденный женский смех. Дальше, на Сан-Кристовао, загудели автомобильные клаксоны. Они подняли стаканы.
  — За Рождество, — сказала Марианна, осушая стакан одним глотком, как и мужчины.
  Потом она посмотрела на Бенто и его форму унтер-офицера бразильского флота.
  — Вы очень-красивый, — сказала она.
  Ее глаза блестели. У нее были восхитительные глаза — черные, бархатные, миндалевидные. Вдруг Бенто заметил, что они поразительно похожи на глаза Эстефании…
  Эстефания, жена Итикиры, бросила его и уехала вместе с двумя детьми жить в Сан-Пауло. Они, конечно, тоже теперь праздновали Рождество, но наверняка пошли на полуночную мессу, потому что Эстефания была набожной, очень набожной.
  — Берите же камароэс, — сказала Марианна.
  Не сводя с нее глаз, Бенто взял горсть крупных розовых креветок. Воспоминания нахлынули на него, как волна…
  * * *
  Бенто Итикира родился сорок два года назад на большой ферме недалеко от Пиражу на рио Паранапанема, в штате Сан-Пауло. Он прожил там восемнадцать лет, там же познакомился с Эстефанией.
  Вскоре после этого Бенто, чтобы вырваться из нищеты, в которой жил до тех пор, поступил на службу в военный флот. Эстефания оставила семью и уехала в Сан-Пауло работать служанкой. Бенто служил на базе Сантос, и ему нужно было проехать всего тридцать пять километров, чтобы встретиться с девушкой.
  В это время Бенто, вовлеченный одним приятелем, вступил в Лигу. Когда он в первый раз поехал в Сан-Пауло повидаться с Эстефанией, он встретился и с одним влиятельным членом Лиги, передавшим ему пачку антивоенных листовок, которые следовало распространить в Сантосе среди служащих военного флота. Когда он вспоминал этот день, то признавался себе, что он был важным вдвойне.
  С того дня он был очень занят: Эстефанией, Лигой, а главное, своей учебой.
  Когда Бенто поступил на службу, то умел только читать и писать, поскольку ходил в школу всего два года и то нерегулярно. Но он был честолюбив и сразу понял, что без образования ничего не добьется. Он стал учиться, сначала в вечерней школе, потом на заочных курсах, где выучился радиоделу.
  Наступил день, когда он смог пришить к рукаву своей формы первые нашивки. Одновременно его месячное жалование поднялось на восемьсот крузейро. В 1938 году он женился.
  Эстефания продолжала работать служанкой, потом официанткой в баре до 1944 года, когда родился их первый ребенок — Мануэль.
  Его перевели инструктором в школу унтер-офицеров в Рио-де-Жанейро. Они поселились все втроем в федеральной столице и сняли маленькую квартиру на Авенида Бразиль возле кладбища Кармелиток.
  Хорошее это было время…
  * * *
  Тарелка камароэс почти опустела, да и в бутылке качас было только на донышке. У Марианны раскраснелись щеки и говорила она быстрее, чем обычно. У Моареса щеки тоже покраснели, и, когда он повернулся за чем-то, Бенто увидел, что вся его рубашка на спине намокла от пота.
  Наверху у негров стало потише. Они наверняка объедались и пили. Скоро тарарам начнется заново. Из открытых окон орало радио, и в переулке стояла жуткая какофония из религиозных гимнов и самбо, фисгармоний и труб джаза.
  — Не могу понять, как Жоао спит при таком шуме, — забеспокоилась Марианна, глядя на стену, отделявшую их от комнаты ребенка.
  Потом она обратилась к Бенто:
  — Вы такой грустный. О чем вы думаете?
  — Ни о чем.
  — Это из-за качас, — уверил Хосе Моарес мрачным тоном.
  И он бесшумно засмеялся, уже пьяный. Он легко хмелел и плохо переносил алкоголь. Марианна окинула мужа критическим взглядом, потом снова сосредоточила внимание на госте.
  — Форма вам идет, — оценила она, — как и всякому мужчине. Ну что, нести следующее блюдо?
  Она направилась на кухню, покачивая бедрами, слишком тесно сжатыми платьем. Хосе Моарес взял бутылку и налил в стаканы.
  — Так мы совсем напьемся, — запротестовал моряк.
  — Ну и что? Разве мы здесь не для этого?
  Белый ром снова полился в горящие глотки. Марианна вернулась с кастрюлей рыбы, распространявшей пьянящий запах.
  — Теперь, — решила она садясь, — будем есть. — Моарес открыл одну из бутылок, принесенных Бенто.
  Наверху завопил негр.
  — Они совсем чокнулись, — заметила Марианна.
  Ее нога коснулась под столом ноги Бенто. Она тут же убрала ее и извинилась.
  — Ничего страшного, — ответил моряк.
  Но лицо ему словно обдало жаром. Чем больше он смотрел на Марианну, тем больше находил, что она невероятно похожа на Эстефанию.
  Невероятно.
  Моарес разлил в стаканы вино бледно-золотого цвета. Взглянув на него, Бенто Итикира вспомнил, что, когда впервые он выпил этого вина, оно было очень дорогим, очень…
  * * *
  В первый год жизни в Рио они были счастливы так же, как в Сантосе, если не больше. Потом Эстефания снова забеременела. Целых шесть лет они занимались любовью безо всяких предосторожностей, но детей у них не было… И вдруг…
  С этого начались их несчастья. Эстефания решила, что двоих детей им достаточно. Она была честолюбива и думала, что, если семья вырастет еще, они не смогут дать всем детям хорошее образование. Бенто согласился, но потом пожалел, когда жена дала ему понять, что теперь не может быть и речи, чтобы спать вместе. Она была очень набожна и не могла допустить в этом никаких уловок. Для нее заниматься любовью можно было только с целью произведения потомства; поскольку они решили потомства больше не производить, одновременно становилось невозможным и заниматься любовью. Логика была удивительно проста.
  До сих пор Бенто уважал мнение жены, хотя и имел противоположные взгляды. С этого момента он стал все сильнее ненавидеть религию, не дававшую ему любить собственную жену, на что, как он считал, он имел полное право.
  Словесные перепалки, издевки, взрывы ярости вдруг образовали между ним и женой пропасть, продолжавшую расширяться. Из бравады он стал доводить Эстефанию своими экстремистскими идеями.
  Потом, поскольку он всегда был робок с женщинами и смотрел на них как на недоступные существа, он вынужден был обратиться к проституткам. Отвращение, которое оставляло в нем каждое такое приключение, увеличивало его злобу против Эстефании.
  Когда он уехал из Сантоса, товарищи по Лиге дали ему несколько адресов в Рио, и вскоре после переезда он завязал контакты.
  Так он познакомился с Владиславом.
  Владислав был беженцем, занимавшимся нелегальной газетой Лиги. Он попросил Бенто Итикиру написать несколько статей о «плачевном» положении нижних чинов бразильского военного флота, и Бенто был очень польщен. Сын сельских рабочих, который в восемнадцать лет едва умел читать и писать, и вдруг пишет в газету, стал журналистом!
  Это было уже кое-что.
  Он написал несколько заметок для газеты и однажды Владислав сказал, что его статьи привлекли внимание одного дипломата и этот дипломат хочет с ним познакомиться. Бенто почувствовал, что надувается от гордости.
  Встреча состоялась в одном из ресторанов на шоссе в Терезополис. На ней присутствовал и Владислав. Дипломат не был таким уж изысканным и элегантным, каким его представлял себе Бенто, но все же он имел важный вид и Владислав пресмыкался перед ним.
  Бенто ел очень редкие и очень дорогие блюда и пил белое вино, похожее на то, что он купил в этот вечер для своих друзей.
  В тот день дипломат ни о чем не просил, но обращался с ним, Бенто Итикирой, сыном простых батраков, как с равным. Выйдя из ресторана, Бенто почувствовал себя совсем другим человеком. Перевернулись важные страницы его жизни…
  В тот вечер он впервые ударил свою жену. Да за кого она его принимает?
  Глава 3
  Теперь на столе стояла традиционная жареная говядина, окруженная черной фасолью и рисом. Три бутылки были уже выпиты, и Хосе Моарес начал сонно покачивать своей большой, мокрой от пота головой и часто моргать глазами.
  Марианна выпила наравне с ними, но держалась намного лучше, чем ее муж, только была возбуждена выше среднего.
  Бенто Итикира чувствовал себя совершенно нормально. Он даже мог смотреть теперь на Марианну и интересоваться ее декольте, не краснея. Сказать по правде, он чувствовал грусть и горький вкус во рту, который не могли прогнать ни водка, ни вино. Чем больше он смотрел на Марианну, тем сильнее она напоминала ему Эстефанию…
  Странно…
  Негры наверху шумели вовсю. Веселый тарарам, разносившийся по всему переулку, за последние полчаса поднялся на несколько тонов.
  Моарес заплетающимся языком говорил о революции и гнусных происках крупной буржуазии и прочих реакционеров.
  — Надо их всех расстрелять, — брюзжал он, и слюна стекала на его недавно белую рубашку, из которой, если ее выжать, могло натечь наверняка не меньше литра пота.
  — Давно пора! — злорадствовала Марианна.
  Бенто Итикира чувствовал себя среди своих. Эти люди были его друзьями, они имели одни и те же мысли. Может быть, он смог бы вовлечь их в Лигу, но Борис запретил ему вербовать новых членов и вести пропаганду после того, как Бенто взяли в разведку.
  — Так оно и будет, — сказал он уверенным тоном. — Так и будет… Нужно только немного потерпеть.
  Негры вдруг затянули какой-то духовный гимн, с явными североамериканскими мотивами. У них были отличные голоса — мощные и низкие. Бенто и Моаресы прекратили разговаривать, чтобы послушать, но пить они не перестали. Моарес без конца наполнял стаканы, которые осушались с удивительной быстротой.
  Переулок начала окутывать тишина, шумы мало-помалу смолкли. Видя, какой эффект производят, негры удвоили пыл.
  Бенто Итикира смотрел на Марианну, почти не отрываясь. И вдруг, безо всякой причины, ему захотелось заплакать и поцеловать эту женщину.
  Несомненно, виной тому были эти идиоты сверху, с их удивительно красивыми голосами. Со сжавшимся горлом Бенто неловко встал и вышел из комнаты.
  — Я в туалет, — сообщил он, переступая через порог.
  Когда он вернулся через довольно большое время, негры уже не пели. Моарес и его жена с пьяной настойчивостью спорили о происхождении той песни.
  — Янки — мерзавцы, — бросил Итикира, снова садясь на свое место.
  Остальные согласились с ним. Американцев с Севера, этих гринго, не любили на всем Юге. Они были одновременно слишком богатыми и слишком нецивилизованными. Им завидовали и их ненавидели. Итикира смотрел на Марианну нежным взглядом. Марианна ненавидела янки; она была другом.
  Но почему, черт возьми, он до сих пор не замечал, что она так похожа на Эстефанию?
  Эстефания… Из-за глупого тщеславия он рассказал ей об обеде с дипломатом. Она восприняла это очень плохо и произнесла слова, которые было бы лучше не говорить. Ему пришлось залепить ей пощечину, чтобы заставить замолчать.
  После он уже ни о чем не говорил ей, но зло свершилось.
  Он встретился с дипломатом еще трижды, и всякий раз тот вел себя с ним совершенно на равных. Потом, в последнюю встречу, он торжественно объявил, что Бенто принят в разведслужбу его страны.
  В тот момент Бенто Итикира подумал, что никогда ни о чем подобном он не просил, но дипломат сообщил, что, когда они победят, Бенто назначат адмиралом флота. Впрочем, позднее Владислав подтвердил, что после победы он автоматически получит офицерское звание во флоте освободителей.
  Больше Бенто не видел дипломата. Он жалел об этом, но Владислав объяснил, что его исчезновение вызвано вопросами безопасности.
  Сначала его попросили составить отчет обо всем, что он знал и что могло заинтересовать военно-морскую разведку. Он это сделал. Некоторое время спустя Владислав сказал ему, что дипломат был очень доволен его работой.
  Потом в течение нескольких месяцев ничего не происходило, а однажды вечером, возвращаясь домой, он встретил Владислава. Они прошли вместе несколько шагов, и Владислав назначил ему встречу. Бенто должен был в ближайшее воскресенье пойти в Барао де Жавари и найти Владислава сразу после полудня в эвкалиптовом лесу на берегу озера.
  Бенто пошел на встречу, сказав жене, что вызван на базу. Владислав передал ему письмо безобидного содержания и объяснил, как проявить настоящий текст с помощью паров йода.
  Задание, полученное им в тот день, было составлено в следующих выражениях:
  1. — Какие боевые корабли находятся в Белене. Все ли они готовы выйти в море?
  2. — Каково боевое расписание этих единиц? Которые из них должны быть переведены на другие базы?
  3. — Существуют ли планы переоборудования или модернизации этих боевых единиц?
  4. — Дайте полный список кораблей береговой охраны и порты их приписки. Как они распределены между базами? Как организована их служба?
  На три четверти вопросов Бенто Итикира мог ответить немедленно. Остальное ему пришлось узнавать. Через месяц после встречи в Барао де Жавари он снова встретился с Владиславом и передал ему свой отчет.
  Через некоторое время Владислав сообщил ему, что дипломат был приятно удивлен точностью отчета и что он считает Бенто лучшим из их агентов в Южной Америке.
  Бенто был без ума от гордости. Он стал теперь важным человеком, а не просто каким-то там унтер-офицером. Странно, правда, но именно с этого времени ему довольно часто стало сниться, что он снова стал крестьянином и снова работает на ферме в Пиражу, на берегу Паранапанемы. Наверное, тайный страх потерять положение закрался в его подсознание…
  Внезапное падение Хосе Моареса отвлекло Бенто от его воспоминаний. Он встал, чтобы помочь соседу подняться, и взглянул на Марианну, та задыхалась от смеха.
  — Полная глупость, — пробормотал Моарес. — Почему-то упал мой стул.
  — Ты же совершенно пьян! — сквозь смех фыркнула Марианна.
  — Не надо так говорить! Ты не имеешь права это говорить!
  Бенто поднял стул и усадил на него Моареса. Толстяк действительно был пьян и весь в поту. Бенто с отвращением вытер руки о покрывавшую стол скатерть.
  — Как он потеет! Это ужасно! — вновь заговорила Марианна. — Нам приходится спать врозь, так он мочит простыни.
  — Я запрещаю тебе это говорить! Ты моя жена.
  — Да, я твоя жена! Но это еще не причина спать с губкой. Я не умею плавать!
  Разъяренный Моарес попытался встать.
  — Ты заткнешься? Ах ты…
  Бенто положил свою тяжелую руку ему на плечо и заставил сесть.
  — Ну! Ну! Не собираетесь же вы поссориться в рождественскую ночь?
  Успокоившись, Моарес кивнул, полузакрыл глаза и стал слегка покачиваться на стуле. Но жена опять подлила масла в огонь.
  — Он прав, как всегда. Ты слышишь его, Хосе? Вот кто хорошо воспитан. А какой он чистый и красивый. И не потеет. Ты слышишь, Хосе?
  Моарес сильно побледнел.
  — Что ты сказала? Ну-ка повтори!
  Он снова попытался встать. Бенто одной рукой пригвоздил его к стулу.
  — Ничего она не сказала. Не надо обращать внимание. Мы все немного выпили, а когда выпьешь, говоришь вещи, о которых потом жалеешь.
  — Это верно, — согласился Моарес.
  Марианна встала, чтобы пойти за десертом. Она унесла грязные тарелки и пустой поднос. Бенто проследил за ней взглядом. Она двигалась зигзагами, смеясь и напевая. Под легкой тканью ее слишком тесного платья были видны края трусиков. Бенто захотелось пойти за ней на кухню.
  — Марианна к вам неравнодушна, — буркнул Моарес.
  — Вы сошли с ума. Она немного выпила и сказала все это, чтобы позлить вас.
  Моарес шумно рыгнул. На кончике его носа висела капля пота.
  — Она к вам неравнодушна, но мне на это наплевать. Вы не сможете переспать с ней. Марианне наплевать на… такие развлечения. Знаете, что она говорит, когда я хочу лечь к ней в постель?
  Бенто пожал плечами, выражая одновременно незнание и отсутствие интереса. Но Хосе настаивал:
  — Знаете, что она мне говорит?
  — Нет, конечно, — ответил Бенто, чтобы покончить с этим.
  — Так вот! Она мне говорит: «Оставь меня в покое, Хосе!» Каково? Разве так отвечают своему мужу? А? Тому, кто зарабатывает ей на жизнь?
  Он схватил бутылку белого рома и наполнил свой стакан. Бенто смотрел, как Моарес пьет, и подумал, что скоро тот свалится мертвецки пьяным. Тут же пришла другая мысль: когда Моарес отключится, он останется один на один с Марианной. С Марианной, которая, казалось, была к нему неравнодушна и которую возбуждал алкоголь.
  Чернокожие наверху организовали оркестр. Некоторое время они настраивали свои инструменты. Вдруг труба издала жалобный стон, и мелодия нежно и тихо поплыла между стенами переулка. Было, наверное, часа три или четыре. У Бенто не хватало мужества взглянуть на часы. Он посмотрел на жалкие картонные ясли и подумал о тех праздниках Рождества, которые были у него в детстве. Он вспомнил и о нищенских подарках, которые изредка получал: апельсин, леденец, иногда плитку шоколада.
  Наверху зазвучала дьявольская мамба. Потолок дрожал под ногами танцующих. Марианна вернулась с рисовым пирогом с шоколадом и фруктами. Ей было трудно идти прямо, и она беззвучно смеялась без причины.
  Моарес снова схватил бутылку качас и поднес горлышко к губам. Марианна закричала:
  — Он сумасшедший! Он убьет себя!
  Но ничего не сделала, чтобы остановить его. Не совсем опустевшая бутылка выпала из рук Моареса и покатилась по полу. Бенто смотрел на выпученные глаза Хосе, его фиолетовые щеки и губы. «Он упадет», — подумал он, и у него появилось глупое желание поспорить с Марианной, в какую сторону он свалится. Эта мысль насмешила его. Марианна упрекнула:
  — Вам следовало его остановить.
  — Он достаточно взрослый, чтобы самому следить за собой.
  Моарес сполз влево. Он одеревенел и не дышал. Рывок вернул его в ровное положение, он снова наклонился, уже вправо, и упал.
  — О! — воскликнула Марианна, обхватив свои большие груди руками.
  Бенто поспешно встал и был удивлен, что у него кружится голова. Он тоже много выпил, но чувствовал себя хорошо.
  Он поднял Моареса и почувствовал, что тот довольно тяжел. Кровь стучала у него в висках, тяжелый обруч давил ему на лоб.
  — Куда его положить?
  Марианна показала на диван.
  — Ему будет лучше в комнате.
  Она встала без слов и, неуверенно держась на ногах, пошла впереди него, включила свет в спальне. Бенто никогда не бывал там. В ней стояли две кровати.
  — На которую?
  Она показала на левую. Он сбросил свой груз. Заскрипели пружины. Тыльной стороной ладони он вытер лоб.
  От Моареса шел такой прогорклый запах пота, что вызывал тошноту, но все-таки Бенто наклонился над ним, чтобы убедиться, что пьяный дышит.
  — Пусть выспится.
  Марианна выключила свет. Они столкнулись, когда выходили. Это прикосновение зажгло все чувства Бенто, он схватил женщину за плечи и хотел поцеловать ее, успел попасть только в щеку. Она легко оттолкнула его.
  — Э! Без рук, сеньор моряк!
  Они вернулись в столовую, идя один за другим. На балконе с ошарашенным видом сидел негр. Он, наверное, упал с верхнего этажа.
  — Что это такое? — спросила Марианна.
  Негр не без труда встал. Блестя глазами, открыв белые зубы, сверкавшие на его черном лице, он пошел к молодой женщине. Оркестр наверху играл самбу. Негр прижал Марианну к себе и хотел вовлечь ее в танец. Марианна закричала:
  — Бенто!
  Итикира схватил негра за плечо и заставил отпустить ее.
  — Возвращайся к себе, парень, — сказал он без злобы. Разъяренный негр попытался его ударить. Бенто сбил его с ног одним ударом. Бедняга упал на стол и опрокинул его вместе со всем содержимым. Марианна завопила:
  — Мерзавец! Мерзавец!
  Пока негр переворачивался, чтобы встать на четвереньки и подняться, Бенто Итикира схватил его за пояс брюк и поднял без видимого усилия.
  — Откройте входную дверь, — попросил он.
  Молодая женщина подчинилась. Бенто вышвырнул незваного гостя из квартиры и закрыл дверь. Марианна уже вернулась в столовую. Он застал ее сидящей на корточках и собирающей рисовый пирог, слетевший с подноса. Слишком тесная юбка мешала ей, и она подняла ее до края чулок. Бенто поставил стол на ножки, потом помог женщине привести все в порядок. Кровь стучала у него в висках, но он не знал, отчего: от выпитого ли спиртного или от желания.
  Он несколько раз касался ее, но она не отвечала, и он не решался проявить большую активность. Однако, она попросила его помочь ей подняться, и он воспользовался этим, чтобы вновь прижать ее к себе.
  — Спасибо, — сказала она, отталкивая его.
  Они сели на свои места по разные стороны стола. Он осмелел до того, что сказал:
  — Мы остались вдвоем.
  Она положила ему кусок рисового пирога.
  — Для него так лучше, — ответила она. — Ему не следовало напиваться.
  Он прочистил горло, налил стаканы.
  — Я могу себе вообразить, что вы моя жена, — сказал он таким глухим голосом, что не понял, услышала она его или нет.
  — Если вы не пойдете дальше, в этом нет ничего плохого.
  Они выпили вместе. Вино закончилось, и он открыл новую бутылку белого рома. Через несколько секунд она спросила:
  — Как случилось, что такой мужчина, как вы, не женат? Вы хорошая партия.
  Он ответил, уткнувшись носом в тарелку:
  — Я был женат.
  Она посмотрела на него округлившимися от удивления глазами.
  — Кроме шуток? Вы никогда об этом не рассказывали. Странно! Как странно! А что с ней стало?
  Он невольно покраснел и ответил, грызя ноготь:
  — Она уехала.
  — А!.. Надо же! У вас были дети?
  — Да, двое. Мальчик и девочка.
  — Вот оно что! Я и не догадывалась. Мы с Хосе часто удивлялись, что такой мужчина, как вы, холост. К тому же вы не похожи на бабника… Это правда, да? До вас у нас были другие жильцы; иногда они становились очень назойливыми. Мне приходилось соблюдать осторожность. Два года назад один из них даже пытался завалить меня в своей комнате.
  Она засмеялась, как будто это воспоминание ее развеселило. Потом Марианна снова спросила:
  — Какой она была?
  Бенто посмотрел ей в лицо.
  — Она была похожа на вас, — ответил он сдавленным голосом. — Только немного худее.
  Она не нашла ответа. Ее лицо осталось серьезным, а взгляд не отрывался от глаз мужчины. После долгой паузы она опустила глаза и сказала, потирая ладони, как будто ей было холодно:
  — И она вас бросила!
  * * *
  Да, Эстефания бросила его. Это стало неизбежным. Мало-помалу их брак превратился в ад. Она по-прежнему отказывала ему и, кроме того, продолжала подозревать, что он занимается тайной деятельностью. Никак иначе она не могла истолковать тот случай, когда он, желая придать себе вес, рассказал ей о первой встрече с дипломатом.
  Ее подозрения усилились, когда Бенто получил от Владислава великолепный фотоаппарат «контакс», которым он должен был сделать снимки пригодных для высадки десанта мест между Сантосом и Сан-Сальвадором. Хотя в то время его месячное жалование и превышало уже четыре тысячи крузейро, она все же знала, что он не мог купить этот аппарат, стоивший намного дороже.
  Она поняла все окончательно, когда вернувшись из патрульного похода вдоль побережья, он отказался показать ей сделанные снимки.
  Бенто навсегда запомнил сцену, когда Эстефания сообщила о своем намерении оставить его и забрать детей. Она обвинила его в том, что он шпион, предатель своей страны. Она не хотела доносить на него, потому что он был отцом ее детей и потому что она считала его недостаточно умным и информированным, чтобы быть по-настоящему опасным.
  Он не знал, что ей ответить, и ограничился полным отрицанием, не особо стараясь ее удержать. На следующий день она уехала с детьми в Сантос.
  Сначала Бенто почувствовал определенное облегчение. Он больше уже не мог выносить постоянные сцены и ее подозрительное внимание, как нарочно усилившееся в тот момент, когда его тайные руководители давали ему задание за заданием.
  Вскоре после этого Владислав объявил Бенто, что возвращается на родину, и представил своего преемника. Это был тоже журналист, новый корреспондент в Рио, Борис Данилов.
  С Борисом многое изменилось. Он сразу же счел слишком опасным то, как они встречались раньше. Это он придумал трюк с машинами и дал Бенто деньги, необходимые на покупку «форда». Он же и указал адрес гаража в Нитерое, где Бенто установил на свой «форд» поворачивающиеся номера.
  Да, Эстефания бросила его и поначалу он был этому рад, но потом ему стало не хватать детей, и, не желая в том признаться, он теперь понимал, что жены ему не хватало тоже.
  * * *
  Наверху импровизированный оркестр играл мамбу, и танцоры отплясывали так, что люстра тряслась в такт вместе с ними.
  Марианна подняла глаза.
  — Мне тоже хочется, — сказала она, ерзая на стуле.
  Бенто налил ей качас. Уровень рома в бутылке сильно понизился.
  — Будете?
  Они выпили, потом вместе поднялись. У Бенто были ватные ноги, и декор вокруг него плыл. Он обнял женщину, и они попытались танцевать. Но оба партнера быстро устали и скоро только топтались на месте, крепко прижавшись друг к другу, чтобы тверже стоять на ногах.
  Через некоторое время она с силой оттолкнула его и возмущенно спросила:
  — Что это на вас нашло?
  Он покраснел.
  — Вы невероятно похожи на мою жену. Я ничего не могу с собой поделать.
  Они стояли возле дивана, и она тяжело упала на него.
  — Это нехорошо. Вы злоупотребляете ситуацией, потому что Хосе здесь нет.
  Он сел возле нее и робко положил руку на спинку за ее плечами.
  — Неправда. Это атмосфера. Я представляю себе, что мы муж и жена. Вы такая красивая, такая красивая…
  Она искоса взглянула на него с хитрым огоньком в глубине своих восхитительных глаз.
  — Красивее, чем она?
  — Красивее, намного красивее.
  Он косился на вырез ее платья, но она не обращала на это никакого внимания. Вдруг, без видимой причины, она расплакалась и уронила голову на плечо мужчины.
  — Мне так плохо от того, что она вас бросила, — пробормотала Марианна. — Правда, плохо.
  Бенто обнял ее и погладил по спине.
  — Ну, ну, не надо плакать.
  Он поцеловал ее в лоб, потом взял за подбородок и поцеловал в губы.
  — Вы очень милый, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Я скажу это Хосе.
  Он снова поцеловал ее. Через несколько мгновений он перестала плакать и закрыла глаза. Он не сразу понял, что она заснула.
  Глава 4
  Бенто Итикира очнулся и понял, что тоже проспал некоторое время. Свет был выключен, хотя он не помнил, чтобы подходил к выключателю. Снаружи ночь посветлела, и в переулке почти не было шумов. Только сверху доносился великолепный бас все еще не уснувшего одинокого певца-негра.
  Марианна по-прежнему спала в его объятьях, положив голову ему на плечо и плотно прижавшись к нему. Ее полные ляжки, обтянутые шелком, обнажились более чем наполовину. Он секунду смотрел на нее, и волнение снова охватило его. «Я влюбился», — подумал он с какой-то радостью.
  Бенто поцеловал ее в губы и начал ласкать. Она не двигалась, пьяная от алкоголя и усталости. Потом, через некоторое время, Марианна ответила на его поцелуй, не открывая глаз. Он потерял голову и начал расстегивать ее платье, начав снизу. Она заворчала от удовольствия и позволила положить себя на диван, упрямо держа глаза закрытыми…
  Когда все закончилось, они долго лежали неподвижно. Потом она пожаловалась голосом, в котором слышалось столько же удовольствия, сколько стыда:
  — О, Хосе!.. Мне кажется, я кричала. Меня, наверное, все слышали.
  Она вздрогнула. Он тоже, но от ужаса. Марианна принимала его за Хосе, считала, что занималась любовью не с ним, а с мужем. Если она откроет глаза, то все пропало. В комнате было достаточно света, чтобы узнать его. Она закричит, разбудит Моареса, а тот, согласно старым обычаям, сочтет своей обязанностью убить его.
  Он приподнялся над ней, поискал ногой пол, чтобы встать. Если ему удастся дойти до двери прежде, чем она откроет глаза…
  Марианна открыла глаза. Он почувствовал, как она напряглась, и быстро закрыл ей рот свободной рукой.
  — Умоляю вас, не говорите ничего… Я думал, что вы знаете… Что хотите… Я прошу вас простить меня.
  Она казалась подавленной. И никак не реагировала. Бенто убрал руку и неловко встал. Она не произнесла ни звука.
  — Мне жаль, — снова заговорил он, по-прежнему очень испуганный. — Мне очень жаль.
  Он не смог удержаться, чтобы не посмотреть со страстью на обнаженное пышное тело женщины. Она тут же натянула на себя полы платья и отвернулась к спинке дивана, чтобы лучше спрятаться.
  — Оставьте меня, — прошептала она. — Уходите!
  Бенто все еще не мог успокоиться.
  — Вы ничего не скажете? — спросил он.
  — Уходите.
  Он испугался, что настаивая разозлит ее. Уже хорошо, что она сразу не подняла на ноги весь квартал. Он ушел на цыпочках, застегиваясь на ходу.
  Придя в свою комнату, он закрыл дверь и подошел к открытому окну, не включая свет. Происшедшее отрезвило его. Он не чувствовал ничего, кроме огромной усталости и боли в голове. Но спать ему пока не хотелось.
  Он секунду посмотрел на розовеющее небо над домом. Детали фасадов, когда-то благородных, а теперь облезлых, постепенно проявлялись и становились различимыми. Откуда-то едва доносились голоса людей, но света в окнах больше не было. Негры наверху тоже замолчали.
  Праздник закончился.
  Бенто отошел от окна и взял две таблетки аспирина, которые запил водой из-под крана. Он все еще спрашивал себя, как поступит Марианна…
  * * *
  Она снова вздрогнула, но от холода. Через широко открытую балконную дверь проникала прохлада. Марианна с трудом подняла тяжелую голову и отяжелевшими от приятной усталости руками медленно привела в порядок свою прическу.
  Она все еще была ошеломлена и начинала смутно сожалеть… Марианна не понимала, почему сделала это. Она не была влюблена в Итикиру. Конечно, Бенто красивый мужчина, но не больше. И все же, когда она проснулась в его объятьях от поцелуев и ласк, ее тело словно загорелось. Вспыхнуло. Такое случилось с ней впервые. Может быть, виной всему был алкоголь. Ведь они выпили свыше всякой нормы.
  Она с трудом встала и подошла к окну, ища себе оправдание. Действительно ли она не понимала, что делает? Конечно, она сразу осознала, что на диван ее повалил Бенто, а не муж, но она еще не совсем проснулась. Это казалось ей продолжением сна…
  Она остановилась в проеме балконной двери. У нее кружилась голова и болело сердце. Да, именно так, ей снилось, что Бенто целует ее, и она не сразу поняла, когда сон превратился в явь. Когда она это поняла, было уже слишком поздно.
  Марианна поднесла руки к больным вискам и шагнула на балкон, глубоко вдыхая свежий воздух улицы. Во всяком случае, ни Хосе, ни кто-либо другой до него никогда не давали ей такого наслаждения. Никогда…
  На соседней церкви зазвонили куранты. Она сосчитала удары. Шесть часов. Пора положить подарки для ребенка.
  Хосе попросил Итикиру спрятать их в его комнате, единственном месте квартиры, куда маленький Жоао никогда не заходил. Она только теперь вспомнила об этом…
  Итикира, может быть, уже лег, уже заснул. Впрочем вряд ли, уж очень он был перепуган… Марианна не знала, как эта мысль пришла ему в голову. Она очень напугала его и сразу поняла, что это лучший способ закончить приключение. Ее полные губы раздвинулись в улыбке. «Тебе должно быть стыдно!» — прошептала она в его адрес.
  Она направилась к балконной двери Итикиры. Он стоял в проеме, куря сигарету, и застыл, заметив ее.
  — Я пришла за игрушками для малыша, — произнесла она тихо, безликим голосом.
  Он развернулся и взял игрушки с полки платяного шкафа.
  — Я могу вам помочь? — спросил он хриплым голосом.
  — Если хотите.
  Они вместе вернулись в столовую. Она включила свет, чтобы покончить со всякой двусмысленностью. Он положил свертки на столик, налил себе стакан рома.
  — Хотите?
  Она отказалась.
  — О, нет! Я и так слишком много выпила!
  Бенто покраснел и принялся грызть ногти, пока она раскладывала свертки перед яслями.
  — Если Хосе узнает, — сказала Марианна глухим голосом, — он вас убьет.
  Он ничего не ответил. Отвечать было нечего. Она сказала: «Если Хосе узнает…» Это означало, что она не намерена сама рассказать ему об этом.
  Он подошел к ней, и в горле у него встал комок. Выпитый только что ром оживил его опьянение. Он заплакал. Она посмотрела на него и с нежностью спросила:
  — Что с вами?
  Он сказал, чтобы разжалобить ее:
  — Я думаю о моих ребятах. Мы ведь тоже встречали Рождество всей семьей. Эстефания все делала по правилам.
  Она коснулась его руки. Это прикосновение потрясло его. Он чувствовал себя очень несчастным, жутко пьяным и больным.
  — Почему она вас бросила? — спросила вдруг Марианна.
  Он как-то машинально ответил:
  — Она больше не хотела жить вместе со шпионом. У нас были разные взгляды.
  Она убрала руку, открыла рот, собираясь расспросить подробности, но передумала.
  — Я ложусь спать, — сказала она. — Вам лучше сделать то же самое.
  Она вышла в коридор, оставив его одного. Через некоторое время он, покачиваясь, ушел через балкон, не выключив свет. Рассвело.
  Вдруг его затошнило.
  Глава 5
  Марианна медленно открыла глаза. Сквозь щели в ставнях пробивались лучи солнца, косо ложившиеся на обветшавший паркет. Судя по наклону золотых лучей, было где-то около четырех часов дня.
  Марианна повернулась на бок и приподнялась на локте. Сильная головная боль в затылке и в висках заставила ее застонать. Постель Хосе была пуста; она не была разобрана, Хосе спал на покрывале так, как его положил Бенто Итикира.
  В доме никакого шума. Весь переулок был тих. Марианна услышала дребезжащий звонок трамвая, потом приглушенное урчание тяжелой машины, отъезжавшей с улице Эскобар на Сан-Кристовао.
  Она сбросила простыню и заметила, что спала в комбинации и чулках, сняв только платье и туфли. Когда она встала, из глубины желудка к губам подкатила тошнота.
  Марианна нашла в старом гардеробе с жутко скрипящими дверцами халат и тапочки. Она чувствовала себя больной и подавленной. И зачем она столько выпила? Это было дуростью, просто полной дуростью.
  Вдруг она вспомнила о том, что у нее произошло с Бенто Итикирой, но Марианна слишком устала, чтобы что-либо чувствовать, и просто махнула рукой, отгоняя эту мысль, словно назойливую муху.
  Застегнув халат на пуговицы только сверху, потому что было невозможно нагнуться из-за боли, постоянно долбившей ее череп и становившейся порой просто невыносимой, она обула тапочки и потащилась на кухню, волоча ноги.
  Хосе Моарес сидел там в полумраке, поставив локти на стол, заставленный грязной посудой, и держался руками за голову. Его жирное мокрое лицо казалось вылепленным из тающего воска. Торс у него был обнажен, и по волосатой груди стекали широкие струйки пота, исчезавшие в складках выпуклого живота.
  Секунду они молча смотрели друг на друга. Над столом и раковиной вились синие мухи. Отвратительный запах разлагающегося мяса наполнял помещение. Марианна подошла к окну и открыла ставни.
  — Ну и вонь! — сказала она. — Не понимаю, как ты можешь здесь сидеть.
  Он ничего не ответил.
  — Ты болен? — спросила она смягчившимся тоном. — Мне что-то не очень хорошо.
  Он буркнул:
  — Ничего. Могло быть и хуже.
  Она пришла в отчаяние при виде ожидавшей ее работы.
  — Ты мне поможешь?
  Он шумно вздохнул.
  — Если хочешь.
  — Я сварю кофе.
  Она поставила воду кипятиться на газ, потом открыла ящик буфета, где лежал аспирин, взяла две таблетки и протянула пузырек мужу.
  — Хочешь?
  — Да, у меня жутко болит голова!
  — Не надо было столько пить, старик.
  Он усмехнулся.
  — Мне кажется, что не тебе об этом говорить!
  В его голосе ей послышался болезненный сарказм. Он смотрел сквозь полуопущенные ресницы. Мог ли он знать о том, что произошло между ней и Бенто? Он мог встать в тот момент, чтобы сходить в туалет, и заметить их из коридора… Нет, он бы бросился на них, даже смертельно пьяный.
  Вода закипела, она убавила газ, взяла банку с молотым кофе и, открывая ее, спросила отвлеченным, нейтральным тоном:
  — Моряк все еще спит?
  — Нет, ушел. Он уходил, когда я вставал.
  — Как выглядел? Надеюсь, не слишком плохо?
  Он медлил с ответом, и она бросила на него косой взгляд.
  — Нет, не очень.
  Марианна стала наводить порядок, высыпая объедки в развернутую газету и складывая тарелки в раковину.
  Толстая муха упрямо крутилась возле мужчины, который не обращал на нее никакого внимания. Марианна некоторое время продолжала молча разбираться на столе, потом вытерла натертую воском столешницу и поставила чашки и сахар.
  — К счастью, он был еще в хорошей форме, чтобы ночью донести тебя до постели. Если бы не он, ты бы спал на полу. Я бы никогда не смогла поднять тебя в одиночку.
  Хосе вышел из неподвижности и с подозрительностью посмотрел на нее.
  — Надо же! — сказал он. — Я думал, что все легли в одно время.
  Она прикусила губу, поняв, что допустила ошибку, и несколько бесконечных секунд не находила ответа. Он не сводил с нее взгляда; она это чувствовала, хотя почти тотчас повернулась к нему спиной, чтобы заняться кофе.
  — В котором часу вы меня уложили?
  Она пожала плечами:
  — Понятия не имею. Мы ели десерт.
  — А что вы делали потом?
  — Ну… Доели, а потом положили подарки малышу…
  Она вздрогнула:
  — Я совсем про него забыла! Где он?
  Он провел влажной рукой по полуоблысевшей голове.
  — Не знаю. Игрушек нет. Наверное, побежал к соседям. Скорее всего к Гальва.
  Она серьезно забеспокоилась.
  — Что он ел сегодня днем?
  Он раздраженно пожал плечами, согнал, синюю муху, севшую на угол его рта.
  — Не знаю. Не ломай из-за него голову… Он голодным не останется.
  — Выпью кофе и пойду за ним к Гальва.
  Она положила в чашки сахар и налила густой кипящий кофе.
  — Что вы делали потом? — настаивал Моарес.
  — Я же тебе сказала. Доели, положили игрушки для малыша и легли спать.
  Он спросил с тяжеловесной иронией:
  — Вместе?
  Марианна стала пунцовой. Жаркая волна бросилась ей в лицо при воспоминании о необыкновенном наслаждении, которое она получила с Итикирой. На секунду она почувствовала себя виноватой, но тут же пригасила это чувство, подчиняясь инстинкту самосохранения:
  — Тебе не следует говорить такие вещи, Хосе. Для этого нет причины.
  Он смягчился и бесшумно рассмеялся.
  — Я просто хотел тебя немного позлить, — сказал он. — Шутки ради. Все-таки, когда выпьешь… И что же, он даже не пытался тебя немного полапать?
  Она быстро ответила:
  — Нисколько. Он был в мрачном настроении и исповедовался мне. Кажется, он был женат и имеет двоих детей; ты это знал?
  Моарес показался удивленным. Он перестал болтать ложкой в чашке и сказал, поднеся ее к губам:
  — Нет. И что же стало с его женой?
  Он отпил глоток обжигающего кофе. Марианна сделала то же самое, прежде чем ответить:
  — Она его бросила.
  — Он тебе сказал, почему?
  Она некоторое время колебалась, раздумывая над тем, что, может быть, нужно сообщить Хосе сенсацию и он не станет тогда думать ни о чем другом.
  — Наверное, он был сильно пьян, раз сказал такое, — продолжал размышлять вслух Хосе.
  Она молчала, не зная, какое решение принять, как будто остановилась на грани предательства. Может быть, Бенто пошутил, и тогда было бы глупостью повторять это.
  Моарес посмотрел на жену и стал вдруг нервно настаивать:
  — Ты рожаешь или что?
  — Когда я его спросила, почему это произошло, он мне ответил, что его жена больше не хотела жить вместе со шпионом и что у них были разные взгляды.
  Замерев, Моарес повторил, воскликнув:
  — Со шпионом? Он так сказал?
  — Да, как я тебе рассказала.
  Хосе явно не знал, что и думать. Он пожал плечами и одним глотком осушил свою чашку.
  — Он над тобой посмеялся!
  Ее задела его недоверчивость, и она запротестовала:
  — Я уверена, что нет. Во-первых, он не привык шутить, это не в его характере. А потом, он был слишком взволнован. Он сказал это, когда мы клали игрушки для малыша. Тогда он заговорил о своих детях, о праздниках Рождества, которые он проводил со своей семьей. Он даже плакал…
  Моарес нахмурил брови.
  — Шутишь! Он плакал?
  — Клянусь тебе жизнью Жоао!
  — Он плакал, когда сказал это… ну… про шпиона?
  — Да.
  — И он был сильно пьян?
  — Пожалуй, да.
  — Ну, тогда, может быть, сам того не желая, он и сказал правду.
  Хосе стал вынимать ложечкой оставшийся в чашке сахар. Марианна продолжала пить кофе маленькими глотками, после каждого чувствуя себя все лучше. Моарес вытер рот тыльной стороной ладони.
  — Это серьезная история. Об этом надо сообщить в полицию.
  Удивленная, Марианна вздрогнула.
  — Полицейским? Зачем? Это же нас не касается. — Моарес нахмурил брови:
  — Ну, нет, раз этот парень предает страну, это нас касается!
  Хосе завелся, счастливый от возможности устроить неприятности унтер-офицеру, которого не любил за стройную фигуру, форму и то, что он не потел; а еще за восхищенные взгляды, которые иногда бросала на него жена.
  — Этот негодяй достоин того, чтобы его повесили!
  Марианна в страхе запротестовала:
  — Но он, может быть, рассказал это, чтобы посмеяться! Конечно, это так!
  — Тс! Тс! Тс! Тс! — Хосе пощелкал языком по небу. — Ну, ты знаешь! — Только что сама утверждала, что он шпион, а теперь говоришь обратное. И потом, если это правда и он попадется, у нас наверняка будут большие неприятности. Нас могут обвинить в пособничестве. Да, да! Во всяком случае, если это не так, то он ничем не рискует, а мы просто выполним свой долг и нас не в чем будет обвинить!
  Марианна очень недовольно заметила:
  — Но если он узнает, то захочет отомстить…
  — Не выдумывай! Пойми, полицейские к этому привыкли. В подобных случаях они сохраняют полную тайну. Если он невиновен, то даже не узнает, что его проверяли. Надо идти, старушка. Тут уже ничего не поделаешь.
  — Мне?
  — Конечно. Он ведь тебе рассказал все это.
  Она машинально снова налила кофе в пустые чашки.
  — Если хочешь, — добавил он, — я пойду с тобой…
  Марианна вздохнула с некоторым облегчением.
  — Меня давно удивляло, — сказал Моарес, — что у такого человека есть машина. А его фотоаппарат? Ты видела? Знаешь, сколько он стоит? Восемь тысяч крузейро! Я видел точно такой же в одной витрине на Авениде.
  От величины суммы у нее перехватило дыхание.
  — Восемь тысяч крузейро! — повторила она.
  — Да, восемь тысяч. Ты можешь мне объяснить, как это тип вроде него может купить аппарат за восемь тысяч? Я тебе скажу: тут что-то нечисто!
  Она размышляла. Какие-то детали, двусмысленные слова всплывали у нее в памяти. Итикира был таинственным человеком, в этом не было сомнений…
  — Можно, конечно, сходить туда сейчас, поскольку сегодня воскресенье, — снова заговорил Моарес, — но мы пойдем завтра.
  — Как хочешь, — ответила она.
  Глава 6
  Энрике Сагарра вел машину небрежно. Часы на приборной доске показывали четыре утра, но он не чувствовал никакой усталости.
  Полная луна освещала своим пепельным светом восхитительный пейзаж. Дорога скользила, как змея, по краю Сиерры д'Эстрела, иногда уходя в скалы, иногда перепрыгивая по подвесным мостам через узкие глубокие ущелья.
  Придорожная табличка известила Энрике о том, что он находится в десяти километрах от Петрополиса, на высоте восьмисот метров. Интересные сведения. Он сбавил скорость и выключил фары. Лунного света было вполне достаточно, чтобы следить за дорогой, в крайнем случае можно было ориентироваться по белым столбикам на обочине, которые четко выделялись на темном фоне горы.
  Он уже собирался остановиться, когда двойной луч света возник довольно далеко слева, исчез на несколько секунд и вынырнул на новом повороте: ему навстречу шла машина.
  Энрике включил фары и набрал среднюю скорость. За все это время, а он уже удалился от Рио километров на пятьдесят, ему встретились только два грузовика. Где два, там и три. Все нормально.
  Это действительно был грузовик — огромная машина с прицепом. Они разъехались на повороте. Затем автомобиль Сагарры въехал под карниз скалы. Он проехал еще полкилометра в поисках места, откуда он мог бы видеть дорогу в обе стороны и на довольно большое расстояние, чтобы не быть захваченным врасплох. Потом он выключил фары и остановил свой «шевроле» у скалы носом к балюстраде, окаймлявшей поворот.
  Он вышел и открыл багажник. Мертвый Перо Кабраль лежал там все такой же скрюченный, с тем же удивленным выражением в больших выпученных глазах.
  Убедившись, что ни слева, ни справа машин нет, Сагарра вытащил труп Перо Кабраля. Человек умер больше двух часов назад, но жара в багажнике не дала телу остыть. Оно было все еще достаточно гибким, и Энрике мог придать ему любую позу.
  Он донес тело до переднего сиденья, на место, с которого только что сошел сам. Мотор продолжал работать почти бесшумно. Энрике положил мертвеца грудью на руль и переставил рычаг на передний ход. Затем он снял машину с тормоза и нагнулся, чтобы поставить ногу трупа на педаль газа. Машина рванулась. Сагарра успел отскочить, но все-таки получил удар дверцей по плечу. «Шевроле», быстро набирая скорость, покатил прямо к бордюру.
  Удар произвел сильный шум. Два столбика ограждения разлетелись на куски. Тяжелая и стремительная машина прыгнула в пустоту, и Энрике ее больше не видел. Несколько бесконечных секунд, потом жуткий грохот, долго разносившийся по высоким горам.
  Держась правой рукой за ушибленное плечо, Энрике подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Там было совершенно тихо и ничего не видно. Разбитый «шевроле» находился в густом кустарнике, и могло бы пройти немало времени, прежде чем его найдут… Если б только не пробитая балюстрада.
  Энрике Сагарра посмотрел, подумал и решил, что работа сделана неплохо, потер руки и пошел назад, в Рио.
  Он, разумеется не собирался пройти все пятьдесят километров пешком, но хотел сначала отойти подальше от места своего последнего подвига. Энрике заранее наметил себе один особо сложный поворот, где грузовикам приходилось сбавлять ход до скорости менее десяти километров в час…
  Энрике Сагарра, испанец по происхождению, был еще не стар, имел тонкую талию, узкие бедра и изящные движения танцора. На костлявом его лице с волевым плотным подбородком и матовой кожей выделялись горящие, слегка зауженные, мавританские глаза с очень длинными и густыми, как у женщины, ресницами и тонкие усики покорителя сердец. Он всегда был очень элегантным, очень ухоженным, очень чистым, но прядь черных вьющихся волос, несмотря на все усилия постоянно спадавшая на лоб, придавала его чопорному виду необходимую черточку небрежности. Роста Энрике был не очень высокого, но, тем не менее, очень нравился многим женщинам, считавшим его обворожительным… Сколько Энрике Сагарра помнил себя, он всегда вел довольно бурную жизнь. Откровенно говоря, простой рассказ о его жизни составил бы не один авантюрный роман с лихо закрученными сюжетами. Но Энрике об этом не думал. Он не чувствовал вкуса к литературе, предпочитая музыку жизни.
  В начале последней мировой войны он находился в Тулузе, во Франции, куда бежал из Испании, где воевал в рядах республиканцев. В 1942 году немцы вторглись в неоккупированную зону и он создал партизанский отряд, специализировавшийся на диверсиях и уничтожении коллаборационистов. После освобождения неблагодарные французы хотели его арестовать под тем предлогом, что иногда он действовал необдуманно и по его приказу были расстреляны люди, совершенно невиновные. Неизбежные издержки войны, считал Сагарра.
  Возмущенный таким отношением, он тотчас бросился в объятья американского УСС13, где ему повезло встретить людей, способных оценить его по достоинству.
  Он оказался настолько полезным, что его оставили, перевели в США, а когда УСС было распущено и заменено ЦРУ, его приняли в новую разведслужбу. Энрике Сагарра фигурировал в ведомостях ЦРУ на выплату жалования как «специальный агент» и был вполне доволен своей судьбой.
  Когда он, наконец, достиг поворота, где собирался ждать подходящий грузовик, его хронометр показывал четыре часа сорок пять минут. Место было выбрано что надо: это был крутой вираж с сильным уклоном дороги и малым обзором. С одной стороны шла стена скал, с другой — обрыв, глубокий, как настоящая бездна. В этом месте водитель тяжелого грузовика не имел права совершить ошибку.
  Энрике прислонился к стене и замер, борясь с мучившим его желанием закурить.
  Перо Кабраль, которого он ликвидировал, был занятным типом: он посчитал себя умнее всех. Кабраль не очень-то преуспел в своих делах. В течение двух лет ЦРУ использовало его в качестве специального агента, постоянно действующего в Рио-де-Жанейро. Однажды он проинформировал своего шефа, что парни из Центра14 вычислили его, и, чтобы спасти свою жизнь, он согласился на них работать. Это было совершенно классической историей, и Перо Кабраль стал двойным агентом с благословения мистера Смита — Большого Босса ЦРУ.
  Мистер Смит лично отбирал секретную информацию, которую Перо Кабраль передавал парням Центра в обмен на точно такую же с их стороны. Делом Перо Кабраля было следить за тем, чтобы чаша весов в конечном итоге всегда чуточку больше склонялась в пользу мистера Смита — операция могла иметь интерес только в том случае, если приносила прибыль.
  Но Перо Кабраль счел, что достаточно хитер, чтобы работать одновременно на обе стороны в равной степени. Чтобы достичь этого, он несколько перегнул ту самую палку, которая имеет свойство, перегнувшись, сломаться и бить по голове того, кто ее перегнул.
  Все произошло довольно просто. Мистер Смит узнал, что Перо Кабраль зашел не туда, вызвал Сагарру и сказал ему: «Мой дорогой Энрике, слетайте в Рио. Там есть некий Перо Кабраль, который начинает доставлять нам неприятности…» Большего говорить было не принято. Энрике не имел привычки задавать лишние вопросы. Устранение маленьких хитрецов, начинавших доставлять мистеру Смиту неприятности, — это в его работе было самым простым.
  Энрике Сагарра очень нравился Рио-де-Жанейро. Теперь, когда работа была завершена, он мог побродить по городу, подняться на фуникулере на вершину Корновадо, прокатиться по канатной дороге на Сахарную Голову и насладиться с ее высоты восхитительной панорамой залива, усеянного островами и скалами со странными названиями: Перст Божий, Лежащий Гигант, Клюв Попугая. Он будет гулять по шумным и колоритным улицам, застроенным суперсовременными небоскребами, посмотрит на шикарные витрины на руа Увидор, закрытой для автомобилей, и медленно пройдет до Авенида Рио Бранко, до Авениды с ее широкими мозаичными тротуарами, террасами кафе, заполненными шумной и пестрой толпой… И будет любоваться женщинами Рио — прекрасными кариокас с огненными глазами, с тонкими талиями, покачивающимися умопомрачительными бедрами и очаровательно, загадочно и маняще улыбающимися…
  Далекий шум мотора отвлек его от мечтаний. Машина шла с севера, что и было ему нужно. Через тридцать секунд он заметил свет фар и, не переставая, следил за медленным приближением машины по бесконечным извивам горной дороги…
  На последнем повороте он увидел, что это довольно крупный грузовик, покрытый брезентом. Удача сопутствовала Энрике. Он скользнул в щель скалы и замер.
  Грузовик двигался не торопясь, негромко урча. Шофер совсем сбросил скорость, скрипнули тормоза. Энрике пропустил медленно двигавшиеся мимо него капот, кабину, кузов и быстро бросился следом.
  Его руки ухватились за верхнюю доску заднего борта, он прыгнул, подтянулся и упал на плотные мешки с гипсом, которыми был гружен автомобиль. Теперь ему осталось только доехать до места и незаметно вылезти на границе Рио…
  * * *
  Сагарра остановил такси на углу Авенида Энрике Вальдарес и руа дос Инвалидос, заплатил и, выйдя из машины, направился к зданию префектуры полиции.
  Энрике вернулся к себе в гостиницу еще рано утром. Его никто не заметил, он спокойно разделся и лег, чтобы служащий, разносящий завтрак, застал его в постели. Затем, около девяти часов, Энрике вышел и «обнаружил» исчезновение взятой напрокат машины.
  Он позвонил в агентство по прокату, и там ему посоветовали немедленно подать заявление в префектуру полиции. Полный доброй воли, Энрике последовал совету.
  Он дождался зеленого света, чтобы перейти улицу, и вошел в холл большого здания. Сотрудник справочного отдела направил его в один из кабинетов, но нужного офицера там не было. Дежурный по этажу попросил его войти в кабинет и подождать.
  Энрике зажег сигарету и аккуратно положил погашенную спичку в пепельницу. Этот своеобразный демарш не вызывал в нем никакого беспокойства. Энрике Сагарра не имел нервов и был прирожденным актером. С той самой секунды, когда он переступил порог префектуры, Энрике действительно верил, что спокойно спал этой ночью в своей постели в гостинице, а наглые преступники воспользовались его сном, чтобы угнать у него машину.
  Наконец пришел офицер. Энрике показал ему свой мексиканский паспорт на имя Питера Гимеры, администратора компании, и начал рассказывать свою историю. И то, как он прекрасно говорил на бразилейро15, и манера поведения, отточенные жесты — все это внушало уважение. Офицер дал договорить ему до конца, не перебивая… и только потом вежливо проинформировал, что машина была найдена рано утром на дне ущелья в нескольких километрах от Петрополиса. Мертвый похититель был обнаружен там же, в машине.
  Энрике принял удрученный вид и спросил, опознан ли похититель. Да, речь шла о некоем Перо Кабрале, личности малоинтересной и уже имевшей неприятности с полицией.
  — Нужно, чтобы вы сделали письменное заявление, — закончил офицер, — но сейчас у меня нет времени — важная встреча… Могли бы вы зайти сегодня сразу после полудня?
  Энрике в очередной раз проклял тщеславие бразильцев, отказывающихся признавать, что живут в тропиках, и считающих делом чести работать по расписанию стран с более умеренным климатом, даже в самую сильную жару.
  — Я приду, — просто ответил он.
  Офицер встал и пошел к двери.
  — Простите, но я очень спешу.
  И ушел, оставив посетителя несколько удивленным таким образом действий. «Должно быть, у этого парня неприятности с благоверной», — подумал Энрике, не торопясь выходя из кабинета.
  В коридоре, где царил полумрак и стояла очень приятная прохлада, он увидел обеспокоенную парочку, которая, казалось, что-то робко искала. Мужчина был среднего роста толстячок, женщина — очаровательная красавица, пышнотелая, одетая в тесное платье золотого цвета, чудесно проявлявшее все ее прелести.
  Энрике остановился на пороге кабинета и, не в силах оторвать взгляда, сделал вид, что пропускает их. Но мужчина тоже остановился и обрадованно обратился к нему:
  — Мы заблудились, — сказал он, вытирая лоб платком. — Мы не очень хорошо расслышали номер кабинета.
  Энрике, ум которого был тренирован и развит, а сообразительность безупречна, ответил с самой очаровательной улыбкой:
  — Может быть, вы мне объясните, о чем идет речь?
  Мужчина заколебался, посмотрел на женщину и начал:
  — Так вот… У нас есть подозрения, понимаете…
  Он подыскивал слова. Женщина смотрела на него с возмущением и, казалось, не была с ним согласна полностью. Это подтолкнуло толстяка.
  — Это дело о шпионаже, — быстро заговорил он. — Вернее, может быть… потому что у нас нет доказательств.
  Энрике расцвел.
  — Дело о шпионаже? — повторил он. — Вам просто повезло. Именно ко мне вам и следовало обратиться.
  Он посторонился и показал рукой на дверь, приглашая:
  — Проходите, прошу вас.
  Мужчина с торжествующим видом подтолкнул женщину вперед!
  — Вот видишь, я не ошибся!
  Энрике тщательно закрыл дверь, пригласил их сесть. Потом без зазрения совести сел на место офицера, принимавшего его несколько минут раньше, и взял карандаш и листок бумаги.
  — Ну что ж, — сказал он с важным видом. — Будем действовать по правилам. Сначала — имя и адрес.
  Мужчина провел пальцем за мокрым от пота воротником рубашки.
  — Меня зовут Хосе Моарес, — ответил он, — а это моя жена Марианна. Мы живем на руа до Кортуме, в глубине тупика.
  — Какой квартал?
  — Сан-Кристовао.
  — Профессия?
  — Бухгалтер.
  — Ваши родители живы?
  — Отец — Томе Моарес. Он живет в Манаусе.
  Энрике спросил у него точный адрес, потом задал еще несколько вопросов, чтобы они не могли усомниться, что имеют дело с настоящим офицером полиции. Наконец, откинувшись на спинку кресла, он спросил:
  — Ну вот, теперь приступим к делу. Рассказывайте, я слушаю вас. Вы кого-то подозреваете в шпионской деятельности, если я правильно понял? Да?
  Моарес не переставая вытирал пот, заливавший ему лицо. Его жена сидела прямо, держась немного враждебно. Энрике с трудом оторвал взгляд от восхитительных глаз женщины и подумал, что похудей она килограммов на десять, могла бы произвести сенсацию в любом обществе.
  — Значит так, — ответил Моарес. — Речь идет об унтер-офицере военного флота, которому мы сдаем комнату. Его зовут Бенто Итикира…
  Энрике записал имя. Моарес продолжал говорить, не переставая вытирать пот. Он просто фонтанировал, повествуя о том, как в конце рождественской ночи, выпив лишнего, Итикира разоткровенничался с Марианной…
  Энрике попросил молодую женщину повторить рассказ. Она не противилась, но сделала это довольно сухо, с видимым усилием быть искренней.
  — Надеюсь, он никогда не узнает, что это мы выдали его, — сказала она в заключение.
  Энрике стал успокаивать ее, широкая улыбка расплылась по его лицу, приоткрыв мелкие острые зубы.
  — Не бойтесь, дорогая сеньора. Вы исполнили свой патриотический долг, а полиция умеет хранить тайны. Расследование, которое мы проведем, будет настолько скрытым, что объект даже не заметит его…
  — Ну, а я тебе что говорил? — Моарес посмотрел на жену с видом превосходства.
  Энрике встал. Он не хотел затягивать эту встречу. В любую минуту сюда могли зайти и потребовать у него объяснения.
  — Мы вам очень признательны, — сказал он. — Возвращайтесь домой и не волнуйтесь. Возможно, я зайду к вам, если мне понадобятся некоторые дополнительные сведения…
  — К вашим услугам, — уверил Моарес, подталкивая жену в коридор.
  Энрике подождал, пока они уйдут и тоже вышел, сунув в карман листок, на котором делал заметки. История достаточно неопределенна, и тем не менее что-то такое в ней было. По крайней мере Энрике получил предлог задержаться в Рио подольше. Нужно было предупредить мистера Смита, что непредвиденное дело задерживает его в Бразилии…
  Он вышел из здания полиции и пошел пешком в направлении Праса да Република. Ему было нужно все обдумать и выработать план…
  Глава 7
  Бенто Итикира чувствовал себя подавленным. Всем, кто с утра спрашивал его о причине мрачного взгляда и зеленого лица, он отвечал одинаково: похмелье. Но сам-то прекрасно сознавал, что виной этому не только злоупотребление алкоголем. Его мучило кое-что еще.
  Он не мог не думать о Марианне, но его мысли двоились. Образ обнаженного пышного тела молодой женщины, живое и очень ясное воспоминание о том, что произошло между ними, преследовали Бенто. Он хотел Марианну и чувствовал, что не будет знать покоя до тех пор, пока снова не возьмет ее, пока не услышит снова, как она кричит под ним от наслаждения…
  Но он также прекрасно помнил о том, несмотря на опьянение, что именно сказал ей в тот момент, когда она клала игрушки для ребенка. Бенто не переставал себя спрашивать, как он мог расслабиться до такой степени. Конечно, он много выпил, но сказалось прежде всего волнение, вызванное воспоминаниями, оно сыграло основную роль.
  Что же будет дальше? Моаресы выражали идеи, очень близкие к его собственным, но, насколько он знал, они не входили в Лигу… Марианна питала к нему слабость, в этом он был убежден, и, возможно, она ничего не расскажет мужу. Может быть, она уже забыла то, что он сказал. Во всяком случае, она не обратила на это внимания…
  Он ответил на приветствие двух моряков, шедших ему навстречу, и попытался перевести мысли на что-нибудь другое. «Маррис Баррос» стоял на якоре перед островом Кобрас. Уже около двух месяцев сторожевик служил учебным кораблем для двух десятков курсантов — унтер-офицеров. Итикире было поручено обучать их радиоделу и работе с радаром, но с утра «Маррис Баррос» был на приколе, как раз из-за поломки радара. Последнее время такие поломки стали довольно частыми. Итикира добился наконец от командования решения на замену оборудования.
  Поэтому в то утро Бенто Итикира находился в арсенале. Ему требовалось найти специалистов, готовых немедленно взяться за работу.
  Он толкнул железную дверь и вошел в мастерскую, его оглушил адский грохот ковки и сварки. К нему подошел унтер-офицер — механик. Одет он был в испачканный маслом рабочий комбинезон, лицо в смазке. Бенто Итикира быстро объяснил, зачем он здесь. Во время своего рассказа, когда он невольно оглядывал помещение, он увидел большую карту, висевшую на стене.
  — Мы не сможем никого к вам прислать до завтрашнего утра, — ответил механик. — Приказы на работы отдают вечером предыдущего дня, и все группы сегодня заняты. К тому же нужно время, чтобы посмотреть, есть ли это оборудование в наличии.
  — Завтра утром — нормально, если вы пришлете полную команду. Мы не можем слишком долго оставлять корабль на рейде.
  — Тогда все в порядке.
  Бенто Итикира показал на карту пальцем.
  — Это план базы?
  — Да.
  — Вы им пользуетесь?
  Механик пожал плечами.
  — Нечасто. До нас это помещение занимали аварийные команды. Это карта была им нужна, чтобы иметь представление о тех местах, куда они должны были отправляться для срочного ремонта, когда их вызывали.
  Бенто Итикира сделал несколько шагов и остановился перед картой. Она была пыльной и не в очень хорошем состоянии, но сделана отлично: четко указывались сооружения и детально изображались причалы и насыпи.
  — Она не устарела?
  — Нет, конечно, только некоторые службы поменялись местами.
  — Я инструктор на «Маррис Баррос» и как раз искал план наподобие этого, чтобы познакомить моих людей с топографией базы.
  — Да, я слышал… У вас, кажется, взвод курсантов?
  — Да. Вы можете мне ее одолжить? Я воспользуюсь нашим вынужденным бездельем, чтобы провести по ней занятия, и верну ее вам, когда работа закончится.
  Механик взял сигарету, предложенную ему Итикирой.
  — По мне, вы можете ее взять и делать с ней, что угодно, мне на это наплевать.
  — Я вам ее верну.
  — В принципе, вы должны только поставить несколько бутылок качас моим парням за аренду. Не надо терять добрые традиции.
  Бенто Итикира засмеялся.
  — Согласен, — сказал он.
  Было около трех часов дня, когда Энрике Сагарра вышел из префектуры полиции после того, как написал письменное заявление об угоне взятой напрокат машины. Офицер, казавшийся менее озабоченным, чем утром (наверняка его семейные неприятности уладились), сообщил ему некоторые сведения о том, как, по мнению полиции, произошла авария. Судя по результатам осмотра тела судмедэкспертом, Перо Кабраль умер между часом и тремя ночи. Фары машины были выключены, и полиция считала, что Кабраль выключил их ради удовольствия ехать при лунном свете, но, должно быть, он ехал на слишком большой скорости и выключил фары непосредственно перед поворотом, не подумав, что глаза, привыкшие к их свету, практически ослепнут на несколько секунд…
  Энрике Сагарра с достоинством согласился, что скорее всего авария должна была произойти именно так. Бедняга! Угон машины, конечно, недостойный поступок, но наказание не соответствовало преступлению. Энрике Сагарра был искренне расстроен.
  Он вышел на руа до Секадо к новой машине, взятой им напрокат вместо прежней. Это был нежно-голубой «понтиак» с откидным верхом. Его цвет напоминал Энрике глаза одной девушки, которую он знал во Франции. Ее звали Ивет, и она была не совсем нормальной. Энрике никогда не забудет удивление, охватившее его в тот раз, когда она попросила его облизать ей ступни ног перед всем остальным. Разумеется, она их вымыла при нем, но все-таки! Через какое-то время, в скучный вечер, она объяснила ему то свое «отклонение»: однажды она увидела в фильме, действие которого происходило в средние века, как коза лизала истязаемому ноги, предварительно натертые солью. Ей тогда было двенадцать лет, она только что достигла половой зрелости, и этот эпизод произвел на нее такое впечатление, что… Результат он мог оценить.
  После этого объяснения Энрике, не желавший, чтобы его равняли с жвачным парнокопытным, счел предпочтительным положить конец этой интрижке. Но, как и всегда, он вел себя по-джентльменски: в качестве прощального подарка Ивет получила настоящую козу и десять кило каменной соли.
  Он сел за руль, отбросил пальцем непокорную прядь, падавшую ему на лоб, и потерял еще несколько секунд, проследив взглядом за хорошенькой кариокас с выпуклой грудью, кошачьими бедрами и красивой матовой кожей золотого цвета. Она не торопясь двигалась по тротуару и улыбалась, открыв все свои белые, как снег, зубы.
  Он тронулся с места. Не время думать о «клубничке», когда ждет серьезная работа. Чем больше он думал об этой истории, тем больше она его веселила. Эта наивная парочка, потерявшаяся в коридорах префектуры полиции, рассказала ему — ему! — про дело о шпионаже. Это было очень смешно!
  Сагарра выехал на берег моря по Авенида Мем де Са. Многие люди искали тень в роскошных садах на Праса Пари. Несмотря на жгучее солнце, на пляжах Фламенго и Ботафого играли ребятишки. Наслаждаясь прохладой туннелей Пасмадо и Коэлхо Синтра, он выехал на Копакабану и свернул на Авенида Атлантика.
  Не спеша, медленно ехал он вдоль бесконечного пляжа из белого песка, на котором только палатки и солнечные зонтики светились яркими пятнами. Затем, ближе к концу проспекта, он свернул направо, на руа Мигель Лемос, и остановился в двух кварталах дальше.
  Энрике взглянул на часы: половина четвертого. Вернер, возможно, еще не закончил сиесту… Тем хуже для него.
  Сагарра направился к шестнадцатиэтажному белому зданию и вошел в него. Автоматические лифты были в глубине холла. Он вошел в один из них и нажал кнопку верхнего этажа.
  Ему пришлось трижды позвонить условным сигналом, прежде чем он услышал шарканье тапочек за дверью, потом зевок, а за ним:
  — Кто там?
  — О illustrissimo Senhor quer me dizier que horas sao? — спросил Энрике писклявым голосом.
  Дверь открылась. Вернер был в халате, слишком широком для его длинного худого тела, на котором сидела костлявая голова со всклокоченными светлыми волосами.
  — Что с вами случилось? — спросил он, закрывая дверь. — Вы его упустили?
  — Нет, — ответил Энрике, проходя в залитую светом гостиную. — Я по другому вопросу. Мне нужна ваша помощь.
  Он аккуратно пригладил свои усы и подошел к широкому окну, откуда открывался великолепный вид на лагуну Родриго де Фрейтас и поле для скачек Равен, чрезвычайно живописно расположенное между крутой стеной Морро до Кантачало, возвышавшейся слева, и более покатыми склонами Морро дос Кабритос.
  — Какой чудесный пейзаж! — воскликнул он. — Вид с этой стороны намного лучше, чем вид на пляж.
  Сагарра обернулся. Вернер, казалось, был совсем не рад увидеть его у себя.
  — Вам не следовало приходить сюда под первым же предлогом, — запротестовал он. — Вы дешево цените мою безопасность.
  Энрике щелчком сбросил со лба непокорную прядь.
  — Не будем преувеличивать, благороднейший сеньор! Мы не во враждебной стране. Если вы провалитесь, вы рискуете всего лишь высылкой.
  — Вот именно, — ответил тот, — а мне здесь очень нравится.
  — Мне тоже, — вздохнул Энрике. — Если бы я был уверен, что мистер Смит не будет возражать, я бы убил вас, чтобы занять это место.
  Вернер нахмурил брови и сделал шаг назад. Он знал, на что способен этот проклятый испанец, и не был уверен, что он шутит.
  — Будем серьезны, — вновь заговорил Энрике. — Нужно, чтобы вы доставили телеграмму, якобы пришедшую из Манауса… У вас есть бланки?
  — Есть.
  — Берите карандаш и записывайте…
  Вернер подчинился и сел за чертежный столик в углу гостиной (он посещал лекции в архитектурной школе Рио).
  — Слушаю…
  — Адресат: Хосе Моарес, руа до Кортуме, Сан-Кристовао, Рио-де-Жанейро… Отправитель: Томе Моарес, Манаус, Амазонас. Текст: попал аварию тчк очень плохо тчк приезжай скорее тчк… Все.
  Энрике взглянул на часы.
  — Сейчас четыре… Телеграмма должна быть доставлена до шести, это очень важно.
  — Мало времени, — заметил Вернер, сморщившись.
  — Выкручивайтесь. Нужно, чтобы этот тип уехал сегодня же вечером.
  — Выкручусь.
  Энрике затянул узел галстука, поправил свой легкий, безупречно выглаженный пиджак и бросил на Вернера критический взгляд:
  — Вы не смотрите за собой, старина. Будьте внимательнее. Здешние жители не любят небрежность в одежде.
  — Да идите вы!.. Я отдыхал, когда вы пришли… Какая жара! Это все-таки тропики или нет?
  Энрике скривился.
  — Тропики? Это слово вам лучше вычеркнуть из вашего словаря. Бразильцам оно не нравится.
  — Вы не бразилец.
  — Верно, но раз уж мы в Бразилии… Ладно, не буду мешать вам работать. В шесть часов, не забудьте. Я буду там, чтобы пронаблюдать за результатом.
  Он вышел и спустился пешком. Сагарра всегда так делал, чтобы поддерживать себя в форме. Снаружи было так же жарко. Он вернулся к машине, проверил наличие плавок в отделении для перчаток и решил остановиться на часок на пляже Копакабана и искупаться. На этом пляже бывали красивые девушки, и если их нельзя было трогать, то смотреть на них никто запретить не мог…
  * * *
  Несколькими кусками клейкой ленты Бенто Итикира прикрепил карту на перегородку своей тесной каюты на борту «Маррис Баррос». Он отступил к койке, чтобы лучше разглядеть ее, и сморщился. План был в слишком плохом состоянии, чтобы перефотографировать его. Чернила выцвели, многие надписи почти стерлись. Со своим прирожденным вкусом к хорошей работе Бенто Итикира не мог отдать Борису подобный документ. Единственным выходом было перерисовать план от руки. Это требовало времени, но у Бенто впереди была целая неделя, и он мог воспользоваться ею, чтобы внести в копию плана изменения, произошедшие на военной базе Рио.
  Короткий сигнал сирены отвлек его от размышлений. Шесть часов. Катер, увозивший на сушу членов экипажа, которые имели разрешение ночевать в городе, отойдет через несколько минут. Бенто решил оставить карту на стене. В любом случае, он действительно намеревался использовать ее завтра на занятиях с курсантами.
  Он решил съездить на руа до Кортуме за сменой белья и сразу же вернуться, чтобы сесть за работу. Ему будет полезно побыть несколько дней подальше от Марианны. Это даст ему время лучше разобраться в себе самом, и затем он сможет принять решение: искать ли новую квартиру или остаться и снова переспать с Марианной, если она того захочет.
  Бенто надел фуражку и поднялся на палубу. Катер плясал возле борта корабля, удерживаемый шлюпочным крюком.
  — Мы ждем только вас! — крикнул офицер, стоявший в катере вместе с полудюжиной моряков.
  Итикира спустился по трапу и прыгнул в катер. Мотор зарычал. Катер отошел от «Маррис Баррос» и взял курс на материк, огибая с севера остров Кобрас.
  Они пришвартовались около Праса Мауа, где Бенто Итикира оставил свою машину. Он простился с остальными, сел в автомобиль и поехал в Сан-Кристовао по Авенида Родригес Альвес.
  Он не видел Марианну с того момента, когда они расстались, положив к яслям игрушки для ребенка. Во второй половине дня Итикира нанес несколько визитов вежливости своим знакомым, которые могли оказать ему услуги. Его задержали на ужин, а когда он вернулся, семья Моарес спала. Утром он слышал, как Марианна ходит по квартире, но она была на кухне, и он не решился ее беспокоить. Может быть, он увидит ее сейчас, когда вернется. Интересно, спросил он себя, как она теперь поведет себя: будет смущена или нет. Хотела она того или нет, но они занимались любовью и стереть это было невозможно.
  Он поставил свою машину в переулке, на обычном месте, и тщательно запер дверцы на ключ, чтобы помешать мальчишкам забраться в нее, что случалось уже не раз. На балконе Моаресов, как и на других, сушилось белье, но он никого не увидел в окне, даже мальчика.
  Итикира быстро поднялся по лестнице, сдерживая дыхание, чтобы не слышать зловония, и открыл дверь своим ключом. Такой суматохи он давно здесь не видел. Жоао плакал в углу, загнанный туда руганью матери, казавшейся перевозбужденной. Из столовой выкатился чертыхающийся Хосе Моарес, безуспешно пытавшийся застегнуть ворот новой белой рубашки, явно только что извлеченной из гардероба.
  — Что происходит? — спросил унтер-офицер. — Можно узнать?
  Марианна выскочила из кухни сзади него.
  — Беда! — ответила она, вскинув полные руки к потолку, отчего затрещали швы ее тесного желтого платья. — Отец Хосе попал в аварию! Только что пришла телеграмма. Ему нужно немедленно ехать. В Манаус! Вы себе представляете?
  — Это у черта на рогах! — заметил Бенто. — Полетите на самолете?
  Ему ответила Марианна:
  — Только до Белена, а дальше — на пароходе.
  Моряк удивился:
  — А почему не на самолете до Манауса? Он же потеряет массу времени!
  — Он предпочитает потерять два дня и вернуться живым.
  Бенто не понял, и Моарес объяснил ему:
  — Одна гадалка, это было уже давно, мне предсказала, что я умру в сертао16. Так что я уменьшаю риск. Между Беленом и Манаусом раскинулись девственные леса… А если самолет попадет в аварию, а? Это уже случалось. На корабле риска все-таки меньше.
  Марианна помогла мужу застегнуть воротничок, потом втолкнула его в спальню. Поскольку они не обращали на Бенто внимания, он ушел к себе в комнату. Где-то в районе желудка он ощутил сильное возбуждение. Хосе Моарес уезжает… Марианна останется одна… Одна! Его прежние намерения в миг улетучились. Вопрос о возвращении на «Маррис Баррос» для работы над планом уже не стоял. Может быть, такой случай уже никогда больше не представится. Он решил остаться.
  Итикиру охватило такое возбуждение, что он смерил пульс и температуру. Затем записал результаты в книжечку: пульс — 90, температура — 37,9 — и решил как можно скорее снова сходить к врачу.
  Он принялся расхаживать по комнате, нервно грызя ногти, прислушиваясь к приготовлениям к отъезду, продолжавшимся за стеной. Ему не терпелось увидеть отъезд Моареса.
  Вдруг его осенила идея, и он вышел в коридор и громко спросил:
  — В котором часу самолет?
  Они находились у себя в комнате и ответили не сразу.
  Маленький Жоао продолжал хныкать в темном углу.
  — В восемь двадцать, — крикнул наконец Моарес.
  — Я могу отвезти вас на машине, если хотите! — предложил Итикира. — Так будет быстрее.
  Моаресы долго тихо шептались, дольше, чем нужно для ответа на такой простой вопрос. И он крикнул снова:
  — Давайте без церемоний!
  Ему ответила Марианна, сухим тоном с ноткой враждебности:
  — Нет, спасибо. Не нужно!
  И сам отказ, и его тон страшно удивили моряка. Что случилось?
  Он заволновался, в горле пересохло.
  — Но, почему?
  Марианна бросила с непривычной для нее резкостью:
  — Вам уже сказали: не нужно.
  Он отступил, как будто она залепила ему пощечину, и услышал, что Моарес отчитывает жену. Встревоженный, Бенто вернулся в свою комнату и закрылся в ней. Почему она так с ним разговаривала? Действительно злилась за происшедшее? Или из-за дурацкого признания, сделанного им?
  Он стал ходить по кругу, как лев в клетке, не переставая грызть ногти. Ему было совершенно необходимо основательно обдумать ситуацию, а потом объясниться с Марианной. Дальше так продолжаться не могло! Он испугался частого биения своего сердца, подумав, что может заболеть. Затем, не в силах оставаться в четырех стенах, вышел из квартиры, хлопая дверьми.
  Внизу лестницы двое мужчин оживленно спорили о будущем футбольном матче между командами «Флу» (Флуминас) и «Фла» (Фламенго). Один из них хотел узнать его мнение, но моряк пробежал, не остановившись, и пошагал по направлению к порту.
  Улицы еще не были освещены, и фиолетовая тень сумерек вытягивалась над городом.
  * * *
  Энрике Сагарра остановил машину на улице Фигейра Мело, в месте, откуда он мог следить за той частью руа до Кортуме, которая заканчивалась тупиком перед домом, где жили Моаресы.
  Он приехал к шести часам и увидел, как «форд» Бенто Итикиры, номер которого ему назвал Моарес, въехал в тупик. Через некоторое время он увидел, что унтер-офицер ушел пешком, что позволило Энрике рассмотреть его, запечатлев его лицо в своей памяти.
  Он продолжал ждать. Энрике Сагарра имел большое терпение, когда это бывало нужно, и считал, что умение ждать — одно из немалых достоинств в его профессии. Начав скучать, Энрике копался в воспоминаниях и, по его выражению, «смотрел свое кино». А воспоминания Энрике были практически неистощимы.
  Прошедшая хрупкая блондинка вдруг напомнила ему одно приключение, случившееся с ним в Лондоне вскоре после войны. Был ноябрьский вечер, Сити придавил ледяной туман, а Энрике вовсе не хотелось возвращаться к себе, где, как он думал, его могли ждать несколько неприятных типов, желавших его уничтожить. Тогда из тумана возле Тайме Сквер вышла девушка и скромно окликнула его, как это умеют делать только лондонские проститутки: «Хелло, Джекки! Попытаешь удачу?» Он увидел в этом знак судьбы и способ провести ночь в тепле и безопасности. Он из принципа поспорил о цене, потом пошел с девушкой на ее квартиру, находившуюся у черта на куличиках, где-то в Кенсингтоне.
  Ее звали Синтией. Он узнал только это, когда они пришли к ней в маленькую однокомнатную квартиру на первом этаже, скромную, но удобную и теплую. Было всего одиннадцать часов, и она предложила «перед началом» выпить по стаканчику, потом спросила, хочет ли он есть. В этот момент в дверь постучали. «Должно быть, соседка», — сказала Синтия, немного удивленная. Это оказалась не соседка, а ее тетка — здоровенная пузатая, в нелепо сидящей на ней форме Армии Спасения, рыжая англичанка, с волосами на подбородке и немного горбатая. Захваченная врасплох, Синтия представила Энрике как своего жениха; возможно, это было единственным выходом, потому что тетушка наверняка не потерпела бы, чтобы ее дорогая племянница принимала у себя в одиннадцать часов вечера просто знакомого. Тетя, ее звали Глэдис, чуть не задушила Энрике, обнимая его, потом сразу затянула благодарственный псалом, к которому Синтия благоразумно присоединила свой голос… до того момента, когда тетя заметила, что Энрике молчит. Тогда, терпеливо и упрямо, она начала учить Энрике этому псалму, потом второму, потом третьему… Она принадлежала к тому типу женщин, которому не может сопротивляться даже Энрике Сагарра, имевший на совести разграбление во время гражданской войны нескольких испанских монастырей.
  Когда он вышел из квартиры около двух часов ночи, то знал наизусть весь репертуар Армии Спасения и чувствовал боль в натруженном пением горле. С того памятного вечера он брал ноги в руки всякий раз, когда в Лондоне вышедшая из тумана тень шептала ему: «Хелло, Джекки! Попытаешь удачу?»
  Неожиданное появление Моаресов отвлекло его от воспоминаний. Хосе нес чемодан, перевязанный веревкой, а Марианна держала за руку малыша. Они пошли направо, в направлении руа Сан-Кристовао, и остановились на углу, дожидаясь автобуса.
  Энрике тихо тронулся с места, увидев подъезжающий автобус, и свернул на перекресток в тот момент, когда тяжелая машина возобновила движение. Он спрашивал себя, достаточно ли богаты Моаресы, чтобы заплатить за авиабилет. Он считал, что по причине срочности мужчина отправится в Манаус воздушным путем, а вернется на корабле и поезде. Таким образом он будет отсутствовать довольно долго.
  Через несколько минут Энрике увидел, что они сошли на Авенида Бразиль и стали ждать нового автобуса, идущего на север. Он понял: они направляются в аэропорт Галеао. Центральный вокзал находится в противоположной стороне. Все было ясно, и он отправился поужинать в знакомой чураскарии17 возле Синеландии.
  Глава 8
  Бенто Итикира в десятый раз посмотрел на часы: семь тридцать. Пора идти, если он не хотел пропустить катер с «Маррис Баррос», ждавший у Праса Мауа до восьми часов.
  Накануне он вернулся около девяти часов. Марианна уже приехала из аэропорта. Она явно избегала его, и он так и не смог поговорить с ней, хотя много раз открывал дверь, высматривая ее. Около десяти часов он понял, что Марианна легла, уложив малыша в кровать его отца (она наверняка постелила сухие простыни) и лег тоже, злясь на себя за то, что потерял вечер, хотя мог с пользой поработать над планом, если бы вернулся на «Маррис Баррос».
  Стоя перед дверью и прислушиваясь, он машинально щупал свой пульс, следя глазами за секундной стрелкой часов. Сто ударов в минуту. Это слишком много. На желудок давила тяжесть.
  Бенто занес цифру 100 в определенное место в записной книжке. На часах было уже без двадцати пяти восемь. Дольше ждать нельзя. Он открыл дверь комнаты и направился к выходу…
  В квартире не было ни звука. Очевидно, Марианна и ребенок еще спали. Обычно она вставала в семь, чтобы приготовить завтрак мужу, уходившему на завод в восемь, но Хосе уехал…
  Он вышел страшно расстроенный.
  * * *
  Энрике Сагарра вышел из своей голубой машины, которую поставил на руа Фигейра Мело, и пошел в тупик. Тремя часами раньше он наблюдал отъезд Бенто Итикиры и проследил за ним до Праса Мауа.
  В глубине тупика еще была тень, под покровом которой шумно возилась целая армия мальчишек. Энрике, любивший детей, на секунду остановился посмотреть на них. Потом он поднял глаза и увидел Марианну Моарес, вышедшую на балкон второго этажа развесить белье.
  Она заметила его и удивленно отступила. Он сразу перестал на нее смотреть, чтобы не дать ей заговорить, потому что из-за шума, поднятого детьми, можно было только кричать, и зашел в зловонный коридор.
  Она ждала его за приоткрытой дверью, и ему осталось только войти.
  — Вы одна? — тихо спросил он, пока она закрывала дверь.
  — Да, малыш внизу. Играет с другими ребятами.
  Она проводила его в столовую.
  — А ваш муж? Ушел на работу?
  — Нет. Вчера вечером пришла телеграмма, что его отец попал в аварию. Он уехал к нему.
  Энрике принял соответствующий известию вид.
  — О! Сочувствую. Кажется, он живет в Сан-Пауло?
  — Нет, в Манаусе.
  — Да, вы мне говорили. И надолго он?
  — Нет, всего на наделю.
  — Он полетел самолетом?
  — Да, но только до Белена. Дальше он поплывет на пароходе. Он боится летать над девственным лесом из-за сделанного ему предсказания.
  Она отвечала хмурым тоном и не предлагала ему сесть. Энрике был к этому готов. Накануне он понял, что по какой-то причине она не согласна с поступком, навязанным мужем. А потом, хотя была половина одиннадцатого, он, должно быть, застал ее в разгар уборки. Ее волосы были повязаны платком, а одета она была в красный хлопковый халат с квадратным декольте с застежкой спереди. Как и платья, халат сидел слишком тесно, и ткань широко расходилась между пуговицами, открывая комбинацию с расцветкой в черную полоску. Энрике она показалась очень возбуждающей.
  — Вы прекрасны, — сказал он, кланяясь, — и у вас самые красивые глаза во всем Рио.
  Комплимент удивил ее.
  — Но я же не одета, — возразила она.
  Наконец она показала ему на стул:
  — Садитесь. Хотите пить?
  Он сел.
  — Нет, спасибо. До обеда я стараюсь пить как можно меньше.
  Она тоже села. В этом положении низ халата разошелся на ее ляжках, полуприкрытых комбинацией. Ее полные груди вываливались из декольте; на глубокой нежной дорожке между ними блестела капелька пота.
  — В каком-то смысле, — вновь заговорил Энрике, — я рад, что ваш муж уехал… Мы сможем поговорить более свободно.
  Она явно была насторожена и ничего не ответила. Он продолжил, дружески улыбаясь:
  — Я прекрасно понял, что вы не совсем одобряете поступок, совершенный вами вчера в моем кабинете, и, кажется, догадался, почему…
  Она стала пунцовой и поднесла свою пухлую руку к горлу.
  — Вы… Вы ошибаетесь, — возразила она.
  Ему вдруг захотелось засмеяться, но он этого не показал.
  — Итикира — красивый парень, — продолжил он, — и влюблен в вас. Он вам сам это сказал, или вы догадались… В любом случае, чтобы делать подобные признания, он должен чувствовать к вам полное доверие…
  Лицо молодой женщины выразило глубокое облегчение, и Энрике подумал, что между ней и унтер-офицером что-то было. Он попросил разрешения закурить и достал сигарету. Потом он продолжил таким же дружелюбным тоном:
  — Вы рассказали это мужу, не особенно задумываясь, но ведь ваш муж немного ревнует вас к жильцу и схватился за случай. А вы теперь жалеете, что слишком много наговорили, потому что думаете, что у человека, который вам симпатичен, возможно, будут неприятности, совсем им не заслуженные…
  Она вздохнула. Ее пышные груди выступили из декольте и опустились, как два буя на волне прилива.
  — Я не знаю, — ответила она, — но он выпил и мог рассказать мне это, чтобы пошутить. Или просто повторил то, что сказала его жена, когда уходила от него. Она могла обзывать его шпионом, как обзывают рогоносцем или идиотом.
  — Вполне возможно, — согласился Энрике, — но это заслуживает проверки. Вы согласны?
  — Конечно.
  Он посмотрел на горящий конец сигареты.
  — Скажите откровенно, поскольку мы здесь вдвоем и нас никто не слышит, он влюблен в вас, да?
  Она порозовела и закусила губу.
  — Он говорит, что я напоминаю его жену, — ответила она. — В рождественскую ночь он без конца повторял мне, что представляет, будто мы муж и жена.
  — После того, как ваш муж лег?
  — Конечно.
  — Он не пытался этим воспользоваться?
  Она густо покраснела и опустила голову.
  — Он пытался меня поцеловать… Но… но я ему не позволила.
  Ее голосу не хватало уверенности.
  — Даже, если бы и позволили, в этом не было бы ничего страшного. Вы оба выпили, были одни в рождественскую ночь, вы молодая и красивая, он тоже симпатичный парень… Иногда большего и не надо.
  Она заерзала на стуле, как на раскаленных углях.
  — Ничего не было, — сказала она упрямо.
  Энрике весело воскликнул, сделав широкий жест рукой:
  — Так я в этом уверен, дорогая сеньора! Единственное, что меня интересует, это узнать, влюблен ли этот парень в вас. И ничего больше!
  Она посмотрела на него недоверчивым взглядом.
  — Почему?
  Он поискал пепельницу, не нашел и выбросил окурок сигареты на балкон, потом снова посмотрел на женщину и наклонился вперед, упираясь ладонями в колени.
  — Потому, — объяснил он, понизив голос, — что мое начальство и я решили воззвать к вашему чувству патриотизма.
  Марианна нахмурила брови, ее прекрасные глаза лани выразили удивление.
  — Патриотизма? — повторила она.
  — Да. Мы хотим попросить вас оказать нам огромную услугу. Вы красивы и умны… Да, да, не возражайте. Бенто Итикира в вас влюблен. Кому он может довериться, как не вам? А?
  Она испугалась.
  — Вы хотите, чтобы…
  Он улыбнулся, успокаивая ее.
  — Мы не просим у вас ничего такого, что было бы выше ваших сил, не беспокойтесь. Бенто Итикира дал вам понять, что, возможно, является шпионом. Вы не прореагировали, но после размышлений думаете, что имеете право на некоторые объяснения. Эти объяснения вы у него и попросите… Очень любезно, как будто речь идет о ничего не значащем факте.
  Она отрицательно покачала головой.
  — Я никогда не смогу это сделать.
  — Вы сможете, вот увидите. Вы можете у него спросить, например, так: «Бенто, вы мне сказали, что жена бросила вас потому, что не хотела жить вместе со шпионом. Как она узнала, что вы связаны с разведкой?»… Вот видите? Я уверен, что вы очень хорошо справитесь. Женщины прекрасно делают такие вещи. Они умеют найти подход и имеют интуицию…
  Он щелкнул пальцами.
  — А потом, — продолжил он, — всякая работа заслуживает вознаграждения. Поскольку контрразведка просит вас работать на нее, справедливо, что она вам заплатит. Я думаю, что вынужденная поездка вашего мужа пробьет немалую дыру в вашем бюджете — расходы и неуплата ему зарплаты за неделю. У вас есть возможность залатать эту брешь…
  Она еще колебалась, но вопрос о деньгах ее заинтересовал. Он достал бумажник, медленно вынул купюру в 500 крузейро и положил ее на стол.
  — Это только аванс. Мы дадим вам намного больше, если будем вами довольны.
  Он извлек заранее приготовленную расписку, снял колпачок с ручки и подвинул все это к молодой женщине вместе с завораживающей крупной купюрой.
  — Если хотите, ваш муж ничего об этом не узнает. Мы прекрасно понимаем, что хозяйке нужна небольшая заначка… Распишитесь, пожалуйста… Простая формальность. Мне ведь придется отчитаться.
  — Я ничего не скрываю от мужа, — сказала она, взяв ручку.
  Он посмотрел, как она расписывается, потом взял бумагу и ручку и отдал ей деньги.
  — Ну вот, дорогая сеньора, мы и пришли к согласию. Теперь вы платная помощница секретной службы, вы это осознаете? Это настоящий роман! Теперь вы важная персона!
  Он встал.
  — Запомните, что молчание — первое качество секретного агента. Никому ни слова.
  Она тоже встала, явно взволнованная.
  — Постарайтесь создать надлежащую атмосферу. Пригласите его на ужин, например. Расходы я вам возмещу. Напоите его и задайте вопрос, только когда сочтете, что он достиг нужной кондиции. Побольше шарма и чувств! Не смущайтесь, вы работаете на свою страну! Я могу на вас рассчитывать?
  Она утвердительно кивнула головой и проводила его до входной двери.
  — Я приду завтра в это же время. Уверен, что вы успешно справитесь с заданием.
  Он спустился, насвистывая. На улице его окружила вопящая толпа мальчишек. Он изобразил, будто нажимает на спусковой крючок автомата и, подражая звуку стрельбы, произнес: тра-та-та-та… Мальчишки повалились один за другим, притворяясь убитыми. Это было очень правдоподобно. Энрике победителем перешагнул через «трупы» и вернулся на руа Фигейра, где стояла его машина.
  Жара уже была невыносимой.
  Глава 9
  Борис Данилов был высоким сорокапятилетним мужчиной, массивным, светловолосым, мало заботящимся о своей внешности. Он жил на углу Пассейо-Марекас в двухкомнатной квартире на седьмом этаже довольно богатого дома, откуда открывался великолепный вид на Залив с Сахарной Головой справа, аэропортом Сантос Дюмон слева и расположенными прямо напротив пышными садами Праса Пари.
  В тот вторник, во второй половине дня, Борис Данилов печатал на машинке длинную статью о социальных проектах нового президента Бразильских Соединенных Штатов. Небрежно одетый, в старой рубашке с расстегнутым воротником и закатанными выше локтей рукавами, он без конца курил маленькие бразильские сигареты, которые, однажды открыв для себя, потреблял едва ли не в промышленном объеме.
  Звонок во входную дверь оторвал его от работы. Он встал и ворча пошел открывать. Это был Данила Монин, дипломат.
  Борис провел его в комнату, служившую кабинетом, гостиной и столовой одновременно, убрал с кресла пачку газет, освобождая гостю место. Монин выглядел лет на сорок, не больше. Это был представительный брюнет с синими глазами, очень любезный, но не слишком элегантный. Он взял сигару, предложенную журналистом, не торопясь покрутил ее в руках и спросил:
  — Что нового, Борис?
  Данилов развернул стул, стоявший перед печатной машинкой, и сел к нему лицом.
  — По заключению медэксперта, — сказал он, — Кабраль погиб в момент аварии, но это еще ничего не доказывает.
  — Вы занялись владельцем машины?
  — Она была взята напрокат на прошлой неделе из гаража на Авенида Франсиско Биналхо неким Питером Гимерой, обладателем мексиканского паспорта, живущим в «O.K. Отеле», на руа Сенатор Дантас, недалеко отсюда. Вчера утром Гимера подал заявление о краже машины. Согласно его показаниям, подтвержденным работниками гостиницы, он вернулся в воскресенье, около одиннадцати часов вечера, лег спать, а когда вышел вчера утром, в девять часов, то обнаружил, что машина исчезла.
  — А ключ зажигания?
  — Он говорит; что рассеян и не в первый раз забывает его в машине.
  — Этим типом надо заняться серьезно, Борис. Он вполне мог выйти и вернуться через служебный вход, постаравшись, чтобы его никто не заметил.
  Журналист молча кивнул. Секунду они смотрели друг на друга, ничего не говоря. Потом Монин вынул изо рта сигару и заговорил вновь:
  — Перо Кабраль вовсе не был таким уже незаменимым, но, поскольку его убрала противная сторона, мы не можем оставить это так, без ответа. Тут дело принципа.
  Данилов согласно кивнул.
  — Я им займусь, — пообещал он.
  — Будьте внимательны. Если Гимера как-то замешан в этом деле, то, наверняка должен быть готов к ответной реакции. Ну, а уж если он все еще здесь, значит, он ее ждет. Действуйте осторожно. Не нужно, чтобы бразильская полиция обратила на вас слишком пристальное внимание.
  Он встал. Борис тоже.
  — Вы встречаетесь с Карлосом в субботу?
  «Карлос» был псевдоним, данный ими Бенто Итикире.
  — Да, днем в субботу.
  — Вы думаете, что он сможет собрать столько сведений за такое короткое время?
  Борис слегка улыбнулся.
  — Карлос никогда нас не подводил.
  — Это верно. Конечно, он не слишком умен, но эффективен, очень эффективен…
  Улыбка Бориса стала ироничной.
  — Может быть, именно потому, что не слишком умен. Умные люди редко бывают эффективными…
  Они вместе засмеялись, и Борис проводил гостя до двери.
  — Я закончу статью и займусь тем типом.
  — Превосходно. До скорого.
  — До скорого.
  * * *
  Бенто Итикира вышел из машины, сунул свернутую трубкой карту под мышку и запер дверцы на ключ. Маленький Жоао, игравший с другими ребятишками, подбежал к нему. Он нагнулся поцеловать его.
  — А мамы нет дома, — сказал ребенок. — Она скоро придет.
  Бенто погладил его по щеке и направился к входу в дом. Ему было интересно узнать, как дальше поведет себя Марианна в отсутствие мужа. Он решил поговорить с ней этим вечером, захочет она того или нет. Если враждебность, проявленная ею накануне, будет продолжаться, ему останется только уйти.
  Он прошел прямо к себе в комнату, закрыл дверь и развернул карту на столе. Сделать с нее копию будет непросто. На карте было обозначено восемьсот объектов, расположенных на побережье и бесчисленных островах залива Гуанабара.
  Бенто нашел кнопки и прикрепил план к стене. Для большего удобства он решил снимать копию маленькими участками, один за другим. Борису потом останется только сложить кусочки ребуса.
  Он посмотрел на часы. Почти семь. Лучше сходить поужинать сейчас. Когда он вернется, Марианна уже уложит малыша и он сумеет с ней поговорить. А потом поработает до двух или трех часов ночи, в зависимости от того, как будет себя чувствовать.
  «Скоро встреча, — думал Итикира, — надо собрать сведения, запрошенные Борисом». Завтра ему предстояло провести занятия в военном училище, и он воспользуется этим, чтобы зайти в министерство, находящееся в двух шагах от училища. Там Бенто рассчитывал встретиться с одним офицером, своим бывшим командиром, служившим теперь в генеральном штабе. Офицер этот был из тех типов, для которых нет большего удовольствия, чем показать свою информированность и посвященность в высшие секреты, секреты богов.
  Он услышал звук открывающейся входной двери, и его сердце бешено застучало. Марианна… Не двигаясь, он следил за ее движениями по звуку шагов. Вот она прошла на кухню, достала из сумки покупки и кладет их на стол; одна бутылка, вторая. Затем прошла в свою спальню, пробыла там несколько минут. Заскрипела дверца шкафа. Неожиданно ее шаги приблизились к его двери.
  Раздался негромкий стук…
  Бенто так удивился, что не сразу сказал, чтобы она входила. Марианна открыла дверь и улыбнулась.
  — Добрый вечер, — сказала она. — Я увидела вашу машину внизу…
  Он так мало ожидал этой дружеской улыбки, что начал заикаться:
  — До… Доб… Добрый вечер.
  Она посмотрела на карту, висевшую на стене, и спросила, не переставая улыбаться:
  — Чем занимаетесь?
  Бенто ответил, пожирая ее глазами:
  — Мне нужно снять копию с этой карты для моих курсантов. Это большая работа.
  На ней было желтое платье, которое она обычно надевала по воскресеньям, а в пучке — гребни со стразами. Марианна была чертовски аппетитна. Ну, а эта ее двусмысленная походка, которую придавала ей одежда, слишком тесно сидевшая на пышном теле, делала молодую женщину совершенно неотразимой.
  Марианна удивилась:
  — Вы будете делать это здесь?
  — Да, поработаю часть ночи. За свет я вам заплачу.
  Она не ответила и встала совсем рядом с ним, чтобы рассмотреть карту. Донесся едва уловимый, чуть сладковатый запах ее духов. Бенто сказал, чтобы нарушить молчание, становившееся для него невыносимым:
  — Я схожу поужинать и сяду за работу.
  Она повернулась, почти коснувшись его, и предложила:
  — Хотите поужинать со мной? Я покормлю мальчика и уложу его. Потом нам будет спокойно…
  Со сжавшимся горлом он пробормотал:
  — Я… Я очень хочу. Это вас не затруднит?
  Она рассмеялась:
  — Раз я вам предлагаю…
  — Я думал, вы сердитесь, — сказал он, краснея.
  Марианна пожала плечами.
  — Я сержусь? Почему?
  Он смутился.
  — Я… Я не знаю… Я… хотел вас об этом спросить.
  — Я не сержусь. Для этого нет причин.
  Она коснулась его руки, отчего он вздрогнул.
  — У вас есть время немного поработать. Мы сядем за стол не раньше половины девятого — девяти… Вас это устраивает?
  — Конечно.
  Он не верил своим ушам, и его лицо выражало восторг. Она посмотрела ему в глаза и сказала:
  — Но обещайте мне быть благоразумным, хорошо?
  Он стал пунцовым и разозлился на себя за то, что непроизвольно ответил:
  — Да.
  Она подошла к двери.
  — До скорого, Бенто.
  Через несколько секунд он услышал, что она зовет из окна столовой Жоао. Еще немного, и он стал бы прыгать от радости.
  * * *
  Они ели десерт — фруктовый салат с ромом, приготовленный самой Марианной. Они выпили три бутылки вина, а бутылка качас была сильно почата. Бенто чувствовал себя хорошо, уютно, оптимистично, был полон доверия и признательности.
  — Вы чудесны, — повторял он каждую секунду.
  Иногда он добавлял, непроизвольно понижая голос:
  — Я себе представляю, что мы муж и жена.
  Она только смеялась и наполняла его стакан, едва он осушал его.
  — Я пойду сварить кофе, — сказала она, неожиданно поднявшись.
  Оставшись один, он стал пить из салатницы ром, сдувая плавающие в нем фрукты. Из-за закрытых ставней жара в комнате была почти невыносимой. Марианна не хотела, чтобы с улицы ее видели ужинающей вместе с посторонним мужчиной. Бенто расстегнул форменную куртку и ослабил узел галстука.
  До определенного момента он спрашивал себя, почему Марианна так потратилась. Она приготовила не обычный ужин; одно вино составляло необыкновенную роскошь. Теперь он выпил достаточно много, чтобы не задавать вопросов.
  Через несколько минут она вернулась с кофе и разлила черную, очень сладкую жидкость по чашкам.
  — Вам жарко? — спросила она, увидев, что он расстегнулся.
  — Здесь можно задохнуться.
  — Когда выпьем кофе, я выключу свет, и можно будет открыть окно на пять минут.
  Она тоже вспотела. Капли пота блестели у нее на висках, в углах ноздрей и там, где начиналась грудь. Они выпили кофе. Она наполнила стаканы качас и подняла свой.
  — За исполнение ваших желаний, — прошептала она, улыбаясь.
  Ему захотелось сказать, что он желает только ее, но он не решился и одним глотком выпил свой стакан. Она встала и сказала, направляясь к выключателю, находившемуся возле двери.
  — Откройте ставни.
  Он отодвинул стул и встал, удивленный, что не очень крепко стоит на ногах. Она выключила свет раньше, чем он успел дойти, и ему было немного трудно нащупать задвижку. Он с силой толкнул обе створки, которые жутко заскрипели, прежде чем стукнуться о стену.
  — Потише! — попросила Марианна.
  Наполнив легкие относительно прохладным ночным воздухом, он повернулся.
  — Где вы? — спросил он, всматриваясь в черную дыру, в которую превратилась комната.
  — На диване.
  В ее тоне ему послышалось приглашение, и он пошел наощупь, держась за стену. Когда он подошел, она взяла его за руку и усадила рядом с собой. Она сунула свою руку под его. Он хотел обнять ее, но она остановила:
  — Будьте благоразумны. Не двигайтесь, или я уйду.
  Он подчинился. Через несколько секунд она заговорила снова:
  — Мне так хорошо рядом с вами, Бенто. Не надо это разрушать. Доверие — это прекрасно.
  Он согласился с пересохшим горлом:
  — Да, это правда.
  Он хотел сказать ей многое, но не решался и злился на себя за эту робость.
  — Вы молчите. Может быть, вам скучно?
  Бенто запротестовал с неловкой горячностью:
  — О нет! Я никогда не смогу скучать рядом с вами.
  Марианна спросила совсем тихо:
  — Вы чувствуете ко мне хоть небольшую дружбу, Бен?
  Он почти до боли сжал ее руку.
  — Больше, чем дружбу, — пробормотал он, — гораздо больше.
  Она слегка отодвинулась от него. Глаза Бенто привыкли к темноте, и он увидел, что она смотрит на него.
  — Вы хотите сказать… Вы хотите сказать, что любите меня?
  Он проглотил слюну и с силой кивнул:
  — Да… Да, Марианна, я люблю вас.
  Он сказал это и поцеловал ей руку с лихорадочной страстью. Она закрыла лицо другой рукой и прошептала:
  — Господи! Что же с нами будет?
  Он осмелел.
  — Марианна! Марианна! Вы меня тоже любите?
  Она мгновение поколебалась, прежде чем ответить:
  — Вы мне очень нравитесь, Бен, но я не имею права говорить вам это. Я замужем.
  Он обнял ее, и на этот раз она позволила ему это, только опустила голову, чтобы не дать себя поцеловать.
  — Марианна! Если бы вы знали меня раньше, вы бы вышли за меня?
  — Думаю, что да, Бен.
  Он взял ее за подбородок, заставил поднять голову и поцеловал в губы. Под действием атмосферы и возбуждения от выпитого алкоголя, она ответила на поцелуй, потом спохватилась и, задыхаясь, оттолкнула его.
  — Вы плохо поступаете, Бен. Вы пользуетесь моей слабостью. Я больше не смогу доверять вам… Доверие так прекрасно, правда, Бен?
  Он часто дышал, а его сердце безумно колотилось. Именно на этом диване он взял ее утром после Рождества.
  — Не надо это разрушать, Бен. Вы дали мне необыкновенное доказательство доверия, когда сказали, что вы… шпион.
  Он замер, сразу насторожившись.
  — Я вам так сказал?
  Она придвинулась к нему и положила голову ему на плечо.
  — Да, Бен. Разве это не было доказательством вашего доверия ко мне?!
  Он испугался. Значит, она слышала… Что делать? Как убедить ее в обратном?
  — Я не понимаю, Марианна. Вы, наверное, плохо расслышали.
  — Нет, Бен. Когда я спросила, почему вас бросила жена, вы мне ответили, что у вас были разные взгляды и она больше не хотела жить вместе со шпионом.
  — Это невозможно, Марианна. Я не шпион! Что вы придумали?
  Она распрямилась и отодвинулась от него, скользя по дивану.
  — Вы посмеялись надо мной, — упрекнула она, — это нехорошо. Я никогда вам не прощу этого, никогда! Вы мне сказали это, чтобы придать себе вес, чтобы заставить меня поверить, что вы незаурядный человек, а теперь же выходит, что это неправда! Вы всего лишь обычный моряк и ничего больше! Вы слишком глупы, чтобы заниматься чем-то другим! А я-то считала… я надеялась… О, как я несчастна! Я никогда не прощу вам, никогда!
  Она достаточно много выпила, чтобы самой поверить в свою игру, и достаточно разнервничалась, чтобы заплакать без другой причины. Он был ошеломлен, увидев ее плачущей, и не мог этого вынести. Это было сильнее его. Разве не стал он шпионом потому, что дипломат держался с ним на равных? Разве не это давало сыну бедных крестьян огромное чувство собственной значимости? Марианна поставила его на пьедестал, и он не мог позволить ей сбросить себя оттуда, не пытаясь воспрепятствовать этому.
  — Простите меня, Марианна. Я вам не солгал. Это правда… Но я не имел права говорить об этом.
  Она попросила у него платок, чтобы промокнуть глаза.
  — Я вам больше не верю. Вы один раз соврали.
  — Теперь я говорю правду.
  Она вернулась к нему и уткнулась мокрым от слез лицом в его шею.
  — О, Бен! Если мы хотим думать о совместном будущем, нужно, чтобы я доверяла вам, чтобы я знала все. Нельзя допустить недоразумения, как с вашей первой женой.
  Он подумал, что она берет на себя обязательства перед ним. В любом случае, чем он рисковал? Она мыслила так же, как и он: она считала, что это хорошо — быть шпионом. Чтобы показать ей, кто он и как стал тем, кем был, он начал говорить…
  Когда он закончил, весь раздувшийся от своей значительности, то спросил, как будто это прямо зависело от его слов:
  — Когда мы сможем жить вместе, Марианна? Когда?
  Она казалась оглушенной и не двигалась, как мертвая. Он погладил ее по волосам, поцеловал в глаза. Она зашевелилась и встала, разглаживая ладонями платье на бедрах.
  — Я устала, — прошептала она. — Позвольте мне пойти спать.
  Он встал, обнял ее и прижал к себе.
  — Марианна, пойдемте в мою комнату. Поскольку мы уже один раз…
  Она оттолкнула его с силой, удивившей его.
  — Нет, прошу вас. Вы должны уважать меня…
  — Я больше не могу, Марианна. Я хочу, чтобы вы полностью принадлежали мне. Попросите развод.
  Она поставила между ними стул.
  — По какой причине? Мне не в чем упрекнуть Хосе.
  — Но ведь мы любим друг друга! Расскажите ему. Если он узнает, что вы его разлюбили, он уйдет…
  — Хосе никогда не согласится на развод.
  — Что же тогда нам делать?
  Она дрожала, но он этого не видел.
  — Терпение. Нужно иметь терпение.
  Она повернулась к нему спиной и пошла к двери. Он догнал ее, схватил за руку и заставил повернуться лицом к нему.
  — Мы связаны, Марианна. Хотите вы того или нет, мы связаны моей тайной.
  Она ответила усталым тоном, не пытаясь освободиться:
  — Де, Бенто, я знаю. Позвольте мне уйти спать.
  Он отпустил ее, и она ушла в свою комнату. Бенто услышал, как она закрыла, а потом заперла дверь. Он стоял на месте, растерянный, чувствуя тошноту, медленно поднимавшуюся из желудка. Ему хотелось только одного: убрать с дороги Хосе Моареса… Хосе Моареса, это единственное препятствие между ним и Марианной.
  Между ним и Марианной.
  Глава 10
  Энрике невольно зажал нос и задержал дыхание, поднимаясь по лестнице. Он спрашивал себя, как это люди могут жить в такой вони. Но, может быть, жильцы дома ее больше не чувствовали. Ко всему привыкаешь. Когда он остановился перед дверью, мимо прошли, ослепительно улыбаясь, два рослых негра, спускавшихся с верхнего этажа. Они выглядели совершенно довольными жизнью. Энрике нажал на кнопку звонка.
  Марианна открыла. На ней было желтое платье, в котором он ее уже видел; несомненно, оно у нее было самым красивым. Они прошли в столовую, где ставни на окнах остались наполовину закрытыми, и сели в полутьме.
  — Ну, что? — спросил Энрике, улыбаясь. — Я уверен, что вы можете рассказать мне многое.
  Она сидела на стуле напряженно и так мало напоминала победительницу, что он сначала подумал о неудаче.
  — Он шпион, — ответила она сухим тоном. — Он мне все рассказал.
  И она начала говорить медленно, чтобы ничего не упустить. На ее висках и в углах губ выступил пот; большая капля вдруг потекла между грудей, оставляя блестящую дорожку. Энрике слушал со всем вниманием, на которое был способен.
  Закончив, она шумно вздохнула, как будто выполнила тяжелую работу. Энрике попросил разрешения закурить и достал сигарету.
  — Вы великолепно справились с задачей, — похвалил он. — Я не знаю профессионалок, которые смогли бы сделать это лучше.
  Похвала почти не тронула ее. Он заговорил вновь с тщательно рассчитанной медлительностью:
  — Теперь нам точно известно, что Бенто Итикира работает на иностранную разведку, и мы точно знаем, на какую, но доказательств у нас нет. Если мы допросим его сейчас, он от всего откажется… Я полагаю, что у вас нет никакого желания уличать его на очной ставке?
  Она вздрогнула и энергично сказала:
  — Ну, нет! Только не это! И не просите меня об этом!
  Он заметил примирительным тоном:
  — Не волнуйтесь. Я вам обещал, что все останется между нами, без осложнений. У меня только одно слово. Вы можете мне доверять.
  Она оставалась настороженной, и он сказал себе, что должен действовать очень точно, если не хочет, чтобы она все бросила.
  — Теперь я обыщу его комнату, — объявил он, вставая. — Не бойтесь. Я аккуратно положу все по местам, и он ничего не заметит. Вы можете пойти со мной, чтобы все проверить…
  Она встала и повела его. Он сразу же взялся за дело по выработанным правилам, с замечательной точностью. Тогда она вспомнила забытую деталь:
  — Вчера вечером он принес карту, которую прикрепил кнопками. Он мне сказал, что снимет с нее копию для своих учеников.
  — Карту чего?
  — Мне кажется, это был план сооружений военного флота в заливе Гуанабара.
  — Он унес эту карту сегодня утром?
  — Да.
  Энрике поискал и нашел рисовальную бумагу, карандаши, перья и тушь.
  — Он работал этой ночью?
  — Не знаю.
  Через несколько секунд он нашел кальку, быстро осмотрел ее.
  — Он только начал работу. Несомненно, сегодня он принесет ее снова, чтобы продолжить.
  Сагарра не нашел больше ничего интересного, если не считать великолепный «контакс», о котором ему говорил Хосе Моарес.
  — Я все положил на место? — спросил он женщину.
  — Мне кажется, да.
  Они вернулись в столовую.
  — Теперь, — сказал Энрике, — нам надо решить, что делать. Мы можем установить за ним слежку. Это займет много времени и потребует большого числа людей, пока мы не возьмем его… Но до того он может обнаружить наблюдение и легко, словно сквозь пальцы, ускользнуть от нас.
  Она ждала продолжения, не проявляя большого интереса.
  — Второй выход, — мягко произнес Энрике, — поручить вам узнать, кто его корреспондент, время и место ближайшей встречи.
  Она поморщилась и отрицательно покачала головой.
  — Я не могу спросить его об этом. Он насторожится.
  — Не насторожится, если вы правильно возьметесь за дело. Вопрос в ловкости, а вы до сих пор отлично справлялись. Сделайте вид, что готовы идти с ним до конца и очень интересуетесь его деятельностью; вы хотите знать, как это происходит, какие опасности могут ему угрожать. Похоже вы можете легко сыграть на его тщеславии. Он все расскажет, чтобы только придать себе весу в ваших глазах. Дайте ему понять, что смотрите на него, как на героя, и он клюнет…
  — Я никогда больше не решусь на такое.
  Энрике Сагарра окинул Марианну внимательным взглядом. Она сидела, упрямо нахохлившись, не глядя в его сторону. Надо было срочно искать другие подходы.
  — Скажите мне, сколько вы потратили вчера вечером, и я возмещу вам расходы.
  — Двести тридцать крузейро, — глухо ответила она. — Я могу рассказать все подробно.
  — Не стоит, я вам доверяю.
  Он достал свой бумажник, вынул из него нужное количество купюр, выложил их на стол и написал на листке из записной книжки расписку, составленную в следующих выражениях:
  «Сегодня мною получена сумма в двести тридцать крузейро в качестве возмещения расходов, сделанных мною в деле Бенто Итикиры».
  Она подписала, ничего не подозревая. Он взял бумагу, достал из бумажника купюру в пятьсот крузейро и помакал ею перед молодой женщиной.
  — Это тоже для вас, если вы согласны продолжить.
  — Я больше не хочу. Можете оставить ваши деньги себе.
  Энрике принял недовольный вид и прищелкнул языком о небо, выражая осуждение.
  — Это очень неприятно, — сказал он. — Я поручился за вас перед моим начальством. Думаю, оно прикажет арестовать Итикиру и устроит ему очную ставку с вами.
  Она испуганно ответила:
  — Я буду отпираться. Он вам не поверит.
  Энрике Сагарра возразил очень мягким голосом:
  — Он нам поверит, когда мы покажем ему расписки о получении денег, выплаченных вам в качестве вознаграждения за оказанные услуги…
  Она сильно побледнела и пробормотала, дрожа от возмущения:
  — Вы мне дали слово, что… что…
  Он слегка поклонился с непроницаемым лицом.
  — Мое слово имело силу, пока вы соглашались работать на нас. Служба контрразведки не обычная служба, из нее нельзя выйти так просто. С того момента, когда вы приняли от нас деньги, вы стали нашей сотрудницей. Если теперь вы нас предадите, мы будем вынуждены принять против вас меры… Мне очень жаль.
  В глубине ее прекрасных глаз лани возмущение сменилось страхом.
  — Я… Я об этом не подумала. Вы должны были меня предупредить.
  Энрике вынул изо рта сигарету и снисходительно сказал:
  — Не мы же вас нашли, так? И всем известно то, что я вам только что сказал о секретных службах… Это знают все.
  Он сделал паузу и продолжил уверенным тоном:
  — Нужно, чтобы сегодня вечером вы получили необходимые нам сведения. Я вернусь завтра утром… Возьмите это.
  Ничего не сказав, она взяла купюру и сунула ее к остальным за корсаж, между пышных грудей. Потом с той же внешней покорностью, она подписала новую расписку, протянутую им.
  — Я рад, что вы ведете себя разумно, — сказал Энрике, направляясь к двери. — Вы мне очень симпатичны, и мне было бы тяжело, если бы у вас возникли неприятности.
  Молодая женщина стояла словно оглушенная, держа пальцы в вырезе корсажа, куда убрала деньги. Ее взгляд был затуманен, рот слегка приоткрыт. Сагарра вышел на площадку.
  * * *
  Борис Данилов вихрем ворвался в здание посольства. Консьерж, знавший его, пропустил, не остановив. Журналист поднялся на второй этаж, постучал в дверь одного из кабинетов и вошел. Увидев его, Данила Монин улыбнулся.
  — Добрый день, Борис. Кажется, вы очень спешите.
  Журналист не стал садиться в кресло, на которое ему указал дипломат, а подошел к рабочему столу, заваленному бумагами, и оперся на него обеими руками.
  — Я установил наблюдение за тем типом, Питером Гимерой. Знаете, куда он меня привел?
  — Нет, — спокойно ответил Монин, — но сейчас узнаю.
  — Он привел меня к Моаресам, на руа до Кортуме.
  — Руа до Кортуме? — повторил дипломат, имевший прекрасную память. — Это не там ли живет Карлос?
  — Да. Карлос снимает у Моаресов меблированную комнату.
  Монин задумчиво поскреб затылок.
  — Черт! — произнес он. — И Карлос был в это время там?
  — Нет. Он уходит рано утром, а Гимера вышел из своего отеля около десяти часов и направился сразу к Моаресам. Он пробыл там примерно час…
  Синие глаза Монина стали холодными.
  — Занятное совпадение, — прошептал он. — Перо Кабраль найден мертвым в машине Гимеры, и этот же Гимера, похоже, интересуется Карлосом. Это уже серьезно, мы не можем рисковать нашей сетью. Перо Кабраль еще ладно, но Карлос… Наш лучший агент… Вы полагаете, этот Гимера — сотрудник бразильской спецслужбы?
  — Я так не считаю. Он имеет мексиканский паспорт и, кажется, действительно прилетел из Мехико, чтобы сесть нам на хвост… бразильской контрразведке вовсе не нужно разыгрывать подобный спектакль.
  — Тогда, он агент ЦРУ. Там, должно быть, заметили, что Кабраль предает их, и этот тип приехал уладить дело. А потом, вероятнее всего случайно, он вышел на Карлова. Кабраль знал о существовании Карлоса?
  Борис Данилов энергично покачав головой.
  — Нет, не знал.
  — Тогда я ничего не понимаю… В любом случае будьте начеку. Сначала нужно установить, работает этот тип в одиночку или нет, а потом — является ли объектом его наблюдения Карлос или нет. После мы сможем найти решение.
  Борис согласился кивком головы.
  — Мне понадобятся люди, — сказал он.
  Монин снял трубку телефона.
  — Все, что хотите, дорогой мой.
  Глава 11
  Бенто Итикира выпрыгнул из шлюпки на обкатанную волнами каменную набережную Праса Мауа. Поднявшись наверх, пересек железнодорожные пути, и направился к тому месту, где оставил машину.
  Бенто Итикира пребывал в плачевном физическом и моральном состоянии. Чувство тревоги сжимало желудок, а постоянно стиснутые челюсти выдавали едва сдерживаемую ярость, владевшую им.
  Со вчерашнего дня его преследовала навязчивая идея: устранить стоящее между ним и Марианной препятствие, убрать с дороги эту потную мокрицу Хосе Моареса.
  Он был уже недалеко от машины, когда заметил Бориса, переходившего площадь пешком по направлению Авенида Рио Бранко. Удивившись, он остановился на секунду, сердце его дрогнуло и бешено застучало от радости. Вот оно — решение его проблемы. Он оказал Борису столько услуг, вряд ли тот откажется помочь ему.
  Итикира не знал, где живет Борис, и мог с ним встретиться только в то время, которое назначал ему журналист: таковы были правила безопасности, соблюдаемые сетью. Но если Борис оказался на Праса Мауа через несколько минут после шести часов, то это конечно не было случайностью. Борис прекрасно знал, что после окончания дня службы, унтер-офицер бразильского военного флота Бенто Итикира сходит на землю именно в этот момент и именно в этом месте. Стало быть, Борис хотел его срочно видеть…
  Такого еще не случалось ни разу, но было предусмотрено, и Бенто знал, что должен делать: ему необходимо было на большом расстоянии следовать за Борисом. Инициатива вступления в контакт тоже целиком принадлежала Борису.
  Журналист не торопясь спустился по Авениде, по левому ее тротуару. Бенто шел метрах в пятидесяти сзади, внимательно следя, чтобы не потерять его из виду. Он знал, что один из помощников Бориса тоже находится где-то здесь. В его задачу входила проверка: не следят ли за ними.
  Бенто не терпелось подойти к Борису, так ему хотелось поговорить с ним. Но он знал, что Борис просто придет в ярость от такого безрассудства. Не желая раздражать его перед тем, как обратиться с просьбой, моряк терпеливо шагал за ним, ни на йоту не увеличивая и не сокращая заданное расстояние.
  Борис ровным шагом прошел около пятисот метров, Потом свернул налево, на руа до Увидор, закрытую для машин. Он пересек руа да Куинтанда, потом вошел в магазин белья.
  Бенто остановился перед магазином, с видимым интересом разглядывая витрину. Журналист между тем выбирал себе галстук. Бенто закурил. Его руки дрожали. Он хотел было смерить пульс, но потом передумал, сочтя, что это сейчас не самое главное.
  В магазин вошел мужчина в костюме из альпага цвета морской волны. Может, это был обычный покупатель, а может, и помощник Бориса, все еще копавшегося в куче галстуков, словно он и не замечал присутствия Бенто.
  Вновь пришедший направился в отдел пуговиц, лишь на мгновение оказавшись рядом с Борисом, выбрал пуговицы на манжеты, купил и вскоре вышел, придержал дверь перед входящей в магазин женщиной и остановился возле Бенто, якобы увидев что-то в витрине. Не глядя на унтер-офицера, неизвестный прошептал, почти не открывая рта, сквозь зубы:
  — Я от Бориса; встреча через полчаса на станции фуникулера Сахарная Голова, приезжайте на вашей машине.
  Сказав это, он ушел. Через несколько секунд Бенто двинулся назад к Авениде, чтобы выйти потом на Праса Мауа…
  * * *
  Энрике Сагарра проследил за Бенто Итикирой до руа до Увидор. От него не ускользнуло удивление моряка, когда тот кого-то увидел. Он прекрасно понял, что Итикира передумал садиться в машину из-за того, что должен следовать за кем-то. Но народу было слишком много, чтобы Энрике мог увидеть этого неизвестного.
  По дороге до руа до Увидор он искал его впереди Бенто. Но единственный человек, с кем моряк мог поговорить перед магазином, пришел после него. Энрике внимательно посмотрел на этого человека, чтобы быть уверенным, что не забудет его, но все же продолжил слежку за Итикирой, почти уверенный, что неизвестный только назначил ему встречу в другом месте и чуть попозже.
  Когда моряк пришел к своей машине на Праса Мауа, Энрике сел в свою и поехал следом за старым «фордом».
  Бенто Итикира проехал по Авенида Рио Бренко до конца, а затем въехал на Авенида Бейра Мар. Он ехал быстро и часто шел на риск. Энрике подумал, что Итикира, видимо, серьезно нервничает.
  Авария произошла на углу руа Феррейра. «Мерседес» старой модели обогнал машину Энрике и катил себе за «фордом» Бенто Итикиры. Вдруг без видимой причины водитель «мерседеса» нажал на тормоз. Энрике, несмотря на быстроту своей реакции, не смог избежать столкновения. Раздался скрежет тормозов и сразу вслед за тем невероятный грохот. На тротуаре закричала женщина. Энрике, стукнувшийся головой о лобовое стекло, в ярости выскочил и подбежал к дверце «мерседеса». Сидевший за рулем человек выглядел совершенно оглушенным. Взгляд у него был туманным, губа отвисла. Он без конца бормотал:
  — Простите… Простите меня, сеньор…
  Подошел полицейский. Водитель «мерседеса» провел ладонью по лбу и сказал:
  — Это моя вина… У меня в глазах как будто что-то вспыхнуло… Я затормозил, не подумав, что сзади есть машины… Моя страховая компания заплатит…
  Энрике было нечего сказать, но Бенто Итикира был уже далеко и догнать его было невозможно…
  * * *
  Итикира между тем проехал перед медицинским институтом и немного дальше свернул налево, чтобы поставить машину на стоянку, предназначенную для клиентов канатной дороги. Выходя из машины, он заметил Бориса, входившего на станцию.
  Он пошел за ним и взял билет вслед за журналистом.
  — Поторопитесь, — сказал служащий. — Отправление через две минуты.
  Они поспешили и вошли в большую прямоугольную кабину, двери которой находились в разных ее концах. В ней уже сидели человек десять, из них трое детей. Зазвенел звонок. Водитель закрыл двери. Кабина медленно качнулась и стала подниматься над садами Праса Генерал Тибурсио, направляясь к промежуточной станции Урка.
  Борис подошел к Бенто и заговорил с ним, как будто они находились на обычной экскурсии:
  — У вас не бывает головокружений?
  Унтер-офицер ненавидел канатные дороги, но ничего не сказал.
  — Мне надо с вами поговорить, — сказал он, понизив голос.
  — Мне тоже, но наверху.
  Темнело довольно быстро. После Урка они больше ничего не говорили, зачарованные пейзажем. Сады внизу медленно удалялись. Стала видна Прайя Вермелха, потом за Марро до Бабилония показалась Копакабана. С другой стороны расстилался пляж Ботафого, перед которым стояли на якоре многочисленные яхты.
  Они достигли вершины и увидели Ипанему и Леблон на Атлантическом побережье за Копакабаной, продолжавшие мыс Леме, который напоминал медведя, бредущего в море. За Прайя Вермелха Бенто показал журналисту здание военно-технического училища, генерального штаба и медицинского института.
  Кабина остановилась на верхней станции. Они вышли первыми и отошли в сторону. Внезапно зажглись огни города, и словно светящаяся змея легла между пляжами от Фламенго до аэропорта, проходя через Кастело. Остров Губернатора в свою очередь возник из темноты под цепью холмов Оргес, чьи вершины еще четко выделялись на розовом небе.
  — Действительно чудесно, — сказал Борис. — Думаю, я буду очень жалеть, когда мне придется покинуть эту страну.
  — Мне нужно с вами поговорить, — резко повторил Бенто.
  Удивленный журналист посмотрел на него. Бенто выглядел сердитым, что не предвещало ничего хорошего. Борис решил дать ему высказаться.
  — Я вас слушаю.
  — Я вам рассказывал о Моаресах?
  — Да. Это люди, у которых вы живете на руа до Кортуме.
  — Марианна Моарес и я любим друг друга.
  Пауза.
  — Да-а! — произнес журналист. — И что же об этом думает муж?
  — Муж ничего не знает. В данный момент он находится в Манаусе, на севере. Марианна уверена, что он никогда не согласится на развод…
  Данилов чиркнул спичкой, закрыв ее ладонями, и закурил сигарету. Сдерживаемое напряжение, которое он угадывал в своем собеседнике, побуждало его к осторожности.
  — Вы ищете себе сложности, — мягко сказал он. — Если эта женщина вам нравится, спите с ней и бросьте, когда она вам надоест. Вы уже вышли из возраста пылких увлечений.
  Бенто нервно грыз ногти.
  — Она не хочет, — ответил он. — У нее есть свои принципы.
  Они замолчали, потому что к ним приблизилась семья с тремя детьми, потом они отошли и повернулись к огням Нитероя, горевшим на другой стороне залива.
  — И что вы хотите от меня? — спросил Борис с ноткой нетерпения в голосе.
  Бенто Итикира глубоко вздохнул.
  — Послушайте, — сказал он, — я вам оказал много услуг, вы согласны?
  Журналист поморщился, но ответил откровенно:
  — Согласен. Вы первоклассный агент.
  — Хорошо, — сказал Бенто с облегчением. — Сегодня ваш черед помочь мне…
  Поднялся довольно свежий ветер, дувший с моря. От горящего конца сигареты журналиста оторвались искры и быстрыми светящимися точками улетели в темное бархатное небо.
  — Как? — спросил журналист.
  — Нужно убрать Моареса, — резко бросил Бенто.
  Борис Данилов остался невозмутимым. Трудно было ожидать чего-то другого в подобной ситуации.
  После нескольких затяжек он спросил:
  — Вы занимались сведениями, которые должны передать мне в субботу?
  Смущенный сменой темы, Бенто посмотрел на него.
  — Немного, — ответил он. — Я нашел план сооружений в заливе, но мне нужно сделать копию; он, к сожалению, не годится для фотографирования и немного устарел…
  — Вы начали работу?
  — Да, начал…
  — Закончите к субботе?
  Бенто увидел возможность для шантажа и ответил с упрямым видом:
  — Не знаю. У меня слишком много забот с этой историей.
  — Для такого человека, как вы, мало хорошего попасть подобным образом в зависимость. Мало хорошего…
  Унтер-офицер ударил кулаком по барьеру.
  — Я хочу эту женщину, и она мне нужна. И все. Если вы не хотите мне помочь, я все брошу… Я никогда ничего у вас не просил…
  Борис схватил его за запястье.
  — Потише, не нервничайте. Разве я сказал, что не хочу вам помочь… Дайте мне немного подумать.
  Они постояли молча, опершись локтями о парапет, как будто бы двое туристов, зачарованных чудесным зрелищем. Данилов понимал, что Бенто Итикира находится в таком состоянии, когда не воспринимаются, казалось бы, самые разумные доводы. Ему даже невозможно было сказать, что он подозревает Марианну Моарес в работе на противника. Бенто не поверит и разозлится.
  Журналист бросил окурок в пустоту. Красная точка, уносимая ветром, выписала несколько спиралей и исчезла.
  — Я займусь этим, обещаю. Но я тоже хочу попросить вас кое о чем… Я встретился с вами сегодня не просто так.
  — Слушаю вас…
  — Бенто, вы стали объектом наблюдения со стороны человека, которого мы подозреваем в принадлежности к ЦРУ.
  Унтер-офицер вздрогнул.
  — Невозможно, — запротестовал он, — я бы его заметил!
  Борис успокоил его движением руки.
  — Потише, не будьте ребенком. Этот тип следил за вами сегодня с того момента, когда вы меня заметили. Он ехал за вами на машине, пока один из моих агентов не остановил его преследование, спровоцировав аварию. Его видели возле вашего дома на руа до Кортуме. Мы подозреваем, что он установил у вас микрофоны.
  — Черт! — ругнулся унтер-офицер. — Я сегодня же проверю!
  — Ни в коем случае. Лучше применить хитрость. Постарайтесь сегодня сделать Марианне Моарес несколько «признаний». Скажите ей, что вы вернетесь завтра поздно, потому что у вас будет очень важная встреча на Морро да Таквара, в семь часов. Если наши подозрения подтвердятся, за вами туда пойдет «хвост». Вы возьмете с собой оружие и избавитесь от него.
  Бенто Итикира вздрогнул.
  — Я? Но я никогда никого не убивал.
  Журналист ответил без иронии:
  — Для военного это непростительный пробел.
  — Я не смогу это сделать, — быстро заговорил Бенто. — Это не мое дело. Если мне угрожает опасность, защитить меня должны вы.
  — Если опасность угрожает вам, — спокойно сказал журналист, — она угрожает всей сети. Когда, например, военный корабль подвергается нападению, в его защите участвует весь экипаж. Это общее правило на всех флотах мира, и я не думаю, что бразильский флот является исключением из него.
  Смущенный, Бенто Итикира продолжал отрицательно качать головой. Борис настаивал:
  — Я согласен уладить вопрос с Моаресом при условии, что вы будете подчиняться моим инструкциям. В любом случае, у вас нет выбора. Вы приняли на себя обязательства по отношению к нам. Если вы будете действовать с выдержкой и умом, все пройдет хорошо. Завлеките этого типа подальше в лес. На склоне Таквары хватает укромных мест для организации засады… Впрочем, полной уверенности, что кто-то придет, нет.
  Был объявлен отъезд кабины. Данилов обернулся.
  — Теперь мы спустимся. У меня нет времени ждать другую. Вы говорите, Моарес в Манаусе?
  — Он вылетел на самолете в понедельник и сядет на корабль в Белене.
  — Может быть, он еще не прибыл. Я отправлю туда телеграмму, чтобы его встретили по приезде… В Рио Негро легко утонуть.
  Они вместе пошли к станции.
  — Не забудьте о моем задании, — порекомендовал журналист сухим тоном. — Я считаю, что забывчивость такого рода непростительна.
  — Не забуду, — ответил моряк, радующийся, что добился желаемого, и тревожащийся от предстоящего испытания.
  Глава 12
  Борис опустился в кожаное кресло и перекинул ногу через его подлокотник. Данила Монин смотрел на него, улыбаясь.
  — Вижу, вы довольны тем, как идут дела, Борис.
  Журналист поморщился.
  — Дела идут ничего, — отозвался он. — Как говорится, могло быть и хуже.
  — Объясните.
  — Так вот, мы убедились, что этот Питер Гимера работает один. А поскольку он, кажется мне, не имеет никаких контактов с властями, мы можем сделать вывод, что он — иностранный агент, выполняющий какое-то задание в этой стране. Его действительно интересует Карлос.
  — А! — произнес дипломат. — Это очень неприятно!
  Борис согласился кивком головы.
  — Очень, я с вами согласен. К счастью, мы вовремя это заметили, но поскольку тот тип не догадывается, что мы его раскрыли, есть возможность дергать за веревочки.
  Монин выглядел очень недовольным.
  — Это действительно не слишком приятно. Если этот тип работает по Карлосу хотя бы несколько дней, то он уже наверняка отправил отчет своим начальникам. Могло быть и так, что они сами поручили ему заняться Карлосом. В любом случае, Карлос провалился, и нам придется от него избавиться.
  Борис ответил с насупленным видом:
  — Согласен. Но за это им придется дорого заплатить.
  Монин затянул узел галстука, потом положил ладони на стол перед собой.
  — Если этот тип работает на ЦРУ, что мы вправе предположить из-за Перо Кабраля, то я спрашиваю себя, почему он интересуется Карлосом — бразильским гражданином, предающим только Бразилию.
  Журналист нахмурил брови, осененный неприятной мыслью.
  — Вы думаете, что Карлос?..
  — Может одновременно работать на янки? Нет, я так не думаю, но здесь есть нечто непонятное.
  Они несколько секунд помолчали. Борис Данилов закурил сигарету и заговорил вновь:
  — Я встретился с Карлосом вчера вечером после того, как оборвал слежку, осуществлявшуюся Гимерой. Карлос хотел меня видеть и был очень возбужден. Он, видите ли, влюбился в Марианну Моарес, свою квартирную хозяйку, и хочет, чтобы мы убрали ее мужа, позволив ему тем самым жениться на предмете своей страсти.
  Монин вздрогнул. Его синие глаза стали холодными.
  — Это что еще за амурная история?
  — Я не знаю, но она кажется подлинной. Моарес уехал вечером в понедельник в Манаус, это на севере, повидаться с отцом, ставшим жертвой аварии. Карлос хочет, чтобы мы убрали его там таким образом, чтобы самого Карлоса не могли заподозрить.
  Монин следил за мыслью, вызревавшей в его мозгу.
  — Но тогда, может быть, Гимера имел дело с этой женщиной? Факт, что Карлос внезапно влюбился в нее, может иметь связь…
  — Я об этом подумал, но не мог сказать Карлосу, что подозреваю Марианну Моарес в том, что она использует свое влияние на него в интересах противника; он бы мне не поверил и разозлился.
  — И что же вы сделали?
  — Я предупредил его, что агент иностранной разведки интересуется им, и что его комната и вся квартира на руа до Кортуме напичканы микрофонами. Я убедил его поставить противнику ловушку, предупредив Марианну, что вернется он сегодня поздно из-за важной встречи, назначенной ему в семь часов на Морро да Таквара. Он пойдет на эту встречу, и, если Гимера отправится за ним, что вполне возможно, то Карлос его уберет.
  Монин вздрогнул, и Данилов поспешил добавить:
  — Разумеется, если вы не согласны с моим планом, еще есть время его изменить. Но позвольте мне изложить его до конца…
  Не пытаясь скрыть свое удивление, Монин заметил:
  — Меня очень удивляет, что Карлос так легко согласился кого-то убрать. Я считал, что он не способен на такое. Уж с чем, с чем, а с храбростью у него явный дефицит. Черт возьми.
  — Сначала он возражал, — признал журналист, — но…
  — Но вы предложили ему сделку: вы займетесь Моаресом, если он займется Гимерой.
  Полные губы Бориса растянула жесткая улыбка.
  — От вас ничего нельзя скрыть.
  — Вы действительно намерены устранить этого Моареса во время его поездки?
  Журналист отрицательно покачал головой:
  — Вовсе нет. Я рассчитываю использовать его иначе. Слушайте внимательно: сегодня вечером, если все пойдет хорошо, Карлос избавит нас от Гимеры. Успокоившись и имея данное мною обещание, скопирует для нас план военно-морских сооружений в заливе Гуанабара. В субботу он передаст его мне вместе с ответами на вопросник, который я ему переслал раньше. Это будет его последнее задание. За сорок восемь часов ЦРУ не успеет среагировать, даже если будет немедленно извещено об исчезновении своего агента. Мы же спокойно дождемся возвращения Хосе Моареса и любезно сообщим ему, что сеньора Моарес спит с жильцом. Моарес, как и всякий нормальный бразилец, сочтет себя обязанным убить соблазнителя. Таким образом мы будем избавлены от ставшего опасным агента безо всякого риска для нас самих.
  Монин крутил в руках шариковый карандаш.
  — Все это кажется довольно ловким… Ну, что же, мой дорогой Борис, даю вам мое отеческое благословение. — Они засмеялись. Журналист встал, посмотрел на часы.
  — Уже половина десятого! Мне надо бежать. Сегодня утром в канцелярии президента будет пресс-конференция. Простите.
  Монин улыбнулся.
  — Конечно, конечно, должны же вы заниматься своей основной работой, — сказал он, улыбаясь. — Наблюдение за Гимерой ведется?
  — Да, он не может закурить сигарету, чтобы мы об этом не узнали.
  — Смотрите, главное, чтобы он ничего не заметил.
  — Никакой опасности. Задействованы четыре человека, они постоянно сменяются, к тому же всякий раз изменяют свою внешность.
  — Полагаюсь на вас.
  Они пожали руки, и журналист вышел из кабинета.
  * * *
  Энрике Сагарра поднялся на площадку, зажав нос. Марианна Моарес, должно быть, увидела его из окна, потому что дверь была приоткрыта. Он вошел и закрыл ее. Женщина стояла на пороге столовой.
  — Добрый день, — сказал он. — Как поживаете?
  Она не ответила, но посторонилась, пропуская его.
  Марианна показалась ему сегодня очень хорошенькой и очень аппетитной.
  Она не села и не предложила сесть ему.
  — Вы очень красивы, — сказал он, кланяясь ей. — Я уверен, что моряк не смог перед вами устоять.
  У нее было такое замкнутое лицо, что он встревожился:
  — Вы получили известия от мужа?
  — Нет.
  Он вздохнул свободнее. Когда она узнает, что телеграмма, вызвавшая Моареса в Манаус, была фальшивой, то очень может заподозрить его. Он собирался спросить, что она смогла вытянуть из своего вздыхателя, но она сухо заговорила, глядя ему прямо в лицо:
  — Итикира не захотел назвать мне имя своего корреспондента, но сказал, что сегодня, в семь часов вечера, встречается с ним на Морро да Таквара.
  Морро да Таквара? Энрике хотел спросить ее, где это, но вовремя спохватился. Марианна по-прежнему принимала его за офицера бразильской службы безопасности и не поняла бы, как он может не знать, где находится место, несомненно, очень хорошо знакомое местным жителям.
  — В семь часов вечера, сегодня, на Морро да Таквара, — медленно повторил он. — Он не дал вам других уточнений?
  — Нет.
  Она была откровенно враждебна. Хотелось бы знать, почему. Впрочем, почему бы ей не увлечься игрой и не проникнуться любовью к военной форме. В такой ситуации лучше не настаивать.
  — Я надеюсь, этого нам будет достаточно.
  — А я надеюсь, что теперь вы оставите меня в покое, — холодно сказала она.
  — Если сегодня вечером мы получим результат, вас оставят в покое и никто никогда не узнает, какую роль вы сыграли в этом деле. Через некоторое время вы о нем даже не вспомните. До завтра.
  Она даже не пошевелилась, чтобы освободить ему дорогу, но без смущения протянула руку.
  — Разве сегодняшнее сообщение не стоит денег? Как вы себе это представляете, или я работаю теперь ради ваших прекрасных глаз?
  Он улыбнулся.
  — Простите, пожалуйста. Это просто забывчивость.
  Он достал бумажник, извлек из него купюру в тысячу крузейро и отдал ей. Она твердой рукой подписала обычную расписку.
  — Что вы себе купите на эти деньги? — любезно спросил он.
  — Это вас не касается, — отрезала Марианна, сурово проводив его до двери.
  — Если все пройдет хорошо, — сказал он, — вы меня больше не увидите.
  — Это не доставит мне огорчения, — уверила она с ноткой сарказма в голосе.
  Энрике вышел и быстро спустился по лестнице, задерживая дыхание и заткнув нос. Яркий свет улицы на секунду ослепил его. Мальчишки играли в войну. Они стали «расстреливать» Энрике, но сегодня он не обратил на них никакого внимания.
  Что-то сегодня было как-то неуютно. Накануне, когда он преследовал моряка, случилась какая-то уж слишком глупая авария. Вечером, вернувшись к себе, Энрике зачем-то полез в шкаф, и ему показалось, что его вещи обыскивали. Как-то это все мало нравилось, к тому же он постоянно испытывал неприятное ощущение, словно за ним следят враждебные глаза.
  Сагарра решил быть внимательнее и удвоить осторожность. Прошло уже три полных дня, как тело Перо Кабраля было извлечено из ущелья на дороге в Петрополис. За три дня люди, в пользу которых Кабраль предавал ЦРУ, могли сделать очень многое. Маловероятно, что они решили спустить все на тормозах, оставив без ответа и не поднимая перчатку.
  Он сел в свою машину на руа Фигейра де Мело и поехал в центр, внимательно следя, нет ли за ним «хвоста». По дороге, не переставая смотреть в зеркало заднего обзора, он обдумывал информацию, переданную Марианной Моарес…
  Глава 13
  Сирена корабля прогудела три раза. Стоя на носу, Хосе Моарес смотрел на белые дома Манауса, этого когда-то процветавшего города, сегодня почти разоренного кризисом производства каучука.
  Хосе не жалел, что отправился водным путем. За два дня пути от Белена он проплыл мимо одного из самых прекрасных уголков мира. Обогнув остров Маражо, корабль вошел в Амазонку, ширина которой в этом месте равна двадцати километрам. Мало-помалу берега сблизились, сжимая бесконечную ленту воды, сверкавшую под палящим солнцем, словно она была из расплавленного металла. Оба берега реки заросли необыкновенно: огромные, гигантские деревья, разбросанные по всему видимому пространству, окружала и опутывала целая армия странных растений, выбравшихся из сумрака подлеска и отчаянно пробивавших себе путь к свету. Потревоженные птицы рассекали в разных направлениях перегревшийся воздух; яркие разноцветные длиннохвостые попугаи проносились, крича на лету, и потом пропадали в зарослях, некоторые из них садились на листья водных растений величиной в два-три метра — настоящие острова для этих птиц.
  Корабль заходил в Сантарен, Обидус и Паринтину, проплывал, не останавливаясь, мимо деревень кабоклос18, стоявших на сваях. Лесные жители плыли на своих танцующих пирогах следом за кораблем. И везде, по обеим сторонам реки, стояла нескончаемая зеленая стена, постепенно сближавшаяся, особенно после того, как пароход свернул в Рио Негро.
  Корабль медленно вошел в порт. Мускулистые негры схватили тросы, брошенные с борта, и притянули большой корпус парохода к причалу. Через несколько минут пассажиры начали сходить на берег.
  Хосе Моарес уже однажды приезжал в Манаус. Это было во время войны, когда добыча каучука имела колоссальное значение, и его отец, старший мастер на плантации, зарабатывал тогда много денег. Он все-таки расспросил о дороге, не полагаясь на свою память через столько лет.
  Старый дребезжащий и громыхающий автобус довез его в северную часть города на своего рода кольцевой бульвар на границе леса, где домики из гофрированного железа или досок вырастали, как грибы.
  Он прошел еще несколько сотен метров, провожаемый взглядами любопытных индейцев. Когда он приезжал сюда во время войны, этот квартал был совсем новым, недавно отвоеванным у леса. Новым был и дом, только что купленный отцом.
  Хосе чуть было не прошел мимо, не узнав дом. Белая краска стен превратилась в грязно-желтую, там и тут расползлись черные пятна плесени. Наполовину сгнившие ставни висели на окнах. На крыше кто-то приспособил куски толя, чтобы закрыть дыры. Сад, когда-то хорошо ухоженный, трудно было отличить от подступавшего девственного леса.
  Хосе Моарес был поражен этими переменами. Его одежда намокла от пота, влажное лицо блестело. Он почувствовал, что ноги у него стали ватными, и прислонился к одному из столбов, когда-то поддерживавших выкрашенный белой краской забор. Столб легко хрустнул и рухнул в облаке пыли. Хосе едва не упал вместе с ним.
  Он подошел к дому. Дверь была открыта. Ступеньки опасно скрипели под его шагами. Ящерица, как стрела, пронеслась в коридор, где гудел рой больших мух.
  Моарес чувствовал себя не в своей тарелке. Он явно приехал слишком поздно: отец умер, а дом покинут много дней назад.
  Оттолкнул дверь, что была справа. Она распахнулась, и он увидел стол со стоявшими на нем грязными тарелками. Он открыл другую дверь. В комнате было темно. Видимо, ставни были закрыты. Шум дыхания указывал на присутствие человека. С сильно бьющимся сердцем Хосе Моарес подождал, пока его глаза привыкнут к темноте. Он увидел два тела, лежавших на матрасе в углу комнаты. Одно, покрупнее, одетое в кальсоны сиреневого цвета, принадлежало высокому худому мужчине с седыми волосами, который чем-то напоминал ему отца. Второе, совершенно голое, с прелестными выпуклостями, принадлежало молодой мулатке. Спящие не шевелились, безмятежно посапывая.
  Хосе Моарес долго стоял неподвижно, не в силах принять решение. На первый взгляд его отец не был похож ни на больного, ни на раненого. Присутствие возле него хорошенькой мулатки, напротив, показывало, что он находится в неплохой форме.
  Не в силах дольше оставаться в страшной неопределенности, Хосе отступил на шаг, закрыл дверь, вернулся к порогу и постучал кулаком во входную дверь.
  Прошло несколько секунд, потом стены дома задрожали от зычного голоса:
  — Кто там?
  — Это я, Хосе.
  Пауза, потом недоверчиво:
  — Хосе? Какой Хосе?
  — Хосе Моарес.
  Это признание было встречено потоком ругательств. Старик растолкал девицу и велел ей одеться. Сам он вскоре появился на пороге комнаты босоногий, застегивая на ходу брюки. Как только он смог без опаски отпустить их, он тут же протянул руки к приехавшему.
  — Сынок! Какая радость!
  Они обнялись, потом старик спросил:
  — Как это случилось, что ты здесь? Мог бы хоть предупредить.
  Хосе Моарес почувствовал, что его наполняет холод.
  — Предупредить? — пробормотал он. — Но вы же сами прислали телеграмму… Авария…
  Старик нахмурил густые брови и провел узловатыми пальцами по седой шевелюре.
  — Что ты мне плетешь? — спросил он с недоверчивым огоньком в глубине маленьких черных глаз.
  Хосе был оглушен.
  — Вы… Вы не посылали мне телеграмму?
  Старик взорвался:
  — Никогда! Зачем мне посылать тебе телеграмму? Это стоит дорого, а я еще совершенно здоров.
  В этот момент хорошенькая, меднотелая мулатка, одетая в цветастое хлопковое платье вышла из комнаты.
  — Представляю тебе Энграсию, — сказал старик, небрежно показывая рукой. — Энграсия моя… экономка. Она мне очень полезна. Для мужчины моего возраста большая удача иметь рядом с собой такую девушку, как она… Теперь я могу спокойно ждать смерти.
  Мулатка засмеялась и побежала на кухню, сказав, что сварит кофе. Хосе Моарес стоял словно окаменевший.
  — Не понимаю, — прошептал он. — Если ту телеграмму послали не вы, хотел бы я знать…
  Отец Моареса вдруг рассмеялся, и его смех был таким звонким, что от него задрожал весь дом.
  — Кто-то над тобой подшутил! — крикнул он. — Шутка просто великолепна! Великолепна! Заставить тебя приехать сюда из Рио! Бьюсь об заклад, ты летел на самолете?
  Он изгибался от смеха.
  — Только до Белена, — ответил Хосе. — Дальше я плыл на пароходе.
  Старик сразу перестал смеяться.
  — Ты приплыл сюда из Белена на пароходе? Ну и ну! А если бы я действительно был болен? Я бы мог сто раз умереть! Мерзавец!
  — Я боюсь летать над лесом, — сказал Хосе в свое оправдание.
  Но гнев старика уже улегся. Он снова смеялся, хлопая себя по ляжкам, и крупные слезы текли по выдубленной коже его щек.
  — Отличная шутка! Ну, просто черт его знает, какая отличная шутка!
  Хосе не смеялся.
  * * *
  Перед тем как выехать из Тижуки по руа Сан-Мигель, Бенто Итикара остановил машину перед кафе. Была всего половина седьмого, а до вершины Морро да Таквара оставалось не больше восьми километров. Так что у него было время выпить стаканчик.
  Выйдя из машины, он не смог удержаться, чтобы не посмотреть назад. Если Борис сказал правду, то за ним должны были следить от Праса Мауа и преследователь, стало быть, находится в одной из этих машин, которые он видел. Может быть, в той, что проехала, может, в той, которая остановилась в сотне метров от него у бензозаправочной станции.
  Он вошел в кафе, где несколько негров, периодически взрываясь смехом, играли в кости. После некоторого колебания Бенто заказал чинзано.
  Со вчерашнего дня он находился в состоянии постоянного возбуждения. Тот факт, что ему пришлось проработать всю ночь, копируя план, ничего не менял. Он нервничал, был встревожен, чувствовал себя неуютно.
  Марианна была очень мила с ним. Они снова поужинали вместе, и она вела себя немного странно, иногда слишком спокойно, иногда слишком возбужденно, порой глядя на него почти с ненавистью. Он сумел непринужденно вставить в разговор заготовленное «откровение». Она как будто не обратила на это никакого внимания, но утром, когда он собирался уходить, остановила его у двери и, взяв его голову руками, поцеловала в губы с такой силой, что их зубы стукнулись.
  Если бы Бенто еще колебался, соглашаться ли на навязываемую Борисом сделку, то этот поцелуй заставил бы его решиться. Теперь он знал, что Марианна тоже любит его и что он не сможет без нее жить.
  Итак, он убьет человека, чтобы Борис избавил их от мужа. Жизнь за жизнь. В конце концов, это было честной сделкой.
  Итикира выпил чинзано одним глотком и заказал вторую порцию. Пистолет, взятый им с собой, тяжело оттягивал правый карман брюк. Он еще не знал, как возьмется за дело. Возможно, завлечет преследователя на одну из многочисленных тропинок, вьющихся по склону горы, и будет ждать его за поворотом, спрятавшись за ствол дерева.
  Бенто выпил третий стакан, чтобы придать себе мужества, расплатился и вышел. Быстро темнело. Когда он поднимется наверх, будет уже ночь… Его сотрясла дрожь, и ему пришлось признаться себе, что он боится. Перед тем как сесть в машину, он долго рассматривал другие автомобили, стоящие на улице, но не заметил ничего подозрительного. Однако, страх не оставлял его, и только мысль о Марианне удерживала его от того, чтобы развернуться.
  Он тронулся с места. Солнце, заходившее за горами, четко очерчивало вершины Морро до Элефанте и Пико да Тижука. Мрачные склоны Педро до Конде еще скрывали вершину Таквары.
  Зажглись уличные фонари, и ему пришлось включить фары. Теперь шоссе поднималось вверх. Скоро он достиг дороги на Корковадо, потом, у подножья Альто да Боа Виста, свернул направо, на эстрада до Асуде.
  Здесь наклон был серьезнее, и ему пришлось сбросить скорость. Вираж следовал за виражом, открывая великолепный вид на долину рио да Кахоэйра и на огни Тижукамара, выделяющегося в море, как огромный корабль.
  Он пользовался ровными участками, чтобы посмотреть назад, ища машину, следующую за ним. Но света фар он не видел. Ничего не было…
  Итикира доехал до перекрестка и свернул налево, проехал по мостику, переброшенному через быструю речку и скоро выехал на эстрада да Паз, ведущую на Таквару. Теперь он находился на высоте больше шестисот метров, и воздух стал прохладнее. Растительность тоже изменилась, банановые пальмы стали реже…
  Когда он достиг гребня под вершиной, было около семи часов. После этого места дорога спускалась к Ларго до Танке и была в таком плохом состоянии, что табличка предупреждала автомобилистов: «Trafegavel so em tempo seco».
  Бенто поставил машину на обочине, погасил фары и вышел. По привычке он запер дверцы на ключ. Необычный звук привлек его внимание, и он выхватил из кармана пистолет. Сердце билось, едва не разрываясь, и моряк подумал, что такие эмоции сильно вредят его здоровью.
  Тем не менее Итикира ступил на тропинку, ведущую к вершине. С перехваченным горлом и сжавшимся желудком, сдерживая дыхание, стараясь ступать бесшумно, он шел, оборачиваясь каждую секунду.
  По обеим сторонам тропинки поднималась плотная стена пышной растительности, непроницаемая и враждебная. С веток постоянно с громким шумом взлетали напуганные птицы, и каждый раз сердце Бенто Итикиры грозило остановиться.
  Борис сказал, что за ним будут следить, но он не видел, чтобы за его машиной ехала какая-либо другая. Он был в этом уверен, потому что ни один водитель не смог бы ехать по такой дороге с выключенными фарами, не свалившись под откос. Нигде за все время он не увидел и проблеска света. Но противник знал место предполагаемой встречи, и ему ничего не стоило приехать заранее. Несомненно, он затаился в темноте, поджидая приезда Бенто…
  Унтер-офицер понял, что из охотника превратился в дичь; это было очень неприятным чувством.
  Он сделал несколько шагов, пятясь, вглядываясь в темноту тропинки, по которой только что прошел, и споткнулся о корень. Моряк не смог удержаться на ногах и тяжело упал на ягодицы. Бенто не выстрелил только потому, что ему помешал это сделать предохранитель, который он забыл снять. Придя в себя, он привел пистолет в боевое положение и неловко поднялся. Сердце его бешено колотилось.
  Тропинка повернула вправо, огибая огромный ствол королевской пальмы, ветки которой тихо шелестели под ветром. Бенто Итикира решил устроить засаду в этом месте. Отсюда он мог одновременно следить за обоими концами дороги…
  Прислонившись к шероховатому стволу, дыша прерывисто и со свистом, он прижал левую руку к сердцу и замер, пытаясь себя успокоить. На память, однако, приходили истории из всех прочитанных им книг. Он вдруг как-то ясно осознал, что судьба его, как у провалившегося агента, незавидна. В памяти всплыла фраза, употребленная в подобной ситуации: «Когда один орган поражен гангреной, его отрезают, чтобы спасти тело». Борис, зная, что он провалился, вполне мог намеренно послать его в смертельную западню.
  Итикира отказывался в это поверить. Он пытался обмануть себя мыслями о том, что Борис очень дружелюбен и прекрасно понимает его ценность, как источника информации. Разве может он думать о его устранении.
  Очень четкий звук шагов заставил его насторожиться. Он прислушался, затаив дыхание и борясь с паникой, поднимавшейся в нем…
  Следующие секунды показались ему бесконечными. Иногда шум совсем прекращался, и ему казалось, что он стал жертвой собственного воображения. Ветер шевелил ветви, быстро разлетались птицы… Но внезапно покатившийся камень оживил его страхи.
  Он услышал шум дыхания прежде, чем увидел темную фигуру приближавшегося человека. Итикира поднял руку с пистолетом и спросил себя, как удобнее стрелять: в лицо или в спину. Он еще не решил, когда неизвестный исчез за огромным стволом пальмы. Бенто не мог пошевелиться; не мог, даже если бы захотел.
  Он подождал, пока человек появится снова. Ему казалось, что биение его сердца слышно метров за десять от него. Его руки дрожали, и он вынужден был положить ствол на левую руку, чтобы выстрелить.
  Неизвестный сделал довольно длинную остановку на углу дорожки, потом пошел на верх горы. Его черный силуэт выделялся на светлом массиве зарослей. Бенто Итикира поднял пистолет и прицелился в спину противника…
  От него потребовалось невероятное усилие, чтобы нажать на спусковой крючок. Выстрел показался ему таким громким, словно ударило корабельное орудие крупного калибра. Запах пороха шибанул ему в нос. В нервном рефлексе его палец нажал на спуск второй раз, потом третий…
  Моряк остановился, только когда расстрелял всю обойму. Он дрожал с ног до головы, и панический ужас толкал его бежать. Он видел, как человек получал пули в спину, словно удары кулаком, а потом рухнул, медленно повернувшись. Большего ему не требовалось. Он ни секунды не думал убедиться, что смерть сделала свое дело.
  С еще дымящимся пистолетом в руке, Бенто изо всех сил рванул по тропинке. На безумной скорости выскочил он на дорогу, споткнулся на гравии, еле-еле удержал равновесие и стукнулся о кузов своей машины. Через мгновение он сидел уже за рулем и, резко рванувшись с места, ничего толком не осознавая, развернулся. «Форд» помчался вниз по крутому склону в направлении Ларго до Танке. Глаза Бенто привыкли к темноте, и он долго ехал без света.
  Выехав на перекресток эстрада до Сертао и эстрада да Кариока, Итикира нажал на тормоз, спрашивая себя, должен ли он вернуться внутренней дорогой или по берегу моря. Наконец моряк выбрал второй маршрут и свернул налево…
  Глава 14
  Энрике Сагарра сидел в темноте на вершине Таквары, когда услышал выстрелы. В тот момент он смотрел на гигантскую ярко освещенную статую Христа-искупителя, возвышавшуюся в шести километрах от него, на Корковадо.
  Он встал и прислушался к звукам, идущим от дороги. Через какое-то время до него донесся шум быстрого бега, а через минуту — шум автомобильного мотора, который водитель завел на полную мощность.
  Энрике подождал, когда восстановится тишина, и не двигался еще несколько минут. Ситуация не казалась ему настолько ясной, чтобы отправиться посмотреть, что произошло, не приняв предосторожностей.
  Наконец он решил спуститься, но сделал это с осторожностью индейца, совершенно бесшумно ступая на своих подошвах из натурального каучука.
  Ему потребовалось почти пять минут, чтобы дойти до места драмы. Острый взгляд, позволявший ему видеть в темноте лучше, чем большинству людей, вдруг заметил тело, лежащее поперек дороги.
  Он остановился, контролируя свое дыхание, напрягая все органы чувств. Бегство убийцы было настолько шумным, что он относился к нему с подозрением; это могло быть ловушкой. Энрике не любил ловушки, которые он не ставил.
  После долгого наблюдения он решил, что место не так опасно, как это могло показаться. Его «локаторы» ничего не выявили. Сагарра тихо вынул из кармана электрический фонарик, потом свой автоматический «стар» калибра 9 мм — память об Испанской войне. Держа руку с фонарем как можно дальше от себя, он включил его.
  Ничего не произошло. Он погасил фонарик, подошел к телу и опустился возле него на колени. Если человек получил в спину и не все пули, выпущенные убийцей, то огромное их большинство. В любом случае он получил их достаточно, чтобы умереть.
  Энрике перевернул его на спину. Бедный Вернер! Успел ли он понять, что с ним произошло? Успел ли проклясть того, кто послал его на смерть? Это было маловероятно.
  «В конце-то концов, — подумал Энрике, — это все же лучше, что погиб Вернер, а не он. И пусть мистер Смит думает об этом, что хочет. Тем более что обо всем этом «придется» писать мне одному».
  Он тщательно обыскал карманы убитого, вытащил все, что в них лежало, и завернул в газету, а потом спустился к дороге.
  Сагарра убедился: противник раскрыл его и информация, переданная Марианной Моарес, была ловушкой. Его просто-напросто заманили в западню, чтобы убрать.
  К счастью, он об этом догадался, потому что привык просчитывать вперед самые разные варианты, а особенно худшие. Поэтому он основательно потрудился, чтобы оторваться от самых упрямых и самых ловких преследователей, использовав все трюки и все дома с двумя выходами, известные ему. Проделав все это, он отправился на Копакабану к Вернеру. Сагарра не стал говорить ему правду. Он рассказал туманную историю о новом завербованном агенте — высокопоставленном политическом деятеле с настолько романтическими наклонностями, что Энрике пришлось назначить ему встречу после наступления темноты на вершине Таквары.
  Энрике и Вернер выехали на встречу задолго до шести часов. Спрятав машину на лесной дороге, они разделились. Энрике поднялся на вершину, а Вернер стал дожидаться того момента, когда приедет автомобиль и вышедший из него человек пойдет по тропинке. По задумке Энрике Вернер должен был минуты две спустя направиться следом за ним и на подступах к вершине, где Энрике будет его ждать вместе с новым информатором, свистнуть три раза.
  Вернер счел это полным бредом, но вынужден был подчиниться Энрике, уверявшему, что устраивает весь этот цирк, чтобы доставить удовольствие новобранцу, привлеченному главным образом романтической стороной профессии.
  Как и ожидал Сагарра, приехал только один человек и приехал он вне всяких сомнений только с одной целью: убить того, кто на него вышел. Энрике был убежден, что пули, убившие Вернера, предназначены были ему.
  Дело чертовски усложнилось. Энрике спрашивал себя, была ли Марианна в курсе или нет. Возможно, что и нет. Если противник обнаружил контакты с ней, то было целесообразнее всего использовать ее так, чтобы сама она ничего не знала и не заметила.
  В любом случае, если противник считает теперь его мертвым, то следует исчезнуть. Пустые карманы погибшего на тропинке помешают полиции быстро установить его личность. Впрочем, труп будет обнаружен, несомненно, не раньше второй половины следующего дня. Утренних экскурсий на Таквару, наверняка, не так много.
  Теперь встал вопрос, как быть с машиной. Бросить ее здесь или не надо? Не удивится ли противник, если поблизости полиция не найдет никакой машины? Внизу до Тихуаны ходит автобус, и подняться наверх можно и пешком; это заняло бы не слишком много времени. Тут у Энрике появилась одна идея: он оставит машину на Боа Виста, чтобы подтвердить версию, что он поднялся пешком, а сам вернется на автобусе.
  Так или иначе, он не мог дольше пользоваться машиной, известной противнику.
  * * *
  Бенто Итикира вылез из машины и едва не упал, такими ватными были у него ноги. Он не знал, как смог вернуться в Рио на руа до Кортуме; все прошло в каком-то тумане, словно он был пьян.
  Он слишком сильно хлопнул дверцей машины и забыл запереть ее на ключ. В столовой Моаресов горел свет. Он взглянул на часы: всего восемь. Странно, ему казалось, что прошло гораздо больше времени с того момента, когда, всадив в неизвестного всю обойму, он несся вниз по крутой тропинке.
  Неуверенными шагами он двинулся по неровной мостовой к дому. Тяжелый обруч давил ему на лоб, мучила тошнота. Ему хотелось только одного: положить голову на колени Марианне.
  Он с трудом поднимался по лестнице, Было темно, потому что он забыл включить свет. Дыхания не хватало, он задыхался; да еще сердце билось так, словно хотело выскочить из груди…
  Бенто долго искал ключ, хотя он лежал в том же кармане, что и обычно. Он зажег свет на площадке, чтобы найти замочную скважину. Марианна кормила мальчика. Она вышла, привлеченная шумом, зажгла свет в коридоре и воскликнула:
  — Господи! Какой вы бледный!
  Он чувствовал себя растерянным и страшно уставшим. Так хотелось ему во всем признаться этой женщине. Он любил ее и был охвачен совершенно детским желанием, чтобы ему посочувствовали и успокоили. Удержала его только инстинктивная осторожность. Он ответил, проведя рукой по своему искаженному, залитому потом лицу:
  — Плохо себя чувствую. Наверное, съел что-то нехорошее.
  Ребенок хныкал и звал мать. Она повернулась, крикнула ему, чтобы он замолчал, потом снова обратилась к Бенто:
  — Вам надо немедленно лечь. Я принесу вам чаю.
  — Вы очень добры, — сказал он.
  Итикира ушел к себе в комнату и оставил дверь приоткрытой, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Он бросил фуражку на старое кресло и нагнулся над раковиной, чтобы его стошнило; у него в желудке уже ничего не было, и эти бесплодные позывы к рвоте так измучили его, что сначала он решил, что у него разорвется голова, а потом — что упадет в обморок.
  Через секунду он бросился на постель прямо в одежде и замер. Он еще никогда не чувствовал себя таким разбитым и больным. Все его тело покрывал холодный пот. В голове страшно звенело, и это было просто ужасно. Он не способен был думать, соединить хотя бы две связные мысли.
  Вдруг Бенто открыл глаза и увидел Марианну, стоявшую перед кроватью с дымящейся чашкой чая в руках.
  — Не лучше? — спросила она.
  — Нет. Мне кажется, я умираю.
  Она поставила чашку на столик возле кровати, потом пощупала лоб больного своей теплой нежной рукой.
  — Не говорите глупостей.
  Он хотел, чтобы она никогда не убирала свою руку, но Марианна сняла ее и сказала:
  — Встаньте и выпейте чай, пока он горячий. Это вам поможет.
  Он послушался. Колокол в его голове превратился в отбойный молоток; он закусил губу, чтобы не закричать. Она протянула ему чашку, и он начал пить, сначала неохотно, потом жадно. Эта обжигающая жидкость, лившаяся в желудок, производила на него необыкновенно благотворное действие. Он сидел не очень удобно, и немного чаю протекло на его форменную куртку. Закончив, он откинулся на подушку и закрыл глаза.
  — Спасибо, — прошептал он, ища наощупь руку Марианны.
  Она позволила ему взять ее пальцы на несколько минут, потом тихо сказала:
  — Мне надо уложить Жоао. А вам пока нужно раздеться и лечь в постель. Я скоро вернусь посмотреть, стало ли вам лучше.
  Он попытался удержать ее, но она бесшумно ушла, оставив дверь открытой. Бенто чувствовал себя немного лучше. Чай прогнал тошноту, и теперь все его тело наполняла приятная теплота. Сохранилась только головная боль, и он старался не двигаться, контролируя объем своего дыхания.
  Он уже засыпал, когда вернулась Марианна. Он осторожно открыл глаза. Она мягко упрекнула его:
  — Вы ведете себя неразумно. Вам нужно раздеться. Вы не можете так лежать всю ночь.
  — Я не могу, — прошептал он. — У меня слишком болит голова. Это ужасно.
  Она долго колебалась, потом, ничего не говоря, расстегнула ремень и начала заниматься с пуговицами. Она приподняла его, чтобы снять куртку, потом сняла галстук и расстегнула воротник его рубашки. Потом она разула его.
  — Расстегните брюки, — сказала она нейтральным тоном. — Я сниму их.
  Он неловко сделал это, потому что не мог поднять голову, чтобы посмотреть. Она стянула брюки.
  — Вам нужно на секунду встать, чтобы я разобрала кровать.
  Он испытывал странное удовольствие, ощущая, что она его раздевает. Ему хотелось, чтобы она согласилась спать с ним в эту ночь; не для того, чтобы заниматься любовью, он бы не смог, а просто, чтобы положить щеку на ее грудь…
  Она помогла ему встать, и он воспользовался этим, чтобы обнять ее. Она быстро разобрала постель и поддержала его, пока он ложился.
  — Вам лучше?
  — У меня очень болит голова, — прошептал он. — Я бы хотел спать у вас на плече… Хорошо, если бы вы легли здесь.
  Он положил руку на кровать рядом с собой.
  — Это невозможно, — ответила она, — вы это прекрасно знаете. Я немного посижу возле вас.
  Она положила руку ему на лоб. Он поискал другую и взял ее в свои. Бенто ощущал себя маленьким ребенком. Через несколько минут он заснул.
  Тогда она отошла от него и хотела повесить форму в шкаф. В одном из карманов брюк лежало что-то тяжелое. Она достала предмет, оказавшийся большим пистолетом. Острый запах дошел до ее ноздрей, но она не сделала из этого никакого вывода и только спросила себя, почему у него возникло желание гулять с оружием в кармане. Несомненно, из-за этой встречи, что была у него сегодня вечером.
  Она положила опасный предмет на стол и только тогда поняла, что Бенто не должен был вернуться, если бы операция контрразведчиков удалась. Они должны были арестовать его одновременно с другим…
  Это означало, что маленький человек с движениями танцора придет снова надоедать ей. Ну так вот, если он придет, она выставит его за дверь. Ей надоели все эти истории, и она отказывалась верить, что Бенто Итикира сделал что-то плохое. Если маленький человек будет настаивать, она предупредит Бенто и посоветует ему прекратить все контакты с его иностранными друзьями.
  Она повесила одежду, выключила свет, снова пощупала лоб унтер-офицера, чье дыхание стало ровным, потом вышла на цыпочках, борясь со своим желанием лечь рядом с ним и обнять, как маленького ребенка. Когда он смотрел на нее, в его глазах было такое обожание…
  Она собиралась уйти в свою комнату, когда услышала шаги на площадке. Затрещал звонок. Она открыла. Это был почтальон. С сильно бьющимся сердцем она взяла конверт, сходила на кухню за несколькими мелкими монетами для молодого человека, который, получив их, сразу же ушел, и прошла в столовую, чтобы распечатать телеграмму.
  Она пришла из Манауса и была адресована сеньоре Марианне Моарес.
  «ОТЕЦ ЗДОРОВ ТЕЛЕГРАММУ НЕ ПОСЫЛАЛ ТЧК
  СОХРАНИ ЕЕ ТЧК ВЫЕЗЖАЮ ЗАВТРА ТЧК ЦЕЛУЮ
  ХОСЕ»
  Глава 15
  Борис Данилов припарковал машину на Авенида Педро II в двухстах метрах от руа до Кортуме. Не оставляя руля, он закурил сигарету и стал ждать.
  Журналисту уже было известно, что тот, кого он знал под именем Питера Гимеры, не вернулся в свою гостиницу. Он посылал людей на дорогу из Таквары со строгим приказом, соблюдая осторожность, собрать сведения. Войти же в контакт с Карлосом, где-нибудь между руа до Кортуме и Праса Мауа, где унтер-офицер каждое утро в одно и то же время садился в катер, отвозивший его на «Маррис Баррос», он счел слишком опасным. Данилов жалел, что не договорился с моряком о каком-нибудь знаке, позволившем бы ему узнать, выполнил тот задание или нет.
  Точно известно было лишь одно: предполагаемая жертва все еще не вернулась в гостиницу, тогда как моряк ночевал дома и в обычное время уехал на свой корабль.
  Вдруг кто-то открыл дверцу и скользнул на сиденье рядом с Борисом. Это был Кастро, один из агентов сети, действующей в Рио, весьма пронырливый тип, единственным недостатком которого была чересчур болезненная щепетильность.
  Кастро закурил сигарету, потом повернул к Борису свое тонкое нервное лицо.
  — Я нашел машину того типа, — объявил он. — Она стоит в пятидесяти метрах от эстрада до Асуде, на улице Боа Виста, ближе к холму. По эстрада до Асуде можно доехать до Таквары. Я поговорил тут с одним типом, живущим напротив. Он мне сказал, что эта машина стоит там со вчерашнего вечера. Я не стал расспрашивать дальше, потому что понял так, что вы…
  — Вы правильно поступили. Что в отеле?
  — До сих пор не вернулся.
  Бориса беспокоило то, что Гимера накануне днем оторвался от своих преследователей, но собранных сведений было достаточно. Карлос сделал то, что был должен.
  — Сейчас вы пойдете на руа до Кортуме в глубину тупика. Найдете там женщину по имени Марианна Моарес, красивую брюнетку лет тридцати. Скажете ей, что работаете на том же предприятии, что и ее муж, и что хозяин хочет узнать, когда он вернется. Постарайтесь разговорить ее, спросите, если ли от мужа новости и в какой день, в котором часу и каким видом транспорта он вернется. Я жду вас здесь.
  Кастро вышел из машины. Борис увидел, как он исчез за углом руа Фигейра де Мело. Он выбросил в окно на три четверти сгоревшую сигарету и закурил новую.
  Итак, Гимера поднялся на Таквару пешком, конечно, для того, чтобы не быть замеченным. Это было правдоподобно. Очень правдоподобно.
  Как бы то ни было, тело, возможно, обнаружат уже скоро. Оставалось решить проблему ликвидации бедняги Карлоса. Как исполнителя приговора лучше всего использовать Хосе Моареса.
  Через четверть часа вернулся Кастро. Он снова закурил сигарету, прежде чем заговорить, и Борису пришлось скрыть свое нетерпение, чтобы не обидеть его.
  — Странная история, — сказал он. — Кажется, ее муж получил в понедельник телеграмму, вызывавшую его в Манаус к отцу, попавшему в аварию. Парень сразу поехал. Вчера вечером дамочка получила от него известия. Старик вроде бы свеж, как огурчик, и никогда никому не посылал телеграмму. Муж просит жену сохранить ее в качестве улики. Наверняка, собирается подать жалобу. Еще он сообщает, что выедет из Манауса сегодня.
  — Каким транспортом? — спросил Борис, которого сильно заинтересовала история с фальшивой телеграммой.
  — На корабле до Белена, потом на самолете — сюда. — Журналист удивился.
  — А почему до Белена на корабле?
  Кастро рассмеялся.
  — Одна гадалка предсказала Моаресу, что он умрет в джунглях, поэтому он отказывается летать над девственным лесом. Он считает, что корабль менее опасен, чем самолет.
  — Но это удлиняет поездку на два дня!
  — По меньше мере на полтора.
  — Ладно, — решил Борис. — Продолжайте следить за квартирой Моаресов. Наш тип привык заходить туда каждое утро к десяти часам. Наблюдение за отелем тоже должно продолжаться до нового приказа. Простите, но мне нужно ехать. До скорого.
  Кастро вышел из машины. Борис тронулся с места и поехал прямо в большое туристическое агентство, находившееся возле вокзала, на Авенида Президенте Варгас. Там он просмотрел многочисленные расписания и обнаружил, что Хосе Моарес мог сесть на пароход из Манауса сегодня, в пятнадцать часов. Поскольку сегодня пятница, то корабль не мог прийти в Белен раньше второй половины дня в воскресенье. При некоторой удаче Моарес мог сесть на самолет внутренних линий вечером в воскресенье и прибыть в Рио вечером в понедельник. От Манауса до Белена полторы тысячи километров и три тысячи от Белена до Рио. Огромное расстояние.
  Слишком долго. Борис не мог столько ждать. Если тело Гимеры обнаружено, нельзя дать полиции время выйти на Карлоса. Борис был убежден, что моряк не выдержит допроса, если полицейские всерьез решат заставить его говорить. Совершенно необходимо, чтобы с ним было покончено как можно скорее.
  Было всего десять часов. При минимуме удачи у Бориса еще оставалось время для действий. Он составил шифрованную телеграмму, адресованную одному из жителей Манауса, и побежал в почтовое отделение вокзала.
  * * *
  Жара была страшной. В расположенном возле экватора Манаусе было гораздо жарче, чем в Рио. Хосе Моарес остановился на тротуаре, в тени пальмы, и достал свой уже мокрый платок, чтобы вытереть ливший по лицу пот. Его одежда была такой мокрой, что ему казалось, будто он окунулся в ванну одетым.
  Он вышел из центрального почтамта, где проверил, действительно ли его отец не посылал ту пресловутую телеграмму. Старик вел веселую жизнь и часто напивался в компании хорошенькой мулатки, жившей с ним. При своей врожденной любви к юмору он был вполне способен сделать что-то, в чем не мог потом признаться.
  Однако телеграмм, адресованных сеньору Хосе Моаресу, проживающему на руа до Кортуме в Рио-де-Жанейро никто не отправлял из Манауса ни в понедельник, ни в другие дни.
  Моарес посмотрел на часы: четверть первого. У него еще было время зайти к старику пообедать и спокойно дойти до порта, откуда в три часа отходил пароход.
  Он не мог думать об этой истории, не задыхаясь от ярости. Сколько денег потрачено зря! Он перевернет все, чтобы найти автора этого злого фарса, а когда он его найдет…
  Мужчина, обогнавший его, обернулся, заколебался, потом сделал шаг в его сторону.
  — Вы Хосе Моарес? — спросил он.
  — Да. Но я вас не знаю…
  Тот широко улыбнулся:
  — Меня зовут Освальдо Пассос, я друг вашего отца. Я видел вас у него в доме сегодня утром, когда проходил мимо. Весь квартал знает, что вы приехали вчера.
  От этого известия взгляд у Хосе Моареса не стал менее мрачный, чем был до того.
  — Надо мной подшутили, — с трудом выдавил он. — Я получил телеграмму, которая извещала, что мой отец попал в аварию.
  Его собеседник расхохотался таким звоним смехом, что заставил обернуться нескольких прохожих.
  — Да уж! Шутка великолепная! Слава богу, сеньор Моарес совершенно здоров! И зрение хорошее, и все остальное… Да?
  Хосе вздохнул. Он не мог разделить веселье этого человека.
  — Простите, — сказал он, — через три часа я уплываю, и мне надо сходить пообедать.
  — К вашему отцу?
  — Да.
  — Я довезу вас. Моя машина рядом. Выпьем чего-нибудь перед этим?
  Моарес умирал от жажды и согласился, хотя совершенно не имел времени; но этот человек был так дружелюбен, так настойчив! Они вошли в большое кафе с кондиционером и заказали ледяной пунш. Освальдо Пассос много говорил и сильно размахивал руками. Он немного оглушил Моареса. Когда гарсон-индеец принес стаканы, он сделал неловкий жест и чуть не опрокинул стакан Хосе. Он извинился, и они выпили за здоровье старика.
  — Я тороплюсь, — напомнил Моарес.
  Пассос расплатился за выпитое, отклонив предложение своего спутника взять расходы на себя.
  Они вышли на улицу. Было самое пекло. Пассос повел Моареса к «форду» с откидным верхом. Машина знала и лучшие дни, но, видимо, давно. Они сели. Пассос долго искал ключ зажигания, прежде чем завести мотор. Моарес чувствовал себя измотанным. Жара… Может быть, ему не стоило пить холодное. Это было неразумно.
  Наконец, машина тронулась с места. Странное ощущение все более охватывало Моареса. Он больше не думал ни о своих заботах, ни о пароходе, на который должен был сесть. Он отлично себя чувствовал и был настроен дружелюбно ко всему миру.
  — Что-то у меня немного голова закружилась, — пробормотал он, глупо смеясь.
  — Ничего страшного, — ответил его спутник. — Это от пунша. Скоро пройдет. Мы приедем как раз к отлету вашего самолета.
  Его самолета? Моарес нахмурил брови, но его мозг был окутан ватой. Его самолет? Может быть, он уже в Белене? Странно! Он слишком много выпил с этим симпатичным парнем… Как же его зовут?
  Хосе провалился в какое-то беспамятство.
  Ему показалось, что прошел целый век, прежде чем его начали вытаскивать из машины. Он слышал все, что происходило вокруг него, и все видел. Ноги несли его. Только мозг отказывался работать.
  Знакомый голос рядом с ним объяснил кому-то:
  — Это мой друг, сеньор Хосе Моарес. По телефону сегодня утром ему было забронировано одно место, вот его билет. Будьте любезны, присмотрите за ним: он не привык к такой жаре, да к тому же немного выпил.
  — Багажа нет? — спросила женщина.
  — Наверное, он забыл свой чемодан. Если я найду его, то пришлю грузовым рейсом. Главное, чтобы он вылетел. Жена ждет его в Рио для встречи Нового Года.
  Хосе почувствовал, что его толкают вперед, потом поднимают по лестнице, дрожащей от сильного ветра. Он очутился в удобном кресле, таком удобном, что сразу же погрузился в сон, глубокий, как смерть.
  Он даже и не почувствовал, как самолет взлетел.
  Глава 16
  Неподвижно сидя за рулем старого «шевроле», которому не помешал бы ремонт кузова, Энрике Сагарра не терял из виду угол Праса Мауа, где должен был появиться Бенто Итикира.
  Был полдень, и на площади стояла жуткая жара. Энрике сидел, наклонившись вперед, подальше от спинки сиденья, чтобы пот не намочил пиджак.
  Сагарра был неузнаваем. Он сбрил усы — тяжелая жертва — распрямил волосы и надел солнечные очки в толстой оправе. Затем он вывинтил один из вставных зубов, украшавших его челюсть, — невозможно вести такую бурную жизнь и сохранить все зубы целыми. Гулявшая по его лицу щербатая улыбка придавала ему немного глупый вид. Кроме того он изменил осанку и манеру держать голову… Теперь его нос смотрел вниз, а плечи были согнуты. Когда он выходил из машины, его походка была другой. Энрике по опыту знал, что людей легче узнают по общему виду, чем по лицу, и он уже давно и мастерски владел искусством перевоплощения.
  Вернувшись вечером в четверг в город после того, как ему пришлось бросить голубой «понтиак» с открытым верхом у дороги, ведущей на Морро да Таквара, он снял номер в довольно жалкой гостинице на Авенида Педро II, недалеко от руа до Кортуме. Естественно, что он записался в регистрационную книгу под очередным вымышленным именем. Прекрасное знание бразилейро позволяло ему выдавать себя за настоящего бразильца, а поскольку он заплатил вперед, хозяин не стал задавать ему лишних вопросов.
  Весь день в пятницу он не высовывался на улицу. Противник должен посчитать его мертвым. Только вечером, пользуясь темнотой, он сходил взять напрокат машину в соседнем гараже.
  Утром в субботу он возобновил слежку за Бенто Итикирой, твердо решив не упускать моряка до тех пор, пока он не приведет его к тем, кто дергает за веревки на той стороне.
  Утренние газеты сообщили об обнаружении тела Вернера. Накануне, ближе к вечеру, пара молодоженов, приехавшая из Сан-Пауло в свадебное путешествие, наткнулась на труп. Сообщение было коротким, указывалось только, что личность убитого не установлена.
  Наконец, ожидание его было вознаграждено, на верхушке лестницы появились моряки, доставленные катерами с кораблей. Бенто Итикира был в их числе. Энрике увидел, как он простился с матросами. Итикира как унтер-офицер был свободен до понедельника. Он направился к своей машине.
  Энрике завел мотор старого «шеви».
  * * *
  Сбросив скорость, «DC-4», танцуя, спускался в перегретом воздухе. Внизу, словно разноцветный ковер, расстилалась Багия — город всех святых, столица самбы, со своими восьмьюдесятью пятью церквями в стиле португальского барокко, перегруженными золотом.
  Хосе Моарес смотрел на великолепное зрелище без малейшей радости. Приключение совершенно вымотало его. Он так и не мог ничего вспомнить с того момента, когда этот человек — как же его звали? — подошел к нему перед почтамтом Манауса и предложил выпить.
  Стюардесса рассказала, как он, довольно пьяный, приехал вместе с заботливым другом. Самым непонятным было то, что место было заранее забронировано на его имя. Есть от чего сойти с ума.
  В любом случае, предсказание старой гадалки не осуществилось: он пролетел над сертао и остался живым и здоровым.
  Больше всего его огорчала потеря чемодана. Стюардесса сказала, что «друг» обещал отправить его грузовым рейсом, но Хосе был уверен, что багаж остался у старика, и теперь не очень надеялся его получить, зная своего старика.
  Тот будет откладывать посылку со дня на день, пока термиты не сожрут чемодан вместе со всем содержимым.
  Прибыв в Белен в восемь часов вечера, он незадолго до полуночи сел в другой самолет, который на рассвете доставил его в Наталь. Теперь он летел в третьем.
  Его сосед, высокий тощий тип с сердитым взглядом, проявлявший, однако, услужливость и любезность, вдруг наклонился к нему.
  — Вам надо пристегнуть ремень, — посоветовал он.
  Моарес вздрогнул и поспешил последовать совету. Цементная полоса аэродрома уже появилась впереди. «DC-4» совершил последний поворот. Полоса исчезла под носом машины. Через несколько секунд колеса коснулись земли.
  — Мы полетим в Рио на этом же самолете, — сказал сосед, кажется, хорошо информированный, — но будет, двухчасовой перерыв для обеда. Хотите пойти вместе со мной в ресторан? Вдвоем меньше скучаешь.
  Моарес покраснел.
  — Простите, ваше предложение делает мне честь, но ресторан для меня слишком дорог.
  — Об этом не беспокойтесь, — ответил тот с радушной улыбкой. — Будьте моим гостем, окажите мне услугу. Я терпеть не могу есть один. Вы вполне можете принять мое приглашение, ведь сегодня 31 декабря! Договорились!
  Моарес хлопнул себя по лбу.
  — Верно! Я об этом забыл… Может быть, мне послать жене телеграмму, что я прилечу сегодня вечером. Она не ждет меня так рано.
  Сосед заговорщицки улыбнулся.
  — На вашем месте, — возразил он, — я бы не посылал телеграмм. Это дорого стоит. Лучше сохраните деньги, а вечером сделаете приятный сюрприз вашей жене, поздравив ее с Новым Годом и подарив цветы, которые как раз сможете купить на деньги, сэкономленные на телеграмме. Ну, как задумано?
  Сам Моарес до этого бы не дотумкал: сделать Марианне сюрприз с цветами. Как давно он не дарил ей цветы? Наверное, с самой их свадьбы.
  — Вы, несомненно, правы, — сказал он.
  Самолет остановился. Стюардесса открыла дверь. Сосед встал.
  — Ну, пойдемте, я вас приглашаю.
  Моарес вышел вслед за ним.
  * * *
  Цепочки машин непрерывно вливались на стоянку возле края лагуны, словно река в озеро.
  Энрике нашел место со стороны дорожки, оставленной для движения, как раз перед «фордом» Бенто Итикиры. Встав здесь, он мог видеть моряка в зеркало заднего обзора, не рискуя, что заметят его самого.
  Бенто Итикира вышел, прошел назад и открыл багажник. Большой «кадиллак», пропускавший другую машину на стоянку, на мгновение закрыл Энрике обзор. Когда он увидел унтер-офицера вновь, тот сидел на корточках перед машиной и смотрел под нее.
  Потом Бенто Итикира встал и пошел к кассам ипподрома.
  Энрике вышел из машины, захлопнув дверцу, и собрался последовать за моряком. Его взгляд машинально упал на передок «форда» — зачем Итикира смотрел туда? — и нечто неожиданное поразило его.
  Номер машины был другим. Энрике замер на несколько секунд с открытым ртом. Потом его мозг быстро заработал. Итикира сменил номер машины не без причины, а если номер этой машины можно заменить так легко, это тоже должно иметь конкретную причину. Энрике колебался недолго. Он инстинктивно решил дать моряку уйти и пронаблюдать за «фордом».
  Он сел в свою машину, стараясь сделаться как можно меньше и незаметнее, но и не упустить из виду ту машину.
  Шло время. Прозвучал колокол, объявляющий начало первого заезда, машины перестали подъезжать. Энрике подумал, что до конца скачек ничего не произойдет, и ему захотелось заглянуть в «форд».
  Он вышел с небрежным видом, мгновение полюбовался крутым склоном Корковадо, где возвышалась статуя Христа-искупителя, раскинувшего руки над городом, потом подошел к «форду».
  Поблизости никого. Он обошел вокруг машины. Сзади номер также был заменен. Энрике нагнулся, нажал пальцем на верхний угол таблички с номером. Та подалась, поворачиваясь вокруг своей оси. Очень просто и очень хитроумно.
  Энрике закурил сигарету, внимательно следя за окрестностями. Он не заметил ничего подозрительного и сел в «форд», благо дверцы того не были заперты. Он осмотрел машину изнутри, заглянул в отделение для перчаток. Ключи лежали там на толстом конверте из темной бумаги.
  Энрике взял конверт, оставил ключи и вышел. Через несколько минут, сделав круг, он сел в свою машину и открыл конверт.
  Вот это открытие! На двадцати пронумерованных листках был детальный план сооружений военно-морской базы в заливе Гуанабара, от Сахарной Головы до Ните-роя, включая Остров Губернатора.
  Другие рукописные листки содержали сведения о военном арсенале Рио, о строящихся или ремонтируемых там боевых единицах, об укреплениях на побережье.
  Это была отлично сделанная работа. У Бенто Итикиры был, очевидно, точный и кропотливый ум…
  Энрике задумался, не переставая при этом следить за ближайшими окрестностями, чтобы избежать любого нежелательного сюрприза. Если моряк оставил эти компрометирующие документы в отделении для перчаток вместе с ключами, это могло означать только одно: кто-то должен был зайти за ними и, возможно, уехать на этой машине. А замена номеров? В мозгу Энрике блеснула молния.
  Он сложил все бумаги в конверт и сунул его под резиновый коврик, покрывавший пол «шеви». Потом он вышел и стал внимательно оглядывать стоянку.
  Скоро он нашел то, что искал: совершенно идентичный «форд» с теми номерами, которые раньше были на первом. Быстрая проверка доказала Энрике, что номера на нем поворачиваются тем же способом. Очень хитро. Двое агентов могли обмениваться информацией, даже не приближаясь друг к другу…
  Энрике дождался пока охранник стоянки отойдет, сел в «форд» и сразу открыл отделение для перчаток. Ключи лежали там, на конверте из темной бумаги.
  В конверте были деньги в банковских билетах. Энрике оставил их на месте — не из честности, а по расчету.
  Он вернулся в «шеви», закурил сигарету, потом достал конверт, заменил документы старой газетой и положил его туда, откуда взял, повернув разорванной стороной в глубину. Маловероятно, что тот, кто придет за ним, проверит содержимое перед тем, как уехать.
  После этого он вернулся в свою машину и стал ждать. Времени у него теперь было много.
  Глава 17
  Вернувшись со скачек, Бенто Итикира извлек из темного конверта пять купюр по тысяче крузейро каждая и улыбнулся. В его договорах с дипломатом, а потом с Борисом вопрос о деньгах никогда не вставал, но раза два или три, если не считать сумм, необходимых для покупки «контакса», а затем и «форда», Бенто получал довольно значительные вознаграждения. Ни одно из них не доставило ему такого удовольствия, как это. Был канун новогоднего праздника, а Марианна была одна…
  Мальчик еще играл в тупике, хотя уже стемнело. Бенто вышел из своей комнаты и увидел, что молодая женщина на кухне.
  Она посмотрела на него, улыбнулась и сказала:
  — Сегодня вы выглядите лучше, чем вчера вечером.
  — Все прошло. Послушайте, Марианна, сегодня я выиграл на скачках крупную сумму. В прошлую субботу вы любезно пригласили меня на ужин. Теперь моя очередь. Я приглашаю вас. Если хотите, сначала мы сходим в кино, а потом я поведу вас ужинать в «Сертас». Это очень хороший ресторан, вот увидите.
  Она казалась по-настоящему удивленной предложением и некоторое время не давала ответа. Наконец она вытерла руки о фартук и смущенно сказала:
  — Я не хочу вас огорчать, но это невозможно. Если нас кто-нибудь увидит…
  — Никто нас не увидит. «Сертоа» дорогой ресторан; вы не встретите там ни одного оборванца из Сан-Кристовао.
  Он засмеялся.
  — Соглашайтесь, вы же сгораете от желания сходить туда. Я предлагаю вам такую встречу Нового Года, какой у вас никогда не было. Разве от этого можно отказаться?
  Она шумно вздохнула.
  — Это безумие. А потом, мне нечего надеть…
  Он понял, что выиграл.
  — Ваши платья очень хороши, — уверил он, — а вы для меня всегда прекрасны.
  Она розовела от удовольствия.
  — Вы очень любезны, Бенто.
  Она посмотрела на будильник, стоявший на буфете, и сказала неожиданно решительным тоном:
  — Мне надо покормить мальчика и уложить его. Подождите меня в вашей комнате.
  — Договорились.
  Он повернулся и хотел было идти к себе, но она позвала его:
  — Бенто!
  — Да?
  — Будет лучше, если мы выйдем из дома порознь… Из-за соседей, понимаете? Вы идите первым, а я вас догоню.
  Он улыбнулся.
  — Все будет так, как вы хотите.
  Его сердце снова сильно билось, но на этот раз оно стучало от радости, и он даже и не подумал сосчитать частоту пульса.
  * * *
  Хосе Моарес был поражен великолепием освещенного залива, качавшегося в иллюминаторе «DC-4». Часы показывали десять двадцать. При вылете из Багии произошли неполадки с двигателем, и из-за этого самолет сильно опаздывал. Теперь Хосе жалел, что не отправил жене телеграмму. Хотя, он приедет достаточно рано, чтобы самому поздравить ее с Новым Годом.
  Самолет нырнул носом к обозначенной огнями полосе аэропорта Галеао, расположившегося на самом краю Острова Губернатора. Моаресу показалось, что машина упадет в залив. Он закрыл глаза. Через мгновение колеса коснулись цемента. Спавший рядом сосед очнулся.
  — О, — сказал он, — мы все-таки долетели?
  «DC-4» подкатил к аэровокзалу. Дверь открылась, подкатили трап. Пассажиры начали спускаться. Хосе Моарес направился к выходу, где ждал автобус компании. Человек, так любезно пригласивший его пообедать, остановил его, чтобы попрощаться.
  — За мной должен приехать на машине друг…
  Друг внезапно оказался рядом. Это был высокий блондин с голубыми глазами, массивный и тяжеловесный. Попутчик Моареса представил их, но Моарес не понял имени встречавшего.
  — Моарес? — повторил блондин. — Знакомая фамилия. Ах, да!.. Вчера в кафе я услышал одну забавную историю. Ее рассказывал своим друзьям унтер-офицер флота… Он любовник некой Марианны, а та замужем за неким Моаресом. Чтобы славно повеселиться недельку, они сфабриковали фальшивую телеграмму, вызывавшую мужа в Манаус, на север страны. И что самое смешное, парень действительно уехал! Есть же смелые люди. Ну, всего хорошего и с Новым Годом!.
  Моарес не заметил, что они ушли. Кто-то спросил его, поедет он на автобусе или нет. Он вошел, как автомат, с остановившимся взглядом и огромной пустотой внутри. Конечно, реакция придет потом, но удар его ошеломил.
  Бенто Итикира и Марианна… Бенто Итикира и Марианна… Он должен был об этом догадаться. Он чувствовал себя очень несчастным; ему хотелось плакать.
  Он вышел на конечной остановке перед зданием компании и машинально направился к остановке рейсового автобуса. Улицы были полны народу. Рио оделся в самые красивые световые украшения. Веселые толпы ходили по тротуарам в ожидании Нового Года.
  Новый Год! Странный праздник для Хосе Моареса! Мулатка с ослепительной улыбкой подошла к нему, предлагая купить цветы. Цветы! Он вспомнил, что ему сказал попутчик: «Подарите ей цветы, которые купите на деньги, сэкономленные на телеграмме…» Он грубо послал девушку, та тоже ответила ему оскорблением, но благоразумно процеженным сквозь зубы. Моарес и без того ничего не замечал. В нем клокотала ярость. Он приходил в себя.
  Подошел автобус. Хосе влез, расталкивая людей, не извиняясь, не замечая ничего вокруг, пугая людей своим остановившимся недобрым взглядом. Эта собака Бенто Итикира злоупотребил их любезностью, чтобы соблазнить Марианну! Он убьет, убьет его, раздавит, как вонючую тварь…
  Путь до Сан-Кристовао показался ему бесконечным. Он вышел и поспешил на улицу Фигейро де Мело, остановился на углу тупика… В его квартире света не было. Все черно. Этажом выше все окна были ярко освещены, была видна большая компания поющих и танцующих негров. Повсюду вокруг, на всех этажах, во всех квартирах, начинался праздник…
  Праздник повсюду, но не у него.
  Он бросился к входу, поднялся по лестнице и открыл дверь своим ключом. Все тихо. Он зажег свет в прихожей, пошел прямо в их спальню и увидел маленького Жоао, спящего на кровати своего отца. Он обошел другие комнаты квартиры, но ничего не нашел. Птички улетели, возможно вместе кутили, насмехаясь над ним.
  В общем, то, что случилось с ним в Манаусе, оказалось полезным. Если бы он, как и собирался, поплыл на пароходе, то не встретил бы того парня в аэропорту и ничего бы не узнал. Предупрежденная о его возвращении Марианна вела бы себя так, что он остался бы в неведении относительно происшедшего. Шлюха! Ее он не убьет, но заставит очень дорого заплатить. Очень дорого заплатить и надолго это запомнить. Она у него помучается.
  Он прошел на кухню и резким ударом распахнул ставни. Неужели все жители переулка знают, что он рогоносец? Неужели они это знают? Ему захотелось закричать, спросить их об этом, с трудом он удержался от этого. Хосе нашел в буфете бутылку качас и стал пить.
  Что делать? Как и где их искать? Должны же они где-то быть, но как узнать, где? Алкоголь вливался в него, разжигая разрушительный огонь, пылавший в нем.
  * * *
  Борис Данилов смог припарковать свою машину на руа до Кортуме, в противоположной стороне от руа Фигейра де Мело. С этого места он мог следить за выходом из тупика и видеть освещенное окно столовой, где Хосе Моарес заливал свое горе водкой из сахарного тростника.
  Было чуть больше половины двенадцатого. Данилов нервничал. Он не хотел, чтобы Бенто Итикира ускользнул после выкинутой им штуки. Журналист не мог забыть своего разочарования, когда, выйдя днем с ипподрома, он обнаружил в отделении для перчаток машины только ключи. Он думал, что моряк поверит ему на слово в отношении обещания уладить дело с Моаресом, но он стал хитрым, слишком хитрым. По всей очевидности, он решил, что Борис должен сдержать свое обещание прежде, чем он передаст ему запрошенную информацию…
  В каком-то смысле Борис его понимал. Итикира выполнил первую часть договора, предложенного журналистом, и слишком хотел выиграть ставку, чтобы не бояться быть обманутым. Может быть, он понял, что получив ответы на последние вопросы, сеть будет знать все, что касается бразильского военного флота, и решил устроить небольшой шантаж, заставив ждать последние сведения, призванные завершить общую картину.
  Однако Данилов был не из тех, кто уступает шантажу. Эту информацию он получит другим способом, а судьба Бенто Итикиры никак не изменится.
  Из-за угла улицы показался высокий человек. Это был Кастро. Борис наклонился, чтобы открыть ему дверцу. Пришедший скользнул на сиденье и, по своей отвратительной привычке, закурил сигарету, прежде чем заговорить.
  — Они были в кино, — сообщил он. — Сейчас сидят в «Сертао», Авенида Рио Бранко. Они собираются встречать там Новый Год.
  Борис секунду подумал, потом вынул из кармана пачку белой бумаги, сложенной вчетверо, на которой привык делать свои журналистские заметки. Он оторвал один листок, положил его на приборную доску как на подставку и написал на нем печатными буквами красным карандашом:
  ОНИ В «СЕРТАО»
  АВЕНИДА РИО БРАНКО
  Он отдал записку Кастро и сказал:
  — Обмотайте это вокруг камня и бросьте его в столовую Моаресов. Освещенное окно на втором этаже, вот там…
  Кастро посмотрел. Он ясно видел силуэт Хосе Моареса, сидящего за столом.
  — Там кто-то есть…
  — Да, — сказал Борис — Это для него.
  Кастро вышел, пересек руа Фигейра де Мело и пошел вглубь тупика. На третьем этаже негры затянули потрясающий духовный гимн…
  Бутылка качас почти опустела. Хосе Моарес говорил сам с собой, питая боль словами. Его ненависть и жажда мести достигли наивысшей точки, когда негры наверху затянули этот трогательный духовный гимн. Взволнованный рогоносец почувствовал в себе перемену. Его наполняла жалость, разлагающая жалость к себе…
  Он плакал над своей судьбой, когда удар по паркету заставил его вздрогнуть.
  — Что это такое? — крикнул он.
  Он заметил кусок бумаги между ножками стула и поднялся, подталкиваемый любопытством. Хосе едва не упал, так он уже опьянел, но сумел ухватиться за стол, который сдвинулся от удара на несколько сантиметров. Почти пустая бутылка упала, покатилась и свалилась на пол, не разбившись. Моарес выругался. С большим трудом ему удалось нагнуться и подобрать бумагу.
  Развернув листок и выбросив камень в окно, Моарес прочитал записку и долгое время стоял почти неподвижно, только покачиваясь на ногах.
  Он даже не спросил себя, кто его предупреждает и почему. В нем снова поднялась и затопила его волна ненависти и гнева. Он узнал, узнал, где они, эти мерзавцы!
  Он вспомнил о кинжале, который висел на стене в комнате унтер-офицера, и пошел за ним.
  Глава 18
  В «Сертао» праздник был уже в разгаре. Незанятыми оставались всего несколько столиков, но, несомненно, ненадолго, а танцевальная дорожка была заполнена, как тротуары руа до Увидор в субботний день.
  Свет погас, вспыхнули четыре красных прожектора, соединявших свои лучи где-то в середине толпы танцующих, едва двигавшихся в медленном ритме классического танго.
  Бенто танцевал с Марианной, крепко прижимая ее к себе. Он надел свою парадную форму, а она нашла в глубине шкафа красное атласное платье, сшитое года два назад на свадьбу одного из ее кузенов. Платье было с глубоким декольте и не очень тесное; его цвет изумительно шел ей.
  Восторженный Бенто считал, что держит в своих объятьях самую красивую женщину, самую прекрасную красавицу, которая когда-либо существовала. Во всяком случае, для него она была самой красивой и самой желанной; других просто не существовало на свете. А пьянящая уверенность, что скоро она будет принадлежать ему, только ему, сводила его с ума.
  — Марианна, — прошептал он, — я счастлив. Я никогда не был так счастлив.
  Они уже немало выпили; музыка и атмосфера богатства дурманили Марианну приятным опьянением, не оставлявшим места для угрызений совести. В течение получаса она ни раза не вспомнила о Хосе, который, как она считала, находился в трех тысячах километрах от Рио, где-то в районе Белена.
  Она прильнула щекой к щеке Бенто и еще теснее прижалась к нему. Когда танец закончился, Бенто больше не смог сдерживаться. Он взмолился:
  — Марианна, скажите мне, что этой ночью будете моею. Скажите мне это, Марианна.
  Она отстранилась от него с двусмысленной улыбкой на полных сочных губах, открывшей ее очень белые зубы. Вдруг зазвучал мужской голос, избавивший ее от ответа:
  — Дамы и господа, скоро полночь. Через несколько мгновений свет будет полностью выключен, чтобы позволить вашим кавалерам, сеньоры и сеньориты, подобающим образом поздравить вас. Дирекция «Сертао» первой желает вам счастливого нового года.
  Оркестр заиграл нежную музыку. Пары быстро вернулись на свои места. Столик Бенто и Марианны находился в одном из боксов, расположенных по краям зала, словно ложи в театре. Место было темным, защищенным от не слишком скромных взглядов, очень интимным. Они сели и стали ждать, держась за руки и глядя друг другу в глаза…
  Бенто переполняли нежность, счастье и признательность.
  * * *
  Хосе Моарес выскочил из такси перед «Сертао» и пробежал перед носом величественного швейцара, с осуждением посмотревшего на его костюм. По дороге он вдруг подумал, что если хочет проникнуть внутрь ресторана, то должен применить хитрость.
  В холле стоял рослый мажордом с квадратными плечами. Хосе Моарес быстро вытащил заранее приготовленную бумажку в пятьсот крузейро — последнюю — и с улыбкой протянул ее слуге.
  — Не беспокойтесь, — сказал он с уверенностью, которую давало опьянение. — Я иду к друзьям, они уже там.
  Мажордом поблагодарил, согнувшись пополам, и открыл двери, ведущие в зал. Хосе Моарес впервые попал в ночное заведение. На секунду он был ошеломлен тихой музыкой, приглушенным светом и почти религиозной атмосферой. Он представлял себе все несколько иначе.
  Сжимая рукоятку кинжала, спрятанного в кармане, Хосе сделал несколько шагов по танцевальной дорожке, ища глазами проклятую пару. На него никто не обращал внимания. Мозг его перестал работать, внутри него все было вытеснено одной жестокой решимостью убивать.
  Наконец Хосе заметил их в полумраке одного из боксов: они сидели, сблизив лица, глядя друг на друга томно и нежно… Он открыл рот, шумно выдохнул воздух и вытащил кинжал.
  Погас свет. Музыка остановилась. Ударник первым отбил на цимбале двенадцать ударов полуночи…
  Вдруг Марианна Моарес почувствовала, что губы Бенто Итикиры прижались к ее губам. Она ждала этого, хотела каждую секунду с того момента, как они вернулись за столик после чудесного танго. Бенто был ее любовник; она была влюблена в него. Она не хотела думать ни о чем другом, пока не закончится эта прекрасная ночь.
  Ни о чем другом.
  Руки мужчины ласкали ее. Потеряв самообладание, она потянулась к нему. На мгновение он ослабил давление на ее рот, чтобы прошептать, касаясь ее губ своими:
  — Счастливого нового года, любовь моя. Счастливого нового года для нас обоих.
  Она ответила:
  — Счастливого нового года, дорогой.
  Он добавил:
  — Все началось в рождественскую ночь, не забывай этого.
  Она вздрогнула при воспоминании о том, что произошло тем ранним утром, и словно вновь ощутила то огромное наслаждение, полученное ею тогда.
  — В рождественскую ночь, — прошептала она. — О, мой дорогой! Мой дорогой…
  Бенто Итикира почувствовал какое-то смутное беспокойство, кто-то шевелился возле них, но не обратил на это никакого внимания. Губы Марианны снова расходились под его губами, открываясь поцелую, снова полное крепкое тело Марианны дрожало в его объятьях…
  Кроме этого не могло существовать ничего другого. Ничего другого…
  Без предупреждения зажегся яркий свет. Хосе Моарес, которого остановила темнота, увидел свою жену, млеющую в объятьях моряка…
  Ужасное ощущение. Перед глазами у него прошла красная полоса. Он издал вопль дикого зверя и бросился вперед.
  Удивленные включением света, Бенто и Марианна быстро отстранились друг от друга и увидели несущегося на них Хосе. На вопль мужа Марианна ответила криком ужаса. Инстинкт самосохранения заставил Бенто вскочить.
  Это его спасло. Резко поднятый им столик опрокинулся и преградил путь Моаресу, собравшемуся обрушить кинжал. Другим инстинктивным движением Итикира отбросил руку с оружием в сторону и быстро скользнул по перегородке, чтобы вырваться из ловушки. Безумный страх остановил его дыхание.
  Едва освободившись, он опять увидел Моареса перед собой. Хосе держал кинжал внизу, готовясь распороть ему живот. Внезапно парализованный, он почувствовал, что у него сжались кишки. Он бы погиб, если бы Марианна не бросилась на мужа, толкнув его в сторону танцевальной дорожки. Бенто Итикира ничего не понял из происшедшего. Он увидел перед собой на полу кинжал и стоящего на четвереньках Моареса, пытающегося подняться, схватил кинжал и ударил изо всех сил.
  Моарес даже не вскрикнул. Он распрямился с остановившимся взглядом и раскрытым ртом; рукоятка кинжала торчала у него из левого плеча возле шеи. Потом он рухнул на пол.
  Не желая того, Бенто Итикира нанес профессиональный удар: длинное лезвие прошло за ключицей и пронзило сердце, не встретив никакой преграды.
  Наступил момент всеобщего ошеломления. Все произошло слишком быстро и в тот момент, когда каждый присутствующий едва вышел из своих собственных грез. Реакция была замедленной.
  Потом закричала Марианна:
  — Бенто! Ты убил его!
  Очарование было разрушено. Все вскочили, не зная что делать. Метрдотель завопил пронзительным голосом:
  — Вызовите полицию!
  При слове «полиция» Бенто Итикира вышел из оцепенения. Его охватила паника. Он только что убил человека, и его арестуют, посадят в тюрьму. Не взглянув на ошарашенную Марианну, стоявшую перед трупом мужа, он сломя голову помчался в глубину зала. Другого пути у него не было. Люди инстинктивно скопились перед выходом, перекрыв ему дорогу на улицу.
  Итикира бежал, хлопая дверьми. Ярко освещенный коридор… Служебное помещение… Кухня… Словно в калейдоскопе мелькали белые и черные люди, застывшие от изумления возле стен… Вдруг он оказался в маленьком, роскошно обставленном частном обеденном зале, потом на лестнице, которая привела в шикарную квартиру. Надевавшая вечернее платье женщина закричала при его появлении. Он выбежал в вестибюль перед дверью, открыл ее и оказался на широкой лестнице ультрасовременного жилого дома.
  В холле на первом этаже громко разговаривали люди. Не раздумывая, Бенто Итикира побежал наверх… Этаж следовал за этажом. Он продолжал подниматься; от паники у него словно выросли крылья. Они прибежал на самый верх, на пятнадцатый этаж. Загоревшаяся красная лампочка лифта на секунду привлекла его внимание. Слева и справа были двери квартир, в центре — стеклянная дверь, ведущая на плоскую крышу.
  Эта дверь не была заперта на ключ. Он вышел через нее и оказался на свежем воздухе, совершенно задохнувшийся. Квартиры слева и справа были темными. Бенто пошел прямо вперед на подгибающихся ногах, с горящими легкими и безумно колотящимся сердцем… Он шел в ночь, убегая от света… Он перешагнул через заграждение. Здесь не было гравия, и ноги перестали производить этот ужасный грохот, раздававшийся при каждом его шаге. Теперь он шел по цементу. Великолепный вид иллюминированного города, раскинувшегося тысячей огней вдоль залива, внезапно открылся перед ним.
  Резкая боль в боку пригвоздила его к месту. Опустошенный, он сполз, цепляясь за вентиляционную трубу.
  * * *
  Борис Данилов подъехал к «Сертао» сразу же за такси Хосе Моареса. Кастро сидел рядом с ним. Журналист остановил машину, попросил своего спутника поставить ее где-нибудь недалеко, и вышел, захватив с собой фотоаппарат со вспышкой.
  Моарес вошел внутрь здания. Борис решил ждать продолжения на улице. В этот момент куранты соседних церквей начали отбивать двенадцать ударов полуночи. Прохожие остановились и стали обниматься, поздравляя друг друга с Новым Годом. Борису пришлось ответить на несколько поздравлений, адресованных ему веселыми парами. Он заставлял себя быть спокойным, но время шло, а ничего стоящего не произошло… Может быть, Карлос вместе с женщиной находится в другом месте? Моарес выйдет не солоно хлебавши и придется снова направлять его шаги…
  Когда одни из запаздывающих курантов еще звонили, прилично отстав от остальных, выбежал мажордом. Он размахивал рукавами, перегруженными золотыми нашивками, и кричал:
  — Полиция! Вызовите полицию! Человека убили!
  По толпе прошло движение. Многие сочли это шуткой и начали кричать, передразнивая лакея:
  — Полиция! Человека убили!
  Неожиданно показался полицейский. Он вошел в кабаре следом за мажордомом. Люди перестали смеяться и сбились в кучу. Борис приблизился, взяв фотоаппарат наизготовку. Он самовольно прошел в дверь. Очень бледный мажордом попытался преградить ему путь.
  — Пресса! — бросил Борис, показывая свою карточку иностранного журналиста.
  Тот отступил, потом бросился запирать дверь, в которую пыталась прорваться толпа. Борис Данилов вошел в большой зал. Все столики были пусты, а клиенты собрались вокруг одного места слева от танцевальной дорожки.
  Борис понял, что не сможет приблизиться. Он увидел официанта, схватил его за рукав и сунул в руку купюру в десять крузейро.
  — Пресса, — сказал он. — Что здесь случилось?
  — Зарезали одного типа. Толстяка, который только что вошел…
  Данилов испытал шок.
  — Кто его убил? — спросил он.
  — Унтер-офицер военного флота. Красивый парень, он сидел в этой ложе с женщиной.
  У журналиста похолодела спина.
  — Его арестовали?
  Лакей пожал худыми плечами:
  — Да что вы! Пока сообразили, он уже удрал.
  — Удрал? Куда?
  — Через кухню, — ответил официант.
  Карлос удрал, живой и здоровый. Если полиция возьмет его, он заговорит. Борис в этом не сомневался. Совершенно необходимо найти его, чтобы уладить дело.
  — Куда он мог убежать из кухни?
  Тип вторично пожал плечами.
  — Попробуйте узнать! Возможно, он пробежал через квартиру хозяина и вышел по лестнице дома.
  Большего Борису не было нужно. Он развернулся и выбежал на улицу, как раз в тот момент, когда на полной скорости к зданию подлетела полицейская машина с воющей сиреной.
  Он наткнулся на Кастро.
  — Ты очень кстати. Остальные здесь?
  — Да.
  — Нужно оцепить квартал. Если увидите унтер-офицера флота без фуражки, пытающегося удрать и спрятаться, помогите ему. Уведите его, куда угодно, и не упускайте из виду. Сошлитесь на меня. Если он заговорит о Хосе Моаресе, скажите ему, что тот ускользнул от нас и мы приехали его предупредить. Бегите!
  Кастро растворился в толпе. Борис бросился ко входу в дом, находящемуся метрах в двадцати от ресторана. В холле шутила и громко разговаривала веселая толпа. Люди явно не были в курсе того, что произошло в «Сертао». Борис обратился к ним:
  — Простите меня, пожалуйста. Вы не видели, отсюда не выходил унтер-офицер флота?
  Люди переглянулись и отрицательно закачали головами.
  — Мы ничего такого не видели, — ответил с сильным акцентом один из стоявших, вероятно, янки.
  — Может быть, вы здесь не очень давно? Может, только что спустились?
  Он рассмеялся. Некоторые посмотрели на часы.
  — Мы тут стоим, наверное, минут двадцать. Мы ждем одну подружку, которая прихорашивается…
  — Мы видели, как проходили люди, — добавил кто-то, — но никого похожего на унтер-офицера флота не было.
  — Спасибо, — сказал Борис и бросился вверх по лестнице.
  * * *
  Энрике Сагарра не отставал от Бориса Данилова ни на шаг с того момента, как тот сел в машину Бенто Итикиры и уехал на ней с ипподрома. Сначала Борис Данилов вернулся к себе домой на руа до Пассейо, где пробыл около получаса. Потом он вышел оттуда и направился в посольство. Затем он поужинал в чураскарии на Авенида Мем де Са, а выйдя оттуда, отправился в аэропорт Галеао.
  Энрике видел, как Данилов разговаривал с Хосе Моаресом, а затем уехал на машине вместе с одним из пассажиров самолета, которого высадил в городе. После этого он занял наблюдательный пост на руа до Кортуме, куда через десять минут приехал Моарес.
  Невидимый, Энрике присутствовал при всех фазах разворачивающейся на его глазах интриги и догадался о ее смысле. Ему бы очень хотелось расстроить планы Бориса, но что он мог сделать в одиночку, не зная конечного пункта экспедиции?
  Он проследовал за машиной журналиста, которая ехала за такси Моареса. Он увидел, что Моарес отправился в «Сертао», а Борис, выйдя из машины, оставил своего спутника за рулем, но в ресторан не пошел.
  Энрике никому не мог оставить руль, а тем более бросить машину посреди Авениды, движение по которой было очень оживленным. Ему пришлось искать место для парковки.
  Вернувшись к ресторану, Энрике совершенно неожиданным образом был «введен» в курс происшедших без него событий. Ему просто повезло. Минуту-другую он постоял, осматриваясь, и увидел журналиста. Данилов остановился практически рядом с Энрике, проинструктировал своего сотрудника и отправился в подъезд соседнего дома.
  Вот так Сагарра, как ни в чем ни бывало выслушавший инструкции, отданные Борисом Кастро, и узнал, что моряк, прикончив Моареса, возможно, удрал внутрь дома. Энрике не смог удержаться от улыбки при мысли, что журналист, конечно, хотел не этого.
  Дождавшись ухода Кастро, Сагарра с самым естественным видом, не торопясь, прошелся перед входом в дом. Борис разговаривал с группой людей. Энрике остановился недалеко от них, потом спокойно вернулся назад. На тротуаре была такая толпа, что его хождения туда-сюда мало отличались от перемещений остальных.
  Сагарра увидел, что Борис побежал вверх по лестнице, и решил последовать за ним. С непринужденным видом он вошел в холл, серьезно поздоровался с группой, продолжавшей веселиться, и начал подниматься.
  Гибкий и бесшумный, как кошка, он двигался, прижимаясь к стене. В этом случае его нельзя было увидеть, перегнувшись через перила. Он не знал, какое точно расстояние отделяет его от противника, но полагал, что этажа полтора — два. Сагарра решил, что высокий блондин не знает, куда идет; в противном случае он поднялся бы на лифте.
  Энрике был уже на пятом этаже, когда услышал сильный голос внизу:
  — Полиция! Никому не двигаться! Как долго вы здесь находитесь?
  Энрике подумал, что правильно сделал, пойдя за журналистом, не раздумывая и не теряя времени. Этажом выше он услышал тот же голос, прокричавший приказ:
  — Обыщите все квартиры одну за другой. Будьте осторожны: он может быть вооружен!
  Обыскать все квартиры? Им будет непросто. В эту ночь мало людей сидели по домам. Если Рождество — семейный праздник, Новый Год обычно встречают вне дома. А в этом здании жили не нищие.
  По дороге Энрике внимательно осматривал каждую дверь. Возможно, беглец взломал замок, чтобы найти себе иллюзорное убежище…
  К десятому этажу топот внизу стал тише; он услышал слабый шум шагов поднимающегося впереди него. Звук был почти не слышен, но Энрике и этого было достаточно…
  Он поднялся на верхний, пятнадцатый этаж, осторожно выглянул на площадку и вдруг заметил спину журналиста, медленно выходившего на крышу.
  Пальцы Энрике убрали со лба непокорную прядь. Через большую стеклянную дверь свет с площадки попадал на плоскую крышу и ярко освещал ее. В этих условиях невозможно выйти, не подвергаясь большому риску быть замеченным.
  Свет шел от электрических ламп, висевших по обеим сторонам площадки. Удача. Энрике достал носовой платок, накинул его, чтобы не обжечь пальцы, на лампочку и вывинтил ее, а потом и еще одну. Яркость освещения уменьшилась наполовину.
  Он подошел к углу площадки, заметил дальше в тени спину остановившегося противника, быстро пересек опасную зону и вывинтил лампочки с другой стороны.
  Блеклый свет еще шел с последнего этажа, но, приняв некоторые предосторожности, Энрике мог надеяться остаться незамеченным.
  Борис обернулся, чтобы посмотреть назад. Его заинтересовало, почему погас свет. Пригнувшись, Энрике следил за ним одним глазом, зная, что небольшая часть его лица, высунувшаяся из-за стены, не может быть замечена с такого расстояния. Зато массивная фигура Бориса четко выделялась на более светлом фоне неба, красневшем от огней города.
  Когда Борис двинулся вперед, Энрике открыл дверь и выскользнул на крышу очень быстро и бесшумно. Он тут же побежал налево вдоль широких окон квартир, закрытых в данный момент опущенными ставнями.
  Вдруг он услышал умышленно приглушенный голос, звавший:
  — Карлос!.. Карлос!.. Это я, Борис…
  Энрике сказал себе, что «Карлос», очевидно, псевдоним, данный Бенто Итикире сетью, использовавшей его. По-прежнему пригнувшись, чтобы остальные не могли увидеть его фигуру над барьером, окружавшим крышу, Энрике направился к месту, откуда шел голос.
  Он двигался с удивительной гибкостью, без малейшего шума, несмотря на гравий, которым в этом месте была посыпана крыша. В диверсионной школе, где он учился — уже довольно много лет назад — Энрике всегда был лучшим в упражнении по бесшумному приближению. Ни разу ни один из добровольных часовых не обнаружил его присутствие раньше, чем оказался в беспомощном состоянии, прижатым к земле. Вообще это целое искусство. Недостаточно абсолютно бесшумно двигаться. В подобные моменты Энрике старался ни о чем не думать, убежденный, что волны, излучаемые мозгом, особенно враждебные, могут насторожить противника. Особенно того, в ком привычка к постоянной опасности почти всегда развивала особую восприимчивость.
  Дистанция быстро сокращалась. Борис остановился, вглядываясь в лес цементных труб, возвышавшийся в этой части огромной плоской крыши. Он снова позвал, приглушая голос:
  — Карлос!.. Это я, Борис!.. Я знаю, что вы здесь. Внизу полиция. Она придет с минуты на минуту. Я могу вам помочь, Карлос!
  Вдруг Энрике увидел какое-то движение у подножья одной из труб. Бенто Итикира вставал, отвечая на призывы Бориса.
  — Я здесь.
  Борис шумно вздохнул, как будто с него упал большой груз, и подбежал к моряку.
  — Мне очень жаль, — начал он, сняв аппарат со вспышкой и положив его на подставку трубы. — Этот тип проскользнул у нас сквозь пальцы. Вы мне сказали, что он поплывет на пароходе, а он полетел самолетом. Я приехал предупредить вас, но было уже слишком поздно…
  Бенто Итикира все еще был не в себе.
  — Я убил его, — ответил он странным голосом. — Или он, или я…
  Борис схватил его и встряхнул.
  — Я спасу вас, Карлос. Я помогу вам. Вы уедете за границу, Марианна приедет к вам позже.
  Бенто Итикира выглядел полной тряпкой. Драма, произошедшая в тот момент, когда он переживал чудесный сон, что-то в нем надломила. Борис взял его под руку.
  — Подойдите сюда, — сказал он. — Посмотрите.
  Он подвел его к краю крыши, нависавшей над Авенидой. Энрике догадался, что сейчас должно было произойти. Иной конец был невозможен, это входило в правила игры. Борис не мог допустить, чтобы его сеть подверглась угрозе из-за ареста агента, который явно не был героем. Энрике хотелось бы спасти моряка, но он сам не был чист в этом деле, а потому не рискнул впутаться, не зная, что конкретно известно унтер-офицеру. Бразильцы неплохие ребята, но им не очень понравится деятельность Энрике, если они о ней узнают…
  Бесшумно, все так же пригнувшись, Энрике скользнул к месту, откуда только что ушли эти двое, и схватил фотоаппарат…
  Борис Данилов подвел моряка к барьеру, не переставая бросать частые взгляды на стеклянную дверь с лестницы, откуда, как он ожидал, в любую секунду могли выскочить полицейские. Это был вопрос времени, может быть секунд…
  — Посмотрите, — повторил он. — Потом я вам объясню…
  Бенто Итикира позволил подвести себя к краю. Он подошел к цементному заграждению, не превышавшему метра в высоту. Великолепное зрелище. Над аэропортом Сантос Дюмон кружил самолет. Бенто Итикира повернулся и увидел освещенного Христа на вершине Корковадо. Неожиданно он ощутил в себе желание помолиться, но он забыл слова, которые нужно говорить.
  — Посмотрите вниз, — велел Борис, заставляя его повернуться.
  Бенто сделал то, о чем его попросили, наилучшим образом; он наклонился над барьером и посмотрел вниз. Там, глубоко внизу, как в пропасти, была Авенида, запруженная автомобилями, с полными народу мозаичными тротуарами. Он спросил себя, что же ему хочет показать Борис.
  Журналист бросил последний взгляд в направлении лестницы, потом со всей быстротой, на которую был способен, нагнулся, схватил руками лодыжки моряка и сбросил его с крыши.
  Ослепительная вспышка застала его посреди операции, когда его поднятые руки еще не отпустили ног жертвы, которую он столкнул в пустоту. Жуткий, нечеловеческий крик, превратившийся в бесконечный вой, внезапно оборвался. Снизу до крыши поднялось эхо глухого удара, потом испуганный вопль толпы…
  Борис Данилов услышал это, не обратив ни малейшего внимания. Сразу после неожиданной молнии, в которой он узнал вспышку фотоаппарата, он резко обернулся, но ничего не увидел. Задыхаясь, с безумно бьющимся сердцем, он стоял, опираясь обеими руками на заграждение, настороженно вглядываясь в темную зону между трубами, расстилавшуюся перед ним…
  Он был готов ко всему, но ничего не произошло. «Интересно, вместо того, чтобы помешать сбросить моряка с крыши, его фотографируют. Зачем? Чтобы шантажировать?» — задавал он себе вопросы.
  Он спросил громко, но не очень уверенным голосом:
  — Кто здесь?
  Никакого ответа. Полная тишина. Он сделал шаг вперед, сильно встревоженный… В эту секунду с лестницы на крышу выскочила шумная группа. Торопливо бросив последний взгляд по сторонам, Борис Данилов направился к только что вошедшим. Это были полицейские и журналисты. Он представился, показав карточку иностранного корреспондента.
  — Мне очень жаль, — сказал он. — Я попытался его удержать, но он бросился вниз прежде, чем я успел до него добежать. Он потерял голову.
  Галдя, журналисты и полицейские подошли к заграждению, чтобы посмотреть на толпу, собравшуюся внизу возле тела. Они громко разговаривали и не обращали внимания на Бориса Данилова, который воспользовался этим, чтобы вернуться к месту, где оставил свой фотоаппарат и вспышку.
  Он их не нашел, посмотрел вокруг соседних труб и вдруг понял.
  — Вы что-то потеряли?
  Он резко обернулся. Это был полицейский в форме.
  — Нет, — ответил он.
  — Вы можете нам показать точно то место, откуда он спрыгнул? — спросил полицейский.
  — Охотно.
  В последний раз посмотрев вокруг себя, но так ничего и не увидев, Данилов пошел к ограждению. Полицейский двинулся за ним. По лестнице поднялись новые люди, и теперь на крыше было достаточно много народу, для того, чтобы тот, кто, вероятно, поздравлял себя с самым сенсационным снимком за свою жизнь, мог затеряться в толпе…
  Внизу, недалеко от входа в дом, неподвижно, словно изваяние, стояла красивая женщина, тупо и бессмысленно уставившись на большое тело унтер-офицера флота, разбившееся о мозаичный тротуар. Это была Марианна Моарес, оглушенная и потрясенная неожиданным поворотом судьбы, так стремительно и так грубо разрушившей этой смертью ее счастье, потерянное почти сразу же после того, как оно было обретено…
  Полицейские положили труп на носилки и задвинули его в «скорую». Там уже находился труп Хосе Моареса. Марианна подошла к машине. Ни единого взгляда не бросила она на останки своего мужа; она видела только любовника. Он был в ней, она чувствовала его в своей плоти и крови. Ей казалось, что его губы ласкали ее; она слышала его шепот: «Все началось в рождественскую ночь, не забывай этого». Слишком долго сдерживаемое ею рыдание поднялось к горлу. Она бросилась к открытому кузову «скорой», поглотившему ее любимого.
  — Рождественская ночь!.. О, мой дорогой! Мой дорогой!
  Полицейские остановили ее и осторожно увели. «Скорая» уехала, увозя обоих — мужа и любовника, соединенных последним путешествием. Никто и не подумал, что предсказание в отношении Хосе Моареса исполнилось, правда, несколько неожиданным образом: роковым для него стал ресторан «Сертао»…
  Эпилог
  Энрике Сагарра перешагнул порог посольства совершенно спокойно, без малейшего неприятного предчувствия. Он часто играл неизмеримо более опасные партии, чем эта. Его ждали и сразу провели в один из кабинетов на втором этаже. Там уже находились два человека, один из них, он сидел за рабочим столом, был ему совершенно незнаком.
  Чувствуя себя непринужденно, Энрике поклонился и сказал с улыбкой, в которой не ощущалось даже и тени иронии, она была простой и сердечной:
  — Я уже имею честь знать господина… Бориса, но вот…
  Дипломат слегка приподнялся со своего кресла и представился:
  — Данила Монин.
  Энрике поклонился.
  — Очень приятно, — ответил он.
  Все сели. Энрике очень элегантно, предварительно пригладив стрелку на брюках, закинул ногу на ногу.
  — Мы вас слушаем, господин… Гимера.
  Энрике улыбнулся дипломату.
  — Я буду краток, — уверил он. — Я не мог это объяснить по телефону, но вы, несомненно, поняли, о чем идет речь?
  Эти двое даже не пошевелились. Они казались спокойными и мало интересующимися происходящим. «Хорошие игроки», — подумал Энрике и продолжил:
  — Мне очень повезло: я оказался на крыше в тот самый момент, когда господин… Борис слегка помог тому моряку сделать большой прыжок. Мне везло и дальше. Я запечатлел на пленку этот… памятный момент, причем с помощью аппарата, который господин… Борис почему-то ненадолго оставил, видимо, для большего удобства. Мне кажется, что эта фотография может произвести большую сенсацию… Я точно знаю, что одно крупное агентство печати предложит мне за нее кругленькую сумму… Я уж не говорю о том, что фото очень заинтересует полицию.
  Двое мужчин спокойно слушали, но не больше того. Не смущаясь, Энрике продолжил тем же легким тоном:
  — Господин… Борис, если мои сведения точны, работает на одно из самых известных международных агентств печати, и я подумал, что было бы честно оставить за ним приоритет и эксклюзивное право на публикацию фотографии.
  Данила Монин спросил безразличным тоном:
  — Мы можем ее увидеть?
  Улыбка Энрике стала шире.
  — Я подумал, что сначала нам лучше договориться в принципе.
  Данила Монин заметил по-прежнему нейтральным тоном:
  — Вы не лишены храбрости. А подумали ли, что вполне можете не выйти из этого здания живым?
  Энрике сохранил улыбку.
  — Да, конечно. Прежде чем прийти сюда, я оставил эту вещь в руках поверенного, которому велел отнести ее в полицию вместе с некоторыми необходимыми уточнениями, если я не подам признаков жизни через час.
  Дипломат одобрил медленным наклоном головы.
  — Прекрасно, — сказал он. — И во сколько вы оцениваете… ту вещь?
  Энрике без колебаний ответил:
  — В миллион крузейро.
  Данила Монин иронично улыбнулся.
  — Черт возьми! У вас большой размах!
  — Что вы хотите… Я люблю деньги.
  Дипломат принялся играть карандашом.
  — Я это вижу. Но понимаете, господин… Гимера, агентство, в котором работает господин Борис, никогда не покупает фотографии в подобных обстоятельствах. Со снимков очень легко сделать копии, которые могут появиться затем в тот или иной подходящий момент…
  Энрике поднял руку, успокаивая его.
  — Я об этом подумал. Пленка не проявлена и по-прежнему находится в аппарате. Так что…
  Вдруг Борис Данилов громко расхохотался. Монин тоже откровенно заулыбался, и Энрике вдруг почувствовал себя очень неуютно. Что-то шло не так, а он не знал, что. Немного успокоившись, журналист заговорил впервые с начала разговора:
  — В действительности вам вовсе не так уж и повезло, как вы почему-то считаете, господин… Гимера. Я бы даже сказал, что вам очень не повезло. Ведь дело в том, что в моем аппарате не было пленки.
  Энрике перестал улыбаться и почувствовал, что бледнеет. Каким бы хладнокровием ты ни обладал, выносить такие удары тяжело.
  — Не было пленки?
  — Нет, — объяснил Борис. — Аппарат со вспышкой в тот момент были для меня всего лишь камуфляжем, и я не счел нужным его заряжать. Поэтому-то нас так развеселила ваша история.
  Теперь Энрике понимал, почему журналист не слишком-то трудился, чтобы найти свой фотоаппарат, когда понял, что он исчез. Данила Монин уверил очень светским тоном:
  — В любом случае, господин Гимера, мы были очень счастливы познакомиться с вами.
  Энрике тихо поднялся, поклонился дипломату и ответил слегка севшим, глуховатым голосом:
  — Мне тоже было очень приятно. Простите, мне кажется, я заставил вас зря потерять время.
  Он повернулся на каблуках и с большим достоинством направился к двери. Его визави не произнесли ни слова. Энрике взялся за ручку и повернул ее… Дверь была заперта на ключ. На мгновение он перестал дышать, слушая удары своего сердца. Ловушка… Он сам ведь бросился в нее очертя голову. Сагарра медленно, с улыбкой на губах, повернулся, но его черные глаза были холодны и жестки, как металл.
  — Займите свое место, господин Гимера, — любезно пригласил дипломат. — Нам нужно поговорить.
  Энрике стал дышать свободнее, сердцебиение вернулось в почти нормальный ритм. Он ожидал, что они выхватят пистолеты… Дипломат подождал, пока он снова сядет, и продолжил:
  — Итак, вы любите деньги, господин Гимера?
  — Да, из-за удовольствий, которые могу на них купить.
  — Тогда мы, может быть, сумеем договориться.
  Энрике сделал неопределенный жест, который мог означать многое. Борис Данилов спросил обычным тоном:
  — Это вы свели счеты с Перо Кабралем, не так ли?
  Энрике состроил осуждающую гримасу.
  — Давайте не будем придираться друг к другу и сводить счеты по мелочам, — упрекнул он. — Вы сами пытались убрать меня.
  — Мы вас ни в чем не упрекаем, — ответил Монин. — Не сомневаюсь, что вы только выполняли приказы. Тем не менее остается фактом, что из-за вас мы потеряли двух своих агентов из числа самых лучших. Вы, конечно, не сможете заменить моряка, но… Перо Кабраля?
  Энрике почувствовал, что в нем что-то напряглось. Они просто-напросто предлагали ему классическую сделку; у него не было выбора, и они это отлично знали. Борис спросил:
  — Кто погиб вместо вас на Такваре?
  — Агент, постоянно живущий в этой стране, его дали мне для контакта.
  Монин оценил:
  — А вы хитрец!
  — Какие приказы вы получили сейчас? — продолжал Борис.
  Энрике ухватился за представившуюся возможность — надо было им немного помочь.
  — Я проинформировал начальство, что с резидентом произошел несчастный случай, и предложил себя в качестве замены. Мое прекрасное знание бразилейро, несомненно, побудит их согласиться. Мне очень нравится Рио…
  Монин продолжал играть со своим карандашом.
  — Это не исключено, — сказал он. — Поймите: существуют два решения. Или мы вас ликвидируем, на что имеем право, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Или вы согласитесь сотрудничать, и мы позволим вам жить в Рио, как вы того желаете.
  Энрике поморщился.
  — Этот вид спорта оказался не слишком удачным для Кабраля.
  Монин улыбнулся.
  — Конечно. Но позвольте мне сказать вам две вещи: во-первых, у вас нет выбора… а потом, вы мне кажетесь гораздо хитрее Кабраля.
  Энрике заерзал на стуле.
  — Мне очень нравится атмосфера откровенности, в которой происходит эта беседа.
  Борис тихо засмеялся.
  — Это приятно, не так ли?
  Монин добавил:
  — Умные люди всегда могут договориться. Чтобы помочь вам принять решение, уточню, что мы можем платить вам пятнадцать тысяч крузейро в месяц. Сейчас нам достаточно прийти к принципиальному соглашению, а детали мы обсудим потом…
  Энрике вздохнул:
  — Пятнадцать тысяч крузейро в месяц и жизнь в Рио. Вы меня искушаете…
  — Ну что? — спросил Монин. — Вы согласны?
  Энрике спокойно закурил сигарету, прежде чем ответить:
  — Конечно. Вы же сами сказали: у меня нет выбора.
  Мистер Смит, Большой Босс ЦРУ, от этого упадет на задницу. Приехав в Рио ликвидировать двойного агента, который возомнил себя слишком хитрым, Энрике Сагарра занял место этого самого двойного агента… Он, Энрике, не был дураком. Он прекрасно знал, что не сможет уравновесить чаши весов, не рискуя получить по голове.
  Для начала мистер Смит получит пакет сведений, собранных Бенто Итикирой для Бориса. Разумеется, Бразилия не входит в число вероятных противников США, но как знать. В этих южноамериканских странах революции происходят так быстро… В случае войны противник мог действовать изнутри. Лучше иметь избыток информации, чем ее недостаток.
  Жизнь снова показалась Энрике прекрасной. Он останется в Рио… Ну да! Он даже знал, какую квартиру снимет: ту, где жил бедняга Вернер.
  Она прекрасно расположена!
  Карандаш выскользнул из рук дипломата, покатился по столу, упал и воткнулся в щель между досками паркета. По странной ассоциации Энрике вспомнил одну девушку, с которой познакомился в «особом» квартале Бомбея, в Индии. Она принимала клиентов на деревянной кровати, утыканной гвоздями острием вверх. Расположиться на ней, не поранившись, уже было целым искусством, а ведь самое сложное было впереди. Энрике не мог забыть, какого напряжения ума требовал этот подвиг. Весь местный гарнизон, в то время страной еще владели англичане, был охвачен своего рода спортивным азартом. Заключались пари, на каждого «уходящего» ставились крупные суммы, а по возвращении проводился медосмотр. Каждый, кто вернулся без уколов и царапин, признавался победителем. Чемпионом в этом забавном состязании был здоровенный старший сержант, который до того, как завербоваться в армию, работал в цирке эквилибристом: он совершил двадцать семь «заходов» без единой царапины. Никто не надеялся побить его рекорд.
  — Мы бы все-таки хотели узнать, кто вывел вас на след Итикиры. Голос Бориса вернул Энрике к действительности, и он улыбнулся.
  — Сейчас расскажу. Это была самая невероятная случайность…
  Май 1956
  Пять парней для «Сингапура»
  Jean Bruce: “Cinq Ashore à Singapour”, 1959
  Перевод: В. Е. Климанов
  Глава 1
  Юбер Бониссор де Ла Бат на мгновение остановился перед витриной бельевого магазина, послужившей вполне неплохим зеркалом, чтобы незаметно посмотреть по сторонам. Он шел пешком от отеля «Адельфи» и принял много предосторожностей, чтобы обрубить возможный «хвост».
  Впрочем, не было никакой причины предполагать, что кто-либо в Сингапуре интересуется им. Он только что прилетел, и в городе об этом знал лишь один человек. Этот человек понимал важность дела и не мог болтать.
  Все казалось нормальным, и Юбер дождался зеленого света, чтобы перейти через дорогу по белым полоскам. Затем он углубился в тенистую Баттери-роуд — улицу банков, врачей и менял… Жара была для новоприбывшего ужасной: чуть больше сорока градусов по Цельсию. Хотя на нем были только полотняные брюки и легкая льняная белая рубашка с закатанными почти до локтя рукавами, Юбер сильно потел. Он покинул Штаты два дня назад и за время коротких пересадок не успел привыкнуть к жаре. По раскаленным полосам аэропортов он лишь перебегал от снабженных кондиционерами салонов самолетов до таких же баров и обратно. Он знал: чтобы свыкнуться с этой погодой, ему нужно сорок восемь часов…
  Юбер заметил черную мраморную табличку на стене возле двери из кованого железа. «БРАУН ШИП ЧЕНДЛЕРС». Одна из полудюжины других табличек. Именно то, что нужно. Он прошел еще пятьдесят метров до лавочки менялы, считавшего на счетах, непрерывное щелканье которых напоминало стрекотание пишущей машинки. Он обменял здесь пять бумажек по пять долларов США на сингапурские доллары.
  Затем Юбер вернулся назад, вошел в богатый дом, где находилась контора «Браун Шип Чендлерс», и сел в лифт, ничего не спросив у портье, дремавшего в своей застекленной комнатке.
  На пятом, последнем, этаже на приоткрытой двери была медная табличка. Юбер вошел в широкую и мало меблированную прихожую. За металлическим столом хорошенькая блондинка в белом боролась со штекерами маленького телефонного коммутатора.
  — Привет, куколка, — сказал Юбер, приближаясь.
  Девушка бросила на него неприветливый взгляд. Юбер продолжал:
  — Если я могу быть вам полезен, только скажите. Я большой мастер в обращении со штекерами…
  Он оперся обеими руками о стол и добавил конфиденциально:
  — …а также в другом деле, очень похожем на это, если вы понимаете, что я хочу сказать…
  Девушка оставила телефон, осмотрела Юбера критическим взглядом и прошептала сквозь зубы, как будто для самой себя:
  — Еще один тип, который хочет больше, чем может! — И громко добавила: — Что вы хотите?
  — Увидеть мистера Брауна, куколка. Джо К. Брауна… Он здесь?
  — Не называйте меня куколкой. Вам назначена встреча?
  — Конечно.
  — Ваше имя?
  — Каттер… Энтони У. Каттер. Для дам — Тони…
  Она быстро сверилась с рукописным листком, лежавшим на столе, и сказала:
  — Действительно, мистер Каттер… Пройдите по коридору, последняя дверь справа.
  — О'кей, куколка!..
  Юбер двинулся в указанном направлении. Эта непринужденность его немного удивляла, поскольку он знал, что Браун не только занимается морскими перевозками, но также является руководителем ОНИ19 в этом регионе Азии, Индонезии и Малайзии. В действительности Браун, несомненно, лишь применял на практике одно из основных правил, которому учат во всех разведшколах: никогда не принимать таинственный вид и слишком заметных предосторожностей, способных навести на мысль о вашей тайной деятельности.
  Юбер постучал в дверь с табличкой: «Джо К. Браун, менеджер». Сильный нервный голос крикнул, чтобы он входил. Он открыл дверь и увидел маленького круглого человека с лысой головой, идущего ему навстречу, протягивая руку.
  — Хэлло, мистер Каттер… Добро пожаловать. Чем могу быть вам полезен?
  Юбер подумал, что у него должен быть микрофон, позволяющий слушать, что происходит в прихожей.
  — Очень рад, мистер Браун. Я пришел поговорить с вами о снабжении одного из моих кораблей, «Фластафф», который должен прибыть сюда через три дня из Рангуна.
  Браун медленно склонил большую круглую голову. Его симпатичное лицо осветилось улыбкой.
  — Меня предупредил ваш компаньон из Сан-Франциско, — ответил он. — Мы ведь провели вместе два дела, не так ли?
  — Три, — поправил Юбер.
  Он подошел к кондиционеру, урчавшему возле наглухо закрытого окна, и обернулся. После обмена условными фразами они могли говорить серьезно.
  — Вы прибыли из Штатов? — спросил Браун.
  — Прямиком.
  — Не стойте там… Вы весь мокрый и можете простудиться.
  Юбер с сожалением опустился в одно из плетеных кресел, не прислоняясь к спинке. Браун предложил сигарету, от которой он жестом отказался.
  — Здесь можно говорить? — спросил он.
  — Комната звуконепроницаема, приняты все меры против «пиратских» микрофонов. Если я правильно понял полученные инструкции, вы приехали из-за той истории с морскими пехотинцами?
  — Совершенно верно.
  — Никак не пойму, зачем ЦРУ соваться сюда. Это же чистое дело ОНИ…
  — Возможно, — согласился Юбер, — но я считаю, что могу объяснить… Наш корреспондент в Бангкоке дал нам знать, что один из его информаторов услышал, будто в Сингапуре большой спрос на солдат Шестого полка морской пехоты и что это — начало крупной махинации… Мы запросили у него дополнительные сведения и вызвали на совещание вашего босса… ОНИ имело на руках ваш рапорт об исчезновении дюжины «сахарных задниц»20.
  — Всего исчезло семнадцать, — уточнил Браун. — История повторилась еще дважды… Три и два.
  Юбер был поражен.
  — Тем же способом?
  — Если можно так сказать… Исчезло все — тела и одежда… Так, как и в первом случае. Невозможно узнать, как и почему.
  — А те пятеро… последние… тоже из Шестого полка морской пехоты?
  — Да.
  Юбер поднял правую бровь, что выражало у него озабоченность или удивление.
  — А английская полиция?
  — …Занимается этим, разумеется. Военная полиция тоже, и МИ-521. Они продвинулись не дальше нашего.
  Юбер покачал головой, шумно вздохнул, потом провел пальцами по своим коротко остриженным волосам.
  — Невероятно, — заметил он. — Эти парни сходят на берег в законное увольнение…
  — Не все…
  — Неважно. Они начинают с прогулки по двум-трем сингапурским паркам развлечений, потом идут танцевать… Заканчивают они, разумеется, в борделе… И исчезают! Просто так! Пшик! Не оставляя следов.
  Браун поморщился и кивнул.
  — Именно так… На определенной стадии своего загула, ближе к концу… Можно подумать, они проваливаются в люк… Улетучиваются.
  — И это происходит только с парнями из Шестого, только с «сахарными задницами»?.. С другими такого не бывает?
  — С другими не бывает.
  Юбер встал и подошел к окну. Прохлада в комнате освежила его, и он больше не потел.
  — Что вы об этом думаете?
  Браун пожал плечами.
  — Я рассматривал все возможности, но по-прежнему не сдвинулся с мертвой точки.
  — Дезертирство?
  — Немыслимо. Морские пехотинцы не дезертируют. Это отборный род войск. Почему это происходит только с парнями из Шестого полка?
  — Месть?
  — На таком уровне?.. Ребята из Шестого после Белло22 не сделали ничего сенсационного, чего бы не делали другие полки морской пехоты.
  — Торговля формой и военными удостоверениями?
  Юбер сделал несколько шагов к книжному шкафу, занимавшему целую стену комнаты. Браун немного поколебался, прежде чем ответить вопросом на вопрос:
  — Кому это выгодно? Я столкнулся с одним делом такого рода в Лондоне, в сорок третьем… Но ведь война давно закончилась.
  — У холодной войны есть свои требования.
  — Если бы было нужно забрать только форму и документы, ребят, живых… или мертвых… нашли бы голыми. Вы не хуже меня знаете, что крайне трудно спрятать даже одно тело, а уж семнадцать — тем более.
  Юбер издал нечленораздельное бурчание. Его взгляд блуждал по огромной настенной карте, висевшей над столом Брауна и представлявшей большую часть Азии между двумя тропиками — от западного побережья Индии до Маршалловых островов. Браун вынул изо рта сигарету, сбросил пепел в большую раковину с шипами и добавил:
  — Мне сообщили, что вам поручено руководство операцией и я должен поступить в ваше распоряжение. Я вас слушаю.
  Юбер посмотрел на него невидящим взглядом, почесал у себя за ухом, потер затылок.
  — Мой план прост, — ответил он. — Крайне прост…
  Он повернулся к окну и посмотрел на движение внизу, на Баттери-роуд. Двое детей — малайцы в саронгах — дрались на противоположном тротуаре. Старая дама-англичанка остановилась и погрозила им зонтиком от солнца. Юбер повернулся на каблуках, чтобы стать лицом к собеседнику.
  — Лучший способ узнать, что произошло, — самому броситься в пасть волку. Вы можете быстро достать мне форму Шестого полка морской пехоты?
  Браун затаил дыхание. Его серые глаза стали озабоченными.
  — Это очень опасно, — заметил он.
  Юбер не смог удержаться от смеха.
  — Я догадываюсь!.. Вы знаете лучший способ?
  Браун отрицательно покачал головой.
  — Я располагаю здесь отличной сетью информаторов, но не смог получить никаких сведений.
  — Ну, так что?.. Надо попробовать!
  — Вы хотите сделать это в одиночку или?..
  Юберу показалось, что Браун боится быть втянутым в это дело.
  — Нет, — мягко ответил он. — Пойти в одиночку выглядело бы провокацией. Они бы насторожились. Я думаю, что, когда морские пехотинцы идут в город с разрешением провести там ночь, они ходят группами, как и все военные в любом уголке мира?
  — Разумеется.
  — Тогда мне нужно найти несколько настоящих морских пехотинцев, чтобы они сопровождали меня.
  Браун вздохнул свободнее. Он занимался шпионажем на дому, собирая сведения, поставляемые его информаторами, и передавая их руководству. Он жил в Сингапуре долгие годы и привык к нему. У него не было никакого желания рисковать всем в авантюре, которую он считал безнадежной.
  — Добровольцев? — спросил он.
  — Разумеется. Они должны знать, что их ожидает. Скажите им, что речь идет о возможности отомстить за пропавших товарищей. Это их разгорячит.
  — Сколько вам нужно?
  — Не знаю… Трое или четверо… Не больше четырех.
  — Простых солдат? Унтер-офицеров? Офицеров?
  — Ваше мнение?
  Браун осмотрел его критическим взглядом.
  — Вы слишком стары, чтобы быть простым солдатом, и никогда не приобретете выправку капрала или старого сержанта…
  — Какие звания были у исчезнувших?
  — Солдаты и унтер-офицеры… Я думаю, что группа офицеров скорее могла бы заинтересовать «их».
  — Можно попробовать.
  — В «их» коллекции офицеры отсутствуют. И загулы офицеров морской пехоты тоже случаются… Морпехи — крутые ребята.
  — Профессиональные убийцы, что мне и нужно.
  Браун теперь казался воодушевленным. Он вышел из кабинета и, вернувшись с лентой «сантиметра», снял с Юбера мерки. Записав их, он открыл книжный шкаф и достал синюю книгу.
  — Учебник морского пехотинца. Почитайте его вечером. Он очень информативен.
  — Не сомневаюсь.
  Юбер взял книгу.
  — Ну, так что? — спросил он. — Когда вы будете готовы?
  — Где вы остановились?
  — В «Адельфи».
  — Хорошо. Оставайтесь в номере завтра после трех часов дня. Я пришлю за вами.
  — О'кей! Мы ничего не забыли?
  — Не думаю. Я только попрошу вас больше сюда не приходить. Если вам нужно будет поговорить со мной, позвоните из телефона-автомата по номеру четыре-сорок четыре-шестьдесят шесть — три четверки, две шестерки — и просто скажите тому, кто снимет трубку, что сделка заключена. Я сделаю все необходимое…
  — Превосходно.
  Они обменялись рукопожатием. Браун, скрестив указательный и средний пальцы правой руки, подмигнул.
  — Будьте осторожны, — сказал он.
  Юбер улыбнулся и вышел из кабинета. Каучуковые подошвы его легких ботинок, касаясь плиток коридора, не производили никакого шума. Хорошенькая блондинка, приподняв юбку, подтягивала чулок.
  — Хотите, я вам помогу? — предложил он. — Я очень хорошо умею это делать.
  Она вздрогнула, опустила юбку и густо покраснела.
  — Хотела бы я знать, есть ли что-нибудь, чего вы не умеете делать, — ответила она язвительно.
  — Такого нет, куколка. Пока!
  Он вышел, оставив ее остолбеневшей.
  Глава 2
  Юбер положил учебник морского пехотинца на столик и взглянул на часы: десять минут пятого. Браун сказал: после трех.
  Юбер лежал на кровати в пижаме. Он отлично пообедал в ресторане отеля копченым лососем, бифштексом «Кафе де ла Пе» и фруктовым салатом. Великолепно. После кофе он поднялся отдохнуть в охлажденной атмосфере своего номера. Незачем тратить силы в пекле улицы.
  Зазвонил телефон. Юбер снял трубку.
  — Слушаю.
  — Это дежурный администратор. Вас спрашивают… Говорят, вы в курсе.
  Юбер понял, что тот человек не захотел назвать свое имя.
  — Очень хорошо, — ответил он. — Пусть подождут, я спущусь через пять минут.
  Он положил трубку, сунул ноги в тапочки и пошел в ванную, которая не имела вентилятора, поскольку проветривалась из внешнего коридора. Юбер вскоре вышел из нее, тщательно закрыл дверь, быстро оделся и спустился на первый этаж.
  Его ждал молодой индиец в полотняных брюках, рубашке цвета хаки и сандалиях.
  — Я приехал за вами, — объявил он. — Машина на улице…
  Они вышли из гостиницы, и Юбер не смог удержаться, чтобы не спросить самого себя, вернется ли он. Бесследно пропали семнадцать морских пехотинцев, семнадцать человек, обученных всем формам боя, натренированных защищаться и убивать, как немногие другие солдаты в мире. Это было серьезным фактом… Машина оказалась маленьким черным «остином» довольно старой модели. Юбер сел рядом с индийцем, который сразу же отъехал и погнал в центр города.
  — Как вас зовут? — спросил Юбер.
  — Абдулла, — ответил парень, жевавший жвачку.
  — Мусульманин?
  — Конечно.
  — Из Пакистана?
  — Я местный.
  Больше Юбер не смог вытянуть из него ни слова. Машина десять минут катила по городу, потом выехала из него и взобралась на холм «Берд'с ай вью». Юбер спросил себя, не играет ли индиец в экскурсовода, но ничего не сказал. Они проехали по извилистой дороге до маяка, потом спустились на равнину. Сзади не было ни одной машины. Затем они въехали в порт, и «остин» остановился у причала, где было пришвартовано несколько небольших суденышек.
  — Идите туда, — сказал индиец, кивнув. — Там должен стоять катер военного флота США… Скажите, что вы мистер Мак-Лин, и вас отвезут…
  — О'кей. Спасибо за прогулку.
  Юбер пошел вдоль набережной. Его часы показывали около пяти, и солнце уже низко висело над горизонтом. Легкий бриз с моря делал температуру почти сносной.
  Юбер легко нашел плясавший на волнах катер со звездным флагом. Он спустился по каменной лестнице и объявил двум матросам, составлявшим экипаж:
  — Я Мак-Лин. Вы ждете меня?
  — Да, сэр.
  Он прошел на катер и опустился на подушку одного из сидений. Мотор заворчал. Швартовы были отданы, и мощный катер рванулся вперед, описывая дугу.
  Удобно усевшись, Юбер любовался панорамой. За день в Сингапур заходят сотни судов, чтобы пополнить запасы еды, воды и топлива, и порт постоянно запружен судами всех форм и различного водоизмещения — от допотопной китайской джонки, служащей каботажником, до огромных авианосцев союзных военных флотов. Между ними стоят старые ржавые сухогрузы и роскошные пассажирские лайнеры…
  Спустя десять минут катер подошел к стоящему на якоре американскому эсминцу. Юбер ловко поднялся по трапу на борт и был встречен бледным и грустным морским офицером, спросившим, действительно ли он является мистером Мак-Лином.
  Юбер ответил утвердительно, и офицер повел его. Они не дошли до трапа, а остановились перед бронированной дверцей с табличкой, указывающей, что это каюта капитана.
  Открыв дверь, Юбер вошел в просторную, комфортабельно меблированную каюту. В ней уже находились пятеро мужчин: три офицера и один унтер-офицер морской пехоты, а также один штатский. Штатским был Джо Браун.
  Морской офицер ушел, закрыв дверь. Браун представил:
  — Капитан Мартин Грей. Лейтенант Роберт Мак-Иленни. Лейтенант Эндрю Льюис. Старший сержант Джеймс Гребер. Майор Конрад Кейсвит.
  Так Юбер узнал, что стал майором морской пехоты и что теперь его зовут Конрад Кейсвит. Джо Браун продолжал:
  — Все четверо добровольцы. Я ввел их в курс того, что вы от них ждете. Они согласны. Они знали пропавших и горят желанием вывести эту историю на чистую воду. Я думаю, Кейсвит, что у вас будет отличная команда.
  Юбер понял, что Браун сделал все, чтобы избежать конфликтов по поводу старшинства. Может быть, даже не зная, что Юбер имеет звание полковника разведки, Браун думал, что сделает ему приятное. Однако это не имело никакого значения.
  — Мы в вашем распоряжении, майор, — заверил капитан Грей. — Вы голова, мы мускулы.
  — Спасибо.
  Следующие полчаса они расширяли знакомство. Капитану Мартину У. Грею было тридцать восемь лет. Это был мужчина атлетического сложения с остриженными бобриком светлыми волосами над прямоугольным лицом с резкими чертами. Он сражался при Гвадалканале, Тараве, Сайпане, недавно — в Корее. Орденская планка на его форменной рубашке была красноречивой. Самый крутой среди крутых. В этом невозможно было усомниться.
  Лейтенанту Роберту Дж. Мак-Иленни было тридцать два. Пониже Грея, коренастый и крепко сбитый, с темно-рыжими волосами и тонким интеллектуальным лицом с горящими глазами. Пересекавший левую щеку шрам был единственным неприятным воспоминанием, привезенным им из Кореи.
  Двадцатишестилетний лейтенант Эндрю Б. Льюис имел самую впечатляющую внешность из всей четверки. Среднего роста, широкий, массивный, с кулаками, как молоты. Его большая наголо обритая голова, казалась, сидела прямо на плечах. Маленькие темные, слишком близко посаженные глаза и тонкие губы придавали лицу выражение жестокости. Он был чемпионом университета по бейсболу и дважды становился чемпионом межармейских соревнований по боксу в среднем весе. О том, что он боксер, говорили его уши в форме капустных листьев и раздавленный нос. Юбер с удивлением узнал, что он самый осторожный человек в компании.
  Четвертый — старший сержант Джеймс К. Гребер, тридцати лет, — долгое время был инструктором в школе морской пехоты. Его родители были фермерами в Арканзасе, и он сохранил крестьянскую медлительность и некоторую тяжеловесность. Внешне он напоминал быка. Низкий лоб, круглые и неподвижные, однако всегда настороженные, глаза.
  Его присутствие не было случайным. Он обычно составлял команду с тремя офицерами, которые никогда не расставались. Это был надежный человек, способный проявить себя в особо сложных ситуациях.
  — Скажем вам сразу, майор, — сообщил капитан Грей, — что и в бою, и на гулянке мы называем друг друга прозвищами. Гребер — Арки… Льюис — Анчор… Мак-Иленни — Ангел… А я — Ас23.
  Юбер улыбнулся.
  — Запомнил. Зовите меня Конрадом, конечно, если не найдете ничего получше.
  — Посмотрим, — буркнул Льюис.
  Они еще не приняли его и не примут, пока он не покажет себя достойным их. Морские пехотинцы составляют настоящую касту среди других родов войск, замкнутый клуб, куда нельзя войти, не проявив себя. Юбер улыбнулся шире.
  — В общем, — сказал он, — асы вы все четверо?
  — Крутые, так скромнее.
  В разговор вступил Браун:
  — Конрад, вы можете надеть форму, когда захотите… Она готова.
  Глава 3
  Было чуть больше восьми, когда пятеро мужчин вышли из такси перед центральным входом в «Уорлд Амьюзмент Парк». Капитан Грей сказал лейтенанту Мак-Иленни:
  — Ангел, заплати этому типу.
  Мак-Иленни расплатился с шофером, и Юбер понял, почему лейтенанта прозвали Ангелом. Машина уехала, и они секунду постояли неподвижно, наблюдая за округой и не обращая внимания на полуголых мальчишек, тянувших руки и осаждавших их, словно мухи. Мужчины выглядели безупречно в тропической форме: форменная рубашка с отличительной ленточкой, галстук с булавкой, плоская, прямо сидящая на голове фуражка.
  Они не были вооружены, по крайней мере, это не было заметно, поскольку в Сингапуре это запрещалось. Однако все они были знатоками секретов «ближнего боя» и мастерами в метании ножа, все носили кинжал диверсанта, прикрепленный под брюками клейкой лентой к щиколотке правой ноги.
  Несколько молодых людей, китайцев и малайцев, возможно, ожидавших своих подружек, смотрели на группу с почтением и оттенком страха. Репутация морских пехотинцев США твердо устоялась во всей Азии со времен войны в Тихом океане — ужасная репутация профессиональных убийц.
  Они вошли в парк после того, как Ангел заплатил за вход. Они не разговаривали и медленно жевали жвачку, глядя по сторонам холодными, ничего не выражающими глазами. Девушки, группками проходившие мимо, нервно смеялись, замечая их, потом меняли направление…
  — Красивые куколки! — просюсюкал старший сержант Гребер.
  — Заткнись, Арки! — велел лейтенант Льюис.
  Они неторопливо двигались между каруселями и лотками с кондитерскими изделиями. Капитан Грей спросил:
  — Что будем делать, Конрад? Вы не голодны?
  — Да, начнем с этого…
  Они нашли ресторан под открытым небом, где уже закусывали английские матросы, и заказали омлет с устрицами и жареных цыплят. Они выпили значительное количество бутылок пива, не давая официантам уносить пустые, ставя их на угол стола. Все имели при себе новые чудесные таблетки, способные меньше чем за четверть часа поставить на ноги свежим и трезвым даже мертвецки пьяного. Но Юбер, который пил умеренно, считая, что при некоторых обстоятельствах четверть часа равнозначна вечности, начинал испытывать некоторое беспокойство за своих спутников.
  — Поосторожнее с горючим, — счел он нужным заметить. Вечер только начинается.
  — Оставьте нас в покое, Конрад, — буркнул капитан Грей. — Мы морские пехотинцы, а не дети.
  — Конрад прав, — вступил в разговор осторожный Льюис. Мы на задании, а не на гулянке…
  — Заткнись, Анчор. У стен тоже есть уши…
  Стен рядом не было, но приближался улыбающийся официант-китаец.
  — Вкусно было? — спросил он, кивая на остатки цыплят — обглоданные до бела косточки.
  — СОС, — ответил Арки, нагло глядя на него.
  — Простите? — забеспокоился китаец, наклоняя голову.
  — Дерьмо на камне24 — рявкнул старший сержант, обрушивая кулак на металлический столик.
  Капитан Грей принял осуждающий вид.
  — Будь вежлив с этим джентльменом, Арки!
  — Что он сказал? — настаивал официант.
  — Он сказал, что очень доволен, — ответил Юбер. — Правда, очень доволен.
  Китаец, расцветая улыбкой, согнулся пополам.
  — Спасибо, адмирал. Большое спасибо, это такая честь для нашего заведения…
  — Если он не прекратит, я отвешу ему пинка, — буркнул старший сержант.
  Вмешался Грей:
  — Ангел! Заплати.
  Мак-Иленни спросил счет и расплатился. Они чопорно встали. Гребер взял угол стола двумя пальцами и осторожно приподнял его. Штук тридцать пивных бутылок покатились, и их грохот перекрыл шум бесчисленных громкоговорителей, передававших китайскую музыку.
  — Счет пришлите адмиралу, — любезно сказал Мак-Иленни остолбеневшему официанту.
  — Хорошо сказано, Ангел!.. — одобрил Льюис.
  Они не торопясь прошли мимо замерших посетителей ресторана и оказались рядом с группой британских моряков. Один из них вполголоса возмутился:
  — Эти «сахарные задницы» считают, что им все позволено… Настоящие мерзавцы!
  Юбер решил, что пришло время вступить в дело. Он сам приказал устроить как можно более громкий скандал, чтобы через час все знали, что в ночной Сингапур вышла группа из пяти морских пехотинцев.
  Он остановился и нейтральным тоном спросил матросов, уже откладывавших вилки:
  — Что вы тут сказали, матросня?
  Они не ответили, напуганные видом пятерки, развертывавшейся вокруг них… Старший сержант Гребер взял белую бескозырку одного из матросов и осведомился сладким голосом:
  — Ты плохо слышишь, Лими25? А то я тебе прочищу уши.
  Он попытался сунуть палец в ухо матросу. Юбер призвал его к порядку:
  — Отдохни, Арки!
  — Слушаюсь, Конрад.
  Старший сержант с сожалением посадил бескозырку на голову англичанину, натянув ее на глаза. Потом он взял полную на три четверти бутылку пива и медленно вылил ее содержимое на бескозырку с поднятыми краями.
  — Я угощаю, — сказал он, неприятно посмеиваясь.
  На этот раз он перешел границу. Моряки встали как один и налетели на него. Их было семь или восемь, и они, возможно, думали, что офицеры не встрянут в дело напрямую.
  Те вмешались не сразу. Арки был достаточно взрослым, чтобы позвать на помощь, когда понадобится. Стол взлетел в воздух вместе со всем, что на нем стояло. Полетели стулья. Арки орал, как в доброе время войны с японцами:
  — Сейчас прольется кровь!.. Кровь!.. Кровь!..
  Он «вырубил» троих, но англичане дрались как одержимые, и он согнулся под их численным превосходством.
  — Семпер Фи!26 — крикнул он. — Ко мне, «сахарные задницы»!
  Юбер обратился к капитану Грею:
  — Я думаю, Ас, нужно послать помощь.
  Мартин Грей с большим достоинством проронил:
  — Слушаюсь, Конрад.
  Он коснулся плеча лейтенанта Льюиса, экс-чемпиона межармейских соревнований по боксу в среднем весе.
  — Вперед, Анчор… Расчистите путь.
  Льюис пришел в движение. Это был настоящий бульдозер. Он схватил за воротник первого матроса, развернул его и оглушил молниеносным хуком в челюсть.
  — Первый! — начал он счет.
  Та же участь постигла второго, потом третьего. Теперь Гребер вернул себе превосходство. Меньше чем через десять секунд после вмешательства Льюиса победа морских пехотинцев была полной, и сражение прекратилось из-за отсутствия противника.
  В этот момент прибежал патруль английской военной полиции. Первым движением Гребера было удрать, но капитан Грей остановил его подножкой, отправившей сержанта на неподвижные тела жертв.
  — Не двигайся, дурак! — буркнул Льюис.
  Юбер непринужденно дождался, пока патруль не остановился в нескольких шагах, и сказал спокойно, но с изрядной долей иронии:
  — Вот и вы, джентльмены! Наконец-то! Эти матросы могли нас перебить…
  — Майор, — начал было начальник военных полицейских.
  — Хватит, сержант! — отрезал Юбер. — Заберите этих людей и будьте довольны, если я не подам рапорт.
  Пораженный унтер-офицер посмотрел на восьмерых моряков, лежавших на полу среди перевернутых столов и стульев, потом на Гребера, который, поднявшись, вытирал платком кровь, запачкавшую ему лицо.
  — Уходим, морпехи! — решил Юбер.
  И они ушли, как будто ничего не произошло, преследуемые взглядами сотни местных, онемевших от удивления.
  — Ловко вы заткнули ему рот, Конрад! — пробормотал Гребер немного погодя. — Это было великолепно!
  — Вас поранили? — спросил Юбер.
  — Ничего. Две или три царапины… Эти мерзавцы носили кольца.
  Они остановились возле тира и взяли каждый по ружью. Несколько минут шла настоящая пальба, но они все стреляли слишком хорошо, чтобы соревноваться.
  — Отодвинь мишени, — внезапно потребовал Гребер. — До шестисот метров. Черт! Надо же немного повеселиться…
  Хозяин тира, старый китаец с морщинистым, как яблоко, лицом, вежливо посмеялся. Вокруг пятерки образовалась толпа восхищенных мальчишек.
  — Что здесь делают эти сопляки? Ну-ка! В постель!
  Подошла пара смешанной евроазиатской крови, нежно державшаяся под руку. Мужчина взял ружье, выстрелил и промахнулся. Гребер расхохотался.
  — Поднимай трусы Мэгги!27
  Евразиец вздрогнул и сильно побледнел.
  — Откуда он знает твое имя? — спросил он свою ошеломленную спутницу.
  Юбер едва успел подумать, что иногда случаются забавные совпадения. Вне себя от ярости, евразиец направил ружье в грудь старшего сержанта.
  — Ты умрешь! — закричал он.
  Ружье было однозарядным, и в стволе ничего не осталось. В любом случае Гребер бы выкрутился. Он тысячи раз повторял это движение, и оно стало настоящим рефлексом… Ружье отлетело в сторону, а ревнивец в то же время получил удар ногой в низ живота, от чего завопил сильнее, чем двадцать сирен.
  Юбер понял, что это привлечет к ним внимание, но и Мак-Иленни, находившийся ближе, тоже понял это. От сильного удара в солнечное сплетение крикун замолчал и сполз по стойке на землю. Гребер с большой досадой выразил извинение:
  — Я не знал, что вас так зовут. Я не нарочно…
  Бледная, как покойница, молодая женщина не ответила. Она дрожала. Юбер спросил старого китайца, есть ли поблизости медпункт. Старик ответил утвердительно и велел ребятишкам проводить туда морских пехотинцев.
  Гребер взвалил свою жертву на спину и донес до медпункта. Молодая женщина шла позади на почтительном расстоянии. Гребер воспользовался возможностью, чтобы дать себя перевязать.
  Когда они вышли из здания, Юбер сухо напомнил:
  — Я же вам советовал не искать историй с местными жителями…
  — Я не виноват, — агрессивно ответил старший сержант. — Не мог же я догадаться, что его цыпочку зовут Мэгги, и не мог же я…
  Капитан Грей резко перебил его:
  — Спокойнее, Арки! Конрад прав. Ты прекрасно знал, что ружье не заряжено, и незачем было играть по-настоящему. Того типа можно было успокоить иначе. В следующий раз будь повнимательнее.
  — В следующий раз я вообще ничего не буду делать.
  — Ты сделаешь то, что тебя попросят.
  Старший сержант встал по стойке «смирно».
  — Слушаюсь, капитан.
  Юбер продолжил примирительным тоном:
  — Не надо забывать, что нам предстоит выполнить невероятно важное и опасное задание. Надо пройти маршрут до конца…
  Они зашли в танцевальный зал гигантских размеров. Дорожка была с посадочную полосу авианосца. По обеим сторонам дорожки стояли отделенные балюстрадой столики.
  Народу было полно — китайцы, малайцы, индийцы и моряки разных национальностей. Пятерка нашла стол и заказала виски. Оркестр замолчал. Танцоры ушли с дорожки. Девицы определенного типа уселись на скамейки, поставленные специально для них вдоль барьера. В подавляющем большинстве это были китаянки в длинных, плотно облегающих платьях с глубоким разрезом внизу. Когда они садились, обнажались бедра.
  — Вот это курочки! — пробормотал возбужденный старший сержант. — Некоторым из них я бы охотно сказал парочку слов…
  — Мы здесь не для того, чтобы веселиться, Арки, — возразил капитан Грей. Он посмотрел на Юбера и тихо добавил: — Сногсшибательное место, а?
  — Да, — согласился Юбер, — совершенно сногсшибательное. — Он повел по сторонам своим металлическим взглядом. — Очень хорошее поле для маневра.
  — Понял, — сказал Гребер. — Как-нибудь нужно будет вернуться сюда, чтобы развлечься…
  — Тут есть даже земляки, — прошептал Мак-Иленни, заметивший группу американских моряков. — Это прекрасно.
  — Бедные малыши, — хмыкнул Льюис. — Придется принести их в жертву государственным интересам.
  — Дамы будут на нас обижаться, — огорчился Грей. — Разбивать мордашки таким красивым мальчикам…
  — У нас нет выбора, — лицемерно заметил Льюис. — Командование не одобрит, если мы создадим осложнения с нашими дорогими союзниками. «Никаких дипломатических осложнений» — это должно стать нашим девизом…
  — Ты прав, — одобрил Мак-Иленни. — Пока дело не выходит за пределы семьи, нас не в чем упрекнуть…
  — Давайте сначала выпьем, чтобы привести себя в форму, — предложил Гребер. — Выпьем, чтобы забыть, что собираемся избивать своих братьев…
  Он сделал вид, что смахивает пальцем воображаемую слезу с угла своего бычьего глаза.
  — Это разрывает мне сердце, Ас. Это противоречит моему воспитанию…
  Они заказали новую порцию виски, потом повторили, наблюдая за танцорами, особенно за своими будущими жертвами, которые регулярно отводили партнерш-китаянок к своим столам. На шестом стакане пятерка почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы перейти к действиям. Они дождались, пока закончится танец и шесть американских матросов займут свои места вместе с танцовщицами.
  — Твой ход, Арки! — сказал капитан Грей.
  Старший сержант медленно встал.
  — Молитесь за меня, морпехи! — бросил он, прежде чем уйти.
  В полутьме он прокладывал себе путь между столиками, рассыпаясь в извинениях всякий раз, когда невольно наступал на чью-нибудь ногу. Он достиг своей цели, когда оркестр начал медленную мелодию с китайскими мотивами. Тяжело опершись на плечо одного из матросов и взяв его стакан, Гребер сказал заплетающимся языком:
  — Ваше здоровье, малыш!
  Он выпил стакан одним глотком и отставил его. Остальные засмеялись.
  — Твое здоровье, дедушка! — ответили они.
  Он смерил их возмущенным взглядом.
  — Кто обозвал меня дедушкой? Я моложе вас, маленькие мерзавцы!
  Он снял с головы одного из них бескозырку и разорвал ее пополам без видимого усилия.
  — Попробуйте сделать то же самое!
  Побледневший пострадавший поднялся.
  — Тебе не следовало этого делать, морпех, — возмутился самый старший из моряков. — Ты можешь нарваться на неприятности…
  — Ты дерьмо передо мной! — заорал старший сержант.
  Потом он сделал вид, что только заметил одну из девушек, которая веселилась, не понимая, что готовится, и погладил ее по шее.
  — Какая хорошенькая! Ты мне ее дашь, матрос? Конечно, дашь… Иди сюда, куколка. Приласкай джентльмена Арки.
  Он заставил ее встать. Все моряки в ярости вскочили.
  — Оставь эту девчонку, «сахарная задница». Ты слишком далеко заходишь.
  Гребер сделал вид, что не слышал, и потащил китаянку к дорожке. Кавалер красавицы шагнул, чтобы преградить ему путь, и изо всех сил ударил ниже пояса. Гребер успел напрячь брюшные мускулы, и удар не причинил ему особой боли, однако он завизжал, как свинья, которую схватил мясник:
  — Семпер Фи! Ко мне, морпехи!
  Потом, не дожидаясь помощи, он уклонился от нацеленного в челюсть удара, перенес весь вес своего тела на правую ногу и внешним острым краем левого ботинка ударил по берцовой кости противника.
  Моряк завопил. Гребер покончил с ним ударом в лицо. Девушка возле него орала, будто сто попугаев. Он собирался развернуться лицом к остальным. Бутылка пива разбилась о его голову, к счастью, защищенную фуражкой. Он застыл, словно превратился в статую по взмаху волшебной палочки, и его толстые губы раздвинулись в блаженной улыбке, а бычьи глаза неожиданно стали косыми.
  К счастью, помощь была близка. Крик старшего сержанта, словно пружина, подбросил четверых офицеров, поднявшихся одним рывком.
  — Убивают морского пехотинца! — бросил капитан Грей.
  Они рванулись как танки, сметая все на своем пути, сея беспорядок и ужас. Пытавшиеся удрать женщины кричали пронзительными голосами, усиливая неразбериху. Когда четверка подбежала к месту стычки, старший сержант Гребер кружился на месте с повисшими руками, застывшим взглядом и легкой пеной на губах, похожий в оглушенном состоянии на сломанного робота. Все посетители, сидевшие в непосредственной близости, отхлынули, освобождая поле боя…
  Матросы секунду поколебались при виде четверых офицеров со злыми лицами, до последнего мгновения отказываясь верить, что «золотые галуны» нападут на них. Затем, напуганные собственной смелостью, они захотели использовать стулья как дубинки.
  Они не успели. Молниеносным апперкотом лейтенант Льюис, экс-чемпион по боксу, отшвырнул одного матроса на три метра, к балюстраде, которая сломалась. Мак-Иленни сделал обманное движение левой, быстро крутанулся и поразил намеченную цель в солнечное сплетение. Моряк отключился. Грей вступил в рукопашную с самым толстым из всех и подбросил его к потолку великолепным ударом плеча.
  Оставались только двое. Юбер сумел их соединить, схватил за уши и резко сдвинул их головы. Два черепа стукнулись со странным звуком, и больше никого не осталось.
  Капитан Грей, сняв с Гребера фуражку, потихоньку лил ему на голову содержимое ведерка со льдом… Старший сержант пришел в себя, несколько секунд неподвижно стоял с удивленным видом, потом начал прыгать, вопя, словно одержимый:
  — Убийцы!.. Убийцы!.. Ко мне, морпехи!.. Прольем кровь!
  Юбер смотрел на толпу, застывшую на почтительном расстоянии. Появились два амбала, вооруженные дубинками: профессиональные вышибалы заведения. Бритые головы, голые торсы, чудовищная мускулатура… Они приближались не спеша, нисколько не сомневаясь в исходе дела.
  — Повеселимся! — буркнул капитан Грей, потирая руки.
  — При условии, что не попадем под их чертовы дубинки, — отозвался Юбер. — Каждый удар стоит двух недель в госпитале, пусть все про это помнят.
  — Постараемся не забыть, — сказал Гребер, которого вид колоссов успокоил.
  Мак-Иленни и Льюис переглянулись.
  — Все нормально, Анчор?
  — Я о'кей, Ангел.
  Юбер коснулся локтя капитана Грея.
  — Вы лучше меня привыкли командовать группой, Ас. Выбирайте тактику.
  — Пчелиный рой, — ответил Грей. — Знаете?
  — Нет, но понимаю, что это значит.
  Около тысячи мужчин и женщин всех рас, затаив дыхание, следили за двумя вышибалами с дубинками. Они медленно приближались, перешагивая через перевернутые столы и стулья, преграждавшие им путь. Когда они были всего в трех метрах, пятерка заорала:
  — Прольем кровь!.. Смерть!.. Кровь!.. Кровь!
  Потом они издали знаменитый парализующий крик дзюдоистов и устроили адское кружение вокруг двух здоровяков, удивленных, что одного их появления оказалось недостаточно, чтобы навести порядок.
  — Бзз!.. Бзз!.. Бедненькие!.. Они такие милые!.. Не толкайте их, а то они упадут!.. В постельку, сопляки!.. Баиньки!.. Позовите своих нянек.
  Сбитые с толку амбалы встали спина к спине, чтобы не быть застигнутыми врасплох этой пятеркой одержимых, крутившихся вокруг них на большой скорости, каждую секунду делая вид, что переходят в атаку, и осыпавших их насмешками.
  Юберу пришла мысль собрать бутылки и бросать их под ноги вышибалам. Остальные сразу поняли и стали делать то же самое. Когда паркет вокруг вышибал был завален бутылками, офицеры снова принялись задирать их:
  — Возвращайся к своей мамочке!.. В этот час ты уже должен спать!.. Подотри сопли!.. Посмотри на этих уродов!.. Они боятся!.. Они боятся!.. У них коленки трясутся!
  У двух колоссов не хватило ума разглядеть ловушку. Ими овладел гнев, перешедший в слепую ярость, заставившую забыть всякую осторожность. Они бросились в атаку, подняв дубинки, но не подумали о бутылках, покатившихся им под ноги. Потеряв равновесие, амбалы тяжело рухнули. Их падение еще больше ускорилось от взмаха тяжелых дубинок.
  Они больно ушиблись, но едва успели понять, что с ними произошло, как пятерка молнией набросилась на них. Черепа загудели под ударами бутылок, а один из музыкантов оркестра, захваченный ритмом драки, принялся стучать по цимбалам.
  Все пятеро поднялись, поставили ноги на бесчувственные тела своих жертв и выпятили грудь. Им зааплодировали, заиграла музыка, и скоро начался тарарам…
  Юберу пришлось кричать, чтобы его услышали:
  — Сматываемся! Сейчас придет патруль!
  Он даже не думал, что попадет в самую точку. Со стороны главного входа послышались резкие свистки. Появились британские военные полицейские в сопровождении десятка местных полицейских в белой форме.
  — Спасайся, кто может! — решил Грей.
  Старший сержант Гребер возразил:
  — Морская пехота никогда не отступает!
  — Дурак! Если мы окажемся за решеткой, все пропало!
  Они развернулись и помчались в другой конец зала. Толпа расступилась, пропуская их, и снова сомкнулась перед полицейскими. Они открыли дверь с табличкой «Посторонним вход запрещен», пробежали через кухню, большой склад бутылок и оказались на улице.
  Тут офицеры перевели дух, приняли достойный вид, поправили форму и спокойным шагом смешались с гуляющими. Немного погодя они добрались до китайского театра, кассир которого отказался брать с них плату под предлогом, что они все равно ничего не поймут. Это была огромная палатка, сооруженная с помощью металлической арматуры. Неудобные скамейки стояли по обеим сторонам прохода. Зрителей было немного. Пятерка села и стала смотреть спектакль.
  На хорошо освещенной сцене четыре персонажа двигались на фоне декорации, представляющей заснеженные горы. Женщина и трое мужчин были одеты в роскошные костюмы. Женщина, стоя на коленях, пела гнусавым голосом нудную грустную песню. Один из мужчин держался обеими руками за голову. Второй грозил залу огромной саблей. Третий был похож на робкого малого, страдающего дизентерией и не знающего, как извиниться, чтобы выйти.
  — Полный идиотизм, — заметил старший сержант Гребер, осторожно массируя свою большую голову.
  — Здесь нас точно не будут искать, — ответил капитан Грей. — Посидим четверть часа. Они решат, что мы ушли.
  Юбер посмотрел на часы.
  — Уже десять! Время идет быстро.
  — Мы не скучали, — заметил лейтенант Льюис, хрустевший суставами пальцев правой руки, слегка пострадавшей от недавних контактов с плохо выбритыми физиономиями.
  — Долго это не продлится, — заверил Мак-Иленни, поглаживая пальцем шрам на левой щеке. — Это точно долго не продлится.
  Они вспомнили о цели вечера и о том, что в конце их, возможно, ждет смерть. Им стало зябко. Один за другим, не глядя друг на друга, они испытали желание прочистить горло.
  На сцене женщина поднялась с колен и заплакала навзрыд. Тот, у кого была сабля, казалось, пытался продать ее двум остальным, которые отказывались его слушать. Устав, вояка выбросил свою саблю за кулисы. Потом все трое сели на корточки, не боясь испачкать свои красивые костюмы, и сблизили головы для тайного совета, в то время как женщина обращалась к небесам с долгими пылкими тирадами.
  — Эта баба меня достала, — решил Гребер. — Я заставлю ее замолчать…
  Он встал. Льюис схватил его за плечо и вынудил сесть.
  — Спокойнее… У нас передышка.
  — Это невозможно слушать, — застонал старший сержант. Те три мужика явно советуются, не будет ли лучше ее утопить. Таким бабам лучше не жить!
  Он вскочил так быстро, что Льюис не успел его остановить, и крикнул:
  — Да заткнешься ты или нет?
  Рука Льюиса резко вернула его на скамейку. Удивленные зрители с осуждением посмотрели на пятерку, но актеры как ни в чем не бывало продолжали свои завывания.
  — Этот тип совсем пьян! — буркнул капитан Грей.
  — Если ты не будешь сидеть спокойно, — пригрозил Льюис сержанту, — я тебя оглушу. Понял?
  — Пошел ты! — ответил старший сержант.
  Он закрыл глаза и заткнул уши, так что не увидел подошедшего китайца в коротких брюках и развевающейся рубашке, который сел на скамейку как раз позади Юбера.
  — Полиция, — тихо произнес вновь пришедший по-английски. — Если они войдут сюда, следуйте за мной, я вас выведу…
  Юбер почувствовал, что его сердце забилось сильнее, но воздержался от проявления каких бы то ни было эмоций. Тот ли это знак, который они ждали? Было еще довольно рано, но они ведь не знали, в какой именно момент пропадали исчезнувшие морские пехотинцы. А они с самого начала взяли такой ритм, что неизвестный противник мог испугаться, как бы они не ускользнули от него, если он будет слишком медлить…
  — Ты очень добр, мой мальчик, — ответил Юбер. — У меня такое чувство, что мы выпили немного лишнего, а?
  — Я был в танцевальном зале, — отозвался молодой китаец. — Это было великолепно. Никогда раньше не видел ничего подобного.
  — Ты еще не видел главного, мой мальчик. С морскими пехотинцами надо быть готовым ко всему… Раз уж мы гуляем, так гуляем. Майор, не майор — один черт.
  Капитан Грей закуривал сигарету, когда в дверях появились полицейские. Молодой китаец поднялся одним прыжком.
  — Пойдемте! — позвал он.
  Все пятеро последовали за ним как один человек и с сумасшедшей быстротой понеслись по центральному проходу к сцене. Свистки, крики «Стой!», издаваемые в полную силу легких, только прибавили им скорости. Молодой китаец вскочил на сцену, и они без колебаний сделали то же самое. На этот раз актеры перестали играть и в ужасе смотрели на них.
  — Хороший макияж, — оценил Юбер, пробегая мимо женщины.
  — Прямо Голливуд! — прокомментировал старший сержант Гребер, восхищенно присвистнув.
  Они оказались за кулисами. Настоящее стадо бизонов! Мужчины разбегались, женщины падали в обморок, декорации обрушивались. Скоро они оказались снаружи, несясь за своим добровольным гидом, бежавшим, как чемпион. Они достигли запасного выхода, гуськом перелезли через турникет под взглядом ошеломленного сторожа и выскочили на темную улицу за пределами «Уорлд Амьюзмент парк». Молодой китаец свистнул, приложив пальцы ко рту, и тут же к ним из тени подъехало такси.
  — С вас пятьдесят долларов, — объявил молодой человек, протягивая руку.
  Пятьдесят сингапурских долларов за оказанную услугу — недорого. Мак-Иленни сунул руку в карман и заплатил, пока остальные влезали в машину, к счастью, достаточно большую.
  Такси пулей сорвалось с места. Юбер сел возле водителя, Мак-Иленни — на откидное сиденье, а остальные устроились сзади.
  — Куда едем? — спросил таксист.
  Юбер посмотрел на него. Это был китаец.
  — Куда хочешь, — ответил он, изображая пьяного. — Мы… Мы только хотим… повеселиться… повеселиться…
  — Красивые леди? — предложил водитель.
  — Вот-вот, — вмешался Гребер. — Красивые леди… Я герой, а ты дерьмо…
  — Он пьян, — счел нужным уточнить капитан Грей. — Он хороший сержант, но совершенно пьян… Ик!.. Ну вот, еще и икота.
  — Подумать только, что мы взяли с собой этого сукина сына сержанта, чтобы он присматривал за нами и доставил на борт. Пошел бы ты!..
  — Это мы его доставим, — захныкал Льюис. — Как больно видеть подобное! Не осталось никакой дисциплины… Нет, дисциплины не осталось… И я разобью морду тому, кто скажет мне обратное!
  Шофер презрительно молчал. Он вел машину быстро и умело. Когда они проехали новый мост возле старого аэропорта, Юбер понял, что их везут в центр города. Он изо всех сил надеялся, что шофер-китаец — один из тех, кого он хочет разоблачить…
  Слишком много совпадений, чтобы это было простой случайностью. Слишком много совпадений…
  Глава 4
  Такси въехало в полный жизни китайский квартал и сначала покатило вдоль своего рода большого блошиного рынка с прилавками, освещенными керосиновыми лампами, огоньки которых колебались под морским бризом. Затем оно свернуло на улицу с продуктовыми лавочками, где продавались фрукты, колбасы, жареные цыплята, апельсиновый сок и сок сахарного тростника, жареные бараньи ребрышки, пирожки с начинкой, сладкий картофель и многое другое…
  Другая улица, такая же оживленная, была занята ремесленниками. Часовщики, сапожники, портные, слесари и зубодеры работали прямо на тротуаре…
  Наконец они въехали в узкую, грязную и мрачную улочку, плохо освещенную несколькими фонарями из разноцветной бумаги.
  — Сюда, — объявил шофер. — Здесь вы найдете самых красивых девушек Сингапура. За деньги они будут вашими.
  Они вышли из машины. Лейтенант Мак-Иленни снова выполнил работу кассира, пока Гребер справлял естественную надобность на стену, распевая во все горло: «Я так люблю тебя, Юджин, что просто схожу с ума…»
  Таксист медлил с отъездом. Юбер подумал, что он хочет убедиться, войдут ли они именно туда, куда надо, поскольку на улице были и другие «дома». Он постучал кулаком в дверь и заорал:
  — Эй, откройте бедным военным, которым очень надо!
  Дверь со скрипом открылась. Старая китаянка, беззубая и почти лысая, высунулась и сказала:
  — Добро пожаловать, морские пехотинцы.
  Старший сержант Гребер закрыл глаза пальцами.
  — Что я вижу? — воскликнул он. — Над нами посмеялись. Сваливаем, ребята, пока эта ведьма нас не сцапала!
  — Я только привратница, — объяснила старуха, не обижаясь.
  Юбер втолкнул Гребера внутрь.
  — Пошли! Там будет видно…
  Они шли гуськом, смеясь и грубо шутя, однако внимательно смотря по сторонам и оставаясь начеку.
  Они поднялись на второй этаж следом за старухой, пыхтевшей на каждой ступеньке, как паровоз, и попали низкий, задымленный зал, слабо освещенный несколькими японскими фонариками с движущимися картинками.
  На скользких от сырости стенах висели ужасные танцевальные маски. Стоял десяток столов. Только три были заняты. Офицеры насчитали всего пятерых клиентов и столько же девиц, одна из которых, полуголая, дрожала на коленях толстяка, казавшегося спящим.
  В глубине, в наиболее ярко освещенном месте, находился бар из составленных в ряд бочек с надписью «ВЗРЫВЧАТКА». Бармен, молодой китаец с прилизанными волосами, всеми зубами улыбался вошедшим.
  Они шумно сели за один из столиков. Колченогий стул сломался под весом лейтенанта Мак-Иленни, который принялся страшно ругаться. Остальные расхохотались. Льюис и Грей, сидевшие ближе остальных, схватили лейтенанта под мышки и без труда подняли.
  — Останьтесь с нами, Ангел, старина, — сыронизировал Юбер. — Не покидайте нас…
  Капитан Грей заорал:
  — Хозяин! Принесите что-нибудь крепкое под ягодицы лейтенанта! И побыстрее!
  Приятели держали Мак-Иленни на весу, пока беззубая китаянка не подсунула под него новый стул. После этого они заказали виски.
  Жуткое пойло, которое им подали, едва не вызвало новый взрыв. Когда они перевели дыхание, то, не договариваясь, сделали одно и то же. И бармен едва успел нырнуть за бочки, чтобы в него не попали пять еще совершенно полных стаканов, брошенных, словно пять пушечных ядер…
  Пять взрывов, один за другим, за которыми последовало приятное треньканье разбитого стекла, разлетающегося осколками во все стороны, на несколько секунд опередили наступление тишины, густой, как сироп…
  Юбер краем глаза следил за остальными клиентами. Все они были азиатами и оставались невозмутимыми, совсем не обращая внимания на шум. Тот, кто казался спящим, даже не открыл глаз. Только девицы проявляли признаки беспокойства. Самая раздетая из них быстро приводила одежду в порядок.
  Потом над строем бочек появилась голова бармена. Он робко улыбался. Старший сержант Гребер медленно и тяжело поднялся и направился к нему.
  — Мы у тебя просили виски, сукин сын, а не горящий спирт.
  — Наверное, я плохо понял, — пробормотал китаец, еще не решавшийся подняться.
  Быстрым движением, удивительным у такого тяжеловесного на вид человека, Гребер схватил его за ухо и поднял на руке, как будто взвешивал кролика на рынке в Арканзасе.
  — Если ты немедленно не дашь нам свое лучшее виски, — пригрозил он, — я суну тебя в соковыжималку и заставлю твою бабку выпить полученный из тебя сок. Понял?
  Подошедшая старуха сочла нужным возразить:
  — Я ему не бабка, морской пехотинец.
  — Мне на это плевать, — ответил Арки. — Вы все равно выпьете.
  Он отпустил бармена, чье лицо приобрело баклажановый цвет, и позволил ему встать на ноги.
  — Поторопись, — велел он. — Мы умираем от жажды.
  Он сел на место и принялся петь строевые песни морских пехотинцев, воспроизвести которые не позволяют приличия. Его товарищи хором подхватили припев. Они пили третий стакан и пели третью песню, когда вошли пять девушек в цветастых пеньюарах, под которыми ничего не было, и встали вокруг их стола.
  — Они хорошенькие, да? — заметила старуха.
  — Замолчи, бабушка, — велел капитан Грей. — Мы хотим сами в этом убедиться.
  Даже не потрудившись встать, они распахнули пеньюары красоток и осмотрели их. Они заранее договорились, что если попадут в подобный дом, то откажутся «употреблять» девочек, чтобы оставаться вместе. Юбер прекрасно понимал, что противник будет стремиться разделить их. Голый морской пехотинец, занятый в постели девицей, становится легкой добычей, тогда как в группе… Юбер надеялся заставить противника пойти на риск. Если это не даст результата, всегда будет время сменить способ действий.
  — Третий сорт, — синхронно бросили они. Для морских пехотинцев это не годится.
  Девицы побледнели от оскорбления, но старший сержант Гребер не дал им времени. Он вскочил рывком, крича:
  — Да за кого нас здесь принимают, в конце концов? А? Что это означает?
  И он подтолкнул бедняжек к двери.
  — Убирайтесь! Вон! Страхолюдины! Это не красавицы! Жуткие уродины!
  Девушки убежали в слезах. Старуха казалась разъяренной. Гребер схватил ее и вовлек в несколько туров вальса.
  — Ты самая красивая, — напевал он. — Я хочу тебя…
  — Хватит, Арки! — бросил капитан Грей. — Ты ее сломаешь.
  Старший сержант сразу остановился, поцеловал старуху в лоб, отступил на шаг, церемонно поклонился ей и вернулся на свое место.
  — Я отказываюсь жениться на ней, — хныкал он, — но добейтесь, чтобы меня наградили «Пурпурным Сердцем»28. Теперь у меня здесь рана, которая никогда не заживет… — Он стукнул себя в грудь и изобразил плач ребенка: — Уаа!.. Уаа!.. — Через секунду он запел: — «Мой отец мне говорил, чтобы я это делал не так!»
  Они велели бармену принести полную бутылку виски. Бутылка была почти пуста, когда остальные клиенты незаметно разошлись. Гребер пел:
  — «Если ты не любишь резину, то будешь моей милой…»
  Они все больше пьянели. Юбер начинал испытывать тревогу.
  — Мы слишком много пьем, — буркнул он.
  — Замолчите, майор, — ответил капитан Грей. — Настоящий морской пехотинец никогда не пьет слишком много.
  Он заказал другую бутылку. Вошел высокий изысканный китаец, вежливо поздоровался с ними и начал спокойно разговаривать со старухой. Гребер и Льюис орали привезенную морскими пехотинцами из Кореи песню, в которой рассказывалось о подвигах старого сержанта, танцующего ча-ча-ча со своей гейшей.
  Изысканный китаец оставил старуху и подошел к Юберу. Он поклонился и сказал на очень хорошем английском:
  — Я восхищаюсь морскими пехотинцами, майор. Тут поблизости у меня есть танцевальный зал с очень красивыми девочками. Для меня было бы большой честью, если бы вы согласились выпить со мной бокал шампанского. Разумеется, плачу я.
  Юбер хотел ответить. Его губы зашевелились, но из горла не вышло ни одного звука. «Я совершенно надрался», — подумал он с досадой, злясь на себя, что разрешил им нарушить одно из наиболее важных правил секретного агента — оставаться трезвым при любых обстоятельствах. Его спутники были так же пьяны, как и он, если не больше. Он глубоко вздохнул и сумел ответить вежливо ждавшему китайцу:
  — Это… с удовольствием… сэр, но… мы не… мы не… Черт! Что я хотел сказать?
  — Что сегодня вечером мы немного наглупили, — договорил капитан Грей, — и патрули нас ищут.
  — Вот именно, — подтвердил Юбер. — Вот именно. Мы не хотим стать причиной… причиной…
  — Неприятностей? — предположил китаец. — Ваша деликатность делает вам честь, но я не боюсь полиции… У меня вы будете в гораздо большей безопасности, чем здесь, куда часто заглядывают военные патрули.
  — О! — заявил старший сержант, — это все меняет.
  Капитан Грей сделал знак Мак-Иленни.
  — Расплатитесь, Ангел.
  Лейтенант подозвал бармена, который уже приготовил счет. Сумма оказалась верной. На стол легли купюры и мелочь. Пятеро мужчин встали и последовали на улицу за пригласившим их китайцем.
  Они сели в большую американскую машину старой модели с затемненными стеклами. Юбер, думавший о таблетках против опьянения, не мог вспомнить, была ли своя порция у каждого или все хранил он один…
  Льюис и Гребер устроились впереди, возле водителя. Они сидели очень прямо, и Гребер распевал широко известную песенку: «Она была очень милой девушкой, очень любившей трахаться…» Юбер закрыл глаза. Он хотел запомнить дорогу, но подумал, что это сделают другие. Да и все равно они смогут увидеть название улицы или заведения, куда их привезут…
  Юбер разом проснулся. Мак-Иленни осыпал его ударами кулаков по ребрам.
  — Приехали, Конрад. Выходим!
  Юбер заворчал и с трудом вылез из машины, остановившейся в глубине тупика.
  — Где мы?
  — Войдем через заднюю дверь, — сказал китаец. — Это на втором этаже.
  Они слышали эхо оркестра, игравшего ча-ча-ча. Китаец открыл низкую дверь и добавил:
  — Я войду первым. Последний закроет дверь…
  Юбер шестым чувством, которое приобретают люди, привыкшие жить среди опасностей, ощущал угрозу и спрашивал себя, какое сопротивление они могут оказать, если их атакуют сейчас…
  Он пропустил остальных и закрыл дверь. Они находились в коридоре, заставленном переполненными мусорными ведрами и плохо освещенном одной пыльной лампочкой. Слева, вдоль стены, поднималась лестница. Китаец начал подниматься по ней первым, они последовали за ним.
  Еще одна дверь. За ней — коридор, затянутый красным бархатом, запахи еды. Новая дверь и внезапное вторжение музыки, подыгрывавшей высокому голосу китайской певицы…
  Они были в танцевальном зале, каких в Сингапуре немало. По выложенной плиткой дорожке двигались пары. Сидели несколько европейцев, на вид — солдаты Британской короны, переодевшиеся на вечер в штатское.
  — Идите за мной.
  Юбер прошел через большой зал как во сне, чувствуя только прохладу, освежавшую его всякий раз, когда он проходил под одним из огромных вентиляторов, вращавшихся на потолке.
  Музыка смолкла. Они были в красном с золотом салоне. Деревянный дракон смотрел на Юбера своими стеклянными глазами. Вошли пять девиц, одетых в знаменитые китайские платья с глубоким разрезом на боку. Принесли настоящее шампанское. Все происходило в каком-то тумане. Юбер чувствовал, как одна из девиц, сев рядом, щекотала ему затылок своими острыми ногтями. Это было приятно.
  — Меня зовут Милашкой, — сказала она.
  — Мне на это плевать, — ответил Юбер заплетающимся языком.
  Он слышал, как Гребер или кто-то другой затянул знакомую песню: «Если ты не любишь резину, то будешь моей милой…» Юбер засмеялся, вернее, так ему показалось. Он не был уверен, что остальные слышат его смех. Это как бы происходило внутри него. Вдруг китаец поднялся с полным бокалом в руке.
  — Да здравствуют морские пехотинцы! — провозгласил он.
  Юбер потянулся со своим бокалом и сумел пробормотать:
  — Семпер Фи! Да здравствуют «сахарные задницы»!
  Он осушил бокал одним глотком, почувствовал, что пол уходит у него из-под ног, и рухнул на банкетку без сознания.
  Глава 5
  Первым ощущением Юбера было, будто он сидит верхом на отбойном молотке, вторым — что он оказался на холоде, обжигавшем ему лицо. Потом он почувствовал запах, который невозможно было распознать, но который вызывал тошноту. Его вырвало.
  Сотрясавшие его толчки жуткой болью отдавались в ставшей особенно чувствительной голове. Он снова потерял сознание…
  Юбер пришел в себя через некоторое время, совершенно не помня о первом возвращении на поверхность. Однако теперь его мозг работал, пусть замедленно, с трудом, как смазанный слишком густым маслом мотор, который заводят на сильном морозе…
  Мороз… Его руки поднялись к лицу и коснулись колотого льда. Может быть, именно лед вернул его к жизни? Но откуда он взялся? И эта адская тряска? И этот запах?
  Глаза у него были раскрыты, но он ничего не видел. Старый надежный инстинкт повелительно шептал, что каждая уходящая секунда могла стать последней.
  Лед продолжал оказывать свое восстановительное действие. Пальцы Юбера схватили что-то длинное и скользкое, но тут же выпустили. Потом он вспомнил… Этот вечер… Невероятная попойка…
  Таблетка… Он попытался лечь на спину, но безрезультатно. Нечто вроде большого мягкого свертка придавило его. Несмотря на невыносимую боль, сверлившую его голову каждое мгновение, он изогнулся, чтобы пошарить в карманах.
  Юбер нашел в кармане брюк маленький пузырек. Через десять секунд таблетка была в его желудке.
  Он снова провалился в полубессознательное состояние, позволявшее ему чувствовать звуки, запахи, тряску… Потом вдруг сообразил, что это за резкое, но ровное урчание, составляющее основной шумовой фон. Мотор, мотор грузовика… Он лежал на полу кузова грузовика, ехавшего с большой скоростью…
  Юбер был еще слишком заторможен, чтобы делать выводы, но инстинктивно понял: нависшая над ним опасность не превратится в непосредственную угрозу, пока грузовик едет. Он расслабился, ожидая начала действия таблетки, и даже не задавал себе вопросов о судьбе своих четырех товарищей.
  Крутой поворот и остановка грузовика сразу его насторожили. Он чувствовал себя лучше, голова болела меньше, и мозг работал свободнее. Хлопнула дверца, потом вторая. Новый металлический звук… Появился слабый свет. Задние дверцы открылись.
  Голоса… Их было два. Говорили на непонятном азиатском диалекте. Люди забрались в кузов, передвинули ящики. Потом их тени прошли над недвигавшимся Юбером. Они нагнулись, схватили его за плечи и попытались поднять. Что-то им мешало. Они бросили его и стали поднимать это что-то. Юбер понял, что сверток позади него был одним из его товарищей.
  Они перетащили этого человека, положили, чтобы спрыгнуть на землю, снова подняли и понесли… Юбер решил, что должен узнать. Он с трудом поднялся и обнаружил, что их засунули среди ящиков со свежепойманной рыбой, которую на время перевозки положили в лед. Один из ящиков упал на Юбера. Попав на лицо, он привел его в чувство, а от запаха рыбы его стошнило. Два маленьких последствия одной случайности должны были снасти ему жизнь…
  Он бесшумно подошел к краю кузова. Грузовик стоял на берегу моря. Ночь была относительно светлой, безлунной, но звездной. В нескольких кабельтовых на волнах плясала большая моторная лодка.
  Двое неизвестных положили морского пехотинца на песок. К ним присоединился третий человек, появившийся, вне всяких сомнений, с лодки. Они начали оживленную, но короткую дискуссию. Вновь пришедший опустился на корточки возле тела морского пехотинца, лежавшего на животе, и быстрым точным ударом сломал ему позвоночник.
  Юбер, у которого перехватило дыхание, чуть было не рванулся вперед. Его удержал рассудок. Было слишком поздно, да и он не чувствовал себя в форме, достаточной, чтобы столкнуться с тремя противниками на открытой местности.
  Убийца поднял свою жертву, взвалил себе на спину и вошел в море, направляясь к лодке. Вода доходила ему до колен, когда двое других решили вернуться к грузовику.
  Юбер тут же начал искать кинжал диверсанта, прикрепленный клейкой лентой к икре правой ноги. Но кинжала не было.
  Он быстро вернулся на свое место. Двое мужчин поднялись в грузовик, перешагнули через ящики, прошли над Юбером и остановились там, где лежал тот, кого они унесли.
  Юбер дождался, пока они склонились над ним. Его руки распрямились с молниеносной быстротой, схватили их за головы и соединили со всей силой, на которую он был способен. Захваченные врасплох, те двое не успели среагировать. Оглушенные, они повалились на Юбера, который, истощенный усилием, высвободился из-под них с большим трудом…
  Он встал на ноги. В голове у него как будто звенел колокол. Он ощупал одежду своих жертв, нашел точно такой же кинжал, как тот, что у него взяли, и стал ждать…
  Прошли бесконечные секунды, потом человек с лодки позвал, не слишком повышая голос. Юбер ответил нечленораздельным бурчанием на горловой ноте. Он держал кинжал за клинок и старался глубоко и ровно дышать, чтобы как можно скорее вернуть себе спокойствие.
  Появилась фигура человека. Он остерегался и держался на приличном расстоянии. Снова позвал. Юбер ответил примерно тем же образом. Когда он понял, что противник не подойдет ближе, то сам придвинулся, чтобы сократить расстояние. Снаружи крытый кузов грузовика должен был казаться черной дырой. Даже если бы тот его увидел, то не мог бы узнать.
  Юбер поднял руку в последний момент. Его мускулы распрямились, и нож просвистел, летя к цели. Отличный бросок, если бы он удался, но человек успел пригнуться. Юбер целился в центр мишени. Нож задел плечо неизвестного, который завопил и бросился бежать, петляя, как заяц, к морю.
  Юбер выпрыгнул и кинулся к кинжалу. Однако силы еще не вернулись к нему. Задохнувшись и чувствуя, как раскалывается от боли его голова, он упал лицом в песок.
  Он еще лежал, хрипя, когда сквозь шум прибоя пробился треск мотора. Невероятным усилием воли Юбер приподнялся. Слишком поздно. Лодка на большой скорости уносилась, оставляя позади себя белый след пены.
  Много минут он оставался неподвижным, потом подобрал кинжал и вернулся к грузовику. Двое неизвестных приходили в себя. Он снова стукнул их головами и вытащил из машины. Потом перенес на песок своих товарищей.
  Это были капитан Грей, лейтенант Мак-Иленни и старший сержант Гребер. Убитый лейтенант Льюис был увезен на лодке в неизвестном направлении.
  Чтобы привести в чувство трех морских пехотинцев, Юбер использовал тот же способ, что так хорошо помог ему самому. Он растер им лица льдом, вызвал у них рвоту, потом заставил принять по таблетке от опьянения.
  Ему пришлось ждать, пока средство начнет действовать. Хронометр показывал три часа тридцать пять минут, но это ничего не давало, поскольку он не знал, в котором часу потерял сознание в салоне танцевального зала. Он ощупал свои карманы и убедился, что у него ничего не взяли — ни документов, ни денег.
  Юбер подошел к кромке воды, чтобы почистить свою грязную форму. Ему захотелось искупаться… Когда он вышел из теплой воды, почти заново родившийся, трое других начали двигаться. Двое переносчиков тоже. Он оглушил их снова и связал веревками, найденными в грузовике.
  Затем Юбер осмотрел машину, но не нашел ничего интересного. Табличка указывала, что владельцем является «Сингапур'с Фишермен и Компания».
  Трое моряков настолько пришли в себя, что могли выслушать его. Он рассказал им, что произошло, не умолчав и о почти бесспорной смерти лейтенанта Льюиса. Потрясенные, подавленные, они едва реагировали. Потом старший сержант Гребер расплакался горькими слезами и стал себя обвинять. Он виноват, что Анчор умер. Он должен был присматривать за офицерами. Они взяли его с собой именно для этого, а он обманул их доверие. Он думал только о том, чтобы напиться бесплатно и подурачиться, тогда как должен был оставаться трезвым, как верблюд, и постоянно начеку. Он просто гнусный сукин сын. Он знает, что говорит. Он больше не достоин оставаться в рядах Шестого полка морской пехоты, среди отважных «сахарных задниц». Он попросит перевода…
  Наконец капитан Грей приказал ему замолчать. Юбер предложил им искупаться в море, чтобы окончательно привести их в чувство. Грей и Мак-Иленни пошли, а Гребер отказался.
  — Я буду сторожить этих негодяев, — буркнул он.
  Юбер подошел к грузовику и влез в кабину. Ключ был на приборной доске. Он завел мотор, поискал рычаги скорости и выключил контакт. Лучшее, что они могли сделать, это вернуться в Сингапур и отправиться на эсминец. Надо будет вызвать туда Джо Брауна, устроить совещание и проанализировать ситуацию.
  Он смотрел, как ветер шевелит кокосовые пальмы между пляжем и дорогой, когда услышал сзади вопли. Юбер выпрыгнул из кабины и побежал, доставая свой кинжал. Двое офицеров морской пехоты вылезали из воды так быстро, как только могли, крича непонятные слова.
  Юбер понял, что произошло, увидев старшего сержанта Гребера, который в безумной ярости расплющивал головы пленных ударами каблука. Юбер схватил унтер-офицера за пояс и повалился с ним на песок. Гребер с пеной бешенства на губах попытался выколоть ему глаза растопыренными пальцами. Юбер едва успел парировать. Рефлексы старшего сержанта еще не вернули обычную быстроту. Юбер оглушил его, ударив ребром ладони по переносице.
  Грей и Мак-Иленни склонились над двумя несчастными, чьи головы были превращены в кашу. Они посмотрели на Юбера.
  — Ничего нельзя сделать. Он их убил. — Юбер едва не плакал от досады.
  — Я должен был догадаться, — сказал он, — когда увидел, как он потрясен смертью Льюиса. Он захотел за него отомстить.
  — Не вините себя, — возразил Грей тихим голосом. — Это я…
  Юбер пожал плечами и перебил его:
  — Споры об ответственности ничего не дадут. Мы потеряли единственную серьезную надежду узнать…
  Они решили выбросить тела в море и дать полиции разобраться самой. Мак-Иленни привел Гребера в чувство контрзахватом из джиу-джитсу. Старший сержант, казалось, совсем не помнил, что сделал. Они посадили его в кузов, а сами втроем сели впереди, Юбер — за рулем.
  — Судя по маяку вдали, — спросил он, — Сингапур там?
  Он указал пальцем за плечо.
  — Конечно, — подтвердил капитан Грей.
  Юбер задним ходом выехал на шоссе. Грузовик набрал скорость. Через пять минут они проехали мимо большого отеля, построенного между дорогой и морем. Грей сообщил:
  — Это «Сивью». Мы на Мейер-роуд. Четверть часа езды от центра города.
  Юбер гнал, придавив педаль газа к полу. Грузовик был старым, но мотор тянул хорошо. Жутко дрожавшая кабина переживала превратности возраста хуже.
  Они достигли пригорода. Высоко взметнувшийся над холмом «Берд'с ай вью» маяк непрерывно посылал сигналы через Малакский пролив. Разноцветные огни указывали положение кораблей, стоящих на якоре в порту. У Юбера возникла мысль:
  — Мы доедем на этой колымаге до первого полицейского поста. Скажем, что видели, как из нее выбежали какие-то люди, да что угодно… Так мы узнаем, краденый этот грузовик или нет.
  Двое других согласились.
  — Потом, — сказал Грей, — мы попытаемся найти то заведение, где нас накачали наркотиками.
  — Вы думаете, нас накачали наркотиками? — спросил Мак-Иленни.
  — Конечно, — подтвердил Юбер. — Но найти то место, возможно, будет непросто. Вы не заметили адрес? Признаюсь, что я был не в состоянии это сделать.
  Двое морских пехотинцев смущенно молчали.
  — Мы наверняка найдем беззубую старуху. Она замешана в дело. Заставим ее расколоться.
  Юбер заметил:
  — Не знаю, как вы себя чувствуете. Что касается меня, двенадцать часов сна пойдут мне на пользу.
  — В Гвадалканале, — возразил Грей, — мы дрались без сна день и ночь, пока не перебили всех япошек.
  — Мы не в Гвадалканале, — ответил Юбер. — Здесь решаю я. Если мы бросимся на поиски сейчас, без отдыха, без информации, то можем потерпеть полное поражение. Льюису мы уже ничем не поможем.
  Они заметили полицейский пост. Вдруг Мак-Иленни вспомнил об их вчерашних подвигах.
  — Вы не думаете, что нас заберут, если мы туда сунемся? Они наверняка еще не забыли о наших проделках.
  — Черт! — огорчился Юбер. — Вы правы. Оставим колымагу перед дверью и уйдем по-английски. Браун сообщит нам.
  Они остановили грузовик возле тротуара, вышли и подняли Гребера, заснувшего в кузове. Им пришлось вытаскивать его оттуда за ноги.
  — Оставьте меня, — ворчал он, — я хочу спать…
  Запах рыбы пропитал его одежду, и остальные с отвращением заткнули носы.
  — Иди сзади, — приказал капитан. — От тебя воняет!
  Они отправились в порт и разбудили спавшего в своей ореховой скорлупке водителя катера. Эсминец стоял на якоре довольно далеко от берега.
  * * *
  Браун пришел через час и присоединился к ним в помещении для морской пехоты под задними башнями. Юбер дал ему подробный отчет о событиях, потом повернулся к остальным.
  — Если я что-то забыл, скажите.
  Они покачали головами. Браун, внимательно выслушавший его, закурил сигарету.
  — Подведем итог, — сказал он. — Вы думаете, что молодой китаец, предложивший вам свои услуги в театре, входит в банду? Потому что он первый подошел к вам?
  Юбер поднял брови.
  — Полной уверенности нет, но подозрения сильные. Он знал, что возле того выхода, которым редко пользуются, ждало такси… Это такси стояло в удалении, в тени, как будто чтобы избежать других клиентов. То, что таксист в деле, это точно. Прежде чем уехать, он ждал, пока мы войдем в то заведение с девицами.
  Браун заметил:
  — Они получают процент, когда привозят в такие заведения клиентов. Это может быть достаточным объяснением.
  — Допустим…
  — Вы сможете найти дом?
  — Этот — конечно. Я хорошо помню, где мы проезжали.
  — Прекрасно. Вы мне сказали, что пришедший за вами китаец знаком со старухой?
  — Он разговаривал с ней как со старой знакомой.
  — Вы не заметили, пользовался ли кто-нибудь в заведении телефоном после вашего прихода?
  Они переглянулись и отрицательно покачали головами с великолепной синхронностью.
  — Мы уже сильно опьянели, — вспоминал Гребер.
  — Не думаю, что старуха выходила… Но пока мы были там, уходили клиенты, — заметил капитан Грей.
  — В любом случае, — отрезал Юбер, — если таксист замешан в дело, он мог это сделать сам.
  Браун поморщился.
  — Простите, но это предполагает участие слишком большого числа людей…
  — Так и должно быть, — возразил Юбер. — Они не могут уводить парней, куда захотят, без множества сообщников… Допустим, что они зацепляют наших парней в парке… Заведение беззубой может служить для того, чтобы довести их до нужной степени усталости и опьянения. И в завершение — танцевальный зал и шампанское со снотворным.
  — Ладно, — согласился Браун. — Вы сможете найти этот танцевальный зал?
  Общее молчание.
  — Я задал вам вопрос, — повторил Браун.
  Юбер почесал затылок.
  — Я, кажется, понадеялся, что маршрут запомнят другие.
  Грей и Мак-Иленни признали, что оба думали точно так же.
  — Мне кажется, — вмешался Гребер, — что мы проезжали по новому мосту возле старого аэропорта…
  — Вы в этом уверены?
  — Да, почти…
  Браун скривился. Это «почти» ему совершенно не нравилось.
  — И ни один из вас не знает названия танцевального зала?
  — Нас провели из тупика через задний ход. Ни названия улицы, ни вывески…
  — Но вы должны знать внутреннюю обстановку этого танцевального зала.
  — Может быть…
  — Там были вентиляторы, — вспомнил Гребер.
  Браун пожал плечами.
  — Они есть во всех, за исключением «Эйр Вью» на Максвелл-роуд: там кондиционеры.
  — Я помню, что маленький салон был красным с золотом, заметил Юбер. — И там была голова дракона…
  Браун поднял глаза к потолку.
  — И это вы найдете почти всюду. Постарайтесь вспомнить что-нибудь другое.
  Они напрасно ломали себе голову, но вдруг Гребер тихо сказал:
  — Я помню, что у девицы, которая сидела рядом со мной, была пудреница с музыкальной шкатулкой. Она ее включила… Играла «Будь, что будет…» Мне кажется, она мне сказала, что эта штука из Японии.
  Браун, казалось, заинтересовался.
  — Это может быть серьезным следом. По мне, лучшее, что вы можете сделать, — обойти все танцевальные залы…
  Капитан Грей встал.
  — Пойдем.
  Браун успокоил его движением руки.
  — Не нервничайте, капитан. Все уже давно закрыты. После часа ночи открытыми остаются только дома терпимости. А сейчас закрыты и они.
  — У меня есть идея, — вмешался Юбер. — Я припоминаю, что в танцевальном зале были европейцы. Наверняка, английские солдаты в штатском, судя по выправке. Можно было бы провести розыски в казармах. Пять пьяных морских пехотинцев, проходящих через зал, должны бросаться в глаза.
  — Это возможно, но потребует немало времени.
  — Вам нужно будет заняться и расследованием насчет грузовика, — продолжал Юбер. — И если вы услышите о невысоком парне, раненом в плечо…
  — Тип, что увез тело Льюиса?
  — Да.
  Наступила тишина. Браун добавил более низким голосом:
  — Все-таки теперь мы знаем, что захваченных морских пехотинцев убивают, а потом увозят на лодке, возможно, на более крупное судно. Если бы мы знали, с какой целью, это бы очень продвинуло дело.
  — Вам следовало бы разузнать о судах, находящихся здесь с начала исчезновений или проходивших в дни, когда пропадали наши парни, — посоветовал Юбер.
  — Я об этом думал.
  — Полагаю, теперь я могу продолжить дело один, в штатском…
  Трое морских пехотинцев с изумлением посмотрели на Юбера.
  — Не может быть и речи, — возразил капитан Грей. — Нам нужно отомстить за погибших. Если вы не хотите, чтобы мы были вашими помощниками, мы будем действовать сами.
  Это было очень серьезно, и Юбер понял, что ничто не помешает им сделать все по своему усмотрению. Предпочтительнее иметь их рядом с собой, чем против.
  — О'кей! — сказал он. — Но вы переоденетесь в штатское.
  — Как хотите.
  Браун вновь взял слово:
  — Предлагаю вам отдохнуть до шести вечера. Я приеду к этому времени, надеюсь, с полезной информацией о грузовике и других вещах. После этого вы пойдете на поиски. Лучше всего, на мой взгляд, попробовать найти беззубую старуху и заставить ее расколоться.
  — Правильно, — согласился Юбер.
  Браун добавил, глядя на Гребера:
  — Действительно, очень жаль, что старший сержант до такой степени потерял свое хладнокровие. Допрос тех двоих мог избавить нас от многих трудов.
  Гребер постарался съежиться.
  — Я об этом не подумал, — глухо ответил он. — Я знал только одно: они убили лейтенанта Льюиса. Я увидел красную тряпку…
  — Большое сердце, но маленькие мозги, — прокомментировал капитан Грей.
  Браун встал.
  — Пойду к коллегам из ИС29 и скажу им пару слов об этой истории. Они могут добиться, чтобы полиция оставила вас в покое, если вы снова слишком нашумите. До вечера! Хорошенько выспитесь.
  Юбер встал.
  — Я поеду с вами. Высадите меня у отеля.
  Глава 6
  Юбер проснулся незадолго до четырех часов, свежий и отдохнувший. По телефону он заказал половину холодного цыпленка, французское шампанское и фрукты. После этого он принял холодный душ.
  Заказ был уже в номере, когда Юбер вернулся в комнату. Он с удовольствием поел. Потом надел белую льняную рубашку, небеленые полотняные брюки, хлопчатобумажные носки и сандалии. Он убрал в карманы фальшивый паспорт на имя Энтони У. Каттера, двести сингапурских долларов, крепкий нож с разными лезвиями, тонкий фонарик, надел солнечные очки и взял в руку маленькую брошюрку «Как осмотреть Сингапур», призванную придать ему вид нормального туриста.
  Юбер спустился, ответил на приветствие продавщицы газет и посыльного. Такси стояли на другой стороне улицы, в тени высоких деревьев парка. Он пересек шоссе, сел в одну из машин и велел шоферу покатать его по китайскому кварталу.
  Жара была ужасной. Сидя прямо, не прислоняясь к спинке, Юбер подставлял лицо под потоки обжигающего воздуха, врывавшегося через опущенные стекла.
  Он сразу же узнал большой блошиный рынок, замеченный накануне, и сказал шоферу, что хочет выйти здесь.
  — Мне вас подождать? — спросил тот.
  — Нет.
  Юбер посмотрел на счетчик и добавил щедрые чаевые, чтобы компенсировать водителю разочарование. Едва выйдя, он был окружен толпой мальчишек, предложивших ему за десять секунд сто услуг, одна удивительнее другой, и почтительно называвших его боссом. Он как мог отделался от них и чуть дальше нашел улицу с продуктовыми магазинчиками, облик которой весьма отличался от ночной картинки, сохранившейся в его памяти. Юбер шел широкими шагами, но не торопился, глядел по сторонам и оставался глухим к продолжавшим сыпаться предложениям.
  Дальше шла улица ремесленников с разноцветным бельем, сохнувшим на длинных бамбуковых палках, высунутых из окон над дорогой, и мастерскими — простыми лавочками без окон. Тротуаров не было. Он заметил множество велосипедов, а также старый грузовик с тюками ткани. Вокруг, как обычно, суетились полуголые ребятишки с улыбающимися круглыми лицами.
  Юбер столкнулся с настоящими туристами — англичанами, увешанными фотоаппаратами. Их вел сикх в тюрбане и с великолепной белой, шелковистой бородой.
  Наконец он увидел ту улочку, еще более грязную при свете дня. На углу непалец, будто сошедший с Гималаев, вытирал свое монголоидное лицо рукавом. На его жестких черных волосах прямо сидела необычная фетровая шапочка в виде формы для пирожков. Два ожерелья, одно из которых было деревянным, висели на его мощной шее. Он что-то спросил, но Юбер не понял. Тот покорно махнул рукой и улыбнулся, увидев бродячего продавца чая.
  В глубине улицы стояла группа людей. Китайцы. Юбер нахмурил брови. Ему захотелось повернуться и прийти сюда позже, но времени у него не было. Он подошел. Люди замолчали, уставившись на него.
  Дверь была открыта, и на лестнице тоже стояли люди.
  — Что случилось? — спросил Юбер, неожиданно забеспокоившись.
  — Кто-то умер, — ответил старик в очках с железной оправой.
  — Кто?
  — Женщина. Та, что жила в этом доме.
  — Беззубая старуха?
  — Да. Она упала с лестницы. Сегодня утром ее нашли внизу мертвой.
  — Сегодня утром? — удивился Юбер.
  Китаец уточнил:
  — Готовят похороны. Они состоятся вечером.
  Разумеется, при такой жаре держать тело дольше было невозможно. Очень огорчившись, Юбер поинтересовался:
  — Можно ее увидеть?
  — Она уже и гробу. Вы ее знали?
  — Да.
  Мужчина понимающе покачал головой. В его глазах быть клиентом этого дома не являлось позором.
  — Я был здесь несколько дней назад, — продолжал Юбер, — и забыл мою зажигалку. Она золотая, и я бы очень хотел ее найти.
  — Понимаю, — сказал китаец.
  И все. Юбер искал способ связать порванную нить.
  — У нее была семья?
  — Нет, только подруги. Всем занимается «Кантониз Амах'с Клаб»30.
  Наступило молчание. Смущенный китаец искал предлог, чтобы уйти. Юбер взял его за руку.
  — Я бы хотел увидеть председательницу клуба.
  Удивленный китаец ответил:
  — Я не знаю, где она.
  Юбер вынул из кармана десятидолларовую бумажку и сунул ему в руку.
  — Я хочу ее увидеть.
  Старик посмотрел на купюру, заколебался, но потом показал Юберу рукой, что тот должен подождать. Юбер смотрел, как он уходит, прокладывая себе путь по лестнице, и стал ждать.
  Прошло несколько минут. Люди привыкли к присутствию Юбера, и разговоры возобновились. Старый китаец вернулся и махнул рукой, подзывая Юбера.
  Лестница была заполнена оживленно разговаривавшими пожилыми женщинами в черной одежде. На втором этаже было еще больше народу. Юбера провели на третий. Наконец он оказался в уродливой и грязной комнате, обстановка которой позволяла предположить, что она не использовалась для жилья честных буржуа.
  Старый китаец вышел и закрыл дверь. Внезапно насторожившись, Юбер нажал на ручку, которая, однако, свободно повернулась. А ведь его вполне могли запереть и попытаться убить.
  Он подошел к окну с грязными стеклами и открыл ставни. Крыши, только крыши, некоторые с поднятыми по китайской моде углами.
  Он услышал сзади себя кашель и почти одновременно почувствовал крепкий запах табачного дыма. Повернувшись, он увидел старую женщину, закрывавшую дверь.
  — Здравствуйте, — произнесла она дрожащим голосом. — Я впервые оказалась в таком месте наедине с мужчиной. — Она внимательно рассмотрела его и добавила: — С красивым мужчиной… Правда. Я очень рада.
  Юбер разглядывал ее со смешанным чувством любопытства и симпатии. Она была невысокой и кругленькой. Ее платье из черной хлопчатобумажной ткани напоминало рясу. Удивительно мягкое и свежее лицо заставило Юбера подумать о теленке, приведенном на бойню. Зубов у нее не осталось, а глаза под набухшими веками были такими маленькими и сидели так глубоко, что, казалось, их вообще нет. Редкие седые волосы над довольно высокой залысиной были отброшены назад. Узловатые руки были ухоженными. На левой она носила печатку и маленький бриллиант. Запястье украшал браслет из слоновой кости. Она улыбалась.
  — Вы председательница «Кантониз Амах'с Клаба»? — почтительно спросил Юбер.
  — Да, — ответила она. — Чем могу быть вам полезна?
  Она осторожно села на кровать, привыкшую к молодым телам. Юбер, приблизившись на несколько шагов, мягко сказал:
  — Я был здесь прошлой ночью. Я не верю, что ваша подруга погибла случайно.
  Беззубый рот перестал улыбаться. Прошло несколько секунд.
  — Это очень серьезное обвинение, — прошептала наконец старуха.
  — Я был здесь с четырьмя товарищами, — продолжал Юбер. Кто-то завлек нас в ловушку. Мы должны были в ней погибнуть, но умер только один из нас. Убийцы знали, что мы вернемся, и убили вашу подругу, чтобы она не заговорила.
  Старуха молчала. Ее лицо старого ребенка с морщинками только возле глаз, появлявшимися, когда она улыбалась, могло показаться лицом умершей. Но Юбер чувствовал, что это лишь бесстрастная маска, а слушает она с большим вниманием.
  — Пришедший человек был китайцем, — продолжал Юбер. — Хорошо одет, изыскан… Он знал вашу подругу и говорил с ней как со старой знакомой, прежде чем подойти к нам. Затем он пригласил нас к себе, в танцевальный зал, где напоил шампанским с наркотиками. Мы все были слишком пьяны, чтобы запомнить дорогу и название заведения. Сейчас я пришел к вашей подруге чтобы спросить у нее имя того человека и узнать, где его можно найти. Нам нужно отомстить за погибшего товарища. Если вы дадите мне эти сведения, мы отомстим и за вашу подругу.
  Старуха сидела по-прежнему неподвижно. Помедлив несколько секунд, она спросила:
  — Ты морской пехотинец, сынок?
  Вопрос удивил Юбера. Она что-то знает?
  — Морской пехотинец, — заверил он.
  Женщина сложила руки, поправила свою печатку и задала новый вопрос:
  — Что означает «сахарные задницы»?
  — Это прозвище, — ответил Юбер, — кличка. Однажды Шестой полк морской пехоты доставляли к месту боев на транспортном корабле, уже груженном сахаром. Так что ребята плыли, сидя в трюме на мешках с сахаром. Поэтому теперь их зовут «сахарные задницы».
  Она казалась довольной объяснением.
  — Я тебе верю, — проговорила она дрожащим голосом.
  Юбер понял, что она думала не о прозвище парней Шестого полка, а о недавнем приключении, о котором он ей рассказал.
  — Я слышала, — продолжала она, — что в последнее время у «сахарных задниц» в Сингапуре были проблемы.
  Ей нравилось произносить это прозвище. Легкая улыбка каждый раз поднимала ее губы, ввалившиеся в беззубый рот. Она достала из кармана платья нескладную черную сигару и прикурила от красивой газовой зажигалки.
  — Думаю, я помогу тебе, — пробормотала она, выпуская дым через ноздри. — Амахи против насилия.
  Она встала и добавила с тонкой улыбкой:
  — Я слышала, что англичане и вы, американцы, тратите много фунтов и долларов на содержание шпионских сетей. Но я уверена, что эти службы менее эффективны, чем моя. Представь себе, у меня есть информаторы в каждой важной сингапурской семье.
  Подумав об этом, Юбер тихо засмеялся.
  — Вы позволите вас поцеловать, бабушка?
  Она фыркнула.
  — Сначала открой дверь, это меня меньше скомпрометирует.
  Он сделал так, как она хотела, и расцеловал в обе щеки.
  — Давно меня не целовал такой красивый парень, — сказала она, вздрогнув. — Приходи ко мне сегодня вечером, в половине десятого, вот по этому адресу. А теперь иди. У меня много дел.
  Он взял визитную карточку, которую она ему протянула, спустился и встретил женщин с благовонными палочками, венками из бумажных цветов и портретом умершей. У выхода стоял молодой человек с белой повязкой на голове, державший под мышкой живого петуха.
  Юбер был весьма доволен собой. Часы показывали, что времени как раз достаточно, чтобы успеть на встречу с остальными.
  * * *
  На эсминце, в помещении для морской пехоты под задними башнями, снова собрались Браун, Грей, Мак-Иленни, Гребер и Юбер. Пустота, оставленная исчезновением Льюиса, была еще непривычна. Его товарищи нескоро перестанут инстинктивно искать его возле себя и думать о нем, как о живом.
  Юбер рассказал о дневном походе и его результатах.
  — Вы нам обещали не разыгрывать из себя одинокого рыцаря, — буркнул капитан Грей.
  — Пока было достаточно одного, — возразил Юбер. — Настоящий праздник начнется, когда мы найдем нашего негодяя.
  Они неохотно согласились. Слово взял Браун:
  — Грузовик с рыбой, на котором вас везли, был украден, как мы и думали. Он принадлежит очень крупной фирме, известной с самой лучшей стороны. Шофер в довольно плачевном состоянии был найден в пять часов утра в канаве у дороги, огибающей «Берд'с ай вью». Судя по его словам, около половины первого ночи на него напали два китайца, которых он подсадил на дороге.
  — Кто по национальности этот шофер? — спросил Юбер.
  — Малаец.
  — А что с расследованием в казармах?
  — Англичане распространили объявления во всех казармах и на всех, военных кораблях в Сингапуре. Пока никакого результата.
  — И все-таки это были военные, — сказал Юбер. — И стрижка подходящая, и в гражданской одежде они выглядели неловко.
  — Может, они были в самоволке — предположил Гребер.
  — Возможно. Тогда они будут молчать, — заметил Грей.
  — Что касается кораблей, — продолжал Браун, — расследование началось. Но первые поиски ничего не дали. Корабли, стоящие здесь в течение долгого времени на ремонте, кажутся вне подозрений, а таких, которые систематически заходили в порт в дни исчезновений, пока не выявлено. Мы ищем.
  — В общем, — заключил Юбер, — все наши надежды основываются на той очаровательной пожилой даме, которую я встретил сегодня днем.
  — Боюсь, что так, — буркнул Браун.
  Юбер посмотрел на остальных. Они выглядели подавленными.
  Глава 7
  Браун достал им маленький «ягуар 3L4» с кузовом седан серого цвета, очень мощный и по-настоящему быстрый. Юбер сел за руль. В США у него была такая же машина, только руль находился слева.
  Трое морских пехотинцев оделись в штатское, но коротко остриженные волосы и что-то неуловимое в манере носить одежду выдавало их. Юберу это было безразлично. Это не имело никакого значения. Главным было избавиться от формы, которая могла стать помехой для определенных действий на иностранной территории.
  Сидя рядом с Юбером, старший сержант Гребер тихо ощупывал свое лицо, носившее следы утомления со вчерашнего дня. Судовой врач наложил ему швы на правую бровь и всего вымазал йодом, что не украшало его и без того некрасивую внешность.
  Над лавочкой была двуцветная и двуязычная вывеска. Английский текст под китайскими иероглифами сообщал: «ЛИ СИОН ДРАЙ КЛИНИНГ».
  — Это здесь, — сказал Юбер. — Подождите меня в машине.
  Капитан Грей возразил:
  — Это может оказаться ловушкой.
  — Так вот, — добавил Юбер, — если я не вернусь через десять минут, врывайтесь в эту хижину.
  — О'кей.
  Он пересек шоссе. Две индийские женщины в сари, с длинными косами на спине и с золотыми браслетами на руках прошли мимо вместе с девочкой в белом платье. Помятое мусорное ведро, полное помоев, стояло на тротуаре перед прачечной. Внутри двое молодых китайцев гладили одежду. Юбер вошел.
  — Добрый вечер, — сказал он. — У меня встреча…
  — Мы знаем, — ответил один из них, широко улыбаясь. Следуйте за мной.
  Юбер прошел в заднюю часть лавочки, полную грязной, рассортированной по цвету одежды, потом на кухню, где старая амах разрезала цыпленка на кусочки величиной с игральную кость.
  — Добрый вечер, бабушка.
  — Добрый вечер, сынок.
  Молодой китаец вернулся к своей работе. Юбер взял стул и сел по другую сторону стола, лицом к старухе.
  — На улице очень хорошо, — начал Юбер. — Свежий бриз с моря…
  Беззубый рот улыбнулся.
  — Этим надо воспользоваться, сынок. Иди в «Гольден Кампонг»31 и спроси Та Чуэна.
  — Это то место и человек, которого я ищу?
  — Я так думаю. Держи меня в курсе.
  — Обязательно. Я вас очень люблю, бабушка.
  — Ты заставляешь меня краснеть. Уходи.
  Они улыбнулись друг другу, и Юбер вернулся в «ягуар». Он сел за руль, закрыл дверцу и сообщил:
  — «Гольден Кампонг». Мистер Та Чуэн.
  — Где это?
  — Понятия не имею, но мы найдем.
  Он включил зажигание, нажал на стартер, поставил рычаг на первую скорость, снял ручной тормоз справа от сиденья. Мощная машина с ревом рванулась с места.
  Они вернулись в центр города и остановились у первого такси, которое заметили на стоянке. Две минуты переговоров и двадцать пять сингапурских долларов убедили шофера. Он согласился показать им дорогу. Две машины тронулись в путь одна за другой.
  Гребер был прав. Они проехали по новому мосту. Через пять минут шофер остановился в довольно современном квартале перед большим цементным зданием и дал им понять, что это здесь. Действительно, красно-желтая вывеска указывала: «ГОЛЬДЕН КАМПОНГ».
  Юбер остановил «ягуар» чуть дальше. Таксист, которому заранее заплатили, уехал. Четверо мужчин вышли из машины. Одним движением, синхронность которого заставила их улыбнуться, они нагнулись, подняв правую ногу, чтобы проверить, на месте ли кинжал, прикрепленный клейкой лентой под брюками.
  — Обойдем квартал, — предложил Юбер. — Если это здесь, то нас провели другим путем.
  Молча кивнув, они двинулись в путь, напоминая четырех крупных хищников, бродящих с недобрыми намерениями возле скотного двора.
  Они завернули за угол и через тридцать метров наткнулись на темный тупик.
  — Этот подходит? — спросил Гребер.
  — Думаю, да, — согласился Юбер.
  Остальные выразили согласие кивком.
  — Не забывайте, — добавил Юбер, что они пристукнули беззубую старуху и должны были принять другие предосторожности. Они не могут быть уверены, что их не найдут.
  — Комитет по встрече? — бросил Грей. — Вы думаете об этом?
  — Да.
  — Тогда развернемся в боевой порядок.
  Юбер первым вошел в тупик, прижимаясь к левой стене. Капитан Грей одновременно с ним двигался вдоль правой стены. Старший сержант Гребер дал им немного уйти вперед и двинулся посредине. Мак-Иленни остался прикрывать вход.
  Юбер тщательно ощупывал каждую дверь, осматривал каждую щель. Он знал, что Грей на своей стороне делает то же самое, а Гребер держит нос по ветру, следя за окнами верхних этажей. Дойдя почти до конца, Юбер вдруг узнал ту дверь. Он не мог сказать, почему это так, но был уверен.
  — Это здесь! — шепнул он достаточно громко, чтобы остальные услышали.
  С улицы донесся шум мотора. Невидимая пока машина ехала медленно. Грей прижался к стене. Гребер медленно обернулся.
  Это была маленькая спортивная «МГ» с открытым верхом. В ней находились двое. «МГ» остановилась. Пассажир встал, держась рукой за лобовое стекло. Другая его рука описала быстрое круговое движение.
  — Берегись! — заорал Мак-Иленни.
  Юбер бросился на землю. Гребер увидел круглый летящий предмет, размером с маленький футбольный мяч. Он услышал рев мотора «МГ», схватил тяжелый «мяч» и, развернувшись, бросил его назад, на улицу.
  «МГ» уже выезжала из тупика. Колеса пробуксовывали. Предмет упал сзади сидений, и машина скрылась с глаз четверки. Еще секунда… Великолепный взрыв потряс весь квартал.
  Юбер поднялся и побежал назад. На улицу выскочили все четверо и увидели… «МГ» разлетелась на куски и горела. Бомба взорвалась возле бензобака.
  — Возвращено отправителю, — прокомментировал Гребер со смехом, звучавшим фальшиво.
  — Хорошая работа, Арки! — оценил Юбер.
  — Это рутина, — ответил Гребер. — Просто рутина.
  Сколько раз на тренировках он повторял сам и заставлял других повторять это движение — отбрасывание назад гранаты, брошенной противником? Наверное, много тысяч…
  Открывались окна. Кричали женщины. С секунды на секунду люди начнут выбегать на улицу.
  — Сматываемся, — решил Юбер.
  — Куда?
  — Туда.
  Он указывал вглубь тупика.
  — Дверь открыта?
  — Нет. Мы ее выбьем.
  Они вместе бросились в темноту, которую пламя совсем близкого пожара немного рассеивало. Гребер простучал дверь.
  — Дайте мне, — попросил он.
  Он отступил на пять-шесть шагов, потом рванулся как разъяренный бык. Дерево хрустнуло. С другой стороны упало что-то металлическое. Гребер снова отступил и повторно пошел на штурм…
  Дьявольский шум. Юбер, Грей и Мак-Иленни увидели старшего сержанта, пронесшегося, словно пушечное ядро, и исчезнувшего… Юбер достал фонарик.
  — Эй, Арки, старина, подождите нас. Не надо так торопиться!
  Он осветил коридор и увидел унтер-офицера, который пытался освободиться от остатков двери, образовавших на его шее нечто вроде колодки.
  Они помогли ему встать на ноги. Теперь они узнали коридор, заставленный помойными ведрами, и лестницу возле стены слева. То, что нужно. Поднимались гуськом. Юбер шел в голове колонны, Гребер ее замыкал, вытирая платком снова начавшие кровоточить порезы на лбу.
  Приглушенные звуки танцевальной музыки укрепили их в уверенности, что они приближаются к цели. Они подошли к двери, которую открыли без труда. Коридор, обтянутый красным бархатом, запахи еды… То, что нужно. Последняя дверь. Они вошли в танцевальный зал.
  Большой, полный народу зал был плохо освещен. Резные колонны поддерживали потолок. Керамические змеи обвивались вокруг колонн. На потолке, расписанном змеевидными существами, вращались вентиляторы. Пол был выложен черной и белой плиткой, мебель сконструирована из металлических труб. Их заметили, и навстречу им выступил маленький, наполовину лысый китаец в рубашке навыпуск. Он улыбался.
  — Добрый вечер, господа, — произнес он, пришепетывая.
  Он не выказал никакого удивления, хотя эта четверка вошла не обычным путем.
  — Мы бы хотели увидеть хозяина, — мягко проговорил Юбер.
  И он сделал знак Греберу, который тут же пересек зал, чтобы взять под наблюдение выход.
  — Хозяин — это я, — ответил маленький человечек. — Чем могу быть вам полезен?
  Юбер оставался холоден.
  — Мы приходили сюда прошлой ночью вместе с одним китайцем, который пригласил нас, утверждая, что он здесь у себя.
  Улыбка маленького человечка на миг исчезла и появилась вновь, став еще шире.
  — О! — сказал он. — Я вас узнал. Вы были в форме. Конечно… Но вас было пятеро, а вместе с этим шутником, мистером Чоу, — шестеро!
  — Наш товарищ не смог прийти, — сладко пропел Юбер. — Ему помешало крайне важное обстоятельство. Но мы бы хотели встретиться с тем человеком, который был с нами…
  — С мистером Чоу?
  — С Та Чуэном, — поправил Юбер.
  Улыбка маленького человечка исчезла вторично. Он с трудом проглотил слюну и продолжил с совершенно новой интонацией:
  — Мы его знаем под именем мистера Чоу. Он очень хороший клиент.
  Юбер воткнул свой указательный палец в живот китайцу, который быстро отступил на шаг.
  — Мы терпеливы, — заверил Юбер, — очень терпеливы. Но мы не любим маленьких шутников вроде тебя. Немедленно отведи нас к Та Чуэну или пожалеешь, что родился на свет!
  — Я не понимаю, господа. Мистер Чоу ушел вчера, не заплатив, и я думал, что вы вернулись оплатить счет. Он довольно крупный и…
  Мак-Иленни буркнул:
  — Теперь он над нами издевается.
  — Можешь засунуть свой счет туда, куда я подумал, — ответил Юбер китайцу. — Отведи нас в салон, где мы вчера пили с тем типом. Нам надо немного поговорить.
  Мак-Иленни предложил:
  — Мне остаться здесь?
  — Да. Если увидите того парня, крикните. Мы придем.
  Китаец провел их через зал. Они узнали маленький красный с золотом салон с драконом. Едва войдя, китаец выхватил из кармана пистолет и наставил его на Юбера и Грея.
  — Не трогайте меня! Оставьте меня в покое!
  Юбер с первого же взгляда увидел, что предохранитель не спущен. Он обезоружил китайца и влепил ему пощечину.
  — Это тебе подарок на день рождения, — заметил капитан Грей, пнув китайца ногой в зад.
  Юбер осмотрел «смит-энд-вессон» тридцать восьмого калибра, дослал патрон в ствол и снял пистолет с предохранителя.
  — Теперь эта штука должна заработать, — сказал он. — Хочешь, чтобы мы попробовали?
  Китаец позеленел.
  — Нет! Нет! Не делайте глупостей!
  — Если ты будешь умным и понятливым, все будет хорошо. Иначе мы тебя продырявим. Даю слово!.. Вчера вечером ты был здесь. Что произошло? Нас напоили шампанским со снотворным, а дальше? Как нас вынесли?
  — Я не знаю, — пробормотал он. — Девочки мне сказали, что вы смертельно пьяны и мистер Чоу их отослал. Когда я пришел, вас уже не было. Никого… Я подумал, что мистер Чоу незаметно увел вас через тот ход, чтобы не было скандала.
  Он показывал пальцем на дверь, противоположную той, в которую они вошли. Капитан Грей открыл дверь.
  — Там коридор, — объявил он.
  Юбер сделал знак китайцу.
  — Покажи.
  Они вышли из маленького салона. Китаец показал им служебную лестницу, которая, по его словам, выходила на улицу, возле главного входа в танцевальный зал.
  — Это уже третий выход, — заметил Юбер. — Еще есть?
  Китаец заверил, что нет. Под угрозой оружия он провел их по задним помещениям танцевального зала. Номера, раздевалки девиц, кухня и т. д. У Юбера не осталось никакой надежды найти таинственного мистера Та Чуэна. Если он и был здесь при их появлении, у него хватило времени удрать.
  Они вернулись в маленький салон. Юбер потребовал:
  — Приведи девиц, которые были с нами прошлой ночью.
  — Я… Пожалуйста, но…
  — Что «но»?
  — Может быть, сегодня здесь не все. Они работают по скользящему графику.
  Проверить, врет он или нет, Юбер не мог. Он ответил угрожающим тоном:
  — Постарайся найти всех. Это мой тебе совет.
  Китаец попытался провести отвлекающий маневр:
  — Но, в конце концов, господа, я хотел бы узнать, зачем весь этот…
  — Заткнись! — отрезал капитан Грей.
  Юбер положил «смит-энд-вессон» в карман и вытолкнул китайца в зал. Они остались на пороге. В двух других стратегических точках дежурили Гребер и Мак-Иленни.
  Китаец велел оркестру остановиться и начал переговоры с несколькими девицами. Кажется, дело шло не очень гладко. Клиенты думали, что «девочек» хотят у них отнять, и шумно возражали. Юбер начинал нервничать, полагая, что им придется вмешаться. Но все уладилось. Китаец вернулся, толкая перед собой пятерых девиц.
  — Мне пришлось разрешить клиентам пить за счет заведения, пока девочки будут заняты. Не задерживайте их слишком долго.
  — Замолчи, — ответил Юбер. — Ты нас утомляешь.
  Он не дал китайцу войти и сделал Грею знак следить за ним. Закрывшись с пятью девицами в салоне, он начал их допрашивать. Как и все им подобные, они говорили на примитивном английском, впрочем, достаточном для обычного разговора.
  — Вы меня узнаете?
  Они кивнули. Вид у них был перепуганный.
  — Когда вы меня видели?
  Они боязливо жались одна к другой. Самая храбрая пробормотала:
  — Прошлой ночью.
  — Сколько нас было?
  — Шестеро, один — китаец.
  — Вы знаете этого вашего соотечественника?
  — Да… Это клиент. Его зовут мистер Чоу.
  — А мистера Та Чуэна вы тоже знаете, не так ли?
  По группе девушек пробежал панический ветерок. Они переглянулись.
  — Где он? — настаивал Юбер.
  — Мы его не знаем. Мы знаем только мистера Чоу.
  — Вы знаете только одного человека — мистера Чоу?
  — Нет, мы…
  Они принялись плакать и кричать, как попугаи. Юбер был готов рвать на себе волосы, если бы мог их ухватить, но они были слишком короткими.
  — Замолчите, или я поколочу вас, — пригрозил он.
  Они прекратили крик, и он продолжал:
  — Вы были здесь с нами. Так утверждаете вы, но я ни одну из вас не помню. Что произошло?
  Девушка, заговорившая первой, робко ответила:
  — Вы были… вы много выпили. За исключением мистера Чоу… Вы себя очень плохо вели… Мистер Чоу пожалел нас и отослал в зал. Он сказал, что выведет вас по служебной лестнице, чтобы избежать скандала.
  — Допустим. А дальше?
  — Мы не знаем.
  Они пересказывали заученный урок, это было очевидно. Он оглядел их, одну за другой, ледяными, лишенными выражения глазами. Ни одна из них не смогла выдержать его взгляд.
  — Я хочу увидеть ваши пудреницы, — проговорил Юбер.
  С удивленным, даже ошеломленным видом девушки открыли свои маленькие сумочки, с которыми расставались только на время танца, достали пудреницы и выложили на стол. Юбер быстро осмотрел их. Ни в одной не было музыкальной шкатулки.
  — Эти же пудреницы были у вас прошлой ночью? У всех?
  Они утвердительно кивнули.
  — Вы лжете, — заявил он, — и я…
  Больше он ничего не успел сказать. Погас свет. Девицы одновременно закричали, но Юберу показалось, что за дверью, в зале, прозвучал другой крик. Он вытащил из кармана фонарик и включил его. Почти в ту же секунду зажегся свет. Послышалось удовлетворенное «а!», потом раздался вопль ужаса, от которого стыла кровь в жилах…
  Он бросился вперед, распахнул дверь и увидел капитана Грея, удивленно рассматривающего лежащее на полу тело. Это был маленький китаец с малайским кинжалом под левой лопаткой. Танцоры отхлынули в другой конец зала. Юбер услышал треньканье телефона, потом голос бармена, лихорадочно вызывавшего полицию.
  — Вы что-нибудь видели? — спросил он Грея.
  — Нет. Он был рядом со мной… Погас свет и…
  Юбер осмотрел зал. В такой толпе найти убийцу невозможно. Убийца не стал убегать. Все эти люди будут уверять, что виновен Грей, некоторые поклянутся, что видели нож у него в руке.
  Он сделал незаметный знак Мак-Иленни, потом Греберу. Оба подошли к нему.
  — Надо сматываться, — проговорил Юбер вполголоса. — Мы попали в сильную передрягу. Они обвинят Аса.
  Двое высоких китайцев приблизились с решительным видом. Они остановились в нескольких шагах, и тот, что был слева, вежливо объявил:
  — Мы вынуждены попросить вас дождаться полицию. Если вы намерены убежать, все наши соотечественники, присутствующие здесь, сумеют вам помешать.
  Юбер шепнул своим товарищам:
  — Уходим по служебной лестнице. По моему сигналу. Он поклонился двум сыновьям Поднебесной империи, и ответил:
  — Мы очень сожалеем, господа, но нас зовут другие дела, которые не могут ждать…
  Он достал «смит-энд-вессон» и, держа у бедра, наставил на китайцев.
  — Даже злейшему врагу я не посоветую пытаться преследовать нас, — закончил Юбер с жесткой улыбкой.
  Он махнул левой рукой.
  — Уходим!
  Трое остальных отступили в салон, где все еще стояли пять совершенно перепуганных девиц. Юбер шел последним. Двое китайцев не пошевелились. Он закрыл дверь. Остальные уже бежали по лестнице вниз, и он бросился за ними.
  Глава 8
  «Ягуар» как молния сорвался с места. На новый мост они въехали на скорости пятьдесят миль в час. Юбер, в последний раз убедившись, что их не преследуют, еще сбавил скорость. Слышно было только легкое шуршание воздуха вокруг кузова.
  — Итак, господа, — сказал Юбер, — наши неприятности продолжаются.
  — У меня такое впечатление, что вы правы, — отозвался капитан Грей. — Вы чего-нибудь добились от девиц?
  — Ничего. Они рассказывали заученный урок. Мне даже показалось, что ни одна из них не была с нами прошлой ночью… Во всяком случае, ни у одной из них не было музыкальной пудреницы.
  — Греберу это могло присниться, — предположил Мак-Иленни.
  — Ну вот еще, Ангел! — возмутился старший сержант. — Смеешься?! Я знаю, где найти девицу с музыкальной шкатулкой…
  Юбер на мгновение перевел взгляд с дороги на Гребера, сидевшего рядом с ним.
  — Точнее, Арки, — потребовал он, — и побыстрее!
  — Ее зовут Хси Хуа, живет в деревне на реке. Сегодня на работу не вышла…
  Капитан Грей взорвался:
  — Откуда ты знаешь?
  Гребер важно надулся.
  — Когда я стоял «на часах», одна девица возвращалась из туалета. Она приняла меня за одинокого клиента и остановилась поболтать. Я спросил, где ее подруга, у которой музыкальная пудреница. Так просто! Хси Хуа — легко запомнить… Похоже на драку кошки с собакой. Хси-Хси-Хси… Хуа-Хуа-Хуа!
  — Едем туда! — решил Юбер. — Это единственный оставшийся у нас шанс.
  Он вновь прибавил скорость. «Ягуар» рванулся вперед.
  — Хотел бы я знать, что с нами стало бы без этого парня! — воскликнул Мак-Иленни. — Он самый лучший старший сержант за всю историю Соединенных Штатов.
  — Он незаменим, — подтвердил Юбер.
  — Я представлю его к награждению Почетной медалью32, — добавил капитан Грей.
  — Лучше дайте мне лишнюю нашивку, — буркнул тот, о ком шла речь, — хотя бы ради прибавки к жалованию.
  Они засмеялись. Юбер ехал быстро, но осторожно. Он начинал привыкать к левостороннему движению и к рулю, расположенному справа. Он думал о речной деревне, к которой они направлялись.
  Эта деревня была построена на воде в устье реки Сера-гун. Точнее, это был городок, где жили тринадцать тысяч китайцев. Они сами построили крытые соломой дощатые хижины на сваях. Большинство из них были рыбаками, но встречались и рабочие. Невероятный город трущоб на сваях вырос всего в двухстах метрах от ультрасовременных многоэтажных зданий центра Сингапура.
  Юбер остановил машину недалеко от реки, в хорошо освещенном месте. Он подождал, пока выйдут трое остальных, и запер дверцы. Если кто-нибудь захочет заняться «ягуаром» с дурными намерениями, ему придется это делать на свету, подвергаясь риску.
  Дальше они шли пешком, образовав каре и внимательно глядя по сторонам, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Предыдущие события доказали, что неприятности могли свалиться им на голову, как молния, без всякого предупреждения. Приходилось быть начеку.
  Они подошли к деревне. Запах был не самым приятным, но привередничать не приходилось.
  Они ступили на проложенные между сваями три дощечки шириной примерно двадцать сантиметров каждая, прибитые вплотную одна к другой на поперечину. Никаких перил не было. Места хватало ровно настолько, чтобы два встретившихся человека могли разойтись, немного посторонившись.
  Еще не было и половины одиннадцатого, и деревня не спала. Почти все жалкие домишки были освещены керосиновыми лампами. Распахнутые в сторону дощатых мостков двери позволяли видеть нищенскую обстановку.
  Приход четверых белых людей с суровыми лицами сначала остался незамеченным. Юбер подошел к порогу одного из домиков. Целая семья ела в нем из чашек сваренный в воде рис.
  — Простите, — любезно произнес Юбер. — Мы бы хотели узнать, где живет мисс Хси Хуа.
  Все с удивлением и даже со страхом посмотрели на Юбера. Юбер улыбнулся, чтобы успокоить их. Старик с седой бородой с трудом встал и подошел к двери. Он говорил на своем родном языке, и Юбер не мог его понять.
  — Вы не говорите по-английски?
  Старик с сожалением отрицательно покачал головой. Юбер вежливо простился с ним.
  — Если здесь никто не говорит по-английски, будет весело! — заметил он.
  Услышав, что сзади кто-то бежит по доскам, они обернулись. Полуголый мальчик протягивал руку.
  — Подайте, сэр!
  Юбер достал из кармана монетку.
  — Ты говоришь по-английски?
  — Да, сэр. Подайте, сэр!
  Юбер подбросил монетку на руке.
  — Мы ищем дом мисс Хси Хуа. Проводи нас, и мы тебе что-нибудь дадим…
  — Да, сэр. Подайте, сэр!
  — Это все, что он знает, — вмешался Грей. — «Да, сэр! Подайте, сэр!»
  Расстроившийся мальчик с осуждением посмотрел на капитана, потом схватил Юбера за штанину и начал трясти, как грушу.
  — Эй! — возмутился Юбер. — Ты свалишь меня в воду.
  Он поспешил дать мальчику монетку, чтобы тот оставил его в покое. Ребенок расцвел и продемонстрировал новый образец своих познаний в английском:
  — Благодарю вас, сэр!
  Потом он убежал так же быстро, как и появился.
  — Вот маленький вымогатель! — воскликнул Юбер со смехом.
  Они продолжали бродить по плохо подогнанным доскам, возбуждая при проходе тревогу. Они шли наугад. Время от времени внизу в воде шумно прыгала рыба или что-то другое.
  — Нас наверняка принимают за полицейских, — сказал Гребер. — Сейчас изрубят на куски.
  Они нашли буддийский храм, ничуть не более роскошный, чем остальные постройки. Перед освещенным свечами алтарем, на котором восседал пузатый розовый Будда, молился монах в шафрановом одеянии и в колпаке.
  Юбер вошел в храм, низко поклонился азиатскому богу и спросил бонзу:
  — Вы говорите по-английски?
  — Да… Немного…
  — Мы ищем девушку, Хси Хуа…
  Монах, казалось, задумался, потом отрицательно покачал головой.
  — Не знаю.
  Гребер нарисовал в воздухе женские формы.
  — Девушку… Танцовщицу… Танцы…
  Потом он изобразил движения женщины, которая пудрится, и принял восхищенный вид, смотрясь в воображаемую пудреницу, положенную на ладонь. Он медленно поднял ладонь к уху, напевая мелодию «Будь, что будет…»
  — Динь! Динь-динь… динь-динь… динь-динь-динь-динь-динь… динь…
  Ошеломленный монах явно ничего не понял из этого спектакля. Юбер положил конец усилиям старшего сержанта:
  — Хватит, Арки.
  Раздосадованные, они в очередной раз оказались на досках. Обратились к продавцу продуктового магазина, потом подошли к лавочке торговца лекарственными травами, которую гордо украшал большой красный крест, хотя товар поставил бы в тупик западного фармацевта.
  Продавец в этой лавочке был почти совсем лыс, носил белую бородку а ля Наполеон III и длинные усы. Железные очки держались высоко на открытом лбу, прорезанном глубокими морщинами. Маленькие глаза искрились хитростью.
  — Господа хотят порошок из рога носорога33? — спросил он с добродушной иронией.
  Он очень хорошо говорил по-английски. Юбер объяснил ему, кого они ищут. Старик забеспокоился:
  — А зачем вам эта девушка? Что вы от нее хотите?
  — Вчера мы заметили ее в «Гольден Кампонг». Мы организуем шоу и хотели бы предложить ей контракт с согласия ее родителей…
  — Врун! — тихо прошептал Гребер. Капитан Грей стукнул его локтем по ребрам.
  Продавец лекарственных трав кивнул.
  — Думаю, я ее знаю. Подождите секунду…
  Он вышел из своей лавочки и направился по дощатой дорожке, которая вела к большому дому со стенами из гофрированного железа. Вскоре он вернулся вместе с мальчиком лет десяти со смышленой мордашкой.
  — Он вас проводит, — сказал продавец. — Вы дадите ему денег на несколько конфет, и все будут довольны.
  Юбер горячо поблагодарил старика, и все четверо последовали за пареньком, одетым только в короткие, перепоясанные веревкой полотняные брюки, когда-то бывшие белыми.
  Они прошли двести метров по удивительным дощатым мосткам. Некоторые места были так плохо освещены, что им приходилось осторожно нащупывать ногой, прежде чем ступить. Тогда мальчишка останавливался и ждал их.
  — Это там, — произнес он наконец, указывая на большую деревянную хижину, крытую соломой, как и сотни других.
  Юбер поблагодарил его и дал доллар. Паренек подпрыгнул от радости и убежал.
  — Надеюсь, он нас не обманул! — буркнул Мак-Иленни разочарованным тоном.
  Они постучали в грубо сработанную дверь, которую наискось пересекало название известной марки мыла. В дверях появилась очень красивая девушка, одетая в длинную блузку и хлопчатобумажные брюки, заканчивавшиеся на середине икр.
  — Мисс Хси Хуа? — спросил Юбер, незаметно блокируя дверь ногой.
  — Да, — ответила девушка, прищуривая глаза, чтобы лучше разглядеть его.
  — Мы хотим с вами поговорить.
  Она, должно быть, узнала Юбера и хотела захлопнуть дверь. Слишком поздно. Юбер схватил ее за руку и плечом проложил себе путь. Меньше чем через пять секунд все вошли в дом. Гребер закрыл дверь и опустил деревяшку, служившую засовом.
  — Не бойтесь, — миролюбиво продолжал Юбер. — Мы не хотим причинять вам зла. Только зададим несколько вопросов.
  Быстро оглядевшись, он убедился, что единственная комната не имеет другого выхода, а окна расположены достаточно высоко. Потом Юбер отпустил молодую особу. Старик и старуха сидели, прижавшись друг к другу, на убогой постели у дальней стены. Оба курили глиняные трубки, резкий запах которых доминировал над всеми остальными. Справа, в ящике, в котором когда-то стояли банки с маслом, спал младенец, сосавший палец.
  Волнующая реалистичная картина! Три поколения в одинаковой нищете. Но четверо только что вошедших мужчин не испытывали сочувствия. Они были закалены несчастьями и суровы, как рок.
  — Разумеется, вы нас узнали? — спросил Юбер.
  Молодая женщина, словно зачарованная, не могла отвести взгляд от его светлых ледяных глаз, обветренного лица, казавшегося высеченным из камня. Старик, отложивший трубку, что-то спросил по-китайски. Она не ответила.
  Юбер обратил внимание, что трое его товарищей вошли вместе с ним, и они оказались беззащитными перед любой атакой снаружи. Противник в этот вечер достаточно доказал свою расторопность. Незачем добровольно предоставлять ему другие возможности. Удача иногда бывает капризной.
  — Нужно поставить двух человек снаружи, чтобы обеспечить нашу безопасность, — обратился Юбер к капитану Грею.
  Капитан повернулся к Греберу и Мак-Иленни.
  — Встаньте снаружи по углам, чтобы вас не было видно. Не позволяйте подойти никому.
  Они вышли, не сказав ни слова. Грей запер дверь. Юбер снова заговорил с молодой китаянкой:
  — Мы просто хотим узнать адрес мистера Та Чуэна. Ничего больше.
  Темные глаза Хси Хуа заволокла тень ужаса. Ее ресницы дрогнули, все тело содрогнулось. Она продолжала молчать. Юбер сказал, чеканя слова:
  — Хорошенько поймите нас, девушка. Прошлой ночью один наш товарищ погиб по вине мистера Та Чуэна… У нас есть веские основания считать, что за несколько недель многих других наших товарищей постигла та же участь… опять же по вине Та Чуэна. Мы решили найти этого мистера Та Чуэна, чтобы потребовать у него объяснения. А когда мы что-нибудь решаем, ничто и никто не сможет нас остановить…
  Капитан Грей вступил в разговор, проведя пальцами по своим коротким волосам:
  — Будьте благоразумны, бэби. Не заставляйте нас злиться.
  Старик встал и, согнувшись почти пополам, подошел, сильно хромая. Он остановился перед Хси Хуа и, смотря на нее снизу вверх, быстро заговорил дребезжащим голосом. Он задавал вопросы, но ни Юбер, ни Грей не могли их понять. Девушка отрицательно качала головой. В углах ее глаз выступили слезы. Вдруг она сжала виски кулаками и стала кричать, возражая. Старик пожал худыми плечами и вернулся на свою постель к женщине, остававшейся совершенно апатичной. Он снова взял трубку. Его маленькие живые глаза следили за двумя незваными гостями.
  Юбер продолжал:
  — Мы хотим найти Та Чуэна и найдем его. И выдадите его вы. Вам страшно, вы боитесь возмездия, и это совершенно естественно. Но подумайте. Уже то, что мы здесь, компрометирует вас. У вас остается единственный шанс: мы должны захватить Та Чуэна быстрее, чем он успеет заняться вами. Я уверяю вас, что, когда мы с ним разберемся, он уже никогда никому не сможет при-чить вреда…
  Капитан Грей, шаривший повсюду, вдруг нашел музыкальную пудреницу, лежавшую на этажерке рядом с расколотым зеркалом. Он взял ее, завел механизм и нажал на кнопку. Зазвучали тоненькие нотки знаменитой «Будь, что будет…» Младенец проснулся и, довольный, стал бормотать.
  — Это ваш ребенок? — спросил Юбер.
  Она кивнула. Юбер посмотрел на капитана Грея.
  — Мне очень неприятно, но мы вынуждены применить сильное средство. Страх изгоняется страхом.
  — Понял, — одобрил Грей. — Без сантиментов.
  — Удержите ее и не давайте вопить.
  — О'кей.
  Юбер подошел к одному из угловых окон и открыл его. Он свистнул. Подошел Мак-Иленни.
  — Все нормально?
  — Нормально.
  Юбер понизил голос.
  — Она слишком напугана, чтобы заговорить. Я передам вам ее ребенка и заставлю ее поверить, что… — Он глубоко вздохнул. — Главное, обращайтесь с ним аккуратно, ради Бога!
  — Как если бы он был моим, — ответил Мак-Иленни. — Не бойтесь.
  — Видит Бог, мне это не нравится, — добавил Юбер, — но это единственный способ.
  Затем он подошел к колыбели, взял улыбающегося ребенка и вернулся к окну. Хси Хуа поняла и, завопив, хотела броситься на Юбера. Грей схватил ее и заломил руки за спину.
  Юбер передал ребенка Мак-Иленни, закрыл окно и вернулся. Его лицо заливал пот. Грей одной своей огромной рукой сжимал запястья молодой матери, а другую использовал как кляп, чтобы заглушить ее призывы о помощи. С постели поднялся старик. Юбер подумал, что он собирается сделать какую-нибудь глупость, и достал «смит-энд-вессон», чтобы заставить всех вести себя разумно.
  — Считаю до тридцати, — громко объявил он. — Если на счет тридцать вы не скажете мне, как найти Та Чуэна, мой товарищ утопит ребенка. У нас нет жалости. Слишком много наших погибло. Один… два… три… четыре… пять…
  Молодая женщина извивалась, как дьяволица, и стонала, словно смертельно раненное животное. Ей удалось укусить Грея за пальцы. Тот быстро отдернул руку. Тогда она принялась осыпать их ругательствами.
  — Двенадцать… тринадцать… четырнадцать…
  Грей влепил ей пощечину. Не в отместку, а в надежде вызвать желательную реакцию. Она несколько секунд стояла молча, пытаясь вздохнуть. Он почувствовал, что она дрогнула.
  — Девятнадцать… двадцать… двадцать один…
  Невозмутимый, как механизм, Юбер продолжал счет. Молодая женщина глухо молила:
  — Нет! Нет! Умоляю вас… Только не это!.. Лучше убейте меня!
  — Двадцать пять… двадцать шесть… двадцать семь… двадцать восемь…
  — Нет!
  — Двадцать девять… тридцать.
  Похолодев до костей несмотря на жару, Юбер повернулся к окну и взялся за ручку. Сорвалось. Она выдержала. Ему не оставалось ничего другого, как попросить ребенка у Мак-Иленни и положить его в колыбельку. Он резко распахнул створку и бросил:
  — Ангел!
  Вопль сзади:
  — Нет! Стойте! Я скажу!..
  — Стоп! — крикнул Юбер.
  Молодая женщина ползла к нему на коленях.
  — Я скажу! Скажу… Та Чуэн… живет… Букит-Тимах-роуд… вилла «Селенданг».
  — Поклянитесь! — потребовал Грей.
  — Это правда. Верните мне моего ребенка.
  — Вам его вернут. — Юбер повернулся к окну.
  В этот момент они услышали крик Гребера:
  — Берегитесь! Внизу!.. Спасайтесь! Спасайтесь!
  Юбер ясно представил себе, что происходит. Инстинкт самосохранения взял верх над всем остальным. Отчаянный бросок буквально вышвырнул его из окна. Он был снаружи, когда хижина сзади него взорвалась. Сжавшись в комок, Юбер коснулся воды и погрузился в грязь. Сверху падал дождь обломков: доски, куски мебели, возможно, части разорванных тел. «Они меня убьют!» — подумал он, и изо всех сил рванулся под защиту соседнего дома. Там кто-то стоял, держа сверток. В свете разгорающегося пожара Юбер узнал Мак-Иленни с ребенком в руках. Он обернулся и позвал:
  — Ас!.. Арки!..
  Ответил один Гребер. Они увидели, как он идет по воде, проваливаясь в грязь до бедер. Обломки хижины пылали. Юбер вдруг понял, что капитан Грей не успел выйти и…
  — Там Ас! — крикнул он, бросаясь к дому.
  Гребер удержал его за рукав.
  — Слишком поздно. Его наверняка разорвало на куски. Уходим…
  По дощатым мосткам к месту драмы спешило множество возбужденных, кричащих людей.
  — Они разорвут нас на части! — воскликнул Гребер.
  Только теперь Юбер заметил, что у него нет «смит-энд-вессона». Должно быть, он выронил его, когда нырнул. Тем хуже. Он поднял ногу, достал свой кинжал и зажал его в зубах. Остальные последовали его примеру. Он мгновенно сориентировался.
  — Туда! — решил он, указывая направление.
  Толпа заметила их, когда они начали двигаться. Послышались призывы покончить с ними. К счастью, дощатые мостки были слишком узкими, и люди мешали друг другу. Некоторые падали в воду. Другие прыгали туда умышленно, чтобы броситься в погоню за белыми людьми, которых они считали виновниками взрыва.
  Юбер плыл изо всех сил, но был отлив, и воды недоставало, а грязь была невероятно густой. Защелкали выстрелы, засвистели пули. В них стреляли, но они уже выбрались из освещенной пожаром зоны, по-прежнему стараясь держаться в тени домов или мостков. Из предосторожности они использовали старый трюк комман-дос — вымазали лица грязью.
  Время от времени они останавливались, чтобы перевести дух. Они слышали топот людей, гнавшихся за ними. Маленькая группка одержимых, ревущих, как ослы, пробежала как раз над ними. Плакал напуганный ребенок. Но стоял такой шум, что услышать было невозможно.
  К счастью, они достигли канала, достаточно глубокого, чтобы можно было плыть. Мак-Иленни, лежа на спине, одной рукой греб, а другой прижимал к груди ребенка.
  Они достигли середины реки и дали течению нести их. Юбер сказал себе, что и в этот раз дело едва не обернулось плохо, просто чудо, что погиб только один из них. Противник не считался с расходами, чтобы вывести их из игры. Должно быть, ставка была очень высока.
  Скоро они оказались на достаточно большом расстоянии от деревни. Ни к чему дрейфовать до порта.
  — Плывем к берегу, — решил Юбер.
  Они свернули к берегу. Им пришлось прокладывать себе путь среди сотен крытых лодок, похожих на спящих насекомых. На этих лодках жили люди, которые сейчас храпели, кашляли, плевали, стонали, любили.
  Юбер несколько раз опустил лицо в воду и протер его руками, чтобы смыть грязь. Остальные сделали то же самое. Они добрались до берега и секунд через тридцать по илу вышли на набережную, мокрые, вонючие, отвратительные.
  Они убрали кинжалы в носки и переглянулись.
  — Хороши! — заметил Юбер.
  Гребер, сняв рубашку, выкручивал ее в мощных руках.
  — Жаловаться не на что, — буркнул он. — Могло быть хуже. Ас не отказался бы побыть таким же грязным и вонючим, но живым.
  — Бедняга, — прошептал Мак-Иленни.
  — Я ничего не мог сделать, — сказал Юбер. — Когда Арки закричал, я понял, что это вопрос секунд. Каждый за себя… мне повезло, что я стоял у окна.
  — Вы не могли поступить иначе, старина, — заверил его Гребер. — Иначе вы погибли бы оба.
  Обернувшись, Юбер смотрел на пожар в трехстах метрах сзади. Они услышали вой сирен пожарных машин.
  — Кажется, огонь распространяется, — заметил Мак-Иленни.
  — А что мы будем делать с этим мальцом? — спросил Арки. Он еще слишком мал, чтобы сопровождать нас… У него пока нет мускулов. Бедный пацан!
  — Можно отдать его бабуле, — предложил Юбер.
  — Председательнице амах? Это идея. А потом?
  — Потом мы поедем ко мне в отель и приведем себя в порядок.
  — Это произведет сенсацию. Мы по-настоящему отвратительны.
  — Они заткнут носы.
  — А потом?
  — Заберем «ягуар» и поедем здороваться с Та Чэуном.
  — Что? Вы получили адрес? — воскликнули двое остальных.
  Юбер удивился:
  — А вы не знали? Верно, вы же были снаружи. Девчонка раскололась как раз перед взрывом. Скажу вам на случай, если со мной случится серьезная неприятность… Вилла «Селенданг», Букит-Тимах-роуд.
  Они повторили, чтобы отпечатать адрес в памяти, и отправились на поиски такси. Старший сержант Гребер рассказал им, как увидел подрывника, удиравшего из-под дома.
  — Он улепетывал так быстро, что я понял: у него должны быть веские причины.
  — К счастью, ты быстро соображаешь, Арки, — похвалил его Мак-Иленни, укачивавший на ходу ребенка.
  Глава 9
  Они проехали мимо сборочных заводов Форда, где в тысяча девятьсот сорок пятом году японцы подписали капитуляцию. Неожиданно в свете фар появился указатель со стрелкой и надписью «Селенданг». Посыпанная песком дорога поднималась слева по краю холма. Юбер проехал еще сто метров и остановил машину на обочине, выключив все огни.
  Мак-Иленни сунул в рот сигарету, но не закурил ее. Юбер посмотрел на часы: полночь.
  — Десять минут отдыха, — решил он.
  * * *
  Старая председательница «Кантониз Амах'с Клаба» сразу согласилась взять маленького сироту, уверяя, что легко найдет, кому его отдать, после того как убедится, что у него не осталось родственников. Она не спрашивала объяснений, но не смогла лишить себя удовольствия сказать Юберу:
  — Кто бы мог подумать, что у меня будет от тебя ребенок?
  Устроив ребенка, они отправились в «Адельфи». Англичане, находившиеся в холле, были сильно шокированы видом этих троих, похожих больше на канализационных рабочих, чем на джентльменов. Юбер объяснил портье, что их лодка перевернулась и им пришлось топать по грязи до берега. Это было почти правдой.
  Они помылись. Каждый из них пострадал под дождем обломков дома, получив как простые царапины, так и глубокие порезы. Хорошо продезинфицированные спиртом раны были смазаны йодом и перевязаны. Гребер заметил, что, если так будет продолжаться, они украсят голову перьями и пойдут сниматься в вестерне.
  Юбер переоделся в сухое, но двум другим пришлось надеть ту же самую, еще влажную после стирки одежду. В районе экватора это не имело никакого значения. Просто неудобно было сидеть…
  * * *
  — Пора, — решил Юбер.
  Они вышли из машины. Юбер запер дверцы и спрятал ключи между бампером и кузовом.
  — На случай, если я останусь на поле боя, — объяснил он. — Это наилучший выход.
  Они шли цепочкой, как индейцы на тропе войны. С моря дул освежающий бриз, насыщенный йодом. Высоко в звездном небе колыхались верхушки гигантских кокосовых пальм.
  Трое мужчин не говорили, но, очевидно, невесело думали об одном и том же. За двадцать четыре часа их маленькая группа потеряла сорок процентов своего состава — двоих из пятерых… надо было признать, что им еще сопутствовала удача. Они спрашивали себя, кто падет следующим, кто из троих отмечен злой судьбой?.. Применяемые противником методы, впрочем, вполне могли отправить в мир, называемый лучшим, всех троих.
  Они подошли к вилле «Селенданг» и остановились. У них было две возможности: идти по дороге или пересечь поле. Они выбрали поле, но двигались вдоль дороги, чтобы не сбиться с пути.
  Склон холма был крутым, и дорога вилась зигзагами. Все трое поднимались медленно, стараясь не сбить дыхание. Наконец они подошли к большим воротам под двускатным навесом, покрытым лакированной черепицей. Владение окружала кирпичная стена.
  Они решили пройти вдоль нее. Все трое прекрасно понимали, какой опасности подвергаются, и ни в чем не хотели проявлять небрежности. Морские пехотинцы знают важность разведки перед атакой.
  Им потребовалась четверть часа, чтобы вернуться к исходной точке. Владение стояло изолированно, не гранича с другими. Существовали еще одни ворота на западной стороне. От них отходила довольно плохая дорога, возможно, предназначенная для проезда грузовиков.
  Они снова оказались у юго-западного угла. Гребер пригнулся. Юбер, а затем Мак-Иленни, использовав его как лестницу, сели на гребень стены и втянули старшего сержанта. Несколько секунд они вслушивались, но не заметили ничего подозрительного. Почти бесшумно все трое спрыгнули со стены в парк.
  Они были на месте. Если бы теперь их заметили, им пришлось бы стоять насмерть, поскольку атакующие, наверняка, не дали бы им возможности перелезть через стену обратно.
  По знаку Юбера каждый взял в руку кинжал диверсанта. Пока они приводили себя в порядок в «Адельфи», Мак-Иленни предложил съездить на эсминец за несколькими пистолетами и боеприпасами. Юбер возразил, что огнестрельное оружие производит слишком много шума, и, поскольку все трое прекрасно владеют ножом и техникой рукопашного боя, они прекрасно смогут обойтись. Его мнение взяло верх.
  Они двинулись к центральной аллее друг за другом: Юбер в голове, Гребер — в хвосте. Они знали, как ставить ноги, чтобы избежать хруста, и как лучше пользоваться темными участками. Каждые десять шагов они останавливались послушать и прочесать окрестности своими острыми глазами…
  Главная аллея, посыпанная песком, начиналась от ворот и вела вглубь виллы, к дому. По обеим ее сторонам находились лужайки, засаженные цветущими деревьями. Трое передвигались по газону вдоль аллеи, скользя от одного дерева к другому настолько бесшумно, что даже насекомые не смолкали при их приближении.
  Наконец перед ними в центре открытого пространства появился дом. Ночь была светлой, что позволяло рассмотреть детали. Это было красивое прочное здание в малайском стиле. Нижний этаж был сложен из белого кирпича. Верхний этаж опирался на колонны, образовывавшие веранды. Крыша с многочисленными скатами была покрыта разноцветной лакированной черепицей.
  Юбер растянулся на газоне и сделал знак остальным присоединиться к нему. Новый знак, и три головы сблизились, едва не касаясь друг друга. Юбер шепнул так тихо, что его голос терялся в шорохе листвы:
  — Мы разойдемся вокруг дома, заляжем и понаблюдаем минут десять. Не удивлюсь, если снаружи окажется охрана. Если это так, часовые должны стоять в тени веранд, и мы увидим их только в том случае, если они пошевелятся. Я останусь здесь. Допустим, я — на шести часах. Ангел встанет на десять, а Арки на два34. Десять минут наблюдаем, потом возвращаемся сюда на совещание.
  — О'кей, Конрад.
  — Идите.
  Они уползли каждый в свою сторону. Юбер остался на месте. Накануне он посчитал бы такие предосторожности ненужными, но двое из них уже погибли…
  Прикрыв ладонью светящийся циферблат своего хронометра, Юбер бросил на него взгляд: без пяти час. Он снова перенес внимание на дом.
  Прошло пять минут. Двое других уже должны были находиться на месте. Ничего не двигалось. Стояла удивительная тишина, нарушаемая только шелестом листвы.
  Юбер нашел маленький камешек и бросил его на песок в направлении дома. Это произвело очень легкий, но необычный шум. Прошло две или три секунды. В тени под верандой что-то шевельнулось, блеснул какой-то металлический предмет.
  Юбер вздохнул. Он был прав, соблюдая осторожность. Теперь он узнал, что минимум один вооруженный человек нес охрану с этой стороны дома.
  Шло время. Все снова успокоилось. После ухода двух морских пехотинцев прошло четверть часа. Вернулся Гребер. Он лег рядом с Юбером и шепотом сообщил:
  — С той стороны на углу стоит один человек.
  — Вооруженный?
  — Думаю, да.
  — С этой стороны тоже есть один. Он точно вооружен. Он пошевелился, когда я бросил камешек.
  — А! Это были вы? А я собирался…
  Вернулся лейтенант Мак-Иленни. Они услышали его всего за несколько секунд до того, как он появился возле них и лег рядом с Юбером.
  — С той стороны на углу дома есть один тип.
  — Арки его тоже видел. С этой стороны второй. Вооружен.
  — Наш тоже. Я видел металлический отблеск.
  — Два вооруженных типа в противоположных концах, — резюмировал Юбер.
  — В одной из комнат второго этажа есть свет. Он пробивается сквозь ставни, — добавил Мак-Иленни.
  — Сначала те двое, — продолжал Юбер. — Нужно или подманить их к нам, или самим подойти поближе. Можно попытаться убрать их одного за другим, но лучше напасть на обоих одновременно.
  — Бросок ножа? — спросил Гребер.
  — Да. Мы не можем рисковать. Драка произведет шум, и все провалится. Мы должны захватить Та Чуэна врасплох.
  — Справа есть клумба с цветами, низкими, но густыми.
  — Далеко от дома?
  — Пять метров от колонн.
  — Можно этим воспользоваться. А у вас, Ангел?
  — Ничего. Ближе, чем на десять метров нельзя подобраться, не рискуя быть замеченными.
  Решить задачу было нелегко. Юбер размышлял, вырабатывая план. Вдруг Гребер схватил его за руку:
  — Вот!..
  Они затаили дыхание. Часовой оставил пост под верандой и двинулся от дома в сторону троих друзей. Под рукой он держал, должно быть, автомат. Сначала Юбер подумал, что часовой их заметил, но тот шел небрежным, расслабленным шагом.
  — Захотел писать, — шепнул Мак-Иленни.
  Это было вполне возможно. Охранникам наверняка не разрешалось удовлетворять свои нужды в непосредственной близости от дома.
  — Дайте мне, — шепнул Гребер. — Я никогда не промахиваюсь.
  — О'кей.
  Они замерли. Человек приближался. Он шел к дереву с широкими листьями, растущему менее чем в четырех метрах от старшего сержанта. Гребер немного отодвинулся от Юбера, чтобы действовать более свободно.
  Тут Юбер увидел появившегося из-за противоположного угла дома второго охранника, несомненно, привлеченного шагами напарника. Это могло все испортить, но, успокоившись, второй часовой сразу же сделал поворот и вернулся туда, откуда пришел…
  Юбер, прижавшийся к земле, не шевелился. Они лежали в тени, и молодой куст частично закрывал их. Все же часовой мог их обнаружить в любую секунду. Это зависело от остроты его зрения. Если он их заметит, у Гребера будет меньше секунды, чтобы действовать — время, пока продлится удивление часового.
  Человек встал по другую сторону дерева. Широкие листья скрыли его от Гребера. Ожидание становилось нестерпимым. Юбер держал свой кинжал за лезвие, готовый продублировать Гребера, если тот промахнется. Через некоторое время, показавшееся им невероятно долгим, часовой появился, застегивая левой рукой брюки. Он медленно повернулся и подставил спину. Наконец!
  Правая рука Гребера быстро отошла назад и с силой распрямилась. Тяжелый кинжал полетел в живую мишень. Они услышали приглушенный звук, похожий на удар кулаком. Человек шумно вдохнул воздух: «Хаа!», согнул колени и, выронив оружие, завалился на бок. Больше он не двигался.
  Юбер вздохнул с огромным облегчением. Гребер уже полз к жертве. Он вытащил свой кинжал и вытер его об ягодицы убитого.
  Юбер и Мак-Иленни ползком присоединились к нему.
  — Прямо в сердце! — уточнил Гребер с законной гордостью.
  Слегка расстроенный — он так и не привык убивать — Юбер решил:
  — Ангел возьмет автомат и вернется вместо этого типа под веранду. Мы подойдем к ней со стороны клумбы и разделимся, чтобы взять второго в клещи. Первый, кто окажется в удобном положении, бросит нож. О'кей?
  — О'кей! — ответили оба морских пехотинца.
  Ангел подобрал оружие, которое оказалось не автоматом, а пистолетом-пулеметом, и пополз к дому. Второй часовой вновь появился из-за самого дальнего угла здания. Юбер и Гребер затаили дыхание. Но Юбер выбрал Мак-Иленни именно потому, что он был почти одного роста с убитым. Второй помахал рукой над головой. Мак-Иленни хладнокровно сделал то же самое. Обманутый, не имеющий никакой причины для тревоги, часовой снова скрылся.
  Тогда Юбер и Гребер начали ползком осуществлять обходный маневр, приведший их к восточной стене дома, к клумбе с цветами, о которой говорил сержант. Оба поползли по ней, двигаясь на локтях и мысках ботинок, бесшумные, как кошки.
  Они немного отдохнули на лужайке за клумбой. Мак-Иленни ждал их под верандой, и пока его не было видно. Оставшегося в живых часового они тоже не видели, и это их беспокоило, потому что тот вполне мог подойти посмотреть.
  Они преодолели оставшиеся пять метров одним броском и прислонились к стене дома, чтобы перевести дыхание. Мак-Иленни присоединился к ним и увел их в углубление у центральной двери, защищенной железной решеткой. Прижавшись друг к другу, они устроили последний совет. Юбер решил:
  — Я направо, Арки налево. Первый, кто окажется в удобной позиции, бросает нож, не теряя времени.
  — Семпер Фи! — прошептал Гребер. — Мы — «сахарные задницы»!
  Юбер скользнул вдоль стены, приготовив свой кинжал для метания. Гребер ушел одновременно с ним. Прежде чем повернуть, Юбер бросил взгляд за угол. Он продолжал продвигаться к выступу, пока защищавшему его. С этой стороны поддерживавшие балкон второго этажа колонны сужались, напоминая по форме бутылки от шампанского. Юбер подумал, что можно было бы подняться по ним на верхний этаж, если не удастся бесшумно открыть дверь или окно внизу.
  Он миновал выступ и осторожно двигался, почти вжавшись в стену, чтобы иметь возможность быстро прыгнуть в случае необходимости.
  Еще два метра, метр пятьдесят… метр… Он услышал, как часовой прочистил горло, потом сплюнул… Бедняга ни о чем не догадывался, не знал, что смерть подступает к нему, что пришел его час и только чудо может его спасти.
  Юбер осторожно, сантиметр за сантиметром, высунул лицо. Часовой зацепился оружием за стену и выругался сквозь зубы. Юбер услышал, как он приближается, и замер. Как только он повернет из-за угла, его надо будет заколоть снизу вверх, чтобы попасть в сердце над верхним ребром.
  Часовой был совсем рядом, шаркал ногами по цементу. Юбер приготовился. Он должен действовать быстро, очень быстро, чтобы не оставить тому времени закричать. Он здесь… Сейчас покажется…
  Нет. Тот повернулся и отправился обратно. Юбер снова взялся за лезвие и сделал последний шаг. Человек уходил, по-прежнему ничего не подозревая. Юбер поднял правую руку над плечом… Два метра… два пятьдесят… три… Хорошая дистанция! Тяжелый кинжал вылетел как стрела, и ударил острием туда, куда нужно. Тот же звук удара, тот же шумный вдох: «Хаа!» Но затем раздался непредусмотренный программой грохот пистолета-пулемета, упавшего на цементный пол и подпрыгнувшего на нем…
  Юбер уже подскочил к убитому. Гребер тоже.
  — Отличный удар! — оценил он. — Я бы не смог сделать лучше.
  — Тс!
  Юбер вытащил кинжал, вытер его, сунул за пояс и ощупал карманы несчастного часового. Гребер подобрал и осмотрел оружие. Юбер тронул его за руку, чтобы заставить замереть. Навострив уши, они несколько секунд не дышали. В доме царила тишина. Возможно, оружие падало на цемент не впервые…
  Мак-Иленни, бесшумно подошедший, чтобы узнать новости, заставил их вздрогнуть. Они ждали еще довольно долго. Все оставалось спокойным. Тогда Юбер подал знак. Головы сблизились.
  — Мы обойдем дом и осмотрим все запоры. С двумя часовыми снаружи люди внутри могут допустить небрежность. Тут трудно сказать… Если не сумеем открыть бесшумно, влезем по колоннам на балкон второго этажа. Нам очень не повезет, если там тоже все закрыто.
  — Надо перерезать телефон, — предложил Мак-Иленни.
  — Я об этом подумал, — ответил Юбер, — но проводов не видно: наверное, линия проложена под землей. Если найдем ее, перережем. Пошли…
  Они вернулись к другой стороне дома. Мак-Иленни действовал на пару с Гребером. Они тщательно изучили металлические ставни, окна и двери. Безрезультатно. Запоры были крепкими, все было надежно закрыто. Кроме того, изнутри окна были защищены горизонтальными железными прутьями.
  Место выхода телефонной линии им также не удалось обнаружить.
  — Ну что ж!.. На абордаж! — решил Юбер.
  Они вернулись к колоннам. Юбер потребовал право пройти первым. Поддерживаемый Гребером, он взобрался вверх, схватился за барьер балкона и подтянулся. Конец.
  Мак-Иленни поднялся следом за ним, также с помощью Гребера. Арки лез последним. Повесив пистолеты-пулеметы на ремень, Юбер и Мак-Иленни протянули руки старшему сержанту, чтобы помочь ему преодолеть последний этап.
  Казалось, балкон идет вокруг всего дома. К стене возле окна с открытыми ставнями были прислонены сложенные шезлонги.
  — Где вы видели свет? — шепотом спросил Юбер Мак-Иленни.
  Лейтенант повел их. Пол балкона был выложен плиткой, и они могли продвигаться, не боясь скрипа. За уступом они заметили полоску желтого света над барьером.
  Юбер сделал знак двум остальным оставаться на месте и дальше пошел один. Ставни освещенной комнаты были сдвинуты, но не закрыты полностью. Между ними оставалась щель в несколько сантиметров. Юбер подошел и заглянул.
  В мягком, сильно приглушенном свете он разглядел широкий диван с множеством подушек. На нем курили опиум обнаженные мужчина и женщина. Мужчина-китаец, очевидно, и был Та Чуэн. В слабом свете Юбер не мог рассмотреть его лицо. Женщина принадлежала к белой расе, была высокой и стройной, с фигурой подростка и едва развившейся грудью. Она поднялась, чтобы приготовить шарик наркотика. Лицо выдавало ее возраст: около сорока.
  Окно было затянуто очень мелкой противомоскитной сеткой. Юбер не мог понять, каким образом она закреплена. Он подумал, что лучше отказаться от попытки войти здесь, и вернулся к своим товарищам.
  — Мужчина и женщина, — объявил он. — Курят. На окне противомоскитная сетка… на вид крепкая.
  Они подошли к соседнему окну, ставни которого не были закрыты, и толкнули его. Окно легко открылось. Юбер достал фонарик и слегка осветил комнату.
  Здесь находилась спальня, меблированная на западный манер. Они осторожно влезли. Никаких следов недавнего присутствия человека. Гребер пересек комнату и тихо открыл дверь.
  Площадка, освещенная бра. Гребер двинулся вперед, остальные — следом за ним. Вниз вела лестница из тикового дерева с прекрасными резными перилами, украшенными драконами и змеями. В воздухе витал неприятный, раздражающий запах жженого опиума. Дверь слева должна вести в комнату, где были люди.
  Юбер подозвал обоих морских пехотинцев движением пальца, подошел к двери и открыл ее с самым естественным видом.
  Удивленный мужчина попытался встать. Это был тот, кого они искали.
  — Добрый вечер, мистер Та Чуэн, — сказал Юбер с жесткой улыбкой. — Надеюсь, мы вас не побеспокоили?
  Расписная трубка, которую китаец держал в руках, упала. Мак-Иленни, наставивший на него пистолет-пулемет, сразу же добавил:
  — Без глупостей, мистер Та Чуэн. Мы немного нервные…
  Миролюбивый тон контрастировал со смыслом слов.
  — Держите руки на виду, оба, — посоветовал Юбер.
  — Черт! — воскликнул только что вошедший старший сержант. — Белая красотка! Да у нее даже сисек нет!
  — Замолчи, — приказал лейтенант.
  Женщина была ошеломлена, но не испугана. Она посмотрела на своего кавалера и спросила:
  — Что, у тебя и такое бывает?
  Юбер прервал ее:
  — Вы одни в доме?
  — Внизу есть бой, — ответила женщина.
  Разъяренный китаец попытался залепить ей пощечину.
  — Замолчи, дура!
  — Послушай, Та-Та, — запротестовала женщина. — Не называй меня так…
  — Она зовет его тата35! — фыркнул Гребер.
  — Заткнись, Арки! — буркнул лейтенант.
  — Ладно, пойду займусь боем, — заявил старший сержант.
  — Не стоит, — остановил его Юбер. — Нажми на эту кнопку и жди за дверью.
  Гребер весело проделал то, о чем его просил Юбер. Мак-Иленни посоветовал обоим курильщикам:
  — Не пытайтесь его предупредить. При первой же попытке я вас застрелю.
  Китаец стиснул зубы. Он не мог понять, каким образом этим троим удалось проникнуть в столь хорошо охраняемый дом. На лестнице послышались легкие шаги. Молодой бой в белых брюках и с голым торсом, ничего не подозревая, вошел и, ошеломленный, застыл при виде вооруженных людей.
  — Входи, — сказал Гребер. — Не бойся.
  Молодой человек машинально сделал шаг вперед. Гребер оглушил его.
  — О! — воскликнула женщина. — Какой зверь!
  — Заткнись! — посоветовал лейтенант.
  — Ванная, пластырь, — бросил Юбер.
  Через несколько секунд Гребер вернулся с рулоном клейкой ленты. Он связал боя по рукам и ногам, потом заклеил ему рот.
  — Свяжи этих двоих тоже, — приказал Юбер.
  Старший сержант начал с Та Чуэна, оставив женщину на закуску. Она вела себя пассивно и даже не возмутилась некоторыми вольностями, которые Гребер позволил себе. У Юбера, наблюдавшего за ней, мелькнула мысль, не веселит ли ее эта история.
  Он прикрыл ее настольной салфеткой, лежавшей возле снаряжения для курения. Взгляд бледных глаз женщины стал откровенно насмешливым.
  — Не то, чтобы это меня шокировало, — объяснил Юбер нейтральным тоном. — Просто ребята отвлекаются.
  — Что будем делать? — спросил Мак-Иленни.
  — Перенесем мистера Та Чуэна в другую комнату, чтобы спокойно поговорить. Двое связанных останутся здесь.
  Гребер поднял китайца и унес на плече. Они выбрали комнату на другой стороне коридора, включили все лампы, закрыли ставни и окна.
  — Арки, — сказал Юбер, я бы хотел, чтобы вы тщательно осмотрели эту хижину.
  — Телефон перерезать?
  — Уже не надо.
  Старший сержант вышел из комнаты, держа пистолет-пулемет под рукой. Юбер закрыл дверь и посмотрел на посаженного в кресло китайца.
  — Ну, мистер Та Чуэн, рады увидеть нас вновь?
  Китаец не ответил. Эйфория, вызванная опиумом, помогала ему хорошо держаться. Юбер продолжал:
  — Мы просим прощения, что пришли не в форме… Может быть, так мы интересуем вас меньше?
  Никакой реакции.
  — За последние недели таинственно исчезли семнадцать наших товарищей из Шестого полка морской пехоты. Прошлой ночью вы, мистер Та Чуэн, попытались сделать то же самое с нами. Погиб только один из нашей группы. Для вас это неудача, для нас — начало схватки. Беспощадной схватки, мистер Та Чуэн. Вы не церемонились в выборе средств, мы тоже не станем. Морские пехотинцы — не мальчики из церковного хора, мистер Та Чуэн. Они профессиональные убийцы, обученные убивать всеми способами и любым оружием.
  Над верхней губой китайца выступило несколько капелек пота. Его глаза забегали по сторонам. Юбер продолжал:
  — Мы хотим знать, что стало с нашими товарищами? Для чего они понадобились или понадобятся? Это очень просто. А поскольку мы хотим это знать, то узнаем. И расскажете нам об этом вы, мистер Та Чуэн.
  Китаец попытался принять презрительный вид.
  — Главное, не совершайте ошибку, недооценивая нас, — добавил Юбер. — Подумайте… Мы вступили в игру в девять часов вечера. За четыре часа мы добрались до вас, несмотря на все команды убийц, поставленные у нас на пути. За четыре часа мы узнали ваше имя и адрес, проникли в ваше владение, незаметно нейтрализовали вашу охрану. Согласитесь, что это хорошая работа.
  — Не понимаю, о чем вы говорите, — ответил китаец. — Если вы пришли потребовать с меня выкуп, назовите сумму. Мы можем договориться.
  Они слышали, как Гребер ходит по дому, открывает и закрывает двери. Юбер шагнул вперед.
  — Вы все равно все расскажете, мистер Та Чуэн. Мы назовем цену, и вы оплатите счет. Мы должны отомстить за погибших, мистер Та Чуэн. Предупреждаю, что вам будет больно… Ужасно больно.
  Мак-Иленни, конвульсивно сжимавший кулаки, неожиданно взорвался:
  — Да хватит с ним разговаривать, Господи!
  Он набросился на китайца и принялся его избивать.
  — Ты расскажешь, сука! Расскажешь! Это я тебе говорю!
  Юбер не вмешивался. Лейтенант Мак-Иленни потерял по вине этого человека двух лучших друзей и сошел с тормозов. Это было объяснимо.
  Кресло опрокинулось. Мак-Иленни пинками выбил из-под него китайца. Юбер начал бояться, что Ангел слишком ретиво взялся за дело.
  — Потише, Ангел. Не убивайте его. Мертвые не говорят.
  Лейтенант отступил на шаг, тяжело дыша. Он дрожал. Вернулся старший сержант.
  — Ну? Веселимся? — спросил он, открывая дверь.
  Он окинул взглядом комнату, потом добавил:
  — Нет нужды нервничать. Здесь имеется отлично оборудованный подвал. Он великолепен. Просто великолепен!
  — В каком смысле? — спросил Юбер.
  — Камера пыток. Потрясающе. Спорю, что этот субчик никогда не пробовал ее на себе.
  Лицо Та Чуэна посерело, его заливал пот. Гребер подошел к нему, сел на корточки и пощекотал ему подбородок.
  — У-тю-тю-тю-тю!.. Ну-ка, улыбнись своему старому другу. Почему ты не улыбаешься своему старому другу, сволочь?
  Он залепил ему пощечину тыльной стороной руки. Его голос снова стал жестким.
  — Ты знаешь, как называют нас, морских пехотинцев? Нас называют псами дьявола. Понимаешь, красавчик? Псы дьявола! Наводит на размышления, а? Ну, пошли!
  Он снова взвалил китайца себе на плечо. Прежде чем спуститься, Юбер решил взглянуть на остальных пленных. Бой пришел в себя, но казался смирившимся с судьбой. Женщина, расслабившаяся, выглядела спящей. Юбер погасил лампы, служившие для раскуривания трубок, и убрал их в угол. Затем он присоединился к остальным.
  В подвале была маленькая комнатка со стенами, выложенными белой плиткой. Юбер, воображавший себе множество сложных аппаратов, был разочарован, увидев только зубоврачебное кресло, над которым нависала своего рода каска странной формы.
  — Что это за агрегат? — воскликнул он.
  — Сейчас увидите, — ответил дрожащий от возбуждения Гребер. — Мне потребовалось две минуты, чтобы понять, но… Не думаю, что я ошибся.
  Он собирался положить свой груз в кресло, но китаец стал извиваться как червяк. Гребер едва не уронил его и рассердился.
  — Этот тип меня раздражает!
  Он оглушил Та Чуэна точным ударом по затылку, после чего усадил в кресло, привязав руки и ноги ремнями, явно предназначенными для этой цели. Затем, придерживая голову китайца, он опустил каску. Когда он закончил, голова Та Чуэна оказалась крепко закреплена в аппарате, а рот оставался открытым с помощью специальных крючков, натяжение которых можно было регулировать.
  — Ну вот, он готов к операции! — объявил старший сержант.
  Юбер все еще не понял.
  — Вы будете вырывать ему зубы? — спросил он.
  — Ну, нет! — ответил Гребер. — Это жестоко, и будет много крови. К тому же у этой мерзкой суки они на три четверти вставные.
  — Тогда что?
  Гребер взял со стола предмет, который остальные не заметили. Это было нечто наподобие искусственного языка из шершавой резины, соединенного с грушей для впрыскиваний. «Язык» надувался, когда нажимали на грушу, и опадал, когда ее отпускали.
  — Это штука вызывает рвоту, — объяснил старший сержант. Я слышал о ней в Корее от нашего офицера разведки, но никогда не видел.
  Он отложил приспособление, налил в ведерко воды из-под крана, находившегося в углу, и выплеснул воду в лицо Та Чуэну. После третьего ведра китаец пришел в сознание. Его мокрое лицо снова посерело от ужаса, как только он понял свое положение.
  Гребер взял грушу.
  — Мы немного повеселимся, — объявил он. — Несколько предварительных упражнений. Сколько «сахарных задниц» пропало, столько раз ты отведаешь эту чудесную штуковину.
  Он засунул искусственный «язык» глубоко в рот китайцу и нажал на грушу.
  — Первый!
  Непобедимая волна тошноты подняла мистера Та Чуэна. Гребер вынул аппарат и отскочил в сторону.
  — Поскольку ты голенький, — заметил он, — ты не рискуешь запачкать одежду.
  Юбер отвел глаза. Мак-Иленни побледнел.
  — Пошел второй! — объявил Гребер.
  Операции следовали одна за другой в довольно медленном ритме. В желудке у китайца больше ничего не осталось, и от этого он страдал еще сильнее.
  — Теперь это становится интересным, — сказал старший сержант.
  На десятый раз Та Чуэн задохнулся, закашлялся, хватая воздух. Его внутренности выкручивались от позывов к рвоте, которые теперь следовали сами через короткие промежутки времени. На одиннадцатый раз Юбер увидел, что Та Чуэн почернел, и испугался, что не выдержит сердце.
  — Хватит, — приказал он. — Вы его убьете.
  — Жаль, — с сожалением сказал Гребер. — Он имел право еще на несколько.
  Он ослабил крюки, державшие рот открытым, и убрал их. Жуткие болезненные спазмы продолжали сотрясать китайца, из выпученных глаз которого лились ручьями слезы. Гребер выплеснул ему в лицо несколько ведер воды. Затем они подождали, пока он успокоится, что потребовало некоторого времени.
  Наконец, закрыв глаза, совершенно обессиленный Та Чуэн перестал двигаться. Юбер, чувствовавший себя очень неуютно, сказал Греберу:
  — Вы знаете дом. Постарайтесь найти нам бутылку.
  — Я как раз подумал об этом, — пробормотал старший сержант, начавший бледнеть уже несколько секунд назад.
  И он убежал, как будто у него загорелся зад. Юбер подошел к креслу.
  — Вы меня слышите, Та Чуэн?
  Китаец ответил взмахом ресниц.
  — Теперь мы дадим вам шанс рассказать. Если вы не захотите, мы начнем все сначала и будем продолжать, пока вы не сдадитесь.
  Китаец хотел что-то сказать, но из его горла с помертвевшими мускулами не вышло ни единого звука.
  «Только бы он не онемел окончательно!» — сказал себе Юбер.
  — Вы решили говорить?
  Утвердительный взмах ресниц.
  — Хорошо. Отдохните немного.
  Гребер вернулся с полупустой бутылкой рисовой водки. Его порозовевшие щеки говорили, что он к ней уже приложился. Юбер взял бутылку и отпил два-три глотка прямо из горлышка. Мак-Иленни принял эстафету. Юбер снова взял бутылку и влил несколько капель в рот Та Чуэну, который побагровел и чуть не задохнулся. Гребер принес воды, но китаец отказался.
  — Постарайтесь заговорить, — приказал Юбер.
  Китаец сделал усилие, но не смог произнести ничего, кроме нечленораздельного мычания.
  — Ваш трюк хорошо сработал, Арки! Поздравляю!
  Оскорбленный Гребер посмотрел на Юбера.
  — Слушайте, Конрад, не надо насмехаться. Это не мой трюк! Кстати, он хочет говорить.
  — Да, хочет, но не может.
  — Надо заставить его все написать, — предложил Мак-Иленни. — Мы задаем ему вопросы, а он отвечает письменно.
  — Это действительно единственный способ. Арки, найдите бумагу и карандаш.
  — Иду.
  Гребер ушел. Юбер отвязал правую руку Та Чуэна, который сразу же воспользовался этим, чтобы жестами попросить снять с него каску.
  — Нет, отказался Юбер. — Только когда все закончится.
  Старший сержант вернулся с блоком бумаги и шариковой ручкой. Юбер положил блок на колени китайцу и вложил ручку ему в руку.
  — Первый вопрос: что стало с нашими исчезнувшими товарищами из Шестого полка морской пехоты?
  Та Чуэн колебался. Гребер подошел к нему, поигрывая грушей. Китаец написал по-английски неуверенным почерком:
  — Я не знаю.
  Гребер сделал вид, что рассердился:
  — Смотри, тата, я начну сначала!
  Китаец успокоил его движением руки и поспешил написать снова:
  — Я только посредник. Мне заказали поставлять военнослужащих Шестого полка морской пехоты в форме и с документами. Это все.
  — Кто заказал?
  — Один яванец, с которым я познакомился во время войны.
  — Его имя?
  — Абдулла.
  — Мусульманин?
  — Конечно. В войну он сотрудничал с японцами.
  — Зачем ему нужны люди из Шестого полка морской пехоты?
  — Я не знаю.
  — Почему вы приняли его предложение?
  — Он давал мне тысячу долларов США за каждого человека.
  — Как происходит передача?
  — Когда мне удается поймать в ловушку нескольких; морских пехотинцев, я звоню по телефону.
  — Номер?
  — Два-пятьдесят один-шестьдесят один.
  — Имя абонента? Вы его узнали?
  — Туристическое агентство Кука.
  — «Кук и Сын»?
  — Да.
  — Вы над нами издеваетесь?
  — Нет. Я думаю, они подключили к этой линии свой аппарат. Я просто говорю: «Это мистер Чоу. Я бы хотел узнать, отходит ли в ближайшее время теплоход на Манилу»? Телефонистка отвечает, что соединяет меня с морским отделом, и в этот момент я кладу трубку. Это все.
  Юбер посмотрел на Мак-Иленни, закуривавшего сигарету.
  — Где можно найти этого Абдуллу? — спросил он.
  Та Чуэн терял силы. Его почерк стал неразборчивым.
  — Не знаю, — написал он.
  — Как он вошел с вами в контакт?
  — Однажды вечером, на улице.
  — Вы часто видели его потом?
  — Всего один раз, чтобы сказать, что я согласен.
  — И больше ни разу?
  — Ни разу.
  — Как он вам платит?
  — На следующий день после отправки груза я нахожу в моем почтовом ящике конверт с нужной суммой.
  Юбер пожал плечами.
  — Ваша история неправдоподобна.
  — Это правда.
  — Что происходит после того, как вы звоните в агентство и говорите пароль?
  Китаец отложил ручку и стал шевелить пальцами, чтобы размять их. Юбер отвел Мак-Иленни в сторону и шепнул ему на ухо:
  — Найдите телефон и наберите четыре-сорок четыре-шестьдесят шесть.
  — Брауну?
  — Да. Попросите у него сведения на этого субъекта. Его история невероятна, но как знать…
  — Это может быть неосторожно. Возможно, линия прослушивается…
  — Не думаю. Вчера, например, он наверняка звонил не отсюда. У шпионской сети может быть интерес к установке подслушивающего устройства на линии агентства Кука, чтобы получать информацию об отъезде и прибытии различных людей. Идите… В любом случае, время нас поджимает, и это оправдывает некоторый риск.
  — О'кей.
  Лейтенант ушел, а Юбер вернулся к китайцу, которого встревожил этот разговор шепотом.
  — Отдохнули? Повторяю вопрос: что происходит после того, как вы звоните в агентство Кука и произносите пароль? У вас в руках несколько мертвецки пьяных морских пехотинцев. Что дальше?
  — Я должен их доставить через час после телефонного звонка в условленное место.
  — В то, что мы знаем? Всегда в одно и то же?
  — Нет, место меняется в зависимости от дня.
  — Например, этой ночью, если бы вы смогли заманить в ловушку нескольких морских пехотинцев… Куда бы вы их повезли?
  — На пляж на восточном побережье, в десяти километрах от города. Но я никогда не вожу сам.
  — У вас есть исполнители?
  — Да, были. Вы их почти всех перебили.
  — Тысяча извинений.
  В дверях появился Мак-Иленни.
  — Конрад! На секунду, пожалуйста.
  Юбер вышел вместе с ним в соседнюю комнату, где хранилось белье.
  — Я дозвонился до Брауна. Та Чуэн ему хорошо известен. Здесь его все знают. Это авантюрист, который ест из всех кормушек. Он действительно владелец «Гольден Кампонг», но основной доход имеет от торговли оружием с Индонезией. Поставляет его всем, кто может заплатить, не делая различий между партиями. Браун говорит: если он замешан в эту историю, то вполне правдоподобно, что он даже не знает, на кого работает. Это его принцип избегать неприятностей.
  — Неприятности он уже получил, — заметил Юбер. — И они у него еще не закончились.
  Он задумался. В его мозгу зародилась идея, безумная и опасная. Он вернулся к китайцу.
  — Прошлой ночью тип, приехавший на лодке забрать груз, был на борту один. Так бывает всегда?
  — Да, насколько я знаю.
  — Хорошо, — сказал Юбер. — Мы вас развяжем, вы позвоните в агентство Кука и произнесете пароль.
  В глазах китайца мелькнул страх.
  — Что вы собираетесь делать?
  — Сейчас объясню, потому что игра пойдет на вашу жизнь. Вы сможете выкрутиться только, если для нас все хорошо кончится. Бой наверху вам предан?
  — Да, абсолютно. Я его воспитал.
  — Арки, сходите за ним и приведите в гостиную.
  — А бабу?
  Юбер посмотрел на Та Чуэна.
  — Кто эта женщина?
  Китаец объяснил:
  — Проститутка. Я ей плачу за то, что она сюда приходит.
  — Прекрасно. Оставьте ее в спальне, ей и там хорошо.
  Старший сержант вышел. Юбер с помощью Мак-Иленни отвязал китайца. Они вытащили его из кресла и были вынуждены поддерживать, чтобы не дать упасть.
  — Я выпотрошен, — сумел он выговорить.
  Его голос был замогильным, едва слышным.
  — Вы придете в себя! — отозвался Юбер. — Но вы правильно сделали, что заговорили. Примени мы этот способ еще раз, с вами было бы покончено.
  Китаец вздрогнул. Поддерживая, они провели его по лестнице в гостиную, где Гребер оставил свет включенным. Они услышали, как со второго этажа торопливо спускается старший сержант.
  — Ну, что еще случилось? — спросил лейтенант при виде Гребера с боем на плечах.
  — Баба! — выдохнул Гребер. — Она смылась!
  Юбер выругался. Это был тяжелый удар. Она вполне могла поднять тревогу, может быть, вызвать полицию.
  — Она не могла освободиться сама, — заметил он.
  Гребер бросил боя на софу, к счастью, заваленную толстыми подушками.
  — Ее развязал этот дурак! Она легла сзади него, и он снял пластырь пальцами. А она даже не потрудилась оказать ему ту же любезность!
  Юбер посмотрел на боя. Гребер сорвал пластырь, заклеивавший ему рот.
  — Это он тебе рассказал?
  — Конечно!
  Юбер подошел к бою, который казался одновременно разъяренным и испуганным.
  — Как давно она ушла?
  — Не знаю, мистер. Десять минут, четверть часа назад…
  Юбер выругался сквозь зубы.
  — Она была на машине? — спросил он Та Чуэна.
  — Нет. Я привез ее.
  Действовать надо было быстро.
  — Арки! Спуститесь за бумагой, на которой писал Та Чуэн, и принесите ее мне.
  — О'кей!
  Юбер повернулся к китайцу.
  — Позвоните по номеру два-пятьдесят один-шестьдесят один и скажите, что у вас есть груз.
  Та Чуэн коснулся горла.
  — Они… поймут, что…
  Верно. Он говорил, но так, что те не могли не заподозрить неладное. Юбер решил:
  — Я сделаю это сам.
  Он обладал определенным талантом имитировать голоса и подумал, что в данном случае копия будет лучше оригинала. Он набрал номер. Ему ответил сонный голос.
  — Это мистер Чоу, — сказал Юбер, подражая гнусавым интонациям китайца. — Я бы хотел узнать, отходит ли в ближайшее время теплоход на Манилу…
  — Перезвоните утром, мистер. Бюро открывается в восемь часов…
  Юбер повесил трубку, ничего не добавив. Вернулся Гребер.
  — Я не нашел этой чертовой штуки, — объявил он.
  Юбер посмотрел на Мак-Иленни.
  — Это вы взяли?
  — Бумагу? Нет.
  — Вы положили блок на маленький столик, прежде чем отвязать меня, — напомнил китаец, встревоженный при мысли, что его письменная исповедь исчезла.
  — Я смотрел повсюду…
  Юбер спустился бегом. Комната была довольно маленькой, и он быстро закончил осмотр. Никаких следов бумаги. Ручка лежала на месте, рядом с резиновой грушей. «Кто?» — спросил себя Юбер. Единственный ответ: женщина. Она могла спуститься, услышать… и увидеть возможность для шантажа, которую ей давали исписанные Та Чуэном листки. Значит, она опередила их очень не намного. На несколько минут, самое большее… Если мотивом ее поступка был шантаж — а какой другой можно вообразить? — она, конечно, не обратится в полицию.
  Юбер поднялся. Незачем усложнять дела с Та Чуэном. Он отчитал Гребера:
  — Вы совсем ослепли, старина! Он завалился за кресло… Я взял с собой нужные листы.
  Он похлопал по заднему карману брюк, как будто бумага находилась там, потом добавил:
  — Арки, развяжите боя. Он нам понадобится.
  Мак-Иленни, закурив сигарету, предложил:
  — Может, нам пора убираться отсюда? Если девка поднимет шухер…
  — Сейчас уходим. Одну секунду…
  Он взял стул, поставил его перед креслом Та Чуэна и сел верхом, положив руки на спинку.
  — Слушайте меня внимательно. Это очень важно… Сейчас мы все поедем на тот маленький пляж, о котором вы говорили. Лодка придет туда через пятьдесят минут, если вы не соврали. Мы приедем раньше. Вы постоите в стороне вместе с присутствующим здесь моим другом — лейтенантом, которого мы зовем Ангел. Ваш бой останется на пляже один, в вашей машине. Когда придет лодка, он подождет человека с лодки в машине и расскажет ему, что трое морских пехотинцев, которых вы захватили сегодня вечером, ускользнули в последний момент. Он должен будет говорить как можно дольше. Впрочем, мы доработаем детали по дороге. Нужно, чтобы вся история выглядела очень правдоподобной.
  — А вы? — спросил китаец. — Что будете делать вы?
  — Об этом не волнуйтесь. Это не ваше дело. Арки и я будем там, но невидимые. Именно на это я хочу обратить ваше внимание… Если ваш бой допустит малейшую ошибку, если он не будет играть честно, если так или иначе предупредит того, вы немедленно заплатите за это жизнью. Мы дадим знать Ангелу, и он сведет с вами счеты. После этого мы убьем и боя. Объясните ему, чтобы он знал, что его ждет…
  Та Чуэн поморщился.
  — Не бойтесь, — заверил он, — бой не совершит ошибки. Не знаю, что точно вы задумали, но боюсь, вы собираетесь совершить безумие…
  — С вашей стороны крайне любезно так беспокоиться за нас, — сыронизировал Юбер. Он встал. — В путь!
  — Мне нужно одеться, — сказал Та Чуэн.
  Глава 10
  Лежа в ямах, выкопанных в песке метрах в пятидесяти от моря, Юбер и старший сержант Гребер ждали. Вода просачивалась в их ямы, но она была теплой, и они не рисковали простудиться.
  — Мне в штаны лезет краб, — прошептал Гребер. — Что мне делать?
  — Сожмите ягодицы, — ответил Юбер.
  — Если он их покусает, я получу право на «Пурпурное Сердце»?
  — Конечно! И даже на пенсию по инвалидности.
  — Я говорю только о ягодицах, — уточнил сержант.
  — Тогда не знаю…
  — Я бы хотел знать, прежде чем дать ему подняться выше!
  Юбер улыбнулся. Ему очень нравился этот парень, не терявший хорошего настроения даже в самых сложных обстоятельствах. Он приподнялся на локтях и заметил машину Та Чуэна — желтый «форд», стоящий на виду на пляже. Одетый в белое бой ходил туда-сюда между машиной и пенной линией прибоя.
  В ста метрах дальше, за деревьями, был спрятан «ягуар» с Та Чуэном и Мак-Иленни.
  — Вы хорошо поняли, что мы будем делать? — спросил Юбер.
  — Еще бы не понять, — ответил Гребер. — Но я считаю, что это нахальство…
  — Найдите другой способ, старина. Я слушаю…
  — Если бы нас не поджимало время…
  — Согласен. Но что поделаешь!.. Новости расходятся быстро. Как только они узнают, что мы захватили Та Чуэна, все пропало. Сейчас мы разыгрываем нашу последнюю карту.
  Гребер вздохнул.
  — Дай Бог, чтобы она не оказалась действительно последней!
  — Пессимист?
  Ответ немного задержался.
  — Нет… Но понимаю, очень хорошо понимаю.
  — В подобных случаях лучше об этом не думать.
  — Знаю. Я был в Корее… Там бывали еще менее веселые ситуации, чем эта.
  — И вы остались в живых.
  — Да, остался… Но эта игра похожа на то, когда сворачиваешь на машине только налево. Десять раз получается, но потом все-таки врезаешься в другую машину, и конец…
  — Прекратите, — сказал Юбер. — Вы нагоняете на меня страх.
  — Тысяча извинений, майор. Э! Что я слышу?
  Юбер навострил уши. Мотор… Морской мотор, вне всяких сомнений.
  — Может быть, она…
  Он посмотрел на хронометр.
  — Несколько минут опоздания, все нормально.
  Бой на пляже остановился и, как велел ему Та Чуэн, стал посылать к морю световые сигналы. Три коротких… перерыв в десять секунд… три коротких… новый перерыв. Пять раз подряд.
  Лодка приближалась, но ее еще не было видно. Судя по звуку, она описывала широкий круг, прежде чем подойти. Юбер слегка приподнялся и увидел белый пенный след, который лодка оставляла за собой.
  — Вот она, — сообщил он и нырнул в свою яму.
  Гребер сделал то же самое. Двадцать секунд спустя лодочный мотор издал последний хрип и замолк. Они снова услышали ритмичный рокот волн, разбивающихся о пляж.
  Юбер осторожно высунулся из-за песчаного гребня. Лодка еще шла по инерции параллельно пляжу. Она была всего в пятидесяти метрах от песчаной отмели, когда за борт бросили якорь.
  Юбер увидел, как человек спрыгнул с лодки в воду, доходившую ему до груди, поплыл, чтобы двигаться быстрее, а потом снова встал на ноги недалеко от берега, где ждал бой Та Чуэна. Теперь человек стоял к ним спиной, и Юбер решил, что момент удачный. Он протянул руку, коснулся плеча своего товарища и выполз из ямы, чтобы скользнуть в воду.
  Скоро они вдвоем плыли под водой, выныривая, чтобы вдохнуть воздуха и убедиться, что плывут в правильном направлении.
  Они подплыли к лодке так, чтобы использовать ее как защитный экран. Юбер посмотрел под форштевень и заметил двоих людей, разговаривающих на пляже.
  — Пошли! — шепнул он Греберу.
  Они схватились за борт, подтянулись и свалились внутрь. Это была большая рыбацкая лодка, широкая и с выпуклыми боками, наполовину покрытая брезентом, натянутым между бамбуковыми дугами. Таких здесь можно было встретить сотни, но у этой был очень мощный мотор, позволявший развивать большую скорость.
  Юбер и старший сержант забрались под брезент. Там было очень темно, но они нащупали кучи полотняных мешков, возможно, предназначенных для того, чтобы прятать в них тела несчастных морских пехотинцев, попавших в ловушку. Они спрятались под ними и перестали двигаться. Дальнейшее было делом случая…
  Им казалось, что прошло уже много времени, как вдруг лодка наклонилась в сторону берега. Они не слышали, как человек поднялся на борт, но были готовы перейти к решительным действиям, если их обнаружат. Оба расслабились только при первых звуках затрещавшего мотора.
  Человек вытянул цепь, которая тяжело упала внутрь, прошел на корму лодки, взялся за руль и потянул рычаг газа. Большая лодка медленно тронулась с места, затем рванулась в открытое море, в неизвестность…
  Юбер тихонько похлопал по руке Гребера, лежавшего рядом с ним. Если и дальше все пойдет хорошо, скоро они разрешат загадку, узнают наконец, что случилось с таинственно исчезнувшими «сахарными задницами».
  Если и дальше все пойдет хорошо…
  * * *
  Прислонясь спиной к стволу кокосовой пальмы, держа пистолет-пулемет под мышкой, лейтенант Мак-Иленни смотрел на удаляющуюся лодку. У него было тяжело на сердце от того, что он остался здесь, но он прекрасно понимал значение роли, отведенной ему Юбером.
  Он вздохнул и перенес свое внимание на Та Чуэна, сидевшего в тени мангового дерева в трех метрах от него.
  — Сейчас придет ваш бой, — сказал он. — Вам останется только вернуться домой и сидеть тихо. И молить вашего бога, если он у вас есть, чтобы мои друзья вернулись целыми и невредимыми.
  Он развернулся на каблуках и направился к «ягуару». Юбер и Арки взяли с собой только кинжалы диверсантов. Второй пистолет-пулемет они оставили в доме Та Чуэна.
  Лейтенант Мак-Иленни прекрасно знал этот тип автоматического оружия. Оно было не слишком надежным. Мак-Иленни отлично умел вызывать самую классическую поломку: блокировку затвора косо вошедшим патроном. На ходу он незаметно оттянул затвор назад и подтолкнул гильзу патрона, вставшего наискось. Он тихо отпустил затвор… Прекрасно.
  Мак-Иленни открыл дверцу «ягуара» и бросил оружие на сиденье. Не закрыв дверцу, он пошел к «форду», который бой вывел на дорогу. «Форд» остановился на обочине, напротив «ягуара». Бой вышел.
  — Все прошло хорошо? — спросил лейтенант.
  Он был спокоен и жесток. Безжалостен. Ему казалось, что его товарищи Льюис и Грей — смотрят на него.
  — Руки вверх! — заорал Та Чуэн, к которому вернулся почти нормальный голос.
  Бой, находившийся как раз на линии огня Та Чуэна, метнулся в сторону и перелетел через куст. Мак-Иленни быстро обернулся с жестокой улыбкой, открывшей его белые зубы. Словно по волшебству, в его правой руке оказался кинжал. Рука поднялась…
  Та Чуэн нажал на спусковой крючок и полоснул очередью… Тра-та-та-та-та… Лейтенант Мак-Иленни, по прозвищу Ангел, получил пять или шесть пуль в живот… Он выронил свой нож, воткнувшийся в землю. Его тонкое лицо с горящими глазами выражало бесконечное удивление. Колени подогнулись, и он упал, прошептав:
  — Господи!.. Это слишком глупо.
  Он услышал Та Чуэна, зовущего боя и говорящего, что они должны поспешить в город, чтобы предупредить Абдуллу, но у него было такое чувство, что это происходит во сне и сейчас он проснется…
  Мак-Иленни потерял сознание.
  Глава 11
  Юбер начинал себя спрашивать, приедут ли они когда-нибудь. У него затекли ноги, а влажная одежда вызывала желание чихнуть, что заставляло его почти без перерыва смачивать небо языком.
  Он медленно поднял левую руку и правой поддернул рукав рубашки. Светящийся циферблат появился так близко от глаз, что он был вынужден их прикрыть: три часа тридцать минут. Они плыли ровно пятьдесят семь минут.
  Его желудок сжала тревога. Он подумал, что большая лодка, несущаяся на огромной скорости, возможно, везет их на Суматру, на другую сторону пролива. Потом природный оптимизм взял верх. Суматра или что другое, они сумеют выкрутиться. Арки был отличным напарником, а опыт научил Юбера, что двое смелых, хорошо обученных людей, ладящих между собой, могут стать опаснее и эффективнее более крупной группы, не имеющей слаженности или сформированной из неравноценных элементов.
  Юбер думал об этом, когда режим работы мотора резко изменился. В следующее мгновение центробежная сила бросила его на Арки. Он понял, что лодка совершает крутой поворот.
  Последний рев мотора, задний ход. Большая лодка остановилась, ударилась обо что-то металлическое, загудевшее как гонг.
  Юбер услышал, как водитель бросил якорь и громко выкрикнул что-то по-китайски. Ему ответили. Голос, казалось, шел с неба. Потом раздался громкий скрип плохо смазанных блоков.
  Юбер старался интерпретировать все эти шумы и движения корпуса. Через относительно короткое время у него возникло ощущение, что Гребер и он остались на лодке одни. Он осторожно приподнял мешки, накрывавшие его голову. Корма лодки была пуста. Водитель исчез.
  Юбер встал на колени. Арки последовал его примеру. Они освободились из-под мешков, дошли до края брезента и посмотрели наверх. Над ними нависала масса корабля. Юбер сразу заметил, что корабль странно неподвижен, хотя море шевелила сильная волна. Он склонился к противоположной стороне навеса. С борта свисала лестница, первая ступенька находилась в двух метрах над лодкой.
  Юбер прошептал:
  — Такое впечатление, что корабль сел на мель.
  — Я подумал то же самое, — ответил старший сержант.
  Юбер приподнялся на руках, потом присел на корточки.
  — Пойдем? — спросил он, показывая на лестницу.
  — Думаю, это неизбежно…
  — Тогда надо сейчас.
  Юбер и Гребер проверили надежность кинжалов за поясом, убедились, что наверху никого не видно.
  Юбер подошел к лестнице, схватился за первую ступеньку, подтянулся и встал на нее. Миновав полдюжины ступенек, он обернулся, чтобы подождать старшего сержанта.
  Он был готов поставить бочку виски против ящика непарных искусственных женских грудей, что корабль действительно сидит на мели. Факт, что водитель лодки просто бросил якорь вместо того, чтобы пришвартоваться к кораблю, был достаточно убедительным.
  Арки оказался совсем рядом с Юбером. Они поднялись тихо, стараясь, чтобы не заскрипели блоки, поддерживавшие лестницу. Ночь была по-прежнему светлой, и они увидели, что лестница не доходит до верхней палубы, а заканчивается на середине, возле дыры, зияющей в борту корабля.
  На последних ступеньках они удвоили бдительность и наконец рискнули ступить на площадку… Темнота была такой густой, что невозможно было разглядеть, что находится по другую сторону открытого большого люка. У Юбера был фонарик, но он не решался им воспользоваться. Секунд десять они вслушивались, оставаясь неподвижными. Никакого шума, кроме ударов волн, регулярно бьющихся о корпус.
  — Останемся здесь, — буркнул старший сержант.
  Юбер размышлял. Люди, находившиеся на этом корабле, не имели никакой причины опасаться вторжения со стороны моря. Значит, они чувствовали себя в безопасности. Логический вывод: темные помещения наверняка были пустыми.
  Юбер достал фонарик и направил луч вперед, прикрывая его ладонью левой руки. Они увидели довольно большое помещение, примерно четыре на шесть метров. В глубине его они заметили коридор и бесшумно, благодаря каучуковым подошвам, добрались до него. Юбер осветил коридор налево, потом направо. В этот момент до них долетели шум шагов и звук голосов. Юбер выключил фонарь.
  — Что будем делать? — спросил Гребер.
  Юбер был человеком быстрых решений.
  — Нападем на них.
  — А если их дюжина?
  — Все равно. Отступать некуда.
  — Семпер Фи! — застонал Гребер с комичным видом. — «Сахарные задницы» никогда не отступают!
  — Мы герои, а они — дерьмо! — заключил Юбер.
  В левой стороне коридора довольно далеко от них, вдруг появился слабый пляшущий огонек. Одним движением Юбер и его товарищ прижались к стене. Юбер был ближе к углу. Они подождали, глубоко дыша и расслабляя все мускулы, чтобы суметь напасть в наилучших условиях.
  Люди приближались. Они не торопились и оживленно разговаривали по-китайски. Двигавшийся впереди них огонек — несомненно, свет фонаря — с каждой секундой становился ярче. Юбер похлопал товарища по левой руке, предупреждая, что схватка неизбежна.
  Люди завернули за угол, ничего не подозревая. Юбер, не любивший рисковать без нужды, нанес тому, кто был к нему ближе, страшный удар ребром ладони по сонной артерии. Фонарь упал и покатился к дальней перегородке из-за крена судна. Гребер бросился на второго человека, но тот в отчаянном рывке отскочил. Гребер промахнулся и, не в силах удержаться на ногах, тяжело ударился о железо. Юбер увидел, что китаец выполнил безупречный кувырок вперед и встал на ноги в двух шагах от укороченной лестницы.
  Юбер бросился к нему со всех ног, но было уже поздно. Китаец перепрыгнул через барьер и нырнул в море головой вниз. Юбер услышал внизу «бух». Он нагнулся и увидел только пену и расходящиеся концентрические круги. Потом все успокоилось.
  Шатаясь, подошел сильно оглушенный Гребер.
  — Он прыгнул?
  — Да, но не видно, чтобы вынырнул.
  Прыжок с такой высоты в подобных условиях мог плохо закончиться. Китаец мог удариться об воду и сломать позвоночник. Мог он удариться и о дно.
  Они подождали еще минуту, прочесывая взглядом блестящую неспокойную поверхность моря. Безрезультатно.
  — Он готов, — решил старший сержант, выпрямляясь.
  Они вернулись к первому китайцу, лежавшему без сознания в начале коридора. Гребер подобрал большой фонарь. Стекло разбилось, но фонарь продолжал работать.
  — Осветите его, — попросил Юбер.
  Гребер выполнил просьбу и констатировал:
  — Можно подумать, мальчишка.
  Юбер ответил:
  — С китайцами всегда так. Он выглядит на пятнадцать лет, но вполне может быть тридцатилетним.
  Китаец был одет в короткие полотняные штаны, бесформенные и бесцветные, и майку, которая когда-то была белой.
  — Это не тот, кто нас привез, — заметил Юбер. — Тот был повыше и одет в рубашку.
  Он сел на корточки и стал приводить свою жертву в чувство. Его усилия должны были вот-вот увенчаться успехом, когда неожиданный треск заставил их замереть.
  — Лодка! — крикнул Гребер.
  Юбер вскочил и бросился вслед за старшим сержантом. Мотор уже работал на полную, когда они достигли лестницы. Они увидели высокую худую фигуру, поднимающую якорь. Гребер помчался вперед как сумасшедший. За ним бежал Юбер, жалевший теперь, что у них нет огнестрельного оружия. На короткое мгновение они поверили, что успеют, но лодка резко сорвалась с места, и Гребер, уже собиравшийся прыгнуть, с огромным трудом сумел удержаться за поручни.
  — Сволочь! — крикнул он.
  Юбер схватил его за ворот рубашки и помог восстановить равновесие. Большая лодка уносилась в открытое море.
  — Этот сукин сын приведет подкрепление, вот увидите! Через час или два на нас навалится целая компания.
  Юбер думал точно так же. Они поднялись.
  — Поднимем лестницу, — решил Юбер.
  Они стали вращать лебедку. Снова заскрипели блоки. Лестница начала медленно поворачиваться вокруг последней ступеньки.
  — Так мы будем защищены от сюрпризов, — сказал Юбер. Приведем в чувство морячка и попросим его показать нам помещение.
  Они вернулись внутрь. Гребер осветил железный пол.
  — Черт возьми! — выругался он.
  Китайца не было. Все чисто. Гребер осветил лучом фонаря оба коридора, но ничего не увидел.
  — Не ломайте себе голову, — посоветовал Юбер. — Мы его найдем. Пошли, осмотрим все.
  — Угу, — ответил старший сержант. — Только бы он не ждал нас где-нибудь с автоматом.
  Это было вполне возможно. Юбер заметил:
  — Если у него есть автомат, он вполне может прийти сюда. Так что лучше его опередить.
  Они пошли налево, потому что те двое пришли оттуда. Время от времени Гребер оборачивался, освещая уже пройденный путь: нельзя было исключить внезапной атаки сзади.
  Они вошли в железную дверь и оказались на вершине лестницы, спускавшейся в брюхо корабля. Луч фонаря не открыл им ничего подозрительного. Они начали спускаться с осторожностью индейцев, напрягая все органы чувств.
  Они сразу поняли, что попали в трюм. Направляемый во все стороны луч терялся в пустоте. Это вызывало тревогу, но они продолжали путь.
  Им удалось беспрепятственно спуститься вниз.
  — Куда пойдем? — шепнул Гребер.
  Юбер взял у него из рук фонарь и огляделся. Пол трюма был грязным и пыльным.
  — Не имеет значения, — решил Юбер, — надо осмотреть все.
  Едва он договорил, сзади раздался выстрел. Пуля просвистела над головами и срикошетила от листа железа. В гигантском пустом трюме эхо выстрела вызвало невероятный грохот, заставив обоих сжать зубы и вогнав их в дрожь.
  Второго выстрела не последовало. Как всегда быстрый в своих реакциях, Юбер выключил фонарь. Он вытянул руку, схватил Гребера за рукав и заставил вместе с собой отойти на полдюжины шагов. Он знал, откуда стреляли, и у него в голове созревал план.
  У противника был не автомат, а пистолет — возможно, девятимиллиметровый «вальтер». Враг не был первоклассным стрелком, но обладал хладнокровием и старался не тратить зря патроны, что могло означать нехватку боеприпасов. Он не знал, что у пришедших нет огнестрельного оружия, а то осветил бы их, чтобы безжалостно перестрелять.
  Вывод: атаковать его нужно немедленно и со всей возможной жестокостью, чтобы не дать ему времени понять ситуацию и чтобы заставить потерять хладнокровие.
  Юбер притянул Гребера к себе и шепотом изложил ему на ухо свой план.
  — О'кей, — одобрил Гребер и взял фонарь.
  Юбер, нащупав лестницу, прошел под ней и двинулся дальше, держась рукой за металлическую перегородку. Он ступал без малейшего шума, ставя ноги с тысячью предосторожностей и контролируя даже дыхание.
  Он прошел шагов тридцать, когда на секунду почти в центре трюма включилась лампа. Раздался сухой выстрел, который с грохотом разнесло эхо. Юбер успел зафиксировать точное положение стрелка, должно быть, находившегося в проеме одной из водонепроницаемых дверей, соединявшей этот трюм с другими. Он продолжил движение. Его рука нащупала угол, и он свернул налево на девяносто градусов.
  Новая короткая вспышка света. Новый выстрел. Три секунды жуткого грохота, как будто падают ящики. Секунда света. Выстрел. Топот Гребера и вопль:
  — Крови! Крови!
  Бум! Бум! Бум!.. Юбер злорадствовал: китаец нервничал. Гребер издал крик умирающего:
  — Ко мне! Он попал в меня! Ко мне… На помощь!
  Изменив голос, мощно зазвучавший в трюме, Гребер крикнул:
  — Держись! Я иду!
  Свет вспыхнул в пяти метрах от предыдущего места и сразу же погас. Китаец вновь собирался выстрелить.
  Юбер держал кинжал в правой руке, а фонарик — в левой. Он считал выстрелы и знал, что у противника остался всего один патрон.
  Гребер, должно быть, тоже сосчитал залпы и пошел на огромный риск, рассчитывая на нервозность и неловкость китайца. Он включил фонарь и бросился вперед, вопя как бешеный:
  — Крови!.. Крови!.. Ты умрешь, подонок!..
  Китаец выпустил последнюю пулю. Юбер не слышал щелчка бойка, бившего по пустоте, но догадался. Китаец появился в луче фонаря, испуганный, отчаянно жмущий на спусковой крючок. Юбер поднял правую руку, и тяжелый кинжал полетел, неся смерть.
  Ударов было два. Для большей надежности, не зная точно, где находится Юбер, Гребер метнул свой кинжал. Пораженный в горло и грудь, китаец умер на месте.
  — Плохо, — пожалел Юбер. Мы могли бы заставить его говорить.
  Гребер вытащил свой кинжал, вытер его.
  — Какой мазила! — заметил он. Выпустить всю обойму и ни разу не попасть в цель. Он заслужил быть похороненным в «трусах Мэгги»!
  Юбер тоже вытащил и вытер свой кинжал. Он подобрал выпавший из руки китайца пистолет — действительно, девятимиллиметровый «вальтер» — и обыскал карманы убитого. Он нашел там полную обойму и вставил ее в пистолет, вынув перед этим пустую.
  — Я оставлю его себе, — сказал он. — Может пригодиться.
  Он подумал о человеке, удравшем от них на лодке, который мог вскоре вернуться с командой профессиональных убийц.
  Они продолжили прерванный маршрут, обошли трюмы от кормы до носа, но без результата, лишь потревожив нескольких крыс.
  Этажом выше, в помещении для команды, висел один-единственный гамак. Очевидно, убитый ими человек обычно занимал помещение один.
  — Вы не слышали о корабле, севшем на мель в радиусе двадцати миль от Сингапура? — спросил Юбер.
  — Нет, — ответил старший сержант.
  — Сколько времени вы находитесь в этом секторе?
  — Три недели.
  Они заглянули в камбуз, где царил запах разлагающихся помоев, дошли до морозильных камер. Ровное урчание, перекрыв мерный шум волн, бьющихся о пустой корпус, привлекло их внимание.
  — Слышите?
  — Да, — отозвался Юбер. — Кажется, мотор…
  — Это второй возвращается с подкреплением.
  Юбер продолжал слушать, не отвечая. Урчание сохраняло одну и ту же силу.
  — Нет, не думаю. Это что-то другое…
  Он подошел к водонепроницаемой двери, разблокировал ее и открыл. Шум стал сильнее.
  — Свет, Арки!
  Старший сержант подошел с фонарем. Они обнаружили большой восьмицилиндровый автомобильный двигатель, подключенный к огромной динамомашине.
  Юбер протянул руку и повернул выключатель возле двери. Никакого результата.
  — Странно, — заметил он. — Зачем вырабатывать электричество, если нет освещения?
  — Морозильные камеры? — предположил Гребер.
  Они вернулись назад. Юбер открыл одну из огромных дверей, предназначенных для провоза целых бычьих туш, и потянул ее на себя. Им в ноги дохнул ледяной воздух.
  — Работает! — воскликнул старший сержант, радуясь, что угадал.
  Они вошли с включенным фонарем, и их охватил страшный холод. Гребер перекрестился, в его горле застряло рыдание. Юбер в ужасе пробормотал:
  — Господи!.. Не может быть!
  Гребер трясся. Юбер взял у него фонарь и медленно провел лучом по телам в военной форме, висящим на крюках, закрепленных на потолке. Восемнадцать тел, восемнадцать форм Шестого полка морской пехоты… Восемнадцать «сахарных задниц» с желто-зеленой ленточкой на плече. Пятно света остановилось на искаженном лице последнего. Лицо боксера с раздавленным носом и большими ушами…
  — Анчор!.. Старый пройдоха! — простонал Гребер.
  Это действительно был лейтенант Эндрю Б. Льюис, вместе с которым они так веселились вчера. Ошарашенный Юбер, все еще не в силах поверить, качал головой.
  — Почему!.. Ну почему? Господи!
  Зачем сохранять трупы в морозильной камере? С какой целью?
  Юбер чихнул и осознал, что холод пронизал его до костей.
  — Арки, старина, нам повезло дойти до конца. Теперь надо…
  Приглушенный щелчок сзади разом заставил их обернуться. Они не сразу поняли, что тяжелая дверь захлопнулась. Они бросились к ней, но изнутри ручки не было. Охваченные паникой, они попытались ее открыть. Юбер первым вернул себе хладнокровие.
  — Успокоимся, старина. Не будем растрачивать силы…
  Ошеломленный Гребер отступил на три шага и произнес отчаявшимся голосом:
  — Вы сами сказали, майор… Мы дошли до конца… Еще час, и мы будем так же мертвы, как ребята.
  Глава 12
  Телефонный звонок вырвал Джо Брауна из неспокойного сна, населенного кошмарами. Он нащупал трубку и поднял ее.
  — Хэлло! Браун слушает.
  — Простите, что разбудил вас, дорогой друг, — сказал хорошо поставленный голос. — Это Гиббс. Энтони Гиббс…
  Браун сразу же пришел в себя. Гиббс был тем офицером спецотдела разведки, который с английской стороны вел дело об исчезновении американских морских пехотинцев. Это его Браун проинформировал о предпринятой акции, прося для пятерки определенной безнаказанности за неизбежное нарушение законов.
  — Хэлло, Гиббс! Что нового?
  — Вас кое-что обязательно заинтересует, дорогой друг. Как можно скорее приезжайте ко мне. Катей-билдинг, квартира двести тридцать. Как можно скорее, я настаиваю.
  — О'кей, Гиббс! Еду.
  Браун положил трубку и рывком вскочил. Если этот англичанин с чопорными манерами позволил себе разбудить его в четыре часа утра, дело обещало быть очень важным. Этот чертов Каттер и его морские пехотинцы, должно быть, наломали дров, перешли все границы. Может быть, попались с поличным при убийстве или поджоге Катей-билдинга… Откуда ему знать?
  Браун оделся за две минуты, спустился в лифте в подвал, где стояла его машина, и пулей сорвался с места. Он был по-настоящему встревожен. Если этот тип из ЦРУ и его команда головорезов вызвали вмешательство Гиббса, положение Брауна становилось крайне неприятным. Англичане сумеют добиться от правительства Сингапура его высылки. Англичане не любят шум, а скандалы — еще меньше…
  Браун прекрасно знал Катей-билдинг, где находился Американский клуб. Это было огромное здание с претензией на небоскреб, в котором располагались отель, кинотеатр, два ресторана и несколько роскошных квартир. Сразу после войны в нем разместился штаб Дальневосточного командования.
  Браун доехал за несколько минут, оставил машину в запрещенном для стоянки месте и вбежал в здание. Ночной сторож храпел, накрыв голову полотенцем. Браун не счел нужным его будить. Он знал, где находится квартира.
  В спешке он ошибся этажом и закончил путь пешком. Высокий блондин в сером костюме открыл ему дверь после первого же звонка.
  — Я Джо Браун… Гиббс меня ждет.
  — Прекрасно.
  Большая, как бальный зал, прихожая, заставленная дорогими китайскими безделушками… Огромная гостиная в том же стиле…
  — Подождите здесь, мистер Браун.
  Браун ждал секунд десять. Вошел Гиббс, свежий, розовый, и, несмотря на раннее время, одетый с иголочки.
  — Как ваши дела? Присаживайтесь, я хочу вам рассказать одну историю. Ваши приятели попали в затруднительное положение.
  — Я догадался, — сказал Браун.
  — У них неприятности, но они проделали хорошую работу. Даже, если все они погибнут, дело будет раскрыто.
  — Где они?
  — Один — в больнице с полудюжиной пуль в теле. Врачи почти не надеются его спасти. Двое других исчезли.
  — Рассказывайте, — поторопил Браун.
  — Мы уже давно подозревали некоего Та Чуэна в более или менее незаконной деятельности. Одна из наших осведомительниц сумела завязать с ним знакомство и была у него этой ночью, когда пришли ваши товарищи. Они довольно жестко допросили Та Чуэна и заставили его признаться, что он в значительной степени ответствен за исчезновение ваших морских пехотинцев. Поскольку он не мог говорить после примененного к нему метода, он написал свою исповедь. Нашей осведомительнице удалось завладеть этими листками. Она услышала, как руководитель вашей группы заставил Та Чуэна известить своих заказчиков, что может немедленно передать им нескольких морских пехотинцев.
  Браун вздрогнул.
  — Этот парень наделен невероятной храбростью.
  Гиббс угостил Брауна сигаретой, взял одну себе и щелкнул зажигалкой.
  — Предупрежденные нашей осведомительницей о месте и времени встречи, мы отправились туда… в качестве наблюдателей. Мы увидели, как с моря подошла большая моторная лодка. Человек с лодки начал разговор с боем Та Чуэна. В это время руководитель группы и старший сержант вплавь добрались до лодки и спрятались на ней. Лодка ушла… К сожалению, мы не предусмотрели эту возможность и не смогли последовать за ней.
  — Не хотел бы я оказаться на их месте, — прошептал Браун.
  Гиббс выпустил длинный столб дыма, кашлянул и продолжил:
  — Лейтенант Мак-Иленни совершил большую неосторожность. Он положил в машину свой пистолет-пулемет и повернулся спиной к Та Чуэну. Тот схватил оружие и расстрелял лейтенанта.
  — Это невероятно! — возразил Браун. — Мак-Иленни — отлично подготовленный морской пехотинец. Он бы никогда не совершил подобной глупости.
  — Все произошло у нас на глазах, — заверил его Гиббс. Мы сами не могли в это поверить. У нас сложилось впечатление, что он сделал это намеренно.
  — Невероятно, — повторил Браун.
  — После этого, — продолжал англичанин, — мы услышали, как Та Чуэн сказал своему бою, что должен срочно предупредить Абдуллу. Абдулла — организатор дела, тот, кто платил Та Чуэну по тысяче американских долларов за каждого доставляемого морского пехотинца. Мы проследили за их машиной, и они привели нас сюда. Абдулла оказался не кем иным, как симпатичным мистером Хуангом.
  Браун подскочил.
  — Хуанг?..
  — Он самый. Он здесь, в своем кабинете. Мои сотрудники сейчас допрашивают его…
  — Хуанг! Но тогда выходит, что он предает…
  — Не обязательно… — Саркастически улыбнувшись, Гиббс добавил:
  — Немного воображения, Браун! Какова основная цель этих людей в течение многих лет, а? Вы не думаете, что с восемнадцатью трупами морских пехотинцев и соответствующей мизансценой они могут легко добиться ее осуществления?
  Браун стал мертвенно-бледным. Он понял.
  — Господи! — воскликнул он. — Это ужасно!
  — Полностью с вами согласен.
  Браун поднялся в сильном возбуждении.
  — Надо заставить его говорить. Мы должны найти майора Кейсвита и старшего сержанта Гребера…
  Дверь, в которую вошел Гиббс, резко распахнулась. Из нее выскочил китаец в пижаме и бросился, как будто за ним гнались черти, к широким окнам на терассу. За ним бежали двое англичан.
  — Остановите его! — крикнул Гиббс.
  Он метнулся к китайцу, Браун кинулся за ним, но они опоздали. Китаец без колебаний прыгнул через балюстраду террасы. Они подбежали к краю, когда уже все было закончено. Долгие секунды они молча вглядывались в темное крестообразное пятно на широком тротуаре. Браун отошел первым. Он думал о своих соотечественниках, добровольно бросившихся в пасть волку, и о том, что исчезла последняя надежда быстро найти их.
  — Это был Хуанг? — спросил он для очистки совести.
  — Он, — ответил Гиббс.
  Англичанин потребовал у своих подчиненных объяснений, распорядился убрать тело. Браун предложил:
  — Нельзя ли снова взять Та Чуэна?
  Гиббс отрицательно покачал головой.
  — Та Чуэн ничего не знает. Ему платили за американских морских пехотинцев в форме, и он их поставлял. Но он никогда не пытался понять, что происходит с товаром и для чего он может понадобиться.
  Зная репутацию Та Чуэна, Браун не стал спорить. Но за что зацепиться? Гиббс предложил:
  — Просмотрим досье Хуанга. Если у нас остался хотя бы один шанс, он должен находиться там…
  Они направились к кабинету. Зазвонил телефон. Гиббс ускорил шаг и поднял трубку.
  — Хэлло?
  Задыхающийся голос китайца спросил:
  — Абдулла?
  Гиббс знал несколько китайских слов из тех диалектов, на которых говорят две-три наиболее крупные общины в Сингапуре.
  — Да, — ответил он.
  — Мне нужно немедленно встретиться с вами. Это очень важно. Будьте через десять минут в обычном месте. На корабле два каких-то типа.
  Гиббс хотел задать вопрос, но таинственный собеседник повесил трубку.
  — Кто это был? — спросил Браун.
  Гиббс размышлял.
  — Я считаю, что это был тип, управлявший лодкой, которая увезла двух ваших товарищей. Он сказал, что на корабле два каких-то человека. На каком корабле? И он хочет меня видеть через десять минут в обычном месте. Не меня, а Абдуллу, разумеется. На каком месте? Он сказал, что это очень важно. Я полагаю, что двое ваших товарищей превзошли сами себя.
  Он секунду подумал, потом решил:
  — Когда этот тип увидит, что на встречу никто не пришел, он может перезвонить. Я предупрежу службу прослушивания, чтобы они попытались установить, откуда звонок.
  В ожидании дальнейших событий Браун начал изучать досье. Чувство собственного бессилия мучило его.
  * * *
  Юбер посмотрел на часы: четыре сорок. Они попали в ловушку тридцать пять минут назад.
  Ртутный термометр, висевший на потолке, показывал двадцать градусов ниже нуля по Цельсию. Трупам не грозило разложение.
  Сначала Юбер пытался открыть дверь, стреляя из «вальтера» в замок. Это не дало никакого результата. Опустошив обойму, он понял, что их главный враг — полярный холод, пронизывающий их до костей. Он без колебаний попросил Гребера помочь ему снять несколько трупов, чтобы взять их одежду. Но трупы были твердыми как статуи, и это оказалось непросто. Им пришлось резать одежду кинжалами. Конечный результат был неважным. Все висевшие на крюках тела были в тропической форме. Юбер и Гребер смогли добыть только полотняные брюки и легкие рубашки. Чтобы не умереть от холода в самое ближайшее время, этого было недостаточно.
  Тогда они взялись за стены своей тюрьмы возле двери в надежде достичь петель. Они трудились четверть часа, прежде чем смогли пробить кинжалами первое отверстие в железе. Теперь Гребер расширял его.
  Сухой хруст, ругательство. Стальное лезвие переломилось. Юбер оттолкнул своего товарища и попытался резать железо, как консервную банку. Его руки мерзли от ужасного холода и двигались плохо. У него мелькнула мысль, что они пропали, что умрут… В нем поднялась непреодолимая ярость, в висках застучала кровь. Он собрал последние силы и нажал на кинжал.
  Лезвие сломалось почти у рукоятки. Охваченный безумной яростью, Юбер отшвырнул бесполезную рукоятку к соседней стене.
  — Обыщи их! — заорал он. — Найди что-нибудь…
  Гребер обыскал одежду мертвецов уже по второму разу. Оба знали, что не найдут ничего, кроме нескольких перочинных ножей, которые сломаются при первом же нажатии.
  Фонарь, повешенный на один из крюков, давал все меньше света. Юбер вдруг успокоился. Ярость немного согрела его, но он знал, что нельзя терять хладнокровие. Это ничего не даст. Скорее наоборот…
  Он глубоко вдохнул испорченный воздух. От чего они умрут? От нехватки кислорода или от холода? Юбер слышал, что смерть от холода менее болезненна.
  Гребер снова атаковал дыру перочинным ножом. Лезвие сломалось почти сразу. Он затопал ногами и завопил, сходя с ума. Юбер шагнул к нему и влепил пощечину. Гребер сел и, уткнувшись лицом в колени, безудержно зарыдал.
  Юбер принялся стучать себя по бокам, чтобы согреться. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног. Его тело медленно цепенело.
  — Мы здесь сдохнем, — внезапно сказал Гребер почти нормальным голосом. — Сдохнем, как крысы.
  Юбер попытался его успокоить:
  — Если сдохнем, то ничего не почувствуем. Холод действует как анестезия. Засыпаешь и уже не просыпаешься. И все.
  Он посмотрел в поднятое к нему лицо Гребера. На посиневших щеках замерзли дорожки слез, отражавшие слабый свет лампы.
  — Почему они не открывают? — застонал Гребер. — Они боятся…
  — Я не думаю, что дверь кто-нибудь закрыл, — возразил Юбер. — Она, очевидно, захлопнулась сама из-за крена. Нам надо было ее чем-то прижать.
  — Как глупо…
  Юбер не ответил. Он больше не чувствовал холода, и это его пугало. Его охватывало желание уснуть.
  — Это моя вина, Арки. Я не имел права втягивать тебя.
  — Замолчи, — ответил старший сержант. — Ты действуешь мне на нервы. Эти ребята были моими друзьями.
  Юбер почувствовал, что у него подгибаются ноги. Он сел, вернее, упал рядом с Арки.
  Они надолго замолчали. Лампа на потолке казалась большим, слабо светящимся шаром. Юбер закрыл глаза. Он больше не страдал и чувствовал себя хорошо. Он почти забыл…
  — Конрад, — пробормотал Гребер, — я хотел тебе сказать. Ты настоящий морской пехотинец… настоящий пес дьявола… настоящая «сахарная задница»…
  Юбер мысленно улыбнулся, потому что замерзшее лицо не могло двигаться. Он был рад. Рад и горд… Настоящая «сахарная задница». Они приняли его. Он хотел ответить, поблагодарить, но уже не мог произнести ни слова.
  Спать!.. Спать!..
  * * *
  Браун встал размять ноги и посмотрел на Гиббса, продолжавшего невозмутимо листать досье.
  — Это безумие, — сказал Браун. — Время идет, а мы все так же бессильны. Хуанг не был мальчиком из хора. Он занимался этой профессией тридцать лет. Он наверняка не держал здесь ничего компрометирующего…
  — У меня есть идея, — отозвался Гиббс. — Будем продолжать.
  Он прервался, чтобы закурить сигарету. Его движения были медленными и размеренными. Брауну захотелось его ударить. Он закрыл глаза и сжал кулаки.
  — Я знаю, о чем вы думаете, — произнес англичанин ровным голосом. — Поверьте мне, это ничего не изменит.
  Браун тоже закурил сигарету. Привычный жест принес ему некоторое успокоение. В кабинет вошел один из сотрудников Гиббса.
  — Харрис, — приказал Гиббс, — смените нашего друга. Проверяйте эти досье одно за другим.
  — Что искать? — спросил вошедший.
  — Вы в курсе дела?
  — Да, в общих чертах.
  — Тогда вы знаете больше меня. Уделяйте особое внимание кораблям.
  Харрис занял место Брауна и взялся за работу. Было пять утра. Через час начнет светать. Браун подошел к Гиббсу.
  — Тот тип… Он так и не перезвонил.
  — Да. Очевидно, насторожился, не застав никого на месте встречи.
  Браун нервно раздавил сигарету в пепельнице. Он сделал несколько шагов, потом резко обернулся. Его рука задела досье, уже просмотренные Харрисом, и они упали на пол.
  — Простите, — сказал он.
  Он опустился на корточки, собрал бумаги, разлетевшиеся во все стороны, и постарался восстановить досье. Первое, которым он занялся, было помечено «Ванг Пин».
  — Ванг Пин?.. Что это такое?
  — Не знаю, — ответил Харрис. — Это имя собственное.
  Браун просмотрел листки, выпавшие из картонной папки. Но это был не человек, а корабль. Грузовое судно водоизмещением восемь тысяч тонн, севшее на мель в трех морских милях от острова Сингапур. Браун почувствовал, что его сердце безумно заколотилось. Он продолжал читать. «Ванг Пин» сел на мель три недели назад. Груз был спасен, страховая компания начала переговоры со спасательной фирмой о снятии судна с мели. Но переговоры затянулись. Мистер Хуанг, директор местного отделения компании, которой принадлежало судно, до сих пор не ответил на последнее предложение спасательной фирмы, пришедшее десять дней назад.
  Браун встал.
  — Нашел! — закричал он. — Вот оно… Это именно то… Вызывайте катер, Гиббс! Быстро!
  Англичанин сделал успокаивающий жест.
  — Спокойнее, Браун. Объясните мне.
  Браун бросил досье на стол.
  — Посмотрите… Грузовое судно сидит на мели три недели.
  Гиббс просмотрел несколько документов и поднялся, убежденный.
  — Вы попали в «десятку», Браун, я в этом уверен.
  Он поднял трубку телефона.
  Глава 13
  Главный врач «Раффлз Хоспитал» смотрел на вошедшего в его кабинет Джо Брауна.
  — Вашим друзьям повезло, — заявил он без вступлений. Оба поправятся. Мы их буквально воскресили, погрузив в ледяную воду, которую затем постепенно нагревали. Они уже окоченели, когда поступили к нам. Теперь их жизнь вне опасности.
  — Прекрасно, — прошептал Браун.
  — Слабаки бы погибли! Но ваши друзья — крепыши. Это самое меньшее, что можно сказать!
  — Скоро их выпишут?
  — Э! Не торопитесь! — возразил врач. — Я продержу их восемь дней в карантине. Приходится опасаться осложнений. Надеюсь, что этого не произойдет, но все-таки не будем совершать неосторожных действий.
  — Я могу их увидеть?
  — Конечно. Только не давайте им слишком много говорить.
  Врач нажал на кнопку. Дверь открыла хорошенькая медсестра.
  — Проводите этого господина к нашим эскимосам, — сказал врач.
  Миновав бесконечные коридоры, они спустились этажом ниже.
  — Кого вы хотите увидеть первым? — спросила молодая женщина. — Они в соседних, но отдельных палатах.
  — Майора Кейсвита.
  Она открыла дверь. Браун вошел и увидел Юбера, удобно устроившегося на подушках.
  — Хэлло! — воскликнул Браун.
  — Привет! — ответил Юбер.
  — Как вы себя чувствуете?
  — Нормально… Небольшие проблемы с кровообращением.
  Браун взял стул. Он рассказал, что произошло и как он чисто случайно обнаружил, что существует «Ванг Пин». Юбер дал ему договорить до конца.
  — Кем был этот Хуанг? — спросил он наконец.
  — Агентом секретной службы чанкайшистов. Его финансировали активисты…
  В голубых глазах Юбера мелькнул огонек. Его суровое лицо заострилось.
  — Я боюсь понимать, — прошептал он.
  — Вы наверняка поняли, старина. Уже много лет некоторые члены окружения Чан Кайши стараются спровоцировать войну между США и новым Китаем. Они думают, что это их единственная надежда вернуться в свою страну. Тела морских пехотинцев должны были остаться на китайском побережье после демонстративной попытки высадить десант. Вообразите себе реакцию правительства Китайской Народной Республики, когда оно узнало бы, что среди брошенных нападавшими трупов есть морские пехотинцы США…
  — Подонки! — буркнул Юбер. — Рисковать развязать мировую войну ради удовлетворения собственных амбиций, которые теперь превратились в утопию.
  — Мы постоянно находимся во власти таких сумасшедших, — сказал Браун. — Наша работа — следить за ними.
  — Но, — спросил Юбер, — почему они нападали только на парней из Шестого полка морской пехоты? Им нравилась ленточка?
  — Нет. Теперь мы знаем причину, и в ней нет ничего таинственного. Шестой полк в конце этого месяца должны были перевести ближе к Формозе36 для проведения маневров. Им требовался полк, о присутствии которого в регионе было известно.
  — Если хотите знать мое мнение, Джо… Для меня это самый счастливый день в году.
  Браун встал, улыбаясь.
  — Врач посоветовал не особо утомлять вас. Пойду навещу другую «сахарную задницу» по соседству… Вам что-нибудь нужно?
  — Как зовут вашу секретаршу? — спросил Юбер.
  Удивившись, Браун нахмурил брови.
  — Дороти… А что?
  — Дороти, — с восторженным видом повторил Юбер. — У нее очень красивые ноги.
  — Вполне возможно.
  — Пришлите ее ко мне, старина… Это было бы шикарным жестом с вашей стороны.
  — Вам нужно продиктовать почту?
  — Об этом не беспокойтесь, старина. У меня такое впечатление, что у нее остались обо мне плохие воспоминания, и я хотел бы это исправить. Будьте добры, Джо.
  — Я пришлю ее к вам сегодня вечером, после работы.
  — Вы настоящий друг, Джо.
  Браун открыл дверь, Юбер остановил его:
  — Джо!
  — Да?
  — Пока не пришла Дороти… Если вы встретите медсестру с этого этажа… очень хорошенькую маленькую брюнетку, напомните ей, что мне пора делать массаж. Спасибо, Джо!
  Монстры Холи-Лоха
  Jean Bruce: “Les monstres du Holy-Loch”, 1962
  Перевод: В. Е. Климанов
  Глава 1
  В купе вошла высокая, крепкая девушка с чистым улыбающимся лицом, голубыми глазами и светлыми волосами. Она посмотрела на двух сидевших здесь мужчин и воскликнула:
  — Я член общества по распространению Священного Писания…
  Юбер Бониссор де Ла Бат улыбнулся.
  — Очень симпатичный член.
  — Спасибо, — просто ответила она. — Вы позволите предложить вам несколько библейских советов?
  Юбер поднял брови и слегка пожал плечами.
  — Советы в большей или меньшей степени нужны всегда, — согласился он. — Особенно этому грешнику, сидящему напротив меня…
  Он указал на Энрике Сагарру, принявшего смущенный вид. Девушка повернулась к нему.
  — Он не верит ни в Бога, ни в дьявола, — уточнил Юбер тоном, полным сожаления.
  — Почему? — удивилась девушка.
  — А почему бы нет? — парировал Энрике.
  Она протянула ему тонкую брошюру.
  — Возьмите, — сказала она, — и еще купите Библию.
  Энрике взял книжечку.
  — Я не богат, — возразил он.
  — Ваш друг одолжит вам денег. Правда? — обратилась она к Юберу.
  — С большой охотой, — отозвался он, — но, боюсь, случай безнадежный. Этот мрачный субъект участвовал в гражданской войне в Испании в рядах республиканцев, и вы удивитесь, как много монахинь в те времена имели серьезные основания жаловаться на его действия…
  — О Боже! — воскликнула ужаснувшаяся девушка.
  Она отступила к двери. Энрике принял ангельский вид и возразил:
  — Он немного преувеличивает. Ни одна не жаловалась…
  — Господи! — прошептала девушка.
  И, не дожидаясь продолжения, выскочила за дверь. Юбер рассмеялся. Его приятное лицо благородного разбойника оживилось, в уголках голубых глаз, казавшихся еще светлее на фоне загоревшей кожи, появились легкие морщинки. Он провел длинными нервными пальцами по темной шевелюре и заметил:
  — Она действительно испугалась!
  Энрике встал и бросил взгляд в коридор. Он был невысоким, худощавым, с узкими бедрами испанского танцора, смуглой кожей и черными вьющимися волосами.
  — Убежала, — констатировал он.
  Сагарра сел на свое место у окна, в стекло которого хлестал дождь.
  — Вам не следует рассказывать подобные истории, — упрекнул он. — Это может повредить моей репутации.
  — Это не истории, — поправил Юбер, — а чистая правда.
  — Конечно, но я был молод…
  Он открыл книжечку, которую ему дала девушка, и вдруг прочитал вслух:
  — «Как написано: „нет праведного ни одного“». — «Послание к римлянам, 3, 10».
  — Ну, если это может вас утешить… — отозвался Юбер.
  Он посмотрел в замутненное дождем окно на типично шотландский пейзаж: холмы, черные каменные стенки, разграничивающие поля, и стада овец. «Миддей скот» взбирался на довольно крутой склон. Юбер взглянул на часы: шесть. В Глазго они будут не раньше восьми — восьми тридцати, точнее он не знал. Там они проведут ночь, потому что сегодня поезда в Дунун, что на другом берегу широкого устья Клайда, уже не будет.
  — Просто замечательно! — воскликнул Энрике, продолжавший читать библейские советы. — Эти люди все предусмотрели. Послушайте: «Где найти помощь, когда вы покинуты друзьями: псалмы 27, 35, 41». «Встревожены: псалом 46». Все предусмотрено: в отчаянии, сбиты с толку, устали, нуждаетесь в Божественном покровительстве, отступаете или побеждены, испытываете искушение, смущены… Такое тоже иногда может случиться.
  — Так купите Библию, — ответил Юбер.
  — Не предусмотрено только одно, — заключил Энрике, — как остановить дождь.
  Он вздрогнул, положил брошюрку на соседнее сиденье, встал, взял с багажной сетки свой плащ и надел его.
  — Когда два месяца назад мы были в Греции, — продолжил он, — то жаловались на жару. У меня смутное предчувствие, что в этот раз будет наоборот…
  Юбер не ответил. Он думал об ожидавшем их задании: раскрыть советскую шпионскую сеть вокруг базы атомных подводных лодок в Холи-Лох. У американских спецслужб были веские основания подозревать ее существование. Когда Юбер Бониссор де Ла Бат, он же агент ОСС 117, получил задание, то сам составил план действий, сразу принятый мистером Смитом, начальником отдела активных операций ЦРУ.
  По коридору прошел служащий вагона-ресторана, звоном в колокольчик приглашавший на ужин первую смену. Энрике быстро перелистал брошюрку с библейскими советами.
  — Против плохой пищи тоже ничего нет, — констатировал он.
  Их желудки еще хранили воспоминание о горьком опыте с обедом. Юбер предложил:
  — Подождем прибытия поезда. В Глазго, наверняка, есть хороший ресторан. В любом случае, хуже, чем здесь, не накормят…
  — Я предпочитаю простой сандвич их вареной баранине в мятном соусе, — заверил Энрике. — Второй раз я им не попадусь…
  * * *
  Утром следующего дня, в девять пятьдесят, Эверетт Дж. Андерсон сел в тот же поезд на Гурок, что Юбер Бониссор де Ла Бат и Энрике Сагарра. Его билет был куплен до Дунуна и годился для поездки на пароходе через Клайд.
  Несколько мгновений трое мужчин шагали почти бок о бок по платформе тринадцать в правой части вокзала Глазго. Потом они разошлись. У Эверетта Андерсона был билет второго класса, а двое других путешествовали первым.
  У сорокашестилетнего Эверетта Андерсона — упитанного американца среднего роста — были светлые волосы, подстриженные бобриком, и бледные серо-зеленые глаза. Он был инженером-электронщиком, откомандированным «Сперри энд Отонетикс» в распоряжение Военно-Морских Сил США, и теперь работал на «Протеусе», знаменитом корабле-мастерской, занимающемся ремонтом и снабжением атомных подлодок Четырнадцатой эскадры, стоящих в Холи-Лох.
  Эверетт Андерсон был дважды разведен. В третий раз он женился на девятнадцатилетней женщине по имени Мэриан, которой уже изменял, поскольку считал ее слишком старой. Эверетт Андерсон любил зеленые фрукты и испытывал слабость к девочкам. Последнее пагубное пристрастие уже доставило ему несколько крупных неприятностей, но он еще не знал о самой худшей.
  Шел дождь, тяжелые черные тучи, нависшие над промышленным городом, удерживали дым заводов. Эверетт Андерсон вошел в пустое купе, лег на полку и заснул сразу после прохода контролера. Ночью он напился до потери сознания и теперь страдал от сильнейшего похмелья.
  Андерсон проснулся через час на вокзале Гурока. Болела голова, а ноги подгибались. Снаружи дул ветер, и ледяные порывы, повторявшиеся через равные промежутки времени, немного привели его в чувство. Он прошел за толпой пассажиров к выходу и предъявил свой билет, сказав, что едет в Дунун.
  Андерсон повернул направо, на морской вокзал. Там негде было укрыться от яростных порывов ветра. Эверетт Андерсон, чуть не потеряв равновесие, отступил на два шага. Юбер, шедший сзади, поддержал его. Инженер поблагодарил и продолжил путь к «Дашиз оф Хэмилтон» — пароходу водоизмещением в восемьсот тонн, готовившемуся поднять якорь.
  Андерсон споткнулся о поперечину мостка, и на этот раз его поддержал Энрике Сагарра. Пассажиров было много. Несколько минут трое мужчин оставались на палубе возле ведущей вглубь корабля лестницы. Затем дрожащие от холода Юбер и Энрике, оставив свои чемоданы возле перегородки, спустились вниз.
  Пароход отошел от причала и, рассекая волны, двинулся навстречу ненастью. Серая вода с барашками пены выглядела зловеще. Видимость была такой плохой, что северный берег представал в виде едва различимой светлой полоски.
  С десяток пассажиров остались на мокрой палубе, укрывшись под большой лестницей: два игрока в гольф с битком набитыми сумками, легко одетые, бледные от холода молодые люди, две или три женщины, закутанные в непромокаемые плащи и в платках, защищавших от воды голову.
  Прислонившись к стене и сунув руки в карманы, Эверетт Андерсон закрыл глаза. Он чувствовал, как влага проникает в ботинки и ноги медленно замерзают, но у него не хватало сил пошевелиться. Он спрашивал себя, чем занимается Мэриан, его юная супруга, не воспользовалась ли она его отсутствием, чтобы изменить ему, и как она его встретит… Вдруг на его руку легли чьи-то пальцы.
  Он открыл глаза и узнал Мойру Бабинс. На ней были черный непромокаемый плащ с поднятым воротником и крепко завязанный под подбородком белый платок, оставлявший открытым только правильный овал лица, матовая кожа которого была уже сильно испещрена морщинами, хотя на вид Мойре было не больше сорока. Ее тонкие губы, накрашенные слишком яркой красной помадой, были сжаты. В темных глазах не было никакой доброжелательности.
  — Идите за мной, — приказала она. — Мне нужно вам кое-что сказать…
  Она говорила сквозь зубы, стараясь перекрыть шум машин, волн и ветра, но так, чтобы ее не слышали пассажиры, стоявшие к ним ближе остальных. Она тут же направилась вдоль правого борта в сторону носа корабля, подставляя лицо ветру и дождю.
  Эверетт Андерсон глубоко вздохнул, и его голову пронзила острая боль, а сердце забилось сильнее. Он испугался. «Что опять понадобилось от меня этой шлюхе?» — мрачно подумал он. Поколебавшись, Андерсон оторвался от стенки и двинулся следом за женщиной.
  Мойра Бабинс ждала его, укрывшись от дождя, но не от ветра. Невысокая, хорошо сложенная, она выглядела довольно привлекательной, когда улыбалась. Она смотрела на Андерсона, который с трудом удерживался на ногах из-за ветра, качки и скользкой от воды палубы. Однако он добрался до нее и крепко вцепился в поручень.
  — Вы пьяны, — презрительно бросила она. — И это в одиннадцать часов утра.
  — Мне наср… на ваше мнение, отозвался Андерсон. — Выкладывайте, что хотели сказать, и катитесь к чертовой матери.
  Она посмотрела по сторонам, желая убедиться, что их никто не подслушивает. По ее напряженному лицу стекали капли воды.
  — Я отослала копию списка, которую вы мне передали, — произнесла она твердым сухим голосом. — «Они» были очень довольны и просили передать вам это…
  Она протянула ему пакет из темной бумаги, удерживаемой клейкой лентой.
  — Что это такое? — спросил он, не взяв сверток.
  — Деньги. Двести тысяч фунтов стерлингов.
  Андерсон стал пунцовым.
  — Вы надо мной издеваетесь!
  Он резко выхватил у нее пакет и швырнул далеко за борт. Чайки, следовавшие за кораблем несмотря на непогоду, пронзительно закричали и набросились на пакет, думая, что там какая-то еда. Эверетт Андерсон дрожал от еле сдерживаемой ярости. Мойра Бабинс невозмутимо продолжала:
  — «Они» решили попросить вас о новой услуге…
  — Ни за что. Лучше умереть, — резко ответил Андерсон.
  — Вы должны будете проверить состояние ракет «Полярис» и заменить в системе самонаведения в каждой из них деталь № 72421-Б аналогичной, которую «они» вам передадут.
  — Лучше умереть! — повторил Андерсон.
  Женщина продолжала, будто не слыша:
  — Благодаря списку, переданному вами, «они» точно знают, сколько запасных деталей этого типа находится в резерве на складе «Протеуса». Знают «они» и количество «Полярисов», которыми располагает Четырнадцатая эскадра. По возвращении вы найдете в багажнике вашей машины сверток с необходимыми деталями. У вас есть три дня, чтобы принести такое же количество подлинных деталей, исключая те, что стоят на подлодках, находящихся в настоящее время в море. Их вы будете заменять по мере возвращения лодок.
  — Лучше умереть! — в третий раз заверил Андерсон. — Я прекрасно понимаю, что «они» задумали, и не хочу иметь на совести гибель соотечественников…
  — Не дурите! Россия не хочет войны и никому не угрожает. Угроза исходит от ваших генералов, готовящих превентивный удар. Мы должны любой ценой помешать этому, чтобы спасти мир. Вы прославитесь за содействие этой цели.
  — Вы принимаете меня за идиота! — бросил Андерсон.
  — В любом случае, — продолжала Мойра Бабинс, вы знаете, что произойдет в случае вашего отказа. Кое-кто получит кое-какие фотографии и…
  — Мразь!
  — Ради спасения мира, мистер Андерсон, допустимы все приемы. Не надо было влипать в ту историю… Теперь о передаче снятых подлинных деталей. Вы соберете их в коробку и через три дня в десять часов вечера положите ее у стенда с планом в Кастл-Хилл, в Дунуне. Туда поедете вдоль берега моря, а обратно — мимо отеля «Мак-Коллс».
  — Угу! — буркнул Андерсон. — Как же!.. Ждите!.. Пейте водичку и проживете долго!
  Яростный порыв ветра заставил их на секунду замолчать. Оба промокли и дрожали от холода. Чайки раскричались еще сильнее. Андерсону, смотревшему вдаль, показалось, что он видит деревянный причал Хантерс-Кей и вход в Холи-Лох.
  — Я уверена, что вы будете вести себя разумно, мистер Андерсон, — сказала в заключение Мойра Бабинс. — Счастливого дня.
  Она ушла, держась за поручень. Эверетт Андерсон, жутко ругаясь, спустился следом за ней в укрытие. Он сразу протрезвел.
  * * *
  Десять минут спустя пароход пришвартовался у набережной Дунуна. Погода была по-прежнему омерзительной. Когда были переброшены сходни, Юбер Бониссор де Ла Бат и Энрике Сагарра сошли на берег в числе первых. Из громкоговорителей вырывалась джазовая музыка, возможно, призванная поднять дух прибывших. Дамбу, соединяющую морской вокзал с твердой землей, делила на две части продольная, наполовину застекленная перегородка. Юбер и Энрике, неся свои чемоданы, двинулись по правой стороне, чтобы укрыться от дувшего с запада ветра.
  — Вы уверены, что сейчас август? — спросил Энрике.
  — Увы, сомнений быть не может! — ответил Юбер.
  Они вышли на улицу и сели в такси.
  — Отель «Мак-Коллс», — сказал Юбер шоферу.
  Гостиница «Мак-Коллс» находилась ровно в трехстах метрах слева. Это было большое желтоватое здание, напоминающее казарму. Оно располагалось в пятидесяти метрах от моря. Такси въехало во двор, где уже стояло несколько машин, и затормозило перед входом. Носильщик занялся их багажом. Юбер заплатил три шиллинга шесть пенсов за проезд и добавил шесть пенсов «на чай».
  Отель был скромным, хотя и современным. Молодая упитанная женщина, выглядевшая привлекательной даже в унылом черном платье, занималась приемом приезжих. Мужчины предъявили паспорта и записались под именами: Юбер Ла Верн, инженер, и Энрике Леоне, шофер. Поскольку они были иностранцами, молодая женщина дала каждому розовую полицейскую карточку.
  — Заполните их в ваших номерах и принесите мне, — любезно сказала она. — Обед в час, ужин в семь.
  Носильщик поднял их в лифте на четвертый этаж. У них были соседние номера: маленькие, плохо меблированные, с умывальником в углу.
  — Ванная и туалет в коридоре, — сообщил носильщик. — Телефон тоже.
  — Да, большой комфорт! — оценил Энрике.
  Юбер дал служащему чаевые, и тот удалился.
  — Давно нас так не баловали, — добавил Энрике.
  — Мне очень жаль, — ответил Юбер, — но это, кажется, лучший отель Дунуна.
  — Ладно, будем считать, что нам не повезло, — заключил Энрике. — Какова наша программа?
  — Разбирайте ваши вещи и ждите моего сигнала.
  — Надеюсь, вы подадите его скоро. В этой халупе можно стать неврастеником.
  Он вытащил из кармана брошюрку с библейскими советами, которую ему дала девушка в поезде, и стал искать.
  — Так… «Отчаяние: псалмы 23, 37, 42»… Мне совершенно необходимо купить Библию.
  Он вышел. Юбер закрыл дверь и стал вынимать из чемодана белье и одежду. Убожество комнаты произвело угнетающее впечатление и на него, хотя он не хотел этого показывать. Да еще погода… Он подошел к окну с фрамугой. Слева блестящая от дождя улица, отделенная от двора стеной, изгибалась вокруг высокого мыса, увенчанного руинами старинного замка Кастл-Хилл. Прямо — темные и неспокойные воды реки и побеленный известью на скале маяк. Чуть правее — рыночные павильоны. Поближе низкое строение «Кафе пиратов». Пешеходы торопились, борясь с непогодой. Редкие машины шуршали шинами по мокрому асфальту. Внезапно появился большой колесный пароход, удалявшийся от берега в сопровождении тучи крикливых чаек.
  В коридоре послышались шаги. В дверь постучали.
  — Да? — спросил Юбер.
  — Мистер Ла Верн, вас просят к телефону, — сообщил голос коридорного.
  Юбер взял ключ с собой. Телефон находился в конце коридора, возле лифта. Юбер вошел в кабину и взял трубку.
  — Я слушаю…
  Серьезный, хорошо поставленный мужской голос спросил:
  — Мистер Ла Верн?
  — Да.
  — Чарлз Эйзен. Хорошо доехали?
  — Лучше не вспоминать, — ответил Юбер.
  — Дядя Джо предупредил меня о вашем приезде.
  — Знаю. Я привез вам новости от него.
  — Отлично. Я заеду к вам в гостиницу через пять минут. Подходит?
  — Вполне, — согласился Юбер.
  Он положил трубку и вернулся в свой номер, довольный быстротой, с которой развивались события. Чарлз У. Эйзен — капитан-лейтенант с «Протеуса» — отвечал за вопросы безопасности. Он был сотрудником разведуправления Военно-Морских Сил США. Юберу описали его как точного и исполнительного офицера. Ему было сорок три года. Двадцать лет назад он был чемпионом флота по борьбе.
  Юбер закончил разбирать свои вещи и зашел в номер Энрике.
  — Я сейчас уйду кое с кем, — сообщил он. — А вы возьмите напрокат машину и пригоните ее сюда. Купите нам шерстяные носки, свитера и шотландские кепки. Придется принять предосторожности, если мы не хотим простудиться.
  — О'кей, — сказал Энрике. — Встречаемся здесь.
  — Да.
  Юбер вернулся в свой номер за еще мокрым плащом и спустился вниз по лестнице. Он улыбнулся молодой женщине, которая явно не осталась равнодушной. Он заметил бар, салон для проживающих, общий салон, обеденный зал.
  Во двор въехал черный «шевроле» с номером Военно-Морских Сил США. Юбер увидел за рулем офицера флота, вышел из отеля и открыл дверцу машины.
  — Капитан-лейтенант Чарлз Эйзен, — представился водитель.
  — Юбер Ла Верн.
  — Это я звонил вам пять минут назад по поводу дяди Джо:
  Юбер сел, захлопнул дверцу. «Шевроле» развернулся и направился по улице в сторону набережной. Юбер разглядывал Эйзена. Это был здоровяк с темными бархатными глазами и орлиным носом, сложенный, как несгораемый шкаф. Его кулаки напоминали колотушки.
  — Простите, что я вас так похищаю, — сказал он, — но в машине мы сможем поговорить спокойнее.
  — Конечно.
  «Дворники» работали быстро, и лобовое стекло оставалось чистым.
  — Это обычная погода для августа? — поинтересовался Юбер.
  — Не знаю. В прошлом году меня здесь еще не было. Местные жители уверяют, что нет.
  Они миновали морской вокзал, автобусную остановку и продолжили движение в направлении Хантерс-Кей.
  — Рад вас приветствовать, — продолжал Эйзен. — Надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным.
  — Я тоже на это надеюсь, — искренне заверил Юбер.
  — С чего начнем?
  — Оставляю выбор за вами.
  — Общая ситуация… Она проста. Мы знаем, что русские организовали вокруг Холи-Лох шпионскую сеть. Это естественно. Такое следовало ожидать. Недавно мы перехватили несколько передач подпольной рации. Как раз в это время один из советских «траулеров» якобы ловил рыбу перед устьем Клайда, за пределами территориальных вод. Мы уверены, что передачи шли из окрестностей Холи-Лох, но наши пеленгаторы не смогли установить точное место. Кроме того, некоторые специалисты с «Протеуса» стали объектом более или менее откровенных попыток вербовки, и мы опасаемся, что кое-кто из них мог поддаться шантажу. Понятное дело, мы с особой тщательностью следим за местами, где эти люди встречаются с девицами, и с помощью шотландской полиции стараемся разузнать об этих дамочках побольше. Пока это не дало больших результатов… Именно поэтому я считаю, что ваша идея превосходна. Вы можете стать детонатором, который взорвет этот базар.
  — Для этого я и приехал, — сказал Юбер.
  Он внимательно слушал, не переставая в то же время смотреть на пейзаж. Справа — устье реки с редкими пустынными пляжами; слева — частные дома, семейные пансионы и маленькие гостиницы, отделенные от дороги садиками. Простые, но довольно кокетливые постройки. Атмосфера курорта для мелких буржуа.
  — Что вам известно обо мне? — спросил Юбер. — Я знаю, что вы получили информацию, но не читал сообщения.
  — Я знаю, что по «легенде» вы Юбер Ла Верн, сорока лет, родом из Луизианы, женаты, имеете пятерых детей, инженер «Дженерал Электрик», крупный специалист по системам самонаведения, используемым в ракетах «Полярис». Идет слушок, что вы изобрели очень важное усовершенствование для этих ракет и что цель вашего приезда в Холи-Лох должна оставаться в секрете. Еще говорят, что вы очень привязаны к своей семье, ревностный католик, но имеете пагубное пристрастие к выпивке, хотя напоить вас очень трудно.
  — Совершенно верно, — согласился Юбер.
  — В соответствии с полученными инструкциями я распорядился незаметно распространить эту «легенду» по округе. Русская сеть наверняка уже проинформирована о вашем приезде, если, конечно, там не одни тупицы, в чем я сильно сомневаюсь. Да! Чуть не забыл: после того как вы в пьяном виде насмерть задавили машиной ребенка, вы поклялись больше не садиться за руль. Так что вас возит безгранично преданный шофер. Его зовут, если мне не изменяет память, Энрике Леоне.
  — Память вам не изменяет.
  Они миновали Кирн и Хантерс-Кей. Дорога становилась все уже и извилистее. Оставив позади отель «Роял Марин», они наконец увидели Холи-Лох. Возле входа в залив, ближе к противоположному берегу, стоял на якоре плавучий док. Они проехали еще несколько сотен метров, и Чарлз Эйзен указал на неподвижный «Протеус», застывший посреди залива в окружении трех кораблей-мастерских поменьше.
  — По бортам «Протеуса» сейчас стоят две атомные подлодки, — сообщил Эйзен, — но их пока не видно. Слишком плохая видимость.
  На крутом повороте они чуть не столкнулись с фургончиком. Только теперь Юбер увидел прижавшуюся к борту «Протеуса» низкую черную массу с возвышавшейся над ней штуковиной, напоминавшей задний стабилизатор самолета.
  — Вот они, монстры Холи-Лох! — сказал он.
  — Да. Эти куда опаснее чудовища Лох-Несс, — ответил Чарлз Эйзен.
  Катера флота США сновали по относительно спокойным водам залива от корабля к кораблю и к пристани, где стояли на якоре парусники. Юбер поднял глаза на высокие холмы, окружавшие залив. Их вершины скрывались в густых черных тучах, быстро бежавших с запада на восток.
  Их обогнало такси, полное американских моряков. Приехав в Сандбанк, Чарлз Эйзен остановил «шевроле» возле причала. По другую сторону дороги располагался маленький отельчик, превращенный флотом США в канцелярию. Перед дверью высокий негр в розовой рубашке, улыбаясь, разговаривал с двумя детьми, сидевшими в бежевом «понтиаке», и белой женщиной, видимо, их матерью.
  Пара англичан ждала на остановке автобус. Несколько такси ожидало пассажиров. Юбер вышел из машины. Сейчас атомную подлодку было прекрасно видно: до нее было метров четыреста. Моряки в белых пилотках бегали по ее округлому, как тело кита, корпусу.
  — С другого борта стоит вторая, — сказал Эйзен. — Скоро увидите. Мы поднимемся на борт. Я должен представить вас Паше, а потом мы вместе с ним пообедаем в офицерской столовой.
  Глава 2
  Эверетт Андерсон открыл багажник своей машины — красного «триумфа ТР-4» — и увидел тщательно перевязанную веревкой картонную коробку, которой раньше там не было. Он понял, что у «них» хватило наглости забраться в его гараж. Вилла, которую снимали Андерсон и его жена, находилась на одном из холмов Сандбанка и была относительно изолирована, а ворота гаража открывались на дорогу, зажатую с обеих сторон густым кустарником. Но все-таки…
  Он открыл коробку. Она была наполнена деталями № 72421-Б. Он осмотрел одну из них. На вид она ничем не отличалась от настоящих, которые были ему хорошо знакомы. Настоящие детали изготавливались с точностью до тысячной доли миллиметра из особо чистого металла в особых температурных условиях. Достаточно самой малости, чтобы система самонаведения «Полярисов» — один из основных элементов ракеты — вышла из строя…
  Андерсон положил деталь в коробку и закрыл ее. Ему захотелось выбросить это куда-нибудь подальше, но он взял себя в руки. Это не горело, а детали могли послужить доказательством его слов, когда он все расскажет Паше… Он всерьез намеревался облегчить свою совесть, не заботясь о последствиях.
  Андерсон спрятал коробку в углу гаража под кучей старых тряпок, а затем направился в дом. Дождь и ветер не прекращались. Он вошел через дверь кухни. Дверь выскользнула из его рук и с силой захлопнулась. Из гостиной завопила Мэриан Андерсон:
  — Ты что, не можешь быть поосторожнее?
  Она принялась оскорблять мужа за то, что он не вытер грязные подошвы, называя его пьяницей, свиньей и даже употребляя выражения, которые невозможно повторить. Мэриан Андерсон было девятнадцать. Когда-то она была хорошенькой и стройной, но три года семейной жизни не пошли ей на пользу. Она располнела, характер у нее испортился, лицо подурнело. Ярость не красила ее, и Эверетт Андерсон заметил это.
  — Пошла ты, — буркнул он. — Ты слишком уродлива. Я больше не хочу тебя видеть.
  Она пронзительно завизжала. Не в силах терпеть, он набросился на нее с кулаками. Она дала сдачи. Несколько минут они ожесточенно дрались, а потом, в равной степени устав, сели.
  Мэриан шумно дышала. Растрепанная, в разорванном платье, она налила в стакан воды из крана и жадно выпила ее, а затем объявила бесцветным голосом:
  — На этот раз ты перешел все границы. Я ухожу и потребую развода.
  — Тем лучше, — ответил он. — Я достаточно на тебя насмотрелся.
  Она вышла из комнаты, и он услышал, как она поднимается по лестнице. Нетвердым шагом Андерсон добрался до крана и сунул под него голову. Жена расцарапала ему лицо, и ранки горели. Некоторое время он держал голову под струей холодной воды, потом вытерся тряпкой. Он чувствовал себя усталым, как будто пробежал пять километров.
  В гостиной Андерсон достал из буфета бутылку «Олд Кроу», купленную на «Протеусе». Он отпил прямо из горлышка и опустился в кресло.
  Когда Мэриан спустилась, он выпил уже полбутылки. Она надела кожаное пальто и убрала волосы под платок. В руке у нее был чемодан.
  — Ты и вправду уходишь? — спросил Андерсон с иронией.
  — Навсегда, — ответила она.
  Андерсон с трудом встал и снял со стены трубу. Выбравшись следом за женой из дома, он остановился посреди двора, не обращая внимания на дождь. Мэриан уже вывела свой «остин-бэби» из гаража задним ходом и разворачивалась, чтобы выехать на дорогу. Андерсон крикнул:
  — Ты, правда, уходишь?
  Она высунулась из окна и бросила:
  — Да!
  Тогда Андерсон сунул трубу в рот и, подставив лицо дождю и ветру, заиграл протестантский гимн: «А теперь возблагодарим все Господа!»
  Он доиграл до конца, вернулся в дом, положил трубу на кухонный стол и вытер лицо платком. Он принял решение: немедленно поехать к Паше и все ему рассказать. Возможно, его посадят в тюрьму, но ему на это наплевать.
  Отпив для смелости еще несколько глотков «бурбона», Андерсон натянул плащ на промокший пиджак, что оказалось не так просто.
  Андерсон вышел из дома, не заперев дверь, и направился в гараж. Меньше чем за четверть часа он выпил почти пол-литра виски и снова был пьян, но усталости больше не чувствовал. Он сел в «триумф», завел мотор и выехал из гаража. По дороге ему в голову снова пришла мысль, что он избавился от жены, и он во все горло затянул религиозный гимн, уже исполненный на трубе: «А теперь возблагодарим все Господа!»
  Инженер свернул на улицу, миновал помещение для игры в боулинг и добрался до причала. При виде дома Бабинсов в нем проснулась жестокая радость. Эта сука Мойра не подозревает, что он задумал!
  Через тридцать секунд он на полной скорости выскочил на шоссе и врезался в такси, в которое только что сели несколько моряков, направлявшихся в Дунун. Столкновение наделало больше шуму, чем убытков, но Эверетт Андерсон, у которого из ссадины на лбу сочилась кровь, набросился на таксиста. Двое военных полицейских, дежуривших на причале, попытались его успокоить. Он пришел в бешеную ярость и вступил в схватку с ними. Со своей обычной деликатностью они оглушили его ударами дубинки, заметили, что от него несет алкоголем, и оттащили на катер, чтобы доставить в корабельную тюрьму «Протеуса».
  * * *
  Юбер Бониссор де Ла Бат и Энрике Сагарра отдали свои ключи администратору. Молодая пышнотелая брюнетка с молочной кожей улыбнулась Юберу.
  — Она к вам явно неравнодушна, — сказал Энрике по-французски. — Если хотите, я вам ее уступлю…
  Юбер не ответил. Он читал объявление, уведомлявшее, что двери отеля запирают в полночь и клиенты, намеревающиеся вернуться позднее, должны заранее договориться с ночным сторожем.
  — Возможно, мы вернемся поздно, — обратился он к молодой женщине.
  Та перестала улыбаться. Ее лицо выразило откровенное неодобрение, пышная грудь поднялась.
  — В котором часу? — осведомилась она. — В Дунуне все закрывается очень рано.
  — Мы идем на вечеринку к друзьям, — ответил Юбер.
  — Хорошо, я предупрежу сторожа. Главное, не очень шумите, когда вернетесь. Это приличный отель, и все наши клиенты мирные люди.
  — Мы в этом уверены. Спасибо, мисс.
  Юбер улыбнулся женщине, но она осталась каменной.
  — Как вас зовут? — спросил он.
  — Йора, — неохотно ответила она.
  — Красивое имя и очень вам идет, — заверил Юбер. — Говоря откровенно, я бы предпочел провести вечер с вами, если бы это было возможно. Увы, у каждого из нас есть обязанности.
  Она покраснела и промолчала. Юбер окинул ее ласкающим взглядом, пожелал спокойной ночи и догнал Энрике.
  — Ну, вы и трепач! — заметил Энрике.
  — Дорогой мой, — откликнулся Юбер, наша жизнь не позволяет нам портить отношения с работниками отелей.
  — Особенно с работницами, — уточнил Энрике.
  Они вышли. Было всего десять часов, дождь прекратился, и на западе сквозь облака еще пробивались остатки дневного света. Маяк рассекал лучом тьму с ритмичностью метронома. За раскрашенными стеклами «Кафе пиратов», откуда доносились звуки твиста, двигались силуэты. Они сели в «форд-зодиак», взятый Энрике напрокат.
  — Куда едем? — спросил Энрике.
  — Сначала совершим ознакомительную прогулку, посмотрим на бары, где есть народ.
  Энрике завел мотор. Почти тотчас снова полил дождь. Пришлось включать «дворники».
  — Собачья погода, — буркнул Энрике.
  Он свернул налево, затем направо, на улицу, по обеим сторонам которой были заборы. Они проехали мимо церкви. В стоявшей напротив нее машине обнимались мужчина и женщина. Когда фары «форда» осветили их, они прикрыли лица.
  Миновав деревянную школу, «форд» свернул направо, на идущую под уклон улицу. Их внимание привлекла красная неоновая вывеска бара. Энрике притормозил.
  — Проезжайте, — распорядился Юбер.
  По центральной улице и набережным они, замечая все бары, вернулись к морскому вокзалу, рядом с которым находились театр и танцзал, открытый каждый вечер.
  — М-да, — заключил Энрике, — не хотел бы я доживать здесь свои дни. Унылое место.
  Пустынные, плохо освещенные улочки провинциального городка. Казалось, что приказ американским морякам вести себя тихо строго соблюдается, поскольку ни одного из них не было видно.
  Они продолжили поездку. Юбер велел остановиться перед «Обан-баром», из которого доносились музыка и шум голосов. Юбер надел на голову шотландскую кепку, купленную Энрике, и вышел из машины.
  По улице, прижимаясь к стенам, пробиралась женщина Заметив, что Юбер смотрит на нее, она вжалась в дверную нишу и замерла. Юбер из любопытства приблизился к ней. Но прежде чем он успел сказать хоть слово, она бросила ему агрессивным тоном:
  — Оставьте меня в покое! Я не проститутка!
  — Я об этом даже не думал, — соврал Юбер. — Но вы ведь и не англичанка.
  — Я американка.
  — Как и я. Судя по вашему акценту, вы из Южной Каролины?
  — Да…
  — Меня зовут Юбер Ла Верн, я из Луизианы.
  — Мое имя Мэриан Андерсон, — назвалась она.
  Женщина промокла и явно выпила.
  — Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, миссис Андерсон? — поинтересовался Юбер. — Мне кажется, у вас неприятности.
  — Сегодня утром я ушла от мужа, — ответила она. — Мне захотелось выпить, чтобы забыться. Но одинокая женщина в барах…
  — Пойдемте с нами, — предложил Юбер, подумав, что она нисколько не помешает их планам. Скорее, наоборот.
  — С удовольствием, — обрадовалась она. — Вы очень любезны.
  — Представляю вам Энрике Леоне, моего шофера и телохранителя.
  Она кивнула. Юбер взял ее под руку и повел в «Обанбар». Их ждало разочарование. Обстановка была угнетающей, клиентура — тоже. Там сидели только жалкие и почти все пьяные люди определенного возраста.
  * * *
  В танцзале веселье было в полном разгаре. По британской моде пары двигались быстрыми шагами из одного конца зала в другой. Молодой американский лейтенант флота с отвращением наблюдал за этим новым марафоном. Его сосед — мужчина лет пятидесяти со светлыми седоватыми волосами, зачесанными на пробор налево, и красным лицом, украшенным густыми пегими усами, — наклонился к нему:
  — Простите меня, лейтенант, но вы, кажется, не очень веселитесь.
  Молодой офицер пожал плечами.
  — Вы видели этих женщин — отозвался он. — Так можно навсегда отвратить от любви…
  Он замолчал и, взглянув на своего собеседника, быстро добавил:
  — Простите, я не хотел вас обидеть. В Шотландии, конечно, есть красивые девушки.
  Мужчина засмеялся.
  — Не трудитесь, лейтенант. Я не шотландец и даже не англичанин. Меня зовут Кеннет Эндрю Лениган. Я был офицером канадского торгового флота. Как видите, мы почти коллеги.
  — Питер Уолтер Масс, — представился офицер. — Вы здесь проездом?
  — Моя мать была шотландкой. В прошлом году я приехал по поводу наследства, да так и остался. Думаю, из-за виски… У них отличное виски. Позвольте предложить вам стаканчик.
  Питер Масс согласился. Они вместе выпили и разговорились. Лейтенант сказал, что служит на «Протеусе», но это, кажется, не слишком заинтересовало Ленигана. Они пили по третьему стакану, и щеки Масса начали краснеть. Тут они увидели Мэриан Андерсон и сопровождавших ее Юбера и Энрике.
  — Высокий тип, — сообщил Масс, — большая шишка из «Дженерал Электрик». Он усовершенствовал систему самонаведения «Полярисов». Но молчок! Это совершенно секретно. Сегодня днем он обедал в столовой вместе с Пашой.
  — А остальные? — спросил Лениган, полузакрыв глаза, чтобы скрыть блеснувший во взгляде интерес.
  — Женщина — Мэриан Андерсон, жена одного из наших инженеров, а маленького брюнета я не знаю.
  — Мэриан Андерсон, — тихо повторил Лениган.
  — Вы ее знаете?
  — Кажется, я встречал ее мужа в одном из баров.
  — Вполне возможно. Пьяница он первостатейный.
  — Вы бы пригласили их выпить с нами, а то они выглядят скучными.
  — Почему бы нет… — согласился лейтенант.
  Он неловко слез с табурета и обратился к Юберу:
  — Добрый вечер, сэр. Мы встречались сегодня днем в офицерской столовой.
  — Помню.
  — Не хотите присоединиться к нам? Я здесь вместе с бывшим офицером канадского торгового флота.
  У него слегка заплетался язык, и он слегка запинался.
  — Охотно, — сказал Юбер.
  — Здравствуйте, Питер, — поздоровалась молодая женщина.
  Масс посмотрел на нее.
  — Простите, Мэриан. Здравствуйте.
  Они присоединились к Ленигану. Юбер представил Энрике. Разговор завязался легко. Лениган называл офицера с «Протеуса» «мой старый друг Масс», а тот выпил уже слишком много, чтобы возражать. Они сразу пришли к согласию в том, что место наводит тоску. Лениган заговорил о виски. Он, казалось, прекрасно разбирался в этой теме. Затем он перешел к «домашним» напиткам, которые в баре не подавали, и намекнул, что у него дома имеется несколько бутылок.
  — Пойдемте ко мне, попробуете, — предложил он. — Это в двух шагах отсюда. Времени еще не так много.
  Они приняли приглашение. Мэриан Андерсон все больше пьянела и прижималась к Юберу, верно оценившему ее: женщина-ребенок, глупая и тщеславная, презирающая все неамериканское, особенно все британское.
  Они взяли свои плащи и покинули заведение. Машины стояли внизу улицы, и им пришлось пробежать сотню метров под порывами ветра и дождя. Мэриан села в «зодиак» вместе с Массом, и они последовали за машиной Ленигана — маленьким желтым «фордом-Англия».
  Кеннет Эндрю Лениган жил в коттедже на одном из холмов Дунуна, откуда открывался великолепный вид на устье Клайда, разумеется, в светлое время суток. Они доехали туда за несколько минут, оставили машины на обочине и через садик прошли к дому. Лениган открыл дверь.
  — У меня все просто, — предупредил он, — к тому же не убрано.
  В доме пахло плесенью, пылью и табаком. Гостиная была меблирована безвкусно, а обои пора было менять. Повсюду стояли полные пепельницы и валялись трубки. Лениган вдруг заметил присутствие Энрике и нахмурился. Юбер это увидел.
  — Энрике никогда со мной не расстается, — заявил он тоном, не допускающим возражений.
  — Он нам нисколько не помешает, — соврал Лениган. — Он тоже желанный гость.
  Освободив несколько кресел, Лениган достал из буфета стаканы.
  — Вы знаете, что ваш муж в тюрьме? — спросил Масс у Мэриан.
  Она вздрогнула и удивленно воскликнула:
  — Как так?!
  Лениган замер, ожидая продолжения. Юбера удивил его явный интерес к разговору.
  — Попал в аварию, — ответил Масс. — Ничего страшного, но он подрался с другим водителем, потом с военными полицейскими, которые пытались его успокоить. Мне кажется, он был немного пьян. Во всяком случае, сейчас он протрезвел.
  — Он офицер? — спросил Лениган.
  — Нет, гражданский инженер. Но избитый им шотландец может подать жалобу, и Паша имеет полное право продержать вашего мужа взаперти, сколько сочтет нужным.
  — Мне это безразлично, — с трудом выговорила молодая женщина. — Я больше не желаю знать этого мерзавца. Его надо оставить в тюрьме до конца дней. Он это вполне заслужил.
  Лениган взглянул на нее.
  — Что вы хотите сказать, миссис Андерсон? Чтобы заслужить пожизненное заключение, нужно совершить очень тяжкое преступление.
  Она приняла таинственный вид.
  — Я знаю, что говорю. Эверетт мерзавец.
  Лениган сходил за бутылкой «домашнего». Они выпили, высказали свое мнение. Последовали другие бутылки с различными напитками. Мэриан Андерсон заснула в кресле. Лениган завел разговор о женщинах. Питер Масс был очень возбужден, Энрике казался грустным, а Юбер сидел, выпрямившись и делая вид, что ему трудно говорить.
  Лениган предложил показать свою коллекцию порнофильмов. Лейтенант с восторгом выразил согласие. Энрике промолчал. Юбер, начинавший серьезно интересоваться личностью Кеннета Ленигана, заверил, что ему это нравится. В США, как и в Великобритании, вечер в мужской компании в девяти случаях из десяти заканчивается именно так.
  Лениган стал готовить оборудование, попутно сообщая, что его фильмы не имеют ничего общего с теми, что есть в открытой продаже в лондонских магазинах. Начался показ, и Лениган выключил свет. Юбер сразу же убедился, что хозяин дома не хвастался. Единственная актриса, хорошенькая, совсем юная девушка, казалось, едва достигшая половой зрелости, предавалась в обществе пожилого господина малоподходящим для ее возраста играм. Юбер счел это непристойным, но воздержался от высказывания своего мнения вслух. Вдруг он заметил, что сзади Лениган лихорадочно щупает спящую Мэриан Андерсон.
  — Оставьте ее в покое, — приказал он сухим тоном. — Она нам доверилась.
  — Я не делаю ей ничего плохого, — запротестовал канадец.
  Юбер вскочил и посмотрел на Ленигана, стоявшего на коленях перед креслом, в котором сидела молодая женщина.
  — Я же сказал, чтобы вы оставили ее в покое, — повторил он неестественно мягким тоном.
  Лениган понял, что нарываться на драку не стоит. Выругавшись, он вернулся к своему аппарату. Юбер остался стоять. Внезапный приступ ярости сделал его агрессивным. Лениган, взяв себя в руки, спросил:
  — Вы бы хотели познакомиться с этой девочкой?
  — Да, чтобы хорошенько выпороть ее, — ответил Юбер.
  Он тотчас пожалел о всплеске досады. Если некоторых специалистов Четырнадцатой эскадры пытались шантажировать, подобная ситуация могла послужить отправной точкой. Надо было ответить «да» и идти до конца, чтобы увидеть, что за этим последует. Но затем он подумал, что его «легенда», тщательно распространенная по округе людьми Чарлза Эйзена, была достаточной приманкой. Если рассуждать логически, русские агенты должны будут приложить массу усилий, чтобы заманить его в свои сети. Его отказ мог сослужить службу, подыгрывая образу почтенного отца семейства и ревностного католика.
  Фильм закончился, и Лениган включил свет. Раскрасневшийся Масс молчал. Энрике зевал. Лениган перемотал пленку. Никто не разговаривал. Наконец Лениган предложил:
  — Ну что, на посошок? Самое лучшее я приберег напоследок. Один глоток, и можете отправляться спать.
  Он вышел. Юбер склонился над Мэриан Андерсон и приподнял пальцем ее веко.
  — Напилась до потери сознания, — констатировал он. — Но мы не можем оставить ее здесь. Что нам с ней делать?
  — Я знаю, где она живет, — сказал лейтенант, — и отвезу ее домой.
  Лениган вернулся с запыленной бутылкой.
  — Лучше этого вы никогда ничего не пробовали, — похвастался он.
  Он вымыл стаканы, положил в них лед и благоговейно налил виски.
  — Пейте чистым, — посоветовал он. — Если покажется слишком крепким, добавьте немного чистой воды, но не больше половины.
  Они выпили. Никто не заметил, что Лениган только делал вид, что пьет. Через несколько секунд Юберу показалось, что его мозг стал свинцовым, а ноги ватными. Он хотел сесть, но в глазах у него помутилось. Он успел подумать, что в виски подмешан наркотик, и провалился в беспамятство.
  Лениган вылил в бутылку содержимое своего стакана и закрыл ее пробкой. Затем он похлопал своих гостей по щекам. Все крепко спали, в том числе и Мэриан, хотя она и не пила снотворного.
  Лениган взглянул на часы: пятнадцать минут первого. Время есть, так что лучше подождать, пока дороги совсем опустеют. Он убрал бутылки, отнес стаканы на кухню и вымыл их. Затем вернулся в гостиную и, не обращая внимания на спящих, для собственного удовольствия стал смотреть фильмы того же жанра, что и первый. Когда ему надоело, он убрал оборудование. Было около часа ночи.
  Он обыскал карманы Энрике, Юбера и Масса, интересуясь главным образом документами. Потом положил все на место. В час десять он набил табаком трубку, закурил и поставил воду для кофе. Снаружи непогода не улеглась. Дождь хлестал по крыше, ветер стучал плохо подогнанными ставнями. Лениган выпил кофе, докурил трубку и решил, что пора ехать.
  Он надел плащ и кепку, достал из кармана Энрике ключи от «зодиака», выключил в доме свет и вышел, проклиная погоду. Широко открыв ворота, Лениган загнал свою машину и подкатил «зодиак» как можно ближе к двери. Он действовал неторопливо и с минимальным шумом. Ближайшие соседи жили в сотне метров. Но если они и не спали, то ничего не могли слышать из-за воя бури.
  Лениган открыл заднюю дверцу «зодиака», перенес в него сначала Мэриан как самую легкую, потом Энрике и наконец Юбера, устроив всех троих на заднем сиденье. Их плащи и кепки он положил рядом с местом водителя. Заперев дверь на ключ, он оставил в доме лейтенанта Питера Масса. Выведя машину на шоссе, Лениган закрыл ворота, снова сел за руль и медленно тронулся, не зажигая огней. Проехав пятьсот метров, он включил фары. Лениган выбрал самое короткое и наименее оживленное шоссе.
  Три с половиной километра Лениган проехал за пять минут. Фары и мотор он выключил за двести метров от места назначения.
  Дом Бабинсов был довольно большим, двухэтажным. В большой гараж, где помещались две машины, можно было пройти из жилых помещений, не выходя на улицу.
  Лениган, имевший дубликат ключей, медленно, не включая фары, закатил в гараж «зодиак», закрыл двери и только тогда включил карманный фонарик. Он прошел через дверь на кухню, включил лампу и повесил на крючок плащ и кепку.
  В гостиной вспыхнул свет. Перед Лениганом стояли Мойра Бабинс в теплом халате и Гордон в пижаме.
  — А! Это вы, Дэвид, — произнесла она.
  В их организации Кеннет Лениган носил кличку Дэвид, и Бабинсы знали его только под этим псевдонимом. Он посмотрел на Гордона, державшего в руке длинноствольный пистолет двенадцатого калибра, и подумал, что никогда не привыкнет к этому уроду. Гордон был карликом. При росте девяносто шесть сантиметров он обладал огромной головой, большими глазами навыкате и уродливыми руками. Мойра Бабинс выдавала его за своего сына и утверждала, что ему четырнадцать лет. На самом деле ему было тридцать восемь, и он уже длительное время был любовником Мойры. Гордон поставил пистолет на предохранитель и сказал фальшиво непринужденным тоном:
  — Вам следует быть более осторожным, Дэвид. Я мог вас принять за кого-то другого.
  Лениган, даже не потрудившись ответить, спросил:
  — Пирл здесь?
  — Конечно, — ответила Мойра Бабинс. — Она, наверное, спит.
  — Я привез клиентов. Гордон может доставать оборудование.
  — Клиентов? — удивилась женщина. — Где они?
  — В их машине, в гараже.
  — Вы сошли с ума?
  — Они крепко спят и проснутся только через несколько часов. Очень сожалею, что пришлось применить этот прием, но тот, кто интересует меня больше всего, не испытывает к малолеткам никакого интереса. А меня поджимает время. Гордон поможет мне перенести их. А вы разбудите Пирл.
  Вместе с мерзким карликом, положившим свой пистолет на стол, Лениган вернулся в гараж. Они перенесли Юбера в одну из комнат первого этажа. Затем проделали то же самое с Энрике, а Мэриан оставили в машине.
  Комната была оборудована соответствующим образом. Все происходящее в ней можно было фотографировать так, что находившиеся там ни о чем не догадывались. Но в данных обстоятельствах Гордон мог действовать открыто. Он приготовил отличный фотоаппарат и помог Ленигану раздеть обоих мужчин. Они разворошили постель и уложили на нее совершенно голых Юбера и Энрике.
  Пришла Пирл. Очень красивая блондинка, она казалась четырнадцатилетней, хотя на самом деле ей было уже восемнадцать. Она была дочерью Мойры, но с Гордоном не состояла ни в каком родстве, хотя в их документах фигурировала одна и та же фамилия. Она поздоровалась с Дэвидом, затем без всякого смущения сняла ночную рубашку и легла на кровать к двум неподвижным мужчинам.
  — Не забудьте самое главное: надо, чтобы их можно было узнать, — напомнил Лениган.
  — Об этом не беспокойтесь, — отозвался Гордон.
  Он начал инструктировать Пирл, послушно принимавшую указанные им позы. Ленигану хотелось досмотреть все до конца, но оставалось еще одно дело, и надо было сохранить голову холодной. Он с сожалением простился и вышел.
  Гордон продолжал невозмутимо снимать. Решив, что достаточно, он наклонился к девушке, как будто хотел указать ей последнюю позу. Резко зажав ей рот ладонью, карлик упал на нее. Пирл изо всех сил пыталась спихнуть его. В комнату без предупреждения вошла Мойра.
  — Я здесь, Гордон, — произнесла она хрипловатым голосом.
  Гордон встал. Пирл соскочила с кровати, схватила ночную рубашку и убежала, оставив их одних. Она услышала, как мать захлопнула дверь комнаты…
  * * *
  Кеннет Лениган вел машину, вглядываясь в лобовое стекло, очищаемое «дворниками». Он думал, какое лицо будет у почтенного инженера Юбера Ла Верна, отца пятерых детей и верующего католика, когда ему покажут фотографии. На них он изображен голым в постели со своим шофером и девочкой, также голыми, и их позы не оставляют ни малейшего сомнения в характере занятий трио. Два варианта: Ла Верн или покончит с собой, или сделает, что ему велят, чтобы избежать скандала и бесчестья. Лениган считал, что второй вариант пройдет без ненужных осложнений.
  Лениган был доволен. Однако его сильно беспокоил Андерсон, оказавшийся в тюрьме. Что стало с коробкой фальшивых деталей?
  Лениган остановил «зодиак» на дороге, но увидев, что ворота открыты, заехал во двор. Он нашел в кармане пальто молодой женщины ключи от дома. Дверь на кухню была открыта. Он вошел с некоторым подозрением, освещая путь лучом карманного фонарика. Убедившись, что дом пуст, Лениган вернулся к Мэриан Андерсон, взвалил ее на плечи и донес до спальни на втором этаже. Он надел перчатки и закрыл ставни. Его ботинки промокли, он замерз и начал чихать.
  Он включил лампу у изголовья кровати. Мэриан Андерсон что-то бормотала, и он нагнулся к ней.
  — Мерзавец… В тюрьму до конца дней… на всю жизнь…
  Она повернулась на живот и замолчала. Лениган был озабочен. Неужели она что-то знала о предательстве мужа и хотела на него донести? В том состоянии, в каком она находилась, допрашивать ее было невозможно.
  Он вернулся к первой заботе: коробка с поддельными деталями. Если Андерсон оставил это в багажнике машины, на которой попал в аварию, надо было найти се как можно скорее, моля Бога, чтобы никому не пришло в голову открыть коробку. Но, возможно, Андерсон вынул ее и где-то спрятал.
  В гараже или в доме? На месте Андерсона Лениган спрятал бы коробку в гараже, чтобы избежать риска, что ее обнаружит Мэриан.
  Лениган вышел из дома. По крыше «зодиака» барабанил дождь. Он добежал до гаража, закрыл дверь, а потом включил фонарик. Бывают люди, которые встают по ночам и выглядывают наружу…
  Ему понадобилось не больше трех минут, чтобы обнаружить коробку под кучей старого тряпья. Он проверил ее содержимое и с облегчением шумно вздохнул. Оставалось решить только проблему с Мэриан.
  Убрав коробку в «зодиак», он взял из машины вещи Мэриан Андерсон, оставшиеся на переднем сиденье, вернулся в дом, бросил одежду на кресло и снова поднялся на второй этаж. На кровати Мэриан Андерсон не было. В ванной горел свет. Лениган подошел и услышал звуки рвоты и стоны. Он подождал, шевеля замерзшими пальцами ног в мокрых ботинках. Послышался шум воды, потом в дверном проеме появилась жутко бледная и растрепанная Мэриан Андерсон. Лениган не удержался от гримасы отвращения.
  — Вы… Вы здесь — удивилась она.
  — Это я привез вас, — сказал он. — Ваши друзья вас бросили.
  Она пробормотала что-то нечленораздельное, шатаясь подошла к кровати и повалилась на нее. Платье ее было испачкано. Мэриан обхватила голову руками.
  — Ой, как мне плохо! — простонала она.
  — Жаль, вашего мужа нет дома, — заметил он, переводя разговор на интересовавший его вопрос.
  — Нет… Он негодяй! Я хочу развестись. Вы знаете, когда я уходила, он играл «А теперь возблагодарим все Господа»… на трубе. На трубе!.. Этого я ему никогда не прощу… Никогда!
  Посопев, она добавила:
  — Я пойду в полицию и все… все им расскажу. Все…
  — А что вы расскажете полиции, миссис Андерсон?
  — Все.
  — Расскажите сначала мне, я попробую вам помочь.
  — Все… Я много знаю… Он подозревает… Но я знаю… все.
  — Что, миссис Андерсон?
  — Я расскажу это инспекторам, а не вам. Я вас не знаю. Уходите, оставьте меня в покое…
  Кеннет Лениган вздохнул. Теперь он был убежден, что Андерсон доверился жене или проболтался случайно. Она представляла угрозу для их сети, и правила игры требовали, чтобы опасность была устранена.
  Руками в перчатках Лениган внезапно сдавил шею молодой женщины. Она широко раскрыла рот, ее глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. В ее взгляде отразился безумный ужас. Она попыталась разжать смертельные тиски, вонзив ногти в запястья напавшего. Тот отпустил шею жертвы, намереваясь сначала оглушить ее, а потом спокойно задушить.
  Воспользовавшись секундной передышкой, она крикнула:
  — Я вам скажу…
  Лениган остановил занесенный кулак. Потрясенная Мэриан Андерсон, массируя пальцами помертвевшее горло, быстро заговорила:
  — Однажды я застала его в гараже с десятилетней девочкой… Девочка промолчала, но если ее допросить, все расскажет. У него уже были подобные истории. На этот раз это ему дорого будет стоить…
  — Это все? — спросил Лениган.
  — Вы считаете, этого мало? — удивилась она.
  Лениган обязательно должен был узнать все точно. Он задал ей последний вопрос:
  — А со шпионажем он не связан? Таких людей, как он, легко шантажировать.
  — Не знаю, — ответила Мэриан. — Я об этом никогда не думала… Вы считаете, что…
  Она казалась искренней. Лениган сделал ошибку, но теперь в молодой женщине проснулось любопытство. Она могла рассказать о нем в полиции, а он не имел права подвергать себя такому риску.
  — Ой, моя голова! — простонала она.
  Мэриан прижала ладони к вискам и закрыла глаза. Лениган занес руку и обрушил удар на переносицу женщины. Она замерла, потом ее тело обмякло. Лениган накрыл лицо Мэриан подушкой и прижимал ее три минуты.
  Затем он удостоверился, что Мэриан мертва и что в доме не осталось следов его пребывания. Он с самого начала надел перчатки и ни к чему не прикасался пальцами. Правда, следы его ног есть в грязи во дворе и в доме… Во дворе останутся и отпечатки шин «зодиака»… А «зодиак» — машина инженера Юбера Ла Верна.
  Кеннет Лениган выругался. Мэриан видели вместе с инженером в танцзале Дунуна, а, возможно, и во многих барах города, куда они заходили до того. Полиция обязательно это установит. Если добавить следы шин, инженер станет главным подозреваемым, а этого следовало избежать любой ценой. Если он окажется в тюрьме по обвинению в убийстве, это станет промахом организации.
  Лениган задумался, но с какой бы стороны он ни подходил к проблеме, ничего не получалось. Выходом было отвезти тело в Дунун и спрятать в каком-нибудь темном углу, чтобы в доме Андерсонов не было особо тщательного обыска. Но тогда придется убедить инженера, его шофера и лейтенанта заявить в полиции, что Мэриан рассталась с ними, выйдя из танцзала.
  Возможно, они согласятся, но тогда заподозрят Ленигана в том, что он убийца. И никто не может предугадать их реакцию.
  Лениган стукнул себя по лбу. Дурак! Как он сразу не додумался! Достаточно спрятать труп. Нет трупа, нет и убийства. Все подумают, что Мэриан Андерсон уехала.
  В любом случае, главное — выиграть время. Лениган поднял тело своей жертвы и спустился. В гостиной он надел на Мэриан пальто, повязал ей на голову платок, а затем засунул убитую в багажник «зодиака».
  Он вернулся в дом, выключил свет и запер дверь на ключ. Ключи он положил в карман пальто Мэриан Андерсон и захлопнул крышку багажника.
  Дождь продолжался, но ветер успокоился. Кеннет Лениган сел за руль и завел мотор.
  Глава 3
  Капитан первого ранга Дин Л. Бесвик, командир «Протеуса», прозванный Пашой, с крайним презрением смотрел на стоявшего перед ним инженера Эверетта Дж. Андерсона, на его расцарапанное лицо и перевязанный бинтом лоб.
  — Я вас вызвал, — сухо сказал он, — чтобы сообщить, что решил положить конец вашей работе здесь. Я попросил «Сперри энд Отонетикс» прислать нам другого инженера. Как только ваш преемник приедет, вы вернетесь в Штаты. Надеюсь, «Сперри энд Отонетикс» расторгнет контракт с вами. Если бы вы служили, я бы позаботился, чтобы вас выгнали с флота.
  Андерсон сильно побледнел. Он пришел к Паше с намерением облегчить совесть. Инженер попытался вставить слово:
  — Простите, господин капитан, я должен вам…
  — Вы мне ничего не должны, — перебил его Паша. — Я ничего не хочу слышать. Мое отношение к вам продиктовано не только вчерашней аварией и вашим пьянством. Есть еще истории с нравами. Но у меня, к сожалению, нет доказательств. Родители не хотят подавать жалобы, чтобы не калечить будущее своих детей. Вы позор нашей страны, Андерсон. Идите домой, помойтесь, переоденьтесь и после обеда выходите на работу. Убирайтесь.
  Лицо Андерсона постепенно краснело и наконец стало багровым. Он хотел ответить какой-нибудь дерзостью, но сдержался и вышел, ограничившись тем, что громко хлопнул дверью, к огромному удивлению часового. Андерсон вернулся на берег на катере, дрожа от бешенства и не переставая цедить сквозь зубы ругательства. Позор своей страны! Он — позор своей страны! Это ему сказал сам Паша. Ну ладно, раз родина отвергает его, он ей больше ничем не обязан. Страна идиотов, неспособных ценить истинные таланты, не заслуживает того, чтобы приносить себя в жертву ради нее.
  Его помятый «триумф» загнали на обочину возле сходен. Даже не взглянув на него, он сел в такси и поехал домой.
  Андерсон направился прямиком в гараж и обнаружил, что коробка с поддельными деталями исчезла. Сначала он испугался, но быстро успокоил себя. Если бы коробка попала в руки службы безопасности базы или британской полиции, его бы не выпустили. «Они», очевидно, узнали об аресте и забрали детали из предосторожности. Наверняка, именно так.
  Андерсон вошел в дом, не удивившись, что дверь заперта на ключ. Он совершенно забыл, что накануне ушел, не закрыв ее. Его удивила рвота в ванной, но он решил, что стошнило его, и убрал, не ища других объяснений. Его злоба на Пашу и всех своих соотечественников усиливалась. Он быстро привел себя в порядок, побрился, сменил белье и костюм.
  Затем Андерсон спустился на кухню и выпил несколько глотков «бурбона», что только увеличило его раздражение. Он вдруг решил взять быка за рога: отправиться к Мойре Бабинс, сказать ей, что готов сделать все, о чем его попросят, в том числе и заменить детали 72421-Б.
  Дом Бабинсов находился недалеко, и Андерсон мог дойти до него пешком. Инженер надел плащ и вышел. Дождь прекратился, но небо оставалось серым и хмурым, а ветер — ледяным.
  * * *
  Юбер очнулся несколько секунд назад. Он пошевелился и понял, что лежит в постели не один. Его правая рука отправилась на разведку и коснулась нежной теплой кожи, худой ляжки, узкого плоского живота, маленьких крепких грудей. Он открыл глаза и увидел рядом с собой совсем молоденькую девушку с чистым лицом. Само воплощение невинности.
  У него перехватило дыхание, и он убрал руку.
  — Кто вы? — спросил он.
  — Меня зовут Пирл, — ответила она. — А вас?
  — Что вы здесь делаете?
  Она удивленно подняла брови.
  — Здесь? Но я у себя дома.
  Юбер скривился и окинул взглядом незнакомую комнату, плохо освещенную серым дневным светом, пробивавшимся в щели между закрытыми ставнями. У него был неприятный вкус во рту и немного болела голова.
  — И… что я у вас делаю? — поинтересовался он.
  Она улыбнулась.
  — Спите со мной.
  — Я спал с вами?..
  Она стыдливо опустила глаза.
  — Ну… вы спали… не все время.
  — Понимаю, — сказал Юбер. — Сколько вам лет?
  — Четырнадцать, — соврала девушка. — А что?
  Юбер почувствовал, что бледнеет.
  — Она еще спрашивает… — вздохнул он.
  Секунду они смотрели друг на друга, ничего не говоря.
  — Объясните, — попросил он, — как я сюда попал?
  Она засмеялась.
  — Вы забыли?.. Вы приехали на машине с вашим шофером. Вас привел мой брат.
  — Ваш брат?
  — Да, Гордон.
  — А… мой шофер? Где он?
  — Мне кажется, там.
  Она кивнула головой на дверь. Юбер отбросил простыню и встал. Он был совершенно голым и инстинктивно попытался прикрыть самое главное, но потом решил, что это смешно. Его одежда была разбросана по всей комнате, как будто он снимал ее в спешке, швыряя куда попало. Он нашел трусы и брюки, надел их и открыл дверь.
  На столе стояло несколько пустых бутылок и стаканы. На диване храпел Энрике, завернутый в одеяло, из которого высовывались его босые ноги. Его одежда была свалена в кучу поблизости. Юбер подошел и сильно потряс его. Энрике открыл глаза и сел.
  — Что… Что такое? — закричал он.
  — Я тоже хотел бы это узнать, — ответил Юбер. — Быстро одевайтесь. Понять постараемся позднее.
  Он вернулся в комнату. Пирл Бабинс встала и надевала пеньюар.
  — Как холодно, — сказала она.
  — Который час?
  — Ваши часы на ночном столике.
  Он взглянул на них: десять двадцать. Девушка вышла из комнаты. Он услышал, как она поздоровалась с Энрике, который ответил ей странным тоном. Юбер быстро оделся, стараясь припомнить ночные события. Он помнил вечер у Ленигана, фильм, виски, лейтенанта и Мэриан Андерсон… И больше ничего.
  Ему еще никогда не приходилось напиваться до такой степени, чтобы забывать свои действия, а ведь он мог выпить гораздо больше, чем вчера, прежде чем начинал чувствовать первые признаки опьянения. Он никогда не переходил границы своей нормы. Значит, вчера произошло нечто необычное. Ему и Энрике что-то подсыпали в виски.
  Ему очень хотелось прижать эту девицу и заставить ее выложить всю правду, но он вовремя вспомнил, что сейчас он не Юбер Бониссор де Ла Бат из отдела активных операций ЦРУ, а Юбер Ла Верн, инженер-электронщик, почтенный отец семейства и т. д. Значит, надо вести себя так, как вел бы в подобной ситуации Юбер Ла Верн, если такой существовал.
  Одевшись, он вернулся к Энрике, возившемуся со шнурками.
  — Поторопитесь, — сказал Юбер.
  В это мгновение кто-то вошел в гостиную с улицы. Это был отвратительный карлик. Закрыв дверь, Гордон с хитрым видом потер руки.
  — Надеюсь, вы довольны тем, как провели ночь? — поинтересовался он вкрадчивым голосом.
  — Кто вы? — спросил Юбер.
  — Гордон, брат Пирл. Вы меня не помните? Правда, вы устроили сильную пьянку…
  Он подошел. Юбер постарался изобразить тревогу и страшное смущение.
  — Вы мне должны двадцать четыре фунта и шесть шиллингов, — продолжал Гордон.
  — Простите? — переспросил Юбер.
  — Двадцать четыре фунта и шесть шиллингов, — спокойно повторил карлик. — По десять фунтов с каждого за Пирл, а остальное — за выпитое виски.
  Он показал на пустые бутылки и стаканы. При других обстоятельствах Юбер расплатился бы парой оплеух и пинком в одно место, но он был Юбером Ла Верном, почтенным отцом семейства, который больше всего на свете должен бояться скандала. Он достал из бумажника пять пятифунтовых купюр и протянул их карлику.
  — Вам лучше уйти прямо сейчас, — посоветовал Гордон. — Мама вчера уехала в Глазго и должна скоро вернуться. Ей вовсе не обязательно знать…
  Он издал неприятный смешок. Юбер спросил, постаравшись придать голосу неуверенность:
  — Где наша машина?
  — В гараже. Так лучше, а то соседи могли увидеть, начали бы задавать вопросы…
  — Как туда пройти?
  — Я вас провожу. Не хотите попрощаться с Пирл?
  — Нет, — быстро ответил Юбер. — Я… я не понимаю, что произошло.
  Гордон поднял брови, выражая живейшее удивление.
  — Что произошло? Да просто вы нализались, как свиньи, и захотели трахнуть девочку. Очень кстати вам подвернулся я, и вот… Все просто.
  — Действительно…
  — Проходите сюда. — Когда они вышли на кухню, раздался звонок в дверь.
  Гордон выругался и замер.
  — Оставайтесь здесь, — бросил он, — не показывайтесь.
  Он вернулся и закрыл за собой дверь, но она была плохо подогнана и приоткрылась на несколько сантиметров. Юбер заглянул в щель.
  — Кто здесь? — спросил Гордон.
  — Андерсон.
  Молчание. Гордон задал новый вопрос:
  — Что вам нужно?
  — Я хочу видеть Мойру Бабинс. Откройте.
  — Мамы нет дома, и она запретила нам открывать.
  — Открывай, грязный ублюдок, или я вышибу дверь!
  — Секунду. Не надо так кричать!
  Гордон открыл дверь, и Юбер, увидев вошедшего Андерсона, узнал человека, с которым они ехали от Глазго до Дунуна.
  — Садитесь, — предложил карлик, закрыв дверь. — Мама скоро вернется.
  Юбер отступил. Гордон вернулся к ним и захлопнул дверь. Прижав палец к губам. Гордон провел их через кухню в гараж. «Форд-зодиак» стоял там, мокрый и грязный, как будто им только что пользовались.
  На переднем сиденье они нашли свои плащи и кепки. Гордон открыл ворота. Дождь шел по-прежнему. Энрике сел за руль, Юбер — рядом с ним. Заработал мотор, и машина медленно выехала задним ходом наружу. Карлик бросил им вслед:
  — Захотите еще, дом и цена вам известны…
  Юбер не ответил. Энрике развернулся, поднял стекло со своей стороны и включил «дворники».
  — Что вы думаете об этой истории? — буркнул он.
  — Сначала один вопрос, — отозвался Юбер. — Вы помните, что привезли нас сюда?
  — Нет.
  — А карлика?
  — До сегодняшнего утра я его никогда не видел.
  — Вам когда-нибудь приходилось напиваться до того, чтобы на следующий день не помнить, что вы делали?
  — Никогда. Я могу забыть детали, но не главное.
  — Значит, это подстроено, — заключил Юбер. — И результаты мы скоро узнаем…
  — Скажите, — спросил Энрике, — как звали ту девчонку, которая была с нами вчера вечером?
  — Мэриан Андерсон.
  — Как и парня, который сейчас пришел…
  — Я обратил на него внимание, — сказал Юбер. — Мы уже видели его вчера утром. Он ехал с нами в поезде до Гурока и на пароходе до Дунуна. Помните, он чуть не разбил себе морду, споткнувшись о трап, а вы его поддержали.
  — Помню. Я еще подумал, что он пьян… Кстати, куда мы едем?
  — В гостиницу. Приведем себя в порядок и переоденемся.
  Они выехали на шоссе. Энрике увидел табличку, указывающую направление на Дунун, и поехал в ту сторону.
  — Сегодня ночью на этой машине кто-то ездил, — сообщил он. — Я запомнил километраж на счетчике, когда брал ее в гараже. Он даже указан в квитанции. Я примерно знаю, сколько мы наездили вчера. По меньшей мере тридцать километров лишние…
  Юбер это никак не прокомментировал. Теперь он был убежден, что противник пошел в атаку. Следовало ожидать его дальнейших шагов. Энрике посигналил, чтобы обогнать грузовик, и спросил:
  — Вы думаете, этот Андерсон может быть мужем вчерашней девчонки?
  — Я ничего не думаю.
  — Лейтенант говорил, что он в тюрьме…
  Юбер промолчал. Ему не хотелось разговаривать. Они быстро доехали до Дунуна. Энрике, явно хотевший взять реванш за долгое молчание, которое соблюдал накануне у Ленигана, заговорил вновь:
  — Вы думаете, мы действительно делали это с той малышкой?
  — Меня бы это сильно удивило, — ответил Юбер. — Я не имею привычки заниматься этим во сне или спать, занимаясь этим.
  — Я тоже.
  Они проехали по городу. Торговый центр был довольно оживлен, несмотря на дождь. Питаться надо в любую погоду.
  Наконец Энрике поставил машину во дворе гостиницы. Йора, молодая женщина из регистратуры, смотрела на них сурово и с презрением. Юбер взял ключи.
  — Вечеринка немного затянулась, — сообщил он, — и друзья оставили нас на ночь.
  Она не ответила.
  — У меня такое чувство, — сказал Энрике, — входя следом за Юбером в лифт, — что ваши акции падают…
  — Значит, самое время покупать их.
  — Вы так думаете?
  * * *
  Мойра Бабинс разглядывала Андерсона, уделяя особое внимание царапинам на его лице и повязке, пересекавшей лоб.
  — Я вам запретила приходить сюда, — проговорила она низким недобрым голосом.
  Андерсон закурил дрожащими руками сигарету и отбросил спичку.
  — Я должен был приехать. Другого выхода не было. Я попал в аварию, и меня отвезли в санчасть…
  — В санчасть? — иронически переспросила женщина.
  Андерсон нахмурил брови и покраснел, однако продолжил:
  — Когда я вернулся сегодня утром домой, коробка исчезла. Я спрятал ее в гараже и…
  — «Они» ее забрали.
  — Я так и думал. Отдайте ее мне. Я решил сделать то, о чем вы меня просили.
  — Она не у меня, а у «них». А теперь уходите. И никогда больше не появляйтесь здесь.
  — Вам следует поторопиться, — сказал он. — Сегодня утром я узнал, что меня вышвыривают за дверь. Мой преемник прибудет со дня на день.
  Секунду она молча смотрела на него.
  — Почему?
  Он опустил плечи и отвел глаза в сторону.
  — Не знаю. Я никогда не ладил с Пашой. Он решил воспользоваться вчерашней аварией как предлогом…
  — Уходите, — повторила она.
  * * *
  Электрические часы, висевшие на стене за капитан-лейтенантом Чарлзом Эйзеном, показывали три часа пять минут. Только что вошедший в кабинет Юбер опустился в кресло.
  — У меня такое впечатление, что началось, — сказал он. — Или я ничего не понимаю…
  В коридоре послышались шаги.
  — Это Масс, — заметил Эйзен.
  Лейтенант вошел, закрыл дверь. Он был бледен, налитые кровью глаза окружены огромными темными кругами.
  — Хай! — приветствовал он Юбера, ответившего кивком.
  — Голова все еще болит? — поинтересовался Эйзен.
  Масс прижал к вискам ладони.
  — Невероятно, — ответил он. — Никогда в жизни так не напивался.
  Чарлз Эйзен посмотрел на Юбера, который спросил:
  — Как вы закончили? Мне кажется, вы потерялись…
  — Так вы же сами меня бросили, — упрекнул Масс. — Сегодня утром я проснулся в кресле у этого Ленигана с жутким бодуном. Лениган выглядел еще хуже. Он храпел прямо на ковре.
  — А Мэриан Андерсон?
  — Скромность хорошая штука, — заметил лейтенант.
  — Что вы хотите сказать?
  Немного смутившись, Масс ответил:
  — Ну… Лениган мне сказал, что вы и ваш шофер взяли ее с собой, явно намереваясь ею попользоваться.
  — Он вам так сказал?
  — Да. Это неправда?
  — Не знаю, — ответил Юбер.
  Масс странно посмотрел на него. Юбер коснулся мочки левого уха, что было условным знаком между ним и Чарлзом Эйзеном. Офицер службы безопасности поднялся.
  — Спасибо, что пришли, Питер, — сказал он. — Я не хочу вас дольше задерживать.
  Молодой лейтенант с озабоченным видом взглянул на обоих собеседников.
  — Что-то не так? — спросил он.
  — Нет-нет, — ответил Чарлз Эйзен. — Все в порядке. До свидания, Питер.
  Масс вышел, явно ничего не понимая. Чарлз Эйзен закрыл за ним дверь и вернулся за стол.
  — Я его знаю, — сказал капитан-лейтенант, — он не врун. Значит, Лениган к делу непричастен…
  — Не торопитесь, — остановил его Юбер. — Кто угодно может притвориться спящим на ковре…
  Эйзен закурил сигарету.
  — Конечно… Если я правильно понял, в определенный момент вы и ваш шофер отключились, а утром вы проснулись в незнакомом доме в постели с совсем юной девушкой. Между гостиной Ленигана и постелью невинной красотки — черная дыра.
  — Мне и Энрике кажется, что нас накачали наркотиком.
  — Очень может быть.
  В дверь постучали. Эйзен велел войти. В кабинет вошел матрос, положил на стол картонную папку, отдал честь и удалился. Эйзен открыл дело, вынул из него фотографию и протянул ее Юберу.
  — Он?
  Юбер посмотрел на снимок Эверетта Андерсона.
  — Да, только не хватает повязки на голове.
  — Нужно узнать, зачем Андерсон приходил к этим людям. У него уже было несколько грязных историй, все — с несовершеннолетними. Это, возможно, наведет вас на след.
  — Андерсон важный специалист?
  — Он инженер «Сперри энд Отонетикс». Работает в «Син Хаузе» — следит за состоянием систем самонаведения ракет.
  — В «Син Хаузе»37?
  — Игра слов. СИН — аббревиатура отдела, занимающегося электронными системами подлодок.
  — Понял, — сказал Юбер. — Значит, он достаточно важная персона, чтобы заинтересовать шпионскую сеть, и достаточно уязвим для шантажа…
  — Естественно. Думаете, им стоит заняться всерьез?
  — Пока не надо. Но…
  Зазвонил телефон.
  — Простите, — извинился Эйзен.
  Он снял трубку.
  — Эйзен у аппарата…
  Выслушав, он поблагодарил и положил трубку.
  — Мои люди нашли след Мэриан Андерсон, — сообщил он. Вчера, вскоре после полудня, она сняла номер в одной из гостиниц Дунуна. Вечером она вышла, оставив машину, и до сих пор не вернулась. До полуночи ее видели в нескольких барах в обществе двух мужчин — вероятно, вас и вашего шофера — и в танцзале, откуда она ушла с четырьмя мужчинами. С этого момента пустота. Дома ее нет, в гостинице не появлялась, машина так и стоит там.
  — Она могла уплыть на корабле.
  — Разумеется. Установите слежку за Эвереттом Андерсоном. Мы должны знать о каждом его чихе. То же самое в отношении Кеннета Ленигана. Нельзя ничего оставлять на волю случая.
  Телефон зазвонил снова. Эйзен снял трубку, назвался, выслушал.
  — Спасибо, — произнес он наконец.
  Положив трубку, он пересказал содержание разговора:
  — Дом, где вы очнулись сегодня утром, сдан на сезон некой Мойре Бабинс. Сорок один год, секретарша, постоянно проживает в Лондоне, вдова, имеет двоих детей: дочь Пирл восемнадцати лет и сын Гордон четырнадцати. Сын, кажется, ненормальный.
  — Я вам говорил, он карлик. Значит, девушке восемнадцать? У меня просто камень с души упал.
  — Я, конечно, беру всю милую семейку под наблюдение.
  — Разумеется.
  Глава 4
  Эверетт Дж. Андерсон работал в «Син Хаузе» над электронным устройством, когда голос из громкоговорителя попросил его немедленно зайти в кабинет капитан-лейтенанта Чарлза Эйзена, начальника службы безопасности Четырнадцатой эскадры.
  Андерсон чувствовал, что бледнеет. Сердце заколотилось быстро и неровно. На мгновение его охватила паника, и он подумал о бегстве. Потом ему в голову пришла мысль, что если он разоблачен, то уже приказано воспрепятствовать его уходу с «Протеуса». Он взял себя в руки. У типов из службы безопасности нет и не может быть никаких улик против него, одни подозрения. Он будет все отрицать.
  Андерсон прекратил работу и, провожаемый любопытными взглядами других инженеров, направился прямиком к Эйзену. Тот встретил его холодно и, не предложив сесть, спросил:
  — Вам известно, где сейчас находится ваша жена?
  Немного удивленный, Андерсон агрессивно ответил:
  — Нет, и мне на это наплевать.
  Чарлз Эйзен остался невозмутимым и спокойно закурил сигарету.
  — Когда вы видели ее в последний раз?
  — Вчера утром.
  — У вас дома?
  — Да, она уходила.
  — Куда?
  — Не знаю. Она ушла от меня навсегда. Во всяком случае, она так сказала.
  — Вы поссорились?
  — Да. Какое вам до этого дело?
  — Здесь, Андерсон, вопросы задаю я.
  — Эти вопросы касаются моей частной жизни, и я не обязан на них отвечать.
  — Да, не обязаны… пока. Но скоро, возможно, придется.
  Андерсон нахмурил брови.
  — Что вы хотите сказать?
  — Вчера днем ваша жена сняла номер в отеле «Аргайл», а вечером ушла, оставив машину, и с тех пор ее больше никто не видел. Дирекция гостиницы, разумеется, сообщила о ее исчезновении в полицию. Вам лучше сходить туда. В любом случае, если с вашей женой что-то случилось этой ночью, у вас есть бесспорное алиби, поскольку вы были здесь, в корабельной тюрьме.
  — Ладно, — сказал Андерсон, — схожу после работы…
  * * *
  Мойра Бабинс, сидя на чердаке, наблюдала в морскую подзорную трубу с сильным увеличением за «Протеусом» и атомной подлодкой у его борта. Было пять часов, и катер ждал у трапа. Мойра навела на него трубу.
  Она увидела моряков и штатских, собирающихся вернуться на сушу, и сразу узнала среди них Андерсона. Она перевела трубу и нацелила на пристань.
  Мойра распрямилась, закурила сигарету. Дождь прекратился, но явно ненадолго. Ветер все так же дул с северо-запада и с той же силой гнал по небу черные тучи. Мойра Бабинс вздрогнула. Она замерзла и чувствовала усталость. Ей хотелось, чтобы все это поскорее закончилось. Ей надоели эта суровая и дикая страна, ветер и дождь. Она нуждалась в жаре и солнце.
  Катер отошел, рассекая черные воды и оставляя позади двойной след белой пены. Мойра Бабинс зябко охватила себя руками за плечи, от чего ее груди под свитером поднялись.
  Вскоре катер причалил к пристани. Мойра Бабинс снова прильнула правым глазом к маленькому окуляру трубы. Она увидела, как Эверетт Андерсон сошел на берег, сел в такси и поехал в Дунун.
  Мойра быстро спустилась, на ходу набросила в кухне плащ. Затем она села в свой черный с красным «остин А-40», который заранее ставила так, чтобы не терять время на разворот.
  Такси, увозившее Андерсона, ехало по дороге, идущей вдоль побережья. Мойра Бабинс выбрала другую, которая была на два километра короче и менее оживлена.
  В Дунуне она свернула налево, на улицу, ведущую к реке, остановила машину в ее конце и стала ждать. Подходил один из больших колесных пароходов, обеспечивающих сообщение между Гуроком, Дунуном и Ротсеем. Палуба была черна от народа. Мойора Бабинс не смотрела туда. Она была слишком занята: всматривалась в проезжающие мимо в сторону центра такси, пытаясь увидеть Андерсона.
  Наконец она заметила его и двинулась следом. Между ними вклинился черный «шевроле», и она решила, что это превосходно. Андерсон, расплатившись с таксистом, вошел в здание полицейского участка.
  Мойра Бабинс остановила «остин» чуть дальше и стала наблюдать за дверью участка в зеркало заднего обзора. Снова пошел дождь.
  * * *
  Полчаса спустя Андерсон вышел из полицейского участка. Все прошло хорошо. Он даже получил разрешение забрать «остин-бэби» Мэриан, оставленный ею в гараже гостиницы.
  Глубоко надвинув на лоб шляпу и подняв воротник плаща, он пешком направился к «Аргайлу». Исчезновение жены начинало серьезно интересовать его. Инспектор сказал, что вчера ее видели в барах и муниципальном танцзале в обществе разных мужчин.
  По словам инспектора, было три возможных объяснения: бегство, самоубийство и убийство. В бегство Андерсон не верил. Мэриан ушла из дома, взяв чемодан и машину, которой очень дорожила. Чего ради ей уходить с пустыми руками, не захватив даже туалетные принадлежности, даже запасную пару трусиков, хотя она была болезненно чистоплотной.
  В самоубийство он тоже не верил. Мэриан была не из тех женщин, что сводят счеты с жизнью из-за разрыва с мужем. Кроме того, девять из десяти попыток самоубийств у женщин оказываются неудачными, а редкие исключения почти всегда вызваны неловкостью или неудачным стечением обстоятельств.
  Оставалось убийство. Великобритания — страна, где садистские преступления стали почти обыденными. Все, кто видел Мэриан накануне вечером, уверяли, что она была нетрезвой. Молодая женщина могла неосторожно пойти с одним из бывших с ней мужчин, а тот оказался маньяком.
  Это нисколько не волновало Эверетта Андерсона. Он уже не любил свою жену, и они так мало прожили вместе, что другие связи между ними просто не успели завязаться. Он даже радовался, что избавился от Мэриан, да к тому же, возможно, теперь ему не придется выплачивать ей содержание.
  Он подошел к мрачному унылому отелю «Аргайл» и спросил себя, что могло привлечь Мэриан в этой гостинице. Возможно, то, что она находится в центре города. Он вошел и представился директору.
  — Полиция известила меня по телефону, — сказал тот. — Я вам сочувствую, мистер Андерсон.
  — Не стоит, — грубовато ответил Андерсон. — Она была настоящей гадюкой.
  Шокированный директор больше ничего не произнес. Андерсон заплатил по счету и попросил, чтобы вещи его жены собрали в ее чемодан, а он позже заедет за ним.
  — Машину я забираю, — закончил он. — Она в гараже?
  — Да. Ключи должны быть в ней.
  Андерсон подумал, что все отлично устроилось. Его «триумф» починят не раньше, чем через неделю, и «остин» будет очень кстати. Он отправился в гараж, куда его проводил один из служащих.
  * * *
  Мойра Бабинс, не ожидавшая, что Андерсон выедет на машине, едва не пропустила инженера и резко взяла с места. Но он направился в противоположную сторону, и ей пришлось разворачиваться, к тому же ей помешал мотоциклист. Когда она наконец смогла последовать за «остином-бэби», тот исчез из виду.
  Она подумала, что Андерсон возвращается домой, в Сандбанк, и свернула на дорогу, идущую вдоль реки. Через пятьсот метров она увидела медленно едущую темно-зеленую маленькую машину.
  Мойра Бабинс бросила взгляд в зеркало заднего обзора. Сзади ехал черный «шевроле», как две капли воды похожий на тот, что следовал за такси Андерсона, когда инженер направлялся в полицейский участок.
  У Мойры Бабинс внезапно пересохло в горле. Насколько она могла разглядеть сквозь дождь, в «шевроле» сидели двое мужчин.
  Мойра Бабинс знала, что чуть дальше находится довольно симпатичный отельчик, отделенный от дороги лужайкой. Она включила указатель поворота задолго до гостиницы и сбавила скорость. «Шевроле» обогнал ее. В нем действительно сидели двое мужчин в штатском, вне всяких сомнений, американцы. Мойра Бабинс свернула на ведущую к отелю дорогу, проехала мимо него, не останавливаясь, и вернулась на шоссе с другой стороны.
  Она продолжала слежку за Андерсоном, но теперь между ее и его машинами был «шевроле». Они приехали в Кирн. Слева от шоссе размещался отель в средневековом стиле с имеющим отдельный вход баром на первом этаже. Старинная вывеска из кованого железа, массивная дверь и разноцветные стекла придавали отелю особый колорит. Андерсон остановился возле него.
  «Шевроле» встал чуть дальше, и оба его пассажира остались в машине. Мойра Бабинс остановила свой автомобиль перед зданием лодочной станции, купила газету и сигареты и вновь заняла место за рулем.
  Четверть часа спустя Андерсон вышел из бара, сел в «остин-бэби» и направился в сторону Хантерс-Кей. «Шевроле» последовал за ним.
  Теперь Мойра Бабинс понимала, что к чему. Эверетт Андерсон стал объектом наблюдения, и следившие за ним принадлежали не к британской полиции, а, вероятно, к службе безопасности Военно-Морских Сил США. Это был новый и очень важный факт. Мойра, жившая последние недели в обстановке обманчивого спокойствия, вдруг увидела перед собой призрак допросов в полиции и тюрьмы. Она спросила себя, обогреваются ли тюрьмы в Шотландии и намного ли хуже там еда по сравнению с той, что подают в отелях.
  Отныне не могло быть и речи, чтобы отдавать Андерсону коробку с поддельными деталями для системы самонаведения ракет «Полярис». Надо было известить Дэвида (она знала Кеннета Ленигана только под этим псевдонимом) и ждать новых инструкций.
  Обычно Дэвид выходил на контакт с ней только по своей инициативе, но тем не менее был предусмотрен способ, чтобы Мойра Бабинс могла срочно найти его в случае необходимости, например, чтобы известить об опасности.
  Она повернула в Дунун, направляясь к больнице в верхнем городе. По-прежнему шел дождь, и мокрые улицы были почти пусты. Мойра Бабинс остановила машину перед почтовым ящиком и достала из отделения для перчаток кусок красного мела.
  Она вышла. Никого. Подойдя к ящику, она стала так, чтобы загородить его, сделала вид, что сует в прорезь несуществующий конверт, и нарисовала рядом на стене красный круг. Ее сердце билось сильнее, а в горле снова пересохло. Мойра не любила подобные действия. Ей всегда казалось, что ее разглядывают тысячи глаз. Она быстро села в машину и уехала.
  Следующим этапом был парк за Кастл-Хилл. Мойра Бабинс остановила там машину возле новой деревянной школы. Достав из сумочки карандаш и записную книжку, она вырвала листок, написала на нем «Дункан» — кодовое имя, которым они обозначали Эверетта Андерсона, обвела это слово кругом и снизу написала «Кэрол» — свой собственный псевдоним в организации. Лениган должен был понять, что Андерсон стал опасен и что предупреждает об этом Мойра Бабинс.
  Она вышла из машины и направилась в парк. Из-за плохой погоды там никого не было, и она сразу сунула письмо в «почтовый ящик» — простое дупло дерева.
  Эти бойскаугские шалости всегда удивляли и смешили ее, хотя инструкторы долго объясняли ей необходимость и эффективность подобных приемов, до сих пор используемых большинством спецслужб. Но в этот вечер Мойре Бабинс совершенно не хотелось смеяться. Ей было страшно и холодно.
  Она вернулась к машине, думая, что согреется дома, но кто сможет ее успокоить? Гордон?.. Она поморщилась. Гордон был для нее всего лишь любовником, монстром, обожающим собственные пороки. Ей вдруг захотелось нормальной любви настоящего сильного мужчины, в объятиях которого она могла бы ничего не бояться…
  Она закусила губу, борясь с желанием расплакаться.
  * * *
  В этот вечер Юбер Бониссор де Ла Бат, он же Ла Верн, и Энрике Сагарра, он же Леоне, вернулись в отель «Мак-Коллс» за несколько минут до полуночи. Йора, красивая молодая брюнетка, снова дежурившая за стойкой администратора, занималась счетами.
  — Вот видите, — обратился к ней Юбер, беря ключ, — сегодня мы вовремя.
  Она посмотрела на него без улыбки.
  — Вы имеете полное право делать то, что вам хочется, мистер Ла Верн, — ответила она несколько суховато.
  Энрике, взяв свой ключ, скромно отошел.
  — Увы, нет! — вздохнул Юбер.
  — Нет? — удивилась молодая женщина.
  — Нет, — повторил Юбер. — Например, в данный момент мне хочется перепрыгнуть через эту стойку, заключить вас в объятия, поцеловать и унести в мой номер… Скажите, разве я могу это сделать?
  Она густо покраснела, и ее красивые губы приоткрылись от возмущения.
  — О нет! — воскликнула она.
  — О чем я вам и говорю, — сказал Юбер. — Всего хорошего, Йора. Я увижу вас во сне. Во сне все позволено…
  Он сделал несколько шагов к лифту, обернулся и добавил:
  — Я расскажу вам завтра свой сон. Надеюсь, это будет интересно!
  Йора никак не прореагировала. Окаменев, она проводила его взглядом, а потом резко повернулась на каблуках и ушла в кабинет. Энрике закрыл дверь кабины лифта и нажал кнопку четвертого этажа.
  — Сегодня у вас опять ничего не выйдет, — усмехнулся он.
  Юбер пожал плечами.
  — Что вы хотите? При такой температуре в этой чертовой стране фрукты созревают не очень быстро.
  Энрике достал из кармана брошюрку с библейскими советами, полученную в «Миддей Скотт», и раскрыл ее.
  — «От искушения, — прочитал он наставительным тоном, — псалмы 1, 73, 119, 139».
  — Хватит и этого, — перебил Юбер. — Спасибо.
  Они расстались перед номером Юбера. Юбер промок до костей и решил принять ванну. Быстро раздевшись, он набросил халат, взял мыло и полотенце и направился в общую ванную комнату, расположенную рядом с его номером.
  Наполнив ванну, он с наслаждением погрузился в горячую воду. Вместе с Энрике они весь вечер таскались из бара в бар, несколько раз заходили в муниципальный танцзал, однако не встретили Ленигана, и никто не пытался завязать с ними разговор.
  Вечер прошел бесполезно. Юбер надеялся, что противник, не теряя времени, продолжит свою атаку, и был разочарован. Его энергичный и предприимчивый характер постоянно требовал идти вперед, захватывать инициативу и удерживать ее, но здесь приходилось сидеть сложа руки. Он поставил ловушку, и сам служил приманкой.
  Юбер намылился и снова нырнул в воду. Он согрелся и чувствовал себя хорошо.
  Вдруг внимание Юбера привлек легкий хруст, и он замер, прислушиваясь. Он готов был биться об заклад, что кто-то остановился в коридоре перед дверью. Ему удалось бы выиграть пари, потому что ручка начала медленно-медленно поворачиваться…
  Дверь была закрыта на крючок, и Юбер не боялся, что его застанут врасплох. Он подождал. Когда ручка дошла до конца, неизвестный толкнул дверь и только теперь заметил, что она заперта. Юбер увидел, что ручка вернулась в первоначальное положение.
  Тишина, потом снова хруст… Легкое поскребывание. Юбер попытался вспомнить, запер ли он дверь в номер. Поскольку в его багаже не было ничего компрометирующего, он не особенно волновался. Осторожно, стараясь не шуметь, он выбрался из ванной и вытерся так быстро, как только смог.
  Юбер надел халат, тапочки, намочил полотенце и скрутил его жгутом. Мокрое полотенце могло стать очень эффективным оружием в умелых руках…
  Он бесшумно открыл дверь. В коридоре никого. В три прыжка Юбер оказался перед дверью своего номера и резко толкнул ее.
  В его номере действительно кое-кто находился, но это было совсем не то, что он думал. Он расслабился, закрыл дверь, запер ее на задвижку и любезно сказал:
  — Вы очень кстати, я как раз помылся.
  Йора прижалась спиной к стене между окном и комодом. Она была пунцовой, и ее пышные груди бурно поднимались в вырезе черного платья.
  — Я… Я забыла…
  У нее пересохло в горле, и она не смогла договорить. Юбер бросил мокрое полотенце в раковину, вытер руки о халат и шагнул к молодой женщине, вытянувшей руки, как бы защищаясь.
  — Что вы забыли? — спросил он. — Пожелать мне спокойной ночи?
  Он взял ее за плечи и хотел поцеловать в щеку. Она оттолкнула его почти грубо. Удивившись, он отступил на шаг.
  — Может, вы мне объясните, зачем пришли сюда? — предложил он. — Мне очень интересно это узнать.
  — Я…
  Она была так взволнована, что не могла говорить. Ее смятение усилилось из-за шагов в коридоре. Юбер, желая ее успокоить, выключил свет. Она хотела перейти на другое место и в темноте наткнулась на него. Он обнял ее и прижал к себе.
  — Не двигайтесь, — шепнул он. — Не бойтесь.
  Он чувствовал тепло ее тела, и это начинало его серьезно волновать. Шаги приблизились, и двое мужчин — вероятно, клиенты отеля — тихо заговорили совсем рядом.
  Юбер погладил плечо молодой женщины, потом ее волосы, потом затылок. Она откинула голову назад, позволяя ему это делать. Ее дыхание участилось. Он приблизил губы к ее уху.
  — Не бойтесь, — повторил он. — Я защищу вас…
  Она вздрогнула. Ее руки легли на пояс Юбера и поднялись к его плечам. Он нежно щекотал ее ухо губами. Она снова вздрогнула и с неожиданной силой подалась к нему, подставляя губы…
  Много времени спустя, лежа в постели, избавившаяся от страхов, она, крепко прижимаясь к Юберу, вдруг проговорила:
  — Я все-таки должна вам сказать, зачем пришла.
  — Да?
  — Я забыла вас предупредить, что днем сюда приходили полицейские. Они дали мне описание вашей внешности и вашего шофера и задавали вопросы. Мне пришлось признать, что в прошлую ночь вы не ночевали в гостинице… Вы совершили что-нибудь серьезное?
  — Может быть, немного пошумели, — осторожно ответил Юбер.
  — Как бы то ни было, — продолжала она, — завтра вы должны прийти в участок в десять часов утра. Вы и ваш шофер.
  Юбер задумался. Он терпеть не мог иметь дело с полицией. Полицейский представляет закон, а секретный агент, как правило, действует незаконно. Подобный антагонизм не способствует облегчению отношений, особенно в официальном плане.
  Речь могла идти только об исчезновении Мэриан Андерсон, и Юбер об этом не беспокоился. Ему просто было неприятно, что он привлек к себе внимание местной полиции. Это неизбежно сузит свободу маневра.
  — Сходим, — ответил он. — Но до десяти часов еще много времени…
  Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, а он подумал, что она очень сообразительна.
  Глава 5
  Кеннет Лениган заплатил шесть шиллингов шесть пенсов за билет по маршруту Дунун-Ротсей и обратно и вышел из местного бюро «Бритиш Рэйлуэз». Ветер яростно разбрасывал дождь по шоссе. Лениган втянул голову в поднятый воротник плаща и нагнулся вперед, чтобы козырек кепки защищал лицо. Он заплатил три пенса за вход, прошел через турникет и зашагал по левой стороне дамбы, чтобы хоть ненадолго спрятаться от ветра и дождя.
  Причал в конце дамбы напоминал поперечину буквы «Т». Оба зала ожидания, один из которых был предназначен для слабого пола, оказались набиты до отказа. Человек тридцать остались снаружи, под выступом крыши, и прохаживались по мокрому полу под ритм джаза, несущегося из громкоговорителей.
  Лениган взглянул на часы: девять тридцать две. Придется ждать еще восемь минут: корабль прибудет к Дунуну в девять сорок.
  Лениган посмотрел в сторону Гурока, но ничего не увидел. Невдалеке от пристани свинцово-серые воды реки сливались с таким же небом. Лениган принялся расхаживать, чтобы согреться. Двое мальчишек возились в углу с настольным футболом.
  Лениган был встревожен. Он чувствовал усталость, депрессию и никак не мог себя убедить, что это вызвано одной лишь ненастной погодой. Накануне он увидел в условленном месте сигнал тревоги, оставленный Мойрой Бабинс, и забрал сообщение из «почтового ящика».
  В три часа ночи, опасаясь возможной слежки и соблюдая тысячу предосторожностей, он отправился к Бабинсам. Мойра рассказала ему все, что знала.
  Лениган сразу приказал женщине прекратить всякую деятельность, прервать все контакты с Эвереттом Андерсоном и временно заморозить дело Юбера Ла Верна до получения новых инструкций. За этими новыми инструкциями Лениган и ехал на встречу с руководителем сети, которого знал только под псевдонимом «Айзобел». Возможно, тот жил в Ротсее. Каждую субботу Лениган встречался с Айзобелом именно в Ротсее, однако ему не было известно, живет ли руководитель в этом местечке или приезжает откуда-то.
  Подходил пароход с двумя трубами — вероятно, «Дашиз оф Хэмилтон». Громкоговорители прекратили джазовый концерт и стали передавать информацию. Залы ожидания тотчас начали пустеть. Лениган прошел к первому причалу. Несмотря на дождь, пассажиры дисциплинированно выстроились в очередь и замерли.
  Лениган пригладил пальцами намокшие усы и принялся набивать трубку, рассеянно следя за швартовкой корабля.
  Как всегда по субботам, утром из Глазго приехало много народу, особенно рыбаков и игроков в гольф со своим тяжелым снаряжением. Высадка пассажиров заняла много времени. Затем очередь тронулась с места, и Лениган наконец ступил на палубу парохода. Он сразу же спустился в салон и сел у замутненного дождем окна.
  Через несколько минут под глухой ритмичный гул машин Лениган погрузился в полудрему, оживляемую эротическими снами, в которых главную роль играла Пирл Бабинс. В короткие секунды пробуждения перед ним вставали образы его жены и двоих детей, живших в Москве.
  Он проснулся окончательно, когда пароход проходил мимо маяка. Дождь прекратился, и луч солнца, пробившийся сквозь тучи, освещал маяк и белые строения радиостанции. Несколько парусников, опасно накренившихся к темным и неспокойным, пенившимся у скал водам, огибало мыс. На севере огромные черные облака покрывали холмы. Лениган замер, очарованный этой дикой красотой. Потом солнце спряталось, и по окнам снова застучали капли дождя.
  Лениган наконец прикурил трубку, которую набил еще в Дунуне. Пассажиры уже выбирались на палубу. Пароход входил в залив Ротсея, имеющий форму полумесяца. Город располагался у подножия холмов, изгибаясь вокруг порта. На холмах справа торчали уродливые серые многоэтажки.
  Чайки, тучей сопровождавшие корабль, издавали пронзительные крики. Пассажиры бросали куски хлеба, которые птицы ловко хватали на лету. У пристани стоял колесный пароход.
  Скоро они причалили. Лениган сошел на берег одним из первых. Пристань была заполнена обычной для уик-энда толпой. Лениган поспешил к выходу. Едва он вышел из дверей, как дождь полил с новой силой, превратившись в настоящий потоп. Он побежал под застекленную крышу. Собралась плотная толпа. Старые личные машины, превращенные в такси, без конца подвозили пассажиров, которые, выбравшись из автомобиля, бежали к дверям, иногда с тяжелыми чемоданами.
  Ливень длился минут десять и прекратился почти мгновенно. Лениган по бульвару направился к пляжу. Инструкции предписывали ему проходить около километра в этом направлении, затем возвращаться назад. Айзобел подходил к нему на обратном пути, всегда в разных местах, несомненно, предварительно убедившись, что за Лениганом нет «хвоста».
  Лениган догадывался, что Айзобел мог наблюдать за ним, но не пытался разглядеть шефа и не обращал внимания на окружавший его пейзаж: миниатюрные площадки для игры в гольф, причалы моторных лодок, сдаваемых напрокат, цветочные клумбы, гирлянды разноцветных электрических лампочек вдоль эспланады. Не смотрел он и на продавцов сигарет и мороженого, телефонные кабины, фотографов, бесконечные весы, сидевших на мокрых скамейках стариков и постоянно кружащих чаек, всегда крикливых и голодных.
  * * *
  Пол Финн, он же Айзобел, находился в своем доме на господствующем над портом и выходящем на эспланаду холме возле Богани-Вуд. Он рассматривал в мощный бинокль Ленигана, а еще внимательнее людей, шедших в том же направлении на большем или меньшем расстоянии от него.
  Лениган дошел почти до Скотч-Вуд и развернулся. Пол Финн понаблюдал за ним еще минуту-две, чтобы убедиться, что этот маневр никто не повторил. Успокоившись, он положил бинокль в футляр, спустился на первый этаж, надел плащ и шляпу.
  Пол Финн был высоким худощавым мужчиной лет сорока с длинным костлявым лицом, серо-зелеными глазами, очень высоким лбом и седеющими, редкими и коротко остриженными волосами. «Пол Финн» было его ненастоящим именем. Он имел звание полковника ГРУ — Главного Разведывательного Управления Советской Армии, занимающегося военным шпионажем за границей, и был главой сети, организованной вокруг американской базы Холи-Лох для сбора информации и возможного проведения диверсий.
  Пол Финн обосновался в Ротсее год назад. Он выдавал себя за художника. Прикрытие было безупречным, поскольку он действительно писал картины, не лишенные таланта. Галерея Ротсея устроила в начале сезона выставку его работ, и пятнадцать полотен были проданы по очень неплохим ценам.
  Он вывел из гаража черный «моррис-минор». Проехав по узкой улочке к центру города, Финн оставил машину возле отеля «Виктория» напротив порта и пешком направился к эспланаде. Небо посветлело. Серая мгла рассеялась, открывая вид на Лох-Стривен и высокие холмы слева от города.
  На бульваре к Финну подошли три девушки, прося монетку в полкроны, чтобы позвонить. Он извинился — мелочи у него не было.
  Пользуясь улучшением погоды, вышли на площадки игроки в гольф. Финн заметил Ленигана метрах в ста от себя. Естественным движением он свернул к одной из многочисленных скамеек и сел на нее лицом к порту, тщательно подложив под себя полы плаща, чтобы не промокнуть.
  В следующие тридцать секунд он делал вид, что интересуется движением моторных лодок, снующих по заливу. Подошедший Лениган сел на другой край скамейки. Он набил трубку табаком и аккуратно прикурил ее.
  — Кажется, погода налаживается, — неожиданно произнес Пол Финн.
  — Ненадолго, — ответил Лениган, глядя на все еще серое небо.
  — Противное лето, — продолжал Пол Финн.
  — Верно. Не верится, что сейчас начало августа. — Убедившись, что их никто не может услышать, они перешли к более серьезным вещам.
  — У нас неприятности с Дунканом, — объявил Лениган.
  Кодовым именем «Дункан» они обозначали Эверетта Андерсона. Простая предосторожность, чтобы никогда не произносить и не писать его настоящее имя.
  — Серьезные? — спросил Пол Финн.
  — Боюсь, да. Позавчера я случайно встретил его жену. Она ушла от него и собиралась кое-кому кое-что рассказать.
  — Что ей известно?
  — Не знаю, но я счел нужным принять меры.
  Пол Финн недовольно нахмурил брови.
  — Самые решительные?
  — Да, но я сделал все, чтобы ее не сразу нашли. Они решат, что она уехала.
  — Надеюсь, будет так.
  — Это не все. Дункан, сильно напившись, устроил аварию и попал в тюрьму. У него была известная вам коробка. Я забрал ее ночью. Вчера днем он пришел к Кэрол за этой коробкой, уверяя, что готов сделать то, о чем мы просили. Вчера вечером, намереваясь отдать ему коробку, Кэрол заметила слежку за ним. Скорее всего это были агенты американской службы безопасности. Невозможно узнать, подозревают ли они его или причиной слежки было исчезновение его жены.
  — Какова будет реакция Дункана в случае его ареста?
  — Он пьяница, опустившийся человек, которому ни в чем нельзя доверять. Впрочем, вы прекрасно знаете, что мы все равно решили убрать его после того, как будет завершена замена деталей. Он может снова прийти к Кэрол и подвергнуть нас всех риску…
  — Тогда колебаться нельзя.
  — Прекрасно. Я займусь этим сегодня же вечером.
  — Будьте очень осторожны, — посоветовал Пол Финн. — Нельзя допустить, чтобы лекарство оказалось хуже болезни. Устройте несчастный случай.
  — Я так и собирался.
  Лениган пососал свою затухающую трубку. Мимо них прошла пожилая чета, державшаяся под руки, и они подождали, пока старики уйдут подальше.
  — Как операция «Каррик»? — поинтересовался Пол Финн.
  Так они назвали акцию, предпринятую против Юбера Ла Верна.
  — Все шло хорошо, — ответил Лениган. — Фотографии получились великолепно. Я попросил Кэрол временно приостановить дело и не возобновлять до нового приказа.
  — Вы правильно сделали. Надо удостовериться, что ею не интересуются американские службы. Приход вчера днем Дункана мог привлечь к ней их внимание… Это дело нескольких дней.
  Лениган вынул изо рта трубку, выбил пепел пальцем. Мимо пробежали мальчишки, за которыми пронеслась туча крикливых чаек.
  — Что еще? — осведомился Пол Финн.
  — Кажется, «Джордж Вашингтон»38 готовится выйти в море.
  — Хорошо, я сообщу об этом нашим «траулерам». — Лениган, пригладив пальцами усы, продолжал:
  — Я хотел вас попросить… Возможно, ситуация в ближайшие дни будет развиваться быстро, и мне понадобится быстро связаться с вами ради нашей безопасности. Встреч по субботам слишком мало.
  Пол Финн некоторое время молчал. Он казался недовольным.
  — Именно ради нашей безопасности, — ответил он наконец, — слишком частые встречи нежелательны. Они очень опасны.
  — Я настаиваю, — сказал Лениган. — Возможно, мне придется принимать важные решения…
  — Послушайте, вот что можно сделать. В случае крайней необходимости вы отправитесь на корабле, выходящем из Дунуна в три часа. Приехав сюда, позвоните по номеру шесть-сорок семь и попросите Лилиан. Это проститутка, работающая на дому. Красивая и очень милая девушка. Скажете ей, что вы друг Джорджа, и она вас сразу примет. Как только придете к ней, закройтесь в ванной. На полке лежит стопка банных полотенец. Возьмите красное и повесьте его на окно снаружи. Через час приходите сюда, как обычно. Повторите.
  Лениган добросовестно повторил.
  — Теперь, — заключил Пол Финн, — можете идти. В двенадцать десять отходит корабль на Дунун. Будьте очень осторожны.
  Лениган встал.
  — У нас есть известия о моей семье? — спросил он.
  — Да, простите. Они сейчас отдыхают на Черном море.
  — Должно быть, там теплее, чем здесь.
  — Конечно.
  Лениган ушел. Он думал о своей жене, о двенадцатилетней дочке и сыне, который был на два года моложе. Он представил их себе загорающими на белом песчаном пляже у ярко-синего моря и пожалел, что его нет с ними.
  Глава 6
  Капитан-лейтенант Чарлз У. Эйзен закурил сигарету и встал. Юбер снова восхитился его мощным сложением. Двигаясь, Чарлз Эйзен напоминал тяжелый танк или бульдозер.
  — Как прошла ваша встреча с шотландской полицией? — спросил он.
  Юбер взглянул в иллюминатор. Вдали виднелись северный берег Холи-Лох, выстроившиеся в ряд между дорогой и крутым холмом дома Килмуна и маленькое кладбище на склоне, где могилы располагались как бы этажами.
  — Прекрасно, — ответил Юбер. — Я заверил, что Мэриан Андерсон покинула нас после выхода из танцзала и больше я ее не видел. Энрике заявил то же самое.
  — Масс тоже. Я проинструктировал его, как вы просили, а он предупредил Ленигана, который, естественно, согласился все это подтвердить.
  — Хорошо, что это сделал Масс, — сказал Юбер. — Он дольше знаком с Лениганом, чем мы, и проснулся после той ночки в его доме.
  Чарлз Эйзен улыбнулся.
  — Конечно, но Лениган казался убежденным в том, что в исчезновении молодой женщины виновны вы и ваш шофер. Что касается Масса, мне пришлось его немного просветить. Это было необходимо, потому что он начинал задавать вопросы…
  Юбер посмотрел на капитан-лейтенанта.
  — А что наблюдение?
  — Я как раз собирался об этом рассказать. Вчера вечером Мойра Бабинс следила за Андерсоном до полицейского участка в Дунуне, а потом до отеля «Аргайл», откуда он забрал машину своей жены. На обратном пути Мойра Бабинс определила, что за Андерсоном есть «хвост». Она сразу же оторвалась от него, не заметив, что сама была объектом наблюдения. Она направилась в верхний квартал Дунула, где нарисовала на стене красный круг. После этого она поехала в парк при Кастл-Хилл и засунула сообщение в «почтовый ящик». Один из моих людей ознакомился с содержанием записки и положил ее на место. Это был вырванный из блокнота листок, на котором написаны два слова: «Дункан» и «Кэрол». Слово «Дункан» помещено сверху и обведено кружком. С наступлением темноты за сообщением пришел Кеннет Лениган.
  — Ну что же, — констатировал Юбер, — вот звено, недостававшее для объяснения нашего приключения. Лениган — сообщник семейства Бабинсов. Что он сделал потом?
  — Поехал спать. Мои люди не имели приказа продолжать наблюдение всю ночь. Убедившись, что он лег, они ушли и вернулись только в семь часов утра. Я думаю, что мне следовало выделить группу для ночного дежурства.
  — Сейчас уже ничего не изменишь, — сказал Юбер. — Нет нужды терять время на сожаления о том, что следовало бы сделать, но не сделали. А сегодня?
  — Мойра Бабинс рано утром уехала в Глазго. Она сняла номер в «Сентрале», пообедала в гостинице, потом сходила в кино. Кажется, она ни с кем не встречалась. Лениган сегодня утром отправился на пароходе рейсом девять сорок в Ротсей. Сразу по приезде он пешком прошелся по бульвару вдоль берега. Мои люди взяли напрокат моторную лодку и следили за ним с воды. Он прошел около километра, потом повернул назад. На эспланаде он сел на скамейку рядом с человеком, которого мои парни смогли сфотографировать с помощью телеобъектива…
  Эйзен открыл ящик, вынул из него фотографию и протянул ее Юберу.
  — Они несколько минут поговорили, потом Лениган ушел и вернулся в Дунун на корабле рейсом двенадцать десять. Один из моих ребят попытался проследить за вторым, но почти сразу потерял его.
  Юбер взглянул на фотографию. Она была сделана с очень большого расстояния в маленьком формате, а потом сильно увеличена. Изображение было нечетким, но Ленигана легко можно было узнать. Юбер долго разглядывал лицо человека, сидящего на другом конце скамейки.
  — Вы смогли установить, кто это? — спросил он.
  — Нет.
  Юбер положил фотографию на стол.
  — Способы связи и предосторожности, предпринимаемые для встреч, достаточны, чтобы доказать, что мы имеем дело с нелегальной агентурной сетью, — сказал он. — Мой опыт позволяет предположить, что незнакомец из Ротсея — резидент. Лениган подчинен непосредственно ему и служит связником между шефом и Бабинсами. Мы видели цепочку передачи информации, возможно, сообщения о слежке за Андерсеном… Мойра Бабинс — Ленигану, Лениган — неизвестному из Ротсея. Мы можем быть почти уверены, что Мойре Бабинс неизвестно, где живет Лениган, и знает она его только под кодовым именем. Это обычная схема организации советских сетей.
  Чарлз Эйзен кивнул, вынул изо рта сигарету и спросил:
  — Как по-вашему, что нужно делать? Взять Андерсона, Бабинсов и Ленигана и допросить их?
  Юбер поморщился.
  — Андерсон наверняка заговорит, — согласился он. — Бабинсы — возможно, нет. Лениган — точно нет. И голова ускользнет от нас. Нет, поверьте мне, сейчас ничего не надо делать. Только продолжать наблюдение, но с самыми строгими предосторожностями. Со своей стороны, постараюсь вызвать демарш в отношении себя…
  * * *
  Кеннет Лениган заканчивал ужин в своем доме на одном из холмов Дунуна, продуваемых порывами ветра и заливаемых струями дождя. Работал радиоприемник, но Лениган его не слушал. С самого возвращения из Ротсея он не переставал размышлять, обдумывая «несчастный случай», призванный покончить с Эвереттом Андерсоном так, чтобы не привлечь внимания полиции.
  Он рассмотрел несколько вариантов: автокатастрофу, утопление, удар электротоком и даже самоубийство, якобы вызванное исчезновением Мэриан. Однако ни один не выдерживал серьезного рассмотрения.
  Лениган задумчиво взял из вазы, стоявшей в центре стола, грушу. Он начал ее чистить. Вдруг из груши вылетела оса. Она немного полетала, приходя в себя после холода, потом опустилась на край стакана, наполовину заполненного пивом.
  Лениган смотрел на нее. Он не боялся ос, и его мозг оставался сосредоточенным на навязчивой идее. Осу спустилась внутрь стакана, соскользнула в пиво и стала в нем барахтаться.
  На этот раз Лениган отреагировал. Он в ярости вскочил, взял стакан и пошел на кухню, намереваясь вылить пиво вместе с осой в раковину. Внезапно он замер на месте. Его лоб сморщился, глаза сузились. Он поднял стакан на уровень глаз и стал наблюдать за слабо барахтающейся осой. Углы его губ под густыми усами поднялись в жестокой улыбке. Он нашел решение. Великолепное решение.
  Лениган поставил стакан и осторожно вынул из пива осу за мокрые крылышки. Он вернулся в гостиную и сел перед маленьким секретером, стоявшим у стены между двумя стенами. Левой рукой он открыл тюбик с жидким клеем и выдавил из него каплю. Затем Лениган осторожно раздвинул крылышки насекомого и провел их верхней стороной по клею, а потом снова соединил и подержал прижатыми одно к другому. Оса извивалась в тщетной надежде дотянуться до пальцев Ленигана жалом. Наконец Лениган отпустил осу, которая с трудом попыталась ползти. Склеенные крылья не давали ей возможности улететь. Лениган высыпал на стол спички и спрятал осу в коробок.
  Он был очень доволен, придя к мысли, что изобрел новый способ убийства.
  * * *
  Не нарушая привычку, приобретенную с самого приезда, что могло бы показаться странным возможным наблюдателям, Юбер решил в этот вечер опять пройтись по барам вместе с Энрике.
  Место, где они сидели в начале двенадцатого, было мрачным. Одни мужчины: группа из четырех человек играла в карты, остальные молча пили в одиночестве.
  Чтобы не выделяться, Юбер и Энрике не разговаривали. Юбер размышлял, как возобновить контакт с противником, не возбуждая его подозрений. Первый способ: пойти домой к Ленигану под предлогом исчезновения Мэриан и полицейского расследования. Сделав вид, что не знает о вмешательстве лейтенанта Питера Масса, Юбер мог бы сказать, что в полицию заявили он и Энрике, и предложить Ленигану придерживаться той же версии, если канадца тоже вызовут на допрос. Придется изобразить беспокойство, принять почти виноватый вид, показать, что готов на любые компромиссы, чтобы избежать неприятностей… Второй способ: отправиться к Бабинсам, пользуясь приглашением Гордона, и просить о новой встрече с Пирл за установленную цену. Тогда надо будет выглядеть пристыженным, терзаемым угрызениями совести, но неспособным устоять перед демоном плоти.
  Юбер решил, что оба хода вполне совместимы и могут быть осуществлены один за другим в тот же вечер. Он сказал Энрике:
  — Уходим.
  Как и любой специальный агент, знающий свою работу, Юбер заплатил за выпивку, как только ее подали, чтобы, если возникнет необходимость, уйти сразу. Они слезли с табуретов и вышли из бара, провожаемые тусклыми взглядами остальных клиентов и хозяина.
  Погода не стала лучше и, если верить метеопрогнозу, опубликованному в газетах, не должна была улучшиться еще много дней.
  Черный «форд-зодиак» стоял перед баром. Энрике и Юбер быстро сели в машину.
  — У меня такое чувство, что в ушах и между пальцами ног начинают расти грибы, — буркнул Энрике, заводя мотор.
  Юбер тоже промок до костей.
  — Поехали к Ленигану, — сказал он. — Сумеете найти его дом?
  — Любители порнухи?
  — Вот именно.
  — Конечно, — заверил Энрике. — Найду дорогу с закрытыми глазами.
  Он включил «дворники» и огни.
  — Вы, часом, не во власти искушения? — спросил он, передвигая рычаг переключения скоростей.
  Суровое лицо Юбера осветила веселая улыбка.
  — Нет, — ответил он. — Мы просто «встревожены» и хотим знать, совпадет ли с нашей версия Ленигана относительно исчезновения Мэриан Андерсон.
  — Понял, — кивнул Энрике.
  Они добрались очень быстро, но, несмотря на свою уверенность, Энрике проехал мимо дома, не узнав его. Он заметил свою ошибку на ближайшем перекрестке и развернулся.
  — Остановитесь здесь, — велел Юбер.
  Он заметил машину с выключенными огнями, в которой должны были находиться люди Чарлза Эйзена, но не это заставило его остановиться. Ему показалось, что кто-то в темноте открывает ворота в заборе вокруг дома Ленигана.
  — Погасите фары, — добавил Юбер.
  Энрике подчинился. Секунд через двадцать на улицу выехал желтый «форд-Англия» Кеннета Ленигана, который вышел из машины, закрыл ворота, снова сел в машину и тронулся дальше.
  Машина службы безопасности двинулась следом.
  — За ними, — приказал Юбер.
  Лениган направлялся через нижний город по шоссе в сторону Сандбанка. Скорость его «форда» не превышала пятьдесят километров в час. И это ставило серьезные проблемы перед водителями двух машин, следовавших за ним под дождем с выключенными фарами.
  Почти у въезда в деревню Лениган, оставив машину на обочине, зашагал по извилистому переулку. «Шевроле» разведуправления флота и «зодиак» Юбера остановились на довольно большом расстоянии.
  — Пойдемте с мной, — предложил Юбер.
  Они быстро добрались под дождем до «шевроле». Трое крепких мужчин в плащах встретили их прохладно, заняв круговую оборону, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Юбер приготовился к долгим объяснениям, но один из агентов Чарлза Эйзена узнал его.
  — Попрошу вас остаться здесь, — сказал Юбер. — Мы посмотрим, куда он идет. В любом случае он вернется за своей машиной…
  Узкую дорожку с обеих сторон сжимала живая изгородь. Энрике шел за Юбером. Ветер так сильно завывал в ветвях, что не было нужды заботиться о соблюдении тишины.
  Дорога сворачивала вправо. Они ускорили шаг, насколько позволяли камни под ногами, кусты и скользкая грязь. Вдруг Юбер вытянул руку, чтобы остановить Энрике.
  Меньше чем в пятидесяти метрах впереди на забор влез человек, который затем спрыгнул с другой стороны. Юбер и Энрике снова двинулись вперед. Они тоже перелезли через забор и оказались на лужайке, идущей под уклон. Внизу был виден свет жилых домов, а дальше, посреди Холи-Лох, — огни «Протеуса».
  Кеннет Лениган укрылся за гаражом Андерсона. Он был почти убежден, что за домом следят, но скорее всего, казалось ему, наблюдатели сидят в машине на шоссе или на дороге, ведущей к дому. Именно поэтому он сделал большой крюк по полям.
  Он перелез через забор и попал во двор. Задняя часть дома была темной, но, если Андерсон был там, он мог находиться в одной из комнат, выходящих на другую сторону. Лениган пробрался по двору, прижимаясь к забору. В кармане у него были ключи, взятые у Мэриан. Он бесшумно открыл дверь, вошел и тотчас закрыл ее.
  В доме было тепло. Неожиданный треск обогревателя вогнал Ленигана в дрожь, и он несколько секунд стоял, затаив дыхание и слушая учащенные удары сердца.
  Успокоившись, он расстегнул мокрый плащ, долго вытирал ноги о тряпку и пошел наощупь в гостиную. Только там он включил карманный фонарик, прикрывая лампочку пальцами. Он неторопливо поднялся по лестнице на второй этаж.
  Из-под двери спальни пробивалась полоска света. Лениган без колебания открыл дверь.
  — Добрый вечер, — произнес он самым естественным тоном.
  Эверетт Андерсон лежал в постели и читал газету. Он вздрогнул, хотел вскочить, но узнал Ленигана.
  — Что вы здесь делаете? — буркнул он. — Как вы вошли?
  Лениган закрыл дверь.
  — Мне нужно поговорить с вами по поводу вашей жены, — сказал он.
  Он развел руками, посмотрел на свой мокрый плащ.
  — Какая паршивая погода, — заворчал он.
  Лениган достал из кармана пузырек в кожаном футляре, до середины наполненный виски.
  — Простите, — добавил он, — но это лучший способ согреться.
  Он сделал вид, что пьет, потом вытер горлышко ладонью. Проведя с Андерсоном несколько вечеров в баре, он знал, что тот никогда не откажется от нескольких глотков виски, и протянул пузырек инженеру.
  — Отличная штука. Такого вы еще не пробовали.
  Андерсон взял маленькую бутылочку, но поставил ее на одеяло, не выпуская из руки.
  — Что вы собирались рассказать о моей жене? Я надеюсь, что она отправилась к черту и не собирается возвращаться…
  Лениган волновался, выпьет ли собеседник, но тщательно скрывал свое нетерпение.
  — Не думаю, что она намерена возвращаться, — заверил он.
  Андерсон, казалось, испытал огромное облегчение. Он было поднес флакон к губам, но приостановился и спросил:
  — Объясните мне все-таки, как вы сюда вошли?
  — Ваша жена дала мне ключи.
  — Моя жена?.. Зачем?
  Лениган примирительно понял руку.
  — Я вам сейчас объясню…
  Бутылочка поднялась еще на несколько сантиметров.
  — Почему вы не позвонили, как все? — настаивал Андерсон. — Все-таки в чужой дом так не входят…
  Лениган сжал в карманах кулаки. Ему хотелось оглушить Андерсона, но он сдержался.
  — Перед вашим домом дежурят полицейские, — ответил он. — Я пробрался сзади, чтобы они меня не увидели. Если бы я позвонил, вы бы спустились, включили свет в прихожей, и они бы узнали, что я пришел к вам.
  Андерсон опустил флакон на одеяло.
  — Полиция перед моим домом? Но почему?
  Он выглядел испуганным. Лениган подумал, что инженер не выдержал бы суровый допрос. Видно, другого выхода, кроме предложенного Айзобелом, не было.
  — Вне всяких сомнений, они подозревают вас в причастности к исчезновению вашей жены.
  — Черт! — выругался Андерсон. — Они сошли с ума… У меня безупречное алиби.
  — Возможно, они думают, что у вас был сообщник, и ждут, пока он придет за платой.
  — Черт! — снова буркнул Андерсон.
  Наконец он поднес флакон к губам и жадно сделал пять-шесть глотков. Вытерев губы рукой, он протянул бутылочку Ленигану, который, спокойно завинтив крышку, убрал флакон в карман.
  — Теперь, — сказал Андерсон, — начинайте. Я вас слушаю.
  Лениган внимательно смотрел на него. В выпитом Андерсоном виски была большая доза сильного снотворного, того самого, что Лениган опробовал несколько ночей назад на Юбере. Энрике и Питере Массе. Действовать оно начинало очень быстро.
  — Так вот, — медленно произнес Лениган, — это долгая история…
  Взгляд Андерсона затуманился, мускулы лица расслабились. Он с заметным трудом старался удержать голову, но она упала на подушку. Он хотел заговорить, но не смог произнести ни единого слова. Его глаза закрылись, и он погрузился в крепкий сон, широко раскрыв рот.
  Лениган несколько секунд сидел неподвижно, потом неторопливо достал из кармана спичечный коробок и пинцет филателиста. Открыв коробок, он за склеенные крылья достал пинцетом осу и нагнулся над Андерсоном.
  Убрав пустой коробок в карман, он достал фонарик и осветил горло Андерсона. Затем осторожно стал просовывать в горло жертвы осу, отчаянно извивавшуюся и угрожающе шевелившую ядовитым жалом.
  Резким движением Лениган протолкнул ее так далеко, как только смог. Затем вынул ее и убедился, что у осы больше нет жала и, следовательно, она выполнила свою задачу. Он вновь засунул ее поглубже, в шейку пищевода Андерсона. В случае вскрытия ее обязательно найдут.
  Лениган убрал пинцет в карман, спустился на первый этаж и прошел на кухню, прикрывая лампу фонарика пальцами. На кухне он надел перчатки и открыл холодильник, сразу автоматически осветившийся. Вынув початую бутылку пива, он закрыл холодильник и поднялся в спальню. Пластмассовую пробку он положил на ночной столик, а бутылку — на кровать. Пиво стало вытекать на одеяло.
  Андерсон дышал с большим трудом. Опухоль от укуса осы должна была сильно сузить дыхательное горло и вскоре совсем перекрыть его. Лениган схватил инженера за волосы и стащил на пол, стянув вместе с ним простыню и одеяло. Наконец, довольный мизансценой, он выбрался тем же путем, запер дверь на ключ, поднял воротник плаща и надвинул кепку на голову. Затем он двинулся вдоль стены, снова перелез через забор и направился по полям к своей машине.
  Он был так доволен проделанной работой, что не слишком внимательно смотрел по сторонам.
  * * *
  Спрятавшись в спальне первого этажа Юбер и Энрике услышали, как Лениган вышел и запер дверь. Юбер подождал еще полминуты, потом двинулся в гостиную. Все было темно и тихо.
  Юбер, сопровождаемый Энрике, вошел в дом в надежде услышать разговор Ленигана с Андерсоном, но, оказавшись на месте, счел слишком рискованным подниматься на верхний этаж следом за ночным гостем. Когда Лениган спустился за бутылкой пива, им пришлось спрятаться.
  Юбер включил свой фонарик, встроенный в авторучку, направив его луч на пол. Подошел Энрике. Они слышали только стук дождя и завывание ветра вокруг дома.
  Юбер пребывал в нерешительности. С одной стороны, он сожалел, что позволил природному динамизму увлечь себя и следить за Лениганом, рискуя разрушить свое прикрытие. Эта мысль побуждала его как можно скорее покинуть дом.
  Но, с другой стороны, он считал, что у противника могли быть важные причины убрать Эверетта Андерсона, ставшего опасным. Поэтому Юбер не мог уйти, не убедившись, что американский инженер жив и здоров.
  — Оставайтесь здесь, — шепнул он Энрике. — Я загляну наверх.
  Он направился к лестнице. Подошвы его ботинок, сделанные из мягкой резины, ступали совершенно бесшумно, к тому же шум ветра и дождя позволял ему двигаться без особых предосторожностей.
  Он без труда достиг площадки второго этажа и увидел полоску света под дверью спальни Андерсона. Прижимаясь к стене и держась начеку, он приблизился к двери и прильнул глазом к замочной скважине. Он увидел на ковре голову и плечи Эверетта Андерсона.
  Юбер выпрямился, открыл дверь и вошел. Быстрым взглядом Юбер охватил все детали сцены: тело инженера, сползшее с кровати и запутавшееся в простыне и мокром одеяле. Пахло пивом. Она опустился на одно колено перед Андерсоном и перевернул его.
  Андерсон не умер, его пульс еще слабо бился. Распухшее посиневшее лицо, закатившиеся глаза, широко раскрытый рот. Состояние инженера говорило об удушье, но что было его причиной? Может быть, противник воспользовался подушкой? Не похоже. Кроме того, почему он ушел, не доведя дело до конца? Продолжая осмотр, Юбер осветил горло Андерсона. Значительная опухоль, замеченная им, позволила установить близкий к истинному диагноз.
  Он свистнул особым образом, зовя Энрике, поднял Андерсона и положил его на кровать. Подошедший Энрике встал сзади Юбера, не задавая вопросов.
  — Найдите телефон, — приказал Юбер, — позвоните дежурному и скажите, что нам срочно нужен врач с «Протеуса». Дайте им понять, что все должно пройти с возможно меньшим шумом. И пусть предупредят Эйзена. Быстро.
  Юбер услышал, как Энрике быстро сбегает по ступенькам. Андерсон практически перестал дышать, его пульс становился все медленнее и глуше. Юбер знал, что закупорка трахеи и разрыв артерии требуют быстрого вмешательства. Он понял, что инженер умрет прежде, чем приедет врач с «Протеуса», если только…
  Колебаться было нельзя. Юбер принял единственно возможное решение. Каков бы ни был риск, надо попытаться спасти этого человека, чьи показания могли иметь большое значение для дела.
  Юбер носил с собой нож, одно из лезвий которого было острым, как скальпель. Но требовалась еще и трубочка. Подумав несколько секунд, он решил, что вполне подойдет его тонкий фонарик, вмонтированный в авторучку. Он вынул фонарик, отвинтил ручку, и у него осталась трубочка из золотистого металла длиной сантиметров семь-восемь и шириной добрый сантиметр.
  Она бросился в ванную комнату, включил свет, открыл аптечку, схватил пачку стерильных бинтов, пузырек девяностоградусного спирта, которым продизенфицировал свои руки, лезвие и импровизированную трубочку. Он вернулся к Андерсону, выглядевшему мертвым, протер спиртом основание шеи и сделал легкий надрез. Брызнула кровь. Юбер раздвинул края раны и расширил ее, стараясь не задеть важную артерию или нерв. Он быстро добрался до трахеи за пищеводом и просунул острие ножа между двумя хрящевыми кольцами.
  Когда отверстие показалось ему достаточно широким, он ввел в него трубку и намотал вокруг бинты, чтобы промокнуть кровь. Затем он влез на кровать, сел на Андерсона и стал делать ему искусственное дыхание.
  Поднялся Энрике.
  — Эйзен и врач будут здесь через десять минут, — сообщил он.
  Вдруг он заметил золотистую трубку, высовывающуюся из разрезанного горла Андерсона.
  — Что вы с ним сделали? — встревожился он.
  — Трахеотомию, — ответил Юбер.
  У Энрике округлились глаза.
  — Что?! — переспросил он.
  — Трахеотомию, — повторил Юбер. — Вы знаете, что это такое?
  — Э… да, — пробормотал Энрике. — Теперь вы стали хирургом?
  — Делаю, что могу. Все равно бедняга умер бы у нас на руках.
  Энрике никак не мог прийти в себя. Казалось, он был зачарован золотистой трубочкой, в которую входил и выходил воздух в ритме движений Юбера.
  — Да не стойте вы тут! — неожиданно бросил тот. — Лучше спуститесь вниз встретить Эйзена и врача. И проследите, чтобы все прошло тихо. Нельзя, чтобы соседи что-нибудь заметили. Главное — никакого шума.
  Энрике ушел. Юбер продолжал свое дело и наконец почувствовал, что грудь Андерсона поднимается и опускается сама по себе. Однако он не прекратил делать искусственное дыхание.
  Чарлз Эйзен и врач, сопровождаемые шофером-санитаром, прибыли минут через десять. Врач одобрил действия Юбера, констатировал, что инженер теперь дышит почти нормально, но кажется, находится под действием снотворного. Санитар сходил за носилками, и они унесли Андерсона. Юбер попросил Энрике подождать внизу и, оставшись вдвоем с Чарлзом Эйзеном, рассказал ему, что произошло.
  — Значит, у нас теперь есть доказательство виновности Ленигана, — заметил офицер службы безопасности.
  — Доказательство покушения на убийство, но не шпионской деятельности, — уточнил Юбер. — А мы — не криминальная полиция. Ленигана надо оставить на свободе…
  — А что будет, когда он узнает, что Андерсон не умер?
  — Он этого не узнает. Поместите Андерсона в строгую изоляцию и потребуйте от врача и шофера держать язык за зубами. Утром кто-нибудь обязательно заметит, что Андерсона нет на работе…
  — Завтра воскресенье, — перебил Эйзен.
  — Простите. В таком случае, приезжайте сюда сами под предлогом необходимости допросить Андерсона об исчезновении его жены. Вы «обнаружите» труп… Мне нужен вывоз тела по всем правилам, с возможно большей оглаской. Роль мертвеца может сыграть один из ваших парней, все равно его лицо будет закрыто простыней. Нужно будет известить радио и местные газеты. Официальное сообщение…
  — Вы знаете, что дверь внизу была заперта на ключ? Ваш шофер впустил нас через окно.
  — Разобьете стекло или вызовите слесаря, чтобы взломал замок. Это не имеет значения. Раз машина в гараже, вас обеспокоит, что Андерсон не отзывается…
  Эйзен кивнул.
  — А… причина смерти?
  Юбер бессильно развел руками.
  — Это, старина, спросите у врача.
  Глава 7
  Черный «форд-зодиак» остановился у края тротуара в пятидесяти метрах от дома Бабинсов. Энрике погасил фары, оставив позиционные огни, выключил «дворники» и двигатель. Теперь они слышали стук дождя по кузову машины.
  — Мне очень жаль, — сказал Юбер, — но вам придется подождать здесь, а это грозит затянуться.
  — Мне за это платят, — философски ответил Энрике. — Но я все-таки позволю себе заметить, что сейчас не время навещать людей.
  — Для храбрых время не имеет значения, — наставительно заметил Юбер. — Вам бы следовало это знать.
  — Если я правильно понял, — продолжал Энрике, — сегодня вы намерены по-настоящему «узнать» ту очаровательную юную особу?
  — Намерен, — подтвердил Юбер.
  — Желаю вам получить удовольствие.
  — Вы очень любезны.
  — Если бы у меня была Библия, я бы даже помолился за вас.
  — Купите ее и внесите стоимость в список ваших расходов.
  — Я об этом подумаю.
  Юбер надел кепку, поднял воротник плаща и открыл дверцу.
  — Спокойной ночи, — вежливо пожелал он.
  — Мерзавец, — прошептал Энрике.
  Наполовину вылезший из машины Юбер обернулся.
  — Что вы сказали?
  — Ничего, абсолютно ничего, — заверил Энрике.
  — Да нет, вы что-то сказали, — настаивал Юбер.
  — Я говорил, что идет дождь.
  — Серьезно?
  Юбер вышел и закрыл дверцу, к большому облегчению Энрике. Быстро добежав до дома Бабинсов, Юбер нажал кнопку звонка. Если сведения, полученные Чарлзом Эйзеном, верны, Мойра Бабинс все еще была в Глазго, а Гордон и Пирл остались дома.
  Невдалеке стоял крытый грузовик. Юбер подумал, что в нем должны находиться люди Чарлза Эйзена, наблюдающие за домом Бабинсов через отверстия в кузове. Из чистого любопытства он направил светящийся циферблат своих часов на грузовичок. Цифры и стрелки приобрели необычное свечение, и Юбер понял, что агенты флотской службы безопасности располагали инфракрасным объективом, с помощью которого только что сфотографировали его.
  Он топтался, стараясь согреть промокшие и замерзшие ноги, потом укрылся в дверной нише от ветра и дождя.
  Шло время, а на звонок никто не отвечал. Он снова нажал кнопку и не отпускал ее секунд двадцать. Было слышно дребезжание звонка внутри дома.
  Наконец из-за двери послышался голос:
  — Кто здесь?
  — Простите, что побеспокоил вас, — ответил Юбер умышленно неуверенным голосом, — но вы сказали, что я могу вернуться, когда захочу…
  — Кто вы?
  — Я был у вас позапрошлой ночью вместе с моим шофером… Помните?
  — А! Да…
  Послышался шум засовов, и дверь открылась. Было темно.
  — Я не включаю свет из-за соседей, — объяснил Гордон.
  Юбер вошел. Карлик закрыл дверь и включил свет. Он был в пижаме, волосы всклокочены, глаза припухли от сна. Вид нелюбезный.
  — Что вы хотите? — резко спросил он. — Сейчас все-таки не время ходить в гости.
  Юберу очень хотелось покраснеть. Он принял смущенный вид и опустил глаза.
  — Я… я понял, что… что я… могу приходить в любое время.
  — Серьезно? — отозвался Гордон. — Зачем же?
  — Ну, это… я… В общем, я… думал, я много думал о вашей сестре и…
  В этот момент Гордон был вынужден понять.
  — Ладно, — сказал он. — Вам, значит, захотелось вернуться?
  — Да, — со стыдом признался Юбер, который в душе сильно веселился.
  Гордон раздраженно поскреб макушку.
  — Могли бы предупредить заранее, старина. Моя сестра спит, и я не знаю, как она это воспримет…
  — Если бы вы были так любезны спросить ее…
  — Она наверняка наорет на меня, — заметил Гордон. — У вас есть деньги?
  — Разумеется, — быстро ответил Юбер.
  — Ладно, подождите минуту.
  Гордон ушел, и Юбер услышал, что он поднимается по лестнице. Юбер смирно сидел, сохраняя на лице улыбку, поскольку боялся, что за ним наблюдают. Гордон вернулся довольно быстро с раздосадованным лицом.
  — Она недовольна, — объяснил он. — Поставьте себя на ее место…
  Юбер догадался, что за этим последует, и пошел на рассчитанный риск.
  — Простите, что побеспокоил вас, — пробормотал он. — Я приду в другой раз.
  Он неловко встал, уронил кепку, которую держал в руках, и нагнулся за ней.
  — Извините меня.
  Гордон смотрел на него с едва скрываемым презрением.
  — Возможно, есть способ договориться, — сказал он. — Девушки всегда неравнодушны к деньгам…
  — Вы думаете, что… Правда?.. Сколько нужно?
  — Думаю, хватит двадцати фунтов.
  Юбер подумал, что карлик принимает его не только за лопуха, но и за придурка. Однако вслух возмутился:
  — Двадцать фунтов! Это много…
  — Тогда говорить больше не о чем, — отрезал Гордон, направляясь к двери.
  — Секунду! Я… я согласен.
  Карлик вернулся.
  — Деньги вперед, разумеется.
  Он протянул руку. Юбер с лихорадочной быстротой вынул из заднего кармана две пачки пятифунтовых купюр, отделил четыре и протянул их Гордону. Карлик взял деньги и бросил жадный взгляд на пачки, которые Юбер убирал в карман.
  — Идите за мной, — сказал он наконец. — Она примет вас в своей спальне.
  Юбер заколебался и смущенно проговорил:
  — Вы знаете, я женат, имею детей… у меня их пятеро. Я рассчитываю на ваше молчание. Если станет известно, что… Это будет катастрофа. Вы понимаете?
  В выпуклых глазах Гордона на мгновение блеснул дьявольский огонек.
  — Не бойтесь, — вкрадчиво произнес он. — Мы — само молчание.
  Юбер поднялся следом за ним на второй этаж и вошел в открытую дверь спальни Пирл Бабинс. Комната была обставлена в романтическом стиле: обтянутые тканью стены, старинная мебель. Сидя на кровати, подложив под спину подушки, Пирл ждала его. Юбер догадался, что она успела быстро причесаться к его приходу. Она выглядела четырнадцатилетней девочкой, которой можно было бы дать отпущение грехов без всякой исповеди.
  — Добрый вечер, — любезно сказала она.
  — Добрый вечер, — пробормотал Юбер.
  — Ну ладно, я вас оставлю, — бросил Гордон. — Спокойной ночи.
  Он вышел и закрыл дверь. Щелкнул замок. Юбер посмотрел на дверь, потом на девушку. «Надеюсь, ей действительно восемнадцать», — подумал он.
  — Я рада, что вы снова пришли, — заметила она. — Вы мне очень нравитесь.
  Он улыбнулся и кивнул.
  — Не смущайтесь, — продолжала она. — Раздевайтесь и идите ко мне.
  Юбер шумно вздохнул и опустил глаза.
  — Я бы предпочел, чтобы вы выключили свет, — признался он.
  Она с трудом сдержала безумный смех.
  — Как хотите…
  И погасила лампу.
  * * *
  Юбер заканчивал одеваться. Светало. Грязно-серый утренний свет проникал в комнату через шторы. Пирл пошевелилась.
  — Который час? — спросила она сонным голосом.
  — Около шести, — ответил Юбер.
  — Почему вы уходите так рано?
  — Я… я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, как я выхожу отсюда.
  Пирл слегка приподнялась, но увидела только неясный силуэт высокого худощавого мужчины, надевающего пиджак. Она уронила свою хорошенькую светловолосую головку на подушку, стараясь понять. В любви человек всегда проявляет свою сущность ярче, чем в повседневной жизни, и Пирл думала, что в этом мужчине есть какой-то диссонанс. Его мускулистое тело и манера любить не сочетались с образом отца семейства и добродетельного католика. Он нравился ей таким, каким она узнала его в постели. Она бы охотно взяла его себе в постоянные любовники.
  — Вы придете еще? — спросила она.
  Она заколебался.
  — Может быть…
  — Приходите, — сказала Пирл. — Я хочу, чтобы вы пришли еще.
  Она говорила искренне. Он взял кепку и плащ, высохший на спинке кресла, и подошел к постели.
  — Мне надо идти…
  Она приподнялась на локте и другой рукой притянула Юбера за плечо, заставляя его нагнуться. Он поцеловал ее. Она укусила его за губу.
  — Приходите следующей ночью, — настаивала она.
  — Постараюсь.
  Юбер высвободился и тихо открыл дверь в темный коридор.
  — Выключатель справа, чуть дальше, — шепнула она.
  Он нашел его, включил свет и вернулся закрыть дверь. В этот момент из другой комнаты появился Гордон, по-прежнему в пижаме, но причесанный.
  — Я вам открою, — предложил он.
  Он прошел первым и включил свет в гостиной, когда они спустились вниз.
  — Кстати, — неожиданно сказал он, — я хотел вам кое-что показать.
  Юбер остановился. Карлик на секунду исчез в соседней комнате и вернулся, держа указательным и большим пальцами угол фотографии.
  — Посмотрите на это…
  Его одутловатое лицо было невозмутимым, но в глубине темных глаз плясал огонек злой иронии. Юбер взял фотографию и немного переместился, чтобы лучше рассмотреть ее. У него перехватило дыхание, и это не было комедией. «Ну вот», — подумал он.
  Снимок представлял трех голых человек — двух мужчин и женщину, лежавших на кровати. Юбер, Энрике и Пирл занимали позы, делавшие честь по крайней мере фантазии режиссера. Юбер изобразил легкую дрожь в руках и намеренно задержал дыхание, чтобы к лицу прилила кровь.
  — Вы себя узнаете? — проквакал карлик.
  Как не узнать? Из всех троих неузнаваемой оставалась одна Пирл, а лица мужчин были видны очень четко. То, что у них были закрыты глаза, можно было объяснить сильным удовольствием. Юбер с трудом проглотил слюну.
  — Кто… кто это сделал? — с трудом выговорил он.
  — Я, — просто ответил Гордон. — Если вас интересует, могу продать… естественно, вместе с негативом.
  Юбер постарался изобразить страх.
  — Сколько? — прошептал он.
  — Недорого… Поскольку вы мне симпатичны, это будет стоить сто фунтов.
  — Вы с ума сошли! — возмутился Юбер.
  Гордон пожал плечами.
  — Жить-то надо…
  Юбер размышлял. Он не предполагал, что мерзкий карлик потребует у него денег. Скорее всего, это был пробный шаг. Конечно, он сделал не одну фотографию. За остальные придется расплачиваться уже не деньгами.
  — У меня нет с собой такой суммы, — глухо произнес Юбер.
  — Да есть, — почти весело возразил Гордон. — В заднем кармане ваших брюк лежат две пачки.
  — Но я брал оттуда, чтобы…
  — Так у вас, наверное, что-нибудь есть и в бумажнике.
  Юбер послушно достал бумажник и сосчитал наличность. Там лежали восемь фунтов и несколько шиллингов. Он достал восемьдесят фунтов, оставшихся в кармане брюк.
  — Это все, что есть…
  Гордон быстро взял деньги.
  — Ладно, пойдет, — решил он. — Уступлю по дружбе.
  Он снова вышел в соседнюю комнату, принес негатив и отдал Юберу.
  — Вот. Теперь сможете напечатать еще, для друзей, — тяжеловесно пошутил он.
  — Не смейтесь, — буркнул Юбер. — Мне так стыдно… Очевидно, мы были жутко пьяными.
  — Да уж!
  Карлик выключил свет и открыл дверь. Начинался пасмурный серый день. Дождь прекратился, но шоссе еще не успело просохнуть после недавнего ливня, а ветер продолжал дуть с прежней силой.
  — Поторопитесь, — буркнул Гордон.
  Когда Юбер проходил мимо, карлик добавил:
  — Надеюсь, это не помешает вам прийти снова. Вы всегда будете желанным гостем, и я обещаю больше вас не фотографировать.
  Он засмеялся скрипучим смехом. Юбер с трудом подавил желание ударить его.
  Грузовичок службы безопасности Военно-Морских Сил стоял на том же месте, правее дома. Свернув налево, Юбер нашел Энрике в «зодиаке».
  — Хорошо повеселились? — лицемерно поинтересовался тот.
  — Отлично, спасибо.
  Несколько разочарованный лаконичным ответом, Энрике спросил:
  — Возвращаемся в гостиницу?
  — Высадите меня у пристани. Я поеду на «Протеус». Потом можете отправляться спать. Если вы мне понадобитесь, я вас вызову.
  * * *
  Мойра Бабинс вернулась из Глазго в воскресенье около десяти часов утра. Воскресенье было днем контакта с Дэвидом, то есть Кеннетом Лениганом, и Мойра собиралась идти на встречу.
  Когда она вошла в дом, Гордон и Пирл спали. Мойра замерзла и решила принять ванну. Пока ванна наполнялась, Мойра разделась в своей спальне.
  Зеркало над камином бесстрастно показало ей, что живот отрастает, а груди начинают обвисать. Но фигура все еще была хороша, несмотря на то, что уже было прожито сорок лет. Больше всего ее огорчало ненормальное развитие волосяного покрова, заставлявшее регулярно брить ноги почти до ляжек. Гордон говорил, что ему нравится, когда волосы у нее немного отрастали. У Гордона были странные вкусы.
  Она с наслаждением легла в горячую ванну. Открылась дверь, и вошел Гордон.
  — Здравствуй, мамочка, — бросил он.
  Раньше Мойра пыталась отучить Гордона звать ее мамочкой, когда они были одни, но он говорил, что может ошибиться при посторонних, если не выработает автоматизм. Конечно, это была правда, но правдой было и то, что он получал странное удовольствие, называя ее так в самые интимные моменты.
  — Этой ночью снова приходил американец, — сообщил он.
  Мойра нахмурилась.
  — Надеюсь, ты его не пустил, — ответила она. — Приказ Дэвида…
  — Нет, — непринужденно сказал он. — Он очень нравится Пирл, и я подумал, что он сочтет странным, если его вдруг перестанут принимать.
  Он фыркнул от смеха.
  — Ну и дурак этот тип! Если бы ты его видела! У него на физиономии написано «грешник». Спорю с тобой на что хочешь, что сейчас он исповедуется.
  — Тебе не следовало…
  Он нагнулся, поцеловал ее и, опустив руку в воду, ласково погладил.
  — Я даже продал ему одну фотографию, — тем же тоном продолжал он. — Видела бы ты его морду!
  Мойра сильно вздрогнула и оттолкнула его.
  — Ты с ума сошел! Совершенно чокнулся! Ты прекрасно знал, что этого нельзя делать.
  Он распрямился во весь свой маленький рост и повернулся на каблуках.
  — Нет, я не сумасшедший. Я просто попросил у него деньги, и он заплатил. Теперь мы знаем, что он поддается шантажу. Он сделает и другое, когда придет время.
  Мойра смотрела на него с нескрываемой тревогой.
  — Ты меня пугаешь, — прошептала она.
  Глава 8
  Юбер вошел в кабинет Чарлза Эйзена, который курил сигарету, слушая радио. Капитан-лейтенант выключил приемник и улыбнулся Юберу.
  — Хорошо выспались?
  — Отлично. Спасибо, что уступили мне свою каюту.
  Эйзен махнул рукой, показывая, что это мелочь.
  — Я слушал информационный выпуск, — сообщил он. — Передали о смерти Андерсона… Смерть наступила в результате несчастного случая, вызванного укусом осы, по недосмотру проглоченной с пивом.
  Юбер поднял брови.
  Это правда?
  — Абсолютная. Врач извлек насекомое.
  — Осы здесь редки, тем более при такой температуре!
  — Они иногда попадаются во фруктах, привозимых из Лондона. Они спят, но достаточно немного тепла — и оживают.
  — Не понимаю, как Лениган сумел заставить Андерсона выпить пиво с осой, и почему тот не закричал в момент укуса?.. Мы находились на первом этаже и…
  — Андерсон был усыплен сильнодействующим препаратом, возможно, тем же самым, который вы попробовали у Ленигана.
  — Очень может быть! Надо признать, этот Лениган имеет довольно богатое воображение. Если его не повесят, надо будет взять его к нам гэгменом39.
  Зазвонил телефон. Эйзен снял трубку.
  — Слушаю… О'кей, спасибо.
  Он положил трубку на рычаг и сообщил:
  — Андерсон пришел в себя. Хотите его видеть?
  — Да, и, если возможно, наедине.
  — Как вам угодно.
  Юбер взял со стола блокнот и шариковый карандаш.
  — Вы позволите?
  Следом за Эйзеном он миновал бесконечно длинный коридор, поднялся на один этаж и оказался перед дверью медчасти. Врач принял их в своем кабинете.
  — Больной чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно, — заверил он. — Мне пришлось немного зашить рану и принять меры против заражения… а также сменить трубку.
  Он улыбнулся, глядя на Юбера.
  — Из вас вышел бы хороший хирург, — продолжал он. — У вас к этому талант.
  Юбер улыбнулся в ответ.
  — Риск был невелик, — ответил он. — Бедняга умер бы без моей помощи… а он может нам пригодиться.
  Врач открыл ящик стола, вынул из него цилиндр из золотистого металла и протянул Юберу.
  — Держите. Можете собрать свой фонарик-ручку.
  — Спасибо, — сказал Юбер. — Теперь мне бы хотелось поговорить с Андерсоном тет-а-тет.
  — Это возможно, но предупреждаю вас: он еще долго не сможет произнести ни слова.
  Юбер рассмеялся, и в уголках его глаз появились морщинки.
  — Я это отлично знаю, но, возможно, он сможет писать.
  Врач открыл дверь.
  — Пойдемте.
  Эверетта Андерсона поместили в отдельную палату, охраняемую моряком. Юбер вошел, и дверь за ним закрылась. Он посмотрел на Андерсона, лежащего на спине. Из бинтов, обмотанных вокруг шеи, выступал кончик серебряной трубки. Лицо землистого цвета, затуманенные глаза… Он был пока не в лучшей форме.
  Юбер приблизился.
  — Вы понимаете, что вам говорят? — спросил он. — Если да, закройте глаза.
  Андерсон на секунду опустил веки.
  — Я полковник Юбер Бониссор де Ла Бат из Центрального Разведывательного Управления.
  В тусклых глазах Андерсона на мгновение блеснул страх.
  — Это я спас вам жизнь прошлой ночью. Кеннет Лениган дал вам снотворное, а затем засунул в горло осу. Она вас ужалила, и вы бы умерли от удушья, если бы я не провел трахеотомию подручными средствами… Вы поняли?
  Андерсон с некоторой задержкой закрыл глаза и снова открыл их.
  — Лениган, — продолжал Юбер, — пытался убить вас, потому что знал, что мы вас подозреваем. Он боялся, что вы все расскажете.
  Андерсон отвел взгляд. Юбер слышал равномерный свист входящего и выходящего через трубку воздуха.
  — Это покушение на убийство послужило недостававшим нам доказательством. Теперь мы уверены, что вы дали согласие работать на разведслужбу другого государства, возможно, под давлением шантажа… Мы видели вас входящим в дом Бабинсов. Нам известна роль этой семьи. Мне нужно, чтобы вы сообщили, о чем они вас просили и что вы сделали… Поскольку говорить вы не можете, то ответы будете писать.
  Он положил блокнот на живот инженера и вложил ему в правую руку карандаш.
  — Начинайте. Что они от вас требовали и что вы им дали?
  Неподвижный Андерсон закрыл глаза и уже не открывал их. Юбер настаивал:
  — Мы знаем основное, нам не хватает только деталей. Если вы нам поможете, мы сделаем все, чтобы максимально облегчить вашу участь. Начинайте.
  Инженер открыл глаза. Его левая рука нащупала блокнот. Он написал неловко, не видя, что пишет: «Мне нечего сказать».
  Юбер вздохнул. Он надеялся, что все пройдет без осложнений.
  — Очень жаль, что вы упрямитесь, — сказал он неестественно мягким тоном. — Вы заставляете меня применить жесткие методы, хотя, видит Бог, я этого не люблю.
  Он снова вздохнул.
  — Мне придется разрушить то, что я сделал ночью. Я могу вырвать трубку, позволяющую вам дышать, и уйти, приказав часовому никого не пускать к вам.
  Глаза Андерсона расширились. Он выпустил из пальцев карандаш и инстинктивно поднес руки к шее, словно думая, что сможет защититься. Юбер обхватил его запястья, легко удерживая обе руки инженера своей левой. Его правая рука медленно приближалась к трубочке.
  — Если надумаете заговорить, закройте глаза. Считаю до пяти.
  Он сосчитал. Его лицо благородного разбойника окаменело, светлые глаза приобрели стальной блеск. Пальцы очень легко коснулись трубочки, но Андерсон этого не почувствовал. Потрясенный инженер быстро опустил веки. Юбер оставил его руки и снова дал блокнот и карандаш.
  — Пишите, — приказал он.
  Побежденный Эверетт Андерсон начал писать. Его пальцы дрожали, а смертельно бледное лицо покрывал ледяной пот…
  * * *
  Кеннет Лениган остановил машину недалеко от полицейского участка Сандбанка. Десять минут назад он услышал по радио информационный выпуск, в котором сообщили о смерти от «несчастного случая» американского инженера Эверетта Андерсона. Лениган был абсолютно убежден: никто никогда не сможет доказать, что это было убийство, тем более что снотворное, которое он дал Андерсону, не оставляло следов.
  Он вышел из машины и закрыл дверцу. Дождя не было с самого утра — почти чудо, — но небо оставалось пасмурным, а ветер дул с прежней силой.
  Полицейский участок Сандбанка отделяло от церкви заброшенное кладбище. Лениган прошел мимо, не испытывая ни малейшего страха. Он бросил взгляд на кладбище, которое выглядело ухоженной лужайкой, где тут и там высились старые, изъеденные непогодой надгробья.
  Подъезжали другие машины, перед церковью скапливались люди. Лениган взглянул на часы. Служба еще не началась.
  Он поискал в толпе Мойру Бабинс, но не увидел ее. Возможно, она уже вошла внутрь. Лениган остановился в толпе и принялся спокойно набивать трубку табаком, как будто кого-то ждал. Этот постоянный контакт по воскресеньям был одной из его идей. Кроме курортников, многие жители Глазго и других мест приезжали провести уик-энд на берегах Холи-Лох. Поэтому местные жители не обращали на «чужаков» особого внимания.
  Вдруг Лениган услышал сзади типично американский выговор. Он прикурил от зажигалки, заставив себя не оглядываться. Возможно, это были моряки или служащие технического персонала с «Протеуса». Они обсуждали смерть Эверетта Андерсона. Один из них произнес:
  — Слушайте, ребята, я не должен этого говорить, но…
  Лениган положил зажигалку в карман и слегка повернул голову. Он напряженно вслушивался. Ему казалось, что его ухо того и гляди отклеится и подлетит к губам человека, продолжавшего тем же конфиденциальным тоном:
  — Клянетесь, что никому не расскажете?
  — Конечно! — хором ответили остальные.
  — Так вот, это я возил врача сегодня ночью к Андерсону после телефонного звонка. Было где-то между полуночью и часом, и на месте уже был один человек, сделавший Андерсону трахеотомию. Инженера перевезли на «Протеус» и могу вас заверить, что сейчас его жизнь уже вне опасности…
  Лениган перестал дышать. Его трубка могла вот-вот погаснуть.
  — Интересно, — удивился один из американцев, — а зачем тогда объявили о его смерти?
  — Этого, приятель, я не знаю. Меня и самого попросили не трепаться. Может быть, из-за исчезновения его жены… Может, надеются, она вернется, если будет считать, что он умер. Другого объяснения я не вижу.
  — А тот парень, что сделал операцию еще до вашего приезда, — заметил другой, — не проболтается?
  — Нет, это наш. Инженер из «Дженерал Электрик», который приехал дня три назад… Как же его фамилия?
  — Ла Верн?
  — Точно, Ла Верн. Но смотрите, ребята, молчок, а то на меня наорут.
  Они отошли к церковной паперти. Сраженный известием, Лениган не шевелился и не обращал внимания на верующих, направлявшихся ко входу. Он был страшно бледен, и у него тряслись колени. Он пытался размышлять, но мозг как будто работал вхолостую. Проходившие мимо женщина и ребенок удивленно взглянули на него. Он повернулся и машинально последовал за ними в храм.
  * * *
  Юбер вошел в кабинет Эйзена и бросил на стол блокнот, исписанный неловким деформированным почерком.
  — Андерсон все выложил, — объявил он. — Дело куда серьезнее, чем мы думали. Перед нами не только шпионская сеть, но и попытка саботажа. Они просили его заменить некоторые детали системы самонаведения ракет «Полярис» другими, не отличимыми на вид. Они их ему уже было дали.
  — …было дали?.. — переспросил Эйзен.
  — Да. Детали лежали в коробке в гараже Андерсона. Они забрали коробку в ночь исчезновения Мэриан Андерсон, опасаясь полицейского расследования. Их цель ясна. Наши атомные подлодки, вооруженные ракетами «Полярис» с ядерными боеголовками, — лучшее ударное оружие. Русские только и думают, как бы их нейтрализовать. Если возможно нарушить систему дистанционного управления, то с системой самонаведения ничего нельзя сделать… Ничего, если не разладить ее заранее, чтобы она не могла правильно сработать. Именно это они и пытались сделать. И чуть не добились успеха.
  Чарлз Эйзен побледнел. Он встал и повел широкими плечами, как будто форменный китель стал вдруг слишком узким для него.
  — Черт возьми! — воскликнул он.
  Он дошел до иллюминатора и взглянул на дом Килмуна и маленькое кладбище, расположенное на склонах холма.
  — Их надо брать, — сказал он, обернувшись. — Всех сразу. Заявления Андерсона вполне достаточно.
  Юбер отрицательно покачал головой.
  — Простите меня, Чарлз, но я с вами не согласен. Мы знаем только второстепенных агентов, а нам нужен руководитель…
  — И вы считаете, что Лениган выведет нас на него.
  — Считаю, — ответил Юбер. — Достаточно дать ему достаточно серьезную информацию, чтобы побудить встретиться с руководителем сети. Я займусь этим.
  — А если он насторожится?
  — Он должен уже получить подтверждение о смерти Андерсона. У него нет никаких причин для беспокойства…
  * * *
  Служба закончилась, и верующие медленно выходили из церкви. Лениган заметил Мойру Бабинс и подошел к ней. Снаружи многие люди здоровались друг с другом, заводили разговоры. Лениган и Мойра сделали то же самое с самым естественным видом, следя, однако, за тем, чтобы никто не смог услышать, о чем они говорят.
  — Каррик приходил этой ночью, — сообщила она.
  «Каррик» было кодовым именем, присвоенным ими Юберу.
  — Несмотря на мой запрет, — продолжала она, — Гордон продал ему фотографию, всего одну. Тот, кажется, заплатил без возражений…
  Лениган почти грубо перебил ее:
  — Каррик провокатор, а Андерсон не умер. Мы все в опасности.
  Мойра Бабинс грязно выругалась. Лениган добавил:
  — Надо начинать осуществление экстренного плана. Вы знаете, что должны делать?
  — Знаю, — ответила женщина искаженным голосом.
  — Тогда до встречи. Удачи.
  Они расстались, и Кеннет Лениган вернулся в свою машину. Хотя он не заметил ничего необычного, но был теперь уверен, что за ним следят. Однако ему обязательно было нужно приехать в Ротсей во второй половине дня, чтобы предупредить Айзобела. Значит, сначала надо оторваться от «хвоста»…
  * * *
  После обеда на борту «Протеуса» Юбер и Чарлз Эйзен ознакомились с последними отчетами о различных действующих лицах дела.
  Они узнали о коротком контакте между Мойрой Бабинс и Кеннетом Лениганом при выходе из протестантской церкви Сандбанка. Мойра Бабинс вернулась к себе домой, откуда выехала спустя три четверти часа за рулем красно-черного «остина» в сопровождении Гордона и Пирл. Все были одеты в желтые непромокаемые плащи и рыбацкие шляпы. Они направились в морской клуб на Арднадам-Бей за верфью, и их проводили на борт яхты «Гоблин», видимо, принадлежавшей им. Они погрузили на борт две туго набитые сумки, затем подняли якорь, и яхта, пройдя мимо «Протеуса» к выходу из Холи-Лох, спустилась к устью. Группа на машине обеспечивала наблюдение до тех пор, пока не подошел катер.
  — Не думаю, что есть основание для тревоги, — сказал Чарлз Эйзен, когда Юбер в свою очередь ознакомился с отчетами. — Холи-Лох — крупный центр яхтсменов, как вы могли заметить. Почти все они выходят в море по субботам и воскресеньям. В любом случае им не удастся от нас уйти.
  Юбер позвонил в отель «Мак-Коллс» и попросил Энрике приехать за ним на пристань Сандбанка. Едва он положил трубку, как секретарь принес начальнику службы безопасности новые отчеты наружного наблюдения. «Гоблин» вошел в Кейлз-Бей и бросил якорь в трех километрах к северу от Ротсея, у острова Бьют. Трое пассажиров остались на борту, как будто ожидая кого-то. Кеннет Лениган пребывал в своем доме в Дунуне.
  — Я возвращаюсь на сушу, — решил Юбер.
  Чарлз Эйзен казался озабоченным.
  — Думаю, будет лучше, если мы предупредим МИ-540, — сказал он, — или, по крайней мере, спецотдел Скотленд-Ярда. Нельзя забывать, что мы не дома и не имеем права кого-либо арестовывать… С другой стороны, если мы выйдем на неожиданные ответвления сети и масштаб операции расширится даже в чисто географическом плане, помощь наших британских коллег будет очень ценной…
  — Это ваше дело, — ответил Юбер. — А вообще-то, я с вами согласен.
  Глава 9
  Кеннет Лениган положил бритву и нагнулся к зеркалу, чтобы лучше увидеть результат. Он только что сбрил усы.
  Он вымыл лицо и вытерся. Затем надел очки в толстой черепаховой оправе и покрыл голову кепкой из серого твида. Он стал неузнаваем.
  Лениган вернулся в гостиную и, разрезав перочинным ножом кожаную обложку бювара, вынул оттуда паспорт гражданина США на имя Фрэнка Джона Осборна, проживающего в Уикенберге, штат Аризона. На фотографии он был изображен как раз в очках в толстой оправе и без усов.
  Все документы на имя Ленигана он оставил в ящике письменного стола, а поддельный американский паспорт засунул в карман. Затем, надев пальто из толстой серой шерсти, вышел из дома через заднюю дверь.
  Свою машину он оставил перед передней дверью, как приманку для следящих за ним. Он перелез через забор, отделявший его сад от сада соседнего дома, пустовавшего уже несколько месяцев, и оказался на каменистой дорожке, выходящей на улицу в ста метрах дальше.
  Ветер продолжал дуть с прежней силой. По низкому небу неслись серые и черные тучи. Они окутывали вершины холмов, окрашивая их то в черное, то в темно-синее. Лениган поглубже надвинул кепку с двумя козырьками, потом по привычке провел рукой по голому лицу. Исчезновение усов оставляло у него странное чувство неприличия, как будто он вышел на улицу голым.
  Он обернулся и бросил взгляд на крышу дома, в котором жил в последние месяцы. Он знал, что уже не вернется сюда, и это наполняло его грустью. Несмотря на полную приключений жизнь секретного агента, а может быть, благодаря ей, он очень привязывался к вещам.
  Он так погрузился в грустные мысли, что с некоторым опозданием заметил черный «шевроле», стоящий в конце дороги, капотом в сторону улицы.
  Первой реакцией Ленигана было повернуться и уходить, поскольку он сразу понял, кому принадлежит эта машина. Но тут он обнаружил, что на него смотрит человек, справлявший на забор естественную надобность.
  Лениган инстинктивно изменил походку. Он сгорбился, опустил одно плечо и стал слегка прихрамывать. Его сердце сильно билось, и в горле встал комок, но у него хватило хладнокровия не показать этого. Он прошел мимо машины и повернул по улице направо, к центру города. Метров через двести он намеренно уронил свой платок и, поднимая его, сумел взглянуть назад. Улица была пустынной. Он понял, что провел противника, и засмеялся…
  * * *
  Юбер и Энрике миновали Кирн и приближались к Дунуну. Энрике Сагарра рассказывал забавную историю о молодой женщине, с которой был знаком в Мехико:
  — У нее были стеклянный глаз и сопляк лет трех. Никогда не видел более противного мальца!.. Пока я занимался с его матерью в спальне, он не переставал колотить в дверь и реветь, как осел: «Мама, что с тобой делает этот сеньор? Что он с тобой делает, скажи, ма…» Я готов был его придушить! Был только один способ его успокоить — дать поиграть стеклянным глазом матери. Тогда он молчал целый час, да вот только мне это не особо нравилось. Отсутствие глаза ее не красило. Наконец я купил ему другой глаз. Так вот, хотите — верьте, хотите — нет, но паршивец заметил, что этот глаз — не его матери, наверно, из-за цвета, и ничего не вышло. Я чуть не пришиб его!
  Юбер слушал, но не слышал. Не видел он и поднимавшегося к Глазго большого парохода, тяжело разрезавшего темные воды реки. Юбер размышлял. Инстинкт охотника на людей подсказывал ему, что дело принимает новый оборот. Возможно, он уже потерял инициативу. Его беспокоила неожиданная поездка Бабинсов на остров Бьют. Он не мог понять причину своего беспокойства и улыбался при мысли, что это, может быть, предупреждение «Протеуса»41.
  Энрике решил, что улыбка Юбера вызвана его историей, и раздулся от гордости.
  — Остановитесь у касс, — велел Юбер, — и спросите, в котором часу отходит ближайший пароход на остров Бьют. Мне хочется туда съездить…
  — Почему бы нет? — весело отозвался Энрике. — В конце концов, сегодня воскресенье, и каким-то чудом даже дождь прекратился…
  Юбер посмотрел на него.
  — Я вам предлагаю не увеселительную прогулку.
  — Да? — переспросил сильно разочарованный Энрике. — А я-то думал…
  Он остановил машину перед билетными кассами и вышел. Юбер продолжал размышлять. Он не любил долгие дела, вроде этого. Его природный динамизм требовал атак, активных действий. Он спрашивал себя, не пора ли устроить панику в рядах противника, чтобы заставить раскрыться руководителя. Юбер не догадывался, что этот процесс уже начался…
  Энрике вернулся бегом.
  — Пароход отходит сейчас, — сообщил он, — в три двадцать. Его уже видно…
  Юбер повернулся и заметил пароход менее чем в пятистах метрах.
  — Я не могу оставить машину здесь, — сказал Энрике. — Придется поставить ее с другой стороны. Берите билеты, я вас догоню.
  Юбер купил билеты и отправился на пристань. Дежурный у турникета потребовал три пенса за проход. Юбер заплатил и поспешил к зданию станции в конце дамбы.
  Человек пятьдесят образовали очередь у первого причала. По громкоговорителю объявили о прибытии из Гурока парохода, направляющегося в Ротсей. Юбер встал в конец очереди.
  Энрике прибежал, когда корабль уже пришвартовался. Пришлось ждать, пока перебросят сходни и сойдет последний пассажир, прибывший в Дунун. Наконец, очередь тронулась.
  Юбер и Энрике спустились на нижнюю палубу, надеясь найти сидячие места. Они подходили к переднему салону, когда внимание Юбера привлек раскуривавший трубку человек в кепке и очках.
  Юбер видел его со спины, но особая манера держать трубку, несколько раз поджигать табак, уминая его короткими толчками пальца, не оставила у него никаких сомнений.
  — Здесь Лениган, — шепнул он Энрике, неподвижно стоявшему рядом с ним. — Вот он, раскуривает трубку у окна…
  Энрике кивнул, но в этот момент человек повернулся к ним в профиль, и уверенность испарилась. Гладко выбритое лицо, толстые очки… Нет, это не Лениган.
  — Вот это да! — воскликнул Энрике. — Я готов был поклясться…
  — Я тоже, — отозвался Юбер.
  Он повел Энрике в другой салон. Сомнения оставались.
  — Будем осторожны, — сказал Юбер. — Допустим, что, заметив слежку, он сбрил усы и надел очки…
  — Вполне возможно, — согласился Энрике. — Во всяком случае, я в аналогичных обстоятельствах поступил бы так же.
  Они сели так, чтобы наблюдать за лестницей между двумя салонами. Несколько человек сошли с корабля в Иннеллане и на других остановках. Встревоженный Энрике заглянул в передний салон.
  — Сидит на месте, — сообщил он, вернувшись. — Если смотреть со спины, нет никаких сомнений, что это он.
  Мальчишка с наглым взглядом, желая выбраться со своего места, постарался наступить им на ноги.
  — Ты бы мог по крайней мере извиниться, — буркнул Энрике.
  Мальчишка стал густо-красным и повернулся к своей матери — упитанной даме, сидевшей у окна и наблюдавшей всю сцену.
  — Ма! — крикнул он. — Этот господин сказал мне гадкую вещь!
  Пассажиры синхронно обернулись, и пятьдесят пар глаз уставились на несчастного Энрике.
  — Что он тебе сказал? — завопила мать.
  — Я не могу повторить, — крикнул мальчишка и быстро отскочил, испуганный угрозой, которую прочитал во взгляде своей жертвы.
  Юбер добродушно улыбнулся и, наклонившись к возмущенной матроне, ответил достаточно громко, чтобы это могли услышать все:
  — Я слышал, мадам. Он сказал мальчику, что у него очаровательная мама. Но пусть ваш милый сынок успокоится. В этих словах не было ни оскорбления, ни даже насмешки.
  Тон был очень светским, и матрона застыла от этих слов, разинув рот. Глядя на нее, люди начали фыркать, а потом последовал взрыв всеобщего смеха. Обескураженный мальчишка искал ответ. Энрике, предугадывая опасность, шепнул:
  — Если скажешь еще хоть слово, паршивец, я сверну тебе шею.
  Мальчишка секунду смотрел на сжимавшиеся и разжимавшиеся кулаки Энрике, позеленел и, заплакав, убежал в туалет.
  Через несколько минут они заметили, что Лениган вышел на верхнюю палубу. Возможно, он собирался сойти с корабля одним из первых.
  — Это точно он, — сказал Юбер. — Мы проследим за ним. Боюсь, что парни Эйзена потеряли его. Они, видимо, наблюдали за его машиной, а его самого упустили.
  * * *
  Кеннет Лениган сошел на берег первым и поспешил к выходу. Он был недоволен. Давая ему инструкции, Айзобел велел выехать из Дунуна трехчасовым пароходом. Айзобел явно не знал, что по воскресеньям этот пароход отходит из Дунуна только в три двадцать. Лениган боялся, что двадцатиминутная задержка все погубит.
  Он быстро вошел в одну из многочисленных телефонных кабин на эспланаде и закрылся в ней.
  Лениган снял трубку, сунул в прорезь четыре пенни и набрал номер. Ждать пришлось долго. На гудки никто не отвечал. Занервничав, он повесил трубку, забрал свои четыре пенни и открыл телефонную книгу. Искать адрес по номеру телефона непросто, но, к счастью, Ротсей — не Лондон и в нем не очень много абонентов.
  Лениган нашел то, что искал, выписал адрес и быстро вышел из кабины.
  Он спросил дорогу у старика, гулявшего с маленькой девочкой. Старик пустился в пространные объяснения. Когда Лениган понял, что нужный дом находится возле замка, он поблагодарил и направился к центру города. У старого замка, окруженного широким рвом и садами, он снова спросил дорогу.
  Нужная ему улочка огибала подножие холма. Она была узкой, со старыми потемневшими домами. Мальчишки, громко крича, играли в войну. Лениган глядел на номера домов и не обращал внимания на шум.
  Наконец он увидел узкий вход с совершенно стершимися тремя ступеньками, ведущими к двери. Надпись на почтовом ящике сообщила Ленигану, что Лилиан живет на четвертом этаже слева.
  Он поднялся. Лестница была темной и находилась в плохом состоянии. На четвертом этаже работал телевизор или радио.
  Лениган позвонил в дверь квартиры Лилиан, тревожно спрашивая себя, что делать, если девица занята с клиентом. Он снова позвонил, потом стал стучать кулаками.
  Сзади него открылась дверь, и он резко обернулся. Худая молодая брюнетка с белой кожей, одетая в плохо застегнутый халат, иронично улыбалась ему. Это именно в ее квартире работал телевизор.
  — Вы хотите видеть Лилиан? — спросила она.
  — Да. Ее нет дома?
  — По воскресеньям ее никогда не бывает, дорогуша. Она навещает своего ребенка. Он живет у ее родителей.
  У Ленигана перехватило дыхание. Казалось, все ополчилось против него. Но он должен предупредить Айзобела!.. Задержка на двадцать четыре часа могла стать роковой.
  У него был такой расстроенный вид, что девица подошла, виляя бедрами.
  — Если это так срочно, — сказала она многообещающим тоном, — я могу вас выручить. Моя религия не запрещает мне работать по воскресеньям.
  Он провел кончиками пальцев потому месту, где еще недавно находились усы.
  — Хм, — ответил он, — не в этом дело. Я вчера забыл у Лилиан одну вещь и хотел ее вернуть. Она вам, случайно, не оставила ключей?
  Девушка достала сигарету из кармана халата.
  — А что вы забыли?
  Вид сигареты подал Ленигану мысль.
  — Зажигалку.
  — Однако! Это что, так важно? Купите спички.
  — Она золотая, а я сегодня вечером уезжаю в Лондон.
  — Ничем помочь не могу, дорогуша. Ключа у меня нет.
  — Жаль. А вы не знаете, кому она могла его оставить?
  — Нет.
  Она ответила холодно, почти враждебно.
  — Извините.
  Он начал спускаться, но как только услышал, что она закрыла дверь, прокрался на цыпочках и прислушался. Она напевала песенку, потом прибавила звук телевизора, что сняло с души Ленигана большой груз.
  Он стал изучать дверной замок квартиры Лилиан. Старая стандартная модель без всяких секретов. Лениган достал из кармана нож с несколькими лезвиями и взялся за работу…
  * * *
  Присев на корточки, девушка следила за Лениганом в замочную скважину. Она думала, что Лилиан часто смеялась над ней, считая слишком подозрительной. Теперь-то Лилиан признает свою ошибку и согласится, что осторожность не повредит.
  Она встала и подошла к телефону, стоявшему в другом конце комнаты. Из-за шума телевизора человек на лестничной площадке не мог ее услышать. Она позвонила в полицию, глядя на экран, где шел фильм «Французская линия».
  * * *
  Энрике присоединился к Юберу, стоявшему на углу улицы.
  — Поднялся на верхний этаж, — сообщил он. — Я слышал его разговор с девушкой. Он хочет увидеть некую Лилиан, живущую на том же этаже, но та уехала повидать своего сопляка. Он что-то говорил о забытой накануне зажигалке. Потом сделал вид, что спускается, но тихо вернулся и сейчас возится с замком.
  Юбер нахмурился. Судя по отчетам наружного наблюдения, Лениган приезжал в Ротсей накануне около полудня. Но он только прошелся по прибрежному бульвару, где встретился с тем, кто, по их предположениям, был руководителем сети.
  Юбер поднял голову, задумчиво глядя на четвертый, последний, этаж дома, в котором находился Лениган. Происходило что-то непонятное.
  Вдруг Юбер отшатнулся и быстро затащил Энрике за угол дома. Наверху открылось окно с матовым стеклом, и из него высунулся Лениган, пытавшийся повесить снаружи красное полотенце. Ему это удалось, и он закрыл окно. В этот момент примчалась полицейская машина, испугавшая мальчишек, все еще игравших в войну.
  Машина резко затормозила перед домом. Из нее выскочили с полдюжины полицейских в форме и ворвались в дом. Мальчишки, на секунду разбежавшиеся, собрались вокруг фургона, а скоро к ним присоединились их матери, сгоравшие от любопытства.
  — Надеюсь, они не утащут его у нас из-под носа, — заметил Юбер. — Он нам еще нужен.
  Они пребывали в неизвестности очень недолго. Вскоре появился Лениган в наручниках, ведомый двумя полицейскими, которые втолкнули его в машину. Прошло еще несколько минут, и вышли остальные блюстители порядка в сопровождении высокой худой девушки, кутавшейся в непромокаемый плащ.
  Девушка начала что-то возбужденно объяснять остальным женщинам, которые не могли подойти ближе из-за ребятишек. Один из полицейских взял ее за руку и красноречиво показал на часы. Она ответила утвердительным кивком и села в кабину рядом с шофером с галантной помощью полицейского.
  — Наверное, это она вызвала полицию, — прошептал Энрике.
  Машина тронулась с места и с трудом проложила себе путь сквозь толпу мальчишек, громко гудя клаксоном. Затем она скрылась за углом улицы.
  — Не будем здесь оставаться, — сказал Юбер.
  Они направились в сторону замка. Юбер размышлял, а Энрике не нарушал его раздумья. Юбер думал, что арест Ленигана стал катастрофой, потому что, очевидно, он один мог вывести их на руководителя сети.
  Было очевидно: Лениган не остановился перед взломом замка, чтобы проникнуть к этой таинственной Лилиан с единственной, на первый взгляд, целью: вывесить из окна красное полотенце. Это красное полотенце, вне всяких сомнений, было сигналом. Но кому предназначался этот сигнал? Прохожему? Маловероятно… Настоятельная необходимость вывесить его именно из этого окна доказывала, что иначе сигнал не был бы замечен тем, кому предназначался.
  — Возвращаемся, — решил Юбер.
  Они повернули назад.
  — Я хочу войти в ту квартиру, — объяснил Юбер. — Мы выдадим себя за журналистов.
  Жизнь на улице еще не вернулась в нормальное русло. Мальчишки возобновили свою игру в войну, но их матери продолжали стоять посреди проезжей части, оживленно обсуждая происшествие и мешая маневрам своих отпрысков, круживших вокруг, как осы вокруг корзины с грушами.
  Юбер и Энрике с трудом проложили себе путь.
  — Простите, — обратился Юбер к кумушкам, — мы журналисты и только что узнали, что здесь что-то случилось.
  Все женщины заговорили одновременно, раздувая историю до невероятных размеров. Послушать их, так бандит оглушил девушку, которая потом вызвала полицию, взломал дверь в квартиру милой Лилиан и уже собрался все из нее вынести, но тут приехали полицейские…
  — Кто-нибудь может проводить нас наверх, чтобы мы посмотрели на место происшествия? — спросил Юбер.
  Вызвались сразу десять. Двое мужчин вошли в дом и поднялись по лестнице едва ли не на руках женщин. Дверь осталась незапертой, только прикрытой. Все вошли в квартиру. Кумушки громко жалели бедняжку Лилиан, которая с таким достоинством занималась своим, увы, недостойным ремеслом, чтобы прокормить сына и стариков родителей.
  — Если они не прекратят, — буркнул Энрике, — я разрыдаюсь.
  Юбер направился прямиком в ванную комнату, оборудованную, — наверняка, из-за профессиональной необходимости — совсем недавно, и открыл окно.
  Над крышами домов, занимавших противоположную сторону улицы, вздымался заросший деревьями холм Богани-Вуд. В просвете между деревьями Юбер увидел верхнюю часть белой виллы с телевизионной антенной на крыше. Он поискал другие дома, откуда можно было увидеть вывешенное Лениганом полотенце, но ничего не обнаружил. Юбер отметил несколько особенностей постройки, чтобы узнать виллу.
  Глава 10
  Пол Финн, он же Айзобел, отступил, чтобы лучше рассмотреть только что завершенную картину. Почти довольный, он отложил кисточки и закурил сигарету, потом подошел к окну и окинул взглядом город и залив, лежавшие у его ног.
  Небо оставалось затянутым тучами с редкими просветами, но в целом день был хорошим. В заливе виднелись белые паруса, без конца сновали моторные лодки, не особо удалявшиеся от порта.
  Взгляд Пола Финна машинально скользнул по крышам домов у подножия холма и остановился. Ему показалось, что в окне Лилиан висит красное полотенце. Он сходил за биноклем и проверил. Точно, полотенце.
  Финн посмотрел на часы: без двух минут пять. Он быстро подсчитал и решил, что если Лениган выполнил его указание точно, то должен уже быть на эспланаде. О том, что по воскресеньям пароход, на котором должен был приехать Дэвид, приходит на двадцать минут позже, Айзобел не знал.
  Он попытался разглядеть Ленигана в бинокль, но из-за толпы это было так же сложно, как найти иголку в стоге сена.
  Пол Финн задумался. Факт, что Дэвид использовал экстренный способ связи, означал срочную необходимость, может быть, даже опасность. Значит, к делу следовало отнестись серьезно.
  Он вымыл руки, переоделся и спустился в гараж.
  * * *
  Юбер и Энрике поднялись на холм по узкой улочке, настолько крутой, что вдоль единственного тротуара тянулся металлический поручень. Улица начиналась у рыбацкого порта, а затем тянулась, изгибаясь вокруг красивых вилл Богани-Вуд.
  Оба поднимались легко, не задыхаясь. Юбер, рассматривавший каждый дом, вдруг остановился.
  — Кажется, этот…
  Низкая стена с коваными железными воротами окружала парк, сквозь деревья которого виднелась расположенная метрах в пятидесяти от улицы белая вилла, немного обветшавшая, но очень романтичная.
  Вниз по улице быстро шла девушка. Ветер высоко поднимал ее юбку. Из-за поворота появилась скромно одетая пожилая пара. Юбер подождал, пока они подойдут поближе.
  — Простите, — сказал он, — мы хотели бы снять дом в этом квартале…
  — О, сэр! — ответила женщина. — В этом сезоне уже поздно. Особенно в Богани-Вуд. Это жилой квартал, понимаете? Виллы сдают одним и тем же клиентам из года в год. Да, сэр, это так.
  — Жаль, — ответил Юбер с подходящим для случая огорченным видом. — Мы бы хотели что-нибудь в этом стиле…
  Он показал на дом перед ними. Мужчина и женщина обернулись.
  — А! — ответила женщина. — Здесь живет художник. Мистер Пол Финн, так его зовут. Кажется, он очень известен. Его картины даже выставляли весной в галерее возле порта. Я слышала, они хорошо продавались.
  Мужчина, непрерывно кивая, подтверждал слова жены.
  — Как, вы сказали, его зовут? — спросил Юбер.
  — Пол Финн, сэр. Ф, И, два Н.
  — Да, — соврал Юбер. — Я о нем слышал.
  — Смотрите, — сказал мужчина, — вот и он.
  Юбер увидел у ворот маленькую черную машину. Но Финн вышел из нее, открыл ворота, вывел автомобиль на улицу и закрыл ворота. С расстояния менее двадцати метров Юбер легко узнал в нем человека, сидевшего на скамейке рядом с Лениганом на фотографии, сделанной накануне людьми Чарлза Эйзена.
  Юбер запомнил номер старого черного «моррис-минора». Потом ему пришлось сосредоточить все внимание на своих собеседниках, чтобы Пол Финн не заметил, какой интерес вызывает. Когда машина уехала, Юбер поблагодарил чету, и те продолжили свой путь в нижний город.
  В душе Юбер бесился: отъезд Пола Финна, несомненно, связан с сигналом Ленигана, а они не могут проследить за ним, потому что нет машины. Разумеется, Пол Финн не найдет Ленигана в условленном месте, поскольку тот арестован, и, возможно, вернется. А вдруг красное полотенце означает опасность и призыв к немедленной эвакуации?..
  Тут Юбер вспомнил, что Бабинсы находятся на борту «Гоблина», бросившего сразу после полудня якорь менее чем в трех километрах от Ротсея. Возможно, в том месте должны собраться все…
  — Спустимся и попробуем найти такси, — решил Юбер.
  — Кстати насчет такси, — сказал Энрике. — Сегодня утром я прочитал интервью с Хичкоком о женщинах. Он утверждает, что американки, например, думают о сексе, говорят о сексе, сексуально одеваются, но действуют не сексуально. С ними всегда испытываешь разочарование, потому что они не выполняют то, что обещают. А вот англичанки!
  Он замолчал с выражением восторга на лице. Юбер шел быстро, и Энрике, у которого ноги были короче, приходилось почти бежать за ним.
  — Ну, так что англичанки?
  Энрике продолжал:
  — Англичанки, по словам Хичкока, выглядят строгими учительницами, но, если по неосторожности сядешь с одной из них в такси, она буквально срывает с тебя брюки. Это говорит Хичкок!
  — Он явно преувеличивает, — ответил Юбер.
  — Неважно, — отозвался Энрике мечтательным тоном. — Когда вся эта история закончится, я постараюсь сесть в такси с англичаночкой…
  — Будьте осторожны, — предупредил Юбер, — здесь в основном шотландки, а это не одно и то же.
  — В любом случае, — возразил Энрике, — я ничем не рискую. Со мной библейские советы…
  И он с довольным видом похлопал себя по карману.
  * * *
  Пол Финн медленно ехал вдоль залива, стараясь разглядеть Ленигана в двойном ряду гуляющих. Погода снова испортилась, и капли дождя замутили лобовое стекло.
  Лениган редко заходил так далеко. Пол Финн решил, несмотря на риск, пройти по бульвару в обратную сторону пешком.
  Однако он этого не сделал. Ему мешала тревога, почти предчувствие. Теперь он боялся худшего и хотел знать все точно.
  Узнать было просто. Выработанный им самим план действий в экстренном случае предусматривал, что при возникновении опасности, требующей немедленной эвакуации, Кэрол, то есть Мойра Бабинс, должна привести «Гоблин» к Бьюту. Туда должен прибыть и Дэвид.
  Пол Финн включил «дворники». Равнодушные к частому мелкому дождику парусники продолжали плавать по коротким волнам, гребни которых украшала белая пена.
  Когда Пол Финн заметил «Гоблин», пришвартованный у причала, у него сжалось сердце. Подтверждались его худшие опасения. Он остановил автомобиль, выключил «дворники» и мотор. Финн думал о своем доме в Богани-Вуд и о своих картинах. Он любил эту виллу и жалел, что пришлось бросить некоторые полотна.
  Оставив ключ в замке зажигания, Финн прошелся по набережной, прежде чем подняться на борт яхты. Надо было убедиться, что вокруг нее нет подозрительных, личностей.
  Через несколько минут, успокоившись, насколько возможно, он прошел по мостку, соединявшему «Гоблин» с набережной. Ему в голову пришла мысль, что, как только они выйдут из относительно спокойных вод залива, плавание перестанет казаться развлекательной прогулкой. Если верить газетам и радио, всю Северную Атлантику сотрясали страшные штормы. Первая страница «Санди Мейл» была посвящена гибели рыболовецкого судна, десять членов экипажа которого так и не были найдены, несмотря на масштаб спасательных операций.
  Открылась дверь рубки, и карлик Гордон сухо спросил:
  — Кто вы? Кто вам позволил подняться на борт?
  — Я хотел бы встретиться с Кэрол, — ответил Пол Финн.
  Карлик замер. Его большие глаза навыкате полузакрылись. Он странно взглянул на пришедшего, потом обернулся и позвал:
  — Мама! Тут кто-то спрашивает Кэрол.
  Он отошел. Появилась бледная, с заострившимися чертами Мойра Бабинс.
  — Я только что приехал из Глазго, — сказал Пол Финн, — и должен встретиться с Кэрол по просьбе ее отца.
  — Кэрол здесь, — ответила Мойра Бабинс. — Она как раз ждет известий от отца.
  После обмена условными фразами Мойра Бабинс посторонилась и добавила:
  — Проходите. Не стойте под дождем.
  Пол Финн нагнулся, чтобы войти в низкую дверь, потом спустился следом за двумя остальными в главную каюту.
  — Я Айзобел, — представился он. — Вы знаете, где Дэвид?
  — Я встретилась с ним утром в Сандбанке, — ответила Мойра. — Он приказал мне начать осуществление экстренного плана, и больше я его не видела…
  Пирл вышла из каюты, где спала.
  — Добрый день, — сказала она.
  * * *
  — Добрый день, — поздоровался инспектор с полицейскими в форме, охранявшими Кеннета Ленигана.
  Он осмотрел разложенное на столе содержимое карманов задержанного, пролистал американский паспорт, сосчитал целое состояние в крупных английских, американских и французских купюрах.
  — Откуда взялись такие деньги? — удивился он.
  — Лежали у него в заднем кармане брюк, — ответил один из полицейских.
  Инспектор посмотрел на Ленигана.
  — Деньги, естественно, ворованные.
  — Я не вор, — с достоинством ответил Лениган. — Это мои деньги. Я честный американский турист.
  — Правда? Зачем же вы забрались в квартиру той девицы, взломав замок?
  — Я уже объяснял. Вчера я был у нее и забыл зажигалку. Завтра рано утром я должен уезжать в Лондон и хотел вернуть свою зажигалку.
  — Даже если вы говорите правду, вы виновны в незаконном проникновении в жилище путем взлома.
  — Мне очень жаль. Я не подумал.
  — Где вы живете?
  — В «Уэстбери», в Лондоне.
  — А здесь? Раз вы приехали вчера, то должны были где-то ночевать?
  — Я спал у одной девушки.
  — Ее имя, адрес?
  Лениган пожал плечами.
  — Ее зовут Дейзи, живет за замком. Я не запомнил названия улицы.
  — Мы проводим вас туда. И лучше вам вспомнить, где вы были.
  Инспектор вышел на несколько минут и позвал одного из полицейских. Лениган остался наедине со вторым. Нужно бежать и как можно скорее! Иначе дело плохо. Он знал, что наиболее легко бежать в первые полчаса после ареста.
  — У вас ключи от моих наручников? — спросил он, морщась, как будто ему действительно было больно.
  — Да, но я не могу их снять без приказа инспектора.
  — Вы могли бы их немного ослабить из простого человеколюбия.
  Полицейский кивнул, вынул из кармана ключ и подошел.
  — Мне стало очень больно, — сказал Лениган.
  Полицейский нагнулся. Лениган подставил ему сцепленные запястья, не очень вытягивая руки, чтобы заставить его подойти поближе. Полицейский вставил маленький ключик в замок первого «браслета», и тут Лениган нанес ему жестокий удар головой. Оглушенный полицейский распрямился с блуждающим взглядом, широко раскрыв рот. Лениган, прижав одну ладонь к другой, концами пальцев ударил полицейского в солнечное сплетение.
  Полицейский рухнул без сознания. Однако он выронил ключ от наручников, и Лениган потерял его из вида. На мгновение Ленигана охватила паника, и он беспорядочно стал искать ключ вокруг себя. Потом он взял себя в руки, глубоко вздохнул и начал действовать более методично. Наконец он нашел ключ под столом и сумел его взять.
  Через тридцать секунд он освободил руки, взял свои вещи и деньги, рассовал их по карманам. В коридоре послышались шаги. Он решил, что возвращается инспектор или второй охранник, быстро оттащил тело своей жертвы за стол и бросился к двери, готовый к новой схватке.
  Человек прошел мимо. Лениган услышал, как затихает шум шагов, и его мускулы расслабились. Он снял очки, тихо открыл дверь. В коридоре никого. Он пошел к выходу.
  В нескольких метрах дальше коридор поворачивал. В углу висела одежда. Лениган снял свою кепку, примерил шляпу. Велика. Вторую. Маловата, но подойдет. Он двинулся дальше. Его сердце колотилось в бешеном ритме, но он полностью контролировал себя.
  Женщина с двумя детьми вышла из коридора с другой стороны и начала спускаться по лестнице. Лениган догнал их и остался рядом, как будто они были вместе. Он услышал звук открывающейся сзади двери и узнал голос инспектора.
  — Идите, — говорил инспектор, — и смотрите, чтобы он не сбежал.
  Лениган подумал, что речь идет о нем. Мускулы его спины напряглись, потому что кто-то — вероятно, второй из охранявших его полицейских — прошел по площадке метрах в трех сзади.
  Когда Лениган спустился на первый этаж, его лоб был покрыт холодным потом. Он заговорил с шедшей рядом рыжей девочкой с симпатичной мордашкой и даже взял ее за руку, несмотря на враждебный взгляд матери. Так он прошел мимо дежурного у входа.
  Теперь следовало действовать быстро. Возможно, именно в этот момент второй полицейский обнаружил своего оглушенного коллегу. Лениган заметил несколько стоящих возле стены велосипедов. С совершенно естественным видом он сел на один из них и помчался вниз по склону. Больше всего ему хотелось добраться до того места, где должен ждать «Гоблин». Но он думал об Айзобеле, который, очевидно, искал его на бульваре. Лениган не мог его бросить.
  Быстро доехав до порта, он бросил велосипед в углу и смешался с толпой гуляющих.
  * * *
  Закрывшись в телефонной кабине на эспланаде, Юбер заканчивал информировать капитан-лейтенанта Чарлза Эйзена о последних событиях: арест Ленигана, установление личности его шефа, Пола Финна, и отъезд последнего.
  — Мы теперь собираемся на Бьют. Я начинаю побаиваться, что «Гоблин» пришел сюда, чтобы забрать всех главных членов группы…
  — К сожалению, у меня никого нет на острове, чтобы помочь вам, — ответил Чарлз Эйзен. — Мои ребята и их катер — на континенте, как раз напротив «Гоблина». Они следят за яхтой в подзорную трубу, чтобы начать погоню, если она выйдет в море. Хотите, я пришлю к вам парней из спецотдела Скотленд-Ярда? Их тут трое, приехали из Глазго. Если придется проводить аресты, лучше, чтобы это делали они. Если держать их в стороне, могут быть серьезные неприятности. Точно.
  — Присылайте, — согласился Юбер. — Никогда не следует отвергать дружескую помощь.
  — О'кей. Местом встречи я назначу «Гейл-бар». Это рядом с портом, но несколько в стороне. Они будут там через час. Чтобы вас узнали, разговаривайте с Энрике по-французски. Они вас спросят: «Вы французы?» Вы ответите: «Нет, американцы, но у обоих предки французы». Тот, кто к вам обратится, скажет: «Занятно. Моя бабушка по материнской линии тоже была француженкой, из Марселя». Запомнили?
  — Повторяю, — ответил Юбер.
  Он повторил без ошибок.
  — О'кей! — одобрил Эйзен. — Желаю вам удачи. Да! Чуть не забыл. Скауты обнаружили тело Мэриан Андерсон в одном из гротов в десяти километрах северо-западнее Сандбанка.
  Юбер повесил трубку и подошел к Энрике, ждавшему снаружи под дождем.
  — Теперь, — решил Юбер, — берем такси и едем взглянуть на этот «Гоблин».
  Они без труда нашли такси — величественный черный «хамбер» старой модели, с разделительным стеклом в салоне, похожий на те, в которых некогда ездила королева-мать.
  — Мы получим подкрепление, — сообщил Юбер. — Трех парней из спецотдела Скотленд-Ярда.
  — Как будто без них не обошлись бы, — буркнул Энрике.
  — Не ворчите. Мы не можем делать все сами: следить за домом Финна, за «Гоблином» и не давать им удрать. Кроме того, вместе с людьми из спецотдела мы сможем зайти в полицейский участок поболтать с Лениганом.
  Юбер велел таксисту остановиться на довольно большом расстоянии от порта, и дальше они пошли пешком. Несмотря на дождь, на улицах было много народу. Как всегда в воскресный день в Великобритании, многие бары были закрыты. Юбер спросил себя, работает ли «Гейл».
  Вдруг он увидел старый черный «моррис-минор» Пола Финна и безошибочно узнал его по номеру. Еще через несколько шагов он заметил «Гоблин», стоявший у причала среди других парусников.
  Они вошли в пивную на первом этаже гостиницы и сели возле застекленной стены, выходящей на улицу. Отсюда они могли одновременно видеть и яхту, и «моррис».
  Они заказали пиво. Юбер расплатился, чтобы иметь возможность уйти сразу в случае необходимости. Вокруг них мужчины играли в карты, семьи пили чай. Двое мальчиков лет десяти «стреляли» друг в друга из прекрасно сымитированных пластмассовых «люгеров».
  На «Гоблине» не было заметно никаких признаков жизни. Полчаса прошло без каких бы то ни было событий, но вот появился Лениган, уже без очков и в шляпе. Юбер и Энрике не видели, как он подошел, и не узнали бы его, если бы он не поднялся на борт яхты. Только тогда они узнали его по пальто из плотной шерсти и походке.
  Лениган тотчас исчез в рубке, и через несколько секунд карлик Гордон поднялся на палубу и стал убирать сходни. Юбер выругался:
  — Черт! Они сматываются.
  Он посмотрел на Энрике.
  — Вы без оружия, как и я?
  Энрике пожал плечами.
  — Только струна, и то неподготовленная. Я не мог предположить…
  Взгляд Юбера остановился на игрушечных «люгерах», и он подозвал мальчишек:
  — Эй, покажите ваши пушки.
  Мальчишки гордо показали игрушки. Юбер и Энрике взяли каждый по пистолету и осмотрели их.
  — Хорошая работа, — оценил Энрике. — Я уверен, что, если будет не слишком светло, как сейчас, с двух метров не отличишь от настоящих…
  — Убежден в этом, — ответил Юбер. — Сколько вы за них заплатили, ребята?
  — Фунт за штуку, сэр.
  — Я куплю вам другие, по два фунта за штуку, — предложил Юбер. — Мы хотим подшутить над друзьями.
  Один из мальчиков быстро отступил, прижимая игрушку к груди.
  — Он чокнутый! — крикнул он второму.
  Но того предложение заинтересовало.
  — Два фунта? — переспросил он.
  — Два фунта каждому! — подтвердил Юбер. — Но сейчас. Через две минуты это уже не будет меня интересовать.
  — Я не хочу продавать мой «люгер», — запротестовал первый.
  Второй посмотрел на него с некоторым высокомерием.
  — Подумай, с двумя фунтами мы сможем купить автоматы. Помнишь автоматы? Клевые, а?
  Он сделал вид, что держит это оружие у бедра, и полоснул по бару воображаемой очередью:
  — Тра-та-та-та-та!
  Первый повеселел. Он уже был убежден, но привел последний довод «против»:
  — А что скажут наши старики?
  Второй с презрением пожал плечами.
  — Они даже не заметят.
  Юбер достал из кармана четыре фунтовые бумажки.
  — Ну, согласны? — спросил он.
  — Согласны, — решились ребята.
  Они положили свои пистолеты на стол и получили каждый по два фунта. Юбер сунул игрушечный «люгер» в карман плаща, Энрике сделал то же самое, и оба встали.
  — Если вы хотите пошутить, — предложил тот паренек, что был побойчее, — мы могли бы пойти с вами. Мы любим шутить, верно?
  — Точно, — подтвердил второй.
  — Очень жаль, ребята, — возразил Юбер, — но если вы пойдете с нами, ничего не выйдет. Мы вам расскажем.
  Они вышли. От ветра и дождя на секунду перехватило дыхание. Гордон уже убрал сходни и теперь снимал швартовочные концы. Юбер бросился вперед, Энрике следовал за ним, ворча насчет несознательности родителей ребят:
  — Если разрешать им с такого возраста играть подобными штуками, как можно остановить войны?
  Юбер был полностью с ним согласен, но отвечать не было времени. Никем не замеченные, они подбежали к яхте. Работал мотор, и по силе выхлопа Юбер понял, что это не вспомогательный, а форсированный двигатель, способный развить большую скорость.
  Гордон, возвращавшийся в рубку, заметил Юбера в тот момент, когда тот прыгнул с берега на борт. Он замер от изумления. Энрике налетел на него, как молния.
  — Сваляешь дурака — сразу умрешь! — буркнул он. — Вперед!
  Гордон взглянул на «люгер» у бедра Энрике и подчинился. Юбер вошел в рубку. Мойра Бабинс стояла у штурвала. Занятая маневром, она еще ничего не заметила. Юбер заколебался на десятую долю секунды. Внизу находились двое мужчин. Они были наиболее опасны, и осторожность требовала нейтрализовать их в первую очередь. Он спустился по лестнице, ведущей в кормовые помещения, держа в руке «люгер» и прекрасно зная, что его лучшим козырем остается внезапность.
  Слишком поздно он заметил ручку метлы, неожиданно упавшую поперек ступенек. Споткнувшись, он упал вперед. Середину каюты занимал стол, и Юбер понял, что разобьет о него голову, если не сможет амортизировать удар. Он бросил свой игрушечный «люгер» и уперся ладонями в стол. Он все-таки ударился головой, но без особого вреда. Поднявшись, он увидел Ленигана и Финна, стоявших по обеим сторонам двери и державших его на мушке своих пистолетов. Их оружие явно не было имитацией.
  — Если вы предупредите вашего коллегу, — мягко проговорил Пол Финн, — вам конец.
  Суровый взгляд и холодная уверенность Финна не слишком испугали Юбера. Раз они до сих пор не выстрелили, значит, не собираются его убивать, по крайней мере сразу. Однако Энрике со своим игрушечным «люгером» все равно ничего не мог сделать.
  Лениган подобрал пистолет Юбера и затрясся от хохота.
  — И с этим вы хотели нас взять?! — воскликнул он.
  Он бросил игрушку Полу Финну, который поймал ее левой рукой.
  — Мои средства не позволяют мне купить настоящий, — сказал Юбер. — Но он производит впечатление…
  Он потер лоб.
  Пол Финн бросил игрушку на скамейку и велел Ленигану:
  — Сходите за вторым.
  Лениган поднялся. Пол Финн объяснил:
  — Мы увидели вас в иллюминатор.
  Юбер пожал плечами.
  — У нас не было выбора. Вы собирались бежать, и нам надо было действовать быстро.
  — Понимаю, — кивнул Пол Финн.
  Энрике Сагарра вышел, держа руки поднятыми. Пол Финн велел им встать лицом к перегородке. Кораблик отчалил. Юбер подумал, что люди Чарлза Эйзена увидят отход «Гоблина» и начнут его преследование. Как будто прочитав его мысли, Пол Финн проговорил:
  — Чтобы лишить вас последней надежды, сообщаю: нам известно, что быстроходный катер американских Военно-Морских Сил следовал за «Гоблином» от Холи-Лох. Теперь его экипаж следит за нами с другой стороны пролива. Но сейчас к Иннеллану подходит пароход «Куин Мэри II». Мы спрячемся за ним, и пока ваши друзья заметят, что нас нет, будет уже поздно. При такой плохой видимости они не будут знать, поднялись ли мы к Дунуну или, наоборот, направились в открытое море. Могу вам сказать, что мы выберем второй маршрут. Предлагаем вам круиз-сюрприз, господа.
  Юбер и Энрике почувствовали, что их моральный дух тает, как кусок льда под струей горячей воды. Однако Юбер заметил:
  — Не знаю, удачно ли вы выбрали время. Если верить газетам, море сейчас довольно бурное.
  Глава 11
  Командующий Четырнадцатой эскадрой капитан первого ранга Дин Л. Бесвик по прозвищу Паша, задумчиво смотрел на капитан-лейтенанта Чарлза Эйзена, начальника службы безопасности базы, только что закончившего отчет о последних событиях.
  — Если я правильно понял, — произнес Паша, — полковник Юбер Бониссор де Ла Бат и его помощник Энрике Сагарра были похищены членами советской шпионской сети, собравшейся, возможно, в полном составе, на борту «Гоблина», а «Гоблин» смог уйти от наблюдения ваших людей, спрятавшись за одним из пароходов в устье Клайда. «Гоблин» не вернулся на место своей стоянки в Холи-Лох и не был обнаружен в ходе поисков. Таким образом, можно сделать вывод, что яхта вышла в отрытое море, несмотря на шторм, и в настоящее время встретилась с одним из советских «траулеров», следящих за нашими подлодками.
  — Совершенно верно, — подтвердил Эйзен. — При содействии инспекторов спецотдела Скотленд-Ярда мы провели обыск в домах Бабинсов, Ленигана и Пола Финна, который, возможно, был руководителем сети. Безрезультатно. Они уничтожили или взяли с собой все, что могло их скомпрометировать.
  Паша медленно закурил сигарету.
  — В общем, — заключил он, — можно сказать, мы потерпели полное поражение?
  — Я бы с этим не торопился, — возразил Эйзен.
  Паша бросил на него острый взгляд.
  — Почему?
  — Потому, господин капитан первого ранга, что в Северном проливе найти яхту или траулер не так уж сложно.
  — Вы хотите, чтобы мы попросили помощи у Британского флота?
  — Не вижу в этом необходимости. За пределами британских территориальных вод мы имеем право делать все, что хотим, без оглядки на наших союзников.
  Капитан первого ранга Бесвик нахмурился и вынул изо рта сигарету.
  — Надо знать, какими единицами мы можем располагать в Ирландском море. К тому же потребуется согласие Вашингтона, по крайней мере в отношении «траулера». Яхта зарегистрирована в британском порту, и с ней все может пройти нормально…
  — Разве «Джордж Вашингтон» не готовится к выходу в море? — мягко спросил Эйзен.
  Паша подскочил.
  — Вы сошли с ума, старина! Мы не можем рисковать атомной подлодкой в подобной акции.
  — Это можно будет считать несчастным случаем, — вкрадчиво начал Эйзен. — Послушайте…
  * * *
  Юберу снилось, что он, балансируя, идет по перилам виадука. Справа блестели мокрые от дождя железнодорожные рельсы, слева была черная бездна. Вдруг из темноты с жутким грохотом выскочил поезд. Вздрогнув, Юбер оступился и упал в пустоту. Похолодев от страха, он подумал, что сейчас умрет. Потом был удар.
  Он лежал в темноте, и голову его разрывал адский грохот. Он почувствовал, что куда-то катится, и наткнулся на что-то твердое. Это окончательно разбудило Юбера. Он понял, что жив, но не мог осознать, где находится и что это за непонятные толчки и оглушительный шум.
  Затем он вспомнил, как их захватили на «Гоблине». Кеннет Лениган предложил сделку: или Энрике и он примут снотворное, или для их нейтрализации будут приняты крайние меры. Лениган и Пол Финн казались не расположенными к снисходительности. Наоборот, они были готовы скорее убить своих пленных, чем подвергнуться из-за них малейшему риску. Энрике стал насвистывать: «Пока жив, остается надежда». Юбер тоже был убежден, что непоправима только смерть. Они выбрали снотворное.
  Сколько времени они проспали? Где Энрике? По-прежнему ли они на «Гоблине»? Юбер перевернулся на спину и поискал во внутреннем кармане пиджака фонарик. Тот был на месте, как и бумажник. Достав фонарик, Юбер включил его.
  Он находился в узкой каюте корабля. Две койки — одна над другой; шкаф у противоположной стены; между ними — узкий проход, заканчивающийся иллюминатором с одной стороны и дверью — с другой.
  Юбер сел и передвинулся к двери. Ему пришлось упереться ногами, чтобы не упасть. Корабль, который явно не был «Гоблином», качался, нырял вниз, трещал всеми переборками и вибрировал, сотрясаемый штормовым морем. Время от времени винты оказывались над водой, и тогда на короткое мгновение все судно превращалось в гигантский вибратор.
  Левой рукой Юбер крепко вцепился в лесенку, позволявшую подниматься на верхнюю койку, затем поджал под себя ноги и встал. Корабль вздыбился и ринулся вниз с громким звуком, похожим на пушечный выстрел. Юбер почувствовав, что может вывихнуть руку, отпустил лесенку. Тут же он отлетел к шкафу и, ударившись, упал на колени, наполовину оглушенный.
  Фонарик упал. Юбер попытался поднять его, но тот катался из стороны в сторону. Ему все-таки удалось поймать фонарик и подняться, держась за лесенку.
  Он увидел Энрике, лежавшего ничком на верхней койке. Ее край был достаточно высоким и не давал Энрике упасть.
  Юбер направил луч прямо в лицо Энрике. Тот с трудом раскрыл глаза. Его губы пошевелились, но Юбер не расслышал его слова. Из-за адского шума приходилось орать.
  Юбер быстро приходил в себя. Его мозг работал свободнее, и он быстро восстанавливал контроль над мускулами. Опустив лесенку, Юбер попытался открыть дверь, но она была заперта снаружи. Тогда он добрался до иллюминатора и отодвинул черную занавеску. Именно в этот момент судно рухнуло с волны, переваливаясь с одного борта на другой. Юбер увидел новую надвигающуюся волну высотой с шестиэтажный дом. Он непроизвольно загородил лицо рукой. Гора воды обрушилась на корабль. Некоторое время, показавшееся Юберу бесконечным, он видел только воду и думал, что они идут ко дну. Затем корабль, скрипя всем корпусом, вынырнул.
  Юбер отвернулся, чтобы не видеть новой волны. Он решил, что это зрелище не способствует поднятию морального духа.
  Он осмотрел содержимое своих карманов. Все, за исключением ножа, было на месте. Затем он стал разглядывать их тюрьму. Шкаф заперт на ключ, под нижней койкой ничего нет. Юбер поднял одеяло. Простыни не было, а на матраце и одеяле имелись метки с надписями на русском языке. Юбер, долгое время изучавший русский в спецшколе ЦРУ, без труда прочел их. Он выяснил, что их корабль называется «Никольск». По всей вероятности, они попали на один из таинственных русских «траулеров», снабженных радарами и мощными рациями, которые регулярно «ловят рыбу» в таких стратегически важных местах, как устье Клайда или районы ежегодных маневров Военно-Морских Сил НАТО.
  Юбер выпрямился. Энрике, опираясь на локоть, смотрел на него.
  — Что происходит? — крикнул он. — Где мы?
  — На русском «траулере», — ответил Юбер так же громко. — Если этот шторм не отправит нас на дно, мы вполне можем очутиться в Ленинграде или где-то поблизости от него…
  Энрике запустил пальцы в свою темную шевелюру. Рывок корабля отбросил его к перегородке. Она покопался во внутреннем кармане и достал брошюрку.
  — Одолжите мне ваш фонарик, — попросил он.
  Юбер нашел возле двери выключатель, нажал на него, и каюта осветилась.
  — Да здравствует свет! — крикнул Энрике.
  Он раскрыл брошюрку и прочитал:
  — «Где найти помощь, когда вы… встревожены… нуждаетесь в божественном покровительстве… отступаете или побеждены…» Как по-вашему, что лучше всего подходит к нашему положению?
  Юбер выключил фонарик и убрал его в карман. Он потерял равновесие и сильно ударился плечом о шкаф.
  — Куда же вы? Не уходите! — крикнул Энрике, казалось, находившийся в прекрасном настроении.
  Юбер подождал, пока нос корабля поднимется и его толкнет в сторону коек. В спину ему что-то стукнуло: от удара открылась дверца шкафа.
  Шкаф был пуст. Его фанерная стенка показалась Юберу не очень прочной. Он уперся обеими руками в койку Энрике, отступил, понял правую ногу, прижал подошву ботинка к дальней стенке шкафа и нажал изо всех сил.
  Послышался зловещий хруст, слившийся с окружающим грохотом. Перегородка подалась, но что-то удерживало ее с другой стороны. Юбер несколько раз ударил по ней ногой, потом стал давить. Хорошо натренированный физически, он обладал большой силой. В тот момент, когда Энрике предложил ему свою помощь, все закончилось.
  Юбер повернулся посмотреть на результат. С другой стороны стоял точно такой же шкаф. Пришлось снова преодолеть сопротивление дверей и горизонтальных полок. Наконец Юбер расчистил путь и прошел в каюту, совершенно не отличимую от той, куда их поместили. Он нажал на ручку и убедился, что дверь не заперта.
  — Погасите свет, — крикнул он Энрике.
  Стало темно. Юбер осторожно открыл дверь. Перед ним был коридор, скупо освещенный синими лампами. Коридор был пуст. Весь экипаж, очевидно, боролся со штормом.
  Юбер закрыл дверь и включил свет в каюте. Энрике уселся на койку.
  — Вы имеете представление о том, сколько человек может быть на этом чертовом корабле? — спросил Юбер.
  — Ни малейшего. От пятнадцати до тридцати. А что? Считаете, что мы вдвоем сможем его захватить?
  — Ничего я не считаю, — ответил Юбер, — но было бы неплохо сообщить Эйзену о том, что с нами произошло…
  — Можно послать ему открытку.
  — Не говорите глупостей! Достаточно продержаться в радиорубке минуты две-три, чтобы послать сообщение.
  Энрике заметил:
  — Вы думаете, Эйзен сидит на приеме?
  — Служба безопасности Четырнадцатой эскадры постоянно прослушивает частоту, используемую советскими «траулерами». Все записывается на пленку.
  — Вы сообщаете мне столько нового…
  — Людей надо нейтрализовать, — продолжал Юбер, — но не убивать. Пока не прольется кровь, у нас останется шанс выпутаться. Не забывайте об этом.
  Энрике принял оскорбленный вид.
  — Зачем вы мне это говорите? Можно подумать, у меня есть привычка убивать людей направо и налево….
  — Оставьте вашу струну, — настаивал Юбер.
  Энрике постоянно носил на шее зашитую в воротник пиджака струну от пианино. Чтобы привести ее в «боевую готовность», достаточно было найти две импровизированные рукоятки и закрепить их на ее концах.
  — Пошли? — спросил Энрике.
  — Пошли, — решил Юбер.
  Они выбрались из второй каюты и закрыли дверь.
  * * *
  Удобно сидя во вращающемся кресле в рулевой рубке, капитан «Никольска» наблюдал за огромными волнами. Они накатывались на его корабль через равные промежутки времени и разбивались о него с громким шумом. На несколько бесконечных секунд у него возникало чувство, будто он оказался в гигантском аквариуме. Потом судно выныривало, отовсюду выливалась вода, и в замутненные стекла можно было различить следующую волну.
  Капитан взглянул на рулевого, чье напряженное лицо окрашивалось в зеленоватый цвет светящимся компасом. Склонившись над экраном радара, рядом стоял помощник капитана.
  Новая волна обрушилась на «Никольск». Корабль затрещал так, будто разваливался. Капитан встал. В полумраке слабо поблескивал машинный телеграф. Капитан посмотрел на электронный зонд. Прежде чем делать поворот, придется замерять глубину.
  В Северном проливе они были в ловушке, как рыба в сети. Ветер баллов девять-десять дул с запада, и «Никольск» не мог долго держаться к нему боком, рискуя перевернуться. В нормальной ситуации следовало бы вернуться назад и укрыться в одном из портов устья Клайда. Но «Никольск» был необычным кораблем, и естественные решения были не для него. Капитан мог только идти носом против ветра до границы ирландских территориальных вод, а потом возвращаться к шотландским берегам, всякий раз делая поворот у границы территориальных вод Великобритании.
  Капитан подумал о «Гоблине», который они бросили после того, как взяли на борт его пассажиров. Он прошел в радиорубку, расположенную за машинным телеграфом. Ему пришлось цепляться за все, что можно, качаясь на полусогнутых ногах, чтобы сохранить равновесие. Удерживаемый в кресле ремнем, дежурный радист слушал едва различимое в гуле попискивание морзянки. Он снял наушники и, глядя на капитана, отрицательно покачал головой, показывая, что нет ничего интересного. Капитан секунду смотрел на приемники, передатчики, магнитофоны, потом воспользовался движением корабля, чтобы подойти к столу и взять журнал учета радиоперехватов.
  Как и всегда во время шторма, передавали в основном сигналы бедствия и просьбы о помощи. В Северном и Ирландском морях, а также в Северной Атлантике оставалось немало судов, попавших в более или менее трудное положение. Сигналов СОС было полно, но «Никольск» это не интересовало. «Никольск» не был спасательным кораблем, и приказы четко запрещали капитану оказывать помощь терпящим бедствие. Ни один посторонний не должен был видеть необычное оборудование «траулеров»-шпионов.
  Капитан положил журнал, дружески хлопнул радиста по плечу и возвратился в рулевую рубку. Корабль нырнул в яму, винты крутились в воздухе. Потом он ударился в стену воды, несшуюся со скоростью скорого поезда. Капитану показалось, что его корабль столкнулся с каким-то другим. От сильного толчка капитан полетел вперед, наткнулся на рулевого, и оба повалились на пол…
  * * *
  Юбер и Энрике, промокшие до костей, ослепленные водой, с подкатившим к горлу желудком, поднялись на верхнюю палубу за надстройкой. Им было страшно, но ни тот, ни другой не признавались в этом и не предлагали вернуться.
  Когда «Никольск» снова зарылся носом в волну, они воспользовались креном, чтобы скользнуть к лестнице, ведущей на капитанский мостик.
  Они взобрались по ней на площадку и легли за выгнутым листом железа. На них обрушились тонны воды. Им показалось, что они будут смыты за борт. Потом корабль снова вынырнул.
  Юбер поднялся и заглянул в иллюминатор рулевой рубки, по которой двигались тени, похожие в слабом свете на призраки. Она отступил на боковую площадку, увидел на двери изображение молнии и вошел в помещение.
  Последовавший за Юбером в радиорубку Энрике сразу же закрыл дверь. Радист, не имевший оснований для беспокойства, даже не посмотрел на них. Он наклонился в другую сторону, поднимая с пола журнал учета радиоперехватов. Подняться он не успел. Расставив ноги и опершись левой рукой о стол, Юбер нанес ему сокрушительный удар за ухом.
  Энрике обошел стол и встал перед широко открытой дверью в рулевую рубку. Он заметил капитана, вытиравшего лицо в своем кресле, рулевого и помощника капитана, склонившегося над экраном радара.
  Юбер быстро заглянул в раскрытый на столе журнал, где нашел последние координаты, установленные с помощью радиомаяков: пять градусов сорок семь минут восточной долготы и пятьдесят пять градусов восемь минут северной широты. Он включил передатчик, прижался к креслу и, положив палец на радиоключ, стал отстукивать сообщение:
  Юбер Ла Верн Чарлзу Эйзену. Являемся пленниками на борту русского траулера «Никольск». Последние координаты пять градусов сорок семь минут восточной долготы и пятьдесят пять градусов восемь минут северной широты. Идем против ветра. Рассчитываем вашу помощь. Юбер.
  Энрике, стоявший в углу у двери, продолжал наблюдать за рулевой рубкой. Юбер включил радиотелефон и стал передавать тот же текст. Часы на стене показывали четыре часа сорок семь минут.
  Он перешел на прием, надеясь получить ответ. Пока их не обнаружили, можно было оставаться в радиорубке.
  * * *
  Атомная подводная лодка «Джордж Вашингтон» плыла на юго-запад на перископной глубине, но в течение часов наблюдатели не видели ничего, кроме огромных волн, следовавших одна за другой через короткие промежутки времени и ослеплявших их на несколько секунд.
  Капитан, передавший управление своему старшему помощнику, находился у себя в каюте. Чарлз Эйзен сидел напротив него в кресле, скрестив ноги и нервно посасывая незажженную сигарету.
  — Не думаю, что мы сможем их найти, если шторм затянется, — сказал командир. — А потом…
  Он заколебался и продолжил:
  — Боюсь, что легкая скорлупка вроде «Гоблина» не сможет долго продержаться в такую погоду, особенно если ее экипаж состоит из одних любителей.
  Эйзен не ответил. Он думал о Юбере, и его мысли были отнюдь не оптимистичными. Он взглянул на часы: четыре сорок восемь. Когда рассветет и шторм немного утихнет, можно будет попросить помощи у британской морской авиации…
  Постучав, вошел матрос, передавший командиру радиограмму. Тот ознакомился с ее содержанием с медлительностью, вызвавшей у Эйзена раздражение, и наконец протянул ему.
  — Боюсь, все кончено, — глухо сказал он.
  Чарлз Эйзен прочитал сообщение, поступившее с «Протеуса». Там указывалось, что изуродованный корпус «Гоблина» выброшен на берег. На борту никого нет.
  Чарлз Эйзен вдруг почувствовал огромную усталость и грусть. Командир лодки, смотревший на него, спросил:
  — Я могу отдать приказ повернуть?
  Эйзен провел пальцами по глазам, глубоко вздохнул и ответил:
  — Думаю, можете.
  Он резко встал.
  — Это ужасно, — добавил он.
  Матрос вернулся, неся новую радиограмму. Командир прочитал ее и окликнул выходившего Эйзена:
  — О Господи! Прочтите.
  Эйзен вернулся. На листке были два вызова Юбера, перехваченные и записанные дежурными радистами «Протеуса».
  — Я начинаю верить в чудеса, — произнес Эйзен.
  Командир скривился.
  — Это нам не очень поможет, — заметил он. — Мы не можем обстрелять в открытом море советский траулер. Это слишком серьезный инцидент.
  Чарлз Эйзен подошел к висевшей на стене карте, секунду смотрел на нее, и его широкие плечи опустились. Он обернулся и посмотрел на командира лодки со странной улыбкой на губах.
  — Кто вам говорил об обстреле? — спросил он.
  Глава 12
  По всему кораблю разнесся металлический звон машинного телеграфа. Рулевой повернул колесо штурвала. «Никольск» лег на левый борт. Захваченные врасплох Юбер и Энрике отлетели к переборке. В бок кораблю ударила огромная волна. Юберу показалось, что корабль взрывается. Сидя у стены, он почувствовал, как под ним поехал пол, его ноги оказались выше головы. Он подумал, что «Никольск» переворачивается и все кончено.
  Но быстрые звонки машинного телеграфа продолжались. Моторы урчали, корпус трещал, вода заливала все, потом отступала. Вдруг, словно по волшебству, «траулер» взобрался на волну, и все встало по местам. «Никольск» нырял и взметался вверх, как катящаяся по рельсам тележка «русских горок». Последний звонок был заглушен рокотом моторов. Они были спасены.
  Юбер поднялся, оглушенный и с пустой головой. Рядом с ним Энрике старался сделать то же самое, отвлеченно глядя на свой полуоторванный ноготь. Юбер подумал, что эта пауза в борьбе «траулера» со штормом позволит экипажу ходить по кораблю. Не имея оружия, они не смогут долго продержаться, а еще надо было предупредить Эйзена об изменении курса.
  Юбер вернулся к столу, качаясь, как пьяный. Он увидел, что радист шевелится, но не придал этому особого значения. Он хотел включить радиопередатчик, но радист завопил и оттолкнул его.
  Прибежали капитан и еще один матрос снаружи. Тот увидел, что пленные выбрались из каюты, и пришел, вооружившись автоматом.
  Конец. Юбер и Энрике подняли руки. По пальцам испанца текла кровь. Радист, не совсем точно представлявший себе, что произошло, объяснял, массируя шею:
  — Они меня ударили и попытались захватить рацию. Как вам это понравится?
  Юбер, знавший русский, понял, что радист считает, будто его ударили несколько секунд назад. Разубеждать не стоило. Капитан посмотрел на Юбера.
  — Хотели передать сообщение? — спросил он.
  — Да, — ответил Юбер. — Я вспомнил, что сегодня у одного моего друга день рождения.
  Капитан не улыбнулся, но и не проявил враждебности.
  — Я отведу вас вниз, — заявил он. — Сожалею, но придется вас связать.
  — Мы сожалеем об этом еще больше, — искренне ответил Энрике.
  * * *
  Наступил грязно-серый день. Буря улеглась. Сила ветра упала до четырех-пяти баллов. Море оставалось бурным, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было ночью.
  Около семи часов пошел дождь. «Никольск» продолжал прокладывать себе путь, сделав еще один поворот. Он оставлял позади след, похожий на мыльную пену.
  С белым, как мел, заострившимся лицом Пол Финн вошел в каюту, где лежали крепко привязанные к койкам Юбер и Энрике. Вместе с ним по каюте распространился вкусный запах кофе.
  — Я узнал о вашей ночной выходке, — обратился он к Юберу. — Не повезло вам.
  — Всегда везти не может, — отозвался Юбер.
  — Я принес вам кофе.
  — Очень любезно, но как мы сможем пить?
  — Я вас развяжу. Теперь мы не оставим вас без присмотра.
  Он соединил слова с делом, начав с Юбера.
  — Вы должны радоваться, что оказались на борту одного из траулеров, которые так беспокоят ваши службы. Наверняка, вы первый американский агент, попавший на него.
  — Я польщен, — заверил Юбер.
  Он стал массировать затекшие запястья и лодыжки, пока Пол Финн освобождал Энрике. Пришедший кок налил им кипящего кофе, который они жадно выпили.
  — Можно узнать ваши намерения насчет нас? — спросил Юбер.
  — Я увезу вас в Россию, — просто ответил Пол Финн. — Вас допросят, а потом уж мы решим, как вас использовать. Могу заверить, что с вами будут хорошо обращаться…
  В эту секунду что-то подняло «Никольск» и швырнуло в сторону. Раздался громкий треск, по всему кораблю стали падать какие-то предметы. Пол Финн, отлетевший на кока, был весь в кофе. Он поднялся и воскликнул:
  — Что могло случиться?!
  Через несколько секунд пронзительно затрещал звонок. Пол Финн ушел по коридору, опираясь о стену, потому что траулер начал заваливаться на бок. Кок тоже убежал. Юбер и Энрике двинулись тем же путем. Из громкоговорителей звучал приказ капитана о немедленной эвакуации.
  Выйдя на палубу, они с изумлением увидели характерный силуэт американской атомной подлодки, лежавшей в дрейфе в нескольких кабельтовых. На мостике стояли офицеры, среди которых Юбер узнал мощную фигуру Чарлза Эйзена. Один из офицеров кричал в рупор извинения: они не видели траулер и случайно напоролись на него, когда поднимались на поверхность. Они готовы принять всех на борт.
  Без тени сомнения Юбер перелез через поручни и бросился в воду. Энрике последовал за ним. Оба быстро поплыли к «Джорджу Вашингтону», слабо покачивавшемуся на волнах. Эйзен помог им подняться на борт. Они переглянулись, но не нашли, что сказать, и просто рассмеялись нервным смехом, снимавшим слишком долгое напряжение.
  «Джордж Вашингтон» медленно подходил к своей жертве. Капитан «траулера» отдал приказ спускать на воду шлюпки, но на это уже не было времени. Экипаж и пассажиры попрыгали в воду за несколько минут до того, как «Никольск» затонул.
  * * *
  Радиоволны уже разносили по всему миру удивительную новость. Во время шторма американская атомная подлодка случайно протаранила советский траулер, который сразу же затонул. Весь экипаж был спасен, и правительство Соединенных Штатов уже предложило советскому правительству возместить нанесенный ущерб.
  «Джордж Вашингтон» взял курс к устью Клайда. Юбер, которому дали сухую одежду, вошел в помещение, где находились несколько спасенных: Пол Финн, Лениган и Бабинсы. Все были закутаны в одеяла.
  Юбер с чуть ироничной улыбкой обратился главным образом к Полу Финну:
  — Вы должны радоваться, что оказались на борту одной из атомных подлодок, которыми так интересуются ваши службы. Вы, наверняка, — первые советские агенты, попавшие на нее. Надеюсь, вас за это наградят… Конечно, когда вы вернетесь на родину, что произойдет не завтра… Особенно это относится к мистеру Ленигану, у которого на руках кровь.
  Пол Финн слегка улыбался. Вполне вероятно, что он думал о своем коллеге Абеле, которого обменяли на Паулса. У Ленигана была кислая мина. Мойра Бабинс казалась выжатой и неспособной ни на какую реакцию. Гордон процедил сквозь зубы ругательство, а Пирл посмотрела на Юбера своими широко раскрытыми прекрасными наивными глазами.
  — Не собираетесь же вы посадить в тюрьму меня? — мягко возразила она.
  — Если вы сможете доказать, что действительно являетесь несовершеннолетней, — ответил Юбер, — это, конечно, облегчит вашу участь. — И тихо добавил: — Зато усложнит мою.
  Настоящая партнерша
  Jean Bruce: “Une vraie panthère”, 1951
  Перевод:
  Глава 1
  Все лампы мгновенно погасли. В зале стало темно. Перекрывая приглушенные разговоры публики, забил барабан, постепенно усиливая звук. Разговоры смолкли. Напряженные лица внимательно вглядывались в темноту на сцене. Потом, резким ударом, барабан закончил свою роль. Наступила полнейшая тишина.
  Длинный, белый, тонкий луч прожектора внезапно прорезал тьму. Несколько секунд он скользил по сцене, потом вдруг остановился на кошмарном видении: на лице женщины, скрытом под какой-то страшной маской.
  Испуганные зрители задержали свое дыхание, испытывая чувство невольной тревоги при виде этой таинственной фигуры на сцене. Женщины в испуге судорожно искали руки своих спутников, надеясь найти защиту.
  Вдруг зазвучали трубы. Зажегся свет, сверкающий, ослепительный. Взорам восхищенной публики предстала мисс Пантер. Таинственная, одетая в темные бархатные брюки и блузку. Совершенно неподвижно она стояла позади своей черной маски. В правой руке она держала револьвер. Неожиданно она сделала несколько шагов назад и встала напротив большого медного канделябра, находившегося на столе на другом конце сцены. Молчаливый ассистент быстро зажег свечи, вставленные в этот канделябр.
  Свет был снова выключен, и снова послышался звук барабана. На сцене горела лишь одна свеча, слабый свет которой падал на девушку. Мисс Пантер медленно подняла правую руку. Мгновенная вспышка, оглушительный выстрел, и слабый свет свечи погас. Снова наступила полная темнота. Потом так же внезапно зажглись все лампы в зале.
  Зрители увидели мисс Пантер, и шепот удивления прокатился по залу. Брюки молодой женщины как будто растаяли в воздухе, обнажив чудесные ножки в шелковых чулках с подвязками. Гром аплодисментов приветствовал этот новый вид стриптиза, который принес такой небывалый успех мисс Пантер.
  Ассистент снова вышел на сцену и зажег свечу, а зал снова погрузился в темноту. При слабом свете, который падал на нее, мисс Пантер снова медленно подняла руку. Громкий выстрел снова заставил зрителей вздрогнуть, и снова свет свечи исчез. Полнейшая темнота секунды на две, на три, потом ослепительный свет, и перед восхищенным взором зрителей — мисс Пантер. Теперь уже без блузки, одетая лишь в лифчик, трусики и чулки.
  Шквал аплодисментов приветствовал ее. Ассистент снова подошел и зажег свечу… Все это повторялось несколько раз, и после каждого раза молодая женщина оказывалась все более раздетой. В конце концов она появилась на сцене почти совсем обнаженная: в наряде из ожерелья и маски, скрывающей ее лицо.
  Свечу зажгли в последний раз. В полумраке мисс Пантер подняла свою вооруженную руку, последовал выстрел… и полнейшая темнота в течение секунды. Громкие звуки труб, и поток ослепительного света. Восторженная публика, готовая взорваться аплодисментами, неожиданно замерла, потрясенная…
  Обнаженное тело мисс Пантер безжизненно лежало на сцене. Под ее левой грудью краснело пятно, которое медленно расплывалось, и кровь стекала на сцену…
  Наступил момент всеобщего оцепенения. Было ли это предусмотрено программой или то была совершенно неожиданная трагедия?
  Почти сразу же многие из присутствующих устремились на сцену, немедленно был опущен тяжелый занавес. А еще через минуту на авансцену вышел какой-то человек и поднял руку, призывая волнующуюся публику к тишине. Его резкий голос странно прозвучал в зале: он приносил от имени дирекции извинения за «неожиданный и совершенно непредвиденный инцидент».
  
  КТО УБИЛ МИСС ПАНТЕР?
  
  Солнечный луч радужными красками играл на стекле письменного стола.
  Питер Ларм развернул плитку шоколада и небрежно откусил. Потом он достал из раскрытой коробки, лежащей перед ним, сигарету, сунул в рот и зажег ее. Питер как-то обнаружил, что шоколад вместе с никотином дает очень приятное вкусовое ощущение. Жуя шоколад и не переставая затягиваться дымом сигареты, он пододвинул к себе утренние газеты и раскрыл лежащую сверху.
  На первой странице под огромным заголовком было напечатано сообщение о таинственной смерти мисс Пантер. Посредине находилась фотография артистки в «рабочем» костюме: она была в бархатной блузке с очень большим вырезом, в шелковых чулках и в черной маске. Молодая женщина стояла на одном колене и целилась в воображаемую цель.
  Рассмотрев взглядом знатока фигуру мисс Пантер, Питер Ларм принялся за чтение статьи. После подробного описания последнего выступления артистки журналист информировал читателей о первых выводах полиции, которые полностью исключали самоубийство. Пистолет, используемый девушкой, был бутафорией, годной лишь для того, чтобы производить много шума. Пуля 32-го калибра проникла в сердце, и наступила мгновенная смерть. По мнению полиции, очень трудно определить, с какой дистанции сделан выстрел. Так как было невозможно определить в этой сплошной темноте точное место, где находилась жертва в момент выстрела, то невозможно указать, откуда был произведен этот выстрел, сделанный убийцей.
  Мисс Пантер пользовалась услугами костюмерши, которая исчезла во время драмы. Естественно, что журналист считал ее предполагаемой убийцей, но необходимо было при этом найти причину убийства. До сих пор полиция не смогла обнаружить ни малейших следов ассистентки мисс Пантер, особы бледной, незаметной, с которой никто из служащих мюзик-холла не перемолвился ни единым словом.
  Личность же самой жертвы также была весьма малоизвестна. Никто не знал ни ее родителей, ни друзей, не было никаких сведений о ее прошлом.
  Питер Ларм отодвинул газету и ущипнул себя за кончик носа, что было признаком большого напряжения ума. Он не обернулся даже тогда, когда дверь под интенсивным толчком Флосси распахнулась и сама Флосси, очаровательная новая секретарша «Детективного агентства», влетела в его кабинет.
  — Клиентка, патрон.
  Питер взглянул на свою сотрудницу.
  — Флосси, — сказал он, — я ведь уже просил вас не беспокоить меня в то время, когда я думаю. Я этого не люблю!
  Ничуть не смутившись, красивая секретарша провела рукой по своим пышным волосам и ответила:
  — Эту женщину зовут Луиза, мисс Мак-Линен…
  Питер вынул сигарету изо рта.
  — Это имя мне ни о чем не говорит. — Потом, посмотрев в сторону двери, он спросил: — Красивая?
  Флосси пожала плечами и бросила на письменный стол газету, которую она держала в руке. Немного ироничным тоном она предложила:
  — Бросьте сюда взгляд и предупредите меня, если вы все же захотите повидать клиентку. Я попрошу ее пока подождать…
  Она быстро вышла из кабинета, покачивая бедрами под заинтересованным взглядом мистера Ларма, невольно вздрогнувшего, когда дверь с треском захлопнулась.
  Флосси Мармозе только пятнадцать дней как служила в этом агентстве. Дороти, прежняя секретарша, пылавшая любовью к своему фантастическому начальнику, боясь остаться старой девой, согласилась на предложение благонамеренного молодого человека, фабриканта шоколада (того самого шоколада, который поглощал в огромном количестве Питер Ларм), и вышла за него замуж.
  Питер Ларм испытал жестокое разочарование. За то время, что Дороти работала у него секретарем, он привык смотреть на нее, как, он думал, на свою собственность, считая ее такой же принадлежностью агентства, как и окружающую его мебель. Потом один его знакомый предложил ему нанять на освободившееся место Флосси, и он, после недолгого раздумья, согласился ее взять, так как она показалась ему симпатичной и достаточно смышленой.
  Флосси была маленькой и очень соблазнительной женщиной. Ее голубые с сиреневым оттенком глаза отлично контрастировали с великолепным ярким цветом ее волос, вьющихся крупными локонами. Лицо ее выражало смесь лукавства и приветливости, губы были полные и красиво очерченные. Правда, нос был немного великоват, а ноздри беспрестанно двигались, но и это совсем не портило ее. Отлично сложенная, с пышной грудью, которая не нуждалась ни в какой поддержке, и тонкой талией, она производила самое благоприятное впечатление.
  Флосси с первых же дней работы показала себя отличной секретаршей, но Питер не замедлил обнаружить в ней два больших недостатка. Молодая женщина беспрестанно курила турецкие сигареты с очень сильным запахом и имела слабость к портвейну, бутылку которого она всегда имела под рукой, в ящике своего стола. К тому же у нее была такая манера держаться и смотреть на мужчин, которая просто возмущала Питера: с первого дня своей работы она объявила ему, что он совсем не ее тип. Она любит, как она выразилась, мужчин типа гиббонов, с очень длинными руками. У Питера Ларма руки были нормальной длины, и он был возмущен ее дурным вкусом.
  Он вздохнул, стараясь не думать о Флосси, и взял газету, которую она ему так небрежно швырнула. Это был специальный выпуск. На первой странице крупными буквами было напечатано сообщение о задержании предполагаемого убийцы мисс Пантер. Детектив быстро прочитал статью. В ней говорилось, что полиция напала на след человека, бывшего тайным любовником жертвы, и Питер Ларм насторожился, когда прочитал его фамилию. Речь шла о некоем Грегори Мак-Линене, продавце магазина на Пятой авеню, у которого нашли оружие убийства. Грегори Мак-Линен признался в своих отношениях с мисс Пантер, но он беспрестанно повторял, что не понимает, как это оружие могло оказаться у него.
  С другой стороны, вопреки всякому здравому смыслу, он утверждал, что принимал у себя в квартире мисс Пантер накануне, около полуночи, то есть час спустя после того, как она была убита на сцене мюзик-холла в присутствии тысячи зрителей. Больше того, полиция, обыскивая комнату в отеле, где проживала жертва, обнаружила страховой полис на десять тысяч долларов в пользу Грегори Мак-Линена…
  У Питера вырвался свист, потом он автоматически бросил себе в рот остатки шоколада, закурил сигарету и нажал на кнопку звонка, находившуюся у него под рукой.
  Луиза Мак-Линен вошла почти сразу же, сопровождаемая Флосси. Блондинка. Лет сорока. Она, вероятно, в молодости была очень красива, но и теперь, несмотря на опечаленный вид, сохранила некоторую привлекательность. У нее было кроткое лицо с правильными чертами, на котором ясно читалось беспокойство, переполнявшее ее.
  Питер жестом руки указал ей на кресло, подождал, пока она сядет, и спросил:
  — Вы жена Грегори Мак-Линена?
  Без улыбки, красивая посетительница покачала головой.
  — Нет, сэр, я его мать…
  Удивленный, Питер не смог удержаться от восхищенного взгляда. Он постарался поскорее отвести свой взгляд от стройных ног женщины, приняв безразличный вид.
  — Я вас слушаю, — сказал он.
  Чистым, хорошо поставленным и звучным голосом, несмотря на его легкое дрожание от переживаемого, миссис Мак-Линен начала:
  — Вы знаете из газет, что моего сына задержали по обвинению в убийстве этой актрисы, мисс Пантер. — На момент у нее перехватило дыхание от подступающих слез, и она продолжала чуть слышно: — Я была в курсе этой связи. Грегори говорил мне о ней, и он хотел, без сомнения, жениться на своей подруге несмотря на то, что она была намного старше его. По словам моего сына, эта женщина не отказывалась от мысли выйти за него замуж, но никогда не давала ему определенного ответа… Что касается меня, то, если бы я не была настроена враждебно по отношению к этой связи, я все равно бы не верила в этот союз. Иногда я не могла удержаться… Вне всякого сомнения, мой сын все равно бы поступил по-своему… Но не в этом дело, мистер Ларм… Я совершенно уверена в невиновности моего ребенка и знаю, как вы умны — вы не раз доказывали полиции ошибочность ее обвинений… и вообще их ошибки.
  Питер слушал ее с глубоким вниманием, в то же время не переставая щипать себя за кончик носа. Так как он сразу не ответил ей, миссис Мак-Линен добавила:
  — Я умоляю вас согласиться помочь мне, мистер Ларм.
  Питер, казалось, очнулся от своих грез и осторожно сказал:
  — У вашего сына было найдено оружие убийства. С другой стороны, еще имеется эта неблагоприятная для вашего сына история со страховым полисом. Что вы сможете возразить против этих уличающих его фактов?
  Наступило долгое молчание. Глаза женщины наполнились слезами. Сердито она проговорила:
  — Ничего, мистер Ларм, ничего. Вы должны мне помочь…
  Питер оставил в покое свой нос и взял газету, лежащую перед ним. Без всякого энтузиазма он ответил:
  — Хорошо, я займусь этим…
  Кроткое лицо миссис Мак-Линен осветилось. Дрожащей рукой она открыла свою сумочку, лежащую у нее на коленях, и после небольшого колебания спросила:
  — Я, правда, не очень богата, мистер Ларм. Сколько вы думаете…
  Питер поспешно встал со своего кресла, пристально посмотрел на миссис Мак-Линен и ответил с неприязнью:
  — Как вы сами должны понимать, я не могу броситься в дело, и особенно в такое запутанное дело, без какого-либо задатка. Дайте мне сколько вы можете…
  Она осторожно предложила:
  — Сто долларов?
  Питер недовольно поморщился, но переживания матери его трогали, и он грубовато согласился:
  — Решено. Оставьте ваш адрес моей секретарше, и я буду держать вас в курсе дела.
  Глава 2
  Питер Ларм решительно вошел в кабинет Кенета Лиссома, защитника Грегори Мак-Линена. Адвокат был человеком маленького роста, в очках, подвижным.
  Питер расположился в кресле и без всяких предисловий начал:
  — Час тому назад у меня была посетительница, миссис Мак-Линен. Она просила меня заняться делом ее сына. Естественно, что она очень переживает. Я понимаю ее переживания и пришел к вам, чтобы узнать обо всем ваше мнение.
  Лиссом посмотрел на Питера пронизывающим взглядом и спросил, несколько растягивая слова:
  — Что она хочет, чтобы вы сделали?
  — Она, разумеется, совершенно уверена в невиновности своего сына! Она хочет, чтобы я провел свое собственное расследование на предмет обнаружения настоящего убийцы.
  Адвокат состроил гримасу и приподнял плечи.
  — Ведь это мать, и я ее понимаю. Но не создавайте себе никаких иллюзий. Так же как и полиция, я считаю своего клиента виновным. Он придумал совершенно абсурдную систему защиты. Я все же надеюсь убедить его быть более разумным. Если он будет настаивать, то, безусловно, получит электрический стул. Было бы значительно лучше просто рассчитывать на снисхождение…
  — Вы его уже видели? — перебил его Ларм.
  — Да, сегодня утром, но очень недолго. У нас совсем не было времени для серьезного разговора. Что касается моего мнения, то меня больше всего возмущает страховой полис, отмеченный позавчерашним днем.
  Питер насторожился.
  — Позавчера? — повторил он. — Черт возьми! Это определенно приведет его на электрический стул. Да, дела плохи… Когда вы снова увидите вашего клиента?
  — Сегодня днем. Вы хотите, чтобы я узнал от него кое-что и для вас?
  Питер вынул из кармана лист бумаги, весь исписанный мелким почерком, и протянул его адвокату:
  — Вы найдете здесь целую серию вопросов, на которые я хотел бы получить откровенные ответы вашего клиента. Я загляну к вам, когда вы получите ответы на мои вопросы. Вы не знаете, кто из полиции занимается этим делом?
  — Сержант Хастен, из городской полиции, — последовал ответ адвоката, сопровождаемый гримасой.
  Питер Ларм сморщился и заметил:
  — Мне совершенно понятна ваша гримаса…
  Затем он встал и добавил:
  — Хастен мой старый друг. Я хочу с ним встретиться.
  
  Питер Ларм в течение получаса нервно вышагивал по длинному коридору около кабинета сержанта Била Хастена. Секретарша полицейского посоветовала ему подождать возвращения ее начальника, отправившегося за уточнением некоторых деталей совершенного убийства.
  Это была отвратительная старая дева, с большой бородавкой на кончике носа.
  Докурив сигарету, Питер бросил окурок в металлическую пепельницу, прикрепленную к стене, и стал шарить в поисках другой. Пачка оказалась пустой. Он выругался сквозь зубы, направился в приемную к секретарше и вошел, не постучавшись.
  — Вас бы очень затруднило, если бы вы предварительно постучали, прежде чем открыть дверь? — резко спросила она.
  Питер принял огорченный вид и подошел к ней.
  — Простите меня, — извинился он, — но у меня не оказалось сигарет, и это сделало меня сердитым и невежливым. Не могли бы вы мне дать одну?
  Не говоря ни слова, секретарша открыла свою сумочку и протянула ему портсигар. Питер взял сигарету и, закурив, небрежно сказал:
  — Вам и в самом деле повезло, что вы работаете у такого начальника, как Хастен. Какой необыкновенный человек!
  Она бросила на него недоверчивый взгляд, быстро рассеявшийся при виде ангельского выражения лица детектива. Тот продолжал все в том же тоне:
  — Хастен, конечно, может быть, и не ангел, но он знает свое дело. Мне часто приходилось сталкиваться с ним в деловой обстановке, и я должен признаться, что он почти всегда сажал меня в галошу.
  У женщины вырвался трескучий смех, и она ответила:
  — Да, он часто говорит об этом! И хорошо о вас он никогда не отзывается, но мне все же кажется, что в глубине души он тоже вас любит.
  Питер вежливо улыбнулся и между прочим спросил:
  — А дело с убийством продвигается?
  Ничего не подозревая, секретарша ответила:
  — Оно уже почти закончено. Начальник сразу же схватил виновного. Я думаю, единственное, что его беспокоит, так это сама жертва. Сведения, данные ею о себе в отеле, в котором проживала, оказались совершенно фальшивыми.
  Питер выпустил подряд несколько клубов дыма, потом спросил почти безразлично:
  — В самом деле? И как же она себя называла?
  Секретарша на мгновение покосилась на свою бородавку, потом открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент зычный голос Хастена прозвучал в коридоре. Он вихрем ворвался в комнату и остановился как вкопанный при виде Питера.
  — Что вы тут шарите? Вы?
  Не выказывая ни малейшего замешательства, Питер сразу же направился к полицейскому, дружески улыбаясь ему:
  — Я пришел к вам за некоторыми необходимыми для меня сведениями, Хастен, — сказал он. — Ко мне пришла мать Мак-Линена и просила меня заняться делом ее сына, чтобы несколько с другой стороны выяснить виновность или невиновность ее сына в надежде на то, что мне удастся доказать его невиновность.
  Какой-то угрожающий свет зажегся в глазах полицейского, и он ответил сердито:
  — Меня бы очень удивило, если бы вы не попытались сунуть в это дело свой грязный нос! Мак-Линен виновен, и вы ничего тут сделать не сможете. Убирайтесь-ка лучше отсюда. У меня есть дела поважнее, чем выслушивать ваши глупости.
  Питер улыбнулся и ответил ему веселым тоном:
  — Если можете, то выслушайте меня. — И как бы не заметив его раздражения и неблагожелательного отношения к своей особе, продолжал: — Вы, как и всегда, очень забавны, Хастен! Вы никогда не меняетесь… Между тем, я вам часто, и даже довольно часто, мешал делать глупости, так что вы могли бы слушать меня с большим вниманием и уважением. На этот раз, мой дорогой, я предупреждаю вас, что вы снова попадете пальцем в небо. Я все же решил серьезно заняться этим делом. Разумеется, как всегда, я буду держать вас в курсе дела…
  Казалось, Хастен быстро приближался к получению апоплексического удара. Питер с непринужденным видом повернулся к испуганной секретарше и дружески помахал ей рукой:
  — До скорого, детка, и спасибо за сведения…
  Не дожидаясь результатов действия произнесенных им слов, он быстро вышел.
  Питер попросил таксиста остановиться на Сорок третьей улице, между Шестой и Седьмой авеню. Он расплатился с ним и вышел, держа в руке небольшой чемоданчик со множеством наклеек. В двадцати метрах от него на фоне темной ночи ярко светилась вывеска «Белфаст отель».
  Он быстро прошел это расстояние и вошел в холл, изображая из себя только что приехавшего провинциала, спросил себе комнату и заполнил карточку на имя Поля Регорна. К нему подошел служащий и взял у него чемодан, чтобы проводить Питера в предназначенную для него комнату на пятом этаже. Комната была маленькой и скромно обставленной. Ванной комнаты в этом номере не было. Был только туалет. «Белфаст отель» на самом деле был лишь третьесортным отелем.
  Питер поблагодарил служащего, который тут же ушел, плотно закрыв за собой дверь. Он переставил свой чемоданчик и подошел к окну, чтобы взглянуть на улицу. Потом старательно задернул занавеску, устроился в единственном кресле и достал из кармана плитку шоколада, которую, не торопясь, развернул. Сунув кусок шоколада в рот, он достал сигарету и закурил.
  Дело оборачивалось совсем плохо: доказательства, говорящие против Грегори Мак-Линена, были настолько вескими, что его можно отправить прямиком на электрический стул. Адвокат же несчастного обвиняемого был почти уверен в виновности своего подзащитного.
  Настроение у Питера Ларма было неважное. Он почти уже жалел, что позволил себе проникнуться горем матери обвиняемого. Но с того момента, когда он решал заняться каким-либо делом, оно как бы автоматически становилось его личным делом, и он докапывался всегда до самого дна. Его колоссальный опыт подсказывал ему, что иногда даже явные доказательства могут быть ошибочными, и сколько раз ему удавалось разрушить, казалось, совершенно неопровержимые. Так и сейчас, он еще раз попытается сделать подобное…
  Он закурил уже третью сигарету, когда дверь осторожно отворилась и в номер вошел симпатичного вида парень, который старательно закрыл за собой дверь под равнодушным и даже каким-то отсутствующим взглядом Питера.
  — Здравствуйте, патрон, — сказал посетитель.
  Питер Ларм кивнул Джемсу Арнаклю, лучшему агенту «Детективного агентства», и тот устроился на краю кровати, пружины которой застонали под его тяжестью.
  Джемс Арнакль был давним и самым ценным сотрудником Питера Ларма. Очень высокого роста, с широченными плечами и огромной головой. Его маленькие черные глаза были похожи на ониксы, потерявшие свой блеск. Шатеновые коротко подстриженные волосы вились, как у негра. Джемс опустил на колени свои огромные руки с короткими квадратными ногтями и доложил:
  — Я видел комнату девушки, она этажом ниже. На двери имеются печати, а в коридоре дежурит сыщик. Из моего номера, если спуститься по пожарной лестнице, можно легко добраться до окна этой комнаты. Я даже немного поболтал с сыщиком, который очень возбужден всей этой историей. Он мне рассказал, что девица эта прописалась здесь под именем Ненси Кодингтон, родившейся в 1925 году в Денбюри, в Коннектикуте. Я также смог получить имя и адрес ее импресарио, который приходил к ней несколько раз. Я считаю, что, когда все улягутся спать, мы сможем беспрепятственно проникнуть в комнату.
  Питер Ларм вынул сигарету изо рта и неопределенно улыбнулся.
  — Хорошая работа, Джемс. У тебя уже есть весь необходимый материал?
  Джемс принял несколько обиженный вид и поднял свои огромные руки кверху.
  — Ну конечно, патрон…
  Питер нетерпеливо прервал его:
  — Это очень хорошо. Скажи мне, где ты сейчас обитаешь, и возвращайся к себе. Я приду к тебе в два часа.
  Джемс Арнакль оперся руками о колени и приподнялся.
  — Седьмой этаж, комната 76, — сказал он. — До скорого, шеф…
  
  Было ровно два часа, когда Питер покинул свою комнату и поднялся по лестнице на седьмой этаж. Отель был погружен в сон и тишину. Все его жильцы, вероятно, спали. Он легко нашел номер 76 и толкнул дверь, не постучав.
  Джемс, растянувшись на кровати, курил сигарету. Не говоря ни слова, он встал и задвинул засовы.
  — Мне кажется, что самое время отправляться, — тихо проговорил он. — Вокруг все храпят…
  Он погасил свет, подошел к окну и раздвинул шторы. Окна комнаты выходили во внутренний дворик в форме квадрата, глубокий и темный, как колодец. Арнакль осторожно вывернул шпингалет и распахнул окно. Свежий воздух проник в комнату.
  Он приблизился к столу, взял небольшой кожаный мешочек, прикрепил его к своему поясу на брюках. Молчаливо, в сопровождении своего начальника, он вернулся к окну, перекинул через подоконник ногу и встал на ступеньку металлической лестницы, которая проходила по всей высоте стены дома. Легкий, как кот, Питер Ларм следовал за ним.
  Они осторожно спустились на этаж ниже, и Джемс дотронулся до руки Питера Ларма, чтобы привлечь его внимание к окну, на которое он указывал пальцем.
  — Вот это, — прошептал он.
  Двор по-прежнему был погружен в почти непроницаемую темноту. Только где-то внизу горели чуть заметные огни, вероятнее всего, в нижнем этаже.
  Джемс Арнакль подошел к самому краю лестницы и, поддерживаемый Питером, вытянулся во весь свой гигантский рост, чтобы дотянуться до перил узкого балкончика у окна, на которое он указывал своему патрону. Без особого усилия он ухватился за перила балкончика, подтянулся и влез на него, устроившись на нем как можно удобнее.
  Невозмутимый Питер Ларм сел на ступеньку пожарной лестницы и стал ждать.
  Скупыми и точными движениями Джемс Арнакль открыл кожаный мешочек, висящий у него на животе, и вынул из него несколько инструментов. Потом он спокойно отодрал мастику от окна и аккуратно стал подбирать ее кусочки и складывать в мешочек. Когда с этим было покончено, он достал маленькие металлические хромированные клещи и стал ими вытаскивать мелкие гвозди, удерживающие стекло. Затем осторожно вынул его и положил у своих ног, просунул в образовавшееся отверстие руку, повернул шпингалет и отворил окно. Он выпрямился и тихонько свистнул, привлекая внимание Питера Ларма, потом нагнулся, схватил его за руку, чтобы помочь ему взобраться на балкон.
  На цыпочках они вошли в комнату. Джемс закрыл окно и задвинул шторы. Только после этого Питер зажег маленький карманный фонарик, с помощью которого осмотрел комнату. Она была очень похожа на его номер, за исключением того, что здесь сейчас был страшный беспорядок. Детектив про себя выругал полицейских, которые не смогли аккуратно выполнить свою работу.
  Джемс обернулся к своему патрону и прошептал:
  — Может быть, мы зажжем лампу у изголовья кровати. Ее не будет видно снаружи…
  Не отвечая ему, Питер сделал, как предлагал Джемс. Теперь комната, освещенная слабым светом ночной лампы, предстала перед ними полностью.
  — Они все перевернули вверх дном, эти свиньи, — пробормотал Джемс. — Если мы сможем найти что-нибудь, то это будет просто необыкновенная удача.
  Питер молчал. Стоя посредине комнаты, он медленно и оборачивался вокруг себя на каблуках, разглядывая все своими проницательными глазами. Потом он направился к двери каморки-туалета и открыл ее. Личные вещи женщины были уже вынесены отсюда. Все было пусто и чисто выметено. Питер закрыл дверь и вернулся к Джемсу.
  — Они все унесли, — тихим голосом проговорил он, — но, по всей видимости, они совсем не подумали об отпечатках пальцев. Это, наверное, показалось им совершенно бесполезным, так как им кажется, убийца уже обнаружен и арестован. Но мы это обязательно сделаем, ведь никогда не знаешь, что может пригодиться. У девицы могли быть посетители днем. А вдруг нас ждет сюрприз!.. Займись-ка делом.
  Питер устроился поудобнее в кресле, в то время как Джемс снова углубился в свою кожаную сумку и достал оттуда несколько маленьких флаконов и специальных кусков бумаги. Потом методически он обошел все места, где могли остаться отпечатки пальцев. Постепенно на разных предметах обнаружились отпечатки пальцев. Без сомнения, среди них были также отпечатки пальцев и полицейских, производивших обыск. Но среди них могли быть и другие…
  Ему понадобилось добрых четверть часа, чтобы проделать эту работу, а за это время Питер провел подробнейшее обследование комнаты, но безрезультатно.
  Когда Джемс окончил работу и спрятал все свои приспособления, они решили, что пора уже уходить. Питер погасил лампу у изголовья кровати, а его помощник вытащил кнопки, которыми он прикрепил шторы к стене, Открыв окно, они вылезли обратно на балкон. С помощью Джемса Питер перелез на лестницу и присел в ожидании своего помощника на ступеньку. А Джемс, осторожно взяв вынутое им ранее стекло, вставил его на прежнее место. Достав выдернутые из отверстий гвоздики, он терпеливо вставил их обратно в старые дырочки, ориентируясь на ощупь. Затем вытащил из мешочка кусок свежей мастики и крошечную лопаточку и стал замазывать стекло. С помощью специального пульверизатора он старательно опрыскал вокруг стекла тончайшую пыль, которая должна была скрыть все следы недавнего вынимания стекла.
  Разделавшись с окном, Джемс присоединился к Питеру, ждавшему его на лестнице, и они разошлись по своим комнатам, довольные так удачно проведенной ими операцией.
  Глава 3
  Кенет Лиссом казался возбужденнее обычного. Нервно перелистав досье, лежащее на столе, он обратился к Питеру Ларму, быстро выпаливая слова:
  — Я видел моего клиента и задал ему ваши вопросы. Из всего нашего разговора я понял, что этот человек или просто сумасшедший, или он совершенно сознательно издевается над нами. Мне противно…
  Невозмутимый Питер Ларм осторожно перебил его:
  — Бесполезно объяснять это мне. Это дело, вне всякого сомнения, гораздо сложнее, чем мы могли ожидать. Расскажите мне лучше, что вам ответил Мак-Линен, и мы вместе все обсудим.
  Адвокат взял лежащий перед ним исписанный лист бумаги и начал:
  — Ответ на первый вопрос: Мак-Линен говорит, что он встретился с жертвой в метро. Она уронила сумочку, он поднял ее, она поблагодарила его, и так они разговорились. В конце концов он попросил у нее свидания, и она согласилась…
  Питер улыбнулся, прервав адвоката:
  — Такие вещи обычны и случаются каждый день.
  Кенет Лиссом бросил на детектива сердитый взгляд и продолжал уже более спокойно:
  — На следующем свидании она рассказала ему, что она мисс Пантер, и пригласила его в мюзик-холл посмотреть ее номер. По его словам, она запретила ему ожидать ее у входа в театр. Даже спустя несколько дней, когда она уже стала его любовницей, она никогда даже слышать не хотела об этом. Она сама приходила к нему приблизительно через полчаса после спектакля.
  Питер поинтересовался у адвоката:
  — А он был совершенно уверен, что девушка, которую он видел на сцене мюзик-холла, была та же самая, которую он принимал у себя в кровати?
  Лиссом рассмеялся. Его темные глаза мерцали из-за очков, и он ответил:
  — Я тоже задал ему этот вопрос. Он абсолютно уверен в этом. Вы знаете, что мисс Пантер раздевалась на сцене до… Грегори уверяет, что он не мог бы ошибиться…
  Адвокат перенес свой взгляд на лист, на котором были записаны все ответы Мак-Линена, и продолжал:
  — Вы просили меня, чтобы я спросил у него, не рассказывала ли мисс Пантер ему о всех секретах своего номера, о его механизме. Конечно, он и сам ей не раз задавал подобные вопросы, но она никогда не желала отвечать на них и начинала всегда смеяться, говоря, что в ее номере нет никакой загадки… А что касается ее семьи, то она никогда ни единым словом не обмолвилась об этом моему клиенту. Так же она держалась с ним и тогда, когда разговор заходил о ее возрасте. Но вместе с тем она давала понять Мак-Линену, что главным препятствием к их женитьбе была разница в летах. Мой клиент думает, что ей, вероятно, было за тридцать. Наконец, что касается костюмерши, то Мак-Линен полностью в неведении о ее существовании вообще. Никогда мисс Пантер никому не говорила о своей костюмерше…
  Питер внимательно слушал адвоката, не выказывая при этом никаких эмоций. Потом он, несколько подумав, поинтересовался:
  — А вы спросили его, за время их знакомства не имела ли она дела с врачом или дантистом?
  Кенет Лиссом откинулся назад в кресле и шлепнул ладонью по своему письменному столу.
  — Да, — сказал он. — Что касается дантиста, то нет, не имела. Но мой клиент помнит, что однажды мисс Пантер среагировала на фамилию одного хирурга, косметолога. Мак-Линен задал ей по этому поводу несколько вопросов, но она быстро взяла себя в руки и сразу же переменила тему разговора. Заинтересованный, Мак-Линен запомнил имя этого хирурга. А зная его имя, будет совсем легко найти его адрес и его самого.
  Адвокат закрыл досье и добавил:
  — По мнению Мак-Линена, мисс Пантер любила окружать свое прошлое тайной. До этой трагедии он думал, что это просто привычка. Теперь же он глубоко заинтересовался этим и, может быть, ему удастся, как он сказал, вспомнить и еще что-нибудь…
  Направляясь в свой кабинет, Питер Ларм застал Флосси за дегустацией портвейна. Нимало не смущаясь, она проглотила все до последней капли и улыбнулась своему начальнику.
  — Хелло! — сказала она. — Как дела?
  Питер в ответ бросил мрачный взгляд и молча ждал, пока она спокойнейшим образом убирала бутылку и стакан на полку этажерки. Наконец она выпрямилась, провела рукой по волосам цвета красного дерева и произнесла:
  — Майк подал рапорт. Он получил в театре описание костюмерши. Больше он ничего не смог узнать… Он сказал, что никто не знает ни имени, ни адреса этой женщины. Мне, шеф, эта история очень нравится. Как будто плаваешь в полнейшей темноте. Я нахожу это просто замечательным.
  Питер выждал некоторое время, пока она ерзала на своем стуле, а потом спросил:
  — А от Джемса нет новостей?
  Только она собралась ответить, как дверь резко распахнулась и девяносто килограммов мускулов Джемса Арнакля ворвались в комнату.
  — Салют, патрон! — прогремел он. — Салют, Флосси!
  Секретарша радостно улыбнулась, кокетливо поправляя свою прическу. Джемс Арнакль вытащил из кармана фотографию и протянул ее Питеру.
  — Посмотрите на это, патрон. Мне удалось найти портрет девочки. Она очаровательна, да?
  Питер удовлетворенно улыбнулся. Наконец-то он смог увидеть лицо таинственной мисс Пантер.
  — Где же ты ее нашел? — спросил он.
  Джемс Арнакль сделал важный вид.
  — Грум из отеля стибрил ее из вещей девицы. Он, видите ли, был влюблен в нее. Я купил эту фотографию у него за десять долларов.
  — Ты можешь отнести это за счет расходов нашего клиента, — бросил Питер. — А теперь нужно изловчиться и получить отпечатки пальцев этой несчастной женщины.
  Маленькие темные глаза Джемса Арнакля еще более сузились. Он провел волосатым пальцем по своим ноздрям, шумно втянул в себя воздух и иронически заметил:
  — Может быть, вы хотите, чтобы я достал вам луну?
  Питер Ларм сделал вид, что сердится.
  — Скажи, пожалуйста, сынок, я плачу тебе за что? А ну-ка, живо проваливай!
  Джемс Арнакль что-то проворчал и направился к двери. Как только он исчез, Флосси в упоении и немного с придыханием проговорила:
  — Как он хорош, не правда ли?! А вы видели его руки, а?!
  У Питера вырвался нетерпеливый жест, он неразборчиво что-то прошипел сквозь зубы и, несколько успокоившись, сухо приказал:
  — Найдите мне адрес и номер телефона Энтони Батера, хирурга-косметолога. Попросите его назначить время нашей встречи, желательно на сегодня же, и сообщите мне об этом.
  Он прошел в свой кабинет, с силой хлопнув дверью, сел в кресло и развернул плитку шоколада. После этого он сразу же закурил сигарету и стал разглядывать фотографию мисс Пантер.
  Молодая женщина была снята в купальном костюме, состоящем из двух белых полосок, едва прикрывающих ее. Мисс Пантер отличалась крепким сложением. У нее было широкое, почти квадратное лицо, волосы могли быть темно-каштановыми или черными. Фотография была неплохого качества, но основательно подретуширована.
  Неожиданно отворилась дверь, и на пороге появилась Флосси со своей лукавой улыбкой на красивом личике. Она держала, как всегда, одну из своих турецких сигарет с крепким запахом. Питер немедленно заявил:
  — Не портите, пожалуйста, воздух в моем кабинете вашей дрянью. Вы нашли хирурга?
  Она спрятала сигарету за спину и ответила:
  — Да, но он может принять вас только после завтрака. Точнее, в два часа.
  Проговорив это, она быстро удалилась. Питер встал. У него было еще время, и он решил нанести визит импресарио мисс Пантер.
  
  Стефан Дунс был довольно странным типом. Маленького роста, коренастый, с растрепанными волосами, одетый в помятый костюм с галстуком, похожим больше на веревку. Его белесые глаза были полны враждебности к окружающему. Питер Ларм сразу же отнес его к разряду бульдогов.
  Кабинет этого человека был в неописуемом беспорядке. Досье, фотографии артистов, программы ревю и специальных выступлений валялись везде, во всех углах, на столе и даже на полу. Стены были оклеены старыми афишами. Непринужденным жестом Питер сбросил со стула лежащие там вещи, сдунул пыль и только после этого сел, остановив свой спокойный взгляд на Стефане Дунсе.
  — Моя фамилия Питер Ларм, — начал он. — Я руковожу «Детективным агентством». Мать Грегори Мак-Линена поручила мне заняться расследованием известного вам убийства. Она утверждает, что ее сын невиновен.
  Импресарио коротко усмехнулся и неприязненным тоном ответил:
  — А что вы хотите услышать от меня?
  Питер подавил растущее в нем чувство отвращения и терпеливо проговорил:
  — Вы знаете, что личность мисс Пантер сама по себе достаточно таинственна. Сведения, которые она сообщила о себе в отеле, оказались фальшивыми. С другой стороны, нет никакой возможности узнать хоть малейшие верные сведения об ее костюмерше, которая испарилась во время совершения преступления… Я пришел, чтобы узнать от вас все, что вы знаете о жертве и ее помощнице.
  Стефан Дунс, казалось, застыл на месте. Вдруг он злобно отрезал:
  — Полиция уже расспрашивала меня, и очень подробно, так что обратитесь лучше к ним. Все, что я знал, я им рассказал.
  Питер вскочил со своего места, резко подошел к письменному столу и, положив на него сжатые кулаки, взглянул на импресарио и низко нагнулся к нему. Тот сидел неподвижно и смотрел на него в упор.
  — Послушайте, — Питер разгорячился, — у меня нет ни малейшего желания драться с вами, но если это будет необходимо и вы вынудите меня к этому, я ни на секунду не задумаюсь. Если вы меня еще не знаете, сообщаю вам о себе: я в своем роде очень жесткий человек, и я не люблю некоторых умников…
  Стефан Дунс побагровел. Не шевелясь, он вдруг выдавил из себя сквозь сжатые челюсти:
  — Убирайтесь отсюда немедленно или я ударю вас прямо в…
  Питер расхохотался. Он выпрямился, глубоко вздохнул и продолжал ласковым голосом:
  — Если вы хотите попробовать, пожалуйста, попробуйте, но мне все же кажется, что будет значительно лучше, если мы договоримся с вами без применения кулаков. Миссис Мак-Линен страшно беспокоится за своего сына. Мне совершенно не известно, виновен ли Грегори или нет. Но я знаю одно — что сделаю все возможное и невозможное, чтобы прояснить обстановку. В последний раз я вас спрашиваю — хотите ли вы мне помочь или нет?
  Импресарио встал со своего места. Он прошел через комнату к двери, открыл ее и произнес ледяным тоном, глядя прямо на Питера:
  — Нет! Мне нечего вам сказать. К тому же я ничего и не знаю… Я не был обычным импресарио этой девицы, я был просто посредником для подписания контракта между нею и мюзик-холлом. До свидания…
  Питер медленно приблизился к нему, остановился как бы в раздумье и, вдруг схватив пальцами странный галстук Стефана Дунса, проговорил невозмутимым голосом:
  — Послушайте, человечек, когда тип вашего сорта отказывается отвечать на такие простые вопросы, значит, у него есть что скрывать. Только смотрите, хорошенько запомните мое имя: Питер Ларм. Вы еще услышите обо мне.
  Угрожающая улыбка заиграла на его губах, и он резко дернул за галстук импресарио.
  — Убирайтесь отсюда! — вскричал Стефан Дунс.
  Питер больше не настаивал и молча вышел из комнаты.
  
  Доктор Энтони Батер был высоким худощавым мужчиной, с мягкими и точными движениями. Солидная плешь отодвинула его седые волосы назад. Очки в тонкой золотой оправе сидели на его носу, похожем на лезвие ножа, серые блестящие глаза выражали благожелательность и приветливость. Он сердечно пожал руку Питера Ларма, который вошел в его кабинет — очень большую комнату, прекрасно освещенную и обставленную, и приветливо указал на кресло.
  Детектив поспешил представиться и тотчас же объяснил причину своего визита. Выслушав его внимательно, врач ответил:
  — Вы ведь, наверно, прекрасно знаете, что я связан профессиональной тайной. Но тем не менее, поскольку было совершено убийство и разговор может идти о том, чтобы спасти невиновного от электрического стула, я постараюсь откровенно ответить на все ваши вопросы, которые вам будет угодно задать мне. Я вас слушаю.
  Питер поблагодарил его улыбкой и спросил:
  — У меня есть все основания предполагать, что жертва в свое время прибегла к вашим услугам. Мне просто хотелось бы знать, под каким именем она находилась у вас?
  Он вынул фотографию из кармана и протянул ее хирургу. Взяв ее своими тонкими длинными пальцами с тщательно наманикюренными ногтями, тот быстро взглянул на нее.
  — Действительно, я определенно знаю эту женщину, — сказал он. — Я ее оперировал. После этого прошло уже довольно длительное время. Это было года два назад, а может…
  Несколько секунд он что-то вспоминал, потом продолжил, но уже более уверенно:
  — Да, я прекрасно помню. Она пришла ко мне с целой серией хорошо выполненных рисунков, изображающих молодую женщину, на которую она хотела бы быть похожей. Вне всякого сомнения, она привела мне достаточно веские доводы для этого, раз я согласился на изменение ее лица путем пластической операции. Если вы немного потерпите, я попрошу принести ее карту.
  Он нажал на кнопку на своем письменном столе и некоторое время молча пристально рассматривал фотографию. В глубине кабинета открылась дверь, и появилась приятная на вид девица, одетая в строгий серый костюм. Безразлично скользнув взглядом по Питеру, она обратилась к хирургу:
  — Жду ваших распоряжений, доктор!
  Энтони Батер показал ей фотографию и попросил:
  — Поищите в наших архивах карту вот этой молодой женщины, которая побывала у нас приблизительно два года назад. Только, пожалуйста, сделайте это поскорее.
  Ассистентка хирурга взяла фотографию и стремительно вышла из кабинета, сопровождаемая любопытным взглядом детектива.
  — А что, официальная полиция располагает сведениями, которые привели вас сюда?
  Питер отрицательно покачал головой.
  — Не думаю.
  Лицо Энтони Батера оставалось совершенно непроницаемым. Тем же голосом он продолжал:
  — Если я вас правильно понял, то вы ищете в прошлом этой несчастной сведения, которые позволили бы вам обнаружить особ, находившихся в определенной связи с ней и имевших какие-либо причины совершить это убийство?
  — Совершенно верно, доктор. Полиция, обнаружив подозреваемого, не идет дальше того, что им известно, и это их вполне устраивает. Ну, конечно, они тоже понемногу интересуются тайной, которая окружает прошлое жертвы. Но если в ближайшие дни они ничего не найдут, они попросту закроют это дело и успокоятся на том, что соответствующим образом подготовят досье, не задумываясь, что отправляют подозреваемого в суд. Для меня это вопрос времени.
  Дверь кабинета снова отворилась, и на его пороге появилась та же молодая светловолосая женщина, державшая в одной руке фотографию мисс Пантер, а в другой — картонную папку. На ее лице было написано беспокойство, и ее голос слегка дрожал, когда она заявила врачу:
  — Я очень быстро нашла нужную карточку в картотеке благодаря такой же фотографии, помещенной там, но сама карта исчезла из архива.
  Питер Ларм встал и подошел к столу.
  — Вы уверены в том, что карта действительно исчезла? — переспросил хирург.
  — Я совершенно в этом уверена, доктор, — подтвердила женщина. — Во всяком случае, я сказала архивариусу, чтобы он все же продолжал поиски.
  Доктор кинул быстрый взгляд на картонную папку, потом протянул ее Питеру Ларму, который внимательно осмотрел ее. Снаружи в углу папки были скрепками присоединены чистый лист бумаги и миниатюрная фотография. То было, вне всякого сомнения, лицо жертвы. Сведения об ее личности были следующими:
  «Мисс Нора Кади. Лексингтон-авеню, 79, отель, II. И. — карта Е. 234.262».
  Питер достал свою записную книжку и записал имя и адрес, потом поинтересовался у врача:
  — Если я правильно вас понял, то все интересующие вас документы должны были находиться в карте?
  Тревожно нахмурив брови, врач ответил:
  — Да. Мне очень жаль, но это все, что я могу сделать для вас. Если же мы все-таки сможем найти ее домашний адрес, в чем я теперь сильно сомневаюсь, то обязательно сейчас же позвоню вам.
  Он снова взял в руки папку и стал вертеть ее в руках, с недоумением глядя на нее. Неожиданно его взгляд упал на оборотную сторону папки, и лицо его прояснилось:
  — Подождите! — воскликнул он. — Я вижу здесь написанное карандашом имя мисс Мурки. Я теперь вспоминаю… Мисс Эмили Мурки была одной из моих сиделок, она покинула свою службу приблизительно год назад. Это она рекомендовала мне молодую женщину, карта которой исчезла. Может быть, будет для вас полезным поехать и повидать ее…
  Надежда возродилась в душе Питера Ларма, и он с живостью воскликнул:
  — Без сомнения! А вы сможете сообщить мне ее адрес?
  Хирург ответил:
  — Я не вижу в этом никаких затруднений. Пройдите с моей секретаршей, она вам даст его…
  Мисс Эмили Мурки жила в меблированных комнатах в доме по 57-й улице. Удачно припарковав машину недалеко от ее дома, Питер вошел в здание, которое содержалось в отменном порядке.
  Управляющая домом, пожилая женщина с великолепными седыми волосами, сказала ему, что сиделка занимает квартиру 132, но что она никогда не возвращается домой ранее десяти часов вечера, всегда обедая вне дома. Огорченный этим обстоятельством, Питер Ларм предупредил о своем намерении вернуться сюда вечером и между прочим задал ей несколько вопросов. Дама с улыбкой ответила ему, что она никогда не имела привычки интересоваться личной жизнью своих постояльцев.
  Детектив вернулся к своей машине и решил проехать до дома номер 79 на Лексингтон-авеню — по адресу, данному жертвой хирургу, который оперировал ее два года тому назад.
  Дом номер 79 по Лексингтон-авеню был отелем второго разряда. Питер встретился с управляющим, который любезно его принял. Они быстро нашли в одной из старых книг следы пребывания в отеле Норы Кади. Дата ее рождения была та же, что и в картотеке доктора. Молодая женщина записала как свое постоянное местожительство город Мандефелд в Огайо. Судя по записи в книге, она оставалась в этом отеле в течение пятнадцати дней.
  По просьбе Питера управляющий отелем попытался выяснить, останавливалась ли молодая женщина в этом отеле и в другое время, но самая тщательная проверка ничего не дала. Может быть, так оно и было. И Нора Кади, изменив себе хирургическим путем лицо, а после этого сменив и фамилию, больше никогда не появлялась в этом отеле.
  Управляющий также опросил всех служащих отеля, которые могли сохранить в своей памяти что-нибудь касающееся личности мисс Пантер. Но несмотря на предъявленную фотографию, никто из служащих не мог вспомнить эту молодую женщину.
  Питер Ларм, поблагодарив управляющего за помощь, тяжело вздохнул и в скверном настроении вышел из отеля. Он медленно побрел к своей машине. Оборвалась еще одна хрупкая ниточка. Прояснит ли ситуацию разговор с Эмили Мурки?
  Глава 4
  Расположившись удобно в кресле, ночной портье был полностью погружен в чтение полицейского романа. Питер Ларм постучал по стеклу и толкнул дверь.
  — Мисс Мурки вернулась домой? — спросил он.
  Человек в кресле опустил свою книгу, посмотрел на Питера и вежливо ответил:
  — Да, сэр. Вот уже с полчаса, как она дома. Хотите, чтобы я доложил о вас?
  Питер покачал головой.
  — Нет, старина, не стоит беспокоить вас по пустякам. Мисс Мурки меня ждет…
  Он сел в лифт и быстро добрался до квартиры под номером 132. Осторожно постучав в дверь, он прислушался: изнутри не доносилось никакого шума. Он постучал сильнее, но результат был тот же. Тогда он нагнулся и посмотрел в замочную скважину. В прихожей горел свет.
  Непонятное беспокойство охватило Питера Ларма. Он стал кулаками стучать по двери и закричал:
  — Мисс Мурки! Откройте, мне необходимо с вами поговорить!
  Но и на этот мощный призыв не последовало никакого ответа. Все более беспокоясь, Питер Ларм быстро побежал по коридору и снял трубку внутреннего телефона. Ночной портье немедленно ответил.
  — Это я только что спрашивал вас о мисс Мурки, — сказал Питер. — Происходят странные вещи. Она мне не отвечает несмотря на то, что у нее всюду горит свет. Вы можете позвонить ей по телефону?
  — Безусловно, сэр, подождите несколько секунд.
  Питеру стало не по себе. Он опустил телефонную трубку на рычаг и стал смотреть на дверь квартиры 132, которая ему была видна.
  Прошло две или три секунды, глухой звонок раздался в телефонном аппарате, и он снял трубку и прижал ее к уху. Портье заявил ему:
  — Она не отвечает, сэр. Но, тем не менее, я совершенно уверен, что я ее видел. Я видел, как она вернулась домой, совершенно точно.
  Питер сделал гримасу и ответил:
  — У вас есть запасной ключ, ведь так? Я думаю, что вам необходимо сейчас же подняться и открыть дверь ее квартиры. Боюсь, не случилось ли с ней какого-либо несчастья…
  Портье некоторое время, видимо, колебался, потом решился:
  — Хорошо, я сейчас иду.
  Питер видел, как кабина лифта, вызванная портье, опустилась вниз, и вскоре человек уже поднялся к нему со связкой ключей. Он с беспокойством посмотрел на Питера и устремился по коридору.
  Дверь открылась без всяких затруднений. Комната была пуста. Женская одежда в беспорядке валялась по всей комнате и на кровати, которая не была смята. Не колеблясь, Питер сразу же направился в ванную комнату. На ее пороге он остановился и невольно прищелкнул языком. В ванной находилась женщина, погруженная в воду, которая выплескивалась через край ванны.
  Питер быстро подошел к ванне и вытащил из нее обнаженное дряблое тело. Он положил его на резиновый коврик и выпрямился, чтобы посмотреть на портье, который стоял позади него с обалдевшим видом.
  Наконец этот человек пришел в себя, обрел необходимое в эту минуту хладнокровие и встал на колени перед телом.
  — Предоставьте мне действовать, — сказал он заинтригованному Питеру. — Я работал некоторое время на спасательной станции.
  Он сразу же уверенными движениями перевернул женщину на живот и стал нажимать на нее. По его решительным действиям было видно, что он умел обращаться с утопающими. Питер бросил ему:
  — Вы тут действуйте, а я предупрежу полицию.
  Портье вдогонку крикнул ему:
  — Спуститесь вниз, в контору, иначе вы не сможете разговаривать отсюда.
  Питер бросился по коридору, вошел в лифт и спустился. В конторе он набрал номер телефона городской полиции и попросил дежурного полицейского предупредить сержанта Била Хастена, чтобы тот явился как можно скорее по указанному адресу. Он повесил трубку и постарался побыстрее подняться обратно наверх.
  В ванной комнате ночной портье по-прежнему трудился над безжизненным телом. Женщине могло быть лет сорок, и она была необыкновенной худобы. Ее груди свисали, как два пустых кармана. Предоставив портье заниматься спасательным делом, Питер вернулся в комнату. Полиция не замедлит появиться здесь, и если он хочет заглянуть кое-куда, ему нельзя терять времени.
  Первым делом его внимание привлекла сумочка, лежащая на столе. Он вытащил из кармана перчатки и надел их, потом открыл ридикюль и стал рассматривать его содержимое.
  Все было самое обычное, что только можно обнаружить в дамской сумочке. Ни на секунду не задумываясь, он взял в руки записную книжку и стал ее перелистывать. На одной из страниц его внимание привлекли два номера телефона, записанные красными чернилами. Оба номера были жирно подчеркнуты. Бросив взгляд в сторону ванной комнаты, Питер Ларм еще раз убедился, что портье не видит его, и сунул записную книжку в карман, потом положил на место все предметы, вынутые из сумочки, и закрыл ее.
  После этого он осмотрел ящики комода и стола. Последний содержал целую кипу писем и фотографий, на которых была изображена мисс Мурки одна или с разными людьми в самых разнообразных костюмах в зависимости от времени съемки. У Питера не было возможности просмотреть всю ее корреспонденцию, и он взял только несколько писем, адреса которых чаще всего встречались. Он забрал также несколько фотографий мисс Мурки, снятой с разными мужчинами и женщинами, сунул всю эту добычу в один из внутренних карманов своего костюма и задвинул ящики стола.
  Затем он открыл платяной шкаф, занимавший почти целиком одну стену комнаты. Его внимание тотчас же привлекла одежда, которая откровенно выделялась своим видом среди платьев, висевших в шкафу. Это было барахло старой женщины, чистые, но сильно поношенные вещи. Все это трудно было себе представить надетым на мисс Мурки.
  Питер закрыл дверцу шкафа и подошел к ночному столику. В его ящике лежало много шпилек вперемешку с бигуди.
  Голос портье заставил Питера быстро задвинуть ящик. Он возвратился в ванную комнату. Портье выпрямился. У него был утомленный вид, и он весь вспотел.
  — Я полагаю, что больше ей ничем помочь нельзя, — заметил он.
  Питер сделал жест, которым хотел сказать, что он в этом и не сомневался. У него было свое мнение относительно этого дела, и с самого начала он был совершенно уверен, что ничто не могло бы спасти мисс Мурки. Он спросил портье:
  — Когда вы увидели ее сегодня вечером возвращающуюся домой, она была одна или с ней кто-то был?
  — Одна, сэр, я абсолютно уверен в этом. Проходя мимо меня, она поздоровалась.
  — Кто-нибудь, кроме меня, спрашивал ее вчера вечером?
  — Нет, сэр, никто.
  — И никаких телефонных звонков из города?
  — Нет. Я заступил на дежурство в восемь часов, и все телефонные разговоры из города проходят через наш пункт в конторе. Сегодня вечером никто не вызывал мисс Мурки.
  Питер задумчиво щипал себя за кончик носа, когда в коридоре послышались быстрые шаги, и, злобно сверкая глазами, никого не замечая, Бил Хастен ворвался в комнату и сразу же заорал:
  — Что здесь происходит?
  Увидев Питера Ларма, его глаза вдруг округлились, и он яростно продолжал:
  — Опять вы! Я не должен был сомневаться в этом!
  Питер Ларм скромно согласился с ним.
  — Совершенно точно, Хастен! Никак нельзя сказать, что это приятный труп. Но тем не менее это все же труп, и он появился, как я считаю, при очень загадочных обстоятельствах.
  Полицейский пожал плечами, прошел через комнату и вошел в ванную.
  Питер поспешил объяснить ему, как все это произошло, как они вместе с портье обнаружили в ванной труп мисс Мурки, вытащили его оттуда, но было уже поздно. Ночной портье подтвердил это.
  Тогда Хастен повернулся к Питеру Ларму с ехидной улыбкой на губах.
  — А вы не могли бы объяснить мне повразумительнее, зачем вы-то пришли сюда?
  Питер сделал ангельскую мину.
  — Ну разумеется, мой дорогой. Я обнаружил, что мисс Мурки была связана некоторое время назад с мисс Пантер. Я пришел получить у нее кое-какие сведения о жертве.
  Хастен повернулся и, ни слова не сказав, прошел обратно в комнату. Своим подчиненным, которые ожидали его приказаний, стоя около двери, он отдал распоряжение:
  — Сделайте фотографии, поищите отпечатки пальцев и вообще пошарьте повнимательней повсюду. Возьмите все, что может быть интересным.
  Он вернулся к Питеру Ларму и с беспокойством в голосе спросил:
  — Вы-то, по крайней мере, надеюсь, здесь ничего не трогали?
  Питер с отлично разыгранным возмущением ответил ему:
  — Ну, Хастен, вы и выдумаете же такое! Вы что, и в самом деле считаете меня способным на…
  Полицейский прервал его:
  — Да, я считаю вас способным.
  Великолепным жестом Питер поднял вверх руки и предложил:
  — Ну раз вы считаете так… Обыщите меня.
  Хастен приподнял плечи и проворчал:
  — Вы не настолько глупы, чтобы унести что-нибудь в своих карманах. — И добавил: — Я лишь хотел сказать, что вы уже успели сунуть свой нос здесь повсюду.
  Питер опустил руки и неопределенно улыбнулся.
  — Ничего не поделаешь, Хастен, профессиональное любопытство. Это действительно верно. Кстати, по этому поводу подойдите, посмотрите…
  Он подошел к шкафу, открыл дверцу и указал на одежду, которая привлекла его внимание.
  Хастен непонимающим взглядом осмотрел одежду и спросил:
  — Ну и что же, что же в ней такого?
  Питер осторожно заметил:
  — Мисс Мурки была не первой молодости, но трудно себе представить, что она могла надевать вот эти вещи без особой для этого причины. Посмотрите на остальную одежду.
  Хастен кинул быстрый взгляд:
  — Ладно, увидим. Теперь вы свободны и можете отправляться к себе. Приходите ко мне завтра в девять утра, чтобы дать показания. И будьте точны.
  — Я буду, — уверил его Питер.
  Не попрощавшись с Хастеном, Питер Ларм вышел.
  
  Освещая тонким лучом карманного фонарика, который висел у него на пуговице пиджака, замок двери, Джемс Арнакль старательно трудился над ним.
  Джемсу Арнаклю редко приходилось сталкиваться с такими неподатливыми замками. Измученный, он невольно выругался сквозь сжатые зубы, выпрямился, чтобы немного отдышаться. Этот проклятый замок как будто издевался над ним. Джемс немного пошевелил пальцами, чтобы вернуть им обычную ловкость и подвижность, и снова углубился в свою работу. Он сунул в замочную скважину зигзагообразного вида маленький плоский инструмент, которым всегда пользовался в подобных случаях, и стал медленно поворачивать его. Весь опыт и вся ловкость Джемса теперь сосредоточились на копчиках его пальцев, но замок по-прежнему оставался недоступным, и Джемс чувствовал, как в нем поднимается страшная ярость.
  Он прекратил работу и посмотрел на свои часы. Было два часа и пятнадцать минут, значит, он уже добрых двадцать минут трудился над этим проклятым замком. Он выпрямился, глубоко вздохнул, и луч его фонарика осветил дощечку, прибитую над дверью, на которой можно было прочитать: «Стефан Дунс, импресарио».
  Сухой треск, раздавшийся совсем близко, насторожил его. Джемс Арнакль прижался к стене и выключил фонарик. Его сердце бешено колотилось в груди. Долгие секунды он оставался неподвижным, прислушиваясь. В этом здании располагались только конторы, так что теоретически здесь в это время никого не должно было быть, за исключением ночного сторожа, который проводил свое дежурство сидя в квартире около входной двери.
  Больше ничего не было слышно, и Джемс решил, что испуг, который он испытывал, был вызван треском какой-нибудь мебели или двери, дерево которой высохло. Он подождал из осторожности еще несколько секунд, а потом снова включил фонарик.
  Дверь конторы этого импресарио была снабжена двумя замками. Один, обычной конструкции, находился на уровне дверной ручки, а другой, типа «Вале», на двадцать сантиметров выше. Над ним и трудился Джемс в течение двадцати минут. Неожиданно в его мозгу промелькнула мысль. Он положил обратно в карман маленький инструмент, которым орудовал до сих пор, и взял другой, более ординарной конструкции. Он сунул его в упрямую замочную скважину, несколько секунд шарил им, потом ему все же удалось повернуть язычок, и дверь открылась.
  Страшно обозленный на себя, он несколько минут осыпал себя бранью, потом немного успокоившись, прошел в контору, закрыв за собой дверь, и быстро осмотрелся вокруг. Страшно удивленный, он громко произнес вслух:
  — Вот это да! Какой беспорядок. Неплохо было бы поставить сюда вентилятор…
  Так как он пришел сюда совсем не для того, чтобы высказывать свое мнение и наводить здесь порядок, он подошел к этажеркам, размещенным около стен, и прочел этикетки, наклеенные на ящиках. Он открыл тот, на котором была надпись «Контракты», и вынул оттуда все досье, чтобы отнести их на письменный стол. Сдвинув несколько предметов, он очистил себе место на столе. Ему совсем не составило труда найти папку с надписью: «Мисс Пантер». Здесь у Дунса было значительно больше порядка.
  Джемс открыл картонную папку и быстро просмотрел документы, которые в ней были: контракт и два письма, написанные на пишущей машинке. Не тратя зря времени, он достал из кармана миниатюрный фотоаппарат и поставил его на определенную выдержку, придвинул к себе лампу, стоящую на письменном столе, включил ее и, опершись локтями о стол, направил объектив аппарата на страницу контракта: сделал первую фотографию…
  Менее чем за одну минуту он завершил всю работу. Очень быстро, как человек, который не привык делать лишних жестов, он положил все папки на место — в ящик, откуда он их взял, восстановил прежний беспорядок на письменном столе и ушел, предварительно внимательно осмотрев, не оставил ли он каких-нибудь следов своего пребывания в этом кабинете.
  Глава 5
  Бесси, секретарша Хастена, неожиданно перестала печатать на машинке и достала из сумочки зеркало, чтобы посмотреть, находится ли еще бородавка на кончике ее носа. Питер Ларм, стоящий у окна, в этом момент повернулся и сыронизировал:
  — Я бы на вашем месте согласился и пошел бы на то, чтобы мне отрезали кончик носа.
  Женщина презрительно подняла брови и положила зеркальце обратно в сумочку.
  — Идиот, — прошипела она.
  Она тотчас же принялась за свою пишущую машинку, а лицо Питера озарила насмешливая улыбка. Взглянув на свои часы, он подошел к ней и недовольным тоном проговорил:
  — Вот уже целых четверть часа, как я жду. Пойдите и скажите вашей обезьяне, что, если он меня сейчас же не примет, я немедленно уйду. Я не собираюсь здесь болтаться все утро и тратить понапрасну драгоценное для меня время…
  Бесси сделала вид, что ничего не слышит, и продолжала быстро стучать на машинке, стараясь проделывать это, как можно громче. Питер подошел к ней совсем близко и провел рукой по ее волосам.
  — Ты меня слышала, детка? Пойди, пожалуйста, к Хастену и повтори ему то, что я только что сказал тебе. В противном случае я просто уйду.
  Она резко вскочила с места и бросила на него полный ненависти взгляд.
  — Ну как же я буду довольна, когда начальник наконец посадит вас в тюрьму, — процедила она сквозь зубы, продолжая стоять.
  Питер угрожающе поднял руку.
  — Ты или поторопишься, или получишь шлепок по заду!
  Бесси больше не колебалась. Она быстро прошла через комнату и открыла дверь, которая вела в кабинет Хастена.
  — Этот ничтожный, никчемный детектив начинает терять терпение, сэр, — заявила она.
  Злобный голос полицейского прорычал:
  — Пусть ждет!
  Услышав это, Питер Ларм пришел в ярость. Он приблизился к двери кабинета, твердой рукой отстранил девицу и появился перед Хастеном, который был один в своем кабинете.
  — Послушайте, старина, — начал он. — Если вы хотите поговорить со мной, то это должно произойти сейчас или никогда. У меня есть другие, более важные дела, которыми я могу заняться, и другие кошечки, которыми я могу любоваться, значительно лучше той образины, которая работает у вас секретаршей.
  Он с силой толкнул дверь, заставив этим Бесси отступить. С покрасневшим лицом Хастен встал с кресла.
  — Ладно, прекратите ваши вопли, вы начинаете действовать мне на нервы, — проговорил он.
  — А вы, — возразил Питер, — вот уже давно как вы попросту мешаете мне. Перестанем же ругаться и поговорим лучше серьезно. Нужен я вам или нет?
  Хастен ответил с подчеркнутым пренебрежением:
  — Вы мне не нужны, Ларм. Все, что вы сможете рассказать мне, не представляет для меня никакого интереса.
  Питер неожиданно сильно побледнел.
  — Скажите мне, старина, вы что же, издеваетесь надо мной. Вчера вечером вы сами же просили меня, чтобы я пришел в девять утра в вашу контору. Вот я и пришел. А теперь — я вас слушаю.
  Хастен повернулся к нему спиной и проговорил насмешливо:
  — Я переменил свое решение. Я знаю, что вы все равно расскажете мне исключительно то, что вам захочется, а это меня совсем не интересует. Во всяком случае, я все же хочу вам кое-что сказать…
  Одежда старой женщины, которую я нашел у Эмили Мурки, была опознана служащим мюзик-холла. У нас есть теперь уверенность в том, что эта женщина была помощницей мисс Пантер. Это все. Если вас это интересует, вы можете этим воспользоваться.
  Лукавая улыбка расплылась по лицу Питера Ларма. Он глубоко вздохнул и ответил:
  — Я вам очень признателен, Бил. У вас настоящая свинячья голова, но, тем не менее, вы иногда бываете шикарным типом.
  И оставив ошеломленного полицейского, он быстро вышел из кабинета.
  
  Фиалковые глаза Флосси радостно засветились, когда она увидела неожиданно появившегося в ее комнате Питера. Она быстро зажала между колен бутылку портвейна и сунула маленький стакан в ящик стола. Потом подчеркнутым жестом раздавила свою турецкую сигарету в пепельнице.
  — Доброе утро, патрон, — поприветствовала она. — Я уже стала беспокоиться, что это вы такое фабрикуете.
  — Джемс тут? — спросил Питер.
  Лицо Флосси приняло восторженное выражение.
  — О да! — ответила она. — Он в своем кабинете.
  Питер резко захлопнул дверь, войдя в кабинет Джемса Арнакля. Добродушный парень, устроившись в кресле, сладко подремывал. Он сразу же вскочил и пролепетал.
  — Прости меня, патрон, но у меня совсем не было времени поспать в эту ночь.
  Не обращая внимания на его извинения, Питер спросил:
  — Тебе удалось?
  Усталое лицо Джемса Арнакля сразу же прояснилось. Он уселся за свой письменный стол и выдвинул один из ящиков.
  — Да, патрон, конечно. Но ты говорил о том, что это пустяк — открыть замок. Никогда в жизни я не встречал подобного трюка! Потом мне пришлось порыться в бумагах, чтобы найти досье девицы. Мне удалось все сфотографировать. Они уже проявлены, вот они, пожалуйста!
  Он протянул документы Питеру, который взял их, устроившись поудобнее в кресле, и молча методически стал просматривать отпечатки.
  Контракт был похож на все остальные контракты, какие вообще заключают с артистами. И совершенно ничего в нем не было сказано о помощнице мисс Пантер. Но это и не было удивительным. Из двух писем одно отправлено из Филадельфии и адресовано Стефану Дунсу с просьбой устроить ей ангажемент в Нью-Йорк. Второе письмо было ответом импресарио артистке, в котором говорилось, что он устроил ей ангажемент и просил приехать для подписания контракта.
  Питер бросил первое письмо на стол Джемсу и приказал:
  — Немедленно позвони по телефону нашему корреспонденту в Филадельфии, и пусть он узнает, в какой коробке она там выступала. Только чтобы он ничего не пропустил. Самые маленькие сведения могут оказаться очень полезными. А теперь я побежал и вернусь только к полудню.
  
  Кенет Лиссом был все таким же нервным. Он крепко пожал руку Питера, потом вернулся на свое место за письменным столом. Его маленькие черные глазки блестели за стеклами очков, он провел дрожащей рукой по своим темным растрепанным волосам.
  — Что у вас нового, мистер Ларм? — спросил он.
  Прежде чем ответить, Питер поудобнее устроился в одном из кресел.
  — Я полагаю, что именно сейчас наступил момент вызволить вашего клиента из тюрьмы. Сейчас или никогда! Полиция сегодня ночью обнаружила помощницу мисс Пантер. Она была мертва, и я думаю, что, как у них часто бывает, это сочтут за обыкновенное самоубийство…
  Адвокат изобразил удивление и поинтересовался:
  — Это, конечно, очень хорошо, но если Мак-Линен упорствует в своих показаниях, я все же не вижу возможности вытащить его оттуда.
  Питер, сдерживая улыбку, возразил:
  — Вот как раз теперь, в этот момент, вы и появитесь. Вам нужно сегодня встретиться с вашим клиентом, чтобы ознакомить его с новой версией этого дела. Вот как я представляю эту историю: необходимо, чтобы Мак-Линен утверждал, что утром, в день совершения преступления, ему звонила любовница, предупредившая его, что не сможет увидеться с ним вечером. Он также должен утверждать, что вернулся к себе домой после обеда. Какой-то мальчик, наружность которого он теперь не помнит, позвонил в его дверь около полуночи. Он передал ему старательно завязанный пакет от мисс Пантер, которая просила его сохранить. Ночью, из любопытства, Мак-Линен все же вскрыл пакет и обнаружил в нем револьвер. Испугавшись, он спрятал его в том месте, где его нашла полиция.
  Питер на секунду замолк, напряженно глядя на адвоката, который слушал его с безразличным видом, и затем продолжил, нервно похлопывая рукой по спинке кресла:
  — Когда полицейские рано утром появились у вашего клиента, тот сразу никак не мог понять, что его любовница была убита. Он, наоборот, подумал о том, что ей грозит опасность, и из-за любви к ней, чтобы создать ей алиби, в котором, он думал, она нуждается, стал уверять, что она приходила… Он должен говорить обо всем этом уверенно и твердым тоном. Я думаю, после этих признаний он будет освобожден от подозрений, а у полиции появится версия, что мисс Эмили Мурки убила мисс Пантер и, зная о любовной ее связи с Мак-Линеном, послала револьвер с рассыльным с целью бросить тень преступления на Грегори… Что вы об этом скажете?
  Кенет Лиссом состроил какую-то странную гримасу и взял блокнот, чтобы записать все и не перепутать. Он сдержанно сказал:
  — Это, безусловно, хорошо придумано, но я боюсь обратного действия. Это, конечно, может и удасться… Но если полиция вслед за этим обнаружит, что мисс Мурки не играет никакой роли в этой истории, а это тоже возможно, то мы оба рискуем иметь большие неприятности,
  Питер широко улыбнулся и терпеливо повторил:
  — Какие неприятности? Вы перескажете эту историю вашему клиенту, который повторит ее полиции. Если это, хотя я так не думаю, не пройдет, Мак-Линену все равно не будет никакого смысла объяснять происхождение этой истории. Даже если он и сделает это… вам будет легко опровергнуть его. В такой момент, конечно, скорее поверят вам, нежели ему. Поверьте мне, сейчас нам подвернулся сверхуникальный случай, это пока единственный шанс вытащить вашего подзащитного. Когда они его выпустят, полицейские не захотят признать свою ошибку и оставят его в покое. Разве вы думаете иначе?
  Адвокат хотел возразить, но потом медленно произнес:
  — Если вы уверены…
  Питер с силой ударил по подлокотникам кресла и заверил его:
  — Безусловно, я именно так и считаю. Будете ли вы защищать Мак-Линена или нет? Первым делом, дайте ему возможность выйти оттуда, а потом уж мы посмотрим…
  Неуверенным жестом Кенет Лиссом провел рукой по всклокоченным волосам, потом несколько раз глубоко вздохнув, как пловец перед заплывом, произнес:
  — Я согласен с вами, мистер Ларм. Я должен как можно скорее увидеть Мак-Линена. Может быть, в полдень. Я сделаю все, как вы сказали.
  
  Питер Ларм вошел, не постучавшись, и тихонько закрыл за собой дверь, Стефан Дунс резко повернулся в своем кресле и злобно посмотрел на него.
  Точно рассчитанным жестом Питер задвинул засов и спросил:
  — Вы разрешите? Мне бы не хотелось, чтобы нам помешали…
  Он прошел через всю комнату, подошел к письменному столу импресарио и пристально посмотрел на Дунса.
  — Я считаю, что шутки пора кончать, — произнес он, делая ударение на последнем слове. — Нравится тебе это или нет, но мы будем говорить теперь серьезно.
  Едва уловимым движением он перехватил руку Дунса, которая потянулась к телефону, стоявшему тут же на столе. Питер угрожающе продолжал:
  — Я же тебе сказал, что мы будем говорить серьезно. Ты понимаешь, что это означает?
  Покрасневший от злости импресарио хотел встать, но Питер положил ему ладонь на голову и вынудил его плюхнуться обратно в кресло.
  — Оставайся спокойным или я рассержусь на тебя. Понятно?
  Более чем когда-либо Стефан Дунс был похож на бульдога, тем не менее он послушно остался сидеть в кресле. Питер спросил его:
  — Ты знаешь мисс Мурки, а?
  Дунс ничего не отвечал. Детектив, не обращая внимания на его молчание, продолжал:
  — Вчера вечером мисс Мурки была найдена у себя дома мертвой. Чтобы быть точным, скажу тебе, что это именно я нашел ее. Полиция приехала слишком поздно… Ты следишь за моими словами? Естественно, до приезда полиции я произвел обыск. В сумочке девицы я нашел небольшую записную книжку, в которой она записывала номера телефонов и время назначенных свиданий… На странице, помеченной вчерашним днем, находится номер, записанный красной шариковой ручкой. Этот номер телефона твой. Ну как, Дунс, ты начинаешь соображать?
  Стефан Дунс поднес свою толстую руку к галстуку и резким жестом ослабил его. Его глаза, полные ненависти, не дрогнули под пронизывающим взглядом Пинтера Ларма. Он насмешливо посмотрел на него:
  — Убирайтесь отсюда.
  Быстрый, как молния, Питер выкинул вперед руку и схватил импресарио, чтобы основательно его встряхнуть. Потом он резко отпустил его и с силой ударил по лицу. Импресарио вытерпел все это, только злобный огонек горел в его глазах, расширившихся от ярости.
  Глухим дрожащим голосом Питер выговорил:
  — И учти, это лишь маленькое вступление, так, для начала. Если же ты будешь продолжать прикидываться дурачком, уверяю тебя, ты об этом сильно пожалеешь. С такой дрянью, как ты, мне приходится иметь дело почти ежедневно… Теперь же послушай меня внимательно. Эту записную книжку я взял. Я единственный, кто знает об ее существовании. Полиции о ней не известно. Если ты изъявишь желание поговорить со мной, пока есть для этого время, если же не захочешь, то я немедленно отправлюсь в полицию…
  Впервые во взгляде Стефана Дунса промелькнуло выражение беспокойства. Питер продолжал с прежней выразительностью:
  — Ну что ж, начнем все сначала, с нуля. Почему ты сказал мисс Мурки, чтобы она позвонила тебе вчера?
  Злобным тоном, в котором ощущалась тревога, импресарио ответил:
  — Я не знаю этой девицы. Сволочь!
  Питер обошел письменный стол. Безжалостной рукой он схватил Дунса за волосы и с бешеной силой встряхнул его. Потом, так как Дунс все же пытался защищаться, он ударил его кулаком прямо в лицо. Раздался какой-то странный звук, и сразу же две струйки крови потекли из ноздрей несчастного импресарио. Он всхлипнул, засопел и прошипел:
  — Эта история вам слишком дорого обойдется, мерзавец!
  Вместо ответа Питер Ларм ударил его еще раз, потом, держа его за волосы, он вынудил его встать. Но тут же ему пришлось самому отскочить в сторону, чтобы избежать удара коленом. Кулак Питера попал в желудок противника, с губ которого сорвался жалобный стон, его вытаращенные глаза наполнились слезами.
  — Я же тебе уже дважды сказал, что я очень жесткий тип. Если ты будешь продолжать свою дурацкую игру, то вскоре увидишь все цвета радуги.
  Слегка приподняв свою ногу, он резко нажал на ботинок Стефана Дунса. Импресарио тут же завопил от боли. Потом Питер снова ударил его кулаком по лицу.
  — Ты будешь говорить или нет, падаль? Когда ты познакомился с мисс Мурки и почему ты ее убил?
  Он отступил на шаг, чтобы посмотреть на своего противника, изнывающего от боли. Питер видел, как рот импресарио перекосился.
  — Я не знаю этой девицы. Я вам клянусь.
  Питер снова поднял кулак, но тут дверь вздрогнула от толчка извне, потом раздались сильные удары и женский голос позвал:
  — Стефан, ты тут?
  Мгновенно сориентировавшись, Питер Ларм замер и перехватил испуганный взгляд импресарио, направленный на дверь. Он услышал, как тот пробормотал:
  — Это моя жена.
  Питер глубоко вздохнул и ущипнул себя за кончик носа, потом приблизился к своей жертве.
  — Я сейчас ухожу. Скажи своей жене, что разбил себе лицо на лестнице, и все же немного подумай о нашем разговоре. И не рассчитывай избавиться от меня, я еще вернусь!
  Потом несколько понизив голос, он закончил:
  — Простите, мистер Дунс, что я задержал вас в такой момент. Надеюсь, что происшедшее не будет иметь неприятных последствий. Прощайте, мистер Дунс, еще раз благодарю вас.
  Он решительно направился к двери, отодвинул засов и открыл ее. Перед ним стояла красивая брюнетка с сердитым видом. Он восхищенно присвистнул сквозь зубы и пробормотал:
  — Черт возьми! Лакомый кусочек! Прошу вас, миссис, место еще совсем тепленькое.
  И прошел мимо ошеломленной женщины.
  Глава 6
  Питер Ларм быстро позавтракал. Недовольный своим свиданием со Стефаном Дунсом, он находился в самом дурном расположении духа, и это мешало ему получить удовольствие от завтрака, что, в свою очередь, еще больше ухудшило его и без того плохое настроение. Он толкнул дверь своего агентства и сразу же прошел в комнату Флосси.
  Молодая женщина рылась в бумагах, а Джемс Арнакль непринужденно держал ее за талию. Они повернулись одновременно. Джемс сразу же покраснел, как мальчишка, пойманный на месте преступления, и его маленькие, близко посаженные глазки беспокойно забегали. Флосси же, наоборот, казалась совершенно спокойной. Взгляд ее фиалковых глаз сохранял обычное для них выражение лукавства и искренности. Она радостно улыбнулась и сообщила:
  — А! Вы пришли как раз вовремя, патрон! Миссис Мак-Линен ожидает вас уже двадцать минут.
  Питер сердито пожал плечами и прошел к себе в кабинет. Перед тем как закрыть за собой дверь, он обернулся и сказал:
  — Я все же предупреждаю вас об осторожности, а когда я захочу видеть миссис Мак-Линен, я вам скажу об этом. Джемс, займитесь делами!
  Он закрыл дверь своего кабинета, подошел к столу и устроился поудобнее в кресле. Потом, чтобы успокоиться, он достал из кармана плиточку шоколада, развернул ее и положил в рот и, не торопясь, закурил. Некоторое время он оставался совершенно безучастным ко всему, бесцельно устремив перед собой взгляд. Наконец он протянул руку, взял телефонную трубку и набрал номер.
  — Алло, — сказал он, — я хотел бы поговорить с доктором Батером… У телефона Питер Ларм… Добрый день, доктор. Вам удалось отыскать пропавшую карту?
  — Нет, мистер Ларм. Мне крайне неприятно, но эта карта, как ни странно, будто растворилась.
  — А вы не думаете, что ее могли похитить? — поинтересовался Питер.
  — Мне весьма затруднительно говорить об этом, но, с другой стороны, я вынужден признать, что это единственное возможное оправдание…
  Питер перебил его:
  — А я ведь был вчера вечером у мисс Мурки. Она мертва.
  — Что?.. Что вы такое сказали?..
  Питер терпеливо повторил:
  — Да, к великому сожалению, мне не удалось поговорить с ней, мисс Мурки мертва. Официальная версия: утонула в ванне. Но если вы когда-нибудь пытались утопиться в своей ванне, вы бы знали, что это слишком трудно…
  После некоторого замешательства доктор Батер спросил:
  — Вы думаете, что кто-то…
  Питер решительно заявил:
  — Вот именно. Да, я именно это и думаю. Мисс Мурки была единственной нитью, ведущей в прошлое мисс Пантер. Это, вероятно, был именно тот, кто застрелил вчера вечером артистку…
  — А что думает по этому поводу полиция? — поинтересовался врач.
  — Полиция думает все что ей угодно. Меня это нисколько не интересует. Я хотел бы повидаться с вами, чтобы немного поговорить о мисс Мурки. Когда вы сможете меня принять?
  — Около пяти часов, если вам удобно. Я буду вас ждать.
  — Решено. Я буду точен, — сказал Питер, вешая трубку.
  Он посмотрел на телефон, потом резко нажал на кнопку звонка, находящуюся на его письменном столе. Почти сразу же открылась дверь, и на пороге кабинета появилась хитрая мордочка Флосси.
  — Пусть войдет миссис Мак-Линен, — приказал Питер.
  Улыбнувшись, Флосси быстро закрыла дверь. Через несколько секунд дверь снова открылась, чтобы пропустить посетительницу. Кроткое лицо миссис Мак-Линен хранило следы слез и глубочайшего беспокойства. Послушная жесту Питера, она скользнула в кресло, скрестила свои красивые ноги, одернув при этом юбку.
  Питер Ларм, не поднимая головы, произнес:
  — Я вас слушаю, миссис. Что вы хотите?
  Огорченная таким холодным приемом, миссис Мак-Линен некоторое время колебалась. Избегая взгляда детектива, она неуверенно проговорила:
  — Я пришла… Я хотела узнать, нет ли чего-нибудь нового?
  Питер уставился на нее пронизывающим взглядом и жестко произнес:
  — Посмотрите на меня, миссис Мак-Линен.
  Она подняла на него свои печальные глаза, полные слез, в которых ясно читалось отчаяние. Не отводя взгляда, он предложил:
  — Расскажите мне, где и каким образом вы познакомились с мисс Мурки?
  Удивление появилось на лице женщины. Медленно, как будто она плохо расслышала, она повторила:
  — Мисс Мурки?.. Я никого не знаю с таким именем.
  Питер вдруг почувствовал приступ страшной злости и изо всех сил стукнул ладонью по столу. Стараясь все-таки сдержать обуревавшую его злость, он продолжал:
  — Если вы хотите, чтобы я помог вашему сыну и вытащил его из этой ямы, куда он основательно попал и куда он сам себя засадил, вы ни в коем случае не должны хитрить передо мной. Ведь у меня нет ничего общего с официальной полицией. Вы должны мне все рассказать… Я здесь для того, чтобы помочь вам. Вы ведь мне платите за это. Если же вы не будете мне полностью доверять, я немедленно же брошу заниматься вашим делом.
  Под градом этих упреков миссис Мак-Линен откинулась назад в кресло, как ребенок, которого отчитывают за какую-нибудь ошибку или шалость. Заикаясь от обуревавших ее эмоций, она пролепетала:
  — Но, мистер… Я совсем не понимаю, о чем вы говорите… Я вас уверяю, что никогда не знала особы с таким именем.
  Питер вскочил с места и стремительно подошел к окну. Заложив за спину руки, он глядел на улицу. Потом отвернулся от окна и подошел к своей посетительнице.
  — Я вам сейчас расскажу одну небольшую историю, — начал, наконец, он. — Вчера вечером я посетил жилище мисс Эмили Мурки, которая, по некоторым сведениям, была связана с мисс Пантер. Мисс Мурки к моменту моего визита была уже мертва. До прихода полиции у меня была возможность взять из ее сумочки записную книжку, в которую она записывала намечаемые ею свидания и номера необходимых ей телефонов. На странице, помеченной вчерашним днем, был написан и подчеркнут ваш личный номер телефона. Теперь вы понимаете, почему я задал вам этот вопрос?
  Миссис Мак-Линен откинула голову назад, чтобы лучше видеть Питера. Дрожащая, совершенно ошеломленная, она тем не менее довольно твердо ответила:
  — Я вам клянусь, мистер Ларм, головой моего сына, что я не знаю этой женщины!
  Заколебавшись, Питер Ларм отошел к окну, чтобы дать себе время подумать. Потом он вернулся на свое место за столом и продолжал уже более спокойным и мягким тоном:
  — Попробуем, миссис Мак-Линен, понять друг друга. Откровенно говоря, ваш сын влип в очень грязную историю, и мне совершенно понятно, что вы изо всех сил пытаетесь вытащить его оттуда любым способом. В чем я вас упрекаю, так это в том, что вы не пришли ко мне значительно раньше. Видите ли, я не люблю, когда мне поручают дела, а сами действуют где-то там, за кулисами. Если вы можете сообщить мне что-нибудь относительно смерти мисс Мурки, скажите это мне без всяких опасений. Я, поверьте, способен понять и даю слово, что сделаю для вас все, что только будет в моих силах. Теперь же ответьте мне совершенно откровенно…
  Лицо миссис Мак-Линен выражало смесь недоумения и огорчения. Она беспомощно развела руками и повторила:
  — Я не знаю этой женщины и ничего другого, к сожалению, вам сказать не могу.
  Питер выругался сквозь зубы и стал глубоко дышать, чтобы несколько заглушить гнев, который поднимался в нем с новой силой. Потом, немного успокоившись, он продолжал приглушенным голосом:
  — Я видел сегодня утром адвоката вашего сына. Я договорился с ним о некотором плане, который может привести к освобождению Грегори. Если это удастся, я буду считать свою миссию законченной. А если у вас в дальнейшем возникнут какие-либо проблемы, выпутывайтесь сами. Согласны?
  Пламя надежды, вспыхнувшее в глазах миссис Мак-Линен, ясно показывало, что из всего сказанного Питером она поняла лишь то, что ее сын, возможно, будет на свободе. Она поднялась с кресла, вся дрожа, со слезами на глазах и в голосе:
  — Я благодарю вас, мистер Ларм. Если моего сына освободят, я буду всегда вам благодарна, всю…
  Неожиданно она разразилась рыданиями и, не оборачиваясь, покинула комнату.
  
  Как только миссис Мак-Линен вышла из комнаты, Питер Ларм помчался в кабинет Джемса Арнакля. Флосси находилась там, воркуя около большого, раскрасневшегося Джемса. Питер рассердился.
  — Флосси, разве вы не знаете, что в рабочие часы ваше место не здесь? Если я еще раз увижу вас в этом кабинете, я попросту вышвырну вас вон!
  Молодая женщина обратила на Питера свой чистый взор и возразила с улыбкой:
  — О, патрон! Какой вы стали нервный!
  И не дожидаясь ответа Питера, она вышла из кабинета. Запах турецкого табака заполнял комнату, и Питер с брезгливой гримасой сказал:
  — Джемс, я ведь ничего не имею против того, чтобы ты спал с ней, но при условии, что заставишь ее прекратить курить эту дрянь.
  Удивленный, Джемс заерзал на своем стуле и ответил, опустив глаза:
  — О, это будет очень нелегко, патрон. Между мной и турецким табаком… Я совсем не уверен, кого она еще выберет.
  Питер пожал плечами и сел на край письменного стола.
  — Теперь, — сказал он, — давай поговорим серьезно. Ну, что нового?
  Джемс тяжело вздохнул и принял свой обычный вид. Взглянув на своего патрона, он начал:
  — Я смог запастись отпечатками пальцев мисс Пантер. Это стоило мне…
  Питер сухо перебил его:
  — Я тебе уже говорил, чтобы ты все подобные расходы записывал бы на счет клиента. Продолжай.
  — Я сравнил отпечатки пальцев жертвы с теми, которые мы обнаружили в комнате в «Белфаст отеле». Ни один из них совершенно не подходит.
  Питер помрачнел.
  — Ты хочешь сказать, что отпечатков пальцев жертвы нет в числе тех, которые мы зафиксировали в ее комнате?
  Джемс утвердительно кивнул головой.
  — Совершенно точно: именно так оно и есть, патрон. Это довольно странно.
  У Питера Ларма вырвался продолжительный свист. Он сжал губы и стал барабанить пальцами по столу.
  — Как ты сказал: «Это довольно странно»?! А тебе удалось обнаружить отпечатки пальцев мисс Мурки?
  Маленькие глазки Джемса заблестели от удовлетворенного тщеславия. Он ответил, не скрывая довольства собой:
  — Да, конечно, патрон. Это стоило мне…
  Питер сердито оборвал его:
  — Мне совершенно наплевать на то, сколько это могло стоить! Необходимо отправиться в мюзик-холл и попробовать в помещении мисс Пантер отыскать отпечатки пальцев ее помощницы. И потом…
  Раздался телефонный звонок. Предупреждая жестом Джемса Арнакля, Питер сам снял трубку и поднес к уху. Это был их агент из Филадельфии, который собрал необходимый материал и теперь звонил. Детектив сухо проговорил:
  — Питер Ларм у телефона. Я вас слушаю, старина.
  — Я получил некоторые сведения о мисс Пантер, которая была известна здесь под именем Ненси Кодингтон. Ее номер в течение трех недель проходил в аттракционе в «Медимон-шоу» на Маркет-стрит. Я смог также узнать адрес, где она проживала все это время. Она снимала комнату у частных лиц, в рабочем квартале, довольно удаленном от центра. Я не пошел туда до вашего уведомления…
  — И хорошо сделали, — ответил Питер Ларм. — Скажите мне адрес, мы сами займемся этим.
  Он взял карандаш со стола и оторвал лист бумаги. Быстро записав нужные сведения, он поблагодарил своего собеседника и повесил трубку. Протянув адрес Джемсу Арнаклю, он распорядился:
  — Возьми машину и немедленно дуй туда, чтобы опросить этих людей. Не забудь захватить с собой фотографию мисс Мурки, чтобы спросить их на всякий случай, не знают ли они и ее. Поторопись и постарайся вернуться к семи часам.
  Оставив Джемса, который сразу же стал готовиться к отъезду, Питер прошел в комнату Флосси и сказал молодой женщине:
  — Немедленно найдите Майка, он мне крайне необходим. Пусть придет сюда и возьмет отпечатки пальцев мисс Мурки, а потом отправляется в мюзик-холл и посмотрит, нет ли их в помещении мисс Пантер. Мне нужно иметь результат его работы к семи часам вечера.
  Он вернулся к себе в комнату и тут же возвратился к Джемсу, который уже натянул плащ и собирался выходить. В этот момент они услышали, как хлопнула входная дверь, и из коридора до них донесся зычный голос сержанта Била Хастена.
  — Я хочу немедленно видеть Питера Ларма, — гремел полицейский.
  Питер сразу же понял, что должны быть важные новости, иначе сержант Хастен не появился бы здесь. Может быть, импресарио Стефан Дунс предупредил Хастена, что в его распоряжении имеется записная книжка мисс Мурки. Не колеблясь ни секунды, Питер сказал Джемсу:
  — Выйди к нему и проводи его в мой кабинет. Скажи, что я вышел минут на пять и скоро вернусь.
  Джемс немедленно выполнил распоряжение своего патрона. Питер слышал, как он разговаривал с Хастеном и проводил его в кабинет. Хитро улыбаясь, Питер Ларм поудобнее расположился за письменным столом Джемса, снял телефонную трубку и набрал номер своего собственного телефона.
  Как он и ожидал, Хастен сразу же снял трубку и проговорил наигранным голосом:
  — Слушаю…
  Изменив свой голос, Питер прошептал:
  — Алло, я говорю с мистером Питером Лармом?
  Хастен уверенно ответил:
  — Он самый, я вас слушаю…
  Быстро, тем же тоном, только немного громче, Питер проговорил:
  — Наверное, бесполезно называть вам мое имя, мистер Ларм, вы и так легко поймете, кто я такой. Я вам звоню, чтобы предупредить вас, что сержант Бил Хастен направился к вашей конторе. Кто-то ему сказал, что вы располагаете записной книжкой мисс Мурки. Если вы хотите, чтобы я дал вам другие сведения, приходите на встречу со мной через четверть часа, к «Торси», на 33-й улице…
  Наступило короткое молчание. Старательно изменяя голос, Хастен ответил:
  — Согласен, старина, вы можете быть уверены, что я приду.
  Питер, смеясь, повесил трубку. Почти сразу же раздались тяжелые шаги Хастена, и он услышал голос полицейского, обращенный к Флосси.
  — Скажите вашему патрону, что у меня нет времени его ждать. Пусть он вечером позвонит мне.
  Когда дверь в коридоре захлопнулась, Питер расхохотался. Он веселился, как сумасшедший. Джемс и Флосси одновременно появились в дверях.
  — Что происходит, патрон? — спросила Флосси.
  Сдерживая смех, Питер ввел их в курс дела, но не успел договорить до конца, как в его кабинете зазвонил телефон. Он тотчас же пошел туда и поспешно снял трубку:
  — Питер Ларм у телефона. Я слушаю…
  Голос женщины, низкий и торопливый, проговорил:
  — Мистер Ларм? Будьте осторожны, сержант Бил Хастен с минуты на минуту должен появиться в вашей конторе. Он знает, что вы располагаете записной книжкой мисс Мурки. Я смогу дать вам и другие сведения, если вы через четверть часа придете в «Торси» на 33-й улице…
  Ошеломленный, с недоумевающим видом и с открытым от изумления ртом, Питер Ларм ответил:
  — Согласен. Я буду.
  Он машинально повесил трубку и посмотрел на Джемса, потом на Флосси, которые не сводили с него глаз, ничего не понимая.
  — Что с вами, патрон? — спросила наконец секретарша. — Можно подумать, что вы увидели привидение.
  Питер медленно выпрямился и сердито обратился к Джемсу:
  — Что ты тут торчишь до сих пор? Ты собираешься ехать или нет?
  Отказываясь что-либо понять, Джемс Арнакль быстро направился к двери. С невинным видом Флосси переспросила:
  — Все-таки что это случилось, патрон?
  Питер взорвался.
  — Занимайтесь лучше своими делами. Немедленно возвращайтесь к себе в комнату. Я вынужден отлучиться, но вернусь около семи часов.
  Как метеор, он промчался через комнату и сильно хлопнул дверью. Флосси состроила забавную гримасу и, не торопясь, направилась к себе, села за пишущую машинку. Привычным жестом она достала из своего тайника бутылку с портвейном и наполнила небольшой стаканчик. Она выпила, причмокнула губами и, вытянув из пачки турецкую сигарету, закурила ее, с наслаждением затягиваясь.
  Глава 7
  Убедившись, что Джемс Арнакль действительно ушел, Питер сел в свою машину. Он подумал, что таинственный телефонный звонок, почти идентичный тому, который он выдумал, чтобы избавиться от полицейского Била Хастена, подстроил ему сам полицейский. Но учтя то весьма короткое время, которое прошло между уходом Била Хастена и телефонным звонком, он решил, что это все же невозможно. Во всяком случае, чтобы быть абсолютно уверенным в этом, он сделал круг по 33-й улице, чтобы проехать мимо «Торси». Там он увидел огромный черный лимузин полицейского и успокоился на этот счет.
  Четверть часа спустя он поставил свою машину на 33-й улице и пешком пошел в «Торси». Здесь всегда было малолюдно, это было место влюбленных. Войдя в здание, Питер остановился, чтобы осмотреть зал. И сразу же в глубине зала он увидел сидящую за столиком красивую даму и узнал ее, Он прекрасно помнил, что это была именно та женщина, с которой он встретился в дверях конторы Стефана Дунса.
  Молодая женщина сделала ему легкий знак, и он немедленно подошел к ней. Высокая, очень пикантная брюнетка, она была одета в черный костюм и белую шелковую блузку, всю в оборочках. Питер присел на свободный стул рядом с ней и произнес:
  — Здравствуйте, прекрасная дама. Я благодарю вас за ваш телефонный звонок, но Хастен уже был у меня и ушел. Я вас внимательно слушаю…
  Томный пронзительный взгляд молодой женщины замер на Питере. Она улыбнулась, и в этот момент к их столику подошел официант. Питер заказал кофе и обратился вполголоса:
  — Ну начинайте же. Почему вы вдруг позвонили мне по телефону? Я полагаю, что вы жена Стефана Дунса, не так ли?
  Она слегка покачала головой и возразила:
  — Мы не женаты… Когда я пришла сегодня утром в его контору, я увидела, в какое состояние вы привели его. Он был в необыкновенной ярости. Он сказал мне, что вчера вы украли записную книжку мисс Мурки. После того, как он повесил трубку, не сказав сержанту, кто ему звонит, он стал уверять меня, что это доставит вам множество неприятностей, но что он сам ничем при этом не рискует, потому что вы достаточно умны, чтобы спрятать книжку в надежное место. Я попыталась его расспросить, но он сразу стал сдержанным и отказался отвечать на мои вопросы, говоря, что все это не имеет уже никакого значения.
  Она замолчала, пока официант расставлял на столике заказанный Питером кофе. После короткой паузы Питер спросил:
  — И тогда? Почему вы все же предупредили меня? У вас с Дунсом не все гладко?
  Она избегала пронизывающего взгляда Питера и нервно поворачивала свою чашку, рискуя расплескать кофе.
  — Это будет слишком длинное объяснение, — сказала она, — Да у меня и нет ни малейшего желания. Все, что я могу сказать вам, так это то, что Стефан в настоящее время меня очень беспокоит. Раз он не заявил на вас после всего, что вы сделали с ним, значит, у него имеются для этого достаточно серьезные основания. Я же совершенно не собираюсь попадать вместе с ним в какие бы то ни было грязные истории.
  И вдруг она заколебалась, но быстро взяв себя в руки, проговорила:
  — Стефан пугает меня…
  В течение нескольких минут Питер нервно щипал себя за кончик носа. Он еще не смог понять, почему эта женщина решила действовать таким образом. Была ли она искренна или попросту сговорилась со Стефаном Дунсом, чтобы одурачить его? Помедлив, он спросил:
  — Как вас зовут?
  Без колебаний она ответила:
  — Гледис Нутмег. Я живу в доме номер 432 по Шестой авеню.
  — Одна?
  — Да, одна. Мои «встречи» с Дунсом всегда происходят только у него.
  Помолчав, она грустно спросила:
  — Скажите мне, мистер Ларм, в чем его обвиняют? Ведь это, по-видимому, по поводу этой мисс Пантер, не так ли?
  Питер с большой осторожностью ответил вопросом на ее вопрос:
  — Вы ее знали?
  Она сразу же перестала заниматься своей чашкой и дотронулась до руки Питера Устремив на него беспокойный взгляд, она проронила:
  — Я видела ее один раз в конторе у Стефана. Она произвела на меня странное впечатление.
  Питер погладил руку Гледис Нутмег и как бы между прочим спросил:
  — Какое же впечатление?
  — Я не знаю, — пролепетала она, — это очень трудно объяснить…
  Питер подвинулся к молодой женщине и лукавым тоном подсказал:
  — Ревность?
  Она отвела взгляд, и ее лицо покраснело от досады. Приглушенным голосом она ответила:
  — Может быть, мне показалось, что Стефан и эта женщина были более интимно знакомы, чем хотели это показать… Я была почему-то уверена, что они знакомы уже давно.
  — Вы можете мне доверять, Гледис?
  Она снова посмотрела на него. Их лица были очень близко одно от другого, он почувствовал ее дыхание.
  — Я много слышала различных разговоров о вас, мистер Ларм. Я также с интересом читала в газетах о всех тех людях и делах, которые вы с таким искусством распутывали. И мне совсем не трудно вам поверить.
  Питер сразу же смягчился. Улыбка появилась на его губах, он сильно сжал ее руку.
  — Вы мне очень симпатичны, Гледис, — убедительно проговорил он. — И мне очень бы не хотелось, чтобы вы были вовлечены в какую-нибудь грязную историю вместе с Дунсом. Поверьте мне, его позиция в этой истории очень скверная, если не сказать больше. Мне известно гораздо больше, чем полиции. Вы можете рассчитывать на мое покровительство, и с вами ничего плохого не случится, это я вам гарантирую.
  Огонек надежды затеплился в темных глазах Гледис Нутмег. Она с живостью откликнулась:
  — Я только о том и мечтаю, чтобы хоть чем-то вам помочь, мистер Ларм. Я восхищаюсь вами…
  Он осторожно добавил:
  — Я тоже, Гледис, я просто в восхищении от вас…
  Он нагнулся к ней. Она не отодвинулась, не выразила неудовольствия. Польщенный этим, детектив продолжал:
  Я совершенно уверен, Гледис, что мы с вами отлично поймем друг друга. У Стефана Дунса не должно возникнуть никаких подозрений относительно того, что вы собираетесь его бросить. Наоборот, вы должны действовать таким образом, чтобы он был уверен в вашем искреннем, добром расположении к нему. А при ваших свиданиях он, может быть, будет откровенным и поделится с вами… А вы сообщите мне об этом.
  Он резко убрал руку, положил локти на стол и с чувством сказал:
  — Понимаете, Гледис, эта история меня очень волнует. Вы знаете, что один молодой человек, по имени Грегори Мак-Линен, был задержан по обвинению в убийстве мисс Пантер. Его мать пришла ко мне с просьбой провести подробное расследование по этому делу и вытащить из него ее сына. Она абсолютно уверена, что ее сын не способен на убийство. Все, что я узнал за эти дни, убедило меня в его невиновности. Чтобы вернуть радость жизни этой несчастной матери и сохранить жизнь ее не виновному в убийстве сыну, я готов на все и ни перед чем не остановлюсь, понимаете?
  Краем глаза он наблюдал за действием этой маленькой, но проникновенной речи. Гледис Нутмег была, видимо, растрогана. Она немного помолчала, потом ответила:
  — Я прекрасно все это понимаю, мистер Ларм. Я помогу вам.
  Он обнял ее за плечи и внимательно посмотрел на нее.
  — Вот что вы должны будете сделать, — сказал он. — Постарайтесь повидать Стефана Дунса сегодня же днем и ведите себя так, чтобы он был уверен в вашей искренности. Я буду вас ждать сегодня в восемь часов у «Бревурт», около Вашингтон-сквера. Я приглашаю вас на обед. Согласны?
  Она утвердительно кивнула головой, как будто эмоции не позволяли ей говорить. Он встал, заплатил по счету, попрощался и, не оборачиваясь, вышел из зала.
  
  Было ровно пять часов, когда Питер Ларм решительно вошел в кабинет доктора Энтони Батера, который немедленно встал из-за стола и пошел ему навстречу, чтобы поприветствовать его.
  Питер устроился в кресле и, прежде чем начать разговор, подождал, пока хирург займет свое место за письменным столом.
  — Я очень признателен, что вы смогли уделить мне немного внимания. Я хотел повидаться с вами, чтобы задать несколько вопросов, касающихся мисс Мурки…
  Врач медленно поднял свою тонкую руку к плешивому черепу и осторожно пригладил на нем серебряные волоски.
  — После вашего телефонного звонка я из любопытства спросил про мисс Мурки, про ее карту, которая, естественно, тоже должна была бы находиться в наших архивах по обслуживающему персоналу, когда-либо работающему у нас… — Он сделал небольшую паузу, посмотрел на Питера Ларма и добавил: — Досье мисс Мурки тоже таинственно исчезло.
  Питер, не выказав особенного удивления подобным обстоятельством, спокойно спросил:
  — Вы можете мне сообщить все, что знаете о ней?
  Доктор Энтони Батер, казалось, был обескуражен поведением Питера: пропажа и этой карты не привела детектива в изумление. Врач глубоко вздохнул и медленно проговорил:
  — Мисс Мурки поступила ко мне на службу три года тому назад. Она меня полностью устраивала как сиделка. Через некоторое время я узнал из разговора, что она начала пить. Я терпеливо выжидал, надеясь, что это у нее пройдет. Но однажды едва не случилась беда, потому что она совершенно пьяная заступила на свое дежурство. Бесполезно много распространяться об этом. Я, конечно, немедленно вышвырнул ее за дверь… Это было приблизительно год назад.
  — А вы знаете, что она делала после этого? — спросил Питер.
  Хирург покачал головой и ответил:
  — Абсолютно ничего мне об этом не известно. Вы сами понимаете, что у меня множество других дел и нет ни времени, ни желания заниматься дальнейшей судьбой уволенных мной служащих.
  Питер понимающе покачал головой и уточнил:
  — Вы дали мне понять во время моего последнего визита к вам, что Нора Кади должна была представить вам весьма уважительные причины для того, чтобы вы сделали ее похожей на ту, на которую она хотела походить. Я предполагаю, что рекомендации мисс Мурки, которая тогда полностью вас устраивала как работник, должны были также сыграть свою роль?
  Доктор Батер, раздосадованный, снял очки и положил их на кусок замши, лежащий перед ним. Потом он, не сдерживая себя, ответил:
  — Весьма возможно… Это было уже так давно, что я не могу ничего вспомнить… По этому случаю я хочу попросить вас об одной услуге.
  Он водрузил очки обратно на нос, похожий на клюв, и продолжал, избегая взгляда Питера:
  — Я был с вами совершенно откровенен и хотел бы, чтобы полиция ничего не знала о моих операциях на лице мисс Пантер. Так как я бессилен из-за исчезновения карты мисс Пантер дать какие-либо объяснения по этому поводу, это может причинить мне всевозможные неприятности, а моей клинике нежелательную репутацию. Вы, надеюсь, понимаете меня?
  Несколько удивленный, Питер Ларм тем не менее заверил его:
  — Я вас отлично понимаю, доктор. Бесполезно говорить вам, что я вообще неохотно делюсь с полицией моими сведениями и делаю это только в самых крайних случаях и только тогда, когда это необходимо лично мне, для моих расследований. И тем более, раз вы меня об этом просите, эта история останется между нами. Слово чести.
  Хирург, казалось, избавился от огромной тяжести, его лицо прояснилось.
  — Я вам очень благодарен, мистер Ларм, — сказал он проникновенным голосом. — Я вам доверяю. Поверьте мне, я очень сожалею, что не смог дать вам необходимых для вас сведений. Я прекрасно понимаю, что они вам нужны для дела. Если случайно я узнаю что-нибудь новенькое, я вам немедленно позвоню…
  Питер широко улыбнулся, встал и пожал руку доктору:
  — Я еще раз прошу прощения, что оторвал вас от дела. До свидания и спасибо.
  На улице Питер остановился, чтобы закурить. Его лицо неожиданно стало очень озабоченным. Нахмурившись, он направился к своей машине.
  
  Было уже начало седьмого, когда Питеру Ларму удалось пристроить свою машину на свободном месте на 57-й улице. Он вылез из машины, старательно запер дверцу и быстро направился к дому, в котором вчера мисс Мурки встретила смерть.
  На его стук дверь отворилась, и перед ним стояла женщина, кроткое и морщинистое лицо которой, окруженное великолепными седыми волосами, выражало величайшую тревогу. Питер поздоровался и вежливо спросил:
  — Вы помните, что…
  Она перебила его довольно приятным голосом:
  — Я отлично помню вас, сэр.
  Питер широко улыбнулся и продолжал:
  — Это я, к великому моему сожалению, обнаружил вчера вечером вместе с ночным портье тело. Мне так неприятна эта история… Я руковожу юридической конторой и хотел видеть мисс Мурки по вопросу о наследстве…
  С удовлетворением он отметил заинтересованный блеск в глазах старой женщины. Долгий опыт Питера Ларма подсказал ему, что трюк с наследством всегда вызывает в людях интерес. Он решил продолжать в том же духе и сказал:
  — Мне стоило большого труда обнаружить следы мисс Мурки, и теперь, когда она мертва, мне придется снова возобновить свои поиски. Не знаете ли вы случайно, были ли у этой женщины какие-нибудь родственники?
  Старая женщина поудобнее устроилась на стуле, пригласив и Питера последовать ее примеру. Положив свои бледные руки на колени, она поправила черное шелковое платье и ответила, глядя прямо в глаза:
  — Я не могу вам сказать в точности, сэр. Мисс Мурки получала мало писем. Но большинство писем, которые приходили сюда, посылались из Филадельфии. И это все, что я вам могу сообщить.
  — Если бы вы мне подсказали, где работала мисс Мурки, я, может быть, среди ее сослуживцев смог бы получить более полные сведения?
  Старая женщина полуприкрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и ответила:
  — Я только знаю, что мисс Мурки была компаньонкой у одной дамы, калеки, очень богатой и живущей на Парк-авеню. Но я никогда не знала ее точного адреса.
  Питер встал и вежливо поблагодарил старую даму.
  — Я вам очень благодарен, — сказал он. — Извините меня, что я принес вам столько беспокойства. Надеюсь, сведения, которые вы сообщили, будут мне полезны. Всего хорошего, мисс.
  Он еще раз учтиво поклонился ей.
  Пройдя вестибюль, он вышел на улицу, раздумывая над тем, что же ему теперь предпринять.
  Глава 8
  На старом «бьюике», принадлежащем «Детективному агентству», Джемс Арнакль менее чем за час добрался до Филадельфии.
  Несколько раз ему приходилось обращаться за справками, чтобы найти адрес, который был ему указан. Он остановил, наконец, свою машину в центре индустриального пригорода, серого, задымленного. Вылез из машины и направился по грязной маленькой улочке, с левой стороны которой находилась обувная фабрика, с правой — располагались ветхие жилые дома.
  Джемс Арнакль медленно прошел три четверти улочки и остановился у входа в дом, где сорная трава росла прямо на пороге, между камней.
  На верхней ступеньке сидел, полузакрыв глаза и поджав под себя ноги, какой-то странный тип, курящий фарфоровую трубку. Он был одет в грязные бархатные брюки и военного образца блузу цвета хаки, такую же замызганную, как и брюки. Волосы соломенного цвета падали грязными прядями с его шишковатого черепа. Казалось, он и не заметил приближения Джемса Арнакля.
  Джемс кашлянул, чтобы привлечь его внимание, поставил ногу на первую ступеньку и спросил решительным тоном:
  — Добрый день, приятель. Что, Миллеры здесь живут?
  Человек несколько раз затянулся из своей трубки и сказал, не поднимая глаз:
  — Второй этаж, дверь налево…
  — Спасибо, братец… — поблагодарил Джемс.
  Он вышел на площадку, обошел сидящего на ней человек а и стал подниматься по деревянной расшатанной лестнице.
  На втором этаже он остановился перед дверью слева и деликатно постучал. Изнутри доносились различные шумы, но Джемс не получил никакого ответа. Тогда он стал стучать громче. Внутри по-прежнему продолжался шум и, по-видимому, никто там не обращал внимания на его стук. Потеряв терпение, он повернул дверную ручку, толкнул дверь, которая со скрипом отворилась.
  Джемс был из тех парней, которых трудно удивить чем-либо. За свою полную приключений жизнь он немало всего перевидел. Но на этот раз его взору предстал спектакль, от которого он просто остолбенел: его глаза округлились, а рот от изумления широко раскрылся.
  Посредине единственной комнаты, среди неописуемого беспорядка мужчина и женщина, казалось, занимались странной игрой. Женщина средних лет, с расстегнутым корсажем одной рукой держалась за грудь, а другой — показывала на часы, висевшие на стене. Мужчина, сидящий на железной кровати, держал над собой раскрытый зонтик и свободной рукой стучал себя по ногам молотком.
  Ошеломленный, Джемс некоторое время смотрел на них с изумлением, потом все же решил, что будет лучше заявить о своем приходе.
  — Хелло, друзья! Можно говорить в этом доме?
  Слова его, казалось, упали в пустоту. Мужчина и женщина, не обращая на него никакого внимания, продолжали свою дикую игру. Обеспокоенный всем этим, Джемс осторожно закрыл за собой дверь и спустился на два этажа.
  Малый все так же сидел и курил свою трубку на ступеньке у входа. Джемс похлопал его по плечу и спросил:
  — Скажи-ка, друг, мне кажется, что что-то неладное творится у Миллеров…
  Человек вынул изо рта трубку, поднял к Джемсу свое потасканное лицо и спокойнейшим образом ответил:
  — А что?
  Джемс приблизился к нему и сказал:
  — Я стучал много раз, но так как никто мне не ответил и не открыл дверь, я вошел сам. Эти люди ведь совершенно сумасшедшие. Девица полуодета и почему-то указывает на часы, а тип держит над собой раскрытый зонтик, сидя на кровати, и ударяет по своим ногам молотком…
  Не выказывая ни малейшего удивления, парень спросил:
  — Вы с ними знакомы?
  Джемс покачал головой.
  — Нет, — ответил он, — в первый раз вижу их.
  Человек пожал плечами, снова затянулся из своей трубки и продолжал:
  — Это ведь глухонемые, — сказал он. — Я лично понимаю, о чем они говорили. Она поясняла ему, что настало время идти за молоком, а парень ей отвечал, что у него ломит ноги и что скоро пойдет дождь.
  Обалдевший от такого объяснения, Джемс посмотрел на небо. На него упало несколько дождевых капель; страшно недовольный этим обстоятельством, он пробормотал сквозь сжатые зубы:
  — Так что, это оракул какой-то, этот парень?!
  Потом немного подумав, он нагнулся к своему собеседнику и спросил:
  — А они умеют читать?
  Человек вынул трубку изо рта:
  — Безусловно. Если вам надо у них что-нибудь спросить, напишите все это на бумаге.
  И так как начался дождь, он встал и вошел в дом.
  Джемс Арнакль снова поднялся на второй этаж и уже без всякого стука вошел к Миллерам. Женщина, не застегнув своего корсажа, устроилась на стуле и дремала. Ее грудь по-прежнему была обнажена, но Джемс уже не обращал на это никакого внимания. Мужчина сидел на том же месте, но он уже закрыл зонтик и отложил в сторону молоток. Он тоже казался сонным.
  Джемс приблизился, к ним и поприветствовал их. Мужчина и женщина внезапно обнаружили его присутствие и уставились на него вопрошающим взглядом. Джемс дружески им улыбнулся, потом достал из кармана записную книжку и на чистой странице написал крупными буквами: «Знаете ли вы этих людей?»
  Из другого кармана он достал фотографии мисс Пантер и мисс Мурки и вместе с листком бумаги протянул их мужчине. Глухонемой посмотрел на оба портрета, лицо его вдруг прояснилось. Он прочитал вопрос, заданный Джемсом, положил фотографии возле себя и протянул руку за бумагой и карандашом. Он быстро написал несколько слов внизу страницы, и Джемс, подойдя ближе, прочел через его плечо:
  «Да, это кузины моей жены».
  Заинтересованный, Джемс почесал себе затылок, потом потер нос и фыркнул. Взяв карандаш и бумагу у мужчины, он написал следующий вопрос: «Как их зовут?»
  И сразу же получил ответ: «Эмили и Нора Мурки».
  Джемс снова почесал себе затылок, потом, подумав несколько секунд, снова задал вопрос: «Какое у них родство?»
  Глухонемой ответил одним словом: «Сестры».
  Еще более потрясенный, Джемс взял карандаш и бумагу и исписал всю страницу интересовавшими его вопросами. Таким образом ему удалось узнать, что семья Миллеров не видела Эмили Мурки в течение уже нескольких лет, но что поддерживала с ней связь при помощи посланий довольно регулярно. А что касается Норы, то глухонемой утверждал, что она приезжала повидаться с ними как раз в прошлом месяце и что они получили от нее несколько писем. Они не знали, что она стала артисткой мюзик-холла под псевдонимом мисс Пантер.
  Это были все сведения, которые Джемсу Арнаклю удалось получить. По всей видимости, глухонемой еще не знал, что обе женщины были мертвы. Посетитель поблагодарил их широкой улыбкой и удалился.
  Дождь шел уже очень сильный. Не встретив больше человека с трубкой, Джемс побежал к своей машине, быстро вскочил в нее и уехал.
  
  Было около семи часов вечера, когда Питер Ларм вернулся в агентство. Он невольно брезгливо поморщился, когда вошел в комнату Флосси, заполненную дымом. С сигаретой в зубах молодая женщина, казалось, мечтала. Ее тонкие пальцы любовно сжимали маленький стакан, наполовину налитый ее любимым портвейном. Увидев Питера, она приветливо улыбнулась, но он не заметил этого и строго спросил:
  — Джемс еще не возвращался?
  Она отрицательно покачала головой и снова загадочно улыбнулась.
  — А Майк?
  Флосси вынула сигарету изо рта и ответила:
  — Тоже нет. Но они оба прекрасно знают, что должны быть здесь в семь часов.
  В горле Питера запершило от этого невозможного табачного дыма и невыносимого запаха. Он кашлянул и проворчал:
  — Как только они появятся, пошлите их сразу же ко мне и сами приходите.
  Он вошел в свой кабинет, широко распахнул окно и упал в кресло с глубоким вздохом облегчения. Потом нащупал в своем кармане плиточку шоколада, достал ее, быстро развернул, сломал пополам и, положив кусочек в рот, сразу же достал сигарету и закурил.
  Дело представлялось ему все более и более запутанным. Странное появление Гледис заинтриговало его. Безусловно, в этой игре был шанс, что она с ним неискренна, и, возможно, ее роль задумана так, чтобы как можно больше выведать у него о его планах, потому что она была заодно со Стефаном Дунсом, и в то же время предпринять самим все меры предосторожности и по возможности обезопасить себя.
  Питер усмехнулся. Если темноволосая Гледис имела намерение обмануть его, то он ей не завидовал. Она тем самым навлекала на себя очень большие неприятности.
  Так и сидел он со своими мыслями и сомнениями, как вдруг из комнаты Флосси послышался пронзительный голос Майка Сорела. Через десять секунд детектив агентства появился собственной персоной перед Питером, как всегда в растрепанном виде.
  Майк Сорел был, бесспорно, весьма забавным человеком. Небольшого роста, коренастый, да к тому же природа наградила его слишком большой головой. На его круглом красном лице беспрестанно бегали широко расставленные глаза. Его тонкие губы прикрывали потемневшие от табака зубы. Манера одеваться также была необычной. На нем был светло-лиловый костюм и галстук, на котором нарисована голая женщина.
  Майк Сорел не отличался особым умом, но был добросовестным и трудолюбивым сотрудником и четко выполнял псе распоряжения своего патрона. Вместе с Джемсом Арнаклем они составляли исключительную пару. Конечно, у него были и недостатки, и было их немало. Его нетерпимость по отношению к официальной полиции принесла немало неприятностей агентству. Кроме этого, он был очень неравнодушен к сексу, в любом его проявлении, и очень любил всякие шутки, подчас весьма рискованные.
  Засунув большой палец за отворот пиджака, он направился прямо к Питеру, издали приветствуя его своим тонким голосом.
  — Салют, патрон! Я провернул весьма хорошее дело…
  Питер не выказал ни малейшего знака поощрения. Удалось ли Майку выполнить порученное дело или нет, но он, по его словам, всегда провертывал «хорошее дело». Немного сухо Питер произнес:
  — Садись и подожди минуту. Когда придет Джемс, мы поговорим.
  В этот момент дверь в коридоре с шумом хлопнула и раздался громкий голос Джемса Арнакля. Вслед за этим послышался смех Флосси и их приглушенные голоса.
  Питер начал уже терять терпение, когда, наконец, дверь кабинета открылась, и, подталкиваемая Джемсом, который пристроился сзади нее, вошла Флосси с покрасневшим лицом.
  — Это черт знает что такое, какие у этой девочки твердые ягодицы. Как камни! — с улыбкой проговорил Джемс.
  Питер сделал вид, что не расслышал его слов, и кивком головы указал им на стулья. Флосси устроилась между двумя сотрудниками агентства и так одернула свою юбку, что невольно привлекла внимание к своим бедрам, потом небрежной рукой провела по затейливо украшенному лифу платья.
  Не показывая вида, что он опять заметил ее маневр, Питер положил руки на стол и обратился к Майку.
  — Ну, начнем пока с тебя, — сказал он. — Мы тебя слушаем.
  Майк Сорел поправил свой необычный галстук, выпрямился на стуле и начал с пафосом:
  — Вот так, шеф, я был в мюзик-холле. Я проник в помещение и узнал, что легавые орудовали там еще сегодня утром. Но что касается отпечатков пальцев, то тут ничего… Все было вычищено так, что не найти следов ни одного пятнышка. Я показал фотографию этой Мурки всем мышкам там. Но ни один человек ее не узнал.
  Питер привстал и недовольно перебил его.
  — Ничего в этом удивительного нет! Раз девица сама маскировалась во время работы, то это вполне естественно. Продолжай!
  — Я немного расспросил о номере девушки. Никто ничего не знает, ни один присутствующий даже за кулисами ничего не понимал в ее фокусе. После каждого выстрела свет гас только на три секунды. Это совершенно точно зафиксировано. Ты говорил, что за это время она не могла бы поднять руки. По словам тамошних мышек, она заставляла приносить к краю сцены нечто похожее на кабину из дерева, в которой находилась ее костюмерша. Там она снимала, свои одежды, пока было темно на сцене. Но тем не менее во всем этом есть что-то неладное. Я в этом совершенно убежден.
  Он снова поправил узел своего впечатляющего галстука, засунул оба больших пальца за отвороты пиджака и продолжал:
  — Кажется, в первый раз мисс Пантер показывала свой номер в Нью-Йорке. До сего времени она большей частью работала в Калифорнии и во Флориде. По словам легавых, она имела там просто ошеломляющий успех.
  Он принял вдруг игривый вид и заерзал на стуле.
  — Мне, конечно, понятно это, — уточнил он. — Такая девочка, как она, и снимает во время представления все свои шмотки прямо на сцене… Это, конечно, должно нервировать зрителей.
  Флосси бросила на него косой взгляд и немного одернула свою юбку на бедрах. Не вступая в разговор с Майком, Питер обратился к Джемсу, взгляд которого, казалось, не мог оторваться от ляжек секретарши.
  — Ну, теперь твоя очередь. Ты что-нибудь узнал в Филадельфии?
  Джемс с трудом оторвал свой взор от приятного для него зрелища и, прежде чем ответить, кашлянул в кулак.
  — Я был в Филадельфии, патрон, — начал он. — Но, черт меня побери! И только для того, чтобы найти адрес, а ты говорил, что это очень важно. Наконец, мне удалось…
  Мгновение помедлив, он продолжал уже более спокойно:
  — …Но будет лучше, если я расскажу все по порядку. Это такое заброшенное местечко, которое вряд ли где встретишь. На крыльце этого дома, если его можно так назвать, я увидел одного типа, с весьма философским складом ума. Ты что-нибудь понимаешь, а? Вот так и я сначала ничего не понял и был в большом недоумении. Ладно… Я спросил его, живут ли здесь Миллеры, и он мне ответил: «Второй этаж, налево». Я влез туда, постучал, но никто не отозвался на мой стук. Ты, может, думаешь, что меня это остановило? Нет! Я толкнул Дверь и вошел. О, если бы ты мог видеть эту картину! Но лучше я расскажу все в деталях. Представь себе, сидит девица, вытащила свои коробки из-под молока наружу и давит на одну, как будто ей плохо. Одновременно она указывает на часы…
  Флосси неожиданно разразилась сумасшедшим смехом. Майк слушал с раскрытым ртом. Питер ударил кулаком по столу:
  — Когда ты, наконец, кончишь корчить из себя идиота?!
  Джемс с недоумением посмотрел вокруг. С обиженным видом он проговорил:
  — Прежде всего, я не понимаю, что смешного в том, что я сказал. Это действительно так было, и я думал, что, может быть, будет полезным рассказать вам все наиболее подробно… Итак, девица нажимала на свою коробку для молока и указывала на часы…
  Сумасшедший хохот Флосси, которая откинулась на своем кресле, снова прервал его. Рассердившись, он хлопнул себя по бокам и закричал:
  — Боже мой! Мы что, говорим серьезно или нет?
  Вмешался Питер:
  — Флосси, прекратите свой глупый смех и держитесь спокойнее или уходите совсем отсюда.
  Откинувшись в кресле, Джемс провел волосатыми пальцами по ноздрям, глубоко вздохнул и продолжал:
  — Итак, девица нажимала на коробку для молока и указывала на часы. А тип держал над собой открытый зонтик, сидя на кровати и ударяя себя молотком по ногам…
  На Флосси опять напал неудержимый смех. Ее голова склонилась до колен, и она сотрясалась всем телом. Потом она с трудом выпрямилась, встала с кресла и, будучи не в силах больше сдерживать смех, покинула кабинет. Удивленный, Майк не мог ничего понять.
  Убедившись, что Питер по-прежнему слушает его, Джемс продолжал рассказывать:
  — Как ты думаешь, какое впечатление это произвело на меня? Я сказал себе, что они, видимо, просто сумасшедшие, и, прикрыв дверь, спустился вниз, так ничего и не поняв. Пришлось спросить у этого философа, что все это может означать.
  Тогда философ сказал мне, что сумасшедшие со второго этажа это просто глухонемые люди. Это мне сразу же объяснило все. И я снова поднялся наверх. Тут мне пришла в голову гениальная мысль. Ты ведь меня знаешь, патрон? В случаях, подобных этому, я никогда не позволю себе растеряться. Итак, у меня возникла гениальная идея. Я взял свою записную книжку и записал в ней вопросы, которые собирался им задать.
  Чрезвычайно довольный собой, он посмотрел на Майка, потом на Питера. Не встретив ответной реакции, несколько огорченный этим, он продолжал уже не в таком приподнятом настроении.
  — Как оказалось, девица Мурки была сестрой мисс Пантер. Это были двоюродные сестры жены Миллера.
  Питер от неожиданности переменился в лице.
  — А ты не мог сказать этого раньше, дурацкая твоя башка?
  Потом, взяв себя в руки и вновь обретя спокойствие, он спросил с небольшим сомнением:
  — А ты абсолютно уверен в этом?
  — Но, послушай, патрон, за кого ты меня принимаешь?
  Питер несколько раз ущипнул себя за кончик носа и спросил:
  — А Миллер написал свои ответы на листах твоей записной книжки?
  — Да.
  — Покажи…
  Джемс достал из кармана и протянул Питеру свою записную книжку. Питер Ларм взял ее, потом открыл потайной ящик своего письменного стола и вынул оттуда письма, найденные у мисс Мурки. Он быстро сверил почерки. Они полностью совпадали.
  Питер задумчиво взял сигарету и закурил ее. Обводя взглядом своих сотрудников, он осторожно начал:
  — Да… Этот трюк абсолютно все меняет. Если принять во внимание, что мисс Пантер была убита помощницей, то можно задать вопрос, почему же последняя могла убить свою сестру? Какая у нее была на то причина? Потом еще нужно объяснить, почему Эмили была вычеркнута из живущих. Что-то есть во всем этом, что не звучит.
  Он собирался продолжить нить своих рассуждений, как вдруг его прервал телефонный звонок. Он снял трубку, послушал и, прижав к груди телефонную трубку, прошептал на ухо Джемсу:
  — Это твой дружок, сыщик. У него, без сомнения, имеются для тебя новости. Возьми трубку…
  Он протянул Джемсу трубку, и тот, прочистив горло, произнес наигранным расстроенным голосом:
  — Алло, я слушаю… А, это ты, старый орешек! Что нового?
  Джемс некоторое время молчал, но было видно, что слушал он с большим вниманием и напряжением. Потом, поблагодарив своего корреспондента, он повесил трубку.
  — Ну что нового? — поинтересовался Питер.
  Джемс, оглядев всех, ответил:
  Полицейский врач распотрошил девицу Мурки и сказал, что она умерла от закупорки сосудов, никакой воды в легких не было обнаружено. Никакого яда во внутренних органах. Никаких видимых телесных повреждений, только есть едва заметный след от укола на сгибе руки. Но так как яда не обнаружено, это ни о чем не говорит.
  Питер сделал недовольную гримасу. Заключение полицейского врача опрокидывало одну из его гипотез, но он знал, как легко, быстро и поверхностно иногда проводятся вскрытия, которые могут дать неверные результаты.
  Выдержав паузу, Джемс добавил, что Мак-Линена выпустили после того, как он сделал свое последнее заявление. На лице Питера не отразилось никаких эмоций. Задумчивым взглядом он смотрел куда-то вдаль и каким-то безразличным тоном произнес:
  — Я узнал сегодня, что мисс Мурки была компаньонкой у одной инвалидки на Парк-авеню. Я только не смог узнать номера ее дома.
  Он повернулся к Майку и продолжал:
  — Ты займешься этим делом. Если эта инвалидка существует, ты обязательно должен найти ее адрес. Но только найди ее адрес, а ее посещением я займусь сам.
  Флосси вернулась в кабинет. Ее лицо было красным, и черная тушь размазана по векам. Удивленным тоном она спросила:
  — Но патрон, раз клиент освобожден, то ведь не стоит теперь и продолжать дело?
  Питер строго посмотрел на нее и ответил:
  — Мак-Линена отпустили на свободу, но это совсем не означает, что с него сняты подозрения и он совершенно оправдан от обвинений. Так как официально меня не отстранили пока от дела, я буду продолжать заниматься им.
  В этот момент раздался звонок у входной двери. Флосси мгновенно исчезла, закрыв за собой дверь, и несколько минут протекли при полнейшем молчании присутствующих. Потом в дверях показались волосы цвета красного дерева и плутовская физиономия секретарши. Она заявила:
  — Это пришла миссис Мак-Линен. Можно ей войти?
  Не колеблясь, Питер ответил:
  — Да, пусть войдет.
  Оба служащих агентства встали одновременно. Питер скомандовал:
  — Майк, теперь ты займешься тем, что я тебе поручил, а ты Джемс, иди в свой кабинет и жди меня там.
  Молодые люди вышли. Почти сразу же дверь кабинета снова отворилась, и на пороге появилась миссис Мак-Линен с радостным, сияющим от счастья лицом. Мистер Ларм указал ей жестом на кресло и спросил сдержанным тоном:
  — Что у вас нового, миссис Мак-Линен?
  Женщина одернула белую юбку и ответила голосом, дрожащим от возбуждения:
  — Грегори сегодня освободили, и я пришла сразу же сюда, чтобы поблагодарить вас, мистер Ларм. Адвокат сказал, что все это произошло только благодаря вам…
  Питер невыразительным тоном ответил:
  — Я очень рад, что смог помочь ему выйти из тюрьмы, и я надеюсь очень скоро окончательно обелить его…
  Кроткое лицо миссис Мак-Линен выразило сильное удивление. После непродолжительного колебания она проговорила каким-то упавшим голосом:
  — Мистер Ларм, мне кажется, что ваша роль в этом деле уже окончена. Я пришла поблагодарить вас и заплатить то, что я вам должна за ваши хлопоты по делу.
  Питер нахмурил лоб.
  — Я надеюсь, что вы все это говорите несерьезно, миссис Мак-Линен? Освобождение вашего сына, вероятнее всего, только временное. Дело еще далеко не ясное…
  — Но… наоборот, мистер Ларм. Полиция теперь убеждена, что это мисс Мурки убила мисс Пантер, а смерть убийцы положила конец и следствию.
  Питер странно усмехнулся.
  — Ну что ж, я понимаю, — сказал он. — Если полиция и в самом деле так думает, я готов думать так же. Но я очень опасаюсь, как бы не случилось ничего непредвиденного… В ваших же интересах мне следовало бы продолжить розыск.
  Выражение страха промелькнуло на бледном лице миссис Мак-Линен, но она с живостью возразила:
  — Нет, мистер Ларм, я не хочу этого. Скажите мне, сколько я вам должна, и покончим с этим делом.
  Питер невольно сердито щелкнул языком, потом, несколько успокоившись, он вынул из кармана записную книжку в черной обложке и быстро перелистал ее. Он ущипнул себя за нос и ответил:
  — Значит, вы дали мне аванс…
  — Сто долларов, мистер Ларм.
  Питер поднял глаза к потолку и стал шевелить губами, производя быстрый подсчет, потом заявил:
  — Вы должны мне еще двести долларов, миссис Мак-Линен.
  Кроткое лицо женщины вытянулось. Дрожащей рукой она открыла сумочку и пробормотала:
  — Это очень много, сэр. Я ведь не богата…
  Питер резко перебил ее:
  — Я тоже, миссис, и мои служащие не работают даром. Триста долларов за расследование такого рода, подумайте сами, это…
  Не говоря больше ни слова, миссис Мак-Линен вынула из своей сумочки четыре купюры по пятьдесят долларов и протянула их Питеру. Тот поднялся, чтобы пойти открыть перед ней дверь, и проговорил ледяным тоном:
  — Попросите расписку у моей секретарши. Доброго вечера и желаю удачи, миссис Мак-Линен.
  Он закрыл за ней дверь и сразу же прошел в кабинет Джемса, смежный с его. Устроившись в кресле, предназначенном для посетителей, Джемс курил, устремив взор к потолку. Он быстро выпрямился и спросил:
  — Что случилось, патрон?
  Равнодушным голосом Питер отдал распоряжение:
  — Сейчас отсюда вышла миссис Мак-Линен, последи за ней весь вечер, пока она не войдет в свой дом и не ляжет в постель. Понял?
  Джемс немедленно кинулся за плащом, а Питер вернулся в свой кабинет. Через несколько секунд к нему вошла Флосси, вопросительно глядя на него:
  — Итак, шеф, все закончено?
  Питер мрачно посмотрел на нее и ничего не ответил, потом встал и так же молча направился к двери.
  — Я обедаю сегодня в «Бревурт», — сказал он. — Там меня можно будет найти до одиннадцати часов.
  Глава 9
  Было немногим больше восьми часов вечера, когда Питер Ларм вошел в «Бревурт». Ему всегда нравилась атмосфера этого заведения, которая отлично копировала обстановку старого французского кафе.
  Приветствуемый метрдотелем, он оглядел все столики в надежде обнаружить Гледис, но ее пока не было. Он выбрал столик, стоящий немного в стороне, и заказал себе бурбон.
  У Питера было отвратительное настроение. Какое-то нарастающее чувство беспокойства стесняло его грудь. История убийства мисс Пантер начинала его интересовать как раз в тот момент, когда его отстранили от дела. У него лично не было никакого сомнения, что заключение судебно-медицинского эксперта официальной полиции не соответствовало действительности. История была гораздо сложнее, слишком много деталей не соответствовало официальной версии.
  Во всяком случае, так как он не находился на государственной службе и не мог позволить себе работать без оплаты, он должен был бросить это дело.
  Вдруг неожиданно он решил, что отправится завтра к Грегори Мак-Линену, чтобы честно поговорить с ним обо всем и внести ясность в это дело. Приняв такое решение, он несколько успокоился, и к нему вернулось его обычное настроение. Ему уже ничего не стоило любезно улыбнуться Гледис Нутмег, которая только что вошла в ресторан и стояла у дверей, разыскивая его глазами.
  Освободившись от своего пальто, молодая женщина подошла к нему. На ней было вечернее платье, выгодно подчеркивающее ее великолепные формы. Питер встал, взял протянутую ему руку и осторожно поцеловал ее в ладонь. Он усадил ее рядом с собой и прошептал с чувством в голосе:
  — Я действительно очень счастлив, что могу провести этот вечер в вашей компании, Гледис.
  Она как-то смешно заморгала веками, одарила его нежным взглядом и взяла за руку. Глухим голосом с отлично отработанными модуляциями она ответила:
  — Это удовольствие взаимно, мистер Ларм.
  Подошедшему официанту она заказала аперитив, потом они сообща выбрали меню.
  Питеру было интересно знать, известно ли молодой женщине об окончании дела. Чтобы удостовериться в этом, он спросил:
  — А что у вас нового по этому делу, Гледис?
  Она сразу же приняла озабоченный вид и ответила:
  — Я только что ушла от Стефана. Я в точности следовала вашим инструкциям, но, несмотря на мои уловки, не смогла вытянуть из него ничего. Он по-прежнему очень озабочен и так же не доверяет всему свету, в том числе и мне. Мне было нетрудно освободиться на сегодняшний вечер. Он даже сам сказал мне, что неотложные дела мешают ему провести этот вечер вместе со мной, он сможет увидеться со мной не раньше завтрашнего дня…
  Питер вздохнул. По всей видимости, молодая женщина игнорировала то обстоятельство, что Мак-Линен освобожден.
  Они приступили к ужину и, разделавшись с первым блюдом, Питер спросил:
  — Вы представляете себе, чем может быть занят Стефан Дунс сегодня вечером?
  Она стала играть своим ножом, устремив взгляд на тарелку. Потом быстрым жестом взяла руку Питера в свою и медленно ответила:
  — Не имею ни малейшего представления. Если бы у меня было время, я предупредила бы вас, чтобы вы могли проследить за ним. Я уверена, что это могло бы быть для вас интересным.
  Питер размышлял несколько секунд, глядя на Гледис и гладя ее руку, лежащую в его руке. Потом, повернувшись к ней, он спросил:
  — А вы не вспомнили больше никаких деталей, которые могли бы иметь отношение к этому делу?
  Она томно взглянула на Питера и покачала красивой головой:
  — Нет. Я много раздумывала над этим, но я абсолютно ничего не могла вспомнить из того, что могло бы иметь хоть малейшее отношение к этому делу и быть хоть в малейшей степени вам интересно…
  Питер больше не настаивал. Гледис была очень красивой, очень пикантной, как раз такой, какая могла бы заставить даже его забыть о делах на этот вечер. Он сразу же стал настойчиво ухаживать за ней, что и ее не оставило равнодушной. Не переставая флиртовать, они закончили свой ужин около одиннадцати часов.
  Внезапно Питер решил, что теперь настало время сыграть большую игру и, прежде чем спросить ее, обнял молодую женщину за талию.
  — Не кажется ли вам, что теперь мы можем уже уйти?
  В темных глазах Гледис появилось выражение лукавства. Она нагнулась к Питеру, давая ему возможность увидеть ее великолепную грудь в глубоком вырезе платья, и спросила, почти не шевеля губами:
  — Чтобы пойти куда?
  Он придвинулся к ней совсем близко и шепнул ей на ухо:
  — Например, ко мне, выпить последний бокал…
  Она отстранила свое лицо, чтобы прямо посмотреть на него, и, вдруг покраснев, продолжила свой вопрос:
  — А… после последнего бокала?
  Он дотронулся рукой до ее бедра и ответил совсем безразличным тоном:
  — Потом мы увидим…
  Она на мгновение опустила свои тяжелые веки под его возбужденным взглядом и прошептала дрожащим голосом:
  — Решено, Питер. Мы отправимся сейчас к вам, а потом — «посмотрим».
  Он отнял руку от ее бедра, чтобы отодвинуть стулья, и в этот момент к нему быстрыми шагами подошел метрдотель.
  — МистерЛарм?
  — Да, — ответил Питер.
  — Вас срочно просят к телефону.
  Луч надежды промелькнул в глазах детектива. Он извинился перед Гледис и последовал за метрдотелем.
  То была Флосси, обезумевшая и говорившая, как ненормальная.
  — Это вы, патрон? Поскорее приезжайте в контору. Сейчас туда придет миссис Мак-Линен. Полчаса тому назад был убит Грегори Мак-Линен!
  Питер переменился в лице. Он крепко выругался и ответил Флосси:
  — Бегу! Вы там будете?
  Она тотчас же ответила:
  — Я немедленно иду туда.
  Питер быстро вернулся в зал и нашел Гледис уже одетой в пальто. По выражению его лица она сразу же поняла, что что-то случилось. Он обнял ее за плечи:
  — Я очень огорчен, Гледис, но я вынужден немедленно покинуть вас и вернуться к себе в контору. Очень срочное дело. Вы хотите, чтобы мы увиделись завтра?
  Красивое лицо молодой женщины выразило неудовольствие, и она капризным тоном спросила:
  — А это действительно так срочно?
  Он сразу же взял ее под руку, увлекая к выходу:
  — Да, — уверял он. — Произошло убийство.
  Он попросил швейцара позвать такси и посадил Гледис в него.
  — Позвоните мне завтра утром в девять часов в мою контору. Я постараюсь освободиться, чтобы позавтракать с вами.
  Он захлопнул за ней дверцу и подождал, пока такси не уехало, потом быстро направился к своей машине.
  
  Через щель неплотно закрытой двери пробивался свет. Питер быстро вошел в комнату и оказался перед Флосси, лицо которой потеряло свойственное ему обычно выражение лукавства и задора. На одном дыхании молодая женщина выпалила:
  — Она здесь…
  Питер прошел в свой кабинет. Сидя в кресле, нервно теребя носовой платок, миссис Мак-Линен не обратила внимание на его приход. Ее лицо было восковой бледности, обведенные черными кругами глаза были полны отчаяния, слезы текли по щекам.
  Ошеломленный ее видом, Питер сел за письменный стол и проговорил, откашлявшись:
  — Вся моя симпатия и сострадание на вашей стороне, миссис Мак-Линен. Вы можете мне рассказать, как все это произошло?
  Она внезапно разразилась рыданиями, и Питер отвел свой взгляд. Через некоторое время, вытерев свои покрасневшие глаза, миссис Мак-Линен начала дрожащим голосом:
  — Я поехала за сыном в полицию, к сержанту Билу Хастену. Мы вместе вышли оттуда и пообедали в маленьком ресторанчике на Шестой авеню. Потом Грегори сказал мне о своем нежелании провести эту первую ночь у себя дома, и я тотчас же предложила ему переехать на некоторое время в комнату, которую он занимал раньше в моей квартире.
  После обеда, около половины десятого, мы вместе отправились к нему, чтобы взять кое-что из белья. Мы, вероятно, пришли туда где-то около десяти, без четверти или без десяти минут десять. Оказавшись в квартире, в которой он, безусловно, провел немало счастливых минут со своей подругой, на него вдруг напало отчаяние, и он чуть ли не плакал. Потом, немного придя в себя, он стал складывать свой чемодан. Я, будучи очень усталой, прилегла на диван. Переживания многих дней его заключения совсем вывели меня из равновесия и обессилили меня. — Она слегка всхлипнула, проглотила слезы и продолжала: — Грегори уже закрывал чемодан, когда кто-то позвонил в дверь. Мой сын выпрямился, побледнев, а я приподнялась на диване, собираясь пойти открыть дверь. Но Грегори помешал мне сделать это и вышел из комнаты, направляясь к входной двери.
  Она снова замолкла, ее бледные руки дрожали на коленях. Огромным усилием воли она взяла себя в руки и продолжила едва слышным голосом:
  — Я слышала, как он открыл дверь, и сразу же у него вырвался изумленный крик, и одновременно раздались два выстрела, громко прозвучавшие в квартире.
  Я вскочила, как сумасшедшая, но у меня так закружилась голова, что я была вынуждена схватиться за стену, чтобы не упасть.
  Как только я вбежала в переднюю несколькими секундами позже, я увидела, что мой сын лежит на спине, скрестив руки, около входной двери, которая была настежь открыта. Мне кажется, что я стала кричать, но потом потеряла сознание…
  Закрыв лицо ладонями, она разразилась громкими рыданиями. Напряженный, барабаня нервно по столу пальцами, Питер ожидал продолжения.
  — Когда я пришла в себя, я бросилась к моему сыну. Он был совершенно неподвижен, и я сразу же поняла, что он мертв. Даже не подумав закрыть дверь, я вернулась в комнату, чтобы позвонить по телефону сержанту Билу Хастену. Он приехал четверть часа спустя, или что-то около того, со своими сотрудниками. Выслушав мои показания, они позволили мне уйти.
  Питер, прежде чем спросить, выждал несколько секунд:
  — Вы смогли понять крик удивления, вырвавшийся у вашего сына в тот момент, когда он открыл дверь?
  Она покачала головой и с большим трудом ответила:
  — Нет, сэр. Я не помню, чтобы он сказал что-нибудь значительное. Просто «О!» или «А!». Больше ничего не могу вспомнить.
  Питер изобразил недовольную гримасу и продолжал:
  — С того момента, когда вы пришли за вашим сыном в полицию, и до момента совершения драмы вы говорили с ним о деле?
  Она покачала головой и ответила:
  — Нет, сэр. Мы как будто сговорились не касаться этой темы. Ведь мы всегда успели бы это сделать.
  — Ваш сын казался счастливым, когда его освободили, или он чем-нибудь был озабочен? Как вам показалось?
  Миссис Мак-Линен подняла на Питера глаза, полные слез, и медленно ответила:
  — Он казался очень озабоченным, сэр. Это-то обстоятельство меня сразу удивило… Я ожидала увидеть его прыгающим от радости…
  В глазах Питера загорелся странный свет. Он продолжал, как бы разговаривая сам с собой:
  — Там, в квартире, сейчас находится Хастен со своими людьми, и мне совершенно бесполезно сейчас идти туда. При всех обстоятельствах посещение квартиры ничего не могло бы дать, так как драма разыгралась около двери.
  Он в задумчивости ущипнул себя за кончик носа и долгое время оставался в таком состоянии, внимательно глядя на миссис Мак-Линен, потом поинтересовался:
  — Ваше присутствие здесь означает, что вы хотите, чтобы я продолжал начатое ранее следствие?
  Она стойко выдержала взгляд детектива, и ее взгляд посуровел.
  — Да, — ответила она твердо. — И я жалею, что не послушалась вас раньше. Если бы я вам больше доверяла, это ужасное несчастье могло бы и не произойти. По крайней мере, я так предполагаю.
  Питер не стал ей возражать. Такого рода признания всегда оставляли его равнодушным. Он встал со своего места и обошел стол, чтобы приблизиться к женщине. Дотронувшись до ее плеча, он предложил:
  — Вы теперь должны вернуться к себе и попробовать заснуть. Я обещаю вам, что сделаю даже невозможное, чтобы ваш сын был отомщен.
  Она тоже поднялась и стала вытирать слезы.
  — Я благодарю вас, сэр. Я вам сейчас же дам новый аванс.
  Питер энергично покачал головой и взял ее под руку, чтобы проводить до дверей.
  — Обо всем этом мы поговорим позднее, миссис Мак-Линен. Позвоните мне завтра утром, около девяти часов…
  Не ответив, она с рыданиями покинула комнату.
  Проводив миссис Мак-Линен, Флосси вернулась к Питеру с озабоченным лицом.
  — Грязная история, патрон. А вы опять оказались правы.
  С устремленным куда-то вдаль взглядом Питер Ларм машинально тер очки и кончик своего носа. Внезапно застекленная дверь с шумом отворилась и появился Джемс с усталым видом и нахмуренными бровями. Увидя патрона, он осторожно закрыл за собой дверь и проговорил тихим голосом:
  — Я подождал пока она уйдет, чтобы войти сюда. Как ты мне и сказал, я следил за ней весь день. Выходя отсюда, она отправилась к Хастену за Мак-Линеном. И они вместе пообедали в ресторане на Шестой авеню. Ушли они оттуда около половины десятого и взяли такси, которое привезло их к дому, где жил Мак-Линен. Я остался стоять на тротуаре в надежде, что женщина вскоре выйдет оттуда. Было уже приблизительно одиннадцать часов, когда я увидел Хастена, примчавшегося со своими молодчиками. Тогда я понял, что случилось что-то необычное…
  Питер достал из кармана сигарету, закурил и, повернувшись к Флосси, спросил ее:
  — Вы не могли бы предложить нам хоть по капле вашего питья?
  Флосси мгновенно достала свою бутылку портвейна, поставила на письменный стол два стакана и наполнила их. Питер обратился к Джемсу:
  — Ты не видел никого из знакомых тебе людей, входящими в это здание?
  Джемс покачал головой.
  — Нет. Но, безусловно, за это время было много приходов и уходов. Это довольно большой барак.
  Он громко втянул носом воздух и заявил со смущенным видом:
  — Там был мой дружок, сыщик. Я бы мог поговорить с ним… Кажется, миссис Мак-Линен вовсе не мать Грегори…
  Питер подскочил на месте и схватил своего служащего за отворот пиджака.
  — Что такое? Что это ты тут поёшь?
  — Мать этого парня умерла, когда ему было лишь два года. Его отец снова женился через несколько лет на совсем молодой женщине. Но между Грегори и его мачехой отношения не складывались, все шло не так, как нужно… По этой-то причине он и покинул отцовскую квартиру…
  Питер с живостью спросил:
  — А отец?
  — Умер два года тому назад.
  Питер повернулся к Флосси, которая с открытым ртом остолбенело смотрела на них, застыв с бутылкой в руке. Он с неприязнью вдруг спросил:
  — Ну? Вы дадите нам выпить или нет?
  Флосси, вся дрожа, подала им стаканы, и они выпили, не глядя на нее. Потом Питер взял Джемса за руку и увел его в свой кабинет.
  Там, в кабинете, усадив Джемса в кресло, Питер о чем-то глубоко задумался, а потом с глухим гневом в голосе стал размышлять вслух:
  — Все эти фокусы начинают меня раздражать. Мне очень хотелось бы знать, почему эта женщина не сказала мне, что Грегори — только ее пасынок. Если в действительности они не любили друг друга, то надо сказать, что тогда она большая комедиантка. Но забудем об этом на время… Грегори был убит спустя три часа после своего освобождения, и, раз его убили, это означает, что он больше знал, чем положено, и знал что-то важное… И это что-то важное нам необходимо разгадать… Я теперь думаю, что тогда, во время своего первого показания, он все же говорил правду… Кстати, что он тогда рассказывал? Он рассказывал, что его любовница, как и всегда, пришла к нему около полуночи для того, чтобы отдать ему пакет, в котором находилось оружие убийцы. Разумеется, на первый взгляд все это казалось совершенно бессмысленным. Но теперь мне кажется, что Грегори тогда говорил правду или, во всяком случае, он верил, что говорил правду. Ты следишь за моими мыслями?
  Он остановился перед Джемсом. Ошеломленный ходом мыслей своего патрона, Джемс только и смог воскликнуть:
  — Каково, а патрон?!
  Питер продолжал ходить по комнате и логически рассуждал:
  — В чем секрет этой истории? Чтобы ответить на этот вопрос, несомненно, надо раскрыть секрет номера мисс Пантер. Я никогда ее не видел, но представляю, как все это могло происходить. По сведениям, полученным Майком в мюзик-холле, служащие этого заведения, которые на своем веку перевидали немало различных трюков, ничего не могли понять в номере мисс Пантер. Теперь уже известно, что револьвер, употребляемый мисс Пантер на сцене, был не настоящим. Один из машинистов сцены в нужный момент задувал свечи, именно в нужный момент. Потом наступала на три секунды полнейшая тишина и темнота. Не на четыре или пять секунд, а именно на три… Но если девица и могла снять свою блузку за три секунды, то совершенно очевидно, что ей было бы гораздо труднее за то же самое время снять брюки и совершенно невозможно успеть снять еще и чулки — и все это за те же три секунды…
  Два года тому назад одна женщина обратилась к хирургу-косметологу с просьбой сделать ей пластическую операцию лица, чтобы изменить внешность и сделать ее похожей на определенную личность. Теперь же я совершенно уверен, что существовали две мисс Пантер. И это обстоятельство объясняет все, буквально все. Две девицы: одна из которых находилась на сцене, а другая в это время раздевалась в кабине, которую они просили ставить на краю сцены. Во время наступающей темноты происходила замена артисток, в то время как зрители не видели ничего, кроме вспышки огня. Ты понимаешь?
  Маленькие глаза Джемса чуть не вылезли на лоб от такого откровения. Его круглое лицо просияло, и он громко закричал:
  — Да ты настоящий гений, патрон!
  Но тут же он с сомнением заметил:
  — А костюмерша?
  — Одна из двух должна была превращаться в костюмершу, ведь это-то совершенно уж просто. Таким образом, для всего света существовала лишь одна мисс Пантер…
  Огромное лицо Джемса снова омрачилось и, громко вздохнув, он засопел. Потом осторожно проговорил:
  — Но ведь известно, что костюмершей была мисс Мурки, а мисс Мурки совсем не похожа на мисс Пантер.
  Питер усмехнулся.
  — Вздор! Что заставляет тебя думать, что мисс Мурки была костюмершей мисс Пантер? То, что у нее была найдена одежда, которая была опознана людьми из мюзик-холла. А потом? Одежду ведь очень легко перенести из помещения в помещение, и кто-нибудь мог принести ее туда, где она была найдена.
  Джемс притих. Питер стал ходить вокруг своего собеседника, продолжая рассуждать:
  — Разумеется, моя гипотеза далеко не все объясняет. Судя по полученным сведениям, номер мисс Пантер пользовался колоссальным успехом и приносил немало денег. При этом можно задать себе вопрос: зачем одной из компаньонок было убивать другую? И потом, почему мисс Мурки была вынуждена умереть, оставив в своем платяном шкафу все это барахло, по которому ее должны были принять за костюмершу или ассистентку мисс Пантер?
  Он замолчал и продолжал кружить в молчании по комнате. С неожиданной силой он вдруг проговорил:
  — Вместе с тем заявление Грегори не может быть объяснено другим образом. Только так и никак больше. Мисс Пантер, которая была его любовницей, убила другую и покинула мюзик-холл, не привлекая к себе внимания. И она пришла к Мак-Линену для того, чтобы передать ему револьвер.
  Он снова остановился, выругался сквозь зубы и, щелкнув пальцами, сердитым тоном продолжал:
  — Что-то тут внутри этой истории не звучит! У этой девушки были другие возможности, чтобы избавиться от компрометирующего ее оружия. Принеся его к своему любовнику, она тем самым могла доставить себе большие неприятности, что и показало дальнейшее. И нет доказательств того, что они на самом деле не любили друг друга.
  Чтобы уяснить этот момент, можно предположить, что на сцене была убита любовница Грегори и что другая, будучи в курсе любовной истории ее компаньонки, принесла револьвер к Мак-Линену, который, обманутый их сходством, был уверен, что общается со своей любовницей.
  При всех обстоятельствах нам нужно предположить, что одна из мисс Пантер находится в живых и что ее-то нам и необходимо обнаружить, чтобы окончательно разобраться в этой истории.
  Он снова замолчал на несколько секунд, потом подошел к Джемсу и схватил его за отвороты пиджака. В этот момент раздался телефонный звонок.
  Недовольный, что его прервали, Питер подошел к телефону, снял трубку и ответил:
  — Питер Ларм у телефона. Я слушаю.
  Раздался глухой, страшно испуганный голос Гледис Нутмег:
  — Питер, скорее приходите ко мне, это очень срочно и очень важно. Я ничего не могу сейчас сказать по телефону. Но я вас умоляю, приходите. Только поскорее, ради Бога. Ради Бога… поскорее!
  Изумленный, Питер быстро спросил, пока она еще не успела повесить трубку:
  — Скажите же мне, по крайней мере, хоть самое основное… Ну хоть самую малость…
  Его вопрос остался без ответа, так как он услышал отрывистые гудки. Он скомандовал Джемсу:
  — Ты все время оставайся здесь. Мне кажется, ты мне еще сегодня понадобишься. Сиди у телефона и никуда не отлучайся. Я, может быть, буду звонить сюда.
  Питер стремительно пронесся мимо изумленной Флосси. Дверь за ним оглушительно захлопнулась.
  Глава 10
  Питер резко затормозил свою машину напротив дома 432 по Шестой авеню. Он подошел к зданию, нашел дощечку с именем миссис Нутмег и нажал на кнопку звонка. Он ждал довольно долго, но без всякого результата. Тогда он наугад нажал на какую-то кнопку поблизости, раздался щелчок, и входная дверь отворилась.
  Он бросился бегом по лестнице, не дожидаясь лифта. Достигнув входной двери в квартиру Гледис, он на секунду прислушался, потом решительно постучал. Он услышал в квартире легкий шум: тихий, глухой голос, который он тотчас же узнал, спросил:
  — Кто там?
  Он ответил таким же голосом:
  — Питер Ларм.
  Раздался скрип отодвигаемого засова, и дверь отворилась. Питер быстро вошел и повернулся к Гледис, которая старательно запирала дверь.
  На молодой женщине был надет восхитительный пеньюар из белой вуали. Было совершенно очевидно, что это на ней единственная одежда. Она немедленно бросилась в объятия Питера и с жаром поцеловала его. Заинтригованный, он осторожно отстранился и спросил:
  — Что произошло? Гледис, объясните же мне.
  Она казалась какой-то обезумевшей. Она снова прижалась к нему, и он почувствовал, как она дрожит в его руках. Потом она несколько отступила и увлекла его в коридор, а оттуда в нарядную гостиную, слабо освещенную. Она заставила его сесть на низенький диван, широкий и глубокий, устроилась около него и положила свою голову ему на плечо.
  — Я боюсь, очень, очень боюсь, — прошептала она.
  Он твердо взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
  — Объясните же, почему вы позвали меня?
  Она не переставала дрожать и, снова положив голову на плечо детектива, прошептала взволнованно:
  — Он хочет меня убить!
  Питер высвободился из ее объятий и обхватил руками лицо молодой женщины.
  — Говорите же яснее. Кто это «он»?
  Она быстро выпрямилась, вскочила и направилась к маленькому шкафчику, выдвинула единым махом один из ящиков и достала оттуда маленький пистолет с костяной ручкой. Неосторожно размахивая этим оружием, она вернулась к Питеру и стала уверять его:
  — Понимаете, я все же буду защищаться до последнего. Если он появится, я не стану колебаться и буду стрелять…
  Питер в свою очередь быстрым и точным движением вырвал пистолет из рук молодой женщины, после чего сердито проворчал:
  — Да объясните же, наконец, черт возьми! Кто вам угрожает? Дунс?
  Она бросила боязливый взгляд на дверь и ответила одним только дыханием:
  — Вы хорошо его знаете…
  Очень недовольный всем этим, Питер прошел через комнату и вернулся в коридор. Он быстро открыл все двери и зажег все лампы.
  Вернувшись в гостиную, он застал Гледис лежащей на диване. Ее пеньюар распахнулся, и взгляд Питера невольно задержался на ее золотистой коже. У него на мгновение перехватило дыхание. Он сел около молодой женщины, заставил ее тоже сесть и неуверенной рукой исправил беспорядок в ее одежде. Стараясь говорить спокойно, он произнес:
  — Гледис, я очень хочу вам помочь, но для этого необходимо, чтобы вы мне сказали, наконец, в чем же дело?
  Она вдруг упала на диван, сотрясаясь от рыданий. Питер почувствовал, как в нем широкой волной поднимается злость. Он резко встряхнул ее, а потом опрокинул на спину, чтобы лучше видеть ее лицо.
  Глаза Гледис были сухими, но ее расширенные зрачки и выражение лица говорили о страшной панике. Он отпустил ее и встал. Потом он отправился на кухню и нашел там в раковине, в ведерке со льдом бутылку шампанского. Он взял ведерко и вернулся в гостиную. Гледис встала и покорно проговорила с нервным смехом:
  — Позвольте уж мне заняться этим, Питер.
  Она захотела взять у него ведерко, но оно выскользнуло у нее из рук, и ледяная вода окатила детектива. Питер испуганно отступил назад и выругался сквозь зубы. Застыв на месте, она огорченно пробормотала:
  — Боже мой! Какая я неловкая! Я так огорчена, Питер…
  Не отвечая ей, он снял пиджак и бросил его на спинку кресла. Но брюки его тоже были мокрыми. Он подобрал ведерко, бутылку и поставил их на низенький столик.
  Как ни странно, но этот случай, казалось, вернул молодой женщине утраченное равновесие, и она предложила:
  — Снимите ваши брюки, у меня есть электрическая сушилка, мы просушим их.
  Он послушался, а Гледис направилась в ванную. Его охватило чувство неловкости. Что-то в поведении молодой женщины казалось ему несколько фальшивым и настораживало его. Она вернулась из ванной и включила сушилку. Шум электрического мотора мешал их разговору. Недоумевающий взгляд Питера снова упал на пистолет, лежащий на диване, он взял его и отнес на шкафчик. Ни слова не говоря, он вернулся к дивану и сел с краю. Гледис, все более нервничая, водила теплой струей воздуха по мокрым брюкам.
  Он попытался размышлять. Когда Гледис позвала его, он решил, что ей угрожает немедленная опасность. Но если опасность существовала вообще, она никак пока не проявлялась. Было бы естественно, если бы она сразу же, после его прихода, объяснила ему подробно причины ее страха. Но она ничего этого не сделала.
  Наблюдая за ней, Питеру казалось, что он присутствует на каком-то спектакле, устроенном ради него, но замысел которого ему был непонятен. Он инстинктивно не доверял Гледис. И как он сейчас уже думал, по-видимому, вообще не существовало никакой причины для того, чтобы она с такой стремительностью отстранилась от Стефана Дунса, чтобы так вот, очертя голову, броситься в его объятия. Во всем ее поведении были такие детали, которые даже несколько шокировали его…
  Вероятно, Гледис могла следовать определенным инструкциям. Позвав к себе домой, она всячески пыталась задержать его здесь, может быть, с целью отвлечь его внимание от, возможно, очень важных событий. И сколько Питер ни ломал себе голову, он никак не мог представить, что же это могли быть за события…
  Грегори был убит вчера вечером. Это был, безусловно, совершенно неожиданный факт, который освещал все дело совсем по-иному. Все было чрезвычайно запутано, но, во всяком случае, по мнению Питера, общая ситуация не так уж значительно изменилась…
  Заметно уставшая, Гледис развесила его брюки на спинке стула так, чтобы теплая струя воздуха из сушилки, которую она поставила на стол, была направлена прямо на них, и теперь ей незачем было держать ее в руке. Она, избегая взгляда детектива, вернулась на диван, села возле Питера и прижалась к нему. Питеру казалось, что он играет какую-то строго отведенную ему роль, но присутствие этой красивой женщины не могло оставить его совсем равнодушным, хотя он и сопротивлялся, как мог.
  Он громко откашлялся, чтобы очистить горло от сжимающего его комка, и проговорил:
  — А теперь, Гледис, говорите, я вас слушаю…
  Она обняла его за шею и с дрожью в голосе ответила:
  — Только не сейчас… Я не могу говорить при таком шуме.
  Он снова взял ее за подбородок. Широко распахнутый тонкий пеньюар представлял его взору замечательные формы молодой женщины. Непреодолимое желание охватило Питера, и нечто, вроде занавеса, опустилось на его рассудок. Для него ничего в настоящий момент не существовало больше, и ничего больше не имело значения, кроме этой красивой женщины, которая так откровенно предлагала ему себя. Он почти с яростью опрокинул ее на диван и впился в ее губы…
  Посторонний шум, неожиданно ворвавшийся в его сознание, заставил его очнуться. Перекрывая шум мотора сушителя, до его ушей откуда-то издалека донесся прерывистый звон. Приподнявшись на локте, он увидел, как вдруг изменилось лицо Гледис. Она легко поднялась и пробормотала почти равнодушно:
  — Звонят в дверь…
  Он быстро вскочил. Даже не подумав о том, в каком он виде, Питер устремился к двери, но она успела схватить его за руку, чтобы удержать.
  — Нет, Питер! Нет! Не открывайте!
  Он с силой оттолкнул ее, пробежал через комнату в коридор. Полный злости, он отодвинул засов и открыл дверь…
  Окруженный, как обычно, своими сотрудниками, перед ним предстал сержант Бил Хастен. Одно мгновение обе стороны ошеломленно смотрели друг на друга, потом, побагровев, полицейский вдруг взорвался:
  — Это что же может означать ваша шутка?
  Не дожидаясь ответа, он оттолкнул Питера и побежал по коридору в гостиную. Детектив последовал за ним и одновременно с ним добежал до порога комнаты. Наполовину обнаженная, Гледис держала в руке пистолет с костяной ручкой. Сумасшедшим жестом она прижала его к виску и спустила курок…
  Звук выстрела ошеломляюще подействовал на обоих мужчин. Они увидели, как на лице молодой женщины появилось выражение неописуемого удивления. Оружие выпало из ее рук, и Гледис, сползая набок, упала на ковер.
  Целая серия ругательств одновременно вырвалась у Питера и Хастена. Оба они устремились к инертному телу молодой женщины и приподняли его… Но тут же поняли, что поздно. Маленькое отверстие на виске показывало место, в которое вошла пуля. Смерть Гледис наступила мгновенно.
  Удрученный, Питер выпрямился, его руки дрожали. Он старательно избегал инквизиторского взгляда сержанта и направился к дивану, на который упал, бессильно вытянув руки.
  Задушенным голосом, в котором перемешались и злость, и растерянность, Хастен сказал:
  — Боже мой, Ларм! Вот история, из которой вам будет совсем нелегко вылезти. Что вы тут вынюхиваете?
  Питер пожал плечами и встал, ничего не отвечая на вопрос сержанта. Он выключил мотор сушилки, который все время шумел, и наступившая после этого тишина показалась им угнетающе тяжелой.
  Детектив бросил взгляд на обоих сотрудников Хастена, которые стояли у входа в комнату, и начал одеваться. Он надел брюки, горячие, но еще не высохшие, потом натянул на себя такой же мокрый пиджак и дрожащей рукой застегнул его. В нем понемногу поднималась невероятная злость, прогоняя все эмоции, вызванные только что происшедшей драмой.
  Он с раздражением повернулся к Хастену, взял его за плечи и с силой встряхнул.
  — Почему вы приехали сюда? Кто вас сюда послал?
  Полицейский грубо схватил Питера за руки и оттолкнул его. В его маленьких глазках пылала ненависть.
  — Не корчите из себя дурака, Ларм! — прошипел он. — Вы сейчас действительно попали в грязную историю, и таким образом вам не освободиться из нее. Теперь настала пора играть честно, хотите вы этого или нет! Вы должны будете объяснить, каким образом вы толкнули эту молодую женщину на самоубийство?!
  Питера вдруг потряс сильный нервный озноб. Мысли его снова замелькали со страшной быстротой, и ему никак не удавалось взять себя в руки. Он весь как-то сник, и его взгляд скользнул по безжизненному телу прекрасной Гледис. Он устало ответил:
  — Согласен, Хастен. Мне тоже кажется, что настало время объясниться… но только не здесь.
  Выражение триумфа промелькнуло на жирном лице полицейского. Он повернулся к своим подчиненным и приказал:
  — Оставайтесь здесь и ничего не трогайте! Я вернусь в отделение и пришлю вам соответствующую бригаду.
  
  Сидя на стуле в полиции, Питер уже обрел свое обычное хладнокровие. Он вытащил из кармана сигарету и закурил, глядя на Хастена, пока тот устраивался за своим письменным столом.
  Один агент в униформе молча сидел за маленьким столиком в углу комнаты с приготовленными бумагами и авторучкой. Полицейский неприязненно посмотрел на детектива и проворчал:
  — Теперь начинайте! И предупреждаю вас, не играйте в прятки, коли хотите остаться целым.
  Питер несколько раз глубоко затянулся, потом вынул изо рта сигарету и начал говорить:
  — Совершенно бесцельно так нервничать, Хастен! Я отлично понимаю ситуацию и буду совершенно откровенен. Как только я, по просьбе миссис Мак-Линен, начал следствие, я немедленно заинтересовался личностью жертвы. Это было одно из первых дел, которым я думал заняться, так как моя роль состояла в том, чтобы попытаться доказать невиновность типа, которого вы тогда считали убийцей. Что сразу же привлекло мое внимание, так это тайна, которая окружала номер мисс Пантер.
  Я не знаю, обратили ли вы внимание на это, но, на первый взгляд, ее трюк был вообще никак не объясним. Я же узнал с самого начала, что любовница Грегори Мак-Линена некоторое время тому назад подверглась пластической операции лица у хирурга-косметолога.
  С другой стороны, парень же сам вам говорил, что его подруга никогда не разрешала ему встречать ее у подъезда мюзик-холла после окончания представления. Она также никогда не удовлетворяла его естественного любопытства относительно механизма и всей постановки ее номера.
  Судя по мнению некоторых зрителей и механиков сцены, которые были гораздо более квалифицированны в этом, чем зрители, реализация спектакля, преподносимого зрителям мисс Пантер, была совершенно невозможна без оригинальных трюков, которые никто не мог разгадать.
  Он на некоторое время замолчал, глубоко затянулся и пристально посмотрел на Хастена, лицо которого выражало живейший интерес.
  С наигранным смущением Питер продолжал:
  — Теперь же я должен сделать вам некоторое признание, раз уж мы с вами решили играть с открытыми картами. После некоторого колебания, причины которого вам сейчас станут совершенно ясны, я, без вашего ведома, решил проникнуть в комнату, которую в «Белфаст отеле» занимала жертва…
  Хастен насторожился, но сразу же взял себя в руки и принял безразличный вид. Питер продолжал:
  — Я постарался взять в этой комнате все возможные отпечатки пальцев, которые только мог обнаружить, то есть сделал то, о чем вы даже не подумали. Потом благодаря счастливому случаю, о котором позвольте вам не сообщать, я смог получить и отпечатки пальцев самой жертвы… — Он при этом пристально посмотрел на Хастена и продолжал уже более решительным тоном: — Эти отпечатки пальцев совсем не соответствовали тем, которые нам удалось получить в комнате в «Белфаст отеле».
  Хастен нахмурил брови, потом резко нагнулся вперед.
  — И что же вы хотите этим сказать, Ларм?
  Питер глубоко вздохнул и без всякого смущения продолжал:
  — Все очень просто, дорогой коллега: существовали две мисс Пантер… В противном случае ее номер ничем нельзя объяснить. Пока одна девушка находилась на сцене перед публикой, другая — снимала нужную часть одежды, которая по замыслу номера должна была исчезнуть при следующем ее появлении… при свете. Это, конечно, было очень просто, но это надо было придумать…
  На лице Хастена выразилось чрезвычайное удивление. Он неуверенным тоном заметил:
  — Но костюмерша?
  — Одна из девиц, по очереди, и играла роль костюмерши, — ответил Питер.
  Глаза полицейского превратились в два поблескивающих буравчика. Он прорычал:
  — А мисс Мурки?
  Бесстрастным голосом Питер ответил:
  — Мисс Мурки просто была сестрой одной из мисс Пантер, но она ни в коем случае не могла быть ее ассистенткой. Она на протяжении двух лет безвыездно жила в одной и той же квартире и умерла в ней, а номер мисс Пантер проходил в Нью-Йорке лишь в течение трех недель. Перед этим она выступала в Филадельфии, а последние два года почти исключительно во Флориде и Калифорнии.
  Хастен побагровел. С перекошенным лицом и заплетающимся языком он проговорил:
  — А как же одежда, которую опознали служащие мюзик-холла?
  Питер непринужденным жестом поднял вверх руки и возразил:
  — Она, вне всякого сомнения, была подложена в шкаф персоной, которая и убила мисс Мурки.
  Хастен неожиданно вскочил со своего места и с силой ударил кулаком по столу.
  — Я вас задерживаю, Ларм! Вы попросту издеваетесь надо мной! Ведь полицейский врач дал совершенно официальное заключение судебно-медицинского обследования вскрытого трупа, в котором черным по белому написано, что мисс Мурки умерла от закупорки сосудов.
  Питер Ларм лукаво усмехнулся и, не задумываясь, ответил:
  — Не хотите ли вы заставить меня поверить, что в течение всей вашей карьеры вы никогда не видели, чтобы полицейские врачи ошибались? Разве не так, Хастен? Я лично совершенно уверен в том, что мисс Мурки была убита, и эта уверенность базируется на том именно факте подозрительного присутствия в ее шкафу этой одежды. Все подстроено так, чтобы полиция сразу же подумала, что мисс Мурки, именно она, а ни кто-нибудь другой, являлась костюмершей мисс Пантер, которая так таинственно исчезла после спектакля и убийства последней.
  Хастен снова опустился в свое кресло за письменным столом. Его лицо все еще выражало недоверие. Он, видимо, все еще сопротивлялся убедительной силе доказательств, приведенных Питером. Так как он оставался молчаливым, то детектив счел для себя возможным продолжать:
  — Я могу вам представить все отпечатки пальцев, снятых в комнате «Белфаст-отеля». Если вы еще не сняли печати, то сможете сами проделать всю эту работу с самого начала и получить имеющиеся там отпечатки пальцев. Скажите мне, Хастен, тело мисс Пантер уже захоронено?
  Хастен отрицательно покачал головой.
  — Думаю, что нет, — ответил он.
  Улыбка вдруг осветила лицо Питера. Он почти радостно проговорил:
  — Ну так это же отлично. Ведь тогда очень легко будет проверить все мои гипотезы. Я думаю, что в ваших же интересах, да и в моих тоже.
  Хастен что-то недовольно пробурчал, потом ответил:
  — Я подумаю об этом, Ларм. Если только вы не вкручиваете мне в голову разные нелепости, то это, конечно, может в корне изменить ход следствия по этому делу. Я могу только потребовать, чтобы произвели повторное вскрытие трупа мисс Мурки, уже другим врачом. Но если смерть этой женщины окажется действительно естественной, то ваша версия не будет иметь никакой почвы под собой.
  Он снова встал, короткое время колебался, потом вдруг скомандовал своему помощнику:
  — Можете идти, вы мне больше не нужны.
  Агент ушел, унося с собой свои записи. Когда за ним закрылась дверь, Хастен сел на край своего письменного стола и снова заговорил с наигранным добродушием.
  — Ну а теперь, Ларм, объясните мне, что вы делали в доме Гледис Нутмег.
  Питер принял невинный вид.
  — Вы, безусловно, мне не поверите, Хастен, но около полуночи, когда я находился у себя в бюро вместе с миссис Мак-Линен, которая снова просила меня принять ее, эта молодая женщина позвонила вдруг мне по телефону и стала умолять меня срочно приехать к ней под предлогом того, что она должна мне сообщить что-то очень важное, касающееся смерти мисс Пантер. Я, не долго думая, отправился к ней.
  Она встретила меня в том виде, в котором вы ее застали, и стала разыгрывать со мной какую-то непонятную комедию. Несмотря на все мои усилия, мне не удалось заставить ее сказать, почему она позвонила и вызвала меня к себе. В тот момент, когда я уже собирался убраться оттуда, так как это казалось мне крайне подозрительным, она опрокинула на мой костюм ледяную воду из ведерка, которое вы могли видеть стоящим на столике. Вы можете сами убедиться, пощупав мой костюм, материя все еще не высохла. Вот почему я и вынужден был раздеться, и она предложила высушить его при помощи электрической сушилки, которую вы тоже видели, так как она была включена в момент вашего прихода, а мои брюки сушились перед ней на спинке стула.
  Мы как бы разыгрывали какую-то сцену вдвоем, когда вы позвонили. Она, правда, пыталась меня задержать, умоляя, чтобы я не открывал дверь, и я могу вас уверить, что я ожидал кого угодно, только не вас…
  Стараясь сохранить видимость доброжелательности, которую он напустил на себя, Хастен спросил:
  — Но тогда почему же она убила себя в тот момент, когда мы вошли?
  Питер в недоумении медленно ответил:
  — Как только я пришел к ней, она сразу же мне сказала, что кто-то хочет ее убить, и с какой-то лихорадочной поспешностью побежала к шкафу, достала этот револьвер и показала его мне, говоря, что она будет защищаться до последнего. Я взял оружие из ее рук и положил его на шкафчик.
  Он замолчал на минуту, потом осторожно продолжал:
  — А вы заметили выражение ее лица в момент выстрела?
  Хастен издал какое-то неопределенное ворчание, но ничего не ответил. Питер уточнил:
  — В ее взгляде было выражение необычайного удивления. Мне кажется, женщина не ожидала, что застрелится, нажимая на курок…
  Хастен неожиданно сбросил с себя всю доброжелательность и злобно проговорил:
  — Ларм, вы продолжаете издеваться надо мной! Это же ни на что не похоже! Ваше утверждение…
  Питер мягко перебил его и добавил:
  — Можете думать все, что хотите, Хастен, но я сам совершенно уверен в этом. С первого же момента, как я пришел к этой женщине, у меня было ощущение, что она играет хорошо продуманную роль во всей этой комедии. У нее не было никакой причины пускать себе пулю в голову при вашем появлении. Я уверен, что игра с пистолетом составляла часть представления, которое она разыгрывала со мной, и что она была абсолютно уверена, что пистолет не заряжен. В этом я нисколько не сомневаюсь. Речь идет об убийстве, и убийстве исключительно коварном… Поверьте мне, Хастен, мы имеем дело с убийцей, и с убийцей необыкновенно умным…
  У Хастена был недоумевающий, растерянный вид. И, видимо, отказавшись от мысли, которую он не смог понять, он снова принял доброжелательный вид и спросил:
  — Ларм, я не хотел бы ничего иного, как верить вам и сотрудничать с вами рука об руку, но между нами существует еще один невыясненный пункт. Я знаю, то есть я прекрасно понимаю, что вы получаете сведения от кого-то из моих подчиненных. Кто-то из моего окружения информирует вас о том, что происходит у нас. Не отрицайте, в этом я совершенно уверен, и вам меня не переубедить. Я только хочу, чтобы вы назвали его имя. И только за эту цену я отпущу вас.
  Питер почувствовал желание, невольное желание рассмеяться ему прямо в лицо, но сдержался. Потом коварная мысль зародилась в его голове. Он притворился, что колеблется, и, избегая взгляда Хастена, ответил:
  — Хастен, вы ставите меня в невыносимое положение. Вместе с тем я вижу, что у меня нет никакого выбора. Раз вы хотите знать имя, я скажу его вам: это Бесси, ваша секретарша.
  Хастен стал пунцовым от гнева и грубо выругался. Он глухо проговорил:
  — Это неслыханно! Но с таким лицом, как у нее, конечно, не может быть выбора… — Он снова выругался и, сжав свои огромные кулаки, завопил: — Я немедленно же выкину ее за дверь.
  Глава 11
  Было уже три часа утра, когда Питер Ларм покинул городское отделение полиции. По звездному небу, как волны, носились огромные облака, и горячий ветер дул с такой силой, что затруднял дыхание.
  Питер добежал до своей машины и тотчас же отъехал. Он был вполне удовлетворен тем, как протекала его беседа с Хастеном. Ему удалось убедить сержанта полиции Хастена в своей полной искренности, опустив при этом самые существенные детали дела. Хастен, казалось, не подозревал о существовании связи между мисс Нутмег и импресарио мисс Пантер. Имя Стефана Дунса ни разу не было произнесено.
  Кроме того, Хастен не подумал о том, чтобы спросить его, откуда он мог узнать, что мисс Пантер делала себе пластическую операцию на лице. Таким образом, Питер легко мог сдержать обещание, данное им доктору Батеру, — ничего о нем не говорить.
  Безусловно, надо было отдать себе отчет в том, что полицейский совсем не был с ним до конца откровенен. Он тоже воздержался от того, чтобы сообщить Питеру, что миссис Мак-Линен не была родной матерью Грегори, а между тем он прекрасно знал об этом.
  В настоящий момент для Питера только одно имело значение: драма, которая несколько часов тому назад произошла перед его глазами и которая стоила жизни Гледис Нутмег. Питер никак не мог забыть выражения необычайного удивления, которое появилось на лице молодой женщины после того, как пистолет выстрелил. Она, несомненно, играла перед ним какую-то комедию, которая ей была предложена, и игра с пистолетом была неотъемлемой частью этой комедии. И вне всякого сомнения, прижимая пистолет к виску с таким хладнокровием и спокойствием и нажимая на курок, она совсем не собиралась лишать себя жизни.
  Рассуждая таким образом, Питер как сумасшедший несся по пустынным улицам города. Он решил, не откладывая, сразу же, направиться к Стефану Дунсу и любым способом заставить его выложить все, что тот мог знать.
  Проехав по улице на большой скорости, он, подъезжая к перекрестку, отпустил газ и нажал на тормоза, собираясь повернуть направо, и тут вдруг его обуял леденящий ужас, и он весь похолодел. Тормоза его машины не действовали, отказали. Понимая, что на такой скорости ему ни за что не повернуть, он решил продолжать путь прямо, но в этот момент какой-то фургон пересек ему дорогу.
  Машина заехала на тротуар, и ее правое крыло задело за угол дома. Удар был очень силен. Машина несколько раз перевернулась и остановилась колесами вверх. Так как мотор ее все еще работал, то колеса продолжали крутиться со страшным шумом.
  Оглушенный, Питер все же нашел в себе силы выключить зажигание. Лежа на потолке машины, вверх ногами, он почти потерял сознание, но инстинкт самосохранения заставлял его действовать. Наполовину ослепленный, находящийся в каком-то кровавом тумане, он наконец открыл дверцу и вывалился на тротуар. Он несколько раз перекатился через себя, вытянулся на спине, скрестив руки на груди, и потерял сознание.
  Его бессознательное состояние длилось недолго. Вскоре он пришел в себя и открыл глаза. Автоматически, с фантастическими усилиями, он встал на колени, потом несколько передохнув, поднялся на ноги и прислонился к стене. Его блуждающий взгляд первым делом остановился на перевернутой машине и затем устремился вдоль пустынной улицы.
  Пока еще не способный связать свои мысли, он решил подождать, когда его разум приобретет достаточную ясность, и нетвердыми шагами подошел к своей машине. В дверном кармане, крепко закрытом, он нашел флакон с виски и дрожащей рукой, откупорив его, поднес ко рту. Он отпил немного, и благоприятное действие алкоголя почти сразу же вернуло ему утраченную уверенность в себе. Он несколько раз глубоко вздохнул и почувствовал себя лучше.
  Какая-то теплая жидкость стекала по его щеке, он достал носовой платок и неуверенными движениями пальцев стал изучать свое лицо. Кровь текла из довольно глубокого пореза на лбу, над левым глазом. Он старательно вытер кровь и снова сделал несколько глотков виски. Зная причину аварии, он оперся о шасси, чтобы заглянуть в тормозную систему. Подозрение, которое зародилось у него, почти сразу же подтвердилось. Преступная рука сделала отверстие в тормозном цилиндре и выпустила всю тормозную жидкость. Неопределенная улыбка появилась на лице Питера Ларма. Он опять с силой вздохнул, сунул сжатые кулаки в карманы и медленно продолжил свой путь пешком.
  Вскоре он нашел ночную аптеку и вошел туда, чтобы сделать перевязку. Его ранения оказались поверхностными и неопасными. Он вышел с забинтованной головой, остановил такси и попросил, чтобы его отвезли к дому, в котором жил Стефан Дунс.
  Нажав на кнопку звонка импресарио, он наугад нажал еще на несколько других. Прошло несколько секунд, прежде чем с громким скрипом отворилась тяжелая дверь. На лифте он поднялся наверх и оказался на лестничной площадке, где размещалась квартира Дунса. Осмотревшись вокруг, он без труда нашел его квартиру.
  Убедившись, что револьвер на месте, он решительно позвонил в дверь. Долгое время никто не отзывался. Питер снова нажал на пуговку звонка и держал на ней палец по крайней мере минуты две. Беспрестанный звон был слышен за дверью. Питер подождал еще немного и снова позвонил. Не получив никакого ответа, он вытащил из кармана набор инструментов, с помощью которых обычно проникал в закрытое помещение. Но вдруг он одумался. Его взаимоотношения с полицией были не столь дружескими, чтобы он мог позволить себе вызвать своим вторжением в квартиру Дунса новый инцидент. Он положил обратно в карман набор отмычек, спустился вниз и вышел из дома.
  Оказавшись на тротуаре, он закрыл тяжелую входную дверь, вырвал маленький листок бумаги из своей записной книжки, сунул его в дверную щель.
  Яркий фонарь горел у дежурной аптеки недалеко от дома Дунса. Питер быстро направился к ней, еще довольно сильно чувствуя боль от удара, полученного во время аварии. Он попросил у дежурного позволения позвонить по телефону, набрал номер телефона своего агентства. В ожидании ответа время тянулось бесконечно долго, наконец ему ответил голос Джемса. Питер сердито проворчал:
  — Ты, главное, не торопись! У нас ведь очень много времени.
  Джемс, уловив иронию, огорченно ответил:
  — Прости меня, патрон, я нечаянно заснул.
  Питер пожал плечами и недовольным тоном продолжал:
  — В объятиях Флосси, конечно? Немедленно присоединяйся ко мне. Я сейчас в аптеке напротив дома, где находится квартира Дунса. Есть новости, я объясню тебе.
  Не обращая внимания на недовольное ворчание Джемса, он повесил трубку и вышел из аптеки.
  Улица была пустынна. Питер дошел до двери дома, в котором жил импресарио, и обнаружил на месте свой листок бумаги, который перед уходом засунул в щель. Следовательно, никто не входил и не выходил из дома за время его короткого отсутствия, и он отошел от здания метров на двадцать, устроился в темном уголке, чтобы наблюдать за улицей.
  Прошло не более десяти минут, когда в конце улицы появился старый «бьюик» и остановился недалеко от него. Из автомобиля показалась огромная фигура Джемса. Не успел он вылезти из машины, как перед ним возник Питер, вводящий его в курс дела:
  — Имеется еще один «охлажденный». Молодая женщина Нутмег, приятельница Стефана Дунса, та, которая вызвала меня из конторы после ухода миссис Мак-Линен. Я потом объясню тебе все это. Я уже поднимался и звонил в квартиру этого зубра, но он не отвечает. Оставайся здесь и наблюдай за ним, если он выйдет из дома… Знаешь, я сказал Майку, чтобы тот последил за ним, так что он должен вскоре прийти сюда. Когда он придет, передай ему поручение, а сам немедленно возвращайся в агентство.
  Кивком головы Джемс подтвердил, что все понял. Его усталый и виноватый вид говорил Питеру, что его подозрения относительно времяпрепровождения Джемса в компании Флосси были не лишены основания. Не высказывая по этому поводу никаких комментариев, он быстро удалился, даже не воспользовавшись машиной, которая могла понадобиться Джемсу для наблюдения за Дунсом.
  
  Питер бесшумно проник в агентство и закрыл за собой дверь. Флосси спала, положив голову на пишущую машинку. Она весьма грациозно всхрапывала во сне. У Питера было желание пройти мимо, не разбудив ее, но потом, неожиданно придя в хорошее настроение, он громко закричал:
  — Стреляй по убийце!
  Флосси резко выпрямилась, ища вокруг себя воображаемый телефон, и машинально ответила, окончательно еще не проснувшись:
  — Говорит «Детективное агентство». Подождите немного, мистер Ларм займется вами.
  Придя в себя и увидев своего начальника, она совсем ошалела. Питер спокойно спросил:
  — Что это с вами, Флосси? У вас кошмары?
  Она промямлила что-то невразумительное, глаза ее округлились. Указав пальцем на лицо Питера, она спросила:
  — Вы что, боролись с бульдозером, что ли?
  Питер прижал палец к губам и ответил, устремив подозрительный взгляд на входные двери:
  — Тссс… не так громко, это ведь камуфляж!
  Он подошел к Флосси и дружески похлопал ее по заду.
  — Вы не забудьте только поставить в счет эти сверхурочные часы работы, деточка. А не осталось ли что-нибудь в вашей бутылке?
  Она протерла глаза своими маленькими кулачками, откинулась на стуле, чтобы достать бутылку портвейна из ее обычного места, и наполнила два стакана. Они молча чокнулись. Выпив, Питер посмотрел на часы. Было около пяти часов утра, и самым разумным было бы пойти и немного отдохнуть в ожидании нового дня. Он направился к своему кабинету и сказал Флосси:
  — Идите устраивайтесь в кресле, там вам будет немного удобнее, чем здесь, на вашем стуле.
  Она откинула прядь волос, упавшую ей на лицо, и последовала за ним, не забыв прихватить с собой бутылку. Питер включил только лампу на письменном столе, кабинет был погружен в полумрак, и они устроились, один против другого, в креслах, предназначенных для посетителей. Веки у Флосси моргали, как у ребенка, который просто падает от желания заснуть. Она сделала над собой заметное усилие, чтобы спросить:
  — Дело продвигается, шеф?
  Он без улыбки ответил:
  — Да, и так и сяк. Только стало еще на один труп больше.
  Флосси почему-то вдруг радостно улыбнулась и ответила:
  — Да? Тем лучше!
  Потом неожиданно, осознав услышанное, она поджала губы.
  — Что это вы такое сказали? Еще один труп? Чей же это труп?
  — Это труп очень красивой женщины, которую вы не знали, — разъяснил он и, откинувшись на спинку кресла, вдруг спросил: — Джемс хорошо себя вел здесь, когда вы оставались с ним наедине?
  Лицо Флосси стало непроницаемым, но с неожиданной живостью она стала уверять:
  — О да, патрон! Ну до чего же он хорош, этот парень. Вы видели же его руки! Настоящий гиббон…
  Питер слегка выпрямился в кресле, бросил на нее быстрый взгляд, но, пожав плечами, ничего не сказал и снова обмяк в кресле. С устремленным куда-то вперед взглядом, Флосси, казалось, продолжала грезить, потом неожиданно, приняв озабоченный вид, она схватила бутылку, стоящую перед ней на полу, за горлышко и заявила:
  — Лично я знаю, кто виноват.
  Не шевелясь, Питер высказал свое удивление:
  — В самом деле?! Значит, вы знаете больше меня.
  Она подняла бутылку и поставила ее на свои колени. Задумчивым тоном она продолжала:
  — Патрон, вы просто смеетесь надо мной. Уже давно вам хорошо известен конец этой истории, это ведь так просто… В записной книжке мисс Мурки были два номера телефона, по которым она должна была позвонить в течение дня. Это были телефоны Стефана Дунса и миссис Мак-Линен. Это же ясно, как белый день. Миссис Мак-Линен, должно быть, любовница Дунса, и они оба были в заговоре, чтобы убить всех этих…
  Питер даже привстал и уже с нескрываемым восхищением посмотрел на свою секретаршу.
  — Вы просто потрясающи, Флосси! — сказал он. — Мне очень хочется назначить вас первым детективом нашего агентства вместо Джемса.
  Она ухмыльнулась и стала убеждать его:
  — О нет, патрон! Джемс хороший парень, а это назначение доставило бы мне слишком много хлопот. Он способен упрекнуть меня…
  Продолжая сохранять серьезность, Питер спросил ее:
  — А вы помните, чем были написаны номера этих телефонов в записной книжке мисс Мурки?
  Флосси на мгновение задумалась, и последовал ее ответ:
  — Ну конечно, патрон. Они были написаны шариковой ручкой.
  Питер слегка улыбнулся и добавил:
  — Совершенно точно, Флосси, но и в этом определенно что-то не совсем естественно. В сумочке мисс Мурки находился небольшой карандаш, которым она, без сомнения, пользовалась для записей в своей книжке. Но этот карандаш не был красным и не был шариковым…
  Глаза Флосси округлились, и она проговорила огорченным тоном:
  — Но, патрон, ведь вы же забыли сказать мне об этом!
  Питер решил извиниться:
  — Я очень огорчен этим обстоятельством, Флосси. Внимательно просматривая эту записную книжку, я обнаружил, что записи, которые нас интересовали, были сделаны не почерком мисс Мурки. Я сравнил их с другими номерами телефонов, записанными ее рукой, и в этом нет никакого сомнения. Номер 6, например, она писала начиная сверху, а этот номер записан начиная снизу. Все совершенно очевидно…
  Флосси казалась огорченной и спросила несколько неуверенно:
  — Итак, патрон, какое же решение вы приняли?
  С серьезным видом Питер проговорил:
  — Все очень просто, Флосси, мне будет достаточно найти такого человека, который пишет красной шариковой ручкой и который начинает писать цифры снизу.
  Лицо Флосси вновь прояснилось.
  — Значит, патрон, это не может вызвать особых затруднений в дальнейшем расследовании.
  — Особенных нет, — ответил он. — Среди восьми миллионов людей, обитающих в Нью-Йорке, можно предположить, что не больше половины пишет именно так.
  Рот Флосси в изумлении раскрылся, она была немного ошеломлена словами своего патрона. Решив, что не стоит больше играть в детектива, она налила себе в стакан портвейна и одним залпом проглотила его.
  — За ваше здоровье, — сказал Питер. — Теперь, я полагаю, можно будет и немного поспать.
  Отодвинув стакан и бутылку подальше от себя, она поджала под себя ноги, устраиваясь поудобнее. При этом ноги ее оставались совершенно неприкрытыми. Смущенный, Питер проговорил недовольным голосом:
  — Вы бы лучше повернули свое кресло в другую сторону.
  Она подняла голову и посмотрела на него с видом полнейшего недоумения.
  — Почему, патрон?
  Питер уставился взглядом на ляжки молодой женщины и ответил:
  — Неужели вы думаете, что я смогу спать, имея это перед глазами?
  Она тихо засмеялась, положила голову на спинку кресла и предложила ему:
  — Если это вас так смущает, вам остается лишь одно — повернуть ваше кресло!
  Питер об этом и не подумал. Он ответил неопределенным ворчанием и резко повернул свое кресло. Молчание воцарилось в комнате.
  Глава 12
  Они были разбужены около семи часов утра шумным вторжением Джемса Арнакля, лицо которого выглядело бледно. Огромный детина бросил подозрительный взгляд на Флосси и заявил сиплым голосом:
  — Майк пришел сменить меня, и я оставил его там. Что мы теперь будем делать?
  Питер встал, одуревший от усталости, как будто бы он совсем и не отдохнул. Он медленно потянулся, зевнул так, что чуть не свихнул себе челюсть, и, немного помедлив, ответил:
  — Подожди меня несколько секунд, мы сейчас отправимся вместе с тобой.
  Он прошел к умывальнику, пустил холодную воду и намочил себе лицо и голову ледяной водой. Окончательно проснувшись, он встряхнулся, ощупал повязку на лбу и старательно причесал свои сильно вьющиеся волосы. Затем он поправил галстук и застегнул воротничок сорочки. Приведя себя в порядок, он вернулся в кабинет, в котором Флосси и Джемс о чем-то оживленно спорили, хотя и тихими голосами.
  Джемс уже обрел свое обычное хладнокровие и решительно проговорил:
  — Я готов, шеф. Да ты никак ранен?
  Не отвечая, Питер нагнулся, чтобы поднять с пола бутылку с вином, налил себе в стакан и залпом выпил.
  Потом он протянул бутылку своему подчиненному, вытирая губы тыльной стороной ладони и пробормотав при этом:
  — Вот, угощайся. В сущности, эта штука совсем неплохая.
  Джемс без всяких церемоний взял бутылку и сделал несколько хороших глотков прямо из горлышка, что, без сомнения, доставило ему немало удовольствия. Его лицо красноречиво говорило об этом. Флосси поспешила побыстрее отобрать у него остатки своей собственности. Джемс подождал, пока Питер вышел из кабинета, чтобы сорвать поцелуй с губ красивой секретарши, и устремился вслед за своим начальником.
  Они одновременно вышли из агентства на улицу, и Питер направился к старому «бьюику», заявив:
  — Мы возьмем на этот раз твою старую тачку.
  Удивленный, Джемс посмотрел вдоль улицы и, не обнаружив машины Питера, спросил:
  — А что это ты сделал со своей машиной, патрон? Я видел, что сегодня ночью ты вернулся пешком.
  Питер, открывая дверцу машины, как бы вскользь заметил:
  — Я перевернулся на ней. Какой-то шутник провертел дырочку и выпустил из нее тормозную жидкость.
  Джемс выругался сквозь зубы, сел за руль и спросил:
  — А ты знаешь, кто этот дьявол?
  Питер лукаво усмехнулся.
  — Если бы я знал этого умника, я давно бы уже сказал ему пару ласковых…
  Джемс включил мотор.
  — Куда мы поедем?
  — К миссис Мак-Линен.
  После того как машина тронулась с места, Джемс решил уточнить:
  — А что ты от нее хочешь? Ведь можно было бы просто позвонить ей по телефону.
  Невозмутимый Питер Ларм сухо ответил:
  — То, что я хочу ей сказать, нельзя сказать по телефону.
  Джемс был вполне удовлетворен этим ответом, так как он привык во всем полагаться на своего патрона, и, не раздумывая, нажал на газ.
  Была почти половина восьмого, и на улицах еще было совсем мало машин. Они быстро добрались до места назначения, и как детектив, хорошо знающий свое ремесло, Джемс остановил машину на довольно порядочном расстоянии от дома, в котором жила миссис Мак-Линен. Выйдя из машины и захлопнув дверцы, Питер удивился:
  — Разве ты не запираешь машину на ключ?
  Джемс пожал плечами.
  — Скажешь тоже! Нужно быть действительно сумасшедшим, чтобы запирать подобное барахло.
  Они отошли от машины и остальной путь проделали пешком. Подойдя к двери, Питер машинальным жестом нажал сразу на несколько кнопок, окружающих кнопку той квартиры, в которой жила миссис Мак-Линен. Прошло несколько секунд, и дверь отворилась. Они вошли в холл, и Питер скомандовал Джемсу:
  — Ты поднимаешься по лестнице, а я — на лифте.
  Джемс хотел запротестовать, но поразмыслив, послушался Питера. Они встретились на лестничной площадке и прошли по коридору до двери квартиры. Питер решительно позвонил в дверь. Прошло две минуты. Никакого ответа не последовало. Питер снова нажал на звонок, и все безрезультатно. С недоумевающим видом он повернулся к Джемсу и прошептал:
  — Спустись поскорее вниз и посмотри, тут ли еще ночной портье. Спроси его, не видел ли он эту квартирантку входящей или уходящей из дома.
  Джемс утвердительно кивнул головой и сразу же удалился. Чтобы как-нибудь скоротать время, Питер продолжал нажимать на кнопку звонка. Джемс скоро вернулся. Нахмурив брови, он сразу же заявил:
  — Не стоит тебе трудиться, патрон, эта женщина уехала из дома час назад. Она попросила ночного портье помочь ей спустить ее чемодан и уехала куда-то на такси. Этот тип не слышал, какой адрес она назвала водителю.
  Питер невольно коротко свистнул, на его лице появилась странная улыбка.
  — У меня создается такое впечатление, что как раз сейчас-то и начинается движение, — сказал он. — Надо поскорее убираться отсюда, нам нельзя терять времени.
  В тот момент, когда они выходили из дома, длинный черный лимузин, который они не сразу узнали, вдруг остановился перед домом. Из него вышел Хастен со своими сотрудниками и пролаял:
  — Вы и здесь опять что-то фабрикуете?
  Приветливо, с улыбкой, Питер ответил:
  — Вы появились слишком поздно, Хастен. Птичка недавно улетела. Она уже успела удрать.
  Полицейский вздрогнул, покраснел, потом, видимо, справившись со своим смущением, довольно спокойно спросил:
  — Вы в этом уверены?
  Джемс энергично закачал головой и заявил:
  — Абсолютно уверены. Честно, сержант. Она укатила отсюда уже с полчаса назад. Ночной дежурный спускал ей чемодан.
  Хастен весь скривился и выпустил целую серию отборных ругательств. Каким-то неопределенным тоном, в котором все же проскальзывало недоверие, он спросил:
  — А вы почему хотели ее видеть?
  С видом полнейшей откровенности Питер ответил:
  — Это ведь она поручила мне провести подробное расследование этого дела, Хастен. Я только хотел уведомить ее о последних происшествиях.
  Полицейский бросил на него косой взгляд и некоторое время оставался молчаливым. Потом он осторожно, с вопросительной интонацией в голосе, заметил:
  — А вы знаете, что эта женщина не мать Грегори?
  Питер подтолкнул локтем Джемса, чтобы тот был начеку, и принял страшно изумленный вид, воскликнув:
  — Не может быть! Вы, вероятно, просто смеетесь надо мной, Хастен?
  Полицейский с хитрым видом, который очень мало шел к нему, ответил, избегая взгляда Питера:
  — Это вполне возможно… А что же вы теперь будете делать?
  Питер поднял руки с жестом отчаяния и ответил:
  — Я возвращусь в свою контору. Если вы узнаете что-нибудь новенькое, интересующее меня, я надеюсь, что вы будете настолько любезны, что известите меня об этом?
  Хастен рассмеялся коротким смешком и уверил его:
  — Вы можете рассчитывать на меня, старина.
  Питер, с жаром поблагодарив его, пожал ему руку, прежде чем уйти. Он взял Джемса под руку и увлек его к «бьюику». Они сели в машину, отъехали и направились по дороге в сторону агентства, как будто и в самом деле собирались вернуться в контору. Когда они убедились, что Хастен их больше не может видеть, Питер скомандовал:
  — Поедем к Майку, туда, к дому Дунса.
  Джемс тотчас же изменил направление, потом спросил равнодушным тоном:
  — Раз клиентка удрала, значит, надо бросать это дело?
  Питер как-то нехорошо улыбнулся и ответил:
  — Нет, мой дорогой. Сегодня ночью кто-то хотел получить мою кожу, и теперь уж это дело стало моим личным. Я в нем пойду до самого конца, даже если мне это будет стоить слишком много денег. Ты соображаешь?
  Джемс прибавил газу и проворчал:
  — Ты, конечно, можешь делать то, что считаешь необходимым, патрон.
  Они приехали на улицу, где жил Стефан Дунс, и нашли Майка, дремавшего, прислонившись к двери. Он вздрогнул, когда они появились, и немедленно направился к ним навстречу.
  — Я провернул хорошее дело! — как обычно, заявил он. — Я не двигался с места и могу тебе с полной ответственностью сказать, что этот тип не выходил…
  Питер нетерпеливо прервал его.
  — Если он не выходил, то все идет хорошо. Но ты можешь быть уверен, что он не возвращался?
  Глаза Майка выражали полнейшее недоумение. Он широко раскрыл глаза и пробормотал:
  — Нужно договориться, патрон! Что нужно выяснять? Там он или там его нет?
  Питер осторожно ответил:
  — Как я могу это знать?
  Потом, повернувшись к Джемсу, он приказал:
  — Оставайся здесь, я поднимусь наверх и позвоню к нему. Если вы мне понадобитесь, я приду за вами.
  Питер перешел через улицу, подождал, пока ему откроют дверь, и поднялся на лифте. Затем очень тихо прошел по коридору и, подойдя на цыпочках к двери квартиры, приложил к ней ухо. С внутренней стороны не было ни малейшего шума. Он позвонил. Ответа не было. Он звонил несколько раз, примерно в течение пяти минут. Никакого результата. Квартира казалась пустой. Он быстро спустился и застал обоих своих помощников за горячим спором.
  — Там по-прежнему никто не отвечает, — заявил Питер. — Не двигайтесь отсюда, я пойду позвоню по телефону.
  Он дошел до аптеки, из которой уже звонил сегодня ночью в свое агентство. Зайдя в кабину, набрал номер телефона квартиры Дунса, но ему никто не ответил. Он повесил трубку и позвонил в бюро импресарио, но с таким же результатом. Выйдя из аптеки, Питер зашел в магазин, купил шоколад и сигареты и пошел к Джемсу с Майком, которые уже спокойно беседовали, стоя около машины. По дороге он принял решение и, подойдя к ним, сказал:
  — Майк останется здесь, чтобы продолжать наблюдение. Если Дунс появится или выйдет из дома, необходимо сразу же наложить на него лапу и во что бы то ни стало привезти его в агентство, добровольно или силой, это не имеет значения. Джемс же отправится со мной.
  Оставив Майка на его наблюдательном посту, они сели в машину и, когда Джемс уже устроился за рулем, Питер распорядился:
  — Парк-авеню, 312, и как можно скорее.
  Джемс вел машину на такой скорости, как будто участвовал в ралли. Они быстро добрались до цели и остановились перед роскошным зданием. Вышли из машины и сразу же подошли к двери. Питер поискал дощечку с именем миссис Велч и нажал на кнопку. Ответа не последовало. Они начали уже терять терпение, когда дверь открылась. Пройдя через холл, поднялись на третий этаж и позвонили. Дверь им открыла симпатичная горничная с грустным лицом. Глаза у нее были красные, как будто она долго плакала. Питер ласково улыбнулся ей и осторожно спросил:
  — Мы очень просим извинить нас за столь раннее посещение. Скажите, пожалуйста, может ли миссис Велч принять нас? Это по поводу мисс Мурки.
  Молодая женщина широко распахнула дверь и испытующе посмотрела на Питера. Опустив глаза, она пробормотала глухим голосом:
  — Миссис Велч не сможет больше принять вас, господа. Она только что умерла…
  Питер подавил готовое вырваться проклятие. Ему стало уже надоедать то обстоятельство, что люди, которые были ему нужны, или исчезали, или умирали и как раз в самый неподходящий момент. Но все же ему удалось внешне сохранить спокойный вид, и он продолжал:
  — Я очень огорчен, мисс. Я провожу расследование относительно наследства, которое очень интересовало мисс Мурки. Может быть, вы смогли бы дать мне некоторые сведения, которые я думал получить у вашей хозяйки?
  Молодая женщина бросила на него заинтересованный взгляд и посторонилась, чтобы пропустить их.
  — Заходите, господа, — сказала она. — Если я смогу быть вам полезной, я сделаю это с удовольствием.
  Питер вошел в роскошный холл, а за ним следом и Джемс, который, не зная, что делать со своими длинными руками, засунул их в карманы пиджака. Горничная провела их в маленькую комнату, которая, вероятно, служила бельевой, и освободила два стула для своих посетителей. Сама же она села на большой тюк с бельем и быстро одернула юбку, смущенная пристальным взглядом Джемса.
  Ласковым тоном Питер начал свои расспросы:
  — Ваша хозяйка болела уже давно?
  Горничная тяжело вздохнула и ответила, покачав головой:
  — Да, сэр. Более чем пять лет, она ведь была совершенно парализована. Сегодня ночью у нее был очень тяжелый приступ. Ее сердце было в скверном состоянии… Мы вызвали ее врача. Она умерла, когда врач находился возле нее, и ему все же не удалось ее спасти…
  Питер сочувственно покачал головой и продолжал:
  — Я предполагаю, что вы также неожиданно теряете свое место, мисс…
  — Ани, — представилась она. — Да, конечно. Я буду теперь вынуждена искать себе другое место.
  Взгляд Питера сделался еще благожелательнее. С большой теплотой в голосе он стал уверять ее:
  — Я, вероятно, смогу помочь вам, и я это сделаю с удовольствием.
  Глаза горничной стали влажными, и она пробормотала с признательностью:
  — Вы очень добры, сэр.
  Питер стал уже более уверенно задавать свои вопросы:
  — Вы сами-то хорошо знали мисс Мурки?
  Горничная слегка покачала своей красивой головкой и ответила:
  — Ну конечно, мисс Мурки была в распоряжении миссис Велч как компаньонка. Она находилась около нее приблизительно в течение одного года.
  — Но вы сами общались с ней? — спросил Питер.
  Молодая женщина отрицательно качнула головой.
  — Нет, сэр. Сама мисс Мурки считала нас прислугой и классом ниже ее по положению. Мы с ней почти не разговаривали, а если и приходилось, то только о делах.
  У Питера вытянулось лицо. Он продолжал, но уже с ироническим настроением:
  — Это на самом деле очень неприятно. Я думал, что вы сможете рассказать мне о привычках мисс Мурки и о лицах, с которыми она обычно общалась.
  У горничной вырвался огорченный вздох.
  — Я действительно не могу вам ничего больше сказать, сэр. Мне очень жаль, поверьте…
  Питер поинтересовался:
  — А нет ли кого-нибудь в этом доме, кто смог бы дать мне нужные сведения?
  — Нет, сэр. Здесь никто не любил мисс Мурки, и она вообще не любила говорить о себе…
  Питер встал, Джемс поднялся следом за ним. Питер продолжал свою роль и проговорил, обращаясь к горничной:
  — Тем не менее я вам все равно очень благодарен. Я обязательно займусь вами, как и обещал.
  Они вернулись в вестибюль. В тот момент, когда горничная открывала им дверь, чьи-то шаги заставили их одновременно обернуться назад. На лице Питера отразилось живейшее удивление, и странный огонек зажегся в его глазах…
  Доктор Энтони Батер, а это был именно он, тотчас же узнал Питера и, не выказывая каких-либо эмоций, протянул ему руку и поприветствовал его как старого знакомого:
  — Как вы поживаете, мистер Ларм? Мне пришлось сейчас провести здесь несколько очень неприятных часов, — сказал он.
  Они вместе вышли из квартиры. На лестнице Питер спросил безразличным тоном:
  — Это вы, доктор, лечили миссис Велч?
  Морща лоб, доктор Батер прямо посмотрел на Питера и совершенно просто ответил:
  — Обычно нет. Но это была старая приятельница моей семьи, и меня вызывали к ней в моменты опасности, когда у нее бывали тяжелые сердечные приступы. Сегодня утром я пришел слишком поздно, ее сердце было совершенно изношено, я ничем не мог ей помочь.
  Они остановились. Джемс немного отошел от них, а Питер спросил равнодушным тоном:
  — А вы знали, что мисс Мурки была нанята вашей клиенткой как компаньонка?
  Доктор Батер казался изумленным. Его глаза округлились за очками, и он ответил:
  — Я даю вам слово, что не знал этого. Когда мисс Мурки находилась у меня на службе, я помню, что на некоторое время я посылал ее ухаживать за миссис Велч. Но после того как она покинула мою клинику, она, вероятно, воспользовалась этим обстоятельством, чтобы занять место компаньонки.
  Наступила пауза. Он пристально смотрел на Питера. Детектив хранил молчание, и врач с живостью спросил:
  — Так поэтому вы и пришли сюда?
  — Да, — ответил Питер, — и вы должны понять мое удивление, когда я увидел вас здесь.
  Хирург слегка улыбнулся и не без лукавства продолжал:
  — Я надеюсь, что по этому случаю вы не внесете меня в графу подозреваемых?
  Питер засмеялся.
  — Кто знает, доктор? — ответил он сквозь смех.
  Он протянул широко раскрытую ладонь врачу, который так же от души смеялся.
  — Простите меня, я убегаю.
  Он пристально посмотрел на доктора и присоединился к Джемсу, машинально назвав ему адрес одной ежедневной газеты. Джемс тут же тронулся с места.
  
  Была половина десятого, когда Питер вышел из редакции газеты. Он вскочил в машину и скомандовал Джемсу:
  — В агентство.
  На лице Питера играла довольная улыбка. Он возлагал большие надежды на идею, пришедшую ему в голову. Редактор и владелец газеты, к которому он обратился, был его старым другом, всегда готовым услужить ему. Питер передал ему фотографию мисс Пантер и просил поместить ее на первой странице газеты в сопровождении текста, который тут же продиктовал ему.
  Будучи совершенно уверенным в том, что существовало две мисс Пантер, Питер логично предполагал, что живая мисс Пантер должна была скрываться в каком-нибудь уголке Соединенных Штатов Америки. Газета, в которую он обратился, была очень распространена по всей территории Америки, и он надеялся, что эта особа обязательно увидит свой портрет на первой странице. Если она действительно была виновной, она, несомненно, захочет избежать опасности быть обнаруженной, раз объявлен ее розыск, и она, безусловно, захочет изменить свою внешность. Пластическая операция ей уже была знакома, и было разумно предположить, что она снова захочет воспользоваться такой же возможностью…
  Они быстро проехали по 52-й улице, и Джемсу без труда удалось припарковать свою машину около дома номер 88, в котором размещалось агентство.
  Они нашли Флосси занимающейся наведением красоты. Рядом с пишущей машинкой стояла пустая бутылка. Молодая женщина сразу же заявила:
  — Звонила миссис Мак-Линен. Она сказала мне, что вынуждена была отсутствовать несколько дней, но что она распорядилась, чтобы нам был прислан чек сегодня утром. А также просила вас продолжать следствие до конца.
  Питер никак не реагировал и не отвечал, прошел в свой кабинет, сел в кресло, снял телефонную трубку и набрал номер. Его сразу же соединили, и, когда на другом конце провода сняли трубку, он проговорил:
  — Я хотел бы поговорить с доктором Батером.
  Он подождал несколько секунд и, услышав голос врача, сказал:
  — Питер Ларм у телефона. Простите, доктор, что я вынужден снова побеспокоить вас. Я понял, почему мисс Пантер прибегала к вашим услугам. В номере участвовали две женщины, очень похожие друг на друга. Та, которая умерла, вне всякого сомнения, была убита своей партнершей по причине, которая от меня пока ускользает. Через несколько часов в прессе будет опубликована фотография мисс Пантер с соответствующим текстом и с просьбой ко всем помочь обнаружить ее. Я, конечно, рассчитывал также этим актом толкнуть ее на то, чтобы она обратилась к хирургу-косметологу, который бы изменил ей лицо. Теперь я попрошу вас помочь мне… Я хочу, чтобы вы предупредили всех своих собратьев по профессии, а их не так уж много, если к ним обратится с подобной просьбой молодая женщина, пусть они немедленно известят об этом вас…
  Наступила короткая пауза. Доктор Батер кашлянул и ответил:
  — То, о чем вы просите меня сейчас, немного несбыточно. Вы забываете, что мы все связаны по рукам и ногам профессиональными секретами…
  Питер спокойно возразил:
  — Я это прекрасно знаю, дорогой доктор. Но я оказал вам услугу со своей стороны тем, что хранил и храню молчание относительно той роли, которую вы играли во всей этой истории, и я подумал, что и вы также могли бы теперь помочь мне в моей работе…
  Врач немного помолчал, как бы обдумывая предложение, потом ответил без всякого энтузиазма:
  — Хорошо, я выполню то, о чем вы меня просите, мистер Ларм. Но я считаю бесполезным повторять вам, что я настаиваю на том, чтобы никто больше не знал об этом.
  — Это уже договорено, доктор. Вы всегда можете рассчитывать на меня…
  Питер повесил трубку, откинулся назад в своем кресле, достал из кармана плиточку шоколада, которую стал медленно развертывать…
  Глава 13
  Питер закурил сигарету и несколько секунд наслаждался ощущением, которое давало сочетание шоколада с никотином. У него было напряженное лицо, и недобрый огонек мерцал в его темных глазах. Он встал из-за письменного стола, чтобы выйти из кабинета. В тот момент, когда он открывал дверь своего кабинета в комнату секретарши, Джемс быстро отпрянул от Флосси, которая отвернулась, чтобы скрыть свое красное лицо от инквизиторского взгляда Питера. Вдалеке послышался резкий телефонный звонок.
  — Это у тебя в кабинете, — сказал Джемсу Питер.
  Они проследовали вместе в его кабинет. Джемс снял трубку, бросил: «Салют, старик!» и стал внимательно слушать. Питер, наблюдая за своим помощником, по выражению его лица понял, что имеются какие-то новости. Наконец Джемс повесил трубку и возбужденно воскликнул:
  — Вот это да, патрон! И ты говоришь о том, что это запутанное дело? Это звонил мой приятель, сыщик. Оказывается, миссис Мак-Линен раньше была женой Стефана Дунса, импресарио мисс Пантер!
  Питер изменился в лице. С необычным для него возбуждением он спросил:
  — Без шуток? У меня сейчас такое чувство, что это может объяснить многое.
  Джемс остался с открытым ртом. Он поднял руку, пытаясь дать понять Питеру, что он еще не все сказал, и добавил:
  — И еще есть подозрение, что револьвер, из которого убила себя мисс Нутмег, был тем же самым револьвером, из которого застрелили Грегори Мак-Линена. Понятно тебе это, а?
  Питер опешил. И неожиданно широкая улыбка расплылась по его лицу, и он ущипнул себя за кончик носа. Глаза его блестели. Быстро приняв решение, он скомандовал:
  — Иди за мной, у меня появилась идея.
  Они стремительно спустились вниз и, выйдя на улицу, расположились в машине.
  — Куда же мы направимся? — спросил Джемс.
  — На Пятую авеню, в магазин, в котором работал Грегори Мак-Линен.
  Джемс молча тронул машину с места.
  Менее чем через четверть часа они достигли угла Сорок второй и Пятой авеню. Питер попросил Джемса подождать его в машине, а сам пешком направился к магазину готового платья, где Грегори в свое время преуспевал в роли продавца.
  Питера принял заведующий магазином после того, как он предъявил свою лицензию детектива.
  — Мистер Мак-Линен в течение какого времени работал здесь? — поинтересовался Питер у заведующего.
  — В течение пяти лет, сэр.
  Питер продолжал задавать свои вопросы:
  — А что вы вообще знаете о нем?
  Заведующий магазином отвечал без малейших колебаний:
  — О, это был превосходный работник, сэр. Я был очень доволен им, сэр. Зная о том, что его детство было довольно тяжелым, я даже несколько раз принимал его у себя дома. Он был со мной откровенен…
  Питер перебил его.
  — Я бы хотел, если, конечно, это возможно, получить некоторые сведения о его семье…
  — Я вам сообщу все, что знаю сам, сэр. Мать Грегори умерла, когда он был совсем маленьким. Гораздо позже, незадолго до того, когда он поступил к нам на работу, его отец снова женился. Насколько мне известно, вторая жена мистера Мак-Линена обладала очень горячим темпераментом. С самого начала она, кажется, почувствовала интерес к молодому Грегори, который, как вы сами, вероятно, догадались, дал ей отпор. Тогда миссис Мак-Линен заявила своему мужу, что Грегори преследует ее своими приставаниями. Отец Грегори рассердился и, не желая слушать его объяснений, попросту выставил его за дверь. Вот тогда-то парень и поступил к нам в магазин, чтобы зарабатывать себе на жизнь.
  Несколько месяцев назад его отец умер, так и не повидав перед смертью сына. С этого момента Грегори восстановил контакт со своей мачехой, которая пыталась как-то уговорить его вернуться в отчий дом, то есть теперь уже к ней. Разумеется, он отказался от этого…
  Немного удивленный услышанным, так как совершенно не ожидал такого поворота, Питер задумался, прежде чем задать очередной вопрос.
  — Если я правильно вас понял, то Грегори должен был ненавидеть свою мачеху?
  Заведующий магазином сделал неопределенный жест и ответил после небольшого колебания:
  — Я этого не думаю. Грегори ведь по своему складу был еще ребенком, по крайней мере, в моральном отношении. Его мачеха — красивая женщина, очень привлекательная, и он, конечно, не мог остаться равнодушным к интересу, который он возбуждал в ней. Вероятнее всего, мальчик и устоял только по причине своей исключительной порядочности, чтобы не чувствовать себя виноватым перед своим отцом, не перейти границ и не предать отца. Отца он просто обожал. За последние месяцы Грегори снова обрел спокойствие благодаря его связи с этой актрисой, Если вы меня правильно поняли, то вам ясно, что эта связь освобождала его от чувств, которые он мог питать к своей мачехе.
  Питер слегка кивнул головой и снова спросил:
  — А что, миссис Мак-Линен приходила когда-нибудь повидаться с Грегори?
  — Да, — ответил заведующий магазином. — И даже очень часто. Она приходила и ожидала его после окончания работы. Он был, без сомнения, очень недоволен ее посещениями и ожиданиями, но сам ничего не делал для того, чтобы избежать этого. И это все, что я могу вам сообщить. Я узнал из газет о трагической смерти мисс Пантер, а потом утром от полиции узнал об убийстве Грегори. Я много думал об этом, но я ничего не знаю такого, что могло бы осветить это дело.
  Питер встал и, поблагодарив заведующего, ушел. Он сел к Джемсу в машину и дал ему адрес страховой компании, которая составляла контракт в пользу Грегори Мак-Линена.
  Когда Питер узнал, что миссис Мак-Линен не была матерью Грегори, он подумал, что эта женщина должна была быть отличной актрисой, чтобы имитировать такие чувства. Влечение, которое она чувствовала к своему пасынку, теперь объясняло все ее поведение. Но это влечение могло также быть и достаточным поводом, чтобы толкнуть ее на убийство мисс Пантер.
  Тот факт, что Луиза Мак-Линен раньше была женой Стефана Дунса, был также довольно смущающим обстоятельством. Связь этих людей, замешанных в драме, которые до сих пор казались чужими друг другу, теперь открывала совершенно новые горизонты для раздумий и новый мотив всех их поступков.
  Джемс неожиданно остановил машину и выключил газ.
  — Мы приехали, патрон.
  Питер на сей раз попросил сопровождать его, и они вошли в здание, где находилась страховая компания. После того как они представились, их проводили к человеку, который принимал мисс Пантер и составлял для нее страховой полис.
  Маленького роста очень подвижный человек принял их с профессиональной любезностью. Детектив в нескольких словах изложил причину их посещения, и страховой агент тотчас же ответил:
  — Как раз по этому поводу я получил всего лишь полчаса тому назад одно телеграфное сообщение от некоей миссис Мак-Линен. Она утверждает, что является прямой наследницей Грегори Мак-Линена, в пользу которого был составлен страховой полис мисс Пантер под именем Пеней Кодингтон.
  Питер оживился и быстро спросил:
  — И что же вы на него могли ответить?
  Служащий немного подумал и не совсем уверенно сказал:
  — Кажется, смерть мисс Пантер была зафиксирована полицией. Невиновность Грегори Мак-Линена также, кажется, полностью установлена. При таких обстоятельствах мы должны выплачивать по страховому полису тому, на чье имя он был составлен, а так как он тоже умер, то его наследство переходит его наследникам…
  Питер перебил его:
  — Миссис Мак-Линен сказала, что придет повидаться с вами?
  — Я не думаю, что она придет сюда сама. Она мне сказала, что пришлет своего представителя со всеми необходимыми полномочиями…
  Питер резко встал с места. Опираясь на край письменного стола, он проговорил:
  — Я дам вам некоторые сведения, которые, надеюсь, заинтересуют вас, а взамен я хотел бы, чтобы вы, когда представитель миссис Мак-Линен будет у вас, задержали его на некоторое время до моего появления. Оказалось, что существовали две мисс Пантер. Одна из них мертва, другая же — жива. В подобной ситуации вы не сможете решить, которая же из них составляла страховой полис. Вы меня поняли?
  Лицо страхового агента прояснилось, и он с живостью подтвердил:
  — Ну разумеется, сэр. При таких обстоятельствах мы вынуждены будем отказать в выплате денег по страховому полису. Я не знаю, как мне и благодарить вас… Я немедленно повидаюсь с генеральным директором, чтобы с ним решить…
  Питер снова перебил его:
  — Не ломайте себе голову. Я не прошу вас ни о чем кроме того, чтобы поверенный миссис Мак-Линен был задержан в вашем кабинете до моего прихода. Я могу рассчитывать, что вы меня непременно предупредите о его появлении?
  Служащий энергично закивал головой.
  — Конечно. Это решено, мистер Ларм.
  Он собирался уже подать руку Питеру, когда зазвонил телефон. Сняв трубку, немного послушал, потом сделал знак Питеру, подмигнув глазом.
  — Пусть подождет, — ответил он и, обращаясь к Питеру, добавил: — Некий мистер Дунс желает меня видеть по делу миссис Мак-Линен.
  Питер присвистнул:
  — А где он?
  — В зале ожидания, внизу.
  Питер довольно улыбнулся.
  — Подождите минуты три, и пусть ему передадут, что вы не сможете его принять раньше чем в два часа дня. Он выйдет отсюда, и мы займемся им.
  Служащий, не колеблясь, принял это предложение. Питер наскоро попрощался с ним и подтолкнул Джемса к выходу.
  Выйдя из здания, они встали на тротуаре, по разным сторонам двери. Прошло несколько минут, и на пороге появился Стефан Дунс. Одновременно Питер и Джемс подошли к нему вплотную. Маленький человек оцепенел, огляделся, как затравленный зверь, по сторонам и хотел бежать, но огромная рука Джемса сразу же погасила в нем это желание. Питер же угрожающе проворчал:
  — Держи-ка лучше себя поспокойнее, голубчик, если не хочешь, чтобы тебе сломали лапку. Следуй с нами до моей конторы, нам необходимо с тобой поговорить.
  Дунс ответил ругательством и снова попытался освободиться из тисков Джемса. Несколько прохожих остановились, заинтересованные происходящим. Джемс злодейски уперся локтем в бок Дунса и громко проговорил:
  — Брось все это, Тото! Я знаю, что все эти страховые компании только и думают о том, чтобы обворовывать людей, но скандалом тут ничего не добьешься. Пошли, мы сейчас немного выпьем и…
  Успокоенные прохожие перестали интересоваться этим трио. Джемс затолкнул Дунса в машину на заднее сиденье, а Питер устроился рядом с импресарио, вытащив свой револьвер, чтобы заставить его вести себя спокойнее. Джемс скользнул за руль и спокойнейшим образом отъехал от дома.
  Они быстро достигли 52-й улицы, и Дунс последовал за ними до агентства, не выказывая никакого сопротивления. Они заставили его войти в кабинет Джемса, и тот, немедленно сняв свой пиджак, стал угрожающе демонстрировать свои мускулы. Дунс казался подавленным. Питер подошел к нему и с силой два раза ударил его по щекам.
  — А теперь, мой старичок, довольно шуток и смеха. Мне уже осточертела вся эта история, и она должна кончиться. Ты сидишь в ней по самые уши, ты теперь должен ответить на все мои вопросы… иначе…
  Быстрым движением он двумя пальцами схватил нос импресарио и стал крутить его. Дунс завопил. Питер заставил его замолчать, треснув по лицу.
  — Если ты не можешь начать рассказывать все с начала, то мы можем начать с конца, — проговорил детектив. — Этой ночью Гледис Нутмег пустила себе в голову пулю в присутствии сержанта полиции Хастена и моем. Но я совершенно уверен, что произошло небольшое промедление в программе. Если бы Гледис выполнила правильно сценарий, написанный для нее на бумаге, она должна была бы выстрелить в себя несколькими секундами ранее. В таком случае я, вероятнее всего, был бы обвинен в убийстве. Теперь ты видишь, что я совсем не так глуп, как ты предполагал?
  Голова Дунса упала на грудь. Он съежился в кресле и ничего не ответил. Питер продолжал:
  — Это ты кинул мне под ноги Гледис и это ты ее убил, потому что она знала о тебе многое, но только не знала одного, что оружие было заряжено. Вот за такие дела, папаша, можно угодить и на электрический стул…
  Он взял импресарио за волосы, заставив таким образом поднять голову.
  — Ты будешь объясняться или нет?
  Он замахнулся, чтобы снова ударить его, но в этот момент в кабинет ворвалась Флосси.
  — Вас просят к телефону, патрон, и очень срочно.
  Питер выпустил волосы Дунса и последовал за секретаршей. Это был доктор Батер.
  — Вы можете приехать сию минуту? — спросил врач. — Я получил извещение от мисс Норы Кади. Она должна быть здесь у меня с минуты на минуту…
  Питер нахмурил брови и ответил сухим тоном:
  — Хорошо. Я приеду, доктор. Если она появится раньше меня, заставьте ее подождать.
  Он повесил трубку и вернулся в кабинет Джемса, который решил серьезно заняться импресарио. Питер открыл ящик стола, достал оттуда пару наручников, надел их на запястья Дунса и подтащил его к радиатору центрального отопления, чтобы прикрепить к нему браслет. Потом он сделал знак Джемсу, чтобы тот следовал за ним, и провел его в свой кабинет.
  — Врач только что сообщил мне, — объявил он, — что Нора Кади позвонила ему по телефону, и она с минуты на минуту должна появиться у него. Ты будешь продолжать допрашивать Дунса. В общем, вот что ты должен узнать у него:
  Первое — кто убил мисс Пантер и почему?
  Второе — почему в квартире мисс Мурки была найдена одежда помощницы мисс Пантер?
  Третье — кто убил Грегори и почему?
  Четвертое — почему надо было уничтожить Гледис Нутмег?
  Пятое — насколько похожи между собой мисс Пантер, и которая из двух была убита?
  Шестое — которая из двух была любовницей Грегори?
  Наконец, почему миссис Мак-Линен и Дунс почувствовали необходимость исчезнуть из своих домов сегодня ночью?
  Когда ты получишь ответы на все вопросы, можно будет начать действовать. Ты меня понял?
  Толстое лицо Джемса выразило полнейшее удовольствие, он убедительно пробормотал:
  — И ты говоришь это мне, патрон? Ведь я не так глуп, чтобы понять…
  Питер подтолкнул Джемса в сторону его кабинета и прибавил:
  — И смотри, действуй осторожно, потихоньку, да?
  Он внимательно проверил, хорошо ли заряжен его револьвер, и покинул агентство, сделав вид, что не заметил вопросительного взгляда Флосси.
  Питер сел в машину и быстро отъехал. Он чувствовал, что дело подходит к концу. Еще не зная роли, которую играл во всей этой истории Дунс, он был совершенно уверен, что импресарио в ней замешан. Правда, все это было еще довольно смутным, но малейшая деталь, может быть, на первый взгляд и незначительная, могла бы теперь прояснить все дело.
  В клинику Питер приехал немногим позднее двенадцати часов и уже в вестибюле встретил хирурга, который ожидал его. Они пожали друг другу руки и вошли в кабинет врача. Тот сразу же заявил:
  — Я получил всего лишь пять минут назад новое сообщение от мисс Кади. Она немного запоздает и просит подождать ее в течение часа, и если бы не вы, я отказал бы ей в этом свидании сегодня и перенес бы его на другое время.
  Жестом руки Питер отказался от предлагаемого ему врачом кресла и, продолжая стоять, сказал с задумчивым видом:
  — Мне не терпится увидеть ее. По правде говоря, я до сего момента думал, что жертвой была та девушка, которую вы оперировали. Ее неожиданное появление снова увеличивает количество загадок.
  Он стал нервно ходить по кабинету под безразличным взглядом врача, который осторожно заметил:
  — Не стоит все же так нервничать из-за этого. Мисс Кади, безусловно, сможет все объяснить…
  Наступило долгое молчание. Потому Батер подошел к Питеру и профессионально осмотрел его повязку на лбу.
  — У вас глубокая рана? — спросил он.
  Погруженному в свои мысли Питеру понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить вопрос, заданный ему.
  — Да. Повреждена надбровная дуга… У меня, вероятно, после этого останется весьма красивый шрам.
  Батер приветливо улыбнулся и предложил:
  — Если вы захотите показать мне вашу рану и разрешите сделать то, что я найду нужным, может быть, никакого шрама и не останется. До сих пор я прекрасно справлялся с подобными вещами.
  Хирург взял его под руку и увлек в какую-то дверь.
  — Пройдемте в операционную. Если я смогу сделать для вас что-нибудь, то это займет не более пяти минут. Это очень простая вещь.
  Они прошли по длинному пустому коридору и вошли в большой зал с крашеными стенами, где все блестело. Хирург включил свет и попросил Питера лечь на операционный стол, а сам снял пиджак, чтобы одеть белый халат, после чего стал старательно мыть руки. Потом он приготовил несколько инструментов и подошел к своему добровольному пациенту, чтобы снять с него бинты с тампоном эфира в руке. Себе на голову он надел обруч с лампой и нагнулся, чтобы взглянуть на рану. После нескольких секунд осмотра он выпрямился и ободряюще улыбнулся Питеру.
  — Это все можно устроить, — уверил его врач. — У вас даже не останется никакого следа.
  — Ну что ж, действуйте, раз так, — ответил Питер.
  — Не хотите ли снять свой пиджак?
  Питер встал и освободился от пиджака, ослабил галстук, расстегнул пуговки на рубашке. Потом он лег на стол, и хирург старательно закрепил его голову в специально для этого установленный аппарат.
  — Будет все же лучше, если я вам сделаю небольшую анестезию, — сказал он, — чтобы избегнуть ненужной боли. Закись азота не оставит у вас никаких следов при пробуждении. В течение пяти минут все будет кончено…
  Он сразу же захлопотал около какого-то аппарата с большими металлическими бутылками и поднес маску к лицу Питера. Детектив осторожно сделал один глоток и узнал специфический запах закиси азота.
  — Дышите глубже, — приказал доктор.
  Мощная грудь Питера поднималась и опускалась с определенным ритмом. Очень скоро глаза детектива стали мигать, потом закатились в орбиты. Доктор Батер нагнулся к своему пациенту, не переставая сильно нажимать на маску на его лице, потом со странным блеском серо-стальных глаз он выпрямился и закатал рукав рубашки Питера. Быстрым жестом он взял со стола большой хромированный шприц и слегка нажал на поршень. Поискав вену на руке Питера, он приблизил иглу…
  С фантастическим усилием Питер согнул ноги и ударил ими в грудь врача, который тут же отшатнулся назад. Детектив хотел встать, но несмотря на все его старания, он не смог, так как наглотался достаточно много газа, и перед его глазами все завертелось.
  Дрожащей рукой Питер попытался достать из своих брюк револьвер, но не успел. В это время хирург уже оправился и устремился к нему. Страшный удар обрушился на Питера, врач отбросил его назад на операционный стол, с которого он, перевернувшись, тяжело упал на выложенный плитками пол по другую сторону этого стола.
  Наполовину оглушенный, Питер предпочел притвориться мертвым. Действие газа понемногу проходило. Сквозь неплотно прикрытые глаза он наблюдал за Батером, который приближался к нему. Питер прекрасно понимал, что хирург, по возможности, будет избегать причинять ему заметные повреждения. Врачу было необходимо, чтобы смерть выглядела вполне естественной.
  Детектив видел, как Батер нагнулся над ним и протянул руки, чтобы зажать ему сонную артерию. Собрав все свои силы, Питер новым ударом в живот отбросил доктора от себя. Сердце Питера бешено колотилось. С трудом, но все же ему удалось встать на четвереньки. Он попытался достать свой револьвер, но Батер оказался проворнее и на этот раз. Хирург вскочил и накинулся раньше, чем успел опомниться Питер. Они упали на пол и, вцепившись друг в друга, стали кататься по полу. Борьба продолжалась.
  Питер старался, насколько возможно, экономить свои силы. Удар коленом в пах заставил его на короткое мгновение потерять сознание. Мощные руки хирурга схватили его за горло. Питер инстинктивно ткнул пальцем в глаза доктора. Тот откинул голову назад и выпустил свою жертву.
  Страшная ярость овладела детективом, заставив его потерять всякий контроль над своими действиями. Находясь как бы в кровавом тумане, он бросился на своего противника и попытался оглушить его ударом кулака, но неловким движением он только разбил себе фаланги пальцев о каменные плиты пола.
  Он снова почувствовал, что его схватили за горло: у него перехватило дыхание, он стал задыхаться. Постепенно его мускулы стали расслабляться и рассудок омрачаться. Руки Батера, крепко сжимаясь, раздавили ему горло, и он уже не мог больше шевелить руками, уже не думал о сопротивлении. Ему показалось, что его череп раскалывается на части. Под ним как бы разверзлась пропасть, в которую он неотвратимо погружался. Он больше не чувствовал жесткости пола. Страшная боль сжимала его сердце, и кровавая пелена затуманила его взгляд. Он понял, что это конец…
  Неожиданно смертельная хватка сразу прекратилась. Какие-то уже другие шумы наполнили уши Питера. Все вокруг него, казалось, издавало звуки. Последним усилием, как бы защищаясь, он перевернулся на живот и потерял сознание…
  Ощущение жжения в желудке привело его в себя. Грубый голос Джемса дошел до его сознания:
  — Эй, патрон! Довольно лежать дохлым, проснись же наконец!
  Под сильным действием алкоголя ему удалось, наконец, открыть глаза, и он увидел огромное лицо Джемса, искаженное беспокойством… С его помощью Питеру удалось встать и, опершись об операционный стол, он снова, уже самостоятельно отпил из бутылки, которую ему протянули. Потом он несколько раз потряс головой и глубоко вздохнул.
  В одном из углов зала бушевал доктор Батер, крепко удерживаемый двумя полицейскими агентами в форме. Неожиданно Питер увидел приближавшегося к нему сержанта Била Хастена. Полицейский спросил:
  — Что здесь происходит? Объясните мне!
  Питер проглотил еще небольшую порцию алкоголя и, прочистив немножко горло, ответил:
  — Этот подонок пытался меня убить…
  Неожиданно хирург обрел свое хладнокровие.
  — Это ложь! — воскликнул он. — Он сам попросил меня зашить ему рану на брови. Я тоже ничего не понимаю, что это на него нашло.
  Питер, шатаясь, обошел вокруг стола, чтобы взять огромный шприц, иглой которого Батер хотел уколоть его и который теперь лежал на полу. Он нагнулся и поднял его.
  — Вот орудие преступления, — сказал он со странным смехом.
  Хирург энергично запротестовал.
  — Да он просто сошел с ума! — вопил он. — Откройте этот шприц и вы увидите, что внутри него ничего нет!
  Не говоря ни слова, Хастен снял оболочку и вынул шприц и цилиндр. Цилиндр был действительно пустым. Недоумевающим взглядом он посмотрел сперва на хирурга, уже оправившегося и обретшего прежний апломб, а потом на Питера, который улыбался.
  Детектив пояснил:
  — Я так и знал, что внутри ничего нет, кроме воздуха. Вы должны знать о том, что можно убить человека, впустив ему в вену небольшое количество воздуха. Для этого вполне достаточно несколько кубических миллиметров.
  Лицо хирурга снова изменило выражение и перекосилось в отвратительной гримасе.
  — Этот человек просто помешанный, — повторил он с прежней настойчивостью.
  Спокойным тоном Питер продолжал:
  — Вот именно таким способом доктор Энтони Батер убил мисс Мурки, а также и миссис Велч.
  У Хастена был совсем ошалелый вид, и он машинально все повторял:
  — Миссис Велч?
  Питер утвердительно кивнул.
  — Да, я совсем забыл, вы ведь не в курсе дела, — сказал он. — Я вам сейчас все объясню…
  Он вдруг замолчал и повернулся к Джемсу, который смотрел на хирурга взглядом убийцы.
  — Что заставило тебя прийти сюда, да к тому же так вовремя? — спросил он его.
  Джемс растерялся от неожиданности, потом отвел свой взгляд от хирурга и ответил:
  — Дунс во всем признался… Он нам сказал, что главный преступник — это Батер.
  Доктор с силой вырвался из держащих его рук и завопил:
  — Это клевета! Это фальсификация! Вы ничего не можете доказать…
  Питер, бросив на него насмешливый взгляд, повернулся к Хастену.
  — Если вы не возражаете, то мы пройдемся по палатам клиники, чтобы снять отпечатки пальцев у всех женщин, находящихся в этой клинике…
  Хастен недоумевающе посмотрел на детектива:
  — Но для чего это надо?
  — У меня есть все основания предполагать, что вторая мисс Пантер именно здесь… Если бы вы могли достать быстро те отпечатки пальцев, которые были сняты в комнате «Белфаст отеля», я уверен, что они нам бы очень пригодились.
  Лицо полицейского мгновенно прояснилось. Он сунул руку в карман и ответил:
  — А они здесь, со мной. Я держал их на всякий случай, все думал, а вдруг понадобятся.
  Они оставили доктора Батера под надежной охраной и под испуганным взглядом сиделок начали обходить палаты клиники, пропуская тех больных, лица которых были не забинтованы. Они снимали отпечатки пальцев только у тех, чьи лица были скрыты под бинтами.
  Пятая пациентка была именно той, которую они искали. Ее отпечатки пальцев фигурировали среди тех, что Джемсу удалось обнаружить в комнате «Белфаст отеля». Питер в издевательском поклоне склонился перед женщиной, у которой виднелись из-под бинтов только одни глаза.
  — Здравствуйте, мисс Нора Мурки. Счастлив был найти вас.
  Взгляд женщины выразил ужас, ее веки опустились. Каким-то задушенным голосом она ответила:
  — Я не понимаю, что вы хотите этим сказать…
  Не раздумывая, Питер увлек Хастена в угол комнаты и прошептал:
  — Нет ли у вас также и фотографии трупа Эмили Мурки?
  Хастен удивленно посмотрел на него, но все же спросил:
  — Есть, но зачем?
  — Давайте ее сюда.— И взял фотографию.
  Хастен пошарил в своих карманах и протянул детективу еще серию фотографий, с изображением Эмили Мурки, снятой в ванной комнате, где был обнаружен ее труп. Питер взял и эти фотографии и вернулся к женщине, неподвижно лежащей на кровати. Отчетливо произнося, он спросил ее:
  — Знаете ли вы, что ваша сестра была убита Батером?
  Глаза мисс Пантер, казалось, хотели выскочить из орбит. Питер приблизил к ее лицу фотографии так, чтобы она могла их видеть. Почти тотчас же раздался ее вопль, глаза закатились, и она потеряла сознание. Питер повернулся к Хастену и с торжествующим видом воскликнул:
  — Мы выиграли!
  Через несколько минут мисс Пантер, придя в себя, открыла глаза. Сейчас они имели уже гневное выражение, и она пробормотала глухим голосом:
  — Я вам все скажу…
  Хастен сделал знак одному из своих сотрудников, который тотчас же подошел к кровати, достал из кармана блокнот и ручку и приготовился записывать. Питер проговорил безразличным тоном:
  — Мы сейчас уже знаем все, что касается вашего номера, и мы пока думаем, что именно вы убили свою партнершу, разумеется, по распоряжению Батера. Это так?
  В глазах мисс Пантер на мгновение появилась какая-то растерянность, потом они снова стали гневными и жесткими. Дрожащим голосом она ответила:
  — Это верно. Я была знакома с Батером долгое время, и это именно ему пришло в голову организовать такой номер в мюзик-холле. Он сказал мне, чтобы я нашла еще одну, другую артистку, которая согласилась бы на пластическую операцию лица, чтобы стать моим двойником. Я легко нашла такую.
  Потом пошло все отлично… Но спустя несколько дней после нашего приезда в Нью-Йорк моя ассистентка встретилась с Грегори Мак-Линеном и влюбилась в него. Она сказала мне, что хочет выйти за него замуж и бросить свою работу в мюзик-холле. Я сразу же информировала об этом доктора Батера, который получал определенный, и немалый, процент от нашего заработка.
  Отступничество моей партнерши было для нас катастрофой. Наш номер имел ценность только в том случае, если зрители оставались уверенными, что существует лишь один человек — одна актриса. Обретя свободу, моя партнерша, безусловно, рассказала бы обо всем, а это было бы крушением всех наших надежд…
  Она ненадолго замолкла, чтобы отдышаться. Питер Ларм и Бил Хастен стояли, склонившись над ней, чтобы ничего не пропустить из ее показаний. Она снова заговорила, но уже в ее голосе звучала злоба:
  — Это Батер решил, что ее непременно надо убить. Он все придумал и предусмотрел, и сказал мне, как я должна буду действовать.
  Вначале казалось, что все пройдет для нас благополучно. Я должна была выстрелить в свою партнершу в тот момент, когда в зале была полнейшая темнота, и тут же воспользоваться смятением и паникой, чтобы тайком проскользнуть за кулисы. Меня и впрямь не заметили. Я тотчас же появилась у Грегори Мак-Линена, чтобы передать ему револьвер, который я предварительно хорошо запаковала. Он принял меня за свою невесту, и у него не возникло никаких подозрений. После этого я направилась в клинику к доктору Батеру, где и находилась в течение нескольких дней…
  Питер прервал ее:
  — А вы знаете, почему ваша партнерша застраховала свою жизнь в пользу Мак-Линена?
  Нисколько не колеблясь, мисс Пантер ответила:
  — Это я по совету доктора Багера застраховала свою жизнь в пользу Грегори Мак-Линена, которого доктор Батер хотел выставить как виновного в убийстве моей партнерши. Так он и выглядел в глазах полиции.
  Лицо Питера вдруг потеряло свою напряженность. Он спросил:
  — Ну а что же произошло потом?
  Она с осторожностью ответила:
  — Ничего особенного. Но сегодня утром доктор Батер сказал мне, что, кажется, полиция разобралась в механизме нашего номера и необходимо срочно изменить мое лицо, чтобы пресечь всякую возможность провала. Он заставил меня прийти сюда и прооперировал. Больше я ничего не знаю.
  
  Развалившись в кресле, Питер Ларм чуть-чуть подремывал. В одном из углов комнаты новая секретарша Била Хастена, едва ли красивее предыдущей, с азартом стучала на пишущей машинке. Неожиданно полицейский открыл дверь своего кабинета и обратился к детективу:
  — Ларм, не войдете ли вы ко мне?
  Питер с ворчанием поднялся. Он умирал от усталости. Войдя в кабинет Хастена, он сразу же направился к креслу, в которое и упал. С триумфальным видом полицейский заявил ему:
  — Все в порядке! Батер во всем признался. Мы сейчас оформляем его признания.
  Он подтвердил все показания мисс Пантер в отношении того, что относится к началу дела. Это ваше посещение его клиники на следующий день после убийства вынудило его действовать быстро, чтобы избежать малейших подозрений. Он не предусмотрел только, что жертва может сказать о нем кому-то другому: он думал, что его имя никогда не будет произнесено.
  Зная вашу репутацию, он решил опередить вас и дал вам некоторые сведения, соответствующие действительности, чтобы вы уверились в его полной искренности и доброжелательности. Предвидя, что вы неминуемо дойдете до мисс Мурки и без его помощи, он дал вам ее адрес, но сразу же после вашего ухода отправился в дом миссис Велч, увиделся с мисс Мурки и попросил у нее под каким-то предлогом, который он счел весьма благовидным, ключ от ее квартиры.
  Эмили Мурки когда-то была его любовницей, и он ей нашел другое занятие после того, как она ему надоела. Она тоже была в курсе механизма номера.
  В день убийства Батер привез в ее квартиру одежду, которая принадлежала партнерше, выдававшей себя за костюмершу мисс Пантер. Он дождался прихода Эмили Мурки, оглушил ее, чтобы ввести ей в вену определенное количество воздуха, потом раздел ее и положил в ванну.
  Из предосторожности, на случай, если полиция не поверит в самоубийство мисс Мурки, он внес в ее записную книжку номера телефонов Стефана Дунса и Луизы Мак-Линен. Вы даже могли застать его там, на месте преступления. Ведь он ушел только тогда, когда уже вы появились. Он притаился в коридоре, а когда вы пошли звать ночного дежурного, он получил возможность удалиться и вернулся к себе, ни слова не рассказав об этом Норе.
  Вчера вечером он узнал, что Грегори Мак-Линена выпустили из тюрьмы. Это была для него новая опасность, на которую нужно было как можно быстрее реагировать. Он был уверен, что вы от Грегори узнали о пластической операции второй мисс Пантер.
  Он немедленно известил об этом Нору и уверил ее в необходимости пойти и убить Грегори, пока он не выдал их, Нора это от нас скрыла, но я все же думаю, что здесь Батер сказал правду, и нам совсем нетрудно будет заставить ее признаться в этом втором убийстве.
  Батер посадил Нору в свою машину, и они стали следить за Грегори и его мачехой с самого момента их выхода из тюрьмы. Доказательством, что он не лжет, служит и то обстоятельство, что он заметил вашего феномена Джемса, который также следил за Грегори и Луизой Мак-Линен. Нора одна поднялась в квартиру Грегори и позвонила. Грегори открыл дверь, и у него вырвался возглас изумления, когда перед ним появилась его любовница. Нора сразу же выстрелила и убежала, забыв о том, что она должна была бросить оружие в вестибюле, как это ей приказал сделать Батер, чтобы таким образом подозрение в убийстве Грегори пало на мачеху этого парня.
  Вернувшись домой, Батер застал там Дунса, своего компаньона по выкачиванию денег из придуманного ими номера, в компании с Гледис Нутмег, которая провела вечер вместе с вами в «Бревурте». Судя по тому, что вы говорили этой девице, Батер понял — в вашем лице он имеет сильного противника и настало время действовать решительно и нейтрализовать вас.
  Тогда его изощренный ум до мельчайших подробностей разработал сценарий той комедии, которую должна была сыграть Гледис. После того как он убедился, что вы находитесь у этой женщины, Батер, не называя своего имени, позвонил к нам в отделение, прося меня немедленно приехать, то есть срочно отправиться на квартиру к Гледис Нутмег, которая находится в большой опасности. Ей же он своевременно дал пистолет, уверяя ее, что он не заряжен.
  По полученным от него инструкциям, она должна была сделать вид, что кончает жизнь самоубийством в тот момент, когда раздается звонок в квартиру. Это должно было, безусловно, привести к вашему немедленному заключению под стражу. Ведь Батер-то знал, что Гледис обязательно убьет себя, и надеялся, что вас обвинят в убийстве. По счастью для вас, женщина проделала все это позже, чем было задумано, и убила себя у меня на глазах.
  Питер вздохнул и заметил:
  — Я же переложил пистолет в другое место, и ей пришлось затратить какое-то время на его поиски и на то, чтобы взять его со шкафчика, а это спасло меня…
  Хастен закурил сигарету и продолжал:
  — Батер стоял на улице и наблюдал за домом. Он видел, как мы вышли вместе с вами, что вам разрешили воспользоваться своей машиной. Этого было ему достаточно, чтобы понять, что что-то не так сыграно в его спектакле. Он проследил за нами до полицейского отделения, и это он опорожнил ваш тормозной цилиндр. И вы снова ускользнули от него, отделавшись только легким ранением.
  Питер слабо улыбнулся и заметил:
  — Теперь мне стало ясно, почему Дунс и Луиза Мак-Линен в тот момент решили исчезнуть из нашего поля зрения. Когда они узнали, что Гледис Нутмег была убита, они поняли — ничто не остановит Батера, и очень скоро может наступить их очередь.
  Хастен утвердительно кивнул головой и продолжал:
  — Оставалась еще одна особа, которую можно было расспросить и кое-что узнать от нее, и это обстоятельство очень беспокоило Батера. Это была миссис Велч, которая приняла мисс Мурки по его же рекомендации.
  Миссис Велч была больна уже долгое время, и очень своевременно в ту ночь с ней случился сердечный припадок. Батер решил воспользоваться этим случаем и во время приступа убил ее таким же способом, каким он убил мисс Мурки. Он знал, что такой способ не оставляет следов… К его несчастью, он встретил вас, уходя оттуда, и это ему не понравилось. Ему снова нужно было действовать и как можно быстрее, чтобы вывести вас из игры.
  Лучшим способом завлечь вас к нему в клинику было заявить вам, что мисс Кади, Нора Кади, просила принять ее. Вы очень быстро клюнули на эту приманку, и ему почти удалось заполучить вашу кожу…
  Питер коротко рассмеялся и возразил:
  — С того момента, как я пришел к нему, я уже сильно подозревал его. Как только он предложил мне прооперироваться, я тотчас же понял, что он хочет что-то сделать со мной. Я не мог так вот прямо отказать ему… Это ведь была единственная возможность захватить его с поличным. И я решил пойти на определенный риск… Я постарался как можно меньше глотать усыпляющий газ, но, тем не менее, я все же его наглотался и был совсем расслаблен. Если бы Джемсу не удалось заставить Стефана Дунса признаться во всем и если бы он не известил вас своевременно, я теперь бы находился уже в морге… умерший от закупорки сосудов на операционном столе доктора Батера.
  Хастен усмехнулся.
  — Это, я думаю, отучит вас играть в солдатики. Я надеюсь, что теперь вы уже поняли…
  — Вы можете быть в этом уверены, Хастен. Теперь я буду играть с открытыми картами…
  Хастен недоверчиво посмотрел на Питера.
  Одной не заменишь другую
  Jean Bruce: “Pas une pour racheter l'autre”, 1952
  Перевод:
  Состав исполнителей
  Роберт Лоувел — двуличный человек, которого жена сделала рогоносцем.
  Мэри Лоувел — жена вышеуказанного, которая его… Стоп!
  Тони Лоувел — старательный, но мало приятный продукт союза вышеупомянутых. Если верить гражданскому документу…
  Роза Дулич — красивая женщина, которая умеет быть красивой.
  Виктор Дулич — муж Розы… для него очень колючей.
  Дора Вилнер — секретарша-пуританка, но очень преданная.
  Герберт Асланд — тип, имеющий забавное хобби.
  Полли Асланд — не дочь своего отца Герберта.
  Вильям Глен — помощник прокурора.
  Стефан Милс — «официальный флик», не глупее других.
  Эрнст Бессе — судебно-медицинский эксперт, включается, по возможности, в игру.
  Ожерелье, несколько автомобилей, воробей, веревка, охрипшие голоса и прочие аксессуары.
  
  И для полного комплекта знаменитое
  «ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО»
  Питер Ларм — детектив, директор Агентства.
  Флосси Мармоэет — секретарша, не пуританка, тем не менее преданная.
  Джемс Арнакл — первый помощник.
  Майк Сорел — второй помощник.
  (Третьего помощника нет).
  Глава 1
  Дождь шел непрерывно. Порывы ветра швыряли потоки воды в оконные стекла. Я взглянул в окно и почувствовал себя рыбой в аквариуме. Настроение было просто убийственным, к тому же беспрерывный стук пишущей машинки в соседней комнате действовал на нервы.
  К полудню я прочел от корки до корки все утренние газеты. Судя по всему, дела «Детективного агентства» шли неплохо. Джемс и Майк, мои помощники, стаптывали башмаки, чтобы доставить удовольствие одному обманутому мужу с Пятой авеню. Я взялся за это дело, чтобы хоть чем-то их занять. Тошно было смотреть, как они слоняются по комнате и очень мешают Флосси работать.
  Я обнаружил, что у меня кончились сигареты, и собрался выйти, но звонок у входа остановил, меня. Черт возьми, с таким трудом дождаться полудня — и вот на тебе, кто-то явился!
  Я услышал, как Флосси отодвинула стул, прекратив свою барабанную дробь, и спокойно направилась к вестибюлю.
  Дождь продолжал стучать в окна. Мне было тошно.
  Послышалось хлопанье дверей и бормотание.
  Флосси провела клиента в комнату ожидания, которая отделяла ее кабинет от моего.
  Для проформы она постучала ко мне в дверь и после этого толкнула ее. Показалось оживленное и плутовское личико. Синие глаза выражали удовлетворение.
  — Клиент, шеф! — объявила она. — Говорит, что его фамилия Лоувел, Роберт Лоувел. У него вид человека, наполненного фриком.
  С некоторых пор Флосси стала говорить таким образом. Привыкнув к делам частной полиции, она поняла, что никогда ни в чем не можешь быть полностью уверенным. Она также могла бы мне сказать, что клиент имеет сходство с мужчиной, но что она в этом не совсем уверена.
  Я недовольным тоном ответил:
  — Сейчас не время для того, чтобы приходить с визитом и отрывать людей от завтрака.
  Она ответила, совершенно не задумываясь:
  — Весьма возможно, патрон, но вот уже восемь дней, как мы не видели ни одного клиента. Так что теперь можно сделать над собой маленькое усилие.
  — Проводи его сюда, — сказал я. — Я попытаюсь опорожнить его бумажник.
  Она закрыла дверь и удалилась. Я снова обшарил все свои карманы, потом ящики письменного стола в поисках сигарет. Безрезультатно.
  Раздался стук, и Флосси, толкнув дверь, с необычайной серьезностью объявила:
  — Мистер Роберт Лоувел.
  Это был человек маленького роста, похожий на факельщика из похоронной процессии. На нем были черные ботинки, черный плащ, странного цвета шарф и черная шляпа, которую он держал в руке. Его полное, немного оплывшее лицо украшали очки; прилипшие волосы на висках были совсем седыми. По его чопорному виду я понял, что у него не было привычки иметь дело с такими людьми как я.
  Я был в плохом настроении, поэтому молча смотрел на него, не предложив ему даже сесть.
  Он застыл на мгновение, как птица, потерявшая равновесие на ветке, потом, сделав извиняющийся жест, направился к креслу и буквально упал в него.
  Флосси закрыла дверь. Я подождал несколько секунд, продолжая изображать из себя статую. Дробь машинки не возобновлялась, и я догадался, что Флосси подслушивает под дверью. Это было совсем неплохо в нашей профессии, и я не возражал.
  Клиент начинал нервничать. Он все быстрее поворачивал шляпу в руках, глядя в окно.
  С того момента, как он вошел в комнату, мне не удалось ни на мгновение поймать его взгляд. Это, определенно, был лицемерный тип.
  — У вас есть сигареты? — спросил я без малейшей любезности в голосе.
  Он был удивлен моим вопросом, даже как будто оскорблен. Потом расстегнул наряд факельщика, сунул правую руку в карман пиджака и протянул мне портсигар, который, видимо, ценил на вес золота.
  Я сразу же заметил это… Интересная подробность в вопросе вознаграждения.
  Я взял одну сигарету и не спеша закурил. Портсигар я положил на стол, и ему пришлось встать, чтобы забрать его обратно. Он опустился в кресло и вдруг спросил с нарочитой наглостью:
  — Вы действительно Питер Ларм, я полагаю?
  Дождь стучал в окно, и мои нервы были напряжены до предела.
  — Здесь я задаю вопросы, — ответил я, глядя на кончик сигареты. — Что вы хотите?
  Он наконец рассердился.
  — Боже мой!.. — воскликнул он, покраснев. — Я не привык, чтобы со мной так обращались! Я — коммерсант, и, если бы я так обращался с моими клиентами, мне попросту пришлось бы закрыть свое дело.
  Я ничего не ответил. Если он действительно нуждался во мне, то быстро успокоится сам.
  Вскоре лицо его обрело обычный оттенок и он продолжил, скрестив руки:
  — Я слышал о вас, мистер Ларм. Ваше агентство считается одним из лучших в Нью-Йорке, вот почему я пришел к вам… Это совсем не сложное дело. Даже простое дело.
  Я сухо перебил его:
  — Простые дела, было бы вам известно, меня совершенно не интересуют. У меня такое ощущение, что мы зря теряем время…
  Он снова покраснел и нервно ответил:
  — Простое… Это, конечно, как сказать. Я сейчас все объясню, и вы сами решите.
  — Давно пора, — сказал я. — Уже время давно за полдень и я хочу есть.
  Он и этот удар принял, не моргнув. Он был побежден.
  — Дело идет об одном ожерелье, — сказал он. — Бриллиантовое ожерелье, которое я подарил своей жене двенадцать лет тому назад, в самом начале нашего супружества. Я заплатил за него четыре тысячи долларов, но на самом деле оно стоит шесть тысяч. Очень красивая вещь…
  Он остановился и в первый раз прямо посмотрел на меня, видимо, для того, чтобы увидеть мою реакцию. Я оставался невозмутимым. Он продолжал:
  — Но совсем недавно… Вы знаете каковы дела, иногда слишком много наличных денег… а иногда их не хватает. В конце концов так случилось, что мне понадобились наличные деньги. Я взял это ожерелье, чтобы попытаться занять под него необходимую сумму. Мне это было нужно только на несколько дней.
  Он сделался пунцовым и быстро проговорил:
  — После экспертизы выяснилось, что камни были заменены фальшивыми.
  Я покачал головой и уверил его:
  — Я отлично все понял. — Потом совершенно безразличным тоном спросил: — Само собой разумеется, ваша жена была согласна одолжить деньги под ожерелье?
  Он сделался еще краснее, развел руками и ответил смущенно:
  — Ведь разговор шел всего, лишь о нескольких днях… Моя жена надевает это ожерелье очень редко. Я взял его из несгораемого шкафа без предупреждения, так как считал, что ни к чему лишние огорчения… неприятности…
  Я был голоден. Шквалы ветра и дождя заставляли дрожать стекла в окнах. Этот тип был мне глубоко антипатичен. Я цинично рассмеялся и сказал ему:
  — Не совсем понимаю, почему вы пришли ко мне. Дело кажется просто детской забавой. Просто вашей жене тоже понадобились деньги в тот или иной момент, так вот она тоже воспользовалась таким случаем. Вы не первый, с кем это случается…
  Его челюсти сжались, и бесцветные глаза во второй раз уставились на меня. Он казался очень рассерженным.
  — Мэри вне всяких подозрений, — проговорил он. — Мы очень дружная пара… Я ведь никогда не скупился на ее карманные расходы. Я не могу себе представить, чтобы она могла сделать это.
  Я снова рассмеялся.
  — Я отлично это представляю, но не так плохо воспитан, чтобы говорить об этом, — насмешливо сказал я.
  Вероятно, я переступил черту. Он быстро встал и направился к двери. Я понял тогда, что это клиент и что мое агентство может существовать только за счет клиентов. Я сразу же подтянулся и добродушным тоном позвал его:
  — Не будем сердиться… Этот дождь вывел меня окончательно из равновесия, и я прошу извинения. Вернитесь, сядьте и давайте спокойно поговорим.
  Некоторое время он колебался. Я обратил внимание на жирное пятно на его плаще в том месте, которым он садился в кресло… Я старался представить себе, на что он мог сесть. Он повернулся и снова уселся в кресло. Я окончательно успокоился, и мне даже удалось улыбнуться:
  — Полагаю, что у вас есть подозрения? Я вас слушаю.
  Он бросил на меня убийственный взгляд и продолжал с явно наигранным спокойствием:
  — Колье находилось в несгораемом шкафу в загородном доме, которым мы владеем пополам с нашими друзьями. Этот дом находится на берегу океана, в Асбюри-парке, приблизительно в шестидесяти милях от Нью-Йорка…
  Я кивнул головой, чтобы дать ему понять, что я знаю, где находится Асбюри-парк. Он продолжал:
  — Наши друзья, совладельцы дома, это Дуличи. Виктор и Роза Дуличи. Мы проводим там все уик-энды. В течение недели дом охраняется старым садовником, абсолютно честным человеком, Гербертом Асландом.
  Я удивился и поднял брови:
  — Вы хотите сказать, что подозреваете ваших друзей?
  Его блуждающий взгляд переместился к окну.
  — Я их не подозреваю, но я много думал и пришел к заключению, что только Роза могла сделать, это. Это одна из тех женщин, которые всегда нуждаются в больших суммах денег… Возможности ее мужа ни в коей мере не удовлетворяют ее запросов. Моя жена очень ее любит и потакает всем ее фантазиям. Она знает, как открывается шкаф.
  Я согласился с ним.
  — Это, разумеется, основательная причина, чтобы подозревать ее. Но почему вы так доверяете садовнику?.. Если я правильно вас понял, он остается там совершенно один в течение пяти дней в неделю. Вы оставляете ему ключи от дома?
  — Да, конечно. Он живет в небольшом домике. Но мы оставляем ему ключи… Он стар и живет почти как отшельник. Вот уже пять лет он состоит у нас на службе, и мне кажется, что я достаточно хорошо знаю его.
  Я слышал, как Флосси топталась за дверью.
  — Ожерелье было застраховано? — продолжил я, немного повысив голос.
  — Нет, — ответил он. — Я никогда не имел ни малейшего повода для беспокойства на его счет, а страхование стоит так дорого.
  Я посмотрел на часы: было половина первого. Мне все больше и больше хотелось есть.
  — И что же вы хотите чтобы я сделал? — резко спросил я его и вдруг понял совершенно ясно, что у него есть свой определенный план. Скверная улыбка появилась на его лицемерной физиономии, и он ответил, по-прежнему глядя в окно:
  — Сегодня у нас пятница. Моя жена и Роза Дулич отправились сегодня утром в Хобби-Хауз.
  Я переспросил:
  — Хобби-Хауз?
  — Это наш дом, — пояснил, он. — По настоящему Виктор и я должны присоединиться к ним сегодня вечером. Каждую неделю мы проводим там субботу и воскресенье. Мы рыбачим или охотимся, судя по времени года. Я подумал, что вы могли бы приехать туда вместе со своей женой как приглашенные.
  Я был холост, но не счел нужным сразу же сказать ему об этом. Я ждал, когда он раскроет все свои карты.
  — Если вы согласитесь, — продолжал он, — я позвоню сегодня вечером моей жене, чтобы предупредить ее. Вы приедете с вашей женой. В час обеда я позвоню по телефону, чтобы предупредить, что мы с Виктором появимся там только завтра утром…
  Наконец я стал ясно видеть его игру. Кое-что меня действительно заинтриговало, но у меня было вполне достаточно времени, чтобы выяснить это. Я сделал жест рукой, означающий, что он может продолжать.
  — Роза, — сказал он, — принадлежит к породе легких женщин. А вы именно такой тип, который может ей понравиться. У нее будет свободное поле действия сегодня вечером. Вы поухаживаете за ней.
  Он улыбнулся ханжеской улыбкой и сказал:
  — Я не говорю, что вам сразу же удастся лечь с ней в постель, но вы можете совершенно легко условиться о свидании на будущей неделе.
  Я со смехом вошел в его игру и спросил:
  — В сущности, насколько я понял, вы хотите, чтобы я стал ее любовником, чтобы таким образом заставить ее признаться в краже ожерелья?
  Он поднял свои невыразительные глаза к потолку и ответил:
  — Вы отлично все поняли.
  Я коротко присвистнул и заметил:
  — Предполагаю, что вы уже знаете под каким предлогом вы меня представите там, в своем доме. Но должен вас предупредить сразу же, что я не женат.
  Он должен был все же предусмотреть это. Он сделал невольное движение плечами и сказал, переводя взгляд к окну:
  — Я вам завидую. Но вы ведь, безусловно, имеете маленькую подружку, которая может быть согласится сыграть игру…
  Сухим тоном я перебил его:
  — У меня нет никакой подружки.
  Он посмотрел на меня как-то странно, и я понял, в чем он меня подозревает. Мне страшно захотелось смеяться.
  Через несколько секунд он повернул голову и взглянул на дверь, отделяющую мой кабинет от комнаты Флосси:
  — Ваша секретарша…
  — Моя секретарша, к сожалению, не детектив. Ее работа заключается только в том, чтобы печатать на машинке и держать в порядке мои регистрационные карточки.
  Но он определённо не хотел считать себя побежденным. Он посмотрел на меня поверх очков и сказал, почесывая себе нос:
  — Но, может быть, ради хорошего вознаграждения…
  Я сделал недоумевающий вид и дал ему некоторое время поговорить об этом.
  — Надо подумать… Но прежде всего нам с вами необходимо достигнуть согласия. Подытожим… Вы хотите, чтобы я сегодня вечером отправился к вам с женщиной, которую я должен буду выдать за свою жену, не так ли? Но вы еще хотите, чтобы я ухаживал за Розой Дулич с намерением стать ее любовником. Одна вещь во всем этом очень смущает меня… Вы только что сказали мне, что позвоните туда в час обеда, чтобы предупредить, что ни вы, ни Виктор Дулич не сможете приехать, что вас в Нью-Йорке задерживают дела и вы приедете туда только на другой день утром. Можете ли вы быть уверены в том, что Виктор Дулич согласится на это?
  Он вдруг рассмеялся. Это был безрадостный смех. Я тут же решил запросить с него двойную против нормы цену.
  Он уставил свой лягушачий взгляд на мой диплом детектива, висящий на стене позади меня.
  — Мы с Виктором отлично ладим. Он женат уже одиннадцать лет и получил уже все… удовольствия, которые только мог получить от своей жены. Он время от времени не пренебрегает… Короче говоря, если я уверю его, что сам устрою это дело, он без всякого усилия согласится провести со мной радостную ночь холостяка в одном из кабаре Нью-Йорка.
  Его объяснения показались мне вполне убедительными. Сигарета была уже выкурена, и я попросил у него другую. Он немедленно дал мне ее, но на этот раз не выпустив портсигара из рук. В свою очередь я посмотрел на потолок и проговорил мечтательно:
  — Я хочу попробовать… Но это будет стоить пятьсот долларов, для начала. Пятьсот долларов, плюс питание и помещение до утра понедельника. Только после этого я вам скажу, принимаю ли я ваше предложение или нет… Если я все же решусь продолжить свою работу, то скажу свою окончательную цену.
  Его жирное лицо побледнело, можно было подумать, что у него начались кишечные колики. Он прикусил губу и возразил, глядя в окно:
  — Но это слишком дорого…
  Я позволил себе удовлетворенно улыбнуться и встал.
  — Тем лучше, — сказал я. — Ваше предложение не слишком-то мне нравится. А теперь, извините, я должен торопиться на завтрак.
  Он не пошевелился. Я остановился на половине дороги к двери и изумленно посмотрел на него.
  Он кинул на меня быстрый взгляд, и лицо его снова приняло обычный оттенок.
  — Вы просто берете меня за горло, — сказал он. — Вы отлично поняли, насколько это дело беспокоит меня, и теперь пользуетесь. Это нехорошо…
  — У меня совсем нет лишнего времени, — ответил я.
  — Хорошо, — сказал он. — Я дам вам эти пятьсот долларов.
  Я вернулся к своему креслу и сел. Он достал кошелек, вынул оттуда пять сотенных бумажек и положил их на стол. Казалось, что деньги прилипли к его пальцам. Это доставило мне немного садистское удовольствие. Я неторопливо взял протянутые им банкноты и сунул себе в карман:
  — Теперь, когда мы договорились, давайте уточним детали. — Потом я хлопнул себя рукой по лбу и воскликнул: — Какой я дурак! Ведь еще нужно, чтобы согласилась моя секретарша…
  Я нажал пальцем на кнопку звонка и откинулся в кресле. В обстоятельствах подобного рода она всегда-бывает на высоте. На этот раз я твердо надеялся, что так оно и будет. Я знал, что она находится за дверью, но она была настолько умна, что дала пройти нескольким секундам, прежде чем постучать в дверь.
  Флосси вошла в кабинет с невинным видом, ее великолепные, коротко остриженные волосы развевались вокруг головы.
  — Вы вызывали меня, патрон?
  Я коротко рассказал ей, что от нее требуется. Она сделала гримасу и возразила, с неприязнью глядя на Лоувела:
  — Это меня совершенно не устраивает. У меня свои планы на уик-энд, и мой жених будет очень недоволен…
  На самом деле у нее был такой же жених, как у меня жена, но должна же она тоже кое-что вытянуть из этой истории. Я принял озабоченный вид и многозначительно посмотрел на Лоувела. Он заерзал в своем кресле и даже покраснел при этом. После некоторого колебания, я предложил:
  — Пятьдесят долларов.
  У Флосси вырвался возмущенный возглас. Я очень внимательно наблюдал за лицом Лоувела и решил, что не следует переполнять чашу его терпения.
  — Мистер Лоувел даст тебе пятьдесят долларов, — поторопился сказать я, — и я тебе дам еще столько же. Сто долларов за один уик-энд с помещением и едой, это же совсем не так уж плохо. Если вам понадобятся оправдания для вашего жениха, то я займусь этим.
  Флосси без всякого энтузиазма согласилась:
  — Но лишь для того, чтобы оказать вам услугу.
  Она позволила себе опуститься в свободное кресло и поспешила оправить юбку на коленях, привлекших внимание Лоувела. Я продолжил:
  — Ну вот мы и договорились. Теперь подробности. Какую роль мы должны играть?
  Он с облегчением вздохнул и приступил к изложению своего плана.
  — Вот… Я оптовый торговец фетровыми шляпами… Я, скажу Мэри, что вы родственник моего высокого начальства из Министерства коммерции в Вашингтоне и что вы сможете устроить мне очень выгодную торговую сделку. Вам совсем не нужно будет входить в детали. Чем загадочней вы будете, тем лучше.
  Он продолжал разъяснять мне, в чем состоит его коммерция. Флосси слушала его с большим вниманием, и я решил, что ей можно довериться полностью. Эта история со шляпами меня достаточно утомила. Он закончил, встал и посмотрел на часы.
  — Простите, у меня назначено свидание, и я несколько опаздываю. Чтобы доехать туда мне необходимо время, хотя это и очень простой путь. Я вам сейчас объясню, как добраться до моего дома. Как только вы проедете Асбюри-парк, свернете на Ветел, а там спросите Хобби-Хауз. Его все знают.
  Флосси встала, чтобы проводить его. Около двери он остановился и повернулся в мою сторону.
  — Совсем забыл, — сказал он, не глядя на меня. — Если вам удастся это мероприятие и Роза сознается, вы можете предложить ей уладить все это дело. Вы понимаете, ведь это старые друзья и я совсем не жажду отправить их в тюрьму. Если вам удастся получить доказательства ее вины, предложите ей полюбовное соглашение… Скажите, что я не стану подавать на них жалобу в обмен на их долю собственности Хобби-Хауз.
  И, не дожидаясь ответа, он исчез в сопровождении Флосси.
  Я немного постоял в нерешительности, ожидая его возвращения, но потом, решив, что он, конечно, не вернется, отправился завтракать.
  Глава 2
  Дождь лил не переставая. Быстро темнело. За Асбюри-парк я вынужден был включить фары.
  Правая сторона узкой дороги, ведущей на Ветел, была сплошь усажена цветущими яблонями. Слева тянулись пески, изредка украшенные кустарником и простирающиеся до самого океана, который в настоящий момент сливался на горизонте с темным небом.
  Пристроившись на сидении рядом со мной, поджав под себя ноги, Флосси не переставала вздыхать.
  — Для одного уик-энда это еще куда ни шло! — проговорила она.
  Я бросил на нее взгляд. Она вовсе не была уж так расстроена, как хотела представить. Правда, ее лицо выражало недовольство, но глаза не переставали смеяться.
  — Что это тебя так забавляет? — спросил я.
  Она бросила на меня возмущенный взгляд, очень недовольная тем, что ее раскусили. Потом честно призналась:
  — Это все Джемс. Он ведь не будет спать эти две ночи, зная, что я вместе с вами.
  Я с трудом удержался от приступа смеха. Джемс Арнакл был моим помощником. Когда Флосси приступила к своим секретарским обязанностям в моем «Детективном агентстве», влечение, которое они почувствовали друг к другу, по моему мнению, должно было привести их попросту к супружеству. Но тут случилось это дело в Лос-Анджелесе, когда Джемс вообразил и, может, не без основания, что Флосси вынуждена была заплатить собственной особой, чтобы выйти из опасного положения. Джемс не был человеком широких взглядов и, увы, после этой истории отдалился от Флосси.
  Флосси, казалось, не слишком страдала, хотя было очень трудно сказать с уверенностью, что она думала на самом деле.
  Что касается Джемса, то не было никакого сомнения в том, что его сердце было отдано красивой секретарше. Но у него были свои принципы.
  Флосси пожала плечами и, протянув руку, включила радио. До самого Ветела мы ехали под звуки джаза, и от музыки, такой веселой и громкой, казалось, даже машина бежала веселей.
  Ветел был городком, каких много в Нью-Джерси. Около пятидесяти домов, окружающих церковь и магазин, в котором продавалось все что угодно.
  Я остановил машину на площади и вышел, чтобы спросить дорогу на Хобби-Хауз. Получив более или менее вразумительный ответ, я сел за руль и продолжал наш путь.
  Нужно было ехать по главной дороге. Это все, что я смог узнать. По словам торговца, на дороге имелся указатель с названием поместья.
  Ночь наступила окончательно и было темно, как в печи. Дождь не прекращался. Теперь я перестал замечать движение дворников на стеклах машины.
  Мы проехали три или четыре мили, когда в свете фар появилась деревянная доска с надписью:
  «Хобби-Хауз»
  Я резко затормозил, чтобы свернуть на указанную дорогу, и через, несколько метров машина уткнулась в металлическую решетку, выкрашенную почему-то в красный цвет. Я подал сигнал клаксоном и стал ждать.
  Прошла минута до того, как молодая женщина, закутанная в большой плащ, открыла ворота. Теперь дорога была свободной. Женщина подошла к машине. Я опустил стекло.
  — Миссис Лоувел?
  На меня смотрела молодая девушка с приятным лицом и великолепными глазами.
  — Нет, — ответила она со смехом.
  — Миссис Дулич?
  Я снова попал пальцем в небо.
  — Нет, — ответила она. — Я Полли Асланд, дочь сторожа.
  Лоувел совсем позабыл сказать мне про нее.
  — А вы мистер Ларм? — продолжала она. — Вас ждут на вилле. Продолжайте ехать прямо до виллы.
  Я поблагодарил ее и поехал на первой скорости. По обе стороны дороги зеленели лужайки с клумбами цветущих роз. Это зрелище ласкало глаз.
  — Мне бы очень хотелось иметь такое поместье, — задумчиво сказала Флосси.
  Через сотню метров от ворот свет фар выхватил из темноты силуэт дома. Это была довольно старинная кирпичная постройка, неожиданного, но весьма современного стиля. Окна, вероятно, были расширены значительно позднее. В нижнем этаже горел свет. Я подал сигнал, взял шляпу и вышел из машины.
  Несколько ступенек вели к парадной двери, обрамленной двумя бетонными колоннами, увитыми зелеными вьющимися растениями.
  Дверь отворилась в тот момент, когда я поставил ногу на последнюю ступеньку.
  На этот раз я воздержался от того, чтобы наугад бросаться именами. Женщина, стоявшая на пороге, была довольно красива — светловолосая, небольшого роста, хрупкая. На ней было черное платье с короткими рукавами и квадратным вырезом на упругой груди.
  Я подошел к ней и представился:
  — Питер Ларм.
  Еле уловимая тень беспокойства промелькнула на ее лице. Она все же вынудила себя улыбнуться и посторонилась, чтобы дать мне пройти.
  — А я миссис Лоувел. Мой муж предупредил меня…
  Вдруг она спохватилась и вытянула шею в сторону машины.
  — Но вы должны были приехать со своей женой?
  — Она здесь, в машине, — Я сделал знак и позвал: — Флосси… ты можешь выйти.
  Моя секретарша вылезла из машины и подбежала ко мне со словами:
  — Вот и я, дорогой!
  До сего момента я совсем и не думал о том, что в течение двух дней она с видимым удовольствием будет называть меня «дорогой». Если после этого я сохраню хоть немного своего авторитета, это будет большой удачей.
  Они пожали друг другу руки. Флосси расплылась в улыбке, тогда как миссис Лоувел с трудом выдавила ответную полуулыбку.
  Я вернулся к машине, забрал чемоданы и бросил наш багаж в вестибюле. Потом, вытирая мокрое от дождя лицо, я спросил:
  — Мистер Лоувел еще не приехал? Он не знал, в котором часу ему удастся выехать из Нью-Йорка, и потому просил нас поехать, не дожидаясь его…
  Мэри Лоувел с любопытством разглядывала Флосси. Когда я закончил свою фразу, она почему-то вздрогнула и ответила очень быстро, снова принудив себя улыбнуться:
  — Он не приедет сегодня вечером. Он звонил минут десять тому назад. Они с Виктором приедут лишь завтра утром.
  В глубине просторного вестибюля поднималась деревянная, хорошо натертая лестница. Машинально подняв, глаза, я заметил совершенно потрясающую женщину. Без особого труда я догадался, что то была никто иная, как Роза Дулич. Честное слово, работа, которой наградил меня Роберт Лоувел, начинала мне нравиться.
  Она спускалась по лестнице, и я не сводил с нее глаз. Это была высокая, блистающая здоровьем и красотой женщина. Ее тщательно причесанные светлые волосы в контрасте со смуглой кожей и темными глазами заставляли предполагать, что это не их естественный цвет. На ней было зеленое шелковое, сильно декольтированное платье, плотно облегающее ее великолепные формы. Полные, жесткого рисунка, ярко накрашенные губы выдавали в ней особу решительную и опасную.
  Мэри Лоувел представила меня. Я задержал несколько дольше положенного руку, которую мне протянула Роза Дулич, пытаясь высказать взглядом то восхищение, которое она вызвала во мне. Выражение довольства промелькнуло у нее в глазах. Потом Мэри Лоувел предложила:
  — Может быть, вы хотите поставить машину в гараж? Подождите несколько секунд, я позову Тони, он покажет вам гараж и место, куда бы вы могли ее поставить.
  Тони… Еще один тип, про которого Роберт Лоувел мне ничего не сказал.
  Миссис Лоувел вышла в коридор, который начинался посредине вестибюля, слева от лестницы. Она несколько раз позвала довольно громко: «Тони!», выкрикивая это имя все громче и громче. Я подумал, что этот Тони, вероятно, туговат на ухо.
  Миссис Лоувел сделала в нашу сторону извиняющийся жест и устремилась по коридору куда-то вглубь. В течение нескольких минут мы обменивались с Розой Дулич ничего не значащими фразами, чтобы только как-нибудь убить время.
  Наконец появилась миссис Лоувел, держа за руку какого-то недоноска, плохо причесанного, небрежно одетого, с наглухо застегнутым пиджаком, в выражении лица которого явно сквозило лицемерие и неприязнь. Мальцу этому было, вероятно, около семнадцати лет.
  Миссис Лоувел представила его нам:
  — Тони, мой сын.
  Я нагло сфальшивил:
  — Его отец нам много говорил о нем…
  Парень дерзко посмотрел на меня. У него был такой вид, будто ему было наплевать на всех нас, и это будило во мне желание дать ему хорошего пинка под зад. Но взгляд его стал приветливым и даже любезным, когда он перевел его на Флосси. Если от него нужно будет что-нибудь узнать, то поручу это именно Флосси, моей секретарше, которая, судя по всему, очень приглянулась ему.
  — Ты проводишь мистера Ларма к гаражу? — обратилась к Тони миссис Лоувел.
  Он сделал гримасу и прошипел:
  — Черта с два! В такой-то ливень?
  Миссис Лоувел ущипнула его за руку и сказала:
  — Послушай, Тони, ведь мистер Ларм большой друг твоего отца.
  На что этот отвратительный малый процедил, сквозь зубы:
  — А мне на это наплевать!
  Наступило неловкое молчание. Я предложил с любезной улыбкой:
  — Вы можете, миссис Лоувел, объяснить мне, где находится гараж, а я уж доберусь до него сам.
  Но парень вдруг подошел к вешалке, снял плащ, направился к двери и сделал мне знак следовать за ним. Мы вышли вместе. Попав под дождь, он начал ругаться как сапожник.
  — Влезайте в вашу телегу и следуйте за мной, — злобно бросил он мне.
  Я поспешно сел за руль и последовал за ним. Гараж находился слева от дома. Он был выстроен также из кирпича и в нем, безусловно, поместилось бы и пять машин. Я увидел, что там уже стоял один «бьюик». Я пристроил свою машину сбоку, выключил фары и вышел из нее. Только я собрался сказать что-нибудь приятное этому сопляку, чтобы хоть немного расположить его к себе, как он опередил меня и нетерпеливо спросил:
  — Вы же не собираетесь здесь спать, не так ли?
  Я вдруг почувствовал, что теряю терпение.
  — Такому, как ты, хороший удар ногой в определенное место, безусловно, не повредил бы.
  Он ошеломленно уставился на меня.
  — Что это с вами случилось?
  Мальчишка был просто неподражаем. Я от души расхохотался и хлопнул его по лопатке. Он был слаб и тщедушен. Парень бросил на меня злобный взгляд и совершенно неожиданно проговорил:
  — Ваше счастье, что со мной нет моей петарды.
  Безусловно, этот паренек был довольно странным малым. Если бы на то была моя воля, я немедленно отправил бы его в лечебницу.
  Он запер дверь гаража и бегом пустился к дому, не дожидаясь меня. Вернувшись в вестибюль, я снял шляпу и плащ. Все три женщины болтали, стоя у подножья лестницы: Тони не было, он уже куда-то исчез. Роза Дулич предложила своим ласкающим голосом:
  — Возьмите, пожалуйста, ваши вещи, мистер Ларм, и я провожу вас в вашу комнату.
  Я взял чемоданы. Роза устремилась по лестнице вверх, следом за ней шла Флосси. Я замыкал шествие.
  Миссис Лоувел осталась в вестибюле и смотрела нам вслед.
  Мы поднялись на широкую квадратную площадку. С обеих сторон от нее начинались коридоры, деля таким образом дом на две части. Роза повела нас по правому коридору и открыла одну из дверей.
  — Вот ваша комната. Она выходит окнами на фасад дома. Если погода будет хорошей, вы завтра увидите океан. Рядом находится ванная.
  Флосси вошла в комнату. Я начал чувствовать нечто вроде стеснения.
  — Моя комната находится по другую сторону площадки, и она тоже выходит на фасад, — продолжала Роза. — Две остальные комнаты выходят в другую сторону. Мэри спит в нижнем этаже. Мы вам покажем весь дом. А теперь приводите себя в порядок, обед через полчаса.
  Она ушла и плотно закрыла за собой дверь. Теперь я понял, что меня так глубоко беспокоило. Я согласился выдать Флосси за свою жену, совершенно не подумав о том, к чему это все может привести. И теперь уже я не мог спуститься вниз и попросить у наших хозяек еще одну комнату.
  Флосси повернулась и посмотрела на меня. У меня, вероятно, был совершенно идиотский вид, потому что она прыснула от смеха. Я со злобой проговорил:
  — Ты находишь это смешным! Как же мы теперь будем…
  Она приняла невинный вид и спросила:
  — Что будем?
  Я посмотрел на единственную кровать, стоявшую в комнате, а она сделала вид, что ничего не понимает и настаивала:
  — Что мы будем делать?
  Я вдруг почувствовал, что веду себя, как дурак, и невольно рассмеялся.
  — Ну вот мы и влипли, — сказал я. — Мы будем вынуждены спать вместе, да к тому же еще и на одной кровати.
  Она приняла степенный вид и ответила:
  — Я абсолютно вам доверяю, патрон.
  Это доверие меня нисколько не утешило. Флосси была красивой и юной, и я понимал, что очутился в весьма критическом положении. Чтобы переменить тему разговора, я сказал:
  — Мне бы очень хотелось знать, почему клиент ничего не сказал о своем сыне.
  Она пожала плечами и стала открывать чемодан.
  — На его месте, — ответила она, — я тоже не говорила бы о нем. У меня сводило бы живот от одного сознания, что я родила подобный феномен.
  Она достала черное платье, встряхнула его и разложила на кровати. Потом сняла жакет от своего костюма и начала расстегивать юбку.
  — А ты не хотела бы пройти в ванную комнату, чтобы проделать все, это там?
  Она рассердилась.
  — О нет, патрон. Я не просила, чтобы меня привезли сюда… Если вас это смущает, можете пройти в ванную комнату.
  Логично. Я взял свой чемодан, отправился в ванную, переменил костюм и обувь. Потом спросил Флосси, могу ли я войти.
  — Я готова, — ответила она. — Мы сейчас спустимся вниз?
  Я ответил утвердительно.
  Роза Дулич ожидала нас в вестибюле и провела в большой зал, который находился справа от входа. В глубине этого зала, в чем-то вроде ниши, был устроен так называемый «уголок для еды», очень комфортабельно обставленный. Кухня находилась рядом.
  Мэри Лоувел и Тони присоединились к нам. Атмосфера была не из приятных. Только Роза Дулич и Флосси казались естественными и поддерживали разговор. Я избегал смотреть на Тони, вид которого вызывал у меня спазмы в желудке, но миссис Лоувел меня сильно интересовала. Время от времени, как я заметил, она делала над собой усилия, чтобы вмешаться в разговор, но потом снова впадала в своего рода прострацию. Мне бы очень хотелось узнать, что ее так беспокоило. Ее лицо было очень бледным, и светлый взгляд с расширенными зрачками, казалось, был устремлен куда-то вдаль и, несомненно, таил тревогу и страх.
  Предоставив Розе Дулич и Флосси вести разговор, я углубился в размышления. Самым вероятным было предположение, что Мэри Лоувел знала о попытке своего мужа заложить ее знаменитое ожерелье, чтобы поправить свои пошатнувшиеся дела. В таком случае она должна была знать, что ожерелье было подменено на фальшивое. Это подтверждало мои первоначальные подозрения.
  Покончив с обедом, мы встали из-за стола и направились в другой угол этого большого зала, куда Мэри Лоувел принесла нам кофе и ликеры. Роза Дулич совершенно не занималась хозяйством, предоставив все миссис Лоувел. Меня это несколько удивило. Было бы куда естественней, если бы она участвовала в этом.
  Тони снова исчез, и никто не пытался задержать его. Мы разговаривали о разных вещах, и я счел нужным для поддержания взятой на себя роли сказать несколько слов о своем кузене, директоре из Министерства коммерции в Вашингтоне.
  Разговор сник. Мэри Лоувел, казалось, это совершенно не интересовало, а Роза Дулич слушала меня с вежливым интересом. Очень удачно Флосси заговорила о последней коллекции мод, представленной на Пятой авеню.
  Около половины одиннадцатого Роза Дулич предложила нам осмотреть дом. Я сразу же согласился, так как это давало мне возможность узнать расположение комнат.
  Вестибюль вместе с лестницей разделял нижний этаж на две равные части. Справа находились зал и кухня, слева — коридор, по которому миссис Лоувел уходила искать своего сына, когда мы приехали; справа от коридора располагались большая кладовка и уборные. Дальше, в другой стороне дома находилась комната, занимаемая миссис Лоувел. Слева, выходящие на фасад, располагались два кабинета. Первый принадлежал мистеру Лоувелу, а второй, напротив комнаты Мэри Лоувел, — Виктору Дулич. Дверь в конце коридора вела в небольшую башенку, в которой Тони устроил свое жилище. В нижнем этаже было нечто вроде рабочей комнаты — кабинета, а металлическая лестница вела, наверх, в комнату мальчишки. Эта комната была совершенно изолированной.
  Окончив осмотр дома, мы обнаружили, что дождь уже прекратился и звезды сверкают на чистом небе.
  Я предложил прогуляться по парку до пляжа. Мэри Лоувел тотчас же извинилась и от прогулки отказалась. Флосси сделала то же и заговорщицки подмигнула мне. Но Роза Дулич согласилась, и мы отправились за плащами, так как на улице было довольно холодно.
  Как только мы очутились за порогом дома, я сразу же задал вопрос, который буквально жег мне язык:
  — Мы не видели Тони. Он, вероятно, ушел из дома после обеда?
  Роза увлекла меня за угол дома и со смехом ответила:
  — Он, как всегда, отправился проведать Полли.
  — Дочку садовника? Это она нам открыла ворота?
  — Да, — ответила Роза. — Он проделывает это каждый вечер.
  Я не мог себе представить Полли, красивую молодую девушку с великолепными черными глазами, идущую на свидание с этим недоноском.
  — Чем же они могут заниматься? — удивленно спросил я.
  Смех Розы усилился.
  — Она дает ему кое-какие уроки, — сказала она.
  Мы находились позади дома. Свет пробивался сквозь занавески окон одной из комнат, которую я посчитал за комнату Мэри Лоувел.
  — Уроки чего?
  Она свободным движением взяла меня под руку и вдруг прижалась ко мне.
  — Вы невероятно наивны! — Я был шокирован, — Вас это удивляет?
  — Да, — ответил я. — Трудно себе представить более неподходящую парочку.
  Она проговорила насмешливым тоном:
  — О вкусах и цвете…
  Мы прошли перед гаражом, мимо дома по аллее, которая вела к дороге.
  — Я не могу спорить о вкусах Тони, — сказал я, — а о вкусах той молодой особы… Я видел ее лицо сквозь пелену дождя, но оно мне показалось довольно красивым…
  — Так и есть на самом деле.
  Неожиданно Роза переменила тему разговора,
  — Как я поняла, вы не знакомы с моим мужем?
  — Нет… И охотно воздержался бы от этого, если бы было возможно.
  Она оставила мою руку и удивилась, хотя я видел, что она прекрасно поняла, что я хотел этим сказать.
  — Я не совсем понимаю… — глухим голосом проговорила она.
  Я должен был играть роль; роль, которую я охотно сыграл бы и без всякой оплаты.
  — Для меня совершенно достаточно знакомства с вами.
  Я взял ее под руку. Наши пальцы встретились и сжались. Ночь после дождя была прекрасна, небо усеяли сверкающие звезды. Довольно сильный ветер приносил запахи океана и свежей зелени. Мы молча дошли до ворот, которые со скрипом открылись перед нами. Роза протянула руку вправо и проговорила:
  — Павильон садовника…
  Я различил в сумраке небольшой квадратный домик, окруженный огромными эвкалиптами. Мы перешли через дорогу и направились к морю. Ритмичный шум волн теперь был слышен совершенно отчетливо. Роза все тяжелее опиралась на мою руку. Я спросил ее равнодушным голосом:
  — Миссис Лоувел почему-то казалась очень обеспокоенной. Может быть, она нездорова?
  Роза споткнулась о корни деревьев и крепко ухватилась за меня, чтобы удержаться на ногах.
  — У каждого свои заботы, — неопределенным тоном сказала она. — Мне кажется, что дела Роберта в настоящий момент идут очень плохо. Мне даже показалось, что он возлагает на вас очень большие надежды… Видимо, речь идет об очень важном деле?
  Я согласился с этим, но выразился довольно туманно.
  — Да. Я буду счастлив помочь ему в меру своих скромных возможностей.
  Мы подошли к самому краю дороги, которая доходила до берега океана, и долгое время стояли неподвижно и безмолвно. При всех обстоятельствах мне теперь хотелось покорить Розу Дулич. Где-то в глубине своего подсознания я понимал, что такая возможность, безусловно, имеется. Но я знал ее пока всего лишь три часа, и у меня не было времени, чтобы получше понять ее и разгадать, разобраться, что она за человек на самом деле. Мне совсем не хотелось рисковать. Слишком быстрый натиск мог бы оказаться неудачным и испортил бы все дело. Я сжал ее руку и пробормотал голосом человека, который думает совсем о другом:
  — А кто ваш муж?
  Она почему-то вздрогнула. Я понял, что она тоже думала совсем о другом, и мне бы очень хотелось, чтобы, это было именно то же самое, о чем думал я. После нескольких секунд молчания она ответила:
  — Он коммерсант, владеет фабрикой в Квинсе. — И вдруг она расхохоталась. — Когда он узнает, что вы влиятельный человек в Вашингтоне, он обязательно постарается воспользоваться этим.
  Мне ничего не стоило ее заверить:
  — И я сделаю это очень охотно… Чтобы доставить удовольствие…
  Она снова вздрогнула. Я выпустил ее руку, обнял за талию и прижал к себе.
  — Вам холодно?
  Она нервно рассмеялась.
  — Да… Я не знаю… Нет.
  Я повернул ее к себе. Освещенное отблесками океана, ее лицо было отчетливо видно. Мне показалось, что я прочел призыв в ее глазах, и нагнулся к ней. Она отпрянула назад, потом замерла. Я прижал свои губы к ее губам. Она позволила поцеловать себя, оставаясь безучастной. Ее холодность начала угнетать меня. Я был готов положить конец этому эксперименту, когда она вдруг ожила и ответила на мой поцелуй.
  Потом резко оттолкнула меня и проговорила сразу охрипшим голосом:
  — Теперь нам необходимо вернуться домой.
  Мы повернулись спиной к океану и направились к Хобби-Хаузу. Я все время обнимал ее за талию, прижимая к себе. Она не противилась, и при каждом шаге я чувствовал прикосновение ее бедра к своему. Она вдруг спросила:
  — Вы живете в Нью-Йорке?
  — Да, и мне бы очень хотелось увидеться с вами на будущей неделе, если, конечно, это возможно.
  Она долго раздумывала, потом ответила:
  — Вполне возможно. Я свободна все дни после двенадцати часов. Я дам вам свой номер телефона…
  Достигнув первого успеха, я решил пока остановиться и не форсировать события.
  Мы прошли через ворота и тихонько направились по аллее к дому. Слева от нас послышались приглушенные голоса. Роза шепнула мне на ухо:
  — Это Тони с маленькой Асланд.
  Во втором этаже дома горел свет. Флосси, вероятно, уже поднялась в нашу комнату. Я остановился, глубоко вздохнул и спросил:
  — Вы давно дружите с семьей Лоувел?
  Она ответила, отстраняясь от меня:
  — Да. До того, как познакомиться со мной, мой муж был чем-то вроде жениха Мэри. Он бросил ее ради меня, и мне кажется, что некоторое время она сильно переживала. Потом Виктор встретил ее уже когда она была замужем за Робертом Лоувелом. Мы возобновили знакомство и стали дружны.
  Эта история начинала меня интересовать.
  — А вас никогда не смущала мысль о том, что ваш муж и миссис Лоувел…
  Она рассмеялась и ответила:
  — Ни в коей мере. Я знаю, что Мэри по-прежнему влюблена в Виктора, но не испытываю никакого беспокойства… Виктор не любит разогретых блюд.
  Мы дошли до двери. Я повернулся в сторону парка и спросил:
  — А что, родители Тони знают, что он влюблен в Полли Асланд?
  Она снова засмеялась и открыла дверь.
  — Конечно. И это им страшно не нравится. Они думают, что Полли вместе с отцом хотят наложить лапу на их Тони. Для Полли Тони хорошая партия. Все относительно…
  Она пропустила меня вперед, закрыла дверь и стала подниматься по лестнице. На площадке она протянула мне руку и прошептала:
  — Вы довольны нашей прогулкой?
  Я выдал ей самую обворожительную улыбку и притянул к себе:
  — Очень… Очень доволен… Надеюсь, будут и другие.
  Она промолчала, глядя через мое плечо на дверь нашей комнаты. Я быстро поцеловал ее и проговорил громким голосом:
  — Спокойной ночи, миссис Дулич…
  Она нежно ущипнула меня за щеку и повернулась на каблуках.
  Очень довольный я вошел в наши апартаменты. Освещенная комната была пуста. Я закрыл за собой дверь, и тут же на пороге ванной комнаты в ночной рубашке из розового шелка появилась Флосси. Она сделала комическую гримасу и притворно сердито сказала:
  — Это в таком-то часу ты возвращаешься?
  — Бросьте глупости, — оборвал я ее. — Ведь нас сейчас никто не слышит.
  Она сразу же переменила тон.
  — Не попросите ли вы меня спать в кресле?
  И вот тут-то я понял, что мне предстоит. Настроение, резко испортилось.
  — Безусловно, нет. Спи на кровати, а я устроюсь на ковре.
  Она легла на кровать со странной усмешкой, которая действовала мне на нервы. Я отправился в ванную комнату и вернулся оттуда уже в пижаме. Потом собрал все возможные подушки, которые только мог найти на сидениях кресел и дивана. Флосси несколько удивилась моим действиям и проговорила фальшиво невинным тоном:
  — Что это вы собираетесь делать, патрон?
  — Постель в ванне.
  Она весело расхохоталась, хотя я совсем не находил это смешным. Я накидал в ванну подушек и попытался устроиться там внутри. Но ванная была слишком коротка. Через десять минут я почувствовал, что ноги мои затекли и онемели.
  Флосси погасила в комнате свет. Я встал и страшно злой вернулся в комнату.
  — Ты спишь? — спросил я ее.
  — Да, шеф, — ответила она тоненьким голоском.
  Мой вопрос был, конечно, совершенно идиотским. Я продолжал:
  — Ванна слишком коротка для меня. Ты маленькая и тебе там будет вполне удобно.
  Она вдруг икнула и запротестовала:
  — О, нет! Я боюсь, что вдруг все краны потекут. Не я ведь предложила подобную авантюру…
  Я решил, что спорить с ней совершенно бесполезно, погасил свет в ванной комнате и улегся на ковер.
  Прошло минут пять, потом голосом, в котором звучала жалость, приведшая меня в ярость, Флосси предложила:
  — Перестаньте валять дурака, патрон! Ведь я вам уже сказала, что у меня к вам полнейшее доверие. Кровать ведь достаточно широка…
  Это, как я понимал, конечно, был голос рассудка. Я встал, кряхтя, и растянулся на кровати. Сначала я почувствовал страшное облегчение. Потом, вопреки своему желанию, я вновь представил себе обольстительный образ Флосси в розовой ночной рубашке с лентами. Ситуация становилась весьма трагической. Я, не переставая, вертелся на своем ложе, стараясь не задеть ее как-нибудь. Она вдруг стала протестовать:
  — Если вы будете вертеться всю ночь, то я предпочту, чтобы вы вернулись обратно на ковер.
  Я замер и попытался заснуть.
  Глава 3
  Какой-то шум вывел меня из состояния дремы. Я лежал на боку, на самом краю кровати, а Флосси прижималась ко мне спиной: Долетевшие до моего слуха голоса не позволили мне сосредоточиться на чувстве, которое вызвало во мне теплое, погруженное в сон тело.
  Я прислушался и без труда определил, кому принадлежали эти голоса. То был Тони. Он спорил о чем-то со своей матерью, причем оба употребляли весьма грубые выражения.
  Мэри Лоувел, которая по всей вероятности находилась в страшной ярости, угрожала поместить своего сына в какой-то пансион без права выхода оттуда, если он не откажется от своей связи с Полли. Чтобы квалифицировать то, что Тони мог делать в парке ночью с молодой девушкой, миссис Лоувел употребила совершенно скабрезную терминологию. Лишний раз я был вынужден констатировать, что хорошо воспитанные люди выказывают себя особенно грубыми, когда находятся в ярости. Что касается Тони, то я уже знал, на что он способен. В настоящий момент он так грубо ругал свою мать, что мне становилось стыдно. Наконец Мэри Лоувел пронзительным голосом стала убеждать его, что намерения этих Асландов совершенно ясны и что такая красивая молодая девушка, как Полли, не могла пойти на сожительство с выродком, подобным Тони, если у нее не было для этого достаточных оснований.
  — Ты разве не понимаешь, что они хотят лишь твоих денег?! — кричала она.
  Резкий голос Тони возразил с почти болезненным смехом:.
  — Какие деньги? Ты же прекрасно знаешь, что папа на мели…
  Безусловно, это становилось все интереснее. Я с силой оттолкнул руку Флосси, которая лежала на моей талии, и одним рывком отправил ее на место. Она повернулась, ворча, и больше не шевелилась. Я снова стал прислушиваться. Скрип двери на лестничной площадке привлек мое внимание.
  Под осторожными шагами слегка поскрипывал паркет: Вероятно, Роза Дулич также была разбужена этой ссорой.
  Голоса внизу замерли, и теперь слышалось лишь непонятное бормотание. Потом наступила тишина.
  Заинтригованный, я встал и подошел к окну. Сквозь ажурные занавески я мог видеть почти полностью весь двор, освещенный молодым месяцем. Ночь все еще была светлой, но легкий туман теперь стал подниматься с земли, напоенной дождем. Полоса света неожиданно упала на песок, появилась какая-то неясная тень, потом все опять стало сумрачным, дверь виллы закрылась.
  Неясный силуэт появился в поле моего зрения и исчез в аллее, ведущей к дороге. Был ли это Тони? Или Мэри? Я был не в состоянии определить это.
  Я оставался несколько минут на своем наблюдательном посту. В доме наступила тишина. Потом я снова услышал скрип паркета на лестничной клетке, дверь отворилась и закрылась. Видимо, тревога миновала и Роза вернулась к себе.
  Я ощупью добрался до кровати и посмотрел на светящийся циферблат моих часов, лежащих на ночном столике. Было десять минут второго.
  Флосси повернулась ко мне спиной и крепко спала. С тысячей предосторожностей, чтобы не разбудить ее, я скользнул под одеяло.
  Вероятно, на сей раз я быстро заснул. Я проснулся и пришел в себя от шума машины, которая на большой скорости подъехала по дороге к дому. Короткое мгновение свет фар появился в окнах и осветил комнату. Я тотчас же заметил, что Флосси почти лежит на мне.
  Что-то застряло у меня в горле и мускулы мои напряглись. Ситуация становилась невыносимой. Я совершенно не был влюблен в Флосси, но она очень соблазнительна и я ведь не из дерева. Если бы у меня было к ней влечение, я сделал бы ее своей любовницей после того, как уволил с должности моей секретарши. Обе эти функции казались мне совершенно несовместимы. Но Флосси вполне устраивала меня как сотрудница, и я был уверен, что если бы я поступил иначе, то потом обязательно пожалел бы об этом. Мои чувства заглушали голос разума. Я уже почти протянул руку, чтобы дотронуться до ее груди, небольшой и крепкой, и тут она сама спасла положение. Она вдруг вздохнула и стала мечтать вслух: «Почему ты так глуп, Джек? Все прошло… Ничего не бойся…»
  На меня вдруг напал приступ смеха и это дало мне силы оттолкнуть ее. Она совершенно естественно повернулась, а я встал, испытывая желание немного походить по комнате, чтобы обрести хладнокровие.
  Я снова подошел к окну и взглянул сквозь занавески. Точно под окнами комнаты песок был освещен. В этот момент где-то в доме часы пробили три раза. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что свет исходил из кабинета мистера Лоувела, находящегося как раз под нашей комнатой. Когда же я понял это, свет исчез, но через несколько секунд он снова появился, гораздо более слабый.
  Я очень любопытен и по природе, и по профессии. Мне сразу же захотелось узнать, кто это может находиться в кабинете моего клиента в три часа утра и по какой причине?
  Я повернулся, отошел от окна и, подойдя к двери, открыл ее. Потом немного постоял, прислушиваясь, и, не услышав ничего подозрительного, неслышными шагами вышел из комнаты, ступая по полу босыми ногами.
  В коридоре и на площадке была полнейшая темнота. Я достиг противоположной стены и стал шарить по ней рукой. Нащупав лестницу, я быстро спустился, стараясь не производить шума.
  В вестибюле я повернул направо в коридор и стал нащупывать дверь кабинета.
  Внимательно прислушавшись, я различил какие-то приглушенные щелчки. Слабый свет пробивался из-под двери. С осторожностью индейца я повернул ручку.
  Мне удалось приоткрыть дверь, не произведя ни малейшего шума. Щелканье прекратилось, и теперь я мог различить дыхание, прерывистое и тяжелое. Я бы солгал, если бы сказал, что чувствовал себя совершенно спокойно. Мое сердце сильно билось от страха, но ни малейшего желания отступить у меня не было.
  Я толкал понемногу дверь, постепенно отпуская ручку. Когда проход оказался достаточно широким, я заметил светящееся пятно на противоположной стене и на фоне этого пятна какой-то странный силуэт, в котором я без труда узнал Тони. Его рука держала ручку несгораемого шкафа, вмонтированного в стену.
  Я сразу же почувствовал себя в порядке. Молодой Тони играл во взломщика. Он, вероятно, был совершенно уверен в том, что ему не грозит опасность, потому что не выказывал никакого беспокойства.
  Я толкал дверь, моля небо, чтобы ее скрип не выдал моего присутствия.
  Тони продолжал крутить диск, щелканье которого и донеслось до моего слуха. Я проскользнул в комнату и, не закрыв за собой дверь, прямо направился к креслу, расположенному справа от двери.
  Я осторожно уселся в кресло, положив руки на колени, и стал наблюдать за юношей, за его странной работой.
  Должен сказать, меня это очень забавляло. Я представлял себе реакцию этого подонка, когда он увидит меня. Я сидел так, может быть, с минуту, когда ему все же удалось открыть сейф.
  С моего места отлично было видно содержание сейфа: несколько каких-то досье, футляр темного цвета, который он, не задумываясь, взял.
  Повернувшись на месте, он положил футляр на стоявший рядом стул. Нажатие пальца, щелкание — и крышка приподнялась. В слабом свете карманного фонаря сверкнуло ожерелье, о котором мне говорил Роберт Лоувел.
  Тони вынул ожерелье и положил его на стол. Потом закрыл футляр, вернул его в сейф, закрыл бронированную дверь, набрал комбинацию и торопливо сунул ожерелье в свой карман. Я решил, что настало время объявить о своем присутствии. Самым естественным тоном я бросил:
  — Что ты собираешься делать с этим, Тони?
  Он отшатнулся с восклицанием ужаса. Потом мое желание посмеяться сразу же пропало.
  Ослепленный направленным на меня лучом фонаря, я все же сумел заметить в руке юноши револьвер 38 калибра. Холодный пот мгновенно, покрыл мое тело. Я все же нашел в себе силы улыбнуться и проговорить совершенно равнодушным тоном:
  — Не делай глупостей, Тони. Ты же разбудишь весь дом.
  Дуло оружия опустилось. Я видел, что он дрожит. Если я сейчас не допущу никакой ошибки, то я на правильном пути. Я медленно встал, избегая резких движений. С напряженными до предела нервами я подошел к нему и протянул руку к револьверу. Он не оказал никакого сопротивления. Я взял у него револьвер, и положил на стол. Потом, все также спокойно, я направился к двери и включил свет.
  Позеленевший Тони казался совершенно ошеломленным.
  — Отдай мне это ожерелье, — приказал я.
  Он сразу послушался. Я взял драгоценность и сунул ее в карман, потом с улыбкой сказал:
  — Я тебе не враг, Тони, и хочу, чтобы ты это понял. Но, думаю, ты согласен, что твое поведение по меньшей мере выглядит довольно странным? Что ты хотел с этим сделать?
  Он понемногу приходил в себя. Я понял, что действовал достаточно быстро. Несколькими секундами позднее он вне всякого сомнения оказал бы яростное сопротивление. Лицо его перекосилось, и он ответил истерично:
  — Я скажу моему отцу, что вы пришли в его кабинет в три часа утра.
  Я расхохотался.
  — Если ты скажешь ему это, ты вынужден будешь ему объяснить и все остальное. Я друг твоего отца, Тони, и он доверяет мне… Что ты хотел сделать с этим колье.
  — Это вас совершенно не касается! — завопил он.
  Я сделал предостерегающий знак рукой.
  — Не кричи так, ты же разбудишь свою мать. Скажи мне лучше, что ты собирался сделать с этим колье, и мы, может быть, договоримся.
  Он как-то сразу сник, и это было совершенно неожиданно. Плечи опустились, подбородок упал на грудь. Очень быстро он начал объяснять:
  — Я хотел уехать отсюда вместе с Полли… Моя мать не давала мне денег и потому…
  Он замолчал, и его лицо залилось краской. Я решил продолжить за него:
  — И ты унес бы это ожерелье с целью продать его. А ты разве не знаешь, что это называется кражей?
  Он одарил меня презрительным взглядом.
  — Кража у собственных родителей не наказуется.
  У него был очень самоуверенный вид. Я терпеливо продолжал:
  — Это, конечно, верно… Ты не можешь быть наказан за это, но тем не менее твой отец имеет право поместить тебя в исправительный дом. Ты должен бы знать это.
  Он явно искал ответа. Но тут мои лопатки начали ощущать чье-то присутствие за моей спиной.
  Я быстро сделал два шага назад и в сторону и наполовину повернулся к полуоткрытой двери. Несколько секунд прошло в напряженном молчании, потом красивая белая рука толкнула дверь и на пороге комнаты появилась Роза Дулич в ночной рубашке.
  — Что это вы тут делаете?
  Ее голос был веселым, а в глазах светилось любопытство и какая-то затаенная насмешка. Я обрел свой обычный апломб и спокойно солгал:
  — Мы вот тут с Тони спорим на политические темы, так как нам не спится. А встретились мы совершенно случайно.
  Она казалась вполне удовлетворенной таким ответом и сказала:
  — Я услышала шум и подумала, что, может быть, какой-то грабитель забрался в дом.
  Я видел отлично, что она лгала. Если бы дело обстояло действительно так, она, безусловно, не спустилась бы сюда одна. Широко улыбаясь, я посмотрел на Тони, который, видимо, не понял всей сложности этого вранья с нашей стороны. Он быстро прошел мимо меня, толкнул Розу, чтобы поскорее выйти из кабинета.
  — Я иду спать, — сказал он и исчез.
  Я обратил внимание, что он унес свое оружие. Через несколько секунд мы услышали, как дверь с шумом захлопнулась. Это была именно та дверь, которая вела в пристройку, где обитал Тони.
  Я воспользовался коротким промежутком времени, чтобы рассмотреть молодую женщину. Ее ночная рубашка из цветастого нейлона, была совершенно прозрачной. Мне пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы отвести от нее взгляд.
  Она старательно закрыла дверь и прислонилась к ней, прижав руки к дереву. Потом с двусмысленной улыбкой посмотрела на меня.
  — Что же здесь произошло на самом деле? — медленно спросила она, глядя на меня в упор.
  Было бесполезно цепляться за первую версию. Я рассказал ей, что не в силах был заснуть и подошел к окну своей комнаты. Вдруг я увидел свет, падающий из какого-то окна во двор, и решил спуститься и выяснить в чем дело.
  Она, казалось, поверила мне, и я продолжал:
  — Я тоже подумал о грабителе. Единственный мужчина в доме, я считал себя ответственным за безопасность всех, здесь находящихся. Я спустился вниз, увидел юношу, сидящего в кабинете отца и мечтающего уж не знаю о чем…
  Мне бы очень хотелось знать, слышала ли она последние фразы, которыми мы с Тони обменялись. Если это было так, то я выглядел довольно смешным.
  Движением плеч она оттолкнулась от двери и, виляя бедрами, направилась к кушетке из зеленой кожи, стоящей у стены в противоположной стороне кабинета.
  — Вы уверены в том, что он мечтал? — спросила она с легкой улыбкой. — Это на него не похоже…
  Зачарованный движениями ее тела в прозрачной рубашке, я все же нашел силы сдержаться.
  — Полагаю, что могу вам довериться, Роза, — сказал я. — Конечно, все было не так. Парень пытался открыть сейф.
  Она повернулась и со вздохом облегчения упала на кушетку. Я же все хуже и хуже чувствовал себя в ее присутствии. Подавленные желания в кровати с Флосси не умерили моих эмоций. Она бросила на меня странный взгляд и проговорила:
  — Я нисколько и не сомневалась… Тони все равно бы уехал с Полли. Это, вероятно, она толкает его на такие дела. Видимо, думает, что, боясь скандала, родители Тони согласятся на их свадьбу.
  Я медленно направился к Розе, откровенно любуясь ею, но вместе с тем я все же не забывал о своей роли.
  — Но что же он мог искать в сейфе? Деньги?
  Она слегка потянулась, и мне стало вдруг очень жарко.
  — Вероятнее всего, в сейфе совсем нет денег.
  Я подошел к ней, мои ноги почти касались ее ног. С сжатым горлом я продолжал, как будто мне ничего неизвестно:
  — Но, может быть, он этого-не знает? Вы можете его открыть и тогда мы убедимся в этом.
  Мое предложение очень удивило ее.
  — Этот несгораемый шкаф принадлежит Роберту, и мне неизвестен его шифр.
  Мой клиент уверял в обратном, и мне было трудно решить, кто же из них лгал.
  — Не стойте как столб, — вдруг сказала она. — Вы похожи на спаржу.
  Я сел рядом с ней на кушетку и обвил своей рукой ее талию.
  — А ваша жена не станет беспокоиться вашим продолжительным отсутствием? — спросила она иронически.
  Я решил, что мой ответ прозвучит убедительно:
  — Она спит очень крепко. С некоторых пор у нее немного расстроились нервы и она каждый вечер принимает снотворное. Раньше восьми часов только атомная бомба могла бы разбудить ее.
  Небрежным тоном она заметила:
  — Это, должно быть, очень удобно для такого человека, как вы.
  С пересохшим горлом я спросил:
  — Человек, как я?.. Что вы этим хотите сказать?
  Она провокационно улыбнулась и положила свою теплую руку на мое бедро.
  — Не хотела бы я быть вашей женой.
  Я бросился в атаку.
  — А моей любовницей?
  Она стала смеяться и ничего не ответила на мой выпад. Я решил покончить с этим и нагнулся к ней.
  — Кто не отвечает, тот…
  — Будьте же благоразумны, Питер, это совсем не подходящее место.
  Я подумал, что же она тогда называет «подходящим местом». Не делая ни малейшего жеста, чтобы оттолкнуть меня, она проговорила естественным тоном:
  — Атмосфера этого дома, вероятно, заинтриговала вас?
  Я подумал, что она, возможно, хочет продлить удовольствие, и тоже вошел в игру.
  — Да, мне кажется, что в семье Лоувел появилась трещина.
  Мое терпение подошло к концу. Я чувствовал, что теряю самообладание. Она действительно была просто умопомрачительной женщиной. Она протянула вдруг мне губы и прошептала:
  — В сущности, это все не должно вас интересовать.
  Позади нас резко распахнулась дверь. Весь напрягшись, я замер. Я видел, как она подняла голову, чтобы посмотреть через мое плечо. Задыхающийся голос позади нас прошептал:
  — О! Простите…
  Совсем расстроенный, я спросил:
  — Кто это был?
  Она ответила мне одним, вздохом:
  — Мэри.
  Потом резко оттолкнула меня и, вся дрожа, встала, одергивая на коленях свою прозрачную рубашку.
  — Поднимемся в мою комнату, — сказала она. — Там нам будет спокойнее.
  Я не стал возражать.
  Глава 4
  Громкий звук клаксона под окнами вернул нас к действительности. Мы вдруг обнаружили, что день уже наступил. Роза в ужасе оттолкнула меня и прошептала:
  — Это, безусловно, мой муж!
  Я спрыгнул с кровати, не дожидаясь продолжения. Часы на ее ночном столике показывали семь часов. Я подобрал свою пижаму, лежащую на ковре, и быстро натянул ее.
  — Скорее! Поторопись!
  Не было нужды напоминать об этом. У меня не было ни малейшего желания быть застигнутым Виктором Дуличем в спальне его жены. Даже не взглянув на нее, я пулей вылетел из комнаты и пробежал через лестничную площадку.
  Во дворе перед домом раздавались голоса. Один из них принадлежал Роберту Лоувелу, моему клиенту. Я быстро проник в нашу комнату и закрыл за собой дверь.
  Постель была пуста, и одеяла откинуты. Из ванной комнаты раздавалось пение Флосси. Я дошел до самого порога, но быстро отпрянул назад. Она стояла в ванной, и конечно, абсолютно раздетая.
  — Вы хорошо развлеклись, патрон? — насмешливо осведомилась она.
  Мое сердце забилось спокойнее. Я устал, но настроение было превосходным. Не ответив ей, я направился к окну, открыл ставни и услышал голос Розы, которая нежно приветствовала своего мужа.
  Плотный туман окутывал парк. Во дворе стояли две машины, одна позади другой, и я увидел своего клиента, по-прежнему одетого в черное, с чемоданчиков в руке. Около него высокий симпатичный тип делал какие-то знаки в сторону Розы. Вероятно, то и был ее муж — Виктор Дулич.
  — Хелло, Боб! — крикнул я.
  Лоувел потратил, по крайней мере, две секунды, чтобы сообразить, что это приветствие относится к нему, потом до него наконец дошло и он немедленно включился в игру.
  — Хелло, Питер!.. Рад вас видеть… Вы сойдете вниз?
  — Я еще в пижаме, а моя жена застряла в ванной, вот уже два часа.
  Он весело ответил:
  — Спускайтесь такой, какой вы есть.
  В конце концов мы ведь отдыхаем. Я повернул голову в сторону ванной комнаты и увидел в одном из зеркал отражение Флосси, являющей миру рождение Венеры из пены.
  — Я спускаюсь, — крикнул я ей. — Одевайся побыстрее и присоединяйся к нам.
  На площадке я встретил Розу, закутанную в красный цветной пеньюар. Она церемонно приветствовала меня.
  — Как дела, мистер Ларм? Надеюсь, вы хорошо спали?
  Серьезный, как папа, я ответил ей громким голосом:
  — Очень хорошо, спасибо. Даже видел замечательный сон.
  Она не подмигнула мне при этих словах; совсем вошла в роль верной жены. Мы присоединились к приехавшим.
  Роберт Лоувел познакомил меня с Виктором Дуличем. Это был мужчина лет около сорока, очень привлекательный шатен с волнистыми волосами и очень приятным голосом, которым он превосходно владел. Это был как раз тот тип, который нравится женщинам. Одет он был очень элегантно, в твидовый костюм, который, вероятно, обошелся ему очень дорого. При первом же взгляде невольно возникал вопрос, что у них могло быть общего. То были ночь и день.
  Дулич с большим чувством поцеловал свою жену, а Лоувел счел необходимым дать несколько туманных объяснений по поводу дел, которые задержали их в Нью-Йорке. Потом, сгорбив плечи, со своим обычным бегающим взглядом за стеклами очков, он сказал:
  — Я пойду разбужу Мэри и переоденусь.
  Он удалился. Я почувствовал себя лишним и хотел последовать за ним, но тут Дулич повернулся ко мне. Он сказал, что они выехали из Нью-Йорка в половине шестого и задержались из-за тумана. Едва он успел рассказать об этом, как появился Лоувел, белый, как полотно.
  — Где же Мэри? — спросил он глядя на Розу,
  Она почему-то вздрогнула и лежала плечами.
  — Не знаю… Может быть, она уже вышла. Я только что проснулась.
  Лоувел пробормотал:
  — Постель ее не тронута.
  По моей спине поползли мурашки. Со вчерашнего вечера у меня были предчувствия, что должна случиться какая-то беда. Тяжелое молчание повисло над нами, потом испуганный Лоувел повернулся и сказал:
  — Я пойду и посмотрю, тут ли они.
  Мы машинально последовали за ним. В конце коридора мы все остановились, предоставив ему возможность одному зайти к своему сыну. С нижнего этажа он несколько раз окликнул его, но не получил никакого ответа. Мы услышали, как он, с рискам сломать себе шею, помчался по металлической лестнице наверх. Потом послышался его испуганный вскрик:
  — Постель Тони также не тронута!
  Он бросился к Розе:
  — Объясните же мне, ради бага! Вы же должны знать, где она!
  Я вмешался и сказал спокойный голосом:
  — Не надо так волноваться и беспокоиться, мистер Лоувел. Объяснение, вероятно, самое простое… Ваша жена и ваш сын, возможно, решили совершить утреннюю прогулку на машине.
  Он бросил на меня благодарный взгляд.
  — Да, — сказал он. — Машина… Вы правы… Если они ушли из дома, то, конечно, отправились не пешком.
  Он пронесся между нами, как стрела, и зараженные его беспокойством, мы последовали за ним,
  На мне была только легкая пижама, и сильнейшая дрожь пробрала меня, как только мы вышли во двор.
  Лоувел опередил нас и уже открыл дверь гаража. Мы увидели, как он остановился, словно вкопанный, превратившись в статую. Потом поднес обе руки к лицу и испустил страшный вопль, который тогда мне показался похожим на мяуканье влюбленного кота. Двумя прыжками я подскочил к нему.
  Мэри Лоувел, в одной ночной рубашке, висела на какой-то трубе, проходящей по потолку. Мы смотрели на труп с ужасом, а он медленно поворачивался на веревке…
  Я первый обратил внимание, что машины в гараже не было. Не моей, а той, которую я видел здесь накануне. И мне показалось, что мы скоро обнаружим и исчезновение Тони. Я пока не видел никакой связи между этими происшествиями и не мог себе представить, что этот юноша удрал, зная, что его мать мертва.
  Мне казалось, что Мэри Лоувел повесилась, когда узнала, что ее сын сбежал с Полли Асланд. Я теперь горько сожалел о том, что не запер парня и не остался с ним, вместо того чтобы развлекаться с Розой Дулич. Но зло уже совершилось.
  Роберт Лоувел громко плакал, закрыв лицо руками. Роза превратилась в статую отчаяния. Ее темные расширенные глаза, казалось, не могли оторваться от повешенной женщины.
  Я посмотрел на. Виктора Дулича. Его лицо выражало только вежливое удивление. Этот тип, видимо, обладал железными нервами.
  Я медленно подошел к трупу, который продолжал поворачиваться. Рядом лежала опрокинутая скамеечка: тело почти касалось оштукатуренной стены. Мой взгляд проследил за трубой, на которой она висела. Она начиналась почти посредине гаража и заканчивалась большим соплом. Это была автоматическая установка, какие можно часто встретить в больших магазинах. В случае пожара, как только температура превысит восемьдесят градусов, из сопла польется вода.
  Стоя перед телом, я задавал себе вопрос: почему Мэри Лоувел пришла именно сюда, чтобы повеситься и в таком виде? Машинальным жестом я ощупал ее лодыжки. Они были холодными, как змеиная кожа. Я стал ощупывать дальше, пытаясь заставить шевелиться пальцы, но все было уже бесполезно.
  Я услышал протестующий голос Виктора Дулича:
  — Вы бы лучше ни до чего не дотрагивались. Я думаю, надо известить полицию.
  — Я сам займусь этим, — автоматически ответил я, повернулся и пошел прочь, оставив их на месте. Я все еще был под впечатлением виденного, и мысли с бешенной быстротой проносились в моем мозгу. Я пока не пытался сделать какое-либо заключение, знал по опыту, что необходимо время, чтобы все улеглось в голове и мысли упорядочились.
  Я отправился звонить по телефону в кабинет Роберта Лоувела. Мой клиент, вероятно, был большой педант, и у него должны были быть записаны все необходимые телефоны.
  Действительно, у телефонного аппарата лежал лист бумаги с нужными телефонами, начиная с полиции и кончая пожарным бюро.
  Было еще слишком рано, и мне удалось связаться лишь с секретаршей в комиссариате в Бетеле. Я объяснил ей, в чем состоит дело, и она ответила, что немедленно предупредит помощника прокурора и все необходимые люди будут на месте не позже, чем через полчаса, ну, может, чуть больше.
  Я вернулся в гараж.
  Роберт Лоувел сидел на крыле моей машины и по-прежнему громко плакал. Дуличи о чем-то спорили тихими голосами. Я объявил, что полиция будет здесь через полчаса, и отправился в свою комнату.
  Флосси одевалась и весело напевала какой-то джазовый мотив, что почему-то привело меня в ярость. Совсем не подумав о том, что она еще не могла знать о совершившейся драме, я ядовито заметил:
  — Сейчас совсем не время петь.
  Она резко повернулась, очень удивленная.
  — Что это с вами, патрон? Это появление мужа привело вас в такое состояние?
  Без лишних предисловий, я объявил:
  — Мы только что обнаружили Мэри Лоувел повешенной в гараже.
  Она замерла и оставалась некоторое время неподвижной, молчаливой, как скала. Потом, несколько оправившись от неожиданности, уверенным тоном проговорила:
  — Я знала, что произойдет нечто в этом роде. Вы, патрон, может быть, не заметили, но атмосфера в этом, доме была какая-то странная.
  Она говорила со мной, как профессор говорит с несмышленым студентом. Я немедленно вошел в эту игру и спросил ее робким тоном:
  — Можно узнать твое мнение об этом?
  Она надела платье и ответила уверенным тоном:
  — Все очень просто, патрон! Эта женщина определенно повесилась не сама…
  Я покачал головой.
  — Вот как? И кто же, по-твоему, помог ей?
  Она нахмурила брови, подумала некоторое время и посмотрела на свои пальцы.
  — Я знаю пока только одно, что это сделала не я. Но и не вы. Трудно поверить, что это мог сделать, юноша… Остается Роза Дулич…
  Я стал смеяться.
  — Тысяча извинений, мистер детектив в юбке, но у Розы Дулич имеется несомненное алиби, которое зовется Питером Лармом… С того момента, когда Мэри Лоувел последний раз видели живой, и до того момента, когда мы обнаружили ее труп, Роза Дулич, можно прямо сказать, не покидала меня.
  Но Флосси не хотела отказываться от своего мнения.
  Пытаясь влезть в свои туфельки, не утруждая себя наклоном, она возразила:
  — Если не она, значит кто-то другой.
  Я быстро покончил с этим.
  — Уйди отсюда, мне ведь тоже нужно одеться.
  — Мне и здесь хорошо, — сказала она.
  Я рассердился.
  — Дубовая голова, разве ты не понимаешь, что тебе следует понаблюдать за остальными, пока я буду одеваться?
  Она сразу же переменила тон и ответила:
  — Бегу. Ничто не помешает мне…
  Едва за ней закрылась дверь, как я сбросил с себя пижаму, отправился в ванную комнату, быстро проделал все необходимые процедуры и надел свой костюм для дороги, считая, что наш уик-энд в Хобби-Хауз на этом закончился. Потом я осмотрел наши чемоданы и решил, что мы сможем, как только потребуется, немедленно тронуться обратно.
  Глава 5
  В восемь часов два больших черных лимузина подкатили к дому и остановились у входа во двор. Из них вышла целая куча народа, некоторые из них в форме.
  Дуличи и Лоувел все еще были в гараже. Я направился к человеку с седыми волосами, который очень вежливо представился:
  — Вильям Глен, помощник прокурора.
  Другой тип, на коротких ножках, с головой быка, подошел и, протянув руку, раздавил мне фаланги пальцев:
  — Стефан Милс, офицер полиции в Ветеле, — сказал он при этом. — Это вы вдовец?
  Нельзя было быть более деликатным. Я ответил, глядя на помощника прокурора:
  — Нет. Мое имя Питер Ларм. Я руковожу в Нью-Йорке «Детективным агентством»…,
  Как по волшебству, лица обоих мужнин приняли замкнутое выражение. С неожиданной враждебностью Милс грубо спросил меня:
  — А позвольте вас спросить, почему вы здесь?
  Я сделал безразличный жест рукой.
  — Минуту, — сказал я, — мы не в кинематографе. Я был нанят Робертом Лоувелом, мужем покойной, для одного дела, о котором я расскажу вам, если сочту нужным. Вместо того, чтобы пытаться сделать мне неприятность, подумайте о том, что я провел здесь ночь и что я смогу быть вам полезен.
  Помощник прокурора, казалось, понял. Он положил свою холеную руку на плечо флика и легонько подтолкнул его.
  — Пошли, Стефан. Этот частный абсолютно прав. Он сможет нам помочь.
  Милс заворчал, потом сжал кулаки и фыркнул, как охотничья собака.
  — Где тело?
  — Прежде, чем вы увидитесь с остальными, — сказал я, — я хочу попросить вас не выдавать моей истинной роли непосвященным в это людям. Только один Роберт Лоувел в курсе дела. Остальные считают меня его другом.
  — Согласен, — ответил помощник прокурора.
  Я проводил его к гаражу. Группа фликов из нижних чинов шла за нами следом. Я быстро представил Глену и Милсу Лоувела, Дуличей и Флосси, потом Милс быстро отдал нужные в таких случаях распоряжения. Фотографы достали свои аппараты, остальные полицейские стали шарить повсюду, измеряя что-то и осматривая все вокруг.
  Неожиданно помощник прокурора, который находился рядом со мной, повернул голову и поинтересовался:
  — Куда же это делся Эрнест?
  — Кто это? — вежливо спросил его я.
  — Полицейский врач. Мы вытащили его из кровати, чтобы привезти сюда.
  Громко храпящий Эрнест был обнаружен в глубине какой-то машины. Когда он пожимал мне руку, я был вынужден отвернуться, чтобы не задохнуться от винного перегара. Он был пьян настолько, насколько недопустимо быть пьяным в восемь часов утра.
  Когда фотографы закончили свою работу, помощник прокурора отдал распоряжение своим людям снять труп и предоставить его в распоряжение врача. Потом попросил всех нас последовать за ним в дом, чтобы подвергнуться обычным вопросам.
  Мы собрались в приемном зале, окна которого были открыты. Решение помощника прокурора, казалось, было уже принято, и опрос присутствующих был простой формальностью.
  Виктор Дулич и Роберт Лоувел приехали уже после совершившегося и были вне всяких подозрений. Я сказал, что заметил, насколько миссис Лоувел была чем-то удручена в течение всего прошлого вечера. Конечно, я воздержался от того, чтобы рассказать все то, что произошло сегодня ночью.
  Роза подтвердила мои показания и сказала, что Мэри Лоувел страдала сильнейшей неврастенией. Виктор Дулич и Роберт Лоувел это подтвердили. Никто не сказал ни слова о Тони.
  Опрос уже приближался к концу, когда врач неверными шагами присоединился к нам. Он упал в кресло, издал несколько звуков и закрыл глаза, как будто собирался заснуть. Помощник прокурора призвал его к порядку.
  — Послушайте, Эрнест, мы ждем вашего заключения.
  Врач выпрямился, поочередно посмотрел на всех нас, потом, будто вспомнив, что привело его сюда, начал говорить нудным голосом:
  — Это самоубийство, вне всякого сомнения, самоубийство. Смерть от удушья. На теле нет никаких признаков насилия, никаких следов, за исключением следов веревки. Я предполагаю, что смерть наступила около трех часов утра…
  Он немного ошибся в своих вычислениях, потому что я точно знал, что Мэри Лоувел была жива и в половине четвертого. Но это сейчас не имело никакого значения. Все специалисты знают, что невозможно в точности указать час смерти.
  Помощник прокурора торопился. Обменявшись взглядами с полицейским, он встал:
  — Я не вижу оснований больше задерживать вас. Слушание дела в десять часов утра в понедельник в суде в Ветеле. Прошу вас всех присутствовать.
  Он окинул нас спокойным взглядом и закончил:
  — Судя по нашим впечатлениям, это будет лишь простая формальность. Мы будем рассматривать это дело как самоубийство.
  Они попрощались и вышли. Глен и Милс поддерживали Эрнеста, который определенно предпочел бы остаться в кресле. Через несколько минут обе машины отъехали.
  Роберт Лоувел, провожавший их, вернулся и попросил Дулича и меня помочь ему перенести тело жены из гаража в ее комнату. Эта скорбная миссия отняла у нас не более пяти минут. Роза и Флосси занялись туалетом умершей. Я чувствовал себя очень скверно и собрался прогуляться к океану, чтобы привести в порядок свои мысли. Но тут Роберт Лоувел пригласил меня в свой кабинет.
  Он включил свет, задернул шторы и закрыл дверь на засов. Потом подтолкнул меня к зеленой кушетке и уселся рядом. Его лицемерное лицо приняло выражение, которое трудно было определить. Он помолчал, потом, пожав мне руку, пробормотал конфиденциальным шепотом:
  — Как ваши дела с Розой?
  Мне очень захотелось врезать ему как следует вместо того, чтобы отчитываться о проделанной работе.
  — Я не располагал временем, — ответил я осторожно. — Во всяком случае, миссис Дулич согласилась на прогулку и даже дала мне номер своего телефона. Я надеюсь чего-нибудь добиться…
  Он издал что-то подобное довольному ворчанию, потом снял очки и стал протирать стекла засаленным платком. Затем, снова взял меня за руку и проговорил уверенным тоном:
  — Настало время действовать.
  Он вдруг встал, подошел к сейфу, открыл его, достал футляр, который, как я знал, был пуст, поднял крышку и грязно выругался.
  Я приготовился к вспышке ярости и негодования. Но его реакция меня крайне удивила. На лице Лоувела было написано злорадство.
  — Она не потеряла головы, — сказал он, протягивая пустой футляр. — Она догадалась, что я поставлю всех на ноги, и уничтожила улику.
  Он резко захлопнул футляр и швырнул его на письменный стол. Потом нагнулся ко мне, жарко дыша прямо в лицо.
  — Хорошенько послушайте меня, — сказал он. — Я позову их сюда и задержу под предлогом деловых разговоров. А вы тем временем поднимитесь в их комнаты и хорошенько все обшарьте. Я уверен, что колье там.
  Я вытащил носовой платок, вытер лицо и спросил его с преувеличенной вежливостью:
  — Фальшивое или настоящее?
  Казалось, он даже не сразу понял, потом засмеялся и ответил:
  — Конечно, фальшивое.
  Я закусил губу. Совершенно забыл про это проклятое колье! Я взял его у Тони и сунул в карман своей пижамы. Там ли оно еще? Был сеанс любви с Розой, мое поспешное бегство после приезда мужа, повещенная в гараже… Все это заставило меня напрочь забыть о колье.
  Не знаю, почему я ничего не сказал моему клиенту. Ответил только, что сделаю, как он хочет, и встал, чтобы отделаться от него.
  Мы нашли Дуличей за завтраком в столовой. Я выпил кофе и, не увидев на столе ничего такого, что могло бы удовлетворить мой аппетит, направился на кухню. Выходя из комнаты, я услышал, как Лоувел пригласил Дуличей в свой кабинет. Ответ Виктора ускользнул от моего слуха, но я услышал шум отодвигаемых стульев, и когда я вернулся обратно в столовую с крылышком цыпленка в руке, комната была уже пуста.
  Усиленно жуя, я подошел к кабинету Лоувела. Они все были там и о чем-то азартно спорили. Я повернулся и стал подниматься наверх.
  Флосси укладывала вещи.
  — Я предполагаю, что у вас нет намерения оставаться здесь до понедельника? — спросила она.
  — Нет, — ответил я. — Мы уедем тотчас же, как только это станет возможным. Но пока я хочу, чтобы ты немного посторожила на площадке.
  Я нашел свою пижаму в ванной комнате. Карманы ее были пусты… Я потерял колье…
  Очень заинтригованный, я вошел в комнату Дуличей, оставив Флосси дежурить на площадке. Я начал с их багажа. Чемоданчик Виктора меня совсем не интересовал. Два других чемодана, безусловно, принадлежали Розе и были тоже пусты. Вдруг я вспомнил, что видел в ванной комнате роскошный несессер из свиной кожи. Открыв его, я увидел колье, небрежно брошенное на дно. Я не стал больше ничего осматривать, закрыл несессер и вышел.
  Вернувшись в свою комнату, я сел на диван и решил немного подумать обо всем. История казалась мне все более странной.
  Откуда Роберт Лоувел мог знать, что колье находится в комнате Розы? Потом догадка, правда, немного запоздалая, промелькнула в моем мозгу. Мой клиент уверял меня, что Роза Дулич знает шифр сейфа. Тогда почему же, зная это, он не поменял комбинацию? Ведь это же было совершенно очевидно. Я начинал себя спрашивать, не отведена ли мне во всей этой истории роль простачка. Мой клиент становился мне все более антипатичен. Я никак не мог понять, чего он добивается, но прекрасно чувствовал, что он хотел воспользоваться мной для каких-то своих целей.
  Только сейчас я почувствовал, как устал. Я решил сохранить у себя колье до более ясного положения дел и заявить Лоувелу, что я ничего не нашел. Позже будет видно.
  Впоследствии, когда я рассуждал обо всем этом, то должен был признать, что действовал так ради того, чтобы выгородить Розу Дулич. Можно считать себя циником, но когда такая женщина, как Роза, отдается вам, невольно чувствуешь себя обязанным. Человеческая природа далека от совершенства, и я думаю, что частный детектив может стать абсолютно беспристрастным только в век роботов. И то вряд ли.
  Флосси закончила сборы и стояла у окна.
  — На улице такой же туман? — спросил я.
  Она вздрогнула и повернулась в мою сторону.
  — Да, такой же, — ответила она, — Но, надеюсь, это не помешает нам уехать?
  Казалось, пол Хобби-Хауза жег ей ноги. Она все время говорила об отъезде. Я невольно пожал плечами и ответил, стараясь говорить убедительно:
  — Безусловно, нет. Только не стоит торопиться.
  Ее хитрая мордочка прояснилась.
  — Может, мы сейчас и отправимся?
  Я покачал головой.
  — Нет. Мне еще надо сделать кое-что…
  Она недовольно поморщилась, подошла ко мне и спросила, понизив голос:
  — А что вы делали там, в комнате Розы Дулич?
  — Я это объясню тебе несколько позже, — ответил я. — Сейчас не время… Будь умницей и подожди меня здесь.
  Я вышел из комнаты и бесшумно спустился вниз.
  В кабинете Лоувела все еще говорили. Мне очень хотелось бы знать, о чем они так горячо спорили, но риск был слишком, велик, и я не решился подойти к двери и подслушать.
  Я вышел из дома и медленно направился к гаражу. Туман был таким плотным, что и в десяти шагах ничего не было видно. Дверь гаража так и осталась открытой, веревку сняли с трубы и, вероятно, унесли флики. Скамейка была поставлена на место, и только большое пятно на стене напоминало о трагедии с Мэри Лоувел.
  Я засунул колье под заднее сидение своей машины и направился было к дому, но передумал и решил дойти до павильона. Мне хотелось выяснить, дома ли Полли.
  Ставни в кабинете Лоувела были открыты. Я остановился под окном, надеясь, привлечь внимание моего клиента. Но он меня не заметил, и я решил вернуться в дом. Я сел в гостиной, не закрыв дверь, и стал ждать Лоувела.
  Они появились несколькими минутами позднее. Дуличи расстались с моим клиентом у подножья лестницы и стали подниматься наверх. Лоувел пригласил меня в свой кабинет.
  — Итак? — нетерпеливо спросил он.
  Я с безнадежным видом развел руками.
  — Я осмотрел все и ничего не нашел.
  Он страшно покраснел, видно было, что он раздражен. Совершенно нерасположеный выслушивать его, я решил, что, если он позволит себе какое-нибудь неподходящее выражение на мой счет, я скажу, что отказываюсь заниматься его делом. Но ему все же удалось взять себя в руки, и он стал что-то глухо ворчать, шагая по кабинету, заложив за спину руки.
  — Поймите, это колье представляет собой значительную ценность…
  Я перебил его:
  — Простите, но я что-то не очень понимаю. Если придерживаться тех сведений, которые вы мне сообщили в самом начале, то колье, находящееся в вашем сейфе, было поддельным. Тогда почему вы так нервничаете по этому поводу?
  Он остановился и посмотрел на меня с явной неприязнью.
  — Вы и в самом деле плохо соображаете, — сказал он. — Как я теперь могу доказать, что это ожерелье было подменено на фальшивое, если и оно тоже исчезло?
  — Еще не все потеряно. Если миссис Дулич подменила колье, то мы скоро это обнаружим.
  Странный свет зажегся в его выпуклых глазах. Он вдруг бросился ко мне и схватил за отвороты пиджака.
  — Вы согласны продолжать? — спросил он. — Я боялся, что вы меня бросите… после этой истории.
  — Я охотно буду продолжать. Достаточно нам договориться…
  Он снова напустил на себя важный вид, как тогда, в моем кабинете. Вероятно, его предки были шотландцами.
  — Итак, вы увидитесь с Розой на будущей неделе в Нью-Йорке. Вы должны стать ее любовником…
  Я отступил на шаг.
  — Минуту, — сказал я. — Прежде всего нам надо договориться…
  Выражение гнева пробежало по его лицу, но против своей воли он вынужден был смириться.
  — Я вас слушаю…
  — Вы мне дали пятьсот долларов, которые покрывают мою работу до понедельника. Мы договорились, что после этого я скажу вам, согласен ли я продолжать работу и на каких условиях. Я говорю вам, что согласен, и назначаю цену в тысячу долларов. Минуту… Но это не окончательная цена. В случае, если текущие расходы того потребуют, я попрошу у вас дополнительной оплаты.
  Он стал совсем зеленым и с силой сжал руки. Потом подошел к окну, продолжая конвульсивно сжимать руки за спиной, и, наконец, повернулся ко мне.
  — Вы опять берете меня за горло, — сказал он, — вы ведь прекрасно знаете, что у меня нет другого выхода. Но я хочу вам сделать встречное предложение. Я дам вам тысячу долларов, но за эту цену вы также обязуетесь найти и моего сына, идет?
  Я не совсем понял, что он хотел сказать этим «обязуетесь найти моего сына». У меня было свое мнение по этому поводу, и после недолгого раздумья я согласился на его предложение. Он, казалось, вздохнул с облегчением. Но так как он не выказывал ни малейшего желания достать свой бумажник, я решил напомнить ему об этом.
  — Тысяча долларов должна быть внесена сразу же.
  Он сделал нетерпеливый жест и запротестовал:
  — Но я же не таскаю с собой так просто тысячу долларов!
  — Выпишите чек на эту сумму, — предложил я, — а я получу деньги в понедельник утром.
  Видимо, ему очень хотелось сказать, что он забыл взять с собой чековую книжку, но мой взгляд ясно показал ему, что я разгадал его мысли. Он съежился, как провинившийся школьник, и, сев за письменный стол, выписал чек и протянул его мне. Я внимательно его проверил. Лоувел не вызывал у меня никакого доверия.
  На, письменном столе стояла фотография Тони. Я вынул ее из рамки и положил в карман. Он не потребовал у меня никаких объяснений.
  — Теперь я возвращаюсь в Нью-Йорк, — заявил я, направляясь к двери. — Мы встретимся с вами в понедельник утром в Бетеле на судебном заседании.
  — Вы даже не выразили мне свои соболезнования.
  Удивленный, я повернулся к нему. У него сейчас, действительно, был очень опечаленный вид. Я поклонился и проговорил тихим голосом:
  — Я от всего сердца сожалею, мистер Лоувел. Я могу себе представить, какая это для вас тяжелая утрата. Ваша жена была очаровательна…
  Он выпрямился. Потом дрожащими пальцами вытер воображаемую слезу в углу правого глаза. Я быстро вышел из комнаты, иначе я мог бы наговорить много лишнего.
  Узнав, что мы наконец покидаем этот зловещий дом, Флосси запрыгала от радости. Я не счел возможным постучать в дверь к Дуличам, чтобы проститься с ними. Мы все должны были увидеться в понедельник утром на судебном заседании.
  Мы с Флосси прошли в гараж, бросили чемоданы на заднее сидение, и Флосси тотчас же устроилась поудобнее в машине. Ведомый неизвестным и необъяснимым чувством, я подошел к очерченному месту, где произошла драма, и посмотрел на трубу. Потом я поднял скамейку, поставил ее под трубой в том месте, где висел труп, и влез на нее. Мне с трудом удалось достать до трубы. Но Мэри Лоувел доходила мне только до плеча… Мне стало как-то не по себе.
  Я достал из кармана зеркальце и положил его так, чтобы оно отражало свет и осветило бы трубу. На ней повсюду лежал слой пыли, и только то место, где висела веревка, было абсолютно чистым. Это показалось мне странным.
  Как же получилось, что миниатюрная Мэри Лоувел смогла закинуть веревку на трубу? Ей это было очень трудно сделать, да и веревка оставила бы ясный след на таком толстом слое пыли.
  Флосси удивленно смотрела на меня. Я слез со скамейки и стал обдумывать это обстоятельство. Мой взгляд пробежал по стене, я дотронулся до нее пальцами. Штукатурка… Твердая и царапающая.
  И вдруг на меня снизошло какое-то просветление. Перед глазами было доказательство того, что Мэри Лоу» вел повесилась не сама. Это определенно было убийство. Вероятно, повесили уже мертвой или, во всяком случае, без сознания.
  В самом деле, теперь я хорошо вспомнил, что и фотографии, сделанные полицией, подтвердят мою догадку, что тело висело от стены не далее десяти сантиметров. Повешенный всегда сильно дергается, прежде чем умереть, и Мэри Лоувел должна была бы сильно поцарапаться о жесткую стенку. А на ее теле не было ни малейших следов ушибов или царапин. Я вспомнил ее голые необычайно гладкие ноги.
  Я поставил скамейку на то место, откуда взял, и совсем ошеломленный медленно подошел к машине и сел за руль. Флосси была совсем белой, и ее взгляд сказал мне, что она все поняла.
  — Это же было не самоубийство, правда?
  — Конечно нет, — ответил я. — Ее повесили.
  Долгое время я сидел, положив руки на руль, и рассуждал, кто это мог сделать? Подозреваемых было мало. В сущности, из тех, кто находился в доме в эту ночь, только Тони мог сделать это.
  Эта мысль привела меня в ужас. Мальчишка был мне антипатичен, но я не мог представить себе такой испорченности. Убить свою мать, да еще таким образом? Но, между тем, ведь он удрал…
  Меня охватила холодная дрожь. Я резко захлопнул дверцу машины, включил мотор и стал маневрировать, чтобы выехать из гаража. Потом медленно объехал вокруг дома, чтобы выбраться на дорогу.
  Ворота были открыты. Я невольно остановился и вылез из машины, приказав Флосси не двигаться с места. Надо было повидать Асланда, чтобы знать, что он из себя представляет.
  Павильон, как, впрочем, и все в Хобби-Хаузе, был сделан очень добротно.
  Здание было выстроено из кирпича и покрыто черепицей, как и вилла. В нем, должно быть, не менее двух комнат. На крыше, около трубы, кот из зеленого фаянса поднимал хвост и показывал зубы.
  Я постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел в дом. Дверь выходила прямо в квадратную комнату, вполне прилично убранную. Посредине комнаты за белым деревянным столом сидел мужчина. Трудно было определить его возраст. Ему могло быть и пятьдесят, и семьдесят лет. Его худое, восковое лицо было похоже на пергамент, седые волосы подстрижены щеткой, светлые глаза блестели беспокойным светом. В левой руке он держал маленькую птичку. С неприятным чувством я разглядел между его пальцами иглу.
  Он молча смотрел на меня.
  — Мое имя Питер Ларм, — заговорил я сдавленным голосом. — Я один из друзей мистера Лоувела, провел ночь на вилле. А вы, без сомнения, садовник Герберт Ас-ланд…
  Его лицо прояснилось. Мохнатые брови поднялись восклицательным знаком. Он сделал несколько движений головой и ответил:
  — Да, я действительно Герберт Асланд. Чем могу быть вам полезен?
  Я подошел к нему с инстинктивной осторожностью. Сам не знаю почему, он напомнил мне змею. Я указал на птичку, крепко зажатую в его руке, и спросил:
  — Что вы собираетесь с ней делать?
  Он захихикал, и его взгляд устремился на голову птички с выражением удовольствия и садизма. Он ответил глухим голосом, размахивая иглой:
  — Это мое излюбленное занятие. Я выкалываю им глаза и запираю в соседней комнате с котом. Потом влезаю на стул, чтобы подглядывать за ними в дверное окошко… Некоторые позволяют съесть себя немедленно… а некоторые держатся довольно долго. Рекорд — полтора часа. Это было просто замечательно!
  Что-то заныло у меня в желудке. Тоном, не допускающим возражений, я приказал ему:
  — Освободите птичку!
  Он вдруг побледнел, как полотно, и с изумлением посмотрел на меня.
  — Почему я должен это сделать? Что с вами?
  Я потерял самообладание:
  — Выпустите птицу немедленно, или я вас ударю!
  Он осторожно положил иголку на стол, потом погладил птичку по голове, поднялся, оттолкнул ногой стул. Не глядя на меня, он проговорил:
  — Вы меня извините, но я не понял, кто вы такой. — Потом, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Я долгое время жил в Японии… Научился там многим вещам… У них есть один секретный прием…
  Он посмотрел на меня пронзительным взглядом.
  — Да, я способен задушить кого угодно так, что он даже не успеет опомниться. И при этом не сможет даже сопротивляться…
  Он заколотился от хохота. Сумасшедший? Театральным жестом он раскрыл руку и выпустил птичку. Потом обошел вокруг стола и направился ко мне.
  — Сейчас я вам это продемонстрирую, — сказал он.
  Я посмотрел на его руки, настоящие руки душителя. Он смотрел на меня так, будто хотел загипнотизировать. Его глаза… глаза сумасшедшего…
  Без всякого предупреждения он вдруг выбросил руки вперед, к моему горлу, но я был готов к встрече. Я быстро отскочил в сторону, на лету перехватил его запястье и резко повернул. Он пролетел через стол и треснулся по другую сторону.
  Он встал с пола с видом скорее удивленным, нежели рассерженным. Совсем как у ребенка, у которого не вышел какой-то опыт. Чтобы привести его в себя, я стал объяснять ему как можно спокойнее:
  — Я прекрасно знаком с тем приемом, о котором вы говорили… Это действительно секретный прием с варварским названием, и похоже, что мне он знаком лучше, чем вам. Так что, бросьте это… Когда вы видели миссис Лоувел в последний раз?
  И вдруг я понял, что он не слышит меня. Он пристально уставился на какую-то точку на паркете позади меня. Я повернулся… Это была птичка с парализованными крылышками, которая не могла улететь и осталась здесь.
  Асланд перехватил мой взгляд и бросился вперед, но я успел вытянуть ногу, он споткнулся, упал плашмя на живот, ругаясь, как безумный.
  Я широко открыл дверь и выгнал птицу наружу, глядя, как она большими скачками направилась к кустам с розами. Потом я вернулся к этому столь «приятному» человеку.
  Он сидел на паркете и смотрел на меня без малейшего стыда. Я подчеркнуто повторил:
  — Я хочу знать, когда вы видели миссис Лоувел в последний раз?
  Самым естественным тоном он ответил:
  — Я ее видел вчера вечером, около семи часов, она приходила предупредить меня о вашем приезде.
  — А позже она не приходила?
  Он отрицательно покачал головой, потом попросил у меня закурить. Я протянул ему сигарету и продолжал спрашивать:
  — А где Полли?
  — Она вернулась сегодня утром в Нью-Йорк с поездом, отходящим в половине седьмого.
  — Вы ее видели перед отъездом?
  Он снова покачал головой.
  — Нет, я сказал ей, чтобы она меня не будила. Но ее чемодана здесь нет, следовательно, она уехала.
  — Ее адрес в Нью-Йорке?
  Он вдруг вскочил рывком, как будто его кто-то укусил, и снова хотел кинуться на меня, но, видимо, вспомнив уже полученный урок, сдержался. С перекошенным от злобы ртом, он стал вопить:
  — Вы один из тех типов, которые все крутятся вокруг нее. Вы все хотите спать с ней… Ко мне с этим не обращайтесь!
  Я попробовал его успокоить:
  — Вы ошибаетесь. Ваша дочь, безусловно, красива, но совсем не по этой причине, я хочу повидаться с ней… Дайте мне ее адрес.
  Подчеркнутым жестом он скрестил руки и с ненавистью посмотрел на меня.
  — Никогда!
  Я находился в тупике. Ведь не мог же я в самом деле силой выбивать у него адрес дочери. На вилле были люди, да и Лоувел не понял бы моего поступка. Я искал выход, какую-нибудь возможность убедить его, когда он вдруг заговорил злобным тоном:
  — Хотел бы видеть вас: выколотыми глазами в комнате с тигром.
  Без сомнения, с таким типом трудно договориться. Я пожал плечами и вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.
  В сущности, он отлично мог применить свой прием к миссис Лоувел, но было совершенно ясно, что додуматься до того, чтобы инсценировать самоубийство, у него не хватило бы смекалки. Он недостаточно хитер для этого.
  Я направился к машине и увидел Розу Дулич, в одиночестве идущую по парку, окутанному туманом. Она увидела меня и остановилась, поджидая. Казалось, она уже совершенно забыла приятные минуты, проведенные нами прошлой ночью. Холодно посмотрев на меня, она сказала:
  — Я считала, что вы уже уехали, по крайней мере, четверть часа тому назад.
  — Мне необходимо было повидаться с Асландом, — ответил я. — Как вы можете держать у себя на службе такого эксцентричного человека? Это же очень опасный сумасшедший.
  Она не выказала никакой реакции на мои слова.
  — Он превосходно справляется со своими обязанностями, к тому же не вы ведь оплачиваете его содержание.
  — Совершенно верно, — засмеялся я. — Пусть Бог сделает так, чтобы вы никогда о том не пожалели… Вы знаете, по какому адресу живет Полли Асланд в Нью-Йорке?
  На ее лице появилась неприязненная улыбка, и она ответила, оглядывая меня с головы до ног:
  — Роберт, насколько мне известно, поручил вам найти своего сына?
  Я понял, что она уже знает, что я частный детектив. Ее гордость, видимо, страдала. А может быть, считала частных детективов неподходящим для себя обществом и теперь жалела о том, что занималась со мной любовью. Я решил не останавливаться на этой теме.
  — Это неважно. Вы можете дать мне ее адрес, да или нет?
  Неожиданно она расстроилась и сделала усталый жест:
  — Почему мы так смотрим друг на друга? Теперь я знаю, кто вы такой, но, в сущности, это не имеет особого значения. Полли живет в восточном Квинсе, на Лакония-стрит, 49, или 59. Я точно не помню.
  Видя, что она смягчилась, я решил использовать это.
  — Между нами говоря, ты уверена, что Мэри покончила с собой?
  Она долго, как-то искоса, смотрела на меня, как бы расценивая, до какой степени можно довериться мне. Потом решительным тоном ответила:
  — Роберт жил двойной жизнью. У него была еще одна семья с женщиной, которую он для удобства выдавал за свою секретаршу.
  — Кто эта женщина?
  Она некоторое время колебалась, потом посмотрела в сторону виллы и быстро проговорила:
  — Кора Вилнер. Она живет на Тридцать пятой улице… Я не помню номера ее дома, но это как раз на углу Седьмой авеню…
  Я собрался поблагодарить ее, когда из тумана раздался голос Виктора Дулича:
  — Роза… Что ты тут делаешь?
  Она крепко сжала мою руку и прошептала, прежде чем уйти:
  — В понедельник утром. Я хочу обязательно увидеть тебя на будущей неделе.
  Она ушла, а я отправился к своей машине.
  Флосси крутила ручку радиоприемника. По своей всегдашней привычке, она поджала под себя ноги на сиденье. Эта манера всегда страшно меня раздражала, но так как она оставалась глуха к моим протестам, мне только и пришлось ей сказать:
  — Сними хоть, по крайней мере, туфли, чтобы не испачкать подушки.
  На сей раз совершенно беспрекословно она выполнила мою просьбу, мы выехали на дорогу, ведущую в Ветел. Туман не проходил, и мне пришлось включить фары.
  Звуки джаза заполнили машину. Флосси повернулась ко мне и проговорила убежденным тоном:
  — А вы знаете, шеф, всю свою последующую жизнь я буду вспоминать ту ночь, которую вы провели со мной в одной постели.
  Я не знал, говорила ли она это серьезно или просто разыгрывала меня, желая поддразнить. В сущности, мне это было совершенно безразлично. Тем же тоном, не выказывая никакого раздражения, я постарался уверить ее:
  — Я тоже никогда этого не забуду, Флосси. Такое ведь не забывается.
  И, чтобы оборвать этот не совсем приятный для меня разговор, я нажал на акселератор. Туман вдруг разорвал свою пелену, дорога была пустынной, и я ехал, свободно предаваясь своим мыслям.
  Глава 6
  Я высадил Флосси у ее дома, на Восьмой авеню. Туман, вновь окутавший дорогу, задержал нас, и теперь было уже половина второго. Я протянул ей чемодан и сказал:
  — В понедельник утром, в половине восьмого, я заеду за тобой. Нам нужно быть к восьми часам в Ветеле на судебном разбирательстве, так что будь готова к этому времени.
  — А я и там буду вашей женой? — насмешливо спросила она.
  — Нет, — ответил я, — Все уже в курсе.
  — Мне это так нравилось, — огорченно сказала она, капризно надувая свои очаровательные губки. — Вы просто потрясающий компаньон для постели.
  Я подозрительно посмотрел на нее.
  — Если ты еще раз повторишь это, то заставишь меня думать, что жалеешь о том, что не произошло.
  Она ущипнула себя за подбородок, сделала вид, что серьезно размышляет, потом сказала:
  — Мне, кажется, трудно сожалеть о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. Предположим, что тут просто неудовлетворенное любопытство.
  У меня засосало под ложечкой, и я постарался ускорить прощание.
  — Если тебе так хочется, то поговорим об этом в другой раз. Итак, до понедельника и постарайся быть готовой к нужному часу.
  Она хлопнула дверцей. Я тронул машину и поехал прямо к Пятьдесят второй улице.
  В агентстве было пусто. На пишущей машинке Флосси я нашел рапорты от Джемса и Майка, рассказывающие обо всех их странствованиях в слежке за этим типом с Пятой авеню, имя которого я уже забыл. Я не стал даже знакомиться с рапортами; если они и обнаружили что-нибудь, то поостерегутся сказать об этом, особенно Джемс, который решил после одной личной авантюры, что неведение всегда лучше знания.
  Я прошел в свой кабинет, взял из ящика стола плитку шоколада, надкусил ее и снова подошел к пишущей машинке Флосси, чтобы напечатать текст объявления для всех главных газет. В нем говорилось о том, чтобы Тони Лоувел вернулся в свой отчий дом, так как его мать мертва. На тот случай, если бы он не захотел предстать перед своим отцом, я написал, что могу быть его посредником в этом деле, и указал свой адрес.
  Потом я стал искать в справочнике телефон Полли Асланд. «Лакония-стрит, 49» был семейным пансионом, а номер 59 — лесопильным заводом.
  Несколько пораздумав, я вдруг вспомнил, что завод Виктора Дулича находится также в Квинсе. Это мне сказала Роза. Я стал перелистывать справочник по алфавиту и легко нашел номер его телефона.
  Завод помещался на Джефферсон-стрит, 90. Я посмотрел на план города в районе ипподрома «Джамайка», в нескольких минутах ходьбы от Лакония-стрит. Может быть, тут была какая-нибудь связь?.. Я решил больше не звонить по телефону, а поехать и посмотреть все на месте.
  История смерти Мэри Лоувел не выходила у меня из головы.
  Почему ее убили?.. Почему и кто? Мне ведь совсем не платили за расследование этого убийства, но я знал, что не успокоюсь до тех пор, пока не выясню все досконально. В сущности, я мог бы легко представить себе, что это убийство могло иметь прямую связь с проклятым ожерельем, о котором начисто забыл.
  Я нашел его в моей машине на том месте, куда положил. Перед тем, как отъехать от агентства, я долго рассматривал его. Оно показалось мне просто восхитительным. Если это и была подделка, то, безусловно, отличная.
  Охваченный сомнениями, я снял телефонную трубку и вызвал «Тифани», знаменитую ювелирную фирму с 57-й улицы.
  Один из директоров магазина, мой приятель Сирил Харлан, пригласил меня зайти.
  Я доехал за десять минут. Только по субботам можно так легко ездить по улицам Нью-Йорка.
  С ожерельем в кармане я вошел в «Тифани» через служебный вход. Харлан ждал меня. Я положил драгоценность на стол и попросил оценить стоимость этой вещи.
  Харлан был исключительно приятный человек, и все в нем вызывало полнейшее доверие. Он сунул лупу в правый глаз и методически осмотрел все камни, один за другим.
  Мне становилось не по себе. Если это ожерелье фальшивое, то он должен был остановиться на первом же камне. Наконец он осторожно положил колье на стол, вынул лупу из глаза и посмотрел на меня:
  — Вы мой друг, и я предлагаю вам за него десять тысяч долларов.
  Я засмеялся, но мой смех прозвучал довольно фальшиво.
  — Вы шутите. Ведь это же подделка.
  Харлан был человеком серьезным. Он принял обиженный вид и ответил:
  — Я работаю в этой фирме уже пятнадцать лет, и моя репутация эксперта всем очень хорошо известна. Если я вам говорю, что это колье стоит десять тысяч долларов, вы можете совершенно не сомневаться в этом.
  Меня бросило из жара в холод. С дрожью в ногах, я добрался до кресла и упал в него. Потом, совершенно не обращая внимания на испытующие взгляды Харлана, который уже несколько подозрительно смотрел на меня, я постарался разобраться в своих мыслях.
  В сущности, ничто не указывало на то, что это колье было именно то, о котором говорил Роберт Лоувел. Я мог совершенно свободно завладеть ожерельем, принадлежащим лично Розе Дулич. Ничего себе положение! Я уже видел себя обвиненным в краже. Потом мой трезвый ум решил, что есть гораздо более простой способ убедиться в этом. Я встал и снял телефонную трубку. Прежде чем набрать номер, я объяснил Харлану:
  — Я рассчитываю на вашу скромность… Меня нанял один клиент, чтобы я нашел его колье, которое, как он уверял, было фальшивым. Я сейчас позвоню ему и расспрошу детально про драгоценность, которую он поручил мне разыскать. Вы возьмете вторую трубку и выслушаете его показания, а потом скажете, соответствуют ли они этим камням, хорошо?
  Харлан согласился не раздумывая. Я позвонил в Нью-Джерси и попросил соединись меня с Хобби-Хаузом. Через несколько минут к телефону подошел сам Роберт Лоувел. Я назвался и сказал ему, что он позабыл сделать описание этого проклятого ожерелья. Чтобы его найти, мне необходимо знать, на что оно похоже.
  Лоувел немедленно пустился в подробное описание всех деталей. Харлан слушал с вниманием, поворачивая в руках колье.
  Когда мой клиент закончил, я вопросительно посмотрел на Харлана. Кивком головы он дал мне понять, что этого описания вполне достаточно.
  Я поблагодарил Лоувела и повесил трубку.
  — Никаких сомнений. — Харлан был весьма категоричен. — Описание полностью совпадает.
  Я стал насвистывать сквозь зубы, чтобы как-нибудь скрыть от Харлана свое замешательство. Потом взял колье и сунул его в карман. Харлана всего передернуло, как будто я только что, на его глазах, совершил какое-то преступление.
  — Я вам дам футляр, — сказал он. — Вы не можете таскать в кармане такую дорогую вещь.
  И он сделал мне подарок — великолепный футляр из черного сафьяна, и сам уложил ожерелье на белый атлас. Потом, вероятно, для того чтобы показать, что он не настолько глуп, как кажется, сказал с легкой улыбкой:
  — Дело кажется мне совершенно ясным. Ваш клиент сказал вам, что это колье фальшивое, чтобы заставить вас работать ни за что.
  Я кивнул головой.
  — Это как раз то самое, что думал и я. Но можете мне поверить, что он его получит лишь тогда, когда даст и мне хороший куш.
  Харлан проводил меня до двери и добавил, пожимая мне руку:
  — Я ведь в курсе подобных операций. Другим мы бы предложили четверть его стоимости, но вам… — так что пользуйтесь случаем.
  Я уже совсем собрался уходить, как мне в голову пришла одна мысль.
  — Сейчас у нас суббота, — сказал я, — день, когда, все банки закрыты. Я собирался отнести эти камешки в свой сейф. Не смогли бы вы оказать мне услугу и подержать их у себя до понедельника?
  Он согласился и выдал мне официальную расписку в получении-ценности.
  Было уже три часа. Мой желудок просто вопил от голода. На другой стороне улицы я обнаружил кафе-автомат, зашел туда и съел сэндвичи с ветчиной и выпил стакан молока.
  После того, как я немного перекусил, я почувствовал себя значительно лучше. Я сунул в рот кусочек шоколада и закурил сигарету, потом сел в машину и направился к Шестой авеню в надежде застать там своего приятеля-журналиста, работающего в крупном информационном агентстве.
  На мое счастье, он оказался на месте. В свое время я оказал ему немало услуг, и он никогда не забывал об этом и не отказывался помочь мне. Я отдал ему объявление и объяснил что к чему. Он обещал поместить это в первых же выпусках главных газет. Потом он предложил мне сделать еще информацию-по радио. Там на ответственной работе был один из его приятелей, который занимался рубрикой «поиски в интересах семьи». Горячо поблагодарив, я согласился на его любезное предложение, покинул агентство и направился в Квинс.
  Около половины пятого я остановил свою машину на Лакония-стрит. Это была тихая мирная улица, почти вся состоящая из частых домов, которые в большинстве своем были окружены зеленеющими садами.
  На всякий случай я остановился за десять домов до номера 49, вышел из машины и продолжил свой путь пешком. Вскоре я заметил дом более массивный, чем все остальные. Старая резиденция того времени, когда Квинс был еще попросту деревушкой.
  На воротах висела эмалированная дощечка, которая сообщала, что в этом доме расползается семейный пансионат.
  Я не знал, по собственному ли желанию или по необходимости, Полли Асланд устроилась здесь. Но при всех обстоятельствах здесь ей должно было быть лучше, чем в маленькой комнатенке Манхэттена.
  Я попытался открыть ворота, но они не поддавались моим усилиям. Тогда я нажал пальцами на медную пуговку звонка и стал ждать. Раздался какой-то щелчок, и ворота открылись.
  Кусочек парка, который тянулся между дорогой и домом, был очень запущен, но мне это очень нравилось. Я уже подходил к входной двери дома, когда ее тяжелая створка отворилась. На пороге показалась опрятно одетая седая дама, которая внимательно осмотрела меня, щурясь сквозь очки. Она выглядела не очень респектабельно, и я стал сомневаться в выборе Полли.
  — Мое имя Питер Ларм, — представился я. — Я руковожу конторой, которая занимается поисками наследников. В настоящий момент ищу девушку по имени Полли Асланд. По моим сведениям, она живет у вас.
  Магическое слово «наследство» произвело то самое впечатление, которое я и ожидал. Она предложила мне войти в вестибюль, и по ковровой дорожке я проследовал за ней в нечто вроде кабинета, содержащегося в стерильной чистоте. Я неуверенно уселся в предложенное кресло, она же устроилась в плетеном кресле с высокой спинкой, стоящем, у окна. Она довольно долго и внимательно смотрела на меня и, наконец, соблаговолила ответить:
  — У меня, действительно, живет пансионерка, которую зовут Полли Асланд, но сейчас ее здесь нет. Она уехала восемь дней тому назад в отпуск к своему отцу в Нью-Джерси. Если это вас так уж интересует, я могу поискать его адрес…
  Последние слова дали мне понять, что я смогу вытянуть из нее все, что только захочу. По всей вероятности, она сразу могла сказать, что Полли Асланд просила всю корреспонденцию на ее имя отправлять в Хобби-Хауз, но она, видимо, рассчитывала получить несколько долларов за это. Те доллары, которые я собирался ей дать, должны были пойти совершенно на иную вещь. Я начал с того, что разочаровал ее.
  — Я знаю, — сказал я, — речь идет о доме неподалеку от Бетела, который называется Хобби-Хауз.
  Она даже не попыталась скрыть своего разочарования и, поджав губы, с сожалением проговорила:
  — Мне кажется, что это действительно там. Но почему же вы пришли сюда?
  Я ответил ей с улыбкой:
  — Я видел отца Полли и после того, как поговорил с ним, не счел нужным вводить его в курс дела. Это он дал мне ваш адрес.
  — Уж не хотите ли вы сказать, что ее там не было? — удивилась она.
  Я преспокойно солгал:
  — Отец не видел ее по крайней мере месяца два.
  Она вдруг икнула и на лице ее выразилось сильное удивление. Потом она покачала головой с таким видом, который вероятно обозначал, что ничему не следует удивляться в этом мире, особенно с молодыми современными девушками.
  — Может, вы смогли бы сообщить мне адрес ее работы? — осторожно спросил я.
  Она ответила не задумываясь.
  — Мне об этом ничего не известно. Скромность — основное правило моего пансиона, и я никогда не вмешиваюсь в дела моих жильцов. Единственная вещь, которую я от своих постояльцев требую, чтобы ни один мужчина никогда не переступал порога этого дома.
  Я бросил на нее сочувственны взгляд и проговорил самым приятным голосом:
  — Это совершенно естественно и говорит только в вашу пользу. Мужчина в комнате молодой девушки не сулит ничего хорошего.
  Может быть, она была не так уж глупа. По тому взгляду, который она вдруг совершенно неожиданно метнула на меня, я понял, что не следует слишком усердствовать в такого рода шутках. Я быстро продолжал:
  — Я располагаю определенный кредитами для моих более успешных поисков.
  Я сделал некоторую паузу, чтобы убедиться в том интересе, который, как мне покаялось, появился у нее в глазах.
  — Если вы сможете сообщить мне интересующие меня сведения, я имею возможность вас отблагодарить. Ведь всякие усилия заслуживают платы.
  Она приняла равнодушный вид, и улыбнулась почти огорченно. Но это была лишь маскировка, Я продолжал:
  — Может быть, вы разрешите мне осмотреть ее комнату, конечно, под вашим наблюдением. Мы, возможно, сможем…
  Она перебила меня, отвернув голову к окну.
  — То, о чем вы меня просите, сэр, идет совершенно вразрез с моими принципами.
  Этот тип добрых женщин всегда приводил меня в ярость. То, на что достаточно было потратить всего лишь две минуты, не больше, с ними занимало часы. И все только для того, чтобы разбить их принципы, которых на самом деле и не существовало Я продолжал совершенно безразличным тоном:
  — Я думал, что за такую услугу можно было бы заплатить пятьдесят долларов.
  Я видел, как она задрожала и долгое время оставалась совершенно безмолвной, без сомнения, размышляя о том, что она сможет сделать на эти пятьдесят долларов. Я решил прийти к ней на помощь.
  — Само собой разумеется, если ваши принципы запрещают вам брать деньги за подобного рода услуги, никто не помешает вам потом употребить их на благотворительные цели и дела, которыми вы, без сомнения, занимаетесь.
  Я был очень горд собой. Этот тип женщин был мне хорошо известен.
  Она вдруг вскочила с кресла и радостно устремилась по дорожке, которую ей я указал.
  — Это же замечательная идея, — сказала она. — И потом вы мне очень симпатичны… И в сущности, я ведь тем самым окажу услугу и мисс Асланд.
  Я тоже хотел встать, но удержался. Не нужно форсировать события. Она прошла по комнате, сняла висевший около двери на стене ключ и пригласила меня следовать за ней.
  Комната, занимаемая Полли, находилась в первом этаже. Фаянсовый умывальник висел в углу около окна. Довольно узкая кровать, шкаф-вешалка и ночной столик составляли всю обстановку. Стены, оклеенные обоями, были увешаны фотографиями артистов.
  Она прошла прямо к столу, потом резко повернулась и, внимательно всматриваясь в меня, спросила:
  — Если я правильно вас поняла, вы более или менее уверены, что мисс Асланд вроде бы исчезла…
  Если это могло доставить ей удовольствие, я не видел причины лишать ее этого. Я сделал печальное лицо и признался.
  — Именно это я и думаю. Она покинула вас уже…
  — Восемь дней, — уверила она меня.
  — И вы утверждаете, что она собиралась ехать к своему отцу в Нью-Джерси. Но отец не видел ее уже два месяца. Есть все основания для того, чтобы забеспокоиться…
  Она немного отошла от стола и положила на него свою сухую руку.
  — Я полагаю, что она держала свои бумаги в ящике этого стола.
  Я приблизился. Разумеется, ящик был заперт на ключ. Я доверительно улыбнулся женщине и воспользовавшись ножом для разрезания бумаги, лезвие которого показалось мне достаточно острым, стал действовать им. Через десять секунд ящик был открыт.
  Она нервно рассмеялась:
  — Из вас вышел бы совсем неплохой взломщик.
  Я не счел нужным ответить на это замечание и стал просматривать содержимое ящика.
  Вскоре я нашел единственную вещь, которая могла бы меня заинтересовать: оплаченные билеты, на которых значился штамп: «Терпсихора», Пятидесятая улица, дом 154. Я также обнаружил листок, с объявлением, из которого я узнал, что «Терпсихора» была залом, где проводились курсы танцев исключительно для мужчин. Я не совсем понял, что могла означать такая аннотация. Но было совершенно бесполезно понимать это буквально. «Терпсихора» могла означать вообще все что угодно, даже меблированные комнаты.
  Я записал адрес, положил все на место, чисто профессионально запер ящик стола, потом объяснил этой доброй женщине, что теперь я знаю вполне достаточно и что мы можем спуститься вниз.
  В вестибюле я отдал ей обещанные пятьдесят долларов, прибавив, что, возможно, нам еще придется увидеться, так как, может быть, я и не смогу получить никаких сведений на курсах танцев, где, видимо, работала мисс Асланд. Потом мы распрощались.
  Добравшись до своей машины, я решил доехать до фабрики Виктора Дулича.
  Однако фабрика, как я и мог предположить, была закрыта до понедельника. Я медленно проехал мимо нее в направлении Манхэттена.
  Было семь часов, и уже темнело, когда я доехал до угла Тридцать пятой улицы и Седьмой авеню. Как и во все субботние дни, движение на улицах было малоинтенсивным и я совершенно свободно нашел место для стоянки машины.
  Одна машина на этой стоянке привлекла мое внимание. Я остановился и подошел к ней поближе. Один только взгляд сразу же убедил меня в правильности моего предположения. То была машина моего клиента Роберта Лоувела.
  Я снова сел за руль, отъехал метров на двести и там поставил свою машину.
  Потом быстро вернулся к машине Лоувела. Мне показалось очень странным, что Роберт Лоувел почувствовал желание и необходимость приехать в Нью-Йорк повидаться со своей любовницей через несколько часов после смерти жены. Осторожность должна была заставить меня удалиться, но я остался, чтобы довести дело до конца.
  То был Роберт Лоувел, который платил мне, и меня не должна была интересовать его личная жизнь. Но, к несчастью, я считал, что я единственный человек, который знает точно, что Мэри Лоувел не покончила с собой, а была убита. И жгучее любопытство заглушало во мне голос благоразумия.
  Я проник в холл дома, возле которого стояла его машина, и посмотрел на список жильцов. Кора Вилнер занимала квартиру 62В, на шестом этаже.
  Сам не зная еще, что буду делать дальше, я бросился по лестнице, чтобы не встретить своего клиента, который, безусловно, пользовался лифтом.
  На шестом этаже я быстро сориентировался и с осторожностью пошел по коридору, который должен был привести меня к апартаментам Коры Вилнер.
  Звук голосов за дверью заставил меня замереть на месте. Я не мог позволить себе роскошь быть застигнутым здесь Лоувелом. Я уже был готов позорно отступить, но тут вдруг увидел лазейку.
  Как раз напротив квартиры Коры Вилнер находилась ниша, в которую уборщики обычно прячут свои швабры и прочий инвентарь. Во всяком случае, я рискнул и толкнул дверцу. Она открылась совершенно свободно, и я проскользнул внутрь.
  И вовремя. Дверь напротив открылась. Прячась в нише, я оставил небольшое отверстие, достаточное для того, чтобы видеть все, что будет происходить в коридоре. Я увидел, что на пороге квартиры появился Роберт Лоувел, одетый так же, как и утром… Я слышал, как он пробормотал:
  — Не забудь же! Два коротких и один длинный. Никому другому не открывай ни под каким видом.
  Он удалился, и дверь квартиры захлопнулась.
  Через минуту я покинул свой пост, спустился по лестнице и, рискуя встретиться с Лоувелом, все же выглянул на улицу. Машины Лоувела не было. По-видимому, мой клиент отправился к себе домой. Я вернулся в машину и позвонил в бар, в котором мой первый помощник Джемс Арнакл по субботам принимал свой аперитив.
  Он и на сей раз был там. Я дал ему необходимые разъяснения и попросил побыстрее приехать к дому 437 на Шестой авеню с тем, чтобы последить за моим клиентом по меньшей мере в течение часа. Он было запротестовал, но потом согласился. Успокоенный, я вышел из машины и вернулся обратно.
  На этот раз я воспользовался лифтом. Дойдя до двери квартиры 62В, я нажал на кнопку звонка согласно намеченному Лоувелом коду.
  Дверь стремительно распахнулась. Беспокойный голос спросил:
  — Ты что-нибудь забыл…
  Я увидел кроткое лицо, на котором отразился ужас. Ударом плеча я очистил дорогу и вошел в переднюю, погруженную в темноту.
  Женщина попыталась проникнуть в освещенную комнату, вероятно, в надежде позвонить по телефону или позвать на помощь из окна, но я поймал ее за руку.
  — Ничего не бойтесь, — поспешил я успокоить ее. — Я из полиции.
  Мы вошли в современную, хорошо убранную гостиную. Убранство ее должно было стоить моему клиенту совсем немалое количество долларов. Я осмотрел обстановку и перевел взгляд на женщину, которую все еще держал за руку.
  Одетая в синий шелковый халатик, она выглядела довольно вульгарно: пышная грудь, широкие бедра, но вместе с тем приятное, с добрым выражением лицо молочно-белого цвета. У нее были красивые волосы, уложенные на затылке.
  Я понимал, чем она могла нравиться Лоувелу, но мне казалось довольно странным, как она могла согласиться на связь с подобным типом.
  Я выпустил ее руку, вынул лицензию частного детектива и быстро протянул ее так, чтобы она оказалась перед ее глазами. Таким образом она не могла прочитать ее, да к тому же она была сильно напугана. Безусловно, женщина приняла меня за официального полицейского, и я продолжал в таком же тоне, как бы это делал полицейский:
  — Не делайте такого трагического лица, мисс Вилнер.
  Она нашла в себе силы, чтобы поправить меня:
  — Миссис Вилнер.
  Я приятно улыбнулся ей и пригласил садиться, как будто был у себя дома. Подождав, пока она села, я тоже опустился в кресло из зеленого с белым атласа и тут же устремился в атаку, не давая ей возможности собраться с мыслями.
  — Очень многое неясно в так называемом самоубийстве миссис Лоувел. Некоторые признаки дают возможность предположить, что совершено преступление…
  Я смотрел на нее. Она совсем позеленела и дрожала всем телом. Странное чувство жалости охватило меня. Но тут заговорило мое любопытство. Она казалась довольно простой, и у меня создалось впечатление, что я легко смогу узнать у нее все, что мне нужно. Я продолжал серьезным тоном:
  — Мое посещение, кажется, вас очень испугало… Думаю, что Роберт Лоувел еще не знает того, что дело рассматривается уже совершенно под другим углом зрения. Он вас, безусловно, уведомил, что его жена покончила с собой…
  Не в силах говорить, она утвердительно кивнула головой. Я продолжал, делая вид, что меня что-то очень беспокоит:
  — Полиция, вне всякого сомнения, заинтересуется вашей ролью в этом деле. Расскажите мне, где вы были прошлой ночью?
  В ее голубых глазах появилось выражение ужаса. Конечно, нельзя было обращать внимания на ее страхи и эмоции. То был просто страх малообразованного и не очень умного человека, который с детства, привык бояться всего, что имеет отношение к полиции. Она долго ломала себе руки, потом проглотила слюну и наконец выдавила:
  — Я ведь совершенно в стороне от всего этого. Это просто ужасно… Это совершенно ужасно!
  Она покачала головой, слезы дрожали на ее ресницах. Я настаивал безжалостным тоном:
  — Я вам задал очень важный вопрос, миссис Вилнер. Если вы не сможете мне ответить сейчас, я буду вынужден отвезти вас в свою контору.
  Она вздрогнула от ужаса и протянула ко мне белые руки.
  — Нет! Прошу вас… Я отвечу на все ваши, вопросы. Мне совершенно нечего скрывать. Я была неосторожна… Больше ничего.
  Эго становилось интересным. Она с трудом вздохнула и с силой сжала руки…
  — Меня давно приглашали старые друзья в Асбюри-парк. Вчера вечером, не могу вам сказать почему, я решила отправиться туда вместе с моим начальником. Это было ему по дороге, и он должен был высадить меня…
  Ее лицо вдруг покраснело, глаза опустились, а руки судорожно обняли колени. Глухим голосом она продолжала:
  — Моих друзей не оказалось дома. Понимаете, я их не предупредила о своем посещении. Мистер Лоувел подождал меня и, когда узнал о тем, что их нет, предложил мне проводить его до своего дома… в Хобби-Хаузе. Он как будто так называется. Не зная, что делать, я согласилась.
  Казалось, ее силы на грани истощения. Лицо ее еще больше покраснело. Она продолжала совсем тихо, что вынудило меня наклониться к ней, чтобы расслышать, что она говорит.
  — Было уже более десяти часов. Через несколько миль после Асбюри-парка машина остановилась. Мистер Лоувел сказал, что что-то случилось с машиной… Я поняла, что это неправда. Он стал очень настойчивым…
  Ее руки отпустили колени и прижались к щекам.
  — Это было уже не в первый раз… он пытался… Я не знаю, что со мной сделалось… Я не могу вам это объяснить. Но я не сопротивлялась… — Она бросила на меня потерянный взгляд, и голос у нее вдруг стал крикливым: — Это было в первый раз… Вы должны мне поверить!
  Мне было в высочайшей степени наплевать на все это, но я постарался сдержать свои чувства. Внимательно глядя на нее, я давал ей гонять, что ожидаю продолжения.
  — После, этого… После того, что произошло… Он спросил меня, не соглашусь ли я провести с ним остальную часть ночи в одном из отелей Вегела?
  Ее белые полные руки снова поднялись к лицу. Она начинала действовать мне на нервы. Столько разговоров о таком пустяке. Мне даже показалось, что она умышленно размазывает все это, играя какую-то комедию. Взгляд, брошенный ею украдкой на часы, висевшие на стене, утвердил меня в моем предположении. Я понял, что она старалась выиграть время. Я решил прекратить это и стал грубым:
  — Хорошо, — сказал я. — У вас была любовь с вашим шефом, а потом… Ведь меня интересует совсем не это.
  Она смотрела на меня так, как будто я был совершенно аморальным типом. Потом выпрямилась, даже с некоторым достоинством, и продолжила свои объяснения, избегая встречаться со мной взглядом.
  — После того, что произошло, мне было бы слишком стыдно оказаться рядом с миссис Лоувел… Выход, который предлагал мой патрон, позволил мне избежать того, чего я больше всего боялась… Мы нашли комнату в отеле «Пляж» в Ветеле.
  Я глубоко и облегченно вздохнул. История была длинной, но определенно интересной и полезной. Я понял, что Лоувел соврал мне, когда уверял, что провел ночь в Нью-Йорке.
  — А который был час, когда вы оказались одни в комнате отеля? — жестко спросил я.
  — Приблизительно в полночь.
  Ее притворство было мне глубоко противно и начисто исключило всякую жалость к ней. Циничным тоном я спросил ее:
  — И что же вы делали там до утра? Безостановочно предавались любви что ли?
  Она вся как-то передернулась и снова стала пунцовой.
  — О! — воскликнула она. — Как вы можете так говорить?
  Я в свою очередь принял удивленный вид.
  — А что? Ничего особенного! Для первого раза это было бы совершенно естественно!
  Я понимал, что эта женщина готова сделать все, при условии, что никто ничего не узнает. С поджатыми губами, она ответила несколько обиженным тоном:
  — Мы спали.
  Я выразил свое удивление, потом стал протестовать.
  — Вы спали! Но вы не знали, спал ли мистер Лоувел! — Я решил рискнуть: — В сущности, он мог прекрасно встать и, сев в свою машину, доехать до Хобби-Хауза, а потом, вернуться так, что вы бы этого и не заметили?
  Я рассчитывал на ее чувства к Роберту Лоувелу. Она была влюблена в него, в этом не могло быть никакого сомнения. Почувствовав опасность, она стала яростно защищаться, выпустив когти наружу.
  — Это совершенно невозможно… Он держал меня всю ночь в своих объятиях. Он не мог бы встать без того, чтобы не разбудить меня. — Она становилась запальчивой. — Я готова поклясться на Библии, что он не покидал меня!
  К этому следовало определенно прислушаться. Вот и Библия уже пошла в ход. Я сделал вид, что совершенно убежден, и переменил тему разговора.
  — Поговорим лучше о другом… Я вам уже сказал, что у нас есть весьма веские доводы считать, что миссис Лоувел не покончила с собой, а была убита. Мы должны в этом серьезно разобраться. Мне бы хотелось знать ваше мнение относительно отношений, существующих между Лоувелами и Дуличами. Некоторые полученные нами сведения дали понять, что миссис Лоувел была когда-то невестой Виктора Дулича. Вы в курсе этого?
  Эта тема разговора, видимо, понравилась ей гораздо больше предыдущей. Ее взгляд сейчас же оживился, и он ответила с видимой охотой:
  — Совершенно точно. До знакомства с мистером Лоувелом Мэри была любовницей Виктора Дулича. Он ее бросил, и я не могу вам сказать почему. Она сразу же кинулась в объятия Роберта. В то время она была очень молода и обладала весьма пылким темпераментом.
  Я невольно сделал гримасу, и она это заметила. Я проговорил недовольным тоном:
  — Отбросим в сторону пылкость ее чувств. Не возражаете?
  Она продолжала тем же тоном:
  — Этот брак сразу же дал осечку. Мэри не переставала любить Виктора Дулича. Когда они стали снова встречаться после того, как обе семьи подружились, чувства Мэри вспыхнули с новой силой, и Роберт заметил это. Он мне сказал, что вид счастливой пары, которую тогда составляли Дуличи, должен был бы исцелить Мэри и показать абсолютную нереальность ее чувств.
  Я быстро повторил:
  — Составляли счастливую пару?
  Она вдруг вздрогнула и с изумлением посмотрела на меня, как будто позабыла о моем присутствии… Я понял, что она говорила об истории, которую представила в своем воображении и в которую хотела верить. Обхватив снова колени руками, она продолжала:
  — Роза Дулич — очень умная женщина, совершенно лишенная предрассудков. Несмотря на то что она прекрасно знала, какие чувства Мэри питает к ее мужу, она все же сумела сделаться ее подругой, и даже доверенной.
  — Ну и ну! — заметил я. — Это было не так уж глупо.
  Она не согласилась с моим мнением на этот счет и одарила меня неприязненным взглядом.
  — В конце прошлого лета произошел досадный инцидент. В один прекрасный день неожиданно Виктор Дулич оказался наедине с Мэри Лоувел в Хобби-Хаузе. — Ее лицо стало совсем красным, а голос глухим: — Они… у них в этот день были близкие отношения… интимные. — Она глубоко вздохнула и быстро продолжала: — Я уверена, что и Роза Дулич придерживается того же взгляда, что Виктор просто явился жертвой обольщения. И никто бы не узнал ничего об этом случае, если бы Роза не рассказала все Роберту.
  Это шокировало ее, и я был с ней полностью согласен. Я любезно спросил:
  — И что же Роза?
  Она сделала гримасу и покачала своей красивой головой.
  — Это невероятно, — ответила она, — но она не сделала абсолютно ничего. У нее был такой вид, как будто она считала происшедшее совершенно естественным… Однажды на корабле она просто рассказала мне об этом без всякого стеснения…
  Я быстро оборвал ее.
  — А эта история с ожерельем, что вы думаете об этом?
  Алчный огонек промелькнул в ее глазах. Она как-то вся подобралась: ее руки еще крепче сжали колени, а голос стал каким-то свистящим:
  — Для меня в этом нет ни малейшего сомнения… Роза Дулич знала код сейфа. Мэри Лоувел много раз давала ей колье во время больших вечеров. Она же возвращала его иногда через два, три, а то и через несколько дней… Ей было очень легко заказать копию…
  Несколько секунд я собирался с мыслями, вспоминая, не забыл ли я чего-нибудь, потом спросил:
  — Мистер Лоувел привез вас из Ветела сегодня вечером?
  — Да, — ответила она, — мы приехали едва ли час назад.
  — Сколько времени вы находитесь на службе у мистера Лоувела?
  Она немного подумала, прежде чем ответить,
  — Приблизительно шесть месяцев.
  Это меня немного удивило, но одновременно позволило понять кое-что. Я осторожно продолжал спрашивать.
  — Позднее того инцидента, о котором вы мне говорили…
  Она снова стала пунцовой и сделала вид, что не понимает, о чем идет речь.
  — Какого инцидента?
  — Возвращения Виктора Дулича в объятия Мэри Лоувел.
  У нее был сконфуженный вид.
  — Только, пожалуйста, не подумайте, — сказала она, — что между обоими случаями есть какая-нибудь связь.
  Я встал.
  — Я ничего и не думаю. Благодарю вас за ваши сведения.
  Я остановился в вестибюле и задумался. Потом, будто прося ее об услуге, продолжал:
  — Я попросил бы вас ничего пока не говорить мистеру Лоувелу о нашей беседе.
  Она вздрогнула и с твердостью возразила:
  — У нас нет никаких секретов друг от друга.
  Я стал смеяться.
  — Это, конечно, совершенно естественно. У секретарши нет секретов от своего патрона… Это давно всем известно. Но у любовницы от любовника?
  Она побледнела, и на ее лице ясно выразилась злость:
  — Я не любовница мистера Лоувела!
  Я поднял брови.
  — Простите… Мне казалось, вы говорили…
  Я покачал обескураженно головой и с виноватым видом открыл входную дверь.
  — Вероятно, вы правы.
  Дверь с яростью захлопнулась за моей спиной. Посмотрев на часы, я побежал к лестнице. Было уже около восьми, и я опасался, что Джемс мог упустить Лоувела. Я быстро промчался все шесть этажей и сделал остановку только внизу, чтобы посмотреть на улицу. Машины моего клиента там не было.
  Я дошел до своей машины и сразу же заметил горящую красную лампу на щитке приборов. Кто-то пытался соединиться со мной по телефону, это мог быть только Джемс.
  Я быстро снял трубку и набрал номер телефона бара, где он был три четверти часа тому назад. Там его не было.
  Я тронулся с места и направился к «Терпсихоре».
  «Терпсихора» располагалась в первом этаже коммерческого здания на Пятидесятой улице и предлагала своим клиентам все гарантии скромности во время нерабочих часов.
  Прежде чем войти туда, я немного взъерошил себе волосы, распустил галстук, приподнял на плечах пиджак. Потом постарался придать своему лицу провинциальный, несколько глуповатый вид.
  Какой-то тип в старательно отутюженном смокинге, очень похожий на публичного танцора, встретил меня с поклоном. Немного заикаясь, я сказал ему, что один из моих друзей рекомендовал мне его заведение и что я хотел бы взять несколько уроков танцев.
  Он предложил мне абонемент в тридцать долларов, который давал мне право на посещение пяти уроков. Я спросил, нет ли у него чего-нибудь подешевле, но, увидев его огорченную физиономию, поторопился достать свой бумажник.
  Он дал мне небольшую книжечку с пятью билетами, которые нужно было отрывать при каждом посещении, и предложил следовать за ним. Я остался на месте, неловко теребя пуговицу своего пиджака. Он бросил на меня быстрый взгляд и недовольно спросил:
  — Что-нибудь не так?
  Я потупился и сделал все возможное, чтобы покраснеть, после чего неловко пояснил ему:
  — Этот друг… тот, который мне рекомендовал ваш дом, мне говорил об одной молодой девушке… Одна из ваших преподавательниц…
  Его лицо сразу же прояснилось. С улыбающейся рожей он подошел ко мне.
  — И о ком же он говорил?
  Я смотрел на него так, как будто собирался доверить ему государственную тайну.
  — Полли Асланд.
  Он почесал себе правое ухо и сделал вид, что размышляет. Потом, как будто он оказывал мне необыкновенную услугу, медленно проговорил:
  — Полли сейчас очень занята. Я хочу сказать, что она в настоящее время дает урок. Но если вы можете подождать четверть часа…
  Я убедил его, что могу подождать, и он проводил меня в маленькую, очень скромно обставленную гостиную. Оставшись один, я взял какой-то журнал, на случай если он вернется.
  Я снова почувствовал прилив оптимизма. Полли здесь… Интересно, узнает ли она меня, хотя это маловероятно. Она меня видела лишь один раз, да и то в темноте и очень короткое время, так что с этой стороны я определенно мог рискнуть.
  Тип пришел за мной двадцать минут спустя. Он провел меня через длинный коридор в какую-то квадратную комнату с тщательно натертым полом, в которой стояли только два стула.
  Полли Асланд уже была там. Он церемонно представил ее мне. Она меня не узнала. Сейчас она показалась еще красивее. Одетая в классическое длинное платье с обнаженными плечами, она была просто очаровательна. Вьющиеся черные волосы были коротко острижены и открывали маленькие хорошенькие ушки.
  Тип, который руководил заведением, поинтересовался, каким танцам я хочу научиться, и я ответил, что прежде всего хочу изучить румбу. У нее невольно появилась гримаса. Я слышал, как кто-то говорил, что на мужских курсах танцев почему-то чаще всего просят румбу.
  Полли отправилась на другой конец комнаты, включила музыку, потом вернулась ко мне, объяснила, как мне нужно держать ее, и пустилась в ряд объяснений, которые я, разумеется, не слушал.
  В течение нескольких минут я старательно давил ей на ноги. Когда же я решил, что с нее достаточно, она сделала мне знак остановиться и снова начала свои объяснения Я бросил на нее умоляющий взгляд и неловко пробормотал:
  — Это застенчивость мне мешает… Если бы вы могли пройти со мной… выпить один стаканчик… Я уверен, что тогда я лучше бы все понял.
  Она сразу же переменила тон, ее взгляд стал хитрым и провоцирующим. Слегка взбив свои волосы, она проговорила с хитрым видом:
  — Я вижу, кто вы такой… В сущности, танцы вас совершенно не интересуют.
  С виноватым видом я признался:
  — Нет… Мой приятель говорил мне о вас, и я хотел с вами познакомиться.
  Она даже не попыталась узнать, как зовут моего приятеля. Она просто сказала:
  — Я могу выйти, но вы будете вынуждены оплатить мой простой. Понимаете, ведь это чистая потеря для моего хозяина.
  Сделав немного огорченный вид, я спросил:
  — Сколько?
  — Тридцать долларов.
  Это было, конечно, очень дорого, но мне совершенно необходимо повидаться с Полли Асланд наедине.
  — Согласен, — ответил я, сунув руку в карман.
  Она взяла меня под руку:
  — Нужно заплатить патрону. Подождите меня в прихожей, я пойду за своим плащом.
  Я вернулся в приемную-вестибюль и отдал тридцать долларов типу, который меня принимал, объяснив ему, в чем дело. Это не вызвало у него никакой реакции, по всей вероятности, это было обычным явлением в этом доме.
  Полли не заставила меня долго ждать. Она переодела лишь туфельки и накинула меховое с длинным ворсом манто, очень шедшее ей.
  Мы вышли из дома, держась за руки, и я провел ее к моей машине.
  Увидев ультрасовременную модель, и особенно радиотелефон, она, казалось, забеспокоилась. Чтобы убедить ее, я сказал, что мои дела требуют близкого соприкосновения с моими товарищами по работе и что радиотелефон мне необходим. Она успокоилась и спросила:
  — И куда же вы меня повезете?
  Было немногим больше половины десятого.
  — Если вы не торопитесь, то я повезу вас обедать в одну таверну по дороге на Пукибзи. У нас это займет добрых три часа.
  Она просто ответила:
  — О’кей. Это мне подходит.
  Я рассказывал ей кучу интересных историй, она тоже, видимо, решила развлечься. Полли была приятная компаньонка. Я же смеялся про себя, думая о том, какой сюрприз ожидал ее.
  Некоторое время мы ехали очень быстро, поднимаясь к Гудзону. Потом, не доезжая двадцати миль до Пукибзи, я свернул на узкую, окаймленную большой канавой улицу, которая вела на окраину, удаляясь от реки.
  Полли вдруг совершенно неожиданно прекратила болтовню и спросила:
  — Это здесь находится ваша таверна?
  — Да. Мы скоро уже приедем. Вы будете удивлены.
  Я был в этих местах два или три года назад и помнил об их уединенности. Для большей уверенности я снова изменил направление и поехал по темной дороге, где двум машинам нельзя было разъехаться. Ночь была светлой, но безлунной. Должен признаться, что обстановка была не из привлекательных. Очень скоро Полли забеспокоилась:
  — Вы уверены, что не ошиблись дорогой?
  Я затормозил, остановил машину и выключил контакт. Потом медленно повернулся к Полли, которая инстинктивно отодвинулась от меня и прижалась к дверце. Хриплым голосом она сказала мне:
  — Вы должны были предупредить меня. Я ведь способна понять подобные вещи.
  Я выключил освещение щитка приборов, что погрузило нас в совершеннейшую тьму и засмеялся:
  — Ты ничего не поняла, детка.
  У нее вырвался испуганный крик, и она еще теснее прижалась к дверце. Все шло превосходно. В мои планы входило пострашнее напугать ее, чтобы после этого заставить разговориться. Я быстро вытянул свою руку, чтобы помешать ей открыть дверцу, и с силой сжал ее пальцы. Все это напоминало фильмы ужасов.
  Неожиданно я вспомнил, что при этом необходимо дрожать. Я заставил свою руку дрожать, потом угрожающим тоном заговорил:
  — Мы здесь совершенно одни… Ты можешь орать сколько влезет, все равно никто не услышит. Нравится тебе это или нет, но ты отправишься туда, куда я захочу.
  Теперь уже задрожала она, и я был уверен, что совершенно натурально. Голосом, полным отчаяния, она стала умолять меня:
  — Я вас прошу… Не делайте мне зла. Я сделаю все, что вы захотите, только не причиняйте мне зла!
  Девушка была уже на грани истерики. После этого она, должно быть, будет страшно рада, освободившись от опасности, рассказать мне все, что мне нужно узнать у нее.
  Я отпустил ее руку и спросил своим обычным голосом:
  — Где Тони?
  Несколько секунд она оставалась как бы парализованной, потом с силой выдохнула воздух, как опорожнившийся баллон. Ее голова бессильно свесилась на грудь. Я повторил свой вопрос более жестко:
  — Ты скажешь мне теперь, где Тони?
  Ее голос был, как вздох.
  — Я не знаю.
  Я с силой схватил ее за руку и резко спросил:
  — Послушай, ты же полностью в моей власти… Ты будешь все равно говорить, добровольно или насильно, но будешь! На твоем месте, я не стал бы долго раздумывать…
  Она покачала головой и повторила:
  — Я ничего не знаю.
  Я пришел в ярость. Затратить столько усилий и времени, чтобы разыграть всю эту сцену, и ничего не узнать!.. Я протянул руку к ее шее и слетка сжал ее. Она снова задрожала. Я понял, что еще немного — и она начнет кричать, и нажал сильнее, чтобы предотвратить крик. Потом, отчеканивая каждое слово, я продолжал:
  — Я хочу знать, где находится Тони Лоувел, и ты мне это скажешь, Ты последняя видела его вчера вечером. Он исчез…
  Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы я мог следить за ее реакцией. То, что я прочел в ее глазах, вызвало мою снисходительность. Я быстро нанес последний удар.
  — Его мать мертва. Она найдена повешенной в гараже. Теперь ты понимаешь, почему необходимо разыскать Тони?
  Ее глаза стали закатываться, а на лице было выражение смертельного ужаса. Я почувствовал, как кожа на ее шее похолодела под моими пальцами, и я выпустил ее, не переставая наблюдать. Она выглядела обезумевшей. Когда она смогла наконец вздохнуть, то прошептала:
  — Миссис Лоувел мертва… Это невозможно…
  Она вдруг стала рыдать. Между двумя всхлипываниями мне удалось уловить то, что она пыталась мне сказать:
  — Как она умерла?
  — Повешена. На трубе в гараже.
  Она снова захлебнулась в рыданиях, и ничего, кроме всхлипываний, я не слышал.
  — Повешена… — прошептала она наконец. — Как и моя мать.
  Я быстро спросил:
  — Твоя мать тоже повесилась?
  Она громко плакала в течение нескольких минут, заставляя меня снова ждать. Потом попросила у меня носовой платок. Я дал, и она стала вытирать себе глаза. Видимо, немного успокоившись, она мне ответила:
  — Да… Моя мать тоже повесилась в гараже Хобби-Хауза, три года назад.
  Теперь уже настала моя очередь затаить дыхание. С пересохшим горлом я спросил:
  — И… известно почему она…
  Ее лицо приняло гневное выражение.
  — Герберт слишком мучил ее.
  Я все больше заинтересовывался.
  — Герберт, это ведь твой отец?
  Она отрицательно покачала головой.
  — Нет… Когда он женился на моей матери, мне было уже три года. Он меня просто удочерил и дал свое имя… Но он мне не отец…
  Эта девочка была мне симпатична, и я порадовался за нее. Я представил себе этого Асланда, приготовившегося выколоть глаза птичке как раз в тот момент, когда я пришел к нему в дом. Такого родителя не пожелаешь своему злейшему врагу. Я вернулся к интересующему меня вопросу:
  — Давай вернемся к Тони…
  Она, казалось, не слышала. В течение нескольких секунд она смотрела на меня какими-то изменившимися глазами, потом резко спросила:
  — Ведь вы мистер Ларм, не правда ли? Это я вам вчера вечером открывала ворота в Хобби-Хаузе?
  Я ответил утвердительным кивком головы. Потом, поняв, что она уже убедилась в этом, я объяснил:
  — Я частный детектив. Приехал в Хобби-Хауз по просьбе мистера Лоувела. Не могу тебе объяснить, зачем… Теперь же ищу Тони. Я знаю, что вчера вечером он встретился с тобой в парке. Я хочу, чтобы ты мне объяснила…
  Она откинула голову на сиденье машины.
  — Я видела Тони вчера вечером, — сказала она. — Видно, вам по этому поводу наговорили Бог знает что… Это все неправда. Я не любовница Тони и никогда не была его любовницей. Мне просто было очень жаль его, мне хотелось подарить ему дружбу, в которой он так нуждался. Его физические недостатки очень угнетали его. Он страдал комплексом неполноценности…
  Я сухо перебил ее:
  — Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?
  Она вздрогнула и казалась совершенно ошеломленной.
  — Я не знаю, — сказала она. — Вы сами же сказали, что он исчез.
  Я пристально посмотрел на нее. Она казалась вполне правдивой.
  — Продолжай… Итак, в котором же часу ты рассталась с Тони?
  — Около полуночи. — Она немного поколебалась, потом продолжала каким-то неуверенным тоном: — Думаю, что будет лучше, если я ничего от вас не скрою. Вчера вечером Тони умолял меня уехать с ним. Он говорил, что может достать денег, и хотел, чтобы мы уехали на восток, где нас не станут искать.
  — А он не сказал вам, откуда же он достанет эти деньги?
  Она покачала головой.
  — Я и не интересовалась. Только сказала ему, что он сошел с ума и что все это совершенно невозможно. Его горячность меня пугала. Я боялась, как бы он не выкинул какую-нибудь страшную глупость. Мои опасения были не беспочвенны…
  — Не беспочвенны? Поясни, пожалуйста.
  — Я только легла в постель, когда миссис Лоувел постучала в мою дверь. Было немногим больше часа ночи. Она устроила ужасную сцену моему отчиму. Тонн сказал ей про свое намерение уехать вместе со мной.
  Задерживая дыхание, я стал осторожно расспрашивать:
  — Ты помнишь подробности того, что говорила миссис Лоувел?
  Без малейшего колебания Полли ответила:
  — Она была уверена в том, что мы с отчимом пытаемся завлечь Тони в свои сети. Я никогда не видела миссис Лоувел в таком состоянии… Она сказала моему отчиму, чтобы тот немедленно складывал свои вещи и что мистер Лоувел и мистер Дулич оформят его отставку как только приедут сюда ранним утром.
  Она, по всей видимости, не отдавала себе отчет в важности сведений, которые она мне сообщала. Если я уже подозревал Герберта Аслана в совершении преступления, то теперь явилась и причина для этого. Теперь я держал его в руках. С задумчивым видом я спросил:
  — А потом что ты сделала?
  Она быстро ответила:
  — Я… — Потом вдруг остановилась, бросила на меня любопытный взгляд и продолжала уже более спокойно: — Я очень устала, и даже после такой безобразной сцены все же заснула. Мне надо было встать очень рано, чтобы попасть на поезд в Ветере.
  Я включил доску приборов, и свет упал на расстроенное лицо Полли.
  — В начале первого, — сказал я, — я поехал к твоему жилищу на Лакония-стрит в Квинсе. Управляющая сказала мне, что не видела вас уже в течение всей недели.
  — Это верно… — голос ее был спокоен. — Одна из моих подруг уехала из Нью-Йорка и предложила мне свою комнату. Это позволяет мне избегать неприятностей каждую ночь, когда я после работы возвращаюсь домой.
  Безусловно, это были все сведения, которые она могла мне дать. Я включил мотор и проговорил весело:
  — Мое приглашение пообедай остается в силе. Ты не очень на меня сердишься?
  Она положила руку на мой локоть и ответила, смеясь:
  — Нет… Я не злопамятна. Вы, вероятно, просто ошиблись на мой счет… Ведь вы делаете свою работу… Я очень хочу пообедать с вами. — И добавила немного странным тоном: — При всех обстоятельствах… Вы ведь оплатили мой прогул… Мой вечер принадлежит вам.
  Я резко затормозил, повернула и обнял ее.
  — Оплата твоего прогула дает мне право поцеловать тебя? — улыбаясь, спросил я.
  — Рискните, — ответила она, — и вы узнаете…
  Я рискнул… И с полным успехом.
  — А миссис Дулич не будет ревновать? — спросила она лукаво.
  Я быстро тронулся с места, не ответив.
  Глава 7
  Сна не было. Болели ноги, и мое возбужденное состояние не давало возможности забыться. Необходимо было принять снотворное.
  Я открыл глаза. Светящиеся стрелки часов, стоящих на моем ночном столике, показывали три часа утра. Я вернулся совсем недавно. Свидание с Полли несколько затянулось. Она пригласила меня к себе домой, вероятно, чтобы я не очень сожалел о потерянных долларах, и мы провели там около двух изумительно приятных часов.
  Я откинул простыни, встал, включил лампу на ночном столике и направился в ванную комнату в поисках снотворного. В эту минуту зазвонил телефон. Я снял трубку.
  — Питер Ларм слушает…
  Молчание, потом чей-то голос прошептал:
  — Очень счастлив, что смог вас застать. Это Роберт Лоувел у телефона.
  Я инстинктивно сжался. Вероятно, Кора Вилнер обо всем рассказала ему и по данному ею описанию он узнал меня. Необходимо тщательно продумать дальнейшую игру. Он продолжал:
  — Я хочу немедленно увидеться с вами. У меня есть совершенно сенсационное сообщение…
  Не скрывая своего дурного настроения, я спросил:
  — Почему вы не говорите громче?
  — Кое-кто… кое-кто не должен ничего знать, именно тот, кто находится в соседней комнате. Я знаю, что беспокою вас, но обстоятельства вынуждают меня к тому. Я вас вознагражу за все как следует… Через двадцать минут в вашей конторе, идет?
  Я с трудом сдержался. Действительно, ночь пропала окончательно.
  — Через полчаса. Мне же нужно время одеться, — ответил я мрачно.
  — Согласен.
  Я повесил трубку.
  В очень плохом настроении я оделся и вышел из помещения, не позабыв захватить с собой маленький «Вальтер Р-33», совершенно новый, недавно приобретенный по случаю.
  Чертыхаясь, я доехал до здания, в котором находился наш офис, открыл дверь своим ключом, и оставил ее немного приоткрытой. Ночью ни один из лифтов не работал, и я вынужден был подниматься по лестнице пешком, освещая себе путь карманным фонариком.
  Пустынное и темное помещение производило мрачное и даже тревожное впечатление. Я беспрепятственно вошел в свою контору, включил свет в вестибюле и прошел в свой кабинет.
  Устроившись в кресле на своем месте, я достал шоколад, сунул его в рот и закурил сигарету. Мне захотелось основательно все обдумать.
  После возвращения из Нью-Джерси, начиная с полудня, я получил некоторое количество сведений, которые мне необходимо систематизировать, чтобы сделать какой-то вывод. Но мозг мой отказывался работать. Усталость давала себя знать.
  Я находился тут уже добрых десять минут, ни о чем не думая, пожевывая шоколад, смешивая его вкус с табачным дымом. Внезапно погас свет.
  Мой взгляд тут же устремился на открытую дверь в секретариат. И там была сплошная тьма. Света не было и в вестибюле. Потом в моем мозгу что-то щелкнуло, мускулы напряглись до предела.
  Быстрый и молчаливый, как кот, я выскользнул из своего кресла, быстро вынул изо рта сигарету и положил ее на этажерку позади себя, направив ее горящий конец к двери.
  После этого я неслышными шагами обошел письменный стол, дошел до стены со стороны секретариата и прижался к ней.
  Все чувства мгновенно обострились, и я усиленно начал прислушиваться к звукам, которых инстинктивно ждал.
  Тишина была полнейшая. Между тем, я чувствовал несомненную опасность. Я начал сожалеть о том, что повсюду распорядился постлать ковры, которые заглушали звук шагов, но тут до моего слуха все же донесся еле слышный шум трущейся материи.
  Я бы солгал, если бы стал утверждать, что чувствовал себя совершенно нормально. Угроза неизвестной опасности, полнейшая темнота — это могло бы потрясти какие угодно, даже самые крепчайшие нервы.
  Я задержал дыхание, достал тихонько из кармана свой «вальтер» и снял его с предохранителя. Потом с ужасом подумал, заряжен ли он… Не могло быть и речи о том, чтобы проверить это. Характерный щелчок пистолета сразу же мог насторожить противника и обнаружить мое присутствие. Я видел красный конец сигареты, которая лежала на этажерке позади моего письменного стола.
  Все должно было начаться в эти мгновения. Неизвестный был совсем уже близко, должно быть в двух шагах от двери. С напряженными до предела нервами я застыл неподвижно, как камень.
  Неожиданно раздался какой-то новый шорох, короткий свист и глухой удар. Красная точка сигареты исчезла. Я был до такой степени напряжен, что мне понадобилось, по крайней мере, две секунды, чтобы овладеть своим телом.
  Я понял… Было слишком поздно, кто-то уже убегал со всех ног. Я собирался броситься за ним в погоню, но тут заметил, что ноги меня не слушаются. Мне совсем не стыдно в этом признаться. Я весь покрылся холодным потом. Старый инстинкт самосохранения, который живет в каждом нормальном человеке, дал о себе знать. Колоссальным усилием воли я вернул обычное хладнокровие. Но теперь разум подсказывал мне, что слишком поздно заниматься преследованием. В темном здании у меня нет ни малейшего шанса на успех.
  Кто-то определенно хотел убить меня, в этом не было никаких сомнений. У этого человека, вероятно, были веские причины избавиться от меня. Будет лучше, если я дам ему возможность думать, что ему удалась его затея. Безусловно, человек этот был мне знаком и, увидев меня живым, он непременно обнаружит себя.
  Но все это были лишь «благоразумные размышления», а на самом деле мне было очень страшно.
  Я нашел свой фонарик и направил его луч на этажерку.
  Примерно на уровне груди человека, который должен был находиться там, торчала рукоятка красивого кинжала.
  Меня снова пробрала дрожь. С пистолетом в руке, тщательно освещая все темные углы, я отправился в прихожую и закрыл дверь на засов. Электрические пробки на щите были выкручены. Я исправил повреждение, потом сразу же потушил свет, подумав о том, что мой «убийца» может увидеть его через ставни окон.
  Чтобы окончательно убедиться, что в помещении кроме меня никого нет, я обшарил все комнаты, не побрезговал заглянуть даже под кресла и кушетки. Потом, вернувшись на свое место, я еще раз взглянул на этажерку и, обессиленный, опустился в кресло.
  Я решил подождать минут десять. Эта авантюра встряхнула меня и вернула обычную бодрость. Частный детектив, специализирующийся на уголовных делах, всегда имеет в прошлом врагов более или менее опасных. Но, определенно, совсем не в прошлом мне следовало искать имя моего противника. Теперь я был уверен, что именно он звонил мне по телефону, чтобы вызвать меня в мою контору. Был ли это на самом деле Роберт Лоувел? Думаю, что нет. Иначе он не назвал бы своего имени. Во всяком случае, из этого определенно следовало, что человек, чьей жертвой я должен был стать, был замешан и в это дело. Вероятнее всего, я был единственным, кто знал, что Мэри Лоувел — не самоубийца.
  Но откуда убийца узнал о моих подозрениях? Вероятно, я сделал какую-то ошибку.
  Я поворачивал обстоятельства и так и эдак, рассматривал их под разными углами зрения, но ни к чему так и не пришел.
  Свинцовая усталость навалилась на меня, и я решил вернуться домой и поспать хотя бы несколько часов.
  Мое внимание привлек кинжал, вонзившийся в дерево. Это было нечто вроде охотничьего ножа с разукрашенной рукояткой. Нелегко метать ножи в перчатках. Может быть, мой «убийца» оставил на ней отпечатки пальцев?
  Я взял носовой платок и осторожно вытащил кинжал, потом так же осторожно положил его в ящик письменного стола и запер его на ключ.
  Я покинул агентство и осторожно спустился по лестнице. Тяжелая дверь внизу оставалась открытой. Мой метатель ножей видимо очень торопился покинуть место убийства.
  Выйдя на улицу, я огляделся. Никого, все вокруг было спокойно.
  Через десять минут я уже был у себя дома на Семьдесят второй улице. Не помню, как я разделся и рухнул в кровать. Была половина пятого утра.
  Однако спать в эту ночь мне было не суждено. Мяуканье разъяренной кошки заставило меня вздрогнуть. Вне себя от ярости я повернулся на другой бок и зарылся в подушки.
  Мяуканье с каждой секундой становилось все громче и громче. Я готов был сойти с ума от злости. Весь свет, казалось, ополчился против меня. Я отбросил одеяло в сторону и встал.
  Прислушавшись, я пытался догадаться, где же мог находиться этот проклятый кот, и вскоре пришел к выводу, что он упал с пожарной лестницы ко мне на балкон. Я направился на кухню. Мяуканье становилось все громче и отчетливее.
  Включив на кухне свет, я подошел к двери балкона, открыл обе створки, решив прогнать этого гнусного кота.
  Я собирался уже сделать шаг на балкон, когда инстинкт самосохранения откинул меня назад. Но я немного опоздал. Страшный удар обрушился мне на череп, яркое пламя вспыхнуло в глазах, и я покатился по полу, теряя сознание.
  Многие люди отказываются верить в провидение, и я принадлежал к их числу. Но теперь, после случившегося, я убежден, что совершенно бесполезно противиться судьбе, если что-то «там» уже решено. Многие могут пытаться вас убить, но у них все равно ничего не выйдет, если ваш день еще не наступил.
  Я пришел в себя от страшной боли. В голове что-то горело и пульсировало, глаза застилала сплошная пелена тумана, к горлу подступала тошнота. Казалось, что со мной все кончено. Все тело было налито свинцовой тяжестью. Вдруг я услышал какой-то зловещий свист.
  Не знаю, сколько времени мне понадобилось для того, чтобы связать воедино этот непрекращающийся свист и едкий запах, раздирающий мои ноздри. И вдруг я понял, что где-то открыт газ, который постепенно заполнял помещение, и я был на пути к смерти.
  Это заключение произвело на меня впечатление прикосновения к оголенным электрическим проводам. Если до этого я ни о чем не думал и мне все было безразлично, то теперь я не хотел вот так просто подохнуть от газа.
  Надо было двигаться. Я лежал на холодном полу кухни и широко открытыми глазами вглядывался во тьму. Нечеловеческим усилием мне удалось повернуть голову, и я увидел слева от себя смутный свет. Это было окно, разумеется закрытое, и в нем было мое единственное спасение.
  Пошевелясь, я почувствовал что-то скользкое под ногой. Как будто я наступил на то, что там было.
  Вероятно, я уже порядочно наглотался газа. Мои руки и ноги отказывались повиноваться.
  И все же мне удалось перевернуться на месте, потом немного поползти. Я пытался ни о чем не думать, кроме этого спасительного окна, до которого надо было доползти во что бы то ни стало. Я заставил себя не слушать зловещее шипение газа, не думать о дикой боли, раскалывающей череп… Светящийся квадрат окна то приближался, то отступал и, казалось, этому кошмару не будет конца.
  Моя слабость все возрастала, глаза застилал багровый туман. Где-то в подсознании шевелилась мысль, что этот кровавый ореол означает приближение смерти. Моя правая рука нащупала что-то похожее на холодильник, и если это было так, то до окна оставалось не более двух метров. Я собрал последние силы и подвинулся еще немного. Руки и ноги налились свинцом. Усилие, которое я должен был сделать, чтобы продвинуться хотя бы на самое крошечное расстояние, стоило мне ужасных мучений. Кровавый ореол теперь уже превратился в красный шар. Легкие горели, голова была сгустком боли.
  Я отчаянно ударил воздух правой рукой и этот жест сумасшествия спас мне жизнь. Рука задела какой-то предмет, он упал на окно. Раздался звон разбитого стекла… Я был спасен!
  Струя свежего воздуха подействовала на меня, как сильное лекарство. Последним усилием воли я дотянулся до подоконника. Вытянув шею к разбитому окну, я всей грудью вдохнул свежий воздух. Моя рука натолкнулась на метлу. Это она упала на окно и разбила палкой стекло. Я воспользовался ею, чтобы выбить оставшиеся стекла. Звук бьющихся стекол звучал для меня чудесной музыкой.
  Я немного передохнул, и мне наконец с трудом удалось встать на колени и повернуть шпингалет. Я открыл дверь и упал на балкон головой вперед.
  Долго я лежал так, подставив лицо ночному воздуху. Газ, скопившийся на кухне, рассеивался. Как только я почувствовал в себе достаточно сил, я встал на ноги.
  Нужно немедленно закрыть газ. Конечно, в другое время это было бы простым делом, но сейчас панический страх не пускал меня с балкона, мешал возвращению на кухню, которая чуть не стала моей могилой.
  Но постояв так некоторое время, я все же решился и, глотнув большую порцию воздуха и зажав себе нос, ощупью направился к газовой плите. Довольно быстро я добрался до крана и завернул его. Зловещее шипение прекратилось.
  Я постоял несколько минут, облокотись на плиту, потом снова подошел к балкону. Внизу двор, расположенный между строениями, образовывал очень глубокий колодец, а наверху раскинулось небо, усеянное яркими звездами.
  С левой стороны от меня, на расстоянии протянутой руки, проходила пожарная лестница, которой определенно и воспользовался нападавший. Я уже не думал, что кот, мяуканье которого вытащило меня из кровати, существовал на самом деле.
  Я вернулся на кухню и включил свет. Быстрый осмотр дал мне понять, что я имею дело совсем не с любителем. Вся мизансцена была отлично ими продумана… Раздавленная кожура банана лежала посреди кухни. Именно так… Следователи решили бы, что я, поскользнувшись на банановой кожуре, упал назад и ударился головой о край стола. Все было продумано до мелочей.
  На газовой конфорке стояла кастрюля с водой. Вокруг неё все было мокро. Сценарий совершенно ясен. Хотели показать, что я налил в кастрюлю воды, чтобы сварить что-нибудь, потом, поскользнувшись на банановой кожуре, упал и ударился головой. Вода в кастрюле закипела, залила огонь, и газ стал заполнять кухню. Все очень умно задумано и обставлено так, чтобы мою смерть приняли за несчастный-случай.
  Во всяком случае, с меня было уже вполне достаточно этих покушений на мою жизнь.
  Я подошел к шкафу, вытащил бутылку виски, потом достал содовую из холодильника, налил в стакан виски, и чуть-чуть содовой. Необходимо было основательно подкрепиться.
  Потом, решив, что нужно заменить газовую плиту на электрическую, я направился в комнату и снял телефонную трубку.
  Джемса дома не было. Очень бы хотелось знать, где это он шляется в подобный час. Огорченный, я набрал номер телефона Майка, моего второго помощника, и, когда он ответил, объяснил ему, что меня сегодня хотели убить и что я нуждаюсь в настоящее время в телохранителе, чтобы иметь возможность поспать хоть несколько часов. Майк был человеком, на которого можно положиться. Он с энтузиазмом ответил:
  — Дорогой патрон… Вы же меня знаете, скажите… У меня всегда была хорошая работа. Сейчас появлюсь у вас и можете спокойно спать сколько угодно.
  Я вернулся в комнату, взял свой «вальтер» и уселся в кресло со стаканом виски, поджидая Майка. И только теперь мне в глаза бросилась совсем немаловажная деталь: мой убийца обшарил все помещение.
  Глава 8
  Была половина четвертого дня, когда я проснулся, великолепно отдохнув. Майка в кресле не было. Я стал звать его, но без результата,
  События ночи, видимо, очень отразились на моей нервной системе, потому что я, вскочив с кровати, первым делом схватил свой «вальтер», который лежал на ночном столике.
  Я нашел Майка на кухне. Он опорожнил холодильник и теперь с фантастической быстротой разбивал яйца. С полным ртом он приветствовал мое появление кивком головы. Потом жестом предложил мне занять место по другую сторону стола и последовать его примеру. Я был страшно голоден и сел за стол.
  Майк Сорел, мой второй помощник, был весьма любопытным субъектом, маленьким и коренастым, с круглым лицом, на котором располагались беспрестанно бегающие глаза. Его рот был полуоткрыт, обнажая почерневшие зубы. Чтобы дополнить эту картину, надо еще сказать, что он весьма экстравагантно одевался. Он всегда любил кричащие цвета и странные формы. В этот день на нем были надеты габардиновый костюм оливкового цвета, розовая карамельного цвета рубашка и кроваво-красный галстук, на котором была изображена девица в бикини. Он поймал мой взгляд и похлопал себя по этому изображению.
  — Она совершенно потрясающая, патрон! Надо видеть ее ночью!
  Потом, сразу перейдя на серьезный тон, сообщил, что утром звонил Джемс и что, узнав о происшествиях этой ночи, он решил, что будет полезным отправиться в контору и узнать, нет ли там каких-либо новостей.
  Я встал, набрал номер телефона агентства. Он оказался занят. Я вернулся на кухню, проглотил чудовищную порцию яичницы, потом пошел в комнату и сел за телефон. На этот раз мне повезло. Грубый голос Джемса произвел на меня тонизирующее воздействие. Я спросил, с кем это он говорил, и он ответил, что это был некий Тони.
  У меня невольно вырвался возглас удовлетворения, а Джемс стал объяснять:
  — Этот тип хотел обязательно вас видеть. Я сказал ему, на всякий случай, чтобы он через полчаса пришел сюда, что вы к этому времени будете здесь. Я как раз собирался позвонить вам и предупредить.
  — Отлично. Если он появится в агентстве раньше меня, то обязательно заставь его подождать. А теперь расскажи мне немного о слежке, которую я поручил тебе вчера вечером.
  Джемс стал как-то подозрительно кашлять. Это был дурной признак.
  — Не надо на меня сердиться, патрон… — ответил он виноватым тоном. — Уверяю вас, я не делал никаких глупостей. Я очень быстро помчался по указанному адресу, но никто не пожелал ответить на мои звонки. Я вытащил белый билет…
  Возразить было нечего. В конце концов, не исключено, что Роберт Лоувел не поехал к себе домой, выйдя от Коры Вилнер. Я уверил его, что это не так уж важно, и сказал, что через полчаса собираюсь быть в агентстве.
  Я оделся, взял свой пистолет и отправился за невозмутимым Майком, который продолжал есть, сидя за столом на кухне.
  Мы спустились вниз и сели в мою машину, которая стояла на улице, и на большой скорости поехали в агентство.
  Нам понадобилось не больше четверти часа, чтобы покрыть расстояние от моего дома до конторы.
  В это воскресенье Нью-Йорк был необыкновенно спокоен. Пройдя пешком по тротуару по Пятьдесят второй улице, я купил воскресный выпуск газеты. Мы вошли в здание и стали подниматься по лестнице. Я взглянул на крупные буквы газетных заголовков, и у меня подкосились ноги.
  Под заголовком, требующим смерти безбожным шоферам, находилась фотография молодой женщины, лежащей на шоссе вдоль тротуара. Я сразу узнал ее, еще не читая то, что было сказано ниже. Рано утром, возвращаясь к себе, в пансионат в Квинсе, Полли Асланд была раздавлена машиной, водитель которой даже не счел нужным остановиться.
  — Эй, что это с вами, патрон? — удивленно спросил Майк. Потом, увидев выражение моего лица, он сразу же замолчал. Я медленно двинулся вверх по лестнице.
  Два раза в течение ночи меня пытались убить. Так же попытались убить и Полли, и эта попытка удалась… Тут определенно должна была быть связь. «Полли, вероятно, сказала мне что-то очень важное, или, во всяком случае, убийца предполагал, что она могла сказать что-то очень важное», — подумал я.
  Карабкаясь по ступенькам позади Майка, я пытался восстановить в своей памяти слово за словом все фразы, которыми мы обменялись с Полли с того момента, когда я ее нашел в. «Терпсихоре».
  Джемс сидел в секретариате, поглощенный чтением романа для молодых девиц.
  Этот грубый малый, как ни странно, имел слабость к сентиментальным романам. Может быть, именно эта его слабость позволила ему покорить Флосси.
  Он заявил, что Тони уже здесь.
  Увидев меня, юноша вскочил со своего места и разразился рыданиями.
  Я взял его за руку, провел в свой кабинет, закрыв поплотнее дверь, подтолкнул в кресло, а сам остался стоять рядом. Очень осторожно я рассказал ему, как мы нашли его мать повешенной в гараже.
  Он, не переставая, плакал, и я убедился в том, что мои предварительные подозрения относительно его участия в убийстве не имели под собой никакой почвы. Не мог бы он так плакать, если бы не любил так сильно свою мать.
  Немного успокоившись, он ответил на все вопросы, которые я задал ему. Он объяснил, что удрал из дома потому, что был уверен, что я расскажу его отцу, каким образом он собирался обзавестись деньгами и о том, что он доставал из сейфа ожерелье. Я заверил его, что он очень ошибается и что его отец ничего бы не узнал. Потом я стал убеждать его, что совершенно необходимо известить отца. Он не возражал.
  Я прошел за свой письменный стол, набрал номер телефона и спросил Хобби-Хауз, хотя был совершенно уверен в том, что Роберта Лоувела там нет.
  После нескольких минут ожидания телефонистка сказала, что никто не отвечает. Я возразил, что уверен в присутствии там моего корреспондента, и попросил еще раз позвонить. Но все было безрезультатным… Хобби-Хауз не отвечал.
  Тогда я набрал номер телефона Роберта Лоувела в Нью-Йорке. Через десять секунд я услышал голос моего клиента.
  — Я только что звонил в Хобби-Хауз, — пояснил я, — и никто там мне не ответил. Вот почему я и позволил себе позвонить вам…
  Он перебил меня и сказал равнодушным тоном:
  — Там сейчас действительно никого нет. Тело моей жены перенесли в похоронное бюро в Ветеле. Дуличи вернулись в Нью-Йорк вчера днем. Им совершенно не хотелось в такое время находиться на вилле, и это, конечно, вполне понятно.
  — Тони здесь, в моем кабинете, — заявил я ему без всяких предисловий — Он очень переживает, и я думаю, что вы должны быть к нему снисходительны…
  Наступило короткое молчание, потом Лоувел проговорил голосом, в котором чувствовалось сильное волнение:
  — Скажите ему, что я сейчас приеду и что я полностью прощаю его. У меня нет никакого желания устраивать скандал.
  — Согласен, — сказал я. — Когда вы будете здесь?
  — Через пятнадцать-двадцать минут…
  Я повесил трубку и объявил эту новость Тони.
  Не имея ни малейшего желания провести вместе с ним эти четверть часа, я отвел его обратно, в приемную и попросил Джемса и Майка, чтобы они присмотрели за ним. Я снова занял свое место за столом, достал дольку шоколада, сунул ее в рот и закурил сигарету. Потом стал думать о судьбе бедной Полли.
  Так я просидел уже полчаса и все никак не мог обнаружить ни малейшего намека на то, что могло бы навести меня на след. А между тем, главный узел этого дела, безусловно, находился тут, в этом я был вполне уверен. Не без причины же убийца решил отделаться от молодой девушки. Ведь все нападения на меня произошли после того, как я ее покинул.
  Раздался звонок, и я услышал, что Джемс пошел открывать. Это был Роберт Лоувел. Джемс проводил его прямо в приемную и оставил там наедине с сыном. Они оставались вместе десять минут. На всякий случай я включил микрофон, позволяющий мне слышать все, что говорилось в приемной. Но я не слышал ничего интересного для себя. Так, небольшой кусок мелодрамы, и больше ничего.
  Потом Джемс сообщил мне, что Лоувел-старший желает меня видеть. Я встал ему навстречу. Его лицо выражало сильную печаль, а глаза были полны слез. Он стал мне даже более симпатичным.
  Меня несколько беспокоило то обстоятельство, что я тогда так бесцеремонно вломился к Коре Вилнер, но я все же надеялся, что Лоувел не признает меня по тому описанию, которое ему дала его любовница. Я знал, что совсем не так-то просто неискушенному человеку дать правильное описание личности другого человека. И скоро я убедился в этом. Успокоившись, Лоувел приступил к своим объяснениям:
  — Дело очень запутывается… Для того чтобы вы смогли лучше понять это, мне нужно будет ввести вас в курс некоторых вещей…
  Он мне тут же признался в том, что солгал, говоря, что он покинул Нью-Йорк ранним утром в субботу, и повторил с некоторыми вариациями то, что я уже слышал из уст Коры Вилнер. Он рассказал, что к Коре приходил «офицер полиции», который намекнул ей, что Мэри Лоувел не покончила с собой, а что ее убили.
  — Я сам не верю ни одному этому слову, — уверял Лоувел. — Но все же я вынужден считаться с мнением полиции. Я не знаю, каким образом они узнали, что я провел ночь с пятницы на субботу в Ветеле в компании моей секретарши. Если они думаю, что было совершено преступление, то мое положение становится очень трудным. У меня могут быть большие неприятности… Я уже так и слышу, как они говорят: «Вы были любовником Коры Вилнер, вы хотели устроить свою жизнь с ней, и вы уничтожили свою жену!»
  Его лицо побледнело, на висках выступили капельки пота. Он смотрел все время мне прямо в лицо и его глаза, глаза лягушки, умоляли о помощи. Но так как я оставался молчаливым, он с жаром продолжал:
  — Если то, что они говорят, — правда. Если Мэри была убита, то только Роза может быть виновной в этом преступлении. Только она была тогда на вилле, не считая вас и моего сына, который к тому времени, вероятно, уже удрал.
  Безусловно, он по какой-то, пока еще неизвестной мне причине, жаждал крови Розы Дулич. Очень хотелось бы знать, почему? Я состроил неопределенную гримасу и проговорил равнодушным тоном:
  — Я совершенно не могу согласиться с вами, сэр, и сейчас скажу, почему. Вы заплатили мне, чтобы я стал любовником Розы Дулич…
  Я нарочно сделал, паузу. Он впился взглядом в мои губы. Я же продолжал, глядя в окно:
  — Вчера утром, после этого ужасного открытия, которое мы сделали, мне не пришлось рассказать вам одну интересную историю. Но теперь я могу сказать, что я все же стал любовником Розы Дулич в ночь с пятницы на субботу. Около половины четвертого ночи, чтобы быть точным.
  Он невольно вздрогнул и сложил руки на коленях. Я продолжал:
  — Около трех часов я услышал шум в вашем кабинете, который находился под той комнатой, которую отвели мне с моей секретаршей. Я спустился, чтобы посмотреть, что там такое происходит… Роза Дулич, видимо, тоже услышала этот шум, и мы с ней встретились в вашем кабинете. Я настаиваю на том, что она пришла после меня… Мы были на зеленом диване, когда позади меня открылась дверь… Ваша жена увидела нас, свет ведь был включен, и немедленно ушла, хлопнув дверью, произнеся только: «О! Простите!», глухим голосом.
  Лоувел быстро закрыл глаза. И вдруг коварным тоном спросил:
  — Вы видели ее или были повернуты спиной, к двери… Конечно, это вполне отвечает положению, которое вы должны были принять… Откуда же вы знаете, что это была моя жена?
  — Роза узнала ее. И, кроме того, за исключением моей секретарши, которая в это время спала, это была единственная женщина, которая могла так свободно ходить по дому. Если позволите, я продолжу… После такою неприятного инцидента мы покинули ваш кабинет и прошли в комнату Розы. Если вы хотите все знать, то я там был до вашего приезда, и это звук клаксона заставил меня выскочить из кровати Розы. Должен вам сказать, что мы не сомкнули глаз всю ночь.
  Он отлично все-понял.
  — В сущности, — спокойно сказал он, — вы для Розы непоколебимое алиби.
  — Это как раз и есть то, о чем я и хотел вас предупредить.
  Я внимательно рассматривал его. Было совершение ясно, что несмотря на неудачу он, безусловно, что-то затевал. Мне не пришлось долго ждать. Он начал говорить, устремив взгляд на кончики своих ботинок:
  — В этой истории, мистер Ларм, я ваш клиент, а вы находитесь на моей службе. Я вам заплатил за это… Было бы ненормальным и несправедливым, и вы должны признать это, если бы ваша активность в этом деле повернулась против меня.
  Он остановился, колеблясь. Я уже хорошо понял, к чему он клонит, но это был для него трудный разговор. И тем не менее он все же решился:
  — Я не прошу вас обвинять Розу Дулич, но если вы, в случае необходимости, подтвердите ее алиби, то я сразу же окажусь в обвиняемых… А как вы расцениваете потерю памяти…
  Мне бы надо было рассердиться, но я сдержался.
  Он смотрел на меня несколько секунд, потом покачал головой с какой-то жалостью и просто проговорил:
  — Две тысячи долларов.
  Я судорожно проглотил слюну. Я не святой, и две тысячи долларов дают пищу для размышления… В конце концов, ведь еще неизвестно, утвердится ли полиция в мнении, что это не самоубийство. Беспокойство моего клиента появилось ведь только после моего посещения Коры Вилнер. Чем же я рисковал? Очень малым. Вероятнее всего, мне и не понадобится подтверждать алиби Розы Дулич. Значит, я совершенно свободно могу принять эти две тысячи долларов. Если я все же буду вынужден сказать правду, мне в таком случае придется лишь вернуть ему эти деньги.
  Две тысячи долларов, заработанные так легко, это стоило принять! Я посмотрел на часы и решил сделать вид, что раздумываю. Не нужно, чтобы у него создалось впечатление, что он мог бы купить меня и за меньшую сумму. Я встал с озабоченным видом и стал ходить взад и вперед по кабинету. Потом, щелкнув пальцами, чтобы продемонстрировать свое нервное состояние, я остановился позади него и положил руку ему на плечо. Он подскочил, как будто я дотронулся до него раскаленным железом. Я проговорил важным тоном:
  — Прежде чем согласиться, мистер Лоувел, я хочу задать вам один вопрос… И я прошу вас ответить мне на него с полнейшей откровенностью… Кто просил вас вызвать меня по телефону из моей квартиры сегодня ночью?
  Он сразу же встал и повернулся ко мне. Вид у него был недоумевающий.
  — Прошлой ночью?.. Да я даже и не знаю, где вы живете!
  Голос его звучал совершенно искренне, и я понял, что он говорит правду. Я с задумчивым видом дошел до письменного стола, потом повернулся к нему и заявил:
  — Я принимаю ваше предложение, но только для того, чтобы доставить вам удовольствие.
  Он облегченно вздохнул, но все еще держал в карманах руки, сжатые в кулаки. Я сказал, потирая указательный палец о большой:
  — Плата вперед, как обычно.
  У него был совершенно несчастный вид. Потом он с трудом достал из бумажника чековую книжку и выписал мне чек на две тысячи долларов.
  Я небрежным жестом взял из его руки чек, проветрил правильность проставленной суммы и проговорил с наигранной веселостью:
  — Ну что ж! Все отлично, мистер Доувел. Мы встретимся с вами завтра в десять часов во время судебного следствия. Можете на меня рассчитывать.
  Он повернулся к двери и произнес:
  — Я сегодня поеду туда вместе с сыном, чтобы он мог проститься с ней до официальной части. Мы проведем ночь у тела его матери…
  Я позвал Джемса, чтобы он проводил его до входной двери, и снова уселся в кресло за письменным столом.
  Глава 9
  Было еще темно, хотя часы показывали половину восьмого утра. Желтый туман, пощипывающий горло, расстилался над Нью-Йорком. Я остановил свою машину на углу Седьмой авеню и Тридцать пятой улицы и направился к зданию, в котором жила Кора Вилнер. Джемс и Майк уехали в Ветел на машине агентства, с ними была и Флосси, так что с этой стороны я был спокоен.
  Парадная дверь оказалась закрытой. Несколько минут я тщетно давил кнопку звонка квартиры Коры Вилнер. Потом на всякий случай нажал на другую кнопку и дверь со щелканием отворилась. Я сел в лифт, поднялся на шестой этаж, дошел до ее квартиры, не встретив никого на пути, и стал звонить в дверь. Опять без результата. Тогда я стал энергично стучать кулаками.
  Я начал испытывать серьезное беспокойство, когда отворилась дверь в квартире напротив и сердитый тип в пижаме со всклокоченными волосами набросился на меня.
  — Вы скоро прекратите этот шум?!
  Я виновато улыбнулся:
  — Извините, что разбудил вас, сэр. Но я должен был заехать сегодня утром за миссис Вилнер, чтобы отвезти ее за город, и очень удивлен ее отсутствием.
  Немного спокойнее он ответил:
  — Миссис Вилнер уехала вчера вечером вместе со своим начальником. И я не слышал, чтобы она возвращалась…
  Я поблагодарил его и поспешил оттуда убраться. Все это мне совершенно не нравилось. Я не мог предположить, что Лоувел повезет молодую женщину в Ветел. Между тем, я должен был бы подумать об этом. Без сомнения, он хотел иметь ее под рукой, чтобы в случае надобности она могла бы подтвердить его алиби, если дела повернутся плохо.
  Если Кора увидит меня в Ветеле, она меня тотчас же узнает, и объяснения с моим клиентом в таком случае не предвещали ничего хорошего. Я попал в очень скверное положение.
  Сев в свою машину, я стремительно направился к Гудзону.
  Переехав через залив, я попал в такой густой туман, что его можно было бы резать ножом. Если мне удастся приехать к десяти часам, это будет просто чудо.
  По счастью, движение на шоссе было в это время малоинтенсивным. Редкие машины двигались чуть ли не шагом. Я поехал по одной из трех полос, очерченных на дороге, и все время держался этой полосы. На тридцать метров впереди ничего не было видно. Я ехал со скоростью восемьдесят километров в час, потом глаза привыкли к туману, по-прежнему остававшемуся таким же густым, и я давал теперь по девяносто, и даже временами сто километров в час. Это было чистейшее безумце.
  Я благословлял типа, которому первому пришла в голову мысль разделить дорогу на три равные полосы, резко очерченные белой краской. Без этого я не мог бы делать и двадцати километров в час.
  Очень опасными были перекрестки: перед ними разделительные полосы прекращались и только после пересечения дороги возобновлялись вновь. В таких местах я сильно тормозил и вслепую ехал шестьдесят или восемьдесят метров, пока не достигал очерченной полосы на другой стороне перекрестка. Тогда, я снова жал на акселератор.
  Приблизительно в десяти милях от Асбюри-парка я подъехал к одному из таких опасных перекрестков, с силой нажал на клаксон и стал тормозить изо всех сил. Вероятно, меня все же занесло немного вправо, потому, что я неожиданно заметил в нескольких метрах от себя машину, разбившуюся об угол дома.
  Я остановился, открыл дверцу и выпрыгнул на шоссе. Мне показалось, что я знаю раздавленную машину.
  Действительно, то была машина Роберта Лоувела.
  Увидев, в каком состоянии находилась машина, сколько крови было на щитке приборов и на сиденье, я подумал, что вряд ли смогу когда-либо увидеть своего клиента живым.
  Я пошарил по стене дома, нащупал дверь и стал стучать в нее кулаком. Никто не ответил. Я собрался возобновить свои удары, когда позади меня, в тумане, раздался чей-то голос:
  — Вы кого-нибудь ищете?
  Я резко повернулся. Ко мне приближался мужчина. Судя по его каске, это, должно быть, был один из дорожных служащих. Не теряя времени, я объяснил ему:
  — Я еду из Нью-Йорка в Ветел. Проезжая, увидел машину, которая разбилась об этот дом. Она принадлежит одному из моих друзей… Вы знаете что-нибудь, об этом происшествии?
  Он ответил, не задумываясь:
  — Да… Конечно… Это произошло вчера вечером, почти ночью. Тогда был такой же туман, как и сейчас.
  Он бросил испытующий взгляд вокруг себя и сделал гримасу.
  — Вот уже несколько лет никто не видел такого тумана, который держится уже три дня. Этот мистер ехал из Нью-Йорка, и ехал, по-видимому, с большой скоростью.
  — А есть свидетели этого происшествия?
  — Нет, — сказал он. — Один тип из Асбюри-парка нашел их через несколько минут после катастрофы. Он взял их в свою машину, чтобы отвезти в госпиталь в Асбюри. Мальчик был уже мертв, а мужчина в очень тяжелом состоянии.
  — В машине было только два человека?
  — Судя по тому, что я слышал, да. Отец и сын, кажется.
  — Разве никто не живет в этом доме?
  — Нет, он стоит пустым уже больше месяца. Он продается, если вас это интересует.
  — Большое спасибо.
  Я повернулся на каблуках и вернулся к своей машине. Я немного дрожал от пережитого волнения и теперь уже ехал с преувеличенной осторожностью, Мой клиент, вероятно, ехал также быстро, как и я до этого, придерживаясь определенной полосы дороги, и, вероятно, понадеялся на свое счастье, переезжая через перекресток. Небольшое отклонение в сторону — и он разбился об угол дома.
  Я потратил добрых полчаса, чтобы покрыть расстояние в десять миль, которые меня отделяли от Асбюри-парка. У первого встретившегося мне флика я спросил дорогу к госпиталю.
  В приемном отделении мне сказали, что один негоциант привез сюда накануне двух мужчин, которые явились жертвами дорожного происшествия. Молодой был привезен в госпиталь уже мертвым, пожилой после хирургического вмешательства и двух переливаний крови еще жив. Но врачи, которые занимаются им, не питают никакой надежды на его выздоровление.
  Я попросил разрешения повидаться с главным врачом и вкратце объяснил ему мое отношение к этому человеку. Я рассказал главному врачу о моем участии в этом деле, и мне удалось убедить его, что Роберт Лоувел поручил мне выполнить одно очень важное дело и что совершенно необходимо, чтобы я повидал его, особенно, если он при смерти. Он разрешил мне навестить Лоувела, и даже сам проводил меня к нему.
  Я на цыпочках вошел в комнату, осторожно подошел к кровати и увидел голову Роберта Лоувела, всю покрытую бинтами. Только глаза жили в этом изуродованном человеческом теле.
  Казалось, он узнал меня. Наклонившись к нему, я повторил множество раз свое имя. Увидев, что его губы зашевелились, я приблизил к ним свое ухо и прислушался. Он бредил. Это была какая-то бессмыслица, и среди всего как лейтмотив слово «полоса».
  Через десять минут я выпрямился не в силах вынести это. Врач ожидал меня в коридоре. Он спросил, удалось ли мне поговорить с раненым.
  — Нет, — ответил я.
  Он покачал головой и сказал:
  — Это меня бы удивило. Если вы хотите знать мое мнение, то через час он уже перестанет страдать. У него сломан таз, раздавлены легкие, разбит череп… При всех обстоятельствах он остался бы калекой.
  С тяжелым сердцем я покинул госпиталь. Сев в машину, я взял направление на Ветел. Теперь я уже сильно опаздывал, но мне это сейчас было совершенно безразлично.
  Осторожно ведя машину, я все время слышал бормотание Роберта Лоувела: «Полоса… Полоса…»
  Было уже половина одиннадцатого, когда я остановил свою машину на площади в Ветеле, неподалеку от Дворца правосудия. В мои намерения входило неожиданно появиться среди людей, которые были причастны к этой драме, и по реакции попробовать узнать человека, который считал меня мертвым. Кто же был моим несостоявшимся убийцей, если им, конечно, не был мой клиент?
  Однако Майк Сорел разрушил все мои планы. Он появился передо мной в немыслимом зеленом костюме и стал рассказывать о том, с какими трудностями они сюда добирались.
  Эффект неожиданности, на который я рассчитывал, был испорчен. Люди, стоявшие в отдалении, заметили меня. Опыт не состоялся.
  Я не сказал ни слова о той трагедии, которая случилась на дороге с Лоувелами. Пока никто об этом не говорил, и я решил, что эта весть еще не дошла сюда. Может быть, никто из них и не читал сегодняшних газет…
  Роза Дулич зябко куталась в меховое пальто, была бледна и ничего не говорила. Виктор с упреком сказал мне, что судья ждёт уже три четверти часа и это привезло его в чертовски скверное настроение.
  Я нашел судью и рассказал ему о несчастном случае, жертвой которого явились Лоувелы. Он, казалось, не поверил мне. Тогда я предложил ему позвонить в госпиталь в Асбюри-парк, где ему подтвердили мои слова.
  — Вы знаете, что я частный детектив. Роберт Лоувел был моим клиентом. В этом деле существуют странные обстоятельства. Во всяком случае, вам уже не хватает двух свидетелей и я предлагаю перенести рассмотрение этого дела на два часа дня. Я предупрежу остальных.
  Он немного подумал и согласился. Я вышел из его кабинета и покинул Дворец правосудия через боковую дверь. Благодаря туману мне удалось незамеченным достигнуть своей машины. Я тихо отъехал с места, доехал до центра города и взял направление на Хобби-Хауз.
  Как и раньше, я продолжал ехать, ориентируясь по полосе на дороге. Туман, казалось, стлался по самой земле. Я ехал очень осторожно, так как помнил, что дорога здесь и так очень трудная. В определенном месте дорога сжималась между океаном и большой соленой лагуной, и вода простиралась вдоль дороги с обеих сторон. Малейшая ошибка могла мне стоить вынужденной неприятной ванны.
  Я проехал это опасное место на очень малой скорости. С левой стороны моего слуха достигал шум прибоя, с правой было тихо, но также ничего не видно. Неожиданный обрыв линий на дороге указал мне, что я доехал до конца лагуны.
  Действительно, с правой стороны появилась другая дорога. Я проехал через перекресток, нашел свою полосу на дороге и, облегченно вздохнув, снова нажал на акселератор.
  Я проехал мимо Хобби-Хауза, не заметив его, затормозил слишком поздно и вынужден был возвращаться задним ходом.
  Железные ворота были закрыты. Через решетку я видел парк, поглощенный туманом, как романтическая декорация для киносъемок, и неожиданное появление привидения в виде Мэри Лоувел не удивило бы меня.
  Я несколько раз нажал на клаксон, но без результата. Герберт Асланд, узнав о трагической гибели своей падчерицы, вероятно, отправился в Нью-Йорк. Я оставил у ворот свою машину и решил перелезть через решетку ограды. Надо было проникнуть туда во что бы то ни стало.
  Это оказалось совсем не трудным делом. Я спрыгнул в парк и первым делом направился к павильону садовника. Дверь была заперта, и мои удары кулаками не привели ни к чему. Они так и остались без ответа. Тогда я направился по лужайке к вилле.
  Входная дверь, естественно, была заперта, и все ставни в доме закрыты. Я стал обходить дом в надежде найти хоть какую-нибудь лазейку.
  Окно на кухне очень быстро подалось. Ударом локтя я разбил стекло, просунул в образовавшееся отверстие руку и раскрыл окно. Войдя на кухню, я прошел через гостиную, пересек вестибюль и прошел по коридору до комнаты Мэри Лоувел.
  Убранство ее комнаты меня удивило. Я думал, что увижу современную мебель, а увидел комнату, обставленную в викторианском духе. Это было достаточным объяснением той неврастении, которой страдала Мэри.
  Не торопясь, я стал все внимательно рассматривать. Прежде чем взять какую-либо вещь, я старательно замечал ее расположение, чтобы так же положить на место, не оставив от моего посещения никаких следов. Мне понадобилось не менее получаса, чтобы осмотреть всю мебель. Я не нашел абсолютно ничего интересного. Комната была в полном порядке. Даже, может быть, слишком.
  В конце концов мое любопытство направило, меня к кровати. Удивительный порядок, царивший повсюду, казался мне неестественным. Учитывая то обстоятельство, что Мэри неожиданно оказалась в драматической ситуации, ее тяжелое состояние должно было отразиться на внешнем убранстве комнаты. Она ведь как-то проявила бы себя. Не могла она в таком состоянии заботиться о чистоте в своей комнате. У меня было глубокое ощущение, что порядок в комнате был наведен уже после случившегося.
  Во мне проснулся сыщик и, сощурив глаза, я приподнял тяжелый пуховик из старинного желтого шелка, который покрывал кровать. Во время уголовного расследования такие профессионалы, как я, пользуются шестым чувством. То, что ускользает обычно от взоров профанов, очень часто привлекает внимание специалистов.
  Перевернув пуховик, я немедленно обнаружил следы, которые показались мне весьма важными. Было видно, что рот в губной помаде кусал шелк. Очень отчетливо были видны следы царапающих ногтей в нескольких местах. Это было, как луч света. У меня и до этого уже была уверенность, что Мэри повесили уже мертвой. Ее тело не делало никаких движений, никаких конвульсий, никаких ушибов не видно было на нем. Она не могла быть просто задушена веревкой, на которой висела. Я подумал о том, что она нашла смерть в своей комнате, задушенная пуховиком.
  Я подошел к шкафу, достал простыню и завернул в нее пуховик.
  Я уже заканчивал упаковывать свой пакет, когда яростное мяуканье заледенило мне кровь, А я ведь знал, что коты жили в Хобби-Хаузе. Но это мяуканье показалось мне сверхъестественным и напомнило о недавнем мяуканье и событии, последовавшем за этим.
  Я сунул пакет за кровать, взял в руки «вальтер» и снова вылез из окна кухни.
  Мои ноги уже коснулись сырого песка, когда мяуканье возобновилось с еще большей силой. Моя нервозность соответственно увеличилась. Я вглядывался в туман, который не позволял разглядеть ничего в десяти шагах, и весь дрожал. Меня била дрожь, и я ничего не мог с собой поделать.
  Я обошел дом слева, потом удалился в сторону гаража. Действуя так, я не придерживался никакого определенного плана. Меня притягивало что-то темное и совершенно неразличимое.
  Мяуканье все продолжалось и, казалось, следовало за мной. У меня мурашки бегали по коже, и я весь обливался холодным потом.
  Я шел, поворачиваясь во все стороны, и держал палец на спусковом крючке. Наконец я достиг гаража и прислонился к деревянной двери, запертой на большой замок. Почувствовав опору за спиной, я немного успокоился. Тот факт, что мне не надо бояться нападения сзади, вернул мне утраченное было хладнокровие.
  Легкий бриз с океана немного рассеял туман, в котором мне уже со всех сторон мерещились человеческие фигуры.
  Совершенно неожиданно мой взгляд приковался к какой-то тени и мои мускулы напряглись. В какую-то десятую долю секунды я уже лежал плашмя на животе. Над моей головой раздался свист, и сразу же послышалось металлическое вибрирование, сопровождаемое ударом в деревянную дверь. Я уже превосходно знал, что это такое. Нож, брошенный убийцей, чуть было не достиг меня.
  Реальная опасность смерти прогнала страх. Во мне поднялся страшный гнев. Как обезумевший, я бросился к тени и предупреждающе выстрелил в воздух.
  После короткого колебания тень стала расплываться, и я понял, что враг мой обратился в бегство. У меня словно выросли крылья.
  В несколько шагов я настиг человека, покушавшегося на мою жизнь. То был Герберт Асланд.
  — Стоп! — закричал я. — Или буду стрелять…
  Он остановился и поднял руки вверх. Я подошел к нему, приставил оружие к его спине и обшарил его. Достойная сожаления неосторожность. Он мгновенно повернулся вокруг себя и классическим приемом вышиб у меня из рук оружие.
  Драка, которая последовала за этим, осталась в моем воспоминании как одна из самых тяжелых в моей жизни. Это была борьба насмерть, в этом не было никакого сомнения.
  Асланд дрался, как бешеный тигр, и, вместе с тем, не переставал все время бормотать какие-то слова, из которых мне стало ясно, что он знает о трагической смерти своей падчерицы и считает меня виновным в этом. Он был полностью во власти безумия.
  Сначала удивление заставило меня невольно сдерживаться. Сперва я старался лишь защищаться, но потом, утратив всякое чувство жалости, я перешел в наступление.
  Я не хотел его убивать, но нужно было во что бы то ни стало его обезвредить. Наконец мне удалось особым приемом захватить его правую руку, вывернуть ее и изо всех сил нажать. Раздался звук сломанной кости… Асланд издал душераздирающий вопль и упал на землю, потеряв сознание.
  Я оставался еще некоторое время неподвижным, ожидая, когда мое дыхание несколько придет в норму и пульс успокоится. Потом встал и стал искать свой пистолет. Он лежал в траве, в нескольких шагах от нас.
  Я вернулся к садовнику, нагнулся, снял с него пояс и связал ему ноги. Потом своим галстуком я связал ему руки за спиной. Даже со сломанной рукой он был опасен. Схватив его за ворот куртки, я потащил его за собой до самой дороги. Я совсем забыл, что ворота были заперты.
  Пошарив у него в карманах, я нашел связку ключей: самый большой из них открыл замок на воротах. Я подтащил Асланда к своей машине.
  Уверенный в том, что он не сможет удрать, я бегом вернулся на виллу, влез уже испробованным путем на кухню и побежал за пуховиком в комнату Мэри Лоувел.
  Когда я вернулся к машине, Асланд по-прежнему был без сознания. Я положил рядом с собой пуховик, развернул машину и направился в Ветел.
  Было уже около полудня. Я старался понять, почему Асланд не появлялся раньше. С того момента, когда я перелез через ограду, и до того, как я услышал мяуканье, прошло по меньшей мере более получаса. Отсутствовал ли он, когда я приехал, или он наблюдал за мной все это время? Я был бессилен разрешить этот вопрос.
  Заседание суда для следствия по нашему делу было назначено на два часа. Времени оставалось очень мало. Я стал гнать машину, как сумасшедший. Придерживаясь левой полосы дороги, я дошел до скорости в сто километров.
  Я не забыл об опасном проезде лагуной. Перекресток на этот раз находился с моей стороны, опасность была гораздо меньшей. Напряженно вглядываясь в дорогу, я чувствовал, что перекресток уже недалеко.
  Линия неожиданно свернула влево. Вираж. Если бы я не так устал, то должен был бы понять это значительно раньше. В силу рефлекса я вывернул руль.
  В следующую же долю секунды у меня появилось ощущение, что я лечу. На самом деле я покинул дорогу. Страшный удар, всплеск воды… Я понял, что угодил в лагуну на скорости в сто километров в час. Это обстоятельство меня, безусловно, и спасло.
  Машина уподобилась плоскому камню, брошенному с малым наклоном в воду. Три или четыре секунды на поверхности воды дали мне возможность произвести нужные действия. Я успел открыть дверцу со своей стороны, когда машина, проскользни по воде, начала тонуть. Я невольно набрал в легкие побольше воздуху. Машина наклонилась в противоположную сторону, и мне не стоило труда выскользнуть из нее.
  Несколькими гребками я всплыл на поверхность. Водоворот, вызванный тонувшей машиной меня сильно встряхнул и вынудил поскорее поплыть оттуда. Потом я подумал о связанном Асланде, может быть, все еще находящемся без сознания и, безусловно, совершенно неспособном спастись самому. Я глубоко вздохнул и нырнул обратно.
  Глубина в этом месте, вероятно, была метров шесть или семь. Машина опустилась на дно и лежала на боку. Дверца закрылась. Мне удалось ее снова открыть, но для того, чтобы добраться до Асланда, нужно было забраться внутрь машины, и дверца могла опять закрыться.
  Я все же скользнул внутрь, придерживая дверцу, которая хлопала меня по ногам, склонился над сиденьем, потом вытянул вперед руки, стараясь вслепую нащупать Асланда. Я схватил его за одежду и стал тянуть. Безрезультатно… Он, видимо, за что-то зацепился,
  В ушах у меня страшно шумело, я начал задыхаться. Я забил отбой и с тысячью препятствий всплыл наконец на поверхность. Еще секунда — и я бы погиб. Я лег на спину и лежал так, стараясь поскорее восстановить дыхание. Потом снова нырнул.
  Я проделал те же движения и с тем же успехом. Я вынужден был снова всплыть с пустыми руками. У меня начиналось нечто вроде паники, мой инстинкт самосохранения подсказывал, что необходимо прекратить эти упражнения, но человеческая жизнь, тем не менее, все же стоила этого. Я проделал все это и в третий раз. И тут-то я понял ту ужасную ошибку, которую я повторил. Надо было открыть заднюю дверцу машины. Я попытался это сделать, но мне это не удалось. Она была закрыта изнутри.
  Тогда на меня напал приступ слепой ярости. Что ж, смерть Асланда не будет большой потерей для человечества. Я открыл переднюю, дверцу, вытащил пакет, в который был упакован пуховик, мое вещественное доказательство, и всплыл на поверхность.
  Измученный, но убежденный в том, что я сделал все, что было в моих силах, что вообще было в человеческих силах, я попытался сориентироваться, чтобы поскорее вернуться на твердую землю. Руководствуясь шумом океана, я тихонько поплыл, загребая одной рукой.
  Силы мои были на исходе, когда я наконец почувствовал под ногами дно. Я вскарабкался к дороге, бросился на спину и долго лежал так, измученный и дрожащий.
  Потом обычное хладнокровие вернулось ко мне. Надо попытаться определить причину дурацкого несчастья, которое случилось со мной.
  Я дошел до перекрестка и внимательно осмотрел его. Совсем не надо было быть гением, чтобы понять, что произошло.
  По другую сторону перекрестка линия резко обрывалась, а я очутился в озере потому, что слепо следовал ныне несуществующей линии. Слова, произнесенные в бреду Лоувелом, должны были насторожить меня. Он тоже явился жертвой вот такой же махинации.
  Чья-то преступная рука продолжила линию по бетонной дороге так, что машина Лоувела врезалась в дом, а меня такая же линия сбросила в лагуну. Убийца, видимо, успел убрать эту линию, прежде чем удрать.
  Действительно, я имел дело с очень сильным противником. Мой враг обладал богатой фантазией.
  Часы показывали двенадцать часов двадцать минут. По моим подсчетам, от Ветела меня отделяло три или четыре километра, и я решил пройти это расстояние пешком, скрываясь от всех машин, которые могли бы встретиться мне по пути. У меня не было ни малейшего желания еще раз рискнуть своей шкурой. За такой короткий промежуток времени я избежал смерти уже четыре раза. Не надо испытывать судьбу, пятый мог оказаться роковым.
  Я пошел по дороге быстрым шагом, чтобы согреться. Каждый раз, когда слышался шум мотора, я пригибался или спускался вниз с дороги.
  В час с четвертью я был в Ветеле. У первого встретившегося мне прохожего я спросил адрес Эрнеста, полицейского врача. Эрнест было, безусловно, его имя, а не фамилия, и тип не сразу мог понять, о ком это я говорю. Мой вид не внушал ему доверия. Наконец он указал мне жилище врача.
  Я дошел до него в пять минут. Врач был дома и в это время завтракал. Сперва он никак не мог меня узнать, потом все же выслушал. На мое счастье, он, против обыкновения, не был пьян. После того, как я опорожнил полбутылки виски, который он любезно предложил мне, я объяснил ему то, чего ожидал от него.
  Он не казался слишком удивленным, когда я стал утверждать, что Мэри Лоувел была мертва еще до того, как ее повесили. Аргументы, которые я ему привел, были вполне-достаточными, чтобы убедить его.
  Он тут же бросил свой завтрак, и мы пошли в морг, где находился труп женщины. После небольшого спора с дежурным врачом он приступил к вторичному осмотру.
  — Надо сделать это как можно быстрее, — сказал я. — Если моя гипотеза правильна и если следы, которые я обнаружил на пуховике, были оставлены жертвой, защищающейся от нападения, должны быть обнаружены в ее зубах и под ногтями хотя бы ворсинки от этого шелка. Нужно, чтобы эти доказательства были получены до начала судебного разбирательства.
  Глава 10
  — Официальное следствие обстоятельств смерти миссис Мэри Лоувел, найденной в прошлую субботу повешенной во время между половиной восьмого и восемью часами утра в гараже поместья Хобби-Хауз, начинается по требованию помощника прокурора Ветела.
  Судья Андерсон сделал паузу, повернул голову в сторону и отрыгнул. У него, вероятно, были нелады с желудком. Потом ударил молотком по столу и наклонился над досье, лежащим перед ним.
  — Первым свидетелем по делу выступает Стефан Милс, офицер полиции прокурорского надзора в Ветеле.
  Его взгляд шарил по присутствующим в поисках названного полицейского. В этот момент вмешался Вильям Глен, помощник прокурора.
  — Разрешите, Ваша Честь. В этом деле появились новые факты, весьма значительные, и Министерство юстиции просит, чтобы Эрнест Бессе, полицейский врач, официальный представитель в судебном трибунале, был выслушан первым.
  Судья Андерсон посмотрел на помощника, прокурора, нахмурив брови. Потом, как бы сообразив что-то, ответил:
  — Я согласен удовлетворить просьбу Министерства юстиции. Пусть войдет Эрнест Бессе.
  Врач неторопливым шагом приблизился к барьеру. По дороге он подмигнул мне. По знаку помощника прокурора агент принес изрядно потрепанный желтый шелковый пуховик. Из дыры, очевидно, сделанной врачом, торчали перья.
  У судьи Андерсона от удивления округлились глаза. Я медленно повернулся, чтобы посмотреть в зал. Роза Дулич прикрыла глаза рукой: казалось, что она плакала. Виктор, который обнимал ее за плечи, был совершенно белым, но держался с достоинством. Флосси сидела рядом с ним.
  Мой взгляд перешел на широко открытую большую дверь в глубине зала. Там находились Джемс и Майк. Они стояли, скрестив руки на груди, с очень решительным видом. Полицейский врач начал свои показания.
  — Постараюсь быть кратким, Ваша Честь, — начал он, — По просьбе одного из свидетелей, который привел мне весьма веские доводы, я произвел повторный осмотр тела Мэри Лоувел. Должен признаться, что мое первое заключение было неверным. Я допустил грубейшую ошибку. Сейчас я с полным правом утверждаю, что смерть Мэри Лоувел произошла не вследствие повешения. Ее повесили уже мертвой.
  Судья от неожиданности подскочил на месте. Его сразу покрасневшие глаза вопросительно уставились на помощника прокурора, который оставался невозмутимым, со странной улыбкой на губах.
  — Вы хотите сказать, что было совершено преступление, не так ли? — спросил судья!
  С очень важным видом Эрнест поклонился и ответил:
  — Решать должен не я, Ваша честь. Вы будете делать выводы на основании свидетельств.
  Магистрат вдруг побагровел и хлопнул по столу правой рукой.
  — Продолжайте, прошу вас, — сказал он.
  — Этот пуховик имеет следы, позволяющие прийти к заключению, что с его помощью была задушена Мэри Лоувел. Тщательное обследование тела позволило мне обнаружить между зубами и под ногтями жертвы ворсинки желтого шелка, которые, при лабораторном анализе, подтвердили свою принадлежность к этому пуховику. Мэри Лоувел сильно сопротивлялась насилию: она кусала и царапала в отчаянии этот шелк. С другой стороны, очень внимательное обследование трупа и полосы вокруг шеи от веревки позволяет утверждать, что следы на теле жертвы появились уже после ее смерти. Я предоставляю вам судить самому…
  Судья Андерсон казался совершенно ошеломленным. Он слегка приподнялся на стуле, чтобы посмотреть на вещь, лежащую перед ним на столе, которую врач называл пуховиком.
  — Почему же этот… этот пуховик такой мокрый? — наконец проговорил он. — Что это, результат ваших лабораторных исследований?
  — Нет, — ответил Эрнест.
  — Ваша честь, — вмешался помощник прокурора. — Теперь я попрошу вас выслушать свидетеля Питера Ларма, который сможет дать вам исчерпывающие объяснения по этому вопросу.
  Немного нервничая, судья Андерсон распорядился:
  — Вызовите свидетеля Питера Ларма.
  Я подошел к барьеру и быстро объявил о себе все, что полагается в таких случаях, и о своей профессии. Судья привел меня к присяге, и я начал давать показания:
  — В прошлую пятницу, — начал я, — Роберт Лоувел поручил мне проделать одну работу, которую я пока не считаю нужным открывать, так как она не имеет никакого отношения к тому делу, которым мы здесь занимаемся. Работа, которая мне была поручена, вынуждала меня, провести конец недели в Хобби-Хаузе. Я приехал туда вместе со своей секретаршей, в прошлую пятницу, около семи часов вечера. Мистер Роберт Лоувел и его друг Виктор Дулич появились на вилле в субботу утром, что как раз совпало с моим пробуждением. Я немедленно спустился вниз, чтобы приветствовать моего клиента, который и познакомил меня с Виктором Дуличем.
  Наш клиент направился к своей жене. Миссис Лоувел не оказалось в спальной комнате, и кровать ее, была не тронута. В результате поисков, которые последовали за этим, мы обнаружили ее висевшей на трубе в гараже.
  В тот момент я, как и все остальные, подумал, что она сама покончила с собой. Потом, два часа спустя, когда я уже собирался покинуть Хобби-Хауз и возвратиться в Нью-Йорк, меня вдруг поразили некоторые детали. Как вам известно, миссис Лоувел была маленького роста. Я решил проделать некоторый эксперимент.
  Я влез на ту самую скамейку, которую мы нашли опрокинутой под ее ногами и, несмотря на мой рост в метр восемьдесят сантиметров, с большим трудом дотянулся до трубы, на которой якобы повесилась миссис Лоувел. А следы, оставленные веревкой на пыльной трубе, были очень отчетливыми: Если бы миссис Лоувел сама закинула веревку на трубу, ей определенно понадобилось бы это делать несколько раз, если ей вообще удалось бы это сделать.
  Во всяком случае, пыль была бы стерта с трубы на довольно большом расстоянии. С другой стороны, и сделанные на месте происшествия фотографий показывают, о чем хорошо известно полиции, что тело почти не касалось стены, очень шершавой и плохо оштукатуренной.
  Вы должны также хорошо знать, что повесившиеся люди сильно дергаются перед смертью. Миссис Лоувел, безусловно, должна была бы сильно поцарапаться о стену во время конвульсий, тем более, что на ней была надета лишь ночная рубашка, а по свидетельству медицинского эксперта, на теле трупа не было обнаружено ни малейшей царапины, никаких следов ударов.
  Вот я и решил, что миссис Лоувел была мертва или находилась без сознания в тот момент, когда ее повесили.
  Судья вдруг перебил меня.
  — Это ваши личные впечатления и соображения?
  — Безусловно, Ваша Честь, — ответил я. — Но вернувшись в Нью-Йорк и испытывая чисто профессиональное любопытство, я произвел небольшое расследование. И в течение одного субботнего вечера на меня четыре раза покушались.
  Мертвая тишина воцарилась в зале. Судья побледнел,
  — Вы хотите подать жалобу? — быстро спросил он.
  Я покачал головой.
  — Все в свое время, Ваша Честь. Когда мы покончим с этим делом и убийца будет уличен, вы поймете, что совершенно бесполезно мне подавать на него жалобу.
  После этого я подробно объяснил, каким образом происходили покушения. Я подчеркнул использование ножа во время первого покушения, о хитрости, употреблённой, чтобы вытянуть меня на балкон, во втором покушении. История с мяукающим котом заставила судью скептически поджать губы. Тогда я достал из кармана газету и показал ему заметку о несчастном случае с Полли Асланд. Я высказал свое мнение о том, что покушения на мою жизнь и смерть этой молодой девушки находятся в прямой связи.
  Потом я рассказал о том, как увидел машину Лоувелов на дороге при моем посещении Хобби-Хауза, в результате которого я обнаружил роковые следы на пуховике. Я продолжал, ничего не скрывая, о третьем покушении, с мяуканьем кота и с метанием, ножа. Но я пока старательно избегал делать выводы,
  Когда я закончил, судья долгое время оставался задумчивым. Потом его слезящиеся глаза устремились на помощника прокурора.
  — Я думаю, — наконец сказал он, — что надо немедленно удостовериться относительно персоны садовника Асланда.
  — В этом нет необходимости, Ваша Честь, — сказал я. — Возвращаясь из Хобби-Хауза, это было приблизительно часа два тому назад, я явился жертвой происшествия, которое тоже считаю следствием очередного преступления. Герберт Асланд находился связанным на заднем сиденье моей машины. Машина теперь покоится на дне лагуны на глубине пяти или шести метров. Я нырял туда три раза, но не смог вытащить из машины Асланда.
  При этих словах лицо судьи прояснилось.
  — В сущности, — сказал он, — если все эти ваши заявления подтвердятся следствием, которое я прикажу произвести, Герберт Асланд будет считаться убийцей, и судебное разбирательство на этом и закончится.
  Я поднял руку:
  — Я еще не закончил, Ваша Честь. Я вам сказал, что последнее происшествие со мной носит тоже преступный характер. Вы знаете сами, какой густой туман лежал все эти три дня. Чтобы спокойнее и безопаснее ехать по дорогам, многие автомобилисты применяют известный всем трюк. Они придерживаются одной из линий, разделяющих дорогу на равные части. И я уверен, что несчастный случай с Лоувелами и со мной спровоцирован одним и тем же человеком. Чья-то преступная рука проложила на дороге ленту такой же ширины и яркости, что и настоящие разделительные линии. Это погубило Лоувелов, а меня снесло в лагуну.
  Судья Андерсон пожал плечами.
  — Все просто, как в полицейском романе, — сказал он.
  Я оставался совершенно невозмутимым.
  — Совершенно уверен, Ваша Честь, что мы можем еще обнаружить эту ленту.
  Я осторожно обернулся назад. С порога широко раскрытой двери Джемс и Майк делали мне утвердительные знаки.
  Судья обратился ко мне с вопросом:
  — Асланд напал на вас сразу же после вашего приезда в Хобби-Хауз?
  — Нет, Ваша Честь. Прошло по крайней мере полчаса между тем моментом, когда я проник в поместье, и тем, когда Асланд напал на меня.
  — Но тогда, — продолжал судья, — у Асланда было вполне достаточно времени, чтобы растянуть ленту, если считать, что ваша история правдива, а затем вернуться в поместье и напасть на вас.
  Я возразил:
  — Зачем же тогда он напал на меня, если уже приготовил все для моей гибели без, малейшего для себя риска?
  Действительно, аргументы судьи Андерсона таяли на глазах у всех. Он стал искать помощи у помощника прокурора, внимательный взгляд которого был устремлен в глубину зала.
  Я быстро повернулся… В зале произошло небольшое смятение, Вильям Глен, помощник прокурора, резко протянул вперед руку и закричал:
  — Задержите ее!
  Джемс и Майк, стоявшие у двери, преградили выход из зала.
  — Кто эта женщина? — удивленно спросил судья.
  Я объяснил ему:
  — Это миссис Роза Дулич, жена Виктора Дулича.
  — Почему же вы хотели убежать? — спросил ее судья.
  Роза снова обрела свой апломб. Она ответила оскорбленным тоном:
  — Мне просто необходимо выйти, Ваша Честь.
  Судья вдруг стал пунцовым, но тут вмешался помощник прокурора.
  — Министерство юстиции желает, — сказал он, — чтобы эту женщину немедленно выслушали.
  — Принято.
  Судья несколько раз ударил молотком по своему столу, чтобы призвать присутствующих соблюдать тишину в зале.
  Помощник прокурора продолжал:
  — Сильнейшие подозрения тяготеют над свидетельницей Розой Дулич. Думаю, что через несколько минут я сумею окончательно доказать ее виновность.
  Я инстинктивно отстранился от женщины, носящей это имя. Лицо Розы Дулич, одетой в элегантный серый шерстяной костюм и в очаровательную черную шляпку, было восковой бледности, руки ее дрожали. Но в ее взгляде светилась страшная ярость.
  Судья, несколько придя в себя, посмотрел на нее и сказал:
  — Где вы находились в момент смерти миссис Мэри Лоувел?
  Мои мускулы напряглись. Хотелось бы знать, пойдет ли Роза до конца? И я тут же, немедленно, узнал об этом. Она повернулась, и ее великолепная грудь поднялась в высоком вздохе. Потом, поискав меня взглядом, она сказала, не дрогнув:
  — Этот человек, мистер Питер Ларм, может подтвердить мое времяпрепровождение, минута за минутой, начиная с трех часов ночи, когда миг оба видели в последний раз Мэри Лоувел живой, и до того момента, когда было обнаружено ее тело.
  В зале сразу же произошла реакция. Все заговорили разом, так что судье пришлось призвать присутствующих к порядку.
  Я оставался неподвижен. Помощник прокурора обратился к судье:
  — Если вы позволите, Ваша Честь, я хотел бы задать несколько вопросов свидетелю Питеру Ларму.
  — Принято.
  Я подошел ближе. Помощник прокурора обратился ко мне:
  — Правильно ли то, что только что утверждала свидетельница Роза Дулич? Вы видели Мэри Лоувел живой около трех часов утра в ночь с пятницы на субботу?
  Я спокойно ответил:
  — Это ложь!
  Роза побагровела и хотела броситься на меня, но все же сдержалась и закричала:
  — Этот человек подлый лжец, Ваша Честь! Мы были с ним вдвоем в кабинете Роберта Лоувела, в нижнем этаже виллы. Он усиленно ухаживал за мной и пытался…
  С большим тактом судья уронил свой молоток на стол. Помощник прокурора продолжал:
  — Миссис Дулич, вы можете сказать мне, в каком положении вы тогда находились?
  Она вдруг задрожала и бросила через плечо испуганный взгляд на своего мужа. Так как она медлила с ответом, помощник прокурора обратился ко мне:
  — Может быть, вы нам об этом скажете, мистер Ларм?
  Уже совершенно без стеснения я разъяснил ему всю ситуацию.
  — Мы оба лежали на диване, который находится в глубине кабинета Роберта Лоувела. По тому положению, которое занимала Роза Дулич, она могла видеть дверь… поверх моего плеча. Я же был повернут спиной к этой двери и мог видеть только стену.
  Я посмотрел на судью и спросил не без иронии:
  — Я достаточно ясно объяснил, Ваша Честь?.
  Судья закашлялся и снова постучал молотком, восстанавливая тишину. Потом он спросил:
  — Вы находились в таком же положении, когда в комнату вошла миссис Лоувел?
  — Да, мы оба находились именно в таком положений, которое я вам уже описал, — сказал я, — когда позади нас вдруг открылась дверь и удивленный голос пробормотал: «О! Простите!» И дверь захлопнулась немедленно с большой силой. Я не успел повернуться, но миссис Дулич подняла голову, чтобы посмотреть поверх моего плеча. Я спросил ее, кто это был, и она ответила, что то была миссис Лоувел. Но что касается меня, я не видел ее и не в состоянии подтвердить личность персоны, которая застала нас в таком положении.
  Помощник прокурора совершенно неожиданно превратился в дьявола, выскочившего из коробки. Его голос прогремел со страшной силой в притихшем зале:
  — Эта женщина солгала, Ваша Честь. Она в тот момент уже знала, что миссис Мэри Лоувел мертва по той простой причине, что она только что сама убила ее. Но эта женщина очень умна и находчива… И даже в такой нескромной ситуации она увидела возможность обеспечить себе непоколебимое алиби, которое ее могло спасти в случае опасности разоблачения. Она думала, что свидетель Питер Ларм не станет подозревать ничего и, безусловно, подтвердит по доброй воле, что именно миссис Лоувел застала их в тот самый момент и что до обнаружения трупа он не покидал миссис Розу Дулич.
  Взбешенная Роза стала вопить:
  — Это ложь! Это все специально подстроено! Зачем мне надо было убивать Мэри Лоувел, которая была моим лучшим другом?!
  И вдруг какой-то глухой, словно приглушенный голос, раздался в зале:
  — Я требую немедленно прекратить все эти споры. Обвинения, предъявленные моей жене, слишком серьезны. Она имеет право на защиту адвоката, раз дело зашло так далеко.
  Судья посмотрел на Розу Дулич и огорченно ответил:
  — Весьма справедливое требование, с которым нельзя не согласиться. Но нам, кроме этого, необходимо знать еще и желание свидетеля.
  Я задрожал.
  Но Роза потеряла все свое хладнокровие и ее агрессивная натура забыла об осторожности. Она злобно проговорила:
  — Это совершенно бесполезно, Ваша Честь. Мне нечего бояться, и я смогу сама защитить себя, если к этому явится необходимость.
  — Ну что ж, — ответил судья Андерсон, — тогда продолжим.
  Сзади снова раздались довольно громкие перешептывания. Я повернулся. В зал вошел Стефан Милс, полицейский офицер, в сопровождении двух агентов. Он держал в руках клубок из лент, из толстых лент неизвестной мне материи, шириной в пять пальцев. Он с триумфальным видом подошел к судейскому столу. Судья Андерсон был крайне удивлен.
  — Это что еще такое?
  Стефан Милс объяснил:
  — Мы нашли все это в багажнике машины миссис Дулич. Я полагаю, что исследования, произведенные в наших лабораториях, докажут, что пыль на этих полосах именно такая, какая обнаружена на местах обоих происшествий с автомобилями.
  Роза позеленела и покачнулась. Один из агентов подошел к ней, чтобы поддержать. Судья хотел пригласить к свидетельскому барьеру Виктора Дулича, но помощник прокурора категорически запротестовал:
  — Если вы позволите, Ваша Честь, то я хотел бы, чтобы вы выслушали прежде еще одного свидетеля, который пока не был вызван.
  — По просьбе Министерства юстиции, — провозгласил судья, — я согласен выслушать этого свидетеля. Пожалуйста.
  В зал вошла Кора Вилнер. Она бросила на меня безразличный взгляд, потом, опустив глаза, приблизилась к свидетельскому месту, стараясь игнорировать Розу Дулич.
  Помощник прокурора начал допрос:
  — Прежде всего, вы можете объяснить суду, по какой причине вы оказались в Ветеле?
  — Я была секретаршей мистера Роберта Лоувела, — проговорила она неуверенным тоном. — В прошлую пятницу, вечером, он попросил меня сопровождать его в Хобби-Хауз. Небольшая поломка в машине задержала нас в дороге, и мы остановились в Ветеле, где и провели ночь в отеле «Пляж». Вечером в субботу, вернувшись в Нью-Йорк, мистер Лоувел получил некоторые сведения, которые давали возможность предполагать, что его жена не покончила жизнь самоубийством, а что она была убита… Он очень просил меня снова вчера вечером сопровождать его в Ветел на случай, если ему придется давать объяснения по поводу своего местонахождения в ночь с пятницы на субботу с тем, чтобы я могла подтвердить, что он в момент смерти миссис Лоувел был в гостинице в Ветеле.
  Помощник прокурора спросил:
  — За то время, что вы находились на службе у мистера Лоувела, вы имели контакты с Дуличами?
  — Да, именно так.
  — Вы бывали когда-нибудь в Хобби-Хаузе?
  — Много раз.
  — Вы знали Герберта Асланда?
  — Я его знала.
  Помощник прокурора немного отдышался и продолжал:
  — Вам известно о некоторых талантах мистера Асланда? Я имею в виду его умение бросать ножи и подражать мяуканью кошек?
  — Да. Я очень часто видела, как он метал ножи в парке, и слышала, как он имитировал мяуканье кошек.
  Помощник прокурора сделал паузу, прежде чем нанести последний удар.
  — Не видели ли вы, чтобы Герберт Асланд учил кого-нибудь своему искусству, кого-нибудь из знакомых мистера Лоувела? Ну, метанию ножей или мяуканью кошек?
  — В конце прошлого лета, — сказала Кора Вилнер, — в один из уик-эндов, который я проводила в Хобби-Хаузе, я однажды видела, как Герберт Асланд учил бросать ножи и мяукать Розу Дулич.
  Помощник прокурора сел на свое место с триумфальным видом.
  — Я окончил допрос этого свидетеля, Ваша честь.
  Судья казался недовольным, и ему, ко всему прочему, видимо, хотелось спать. Он решил действовать побыстрее и проворчал:
  — Все это, конечно, очень и очень интересно, но по какой причине он стал бы подчиняться свидетелю Розе Дулич?
  Помощник прокурора заставил меня снова подойти к барьеру для свидетелей, Мне пришлось снова говорить:
  — Я полагаю, — сказал, я, — что настал момент, когда мне нужно будет рассказать о той работе, которую мне поручил Роберт Лоувел.
  И я рассказал суду историю с подменой ожерелья, но достаточно туманно. Суду ведь совершенно не надо было знать все до конца. Потом, опираясь на показания Коры Вилнер, я обрисовал весьма странные отношения, которые связывали миссис Лоувел и Виктора Дулича.
  Я мог свободно утверждать, что дело тут было совершенно ясно.
  — Миссис Роза Дулич знала, что миссис Мэри Лоувел снова возобновила определенные отношения с Виктором Дуличем, ее теперешним мужем. Но очень осмотрительно она не выказала никакой неприязни к сопернице, а совершенно наоборот, еще больше сошлась с ней, стала ее близкой подругой. Я даже уверен, что она шантажировала Мэри Лоувел, угрожая в противном случае все рассказать ее мужу, мистеру Роберту Лоувелу — моему клиенту.
  Она долгое время за свое молчание вымогала деньги у миссис Лоувел, и той очень скоро пришлось отдать ей свое ожерелье, заменив его фальшивым, чтобы обмануть своего мужа.
  Это была лишь гипотеза, но она стоила любой другой. Я прекрасно понимал и видел по Розе Дулич, что ударил совершенно правильно. Когда я снова взглянул на Розу, она смотрела на меня, как на дьявола во плоти. Судьи Андерсон, казалось, был абсолютно потрясен. Он потратил некоторое время, чтобы собраться с мыслями, после чего снова обратился ко мне:
  — Я считаю, что необходимо прояснить одну деталь. Вы дали нам всем понять, что персона, которая застала вас вместе в таком положении с миссис Дулич, около трех часов ночи, в кабинете мистера Роберта Лоувела, — не миссис Лоувел. Судя по голосу, который вы услышали, вы не могли бы определить хотя бы пол этой персоны?
  — Да, Ваша честь, — утвердительно ответил я. — Это, вне всякого сомнения, был голос женщины.
  — За исключением миссис Розы Дулич и миссис Лоувел, были ли еще какие-нибудь женщины в доме?
  — Да, конечно, — ответил я. — В доме еще находилась моя секретарша, мисс Флосси Мармозет, которая спала в комнате, отведенной нам, на втором этаже. Эта комната как раз находится над кабинетом мистера Роберта Лоувела.
  — Так, может быть, это и была мисс Флосси Мармозет, которая застала вас?
  — Нет, — категоричным тоном отверг я это предположение.
  Судья Андерсон удивился.
  — Тогда кто же, по вашему мнению, была эта женщина? Что вы сами-то думаете по этому поводу?
  Я повысил свой голос, чтобы все присутствующие могли меня слышать.
  — Я много раздумывал над этим, анализировал все происшедшие события и пришел к выводу, что этой женщиной могла быть Полли Асланд, дочь садовника Асланда. Как мне стало известно, за два часа до этого между миссис Лоувел и Гербертом Асландом состоялся крупный разговор о взаимоотношениях между сыном Лоувелов и дочерью садовника Полли Асланд. Миссис Лоувел заявила Асланду, что увольняет его, предложила ему немедленно собирать вещи, так как он будет уволен сразу же по приезде на виллу ее мужа и Виктора Дулича. Все они в это время, конечно, были крайне возбуждены и, как я думаю теперь, Полли Асланд могла прийти на виллу в поисках Тони Лоувела, которого хотела утешить и успокоить, так как перед этим он предлагал ей уехать вместе на восток страны, вопреки желаниям и запрещениям своей семьи, на что сама Полли Асланд была совершенно не согласна. Она питала к младшему Лоувелу только дружеские чувства и просто очень жалела его, считая несчастным юношей. Когда я виделся с молодой девушкой, я совершенно не придал значения ее словам и совершенно упустил из виду, вернее просто не понял из ее слов, что она видела нас с миссис Дулич, но теперь мне стало все совершенно ясно, и я вспомнил, что Полли намекала на это обстоятельство.
  Миссис Дулич, вернувшись в Нью-Йорк, сразу же стала интересоваться моей деятельностью. Я должен пояснить, что до обнаружения трупа миссис Лоувел и моего отъезда из Хобби-Хауза, Роза Дулич не знала, чем я занимаюсь, так как она тоже приняла меня просто за друга мистера Роберта Лоувела. Приехав в Нью-Йорк, она увидела меня в компании с Полли Асланд и, вероятно, подумала, что та рассказала мне, как она застала нас с миссис Дулич в кабинете Лоувела. Вот потому-то миссис Роза Дулич и попыталась сразу же убить меня, но так как эта попытка ей не удалась, то она убила Полли Асланд.
  Я взглянул на Розу Дулич, и увидел, что ее лицо приняло восковую бледность.
  — Это ложь, наглая ложь! — застонала она. — Я совершенно свободно могу доказать, где я была все это время. У меня железное алиби!
  Судья приподнялся со своего, места и строго посмотрел на нее.
  — Я считаю, что вам в настоящее время было бы лучше помолчать. Мы все это сейчас узнаем и без вас.
  Потом он повернулся ко мне и спросил:
  — Скажите, мистер Ларм, чем вы можете объяснить то обстоятельство, что Герберт Асланд, который не мог питать к вам личной неприязни, так как совершенно не знал вас, пытался убить вас?
  — Я предполагаю, — очень спокойно ответил я, — что Роза Дулич проследила меня до самого Хобби-Хауза, там она увиделась с Асландом и наговорила ему, что это я виновен в гибели его дочери Полли. Садовник был не слишком разумным человеком, но обладал незаурядной силой. Никакого труда не стоило привести его в ярость, Такого человека совершенно свободно можно было уговорить совершить убийство…
  — Я не была, в Хобби-Хаузе! — вдруг закричала Роза Дулич. — У меня есть непоколебимое алиби… К тому же, ведь это я сама дала адрес Полли Асланд этому индивидууму. — Она определенно имела в виду меня.
  — Это обстоятельство, — продолжала она, — начисто разбивает его сплетение лжи!
  — Да, вы действительно дали мне ее адрес, — сказал я совершенно спокойным тоном, — но сделали это лишь потому, что были совершенно уверены в том, что в тот момент Полли Асланд убежала вместе с молодым Тони Лоувелом. Вы думали, что их не так скоро могут найти и что судебное разбирательство к этому времени состоится и окончится тем, что судьи придут к выводу о самоубийстве Мэри Лоувел. Вот так, по-моему, это все и было.
  Она вся дрожала от ярости. Судья Андерсон будто вдруг очнулся от сна и обратился к ней.
  — Вы только что говорили о каком-то неоспоримом алиби, миссис Дулич. Расскажите нам поподробнее об этом, я вас слушаю.
  Она резко повернулась и пристально посмотрела в глубину зала, на то место, где сидел Виктор Дулич.
  — Мой муж… — начала она.
  Судья позвал:
  — Свидетель Виктор Дулич, вы вызываетесь для дачи свидетельских показаний. Прошу вас подойти к свидетельскому месту.
  Сцена, которая за этим последовала, осталась в моей памяти как одна из самых душераздирающих из всех, какие я когда-либо наблюдал за время моей работы детективом. Я не в состоянии говорить об этом спокойно, не испытывая при этом дурных чувств по отношению к Виктору Дуличу. Он совершенно свободно мог подтвердить алиби своей жены, но одновременно с этим он как бы становился ее соучастником. Чтобы пойти на это, ему нужно было испытывать горячую любовь к своей жене и совершенно отбросить совесть.
  Он приблизился к свидетельскому месту при гробовом молчании зала, прямой, как статуя, и бледный, как смерть. Он шел медленно и ни разу не взглянул на Розу, не бросил в ее сторону даже мимолетного взгляда.
  Судья, наблюдая всю эту сцену, кашлянул и заерзал в своем кресле. Он предложил свидетелю подтвердить свою личность, сообщить о своем общественном положении, потом, взглянув на досье, лежащее перед ним, он спросил, подтверждает ли Виктор Дулич, что его жена, Роза Дулич, все время находилась при нем в тот период, когда были совершены все эти преступления.
  Было мгновение, когда Виктор Дулич пошатнулся, Роза, не спускавшая с него горящего взгляда, стала умолять его душераздирающим воплем:
  — Виктор!
  Он пришел в себя, как будто очнулся от какого-то кошмарного сна, и выпрямился. Уж лучше бы он ничего не говорил. Но он, видимо, считал, что должен все же что-то сказать.
  Дрожащим голосом он ответил, глядя прямо на судью:
  — Я не считаю возможным для себя ответить на вопросы, поставленные Вашей Честью… Эта женщина… она была…
  Его голос предательски сорвался. И вдруг поток слез неожиданно оросил его лицо, искаженное страданиями. Он еще немного постоял, пошатываясь и обхватив голову руками, а потом резко повернулся и стремглав выбежал из зала судебного заседания.
  Ни судья, ни даже помощник прокурора не сделали ни малейшей попытки удержать его. Все и так было совершенно ясно.
  — Виктор!.. Виктор! — душераздирающим голосом закричала несчастная.
  Это был не человеческий возглас, а рычание забитого дикого зверя. Для нее это было действительно ужасно. Она никак не могла ожидать, что Виктор покинет ее. Это отняло у Розы Дулич последние силы. Она, как подкошенная, повалилась на скамью.
  — Уведите меня! Прошу вас, уведите меня! Я сознаюсь во всем…
  Эпилог
  В тот же вечер я вернулся в Нью-Йорк со своими помощниками. Потом я прочитал в газетах подробное изложение показаний, данных Розой Дулич. Она просто взбесилась, когда узнала, что Роберт Лоувел обнаружил подмену ожерелья. Она положила обратно в сейф настоящее ожерелье, чтобы сразу же пресечь какие-либо толки по этому поводу, но потом увидела для себя другую возможность завладеть им, учитывая те взаимоотношения, которые создались между Лоувелами и Гербертом Асландом из-за дружбы между Полли Асланд и Тони Лоувелом.
  В ее намерения входило направить подозрения полиции на Асланда в случае, если будет обнаружено, что Мэри Лоувел не покончила жизнь самоубийством. Ее самой большой ошибкой была манипуляция с лентой на дороге и то, что она не посчиталась с провидением, которое не хотело принимать меня в свое лоно.
  Два дня спустя, после окончательного следствия по этому делу, я получил очень неприятный сюрприз: все три чека на общую сумму в три тысячи пятьсот долларов, выданные мне Робертом Лоувелом, были возвращены в мой банк с надписью: «На счете денег нет».
  Да, это был жестокий удар. Не считая еще того, что страховое общество все время тянуло с выплатой страховки за мою машину, погребенную на дне лагуны.
  Все Лоувелы были мертвы. Роза Дулич, совершенно непонятно почему, ничего не сказала о том, где могло находиться ожерелье. Итак, я сохранил это ожерелье. Я считал, что оно принадлежит мне по праву за то, что мне пришлось так много повозиться с этим делом с риском для своей жизни. Я решил, что в один из ближайших дней мне надо продать его где-нибудь в другом штате.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"