Поезд метро остановился с плавной неумолимостью. Тяжкий вздох тормозной гидравлики, и затем тишина.
В течение нескольких мгновений никто в переполненном вагоне не двигался. А затем, когда неподвижность и тишина усугубились, у пассажиров начали бегать глаза. Они встревоженно всматривались в черноту за окнами.
Они были где-то на полпути между станциями «Морнингтон Кресент» и «Юстон», прикинула Лиз Карлайл. Было пять минут девятого, понедельник, и она явно опаздывала на работу.
Лиз откинулась на своем сиденье и осторожно вытянула ноги. Не надо было ей надевать эти остроносые туфли сливового цвета. Она купила их пару недель назад, бездумно слоняясь по магазинам. Теперь она чувствовала, как в них хлюпает вода. По опыту она знала, что дождь оставит на коже мерзкие несмываемые следы. Не менее возмущало и то, что их невысокие каблуки оказались именно такого диаметра, что намертво застревали между булыжниками мостовой.
Проработав десять лет в Темз-Хаусе, Лиз так и не смогла решить проблему одежды. Принятый здесь внешний вид, которого придерживалось большинство сотрудников, был мрачно-незаметным. Темные брючные костюмы, аккуратные юбки и жакеты, консервативная обувь. В то время как некоторые из ее коллег доводили дело до крайности, добиваясь почти советской тусклости, Лиз инстинктивно противостояла этому. По субботам она нередко прочесывала магазины винтажной одежды в поисках интересных и недорогих вещей, которые, хотя и не нарушали правил Службы, очевидно, вызывали у некоторых явное раздражение. В свои тридцать четыре она все еще сопротивлялась серьезности и секретности своей работы.
Наклонив голову, Лиз еще раз коснулась щекой алой шелковистой поверхности своего шарфа, погрузившись в слабый запах духов, который напомнил о Марке — его глазах, его губах и волосах, — когда он влетел к ней в дом. Он купил ей духи от Герлен на Елисейских Полях и шарф от Диор на авеню Монтань. Позже он рассказал ей, что заплатил наличными, чтобы не оставить следов. У него всегда был безошибочный инстинкт во всем, что касалось любовных дел.
Она помнила каждую деталь этого вечера. Возвращаясь из Парижа, где он брал интервью у одной актрисы, Марк ввалился без предупреждения в подвальную квартиру Лиз в Кентиш-Тауне. Она принимала ванну, слушая «Богему», и внезапно там возник он, закидав пол дорогой белой оберточной бумагой, и в воздухе запахло — так восхитительно и резко — духами «Воль-де-Нюи».
Потом они открыли бутылку «Моет», купленную в дьюти-фри, и вместе забрались назад в ванну.
— Разве Шона тебя не ждет? — спросила Лиз виновато.
— Она, должно быть, спит, — ответил Марк бодро. — Весь уик-энд у нее были дети ее сестры.
— А ты тем временем…
— Знаю. Мир жесток, не так ли?
Лиз долгое время не могла понять, почему он вообще женился на Шоне. По его описаниям они, казалось, не имели ничего общего. Марк Каллендар был беззаботным любителем удовольствий, обладавшим почти кошачьей восприимчивостью — качеством, которое сделало его одним из самых популярных профилистов в печатной журналистике, — в то время как его жена была серьезным ученым феминистского толка. Она вечно подозревала его; он вечно уклонялся от ее скучных нападок. Смысла ни в том ни в другом не видно было никакого.
Но не Шона была проблемой Лиз. Проблемой Лиз был Марк. Эта связь была полным безумием, и, если быстро ничего не предпринять, она может стоить ей работы. Лиз не любила Марка и боялась даже думать о том, что случится, если все это выплывет наружу. Ей обязательно нужно с этим покончить. Само собой, она не рассказала о нем матери, и в результате всякий раз, когда она проводила уик-энд с матерью в Уилтшире, ей приходилось терпеть благонамеренные проповеди о том, как она «когда-нибудь встретит хорошего человека».
— Я знаю, как это трудно, когда ты не можешь говорить о своей работе, — начала мать позапрошлым вечером, — но на днях я прочитала в газете, что в одном здании с тобой работает более двух тысяч человек и что у вас проводят самые разные общественные мероприятия, в которых ты можешь участвовать. Почему бы тебе не поучаствовать в любительском спектакле или не заняться латиноамериканскими танцами или еще чем-нибудь?
— Мам, перестань! — Она представила себе, как на нее надвигается группа работников отдела Северной Ирландии или специалистов по наблюдению из А-4 — глаза у них сверкают, маракасы гремят, к сорочкам прикреплены кружева.
— Это только идея, — сказала мать мягко.
Процесс высвобождения из материнской паутины вчера привел к тому, что Лиз добралась до автострады лишь в десять, а в квартиру в Кентиш-Тауне попала только к полуночи. Оказавшись дома, она обнаружила, что белье, которое она зарядила стирать в субботу утром, лежит в мутной воде в машине, остановившейся посреди цикла. Было уже слишком поздно, чтобы начинать стирку снова, не потревожив соседей, поэтому ей пришлось запустить руки в кучу тряпок, собранных для химчистки, чтобы найти там что-нибудь не очень мятое из офисной одежды. Она повесила вещи над ванной и приняла душ в надежде, что пар немного восстановит их внешний вид. Был почти час ночи, когда она наконец добралась до кровати, и теперь она чувствовала, что ужасно устала, а веки у нее отекли.
Издав судорожный всхлип и содрогнувшись, поезд снова тронулся. Теперь она точно опоздает.
Темз-Хаус, где расположена штаб-квартира МИ-5, находился в Миллбанке. Это обширное и внушительное здание из портлендского камня, восьми этажей в высоту, огромным бледным призраком вырастало из земли в нескольких сотнях ярдов к югу от Вестминстерского дворца.
Кутаясь в пальто под порывами ветра и проливным дождем, Лиз пробежала по ступеням, ведущим к входу, и распахнула одну из дверей в вестибюль. Она поспешно махнула рукой, приветствуя охранников за стойкой, просунула пропуск в прорезь барьера и вошла в одну из контрольных капсул. На короткое время она оказалась в полностью закрытом пространстве. Затем внутренняя дверь скользнула в сторону, и она, как будто за миг преодолев световые годы, вступила в другое измерение. Темз-Хаус был ульем, городом из стали и дымчатого стекла, и Лиз почувствовала, как внутри ее что-то едва заметно шевельнулось, когда она пересекла порог безопасности и была бесшумно вознесена на пятый этаж.
Двери лифта открылись, она повернула налево и быстро двинулась к отделу 5/АХ, в котором работали контролеры агентов. Это был большой открытый офис, освещенный трубками дневного света, несколько захудалый вид ему придавали вешалки, стоявшие у каждого стола. Они были заполнены рабочей одеждой контролеров — в случае Лиз это была пара поношенных джинсов, черная флисовая ветровка и кожаная куртка на молнии.
— И вот, прямо на домашнюю базу выходит… — пробормотал Дэйв Армстронг из-за соседнего стола, не сводя глаз с экрана компьютера.
— Скажи спасибо этой чертовой Северной линии, — выпалила Лиз, извлекая синюю папку из запертого шкафа, стоявшего около ее стола. — Поезд просто остановился. Посреди туннеля.
— Должно быть, машинисту неловко было раскурить косячок на станции? — невинно спросил Армстронг.
Но Лиз, зажав в руке папку и избавившись от пальто и шарфа, была уже на полпути к выходу. Направляясь в комнату 6/40 этажом выше, она забежала в туалет, чтобы проверить, как выглядит. В зеркале неожиданно отразилась вполне приемлемая картина. Ее красивые светло-каштановые волосы более или менее равномерно обрамляли бледный овал лица. Усталость, пожалуй, заложила немного темноты под ее серовато-зелеными глазами, но общий вид был вполне приемлемым. Воодушевленная, она рванула наверх.
Объединенная антитеррористическая группа, членом которой она была уже более полугода, собиралась каждый понедельник в 8.30. Цель встреч состояла в том, чтобы скоординировать операции, касающиеся террористических сетей, и разработать план оперативных мероприятий на неделю. Группой руководил сорокапятилетний начальник отдела Чарльз Уэдерби, и состояла она из следователей и контролеров МИ-5, а также представителей МИ-6, Центра правительственной связи (ЦПС) и специальной службы лондонской полиции. По мере необходимости приглашались также представители министерств внутренних и иностранных дел. Группа была создана сразу же после террористической атаки на Всемирный торговый центр по настойчивому указанию премьер-министра, заявившего, что разведывательная контртеррористическая деятельность не должна страдать из-за нескоординированности действий различных ведомств или существования каких-то местнических интересов.
К своему облегчению, Лиз увидела, что двери в зал заседаний были открыты и никто еще не сел за стол. Благодарю тебя, Боже! Ей не придется сносить подчеркнуто терпеливые взгляды мужчин, провожающие ее к ее месту за длинным овальным столом. Стоя прямо в дверях, дуэт быкообразных сотрудников лондонской полиции потчевал одного из коллег Лиз подробностями передовой статьи в «Дейли миррор» — какой-то мутной истории, в которой фигурировали ведущий детской телепрограммы и оргии с крэком в одной манчестерской гостинице.
Чарльз Уэдерби расположился в ожидании у окна, его выглаженный костюм являл собой немой укор одежде Лиз, с которой насыщенный паром воздух ванной так и не смог сотворить чудо. Тень улыбки, однако, коснулась его неправильных черт.
— Мы ждем людей из Шестерки, — пробормотал он. — С ними будет кто-то новый — их человек из Пакистана. Бруно Маккей.
— И что говорят об этом Маккее?
— Он закончил Харроу.
— Как в том анекдоте: женщина входит в комнату, где находятся три выпускника разных школ. Итонец спрашивает ее, не хотела бы она присесть, винчестерец пододвигает стул, а выпускник Харроу…
— …садится на него, — сказал Уэдерби с едва заметной улыбкой. — Точно.
Лиз взглянула в окно на размазанный дождем облик громады Ламбетского моста. Она была рада, что ее начальником был человек, с которым она могла вот так просто разговаривать.
— Думаю, все наконец собрались, — пробормотал он, глядя ей через плечо.
МИ-6 представляли Джеффри Фейн, бывший там координатором антитеррористических операций, и новое лицо — Бруно Маккей. Все обменялись рукопожатиями, и Уэдерби, энергично пройдя через комнату, закрыл двери. У каждого места лежала сводка еженедельных рапортов заграничных резидентур.
Маккея поприветствовали от имени Темз-Хауса и представили группе. По словам Уэдерби, сотрудник МИ-6 только что возвратился из Исламабада, где отличился, работая заместителем резидента.
Маккей воздел руки в скромном возражении. Загорелый и сероглазый, во фланелевом костюме, явно купленном на Савил-Роу, он являл собой эффектную фигуру в этом обычно безликом собрании. Но для Лиз, проникнутой сдержанной культурой Темз-Хауса, он казался одетым слишком дорого, а его приятная внешность — густой загар, выразительный нос и рот — была слишком яркой. Это была запоминающаяся личность — и каждая унция ее профессионального самосознания восставала против этого.
Покончив с формальностями, группа приступила к разбору докладов из-за рубежа. Первым был Джеффри Фейн. Высокий, с орлиным обликом, Фейн сделал свою карьеру в Ближневосточном отделе МИ-6, где приобрел репутацию человека решительного и безжалостного. Он занимался ИТС — исламским террористическим синдикатом, — как называли совокупность таких групп, как Аль-Каида, Исламский джихад, ХАМАС и бесчисленное множество других.
Закончив говорить, Фейн бросил патрицианский взгляд на своего младшего коллегу. Подавшись вперед, Бруно Маккей поправил манжеты и начал говорить, поглядывая в свои заметки.
— Представители пакистанских спецслужб, — начал он, — сообщили об обнаружении Дауда аль-Сафы. В их рапорте говорится, что аль-Сафа посетил тренировочный лагерь около Тахт-и-Сулеймана на северо-западе страны и, возможно, вступил в контакт с группой, известной как «Дети небес».
К сильному раздражению Лиз, Маккей произносил исламские имена так, чтобы было очевидно, что он знает арабский. Что же такое с этими людьми? — подумала она. Почему все они считают себя реинкарнацией Лоуренса Аравийского?
— Мы в Воксхолле думаем, что это событие очень важно, — продолжал Маккей. — По двум причинам. Во-первых, главная роль аль-Сафы — курьер, который перевозит деньги между Эр-Риядом и азиатскими террористическими группами. Если он трогается в путь, значит, затевается что-то грязное. Во-вторых, «Дети небес» — одна из немногих групп ИТС, которые предположительно имеют европейцев в своих рядах.
Он расправил на столе перед собой загорелые пальцы.
— Мы опасаемся, что противник собирается заслать к нам «невидимку».
Он сделал небольшую паузу. «Невидимки», как называли их в ЦРУ, были настоящим кошмаром разведки: это были террористы, которые, будучи этническими уроженцами целевой страны, могли незаметно пересекать ее границы, беспрепятственно передвигаться по ее территории и легко проникать в ее учреждения.
— Исходя из этого, — плавно продолжил Маккей, — мы предлагаем привлечь к этому делу Иммиграционную службу.
Человек из министерства внутренних дел нахмурился:
— Что вы думаете относительно вероятных целей и времени нападения? Мы, скорее всего, должны будем повысить уровень безопасности во всех государственных учреждениях с черного до красного, но я не хочу начинать слишком рано.
Маккей заглянул в свои записи:
— Пакистан уже занимается этим делом. Они проверяют списки всех пассажиров, выезжающих за границу. Какие будут цели, пока не известно, но мы будем держать ухо востро. — Он взглянул через стол на Уэдерби, затем на Лиз. — И мы должны также находиться в постоянном контакте с нашими агентами здесь, в этой стране.
— Что-то уже происходит, — сказал Уэдерби, посмотрев вопросительно на представителя ЦПС. Он нерешительно сжал губы, затем сказал: — Мы наблюдаем немного больше фонового шума, чем обычно. Однако это совсем не тот уровень активности, которым должна сопровождаться такая крупная операция.
Лиз украдкой пробежала глазами по комнате, пока не встретилась взглядом с Маккеем. Он не улыбнулся, не отвел глаза, а просто посмотрел на нее. Уэдерби в свою очередь наблюдал за Маккеем. Эта немая сцена продолжалась несколько секунд, а затем Фейн разрядил обстановку вопросом об агентах МИ-5 в воинствующих исламистских кругах Великобритании.
— Насколько близко к центру событий находятся ваши люди? — спросил он. — Будут ли они посвящены в подготовку крупной операции ИТС против нашей страны?
Уэдерби предоставил Лиз возможность дать ответ.
— В большинстве случаев, вероятно, нет, — сказала она, зная, что Фейн не восприимчив к оптимизму. — Но некоторые наши люди на правильном пути. Со временем они придвинутся ближе к центру.
— Со временем?
— Мы не имеем возможности ускорить процесс.
Она решила не упоминать Марципана. Этот агент мог бы стать сильной картой, но на столь ранней стадии его карьеры она не была готова раскрыть его. Уэдерби непроницаемо постукивал по губам карандашом, но Лиз могла сказать по его позе, что он посчитал ее решение правильным.
А Маккей, поняла она с каким-то внутренним волнением, все еще смотрел на нее. Неужели она, как летучая мышь, бессознательно передавала какие-то сексуальные сигналы на его сонар? Ее это скорее раздражало, а не радовало.
Одна из трубок над их головами начала мигать. Это стало своеобразным сигналом об окончании встречи.
А в это время в миле от Темз-Хауса на другой стороне реки следующий из Парижа поезд «Евростар» подходил к перрону вокзала «Ватерлоо». Вагоны второго класса располагались в середине поезда. Из одного из них на перрон вышла молодая женщина. Бодрящий холод платформы резко контрастировал с теплом вагона. Женщина влилась в толпу пассажиров, направлявшихся к зданию вокзала.
Женщина была одета в парку и джинсы, на ногах кроссовки. На голове ее была коричневая вельветовая кепка из магазинчика с набережной Селестен, надвинутая низко на глаза, и — несмотря на пасмурный день — темные очки. Она выглядела лет на двадцать, несла сумку и большой рюкзак, и не было ничего, что отличало бы ее от других отдыхающих, вернувшихся утром в понедельник домой после длинного уикэнда.
Подойдя к стойке проката автомобилей «Эйвис», женщина присоединилась к очереди из четырех человек, и если она и знала о камере видеонаблюдения, установленной над нею на стене, то ничем не выдала этого. Вместо этого, раскрыв утренний выпуск «Интернэшнл геральд трибюн», она, казалось, полностью погрузилась в статью о моде.
Когда подошла ее очередь, оператор обслужил ее с должной любезностью, но по обломанным ногтям, неухоженным рукам и выбору автомобиля — недорогого хетчбэка — он мог сказать, что она не заслуживает полной меры его внимания. Ее водительские права и паспорт удостоились лишь мимолетного взгляда.
Бросив багаж на пассажирское сиденье, женщина устремила черный «воксхолл-астра» в поток автомобилей, пересекавших мост Ватерлоо. Свернув в туннель, она почувствовала, как быстро забилось сердце. Дыши, сказала она себе. Успокойся.
Пять минут спустя она съехала на парковку. Вынув паспорт, водительские права и прокатные документы из кармана парки, она убрала их в сумку вместе с другим паспортом — тем, который она предъявила пограничникам на вокзале. Затем, взглянув в зеркало, она снова медленно влилась в транспортный поток.
Пролистывая досье Марципана у себя в 5/АХ, Лиз Карлайл ощущала знакомое чувство болезненной неловкости. Как контролер агентов, она постоянно испытывала беспокойство. Правда была суровой до простоты: чтобы агент эффективно работал, им нужно было рисковать.
Но, спрашивала она себя, мог ли Марципан в свои двадцать лет действительно знать об опасностях, которым он подвергался? Учитывал ли он тот факт, что, если его раскроют, жить ему останется лишь несколько часов?
Имя Марципана было Сохэйл Дин, и он сам к ним пришел. Исключительно умный молодой человек пакистанского происхождения, отец которого был владельцем нескольких газетных киосков в Тоттнеме, был принят на юридический факультет Даремского университета. Будучи набожным мусульманином, он решил провести год до начала занятий, работая в маленьком исламском книжном магазине около своего дома в Хэрингее, в надежде, что это позволит ему обсуждать вопросы религии с другими такими же, как он, вдумчивыми молодыми людьми.
Однако вскоре стало ясно, что общий настрой здесь был значительно менее умеренным, чем то толкование ислама, которое Сохэйл впитывал дома и в местной мечети. Экстремистские взгляды рассматривались как нечто само собой разумеющееся, молодые люди открыто обсуждали свои намерения стать моджахедами и поднять меч джихада против Запада и предавались ликованию всякий раз, когда пресса сообщала, что террористы поразили еще одну американскую или израильскую цель.
Не желая проявлять инакомыслие, но ясно понимая, что мировоззрение, превозносящее убийство мирных граждан, отвратительно Богу, Сохэйл держался тихо. В отличие от своих коллег, он не видел причин ненавидеть страну, в которой родился. Решающий момент наступил однажды в конце лета, когда в магазин вошли три говоривших по-арабски человека, подъехавшие на старом «мерседесе». Один из коллег Сохэйла ткнул его локтем, указав на невзрачную фигуру с редеющими волосами и неряшливой бородой. Это, как узнал Сохэйл, когда троицу проводили в комнаты над магазином, был Рахман аль-Масри, выдающийся борец против союзника сатаны — Соединенных Штатов.
В этот момент Сохэйл решил действовать. В конце дня, вместо того чтобы сесть в автобус и поехать, как обычно, домой, он, справившись в телефонной книге, пришел в полицейский участок Бетнал-Грин.
Спецслужбы сработали быстро; Рахман аль-Масри был известным персонажем. Уведомили МИ-5, около книжного магазина был устроен пост наблюдения, и, когда аль-Масри уезжал на следующий день, за ним последовал хвост. Союзные разведки были уведомлены, и аль-Масри позволили свободно передвигаться. В конечном счете его взяли в аэропорту Дубая; он был арестован местной тайной полицией. После недели «интенсивного опроса» — так это было описано официально — аль-Масри признался, что приезжал в Лондон, чтобы доставить инструкции действовавшим там террористическим ячейкам. Теракты планировалось провести в Сити.
Предупрежденная заранее полиция смогла идентифицировать и арестовать всех потенциальных террористов. В процессе проведения операции особое внимание было уделено разработке легенды, которая бы уберегла от разоблачения первоисточник информации. Между Чарльзом Уэдерби и руководством спецотдела Скотленд-Ярда была достигнута договоренность о долгосрочном использовании нового агента. Уэдерби передал дело Лиз, которая съездила в Тоттнем несколько дней спустя. Первая встреча с Сохэйлом состоялась в пустой аудитории вечернего института, где тот учился на компьютерных курсах.
Его молодость поразила ее. Небольшого росточка, аккуратно одетый в пиджак с галстуком, он был очень похож на школьника. Но, беседуя с ним, она была поражена непоколебимой строгостью его морального кодекса. Ничто не оправдывает убийство, сказал он ей, и, если донос на единоверцев помог предотвратить его и защитить доброе имя ислама от тех, кто стремится к нигилистическому апокалипсису, он счастлив, что так поступил. Она спросила его, не мог бы он отложить учебу в университете еще на год, чтобы остаться работать в книжном магазине. Эта задержка серьезно угрожала мечте Сохэйла стать адвокатом.
Его недовольство было почти невидимым — мгновенный всплеск в глубине глаз. А затем со спокойной улыбкой, как будто чтобы заверить Лиз, что все будет хорошо, он согласился.
Его храбрость поразила Лиз. Она молила Бога, чтобы ей никогда не пришлось встретиться с Сарфразом и Рухсаной Дин, чтобы сообщить им, что их сын отдал жизнь за свою веру и за свою страну.
— Тяжелый случай? — спросил Дэйв Армстронг из-за соседнего стола.
— Ты знаешь, как бывает, — сказала Лиз, выходя из файла Марципана. — Иногда эта работа может быть по-настоящему грязной.
— Знаю. И тот якобы гуляш, с которым, как я видел, ты сражалась в столовой, тоже не мог улучшить тебе настроение.
Лиз рассмеялась:
— Это был вроде как случайный выбор. А что ты взял?
— Что-то куриное.
— И?
— Точно, как написано на этикетке. — Его руки быстро летали по клавиатуре. — Как прошло совещание утром?
— О-о… секунду. — Лиз снова наклонилась к экрану, где появилось изображение. Щелкнула мышкой.
— Беда?
— Уведомление от немецких коллег. У одного из изготовителей поддельных документов в Бремерхафене заказаны британские водительские права. Заплатили четыреста марок. На имя Фарадж Мансур. Говорит оно тебе о чем-нибудь?
— Нет, — сказал Армстронг. — Вероятно, какой-то незаконный мигрант, который хочет взять напрокат автомобиль. Нельзя же каждый раз кричать: «Террорист!»
— Шестерка считает, что ИТС мог запустить «невидимку».
— Откуда?
— Из одного из лагерей на северо-западе Пакистана.
— Точно?
— Нет. Только наводка. — Она сохранила сообщение.
Дверь распахнулась, и в офис ввалился суровый молодой человек в футболке с надписью «Арийское Сопротивление».
— Привет, Барни! — сказал Дэйв. — Как там мир крайне правых? Судя по стрижке, тебе предстоит поход на общественное мероприятие?
— Да. Лекция о европейских языческих традициях, а точнее, о поклонении Гитлеру нового века.
— Превосходно!
Барни ухмыльнулся:
— Хотите, покажу кое-что?
— Ты что, эксгибиционист? Быстрее давай — у меня здесь работы целый вагон.
Барни залез под стол и вытащил мягкую резиновую маску и кусок красного фетра.
— Это для рождественской вечеринки. Я нашел место, где их делают. Заказал пятьдесят штук.
Лиз, не веря своим глазам, смотрела на маску.
— Потрясающе! Так похоже, — сказала она.
— Знаю, только не говорите никому. Я хочу, чтобы это было для Уэдерби сюрпризом. Никто в этом отделе не может хранить тайну и пяти минут, поэтому я не буду раздавать их до самого праздника.
Лиз громко рассмеялась, и тяжелая судьба Сохэйла Дина временно уступила место мысли о том, как начальник их отдела окажется лицом к лицу с пятьюдесятью улыбающимися Дэвидами Шейлерами в колпаках Санта-Клауса.
Лиз вернулась в свою подвальную квартирку в Кентиш-Тауне. Зрелище было печальное. Не то чтобы там было грязно — скорее запущенно; большинство вещей так и лежали там, где она оставила их в субботу. Пульт дистанционного управления на ковре. Газеты разбросаны. На автоответчике мигает красный огонек.
В течение следующего получаса она занималась уборкой. Когда был наведен относительный порядок и она смогла передохнуть, она вынула из морозильника упаковку готовой лазаньи — там их была целая стопка, — засунула ее в духовку и сделала себе большую порцию водки с тоником.
На автоответчике было только одно сообщение. Оно было от Марка. Он звонил в 12.46 из «Нобу» на Парк-лейн, где ждал одну американскую актрису, чтобы угостить ее ланчем за казенный счет. Актриса, однако, опаздывала, и мысли Марка переключились на квартиру по адресу Инкерман-роуд NW5 и на то, что неплохо было бы провести ночь с владелицей квартиры. Может быть, после перекуса в «Игл» на Фаррингтон-роуд.
Лиз удалила сообщение. Идея встретиться в «Игле», любимом месте журналистов из «Гардиан», была безумна. Успел ли он рассказать о ней коллегам из газеты? Было ясно, что игра вышла за пределы приемлемого риска. Он играл с нею, дюйм за дюймом приближая ее к самоуничтожению.
Сделав большой глоток, Лиз позвонила ему на мобильный. Она сделает это прямо сейчас — покончит с ним раз и навсегда. Будет чертовски больно, но она хотела сама распоряжаться своей жизнью.
Она попала на голосовую почту, что, вероятно, означало, что он был дома с Шоной. Где ему и место, подумала она раздраженно.
Проснувшись, Энн Лейкби увидела, что ее муж Перри стоит перед открытым окном спальни. Окно выходило в сад, сразу за которым было море. День был ясным, воздух был свеж благодаря легкому соленому бризу, и в своем длинном китайском халате ее муж выглядел почти как священник. Его волосы были влажны и прилизаны до тусклого блеска парными расческами, инкрустированными слоновой костью, которые хранились в гардеробе. Он даже, кажется, побрился.
Старый негодник здорово начистил перышки, подумала она. Не в его духе предпринимать так много усилий в самом начале дня. Скосив глаза на будильник, она увидела, что всего семь утра.
Когда Перри закрыл окно, Энн прикрыла глаза, притворившись, что спит. Дверь закрылась, и пять минут спустя ее муж появился вновь с двумя кофейными чашками и блюдцами на подносе. Это ее по-настоящему встревожило. По своему опыту она знала, что чем заботливее муж, тем больше у него проблем.
Под позвякивание посуды Энн сымитировала пробуждение.
— Какой а-а-а… приятный сюрприз. — Она сонно поморгала и потянулась за стаканом воды, стоявшим на ночном столике. — Чему я обязана…
— Я ожидал ужасного похмелья после вчерашнего, — сказал Перри, — но милостивый Господь остановил занесенную руку. Более того, сияет солнце. Этот день создан для благодарности.
Энн уселась, откинувшись на подушки, не вполне веря в эту внимательную, приносящую кофе ипостась супруга. Он определенно что-то затевал.
— Они и правда какие-то кровожадные, — сказал Перри, имея в виду вчерашних гостей.
— Кто? Дорги и Диана? — Энн наградила прозвищем Дорги сэра Ральфа Мандэя, чья физиономия напоминала ей морду одной из королевских собак — помеси таксы с корги. Поскольку Лейкби и Мандэй владели двумя крупнейшими поместьями в Марш-Крик, они считали себя «соседями», хотя их дома находились в доброй полумиле один от другого.
— Кто же еще? Весь этот ужасный разговор о стрельбе. Взведенные курки… полный чок в пятидесяти ярдах… звучит так, как будто он вызубрил все это из книги. А она еще хуже, с нею…
— Где он стреляет?
— В каком-то заведении для поп-звезд около Хоутона. Дорги говорил мне, что один из участников сделал деньги на порно в Интернете.
— Ну а ты-то стреляешь вместе с торговцем оружием, — сказала Энн мягко.
— Верно, но в наши дни это стало очень высоконравственным делом. Теперь товар африканским диктаторам не продают прямо с борта грузовика.
Некоторое время они пили кофе в молчании.
— Ты знаешь Рея? — сказала Энн осторожно.
Перри посмотрел на нее. Рей Гантер был рыбаком, который жил в деревне и держал пару лодок и несколько сетей для ловли омаров на частном пляже в конце земли Холла.
— А что такое?
— Нам обязательно нужно терпеть, как он ходит туда-сюда по нашей земле? Меня от него дрожь пробирает.
Перри нахмурился:
— Гантеры держали там свои лодки, по крайней мере, со времен моего деда. Отец Рея…
— Знаю, но отец Рея умер. И если Бен Гантер был самым приятным стариканом, которого только можно встретить, Рей кажется настоящим злодеем. Да и собаки его не любят.
— Он, возможно, не самый блестящий собеседник в мире и, пожалуй, немного попахивает, но он ловит тебе рыбу. Думаю, мы могли бы нажить себе немало неприятностей, если бы попытались согнать его с этого места.
— По крайней мере давай узнаем, каковы наши юридические позиции в этом вопросе.
— К чему эти расходы?
— Почему бы и нет? Почему ты так… — Она поставила свою кофейную чашку на ночной столик. — Послушай, что рассказала мне Софи. Ты знаешь его сестру Кейли? Кажется, она несколько ночей в неделю работает стриптизершей в одном клубе в Кингз-Линн.
— Правда? — Перри поднял брови. — Я и не знал, что Кингз-Линн предлагает столь страшные искушения. Она не упоминала название клуба?
— Перри, перестань. Я ведь просто хочу сказать, что нынешнее поколение Гантеров вовсе не те простые рыбаки, которыми были их родители.
Перри пожал плечами:
— Tempora mutantur, et nos mutamur in illis.
— И что это должно означать?
Он прошел назад к окну. Взглянул на сияющий простор норфолкского побережья.
— Времена меняются, — пробормотал он, — и мы меняемся с ними. Рей Гантер не причиняет нам никакого вреда.
Энн вздохнула. Перри мог быть преднамеренно тупым, когда хотел. И еще она беспокоилась. Она всегда могла сказать, когда он затевал что-то, и как раз сейчас он что-то затевал.
Глава 2
Издательство «Нью-Селеб пабликейшнз» в Челмсфорде, Эссекс, занимало низкое модульное здание в промышленной зоне Риттл, что на юго-западе города. Помещения были обставлены скудно и утилитарно, но там было тепло, даже в девять утра. Мелвин Истман очень боялся холода, поэтому он все еще не снял пальто из верблюжьей шерсти, в котором и прибыл десять минут назад. Истман, невысокий человек с аккуратно уложенными волосами немного неестественной черноты, с невозмутимым видом уселся за свой стол и приступил к чтению газеты. Наконец, подавшись вперед, он снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе.
— Кен, сколько мы напечатали календарей «Минк Парфей»?
Сидевший уровнем ниже начальник производства поднял на него глаза:
— Тыщ сорок, босс. Должно быть, здорово будут продаваться под Рождество. А что?
— Потому что, Кен, если верить «Сан», «Минк Парфей» распадается. Мы не сможем сбыть эти календари.
— Сожалею, босс. Не знаю, что и сказать.
Истман положил трубку и нахмурился. «Нью-Селеб» не было его единственным делом — бизнес по выпуску календарей знаменитостей был создан как прикрытие для других, менее законных занятий, которые и сделали его мультимиллионером. Но его все-таки раздражало, что он мог потерять тысяч двадцать из-за капризов каких-то драных кошек вроде этих «Минк Парфей».
У стены сидел человек с узким лицом, одетый в короткую черную куртку, по имени Фрэнки Феррис — ключевой игрок одного из предприятий Истмана. Он держал в руке кружку с чаем и курил, то и дело стряхивая пепел в мусорное ведро.
Сложив и убрав газету, Истман повернулся к Феррису. Отметил про себя бледность его губ и дрожание сигареты в руках.
— Ну, Фрэнки, — сказал он, — как дела? Все платят исправно?
— Да. Без проблем.
— Какие-нибудь особые пожелания?
— Да. Экстази. Все вдруг захотели «бабочек». Говорят, они сильнее, чем «голуби».
— Чушь это, Фрэнки. Они идентичны. Как ты знаешь.
— Просто информирую, — пожал плечами Фрэнки.
Мелвин Истман кивнул и отвернулся. Он достал из ящика стола пластиковый банковский конверт и вручил его Фрэнки.
Фрэнки нахмурился. С непонимающим видом повертел конверт в руках.
— На этой неделе я даю тебе только триста пятьдесят, — сказал Истман, — потому что я явно тебе переплачиваю. В прошлую пятницу, Фрэнки, ты просадил шестьсот пятьдесят в блэк-джек в Спортивном клубе Брентвуда, а такое поведение привлекает внимание. Я не для того каждую неделю кладу тебе штуку в карман, чтобы ты швырялся деньгами на людях, понял?
Тон и выражение лица Истмана не изменились, но в глазах его мелькнула тень угрозы. Фрэнки знал, что человек, который вызвал недовольство у его работодателя в прошлый раз, утонул в море.
— Я понимаю, мистер Истман.
— Уверен?
— Да, мистер Истман. Я уверен.
— Хорошо. Тогда за работу.
Передав Фрэнки резак, вынутый из стола, Истман указал на четыре запечатанные картонные коробки, которые были сложены у одной из стен. Надписи на коробках гласили, что внутри находятся сканеры корейского производства.
Разрезав ленту, Фрэнки открыл первую коробку, в которой действительно лежало означенное оборудование. Он осторожно вынул сканер и защитную пенопластовую форму. Под ними были три плотно набитых запечатанных полиэтиленовых пакета. Он сделал небольшой надрез на первом пакете, вынул нечто, завернутое в бумагу, и передал это Истману.
Развернув бумагу, Истман коснулся беловатого кристалла кончиком языка, кивнул и вернул упаковку Фрэнки.
— Посмотрим, что прислал нам Амстердам — «голубей» или «бабочек».
— В этом, похоже, «голуби», — сказал Фрэнки нервно, всматриваясь в пакет с экстази. — Должно быть, из старых запасов.
Та же операция была проделана с другими тремя коробками. Фрэнки тщательно упаковал в свой рюкзак пакеты с экстази, темазепамом и кристаллами метамфетамина, прикрыв груз грязной футболкой.
— «Бабочки» идут в Базилдон, Челмсфорд и Саутэнд, — сказал Истман. — «Голуби» — в Харлоу, Брейнтри, Колчестер.
Зазвонил телефон, и он поднял руку, указывая, что Фрэнки должен подождать. По ходу разговора он взглянул на него несколько раз, но Фрэнки стоял, просто глядя в никуда.
Принимал ли он наркотики? — задал себе вопрос Истман. Или все дело в картах? Должен ли он сгладить утреннюю выволочку небольшой подачкой, сунув ему в задний карман пару полусотенных на выходе?
В конце концов он решил этого не делать. Урок должен быть усвоен.
— Фарадж Мансур, — сказал Чарльз Уэдерби, убирая свои черепаховые очки для чтения в нагрудный карман. — Это имя о чем-нибудь тебе говорит?
— Да, — кивнула Лиз. — Немецкие коллеги сообщили о нем вчера. В прошлый уик-энд он купил поддельные британские права в Бремерхафене. Я пробила его по базе данных и нашла в переданном пакистанцами списке людей, с которыми общался Дауд аль-Сафа во время посещения Пешавара в этом году.
— Аль-Сафа, курьер ИТС? Тот, о котором рассказывал нам Маккей?
— Да, тот самый. Этот Мансур — а имя это распространенное — идентифицирован как один из работников автомастерской на кабульском шоссе. Очевидно, аль-Сафа остановился там, чтобы взглянуть на подержанные машины.
— И это все?
— Все.
Уэдерби кивнул задумчиво:
— Причина, по которой я задаю этот вопрос, заключается в том, что по какой-то причине, которая мне пока не понятна, Джеффри Фейн позвонил мне с просьбой держать его в курсе дела.
— По поводу Мансура? — спросила Лиз удивленно.
— Да. Я сказал ему, что в настоящее время никакого дела нет. И все. Он поблагодарил меня и повесил трубку.
Лиз стала ждать, задумчиво разглядывая голые стены. Ее интересовало, почему Уэдерби вызвал ее к себе в кабинет для беседы, которую можно было легко доверить телефону.
— Прежде чем ты уйдешь, Лиз, у тебя все хорошо?
Она встретила его взгляд. Едва различимая ирония проникла, казалось, в их профессиональные отношения, как будто помимо работы они встречались в другое время и при других обстоятельствах. Но таких встреч никогда не было, и о частной жизни Уэдерби Лиз знала очень немного. Где-то там была жена, которая, кажется, чем-то там все время болела, и еще было двое мальчишек-школьников, но этим ее знания и ограничивались.
— А что, я выгляжу как-то не так?
— Ты выглядишь прекрасно. Но я знаю, что решиться на это дело с Марципаном было нелегко. Он ведь очень молод, не так ли?
— Да. Он молод.
Уэдерби неопределенно кивнул:
— Он, возможно, станет одним из наших ключевых активов, и именно поэтому я отдал его тебе. Будешь его опрашивать и докладывать мне — я хочу, чтобы какое-то время он не светился.
Лиз кивнула:
— Думаю, что пока он не попал в поле зрения Фейна.
— Пусть так и остается. С этим молодым человеком мы должны разыграть длинную партию. Просто сконцентрируйся на том, чтобы он был хорошо внедрен. Если он так хорош, как ты говоришь, результат не заставит себя ждать.
— При условии, что вы готовы ждать.
— Столько, сколько потребуется.
Она вернулась на рабочее место и увидела, что мигает лампочка автоответчика на городском телефоне. К ее удивлению, это было приглашение пообедать от Бруно Маккея.
— Я знаю, что все это ужасно скоропалительно, — раздался его голос, — но есть кое-что, что я хотел бы с вами… перетереть, если позволите.
Она покачала головой, не веря своим ушам. Это было несколько в духе Шестерки — представление о том, что все на свете, включая борьбу с терроризмом, на самом деле одна длинная вечеринка. Перетереть? Она никогда ничего ни с кем не перетирала. Но почему бы и нет? По крайней мере это будет возможность познакомиться с Маккеем поближе. Что бы там ни говорили о предполагаемом новом духе сотрудничества, Пятерка и Шестерка никогда не будут безмятежной парой. Чем лучше она будет знать своего партнера, тем меньше у него будет шансов перехитрить ее. Она набрала оставленный им номер, и он снял трубку при первом же звонке.
— Лиз! — сказал он прежде, чем она открыла рот. — Скажите мне, что согласны.
— Согласна.
— Фантастика! Я вас подхвачу. Вы сможете быть на вашем конце Ламбетского моста в двенадцать сорок пять?
— Хорошо.
Она повесила трубку. Это может оказаться очень интересно, но ей нужно будет все время быть настороже. Повернувшись к экрану компьютера, она переключилась на Фараджа Мансура. Беспокойство Фейна, предположила она, происходило из его неуверенности относительно того, был ли покупатель поддельных водительских прав в Бремерхафене тем же человеком, с которым аль-Сафа вступал в контакт в Пешаваре. Наверное, кто-то в Пакистане прямо сейчас проверял по просьбе Фейна автомастерскую. Вполне могло оказаться так, что это были два разных человека и что Мансур из Бремерхафена был просто экономическим мигрантом, который надеялся перебраться через Ла-Манш. Вполне могло оказаться, что это проблема Иммиграционной службы, не разведчиков. Она запомнила это, но задвинула в дальний уголок своей памяти.
В 12.30 она уже томилась ожиданием. К счастью, а может быть, и нет, она была потрясающе одета. Поскольку вся ее одежда или мокла в стиральной машине, или томительно ожидала химчистки, она была вынуждена нацепить платье от Ронит Зилха, которое купила «на выход». Оно стоило целое состояние и выглядело абсолютно неуместным для повседневного сбора разведданных. Более того, единственными туфлями, подходившими к платью, были шелковые балетки.
Без двадцати час она вышла из офиса в платье от Зилха, частично прикрытом пальто.
Ламбетский мост, как оказалось, был не лучшим местом для свиданий в декабре. После прекрасного утра небо потемнело. Порывистый восточный ветер гулял по реке.
Она стояла на месте встречи со слезящимися глазами уже в течение пяти минут, когда у обочины резко затормозил серебристый БМВ и его пассажирская дверца распахнулась. Под гудение автомобильных клаксонов она нырнула на сиденье, и Маккей снова влился в транспортный поток.
Когда они втиснулись в медленно ползущую ленту машин на набережной Альберта, Маккей сказал:
— Ну, как дела, Лиз?
— Прекрасно, — ответила она. — Большое спасибо.
— Хорошо.
Она взглянула на него краем глаза. На нем была светло-голубая рубашка, расстегнутая на шее и с закатанными рукавами, демонстрировавшими немалую часть его загорелых предплечий. Часы, которые на вид весили по крайней мере полкило, были марки «Брайтлинг».
— Итак, — сказала она, — чему я обязана честью…
Он пожал плечами:
— Мы партнеры, вы и я. Я подумал, что мы могли бы перекусить, выпить по бокалу вина и обменяться мнениями.
— Боюсь, что в обед я не пью, — возразила Лиз и тут же пожалела об этом. Она показалась себе сварливой, хотя не было никакой причины предполагать, что Маккей пытался как-то выйти за рамки простого дружелюбия.
— Простите, что я так внезапно… — сказал Маккей, взглянув на нее.
— Да ничего. Я вообще-то не имею привычки устраивать обеденный перерыв, если не считать бутерброда на рабочем месте.
— Не поймите меня неправильно, — сказал Маккей, снова взглянув на нее, — но вы на самом деле очень похожи на даму, направляющуюся на обед.
— Приму это как комплимент. Просто я одета так потому, что вечером у меня другая встреча.
— А. Это вы курируете агента в «Харви Николз»?
Она улыбнулась и отвела взгляд. Над ними выросла громадина здания МИ-6, и тут Маккей нырнул налево в паутину улиц Воксхолла. Две минуты спустя он припарковал БМВ в узком тупичке рядом с Саут-Ламбет-роуд.
Маккей выскочил и открыл Лиз дверцу.
— Проголодались? — спросил он.
— Пожалуй, да, — сказала Лиз.
— Превосходно. — Раскатав рукава рубашки, он надел галстук цвета индиго и темно-синий пиджак, которые достал с заднего сиденья, затем запер автомобиль, коротко пискнувший в ответ. — Сможете пройти пару сотен ярдов в этих туфлях? — спросил он.
— Если повезет.
Они вернулись к реке и прошли к новому роскошному комплексу на южной стороне моста Воксхолл. Кивнув охраннику, Маккей провел Лиз через атриум в людный, но приятный ресторан. Белые полотняные скатерти, столовое серебро и посуда блестели, а темная панорама Темзы была обрамлена сиянием зеркального стекла. Большинство столов было занято. Приглушенное гудение голосов затихло на мгновение, когда они вошли. Оставив пальто у портье, Лиз проследовала за Маккеем к столу, откуда открывался вид на реку.
— Это все так мило и неожиданно, — сказала она искренне. — Спасибо за то, что пригласили меня.
— Спасибо за то, что приняли приглашение.
— Полагаю, среди этих людей многие из вашей конторы?
— Один или двое, и, как только вы вошли, мой рейтинг повысился на несколько сот процентов. Вы можете видеть, что за нами незаметно наблюдают.
— Действительно вижу, — улыбнулась она. — Вам стоит послать своих коллег на наши курсы по контрнаблюдению.