Демилль Нельсон : другие произведения.

Одиссея Талбота

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Нельсон Демилль
  Одиссея Талбота
  Часть первая
  Первое мая
  Пролог
  – Вот таким образом настанет конец света, – сказал Виктор Андров, – без шума, без стонов, а вот так просто – пип… пип… пип. – Он попытался подражать радиосигналу.
  Широкое лицо Андрова расплылось в улыбке, и он указал на электронные приборы, располагавшиеся вдоль стен большого, тускло освещенного чердака.
  Высокий пожилой американец, стоявший рядом с ним, заметил:
  – Не совсем конец, Андров. Перемена. И главное, все это произойдет без кровопролития.
  Андров пошел к лестнице, и звуки его шагов гулко раздавались по всему чердаку.
  – Да, конечно, – согласился Андров, обернувшись и изучая американца в царившей здесь полутьме. Для своего возраста тот был достаточно привлекательным, с ясными голубыми глазами и шапкой седых волос. Правда, держался он, с точки зрения Андрова, чересчур аристократически.
  – Пойдемте. У меня для вас есть сюрприз – ваш давний друг, которого вы не видели уже сорок лет, – сказал Андров американцу.
  – Кто это?
  – Бакалейщик. Вы никогда не задумывались, что с ним произошло? Теперь он бизнесмен. – И, кивнув в сторону лестницы, Андров добавил: – Следуйте за мной. Ступеньки слабо освещены, так что будьте внимательны.
  Коренастый русский спустился по узкой лестнице в маленькую комнату с обшитыми деревом стенами, освещенную единственным бра.
  Андров сказал спутнику:
  – Очень жаль, что вы не можете присоединиться к нам на празднование Первого мая. Каждый год мы приглашаем дружественно настроенных к нам американцев, и – всякое бывает – даже после стольких лет кто-то из них может вас узнать.
  Американец промолчал. Тогда Андров продолжил:
  – На этот раз мы пригласили ветеранов бригады имени Авраама Линкольна, и наверняка они замучают всех своими рассказами о том, сколько фашистов они убили в Испании полвека тому назад.
  – Я прекрасно проведу время у себя в комнате.
  – Отлично. Мы пришлем вам вина. И, конечно, еды. Продукты здесь великолепные.
  – Это я уже понял.
  Андров удовлетворенно похлопал себя по животу и сказал:
  – А к следующим майским праздникам в Россию будет импортировано много американского продовольствия на очень выгодных условиях.
  Улыбнувшись, он толкнул одну из панелей в стене.
  – Пойдемте.
  Они оказались в большой часовне в елизаветинском стиле.
  – Сюда, пожалуйста.
  Американец прошелся по часовне, превращенной в рабочий кабинет, и сел в кресло. Оглядевшись, он спросил:
  – Это ваш кабинет?
  – Да.
  Поскольку американец не мог представить себе, что в этом доме может быть еще более роскошный кабинет, он понял, что у главы миссии СССР при ООН условия для работы похуже. Виктор Андров, резидент КГБ в Нью-Йорке, определенно был большой шишкой.
  – Ваш старый приятель скоро будет здесь, – пообещал ему Андров. – Он живет неподалеку. У нас есть время, чтобы сперва немного выпить.
  Американец посмотрел в дальний угол часовни. Над местом, где раньше был алтарь, теперь висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина, этой красной троицы. Он перевел взгляд на Андрова.
  – Вы знаете, когда будет нанесен удар?
  Андров разлил шерри в два бокала и, протянув один из них американцу, ответил:
  – Да. Конец настанет в тот же день, когда все это началось. Четвертого июля.
  Он поднял свой бокал.
  – Ваше здоровье! – по-русски сказал он.
  – Ваше здоровье! – также по-русски ответил ему американец.
  1
  Патрик О'Брайен стоял на площадке обозрения, расположенной на крыше шестидесятидевятиэтажного здания Американской радиокорпорации в Рокфеллеровском центре, и смотрел на юг. Небоскребы спускались подобно горной гряде в долину более низких зданий в центре города, поднимаясь затем вновь к высоким вершинам Уолл-стрит.
  О'Брайен, не оборачиваясь, говорил стоявшему рядом с ним человеку:
  – Когда я был еще мальчиком, анархисты и коммунисты часто швыряли бомбы на Уолл-стрит. Они убили несколько человек, в основном людей своего класса – рабочих, мелких служащих, рассыльных. Я не слышал, чтобы хоть раз пристукнули какого-нибудь бизнесмена или хоть на пять минут помешали работе биржи.
  Стоявший рядом с О'Брайеном мужчина, Тони Абрамс, родители которого были коммунистами, хитро улыбнулся:
  – Эти акции носили символический характер.
  – Думаю, именно так о них можно сказать сегодня. – О'Брайен бросил взгляд на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
  – Здесь, наверху, так тихо. Каждый, кто провел хоть какое-то время в Нью-Йорке, это отмечает. Вот эту тишину. – Он взглянул на Абрамса. – Я люблю подниматься сюда по вечерам после работы. А вы здесь раньше бывали?
  – Нет.
  Абрамс уже больше года работал в «О'Брайен, Кимберли и Роуз» – юридической фирме О'Брайена, расположенной на сорок четвертом этаже здания Радиокорпорации. Он оглядел почти пустую крышу. Она имела форму подковы, огибавшей с южной, западной и северной сторон техническое сооружение, в котором размещались подъемные механизмы лифтов. Крыша была вымощена терракотовой плиткой и украшена несколькими сосенками, высаженными в кадках. Кучки туристов, в основном азиатов, расположились вдоль серых железных перил, фотографируя раскинувшийся под ними ярко освещенный город.
  Абрамс добавил:
  – Должен признаться, я никогда не поднимался ни на статую Свободы, ни на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
  О'Брайен рассмеялся:
  – Типичный житель Нью-Йорка!
  Некоторое время оба стояли молча. Абрамс ломал голову над тем, зачем О'Брайен попросил его разделить с ним это вечернее созерцание города. Мелкий служащий, проводящий вечера над дипломной работой по юриспруденции, он даже ни разу не был в кабинете старика, да и вообще ему не довелось перекинуться с ним и дюжиной слов.
  О'Брайен казался поглощенным осмотром Верхнего Залива. Порывшись в кармане, он спросил у Абрамса, нет ли у того двадцатипятицентовика.
  Абрамс дал ему монету.
  О'Брайен подошел к подзорной трубе, укрепленной на металлической опоре, и опустил монету в приемник. Аппарат загудел. О'Брайен посмотрел на прикрепленную к нему табличку.
  – Так, номер девяносто семь.
  Он повернул трубу так, что стрелка указателя остановилась на цифре 97.
  – Ага, вот она.
  С минуту он внимательно смотрел в окуляры, а потом сказал:
  – При виде этой леди в бухте у меня по телу бегают мурашки.
  Он выпрямился и взглянул на Абрамса:
  – Вы патриот?
  Абрамсу вопрос показался достаточно провокационным.
  – Мне еще не представлялось случая выяснить это, – ответил он.
  По лицу О'Брайена нельзя было сказать, доволен он ответом или нет.
  – Хотите посмотреть?
  Труба скрипнула и перестала гудеть.
  Абрамс заметил:
  – Я боюсь, что время истекло.
  О'Брайен недовольно взглянул на аппарат:
  – Трех минут не прошло, никак не прошло. Напишите в редакцию «Таймс», Абрамс.
  – Да, сэр.
  О'Брайен засунул руки в карманы.
  – Что-то здесь становится прохладно.
  – Может, нам стоит вернуться в помещение?
  О'Брайен оставил предложение незамеченным и спросил:
  – Вы говорите по-русски, Абрамс?
  Тот бросил взгляд на своего собеседника. Такие вопросы не задают просто так. Их задают только тогда, когда заранее знают ответ.
  – Да. Мои родители…
  – Точно, – перебил его О'Брайен. – Кажется, кто-то мне об этом говорил. У нас есть несколько говорящих по-русски клиентов. Евреи-эмигранты из Бруклина. По-моему, это недалеко от того места, где вы живете.
  Абрамс кивнул.
  – Я уже немного подзабыл язык, но уверен, что смогу с ними объясняться.
  – Отлично. Не будет ли для вас слишком обременительно, если я попрошу вас усовершенствовать ваш русский? Я бы мог достать лингафонный курс госдепартамента.
  Абрамс взглянул на него и ответил:
  – Я согласен.
  О'Брайен несколько секунд смотрел на запад, затем произнес:
  – Когда вы работали в полиции, в ваши служебные обязанности входила охрана русской миссии при ООН на Шестьдесят седьмой Восточной улице?
  Абрамс замялся.
  – Когда я увольнялся из полиции, то дал подписку о неразглашении своих прошлых служебных обязанностей.
  – Вы действительно дали такую подписку? Ах да! Вы ведь служили в разведывательном отделе полиции? В «Красном отряде»?
  – Так его больше не называют. Звучит слишком…
  – Слишком правдиво. Господи, мы же живем в эпоху эвфемизмов! Так как вы называли это между собой, когда поблизости не было начальства?
  – «Красный отряд», – ответил Абрамс, улыбнувшись.
  О'Брайен тоже улыбнулся и продолжал:
  – На самом-то деле вы не охраняли русскую миссию, а занимались шпионажем… Вы должны были достаточно хорошо знать основных сотрудников из состава советской миссии при ООН.
  – Возможно.
  – А как насчет Виктора Андрова?
  – Что вы имеете в виду?
  – Действительно, что? Вы когда-нибудь бывали в Глен-Коуве?
  Абрамс отвернулся и стал смотреть на закат солнца над Нью-Джерси. Наконец он ответил:
  – Я был всего лишь городским полицейским, мистер О'Брайен, а не Джеймсом Бондом. Мои полномочия не выходили за пределы города. А Глен-Коув находится в графстве Нассау.
  – И все равно вы, конечно, бывали там.
  – Возможно.
  – А вы вели для себя какие-нибудь записи, связанные с этими людьми?
  Абрамс несколько нетерпеливо ответил:
  – В мою задачу не входило наблюдать за ними. Этим занималось ФБР. Мне вменялось в обязанности лишь следить за их контактами с отдельными лицами и группами, которые могли бы оказаться опасными для Нью-Йорка и его жителей.
  – Что это за группы?
  – Обычный состав: пуэрториканкские освободительные организации, «Черные пантеры», «зеленые». Если бы русские захотели украсть химические формулы из городской исследовательской лаборатории или рецепт Ратнера для приготовления блинчиков с сыром, меня бы это не тронуло. Вот и все, что я могу вам сообщить по этому поводу.
  – Но, как гражданина, вас это не могло бы не волновать, и вы доложили бы об этом ФБР, что вы несколько раз и делали.
  Абрамс посмотрел на О'Брайена. Ясно, что этот человек знает очень много. А может быть, он просто блефует? О'Брайен был прекрасным адвокатом, и такое было бы в его стиле.
  – Вы готовы к сдаче экзаменов на адвоката в июле? – неожиданно спросил О'Брайен.
  – А вы были к этому готовы?
  О'Брайен улыбнулся:
  – Это было так давно!
  Абрамс слышал от других, что у Патрика О'Брайена есть привычка, которая часто приводит в замешательство собеседников: быстро менять тему разговора, казалось бы, наобум, но на самом деле это скорее напоминало действия картежника-профессионала, способного так тасовать колоду перед сдачей, чтобы ему выпали карты одной масти. Абрамс спросил:
  – Вы, кажется, собирались сказать что-то еще о взрывах бомб на Уолл-стрит?
  О'Брайен взглянул на него:
  – О нет! Просто сегодня первое мая. Праздник Первого мая. Это напомнило мне о праздновании Первого мая, которое я видел на Юнион-сквер. Вы когда-нибудь там бывали?
  – Много раз. Родители брали меня с собой. И когда я работал в полиции, то тоже часто там бывал. Несколько раз в форме, а последние годы – в штатском.
  О'Брайен немного помолчал и сказал:
  – Посмотрите вон туда. Финансовый центр Америки, а по сути – и всего мира. Какой, по вашему мнению, будет эффект от небольшого ядерного взрыва на Уолл-стрит?
  – Может остановить биржу на пять минут.
  – Мне хотелось бы услышать серьезный ответ.
  Абрамс закурил и сказал:
  – Сотни тысяч убитых.
  О'Брайен кивнул и добавил:
  – Лучшие финансовые умы нации просто испарятся. Это будет экономический крах для миллионов, хаос и паника.
  – Весьма возможно.
  – Это приведет к социальному взрыву, беспорядкам, насилию, политической нестабильности.
  – Почему мы вдруг заговорили о ядерном взрыве на Уолл-стрит, мистер О'Брайен?
  – Просто неожиданная мысль в счастливый день Первого мая. Экстраполяция образа одетого в черное маленького анархиста или коммуниста, швыряющего круглую бомбу с зажженным фитилем.
  О'Брайен достал металлическую флягу, отвинтил крышку и, налив в нее немного, выпил.
  – У меня простуда.
  – Выглядите вы вполне здоровым.
  Тот засмеялся:
  – Я, по идее, должен быть у Джорджа ван Дорна на Лонг-Айленде. Если он все-таки меня достанет, то в таком случае у меня простуда.
  Быть соучастником маленького обмана, объектом которого к тому же является Джордж ван Дорн, партнер О'Брайена, означало возможность участия в более крупных жульничествах.
  О'Брайен наполнил крышку вновь и протянул ее Абрамсу:
  – Коньяк. Очень хороший.
  Абрамс выпил и вернул крышку. О'Брайен выпил еще раз и спрятал флягу. Он, казалось, был погружен в свои мысли.
  – Информация. Наша цивилизация держится исключительно на информации. Ее обработке, хранении, изъятии и распространении. Мы дошли до той точки в развитии, когда уже не можем функционировать, как общество, без всех этих миллиардов бит информации. Подумайте только: операции с акциями и ценными бумагами, сделки по купле-продаже товаров, металла, учет банковских чеков и ведение текущих банковских счетов, международная перекачка капитала, деятельность транснациональных корпораций… И практически всем этим заправляют вон там. – Он кивком указал в пространство перед собой. – Представьте себе, как миллионы людей пытаются доказать, сколько они потеряли. Мы просто превратимся в нацию нищих.
  – Мы вновь говорим о возможных последствиях ядерного взрыва на Уолл-стрит? – спросил Абрамс.
  – Может быть.
  О'Брайен прошел вдоль края крыши и остановился у перил с восточной стороны площадки обозрения. Он посмотрел вниз, на комплекс Рокфеллеровского центра.
  – Фантастическое место. Вы знаете, что площадь садов на крышах этих зданий около четырех гектаров?
  Абрамс подошел к нему.
  – Нет, не знал.
  – Но это факт, и сей факт будет стоить вам еще двадцать пять центов.
  О'Брайен взял у Абрамса монетку и опустил в другой аппарат обозрения. Он приблизил лицо к окулярам, развернул аппарат и навел на резкость.
  – Глен-Коув отсюда милях в двадцати пяти, и это совершенно иной мир. Я стараюсь рассмотреть пиротехнику ван Дорна.
  – Пиротехнику?
  – Это длинная история, Абрамс. Суть в том, что ван Дорн, живущий рядом с русскими, якобы изводит их. Вы могли прочитать об этом в газетах.
  – Да, припоминаю.
  – Они собираются возбудить против него дело в суде графства Нассау. – О'Брайен опять повернул аппарат. – И собираются нанять местных адвокатов. Вот, посмотрите.
  – На местных адвокатов?
  – Нет, мистер Абрамс. На Глен-Коув.
  Абрамс нагнулся к аппарату и навел на резкость. Равнинные районы Хэмпстед-Плэйнс мягко переходили в холмистую северную оконечность Лонг-Айленда, где царили богатство и комфорт для избранных. Хотя на таком расстоянии разглядеть мелкие детали было трудно, Абрамс был согласен с О'Брайеном, что Глен-Коув – это другой мир.
  – Что-то я не вижу фейерверков.
  – Как не увидите и разрывающихся в воздухе бомб, и нашего национального флага над домом ван Дорна, но, уверяю вас, он там.
  Абрамс, выпрямившись, посмотрел на часы.
  – Что же, даже Дракуле понадобился хороший адвокат, – произнес О'Брайен. – Бедный Джонатан Харкер! Он неожиданно для себя понял, что если вас приглашают в мрачный замок, то могут возникнуть проблемы с тем, как оттуда выбраться.
  Абрамс понимал, что сама по себе возможность постоять с боссом на крыше здания очень многое для него значила, но его начинали раздражать странные зигзаги в рассуждениях О'Брайена.
  – Я вас не очень понимаю, – проворчал он.
  – В моей фирме всего несколько сотрудников, которые осмеливаются в этом признаться. Обычно все улыбаются и кивают, дожидаясь, пока я подойду к делу.
  Абрамс прислонился спиной к перилам. Несколько туристов еще бродили по крыше. Небо порозовело, и вид с крыши открывался просто великолепный.
  О'Брайен снова приник к трубе обозрения, но раздался щелчок.
  – Черт, у вас не найдется еще одной монеты?
  – Нет.
  О'Брайен возвращался обратно тем же путем, которым они пришли сюда. Абрамс шел рядом.
  – Видите ли, дело в том, что в конце этого месяца я, вероятно, вас уволю. Вас примут на работу в адвокатскую фирму графства Нассау «Эдвардс и Стайлер». Они представляют интересы русских в тяжбе с ван Дорном, – сказал О'Брайен.
  – Эта затея с моим переходом на новую работу выглядит не очень этично. Ведь в настоящее время я работаю на вас и, следовательно, на ван Дорна.
  – В конце концов русские уступят просьбе «Эдвардс и Стайлер» о посещении дачи миссии, когда ван Дорн особенно разойдется. Сегодня они отказались допустить представителей конторы на свою территорию, но могут согласиться во время проведения ван Дорном очередной вечеринки. Может быть, в День поминовения павших. Вы будете сопровождать адвокатов «Эдвардс и Стайлер» и затем доложите мне о результатах переговоров.
  – Послушайте, – сказал Абрамс, – если ван Дорн действительно так донимает русских, то он заслуживает этого иска и должен проиграть в суде. Думается, русским следовало бы намекнуть об этом ван Дорну и попытаться по-тихому отучить его от своих выходок.
  – Они как раз пытаются сделать это через «Эдвардс и Стайлер». Но судья Баршан – мой друг, между прочим, – никак не может решить эту дилемму: где граница между созданием неудобства для русских соседей и реализацией гарантированного конституцией права ван Дорна устраивать вечеринки, когда ему заблагорассудится.
  – Извините, – вставил Абрамс, – но из всего, что я читал об этом деле, складывается впечатление, что мистер ван Дорн не самый лучший сосед. В его действиях просматриваются злостный умысел и какой-то, я бы сказал, нездоровый ура-патриотизм.
  О'Брайен слегка улыбнулся:
  – Внешне именно так все и выглядит. Но дело это – нечто большее, чем гражданский иск.
  Абрамс остановился и посмотрел на север, в сторону Центрального парка. Да, это дело – нечто большее, чем простая гражданская тяжба. Значит, все вопросы о его знании русского, его патриотизме, «Красном отряде» – все эти вроде бы разрозненные и прямо не относящиеся к разговору вопросы, оказывается, преследовали весьма определенную цель. Так О'Брайен играл всегда.
  – И что же я должен буду делать, когда окажусь у этих русских? – спросил Абрамс.
  – То же, что делал Джонатан Харкер. Проявлять любопытство.
  – Но Джонатан Харкер погиб.
  – Хуже. Он потерял бессмертие. Но поскольку вы собираетесь стать адвокатом, успешное выполнение этого поручения благоприятно отразится на вашей карьере.
  Абрамс натянуто улыбнулся:
  – Что еще вы можете рассказать мне?
  – Пока ничего. Вероятно, пройдет какое-то время, прежде чем я вновь заговорю с вами об этом деле. И вам не следует говорить о нем ни с кем другим. Если наш план удастся, вы будете информировать меня и никого больше, даже в том случае, если этот кто-то начнет утверждать, что действует по моему поручению. Понятно?
  – Понятно.
  – Хорошо. А пока я достану вам этот лингафонный курс. Если даже из нашей операции ничего не выйдет, то вы, по крайней мере, усовершенствуете свой русский.
  – Чтобы работать с вашими клиентами, евреями-эмигрантами?
  – У меня нет таких клиентов.
  Абрамс кивнул и сказал:
  – В любом случае мне нужно готовиться к июльским экзаменам.
  О'Брайен произнес неожиданно резким тоном:
  – Мистер Абрамс, этих экзаменов в июле может и не быть.
  Абрамс уставился на него в полутьме сгущавшихся сумерек. Судя по всему, О'Брайен говорил серьезно. Однако пытаться попросить его прояснить это странное заявление было бессмысленно.
  – В таком случае мне даже необходимо заниматься русским, он мне может понадобиться.
  О'Брайен криво усмехнулся:
  – Вполне возможно, что необходимость в нем возникнет у вас уже в августе. Спокойной ночи, мистер Абрамс.
  Он повернулся и зашагал к лифтам. Абрамс несколько секунд смотрел ему вслед, затем проговорил:
  – Спокойной ночи, мистер О'Брайен.
  2
  Питер Торп смотрел вниз из нанятого им вертолета. Под ним раскинулось возникшее еще триста лет назад у пролива Лонг-Айленд поселение Глен-Коув.
  Показалась дача русской миссии при ООН. Это был большой особняк в елизаветинском стиле, с гранитными стенами, шиферной крышей, сводчатыми окнами и печными трубами. Два его крыла образовывали букву «Т», а с южной стороны было пристроено третье, поменьше. Раньше эта усадьба называлась Килленуорт, ее выстроил для одного из своих сыновей миллиардер Чарльз Пратт, создавший «Стэндард Ойл». В доме было больше полусотни комнат, он располагался на небольшом холме, окруженный тридцатью семью акрами леса. Это место называлось Золотым Берегом Лонг-Айленда. Там стояло еще пять-шесть усадеб, принадлежавших ранее Пратту. Одна из них использовалась теперь в качестве дома для престарелых. Питер Торп бывал там пару раз, но, правда, не для того, чтобы навестить стариков.
  Перед воротами дачи русской миссии Торп заметил большую группу демонстрантов. Он оглянулся на небоскребы Манхэттена и на секунду задержал свой взгляд на здании штаб-квартиры ООН.
  – Русские когда-нибудь пользовались вашими услугами? – спросил Торп пилота.
  – Да, один раз. Прошлым летом. И почему этому месту придается такое значение? Господи! А где же ваш замок?
  Торп улыбнулся:
  – Тот, который прямо к северу от русских.
  – О'кей, я вижу его.
  Вдруг слева от вертолета вспыхнула целая россыпь звезд.
  – Что за черт?! – ошарашенно воскликнул пилот, навалившись всем телом на ручку управления. Вертолет резко накренился вправо.
  Торп засмеялся:
  – Это просто небольшой фейерверк. Хозяин виллы, видимо, начал свое ежегодное празднование Первого мая. Разворачивайтесь и заходите с севера.
  – Хорошо, – кивнул пилот и направил вертолет по новому курсу.
  Торп посмотрел вниз на поток машин, двигавшихся по Дозорис-лейн. Он знал, что местный мэр был настроен резко против русских и организовывал своих избирателей на битву с нежеланными соседями.
  Глен-Коув боролся с русскими уже давно, еще с того момента, как они после Второй мировой войны купили усадьбу. В пятидесятых годах полицейские останавливали всех въезжавших и выезжавших из ворот и за малейшие нарушения правил парковки вокруг особняка выписывали русским штрафы, которые, однако, никто никогда не оплачивал. Затем, во время недолгого потепления в советско-американских отношениях, наступил период некоторой разрядки, но теперь ненависть к русским вернулась, охватив, как в пятидесятых, не только Глен-Коув, но и всю нацию.
  Недавно, в отместку за введенный мэром Глен-Коува запрет для русских появляться в зоне отдыха, Москва запретила американским дипломатам пользоваться пляжами Москвы-реки. В «Правде» была опубликована большая статья, в которой Глен-Коув изображался бастионом «антисоветского шабаша». Статья эта, которую Торп читал в переводе с русского в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния, была такой же идиотской, как и породившие ее действия мэра, Доминика Париоли.
  Торп с улыбкой вспомнил, что Глен-Коув доставил головную боль и госдепартаменту, но в конце концов прошлым летом федеральное правительство согласилось ежегодно выплачивать городку около ста тысяч долларов в счет компенсации потерь местного бюджета от безналогового статуса русской усадьбы. В ответ на это мэр Париоли согласился снизить активность антирусских выступлений. Но, судя по всему, Глен-Коув не спешил выполнять свою часть договоренностей. Торп вновь улыбнулся.
  – Что за чертовщина происходит там внизу? – спросил пилот.
  – Жители городка на деле используют свое право на свободу слова и собраний, – ответил Торп.
  – Судя по тому, что видно отсюда, они там разошлись по-настоящему.
  – Вроде того.
  Но, в принципе, нужно быть справедливым по отношению к жителям Глен-Коува. За период, прошедший после достижения договоренностей между Глен-Коувом и Вашингтоном, ситуация вокруг «русского дома» претерпела серьезные изменения, в прессе начали часто мелькать сообщения о наличии на даче русской миссии сложного оборудования, предназначенного для электронного шпионажа.
  В намерения русских, конечно, не входило сорвать просмотр футбольного матча в пятницу вечером. Их интересовала военная промышленность Лонг-Айленда: заводы фирм «Сперри-Рэнд», «Грумман эйркрафт», «Рипаблик авиэйшн» и еще десяток предприятий, производящих высокотехнологичное электронное оборудование и микросхемы. Торп знал, что русские занимались также прослушиванием большинства дипломатических представительств, расположенных на Лонг-Айленде и в Манхэттене.
  Постоянно возникал вопрос: каким образом и где русским удается получить в Америке такое разнообразное и высокотехнологичное шпионское оборудование? Официальная версия госдепартамента всегда сводилась к следующему: через дипломатическую почту, в больших ящиках, защищенных от досмотра и изъятия по дипломатическому протоколу. Но Торп знал, что дело обстояло не совсем так. Почти все оборудование, используемое русскими для шпионажа за военными предприятиями Глен-Коува, попадало к ним с самих же этих предприятий. Его приобретали через цепочку подставных лиц и доставляли прямо во внутренний двор русской дачи. Некоторые наиболее засекреченные приборы, которые невозможно было купить, просто выкрадывались и доставлялись запутанным путем: на грузовиках, катерах и только потом – на вертолете.
  – Когда вы летели сюда с русскими, у них были с собой какие-нибудь ящики? – поинтересовался Торп у пилота.
  Тот пожал плечами:
  – Да, багажа хватило бы для двухлетнего путешествия. И еще коробки с едой. Но я не знал, что это русские. Да и диспетчер тоже. Я лишь должен был забрать людей на посадочной площадке в Ист-Сайде и доставить в усадьбу на Лонг-Айленде. Машина была загружена коробками и термосами доверху. Так вот, они загрузили все это дерьмо на борт и велели мне лететь в Кингз-Пойнт, что я и сделал. Потом, перед самой посадкой, они велели мне лететь в Глен-Коув, и я полетел. Потом показали вон то место внизу, и я сел. Их ждал грузовик, вроде фургона для доставки продуктов. Парни очень быстро разгрузили мою машину, и меня отпустили. Боже, я так и не понял тогда, что это были русские, пока около месяца спустя не увидел аэроснимок этого места в «Таймс». Там была еще какая-то ерунда насчет налогов. Но чаевых я от них не получал.
  – А что было написано на фургоне?
  Пилот быстро взглянул на Торпа:
  – Я не помню.
  – Кто-нибудь расспрашивал вас об этом полете?
  – Нет.
  Торп потер подбородок. Пилот стал вдруг куда менее разговорчивым, и тому могло быть несколько причин.
  – Вы не обращались в ФБР? Или сами они не пытались вступить с вами в контакт?
  Пилот огрызнулся:
  – Эй, хватит вопросов, хорошо?
  Торп вынул бумажник и показал пилоту удостоверение:
  – Центральное разведывательное управление.
  – Ну и что? Я во Вьетнаме летал со многими вашими, и они не были такими любопытными.
  Торп улыбнулся:
  – Что они вам сказали? Я имею в виду ФБР.
  – Они велели мне не болтать с вами, ребята. Слушайте, я не хочу вляпываться ни в какое дерьмо. Я и так уже слишком разболтался.
  – Я сохраню это в тайне.
  – Вот что… Разберитесь с ними, если хотите узнать от меня еще что-нибудь. Но не говорите им, что я вам уже натрепался. Я не знал, что вы из ЦРУ. Господи, ну и компания! То русские, то ФБР, то ЦРУ. Чувствуешь себя таксистом, к которому раз за разом садятся уголовники. Интересно, что же будет дальше?
  – Никогда не знаешь, что будет дальше, – ответил Торп, откинувшись в кресле.
  Вертолет начал вертикальное снижение. В этой войне между Глен-Коувом и русскими было что-то опереточное. Еще более комично выглядела русофобия местного земельного магната Джорджа ван Дорна, пригласившего Торпа к себе на выходные. Питер Торп посмотрел вниз на соседствующие усадьбы – два маленьких феодальных владения, разделенных почти крепостной стеной. В политическом отношении это были два разных мира. Но их объединяла вовлеченность в нечто, напоминающее средневековую борьбу двух соседей-феодалов. Что-то в этом было забавное, а что-то – не очень, подумал Торп.
  Вдруг над кабиной вертолета появилась куча разноцветных надувных шаров.
  – Осторожнее, шеф, – предупредил Торп. Пилот выругался.
  – Это может быть опасно.
  Торп указал пилоту на освещенную посадочную площадку поместья ван Дорна, которая когда-то была теннисным кортом. Ван Дорн объявил теннис спортом для женщин и неженок. Торп, игравший в теннис, посоветовал ван Дорну учитывать интересы и женщин, и неженок, коль они часто оказываются гостями у него в доме, но безрезультатно. Светящимися цифрами на корте была выписана определенная радиочастота.
  Пилот скептически спросил:
  – Мне что, надо запросить разрешение на посадку по рации?
  – Пожалуй, так, шеф.
  – О, Господи!
  Он включил нужную волну и сказал в микрофон, прикрепленный к его шлему:
  – Это «Эй-эйч 113»? Разрешите посадку. Прием.
  В ответ раздался щелчок, из динамика послышалось:
  – Под вами посадочная площадка ван Дорна. Вас вижу. Кто ваш пассажир?
  Пилот обеспокоенно обернулся к Торпу. Тот улыбнулся:
  – Скажите им, что это Питер, один и без оружия.
  Пилот довольно угрюмо повторил его слова в микрофон.
  – Посадку разрешаю, – последовал ответ.
  – Понял, прием окончен.
  Переключившись на частоту своей компании, пилот сказал Торпу:
  – Теперь я знаю два дома, которых следует избегать.
  – Я тоже, – ответил Торп.
  Он уже четко различал дом ван Дорна. Длинный, белый, в колониальном стиле и очень впечатляющий, но не такой величественный, как замок его врагов. Теплый воздух с земли достигал кабины вертолета, принося с собой запах ранних цветов. Из пустого, но ярко освещенного бассейна двое мужчин запускали ракеты.
  – Если бы у русских было разрешение устраивать фейерверки, они могли бы и отстреливаться, – сказал Торп пилоту.
  – Да, – проворчал обеспокоенный пилот. – И если бы у меня была моя старая боевая «кобра», я бы раздолбал всех придурков в пух и прах.
  – Аминь, брат мой.
  Вертолет замер на теннисном корте.
  3
  Стэнли Кучик чувствовал, как спина его под рубашкой покрывается холодным потом. Он подумал о том, что сделают с ним русские, если поймают здесь, на своей территории. Уже несколько десятилетий ученики средней школы Глен-Коува, расположенной на Дозорис-лейн, сразу за русским особняком, ходили вдоль этих угрюмых стен в школу и обратно домой. Существовали легенды об учениках, якобы забиравшихся на вражескую территорию, но почему-то действие в этих рассказах всегда происходило в туманном прошлом. И у большинства нынешних школьников развился своеобразный комплекс неполноценности, так как все они понимали, что никто из них, будь то мальчик или девочка, не смог бы набраться решимости преодолеть эти ужасные стены.
  А сегодня Стэнли Кучик собирался доказать, что если он и не самый сильный парень в классе, то уж, во всяком случае, самый храбрый. Десять его дружков видели, как он перелез через стену между площадками Христианского союза молодежи и русской территорией и исчез среди деревьев. Задача его была очень проста: добыть неопровержимые доказательства своего глубокого проникновения на вражескую территорию, а затем выйти на связь в пиццерии Сала до десяти вечера. Он знал, что если провалится, то больше никогда не покажется в школе.
  Стэнли поднял свой бинокль и оглядел огромный особняк. Большая северная терраса скрывалась в тени, но возле дома заметно было движение. Несколько мужчин и женщин сидели в шезлонгах, еще один человек разносил напитки. «Лучше бы все они оставались в доме», – подумал Стэнли.
  Он проверил, не выпал ли из ножен его нож, и провел пальцами по маскировочным полосам на лице, выполненным, если честно, мамиными зелеными тенями для век и коричневым карандашом для бровей. Все держалось достаточно прочно. Можно было рассчитывать на любую погоду, пусть бы даже стало очень жарко и Стэнли начал бы потеть. Он был одет в камуфляжную форму своего дяди Стива, которую тот привез из Вьетнама, а на ногах у него были черные кеды «Конверс».
  Стэнли доел «Милки Уэй», запихал обертку в карман и тут же достал «Сникерс». Было холодно. В тридцати футах от него по гравиевой дорожке в сторону дома шли двое мужчин. Он прислушался, но, не услышав лая собак, успокоился. Если даже мужчины и заметят его, он сумеет убежать от них: Стэнли уверенно пробегал сто ярдов за десять секунд и знал, что сможет улучшить этот результат, если за ним погонятся русские.
  Стэнли продолжал лежать не шевелясь, когда мужчины вышли из-за деревьев. Маленького и толстого с выпученными глазами он узнал сразу. Это был Лягушонок. Лягушонка он несколько раз встречал в городе и один раз на пляже. Несколько лет назад этот русский даже разговаривал с новичком из класса Стэнли. Он вроде бы занимался культурными связями или чем-то в этом роде и довольно прилично говорил по-английски. Когда русским еще разрешали играть в теннис на кортах Глен-Коува, мало кто из них подбрасывал обратно укатившийся мяч, если их об этом просили, а вот Лягушонок обязательно ходил за мячом, широко скалился и возвращал его игравшим. Этот малый был что надо. Стэнли попытался вспомнить его имя. Арзов или Андров, что-то вроде того. Точно. Виктор Андров.
  Его собеседник, прилизанный, с зачесанными назад волосами, в черных очках, в костюме, похожем на тот, в котором Стэнли ходил к первому причастию, выглядел крепким. «Наверное, убийца, – подумал Стэнли, – человек из СМЕРШа».
  Эти двое о чем-то быстро говорили по-русски, и Стэнли несколько раз уловил слово «американский». Он немного изменил позу и достал из своей полевой сумки маленький фотоаппарат «Минолта-470», быстро щелкнул русских три раза, положил фотоаппарат обратно в сумку и, подождав, пока русские исчезнут из виду, встал в стартовую позицию для броска. Он прислушался. Все было тихо.
  Стэнли рванул через открытый участок, преодолев полсотни ярдов меньше чем за шесть секунд, и тут же распластался в небольшой ямке. Он лежал не шевелясь, чувствуя себя в этом углублении совершенно незащищенным, но никакого другого укрытия рядом больше не было. Он осмотрелся в поисках подслушивающих «жучков», но ни одного не заметил, хотя ему казалось, что здесь они должны быть повсюду. По мере того, как Стэнли терял уважение к системе безопасности этого русского объекта, его самонадеянность возрастала. Он решил, что с охраной у русских все может быть нормально, просто она не рассчитана на Стэнли Кучика.
  Мальчик был под большим впечатлением от рассказов дяди Стива о его тренировках по программе «зеленых беретов» в Панаме. Дядя Стив отдал Стэнли разработки по проникновению в тыл противника, разведке и выживанию в экстремальных условиях. Стэнли подошел к их изучению очень серьезно, а в лесу возле своего дома занимался практической отработкой, ощущая при этом, как пробуждаются в нем какие-то животные, охотничьи инстинкты.
  Он выглянул из ямы. Русские, похоже, пока не собирались заходить в дом. Он, собственно говоря, на это и не надеялся. Ну что ж, придется пройти прямо у них под носом. Стэнли знал, что сегодня у русских праздник и скоро здесь соберутся все русские из ООН. Он уже заметил человек десять, разгуливающих по саду. Да еще те, в шезлонгах. По плану, он должен был провернуть свою операцию еще дней пять-шесть назад и теперь считал, что ведет себя безрассудно. Как псих. Хорошо хоть, не видно детей. Иногда русские привозили с собой и детей. Они стали бы серьезной помехой, потому что носились бы всюду без разбору. Он слышал, что иногда русские отвозили своих детей в какой-то лагерь, в нескольких километрах отсюда, который назывался пионерским лагерем. Что-то вроде лагеря бойскаутов. Но Стэнли был уверен, что вместо занятий по скаутской программе русские учили своих детей основам шпионажа.
  Наконец Стэнли вспомнил о своем деле. Ползком он добрался до канализационной трубы, которая выходила на поверхность из крутого склона лужайки. Земля здесь отвратительно воняла и была покрыта болотной травой и камышом. Дальше этого места Стэнли на русскую территорию прежде не проникал. Немного поколебавшись, он подтянулся на руках к трубе, затем просунул в нее голову и начал ползти по мерзкой тине. Он знал, что больше из его класса никто не смог бы здесь уместиться – у людей маленького роста есть свои преимущества.
  По мере того как он подбирался ближе к дому, на его пути все чаше стали попадаться корни плакучей ивы, проросшие внутрь трубы между ее швами. Сначала он, цепляясь за них, продвигался вперед, но в одном месте корни оказались такими толстыми, что пришлось перерезать их ножом. Вдруг Стэнли услышал какое-то шуршание и увидел уставившиеся на него красные глазки. Он ударил по трубе рукояткой ножа и прошипел: «Иди отсюда!» Сердце у него билось учащенно, во рту пересохло.
  Мальчик попытался обдумать ситуацию. От его плеч до стенок трубы в любую сторону оставалось не более трех дюймов, и хотя он не страдал клаустрофобией, все равно нервничал. Что будет, если он здесь застрянет? Его тошнило от спертого воздуха, а полная тьма начинала пугать. Ему показалось, что он в ловушке, и захотелось вскочить и выбежать на свежий воздух. Тело покрылось потом. Стэнли начало трясти. Он подумал было о том, чтобы повернуть назад, но решил, что не справится с корнями, ведь придется двигаться ногами вперед. «Нет, придурок, – сказал он себе, – ты не должен здесь застрять».
  Он ползком продолжил свой путь и наконец добрался до места соединения нескольких труб. Здесь воздух был посвежее, и он глубоко вздохнул. Он посмотрел в открывшуюся над ним вертикальную шахту длиной в двадцать футов, которая вела на поверхность. Наверху шахту закрывала железная решетка, и сквозь нее были видны первые вечерние звезды.
  Стэнли встал на одно колено, отстегнул фонарик от пояса, включил его и осветил стенки шахты. Вот она, первая железная скоба-ступенька, ведущая наверх. Он убрал фонарик, глубоко вздохнул и начал подниматься по скобам, не отрывая от них рук, пока не достиг решетки. Он толкнул ее, и она со скрипом открылась. Мальчик прислушался, затем осторожно высунул голову наружу и осмотрелся. Менее чем в десяти футах от него торчал белый флагшток, а на нем он увидел то, за чем охотился, – алый флаг СССР.
  Флагшток был окружен живой изгородью высотой в четыре фута. Кусты хорошо скрывали Стэнли, если только кто-нибудь не будет смотреть на него из дома сверху. Он оглядел окна третьего этажа и слуховые окошки четвертого, но никого не заметил. Стэнли вылез из шахты и, ползком пробравшись сквозь кусты, оказался у флагштока. Здесь он перевернулся на спину, достал нож и глубоко втянул в себя воздух. Потом прислушался.
  С террасы доносилась музыка. «Плохая музыка», – почему-то подумал он. Вечер был тихим, и он боялся, что кто-нибудь услышит скрип, когда он начнет спускать флаг. Он поднес лезвие ножа к веревке, но вдруг заколебался. Может, ему лучше убраться отсюда подобру-поздорову? Но тут он поднял взгляд на красный флаг с серпом и молотом и пятиконечной звездочкой в углу, развевающийся на ветру, и понял, что без него не уйдет.
  Вдруг раздался звук, похожий на ружейный выстрел, и Стэнли чуть не намочил штаны от страха. Он затаился в кустах. Сверху раздался еще один хлопок, и небо осветилось красными, белыми и синими огнями. Вслед за этим последовала целая канонада фейерверка, и Стэнли тихо рассмеялся. Опять этот сумасшедший старый ван Дорн преподнес русским сюрприз.
  Мальчик не сомневался, что взгляды всех русских прикованы к этому зрелищу. Он легко перерезал веревку, и флаг мягко пошел вниз. Приближаясь к земле, полотнище становилось все больше и больше. Наконец оно накрыло всего Стэнли. Сделан флаг был из какого-то легкого материала, хотя Стэнли ожидал, что ткань будет тяжелее. От его добычи исходил какой-то странный запах. Но все это не важно, главное, что флаг был у него.
  Стэнли не стал терять ни секунды. Он срезал флаг с веревки, скатал его в трубку и опоясался им. Потом отполз подальше от террасы и приготовился бежать что есть мочи через лужайку. Неожиданно вспыхнули прожекторы.
  Одно из главных правил, которое он уяснил из учебников дяди Стива, гласило, что никогда нельзя возвращаться тем же путем, которым ты прибыл к цели. Стэнли развернулся и пополз обратно к решетке ведущей в канализационную шахту. Он быстро залез внутрь, задвинув решетку на место. «Все хорошо, хорошо… тебе повезло», – уговаривал он себя.
  Когда он был уже на середине своего пути, раздался крик:
  – Стой! Стрелять буду!
  Всю шахту осветил мощный поток света. Стэнли прыгнул вниз, упав на болотистое дно шахты. Он быстро нырнул головой вперед в отверстие ближайшей к нему трубы, слыша, как наверху поднимают решетку. «О, Святая Дева Мария!» Он понял, что оказался в трубе, ведущей к дому. У него не оставалось другого выбора. Он пополз дальше.
  4
  На Дозорис-лейн был затор. И Карл Рот знал, чем это было вызвано. Назревал международный инцидент, и всем хотелось посмотреть на происходящее собственными глазами или даже принять в этом участие. Он продвинул свой старый грузовичок на несколько футов вперед.
  – Похоже, мы опоздаем. – В его речи слышался явный акцент.
  Мэгги Рот, его жена, заглянула в кузов.
  – Надеюсь, продукты не испортятся.
  Она тоже говорила с акцентом, который их американские соседи принимали за британский, но любой житель Лондона сразу же определил бы его как еврейский.
  – Для первого мая жарковато, – согласился Карл.
  Стрелка температуры двигателя на приборной доске поползла вверх, и Рот выругался:
  – Черт возьми! Откуда только взялись все эти машины?
  Мэгги Рот ответила:
  – Это машины эксплуатируемого рабочего класса, Карл. На них едут из гольф-клуба, с тенниса, из яхт-клуба… – Она засмеялась, довольная своей шуткой. – Кроме того, у ван Дорна опять вечеринка.
  Карл нахмурился:
  – Андров сообщил, что у него для нас есть сюрприз.
  Она опять рассмеялась, но на этот раз невесело:
  – Он мог бы сделать нам сюрприз, если бы вовремя платил по счетам.
  Карл натянуто улыбнулся.
  – Не будь так сурова к нему. Он попросил нас заехать выпить. Ведь для них это большой праздник.
  – Он вообще мог бы пригласить нас на праздник. А вместо этого нам придется зайти со служебного входа и помогать на кухне. Бесклассовое общество, черт их побери, – проворчала Мэгги.
  Карл раздраженно хмыкнул:
  – Но ФБР заметило бы, если бы мы оставались там слишком долго.
  – Они уже и так обратили внимание на твои посещения. В этом они профессионалы, скажу я тебе.
  Карл резко оборвал жену:
  – Не смей так говорить! Даже не заикайся ни о чем таком при Андрове.
  – Насчет этого можешь не беспокоиться. Ты думаешь, я хочу, чтобы нас постигла участь Карпинсов?
  Грузовичок продвинулся еще на несколько футов. Неожиданно в темнеющем небе разорвалась ракета и вспыхнула красно-сине-белыми цветами. Кто-то зааплодировал, многие водители нажали на клаксоны.
  Карл презрительно усмехнулся:
  – Опять провокация. Это из усадьбы ван Дорна. Реакционная свинья!
  – Зато он платит вовремя, – возразила Мэгги. – И почему мы не подрядились на его вечеринку, Карл? Мы бы справились в обоих местах. Ты нравишься ван Дорну. Ты с ним чертовски предупредителен. «Да, мистер ван Дорн. Нет, мистер ван Дорн». Может быть, он догадывается, зачем ты там ошиваешься. А может, думает, ты просто волочишься за одной из его горничных. Если бы он знал, кто ты на самом деле… – и она захохотала.
  Карл Рот опять раздраженно хмыкнул. «Мэгги должна быть осторожнее», – подумал он. Фургончик продвинулся еще немного вперед. Теперь на дороге раздавались злые выкрики. Справа были припаркованы полицейские машины, а слева высились массивные чугунные ворота русской усадьбы. Люди с плакатами толпились у входа, и полиция пыталась навести порядок.
  – Опять запугивают, – сказал Рот.
  – Где наши документы? Не надо нам этого чертового штрафа. У нас же нет дипломатического иммунитета.
  – В бардачке. Господи, что за свалка?!
  В небо взлетела еще одна ракета и разорвалась с громким треском. Мэгги хихикнула:
  – Мистер ван Дорн запускает их с таким расчетом, чтобы они взрывались над русскими.
  – И что смешного ты в этом нашла?
  – Но это действительно смешно. Тебе так не кажется?
  – Нет.
  Она немного помолчала и сказала:
  – За последние полгода мы завезли им столько продовольствия, что его хватило бы, чтобы выдержать длительную осаду.
  Карл ничего не ответил. Тогда она продолжала:
  – А все эти консервы и сублимированные продукты? Раньше эти подонки покупали только самое свежее, а теперь им вдруг захотелось консервов… К чему бы это, Карл?
  Он опять промолчал, и Мэгги заговорила резче:
  – Просто эти ублюдки затевают третью мировую войну. Но ведь Глен-Коув вне опасности, правда? Они ведь не сбросят бомбу на своих же людей?
  – Заткнись наконец!
  Она умолкла, а потом мрачно изрекла:
  – Надеюсь, что этот чертов майонез уже испортился и они все отравятся.
  5
  Стэнли Кучик лежал на спине, упираясь руками и головой в находившуюся над ним тяжеленную решетку. Но не мог сдвинуть ее с места. На глаза у мальчика навернулись слезы. «Идиот!.. Кретин!.. Стэнли, ты дурак!»
  Он посмотрел на решетку, которая отделяла его от подвала особняка. Он подумал было вернуться, но, если его поймают где-нибудь внизу, он там же и погибнет, тело его сгниет и будет издавать ужасное зловоние, а потом позовут сантехника, и тот найдет…
  Стэнли предполагал, что русские, скорее всего, ждут его там, где труба выходит к зарослям камыша, но через некоторое время они поймут, что он забрался сюда. Скоро они будут здесь, схватят его и расстреляют. «Боже мой, Святая Дева Мария…»
  От злобы и отчаяния руки его сжались в кулаки, и он стал что есть мочи молотить по решетке. По лицу его текли слезы.
  Неожиданно он услышал что-то похожее на металлический щелчок и замер. Он уперся руками в решетку, и она подалась. Стэнли изо всех сил толкнул ее вверх, и решетка отлетела в сторону, упав на бетонный пол в нескольких футах от него. Мышцы его от напряжения едва не сводило судорогами, но он сумел уцепиться за края отверстия, одновременно подтягиваясь на руках и отталкиваясь ногами. Отчаянно извиваясь, собрав последние силы, он вылез наружу и свалился на пол.
  Несколько минут он лежал на холодном бетоне, переводя дыхание и пытаясь унять дрожь. Он громко выдохнул и неуверенно поднялся на ноги. «Ну что ж, получилось не так уж плохо».
  Стэнли отряхнулся, поправил одежду и проверил снаряжение. Все было на месте, в том числе и туго обвязанный вокруг тела флаг. Мальчик быстро огляделся вокруг. Находился он, судя по всему, в бойлерной. Здесь стояли три огромных котла и три цистерны с горячей водой.
  Он открыл грубую деревянную дверь и прошел в какую-то неосвещенную комнату, нащупал выключатель и повернул его. Вверху загорелась лампочка. Стэнли огляделся. Вдоль стен тянулись многочисленные коробки с консервами, образуя множество проходов.
  «Господи, да этим можно целую армию накормить», – подумал Стэнли. Он включил фонарик и пошел мимо коробок, читая знакомые названия на этикетках, пока не добрался до двери. Мальчик прислушался, но ничего не услышал. Тогда он открыл и эту дверь и попал в помещение, заставленное до потолка железными шкафами с выдвижными ящиками. Он наугад выбрал один из них и выдвинул его, светя себе фонариком. На корешках папок было что-то написано славянскими буквами. Он вынул пачку карточек. «Дурацкий язык, черт бы его побрал…»
  Стэнли запихнул карточки в полевую сумку и продолжил свой путь. Он увидел окна, маленькие окошки цокольного этажа, но они были забраны решетками. Он должен был найти дверь, ведущую из подвала наружу. Он смутно различал музыку, голоса и смех, доносившиеся сверху, и продолжал пробираться по загроможденному подвалу. Внезапно его взгляд наткнулся на какой-то предмет на полу, и Стэнли подошел поближе. Он оказался возле трех больших распределительных щитов. Стэнли открыл один из них и увидел внутри два ряда современных автоматических выключателей. Все они были маркированы по-русски, что позволяло заключить: монтировал эту новую систему не американский электрик.
  Стэнли достал свою «Минолту» и поставил короткофокусный объектив. Он поймал щит в кадр, затаил дыхание, зажмурил глаза и нажал на кнопку. Ярко мигнула вспышка. Он сделал снимки остальных щитов. Теперь у него были доказательства того, что он побывал в самом особняке.
  Стэнли поводил лучом фонарика по полу и заметил что-то справа от распределительных щитов. Он подошел поближе и опустился на колени. Это оказался большой генератор, американский, привинченный к бетонному полу. Сейчас он не работал, и Стэнли понял, что машина включается автоматически в тот момент, когда появляются перебои в энергоснабжении.
  Он посветил дальше и в углу увидел большую цистерну. В ней, видимо, было дизельное топливо для генератора. «Господи, да у этих ребят все продумано».
  Он поднялся и осветил все помещение, затем медленно двинулся вперед. Над полом возвышался электрический насос, подсоединенный тонкой трубой к системе водоснабжения. Насос тоже не работал, и Стэнли решил, что он включается вместе с генератором в случае отключения водоснабжения в городке. Стэнли задумчиво почесал макушку.
  «Продукты… топливо… электричество… вода… Вот гады! Ко всему подготовились!» Он прошел дальше и оказался в комнате, заполненной садовой мебелью и инструментами. Посветив на стены, он наконец заметил несколько каменных ступенек, ведущих к двери.
  – Отлично, Стэнли, пора убираться отсюда, – сказал он сам себе.
  Он поднял щеколду и толкнул левую половину двери. Она со скрипом открылась, и Стэнли вышел в холодную ночь.
  Он достал последнюю шоколадку – «Кэтбери» с миндалем, очень дорогую, но зато любимую – и стал задумчиво жевать, оглядывая лежащую перед ним ярко освещенную лужайку ярдов в сто шириной. За лужайкой виднелась достаточно густая роща. Он доел шоколадку, облизал губы, вытер рот и пальцы и встал в позицию спринтера. Прислушавшись, еще раз оглядевшись кругом и набрав полную грудь воздуха, Стэнли пробормотал:
  – Ладно, ножки, не подкачайте!
  Он сорвался с места и понесся на приличной скорости по лужайке к деревьям. Он был меньше чем в пяти ярдах от деревьев, когда услышал собачий лай и окрик:
  – Стоять!
  «Ну конечно!» – Он проломился сквозь кусты в рощу, преодолев оставшееся расстояние тремя большими шагами.
  Двигался он быстро, и низкие ветки клена хлестали его по лицу и рукам. Он почувствовал, что сильно оцарапал кожу над правым глазом, а сосновая лапа хлестнула его по губам, и он еле сдержал крик боли. «О Господи, больше никогда…»
  Одна из ракет ван Дорна разорвалась в небе. Стэнли заметил, откуда она была запущена, и изменил направление своего движения, с тем, чтобы выскочить к тому же месту.
  Из русского поместья можно было выбраться и более простыми путями, но дом ван Дорна был самым близким, а значит, и лучшим убежищем. По сути дела, это был последний шанс Стэнли.
  По мере того как он продвигался вперед, клены и дубы уступили место кустам лавра и рододендрона. Стэнли понял, что приближается к границе русской территории. Тут он наткнулся на спираль колючей проволоки и порезал руку. Он взял ножницы, прорезал в проволоке дыру и аккуратно пролез сквозь нее. Ему показалось, что он уже различает огни усадьбы ван Дорна.
  Позади себя он слышал крики русских и лай их собак. Стэнли с разбегу перепрыгнул через низкий каменный заборчик, сразу же замедлив бег, чтобы перевести дыхание. Он уже практически выбрался на нейтральную территорию – разделяющую две усадьбы заброшенную грунтовую дорогу. Это была никому не принадлежащая земля. Он сделал еще несколько шагов по направлению к усадьбе ван Дорна, но почувствовал, что сильно устал. Лоб покрылся холодным потом. Стэнли начало тошнить, а потом вырвало шоколадом и желчью. Он сделал несколько глубоких вдохов и снова двинулся вперед, то бегом, то переходя на шаг.
  Позади Стэнли услышал звук, похожий на выстрел, и инстинктивно пригнулся к земле. Небо осветила сигнальная ракета. Это русские запустили один из своих снарядов, то ли случайно, то ли нарочно. Но мальчик не попал в освещенную зону и продолжал бежать дальше. Ему не хотелось, чтобы ракета привлекла внимание дружественно настроенных к нему людей. Он хотел просто завершить свое дело и попасть в пиццерию Сала.
  Неожиданно перед ним возник дощатый забор с заостренными наверху досками высотой более десяти футов. Граница владений ван Дорна. Стэнли ударил кулаками по доскам. «Чертова Берлинская стена!»
  Толстенные сосновые доски отделяли его от свободы. Он стал продвигаться вдоль забора на восток и вскоре увидел небольшое возвышение. Если встать на него, то до верха забора останется лишь около шести футов, а это уже вполне преодолимо! Стэнли отошел немного назад, чтобы разбежаться, а затем помчался к насыпи. Над дальними деревьями взошел месяц, отбрасывая слабый свет на все вокруг. Стэнли посмотрел налево и увидел шестерых русских с двумя собаками. Все они двигались наперерез его дорожке для разбега. Он понял, что остался только один шанс, да и тот сомнительный. Русские закричали:
  – Стой! Сдавайся!
  – Попробуй догони! – проорал в ответ Стэнли. Русские спустили собак, и они рванулись вперед, но промахнулись, завертелись на месте и понеслись обратно. Стэнли на бегу оттолкнулся от земли и прыгнул, врезался в забор, но сумел зацепиться руками за доски. Собаки прыгнули следом, а одна ухватила Стэнли за ногу. Он сбросил ее, сильно дернув ногой. Русский закричал:
  – Стой! Будем стрелять!
  – Кишка тонка, идиот!
  Стэнли подтянулся, с усилием перебросил тело через забор и спрыгнул на каменистую землю. Американскую землю.
  Все! Игра закончена!
  Стэнли поднялся на ноги и быстро пошел прочь от забора, то смеясь, то плача, то пританцовывая.
  «Я сделал это! Сделал! – Он подпрыгнул, прихлопывая в ладоши. – Стэнли, ты лучше всех!»
  Он потуже затянул флаг вокруг талии и побежал рысью, но что-то заставило его оглянуться. Заостренные доски забора выделялись на фоне вечернего неба, и как раз в том месте, где Стэнли перелезал, он увидел фигуру массивного человека, тоже перебирающегося на эту сторону.
  «О нет! Нельзя! Назад! Нет, нет! Это частная собственность! Америка!»
  Стэнли развернулся и помчался с такой скоростью, какую ему только позволяли развить онемевшие ноги. Участок здесь был практически голым, за исключением нескольких белых берез и самшита. Они отбрасывали длинные тени, и Стэнли старался держаться этих темных пятен. Дорога постепенно шла вверх, сначала почти незаметно, потом круче. Что за черт?
  Ноги его начали скользить. Глина. Белая глина. На Лонг-Айленде почти нет возвышенностей, земля мягкая и ровная, но Северное побережье, образованное ледниковой мореной, исключение. Тут много валунов, щебня да еще эта странная белая глина, похожая на собачье дерьмо. Стэнли очень скоро понял, что выбрал неверный путь к дому ван Дорна.
  Он опять услышал позади себя русских, но уже без собак. Он догадался, что они помогли друг другу перелезть через забор, и теперь их, видимо, было пятеро. Самый большой остался на русской территории с собаками. Стэнли недоумевал, что же заставляло их так упорно преследовать его. Он ведь убегал очень быстро. «Интересно, сколько им платят?»
  Они больше не кричали, но он слышал их шаги в сорока ярдах от него. «Сволочи», – подумал Стэнли. Собрав последние силы, он стал карабкаться вверх, цепляясь пальцами за глину.
  «Я подам на них в суд. Я расскажу ван Дорну про то, что они вторгались на его частную территорию. Сукины дети…»
  Он понял, что и они поднимаются вверх. «Видимо, нашли тропинку и теперь взбираются по ней. О Господи!»
  Он вдруг что-то услышал прямо под собой. В лунном свете он увидел одного русского. Тот стоял внизу, чтобы помешать Стэнли ускользнуть, съехав вниз по склону возвышенности. В руке он держал что-то похожее на пистолет и злорадно ухмылялся, поджидая Стэнли. Тот повис на почти вертикальном подъеме, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Он почти осознал, что, несмотря на все свои труды, ничего не добился.
  6
  По Дозорис-лейн пробирался серый лимузин. Расположившаяся на заднем сиденье Кэтрин Кимберли внимательно разглядывала молодого англичанина, сидевшего рядом с ней. Марк Пемброук был бесспорно красив, хотя его красота и была несколько зловещей. Он прекрасно усвоил как манеры, свойственные людям его класса, так и присущие им цинизм и показную индифферентность.
  – Дорога должна стать свободней, когда проедем русскую дачу, – заметила Кэтрин.
  Пемброук вежливо ответил:
  – Жаль, что мистер О'Брайен не поехал с нами. Но ведь в его возрасте грипп может привести к серьезным осложнениям.
  – У него всего лишь простуда, – сказала Кэтрин. В тоне Пемброука прозвучал намек на то, что Патрик О'Брайен, ее старший партнер по юридической фирме, просто уклонился от этой поездки. Она еще несколько секунд изучала Марка. На нем были белый фланелевый костюм в полоску, соломенная шляпа с широкими полями, белая шелковая рубашка и красный шелковый галстук с платочком того же цвета, а на ногах – белые с черным комбинированные ботинки. Кэтрин вдруг пришло в голову, что он вполне мог бы сыграть какую-нибудь роль в фильме о двадцатых годах. Она считала, что Джорджу ван Дорну не очень понравится подобное щегольство. Хотя, несмотря ни на что, от Пемброука все же исходили токи мужественности.
  – Мистер О'Брайен обычно никогда не жалуется на здоровье. В прошлом году на Первое мая он прыгнул с парашютом на теннисный корт Джорджа, – улыбнулась она.
  Пемброук посмотрел на сидящую рядом с ним блондинку. Она была необычайно привлекательна. Простое платье, розовое с лиловым, удивительно оттенявшее цвет ее лица. Кэтрин сбросила босоножки на пол. Марк увидел ее мускулистые ноги и вспомнил, что она занималась бегом на марафонские дистанции.
  Пемброук перевел взгляд на ее профиль. Он был, как сказали бы в армии, командирский. Марк слышал, что она хорошо держалась в суде, и легко поверил в это.
  Кэтрин подняла на него взгляд, и их глаза встретились. Она не стала кокетливо отворачиваться, как это обычно делают женщины, а смотрела на него так же прямо, как и он на нее.
  – Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить? – спросил он.
  – Да, очень любезно с вашей стороны.
  Пемброук посмотрел на симпатичную молодую пару, расположившуюся на откидных сиденьях. Джоан Гренвил была одета в белые слаксы и темно-синий пиджак. Ее муж Том облачился в синий деловой костюм именно того покроя, которому отдавали предпочтение сотрудники юридической фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз». Пемброук, не имевший отношения к этой фирме, подумал, что Том Гренвил, видимо, отправился на уик-энд в этом мрачном костюме, чтобы заработать очки у ван Дорна, который тоже был старшим компаньоном.
  – Могу я и вам предложить что-нибудь? – спросил Марк у четы Гренвил.
  – Если дадите, возьму, – ответила Джоан. Тот натянуто улыбнулся:
  – Моя жена понимает только манхэттенские идиомы.
  – Неужели?
  Гренвил торопливо заметил:
  – Я сам приготовлю напитки. Всем «скотч»?
  Он повернулся к маленькому бару. Джоан Гренвил громко сказала:
  – Мы должны были лететь на вертолете вместе с Питером.
  – Питер даже на вертолете обязательно умудрится опоздать, – ответила ей Кэтрин.
  – Не стоит так говорить о своем женихе, – улыбнулся ей Марк.
  Кэтрин поняла, что высказалась слишком прямо, и Пемброук подловил ее на этом.
  – Если честно, то я всегда приезжаю слишком рано, а потом обвиняю его в том, что он опоздал.
  – Теория относительности была впервые выдвинута в ходе наблюдения за поведением мужчин и женщин, ожидающих друг друга, – сострил Пемброук.
  «Нет, – подумала Кэтрин, – он меня не подначивает, а просто пытается сбить с толку». А ей не хотелось, чтобы этот красивый и хитрый мужчина застигал ее врасплох.
  – Температура так же относительна, – сказала она. – Мужчинам обычно слишком жарко там, где женщины чувствуют себя отлично. Почему бы вам не снять пиджак?
  – Я предпочел бы этого не делать.
  «Еще бы», – подумала она, так как уже успела заметить у него пистолет.
  Лимузин прополз еще немного. Гренвил раздал напитки.
  – Возможно, мы – единственные люди в стране, празднующие – как это называется? – День лояльности. Сегодня также Международный день закона, что-то вроде этого. – Он немного отпил из своего стакана. – Ведь большинство из гостей ван Дорна юристы, то есть люди лояльные, так что этот праздник нам, по-моему, подходит.
  Джоан поморщилась.
  – Не надо. Господи, какой это будет ужасный уик-энд! И зачем ван Дорн корчит из себя клоуна?
  Она взглянула на Марка Пемброука. Тот улыбнулся.
  – Я понимаю так, что мистер ван Дорн никогда не упускает возможности помотать нервы своим соседям.
  Джоан большим глотком покончила со своим виски и спросила, ни к кому не обращаясь:
  – Он опять собирается оглушать их из динамиков? Господи Боже! Как у меня от этого трещит голова!
  – Ты лучше представь себе, как болит голова у них! – рассмеялся Том Гренвил.
  – Это все довольно мелко. Джордж роняет себя в глазах окружающих, занимаясь подобными вещами, – заметила Кэтрин.
  Джоан согласилась с ней:
  – Он опять собирается его отмечать? Я имею в виду День поминовения. А потом Четвертое июля. О, Том, давай уедем из города. Я не переношу всех этих размахиваний флагами, маршей, фейерверков и прочего. На самом деле ничего веселого в этом нет. – Она вновь обернулась к Марку: – Англичане не стали бы заниматься такой ерундой, правда? Я хочу сказать, вы – люди цивилизованные.
  Пемброук положил ногу на ногу и внимательно посмотрел на Джоан Гренвил. Она тоже посмотрела на него и впервые за весь вечер улыбнулась. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Джоан повторила вопрос:
  – Я хочу спросить, цивилизованные вы люди или нет?
  Пемброук потер подбородок:
  – Думаю, мы стали такими только в последнее время. Вы останетесь на все выходные?
  Неожиданная смена темы разговора застала ее врасплох.
  – Нет… Я хочу сказать, да. Мы можем остаться. А вы?
  Он кивнул. Том Гренвил, казалось, не заметил того, что происходило между его женой и англичанином, так как подливал себе виски. В окно остановившейся машины постучали, и Гренвил опустил стекло. Полицейский в шлеме заглянул внутрь и спросил:
  – Вы к ван Дорну или к русским?
  – К ван Дорну, – ответил Гренвил. – Разве мы не похожи на капиталистов?
  – Вы для меня все на одно лицо, приятель. Сворачивайте на малую дорожку и объезжайте этот балаган.
  Гренвил отдал указания шоферу, и лимузин свернул в сторону.
  Прежде чем подъехать к главному входу в русскую усадьбу, они проехали территорию Христианского союза молодежи, чьи закрытые теннисные корты когда-то наряду с ещё несколькими зданиями были частью Килленуорта. Гренвил сказал жене:
  – Здесь сидят люди из ФБР. А ЦРУ использует «Гленгариф», дом для престарелых, расположенный чуть дальше.
  – Ну и что? – отреагировала Джоан.
  – Откуда вы это знаете? – поинтересовался у него Марк Пемброук.
  – Просто знаю, – ответил, пожав плечами, Гренвил.
  Лимузин проехал прямо мимо ворот русского дома, медленно пробираясь сквозь ряды полицейских машин и мотоциклов. Как показалось Кэтрин, пикетирующих было не менее сотни. Предводительствовал мэр Глен-Коува Доминик Париоли, с огромным рогом в руках и в цилиндре Дяди Сэма.
  Том Гренвил кивнул в сторону демонстрантов и сказал:
  – Примерно каждый четвертый из них – агент ФБР, еще несколько людей – из ЦРУ, плюс местные полицейские в штатском. Есть здесь и парочка агентов КГБ. Если бы их всех не было, Париоли не набрал бы и десятка активистов. – Том тихо захихикал.
  Демонстранты затянули «Америку», полицейские пытались освободить дорогу для машин, а в небе разрывались ракеты. Невдалеке динамики ван Дорна тоже изрыгали «Америку».
  Отдельная группа людей, состоявшая из членов Лиги защиты евреев и советских эмигрантов-евреев, выкрикивала в громкоговорители на русском языке антисоветские лозунги. Кучка местных школьников дразнила нескольких русских солдат, стоявших за оградой со зловещими лицами.
  Джоан прервала молчание:
  – Господи, единственное, чего я хочу, так это чтобы все успокоились. Это действует мне на нервы.
  – Через минуту мы все это проедем, – ответил ее муж.
  – Я думаю, Джоан имела в виду нечто иное, мне это тоже не нравится, – заметила Кэтрин.
  Пемброук кивнул и поставил свой стакан в бар.
  – Мне кажется, что я слышу барабаны войны.
  7
  Стэнли Кучик завис на выступе утеса. Он чувствовал, что не сможет больше подтянуться ни на дюйм, но в то же время он не хотел соскользнуть вниз и попасть в лапы поджидавшего его русского. Вдруг он услышал сверху шаги. Набрав в легкие воздуха, он попытался продолжить карабкаться вверх, уже почти не соображая, что делает.
  Внезапно он ощутил под ногами узкую тропинку. Только через несколько секунд он понял, где находится, и смог осознать свое положение. Сначала Стэнли увидел ноги человека, поднимавшегося к нему по тропинке, и почти в то же время – ноги другого человека, спускавшегося к нему. Он оказался в ловушке, и оставалось только думать, что теперь с ним сделают.
  Неожиданно раздался голос:
  – Какого черта тебе здесь надо? Это частная собственность.
  Стэнли хотел ответить, но тут его осенило, что сказано это было на чистом американском английском. Находившийся внизу на тропинке человек, задыхаясь, заявил:
  – Мы преследуем этого вора. Он у нас украл кое-что.
  Стэнли подтянулся и сел. Слева от него стояли на узкой тропинке два американца. Справа, недалеко от него, стояли четверо русских. Ближайший из них, молодой мужчина с мрачным лицом, одетый в коричневую форму, зло сказал:
  – Он украл у нас флаг и шпионил на территории дипломатической миссии.
  – О боже! Какие к черту шпионы! Вы только и думаете, что о шпионах.
  – У него флаг. Видите?
  Стэнли инстинктивно нащупал одной рукой обвязанный вокруг талии флаг. Другая рука легла на нож. Один из американцев резко возразил:
  – Я не вижу никакого флага.
  Стэнли посмотрел на него. Тот был в костюме, достаточно пожилой, с седыми волосами и мощной челюстью. Стэнли подумал, что это, наверное, и есть сам ван Дорн. Некоторое время все стояли неподвижно и молчали.
  Стэнли сжал рукоятку ножа.
  Второй американец, молодой блондин в белом костюме, подошел к Стэнли и присел на корточки.
  – Привет. Меня зовут Марк. А тебя?
  Он совершенно точно не был американцем. Может быть, англичанин.
  – Стэнли, – ответил мальчик.
  – Стэнли, у тебя прямо настоящее обмундирование.
  Мальчик презрительно смерил англичанина взглядом, как бы желая сказать: «Кто бы уж говорил!», но сдержался.
  – Это камуфляж.
  – Да, я вижу. А лицо твое ведь не от рождения зеленое, правда? С тобой все в порядке?
  – Вроде да.
  – Не бойся. Ты теперь в безопасности.
  Стэнли посмотрел в сторону превосходивших и по численности русских и неуверенно сказал:
  – У них оружие.
  – Я знаю, – прошептал Марк Пемброук. – Так что убери руку с ножа. Это все равно ничего не даст. Нам придется с ними договариваться.
  Стэнли повиновался. Пемброук спросил громче:
  – У тебя русский флаг, что ли, обвязан вокруг талии?
  Мальчик кивнул.
  – Где ты его взял, Стэнли?
  – С их флагштока.
  – Не рассказывай сказки, – усмехнулся Пемброук.
  Пожилой мужчина подошел поближе и хрипло спросил:
  – Ты украл этот флаг у них?
  – Да, сэр.
  – Тебе уже можно пить, парень? Я поставлю тебе стаканчик.
  – Нет, сэр, спасибо.
  Главный русский нетерпеливо заговорил:
  – Мы забираем флаг. Или зовем ФБР. Это серьезное преступление.
  Ван Дорн протянул Стэнли руку и помог ему подняться.
  – Это решать тебе, малыш. Хочешь оставить флаг у себя?
  Стэнли удивился, что в данной ситуации его о чем-то еще и спрашивают. Он промямлил:
  – Ну… я…
  Пемброук мягко сказал ван Дорну:
  – Он не может оставить его, Джордж.
  – Почему нет? – прорычал ван Дорн. – Он его украл. Флаг принадлежит ему. В этом и есть смысл американского капитализма.
  И он расхохотался над собственной шуткой.
  Пемброук начал волноваться:
  – Не будь дураком, Джордж. Повеселились и хватит. Теперь будь хорошим соседом.
  – Да пошли они куда подальше! – Ван Дорн задумчиво выпятил челюсть и добавил: – Но ты знаешь, я кое-что придумал. Я вам на наглядном примере объясню, что такое коммунизм. Дай-ка мне свой нож, малыш. Я разрежу этот чертов флаг на семь частей и дам каждому по куску, чтобы подтирали задницы.
  И он захохотал.
  Стэнли понял, что нож давать не следует. Он решил, что старик ван Дорн – странный тип. Посмотрев на русских вблизи, он подумал, что вид у них людей одержимых, и, судя по всему, они собрались что-то предпринять. Стэнли очень хотелось, чтобы ван Дорн замолчал и с русскими говорил англичанин. Но ван Дорн не унимался:
  – Вы вторглись на мою территорию. Вы вообще понимаете, что в этой стране существует право частной собственности?
  Высокий русский сделал шаг вперед и покачал головой:
  – Мы забираем флаг. Оставляем мальчика. Или зовем ФБР.
  – А ну попробуйте, – ответил ван Дорн.
  Наступило долгое молчание. Затем Марк Пемброук развязал флаг и снял его с талии Стэнли.
  – Извини, но это действительно принадлежит им.
  Пемброук хотел было бросить флаг русским, но потом просто протянул его им. Высокий русский в форме подошел к ним вплотную и стал разглядывать Стэнли. Мальчик тоже посмотрел на него и заметил на форме русского грязь и несколько репейников. Он улыбнулся, а русский взял из рук Пемброука флаг и провел им возле лица Стэнли, задев его. Пемброук заслонил мальчика.
  – Все, инцидент исчерпан. Это была обыкновенная детская шалость.
  Высокий русский, похоже, начинал наглеть:
  – Мы ждем здесь. Мальчик остается здесь. Мы звоним в ФБР.
  Пемброук решительно покачал головой:
  – Нет, ребята, нам пора. И мальчику тоже. Я приношу свои извинения от имени граждан Глен-Коува, всего американского народа и правительства Ее Величества. А теперь уходите.
  Ван Дорн, молчавший до этого, добавил низким, угрожающим голосом:
  – Проваливайте из моих владений. – Он поднял обе руки и направил на высокого русского огромный револьвер с длинным дулом, взвел курок и сказал: – В следующий раз, если опять перелезете через забор, не забудьте захватить с собой маскировочные костюмы. Сейчас я даю вам десять секунд, чтобы исчезнуть. Девять… восемь…
  Никто не шевельнулся, а высокий сказал ван Дорну:
  – Ты, капиталистическая свинья!
  – Семь… шесть… – И ван Дорн выстрелил.
  Все, кроме него, бросились на землю. Эхо выстрела замерло где-то вдали, и опять воцарилась тишина. Пемброук встал на колено, держа в одной руке пистолет. Другой рукой он прижимал Стэнли к земле.
  – Это лишь предостережение. Проваливайте, – сказал русским ван Дорн.
  Четверо русских быстро поднялись, повернулись и начали спускаться по узкой тропинке. Ван Дорн опустил револьвер и засунул его в большую кобуру под мышкой.
  – Нельзя позволять этим придуркам помыкать нами.
  Пемброук убрал свой пистолет и помог Стэнли подняться. Мальчик выглядел потрясенным, но кивал, соглашаясь с ван Дорном. Пемброук, похоже, был немного раздражен. Он резко бросил Стэнли:
  – Слушай, ты что, изображаешь из себя «зеленый берет»?
  Стэнли что-то промямлил. Шок постепенно проходил, и он уже злился, что его обманули.
  Ван Дорн поскрежетал своими мощными челюстями и весело предложил:
  – Эй, у меня есть русский флаг. Хочешь, подарю?
  Глаза у Стэнли сразу загорелись:
  – Конечно. А где вы его взяли?
  Ван Дорн расхохотался:
  – На Эльбе, в Германии, в 1945 году. Это был подарок. Но я не сделал ничего героического, чтобы его получить. А вот ты его действительно заслужил. Пойдем, я куплю тебе «коку» или еще чего-нибудь, а потом тебя почистят, прежде чем отправить домой.
  Они стали подниматься вверх по тропинке.
  – Ты тут недалеко живешь? – спросил ван Дорн.
  – Да, сэр.
  – И хорошо здесь ориентируешься?
  – Конечно.
  Настроение у Стэнли заметно улучшилось. Он вспомнил о сделанных им снимках и русских карточках, лежащих в его полевой сумке. А если ван Дорн и вправду даст ему флаг, он мог бы его всем показывать… Но, может быть, куда лучше будет рассказать все, как было на самом деле. Да, об этом надо подумать.
  – Ты часто этим занимаешься? Я хочу сказать, забираешься на их территорию, – спросил Пемброук.
  – Я несколько раз перелезал через забор, но никогда раньше не подбирался близко к дому, – осторожно ответил Стэнли.
  – Если бы мы не услышали лай собак и крики, ты бы сейчас был у них в лапах.
  Стэнли не особо верилось, что старик и англичанин могли услышать все это так далеко, да еще и при ревущей музыке…
  Они наконец дошли до конца тропинки и пошли по ровной лужайке, с одного края которой высились трибуны для зрителей. Ван Дорн объяснил Стэнли:
  – Здесь играют в поло. Но, я думаю, ты и так знаешь. Слушай, это не ты воруешь мои помидоры, а?
  – Нет, сэр.
  Стэнли оглядел поле. На противоположной стороне стояли два высоких шеста с динамиками, которые сейчас молчали, и Стэнли подумал, не находятся ли в них подслушивающие устройства, нацеленные на русскую территорию. Может, так они и узнали, что с ним там происходило. На другом конце лужайки он увидел большой белый дом.
  Ван Дорн опять поработал челюстями и спросил:
  – Эй, а ты не хотел бы получить у меня кой-какую работенку? По субботам, после школы. Плачу щедро.
  – Конечно, сэр.
  – Мы можем немного поговорить о твоих приключениях?
  Стэнли, немного поколебавшись, сказал:
  – Думаю, да.
  Ван Дорн неуклюже приобнял Стэнли.
  – А как тебе удалось так близко к ним подобраться? Я имею в виду, так близко к дому?
  – По канализационной трубе.
  Ван Дорн задумчиво кивнул и добавил с улыбкой:
  – Но в доме ты ведь не был?
  Стэнли сначала ничего не ответил, но затем сказал:
  – Я думаю, что, в принципе, мог бы туда попасть.
  Ван Дорн приподнял брови, а Пемброук поинтересовался:
  – Что это у тебя в сумке?
  – Да так, разные вещи.
  Они подошли ближе к дому, и Стэнли теперь видел, что там идет вечеринка. Пемброук допытывался:
  – Что это за вещи?
  – Ну, знаете, ерунда всякая.
  – Что это значит, дружок?
  – Ну, маскировочная краска, фонарик, фотоаппарат, шоколадки, карты. И тому подобное.
  Ван Дорн остановился. Он взглянул на Пемброука, который тоже смотрел на него. Ван Дорн слегка кивнул.
  Марк Пемброук отрицательно покачал головой.
  Ван Дорн кивнул опять, на этот раз более решительно.
  Стэнли наблюдал за ними. У него было веселое предчувствие, что он не в последний раз побывал в русской усадьбе.
  Часть вторая
  Письмо миссис Уингэйт
  8
  Кэтрин Кимберли прочла:
  «Дорогая мисс Кимберли!
  Недавно произошло весьма любопытное и, возможно, очень важное событие, которое и заставляет меня писать Вам. Как Вы, вероятно, знаете, Ваш отец Генри во время войны квартировал у нас, в Бромптон-Холле. После его смерти к нам пришел американский офицер, чтобы забрать его личные вещи. Этот офицер настаивал на получении всего, что принадлежало Вашему отцу. Как я тогда поняла, делалось это не столько из-за заботы о семье майора Кимберли, а из соображений безопасности, ибо Ваш отец, как Вы наверняка знаете, имел отношение к разведывательным операциям важного характера…»
  Полковник Рандольф Карбури поглаживал седые усы, разглядывая привлекательную женщину, сидящую за своим рабочим столом. Он подумал, что она прекрасный образчик тех самых американок, которым в сорок не дашь и тридцати. Волосы у нее были длинные, а белая кожа покрыта редкими веснушками. Ему рассказывали, что она занимается бегом, и, глядя на ее стройную фигуру и прекрасные ноги, он в это охотно верил.
  Женщина подняла глаза и перехватила взгляд англичанина, сидевшего напротив нее. Он кивнул в сторону письма:
  – Пожалуйста, продолжайте.
  Кэтрин опустила глаза на золотые буквы бланка:
  «Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
  Письмо было написано от руки почерком настолько совершенным, что он походил на оттиск с матрицы. Она опять посмотрела на Карбури и подумала, что лицо у него было напряженным, почти мрачным.
  – Вы бы не хотели чего-нибудь выпить? – Кэтрин указала на буфет. Карбури молча поднялся и направился к нему, а она продолжала читать дальше:
  «С учетом указанных мною обстоятельств мы стремились всеми силами помочь американскому офицеру, но Бромптон-Холл – большой дом, к тому же тогда у нас не было достаточно прислуги, чтобы заняться поисками мест, где Ваш отец мог спрятать важные документы. Может быть, Вы уже поняли, к чему я веду. Несколько дней назад во время уборки Бромптон-Холла в связи с его передачей новым владельцам в одной из кладовок был найден пакет, обернутый в клеенку. Как оказалось, в свертке находился планшет, какими в американской армии пользовались фельдьегери. Мой племянник Чарли, руководивший ходом работ, немедленно принес сверток мне.
  В планшете обнаружились хорошо сохранившиеся бумаги, в основном шифровальные таблицы и другие подобные вещи, не имеющие теперь, насколько я понимаю, большой ценности. Там были также перевязанные бечевкой пачки писем. Оказалось, что среди них есть несколько трогательных весточек от Вашей сестры Энн, которой тогда было не более пяти лет. В планшете я нашла также предмет чрезвычайной важности – закрытый на замочек дневник.
  После некоторых колебаний я решилась открыть дневник, дабы увериться в том, что это действительно дневник Вашего отца, и в положительном случае определить, не содержится ли в нем что-либо такое, что Вам было бы больно читать. Как выяснилось, в записях часто упоминаюсь я и Ваша мать. Но я решила не вычеркивать ни строчки, так как Вы уже достаточно взрослая, для того чтобы понять, что такое любовь, одиночество и война.
  Как бы то ни было, личный характер носит лишь меньшая часть дневника. Основная же его часть посвящена служебным вопросам, и я считаю, что именно это будет весьма небезынтересным Вашему правительству…»
  Кэтрин оторвалась от письма. Она подумала, что все это достаточно сложно воспринять. В то же время не все здесь было для нее неожиданным. Из детства она смутно помнила имя Элинор Уингэйт, хотя никак не могла вспомнить, с чем это было связано. Теперь она начинала кое-что понимать. В этом контексте визит Рандольфа Карбури не представлялся ей таким уж странным, хотя еще четверть часа назад этот англичанин был ей совершенно не знаком. Она всегда знала, что однажды настанет день, когда перед ней появится Карбури или еще кто-то и что дух ее отца обязательно обратится к ней.
  Кэтрин продолжала читать:
  «Обстоятельства смерти Вашего отца в Берлине в первые дни после окончания войны достаточно загадочны. Я никогда не верила официальной версии случившегося. К тому же ваш отец сказал мне как-то: „Элинор, если я умру и не найдется как минимум десятка свидетелей, способных подтвердить, что моя смерть произошла от естественных причин, знай, что меня наконец достали русские“.
  Я ответила ему: „Генри, ты хочешь сказать „немцы“?“ Но он на это твердо заявил: „Нет, я имею в виду наших подлых союзников“. Да, и еще кое-что. Американский офицер, пришедший тогда за вещами Генри. Мне не понравилось его поведение. Почему он пришел один? Почему, чтобы обыскать этот большой дом, надо было заставлять моих немногочисленных слуг участвовать в этом утомительном процессе? Почему на следующий день пришел другой офицер с той же миссией? Этот второй американец никак не хотел поверить в то, что до него уже кто-то приходил. Он сказал, что в армии узнали о смерти Генри всего несколько часов назад.
  В тот момент я была слишком переполнена горем, чтобы придавать всему этому какое-либо значение, но пару месяцев спустя попыталась навести некоторые справки. В тот период, к сожалению, еще сохранялись военные порядки и запрет на разглашение информации, так что моя затея оказалась бесполезной.
  Надо сказать, что дневник Вашего отца проясняет многое…»
  Кэтрин взглянула на Карбури и тихо спросила:
  – «Талбот»?
  Глаза у Карбури расширились от удивления.
  – Да. «Талбот» и «Вольфбэйн». Я и не представлял, что вы об этом знаете. Что еще вам известно?
  – Не так много.
  Она перевернула страничку:
  «Увидев этот сверток с вещами Генри, я многое вспомнила, в том числе старое чувство вины (не из-за нашей связи, ведь мой муж погиб на Мальте в начале войны, а Ваша мать как раз разводилась с вашим отцом, чтобы выйти замуж за какого-то высокопоставленного вашингтонского чиновника), вызванное тем, что я не нашла Вас раньше и не рассказала то хорошее, что знала о Вашем отце.
  А он был замечательным человеком. Я хочу сообщить Вам еще кое-что. Я отправляюсь в Лондон, где буду жить у своего племянника, Чарльза Брука. Последние два месяца были для меня довольно странными и грустными: переезд из Бромптон-Холла, бумаги Вашего отца, пробудившие воспоминания о лучших и плохих временах одновременно. Но главная цель моего письма – сообщить Вам о бумагах Вашего отца, в которых упоминаются имена людей, возможно, все еще входящих в правительство Вашей страны или занимающих высокое положение в американском обществе. И упоминаются эти люди в таком контексте, который заставляет опасаться ужасных последствий для Вашей страны и для всех нас. По крайней мере, один из упомянутых людей – известная личность, близкая к Вашему Президенту. Это письмо будет доставлено Вам моим верным другом, Рандольфом Карбури. Я надеюсь, что он найдет Вас в юридической фирме, в которой, как он говорит, Вы являетесь одним из компаньонов. Полковник Карбури – старый военный разведчик, он прекрасно разбирается в жизненных ситуациях и в людях. Если он решит, что этот дневник можно Вам доверить, он Вам его передаст. Сначала я хотела предоставить эти бумаги в ксерокопиях моему или Вашему правительству, но Рандольф думает, и я согласна с ним, что эти материалы могут попасть в руки тех самых людей, которых они изобличают. Фирма „О'Брайен, Кимберли и Роуз“ была основана Вашим отцом, и с этой фирмой были связаны многие офицеры разведки, находившиеся во время войны, как и Ваш отец, в Бромптон-Холле. Может, я пишу лишнее, но, как утверждает полковник Карбури, фирма до сих пор контактирует с разведывательными службами здесь и в Америке. Он также упомянул о том, что Ваша сестра Энн имеет отношение к американским разведслужбам.
  Возможно, Вам стоило бы показать дневник ей или достойным доверия людям из Вашей фирмы. Я молю Бога, чтобы это не было настолько опасно, как кажется, хотя, откровенно говоря, я думаю, что так оно и есть.
  С наилучшими пожеланиями,
  Элинор Уингэйт.»
  Кэтрин немного помолчала и спросила:
  – Почему вы не отправились сразу к моей сестре?
  – Ее не так просто найти, не правда ли?
  – Да, это верно.
  – Если у меня есть право выбора, я предпочитаю иметь дело с вами.
  – Почему со мной?
  – Как указала в письме леди Уингэйт и как мы оба знаем, вашу фирму подобные дела очень интересуют. Теперь все в ваших руках. Используйте эту информацию так, как считаете нужным. Но, пожалуйста, будьте осторожны.
  – Должна ли я поставить в известность мистера О'Брайена о вашем визите и пригласить его сейчас сюда?
  – Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали.
  – Почему?
  – Почти все люди нашей профессии из того времени автоматически попадают под подозрение. Включая меня, разумеется.
  Кэтрин встала и посмотрела в окно. По другую сторону Пятой авеню возвышался собор Святого Патрика. При обзоре с высоты сорок четвертого этажа он имел форму креста.
  В кафе внизу все двадцать столиков были свободны. Стоял необычно пасмурный и мрачный для мая день, день сырых испарений и длинных серых теней.
  Полковник Карбури тоже поднялся и посмотрел туда же, куда и Кэтрин.
  – Открывающийся отсюда вид сильно изменился тех пор, как здесь размещался Отдел по координации деятельности американской и британской разведок. Последний раз я стоял у этого самого окна в сорок пятом году. Хотя, знаете, главные ориентиры все те же: Уолдорф, Сакс, собор Святого Патрика. Я представляю себе, что это опять сорок пятый год, и я вижу себя внизу молодым, быстро пересекающим Пятую авеню. – Он отвернулся от окна. – И снова вижу себя в этом кабинете со своими американскими коллегами: генералом Донованом, братьями Даллесами, Клэр Бут Льюс и вашим теперешним шефом Патриком О'Брайеном, который приходил на наши встречи с парой бутылок хорошего спиртного. Сначала это было алжирское вино, потом – сицилийское «Корво», а в конце – шампанское. Однажды, в воскресенье, я встретил здесь вашего отца. Он привел с собой маленькую девочку, но, должно быть, это была ваша сестра, Энн. Ведь вы тогда были еще совсем малышкой.
  – Да, моя сестра, – подтвердила Кэтрин. Карбури пробежался взглядом по стене, увешанной черно-белыми фотографиями.
  – Да, мы были смелы и искренни. Что это была за война, что было за время! – Взглянув на Кэтрин, он продолжал: – Это, мисс Кимберли, был один из немногих периодов, когда все лучшие и самые умные ребята служили правительству, объединенные единой целью, без каких-либо классовых или политических разногласий… По крайней мере, мы так думали.
  Кэтрин слушала Карбури, зная, что он ни на секунду не забывал о цели своего визита, а просто подбирался к ней окольными путями. Карбури взглянул ей прямо в глаза.
  – Прошлое возвращается к нам, потому что это было несовершенное прошлое, покоившееся на непрочном фундаменте, на котором мы пытались так много построить.
  Кэтрин отошла от окна и спросила:
  – Дневник моего отца у вас?
  Полковник Карбури прошел на середину комнаты и ответил:
  – Нет, с собой его у меня нет. Сейчас я принес вам только письмо. – Он кивнул на три странички, лежащие на столе Кэтрин.
  – Вам известно, что ваша фирма не случайно располагается в наших старых помещениях? Я полагаю, что это Патрик О'Брайен решил разместить ее именно здесь. Ностальгия, преемственность, карма, если хотите. Видите ли, я жил некоторое время в Индии, – улыбнулся он.
  Казалось, что Карбури вдруг устал. Он уселся обратно в кресло.
  – Не возражаете? – спросил он, закуривая и наблюдая, как дым поднимается к потолку. – Сейчас трудно объяснить молодым, каким чудом градостроения казались эти здания в сороковых годах. Футуристический дизайн, кондиционирование воздуха, скоростные лифты, рестораны с приличной едой. Скажу вам, что мы, англичане, чувствовали себя совсем неплохо. Но какой-то особой радости мы тогда все-таки не испытывали, так как все переживали за наш остров.
  – Думаю, я понимаю, что вы хотите сказать.
  Карбури кивнул и продолжал:
  – Мы знали, что наша миссия в Америке очень важна. Мы, более тысячи человек, прибыли в Нью-Йорк, чтобы вести особую войну…
  Он осмотрел большой кабинет, словно стараясь вспомнить, как он выглядел в то время.
  – …чтобы, если говорить по правде, втянуть Америку в войну. Чтобы достать денег и оружие. Чтобы собирать разведданные, лоббировать, выпрашивать… Мы занимались не очень красивым делом. Некоторые называли нас «бойцы виски». Да, пили мы, пожалуй, многовато. – И он пожал плечами.
  – Ваш вклад в победу остался в истории, – сказала Кэтрин.
  Карбури снова кивнул.
  – Да, его признали, но лишь недавно. Я прожил достаточно долго и дождался этого, а большинству из нас это не удалось. Такова судьба разведчика. – Он затушил сигарету. – Это предполагающий одиночество и полный разочарований путь служения своей родине. Вам так не кажется?
  – Я адвокат. Это моя сестра Энн связана с разведкой.
  – Да, конечно.
  Карбури некоторое время смотрел куда-то в пустоту, и Кэтрин видела, что за спокойной внешностью скрывается буря эмоций.
  – Когда я смогу увидеть эти материалы? – спросила она.
  – Сегодня вечером.
  – На сегодня у меня назначена встреча.
  – Да, я знаю. Здание штаба Седьмого полка, столик четырнадцать. Я буду за тридцать первым со своими друзьями. Там мы с вами и договоримся о деталях передачи материалов.
  – Где вы остановитесь, полковник?
  – Как обычно, в «Ритц-Карлтоне».
  – «Ритц-Карлтон» снесли.
  – Неужели? – Он поднялся. – Придется поискать что-нибудь другое.
  Он протянул ей руку, и она мягко пожала ее.
  – Я прочитал дневник, и это, конечно же, очень серьезно. Вечером мы обсудим наши дальнейшие действия, – сказал Карбури.
  – Спасибо за визит.
  – Было очень приятно. Вы так же красивы, как и ваша мать, – он кивнул на фотографию на стене, – и подозреваю, что умны, подобно отцу. Спасибо за виски и еще раз простите, что не предупредил о своем визите заранее. Я приехал к вам прямо из аэропорта.
  Провожая его до двери, Кэтрин подумала: «А где же его багаж?»
  – Как вас можно найти до вечера?
  – Боюсь, что никак. Звучит немного параноидально, но я веду себя очень осмотрительно.
  – И я тоже.
  – Очень хорошо. – Он развернулся, опять подошел к окну и стал всматриваться в происходящее внизу. Затем задумчиво произнес, обращаясь, скорее всего, к самому себе:
  – Дела часто обстоят не так, как кажется, но всему есть логическое объяснение. Объяснение не всегда утешительное, но всегда логическое. Нам следует иметь это в виду в ближайшие дни.
  Кэтрин открыла дверь. Карбури шагнул к ней, сказав:
  – Теперь вы участник этой операции. Так что секретность, осторожность и благоразумие.
  – Если вы на самом деле тот, за кого себя выдаете, а факты, изложенные в письме, соответствуют действительности, тогда спасибо, полковник. Если же вы не тот человек, то вам следует серьезно опасаться последствий.
  – Всего хорошего!
  Карбури улыбнулся и вышел.
  Кэтрин прошла к столу и нажала на кнопку связи:
  – Мистер Абрамс, не могли бы вы зайти ко мне, и побыстрее, пожалуйста.
  Она сложила письмо леди Уингэйт и убрала его в карман своего шерстяного блейзера.
  Тони Абрамс открыл дверь, ведущую в ее кабинет из библиотеки. Кэтрин взглянула на него, стоящего в дверном проеме, освещенного яркими лампами библиотеки. Высокий мужчина со смуглой кожей, черноволосый, с глубоко посаженными карими глазами. Он не признавал то, что Кэтрин называла юридическим костюмом от «Брук бразерс». Он носил только темные костюмы и белые рубашки, все совершенно однотипные. Галстуки, которые он часто менял, были всегда очень яркие, как будто благодаря им он старался не походить на директора похоронного бюро. Он был человеком сдержанным, двигался медленно и спокойно. Обычно они лишь перебрасывались парой слов, но между ними, тем не менее, сложились хорошие рабочие отношения.
  Она кивнула на дверь.
  – Англичанин. Фамилия Карбури. – Протянув Абрамсу карточку полковника, она продолжала: – Он только что ушел. Высокий, худой, седые усы, возраст около семидесяти. Будет спрашивать плащ в приемной. Идите за ним и выясните, пожалуйста, где он остановился. И сразу же позвоните мне.
  Абрамс вернул ей визитку Карбури и молча ушел. Кэтрин медленно подошла к буфету и посмотрела на фотографию в серебряной рамке: майор Генри Кимберли, в офицерском кителе, но без фуражки, так что светлые волосы по-детски падают на лоб. Снимок был сделан на улице. Позади отца виднелась каменная стена. Ребенком она думала, что это какая-нибудь крепость, а теперь решила, что это, скорее всего, Бромптон-Холл.
  Она взяла фотографию и стала разглядывать ее внимательнее. Глаза у отца, как и у нее, были большие и ясные. Ей вспомнилось то единственное хорошее, что ее мать говорила об отце: «Его глаза освещали всю комнату». Кэтрин посмотрела на подпись: «Моей маленькой Кейт. С любовью, папа». Поставив фото обратно на буфет, она налила немного виски в стакан с водой. Горлышко бутылки застучало о край стакана, когда она держала ее дрожащей рукой.
  Кэтрин взяла стакан и подошла к окну. Окинув взглядом город, она глубоко вздохнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Вид города расплылся, и она вытерла глаза рукой. «Да, – подумала она, – сегодня день длинных теней».
  9
  Тони Абрамс пересек большую приемную с бежевыми стенами и увидел Рандольфа Карбури, натягивающего на ходу коричневый плащ.
  Абрамс забрал из шкафа свой плащ, спустился по лестнице на один этаж и прошел к лифтам. Нажав кнопку вызова, он стал ждать. Двери лифта открылись, и Абрамс зашел внутрь, оказавшись рядом с Карбури. Они вместе спустились на первый этаж. Тони проследовал за Карбури по вестибюлю, полному магазинчиков, и вышел вслед за англичанином с восточной стороны здания Радиокорпорации, окунувшись в холодный, сырой воздух.
  Придерживаясь интервала в десять ярдов, Абрамс проследовал за Карбури мимо катка и небольшого сквера на Пятую авеню, где Карбури свернул на север.
  Шагая за полковником, он думал о том, что ему неизвестна цель, к которой следует его объект наблюдения. В сорок три года он вновь занялся тем же, что делал и в тридцать три, в качестве полицейского под глубоким прикрытием. Но тогда он, по крайней мере, знал, чем вызваны отдаваемые ему приказания. Теперь же, получая подобные задания в фирме «О'Брайен, Кимберли и Роуз», он не знал ничего о том, что стоит за таким заданием. Как, например, разговор о необходимости побывать на русской даче. И хотя он уже дал согласие на это, ему было обещано, что исчерпывающие инструкции он получит лишь накануне отъезда, но как полагал Тони, представления О'Брайена об «исчерпывающих инструкциях» не имели ничего общего с его собственными.
  Карбури время от времени останавливался и оглядывался по сторонам. Что-то подсказывало Абрамсу, что этот человек был профессионалом, о чем Кэтрин Кимберли, видимо, забыла упомянуть.
  Абрамс остановился у витрины книжного магазина, наблюдая по отражению в стекле, как Карбури стоит у светофора, ожидая зеленый свет. Всякий раз, когда он вел за кем-то слежку, он вспоминал наставление своей матери: «Стремись получить работу в офисе». В Бенсонхарсте, районе Бруклина, где он вырос, люди подразделялись на тех, кто работает в офисе, и тех, кто работает на улице. Работа на улице несла в себе угрозу воспаления легких, солнечного удара, любых других неожиданных происшествий. Работа в офисе, при пиджаке и галстуке, исключала подобные неприятности. Тони, проигнорировав предостережение матери, стал полицейским, которому приходилось работать и в офисе, и на улице, хотя иногда даже и при галстуке. Это не соответствовало ожиданиям его матери, и своим друзьям она говорила: «Он работает детективом. Всегда в офисе. Всегда в костюме».
  Он окончил Колледж уголовного права Джона Джея, где считался одним из лучших учеников, затем поступил в Юридическую школу Фордхэма. Вот тогда у него и появилась возможность увидеть фирму О'Брайена в действии. Он присутствовал на слушании дела о мошенничестве с акциями во время юридической практики. Адвокатов у обвиняемого, казалось, было больше, чем страниц в обвинительном акте у районного прокурора. Помощника прокурора, который вел дело, загнали в тупик. Абрамс был поражен и как полицейский, и как студент, изучающий право, работой подчиненных О'Брайена и через пару месяцев устроился в его фирму на черновую работу с неполным рабочим днем. А год назад Патрик О'Брайен предложил ему постоянное место с зарплатой, позволявшей возместить расходы на обучение. Тогда Тони считал, что им был нужен мальчик на побегушках, причем с опытом работы в полиции и без всяких предрассудков. После разговора с О'Брайеном, состоявшегося первого мая, он уже не мог бы сказать наверняка, каковы были их планы в отношении него.
  Рандольф Карбури перешел на другую сторону улицы и остановился возле группы играющих в «три карты». Абрамс заподозрил, что Карбури проверяет, нет ли за ним «хвоста». Если это так, то англичанин может попробовать оторваться, и в ситуации «один на один» это будет совсем не сложно. Абрамс с неудовольствием подумал о непривлекательной перспективе вернуться к Кэтрин Кимберли ни с чем. Но мысль об этом соседствовала с другой мыслью – о том, что его не посвятили в детали происходящего, а просто использовали.
  Теперь Абрамсу становилось ясно, что за престижной вывеской фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз» скрывалась другая деятельность, и единственное, что он мог предположить, что фирма О'Брайена, как и расположенная в том же здании несколькими этажами ниже юридическая фирма генерала Уильяма Донована, имела связи с разведкой, тянувшиеся еще из времен Второй мировой войны. Не только Патрик О'Брайен был в прошлом офицером разведки. В ней служил и покойный Генри Кимберли. Покойный Джонатан Роуз был во время войны помощником Аллена Даллеса в Берне, а позже – помощником Джона Фостера Даллеса в госдепартаменте во время президентства Эйзенхауэра. И в кабинетах фирмы ему нередко приходилось встречать представителей разведки, мужчин и женщин, и именно их регулярное появление в стенах фирмы придавало ее деятельности особый характер. Сегодня за ужином ему, возможно удастся узнать об этом чуть больше.
  Карбури продолжал двигаться на север, Абрамс следовал за ним. В мыслях он вернулся к Кэтрин Кимберли. Он видел в ней сильную женщину и легко мог представить, как она зимой после холодного душа стоит у распахнутого окна, чтобы обсохнуть. За глаза он называл ее Снежной Королевой.
  Однако, когда она сегодня вызвала его к себе в кабинет, Тони был поражен ее видом – бледная как призрак, ужасно расстроенная и не пытавшаяся это скрыть. Между ними все еще была стена изо льда, но она успела чуть подтаять в эти секунды, и теперь Кэтрин начинала казаться ему более человечной и даже ранимой.
  Очевидно, разговор с Карбури пробудил в ней какие-то сильные переживания. Карбури – англичанин, полковник, в нем чувствовался человек, прошедший войну. На визитке было написано, что он в отставке, но не был указан род войск. Ясно, что интендантом он не был, а служил, скорее всего, в разведке или в военной полиции. Имея более двадцати лет службы за плечами, Абрамс легко узнавал людей этой профессии. Это, конечно, не объясняло ему причин сегодняшнего расстройства Кэтрин Кимберли, но на некоторые размышления наводило.
  Тони подумал, что, может быть, ему следовало бы справиться у нее о самочувствии, но в то же время ее мог бы рассердить тот факт, что он заметил ее состояние и дал ей это понять. И теперь его уже удивляло то, что все это его волнует.
  Карбури тем временем прошел мимо отеля «Плаза», направился на запад вдоль южной ограды Центрального парка и вышел к отелю «Сент-Мориц». Абрамс подождал минуту и последовал в отель вслед за ним.
  Он увидел Карбури возле газетного киоска: тот купил сегодняшний номер «Таймс», подошел к стойке администратора, переговорил о чем-то с клерком, прошел к лифту и поднялся наверх.
  Абрамс задержался у газетного киоска, пробегая глазами заголовки газет. «Таймс»: «Вечером президент выступит в городе», и подзаголовок: «Обращение к сотрудникам разведслужб времен Второй мировой войны». В «Пост» все было проще: «Обращение президента к бывшим шпионам». В «Ньюс»: «Прекрасный подарок для шпионов». И Абрамс вдруг вспомнил, что забыл забрать из химчистки свой смокинг.
  Он прошел через вестибюль к стойке администратора.
  – Полковник Рандольф Карбури живет в вашем отеле?
  – Да, сэр, номер 1415.
  Абрамс направился к выходу, но подумал, что все получается слишком просто, намного проще, чем он ожидал. Он развернулся и подошел к внутреннему телефону.
  – Полковник Рандольф Карбури, номер 1415.
  Оператор после небольшой паузы ответил:
  – Извините, сэр, но номер 1415 свободен.
  – А Рандольф Карбури у вас проживает?
  – Минутку… Нет, сэр, постояльца с таким именем у нас нет.
  Первой мыслью Абрамса было подойти к администратору и поговорить с ним, но он решил, что лучше будет, если Карбури подумает, будто «хвост» отвязался.
  Абрамс вышел на тротуар. Вечерело, и он начинал нервничать. Такое задание проще всего было выполнить по телефону. Если Карбури зарегистрировался в каком-то отеле под своим именем, Абрамс смог бы найти его в течение часа. Кэтрин Кимберли посягнула на его время и башмаки. Перейдя на другую сторону улицы, он вошел в телефонную будку, из которой был хорошо виден вход в «Сент-Мориц». Пошел мелкий дождь.
  Тони позвонил приятелю из 19-го полицейского участка и дал ему вводные на Карбури, а потом позвонил Кэтрин Кимберли.
  – Я напротив «Сент-Морица».
  – Он там остановился?
  – Он хочет, чтобы я так думал.
  – Вы считаете, что он обнаружил за собой слежку?
  – Раз он пытается уйти от меня, то наверняка обнаружил, не правда ли?
  – Я думала, что вы умеете этим заниматься.
  Абрамс помолчал несколько секунд, чтобы не сорваться.
  – Вы должны были сказать мне, что он профессионал.
  – Извините… – Она выдержала паузу. – Он думает, что теперь вы его потеряли?
  – Вероятно. Послушайте, я не могу ходить за ним постоянно. У меня тут кое-кто обзванивает гостиницы, а я ухожу.
  – Нет, оставайтесь там. Я хочу, чтобы вы уверились, что в этой гостинице он в безопасности. Или где там он остановился…
  – В безопасности? Это значит, что кто-то пытается добраться до него? Тогда вам следует кое-что узнать о правилах инструктажа.
  – Извините, у меня не было времени. После разговора с ним у меня сложилось впечатление, что кто-то хочет ему навредить.
  Абрамс посмотрел на другую сторону улицы, окинул взглядом парк позади себя и вынул из наплечной кобуры револьвер тридцать восьмого калибра, переложив его в карман плаща.
  – Возможно, он подумал, что я охочусь за ним. Господи, он же мог вызвать полицию. Еще не хватало, чтобы они меня забрали…
  – Мы будем защищать вас в суде. Бесплатно.
  Тони хотел что-то ответить, но затем просто расхохотался. Неожиданно она тоже рассмеялась, искренне, как девчонка, и его это очень удивило.
  – Будьте осторожны, – сказала Кэтрин. – Оставайтесь там. Хорошо, мистер Абрамс?
  Он закурил и ответил:
  – Хорошо, мисс Кимберли. Я решил не ходить сегодня вечером на это мероприятие.
  – Вы должны там быть, – отрезала она. И более мягко добавила: – Боюсь, что это приказ.
  Абрамс затянулся и посмотрел сквозь пелену дождя на гостиницу.
  – У меня смокинг в химчистке, а я не смогу его забрать, пока занимаюсь вашим заданием.
  – Я прикажу забрать его и прислать вам.
  – Хорошо, я переоденусь прямо в будке.
  – Послушайте, полковник Карбури идет вечером туда же, куда и мы. Поэтому ему тоже надо переодеться. В конце концов ему придется побывать в своей гостинице.
  – Это вы тоже должны были сказать мне раньше, ведь это меняет все дело.
  – Теперь вы все знаете, так что следуйте за ним до конца.
  – Вам известно, что я живу в Бруклине?
  – Да, я вам очень сочувствую. Вы поедете в представительский офис фирмы на Тридцать шестой Восточной улице, дом 184, где вас будет ждать ваш смокинг. Переодеться вы сможете там, если, конечно, не предпочтете телефонную будку. Услугами какой химчистки вы пользуетесь?
  Он поколебался, но все же назвал адрес прокатного бюро, в котором заказал вечерний смокинг, кляня ее про себя за то, что она вынудила его признаться в этом.
  Она попросила его повторить название, и Тони подумал, что это доставляет ей удовольствие.
  – Я только что звонила в агентство Бэрка. У них готова для помощи вам машина с рацией и два детектива. Как они могут с вами связаться?
  – Это уже давно могло бы произойти, если бы вы сказали об этом раньше. Карбури, к сожалению, только что вышел из гостиницы. Бэрку я сам позвоню чуть позже.
  – Позвоните и мне тоже. Я буду здесь до четверти шестого, а потом в гостинице «Ломбарди», в номере Торпа.
  Он повесил трубку и перешел на другую сторону. Карбури направлялся на юг по Шестой авеню. Было уже пять часов вечера, начинался час пик. Витрины магазинов отбрасывали свет на мокрые тротуары. Когда Карбури пересекал Пятьдесят восьмую улицу, его было еле видно. Абрамс заспешил, чтобы не отстать от полковника.
  Телефонный разговор несколько поднял ему настроение, в нем опять пробудился интерес. Гостиница «Ломбарди». Роскошными номерами в ней владели люди, которые платили за каждый больше, чем стоил целый квартал в его родном Бруклине.
  «Ты вращаешься в достойных кругах, Снежная Королева», – подумал Тони. Номер Питера Торпа. Он видел его однажды в офисе.
  Карбури резко свернул на Пятьдесят четвертую улицу. Абрамс пошел за ним. Карбури быстро шагал вдоль стены сада Музея современного искусства. Абрамс держался на приличном расстоянии, следуя по противоположной стороне улицы. Впереди, на пересечении с Пятой авеню, он увидел, как Карбури перешел на его сторону и стал подниматься по ступеням величественного старого здания из гранита с длинным серым порталом, покрытым тентом. «Университетский клуб».
  Абрамс подождал минут пятнадцать, затем проследовал к перекрестку и зашел в телефонную будку. Он позвонил своему приятелю из 19-го участка.
  – Фил, ну что у тебя?
  – Интересующий тебя человек прошел таможню два дня назад в аэропорту Кеннеди. Указал адрес отеля «Сент-Мориц», но там он не зарегистрирован. Потребуется немало времени, чтобы обзвонить все отели. К тому же он мог использовать другое имя, остановиться у друзей или снять квартиру. Мог найти приют в частном клубе или еще где-нибудь, где не требуется обязательная регистрация проживающих. Если это срочно…
  – Нет, Фил, спасибо.
  – Тогда за тобой должок. Ты должен будешь последить за моей женой.
  – Вот как? А она просила меня последить за тобой.
  Полицейский на другом конце провода рассмеялся.
  – Вообще, как жизнь, Абрамс? Защитил свой диплом?
  – Еще нет.
  – А это твое дело из какой оперы?
  – С уголовкой не связано. – Абрамс бросил взгляд на двери здания, куда вошел Карбури. – Опять супружеская ревность, черт ее подери.
  – Ладно, поймай этого гада со спущенными штанами и раздави ему причиндалы. Неужели в наше время кто-то способен пересечь Атлантику ради женской юбки? Мой Бог, я бы ради этого и улицы не перешел.
  – Брось трепаться, еще как побежал бы.
  – Тебя последнее время что-то совсем не видно в баре.
  – С меня причитается.
  – Не сегодня. Сегодня президент посетит штаб Седьмого полка. Секретная служба и ФБР обложили все вокруг. А меня посылают дежурить на крышу. О, Господи! Но придется выполнять.
  – Что поделаешь. Ладно, дружище, в отели звонить не нужно. Я его обработаю и так.
  Абрамс повесил трубку и тут же позвонил Кэтрин Кимберли. Секретарь сказала, что мисс Кимберли уже ушла и будет ждать звонка мистера Абрамса в «Ломбарди». Тони позвонил в детективное агентство Бэрка и попросил выслать машину к пересечению Пятьдесят четвертой улицы и Пятой авеню.
  Затем он перешел к обозначенному им месту, откуда ему прекрасно было видно здание «Университетского клуба». Кажется, он удачно справился с работой. Можно себя поздравить. Как может поздравить себя полицейский из конной полиции, наказанный уборкой навоза из конюшни.
  Абрамс прижался спиной к фонарному столбу и поднял воротник плаща. Он подумал, что Кэтрин Кимберли должна будет проследовать к «Ломбарди» именно через этот перекресток, в том случае, конечно, если пойдет пешком. С чего это ему вдруг пришло в голову?
  Потоки машин, характерные для часа пик, неслись мимо него. Он вгляделся в освещенные окна здания напротив. «Кто-то хочет навредить ему». Видимо, тяжелый случай. Но никто, судя по всему, не обратился в полицию, что, наверное, следовало бы сделать в подобной ситуации.
  Патрик О'Брайен, Кэтрин Кимберли, смокинги и дорогие апартаменты, налоговое право и уголовное законодательство. Деньги, власть и престиж. За последнее время он открыл ту истину, что юристы редко говорят о законах всерьез. Ведь почти все законы в любом кодексе, включая статьи за тяжкие убийства, открыты для интерпретаций. Юристы прекрасно знают мир, в котором они живут, и умеют ловко манипулировать им. Всем остальным остается только подстраиваться под них. Или, как сказал ему некий капитан полиции, один юрист – это делец, два – адвокатская контора, а три – уже законодательный орган.
  Отец Абрамса, кстати, коммунист, любил внушать сыну: «Все мы – странники, бредущие по одному и тому же пути». «Это правда, – подумал Абрамс, – только у некоторых имеются более совершенные дорожные карты».
  10
  Кэтрин Кимберли шла по опустевшим коридорам сорок четвертого этажа. Один из коридоров заканчивался стальной дверью с табличкой: «Архив».
  Она нажала кнопку звонка. На мгновение приоткрылся дверной глазок, затем дверь медленно отворилась, заскрипев петлями. Кэтрин вошла в обширную, плохо освещенную и пропахшую бумажной пылью комнату.
  Все помещение заполняли ряды высоких старомодных шкафов из дуба. В дальней стене виднелось тусклое запыленное окно. Такими грязными окна становятся в тех случаях, когда их забирают снаружи решетками. По стеклу стучали капли дождя. В комнате было жарко. Послышался скрип закрываемой двери. Кэтрин обернулась.
  – Здравствуйте, мисс.
  – Добрый вечер, Арнольд.
  Она рассматривала пожилого англичанина по мере того, как ее глаза привыкали к полумраку.
  – Я приготовлю чай, мисс.
  – Отлично. – Она знала, что отказаться у Арнольда от чая значило испортить все дело.
  Арнольд занялся посудой, расставленной на походном столике защитного цвета.
  – Вам известен некий полковник Рандольф Карбури?
  Арнольд кивнул. Он включил плиту, на которой стоял медный чайник, и жестом указал на полочку, уставленную разноцветными жестяными баночками с чаем «Туайнингс».
  – Какой вы предпочитаете? У меня осталось немного «Эрл Грея».
  – Отлично. У нас есть на него материалы?
  – На «Эрл Грей»? – Арнольд рассмеялся собственной шутке. – А-а-а, на Карбури. Конечно, есть.
  Он пододвинул Кэтрин стул, и она села. Арнольд бросил ложку чая в заварочный чайник. «Нет, – подумала Кэтрин, – не случайно фирма „О'Брайен, Кимберли и Роуз“ после войны переехала с Уолл-стрит в это здание в Рокфеллеровском центре. Ведь здесь во время войны размещалась американская разведка – Управление стратегических служб. И здесь же находился Отдел по координации деятельности американских и британских спецслужб. Он занимал именно те помещения, в которых теперь располагается офис фирмы О'Брайена. Ностальгия, карма или что-то еще?»
  Когда британцы освободили помещения на сорок четвертом этаже, они продолжали арендовать одну комнату – ту, в которой Кэтрин сейчас находилась. Они оставили в ней большое количество своих досье и обслуживающий их персонал, включая архивариуса сержанта Арнольда Брина. Теперь он остался здесь один. Сама комната и Арнольд представляли собой сейчас лишь обломки некогда мощной империи, разбитой бурным течением времени.
  Кэтрин указала однажды О'Брайену на нецелесообразность содержания этого информационно-разведывательного подразделения, которое не действует уже в течение сорока лет.
  – Это был их подарок нам, – ответил тогда О'Брайен.
  – А кто платит сейчас?
  – В Великобритании парламент издавна ежегодно выделяет своему монарху некую сумму на представительские расходы, которую тот расходует по собственному усмотрению. Некоторая часть этих денег уходит на расходы другого характера.
  – На разведку?
  – Да. – О'Брайен рассмеялся. – Хотите, я открою вам секрет? Так вот, во время Второй мировой войны конгресс последовал этому примеру британцев. Он выделил Уильяму Доновану из секретных фондов десятки миллионов долларов, которые тот мог расходовать по собственному усмотрению. Когда-нибудь я расскажу вам об этом подробнее.
  Чайник засвистел, и Арнольд заварил чай.
  – Вы любите покрепче, да? Пусть постоит пять минут.
  Кэтрин посмотрела на проход между шкафами. По словам О'Брайена, британская разведка иногда обращалась к этим материалам, но службу генерала Донована, для которой доступ к этим архивам должен был оставаться открытым, неожиданно расформировали после войны. Почти через два года Управление стратегических служб было восстановлено в лице Центрального разведывательного управления. Из-за разрыва связей с британскими разведслужбами ЦРУ практически не пользовалось архивами, или, как они сами говорили, этим имуществом. Однако Патрик О'Брайен и его Друзья по УСС не забыли про британское «наследство» и «прикарманили» его, может, по ошибке, а может, преднамеренно.
  Кэтрин знала также, что некоторые документы УСС так и не перешли к ЦРУ, а находились где-то в этом здании, несколькими этажами ниже.
  Арнольд поставил на столик большую чашку, достал салфетку и чайную ложечку.
  – Без сахара и без сливок.
  Он налил чай через ситечко.
  – Спасибо.
  Арнольд исчез где-то среди шкафов и скоро вернулся с папкой темно-желтого цвета.
  – Карбури, Рандольф. Майор. Тот же человек, только звание теперь другое, я думаю.
  Он включил пыльную зеленую лампу и достал из папки маленькую фотографию с удостоверения личности.
  – Это он?
  Кэтрин внимательно посмотрела на старую фотографию.
  – Мне трудно его узнать.
  Она спросила себя, почему он решил, что она может его узнать? Значит, он предполагал, что Кэтрин встречалась с Карбури? Она взглянула на Арнольда, и он показался ей немного встревоженным.
  – Я хотел спросить, мисс, видели ли вы его фотографию когда-нибудь раньше?
  – Нет, не видела.
  Она начинала подозревать, что Карбури был здесь до ее прихода. Но даже если и так, то что же тут подозрительного? Полковник мог получить доступ к делам, если предположить, что он обладает правом на это. Такое право, как намекал О'Брайен, могло быть одним из условий наследования архивов.
  Кэтрин пролистала страницы тонкой папки. Это было личное дело, составленное в достаточно произвольной форме, не то что толстые коричневые досье на немецких агентов, работавших в Америке. В деле Карбури отсутствовали прямые упоминания об операциях, в которых он участвовал, но приводились их цифровые коды. Как оказалось, Рандольф Карбури не был «солдатом виски», он был уважаемым человеком и имел много наград. Кэтрин дошла до закодированной телеграммы из «Уэстерн Юнион» с написанным карандашом расшифрованным текстом внизу. Она прочитала это послание, датированное 12 февраля 1945 года.
  «Майору Р. Карбури: я опять должен потребовать от вас больше подробностей относительно света, пролитого Охотничьей Луной. Она должна взойти в этом году 16 октября, когда Марс уже закатится, ухудшая благоприятные условия, существующие сейчас для охоты. Срочно нужен мартини. Черчилль».
  Кэтрин перечитала текст еще раз. Даже в расшифрованном виде он был малопонятен. Видимо, послание тщательно защищали от любопытных. Она предположила, что «Охотничья Луна» – название операции. Кэтрин довелось читать большое количество секретных документов времен войны, и она привыкла улавливать мысль между строк. Она опять взглянула на потертый лист бумаги. «Пролить свет» – видимо, означает, что требуется отчет о ходе операции. «Марс уже закатится» – война закончится. «Благоприятные условия ухудшатся» – прекратится действие военного положения, делая охоту сложнее, или что-то в этом роде. Ну вот, уже хоть что-то.
  «Срочно нужен мартини». Кэтрин провела рукой по волосам и задумалась. Лейтмотивом была охота, а отсюда следовало и все остальное. Охота, луна и упоминание Марса. Что-то мифологическое. Похоже на Черчилля.
  Она вспомнила письмо леди Уингэйт. Вспомнила, как полковник Карбури упомянул, что письмо имеет отношение к «Вольфбэйн» – американской контрразведывательной операции по выявлению советского агента, находившегося на высоком посту в УСС. Возможно, что «Охотничья Луна» – просто английское кодовое название американской операции «Вольфбэйн». Если все было именно так, то последняя строчка становилась понятнее. «Срочно нужен мартини» – не крик отчаяния, с которым мистер Черчилль в любом случае справлялся с помощью бренди. Это все метафоры Черчилля. На американском сленге «мартини» называют «серебряной пулей». Кто же должен был срочно получить серебряную пулю? Мифологический волк-оборотень?
  Кэтрин перешла к следующему логическому построению. Самым странным волком-оборотнем, изображенным Лоном Чейни-младшим в классической кинокартине времен войны, был Лоуренс Талбот. Имя Талбот стало кодированным названием неизвестного советского агента, который был целью охоты, развернувшейся в ходе операции «Вольфбэйн», или «Охотничья Луна».
  Итак, если понимать последнюю строчку буквально, «Талбота», по приказанию Черчилля, должны были ликвидировать. Разумеется, в том случае, если его смогут найти. Его не нужно было ни арестовывать, ни судить. Его нужно было сразу же убить, как бешеную собаку. И она подумала, что знает почему. Это решение не было продиктовано местью. Просто «Талбот» занимал такой высокий пост, что его раскрытие могло бы нанести непоправимый вред общественному спокойствию и морали. К тому же из-за военного союзничества с Россией суд над советским шпионом с политической и дипломатической точек зрения был бы не разумен.
  Кэтрин откинулась на стуле и сделала глоток чая.
  «Талбот» так никогда и не получил эту серебряную пулю. Многие годы он изводил умы и нервы сотрудников американских и британских спецслужб. Время от времени он давал о себе знать: на дне канавы валялся очередной труп. Потом наступила тишина. Высказывались разные предположения: «Талбот» умер своей смертью… Его наконец убили… Он просто ушел в отставку… Существовала и более странная версия: «Талбот» решил не рисковать дальше как двойной агент и залег на дно, с тем чтобы обеспечить себе уверенное продвижение по служебной лестнице. «Известная личность, близкая к Вашему Президенту». Человек, который сумел сдержать свою тягу к измене, дожидаясь того момента, когда он обеспечит себе положение, достаточно высокое для того, чтобы в максимальной степени удовлетворить свой инстинкт предателя. «Ужасные последствия для страны и всех нас».
  Кэтрин вернулась к досье. Она быстро просмотрела справки, телеграммы, докладные записки. Ей встретилась служебная записка, адресованная Карбури от Уильяма Стефансона, начальника британской части Отдела по координации деятельности американских и британских спецслужб, человека, известного под кличкой «Неустрашимый», босса Карбури во время войны. Записка, похоже, относилась к делу, и Кэтрин отметила, что ее следует прочитать попозже.
  Она взглянула на часы. Здесь было много интересного, и ей придется провести за изучением этих материалов еще много дней. Она допила чай и покосилась на Арнольда. Он читал лондонскую «Дейли миррор» недельной давности.
  Закрыв досье, она спросила:
  – Вы знали Рандольфа Карбури лично?
  Арнольд отложил газету.
  – Я всех их знал. Карбури отличался тем, что больше интересовался красными, чем нацистами. У него была несколько другая работа, если вы понимаете, что я имею в виду.
  И он многозначительно подмигнул Кэтрин. Она внимательно посмотрела на него. Этот человек был навсегда заточен в архиве. Несмотря на то, что он прожил в Штатах сорок лет, у него сохранились акцент и манеры, свойственные, по ее представлению, британскому сержанту времен войны. Раньше он говорил о своей жене и взрослом сыне, живущих в Нью-Йорке, но уже долгое время о них не упоминал.
  На первый взгляд человек этот казался сравнительно простым и открытым, но внутренний его мир, несомненно, был весьма сложным. В отдельные минуты в его речи и манерах проскальзывали детали, свойственные скорее офицеру, чем сержанту.
  Она вдруг вспомнила фразу из старого английского фильма про шпионов: «Я сержант Уильямс. Сержант – не мое звание, а Уильямс – не моя фамилия».
  – А есть на Карбури что-нибудь компрометирующее?
  – Насколько я помню, ничего. – Голос у Арнольда вдруг приобрел какую-то резкость. – Но ведь вокруг нас всегда крутилась куча предателей, не правда ли?
  Он пододвинул досье к себе и начал разговор как бы ни о чем:
  – Мы не станем делать с этих материалов микрофильмы или вводить эти данные в компьютер. По крайней мере, пока я жив. Знаете почему, мисс? Видите ли, в старых досье есть что-то особенное: потертые бумажки; резолюции, нацарапанные в разных местах; подчеркнутые фразы и загнутые уголки страниц. Даже пятна от пролитого кофе и тому подобные вещи. Каждая папка содержит в себе что-то свое. Она рассказывает вам даже о том, что в ней не написано. Вы меня понимаете?
  – Неясные полоски на странице, указывающие, что здесь много лет лежал маленький листок, хотя сам листок уже давно исчез…
  Арнольд энергично закивал:
  – Вот именно. Вы действительно понимаете, о чем я говорю.
  Наступило молчание, и Кэтрин стало ясно, что больше ничего интересного ей не услышать. Арнольд взял папку и спросил:
  – Ну что? Это все?
  – Нет. Уингэйт. Элинор Уингэйт.
  Арнольд задумался.
  – Бромптон-Холл, – подсказала Кэтрин.
  – А-а-а? Конечно, конечно же… Леди Элинор Уингэйт. Жена, вернее, вдова майора Лесли Уингэйта… Бромптон-Холл… Там размещались американские разведчики…
  Он встал и отнес дело Карбури к дальним шкафам. Вернулся он с другой папкой и положил ее на стол.
  – Может ли кто-нибудь изъять материалы из досье? – спросила Кэтрин.
  – Этот человек должен иметь специальное разрешение.
  – Чье?
  Арнольд присел на стул и налил себе чаю.
  – Ну, это очень сложно, мисс. Очень сложно. Видите ли, это – не действующие дела, как вы понимаете. Это – исторический архив, который существует для научных исследований, как в вашей ситуации. Но время от времени к каким-то материалам вновь возникает интерес, и тогда мы отсылаем их в Лондон. Причины этих обращений мне неизвестны.
  – Я поняла. А вы уверены, что отсюда никто ничего не может украсть?
  – Я бы солгал, если бы сказал, что это исключено. Обеспечить абсолютную сохранность имеющихся здесь материалов невозможно просто физически. Я ведь здесь один. А слух и зрение у меня уже не те, что были раньше.
  Кэтрин открыла досье с пометкой «Бромптон-Холл». В папке содержались краткое описание самого дома с прилегающими территориями и чертежи. Кэтрин обратила внимание, что в тексте кто-то подчеркнул фразу:
  «В южной башне имеется необычная комната, в которой хранятся фамильные книги хозяев поместья».
  Среди материалов Кэтрин нашла также историю рода Уингэйтов и телеграфный ответ на запрос об их благонадежности, в котором содержались в основном положительные отзывы их соседей. «Совсем как при вступлении в хороший клуб», – подумала Кэтрин. В досье, кстати, был и список клубов, членом которых состоял майор Уингэйт.
  Кэтрин подумала, что британская система проверки все-таки страдает наивностью. Об этом ей часто говорили и сотрудники американских спецслужб. Она подняла глаза.
  – Арнольд, разве нельзя допустить, что человек, состоящий в фешенебельном клубе «Будл», может одновременно состоять и в компартии?
  Старик улыбнулся:
  – Ну вот, мисс, вы опять смеетесь над нами, британцами.
  Кэтрин перевернула страницу досье и обнаружила список офицеров, размещавшихся во время войны в Бромптон-Холле. Среди имен она наткнулась и на фамилию своего отца. Напротив нее от руки было написано:
  «К1А-5/?/45. Имел отношение к операциям „Алсос“ и „Охотничья Луна“».
  Она слышала об операции «Алсос». Речь шла о совместном американо-британском плане по захвату немецких ученых-ядерщиков. Что касается «Охотничьей Луны», то теперь она была уверена, что это был именно «Вольфбэйн». Она закрыла досье и повернулась к Арнольду.
  – У вас есть что-нибудь по операциям «Алсос» и «Охотничья Луна»?
  – Уже нет, мисс. Те материалы, которые были давно утрачены.
  – Где бы я могла найти информацию по ним?
  Арнольд оглядел помещение, как будто силясь вспомнить, куда это он задевал соответствующие папки.
  – Не знаю. Может, в Москве.
  Кэтрин внимательно посмотрела Арнольду в лицо, но насмешки не уловила. Она встала.
  – Вы будете здесь завтра и в воскресенье?
  Арнольд тоже поднялся.
  – Если вам это потребуется, мисс.
  – Отлично.
  – Какие материалы будут вам нужны?
  – Еще не знаю. Здесь одно цепляется за другое.
  – С архивными материалами всегда так. Вы можете прочитать какое-нибудь досье десяток раз и ничего не почерпнуть из него. Но вот через месяц вы просматриваете другое досье или кто-то говорит вам что-нибудь, совсем не относящееся к делу, и вдруг, – он вытянул вперед руки и сомкнул пальцы в замок, – и вдруг все встает на свои места.
  Кэтрин несколько секунд молча смотрела на него. Арнольд поднял свою чашку и стал задумчиво рассматривать ее содержимое. Затем он заговорил как бы сам с собой:
  – Самое важное – это сочетание событий и дат. Всегда внимательно смотрите на даты. Никто не может одновременно находиться в двух разных местах, правда? Теперь биографии. Внимательно изучайте биографии. Сущность человека проявляется еще в детстве. Это потом он может несколько раз поменять свои убеждения, а в детстве и юности он таков, каков есть на самом деле. Вы понимаете, о чем я говорю?
  Кэтрин шагнула к двери.
  – В целом вы представляете, что я ищу. Подберите, что сможете.
  Арнольд последовал за ней, держа в руках большую черную регистрационную книгу. Она была устроена таким образом, что фамилии предыдущих посетителей были закрыты закрепленными на сшивателе полосками бумаги. Кэтрин заметила, что на предназначенную ей строчку зашли нижние петли от двух букв имени и фамилии посетителя, побывавшего здесь до нее. Ей показалось, что это фрагмент подписи «Рандольф Карбури».
  Сама она подписалась строго в отведенном ей месте, избегая такой же ошибки. Затем поставила дату и время.
  Арнольд закрыл книгу.
  – Приятного вечера, мисс. Если не забудете, принесите мне список гостей, которые будут на этом мероприятии. Я люблю находить в них имена старых знакомых.
  Открыв задвижку, он распахнул дверь.
  – Такие списки с каждым годом становятся короче. И это грустно. Героям не пристало умирать естественной смертью. В этих больницах. Вокруг медсестры и врачи, даже и не подозревающие, что перед ними герой.
  Он заморгал под более ярким освещением в коридоре, и Кэтрин вдруг впервые обнаружила, какой он старый. Арнольд, казалось, глубоко задумался. Затем тихо произнес:
  – Но ведь не все они были героями. Среди них были и предатели, которые умерли в покое и достатке и заслужили некролог в «Таймс», воинские почести и все такое. А их жизнь должна была окончиться на виселице еще сорок лет назад. – Он пригладил свои редкие волосы. – Ведь нет такого закона, который ограничивал бы человека в правах за нераскрытое предательство. Разве не так?
  Кэтрин поняла, что вопрос этот риторический.
  – Хорошо, встретимся завтра.
  Она повернулась и пошла по коридору. Когда время, которое требуется, по ее мнению, чтобы проводить гостя взглядом, истекло, она услышала грохот закрываемой двери. Все эти зашифрованные намеки Арнольда, эти его метафоры и рассуждения о жизни произвели на Кэтрин довольно угнетающее впечатление. Однако у нее было ощущение, что все они отнюдь не беспочвенны.
  Она шла по длинному пустому коридору. Ее мысли занимало не столько то, что произошло сорок лет назад, сколько упоминание леди Уингэйт о продолжающемся и ныне акте предательства. Хотя, если верить тому, что говорил ей о «Талботе» О'Брайен, этот предатель в прошлом выдал десятки офицеров и агентов разведки. Вполне возможно, что он предал и ее отца.
  Она подошла к простой двери без таблички. Это был боковой вход в офис О'Брайена, прямо в его кабинет. Она подняла руку и собралась было постучать, но передумала. «Секретность, осторожность и благоразумие… С этого момента подозреваются все… Обращайтесь с информацией, как сочтете нужным… Но будьте осторожны». Кэтрин повернулась на каблуках и пошла дальше по коридору.
  Семена недоверия, брошенные в почву еще до того, как она родилась, взошли и превратились в отвратительный плод – подозрение. Этот гнилой плод упал на землю и разбросал вокруг себя еще больше семян.
  Она резко остановилась. «Нет, черт побери!» Кэтрин вернулась на несколько шагов, постучала в дверь О'Брайена и вошла в кабинет.
  11
  Тони Абрамс стоял в нише у витрины магазина «Гуччи» на углу Пятьдесят четвертой улицы и наблюдал, как Кэтрин Кимберли шла в толпе по Пятой авеню, держа в одной руке сумочку и портфель, а в другой – зонтик. Подбородок у нее был поднят. Она шагала решительной походкой, в движениях ее чувствовались независимость и легкое презрение к окружающим. Кэтрин не видела Тони. Ему показалось, что она вообще никого вокруг себя не замечает. Когда Кэтрин поравнялась с ним, он вышел из ниши.
  – Мисс Кимберли.
  Она повернула к нему лицо и, казалось, несколько секунд смотрела на Тони, не узнавая его.
  – А, мистер Абрамс. – Ее брови недовольно изогнулись. – Где Карбури?
  Тони кивком указал на здание напротив. Она посмотрела в указанном направлении.
  – «Университетский клуб»?
  – Я думаю, там можно остановиться на ночь.
  – Да, я знаю.
  Кэтрин вновь взглянула на Тони. Капли дождя блестели в ее черных волосах, струйки воды катились по лицу. Она подошла к Абрамсу и подняла зонтик, чтобы укрыть от дождя и себя, и его.
  – Частные детективы здесь?
  – Они наблюдают за обоими входами. Карбури внутри. Они последуют за ним на вечернее мероприятие.
  – А вы почему все еще здесь?
  – Где же мне быть?
  – На Тридцать шестой улице. Вам нужно переодеться к ужину. Хотя… Если уж вы здесь, а времени до ужина еще уйма… Почему бы вам не зайти в клуб и не попытаться получить дополнительную информацию?
  Он подумал, что ее голос так же холоден, как и эта чертова погода. По телефону он звучал более дружелюбно.
  – Боюсь, я не похож на университетского выпускника с деньгами и связями.
  – А вы сыграйте эту роль.
  Тони не ответил.
  – Или без обиняков покажите ваш полицейский значок.
  – Я использую его осторожно.
  – Я понимаю. Я же сказала вам, если случится неприятность, мы вас вытащим.
  – Да, я помню. Я подумаю.
  – Отлично. – Она повернулась, собираясь уйти, но задержалась. – Да, мистер Абрамс! Сегодня вечером Карбури должен мне передать нечто ценное. За этим могут охотиться и другие люди.
  – Это превращает его в важную персону.
  – Если что узнаете, позвоните мне домой до семи тридцати. В восемь увидимся на ужине, мистер Абрамс.
  Тони проводил ее взглядом. Затем пересек улицу и вошел в украшенный мраморными колоннами вестибюль клуба. Сквозь двери он увидел обширный зал с высокими потолками. В кожаных креслах расположились мужчины, читающие «Уолл-стрит джорнэл». Возле камина сидел Карбури и перелистывал лондонскую «Таймс».
  Абрамс пошел по направлению к лифтам. Там в небольшой нише в стене стоял телетайпный аппарат, выдающий котировки акций на фондовой бирже. Над ним на специальной доске были прикреплены ровно оторванные полосы телетайпной ленты. Перед доской стояли несколько мужчин и внимательно изучали цифры. Держались они все очень степенно. Однако Абрамс заметил, что время от времени то у одного, то у другого из них вдруг нервно подергивалось веко или белели костяшки пальцев, сжимавших ручки атташе-кейсов.
  Абрамс осмотрелся, отметив про себя ведущую вниз лестницу, откуда доносился слабый запах хлорки, указывающий на наличие бассейна. Еще одна лестница вела наверх, в бар и обеденный зал. Судя по указателю перед лифтами, в здании было семь этажей, каждый из которых имел определенное назначение. На одном располагалась библиотека, на другом – корты для сквоша, на третьем – бильярдные и т. д. На каждом этаже имелись также номера. Попасть к ним можно было и по лестнице, и на лифтах.
  Двигавшийся с самого начала за Тони служитель теперь приблизился к нему и спросил:
  – Могу я быть вам чем-то полезным, сэр?
  – Нет.
  Абрамс вернулся в вестибюль. Он понимал, что ему лучше уйти сейчас, без шума, но ему захотелось добыть какую-то интересную информацию, которую он смог бы выложить перед Кэтрин Кимберли так же, как хорошая охотничья собака выкладывает перед охотником найденную дичь. Он мысленно улыбнулся своему сравнению.
  – Сэр, если только вы не условились о встрече здесь с членом клуба, вы должны уйти. – Голос служителя звучал настойчивее.
  Абрамс показал свой значок.
  – Мне нужно узнать кое-что.
  Служитель покачал головой:
  – Вам нужно пройти к управляющему. Извините, у нас такие правила.
  Абрамс зажал свернутую пополам двадцатку между пальцами.
  – Хорошо, проводите меня через служебный выход.
  Служитель поколебался, а затем отработанным движением ловко взял банкноту из пальцев Тони. Он махнул Абрамсу рукой и пошел вперед. «Хорошо, веди меня, Фрэнк», – подумал Абрамс; он успел прочитать табличку с именем на лацкане его пиджака.
  Они прошли по коридору возле лифтов и спустились на один пролет к служебному выходу.
  По пути Абрамс говорил без умолку:
  – Я ведь тоже был членом клуба «Красные дьяволы». Наш клуб размещался в подвале мясной лавки Бари на Восемнадцатой улице в Бенсонхарсте. В витрине этого магазина стоял муляж огромной свиньи с золотой короной на башке.
  Служитель показал на дверь, выходящую в боковую аллею:
  – Всего хорошего, офицер.
  Абрамс закурил.
  – Фрэнк, ты итальянец? А я еврей. Я весело проводил время в своем клубе. Но однажды моя мать увидела, как я зашел в этот мясной магазин. Она встала перед витриной с этой свиньей и начала меня звать.
  Парень слабо улыбнулся:
  – Послушайте, офицер, мне нужно возвращаться. К чему вы все это?
  – «Красные дьяволы» был очень закрытым клубом, ну совсем как ваш. Никаких женщин, никаких пуэрториканцев. Я многому научился в подвале мясного магазина, Фрэнк. Главное, что я тогда понял, – как добиваться желаемого.
  Фрэнк почуял неладное и быстро оглянулся по сторонам.
  – Эй, вы … полицейский?
  Абрамс достал свой револьвер 38-го калибра и упер его служителю в живот.
  – Нет.
  Лицо у Фрэнка побледнело, он судорожно сглотнул.
  – Эй, послушайте… – Он уставился на дуло револьвера. – Эй!
  – Так вот, я понял, что, если ты нормально разговариваешь с парнем, а он упрямится как осел, тогда нужно действовать напористо. Посмотри на меня, Фрэнк. И на мою пушку. Вот так. Расскажи-ка мне о полковнике Рандольфе Карбури.
  – Хорошо, хорошо… – быстро согласился Фрэнк. – Он зарегистрировался под фамилией Эдвардс… Номер 403… два дня назад… Он из Лондона… Уезжает в понедельник. Больше я ничего не знаю. Ну, все?
  – К нему кто-нибудь приходил? Женщины?
  – Кажется, нет.
  – Он оставлял что-нибудь в сейфе?
  – В сейфе? О да, кажется, да… Да, я видел, как он оставлял там портфель, а на бирке было его имя.
  – Телефонные звонки?
  – Не знаю… Был один международный… Из Лондона.
  – Он в основном сидит в номере? Часто выходит?
  – Выходит он часто. Все?
  – Что о нем говорит обслуга?
  – Приятный мужчина. Тихий. Вежливый. С ним никаких проблем. Но любит выпить. Теперь все?
  – Все. Давай навестим его номер.
  – Послушайте, вы в своем уме?
  – Он серьезно задолжал моей конторе. Давай, шевелись.
  Фрэнк направился к лифту.
  – Но у меня нет ключа, видит Бог!
  – Найдешь. – Абрамс опустил револьвер в карман плаща. – Без шуток, Фрэнк, и все будет нормально.
  Они вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась библиотека. Там они свернули в небольшой боковой коридор, где Тони увидел пять дверей с цифрами. Фрэнк все-таки нашел ключ и подошел к номеру 403. В этот момент Абрамс взял его за локоть и слегка потянул назад. На двери висела табличка «Не беспокоить», а из номера слышалась музыка. Абрамс взял ключ, вставил его и повернул в замке, затем приоткрыл дверь на несколько дюймов. В комнате горел свет. Сквозь приоткрывшуюся щель виднелась петля дверной цепочки.
  Фрэнк испуганно зашептал:
  – Он в номере.
  Абрамс просунул пальцы в щель и щелкнул по цепочке. Она сразу же упала, поскольку, как оказалось, была прикреплена к планке с пазом куском клейкой ленты.
  – Старый трюк, Фрэнк. Успокойся. – Тони затащил парня внутрь и закрыл дверь.
  Номер был обставлен добротной, однако старомодной мебелью из красного дерева.
  – Оставайся на месте, – приказал Абрамс. Он быстро, но тщательно обыскал спальню, кладовки и ванную комнату, не ожидая, впрочем, найти нечто такое, что человек, подобный Карбури, захотел бы спрятать. Трюк с дверной цепочкой вовсе не означал, будто владелец номера что-нибудь прятал. Это лишь доказывало: он не хотел, чтобы кто-то зашел в номер и поджидал его там. Достаточно тривиально, но, тем не менее, факт: Карбури действует весьма профессионально.
  Абрамс обернулся к Фрэнку:
  – Он когда-нибудь доставал тот кейс из сейфа?
  – Я не видел.
  Абрамс взглянул на открытый шкаф. Висевший там смокинг свидетельствовал о том, что Карбури собирается присутствовать на запланированном вечере в Штабе. Фрэнк тем временем начинал нервничать.
  – Пожалуйста… Понимаете, если он нас здесь застанет… Ведь это моя работа…
  – Теперь ты беспокоишься о работе, а только что тебя волновала твоя жизнь. Так что думай-ка снова о ней.
  – Хорошо.
  Абрамс взглянул на часы. Скоро Карбури захочет принять душ и переодеться.
  – Ладно, Фрэнк, пойдем отсюда.
  Они вышли из номера. Абрамс закрепил цепочку на прежнем месте, Фрэнк запер дверь, и они спустились на лифте вниз.
  Абрамс остановился у служебного входа.
  – Спасибо тебе, Фрэнк. Как ты думаешь, это не повлияет на решение комитета по поводу моего заявления о членстве в вашем клубе?
  Фрэнк задорно улыбнулся и ответил:
  – Нет, сэр.
  – Ну и отлично. Не говори никому о моем визите и о том, что я пугал тебя пушкой, ладно?
  Он приложил палец к губам Фрэнка:
  – Понял? Омерта.
  Фрэнк усиленно закивал и тут же исчез. Абрамс вышел через служебный вход и оказался на мусорной площадке. По темному переулку он прошел к главному входу в здание, попав через каменную арку на Пятьдесят четвертую улицу, а перейдя на другую сторону, оказался возле фургона без надписей. За рулем сидел частный детектив.
  – Есть что-нибудь новенькое? – спросил его Абрамс.
  Детектив по фамилии Уолтер, тоже в прошлом полицейский, скорчил гримасу:
  – Не-а. Но говорят, что кто-то хочет крупно насолить этому Карбури. Так что дельце обещает быть непростым.
  Абрамс зажег сигарету.
  – У него будет портфель, не спускайте с него глаз.
  – В чем вообще дело, Абрамс?
  – Не знаю. Но будьте готовы сделать все, чтобы защитить его и портфель от возможного нападения. Фирма вас не забудет.
  – Вот это да!
  Абрамс отошел от фургона и пересек Пятую авеню, борясь с потоком спешащих прохожих. Не переборщил ли он в клубе? Но он хорошо помнил, как взволнована была Кэтрин Кимберли в связи с этим делом. Так что, судя по всему, действовал он в соответствии с важностью задания. Тони пришла вдруг в голову мысль, что он тоже волнуется, но только не за судьбу Карбури, а за то, какую оценку выставит ему за работу Кэтрин Кимберли.
  Однако, черт побери, что ей известно о работе такого рода? Она сидит в своей башне из слоновой кости на сорок четвертом этаже и выдает ему задания с такой же самоуверенностью, какая была свойственна его бывшему начальнику… Ей, видимо, никогда не приходило в голову, что необходимо хоть разок поговорить с Тони по душам. Но зла он на нее не держал. Напротив, он подыгрывал Кэтрин, находя удовольствие в том, чтобы продемонстрировать ей важность поисково-следовательской деятельности юридической фирмы. Тони не многим в своей жизни подчинялся с такой готовностью.
  Он не исключал, что она может ему нравиться, однако отгонял от себя эту мысль, ибо понимал, что из этого ничего не выйдет, кроме неприятностей и расстройств. А любой здравомыслящий мужчина старается избегать их. Поэтому Абрамс убедил себя, что Кэтрин является предметом его любопытства, но никак не мужского интереса.
  Через некоторое время он посмотрел по сторонам и с удивлением обнаружил, что за размышлениями одним махом прошагал почти двадцать кварталов. И достиг улицы, где стоял отель «Ломбарди».
  Абрамс зашел в телефонную будку и начал набирать номер этого дорогого отеля. Он подумал, что никогда раньше не бывал в подобных местах и тем более не ходил туда за тем, чтобы переодеться в смокинг. Он вспомнил знаменитые слова Торо:1 «Остерегайся мероприятий, для которых следует переодеваться».
  12
  Кэтрин Кимберли вошла в вестибюль отеля «Ломбарди». Навстречу ей с приветствиями бросился консьерж Морис.
  – Месье Торп у себя, мадам.
  Он взял у Кэтрин зонт и проводил ее в дальнюю часть вестибюля к лифту. Там он ключом открыл кабину и пригласил Кэтрин внутрь.
  В лифте она уже в который раз подумала, что у нее нет ключей ни от лифта, ни от апартаментов. Питер объяснял это, как всегда, просто и в то же время несколько эксцентрично:
  – Ты знаешь, что мое сердце и вся моя собственность принадлежат тебе. Но это номер моего отца, и сдается он правительству за символическую плату – один доллар в год. Иметь запасные ключи могут только представители отца.
  Лифт остановился на двадцать втором этаже, первом этаже трехэтажного пентхауза. Она вышла в обширный коридор, окрашенный в светло-зеленые тона.
  Ее оглушил голос, раздавшийся из динамика:
  – Встаньте перед камерой, руки за голову!
  На лице Кэтрин появилось выражение легкого недовольства. Секунду спустя она улыбнулась:
  – Черт тебя возьми, открывай!
  Щелкнул замок, дверь открылась, и Кэтрин вошла в большую переднюю. Далее она проследовала в огромную гостиную, расположенную в двух уровнях. Вверху напротив друг друга тянулись небольшие балконы, соединенные подобием мостика, перекинутого через всю комнату.
  Кэтрин огляделась, затем бросила сумочку и портфель на диван и сняла плащ. Из скрытых динамиков доносилось попурри из песенок о похождениях Джеймса Бонда.
  – Питер, перестань дурачиться!
  Она подошла к бару, на котором стояли бутылки и два охлажденных стакана, и налила себе мартини. Неожиданно двустворчатые двери, ведущие на террасу, распахнулись, и в комнату ворвался поток холодного воздуха. Сквозь развевающиеся шторы в гостиную вошел Питер Торп, одетый только в джинсы.
  Кэтрин несколько секунд с удовольствием смотрела на его мускулистое тело, силуэт которого обрисовывался огнями расположенных рядом с «Ломбарди» зданий.
  – Ты что, с ума сошел?
  Глаза Торпа сузились и злобно загорелись:
  – Грязная работа, мисс Кимберли. Если вы красный агент, то вы умрете.
  Он закрыл створки дверей и подошел к Кэтрин.
  – Видите? Это граната с биологическим зарядом. Ловите!
  Он резко бросил в нее полуочищенный лимон. Она инстинктивно поймала его одной рукой и быстро отбросила назад. Лимон шлепнул Питера по голой груди. Кэтрин рассмеялась, хотя что-то во всем этом неприятно кольнуло ее.
  – Зачем ты стоял полуголый под дождем? – спросила она.
  – Я не хотел, чтобы промок мой костюм. – Он улыбнулся и обнял ее.
  – Все-таки ты очень странный, Питер. Видимо, это из-за твоих рыжих волос. – Она провела рукой по его длинным мокрым волосам.
  Торп крепко прижал ее к себе.
  – У тебя был удачный день?
  – Во всяком случае, интересный.
  Они поцеловались, и Торп уткнулся лицом в ее шею.
  – У нас есть время для быстрого танца?
  Кэтрин улыбнулась:
  – Для быстрого – нет. Но есть для медленного.
  – Хорошо. – Он поцеловал ее в шею, затем взял поднос со стаканами в баре. Она забрала свою сумочку и пошла вслед за ним наверх по винтовой лестнице.
  – И чем же этот день был интересен?
  Она хотела было рассказать ему все подробно, но сдержала себя. Кэтрин заметила, что Питер и так уже проявляет повышенный интерес к тому, что происходит в фирме «О'Брайен, Кимберли и Роуз».
  Она сказала:
  – Просто много шума вокруг сегодняшнего мероприятия. Были неожиданные посетители из других городов и даже из-за границы.
  Они дошли до одного из балконов.
  – Нет ничего более жалкого, чем экс-шпионы, – заметил Торп.
  – Они интересные люди. Вечер тебе понравится.
  – Вполне возможно. Но я уже устал от этих разговоров о том, какой великой организацией было Управление стратегических служб и каким дерьмом стало ЦРУ.
  – Я что-то не слышала при нас таких высказываний.
  Торп улыбнулся:
  – Может, я излишне эмоционален. А может, во мне все еще сидит раздражение с тех пор, как отец по многу часов подряд рассказывал, как УСС выиграло войну. Он изводил меня этими рассказами еще в юности.
  Кэтрин взяла его за руку.
  – Мой шеф раньше служил в УСС, – мягко сказал Торп. – И он привел с собой дюжину других таких же ветеранов. – Он остановился перед дверью спальни. – Теперь в столовых в Лэнгли подают главным образом чернослив и слабительное. – Торп рассмеялся.
  – Опытные сотрудники могут принести большую пользу, – возразила Кэтрин. Она открыла дверь спальни и пропустила Питера, который поставил поднос на тумбочку.
  – Меня волнует не то, что они пожилые, – глубокомысленно проговорил Торп. – Суть в том, что в делах этих ветеранов много странного. У них очень сложные биографии.
  – Что ты имеешь в виду? – Кэтрин посмотрела на Торпа снизу вверх.
  Поколебавшись, он ответил:
  – Я имею в виду вопросы безопасности. – Он пригубил свой мартини. – В УСС попало много политических радикалов… Тогда ведь отбор в разведку производился не так строго, как сейчас. А теперь они возвращаются в ЦРУ, да еще на руководящие должности. Это меня и беспокоит…
  – Питер, хватит о работе.
  – Правильно. – Он поставил свой стакан и стянул с себя джинсы, бросив их на кресло.
  Кэтрин начала раздеваться.
  Он откинул простыни на своей двуспальной кровати и стал смотреть, как она вешает свою одежду в его шкаф.
  – Нам нужно пожениться.
  – Ты прав. Но где мы будем жить? – Она с улыбкой обернулась к нему.
  Торп улыбнулся в ответ и забрался в постель.
  – Иди ко мне. Я хочу показать тебе мое новое дешифровальное устройство.
  – Оно хорошо работает? – Кэтрин подошла к кровати.
  – Его просто нужно включить.
  – Похоже, оно уже включилось само по себе. – Она рассмеялась и легла рядом.
  Кэтрин услышала, как где-то звонит телефон. Но вставать ей не хотелось. После продолжительной паузы телефон зазвонил вновь. Она почувствовала, как пелена сна спадает, и увидела, что Питер сидит рядом на кровати. На корпусе телефона загорелась желтая лампочка. Это означало, что звонят не по прямому номеру Торпа.
  – Через коммутатор, ну и черт с ним, – пробормотал Питер.
  – Возможно, это меня.
  Он с удивлением посмотрел на Кэтрин:
  – Тогда ты и отвечай.
  Она приподнялась на локоть и потянулась за трубкой. Девушка с коммутатора сказала:
  – Мистер Абрамс спрашивает мисс Кимберли.
  – Хорошо, соедините.
  Раздался щелчок.
  – Кэтрин Кимберли слушает. – Ее голос вдруг зазвучал хрипло, и она откашлялась. – Алло!
  Она оглядела просторную спальню. В дальнюю стену был вделан камин. Часы на каминной полке показывали, что они проспали почти час.
  – Я последовал вашему совету и побывал в клубе, – после небольшой паузы осторожно сказал Абрамс.
  – Он там зарегистрирован?
  – Да. Но под другим именем… Он здесь со среды… Уезжает в понедельник.
  Кэтрин проводила взглядом Питера, вставшего с кровати и занявшегося приседаниями. Явного интереса он к разговору не проявлял, но Кэтрин знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он прислушивается.
  Она сказала более тихим голосом:
  – Хорошо. Прикажите детективам находиться поблизости от него все время, пока он не придет на вечер.
  – Честно говоря, я уже сделал это.
  – Отлично. Тогда до встречи в Штабе.
  – Хорошо. – Он повесил трубку. Кэтрин села в кровати, скрестив свои длинные ноги.
  Торп закончил приседания.
  – Кто это был?
  – Тони Абрамс.
  – А-а, суперсыщик. – Он начал отжиматься. – Я как-то встречался с ним, помнишь?
  – Ты был с ним груб.
  – Я извинюсь перед ним при случае.
  – Хорошо. Этот случай представится сегодня вечером.
  Торп замер.
  – О Боже, Кейт! Ты что, пригласила его?
  – А почему бы нет?
  – Он не вписывается в эту компанию. Ему там будет не по себе.
  Она не ответила. Торп перевернулся на спину и начал делать упражнения для живота и ног. Кэтрин смотрела на него. Все-таки чувствовалось в нем что-то эксгибиционистское. Вообще Питер был полон какой-то животной энергии. Он напоминал прирученного тигренка: вроде играет и ласкается, но потенциально очень опасен. Питер, конечно, сложный, даже несколько загадочный человек. Но ведь шпионы, как и актеры, должны уметь перевоплощаться. Для Кэтрин существовал Питер Торп, которого она любила, и Питер Торп, который чем-то ей не нравился.
  «Но дело в том, – подумала она, – что ни с тем ни с другим я никогда не скучаю». Она натянула на себя простыню.
  – Ты по-прежнему состоишь членом «Университетского клуба»?
  Питер сел и почесал затылок, будто силясь что-то вспомнить.
  – Да, я был членом этого клуба… Еще четыре дня назад. Понимаешь, в понедельник…
  – Напился или непристойно себя вел?
  – Не помню. Помню только, что мне что-то мешало на лице и я пытался это убрать. Но это что-то оказалось полом.
  Она улыбнулась и вновь посмотрела на часы.
  – Надо собираться.
  Питер подошел к кровати, положил руки ей на плечи и слегка навис над ней.
  – Что происходит, Кейт?
  Кэтрин поднырнула ему под руку и быстро встала.
  – Это тебя не касается.
  – Я могу помочь?
  Она присела у камина и щелкнула выключателем газовой горелки. Голубое пламя зазмеилось вокруг искусственных бревен, сделанных из вулканической породы.
  – Здесь всегда так много света. Зачем это?
  – Чтобы лучше видеть тебя, дорогая. – Питер подошел к стене и повернул регулятор.
  В комнате стало темно. Только мерцало пламя в камине. Он сменил кассету в стереосистеме, поставил записи Вилли Нельсона, налил в стаканы мартини и присел рядом с Кэтрин на корточки, глядя на огонь. Тепло камина согрело их обнаженные тела, а отблески пламени высветили полные груди Кэтрин и ее тонко обрисованные скулы. Некоторое время они молчали. Потом Кэтрин спросила:
  – Ты знаешь некоего полковника Карбури?
  Он повернулся к ней.
  – Карбури?
  – Да. – Она посмотрела Питеру в глаза.
  – Ну… Немного. Он друг моего отца. Англичанин, правильно? А в чем дело, Кейт?
  Кэтрин допила свой мартини, встала и подошла к шкафу. Она достала из сумочки письмо леди Уингэйт и вернулась к камину, протянув письмо Питеру, но не отдавая его.
  – Я дам тебе прочесть это письмо при том условии, что ты не будешь ни с кем обсуждать его содержание. Ни с коллегами, ни даже с отцом. Если ты согласишься на это условие, то потом поймешь, почему я его выдвигаю.
  Питер протянул руку, и Кэтрин передала ему письмо. Торп развернул листки и стал читать при свете камина. Он несколько раз подносил к губам стакан с мартини, однако не отрывал глаз от письма.
  Наконец он поднял взгляд на Кэтрин и вернул ей странички.
  – Где дневник?
  – Его мне должны передать. Что ты думаешь обо всем этом, Питер?
  Торп, вставая, пожал плечами. Он нащупал пачку сигарет, лежавшую на каминной полке, и достал одну, стоя спиной к Кэтрин.
  – Это интересно.
  Она подошла к нему и вгляделась в его красивое лицо. Питер казался более взволнованным, чем это можно было понять из его слов. Он произнес:
  – Кейт, бедная. Наверное, это так тяжело, через столько лет…
  – Да, в том, что касается лично меня. Но меня еще больше расстраивает все остальное.
  – Правда? Ты совсем не знала своего отца.
  Она погладила Питера по щеке и повернула его лицом к себе.
  – Ты знаешь что-нибудь об этом деле?
  – Нет. Но я правильно понял из твоего телефонного разговора с Абрамсом, что Карбури будет сегодня на вечере? Наверное, там он и отдаст тебе дневник?
  – Да. Он приходил сегодня в контору без предварительной договоренности. Сказал, что приехал прямо из аэропорта. Но я полагаю, что он здесь со среды. Как бы то ни было, мы поговорили, и он отдал мне письмо. Он сказал, что передаст дневник сегодня вечером.
  Торп медленно кивнул.
  – Странно… Я имею в виду, странно, что Карбури приехал в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на церемонии награждения ветеранов, в том числе и моего отца, а отец о его приезде ничего не знает.
  – Может быть, и знает. Ведь вы же не все рассказываете друг другу.
  Торп, казалось, не заметил ее слов. Он сел на диван и зажег сигарету, глубоко задумавшись. Его настроение заметно изменилось. Кэтрин хотелось думать, что он просто беспокоится о ней. Но она хорошо знала, что это не в характере Питера.
  – Ты правильно сделала, что послала следить за ним, – сказал Торп.
  Кэтрин оставила комплимент без ответа.
  – Ты думаешь, это действительно серьезно? – спросила она. – Как сказано в письме, последствия могут быть ужасны.
  – Вполне возможно. Я бы хотел взглянуть на этот дневник.
  Она собрала свою одежду и направилась к двери.
  – Мои вещи уже прибыли?
  Торп рассеянно кивнул:
  – Да-да. Ева все разложила в бежевой комнате.
  Кэтрин остановилась.
  – А где она?
  – Кто, Ева? – Питер пожал плечами. – Куда-то ушла.
  Неожиданно он на секунду вышел из задумчивого состояния.
  – Между прочим, я не люблю то синее платье. Оно холодное.
  – А кто тебя спрашивает?
  По балкону она перешла на другую сторону гостиной и оказалась возле огромного окна, совсем недавно устроенного в северной части комнаты. Питер последовал за ней. Держа одежду перед собой, Кэтрин смотрела на дождь, мягко падавший на землю в абсолютно безветренном вечернем сумраке. Торп встал рядом.
  – Чертовски красивый вид. Тебе нравится?
  – Я просто обалдеваю. Не от вида, а от того обстоятельства, что ты смог уговорить отца истратить целое состояние на то, чтобы прорубить это окно вопреки правилам. Вот что меня завораживает – то, что ты всегда получаешь все, чего хочешь, какими бы ни были твои капризы и сколько бы их исполнение ни потребовало времени, денег и забот от других людей.
  – А мне просто нравится вид. Не усложняй. Отсюда можно разглядеть даже Гарлем. Вон, видишь? Интересно, что делают сегодня вечером бедные? Может, то же, чем занимались мы?
  – Это глупо.
  – Да, возможно… И все же интересно. – Он отпил из стакана.
  – Иногда, Питер, мне кажется, что у тебя нет сердца, нет чувства социальной справедливости, нет чувства меры, нет…
  – Остановись! Нечего читать мне лекции. Я эгоцентрист и сноб. Я знаю. И я себе таким нравлюсь.
  Она пожала плечами и направилась в большую комнату.
  Торп крикнул:
  – Послушай, я быстренько одеваюсь и ухожу. Мне нужно кое с кем встретиться. Увидимся на ужине.
  – Не опаздывай, – сказала она, не оборачиваясь, и в ее голосе слышались нотки раздражения, если не злости.
  – Да мне ненадолго. Ты знаешь, где все лежит. Уйдешь сама.
  Она прошла в комнату для гостей и закрыла за собой дверь. Она подумала, что в этих огромных апартаментах нет ничего, что бы принадлежало ей безраздельно. Другая женщина на ее месте мучилась бы от ревности, но эта квартира не была жильем в обычном понимании слова. Это была конспиративная квартира и одновременно подобие филиала ЦРУ. И все, что здесь происходило, должно было рассматриваться именно с этой точки зрения.
  В квартире останавливались заезжие агенты, равно как и другие мужчины и женщины, чье положение и статус были для Кэтрин абсолютно непонятны. Она знала, что однажды они здесь содержали и допрашивали перебежчика, поэтому Кэтрин не могла попасть в квартиру в течение целого месяца.
  И хотя интерьер апартаментов был несколько старомоден, она знала, что квартира напичкана современной техникой, начиная от сложной системы защиты и кончая совершенными системами звукозаписи. Наверное, здесь была установлена и новейшая фотоаппаратура. Последний, третий этаж пентхауза был, видимо, заполнен электроникой. Кэтрин там никогда не была, но временами она слышала шум машин и чувствовала сотрясающие квартиру вибрации.
  Ей здесь не нравилось. Но здесь жил Питер Торп. То есть он жил здесь в те периоды, когда бывал в Нью-Йорке. И в последнее время таких периодов было все больше. А в данный момент она могла быть где угодно, но только рядом с ним.
  13
  Тони Абрамс оказался у старого кирпичного дома в фешенебельном квартале на Тридцать шестой улице. Для жителей Нью-Йорка, понимавших толк в ценах на недвижимость, этот квартал, расположенный на самой, пожалуй, дорогой земле в Америке, был олицетворением денег. «Если бы эти узкие ряды домов переместить в Бруклин, они могли бы показаться даже неказистыми», – подумал Тони.
  В отличие от кирпичных домов, парадные двери которых располагались над высокой лестницей в целях большей уединенности и для того, чтобы внизу оставалось место под служебные помещения, входная дверь этого дома находилась на уровне тротуара. По обе стороны двери горели газовые фонари, а слева было большое окно, забранное массивной чугунной решеткой. Этот дом больше напоминал о старой Филадельфии или Бостоне, чем о старом Нью-Йорке.
  Через небольшой прозрачный кружок запотелого окна Абрамс заглянул в маленькую гостиную. В камине горели дрова, а рядом сидели со стаканами в руках двое мужчин и две женщины. Мужчины были при черных галстуках. Тони узнал Джорджа ван Дорна, старшего компаньона фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз», и Тома Гренвила, который также вскоре должен был стать компаньоном фирмы. Женщины, обе в вечерних платьях, были скорее всего их женами. Жители пригородов, коротающие вечер в городском особняке фирмы.
  Абрамс три раза постучал дверным кольцом по черной двери. Дверь открыла привлекательная девушка лет двадцати пяти в черном сарафане и белом джемпере с воротником «хомут».
  – Мистер Абрамс?
  – Да.
  Она улыбнулась:
  – Пожалуйста, входите. Вы, по-моему, промокли. Меня зовут Клаудия.
  Тони заметил, что она говорит с каким-то акцентом, видимо, центрально-европейским. Абрамс вошел в прихожую, и девушка взяла его плащ.
  – А где ваша шляпа?
  – На столе у моего дядюшки.
  Она немного помедлила и сказала:
  – Ваши вещи наверху. Вы когда-нибудь раньше здесь бывали?
  – Если только в прошлой жизни.
  Она засмеялась и добавила:
  – Вторая дверь слева… Хотя, давайте я сама вам покажу.
  Она повесила плащ на крючок над батареей и повела Тони наверх.
  Они прошли мимо гостиной, а затем по узкому коридору с низким потолком. Лестница была немного покосившейся, как и весь дом, но для нынешнего времени идеально прямых домов это было шиком. Клаудия открыла дверь и впустила его в маленькую комнату, обставленную настоящим «чиппендейлом». Смокинг Тони покоился в коробке с надписью «Одежда напрокат от Мюррея», лежавшей на кровати с высокими ножками.
  Девушка сказала:
  – Халат на кровати. Ванная – напротив, а на туалетном столике вы найдете все необходимое для душа и бритья. Когда оденетесь, может быть, захотите присоединиться к ван Дорнам и Гренвилам за коктейлем. Могу я быть еще чем-нибудь полезна?
  Абрамс подумал, что она была достаточно сведущим человеком. Когда она поправляла свои каштановые волосы, он присмотрелся к ней повнимательнее.
  – Я не мог видеть вас в офисе?
  – Возможно, ведь я – клиент фирмы.
  – Вы сами откуда?
  – Что? А, я из Румынии. Теперь живу в этом доме.
  – В качестве гостя?
  – Я не чья-то любовница, если вы это имеете в виду. Я – политическая эмигрантка.
  – Я тоже эмигрант. Из Бруклина.
  Некоторое время они оценивающе разглядывали друг друга. Абрамс почувствовал, что с первого взгляда на нее в нем определенно забурлило желание. Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Затем покосился на Клаудию, которая открыто смотрела на него, и стал расстегивать рубашку. Сняв рубашку, он бросил ее на кровать. Его рука опустилась на ремень.
  – Вы остаетесь здесь?
  Она улыбнулась и вышла. Абрамс разделся догола и надел халат. Взяв бритвенный прибор, он вышел в холл. Ванная оказалась маленькой, похожей скорее на кладовку. Тони побрился, принял душ и вернулся в комнату. Он стал одеваться, ругая изо всех сил запонки и узкий воротничок. Мюррей, как и следовало ожидать, забыл про кожаные туфли, так что Тони придется идти на вечер в своих будничных ботинках, мало подходящих для такого случая. Он взглянул на себя в зеркало, висевшее на двери. Мучаясь с бабочкой, он подумал: «Надеюсь, что все остальные будут выглядеть не менее идиотски».
  Абрамс спустился вниз, в гостиную. Том Гренвил, симпатичный мужчина лет на пять младше Абрамса и примерно в тысячу раз богаче, обратился к нему:
  – Тони, сообрази себе что-нибудь в баре.
  Джордж ван Дорн ответил на вопрос, над которым, видимо, задумались обе женщины:
  – Мистер Абрамс долгое время проработал в полиции.
  Китти ван Дорн подалась вперед:
  – Как интересно! А почему вы выбрали именно эту профессию?
  Абрамс посмотрел на нее. Она была или намного моложе мужа, или усердно работала над собой: витамины, шейпинг, пластическая хирургия.
  – Я всегда хотел стать полицейским, – ответил Абрамс.
  Джоан Гренвил, симпатичная блондинка с веснушками, спросила его:
  – А где вы живете?
  Абрамс налил себе виски и ответил:
  – В Бруклине. – Ему показалось, что голос у нее был с придыханием.
  – А, значит, вы городской. Мы тоже. Мы живем в Скарсдейле. Это дальше Бруклина.
  – Дальше от чего?
  – Отсюда, от центра Вселенной. Я хочу переехать обратно в город, но Том меня не поддерживает. – При этих словах она взглянула на мужа, но он отвернулся.
  Абрамс пригляделся к ней повнимательнее. На ней было простое белое шелковое платье. Она скинула с себя туфли, и он отметил отсутствие педикюра, да и вообще она, видимо, мало пользовалась косметикой. Прекрасная фигурка. Симпатичная, богатенькая и даже, возможно, умненькая. Одним словом, вьющая ступень эволюции человека.
  Китти ван Дорн сказала:
  – А мы живем на Лонг-Айленде, в Глен-Коуве. Джордж часто бывает здесь, правда, Джордж?
  Джордж хмыкнул и направился к бару. Абрамс понял, что он уже успел достаточно выпить. Ван Дорн заговорил, делая себе коктейль:
  – Кимберли, я имею в виду Генри Кимберли-старшего, купил этот дом на пороге века, заплатив три тысячи долларов то ли Гамильтону, то ли Стьюезану… Никак не могу вспомнить точно. Как бы там ни было, Генри-младший прожил здесь несколько лет после женитьбы. Когда началась война, он перевез семью в Вашингтон. Затем он отправился за границу, и его убили. Чертовски жалко. – Он поднял стакан и выпил. – За Генри!
  Абрамс, стоя у камина, наблюдал, как ван Дорн допивает свой «бурбон», и спросил:
  – Генри Кимберли был офицером Управления стратегических служб, не правда ли?
  – Точно, – ответил ван Дорн, сдерживая отрыжку, – как и я. Где ваша комната, Абрамс?
  – Комната? А, вторая слева, на втором этаже.
  – Это была детская, комната Кейт. Мы с Генри любили заходить и болтать с ней. Генри любил эту девочку и ее сестру Энн.
  На его красном лице появилась грусть.
  – Война – это дерьмо, – добавил он.
  Абрамс кивнул. Беседа разгоралась.
  – Мой отец тоже работал в УСС. Целая группа сотрудников фирмы была завербована Биллом Донованом. Критики Донована поговаривали, что УСС расшифровывалось как: «Ух, слишком социально», – сказал, улыбнувшись, Гренвил.
  – А кто критиковал Донована? – спросил Абрамс.
  – В основном всякие придурки, вертевшиеся вокруг Рузвельта.
  Наступило длительное молчание, которое нарушил ван Дорн, налив себе еще порцию виски. Он сказал через плечо Абрамсу:
  – Сегодня вечером, я думаю, вам будет интересно.
  Китти ван Дорн издала звук, означавший, что она не разделяет мнение супруга. Том Гренвил помешал пальцем в своем стакане.
  – Вы знакомы с Кейт, не так ли? Она позвонила и сказала, что вы придете.
  – Да, – закурив, ответил Абрамс. Эта беседа казалась несколько странной. Никто из мужчин прежде с ним не общался, удостаивая лишь кивком в офисе. Хотя и сейчас в их отношениях чувствовалась снисходительность, но в целом они были настроены достаточно дружелюбно. Это напомнило Абрамсу его первую беседу в подвале мясного магазина Бари, куда его затащили, грозя начистить физиономию, и откуда он вышел уже «Красным дьяволом».
  Джоан Гренвил поднялась с кресла и опустилась на колени на коврик перед камином недалеко от Тони. Она взяла каминные щипцы и поправила дрова, затем повернулась и посмотрела на него.
  – Вы останетесь здесь на ночь, мистер Абрамс?
  – Просто Тони. – Он опустил глаза и увидел белый изгиб ее грудей и розовые соски. – Я не знаю, миссис Гренвил, а вы?
  – А мы останемся. Пожалуйста, зовите меня просто Джоан, – попросила она.
  Избегая взгляда Тома Гренвила, Абрамс направился к бару, хотя пить больше не хотел.
  – Кто-нибудь еще выпьет?
  Никто не ответил, а Джордж ван Дорн сказал:
  – Действительно, оставайтесь.
  – Не следует так поздно ехать на метро в Бруклин, – добавила Китти ван Дорн.
  – Я собирался поехать на такси, – сказал Абрамс.
  Опять молчание. Абрамс не знал, было ли это смешно или неловко, была ли это демократия в действии или просто вежливость знати. Они старались изо всех сил, но от их усилий у него начинала болеть голова. Джордж ван Дорн нашел окурок своей сигары в пепельнице и закурил.
  – Клаудия дала вам все необходимое?
  – Да, спасибо, сэр.
  – Отлично. – Он выпустил облако дыма. – Знаете, она наш клиент. Она не служанка или что-то еще в этом роде.
  – Она так и сказала.
  – Правда? – Он откинулся в своем кресле. – Ее дедушкой был граф Лепеску, лидер румынского движения Сопротивления во время немецкой оккупации. Я полагаю, что она и сама вроде как графиня. Здесь она проживет еще некоторое время.
  Абрамс посмотрел на Джоан Гренвил, сидевшую по-турецки на полу, с задранным на бедра платьем, и созерцавшую огонь. Абрамс вдруг представил себе уик-энд университетского женского клуба в Уэллесли или в Беннингтоне: много пива, еды, гитар и веселых голосов. На стульях разбросано лыжное снаряжение тысяч на пятьдесят, а на полу – лыжницы. Там были маленькие носики и соответствующие им маленькие груди, десятки розовых пальчиков без лака на ногтях и так много волос цвета соломы и голубых глаз, что можно было снимать «Деревню проклятых». За окном – огромное красное зимнее солнце, садящееся за заснеженный, покрытый березами холм, а в камине потрескивает огонь. Он никогда не видел подобного, но ведь не видел же он свою поджелудочную железу, хотя знал, что она была там, где ей положено быть.
  – Его схватили красные, – сказал ван Дорн.
  – Кого? – не понял Абрамс.
  – Графа Лепеску, деда Клаудии. Им не нравился его титул. Они его расстреляли. Семью отправили в лагерь на перевоспитание. Большинство его родственников умерли. Хорошая награда за борьбу с нацистами. Война – дерьмо. Я это уже, кажется, говорил?
  – Джордж, – заметила Китти ван Дорн, – пожалуйста, следи за своими выражениями.
  – Русские тоже дерьмо. Любят расстреливать людей. – Он допил виски. – После смерти Сталина остатки семьи Лепеску были выпущены из лагеря. Отец Клаудии пошел работать на фабрику, женился на фабричной девчонке. Она и родила Клаудию. Ее мать умерла несколько лет назад. Длительное время мы пытались вызволить Клаудию из Румынии.
  – Кто пытался?
  – Мы. В конце концов выцарапали девушку прошлой осенью. Сейчас пробиваем ей вид на жительство.
  – Зачем?
  Ван Дорн посмотрел на Абрамса.
  – Зачем? Мы их должники. Мы платим по счетам.
  – Кто эти должники?
  – «О'Брайен, Кимберли и Роуз».
  – А я думал, речь идет о вашей бывшей разведслужбе.
  Все молчали. Том Гренвил подошел к окну:
  – Машина уже ждет. Пойдемте?
  Ван Дорн посмотрел на часы.
  – Куда подевалась Клаудия? Ей требуется целая вечность, чтобы одеться.
  Абрамс поставил свой стакан на каминную полку.
  – Она что, едет с нами?
  – Да, – ответил Гренвил. – У вас какой столик?
  – Кажется, четырнадцатый.
  Брови у Тома Гренвила поползли вверх.
  – Значит, вы сидите с О'Брайеном и Кэтрин?
  – Разве?
  Ван Дорн уронил пепел с сигары в свой стакан.
  – Я тоже сижу за четырнадцатым. В этом году фирма заказала одиннадцать столиков. А раньше мы занимали и двадцать, и тридцать… – Он с силой воткнул окурок сигары в пепельницу. – Ну-ка, девушки, пойдите и поторопите нашу принцессу.
  В этот момент в гостиную вошла Клаудия. На ней было черное шелковое вечернее платье и серебристые туфельки. В руках она держала серебристую сумочку. Клаудия с улыбкой произнесла:
  – Ее высочество готовы. Дело в том, что горничные Ее высочества объявили забастовку. Ее высочество просит извинить ее.
  – Ты выглядишь потрясающе! – сказала Китти ван Дорн.
  Абрамс подумал, что мог бы поспорить на недельную зарплату, что кто-то должен был это произнести.
  Клаудия посмотрела на Тони:
  – Вы поедете в машине с нами?
  – Если там будет место.
  Ван Дорн громко сказал:
  – Места достаточно, едем.
  Все надели плащи и пальто и вышли на улицу. Вечер был холодным и влажным. У тротуара ждал громадный «кадиллак». Шофер открыл правую заднюю дверь. Абрамс забрался в машину последним и занял откидное сиденье, оказавшись лицом к тем, кто сидел сзади.
  Джордж ван Дорн быстро отыскал бар и налил себе виски.
  – Эта жидкость кажется вкуснее в любом передвигающемся аппарате – катере, самолете, машине…
  Китти ван Дорн посмотрела на него с укором:
  – Джордж, впереди еще такой длинный вечер.
  – Не такой уж длинный, если он будет пить так интенсивно, – вставила Джоан Гренвил. Она рассмеялась, и Тони заметил, как Том легонько толкнул ее ногой.
  Когда машина тронулась, ван Дорн поднял свой стакан:
  – За графа Илие Лепеску, майора Генри Кимберли, капитана Джона Гренвила и за всех тех, кого нет с нами в этот вечер.
  Пока лимузин ехал по Парк-авеню, все молчали. Клаудия подалась вперед и положила руку на ногу Тони. В полумраке машины в девушке, казалось, проглядывало что-то семитское, и он подумал, что связь с женщинами, черты лица которых чем-то напоминали его собственные, – это, видимо, рок. В его жизни не было и, вероятно, не будет места для таких, как Джоан Гренвил или Кэтрин Кимберли. «Что, может, и к лучшему», – подумал он.
  Джордж ван Дорн выглядел так, будто собирался провозгласить еще один тост. Но вместо этого он вдруг передал свой стакан Абрамсу:
  – Пожалуйста, поставьте на место.
  Жена ван Дорна одобряюще похлопала его по руке, как бы в награду за хороший поступок. Судя по всему, сам ван Дорн тоже был доволен, что удержался от соблазна приехать на ужин с солидно растраченными возможностями.
  Однако в выражении его лица было все же нечто такое, что не соответствовало образу рубахи-парня, каким он хотел казаться. Абрамс видел это «нечто» в глазах ван Дорна, в его манере вести себя наедине с О'Брайеном. Патрик О'Брайен не выносил дураков, а ван Дорн дураком определенно не был. Он входил в тот узкий внутренний круг фирмы, который Абрамс называл «теневым». Это была еще одна фирма «О'Брайен, Кимберли и Роуз». Она руководила источниками информации и имела свою шифрованную телексную связь. Джордж ван Дорн, один из немногих, имел доступ к комнате с табличкой «Архив».
  Абрамс зажег сигарету. Он считал, что хорошо разгадывает тайны. В этом был смысл его работы и его жизни. От самих тайн он не уставал никогда – он уставал от ответов на вопросы. Эти ответы, как правило, оказывались неинтересными, разочаровывающими и банальными.
  Если у Абрамса, как у детектива, и был недостаток, то он заключался в стремлении Тони воображать, что в конце каждого дела обязательно должно открыться что-то интересное и захватывающее, но мотивация человеческих поступков всегда была удручающе проста.
  И все же он несся по следу, ожидая ободряющего поглаживания по голове, втайне надеясь на то, что зверь будет покрупнее и, загнанный в ловушку, начнет бороться с ним с такой же изобретательностью, с какой уходил от погони. Тони Абрамс всегда мечтал о крупной дичи.
  Если проанализировать все данные, которые он собрал об этой фирме, особенно после первого мая, то возникают определенные подозрения, правда, косвенные и с трудом складывающиеся в общую картину. Машина замедлила ход, приближаясь к Штабу. Абрамс затушил сигарету в пепельнице. Сегодня вечером, вероятно, завеса тайны приоткроется. А в понедельник, День поминовения, когда Тони будет в русском особняке, он получит ответы на некоторые вопросы.
  Водитель вышел и открыл заднюю дверцу.
  Джордж ван Дорн объявил:
  – Последняя остановка.
  Абрамс выбрался из машины первым и пошел по дорожке, ведущей к зданию. У него было предчувствие, что дело Карбури не очередное случайное задание фирмы О'Брайена, а составная часть большой тайны.
  Карбури, «О'Брайен и компания», эти люди с Тридцать шестой улицы, УСС, Кэтрин Кимберли, Глен-Коув, намеки О'Брайена насчет чьих-то планов стереть Уолл-стрит с лица земли… Какая-то пестрая беспорядочная мозаика. Но Тони был уверен, что, если начать поворачивать ее по определенным правилам, все ее кусочки станут быстро складываться в нужную картинку.
  14
  Катрин аккуратно упаковала свою верхнюю одежду в чемодан. Бежевая комната для гостей все-таки отдавала каким-то запустением. И вообще вся квартира, пусть и роскошная, производила неуютное впечатление. У Кэтрин оставалось несколько минут перед тем, как начать одеваться к ужину. Она, обнаженная, легла в кровать, потянулась и зевнула.
  Квартира и мебель принадлежали приемному отцу Питера Торпа – Джеймсу Аллертону. Покойная мать Питера, Бетти, обставила квартиру еще до войны. Здесь было много антиквариата, а также оригинальных вещей, которые с течением времени тоже становились антиквариатом. На стенах висели подлинники Тернера, купленные в тридцатые годы, когда он был не в моде, а мир был не при деньгах. Имелись здесь скульптурные работы Родена и шикарные гобелены. Стоимость всего этого, вероятно, превышала миллионы долларов. Но, насколько знала Кэтрин, из квартиры, несмотря на поток постояльцев, никогда не пропала ни одна вещь, даже самое простенькое полотенце, поскольку квартирой пользовались лишь люди, имеющие отношение к одной и той же организации.
  Кэтрин подумала об экономке Еве, польке лет пятидесяти. Похоже было, что обслуживающий персонал в квартире периодически менялся вместе с изменениями в политических системах, происходившими в отдаленных странах. В последние годы здесь перебывало несколько полек. До этого были экономки из стран Юго-Восточной Азии. А еще раньше работали венгерки, кубинки, чешки. Как полагала Кэтрин, это были люди, сделавшие свой политический и моральный выбор в пользу противоположной системы. На родине они считались предательницами. Впрочем, им не доверяли полностью никакие спецслужбы, но организация была им чем-то обязана и платила долги. Зачастую эти женщины ничего не умели, и хозяйством занимались приходящие уборщицы и горничные, а экономки в основном писали какие-то отчеты и следили за гостями. Каждый раз, когда Кэтрин выходила из лифта, у нее сразу же возникало ощущение, будто ее разглядывают в увеличительное стекло. Кэтрин подошла к туалетному столику и поправила макияж, затем посмотрела на себя в настенное зеркало. Волосы у нее были растрепаны, а на шее красовалась небольшая царапина – результат страстных объятий с Питером.
  Кэтрин не любила эту квартиру, но понимала, что сейчас ей другого в отношениях с Питером не дано. В конце концов, ее не касалось то, что происходило здесь в ее отсутствие. Это имело отношение к национальной безопасности. Хотя, как сказать… Она подумала о третьем этаже.
  В ванной Кэтрин открыла шкафчик, достала оттуда бутылочку с антисептиком, ватку и протерла ранку на шее.
  Кэтрин услышала, как хлопнула входная дверь, и быстро прошла в спальню. Посмотрев в глазок, она увидела Питера Торпа, в вечернем костюме, быстро спускающегося по лестнице. Кэтрин хотела окликнуть Питера, но передумала.
  Через несколько дверей от спальни, на третий этаж квартиры, в мансарду, вела узкая лестница. Взяв из шкафа халат и накинув его на себя, Кэтрин вышла в холл. Она поднялась по лестнице и оказалась перед дверью, сделанной из какого-то пластика. В двери имелось два замка, судя по всему, сложных. Вполне вероятно, что она была оборудована сигнализацией. Поколебавшись немного, Кэтрин повернула ручку двери и толкнула ее. Дверь легко открылась, и Кэтрин остановилась на пороге.
  Комната и впрямь напоминала мансарду. Освещение было слабым, но на стенах укреплены были небольшие неоновые светильники, и под каждым находились приборы: телекс, коротковолновый приемник, несколько телевизионных мониторов, компьютер и что-то наподобие полиграфа. В дальнем углу стояло больничное кресло со свисающими с него крепежными ремнями. Глядя на него, Кэтрин почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки.
  Она не смогла определить назначение других приборов. Зайдя в комнату, она тихо прикрыла за собой дверь. Как только глаза Кэтрин привыкли к полумраку, она разглядела за столом перед одним из больших приборов какую-то склоненную фигуру. Человек поднялся и повернулся к Кэтрин. Та судорожно сглотнула и попятилась к двери.
  – Да?
  Кэтрин непроизвольно ойкнула. Это была Ева. Высокая, ширококостная женщина с длинными жесткими волосами. Она двинулась на Кэтрин, но к той уже вернулось самообладание.
  – Я просто хотела посмотреть, что здесь такое.
  – Мистер Торп вам разрешил? – Ева подошла еще ближе.
  – Я никогда его не спрашивала.
  – Думаю, вам здесь нечего делать. – Ева приблизилась вплотную к Кэтрин, которой пришлось посмотреть вверх, чтобы увидеть глаза польки. Она чувствовала себя застигнутой врасплох. Ей пришлось плотно обхватить себя руками, чтобы не распахнулся халат. Кэтрин собралась с духом:
  – А вам?
  – Я здесь работаю. На мистера Торпа. И не таким образом, как вы…
  – Что вы себе позволяете?
  – Извините… Мой английский… Видимо, мои слова прозвучали…
  – Всего хорошего. – Кэтрин собрала всю волю в кулак и повернулась к Еве спиной. Она потянулась к дверной ручке, опасаясь, что ее остановят. Но этого не произошло. Кэтрин открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
  Ева последовала за ней. Она достала из кармана передника ключи и быстро закрыла дверь на оба замка. Затем догнала Кэтрин на лестнице.
  – Вам не следовало заходить в эту комнату.
  Кэтрин не ответила. Она продолжала спускаться нарочито медленно.
  – Существование этой комнаты – секрет. Государственная тайна. Разве мистер Торп вам не говорил об этом?
  Кэтрин снова ничего не сказала. Она дошла до балкона и повернулась к Еве. Та стояла, возвышаясь над американкой почти на голову. Кэтрин непроизвольно приняла оборонительную позу. Судя по всему, Ева поняла это. По ее тонким губам пробежало подобие улыбки. Голосом учителя, выговаривающего нашкодившему ученику, она сказала:
  – В моей стране вас расстреляли бы за шпионаж.
  – Сейчас мы не в вашей, а в моей стране.
  Ева, казалось, на секунду задумалась:
  – Да. Но я обязана доложить.
  – Делайте, черт возьми, все, что вам угодно. – Кэтрин быстро прошла мимо польки в свою спальню. Она закрыла дверь, посмотрела в глазок и очень близко от себя увидела лицо экономки, уставившейся на дверь спальни. Немного подумав, Кэтрин с силой щелкнула задвижкой.
  Кэтрин села на краешек кровати. Она была в ярости. Как ее унизили! Никогда больше она не будет заниматься любовью в этой квартире. А лучше всего, если ноги ее больше здесь не будет. Взгляд Кэтрин остановился на бутылке «Принцесса Гави», стоящей на ночном столике. Она зубами вытащила пробку, налила вино в бокал с тонкой ножкой и залпом осушила его, затем опустилась в шезлонг и закрыла глаза. Нужно все обдумать. Нет, пожалуй, не приходить сюда вообще – это уж слишком. В конце концов, Питеру-то она может доверять. Кроме того, ее разбирает любопытство. Ведь намекал же ей О'Брайен, что находит самого Питера и то, чем он занимается, немного странным.
  Нет, ко всему этому должен быть ключ. Главный ключ, открывающий все двери, все замки, все сейфы. А там, внутри, – тайны и шифры, останки людей и скандалы. Создается такое впечатление, что об этом ключе известно всем: О'Брайену, Питеру, Джеймсу Аллертону, сестре Энн, ее жениху Николасу Уэсту… О нем известно ее отцу, известно полковнику Карбури. Эта тайна похожа на семейный секрет, о котором взрослые ничего не говорят детям, но те все равно на эмоциональном уровне ощущают факт его существования. Сегодня вечером будет семейный совет, и сегодня маленькая Кейт обо всем узнает.
  15
  Питер Торп вошел в бар, расположенный на втором этаже «Университетского клуба», и подошел к стойке.
  – Добрый вечер, Дональд.
  – Добрый вечер, мистер Торп, – улыбнулся бармен.
  – Извините за случившееся.
  – Что вы, нет проблем.
  – Помню, я смотрел на себя вон в то зеркало… И вдруг почувствовал, что меня подхватило страшным ураганом… Правда, другие посетители этого урагана не заметили.
  Бармен рассмеялся:
  – Что будете пить?
  – Только минеральную.
  Бармен опять рассмеялся и налил в стакан «Перье». Торп подтянул к себе «Таймс» и пробежал глазами по заголовкам.
  – Боже мой, сколько убийств в этом городе! Ужасно.
  – Да. Но в большинстве случаев и убийцы, и жертвы – знакомые люди. Вы знали это? Кстати, в основном это всякие «банджос» и «бонгос».
  – «Банджос» и «бонгос»?
  Дональд усмехнулся, протирая стакан.
  – Ага. – Он взглянул на помощника официанта, убирающего грязную посуду. У того была явно латиноамериканская внешность. – Черномазые и пуэрториканцы. «Банджос» и «бонгос». – Он подмигнул.
  Торп улыбнулся в ответ.
  – У вас, Дональд, богатый словарный запас. Ваше здоровье. – Он поднял свой стакан. – Кстати, нет ли у вас каких-либо данных в отношении человека по имени Карбури? Должен был остановиться здесь, но…
  Дональд быстро провел пальцем по стопке карточек.
  – Нет, нету.
  – Англичанин. Пожилой, высокий, худощавый, с усами.
  – А, Эдвардс. Частенько заходит сюда.
  – Он здесь примерно со среды?
  – Да, да. Эдвардс. – Он снова просмотрел карточки. – Номер 403. Был здесь десять-пятнадцать минут назад. Выпил и ушел.
  – На нем был смокинг?
  Дональд почесал в затылке.
  – Нет… Нет, он был в твидовом пиджаке. – Судя по всему, Дональд только что заметил на Торпе вечерний костюм.
  – Идете на вечеринку, мистер Торп?
  Питер свернул газету.
  – Дональд, вы когда-нибудь слышали об УСС?
  Бармен отрицательно покачал головой.
  – Вторая мировая война, – подсказал Торп.
  В глазах Дональда была пустота.
  – А о КГБ? О МИ-6? – спросил Питер.
  – КГБ… А, конечно, русские шпионы. МИ-6.. Что-то знакомое.
  – А СС?
  – Да, знаю, это нацисты.
  Торп улыбнулся:
  – Никогда не задумывались?
  – О чем?
  – Ну, о жизни. О героях и предателях. О добре и зле, о закатившейся славе, о жертвах, о долге, о чести, о своей стране, о памяти человеческой… Память не всегда добра, Дональд.
  Этот поворот в разговоре Дональду не понравился.
  – Да-а.
  – Сегодня вечер в честь ветеранов УСС. Управления стратегических служб, предшественника ЦРУ. – Торп показал на первую полосу газеты. – Вот туда и собираюсь. Там они будут вспоминать. Они помнят слишком много. Это опасно.
  – Значит, вы услышите президента?
  – Именно. – Торп толкнул запечатанный конверт через стойку. – Окажите мне услугу, Дональд. Обзвоните клуб – бильярдные, библиотеку и прочее – и постарайтесь разыскать Эдвардса. Когда найдете, передайте ему вот это.
  Дональд положил конверт за стойку.
  – Да, конечно. А может, оставить в его ячейке у портье?
  – Нет, я хочу, чтобы вы вручили это ему лично. И до того, как он уйдет отсюда. Можете даже позвонить ему в номер. Не исключено, что он сейчас переодевается к ужину. Но моего имени не упоминайте, хорошо?
  Торп заговорщически подмигнул. Дональд как бы с пониманием подмигнул в ответ, хотя явно был немного в замешательстве.
  Легким движением пальцев Торп отправил через стойку десятку. Дональд ловко подхватил ее и сунул в карман.
  – Время не ждет, – несколько патетически произнес Торп, слезая с высокого стула. – Вы, конечно, знакомы с творчеством Элиота.2 «Время нынешнее и прошедшее – оба существуют в будущем, а будущее заключено в прошлом». Так вот, Дональд, это будущее не за горами. Могучая волна будущего, которая началась, как легкая рябь, сорок лет назад, скоро смоет нас с лица земли. Я даже могу назвать вам точную дату – четвертое июля. Вот увидите. И запомните, кто вам это сказал.
  – Хорошо, мистер Торп. Приятно провести вам вечер.
  – Боюсь, у меня на сегодня другие планы.
  * * *
  Торп выглянул из окна такси. Автомобили еле ползли по Парк-авеню. Впереди была большая пробка. Полицейские на лошадях гарцевали по обе стороны улицы ближе к тротуарам. Начался легкий дождь. На левой стороне Парк-авеню, между Шестьдесят шестой и Семьдесят седьмой улицами, как раз напротив штаба Седьмого полка, несколько сот демонстрантов, отгороженные полицейским кордоном, выкрикивали лозунги.
  – Что тут происходит, черт возьми? – спросил таксист.
  – Здесь будет выступать президент.
  – Боже! Что же вы мне раньше не сказали? А перед кем?
  – Передо мной. А я опаздываю. Я пойду пешком.
  Он заплатил, вышел из такси и пошел по запруженной машинами улице. Возле входа в Штаб машины были припаркованы в два-три ряда. Демонстранты напротив размахивали антиядерными лозунгами и пели песню шестидесятых годов:
  
  Скажи, мой друг,
  Мне много раз,
  Что скоро уж не будет нас,
  Что смерть придет…
  
  Торп злорадно ухмыльнулся:
  – Считайте, что она уже пришла, ублюдки.
  Он прошествовал сквозь шпалеры полицейских и подошел к Штабу. Подняв голову, он осмотрел столетнее здание, построенное из кирпича и гранита. Раньше вечера в честь ветеранов УСС проводились, как правило, в «Уолдорф-Астории», но с ростом международной напряженности они были перенесены сюда, что должно было демонстрировать воинственность нации. В небо упирались грозные башни, а на окружающих смотрели угрюмые бойницы. Однако в целом создавалось впечатление чего-то искусственного, как от парадной формы почетного караула: сидит хорошо, а для боя неудобно.
  Торп поднялся по лестнице и вошел в здание через массивные двустворчатые дубовые двери.
  Стены вестибюля были обиты сплошными деревянными панелями и украшены монументальными портретами известных полководцев. С высоченных потолков свисали выцветшие и обожженные полковые знамена. Огромные напольные канделябры были настоящим антиквариатом. Вообще, все выглядело очень аристократично. «Университетский клуб» значительно поблек в глазах Питера.
  Припозднившиеся гости спешили мимо Торпа, а вокруг стояли десятки агентов секретной службы в темных костюмах. Пиджаки у многих были по-старомодному непомерной длины, наверняка под ними прятались автоматы «узи» или короткоствольные помповые ружья.
  Полицейский указал Торпу направо, и он пристроился в хвост очереди, ожидавшей проверки на металлодетекторе. Наконец Питер прошел через рамку под пристальными взглядами людей из секретной службы.
  За детекторами открывался широкий, украшенный флагами коридор, от которого в обе стороны отходили красивые залы, соединенные в анфиладу. В гардеробе Торп сдал свой плащ. Затем прошел в один из залов с обильно накрытыми столами, где уже убирали аперитивы. Торп нашел нетронутый мартини и выпил.
  – Плохой тон – опаздывать к президенту, Питер.
  Торп обернулся и увидел подходящего к нему Николасв Уэста.
  – Было бы хуже прийти раньше и к тому же трезвым.
  – Ты только что приехал? – спросил Уэст.
  – Да, а ты?
  – Я застрял в аэропорту, – ответил Николас. Питер предложил:
  – Слушай, а почему бы нам не смыться отсюда? Я знаю превосходный стриптиз на Сорок шестой Западной. Там наверху есть симпатичный бордельчик.
  Уэст попытался засмеяться, но щеки у него зарделись. Торп внимательно рассматривал приятеля. Даже в вечернем костюме и черном галстуке он ухитрялся выглядеть так, будто был в своем всегдашнем твидовом мятом пиджаке. Ему шел сорок второй год, но на вид Торп не дал бы ему и тридцати. Он преподавал историю в Вашингтонском университете, когда в 1967 году Ричард Хэлмс, тогдашний директор ЦРУ, поручил ему и еще нескольким молодым историкам работу по составлению всеобъемлющей истории УСС и ЦРУ. Это секретное задание превратилось в бесконечный проект, руководителем которого и был назначен Уэст.
  Торп взял еще один мартини с подноса и сделал глоток.
  – Ну, как книга, Ник?
  Уэст пожал плечами:
  – Постоянно появляются какие-нибудь новые данные, и все приходится переписывать заново.
  Торп кивнул.
  – Да, такие сведения могут доставлять немало неприятностей. Вы нашли издателя?
  – Два тома уже в печати, – улыбнулся Уэст.
  – А как насчет продажи?
  – Сто процентов. Отпечатано по десять экземпляров каждого тома, и набор уничтожен. Конечно, один экземпляр пошел директору, еще один – в мой отдел. – Взглянув на Торпа, Уэст добавил: – Дальнейшее распределение копий уже само по себе секретно.
  – Может, пришлешь мне экземплярчик?
  – А ты достанешь разрешение директора?
  – Конечно. Какие именно два тома вышли из печати?
  – Период УСС, с сорок второго по сорок пятый годы, и два года, предшествовавших образованию ЦРУ в сорок седьмом. – Он огляделся и увидел, что никого, кроме официантов, в гостиной не осталось. – Ну что, пойдем?
  – Не торопись. – Торп допил мартини и повернулся к Уэсту. – Я все же хотел бы кое-что из этого увидеть. Могу подсоединить твой компьютер к своему.
  Уэст внимательно посмотрел на него.
  – Если тебе это действительно необходимо и у тебя будет соответствующее разрешение, я покажу тебе все, что захочешь.
  Торп покачал головой.
  – Нет, такие вещи лучше делать чисто по-дружески.
  – Я подумаю об этом.
  – Отлично. – Торп закурил и присел на краешек длинного стола. Он знал, что Уэст начинает нервничать из-за опоздания, поэтому вести с ним дело становилось легче.
  Торп пригляделся к этому бесцветному человеку. Характер работы Уэста и его природное любопытство сделали его одной из самых осведомленных фигур в ЦРУ. Кто-то сказал, что если бы появилась возможность выбирать объект допроса – президент, директор ЦРУ или Николас Уэст, – они остановились бы на Уэсте. Питер щелчком отправил окурок в камин.
  – Моя фамилия тебе никогда в твоих материалах не встречалась?
  Уэст отвел глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд Торпа, и направился к двери, ведущей в главный зал.
  – Пойдем, Питер.
  Торп спрыгнул со стола и пошел следом.
  – Тебе не действует на нервы вся эта деликатная информация, хранящаяся у тебя в голове?
  – Да. Уже многие годы я не могу спокойно спать.
  Он открыл дверь и оказался перед тяжелыми портьерами, которыми закрывали вход. Офицер из секретной службы попросил его предъявить приглашение, и Уэст показал карточку. Охранник нашел его фамилию в списке гостей и пропустил Ника взмахом руки. Торп тоже показал свое приглашение и прошел вслед за Уэстом.
  Он остановился у портьер и сказал:
  – Кажется, показалось высшее руководство. Последняя возможность смыться, Ники.
  Уэст покачал головой и собрался было пройти дальше, когда Торп положил ему руку на плечо.
  – Подожди, парень, начинается торжественная часть.
  Уэст остановился. Он почувствовал, как Торп сжимает его плечо все крепче и крепче. С Питером Торпом ему было как-то неуютно. У этого человека все было чрезмерным: он был слишком властен, слишком привлекателен, слишком богат. Но, как ни странно, что-то притягивало к нему Уэста.
  – За тобой есть сегодня наблюдение? – поинтересовался Торп.
  – Наверное, – пожал плечами Уэст.
  – Ты их видишь?
  – Иногда.
  – Хорошо, я их вычислю. Потом мы оторвемся и сходим в местечко, о котором я говорил.
  – Их не волнует, хожу ли я по борделям. Их вообще ничего не будет волновать до тех пор, пока я не соберусь отвезти какой-нибудь чемоданчик в советское посольство. Или не куплю билет в путешествие в никуда.
  – Приятно слышать, что ты еще можешь по этому поводу шутить.
  Уэст взглянул на Торпа.
  – Насколько я могу судить, сегодня за мной ведешь наблюдение ты.
  – Нет, не я, Ники.
  – Я так и думал, – улыбнулся Уэст.
  За последнее время он несколько раз допускал профессиональные ошибки, ведя с Торпом слишком откровенные служебные разговоры. Но вот присоединяться к шалостям Торпа он не хотел. Торп был другом, но и соблазнителем тоже. Он соблазнял одинаково и мужчин, и женщин. Уэст чувствовал, что Торпу нужна часть его души, хотя и не мог понять зачем.
  – Пока ты со мной, Николас, с тобой не случится ничего плохого, – сказал Питер.
  – Пока я с тобой, ничего хорошего со мной тоже не случится.
  Торп засмеялся, но тут же выражение его лица изменилось. Он обнял Уэста за плечи и притянул к себе, тихо прошептав на ухо:
  – Они собираются тебя схватить. Ты им нужен в Москве, и они тебя достанут.
  Уэст обернулся к Торпу:
  – Нет. Контора меня оберегает.
  Торп заметил, как сильно Уэст побледнел. Он грустно улыбнулся и покачал головой:
  – Они не могут охранять тебя вечно, и им это прекрасно известно. Более того, они даже не хотят охранять тебя, потому что ты, мой друг, знаешь слишком много. Когда кончится срок твоего контракта, они не станут морочить себе голову проблемой с твоими новыми установочными данными. Они, скорее, просто уберут тебя. Это их методы. Да хранит тебя Господь, Ник, но твоя судьба висит сейчас между Москвой и Арлингтонским кладбищем.
  Уэст почувствовал, что у него пересохло во рту. Он инстинктивно прижался к Торпу. Тот похлопал Уэста по спине:
  – Я смогу помочь тебе. У нас есть еще немного времени.
  Часть третья
  Встреча
  16
  Питер Торп и Николас Уэст вошли в главный зал, который на самом деле был спортивным залом, высотой с четырехэтажный дом, а по площади – больше футбольного поля. Наклонный потолок с большими сводчатыми окнами был укреплен чугунными балками.
  Зал ярко освещали огромные люстры. По обеим его сторонам возвышались ступенями ряды для сидения, способные вместить тысячу человек. Торп вгляделся в затемненную верхнюю часть этих рядов прямо над помостом. Там не было гостей, зато через каждые тридцать футов стояли сотрудники секретной службы с биноклями. Торп знал, что на скамейках перед ними лежали винтовки с оптическим прицелом.
  Питер осмотрел зал. Над помостом висели три флага: американский, британский и французский, а также выполненный в коричневых тонах большой портрет человека, создавшего УСС, – генерала Уильяма Донована, Дикого Билла.
  Торп насчитал около двухсот столиков, накрытых голубыми скатертями и сервированных серебром, фарфором и хрусталем.
  – Где наш столик? – спросил Торп.
  – Номер четырнадцать, у самого помоста.
  Торп посмотрел на помост, расположенный у северной стены. Он узнал Рэя Клайна, бывшего заместителя директора ЦРУ по информации и офицера УСС в прошлом.
  Почетный караул морских пехотинцев внес знамя, и все гости поднялись. Военный оркестр заиграл национальный гимн. Около двух тысяч человек разом запели.
  Уэст встал по стойке «смирно» и тоже запел. Торп опять посмотрел на помост. Слева от Клайна стоял Майкл Бэрк – бывший офицер УСС и бывший президент команды «Янкиз» и корпорации «Мэдисон Скуэйр-гарден». За Бэрком он увидел Чарльза Коллинвуда, журналиста и летописца операций УСС во время войны, а рядом с ним стояла Клэр Бут Льюс. Слева от нее – Ричард Хэлмс, также бывший сотрудник УСС и бывший директор ЦРУ, человек, привлекший Уэста к работе в конторе. Торп обернулся к Николасу:
  – Вон твой старый босс, Ник. Не забудь поблагодарить его за работу.
  Уэст перестал петь и пробормотал что-то нецензурное.
  Торп улыбнулся:
  – Он уже выбрался, а ты все еще повязан.
  Гимн кончился и заиграли «Боже, храни Королеву».
  Торп заметил:
  – Эй, это напоминает мне о полковнике Рандольфе Карбури, знаешь его?
  Уэст стоял, заложив руки за спину.
  – Я слышал о нем, а что?
  – Он тоже будет здесь сегодня.
  Уэст кивнул. Оркестр доиграл британский гимн и начал «Марсельезу». Торп увидел на сцене, сбоку от Президента Соединенных Штатов, Джефри Смита, президента Союза ветеранов УСС, и своего отца Джеймса Аллертона, почетного гостя. Слева от Аллертона стоял Билл Кейси, бывший офицер УСС и нынешний глава ЦРУ. Рядом был Уильям Колби, служивший в свое время в УСС и возглавлявший недавно ЦРУ.
  Торп отметил вслух:
  – Ребята неплохо сохранились.
  Доиграли французский гимн, и архиепископ Нью-Йорка начал молитву.
  Торп спародировал слова молитвы:
  – Господи Боже, спаси нас от оборотней в ночи. – Он обернулся к Уэсту: – Ты в последнее время слышал их вой?
  Уэст ничего не ответил.
  Архиепископ закончил чтение молитвы, и все сели на свои места. Джефри Смит начал свою приветственную речь.
  – Я не хотел тебя напугать, – сказал Торп Уэсту.
  Уэст чуть не расхохотался:
  – Ты меня до ужаса испугал. – Ник взглянул на Питера. – У меня неприятности?
  – Совсем нет. Просто над тобой нависла смертельная опасность.
  – И какая же?
  – Извини, секрет. Но ты, наверное, догадываешься. Что касается КГБ, то тебе следует быть максимально осторожным. Что же касается конторы, то ты должен подумать о страховке. Понимаешь меня?
  – Что-то вроде: «В случае моей преждевременной кончины или исчезновения следующие документы и письменные показания, данные под присягой, направляются в редакции „Нью-Йорк таймс“ и „Вашингтон пост“…»
  – Вот-вот.
  Уэст кивнул.
  – Я помогу тебе с деталями, – сказал Торп.
  – В обмен на что?
  – Всего лишь на твою дружбу. – Он улыбнулся и взял Уэста за руку. – Пойдем лицезреть гнев леди, которую заставили ждать. Бери удар на себя. Я и так уже весь в дерьме.
  Кэтрин Кимберли с неудовольствием посмотрела на приближающегося Торпа.
  – Ник застрял в аэропорту, – сказал Торп, чмокнув ее в щеку.
  – Извините, это моя вина, нужно было провести важный разговор. Как дела, Кейт? – Уэст наклонился и поцеловал ее.
  Кэтрин взяла его за руку и улыбнулась:
  – Ты разговаривал с Энн?
  – Вчера вечером. С ней все в порядке. Шлет тебе привет.
  Уэст оглядел столик и поздоровался за руку с О'Брайеном:
  – Мистер О'Брайен, очень рад снова видеть вас.
  Николас взглянул на Патрика О'Брайена. Ему было шестьдесят с лишним, но светлые, лишь слегка тронутые сединой волосы, розоватое лицо и живые светло-голубые глаза делали его моложе. Уэст знал, что О'Брайен очень следит за собой и, как говорили, даже прыгает с парашютом, причем часто – лунными ночами, как привык еще в «оккупированной Европе». О'Брайен кивнул на пару, сидевшую за столом:
  – Вы оба, конечно, знаете Китти и Джорджа ван Дорнов.
  Торп и Уэст поприветствовали их и заняли свои места. Кэтрин указала на мужчину, сидевшего напротив нее:
  – А это мой друг Тони Абрамс. Он работает в нашей фирме.
  Абрамс поздоровался за руку с Уэстом. Он протянул руку и Торпу, но тот наливал себе водку из бутылки «Столичной». Торп взглянул на Абрамса.
  – Да, мы уже встречались.
  Затем он поднял бокал с кристально прозрачной жидкостью.
  – Кто-то мудро вспомнил о моей любви к русской водке. Ваше здоровье!
  Он залпом осушил половину бокала и выдохнул, затем обратился к присутствующим:
  – Вам может показаться странным, что такой патриот и боец холодной войны, как я, пьет русскую водку. – Взглянув прямо на Абрамса, он продолжил: – Я пью русскую водку подобно тому, как наши предки пили кровь своих врагов.
  – В знак презрения или для храбрости? – спросил Абрамс.
  – Ни то ни другое, мистер Абрамс. Мне просто нравится ее вкус. – И он, засмеявшись, облизал губы.
  – Если насчет крови, то у вас она на правой манжете, мистер Торп, – заметил Абрамс.
  Питер Торп опустил бокал и посмотрел на свою манжету. Красновато-рыжее пятно запеклось возле запонки из оникса. Он потер его пальцами и спросил:
  – Похоже на кровь, правда?
  – Да, похоже, – ответил Абрамс.
  Кэтрин обмакнула кончик салфетки в стакане с водой.
  – Сотри, пока не въелось.
  Торп улыбнулся, беря салфетку:
  – Для женщин всего мира характерны три фразы: «Вынеси мусор», «У меня болит голова», и «Сотри, пока не въелось».
  Он промокнул пятнышко и заметил:
  – Определенно кровь.
  – Ты что, порезался? – спросила Кэтрин холодно.
  – Порезался? Да нет.
  Джордж ван Дорн заметил с другого конца стола:
  – Тогда, мистер Торп, учитывая вашу профессию, вы, вероятно, порезали кого-то другого. – Он улыбнулся.
  Торп ответил ему также улыбкой. В разговор вмешалась Китти ван Дорн:
  – Может быть, это кетчуп?
  Торп скорчил гримасу и закатил глаза:
  – Кетчуп? Мадам, я с детства смотреть не могу на кетчуп. Кэтрин наверняка думает, что это губная помада, но я должен оправдаться. Это – кровь. Я могу различить кровь, когда я ее вижу. – Взглянув на Абрамса, он добавил: – Вы очень наблюдательны, мистер Абрамс. Вам бы надо работать детективом.
  – Я им и был.
  Группа курсантов академии Уэст-Пойнт собралась у помоста и начала исполнять попурри из модных песен.
  Торп обратился к Абрамсу, стараясь перекричать пение:
  – Ваши родители случайно не были большевистскими агитаторами? Леон и Руфь Абрамс? Их, часом, не арестовывали за организацию стачки и беспорядков на швейной фабрике?
  Абрамс уставился на Торпа. Его родители действительно имели определенную известность в профсоюзных кругах, и их имена, возможно, даже упоминались в некоторых книгах, посвященных рабочему движению. Но они не были настолько знамениты, чтобы Торп мог о них знать.
  – Да, Леон и Руфь – это мои родители. Вы что, занимаетесь рабочим движением?
  – Нет, сэр. Я занимаюсь красными.
  Под столом Кэтрин пнула Торпа ногой. Питер сказал, обращаясь к ней:
  – Это очень интересно. И очень романтично. Тони – сын народных героев Америки. – Он повернулся к Абрамсу. – Кстати, а почему Тони?
  Абрамс слегка улыбнулся:
  – Мое настоящее имя Тобиас. Уменьшительное от него Тоби. Но там, где я вырос, были распространены имена типа Дино и Вито. Так Тоби превратилось в Тони.
  – Америка! Этот великий сплав наций. И вы удачно сюда вплавились.
  Над столом повисло неловкое молчание. Затем Торп спросил:
  – Ваши родители все еще коммунисты, мистер Абрамс?
  – Они умерли.
  – Сочувствую. А вы унаследовали их взгляды?
  – Родители моей матери в годы Великой депрессии вернулись в Россию. Они попали под сталинские чистки. Видимо, погибли в лагерях.
  – Это, наверное, подорвало веру ваших родителей в справедливость и всеобщее братство, к которым якобы ведет революция?
  – Вполне вероятно. – Абрамс закурил. – Родители моего отца, которые из России никогда не уезжали, были уничтожены нацистами где-то в 1944 году – примерно в то же время, когда от рук немцев погибли и ваши настоящие родители, мистер Торп. В мире так много совпадений.
  Торп в упор посмотрел на Абрамса:
  – Откуда вы узнали про моих родителей?
  – Прочел. Я занимаюсь историей УСС.
  Питер налил себе еще водки и снова взглянул на Абрамса.
  – Вы знаете, Абрамс, вы можете очень подойти этой конторе.
  – Меня никто туда не приглашал.
  – О, не сомневайтесь, пригласят. А вы думаете, зачем вас сюда позвали? Вы думаете, почему…
  Кэтрин перебила Торпа:
  – Питер, ты не встретил по дороге сюда полковника Карбури? Его что-то не видно.
  – Я вряд ли бы его узнал. Для меня все англичане на одно лицо. – Торп поигрывал палочкой для размешивания коктейлей. – Может, он где-то задержался? – Торп откинулся на стуле и, казалось, ушел в себя.
  Курсанты окончили пение, и официанты стали разносить первое блюдо.
  – Вы работаете с Кейт? – спросил Уэст у Абрамса.
  – Я технически помогаю готовить выездные дела.
  – Мистер Абрамс в июле будет сдавать экзамены на звание адвоката, – добавила Кэтрин.
  – Ну что ж, пожелаю вам удачи, – сказал Уэст. – Моя невеста – сестра Кэтрин, Энн, – тоже адвокат. Она работает на американскую компанию в Мюнхене.
  Торп очнулся от своих мыслей и выпрямился на стуле:
  – Она работает на Агентство национальной безопасности, Абрамс. Вообще в этой семье полно шпионов.
  Кэтрин холодно сказала:
  – Ты сегодня в необычайно плохом настроении, Питер. – Она встала. – Извините, мистер Абрамс, вы не проводите меня в гостиную?
  Абрамс поднялся и последовал за ней. Торп, похоже, не обратил на эту сцену никакого внимания. Он проворчал:
  – Весь зал полон шпионов. Знаете, как определить, что рядом с вами шпион? – Он поднял тарелку с салатом. – Салат сразу вянет.
  Китти ван Дорн объявила, что она и ее муж обойдут столы. Затуманенные алкоголем глаза Джорджа ван Дорна вдруг прояснились, и он сказал Торпу:
  – Ты останешься здесь и будешь наблюдать за церемонией награждения своего отца. Я прослежу, чтобы ты никуда не ушел. – Он взял жену под руку, и они удалились.
  Торп сделал вид, что проигнорировал замечание ван Дорна.
  – Передайте мне «Столичную», пожалуйста, – попросил он О'Брайена.
  О'Брайен серьезно посмотрел на Торпа.
  – Тебе хватит, Питер. Нам нужно еще обсудить кое-какие важные дела.
  Их взгляды встретились, и Торп опустил глаза.
  – Думаю, мне надо поесть. – Он уткнулся в свою тарелку с лососиной.
  О'Брайен, Уэст и Торп ели молча. Уэст искоса наблюдал за Торпом. Мысль о том, что в скором времени они станут свояками, отнюдь не была ему неприятна. И все же этот Торп довольно странная личность. Его полное имя было Питер Жан Бруле Торп. Оно досталось ему от родителей – американца отца и француженки матери, которые были агентами УСС. Уэст считал, что тяга Кэтрин к Торпу вполне объяснима с учетом известных совпадений в их биографиях, хотя характерами они сильно отличались друг от друга.
  Торп поднял глаза от тарелки:
  – Сейчас мне получше.
  О'Брайен наклонился к Уэсту:
  – Питер рассказал вам о деле Карбури?
  – Он сказал только, что полковник Карбури в Нью-Йорке.
  – Я тоже не знаю всех деталей, – вставил Торп.
  О'Брайен кратко рассказал им о происшедшем за день и добавил:
  – Кэтрин и я полагаем, что это имеет отношение к «Талботу».
  Уэст кивнул.
  – Питер упоминал об этом.
  О'Брайен посмотрел на Торпа:
  – А ты об этом тоже услышал от Кэтрин?
  Торп покачал головой:
  – Да… Нет… Я сам сделал такой вывод на основании письма леди Уингэйт.
  – Понятно.
  Торп быстро добавил:
  – Подробности мы должны получить от Карбури, и он должен был бы сейчас находиться в этом зале. Я думаю, что Абрамс завалил дело.
  – Кэтрин и Абрамс действовали очень осторожно, – жестко бросил О'Брайен. Он оттолкнул от себя тарелку. – Карбури мог счесть это место неподходящим для передачи. Не удивлюсь, если получу известие о том, что он каким-то образом назначит встречу в более спокойной обстановке.
  Торп вставил:
  – Сегодня вечером это здание – безопаснейшее место в Америке. Кроме того, я думаю, что чисто эмоционально ему хотелось бы побывать на этом мероприятии.
  О'Брайен медленно кивнул:
  – Да, пожалуй… Может, он еще в своем клубе. Хотя ведь мы оставили записку для него на имя Эдвардса.
  Торп улыбнулся.
  – Черта с два ответил бы я на любую записку, находясь на задании.
  О'Брайен вновь кивнул.
  – И все же давайте остановимся на том, что он просто предпринял дополнительные меры предосторожности и даст о себе знать в определенное время. Можно, конечно, предположить…
  – …что события развиваются по неблагоприятному сценарию, – сказал Торп. – Мой опыт указывает на то, что опаздывающие люди чаще всего оказываются мертвыми людьми. Конечно, можно допустить и похищение… – Торп вгрызся в стебель сельдерея.
  Подошли Кэтрин и Абрамс. Трое мужчин, сидевших за столом, встали.
  – Я связалась с агентством Бэрка, – сказала Кэтрин. – Детективы вроде бы довели Карбури до этого здания… Или им кажется, что довели… Один из детективов оказался достаточно честным и признался, что мужчина, которого они вели, – пожилой, высокий, худой и с усами – мог и не быть тем человеком, на которого им указал служащий клуба. Когда они разглядели его здесь, в вестибюле, им показалось, что это подставка. Правда, у мужчины имелось приглашение, он даже направился к рамке металлодетектора. Дальше детективы следовать не могли и сразу же связались с агентством для доклада.
  – Я же говорил, что все англичане на одно лицо, – вставил Торп.
  Все сели. О'Брайен задумчиво произнес:
  – Видимо, Карбури прибегнул к фокусу с двойником, для того чтобы отвести от себя возможную слежку. К сожалению, таким образом он лишил себя и защиты.
  – Есть еще одна версия: двойник был нанят не самим Карбури, а кем-то еще.
  – Вполне возможно, – согласился Торп. – В любом случае нужно произвести операцию «Черный мешок». – Он взглянул на Абрамса. – Негласное проникновение в номер Карбури и обыск его вещей.
  Абрамс огляделся. Несомненно, что для всех сидящих за столом это дело представлялось весьма важным. Несомненно также и то, что использование подставки свидетельствовало: в деле были замешаны профессионалы. Да, это вам не скандалы с мошенничеством вокруг акций. Здесь все гораздо серьезнее.
  – Мне не хотелось бы, чтобы этим занимались частные детективы, – проговорил О'Брайен. – Пусть лучше кто-то из нас. – Он повернулся к Абрамсу: – Вы сможете проникнуть в его комнату?
  Тони пожал плечами:
  – Наверное.
  О'Брайен посмотрел на Торпа.
  – Конечно, – рассмеялся тот. – Что за парочка – Пит и Тони незаконно проникают в жилище. Боже, до чего мы докатились!
  – Детективы вернулись в клуб, – сказала Кэтрин. – Давайте немного подождем.
  Принесли второе. К этому моменту вернулись ван Дорны. Началось обсуждение присутствующих руководителей. Китти ван Дорн махнула рукой в сторону помоста:
  – Президент сегодня неплохо выглядит.
  Торп тоже посмотрел в сторону помоста:
  – Да, он выглядит вполне правдоподобно. Вот что делает новое бальзамирующее средство.
  Катрин наклонилась и спокойно сказала ему на ухо:
  – Если не начнешь нормально себя вести, я скажу, чтобы тебя вышвырнули.
  Торп взял Кэтрин за руку и сжал ее. Потом перевел взгляд на помост и встретился глазами с Биллом Кейси. Тот, как всегда, выглядел строго и непреклонно. Кейси узнал Торпа и подтвердил это кивком, правда, не слишком дружелюбным. Питер подумал, что этот кивок похож на тот, каким полицейский на обходе удостаивает известных ему местных хулиганов.
  Торп осклабился боссу, затем тихо сказал Кэтрин:
  – Если кто и может оказаться человеком-оборотнем, так это Билл Кейси.
  Кэтрин сверкнула улыбкой.
  Питер наклонился к Кэтрин еще ближе и серьезно прошептал:
  – В его биографии все подходит для того, чтобы назвать его оборотнем. Равно как Клайна, Колби, Хэлмса… Равно как и еще нескольких десятков присутствующих здесь людей, включая твоего шефа и моего отца. Разве тебя это не пугает? Лично мне страшно.
  Кэтрин взглянула на Патрика О'Брайена, а затем на Джеймса Аллертона, который сидел рядом с президентом и о чем-то с ним беседовал.
  Торп проследил за направлением ее взгляда.
  – Верно. «Известная личность, близкая к вашему президенту».
  Кэтрин покачала головой:
  – Нет.
  – Вполне возможно, – улыбнулся Торп.
  – Нет.
  – Разве это так уж трудно себе представить?
  Кэтрин отвернулась и стала наливать себе вино.
  17
  Абрамс неожиданно обнаружил, что стоит рядом с Кэтрин за длинным баром в углу главного зала. Он заказал себе выпивку и, дабы избежать излишних разговоров о Кимберли, отвернулся и начал оглядывать зал. Несколько мужчин и женщин были в военной форме. Виднелись и иностранные мундиры. Хотя в приглашении были указаны смокинги и черные галстуки, некоторые мужчины пришли во фраках и белых бабочках. Абрамс подумал, что смокинг они, видимо, носили дома вместо халата.
  Он смахнул с пиджака воображаемую пылинку и критически осмотрел свою одежду. Непостижимо как, но сразу становилось понятно, что она взята напрокат. За исключением чертовых ботинок.
  – Откуда смокинг? – спросила Кэтрин. Абрамс быстро поднял на нее взгляд.
  – Что? А-а, от Мюррея, с Ленсингтон… А что?
  – Я просто подумала, не привез ли он его из Англии.
  – А-а, вы о Карбури… Нет, он взял смокинг напрокат у Лоусона, это недалеко от Уолл-стрит. Судя по квитанции, он взял его два дня назад.
  Они отошли от стойки бара.
  – А чем он все это время занимался? – спросила Кэтрин.
  – Ну, во-первых, брал напрокат смокинг. – Тони сделал глоток из своего бокала.
  – А еще? Может, вы выяснили еще что-нибудь?
  – Нет.
  Она некоторое время смотрела ему в глаза.
  – Я очень ценю то, что вы подвергали себя такому риску. В особенности учитывая то, что вы не знали, ради чего это делаете.
  – Чем меньше я знаю, тем лучше для меня.
  – Я никому не сказала о том, что вы побывали в номере у Карбури. Ведь я обещала защищать вас, – улыбнулась она.
  – Я от природы не очень осторожный, но все-таки хотелось бы без судимостей предстать на экзаменах на получение права заниматься адвокатской практикой.
  – Я прекрасно понимаю ваше положение. – Она подумала и добавила: – Но я же не просила вас проникать в номер… Зачем вы это сделали?
  Он ушел от ответа, возвратившись к предыдущему вопросу:
  – Вы спросили, не нашел ли я чего интересного, что скрываю от вас.
  – Вы ведь действительно забыли сказать мне, где он взял смокинг.
  Тони улыбнулся.
  – Да, забыл. – Про себя он подумал: «Вы же забыли рассказать О'Брайену о моем визите в номер Карбури, а О'Брайен, видимо, забыл сообщить вам о том, что в понедельник я еду в Глен-Коув, да и вообще вы о многом еще будете забывать, пока все не закончится».
  – Наверное, Питер вас обидел, – задумчиво произнесла Кэтрин. – Я не стану за него извиняться, но мне очень жаль, что так получилось.
  – Питер Торп никоим образом не может испортить мне настроение.
  Она ничего не сказала в ответ, и Абрамс понял, что мысли ее опять где-то далеко. Она протянула ему программку. Абрамс раскрыл ее. Внутри было три листка. Он пробежал глазами первую страницу и, поняв, что это письмо было адресовано Кэтрин, взглянул на нее.
  – Читайте.
  Он начал читать, понимая, что она приняла какое-то серьезное решение в отношении него. Дочитав, он вложил письмо обратно в программку. Она помолчала несколько секунд и спросила:
  – Ну что?
  – Никаких комментариев.
  – Почему?
  – Меня это не касается. – Он допил свою порцию.
  – Отнеситесь к этому, как полицейский относится к преступлению…
  – Я сыт преступлениями по горло, так что…
  – Ладно, по крайней мере, хотя бы все обдумайте.
  – Хорошо. – Он поставил бокал на стойку. Если письмо было настоящим, то оно отчасти подтверждало его подозрения насчет фирмы, в которой он работал. Он подошел к Кэтрин вплотную и тихо сказал:
  – У меня один вопрос. «О'Брайен, Кимберли и Роуз» – фирма ЦРУ? Как вы называете, фирма-прикрытие?
  Кэтрин покачала головой. На лице у Абрамса отразилась досада: «Ну, тогда кто же вы такая, черт возьми?»
  И опять она покачала головой. Абрамс потер подбородок.
  – Согласитесь, что все это очень странно.
  – Возможно. – Она протянула руку к стойке и взяла список гостей. – Первым по алфавиту идет Джеймс Джизас Энглтон, офицер УСС, впоследствии начальник департамента по контрразведывательным операциям ЦРУ. Считается отцом американской контрразведки. В связи с тем, что он был очень тесно связан с двойным агентом Филби, в ходе контактов с которым, кстати, он не смог его раскусить, а также с учетом некоторых других странных обстоятельств, появились предположения, что Джим сам является советским агентом. Если это правда… Хотя страшно даже предположить такое. Как бы там ни было, Билл Колби уволил Джима по неизвестным до сих пор причинам. Следующий подозреваемый…
  – Подождите секунду. – Абрамс внимательно посмотрел на нее. У него было впечатление, что она взяла слишком быстрый разгон. – Меня не интересуют подозреваемые. Мне казалось, что я довольно ясно дал вам это понять.
  Она выглядела так, будто ее остановили на полном ходу.
  – Извините… Хотя вы правы… В последнее время я мало общаюсь с… обычными людьми. – Она с минуту помолчала. – Возможно, я не так о вас подумала. Возможно, я сказала вам слишком много… Извините.
  Она отдала ему список гостей и пошла прочь. Абрамс вернулся к стойке и внимательно просмотрел список. Среди них было много людей с французскими и восточноевропейскими фамилиями – видимо, участников Сопротивления. Часто встречались английские лорды. Была чета наследников Романовых. Вообще титулованных гостей было много, включая его новую знакомую графиню Клаудию. Он через плечо посмотрел на стол, за которым расположился Гренвил, но Клаудия сидела спиной к бару. Заиграл оркестр, и Тони решил было пригласить ее, но она поднялась с Томом Гренвилом, и они прошли на танцевальную площадку.
  Абрамс заказал еще порцию мартини и начал оглядывать близлежащие столики. Он подумал, что если попытаться одним словом обозначить царящее в зале настроение, то этим словом должно было стать «гордость». Присутствовали здесь и известный снобизм, и сентиментальность, но главным ощущением собравшихся, видимо, было чувство удовлетворения от прекрасно сделанной работы. Прошедшие годы, судя по всему, не стерли воспоминаний. В уверенных, хорошо поставленных голосах и аристократической походке большинства из гостей не чувствовалось старости или усталости. Очевидно, для них не имело особого значения то обстоятельство, что список участников этих мероприятий с каждым годом становился короче, а мир кардинально изменился с 1945 года. Здесь, в этот вечер, опять повторялся День Победы. Кэтрин вывела Абрамса из задумчивости:
  – Кого-нибудь ищете?
  – Нет. Хотите выпить?
  – Нет, спасибо. Наверно, я показалась вам довольно резкой, когда ушла.
  – Вы выглядели обеспокоенной.
  Она через силу улыбнулась:
  – Что-то часто наши разговоры становятся какими-то нервными.
  Тони задумался, и Кэтрин почувствовала, что он выбирает между тем, чтобы извиниться и уйти или пригласить ее на танец. Поэтому она быстро предложила:
  – Давайте пройдем на танцевальную площадку.
  Оркестр заиграл «И так проходит время». Кэтрин крепко прижалась к Тони всем телом. Он явственно ощутил аромат ее волос, ее духов. Сначала они двигались немного скованно, но затем быстро привыкли друг к другу и уже нисколько не стеснялись близости своих тел.
  – Вы никогда не были женаты? – спросила Кэтрин.
  – Нет… Был один раз обручен.
  – Можно мне спросить, что же случилось потом?
  Абрамс посмотрел на Клаудию, танцевавшую с Гренвилом неподалеку от них, затем вновь на Кэтрин.
  – Что случилось? Мы разошлись в политических взглядах. И расстались.
  – Это весьма необычно.
  – Она была радикалкой-шестидесятницей. Знаете, дети цветов и все такое прочее. Активистка демонстраций против войны и в защиту гражданских прав. Потом она боролась против истребления китов, потом за права американских индейцев и в защиту окружающей среды, наконец, против ядерного оружия… Как что-нибудь происходит, Марси тут как тут со своими плакатами и лозунгами. Ее жизнь отмерялась вечерними заголовками газет. Как художники, у которых бывают голубые и розовые периоды, у нее был китовый период… индейский период… Вы понимаете?
  – Вы не приветствуете идеализм и политическую сознательность?
  – Я не выношу никаких «измов». Еще ребенком я насмотрелся на них. Они разрушают человеческие жизни.
  – Но иногда помогают всему человечеству.
  – Бросьте вы эти глупости.
  Некоторое время они танцевали молча. Потом она спросила:
  – Значит, вы оставили ее? Потому что она была такая сознательная?
  – Она оставила меня. Потому что я признался, что всегда симпатизировал республиканцам. Марси сказала, что от одной только мысли о том, что она спит с республиканцем, ее тошнит. – Тони коротко рассмеялся.
  Кэтрин подумала и тихо сказала:
  – Но, несмотря на все это, вы ее любили.
  Абрамс никогда не предполагал, что тема любви и вообще тема человеческих взаимоотношений может заинтересовать Кэтрин Кимберли.
  – Да, знаете, с ней не было скучно. Представляете себе сцену: я возвращаюсь с работы домой в полицейской форме и нахожу полную гостиную черномазых революционеров?
  – Нет, не представляю.
  – А так бывало. – Тони опять рассмеялся.
  – Я рада, что сейчас вы даже можете посмеяться над этим, – улыбнулась Кэтрин.
  – Смешного здесь мало. Только вспомню, как мы спали с ней под кубинским флагом с отключенным отоплением посреди зимы (в знак протеста против роста цен на нефть), а я все боялся дыхнуть на нее, чтобы она не учуяла запаха гамбургера: я ведь должен был бойкотировать торговлю мясом. Над нами портрет Че Гевары с этими его глазами, как у Христа. А по соседству в гостиной занимаются любовью две активистки движения лесбиянок… – Он посмотрел на Кэтрин и увидел, как она внутренне напряглась. – Извините, я сказал что-то не так?
  – Нет, я просто пытаюсь удержаться от смеха.
  Они протанцевали до конца мелодии. Потом Тони взял ее за руку, и они вернулись к бару. Абрамс раскрыл список гостей.
  – Я вижу, ваша сестра должна быть восьмой за нашим столом.
  – Она не смогла приехать. Я хотела сказать вам, чтобы вы привели с собой кого-нибудь из ваших друзей, но забыла. Значит, если вы не ищете кого-то конкретно, вы высматриваете подозреваемых?
  – Да нет, просто мне интересны кое-какие имена. Если честно, то я даже польщен, что нахожусь среди этих людей.
  Кэтрин заказала белое вино.
  – Вы хотите что-то спросить?
  – Да. Почему они здесь?
  Она улыбнулась:
  – Это ежегодное мероприятие. Сегодня чествуют Джеймса Аллертона, отца Питера. Ему будет вручена медаль генерала Донована. Конечно, здесь вспоминают о погибших и вспоминают Уильяма Донована, которого называют просто «генерал», как вы уже, видимо, заметили. Вам интересно?
  Абрамс взглянул на Кэтрин. Она стояла, прислонившись спиной к стойке бара, бокал с вином в одной руке, сигарета в другой. В офисе фирмы она выглядела совсем по-другому.
  – У меня в голове вертится одна мысль: это хорошо организованная шпионская сеть, – сказал Тони.
  – Нет, это не сеть. Здесь все смешалось. Собравшихся объединяет одно: когда-то, сорок лет назад, они были товарищами по тайной борьбе. Ведь с УСС работали самые разные люди – проститутки и князья, уголовники и кардиналы.
  Абрамс подумал, что между названными Кэтрин категориями в психологическом отношении нет такой уж большой разницы. Он сказал:
  – Меня забавляет мысль о том, что среди собравшихся может находиться советский агент, и не один. – Тони обвел зал глазами.
  – Элинор Уингэйт не указывает на это прямо… Почему вы употребляете слово «забавляет»? Может быть, «интересует»?
  – Нет, именно забавляет.
  Кэтрин задумалась.
  – Вы нас не очень-то любите, разве не так? Я даже думаю, что раскрытие высокопоставленного агента доставит вам личное удовлетворение. Насколько я понимаю, любому полицейскому особенно приятно свергнуть с пьедестала могущественного человека.
  – Это на телеэкране. А в жизни вас тащат свидетелем в суд, где на вас набрасывается натренированная свора, например, из фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз». – Он с силой загасил окурок в пепельнице. – Зачем вы обо всем рассказали О'Брайену? Ведь он, в принципе, подпадает под критерии, по которым отбираются подозреваемые.
  – Я доверяю ему.
  Абрамс покачал головой:
  – И как я предполагаю, вы показывали письмо Торпу?
  – Да. Он-то в категорию подозреваемых не входит. Так же, кстати, как и вы.
  – Я рад, что нас с мистером Торпом так многое объединяет. Кому еще вы говорили о письме и кому собираетесь сказать?
  – Есть кое-кто… Среди наших друзей, кому я скажу об этом сегодня.
  – Вы создаете себе дополнительные трудности.
  – Внутренние расследования всегда сложны. Именно поэтому я прошу у вас помощи.
  – Но почему у меня?
  Кэтрин наклонилась к Абрамсу:
  – Вы умны, деятельны, были связаны с полицией. Я вам доверяю, а кроме того, вы мне нравитесь.
  – Я покраснел?
  – Нет.
  – А чувствую себя так, будто покраснел.
  Она махнула рукой.
  – Ну, хватит пока о делах. Хотите потанцевать?
  – Мы будем глупо выглядеть: оркестр уже прекратил играть.
  – Ах, да… – Кэтрин рассмеялась, оглядевшись вокруг.
  – Могу я задать вам лежащий на поверхности вопрос, мисс Кимберли? – спросил Тони. – Почему бы вам не привлечь к этому делу настоящих профессионалов?
  – Это сложно. Через некоторое время спросите-ка об этом мистера О'Брайена… Кстати, вы можете называть меня Кэтрин. – Ее губы тронула улыбка.
  – Да, ведь мы с вами танцевали. А как я должен буду называть вас во вторник, на фирме?
  – Когда мы танцуем, то Кэтрин. В других случаях – мисс Кимберли.
  Абрамс не смог бы сказать с уверенностью, что ему нравится ее чувство юмора.
  18
  Абрамс увидел, что Торп сидит один за столом. Он подошел и сел на свое место.
  Торп пристально посмотрел на Абрамса и произнес:
  – Только ты и я, Тони.
  – Вы и я.
  – Я сказал именно так, как сказал, и я говорю правильно, потому что окончил Йельский университет, а тебе нужно следить за своим английским.
  – Это точно. – Абрамс склонился над своей тарелкой.
  Торп указал на него ножом:
  – Что тебе говорила Кейт? И не вздумай спрашивать: «О чем?»
  – О чем?
  Торп привстал.
  – Послушай, Абрамс…
  – У вас покраснело лицо, и вы повысили голос. Я никогда не видел, чтобы йелец опустился до этого.
  Торп потянулся через стол и стукнул ножом по бокалу Абрамса.
  – Ты гляди у меня.
  Тони спокойно принялся есть. Некоторое время Торп молча сидел, не говоря ни слова, затем сказал:
  – Послушай, мне правда все равно, что ты еврей…
  – Тогда зачем об этом упоминать?
  В голосе Торпа послышались примирительные нотки:
  – Меня не волнует твоя биография, твои родители, твоя работа в нью-йоркской полиции, которую я не очень люблю, твоя скромная жизнь, твое желание стать адвокатом и даже тот факт, что ты сидишь сегодня здесь…
  Абрамс поднял взгляд от тарелки:
  – А то, что я заметил пятно крови на вашей манжете?
  – …Но меня волнует, что моя невеста пытается втянуть тебя в это дело, – как бы не замечая фразы Абрамса, продолжил Торп. – Это дело тебя не касается, Абрамс. И думаю, что оно вообще никого не касается.
  – Зачем же тогда так волноваться? Вы цыпленка уже попробовали?
  – Послушай меня, Абрамс, а потом сразу же забудь то, что я скажу. Кэтрин, О'Брайен и еще некоторые – это детективы-любители, дилетанты. Ты работал в полиции и должен знать людей этого сорта. Они впутываются в интригу. Не поощряй их. – Абрамс положил нож и вилку на тарелку, а салфетку бросил на стол. – Если этим кому и заниматься, то профессионалам. Таким, как мне, а не…
  – Извините, мне нужно на воздух. – Абрамс поднялся из-за стола и ушел.
  Торп забарабанил пальцами по столу.
  – Ублюдок!
  Через несколько минут вернулся Николас Уэст.
  – Я все же хотел бы взглянуть на эти книги, Ник, – сказал Торп.
  На лице Уэста отразилось не свойственное ему раздражение.
  – Давай не будем сегодня о делах, – сказал он.
  Торп все-таки продолжал говорить, но Уэст не обращал на это внимания. Он думал о Питере. В качестве главы отдела по работе с заявителями Торп руководил сетью шпионов-любителей, которую считали самой большой в мире. К настоящему времени она разрослась до того, что, как поговаривали, в памяти компьютера, стоявшего в квартире Торпа, хранились установочные данные на тысячи людей: сведения об их профессиональных навыках, способностях, надежности и возможностях использования. И эта работа обходилась государству довольно дешево, что было очень выигрышно с точки зрения нынешней скуповатой администрации. Все, кто вызывался «внести свой вклад на пользу стране», делали это совершенно бесплатно, довольствуясь лишь вкусом опасности и ободряющим похлопыванием по плечу от Торпа или одного из офицеров его отдела.
  Торп заметил, что Уэст не слушает его, и слегка тронул Николаса за руку.
  – Хорошо, не будем о делах. Когда ты летишь в Мюнхен на встречу со своей невестой?
  – Не могу получить разрешение. Скорее, Энн прилетит сюда в отпуск в конце июня или начале июля.
  – Когда же настанет ваш великий день?
  – Пока неизвестно.
  – Наверное, тяжело жить на таком расстоянии от любимой? Как бы то ни было, я хочу стать твоим свояком. Тогда ты будешь доверять мне.
  – А когда собираешься жениться ты?
  – Что, если нам организовать двойное бракосочетание четвертого июля? Это устроило бы всех патриотов и шпионов. Было бы здорово использовать для этого виллу в Глен-Коуве.
  Уэст улыбнулся:
  – Ты имеешь в виду виллу ван Дорна, не так ли? Надеюсь, не виллу русских?
  Официанты принесли десерт, и Уэст уткнулся в шоколадное суфле. Наконец он оторвался от тарелки.
  – Хоть я сам и нарушаю свою же просьбу не касаться дел, но это дело «Талбота» выглядит весьма мрачно. Надеюсь только, что оно не вызовет очередную кампанию охоты на ведьм в конторе.
  Торп пожал плечами:
  – О Боже, что бы все эти люди делали без такого призрака? «Талбот». Чепуха! Если бы «Талбот» действительно существовал, ему было бы уже не менее ста пяти лет. – Торп перегнулся через стол к Уэсту. – Знаешь, кто такой «Талбот»? Это дьявол в наших умах. Это злодей, это монстр, это кошмар… – Торп понизил голос. – Он не существует в природе, Ник. Его никогда не было в природе. Просто наши старики хотели бы свалить на него все свои неудачи.
  – Может быть, ты и прав.
  Торп собирался продолжить свою мысль, но к столу подошла Кэтрин.
  – Мы обзвонили весь город, но следов Карбури нигде нет, – взволнованно сказала она.
  Торп, казалось, не придал ее словам особого значения:
  – Я свяжусь со своими людьми, а они выйдут на ФБР.
  – Я хотела бы также, чтобы Тони использовал свои связи в полиции, – сказала Кэтрин. – Кстати, а где он?
  – Сегодня пятница, разве не так? Видимо, он отправился в синагогу.
  В голосе Кэтрин послышались жесткие нотки:
  – Ты весь вечер всем грубишь! Какого черта ты завелся?
  Торп изобразил на лице покаяние:
  – Просто у меня был нелегкий день. Я перед всеми извинюсь.
  Она тяжело вздохнула.
  – Этим делу не поможешь. А вы с Энн часто пикируетесь? – обратилась она к Уэсту. Тот был явно смущен сценой, свидетелем которой стал.
  Николас выдавил улыбку:
  – Случается.
  – Тогда дело, видимо, в нас, женщинах семейства Кимберли, – произнесла Кэтрин. Она повернулась к Торпу. – Я принимаю твои извинения.
  Торп просиял и поднял свой бокал:
  – Один за всех и все за одного!
  Они чокнулись и выпили. Уэст внимательно посмотрел сначала на Кэтрин, потом на Питера. По своему положению Николас знал о Питере Торпе больше, чем его невеста. Уэст читал личное дело Торпа и его кадровые характеристики. Он сделал это под предлогом служебной необходимости в связи со своими исследованиями. Но главной причиной его интереса к материалам на Торпа была забота о Кэтрин Кимберли.
  В одной из характеристик Торп назывался «активным гетеросексуалом». Кто-то написал на полях: «Имеется в виду, что он бегает за женщинами». Уэст полагал, что Кэтрин это известно.
  Уэст пригляделся к выражению глаз Питера, когда тот обращался к Кэтрин. Ему показалось, что на какие-то доли секунды во взгляде Торпа то вспыхивает, то гаснет искра сумасшествия. Это было похоже на то, как в открывающихся и закрывающихся створках паровозной топки вспыхивают проблески пламени. У вас остается впечатление, что вы только что видели огнедышащий вихрь, но материально вы его не ощущаете.
  Николас вспомнил строчки акта психофизиологического обследования Торпа. Оно, видимо, проводилось штатным психиатром из ЦРУ, так как документ был написан ясным английским языком, а не запутанными наукообразными фразами, свойственными гражданским психоаналитикам. После длительной беседы с Торпом (не исключено, что к нему в тот момент применялись психотропные средства) врач написал: «В его поведении и высказываниях наблюдаются моменты, свидетельствующие о том, что в мыслях он все еще остается членом закрытого студенческого кружка в Йеле. Он любит секретную работу, но подходит даже к самым секретным заданиям так, будто они не более чем студенческие шалости».
  Психиатр сделал еще одно наблюдение, серьезно обеспокоившее Уэста: «Торп страдает внутренней апатией. Он должен жить на грани смертельного риска, чтобы ощущать в себе душевный подъем. Он уверен в своем превосходстве над другими людьми только потому, что имеет доступ к важной секретной информации и принадлежит к закрытой элитарной организации. Это признак незрелой личности. Его отношения с коллегами формальны, он не склонен к мужской дружбе. Что касается его отношения к женщинам, то, хотя внешне он старается им нравиться, на самом деле презирает их».
  Уэст продолжал пристально смотреть на Торпа. Для него было совершенно очевидно, что в душе Питера происходит какая-то серьезная борьба. Мысли этого человека, несомненно, были заняты каким-то важным для него событием.
  Уэст делал для себя такой вывод не впервые. Он уже как-то намекал Кэтрин о странном состоянии Торпа. Она, однако, не придала особого значения словам Николаса, и он прекратил эти разговоры. Зато Энн восприняла его наблюдения с интересом. У нее была по этому поводу и своя информация – неформальные беседы с оперативниками, обрывки чьих-то фраз, – поэтому размышления Николаса, наложившись на них, вызвали у Энн даже что-то похожее на беспокойство.
  Уэст знал, что он должен был сделать: запросить все оперативные отчеты Торпа и анализ всех операций, к которым Питер имел отношение. На время он отложил это мероприятие, но сегодня понял, что осуществить его необходимо.
  Неожиданно Торп повернулся к Уэсту:
  – Что ты такой задумчивый, Ник? Обдумываешь ситуацию?
  Уэст почувствовал, что его лицо покраснело, но не смог уйти от изучающего взгляда Торпа. У него вдруг возникла мысль, что Питер Торп знает, о чем он думает. Уэст откашлялся и сказал:
  – Просто думаю: если Карбури найдут мертвым, поверишь ли ты в существование «Талбота»?
  Глаза у Торпа сузились. Наклонившись очень близко к Уэсту, он тихо сказал:
  – А если бы ты нашел в лесу овцу с разодранным горлом, Ник, то на кого бы подумал – на волка или на оборотня? – Питер улыбнулся, медленно растянув губы. «Волчья ухмылка», – подумал Уэст. – Нью-Йорк такой город, в котором не столь уж сложно словить свинцовую сливу в сердце, – добавил он.
  Уэст пытался заставить себя не смотреть на Питера, но его взгляд помимо воли Николаса был прикован к манжете Торпа.
  Торп еще шире растянул рот в улыбке, явно намеренно показав свои крупные белые зубы.
  Извинившись, Уэст встал и вышел из-за стола.
  Торп вновь повернулся к Кэтрин, которая наливала себе кофе.
  – Этот парень какой-то взвинченный. Он действует мне на нервы.
  – Вот уж не знала, что кто-то может действовать тебе на нервы.
  – Николас Уэст достал в конторе очень многих.
  – В твоем тоне слышится комплекс вины.
  – У меня нет никаких комплексов.
  – Значит, ты просто пытаешься что-то скрыть, – улыбнулась Кэтрин.
  Торп не принял шутки:
  – Если бы я пытался что-то скрыть, думаю, он бы заметил. Разве не так?
  – Так.
  Торп кивнул сам себе, будто принял какое-то важное решение.
  – Знаешь, я беспокоюсь за него. За ним слишком многие охотятся. – Он закурил и выпустил длинную струю дыма. – Если провести жизненную аналогию, то Николас Уэст похож на быка, который слишком далеко забрался в тучные поля секретных архивов. На них он разжирел. И вот уже и фермер считает, что пора пускать его на мясо, да и волки смотрят на него плотоядно из леса, горя желанием слопать. – Торп взглянул на Кэтрин. – Бедный Ник.
  19
  За столом Патрика О'Брайена вновь все были в сборе. Уэст говорил что-то Кэтрин, О'Брайен беседовал с Китти и Джорджем ван Дорнами, Клаудия разговаривала с Абрамсом. Торп молчал. Несколько пар танцевали под музыку 30-х годов. Абрамс взглянул на Торпа. Питер много пил в этот вечер, но, похоже, не пьянел.
  Тони перевел взгляд на Клаудию и ответил на ее вопрос:
  – Нет, мои родители не обучали меня русскому специально.
  – Жаль. Я знаю русский. Мы могли бы вести на нем конфиденциальные разговоры.
  – О чем?
  – О чем-нибудь. Я научу вас нескольким словам и уверена, этот язык вернется к вам.
  Абрамс не ответил, и Клаудия сменила тему. Она оживленно рассказывала о своей жизни в Америке, время от времени касаясь руки Тони. Посреди рассказа она вдруг спросила:
  – Я вас не слишком часто трогаю?
  – Дело не в том, что часто, а в том, что трогаете не там, где надо.
  Клаудия рассмеялась. Абрамс еще раз мысленно восстановил в памяти картину того, как О'Брайен повел его по главному залу и представлял некоторым из своих друзей и клиентов. Большинство из них, как, например, Джон Вайтс, Джулия Чайлд и Уолт Ростоу, были либо богаты, либо знамениты, либо могущественны, либо же соединяли все эти качества. Абрамс не удивлялся решению О'Брайена познакомить его с этими людьми. Во всех закрытых организациях, начиная с мафии и кончая ФБР, были общие способы привлекать сообщников. Сначала вам дают небольшие поручения, затем приобщают к открытым делам. Потом вводят в свой узкий круг и знакомят с известными людьми, которые с организацией могут быть и не связаны, но производят на вас впечатление, так что вы убеждаетесь в огромных связях организации. Наконец, когда вы психологически созрели, вам поручают настоящее задание. Задание, о котором вам намекали, но в отношении которого вам и в голову не приходило, что его можно получить так скоро. В случае с Тони таким заданием становился Глен-Коув. На нем, как говаривали его итальянские друзья, ему предстояло «сделать себе костяк».
  Размышления Абрамса прервала Клаудия:
  – Мне кажется, на эту ночь вам следовало бы остаться в представительском доме фирмы.
  – Вы так считаете? Но мне может не хватить места. Я полагаю, там останутся Гренвилы.
  Клаудия задорно улыбнулась ему:
  – Забудьте Джоан. Эта глупышка не для вас.
  – Вот как?
  Вдруг все в зале стихли: на трибуну поднялся президент союза ветеранов УСС Джефри Смит. Он поприветствовал всех собравшихся, представил находящихся на сцене и в заключение сказал:
  – Господа, разрешите представить Президента Соединенных штатов и Главнокомандующего вооруженными силами.
  Гости, большинство из которых в какой-то период жизни имели отношение к армии, по традиции выпили за главнокомандующего. Когда президент поднимался на трибуну, его сопровождали аплодисменты. Он произнес небольшую речь и завершил ее словами:
  – И наконец я решил направить президентское послание руководителям ЦРУ. В нем выражается мое желание видеть боевой дух и самоотверженность, которые были присущи личному составу УСС, в новой организации.
  Абрамс огляделся. Билл Кейси, находившийся недалеко от президента, улыбался. Абрамс посчитал эту улыбку знаком удовлетворения тем, что возвращаются хорошие времена.
  Уильям Колби, председатель Наградного комитета, поднялся на трибуну и сказал:
  – Главная цель нашего мероприятия – почтить память основателя Управления стратегических служб и вручить очередному ветерану «Медаль генерала Донована», что я имею честь сделать. – Колби сверился с текстом и продолжил: – Комитет ветеранов УСС награждает «Медалью Донована» лиц, отличившихся в службе Соединенным Штатам, всему мировому сообществу и делу свободы. В этом году нам особенно приятно вручить «Медаль Донована» человеку, стоявшему у самых истоков УСС, человеку, чья карьера шла параллельно с карьерой генерала Донована, – Колби взглянул налево, – Джеймсу Аллертону, основателю юридической фирмы «Аллертон, Стоктон и Эванс» на Уолл-стрит. Он был другом и советником генерала Донована, а также всех последних американских президентов, начиная с Рузвельта и кончая нынешним.
  Президент Рузвельт во время войны произвел Джеймса Аллертона в звание полковника, и в том же звании он служил у генерала Донована. После войны президент Трумэн назначил его в группу по разработке Закона о национальной безопасности, на основании которого было создано ЦРУ. Эйзенхауэр назначил его послом в Венецию.
  В 1961 году президент Кеннеди направил его в комиссию конгресса по финансам. Но в душе Джеймс Аллертон оставался разведчиком, и это пристрастие к делу плаща и кинжала, которое нам всем прекрасно известно, – он переждал легкий смех в зале, – заставило Джеймса Аллертона предложить свои услуги мистеру Кеннеди именно в этом качестве, и в результате он был назначен советником президента по военной разведке. С того времени каждый последующий президент спрашивал мнение Джеймса Аллертона по чрезвычайно важным вопросам, касающимся разведки и национальной безопасности.
  Сейчас Джеймс Аллертон служит в группе экспертов, известных в Вашингтоне как «Мудрецы», консультируя президента по приоритетным внутренним и международным проблемам. – Колби подошел к заключительной части своего выступления: – Карьера Джеймса Аллертона олицетворяет сплав гражданского долга и личной инициативы. Ветераны УСС считают, что за свою долгую службу на благо государства Джеймс Аллертон достоин награждения «Медалью Донована». Господа, позвольте представить вам моего дорогого друга, уважаемого Джеймса Аллертона.
  Гости поднялись, и по всему залу прокатилась буря аплодисментов. Аллертон встал и подошел к трибуне. Высокий и сухощавый, чуть сутулый, он держался с большим достоинством. Возраст, а ему было восемьдесят с лишним лет, почти не тронул его румяного лица, обрамленного густыми седыми волосами, и лишь неторопливые движения ветерана выдавали его годы.
  Колби надел медаль на голубой ленте на шею Аллертона. Они пожали друг другу руки, и Аллертон остался на трибуне.
  На его ясные синие глаза навернулись слезы. Он вытер их платком. Аплодисменты смолкли, и все вновь уселись на свои места.
  Джеймс Аллертон поблагодарил Колби и Наградной комитет, особо отметив президента и находившихся на сцене.
  Абрамс внимательно смотрел на Торпа, пока говорил его отец. В речи Аллертона проступал явный акцент, наводивший на мысль о престижных школах и колледжах, о том особом мирке, существовавшем до войны в таких местах, как Бар-Харбор, Ньюпорт и Саутгемптон. Абрамс подумал, что быть сыном знаменитости само по себе хлопотно, а уж следовать по служебному пути такого отца сопряжено со значительными опасностями, в том числе и психологического порядка.
  Когда Аллертону было столько, сколько сейчас Торпу, он уже был полковником и работал у Донована, помогая победить в этой гигантской войне и изменить весь мир. Он был хозяином своей собственной судьбы и судьбы многих других людей. Но то были иные времена. В те же исторические периоды, которые не предполагают необходимости проявления великих способностей, даже люди, обладающие ими, обречены на забвение. Так, или почти так, по мнению Абрамса, рассуждает Питер Торп.
  Внимание Тони вновь обратилось на помост, с которого Джеймс Аллертон пространно и прочувствованно говорил о годах, проведенных в УСС. Абрамс видел, что аудитория была искренне захвачена его воспоминаниями.
  Неожиданно Аллертон умолк и на несколько секунд склонил свою седую голову. Подняв наконец глаза, он медленно обвел ими ветеранов разведки и гостей и сказал:
  – В те ужасные шесть лет войны мир потерял миллионы человеческих жизней. Потеряли многих друзей и мы. Но мы помним их и скорбим… Скорбим каждый по-своему… Мы помним их и сегодня.
  Джеймс Аллертон глубоко вздохнул, затем слегка наклонился, дотронулся рукой до своей медали и тихо произнес:
  – Спасибо.
  Он резко повернулся, быстро прошел на свое место и сел. Присутствующие в зале почти одновременно встали. Несколько мгновений царило молчание, затем раздался гром аплодисментов. Президент встал, подошел к Аллертону и обнял его. В эти секунды аплодисменты усилились. Все находившиеся на помосте повернулись к Аллертону и продолжали аплодировать. Гости пожимали друг другу руки.
  Абрамс не часто бывал на подобных мероприятиях, но полагал, что вечер оказался одним из самых успешных из числа состоявшихся до сих пор. Тони попробовал представить себе то, что чувствовали в эти часы ветераны, – триумф, подъем, возвращение молодости? Но сам он не мог знать наверняка. Для этого нужно быть одним из них.
  Наверное, самое близкое к тому, что испытывали сейчас ветераны УСС, Абрамс ощущал во время двадцатой ежегодной встречи своего класса. В тот день в газетах как раз были опубликованы статьи, восхваляющие Тони за удачное завершение дела, связанного с поимкой убийцы. По этому случаю в итальянском ресторане, где они собрались, в адрес Абрамса звучали прочувствованные тосты. Он сам выступил с короткой речью. Потом он отправился домой с одной подружкой школьных лет, которая недавно развелась, и переспал с ней. Воспоминания о том вечере прочно врезались яркой строкой в память Тони. Ничего сверхъестественного не произошло, и событие это к разряду имеющих мировое значение не отнесешь, но Абрамс всегда вспоминал его с удовольствием.
  Он сел на свое место и допил то, что оставалось в его бокале. Он, конечно, ощущал себя здесь посторонним. Но каким посторонним? Стремившимся войти в это общество или согласным остаться в стороне? Абрамс еще раз оглядел окружающих его людей. Его внимание сконцентрировалось на Патрике О'Брайене. Ведь именно он совсем недавно приоткрыл для Тони щелочку в двери, ведущей в другой мир – мир заговоров, интриг и секретов. Абрамсу всегда казалось, что в жизни он был обречен на связь с иными общественно-социальными мирами: сначала это были «Красные дьяволы», потом – работа в полиции…
  Теперь в зале наблюдалось оживление. Люди переходили от стола к столу, пожимали знакомым руки и улыбались. Фаланга сотрудников Секретной службы, окружив президента плотным кольцом, вывела его через боковой выход.
  Питер Торп поймал взгляд Абрамса и кивнул в сторону двери.
  Настало время их операции.
  20
  Питер Торп стоял у двери номера Рандольфа Карбури. Он тихо спросил:
  – Ты войдешь первым?
  – Не сегодня, – ответил Абрамс.
  – Даже мне было трудно договориться с этими ребятами. – Торп держал в руке ключ, взятый у портье, стоявшего немного поодаль. – Там внутри работает радио. И табличка висит «Не беспокоить».
  – Ладно, побеспокой его.
  Торп отомкнул замок и приоткрыл дверь.
  – Закрыта на цепочку, – сказал он. Абрамс взглянул на цепочку, которую он сам закреплял скотчем после своего недавнего визита.
  – Похоже, что он внутри, – проговорил он.
  – Полковник Карбури! – позвал Торп.
  – Надавите-ка плечом, – предложил Абрамс.
  Торп отошел немного и обрушился плечом на Дверь. Цепочка отскочила, и Торп влетел в комнату, потерял равновесие и упал на пол.
  Абрамс улыбнулся и вошел в номер. Указав на безжизненно висящую цепочку, он заметил:
  – Он закрепил ее скотчем, когда уходил. Старый трюк. С вами все в порядке?
  Торп поднялся на ноги. Лицо у него покраснело. Абрамс взял ключи и бросил их портье:
  – Погуляй-ка.
  Торп посмотрел на Абрамса так, будто силился понять, не разыграли ли его. Абрамс в свою очередь внимательно разглядывал Торпа, задаваясь вопросом: «Догадался ли Торп о цепочке, и если да, то зачем продолжал играть свою роль?»
  Они огляделись.
  – Никаких признаков насилия, – заявил Торп направившись в ванную. Оттуда он крикнул: – Здесь тоже ничего нет.
  Абрамс заметил на кровати коробку из-под смокинга.
  – Карбури одевался к вечеру.
  Торп вернулся в спальню и встал на колени перед кроватью.
  – Единственное место, где в комнате можно было бы спрятать труп. – Он заглянул под кровать. – Карбури, вы здесь? Кажется, он все же ушел.
  – Не расхаживайте слишком, чтобы не наследить, а я обыщу номер.
  – Тони в действии. А вам не нужна шляпа и лупа, как у Шерлока Холмса?
  Абрамс обыскивал комнату уже второй раз за этот вечер. Торп сделал пару замечаний, но Абрамс на них не реагировал. Закончив обыск, он неожиданно спросил:
  – Вы были в клубе сегодня вечером?
  – А вы?
  – Был. Но сюда попасть не смог бы. Отвечайте на мой вопрос.
  Торп подошел к окну и выглянул на улицу.
  – Да, действительно, сегодня я был здесь. Взял книгу в библиотеке, выпил в баре. Можете проверить.
  – Это что, совпадение?
  Торп обернулся и улыбнулся Абрамсу:
  – Ни один из нас не верит в совпадения. Мы – люди дела. Я был здесь за тем же, за чем и вы.
  Абрамс надолго замолчал.
  – О чем задумались? – спросил Торп.
  – Вы сами знаете, – ответил Абрамс.
  – Так о чем же, Тони?
  – О крови на манжете, Пит.
  – Я знаю, знаю, – покачал головой Торп, будто размышлял о какой-то проблеме, совершенно его не касающейся. – Ну и что мы придумали?
  – Мы придумали, что сделано это небрежно и очень непрофессионально. – Абрамс начал приближаться к Торпу.
  – Держитесь от меня подальше, – предостерег тот.
  Абрамс остановился и улыбнулся:
  – Может, это и глупо, но мне нужна ваша манжета. Оторвите ее.
  Торп в ответ тоже улыбнулся.
  – Подойдите и возьмите. – Он сбросил с себя плащ.
  Абрамс пожал плечами, тоже сбросил плащ и подошел к Торпу поближе, думая, что хорошо бы оторвать не только манжету, но и кусок от самого Торпа.
  Торп поднял кулаки:
  – Я входил в боксерскую команду Йеля, так что будьте осторожнее.
  Абрамс повернулся к Торпу левым плечом, защищая кулаками лицо. Торп сделал то же самое. Абрамс и не думал, что Торп всерьез собирался боксировать, так что когда Торп нанес удар левой ногой, целясь Тони в пах, он был к этому готов: опустив руки, он схватил Торпа за ногу. Но удар был таким мощным, что Абрамс свалился на пол, продолжая сжимать ботинок и лодыжку Торпа. Тот выдернул ногу из ботинка и скинул второй. Абрамс быстро поднялся и сделал шаг назад.
  Торп усмехнулся:
  – Молодец. Если бы я застал тебя врасплох, ты бы месяц орал благим матом. Ну что, все еще хочешь заполучить мою манжету?
  Абрамс кивнул. Торп изобразил на лице разочарование:
  – Как же я потом объясню Кэтрин, почему ты оказался в больнице? – Он приближался к Тони.
  Абрамс отступил к двери.
  Правую руку Абрамс держал за спиной, на дверной ручке. Торп усмехнулся и сделал быстрый выпад вперед, намереваясь нанести Тони удар. Неожиданно Тони ухватился за ручку и второй рукой. Торп разгадал его задумку, но было поздно: Абрамс оторвал ноги от пола и нанес ими мощный удар в грудь Торпу. Тот отлетел на кровать, а с нее свалился на пол. Абрамс знал, что удар не был сокрушительным, и быстро подступил к поверженному Торпу, остановившись недалеко от него. Торп встал. В руке у него оказался длинный и тонкий черный нож. Он заговорил, переводя дыхание:
  – Это эбеновое дерево… Его не обнаружат ни металлодетектор, ни рентгеновские лучи. Но этим можно свободно проткнуть твое сердце. Хочешь попробовать?
  Глаза Абрамса обежали комнату и остановились на тяжелой настольной лампе. Торп покачал головой.
  – Не надо. Смотри! – Он вытянул руку с ножом и немного засучил рукав пиджака. – Пятна нет. У служителя в туалете был бензол, храни Господь его испанскую душу. Военный истеблишмент очень заботится о том, как выглядит.
  Абрамс не сводил глаз с ножа. Торп опустил его и сунул в специальный шов в своих брюках.
  – Ну что, мир?
  Абрамс кивнул. Торп похлопал по шву, куда спрятал нож, и сказал:
  – Пойдем. Я куплю тебе что-нибудь выпить, да и сам не откажусь. – Он надел ботинки.
  Взяв свои плащи, они вышли в коридор. Пока они ждали лифта, Торп закурил и заговорил как бы сам с собой:
  – Полицейские все время ищут мотивы и улики, вроде, например, манжеты. В нашем деле все по-другому. Нам не обязательно знать имя преступника, это бесполезно. Нам нужно знать имя того, кто его нанял. Мы не стремимся завести дело на убийцу. Мы обычно сталкиваемся с тем, что мотивы убийства или похищения вполне логичны… с нашей точки зрения. Так что мы не говорим о законности. Полиция оперирует понятиями преступления и наказания, а мы – греха и возмездия.
  Абрамс ничего не сказал. Торп продолжал:
  – Закон о национальной безопасности, принятый в 1947 году, не дает нам права арестовывать и наказывать. Это якобы должно сдерживать нас. Глупая идея. Что же делать с людьми, которых мы не можем арестовать и предать суду?
  Абрамс закурил.
  – По идее, – не умолкал Торп, – мы должны передавать дела этих людей ФБР, а потом наблюдать за тем, как федеральный прокурор мучается с ними, заставляя адвоката выуживать всю информацию, имеющую отношение к национальной безопасности. Но мы не идем по этому пути.
  Подошел лифт. Торп жестом пригласил Абрамса войти. Тот покачал головой. Торп пожал плечами и зашел один. Двери лифта закрылись, а Абрамс остался ждать следующего лифта. Он размышлял: «Если именно Торп убил Карбури, то почему он это сделал?» Абрамс был уверен, что Торп из тех, кто и глазом не моргнет, убивая, и назовет это обычной работой, даже не задумываясь о причинах, побудивших отдать такой приказ. Торп убьет также любого, кто встанет на его пути, кто хоть в малейшей степени будет угрожать его, Питера Торпа, благополучию. Что же это было: официально санкционированное убийство или простое преступление?
  Абрамс встретился с Торпом на втором этаже, и Питер повел его в обшитый дубом холл.
  – Вы когда-нибудь слышали о специальном отделе по расследованию убийств? – спросил он Абрамса.
  Тот подошел к стойке бара, ничего не ответив. Торп встал рядом, поставив одну ногу на металлическую перекладину внизу.
  – Так вот, это – группа нью-йоркских полицейских, которые собираются вместе только тогда, когда обнаруживается, что убийство было официально санкционировано. По случайному совпадению все эти полицейские прошли специальную подготовку на одной ферме в Вирджинии. Вы следите за моей мыслью? В общем, не стоит бегать и повсюду об этом рассказывать, потому что можно случайно постучаться не в ту дверь.
  Подошел бармен Дональд:
  – Привет, мистер Торп. Вечеринка закончилась?
  – Точно.
  – Как выглядел президент?
  – Шикарно. Посмотрите одиннадцатичасовой выпуск новостей. Дональд, нам нужно выпить. Налейте мне «Столичной», и себе тоже, а моему другу – виски.
  – Вам виски с чем? – спросил Дональд у Абрамса.
  – Со стаканом.
  Дональд отошел. Закурив, Торп заметил:
  – У меня что-то неладно с желудком.
  – Наверное, из-за рыбы.
  – Вы мужик нормальный, Абрамс, – улыбнулся Торп. Некоторое время они молчали, затем Торп спросил: – Ну, и что вы думаете об этих стариках, пришедших на вечер?
  Абрамс сдержанно ответил:
  – Достаточно безобидные. Любят поболтать о политике и о власти, хотя уже давно не имеют отношения ни к тому, ни к другому.
  – Я раньше тоже так считал. В действительности они еще при деле. Я их использую в своей работе.
  Абрамс подумал: а вот О'Брайен заявил бы, что он, в свою очередь, использует Торпа.
  – И в чем же заключается ваша работа?
  – Нечто, связанное с внутренней агентурой. Какой у вас рост, Абрамс?
  – Шесть футов и два дюйма.
  Торп улыбнулся:
  – Вы мне нравитесь. Извините за то, что я наговорил вам за ужином.
  – Ничего. – Абрамс пригляделся к Торпу. Когда Торп оскорблял его, Абрамс понимал, что лично ему ничего не угрожает. Теперь же он осознавал, что находится в большой опасности.
  Дональд принес выпивку. Торп поднял свой стакан:
  – Смерть врагам нашей родины!
  – Шалом, – отозвался Тони. Оба замолчали.
  Бармен перегнулся через стойку и тихо сказал Торпу:
  – Ваше послание дошло до того человека. – Торп кивнул и подмигнул. Дональд сказал уже громче: – Знаете, я подумал о том, о чем вы говорили… насчет четвертого июля…
  – Отлично. Нам нужен хороший бармен в поместье на Лонг-Айленде. Вы готовы помочь?
  Дональд немного смутился:
  – Да… Конечно.
  Торп обернулся к Абрамсу:
  – Сможете сохранить это в тайне? Я собираюсь предложить Кейт выйти за меня замуж. Свадьбу планирую на четвертое июля.
  – Поздравляю.
  – Спасибо, – с отсутствующим видом ответил Торп.
  Абрамс огляделся. Все как и должно быть в клубе: лампы с зелеными абажурами, на стенах картины с изображением лошадей, а в углу возле бара – группа мужчин. Абрамс поднялся и застегнул пальто.
  – Пора идти.
  Торп взял его за руку.
  – Вы говорили с кем-нибудь об этом деле за пределами фирмы?
  Абрамс подумал, что прозвучавший вопрос был как раз из тех, после которых стреляют в голову. Он вырвался из цепких рук Торпа и направился к двери. Торп последовал за ним. Они спустились по лестнице, и Абрамс зашел в телефонную будку. Он вышел из нее через несколько минут.
  – Позвонили в полицию? – спросил Торп.
  – А следовало бы, между прочим, – сказал Абрамс, – хотя бы для того, чтобы порадовать О'Брайена.
  Они вышли на улицу и остановились под серым навесом. Дождь продолжал шуметь в темноте.
  Торп снова заговорил:
  – Вы собираетесь переночевать в городе?
  – Возможно.
  – А сейчас возвращаетесь в Штаб?
  – Только если то же самое сделаете и вы.
  Швейцар остановил проезжавшее мимо такси, и они оба сели. Торп достал из кармана две длинные сигары в деревянных цилиндрах.
  – Рамон Аллонес. Из Гаваны. Свернуты вручную. Мне их привез канадский бизнесмен, работающий на меня. – Он протянул одну сигару Абрамсу. – Русская водка и кубинские сигары. Интересно, что бы сказали по этому поводу люди из Отдела внутренней безопасности?
  Абрамс, рассматривая сигару, проговорил:
  – Мой дядя Берни сказал бы «штик».
  – Штык?
  – «Штик». На идиш это означает что-то вроде «выпендреж». Это относится и к вашей кепке, и к золотой данхилловской зажигалке.
  В глазах Торпа промелькнула обеспокоенность:
  – Да нет, это просто проявление изысканного вкуса.
  – «Штик».
  – Похоже, идиш мне не нравится. – Он закурил и протянул зажигалку Абрамсу.
  Абрамс покачал головой:
  – Нет, я, пожалуй, сохраню ее для какого-нибудь знаменательного случая. – Он сунул сигару в карман и спросил: – А почему вы не предложили заглянуть в клубный сейф?
  – Что? Ах да, дневник… Боже! – Торп наклонился было к шоферу, но Абрамс потянул его за плечо обратно.
  – Не стоит тратить понапрасну время.
  – По крайней мере, надо сыграть по правилам. Нам придется сказать О'Брайену, что мы проверили сейф.
  – Вы, Торп, небрежны. Не обращаете внимания на детали. Если уж собираетесь создать видимость игры по правилам, то хотя бы старайтесь помнить, что следует делать и говорить.
  Торп кивнул.
  – Я недооценил вас. Приношу свои извинения. – Он стряхнул пепел на пол.
  – Скажите, дневник хоть стоил того? – спросил Абрамс.
  – Стоил чего? – Торп на секунду задумался. – Поверьте мне, это дело государственной важности. Карбури хотел передать чрезвычайно ценные материалы кучке любителей, кое-кто из которых к тому же требует повышенного внимания с точки зрения безопасности. И нам никак не удавалось отговорить его от этого.
  – Он мертв?
  – Нет, конечно, нет. С ним все в порядке.
  Абрамс кивнул. «Значит, мертв».
  – Голова у вас от всего этого не пошла кругом? Может, лучше было бы остаться дома? – спросил Торп.
  – Нет, это был прекрасный вечер.
  – А ночь только начинается. И впереди еще много приключений, – улыбнулся Торп.
  Абрамс закурил.
  – Не сомневайтесь.
  Абрамс откинулся на спинку сиденья. «О мужчинах, – подумал он, – можно судить по их окружению, чего нельзя сказать о женщинах, судя по их любовникам».
  21
  Кэтрин Кимберли озабоченно посмотрела на дверь в дальнем углу «Полковничьей гостиной». Комнату пересек Николас Уэст с двумя коньячными бокалами в руках.
  – Пожалуйста. И успокойся, ради Бога.
  Кэтрин пригубила коньяк. Окна гостиной, расположенной на первом этаже Штаба, выходили на Парк-авеню. В гостиной было душно и шумно. Комната была заполнена мужчинами, женщинами и табачным дымом. На длинном боковом столике выстроилась шеренга бокалов с послеобеденными коктейлями. В гостиной стояла темная ореховая мебель во французском стиле, стены отделаны дубовыми панелями, на полу лежал толстый ковер кремового цвета с восточным орнаментом. На стене над облицованным мрамором камином висел большой портрет Джорджа Вашингтона кисти Рембрандта Пила. Противоположную стену украшал портрет короля Георга IV, который, как отметила Кэтрин, собрал на своей стороне гостиной всех находившихся в ней британцев.
  Один из них, Марк Пемброук, приближался сейчас к ней. Кэтрин не видела его со времени майской вечеринки у ван Дорнов. До нее доходили неясные слухи относительно связи между Пемброуком и женой Гренвила, Джоан, но здесь, видимо, больше была виновата Джоан, чем Марк.
  Пемброук поздоровался с Кэтрин и Уэстом.
  – Есть какие-нибудь новости о Карбури?
  Кэтрин отрицательно покачала головой. Она не очень доверяла Марку, но О'Брайен однажды намекнул ей, что с Пемброуком можно говорить о делах, разумеется, в пределах разумного. У Марка был доступ к архивам, и его связывали с Арнольдом довольно тесные отношения.
  Пемброук тоже кивнул головой:
  – Все это довольно странно.
  Кэтрин знала, что Марк живет и работает в Нью-Йорке уже достаточно долго. У него был офис в «Бритиш билдинг» в Рокфеллеровском центре, недалеко от здания, в котором располагалась фирма Кэтрин. Вывеска на офисе гласила: «Британские технологии», но ни Кэтрин, ни кто-либо другой не знали, на кого в действительности работает Пемброук. Она помнила, что видела тогда по дороге к ван Дорну очертания наплечной кобуры под пиджаком Марка.
  – А где Питер? – спросил Пемброук.
  – Ушел, но скоро вернется, – ответила Кэтрин.
  – Мне нужно с ним поговорить.
  – Я ему передам.
  Марка Пемброука связывали какие-то деловые отношения с Питером Торпом. Кэтрин подумала, что Марк чем-то напоминает ей Питера, но это сходство не внушало ей доверия или особой симпатии к англичанину. Марк Пемброук принадлежал к тому типу, который вызывает интерес у женщин и отчуждение у мужчин. В нем была какая-то жесткость, и Кэтрин не удивилась, заметив у него оружие. Напротив, ее больше удивило бы, если бы она его не обнаружила. Кэтрин могла поспорить, что Марк не раз пользовался пистолетом, и не для стрельбы по мишеням.
  Пемброук и Уэст заговорили между собой, и Кэтрин, извинившись, отошла к Патрику О'Брайену. Тот стоял у окна, залитого дождем, и смотрел на Парк-авеню. Кэтрин встала рядом с ним. О'Брайен сказал:
  – Что касается Тони Абрамса, то, думаю, он будет нам полезен. Ты поговорила с ним?
  – Да. Он соглашается на сотрудничество без энтузиазма. Ситуация его несколько обескураживает. Но человек с такими данными нам нужен. Помимо всего прочего, он не связан личными отношениями ни с одним из нас. Он может объективно оценивать все факты. – Она неожиданно улыбнулась. – Думаю, ему будет приятно изобличить одного из нас, как предателя.
  О'Брайен взглянул на Кэтрин, но ничего не сказал.
  Кэтрин вспомнила день окончания юридического факультета Гарвардского университета, alma mater ее отца. На церемонии неожиданно появился Патрик О'Брайен и предложил ей работу в своей фирме, в создании которой принимал участие ее отец. Кэтрин приняла предложение и переехала в Нью-Йорк.
  Она вышла замуж за одного из своих клиентов, Пола Хоувела, и поселилась в его квартире на Саттон-плэйс. Патрик О'Брайен относился к Хоувелу достаточно вежливо, но не любил его. В конце концов Кэтрин обнаружила, что она тоже не любит Пола, он же заявил, что не даст ей развода. С Хоувелом поговорил Патрик О'Брайен, после чего Пол заупрямился еще больше. И тут как гром среди ясного неба на Хоувела посыпались неприятности. Прежде всего дела его конторы попали в поле зрения Комиссии по финансам и ценным бумагам, которая учинила проверку офиса Хоувела по подозрению в махинациях на фондовой бирже. Затем случилась неприятность с компьютерами в его брокерской конторе. По непонятной причине из их памяти исчезли результаты участия фирмы в торгах на бирже за целый день. Немногим позже Хоувела покинули несколько его лучших брокеров, которые унесли с собой все данные по своей работе. Сыпавшиеся на Пола неприятности напоминали эпидемию чумы. В один прекрасный день он примчался к Кэтрин в офис и заорал с порога:
  – Домовладелец не хочет продлевать со мной контракт на аренду квартиры! Останови его!
  – Кого? – Она решила, что он выжил из ума.
  – О'Брайена! Кого же еще, черт побери?
  Кэтрин была настолько поражена, что ничего не ответила.
  Пол на той же высокой ноте прокричал:
  – Можешь получить свой чертов развод!
  Через несколько месяцев они действительно официально развелись. Хоувел переехал в Торонто, и она больше ничего не слышала о нем.
  Кэтрин посмотрела на О'Брайена, который маленькими глотками отхлебывал кофе из чашечки.
  – Даже если Тони Абрамс откажется работать с нами, видимо, не стоит мстить ему за это.
  О'Брайен улыбнулся ей отеческой улыбкой и слегка похлопал по руке:
  – Только в том случае, если ты не слишком много рассказала ему о фирме.
  – Нет, я не рассказывала.
  Кэтрин вспомнила тот день, почти пять лет назад, когда она без вызова вошла в кабинет О'Брайена с бьющимся сердцем и задала вопрос, из-за которого и оказалась здесь сегодня:
  – Могу я войти в вашу организацию, или это обязательно должен быть ветеран УСС?
  Тогда О'Брайен без колебаний ответил:
  – Можешь. Нам нужны молодые люди.
  Она задала ему еще один вопрос:
  – Вы старший?
  Его лицо оставалось непроницаемым, что было ему несвойственно.
  – Мы все равные среди равных.
  – Каковы же ваши цели?
  – Отплатить за удары в спину. Отомстить за убитых, в том числе за твоего отца. Вскрыть затесавшихся в наши ряды предателей. Отыскать самого страшного предателя, «Талбота», и убить его. И в конечном счете выполнить задачу, которую поставили перед нами тогда, в сорок втором, – уничтожить любую силу, стремящуюся уничтожить нас.
  – Эту задачу выполнил Трумэн в сорок пятом. – Она указала на висящий на стене документ в рамке, подписанный Гарри Трумэном.
  – Мы не признаем такого варианта ее решения. Нас породила необходимость, и по необходимости же мы существуем. Мы бессмертны. Разумеется, не в физиологическом смысле, а в смысле бессмертия нашего дела. Время от времени нам приходится перегруппировывать силы, вовлекать новых членов и привлекать союзников, освобождаться от нерадивых, но мы никогда не прекратим осуществления нашей миссии. Во всяком случае, до тех пор пока не выполним тех задач, ради которых возникли.
  От того, что сказал тогда О'Брайен, у нее закружилась голова, хотя кое о чем из сказанного она догадывалась и раньше. О'Брайен умело давал ей возможность увидеть некоторые элементы, терпеливо ожидая, пока она сделает нужные выводы и придет к правильному решению. Помнится, она спросила что-то о материальной базе организации.
  О'Брайен ответил:
  – Ты думаешь, мы не понимали, что произойдет после войны? Когда мы уже были не нужны нашему правительству, то, как и любая другая администрация, оно попыталось просто выбросить нас на помойку. Но чиновники просчитались. Они не поняли, какой громадный интеллектуальный потенциал был ими же собран воедино. Война послужила катализатором. Она объединила нас в одной организации.
  Мы видели, что они точат ножи, рассчитывая уничтожить нас после того, как мы уничтожим фашизм, поэтому мы приняли соответствующие меры предосторожности. Мы начали скрываться. Мы попрятали по разным местам свои досье и архивы. Некоторые из них находятся прямо здесь, в этом здании. Мы установили тесные контакты с британской разведкой, которая, как мы считали, продолжит свое существование и после войны. Наконец, мы крали деньги. Да-да, крали. У нас было особое подразделение, ведавшее «специальными фондами». Мы работали по всему миру почти с восьмьюдесятью валютами. Фонды насчитывали около семидесяти пяти миллионов долларов. По тем временам это было огромное состояние. Конгресс и президент выделили нам эти деньги, не обусловив их использование «нормами закона, имеющими отношение к расходованию государственных средств». Они сделали это не от широты душевной, а вынужденно. Действительно, разве можно рассчитывать на то, что контора, призванная организовывать убийства, похищения, диверсии и экономический саботаж, согласится на то, чтобы кто-то контролировал ее расходы. Кстати, мы и сами иногда зарабатывали приличные деньги на своих операциях, ведь, в конце концов, большинство из нас до войны были юристами и бизнесменами. – О'Брайен сделал шаг в сторону Кэтрин и тихо добавил: – За последние тридцать пять лет мы достигли многого на пути к выполнению нашей миссии. Деталей я раскрыть не могу, скажу лишь, что мы изобличили и уничтожили энное количество американцев и англичан, которые работали на противника. – Он положил руку Кэтрин на плечо. – Так ты действительно хочешь присоединиться к нам?
  – Вы знаете, кто убил моего отца? Это ведь не был несчастный случай, разве не так?
  – Нет, не был. Те, кто убил твоего отца, организовали убийства еще целого ряда наших товарищей, в том числе родителей твоего нового друга, Питера Торпа. Они почти добрались и до меня. А после войны они чуть не погубили свободный мир. Но мы выяснили все об их деяниях.
  Кэтрин задумчиво произнесла:
  – Я никогда не думала, что мой отец… Хотя мне всегда казалось, что меня обманывают, я успокаивала себя тем, что он погиб на войне, как другие. А оказывается… Я не мстительна по характеру, но я хотела бы…
  О'Брайен кивнул:
  – С ними нужно свести и личные, и политические счеты. Так ты с нами?
  – Да.
  Вечером того же дня Кэтрин позвонила в Берн своей сестре Энн и спросила:
  – Ты с ними?
  – Да.
  – Я тоже.
  Сейчас она смотрела на О'Брайена, стоящего у окна. На его лице застыло задумчивое выражение. В этих людях, видимо, есть что-то, что поддерживает в постоянной готовности их ум и тело. Однако они, вероятно, понимают, что тоже смертны. И потому они начали вербовать молодых. Один из них – Николас Уэст. Его принадлежность к их организации внушала ей чувство уверенности. Ведь такой умный и осторожный человек вряд ли ввязался бы во что-то безрассудное или пакостное.
  Кэтрин представила себе Питера. Он, судя по всему, не был допущен в сердцевину организации. Инстинктивно Кэтрин подумала, что это решение О'Брайена было, пожалуй, правильным.
  Неожиданно в мыслях у нее возникло лицо Тони Абрамса. Он не рвался к ним, и ей это нравилось. О'Брайен тоже предпочитал тех, кто не сразу принимал решение о вступлении в организацию.
  Кэтрин подумала о ван Дорнах. Джордж ван Дорн тоже входил в их группу, хотя прямо никогда об этом не говорил. Он не очень нравился Кэтрин, несмотря на то, что она знала мнение О'Брайена о нем, как о весьма неординарной личности. Если бы ее спросили, кто, по ее мнению, мог все эти сорок лет быть предателем, она указала бы на ван Дорна.
  Она перебрала в уме Тома Гренвила, Джеймса Аллертона и других, с кем ей приходилось иметь дело за эти годы. В обычной жизни людей оценивают по общепринятым критериям, но в мире секретов и тайн эти критерии не действуют. Никого нельзя понять до конца.
  Когда-то О'Брайен сказал ей одну вещь, о которой она сейчас вспомнила:
  – Ты должна понимать, что нам не удалось бы уничтожить стольких своих противников и нанести им столько поражений без потерь в собственных рядах. Всегда помни, что в той игре, которую мы затеяли, присутствует элемент серьезного риска. Ты ведь уже была на похоронах нескольких людей, которые умерли не своей смертью.
  Сейчас она посмотрела на О'Брайена и спросила:
  – Вы думаете, Карбури мертв?
  – Конечно.
  – Это означает начало чего-то опасного?
  – Думаю, да. В воздухе пахнет грозой, мы это чувствуем. Если говорить прямо, то мы располагаем весьма достоверной информацией о том, что в планах русских уничтожение нас к осени.
  – Уничтожения кого?
  – Нас. Америки. И, кажется, они даже разработали способ уничтожения, который их самих совсем не затронет или затронет в минимальной степени. Это, несомненно, связано с каким-то технологическим прорывом с их стороны. С таким прорывом, который оставляет нас практически беззащитными. Ясно было, что одна из сторон в скором времени совершит скачок через несколько поколений в технологии. До сих пор мы шли с ними почти голова в голову, лишь изредка чуть вырываясь вперед. Теперь же они как-то сумели овладеть современным пространством таким образом, что за несколько месяцев окажутся в следующем столетии. Такое уже случалось в истории: железный пароход «Монитор» расшвырял деревянные корабли конфедератов. Две наши атомные бомбы уничтожили два больших города за доли секунды…
  Кэтрин хотела задать мучившие ее вопросы, но слова как будто застряли у нее в горле.
  – Мы знаем, что в своих планах они рассчитывают главным образом на человека или людей, которые откроют им ночью ворота. Или на сержанта охраны. Одним словом, на того, у кого в руках ключи.
  – На кого-то типа «Талбота»… – задумчиво произнесла Кэтрин. – Мы были так близко к разгадке… Этот дневник, эти бумаги… Что вы имеете в виду? – спросила она, заметив, что О'Брайен сделал жест, как бы отмахиваясь от ее слов.
  – Дневник подготовил я. Твой отец не писал его. Прости. Этот чертов дневник был просто приманкой. Я рассчитывал на то, что, если зверь затаился поблизости, он обязательно выйдет на нее и обнаружит себя. И он это сделал. К сожалению всех тех, кто держал приманку в руках, Рандольф Карбури тоже погиб. Но теперь у нас есть след. След волка, оставленный им в мокрой траве.
  Кэтрин поставила свой бокал на подоконник.
  – Что же было в том дневнике?
  – Я поручил одному нашему специалисту сделать разными чернилами записи, якобы относящиеся к разным годам. Сам дневник был приобретен в Лондоне в одной из антикварных лавок. Слуга, нашедший его в одной из кладовок дома Элинор Уингэйт, был моим человеком. Леди Уингэйт искренне поверила в подлинность записей. В подлинность дневника поверили почти все, кто его видел.
  – Но… Кого же вы назвали? Вы назвали настоящее имя «Талбота»?
  О'Брайен потер подбородок:
  – Как же я назову его? Ведь если бы я знал его имя, то давно бы уже уничтожил предателя. В записях содержатся лишь некоторые намеки. Но если «Талбот» читает сейчас дневник, то чувствует себя очень неуютно. Он догадается, что существуют фотокопии документа, и он наверняка проявит себя в погоне за ними.
  У Кэтрин вдруг вырвалось:
  – Элинор Уингэйт в опасности!
  На лицо О'Брайена легла тень.
  – Она мертва. Бромптон-Холл сожжен.
  Кэтрин пронзила О'Брайена взглядом:
  – Вы знали, что так случится…
  – Я отправил одного друга присмотреть за ней и ее племянником. Что же касается Карбури… Он знал, что документ поддельный. Но он все сделал правильно. Он как бы случайно оказался в Бромптон-Холле именно в тот день, когда был обнаружен дневник, и именно он порекомендовал леди Уингэйт написать тебе письмо. Он прекрасно осознавал опасность мероприятия по доставке дневника в Америку. Однако, судя по всему, до конца противостоять этой опасности не сумел.
  – Я попыталась прикрыть его.
  – Да. Но либо он, либо Элинор сказали кому-то о дневнике. Поэтому полковник мертв.
  – Я говорила об этом Питеру.
  – Я знаю.
  Кэтрин надолго замолчала, затем произнесла:
  – Питер мог доложить о дневнике по своим каналам.
  – Возможно. И даже очень вероятно, что он так и сделал. Это полезно для выманивания зверя из норы.
  – Но погибли люди…
  – Что ж, это придает всему мероприятию дополнительную правдоподобность. – О'Брайен посмотрел на Кэтрин. – Я всегда говорил тебе, что наше дело сопряжено с опасностью. Думаю, в ближайшее время эта опасность возрастет. Тебе бы нужно носить с собой пистолет.
  Кэтрин кивнула. Она догадывалась, что внутри этой организации, вроде бы занятой любительским шпионажем, оставалось место для насильственных действий. Мандат на них эти ветераны получили еще в УСС, а прошедшие сорок лет не разубедили их в праве силовых методов на существование.
  – Я беспокоюсь за Энн, – сказала она О'Брайену.
  – Ты беспокойся о себе. Энн лучше тебя представляет реальную опасность, которая ее подстерегает.
  – И за Ника. – Она вдруг подумала о нем с таким же замиранием сердца, с каким думают о ребенке, играющем на дороге среди машин.
  – Нику опасность угрожает с нескольких сторон. Я нанял для него частных охранников.
  Кэтрин посмотрела на О'Брайена. С самого начала их совместной работы у нее было какое-то полудетское ощущение, что он переиграет любого. Но тогда… Тогда выходит, что именно О'Брайен и мог быть самым страшным «Талботом», какого только она в состоянии была себе вообразить.
  22
  Абрамс и Торп вошли в «Полковничью гостиную». С необычной для него любезностью, Питер принес от бара коньяк для Тони и с улыбкой поднял свой бокал:
  – За правду.
  Абрамс пить не стал.
  Патрик О'Брайен и Кэтрин подошли к мужчинам.
  – Нашли что-нибудь в клубе? – спросил О'Брайен.
  – Карбури, без сомнения, переоделся для ужина. Мы спросили кое-кого, но никто не видел, как он покидал клуб. Я заставил управляющего проверить сейф. Там ничего не было. Ничего примечательного не нашли мы и в номере.
  О'Брайен повернулся к Абрамсу:
  – Вы связались со своими друзьями в полиции?
  – Да. Я сказал им, что речь может идти о деле государственной важности. Они свяжутся с ФБР. Но им нужна дополнительная информация.
  О'Брайен кивнул:
  – Сообщите им все, что им потребуется. Но фирму в это дело не впутывайте.
  Подошел Николас Уэст, и впятером они поговорили еще несколько минут, затем О'Брайен сделал знак Джеймсу Аллертону, и тот, покинув поздравлявших его знакомых, направился к ним. Он наклонился и поцеловал Кэтрин.
  – Ты, как всегда, очаровательна. – Аллертон обернулся к Торпу: – Ты не ревнуешь, Питер?
  – Не больше, чем обычно, Джеймс.
  Аллертон, казалось, не заметил колкости и взял под руку Уэста.
  – Николас, я так рад, что вы сегодня здесь. А Энн с вами? Или она все еще в Берне?
  – Нет, сэр… В Мюнхене.
  Аллертон взглянул на О'Брайена.
  – Патрик, мы как будто вернулись во времена молодости, не так ли? Этот старый Штаб, эти знакомые лица, эти забытые мелодии. Берн… Думая о нем, сразу вспоминаешь Аллена Даллеса.
  Уэст откашлялся:
  – Понимаете, ее перевели в Мюнхен.
  Аллертон лучезарно улыбнулся.
  – Берн. Престижное место. Центр событий. В те годы это было наше окно в Европу.
  – Джеймс, мы тут хотели обсудить… – перебил Аллертона О'Брайен.
  – Сегодня никаких дел. Я так хочу. Дела оставим на завтра. – Он улыбнулся Кэтрин. – Ну что, молодая леди, когда ты сделаешь меня дедушкой?
  Кэтрин натянуто улыбнулась:
  – Мистер Аллертон, позвольте представить вам…
  Но Аллертон продолжал:
  – Я имею в виду, когда мой непутевый сынок женится на тебе? – Он обернулся в Уэсту. – А вы? Чего вы ждете? Завтра же отправляйтесь в Берн и женитесь на сестре этой девушки.
  – Позвольте представить вам Тони Абрамса. Он работает в нашей фирме, – сказала наконец Кэтрин.
  Абрамс ощутил сухое, костлявое рукопожатие.
  – Рад познакомиться, сэр. – Тони почувствовал себя, словно был шестнадцатилетним юношей на обряде конфирмации. – Позвольте поздравить вас с медалью. Вы хорошо говорили.
  Аллертон, судя по всему, обратил внимание на постное лицо О'Брайена.
  – Это серьезно? – О'Брайен кивнул. – Тогда пойдемте. Дальше по коридору есть свободная комната. Извините нас, мистер Абрамс. Может, вы выпьете чего-нибудь?
  – Спасибо.
  – Не уходите далеко, – шепнула Кэтрин, проходя мимо Тони и дотрагиваясь до его рукава.
  Абрамс проводил Аллертона, О'Брайена, Торпа, Уэста и Кэтрин. Они пробирались к выходу из гостиной.
  – Да, сэр, сегодня отличный вечер, – пробурчал Тони себе под нос. Он подошел к бару, выплеснул переданный ему Торпом коньяк в напольную пепельницу и налил себе полный бокал желтоватой «Стреги», крепкой итальянской виноградной водки. Он резко выдохнул и залпом проглотил полбокала. Тони почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы, а в желудке все загорелось огнем. «Mamma mia…»
  Он пошел по гостиной, узнавая лица, знакомые по газетным полосам, телевизионному экрану или по книгам. В одном из кресел сидела Клэр Бут Льюс, окруженная поклонниками. Актер Стерлинг Хейден, который, по словам О'Брайена, работал в УСС в отделе у ван Дорна, беседовал с четой ван Дорнов и Гренвилами. Джоан Гренвил заметила Абрамса и улыбнулась ему. Клаудии нигде не было видно.
  Тони покинул гостиную и подошел к телефону-автомату в вестибюле. Мелаллодетектор убрали, сотрудников секретной службы уже не было, и люди передвигались более свободно, без той скованности, какая возникает в присутствии вооруженных людей. Абрамс позвонил в 19-й полицейский участок и попросил связать его с капитаном Спинелли.
  – Есть что-нибудь новенькое?
  – Большой переполох. К делу подключилось ФБР. О чем все же, черт возьми, идет речь, Абрамс?
  – Этот человек исчез. Вот и все, что я могу сказать.
  – Ну и дела! А что там за шум? Ты где?
  – В квартале от вас. Пью коктейли с Артуром Голдбергом, Биллом Кейси и Клэр Бут Льюс.
  – Да, по твоему голосу чувствуется, что ты набрался… А-а, да ты в этом Штабе. Тебе туда что-нибудь сообщили? Президент еще там?
  – Президент уехал. Из нового я узнал только, что Карбури направлялся сюда.
  – А при чем здесь государственная безопасность?
  Абрамс обратил внимание, что позади него стоит человек, видимо, тоже собиравшийся позвонить, а чуть поодаль – еще какие-то люди, поэтому он заговорил на итальянском, хотя знал язык не очень хорошо.
  Спинелли сразу же оборвал Абрамса:
  – У тебя ужасный итальянский. Лучше подъезжай-ка сюда и подпиши заявление о пропаже человека.
  Абрамс проигнорировал замечание и продолжал по-итальянски:
  – Нет, я этого делать не буду.
  Спинелли в свою очередь проигнорировал слова Абрамса.
  – Вы там с этим парнем – как его, с Торпом – что-нибудь трогали в комнате?
  – Нет. Послушай, Торп из конторы.
  – Конторы? А-а, этой самой конторы! Ты уверен?
  – Да.
  – Так что это за дело?
  – Дрянное. Поработайте по Торпу. Нужно выяснить, с кем он встречался в последние дни. Кстати, будь поосторожнее.
  – Хорошо. Спасибо…
  – Ты одним спасибо не отделаешься. Мне нужна информация. – Абрамс повесил трубку и вернулся в гостиную.
  Там его уже разыскивал О'Брайен. Он жестом подозвал Тони к дивану и предложил сесть.
  – Кэтрин говорит с Аллертоном, Питером и Ником. Давайте и мы поговорим с вами.
  – Хорошо.
  – Как вам вечер?
  – Мне понравилось. Спасибо мисс Кимберли, что пригласила меня. Уже за полночь… Думаю, мне нужно идти.
  О'Брайен, казалось, не слышал Тони. Он продолжил:
  – Кэтрин о вас очень высокого мнения.
  – Обо мне или моей работе?
  – Скажу честно, при вашей должности трудно восхищаться вашей работой, – улыбнулся О'Брайен. – Вы здесь с кем-нибудь говорили?
  – Нет, но у меня возникло впечатление, что генералу Доновану удалось собрать в УСС целую армию ярких индивидуальностей. У Гитлера таких людей явно не было. – Абрамс закурил. – Жаль, что в ЦРУ таких талантов тоже нет.
  О'Брайен кивнул.
  – В военное время к этой работе можно было привлечь миллионеров, звезд, гениев в разных областях знаний и культуры… Но в мирное время… Кто пойдет в мирное время на скромную зарплату в разведку? В КГБ, напротив, и платят очень хорошо, и обеспечивают своих сотрудников привилегиями, которых не имеют рядовые советские граждане. Думаю, что если бы кто-то задался целью сопоставить уровни образования и интеллектуального развития в КГБ и ЦРУ, то американцы наверняка оказались бы на втором месте. К сожалению, нужно смотреть реальности в лицо.
  – Это все равно что сравнивать наши любительские команды с их так называемыми спортсменами-любителями.
  – Хорошая мысль, – хмыкнул О'Брайен. Он обвел гостиную взглядом. – Вы не отказались от мысли о визите в Глен-Коув в свете того, что узнали сегодня?
  – Я ведь сказал, что поеду туда.
  – Хорошо. В понедельник, День поминовения, в четыре часа пополудни вы посетите офис адвокатской фирмы «Эдвардс и Стайлер». Там вам все расскажет один из моих друзей. Оттуда вместе с представителями фирмы «Эдвардс и Стайлер» вы отправитесь к русским. Вы должны оказаться на месте около семи вечера. К этому времени вечеринка у ван Дорна будет в полном разгаре.
  – Что именно я должен делать в усадьбе у русских?
  – Вам все объяснят в тот же день. – Абрамс прямо посмотрел на О'Брайена, и тот ответил на незаданный вопрос: – Даже если вас там поймают, они вас не убьют. Это русская территория, но это не Россия. Конечно, будет лучше, если вас не смогут поймать.
  – Тогда еще вопрос, – сказал Абрамс. – Раз русские задумали, как вы намекнули, нечто настолько ужасное, что это нечто поставит под вопрос не только мои экзамены, но и жизнь всех нас, тогда зачем им заниматься жалкой тяжбой?
  – Вы же работали полицейским. Попробуйте сами ответить на свой вопрос.
  – Чтобы внешне все выглядело так, будто ничего сверхъестественного у них на уме нет?
  – Правильно. Если они оставят выходки ван Дорна или мэра Париоли без ответа, это может показаться весьма подозрительным. А нам их маскировочные действия предоставляют возможность заглянуть в их логово.
  – Хорошо. А как я представлюсь? В качестве кого буду выступать? Меня снабдят какими-то бумагами?
  – Я еще ни разу не послал на задание ни одного из своих людей, не предоставив ему хорошей «крыши», – сказал О'Брайен. Неожиданно он в присущей ему манере резко сменил тему разговора: – Я хотел бы, чтобы эту ночь вы провели в нашем доме в городе. Утром за вами заедет Кэтрин и отвезет вас в офис. Там вы поможете ей в работе с некоторыми архивными материалами. Возьмите оружие. – Абрамс удивленно посмотрел на О'Брайена. – Кэтрин может угрожать опасность. Вы ведь защитите ее в случае необходимости, правда?
  Резкая смена темы застала Абрамса врасплох:
  – Да, конечно.
  О'Брайен взял с подноса у проходившего мимо официанта две рюмки с ликером и протянул одну из них Абрамсу.
  – Мы хотим принять вас в нашу организацию.
  Пораженный, Тони не отрывал глаз от лица О'Брайена.
  – Я польщен.
  Он вдруг почему-то вспомнил, что чувствовал, когда ему предложили примкнуть к «Красным дьяволам». Он ощущал тогда радость и страх.
  О'Брайен продолжал:
  – Как вы уже, наверное, догадались, УСС никогда не было в действительности распущено. И смею вас заверить, мы не принадлежим к числу маньяков от конспирации. Мы не возводим секретность в ранг самодовлеющей ценности, как делают многие тайные сообщества. У нас не в ходу тайные приветствия, клятвы, символика, иерархия. Наша организация – это больше субстанция ума и сердца.
  Абрамс зажег сигарету и щелчком отправил спичку в пепельницу. Он понимал, что слышит вещи, которые в дальнейшем поставят его в сложное положение. Он даже подумывал уйти, но отказался от этой мысли.
  В течение следующих десяти минут О'Брайен обрисовал основные задачи своей группы. Когда он закончил, Абрамс посмотрел ему в глаза и спросил:
  – Почему я?
  – Вы понимаете природу преступления. Отыщите нам убийцу или похитителя Рандольфа Карбури, и те фрагменты мозаики, которыми мы располагали, станут соединяться в законченную картину, – ответил О'Брайен. Абрамс больше ни о чем не спросил, и О'Брайен, взглянув на часы, встал. – Это дело сопряжено со значительным риском. Если хотите поучаствовать в его дальнейшем обсуждении, то мы можем присоединиться к остальным в комнате в дальнем крыле Штаба. Эта комната интересна сама по себе. Хотите посмотреть?
  Абрамс продолжал молча сидеть. После длительной паузы он наконец спросил:
  – Я могу обдумать ваше предложение?
  – Вы можете отправиться домой и отдохнуть. Но, подозреваю, сон ваш будет неспокойным.
  Абрамс сделал большой глоток из рюмки с ликером.
  – Пойдемте посмотрим комнату.
  23
  Тони проследовал за Патриком О'Брайеном в обширную комнату с колоннами, которая чем-то напоминала египетские тронные залы. Стены были покрыты фресками, изображавшими старинных воинов. Потолок выкрашен в черный цвет. От его центра разбегались во все стороны серебряные лучи. Вдоль стен стояли классические скульптуры. В комнате царил полумрак.
  Когда глаза Абрамса привыкли к слабому освещению, он увидел большой камин, отделанный темно-синей плиткой. Посреди комнаты лежал толстый персидский ковер, а на нем стоял большой стол с инкрустацией. Стол чем-то походил на жертвенный алтарь. Сделанные в виде витражей окна слабо пропускали свет уличных фонарей.
  Два служителя в красных тужурках расставляли кресла возле камина. Официант ввез сервировочный столик с кофейными приборами. Закончив приготовления, троица молча удалилась.
  Джеймс Аллертон сидел лицом к камину. Катрин – напротив него. Торп и Уэст расположились слева. О'Брайен указал Абрамсу на кресло у самого камина, а сам сел в остававшееся свободным кресло рядом с ним.
  Тони был удивлен, что первым заговорил Уэст.
  – Я рад, что вы согласились выпить с нами кофе, – сказал Николас.
  – Я никогда не отказываюсь от кофе, – ответил Абрамс. Он знал, что эти люди хорошо разбирались в искусстве говорить одно, подразумевая другое.
  Уэст продолжал:
  – Я знаю, что вы колебались. Со мной было то же самое, но я никогда не пожалел о своем решении. Мы все здесь своего рода кабинетные детективы-любители. Аналитики. Подвижники, работающие за доллар в год, как во время войны. Выбирайте, что вам нравится.
  Абрамс подумал, что Уэст либо сознательно искажает картину, либо действительно многого не знает об истинном характере организации. Впрочем, даже если сам он, Абрамс, будет принадлежать к ней в течение всей оставшейся жизни, он тоже многого о ней не узнает. Более того, может так случиться, что он будет считать, будто просто входит в кружок любителей кофе. Конечно, если они не попросят его выколотить из кого-нибудь мозги.
  Абрамс посмотрел на Джеймса Аллертона, который, казалось, был чем-то расстроен. Кэтрин коротко улыбнулась Тони. Абрамс перевел взгляд на Торпа, который в упор разглядывал его с таким видом, словно обдумывал вопрос о том, как избавиться от тела Тони.
  Заговорил Патрик О'Брайен:
  – Давайте начнем. Ник введет нас в курс дела.
  Уэст слегка хлопнул ладонью по письму леди Уингэйт, лежавшему у него на колене.
  – Итак, известны три разных рапорта о смерти Генри Кимберли. И все они противоречат друг другу. – Уэст посмотрел на Кэтрин. – Я никогда тебе об этом не говорил, но Энн знает… Как бы то ни было, последняя официальная версия утверждает, что через День после того, как Берлин пал перед русскими, майор Кимберли оказался в этом городе во главе передовой группы УСС. Это было третьего мая сорок пятого года. – Уэст сделал паузу, и Абрамс подумал, что профессия историка, очевидно, приучила его делать паузы после фиксирования даты. – По легенде майор Кимберли в качестве офицера-квартирмейстера занимался поиском жилья для прибывающих гостей американских оккупационных войск. На самом деле в его задачу входил вывоз около дюжины агентов, заброшенных им ранее в район большого Берлина. Он волновался за них, особенно с приходом русских.
  Патрик О'Брайен добавил:
  – Это было опасное задание. Берлин уже пал, но капитуляция Германии еще не была подписана. На дорогах и в развалинах прятались озверевшие банды эсэсовских фанатиков, сеявшие вокруг себя смерть. К тому же постоянно существовала опасность быть задержанными союзной Красной Армией. – О'Брайен помолчал немного, глядя на огонь. – Я все время предупреждал Генри об осторожности. Мы ведь знали, что до конца войны оставалась всего неделя. Никто из нас не стремился к тому, чтобы отличиться в качестве последней ее жертвы. Легенду квартирмейстера предложил я. Какой был смысл щеголять перед русскими с нашивками УСС? Генри их тоже опасался.
  Неожиданно заговорил Джеймс Аллертон:
  – В этом отношении он был не столь наивен, как многие из нас в те дни, включая меня, – Аллертон посмотрел на Кэтрин. – Но он ощущал ответственность за своих агентов.
  – Согласно докладу об операции, – продолжил Уэст, – майор Кимберли особенно хотел вывезти из Берлина агента по имени Карл Рот, немецкого еврея, беженца и коммуниста, который работал на УСС. От другого агента стало известно, что Рот был взят русскими, но затем отпущен. На соответствующий запрос по рации Рот ответил: русские отпустили его, поскольку ему удалось доказать им, что он коммунист. Он сообщил также, что русские склоняли его к работе в качестве двойного агента внутри УСС. Ему пришлось согласиться, иначе бы он не вырвался из их лап.
  – Это было не первое свидетельство того, что русские пытались перевербовать наших агентов, имевших коммунистическое прошлое. Генри считал эти попытки очень опасными с точки зрения послевоенного будущего американских разведструктур, – прервал Уэста О'Брайен.
  Николас допил свой кофе и сказал:
  – В досье есть последнее радиосообщение от Карла Рота. В нем он говорит, что болен и голодает. Он запрашивает о возможном времени прибытия представителя УСС и указывает свое месторасположение – сарай возле железнодорожной станции Кенигсдорф. Рот использовался в операции «Алсос». Он сообщил, что вышел на двух немецких ученых и нуждается в помощи по организации их переброски на Запад. В принципе, надежность Рота к тому моменту уже была под вопросом. Во-первых, у него действительно были связи с коммунистами; во-вторых, он сообщил о контактах с русскими не по собственной инициативе. К тому же, как он доложил, русские пытались его перевербовать. Хотя он должен был исходить из того, что в УСС в любом случае сделают такое предположение.
  Вновь в рассказ Уэста вклинился О'Брайен:
  – В отделении УСС в Лондоне никто не мог дать твердого ответа, что делать: помочь Роту или бросить его? Мы радировали подробности Генри и порекомендовали принимать решение на месте. Однако предупредили о необходимости соблюдения максимальной осторожности.
  Абрамс внимательно слушал сообщение Уэста и замечания О'Брайена.
  Николас продолжал:
  – После последней радиограммы о Карле Роте ничего не было известно. Он вновь появился в поле зрения в сорок восьмом году. Тогда он явился в американскую зону оккупации в Берлине и заявил, что был еще раз арестован русскими и просидел в тюрьме три года. Он требовал плату задним числом за эти годы, но подписанный с ним контракт оказался утерян, поэтому никто толком не знал, что с ним делать. Его опознали, а факт сотрудничества с УСС подтвердили бывшие офицеры управления. Роту выплатили какую-то сумму, однако никто его как следует не допросил, и его трехлетнее отсутствие так и не получило достаточного объяснения.
  Абрамсу почему-то начало казаться, что он находится в некоем святилище, а Аллертон и О'Брайен представали уже чуть ли не древними жрецами.
  Уэст добавил:
  – Рот попытался было наняться в американской и английской оккупационных зонах на работу по сбору информации, но ему отказали. Тогда он поехал в Англию, нашел свою жену – он женился, когда жил в Лондоне и держал овощную лавку, – и умудрился добиться разрешения на эмиграцию в Америку. При этом он ловко воспользовался фактом работы на УСС.
  Торп рассмеялся и съязвил:
  – А сейчас Карл Рот является помощником президента по вопросам ядерной стратегии?
  Уэст обвел взглядом комнату.
  – Нет, – он посмотрел на Торпа, – сейчас Рот с женой владеют продуктовой лавкой на Лонг-Айленде.
  Торп снова улыбнулся.
  – Ну, я думал, ты ведешь дело к чему-то более серьезному, Ник. – На секунду Торп задумался. – Он мог бы представлять интерес для моего отдела. Хотя прошлое у него, нужно сказать, не ахти…
  – Этого человека нужно бы допросить, – сказала Кэтрин.
  – Я проконтролирую, – вставил О'Брайен и налил себе еще кофе. – В ходе нашей операции «Алсос» мы добились определенных успехов. Но, думаю, русский аналог этой операции дал им гораздо больше результатов. Казалось, русские все время были на шаг впереди нас в поисках немецких ученых-атомщиков. Если же принять во внимание, что большинство из них хотели попасть к нам, а отнюдь не в Россию, то успехи русских выглядели тем более странными. И поскольку операции «Алсос» придавалось государственное значение и она была абсолютно секретной, Генри, я и еще несколько наших коллег пришли к выводу, что кто-то (это мог быть и не один человек), находящийся то ли в окружении Эйзенхауэра, то ли собственно в группе, проводившей операцию, то ли в самом УСС, постоянно сообщал русским: где, когда, как и кого. В конце концов у нас сложилось убеждение, что утечка шла из УСС. Этому способствовал один из нас. Этот кто-то жил среди нас, мы вместе с ним ели и пили…
  Аллертон, похоже, очнулся от короткого забытья:
  – Да, именно тогда мы придумали этому неведомому человеку кличку «Талбот». Помните, Лоуренс Талбот, который оборачивался волком с восходом луны? Популярная лента тех лет… – Аллертон улыбнулся. – Нам, относящимся тогда к интеллектуальной элите, было знакомо и старинное англосаксонское слово «талбот», означающее «свирепый волк». И мы решили начать операцию по разоблачению этого агента и его уничтожению. Операцию назвали «Серебряная пуля»…
  О'Брайен откашлялся:
  – По-моему, операция называлась «Вольфбэйн».
  – Да-да… Ты прав, Патрик. – Аллертон легко постучал пальцем по своему носу. – Вот ведь как время стирает в памяти вещи, казавшиеся мне когда-то столь важными.
  – «Серебряная пуля», – сказал О'Брайен, – это название заключительного этапа той операции. – Он порылся в карманах и вытащил серебряную пулю 45-го калибра. – Один наш офицер с большой фантазией заказал эту пулю у лондонского ювелира. Ее мы должны были пустить в голову «Талботу». – На несколько секунд повисла пауза. Затем О'Брайен добавил: – «Талбот» относился к числу наиболее подлых предателей. Он не просто крал и передавал противнику секреты. Нет. Он отправлял наших людей на верную гибель. Иногда я представляю, как он прохаживается в сумерках по летному полю секретного аэродрома в Англии, похлопывает агентов по плечу, поправляет на них парашютное снаряжение, желает им удачи, зная, что их ждет. – О'Брайен посмотрел на Аллертона.
  Тот тихо произнес:
  – Нам казалось, что такого человека, человека, продавшего свою душу, легко вычислить… Ведь его глаза должны были выдать всю грязь, скопившуюся у него на сердце…
  Абрамс слушал. Они, судя по всему, не замечали его, как не замечают преданного слугу, – ему разрешается только слушать, а говорить – лишь в том случае, когда к нему обращаются. Абрамс подумал, что их обсуждение вовсе не походит на жаркие дебаты детективов. Тони посмотрел на Кэтрин. Интересно, было ли для нее болезненным упоминание имени ее отца?
  Уэст продолжил свое изложение:
  – Генри Кимберли в течение недели выходил на связь два раза в день. В конце недели от него поступила радиограмма следующего содержания: «Особо важно. К операции „Алсос“. Установил контакт с продавцом (имеется в виду Карл Рот). Он сообщил о местонахождении двух эльфов (то есть немецких ученых). Попытаюсь их вытащить». Еще через день пришла его последняя радиограмма, в которой он говорил, что установил контакт с русскими властями с целью поиска гестаповских архивов и осуществления допроса пленных офицеров-гестаповцев, которые могли располагать сведениями об исчезнувших агентах УСС. Последние строчки этого радиосообщения звучали так: «Красная Армия оказывает помощь. Гестаповцы признались в том, что большая часть засланных нами агентов была арестована и уничтожена. Сообщу имена. Тщательно анализирую любые бредни, осматриваю территорию. Продолжу поиск». – Уэст посмотрел на Аллертона: – Вы помните, сэр?
  – Да, это было последнее сообщение от Генри, – кивнул Аллертон. – Конечно, мы подозревали, что наших агентов захватили русские, а не гестапо. Мы опасались, что Генри постигнет та же участь.
  – Генри поставил в конце той радиограммы свой настоящий псевдоним – Дайамонд, – сказал О'Брайен. – В том случае, если бы он работал под контролем русских, он должен был бы подписаться псевдонимом Блэкборд. Это слово означало провал.
  – А почему вообще решили, что он мог работать под контролем русских? – спросил Торп.
  – Мы дойдем до этого, – ответил О'Брайен. – Но если Генри был схвачен русскими, а радиограмма была подписана псевдонимом Дайамонд, то, следовательно, русские откуда-то знали этот его псевдоним, и он уже не мог при них подписаться как Блэкборд. Радист в УСС, принимавший эту шифровку, узнал почерк Генри. Таким образом, передавал ее он сам, но, видимо, под дулом пистолета.
  Аллертон вставил:
  – Страшно было даже подумать, что русские знали псевдоним майора Кимберли. Ведь мы условились об этом псевдониме за десять минут до того, как он пересек границу русской зоны оккупации. Тогда надо было предполагать, что им известны и кодовые слова «продавец» и «эльф».
  О'Брайен кивнул:
  – Мы исходили из того, что русские должны были его отпустить. Соответствующий настоятельный запрос был направлен в их штаб в Берлине. Ответ гласил: «Майор Кимберли нам неизвестен». – О'Брайен повернулся к Кэтрин. – Я вылетел в Берлин на первом же американском самолете. Когда я прибыл туда, из штаба Красной Армии в Берлине поступил еще один ответ, в котором сообщалось, что майор Кимберли и еще три офицера погибли, когда их джип подорвался на неразминированной немецкой мине. Кстати, тогда это был очень распространенный способ избавиться от нежелательных людей. К нему прибегали и мы, и англичане. Как бы то ни было, я потребовал у русских тела погибших. Но они располагали только пеплом… Они кремировали их, как следовало из объяснений, в связи со сложной эпидемиологической обстановкой. – О'Брайен посмотрел Кэтрин прямо в глаза. – Извини, этих деталей я тебе никогда не рассказывал.
  Впервые за всю свою жизнь Кэтрин услышала, что в могиле ее отца на Арлингтонском кладбище не гроб, а лишь урна с прахом.
  – Откуда же вы знаете, что это мой отец?
  О'Брайен покачал головой:
  – Мы надеемся, что останки принадлежат именно ему, и что он не умер в Гулаге.
  Кэтрин знала, что в те времена русские обычно посылали пленных восстанавливать свою разрушенную войной страну. Она попыталась представить себе отца – молодого, сильного, гордого – низведенным до положения раба только за то, что он отважился на благородную спасательную операцию. С каждой неделей силы его, наверное, истощались. И, разумеется, он знал, что никогда не вернется домой. Она подняла глаза, и голос ее чуть дрогнул:
  – Пожалуйста, продолжайте.
  Уэст снова заговорил:
  – Судя по всему, майор Кимберли сознательно отказался от легенды квартирмейстера в целях более интенсивного поиска своих агентов. Но ни при каких обстоятельствах он бы не выдал русским самого факта существования операции «Алсос», а следовательно, и участие в ней Карла Рота. Значит, в двух последних радиограммах, которые он направлял, по-видимому, под контролем русских, Генри, похоже, пытался намекнуть нам, что Советы уже знали об «Алсосе» и Роте, равно как знали и наш шифр.
  – Мне кажется, ты слишком усложняешь эту историю, – сказал Торп. – У меня нет такого обилия фактов, как у тебя, но я почему-то уверен, что предатели были среди агентов. Одним из них был Рот. Отсюда и все утечки. А не из Лондона или Вашингтона.
  Уэст пристально посмотрел на Торпа:
  – Неплохое умозаключение. Кстати, официальные выводы тогда на этом и сходились… Однако если предположить, что радиограммы майора Кимберли направлялись под заботливой опекой русских спецслужб, то тем более стоит внимательнее к ним присмотреться. Генри был хорошо подготовленным офицером разведки, к тому же достаточно смелым и изобретательным человеком. Обратите внимание на странную структуру его радиограммы. Зачастую это просто неграмотно по-английски. Почему? А потому, что внутри кодированной радиограммы есть еще код по начальным буквам. – Уэст сделал паузу. – Посмотрите на фразу «Тщательно анализирую любые бредни, осматриваю территорию».
  Торп резко выпрямился в кресле:
  – Т-а-л-б-о-т. «Талбот»?
  – Да, – кивнул Уэст, – официально кличка «Талбот» в документах не существовала, но ее в разговорах употребляли Генри Кимберли, мистер О'Брайен, мистер Аллертон и некоторые другие офицеры. Видимо, из характера вопросов, которые при допросах задавали русские, майор Кимберли сделал вывод о наличии у них высокопоставленного источника в УСС. Радиограмма была его единственной возможностью предупредить друзей.
  Аллертон потер подбородок:
  – Я видел эту радиограмму, и знал о «Талботе»… Но я никогда не усматривал в этой шифровке… я был плохим разведчиком.
  Абрамс задумался. Он почти ничего не знал о шифрах, но именно та строчка, на которую указал Уэст, привлекла его внимание. Шифрование начальными буквами слов напоминало хитрости школьников или молодых влюбленных. Трудно предположить, что ни Аллертон, ни О'Брайен не смогли догадаться об этом сорок лет назад. Абрамс сделал вывод, что они догадались, но не сказали об этом друг другу. Интересно.
  Уэст достал трубку и кисет.
  – Все изложенное – это, в конце концов, не то, что мы называем «горячей информацией». – Он раскурил трубку и опустил взгляд на лежащее на коленях письмо. – К этому типу информации относится известная многим фраза из письма Элинор Уингэйт: «Но главная цель моего письма – сообщить Вам о бумагах Вашего отца, в которых упоминаются имена людей, возможно, все еще входящих в правительство Вашей страны или занимающих высокое положение в американском обществе… По крайней мере, один из упомянутых людей – известная личность, близкая к Вашему президенту».
  О'Брайен повернулся к Абрамсу:
  – Что вы думаете по поводу услышанного?
  Абрамс подумал, что ниточки во всем этом деле уже старые, какие бы то ни было следы стерты временем, улики только косвенные, а доказательства слишком уж натянуты. Если к ситуации подходить как к обычному уголовному делу, то шансов на завершение у такого дела немного. Преступнику удалось избежать раскрытия, и, даже если бы он был обнаружен, передавать дело в суд бессмысленно. Но если рассматривать все это с точки зрения личной мести, вендетты, то оно, в принципе, может быть закончено. Хотя эта организация и старается избежать слова «вендетта». С подобным явлением Абрамсу неоднократно приходилось сталкиваться, когда он работал в полиции. Разумеется, О'Брайен и Аллертон обставят все не так жестоко, как делает это мафия, но результат будет тот же самый. Он вспомнил о серебряной пуле.
  – Мистер Абрамс, так что же вы все-таки думаете?
  – Я думаю, на этот раз вы найдете того, кого ищете.
  О'Брайен подался вперед:
  – Почему?
  – Потому что он понимает, что вы опять взяли след. И он убегает. Он убил Карбури. Если прибегнуть к уже применявшейся метафоре, лес сильно поредел за прошедшие сорок лет. Многие животные погибли, вымерли. Следы волка, или оборотня, теперь легче различить. И еще я думаю, что он не остановится перед новыми убийствами.
  О'Брайен поднялся и зашагал по комнате. По стенам побежала его тень, отчего казалось, будто изображенные на них воины начали двигаться.
  – Да, он будет убивать. Его вынуждают к этому, – задумчиво произнес О'Брайен.
  24
  Длинный лимузин отъехал от Штаба, огни в котором были уже погашены, развернулся и направился по Парк-авеню на юг. Питер Торп, расположившийся на откидном сиденье, прикурил и обратился к Уэсту:
  – Создается впечатление, Ник, что ты уже довольно давно работаешь над этим делом. Судя по всему, ты занялся им задолго до появления – и исчезновения – полковника Карбури. Однако я что-то не припоминаю, чтобы ты говорил когда-либо об этой работе на встречах нашей группы.
  Уэст, сидевший на втором откидном сиденье, возился со своей трубкой.
  – Важность и сложность этого дела, отрывочность и расплывчатость данных предполагают нецелесообразность его обсуждения с ветеранами УСС, независимо от того, отошли ли они от дел или занимают какое-то положение в ЦРУ или администрации.
  Торп улыбнулся О'Брайену и Аллертону и добавил:
  – Разумеется, присутствующие здесь составляют исключение.
  Уэст отвел взгляд.
  – Нет, не составляют.
  Торп снова улыбнулся.
  – Мы тебя явно недооценивали, Ник.
  Уэст как будто не заметил его реплики.
  – Единственный человек, с которым я обсуждал это дело до сегодняшнего дня, – Энн. Собственно, мы и познакомились в связи с этим обсуждением.
  Тони Абрамс внимательно взглянул на Уэста. Он подумал, что Ника многие действительно могли недооценивать. Вся его внешность не внушала ни малейшего опасения, если рассматривать ее с точки зрения примитивных инстинктов. Но ум у него был опасный – опасный для предателей, ничтожеств, позерствующих середнячков типа Питера Торпа. Интуитивно Абрамс ощущал, что Торп боится Уэста.
  Лимузин медленно пробирался в плотном потоке машин. В салоне повисло молчание. Наконец его прервал О'Брайен:
  – Я не верю, что КГБ, прилагающему столько усилий, чтобы проникнуть в администрацию, спецслужбы и министерство обороны США, не удалось добиться здесь каких-то успехов. Половина из присутствовавших сегодня на вечере, включая двух бывших и нынешнего директоров ЦРУ, вполне подходят под определение Элинор Уингэйт «близок к администрации и президенту». – Он огляделся. – Я не похож на сумасшедшего?
  Кэтрин наблюдала за ним с восхищением. Как ловко расставляет он ловушку! И хотя дело о дневнике от начала до конца выдумано, реакция тех, кого О'Брайен испытывает, будет настоящей. Так же вполне реальной была гибель или исчезновение Карбури, равно как и гибель людей в Бромптон-Холле. О'Брайен показал себя мастером мистификаций.
  – Вопрос в том, как далеко сумели продвинуться эти советские агенты и какую цель они преследуют, – сказал Уэст.
  О'Брайен покачал головой.
  – Могу только сказать, что в воздухе пахнет грозой. Я думаю, что русские изобрели все-таки способ добиться своей конечной цели.
  – Вы имеете в виду ядерный удар? – спросил Торп.
  – Нет. – О'Брайен сделал жест, как бы отметающий это предположение. – Поскольку ядерный удар немедленно вызовет массированную акцию возмездия с нашей стороны, русские вряд ли считают этот вариант оптимальным.
  – Тогда что же? – спросила Кэтрин. – Биологическое или химическое оружие? – И поскольку О'Брайен не ответил, продолжила: – Какое отношение к этому может иметь полковник Карбури и письмо леди Уингэйт?
  – Судя по всему, лицо или лица, названные в дневнике в качестве русских агентов, зачем-то нужны Советам в осуществлении их плана, – сказал наконец О'Брайен. Он пожал плечами. – Нам не хватает фактов.
  «Типичный полицейский прием, – подумал Абрамс. – Подозреваемому говорят, что знают все о нем и его сообщниках, а затем отпускают, чтобы проследить за его действиями и контактами. Следовательно, можно предположить, будто О'Брайен и вправду считает, что в этом лимузине находится лицо, связи которого тянутся в Москву». И все же у Абрамса возникло впечатление, что в своих заявлениях О'Брайен несколько переигрывает. Слишком много ответов на незаданные вопросы. Слишком все гладко. И слишком спокойно он выглядит, хотя получается, что и сам О'Брайен может быть одним из подозреваемых на роль «Талбота».
  Вообще-то все, что происходит с ним, Тони Абрамсом, какая-то фантастика. У него было такое ощущение, словно его подхватил ураган и перенес в сказочный город. Нет, надо сейчас же отправляться домой и лечь спать, а когда он проснется, то от смокинга не останется и следа, не будет никакого похмелья, и во вторник он спокойно пойдет на работу. А Кэтрин Кимберли велит ему доставить какому-нибудь бедному еврею приглашение явиться на фирму по ничтожному делу. И жизнь вновь размеренно, хотя и несколько скучно, потечет по своему привычному руслу.
  Так думал сейчас Тони Абрамс. Но он знал, что пути назад нет. Он осознавал, что крепко увяз в этом деле, о чем еще днем не мог и помыслить. Он чувствовал, что воздух в лимузине наполнен подозрениями и страхом. Конечно, это вроде бы был страх за свою страну, но Тони понимал, что, несмотря на высокопарную риторику, находящиеся сейчас в машине люди боялись прежде всего за свои жизни.
  Абрамсу показалось, что он слышит голос отца: «Не вступай ни в какие организации. Избегай любых членских билетов. Это приносит одни несчастья. Я знаю».
  Или совет матери: «Если увидишь шепчущихся людей, сразу переходи на другую сторону улицы. Ты можешь шептаться только с Богом».
  Вполне нормальные советы со стороны коммунистов, ставших сионистами. Хорошие советы. Жаль, что Тони к ним не прислушивался. Да ведь и сами они начали следовать им, когда им было уже под пятьдесят. Так что у него еще есть время. Если только не прав О'Брайен. Тогда и у Тони, и у всех других осталось всего несколько недель или, в крайнем случае, месяцев.
  25
  Лимузин медленно полз вперед в потоке машин. Джеймс Аллертон спросил, кто знает о миссии Карбури. «Хороший вопрос», – подумал Абрамс.
  – Я рассказала О'Брайену. Потом Питеру, – сказала Кэтрин. Она огляделась в салоне.
  – И никому больше? – вежливо, но с некоторым нажимом спросил Аллертон. Кэтрин замялась:
  – Видите ли… Ну, ладно… Арнольду из архива. То есть я просила его ознакомить меня с досье на Карбури. У меня тогда сложилось впечатление, что Арнольд знает о прибытии Карбури в Нью-Йорк.
  Торп взглянул на Абрамса:
  – А что вы об этом знали?
  – Только то, что должен был проследить за человеком по фамилии Карбури.
  Торп потер подбородок.
  – И все же, Кейт, ты могла бы действовать поумнее.
  Кэтрин вспыхнула:
  – Не говори глупостей. Я действовала достаточно осторожно и сообразно обстоятельствам.
  – Но тебе не следовало рассказывать об этом никому, даже мне, до тех пор пока дневник не окажется в твоих руках. А теперь что получается? Ты бросила на нас тень.
  Кэтрин посмотрела на Питера вызывающе:
  – Источником утечки информации могли быть и сам Карбури, и леди Уингэйт. Сведения обычно распространяются быстро. Значит, если уж проверять, то не следует забывать и об английском варианте. Так что давайте не будем предаваться здесь истерикам.
  Торп, казалось, смутился. Он взял Кэтрин за руку.
  – Я прошу прощения.
  Лимузин остановился возле «Ломбарди». Торп поднес руку Кэтрин к губам и поцеловал. Он вылез из машины и спросил Аллертона:
  – Ты останешься здесь?
  Аллертон отрицательно покачал головой:
  – Ты же знаешь, что я не люблю эту квартиру. Я заказал номер в «Плазе» около здания ООН.
  Абрамс взглянул на Кэтрин, но она не собиралась выходить из машины. Торп повернулся и пошел к «Ломбарди», не попрощавшись. Машина тронулась с места, и через несколько минут затормозила у отеля «Плаза». Аллертон сунул руку в карман и вытащил медаль, полученную им вечером. Несколько секунд он смотрел на нее, затем сказал О'Брайену:
  – Она должна бы принадлежать тебе.
  О'Брайен положил ладонь на руку старика.
  – Нет, Джеймс, ты ее заслужил.
  Глаза у Аллертона увлажнились.
  – Когда я был молодым, я думал, что мы дрались на войне за то, чтобы не было больше никаких войн. Однако в зрелом возрасте я участвовал в очередной войне. И вот в старости я становлюсь свидетелем того, как к нам подкрадывается новая война. Молодое поколение, наверное, воспринимает нынешнее ужасное положение дел в мире, как нормальное. Но, уверяю вас, были времена, когда цивилизованные люди верили в то, что войны больше невозможны.
  Кэтрин потянулась к Аллертону и поцеловала его в щеку.
  – Я обязательно повидаюсь с вами до вашего отъезда в Вашингтон.
  Швейцар помог Аллертону выйти из машины, и лимузин отъехал. Уэст попросил водителя направиться к клубу «Принстон». Когда машина остановилась на Сорок третьей улице, Уэст обратился к О'Брайену:
  – Спасибо, что пригласили меня. Надеюсь, я был вам полезен.
  – Как всегда. Будь осторожен.
  – Меня прикрывают.
  – Рандольфа Карбури тоже прикрывали.
  Лимузин двинулся на восток и вскоре затормозил у роскошного кондоминиума на Саттон-плейс. О'Брайен вышел из машины, затем нагнулся и заглянул внутрь.
  – Ну, Абрамс, добро пожаловать в нашу организацию. Будьте внимательны. Спокойной ночи, Кейт. – Он захлопнул дверь.
  Машина вновь тронулась.
  – Я хочу, чтобы сегодня вы остались в доме на Тридцать шестой, – сказала Кэтрин Абрамсу.
  – А где будете ночевать вы?
  – В своей квартире в Уэст-Вилледж.
  Абрамс немного помолчал, потом кивнул.
  – Хорошо.
  – Утром я за вами заеду. Мы отправимся на фирму, в архив.
  – Отлично.
  Лимузин въехал на Тридцать шестую улицу.
  – Я рада, что вы с нами, – сказала Кэтрин. – Иногда мне кажется, что все мы рождаемся с очень сильным инстинктом мести. Он такой же мощный, как инстинкт самосохранения или половой инстинкт. Некоторые из тех, кого вы сегодня встретили, не успокоятся, пока не расплатятся по старым счетам. А что движет вами?
  – Половой инстинкт.
  Секунду она как-то подозрительно смотрела на Тони, потом рассмеялась. Лимузин остановился у представительского дома фирмы. Абрамс открыл дверь.
  Кэтрин предупредила:
  – Сегодня ночью будьте осторожны.
  Абрамс явно медлил. Он некстати подумал, что среди членов их группы принято какое-то странное прощание. Вместо обычного «спокойной ночи» они говорят друг другу «будьте осторожны».
  – Если убийца пока на свободе, то, может, вам лучше остаться сегодня здесь… или в «Ломбарди»? – осторожно заметил Тони.
  – Я люблю спать в собственной постели. До встречи.
  Абрамс вышел из машины, захлопнул дверь и проводил отъезжающий автомобиль взглядом. Затем он с силой постучал дверным кольцом по медной дощечке. Клаудия открыла дверь почти мгновенно.
  – Все уже давно вернулись. Я не спала из-за вас.
  – Кто это все? – Абрамс вошел в прихожую.
  – Гренвилы и ван Дорны. Вам понравилось на вечере?
  – Нет.
  – Я видела, как вы прощались с ней. Чего она не осталась с этим своим лунатиком Торпом в этой его ужасной квартире?
  – А что в ней ужасного?
  – Все… Когда вы идете там в туалет, то унитаз автоматически делает анализ вашей мочи и отсылает результаты в ЦРУ. После приезда из Румынии мне пришлось провести там целую неделю. Я боялась раздеться с включенным светом. Впрочем, равно как и с выключенным. У них есть аппараты, видящие в темноте.
  Абрамс повесил плащ в шкаф.
  – Так это квартира ЦРУ?
  Клаудия не ответила.
  – Моя комната та же? – спросил Тони.
  – Я провожу вас.
  Абрамс прошел мимо гостиной, где увидел Джоан Гренвил, свернувшуюся калачиком на диване. Она улыбнулась Тони.
  Абрамс последовал за Клаудией дальше. Было уже почти три часа ночи, и он очень хотел спать, но перед его глазами двигались соблазнительные бедра Клаудии. Абрамс подумал, что с учетом своего возраста и неплохого в целом состояния здоровья с ним ничего не случится, если он не ляжет спать еще некоторое время.
  В небольшом холле, по которому они сейчас проходили, стоял старинный столик для телефона, очень похожий на тот, что и поныне сохранился в квартире его родителей. Телефон зазвонил, и Абрамс поднял трубку раньше Клаудии. Это был О'Брайен. Он заговорил тихим, спокойным голосом:
  – Пришел телекс из Англии. Бромптон-Холл сгорел.
  – Так. – У Абрамса возникло впечатление, что О'Брайен знал об этом уже давно. Но иногда выгодно бывает притвориться, что источник информации оказывает вам неоценимую услугу, сообщая ее. – Жертвы?
  – Три трупа. Их еще надо опознать.
  – Когда это произошло?
  – Примерно в час ночи по местному времени. В восемь вечера по-нашему. То есть почти в то самое время, когда мы поняли, что Карбури исчез.
  – Вы можете сделать из этого происшествия какие-то выводы, связанные с нашим делом? – спросил Абрамс.
  – Да. После того как Кэтрин рассказала мне о Карбури, я позвонил в Кент одному приятелю и попросил его приехать в Бромптон-Холл и посмотреть, как там обстоят дела. Это было около пяти вечера по нью-йоркскому времени. Мой друг звонил из Бромптон-Холла около семи, и тогда там все было в порядке. А в восемь часов Бромптон-Холл загорелся.
  – Может, ваш приятель и есть виновник пожара? – спросил Абрамс.
  – Не исключено. Но гораздо более вероятно, что он среди погибших. Очевидно, две другие жертвы – это леди Уингэйт и ее племянник.
  – Что-то не везет нам со свидетелями, – покачал головой Абрамс.
  – Это уж точно. Послушайте, Абрамс, смотрите вокруг в оба.
  – Хорошо.
  – Мне нужно сделать еще несколько звонков, – сказал О'Брайен и повесил трубку.
  – Плохие новости? – спросила Клаудия. Абрамс положил трубку на рычаг.
  – Как говаривал Торо, если вы прочитали об одной железнодорожной катастрофе, вы прочитали и обо всех.
  – Что это означает?
  – Спросите Торо. – Абрамс зевнул.
  – Генри Торо? Но он же давно умер!
  – Правда? А я даже не знал, что он заболел.
  – Глупая шутка.
  – Согласен.
  – Кто это звонил?
  – Это звонили мне.
  Клаудия повернулась и направилась к лестнице. Абрамс попытался сложить полученную информацию в общую мозаику, но мозг уже плохо слушался его. Все, что Тони смог отметить, – это жестокость неизвестных убийц и наличие у них средств для проведения дерзких операций транснационального масштаба. По телексу отправляются приказы на убийство, и в месте их получения находятся люди, которые быстро приводят их в исполнение. КГБ? ЦРУ? Сеть О'Брайена? Еще Абрамс отметил налет какой-то безнадежности и отчаяния в действиях убийц. И это было пока единственным светлым пятном во всей истории.
  26
  Абрамс поднимался вслед за Клаудией по крутой лестнице. На площадке второго этажа она остановилась и обернулась к нему.
  – Спокойной ночи. – Клаудия направилась на третий этаж.
  Абрамса охватило легкое волнение.
  – Я ненадолго спущусь вниз и выпью чего-нибудь, – сказал он.
  Клаудия загадочно улыбнулась.
  Тони с минуту постоял на площадке, затем тихонько подошел к двери своей комнаты, несколько минут прислушивался, потом резко распахнул дверь, слегка отступив в сторону. Просунув руку за дверь, он нащупал выключатель и щелкнул им, затем осторожно вошел в комнату. Единственное место, где мог бы при желании спрятаться посторонний, – под кроватью. Тони не спускал с кровати глаз, пока шел к небольшому комоду и доставал из его верхнего ящика ранее спрятанный туда револьвер. Он откинул барабан, проверил расположение патронов, курок и спуск, заглянул в ствол (достаточно ли чистый) и несколько раз щелкнул курком. Удовлетворенный, он толкнул барабан на место и сунул револьвер в боковой карман.
  Абрамс спустился вниз в гостиную и присоединился там к Гренвилам. Огонь в камине уже погас, люстра не горела, и гостиная освещалась лишь несколькими свечами. Тони взглянул на Джоан Гренвил, вольготно раскинувшуюся на кушетке с бокалом в руке. Она удивленно изогнула брови, как будто безмолвно спрашивая Тони: «Это почему же вы не трудитесь там, над Клаудией?»
  Абрамс налил себе содовой. Он заметил, что Том Гренвил уснул в кресле.
  Джоан произнесла:
  – Люблю свечи. Особенно в доме, который был построен до изобретения электричества.
  Тони присел на кушетку, и Джоан пришлось слегка подобрать ноги.
  – Джоан, электричество было всегда.
  – Ну вы же понимаете, что я имею в виду. – Она слегка отпила из бокала и спросила: – Вы не устали?
  – Устал.
  – Вечер вам понравился?
  – Смотря в каком отношении.
  Джоан громко позвала мужа:
  – Том! Проснись!
  Гренвил не шевельнулся. Джоан снова повернулась к Тони.
  – Он отключился. Все другие люди после выпивки просто спят, этот же впадает в кому.
  Абрамс взглянул на Гренвила. Да, судя по всему, малый в отрубе. Но физически-то он рядом. Так что… Тони неожиданно спросил Джоан:
  – Вы входите в организацию?
  Несколько секунд она молчала.
  – Нет. – Джоан сделала еще одну небольшую паузу. – Я занимаюсь аэробикой. – Абрамс улыбнулся. Джоан добавила: – И теннисом. В общем, вещами, которые продлевают человеку жизнь. А вы?
  – Я курю. Таскаю с собой оружие и ввязываюсь в опасные дела.
  – Вы бы им подошли. Я могла бы дать вам один совет, но чувствую, что именно вам он не нужен.
  – Ваш муж с ними?
  – Я не могу говорить об этом.
  – Вы что, боитесь?
  – Черт побери, вы правы.
  Джоан вытянула ноги и уперлась Абрамсу в бедро.
  «Да, – подумал Тони, – когда попадаешь в гости, обязательно сталкиваешься с провоцирующей ситуацией». Он вспомнил свою кузину Летти. Однажды она приехала в гости в дом его родителей. Ее поместили в свободную комнату. Потребовалась неделя неловких намеков и знаков, ненужных ночных посещений ванной и кухни, прежде чем им удалось сделать это в три часа ночи.
  Тони кивнул на Гренвила.
  – Если хотите, я могу помочь ему подняться наверх.
  Джоан ничего не ответила, но положила обе ноги Абрамсу на колени. Он слегка помассировал ей ступни.
  – О, как приятно, – пробормотала Джоан. – Как я ненавижу высокие каблуки.
  Абрамс сознавал, что сексуального желания она у него не вызывает. Если уж заниматься с ней этим, придется действовать через силу.
  Тони еще раз посмотрел на Гренвила, обмякшего в кресле. Ему вдруг показалось, хотя, может быть, это был всего лишь отсвет свечи, что на самом деле Том не спит. Абрамс на несколько секунд задумался над этой совсем не тривиальной ситуацией, но тут его насторожил какой-то шум наверху. Тони напрягся. Судя по всему, кто-то ходил по его комнате, расположенной прямо у них над головой. Джоан тоже услышала шум и посмотрела наверх.
  Абрамс встал с кушетки, пересек гостиную и стал быстро подниматься по лестнице, шагая через три ступеньки. У двери своей комнаты он остановился и прислушался. Внутри кто-то был. Тони вытащил револьвер, отошел немного в сторону и резким толчком распахнул дверь. Затем осторожно заглянул внутрь из-за косяка.
  На кровати, опершись на спинку, сидела Клаудия. На ней был белый шелковый халат, слабо прихваченный поясом. В руках она держала журнал и рассеянно его листала.
  Абрамс тихонько присвистнул и сказал себе: «Боже праведный! Этому сумасшествию не видно конца».
  Клаудия взглянула на него.
  – Войдите и закройте дверь.
  Тони шагнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Он сунул револьвер в карман и резко спросил:
  – Почему вы считаете, что можете без разрешения входить в мою комнату?
  Клаудия отбросила журнал и выпрямилась на кровати. Халат при этом распахнулся, и стали видны ее груди, смугловатые и полные. Она серьезно смотрела на него.
  – Я не проститутка и не путаюсь с кем попало. Ты мне нравишься. И я знаю, что тоже нравлюсь тебе.
  Абрамс повернулся и быстро вышел из комнаты, чуть не столкнувшись на площадке с Джоан Гренвил, которая, судя по всему, подслушивала. Тони промямлил:
  – Извините, миссис Гренвил. Видимо, я тут кое-что напутал…
  Неожиданно для Абрамса она улыбнулась:
  – Если сможете, приходите ко мне, когда разберетесь с путаницей. Третий этаж, вторая дверь справа. Я оставлю ее незапертой. Не стесняйтесь разбудить меня. В любое время до рассвета.
  – Хорошо. – Тони проследил, как она поднимается по лестнице, и вернулся в свою комнату. Он подошел к комоду и выдвинул ящик. Записная книжка нетронутой лежала на месте. Нетронуты были и другие его вещи.
  Клаудия подалась к нему на кровати.
  – Неужели ты думаешь, что я пришла к тебе, чтобы что-то стащить?
  – Я искал свой молитвенник. – Тони положил револьвер на ночной столик. Затем снял галстук и освободился от смокинга. С пуговицами рубашки пришлось повозиться, а запонки он просто с силой вырвал из манжет. – Дурацкий наряд…
  Он разделся, запрыгнул на высокую кровать и встал на колени рядом с Клаудией, до конца распахнув ее халат. У нее было крепко сбитое тело и широкие бедра. Тони поцеловал ее руки, ноги и погладил ягодицы. Он почувствовал, как ее тело напряглось. Интересно, чем она занималась в Румынии?
  – Ты увлекаешься аэробикой?
  – Что это? Что-то связанное с полетами?
  – Да нет.
  Он наклонился и поцеловал ее. Затем прошелся языком по ее телу. Неожиданно Клаудия отстранилась и запахнула халат.
  – Пойдем со мной.
  Она скатилась с кровати и подняла с пола тяжелую шаль, набросив ее на плечи. Абрамс с удивлением смотрел на нее. Клаудия подошла к окну и подняла створку. Обернувшись к Тони, она сказала:
  – Иди сюда. Здесь есть пожарная лестница. Дождь прекратился, и ночь прекрасна. Ты когда-нибудь занимался любовью на пленэре?
  Абрамс пожал плечами и огляделся, раздумывая, что бы набросить на себя. Клаудия громко прошептала:
  – Ничего не надо, только подушки. Иди же.
  Она проскользнула в окно и оказалась на лестнице. Тони схватил две подушки, сунул револьвер в наволочку и последовал за Клаудией.
  С юга дул теплый ветерок. Небо расчистилось, и на западе ярко засияла половинка луны. Абрамс огляделся. Их четырехэтажный дом был окружен со всех сторон высокими зданиями. В некоторых окнах еще горел свет.
  Клаудия восторженно проговорила:
  – Как красиво! Мне нравится заниматься любовью на природе. – Абрамс улыбнулся. – Давай же, ты первый.
  Тони начал подниматься по узкой мокрой лестнице. Обернувшись, он шепнул девушке:
  – Осторожней, очень скользко.
  Она остановилась на маленькой площадке на уровне третьего этажа.
  – У меня в комнате есть бренди. Иди. Я буду через минуту.
  Абрамс продолжил свой путь вверх по лестнице. Вот и площадка четвертого этажа. Тони заглянул через парапет на крышу. Она была покрыта каким-то сыпучим материалом типа керамзита, однако во впадинах блестели лужи. За исключением кирпичного корпуса трубы, на крыше не было никаких других построек, поэтому почти на всем пространстве она хорошо просматривалась.
  Абрамс легко перебрался через низкий парапет и спрыгнул на крышу. Он прошел к трубе, обогнул ее, отыскал место посуше и бросил туда обе подушки. Затем оглядел окрестные дворы. Теплый ночной ветерок ласково обвевал его тело. Да, это будет что-то особенное! Очень даже неплохо!
  Неожиданно слева от себя он услышал хруст керамзита, легко чавкнула вода. Тони быстро обернулся. Две длинные тени скользнули по стене соседнего дома. В темноте Абрамс разглядел две черные фигуры, лица скрыты масками. Тени быстро приближались к Абрамсу. У одного человека в руках была фомка, у другого – черный мешок, очень похожий на мешок для инструментов, каким обычно пользуются грабители. Но это были профессиональные киллеры.
  От площадки лестницы и от подушек, в наволочке одной из которых был его револьвер, Тони отделяло равное расстояние – футов десять. Нападавшие были дальше. Абрамс быстро просчитал варианты и решился: в три длинных прыжка он приблизился к трубе и метнулся к подушкам. Правой рукой Тони схватил револьвер за дуло. У него уже не было времени вытаскивать оружие из наволочки: он боялся запутаться. Быстро повернув револьвер, он обхватил рукоятку и нащупал курок. Он уже изготовился стрелять через подушку, но находившийся ближе к нему человек успел ударить его ногой в голову. Второй быстро подскочил к Тони и нанес ему сбоку удар по правому локтю. Острая боль пронзила Абрамса от кисти до плеча, и он чуть не потерял сознание.
  Мужчины прижали руки Тони к бокам и перевернули его на спину. Один из них уперся коленями Абрамсу в грудь, зажал ему ноздри и разжал зубы. Второй достал что-то похожее на дубинку.
  Тони увидел, что предмет, который он принял за дубинку, на самом деле был необычной длинной бутылкой. Он почувствовал, как в рот ему потекла холодная жидкость, и попытался откашляться, но не смог. Жидкость обожгла горло, и Тони понял, что это не яд, а виски. Причем шотландское, его любимое. Значит, это будет не убийство, а падение пьяного любовника с крыши. Неплохо придумано! Абрамс попытался сопротивляться, но почувствовал, как чья-то безжалостная и сильная рука сдавила его мошонку. Тони замер.
  Они продолжали удерживать его еще несколько минут. Алкоголь начинал оказывать свое действие, и Абрамс пытался хоть как-то нейтрализовать его. Неожиданно нападавшие перевернули его на живот, подхватили за руки и за ноги и понесли к парапету крыши. Абрамс видел, как быстро приближается этот парапет. А за ним… За ним пустота и падение с высоты четвертого этажа.
  Он выждал, пока они замедлили бег буквально в двух шагах от края крыши и одновременно слегка ослабили хватку, видимо, собираясь перехватиться перед броском. Именно в это мгновение Абрамс с силой крутанулся в их руках, сумев высвободить одну руку. Он навалился плечом на парапет и теперь мог наносить удары ногами. Киллеры не удержали его. Тони оказался спиной на крыше, быстро сгруппировался, опершись спиной о парапет. Киллеры угрожающе нависли над ним, но за долю секунды Абрамс успел пружинисто выпрямиться и швырнуть им в лицо по целой пригоршне песка с керамзитом и гравием, который он схватил с поверхности крыши. Левой ногой он сильно ударил ближайшего к нему бандита в пах, но, оказавшись на одной ноге, не успел восстановить равновесие. Второй киллер сумел дотянуться до него и сильным ударом в челюсть сбил его с ног.
  Тони, потрясенный, упал на спину. Киллер прыгнул на него, вытянув руки и стараясь добраться до горла Абрамса. Тони уперся ногами в живот нападавшему, легко подбросив его в воздух. Тот отлетел к парапету, перевалился через него и рухнул вниз. Тихую ночь пронзил душераздирающий вопль.
  Абрамс быстро вскочил на ноги. Второй киллер бежал по крыше к соседнему прилегающему зданию. Тони успел заметить, что с него на крышу черными полосками свисают две веревки. Абрамс начал преследование, но ему мешали алкоголь и нарастающая боль в правом локте и плече. Кроме того, острый керамзит врезался в босые ступни.
  Киллер успел взобраться до середины веревки, когда Тони подбежал к ней. Он схватил конец веревки и принялся яростно трясти и раскачивать ее. Но у нападавшего были кроссовки с резиновыми подошвами и специальные кожаные перчатки, так что стряхнуть его Тони не удалось. Через считанные секунды киллер исчез на крыше соседнего здания.
  Абрамс повернулся и неверным шагом направился к тому месту, где оставил подушки. Он достал револьвер и начал спускаться по лестнице.
  Клаудия стояла на верхней площадке. Она взглянула на Тони:
  – Что с тобой? От тебя пахнет виски.
  – Я поскользнулся. – Он взял Клаудию за руку и повел вниз по лестнице в спальню. – Ты забыла принести бренди.
  – Я не смогла его найти.
  Абрамс натянул брюки.
  – А почему ты без шали?
  Клаудия не ответила, спросив в свою очередь:
  – Куда ты?
  – Домой, в Бруклин. Там безопаснее.
  – Но мы ведь еще не…
  – Знаешь, мне что-то расхотелось. Спокойной ночи.
  – Что с тобой? – Она протянула руку и дотронулась до его локтя. – Ты весь исцарапан.
  – Спокойной ночи. – Абрамс почувствовал, что голос у него слегка дрожит.
  Она ненадолго задумалась, потом быстро повернулась и покинула комнату. Немного выждав, Абрамс взял свой револьвер и вышел в коридор. По лестнице он поднялся на третий этаж, подошел к комнате Джоан Гренвил и без стука открыл дверь. Джоан сидя спала на кровати, ее груди соблазнительно торчали поверх простыни. На ночном столике горела лампа, рядом с Джоан лежала раскрытая книга. Тони с удивлением обнаружил, что Джоан довольно громко похрапывает.
  Он плотно закрыл защелку двери, проверил запоры на окне, затем уселся в кресле, положив револьвер на колени, и закрыл глаза.
  Мысли его слегка путались под действием алкоголя, но он пришел к выводу, что теперь не сомневается в серьезности ситуации, в которую попал. В первый день ему повезло, как всегда везет новичкам и новобранцам, но впоследствии на удачу уповать не стоит. Да, справиться с ним нелегко, но тем настойчивее будут их попытки.
  Сейчас у него есть неоспоримое преимущество перед всеми. Он знает одного из своих врагов – графиню Клаудию Лепеску. Но Тони пока не решил, как распорядиться этой интересной информацией. В отличие от того времени, когда он работал в полиции, теперь у него не было партнера. Он был один.
  Тони взглянул на Джоан. Как ей удается существовать в этом круговороте? Он инстинктивно чувствовал, что она не лжет и на самом деле та, за кого себя выдает. Ее можно было даже пристроить к делу, но толку от нее, видимо, будет маловато.
  Интуиция подсказывала ему держаться подальше от всех этих людей. Но какой-то внутренний голос (может быть, такая простенькая штука, как этот чертов патриотизм) нашептывал: «Нет, ты должен пройти этот путь до конца». Абрамс задал себе вопрос, кто же будет следующей жертвой «Талбота», и сам же ответил на него: «Кто угодно, но только не я».
  Часть четвертая
  Разоблачения
  27
  В полдевятого утра Кэтрин Кимберли вошла в дом на Тридцать шестой улице, отперев дверь собственным ключом. В гостиной она увидела распростертого на кушетке Тома Гренвила. Его смокинг и ботинки валялись на полу.
  Кэтрин прошла в маленькую кухню, находившуюся в задней части дома, и поставила кофейник на огонь.
  В это время в кухню со стороны двора вошел Тони Абрамс, одетый в свой обычный деловой костюм, Кэтрин стояла спиной к нему, и несколько минут он наблюдал, как она готовит кофе. На ней были легкий белый свитер, облегающие брюки цвета хаки и кроссовки. Абрамс подумал, что в субботу она выглядит совсем не как обычная мисс Кимберли, какую он привык видеть в офисе.
  – Доброе утро! – громко поздоровался он.
  Она обернулась и приветливо улыбнулась ему:
  – Вы давно встали? Вид у вас неважнецкий. Бурная ночь?
  Он внимательно посмотрел ей в глаза, пытаясь обнаружить в них признаки удивления или разочарования тем, что он все еще жив.
  – Кое-что похуже. – Тони достал из настенного шкафчика две кофейные кружки. – Я волновался за вас.
  Кэтрин открыла свою сумочку и достала пистолет. Это был браунинг 45-го калибра. Абрамс ожидал увидеть что-нибудь поменьше. По тому, как Кэтрин держала пистолет, он понял, что обращаться с ним она не очень умеет.
  – Вы, разумеется, уже слышали о происшествии в Бромптон-Холле? – спросил он.
  Она положила браунинг обратно в сумочку.
  – Да. Трупы опознали. Это леди Элинор Уингэйт, ее племянник Чарльз Брук и приятель О'Брайена Рональд Холдингс. Сейчас производится вскрытие.
  Абрамс налил кофе в кружки.
  – Вы провели ночь в одиночестве?
  – Это явно провокационный вопрос.
  – Послушайте, я занимаюсь этим делом или нет?
  Она холодно ответила:
  – Я вернулась в свою квартиру на Кармин-стрит. Я была одна.
  – Почему вы не поехали в «Ломбарди»?
  – У меня не было настроения. – В ее голосе послышалось легкое раздражение.
  – Это Торп отправил вас домой? – Она кивнула.
  Абрамс отхлебнул из кружки.
  – В квартире в «Ломбарди» у вас есть своя комната?
  – Да.
  – Там у вас одежда и другие вещи. Разве не странно, что при всем этом Торп отсылает вас в такую даль, на Кармин-стрит? Вы не говорили ему, что мы встретимся с вами сегодня утром?
  – Боже, да вы настоящий полицейский! Нет, мне это странным не кажется. Ведь сама квартира в «Ломбарди» необычная. Это и место для явок, и подрезидентура ЦРУ, и еще Бог знает что. Так что, когда ты связан с человеком, проживающим в такой квартире, тут уж не до удобств.
  Абрамс кивнул и поставил свою кружку на стол.
  – Как у вас сегодня с желудком?
  – С желудком? Нормально.
  Тони направился к двери, ведущей во внутренний двор, и знаком пригласил Кэтрин следовать за ним. Под окном кухни, выходящим во двор, стояла белая металлическая скамейка. На скамейке навзничь лежало тело мужчины, одетого в черное. Грудь у него была так сильно выгнута вперед, что было ясно – сломан позвоночник. Голова свисала, почти касаясь земли.
  Кэтрин уставилась на тело.
  – Судя по одежде – грабитель, – сказал Абрамс.
  Она посмотрела вверх, на четырехэтажное здание, но промолчала.
  Абрамс склонился над телом и наполовину стянул с его головы шерстяной лыжный шлем. Мертвенно-белая кожа убитого контрастировала с черной щетиной на подбородке и запекшейся вокруг рта кровью. На вид мужчине было лет тридцать пять, а черты лица выдавали в нем славянина. Тони вгляделся в открытый рот мертвеца, затем стянул шлем с его головы совсем. По земле рассыпались длинные иссиня-черные волосы.
  – Судя по прическе и зубным пломбам, это иностранец. Вы его не узнаете? – спросил Абрамс у Кэтрин.
  Та подошла поближе к телу и всмотрелась в лицо погибшего.
  – Нет, – пробормотала она, быстро повернулась и пошла на кухню.
  Тони последовал за ней. Некоторое время они молча пили кофе. Потом Кэтрин спросила:
  – Что вы делали на крыше?
  – Я не говорил, что был на крыше. – Абрамс снял телефонную трубку и набрал домашний номер капитана Спинелли.
  – Это я.
  – Ничего нового по Карбури у меня нет. – Голос у Спинелли был сонный.
  – Приезжайте по адресу: Тридцать шестая Восточная улица, дом 184. Во дворе труп.
  – О боже, Абрамс, что у тебя там произошло?
  – Расскажу позже.
  – Где ты?
  – По указанному адресу.
  – Это связано с Карбури?
  – Как тебе сказать… Дом принадлежит фирме О'Брайена, и кое-кто из его друзей оставался здесь сегодня ночевать. Что ты по этому поводу думаешь, Шерлок?
  – Я думаю, что тебе надо бы нажарить задницу. Оставайся там.
  – Я сказал, увидимся позже. – Тони повесил трубку.
  Абрамс и Кэтрин вышли из дома. День был ясный и теплый. Пахло ночным дождем. Тони взглянул на Кэтрин при солнечном свете. Она, очевидно, спала не больше пяти часов – и никаких признаков усталости на лице.
  Казалось, Кэтрин почувствовала, что Абрамс смотрит на нее не так, как обычно.
  – Почему мы стоим? – спросила она. До Ленсингтон-авеню они дошли молча. Пока они ожидали переключения светофора, Кэтрин задала вопрос:
  – Как вы думаете, что было нужно этому человеку?
  – Столовое серебро.
  Перейдя улицу, они двинулись на север. Машин было относительно немного, и город, как и всегда по субботам, выглядел так, будто все его жители отсыпались после пьянки.
  Абрамс и Кэтрин свернули на Сорок вторую.
  – Вам понравится Арнольд, – нарушила Кэтрин молчание. – Он необычный и очень умный.
  – Что вы хотите найти в архиве?
  – Никогда нельзя загадывать, что найдешь в архивах. Но там все есть. И зачастую то, что в досье отсутствует, не менее показательно, чем то, что есть в наличии. Работа в архивах требует логического мышления, интуиции и удачи. Вы умеете работать с архивами?
  – Меня еще никто об этом не спрашивал. Я подумаю.
  Они шли мимо Центрального вокзала. Для Абрамса этот район всегда ассоциировался с довоенными временами: величественные банки, старые отели, лавки чистильщиков обуви, газетные и табачные киоски, Йельский клуб. Поезда из Коннектикута и Уэстчестера, выплывающие на платформы толпы школьников и «белых воротничков».
  – Я не доверяю Питеру Торпу, – неожиданно произнес Тони.
  Кэтрин отреагировала не сразу, но, когда она заговорила, в ее голосе не было и тени упрека.
  – Разумеется, не доверяете. А кто ему доверяет? Он ведь офицер разведки. Он лжет и крадет. Но в этом деле и не принята категория доверия. Здесь принята категория верности. А Питер верен.
  – Верен кому?
  – Своей стране. – Она посмотрела на Тони. – Любые иные предположения могут иметь очень серьезные последствия.
  – С моей стороны было бы опрометчиво выдвигать такие предположения, – сказал Абрамс, – и кстати, спасибо за приглашение переночевать в доме на Тридцать шестой улице. Мне там очень понравилось.
  – Я так и думала. Вы можете пользоваться этим домом в любое удобное для вас время.
  Они дошли до Пятой авеню и пересекли ее возле Публичной библиотеки. На тротуаре Тони увидел странную нарисованную углем стрелку, указывающую в сторону Эмпайр-Стейт-Билдинг. Под стрелкой было написано: «Цель атаки» и отмечено расстояние – «0,4 мили».
  Кэтрин тоже обратила внимание на стрелку.
  – Ерунда какая-то, – сказала она.
  Абрамс и раньше видел в городе такие стрелки с подписанным расстоянием, указывающие в сторону Эмпайр-Стейт-Билдинг.
  – Но кого-нибудь это может и напугать, – задумчиво произнес он.
  – Чего здесь бояться, – сказала Кэтрин, – если только не самого чувства страха.
  – О, мысль о падающей с неба болванке с десятимегатонным зарядом приводит меня в дрожь.
  – Это просто ядерная истерия.
  – Мистер О'Брайен чем-то очень озабочен, – заметил Абрамс.
  – Но не по поводу возможного ядерного удара.
  – Чем же тогда?
  – Это не биологическое и не химическое оружие… Что-то более страшное… Я даже представить себе не могу.
  – И я тоже.
  Они передвигались по Пятой авеню в сторону Рокфеллеровского центра.
  – Что будет с «Талботом», если вы его найдете? – спросил Тони.
  – А как вы думаете? – вопросом ответила Кэтрин.
  – Ну, а если «Талботом» окажется, например, О'Брайен?
  Она без колебаний произнесла:
  – Даже если им окажется мой лучший друг, это не будет иметь никакого значения. Он умрет. Она умрет. Они умрут.
  Абрамс посмотрел на нее.
  – В тридцатых годах Форстер3 написал:
  «Если бы у меня была возможность выбора между предательством по отношению к моей стране и предательством по отношению к другу, я выбрал бы первое».
  – Очень глупо.
  – Зато интересно. Явление предательства вообще интересно само по себе. Прочтите Декларацию независимости. Это ведь один из самых предательских документов своего времени. У короля Георга было полное юридическое основание, чтобы повесить всех до единого из шестидесяти пяти, его подписавших.
  Они остановились у входа на территорию Рокфеллеровского центра.
  – Хорошо. Что вы хотите сказать? Что у нас нет юридических оснований для того, чтобы казнить «Талбота»?
  – Это ваша проблема. Моральная проблема. Я смотрю на все это с практической точки зрения. «Талбота» вычислить по его внешности невозможно. В его глазах вы не увидите безысходной тоски или чувства вины, о которых говорил Джеймс Аллертон. Его душа не отлетает в полнолуние, от него не несет запахом крови. Думаю, он носит смокинг и благоухает дорогим одеколоном.
  – Но вы говорили, что можете определить преступника по глазам…
  – Да, преступника. Но «Талбот» не преступник. Он патриот. Спросите его.
  – Понятно…
  – Мои родители… Да, они были предателями. Но они помогали бедным как могли, собирали друзей и родственников на вечеринки, смеялись, занимались любовью, пекли картофельные оладьи. «Талбот» – это их двойник, только с голубой кровью. Им вполне может оказаться О'Брайен, или Аллертон, или ван Дорн, или еще дюжина людей из тех, кого я видел вчера вечером.
  Кэтрин кивнула.
  – Хорошо… Спасибо за то, что подмешали в это дело хорошую порцию холодного, объективного анализа.
  – Меня для того и наняли. – Тони направился в сторону здания Радиокорпорации. Кэтрин шла рядом. – Кстати, я не доверяю и вам.
  Она натянуто улыбнулась:
  – В профессиональном или личном плане?
  – В обоих.
  – А что вы думаете по поводу Ника?
  – Он же ученый. С точки зрения безопасности не самый надежный вариант. Никогда не доверяйте яйцеголовым. К тому же он слишком долго связывает себя с работой, которая, судя по всему, не очень ему нравится. Весьма подозрительно.
  – А Гренвилы? Клаудия?
  – Вся энергия Джоан Гренвил направлена на то, чтобы наставить мужу рога. У нее же явно наличествуют сексуальные пороки. Что касается Клаудии, то никогда не доверяйтесь иностранцам.
  Они обогнули помещение катка. Кэтрин остановилась у входа в здание Радиокорпорации.
  – Вы что же, подозреваете меня в том, что я имею отношение к тому мужчине с крыши?
  – Признаться, такая мысль приходила мне в голову.
  – Но ведь именно я настаивала перед нашими на том, чтобы вы вошли в организацию.
  – Все это так. Но если бы я находился под подозрением, я бы тоже поторопился привлечь посторонних людей. Новые люди, как правило, отвлекают подозрения на себя.
  – Вы сообразительны.
  Абрамс придержал дверь, и они вошли в вестибюль.
  – Кстати, если уж кто-то собирался меня убить, значит, я вообще успел проявить себя, с их точки зрения, сообразительным человеком.
  Кэтрин подавила смешок.
  – Вполне возможно. Кстати, как вы знаете, слово «убийство» означает тяжкое преступление, и совершивший его считается опасным преступником. А может, те, кто, как вы говорите, пытался убить вас, по вашей же мысли, вовсе и не преступники? Может, это просто патриоты, выполняющие свой долг перед народом?
  Тони натянуто улыбнулся и подумал: «Вот ведь сука!»
  28
  На втором этаже главного вестибюля было много художественных лавок и салонов, заполненных предметами искусства предвоенного периода.
  На первом этаже тоже была небольшая лавка и салончики. Один из них специализировался на продаже военного снаряжения и предметов с американской символикой: картин, плакатов, статуэток, наклеек и т. п. В нем, в частности, были выставлены небольшие бронзовые бюсты генерала Донована. В основном их покупали, как считал Абрамс, молодые адвокаты из контор типа фирмы О'Брайена, то есть тесно связанные в прошлом с УСС. Судя по всему, эти юные карьеристы, купив такой бюст, ставили его у себя в кабинетах где-нибудь между книжными шкафами. Тони улыбнулся, представив себе, как эти юные карьеристы в обеденный перерыв преклоняют колена перед изображением Дикого Билла.
  – Это у вас что, улыбка такая? – спросила Кэтрин. – Наверное, вы вспомнили о чем-то неприятном? Или заболел ваш близкий друг?
  Абрамс взглянул на нее и усмехнулся.
  – Не знаю почему, но вы мне нравитесь.
  – Рада это слышать.
  Кэтрин направилась к лифту и остановилась возле небольшого столика. В лежащей на нем книге она записала их имена и объект посещения. Затем они поднялись на сорок четвертый этаж, который полностью занимала фирма О'Брайена. Охранник в коридоре кивнул в знак того, что узнал Кэтрин, и указал на еще одну книгу, стоявшую на некоем подобии пюпитра. Записывая себя и Абрамса, Кэтрин взглянула на верхние строчки. Там были фамилии нескольких молодых сотрудников. Она отметила также, что в восемь утра на работу пришел Арнольд.
  Они проследовали длинным извилистым коридором до двери с надписью «Архив». Кэтрин постучала.
  – А меня Арнольд впустит? – спросил Тони.
  – Мне придется пустить в ход все свое обаяние, – улыбнулась Кэтрин.
  Она постучала еще раз. Из-за двери слышался резкий свист чайника. Ужасно резкий свист. Чайник давно пора было снимать с плитки.
  Абрамс повернул ручку. Дверь открылась со знакомым Кэтрин противным скрипом. Тони заглянул в комнату. Кэтрин быстро протиснулась мимо него, но Абрамс легонько оттолкнул ее назад и вытащил револьвер. Чайник стоял на раскаленной докрасна спирали плитки, из его носика с шумом вырывался пар.
  Когда глаза Кэтрин привыкли к полумраку комнаты, она увидела тело, лежащее рядом с походным столиком в круге света, падавшего от стоящей на нем лампы. Абрамс быстро пробежал взглядом по рядам шкафов, прислушался, но никаких звуков, кроме свиста чайника, не уловил.
  Прижимая револьвер к боку, Тони медленно приблизился к телу.
  Арнольд Брин, в рубашке, нарукавниках и серых брюках, лежал ничком. Его лицо было повернуто в сторону и одной щекой покоилось на галстуке. Галстук был бледно-голубого цвета, почти как кожа Брина. Язык у Арнольда вывалился изо рта. Один глаз был широко открыт. Тони опустился на колено и дотронулся до щеки Брина.
  – Еще теплый. С час назад, а то и меньше.
  Кэтрин почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она рухнула в кресло, но, быстро сообразив, что оно принадлежало Арнольду, поднялась и бессильно прислонилась спиной к шкафу.
  – О Боже, – прошептала она еле слышно, – о Боже…
  Абрамс оглянулся на походный столик. Вокруг него валялись чайные принадлежности. На полу, рядом с рабочим столом Арнольда, лежала начатая упаковка бисквитов. Абрамс протянул руку, взял со столика лампу и поставил ее на пол, затем встал на четвереньки и приблизил свое лицо к лицу Брина, внимательно рассмотрел его глаза, разжал судорожно сомкнутые челюсти Арнольда, заглянул ему в рот и принюхался, после этого поднялся и вернул лампу на место.
  Кэтрин продолжала стоять, прислонившись спиной к шкафу. Глаза у нее были закрыты, в их уголках застыла влага.
  Абрамс еще раз осмотрел предметы на столике, заварочный чайник, чай в пакете. Тони взял один бисквит и понюхал его.
  – Судя по всему, он умер от удушья, но я не думаю, что оно было вызвано действием яда.
  Кэтрин наконец раскрыла глаза.
  – Что?
  – Видите ли, он, к сожалению, не успел заварить чай, – сказал Абрамс и выключил электроплитку. – А это могло спасти ему жизнь.
  – О чем вы говорите?
  – Дело в том, что он сразу принялся за один из этих больших сухих бисквитов. Не намазал его ни маслом, ни джемом… Во рту и в горле у него пересохло, пожилые люди часто страдают плохим слюноотделением. А может, ослабли глотательные мышцы, это тоже бывает у стариков.
  – Несчастный случай?
  – Его погубил бисквит. Я видел кусок, застрявший у него в горле.
  Кэтрин уставилась на Абрамса, затем перевела взгляд на Арнольда. Некоторое время она молчала, потом спросила:
  – Вы в это верите?
  – Конечно, нет. Это убийство. Отлично продуманное. – Абрамс потер подбородок. – Его держали как минимум двое. Видимо, они были в специальных перчатках с мягкой прокладкой, чтобы не оставалось никаких следов. Наверное, сначала они сунули ему в рот квасцы, чтобы высушить слизистую, потом залили в горло какое-то анестезирующее средство, чтобы отключить нервные окончания. Они затолкнули ему в горло бисквит и держали до тех пор, пока старик не задохнулся. Профессионалы.
  Кэтрин судорожно сглотнула.
  Абрамс спокойно продолжал:
  – Да, судмедэксперту придется с этим повозиться. Но, если ему подсказать, что речь идет об убийстве, он, возможно, и найдет соответствующие подтверждения. – Абрамс закурил. – Интересно, почему эти люди так упорно подстраивают несчастные случаи? Вероятно, чтобы выиграть время? Чтобы те, кого это касается, не забили разом тревогу?
  Кэтрин кивнула.
  – Очевидно, отчасти и поэтому. Но… В этих кругах вообще предпочитают, чтобы все выглядело, как несчастный случай. Это признак профессионализма, своеобразный знак мастерства.
  – Вот как? И за это дают награды? – Абрамс бросил сигарету на пол и загасил ее носком ботинка. – Как бы то ни было, это уже четвертый случай, когда не остается никаких улик: Карбури бесследно исчез, Бромптон-Холл сгорел, а Арнольд подавился бисквитом. Черт побери, даже полицейский может увидеть здесь систему.
  Кэтрин посмотрела на него.
  – А четвертый?
  – Ну как же! А мое падение с крыши по пьянке?
  – Так вы были на крыше? Значит, тот человек пытался вас убить?
  Абрамс кивнул.
  – Как… Как же, черт побери, вы туда попали?
  – По пожарной лестнице.
  – Вы знаете, о чем я спрашиваю.
  – Тогда я вас спрошу, как получилось, что меня пригласили ночевать в этот дом на Тридцать шестой улице?
  После недолгого колебания Кэтрин ответила:
  – Меня попросила об этом Клаудия. Вы ей нравитесь.
  Абрамс промолчал. Кэтрин добавила:
  – Если уж быть совсем точной, О'Брайен и Питер тоже предложили, чтобы вы там ночевали. При этом мне показалось, что все трое действовали независимо друг от друга.
  Абрамс снова ничего не сказал.
  Кэтрин, похоже, постепенно приходила в себя после шока, вызванного смертью Арнольда. Она отрывисто спросила:
  – Что же вас привело на крышу?
  – Судьба.
  – Вы знаете, Тони… Не всегда выгодно держать все при себе. Иногда ведь возникает необходимость в помощи ближнего.
  – Я думаю, Кейт, что человек, связавшийся с вашей организацией, очень быстро обнаруживает, что остро нуждается в помощи.
  Слова Абрамса явно обескуражили Кэтрин, однако, справившись с собой, она спокойно возразила:
  – Зачем кому-то вас убивать?
  – Не знаю, но мне это льстит. – Он снял трубку с телефонного аппарата на столе у Арнольда и набрал номер дома на Тридцать шестой улице.
  – Чего? – ответил мужской голос. Абрамс знал, что таким тоном отвечают только полицейские, работающие на месте преступления.
  – Капитана Спинелли, – бросил Тони.
  – Ну… А кто это?
  – Абрамс.
  – Ладно, подождите.
  К аппарату подошел Спинелли.
  – Как это все случилось, Абрамс?
  – Потом расскажу. Наверное, я окончательно испорчу тебе субботу, но у меня тут еще один труп.
  – Где?
  – Фирма О'Брайена. Комната с надписью «Архив». Охранник проводит тебя. Запишись в книге.
  После долгого молчания Спинелли рявкнул:
  – Слушай, Абрамс, что там вокруг тебя происходит? Ты что, попал в черную дыру?
  – Давай пообедаем вместе.
  – Пошел ты! Вообще держись от меня подальше. Вернее… Оставайся там же.
  – Извини, но я должен бежать. Учти, дело выглядит, как несчастный случай, но это не так. Скажи эксперту, хорошо? И помни, что это еще цветочки. Побереги себя. Аривидерчи. – Тони повернулся к Кэтрин. – Стоит нам искать нужные досье, или сойдемся на том, что их здесь уже нет?
  Кэтрин изучала записи выдачи материалов.
  – Арнольд достал из хранилища четырнадцать папок. – Она осмотрелась. – Но их что-то нигде не видно. – Кэтрин на несколько секунд задумалась. – Арнольд должен был знать хотя бы одного из убийц, в противном случае он не открыл бы дверь.
  – Правильно.
  – Этим человеком был кто-то, имеющий сюда доступ.
  – Сколько всего таких людей?
  – Десятки. Англичане, американцы, французы и даже несколько немцев. Плюс группа израильских охотников за нацистами.
  – У него был список?
  Кэтрин посмотрела на Абрамса.
  – Он держал все фамилии в голове.
  Подумав немного, Тони сказал:
  – Он явно не предполагал, что ему грозит какая-то опасность. Он разговаривал с этим человеком или людьми, а они хорошо знали, зачем он пришел сюда в субботу, – они знали, что скоро здесь появитесь вы.
  Ее испуганный взгляд скользнул по шкафам. Она спросила хриплым шепотом:
  – А вдруг они еще здесь?
  Абрамс отрицательно покачал головой.
  – Сомневаюсь. В какой-то момент Арнольд почувствовал опасность, и он мог… – Тони подошел к столу и осторожно переложил лежавшие там бумаги. – Нет, ничего нет. Они бы заметили, если бы он попытался оставить какой-то знак. – Абрамс подошел к телу, наклонился и быстрыми профессиональными движениями обыскал карманы, ботинки, носки, ощупал одежду. – Нет, ничего нет.
  Кэтрин стояла подле него.
  – Может, нам поискать по всей комнате?
  – Нет, надо убраться отсюда, пока не приехал лучший сыщик Нью-Йорка.
  Они вышли из комнаты и направились по ярко освещенному коридору. У лифта Кэтрин обратилась к охраннику:
  – Кроме Арнольда в ту сторону проходил кто-нибудь?
  Охранник отрицательно покачал головой:
  – Впрочем, мисс, там же ведь есть еще лестница.
  Кэтрин опять просмотрела записи в книге и обнаружила фамилии троих сотрудников фирмы.
  – Эти люди здесь?
  – Полагаю, что да. Я не видел, чтобы они уходили.
  – Спасибо. – Кэтрин взглянула на Абрамса. – Не думаю, чтобы он мог впустить кого-то из этих троих.
  – Мне кажется, миновать охранника несложно. Вы его знаете?
  – Да. Он работает здесь много лет. Хотя это ничего не значит.
  – Да, не значит, – согласился Тони. – Полицейские всегда задают такие вопросы: о новых сотрудниках фирмы, уборщиках, горничных… Это же первые подозреваемые. А в ваших играх все по-другому. Человека вводят в дело за двадцать лет до того, как ему прикажут открыть для кого-то дверь или зажечь свет в критический момент.
  – Несколько преувеличено, но…
  – И все же Спинелли проверит и охранника, и этих троих ребят.
  Они вошли в кабину лифта.
  – Я чувствую себя виноватой в смерти Арнольда. Если бы я не попросила его, он не пришел бы сегодня, – сказала Кэтрин.
  – Это точно.
  – Вы могли бы проявить побольше сочувствия.
  – Извините, но это ваше рассуждение – глупость. Если бы сегодня не была суббота, то была бы пятница. Если бы отец Гитлера пользовался презервативами, Арнольду не пришлось бы сторожить британские архивы времен Второй мировой войны в Рокфеллеровском центре. Ну и что?
  Они в молчании спустились в вестибюль.
  – Мне не хотелось бы столкнуться со Спинелли, – сказал Абрамс.
  Пригрело солнце, и улица ожила. Туристы с фотоаппаратами спешили в концертный зал Радио-Сити. Появились любители бега трусцой. Абрамс посмотрел на кроссовки Кэтрин. Подошвы у них были достаточно поношенные.
  – Вы бегаете?
  – Да.
  – А бруклинскую трассу знаете?
  – Да. Добегаю обычно до Проспект-Парк. Иногда перебегаю через мост до Хайтс Променэйд.
  – До Проспект-Парк я тоже добегу. Это миль двенадцать? Давайте как-нибудь попробуем вместе? – предложил Абрамс.
  – Как насчет понедельника? С утра?
  – Так у меня в День поминовения выходной?
  – Конечно, – улыбнулась Кэтрин.
  Молча они прошли несколько кварталов. Наконец Кэтрин спросила:
  – Ну, и что теперь?
  После небольшой паузы Тони ответил:
  – Мне нужно попасть на Тридцать шестую, забрать смокинг и вернуть его в «Мюррей». Затем поехать в Бруклин, просмотреть почту и взять кое-какие вещи, если я собираюсь остаться на Тридцать шестой.
  – Как банально и скучно.
  – Большая часть нашей жизни проходит в этом.
  – Трупы. Угроза национальной безопасности…
  – В разгар своей знаменитой австрийской кампании Наполеон послал своему портному в Париж длинное письмо с разносом за то, что тот сшил ему неудобное белье. Жизнь всегда берет свое.
  – Послушайте, я сегодня обедаю с Ником. Присоединяйтесь.
  – Не могу.
  – Я хотела бы обсудить эти события: Бромптон-Холл, смерть Арнольда, покушение на вас.
  – Мы и так уже многое с вами обсудили. Давайте подождем данные, которые получит Спинелли, и выясним, что там обнаружат в Лондоне. Мне сейчас хочется поработать с фактами.
  – Хорошо, а в ожидании новых сведений не могли бы мы чем-нибудь заняться?
  – Мне нужно еще кое-что забрать из химчистки. Кроме того, надо постараться, чтобы нас не убили, так что почаще оглядывайтесь. – Они остановились на Сорок второй улице. – Я возвращаюсь в представительский дом фирмы. А вы куда?
  – Если кто-то пытается вас убить, зачем вам оставаться там?
  – Разве я буду в большей безопасности в своей квартире?
  – Пожалуй, нет.
  – Вот именно. Так что не беспокойтесь. Позвоните мне завтра и напомните о забеге, хорошо?
  – Подождите.
  Кэтрин достала из сумки небольшой клочок бумаги. Тони взглянул на него. Почерком Кэтрин там было написано: 1РЕ 78-2763.
  – Это было написано рукой Арнольда в книге выдачи материалов. Но это не номер досье. Запись вам о чем-нибудь говорит?
  Абрамс внимательно вгляделся в листок.
  – Что-то как будто знакомое… Но что конкретно, вспомнить не могу.
  – Его убийцы проявили небрежность, – сказала Кэтрин. – Они не просмотрели как следует эту книгу. Вы были правы: Арнольд почуял неладное и попытался оставить некую информацию. Другого объяснения тому, для чего он занес эти буквы и знаки в строчку, на которой я должна была расписаться, нет.
  – Звучит довольно логично.
  – Вы знаете, что означает эта запись, Абрамс. Не дурачьте меня.
  Он улыбнулся и протянул ей листок.
  – Зовите меня Тони.
  – Я назову вас как-нибудь похлеще, если вы будете продолжать морочить мне голову. Я откровенна с вами и требую того же по отношению к себе.
  Он поднял руки в шутливом испуге.
  – Хорошо. Успокойтесь. Это библиотечный код какой-то книги.
  – Конечно. Вот и давайте пойдем в библиотеку и посмотрим, какой книге он принадлежит.
  – В какую библиотеку мы пойдем?
  – В ближайшую. Идем налево.
  Они повернули на восток и быстро прошагали квартал по Пятой авеню. По ступеням, охраняемым каменными львами, они поднялись ко входу в Центральную библиотеку, открыли высокие бронзовые двери и по широкой лестнице поднялись на третий этаж, в главный читальный зал. Абрамс назвал библиотекарю код книги. Пока они ждали, Тони попросил Кэтрин:
  – Расскажите мне о вашей сестре Энн.
  Подумав несколько секунд, Кэтрин ответила:
  – Она старше меня, намного серьезнее и образованнее. Никогда не была замужем…
  – Я не собираюсь к ней на свидание, – прервал ее Абрамс. – Чем она занимается?
  Кэтрин с некоторым удивлением посмотрела на него. Смена ролей была для нее неожиданной.
  – Ну… Она работает в Агентстве национальной безопасности. Коды, шифры, криптография, электронный шпионаж… Никаких плащей и кинжалов, просто антенны и спутники.
  Прежде чем он успел что-нибудь сказать, заказанный ими номер высветился большими красными цифрами на электронном табло, и они заторопились к стойке.
  Кэтрин взяла в руки массивный фолиант в зеленом кожаном переплете. Оба посмотрели на тисненные золотом буквы на обложке.
  – Это «Одиссея» Гомера. – Она открыла книгу и быстро пролистала страницы. Текст был на греческом. На полях имелось множество пометок, кое-где попадались бумажные закладки, которые Кэтрин оставляла на месте.
  – Арнольд читал по-гречески? – спросил Абрамс.
  – Однажды я видела книгу на греческом у него на столе. Это, кстати, была одна из причин, почему я усомнилась в том, что он действительно всего лишь сержант. Я всегда подозревала, что он офицер разведки. К тому же это свидетельствует о том, что хранившиеся в архиве досье имеют большую ценность, чем некоторые считали.
  Тони следил за тем, как она изучает книгу.
  – Ключ не в самой книге. Ключ, если таковой вообще имеется, в названии. «Одиссея». Или в имени автора, Гомер. – Он на секунду задумался. – Говорят ли они вам о чем-нибудь? Может быть, это чей-то псевдоним, кличка?
  – Нет…
  – А герой? Одиссей? Или на латыни – Улисс?
  Она отрицательно покачала головой.
  – Тогда, может быть, сюжет? – допытывался Абрамс. – Одиссей после падения Трои отплывает домой… На его пути препятствия, удары судьбы… Цирцея, сирены и все такое. Его считают мертвым, а через десять лет он возвращается. Может, в этом скрыт смысл записи Арнольда?
  – Тони, вспомните конец этой истории… После десяти лет войны и десяти лет скитаний жена Одиссея Пенелопа не узнает его. Но дома у него остался лук, который только он может натянуть. И он простреливает стрелой двенадцать топоров, чтобы доказать, что он – это он. – Кэтрин помолчала, затем тряхнула головой. – И все же мне непонятно, на что намекал Арнольд.
  – Во всяком случае, вы знакомы с возможными исполнителями ролей. Обдумайте это на досуге. И мой совет – обдумайте в одиночестве.
  Кэтрин взглянула на часы.
  – У меня еще есть время. Я могла бы сопровождать вас.
  – В Бруклин? А у вас есть паспорт?
  – Перестаньте шутить в стиле Питера. Вам это не идет.
  Абрамс вернул книгу библиотекарю и направился к комнате, где находились каталоги. Кэтрин пошла рядом.
  – Кстати, Тони. Вы держались с Питером молодцом. Не обращайте на него внимания.
  Абрамс подумал, что не обращать внимания на Питера – это то же самое, что не замечать своей тени. Они подошли к лестнице.
  – Методом дедукции я делаю вывод, что многие ваши вещи остались в «Ломбарди». Почему бы нам не зайти и не забрать их?
  После легкого колебания Кэтрин согласилась:
  – Хорошо. Но… Вы туда не пройдете.
  – А вы можете меня провести?
  – Нет.
  – Ну, а когда там никого нет? У вас есть ключ?
  Она покачала головой.
  – Но вы можете попробовать провести меня туда?
  Возникла длинная пауза. Достаточно длинная, чтобы Абрамс понял, что Кэтрин привязана к Торпу не на сто процентов.
  – Хорошо, я подумаю, – пообещала она. Через вестибюль они вышли на залитую солнцем главную лестницу.
  – Пропавшие досье были важными? – спросил Абрамс.
  – Видимо, очень. Иначе Арнольда не стали бы убивать.
  Тони закурил.
  – Логично. Однако они могут знать меньше, чем мы. У них есть секретные данные – имя «Талбота». Мы стараемся этот секрет раскрыть. А они не знают, насколько мы приблизились к разгадке. Поэтому им нужно спрятать все концы.
  – Да. Вы ведь говорили, что «Талбот» и его сообщники будут убивать.
  – Верно. Будут убивать снова и снова. Для некоторых преступников легче уничтожить любые потенциальные источники опасности, чем посмотреть рационально на проблему в целом. Я, например, знаю очень мало, но тем не менее кто-то все-таки пытался вывести меня из игры.
  – Помню, вы говорили, что вам это льстит.
  – Это я немного рисовался. Важен мотив. Почему они стремились убрать меня? Найдите мотив – и вы найдете подозреваемого.
  – Так в чем же заключается этот мотив? Вы представляете для них какую-то угрозу?
  – Думаю, дело здесь лично во мне, а не в той роли, которую я играю во всем этом.
  – Лично в вас?
  Абрамс кивнул.
  – Ну да. Ведь покушение произошло сразу же следом за моей первой и единственной пока встречей с вашими друзьями. Может быть, танцуя, я наступил кому-то на ногу.
  – Ну, это вряд ли.
  – Теоретически. На практике те, кто убивает, решаются на это по самым невероятным и мелким причинам. Когда вы встаете у убийцы на пути, что-то не то говорите или не так делаете, он вас сразу приговаривает к смерти. Если вы продолжаете жить еще некоторое время, то только потому, что ему требуется спланировать преступление, причем он испытывает необыкновенное возбуждение, ощущая себя хозяином вашей жизни.
  – У меня такое впечатление, что вчера вечером мы были с вами в разных местах.
  – Вы, наверное, слышали, что некоторые убийцы внешне вполне респектабельны. Они могут носить смокинги и мило шутить. Но на самом деле они исключительно чувствительны к воображаемым обидам или угрозам. Посчитав, что такая угроза существует, они становятся мстительными, вспыльчивыми и крайне опасными. Как ни странно, иногда это может проявляться в демонстрации ими всяческих знаков внимания или даже сердечности по отношению к будущей жертве. Как вы думаете, я не встретил вчера кого-либо, подходящего под это описание?
  Кэтрин не ответила. Абрамс отбросил сигарету.
  – Знаете, если мне придется столкнуться с таким типом, то, даже не будучи уверенным в его намерениях, я, возможно, последую его же правилам: буду защищать себя самым прямым способом – путем уничтожения этой угрозы для себя. Зачем мне рисковать?
  Кэтрин коротко бросила:
  – Знаете, лучше я оставлю ваши бытовые проблемы вам и пойду по своим делам.
  – Хорошо, только будьте осторожны.
  Она направилась было вниз по лестнице, но остановилась в задумчивости и обернулась к Абрамсу.
  – Послушайте, Тони. В нашей организации мы избегаем односторонних решений. Прежде чем вы сделаете вывод о необходимости прямых действий, пожалуйста, посоветуйтесь со мной.
  Он кивнул.
  Кэтрин сбежала вниз по лестнице на Пятую авеню, Абрамс сел на ступени, оказавшись рядом с пьяницей-стариком, державшим в руках бутылку вина.
  – Нет ли у вас сорока центов, мистер? – попросил выпивоха.
  Тони положил ему на ладонь два четвертака.
  – Спасибо, парень, – поблагодарил старик. Затем с гримасой, которая, по его понятиям, должна была, видимо, означать улыбку, продолжил: – Зовут меня Джон. А вас?
  – Одиссей, или Улисс.
  – Крутое имя. Есть сигареты?
  Абрамс дал ему сигарету и щелкнул зажигалкой.
  – Ты знаешь, Джон, человеческий организм способен выдерживать чудовищные перегрузки. Иначе ты не смог бы продержаться столько лет на улице.
  Старый алкоголик кивнул.
  – Как насчет доллара?
  – У Арнольда Брина был замечательный мозг. Думаю, он часто ходил в эту библиотеку. Но ему не удалось выжить, как тебе, Джон. Он видел, что к нему приближалась смерть, но он переборол в себе инстинкт самосохранения и, вместо того чтобы попытаться бежать и спастись, обнаружил присутствие духа и разума, оставив некое послание, которое могло помочь выжить другим.
  Старик встал, покачнулся и снова сел. Из нескольких радиоприемников неслась громкая музыка. Группка студентов расположилась возле одного из львов. Абрамс слегка наклонился к Джону.
  – «Одиссей». История Одиссея. Если коротко, то это история воина, который после одержанной победы через много лет странствий возвращается домой, где его давно считают мертвым. Так что же пытался сказать нам Арнольд, Джон?
  Тот снова встал и осторожно шагнул вперед.
  – Да ну тебя!
  – Ну, попытайся подумать, Джон.
  – Ну тебя. – И пьяница медленно пошел к тротуару.
  Встал и Абрамс. Арнольд, подумал он, записывал этот книжный код для посвященных. Скорописью он писал для людей, которые обладали опытом и знаниями, сравнимыми с его собственными. Он писал для людей, которые мыслят быстро и способны в темпе прокрутить в мозгу все вводные и прийти к необходимому выводу. Он логически вычислил возможное значение послания Арнольда. Хотя как раз с точки зрения логики оно было настолько невероятно, что Абрамс с трудом убеждал себя в правильности своей догадки.
  29
  Старенький двухмоторный «бичкрафт» выровнялся на высоте пятнадцать тысяч футов. Пилот Сонни Беллман посмотрел на приборную панель: 280 километров в час. Он проговорил в микрофон внутренней связи:
  – Пустоши Пайн Бэрренс прямо по курсу. Десять минут до места прыжка.
  Патрик О'Брайен кивнул сам себе. Они были милях в тридцати к западу от Томз Ривер, Нью-Джерси. Еще через десять минут они будут над одним из самых пустынных уголков штата.
  О'Брайен выглянул в иллюминатор. Ночь была ясной, светил месяц. Он отбрасывал голубоватые отсветы на находящуюся внизу равнину. Конечно, совершать боевые прыжки в такую ночь нельзя, а вот спортивные – отлично. О'Брайен сидел, скрестив ноги, опираясь спиной о стенку фюзеляжа.
  Эти ночные воскресные прыжки были для О'Брайена своеобразным обрядом – обрядом очищения и поминовения погибших. Он приземлится на полях Пайн Бэрренс, разведет небольшой костер и проведет ночь, беседуя сам с собой, вспоминая и забывая. Перед рассветом он сообщит свои координаты по радио старому другу, местному фермеру, и тот в назначенное время подъедет к назначенному месту на своем фургоне, оборудованном для проживания.
  О'Брайен примет в фургоне душ и переоденется. Побриться и позавтракать он успеет еще в полях, но со стариком он выпьет чашечку кофе.
  О'Брайен сердцем чувствовал, что нынешнее лето последнее, больше прыжков не будет, и поэтому он наслаждался этими теплыми летними ночами с мерцающими звездами так, как старики наслаждаются всем вокруг, зная, что жизнь идет к закату.
  Толчок от снижения тяги двигателя вывел О'Брайена из раздумий. Он понял, что пилот сбавляет скорость до 200 километров в час: при такой скорости можно прыгать.
  Его взгляд обежал темный пустой салон с единственной красной сигнальной лампочкой. В красном отсвете ему вдруг привиделись силуэты людей, стоявших по стенкам фюзеляжа. Их восковые лица медленно повернулись к О'Брайену, а глаза сверкали красноватыми отблесками. Он тряхнул головой. Видения исчезли. Через несколько секунд О'Брайен бросил взгляд на часы – скоро Беллман даст ему сигнал.
  О'Брайен встал и проверил снаряжение, потом прошел к двери. «Бичкрафт» был модифицирован для парашютистов. Дверь у него откатывалась по специальным направляющим вбок, а не поворачивалась на петлях, как на обычных самолетах. Вместо восьми стандартных сидений по бокам были расположены скамейки, на которых могли усесться двенадцать человек. «Бичкрафт» был также оборудован автопилотом, чтобы после совершения прыжков пилот мог пройти в заднюю часть самолета и закрыть дверь. Это устраняло необходимость присутствия в самолете инструктора или второго пилота.
  О'Брайен встал у двери и посмотрел вниз через маленький иллюминатор. Самолет слегка накренился. Внизу то зажигались, то гасли огоньки. Это напомнило О'Брайену сигналы партизан во время войны. Но в то время они не знали, кто на самом деле подает им эти сигналы. В его памяти навсегда остались страшные воспоминания: старт с погруженного в ночь аэродрома на фанерных самолетах, которые, казалось, никогда не взлетят; уход от преследования истребителей противника; обход зенитных батарей; прыжок из относительной безопасности самолета в мрачную негостеприимную темноту и медленный, слишком медленный, спуск на парашюте в неизвестность.
  Выжив после всех этих ужасов, ты еще должен был выполнить свою задачу и умудриться вернуться обратно. А ведь для агентов секретных служб захват отнюдь не означал отправку в лагерь для военнопленных. Он предполагал концлагерь, допросы, пытки и почти всегда – ящик с песком, перед которым ставили на колени, прежде чем пустить пулю в затылок. Правда, в запасе оставался и другой выход – в случае захвата попытаться принять яд.
  И все же он выжил. Другие – нет. И он чувствовал себя в долгу перед ними. В долгу перед теми, кто окончил жизнь в бою, в камере пыток, от яда или возле ящика с песком. Сразу же после войны он и его коллеги горели желанием посчитаться с господами из гестапо и СС. Но через год у них появился новый страшный враг – советская служба безопасности.
  О'Брайен вновь взглянул на часы: десять семнадцать. Интересно, почему Беллман не включает зеленую лампочку? О'Брайен еще раз проверил снаряжение: нож, рюкзак, фляга. Сколько прыжков может совершить человек до той минуты, пока удача не отвернется от него? Как говорится, все, кроме последнего.
  Сонни Беллман повернулся к человеку, сидевшему справа от него в кресле второго пилота.
  – Подходит время прыжка.
  Мужчина кивнул, встал и нагнулся за своим парашютом.
  – Он, наверное, рассердится на меня, – сказал Беллман.
  – Мистер О'Брайен обожает сюрпризы, – ответил мужчина.
  – Он любит прыгать в одиночестве. Но, думаю, все будет в порядке.
  – Никто вам ничего не скажет. Обещаю. – Питер Торп взмахнул тяжелой деревянной колотушкой и с большой силой опустил ее на основание черепа пилота. Беллман издал короткий стон и ткнулся лицом в штурвал. Торп откинул его назад, потянулся через Беллмана и включил автопилот. Самолет продолжал ровно лететь вперед, выдерживая прежнюю скорость, курс и высоту.
  Торп посмотрел на часы и зевнул. Боже, что за уик-энд!
  Он пристегнул парашют, открыл дверцу и шагнул в салон.
  О'Брайен обернулся на луч света, вырвавшийся из кабины пилота, и сощурился. Но дверца тут же захлопнулась, вновь погрузив салон в темноту. Лишь слабо горела красная лампочка.
  Торп безмолвно приближался к О'Брайену. Тот встревоженно спросил:
  – Беллман, что случилось?
  Торп снова зевнул.
  – Ради Бога, Пат, с какой стати тебе вздумалось прыгать на Пайн Бэрренс ночью в воскресенье? – Он остановился недалеко от О'Брайена. – В такое время людям твоего возраста надо сидеть дома и играть в покер.
  Патрик О'Брайен взялся за рукоятку висевшего у пояса ножа.
  – Что ты здесь делаешь?
  – Да так. А тебе что, не нравится?
  – Мне не нравится, что ты не ответил на мой вопрос.
  – Извини, Пат. – Торп посмотрел в иллюминатор. – Ясный месяц. Скоро будет полнолуние. Вон звезда упала. Загадай желание!
  О'Брайен посмотрел на дверцу, ведущую в кабину пилота. До нее было несколько футов. Торп быстро повернулся к нему:
  – Слушай, Пат, меня беспокоит это дело «Талбота». – О'Брайен молчал. Рев двигателей, казалось, заполнил весь салон. Месяц светил в иллюминатор, и фигура Торпа отбрасывала длинную тень на противоположную стенку фюзеляжа. – На самом деле, Патрик, меня беспокоишь ты.
  – Это естественно, что ты волнуешься. Мы уже близко.
  – Правда? Интересно.
  О'Брайен спросил, сдерживая себя:
  – Почему ты сделал это?
  Торп пожал плечами:
  – Не знаю. Но вовсе не из политических убеждений. И действительно, кто может в здравом уме занять сторону этих питекантропов. Разве есть где-нибудь еще такие злые, скучные и плохо воспитанные люди? Я бывал в Москве дважды. Что за дыра!
  – Тогда почему же? – О'Брайен тихонько отстегнул защелку на ножнах.
  Торп заметил его движение в свете лампочки.
  – Не вздумай глупить, Пат.
  – Скажи мне, так почему же?
  Торп почесал в затылке.
  – Ну, как тебе сказать. Все это очень сложно… Жажда пощекотать нервы опасностью… Вот некоторые, например, прыгают с парашютом. Другие участвуют в автомобильных гонках. Я же предаю. Когда ты идешь на тяжкое преступление, каждый день превращается для тебя в приключение – ведь он может стать последним. Вспоминаешь, Пат?
  – Ты болен, – тихо проговорил О'Брайен.
  – Может быть. Ну и что? Больной, как и наркоман, требует удовлетворения своих желаний. Да, контора мне в этом смысле кое-что дает. Другим этого вполне хватило бы, но мне нужно полное удовлетворение. Мне нужна кровь целой нации.
  – Питер, послушай… Если ты хочешь изменить историю – а это, я полагаю, и есть твоя конечная цель, – ты, чтобы добиться этого, можешь помочь нам расстроить их планы. Это будет последний аккорд…
  – Помолчи, Пат. Умерь свое красноречие. Подумай, часто ли человеку представляется возможность увидеть смерть целой нации? Ты только вообрази себе – высокоразвитая сложная цивилизация падает жертвой собственной передовой техники. А я могу стоять на холме и наблюдать. Наблюдать за окончанием одной эпохи и рождением другой. Сколько еще людей в истории человечества обладали такой уникальной возможностью – вызвать неожиданное и катастрофическое изменение в жизни планеты?
  О'Брайен прислушался к шуму моторов и заговорил таким тоном, будто бы в целом принял сказанное Торпом.
  – Хорошо, Питер, но что это будет за новый мир? Ты сможешь в нем жить?
  Торп сделал нетерпеливый жест и засмеялся.
  – Я легко приспосабливаюсь к действительности.
  – А что же ты там будешь делать? Ведь предавать будет некого…
  – Ладно, хватит болтать!
  О'Брайен хотел спросить Торпа, как все это случится, но, будучи хорошо подготовленным разведчиком и к тому же стоя на пороге смерти, он рассудил, что удовлетворять свое любопытство ни к чему, он уже не смог бы воспользоваться полученной информацией. Кроме того, чем больше он спрашивал бы Торпа, тем легче тому было бы догадаться, что О'Брайен знает и чего не знает.
  Торп, казалось, прочитал мысли О'Брайена.
  – Как далеко вы продвинулись в преследовании, Пат?
  – Я уже говорил тебе. Мы у цели.
  – Черт! – Торп потер подбородок. – Кэтрин говорила мне, да я слышал это и от других, что ты один из самых способных разведчиков в мире. Ты смел, деятелен, хитер, изобретателен и все такое. Я знаю, что ты умен. Но… если ты так умен, если ты подозревал меня, то почему не начал действовать раньше, пока я не загнал тебя в угол? Меня должны были схватить, накачать наркотиками, подвергнуть пыткам и допросам по меньшей мере год назад. Или ты стал выдыхаться, ветеран? Или тебя остановили чувства Кэтрин ко мне? А может, ты и не подозревал меня? Да, так оно и есть. Ты ни о чем не догадывался.
  – Я несколько лет следил за тобой, Питер.
  – Не поверю…
  В этот момент «бичкрафт» попал в небольшую воздушную яму и качнулся. Торп потерял равновесие и упал на одно колено. О'Брайен, давно дожидавшийся подобной ситуации, бросился к двери. Торп быстро выхватил пистолет, прицелился и выстрелил. Раздался громкий хлопок. О'Брайен по инерции ткнулся в дверь, отпрянул назад и опрокинулся навзничь на пол. Торп еще раз прицелился и выстрелил. На этот раз хлопок был тише.
  О'Брайен, распластавшись, лежал у ног Торпа и держался за грудь. Торп опустился рядом с ним и осветил фонариком рану на груди. Он тихо, почти ласково, сказал О'Брайену:
  – Успокойся, Пат. Первая пуля была резиновая. Максимум возможного – трещина ребра. Вторая – капсула с пентоталом. – Торп осмотрел место, где капсула ударилась о толстую нейлоновую лямку парашюта, затем сунул руку под рубашку О'Брайена и нащупал увлажнение в точке, где капсула пробила кожу. – Думаю, ты получил достаточную дозу. – Он сел на корточки. – Нам нужно поговорить, дружище Пат. У нас на два часа горючего и еще шесть капсул. Если они, конечно, потребуются.
  О'Брайен почувствовал, что наркотик уже одурманивает его. Он резко встряхнул головой, быстрым движением выхватил нож и ударил Торпа снизу вверх. В последний момент тот успел уклониться, и нож лишь чиркнул его по лицу, поранив левую ноздрю. Он упал назад, зажимая нос рукой. Между пальцами у него сочилась кровь.
  – Ах ты ублюдок!
  О'Брайен попытался встать, но его отбросило к стенке фюзеляжа. Он сидел, выставив вперед нож. Торп прицелился.
  – Ты хочешь узнать, каким будет третий заряд? Это будет не пуля, но после выстрела ты начнешь жалеть, что это не свинец.
  О'Брайен бессильно опустил руку с ножом. Торп прижал к носу платок и сидел так около минуты. Затем спросил:
  – Ну как, Патрик, тебе лучше? Я сам виноват, что недооценил тебя. Но я не в обиде. Давай начинать. Как тебя зовут?
  – Патрик О'Брайен.
  – Чем ты занимаешься?
  – Я адвокат.
  – Не совсем точно, но близко. – Торп задал еще несколько подготовительных вопросов, потом резко спросил: – Ты знаешь человека по кличке «Талбот»?
  – Да.
  – Его настоящее имя?
  – Не знаю, – ответил О'Брайен после продолжительной паузы.
  Торп с раздражением хмыкнул.
  – Меня ты подозревал?
  – Да.
  – Правда?
  – Да.
  Торп секунду подумал, затем достал из кармана одноразовый шприц.
  – Мне кажется, того средства тебе не хватило. Надо попробовать вот это.
  Питер осторожно приблизился к О'Брайену и свободной рукой отобрал у него нож. После этого быстро вонзил шприц в плечо О'Брайена. Специальное устройство впрыснуло в тело Патрика пять кубиков суритала.
  Торп присел на корточки.
  – Подождем минутку. – Он нащупал пачку сигарет, достал одну и сунул в рот. Пистолет он вновь направил на О'Брайена. Спрятав сигареты, он вытащил данхилловскую зажигалку и щелкнул ею.
  Увидев, как Торп инстинктивно прикрыл глаза от вспышки пламени, О'Брайен сделал бросок, метнулся к двери и потянул за ручку. Замок открылся, дверь поползла по пазам в сторону. В салон ворвался мощный поток холодного воздуха и рев двигателей.
  Торп бросился за О'Брайёном и поймал его за лодыжку. Вцепившись в нее изо всех сил, он выворачивал ногу О'Брайена и пытался затащить его внутрь салона. О'Брайен закричал от боли, но продолжал, отталкиваясь руками, выталкивать свое тело наружу в открывшийся проем. Верхняя часть его тела и ноги попали в мощный поток воздуха, который увлекал О'Брайена наружу. Торп уперся ногами в стенки по обе стороны проема и тянул О'Брайена за ногу, изрыгая громкие ругательства.
  – Ты, старый сукин сын! – Питер чувствовал, что поток, засасывавший О'Брайена в пустоту за бортом, был сильнее него. Тело Патрика постепенно уползало за дверь. К тому же О'Брайен отчаянно лягался свободной ногой. Наконец, теряя силы, Торп крикнул: – Хорошо, сукин сын, тогда умри! – Он перестал упираться ногами в борт самолета и почувствовал, как могучая сила тащит его вперед, в дверной проем. Торп по-прежнему сжимал руками лодыжку О'Брайена.
  Взглянув вверх, он увидел исчезающие где-то высоко бортовые огни «бичкрафта». Они оба падали со скоростью 110 миль в час. С учетом высоты, на которой находился самолет, у них было максимум 80 секунд до того последнего момента, когда нужно будет дернуть за вытяжное кольцо.
  Торп еще раз посмотрел вверх. Он заметил, что О'Брайен потянулся к кольцу. Еще плотнее ухватив ногу О'Брайена, он закрутил свое тело вращательным движением. Тело О'Брайена тоже начало вращаться. Центробежная сила не позволяла ему дотянуться рукой до кольца. Торп ухватился за перекрещенные лямки на груди О'Брайена и подтянулся так, что его лицо находилось теперь на одном уровне с лицом Патрика. Он обхватил О'Брайена за плечи и изо всей силы прижал его к себе. Теперь он смотрел прямо в глаза старику.
  – Ты знаешь имя «Талбота»? – прокричал Торп.
  Глаза О'Брайена были полузакрыты, голова склонилась набок. Он выдавил из себя какие-то звуки, похожие, как показалось Торпу, на слово «да». Он снова прокричал:
  – Назови имя!
  О'Брайен молчал. Неожиданно черты его лица обострились, по нему пробежала гримаса боли. Старик сильно закусил нижнюю губу, по подбородку у него заструилась кровь. «Сердечный приступ», – подумал Торп. Он посмотрел вниз. По его прикидкам, они пролетели почти десять тысяч футов, оставалось с милю или около того. Торп всмотрелся в мертвенно-бледное лицо О'Брайена и понял, что тот уже никогда не дернет за вытяжное кольцо. Он прокричал в ухо старику:
  – Ну и черт с тобой! Счастливого приземления!
  Торп отпустил свою жертву, и они стали удаляться друг от друга. Поток воздуха поднимал вверх безвольно болтавшиеся руки О'Брайена. Торп потянулся и с силой толкнул его. Взглянув вниз, он обнаружил, что земля приближается слишком быстро.
  – О, черт! – выругался он и дернул за кольцо.
  Черный шелковый шнур парашюта красиво выстрелил вверх и тут же стал раздуваться, по мере того как купол наполнялся воздухом. Торп заставил себя посмотреть вниз. Земля была совсем близко. Еще две секунды, и он разбился бы. Раздался характерный хлопок полностью раскрывшегося парашюта. Торп посмотрел вниз, стараясь определить возможное место падения О'Брайена, но в темном лесу ничего нельзя было разглядеть. Тем не менее, Торпу показалось, что он услышал треск ломающихся веток, а потом глухой удар.
  Парашют уже полностью нейтрализовал скорость свободного падения, с которой Торп несся к земле еще несколько секунд назад. Теперь он висел футах в семидесяти над землей. Он заметил небольшую песчаную поляну среди сосновых деревьев и стал дергать за стропы, направляя парашют туда. Подтянув ноги, он спружинил ими в момент приземления. Его бросило набок, но он тут же вскочил и быстро отстегнул крюк крепления парашюта. Тот медленно поплыл в сторону, увлекаемый легким порывом ветра.
  Торп отряхнул песок с ладоней.
  – Неплохо, – пробормотал он про себя. Он почувствовал радостное возбуждение, которое обычно бывает у людей после удачного приземления. – Даже очень хорошо!
  Собирая парашют, он подумал об О'Брайене. Старик оказался крепким орешком. Учитывая его возраст, такое сопротивление с его стороны было довольно неожиданным. Но старые волки обычно очень выносливы и хитры, именно поэтому они и доживают до старости. Интересно, что подумает полиция по поводу этого происшествия: самолет разбивается вдалеке от курса в горах Пенсильвании, а его единственный пассажир превращается в мешок костей в Нью-Джерси? Резкий смех Торпа вспорол тишину ночи.
  Он упаковал парашют в мешок и вытянул антенну передатчика. Сидя на небольшой песчаной горке, он прижимал платок к пораненному носу, ел шоколад и ждал вертолета.
  Ну что же, по крайней мере, он помогает в уничтожении подозреваемых.
  30
  Небольшой вертолет приземлился на посадочной площадке на Тридцатой Западной улице прямо на берегу Гудзона. Торп к этому моменту уже переоделся в пиджак и брюки спортивного покроя. Пилот, имевший контракт с «Лотус эйр», подставной фирмой, принадлежавшей ЦРУ, ничего не знал ни о своем пассажире, ни о задании, которое тот выполнял. Он не обменялся с Торпом ни одним словом и даже ни разу не посмотрел на него внимательно. Если через неделю или через год газеты сообщат о теле парашютиста с нераскрытым парашютом, найденном на пустошах Джерси Пайн, пилот вряд ли сможет сделать из этого какие-то выводы.
  Вертолет описал дугу над рекой и исчез в ночном небе. Торп проводил его глазами, затем взял мешок с парашютом, комбинезоном и заранее положенными туда камнями и бросил его в реку.
  Он прошел немного по темной пустынной улице, тянувшейся вдоль реки, и зашел в телефонную будку. Набрав номер клуба «Принстон», он попросил соединить его с Уэстом.
  – Как дела, Ник?
  – Отлично.
  – Послушай, что ты сейчас делаешь?
  – Думаю закругляться. Завтра рано утром мне нужно вылететь в Вашингтон.
  – Позволь мне угостить тебя.
  – Знаешь, Питер, что-то не хочется.
  – Мы не будем засиживаться, Ник. Возьмем чего-нибудь легонького, типа «негрони».
  После секундной паузы откуда-то издалека послышался голос Уэста:
  – Ну, ладно. Где и во сколько?
  – В клубе «Йель». Я буду там через десять минут. – Торп повесил трубку.
  * * *
  Питер Торп вошел в гостиную клуба и сел на небольшой диван рядом с Уэстом. Тот держал в руках рюмку с мартини. Торп внимательно взглянул на него.
  – А я уж думал, Ник, ты забыл ключевое слово.
  Уэст посмотрел на Торпа, и его взгляд на секунду задержался на пластыре на левой ноздре Питера. Однако Ник ничего не сказал.
  – Послушай, Ник, – тихо произнес Торп, – это дело с «Талботом» разворошило все осиное гнездо. Тебе бы лучше притормозить с ним на некоторое время.
  Уэст кивнул и спросил хриплым голосом:
  – Какое осиное гнездо? Их или наше?
  – Наше. В Лэнгли переполох. А ты знаешь, что бывает с ними в таком состоянии: они начинают принимать скоропалительные идиотские решения. Думаю, они уже приняли решение в отношении тебя.
  – Что?
  – Конечно, ликвидировать тебя в физическом смысле они не собираются… Но они могут отправить тебя в горы и продержать там в течение некоторого времени.
  Глаза у Уэста округлились.
  – В таком случае мне, может быть, стоит самому объявиться?
  – Нет, не делай этого.
  – Но… Я совсем не против того, чтобы ненадолго оторваться от всей этой кутерьмы.
  – Если бы ты знал, что они могут делать с людьми в этих горах, ты заговорил бы по-другому.
  Уэст уставился на Торпа со смешанным выражением любопытства и страха на лице.
  – А что?
  – Допивай свой мартини, – сказал Торп. В этот момент принесли «негрони», и Питер пригубил из бокала. – Неплохо. Послушай, Ник. Хотя бы ради соблюдения приличий ты не мог бы побольше улыбаться и не бледнеть так сильно? – Уэст сделал глоток из своей рюмки. Торп спросил его: – У тебя есть оружие?
  – Нет, – ответил Ник.
  – Бронежилет?
  – Нет… Я их не ношу.
  – Передатчик-маяк?
  Уэст коснулся пряжки своего ремня.
  – Микропередатчик. Излучение берется передвижными приемниками с вертолетов или подземных передвижных средств.
  – Он сейчас включен?
  – Нет. А зачем его сейчас включать?
  – Как ты приводишь его в действие?
  Уэст облизнул губы.
  – Нужно просто захватить его пальцами сверху и снизу и слегка нажать.
  – Звукозаписывающей аппаратуры на тебе нет?
  – Нет.
  Это Торп знал и так. В кармане у него был детектор радиоизлучений, показывавший, что Уэст чист. Питер некоторое время смотрел на Николаса.
  – Яд?
  – Он у меня всегда с собой, – кивнул Уэст.
  – Где?
  После некоторых колебаний Николас легонько постучал пальцем по перстню со знаком Принстонского университета.
  – Яд внутри? – спросил Торп.
  – Нет, в камне. Цианид заделан в кусочек кристаллического сахара. Снаружи все покрашено под оникс, сверху – тонкая полиуретановая пленка, чтобы предотвратить блеск и чтобы кристалл не таял. Кусаешь и…
  – И мгновенная смерть, – улыбнулся Торп. – А другой яд у тебя есть?
  – Да, в обычной капсуле. Но ее я забыл в своей комнате.
  – Если бы твоя задница не была к тебе прочно прикреплена, ты бы и ее всюду забывал, – снова улыбнулся Торп.
  – Так что ты говорил про горы? – напомнил Уэст.
  Глядя Нику прямо в глаза, Питер раздельно произнес:
  – Ты попадаешь туда как Николас Уэст, а выходишь оттуда кем-то еще.
  – Программа изменения внешности и зашифровки установочных данных?
  – Не совсем. Они идут несколько дальше пластической операции и изготовления для тебя нового водительского удостоверения, мой друг. Электрошок, психотропные препараты и гипноз. К завершению курса твой мозг «нейтрализован». – Уэст смотрел на Торпа широко открытыми глазами. – Это у них такое новое понятие – «нейтрализация». Больше никаких мокрых дел в отношении коллег, которые не встали на путь предательства или не совершили какого-то другого тяжкого преступления. Просто небольшая коррекция памяти – и человек не помнит того, чего помнить не должен.
  Ник откинулся на спинку дивана.
  – О Боже… Это невероятно… Они не имеют права…
  – Да, это противозаконно, – кивнул Торп. – Это нарушение прав человека. Но кому и как ты пожалуешься, если все уже будет сделано? Так что послушай меня. Тебе нужно ненадолго спрятаться где-нибудь. Ты должен уберечь свой мозг от возможности грубого вмешательства с их стороны.
  Уэст судорожно допил свой мартини.
  – Когда? Когда я должен?..
  – Когда? Сегодня. Сейчас. Завтра тебя уже может не быть, – с ударением произнес Торп.
  – Мои вещи… – пролепетал Николас.
  – Вещи? Какие вещи? – прошипел Торп.
  – Ну, одежда, книги…
  Торп рассмеялся:
  – Если ты позволишь им затащить себя в горы, то потеряешь не только все, что имел, ты утратишь собственное имя. Так что выбрось из головы эти глупости. Но вот о чем тебе нужно подумать, так это о некоей страховке. Если ты обзаведешься ею и хорошенько спрячешь на черный день, то в любой ситуации сможешь диктовать им свои условия.
  Уэст потер подбородок.
  – О какой страховке ты говоришь?
  Торп секунду помолчал и ответил:
  – Как ты не понимаешь? Речь идет о каких-нибудь важных документах. Может быть, тебе стоит завтра зайти рано утром на работу и забрать кое-какие бумаги и компьютерные распечатки? Только действовать нужно естественно.
  Уэст долго молчал, потом поднял взгляд на Торпа.
  – Это непросто. Если только попытаться получить компьютерные распечатки из города… Скажем, с твоего компьютера в «Ломбарди»?
  Торп медленно кивнул, но ничего не сказал.
  – Думаю, это выход, – добавил Уэст.
  – Возможно.
  – Да, но как это сделать технически? – задал себе вопрос Ник. – Ведь вход в компьютер повлечет за собой проверку данных на запрашивающего, и это сразу выведет на тебя, Питер.
  – Разве? – удивился Торп.
  – Да. Компьютер зарегистрирует вход, содержание считанной информации и данные твоего компьютера. В Лэнгли сразу же узнают об этом запросе.
  Торп спокойно ответил:
  – Как только я подсоединюсь к твоему компьютеру, я буду волен делать в нем все, что захочу. Я смогу стереть все следы своего проникновения и выкачивания информации.
  – Нет, не выйдет. Мой компьютер защищен от несанкционированного входа, – покачал головой Уэст.
  – Ничего, я умею с ними обращаться, – улыбнулся Торп. Он закурил. – Знаешь, это как с изнасилованием и соблазнением. Результатом обоих действий является проникновение, но в первом случае оно сопровождается насилием и криками, а во втором осуществляется тихо и к взаимному удовольствию. Короче, после того, как я влезу в твой компьютер, он никому об этом не скажет. Понял? – Уэст кивнул. Торп продолжил: – Проблемы возникнут только в том случае, если наши друзья в Лэнгли обладают предчувствием и уже ликвидировали твой код. Но если действовать быстро – скажем, сегодня ночью, – то, наверное, никто не успеет еще объявить тебя персоной «нон грата». Завтра это будет их первой заботой, первым шагом к тому, чтобы ликвидировать тебя, как личность.
  Уэст слабо улыбнулся и вновь поднял свою рюмку к губам. Рука у него дрожала.
  – Скажи, зачем ты рискуешь ради меня? – тихо спросил он Торпа.
  Питер наклонился к нему.
  – Не за красивые глазки, Ник. – Он глубоко вздохнул. – Если я позволю им выскоблить твои мозги и отправить тебя на какую-нибудь ферму мыть окна, то как я буду после этого смотреть в глаза Кэтрин или Энн? – Уэст вздрогнул при упоминании имени Энн. Он взял еще одну рюмку мартини с подноса у проходящего мимо официанта. – Кроме того, – продолжил Торп, – мне действительно нужна некоторая информация из памяти твоего компьютера. Так что сегодня мои желания совпадают с твоими потребностями.
  – Зачем тебе информация из моего компьютера? – спросил Уэст.
  – Ник, я уже несколько раз говорил тебе, что мне и моему отделу очень нужны сведения о ветеранах, имевших отношение к разведывательным операциям.
  Уэст кивнул. Он всегда считал, что от Торпа несправедливо скрывали систематизированные сведения обо всех этих шпионах-любителях.
  – Хорошо. Но я ставлю одно условие: я должен быть рядом, когда ты будешь выкачивать информацию с моего компьютера, – сказал он.
  – Иначе и быть не может. – Торп затушил сигарету. – Я знаю, что ты относишься к числу людей, сохраняющих лояльность по отношению к конторе. Но твоя лояльность должна заканчиваться там же, где она заканчивается у них. Они – это еще не все правительство или народ. И ты знаешь это, профессор.
  Уэст устало потер лицо руками и тихо вздохнул.
  – Но за что? Почему? Что я такого сделал?
  – О Боже, Ник. Да у нас с тобой перед глазами прошли десятки таких случаев. Ты ничего такого не делаешь. Ну и что? Ты просто знаешь слишком много. Контора нервничает именно из-за тебя. А почему? Да потому, что ты не кадровый сотрудник. Когда-то тебя подобрал какой-то директор. И вот неожиданно нынешние боссы обнаруживают, что с течением времени ты стал слишком много знать. И выносят приговор. А вся эта ерунда насчет того, что за тобой охотится Москва, – всего лишь прикрытие плана, суть которого заключается в расправе над тобой.
  – Пожалуйста, Питер, потише. – Уэст нервно огляделся.
  – Да успокойся ты. Это же клуб «Йель». Половина незаконных деяний в стране планируется и обговаривается здесь. – Торп встал. – Ну ладно, ты обдумай наш разговор. Я ведь ни на чем не настаиваю.
  Уэст схватил Торпа за рукав:
  – Хорошо, хорошо. Говори, что мне делать? Где я могу скрыться сегодня ночью?
  Торп достал из кармана ключ.
  – Номер 1114. Иди туда. Там будет мужчина. Актер. Он ничего не знает. Его основное достоинство заключается в том, что он очень похож на тебя. Поменяйся с ним верхней одеждой. Через некоторое время он уйдет. Если за тобой есть наблюдение, то он отвлечет внимание на себя. Я думаю, вокруг тебя вьются и из ЦРУ, и из КГБ, и из конторы О'Брайена. Таким образом мы выиграем время хотя бы до утра. А это много.
  Уэст встал и неожиданно спросил:
  – Так же исчез и Карбури?
  – А тебе нужно что-то более оригинальное? Этот прием хорошо срабатывает. Однажды он спас мне жизнь. Ты просто тихо сиди в номере 1114, пока за тобой не придут. Там нет телефона, поэтому тебе легко будет удержаться от соблазна позвонить куда-нибудь. Я оставил на столе шпионский роман. – Торп улыбнулся. Уэст понимающе кивнул, и Питер опустил ключ в карман его пиджака. – Не волнуйся, Ник. Увидимся в «Ломбарди» еще до рассвета. Делай то, что я тебе сказал.
  Торп проводил Уэста взглядом. Тот неуверенно подошел к дверям лифта и вошел в кабину. Судя по всему, никто не обратил на Николаса никакого внимания.
  Торп спустился по ступенькам лестницы, ведущей к вестибюлю, и немного замедлил шаг. Его внимание привлекла пара, сидящая в холле и делающая вид, что погружена в чтение. Это могут быть чьи угодно люди. Торп мысленно усмехнулся: «Шпионы, следящие за шпионами». Он вдруг подумал, что здесь могут находиться и сотрудники ФБР, и нью-йоркская полиция. Спасибо Тони Абрамсу. Полиция, разумеется, следит за ним, Торпом, а не за Уэстом. Мысль о том, что за ним могут следить полицейские, была Торпу неприятна. Он нахмурился. Абрамс… Кто вообще мог предусмотреть появление в колоде этого валета? Ведь еще в пятницу казалось, что разобраться с ним достаточно просто, а сегодня так уже не кажется. Да, он не простой орешек. Но достать его можно. И сделать это надо через Кэтрин.
  Торп постоял на ступеньках, продолжая изучать сидящих в вестибюле людей. Теперь все знают, что вечером того дня, который будет считаться днем исчезновения Уэста, он и Николас расстались после нескольких коктейлей в баре. Но этого элемента в операции не избежать. Николас Уэст принадлежит к числу тех людей, которых не так-то легко провести. Торп был одним из немногих, кто имел подходы к Уэсту и в некотором смысле пользовался его доверием. Похищение охраняемых людей – сложная операция. Здесь лучше организовать все так, чтобы такой человек сам себя похитил.
  По ступеням от лифта спускался мужчина, как две капли воды похожий на Уэста. На нем была одежда Николаса, и он курил трубку. Мужчина чуть задержался рядом с Торпом, затем они быстро сбежали по ступенькам в холл. Оба по ходу движения располагались относительно друг друга так, чтобы до минимума свести возможность рассмотреть человека, похожего на Уэста, в упор. Казалось, никто не обратил на них внимания, но несколько минут спустя отмеченная Торпом пара поднялась со своих мест и последовала за ними.
  На улице Торп засек по меньшей мере еще двух наблюдающих. Он был уверен, что все наружники при уличном свете не сомневаются, будто следуют за Торпом и Уэстом. Они направились к клубу «Принстон». Торп спиной чувствовал за собой целый взвод.
  Лишь бы они не столкнулись между собой. Торп усмехнулся: «Ну и цирк!» Он сказал идущему рядом с ним мужчине:
  – Я провожу вас в номер в клубе. Там вы переоденетесь и загримируетесь. Уйдете до рассвета. Этот придурок дал вам ключ?
  Мужчина кивнул и спросил:
  – А кто это был в комнате? Я не ожидал увидеть еще одного человека. Он все время молчал. И выглядел довольно крутым.
  – Это еще один актер, – ответил Торп. – Кругом одни актеры.
  Торп огляделся. Нью-Йорк жил своей обычной жизнью, не зная, что он, Питер Торп, разыгрывает комедию, которая для города очень скоро обернется трагедией. Интересно, во что превратится город после четвертого июля? Жаль, что Питера Торпа уже не будет здесь в то время.
  Торп вошел в бар «Университетского клуба». За столиком сидели только двое мужчин. Питер узнал в них членов клуба. Он присел к стойке.
  – Дональд, вы все еще здесь?
  Бармен обернулся к Торпу и посмотрел на часы.
  – Осталось всего пять минут. Сегодня мы закрываемся ровно в полночь. Что будете пить, мистер Торп?
  – Просто содовую.
  – Хороший напиток для воскресного вечера, – кивнул Дональд. – Как прошел уик-энд?
  – Со своими успехами и неудачами.
  Дональд поставил на стойку бутылочку «Швепса» и открыл ее.
  – Мне кажется, что я видел вас в теленовостях. Камера прошлась по толпе на мероприятии в штабе Седьмого полка. Знатная вечеринка!
  – Ага, – поддакнул Торп. Он налил содовой в стакан со льдом. – Послушайте, Дональд, у меня тут перед вами образовалась задолженность. Не кладите это в кассу. – Торп сунул в руку бармену бумажку. Тот ловко взял ее и незаметно опустил в карман.
  – Кто-нибудь спрашивал вас об этом человеке, Эдвардсе?
  Дональд серьезно кивнул.
  – Полицейский по фамилии Спинелли. Но я не сказал ему о конверте.
  – Ну, об этом могли и сказать. Но я в любом случае должен поговорить со Спинелли. И я расскажу ему о конверте. Так что если вы даже и сделали это, то ничего страшного. – Торп выжал в стакан кусочек лимона.
  Дональд налил себе кока-колы.
  – Ну, я не знал… Я думал, что это должно было остаться между нами. Поэтому я ничего никому не сказал. Я хотел сначала спросить у вас. А потом я мог бы сказать этому полицейскому, что при первом допросе просто забыл. Вы понимаете?
  – Конечно. И ценю вашу догадливость. – Торп осушил стакан с содовой.
  Дональд оглянулся и тихо спросил:
  – А что случилось с этим Эдвардсом? Ведь его настоящая фамилия Карбури, не так ли? Вы же знали об этом?
  – К сожалению, в этом деле мне многое непонятно, – пожал плечами Торп. – Я особенно-то ничего и не знаю. Кто-то говорит, что его будто бы то ли ограбили, то ли убили.
  – О Боже! Неприятная история. И все это происходит с английским джентльменом. Да, Нью-Йорк… – грустно покачал головой Дональд. – Но в газетах я ничего об этом не видел.
  – Правда? А когда Спинелли говорил с вами?
  – Кажется… да, вечером в пятницу. Когда полицейские осматривали номер Эдвардса. Тогда он задал мне всего несколько вопросов. Но потом он приходил еще в субботу, около четырех. Я как раз заступил на смену. В субботу он был понапористей. Он закидал меня вопросами, и мне показалось, что до этого он уже разговаривал с вами.
  Торп кивнул.
  – Но вы же сказали мне, что не упомянули ни словом об Эдвардсе.
  – Клянусь, ни словом. В конце концов, не их дело, с какими просьбами ко мне обращаются члены клуба. Ведь так?
  – Так. Кстати, а как насчет нашего разговора о Четвертом июля? – спросил Торп.
  – В принципе, я готов. Но… Вы знаете, по праздникам мы получаем тройную ставку.
  Торп рассмеялся:
  – Серьезно? Я бы и сам поработал за такие деньги. Хорошо, договорились. У вас есть машина?
  – Нет. Меня придется привезти и отвезти.
  – Ладно. – Торп посмотрел на часы. – Это за разговор. – Он сунул Дональду двадцатидолларовую бумажку.
  – Спасибо.
  Торп слез со стула.
  – Куда сейчас направляетесь?
  – Домой, куда же еще, – пожал плечами бармен.
  – На метро, автобусе или такси?
  – Метро. Северный Бронкс.
  – Будьте осторожны. Все эти «банджос» и «бонгос»…
  – И это вы мне о них говорите?
  – Я вас просто предупредил.
  31
  Кэтрин Кимберли подскочила в кровати. Сердце у нее испуганно билось. Рука потянулась за автоматическим браунингом, лежавшим на ночном столике. Кэтрин замерла, прислушиваясь.
  Телефон! Всего лишь чертов телефон! Она глубоко вздохнула и сняла трубку.
  – Да? – Кэтрин посмотрела на часы. Было без нескольких минут шесть.
  В трубке раздался голос Торпа:
  – Доброе утро. Я тебя не разбудил?
  – Ты думаешь, можно отвечать по телефону во сне?
  – Классная шутка, – засмеялся Торп. – Ты сегодня бежишь?
  – Да. А где ты был вчера вечером? Я пыталась дозвониться тебе чуть ли не до полуночи.
  – Да так, гулял.
  – Ты не ответил на вопрос. Где?
  – На такие вопросы нельзя отвечать по незащищенному телефону, моя дорогая. Когда ты запомнишь это?
  – Не читай мне нотаций.
  – Извини. Ты пойдешь на вечеринку к ван Дорнам?
  Кэтрин прислонилась к спинке кровати, взяла со столика стакан воды и медленными глотками выпила. Только после этого она спросила:
  – Ты позвонил мне в шесть утра, чтобы спросить об этом?
  – Мне не хотелось бы разминуться с тобой. Я знал, что ты сегодня побежишь. У ван Дорнов начинается в четыре. А фейерверк и музыка – на закате.
  – О Господи!
  – А мне у них нравится. Послушай, мой катер стоит у пристани в Южной гавани. Давай встретимся там, скажем, в четыре?
  – Значит, ты не поедешь на машине?
  – Нет. На катере легче будет миновать пробки. Мы доберемся до Глен-Коува за сорок минут.
  – Ты не знаешь, О'Брайен идет туда? Что-то я давно его не видела.
  – Послушай, если бы он не был в таком возрасте и твоим боссом, я бы приревновал тебя к нему.
  – Он мне нравится.
  – Он всем нравится. Это джентльмен. Я беру с него пример. Я говорил с ним вчера. Он не приедет.
  – Жаль. А Ник? Кстати, сколько человек может взять катер?
  – Пять. У Ника, несмотря на праздник, с утра серьезная встреча в Вашингтоне. Сейчас он, видимо, уже едет в аэропорт. Ты что, не хочешь прокатиться на катере со мной вдвоем?
  – Мне кажется, тебе следовало бы кого-нибудь подхватить. Может быть, Гренвилов?
  – Они скрылись в своем загородном доме сразу же после того, как полиция вышла на них в субботу утром.
  – А что, по-твоему, там вообще произошло?
  Торп помолчал несколько секунд.
  – Что-то странное. Давай обсудим это позже. Кстати, мы можем пригласить на катер Клаудию.
  Кэтрин выглянула в окно спальни. Небо над деревьями на востоке начинало светлеть.
  – Я думаю, об Арнольде ты тоже знаешь, – произнесла она.
  – Конечно. Полицейские очень хотят встретиться с тобой.
  – Я готова принять их в офисе во вторник.
  – Ты настоящий юрист. Каков маршрут пробежки сегодня?
  – Бруклин.
  – Ты бежишь одна? – неожиданно спросил Торп.
  – Почему ты об этом спрашиваешь?
  – Да так. Берегись грабителей.
  – Я еще не встречала грабителя, который мог бы справиться со мной. – Она сделала небольшую паузу. – Я бегу с Тони Абрамсом.
  Торп несколько секунд молчал, затем сказал:
  – Это интересно.
  – Почему?
  – Я не знал, что он бегает. Почему ты выбрала его? Ведь ты его обгонишь.
  – На сегодня я такую задачу перед собой не ставлю. Кстати, я могу пригласить и тебя, пробежка пошла бы тебе на пользу.
  – А я могу пригласить тебя поупражняться со штангой и в каратэ, – с некоторой обидой сказал Торп.
  – Я не готовлюсь в супермены. И мне кажется, что твое поведение в пятницу было грубым и ничем не спровоцированным. Что на тебя тогда нашло?
  – Понимаешь, на меня давят некоторые обстоятельства… – начал было Торп.
  – Кстати, я не могла найти тебя в субботу вечером и все воскресенье, а теперь ты поднимаешь меня в шесть утра. Откуда ты звонишь?
  – Из «Ломбарди». Я тут провозился с компьютером весь уик-энд. И сегодняшнюю ночь тоже. Я потом тебе все объясню.
  Кэтрин глубоко вздохнула.
  – Ну, хорошо. Встретимся в четыре.
  – Подожди. Может, я присоединюсь к пробежке. Откуда и во сколько ты стартуешь?
  – От здания мэрии около семи. Затем выбегаю на бруклинский мост.
  – Слишком рано. А как дальше?
  – В восемь я буду у дома Абрамса. Генри-стрит, дом 75. Там ты можешь присоединиться к нам.
  – А я думал, что Абрамс будет ждать тебя на Тридцать шестой.
  – Он меняет места ночевок.
  – Почему? Чего-то боится?
  – Нет, просто проявляет осторожность. Тебе бы тоже следовало это делать.
  – И тебе. Оставайся сегодня ночевать в «Ломбарди».
  – Я подумаю.
  – Хорошо. Может, я найду тебя в Бруклине. Если нет, то на пристани в четыре.
  Кэтрин положила трубку и выбралась из постели. Она натянула короткий халатик, прошла в маленькую гостиную и склонилась над кушеткой.
  – Тони! – Кэтрин потрясла Абрамса за плечо.
  Он открыл глаза, и она сразу же поняла, что он не спит уже некоторое время.
  – Я приму душ первой, – сказала Кэтрин.
  – Хорошо. – Он сел на кушетке и зевнул.
  – Извините за неудобную кушетку.
  – А какие у нас были варианты? – Он потянулся.
  – Ну… На кушетке могла спать я.
  – Тут еле хватило места для меня одного.
  – Не делайте вид, что вы меня не поняли.
  Тони осторожно опустил ноги на пол, поддерживая одеяло вокруг бедер. Он протер глаза, снова зевнул и спросил:
  – Ну как, кто-нибудь пытался убить вас сегодня ночью?
  – Нет, – улыбнулась Кэтрин.
  – И меня тоже.
  – Я буду готова через десять минут, – сказала Кэтрин и снова прошла в спальню.
  Абрамс остался посреди гостиной в белых боксерских трусах. Он сделал несколько наклонов, затем достал револьвер и кобуру из-под подушки и положил их на стол; прошел на кухню и отыскал в холодильнике пакет с апельсиновым соком, налил сок в бумажный стаканчик, выпил и вернулся в гостиную.
  Комната была небольшой, но уютной и добротно обставленной довольно старой мебелью. В нише перед окном стоял рабочий стол с лежавшими на нем бумагами. Абрамс предположил, что этот стол может стоить многие тысячи долларов. Тони знал, что весь этот дом, принадлежащий теперь Кэтрин, был построен очень давно, по меньшей мере лет сто назад. Район назывался Уэст Гринвич-Вилледж.
  Абрамс подошел к окну. Оно было немного наклонным, как и в доме на Тридцать шестой улице. В стекле Тони обнаружил пузырьки. «Боже, да оно служит здесь еще с тех времен, когда по соседству жили индейцы», – подумал Абрамс.
  Он посмотрел вниз, на узкую улицу. Она была очень живописной. Уличные фонари еще не выключили, хотя свет уже исходил в основном от розовеющего неба. Улица оказалась пустынной, подозрительных типов видно не было.
  Тони попытался сделать какие-то дополнительные выводы в отношении Кэтрин. Раньше он представлял ее себе этакой штучкой, которую интересовали главным образом витрины Блумингдэйла. Позже он узнал, что она профессионально бегает и уважает О'Брайена, которого он тоже уважал. Потом последовали очередные позитивные открытия… «Да, но есть еще и Торп», – одернул себя Абрамс.
  Абрамс услышал какой-то звук и обернулся. В проеме двери, ведущей в спальню, стояла Кэтрин.
  – О… Извините…
  – Ничего. В этом я бегаю, – сказал Абрамс.
  Она подавила улыбку, смотря ему прямо в лицо.
  «Боксерские трусы. Абсолютно белые». Кэтрин вспомнила многоцветное модное белье Торпа.
  – Я хотела предложить вам, чтобы вы не стеснялись. Можете приготовить себе кофе. В холодильнике есть… э-э-э…
  – Ага. Лампочка. И та перегорела.
  Она рассмеялась:
  – Мне ведь некому готовить. Там есть яйца.
  Абрамс взглянул на нее. Такие разговоры случались у него и раньше, но уже после этого. Сейчас этого не произошло, потому и разговор был какой-то неловкий.
  – Я позавтракаю дома.
  Немного поколебавшись, она сказала:
  – Питер может присоединиться к нам на пробежке. Ничего?
  – Он ваш жених, а не мой.
  – Я в том смысле, что не будет ли это выглядеть как-то неприлично – пробежка сразу с двумя мужчинами?
  – Я поеду домой на такси. Встретимся там в восемь, – сказал Абрамс.
  – Хорошо. В это время такси можно поймать на углу Хьюстон-стрит и Седьмой авеню.
  Абрамс вспомнил об одной своей знакомой, у которой напечатанные на машинке объявления такого рода висели в прихожей.
  – Спасибо, – серьезно сказал он.
  Она вдруг спросила:
  – Вы не хотите сегодня вечером поехать к ван Дорнам? У них вечеринка по случаю Дня поминовения.
  – Знаете, с меня достаточно одного мероприятия в неделю.
  – Подумайте, хорошо? Вы можете поехать туда с Питером и со мной на катере. – Кэтрин тряхнула головой. – Такое впечатление, что я пытаюсь уговаривать ребенка. Я только хочу сказать, что на катере туда плыть сорок минут. Там будут люди, которых вы знаете… Что у меня за сюсюкающий тон?
  Он пересек гостиную и прошел на кухню. «Нет, она не сюсюкает, – подумал он. – Она чем-то взволнована».
  – Видите ли, у меня сегодня вечером есть дела.
  – Ах так? Ну ладно, мне нужно собираться.
  Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь, затем снова приоткрыла ее.
  – О Боже, что это сегодня со мной! Вам нужна ванная?
  – Минут пятнадцать я буду разогреваться для пробежки.
  Она с деланной сердитостью посмотрела на него и снова скрылась в спальне.
  Услышав шум воды в душе, Абрамс снял телефонную трубку и набрал номер.
  – Спинелли? Абрамс.
  Сонный голос Спинелли заполнил трубку.
  – Ну, блудный еврей Абрамс! Где тебя носит? Почему тебя не было дома?
  – Я провел ночь на Тридцать шестой.
  – А сейчас ты где?
  – В Уэст Вилледж.
  – Где именно в Уэст Вилледж?
  – Дом 4В. Что сказал судмедэксперт о причине смерти Арнольда?
  – Случайно подавился. – Спинелли откашлялся. – Никаких признаков убийства.
  – Но ведь исчез целый ряд документов.
  – Трудно доказать, что их пропажа связана со смертью Арнольда. Да и какая разница? Если это убийство, то почему же ты еще жив?
  – Уик-энд пока не кончился. Что-нибудь по тому прыгуну с Тридцать шестой?
  – Ага. Там на крыше произошла драка. Трое мужчин. Полагаю, ты об этом знаешь. Мы нашли твои пальчики на пожарной лестнице.
  – Но у меня хоть хватило ума спуститься по ней, а не прыгать с четвертого этажа. Что по трупу?
  – Иностранец. Возможно, восточноевропеец, хотя одежда вся была американского производства. Послушай, что произошло на крыше? Кому понадобилось тебя убивать? Ну, я бы мог убить тебя, и это было бы понятно, но кто еще?
  – Я потом тебе расскажу. Не спускай глаз с Клаудии Лепеску.
  – Да мы и так не спускаем глаз со всех, кого только можем зацепить. Кто эти люди, на которых ты работаешь, Абрамс? Где они живут?
  – О'Брайен живет на Саттон-плейс, но я не знаю точного адреса. У ван Дорна вилла в Глен-Коуве. Гренвилы упоминали, что живут в Скарсдейле. У Торпа квартира в «Ломбарди». Кэтрин Кимберли живет на Кармин-стрит, 39. Все адреса можно проверить в Ассоциации юристов.
  – Эта чертова Ассоциация закрыта на уик-энд, но с утра пораньше во вторник я нагряну в фирму О'Брайена и всех туда затребую, включая и тебя, парень.
  – Послушай, ты связался с ЦРУ по поводу Торпа? – спросил Абрамс у Спинелли.
  – Ага. Они молчат. Идиоты. ФБР помогает, но, видимо, им неудобно перед ЦРУ. Ну ладно, я проверил Торпа по всем возможным полицейским учетам…
  Абрамс услышал, как Спинелли зажигает спичку, чтобы раскурить одну из своих страшных сигар, затем последовал раскат надрывного кашля.
  – Задержи дыхание, – посоветовал Абрамс.
  – Пошел ты, – огрызнулся Спинелли. Наконец он справился с кашлем. – Прокуратура графства Нассау. Около семи лет назад. Торп и его жена Кэрол катаются на катере недалеко от Лонг-Айленда. Она падает в море. Приложен отчет береговой охраны, все как положено.
  – Выводы?
  – Ну, к каким выводам они могли прийти? Конечно, несчастный случай. Ты же знаешь, что несчастный случай под парусом или на катере – отличная легенда для сокрытия убийства. Я помню, читал где-то, что таким образом только ЦРУ закрыло три убийства в заливе Чесапик. Они мастера на это.
  – И все же это мог быть несчастный случай.
  – Разумеется. Как оно было на самом деле, знает только Питер. Торп давал показания следствию, которое осуществляла береговая охрана. Труп Кэрол так и не нашли. В море в память о ней опускали цветы. Ее муж был в страшном горе. Никакого обвинения ему не предъявляли.
  Абрамс помолчал минуту, затем сказал:
  – Видимо, этот прием часто использовать нельзя.
  – Не скажи. Похоже, его можно использовать один раз в семь лет. Почему я это говорю? Просто я проверил данные по несчастным случаям, зафиксированным береговой охраной за последние двадцать лет. Там ничего не было. Но тут я сообразил, что не все эти данные попадают в федеральную систему. Взял и проверил по штатам, и обнаружил кое-что интересное по штату Мэриленд. Бухта в заливе Чесапик, семьдесят первый. Человек оказался за бортом. За штурвалом катера Питер Торп. Он бросается на катере на выручку несчастному… О нет! Корпус судна проходит как раз по голове оказавшегося за бортом, но тот еще жив, для него не все потеряно. Тогда Торп дает задний ход и винтом случайно наезжает на беднягу, сделав ему одновременно стрижку, бритье и рассечение черепа. Этот несчастный случай уже походит на те, которыми столь славится контора Торпа. Никакого официального расследования. – Спинелли, выдержав паузу, резко добавил: – На самом деле, этот парень – хладнокровный убийца.
  – Не надо делать скоропалительных заключений.
  – Может, ты и прав. Кстати, а какое отношение ко всему этому имеет Джеймс Аллертон? По-моему, ФБР нервничает именно из-за него. Они что, родственники с Торпом?
  – Да. Аллертон – приемный отец Питера.
  – Серьезно?
  – Вполне. Кроме того, Аллертон – друг исчезнувшего полковника Карбури. Ты нашел его следы?
  – Нет. Но я знаю, как он исчез. Там был двойник.
  – Ты его обнаружил?
  – Конечно.
  – Кто же его нанял?
  – Да я его спрашивал, а он молчит.
  – Мертв?
  – Ага. В Нижней гавани на его тело наткнулся буксир. В прокуратуре это дело посчитали явным самоубийством, но меня не проведешь, Абрамс. Неопознанные трупы меня раздражают. Долго рассказывать, но по отпечаткам пальцев я вышел на одно дело о получении лицензии на открытие кабаре, проверил по гильдии актеров и наконец нашел людей, опознавших утопленника. Его звали Ларсон.
  – А какая связь между ним и Карбури?
  – Ну, во-первых, Ларсон был актером. Кроме того, из Англии мы получили по фототелеграфу снимки Карбури и его словесный портрет. Этот Ларсон вполне мог сойти за Карбури. Одежды полковника на нем не было, но судмедэксперт считает, что после смерти Ларсона переодевали. Не исключено, что его утопили – в ванне или сунув головой в ведро – сняли одежду Карбури, надели другую и выбросили тело в реку. – Спинелли снова помолчал. – Мы имеем дело с очень серьезными людьми, Абрамс.
  – Да. Отличная работа, Спинелли.
  – О, спасибо, Абрамс. Это и естественно. Я ведь уже капитан. Это ты все еще учишься.
  – Опять ты прав. Послушай, ты говорил с барменом во второй раз? С Дональдом?
  – Назначили встречу на сегодняшнее утро, на девять. Но он явно поторопился. Прибыл в час ночи. Лежит в морге рядом с актером. Нападение в Бронксе. Киркой по черепу.
  – Боже праведный…
  – Да. А удар профессиональный. Вот я и спрашиваю, Абрамс, как тебе удается еще оставаться в живых? И в каком виде привезут тебя? Раздавленным под кучей бумаг вашей фирмы? – Спинелли захохотал.
  Абрамс прошел к холодильнику и налил себе еще сока. Он сделал большой глоток, затем спросил:
  – Николас Уэст. Вы следите за ним?
  – Ага. Такое впечатление, что за этим птенчиком все следят. Кто он такой?
  – Человек, знающий ответы на многие вопросы.
  – А-а, тогда понятно. Нам даже не дают поговорить с ним. Но он был в клубе «Принстон».
  – Ладно. А как насчет…
  – Подожди-ка. Теперь твоя очередь, Абрамс. Давай, колись. Что это вообще за штука такая, эта фирма О'Брайена? Почему весь этот бедлам происходит на моей территории? Почему не в Ньюарке, Берлине или где-то еще?
  – По этому телефону говорить небезопасно.
  – Да брось ты!
  Абрамс решил, что не будет рассказывать Спинелли ничего об О'Брайене и ветеранах УСС, и похвалил себя за такое решение. В этот момент шум воды в ванной стих.
  – Ну ладно, давай закругляться…
  – Мы приглядываем за твоим домом и за домом на Тридцать шестой, – сказал Спинелли.
  – Я знаю. Поставьте пост и возле дома номер 39 по Кармин-стрит. Спасибо.
  – В морге будешь благодарить. Как только придешь домой переодеться, я тебя возьму. У меня ордер на твой арест.
  Абрамс допил сок.
  – Слушай, к черту ордер! Я буду у тебя в кабинете завтра в девять утра.
  – У меня уже была назначена встреча с барменом на девять утра. А вы любите с утра пораньше попадать в морг.
  – Мне нужно еще кое-что сделать сегодня, к завтрашнему дню у меня будет больше информации.
  Спинелли надолго замолчал, затем неохотно выдавил:
  – Хорошо, завтра в девять. Эй, Тони, поостерегись! Понял?
  – Понял. – Абрамс положил трубку и прошел в гостиную. Он услышал шум фена из спальни. Тони подумал было надеть брюки, чтобы пройти мимо Катрин в ванную, но потом ему пришло в голову, что она все равно уже видела его в трусах, а казаться в ее глазах слишком скромным или застенчивым ему не хотелось.
  Шум фена прекратился, и в проеме двери показалась Кэтрин в халате.
  – Вы хотите принять душ? На полочке бритвенные принадлежности и одноразовые зубные щетки.
  – На них нет моих инициалов?
  – Возможно. Поищите с буквой «Т». – Она пошла обратно в спальню. Снова зашумел фен.
  Абрамс перекинул кобуру через плечо и вошел в спальню. Она сидела у трельяжа с феном и расческой и, похоже, не обратила на него никакого внимания. Он вошел в ванную и закрыл за собой дверь. Интерьер ванной был достаточно современным – так, середина пятидесятых.
  Он сбросил трусы и встал перед зеркалом. На полочке раковины были аккуратно разложены бритвенные принадлежности, там же стояли баллончик с пеной для бритья и флакон с лосьоном. На флаконе был изображен игрок в поло. Кто-то когда-то пытался объяснить Тони, почему лосьон с игроком в поло на этикетке стоит на двадцать – тридцать долларов дороже, чем с изображением крокодила или пингвина. Он понюхал пробку. Это был, несомненно, запах Торпа.
  Абрамс побрился и принял душ. К лосьону он не притронулся. Обернув полотенце вокруг талии, с трусами в одной руке и с кобурой в другой, он открыл дверь и шагнул в спальню.
  Кэтрин стояла перед зеркалом. На ней были только спортивные трусики, футболку она держала в руках. Их глаза встретились. Они молча смотрели друг на друга несколько секунд, затем Абрамс прошел через спальню в гостиную.
  Он сел на кушетку и закурил. Да, много воды утекло с утра пятницы, когда он пришел на работу и нашел на своем столе кипу коротких служебных записок с подписью «Кимберли».
  В дверь постучали. Послышался голос Кэтрин:
  – Мне можно войти?
  – Конечно.
  На ней были белые трусы для бега и голубая футболка, в руках – кроссовки и носки. Кэтрин оглядела Абрамса, завернутого в зеленое банное полотенце.
  – В этом вы далеко не убежите. – Она улыбнулась, села в кресло и натянула мягкие носки. Абрамс поймал себя на том, что не отрывает взгляда от ее ног.
  После нескольких секунд молчания они одновременно сказали:
  – Извините…
  И оба рассмеялись.
  – Я должен был постучать, – сказал Тони.
  – Ну, а я должна была быстренько одеться, когда услышала, что вы выключили воду.
  – Так и сделаем в следующий раз.
  Кэтрин завязывала шнурки на кроссовках.
  – Я вижу, вы очень аккуратно сложили свою одежду на столе. Идите и одевайтесь за моей спиной, пока мы будем разговаривать.
  – И то верно. – Абрамс прошел к небольшому толику в углу и стал одеваться.
  – Мы не сможем с вами прятаться здесь долго, – сказала Кэтрин.
  – Правильно. – Тони заправил рубашку в брюки и надел кобуру. – Так что я предлагаю: кто из нас останется в живых к ночи, тот должен отправиться спать на Тридцать шестую улицу. Полиция тот дом как раз стережет.
  – Логично, – кивнула Кэтрин. – Опять же Клаудия будет рада компании.
  Тони не ответил. Он обошел кресло и сел на кушетку напротив Кэтрин. Затем надел носки и туфли. Она встала, потянулась и сделала пару наклонов.
  – Чувствую, будет хорошая пробежка. Встретимся у вашего дома через час.
  – Отлично. – Он поднялся и надел пиджак. – Бегуны отправляются от мэрии группами?
  – Да. С небольшими интервалами с семи до восьми. Не волнуйтесь, все будет в порядке.
  Он открыл замок входной двери и выглянул в коридор. Затем обернулся к Кэтрин.
  – Поезжайте к мэрии на такси.
  – Конечно. – Она поднялась и внимательно посмотрела на Абрамса. – Тони, вы знаете, у меня постепенно возникает чувство вины за то, что я втянула вас в это.
  Он улыбнулся:
  – Все равно у меня не было других планов на эти выходные.
  Кэтрин не ответила. Абрамс посмотрел ей в глаза.
  – Как вы думаете, где нас найдет Питер Торп?
  – Где-то на маршруте.
  – Ну что же, нам нужно внимательно искать его в толпе.
  Она кивнула.
  Абрамс плотно закрыл за собой дверь, вытащил револьвер из кобуры и стал осторожно спускаться по лестнице.
  32
  В длинном и слабо освещенном помещении квартиры в «Ломбарди» Питер Торп стоял у операционного стола. Он смотрел на обнаженного Николаса Уэста, который лежал на столе с крепко привязанными руками и ногами. У стола стояли две капельницы, аппарат ЭКГ и столик на колесиках с медицинскими инструментами. Тело Уэста было опутано проводами и трубками. Любой, увидевший эту картину, подумал бы, что находится у постели пациента реанимационной палаты. По существу, так оно и было.
  Торп надел специальные светозащитные очки, почти полностью закрывавшие его лицо, и в течение нескольких секунд внимательно смотрел на Уэста. Затем он спросил:
  – Как ты, Ник?
  Николас Уэст сморщился под слепящим светом операционной лампы.
  – Хорошо, – ответил за него Торп. – А знаешь, могло быть и хуже.
  Торп склонился к лицу Уэста. Упавшая тень позволила Николасу открыть глаза впервые за многие часы. Он впился взглядом в склонившееся над ним лицо, стараясь вспомнить какое-то слово. Его измученный психотропными препаратами мозг наконец сработал:
  – Ты – крот, вот ты кто… Ты – крот.
  Торп рассмеялся:
  – Ты знаешь. Ник, в детстве я очень любил охотиться на кротов. Я расковыривал прутиком их норки, пока не добирался до какого-то шевеления в глубине. Тогда я брал лопату, немного подкапывал, потом вонзал ее в землю и перерубал крота пополам. – Уэст молчал. – И вот с детства во мне живет это представление о маленьком глупом животном, которое полагает, что спасется от погибели в своем туннельчике. Интересно, какая мысль промелькнула в его мозгу в тот момент, когда лопата перерубала его пополам? Почему природа так слабо защитила его? А над моей головой не зависла ли та же лопата? Ладно, это мы обсудим позже.
  Торп выпрямился, и ослепляющий свет вновь упал на лицо Уэста, заставив его опять закрыть глаза.
  Улыбнувшись, Питер обернулся к Еве:
  – Как его показатели?
  Полька кивнула:
  – Очень приличные. Он вообще здоровый мужчина. Давление, наполнение и частота пульса в норме. Легкие работают хорошо… – Ева проверила катетер, выходящий из члена Уэста. – Моча прозрачная.
  Торп заглянул на нижнюю полку под столом. Там стоял сосуд для накопления влаги из легких Уэста. Ректальная трубка заканчивалась в специальном контейнере.
  – Твердых выделений уже нет, – заметила Ева.
  Питер вытянул руку и выключил свет. Уэст открыл глаза, и оба смотрели друг на друга несколько секунд. Наконец Торп проговорил:
  – Бедный Ник! Но ты же всегда знал, что закончишь вот так, голым на столе. Разве нет?
  Уэст кивнул:
  – …Знал…
  Торп склонился к нему еще ниже.
  – Думал ли ты когда-нибудь, что это будет мой стол?
  Николас с трудом раскрыл рот и выдавил из себя:
  – Питер… пожалуйста… не делай этого со мной…
  – А почему нет? Я проделывал это даже с теми, кто заслуживал этого меньше, чем ты. С теми, кого я уважал больше, чем тебя.
  – Питер… ради Бога… Я все тебе скажу… Только не надо этого…
  Торп посмотрел на красные цифры, загоревшиеся на одном из экранов.
  – Звуковой анализатор говорит мне, что ты лжешь, Ник. И диаграмма на ленте утверждает то же самое. А ты ведь знаешь, что происходит, когда ты лжешь.
  Уэст отчаянно замотал головой.
  – Нет! Нет! Нет!
  – Да! Да! Да! – Торп кивнул Еве, которая в ожидании смотрела на него.
  Полька прикрепила два зубчатых «крокодильчика» к мошонке Уэста. Торп повернул рукоятку реостата.
  – Нет! Нет! – Лицо Уэста исказилось от боли, по телу побежали конвульсии, он дико закричал.
  Торп выключил реостат.
  – Ты знаешь, Ник, ведь это именно я разработал такой метод допроса. Неофициально он называется «метод Торпа». Мне всегда хотелось, чтобы моим именем называлось что-то зловещее. Как устройство месье Гильотена или законы мистера Линча… – Глаза у Уэста закатились, из уголков рта стекала слюна. Торп продолжал: – Это комбинация небольших доз психотропов и воздействия электрошоком. В дополнение я использую фиксацию рук и ног, с тем чтобы вызвать у допрашиваемого чувство безысходности. – Торп зевнул. – О Господи, как я устал.
  Уэст продолжал стонать. Торп сделал вид, что не слышит этого.
  – Однако следует заметить, Ник, что тебе внутривенно вводятся тщательно подобранные смеси витаминов, сахара и протеина. Это для того, чтобы твой мозг продолжал активную деятельность. Ты ведь знаешь, что голодающие заключенные не могут вспомнить того, о чем у них спрашивают, даже если бы они и хотели что-то сказать. Кроме того, я использую ряд препаратов, стимулирующих память. Это достаточно эффективная методика. Разумеется, я задействую все возможности полиграфа, так что малейшая ложь наказывается. Хотя я придерживаюсь того принципа, что профессионал не должен быть садистом. Доставлять боль – не самоцель, это может порождать у клиента сопротивление. Наказание болью должно быть заслуженным, ведь мы современные люди, не так ли?
  Уэст пытался что-то сказать, но создавалось такое впечатление, что язык не подчиняется ему. Изо рта у него вылетали только какие-то нечленораздельные звуки.
  Торп похлопал Николаса по ноге.
  – Ну-ну, ты что, язык проглотил, что ли? Ну же, расслабься.
  – Он притворяется, – сказала Ева. – Конечно, после электрошока он некоторое время не может говорить, но он делает вид, что его немота длится дольше, чем это должно быть на самом деле.
  – Ничего, – в тон ей проговорил Торп, – через несколько дней все будет в норме, он будет говорить безостановочно и еще просить выслушать его. И все это будет записываться на хорошую видеопленку с качественным звуком.
  Ева прыснула со смеху.
  – Вы, американцы, так любите электронные гильотины!
  Торп тоже рассмеялся, затем перемотал назад пленку на видеомагнитофоне и включил проигрывание. Ева обхватила голову Уэста могучими руками и пальцами с силой приоткрыла ему веки.
  Укрепленный над столом экран ожил, а из динамиков донеслось умоляющее: «Нет! Нет! Нет!» и пронзительный крик. Уэст уставился на экран. Он со страхом смотрел на свое искаженное болью лицо и извивающееся в конвульсиях тело.
  Торп выключил видеомагнитофон.
  – Ну что, видел, Ник? А если тебе показывать это часами? Ведь это так же страшно, как и сам электрошок. Ты посмотри на себя. С тебя пот течет, как со свиньи.
  Ева презрительно хмыкнула, Торп усмехнулся:
  – Еще одно достижение «метода Торпа» заключается в использовании центров удовольствия, для того чтобы усилить тягу клиента говорить правду. Сейчас, – он ткнул Уэста под ребро, – будь внимателен. Отвечай, но прежде хорошенько подумай. Кто-нибудь, кроме тебя, знаком с содержанием досье на «Талбота»?
  Уэст моргнул и отрицательно покачал головой, вспомнив затем, что должен отвечать полными предложениями.
  – Нет… никто… кроме Энн… Она видела дело «Талбота»… Больше никто…
  Торп, наблюдавший за двумя анализаторами, удовлетворенно кивнул.
  – Отлично, Ник, спасибо.
  Он подал знак Еве, и та ослабила ремни на груди Уэста, который сразу же стал торопливо и глубоко дышать. Ева принялась растирать потные плечи Уэста ароматным маслом. Торп нажал кнопку, и комнату залили мягкие звуки «Лунной сонаты» Бетховена.
  – У тебя такой слащавый вкус в музыке, Ник. – Питер обернулся к Еве, массировавшей теперь ноги Уэста. – Знаешь что, Ева, я видел, как это срабатывало десятки раз: уменьшить заряд боли, которую испытывает допрашиваемый, недостаточно для того, чтобы привлечь его на свою сторону. Ведь телу и разуму любого человека нужны удовольствия. – Он выключил музыку. – Это не музыка, а просто пытка. – И Торп засмеялся.
  Уэст откашлялся.
  – Ты чудовище…
  Торп хмыкнул.
  – Еще один прием из «метода Торпа», мистер Уэст: позволить пленнику поносить тебя. В ужасные старые времена это стоило бы тебе сломанной челюсти, но поскольку анализаторы показывают, что ты действительно так думаешь, то тебе за это ничего не будет.
  – Да, я действительно так думаю.
  Торп кивнул.
  – Я также иногда использую секс, если мне кажется, что он требуется пленнику в награду за правду. – Нагнувшись к Уэсту, он добавил громким шепотом: – Не бойся, если я и применю этот метод в отношении тебя, то это будет не она. – Питер засмеялся. – Да, она не подарок, уж я-то знаю, поскольку должен обслуживать ее раз в неделю.
  Ева казалась задетой, но все же натянуто улыбнулась, вытирая полотенцем покрытые маслом руки.
  Торп приблизился к Уэсту:
  – О'кей, профессор, продолжим. Почему ты не считал «Талботом» О'Брайена?
  Уэст сонно ответил:
  – Его подставили… Нет никаких достоверных улик… «Талбот» сам устраивал ему компрометирующие ситуации…
  – Ты в этом уверен?
  – О'Брайена пытались убить… после войны… настоящее покушение… несчастный случай во время охоты в Юте… Пуля попала в живот… Он был при смерти…
  – Я об этом не знал.
  – Это секретные сведения… Они в делах…
  – Так почему ты не можешь вычислить того, кто пытался подставить О'Брайена во время войны? Почему же ты не знаешь, кто такой «Талбот»?
  – Я догадываюсь… догадываюсь… три человека, а не один… Троица… Возможно, они даже не знают друг друга…
  Торп потер подбородок и нагнулся к Уэсту.
  – Мой отец может быть одним из них?
  Уэст внимательно посмотрел на Торпа, затем закрыл глаза и отключился. Ева дала ему понюхать ароматической соли. Уэст отвернулся, и тогда она влепила ему пощечину. Торп повторил вопрос. Уэст кивнул:
  – Да, это возможно.
  – Как близок был О'Брайен к разгадке?
  – Он думал, что был близок.
  Торп взглянул на анализаторы.
  – Ник, ты ответил слишком запутанно, не надо хитрить.
  – Видите, этот прибор тоже можно обмануть, – сказала Ева.
  – Да, ненадолго, – улыбнулся Торп. – Так я и прохожу ежегодную проверку в конторе. Но благодаря пыткам, времени и специальной технике, «метод Торпа» действует безотказно.
  Ева взяла со столика хирургический скальпель.
  – Если я удалю одно яйцо, он сделает все, чтобы сохранить второе.
  – Нет! – закричал, повернувшись к ней, Уэст.
  Торп нетерпеливо сказал ей:
  – Допрашиваешь не ты, а я, Ева. Отойди.
  Ева отшвырнула скальпель и отошла в сторону. Торп взглянул на Уэста и, увидев в его глазах неподдельный страх, снова улыбнулся. Последним новшеством его методики был этот дамоклов меч, он же скальпель, висящий над пленником. Уэст с мольбой сказал:
  – Питер, пожалуйста… Я ничего не соображаю, когда она стоит рядом…
  – Все хорошо. – Торп положил руку на плечо Уэста. – Мы ведь не сделаем ничего такого, что заставило бы ее воспользоваться скальпелем, правда?
  Уэст кивнул. Торп пододвинул табуретку и сел рядом с Ником.
  – Ладно, профессор, следующий мой прием предполагает вопросы с твоей стороны. Валяй.
  Уэст некоторое время смотрел на Торпа, потом спросил:
  – На кого ты работаешь?
  – На КГБ, конечно же, – улыбнулся Торп. – У меня даже есть звание майора. Русские – большие любители званий. Считают, что я достоин быть майором. Они в этих вопросах щепетильнее фашистов.
  – Если ты офицер КГБ, то почему же ты не знаешь, кто такой «Талбот»?
  – Они ни за что не скажут мне этого. Им интересно, смогу ли я сам это узнать. Если да, то тогда и ЦРУ, и ты, и О'Брайен тоже смогут расколоть «Талбота».
  – Кого ты подозреваешь?
  Торп улыбнулся.
  – Во-первых, своего отца. Но мне кажется, что Пат О'Брайен идет, нет, шел по другому следу – по следу того, кто также может быть «Талботом», как бы парадоксально это ни звучало.
  – А что с О'Брайеном?
  – Мертв, Ник. Следующий вопрос.
  Уэст немного помолчал.
  – А Карбури?..
  – Каюсь. – Торп закурил. – После того, как мне удалось направить детективов Кейт за двойником Карбури, его участь была предрешена. Я открыл отмычкой его номер, а когда он пришел переодеваться к ужину, я проломил ему череп тростью. Засунув его тело вместе с тростью и смокингом в пакет для мусора, я выкинул его в окно, а позже мои люди подобрали его. К счастью, саквояж был при нем. Позже я покажу тебе, что было там внутри. К сожалению, я не заметил кровь у себя на манжете. Мистер Абрамс, наоборот, обратил на это внимание, за что заплатит собственной кровью. Еще вопросы?
  – Ты… сумасшедший…
  – Я сказал: вопросы!
  Уэст облизал губы и спросил:
  – Почему «Талбот» настолько важен?.. Почему Москва идет на организацию убийств на территории Америки и Англии только для того, чтобы прикрыть его? Почему нельзя просто вывезти его из страны?..
  – Очевидно, Ник, он нужен им здесь.
  – Но зачем?
  Торп пожал плечами.
  – Я и сам не знаю наверняка, знаю только, что дни Америки сочтены. Наиболее вероятно, что конец настанет в выходные на Четвертое июля. На это мне они намекнули, приказав приготовиться и спрятаться.
  – Превентивный удар?
  – Не думаю. – Торп бросил сигарету на пол. – Я полагал, что ты что-то знаешь об этом.
  – Нет.
  Рука Торпа уже была на реостате, и Уэста сильно ударило током.
  Он громко закричал, и ремни впились ему в тело. Уэст прикусил язык, и по губам у него побежала кровь.
  – О-о-о… Нет! – На глаза у него навернулись слезы.
  Торп смахнул их платком.
  – Ну, тихо, тихо. Почему ты заставляешь меня делать это?
  Уэст рыдал.
  – Питер… пожалуйста… постарайся понять… Я доведен до такого состояния, что говорю только правду… Не делай этого…
  Торп покачал головой.
  – Я просто помогаю тебе, Ник. Книги по детской психологии и по дрессировке животных говорят о том, что в применяемых к ним наказаниях и поощрениях должна быть строгая система. «Пособие по пыткам» – да, есть и такая старинная книга, и я сам помогал восстановить ее – говорит то же самое. Ты понимаешь меня?
  – Да, да…
  – И я обещаю, что во всем буду следовать этой книге. Я никогда не потеряю выдержки, никогда не стану действовать, исходя из личных мотивов, положительных или отрицательных. Ведь у меня на этом столе побывали и другие мои друзья.
  – О, Господи…
  – Теперь скажи, что ты знаешь о плане русских?
  Уэст набрал в грудь воздуха и ответил:
  – Я думаю… это связано с… Питер, послушай… Они убьют тебя… Они не оставят в живых человека, знающего об этом так много…
  Торп посмотрел на анализаторы и мягко сказал:
  – Ты действительно так думаешь? – Он взглянул на часы. – У меня сейчас больше нет времени на тебя. – Питер слез с табуретки. – Делу – время, потехе – час. Любимое выражение Кэтрин. В первую очередь мне нужно разработать до мелочей план ее похищения.
  Уэсту удалось приподнять голову:
  – Похищения кого?
  – Кэтрин. А заодно я убью Абрамса.
  – Тони Абрамса? За что?
  – Он мне не нравится. Кроме того, он способен создать мне некоторые сложности. В любом случае, скоро у тебя появится компания. Сегодня вечером Кейт будет лежать рядом с тобой. Из вас получится отличная пара.
  – Ты болен. Это знают все. Энн… я…
  Торп потянулся к реостату, но, поколебавшись, глубоко вздохнул и отвел руку.
  – Ты не выведешь меня из себя, дерьмо. – Он нагнулся, и их лица оказались совсем близко. – Хочешь узнать кое-что о своей возлюбленной Энн?
  – Энн…
  – Она мертва.
  – Нет… Нет!
  – Да. И тебя я тоже убью. И меня нисколько не волнует, что ты об этом знаешь, потому что это никоим образом не изменит исхода твоего допроса.
  – Ты… Ты не мог сделать этого… Не мог… Она не мертва…
  – Нет, мертва. – Торп ткнул указательным пальцем в лоб Уэста. – А вот сюда я всажу тебе пулю. Веришь?
  – Д-д-а.
  Торп взглянул на полиграф и стрелки звукового анализатора.
  – Это один из немногих вопросов, который вызвал у тебя неоднозначную реакцию. – Он похлопал Уэста по лбу. – Верь мне. Прямо вот сюда. Бах! И это большое одолжение. Ведь я лично против тебя ничего не имею. А люди, которые мне насолили, умирают неделями.
  Уэст уставился на Торпа.
  – Как ты можешь?.. Кэтрин…
  Торп выпрямился, собираясь уходить.
  – Если говорить о деле, то у нее есть информация, которую я бы хотел получить. А что касается меня лично, то мне хотелось бы увидеть эту надменную сволочь привязанной к столу и вопящей изо всех сил. Какая шикарная получится кассета!
  – Питер, если у тебя есть хоть капля совести…
  – Нету. А ты лучше не раздражай Еву, а то конец твоим яйцам.
  – Питер… Кэтрин не знает ничего такого, чего бы не знал я.
  – Вот и выясним. Ближе к вечеру вы оба будете стараться переорать друг друга, чтобы привлечь к себе мое внимание.
  – Энн жива!
  – Перестань ты так печься об этих девках Кимберли, Уэст. Ты им уже ничем не поможешь. Впрочем, как и себе самому. – Торп подошел к двери и обернулся. – Через несколько часов первые видеопленки допросов тебя и Кэтрин будут доставлены в Глен-Коув. Мои русские друзья придут в восхищение, это неплохое развлечение для них. Они сначала хотели сами заняться вами, но, как и в остальных делах, они слабо разбираются в пытках.
  Голос Уэста прозвучал неожиданно громко:
  – Они ведь убьют и тебя самого, идиот!
  – Во всяком случае, они не сделают этого до тех пор, пока ты в моем распоряжении. И пока я им нужен. А я уж постараюсь быть им нужным до…
  – До конца, ты хочешь сказать. Но после они тебя ликвидируют. В их планах на будущее тебе нет места.
  Торп несколько секунд молчал.
  – Для таких, как я, Ники, местечко где-нибудь всегда сыщется. В любом случае, через несколько недель я буду точно знать, что мне делать дальше. Я буду знать, погибнет Америка или выживет. Но что касается вас с Кэтрин, вы уже можете считать себя мертвецами. Пока, приятель.
  33
  Кэтрин Кимберли выбежала на пешеходную дорожку Бруклинского моста и начала подъем. Утро выдалось ясное и прохладное, окружающий пейзаж был прекрасным. Дощатый настил под ее ногами был упругим, и, как всегда, она наслаждалась его пружинистостью. Начался спуск, и она прибавила скорость.
  В обоих направлениях промчалось несколько машин. Кэтрин поймала себя на мысли, что смотрит больше на них, а не на красоту вокруг. Сзади ее догонял коричневый фургон. Она услышала, как он сбавляет скорость. Кэтрин побежала быстрее и оглянулась через плечо. Фургон поравнялся с ней. Она сделала рывок вперед и присоединилась к небольшой группе бегунов.
  Фургон снова настиг ее, из правого окна выглянул мужчина. Он крикнул:
  – Эй! Хочешь прокатиться?
  Кэтрин взглянула на мужчину. Интуиция и опыт подсказали ей, что он не опасен. Не обращая на него внимания, она побежала дальше. Фургон поехал быстрее и скоро исчез.
  Кэтрин продолжала бежать вместе с группой, обогнув Кэдмен-Плаза и направляясь на юг по Генри-стрит. Несколько еще не проснувшихся толком зевак лениво наблюдали за бегунами.
  Вдруг сбоку от Кэтрин появился маленький мальчишка и спросил у нее на местном диалекте:
  – Ты что, бежишь?
  Кэтрин улыбнулась в ответ.
  – Эй! А можно я побегу с тобой?
  – Конечно… Нет, нет, это небезопасно.
  Она прибавила скорости и обогнала мальчика. Бегуны, к которым она только что присоединилась, свернули на Крэнберри-стрит и направились к Бруклин Хайтс Променэйд. Кэтрин продолжала в одиночку быстро бежать по Генри-стрит, почти ежесекундно оглядываясь через плечо. Она вспотела и почувствовала, что дышит с большим трудом, чем обычно.
  Впереди показался дом Абрамса – дорогая высотка, выделявшаяся среди скромных кирпичных домов. Кэтрин побежала еще быстрее. Она пересекла живописный дворик и толкнула входную дверь. В фойе она прислонилась к стене, чтобы отдышаться, и взглянула на свой хронограф: четыре мили шестьсот двадцать ярдов за тридцать девять минут. Совсем не плохо.
  Она толкнула внутренние стеклянные двери, но они оказались заперты. Кэтрин обернулась было, чтобы найти на панели звонок в квартиру Абрамса, но тут какой-то мужчина открыл ей двери изнутри вестибюля. Она, немного замешкавшись, проскользнула мимо него и быстро пересекла вестибюль. Нажав кнопку вызова лифта, она стала ждать. Мужчина остановился в центре вестибюля, не отрывая от нее взгляда. Подошел лифт, и она поднялась на шестой этаж.
  Кэтрин позвонила в квартиру 6-Си. Сначала открылся глазок, затем дверь.
  – Входите.
  Она громко выдохнула и вошла в маленькую прихожую.
  – За вами следили? – спросил Абрамс.
  – Не думаю… Но внизу был мужчина… Коричневый костюм, высокий…
  – Это полицейский. – Он посмотрел на нее. – Что-нибудь не так?
  – Просто я немного выдохлась. – Она вдруг поняла, что была рада оказаться здесь. С Тони она чувствовала себя в безопасности. Кэтрин взглянула на его синий спортивный костюм, испачканный краской. На свитере было написано: «Спортивный комплекс Нью-йоркского полицейского управления».
  – Это что, особый бруклинский шик?
  – Точно. Это предупреждает хулиганье о том, что я беден, но зато вооружен.
  Он провел Кэтрин в гостиную. Она огляделась. Такого она увидеть не ожидала. Он проследил за ее взглядом, но ничего не сказал. Кэтрин обернулась к нему.
  – А вы действительно вооружены?
  – Да. И вы тоже. Приподнимите футболку.
  Она поколебалась, но все же задрала низ футболки. Абрамс взял с чайного столика нейлоновый пояс для кобуры, обернул его вокруг ее талии и застегнул.
  – Не жмет?
  Она перевела дыхание.
  – Нет, нормально.
  Тони достал кобуру и прикрепил ее на защелку к поясу на спине у Кэтрин. Она опустила футболку. Абрамс протянул ей маленький серебристый пистолет.
  – Это «беретта», калибр 7,65. Не заряжен. Попробуйте.
  Кэтрин сняла предохранитель, отвела затвор, отпустила его и нажала на спуск.
  – Легкая машинка.
  – Специально для джоггеров. Она не будет вам сильно мешать.
  – А еще кому-нибудь она сможет помешать?
  Абрамс улыбнулся.
  – Ударная сила у нее, конечно, не очень большая, кучность тоже так себе, но в целом пистолет надежный. – Он протянул ей две обоймы по семь патронов в каждой. – Целиться нужно в середину корпуса и стрелять частыми выстрелами. У этой машины механизм перезарядки работает очень быстро.
  Одну обойму Кэтрин загнала в рукоятку «беретты», другую положила в застегивающийся на молнию карман спортивных трусов. Она потянулась и сунула пистолет в кобуру за спину, затем для практики снова достала его и опустила обратно.
  Абрамс, внимательно наблюдавший за ее действиями, сказал:
  – Я знаю, вы привыкли к своей пушке, но это лучшее, что я смог для вас достать.
  – Отличная вещь, Тони, правда.
  Абрамс почувствовал в их разговоре какую-то неловкость. Создавалось впечатление, что он подарил ей дешевенькие часы, а она старается не выдать своего разочарования.
  – Кто научил вас обращаться с оружием? – спросил он.
  – Питер. – Она уклонилась от уточнения. – А у вас при себе что?
  Абрамс похлопал себя по левой стороне груди.
  – Мой револьвер 38-го калибра в наплечной кобуре. Присядьте на минутку.
  Кэтрин села на кушетку, вновь оглядев комнату. Тони уселся в коричневое кожаное кресло. Поймав ее взгляд, он сказал:
  – Когда я работал в полиции, мне удалось удачно поиграть с ценными бумагами.
  Кэтрин произнесла извиняющимся тоном:
  – Простите, что я не сдержала своего удивления.
  – Это ничего. Сотрудники отдела внутренней безопасности полицейского управления были еще более удивлены, когда однажды нагрянули ко мне с неожиданным визитом. Они перевернули здесь все вверх дном, искали большие суммы наличности.
  – Ну и?..
  – Конечно, ничего не нашли. А Марси ничего им не сказала. Да она и не знала, что у меня были дела с ее отцом. Он был крупным брокером на бирже. – Абрамс улыбнулся. Кэтрин улыбнулась ему в ответ. – В общем, люди из службы безопасности ушли ни с чем, но меня выперли из отделения разведки, снова засунули в форму и послали на остров, где стоит статуя Свободы, следить, чтобы на нее не слишком гадили птицы. Мне стало понятно, что с карьерой в полиции для меня все закончено, а тут неожиданно подоспело предложение о работе от О'Брайена, и я ушел из полиции.
  – Да, я помню.
  – Это было очень хорошо рассчитанное по времени предложение.
  В комнате повисло молчание. Затем Кэтрин осторожно спросила:
  – Вы имеете в виду, что мистер О'Брайен мог иметь какое-то отношение к…
  – Я имею в виду, что мистер О'Брайен мог бы подловить на обвинении в ереси даже самого Папу Римского, если бы только это было ему необходимо.
  – Ну… – протянула Кэтрин. Ей вдруг почему-то вспомнились все те жуткие неприятности, которые свалились в одночасье на ее бывшего мужа. – Ну, как бы там ни было, но мистер О'Брайен не злокозненный человек. Я хочу сказать, что всегда есть причина на…
  – Разумеется. Но это не снимает с него вины. Вины за манипулирование человеческими судьбами. Хотя… В моем-то случае никаких доказательств против него нет. Да я и не держу зла.
  Она попыталась сменить тему разговора.
  – У вас отменный вкус. Квартира прекрасно отделана.
  – Вы знаете, дизайном здесь занимался мой двоюродный брат Герби. Дядюшка Сай занимается торговлей мебелью, тетушка Руфь – коврами… Так вот все и получилось.
  – Мне это не очень знакомо. В любом случае нам пора.
  Абрамс остался в кресле.
  – А разве Питер не подойдет сюда?
  – Не думаю. Он присоединится к нам позже.
  Тони встал.
  – Подождите секунду. – Он быстро прошел на кухню и вернулся с двумя бокалами, наполненными коричневатой жидкостью. – Мой собственный рецепт.
  Кэтрин подняла свой бокал и подозрительно посмотрела на содержимое.
  – Что это?
  – Яблоки, бананы, овсяные хлопья… Дальше я забыл. В общем, все, что попадется под руку. Все это пропускается через миксер, потом отцеживается.
  – Недурной рецепт. – Она сделала глоток. – Совсем не плохо.
  Абрамс осушил свой бокал.
  – Вот и отлично. Кстати, если вам нужно… то это там, по коридору.
  Кэтрин кивнула.
  – Я буду через минуту.
  Тони проводил ее взглядом. Он понимал, что она находится сейчас в состоянии замешательства. Ее любовник может оказаться предателем и убийцей. Вокруг нее погибают люди, да и ее собственная жизнь, вероятно, в опасности. В довершение ко всему эта дикая информация о близком конце света. Не исключено, что Кэтрин поняла, как Тони жаждет переспать с ней, и начинать решение этой проблемы ему нужно сейчас, каким бы неподходящим ни был момент.
  Она вошла в комнату.
  – Я готова.
  – Кэтрин…
  Она внимательно посмотрела ему в глаза.
  – Нет, Тони… Нельзя заниматься двумя делами сразу.
  – Сейчас я думаю только об одном из них.
  – Хорошо. Тогда я скажу вот что: нельзя одновременно заниматься одним и тем же с двумя разными людьми.
  – Логично.
  – Что-то по вашему голосу не чувствуется, что вы согласны с этим.
  – И по вашему, Кэтрин, этого тоже не чувствуется.
  Он подошел к ней, обнял и поцеловал. Немного погодя она мягко отстранилась от него.
  – Нам нужно заняться делами… Первоочередными делами – в первую очередь.
  – Черт с ней, с этой третьей мировой войной или чем там еще… Все это может подождать.
  Кэтрин открыто улыбнулась ему:
  – Не надо сейчас… Пойдемте. В данный момент нам следует утопить в напряжении мучающие нас проблемы.
  Абрамс последовал за ней к двери. На сегодня его главной проблемой был Питер Торп. Тони подумал, что действительно с радостью отдастся бегу, чтобы хоть на время забыть об этой проблеме.
  34
  Николас Уэст почувствовал, что кто-то приближается к нему, и, сощурившись, попытался присмотреться. По очертаниям фигуры Уэст понял, что над ним склонился Питер Торп.
  – Ну, как ты, приятель? – спросил Торп.
  – Мне больно. – Уэст покачал головой.
  – Все это относительно, – спокойно заметил Торп. Он пододвинул табурет и сел. – Ну что же, начнем.
  Уэст повертел головой в обе стороны.
  – А Кэтрин?
  – Пока еще нет, – улыбнулся Торп. – Но скоро, очень скоро она будет здесь. – Он выдохнул сигаретный дым в лицо Уэсту. – Чем занималась Энн в Агентстве национальной безопасности?
  Уэст провел языком по сухим потрескавшимся губам:
  – Воды…
  – Боже, Ник… если ты еще будешь притворяться… – Торп встал и пошел к холодильнику. Обратно он пришел с бумажным стаканчиком в руке. В стаканчике были кубики льда. Торп сунул несколько кубиков в рот Уэсту. – Так в чем же состояла работа Энн в АНБ?
  Ник что-то пробормотал, и Торп наклонился к нему поближе.
  – Что?
  Уэст плюнул Торпу в лицо.
  Тот дернулся назад и вытер лицо платком.
  – Ах ты, сукин сын!
  Николас произнес:
  – За ложь – боль, за правду – удовольствие.
  Торп было покраснел от ярости, но вдруг рассмеялся:
  – Ну ладно, ты, говнюк, вывернулся.
  Уэст сказал, как бы продолжая начатую фразу:
  – Твоя методика дурацкая. А тебя я ненавижу и презираю. И буду сопротивляться тебе.
  Торп взглянул на стрелки приборов.
  – Правдивое заявление. Но тебе лучше не хамить. Ты со своим геройством долго не протянешь. Так ты расскажешь мне об Энн?
  Уэст поколебался несколько секунд.
  – Она занимается раскрытием шифров.
  – Русских шифров, – уточнил Торп. – Тех из них, которые используются в радиосвязи Москвы с советскими миссиями в Вашингтоне и Нью-Йорке, а также с русским объектом в Глен-Коуве. Так?
  – Так, – отозвался Уэст.
  – Примерно шесть недель назад отдел, в котором работает Энн Кимберли, уведомил ЦРУ и другие американские разведывательные ведомства об интересном явлении: вечером двенадцатого апреля этого года весь радиообмен между Москвой и Глен-Коувом вдруг прекратился на шесть секунд. Затем он возобновился. – Торп вгляделся в лицо Уэста и продолжил: – Как ты, конечно же, знаешь, радиообмен между Москвой и ее важнейшими зарубежными точками не прерывается ни на секунду, даже если смысловой нагрузки кодированная передача в данный момент на несет. Делается это по соображениям дополнительной конспирации, чтобы иностранные службы радиоперехвата не могли сделать никаких заключений из роста или снижения интенсивности радиосвязи. В этом смысле тот шестисекундный перерыв был весьма знаменателен. Однако на соответствующий сигнал АНБ ФБР тогда ответило, что в тот вечер на Лонг-Айленде были отмечены сильные электрические возмущения. В дом же русской миссии в Глен-Коуве вообще ударила молния. Вот тебе и разгадка.
  Уэст облизал пересохшие губы, но ничего не сказал.
  – Но спешить с выводами здесь не стоит. АНБ, хорошо знакомое с современной радиоэлектроникой, посчитало, что в этом объяснении не все в порядке. Расследование было продолжено. И вот удалось найти военного моряка, который бежал на свой корабль из увольнения и видел, как в русскую усадьбу ударила молния. После этого он отметил яркую вспышку. – Торп склонился к Уэсту и небрежно положил локти на край операционного стола. – Только ударила она, оказывается, не в сам дом, а в антенну, установленную на площадке неподалеку от здания. Более того, этот моряк утверждал, что молния попала не в каркас антенны (он и раньше видел ее и хорошо запомнил очертания), а в какой-то длинный штырь, который торчал над антенной и которого раньше там не было. Итак, твой вывод, Ник?
  – Это был громоотвод, – сказал Уэст.
  – Правильно. Русские намеренно старались, чтобы молния ударила в громоотвод. Так?
  – Так.
  – Откуда вспышка, Ник? Почему молния не ушла в землю? Ведь даже глупые русские знают, что громоотводы нужно заземлять.
  Уэст молчал.
  – Я доложил своим русским друзьям, что это событие не прошло незамеченным, и они очень занервничали. Они попросили меня следить за перипетиями этого расследования. И придали этому вопросу огромную важность.
  Уэст по-прежнему молчал.
  Торп щелчком отбросил сигарету на пол.
  – Примечательна одна вещь. Они зачем-то целенаправленно привлекли колоссальный заряд энергии, и при этом их электрическая сеть и радиосредства не пострадали, они заработали через шесть секунд! Итак, они уподобились Бенджамину Франклину с его опытами с электричеством. Но для чего? Говори, Ник!
  Уэст с видимым усилием произнес:
  – Агентство национальной безопасности сделало собственное заключение… Всем остальным разведывательным службам посоветовали об этом инциденте забыть… Заключение было определено, как государственный секрет особой важности…
  – Это я знаю, черт тебя подери! – с раздражением прервал Уэста Торп. – А вот само заключение мне увидеть не удалось. Может, ты его видел? Может, Энн имела к нему доступ? Ведь ты же встречался с ней в Вашингтоне, хотя и накоротке, двадцать девятого апреля. И она наверняка рассказала тебе о содержании этого документа в перерыве между вашими страстными объятиями. Так что же она сказала?
  Уэст молчал.
  Торп протянул руку к реостату.
  – Задержка в ответе означает, что человек собирается солгать. Три секунды, две, одна…
  – Подожди! – хрипло выдохнул Уэст. – Она сказала, что… они испытывали блокираторы большой мощности… Это как пробки в электросети… По-видимому, они хотят защитить свои электрические сети и электронное оборудование от мощных электрических возмущений… Чтобы не допустить каких бы то ни было перерывов в радиообмене с Москвой…
  Торп некоторое время внимательно вглядывался в стрелки приборов. Наконец он сказал:
  – Судя по всему, ты до сих пор говорил правду. Но в этом деле есть ведь еще что-то, разве не так? Иначе мои друзья в Глен-Коуве не нервничали бы. Что еще тебе известно?
  – Ничего.
  Торп резко повернул ручку реостата. Тело Уэста выгнулось над столом дугой, рот у него конвульсивно открылся в беззвучном стоне, пульс резко упал.
  Торп вернул ручку в прежнее положение.
  Уэст бессильно упал на стол. Мышцы у него подергивались, кожа сильно побледнела и стала сухой, глаза закатились, и видны были только белки.
  – Я абсолютно уверен, что этот эксперимент в Глен-Коуве имеет какое-то отношение к схеме «Удар» – этим названием русские определяют свой план по уничтожению Америки, или, как они выражаются, по обеспечению мира во всем мире… Ник?
  Лицо у Уэста посерело, дыхание стало прерывистым. Торп посмотрел на экран кардиографа.
  – О, черт!
  Он быстро встал, взял со столика с инструментом шприц и точным движением вонзил иглу в плечо Уэста.
  – Ну вот. Это должно вернуть тебя на грешную землю. – В течение нескольких минут Торп озабоченно смотрел на экран кардиографа. – Надеюсь, твое куриное сердечко все же не остановится. И давай без этих конвульсий, Уэст! Ты слышишь меня?
  Уэст медленно кивнул.
  – Хорошо. Ты готов продолжить разговор?
  Николас отрицательно повел головой.
  – Ты… ты… чуть… не убил меня…
  – «Чуть» в данном случае не считается. Кстати, выходная мощность этого аппарата недостаточна для того, чтобы убить человека. Я говорю это потому, что знаю. Однажды я пытался проделать такой эксперимент. Не волнуйся. Когда придет время, ты умрешь от пули. Это я тебе обещаю.
  – Сейчас. Я хочу умереть сейчас…
  – О нет. Ты просто трус. – Торп вновь сел на табурет. – Хорошо. Я буду говорить, а ты слушай. – Он потрогал рычажки на полиграфе. – Подумай над следующими моими заявлениями. Первое. Москва опасается, что частично ее планы могли быть раскрыты. Одной из возможных причин утечки информации является применение АНБ современных средств электронной разведки. Ты должен рассказать мне все о том, что Энн говорила тебе по этому поводу.
  – Энн… не… погибла… Ты бы не… допустил этого… Ты бы… похитил ее…
  – Да, мы пытались сделать это. Но она погибла. Самоубийство. Плохая работа. Исполнители отправятся в Сибирь.
  – Это… тебя надо… в Сибирь.
  – Заткнись, Ник! Другая возможная причина – использование Центральным разведывательным управлением своих агентурных методов. Кстати, в настоящее время, благодаря твоему личному кодовому сигналу, мой компьютер просматривает файлы Лэнгли на предмет поиска в них каких-либо данных или фамилий, способных послужить доказательством наличия в ЦРУ подозрений относительно операции «Удар». Компьютер найдет что-нибудь в этих файлах?
  – Да… Там много… Много всего о тебе… – с хрипом выдавил из себя Уэст.
  – Да, мой друг. Я с интересом ищу и это. Если мои поиски увенчаются успехом, я вскорости позволю себе весьма продолжительный отпуск.
  – Ты… как я… Ты слишком много знаешь… У тебя нет друзей… Тебе негде спрятаться.
  Торп рассмеялся:
  – Ну, на худой конец, у меня всегда есть в запасе Китай. Однако вернемся к нашим делам. Еще одна причина для беспокойства у русских – возня организации ветеранов, сгруппировавшихся вокруг О'Брайена. Эти ребята что-то нащупали. Их пытались навести на арабский след, подбросить им идею о том, что некие арабские террористы планируют уничтожить Уолл-стрит с помощью небольшого атомного взрыва. Неплохая задумка, хотя и не слишком оригинальная. – Торп потянулся. – Ты знаешь, у меня, как и у тебя, что-то побаливают мышцы. Да. Так вот, Ник. Я не думаю, что О'Брайен и его люди купились на эту идею. Вряд ли ее восприняли всерьез и в моей конторе. Что же касается русских, то ты, наверное, слышал, что исторически они очень любят число «три» – Святая Троица, тройка лошадей, революционная тройка, и так далее.
  Уэст пристально смотрел на Торпа. Он старался отогнать физическую боль и привести свои мысли в порядок. Так же как Торп недооценивал его из-за его физической слабости, он, Уэст, видимо, недооценивал способности физически сильного Торпа к логическому анализу.
  – Так вот, Николас. – Торп хрустнул костяшками пальцев и посмотрел вниз на Уэста. – Русские разработали три независимых друг от друга плана по уничтожению или, по крайней мере, обескровливанию Америки. Первый – это ядерный удар по финансовому сердцу страны. Второй – получение единовременного доступа ко всем американским компьютерам – и гражданским, и военным – с целью разрушения их банков памяти, порчи или перекачки всей содержащейся в них информации. – Торп задумчиво потер подбородок и продолжал: – Но мы с тобой, Ник, нащупали и третий план, который, как я полагаю, является наиболее реальным. Два первых же, в силу разных, в том числе и субъективных, причин, кажутся раскрывшим их людям вполне вероятными, и вот все силы западных разведывательных служб, включая меня и тебя, Ник, включая глубоко закрытые организации вроде фирмы О'Брайена, бросаются на вскрытие деталей этих двух планов, но О'Брайен оказывается прозорливее. Он приходит к мысли, что существует некий третий план. Он начинает разрабатывать эту версию. Он добывает сведения о том, что русские пытаются получить доступ к некоторым новейшим западным образцам электронного оборудования. Он предупреждает об этом администрацию, но информация о предупреждении каким-то образом поступает к русским. И вот все мы оказываемся в некоем лабиринте. Советы пытаются выяснить, что реально знают об их планах Штаты. Соединенные Штаты пытаются просчитать возможные варианты и направления удара: будет ли он нанесен в лицо, солнечное сплетение или в пах. Или не будет нанесен вовсе. – Торп вновь посмотрел вниз на Уэста. – Когда все это будет позади, Ник, мы узнаем: кто, как и где? Мы уже знаем когда – четвертого июля. Мы уже знаем почему – потому что история привела нас к политическому дарвинизму. В нынешнем мире остались только две страны, заслуживающие быть отнесенными к числу сильных социально-политических особей. По закону естественного отбора выжить должна только одна из них, действительно сильнейшая…
  Уэст сделал глубокий вдох:
  – Ты… сумасшедший… Неужели ты веришь в это?.. Почему кто-то должен добиваться доминирования за счет уничтожения целой страны и народа?
  Торп закурил и с наслаждением затянулся.
  – Ты этого никогда не поймешь. Ладно, пойдем дальше. В общем, для Москвы важнейшей является сейчас эта проблема «Талбота». – Он нагнулся и поднял с пола кожаный саквояж. – Это было у полковника Карбури. – Торп перевернул саквояж и высыпал его содержимое на Уэста. – Дневник майора Кимберли и его письма покойной Энн Кимберли. Мистер О'Брайен и его люди сочли бы этот дневник весьма полезным для поисков «Талбота». Ведь он, в конце концов, был одним из них. Или, точнее, трое из них были «Талботом». Да-да, именно так. Ведь Генри Кимберли, как и ты, предполагал, что в наших высших сферах у русских имеется не один, а три источника. Мы почитаем с тобой дневник и постараемся понять и подкрепить те заключения, которые делает в нем Генри Кимберли.
  – Иди ты к черту, – простонал Уэст.
  Как ни в чем не бывало, Торп продолжал:
  – Судя по всему, Кимберли хорошо знал этих троих предателей, но он нигде не упоминает их имена. Он обозначает их только кличками «Талбот-1», «Талбот-2» и «Талбот-3». Совсем как какой-нибудь древний иудейский священник, который не имел права открыто упоминать имя Господне ни устно, ни письменно.
  Питер взял дневник с груди Уэста, открыл его и начал читать с первой фразы:
  «Я сузил наконец до минимума круг офицеров УСС, подозреваемых мною в том, что они могли стать предателями, переметнувшись на сторону русских. Один из них является ближайшим помощником генерала Донована. Я его хорошо знаю. Другой занимает ответственный пост в контрразведывательном подразделении УСС. Он мой близкий друг. Третий также служит в УСС и курирует вопросы связи управления с политическим истеблишментом США. После окончания войны его ожидает блестящая политическая карьера. Кто из них „Талбот“? Возможно, все трое».
  Торп поднял глаза на Уэста:
  – Я думаю. Ник, что, если бы этот дневник попал в руки О'Брайена или в ЦРУ, он вызвал бы такие массированные следственные мероприятия, которые в результате вывели бы на след «Талбота», но в данном случае Господь оказался на стороне атеистов, и это послание из могилы не достигло своего адресата. – Питер посмотрел на стрелки приборов. – Ты следил за моей мыслью?
  – Да.
  – Мог ли мой отец, Джеймс Аллертон, быть тем самым «близким другом»?
  – Да.
  – У тебя есть какие-нибудь идеи насчет двух других? Живы ли оба или кто-то один из них?
  – Тот, кого Кимберли определяет как ответственного сотрудника контрразведки УСС.
  – А тот, про которого он пишет, как про будущего политического деятеля?
  – Не знаю… У меня о нем не было информации.
  – Так каково же имя того ответственного лица из контрразведки?
  – Я не знаю точно… Я видел несколько имен тех людей, которые подходят под описание, данное Кимберли.
  – Назови эти имена.
  – Хорошо, но после поощрения, – проговорил Уэст.
  – А-а, ты хочешь, чтобы я дал тебе твою трубку, – рассмеялся Торп.
  – Да.
  Торп взял трубку Николаса, лежавшую на столике с инструментами, и плотно набил ее табаком. Он сунул мундштук в рот Уэсту и поднес к трубке зажигалку.
  Николас глубоко затянулся.
  – Ну, как вкус табака, приятель? – с издевкой спросил Торп. – Это, конечно, не твой отравленный. Я его подменил, это настоящий табак, так что не удивляйся, что не умираешь. Я не допущу этого.
  Уэст сощурившись смотрел на Торпа, все еще затягиваясь трубкой.
  – Ты пытался меня обмануть, ты, хитрый ублюдок, – продолжал Торп. – Ведь я же спрашивал тебя насчет яда.
  Уэст неожиданно сильно закусил мундштук трубки, крепко зажав его в зубах. Торп выдернул трубку у Николаса изо рта.
  – Нет, нет, Ник, мундштук я тоже сменил. Ты думаешь, я такой же идиот, как и ты? Учти, я всегда на шаг впереди тебя. Отныне ты лишаешься привилегии курить.
  Тело Уэста содрогалось от рыданий, по его щекам текли слезы. Торп схватил Уэста за ухо и притянул его лицо к своему.
  – Послушай, ты, придурок, я ведь профессионал. А ты жалкий любитель. Тебе не провести меня, так что забудь об этом. Ты беззащитен, ты полностью в моей власти. Здесь ты оставишь свои душу и сердце. Когда я закончу работу с тобой, ты перестанешь существовать как личность. У тебя уже не будет остатков воли даже на то, чтобы совершить самоубийство. Но я тебе в этом помогу. Кейт повезет меньше. Я планирую продлить ее существование в качестве большого домашнего животного.
  Уэст с трудом поднял голову и задыхаясь проговорил:
  – Ты заплатишь за это… Не знаю, как, но заплатишь… Ты понесешь наказание…
  – Когда клиент начинает мыслить мистическими и религиозными категориями, это означает, что он постепенно созревает, – с улыбкой проговорил Торп. – Я не ожидал, что ты так быстро сломаешься.
  Уэст бессильно уронил голову на стол, продолжая беззвучно всхлипывать.
  Торп собрал саквояж и выключил приборы полиграфа.
  – Боюсь, мне снова надо бежать, но я скоро вернусь. Не скучай.
  – Пошел ты… – процедил Уэст сквозь зубы.
  Торп протянул руку к рычажку реостата.
  – Нет, нет! Пожалуйста, не надо! – закричал Уэст. У него застучали зубы, по телу пробежала дрожь, когда Питер включил реостат на малую мощность.
  – Видел бы ты себя, – с издевкой произнес Торп. – Это очень смешно. Впрочем, ты и вправду увидишь себя на мониторе. И Кейт увидит. И Ева. И русские посмеются. О Боже, Ник, у тебя вид полоумного. – Торп выключил реостат. – Значит, так. Когда я вернусь, ты расскажешь мне все, что знаешь о «Талботе» и Энн Кимберли. Ты выложишь мне все об О'Брайене и его друзьях, включая Кэтрин Кимберли, Джорджа ван Дорна и остальных ублюдков. Ты расскажешь все, что знаешь о русских в Глен-Коуве. И, возможно, именно твои ответы определят, не будет ли предстоящее Четвертое июля последним праздником в истории Америки.
  35
  Абрамс смотрел на Кэтрин, которая бежала впереди него. Он любовался ее движениями, легкими и элегантными.
  Тони огляделся вокруг. Ничего подозрительного он не заметил. Их никто не преследовал ни бегом, ни на велосипеде. Сейчас они находились на южной оконечности Четвертой авеню. Добрались они сюда на метро. Разработанный Кэтрин маршрут, который она сообщила и Торпу, включал в себя длинные пробежки по паркам, проезды от одного из них до другого на метро и короткие отрезки бегом по улицам. Абрамс подумал, что маршрут явно составлен Кэтрин с таким расчетом, чтобы спровоцировать возможных противников на атаку. И в этом он не ошибался.
  Парадокс заключался в том, что ни один из них не признавался другому в том, что прекрасно отдает себе отчет в истинной цели мероприятия. Невинная пробежка, о которой они договорились в субботу, сегодня, в понедельник, превращалась в то, что полиция называет операцией приманки. Возможно, это отчасти объяснялось важностью и деликатностью дела, в которое они ввязались, но Абрамс полагал, что подобные приемы вообще свойственны адвокатам, высокопоставленным сотрудникам крупных фирм и другим представителям того, что он называл «светом». Сам он предпочитал манеру общения, принятую среди полицейских.
  Тони почувствовал, как кровь быстро забегала у него в жилах. Он любил пробежки по Бруклину. Невысокие кирпичные дома стояли в тихих жилых кварталах. Бруклин славится также обилием церквей. По силуэтам их колоколен легко ориентироваться. Кроме того, на здании почти каждого собора имеются часы, так что нет проблем с контролем графика движения.
  Они свернули на Шестьдесят седьмую улицу и направились к Оул Хэд-Парк. Это первая точка, где возможна встреча с Торпом. Абрамс поднял глаза. Кэтрин была в ста ярдах впереди. Тони крикнул:
  – Не отрывайтесь!
  – Бегите быстрее! – отозвалась она.
  «Вот ведь штучка!» – подумал он и прибавил скорость.
  По своему первоначальному плану Абрамс хотел протащить ее по настоящим еврейским кварталам, где мужчины отворачивались при виде женщин-джоггеров, чтобы не смотреть на их голые ноги. Тони и сам не мог объяснить себе, зачем ему это было нужно. Он хотел также предложить ей проследовать по одному из новых кварталов, где селятся эмигранты из числа советских евреев, где много рекламы на русском языке и где слышна смешанная речь на идиш и славянских языках. Почему он хотел сделать это? Потому что считал, что здесь у него есть какие-то корни, потому что любил этот живописный и наполненный жизнью район.
  Тони догнал Кэтрин у самого входа в парк. Он проследовал за ней по траве на тропинку, ведущую к вершине холма, располагавшегося в центре лесистого массива. Они начали подъем на холм. Абрамс почувствовал, что под кобурой у него стало мокро от пота, кожаные лямки больно ерзали по спине и плечам. Он попытался представить себе, как именно произойдет эта их встреча с Торпом. Питер, видимо, прибегнет к своей любимой тактике – обставит их гибель как несчастный случай.
  Абрамс поднял голову. Кэтрин стояла на вершине холма, ее силуэт четко прорисовывался на фоне ясного голубого неба. Вверху над ней кружили чайки, а еще выше, над чайками, кружил вертолет. Тони проделал двадцать пять ярдов, отделявших его от Кэтрин, и встал рядом с ней на вершине холма. Он согнулся пополам и потряс руками, стараясь восстановить дыхание. Одновременно он внимательно оглядел видимую ему часть склона, покрытую зеленой травой и посаженными через равные промежутки кустами и деревцами.
  Никого.
  – Кажется, мы одни, – сказал он.
  Кэтрин кивнула, учащенно дыша. Она оглянулась и осмотрела другие склоны.
  – Мы прибыли рановато… Подождем десять минут…
  – Хорошо.
  На севере раскинулась нью-йоркская бухта и виднелись статуя Свободы и небоскребы Нижнего Манхэттена, которые словно вырастали из воды. Тони покосился на Кэтрин. Волосы у нее спутались, по лицу струился пот, приоткрытым ртом она жадно ловила воздух.
  – Вы очень красивая, – сказал Абрамс.
  Кэтрин засмеялась и шутливо шлепнула его по мокрому пятну на груди.
  – Вы тоже выглядите очень привлекательно.
  Они медленно зашагали по круговой тропинке, обвивавшей вершину холма.
  – Ну и беспорядок здесь, – заметила Кэтрин.
  Действительно, парк представлял собой довольно жалкое зрелище: кругом валялись битые бутылки, стояли неработающие питьевые фонтанчики и разбитые мусорницы, повсюду виднелись собачьи экскременты. Деревья были неухоженными. В огромном изобилии были представлены самые немыслимые надписи, покрывавшие, казалось, каждый дюйм заборов, строений и скамеек. Тони подумал, что так, наверное, выглядели римские парки после того, как империя пала под натиском варваров.
  Кэтрин, казалось, прочла его мысли.
  – Этот парк надо как следует почистить. Ему необходима хорошая полицейская защита. Всю эту работу нужно поставить под надлежащий контроль.
  Абрамс посмотрел на нее. Снова эта непонятная, неискренняя манера выражаться, и этот парк – всего лишь пример.
  – Может быть, – ответил Тони. – Но нынешнее состояние парка отражает состояние души окружающих микрорайонов. Они живут своей жизнью, не допуская вмешательства в нее государства. А абсолютная свобода иногда близка к анархии.
  – Я думаю, что закон и порядок здесь не помешали бы.
  – Какой закон? И какой порядок? Фашисты и коммунисты имеют общую черту: они хотят всех загнать в аккуратные одинаковые стойла. А я не хочу в стойло.
  Кэтрин улыбнулась:
  – Ну хорошо, не нужно больше политики. Вы готовы бежать дальше?
  – Нет. Давайте чуть пройдемся.
  Она начала спускаться с холма.
  – Я приведу вас в форму еще до конца лета.
  Абрамс сбоку посмотрел на нее долгим взглядом, но ничего не сказал. Некоторое время они шли молча, затем Кэтрин проговорила:
  – Следующая точка, где нас может ждать Питер, – это мост Веррадзано.
  Они двигались на юг по узкой асфальтовой дорожке, шедшей параллельно береговой линии. С залива потянул крепкий ветер, волны закурчавились барашками.
  Кэтрин, будто продолжая только что прерванный разговор, произнесла:
  – Я имею в виду, что твердых доказательств у нас нет. А те моменты, что нам известны, окажется легко объяснить тем фактом, что он работает в ЦРУ. А ваши предположения могут иметь под собой и субъективные основания.
  – Мои предположения основываются на пятнадцатилетнем опыте работы в полиции, – возразил Абрамс. – Вы и ваши друзья попросили меня найти похитителя или убийцу Рандольфа Карбури. Думаю, я это сделал. А теперь я просто пытаюсь остаться в живых.
  Тони посмотрел в сторону залива. Несколько частных катеров курсировали недалеко от берега, вертолет над головой совершал очередной круг. Абрамс махнул в сторону парашютной вышки, торчавшей над Кони-Айлендом.
  – В детстве я проводил там в тире долгие часы. Мне так нравилось сбивать этих маленьких игрушечных уток, которые плыли чередой в небольшом искусственном водоемчике.
  – Держу пари, местные девчонки бросались на вас каждый раз, когда вы выигрывали очередную куклу.
  – Я пугал их ружьем, чтобы отогнать от себя. Но не об этом речь. Когда я вырос и поступил в полицию, меня направили на задание в качестве живца. Я одевался и гримировался под пожилого человека. В мою задачу входило привлекать к себе внимание грабителей. Я бродил по паркам в районе Кони-Айленда, словно подсадная утка. Это противная работа. Но благодарная. Я ввел в заблуждение многих грабителей. Только в отличие от тех маленьких уточек, которые падали под ударами пуль из моего духового ружья, я не падал перед бандитами. Я доставал свой револьвер.
  – И вот теперь вы снова в роли подсадной утки… Думаю, это неприятное ощущение.
  – Да уж… Послушайте, что я хочу вам сказать. У охотников есть пять основных приемов: приманивание, ловля капканами, облава, загон и подсадка. Их выбор зависит от того, в какое время и где проводится охота. Если вы охотитесь на человека, то можете использовать все эти приемы в любом сочетании в любое время года и в любом месте. Но при этом необходимо учитывать, что объект вашей охоты может прикидываться кем угодно, в том числе и другом. Он может приветливо похлопать вас по плечу или попросить сигарету. Вы же должны сознавать, что в любую секунду он способен напасть на вас и что на принятие окончательного решения у вас окажется всего доля секунды. Промедление будет смерти подобно.
  – А если вы нанесете удар человеку, который действительно всего лишь попросил у вас сигарету?
  – На то у вас и бывает доля секунды, чтобы принять правильное решение.
  Некоторое время они продолжали идти вдоль берега. Кэтрин наконец сказала:
  – Вы сложный человек. Жесткий и нежный, мудрый и наивный, разбирающийся в политике и аполитичный, образованный и далекий от интеллектуальности, обязательный и недисциплинированный.
  – В жизни я играл много ролей.
  – Так какой же он, Тони Абрамс?
  – Это выше моего понимания. Какой сегодня день? Понедельник? День, когда я гуляю тут с оружием… Но сегодня же у меня выходной… Так что…
  – Ладно, оставим это.
  Они продолжали свой путь в молчании. Затем Абрамс спросил:
  – Вы случайно не знали бармена по имени Дональд из «Университетского клуба»?
  – Там меня пускают не дальше женской гостиной, поэтому я вообще не хожу в тот клуб.
  – Ну, не важно. Дональда ограбили и убили сегодня рано утром… Еще одного мужчину, двойника полковника Карбури, нашли мертвым в Нижней Гавани. – Он махнул рукой. – Примерно вон там. Именно в этом месте находят большинство утопленников. Видимо, их приносит туда течением.
  Кэтрин побежала. Абрамс последовал за ней, порадовавшись тому, что состояние его ног и легких оказалось лучше, чем он ожидал.
  Они бежали вдоль берега, попеременно поворачивая то на юг, то на восток. Вскоре впереди замаячили очертания моста Веррадзано, величественно нависавшего над узкой частью залива, соединяя форт Гамильтон в Бруклине и форт Вэдсворт на Стейтен-Айленде. Абрамс вдруг подумал, какой простой была система национальной обороны в девятнадцатом веке: два каменных форта и несколько артиллерийских батарей, которые перекрывали пятисотфунтовыми ядрами подступы к нью-йоркской гавани. Разве могла придумать что-нибудь более логичное тогдашняя военная наука? А теперь система национальной обороны начинается в космосе и заканчивается глубоко под землей. И сложность ее такова, что ни мозгов, ни рук всей нации не хватит, чтобы ею управлять. Совершенно непроизвольно у Тони вдруг вырвалось:
  – Компьютеры!
  Кэтрин на бегу повернула голову в его сторону.
  – Что?
  – Вот на что мог намекать О'Брайен. Они могли найти какой-то способ разрушить или, по крайней мере, нейтрализовать все наши компьютеры: военные, промышленные, банковские… Это возможно?
  Она замедлила бег, затем перешла на шаг.
  – Возможно… Я слышала какие-то разговоры об этом… В АНБ вроде бы есть суперсекретный список кодовых ключей ко всем более или менее важным компьютерам в стране… Это очень секретно.
  – Тогда не говорите.
  Кэтрин продолжала, как будто не услышала его замечания:
  – АНБ устанавливает стандарты обеспечения безопасности для военных и гражданских компьютеров. Поэтому АНБ теоретически может подобрать кодовый ключ к любому компьютеру в стране. Конечно, это было бы незаконно.
  – И, разумеется, они этим не занимаются?
  – Как сказать… Дискуссия о том, чтобы на чрезвычайный период сделать все основные компьютеры подконтрольными одному командному центру, уже давно идет в соответствующих кругах… Ну, на период войны… Или, скажем, полного краха фондового рынка. При этом ссылаются на то, что президент сможет удержать в своих руках всю полноту информации в стране. Вы улавливаете идею?
  – Да. Выглядит довольно рискованно.
  – Вот именно. Представьте себе картину: из одного какого-то центра обеспечивается доступ ко всем компьютерам. И не только доступ, но и управление ими. И если хотя бы теоретически допустить, что в этот центр проникает лицо или группа лиц со злыми намерениями, то… То они могут уничтожить всю нацию.
  – Да… Мурашки по коже…
  – Это была бы катастрофа. Что навело вас на такую мысль?
  – Не знаю. – Тони пожал плечами. – Видимо, что-то услышанное или додуманное. Это укладывается в картину, нарисованную О'Брайеном и исключавшую ядерный или химический удар. – Он легонько стукнул себя по лбу. – Этот мой персональный компьютер! Иногда он делает вычисления, даже не ставя меня в известность.
  – Может, это Божественное провидение? – серьезно спросила Кэтрин. – Вы верите в существование Бога?
  – Да. Люди сами не могли бы причинить себе столько зла.
  – Какой вы циник!
  Некоторое время они шли молча, прислушиваясь к шуршанию волн. Наконец Кэтрин сказала:
  – Я займусь этой идеей. Может, у вас есть какие-нибудь предположения?
  – Нет. Мне придется ждать очередного провидения. Ведь я слышу голоса.
  – Правда? – улыбнулась Кэтрин. – И что же они говорят?
  – В последнее время они твердят мне, чтобы я на месячишко съездил в Майами.
  – Да что вы? И на каком языке они вам это твердят?
  Абрамс улыбнулся:
  – На английском с бруклинским еврейским акцентом. Иногда мне кажется, что это не Бог, а один из моих почивших родственников. Именно они указывают мне на панацею от всех жизненных проблем – на поездку в Майами.
  – И вы поедете?
  – Нет, сейчас не сезон. Мои родственники перевернутся в гробу. Вместо Майами я, возможно, поеду в Мэн. Почему бы и вам не поехать со мной?
  – Хорошо, – согласилась Кэтрин совершенно неожиданно для Абрамса.
  – Ловлю вас на слове. А когда?
  – Вы же знаете. Сначала дела.
  – Понятно, – кивнул Тони.
  – А вот и возможные объекты нашей охоты.
  Тони быстро вскинул глаза. Из тени, обрисовываемой мостом, вдруг появились два всадника на лошадях и поскакали в сторону Кэтрин и Абрамса.
  – Не останавливайтесь, – тихо приказал Тони.
  Всадники приближались, и теперь стало видно, что это не конная полиция. Не было среди них и Питера Торпа. Тони заключил с собой пари, что в какой-то момент появится и Торп собственной персоной. Но чем дольше он не появлялся, тем рискованнее становилась их операция с живой приманкой.
  – Черт побери, – тихо выругался Абрамс. – Ну-ка, достаньте пистолет, только осторожно.
  Кэтрин ловко достала оружие, замаскировав свое движение легким поворотом корпуса.
  Абрамс на секунду спрятался за Кэтрин таким образом, что она закрыла его от глаз всадников, и быстро выдернул свой револьвер из-под мышки. Руку с револьвером он опустил вниз и прижал к бедру, продолжая неспешно идти вперед. Тони осмотрелся вокруг. Ближе к воде двигалась группа джоггеров, на скамейках расположились какие-то пожилые люди, по тропинке навстречу Кэтрин и Тони шла молодая парочка, недалеко от берега одинокий спортсмен катался на доске под парусом.
  Кэтрин тоже огляделась. Она тихо спросила у Абрамса:
  – Как вы думаете, это все обыкновенные граждане?
  – Скоро увидим.
  Она шла рядом с Тони, внимательно наблюдая за приближавшимися всадниками и в то же время не выпуская из виду окружающих.
  Кэтрин вновь задала вопрос:
  – А как узнать, когда настанет та доля секунды, о которой вы говорили? – спросила Кэтрин.
  – Вам подскажет инстинкт. За все годы службы в полиции я ни разу не выстрелил в случайного человека. Если вы не уверены в себе, то просто повторяйте мои действия.
  – Хорошо. Кстати, а случалось так, что хулиганы и грабители опережали вас в ту долю секунды?
  – Случалось. Но мне, как правило, везло. У меня всегда появлялся второй шанс.
  Всадники уже были в ста ярдах от них.
  – Этот второй шанс и на крыше вас тогда спас?
  – Нет, тогда был единственный случай, когда мне представился третий шанс.
  – Будем надеяться, что сегодня он нам не понадобится.
  – Точно сказано. Приготовьтесь.
  36
  Действие наркотиков, видимо, ослабло, и лежавший неподвижно Николас Уэст смог впервые за многие часы проанализировать ситуацию. Он думал о секретной информации, о том, как не выдать ее Питеру Торпу, а следовательно, и его советским хозяевам. Уэсту хотелось верить в то, что разум способен перебороть любые испытания, будь то боль, страдания, психотропные средства или инструменты палача. Он верил, что, если бы у него было время, он мог бы войти в состояние самогипноза, который уменьшил бы боль и обманул полиграф и анализатор голоса. Он также понимал, что намного умнее Питера Торпа, что у того много недостатков, не говоря уже о серьезных проблемах с психикой.
  Но Уэст также понимал, что Торп, как он сам говорил, был профессионалом. Уэста волновал один вопрос: сможет ли он победить Торпа или хотя бы ввести его в заблуждение на некоторое время?
  Николас подумал об Энн, Патрике О'Брайене и Кэтрин. Торп был ужасным человеком, который сеял кошмар среди окружавших его людей и готов был сделать то же самое в отношении нации численностью в 240 миллионов человек.
  Уэст постарался определить для себя, что он должен сделать в создавшейся ситуации, как сотрудник ЦРУ. Инструкция, которая содержала по этому поводу исчерпывающий ответ, гласила:
  «Если вас захватили в коммунистической стране, ни в коем случае не отклоняйтесь от своей легенды. Если вас пытают и у вас не остается больше сил терпеть боль, используйте любой доступный вам способ, чтобы покончить с собой…»
  Но ведь он не в коммунистической стране. Дальше в руководстве рекомендовалось:
  «…В тех редких случаях, когда агент или сотрудник попадает в руки иностранных и/или вражеских агентов в дружественной стране, он должен всеми силами стараться бежать, а если позволяют обстоятельства, связаться с внешним миром. При возможности он должен убить или взять в заложники одного или более похитителей. Самоубийство допустимо в качестве последнего шага в том случае, когда захват сотрудника может привести к раскрытию связанных с ним агентов или разглашению секретной информации под пыткой».
  Уэст задумался. Да, полезный совет. Но это, наверное, писал человек, которого никогда не привязывали ремнями к столу и не пытали электрическими разрядами. Да и написано это отнюдь не для тех, кто большую часть жизни был историком и преподавателем колледжа.
  – Немного электричества, чтобы легче думалось, Ник.
  Уэст быстро повернул голову направо.
  – Полиграф показывает, что ты о чем-то глубоко задумался. – Торп подвинул к себе табурет и уселся. – Я говорил со своими друзьями в Глен-Коуве. Они не удовлетворены результатами наших предыдущих дискуссий. Если их качество не улучшится в сжатые сроки, они заберут тебя к себе.
  Уэст откашлялся:
  – Ты врешь, стараясь запугать меня. Расположи голосовой анализатор так, чтобы я мог его видеть, и я буду говорить тебе, когда врешь ты сам.
  Торп громко расхохотался.
  – Вот что происходит, когда действие наркотиков прекращается и у тебя проясняются мозги. Надо добавить тебе немного, чтобы ты опять расслабился. – Он протянул руку и повернул рычажок на трубке, ведущей к вене Уэста. – Никто не любит слишком умных людей, Ник.
  – Питер, наркотики не…
  Торп смотрел на анализаторы, держа руку на рычажке реостата.
  – Что «не…», Ник? Не нужны? Давай, заканчивай предложение.
  – Не… Я хочу сказать, они…
  Торп опять расхохотался:
  – Ник, ты не умеешь импровизировать. А теперь договори свою фразу.
  – Я… Я хотел сказать, что наркотики могут заставить меня… больше говорить… и снижают мою сопротивляемость…
  – Правильно, молодец! – Торп убрал руку с реостата. – Послушай, у меня сейчас нет времени тебя встряхивать, так почему бы тебе не отвечать честно? Это мой совет. Хорошо?
  Торп закурил и настроил оба анализатора.
  – Ну, ладно… О чем мы теперь побеседуем? О «Талботе»? Нет… Это я оставлю до Кейт. Я на самом деле говорил с приятелями из Глен-Коува. Их интересует то, что ты знаешь об их небольшом эксперименте с электричеством. Почему бы нам не поговорить именно об этом? Сперва…
  – Питер, я сказал тебе все, что знаю, а знаю я в действительности немного. Если ты прибавишь это к тому, что выяснил сам, тогда и получишь ответ на вопрос, что замыслили русские.
  – И каким же будет ответ? Видишь ли, их интересует, что об этом знает ЦРУ.
  – Но они не оставят тебя в живых, если ты выяснишь это. В самом Советском Союзе об этом вряд ли знает больше десятка людей. План уничтожения Америки – самый большой секрет в мире. И ты не можешь иметь доступ к подобной информации.
  – Ты что, опять пытаешься меня испугать? Знаешь, Ник, я уверен, что Джеймс Аллертон – это «Талбот», и я сомневаюсь, что он позволит им убить своего единственного сына.
  Уэст улыбнулся.
  – До чего же ты наивен! Что ты для него значишь? У любого, кто предавал своих друзей и свою родину на протяжении полувека, нет сердца. Скольких людей убил или подставил Джеймс Аллертон? По сравнению с ним ты – жалкий дилетант.
  Торп в задумчивости затянулся сигаретой.
  – Может, ты и прав. Я могу предположить, почему русские хотели бы избавиться от меня до Четвертого июля, но для них я слишком ценный кадр. Думаю, мне следует на некоторое время залечь на дно, а после «Удара» я окажусь в выигрышной позиции.
  – Какой? Станешь комиссаром приютов для душевнобольных?
  Казалось, Торп этого не расслышал.
  – Спасибо за заботу обо мне, Ник. Собственно говоря, ты для этого здесь и находишься. Мне надо использовать твой сказочный мозг в собственных целях.
  – Я считал, что ты используешь его в целях своих хозяев.
  Торп бросил сигарету на пол.
  – Да, надо тебя смягчить. – Он усилил ввод препарата. – Тебе действительно нужен выворачивающий кишки и ломающий спину разряд электричества. Так, секундочку… – Торп потрогал зажимы на мошонке Уэста. – Твои яйца не задерживают ток, а пропускают его. – Он засмеялся. – Ну, а теперь расскажи мне об этих особых предохранителях.
  Уэст побледнел, но все же ответил:
  – Предохранители… Это что-то типа автоматических выключателей. Они срабатывают, когда сила тока в цепи опасно возрастает… Они защищают электрические схемы. После того, как пик напряжения проходит, они опять выключаются…
  – И русские установили их в своем доме в Глен-Коуве?
  – Видимо, да.
  – А зачем? И не говори, что для защиты от молний.
  Уэст с трудом проглотил слюну.
  – Воды…
  – Говори! – Торп потянулся к рычагу.
  Уэст быстро произнес:
  – ЭМИ… Молния производит эффект ЭМИ… Молнию можно использовать для того, чтобы проверять защитные устройства от ЭМИ…
  – Подожди… Что такое ЭМИ?
  – Электромагнитный импульс. Эффект Комптона… Что-то типа магнитной бури… Он уничтожит все компьютеры в стране… Каждая микросхема сгорит. Он нарушит всю телефонную связь… Разрушит все радиоприемники, телевизоры, приборы в самолетах, автомашинах, катерах, ракетах… Приборы в лабораториях… Всю электронику на фабриках, в больницах… Вся энергетическая система будет разрушена… Контроль за воздушным транспортом… Ничего не останется… Все будет обращено в прах… Конец всей технике… Изуродованная экономика и разбитая система обороны…
  Торп молчал несколько минут, потом нагнулся к Уэсту.
  – Господи Боже! Ты уверен?
  – Да… Это уже было известно на протяжении некоторого времени. Последствия электромагнитного импульса разрушительны… Америка торопится защитить некоторые системы, но никто не может быть уверен, что защита окажется надежной… Сложно воспроизвести ЭМИ в лабораторных условиях… Наиболее продуктивный путь для его изучения – использование молний…
  – Но как русским удастся создать этот импульс, Уэст? Каким образом?
  – Просто… Но это будет для них рискованно… Мы можем ответить ядерным оружием… Другого выбора просто не будет… Если только президенту удастся передать команду об ударе. ЭМИ – самая большая угроза национальной безопасности… У О'Брайена были подозрения… В связи с нелегальным приобретением русскими технологии защиты от ЭМИ – волоконная оптика, мощные предохранители, щиты Фарадея… кабельные защитные средства, фильтры от ЭМИ… Системы для укрепления всей электроники.
  – Послушай, Уэст, как русские могут устроить ЭМИ на территории всей страны одновременно?
  – Очень просто… – У Уэста вдруг пропал голос, и он закашлялся. – Воды… Питер, ради Бога…
  Торп взял сосуд с носиком и поднес его к губам Николаса. Тот медленно сделал глоток и посмотрел на Торпа.
  – Питер, я не могу продолжать… У меня свело мышцы… Я не могу думать… Дико болит спина и ягодицы…
  – Я скажу Еве, чтобы она сделала тебе массаж сзади и спереди. Продолжай.
  – Нет. Я должен размять ноги и руки… Мне нужно хоть немного подвигаться… Мне нужно почесаться… Этот зуд сводит меня с ума…
  – Я дал тебе «Атаракс», который снимает зуд.
  – Мне очень плохо…
  Торп поставил сосуд с водой на пол и взглянул на приборы полиграфа.
  – Где у тебя чешется?
  Уэст покраснел.
  – Половые органы… и все вокруг.
  – Ну ладно, сейчас я позову Еву…
  – Нет, Питер! Ну, дай мне посидеть хоть минутку… Ведь я ответил на твои вопросы.
  Торп посмотрел на часы.
  – Ну, хорошо. Действительно, пока ее дождешься… – Он отстегнул ремень на груди Уэста, оставив его ноги привязанными.
  Уэст задвигался, но только после нескольких попыток смог сесть.
  – О, Господи… Спасибо, Питер.
  – Не стоит. Итак, как же можно произвести такой электромагнитный импульс? Чтобы он был в состоянии накрыть всю страну?
  Николас разминал мышцы рук и спины. Потом начал чесаться.
  – Уэст! Ты будешь говорить?! – Торп потянулся к реостату.
  Уэст посмотрел на него.
  – Ты не должен этого делать. При таком положении в судорогах я могу сломать себе позвоночник.
  – Этого не произойдет, если я врежу тебе небольшим разрядом. Ты просто упадешь на свой чертов стол. Так ты мне ответишь?
  Уэст взглянул на зажимы в паху.
  – Ну, хорошо. Маломощный ядерный взрыв… На высоте трехсот миль над Омахой… Ни радиоактивное излучение, ни взрывная волна до земли не дойдут… Просто вспышка… Но через тысячную долю секунды мощнейшие электромагнитные импульсы начнут разрушать все электронные приборы от Атлантики до Тихого океана.
  – Это фантазии или реальность?
  – Реальность. Эффект Комптона… Создается электромагнитный импульс, возникает напряжение, в несколько сотен раз большее, чем при разряде молнии. Все это не сопровождается ни видимым, ни звуковым эффектами. Это явление открыто около двадцати лет назад при последних атмосферных испытаниях ядерного оружия в Тихом океане… Но тогда радиотехника и электроника были примитивными, в основном на лампах, они устойчивы к ЭМИ… А на Гавайях, в восьмистах милях, все радиоприемники и телевизоры вырубились… Сегодня же, когда вся электроника базируется на печатных схемах, очень чувствительных к ЭМИ, она сразу же выйдет из строя…
  – Но как смогут русские вывести даже небольшой ядерный заряд на трехсотмильную высоту без того, чтобы это не засекла американская военная разведка? Ведь тогда – возмездие?
  Уэст потер лоб.
  – Видимо, у них есть соответствующие средства.
  – Невероятно. – Торп посмотрел на Николаса. – Ты ведь знаешь, что это за средства. Знаешь. И ты сейчас мне все расскажешь.
  Уэст неожиданно потянулся вперед и сорвал с себя зажимы. Торп инстинктивно схватил его за кисть. Уэсту удалось вырваться и в свою очередь захватить кисть Торпа таким образом, что электроды оказались зажатыми между их ладонями. Быстрым движением Уэст притянул к себе руку Питера, заставив стол повернуться вокруг своей оси так, что теперь реостат оказался рядом с Николасом. Свободной рукой молниеносным движением он повернул рычаг.
  Их обоих пронзил мощный электрический разряд, и Уэст, и Торп закричали от боли. Торп попытался отдернуть руку, но мышцы у него свело в конвульсиях. Они оба затряслись словно в нелепом танце. Лишь через десяток секунд болтающаяся рука Торпа задела провода и вырвала зажимы из их ладоней.
  Уэст упал на стол, содрогаясь всем телом. Торп сполз на пол, попытался подняться на ноги, но упал лицом вниз. Оба лежали, дрожа и стеная.
  Уэст сделал несколько глубоких вдохов и неимоверным усилием воли заставил свои мышцы подчиниться командам мозга. Он медленно сел, как садится в огне труп. Николасу показалось, что прошла вечность, прежде чем он смог поднять и, подавшись вперед, протянуть руки. Его дрожащие пальцы легли на пряжку ремня, сковывавшего ему ноги. Пальцы начали его слушаться, и он расстегнул ремень.
  Он слышал стоны Торпа, через каждую пару секунд трещали, соприкасаясь, раскачивающиеся электрические зажимы. Подсознание подсказывало Уэсту, что нужно действовать быстро, но у него было ощущение, что все вокруг движется в замедленном темпе. Свет казался тусклым, и Николас понимал, что такое впечатление было результатом воздействия психотропов на его зрительные нервы. Сердце билось медленно и громко. Ему мерещилось, что в его организме совсем не осталось жидкости, глаза горели, во рту пересохло, кожа будто была покрыта пылью.
  Уэст медленно высвободил ноги, сорвал с себя виниловые трубки и электроды полиграфа, прикрепленные к груди и лбу. Сморщившись от боли, он выдернул катетер из члена, затем, просунул руку под ягодицы и понял, что трубка, вставленная в анус, уже выскочила сама. Он слышал, как Торп матерился сквозь зубы, лежа на полу. Уэст с трудом выговорил:
  – Ты… ты… грязный подонок…
  Он медленно свесил ноги со стола и посмотрел вниз. Торп изо всех сил старался подняться, и ему удалось встать на колени. Оба уставились друг на друга. Уэст заметил, что Торп обмочился.
  – То, что ты сделал со мной… – начал Уэст.
  Торп издал какой-то утробный звериный вой. Уэст соскользнул со стола и опустил босые ноги на холодный пол.
  Торп, все еще стоя на коленях, сунул дрожащую руку в карман пиджака и попытался достать револьвер.
  Уэст упал на колени, сжал свисающие провода и ткнул ими вперед, прижав два зажима к лицу Торпа. Тот издал нечеловеческий вопль и упал на спину, прижав руки к лицу. Револьвер оказался теперь на полу между ним и Уэстом. Николас пополз к оружию. Вдруг распахнулась дверь, и на пороге возникла Ева. Она взревела, точно разъяренный зверь, и ринулась к Уэсту.
  Николас тщетно тянулся к револьверу. Он поздно заметил движение над головой Евы и тут же услышал свист кнута.
  37
  Два всадника теперь были всего в пятидесяти ярдах от Абрамса и Кэтрин, быстро приближаясь к ним по тропинке.
  – Расходимся в разные стороны, – скомандовал Абрамс.
  Он свернул влево и стал передвигаться вдоль возвышенности, граничившей с Шор Паркуэй. Кэтрин направилась вправо, почти спустившись к самой воде. Абрамс подумал, что некоторые аспекты военной тактики за последние столетия почти не изменились, особенно тактика пехоты, базирующаяся на инстинкте самосохранения и здравого смысла. Всадникам сейчас придется или убраться восвояси, или продолжать двигаться вперед, оказываясь тем самым в невыгодной для стрельбы позиции.
  Наездники приблизились, и Абрамс увидел, что это были мужчины лет тридцати, в джинсах и ветровках. Оба держали поводья двумя руками, и Тони ждал с их стороны движений, свидетельствующих о том, что они достают оружие или пытаются придержать лошадей.
  Они все еще шли галопом, хотя находились уже ярдах в десяти. Абрамс остановился и опустился на одно колено. Кэтрин, увидев это, сделала то же самое.
  Абрамс осмотрелся. Люди, находившиеся поблизости, были либо простыми зеваками, либо же очень хорошо играли свою роль. Он держал свой кольт тридцать восьмого калибра обеими руками между бедер. Один из всадников подъехал еще ближе, перехватил поводья, взмахнул рукой, как бы приветствуя.
  Абрамс поднял револьвер. Всадник посмотрел на него расширившимися глазами, раскрыв рот, затем что-то крикнул, и оба наездника, пришпорив лошадей, пронеслись мимо.
  Абрамс поднялся и сунул револьвер в кобуру, сказав самому себе:
  – Вот в историю вошла еще одна ужасная нью-йоркская быль. – Он громко выдохнул и направился к узкой тропинке, по которой к нему приближалась Кэтрин. Он заметил, что она побледнела и дрожит, и положил руку ей на плечо. – Я думаю, обратно лучше ехать на такси. Пойдемте. – И он повел ее вверх по склону в сторону аллеи.
  – Нет. Мы продолжим пробежку. Возможно, Питер ждет нас впереди.
  – Не стоит. Это становится рискованным. Вокруг появляется все больше народу.
  Кэтрин сухо произнесла:
  – Ставка слишком высока. Мы вооружены, нас двое и мы готовы к неожиданностям. Я не хочу, чтобы меня однажды вечером задавила машина. Я хочу сама идти навстречу судьбе. А вы?
  – Да, хорошо бы… Но я предпочитаю встретиться с судьбой на заранее обговоренных условиях.
  – Побежали. – Она развернулась и побежала. Абрамс последовал за ней. Они пробежали под массивным мостом Веррадзано и направились дальше мимо Форт-Гамильтона и вокруг залива Грейвзенд по направлению к парку Бенсонхарст. Три мили они преодолели меньше чем за сорок пять минут. Абрамс и Кэтрин пошли по парку.
  Тони несколько раз глубоко вдохнул в себя воздух, оглядываясь вокруг. На севере виднелась маленькая полоса небоскребов Манхэттена, на западе был Стэйтен-Айленд, а на юго-востоке возвышался торговый центр, в котором доминировал магазин, торгующий со скидкой.
  – Добро пожаловать в Бенсонхарст, – сказал Абрамс.
  Кэтрин выдавила из себя улыбку.
  – Соскучились по дому?
  – Конечно. Побудем здесь немного?
  Она кивнула:
  – Это еще одно место встречи, о котором я договорилась с Питером.
  Они шли по тропинкам.
  – Я обычно захожу в торговый центр. Я куплю вам апельсиновый сок, – сказала Кэтрин.
  – О'кей. На большой стакан у них, наверное, скидка по случаю Дня поминовения.
  Когда они пересекли заполненную машинами парковку рядом с торговым центром, Кэтрин произнесла:
  – Вчера я разговаривала с сестрой из кабинета мистера О'Брайена. Там есть защищенный телефон с шифратором.
  – И что же она вам сообщила?
  – По ее словам, никого с псевдонимом Одиссей или Улисс, кто бы мог быть замешан в это дело, нет. Был «Гомер», англичанин, который оказался советским шпионом, но он давно умер. Энн пыталась позвонить по этому поводу Нику, но не застала его. Так или иначе, у них одинаковая информация. Я полагаю, что мы зашли в тупик.
  – Думаю, одно из этих имен может что-то означать для осведомленных людей, – сказал Абрамс.
  – Я спрашивала об этом Пата О'Брайена, но он не сказал мне ничего нового. Я решила, что должна ему верить, но… мне показалось… уже после, он был при этом чем-то озабочен. Я считаю, он что-то знает.
  – Я думал над этим… – сказал Абрамс. – Если эти имена ничего не означают сами по себе, возможно, они должны как-то наводить на обстоятельства дела.
  – Воин, странствовавший много лет после окончания войны, а затем вернувшийся домой, хотя все считали, что он мертв?
  – Именно.
  – Арнольд пытался указать нам на убийцу или на убийц. Или даже на самого «Талбота».
  – Да. Не знаете ли вы о каком-нибудь военном, генерале или офицере, который вернулся с того света? О ком-нибудь, кого, грубо говоря, можно назвать Одиссеем?
  – Да, в УСС было несколько человек, которые считались пропавшими без вести, но после войны оказалось, что они живы. Энн запросила данные на них через свой компьютер, и выяснилось, что большинство из них к настоящему моменту умерли. Оставшиеся в живых полностью удалились от дел. Всего их четверо, но не похоже, что они имеют какое-то отношение к нашему делу.
  Абрамс задумался. Она подождала немного и спросила:
  – По-моему, у вас что-то на уме?
  Он отозвался:
  – Да… А как насчет кого-нибудь, кто еще не вернулся с того света?
  – Кто не вернулся с того света, тот мертв.
  – Разумеется. Но я имею в виду такую ситуацию, когда человек значится пропавшим без вести, но его останки не обнаружены. Иногда люди исчезают и при необычных обстоятельствах.
  – В «Одиссее» есть сцена, в которой сам Одиссей блуждает по преисподней и встречает там душу охотника Ориона, преследующего души животных, на которых он охотился, еще когда был живым. И Одиссей говорит об Орионе: «Сам он – тень, и охотится за тенями». – Она посмотрела в глаза Абрамсу. – Вот так же и я иногда думаю об Арнольде и о своем отце. Тени, обреченные все время преследовать другие тени.
  Абрамс решил оставить это туманное замечание Кэтрин без ответа, чтобы самому не пуститься в погоню за тенями.
  Они вошли в большой магазин, заполненный покупателями. Кэтрин спросила:
  – Вам не странно ходить среди людей, не знающих того, что знаете вы? Того страшного, что способно разрушить в одно мгновение все наше существование? У вас нет такого чувства, что вы возвышаетесь над толпой?
  Абрамс ответил:
  – Я не уверен, что нам известно намного больше, чем другим. Если, конечно, здесь нет Питера Торпа.
  Кэтрин огляделась.
  – Я его не вижу. А вы не встречали здесь знакомых?
  – Нет. Я хочу пить. Вы купите мне что-нибудь?
  – С чего вы взяли, что у меня с собой есть деньги?
  – Теперь я понимаю, что вы общались с О'Брайеном достаточно долго, чтобы перенять некоторые его дурные привычки. Например, выпрашивать у меня мелочь.
  Она в ответ улыбнулась. Абрамс взял с прилавка два пакетика с апельсиновым соком и протянул один Кэтрин.
  – Мне не хотелось бы разминуться с мистером Торпом. Что у нас дальше по плану?
  – Я говорила ему, что мы доберемся до Проспект-Парк к половине двенадцатого. Нам следует спуститься в метро.
  Абрамс взглянул на часы.
  – Время у нас еще есть. – Он подошел к игровому автомату и бросил в щель двадцатипятицентовик. Это была игра про космические войны, и Кэтрин отметила, что Абрамс игру знает.
  – Теперь все ясно, как вы проводите свободное время, – сказала она.
  Абрамс сосредоточился на игре.
  – Эти маленькие зеленые твари пытаются захватить Землю, Кейт… Получайте!.. Еще!..
  Она засмеялась.
  – Здорово!
  – Координация глаз и рук… Надо быстро думать… Принимать моментальные решения… Берегитесь! Вот вам!..
  Кэтрин посмотрела на экран.
  – О! Они набирают скорость…
  – Не бойтесь, Земля в безопасности, когда дело в руках у Тони Абрамса.
  – Серьезно?
  – Да. – Игра закончилась, и он выпрямился. – Попробуйте вы.
  Она напряженно вцепилась в рычаги. Абрамс нажал на кнопку, и игра началась.
  – Я ничего не понимаю, – сказала Кэтрин.
  – Просто стреляйте без остановки.
  Она беспорядочно двигала рукоятками.
  – Зеленые пришельцы побеждают.
  – Продолжайте стрелять. – Абрамс перешел к соседнему автомату. – Это тоже неплохая игра. Вражеские ракеты падают на наши города.
  – Звучит очаровательно. А есть игра в контрразведку?
  – Нет. Слишком сложно запрограммировать… Черт, вот и Питтсбург взлетел на воздух.
  – Не велика потеря. Как же мне остановить этих зеленых человечков?
  – Продолжайте стрелять… – Абрамс посмотрел на свой экран и убрал руки с рычагов. Ракета за ракетой со свистом пролетели по экрану, превращая города в руины. Он тихо заметил: – Вы знаете, иногда мне приходит на ум, что реальный мир не сильно отличается от мира в этих играх. Судьба человечества может быть определена видеоигрой, в которую играют гигантские существа. Историю человечества можно представить как определенное количество запрограммированных вариантов, заложенных в микросхему. Конец настанет, когда проскочит двадцатипятицентовик. Или сломается кассета… Мы увидим большой черный столб в небе, за ним последует короткий щелчок. Конец.
  – У вас сегодня философское настроение, – сказала Кэтрин.
  Абрамс отвернулся от автоматов.
  – Бег возбуждает мой мозг. Вперед!
  Они покинули магазин и направились к станции метро на Бэй Паркуэй.
  – Мы пробежим по Проспект-Парк и все, – предложила Кэтрин.
  – Я надеюсь, там мы все же встретим Торпа.
  – Да, это последнее возможное место встречи. Он несколько раз бегал со мной по этому маршруту и знает его.
  – Хорошо. Мы будем с нетерпением ждать встречи с ним.
  Они спустились по ступенькам в метро и в ожидании поезда встали на платформе подальше от края. Абрамс огляделся. После минутного молчания он заметил:
  – И все же есть один процент вероятности того, что Питер работает исключительно в интересах правительства Соединенных Штатов.
  Она тихо сказала:
  – Я считаю, что соотношение здесь пятьдесят на пятьдесят.
  – Вы очень великодушны. Но, как бы там ни было, я не стану убивать его, если останется хотя бы один процент сомнений.
  Она резко повернулась к нему.
  – Вы не посмеете сделать это ни при каких обстоятельствах.
  – Почему же?
  – Потому что у вас нет доказательств. Вы не имеете права…
  – Подождите. Вы же сами говорили мне, что убьете даже своего ближайшего друга, если он окажется «Талботом».
  – Питер Торп определенно не «Талбот»… Он может быть лишь одним из его сообщников… Людей, подобных Питеру, в случае раскрытия допрашивают, а не убивают.
  – Тут я с вами не согласен. Конечно, любому из нас хотелось бы поговорить с «Талботом», чтобы узнать, много ли он успел натворить за сорок лет. Но ведь Торп, видимо, не «Талбот». Так зачем его беречь? К тому же мои наблюдения за его поведением приводят меня к мысли, что он не…
  – Не «что»?
  – Не ненормальный. Я и раньше встречался с людьми такого сорта. Представьте себе дрессировщика, пытающегося отучить льва от ужасной привычки разрывать на куски других животных. Лев сконфужен. Его поведение строится на инстинктах. Лев не верит, что он псих. И он на самом деле не псих. Он просто лев, занимающийся своим делом. И если бы его вырастили в шикарных апартаментах на Парк-авеню, это нисколько не изменило бы его поведения. Если бы вы забежали к нему поболтать, когда он голоден, или разозлили бы его чем-нибудь, он разорвал бы вас на куски и даже глазом бы не моргнул. Убивая, львы не чувствуют за собой вины, и некоторые люди с сильно развитым инстинктом убийцы похожи на них. Самый верный путь, когда дикий зверь нападает, это всадить ему пулю в сердце. И человека, который это сделал, не должна потом мучить бессонница.
  – Вы серьезно? – спросила Кэтрин.
  – Вполне, но лично я еще никогда не действовал подобным образом.
  – И не надо, пока ваша жизнь вне опасности.
  – Но она уже в опасности. В том-то все и дело.
  – Я имею в виду непосредственную угрозу. Открытую и непосредственную угрозу для жизни, как выражаемся мы, юристы.
  – Я же говорил вам о той доле секунды, за которую человек должен принять решение?
  – Да, и я об этом. – Она взглянула на часы и спросила, смягчившись: – Вы научите меня играть в «Космических пришельцев»?
  – Это займет много времени.
  – Ничего страшного.
  Он кивнул.
  – И все же, делу – время, потехе – час. Верно?
  – Верно.
  В это время к платформе подошел поезд, и они зашли в вагон.
  38
  Уэст наконец нащупал рукоятку револьвера. И в тот же миг он услышал свист и почувствовал страшную боль на своих голых плечах. Николас поднял револьвер, но ему не хватило сил, чтобы нажать на курок.
  Второй удар кнута пришелся ему по шее. Раздался выстрел, и комната наполнилась ужасающим грохотом. Он услышал, как позади него вскрикнула Ева. Он напрягся изо всех сил, чтобы выстрелить еще раз, и прицелился в лицо Торпу. Уэсту удалось нажать на курок, но выстрела не последовало. Уэст уставился на свою руку. Револьвера в ней не было, и Николас понял, что оружие просто вывалилось из его онемевшей руки.
  Быстрым движением Торп подался вперед и схватил револьвер. Он встал на колени и направил дуло на Уэста:
  – Ты, дерьмо…
  Уэст почувствовал, как закружилась комната, когда он попытался подняться. Он опять услышал свист кнута, но почти не почувствовал, как тот рассек ему грудь. Ева ударила его еще несколько раз, пока он, потеряв сознание, не свалился на пол.
  Николас вздрогнул от резкого запаха. Ева взяла его за ухо и с силой повернула лицом к пузырьку с нашатырем. Уэст открыл глаза. Оказалось, что он смотрит в пол. Он с трудом понял, что вновь лежит на столе, лицом вниз, и голова его свешивается к полу. Его лодыжки были привязаны ремнями к столу, но зато выше пояса он был свободен. Уэст с трудом встал на четвереньки. Тут же он ощутил острую боль в плечах и упал. Следующий удар пришелся на ягодицы, и Уэст почувствовал, как по его коже течет теплая кровь. Он услышал голос Торпа:
  – Ну, что же, Николас… Да, ты оказался намного проворнее, чем я предполагал. Почему я тебя всегда недооцениваю?
  Уэст повернул голову и увидел сидящего на стуле Торпа с мертвенно-бледным лицом, растрепанными волосами и в помятой одежде. Он опять заметил на брюках у Торпа большое мокрое пятно. Он также отметил про себя, что все провода и оборудование убрали от него подальше.
  Торп объявил:
  – Ева еще немного попрактикуется, – он поднялся, – а я вернусь через пару часов вместе с Кэтрин. Исходя из своего опыта, могу сказать, что люди, которые сами по себе хорошо переносят боль и держатся под пытками, очень быстро ломаются, когда пыткам подвергают близкого им человека. Скоро ты поймешь, что именно я имею в виду…
  Уэст несколько раз с трудом сглотнул и обрел наконец голос:
  – Обязательно… Приведи себя в порядок перед уходом…
  Ева еще раз ударила его кнутом, и Уэст застонал. Торп улыбнулся и сказал Еве:
  – К моему приходу он должен быть живой, а главное – в сознании.
  – Он будет другим человеком, когда вы вернетесь, – пообещала Ева.
  Торп направился к двери, и Уэст крикнул ему:
  – Питер… Ты все провалил, Питер… Ты обыкновенный дилетант… И далеко не такой умный, как тебе казалось…
  Ева взмахнула кнутом, но Торп сделал ей знак подождать и внимательно посмотрел на Уэста.
  – Что ты хочешь этим сказать?
  – Они убьют тебя за то, что ты позволил мне умереть.
  – А ты и не умрешь. Пока что.
  – Нет, я умру, и прямо сейчас! – Уэст внезапно вырвал небольшой пучок волос у себя с макушки и запихнул его в рот.
  Торп бросился к нему через всю комнату и попытался пальцами достать их, но Уэст сильно укусил Питера, и тот закричал, отдернув окровавленную руку.
  Уэст с усилием сжал челюсти, сделал глубокий вдох, и тело его забилось в предсмертных судорогах. Потом он затих, язык вывалился, глаза закатились. Горький миндальный запах цианистого калия распространился вокруг, и Торп быстро отпрянул.
  – Ах ты, сукин сын! – выругался Торп. – Ты все-таки это сделал. Ты, ублюдок… Ник!.. Ник!
  Немного погодя Питер осторожно приблизился к Уэсту и обследовал маленькую плешь на макушке, где были имплантированы волосы.
  – Черт меня подери! Вот это выдумка!
  Ева уставилась на труп.
  – Ну, уж на этот раз я не буду недооценивать тебя, Ник, – произнес Торп. Он посмотрел на Еву. Та была явно расстроена и, видимо, чувствовала себя обманутой. – Стегай его!
  Глаза у Евы расширились от удивления.
  – Что?!
  – Бей его. Существует такой наркотик, который по многим признакам похож на цианистый калий, но вызывает лишь глубокую кому.
  Она кивнула и ударила Уэста по пояснице. Торп приблизился к Уэсту и осмотрел рану, но не увидел никаких признаков циркуляции крови.
  – Черт возьми!
  Ева с укором смотрела на Торпа, сбитая с толку всем происшедшим.
  – Я ничего не понимаю… Волосы?
  – Да, глупая корова! – резко ответил Торп. – Цианистый калий содержался в искусственных волосах. Ты никогда об этом не слышала?
  – Нет.
  Торп присел и потер лоб.
  – О Боже! – Он опять посмотрел на Еву. – Мы проверили его зубы, задницу, ноздри… Ты проверяла волосы?
  – Расческой и ультрафиолетовыми лучами. Но я ничего необычного не заметила.
  Торп облизнул губы.
  – Черт, мы сильно влипли.
  – А при чем здесь я? Это вы его допрашивали, это вы освободили ему руки, что и привело ко всему этому…
  Торп вытер пот с верхней губы.
  – Но это ведь ты хотела освободить ему руки и спину, чтобы выпороть. Ты сказала, что тебе нравится наблюдать за тем, как клиенты мечутся, пытаясь прикрыться руками, и грызут пальцы. Это была твоя идея.
  Она нервно сглотнула:
  – Да, но…
  Торп, казалось, глубоко над чем-то задумался.
  – В общем, так, – наконец сказал он. – Дело обстояло следующим образом: пока меня не было, ты освободила ему руки и начала пороть, нарушив тем самым мои указания. Он не вынес боли и поэтому покончил с собой…
  – Нет! Это вы… – Она вдруг все поняла и отступила назад. – Нет! Не убивайте меня! – Она бросила кнут на пол и подняла руки, словно пытаясь защититься.
  Торп прицелился ей в лицо и выстрелил. Голова Евы откинулась назад, полька замахала руками, пытаясь сохранить равновесие. Упав, она снова поднялась на глазах у изумленного Торпа. Она стояла, закрыв лицо руками, будто бы рыдая, но вместо слез сквозь ее пальцы текла кровь.
  – О… о… что вы со мной сделали?
  Торп приблизился к ней и обследовал выходное отверстие позади уха: смесь крови, серой жидкости, расщепленных костей и хрящей. Он понял, что плохо прицелился.
  – О, черт! – Торп хотел было добить ее еще одним выстрелом в голову, но подумал, что люди, которые будут избавляться от тела, сочтут это дилетантством.
  Ева опустилась на колени, зажав одной рукой глаз, а другой – выходное отверстие за ухом. Кровь текла по ее шее и рукам. Торп посмотрел на лужу крови на полу и понял, что ему придется подтирать все это самому.
  – Боже, женщина, умирай быстрее.
  – Помогите мне, пожалуйста!.. Ведь во всем виноват Уэст.
  Торп расхохотался:
  – Бедный Ник, во всем винят его одного.
  Ева продолжала стоять на коленях и, судя по всему, не спешила умирать. Она простонала:
  – Уэст обманул нас… Мы скажем Андрову…
  Торп усмехнулся:
  – У меня для Андрова есть собственная версия происшедшего, а свою ты можешь рассказать ему при встрече в аду.
  Торп поднял ее на ноги и протащил через всю комнату. Затем он отодвинул задвижку на толстой стальной двери, открыл ее и затащил Еву в большой промышленный холодильник. Он поднял ее, зацепил платьем за крюк для подвешивания туш и отпустил.
  Сделав шаг назад, он посмотрел вправо. На другом крюке висел синий труп Рандольфа Карбури. Торп сказал, обращаясь к себе самому:
  – Здесь становится тесновато.
  Он вернулся к столу, поднял тело Уэста, отнес его в холодильник и бросил на пол. Ева тихо стонала:
  – О Боже… Не оставляйте меня здесь с трупами…
  Торп вышел из холодильника и захлопнул за собой дверь.
  – Да, ну и денек…
  Он посмотрел на часы:
  – Пора отправляться на пробежку.
  39
  Абрамс и Кэтрин вышли из метро у аллеи Форт-Гамильтона и побежали на север, попав на Проспект-Парк, площадью в пятьсот акров, протянувшийся вдоль Саут-Лэйк-драйв. Гористый ландшафт парка вкупе с обильной растительностью создавали прекрасные возможности для засады, но Абрамс знал парк, как свои пять пальцев и прекрасно представлял, откуда можно ждать неприятностей.
  Они свернули на север, на Ист-Лэйк-драйв, пробежали вверх по Бриз-Хилл, мимо лодочной станции, добравшись до зоопарка, скрытого в зелени. На крутом подъеме, который назывался Бэттл-Пасс-Хилл, они перешли на шаг и остановились на вершине холма. Абрамс посмотрел на запад, в сторону Лонг-Медоу – полоски луга, которая вполне могла сойти за деревенское пастбище. Кэтрин смотрела на северо-запад, на открытое пространство Кашмирской Долины, где отдыхали стаи перелетных птиц.
  – Хорошее место для обзора, – сказала Кэтрин, усаживаясь на траву, чтобы перевести дыхание. Абрамс опустился рядом с ней на колени, вытирая рукавом пот с лица. Кэтрин добавила: – Мне кажется, что здесь был командный пункт Вашингтона во время битвы за Лонг-Айленд.
  Абрамс кивнул:
  – Да, он выбрал подходящее место для наблюдения за противником.
  Она улыбнулась и огляделась вокруг.
  – Я не вижу никакого противника… Приличная праздничная толпа.
  – Да, я тоже не думаю, что Торп любит скопления людей. Нам, пожалуй, стоит вернуться на метро ко мне домой.
  Она немного подумала и предложила:
  – Давайте все-таки завершим маршрут по парку.
  Абрамс лег на спину в траву.
  – Этот парк меня доконает.
  – У вас все идет хорошо, а вот ложиться не стоит.
  Он ничего не ответил, глядя в небо. Через несколько секунд он сказал:
  – Я видел этот вертолет и раньше.
  Кэтрин посмотрела вверх: на север улетал маленький серый вертолет.
  – Да, я тоже его видела. – Она поднялась. – Пойдемте, а то у вас мышцы затекут.
  Абрамс медленно поднялся.
  – Притворяться стариком нравилось мне больше.
  – Не пугайтесь, на этот раз мы просто немного пройдемся, – успокоила его Кэтрин.
  Они начали спускаться по тропинке, сбегавшей вниз по склону холма.
  – Это мог быть полицейский вертолет, – сказала Кэтрин.
  – Возможно, но я не успел определить модель. Они используют вертолеты «Белл», этот же выглядел несколько иначе.
  Кэтрин искоса взглянула на него.
  – Так у вас есть «крыша» в полиции?
  – Ведь я уже не полицейский.
  Некоторое время они шли молча, затем он снова заговорил:
  – Вы понимаете, что он может убить вас в любой момент? На катере по пути в Глен-Коув, например? Или может задушить вас подушкой в постели?
  – Что вы хотите этим сказать?
  – Хотя, может быть, он и не собирается вас убивать, а хочет всего лишь похитить, чтобы допросить.
  Кэтрин подумала о мансарде над квартирой Питера.
  – Тогда он мог бы просто пригласить меня выпить в «Ломбарди».
  Абрамс проговорил:
  – Один паук сказал мухе: «Заходи в мою маленькую прекрасную комнатку. Она лучшая из всех, что мне удалось сплести». И муха пошла. В ваших отношениях с Торпом это возможно?
  – Я бы пошла, если бы рассчитывала узнать что-то новое, – просто сказала Кэтрин.
  – Но вас пришлось бы прикрывать. И вот если бы вы не вышли оттуда, то Торпу было бы уже некуда деваться. Я считаю, что Торп использует вас для того, чтобы подобраться ко мне. Он рассчитывает одним выстрелом убить двух зайцев. У него мало времени. Между прочим, меня он собирается убить, потому что меня бесполезно допрашивать.
  Кэтрин с некоторой язвительностью произнесла:
  – Это что, образчик ваших способностей к дедукции? Или вы снова слышите голоса свыше?
  – Просто я пытаюсь думать так же, как он. Торп, конечно, умен, но вполне предсказуем.
  Она немного помолчала.
  – Что же получается? Питер использует меня как приманку, чтобы вытащить наружу вас, а вы используете меня как живца для того, чтобы заманить его?
  – Что-то в этом роде.
  – Хотя бы честно. Слушайте, вас, судя по всему, не очень-то волнуют во всем этом деле соображения государственной безопасности?
  – Когда моя собственная жизнь будет уже вне опасности, я смогу серьезно подумать и об этом, но сейчас мой главный мотив – не «счастье народа превыше всего», «salus populi suprema lex», a «lex talionis», то есть возмездие. – Абрамс произнес латинские изречения с итальянским акцентом.
  Когда они приблизились к мемориальной арке в Гранд Арми-Плаза, она сказала:
  – Мы договорились с Питером, что, если не встретимся здесь, я поеду на метро назад в Манхэттен. Вы поедете со мной?
  Абрамсу показалось, что он прочитал в ее глазах открытый призыв.
  – Да, – ответил он.
  – Хорошо, давайте подождем еще пять минут.
  Абрамс ждал молча, посматривая на часы чаще, чем это было нужно. Он поглядел в том направлении, откуда они пришли, и проговорил:
  – А вот и кролик Питер прыгает нам навстречу.
  Кэтрин повернулась в ту же сторону и увидела приближающегося Торпа, одетого в коричневый с синим спортивный костюм. Абрамс прошептал:
  – Если обычно вы при встрече целуетесь, то сделайте это и сейчас.
  – Я не очень хорошая актриса.
  Торп, приближаясь к ним, замедлил бег.
  – Так-так, мужчина и женщина – марафонцы. Прекрасно выглядите. Хорошо пробежались?
  Кэтрин чмокнула его в щеку.
  – Да. А что случилось с твоим носом?
  Торп дотронулся до кусочка пластыря на ноздре.
  – Как обычно, чистая случайность.
  – А что с пальцами? – спросил Абрамс.
  Питер взглянул на два забинтованных пальца.
  – То же самое, что и с носом. Почему вы так возбуждаетесь при виде моей крови?
  – Вид крови пробуждает во мне любопытство.
  – Типичный полицейский, – хмыкнул Торп.
  – Ты почему-то очень бледный, – вмешалась в разговор Кэтрин.
  Он пропустил ее замечание мимо ушей.
  – Послушайте, что здесь такое творится? – Торп окинул взглядом парк. – Какое ужасное место! Эти коляски с детьми, маленькие дикари на велосипедах, панки на досках, а вдобавок ко всему еще и собаки, которые так и норовят покусать джоггеров. – Он почесал в затылке и весело сказал: – Вот что, давайте пробежимся по кладбищу Гринвуд. Много зелени, пятьсот акров земли, а вокруг – только никому не мешающие покойники.
  – Джоггинг на кладбищах запрещен, – заметил Абрамс.
  – Да брось ты, Тони, – улыбнулся Торп. – Я уверен, ты бегал по кладбищам. По-моему, ты любишь одиночество.
  – Там тоже может быть много народу, – сказала Кэтрин. – Ведь сегодня День поминовения.
  – Это старое кладбище, – возразил на ее замечание Абрамс, – последние крупные захоронения делались там лет шестьдесят назад. Так что посетителей будет немного.
  Торп хлопнул в ладоши и начал бег на месте.
  – Ну что, ребята, давайте за мной.
  Они побежали по широкой улице, тянувшейся вдоль парка. Когда миновали кварталов двадцать, перед ними возникли мощные кованые ворота кладбища Гринвуд.
  Торп оглядел улицу.
  – Все спокойно, пошли.
  Он с разбегу запрыгнул на забор и, ловко перебравшись через него, спрыгнул. Абрамс помог Кэтрин, сначала подставив ей сплетенные руки в качестве опоры, а затем подтолкнув ее под ягодицы.
  – Тони, что ты себе позволяешь! – шутливо воскликнул Торп. Он принял Кэтрин по ту сторону ограды. Абрамс заметил, что Питер незаметно ощупал талию Кэтрин и понял, что она вооружена. Тони легко перебросил свое тело через забор. Торп протянул было руки, вроде чтобы помочь ему восстановить равновесие, но Тони пресек эту попытку.
  Они пошли мимо могил и через некоторое время вышли на неширокую дорожку. Абрамсу действительно приходилось бегать здесь, и Торп был прав: джоггинг по кладбищам – великолепная штука. Ни тебе пешеходов, ни велосипедистов. К тому же кладбище Гринвуд славилось своей викторианской архитектурой. На каждом шагу здесь встречались великолепные надгробия, статуи и склепы, очень хороши были кованые чугунные решетки.
  Они медленно побежали по дорожке, по сторонам которой расположились одинокие усыпальницы. Создавалось впечатление, что на всем кладбище никого больше не было.
  Торп нараспев произнес:
  – Хоть я и один в этом царстве теней, я никого не боюсь, потому что я самый последний подонок в этой долине смерти.
  – Питер! – воскликнула Кэтрин чуть ли не игриво. – Это же вульгарно!
  – Что же, смерть сама по себе вульгарна, – отозвался тот.
  Абрамс, бежавший чуть позади Питера и Кэтрин, переводил взгляд с одного на другого и подумал вдруг, что Торп действительно обладает какой-то странной силой, притягивающей к нему женщин. Даже сейчас, уже зная все, Кэтрин, казалось, восхищалась его грубоватостью. Хотя вполне возможно, что она играла, как Тони и договорился с ней.
  Они подбежали к развилке.
  – Налево, – не поворачивая головы, бросил Торп.
  Они бежали теперь между темными гранитными и белыми мраморными надгробиями. Торп задавал темп, все убыстряя свой бег. Кэтрин и Абрамс сильно отставали.
  – Питер! – крикнула Кэтрин. – Слишком быстро! Мы уже устали!
  Торп ответил через плечо:
  – Брось, Кейт, ты идешь отлично! А Тони пусть подтягивается.
  Через некоторое время он замедлил бег, а затем и вовсе перешел на шаг. Кэтрин и Абрамс догнали его и тоже зашагали по дорожке, с трудом дыша и обливаясь потом.
  Они шли молча. Тони чутко прислушивался, пытаясь уловить что-то необычное. Кровь стучала у него в висках, он ощущал страшную усталость, ему казалось, что он и Кэтрин очень уязвимы здесь, где нападения можно было ожидать отовсюду.
  Торп взял на себя роль гида.
  – Наряду с викторианским стилем тут явно присутствует и дух романтизма. Особенно это заметно по крестам. Тони, у меня такое впечатление, что эти кресты заставляют тебя нервничать?
  Абрамс промолчал. Торп продолжал:
  – Вам приходилось где-нибудь видеть такое количество изображений ангела-хранителя? Кстати, Тони, а у тебя есть ангел-хранитель?
  – Думаю, скоро узнаем, – мрачновато проговорил Абрамс.
  Торп улыбнулся и посмотрел налево. Их взору открылась свежевырытая могила. Рядом горкой была насыпана земля, а в нее были воткнуты две лопаты. Торп ступил на траву и подошел к могиле.
  – Посмотрите. Судя по надгробию, этой могиле больше ста лет. Ее только что разрыли. – Он опустился на колени и заглянул в яму. – Пусто… Думаю, в соответствии с правилами, через определенное время можно вскрывать старые могилы, уничтожать останки и перепродавать место очередным клиентам. Так что наши могилы, оказывается, нельзя назвать местом последнего успокоения.
  – Пойдемте дальше, – предложила Кэтрин.
  – Сегодня здесь, видимо, будут похороны, – задумчиво проговорил Торп.
  – Значит, старое надгробие уберут? – уточнил Абрамс.
  – Вероятно, – ответил Торп.
  Он прочитал надпись на черном граните: «Квентин Моусби. Родился 21 апреля 1843 года, умер 6 декабря 1879 года». Он был моложе нас. В те времена люди вообще не задерживались на этом свете. – Торп в упор посмотрел на Абрамса. – Почему же сегодня мы рассчитываем на долгую жизнь?
  – Потому что бережем себя, – спокойно ответил Тони.
  Торп кивнул.
  – Кстати, я полагаю, вы готовы к неожиданностям? В эти выходные ситуация несколько обостряется.
  – Я не замечаю ничего особенного.
  – Но вы же вооружены?
  Абрамс посмотрел прямо в глаза Торпу. Тот ответил тем же. Оба они поняли, что час настал.
  Тони огляделся. Ловко лавируя между надгробиями, к ним приближались трое мужчин в зеленой униформе могильщиков. Кэтрин тоже заметила их.
  – Питер, кто это?
  Торп пожал плечами:
  – Откуда мне знать, Кейт? По-моему, они те, за кого мы их принимаем.
  – Пойдемте отсюда, – сказала Кэтрин. Она повернулась в сторону дорожки и увидела, что там стоят еще трое.
  – Кажется, мы попали как раз на похороны, – усмехнулся Торп.
  Те трое, что приближались, остановились недалеко от могилы, расположившись полукругом за ближайшими надгробиями. Три человека на дорожке разошлись в разные стороны и направились к ним.
  Торп сдвинулся к надгробию могилы, находясь теперь от него на расстоянии прыжка. Абрамс понял, что все заняли свои боевые позиции. Он не представлял себе, каким образом ему и Кэтрин удастся выбраться из этой ситуации.
  40
  Абрамс стоял не шевелясь. Странно, но кровь в голове у него перестала пульсировать, сердце стучало нормально, дыхание тоже восстановилось. Он почувствовал, что и усталость от бега проходит, а восприятие через органы чувств обостряется. Он ощущал запах свежевскопанной земли, потных тел рядом с собой и еле уловимый аромат цветов. Он прекрасно видел сосредоточенные выражения лиц шести мужчин, расположившихся вокруг него, и непроницаемое лицо Питера Торпа. Где-то на дереве запела птица. Тони украдкой взглянул на Кэтрин, и их глаза на секунду встретились. Этого мгновения хватило, чтобы успокоить и поддержать друг друга.
  Торп откашлялся и тихо сказал:
  – Это немного подозрительно. Если бы я был параноиком, то решил бы, что нас окружили люди, чьи намерения весьма определенны.
  – Похоже, вы правы.
  – Я думаю, что нам лучше достать оружие, – добавила Кэтрин.
  – К сожалению, у меня нет оружия, – сказал Торп, – но я полагаю, что у Тони оно есть. – Он кивком указал на могилу. – Отличная стрелковая ячейка. Готовы?
  Абрамс сжал руку Кэтрин, сдерживая ее, и заглянул в могилу.
  – По закону полагается лишь шесть футов, а здесь все восемь. Хорошая могила, но плохая позиция для стрельбы.
  Торп посмотрел на Абрамса с нескрываемой ненавистью.
  – Хорошо, тогда что ты предлагаешь?
  – Это ваше шоу, Пит, вы его организовали.
  Торп внимательно посмотрел на Абрамса и проговорил:
  – Ладно, тогда давайте не терять самообладания. Они, может быть, просто хотят поболтать.
  – Все шестеро?
  Торп ничего не ответил, но утер пот со лба. Шестеро мужчин стали одновременно приближаться, как будто получив определенный сигнал. Окружив могилу, они оказались совсем рядом. Они не произносили ни звука и не делали угрожающих движений. Абрамс снова посмотрел на Кэтрин. Она побледнела, однако Тони не мог не восхититься той выдержкой, которую она демонстрировала перед лицом смерти. Он перевел взгляд на Торпа. Тот, судя по всему, о чем-то глубоко задумался. Как полагал Абрамс, причиной для заминки было то обстоятельство, что люди типа Торпа обычно стараются просчитать сразу все варианты. Видимо, Торп не собирался открывать своих истинных намерений до тех пор, пока не убедится, что сам не попадет в ловушку и ситуация не изменится неожиданно для него.
  Глаза Питера перебегали с Абрамса на Кэтрин и обратно. Наконец он спросил:
  – Ну, и что же дальше, Тони?
  Абрамс понял вопрос. Он взял Кэтрин под руку и смело сказал Торпу:
  – Да, вы правы, нас ждет машина.
  Питер огляделся.
  – Что-то я не вижу никакой машины. Мне кажется, что о вас все забыли.
  – Думаю, нет. – Абрамс похлопал рукой по карману шорт. – Здесь у меня радиопередатчик, а где-то поблизости – вертолет.
  Торп посмотрел на небо:
  – Что-то и вертолета я не вижу.
  Абрамс обратился ко всем шестерым мужчинам:
  – Джентльмены, я ухожу. Думаю, вы сделаете то же самое.
  Один из них, судя по всему, старший, уставился на надпись на футболке Тони: «Полицейское управление Нью-Йорка», затем перевел взгляд на Торпа.
  Держа Кэтрин за руку, Абрамс направился к дорожке.
  – Нас прикрывают? – тихо спросила Кэтрин.
  – Думаю, да. Спинелли должен был подготовиться.
  – Так что, мы уходим?
  – Да. Идите спокойно.
  – Подождите! – Торп подбежал к ним в тот момент, когда они уже выходили на дорогу. – Их ведь шестеро. Я полагаю, нам нужно как-то договориться с ними. Во всяком случае, до приезда полиции. – Он резко спросил у Абрамса: – Можно посмотреть на ваш передатчик?
  – С какой это стати? – усмехнулся Тони.
  Торп покраснел.
  – Значит, у вас его нет. И вообще вы здесь один.
  Тони видел, что Торп разрывается между страхом перед провалом и желанием довести свой план до конца, и понимал, что долго это не продлится. На всякий случай он сказал:
  – Если сомневаетесь, выбирайте безопасный вариант. Ведь будут и другие возможности, Пит.
  Торп потер подбородок и кивнул, соглашаясь.
  – Хорошо.
  Он достал из кармана большой шейный платок, в который, Абрамс сразу это заметил, был завернут плоский автоматический пистолет. Тони резко нырнул вправо, застав Торпа врасплох. Молниеносным движением он нанес Торпу сильный удар в челюсть. Тот отшатнулся к дереву, ударился и по инерции полетел на Абрамса; получив прямой удар в переносицу, он рухнул на землю.
  Кэтрин в это время успела забежать за надгробие. Абрамс услышал резкие хлопки – это стреляла Кэтрин. Тони бросился к надгробию, успев дважды выстрелить по группе мужчин. Эхо от выстрелов металось меж каменными памятниками, и казалось, здесь началась маленькая война. Кэтрин торопливо загнала в рукоятку вторую обойму, но, прежде чем она начала стрелять, Тони крикнул:
  – Подождите!
  Она осторожно выглянула из-за надгробия. Вокруг никого не было, не было слышно и ответных выстрелов. Абрамс встал на одно колено, сжимая револьвер обеими руками. Кэтрин смотрела прямо перед собой, также держа пистолет двумя руками.
  – Думаю, они ушли.
  – Возможно, – отозвался Абрамс. Он встал на четвереньки и, вытянув шею, посмотрел на неподвижно лежавшего у дорожки Торпа. Тони медленно подполз к нему, приставил дуло ко лбу Питера и взвел курок.
  – Не надо.
  Абрамс с опаской обернулся, ожидая увидеть кого-то из команды Торпа. Вместо этого он встретился со взглядом холодных глаз того же стального цвета, что и ствол автомата «узи», направленного на него. Из-за ближайшего склепа появились еще двое, тоже с автоматами в руках. К автоматам были привинчены уродливые глушители. Мужчины были молоды, явно сильны физически и уверены в себе.
  – Встать!
  Абрамс и Кэтрин подчинились. Тони отметил, что все незнакомцы одеты в темное, на ногах у них баскетбольные кеды, и в одежде их чувствовалось что-то военное. Так одеваются городские повстанцы: в подобном одеянии легко затеряться в толпе, а когда надо – поучаствовать в стычке.
  – Оружие!
  Абрамс уловил в голосе этого человека легкий акцент. Он передал свой револьвер, рукояткой вперед. Человек слегка повел стволом «узи», и, следуя этому движению, Абрамс и Кэтрин вернулись обратно к могиле. Там они увидели еще троих, одетых в такую же полувоенную форму и тоже вооруженных автоматами с глушителями. Один из них поманил Абрамса пальцем к яме.
  Когда Тони подошел и заглянул в нее, он обомлел: шесть человек, бывших с Торпом, лежали на дне могилы, один на другом. Их тела были изодраны так, как может изодрать плоть только массированный огонь из автоматического оружия.
  Кэтрин тоже подошла к могиле. Заглянув в нее, она приложила руку ко рту и отступила.
  – Ну что, видели? Теперь вы поняли, надеюсь, что в игрушки мы не играем?
  Это все-таки был британский акцент. В тот же момент на мужчину посмотрела и Кэтрин.
  – Марк! – Она повернулась к Абрамсу. – Это… мой знакомый, Марк Пемброук.
  Пемброук не ответил на ее восклицание, а лишь подал знак своим людям, и те споро начали засыпать могилу. Абрамс отметил про себя ледяное выражение на лице Марка и вновь заглянул в могилу. «Знакомый? Вот это дела!» – подумал он.
  Пемброук проговорил:
  – Вы чуть не испортили всю операцию. Хорошо, что Патрик О'Брайен предупредил меня о необходимости держать вас под контролем, так как предполагал, что вы займетесь частным расследованием.
  Абрамс попытался возразить:
  – Но мы всего лишь совершали пробежку!
  Марк пропустил его замечание мимо ушей и обратился к Кэтрин:
  – А вам следовало бы быть поумнее.
  – Не читайте мне нотаций. Я никогда не думала, что вы имеете к этому хоть какое-то отношение. Но я обязательно выясню все у О'Брайена.
  Пемброук собирался было что-то ответить, но раздумал.
  – У вас, мистер Абрамс, есть важное задание на сегодняшний вечер, и вы не имели никакого права рисковать своей жизнью в связи с этим идиотским делом.
  – Что ж, теперь у меня появилось право рисковать жизнью в связи с идиотским заданием на сегодняшний вечер.
  Кэтрин непонимающе посмотрела на Тони. Пемброук взглянул на могилу, которая уже была заполнена землей на три четверти.
  – Ладно, вы можете идти. Мы приведем здесь все в порядок.
  После некоторого колебания Кэтрин спросила:
  – А… Питер?
  – Не вспоминайте о нем, – несколько раздраженно сказал Пемброук. – Ему кое-что впрыснули, чтобы поспал немного… Когда он очнется, то поймет, что находится в мавзолее. Там всего один верхний слой земли, покрытый дерном. Так что не задохнется. Думаю, этот инцидент произведет на него достойное впечатление. Он будет достаточно напуган для того, чтобы сообразить не жаловаться русским друзьям. Это очень важно для нас, чтобы он сохранил нормальные отношения со своими советскими хозяевами до тех пор, пока это нам нужно. Всего хорошего. – И Пемброук повернулся к ним спиной.
  Абрамс взял Кэтрин за руку. Один из людей Пемброука вернул им оружие, и они пошли к дороге. Торпа нигде не было видно. Тони легко представил себе, что, очнувшись в мрачной могиле, Питер будет действительно напуган. Он сам бы испугался.
  Они вышли на Двадцать пятую улицу через главные ворота кладбища.
  – Где же было ваше полицейское прикрытие? – спросила Кэтрин.
  Абрамс, казалось, очнулся от каких-то своих мыслей.
  – Что? Ах, это… Думаю, ваш британский друг разобрался с ними.
  – А мне начинает казаться, что вы блефовали.
  – И мне тоже. – Абрамс посерьезнел. – Вы осознаете, что Пемброук преспокойно покончил бы и с нами, если бы ситуация обернулась по-другому?
  Кэтрин кивнула.
  – Все-таки вы какая-то странная.
  – Я знаю. А что это за важное задание вы выполняете сегодня вечером?
  – Вы будете последним человеком, кому я об этом расскажу.
  – Ну что ж, рада присоединиться к группе уже посвященных, – улыбнулась она.
  Он что-то пробормотал, затем сказал громко:
  – Вы дурно на меня влияете.
  Они молча шли по дороге, погруженные каждый в свои мысли. Абрамс взял Кэтрин под руку и притянул ее локоть к себе. Она инстинктивно прижалась к нему. Так они прошли квартал до Четвертой авеню и стали спускаться по ступенькам в метро.
  – Это та самая линия, по которой мы ехали в Оул Хэд-Парк, – сказал Абрамс.
  – Точно. Значит, по ней я попаду в Манхэттен?
  – Да. А я доеду с вами до Бороу-Холла. Вы выйдете на… Послушайте, что мы все вокруг да около? Едем к вам или ко мне?
  – Ни то, ни другое, – ответила она.
  Тони вопросительно посмотрел на нее.
  – Дом на Тридцать шестой, – прошептала она быстро. – Там безопасно.
  Он почувствовал, как сердце подпрыгнуло у него в груди.
  – Хорошо.
  – Хотя нам и придется спать в разных комнатах, – продолжала Кэтрин, – вы можете прийти ко мне ночью… Или я приду к вам.
  – Нам нужно сразу определиться, чтобы не разминуться.
  Она рассмеялась и обвила его шею руками, спрятав лицо у него на груди. Он понял, что она плачет. Через секунду Кэтрин справилась с собой и сказала:
  – Это был один из самых ужасных… и самых счастливых дней в моей жизни. Будьте осторожны сегодня. Каким бы ни было ваше задание, будьте осторожны.
  Абрамс заметил, что люди обходят их, поскольку они стояли посредине лестницы.
  – Может, возьмем такси, съездим по домам, возьмем свои вещи…
  – Ладно. – Она выпрямилась и глубоко вздохнула.
  Они отошли к краю тротуара, чтобы поймать такси.
  – А Торп? – спросил Абрамс.
  – Что Торп? Я не испытываю к нему никаких чувств.
  – А гнев? Возмущение?
  – Нет, ничего… Может, это и глупо. Похоже, вы раскусили его раньше меня.
  – Так вы все-таки пойдете сегодня на вечеринку к ван Дорнам?
  – Конечно, это же бизнес, – улыбнулась Кэтрин.
  – Вы не исключаете, что Торп тоже появится там?
  Кэтрин подумала секунду и ответила:
  – Я знаю его достаточно хорошо. Для него ведь это тоже бизнес.
  Часть пятая
  Русская усадьба
  41
  Тони Абрамс смешался с праздничной толпой на Пенн Стейшен и сел на трехчасовой поезд до Гарден-сити, Лонг-Айленд. Ехать было недалеко, но Тони хватило времени на то, чтобы прокрутить в голове все события этого сумасшедшего дня: Кармин-стрит, пробежка по Бруклину, Торп, кладбище… Он подумал об этом англичанине, Марке Пемброуке. Еще одна темная лошадка, по определению Кэтрин, с собственным кабинетом в Рокфеллеровском центре.
  Вместе с Кэтрин они доехали на такси до его дома, где он забрал некоторые свои вещи, включая костюм, в котором Тони был сейчас, и удостоверение личности. Потом они поехали на Кармин-стрит, где Кэтрин взяла кое-что из своих вещей. Далее они проследовали в дом на Тридцать шестой улице. По дороге между ними возникло то ощущение некоторой неловкости, какое обычно возникает между мужчиной и женщиной, когда они знают, что едут заниматься любовью в первый раз.
  Дом на Тридцать шестой находился под наблюдением. Когда Тони и Кэтрин подошли к входной двери, дорогу им преградил полицейский в штатском. Он попросил их назвать себя и спросил о цели визита.
  – Я Абрамс, – сказал Тони. – И пришел сюда без всякой цели.
  – А Спинелли говорит, что вы уже труп, – хмыкнул полицейский.
  – Напротив, я прекрасно себя чувствую, – ответил Тони.
  Он взял Кэтрин за руку, и они вошли в дом. Они ожидали встретить Клаудию, однако ее не было. Но Абрамс был уверен, что после вечеринки у ван Дорна она вернется, и тогда с ней можно будет поговорить. Он полагал, что в этой цепочке Клаудия – самое слабое звено, и рассчитывал расколоть ее еще до утра.
  Кэтрин прошла в комнату, которая когда-то была ее детской. Именно в эту комнату Клаудия проводила Абрамса в тот вечер, когда происходила встреча ветеранов УСС. Свои вещи Тони отнес в спальню, находившуюся наискосок от спальни Кэтрин, потом вернулся и помог ей распаковаться. Разложив вещи, Кэтрин повернулась к нему:
  – Странно все-таки оказаться в комнате своего детства.
  – Я бы сказал, не странно, а сладостно, – произнес Абрамс.
  Кэтрин подошла к нему. Глядя на нее, Тони удивлялся, что мог когда-то мысленно называть ее Снежной Королевой.
  Они любили друг друга на кровати с пологом. Тони был рад, что не успел осквернить ее с Клаудией. Их первая близость была наполнена страстью, радостью открытия и восторгом удовлетворения. Для Абрамса действительность превзошла все самые смелые его фантазии.
  – У меня такое чувство, будто я утолила шестимесячный голод, – пошутила Кэтрин.
  – Шестимесячный?
  – Ну, может, семимесячный. А ты?
  После секундного колебания он ответил с той прямотой, которая была свойственна и ей:
  – А я утолил голод, который мучил меня с первого дня работы в фирме О'Брайена.
  Кэтрин поцеловала его. Они договорились встретиться утром в кафе «Брасир» в том случае, если кто-либо из них не вернется до рассвета в дом на Тридцать шестой.
  
  Поезд остановился и Абрамс очнулся от воспоминаний на нужной ему станции. Адвокатская контора располагалась в небольшом красивом здании. Сверившись с табличками-указателями, Абрамс поднялся по крутой лестнице на второй этаж. Здесь он достал из кармана револьвер, осторожно двинулся по вестибюлю второго этажа и подошел к тяжелой дубовой двери с табличкой «Эдвардс и Стайлер». Тони прислушался. Из-за двери ничего не было слышно. Он довольно громко постучал три раза и быстро шагнул в сторону.
  Дверь приоткрылась на несколько дюймов, затем распахнулась. На пороге стоял мужчина примерно одного с Тони возраста. Он улыбнулся и протянул руку:
  – Мистер Абрамс? Майк Тэннер.
  Тони переложил револьвер в левую руку и обменялся с Тэннером рукопожатием. Тот не отрываясь смотрел на оружие, но вскоре справился с собой и пригласил Абрамса войти. Он проводил Тони в дальнюю комнату, отделанную дубом и красной кожей.
  – Я Хантингтон Стайлер, – приветствовал Абрамса пожилой человек.
  Тони пожал протянутую руку.
  – Пожалуйста, садитесь, – предложил Стайлер.
  Абрамс сел. Несколько секунд он разглядывал Стайлера, почему-то сразу подумав об УСС. В этих людях было что-то неуловимо узнаваемое, общее. Как будто все они когда-то ходили в одну и ту же школу, были членами одних и тех же клубов и стриглись у одного парикмахера.
  Хантингтон Стайлер тоже разглядывал Тони, затем прошел к столику с напитками.
  – Виски с содовой, правильно?
  – Да.
  – Вы ознакомились с делом? – спросил Майк Тэннер.
  – Да, – ответил Тони. – Думаю, позиции русских в деле против ван Дорна достаточно сильны.
  – Мы тоже так считаем. – Стайлер передал стакан Абрамсу. – Нужно сказать, что представлять интересы Советов в их иске к известному патриоту – дело неблагодарное. Из-за этого мы потеряли целый ряд выгодных клиентов.
  – Но кто-то же должен соблюдать закон, – заметил Абрамс.
  – Совершенно верно, – задумчиво произнес Стайлер. – Мне нравится, что вы не сразу согласились сотрудничать с нами. Видимо, вы слишком серьезно относитесь к тому, что связаны с фирмой, компаньоном которой является и мистер ван Дорн. Но ваша должность в этой фирме столь незначительна, что никаких проблем этического порядка у вас возникать не должно. Это такой пустяк! Это такой пустяк, что мы даже не упомянули о нем в беседе с нашими русскими клиентами.
  Абрамс подумал, что причина, по которой скрыли факт его работы в «О'Брайен, Кимберли и Роуз», меньше всего имеет отношение к этике. Просто русские, несомненно, знали о том, что представляет собой эта фирма на самом деле.
  Майк Тэннер подключился к разговору:
  – В пятницу я встречался с мистером Андровым. Мне показалось, что он немного настороженно отнесся к вашему прошлому – я имею в виду работу в полиции, но я заверил его, что вы были всего лишь рядовым патрульным. Я полагаю, что ваше досье в полиции хранится надежно?
  – Так мне сказали. – Абрамс подумал, не занимался ли им КГБ, когда он служил в «Красном отряде». Вообще, чем больше он думал о своей легенде, столь похожей на правду, тем больше осознавал, что у него могут возникнуть кое-какие проблемы. Он вспомнил, что не так давно заполнял для русских длинную анкету, вписав туда весьма подробную информацию о себе. Там было два вопроса, совершенно для него неожиданных: «Состояли ли вы в коммунистической партии?», «Был ли кто-либо из ваших друзей и близких членом коммунистической партии?»
  – Упоминал ли Андров о том, что мои родители были коммунистами? – спросил Абрамс.
  – Да. Очевидно, он заподозрил, что мы это придумали. Потом он начал распространяться о людях, которых посвятили в настоящую веру, но которые не последовали этой вере, если можно так сказать… Еще он спросил, говорите ли вы по-русски. Я показал ему анкету: там вы ответили на этот вопрос отрицательно. – Тэннер облизал губы. – Думаю, с его стороны это был выстрел вслепую.
  – Я нигде не указывал, что знаю русский, кроме как в полицейских анкетах.
  Стайлер кивнул.
  – Как говорилось в одной старой пьесе «Двойной агент», «нет лучше способа замаскироваться, чем ходить голым».
  Абрамс отпил из своего стакана. Он шел к русским под собственным именем, и они легко могли бы проверить информацию о нем. Он родился, ходил в школу, у него были водительские права… Все, что следовало изменить в его биографии – это скрыть факт его работы у О'Брайена и заполнить временной пробел между увольнением из полиции и сегодняшним днем фиктивной работы у Стайлера. Его легенда была надежной, потому что в ней было много правды. Хотя причины для беспокойства оставались. Особенно беспокоило Тони то, что Питер Торп оказался агентом КГБ.
  Абрамс закурил и задумался. Интересно, успел ли Торп передать русским отчет, где он, Абрамс, значился под своей фамилией. Вероятность того, что Торп не успел этого сделать, весьма мала. Абрамс понимал, что должен отказаться от задания. Понимал, что должен был убить Торпа хотя бы для того, чтобы спасти себе жизнь. Но теперь было поздно. Поздно было уже в субботу утром. Он взглянул на Тэннера:
  – Вы разговаривали с Андровым после пятницы?
  – Нет. – Тэннер посмотрел на часы. – Но я должен позвонить ему и уточнить время встречи. – Он поднял трубку и через несколько секунд уже говорил с Андровым. Тэннер уточнил время встречи и сказал: – Да, сэр, мистер Стайлер и мистер Абрамс тоже там будут. Да, они оба здесь… Да, хорошо. – Тэннер повесил трубку. – Он просил передать вам, что с нетерпением ожидает встречи с сыном известных борцов за свободу.
  – Весьма польщен, – ответил Абрамс. Повернувшись к Стайлеру, он вдруг заявил: – Я не видел вас на ужине в честь ветеранов УСС в пятницу вечером.
  Стайлер натянуто улыбнулся:
  – Я не бываю на таких мероприятиях, поскольку не имею к этим делам никакого отношения.
  – Но ведь вы знакомы с мистером О'Брайеном, не так ли?
  Стайлер помрачнел.
  – Я не знаю, какую роль играет ваше личное отношение к Пату О'Брайену во всем этом… Я полагаю, что вы руководствуетесь более существенными мотивами… И если бы я был хитрее, я не сказал бы вам сейчас, что…
  Абрамс поставил стакан на стол и подался вперед. Стайлер кивнул в ответ на его немой вопрос.
  – Пат О'Брайен вылетел вчера вечером из Томз Ривер, Нью-Джерси, чтобы совершить прыжок с парашютом. Самолет разбился в горах Пенсильвании, на борту было найдено лишь тело пилота. Власти решили, что мистер О'Брайен покинул самолет до катастрофы. За дело взялись поисковые отряды. Но Пайн Бэрренс – очень обширная территория. – Стайлер встал и направился к двери. – Увидимся на улице чуть позже. Коричневый «линкольн». – Он вышел.
  Тэннер поднялся со своего места.
  – Пожалуйста, пойдемте со мной.
  Абрамс взял стакан и проследовал за Тэннером в служебную часть офиса, где расположились шесть маленьких кабинетов.
  – Вот ваш кабинет, – сказал Тэннер. – Мистер Эванс скоро подойдет. Он знает вас под именем Смит. Увидимся позже. – Он развернулся и вышел.
  Абрамс зашел в комнату со своим именем на двери и нашел там стол с табличкой «Тони Абрамс». Он уселся на вращающийся стул и просмотрел содержимое ящиков, обнаружив там такой же беспорядок, как и в своем столе в конторе О'Брайена. На полу стоял кейс с его инициалами. В кейсе Тони нашел толстую папку с надписью: «Русская миссия при ООН против Джорджа ван Дорна». Абрамс откинулся на спинку стула и глотнул немного «скотча». Похоже, около десятка служащих этой юридической фирмы были тщательно проинструктированы относительно их совместной работы с Абрамсом. И все равно это оставалось одной из возможных причин провала.
  Абрамс подумал о Патрике О'Брайене. Что с ним? Погиб? Похищен? Если похищен, не раскроет ли он Тони? Дай Бог, чтобы он был либо жив и в безопасности, либо мертв. Любой промежуточный вариант означает смерть для них обоих.
  Судя по всему, мистер Эванс будет работать с ним по этому заданию. У Джонатана Харкера не было такого напарника. Но ведь у графа Дракулы в замке не было и агентов КГБ.
  Тони прокрутил в голове события последних дней, последних месяцев, даже последних лет. Где же он ошибся? В конце концов он успокоил себя мыслью о том, что даже такого человека, как Хантингтон Стайлер, кому-то удалось втянуть в это дело.
  За дверью кабинета послышались шаги, рука Абрамса инстинктивно скользнула в карман, где лежал револьвер. В проеме возник высокий худощавый мужчина средних лет. Одна его рука покоилась в кармане, в другой он держал атташе-кейс. Он молча смотрел на Абрамса. Выглядел он, как усталый коммивояжер, слишком долго отсутствовавший дома.
  Мужчина кивнул будто самому себе и сказал:
  – Знаете что?
  – Что?
  – Вся эта электроника – сплошное дерьмо.
  – Точно, – отозвался Абрамс, – я всегда так думал.
  Мужчина как-то неловко вошел в кабинет и остановился напротив стола, за которым сидел Абрамс.
  – Вы Смит?
  – Да, – ответил Тони.
  Вблизи мужчина был похож на актера Хэмфри Богарта. Он вынул руку из кармана и протянул ее через стол Абрамсу.
  – Эванс.
  Тони отпустил рукоятку своего револьвера, встал и пожал протянутую руку. Эванс небрежно развалился на стуле и некоторое время внимательно изучал Тони. Наконец он сказал:
  – Более девяноста процентов разведывательной информации США собирают при помощи электронных средств. Но знаете что?
  – Что?
  – Вся эта электроника никогда не заменит ушей и глаз.
  – И носа тоже.
  – Точно, и носа тоже. И мозгов. И сердца. У вас все это есть?
  – Да вроде бы.
  Эванс резким движением сунул обе руки в карманы брюк и огляделся вокруг.
  – Ну и конура! Кто только может здесь работать?
  – Парень по имени Абрамс.
  Эванс взглянул на Тони:
  – Вы ведь говорите по-русски?
  – Да.
  – И кому только приходит в голову учить этот дурацкий язык?
  – Русским детям.
  Эванс рассеянно кивнул и сказал:
  – Послушайте, Смит, я займу час вашего времени. В мою задачу входит ознакомить вас с подробными планами русской усадьбы. И научить вас шпионить.
  – Отлично. А часа для этого не много будет?
  – Может, и много. У вас ведь есть определенные навыки такого рода работы, не так ли?
  – Так. Вы расскажете мне, что я должен выяснить в русском доме?
  – Нет. Конечную цель вы все равно не поймете. И я тоже. Речь идет об этой чертовой электронике. Но я объясню вам, на что вы должны обращать внимание в первую очередь.
  – Хорошо.
  – Прежде всего на радиоприемники и телевизоры.
  – Приемники и телевизоры?
  – Да, я именно так и сказал.
  – Но зачем?
  – Откуда я знаю? Еще на пробочные коробки. Знаете, с такими кнопочками. При излишней нагрузке цепь размыкается и кнопочки выскакивают наружу. Обычно их устанавливают в ванных и на кухнях. Вы должны посмотреть, не стоят ли они у них еще и в комнатах.
  – Понятно.
  – Вы должны обследовать декоративные металлические накладки на дверях и окнах.
  – Может, вам лучше направить туда какого-нибудь инженера-строителя?
  – Бросьте свои шутки. Нам важно узнать, из какого металла сделаны эти накладки. Вам придется незаметно соскрести его частицы. У вас есть маленький ножичек, который не привлек бы к себе внимания при осмотре?
  – Нет.
  Эванс бросил Абрамсу через стол миниатюрный перочинный ножик. Затем, порывшись в карманах, извлек оттуда помятую сигарету и закурил.
  – Еще вам предстоит подобраться как можно ближе к их антеннам. В большинстве своем они находятся у них на крыше, но одна из самых больших и, с нашей точки зрения, интересных установлена на лужайке с северной стороны дома. У основания этой антенны должны быть расположены предохранители. Если только они не зарыли их в землю.
  – Я всегда могу раскопать их. У вас случайно нет миниатюрной лопатки?
  – Вы все шутите, а я серьезно.
  – Хорошо. Как выглядят эти штуки?
  Эванс достал из внутреннего кармана пиджака небольшой листок и посмотрел на неумелый чертеж какого-то предмета.
  – Точно такие чертежи я производил на свет в школе на уроках черчения.
  – Ничего удивительного. Этот рисунок выполнен семнадцатилетним парнем под гипнозом.
  Абрамс удивленно посмотрел на Эванса.
  – Ну уж если быть абсолютно точным, то и под воздействием некоторых психотропных препаратов, – добавил тот.
  Тони промолчал. Эванс продолжал как ни в чем не бывало:
  – Один местный парнишка развлекался тем, что шлялся по русской территории. Однажды он спрятался от русских как раз возле этой антенны. Большего вам знать не следует. Так вот, нам нужно подтверждение того, что видел этот паренек.
  – Зачем?
  – Понятия не имею. Но знаете что?
  – Что?
  – Это не ваше дело.
  – Согласен.
  – И не мое дело, Смит. Так что следите, слушайте и запоминайте.
  Абрамс закурил и откинулся на спинку стула. Тони слушал Эванса и начинал понимать, что его задание связано с немалым риском. Господа Стайлер и Эдвардс поступили мудро, освободив себя от труда присутствовать на этой беседе с Эвансом, но справедливости ради следует сказать, что, согласившись прикрыть Тони перед русскими, они тоже взвалили на свои плечи приличную долю риска.
  Эванс умолк и внимательно посмотрел на Тони.
  – Знаете, Смит, эта русская усадьба подвергается такому плотному электронному наблюдению, такой тщательной аэрофотосъемке, каким не подвергается, наверное, никакой другой объект на территории Соединенных Штатов, включая занимаемые русскими здания на Манхэттене и в Бронксе, а также их дипломатические и торговые миссии в Вашингтоне и Сан-Франциско. Но знаете что?
  – Что?
  – Ни одному нашему профессионалу еще не удавалось проникнуть в их особняк в Глен-Коуве.
  – Послушайте, Эванс. Во-первых, я не профессионал, а во-вторых, я еще туда не попал.
  – Попадете. И уж конечно, вы профессионал по сравнению с садовником, которого мы пытались туда запустить, с этим мальчишкой или, например, с бакалейщиком…
  – С бакалейщиком?
  – Ну да.
  – Как его зовут?
  – Зачем это вам, Смит? А вас как зовут?
  – Его зовут Карл Рот?
  – Может быть. Даже очень. Но забудьте об этом.
  Абрамс кивнул. Эванс продолжал:
  – Есть более тридцати различных способов обнаружить у посетителей всякие нежелательные предметы. Вам нужно идти к русским чистым. Как у вас с этим?
  – У меня есть маленький «смит-вессон» 38-го калибра.
  – Лучше оставить его здесь.
  – Понятно.
  – Вам нужен яд?
  – Нет уж, увольте.
  – Хорошо. Но я должен был спросить.
  – Спасибо.
  – Вы используете чужую фамилию?
  – Нет.
  – Хорошо. Если они сняли с вашей анкеты отпечатки пальцев, то данные уже в компьютере, и если они возьмут ваши пальчики за время вашего пребывания там, раскрыть вас не составит для них труда. – Эванс пристально посмотрел на Тони. – Так вы не используете чужую фамилию?
  – Я же сказал – нет.
  – Отлично. А то у меня иногда бывают такие клиенты, которых никак не удается убедить отказаться от всяких глупых легенд, к тому же они навешивают на себя столько всякой электроники, что хоть открывай магазин радиотоваров. Я считаю, что к русским надо идти чистым и под своим именем.
  – Я так и собирался.
  – И знаете, я не о вас лично беспокоюсь.
  – Я понимаю.
  – Просто я не люблю терять людей. Это плохо для дела.
  – Еще бы, – отозвался Абрамс.
  Эванс поставил свой кейс на стол и открыл его так, что Тони стало видно содержимое.
  – Вы знаете, что это такое?
  – Нет.
  – Это ЭИТ.
  – ЭИТ?
  – Электронный индикатор трепа. – Эванс улыбнулся. – Некоторые еще называют его «электронный анализатор голоса».
  – Я что-то слышал об этом.
  – Вот и хорошо. Русские пользуются им, принимая посетителей. Мы знаем, что они предпочитают американские модели. Точно такие, как эта. – Эванс потянулся и включил прибор. – Анализатор работает в бесконтактном режиме. Они просто смотрят на показания прибора, когда вы говорите. Он может быть вот так же спрятан в кейсе.
  – И показывать им, что я говорю неправду?
  – Именно. Смотрите, сейчас я устанавливаю шкалу на нулевой уровень. Это мой нормальный голос. Когда я начну врать, аппарат среагирует на микроколебания моего голоса, возникающие самопроизвольно в связи с психологическим напряжением. Если цифры на дисплее зашкалят за отметку «пятьдесят», это будет означать, что я говорю неправду. Теперь посмотрите на экран. – И Эванс произнес своим обычным ровным голосом: – Смит, я думаю, у вас есть шансы справиться с этим заданием.
  Абрамс посмотрел на индикатор, где высветилось число «106».
  – Ложь, – сказал Тони.
  – Совершенно верно, – спокойно подтвердил Эванс. – Теперь давайте вы. Скажите какую-нибудь нейтральную фразу, чтобы я вывел аппарат на нулевой уровень.
  Абрамс отхлебнул виски.
  – Ладно, шеф, сдаюсь. Как же мне обмануть эту штуковину?
  Эванс крутанул атташе-кейс на столе, повернув экран в свою сторону, покрутил рукоятки приборов и сказал:
  – Самый лучший способ – это побольше молчать. И то, что вы делаете сейчас, тоже не повредит.
  – А что я сейчас делаю?
  – Пьете виски. – Эванс опять порылся у себя в карманах и достал небольшую бутылочку. – Это микстура от кашля. Она на спиртовой основе. Кроме того, в состав входит небольшое количество анестезирующего вещества. Оно воздействует на голосовые связки и делает их менее зависимыми от команд мозга. А это – аэрозоль, якобы от бронхиальной астмы. – Он подтолкнул к Абрамсу маленький баллончик. – Только не пользуйтесь им слишком часто, а то ваш голос станет напоминать скрип несмазанных петель. Применяйте его только в том случае, если они начнут задавать вам слишком острые вопросы.
  Абрамс кивнул.
  Эванс откинулся на стуле, закинул ногу на ногу и сложил руки на животе.
  – Итак, я русский. Я уже успел повозиться с бумагами в своем атташе-кейсе, а на самом деле я настроил аппарат на ваш нормальный голос, обсуждаю с вами погоду и ваш костюм. Теперь я собираюсь задать вам несколько важных вопросов.
  – И что же мне делать?
  – Приготовьтесь отвечать медленно, с расстановкой, покашливайте, глотните немного микстуры от кашля, пшикните себе в рот аэрозолью.
  – Но ведь через некоторое время мои уловки могут быть раскрыты.
  – Ничего, и вы к ним привыкнете, и они тоже.
  – И вы думаете, они не поймут истинного предназначения всех этих лекарств?
  – Поймут, если вы будете переигрывать. Но это лучше, чем если они с самого начала будут знать, когда вы говорите правду, а когда – нет. Ну, готовы?
  – Да.
  Эванс заговорил с русским акцентом:
  – Итак, мистер Смит, вы хотели бы осмотреть здание?
  Абрамс кивнул. Эванс улыбнулся.
  – Не стройте из себя идиота. Отвечайте на вопрос.
  – Да, хотел бы, – проговорил Тони.
  Эванс посмотрел на экран прибора.
  – Зашкаливает. Но это ничего. Здесь может быть двоякое толкование. Первое: вы не хотите осматривать их дурацкий дом. Второе: вы так сильно хотите пройтись по нему, что в вашем голосе появляются предательские микроколебания. В конце концов, ни одна машина не может быть абсолютно совершенной и надежной. Главное, поверьте в себя.
  – Хорошо.
  Эванс откашлялся:
  – А что вы думаете по поводу нашего дела против ван Дорна, мистер Смит?
  Тони дал пространный ответ. Эванс удовлетворенно хмыкнул:
  – Хорошо. А чем вы занимались в полиции?
  – Я был патрульным полицейским.
  Эванс покачал головой:
  – Боже, Смит, на табло выскочило трехзначное число.
  – Черт вас побери вместе с вашим аппаратом!
  – Ничего не поделаешь, надо научиться его обманывать. Тот же вопрос. Но теперь попытайтесь сыграть.
  Эванс повторил вопрос. Тони начал отвечать, но неожиданно закашлялся, взял баллончик с аэрозолью и пустил короткую струю себе в рот, затем подышал и наконец ответил:
  – Я был патрульным полицейским.
  Его голос теперь звучал несколько выше. Эванс посмотрел на экран, но ничего не сказал.
  – Ну как? – спросил Абрамс.
  Вместо ответа Эванс задал еще один вопрос:
  – Как долго вы работаете в фирме «Эдвардс и Стайлер», мистер Смит?
  – Около двух с половиной часов.
  Эванс рассмеялся и посмотрел на Тони поверх крышки кейса.
  – Вот сейчас нормально, но правда нам не нужна.
  – Так всегда.
  – Согласен. Ладно, продолжим тренировку. Готовы?
  Следующие полчаса они отрабатывали возможные вопросы, затем Эванс неожиданно щелкнул выключателем и захлопнул кейс.
  – Урок окончен.
  – И каков результат?
  Эванс закурил.
  – В общем, однозначного ответа на вопросы, кто вы такой на самом деле и что у вас на уме, я не получил.
  – Но вы поняли, что у меня что-то на уме?
  – Отчасти. Знаете, Смит, напряжение возникает в людях по разным причинам. Некоторые могут нервничать просто потому, что находятся на русской территории. Некоторые лгут из вежливости. В любом случае, если бы я был оперативником из КГБ, в результате беседы с вами вряд ли бы вытащил пистолет, чтобы застрелить вас на месте.
  – Это обнадеживает.
  Эванс зевнул.
  – Вся эта электроника – дерьмо. Я, по-моему, уже говорил это.
  – Да.
  – Все эти технические новинки – дерьмо. Они лишают опасность ее прелести. Они лишают наше дело души.
  – В нашем деле нет души, Эванс.
  Эванс наклонился вперед, оперся руками о стол и пристально посмотрел на Абрамса.
  – Когда-то я мог запросто определить, лжет мне человек или говорит правду, только по его глазам, теперь я вожусь с этой вонючей машиной.
  – Ага.
  – Знаете что?
  – Что?
  – Один ценный агент на нашей грешной земле стоит десятка всех этих спутников-шпионов и всей этой электронной дурости, которую использует АНБ.
  – Не думаю.
  – Может, вы и правы. – Эванс снова откинулся на стуле. – Но ведь иногда нам нужен именно человек. Для анализа. Для окончательной оценки. Для морального удовлетворения, наконец.
  – Моральным удовлетворением вы меня купили.
  Эванс вздохнул:
  – Хорошо. Давайте продолжим беседу, чтобы вы не опоздали на свидание за железным занавесом.
  – Что вы, что вы! Я туда не тороплюсь.
  – А вы мне нравитесь, – улыбнулся Эванс.
  В течение следующих двадцати минут Абрамс внимательно слушал Эванса. Тот, в частности, показал ему чертежи дома, сделанные в то время, когда он еще принадлежал Килленуорту, и дал несколько полезных советов. Наконец Эванс поднялся:
  – Послушайте, я понимаю, что вы волнуетесь. Кто не волновался бы на вашем месте? Знаете, что помогает мне сохранять хладнокровие в те минуты, пока я нахожусь по ту сторону занавеса?
  – Нет.
  – Злость. Я разжигаю в себе злость против этих сукиных сынов. Я все время напоминаю себе, что русские хотят разрушить жизнь моих детей. Это самые отвратительные люди на земле.
  – На кого вы работаете? – спросил Абрамс.
  – Не знаю. Меня наняли через цепь подставных фигур. Раньше я работал в ЦРУ, теперь у меня частная консультационная фирма. – Эванс протянул Тони визитную карточку. – Штат укомплектован в основном отставными офицерами разведки. Большинство моих клиентов – транснациональные корпорации. Они платят мне за информацию о том, не замышляют ли аборигены очередную революцию, а если замышляют, то когда. Я должен проинформировать своих заказчиков заранее, чтобы они успели вывезти капиталы, собственность и людей.
  – Но кто ваш клиент в данном случае?
  – Я же сказал, не знаю. Может быть, «контора». Они не имеют права работать на территории США, а связываться с ФБР не всегда хотят. Ну а поскольку закона, запрещающего им нанимать для внутренних операций частные фирмы, нет, вот они и нанимают таких, как я.
  – Я слышал о группе ветеранов, которые работают не на «контору», а на себя, – сказал Абрамс.
  Эванс сразу помрачнел:
  – Это невозможно, Смит. Кто станет их финансировать? И что они будут делать с результатами своей работы?
  Тони пожал плечами.
  – Может, я чего-то не понял.
  – Скорее всего. – Эванс направился к двери.
  Абрамс встал.
  – Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Питер Торп?
  – Почему вы спрашиваете?
  – Он говорил, что у него есть для меня какая-то работа.
  Эванс кивнул.
  – У него все строится несколько по-другому. Есть некая аморфная группа гражданских любителей, которых он использует для «конторы». Никакой оплаты. Одни неприятности.
  – Если я не найду его в ближайшее время, вы не смогли бы вывести меня на него?
  – Возможно.
  – А человека по имени Марк Пемброук вы знаете?
  Бесстрастное лицо Эванса приняло вдруг озабоченное выражение.
  – Держитесь подальше от этого дерьма!
  – Почему?
  Эванс несколько секунд смотрел на Тони, затем медленно произнес:
  – Пемброук – профессионал. Его продукция – трупы. Я сказал вам достаточно. Пока, Смит.
  Абрамс обошел стол.
  – Спасибо.
  – Никогда не благодарите до тех пор, пока не вернетесь обратно. Я свяжусь с вами завтра. Постарайтесь там не нервничать. Обидно будет, если они вас раскроют, а потом ваши останки забетонируют где-нибудь в подвале.
  – Я постараюсь, чтобы вы мною гордились.
  – Хорошо бы! Кстати, еще один момент. – Тони взглянул на Эванса и понял, что тот сейчас скажет нечто неприятное. – Вы когда-нибудь слышали о бригаде имени Авраама Линкольна?
  – Да. Она состояла из американцев, которые в тридцатых годах воевали на стороне республиканской Испании.
  – Правильно. Большинство из них были розовыми или красными. Так вот. Русские имеют обыкновение приглашать человек двадцать из этой бригады на борщ в честь Первого мая. Один из них, парень по имени Сэм Хаммонд, уже несколько лет работал на тех, на кого сейчас работаем мы с вами. В этом году ему было дано такое же задание, как и вам. Готовил Сэма я. – Эванс пристально посмотрел на Абрамса.
  – Я надеюсь, с ним все нормально? – спросил Тони.
  – В тот вечер Хаммонд вышел от русских поздно вечером и сел в поезд до Манхэттена. Но домой он не приехал. Здесь возможны два варианта: или Сэм нечаянно раскрылся сам, или его кто-то сдал. Не верится, что он влип по своей вине. Я готовил его тщательно, и сам он был очень умным парнем. Вероятно, кто-то его продал.
  – Лично мне приятнее думать, что и ваша подготовка была никудышной, и сам Хаммонд был дурак, – сказал Абрамс.
  – Да, так лучше для вас, – отозвался Эванс. – Доводилось ли вам во время службы в полиции попадать в ситуации, когда вы шли на опасную операцию невооруженным, без напарника, без рации и с ощущением, что вам никто не поможет и за вашу безопасность никто не отвечает?
  – Нет, не доводилось.
  – Ну что ж, Смит. Добро пожаловать в великий мир шпионажа! – Эванс резко повернулся и вышел из комнаты.
  42
  Длинный «линкольн» медленно продвигался на север по Дозорис-лейн. Уже почти стемнело, и машины включили габаритные огни. Впереди Абрамс увидел пробегающие по стволам деревьев блики от проблесковых маячков полицейских машин.
  – Здесь всегда так накануне праздников? – спросил он.
  Сидящий на заднем сиденье Хантингтон Стайлер ответил:
  – Да. Ван Дорн пытается создать впечатление, будто для всех этих вечеринок, которые он, конечно, устраивает назло русским, всегда есть какой-то повод. Так было, например, в День закона, который совпал с Первым мая.
  – Ван Дорн организовывает у себя вечеринки по каждому пустяковому поводу, не говоря уж об официальных праздниках. Он же у нас такой патриот! – добавил Майк Тэннер.
  Стайлер сказал:
  – Пока он соблюдает известную осторожность, у нас связаны руки.
  Абрамс просмотрел папку с документами, лежавшую у него на коленях.
  – Здесь написано, что седьмого ноября прошлого года, то есть когда русские отмечали очередную годовщину большевистской революции, он организовал празднование Национального дня… Что за дьявол?! Национального дня нотариуса?
  Тэннер рассмеялся:
  – Ага. Пригласил полсотни недоумевающих нотариусов прямо посреди недели. Из громкоговорителей грохотал духовой оркестр, потом был фейерверк… Нотариусы очень смущались, но остались довольны. – Тэннер вновь хохотнул.
  Абрамс поднял взгляд от папки и посмотрел на Тэннера:
  – Очевидно, самое шумное мероприятие он наметил на Четвертое июля?
  Тэннер кивнул.
  – Точно. Вы бы видели, что творилось в прошлом году! Он созвал человек двести гостей. Устроил салют из шести старинных пушек, приставив к ним прислугу, облаченную в старинные мундиры. Причем стреляли из пушек в направлении усадьбы русских до двух часов ночи. И конечно, ван Дорн распорядился, чтобы пушки заряжали только дымным порохом… Разумеется, через несколько дней русские начали искать адвокатов. Так они нашли нас.
  Абрамс вновь проглядел документы. Хантингтон Стайлер вышел на это дело благодаря опубликованной в «Таймс» статье, осуждающей ван Дорна за его выходки. Статья, без сомнения, была заказная.
  – А на предстоящее Четвертое июля ван Дорн опять планирует бурную вечеринку? – поинтересовался Тони.
  Тэннер, подумав, ответил:
  – В том-то и дело.
  Тони взглянул на него:
  – В каком смысле?
  – В том смысле, – задумчиво продолжал Тэннер, – что я посоветовал их дипломату, отвечающему за юридические вопросы, – его фамилия Калин, вы его обязательно увидите, – чтобы весь персонал русской миссии, их жены и дети, не приезжали бы в Глен-Коув на выходные четвертого июля…
  – Демонстрируя таким образом, – перебил Тэннера Тони, – что им надоели безобразия ван Дорна.
  – Да. Если больше ста человек будут вынуждены остаться в Манхэттене из-за ван Дорна, то наши позиции в тяжбе с ним значительно усилятся.
  – Понятно. Так что же сказал на это Калин?
  Вдали показались ворота русской дачи.
  – Калин попросил дать ему время подумать. Через день он позвонил и сказал, что руководство миссии решило последовать нашему совету.
  – Так в чем же тогда дело?
  Тэннер не ответил, а посмотрел в зеркало заднего вида на Стайлера.
  – Дело в том, – объяснил тот, – что у нас появились некоторые сведения, будто бы, несмотря на свои обещания, русские все-таки соберутся здесь на уик-энд четвертого июля.
  – Откуда у вас такие сведения?
  – Видите ли… Пат О'Брайен располагает… располагал определенными возможностями перепроверять информацию от русских самым тривиальным способом: через технический персонал, жен русских сотрудников и их детей. Знаете, безобидные фразы, брошенные торговцам, обслуге. Опять же их дети общаются со своими американскими приятелями. В общем, складывается картина, что, несмотря на официальные заверения, все русские соберутся в Глен-Коуве четвертого июля.
  Абрамс подумал, что русские, видимо, считают затеянное ими против ван Дорна дело досадной помехой своим планам. С одной стороны, они не имеют права прекратить тяжбу – ведь это может привлечь внимание. С другой стороны, продолжение дела влечет за собой визиты адвокатов, а те, в свою очередь, советуют не собираться в Глен-Коуве четвертого июля. Русские же, судя по всему, планируют разобраться с ван Дорном, а заодно и со всеми Соединенными Штатами совсем по-другому. Стайлер добавил:
  – Это дело дает мистеру О'Брайену уникальную возможность попытаться выяснить истинные намерения русских. Вы меня понимаете?
  – Да, – сказал Абрамс.
  – Я все сказал, – заключил Стайлер.
  Они были уже напротив ворот русской усадьбы. Тэннер включил указатель левого поворота. Тотчас же к ним направился полицейский. Тэннер опустил стекло, и в машину ворвались крики демонстрантов. Полицейский просунул голову в окно:
  – Куда едете?
  – Туда. – Тэннер показал на ворота.
  – Что вам там нужно?
  Абрамс готов был поклясться, что Тэннер уже собирался ответить, как подобает хорошему адвокату, что-нибудь вроде «Не ваше собачье дело!», но вместо этого Майк достал письмо, написанное по-английски на бланке Постоянного представительства СССР при ООН. Полицейский быстро пробежал письмо глазами.
  Абрамс посмотрел в окно. Демонстрантов было не больше сотни. Похожую картину Тони наблюдал в сюжете теленовостей, посвященном празднованию Первомая в СССР, – Абрамс видел этот сюжет вечером первого мая, как раз после памятной беседы с Патриком О'Брайеном на крыше здания Радиокорпорации.
  Офицер вернул письмо Тэннеру и сделал знак напарнику, который выступил вперед и перекрыл встречное движение. Тэннер резко повернул налево и въехал в ворота, которые быстро распахнулись перед ними.
  На гравиевой дорожке за воротами стояли два крепких охранника в форме. Тэннер остановился. К машине подошел третий русский в гражданском костюме. Он пригнулся к окну и спросил Тэннера на хорошем английском:
  – Простите, вы по какому делу?
  Тэннер достал другое письмо на бланке русской миссии, написанное теперь уже по-русски. Абрамс заметил множество печатей и подписей. Русский взял письмо и пошел в стоящий рядом небольшой домик. Тони видел, как он снял трубку телефона. Двое охранников по-прежнему преграждали машине путь.
  – Посмотрите на этих придурков, – фыркнул Тэннер. – Неужели они думают, что мы попытаемся прорваться? Прямо как в каком-то второсортном кино.
  – Это действительно глупо, – согласился Стайлер. – Ведь их предупредили, что мы приедем. Они прекрасно знают и нас, и нашу машину.
  – Я хочу попробовать разобрать, что он там говорит, – прервал его Абрамс.
  Тэннер и Стайлер замолчали. Дверь домика оставалась открытой, и человек в костюме говорил громко, явно пребывая в полной уверенности, что иностранцы его не понимают. Наконец он повесил трубку и вернулся к машине.
  Русский отдал Тэннеру письмо. Абрамс уловил запах дешевого одеколона. Несвежая рубашка, заляпанный чем-то галстук, мешковатый поношенный костюм.
  Типичный русский. Это действительно было похоже на второсортный фильм.
  Мужчина как-то неприязненно посмотрел на Абрамса, будто прочитал его мысли.
  – Поезжайте по дорожке, – сказал он Тэннеру, – проедете стоянку и остановитесь у главного входа в здание.
  Тэннер пробормотал слова благодарности и тронулся вперед.
  – Вы разобрали, что он там говорил? – спросил он у Тони.
  – Обычная болтовня дежурного. Он сказал: «Стайлер, Тэннер и еврей прибыли».
  Они ехали по дорожке, проложенной в форме латинской буквы «S». Вскоре показалось ярко освещенное здание. Мощное и длинное, оно располагалось на холме, поэтому разные его стороны имели разную высоту фундамента. Над дорожкой, затемняя ее, смыкали ветви старые деревья. Вдоль дорожки стояли невысокие фонари.
  Ладно, успокоил себя Абрамс, несмотря на то, что он находился на советской земле, он все же был далеко от Гулага. И тут же Тони вспомнил замечание Эванса насчет подвала, а также тот факт, что славные ветераны бригады Авраама Линкольна совсем недавно потеряли здесь одного из своих товарищей.
  Машина объехала северную часть дома и стоянку, и через несколько секунд они остановились перед главным входом. Это была восточная сторона дома. Половину цокольного этажа занимали комнаты для прислуги, хотя, как объяснил Эванс, русские избегали слова «прислуга» в отношении своего персонала.
  Над цоколем на два этажа вверх поднимались три ряда окон. С правой стороны находилась столовая, посередине – комнаты для приемов, слева – кабинеты и библиотека. Один из последних советских перебежчиков сообщил, что мансарда на третьем этаже почти полностью забита электронным оборудованием, используемым в разведке.
  Тэннер остановил «линкольн» точно перед главным входом и выключил двигатель. Снаружи доносилось стрекотание цикад. Они пели в унисон с потрескиванием остывающего двигателя.
  Абрамс достал револьвер и наплечную кобуру из своего кейса и положил их в «бардачок».
  – Вам не следовало брать с собой оружие. Их специалисты найдут его, – заметил Тэннер.
  – Ну и что? – Тони открыл дверь и вышел из машины, вдохнув теплый, неподвижный вечерний воздух.
  Тэннер и Стайлер последовали за Абрамсом. Тони подошел к массивной деревянной двери и нажал на кнопку звонка. В доме залаяла собака. На ее лай тотчас же отозвались другие, находившиеся, очевидно, где-то за домом. Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился плотный мужчина, который весело поприветствовал их:
  – Добрый вечер, джентльмены! Добро пожаловать на нашу дачу! – Мужчина засмеялся.
  Тони узнал этого человека по всплывшим в памяти фотографиям периода службы в «Красном отряде». Итак, Виктор Андров собственной персоной.
  Абрамс огляделся в тускло освещенном холле. Холл был очень большой, больше, чем иные гостиные. В дальнем его углу виднелась уходящая наверх мраморная лестница.
  – Рад вас видеть снова, мистер Стайлер и мистер Тэннер, – произнес Андров. Голос у него оказался приятным.
  В том, что этот толстый низенький человек в мешковатых брюках, рубашке без галстука и в сандалиях выступал сейчас хозяином такого элегантного особняка, было что-то нелепое. Андров повернулся к нему:
  – А вы, судя по всему, мистер Абрамс?
  Тони хотел было ответить: «Да, иначе меня бы не пропустили за ворота», но промолчал. Он лишь обменялся с Андровым рукопожатием. Последний жестом попросил их следовать за ним, и они стали подниматься по лестнице. Судя по всему, Андров вел их в холл второго этажа. По пути, видимо, желая объяснить гостям необычную тишину, царившую в доме, он, как бы между прочим, заметил:
  – Большинство наших сотрудников вернулись в Манхэттен. Что же касается немногочисленного обслуживающего персонала, работающего здесь, то их отпустили на уик-энд. Думаю, сегодняшней ночью всем нам придется туго из-за этого сумасшедшего и его… его…
  – Безобразий, – подсказал Стайлер.
  – Да. Его безобразий. Странно, что сегодня он еще не начал свои выходки. Вы бы только видели, что он вытворял на Первое мая!
  Стайлер со значением произнес:
  – Мы могли бы вам помочь.
  – Да-да, но нам было просто неудобно вас беспокоить, – торопливо пояснил Андров.
  Они поднялись на второй этаж и оказались в обширном квадратном помещении, стены которого были отделаны мрамором теплого кремового цвета. Потолок был украшен красивой лепниной, но сильно потрескался. В трех стенах имелись высокие сводчатые проемы. Один из них, расположенный ближе к Тони, вел в низкую галерею с дубовыми панелями.
  Два других выходили в коридоры. Андров указал им на левый и, продолжая движение, заметил:
  – Вы припозднились, и я догадываюсь почему.
  Стайлер улыбнулся:
  – Да, нам следовало предусмотреть пробки на дороге.
  Андров согласно кивнул:
  – Я рад, что мы понимаем друг друга с полуслова.
  Они приблизились к плотному зеленому занавесу, который перекрывал коридор. Андров потянул за шнур с одной стороны, и занавес раздвинулся, открыв взгляду Тони и его спутников рамочный металлодетектор, который используют в аэропортах. Около него стояла привлекательная молодая женщина в хороших джинсах, белой блузке и кожаных туфлях. На ее губах застыла несколько натянутая улыбка.
  Андров громко объявил:
  – Джентльмены, я должен попросить вас пройти через это устройство. – Он пожал плечами. – Таков порядок.
  Женщина протянула пластмассовый поднос:
  – Будьте любезны, сложите сюда имеющиеся при вас металлические предметы.
  Абрамс, Стайлер и Тэннер сложили свои вещи тремя отдельными кучками. Тони небрежно кинул полученный от Эванса ножичек в свою кучку, состоявшую из ключей, монет, зажигалки и ручки. Стайлер поставил свой портфель на ленту конвейера, и женщина нажала кнопку. Портфель поплыл в рентгеновскую установку, а женщина устремила внимательный взгляд на экран.
  Стайлер прошел через металлодетектор, Тэннер и Абрамс последовали его примеру. Когда портфель Стайлера уже вышел из установки, женщина подошла к нему, спокойно его открыла и несколько секунд рылась в лежавших там бумагах. Абрамс, Стайлер и Тэннер переглянулись.
  Один только поступок, подумал Абрамс, вот это полное пренебрежение элементарными правилами приличия, сказало ему о русских и их обществе больше, чем он когда-либо читал или слышал. Безопасность государства превыше всего!
  Женщина достала из портфеля позолоченную авторучку Стайлера и присоединила ее к остальным вещам на подносе. Она взглянула на американцев:
  – Все эти предметы будут вскоре вам возвращены. Можете забрать свои кейсы и портфели.
  Абрамс видел, что Тэннер весь кипит. Но, если бы женщина даже и догадалась об этом, она не поняла бы причины. Открытая демонстрация чувств возможна только на Западе. Все трое забрали свои портфели. Тэннер сделал это более резко, чем было бы нужно.
  Тони посмотрел вниз на электрический шнур, ведший от металлодетектора к розетке в стене, и увидел рядом с розеткой предохранительную коробку. Он перевел взгляд на женщину. Она взяла поднос и направилась к двери, которая вела, насколько знал Абрамс, в бывший кабинет, а ныне комнату, где располагалась оперативно-техническая служба. Там предметы будут тщательно просвечены и изучены, с них снимут отпечатки пальцев. Машина Тэннера будет отогнана в специальный отсек в южной части цокольного этажа здания и скрупулезно обследована. Тони подумал, что вряд ли увидит снова свой ножик. Никто никому не доверял. И по вполне понятным причинам.
  К ним подошел Андров.
  – Нам потребуется комната с окнами на север. Тогда мы сможем наблюдать за эскападами мистера ван Дорна, направленными против нас. Лучше всего для этих целей подойдет галерея. Следуйте за мной.
  Он снова вывел их в холл второго этажа и жестом пригласил пройти в галерею. Абрамс осмотрелся. Когда-то это помещение использовалось для демонстрации охотничьих трофеев Чарльза Пратта. Мощные открытые дубовые балки потолка и дубовые же панели на стенах – все здесь наводило на мысль об охоте. Однако теперь вместо голов и рогов диких животных на дубовых панелях были развешаны образчики пролетарского искусства: улыбающиеся мускулистые труженики и труженицы в полях и на заводах. «Капиталисты, – подумал Абрамс, – водружали на стены трофеи, которые они не добывали, а коммунисты украшают интерьер изображениями счастливых рабочих, которых они никогда в жизни не видели».
  Андров встал у выходящего на север створчатого окна.
  – Отсюда вы можете наблюдать за домом этого сумасшедшего, – сказал он и посмотрел на часы. – Интересно, почему он еще не начал свои выходки?
  «Потому что, – подумал Абрамс, – он хочет предоставить нам лишний свободный час». Тони подошел к другому окну. Перед ним расстилался пологий луг, плавно переходивший в подъем и заканчивавшийся на холме, где стоял белый дом. Дом, казалось, сверкал: все окна в нем были ярко освещены, а в прилегавшем к дому саду горели разноцветные фонари. Абрамс увидел силуэты людей на лужайке и на террасе. Он подумал о Кэтрин, которая должна была в это время находиться там. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что он сейчас в усадьбе у русских?
  Кроме того, ему вдруг пришло в голову, что, хотя он способен адекватно оценивать опасности, в его инстинкте самосохранения все же имеется какой-то дефект. Иначе он никогда не связался бы с такой работой, которая чревата всякими неприятностями (стрельбой, например), и, уж конечно, не попал бы сегодня сюда.
  В западном и северном направлениях из окна можно было увидеть серебристую рябь залива. По ней бесшумно скользили катера и суда, оставляя на воде отблески габаритных огней. Эта картина почему-то напомнила Тони о Питере Торпе. Он подумал, что этот подонок может появиться здесь в любую минуту.
  Андров окинул взглядом американцев.
  – Ну что ж, давайте присядем и поговорим. Когда этот бедлам начнется, мы услышим.
  Тони осмотрел медные сочленения, соединявшие стекла в окне. В данный момент окно было плотно закрыто, так что Абрамс не мог разобрать, из чего сделан шпингалет. Он посмотрел вниз на расположенную под ним террасу и воскликнул:
  – А там что такое?
  Андров обернулся и подошел поближе к Тони.
  – О, это наша достопримечательность! Это именно то, за что вы ее и приняли. Это свастика, выложенная плиткой.
  Абрамс прикрыл глаза ладонью, словно защищаясь от блеска стекла.
  – Можно мне открыть окно?
  Секунду подумав, Андров ответил:
  – Разумеется.
  Тони распахнул створки.
  – Этот знак был выложен еще в 1914 году, задолго до нацистов, – пояснил Андров. – Свастика на востоке и у американских индейцев – это символ удачи. Больше всех этот знак ненавидят евреи. Ну, еще, может быть, русские. Так что не пугайтесь.
  – Да я и не боюсь, – произнес Абрамс, – просто это как-то неожиданно.
  Его взгляд скользнул по подоконнику и раме. Шпингалеты и запорные механизмы были изготовлены из блестящего и явно нержавеющего металла, напоминавшего белое золото. Но ножика у Тони не было, да и пока Андров находился рядом, он все равно не смог бы соскрести микрочастицы металла на пробу. Он предложил:
  – Может, нам оставить окно открытым, чтобы лучше услышать начало мероприятия у ван Дорна?
  – В этом нет необходимости, – ответил Андров и закрыл окно.
  Окинув взглядом ярко освещенную лужайку, Тони увидел высоко поднимающуюся антенну, закрепленную проволочными растяжками. У основания она была окружена густыми зарослями какого-то кустарника, о которых упоминал Эванс. Ближе к дому располагался флагшток, а вокруг него – красиво подстриженные кусты жимолости. Абрамсу была видна решетка дождевого стока, местоположение которой ему поручено было уточнить.
  На фоне деревьев, тянувшихся с западной стороны, Тони увидел силуэты двух людей с собакой на поводке. Один из них разговаривал, судя по всему, по переносной миниатюрной рации, у второго на плече висело ружье или, может быть, винтовка. Во всей этой картине было что-то сюрреалистическое. Как в «Замке» Кафки, где заранее нельзя сказать, кто ответит по телефону и ответят ли по нему вообще. Где в каждой комнате и в каждом коридоре вас поджидают молчаливые люди. Где все темные и слабо освещенные места заполнены неясными тенями. Странные видения, звуки, запахи, подсказывающие вам, что вы не одни в этом пространстве…
  – Давайте сядем, – вдруг нетерпеливо предложил Андров. Он махнул рукой в сторону стульев и кресел, стоявших вокруг кофейного столика, и, подойдя к ним, указал каждому на предназначенное ему место.
  Абрамс оказался на тяжелом стуле, Тэннер и Стайлер – бок о бок на маленьком диванчике. Сам Андров занял большое кресло с подлокотниками, сев спиной к окну.
  Тони внимательно присмотрелся к русскому. Он являлся, выражаясь языком спецслужб, главным резидентом «легальной» резидентуры КГБ в Нью-Йорке. Разумеется, он был прикрыт дипломатической должностью. Секрет полишинеля. Что действительно оставалось загадкой, так это то, почему именно Андров занимается тяжбой против ван Дорна. Вероятно, этой тяжбе, как одному из звеньев цепи, отводилось в планах КГБ такое важное место, что требовало участия главного резидента.
  – Я попросил мистера Калина, нашего советника по юридическим вопросам, поприсутствовать на этой беседе, – начал Андров. – В нашей миссии я отвечаю за связи с американской общественностью, поэтому мое участие в сегодняшней встрече само собой разумеется. Правосудие в вашей стране сильно зависит от наличия или, наоборот, отсутствия связей с обществом. Мы это знаем.
  Он достал коробку русских сигарет. Это была «Тройка», овальные сигареты без фильтра. Андров протянул присутствующим коробку каким-то очень русским жестом. Абрамс взял одну из предложенных сигарет и закурил. Запах у нее был неприятный, к тому же она была плохо набита. При первой же затяжке Тони засосал почти дюйм табачной крошки.
  – Вам понравились сигареты? – спросил Андров.
  – У них весьма специфический вкус, – ответил Абрамс.
  Тэннер подавил улыбку. Андров посмотрел на часы.
  – Мистер Калин посещает вечерние юридические курсы Фордхэма и считает, что разбирается в вопросах американского права. – Андров пожевал губами. – Он постепенно перенимает самые плохие привычки американских юристов. Например, привычку опаздывать.
  Стайлер и Тэннер натянуто улыбнулись. Стайлер открыл свой портфель и пробежался пальцами по лежащим в нем бумагам.
  – Поскольку нам не удалось получить судебное предписание в адрес ван Дорна о запрете его вечеринки, мы считаем, что вашему персоналу сегодня нельзя находиться здесь.
  – Мы ведь уже ставили мистера Тэннера в известность о том, что наши сотрудники не приедут сюда на этот уик-энд, – ответил Андров.
  Абрамс внимательно наблюдал за ним. Между тем, что сказал Андров, и тем, о чем говорила добытая О'Брайеном информация, имелось явное противоречие. Обычно такие противоречия свидетельствуют о лжи. У русских, видимо, были две веские причины для того, чтобы не ездить на этот уик-энд в Глен-Коув. Первая – юридическая, вторая – чисто практическая. И если уж они появились здесь, для этого должны были существовать очень веские основания. Вывод один: им непременно нужно было убраться из Манхэттена. Им нужно было использовать этот загородный дом, потому что в каких-то экстремальных условиях он предоставлял им большую безопасность.
  Достав из портфеля одно из лежащих в нем досье и пролистав его, Тэннер проговорил:
  – Мы планируем выставить иск за нанесенный вам моральный ущерб на сумму в пятьсот тысяч долларов, плюс судебные издержки за счет ответчика.
  Взгляд Андрова, как, казалось, и его мысли, были сосредоточены на Абрамсе.
  – Что? А, этим займется Калин. – Он встал и медленно пересек комнату. Затем он потянул шнур звонка.
  В дверь постучали. Появился молодой человек в куртке официанта, он катил перед собой сервировочный столик. Андров зашагал рядом с ним и, провозгласив: «Пожалуйста, угощайтесь», первым налил себе чашку чая и положил на тарелочку кусок магазинного торта и пирожные.
  Тони продолжал наблюдать за русским. Создавалось впечатление, что мысли Андрова заняты не этой беседой, а чем-то другим, гораздо более важным. Он часто украдкой посматривал на часы. Сделав очередной глоток чая, он тихо сказал молодому человеку по-русски:
  – Скажите Калину, пусть войдет.
  Абрамсу эта фраза больше напомнила режиссерскую ремарку, а не приказ.
  Стайлер, Тэннер и Абрамс встали со своих мест и подошли к столику, на котором помимо самовара, стаканов и блюда с тортом и пирожными, лежал еще поднос с металлическими вещами, отобранными у них при досмотре. Тони обратил внимание, что ключей от машины Тэннера там не было. Каждый взял свои вещи и наполнил чаем из самовара стакан в металлическом подстаканнике.
  Поглощая пирожные, Андров бросал малозначащие отрывочные фразы. Наступила короткая пауза. Воспользовавшись ею, Абрамс спросил:
  – Вы вернетесь сегодня в Манхэттен?
  – Да. А почему вы спрашиваете? – взглянул на него Андров.
  – Я подумал, не поехать ли мне с вами?
  – Вы же живете в Бруклине.
  – Сегодня я собирался ночевать в Манхэттене.
  – Вот как? – Андров, казалось, был слегка удивлен. – Извините, но по дороге нам с моими коллегами нужно обсудить некоторые служебные вопросы.
  – Но я ведь не понимаю по-русски.
  – Все места в машине уже заняты. – Андров холодно посмотрел на Тони.
  – Тогда понятно. Что ж, я поеду поездом.
  Дверь открылась и на пороге появился очень высокий и худой блондин. В его внешности было что-то скандинавское. В руках он держал атташе-кейс.
  Андров не стал вставать. Он лишь сказал:
  – Джентльмены, это Калин. Ты ведь уже знаешь мистера Стайлера и мистера Тэннера?
  Калин сухо кивнул присутствующим и придвинул стул к кофейному столику. Тони обратил внимание на то, что он расположился между ним и Андровым, несколько позади обоих.
  Андров кивнул в сторону Абрамса.
  – Я говорил тебе, Алексей, что мистер Абрамс – сын известных американских коммунистов?
  – Да, – Калин устроился на своем стуле.
  Тони попытался рассмотреть его поближе. У Калина были резкие черты лица. Такие лица хорошо запоминаются. Собственно, Абрамс помнил его по вечерней юридической школе Фордхэма. Одна из истин, которую Тони усвоил за время работы в полиции, заключалась в том, что мужчина с оружием ведет себя несколько по-другому, чем мужчина без оружия. И одно из впечатлений, вынесенных им из нескольких контактов с Калиным по школе, состояло в том, что этот русский, по всей видимости, всегда имел при себе оружие. Тони был уверен, что и сейчас Калин вооружен.
  Алексей положил атташе-кейс к себе на колени и открыл его. Он перебрал внутри какие-то бумаги и коротко бросил:
  – Можем начинать.
  Стайлер и Тэннер тоже открыли свои портфели и достали желтые блокноты. Абрамс раскрыл небольшую записную книжку – привычка, оставшаяся со времен службы в полиции.
  – Алексей, мистер Абрамс к тому же твой соученик, – сказал Андров.
  Калин поднял глаза:
  – Да, я видел его на курсах.
  Андров посмотрел на Тони.
  – А вы узнаете Калина?
  – Да, я узнаю его, – отозвался Абрамс.
  – Мистер Абрамс в прошлом – полицейский, Алексей, – продолжал Андров, прожевывая пирожное. Он повернулся к Тони. – Так какие, вы говорите, у вас были там обязанности?
  – О, я занимался разными вопросами.
  Калин сидел, не двигаясь, уставившись в атташе-кейс. Он взял ручку и что-то вроде бы писал, но Абрамс был уверен, что он работал с аппаратурой, спрятанной в портфеле.
  Андров вновь обратился к Абрамсу:
  – Жаль, что в этой стране иммигранты часто не желают обучать своих детей родному языку. Вы совсем не говорите по-русски, мистер Абрамс?
  Тони, вспомнив совет Эванса, ответил уклончиво:
  – Мои родители, как и большинство других иммигрантов, хотели, чтобы их дети были максимально американизированы. Они говорили на родном языке, только когда хотели обсудить что-то втайне от нас.
  Андров рассмеялся:
  – Какая жалость!
  – Может, мы перейдем к делу? – вставил реплику Стайлер.
  Андров улыбнулся:
  – Мистер Абрамс – очень любопытный человек. Ну ладно, Алексей, давай посмотрим, чему ты там научился в своей школе.
  Калин поднял голову и спросил Стайлера весьма недружественным тоном:
  – Что вы собираетесь предпринять в связи с тем первомайским инцидентом?
  – Вы имеете в виду эпизод, когда ван Дорн выстрелил из пистолета, угрожая четверым вашим сотрудникам?
  – Да-да. Они поймали на нашей территории мальчишку, который явно собирался что-то украсть.
  Стайлер откашлялся:
  – У ван Дорна другая версия случившегося. Думаю, нам не следует объединять два этих дела. Майский эпизод – это область уголовного права.
  Голос Калина зазвенел от напряжения:
  – Но для нас важно, чтобы этот мальчишка был допрошен. Вы нашли его установочные данные?
  – Да, – сказал Тэннер.
  – И где же эти данные? – резко спросил Калин. Тэннер достал из папки листок бумажки.
  – Кучик. Стэнли Кучик. Проживает по Вудбери-лейн. – Тэннер передал листок Андрову, который, взглянув на него, отдал его Калину.
  Абрамс не считал передачу русским имени и адреса мальчика великолепным решением, но понимал, что адвокаты вынуждены были это сделать, дабы завоевать доверие русских. Значит, мальчишка превратился в сыр для мышеловки. А почему бы, собственно, и нет? Если из него гипнозом и психотропными препаратами уже высосали всю информацию, почему бы не сдать этого живца русским? Так, наверное, рассуждал бы О'Брайен, Абрамсу же постичь это было трудновато. Все-таки он привык придерживаться справедливости и закона.
  Андров неожиданно повернулся к Тони:
  – А как бы вы поступили в отношении этого хулигана?
  Абрамс оторвал взгляд от своей записной книжки. Ему хотелось задать тот же вопрос Андрову, но вместо этого он сказал:
  – Я пока еще не сдал экзамены на звание адвоката, поэтому не хотел бы высказывать свое мнение.
  – Но ведь вы достаточно опытный практик. Как давно вы работаете у мистера Стайлера? – настаивал Андров.
  Тони подумал, что переход к разговору на темы, более всего интересовавшие Андрова, был сделан неудачно. Он раскрыл рот для ответа, но неожиданно чихнул, после этого достал баллончик с аэрозолем, пшикнул себе в рот, откашлялся и лишь тогда заговорил:
  – Два года.
  Калин поднял голову от атташе-кейса.
  – У вас что, простуда, Абрамс? – спросил Андров.
  – Нет, аллергия.
  – На что-нибудь в этой комнате?
  – Не исключено.
  – Значит, на Калина, – засмеялся Андров.
  Тони тоже улыбнулся и повернулся к Калину.
  – Каково ваше мнение по поводу суммы иска?
  Калин, снова уткнувшийся в атташе-кейс, произнес, не поднимая головы:
  – По сравнению с тем, что пишется в газетах о подобных делах, сумма не кажется мне большой.
  Абрамс посчитал замечание Калина очень интересным, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что его не было в комнате, когда Тэннер упомянул про пятьсот тысяч долларов.
  Калин, будто поняв свою ошибку и спохватившись, посмотрел на Абрамса, избегая встретиться взглядом с Андровым.
  Андров с ударением произнес:
  – Думаю, нам нужно отправить Калина обратно в школу.
  Беседа продолжалась еще около десяти минут, в течение которых Андров несколько раз уклонялся от темы встречи, чтобы задать Абрамсу очередной вопрос. Тони старался отвечать уклончиво и каждый раз пользовался то одним, то другим лекарством. Ему трудно было определить реакцию Калина на его ответы, непонятна ему была и реакция Андрова. Одно он видел точно – последний все больше и больше сосредоточивался на каких-то своих мыслях.
  Неожиданно Андров прервал Тэннера на полуслове:
  – Почему этот сумасшедший сегодня задерживается со своими фокусами? – Взглянув на часы, он оторвал свое тяжелое тело от кресла и быстро прошел к окну. Постояв там, вглядываясь вдаль, он повернулся к присутствующим. – Видимо, ван Дорн знает, что вы здесь. Поэтому он не будет ничего предпринимать до тех пор, пока полиция не сообщит ему, что ваша машина уехала. – Он сделал несколько шагов по комнате. – Думаю, вам следует уехать, а с ближайшей автостоянки вы можете насладиться его дурацкими фейерверками и музыкой. Спасибо, что потратили на нас праздничный вечер, господа. До свидания.
  – Я, пожалуй, все-таки предложил бы посмотреть на это безобразие отсюда, – сказал Абрамс.
  Андров уставился на него:
  – Вечер у меня занят.
  – Ничего, нам здесь не будет скучно втроем.
  – Наши правила не позволяют оставлять иностранцев одних в помещении.
  Калин захлопнул свой атташе-кейс и тоже поднялся.
  – Нам нечего больше обсуждать.
  Тэннер как-то нервно проговорил:
  – Но ведь у нас было много…
  Стайлер перебил Тэннера и, обращаясь к Андрову, твердо произнес:
  – Выбраться сюда для нас было не так просто, поэтому мы все же хотели бы сами воочию убедиться в том, какие бесчинства устраивает здесь ван Дорн.
  Абрамс подавил улыбку. Этот Стайлер не дурак. Тони бросил взгляд на часы. Ван Дорн, судя по всему, может начать свое мероприятие минут через пятнадцать.
  Андров заговорил тоном, в котором слышалось плохо скрытое раздражение:
  – Джентльмены, я буду с вами откровенен. Как вы, наверное, понимаете, это здание относится к числу тех, в которых действуют достаточно жесткие правила безопасности, и у меня сегодня вечером нет необходимого числа сотрудников, которые составили бы компанию каждому из вас. – Он сделал широкий жест в сторону двери. – Спокойной ночи, господа.
  Калин пошел впереди американцев к выходу. Стайлер, Тэннер и Абрамс последовали за ним. В эту секунду Тони повернулся к Андрову и сказал:
  – Мне нужно в туалет.
  Русский, похоже, уже немного успокоился.
  – Да, конечно. – Он показал на дверь в глубине галереи. – За этой дверью. Там вы увидите табличку «Комната отдыха». И, пожалуйста, не заблудитесь.
  Калин хотел было пойти вместе с Абрамсом, но Стайлер отвлек его разговором. Тони оставил свой кейс на стуле и направился к двери, указанной Андровым. За ней открылся большой коридор, слабо освещенный настенными светильниками.
  Абрамс посмотрел на часы. В лучшем случае в его распоряжении есть пять минут. Потом его начнут искать. Тони огляделся и над дверью, в которую он только что вошел, увидел миниатюрную телекамеру. Он отодвинулся на несколько футов в сторону туалета и незаметно снова бросил взгляд на камеру. Объектив ее оставался в прежнем положении, значит, камера его не «вела».
  Абрамс открыл дверь с надписью «Комната отдыха», включил свет и обнаружил, что находится в небольшом помещении без окон, в котором имелись кабинка с унитазом, раковина, сушилка для рук и стул. Судя по запаху, в помещении не было хорошей вентиляции, и в целом оно было грязноватым.
  Тони вышел из туалета, осторожно закрыл за собой дверь и остановился в коридоре, прислушиваясь.
  Эванс не разрешил Абрамсу взять с собой поэтажные планы здания, но Тони и так достаточно хорошо их помнил. Напротив туалета должна быть узкая лестница, ведущая наверх, в жилые комнаты. Под лестницей находится небольшая дверь, ведущая в подвал. Далее по коридору имеются расположенные напротив друг друга две большие застекленные двери. Та, что справа, ведет в южную часть гостиной, а дверь слева – в музыкальный салон. Коридор заканчивается красивыми двустворчатыми дверями французского типа. Они открываются на южную террасу дома.
  Абрамс быстро прошел к этим дверям, повернул ручку и распахнул их. Никакого сигнала тревоги. Правда, нельзя было поручиться, что не сработала соответствующая электронная сигнализация на центральном пункте. Но пока Тони ничего страшного не совершил. И все его действия можно было бы объяснить элементарным любопытством.
  Он вышел на освещенную луной террасу. Вечерний воздух был прозрачен и свеж. Ступеньки террасы сбегали к бассейну. Слева виднелся каменный забор бывшего хозяйственного двора, превращенного теперь в автостоянку. Забор был довольно высокий, и даже с террасы Абрамсу не удалось разглядеть, что там происходит, хотя автостоянка была ярко освещена. Тони мог поручиться, что на ней сейчас внимательно изучали «линкольн».
  Он повернулся и посмотрел с террасы на массивный дом. Все окна в верхних этажах были темны, но, присмотревшись внимательнее, Абрамс понял, что на самом деле они просто плотно занавешены гардинами. То там, то тут между гардин пробивались лучики света. Тони вернулся к дверям и осмотрел слабо освещенный коридор. Отсюда телевизионную камеру уже не было видно, но, даже если она и следит за ним, ничего страшного он пока все еще не совершил. Но собирался.
  Абрамс опустился на одно колено и внимательно изучил штыри запорного механизма дверей и металлические уплотнители, укрепленные на внутренней поверхности дверной коробки, достал свой ножичек и соскреб частицы блестящего металла в платок, осторожно свернул его и положил в карман брюк. Потом встал, закрыл створки дверей и повернул ручку запорного механизма. Прислушался. Тихо. Тони понимал, что если за ним и наблюдают, то позволят ему закончить свою миссию – свои безобразия, как выражался Андров по поводу ван Дорна, – и возьмут только после этого.
  Абрамс взглянул на часы: прошло две минуты. Он подошел к двери музыкального салона и, постояв несколько секунд, услышал звук включенного телевизора. Сквозь полупрозрачную занавеску он увидел ту самую девушку-охранницу, которая проверяла их вещи. Теперь она сидела к нему спиной и курила, время от времени делая глоток из стакана. Она смотрела какое-то дурацкое шоу на огромном экране телевизора, похоже, одной из последних моделей «Сони». Уже то хорошо, подумал Абрамс, что она видит на экране не его. Он начинал верить в то, что справится с заданием.
  Стены в этой комнате были покрыты блестящей эмалевой краской зеленого цвета, который, по мнению Абрамса, больше подошел бы для холодильника или электрического консервного ножа. Красная виниловая мебель была изношенной и потрескавшейся, да и вся обшарпанная комната напоминала полицейский участок или приемную в каком-нибудь скучном административном учреждении. Слева он заметил дверь, ведущую в галерею. В углу, напротив «Сони», стоял еще один телевизор, устаревшего типа, с деревянным корпусом, но Абрамс инстинктивно понял, что это не старая американская система, а новая советская. Он стал осматривать сквозь занавеску всю комнату. Стенные розетки были ультрасовременными. Рядом с камином стоял старый радиоприемник «Филко» размером с автомат-проигрыватель. «Интересно, почему в одной комнате с примитивным русским телевизором находится семифутовый „Сони“, – подумал Абрамс. – И кто, кроме человека, которого мучит ностальгия, или коллекционера, станет держать у себя приемник „Филко“?»
  Абрамс сосредоточил внимание на девушке. Вот она встала, со стаканом в руке подошла к телевизору и включила видео. На экране появилась запись спектакля из Большого театра, кажется, «Жизель». Девушка повернулась, и Абрамс заметил, что она нетвердо стоит на ногах. Когда она возвращалась к креслу, Тони успел рассмотреть ее лицо. По щекам ее текли слезы. Она допила остатки из стакана, вытерла глаза и уселась в кресло, закрыв лицо руками.
  «Странно», – подумал Абрамс. Он повернулся, пересек коридор и подошел к стеклянным дверям гостиной. Прислушался, но ничего не услышал. В комнате было темно. Тони приблизился к дверям и заглянул внутрь через стекло и прозрачную занавеску, прикрыв глаза от света бра в коридоре. Потянувшись рукой к медной ручке двери, он внезапно застыл, затаив дыхание, и, медленно повернувшись к узкой лестнице, правой рукой нащупал в кармане перочинный ножик.
  Кто-то, спускавшийся по слабо освещенной лестнице, остановился рядом. Абрамс подошел к ступенькам и, посмотрев вверх, мягко произнес по-русски:
  – Здравствуй.
  Девочка лет шести вцепилась в тряпочную куклу и испуганно ответила:
  – Пожалуйста, не говорите никому.
  Абрамс успокаивающе улыбнулся:
  – Не говорить о чем?
  – Что я поднималась наверх, – прошептала она.
  – Я никому об этом не скажу.
  Девочка улыбнулась в ответ:
  – А вы смешно говорите.
  Абрамс ответил:
  – Я приехал из другого города. – Он взглянул на куклу: – Какая красивая, можно посмотреть?
  Девочка чуть поколебалась и осторожно спустилась на одну ступеньку. Абрамс медленно протянул руку, и девочка отдала ему куклу. Тони с интересом рассматривал ее.
  – Как ее зовут?
  – Катя.
  – А тебя как?
  – Катерина. – Она засмеялась.
  Абрамс улыбнулся и, все еще держа куклу, спросил:
  – А куда ты идешь, Катерина?
  – В подвал.
  – В подвал? Ты там играешь?
  – Нет. Там сейчас все.
  Абрамс готов был задать новый вопрос, но остановился и, немного подумав, тихо спросил:
  – Что значит «там все»?
  – Я поднялась наверх, чтобы взять Катю. Но все должны оставаться в подвале.
  – А почему все должны там оставаться?
  – Не знаю.
  – Твои родители внизу?
  – Я же сказала, все там.
  – А ты поедешь вечером домой, в Нью-Йорк?
  – Нет. Мы все будем спать сегодня здесь. И занятий завтра в школе не будет. – У нее на лице появилась довольная улыбка.
  Абрамс вернул девочке куклу.
  – Я никому не скажу, что видел тебя. Беги вниз.
  Девочка прижала куклу к груди и побежала по ступенькам мимо него. Она открыла небольшую дверь, ведущую в подвал, и скрылась. Абрамс проследил взглядом, как она спускается по слабо освещенным ступеням, затем осторожно прикрыл за ней дверь. Несколько мгновений он стоял не двигаясь и молчал. Происходит что-то странное. Очень странное.
  Тони быстро дошел до гостиной. Подойдя к двери, он тихонько приоткрыл ее.
  Гостиная освещалась только лунным светом. В комнате было очень тихо. Тяжелая мебель отбрасывала причудливые тени на ковер с цветочным узором.
  Тони шагнул внутрь и застыл. Он увидел силуэт мужчины, сидящего в кресле с высокой спинкой. Руки его покоились на коленях. Сначала Абрамс подумал, что незнакомец спит, однако через секунду заметил отблеск в его глазах. В пепельнице тлела сигарета, и спиралевидная струйка дыма неторопливо поднималась вверх. Ее было хорошо видно на фоне освещенного луной окна.
  Абрамс старался не двигаться. Он осторожно и глубоко дышал носом, уловив дошедший до него специфический крепкий запах русских сигарет. Судя по всему, его появление в гостиной осталось для мужчины незамеченным. По мере того, как глаза Абрамса привыкали к темноте, он разглядел на голове незнакомца наушники. Мужчина что-то внимательно слушал. Наконец он, видимо, почувствовал присутствие постороннего и посмотрел в сторону Абрамса. При этом он снял наушники.
  Несколько секунд они смотрели друг на друга. Тони отметил про себя, что незнакомец очень стар. Тот спросил его по-русски, но с сильным акцентом:
  – Кто вы?
  Абрамс ответил по-английски:
  – Извините, я, видимо, заблудился.
  – Что вы тут высматриваете?
  – Наверное, я не туда свернул в коридоре. Спокойной ночи.
  Мужчина не ответил, но щелкнул выключателем настольной лампы с зеленым стеклянным абажуром. Абрамс застыл на месте. Он понимал, что ему следует повернуться и уйти, но его ноги словно приросли к полу. Так вот откуда такой акцент! Правильно, американец не может овладеть русским в совершенстве и за сорок лет. Даже через сорок лет его лицо сохраняло черты, запомнившиеся Тони по фотографии, которую она держала у себя в кабинете. Но, даже если бы Абрамс никогда не видел этой карточки, он все равно узнал бы большие влажные голубые глаза. Потому что это были ее глаза!
  Абрамс понял, что смотрит в лицо воина, воскресшего из мертвых. В лицо Генри Кимберли. В лицо «Талбота».
  Часть шестая
  Линия фронта
  43
  Марк Пемброук в одних трусах стоял у окна. Он направил свой бинокль на русскую усадьбу, находившуюся в полумиле от дома ван Дорна.
  – Возможно, это примитивный способ разведывательной деятельности, но, когда просто подсматриваешь, это зачастую дает неплохие результаты.
  Джоан Гренвил потянулась на кровати и зевнула:
  – Мне надо бы спуститься вниз, пока меня не хватились.
  – Да, – отозвался Пемброук, – час для туалета многовато. – Он встал на колени у открытого окна, оперся локтями о подоконник и навел бинокль на резкость. – В слуховом окне крыши я вижу парня. Он стоит у подзорной трубы и смотрит на меня.
  – Можно мне включить свет и одеться?
  – Конечно, нет. – Пемброук повел биноклем из стороны в сторону. – Сейчас мне хорошо видна площадка перед главным входом. Но «линкольна» на ней нет. Думаю, они еще не уехали.
  Джоан села на краю кровати.
  – Кто куда не уехал?
  – Абрамс должен скоро покинуть усадьбу. Если что-то случится, они посигналят дальним светом.
  Джоан встала и подошла к Марку.
  – Что может случиться? И что вообще Тони Абрамс там делает?
  – Извини, это служебная тайна.
  – Вот дерьмо! – воскликнула Джоан. – Мне надоело все время слышать это от Тома и его дурацких друзей-идиотов.
  – Миссис Гренвил, успокойтесь. Зачем вам знать лишнее? Ведь вам незачем быть полноводной рекой. Оставайтесь такой, какая вы есть, – струящимся, быстрым и веселым ручейком. В нем не страшно, даже если коснешься дна.
  Джоан хихикнула:
  – Ты только что успел сделать это дважды.
  Пемброук самодовольно улыбнулся, прильнув к окулярам бинокля.
  – Этот Иван напротив нас, по-моему, совсем обалдел от счастья. Еще бы, словить в свою трубу красивую обнаженную женщину, купающуюся в лунном свете. Бьюсь об заклад, он трет глаза и глотает слюнки.
  Джоан выглянула из окна.
  – Он меня действительно видит?
  – Конечно, – рассмеялся Пемброук. – Знаешь что? Возьми-ка бинокль, встань у окна и последи, не мигнет ли «линкольн» Тэннера дальним светом.
  Она сделала в точности так, как он сказал. Пемброук оделся и направился к двери.
  – Смотри, этот русский машет мне рукой, – хихикнула Джоан.
  – Следи за фарами машины, или я выброшу тебя в окно, – жестко сказал Марк.
  Джоан быстро закивала. В его голосе послышались нотки, заставившие ее поверить в серьезность угрозы. Не поворачивая головы она спросила:
  – Куда ты собрался?
  – Как сказал герцог Веллингтон,4 когда его попросили поделиться какой-нибудь военной хитростью, почаще ходите в сортир!
  Джоан пожала плечами и вновь приникла к биноклю. На самом деле звонить Марку, вероятно, приходилось чаще, чем ходить в сортир. Люди вроде него так привыкли врать, что лгут, даже когда говорят о погоде.
  * * *
  Карл Рот стоял на просторной кухне возле длинного стола, уставленного закрытыми целлофановой пленкой подносами с едой.
  – Много наготовили.
  Мэгги Рот отвернулась от раковины и оглядела подносы, заполненные ломтями мяса, сыром, овощами и фруктами, орехами и выпечкой. Маленькие таблички указывали на специальные диетические, в том числе и кошерные блюда.
  – Карл, ты совсем обалдел с этим заказом. Даже нанял двух сервировщиц. Мы же ничего на этом не заработаем!
  – Ладно, Мэгги, ван Дорн – очень выгодный клиент. Иногда надо забыть о сиюминутной выгоде ради поддержания престижа фирмы.
  Она рассмеялась:
  – Ты у нас самый лучший из всех коммунистических капиталистов, которых я знаю.
  Карл Рот нервно огляделся по сторонам:
  – Мэгги, попридержи свой язык.
  Она взглянула на настенные часы.
  – Ну что ж, пора сервировать.
  Мэгги Рот подошла к одному из подносов и приоткрыла пленку. Карл удержал ее за руку:
  – Нет, еще рано.
  Проходивший мимо парень, уборщик посуды, ловко подхватил кусочек мяса и отправил его себе в рот. Карл неожиданно зло крикнул:
  – Убери прочь свои грязные руки!
  – Не шуми, папаша! – Парень посвистывая отошел.
  – Карл, чего ты так нервничаешь? – спросила Мэгги.
  Он не ответил.
  – Ну ладно, уже действительно пора. Нужно позвать девчонок и начать подавать еду, – сказала она.
  – Нет! – Он нервно потер руки. Мэгги поняла, что муж чересчур возбужден. Она пожала плечами и вернулась к раковине.
  Распахнулась дверь, и на кухне появилась Клаудия Лепеску со стаканом в руке. На ней было черное облегающее платье. Взглянув на Карла, она спросила:
  – Это вы поставляете провизию на вечеринки?
  Рот некоторое время смотрел на нее, потом быстро кивнул. Мэгги Рот обернулась и оценивающе оглядела наряд Клаудии, который, как ей подумалось, был слишком шикарным для вечеринки на открытом воздухе. Интересно, что у нее за акцент? Как и большинство эмигрантов, она не любила иностранцев. Карл тоже обычно вел себя с соседями-европейцами весьма сдержанно, но к этой женщине отношение у него было, судя по всему, более теплое. Странно. Мэгги отвернулась к мойке.
  – Оставьте, пожалуйста, вашу карточку. Мне могут понадобиться ваши услуги.
  Рот опять лишь кивнул в ответ и отвел взгляд в сторону. Клаудия подошла к столу, приподняла пленку на подносе с канапе, попробовала одно и сказала:
  – Очень вкусно. Надо подать их, пока они свежие.
  Рот закивал и снял целлофан с подноса. Клаудия бесцельно передвигалась по кухне. Карл Рот опустился на колени перед столом, под который он поставил несколько коробок, нашел среди них небольшой сверток и развернул его. Достав оттуда пластмассовую бутылочку, он поднялся на ноги, ожесточенно потряс ее и стал опрыскивать подносы какой-то маслянистой жидкостью.
  Мэгги оглянулась и покачала головой:
  – Это необязательно. Карл. Все и так свежее. – Она перевела взгляд на Клаудию.
  Рот рассеянно заметил:
  – Будет лучше выглядеть. Тебе бы следовало почаще брать в руки коммерческие журналы, а не читать всякую ерунду.
  Мэгги внимательно посмотрела на него и заметила, что руки у него дрожат.
  Закончив опрыскивать закуски, Рот подошел к мойке и вылил в нее остатки содержимого бутылочки, затем ополоснул ее и бросил в мусорное ведро, после чего тщательно вымыл руки с мылом. Мэгги не спеша подошла к столу, взяла кусочек копченого лосося и поднесла его ко рту. Рот бросился к ней и схватил жену за руку. Их взгляды встретились.
  – О, Карл… Ты с ума сошел…
  Стоявшая немного поодаль и наблюдавшая за происходящим Клаудия двинулась к Мэгги Рот.
  * * *
  Кэтрин Кимберли свернула за угол в длинном коридоре второго этажа и увидела Марка Пемброука. Когда он оказался возле дверей своей комнаты, она окликнула Марка и подошла поближе.
  – Я искала вас. Могу я с вами поговорить?
  – К сожалению, нет. Я сейчас занят.
  Она еще раз взглянула на закрытую дверь.
  – Мы можем пройти в свободную комнату.
  Подумав секунду, он последовал за ней по коридору в кладовую, забитую до краев коробками и праздничными гирляндами. Кэтрин включила свет и спросила:
  – Джоан Гренвил в вашей комнате?
  – Джентльмены на такие вопросы не отвечают, а леди не должна об этом спрашивать.
  – Я спрашиваю потому, что ее муж занимает видное место в моей фирме.
  – Понятно. Хорошо, признаюсь, что встречался с ней, и не один раз. Но она почти ничего не знает, Том ничего ей не говорит.
  – На кого вы работаете? – спокойно спросила Кэтрин.
  Пемброук, казалось, занервничал. Он посмотрел на часы.
  – Ну, на разных людей. В данный момент – на вас, а точнее – на О'Брайена.
  – Что именно вы делаете для нас, Марк?
  – Я не имею никакого отношения к сбору информации, анализу и прочим заумным вещам. Я просто убиваю людей. – Кэтрин в изумлении уставилась на Пемброука. – Правда. Но я убиваю только негодяев. Опережая ваш вопрос, поясняю: я сам решаю, кто негодяй.
  Она глубоко вздохнула и спросила:
  – Что вам известно о последних убийствах?
  – Я знаю только, что это не моих рук дело. За исключением друзей вашего жениха. Тех, что встретились вам сегодня утром.
  – Да, я хотела поблагодарить вас.
  Он сделал небрежный жест.
  – За это мне платит ваша фирма. Вы же потрудитесь проследить, чтобы мой последний счет тоже был оплачен.
  Кэтрин пропустила его замечание мимо ушей.
  – А какое отношение вы имеете к смерти Арнольда?
  – Я причастен к его убийству лишь в том плане, что не обеспечил его безопасность до конца. Вам следовало поставить меня в известность, что он принимал участие в важном мероприятии…
  – Вы что, пытаетесь переложить ответственность за его смерть на меня?
  – Что вы, что вы, у меня и в мыслях не было…
  – Если вы получили задание обеспечить его безопасность, то почему вы его не выполнили?
  – Нет, такого задания у меня не было. В том смысле, что мне за него не платили. Просто я должен был беречь Арнольда. Он был моим отцом.
  Она невольно вскрикнула:
  – Что? Арнольд Брин?..
  – Брин – это его псевдоним, он сохранил его после войны. Фамилия Пемброук – тоже не настоящая моя фамилия. Но это не важно.
  Кэтрин вгляделась в лицо Марка в неярком свете лампы. Глаза, линия рта…
  – Да… да, вы его сын.
  – Я же вам сказал. Знаете, работа с архивами – очень скучная и неблагодарная, но она очень точно выводит на негодяев. Я начал свою карьеру с того, что выщелкивал для израильтян престарелых нацистов. Потом я переключился на дела, имевшие отношение к восточному блоку.
  – А сейчас? Вы просто работаете на О'Брайена или мстите убийцам своего отца?
  – Трудно сказать. – Пемброук подошел к небольшому загашенному окну кладовки и взглянул на видимые вдали силуэты небоскребов Манхэттена, которые четко проступали на фоне догорающего вечернего неба. – Я профессионал. А месть доходов не приносит. Просто так получилось, что цели О'Брайена и мои стремления совпадают. Поэтому я выполняю его поручения. Кстати, ваш жених был одним из тех, кто организовал убийство моего отца. Но я не буду ему мстить. Мне нужны его боссы.
  Кэтрин села на большую коробку и всмотрелась в лицо Марка Пемброука. Она и раньше подсознательно сравнивала его с Питером. Какие же они разные! Питер, как животное, не осознавал различия между правильными и неправильными поступками. Марк осознавал. Он убивал сознательно. Значит, Питера Торпа спасти нельзя. Марка же еще можно. Она вспомнила его стоящим возле той могилы. Еще тогда у нее возникла мысль, что он – убийца волею обстоятельств, как солдат, который не убивает, когда на земле царит мир.
  – Знаете, а вы мне нравитесь, – сказала Кэтрин. – Вам следовало бы пересмотреть свой подход к работе в архиве. Тем более там теперь не хватает грамотного работника.
  Тень улыбки пробежала по лицу Пемброука. Марк вновь бросил взгляд на часы.
  – Извините, мне нужно бежать. Поговорим об этом в другой раз.
  Кэтрин встала, преградив ему путь.
  – Подождите. Что вы знаете о задании, которое выполняет сейчас Тони Абрамс? Где он?
  – Неподалеку.
  – В соседнем доме?
  Пемброук кивнул.
  – Что он там делает? С ним все в порядке?
  – Не уверен, – задумчиво произнес Марк. – Во всяком случае, для того чтобы выяснить это, мне нужно выйти из комнаты.
  Кэтрин продолжала загораживать ему дорогу.
  – Если с ним что-то случилось… вы сможете… чем-нибудь помочь ему?
  – Нет. Железный занавес начинается вон у того забора.
  – Но…
  – Пожалуйста, пропустите меня. У меня срочные дела, – произнес Пемброук, словно только сейчас вспомнил, что деньги ему платит ее фирма. – Мне не хотелось бы прибегать к силе.
  – Вы будете держать меня в курсе?
  – Разумеется.
  Она отступила к двери и распахнула ее. Марк направился было к выходу, но остановился.
  – Вы знаете, Кейт, я никогда не спрашивал об этом. Я имею в виду, о главной цели нашей работы. Но правда ли, что это может быть последним броском игральных костей?
  – Да, так думают многие, – осторожно сказала она.
  – Да, и О'Брайен так думал, – кивнул Пемброук.
  – Да, и О'Брайен… что значит «думал»?
  – О, у меня и в мыслях не было переводить его в прошедшее время. Насколько мне известно, с ним ничего не случилось.
  Они внимательно поглядели друг на друга. Судя по его взгляду, Марк впервые посмотрел на нее просто как на женщину. На ней были белые узкие брюки из хлопка и белая же шелковая блузка, три верхние пуговицы расстегнуты. Она выглядела одновременно и слишком серьезной, и очень сексуальной.
  – Послушайте, Кейт, – хрипловатым голосом проговорил Пемброук, – сейчас нам обоим не до этого, но, когда все кончится, почему бы нам не познакомиться поближе?
  Она поймала себя на том, что опустила глаза, чего обычно в таких ситуациях не делала.
  – Извините, Марк, но я не свободна.
  – Ах, это… Ну, ему-то жить осталось недолго.
  – Что? Кому? – Она вскинула взгляд на Пемброука.
  – Торпу.
  – О, Господи… – Она облегченно вздохнула. – Нет, я имела в виду… В общем, не его.
  Марк удивленно поднял брови, затем понимающе кивнул.
  – Да, конечно. А я сначала и не понял. Абрамс отличный парень. Осчастливьте его и посадите в архив.
  Он резко повернулся и вышел из кладовки. Кэтрин проводила его взглядом. Все-таки Марк Пемброук, как ни старался, врать не умел. Он что-то знал о Пате О'Брайене и, видимо, знал что-то плохое. Это ее не испугало и не удивило: она ждала плохих известий о Патрике и была готова к тому, что, если Пат О'Брайен заболеет или просто исчезнет, информация об этом будет скрываться как можно дольше. Точно так же сведения о гибели великого полководца держатся в секрете, чтобы предотвратить панику в войсках и не дать психологического превосходства противнику.
  Кэтрин почувствовала, что дрожит, и оперлась спиной о дверной косяк.
  Нет, – подумала она, – прошлое вернулось к ним не случайно. Не случайно и то, что в этом деле так много совпадений. Так было задумано Патриком О'Брайеном и его друзьями. Судя по всему, тот же Марк Пемброук еще в молодости понял, что ему с детства было предназначено сыграть в этом деле свою роль. Оказывается, вербовочная работа О'Брайена имела гораздо больший размах, чем Кэтрин могла себе представить. Щупальца его организации раскинулись так широко, что живут сами по себе и делают его детище бессмертным. И даже если Патрик О'Брайен уже мертв, в раненом организме его группы еще остается достаточно жизненных сил и напора, чтобы во всеоружии встретить последнюю битву с врагом.
  44
  Майк Тэннер завел «линкольн» на плохо освещенную парковку железнодорожной станции Глен-Коува. По дороге они обсуждали только юридические вопросы, поскольку Эванс предупредил их, что русские любят устанавливать «жучки» в машинах своих гостей.
  «Линкольн» остановился, и Абрамс открыл дверцу.
  – Спасибо, что подбросили. Увидимся завтра в офисе. – Он взял свой кейс и вылез из машины.
  Стайлер тоже вылез из «линкольна»:
  – Я вас провожу. – Он взял Абрамса под руку, и они медленно зашагали к платформе. – Рассказывайте, что там случилось.
  – Я видел привидение.
  – Вы сами похожи на привидение. Господи, вы до сих пор бледный. – Он добавил: – Кстати, вас прикрывают?
  Абрамс оглянулся на ходу и внимательно посмотрел на пожилого человека. Впервые Стайлер открыто признал то, что над Абрамсом нависла смертельная опасность.
  – Думаю, да, – ответил Тони.
  – Я надеюсь, что они заметили наш сигнал.
  – Если наблюдали, то заметили.
  Стайлер взглянул на часы:
  – У вас есть минут десять до поезда. – Он указал вперед, на бегущие вниз ступеньки. – Это переход на другую сторону.
  Абрамс посмотрел на противоположную платформу, где расположилось небольшое, в викторианском стиле, станционное здание. Свет в окнах не горел. На самой платформе, под фонарем, стояли четверо: молодая парочка и два подростка. Они ожидали поезд на Манхэттен. На платформе, которая нужна была Абрамсу, никого не было. Тони только сейчас понял, что перепутал платформы, и, осознав это, вовсе не обрадовался перспективе перехода на другую сторону по туннелю.
  – Мы подождем, пока вы не сядете в поезд, – сказал Стайлер.
  – Нет, уезжайте. Вам было приказано уехать сразу же.
  – Я знаю, что приказы нарушать нельзя, но мы можем отвезти вас обратно в Гарден-сити, а там вы спокойно сядете в поезд.
  – Нет, я должен сесть в поезд именно на этой станции. Если я начну умничать, то останусь без прикрытия, ведь оно осуществляется по отработанному плану.
  «И кроме того – подумал он про себя, – если Андров что-то затеял, будет интересно узнать, что именно?»
  Абрамс протянул руку, и Стайлер пожал ее.
  – Я надеюсь, что хоть чем-то вам помог, – сказал Тони.
  Стайлер улыбнулся:
  – Думаю, что из-за вас мы потеряли клиента, Абрамс. – Он опять сделал серьезный вид. – Желаю удачи. – И быстро пошел назад к машине.
  Спускаясь по лестнице, Абрамс услышал, как «линкольн» отъехал по гравиевой дорожке. Тони спустился в туннель. Воздух там был спертым. Тони огляделся. Туннель был длиной ярдов в пятьдесят, с шестью-семью плафонами на потолке. Горела только одна лампочка посередине, правда, освещая практически весь туннель. Абрамс подождал, пока его глаза привыкнут к слабому свету.
  Очевидно, здесь часто тусовались подростки. На бетонном полу валялись битые бутылки из-под вина и пива. Абрамс также заметил использованный презерватив, который в дни его юности называли «кони-айлендский сиг». Серые стены были размалеваны утонченными непристойностями, по сравнению с которыми меркли полуграмотные надписи в метро в его родном Бруклине. «Да, в пригородах школы лучше», – подумал Абрамс.
  Где-то поблизости затрещал сверчок.
  Абрамс прошел уже почти половину туннеля, когда услышал впереди себя чьи-то шаги. Из полумрака возник сначала один человек, потом другой. Оба в костюмах. Абрамс остановился. Позади него тоже раздались шаги: кто-то старался незаметно подкрасться к нему. Затем послышались шаги еще одного человека.
  Абрамс обернулся и увидел двух мужчин, идущих за ним. Они были в костюмах, которые даже издали казались нелепыми. В голове у Абрамса пронеслось: «Русские!»
  Тони шел не останавливаясь. Те, что двигались навстречу, оказались как раз под плафоном, в котором горела лампочка. Один из мужчин был высоким блондином. Сперва Абрамс обрадовался, подумав, что это Пемброук. Но это был Калин.
  – Ах, вот вы где, Абрамс! – крикнул Калин, остановившись.
  Его голос отдался эхом в сыром узком туннеле. Сверчок перестал трещать.
  – Я искал вас на другой стороне, – продолжил он, – Андров сказал, что вы можете поехать вместе с нами в Манхэттен.
  Абрамс ничего не ответил, но замедлил шаг.
  Калин продолжал:
  – Поторопитесь. Машина там. Пойдемте.
  Абрамс услышал, что типы сзади придвинулись к нему. Он медленно шел к Калину. Калин не унимался:
  – Пойдемте, Абрамс, пойдемте. Не ломайтесь. – Абрамс ускорил шаг. Калин сунул руки в карманы. – На машине будет быстрее.
  Абрамс ответил, на ходу доставая револьвер:
  – Я в этом не сомневаюсь.
  Калин удивленно приподнял брови, и лицо его расплылось в угрюмой улыбке. Он полез за своим пистолетом.
  Абрамс еще в машине осмотрел свой револьвер. Судя по всему, его не трогали, но Тони почему-то был уверен, что если он сейчас нажмет на курок, то оружие либо даст осечку, либо же порох, смешанный с нитроглицерином, разорвет револьвер у него в руке. С громким криком он бросился вперед. Калин поднял пистолет:
  – Стоять!
  Абрамс остановился прямо под плафоном.
  – Руки вверх! – последовала новая команда. Абрамс начал поднимать руки и вдруг резким движением разбил дулом револьвера толстое стекло плафона и лампочку. Он бросился к стене и прижался к ней.
  В наступившей темноте не раздавалось ни звука. Абрамс замер, стараясь не дышать. Он взял револьвер за дуло, чтобы использовать его в качестве дубинки, затем тихо опустил свой кейс на пол, достал перочинный ножик, обнажив двухдюймовое лезвие, и стал ждать.
  Тони понял, что фонариков у русских нет, иначе бы они ими воспользовались. Но у них наверняка есть дубинки и, возможно, ножи. У агентов КГБ они всегда с собой. Он осторожно снял ботинки и начал пробираться вдоль стены в прежнем направлении, повторяя про себя, что темнота дает ему большое преимущество.
  Русские не издавали ни звука. Тони не слышал даже их дыхания.
  Вдруг Абрамс ощутил, что наступил левой ногой на осколок стекла. Осколок впился ему в пятку. Тони резко выдохнул и остановился. Аккуратно приподняв ногу, он вытащил стекло, чувствуя пропитавшую носок теплую кровь. Он отбросил осколок в сторону и услышал, как тот звякнул, упав на бетонный пол. Это не вызвало никакой реакции со стороны русских. Тони подумал, что они хорошо подготовлены. А чего еще можно было ожидать?
  Естественно, Абрамс горел желанием поскорее выбраться из туннеля, но он понимал, что, если у русских нет фонариков, ему, возможно, удастся и просто отсидеться здесь. Время работало на него. Не могут же они навечно засесть в этом подземном переходе. Они же иностранцы. А он может – он американец.
  Калин, вероятно, пришел к такому же заключению. Он негромко окликнул своих людей, и Абрамс понял смысл его указаний. Двое, те, что были позади от Тони, Феликс и Василий, должны встать на колени, взяться за руки, а свободные руки упереть в стену, блокируя таким образом выход. Калин и Борис должны двигаться по туннелю, при этом подразумевалось, что они будут держать пиджак Бориса, низко волоча его по полу. Тактика рыбачьей сети. Неплохо.
  Тони был почти уверен, Калин не знает, что Абрамс понимает по-русски. В любом случае, он вынужден был отдавать своим людям приказания, предоставляя таким образом Абрамсу определенную фору.
  Стали слышны приближающиеся шаги Калина и Бориса. По прикидкам Тони, они находились всего в нескольких футах от него. Было слышно их дыхание и шуршание пиджака, который они волочили по бетонному полу. Абрамс ощутил запах пота и дешевого одеколона. Он начал отступать назад, к тому месту, где находились Феликс и Василий.
  Калин спросил:
  – Где вы? Скажите что-нибудь. – Заданный по-русски вопрос был обращен явно не к Тони. Кто-то ответил:
  – Между нами метров пять.
  – Значит, он где-то рядом, – сказал Калин. – Будьте осторожны. – Затем он перешел на английский: – Абрамс, послушайте, мы не собираемся причинять вам зла. Мы просто хотим поговорить с вами. Можно нам с вами поговорить?
  Абрамс усмехнулся. Странное место для разговора выбрал этот Калин. Вот что получается, когда в одном человеке соединяется принадлежность к КГБ и занятия юриспруденцией: перед вами возникает убийца, который хочет пообсуждать с вами все «за» и «против», перед тем как резануть вас в темноте по горлу. Тони понял, что настала пора действовать, пока молот не прихлопнул его на наковальне. Он бросил взгляд на еле различимые ступени обоих выходов из туннеля. На них падал отсвет фонарей на стоянке. Значит, даже если ему удастся прорваться сквозь заслон русских, на ступенях он станет для них прекрасной мишенью.
  Абрамс отступил еще немного. Таким образом, для маневра у него оставалось не более трех футов. Бежать некуда и спрятаться негде. Остается одно – драться. И драться именно здесь, на этом ограниченном пространстве, где они будут опасаться использовать пистолеты, ножи или дубинки. По крайней мере, у Абрамса перед ними есть одно преимущество: ему не надо беспокоиться, что в темноте могут пострадать его друзья. У русских такого преимущества не было.
  Неожиданно Тони пришел на память давнишний совет его матери – постараться получить работу в каком-нибудь офисе. И почему он ему не последовал? Кстати, интересно, что сказали бы его родители-коммунисты, если бы узнали, что их единоверцы пытаются убить их сына?
  Тони сделал шаг от стены. Он высоко поднял свой кейс и с размаху швырнул его назад. Затем прыгнул в сторону Калина и Бориса, резко опустившись на одно колено. В этот момент кейс тяжело грохнулся на бетонный пол. Борис выстрелил на звук, видимо, стараясь держать выше голов Феликса и Василия. Абрамс увидел оранжевый язычок вспышки и услышал приглушенный хлопок. На пистолете явно был глушитель. Пуля взвизгнула под потолком, ударилась о ступени и срикошетила. Во влажном воздухе резко запахло сгоревшим порохом.
  Тони направил свой ножик на три фута ниже того места, где засек вспышку, и сделал быстрый выпад вперед. Он почувствовал, как металл вошел во что-то мягкое, наверное, в живот Бориса. Еще до того как Абрамс услышал будто удивленный стон, он отпрыгнул назад и присел. Голос Бориса дрожал:
  – Боже, меня порезали… Кровь… Боже!
  – Заткнись, Борис, – рявкнул Калин, – и подбери пиджак.
  Абрамс понял, что в расставленной для него сети образовалась дырка. Он осторожно двинулся вперед. Но Калин, видно, ожидал этого. Он переместился в центр туннеля, раскинул руки, словно защитник в американском футболе, и энергично замахал ими. В одной руке у него была дубинка, в другой – пистолет. Неожиданно Тони почувствовал, что холодная сталь оружия коснулась его лба, и в ту же секунду Калин с силой опустил дубинку. Абрамс ощутил обжигающую боль в правом плече, невольно вскрикнул и выронил нож и тут же получил сильный удар ногой в бок. Тони упал навзничь, прошептав по-русски: «Нет, это же я».
  Калин на секунду растерялся, и этой секунды Абрамсу хватило для того, чтобы быстро подняться на ноги и нанести широкий боковой удар рукояткой револьвера на уровне плеча. Он почувствовал, что рукоятка задела живую плоть. Калин громко вскрикнул. Абрамс вновь прижался к стене. Боль в правом плече не утихала. Он понимал, что ему надо отобрать у кого-нибудь из них пистолет, но только он успел об этом подумать, как раздался приказ Калина:
  – Уберите пистолеты! Оставьте только ножи и дубинки.
  Абрамс ждал, что голос Калина выдаст боль, которую он ему причинил, но голос звучал абсолютно ровно. «Да, крепкий мужик».
  Тони услышал, как в нескольких футах от него на полу учащенно дышит Борис. Только его оружие осталось доступным. Абрамс опустился на четвереньки, касаясь пола лишь кончиками пальцев, чтобы не производить шума, двинулся к Борису, но ощутил на бетонном полу теплую жидкость. Кровь! И много.
  Наверное, он задел у русского подвздошную артерию. Абрамс подобрался к Борису, быстро обшарил его тело, скользя рукой по пропитанной кровью одежде, но пистолет найти не смог. Калин и остальные двое, видимо, уловили звуки, сопровождавшие эти отчаянные поиски, и начали приближаться к Тони.
  Он опустился на колено, обхватил Бориса за плечи и вместе с ним поднялся на ноги. Он толкнул тело в сторону Феликса и Василия. Раздался глухой стук, за которым последовали крики и удары дубинками.
  Абрамс бросился в свалку, методично опуская рукоятку револьвера на чьи-то головы. Он бил и бил до тех пор, пока крики не стихли. Тони отступил назад и прижался к стене. Он ощупал себя и обнаружил неглубокий порез на шее. Тело ныло от ударов дубинкой. У Абрамса закружилась голова, и он опустился на колени.
  Где-то недалеко раздался голос Калина:
  – Доложите обстановку!
  Несколько секунд никто не отвечал, затем откликнулся Василий, и в голосе его слышалась боль. Теперь тон у Калина не был уже столь уверенным:
  – Что с остальными? Где еврей?
  – Не знаю. Я ничего не вижу, – ответил Василий.
  Застонал и зарыдал Феликс:
  – Я умираю!
  – Калин, надо уходить! Помоги мне поднять их, – крикнул Василий.
  Голова у Абрамса кружилась все сильнее. Он отчаянно пытался удержаться на коленях, но все же упал набок и тут же понял, что выдал себя.
  – Василий, он там! – рявкнул Калин.
  Абрамс услышал, как к нему осторожно подбирается человек, затем различил голос Калина:
  – Он лежит у стены. Не стреляй, может срикошетить. – Калин перешел на английский: – Это твой последний шанс, Абрамс. Ты все равно поедешь с нами, живой или мертвый.
  Голова у Абрамса кружилась невыносимо, он уже был не в состоянии думать. На какую-то долу секунды он решил было, что ему лучше сдаться. Вряд ли они станут убивать его сейчас, а позже он найдет возможность сбежать. Но тут он вспомнил подвал, где собрались русские, ожидающие чего-то, и ему в голову пришла мысль, что это «позже» может и не наступить. Надо сматываться отсюда немедленно.
  Головокружение понемногу проходило, но подниматься было еще рано. Абрамс почувствовал, как его руку задела ткань чьих-то брюк, но русский этого, видимо, не заметил. Тони нащупал под рукой осколок стекла и зажал его в пальцах. Осколок был острый, и Абрамс наугад полоснул Василия по голени, чувствуя, что стекло разрезает мясо и достает кость. Василий заревел, запрыгав на одной ноге, но потерял равновесие и упал, все еще крича и ругаясь. Абрамс осторожно встал, и это его движение вряд ли кто мог услышать из-за рева Василия.
  – Что случилось? – крикнул Калин.
  – Меня порезали!
  Абрамс уже успел отойти к противоположной стене и быстро двигался к выходу.
  – Абрамс! Руки за голову, встать к стене! – проорал Калин.
  Абрамс догадался, что Калин смотрит в другую сторону.
  Теперь Калин кричал вслед Абрамсу:
  – Абрамс! Откликнись, или я стреляю!
  Но по голосу чувствовалось, что от его прежней уверенности не осталось и следа. Абрамс подумал, что не хотел бы оказаться на месте Калина при встрече с Андровым. Тони снял ремень и бросил его в сторону русских. Ремень упал на пол, и Василий испуганно вскрикнул.
  В эту самую секунду Абрамс добрался до лестницы и остановился, прижавшись к стене. На бетонные ступеньки падал голубоватый свет фонарей со стоянки. Тони громко выдохнул, готовясь броситься по лестнице вверх, ибо задерживаться здесь было опасно. В нижнюю ступеньку ударила пуля, срикошетив в стену прямо у него над головой. Затем выстрелили по лестнице противоположного выхода. Значит, они не знали, в какую сторону он пошел, но дали понять, что подниматься по лестнице достаточно рискованно. Действительно, обогнать пулю он не смог бы. Но ему обязательно надо добраться до своих и рассказать о сделанном открытии. И добраться надо как можно быстрее.
  Тут ему в голову пришла неприятная мысль: Калин вполне мог оставить своих людей в машинах на стоянках у обеих платформ.
  Да, до дома еще далековато, даже очень.
  Тони притаился.
  45
  Карл Рот крепко сжал запястья жены.
  – Убирайся отсюда! – сказал он, громко дыша. – Бери фургон и езжай домой! – Руки у него дрожали, а голос срывался.
  – Ни за что! – Она вырвалась и отпрянула назад.
  Рот сделал шаг вперед, но Мэгги обежала стол и укрылась за ним.
  – Ты идиот, ты… – Она запнулась, и по ее лицу потекли слезы.
  Несколько человек, работавших на кухне, повернулись к ним. Карл натянуто улыбнулся и, глядя на них, сказал:
  – Пожалуйста, начинайте подавать еду. Давайте, давайте! А это вас не касается.
  Девушки-официантки стали выносить подносы с кухни.
  Мэгги одновременно хотелось и раскрыть всем то, что задумал муж, и защитить его.
  Рот подождал, пока девушки вышли, и, обернувшись к жене, успокаивающе поднял руки.
  – Все, Мэгги, все. Успокойся. – Он было двинулся к ней, но она снова бросилась вокруг стола, подняла поднос с сырыми овощами и швырнула его в Карла. Тот отбил его поднятой рукой.
  Мэгги сказала:
  – Карл, помоги мне выбросить все это. Не позволяй им подавать.
  Он кивнул и сделал успокаивающий жест, приближаясь к жене.
  – Да, да, хорошо.
  Она посмотрела ему в глаза и схватила со стола нож.
  – Не смей подходить ко мне, Карл, не смей!
  Клаудия Лепеску зашла сзади и быстро, тренированным рубящим ударом по запястью выбила у Мэгги нож. Та пронзительно закричала, но Клаудия зажала ей нос и рот рукой, и Мэгги обмякла. Карл бросился к ним, и вместе с Клаудией они затолкали Мэгги в крохотную буфетную, расположенную рядом с кухней. Клаудия держала Мэгги, пока та не перестала сопротивляться. Затем опустила ее на пол.
  – Да, сильная старушка. – Клаудия подошла к небольшой раковине и смыла с рук хлороформ. – Я подозревала, что с ней возникнут проблемы.
  Рот посмотрел на жену. Глаза у нее были закрыты.
  – С ней все будет нормально?
  Клаудия полотенцем вытерла руки.
  – Она будет чувствовать себя намного лучше, чем гости ван Дорна.
  Рота сильно трясло, и он вынужден был опуститься на стул.
  – Почему сегодня? Ведь раньше говорили, что это произойдет на Рождество.
  – Рождество, Четвертое июля, Новый год – какая разница? А что касается причины, то, видимо, с мероприятием пришлось поторопиться. Похоже, американцы что-то пронюхали.
  Карл закрыл лицо руками. Его плечи вздрагивали. Сквозь всхлипы он повторял:
  – Это ужасно… Ужасно…
  Клаудия решительно подошла к нему и влепила затрещину.
  – Встать!
  Рот поднялся и молча уставился на Клаудию.
  – Подними ее!
  Карл нагнулся и подхватил жену под мышки, Клаудия взяла ее за ноги. Они вынесли ее через вторую дверь буфетной, открывавшуюся в служебный коридор. По узкой лестнице Мэгги подняли на третий этаж в помещение для прислуги. Рот и Клаудия нашли небольшую комнату для горничных и положили Мэгги на кровать.
  Рот прерывисто дышал:
  – Что нам теперь делать?
  – А ничего. Я пойду к гостям, а ты проследишь, чтобы вовремя подавали еду, – спокойно ответила Клаудия.
  Карл нервно огляделся по сторонам в маленькой комнате, как будто ожидая увидеть здесь кого-то, и, понизив голос, спросил:
  – Сколько у нас есть времени?
  Клаудия взглянула на часы:
  – Часа четыре. Действие вещества проявится только по истечении этого срока.
  Рот уставился на нее:
  – А что в бутылочке? Ведь вы же сказали, что там снотворное. Почему его действие скажется только через четыре часа?
  – Перестань. Ты же прекрасно понимаешь, что там был яд.
  Рот испуганно вскрикнул:
  – О чем вы говорите? Боже мой! А если они почувствуют привкус? Или унюхают что-нибудь?
  – Не трясись, – резко оборвала его Клаудия. – Это вещество называется рицин. Оно растительного происхождения и прекрасно растворяется в растительном масле. Оно не имеет ярко выраженного запаха или вкуса. И действует достаточно сильно. Вызывает разложение крови, в результате чего наступает удушье. Вне зависимости от того, что говорил тебе Андров, смерть от рицина мучительна. Я уверена, что не выживет никто.
  Рот опустился на край кровати, на которой по-прежнему без сознания лежала его жена.
  – Но… но… но что же будет со мной?
  Клаудия фыркнула:
  – Что? Дурак! Это конец всему. Разве ты не понимаешь? К тому моменту, когда начнет разлагаться кровь этих людей, прекратит существование и эта страна. Кому будет дело до тебя? Сможешь – забирай свою дуру-жену и уматывай, но сперва ты должен все здесь убрать. Я прослежу.
  Карл попытался подняться на ноги, но вновь тяжело рухнул на кровать.
  – А что, если… если сегодня ночью этого не случится?
  Клаудия рассмеялась:
  – Тогда нам всем придется нелегко. Представь себе: когда взойдет солнце, вокруг особняка будут валяться трупы. С кем полиция захочет поговорить в первую очередь? С тобой. Кстати, от рицина противоядия нет.
  Клаудия подошла к окну и посмотрела вниз, на сад и лужайку. Там под огромным полосатым тентом и вокруг него собралось более двухсот человек. Официанты разносили напитки и еду на маленьких подносах. Большие они оставляли на столах.
  Клаудия произнесла с ненавистью:
  – Пусть обжираются, свиньи. Все они гады! Они держат нас в таком напряжении! К полуночи все они сдохнут.
  Рот встал и тоже подошел к окну. Он, как и Клаудия, посмотрел вниз.
  – Но там же дети! – воскликнул он.
  – Этим детям повезло, герр Рот. Когда ты увидишь, что постигнет других детей в этой стране, то порадуешься за тех, кто сейчас внизу.
  – Но среди этих людей есть те, которых вы называли друзьями! Ван Дорны, Гренвилы, мисс Кимберли. Неужели вам их не жаль?
  – Нет, я фаталистка. Чему быть – того не миновать. Большинство этих людей – наши враги. Они все равно рано или поздно погибнут. Андров считает необходимым уничтожить их сейчас в превентивном порядке. Тогда они не помешают в решающий момент.
  – И все же, что будет с нами?
  Клаудия презрительно посмотрела на Рота:
  – Это все, что тебя беспокоит? А мне говорили, что ты был героем Сопротивления, бесстрашно охотился за нацистами в развалинах Берлина, под бомбежками.
  – Люди стареют.
  – В этом-то и парадокс, не правда ли? Молодые, у которых впереди еще целая жизнь, безрассудны. А старики трясутся из-за каждого лишнего месяца жизни. – Клаудия пошла к двери. – Ты спрашиваешь, что будет с нами? А кто может тебе ответить? Что произойдет в тот момент, когда погаснет солнце? Разумеется, никому из нас не улыбается оказаться в агонизирующей стране. Ведь ты помнишь, что это такое, Рот?
  Рот помнил. Голод, болезни, казни, смерть. И дни, и ночи превратились тогда в кошмар.
  – Но наш долг и наша судьба – увидеть и засвидетельствовать апокалипсис этой страны. Если нам это удастся и мы выживем, мы будем достойно вознаграждены.
  Рот кивнул. Да, то же самое ему говорили в Берлине в 1945 году. Правда, теперь не упоминались ни эксплуататоры трудового народа, ни враги революции. Карлу неожиданно пришла в голову мысль, что он давно уже перестал верить в эту революцию.
  Клаудия, казалось, поняла, о чем он думает:
  – Все равно уже поздно, Рот. Завтра утром солнце взойдет над другим миром. Наша борьба завершится победой, и ты сможешь отдохнуть. Задача состоит в том, чтобы выжить в течение ближайших двадцати четырех часов.
  Она вышла из комнаты.
  Рот посмотрел на неподвижно лежащую жену. Перед его взором предстало последнее послание от Генри Кимберли, которое он получил тогда в Берлине. И оно слово в слово совпадало с тем, что ему сейчас сказала Клаудия.
  * * *
  Джордж ван Дорн стоял у окна в своем кабинете на первом этаже и смотрел на лужайку.
  – Неплохая вечеринка. По-моему, все идет удачно.
  – Мне кажется, все идет отлично, Джордж, – откликнулся Том Гренвил. – Может, выйдем наружу?
  – Нет. Ненавижу эти вечеринки.
  Гренвил пожал плечами. Странный он человек, этот Джордж.
  – Приготовить тебе выпить?
  – Нет, сегодня мне нужна ясная голова, – ответил ван Дорн.
  Брови у Гренвила удивленно поползли вверх.
  – Кстати, и тебе тоже, – добавил ван Дорн.
  Том Гренвил посмотрел на стакан в своей руке и поставил его на небольшой столик. Ван Дорн отвернулся от окна и принялся вышагивать по кабинету. Руки он сцепил за спиной. Гренвил следил за ним. По мере движения ван Дорна в поле зрения Тома одна за другой попадали развешенные по стенам большие карты времен Второй мировой войны.
  – О чем ты задумался, Джордж? – спросил он у ван Дорна.
  Тот остановился.
  – О многом. – Он посмотрел на каминные часы. – Думаю, мне пора начинать атаку вражеских позиций.
  – Атаку? А, ты о фейерверке, – улыбнулся Гренвил.
  Ван Дорн кивнул.
  – Сядь, Том. Мне нужно поговорить с тобой.
  Гренвил присел на краешек кресла с высокой спинкой. Ван Дорн остался стоять. Несколько секунд он молчал, потом сказал:
  – Я очень уважал твоего отца, Том. Его гибель уже после войны в японском лагере для военнопленных сильно потрясла меня. Скажу честно, сильнее, чем если бы он погиб на поле боя.
  Гренвил осторожно кивнул.
  – Так вот, именно из уважения к твоему отцу я буду говорить с тобой откровенно, как с близким человеком. О твоей жене.
  Лицо Гренвила приняло почти разочарованное выражение, словно он ожидал, что ван Дорн готовится обсудить с ним важный деловой вопрос, и обманулся в своих ожиданиях.
  – Ах, это…
  – Мне хотелось бы соблюсти такт и в то же время назвать вещи своими именами. – Ван Дорн зажег сигару и выпустил струю дыма. – Она путается с каждым прохожим. Что ты собираешься предпринять в связи с этим?
  Гренвил пригладил волосы и опустил глаза. Так вот оно что! Его семейные проблемы начинают мешать работе. Это уже серьезно.
  – Я разведусь с ней.
  – При обычных обстоятельствах я бы согласился, но нынешняя ситуация подсказывает несколько другое решение. – Ван Дорн потер свой тяжелый подбородок. – Джоан в прекрасной физической форме. Знаешь, Том, во время войны УСС привлекало агентов и исполнителей всевозможных типов. Зачастую для единовременного использования по тому профилю, который этому человеку больше всего соответствовал.
  – Джордж, если ты полагаешь, что я в твердом уме позволю своей жене использовать ее физическую привлекательность для выполнения какого-то там задания…
  Ван Дорн остановил Гренвила коротким взмахом руки:
  – Ты не о том говоришь! Я могу найти для такого рода заданий хоть пятьдесят сногсшибательных красоток… Да, мне нужно тело Джоан, но в особом смысле, для выполнения очень сложного задания. Мне нужен человек выносливый и, главное, очень стройный, я сказал бы даже, мальчишески стройный. А ведь несмотря на всю привлекательность Джоан, фигура у нее, как у мальчика.
  «По-моему, даже у змеи грудь и задница больше», – добавил он про себя.
  Гренвил откашлялся:
  – Я не думаю, что Джоан пойдет на…
  – У меня на нее досье такой толщины, что, встав на него, можно легко сменить лампочку на потолке. Я ведь могу устроить так, что если она откажется играть в нашу игру, то может оказаться самой бедной разведенкой в Скаредсиле. – Ван Дорн вонзил взгляд в переносицу Гренвила. – Ты же знаешь, пытаться обмануть меня очень опасно…
  Неожиданно дверь в кабинет распахнулась. Ван Дорн быстро обернулся. На пороге стояла его жена, Китти, балансируя подносом в одной руке.
  – Ах, вот ты где!
  – Рад тебя видеть, – откликнулся ван Дорн.
  – Том, где же Джоан? – спросила Китти. – Что-то я ее давно не вижу.
  Гренвил слабо улыбнулся:
  – По-моему, она пошла в туалет.
  Китти притворно нахмурила брови:
  – И что вы делаете в этой душной, прокуренной комнате?
  – Разве не видишь? Занимаемся с Томом любовью, – в тон ей ответил ван Дорн.
  – Ах, Джордж, ты несносен. – Китти протянула поднос Тому Гренвилу. – Попробуй этот паштет. И сядь.
  Гренвил сделал то, что ему было сказано, и именно в том порядке.
  Китти повернулась к мужу и протянула ему поднос:
  – На этот раз Карл просто на высоте. Такое разнообразие и изысканность!
  Ван Дорн взял маленький бутерброд с лососиной. Кусочек рыбы был свернут наподобие бутона розы. Джордж пригляделся и увидел на рыбе какие-то капельки, похожие на капли масла или желе. Немного подумав, ван Дорн отправил бутерброд в рот.
  – Какая-то кошачья еда. В следующий раз зажарим на вертеле теленка или пару барашков.
  Китти поставила поднос на столик.
  – Джордж, все ждут фейерверка.
  – Ну так пусть заплатят команде, чтобы она быстрее начинала.
  На лицо Китти ван Дорн легла тень, как будто она вспомнила что-то неприятное.
  – Джордж, а что это за команда? Я раньше никогда этих людей не видела. Где ребята из фирмы Гренальди?
  – Взлетели на воздух.
  Китти повернулась к Тому Гренвилу:
  – Пиротехническая фирма Гренальди известна всей стране. Джордж обычно пользуется их услугами.
  – Да, я слышал о них… – начал было Том.
  Ван Дорн, перебив его, спросил жену:
  – Ты видела Пемброука?
  – Пемброука? – Та задумалась.
  – Да, этого длинного англичанина с холодной физиономией, – почти рявкнул ван Дорн.
  – Ах, да… Приятеля Тома и Джоан. По-моему, он себя неважно почувствовал и отправился в свою комнату.
  – Пошли за ним.
  – Дело в том, что он почувствовал…
  Джордж ван Дорн глубоко затянулся сигарным дымом. Явный признак того, что он сейчас взорвется.
  Китти быстро пошла к двери.
  – Да, дорогой. – Она исчезла в коридоре.
  Ван Дорн бросил взгляд на Гренвила, видимо, желая убедиться в том, что тот не пропустил урок правильного обращения с женой. Том выглядел удрученным. Он встал.
  – Думаю, мне лучше пойти.
  – А я так не думаю, – резко возразил ван Дорн.
  В эту секунду звякнул колокольчик. Джордж ван Дорн встал, пересек весь кабинет и исчез за зеленой японской ширмой. Через секунду он появился оттуда с телексной лентой в руке, прошел к висевшей на стене картине, откинул ее на петлях, открыл спрятанный за ней стенной сейф, достал оттуда небольшую шифровальную книгу и протянул ее и телекс Гренвилу.
  – Расшифруй это сообщение. А потом мы закончим разговор о твоей жене.
  Гренвил взял телекс и книгу и уселся за стол ван Дорна.
  Сам ван Дорн распахнул большие французские двери, которые вели в маленький садик. Он спустился по ступенькам и, устроившись в деревянном кресле, задумчиво начал пускать вверх колечки сигарного дыма, прислушиваясь к шуму вечеринки.
  Ван Дорн подумал о Патрике О'Брайене. Теперь таинственная мантия руководителя организации может лечь на его, ван Дорна, плечи. Хотя никто толком и не знал, как и кем этот вопрос решается.
  Он подумал о Стайлере, Тэннере и Абрамсе. Как-то обстоят у них дела? Мнение ван Дорна об Абрамсе в последнее время существенно изменилось в лучшую сторону. Да, О'Брайен умеет разбираться в людях.
  Ван Дорн посмотрел вверх, на ясное звездное небо. Странно, всегда считалось, что на небесах рай, и в то же время любое священное писание предрекает, что апокалипсис придет с небес. И он приближался.
  Это они уже знали. Хотя и не знали, когда и в какой форме он придет. Но одна только мысль о том, что такая угроза существует, была сама по себе очень значимой.
  * * *
  Марк Пемброук вернулся в свою комнату.
  – Видела свет фар?
  – Да. – Джоан Гренвил, не оборачиваясь, продолжала смотреть в окно. Она явно опасалась его гнева. – Минуты две назад.
  – Саму машину видела?
  – Да, она мелькнула, когда ехала по дорожке. Такая большая и немного угловатая. Думаю, «линкольн».
  Пемброук взял бинокль и навел его на русскую усадьбу.
  – А вспышки фар видела?
  – Ну…
  Он резко повернулся к ней.
  – Да, – торопливо сказала Джоан. – Две вспышки. Они ярко осветили вон те деревья.
  Пемброук бросил бинокль на кровать и быстро направился к двери.
  – Марк, – позвала его Джоан, – мне нужно тебе кое-что сказать.
  Он обернулся и нетерпеливо спросил:
  – Что?
  – Тони Абрамс… В пятницу вечером он был в моей комнате на Тридцать шестой улице.
  Пемброук взялся за дверную ручку.
  – Ну и что из этого?
  – Нет… Ты не понял. Мы этим не занимались. Но он сказал мне, что я должна сообщить…
  Марк убрал руку с дверной ручки и снова обернулся к Джоан:
  – Продолжай!
  – Тони сказал, что, если он погибнет или исчезнет, я должна кое-что передать Кэтрин Кимберли. – Джоан взглянула на Марка. – С Абрамсом что-нибудь случилось?
  – Думаю, считать его погибшим пока преждевременно. Но страховой полис на него я бы не выписал. Так что же ты должна передать Кэтрин?
  Джоан явно колебалась. Она не была уверена, что правильно делает, рассказывая ему о просьбе Абрамса. С другой стороны, она сомневалась, что на Кэтрин можно положиться: женщины не очень надежно умеют хранить секреты. А Марк вроде бы интересовался судьбой Тони Абрамса.
  Пемброук пересек комнату и остановился прямо перед Джоан. Он обнял ее за плечи и спросил:
  – Так что же это такое? Не бойся, Джоан, говори.
  Она посмотрела ему в глаза и поняла, что говорить ей теперь все равно придется.
  – Ты можешь, если хочешь, передать Кэтрин следующее. Тони Абрамс сказал, что на крыше он обнаружил, что Клаудия – сообщница «Талбота». – Джоан пожала плечами. – Ты понимаешь, о чем идет речь?
  – Почему он попросил именно тебя передать это Кэтрин?
  – Он сказал, что я меньше других интересуюсь интригами, если только они не связаны с сексом, – улыбнулась Джоан.
  Пемброук кивнул. Он постепенно приходил к такому же заключению. Этот Абрамс разбирается в людях. Марк отпустил Джоан.
  – Одевайся и иди вниз. Меня не будет примерно час. Передай Кэтрин то, что Абрамс сообщил тебе.
  – Ради Бога, что здесь происходит, Марк?
  – Решается один сложный юридический вопрос. – Он быстро прошел к двери и распахнул ее.
  На пороге с занесенной для стука рукой стояла Китти ван Дорн. Она улыбнулась.
  – О, Марк! Джордж просил меня пригласить вас в свой кабинет, если вы не…
  Тут Китти увидела посреди комнаты обнаженную Джоан и издала возглас, полный отчаяния и расстройства, означавший, видимо, что вся эта вечеринка испорчена из-за эгоистичного и порочного поведения одной из приглашенных.
  – О Боже…
  Пемброук коротко извинился и протиснулся мимо миссис ван Дорн в коридор.
  Джоан Гренвил нервно улыбнулась:
  – Китти…
  Китти ван Дорн трагическим жестом прикрыла ладонью глаза, повернулась и пошла по коридору прочь от комнаты.
  * * *
  Стэнли Кучик сидел, скрестив ноги, в одном из углов на дне пустого плавательного бассейна. На коленях у него стоял поднос с пиццей, а вдоль стенки бассейна выстроились три пустые пивные бутылки. Стэнли вытер рот рукавом форменной куртки и рыгнул.
  – Эй, – позвал его мужчина, стоявший возле противоположной стены. – Эй, ты почему не работаешь?
  Стэнли глянул в его сторону. Фигуру мужчины неясно освещали вделанные в стенки бассейна и горевшие в полнакала лампы.
  – У меня перерыв.
  – Врешь.
  – Правда перерыв.
  – Ну конечно! Давай иди сюда и помоги нам, а то я тебя заложу.
  – Черт! – выругался Стэнли. Он отставил в сторону поднос, взял бутылку с пивом и лениво направился к противоположной стене бассейна. Там он увидел большое количество коробок, проводов и несколько десятков миниатюрных устройств для запуска ракет.
  Мужчина, обратившийся первым к Стэнли, уже более мягко сказал:
  – Я Дон. А это Вэлли и Лу. Тебя как зовут?
  – Кучик. Стэнли.
  – Поляк?
  – Нет, словак.
  – А-а, одно и то же.
  Стэнли оглядел их. Всем им было под сорок. На всех темные джинсы и футболки цвета хаки. Ребята сильно вспотели.
  Дон сказал:
  – Мы пиротехники. Знаешь, что это такое?
  Стэнли огляделся и заметил на коробках китайские иероглифы.
  – Полагаю, готовите фейерверк.
  – Правильно, молодец. Видишь те пластиковые бочки? Когда мы начнем стрелять, ты соберешь весь мусор, все эти коробки и бумагу и отнесешь туда. Если справишься, дадим тебе пальнуть.
  Внутри Стэнли боролись два чувства – природное любопытство и природная лень. Наконец он сказал:
  – Хорошо. Но скоро мне нужно возвращаться на кухню.
  – Ну и что? Начинай уборку сейчас. Бери вон те пустые коробки и складывай их. Но больше ничего не трогай. Особенно кнопки. И не кури.
  – Ладно. – Стэнли начал складывать коробки, постепенно сдвигаясь к центру бассейна. Там его взгляд привлекла какая-то бесформенная груда. Присмотревшись внимательнее, Стэнли пришел к выводу, что это какие-то ящики, покрытые старым брезентом. Немного приподняв брезент, он увидел выведенную на одном из ящиков карандашную надпись: «81 мм». Оглянувшись, Стэнли отогнул брезент еще дальше. Он обнаружил, что ящики образуют как бы небольшой колодец, стенки которого доставали Стэнли чуть ли не до шеи. Мальчик заглянул внутрь «колодца». На бетонном дне бассейна покоилась длинная металлическая труба, направленная в небо под углом в 45®. Труба опиралась на круглую металлическую платформу, а поддерживалась двумя сошками. Стэнли понял, что это такое. Это был 81-миллиметровый армейский миномет. И направлен он был на русскую усадьбу. Боже милостивый!
  46
  Абрамс сел на корточки, опершись спиной о стену. Ситуация оставалась по-прежнему сложной. Правда, Тони не слышал, чтобы поезд проходил там, наверху, над его головой. Какой-то шанс у него оставался. И все равно ему казалось, что время и пространство застыли в этом черном туннеле и единственными признаками жизни здесь были биение его сердца и его дыхание.
  Тони очень нужна была помощь, а раз ждать ее неоткуда, придется создать видимость ее наличия. Сидя на корточках, Абрамс сжался в тугой комок и выкрикнул:
  – Пемброук! Это вы?
  Голос его гулко прозвучал в туннеле. Абрамс ожидал выстрелов, но их не последовало. Он громко крикнул еще раз:
  – Да, они здесь, в туннеле. Вы сможете перекрыть другой выход?
  После небольшой паузы Тони сказал:
  – Хорошо. Я сижу здесь.
  Он прислушался. Да, несомненно, это шаги Калина и Василия, которые уносят с поля боя пострадавших.
  Абрамс выждал еще немного. Его подмывало совершить почти что детскую шалость, он сопротивлялся этому желанию, но не смог с собой справиться. Повернувшись в ту сторону, куда предположительно уходили русские, он крикнул по-русски:
  – Кстати, передавай привет Андрову от еврея.
  Тони подождал еще несколько секунд и, превозмогая боль и легкое головокружение, бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Он замедлил бег только тогда, когда почувствовал, что из туннеля его уже не достанут. Остановившись на одной из последних ступенек, он всмотрелся в открывшуюся перед ним стоянку.
  Там он увидел черный «форд» с дипломатическими номерами. Скорее всего, машина принадлежала русской миссии. Абрамс различил силуэт водителя за рулем. Рядом с ним сидел еще один человек. Судя по всему, именно на этом автомобиле его должны были увезти, если бы он согласился пойти с группой Калина.
  Тони поднялся еще на ступеньку и осмотрел кусты рядом с платформой и путями. Вроде никого. Неожиданно с восточной стороны послышался неясный шум. Абрамс прислушался. Сомнений быть не могло: это подходил его поезд на Манхэттен.
  Тони прошел последние ступени лестницы и очутился на платформе. Осторожно оглянулся на машину. Пассажир не отрывал от Абрамса напряженного взгляда, а водитель держал что-то у лица – видимо, переговорное устройство. Тони зашагал по направлению к станционному строению, расположенному в пятидесяти ярдах от него. Сейчас там собралось уже человек десять. Раздался свисток приближающегося поезда.
  Вдали виднелся еще один «форд», который двигался вдоль противоположной платформы. Абрамсу показалось, что в машине сидел Калин.
  Абрамс остановился. Ожидавшие поезда люди поначалу не обратили на него внимания, но через пару секунд некоторые стали украдкой бросать взгляды на Тони. Он вспомнил, что выглядит ужасно: лицо и руки в крови, босой. Порядочные граждане должны были бы вызвать полицию.
  Итак, что же мы имеем? Потерян кейс, но в нем ничего ценного не было, только официальные материалы иска русской миссии к ван Дорну. Потерян зарегистрированный револьвер, из-за этого могут быть всякие неприятности. Разумеется, если кому-то будет дело до его револьвера после предстоящего апокалипсиса.
  Осталась жизнь. А это неплохо.
  Черт побери, а где же прикрытие? Они что, оставили его одного специально? Вряд ли, он же нужен им живой, им надо получить от него информацию. Если бы они знали, что он видел Генри Кимберли, они прислали бы за ним лимузин.
  Совсем близко еще раз прозвучал свисток поезда, и на рельсах отразился свет его прожекторов. Поезд заскрипел тормозами и остановился. Абрамс вошел в последний вагон и прошел в тамбур, соединявший его с предыдущим вагоном. Раздалось два коротких свистка, и поезд тронулся. Тони подождал, пока последний вагон не поравнялся со зданием станции, которое заслоняло русским обзор со стороны стоянки, и быстро спрыгнул обратно на платформу, сразу присев на корточки. Так же на корточках он осторожно пробрался мимо здания станции к стоянке такси и увидел там одинокую машину. Водитель, молодой негр, спал за рулем. Абрамс открыл заднюю дверцу и проскользнул в салон. Он скорчился на полу, затем поднял руку и потряс водителя за плечо:
  – Поехали!
  Шофер удивленно открыл глаза:
  – Что? Куда?
  Но рука его автоматически потянулась к замку зажигания. Заурчал мотор.
  – Так что? Вам куда? – Водитель посмотрел в зеркало заднего вида. – Вы где там, вообще-то?
  – Под тобой. Поехали.
  – Поехали куда?
  – В дом ван Дорна. Большой такой, на Дозорис-лейн.
  Таксист включил передачу, и они медленно двинулись.
  – Мужик, с тобой все в порядке?
  – Я уронил свою зубную щетку. Поезжай быстрее.
  Машина направилась к выезду со стоянки.
  – Может, свет включить?
  – Нет, ты езжай.
  – Слушай, а от кого ты бежишь-то, друг?
  – От тайной полиции русских.
  Таксист присвистнул:
  – Ха, что же эти дураки на тебя наезжают?
  – А они все время под меня подкапываются. – Абрамс устроился поудобнее на полу.
  Водитель свернул на Сэйнт Эндрю-лейн.
  – К ван Дорну, говоришь? Ну, этого придурка несложно найти. Надо ехать к фейерверкам.
  Абрамс посмотрел в окно и увидел в небе мириады разноцветных звезд.
  – За нами нет хвоста? – спросил он водителя.
  Тот посмотрел в зеркало заднего вида:
  – Так, фары… Не знаю, за нами это или нет.
  – Ну тогда предположим, что за нами, так что давай-ка побыстрее.
  Таксист поднажал, и они свернули на Дозорис-лейн.
  – Тебя как зовут?
  – Уилфред.
  Абрамс поднял над сиденьем бумажник с удостоверением:
  – Полицейское управление Нью-Йорка, Уилфред. Езжай дальше и не обращай внимания на светофоры.
  Водитель взглянул на значок и удостоверение:
  – Ладно, мужик. Но это графство Нассау.
  – Не надо геополитики. Мы все – американцы.
  Уилфред прибавил скорость, притормозил было у светофора на красный свет, но проехал.
  – Они у нас на хвосте.
  – На чем они едут?
  Уилфред опять посмотрел в зеркало заднего вида.
  – Похоже на черный «форд». Их четверо.
  Внезапно они затормозили.
  – Что происходит, Уилфред? – спросил Абрамс.
  – Затор. Здесь так все время, когда пускают фейерверки.
  – Они все еще сзади?
  – Сейчас поцелуют нас в бампер.
  – Впереди есть полицейские?
  – Да, дальше по дороге.
  Абрамс приподнялся и посмотрел назад. Черная машина, как и сказал Уилфред, почти что упиралась им в бампер. Он разглядел силуэты четверых мужчин. Обернувшись, он посмотрел вперед. В ста ярдах от них стояли полицейские машины.
  Абрамс сунул таксисту двадцать долларов.
  – Спасибо, Уилфред. Ты не похож на русского. Зря я в тебе сомневался.
  Уилфред кивнул:
  – Теперь вы их арестуете?
  – Нет, не сразу. – Абрамс открыл дверцу и вышел на тротуар. Он пошел вдоль обочины, где выстроились в цепочку машины. Водители удивленно смотрели на него. Он услышал, как хлопнула дверца, а затем кто-то быстро зашагал по гравию. Сзади подошел мужчина и сказал:
  – Ага, так вот вы где!
  Абрамс ответил на ходу:
  – Если вы из кавалерии, то уже опоздали.
  Пемброук пошел рядом с ним.
  – Извини, старик, ты уехал от Ивана чуть раньше, чем мы ожидали. А по дороге к станции были ужасные пробки. Праздничный вечер. Хотя я понимаю, что извинения тут не помогут.
  Абрамс ничего не ответил. Тогда Пемброук продолжил:
  – Я посадил одного парня на поезд за несколько станций до Гарден-Сити, чтобы он за тобой наблюдал.
  – Очень разумный шаг. Сигареткой не угостишь?
  Пемброук дал Тони закурить.
  – Вид у тебя неважнецкий. Они хотели взять тебя в подземном переходе, да? Я знал, что они не станут возиться с тобой у себя в доме, а поедут за тобой и попытаются достать в самом Манхэттене.
  – Значит, у них были другие планы.
  Пемброук сказал:
  – Я понимаю твое состояние и искренне прошу прощения. – Он опустил взгляд. – Ты что, собираешься зайти туда без ботинок?
  – А разве я могу пойти к ван Дорну в грязных носках?
  Пемброук улыбнулся:
  – Я проведу тебя через черный ход.
  – Звучит заманчиво.
  Они прошли еще немного, затем Пемброук спросил:
  – Почему ты решил сюда вернуться?
  – Потому что я решил не ехать на поезде.
  – Ты же вообще не собирался ехать на поезде, ведь так? Ты обнаружил у русских что-то чрезвычайно важное. Поэтому вы и сигналили дальним светом. Ты думал, что мы подхватим тебя у станции и отвезем к ван Дорну. Точно?
  – Вполне возможно.
  Пемброук снова кивнул.
  – Это в общем-то не мое дело, но я устрою тебе аудиенцию у ван Дорна.
  – В данный момент это все, что мне нужно.
  – Я очень извиняюсь за накладку. Надеюсь, ты не подумал, что я тебя подставил?
  Абрамс щелчком отбросил окурок.
  – Не скрою, в туннеле эта мысль меня посещала.
  – Я на твоей стороне, Абрамс. Честно говоря, ты оказал мне огромную услугу, оставшись в живых. Иначе моей карьере пришел бы конец.
  – Моей тоже.
  – Хочешь работать со мной?
  – А что ты производишь?
  – Трупы. Я думал, ты знаешь. Платят прилично.
  – Нет, спасибо.
  – У тебя бы дело пошло. Говоришь по-русски. Работал в полиции. Моя контора официально зарегистрирована в Нью-Йорке. «Бритиш текнолоджис». Престижный офис в Рокфеллеровском центре. Секретарша…
  – Подставка для винтовок… Я подумаю.
  – Хорошо.
  Показались ворота русской усадьбы. Демонстрантов возле них не было, поэтому полицейские машины стояли припаркованными в ряд на боковых дорожках.
  – Полицейские наверняка обратят внимание на твой внешний вид, – сказал Пемброук.
  Абрамс снял пиджак, забросил его в кусты и закатал рукава рубашки. Потом стянул окровавленные носки, попросил у Пемброука носовой платок и вытер им лицо и руки.
  – Ну что, разве теперь я не похож на подвыпившего провинциала?
  – Как сказать… Разве что в темноте. Впрочем, пойдем.
  Они прошествовали мимо полицейских машин, ощущая на себе пристальные, оценивающие взгляды. Через несколько минут они выбрались на подъездную дорожку, ведущую к дому ван Дорна. Пемброук заметил:
  – Вечеринку сегодня он закатывает отменную.
  – А Клаудия там?
  Пемброук достал сигарету и с легкой усмешкой сказал:
  – Да. Но и Катрин тоже. Так что будь осторожен, старик. Надеюсь, после всего, что ты пережил, тебе не улыбается получить нож под ребра от разъяренной фурии. – Марк рассмеялся.
  Абрамс остановился и стал выковыривать камешек, который впился ему в рану на пятке.
  – Торп там?
  – Нет.
  Тони пошел дальше.
  – А где же он?
  – Честное слово, понятия не имею. – Пемброук отшвырнул сигарету. – Знаешь, Абрамс, я думаю, мы совершили ошибку, не прикончив его.
  – Мы что же, с тобой заодно?
  – Ну, я имел в виду…
  – Послушай, Пемброук, я никогда еще никого не убивал холодно и расчетливо. Но Торпа убил бы. А вот ты, для которого убийство обычное дело, не уничтожил того человека, который больше всего этого заслуживает.
  Пемброук ответил после длинной паузы:
  – Да, может, ты и прав. Иногда профессионалы бывают слишком расчетливыми и не могут подчиниться инстинкту.
  Абрамс смахнул капли пота со лба. Вечер был длинным, к тому же Тони устал после всех этих происшествий: этакой гремучей смеси из секса, драк и весьма острых переживаний. Абрамс зевнул.
  – Джоан рассказала мне о Клаудии, – как бы между прочим заметил Марк. – Жаль, что я поздновато об этом узнал.
  – Ну и что ты собираешься с ней делать? Или уже сделал?
  – Успокойся, она жива. Решать ее судьбу – не мое дело. Да и не твое.
  – Я никогда и не думал, что это мое дело.
  – Удивительно, что О'Брайен и организация связались с ней. Лично я не знаю ни одного случая, когда бы удалось использовать перебежчика с Востока. Не исключено, что она с самого начала была двойным агентом.
  – Во всяком случае, с пятницы; когда она заманила меня на крышу, она явно работала на них.
  Пемброук кивнул как бы своим мыслям:
  – Надо еще разобраться, кто заманил тебя на крышу. В этой истории не хватает некоторых важных деталей. Я даже думаю, не сыграли ли здесь свою роль Джоан или Кэтрин?
  – Нет, это была Клаудия.
  – Ну ладно, все это весьма запутанно. Вот почему я не лезу в эти игры, Абрамс. Работа киллера гораздо проще. Вот мой отец любил интриги, а я нахожу все эти хитрости слишком утомительными.
  – Твой отец служил в разведке?
  – Да, и недавно вышел в отставку.
  Они продолжали идти по дорожке. Неожиданно Абрамс спросил:
  – А Джеймс Аллертон тоже приехал сегодня к ван Дорнам?
  – Нет, он вернулся в Вашингтон. Почему ты спрашиваешь?
  – Этот уик-энд он проводит с президентом?
  Марк пожевал губами.
  – Не уверен. Судя по газетам, президент на уик-энд отправился в Кэмп-Дэвид. Зачем тебе знать, поехал ли с ним Аллертон?
  – Дело в том, что может возникнуть необходимость выйти на президента. Если Аллертон у него, то ван Дорн может быстро с ним связаться.
  – Случилось что-то экстраординарное?
  – Думаю, да. Но ведь тебя такие вещи не интересуют.
  Наконец они оказались у ворот виллы ван Дорнов. Охранник, сидящий в припаркованной здесь машине, узнал Пемброука и приветливо махнул ему рукой. Абрамс последовал за Марком по идущей на подъем дорожке. За поворотом показался ярко освещенный дом. Откуда-то из глубины сада взлетел очередной сноп ракет, которые разорвались и расцвели в безоблачном небе красными, белыми и голубыми цветами.
  – Ван Дорну можно доверять? – спросил Абрамс.
  – Бог мой, надеюсь, да, – ответил Пемброук. – Ну, вот он и устроил это свое шоу.
  – А почему бы мне не пойти в ФБР?
  – Да ради бога. Или в ЦРУ. Оба учреждения рядом. Если решишь, куда идти, я тебя подброшу. – Пемброук засмеялся.
  Абрамс взглянул на него и все понял.
  – Ладно, давай поговорим с ван Дорном.
  47
  Виктор Андров стоял лицом к окну, наблюдая за домом Джорджа ван Дорна. Огненные шары время от времени появлялись над деревьями и разрывались в освещенном луной небе. Андров представил себе, что это миниатюрные варианты взрыва, который вскоре осветит большую часть Северной Америки на несколько коротких, но судьбоносных секунд, и сказал:
  – По крайней мере, он не врубил музыку. Ну, ничего. После сегодняшней ночи он навсегда перестанет нас тревожить.
  Отвернувшись от окна, он оказался лицом к лицу с Алексеем Калиным, настороженно следившим за шефом в слабом свете большой мансарды.
  – Ну что ж, дружок, где же ты ошибся? В туннеле с тобой были три опытных человека, у тебя в распоряжении были две машины, по два человека в каждой. Итого получается восемь. Вашей задачей было доставить сюда всего одного еврея. Я ничего не перепутал?
  Калин напряженно кивнул:
  – Все верно.
  – Так что задача была не такой уж и сложной. А, Алексей?
  – Да, вы правы.
  – Но вместо еврея ты привез мне покойника, а бедная жена этого парня ждет тебя внизу, чтобы услышать, что произошло с ее мужем. Ты представил мне несчастного Феликса, которого, насколько я понял, избили и порезали ножами собственные товарищи… А в придачу – Василия, который тронулся умом от страха. И посмотри на себя. Ты отвратительно выглядишь.
  Калин, не моргая, смотрел на Андрова.
  – Ты сможешь объяснить мне, как еврею удалось этого добиться?
  – Не могу.
  – Неужели? – спросил Андров, и голос его был полон сарказма. – Значит, никакого логического объяснения этому позорному провалу нет? Тогда хоть скажи, что еврею помогло Божественное провидение. Наверное, его прикрывал Моисей. Я скорее бы поверил в это, чем в то, что один жид переиграл четверых сотрудников КГБ. Алексей, ничего, если я сообщу в Москву, что Бог действительно существует и работает он на евреев?
  Лицо у Калина оставалось абсолютно бесстрастным, как и полагалось при подобных разносах. Калин знал, что в любом случае в Москве его и Андрова в конце концов оправдают, а вот Феликсу и Василию легко не отделаться. Калин потом, конечно, будет целиком во власти Андрова, пока не рассчитается за должок. Так работает система.
  В это время Андров закончил свою гневную речь и добавил:
  – Я весьма сожалею, что свидетелем этого позора был наш высокий гость.
  Генри Кимберли сидел на пластмассовом вращающемся стуле, положив ногу на ногу и сцепив пальцы. На нем были слаксы, синий блейзер и мокасины.
  – Пожалуйста, не переоценивайте меня. Я всего лишь рядовой член партии, – сказал он по-русски.
  – Вы не правы, – запротестовал Андров. – Совсем скоро вы будете самым известным человеком в Америке. Может, даже в мире. Ведь вы станете новым американским президентом.
  Генри Кимберли ничего не ответил на это. Андров опять обернулся к Калину:
  – Ладно, Алексей, присаживайся. К нам сейчас присоединится еще один неудачник, твой друг Торп. – Он посмотрел на Кимберли. – Хотите увидеть возлюбленного своей дочери?
  Кимберли, казалось, был удивлен вопросом.
  – Не особенно, – ответил он.
  Андров плюхнулся на другой крутящийся стул.
  – Если вы хотите, Генри, мы могли бы привезти ее сюда сегодня вечером.
  Генри Кимберли неподвижно сидел на своем стуле. Последний раз он видел Кэтрин, когда ей было два года. Он вдруг вспомнил фотографию с надписью, которую послал ей прямо перед своей «смертью», а также то, что кто-то, вроде бы Торп, сказал Калину, что эта фотография висит на стене у нее в кабинете. Он вспомнил свою вторую дочь, Энн. Вспомнил их письма друг другу. Ему пришлось оставить все свои вещи в Бромптон-Холле, когда он уезжал в Берлин. Ему пришлось покинуть и Элинор. Их прощание было страстным. Тогда он сказал ей:
  – Увидимся недели через две. К тому времени война уже закончится, и мы откроем заветную бутылку «Моэт» тридцать седьмого года.
  Он привел в порядок свои бумаги, но так, как это делают люди, отправляющиеся на рискованное задание. Он не хотел, чтобы хоть кто-нибудь мог заподозрить, будто он знает, что не вернется. С легкой улыбкой Кимберли вспомнил, что перед отъездом одолжил у ван Дорна сто долларов, и теперь, вместе с процентами, это составляло четыре тысячи… Андров откашлялся и сказал:
  – Решение относительно вашей дочери зависит только от вас лично, Генри. Но вам следует знать, что к данному моменту все в соседнем доме уже отравлены Карлом Ротом.
  Казалось, что Кимберли это совершенно не взволновало.
  Тогда Андров продолжил:
  – Мы выбрали для этого очень редкий яд, противоядие от которого неизвестно на Западе. Но наше оперативно-техническое управление такое противоядие разработало. Если мы доставим вашу дочь сюда в течение четырех часов, ее можно будет спасти. – Он взглянул на Генри Кимберли. – Посоветуйте мне, как поступить в данной ситуации?
  – А как считает ее жених? – поинтересовался Кимберли.
  – Ах, молодые люди так переменчивы! – усмехнулся Андров. – Он ее больше не любит, но готов показать ей, как волны будущего способны разрушить ее песочные замки. Я думаю, он хочет оставить ее при себе в качестве служанки. Очень своенравный молодой человек.
  – Если вы можете спасти ее без ущерба для всей операции или, – Кимберли кивнул на Калина, – для других сотрудников, тогда действуйте. Но у меня нет желания видеть ее. Если доставите Кэтрин сюда, держите ее от меня подальше.
  – Да, встреча с ней может сильно вас расстроить, а вас ждут важные дела, – сказал Андров.
  – Пожалуйста, не надо играть на моих чувствах.
  – Прошу прощения. – Андров некоторое время внимательно рассматривал Кимберли. После целого месяца, проведенного под одной крышей, бок о бок, Андров так и не смог понять этого человека – его желаний, потребностей, страхов и устремлений. И в то же время Кимберли во многом походил на других западных перебежчиков, которых Андров встречал в Москве: чужие люди в чужой стране, увязшие в своем прошлом. Кимберли отвернулся от Андрова и обратился к Алексею Калину:
  – Насколько хорошо вы знаете Питера Торпа?
  – Я занимаюсь его делом.
  – Он вам нравится? У него действительно ужасный характер, как утверждает Виктор?
  Калин ответил уклончиво:
  – Видите ли, он немного странный… Но может быть очень обходительным с дамами.
  – Это у него наследственное, я имею в виду его настоящего отца, – сказал Кимберли, – а вот его приемный отец, Джеймс Аллертон, к числу дамских угодников не относится. – Он улыбнулся. – Одним словом, мог бы этот человек стать моим помощником?
  Калин перевел взгляд на Андрова, и тот ответил:
  – Этого человека, в принципе, следовало бы ликвидировать. Но решать его судьбу вам. Давайте вызовем его. И еще нескольких людей, которых вы мельком видели. – Андров нажал кнопку переговорного устройства. – Пошлите их наверх. – Затем широким жестом Андров обвел рукой обширную мансарду, вдоль стен которой располагались различные электронные приборы с мигающими экранами и лампочками. – Мистер Кимберли, – сказал он, – мне неизвестно точное время «Удара», но думаю, что это случится еще до восхода солнца. Видите те два зеленых огонька? Они означают, что в настоящее время мы находимся в высшей степени мобилизационной готовности. То есть «Удар» будет вот-вот нанесен. Когда начнется часовой отсчет, станет мигать третья лампочка. Когда она перестанет мигать и будет гореть постоянно, знайте: до «Удара» остались считанные минуты.
  48
  Тяжелая металлическая дверь открылась, и в мансарду зашел очень высокий человек в военной форме. За ним следовал еще один русский, с гладко зачесанными назад волосами, в коричневом костюме. Последним вошел Питер Торп. Русские расступились, пропуская его вперед.
  Андров встал и торжественно объявил:
  – Майор Генри Кимберли, разрешите представить вам майора Питера Торпа.
  Кимберли поднялся и пожал Торпу руку:
  – Здравствуйте.
  Питер с трудом скрывал удивление. Ведь он полагал, что это человек вот уже сорок лет мертв. Однако ему удалось справиться со своими чувствами. Торп взглянул прямо в голубые глаза Кимберли:
  – Очень приятно познакомиться.
  Андров бесцеремонно произнес:
  – Это может быть последнее приятное событие в твоей жизни, Торп. – На лице у Питера отразились одновременно злоба и страх, но он промолчал.
  Андров обратился к Кимберли:
  – Генри, вы, видимо, помните этих двух людей. Вот этот – полковник Михаил Карпенко из 8-го управления КГБ, которое, как вы знаете, занимается вопросами обеспечения шифрованной связи. Помещение, в котором мы сейчас находимся, это царство Михаила.
  Карпенко, высокий мужчина с лысым черепом, слегка склонил голову в знак приветствия.
  – Второй – это Валентин Метков, – продолжил Андров. – Он из системы ПГУ, которое неофициально называют «управление мокрых дел».
  Андров жестом пригласил Карпенко, Меткова и Торпа садиться. От его внимания не ускользнуло то, что Карпенко и Метков бросили взгляды на зеленые огоньки, горевшие на дисплее в дальней части комнаты.
  – Да, время неумолимо приближается, – сказал он.
  Торп заметил, что Алексей Калин, который никак не среагировал на появление Питера, выглядел угрюмым и расстроенным. Он был каким-то помятым, а на щеке у него красовался синяк. Если бы это было в Лэнгли, Торп заключил бы, что Калин попал в переделку при исполнении служебных обязанностей. Здесь же это могло означать, что Калина просто избил его начальник. Питер уже привык к тому, что нравы у русских достаточно крутые. От этих мыслей непривычный комок страха подкатил к горлу.
  Андров откинулся на спинку своего кресла. Он нахмурился:
  – Итак, Питер, ты пришел сюда, несмотря на то, что тебе было строго-настрого приказано никогда в наших официальных зданиях не появляться. В обычных условиях это можно было бы расценить, как серьезнейшее нарушение правил безопасности. Но, поскольку выяснилось, что «Удар» будет нанесен сегодня ночью, я могу рассмотреть вопрос о снисхождении по отношению к тебе. В том случае, конечно, если ты логично объяснишь причины своего поступка.
  Торп покраснел. Во всех предыдущих тайных контактах с русскими именно он всегда занимал наступательную позицию. Его единственная встреча с Андровым два года назад закончилась тем, что Торп прочитал этому русскому нотацию относительно необходимости соблюдения его связными правил личной гигиены. Но теперь ситуация изменилась. Сегодня была последняя ночь, когда Торп был нужен русским и, соответственно, мог выпросить себе право на будущее.
  Андров с издевкой продолжил:
  – Для человека, который так любит повыступать, ты сегодня что-то очень тихий.
  Торп осознавал, что должен держать себя в руках. В то же время, ему нельзя пресмыкаться перед ними. С хорошо взвешенной долей недовольства он произнес:
  – Я хотел бы узнать, почему вы не проинформировали меня об изменении времени операции? Я также хотел бы узнать, какие вы приняли меры по обеспечению моей безопасности?
  Андров ответил:
  – Первое. Время операции сдвинуто в связи с последними событиями, в том числе с полученной тобой от Уэста информацией. Второе. Если бы ты действовал в соответствии с планом и пошел бы на вечеринку к ван Дорнам, то встретился бы там с Клаудией и получил от нее необходимые инструкции. Ты удовлетворен ответами?
  Торп кивнул.
  – Полагаю, – добавил Андров, – что ты не явился бы сюда, если бы тебя к этому не вынудили какие-то чрезвычайные обстоятельства. Так что это за обстоятельства?
  Питер положил ногу на ногу.
  – Николас Уэст мертв. Его убила Ева. Я убил ее.
  Андров обвел взглядом комнату, посмотрел на Генри Кимберли, затем на Торпа.
  – Это прискорбно, но уже не имеет значения. Скажи мне, где ты был сегодня после обеда?
  Торп облизнул губы.
  – Есть еще одна причина. После смерти Уэста я посчитал необходимым до конца разобраться с той информацией, которую он мне сообщил… В общем… я решил похитить… Кэтрин Кимберли. – Он взглянул на Генри Кимберли, однако лицо его оставалось непроницаемым. – Но она была с Тони Абрамсом, поскольку теперь он тоже влез в это дело…
  – Теперь это тоже не имеет значения, – сказал Андров. – Судя по всему, твоя попытка похищения окончилась неудачей? Абрамс был здесь сегодня. А мисс Кимберли находится сейчас у ван Дорна.
  Торп почувствовал, что, несмотря на работающий в комнате кондиционер, на лбу у него выступила испарина. Он откашлялся и пробормотал:
  – Я не подозревал, что вы…
  – Ты о многом не подозревал, Питер, – жестко сказал Андров. – Насколько я понимаю, нет ни политических, ни личных мотивов, которые заставляли бы тебя верить в социализм. Ты же индивидуалист до мозга костей. К тому же ты еще и не очень умен: ведь ты способствовал разрушению системы, которая породила тебя и которая единственная может обеспечить тебе выживание. Поверь мне, в том мире, который ты помогаешь создать, ты долго не протянешь.
  Торп вспомнил вдруг то, что говорил ему перед смертью О'Брайен. И предостережения Уэста. Значит, они оба были правы?
  Андров вновь откинулся в кресле, сложив руки на животе.
  – Но ты прикончил О'Брайена. Это лучшее из того, что ты когда-либо сделал. Ладно, мы, может быть, оставим тебя в живых, если придумаем тебе какое-нибудь занятие.
  – Джеймс Аллертон – это второй «Талбот»? – неожиданно спросил Торп.
  – Да, – улыбнулся Андров. – И, как ни странно, он тебя любит, хотя ты явно не испытываешь к нему высоких сыновних чувств. Сейчас он обижен на тебя: ты забыл послать ему открытку на День отцов. Видишь, какой неожиданной стороной оборачиваются твои мелкие прегрешения? Ведь одной этой открыткой ты купил бы себе право на некоторую защиту в нынешней чрезвычайной ситуации.
  Торп понимал, что Андров издевается над ним, но по тону русского он почувствовал, что смертный приговор еще не вынесен. Более спокойным, чем минуту назад, тоном он спросил:
  – Где сейчас мой отец?
  – В Кэмп-Дэвиде, – ответил Андров. – И еще до восхода солнца он сообщит президенту кое-что весьма интересное. – Андров перегнулся к стоящему у стены столу и достал кожаный саквояж. – А теперь приступим к следующему вопросу повестки дня. – Он повернул саквояж к Генри Кимберли. – Как утверждает мистер Торп, это принадлежит вам.
  Кимберли уставился на старый саквояж. Андров сунул руку внутрь, вытащил перевязанную пачку бумажных листков и передал их Кимберли. Тот внимательно рассмотрел пожелтевшие бумаги. Это были письма, написанные на ходивших во время войны специальных листах, которые складывались в конверты. Адрес был выведен взрослой рукой, а дальше шли детские каракули и рисунки – цветочки, сердечки и буквы «X», означавшие поцелуй. Кимберли прочел наугад несколько строчек:
  «Когда ты победишь и вернешься? Папочка, я люблю тебя. ХХХХ, Энн».
  Генри Кимберли взглянул на Андрова.
  – Где вы это взяли?
  Андров протянул американцу три плотных листа фотокопий.
  – Это все вам объяснит.
  Кимберли развернул листы и увидел надпись:
  «Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
  Под надписью начинался текст.
  «Дорогая мисс Кимберли. Писать вам меня заставляет необычное и, судя по всему, весьма знаменательное событие».
  Кимберли не стал читать дальше. Невидящими глазами он уставился в глубину мансарды.
  – Вскоре после прибытия в Москву мне сказали, чтобы я не задавал вопросов о своих близких, – задумчиво произнес он. – Мне сказали, что так будет легче для меня самого… Если я умер для них, то и они должны умереть для меня. Правда, на первых порах раз в год мне сообщали о моих дочерях, но со временем я потерял к ним интерес… Мертвых ведь не интересуют дела живых… – Кимберли взглянул на Андрова. – А в последний месяц на меня почему-то нахлынули воспоминания. Я, конечно, не знал, что Элинор еще жива.
  Андров коротко заметил:
  – Уже нет. Она погибла во время пожара в Бромптон-Холле.
  Кимберли никак не отреагировал на это замечание, только склонил голову над письмом и продолжил чтение. Закончив, он сложил листы и вернул их Андрову.
  – А где дневник?
  – Здесь же, в саквояже.
  – Я могу посмотреть его?
  – Конечно. Но прежде позвольте вас спросить: вы помните британского офицера по фамилии Карбури?
  – Да. Рандольф Карбури служил в советском отделе. Он участвовал в проводившейся О'Брайеном операции «Вольфбэйн». Он, кстати, искал меня тогда.
  Андров улыбнулся:
  – Видите ли, Генри, Карбури и О'Брайен никогда не переставали вас искать. И настойчивость эта привела их к одинаковому концу. А конец этот наступил от одной и той же руки. – Андров кивнул на Торпа.
  – Информация об их гибели, конечно, успокаивает, но когда это условия игры могли меняться настолько, чтобы пешкам было позволено уничтожать королей? – Кимберли посмотрел на Торпа.
  – Я и сам иногда этому удивляюсь, – пробормотал Андров. Он вынул из саквояжа дневник и протянул его Кимберли. Тот осмотрел обложку, открыл тетрадь и пролистал ее. По его губам поползла медленная улыбка. – Отличная подделка, – заметил Андров.
  – Чья же это работа? – спросил Кимберли, закрывая дневник.
  – Думаю, О'Брайена, – пожал плечами Андров. – И выполнена относительно недавно. У вас правда был дневник?
  – Да. И я действительно хранил его в той кладовке. Но эта вещь к нему отношения не имеет.
  – Бедный О'Брайен, как ему не повезло! – усмехнулся Андров. – Угораздило же его нарваться с этим дневником именно на «Талбота».
  – Он редко допускал ошибки, но тут серьезно просчитался, – сказал Кимберли. – Иногда его способности казались мне сверхъестественными. Но он был обыкновенным человеком.
  – И к тому же смертным, – добавил Андров. Кимберли кивнул.
  – И чего в конце концов добился О'Брайен со всем своим умом? – продолжил Андров. – Этот дневник не заставил нас раскрыться. О'Брайен погиб. А мы сохранили всех трех «Талботов». Да, он вынудил нас ускорить проведение судьбоносной операции, но мы от этого только выиграем. Так что же в результате? Эти старые джентльмены из УСС проиграли свой последний бой КГБ.
  49
  Тони Абрамс стоял у большого окна в кабинете ван Дорна и смотрел на лужайку, где шумела вечеринка. Его взгляд отыскал Кэтрин. Она разговаривала с каким-то мужчиной, и Тони охватило незнакомое ему прежде чувство ревности. Через несколько секунд Кэтрин отошла от мужчины и присоединилась к двум пожилым женщинам, сидевшим на скамейке. Абрамс отвернулся от окна.
  Он подошел к противоположной стене и стал изучать висевшие на ней старые фотографии в красивых рамках. Вот групповое фото: около десятка молодых мужчин в летних костюмах. Тони узнал возвышающегося над всеми ван Дорна. Справа стоит Патрик О'Брайен, совсем молодой, почти юный. Его рука покоится на плече Генри Кимберли.
  Марк Пемброук подлил виски в свой бокал и бросил Абрамсу:
  – Ничто так не заставляет задуматься о будущем, как старые фотографии.
  – Или одно-другое прикосновение к собственной смерти, – в тон ему ответил Тони.
  Он перешел к другой фотографии – увеличенному зернистому снимку времен войны. Трое мужчин в военной форме: Джеймс Аллертон, элегантный даже в кителе; Генри Кимберли, выглядящий здесь уже утомленным жизнью человеком, и кто-то третий, очень знакомый. Абрамс всмотрелся в его лицо и подумал, что наверняка много раз видел его на экране телевизора, но кто это, вспомнить так и не смог. Его размышления прервал Пемброук:
  – Когда шла война, я был еще мальчишкой. Хотя хорошо помню, как падали бомбы. Через некоторое время меня эвакуировали из Лондона, к тетке в деревню. А ты помнишь войну?
  – Плохо.
  Он продолжал разглядывать фотографии. Некоторые были подписаны. На одной он узнал отца Тома Гренвила. Тот позировал с Хо Ши Мином. Несколько левее висел настоящий фотопортрет с цветной ретушью. На нем был изображен маленький плотный человек с глубоко посаженными черными глазами. Он был одет в какой-то яркий национальный костюм. Подпись гласила, что этот человек – граф Илие Лепеску. Абрамс вспомнил, что он должен приходиться дедушкой Клаудии Лепеску, хотя особого семейного сходства он не заметил.
  В ряду фотопортретов были изображения выдающихся деятелей своего времени, включая Эйзенхауэра, Аллена Даллеса и генерала Донована. Имелась также слегка выцветшая фотография, на которой был изображен сидящий в джипе капитан УСС Джон Берг. Абрамс сообразил, что, очевидно, это его именем названа известная крайне правая организация. Висели на стенах и групповые фото членов различных групп Сопротивления, от чернявых французов до высоких блондинистых скандинавов. Все они выглядели воодушевленными и какими-то светлыми. А может, просто в их глазах отражались единство целей и чистота помыслов.
  Марк Пемброук устроился в кожаном кресле и оглядел Абрамса:
  – Ты недурно выглядишь в моем сафари.
  – Откуда такой прикид? – поинтересовался Абрамс, продолжая рассматривать фотографии.
  – Это египетский хлопок. А сшито в Гонконге.
  – Какой-нибудь Чарли Чан?
  Пемброук сказал несколько обиженно:
  – Знаешь, по правде говоря, на мне этот костюм сидит лучше, чем на тебе.
  Абрамс обернулся к Марку:
  – Извини, я не хотел показаться неблагодарным.
  – Ладно, я понимаю, – несколько мягче проговорил Пемброук. – Как сандалии? Не жмут? А повязка в порядке?
  – Все отлично, спасибо.
  Ранее Марк промыл, продезинфицировал и перевязал глубокую рану на стопе у Абрамса, и в движениях его чувствовались навыки, присущие солдатам, полицейским, пожарным – людям, чья профессия связана с неприятностями, выпадающими на долю человеческой плоти.
  Пемброук сказал:
  – При ранении ног необходимо принимать антибиотики. Пойду посмотрю, что есть у Джорджа в аптечке.
  – Только законченный педант станет думать накануне атомного апокалипсиса о том, как опасно занести инфекцию в рану.
  Марк усмехнулся:
  – И все же мы рабы своих привычек, устоявшихся стереотипов и безбрежного оптимизма. Ведь мы же бреемся и моемся перед решающими сражениями.
  – Это точно. – Тони снова повернулся к фотографиям. На одной он увидел Арнольда Брина. Арнольд был в офицерской форме. Да, эти люди легко манипулируют своими именами и званиями.
  Абрамсу хотелось найти фото Элинор Уингэйт, но он все не мог его отыскать, хотя на стене висело большое фотографическое изображение монументального поместья с надписью: «Бромптон-Холл». Рядом с фото располагался портрет симпатичной молодой женщины с темными волосами и задумчивыми глазами.
  – Это Элинор Уингэйт? – спросил Тони.
  Пемброук оторвал взгляд от журнала.
  – Где? Ах, это. Да, думаю, что она. Конечно. Поэтому портрет и висит рядом с изображением дома. Жаль! Прекрасное было поместье.
  – Да, действительно жаль.
  Абрамс стал разглядывать большую фотографию в серебряной рамке. На ней был запечатлен какой-то военный банкет. Присмотревшись, Тони смог различить американскую и советскую офицерскую форму. Русские и американцы сидели вперемешку, наверное, праздновали какую-то победу. Среди американцев Абрамс узнал Джорджа ван Дорна. Его не то обнимал, не то хлопал по спине ухмыляющийся советский офицер. Судя по выражению лица ван Дорна, этот жест русского не доставлял ему удовольствия. Пемброук отложил журнал.
  – Ты уже добрался до предков этого ублюдка? Там, правее. В соответствующей черной рамке.
  На несколько передержанной фотографии прежде всего бросался в глаза фюзеляж большого самолета. Перед ним стояли (некоторые на коленях) двенадцать парашютистов, восемь мужчин и четыре женщины. Очевидно, снимок был сделан перед казнью: методичное гестапо перед расстрелом всегда фотографировало пойманных иностранных агентов. Среди имен на надписи под фотографией Абрамс разобрал имена Жанны Бруле и Питера Торпа.
  Тони пригляделся к матери Торпа. Даже полицейская фотография не могла скрыть броской красоты этой женщины – высокой блондинки с эффектной фигурой, угадывающейся и под мешковатым комбинезоном парашютиста. Отец Торпа тоже был светловолосым и высоким, определенно красивым, с несколько надменным взглядом.
  – Да, – задумчиво произнес Абрамс, – прекрасная пара, ничего не скажешь.
  – Какими бы прекрасными они ни были, но, если бы не дали волю своим страстям, уберегли бы мир от большого горя, – сквозь зубы пробурчал Пемброук.
  – Аминь, – коротко подытожил Тони. Он быстро просмотрел оставшиеся фотографии, узнав многих из тех, кого он встречал либо в офисе О'Брайена, либо на вечере в честь ветеранов УСС. А с некоторыми виделся только что на лужайке. По сравнению с самими собой на фотографиях они казались привидениями.
  Марк снова прервал его мысли:
  – Как ты попал в эту организацию?
  – Увидел объявление в «Таймс». – Абрамс подошел к столику, где оставил свой стакан с виски, сделал глоток и взял с подноса канапе. – Великолепный печеночный паштет!
  Пемброук посмотрел на часы и встал.
  – Ну ладно, я тебя доставил. Удачи. – Он протянул руку, и Абрамс крепко ее пожал.
  – Ты будешь сегодня здесь? – спросил Тони.
  – А я нужен?
  – Может быть… У меня тут не особенно много знакомых.
  – Я буду поблизости. И следи за ногой. Не стоит рассчитывать, что ты успеешь испариться в атомном облаке прежде, чем подхватишь какую-нибудь инфекцию.
  Пемброук не успел взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге появилась Кэтрин. Они обменялись улыбками и кивнули друг другу. Пемброук вышел, а Кэтрин нерешительно шагнула к Абрамсу. Тони поставил свой стакан и подошел к ней. Кэтрин бросилась в его объятия.
  – С тобой все в порядке. Тони? Джордж только что сказал мне, что ты здесь.
  – Я прекрасно себя чувствую, если не обращать внимания на это сафари и сандалии.
  Она слегка отстранилась, чтобы оглядеть его, затем рассмеялась:
  – Это не твое?
  – Так же, как и смокинг.
  Кэтрин снова прильнула к нему.
  – Ты здесь, и это самое главное. Что у тебя со щекой? – Она дотронулась пальцем до пореза.
  Вместо ответа Тони спросил:
  – Ты будешь присутствовать при моем разговоре с ван Дорном?
  – Да, – кивнула Кэтрин. – Ты все тогда расскажешь? Он сейчас подойдет. Я подожду.
  Абрамс пошел к бару.
  – Тебе виски?
  – Я ничего не хочу.
  Тони налил ей виски с содовой, поставил стакан на кофейный столик, а сам сел на край дивана. Он взял Кэтрин за руку и притянул к себе. Она пристально смотрела ему в глаза.
  – Что случилось, Тони? Что-то с О'Брайеном? Он мертв? Мне ты можешь сказать все, я не ребенок.
  Абрамс видел, как у нее на глазах закипают слезы. Он даже не знал, какая новость для нее страшнее: о том, что погиб О'Брайен, или о том, что жив ее отец. Тони тихо сказал:
  – В воскресенье ночью разбился самолет О'Брайена. Его тело не нашли. Либо он мертв, либо его похитили. – И, прежде чем она смогла что-либо сказать, Абрамс быстро продолжил: – Когда я был на русской даче, я немного побродил по дому без сопровождения. Там я столкнулся лицом к лицу с Генри Кимберли.
  Кэтрин как раз поднесла платок к глазам, и Тони понял, что смысл сказанного до нее не дошел.
  Он громко сказал:
  – Я видел твоего отца. Он жив.
  Похоже, она по-прежнему не понимала. Но вдруг она тряхнула головой и встала. Абрамс тоже поднялся и положил ей руки на плечи. Они обменялись долгими взглядами. Наконец Кэтрин кивнула.
  – Ты поняла?
  Она опять кивнула, но так ничего и не сказала, хотя Тони увидел, что она сильно побледнела. Тони усадил Кэтрин на диван и сунул ей в руки стакан с виски. Она сделала большой глоток и глубоко вздохнула.
  – Одиссей…
  – Да. – Абрамс нежно дотронулся до ее щеки. – Воин, воскресший из мертвых. С тобой все нормально?
  – Да, да. – Она пристально всматривалась в его глаза. – Ты ведь знал? Ты ведь пытался как-то намекнуть мне… И я даже начала кое о чем догадываться… Так что это для меня не полнейшая неожиданность.
  – Раньше я только подозревал. Теперь знаю точно.
  Кэтрин схватила его за руку:
  – Ты узнал его?
  Он выдавил из себя улыбку:
  – Глаза клана Кимберли не спутаешь ни с чьими.
  Она слабо улыбнулась в ответ, ненадолго задумалась, потом прошептала:
  – О Боже… Тони… Что все это значит?
  Абрамс пожал плечами:
  – Во всяком случае, ничего хорошего.
  Кэтрин сжала его руку.
  – Да, ничего хорошего.
  Абрамс кивнул. Да, появление Генри Кимберли в Америке может означать только одно – отсчет до начала операции пошел на часы.
  50
  В мансарде было тихо, и Торп хорошо слышал низкое и мощное гудение электронных приборов и даже ощущал легкую вибрацию, идущую от пола. Большая комната напомнила ему о его помещении на третьем этаже в «Ломбарди», где бы он с удовольствием сейчас оказался. Эта мансарда, разумеется, была оснащена гораздо лучше. Сколько ей было посвящено догадок в прессе, при обсуждениях в конгрессе, в телевизионных передачах! Да, Торп находился сейчас непосредственно в русском центре электронно-технического шпионажа. Понятное дело, все это помещение, включая аппаратуру, обладало дипломатическим иммунитетом. Его чердак в «Ломбарди» такой защиты не имел. Кроме того, третий этаж у себя в «Ломбарди» Торпу приходилось использовать и как техническое помещение, и как комнату для дознаний. А русские для грязных дел используют подвал. В этом заключается преимущество загородного дома перед городской квартирой, пусть даже и большой. Торп кисло улыбнулся. Черный юмор.
  Русские спустились в подвал, чтобы отдать последние распоряжения насчет перехода на режим повышенной готовности, и еще не вернулись. В комнате остались только русский офицер-связист, который обходил электронные приборы с регистрационной книгой в руках, и Генри Кимберли. Последний сидел недалеко от Торпа и при свете, падающем от экрана монитора компьютера, читал русскую газету.
  Питер Торп рассматривал Кимберли. Странный человек. Причем, если собственные странности Торпа, как он понимал, были врожденными, то странности Кимберли были явно приобретенными. На память Торпу пришел старый термин «промывание мозгов». Но дело, видимо, заключалось не только в этом. «Сорок лет!» – подумал Питер. Промытыми, похоже, оказались не только мозги, но и сердце, и душа. Хотя, судя по всему, советские власти относились к Генри Кимберли так же, как и к остальным 270 миллионам. Они просто заставили его жить в этой стране.
  Торп вспомнил две свои короткие поездки в Россию, которые он предпринял под чужими фамилиями. Прогулки по Москве оставили неизгладимое впечатление: ему казалось, что половина прохожих шла на похороны, а вторая половина – с похорон.
  Разглядывая Кимберли, Питер задавался вопросом: как умудрятся русские представить американцам этого бескровного человека в качестве их нового лидера? Его движения, речь, мимика – все напоминало пришельца из космоса, выдающего себя за землянина. Конечно, русские информировали Кимберли о событиях в Америке и прилагали усилия, чтобы он был в курсе происходящих в его стране процессов, но разве способен их Институт США и Канады нарисовать реальную картину жизни на родине Кимберли?
  Кимберли, видимо, почувствовал, что Торп смотрит на него, и поднял глаза от газеты.
  – Вы не можете ответить мне, кто послал на смерть моих родителей? Вы, Джеймс или кто-то еще? – спросил Питер после некоторого колебания.
  Казалось, Кимберли нисколько не удивился и не обиделся.
  – Это сделал я. Один из моих агентов, находившийся в той же группе, был коммунистом. После приземления он сразу же сообщил о ней гестапо. Все двенадцать человек были схвачены и расстреляны. Сразу предупрежу – не в вашем нынешнем положении выносить какие бы то ни было вердикты в мой адрес.
  – Я и не собираюсь их выносить. Мне просто хотелось знать. – Торп подумал несколько секунд. – Джеймс и многие другие отзываются о моих родителях достаточно высоко.
  Кимберли пожал плечами.
  – Как говорили древние римляне, о мертвых – либо хорошо, либо ничего. Но если хотите знать правду, а я думаю, вы этого хотите, то я должен вам сказать, что мать ваша была обыкновенной французской шлюхой, а отец – самонадеянным, развращенным дилетантом.
  – Что-то не похоже на людей, которые добровольно согласились на заброску во вражеский тыл, – заметил Торп.
  – Мотивы их поступков так же запутанны, как и ваши. Видимо, это и есть гены, – спокойно ответил Кимберли.
  Питер промолчал и достал сигарету. Кимберли не прерывал паузу, висевшую в течение нескольких минут, затем спросил:
  – Как она? Она вспоминает меня хотя бы изредка?
  – Знаете, она немного стерва. Думаю, это у нее от матери. О своем герое отце она вспоминает время от времени. Кстати, должен сказать, что вплоть до самого последнего времени у нас были очень хорошие отношения, хотя некоторые считают, что это не так.
  Торп сам себе удивлялся. «Очевидно, – думал он, – я все еще в шоке от мысли, что Америки скоро не будет, как не будет и меня».
  – Я могу рассказать вам и об Энн, – добавил Питер, – я с ней знаком. Я вообще могу ответить на все ваши вопросы. Я готов отвечать на них и дальше.
  – Кто-то когда-то написал, – медленно произнес Кимберли, – что настоящий гений – это человек, способный найти себе работу на пустом месте. Думаю, из вас выйдет приличный президентский советник. Или хороший придворный шут в Белом доме.
  Торп побледнел от ярости, но сумел сдержаться. Кимберли поудобнее устроился в кресле.
  – Перед тем как вы пришли, мы обсуждали судьбу Кэтрин. Она ведь сейчас совсем рядом.
  – Я знаю.
  – А вы знаете, что всех гостей этой вечеринки уже отравили и через несколько часов они умрут?
  У Торпа округлились глаза.
  – Однако можно попытаться спасти ее. Вы хотите этого? – добавил Кимберли.
  – А вы?
  Генри Кимберли бесстрастно проговорил:
  – Иногда мне хочется вновь встретиться с моей семьей, с друзьями, а временами я думаю, что лучше полностью стереть из памяти свое прошлое. Там я женился на русской женщине. Разумеется, она еще в России. Конечно, далеко не первая леди… У меня два сына, один из них – полковник КГБ. Вы не считаете, Торп, что для меня было бы разумнее избавиться от своих корней в Америке, чтобы укрепить русскую ветвь Кимберли?
  Торп не успел ответить. В комнату вошел Михаил Карпенко. За ним следовали Андров и Валентин Метков. Калина не было. Торп не знал, как расценить его отсутствие: хороший это признак или плохой?
  Карпенко быстро прошел к офицеру-связисту, забрал у него лист бумаги и подошел с ним к присутствующим.
  – В 8.48 вечера в аэропорт Кеннеди прибудет атташе по вопросам культуры Гордик. До Глен-Коува проследует на такси. Просьба оказать содействие, – зачитал Карпенко.
  – Все ясно, – сказал Андров. – Он везет какие-то устные указания. Видимо, достаточно важные для того, чтобы Москва боялась передать их по радио. – Он взглянул на часы. – Гордик должен скоро появиться. Судя по всему, это будет последний приказ Москвы, который мы получим до нанесения «Удара». – Андров направился в дальнюю часть помещения. – Прошу следовать за мной.
  Все подчинились его приказу.
  Андров перешел в мансарду, располагавшуюся над другой частью здания. Эта комната была меньше. Андров щелкнул выключателем, и яркий свет залил помещение. Питер увидел стол из ореха, книжные шкафы, кожаные кресла и диван. Красивый камин. Над камином – большой американский флаг. Когда глаза Торпа привыкли к яркому свету, он заметил также телекамеры и микрофоны.
  Андров обратился к Кимберли:
  – Именно отсюда ваш голос и ваше изображение будут переданы через спутник по всем основным каналам. – Он жестом указал на кожаное кресло за столом. – Пожалуйста, садитесь.
  Генри Кимберли обошел стол, сел в кресло с высокой спинкой, осмотрелся.
  – Интерьер вполне достойный. Производит достаточно сильное впечатление.
  – Дизайном занимались специалисты в Москве, в том числе и психологи, – пояснил Андров. – Такая обстановка должна создавать впечатление достоинства и твердости власти.
  Кимберли кивнул на пластиковый мешок с «плечиками», висевший на стене.
  – Там мой костюм?
  – Да, этим тоже занимались специалисты. Они остановились на серой тройке в полоску. Так одеваются руководители госдепартамента, – ответил Андров.
  – А ты что думаешь об этом, Питер? – спросил Кимберли у Торпа.
  – Американцы верят всему, что видят на телеэкране.
  – Да, так говорят, – улыбнулся Кимберли. Он повернулся к Карпенко. – Сколько людей меня услышат?
  Полковник вытер носовым платком потную лысину.
  – Мы исходим из того, что в момент «Удара» в стране будет включено восемьдесят процентов приемников и телевизоров. Вы ведь понимаете, майор, что все они сразу выйдут из строя. – Кимберли кивнул. – Другие радио– и телестанции работать не будут. Останется единственная станция, способная вести вещание на Америку, юг Канады и север Мексики. И весь этот гигантский регион услышит только один голос – голос майора Генри Кимберли. Станция, о которой идет речь, находится здесь, в этой комнате.
  – Я начну говорить сразу после электромагнитной бури?
  – Да, – ответил Карпенко. – Сначала вы представитесь майором Генри Кимберли и призовете население сохранять спокойствие. Пусть думают, что хотят. Через несколько часов вы объявите им, что вы их новый президент. У вас есть вопросы?
  Торп прервал Карпенко:
  – Извините, но разве никто из вас не слышал о понятии «термоядерная война»?
  – Сарказм здесь неуместен, Питер, – резко заметил Андров. – Американское правительство не будет знать, как все это произошло. Даже если оно определит, что речь идет об электромагнитном ударе, оно не сможет установить, что удар этот нанесен Советским Союзом. Кроме того, системы управления американскими войсками и оружием, системы связи и разведки не имеют на сегодняшний день надежной защиты от ЭМИ. Америка оглохнет, ослепнет и потеряет чувствительность.
  Торп не сдавался:
  – Даже слепой и глухой может нащупать кнопку запуска.
  Андров кивнул:
  – Согласен. Но при оценке реальной ситуации придется учитывать следующие три фактора. Первое. Президент будет находиться в Кэмп-Дэвиде вместе с твоим отцом. Второе. Президентский черный чемоданчик окажется бесполезным. И третье. Америка не имеет пока защищенных от ЭМИ ракет, бомбардировщиков, боевых кораблей и истребителей. Даже если они примут решение о ядерном ударе, то не смогут нанести его в полную силу. Так что наши потери будут несущественны.
  Генри Кимберли четко произнес:
  – Итак, Москва тщательно все продумала. Так что давайте говорить не о войне, а о нашей победе без сражения.
  – Очень многое будет зависеть от Джеймса Аллертона, – сказал Андров. – Когда он проинформирует президента и его советников о безысходности ситуации и потребует, чтобы Соединенные Штаты объявили о капитуляции, в Кэмп-Дэвиде, возможно, возникнет паника. Аллертона могут застрелить на месте. Однако он опытный дипломат и должен суметь обеспечить превосходство трезвых голов в окружении президента. Если удача будет способствовать Джеймсу, ему, возможно, удастся убедить президента в том, что капитуляция – единственное средство, способное предотвратить ядерный апокалипсис.
  Метков добавил:
  – И тогда президенту останется лишь зачитать заранее заготовленное нами краткое обращение к американскому народу, в котором он объявит о подписании мирного договора между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В обращении он также заявит о своей отставке.
  Андров прошел мимо Кимберли к камину. Он посмотрел на американский флаг, затем поднял руку, захватил пальцами уголок полотнища и пощупал материал – совсем как покупатель, выбирающий ткань в магазине.
  – Мы никогда не смогли бы победить их на поле боя, – задумчиво произнес Андров. – Но эта страна допустила маленькую брешь в комплексной системе обороны. Они поняли это и бросились заделывать брешь. Мы тоже поняли это и бросились искать способы ее использования. Мы обогнали их, они опоздали. Да, звездные войны… Все эти протоны, нейтроны, лазерные пучки и спутники-убийцы… Мы не смогли бы конкурировать с ними по этим программам, но на своем пути к звездам американцы забыли про ту самую маленькую брешь на земле. И мы пролезли в нее.
  51
  Кэтрин сидела на диване, подобрав под себя ноги, и смотрела в потолок. Абрамс нервно вышагивал по кабинету, время от времени бросая взгляд то на нее, то на часы. Почему не идет ван Дорн?
  На столе зазвонил телефон. Звонок был из города. Абрамс быстро снял трубку:
  – Тони Абрамс.
  – Ну и что?
  – Спинелли! Ты получил мою записку?
  – Нет, я набрал номер наугад и попал на тебя.
  – Где ты сейчас?
  – Где-где? Там, откуда ты и просил меня позвонить, – из дежурки. В свой выходной я приперся сюда из Джерси. Ну дела… Ладно, зачем ты пригнал меня сюда?
  – Сейчас объясню. Послушай, что ты видишь из окна?
  – Подожди.
  Абрамс услышал, как Спинелли поднимает жалюзи. Он посмотрел на Кэтрин и слабо улыбнулся. Она улыбнулась ему радостно.
  Спинелли наконец ответил:
  – Черт возьми, Абрамс! Ты знал, что русская миссия при ООН находится прямо напротив 19-го участка? Лично я об этом первый раз слышу.
  Абрамс не обратил внимания на издевку в голосе Спинелли. Он продолжал:
  – Там стоят автобусы?
  – Только один. Большой, серый.
  – А микроавтобусы?
  – Они или в гараже, или их еще не пригнали из Глен-Коува.
  Абрамс мысленно представил себе двенадцатиэтажный кирпичный дом на Шестьдесят седьмой Восточной улице, в котором находился офис русских и где жили сотрудники миссии с семьями.
  – Ты ничего странного там не видишь? – спросил он Спинелли.
  – Послушай, Абрамс, за русскими поручено следить тебе, а не мне.
  – Ну, допустим, ты такой же внимательный, как и я. Что ты видишь?
  Спинелли выглянул из окна второго этажа, где находилась дежурка.
  – Так. Ну, на улице все спокойно. Несколько прохожих. В полицейской будке кто-то сидит. У тротуара припаркованы три патрульные машины. Все выглядит вполне мирно.
  Абрамс мысленно увидел знакомую сцену: деловая улица с несколькими жилыми домами, дом русских с навесом над входом, забор с тремя телевизионными камерами, просматривающими всю улицу. На другой стороне, прямо напротив, находится 19-й полицейский участок, где Абрамс долго работал в «Красном отряде». Он знал каждый фут этого квартала, от Третьей авеню до Ленсингтон-авеню. В общем, он знал этот район лучше собственного, в Бруклине.
  – Ну, а что со зданием? – спросил он Спинелли.
  – Гараж закрыт, главный вход – тоже. На первых трех этажах нет света. Жилые этажи освещены, шторы задернуты, но за ними кто-то мелькает. Апартаменты посла наверху освещены. Что случилось, малыш? Может, мне вызвать саперов?
  Абрамс подумал про себя: «Если бы они могли обезвредить атомную бомбу, можно было бы позвонить». А вслух спросил:
  – Где сейчас фэбээровцы?
  – Здесь их нет. Наверное, сидят в пожарной части, там кофе получше.
  – Слушай, ты можешь соединить меня с их группой наблюдения или с ЦРУ? – Абрамс знал, что у ЦРУ было несколько квартир в доме рядом с русскими, откуда они вели прослушивание. А в доме рядом с участком у них была квартира на третьем этаже, откуда они вели безостановочную видеозапись всего происходившего вблизи здания русской миссии.
  – Нет, я и так у них в долгу.
  – Тогда соедини меня с полицейской будкой. Можешь подслушивать.
  – Ты это серьезно? – И Спинелли разразился потоком отборных ругательств.
  Абрамс услышал щелчок, потом женский голос ответил:
  – Офицер Линдер слушает.
  Спинелли представился и сказал:
  – Давай, Абрамс, можешь говорить.
  Абрамс также назвался и спросил:
  – Вы давно дежурите именно на этом посту?
  – Да, сэр, уже полгода.
  – Вы видели сегодня, как происходила выгрузка из серого автобуса?
  – Да, сэр. В основном багаж, как обычно. Несколько пассажиров помогали носильщикам вносить багаж через служебный вход в правой части здания. Это было больше часа назад.
  Абрамс немного подумал и спросил:
  – А много было вещей?
  – Ну, как всегда.
  Абрамс понял, что своими вопросами он как бы подсказывает ответы. А ему надо было, чтобы офицер Линдер объективно описала ему то, что она видела. Он спросил:
  – Вам ничего не показалось странным?
  Линдер растерялась:
  – Нет, сэр… Может, вы более точно сформулируете вопросы?
  – Послушайте, почему бы вам просто не рассказать мне все по порядку? Ведь вы заступили около четырех вечера, не так ли?
  – Да, сэр. Вообще-то все было спокойно. Около часа назад прибыл черный «форд фэйерлэйн» с советским представителем при ООН, его женой и тремя детьми.
  – Как они выглядели?
  – Жена и дети нормально. Она улыбалась и, как обычно, кивнула полицейским. Он выглядел… как бы это сказать… немного не в себе.
  – Понятно. Еще машины приезжали?
  – Нет, сэр.
  – А микроавтобусы?
  – Да. Они заехали в гараж.
  – Сколько их было?
  – Они прибыли двумя группами. Первая заехала минут сорок пять назад, автобусов шесть или семь. Думаю, в ней были дети.
  «Все правильно», – подумал Абрамс. Эти шесть или семь автобусов обычно выезжали из пионерского лагеря в Ойстер-Бее и обязательно делали остановку в Глен-Коуве. Цель такой остановки так и не удалось выяснить. Может, они кого-то забирали по дороге, а может, просто пересчитывали детей. Сложность заключалась в том, что автобусы обычно заезжали на огороженный высоким забором двор, который не просматривался с помощью обычной оптики. Абрамс не исключал, что если сегодняшняя ночь для русских особенная, то детей могли высадить в Глен-Коуве и препроводить в подвал.
  – А автобусы со взрослыми? – спросил Тони.
  – Они прибыли минут через пятнадцать после того, как привезли детей, – ответила Линдер. – Их было четыре, они заехали прямо в гараж.
  Абрамс представил себе ворота в гараже русских. При приближении транспорта железная створка отъезжала в сторону, освобождая въезд на пандус, который резко спускался вниз. Гараж был подземный. Полицейская будка находилась буквально в десяти футах, прямо напротив ворот.
  – В автобусах кто-нибудь был? – задал Тони очередной вопрос.
  – Не знаю, у них затемненные стекла.
  – Линдер, подумайте как следует. Припомните осадку этих автобусов, их маневренность. По этим признакам можно сделать какие-то выводы?
  Линдер ответила сразу же:
  – Да-да, я вспомнила. Автобусы двигались так, будто в них не было пассажиров. Когда они пересекали дорожку при въезде в гараж, их очень сильно подбрасывало. И еще. При въезде в гараж они почти касались крышами потолка над пандусом.
  Абрамс молчал.
  – Вы хотите узнать что-нибудь еще? – спросила Линдер.
  – Нет, достаточно, спасибо, – мягко проговорил Тони.
  – Пожалуйста.
  Телефон щелкнул.
  – Ну? – спросил Спинелли у Абрамса.
  – Ты же все слышал.
  – Ага. Слышал. И что? Может, руководителю русской миссии все надоели, и он отправил их на дачу еще на денек.
  – Вполне возможно, – сказал Абрамс. – Если уж они отдыхали три дня, отчего бы не отдохнуть и четвертый? Но вот почему все-таки автобусы пришли пустые?
  – Мы не знаем, пустые они были или нет, Абрамс.
  – Так сказала Линдер.
  – Ну, хорошо. Может быть, русские и спрятались у себя, в Глен-Коуве. Так когда же рванет бомба?
  – Я очень похож на параноика? – спросил Абрамс.
  Спинелли ответил через несколько секунд:
  – Нет, все это действительно очень странно. Какие еще новости?
  – Пока никаких. А у тебя?
  – Кое-что есть. Правда, не знаю, представляет ли это для тебя интерес по-прежнему.
  Абрамсу показалось, что в голосе Спинелли зазвучала тревога.
  – Выкладывай.
  Спинелли откашлялся.
  – Этот парень, Уэст, как в воду канул. Двадцать моих ребят отправились на поиски, сбились с ног, а его и след простыл. Не нашли пока и О'Брайена. Вскрытие пилота показало, что смерть наступила оттого, что кто-то проломил ему основание черепа, судя по всему, резиновой дубинкой. Да, и дело Арнольда Брина. При повторной экспертизе выяснилось, что это все-таки убийство. А ты еще жив.
  – Точно. – Абрамс покосился на Кэтрин. Она даже и не пыталась делать вид, что не слушает. Слишком серьезной была ситуация.
  – Мне стало известно, что ты тут наведывался в библиотеку, – добавил Спинелли. – Брал «Одиссея». Я не знал, что ты читаешь по-гречески. Может, пояснишь, о чем идет речь?
  – Я просто люблю Гомера.
  – Серьезно? – Было слышно, как Спинелли достает сигару. – Послушай, это дело начинает действовать мне на нервы. Все задают мне уйму вопросов и ничего не сообщают взамен. Если это дело ФБР или ЦРУ, то зачем пудрить мне мозги? – Спинелли вздохнул. – Но как бы то ни было, если что-то будет нужно лично тебе, Абрамс, то звони.
  – Спасибо, – сказал Тони. – Может статься, ситуация не такая уж и плохая.
  Абрамс повесил трубку и повернулся к Кэтрин.
  – Я поняла, – задумчиво произнесла она, – они все сегодня в Глен-Коуве. Дело серьезное.
  – Вероятно, не все, но большинство. В Манхэттен отправили для прикрытия нескольких человек, которыми они жертвуют.
  – Боже! – Кэтрин порывисто встала, подошла к Абрамсу и положила руки ему на плечи. – Как нам не хватает О'Брайена!
  – Думаю, он первый бы сказал, что мы сделали все возможное, – ответил Абрамс.
  – Хватит планировать, уточнять и прикидывать. Наступило время действовать. Не исключаю, что пришла очередь Марка Пемброука. Нам пора наведаться к нашим соседям.
  52
  Как Энн Кимберли и ожидала, найти в выходной такси от аэропорта Кеннеди до Лонг-Айленда оказалось непросто. И все же она сидела сейчас в машине, да еще рядом с русским, направлявшимся на Дозорис-лейн, только в ту ее часть, что была расположена за железным занавесом. Энн положила ногу на ногу и открыто рассматривала молодого парня. Он был очень привлекательным: вьющиеся каштановые волосы, длинные ресницы, карие глаза и хорошо очерченный рот.
  Она заметила его еще в самолете (они летели «Люфтганзой» из Франкфурта), затем столкнулась с ним у стойки спецконтроля, потом последовала за ним на стоянку такси. С любопытством Энн наблюдала, как парень пытался найти машину. Это ему никак не удавалось. Наконец он приблизился к группе таксистов-эмигрантов из Советского Союза. Евреи почему-то так набросились на бедного русского, что, казалось, собирались его побить.
  Энн пришла парню на помощь. После короткого разговора выяснилось, что им еще и по пути. Она все-таки нашла машину и пригласила в нее нерешительного русского. Сейчас она наблюдала за ним, по привычке отмечая всякие детали. У него не было багажа, только виниловая сумка и кожаный портфель.
  Судя по всему, он в краткосрочной служебной командировке.
  – Вы бывали в Глен-Коуве раньше? – спросила его Энн по-русски с сильным акцентом.
  Он вздрогнул, нервно улыбнулся и кивнул.
  – Вы надолго в Америку? – спросила Энн.
  Он, похоже, тщательно обдумывал свой ответ, словно этот вопрос был для него крайне важен. Он ответил на ученическом английском:
  – Я приехал сюда работать.
  – А я работаю в Мюнхене.
  – Вот как…
  «Интересно, почему его не встретили?» – подумала она. – Хотя это, может быть, и не так удивительно. Ведь за русскими машинами все время следит ФБР, поэтому если они не хотят привлекать к кому-то внимание, то отправляют без сопровождения. Разумеется, чиновник на паспортном контроле в аэропорту сообщит ФБР о прибытии русского с дипломатическим паспортом, но пока никакого «хвоста» Энн не замечала.
  Она бросила взгляд на портфель, лежавший у него на коленях. Она была уверена, что в нем какие-то документы. В последнее время русские стали меньше пользоваться шифрованной радиосвязью, больше полагаясь на курьеров. Энн Кимберли считала, что в этом есть и ее заслуга. Ведь она занималась раскрытием их шифров. Шифры у русских были неплохие, но отнюдь не идеальные.
  – Здесь так жарко, – вновь заговорила Энн.
  – Влажно, – отозвался русский.
  – Это еще ничего, в Вашингтоне хуже. А в Мюнхене хорошо.
  Энн подумала, что его зажатость происходит от свойственной русским подозрительности, от необходимости следовать бюрократическим инструкциям и, видимо, частично оттого, что он находился в компании с иностранкой, которая вдобавок еще и старше.
  – Я была в Москве один раз, а в Ленинграде – два. Вы сами откуда?
  Лицо у русского исказилось от переживаний. Видимо, он считал, что эта якобы случайная встреча на самом деле не случайна. Но Энн никаких специальных целей в общении с ним не преследовала.
  – Я из Саратова, – ответил русский.
  – Я знаю, это на Волге, – кивнула Энн. Она заметила, что глаза у него на секунду расширились. Затем он отвернулся к окну.
  Энн Кимберли посмотрела вперед. В небо взлетали ракеты. Энн потянулась и похлопала русского по плечу. Он машинально схватился за портфель. Энн указала ему на лобовое стекло и пояснила:
  – Праздник. День поминовения всех погибших. Как у вас День Победы, 9 Мая.
  Похоже было, что он не столько рад таким познаниям о его стране, сколько насторожен этим.
  – Да, праздник, – пробормотал русский.
  – Меня зовут Энн Кимберли. А вас?
  Он немного помедлил, но все-таки ответил:
  – Николай Васильевич.
  – Моего жениха тоже зовут Николай, по-английски – Николас.
  Это совпадение, похоже, не произвело на русского впечатления.
  «Интересно, – подумала Энн, – почему он едет в Глен-Коув, а не на Шестьдесят седьмую улицу?»
  – Вы будете работать в советской миссии при ООН?
  – Да. – На этот раз он не отвел взгляд, а как-то стеснительно посмотрел на Энн. – Вы надолго сюда?
  – Возможно, – ответила она.
  Она вспомнила, что раньше читала о советской миссии. Половина ее сотрудников были «чистыми» дипломатами, четверть – агентами КГБ, а еще четверть – оперативниками КГБ и ГРУ. Кто же этот Николай Васильевич? На сотрудника КГБ не похож, нет достаточной утонченности. Да, скорее всего, он из ГРУ. Такой серьезный и дисциплинированный. Видимо, в портфеле какие-нибудь документы. Портфель, разумеется, снабжен специальным защитным устройством. В голове у русского тоже полно информации. Здесь защита проще – таблетка цианистого калия. Не исключено, что этот русский вооружен, и вряд ли обычным пистолетом. Какой-нибудь хитрой штукой из 14-го управления.
  Машина остановилась.
  – Этот фейерверк собрал впереди целую толпу, – сказал таксист.
  – Я пойду пешком, – заметила Энн. Она посмотрела на русского. – Так будет быстрее, Николай. Я покажу вам дорогу.
  Он нерешительно посмотрел на часы.
  – Вот увидите, мы дойдем быстрее, – настаивала Энн. – До дачи советской миссии всего минут пять ходьбы. Вы же туда направляетесь?
  Николай кивнул, но не двинулся с места. Энн улыбнулась и пожала плечами, затем достала из кошелька двадцатидолларовую купюру и положила ее на портфель.
  Он недоуменно уставился на деньги. Энн взяла свою сумку, открыла дверцу и уже собиралась выходить, но повернулась к Николаю и после некоторых колебаний сказала:
  – Вы очень красивы, Николай. Вам надо остаться в Америке. Американские девушки будут сходить по вас с ума. И еще. Передайте привет Виктору Андрову. – Энн подмигнула русскому и выбралась из машины.
  Она зашагала вдоль дороги, по которой медленно ползли машины, с помощью полицейского перешла Дозорис-лейн, прошла мимо ворот русской дачи и вскоре оказалась на территории поместья ван Дорна. На дорожке у входа она показала паспорт охраннику. Хотя ее имени не было в списках гостей, охранник кивнул, потому что помнил Энн и знал ее сестру, Кэтрин.
  – Вас подвезти, мисс Кимберли?
  – Нет, я сама доберусь. – Она задумалась на секунду. – А Николас Уэст еще не приехал?
  Охранник просмотрел список.
  – Нет, мэм.
  Николаса не было ни в клубе, ни на работе, ни дома. Дежурный в Лэнгли сказал что-то неопределенное. У Энн появились кое-какие подозрения, но к любовным делам это отношения не имело.
  Она глубоко вздохнула и стала подниматься к дому. Вот он и показался, сияющий огнями, за очередным поворотом. В этот раз было несколько причин, заставивших Энн приехать: она хотела увидеться с Ником, ей часто звонила Кэтрин, в шифрованном послании О'Брайен просил ее предоставить некую важную информацию. Но, помимо того, ее вела интуиция. Ее работа в АНБ заключалась в том, чтобы перехватывать в эфире закодированные донесения и расшифровывать их. С годами Энн приобрела такой опыт, что ей иногда казалось, будто у нее появилась способность к телепатии. Сейчас она чувствовала в воздухе нечто, и, хотя это нечто не было каким-нибудь секретным сообщением, над ним стоило поломать голову.
  53
  Двустворчатые двери, ведущие в сад, открылись, и в кабинет вошел Джордж ван Дорн. Он посмотрел на Абрамса и, казалось, был больше удивлен его белым сафари, чем перевязанной ногой, царапинами на лице и самим фактом того, что Тони жив.
  Ван Дорн поздоровался с Кэтрин и спросил Абрамса:
  – Вы хотели меня видеть?
  – Вполне возможно, – ответил Тони. Джордж ван Дорн был достаточно опытным человеком для того, чтобы понять психологическое состояние агента, только что вернувшегося с опасного задания. В таком состоянии у людей обычно появлялись злость, сарказм, неуважение к старшим.
  – Присядьте, Абрамс. И давайте ваш стакан, – предложил ван Дорн.
  – Я постою. А пить я не хочу.
  Ван Дорн сел за свой стол.
  – С чего начнем?
  – Я хотел бы вас спросить, кто еще должен был бы присутствовать при нашей беседе?
  – Есть один человек, но в данный момент он исчез.
  – Я знаю про О'Брайена, – вставила Кэтрин.
  Ван Дорн молча посмотрел на нее. Абрамс продолжил:
  – Я обнаружил нечто очень важное и хочу, чтобы эта информация дошла до официальных властей.
  – Если будет такая необходимость, она дойдет и до самых верхов.
  – Где гарантии, что вы не предатель? – спросил Абрамс.
  – По некоторым признакам меня можно было принять за «Талбота», так что ваши опасения оправданны.
  – Я не сказал, что вы «Талбот». Его я уже встретил.
  – Вот как? – улыбнулся ван Дорн.
  – Тони, ты можешь говорить открыто, – вмешалась Кэтрин.
  – Хорошо, у меня нет другого выбора.
  Ван Дорн заметил:
  – Пемброук рассказал мне о том, что произошло на станции. С их стороны это был отчаянный ход. Как вам удалось от них отбиться, Абрамс?
  Тони пожал плечами.
  – Об этом потом. А сейчас я покажу вам то, о чем просил Эванс. – Абрамс достал из кармана свернутый платок и расстелил его на столе перед ван Дорном. – Похоже на золото.
  Ван Дорн осторожно взял крупинку металла.
  – Да, хорошая работа. Дверь или окно?
  – Двустворчатые двери. Что это означает?
  Ван Дорн пропустил вопрос мимо ушей.
  – Они видели, что вы соскребали металл?
  – Думаю, нет.
  – А как же они вас раскусили? Полиграф?
  – Нет, видимо, они поняли, что я прогулялся по дому.
  – Хорошо. Что еще вы обнаружили?
  – Мне поручили посмотреть предохранительные коробки, обратить внимание на телевизоры и приемники, а также на большую наружную антенну.
  Ван Дорн задал Тони несколько вопросов, делая пометки в блокноте.
  – Отличная работа, Абрамс, – наконец сказал он. – Но убить вас в туннеле они решили не из-за этого. Так что же вы такого сделали или могли увидеть, что толкнуло их на столь серьезный шаг?
  Абрамс подошел к стене, снял с нее одну из фотографий и положил на стол перед ван Дорном. Это был снимок Генри Кимберли.
  Ван Дорн встал и с силой потер свой тяжелый подбородок. Он взглянул на Кэтрин и понял, что она все знает. Джордж ван Дорн несколько раз встряхнул головой, затем протянул руку, взял со стола стакан Абрамса и осушил его в два глотка. После этого тяжело опустился в кресло.
  – Боже мой!
  Абрамс подождал, пока ван Дорн придет в себя.
  – У меня есть кое-что еще. Но прежде я хотел бы получить ответы на несколько вопросов.
  Ван Дорн вновь поднялся.
  – Послушайте, Абрамс: я ценю ваши усилия, но я обычно не делюсь конфиденциальной информацией со своими агентами.
  – Я и не считаю себя таковым. Просто я оказал услугу человеку, которого уважал. Я обнаружил нечто важное и готов сообщить вам это, но прежде должен узнать, ради чего я рисковал своей жизнью?
  Ван Дорн явно колебался.
  Кэтрин воскликнула:
  – Джордж, ради Бога, расскажи нам, что здесь происходит? Мой отец рядом… Гибнут люди… Ради всего святого!
  Ван Дорн прикрыл глаза рукой и задумался. Наконец он сказал:
  – Хорошо, я расскажу.
  – И, пожалуйста, побыстрее, – заметил Абрамс, – у нас не так много времени.
  Ван Дорн внимательно посмотрел на него:
  – Я знаю. Несколько недель или, может быть, дней.
  – Нет, несколько часов.
  – Что?
  – Вы можете позвонить кому-то из администрации или из военного руководства? – спросил Абрамс.
  – Так вы говорите, несколько часов? Откуда вы знаете? – Ван Дорн внимательно посмотрел на Тони. – Понимаете, я не могу просто так крикнуть: «Волк!» Привести страну и вооруженные силы в повышенную мобилизационную готовность стоит десятки миллионов долларов. Я не хочу быть посмешищем… Мне нужны железные факты. И не только то, что вы видели Генри Кимберли, этого мало. Нужно что-то, что убедило бы всех в реальности и неотвратимости угрозы. Предоставьте мне такие факты, Абрамс, и я позвоню. А потом я расскажу вам все, что знаю.
  – Хорошо, – согласился Абрамс. – Как насчет такого факта: в подвале русской дачи сидят взрослые и дети, и собрались они там не на кинопросмотр.
  Ван Дорн бросил быстрый взгляд на Кэтрин, затем порывисто вышел из-за стола.
  – Вы уверены в этом, Абрамс? Вы их видели?
  Тони покачал головой:
  – Нет, сам я их не видел, мне сказала об этом одна девочка, а затем я получил подтверждение от офицера полиции. – Он кратко все объяснил ван Дорну.
  Когда Абрамс закончил, ван Дорн опустил голову, и Тони понял, что он потрясен. «А почему, собственно, ему не быть потрясенным, – подумал Абрамс, – ведь сейчас он услышал, по сути, сигнал воздушной тревоги».
  Ван Дорн протянул руку к стоявшему на столе телефонному аппарату и набрал номер.
  – Это Джордж ван Дорн, – сказал он в трубку, – пароль: «Мы прошли сквозь огонь и воду», соедините меня с «Пегасом», пожалуйста. – Он помолчал. – Хорошо, найдите его и попросите позвонить мне домой. Условие – «Омега»… Да. – Ван Дорн положил трубку и взглянул на часы. – Они найдут «Пегаса» в течение десяти минут.
  Тони было интересно, кто такой «Пегас», но он понимал, что этот вопрос неуместен.
  – О'Брайен как-то намекнул мне, – сказал он, – что подстерегающая нас опасность кроется не в атомной, химической или биологической войне. Это меня поначалу успокоило, но, зная о том, какую изобретательность проявляет человек, придумывая новые способы разрушения, я вновь занервничал.
  – Да, это необычный способ, – подтвердил ван Дорн. – Вы слышали что-нибудь об ЭМИ – электромагнитном импульсе?
  – Некоторые журналисты называют его страшным оружием.
  – Это как-то связано с ядерным взрывом в космосе, – добавила Кэтрин.
  – Да, ты права, – проговорил ван Дорн, – но дело не в самом взрыве. Эти русские прячутся в подвале не от бомбы, а от нас. Взрыв, если он будет произведен, произойдет где-то над Омахой на высоте примерно трехсот миль. Не будет никакого облака, ударной волны, светового излучения и тому подобного. Только далекая вспышка высоко в небе. Потом…
  – Что потом? – подхватила Кэтрин.
  – Потом по всей Америке погаснет свет, и больше мы его в своей жизни не увидим.
  Все замолчали. Наконец Абрамс спросил:
  – Это как-то связано с законами электричества?
  – Да, – кивнул ван Дорн. – Это явление открыто нами в начале шестидесятых при проведении последних испытательных взрывов в космосе. К сожалению, почти одновременно его открыли и русские. – Ван Дорн раскурил сигару. – Суть явления в следующем. Выделяющиеся при взрыве в космосе гамма-лучи устремляются к Земле и, воздействуя на молекулы воздуха, порождают так называемые электроны Комитона. Эти электроны под воздействием магнитного поля Земли начинают бешено вращаться. Они-то и производят электромагнитный импульс, или удар. Любой электрический или электронный прибор в стране, включая и ваши кварцевые часы, Абрамс, будет облучен этим импульсом и перестанет работать. Остановятся атомные электростанции, авиадвигатели, автомашины, компьютеры, бытовая техника. Страшно даже представить себе размеры катастрофы.
  Он посмотрел на телефон.
  Через несколько минут всеобщего молчания Абрамс спросил:
  – Я полагаю, какая-то зашита от этой напасти есть?
  – Наши друзья в соседнем доме, видимо, использовали молнию для выработки средств защиты от ЭМИ. И считают, что преуспели в этом. Но до возникновения настоящего импульса никто не может сказать, насколько эффективна любая из придуманных защит.
  – А как у наших военных? – спросила Кэтрин.
  – Они правильно оценили размер опасности, но сделали это поздно и подготовиться к возможному удару ЭМИ не успели. Например, только один из самолетов, используемых как командный пост президента, защищен от электромагнитного импульса. – Ван Дорн потрогал золотые крупинки на своем столе. – Между прочим, золото поглощает ЭМИ, и в том случае, если оно используется как уплотнитель в окнах и дверях, оно не пропускает импульс.
  – А вакуумные лампы? – спросил Абрамс.
  – Это ирония техники. Старые вакуумные лампы в миллионы раз устойчивее к ЭМИ, чем нынешние полупроводники и микросхемы. – Ван Дорн сделал паузу. – Русские очень быстро поняли все опасности, связанные с ЭМИ, и, надо сказать, действовали довольно быстро. Помните эпизод с русским МИГ-25, который советский перебежчик угнал в Японию в 1976 году? Этот самолет считался тогда одним из самых лучших в мире. Американские специалисты разобрали его по винтикам и оценили машину очень высоко. Но их удивило одно обстоятельство. Вся электроника, расположенная вблизи от фюзеляжа, была на лампах. Поначалу это вызвало удивление: неужели у русских нет современных устройств? А когда стали копаться поглубже, обнаружили новейшие микросхемы. Так почему же у фюзеляжа стояли лампы? Теперь мы знаем: для того, чтобы сделать работу приборов устойчивой к ЭМИ. Значит, русские воспринимали потенциальную угрозу импульса довольно серьезно. Потом это подтвердили израильтяне, исследовавшие различные образцы захваченной русской военной техники. Следовательно, нужно исходить из того, что русские разрабатывают свои арсеналы, имея в виду ЭМИ.
  – По всей видимости, их дом в Глен-Коуве тоже имеет какую-то защиту от электромагнитного удара. Судя по всему, ему уготована роль командного центра после начала атаки, – сказал Абрамс.
  – А этот дом… – начала было Катрин.
  – Здесь нет бомбоубежища, – отрицательно покачал головой ван Дорн. – Я предпочитаю не подвергаться ударам, а предотвращать их.
  Тони несколько секунд подумал, затем взглянул на ван Дорна.
  – Я думаю, соседство с вами русским не по душе. Вы не считаете, что у них есть какие-то планы относительно вашего дома?
  – Наверняка, – ответил ван Дорн. – Но и у меня для них кое-что припасено, и посерьезней музыкально-светового представления. – Он зловеще улыбнулся. – Глобальные политические споры обычно уступают в остроте простой стычке между соседями. Может, дни мои на этой планете и сочтены, но я успею утащить с собой в преисподнюю немало этих ублюдков.
  54
  Ван Дорн не стал распространяться о том, что именно он задумал по отношению к своим не слишком дружелюбным соседям, да Абрамс и не настаивал. В кабинете стало так тихо, что было слышно тиканье часов на каминной полке. Доносились только приглушенные стенами возгласы гостей с лужайки, которые восхищались очередным фейерверком. Кэтрин выглядела огорченной, но отнюдь не отчаявшейся. «Такое впечатление, – подумал Тони, – что она проиграла теннисный сет, но еще не матч».
  – Мы посылали вас к русским, рассчитывая, что вы подтвердите кое-какие наши подозрения. Мы и думать не могли, что вы столкнетесь там с Генри Кимберли или выясните, что русские не вернулись в Манхэттен. Еще раз отмечу: хорошая работа, – похвалил Абрамса ван Дорн.
  Тони склонил голову в ответ на комплимент.
  – Думаю, что события последних недель и дней заставили русских поторопиться. Лично вы тоже приложили к этому руку.
  – Да, по иронии судьбы именно мы подтолкнули их к действиям. Еще до того, как они были полностью к ним готовы, – заметил ван Дорн.
  – Мне кажется, что и мы… не совсем готовы к такому развитию событий, – осторожно сказал Абрамс.
  – По крайней мере, нам известны их планы.
  – Джордж, а может, это что-нибудь вроде учений? Может, они просто хотят проверить свои способности прятать людей в Глен-Коуве так, чтобы американские власти их не нашли?
  Ван Дорн отрицательно покачал головой:
  – Напротив. В обычной ситуации они не стали бы никого прятать специально. Они просто приурочили бы электромагнитный удар к очередному уик-энду, когда все они и так в Глен-Коуве. Их люди в Вашингтоне и Сан-Франциско тоже были бы на даче. К тому же проверено, что реакция американской администрации и военных на такого рода действия замедляется в выходные на несколько минут. Например, «Пегас» еще не позвонил, а прошло уже… – он взглянул на часы, – двенадцать минут. Конечно, хотелось бы верить, что это лишь учения, но, думаю, вы ошибаетесь.
  – Почему русские затратили столько усилий на то, чтобы защитить свою дачу от воздействия ЭМИ? – спросил Абрамс. – Почему бы, зная о времени удара, просто не выключить все электропитание и приборы за несколько минут до него?
  – Пока никто не проверял, способно ли отключение приборов само по себе полностью их защитить. Кроме того, русские не могут пойти на отключение электроэнергии и по соображениям конспирации: ФБР моментально это обнаружит и в течение пяти секунд доложит президенту.
  Абрамс машинально осмотрелся. Ван Дорн, казалось, понял, о чем думает Тони:
  – Да, жизнь у нас будет совсем другая. В темноте и холоде.
  – Хорошо. Если мы не можем защититься от этого удара, то можем же мы в конце концов нанести свой удар? Возмездие должно свершиться! – воскликнул Абрамс.
  Ван Дорн собрался было ответить, но тут зазвонил телефон.
  – Да. Ван Дорн, – сказал он и повторил пароль. – Так где же он, черт побери? Нет, вам я не могу сообщить данную информацию. А «Единорог» там?.. А «Кентавр»? Я повторяю: срочность «Омега». – Ван Дорн несколько раз кивнул. – Хорошо. Я здесь. Пусть один из них срочно мне позвонит. – Он положил трубку и посмотрел на Кэтрин и Абрамса. – «Пегаса» никак не могут найти, «Единорог» и «Кентавр» скоро появятся. Ладно, они хоть поняли, что речь идет о достаточно срочном деле.
  Кэтрин вдруг быстро повернулась к окну.
  – В чем дело? – спросил ван Дорн.
  Она глубоко вздохнула.
  – Мне… Мне показалось, молния сверкнула.
  – Этого еще не хватало, – пробормотал ван Дорн. – Сегодня она совсем ни к чему.
  – Ирония судьбы или шутки природы, – вставил Абрамс.
  Ван Дорн откашлялся.
  – Итак, к вопросу о возмездии. Сложная проблема. Можем ли мы пойти на это?
  – Что значит «можем ли»? – удивилась Кэтрин.
  – Принять решение об ответном ударе президенту будет очень нелегко. Во-первых, он должен в сжатые сроки получить неопровержимые доказательства того, что ЭМИ вызван именно русскими. Во-вторых, тщательно взвесить, достаточно ли у нас останется сил для того, чтобы нанести адекватный удар по Советам, а не просто создать им удобный предлог для массированного встречного ядерного удара.
  – Теперь понятно… – медленно кивнула Кэтрин.
  – Как могут русские быстро и незаметно вывести в космос ядерное устройство, взрыв которого вызовет импульс?! – воскликнул Абрамс. – Ведь запуск любого носителя с их территории будет сразу же зафиксирован.
  Ван Дорн затушил сигару.
  – Этого мы точно не знаем, знаем только, что советская дежурная подлодка, курсирующая у берегов Калифорнии, может пустить ракету и через три-четыре минуты ракета будет находиться как раз в точке, подходящей для создания электромагнитного импульса. За столь короткое время невозможно сделать что-либо. У нас сразу же будут выведены из строя системы управления и связи. А что наша армия без них? Как сказал мне один генерал, в следующей войне победит тот, у кого останутся две последние радиостанции.
  Абрамс выглянул в окно. Из пустого бассейна вылетела внушительная ракета и понеслась в черное небо. Там она разорвалась и рассыпалась на сотни золотистых огоньков.
  – Значит, получается, что мы превратились в заложников своих собственных технологических успехов? – задал он вопрос. – Мы слишком зависим теперь от всяких там микросхем и микропроцессоров? Даже если мы нанесем по Советам ответный электромагнитный удар, они не пострадают от него в такой степени, как мы?
  – Да, это так, – задумчиво произнес ван Дорн. – В этом смысле их отставание становится преимуществом. У каждой цивилизации своя ахиллесова пята. Например, если напустить вредителей на рисовые плантации в Китае, начнется массовый голод, а если это произойдет у нас, никто и не заметит. В сражениях нужно не только искать ахиллесову пяту у противника, но еще уметь правильно выбрать оружие для решающего удара. – Ван Дорн обошел вокруг стола. – В некоторых обстоятельствах наиболее подходящее оружие – это ЭМИ, в некоторых – рисовая тля. Но если вы охотитесь за оборотнем… – он открыл ящик стола, что-то достал оттуда, положил предмет на стол и убрал руку, – то вам нужна серебряная пуля.
  Кэтрин и Абрамс удивленно уставились на блестящую пулю 45-го калибра, которая стояла на столе, словно миниатюрная ракета, готовая к запуску.
  – Нет, эта пуля не принадлежит О'Брайену, – продолжал ван Дорн, – она моя. Существует и еще одна такая пуля. Ведь «Талботов» трое.
  Кэтрин перевела взгляд с пули на ван Дорна:
  – Трое?
  – Да. Третья пуля была у твоего отца.
  Кэтрин промолчала. Ван Дорн тихо сказал:
  – А эта предназначается ему. Ты не будешь возражать, если я пущу ее в ход?
  Кэтрин подумала несколько секунд и кивнула. Ван Дорн тоже удовлетворенно кивнул, затем сгреб пулю со стола и отправил ее в карман брюк, после чего решительно произнес:
  – Независимо от того, что сегодня случится – национальная катастрофа или чудо, – Генри Кимберли умрет.
  Абрамс внимательно посмотрел на ван Дорна. Тот повернулся в профиль, и Тони впервые отметил резкие черты его лица. В анфас это было незаметно. Из-под обычной маски доброго дядюшки выглянул лик хищного зверя.
  Повисшее в кабинете молчание разорвал телефонный звонок. Ван Дорн снял трубку и снова назвал пароль. Несколько секунд он слушал, делая пометки в блокноте, затем с нажимом сказал:
  – Вы должны четко уяснить, что один из тех, кто находится сегодня с президентом в Кэмп-Дэвиде, а именно Джеймс Аллертон, скорее всего – советский агент. Да, именно Джеймс Аллертон, черт побери! Что их там, так уж много? Хорошо. Но все равно мне нужно переговорить с одним из этих троих. – Он послушал и продолжил: – Да, я располагаю серьезными фактами, которые могут указывать на то, что сегодня ночью наша страна станет объектом электромагнитного удара. Доложите об этом немедленно, полковник. Хорошо. – Ван Дорн положил трубку и вытер лоб платком. – Ну что ж, теперь вы знаете и об Аллертоне, если еще не подозревали его. – Он посмотрел на Кэтрин.
  Она тряхнула головой:
  – Боже… Это выше моих сил…
  – А кто же третий? – спросил Абрамс.
  Ван Дорн пожал плечами:
  – Я не знаю даже, жив ли он еще, но, если русские обоснуются в Белом доме, мы скоро все выясним.
  Кэтрин посмотрела на него:
  – Джордж… А что произойдет потом? После этого электромагнитного удара? Если… если никакого обмена ядерными ударами не произойдет, то что же тогда будет? Мы сдадимся? Нас оккупируют? Что будет?
  – Ну, это слишком пессимистические мысли, Кэтрин.
  – Нет, а все же? – вставил Абрамс. – Вопрос закономерный.
  Ван Дорн посмотрел на них и попытался улыбнуться, но ни Кэтрин, ни Абрамс не приняли этой улыбки. Ван Дорн подошел ко встроенному в стену сейфу, открыл его и достал оттуда большой конверт. Из конверта он вынул какую-то толстую папку с документами и положил ее на стол так, чтобы было видно Абрамсу.
  – Можете прочесть?
  Абрамс взглянул на славянские буквы: «Доклад о национализации и управлении швейной промышленностью Нью-Йорка». Тони вопросительно взглянул на ван Дорна. Тот пояснил:
  – Не особо занимательное чтиво, но главное то, что подобный доклад существует.
  – Где вы это достали? – изумленно спросила Кэтрин.
  Ван Дорн улыбнулся:
  – У местного юного хулигана. – Он рассказал им о Стэнли Кучике. – Парень утверждает, что там несколько десятков шкафов с бумагами. Если бы он мог читать по-русски, он взял бы что-нибудь поинтереснее, например, материалы с их планами по реформированию нашей судебной власти…
  Абрамс пролистал несколько страниц. Когда-то его родители активно участвовали в профсоюзном движении текстильщиков. Они-то, возможно, и одобрили бы такую национализацию.
  Ван Дорн взял из папки несколько фото:
  – Парень также увлекается фотографией. Это электроприборы в подвале. Ничего примечательного, но ЦРУ поразил тот факт, что нам удалось и забраться в логово Ивана, и выбраться из него. – Ван Дорн усмехнулся. – Я не стал говорить им, что все это попало к нам совершенно случайно. – Он протянул Абрамсу еще одну фотографию. – Узнаете толстяка?
  Абрамс кивнул:
  – Андров. Так называемый атташе по культурным связям.
  – Да, а человек рядом с ним – Валентин Метков из спецуправления КГБ. Занимается убийствами.
  Кэтрин всмотрелась в лица людей на снимке. Андров выглядел очень добродушно, а Метков, наоборот, зловеще.
  Ван Дорн продолжал:
  – Конечно, Метков сам никого не убивает, он занимает достаточно высокий пост и руководит массовым уничтожением людей. Он работал в Польше, Афганистане, Литве – в общем, везде, где КГБ может свободно расправляться с врагами Советов. Я никогда не думал, что увижу его в Америке. Он – предвестник смерти.
  – Кто предвестник смерти?
  Все разом обернулись к двери. В комнату вошла Энн Кимберли.
  – Кто тут предвестник смерти, Джордж, уж не я ли?
  – Один из наших соседей, Валентин Метков из специального управления КГБ, собирается всех нас уничтожить, – сказал ван Дорн.
  – Джордж, ну ты ведь сам напрашивался на это в течение многих лет! – Энн улыбнулась. – Привет, Кейт, я надеюсь, что приехала вовремя? Это твой новый приятель Тони? Привет! Я многое пропустила? Налей-ка мне выпить, Джордж. Думаю, мне это не повредит.
  55
  Энн Кимберли присела на краешек кофейного столика, держа в руке бокал с виски. Она сказала:
  – Я похожа на ревнивую невесту? Может, это и глупо, но я волнуюсь из-за своего пропавшего жениха.
  – Нет, это совсем не глупо, – возразила Кэтрин. – Питер может исчезать на несколько недель, но у Ника другая работа.
  Ван Дорна не очень волновала женская болтовня. Николас Уэст был одним из наиболее охраняемых людей в стране.
  – Я не исключаю, что контора просто могла спрятать его, учитывая все происходящее. Он скоро даст о себе знать.
  Энн хотела объяснить, что она не какая-нибудь там истеричка, что она значится первой в списке контактов Николаса Уэста и занимается с ним общим делом, но вместо этого проговорила:
  – Давайте лучше поговорим о ваших проблемах. – Она подалась вперед. – Рассказывайте все по порядку.
  Ван Дорн обменялся быстрым взглядом с Кэтрин. Кэтрин обернулась к сестре:
  – Сперва я должна сообщить тебе, что наш отец жив.
  Энн никак на это не отреагировала, но стоявший рядом с ней Абрамс заметил, что она чуть не выронила бокал.
  Кэтрин тем временем продолжала:
  – Он в соседнем доме, Энн. Он – предатель, перебежчик.
  – Он и есть «Талбот», – проговорила Энн.
  – Именно так, – кивнула Кэтрин.
  Энн задумчиво склонила голову, как бы пытаясь получше запомнить это, затем сказала:
  – Есть еще двое. – Она взглянула на ван Дорна. – Вы получили телекс из Англии?
  – Да, от нашего человека в МИ-5. – Он выдвинул ящик стола и достал оттуда расшифрованный телекс. – В сообщении говорится:
  «В ответ на ваш запрос. Звонок из Нью-Йорка в Бромптон-Холл был произведен в семь часов вечера по вашему времени. Продолжительность – шесть минут. Разговаривали из „Плаза Отель“ возле ООН. Дальнейшие распоряжения?»
  Ван Дорн поднял глаза от бумаги.
  – Примерно через пятнадцать минут после звонка соседи из Бромптон-Холла сообщили о пожаре. – Он обернулся к Абрамсу. – Я думаю, что знаю, как все произошло на самом деле, но может быть, и вы могли бы попытаться восстановить картину происшедшего? Лучше, если мы услышим это из уст полицейского.
  Абрамс не пришел в восторг от этого предложения, но сказал:
  – Человеком, звонившим из «Плаза Отель», был Джеймс Аллертон. – Ван Дорн при первых же фразах Абрамса согласно кивнул. – В обычных обстоятельствах Аллертон, конечно же, уничтожил бы следы этого звонка, но времени у него было в обрез, к тому же он сильно нервничал. Время его звонка в Бромптон-Холл совпадает с тем временем, когда он мог впервые получить информацию о существовании дневника и письме Элинор Уингэйт от Торпа, который, в свою очередь, узнал об этом от Кэтрин. – Тони не отрывал взгляда от ван Дорна.
  – Мы не уверены, что Торп и Аллертон знали о такой специфической стороне жизни друг друга, но факт остается фактом: данная информация каким-то образом попала к Аллертону после разговора Торпа с Кэтрин. Продолжайте.
  – Аллертон разговаривал с леди Уингэйт или ее племянником шесть минут. Не исключено, что он пытался как-то определить, упоминалось ли его имя в дневнике в негативном контексте. – Тони сделал паузу. – Это позволяет предположить: Аллертон верил, что дневник реально существует. – Абрамс взглянул на Кэтрин. – Аллертон не знал, что он и Кимберли по одну сторону баррикад. Видимо, таковы правила той системы.
  – Аллертон был очень напуган, – подтвердил ван Дорн. – Идея подделать дневник в том и заключалась. Можно выразиться иначе: оборотень почуял опасность, но, в отличие от нормальных животных, не побежал от нее, а наоборот, устремился ей навстречу.
  Абрамс достал сигарету, закурил и продолжил:
  – Судя по всему, Аллертону удалось убедить Элинор Уингэйт в том, что он работает с Карбури, О'Брайеном и Кэтрин и что они серьезно беспокоятся о ее безопасности. Аллертону, разумеется, нужна была копия дневника. – Тони проследил, как дым от его сигареты поднимается вверх. В комнате повисла тишина. Он понимал, что между тем, что он говорит, и образом человека, которого он видел на ужине в честь ветеранов УСС и на экране телевизора, колоссальная разница. – Аллертон послал своего человека в Бромптон-Холл, – развивал свою мысль Абрамс, – это же сделал и О'Брайен. Сейчас трудно сказать, кто попал в дом леди Уингэйт первым, но она приняла обоих. В этой связи стоит вспомнить строчки из ее письма. Ведь в наши дни она точно так же не понимала происходящего, как и в далеком сорок пятом, когда в Бромптон-Холл явились два человека с одинаковым заданием – забрать бумаги Генри Кимберли.
  – Как бы там ни было, человек Аллертона убил Элинор Уингэйт, ее племянника и посланца О'Брайена, – сказал ван Дорн. – Думаю, он предварительно допросил их и нашел копию дневника. Он позвонил Аллертону и доложил о результатах. Через пятнадцать минут после этого звонка Бромптон-Холл заполыхал. – Ван Дорн посмотрел на Абрамса. – Это хорошо, что вы пришли к таким же выводам. Не думаю, что нам удалось бы добиться суда над Аллертоном лишь на том основании, что существовали такие телефонные звонки. Его просто следует уничтожить.
  Абрамс ушел от прямого ответа на прозвучавшее предложение. Он спросил:
  – Аллертон в настоящее время находится в Кемп-Дэвиде вместе с президентом?
  Ван Дорн нервно хохотнул:
  – Я думаю, да. Но у нас много других забот.
  – Какие это заботы, Джордж? – спросила Энн.
  – Ну, например, третий «Талбот». Где он? Кто он? У нас на него ничего нет. – Ван Дорн посмотрел на Энн.
  – Я полагаю, что он жив, – ответила она. – Но в данный момент я воздержалась бы от каких-либо пояснений. Хотя могу сообщить вам несколько других интересных деталей. Прежде всего, в последнее время не зафиксировано фактов радиообмена между Москвой, Вашингтоном, Манхэттеном и Глен-Коувом с применением сложных кодов. Обычная бодяга, относительно легкий шифр. И содержание тоже дурацкое. Например, Москва разрешила Андрову выехать в отпуск. Я проанализировала эту ситуацию на компьютере, и вот что получается: с сорок восьмого года такая картина возникала всякий раз, когда русские готовились к каким-то серьезным событиям. Кроме того, сегодня я ехала в такси с одним весьма необычным русским… – Энн коротко рассказала о своем приключении. – И в этой связи мне в голову пришла одна мысль. С какой это стати, позвольте спросить, русский дипломат, и явно не мальчик, разъезжает на такси, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания? А на коленях у него лежит весьма серьезного вида портфель. После всего, что я здесь услышала, я прихожу к выводу, что парень этот вез с собой какие-то очень важные инструкции из Москвы. Вот вам и объяснение того, почему радиообмен между Москвой и Штатами сейчас на нуле.
  – Любопытно, – заметил ван Дорн.
  И тут резко зазвонил телефон. Ван Дорн снял трубку, послушал, назвал пароль и задал несколько вопросов, затем быстро опустил трубку на рычаг.
  – К сожалению, они не смогли многого сказать мне по незащищенной линии, – пояснил он, – но сообщили, что в стране введена повышенная мобилизационная готовность и президенту о ситуации доложено. Детали мне сообщат позднее шифрованным телексом. – Ван Дорн посмотрел на Энн. – Ну что, ты готова к плохим новостям?
  – Я вся в нетерпении, Джордж.
  В то время, когда ван Дорн кратко пояснял Энн ситуацию, Абрамс разглядывал молодую женщину. Тони понял, что она обладает быстрым и гибким умом, образованна и хорошо информирована. У Энн была очень приятная внешность, волосы того же цвета, что и у сестры, но короче; правда, она казалась чуть полнее Кэтрин. Но если Кэтрин буквально излучала свежесть, то при взгляде на Энн создавалось впечатление, что она слишком много времени проводит в кабинете. Хотя на лице у нее и были следы загара, но явно искусственного. Держалась Энн проще и как-то веселее, чем сестра. С ее губ то и дело слетали шутки. Она уже успела сказать ван Дорну, что тот растолстел, и что поэтому Китти ищет себе любовника.
  Казалось, Энн не очень испугала информация ван Дорна о том, что в любой момент Америка может подвергнуться бесшумной атаке со стороны противника, но видно было, что она в это поверила.
  Тони с удивлением подумал о том, как могли сойтись Энн Кимберли и Николас Уэст? Ему пришла в голову неожиданная мысль, что, по крайней мере, внешне ей гораздо больше подошел бы Питер Торп.
  Энн поболтала виски со льдом в своем бокале и взяла несколько канапе.
  – Значит, президент не сможет отдать приказ о ядерном ударе? – спросил ван Дорн.
  – Да, Джордж. Президент не сможет послать «Указание о действиях в связи с чрезвычайной ситуацией». Так это называется. И не сможет он сделать это из-за того, что все системы связи будут выведены из строя. – Энн встала и обвела всех взглядом. – Но сейчас я сообщу вам строго секретную информацию. Военные предусмотрели выход на случай последствий электромагнитного удара. Они убедили президента принять решение, что в случае полного выхода коммуникационных систем из строя само по себе молчание важнейших государственных линий связи будет означать сигнал к нанесению удара. – Энн тяжело вздохнула и добавила: – Если перевести это на более романтический язык, то онемевшие правительственные радиолинии явятся последним призывом взяться за оружие. – Она обвела взглядом всех троих и добавила, словно опасаясь, что ее не поймут: – Полное молчание в эфире будет означать команду на запуск ракет. Бац! И ауфвидерзеен, как говорят наши веселые немцы.
  Энн одним глотком прикончила выпивку и протянула бокал ван Дорну:
  – Добавь, пожалуйста, еще немножко, Джордж. Данке.
  Ван Дорн взял у нее бокал и медленно пошел к бару. Абрамс посмотрел на Энн. Сначала ему показалось, что она немного пьяна, но потом он понял, что Энн говорит серьезно. Что же касается ее тона, то, видимо, среди ее коллег о ядерном апокалипсисе было принято говорить спокойно.
  Ван Дорн протянул Энн Кимберли ее бокал:
  – Я думаю, русские знают об этом.
  – Хорошее все-таки виски в Кентукки, – отозвалась Энн. – Да, они знают, но либо не верят, либо все же решили нас переиграть. И зря. Даже в том случае, если Америка подвергнется воздействию электромагнитного импульса, наш ответный удар будет отнюдь не слабым. Ведь у нас есть подводные лодки и ракеты в Европе.
  Энн подошла к большим застекленным двустворчатым дверям и посмотрела на небо. Оно освещалось сполохами отдаленной грозы. Ветер доносил издалека гул громовых раскатов.
  – Ситуация не из веселых, – продолжила она. – Мы беспокоились, что нас возьмут тихо, без шума. Ничего подобного. Свою атомную войну они получат. – Она посмотрела на бокал и поболтала кубиками льда. – Русские делают классическую ошибку – они недооценивают противника. Массовый идиотизм в Кремле. – Энн подняла глаза. – Таким образом, завтра утром солнце будет освещать на земле только руины, оставшиеся после ядерной катастрофы.
  Ван Дорн шумно выдохнул:
  – Не надо так мрачно. Я полагаю, что в настоящий момент наш президент вступил в контакт с советским руководством. Если он убедительно продемонстрирует им нашу осведомленность относительно их планов и наши возможности, они, скорее всего, откажутся от своей затеи.
  Энн не стала возражать.
  – Президент может предупредить русских, – продолжал ван Дорн, – что он отдал американским ракетным войскам стратегического назначения приказ ответить массированным ударом на первый же запуск русской ракеты, который будет засечен нашими спутниками слежения.
  Энн покачала головой:
  – Спутники не засекут никаких запусков. Ни с советской территории, ни с советской подлодки. Запусков вообще не будет.
  Ван Дорн сделал шаг по направлению к Энн:
  – Что ты имеешь в виду? Каким же образом они выведут атомный заряд над США?
  – Это будет не заряд, а спутник, – коротко ответила Энн.
  Ван Дорн выругался:
  – Дьявол! Как же я сам не подумал?!
  – Все очень просто, – продолжала Энн. – В настоящее время на околоземных орбитах находится несколько тысяч спутников самого разного назначения и размеров. Естественно, для них нет никаких границ. Существуют спутники связи типа «Молния». Десятки этих с виду невинных аппаратов ежедневно помногу раз зависают над Америкой. Один из таких спутников, а именно «Молния-36», вызывает особый интерес у нас в АНБ. – Энн отошла от дверей и села на краешек стола ван Дорна. – Спутник «Молния-36» был запущен с космодрома Плесецка около года назад. Орбита его сильно эллиптическая и имеет параметры двадцать пять тысяч миль в апогее и около четырехсот миль в перигее. Запуск аппарата по такой орбите объясняется якобы стремлением увеличить продолжительность обеспечиваемых им сеансов связи, что, в общем-то, соответствует действительности. Однако такая орбита делает «Молнию-36» неуязвимой для наших спутников слежения на значительной части периода своего обращения. И еще одна примечательная деталь. Точка апогея этой орбиты находится где-то над Байкалом, а перигея – напомню, это что-то около четырехсот миль – над Небраской. – Энн встала и подошла к кофейному столику, там она выбрала себе на почти пустом уже подносе еще одно канапе. – Наши люди в АНБ при помощи специальных средств установили, что «Молния-36» не имеет значительной части обычного для этих спутников бортового оборудования. Вывод: пустующие объемы заполнены чем-то другим. – Она отправила канапе с лососиной в рот. – Мы не исключаем, что «Молния-36» – это спутник-бомба. Разумеется, такие спутники запрещены договором шестьдесят четвертого года, но русские могут его нарушить во имя достижения своих целей. – Энн взяла с подноса еще одно канапе. – Все очень вкусно, Джордж. Тебя по-прежнему обслуживает тот полоумный нацист?
  – Он не нацист, он немецкий еврей, – как-то отвлеченно ответил ван Дорн.
  – А я думала, что он служил в СС.
  – Нет, это у него легенда такая. Послушай, Энн, а ты уверена…
  – Какой период обращения у этого спутника? – перебил ван Дорна Абрамс.
  – Двенадцать часов семнадцать минут, – ответила Энн. Она посмотрела в свой бокал, встряхнула кубики льда и выпила остатки «бурбона». – Но сейчас я не могу припомнить, когда «Молния-36» появилась над Небраской в очередной раз. – Энн протянула бокал ван Дорну: – Еще чуть-чуть виски и много содовой.
  Ван Дорн вновь направился к бару. Он бросил через плечо:
  – Ну, это наверняка можно выяснить.
  – Конечно. У тебя есть компьютер? – спросила Энн.
  – Нет. Дальше телекса мне уйти не удалось.
  – Как же так, Джордж? – с легким укором проговорила Энн. Одной рукой она взяла протянутый ван Дорном бокал, другой сняла трубку, пристроила ее на плече и принялась нажимать кнопки.
  Абрамс наблюдал за ней. Он не знал, что существуют номера телефонов, состоящие из двадцати одной цифры. Вероятно, какой-то сложный код: ведь речь идет об Агентстве национальной безопасности.
  – Да, Боб, это я, Энн Кимберли, – говорила она в трубку. – Я в Нью-Йорке, и мне нужна кое-какая информация. Ты за компьютером? – Судя по реакции Энн на его ответ, Боб компьютером располагал. – Нет, я говорю с обычного телефона. Информация не секретная. Набери «Молнии». – Она подождала несколько секунд. – Готово? Мне нужна «Молния-36», время и точные координаты выхода в нижнюю точку орбиты. – Энн выслушала ответ. – Хорошо, Боб, спасибо… Да нет, я здесь просто с друзьями. Ладно. До встречи. – Она положила трубку и обвела всех взглядом. – Да, дела…
  – Что ты узнала? – отрывисто спросил ван Дорн.
  Энн посмотрела на часы. Абрамсу это показалось плохим предзнаменованием. Он пытался разобрать, на какую стрелку она смотрит – на минутную или секундную. Энн подняла голову и сказала:
  – «Молния-36» движется в юго-западном направлении, приближаясь к перигею. Нижняя точка орбиты спутника расположена над городком Блэр в штате Небраска. Это небольшой городок в двадцати милях от Омахи. Аппарат будет в этой точке в 24.06, то есть через девяносто шесть минут. – Она взглянула в окно, словно ожидая увидеть в вечернем небе русский спутник.
  – Может, они подождут до следующего обращения аппарата… – высказала предположение Кэтрин.
  – Не думаю, – мрачно буркнул ван Дорн. – Ведь даже русским не очень-то улыбается сидеть в подвале лишние часы.
  – Помимо этого, – добавил Абрамс, – если их миссия не заработает завтра, а делегация не покажется в ООН, это будет выглядеть подозрительно. Нет, они начнут действовать сегодня ночью.
  – Черт их возьми! – взорвалась вдруг Кэтрин. Она посмотрела на ван Дорна. – На нас лежит часть вины. Мы ввязались в дело и должны были либо что-то сделать, либо не связываться с этим вообще. Мы взвалили на себя ответственность и обязаны довести операцию до конца.
  Ван Дорн помолчал, затем проговорил успокаивающе:
  – Да, я согласен. Я и не думал отделаться несколькими телефонными звонками. Мы примем самое непосредственное участие в операции. – Он снял трубку и набрал номер кухни. – Найдите Марка Пемброука и пришлите его ко мне. Немедленно. – Ван Дорн положил трубку и обвел взглядом присутствующих. – Я не знаю, удастся ли нам остановить эти тикающие над судьбой нашей страны часы, – сказал он жестко, – но я не вижу причин, которые помешали бы нам лично отомстить русским. – Ван Дорн резко дернул подбородком в сторону окна. – Сегодняшняя ночь для них тоже будет последней. Правильно, Энн?
  Энн Кимберли пожала плечами:
  – Какая разница, от чего умереть – от небольшой пули или от ядерного взрыва. Из мертвых не воскресают. Если у тебя есть оружие, я готова нажать на курок.
  Ван Дорн посмотрел на Абрамса. Тони не выносил такого рода заявлений.
  – Думаю, они готовы отразить любое нападение, – сказал он.
  – Ничего, – с угрозой в голосе произнес ван Дорн, – у нас с Пемброуком разработан определенный план.
  Абрамс подумал, что в факте существования какого-то готового плана есть нечто странное, но поверил словам ван Дорна.
  – А если русские нанесут удар не сегодня? Как тогда мы объясним причину нападения на дипломатическую миссию?
  – Речь идет об упреждающем ударе, а не об акте неспровоцированной агрессии, – ответила Энн.
  – Послушайте, Абрамс, – возразил ван Дорн. – Сейчас уже не время морализировать. Нужно мыслить практически. Может, мы и дилетанты от разведки, но уж повоевать некоторым из нас приходилось. Короче, там у меня на участке замаскирован миномет калибра 81 мм.
  У Абрамса глаза полезли на лоб от удивления.
  Ван Дорн усмехнулся:
  – Мы можем раздолбать дом русских за десять минут, а потом зайти внутрь и разобраться с ними. Кстати, работающие у меня сегодня пиротехники – великолепные минометчики.
  Абрамс потер лоб. Ладно, когда речь идет о разведчиках-любителях, это просто немного странно. Но когда дело доходит до артиллерийского удара, это становится опасным. Тони вспомнил лицо русской девочки, прижавшей к груди свою куклу. Катерина. Катя. «Куда ты идешь. Катя?» – «Вниз, в подвал».
  Абрамс покачал головой и посмотрел в лицо ван Дорну.
  – Там, в подвале, женщины и дети.
  Ван Дорн тяжело вздохнул и сказал тихо:
  – Женщины и дети есть во всей Америке. Если уж вы заговорили об этом, постарайтесь представить себе последствия ядерной войны.
  Тони разозлился:
  – Убийство этих людей в подвале не остановит русских. Кстати, даже если они нанесут электромагнитный удар, ваш миномет сохранит свою работоспособность. Почему бы не подождать до тех пор, пока мы не узнаем, что произойдет сегодня ночью?
  Ван Дорн хотел было что-то ответить, но тут вновь зазвонил телефон. Он снял трубку, послушал, сказал: «Да, он здесь», – и протянул трубку Абрамсу.
  – Капитан Спинелли.
  – Что случилось, Дом? – спросил Абрамс удивленно.
  – Все развлекаешься? – пробасил Спинелли. – А я вот решил обменяться с тобой последними новостями.
  – У меня ничего нового нет.
  – А у меня есть, – бросил Спинелли. Тони взял телефонный аппарат и отошел к камину. Все они понизили голос.
  – Где ты? – спросил Абрамс.
  – В участке.
  – Ну и что у тебя? – Тони старался, чтобы в его голосе не прозвучало особой заинтересованности.
  – Кое-что по твоему лучшему другу, Торпу. Ну тот, который живет в этом, как его…
  – В «Ломбарди». Не думаю, что вы там что-нибудь найдете. Квартира Торпа используется ЦРУ.
  – Ничего подобного. Пользуется ею лично Торп. А насчет ЦРУ он выдумал, чтобы прикрыть свою задницу.
  – Ну и что же ты там нашел, Шерлок? Передатчики, шифры, русский чай и том «Капитала» с дарственной надписью?
  – Да, аппаратуры там много. Нам не удалось получить ордер у прокурора, поэтому я быстренько вышел на Хэнли, представителя ЦРУ в Нью-Йорке, и договорился с ним. Мы поехали в этот «Ломбарди» и вырубили входную дверь квартиры топорами. Ну и квартирка, скажу тебе. В конце узкой лестницы на третьем этаже мы натолкнулись на большую черную дверь, сделанную из какого-то синтетического материала. Возились с ней почти полчаса. Никакого результата. Тогда я вызвал специалистов пиротехников, и в конце концов они взорвали ее с помощью двухсот граммов пластиковой взрывчатки.
  Абрамс услышал, как Спинелли раскуривает сигару.
  – Ну и?
  – За этой дверью располагалась огромная мансарда. Как взлетная палуба авианосца. И напичкана всяким жутким оборудованием. На полу мы обнаружили следы крови, они привели нас к огромному холодильнику – знаешь, как в мясной лавке, – но там висели не окорока. Этот подонок устроил из морозильной камеры настоящий морг.
  Абрамс бросил взгляд через плечо и увидел, что ван Дорн, Энн и Кэтрин заинтересованно обсуждали что-то, явно не прислушиваясь к его разговору. Он тихо спросил:
  – И кто там был?
  – Трое, – вздохнул Спинелли. – Во-первых, пропавший без вести Рандольф Карбури с раскроенным черепом. Во-вторых, женщина средних лет с двумя пулевыми отверстиями – входным под правым глазом и выходным за левым ухом. И в-третьих, Николас Уэст. Очевидно, его пытали. Причина смерти пока не установлена.
  Абрамс откашлялся:
  – Да-да…
  – Сейчас мы ищем Торпа. Есть идеи?
  – Нет… Хотя, может быть, он в доме рядом с нами.
  Спинелли присвистнул:
  – Да, это работенка не для полицейского управления. Тут без ЦРУ не обойтись.
  – Послушай, Дом… Ты славно поработал. Спасибо за звонок.
  – Ладно, Абрамс. Я твой должник. Почему – не знаю, но должник. Что за вино вы там пьете?
  – «Вилла Банти Брунелло ди Монталчино», урожай семьдесят восьмого года. Иди отдыхай, Дом.
  Абрамс положил трубку и обернулся.
  – Что-нибудь для нас, Абрамс? – спросил ван Дорн.
  Тони поставил аппарат на стол. Он помолчал несколько секунд, прежде чем заговорить:
  – Полиция и ЦРУ вскрыли квартиру Торпа. Там в мансарде, в морозильной камере обнаружен труп полковника Карбури.
  Кэтрин закрыла ладонью рот и опустилась в кресло.
  – Сукин сын! – закричал ван Дорн. – Ах, сукин сын! Ну я доберусь до него!
  – Не принимай это так близко к сердцу, Джордж. Просто Торп – ненормальный подонок, – сказала Энн. Она посмотрела на сестру. – Мне следовало предупредить тебя, Кейт.
  – Ты говорила мне. А я не слушала.
  Энн повернулась к Абрамсу:
  – Что еще сказал вам ваш друг из полиции?
  Она пристально посмотрела Тони в глаза, и он понял, что она догадалась. Энн отвернулась.
  – Полиция и ЦРУ ищут Торпа. Я посоветовал им поискать в соседнем особняке.
  – Если он там, то у нас тем более есть основания, чтобы разнести этот дом в клочья, – фыркнул ван Дорн. Он раскурил остаток сигары.
  Кэтрин встала и глубоко вздохнула.
  – Нет, Джордж, – возразила Кэтрин, – я согласна с Тони – нам этого делать нельзя. – Кэтрин повернулась к Абрамсу. – Но нам во что бы то ни стало нужно попасть туда. Может быть, мы найдем там нечто такое, что поможет остановить их… Там мой отец… Не исключено, что там Питер… Я думаю, духу нашей организации больше будет соответствовать персональное наказание виновных, а не артиллерийский обстрел.
  Ван Дорн молчал.
  – Что касается меня, то мне нужно добраться до их передатчиков. Может быть, тогда удастся прервать операцию, – сказала Энн. Она повернулась к ван Дорну. – Никаких минометов, Джордж. Мы проберемся туда сами.
  – Ну хорошо, – согласился наконец ван Дорн.
  Кэтрин положила свою руку на руку Абрамса:
  – А ты как считаешь?
  Тони не видел большой разницы между минометным обстрелом и скрытным рейдом в дом русских, хотя последний вариант казался ему все же более разумным.
  – С какой стати вам нужно мое согласие? – спросил он. – Действуйте. Если сможете, всадите пулю в толстое брюхо Андрова. Но мистеру вам Дорну идти с вами нельзя, он должен остаться здесь, на телефонах. Его задача – постараться предупредить этот чертов электромагнитный удар русских.
  Ван Дорн глубоко затянулся сигарой.
  – Я действительно останусь сегодня возле телефона и телекса. У каждого из нас своя работа. Но считать меня трусом я не позволю.
  Энн обняла его за могучие плечи.
  – Что ты, Джордж, никто так не считает. В конце концов, ты рискуешь не меньше нас. Если нас постигнет неудача, они придут сюда и расправятся с тобой точно так же, как и с нами.
  Ван Дорн мягко отстранился от Энн и похлопал по кобуре, спрятанной под мышкой.
  – В сорок пятом в Вене у меня случилась перестрелка с двумя сотрудниками русской тайной полиции. Тогда все мы промахнулись. На этот раз я не промахнусь.
  – Правильно, Джордж, – улыбнулась Энн, – в жизни всегда есть возможность исправить старые ошибки. Я тоже пойду к русским, потому что разбираюсь в радио– и шифровальной аппаратуре. – Она повернулась к Кэтрин: – Ты пойдешь просто потому, что должна это сделать. – Энн посмотрела на Абрамса.
  – Ну что же, – пожал он плечами, – а я иду потому, что мне просто некуда деваться.
  – К тому же ты хорошо знаешь расположение помещений в этом доме и понимаешь по-русски, – с улыбкой добавила Кэтрин.
  – Тебе нужно остановить эту скучную вечеринку, – сказала Энн ван Дорну.
  – Не могу, – отрицательно покачал головой ван Дорн, – это будет подозрительно. В приглашениях написано, что мероприятие продлится до часа ночи, и русские наверняка об этом знают. Так что пусть гости пока останутся здесь. – Он посмотрел на Кэтрин. – У тебя есть с собой оружие?
  – Да, – она кивком указала на свою сумку. – Автоматический браунинг, 45-й калибр.
  Ван Дорн сунул руку в карман и достал оттуда патрон 45-го калибра. Пуля серебристо блеснула.
  – Я понимаю, что это выглядит немного театрально, но… мы были тогда молодыми романтиками. Пуля настоящая.
  Кэтрин молча взяла у ван Дорна пулю и зажала ее в руке.
  – Договоримся так, Джордж, – сказала Энн. – Если мы не вернемся к рассвету, вводи в действие свой миномет.
  – Как бы не оказалось слишком поздно, – задумчиво произнес ван Дорн. – Сделаем так: если вы не вернетесь или не дадите о себе знать к полуночи, я открываю огонь. Согласны? – Он обвел всех испытующим взглядом.
  Энн, Кэтрин и Абрамс кивнули.
  В кабинет вошел Марк Пемброук.
  – Прекрасно выглядишь, Марк! – воскликнула Энн. – Готов поучаствовать в деле?
  – О, привет, Энн! Давно не виделись, – с улыбкой ответил Марк и повернулся к ван Дорну. – Сегодня?
  – Да. Учти, в подвале дети. Они ни при чем. Там есть еще и женщины.
  Пемброук кивнул:
  – Это несколько усложняет задачу, но проблема разрешима. Когда начинаем?
  Ван Дорн посмотрел на часы:
  – Ты будешь готов через пятнадцать минут?
  – Трудно, но я постараюсь, – ответил Марк.
  – Тогда собирай своих и моих людей и приводи их сюда.
  – Хорошо, – Пемброук повернулся к выходу.
  Ван Дорн крикнул ему вслед:
  – И не забудь, что нам нужно свести старые счеты. Я имею в виду здесь, как договаривались.
  Пемброук, не оборачиваясь, кивнул и быстро покинул кабинет.
  Ван Дорн прошел к своему столу и снял трубку телефона. Набирая номер, он сказал:
  – В прошлой войне радар засекал цель, когда она была в часе полета. Сегодня военные рады, если у них есть пятнадцать минут. Я дал им четыре часа форы. Остается молить Бога, чтобы они распорядились этим временем с толком. – Он начал говорить в трубку: – Это ван Дорн. «Мы прошли сквозь огонь и воду».
  Абрамс отошел к стене с фотографиями и вновь принялся их рассматривать. Сзади к нему тихо приблизилась Кэтрин.
  – Как насчет того, чтобы утром позавтракать в «Брасир»? – тихо спросила она.
  – Не опаздывай, – ответил Абрамс.
  Улыбнувшись, Кэтрин вернулась к сестре. Абрамс смотрел на снимки и не видел их. Он думал о другом. Он вспомнил родителей: как они с друзьями собирались в своей плохонькой квартирке, чтобы обсудить планы освобождения пролетариата. Он представил себе Джорджа ван Дорна, стреляющего на улицах Вены по будущим врагам. Он подумал о Джеймсе Аллертоне, который вот уже почти полвека служит другой стране, превратившись, наверное, в самого долгоживущего предателя. Послание Арнольда Брина, дневник Кимберли, люди, погибшие за последние дни… Он подумал: мертвое прошлое вернулось, чтобы забрать с собой живых и еще нерожденных.
  Часть седьмая
  Нападение
  56
  Клаудия Лепеску быстро шла по узкой тропинке, огибавшей обширный участок ван Дорна со стороны залива. Тропинка пролегала по самому краешку высокого скалистого берега. С расположенной выше по уровню лужайки ее окликнул мужчина. В речи его слышался явный британский акцент. Один из людей Марка Пемброука.
  Клаудия сбросила туфли на высоких каблуках и зашагала по тропинке быстрее, стараясь не оступиться, чтобы не упасть со скалистого обрыва. Позади себя она услышала шаги. Преследователей было двое. Тропинка резко пошла под уклон. Клаудия побежала, все быстрее и быстрее, но споткнулась и упала. Те, кто шел за ней, услышали этот вскрик и направились к ней. Клаудия вскочила и снова побежала. Вскоре она оказалась перед высоким бревенчатым забором.
  Прерывисто дыша, Клаудия уперлась руками в бревна. Она подняла лицо, и заостренные концы бревен показались ей на фоне темного неба клыками какого-то фантастического дракона. Клаудия прислонилась спиной к забору. Сверкнула молния, на мгновение осветив фигуры двух мужчин, стоявших на некотором отдалении. Один из них крикнул:
  – Клаудия! Мы тебе ничего плохого не сделаем! Клаудия…
  Раскат грома заглушил их слова.
  Клаудия развернулась и нетвердой походкой пошла вдоль забора, но в нем, похоже, не было лазеек. Ей говорили, что она сможет перелезть через забор, поскольку на нем имелись горизонтальные скобы, но забор оказался вдвое выше нее, и такой вариант показался ей нереальным. Позади себя она снова услышала шаги.
  Клаудия снова рванулась вперед и остановилась, чтобы перевести дыхание. Ноги у нее были порезаны, и она чувствовала, как кровь медленно пропитывает чулки. Ее черное трикотажное платье было порвано в нескольких местах, лицо и руки – исцарапаны. Пот лил ручьями.
  Внезапно темноту разрезали два луча от фонариков. Клаудия быстро присела на корточки и спряталась за небольшой куст. Лучи обшаривали забор и заросли. Клаудия подождала, пока они минуют ее укрытие, затем поднялась и бросилась к забору. Она изо всех сил пыталась зацепиться руками за скобу, но та была слишком высоко, и Клаудия соскользнула вниз, ободрав при этом ладони.
  – Ага, вот ты где! – Шаги стали приближаться.
  Клаудия почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, соленый пот разъедает кожу губ.
  – У меня оружие! – выкрикнула она. Шаги замедлились, фонарики погасли.
  – Теперь окружайте ее! – раздался приказ.
  Клаудия опять взглянула на забор. Типичная ограда из вестернов, и она подумала о лассо. Клаудия быстро стянула колготки, подняла с земли крупный камень, опустила его в один чулок, сделав узел, чтобы камень не выскользнул, затем бросила «лассо» через забор. Со второй попытки камень застрял между двумя бревнами. Клаудия натянула «лассо» и начала медленно взбираться на забор, упираясь в него догами и с усилием перебирая руками. Наконец одной ногой она нащупала скобу. Передохнув секунду, она поставила на скобу и вторую ногу.
  Снова вспыхнули фонарики, луч света упал на Клаудию и остановился на ее лице. Кто-то выкрикнул:
  – Стой, или мы стреляем!
  Клаудия услышала, как резко передернули затвор. Из последних сил, подгоняемая страхом, она подтянулась еще немного и стала тяжело переваливаться через забор, чувствуя, как заостренные концы бревен вдавливаются ей в грудь и в живот.
  Раздалось два хлопка. Стреляли из пистолетов с глушителями. Пули вонзились в нижнюю часть забора, разбрасывая вокруг щепки. Клаудия вскрикнула от страха, закрыла глаза и наконец перевалилась через забор. Она даже не поняла еще, что падает, и тут же больно ударилась о землю лицом и грудью. От неожиданности она на несколько секунд потеряла сознание.
  Придя в себя, Клаудия услышала шум, доносившийся из-за забора. Она с ужасом подумала, что не смогла забрать с собой «лассо», и теперь преследователи воспользуются им. Она вскочила на ноги и пустилась бежать. Лунный свет освещал очертания невысокой каменной ограды русской усадьбы, от которой Клаудию отделяла полоса почти голой земли. Она прислушалась к шагам позади себя и побежала еще быстрее, забыв об израненных ногах. Обтягивающее длинное платье сковывало движения, поэтому Клаудия на секунду остановилась, чтобы задрать подол и заткнуть его за пояс.
  Но люди Пемброука все же догоняли ее. Теперь они не кричали, не стреляли и не включали фонариков. Клаудия поняла, почему они опасались это делать: слишком близко от русских. Ограда приближалась: двадцать футов, десять… и вот она уже зацепилась за нее руками и легко перебросила тело на другую сторону.
  Шум погони утих. Клаудия побежала медленнее, затем вовсе перешла на шаг.
  Неожиданно со всех сторон ее осветили мощные снопы света. Голос рявкнул по-английски с сильным акцентом:
  – Стой! Стой! Стреляю!
  Клаудия замерла.
  – Руки за голову!
  Она подчинилась.
  – На колени!
  Она опустилась на колени, почувствовав мягкую влажную землю. Прожектора слепили Клаудию, и она закрыла глаза. Она подумала о смерти: наверняка у русских был приказ стрелять на поражение. Прошло несколько томительных секунд, потом она услышала над ухом щелчок взводимого курка.
  * * *
  Два человека из группы Пемброука, Камерон и Дэвис, затаив дыхание, стояли у низкой каменной ограды. Дэвис поднял прибор ночного видения с двадцатикратным усилением и прильнул к окуляру. Он покрутил настройку и пощелкал тумблерами.
  – Судя по всему, они ее схватили… Но я не могу сказать точно, что там происходит.
  – Пойдем назад, – предложил Камерон.
  Они повернулись и пошли через узкую «нейтральную полосу» к забору усадьбы ван Дорна. Ярдах в пяти от забора они нырнули в густые заросли самшита. Там их ждал Тони Абрамс. Он рассмотрел Камерона и Дэвиса в тусклом свете. В отличие от обычных солдат, чьи форма и экипировка должны были служить им при любых обстоятельствах, эти люди были специально снаряжены для единственной цели – короткого и стремительного ночного рейда: черно-серая форма, на лицах – специальная краска. Камерон обернулся к Абрамсу:
  – Есть «жучки»?
  Абрамс взглянул на детектор подслушивающих устройств.
  – Ничего не показывает.
  Камерон удовлетворенно кивнул. Кэтрин, тоже припавшая к земле позади Абрамса, шепотом спросила Камерона, что произошло.
  – Они ее сцапали, – пожал плечами тот.
  – Правда, я не рассмотрел, как они ее взяли, – уточнил Дэвис.
  – Надеюсь, они не догадались, что мы использовали ее для прикрытия, – проговорил Абрамс.
  – Когда мы переберемся на ту сторону? – спросила Кэтрин.
  – Очень скоро, – ответил Камерон, посмотрев на часы.
  – Их минимум пятеро. Если двое повели ее в дом, то наши шансы несколько повысились, – сказал Дэвис.
  Абрамс опять посмотрел на Камерона и Дэвиса. Даже вблизи они были практически незаметны. Их снаряжение производило сильное впечатление: черные капюшоны и пуленепробиваемые жилеты, первоклассная легкая экипировка.
  Абрамс оглядел Кэтрин: ее длинные светлые волосы были спрятаны под маску с капюшоном. Она нагнулась к нему и прошептала:
  – Я совершенно спокойна. Это стоящие люди. Все будет нормально.
  – Я в этом уверен, – улыбнулся Абрамс.
  Кэтрин поцеловала его в щеку.
  Камерон достал ракетницу и выстрелил в воздух. Заряд разорвался над ними ярким бело-голубым светом.
  – Это сигнал о том, что Клаудия перебралась на ту сторону. Пиротехники ван Дорна должны его заметить и прикрыть салютом, – пояснил Камерон.
  Не успел он договорить, как в небе разорвалось несколько таких же ракет. Дэвис заметил:
  – Фейерверк – хорошее прикрытие для сигнальных выстрелов. Грохот тоже нам на руку.
  – Конечно, лучше бы использовать радиосвязь, но у русских есть хорошие радиоперехватчики, а мы не хотим поднимать на ноги их охрану, – добавил Камерон.
  Абрамс подумал про себя: «Если вы считаете, что проблема со связью только у нас, подождите, пока радиосвязь не прервется по всей Северной Америке».
  Абрамс опять посмотрел на Камерона и Дэвиса при свете фейерверка. Когда он встретил их в подвале у ван Дорна, он сразу же узнал в них своих спасителей на кладбище. Пемброук сказал, что они оба раньше служили в спецподразделениях, оба были ветеранами Фолклендов. Пемброук нанял их после того, как истек срок их контрактов. Камерон был шотландец, а Дэвис – англичанин. По словам ван Дорна, Пемброук подбирал лишь бывших британских солдат: англичан, шотландцев, ирландцев или валлийцев.
  Тони взглянул на небо. Ветер немного успокоился, но серые облака по-прежнему быстро мчались по небу с севера на юг. Воздух стал прохладным, ощущалось приближение дождя. На северо-востоке прогремел гром, сверкнула молния. Он вспомнил, что сказал ван Дорн: «Если на западе засветится все небо, знайте, что удар русскими нанесен, и считайте свою миссию уже не упреждающим шагом, а отмщением. Бейтесь до конца. Уничтожьте побольше русских, ибо назад пути не будет».
  Абрамсу с трудом удавалось понять: как такие вполне светские люди, как О'Брайен, ван Дорн и их друзья, могут быть вовлечены в политические убийства и рейды «коммандос».
  Кэтрин прервала его размышления:
  – Тони, посмотри туда.
  Абрамс увидел, как в небо медленно устремилась ракета. Вдруг она разорвалась, превратившись в огромный огненный шар. Абрамс ощутил силу ударной волны и увидел, как закачались деревья. В небе одна за другой разрывались ракеты. Из динамиков ван Дорна раздались первые ноты гимна «Моя великая страна». Абрамс подумал: «Неплохо сработано, Джордж».
  Камерон и Дэвис поднялись, вслед за ними – Абрамс и Кэтрин.
  – Идем след в след, – сказал Камерон. – Интервал – десять футов. Смотрите в оба. Мы переходим.
  Абрамс слышал такое лишь в английских военных фильмах. Он посмотрел на Кэтрин. Она подмигнула ему и подняла большой палец вверх, затем опустила капюшон на лицо.
  Группа двинулась вперед. Цель – мансарда русского дома. Дистанция – около полумили. Абрамс подумал, что последние несколько футов на лестнице, ведущей на чердак, будут самыми опасными.
  Встретит ли он снова Андрова? Тони не отказался бы повидаться и с Алексеем Калиным или Питером Торпом. Как поведет себя Кэтрин, оказавшись лицом к лицу со своим отцом?
  Потоки времени и истории столкнутся сегодня в этом доме за деревьями. Сам Абрамс полагал, что фортуна поворачивается лицом к сильным и отворачивается от слабых.
  57
  Карл Рот проехал по Дозорис-лейн с четверть мили в южном направлении и посигналил, показывая, что хочет въехать на дорожку, ведущую к русской даче. Полицейский узнал Рота и его фургон и помахал рукой, пропуская. Карл свернул направо и поехал мимо полицейских кордонов к небольшому домику у ворот. Там он затормозил. Руки и ноги у него сильно дрожали.
  В воротах стояли два охранника. Рот погасил фары и опустил стекло. Из домика вышел человек в гражданском костюме. Он остановился недалеко от фургона. Карл откашлялся.
  – Добрый вечер, Бунин, – поздоровался он по-английски.
  Тот ответил тоже по-английски:
  – Что ты здесь делаешь, Рот? Тебе же велели прибыть позднее.
  Карл высунул голову в окно.
  – Я вынужден был приехать раньше.
  Бунин наклонился и оперся руками о дверцу машины, заглянув в салон.
  – Где твоя жена? Мне сказали, что она будет с тобой.
  – Мэгги еще в доме ван Дорна.
  Бунин подозрительно посмотрел на Рота:
  – От тебя несет виски.
  Карл ничего не ответил. Бунин шепотом сказал:
  – Нас привели в полную мобилизационную готовность. Ты что-нибудь знаешь?
  – Ты думаешь, они вообще мне что-нибудь говорят? – пожал плечами Рот.
  Русский скорчил презрительную гримасу.
  – Ладно, что ты для нас прихватил?
  Рот нервно облизал губы и бросил взгляд на дежурку. Там за столом сидел молодой парень и что-то писал. Двое охранников, стоявшие в воротах, находились в пяти футах от фургона.
  – Рот!
  Карл вздрогнул.
  – Да-да… У меня блины, икра, сметана. Открой заднюю дверку.
  Бунин подал знак охранникам, и они подошли к фургону.
  В грузовом отделении машины, прямо за Ротом, скорчившись, сидел Марк Пемброук. Его левое плечо упиралось в боковую дверь, закрытую изнутри. В правой руке Пемброук держал пистолет, и его дуло было направлено Роту в затылок. На полу под брезентом угадывались очертания коробок и ящиков. Там же распластались два человека из команды Марка, Саттер и Левелин, а также Энн Кимберли.
  Задняя дверь фургона открылась, и охранники стали забирать термосы с едой. Один из них начал шарить по полу. Пемброук осторожно оглянулся и понял, что в какой-то момент рука русского находилась в нескольких дюймах от того места, где были спрятаны люди. Марк бросил взгляд на Рота и понял, что тот следит за ним и русским, глядя в зеркало заднего вида. «Если он предаст, – подумал Пемброук, – то сделает это сейчас». Но Рот, судя по всему, был едва жив от страха.
  Дверь захлопнулась, и Марк услышал, как удаляются шаги охранника.
  – Подожди здесь. Мне нужно позвонить и узнать, готовы ли тебя принять так рано, – сказал Бунин Роту.
  – Пора, – прошептал Пемброук.
  Саттер, Левелин и Энн Кимберли отбросили брезент. Марк рывком распахнул заднюю дверь. Через секунду все четверо были на дорожке. Трое, пригнувшись, обежали фургон и бросились к дежурке, один остался возле машины.
  Русские охранники, которые разобрали термосы и медленно брели с ними к домику, с изумлением обернулись. Молодой парень в дежурке поднялся из-за стола. Бунин, находившийся в комнате, стоял у настенного телефона с трубкой в руке. Он тоже обернулся, его глаза расширились, а правая рука потянулась за борт пиджака под мышку.
  – Не двигаться! – крикнула по-русски Энн.
  Пемброук дал короткую очередь из своей М-16 с глушителем. Пули вонзились в Бунина и отбросили его к стене. По инерции он подался вперед, сделал шаг и упал к ногам молодого русского, стоявшего с поднятыми вверх руками. Оба охранника тоже торопливо подняли руки, побросав термосы на пол. Крышки соскочили и содержимое – блины, икра, сметана – вывалилось на паркет. Бунин, казалось, с удивлением уставился на это месиво широко открытыми глазами. Ярко-красная кровь собралась лужицей вокруг его головы.
  Энн подала несколько резких команд. Вскоре трое русских уже лежали связанными в крошечной задней комнате. Рты им заткнули кляпами. Саттер стоял возле фургона, не спуская глаз с Рота. Левелин пытался нащупать у Бунина пульс. Бунин был мертв.
  Пемброук открыл ящик стола и достал оттуда регистрационную книгу. Все трое быстро вернулись к фургону.
  – Отличная работа, Карл. Думаю, шнапс тебе помог. Включай фары. Вперед! – приказал Роту Пемброук.
  Рот трясущимися руками врубил передачу. Энн опустилась на колени около Пемброука, включила миниатюрный фонарик и стала быстро просматривать записи в книге.
  – Через каждые тридцать-сорок минут дежурка докладывала об обстановке. Последний раз Бунин сделал это десять минут назад, так что их хватятся где-то через полчаса.
  Фургон двигался по извилистой гравиевой дорожке. Саттер смотрел назад, в окно задней двери, Левелин напряженно всматривался вперед сквозь лобовое стекло. Энн продолжала листать книгу.
  – Питер Торп вошел сюда два часа назад, – взволнованно сказала она. – Он все еще там.
  – Приказ Андрова, – продолжала зачитывать Энн, – задержать Карла и Мэгги Рот, когда они приедут.
  Она подмигнула Марку, тот повернулся к Роту:
  – Слышал?
  Карл не ответил. Энн перевернула страницу.
  – Вот черт… Старший дежурный по охране регулярно проверяет положение дел в дежурке и около ворот. Последний раз он был там около часа назад. Значит, может опять появиться в любую минуту…
  Вдруг Рот слабо вскрикнул. Они увидели, как свет мощной фары выхватил из темноты деревья, растущие вдоль дороги.
  – Поезжай вперед! – рявкнул Роту Пемброук. – Футов через десять остановись.
  Марк, Саттер и Левелин пригнулись, спрятавшись за передними сиденьями. Мощная фара осветила салон фургона. Марк ткнул дулом пистолета в затылок Роту.
  – Что это такое?
  – Старший дежурный, – заплетающимся языком выговорил Рот. – Он ездит в открытой трехколесной «ламбретте» – это такая легкая машина – с водителем.
  – Не уступай ему дорогу! – прошипел Марк.
  Рот направил фургон на середину узкой дороги и остановился. «Ламбретта» тоже встала. Водитель что-то прокричал по-русски. Энн шепотом перевела:
  – Он хочет узнать, какого черта Рот вытворяет.
  – Медленно подай назад и пропусти его справа, – велел Марк Роту.
  Карл включил заднюю передачу и сдал назад. Водитель «ламбретты» взял влево и направился в узкое пространство между фургоном и бордюрным камнем. Как только трехколеска поравнялась с правой дверью фургона (она не открывалась наружу, а отодвигалась), Марк резко отодвинул ее. Заслышав необычный звук, русские повернулись. В ту же секунду две автоматические винтовки, Пемброука и Левелина, издали короткие хлопки. Водитель вскрикнул, ударом пули его выбросило с сиденья на дорогу. Он так и остался лежать. Дежурный офицер скатился с сиденья, со стоном поднялся и, прижимая руку к груди, пошатываясь, сделал несколько шагов, но сразу же споткнулся и рухнул на землю.
  Пемброук и Левелин выпрыгнули из фургона, подошли к русским и выстрелами в голову добили их.
  Тела оттащили к зарослям деревьев. Туда же откатили и «ламбретту». После этого они вернулись в фургон.
  – Давай!
  Рот нажал на газ, и машина зашуршала по гравию.
  – Я думаю, мы не имели права их пропустить, – прервала молчание Энн.
  Пемброук внимательно посмотрел на нее.
  – Конечно, ведь они направлялись прямо в дежурку у ворот.
  – А нельзя было их только задержать? – задумчиво проговорила Энн.
  – Мы и так сильно выбились из графика, – бросил Марк.
  – К тому же, – добавил Левелин, – нам придется здесь разбираться еще не с одним постом охраны, и дежурный, который может проверить их в любую минуту, нам совсем ни к чему.
  Энн не ответила. Пемброук постарался говорить помягче:
  – Я понимаю, для тебя все это дико, но поверь мне, если удача отвернется от нас и мы попадем здесь в передрягу, ты будешь жалеть только об одном – что мы маловато их укокошили. Это грязное ремесло, но это ремесло.
  Фургон приближался к дому. Уже показались его очертания, неясно выделявшиеся на фоне неба. На первом и втором этажах светилось лишь несколько окон, в мансарде же всюду горел свет.
  – Что-то русские сегодня припозднились, – заметил Пемброук.
  Саттер наконец оторвался от окна:
  – Мы погасим им свет и уложим спать.
  Пемброук обратился к Роту:
  – Как чувствуешь себя, Карл?
  Рот глубоко вздохнул, но ничего не сказал. Он посмотрел на часы на приборной доске. Когда же они начнут умирать от этого яда? Карл надеялся, что скоро.
  Фургон въехал на площадку перед домом. Пемброук с шутливой торжественностью объявил:
  – Леди и джентльмены, перед вами Килленуорт. Мы ненадолго остановимся здесь и немного отдохнем. Не забудьте свое оружие.
  Карл Рот тряхнул головой. «Это какой-то бред», – подумал он.
  58
  Том Гренвил считал себя компанейским человеком, однако он понимал, что в том мире, в котором он вращался, как бы невзначай оброненные старшими по положению людьми дружеские предложения на деле означают приказы. Как приказы его начальства, когда он был молодым лейтенантом военно-морского флота. «Желание капитана – приказ для команды». Поэтому, после того как Джордж ван Дорн заметил, что гольф не относится к числу видов спорта, которые он уважает, Том Гренвил бросил гольф, хотя и любил эту игру. Но ван Дорн не просто отвадил Тома от гольфа, он подсказал ему альтернативу. «Винтовки и ружья, а не клюшки для гольфа, – заявил он, – вот достойные мужчины орудия». И Гренвил занялся стрельбой.
  А однажды, примерно год назад, за обедом, ван Дорн и О'Брайен спросили Тома, что он думает о прыжках с парашютом. Гренвил до тех пор думал об этом столько же, сколько о том, чтобы пересечь в бочке Ниагарский водопад, но с энтузиазмом ответил, что с удовольствием бы этим занялся.
  Том Гренвил по понятным причинам всячески пытался улизнуть от эксперимента, однако быстро понял, что отвертеться ему не удастся. Он помнил, что бывшие сотрудники УСС когда-то активно прыгали с парашютом, а О'Брайен и вовсе занимался этим по сей день. В конце концов Гренвил убедил себя, что прыжки с О'Брайеном и его друзьями откроют новые возможности для карьеры, и стал прыгать. Судя по всему, О'Брайену, ван Дорну и другим старшим компаньонам решимость Тома понравилась. Теперь Гренвилу стало понятно почему.
  Он огляделся в слабо освещенном пассажирском отсеке большого спасательного вертолета «Сикорский». Машина была оснащена поплавками и болталась сейчас в бухте у Лонг-Айленда. Старшим в отсеке был Барни Фарбер, старинный друг О'Брайена и ван Дорна. Компания Фарбера была расположена все на том же Лонг-Айленде и выпускала какую-то оборонную электронику.
  На скамейке напротив Тома Гренвила и Барни Фарбера сидели два ветерана специальных операций: Эдгар Джонсон, отставной генерал воздушно-десантных войск, и Рой Халлис, бывший оперативник ЦРУ. Теперь-то Том Гренвил понял, что сегодняшняя операция задумывалась «стариками» давно. И естественно, что некоторые из них принимают в ней непосредственное участие. Том оглядел Джонсона и Халлиса. Хотя оба были ветеранами Второй мировой, но никак не выглядели на свои шестьдесят. Гренвил подумал, что, может быть, это их последний прыжок и последняя операция. Все же возраст берет свое. Том поймал себя на мысли, что слишком назойливо рассматривает Джонсона и Халлиса. Судя по всему, психологически они готовы к серьезной драке, чего Гренвил никак не мог сказать о себе. По правде говоря, его тошнило. Вертолет сильно раскачивался на воде. Ветер усилился, и волны били в корпус.
  Чего-чего, а приступов морской болезни перед прыжками Тому еще не приходилось испытывать.
  Кроме Фарбера, на скамейке рядом с Гренвилом сидели двое из команды Пемброука – Коллинз и Стюарт. В своей черной амуниции они выглядели зловеще.
  Стюарт спросил Тома:
  – Ты когда-нибудь прыгал ночью, парень?
  По предложению О'Брайена Гренвил совершил ночной прыжок, но пока только один.
  – А как же, – отозвался Том.
  – Лучше, конечно, прыгать с обычного вертолета. А это амфибия. Да и погода сегодня жуткая.
  Гренвил печально кивнул.
  – В такую погоду прыгать с вертолета – все равно что с лодки в шторм. Его будет сильно бросать. Остерегайся несущих буев, смотри, чтобы тебя не ударило об них. Мне однажды пришлось наблюдать такое в Южной Атлантике.
  Том снова кивнул. Понятно, что речь идет о Фолклендах.
  – Парень сломал себе шею, – добавил Стюарт.
  Гренвилу показалось, что желудок у него подтянулся к горлу. Хорошо хоть, под камуфляжной краской не разобрать было, какого цвета у него лицо.
  Коллинз раскурил сигару, и дым заполнил кабину. Он заговорил с сильным ирландским акцентом:
  – Если не сумеешь быстро свернуть парашют, парень, то такой ветер размажет твою задницу об землю.
  Том кивнул совсем уже горестно. Фарбер прижал обеими руками наушники к голове, прислушался и сказал в микрофон:
  – Понял. – Он встал и объявил всем: – Приказано вылетать.
  Фарбер сунул голову в кабину пилота, хлопнул его по плечу и поднял большие пальцы обеих рук. Двигатель вертолета взревел.
  Гренвил почувствовал, что его слегка прижимает к скамейке. Болтанка вдруг прекратилась. Том повернулся и посмотрел вниз через большое квадратное окно. Они уже поднялись на высоту сто футов.
  – Чертова луна светит вовсю, а облака слишком тонкие, чтобы прикрыть машину. Они нас наверняка обнаружат, – крикнул Гренвилу Стюарт, перекрывая рев двигателя.
  Том нервно потер лоб.
  – И еще эти молнии. Ты никогда не видел, как молния убивает парашютиста?
  – Нет.
  – Что с тобой, парень? Я тебя не слышу.
  Гренвил несколько секунд смотрел на Стюарта, потом в ярости закричал:
  – Я говорю, я люблю прыгать ночью в такой ветер! Мне это нравится!
  Коллинз взревел:
  – Том, старина! После этой операции сделаем из тебя коммандос.
  Том встал и направился к двери, цепляясь за поручни. Вертолет забирался все выше. Гренвил не хотел становиться коммандос. Все, чего он хотел, – стать старшим компаньоном в фирме, и он готов потрудиться ради этого. Но временами ван Дорн и О'Брайен требуют чересчур многого. А ночной прыжок на позиции вооруженного противника – это чересчур.
  59
  Джоан Гренвил вышагивала из угла в угол по маленькой подвальной комнатке, ярко освещенной лампами дневного света. Над ней находился закрытый теннисный корт, который раньше принадлежал имению Килленуорт, а ныне – местному отделению Христианского союза молодежи. Высокий забор с колючей проволокой отделял христиан от атеистов.
  Джоан вспомнила, что, по словам Тома, ФБР якобы имело помещение в главном здании христиан, но она не видела здесь никого, кроме сотрудников УСС. Стэнли Кучик, развалившийся на большом деревянном ящике, пристально наблюдал за ней.
  – Вы боитесь, миссис Гренвил?
  Она метнула на него быстрый взгляд.
  – В десятый раз, твою мать, повторяю, называй меня Джоан, и в пятый раз, твою мать, повторяю: да, я боюсь!
  Стэнли никогда в жизни не слышал, чтобы взрослая женщина так ругалась. Его многое интересовало в Джоан Гренвил. Он искоса посмотрел на нее. Черное платье облегало ее фигурку. Он сказал:
  – Вы можете оставаться здесь, а я сам со всем справлюсь.
  Джоан заскрежетала зубами:
  – Стэнли, прекрати вести себя со мной, будто я ребенок. Я уже взрослая и могу все делать так же, как ты, а то и лучше.
  – Конечно, Джоан. – Он улыбнулся. – Мне кажется, эта работа как раз для двоих.
  Джоан сжала кулаки.
  – У меня голова раскалывается.
  – Вы секретный агент ван Дорна?
  Она опустилась на скамейку.
  – Теперь, видимо, да. – Она закрыла лицо руками, вспоминая шантаж ван Дорна. А Том, дурак, молча сидел рядом. Но в конце концов, он обнял ее за плечи и сказал:
  – Джоан, ты не стала бы делать то, о чем я прошу, только потому, что я тебе угрожаю. Мы оба это знаем. Но твоя родина в опасности, и ты нам нужна. – Он кратко объяснил ситуацию. – Ты поможешь своей стране?
  Стэнли прервал размышления Джоан:
  – Как вас во все это втянули?
  – Я нужна своей стране.
  Стэнли подумал и сказал:
  – А я занимаюсь этим, потому что мне нравится. Это уже десятое задание.
  Джоан недоверчиво взглянула на него, собираясь сказать, чтоб врал, да не завирался, но тут ей вдруг пришло в голову: а ведь вся ее жизнь может зависеть от этого сопливого подростка. Она взглянула на него с удивлением и страхом.
  – Это просто невероятно!
  Стэнли зарделся от гордости:
  – Держитесь поближе ко мне, и я вытащу вас из этой передряги.
  Джоан широко улыбнулась Стэнли:
  – Хорошо.
  Она вновь подумала о том, что сказал ей ван Дорн, и ей стало страшно. Она не хотела, чтобы прекратились вечеринки, на которых она так любит бывать. Нельзя сказать, чтобы Джоан так уж держалась за свою жизнь, но она готова была бороться за то, чтобы, по крайней мере, вечеринки никогда не кончались. Она подумала, что патриотизм у разных людей проявляется по-разному.
  Стэнли посмотрел на циферблат армейских часов, которые ему выдали перед операцией, затем оглядел свой черный облегающий костюм. Он был сшит из какого-то эластичного материала и, скорее всего, подошел бы танцорам, но парень, который их снаряжал, сказал, что это одежда спецназовцев. Стэнли нащупал пистолет, находившийся у него на поясе в эластичной сумке.
  – Вы еще никогда никого не убивали? – спросил он Джоан.
  Джоан оторвалась от своих мыслей:
  – Что? Конечно, нет, – ответила она, – но думаю, что вполне на это способна.
  Она подумала, что с удовольствием застрелила бы Тома, Джорджа и Марка, надо только решить, в каком порядке.
  Дверь наверху открылась, и кто-то стал спускаться по лестнице. Стэнли достал пистолет.
  – Убери быстро! – прошипела Джоан.
  Появились мужчина и женщина в дорогих спортивных костюмах. Они, похоже, не искали себе партнеров для игры в теннис. Женщину звали Клер Гудвин. Она направилась к Джоан и протянула ей руку:
  – Привет, Джоан.
  Джоан встала и пожала ее руку.
  – Здравствуйте, Клэр.
  – Я что-то не видела вас у Джорджа.
  – Я лежала в комнате наверху, разболелась голова.
  – Бедняжка. Вы знакомы с Гасом Бергеном?
  Джоан пожала руку мужчине.
  – Да, мы как-то встречались. – Она вспомнила, что Берген участвовал вместе с отцом Тома в неудачной операции в Ханое во время войны.
  Берген спросил:
  – Как поживает Том?
  – Он занялся парашютным спортом.
  Берген улыбнулся и повернулся к Стэнли:
  – Здравствуйте, молодой человек.
  – Я слышала о тебе много хорошего, – сказала Клэр.
  Стэнли что-то промямлил и взглянул на Джоан. Та тоже слышала о Клэр много хорошего. Например, что она переспала с половиной немецкого дипкорпуса в Швейцарии во время войны. Конечно же, в интересах Бога и Родины. Джоан подумала, что лучше бы ей самой дали такое задание.
  Они немного поболтали о том о сем, затем Берген, посмотрев на часы, сказал:
  – Ну что ж, пора за дело.
  Все сразу замолчали.
  – Вам обоим уже объяснили, – продолжал Берген, – что там следует делать. Теперь я покажу, как туда попасть. – Берген отошел к дальней стене и указал на круглую дыру у верхней кромки бетонного фундамента. – Это старый технический ход, ведущий в главное здание. Раньше по нему к соседнему строению шли трубы отопления, силовые кабели и прочее. После раздела усадьбы обеспечение корта теплом, водой и электричеством взял на себя Христианский союз молодежи.
  Стэнли посмотрел вверх на отверстие, которое он до этого не замечал. В диаметре оно было не шире большой пиццы.
  Клэр добавила:
  – Теперь в этом техническом ходе никаких труб нет. Гасу пришлось использовать для работ карликов. – Она посмотрела на своего спутника. – Гас – член правления местного отделения Христианского союза молодежи.
  Стэнли с энтузиазмом закивал.
  Джоан подумала: «Член Христианского союза молодежи… Карлики… Ход в русский дом… Бред какой-то». Приглядевшись к отверстию, она заметила:
  – Но оттуда все еще торчат какие-то провода.
  – Это трос, – объяснил Берген. – Видите ли, до подвала русского дома несколько сотен ярдов, и все время вверх. Просто так карабкаться почти невозможно, поэтому я построил нечто вроде электрического подъемника.
  Стэнли улыбнулся. У этих старых болванов неплохие мозги. Берген и Клэр Гудвин уточнили кое-какие детали, затем Гас спросил:
  – Есть вопросы?
  Стэнли отрицательно покачал головой.
  – Почему вы так уверены, что этот лаз выводит в неиспользуемое помещение? – спросила Джоан.
  Берген взглянул на Стэнли.
  – Ты ведь был однажды в бойлерной, да, сынок?
  – Да, там никого тогда не было, – кивнул Стэнли.
  Джоан пожала плечами, Берген посмотрел на нее:
  – Вы, разумеется, не обязаны идти туда.
  Джоан Гренвил бросила взгляд на Стэнли. Он явно тоже боялся, но его взрослеющее мужское самосознание толкало его в черную дыру, с ней или без нее, с такой силой, будто его заставляли лезть туда под дулом пистолета. Она ответила:
  – Нет, я должна идти. Так что вперед.
  Берген подкатил к стене приспособление, напоминающее строительные козлы, и позвал Стэнли. Тот накинул на голову черный капюшон. Берген пожелал ему удачи, и парень полез вверх по лестнице. На горизонтальной площадке приспособления он увидел две маленькие тележки, расположенные одна за другой. Трос связывал тянущие механизмы. Стэнли лег на спину, еле уместившись на миниатюрной тележке, и ухватился руками в перчатках за трос.
  – Готов.
  Приглушенно загудел электромотор, трос натянулся, и Стэнли начал медленно вползать на тележке в узкую трубу хода. «Я похож на торпеду, которую загоняют в торпедный аппарат», – подумал он. В эту секунду движение прекратилось. Джоан Гренвил тихо сказала Бергену:
  – Либо надо быть бездушным кретином, либо им так уж не хватает исполнителей, но отправлять этого мальчика Бог знает куда с таким заданием…
  – Ему уже семнадцать, – холодно ответил Берген, – а на войне я видел немало семнадцатилетних солдат.
  – Ну конечно, «женщин и детей надо пропускать вперед», – съязвила Джоан. Она забралась на козлы и заглянула в черноту лаза. – Там хватит места еще для одного человека, Стэнли? – крикнула она.
  – Конечно, – раскатился эхом голос Кучика.
  Джоан посмотрела вниз на Клэр Гудвин и Гаса Бергена и, секунду подумав, сказала:
  – Я понимаю, что это важное задание. Если с нами что-нибудь случится, пусть совесть вас не мучит. Помните, что мы пошли на это добровольно.
  – Мы не чувствуем себя виноватыми, но будем от всего сердца молиться за вас, – проговорила Клэр. – Удачи вам.
  Джоан еще раз оглядела Клэр и Гаса. «Крепкие старички», – подумала она, затем набрала полную грудь воздуха, легла на тележку и обхватила руками трос.
  – Готова.
  Вновь зашумел электромотор, Джоан медленно вползала в отверстие хода. Сразу стало очень темно. Слышался только хруст резиновых колесиков тележки по бетонной трубе лаза. Слегка поскрипывал трос. Время от времени плечи Джоан касались стенок трубы, и тогда раздавался какой-то шуршащий звук. Джоан откашлялась и тихонько позвала:
  – Стэнли?
  – Чего?
  – Как у тебя дела?
  – Хорошо.
  – Дурацкие эти тележки, – заметила Джоан.
  – Но лучше, чем ползти самому, – с легким смешком ответил Стэнли.
  Они замолчали. Светлое пятно выхода осталось совсем далеко, шум электромотора тоже постепенно стихал. Джоан знала, что, стоит ей отпустить трос, она съедет на тележке обратно к Клэр и Гасу. Знала Джоан и другое: она никогда так не поступит.
  «Еще несколько минут, и мы будем там», – подумала Джоан. Ее всегда разбирало любопытство по поводу русской дачи.
  60
  Джордж ван Дорн стоял у окна своего кабинета и наблюдал, как из пустого бассейна в небо поднимаются ракеты фейерверка. Он снял трубку одного из трех полевых телефонов, установленных на широком подоконнике, и постучал по рычагу.
  Ответил Дон Лароса, старший пиротехник.
  – Как у нас там с ракетами? – спросил ван Дорн.
  – Штук триста еще осталось, – ответил Лароса.
  – Хорошо. Понизьте высоту разрывов. Мне нужно, чтобы грохота было побольше. В то же время постарайтесь сделать так, чтобы ракеты не давали много света. Но они должны разрываться точно над домом русских. Послушайте, Дон, а труба у вас наготове?
  – Конечно, мистер ван Дорн. Можем пустить ее в дело по первому вашему сигналу.
  – Будьте готовы ввести ее в действие в полночь. Продолжительность обстрела от шестидесяти до восьмидесяти секунд. За это время нужно успеть выпустить не меньше двадцати мощных зарядов. В конце – с пяток «веселых Питеров».
  Дон Лароса повторил указание.
  – У меня будет наготове вертолет-амфибия, который сразу же после артналета заберет отсюда вас и вашу трубу. Он высадит вас у пирса Атлантик-Сити. Там тоже все подготовлено.
  – Звучит красиво, – отозвался Лароса.
  – Я выйду на связь позже. – Ван Дорн повесил трубку.
  «Красиво. Чего здесь красивого? – подумал он. – Красиво было бы этой ночью погулять с бабами да поиграть в карты».
  – Что такое «веселый Питер»? – спросила ван Дорна его жена Китти, находившаяся в кабинете.
  – Это просто военный жаргон, дорогая, – ответил ван Дорн. – Имеются в виду фосфорсодержащие заряды. Они сжигают все подряд.
  – Ужасно, у русских такой красивый дом!
  – Китти, война – это не игрушки.
  – Но она так разрушительна, Джордж. Ты что, действительно собираешься их обстреливать?
  Ван Дорн убавил звук в системе, через которую громкая бравурная музыка передавалась к усилителям на лужайке.
  – Что? – как бы отвлекаясь от своих мыслей, переспросил он. – Ах, это. Только в том случае, если провалится наша десантная операция. Как с докторами Франком и Пулосом? Они все подготовили?
  – Да, в подвале организован пункт экстренной помощи. С ними Джейн Аткинс и Милдред Флетчер. Ведь Джейн и Милдред были медсестрами в женском вспомогательном корпусе сухопутных войск.
  – Ну что же, жалко будет их разочаровывать. Ладно, если дело обойдется без раненых, то так и быть, я прострелю себе ногу, – пошутил ван Дорн.
  – Белле Лапонте. Она психиатр. Нам нужна ее помощь?
  – Почему бы и нет, – хохотнул ван Дорн, – ведь мы все немножко сумасшедшие.
  – Я имею в виду, у нее все-таки ученая степень…
  – Ладно, Китти, как с медикаментами?
  – По-моему, нормально. Во всяком случае, доктор Франк доволен.
  Ван Дорн как-то отвлеченно кивнул. Он думал, что еще нужно сделать по плану. Он повернулся к находившемуся в кабинете полковнику Уильяму Остерману, который в молодости служил лейтенантом в отделении УСС в Лондоне:
  – Первый этап операции близится к завершению.
  Остерман поднял взгляд от разложенных на большом столе схем и аэрофотоснимков русского дома.
  – Я тоже так считаю, Джордж. Но наша главная проблема состоит в том, что, если хотя бы одна какая-то группа попадет в передрягу, это спутает все наши планы.
  – Будем надеяться на лучшее, Билл. У Пемброука и его людей отличная подготовка, у них большой опыт именно таких «бесшумных» операций. Иногда у меня возникает мысль, уж не телепаты ли они.
  Из-за ширмы, отделявшей кабинет от небольшой ниши, появился Уоллис Бейкер, старший компаньон фирмы. В руках у него было несколько листков бумаги.
  – Весьма пространный телекс из Объединенного комитета начальников штабов, Джордж, – сказал он.
  – Садись здесь, Уоллис, и приступай к расшифровке.
  Бейкер устроился за столом, разложив таблицы с кодами. Зазвонил телефон. Взглянув на определитель номера, ван Дорн сразу понял, откуда звонят.
  – Дом ван Дорна.
  – Здравствуйте, мистер ван Дорн.
  – Здравствуйте, Андров.
  – Рад, что вы узнали мой голос.
  – У меня не так уж много знакомых, которые говорят с русским акцентом. Зачем вы звоните мне так поздно, Андров? Разве вы не знаете, что звонить людям в такое время неприлично?
  – Я же вам ничего не говорю по поводу того, как грохочет ваша музыка в это же позднее время, – несколько повысив голос, сказал Андров. – Но вот по поводу ваших ракет молчать не буду. Они разрываются слишком близко к нашему зданию.
  – Что значит «близко»? – спросил ван Дорн.
  Андров заговорил обиженно:
  – Мистер ван Дорн, как дипломат, я пытался сделать все, что в моих силах, в интересах поддержания добрососедских отношений…
  – Нет, вы не все пытались сделать, Андров. Например, ваши люди никогда не возвращают на мой теннисный корт залетевшие к вам мячи.
  – Неужели это имеет такое значение? – вздохнул Андров.
  Ван Дорн мысленно ухмыльнулся. По тону Андрова он понял, что русским пока ничего не известно ни о группе Пемброука, ни о группе, в которую входили Абрамс и Кэтрин. Он возмущенно проговорил:
  – Это праздник нашего народа, мистер Андров. А правилами дипломатического протокола иностранным представителям предписывается оказывать уважение национальным праздникам страны пребывания, сэр.
  – Да-да… Но эта музыка… Я хотел бы убедительно попросить вас…
  – Сегодня я не принимаю никаких просьб, – отрезал ван Дорн. – Я проигрываю то, что записано на кассете. Я не диск-жокей, мистер Андров.
  – Да дело не в том, какая это музыка, а в том, что она звучит слишком громко, мистер ван Дорн. Либо сделайте потише, либо я позвоню в полицию.
  – Я думаю, ваш протест необоснован.
  – Ничего подобного. Несколько сотрудников, оставшихся сегодня в нашем здании, жалуются на грохот. Даже наши собаки нервничают.
  – Купите тогда более спокойных.
  Андров пропустил это замечание мимо ушей.
  – Во сколько вы собираетесь прекратить свой фейерверк и выключить музыку, мистер ван Дорн?
  – В полночь. Ровно в двенадцать. Я обещаю вам, что после полуночи вас беспокоить не будут.
  – Спасибо, мистер ван Дорн. Всего хорошего.
  – И вам всего хорошего, мистер Андров. – Ван Дорн повесил трубку и оглядел присутствующих. – Мистер Андров нервничает. Конечно. Ведь ему предстоит провести эту ночь на ногах.
  – Ты опять был груб с ним, – с укоризной сказала Китти.
  – У тебя несколько иные понятия о правилах приличия, – ответил ван Дорн.
  – И все же я разделяю точку зрения мистера Черчилля. Если даже ты собираешься стрелять в какого-то человека, ничто не мешает тебе быть с ним вежливым.
  Ван Дорн улыбнулся жене:
  – Ты совершенно права.
  – Мне нужно идти, Джордж, – подчеркнуто сухо объявила Китти, – но, до того, как я уйду, я должна сказать тебе, что впредь я не потерплю в моем доме мистера Пемброука и Джоан Гренвил. – Она помолчала. – Исключение я сделаю только в том случае, если их ранят в ходе операции. Спокойной ночи, Джордж. Спокойной ночи, джентльмены.
  Китти ван Дорн повернулась и вышла из кабинета. На несколько минут в комнате повисла тишина. Наконец полковник Остерман сказал:
  – Без радиосвязи мы пропадем.
  – Их всех уже могли схватить или убить, а мы ничего не знаем, – добавил Бейкер.
  – Следующий звонок с телефона Андрова должен быть от наших людей, – задумчиво проговорил ван Дорн. – Если до полуночи звонок не раздастся, задействуем миномет. После этого Андров вряд ли бросится ко мне с просьбами прекратить шум.
  61
  Виктор Андров сидел за рабочим столом в своем кабинете. В бывшей часовне царил полумрак, горела только настольная лампа. Свет от нее отражался в красивом окне с витражами.
  Андров в который раз рассматривал изображенный на витраже религиозный сюжет: жители Содома врываются в дом Лота, чтобы похитить двух ангелов, но ангелы посылают на содомитян лучи Божественного света, и те обращаются в бегство.
  Андров задумчиво произнес:
  – Существует теория, что ангелы – это пришельцы с другой планеты. Говорят, будто бы они разрушили Содом и Гоморру при помощи ядерного взрыва.
  Генри Кимберли откинулся в глубоком кожаном кресле.
  – Неизвестно еще, что будут говорить о сегодняшней ночи через четыре тысячи лет.
  Андров подался к нему через стол.
  – События сегодняшней ночи будут интерпретированы так, как нужно партии. События, описанные в Библии, по существу, являются плодом воображения священников и раввинов.
  – Через четыре тысячи лет, Виктор, не будет ни партии, ни священников, ни раввинов, – сказал Кимберли. Он закурил. – Хотя я не исключаю, что партия будет писать мировую историю еще не менее тысячи лет.
  Андров пожал плечами. Он встал и распахнул окно. В комнату ворвался северный ветер и растрепал лежавшие на столе бумаги. Издали, от дома ван Дорна, доносились звуки патриотических мелодий. Андрову пришлось повысить голос:
  – Я отдал строгое распоряжение: любой, кто откроет окно или дверь после одиннадцати тридцати сегодняшнего вечера, заплатит за это жизнью. – Андров помолчал несколько секунд. – ЭМИ – странное явление. Он может проникнуть в помещение через замочные скважины и щели. Даже небольшого объема ударного импульса достаточно для того, чтобы нанести значительный ущерб. Но это здание проверялось сотни раз. Оно почти герметично. Как подводная лодка. Если его спустить на воду, оно, наверное, поплывет. – Андров рассмеялся.
  Кимберли хранил молчание.
  Андров бросил взгляд на север, в мрачное небо.
  – «Молния» сейчас несется сквозь холодные просторы космоса в нашем направлении.
  – Молния?
  – Это название спутника, который выведет ядерное взрывное устройство в заданную точку. Об этом мне сообщил курьер.
  Кимберли понимающе кивнул.
  – Во сколько?
  Продолжая всматриваться в небо, Андров ответил:
  – Космический аппарат выйдет в перигей где-то над Небраской через несколько минут после полуночи.
  Кимберли проводил взглядом поднимавшийся к потолку дым от сигареты.
  – Что еще сказал курьер?
  – Председатель Совета министров передает всем нам, и вам в особенности, свои наилучшие пожелания. Он также сообщает, что с информацией об «Ударе» знакомятся сейчас самые высокопоставленные лица в советском руководстве. До сих пор об операции знали вообще считанные единицы.
  Кимберли встал и подошел к Андрову. Он посмотрел в окно, на дом ван Дорна. Здание заслоняли деревья. Их верхушки четко вырисовывались на фоне темного неба.
  – Вы знаете, Виктор, – сказал Кимберли, – с Джорджем мы учились в одном военном училище. Стратегическая концепция американских вооруженных сил наступательная, а не оборонительная. Американцы верят в превентивные удары, обезоруживающие рейды, акции диверсионных групп и тому подобное. – Он искоса посмотрел на Андрова. – Вы должны нанести удар ван Дорну прежде, чем он нанесет удар вам.
  Андров плотно закрыл окно и подошел к столу. Он нажал кнопку на одном из аппаратов, и комнату заполнил исходящий из динамиков голос ван Дорна.
  Кимберли молча слушал.
  – Это запись телефонного звонка ван Дорна в Пентагон, – пояснил Андров. – Поскольку он считает, что предупредил военных и администрацию о наших планах, и полагает, что ситуация находится под контролем, он вряд ли предпримет какие-либо самостоятельные действия в отношении нас. – Андров нажал на другую кнопку. Раздался женский голос. – Это ваша дочь Энн, – прокомментировал Андров. Кимберли ничего не сказал. – Она говорит с АНБ. О «Молнии», – добавил Андров.
  Кимберли несколько секунд послушал, затем подошел к столу и выключил запись. Он повернулся к Андрову.
  – Откуда они узнали?
  Андров пожал плечами.
  – Об ЭМИ и им, и нам известно давно. Видимо, просто методом дедукции они попытались найти ответ на вопрос: «Как можно уничтожить Америку с минимальным риском и ущербом для себя?» И они нашли то решение, к которому пришли и мы.
  Генри Кимберли медленно кивнул.
  – Так что, как вы видите, Генри, у меня и в мыслях нет недооценивать ван Дорна и его организацию. Мы знаем, что они работают против нас давно. Правда, за последние годы и даже десятилетия методы их изменились: вместо кинжала они используют сейчас исключительно плащ. Ван Дорн вышел на важную информацию и сразу же связался с военными, чтобы они что-то предприняли. Сам он с оружием сюда не пойдет.
  – Но он успел предупредить власти, Андров, – возразил Кимберли. – И да будет вам известно, у американцев есть положение о так называемом автоматическом режиме нанесения ответного удара, который приводится в действие в том случае, если…
  – Да, я знаю, – поднял руку Андров. – Разрешите мне сначала договорить. Так вот. В этой стране абсолютное большинство дальних телефонных разговоров осуществляется с использованием микроволн. Это очень удобно для нас, так как наше здание в Глен-Коуве расположено почти что в центре так называемой «микроволновой долины». Мы легко прослушиваем микроволновые разговоры дипломатического корпуса, а также переговоры расположенных в Лонг-Айленде и Коннектикуте оборонных фирм. Особое внимание мы обращаем на переговоры государственных органов управления. Учитывая наши возможности, ван Дорн, разумеется, предпринял некоторые меры предосторожности. Он обеспечил передачу разговоров из своего дома по оптико-волоконному кабелю. Этот кабель подсоединен к системе «Америкэн телефоун энд телеграф корпорейшн». Ван Дорн считает, что его телефон прослушать практически невозможно, поэтому он так свободно ведет переговоры. – Андров посмотрел на Кимберли. – Но самое главное заключается в том, что, поскольку оптико-волоконных линий пока очень мало и система эта требует доводки, предусмотрено ее дублирование, а оно осуществляется через обычные микроволновые станции. Иными словами, если завербовать конкретного инженера на Центральной телефонной станции Нью-Йорка, то, не уведомляя ван Дорна, он может переключить его переговоры с оптико-волоконной линии на обычную. Таким образом для нас вновь становится возможным прослушивание разговоров ван Дорна…
  Генри Кимберли прервал Андрова:
  – Что сейчас говорить об этом? Главное, что он успел предупредить Пентагон.
  Андров улыбнулся.
  – Я продолжу свою мысль. Таким образом для нас становится возможным прослушивание разговоров ван Дорна и… их переадресовка. Например, сюда. Лично вам могу сказать, что в действительности ван Дорн говорил не с сотрудником Пентагона, а с Никитой Туловым, нашим человеком, который прошел отличную спецподготовку, изучая образ мышления и манеру общения, свойственные кадровым сотрудникам министерства обороны США.
  Кимберли довольно улыбнулся:
  – Это здорово, Виктор!
  Андров слегка поклонился в знак благодарности.
  – Что же касается звонка вашей дочери, то мы вынуждены были пропустить его по назначению, поскольку не были готовы подражать сотрудникам АНБ. Зато мы внимательно прослушали разговор. – Андров посмотрел на бумаги, лежащие на столе. – Честно говоря, Генри, ваша дочь может доставить нам много неприятностей. – Он перевел взгляд на Кимберли. – Я не хотел бы углубляться в этот вопрос, но, поскольку вы здесь, в Америке, я хочу спросить вас…
  Кимберли сделал раздраженный жест рукой.
  – Виктор, делайте, что хотите. Перестаньте приставать ко мне с этой проблемой. Если лично у вас есть на нее «зуб», то и действуйте соответственно. Если нет, подождите, пока с ней разберется госаппарат, так же как и с десятком миллионов других врагов. – Кимберли направился к двери. – Увидимся позже наверху.
  – Постойте, – почти выкрикнул Андров. – Есть еще одна новость.
  – Да? – обернулся Кимберли.
  Андров подошел совсем близко к Кимберли.
  – Сегодня здесь появится третий «Талбот».
  Кимберли кивнул.
  – Я так и предполагал. Это вполне естественно, что, если третий «Талбот» жив, то он, или она, будет искать спасения от «Удара» именно здесь. Я не исключаю, что сегодня ночью мы можем встретиться.
  – Представляете ли вы хотя бы приблизительно, кто это? – спросил Андров.
  – Кто бы это ни был, я должен его знать.
  – Конечно, вы его знаете. Это один из ваших. Вас всех соберут в Белом доме: президент Кимберли, госсекретарь Аллертон и глава американской госбезопасности… Кто?
  Лицо у Кимберли оставалось непроницаемым.
  – Какой смысл гадать? – пожал он плечами. – Скоро мы и так все узнаем.
  – Конечно, – согласился Андров. – Но пока мы даже не знаем, каким видом транспорта прибудет третий «Талбот». По суше, морем или по воздуху? В любом случае, познакомиться с ним будет интересно.
  – Очень интересно, – сказал Кимберли. Он повернулся и вышел из кабинета.
  * * *
  Стоя на коленях на влажной земле, Клаудия Лепеску ощутила, как холодное дуло пистолета уперлось ей в шею. Охранник еле сдерживал рвущуюся с поводка овчарку. Его напарник докладывал что-то по портативной рации. Третий мужчина, видимо, старший, встал прямо перед ней и громко спросил по-английски:
  – Ты кто?
  – Клаудия Лепеску. Я работаю на Алексея Калина.
  Русский осветил фонариком ее фигуру, затем направил луч прямо в лицо Клаудии.
  – Ты не американка?
  – Я румынка.
  – Что ты здесь делаешь?
  – Я требую убежища…
  – Почему?
  – Меня преследуют…
  – Кто?
  Неожиданно Клаудия заорала по-русски:
  – Я тебе все сказала. Немедленно доставь меня к Калину, или это плохо для тебя кончится.
  И тут же Клаудия пожалела о своих словах. Ей не стоило так орать на начальника в присутствии его подчиненных.
  Русский резко и больно ударил Клаудию по лицу. Она вскрикнула и прижала ладони к щекам.
  – Встать! – гаркнул русский.
  Клаудия встала. Овчарка с хрипом бросилась к ней, но первый охранник удержал собаку. Второй русский подошел к ней и грубо обыскал.
  – Ну, пожалуйста, – попросила Клаудия, – отведите меня к Калину. У меня для него срочное донесение.
  – Если донесение действительно срочное, можешь бежать. – Охранники встали по бокам от Клаудии. – Вперед бегом марш! – скомандовал старший.
  Клаудия побежала. Один раз она споткнулась и упала. Ее рывком подняли. Камни и сучья больно врезались в ступни, ветки деревьев хлестали по телу, время от времени охранники грубо подталкивали Клаудию в спину. Ей казалось, что прошла вечность, пока они выскочили на облитую лунным светом большую лужайку, перед которой на некотором возвышении стоял большой каменный дом.
  Они пересекли лужайку, обогнули террасу и оказались у каменной стены заднего двора. Тут русские перешли на шаг, и Клаудия впервые смогла перевести дыхание. Она почти валилась с ног от усталости и с трудом понимала, куда русские ее ведут. Они прошли через автостоянку, открыв массивные двойные двери, спустились на один пролет по лестнице и оказались в длинном, слабо освещенном коридоре, по сторонам которого с равными промежутками располагались двери. «Помещение для прислуги», – подумала Клаудия. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что вскоре весь мир будет таким – один темный, пустынный коридор, вооруженная охрана, грохот каблуков по полу и путешествие в неизвестность.
  Охранники остановились, открыли одну из дверей и втолкнули Клаудию внутрь. Она оказалась в маленьком темном помещении, почти пустом, не считая топчана и ведра с крышкой. Дверь за Клаудией с грохотом захлопнулась. Она услышала, как глухо лязгнул замок.
  Клаудия стояла неподвижно, прислушиваясь к своему тяжелому дыханию. Подолом платья она вытерла потное лицо и плечи. Высоко под потолком было окно. Клаудия подтащила поближе топчан и взобралась на него. Окно выходило в тускло освещенный задний двор. Свет фонарей еле проникал сквозь грязные стекла. Снаружи окно было зарешечено, и открыть его Клаудия не могла.
  В помещении было очень душно. Клаудия слезла с топчана, вернулась к двери и стала шарить по стене в поисках выключателя, но не нашла. Видимо, он был снаружи. Значит, это камера. После двух лет тюрьмы на родине Клаудия кое-что о камерах знала.
  Она упала на топчан. Клаудия боялась неопределенности и ожидания. Допросы и даже побои – разумеется, не сильные – переносить легче. Во всяком случае, во время допросов можно хотя бы попытаться выяснить, что известно о тебе твоим противникам. Ведь они о чем-то спрашивают, выдвигают обвинения. Можно попробовать сопротивляться. И все два года, что Клаудия провела в румынской тюрьме, она боролась. В конце концов, это спасло ее от более длительного заключения, а может быть, и от смерти. В результате ей даже предложили сотрудничать. Она должна была научиться подражать графине Лепеску, которую арестовали примерно в то же время. Она согласилась и еще год провела в одной камере с бывшей графиней, пока КГБ с удовлетворением не признало, что теперь ее, Магду Креангу, не отличить от Клаудии Лепеску. Настоящая же графиня куда-то исчезла, возможно, ее убили, чтобы сохранить тайну новой Клаудии.
  Наконец, благодаря О'Брайену и его друзьям, она попала в Америку.
  Лже-Клаудия честно отрабатывала свой долг перед русскими хозяевами. Она втерлась в доверие к О'Брайену. Она даже попыталась вытащить бедного Тони Абрамса на крышу. Ей сказали, что готовится его похищение, но она-то знала истинную цель задания.
  Она знала также, что русские своих агентов не ценят. И вот теперь ее сотрудничество с ними, похоже, заканчивается.
  Однако она не теряла надежды. Помимо того, что Клаудия была авантюристкой и актрисой, она обладала и еще кое-какими способностями: она была высококлассной шлюхой и могла соблазнить любого мужчину. Она очень рассчитывала, что это поможет ей выжить, ведь и Андров, и Калин имели возможность оценить этот ее талант. Недаром же Клаудия так выкладывалась с ними в постели.
  Она встала на колени и сняла с ведра крышку. В ведре оказалась вода, и довольно чистая. Клаудия сполоснула лицо и шею, влажными руками поправила волосы и отряхнула платье. Она уже поняла, что русские мужчины непривередливы и знают о сексе не больше пятнадцатилетнего американского подростка. А их женщины разбираются в этом еще хуже.
  В коридоре послышались шаги. В замке повернулся ключ, дверь открылась, и в проеме появился мужчина. Он протянул руку и щелкнул снаружи выключателем.
  – Алексей! – Клаудия шагнула к двери.
  Калин грубо толкнул ее в глубь камеры, потом вошел и плотно закрыл дверь.
  – Почему ты добиралась таким странным путем? Тебя ведь ждали у ворот!
  «Да потому, что мне приказал ван Дорн», – подумала Клаудия, однако вслух сказала:
  – За мной гнались. Они каким-то образом раскрыли меня.
  – А яд?
  – Рот все выполнил в соответствии с указаниями, – торопливо закивала Клаудия. – Я тоже все сделала так, как вы мне приказали. – Она вновь подошла к Калину. На этот раз он позволил ей положить руки ему на плечи. – Что со мной будет, Алексей?
  – Ты умеешь обращаться с оружием. Может быть, понадобишься нам позже, – холодно ответил он.
  – Что у тебя с лицом? – Клаудия всматривалась в Калина в тусклом освещении камеры.
  – Повстречался с твоим другом Абрамсом. Где сейчас этот подонок?
  – Я не видела его у ван Дорна, – пожала плечами Клаудия.
  Она уткнулась лицом в грудь Калину, ее руки пробрались ему под пиджак и стали вытаскивать рубашку из брюк. Он слегка отстранился и посмотрел на часы.
  – Хорошо, но времени у меня в обрез.
  Клаудия быстро разделась и осталась стоять голой посреди камеры. Одежда горкой лежала у ее ног.
  – Я хочу тебя, Алексей, – улыбнулась Клаудия и потянулась к Калину.
  Он тоже разделся, сложив одежду на полу. Наплечную кобуру с пистолетом он повесил на ручку двери.
  – У нас нет времени для всех твоих показательных выступлений, – уже мягче сказал Калин, – так что давай сразу к финалу.
  Клаудия подошла к нему, опустилась на колени и начала поглаживать его бедра. Калин прислонился спиной к двери и запрокинул голову. Он тихо пробормотал:
  – Да, такая женщина, как ты, очень пригодится во время длительной осады… Я не думаю, чтобы Андров заставил тебя браться за оружие… У тебя другой талант…
  Клаудия стала гладить Калину ягодицы, почувствовав, как ее рука коснулась мягкой кожи кобуры, висевшей на дверной ручке.
  62
  Первым шел Дэвис. За ним, с интервалами в пятнадцать футов, – Камерон и Абрамс. Тони обернулся к Кэтрин, которая шагала следом, держась совсем близко. Они подбадривающе кивнули друг другу.
  Отряд подошел к каменной ограде, и Дэвис, не колеблясь, перепрыгнул через нее, словно это была не граница, разделяющая два государства, а просто обычное препятствие где-нибудь на Фолклендах. Его примеру последовали остальные. Отряд быстро скрылся в зарослях русской усадьбы.
  Винтовку М-16, висевшую на ремне, Абрамс придерживал на груди, как его учили в полицейской академии. В принципе, он хорошо знал это оружие, хотя уже несколько лет не стрелял из него. Абрамс еще раз обернулся и посмотрел на Кэтрин. Та шла так, как ей было сказано: через каждые десять-пятнадцать шагов поворачивалась всем корпусом назад, затем вправо и влево.
  Тони слышал музыку, доносившуюся из усадьбы ван Дорна. Впереди, в небе, летели ракеты и взрывались у горизонта. Вспышки фейерверка обрисовывали контуры высоких деревьев, и в свете россыпи золотистых огней Абрамс на миг увидел очертания русской дачи.
  Они немного изменили курс и стали двигаться, ориентируясь на эти вспышки.
  Абрамс посмотрел вперед. Дэвиса почти не было видно.
  «Для цивилизованного человека, – подумал Абрамс, – противоестественно находиться в темноте». Темнота означала вечный страх от заката до восхода. Это будет самый кошмарный сон. Тони не мог себе представить, чтобы весь континент навсегда погрузился во тьму.
  Неожиданно Абрамс услышал впереди резкий звук, похожий на стрекот сверчка. Это Камерон подавал условный сигнал при помощи специального устройства. Дэвис приблизился к Камерону, и они несколько секунд совещались. Затем Камерон подошел к Абрамсу. Он прошептал Тони на ухо:
  – Дэвис говорит, что обнаружил следы и примятую траву. Возможно, здесь они схватили Клаудию. Тут-то мы их и подловим.
  Тони махнул Кэтрин. Она подошла. Приблизив губы к ее уху, Абрамс повторил слова Камерона и добавил:
  – Тебе очень идет черный цвет.
  Дэвис забрался на большой клен и принялся осматривать местность при помощи прибора ночного видения. Камерон, подобравший колготки Клаудии, волочил их по узкой заросшей тропе, по которой должны были идти русские. Абрамс достал из полевой сумки маленькое устройство, способное издавать высокочастотные звуки, неразличимые для человеческого уха, и включил его. Тотчас вдалеке послышался собачий лай.
  Камерон шел по тропе, пока не выбрался на небольшую мшистую полянку, где рос кедр. Камерон поднял колготки Клаудии и забросил их на нижнюю ветку кедра. Дэвис прострекотал своим устройством: два раза коротко, три длинно, четыре коротко. Это означало: «Вижу противника, три человека, дистанция сорок ярдов».
  Абрамс и Кэтрин засели в кустах, растущих недалеко от кедра. Дэвис осторожно спустился по стволу клена и распластался на широкой ветви, нависавшей как раз над полянкой. Засада была готова.
  Абрамс услышал шаги. До него донеслись приглушенные голоса, хрип радиопереговорных устройств и безостановочный собачий лай. Тони затаил дыхание. Неожиданно на полянку выскочила большая немецкая овчарка. Она тянула за собой охранника, который с трудом удерживал в руках поводок. На плече у охранника висел автомат.
  Абрамс быстро выключил свой прибор, собака перестала лаять и начала быстро обнюхивать землю. Наконец овчарка остановилась под кедром.
  Появился еще один русский, с портативным переговорным устройством в руках. Свой автомат он зажал под мышкой. Следом за ним возник и третий, вооруженный пистолетом. Он, видимо, был старшим.
  Собака поднялась на задние лапы, стараясь дотянуться до колготок, свисавших с ветки кедра, но ее удерживал проводник. Старший подошел ближе к дереву, увидел колготки, снял их с ветки. Он понюхал их и, отпустив непристойную шутку, передал человеку с собакой. Тот поднес колготки к носу овчарки, а после повязал их, как галстук, на шею напарнику. Все трое громко расхохотались. Собака продолжала обнюхивать землю. Она снова заволновалась и тянула своего проводника в сторону.
  Второй охранник сказал что-то по рации. Абрамс внимательно слушал. Затем повернулся к Камерону и жестом показал, что все в порядке. И действительно, русский сообщал, что тревога ложная. Камерон подал знак «наизготовку» Тони и Кэтрин, быстро приподнялся над скрывавшими его кустами и прицелился. Абрамс и Кэтрин последовали его примеру.
  Русские уже удалялись. Неожиданно собака обернулась и рванулась на поводке в сторону Камерона. Первый охранник тоже повернулся и, прищурившись, вглядывался в темноту. Из винтовки Камерона вылетел небольшой сноп пламени. Благодаря глушителю выстрелов было почти не слышно, только лязгнул затвор да ударились о выбрасыватель гильзы. Проводник собаки полетел назад и упал навзничь, увлекая овчарку за собой. Второй охранник застыл на секунду, пытаясь понять, что происходит, затем отшвырнул рацию и вскинул автомат. Бесшумный огонь, вылетевший из винтовки Дэвиса, бросил русского на землю. Старший охранник упал и начал быстро отползать в сторону. Кэтрин и Абрамс выстрелили одновременно. Русский прополз еще немного, обмяк и уткнулся лицом в траву.
  Несколько секунд никто из группы не двигался. Кругом было тихо. Потом заскулила собака и застонал один из русских. Камерон быстро осмотрел лежавших на земле охранников. Судя по всему, двое были мертвы, но Камерон сделал по контрольному выстрелу каждому в голову. Затем подошел к раненой собаке. Абрамс и Кэтрин тоже приблизились к ней. Кэтрин отвернулась. Камерон сказал ей на ухо:
  – Пройдите вниз по тропе ярдов тридцать и поглядите, что там происходит.
  Кэтрин, не оборачиваясь, ушла.
  Овчарка была ранена в задние лапы. Громко скуля, она медленно ползла к своему проводнику. Камерон приставил дуло своей винтовки к ее голове и выстрелил.
  Дэвис с клена внимательно осмотрел местность, потом подал условный сигнал «Все спокойно».
  Абрамс приблизился к старшему охраннику и присел возле него на корточки. Русскому досталось не меньше шести пуль, но все угодили ему в ноги и ягодицы, поэтому он был еще жив. Абрамс перевернул его на спину. Охранник прошептал, превозмогая боль, сначала по-русски, потом по-английски:
  – Пожалуйста, помогите мне.
  – Мы скоро пришлем за тобой, – ответил Тони.
  Русский посмотрел ему прямо в глаза и кивнул. Абрамс наклонился к нему.
  – Где женщина, Клаудия?
  Охранник прохрипел:
  – Она там, в доме.
  – Сколько еще патрулей на территории? – спросил Тони.
  Казалось, русский тянет с ответом.
  – Если скажешь правду, мы пришлем тебе врача, – пообещал Абрамс.
  – Два… там, вдоль забора. – Он слабо махнул рукой.
  Подошел Камерон. Тони передал ему ответ русского.
  – Что еще нам нужно узнать?
  – Этот сукин сын все равно не скажет правды, – пожал плечами Камерон. Он наклонился и выстрелил русскому в лоб.
  Абрамс невольно отшатнулся. Камерон собрал оружие охранников и забросил его в кусты. Дэвис спрыгнул с клена на землю. Он бросил взгляд на трупы русских, затем повернулся к Камерону.
  – Они из Главного управления пограничной охраны. Видишь зеленые нашивки?
  Камерон объяснил Абрамсу:
  – Это элитные части КГБ. Вроде американской морской пехоты. Спецподразделение, обеспечивающее охрану представительств и посольств.
  Тони не знал, радоваться ему или нет.
  – Сейчас нам лучше с ними не связываться, – заметил Камерон.
  Группа двинулась вперед, ориентируясь на огни фейерверка. Они избегали тропинок и дорожек. Наконец заросли начали редеть, и отряд оказался на краю лужайки.
  Абрамс взглянул на массивное мрачноватое здание русской дачи. Возвышаясь на небольшом холме, оно напоминало крепость. Его фронтон зловеще поднимался над погруженными во тьму окнами. Прожектора освещали каждый дюйм лужайки, и мощные лучи обшаривали все вокруг. Один ослепительный луч двинулся вправо и замер в нескольких футах от них. Камерон прошептал:
  – Не двигайтесь. Прожектора работают на автоматике. С неравными интервалами лучи направляются в разные стороны.
  – Уверен, их проклятые микрофоны уже засекли нас, – пробурчал Дэвис.
  – Да, русские не любят, когда вторгаются на их территорию, – кивнул Камерон.
  – Мы и не вторгаемся, – возразил Дэвис. – Скоро мы будем здесь хозяевами.
  Абрамс различил на террасе три силуэта. В руках у людей было оружие.
  Кэтрин взглянула на часы.
  – Мы опаздываем на несколько минут.
  – Пока это не имеет значения, – отозвался Камерон. – Другие группы, судя по всему, тоже еще не подошли. А без посторонней помощи нам через лужайку не перебраться.
  Дэвис поднял прибор ночного видения.
  – Вижу здание… Вижу площадку перед домом… – Неожиданно у него зазвенел голос. – На ней фургон! Пемброук пробрался через ворота. Фургон едет по направлению к главному входу. – Дэвис опустил прибор. – Отлично!
  – У них еще все впереди, – отозвался Камерон. – Да и у нас тоже. – Он помолчал несколько секунд. – По лужайке бежать секунд десять-двенадцать. – Камерон посмотрел на Абрамса и Кэтрин. – Советую вспомнить короткий стишок или молитву и мысленно произносить ее на бегу. Я выбрал «Отче наш». Когда я дойду до «аминь», то должен быть на террасе. Мне такой прием всегда помогает.
  «Видимо, и правда помогает, – подумал Абрамс, – иначе Камерона сейчас здесь бы не было».
  – Ну, а теперь всем примкнуть штыки! – скомандовал Камерон.
  63
  Фургон Рота медленно ехал по территории русской усадьбы. Пемброук внимательно следил за дорогой, чуть выглядывая из-за сиденья. Через каждые десять ярдов стояли охранники с автоматами. Марк обернулся к Энн:
  – Что-то мне это не нравится.
  Сидя за рулем, Карл испуганно бормотал:
  – Мы все погибнем… Победят русские… Они меня убьют… О Боже! Пемброук, я не хотел работать на них… Они меня шантажировали… Я боялся… Я больше не верю в их идеи.
  – Заткнись, Рот.
  Фургон свернул влево и поравнялся с центральным входом. Рот затормозил. Пемброук и Энн перебрались в заднюю часть фургона, где уже находились Левелин и Саттер. Взявшись за дверные ручки, они готовы были в любой момент выскочить наружу и в случае необходимости вступить в схватку. Все четверо натянули на головы черные капюшоны.
  Охранник подошел к фургону и, наклонившись к окну, спросил у Рота:
  – Что ты здесь делаешь? С поста у ворот мне ничего не передавали.
  Карл приоткрыл рот, но не издал ни звука. Охранник фыркнул:
  – Да от тебя несет виски! Ну-ка, подожди.
  Русский выпрямился. Марк отвел затвор своей М-16 и резко отпустил его. Раздался металлический звук. Энн и двое людей Пемброука открыли бесшумную стрельбу. С каждым щелчком Рот все больше вжимался в сиденье. Марк приподнялся и посмотрел вперед сквозь лобовое стекло. Он увидел, что четыре охранника обходят фургон спереди, направляясь к левой дверце машины. Один из них сказал Роту:
  – Телефон у ворот почему-то не отвечает. Какое у тебя дело. Рот?
  Карл глубоко вдохнул воздух и сказал:
  – Я привез еще продукты. Для Андрова.
  Охранник ничего не ответил, и Рот произнес уже смелее:
  – У меня и для вас кое-что есть. – Он повернулся к пассажирскому сиденью и зашуршал лежащим там пакетом. – Водка и виски. – Карл поднял пакет к окну.
  Охранник быстро оглянулся вокруг, затем ловким движением выхватил пакет у Рота из рук.
  – Давай проезжай.
  Карл понимающе кивнул и резко нажал на газ. Ноги у Рота тряслись, поэтому фургон тронулся с места короткими рывками. Карл направил автомашину к южной части дома.
  Пемброук громко прошептал:
  – Приготовься, сейчас будет еще одна проверка. Если здесь все пройдет нормально, считай, что заработал себе прощение. Поезжай медленнее. Пока я тобой доволен.
  Фургон подъехал к чугунным воротам, за которыми находился служебный двор. Стоявший у ворот охранник приставил ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от яркого света фар. Он кивнул, узнав Рота, отпер на воротах замок и распахнул одну створку. Рот тронул машину. Когда он поравнялся с охранником, тот сунул голову в приоткрытое окно:
  – Для меня что-нибудь есть?
  Рот наклонился, достал из-под пассажирского сиденья небольшой пакетик и протянул его охраннику. Тот заглянул в пакет.
  – Что это за дрянь?
  – Печенье. Сладкое. Для женщин. Очень дорогое.
  Охранник хмыкнул.
  – Мне нужен час на разгрузку и сервировку, – сказал Рот.
  – Хорошо. Подъезжай задом к служебному входу. И смотри, чтобы не помешать другим машинам.
  Рот кивнул и медленно въехал в ворота. Он ловко протиснулся в забитом машинами дворе к служебному входу. Выключив мотор и погасив фары, Карл медленно вылез из машины, на негнущихся ногах обошел ее и приоткрыл заднюю дверцу.
  – Быстро открой двери служебного входа, а потом двери фургона, – шепотом приказал Карлу Марк.
  Рот точно выполнил его указания. Теперь проход из автомашины в здание был скрыт от посторонних глаз.
  Пемброук пристально всматривался в темные контуры большого складского помещения, которое было расположено прямо за дверями. В дальнем его конце виднелась еще одна дверь. В помещении никого не было.
  Марк выпрыгнул из фургона и втолкнул Рота в склад. Саттер, Энн и Левелин взяли коробки с продуктами и внесли их в помещение, составив возле стены. После этого Саттер прошел к автомашине и закрыл задние двери. Вернувшись на склад, он начал закрывать двустворчатые двери. Неожиданно раздались шаги.
  – Стой!
  Пемброук быстро оттащил Саттера в глубь помещения и подтолкнул к дверям Рота. Энн, Марк и Левелин вжались в стену возле дверей.
  В проеме возник охранник.
  – Рот, забыл тебе сказать. Обязательно закрой двери. Если они будут открыты после одиннадцати тридцати, Андров с тебя шкуру спустит.
  Карл быстро закивал:
  – Я сейчас же их закрою.
  – И ни в коем случае не открывай.
  – Нет-нет.
  Охранник пристально посмотрел на Рота.
  – Что с тобой?
  – Да выпил лишнего, наверное.
  – Ты чего дрожишь? Рот, что случилось…
  В эту секунду Пемброук отделился от стены, оттолкнул Рота и оказался лицом к лицу с русским. Охранник захлопал глазами и приоткрыл рот. Марк ухватился за ремень его автомата и резко дернул к себе, втащил в склад и перебросил через себя, сильно ударив об стену. Саттер нанес охраннику удар в пах, а когда тот согнулся, Левелин рубанул его ребром ладони по шее. Русский ткнулся лицом в пол и замер. Саттер перевернул его на спину и, склонившись над охранником, пощупал шейную артерию.
  – Еще жив. Стареешь, Левелин.
  – Придется взять его с собой, – сказал Пемброук.
  Он и Рот двинулись по направлению к задней двери. Саттер и Левелин подхватили русского под мышки и последовали за ними. Энн быстро заперла служебные двери и догнала мужчин.
  Пемброук осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Его взгляду открылись сплетения труб – внизу была бойлерная. Слева находился грузовой лифт. Пемброук миновал небольшое помещение и, пройдя через еще одну дверь, оказался в длинном коридоре. Остальные последовали за ним. Марк зашагал по коридору. По обеим сторонам коридора на равном расстоянии друг от друга располагались двери. Пемброук остановился возле одной из них, прислушался, затем осторожно повернул ручку. Дверь открылась, и он вошел в темную комнату. Марк махнул рукой, и вся группа быстро последовала за ним, волоча за собой неподвижное тело русского. Энн закрыла дверь и, опустившись на одно колено, приникла к замочной скважине. Марк включил свет.
  В комнате стояли кровать, небольшой шкаф, несколько стульев и тумбочка с зеркалом. Комната явно принадлежала женщине. Пемброук открыл дверцу шкафа и увидел несколько платьев, юбок и блузок.
  – Давай сюда! – шепотом приказал Марк Роту.
  Карл поспешно забрался в шкаф и встал там между платьями.
  – Ты был предателем больше сорока лет, Рот, но сегодняшними своими действиями ты искупил вину. Так что мы оставляем тебя в живых. Повернись.
  Рот повернулся к задней стенке шкафа. Левелин связал ему руки за спиной виниловым шнуром и уже собирался было заклеить рот пластырем, но Пемброук остановил его.
  – Послушай, Рот, может, ты хочешь нам сказать что-нибудь еще? Что-нибудь такое, что поможет нам успешнее справиться с нашей задачей. Подумай хорошенько.
  Рот несколько секунд молчал, затем торопливо пробормотал:
  – Нет-нет, ничего…
  Пемброук кивнул Левелину, и тот заклеил рот Карлу пластырем.
  Саттер быстро шагнул вперед, резким движением набросил Роту на горло проволочную петлю, сильно крутанул ее рукой в перчатке и коротким движением рванул тело Карла на себя и вверх. Рот несколько раз конвульсивно дернулся, затем обмяк и сполз на дно шкафа.
  Энн обернулась от двери.
  – В моей стране предателей ждет виселица, – сказал Пемброук. Он бросил взгляд на Рота и охранника. – Карла заприте в шкафу, а с русского снимите форму и усыпите.
  Саттер и Левелин сняли с охранника куртку, брюки, ботинки и широкий ремень, Саттер достал из кармана маленький одноразовый шприц и вонзил иглу русскому в предплечье. Вместе с Левелином они затолкали охранника в шкаф поверх тела Рота и закрыли дверь.
  – Левелин, его одежда тебе как раз по размеру, – сказал Пемброук. – Кроме того, у тебя в лице есть что-то славянское. – Марк засмеялся.
  Левелин сбросил с себя одежду и ботинки, закинул их под кровать и переоделся в форму русского. Он посмотрелся в зеркало и поправил на голове фуражку.
  – Ты похож на швейцара, – заметил Саттер.
  – Пошел ты! – огрызнулся Левелин.
  Пемброук взглянул на часы и тихо сказал:
  – Ну что ж, ребята, вот мы и пришли.
  – И почти вовремя, – добавил Саттер, тоже посмотрев на часы.
  Энн щелкнула пальцами, и все стремительно обернулись к ней. В коридоре раздались шаги. Энн подняла три пальца, затем изобразила ими пистолет. Все ясно: трое вооруженных людей. Шаги замерли, послышалась русская речь. Затем раскаты смеха. Шаги начали удаляться.
  Энн прошептала:
  – Они что-то говорили о румынской девушке по имени Клаудия. И о Калине. Оба якобы находятся наедине в одной из комнат. В камере. Мы можем ей помочь?
  – Нет, – ответил Пемброук. – Пусть выбирается сама. Я ей не доверяю. Она сама вызвалась сотрудничать с нами.
  Марк подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. Он подал знак Левелину, который первым вышел в коридор, огляделся, обернулся к Пемброуку и кивнул. Следом за Левелином вышли Энн и Саттер. Замыкал группу Марк. Он тщательно прикрыл за собой дверь.
  Они быстро добрались до грузового лифта и вошли в большую кабину. Саттер задвинул решетчатые двери, Левелин нажал на рычаг. Лифт медленно, со скрипом пополз вверх. Пемброук громко прошептал:
  – Следующая остановка на втором этаже. Оттуда мы по лестнице поднимемся в мансарду. Все ближе я к тебе, Господи.
  Лифт остановился. Пемброук и Энн держали винтовки наготове. Левелин раздвинул двери. Перед ними оказалось небольшое помещение вроде прихожей. Все четверо стояли с минуту неподвижно, затаив дыхание, затем быстро вышли из лифта. Прихожая соединялась с длинным коридором, который пересекал дом с юга на север. По обеим сторонам коридора виднелись тяжелые дубовые двери. Левелин быстро подошел к той, что была третьей на правой стороне. Он повернулся к ней спиной и, нащупав сзади ручку, осторожно повернул ее. Открыто. Выждав минуту, Левелин махнул остальным. Пемброук, Энн и Саттер бегом миновали коридор и ворвались в маленькую комнатку у основания лестницы, которая вела наверх, в мансарду.
  Левелин хотел уже было последовать за ними, но тут его прошиб пот. Из комнаты напротив вышли двое русских в гражданских костюмах. Один из них был высоким, худым и лысым. Второй – молодой парень лет двадцати, крепкого сложения.
  Пемброук, Энн и Саттер притаились у двери. Они слышали приближающиеся шаги.
  Первый русский заговорил.
  Левелин знал по-русски только два слова: «да» и «нет». Высоко подняв голову и смотря прямо перед собой, он громко сказал:
  – Да!
  Русские недоуменно переглянулись. Энн шепнула Пемброуку и Саттеру:
  – Они спрашивают, кто поставил его охранять эту комнату и зачем. Думаю, Левелин ответил несколько невпопад.
  – Да, русский у него не блестящий, – кивнул Пемброук.
  Лысый повторил вопрос, более настойчиво.
  – К черту ваши «да» и «нет»! – выкрикнул Левелин и ударил русского кулаком в лицо. Русский взлетел в воздух, а потом рухнул вниз. Молодой парень издал возглас удивления, посмотрел на распростертое на полу тело и вновь повернулся к Левелину. Но в лоб ему уставилось дуло револьвера.
  Дверь позади Левелина открылась, и вышла Энн.
  – Привет, Николай Васильевич, – сказала она по-русски. – Заходите, пожалуйста. Нам нужно поговорить с вами.
  Энн стянула с головы капюшон и тряхнула волосами. У русского отвисла нижняя челюсть. Левелин резко втолкнул его в комнату, втащил туда же бездыханное тело. Саттер закрыл дверь.
  Пемброук вгляделся в лицо человека на полу. Нос у того был сломан, челюсть выбита.
  – Мне кажется, это Карпенко, начальник здешней службы связи КГБ. – Он взглянул на молодого человека. – Карпенко?
  Тот неуверенно кивнул. Его взгляд метнулся в сторону Энн.
  – Не бойтесь, – сказала она ему. – Мы вас не тронем. – Энн посмотрела на Пемброука, затем вновь повернулась к русскому. – Все, что нам от вас нужно, это чтобы вы повторили слово в слово то сообщение из Москвы, которое устно передали Андрову.
  Николай выпрямился и замотал головой:
  – Я ничего не скажу. Можете меня убить.
  Энн перевела его слова.
  Пемброук достал пистолет с глушителем, взвел курок и прицелился в лицо Карпенко.
  – Смерть КГБ! – выкрикнул он сначала по-русски, потом по-английски и трижды выстрелил.
  Николай уставился в кровавое месиво, которое образовалось на месте лица Карпенко. Он сильно побледнел, и у него затряслись ноги.
  Пемброук перевел дуло пистолета на Николая и произнес по-английски:
  – Смерть всем свиньям из КГБ!
  Николай отчаянно замотал головой и торопливо сказал по-английски:
  – Нет-нет! Я не из КГБ. Я солдат. Я из ГРУ, военная разведка.
  Энн положила руку ему на плечо:
  – Тебе еще рано умирать, Николай. Клянусь, мы не сделаем тебе ничего плохого, если ты нам поможешь.
  Она пристально посмотрела ему в глаза. Он ответил ей взглядом и кивнул.
  – Слово в слово, – повторила Энн. – Я сразу пойму, когда ты говоришь правду, а когда врешь. Ну!
  Николай монотонно повторил сообщение, которое он уже передал Андрову. Когда он закончил, Энн перевела, чтобы поняли остальные, и обратилась к Пемброуку:
  – Итак, это действительно «Молния». И действительно сегодня ночью. Но об этом мы уже знаем. Чего мы не знаем, так это появится ли сегодня третий «Талбот»? Или он уже здесь?
  Марк задумчиво посмотрел на Николая.
  – Хотя сейчас и не принято убивать гонца, принесшего плохую весть, но…
  Энн похлопала Пемброука по руке, сжимавшей пистолет.
  – Не надо, Марк. Кроме того, он мне нравится.
  Пемброук медленно растянул рот в улыбке и сказал Саттеру:
  – Давай его под лестницу.
  Саттер достал шприц и стал приближаться к Николаю. Тот отступил.
  – Ну-ну, Иван, пора баиньки. Давай ручку.
  Энн что-то тихо сказала Николаю по-русски, и он, немного подумав, протянул руку. Саттер вонзил в нее иглу явно с большей силой, чем требовалось. Потом он отвел Николая в кладовку, расположенную под лестницей, и впихнул русского туда. Николай уже начал терять сознание.
  Узкая, слабо освещенная лестница вела на небольшую площадку, где была железная дверь. Марк тихо сказал Энн:
  – За этой дверью находится чаша Грааля.
  – Оставь ее себе, – улыбнулась она. – Мне нужны радиопередатчики. До полуночи я должна успеть поговорить с Вашингтоном и Москвой.
  Пемброук посмотрел на часы.
  – Посмотрим, что у нас получится.
  Левелин уже забрался по лестнице на площадку и обкладывал коробку двери пластиковой взрывчаткой.
  – Осторожней со взрывчаткой и оружием, – предупредила Энн. – Не повредите электронику.
  – Понятно.
  Энн пристально посмотрела в глаза Пемброуку.
  – Если в мансарде нам повезет, Марк, то прощу тебя воздержаться от резни. Нам просто нужно будет быстро уйти отсюда.
  – А если не повезет? – спросил Пемброук.
  – Тогда, как сказал Джордж, мы заберем с собой как можно больше русских.
  Марк кивнул.
  – А как быть с твоим отцом?
  Энн твердо ответила:
  – Пусть возвращается в могилу, откуда он и появился.
  – А Торп?
  – Он мне нужен живым.
  – Другие указания?
  – Да. Во что бы то ни стало нам надо отыскать третьего «Талбота».
  Пемброук кивнул.
  – Не сойти мне с этого места, если сегодня русский дом не откроет нам все свои тайны.
  64
  Вертолет следовал на юг вдоль береговой линии Лонг-Айленда.
  Фарбер крикнул:
  – Цель в трех милях! Порывы северного ветра. Скорость девять миль в час на поверхности земли. Здесь – десять-пятнадцать миль. Небольшая облачность. Приближаются дождевые облака. Цель хорошо освещена. Старайтесь не ошибиться и не приземлиться на участке ван Дорна, а то он откроет стрельбу. Строиться!
  Гренвил встал и подошел к двери. За ним последовали Стюарт и Коллинз, дальше – Джонсон и Халлис.
  Неожиданно свет в салоне погас, горели только огоньки в кабине пилотов. Летчики опустили на окна шторы затемнения и выключили бортовые огни. «Опасное решение», – подумал Гренвил. Будто прочтя его мысли, Фарбер прокричал:
  – Не волнуйтесь, ребята! Больше дураков летать в такую ночь на такой высоте нет.
  Вертолет прекратил горизонтальный полет и завис в воздухе носом навстречу северному ветру. Машину качало с борта на борт. Парашютисты уцепились за протянутые по верху салона тросы.
  – До цели одна миля! – крикнул Фарбер.
  Гренвил проверил снаряжение и поправил ремень своей винтовки М-16. Он взглянул вниз через окно двери. Небо по-прежнему прорезали молнии. Мимо вертолета неслись облака.
  – Высота пять тысяч пятьсот футов, – объявил Фарбер. – Цель расположена на высоте сто футов над уровнем моря.
  Гренвил вдруг понял, что боится. Он обернулся и встретился взглядом со Стюартом. Черные глаза Стюарта блестели в лунном свете.
  Резким движением Фарбер сдвинул дверь в сторону. В салон ворвался холодный ветер и оглушительный грохот двигателя и винтов. Фарбер поднял вверх большие пальцы рук. Стюарт подтолкнул Гренвила к выходу и, увидев, что тот замешкался, вытолкнул наружу.
  Том почувствовал, что у него под ногами нет больше опоры. Это ощущение всегда пугало его. Он перекувыркнулся через голову, затем собрался, раскинул руки, словно птица, и полетел. Внизу расстилался залитый лунным светом залив Лонг-Айленда.
  Он посмотрел вверх и увидел парящие над ним фигуры Стюарта и Коллинза. Через секунду к ним присоединились Джонсон и Халлис.
  * * *
  В полутьме салона остался только Фарбер. Он проводил взглядом Халлиса, затем взялся за ручку двери и потянул ее на место. Неожиданно в переборке, отделяющей салон от заднего багажника, со стуком открылась небольшая дверца, и оттуда выскочил человек. Почувствовав чье-то присутствие, Фарбер поднял голову. В слабом свете луны он различил фигуру мужчины в черном, с парашютным снаряжением.
  – Привет, Барни, – сказал человек.
  Глаза у Фарбера округлились от неожиданности.
  Мужчина резко шагнул вперед и с силой вытолкнул Фарбера из вертолета в полуоткрытую дверь. Парашюта на Фарбере не было. Выждав секунду-другую, мужчина выпрыгнул в ночь.
  * * *
  Том Гренвил смотрел на приближающуюся береговую линию. Он надеялся, что легко найдет дом русских, хотя не был уверен, что очень этого хочет.
  Внизу стало теплее, и ветер стих. Прямо под собой Том увидел Глен-Коув с хорошо освещенными дорогами, которые пересекались, как мишура на новогодней елке. По краям Глен-Коува различались большие дома-поместья, окруженные обширными темными пятнами частных земельных участков. Гренвил узнал русскую усадьбу. Да, это она, ошибки быть не может.
  Земля теперь приближалась быстрее. Том вдруг понял, что если он хочет спокойно приземлиться за пределами русской территории, занимавшей тридцать семь акров, то маневрировать ему нужно уже сейчас. Еще несколько секунд, и будет поздно. Том протянул руку к ремню управления стропами. Но что-то останавливало его. Что же? Он вспомнил напутственные слова ван Дорна. Разумеется, не его патриотическую трескотню и даже не намеки на успешное продвижение по службе. Так что же? Ах да! Вот оно! Ван Дорн тогда сказал: «Поверь мне, Том, если вы с Джоан переживете этот ад, у вас все будет потом по-другому».
  И Гренвил инстинктивно чувствовал, что ван Дорн прав. Ведь он любит Джоан, просто жизнь у них пошла немного вкось. Им необходимо было пережить что-то значительное, и это «что-то» должно было вдохнуть новую жизнь в их отношения.
  Гренвил произнес вслух:
  – Я не могу бросить ее там одну. Я тоже должен пойти.
  Он посмотрел вниз на ставший уже огромным участок русских. Он был совсем близко. Слишком близко, чтобы можно было избежать встречи с ним. Встречи с жизнью или со смертью.
  Гренвил взглянул на быстро меняющиеся красные цифры своего альтиметра. Тысяча футов, девятьсот, восемьсот… Том поднял голову и посмотрел на черный купол, простиравшийся над ним, как крыло гигантской летучей мыши. Вот черт, восходящие потоки воздуха… Они замедляют снижение… Хотя у ван Дорна, как и договаривались, перестали стрелять, Гренвилу совсем не улыбалось висеть над целью лишние секунды. Он начал работать стропами.
  Том еще раз посмотрел вверх. Все точно. Четыре парашюта. Они начали маневрировать, стремясь приблизиться к дому. Гренвил опустил голову, и вдруг мозг подал ему какой-то странный сигнал. Что такое? Том быстро вскинул глаза и стал считать: один, два, три, четыре… пять! Какая-то ошибка. Гренвил пересчитал парашюты еще раз. Пять! «Что за черт? – подумал он. – Может, Фарбер?» Но когда они покидали вертолет, парашюта на Барни не было, и он не мог надеть его так быстро, чтобы сейчас догнать их в полете. Так кто же это? Гренвил мог различить, как остальные тоже оглядываются на одинокого парашютиста, который снижался несколько в стороне от них. «Если не Фарбер, то кто?» – подумал Гренвил и почему-то понял, что это чужой.
  65
  Стэнли Кучик крепче вцепился в трос, так как подъем становился все круче. Похоже, до конца пути осталось уже недолго. Он тихо позвал Джоан:
  – Вы здесь?
  – Это мое тело здесь, а душа моя сейчас на Лазурном берегу.
  – Не падайте духом, а то я тоже струшу.
  Джоан показалось, что парень действительно испугался.
  – Хорошо, хорошо, – заверила она его, – не беспокойся.
  Стэнли молча продвигался вперед, держась за трос. Вдруг он почувствовал, как что-то задело его по шлему и лицу, потом услышал звон металлических колокольчиков – сигнал, означающий, что у него есть десять секунд до того момента, когда его пальцы окажутся у шкива. Он быстро убрал одну руку с троса и ощупал верх трубы, отыскав скобу. Отпустив движущийся трос, другой рукой он дотянулся до скобы. Медленно перебирая руками, он стал подтягиваться на своей тележке к выходу.
  Тут опять раздался звон колокольчиков, и он услышал, как Джоан шарит по трубе в поисках скобы.
  Стэнли сказал:
  – Похоже, я приближаюсь к выходу.
  – Я тоже…
  Стэнли почувствовал, что она головой задела его ноги.
  – Подождите.
  Он услышал, как прямо у него над головой крутится шкив. Нащупав следующую скобу, он продвинул ее дальше, неожиданно почувствовав, что его шлем коснулся бетонной заглушки, установленной русскими в трубе. Он перевел дыхание. Воздух здесь был отвратительный, и его вдруг потянуло в сон. Он шепотом сказал Джоан:
  – Здесь стена.
  – Ну так пробей ее!
  – Ладно.
  Берген объяснил, что карлики, которые здесь работали до этого, разъели кислотой почти всю толщу бетона, оставив слой в пару дюймов. «Идиоты», – подумал Стэнли.
  Он начал сложный разворот и в конце концов лег лицом вниз на тележку. Нащупав впереди себя скобу, он схватился за нее руками в перчатках и сильно потянул на себя. Рванувшись вперед, он врезался шлемом в бетонную стену. Бетон сразу треснул и с шумом обвалился на пол бойлерной.
  Стэнли чуть не ослеп от внезапной вспышки света, хлынувшего в трубу. Прохладный воздух освежил его покрытое потом лицо. Кучик достал пистолет.
  Если бы кто-нибудь оказался в бойлерной, Стэнли должен был крикнуть: «Красный!», – и тогда бы они успели резко оттолкнуться назад и скатиться на тележках обратно в подвал.
  Стэнли посмотрел на дверь, находившуюся футах в двадцати от него. Он понял, что он единственный узнает, открывается эта дверь вообще или нет. Он все смотрел на нее, молясь про себя, то ли чтобы она могла открыться, то ли чтобы она осталась запертой. Джоан шепотом спросила:
  – Ну что, зеленый или красный?
  – Желтый, – ответил Стэнли. Он немного подождал, пока глаза привыкнут к свету, и вдруг выпалил: – Зеленый, зеленый!
  Джоан ответила, как ему показалось, несколько разочарованно:
  – Понятно. Зеленый.
  Стэнли сунул пистолет в сумку и вытолкнул из трубы тележку, услышав, как она мягко упала на пол. Он сбил несколько оставшихся кусков бетона и высунулся по пояс наружу, оглядывая большую бойлерную, освещенную голыми лампами дневного света. Он посмотрел вниз. Берген говорил, что до пола три-четыре фута, а здесь было как минимум пять. Черт возьми!
  Стэнли высунулся еще дальше, перегнувшись в поясе и перебирая ладонями по стене, пока не вывалился из трубы головой вперед. Оттолкнувшись руками от стены и перекувырнувшись в воздухе, он приземлился на ноги. Кучик мгновенно достал пистолет и прижался к стене, негромко сказав в отверстие:
  – Все в порядке, я на месте. Обождите минутку.
  Он подошел к двери и прислушался. Где-то вдалеке слышны были какие-то звуки, но он никак не мог понять, что это такое. Отвернувшись от двери, Стэнли медленно обошел все помещение. Он нашел грубо сколоченную деревянную скамейку и подтащил ее к стене. Встав на нее, Стэнли заглянул в трубу и увидел голову и плечи Джоан. Она лежала на тележке лицом вверх. Глядя на нее, он никак не мог понять, как им удалось пролезть по туннелю. Этого-то русские явно не ожидали.
  – Я здесь, Джоан…
  – Вытащи меня отсюда. У меня больше нет сил.
  – Хорошо.
  Стэнли с трудом просунул руки в трубу, нащупав плечи и грудь Джоан.
  – Стэнли, поосторожнее!
  – Так объяснял Берген…
  – Ладно, тащи.
  Стэнли ухватил Джоан под грудью и потянул на себя. Тележка под Джоан медленно двинулась к выходу. Вскоре Джоан мягко упала на скрещенные руки Стэнли. Секунду-другую они смотрели друг на друга, с ужасом прислушиваясь, как тележка несется по трубе вниз.
  – О Боже! – прошептала Джоан.
  – Вы же должны были привязать ее к скобе…
  – Я забыла, – простонала Джоан. – Ну, отпусти же меня.
  Стэнли поставил ее на ноги. Джоан порывисто запрыгнула на скамейку и заглянула в трубу.
  – Тележка уехала без меня, Стэн.
  – Я должен был вам напомнить, – сокрушенно покачал он головой.
  Джоан спрыгнула на пол.
  – Эй, это я забыла инструкции, а не ты. Не строй из себя джентльмена.
  Он посмотрел на нее, слегка обескураженный.
  – Извините.
  Джоан вздохнула.
  – Ну что, парень? За дело?
  Он кивнул, но не двинулся с места.
  – Как же вы попадете назад?
  – На роскошном лимузине. Понятно? – Она огляделась. – Ладно, а теперь давай заметать следы.
  Они быстро собрали обвалившиеся куски бетона и сложили их за котлом, туда же спрятали и тележку. Кучик достал из сумки кусок материи, вырезанный специально в форме круга по размеру отверстия. По краям ткань была пропитана специальным клеем. Стэнли встал на скамейку, аккуратно развернул материю и заклеил ею отверстие трубы. Материя была выкрашена под цвет бетона, поэтому на первый взгляд подмена не бросалась в глаза.
  – Прекрасно, – сказала Джоан.
  Стэнли спрыгнул со скамейки и оттащил ее на прежнее место. Джоан приподнялась на цыпочки и вывернула из гнезд две лампы дневного света в той части котельной, где находился выход из трубы. Комната сразу же погрузилась в полумрак.
  – А так еще лучше. Пошли.
  Они приоткрыли дверь. За дверью находилась кладовка, которую Стэнли уже видел в прошлый раз. Они проскользнули туда.
  Стэнли уверенно шел вперед мимо сложенных штабелями ящиков с консервами. В принципе, дорогу он помнил, но все-таки вытащил из сумки маленький чертеж и сверился с ним. Эта часть подвала была разделена фанерными перегородками на множество небольших помещений. Везде были двери. На некоторых из них висели таблички, написанные по-русски, но попадались надписи и по-английски. Сверившись с чертежом, Кучик нашел нужную дверь, открыл ее и пошел по темному узкому проходу. Джоан следовала за ним. Они двигались в западную часть дома.
  Проход закончился довольно обширной площадкой, за которой находилась бетонная стена. В стене имелась обитая толстой сталью дверь. Стэнли понял, что это бомбоубежище. Ему сказали, что там находится около сотни русских: мужчины, женщины, дети.
  Кучику и Джоан предстояло сделать так, чтобы русские не смогли выбраться из убежища самостоятельно.
  Они достали заранее заготовленные эластичные клейкие жгуты, пропитанные эпоксидной смолой, и обложили ими по периметру дверь, соединяя ее с металлической коробкой. Теперь открыть дверь изнутри будет невозможно.
  Стэнли снова посмотрел на чертеж. Ему было сказано, что откуда-то из подвала на первый этаж здания ведет лестница. Ван Дорн, судя по всему, много знал об этом доме.
  Джоан исследовала пространство перед стеной убежища. Она попробовала открыть расположенные в прилегающих стенах двери, но ни одна из них не вела к лестнице.
  – Лестница, похоже, в самом убежище, – шепотом сказала она Стэнли. Он кивнул.
  – Нужно попробовать вот что. – Джоан показала на одну из стен, вдоль которой стояли три металлических ящика, похожих на холодильники. Это были кондиционеры и очистители воздуха. Вверх от них отходили трубы, которые пробивали толщу потолка и вели, видимо, к воздухозаборникам на участке вокруг террасы. Другие трубы тянулись от агрегатов по потолку к стене бомбоубежища. Ни один кондиционер не работал. Стэнли потрогал их и показал на крайнюю: она была теплой.
  – Эта.
  Он со всех сторон осмотрел кондиционер. Никаких винтов или отверстий, однако на одной из плоскостей он обнаружил подобие крышки с небольшим рычажком. Стэнли повернул его и крышка открылась. Заглянув внутрь, он увидел угольные и волоконные фильтры. Стэнли вытащил один из них. Джоан передала ему пластиковый пакет с прозрачными кристаллами. Кучик надорвал пакет и высыпал содержимое в отверстие, где только что находился фильтр. Он мгновенно отпрянул от кондиционера, зная, что эти кристаллы быстро испаряются, превращаясь в невидимый газ без всякого запаха. Затем, потянувшись, он закрыл крышку и отошел от агрегата.
  – Нужно уходить отсюда, – прошептала Джоан.
  – Я должен убедиться, что кондиционер заработает. Таковы инструкции.
  – Это ты у меня сейчас заработаешь, Стэнли. Не надо испытывать судьбу.
  Кучик не двигался, устремив взгляд на кондиционер. Прошел с десяток-другой томительных секунд, прежде чем раздался щелчок реле и кондиционер зашумел, словно холодильник. Стэнли удовлетворенно кивнул.
  – Скоро они все будут спать. Так что…
  Он обернулся и увидел, что Джоан уже идет назад по проходу, и быстро последовал за ней.
  Они свернули направо в сторону бойлерной, но не стали заходить в нее, пройдя к следующей двери, которая вела в аппаратную. Открыв ее, они оказались в длинном узком помещении. В десяти футах от них стоял мужчина в комбинезоне, в руках он держал тетрадь и карандаш. Джоан вскрикнула, мужчина тоже. Стэнли машинально поднял свой пистолет и выстрелил три раза. Из глушителя вырвались звуки, с какими воздух выходит из надутого шарика: пуф, пуф, пуф.
  Мужчина шагнул вперед, прижимая руки к животу и груди. На лице у него было написано удивление.
  Стэнли не знал, что делать. Он слышал, что люди должны падать, когда в них стреляют. Кучик решил было выстрелить еще раз, но рука у него тряслась так сильно, что он, наверное, не попал бы и просто в стену.
  Джоан закрыла глаза.
  Наконец мужчина упал. Стэнли нерешительно приблизился к нему. Русский лежал на спине, устремив взгляд на Кучика. Грудь его тяжело вздымалась, на плече и внизу живота расплывались большие красные пятна. Кровь капала на пол.
  Стэнли отвернулся. Ему стало дурно, и тотчас же его вырвало желчью и шоколадом.
  Джоан подошла сзади и положила руку ему на плечо.
  – О Боже… Стэнли…
  Стэнли несколько раз втянул ртом воздух и с явным усилием взял себя в руки.
  – Нам нужно… прикончить его…
  Джоан промолчала.
  Кучик повернулся и посмотрел вниз, на мужчину, надеясь, что тот уже умер. Но русский был жив. Стэнли хотелось бы, чтобы он остался жив, но его предупредили: никаких свидетелей. Он прицелился в голову мужчине, закрыл глаза и выстрелил. Было слышно, как пуля вонзилась в череп русского, а затем ударилась в пол.
  Джоан и Стэнли несколько секунд стояли молча. Потом Джоан с неестественным спокойствием в голосе произнесла:
  – Помоги мне его спрятать!
  Они оттащили труп в угол. Джоан отыскала швабру, Стэнли нашел водопроводный вентиль. Смыв с пола кровь, они спрятали швабру под большим электрогенератором. Они взглянули друг на друга и поняли, что отныне все это навечно останется в их памяти.
  Джоан бросила взгляд на часы:
  – Господи, мы опаздываем почти на четыре минуты!
  Стэнли достал из сумки фотографию и сравнил ее с большой электропанелью. Сейчас у него в руках был увеличенный снимок, сделанный им же самим месяц назад. Над двумя коробками переключателей, изображенными на фотографии, стояли пометки карандашом: один из них должен быть выключен, а второй, выключенный, как раз следовало включить.
  Ван Дорн приказал Кучику ничего больше не трогать, чтобы создалось впечатление, будто один из приборов отключился из-за перенапряжения в сети. А тот, который надо было включить, сразу не заметят. Стэнли поднес снимок к выключателям, протянул руку и переключил их в соответствии с пометками на фотографии.
  По инструкции ван Дорна им теперь оставалось как можно быстрее покинуть это помещение, поскольку необходимо исходить из предположения, что сразу вслед за манипуляциями Стэнли в аппаратную прибегут русские. Стэнли повернулся к Джоан:
  – Двигаем отсюда!
  Он бросился в открытую дверь, Джоан поспешила следом. Не успели они еще добежать до бойлерной, как Стэнли услышал топот на лестнице.
  – Черт!
  Он побежал быстрее, но почувствовал, что запутался в бесконечных лабиринтах склада. Джоан выдохнула:
  – По-моему, мы проскочили.
  Неожиданно дверь справа от них резко распахнулась. Стэнли моментально присел и потянул за руку Джоан.
  Четверо мужчин – двое охранников с автоматами и двое рабочих в комбинезонах – выскочили из двери всего в пятнадцати футах от Стэнли и Джоан. Русские круто свернули влево и исчезли в проходе, откуда только что вынырнули Джоан и Стэнли.
  Кучика колотила дрожь, лицо покрылось испариной. Джоан неуверенно встала и потянула Стэнли за собой.
  – Надо убираться отсюда к чертовой матери!
  Они осторожно пошли вперед, найдя наконец продуктовый склад рядом с бойлерной. Джоан отошла к ящикам.
  – Стэнли, давай вперед, я прикрою.
  Парень резким рывком преодолел открытое пространство и толчком распахнул дверь. В бойлерной все оставалось в таком же положении, как и когда они там были. Стэнли махнул Джоан рукой, и она повторила его маневр, заскочив за ним в бойлерную.
  Стэнли действовал быстро. Он схватил скамейку и подтащил ее к выходу трубы, затем сунулся за котел и достал оттуда свою тележку. Встав на скамейку, он сорвал с отверстия трубы материю, поднял тележку и вдруг остановился. Ведь его тележку в момент старта на обратном пути должна удерживать закрепленная в трубе тележка Джоан, а ее-то как раз и не было.
  На секунду в голове Стэнли пронеслась мысль о том, что Берген и Клэр могли исправить оплошность Джоан, привязав скатившуюся к ним тележку к движущемуся тросу и отправив ее обратно вверх. Он включил свой фонарик и направил луч в трубу.
  – О Боже, – выдохнул Стэнли.
  Ниже по трубе он увидел эту злополучную тележку. Она застряла, возможно, на шве, соединяющем сегменты трубы. Стэнли выругался.
  – В чем дело? – спросила Джоан.
  – Ваша тележка застряла в трубе. Берген и Клэр не знают, что вы ее упустили.
  Джоан задумчиво кивнула. Ужас ситуации стал постепенно доходить до нее.
  – Какая же я дура! Ну что же, Стэнли, тебе надо возвращаться. Давай я помогу. – Она забралась на скамейку.
  – Нет, поезжайте вы. Я подожду здесь. Вы объясните им, что случилось, и они пошлют мне тележку. Со мной все будет в порядке…
  Джоан влепила ему пощечину.
  – Давай полезай в эту чертову дыру, или я на тебе живого места не оставлю!
  Стэнли прижал руку к щеке и неотрывно смотрел на Джоан. Она вырвала у него тележку, прижала к его груди колесами вперед, отвязала с пояса кусок нейлонового шнура – как раз тот, которым должна была закрепить свою тележку, – пропустила шнур под руками Стэнли и крепко привязала тележку к его телу.
  – Ну вот, мальчик, ты упакован!
  Джоан с секунду смотрела Стэнли в глаза, потом наклонилась вперед и поцеловала его в губы.
  Стэнли вспыхнул.
  Джоан опустилась на одно колено и сцепила руки замком.
  – Давай я тебя подсажу.
  Стэнли поставил одну ногу на ее сцепленные руки и почувствовал, что его легко подняли к выходу трубы. Он ощутил легкий хлопок по ягодицам и, слегка расставив локти, протащил себя немного дальше по трубе, затем вытянул руки вперед. Джоан толкнула его в подошвы кед, и Стэнли понял, что тележка постепенно набирает скорость, идя под уклон.
  Через считанные секунды его руки уперлись во вторую тележку. Она легко покатилась перед ним. Стэнли закрыл глаза, впереди замаячило расплывчатое светлое пятно. Оно становилось все ярче, и в конце концов Стэнли зажмурился, почувствовав, как глаза наполняются слезами.
  * * *
  Джоан достала пистолет и осторожно приблизилась к двери бойлерной.
  Том уже далеко. И другие далеко. Что касается нее, то она свою задачу выполнила и может подумать о том, как унести отсюда ноги. Другим это еще только предстоит.
  Джоан, как во сне, приоткрыла дверь бойлерной. Она медленно пошла по каким-то проходам, пытаясь отыскать лестницу, которая выведет ее наверх. Она подумала, что в конечном счете, ей нужно пробиваться к Тому.
  66
  Клаудия Лепеску незаметно вытащила пистолет Калина из кобуры, висевшей на дверной ручке. Охваченный возбуждением, Калин ничего не заметил. Клаудия тихонько отвела рычажок предохранителя и резким движением сунула пистолет между ног русского, чтобы заглушить звук выстрела. В тот же момент она нажала на курок.
  Выстрел подбросил Калина. Он тяжело оперся спиной о дверь. Из его груди только исторгся короткий стон. Клаудия отпрянула от него, оставаясь на коленях. На лице Калина застыло удивленное выражение. Вдруг из паха у него, словно вода из крана, хлынула кровь. Он почувствовал это и даже попытался подставить вниз ладони. Кровь быстро текла между пальцами.
  Клаудия поднялась и, держа Калина на мушке, отступила назад. Кровь отхлынула от его лица, и Клаудия настороженно следила, как восковая бледность, словно волна смерти, катится все дальше. Сначала молочно-белой стала грудь Калина, потом живот и таз, красная краска изливалась на пол, покидая тело через дыру под мошонкой.
  Калин неуверенно шагнул к ней.
  – Клаудия…
  Она плюнула на пол перед ним и вытерла ладонью рот.
  Калин попытался сделать еще шаг, но колени у него подогнулись, и он рухнул вперед, все еще зажимая руками пах.
  Клаудия подобрала одежду и быстро натянула ее на себя. Она вышла в коридор и пошла по нему, крепко сжимая пистолет. Раньше она никогда не бывала в этом доме, но видела его план и предполагала, что сможет найти кабинет Андрова. С ним у нее свои счеты. Клаудии необходимо было доказать русским, что она вовсе не покорная и жадная шлюха, как они считали. С того самого момента, когда она ступила на землю Соединенных Штатов, она осторожно начала вести двойную игру.
  Она поднялась на один пролет по лестнице и вошла в центральную часть здания. Клаудия верила в сверхъестественные силы – этому ее научили верования ее народа. Она кожей ощущала злую ауру, окружавшую Андрова, и уверенно шла на нее.
  * * *
  Абрамс, Кэтрин, Дэвис и Камерон достали из ножен длинные штыки-ножи и насадили на специальные защелки, расположенные под глушителями. Абрамсу штыки показались устрашающими. Лично он никогда еще не участвовал в штыковой атаке, но сегодня ночью казалось вполне реальным то, что вчера, например, представлялось неправдоподобным.
  Кэтрин посмотрела на часы.
  – Чего они тянут?
  Неожиданно все прожекторы и фонари у северной части здания погасли. Лужайка погрузилась в темноту.
  Камерон встал и скомандовал:
  – Вперед!
  Все четверо выскочили из рощицы и понеслись через лужайку. Они были отличными бегунами и показали хорошие результаты. Абрамс подумал, что Камерон не успел даже прочесть «Отче наш» за те секунды, которые они потратили, чтобы достичь ступенек террасы. Вот перед ними уже стена дома с окнами и большими балконными дверями. За одной из дверей Абрамс увидел силуэт часового с автоматом. Прыгнув, Тони попытался достать его штыком, но не сумел. Тогда он один раз нажал на спусковой крючок, и охранник, переломившись пополам, рухнул на террасу.
  Камерон и Дэвис бросились к двум другим охранникам, которые озабоченно обсуждали что-то, показывая на погасшие прожекторы. В последний момент русские обернулись, заслышав странный шум, и в ту же секунду Камерон всадил штык-нож в пах одному из них. Коротким движением он рванул винтовку со штыком вверх, вспоров охраннику живот до грудины. Дэвис воткнул штык своей винтовки в сердце второму охраннику. Русские не успели даже крикнуть.
  Кэтрин, как ей и было приказано, остановилась на ступеньках террасы и внимательно следила за окнами и дверями. Винтовку она держала наготове. Но, похоже, никто в доме ничего не услышал.
  Мужчины подбежали к ней.
  – Нам надо быстро уйти с террасы, пока снова не загорелись прожекторы, – сказала Кэтрин.
  Они побежали вдоль террасы к задней части дома. Там, судя по схеме, должно было находиться застекленное крыльцо. Так и оказалось. Дэвис распахнул дверь и нырнул в дом. За ним последовали остальные.
  В доме они резко свернули налево и обнаружили большую дверь. Дэвис ударом ноги распахнул ее. Перед ними открылась гостиная.
  В душе Абрамс надеялся увидеть там Генри Кимберли, сидящего в кресле возле зеленой лампы, – там, где Тони видел его раньше. Но комната оказалась пустой. Лампа, правда, горела, образуя маленький круг света в полутемной комнате. Абрамс заметил, что в пепельнице еще лежат окурки.
  – Никого. Идем дальше, – шепотом скомандовал Камерон.
  Они прошли через гостиную. Камерон и Дэвис повернули налево, к двери, которая вела в галерею. Абрамс и Кэтрин направились в противоположную сторону. Группа должна была пройти по первому этажу, охватывая его по кругу с востока и запада. Им предстояло проверить каждую комнату.
  Сегодня они искали Виктора Андрова и его коллег из КГБ, а также Питера Торпа и Генри Кимберли. Иными словами, они искали тот рычажок, при помощи которого можно было обезвредить часовой механизм катастрофы.
  * * *
  Том Гренвил посмотрел вниз. Прямо под ним лежал дом ван Дорна. Он подумал, что добраться до него оказалось довольно просто, а вот вернуться будет посложнее.
  Он огляделся и увидел, что остальные парашютисты приближаются к нему. Высадка планировалась на крыше русского особняка. Но высадку должна была подготовить передовая команда. Хотя площадь крыши составляла почти половину акра, еще на аэрофотоснимках было видно, что большая ее часть покрыта скользким шифером, а там, где она была плоской, ощетинилась антеннами и тарелками спутниковой связи. Можно было предположить, что эти устройства предназначались в том числе и для зашиты от возможной атаки десантников. У Гренвила нехорошо заурчало в животе.
  Высадка была возможна при условии, что передовая команда сможет включить фонари на крыше. Гренвил знал, что вся эта команда состояла из Джоан и прыщеватого подростка и рассчитывать на них особенно не приходилось.
  Теперь они двигались прямо на дом, из-за восходящих потоков воздуха опускаясь вниз медленно, но зато достаточно быстро продвигаясь вперед. Гренвил понимал, что в течение нескольких следующих секунд Стюарт должен решить, приземляться им на крышу или нет. Он взглянул на Стюарта, который как раз собирался подать световой сигнал. Мигание означает высадку на крышу, а ровный свет – что им нужно пролететь дом и высадиться в лесу. На глазах у Гренвила Стюарт зажег фонарик, затем выключил его, и вдруг лучик света начал мерцать. Гренвил ошарашено посмотрел себе под ноги.
  Свет на северной лужайке погас, а на крыше зажглись фонари.
  – О черт, Джоан! Что ты со мной делаешь!
  Но в душе он почувствовал гордость, и даже радость: значит, с Джоан ничего пока не случилось.
  Ярко освещенная крыша была на расстоянии двухсот футов по курсу и в ста футах внизу, так что попасть на нее было все-таки сложно. Гренвил быстро оглянулся назад, на загадочного парашютиста, который направлялся прямо на обширную освещенную лужайку перед главным входом.
  Коллинз также наблюдал за уплывающим все дальше парашютистом. Он не знал, кто этот человек, но понимал, что он не с ними. Он вскинул винтовку, перевел рычажок в автоматический режим и выпустил короткую очередь.
  Расстояние было небольшим, но из-за того, что парашютист перемещался, Коллинз не смог прицелиться как следует. Незнакомец заметил вспышку и выстрелил в ответ. Его преимуществом были трассирующие пули, они в конце концов достали Коллинза, и он забился в конвульсиях в стягивающих его лямках, винтовка выпала у него из рук, и он неподвижно повис на стропах. Неуправляемый парашют отнесло ветром на юг, к деревьям.
  Том Гренвил, не веря своим глазам, наблюдал за перестрелкой. Эта тихая смерть над землей казалась нереальной. Чужак исчез за скатом крыши и стал спускаться на лужайку. Гренвил увидел, как к нему сбегаются русские охранники.
  Взглянув вниз, он понял, что до серой поверхности крыши оставалось не больше тридцати футов. Он в последний раз дернул лямки парашюта, чтобы его не отнесло к югу. Стюарт, Джонсон и Халлис были так близко, что их парашюты задевали его собственный. Все четверо были заняты теперь тем, что высматривали свободные участки крыши между антеннами, тарелками спутниковой связи и проводами.
  Когда до цели оставалось не более десяти футов, стало ясно, что ветер может помешать приземлиться на крыше и снесет их на ярко освещенную южную террасу, где находившиеся наизготове русские устроили бы им кровавую баню.
  Гренвил зажмурился и стал ждать.
  * * *
  Джоан Гренвил блуждала по темному подвалу с пистолетом в одной руке и схемой в другой. Наконец она тряхнула головой и решила вернуться в бойлерную. Но она заблудилась. Сейчас она находилась в той части подвала, о которой люди ван Дорна, видимо, не знали. На схеме эта часть помечена надписью «Сведений нет. Доступ только сотрудникам КГБ». Это звучало достаточно таинственно.
  Джоан сверилась с компасом и свернула в узкий коридор, оказавшись в итоге у красной двери без надписей, единственной красной двери, встретившейся ей пока у русских. Она прошла мимо нее, затем вернулась и прислушалась, но ничего не услышала. Тогда она медленно повернула круглую белую керамическую ручку и толкнула дверь.
  Ей открылась лишь черная пустота. Джоан почувствовала какой-то отвратительный запах. Она достала из сумки маленький фонарик с красным фильтром и включила его, поводя лучом по стенам. Обыкновенная комната, только пустая. Джоан сделала шаг и вдруг поняла, что падает. Она выставила вперед руки и удивилась, ощутив под пальцами песок. Что за дьявол? Джоан приподнялась на одно колено и сняла с фонарика фильтр. Осветив вокруг, она увидела, что пол комнаты покрыт свежим белым песком. Она никак не могла понять, для чего здесь песок? Что это, детская песочница? Да нет, абсурд.
  Джоан встала, луч света выхватил что-то на противоположной стене. Она подошла поближе. Это было основание дымохода камина. На высоте ее груди находился приоткрытый колосник. По крайней мере, у Джоан теперь был хоть какой-то ориентир. Она сверилась со схемой, затем взглянула опять на железную решетку колосника и вдруг подумала, что та намного превышает обычные размеры. С виду решетка казалась сравнительно новой.
  Джоан направила луч в черную пустоту и увидела обугленный череп, глазницы которого уставились на нее. Джоан вскрикнула, уронила фонарик, спотыкаясь попятилась назад и упала на песок.
  – О Боже!.. Боже мой!..
  Она словно прозрела. Ей все вдруг стало ясно. Так, значит, она попала в камеру смерти. А песок здесь для того, чтобы впитывать кровь. Джоан поднялась и с каким-то остервенением стала стряхивать налипший на комбинезон песок. Потом она попятилась к двери, крутанула дверную ручку, распахнула дверь и резко захлопнула ее за собой. В коридоре она прислонилась спиной к стене и попыталась успокоиться. К сожалению, она потеряла фонарик. Но пистолет остался при ней. Вот он, в ее трясущейся руке. Джоан медленно пошла вперед, повторяя про себя:
  «Все в порядке, Джоан… Все в порядке…» Но обугленный череп стоял у нее перед глазами, и на миг ей показалось, что это она стоит на коленях на влажном песке, в шею ей уперся холодный ствол, а рядом ревет пламя в раскаленной докрасна печи. Отблески огня бросают страшные кровавые тени на песок…
  – О Господи, что же это за люди…
  Неожиданно она поняла необходимость сегодняшней своей миссии. Раньше рассказы или статьи о зверствах КГБ не производили на нее никакого впечатления, но в этой камере она вдруг все поняла.
  Она продолжала брести по коридору до тех пор, пока не поняла, что идет по кругу.
  – Вот черт!
  Джоан взглянула на схему в свете тусклой лампочки и направилась к двери, которую почему-то пропустила по пути. Дверь была солидная, дубовая, не то что другие в подвале. Джоан показалось, что именно эта дверь должна вывести ее куда нужно.
  Она прислушалась. Ничего. На двери имелся стальной запор. Джоан аккуратно открыла его и слегка толкнула дверь. Та нехотя поддалась. Создавалось впечатление, что она снабжена пружинным амортизатором. Джоан с усилием навалилась на дверь и слегка приоткрыла ее.
  В глаза ударил ослепительный свет. Джоан отступила на шаг, готовая бежать. Но потом, сощурившись, заставила себя осмотреться. Перед ней была огромная комната. Стены и пол были выложены белой кафельной плиткой. «Похоже на гигантскую ванную», – подумала Джоан. Однако тут же у дальней стены она увидела операционный стол. «Операционная? Но зачем тогда везде развешаны какие-то кожаные ремни? И почему на полу кровь?» И тут ее словно ударило: «Так вот что это такое! Это современная камера пыток!»
  – Привет, Джоан!
  Она почувствовала, как во рту у нее пересохло. Джоан резко повернулась вправо, туда, откуда доносился голос.
  – Слава Богу, что это ты, – сказал Питер Торп.
  Она попыталась что-то сказать, но не смогла. Торп, абсолютно голый, сидел в углу, обнимая себя руками под коленями. Лицо у него было в синяках, глаза заплыли. Джоан сжала рукоятку своего пистолета.
  Торп медленно поднялся. На теле тоже виднелись кровоподтеки.
  – Прекрасно выглядишь, Джоан. Напали на русских? Я знал, что так будет.
  Джоан кивнула.
  – Как ты здесь очутился?
  Торп пропустил вопрос мимо ушей.
  – Кто побеждает?
  – Мы, – настороженно ответила Джоан.
  Питер внимательно посмотрел на нее.
  – Твои друзья близко?
  – Да.
  – Хорошо. Тогда пошли! – Он попытался приблизиться к ней.
  – Не двигайся! – Джоан подняла пистолет.
  Торп остановился.
  – Что ты делаешь! Быстро зайди в комнату и закрой дверь, пока кто-нибудь из русских случайно не оказался поблизости. Давай поговорим.
  Джоан немного подумала, потом все-таки зашла в комнату. Дверь на пружине закрылась.
  – Послушай, чего ты наставила на меня эту штуку? – спросил Торп. – Уж тебя-то, насколько я знаю, голым мужиком не испугаешь.
  – Потому что ты русский агент, – фыркнула Джоан. – Во всяком случае, мне так сказали.
  Торп улыбнулся и покачал головой.
  – Как бы я оказался в этой комнате, если бы работал на них?
  Джоан не ответила.
  – Ван Дорн и его придурки считают, что знают ответы на все вопросы. На самом деле эти недоумки вообще ничего не соображают. Так знай хоть ты: я тройной агент. Главное, что я остаюсь оперативником ЦРУ и верно служу Управлению.
  Джоан поморщилась, услышав специальную терминологию.
  – Послушай, Питер, иди к черту со своими двойниками и тройниками. У меня от этого голова пухнет. Мне было ясно сказано, что если я тебя найду, то должна прикончить на месте. Что я и собираюсь сделать.
  Торп мягко улыбнулся.
  – Джоан, разве ты забыла, как хорошо нам было в моем катере…
  – Пошел ты!
  Питер прикрыл глаза.
  – Ну что ж, стреляй. По крайней мере, это лучше, чем терпеть бесконечные мучения от русских.
  Джоан внимательно присмотрелась к нему. Отметины на теле не такие уж глубокие, но они есть. Ван Дорн может ведь и ошибаться. Если Торп работает на русских, то почему же они избили его? А если он действительно продолжает оставаться преданным сотрудником ЦРУ? Разве имеет она право бросить его здесь? Джоан задумалась. Наконец она сказала:
  – Послушай, Питер, я не специалист. Вокруг тебя все так запутано, что и профессионал не разберется.
  Торп облегченно вздохнул:
  – Во всяком случае, ты же не оставишь меня здесь, чтобы они меня убили?
  Джоан не ответила. Питер продолжал с мольбой в голосе:
  – Только выведи меня отсюда. Это все, о чем я тебя прошу. Только выведи. У тебя есть оружие, а я гол и беззащитен. – Он опустил голову. – Ну хотя бы не запирай дверь.
  Джоан приняла решение.
  – Я ухожу, Питер, – сказала она. – И я закрою дверь. Но скоро я вернусь с людьми Пемброука.
  Она пристально посмотрела ему в глаза и заметила в них отблеск страха.
  – Они убьют меня, – пробормотал Торп.
  – Почему?
  – Они ведь не знают, что я – подставка ЦРУ для русских.
  – А ты им скажи.
  – Они мне не поверят.
  – Они могут выяснить это у твоего руководства.
  – Нет, не надо их звать. Просто уходи.
  Джоан попятилась к двери, все еще держа Торпа на мушке.
  – До свидания, Питер. Я скоро вернусь.
  Свободной рукой нащупав за спиной дверную ручку, она потянула за нее, превозмогая силу пружин, и начала протискиваться в приоткрывшуюся щель. На долю секунды она повернула голову и через плечо бросила взгляд в темноту коридора. Именно этого момента Торп и ждал. Он бросился вперед.
  Джоан вообще-то обладала хорошей реакцией, но одно дело играть в теннис и другое – защищаться от профессионального убийцы. Джоан замешкалась лишь на мгновение, а Торп уже тянулся одной рукой к пистолету, а другой – к шее Джоан.
  Она выстрелила. Пуля ударилась в дальнюю стену, срикошетила и вонзилась в правую ладонь Торпа. Он вскрикнул, но в последний момент вышиб оружие из рук Джоан. Левой рукой он в ярости схватил Джоан за ворот, втащил ее в комнату и швырнул на пол. Шагнув к ней, он изо всех сил ударил ее ногой в пах. Джоан вскрикнула и подтянула колени к груди. Торп нагнулся, чтобы поднять пистолет. В тот же момент Джоан быстро вскочила. В голове у нее пронеслась мысль, что Торп сделал две ошибки: ударил ее в пах, как будто она была мужчиной, и повернулся к ней спиной, потому что она была женщиной. Быстрым движением она выдернула из ножен на бедре длинный узкий нож и ударила Торпа в спину.
  Питер вскрикнул от боли, по инерции прошел еще немного, затем развернулся. Из спины у него торчал нож. В руке он сжимал пистолет.
  Джоан нырнула под операционный стол. В ту же секунду пуля ударила в кафельную стену прямо над ней.
  Торп шел к Джоан. Из пробитого легкого у него хлестала кровь, на губах с каждым натужным вдохом вскипали пузыри. Вдруг он остановился, опять повернулся и какими-то механическими шагами направился к двери, потянул ее на себя и выскользнул в коридор. Дверь за ним захлопнулась. Джоан услышала, как он возится с запором. Она вылезла из-под стола и бросилась к двери.
  67
  Том Гренвил почувствовал, как ноги его касаются верхушек антенн. Он проплывал на своем парашюте над самой крышей.
  – Отцепляемся! – крикнул Стюарт.
  Он дернул за шнур, и его парашют отцепился от креплений на лямках. Стюарт пролетел вниз и упал на крышу. Джонсон и Халлис быстро повторили его маневр. Ветер унес купола трех парашютов в сторону.
  Гренвил на секунду заколебался. Но сразу же решил, что сломать себе шею, свалившись на крышу, все-таки предпочтительнее, чем быть застреленным на земле. Том дернул за шнур и полетел вниз. Он сильно ударился пятками о плоскую крышу, согнул колени, сгруппировался и несколько раз перекатился с плеча на плечо, остановившись на кромке крыши над южной террасой. Гренвил встал и неуверенно отошел назад. Он огляделся и увидел Стюарта, лежащего около тарелки спутниковой антенны. Том осторожно подобрался к нему.
  Стюарт сел и посмотрел на Гренвила.
  – Я сломал эту чертову ногу!
  – Чего еще можно было ожидать, прыгая на покатую крышу ночью, – сказал Том. – А у меня все нормально.
  – Отвали, Гренвил.
  К ним, пригнувшись, приблизился Джонсон. Он опустился возле Стюарта на колени.
  – Судя по всему, Халлис свалился с крыши на террасу. Думаю, погиб.
  – Вот черт! – стиснул зубы Стюарт. – Тот неизвестный парень задал нам перцу.
  В этот момент фонари на крыше погасли, а прожекторы на лужайке вновь зажглись. Гренвил и Джонсон отнесли Стюарта в северную часть крыши и вернулись обратно.
  Том осторожно посмотрел вниз. Он увидел террасу, бассейн, лужайку. На камнях распростерлось тело Халлиса. Ясно было, что он мертв. Том увидел также четверых русских охранников, бежавших через лужайку к террасе. Гренвил посмотрел на Джонсона. Тот наблюдал за западной частью здания. Том оглянулся на Стюарта. «Бред какой-то, – подумал Гренвил. – Калека, семидесятилетний старик и полоумный адвокат против вооруженных охранников и сотрудников КГБ. Бред!»
  Гренвил посмотрел на русских, которые были уже возле бассейна. Он перевел винтовку в автоматический режим и подождал, пока охранники не сгруппируются над телом Халлиса. Двое русских, запрокинув головы вверх, целились в сторону крыши.
  Том нажал на спусковой крючок, и винтовка ритмично и беззвучно задергалась у него в руках. Он выпустил весь магазин, двадцать патронов, затем быстро перезарядил оружие. Но в этом уже не было необходимости. Он убил всех четверых. Гренвил подумал, что сейчас ему станет дурно, однако ничего такого не произошло.
  – Что там творится, черт побери, Гренвил? – окликнул его Стюарт.
  Том бросил через плечо:
  – Я уложил четверых.
  – Кто тебе разрешил открыть огонь? А впрочем, ладно.
  «Вот именно, твою мать, ладно». Гренвил вдруг снова подумал о Джоан и взглянул на теннисный корт, располагавшийся напротив. Он был частично освещен. Сейчас Джоан уже должна туда вернуться. Том посмотрел на дом ван Дорна. Там ярко сияли огни. Пиротехники возобновили фейерверк, и раскаты взрывов снова разносились по окрестностям. Судя по всему, никто вокруг ничего не заметил. Просто сумасшедший ван Дорн, немного отдохнув, продолжает развлекаться.
  * * *
  Клаудия Лепеску открыла дверь в кабинет Виктора Андрова и зашла внутрь. Она плотно прикрыла за собой дверь. Пистолет она держала за спиной.
  Андров говорил по телефону. Настольная лампа освещала его лицо. Он поднял глаза, увидел Клаудию и сказал в трубку:
  – Я перезвоню попозже. – Он опустил трубку на рычаг. – Вот это сюрприз! С Калиным вы уже закончили?
  Она промолчала. В комнате царил полумрак.
  – У меня нет времени, – проговорил он.
  – Я быстро управлюсь.
  Он ухмыльнулся.
  – Ты передала Роту яд?
  – Нет, я дала ему растительное масло.
  Андров уставился на Клаудию, потом кивнул.
  – Понятно.
  – Думаете, я занимаюсь массовыми убийствами? Как вы и ваш грязный нацист?
  – Ты нервничаешь, – заметил Андров. – Калин тебя обидел?
  – Он мертв.
  Андров снова кивнул.
  – Понятно. А что у тебя за спиной? Пистолет?
  Она вскинула пистолет и прицелилась:
  – Встать!
  Андров медленно поднялся.
  – Мне хотелось бы иметь время, чтобы вдоволь поиздеваться над вами, как вы издевались надо мной… Если бы у меня сейчас был кнут…
  – Клаудия!
  Она застыла. Голос доносился из темного угла комнаты слева от нее.
  – Клаудия, убери пистолет!
  Она все еще целилась в Андрова, но рука у нее дрожала.
  «Нет, – подумала она, – не может быть, не может быть, это не он…»
  Она увидела вспышку, и тут же почувствовала резкую боль в боку. Раздался еще один выстрел, но больше Клаудия уже ничего не чувствовала.
  Мужчина по-прежнему оставался в углу. Андров посмотрел в его сторону и сказал:
  – Вот уж никогда не думал, что жизнь мне спасет бывший сотрудник УСС, да еще парашютист. В какую игру мы играем!
  * * *
  Джоан Гренвил подбежала к двери камеры пыток и изо всех сил вцепилась в дверную ручку. Она не хотела оставаться здесь, но при этом не хотела увидеть Питера Торпа. Джоан услышала, как он снова завозился с запором, и подергала дверь. Дверь то приоткрывалась на несколько дюймов, то вновь захлопывалась. Джоан должна была помешать Торпу. Поначалу он отчаянно сопротивлялся, но постепенно начал слабеть. Видимо, даже для тренированного человека такое ранение было серьезным. Неожиданно с внешней стороны двери раздался выстрел. Пуля вонзилась в дубовую дверь, но не смогла ее пробить. Джоан продолжала дергать за ручку.
  – Убирайся! Уходи! – кричала она Торпу.
  За дверью раздался долгий мокрый кашель. Затем стало слышно, как босые ноги зашлепали по полу.
  Джоан подождала с минуту, потом осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. По бетонному полу тянулся кровавый след. Несколько секунд она боролась с искушением пойти по следу в надежде отобрать у Торпа пистолет, если он лежит где-то без сознания, но тут же Джоан подумала, что сегодня сделала уже не одну глупость. Она выскользнула в коридор и пошла в другую сторону, направо. Надо как можно скорее убираться из этого сумасшедшего дома.
  Но выбор маршрута оказался неудачным. Коридор уперся в какую-то дверь. Она не рискнула ее открыть. Джоан повернулась и пошла назад, но неожиданно услышала чужую речь.
  Она опять развернулась и почти побежала к той двери, открыла ее и скользнула в помещение. Кругом была кромешная темень. Джоан прислушалась. Ничего. Она пошарила по стене справа от двери и нащупала старинный кнопочный выключатель. Она нажала на кнопку. Вспыхнул свет.
  Это была огромная комната, по-видимому, кухня, Но совсем заброшенная. Старые плиты, старая утварь, на стенах и потолке – лепнина, повсюду толстый слой пыли. Убитая временем кухня. Джоан мысленно усмехнулась.
  Она хорошо знала генеральный план операции. Если все идет в соответствии с ним, то Абрамс, Кэтрин и двое людей Марка Пемброука уже должны быть в доме. Сам Марк может находиться наверху. Правда, стрельбы слышно не было. «Ну что ж, – подумала Джоан, – мне лучше всего переждать здесь».
  Она осмотрелась. Покрытые асбестовыми плитами столы, чугунные раковины, посудные шкафы… В стене она заметила площадку небольшого грузового лифта, предназначенного для подачи еды и посуды. Подойдя поближе, Джоан убедилась, что клетка лифта в рабочем состоянии и тросики у него стальные, а не веревочные. Она вернулась к выключателю, вырубила свет и ощупью добралась до лифта. Подумав несколько секунд, она втиснулась в клетку. Здесь будут искать в последнюю очередь. Джоан потянула за тросик и сдвинула клетку лифта немного вверх. Лифт туго подался. Однако дальше дело пошло быстрее. Она продолжала подниматься. «Может, наверху уже есть кто-то, и я спасена?» В конце концов, удача сегодня не всегда от нее отворачивалась. Ведь пока она жива.
  Клетка лифта двигалась легко, лишь слегка поскрипывая. Вскоре Джоан увидела просветы и поняла, что это щели по краям лифтовой шахты первого этажа. Она прислушалась, но ничего не услышала. Она прислонилась к задней стенке клетки, закрыла глаза и попыталась расслабиться. Впервые за последние часы она чувствовала себя в относительной безопасности.
  Судя по всему, она на несколько минут задремала. Разбудил ее яркий свет, направленный прямо ей в глаза. Джоан уткнулась носом в ствол винтовки.
  – О Боже! – Она попыталась было взяться за тросик, но чья-то крепкая рука перехватила ее запястье.
  – Вы храпите во сне, – произнес мужской голос.
  Джоан подняла глаза и попыталась рассмотреть человека, который это сказал.
  – Я знаю. Мне все об этом говорят. А вы Дэвис, да?
  – К вашим услугам. Где парень?
  – Уже вернулся.
  – Вы выполнили задание?
  – Да. Сбросили усыпляющий газ в бомбоубежище, выключили освещение на лужайке…
  В эту секунду подбежал Камерон. Он бросил взгляд на Джоан в клетке лифта, но, похоже, не удивился.
  – Там, перед домом, приземлился парашютист. Его провели в дом через южный вход.
  – Это, может, мой муж. Том Гренвил? – торопливо спросила Джоан.
  – Нет. Это был пожилой человек. – Камерон посмотрел на Дэвиса. – Это не Джонсон и не Халлис. Но лицо его показалось мне знакомым.
  – Послушайте, – хмыкнула Джоан, – можно мне наконец выбраться отсюда? Я все же гражданское лицо.
  – Не торопитесь, – улыбнулся Дэвис. – Здесь вы будете в полной безопасности. Мы скоро придем за вами.
  Джоан кивнула. Она крикнула вслед уходящим по коридору Камерону и Дэвису:
  – Скажите, а Питер… Питер Торп… Он хороший или плохой?
  – Плохой, – хором ответили они.
  – Это хорошо, – удовлетворенно произнесла Джоан. – Потому что я его, кажется, убила.
  * * *
  Кэтрин и Абрамс вошли в коридор. Направо были двустворчатые застекленные двери, с уплотнителя которых Тони соскребал металл. Двери напротив вели в музыкальный салон, а налево – в ванную и туалет. Абрамс прошел к застекленным дверям и выглянул во двор. Возле распростертого на земле тела мужчины, одетого в черное, стояли, что-то оживленно обсуждая, четыре охранника с автоматами.
  «Вот черт!» – выругался про себя Абрамс.
  Неожиданно два охранника подняли головы вверх и вскинули автоматы, целясь по крыше. В ту же секунду все четверо попадали на землю, сраженные шквальным огнем сверху.
  «Значит, парашютисты все же прорвались на крышу», – подумал Абрамс. Он вернулся к Кэтрин и, взяв ее за руку, потащил за собой к лестнице, ведущей в подвал. Резким толчком он распахнул дверь и замер.
  На площадке лестницы и на ступенях лежали друг на друге тела мужчин, женщин и детей. У некоторых мужчин в руках были пистолеты.
  – Внизу бомбоубежище, – сказал Абрамс.
  Кэтрин кивнула.
  Они подошли к дверям, ведущим в музыкальный салон, и Абрамс осторожно заглянул внутрь. Сквозь просвечивающие шторы он разобрал, что в комнате работает телевизор и его экран – это единственный источник света. На экране мелькали картинки из новостей. Тони и Кэтрин тихонько вошли в комнату. Абрамс направился к телевизору, Кэтрин подняла винтовку.
  Скрипнул дубовый паркет. Над изголовьем кресла приподнялась чья-то голова. Женский голос спросил:
  – Кто это?
  – Я, – ответил Абрамс по-русски.
  Он приблизился к креслу. Присмотревшись, он узнал в сидящей женщине сотрудницу, проверявшую его, когда он приходил сюда со Стайлером и Тэннером. Женщина внимательно разглядывала Тони. Казалось, она не удивилась и не испугалась.
  – Что вам нужно?
  – Вы слишком много смотрите телевизор.
  – Сегодня моя работа заключается в том, чтобы смотреть новости. А по-русски вы говорите скверно.
  – Вы пьяны. Как вас зовут?
  – Лара. – Она посмотрела на его экипировку, затем на винтовку и неожиданно сказала на хорошем английском: – Вы собираетесь меня убить?
  – Вполне возможно. Сегодня моя работа заключается в том, чтобы убивать.
  Женщина пожала плечами и потянулась за стаканом к столу.
  – Все равно мы умрем. Эти идиоты начинают ядерную войну. – Она сделала большой глоток. – Все в бомбоубежище.
  Абрамс вспомнил, какое грустное у нее было лицо, когда он увидел ее здесь в первый раз.
  – Поднимайтесь, – приказал он.
  Она неуверенно встала.
  Абрамс сказал подошедшей Кэтрин:
  – Это Лара. Она только что перешла на нашу сторону.
  Женщина безо всякого любопытства посмотрела на Кэтрин и снова пожала плечами.
  Абрамс вывел женщин из музыкального салона через вторые двери в другой коридор – тот самый, где находился металлодетектор. Дальше по коридору виднелись две массивные дубовые двери. Одна вела в дежурное помещение, вторая – в кабинет Андрова.
  Абрамс шепнул Ларе:
  – Кто-нибудь есть в этих комнатах?
  Она кивнула:
  – В дежурке всегда, как минимум, два офицера. Что касается Андрова, то еще несколько минут назад он был у себя в кабинете. Там у него пленник. Американский парашютист.
  – Постучитесь, – Тони выразительно взглянул на Лару.
  Та, немного поколебавшись, подошла к двери и постучала. Ответа не последовало. Лара постучала еще раз.
  – Товарищ Андров, мне нужно с вами переговорить.
  Абрамс повел дулом винтовки, и Лара толкнула дверь. Заглянув в комнату, она вскрикнула. Тони и Кэтрин вбежали внутрь. Комната была пуста, но в пепельнице еще дымилась сигарета. На полу лежала Клаудия Лепеску. Абрамс закрыл дверь. В течение нескольких минут они молча смотрели на труп.
  Абрамс огляделся. Так вот она, святая святых, кабинет резидента КГБ в Нью-Йорке. Бывшая часовня в бывшей усадьбе известной когда-то в Америке семьи.
  Опустившись на колени, Кэтрин склонилась над Клаудией. Она увидела зажатый в ее руке пистолет.
  – Смотрите!
  Абрамс присел рядом с Кэтрин.
  – Оружие советское.
  Он оглядел раны Клаудии – два отверстия в правом боку – и посмотрел на кресло с высокой спинкой, стоявшее в углу.
  Кэтрин поднялась с колен и прошла к этому креслу. На маленьком столике перед ним стояла пепельница. Кэтрин осторожно подняла один окурок.
  – Это американские сигареты. «Кэмел». – Она бросила взгляд на бутылку и стакан. – Виски «Дюварз».
  – По всему этому можно заключить, что этот американский парашютист был не пленник, а следовательно, и не враг, а, как минимум, союзник.
  Неожиданно где-то в доме раздался сигнал тревоги. Кэтрин, Абрамс и Лара выбежали в коридор. Теперь звонки разносились по всему дому.
  Дверь в дежурное помещение распахнулась, и оттуда выскочил вооруженный офицер. Абрамс вскинул винтовку, выстрелил, и офицера отбросило назад в дежурку.
  Кэтрин швырнула в комнату гранату и захлопнула дверь. Раздался взрыв. Дверь сорвало с петель, повалили клубы известки.
  К Абрамсу и Кэтрин по коридору бежали Камерон и Дэвис. Они заскочили в дежурное помещение и начали поливать его из автоматов. Свет в комнате погас, но в отсвете уличных фонарей было видно, что в дежурке двое убитых – один за пультом, другой – за письменным столом. Третий мужчина, хромая, бежал к двери, скрытой в дубовой обшивке стены. Он скользнул в дверь, и она захлопнулась.
  Абрамс, Кэтрин и Лара вошли в комнату. Тони и Дэвис побежали к двери, за которой только что исчез русский, дали по ней несколько очередей. Затем открыли. Дэвис нырнул внутрь. Раздался выстрел, и Дэвис упал спиной в комнату. Во лбу у него зияла дырка. Абрамс резко присел и выстрелил за дверь, в темноту. Он услышал короткий стон, затем неуверенные удаляющиеся шаги.
  Камерон присоединился к Абрамсу, и они вместе осторожно вошли в небольшую комнату без окон, освещенную только настенным светильником. Слева виднелась узкая лестница. Вверх по ней полз человек. На деревянные ступени лестницы капала кровь. Мужчина в испуге обернулся. Камерон подскочил к нему, выбил из его руки пистолет и внимательно всмотрелся в лицо незнакомца. У того из носа и рта шла кровь – результат ударной волны от взрыва гранаты. Лицо исказилось от боли, но Камерон узнал этого человека.
  – Метков. Главная свинья. Убийца. И еще говорят, что на свете нет справедливости.
  Метков смотрел на Камерона затуманенным взглядом.
  – Пожалуйста… Я помогу вам… Пожалуйста, не надо…
  – Где Андров?
  – Наверху, в мансарде, – торопливо ответил Метков.
  Камерон выстрелил. Тело Меткова обмякло. Сигналы тревоги продолжали звенеть. Дом ожил, будто очнулся от летаргического сна. Повсюду слышались шаги и топот. В дежурке раздались выстрелы. Тони бросился туда через потайную дверь. Кэтрин стреляла, отступая к Абрамсу. Пули русских щелкали по деревянным панелям на стенах.
  – Бежим! Быстро! – крикнул Абрамс.
  Они забежали в маленькую полуосвещенную комнатку. На полу распростерлось прошитое очередями тело Лары. Абрамс наклонился над Дэвисом и пощупал пульс. Пульса не было.
  – Быстрей! – заорал Камерон.
  Абрамс снял с пояса у Дэвиса гранату, вырвал чеку и бросил гранату в коридор. Раздался мощный взрыв. Абрамс инстинктивно присел. Камерон и Кэтрин были уже на первой площадке узкой винтовой лестницы, уходившей вверх. Тони бросился за ними. Они быстро поднимались в мансарду.
  68
  Марк Пемброук услышал стрельбу внизу. В коридоре рядом с лестницей, ведущей на чердак, зазвенел сигнал тревоги и забегали люди.
  – Весь дом на ногах. Думаю, еще один взрыв не помешает, – сказал Марк Саттеру.
  Саттер зажег спичку и поднес ее к бикфордову шнуру, тянувшемуся вверх по лестнице. Шнур загорелся, и пламя быстро поднялось по ней, взорвав заряды у стальной двери.
  Весь дом задрожал, с потолков посыпалась штукатурка. Пемброук бросился вверх и нырнул в мансарду. За ним последовали Левелин, Энн и Саттер. Они стали наугад стрелять из автоматов.
  – Не стрелять! – закричал Пемброук.
  Саттер и Энн укрылись за железными шкафами, а Пемброук и Левелин – в нише, образованной фронтоном. Пемброук выглянул из-за угла:
  – Да, приличная комнатка. Занимает почти половину крыла. В противоположном конце – кирпичная перегородка. Комната связистов, наверное, находится как раз за ней. – Он взглянул на Энн и Саттера. – Ну что ж, пора действовать.
  Все встали. Вдруг на лестнице послышались какие-то звуки, и Пемброук обернулся. Раздался выстрел, Марк зашатался и упал.
  Левелин увидел, как наверх поднимается, вскинув винтовку, русский в форме. Левелин дал короткую очередь, и охранник покатился вниз по лестнице. Левелин снял с ремня осколочную гранату, выдернул чеку и швырнул гранату на лестницу.
  Раздался оглушительный взрыв. Старая лестница обрушилась. Левелин подобрался к краю площадки и посмотрел вниз. Сквозь облако дыма и пыли можно было различить лишь слабое пламя. Левелин подполз к Пемброуку, сидевшему в нише, рядом с ним находились Энн и Саттер. Пемброук сунул руку под свой пуленепробиваемый жилет.
  – Ребро сломано.
  – Не шевелись. – Левелин увидел, как из уголка рта Марка вытекает струйка крови. – По-моему, задето легкое.
  – Да, и легкое в придачу. Без тебя знаю. Давайте, действуйте.
  – Хорошо. До скорого.
  Левелин двинулся вперед. Энн и Саттер осторожно последовали за ним. Энн обратила внимание на лежавшие в комнате брезентовые мешки и деревянные ящики с надписями по-английски и по-французски: «Дипломатический груз. Миссия СССР при ООН. Не подлежит таможенному досмотру».
  Саттер приблизился к кирпичной стене, перегораживающей комнату от пола до потолка. Из стены выдавалась кирпичная же труба. Слева от трубы была железная дверь.
  Саттер тихо сказал:
  – Похоже, мы нашли больше, чем рассчитывали.
  Левелин кивнул.
  – Великолепный старый дом. Строился, как крепость. Русские добавили стальную дверь. Ну что ж, немного взрывчатки у нас еще осталось.
  Саттер с сомнением покачал головой:
  – Думаю, она серьезно укреплена. Наших запасов взрывчатки может не хватить.
  Неожиданно Энн шагнула вперед и с силой заколотила в дверь прикладом винтовки.
  – Андров! Я хочу говорить с Андровым! – крикнула она по-русски.
  Саттер и Левелин с удивлением уставились на нее. Энн продолжала колотить в дверь. Прошла минута. Наконец мужской голос за дверью ответил по-английски:
  – Кто вы?
  – Я Энн Кимберли, дочь Генри Кимберли. Вы Андров? – спросила Энн.
  – Да.
  – Слушайте внимательно. Я знаю, что мой отец у вас. Я знаю о существовании «Молнии». И мое правительство тоже. Администрация США готова ответить ядерным ударом. Ван Дорн располагает минометами, которые в ближайшее время откроют огонь. Вы меня понимаете?
  – Что вы хотите? – после некоторой паузы спросил Андров.
  – Я требую, чтобы вы прекратили операцию. – Энн посмотрела на часы. – До взрыва «Молнии» осталось восемнадцать минут. Я требую, чтобы вы открыли дверь и допустили меня к своим передатчикам.
  – Я позвоню в Москву, – сказал Андров, – и вернусь через несколько минут.
  – Вы лжете! – выкрикнула Энн. – Вы вообще не имеете права говорить об этом с Москвой! Не пытайтесь меня обмануть! Немедленно откройте дверь!
  Андров молчал.
  – Вы в безнадежном положении, идиот! – прорычала Энн.
  Молчание.
  – Убедить их в чем-либо трудно, – проговорил Саттер. – Они привыкли все делать по-своему.
  Левелин заложил остатки взрывчатки в угол, образованный трубой и кирпичной стеной. Он повернулся к Саттеру:
  – Стена вверху упирается в перекрытия крыши. Если ее качнуть, она, может быть, рухнет под тяжестью кровли. – Левелин взглянул на Энн. – Но это опасная игра.
  – Ну что ж, – пожала она плечами, – нам терять нечего.
  * * *
  Абрамс, Кэтрин и Камерон достигли наконец верхней площадки. Дальше к потолку вела теперь небольшая приставная лестница. Она упиралась в крышку люка. Камерон поднял голову и осмотрел ее.
  – Отойдите! – приказал он всем.
  Затем отвязал со спины картонную на вид трубу, похожую на рулон обоев, раздвинул ее и укрепил на плече. Оказалось, что внутри находится шестидесятимиллиметровая ракета. Камерон встал на одно колено.
  – Заткните уши и откройте рот.
  Он нажал на кнопку пуска, и из задней части трубы, опаляя пол, вырвалось пламя. Ракета устремилась к люку. Она не взорвалась, а лишь пробила крышку, которая, видимо, была сделана из нетолстой фанеры, вылетела в мансарду и врезалась в стропила. Там она и разорвалась, разбрасывая осколки в радиусе пятидесяти футов.
  Абрамс подбросил крышку люка и швырнул в мансарду гранату ударного действия. Раздался мощный взрыв. Сверху на них полетела штукатурка. Абрамс резким толчком распахнул крышку люка, и они забрались в мансарду.
  Взрывом разбило все лампочки. Сквозь образовавшуюся в крыше дыру был виден маленький кусочек неба. Пол и стены были иссечены осколками ракеты.
  Когда звон в ушах утих, Абрамс услышал стоны. Камерон включил фонарик. В мансарде находились раненые – трое мужчин и две женщины. Камерон, не говоря ни слова, прикончил всех пятерых выстрелами в голову.
  Кэтрин тихо позвала Камерона и Тони:
  – Вы только посмотрите!
  Когда мужчины подошли, она показала на подиум.
  – Это же миниатюрная телестудия. – Абрамс поднялся на площадку и прошелся лучом фонарика по рабочему столу, камину и полотнищу американского флага.
  Кэтрин нагнулась и подняла какие-то листки, которые разметало взрывом. Она прочитала несколько строк и взглянула на Абрамса.
  – Это… Это текст обращения моего отца к американскому народу. Оказывается, он должен стать следующим Президентом США.
  Тони заглянул в бумаги:
  – А я и не знал, что он выставлял свою кандидатуру.
  Камерон посветил фонариком на кирпичную стену.
  – Если Пемброук, как и планировалось, добрался до противоположной стены, то мы их зажали. Если же еще и Стюарт сумел высадиться на крышу над ними, то русские у нас в кармане.
  – Да, но кармана-то пока нет, – бросила Кэтрин. Она посмотрела на часы. – До взрыва осталось около шестнадцати минут. Еще скорее минометы ван Дорна начнут бить по этой крыше. Нам нужно прорваться в дом и взять под контроль передатчики русских.
  Камерон указал на стену:
  – Попробуем взорвать!
  Абрамс услышал внизу топот.
  – Они поднимаются по лестнице.
  Он взял у Камерона последнюю гранату, подошел к крышке люка, открыл ее и швырнул гранату вниз, быстро отступив в сторону. Граната взорвалась, подбросив крышку и круша лестницу.
  Узкими кусками похожей на глину пластиковой взрывчатки Камерон выложил на стене подобие двери, воткнул детонаторы и быстро отбежал, разматывая бикфордов шнур. Он посмотрел на часы.
  – Да, времени у нас чертовски мало. Ну что же, будем надеяться, что все заняли свои позиции.
  – Если не заняли, значит, они уже покойники, – мрачно сказал Абрамс.
  Кэтрин решительно тряхнула головой:
  – Отступать некуда. Давай, Тони. Я горю желанием встретиться с людьми, которые скрываются за этой стеной.
  Абрамс чиркнул спичкой.
  69
  Джордж ван Дорн непонимающе посмотрел на телекс, лежавший у него на столе, затем перевел взгляд на двух мужчин, полковника Уильяма Остермана и Уоллеса Бейкера.
  – Судя по всему, кто-то просто перепутал код. Какая-то белиберда, – сказал ван Дорн.
  – Я просил повторить сообщение, но ответа пока нет, – заметил Бейкер.
  Ван Дорн бросил взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. «Осталось меньше шестнадцати минут», – подумал он.
  Ван Дорн схватил трубку и набрал номер Пентагона. Назвав условную фразу, он спросил:
  – Полковник Левин на месте? Я хотел бы переговорить с ним.
  – Его пока нет, сэр, – ответил голос на другом конце провода.
  – Почему я все время говорю только с вами?
  – Я дежурный офицер, сэр.
  – Соедините меня с кем-нибудь еще.
  После небольшой паузы голос спросил:
  – У вас какие-нибудь проблемы, сэр?
  «Да, – подумал ван Дорн, – у меня серьезные проблемы». По спине у него побежал холодный пот. Он сказал:
  – Через несколько минут ты умрешь!
  – Сэр?
  – Передай Андрову, что сейчас будет последний залп салюта. Двадцать мощных мин. Они пробьют ваше чертово гнездо до подвала. Заткни уши.
  – Я не понимаю вас, сэр.
  Ван Дорн швырнул трубку на аппарат.
  – Вот какое дело, ребята. Сдается мне, что я все время предупреждал русских о том, что русские идут.
  Остерман и Бейкер молчали.
  – Это моя ошибка, – упавшим голосом проговорил ван Дорн. – Я не склонен недооценивать противника, но иногда переоцениваю возможности наших технических средств. И надежность людей, их обслуживающих.
  Остерман грустно улыбнулся:
  – Ну что ж, Джордж. Миномет-то у нас действительно есть. Отомстить мы сумеем.
  Ван Дорн кивнул и пошел к полевому телефону. Он дернул тумблер.
  – Мистер Лароса! Думаю, нам придется открывать огонь. Да, через несколько минут. Будьте готовы. И поздравляю вас с прекрасным фейерверком. Всем очень понравилось. – Ван Дорн повесил трубку и обернулся к Остерману и Бейкеру.
  – Направлять огонь на своих – малоприятное занятие, но мы заранее обо всем договорились.
  Бейкер заметил:
  – Думаю, нужно подождать еще несколько минут, Джордж. Мне кажется, что они уже близко от цели.
  Ван Дорн подумал еще несколько секунд и снова взглянул на часы.
  – Но «Молния» может быть еще ближе. Пока мы знаем одно: вернулся лишь этот парень, Кучик. Наши наблюдатели подтвердили, что освещение перед домом и на крыше выключалось и включалось в соответствии с планом. Но они сообщили также, что у парашютистов были проблемы. Кучик клянется, что они с Джоан пустили газ в бомбоубежище, но мне в это не верится. Джоан не вернулась. К тому же наши микрофоны уловили звуки выстрелов, хотя их и перекрывали разрывы фейерверка. И в довершение всего, очевидно, что наши люди не добрались до радиопередатчиков русских. Иначе мне не пришлось бы еще минуту назад говорить с этой советской подставкой. – Ван Дорн сделал паузу. – Итак, друзья, вывод: похоже, мы проиграли.
  Остерман возразил:
  – Но Андров теперь, по крайней мере, знает, что мы раскрыли их обман. И он понимает, что вместе со своими людьми находится в большой опасности. Не исключено, что в этой ситуации он предложит Москве отменить операцию.
  Ван Дорн отрицательно покачал головой:
  – Ты не знаешь, русских, Уильям. Они как Волга: медленны, но неукротимы. Решения у них так легко не меняются.
  – Ну что же, мы показали им свои карты, а они нам – свои, – развел руками Остерман.
  Ван Дорн посмотрел на лужайку перед домом, где собрались гости. Ван Дорн был абсолютно уверен, что русские безжалостно расправятся и с ним самим, и с его гостями. Он представил себе, как выжившие после «Удара» русские врываются в его усадьбу и убивают всех, кто попадет им под руку. Ван Дорн повернулся, подошел к столу, достал из ящика связку ключей и передал Остерману.
  – Это ключи от оружейной комнаты. Я прошу вас, выйдите на лужайку, соберите слабых, пожилых, пьяных и просто напуганных и отведите их в подвал. Остальным раздайте оружие. И пусть Китти поможет вам. Она сумеет выбрать для каждого подходящее ружье, винтовку или пистолет.
  Остерман и Бейкер хмуро кивнули и вышли из кабинета. Ван Дорн крикнул им вслед:
  – Если кто захочет помолиться, пусть молится. Но не говорите им о чем. Об этом знает только Господь Бог. Для остальных это секрет. – Он подошел к столику и взял с подноса канапе. – Значит, ты пытался всех нас отравить, Виктор… Хорош гусь!
  Ван Дорн отправил канапе в рот. Потом он подошел к стене, на которой висели фотографии, и остановился, разглядывая снимок, где он, О'Брайен, Аллертон и Кимберли были сняты за несколько недель до окончания войны. Последний раз, когда четыре мушкетера были вместе. «О Боже, – подумал ван Дорн, – как мало мы знаем о человеческой душе».
  70
  Абрамс поджег бикфордов шнур, и он ярко вспыхнул в темной мансарде. Заряд с грохотом взорвался. В стене образовался проем.
  Пол в комнате связистов был несколько ниже уровня пола мансарды, и перед Тони открылось большое, с небольшое футбольное поле, помещение, в котором было устроено множество отдельных рабочих мест, разделенных перегородками в человеческий рост. Казалось, что зал этот освещается только мерцающими панелями приборов. Несколько испуганных мужчин и женщин в коричневых комбинезонах выскочили из кабинок и побежали в глубь помещения.
  Абрамс, Кэтрин и Камерон начали стрелять по ним одиночными целевыми выстрелами, стараясь не задеть аппаратуру.
  * * *
  Левелин, Саттер и Энн услышали грохот взрыва в противоположной части мансарды и почувствовали, как под ними вздрогнул пол.
  – Молодцы! – воскликнул Саттер. – Они свою работу сделали. Теперь наша очередь.
  Он поджег шнур, и вся группа нырнула за стоявшие рядом металлические шкафы. Взрывчатка взорвалась с глухим рыком. Казалось, что кирпичная труба и стена подпрыгнули. Тяжелые балки моментально осели, с силой надавив на стену. Она не выдержала и треснула. Снизу вверх буквой «V» поднялись две широкие трещины. Кирпич между ними осыпался, поднимая тучи пыли. Через секунду на месте трещин образовался достаточно большой треугольной формы проем. Энн заглянула в него и сквозь пелену пыли увидела перед собой аппаратный зал. Ее наметанный глаз сразу определил назначение установленной там аппаратуры.
  Саттер и Левелин открыли огонь, стараясь удержать русских на полу. Раздались редкие ответные выстрелы. «Мы взломали черепную коробку резидентуры КГБ, а теперь настала пора прикоснуться к ее мозгу», – подумала Энн.
  – Не повредите аппаратуру! – крикнула она Саттеру и Левелину.
  Левелин ответил:
  – Они прекрасно знают, зачем мы пришли, и если не держать их в напряжении, то они мигом тут все раздолбают. – Он всадил несколько пуль в человека, который размахивал большим молотком, пытаясь разбить какую-то шифровальную машину. Человек согнулся пополам и упал. Но одна пуля, похоже, попала в машину, потому что аппарат вдруг заискрил. – Извините, издержки производства.
  Энн посмотрела на часы. Почти полночь. «Молния» уже приближается к точке перигея. Скоро ее поглотит ядерное пламя. Эта короткая вспышка может изменить ход истории.
  * * *
  Том Гренвил стоял возле большой крышки люка. Джонсон расположился рядом. Стюарт лежал чуть поодаль, опершись на локоть. С залива дул влажный порывистый ветер. Далеко на северо-востоке в небе зажглись звезды, и Гренвил смотрел на них, словно в последний раз.
  На краю плоской крыши аккуратно в ряд стояли двенадцать баллонов с газом Си-Эс. Один за другим снизу прогремели два взрыва, и Гренвил очнулся.
  – Судя по всему, нам пора забрасывать эти баллоны к русским, – сказал он.
  – Точно, – откликнулся Стюарт. – А следом за баллонами – и мы. – Он кивнул на два страховочных нейлоновых троса, привязанных к основанию антенны. – Готов?
  Гренвил нехотя кивнул:
  – Давай, открывай!
  Том с трудом поднял тяжелую металлическую крышку. Стрельба внизу стала отчетливей. Джонсон и Стюарт начали выдергивать из баллонов предохранители и бросать емкости вниз. Баллоны ударялись об пол, извергая белые клубы слезоточивого и рвотного газа. Гренвил быстро захлопнул крышку.
  – Надо дать газу поработать минут пять.
  Стюарт бросил взгляд на Тома:
  – Хватит и минуты. – Посмотрев на часы, он сказал: – Спуститься туда – секундное дело, но помни, Том, на тросе нельзя задерживаться, иначе ты превратишься в отличную мишень. Залог победы – в скорости и смелости спуска. Но и раньше отпустить трос нельзя – тогда костей не соберешь. Я видел, как однажды такое случилось с одним парнем.
  – На Фолклендах? – спросил Гренвил.
  – Нет, в Глазго. Он торопился выбраться из спальни чужой жены, когда в самый неподходящий момент вернулся муж. – Стюарт похлопал Тома по плечу. – А ты неплохой малый! Только спокойно. Я вас прикрою. Ну, что ж, пора.
  – Сколько вы были на Фолклендах? – не отставал Гренвил.
  – Я сказал: пора. Надеть противогазы!
  Том и Джонсон натянули противогазы и надели специальные перчатки.
  – Открывай!
  Они подняли крышку. Газ клубился внизу, и казалось, что пол мансарды покрыли высокие сугробы.
  Гренвил и Джонсон сбросили в люк концы страховочных тросов.
  – Давай!
  Оба подошли к краям люка, поправили винтовки, крепко уцепились за тросы и начали стремительно спускаться вниз, в комнату русских связистов.
  * * *
  Абрамс и Камерон надели противогазы и быстро, но осторожно направились к дверям. Кэтрин осталась сзади, чтобы прикрывать их. Абрамс и Камерон слышали доносившийся из зала кашель. Абрамс вошел первым, за ним Камерон. Они продвигались сквозь облако удушливого слезоточивого газа, стараясь действовать как можно быстрее. Абрамс подумал, что Камерон, видимо, с трудом себя сдерживает, проходя мимо еще живых, но беспомощных русских, как алкоголик, проходящий мимо бутылки. Но у них были дела поважнее, чем убивать, добавляя зарубки на приклад винтовки Камерона. Они искали главный радиопередатчик, а также Андрова, Генри Кимберли и третьего «Талбота». Кем бы он ни был.
  * * *
  Саттер наблюдал за тем, как в облаке газа появился человек, пробрался сквозь пролом в стене и упал. Саттер оттащил его подальше от стены. Это была девушка в коричневом комбинезоне. Ее лицо покрывали волдыри и рвота.
  Энн опустилась рядом с ней на колени и несколько раз ударила по щекам, сказав по-русски:
  – Ну, дыши, дыши!
  Девушка глубоко вдохнула в себя воздух.
  – Где находится передатчик, по которому вы связывались с Москвой? – спросила Энн.
  Русская уставилась на Энн полными слез глазами. Энн повторила вопрос, добавив:
  – У тебя пять секунд, чтобы ответить, в противном случае мы тебя убьем.
  Девушка еще раз глубоко вдохнула воздух и ответила:
  – Передатчик… у северной стены…
  Энн спросила об используемых частотах, затем надела противогаз и бросилась к пролому в стене. Левелин и Саттер последовали за ней. Они быстро прошли по комнате к длинной правой стене. Многие русские вскарабкались на столы и крышки аппаратуры в надежде спастись от стелющегося по полу газа. Один из них, Василий Чуркин, тот, что преследовал Абрамса в туннеле, залез на компьютер.
  * * *
  Том Гренвил спустился по тросу вниз. Почувствовав, как его ноги коснулись пола, он сгруппировался, откатился в сторону, но тут же поднялся. Гренвил всматривался в облако газа, но видимость была плохой. Огоньки на электрических приборах тускло мерцали в плотной дымке. Джонсон прислонился к Гренвилу спиной, прикрывая его сзади. Из противогаза донесся его приглушенный голос:
  – Вот так, Гренвил. Если бы они запаслись надлежащими средствами химзащиты, нас всех бы давно уже перерезали. На войне, – сказал генерал, вспомнив старую армейскую истину, – все так же, как в жизни. Просчеты в планировании приводят к поражению.
  Гренвил обернулся к Джонсону:
  – Генерал!
  – Что, сынок?
  – Заткнитесь! Говорить будете только тогда, когда дело коснется спасения моей жизни, ясно?
  – Ладно, если так надо…
  – Надо. А теперь пошли. Вы – в одну сторону, я – в другую. Увидимся позже.
  Сквозь газовую завесу Гренвил различил очертания трех человек в черном: двоих мужчин и одной женщины. Он был сбит с толку и не знал, были ли это люди Пемброука, включая Энн, или отряд Камерона, где была Кэтрин. Нет, это все-таки не русские, подумал Гренвил и двинулся им навстречу.
  * * *
  Василий Чуркин наблюдал за тем, как мимо него прошли три американца. Остальные русские, находившиеся в зале, в основном техперсонал, видимо, смирились с судьбой и были заняты лишь тем, что судорожно тянулись вверх, к воздуху. Но Чуркин, такой же тренированный, как Камерон, с таким же упрямым характером, не мог так просто дать американцам уйти, особенно после унижения, которое он испытал несколькими часами раньше в туннеле. Он достал свой револьвер 38-го калибра и начал стрелять. Гренвил, находившийся к нему ближе всех, выстрелил, и русский свалился на пол.
  В комнате раздались крики.
  – Всем лечь! – громко приказал Абрамс. Он снял глушитель и выстрелил в стену, дав понять, что не шутит. Русские повалились на пол.
  Камерон посмотрел на своих напарников, распростертых на полу. Левелин был мертв, пуля вошла ему в затылок. Саттер был без сознания, но бронежилет спас его от двух пуль. У Энн кровь струилась по шее. Камерон осмотрел рану.
  – Ничего, милая, все не так уж плохо. Просто много крови. Давай-ка вставать. Надо найти этот чертов передатчик.
  Энн неуверенно поднялась.
  * * *
  Небольшая группа русских, оправившись от испуга, стала потихоньку сдвигаться в сторону V-образного пролома в южной части зала.
  Кэтрин сидела на столе в телестудии и наблюдала за тем, как с десяток человек в полутьме пробежали мимо нее и бросились к люку. Обнаружив, что лестница исчезла, они остановились. Снизу им что-то кричали.
  «Охранники», – подумала Кэтрин.
  Русские стали прыгать вниз. Кэтрин увидела, что один из них направился прямо к ней. Она крепко сжала пистолет и нырнула под стол. Мужчина, хорошо, даже изысканно одетый, подошел к столу. Свет был тусклый, и Кэтрин надеялась, что ее не заметят. Мужчина выдвинул верхний ящик и что-то достал оттуда. Среди предметов Кэтрин разглядела пистолет. Затем мужчина развернулся и пошел обратно к люку.
  Кэтрин вылезла из-под стола.
  Мужчина услышал шум и обернулся.
  – Привет, – сказала Кэтрин.
  Небо прояснилось, яркий лунный свет хлынул вдруг в мансарду через окно, находившееся рядом с камином. В холодных голубоватых лучах плясали пылинки.
  «Наверное, я сплю», – подумала Кэтрин.
  Генри Кимберли улыбнулся:
  – Ты Кейт?
  – Так оно и есть.
  Он удовлетворенно кивнул.
  – Брось оружие, – приказала Кэтрин.
  Его рука потянулась к правому карману.
  – Вряд ли я смогу тебе подчиниться.
  – Если ты хотя бы шелохнешься, я буду стрелять.
  – Тогда я постараюсь не двигаться.
  Кэтрин взглянула на отца в бледном свете луны и сказала:
  – Я почему-то никогда не могла смириться с твоей смертью. Наверное, так и должно быть. Когда Карбури вошел в мой кабинет, я подумала, что он сообщит мне, что ты сидишь в холле.
  Кимберли ничего не ответил, и она продолжала:
  – Я часто пыталась представить себе, как мы с тобой встречаемся. Но даже в самых диких мыслях не могла бы предположить, что мне придется направить на тебя дуло своего пистолета.
  Кимберли натянуто улыбнулся:
  – И я тоже. – Он внимательно посмотрел на нее. – Да, Кейт, я, как и ты, часто представлял себе нашу встречу. Но это не было фантазиями, ведь я твердо знал, что однажды вернусь.
  Она посмотрела на стол:
  – Ну да, ты же собирался стать президентом.
  Он кивнул и тихо проговорил:
  – Я хотел использовать остаток своей жизни, чтобы получше узнать тебя и Энн.
  – Серьезно? А с чего ты взял, что мы с Энн стали бы общаться с предателем?
  – Предательство – понятие относительное. Меня вела моя вера. Я бросил друзей, семью, состояние ради возможности служить той идее, в которую верил. Так в те годы поступали многие люди.
  Она нервно рассмеялась:
  – А теперь ты хочешь сказать, что больше не веришь? Хочешь загладить вину перед семьей и страной?
  Он пожал плечами:
  – Я бы солгал, если бы сказал, что больше не верю. И заглаживать вину я не собираюсь. – Кимберли понизил голос. – Ты должна понимать, что, когда человек затрачивает столько сил и времени, ему очень тяжело потом признаться, что все сделанное им было ошибкой. А когда иностранец попадает в Москву, ему трудно вернуться домой. Потому что именно в Москве ты начинаешь понимать, что такое власть, и начинаешь ее ценить. – Он глубоко вздохнул. – Это способен понять только человек моего возраста.
  – Я знаю многих твоих ровесников. Они тоже вряд ли поняли бы тебя. Ты предал всех, кто в тебя верил. Ты не побоялся подвергнуть колоссальной опасности весь мир. Ты бессердечный человек, Генри Кимберли, и у тебя не может быть ни совести, ни веры. Так что не стоит об этом говорить. Ты способен только на предательство. – Неожиданно из глаз Кэтрин хлынули слезы, голос задрожал. – Ответь мне всего на один вопрос. Почему? Почему ты так поступил со мной?
  Кимберли задумчиво покачал головой.
  – Что я могу тебе ответить, Кейт? Обстоятельства оказались выше меня. И все же… И все же самыми счастливыми минутами в моей жизни были те, когда во время последнего отпуска я взял вас с Энн в Центральный парк. Мы держались за руки и смеялись над обезьянками.
  – Замолчи!
  Кимберли осторожно спросил:
  – Мне можно идти?
  Кэтрин вытерла слезы.
  – Идти? Куда?
  – Разве это так важно? Во всяком случае, в Москву я больше не вернусь. Я просто… хочу побродить по стране… Хочу найти где-нибудь покой. Я им больше не очень-то нужен. Я уже давно не герой. Я теперь не опасен. Я просто старый человек.
  Кэтрин откашлялась и жестко спросила:
  – Кто третий «Талбот»?
  Брови Кимберли удивленно поползли вверх:
  – Какой третий «Талбот»? Никакого третьего нет. Вернее, он существовал много лет назад, но давно умер.
  Кэтрин в упор посмотрела на отца:
  – Ты лжешь!
  Он пожал плечами и тихо повторил:
  – Так мне можно идти? Ну, пожалуйста…
  – Нет.
  Кимберли помолчал несколько секунд.
  – И все же я думаю, я могу уйти. Ты же не выстрелишь в меня, Кейт? Я рад, что мы встретились. Надеюсь, я тебя еще увижу. – Он начал медленно поворачиваться.
  – Нет, нет, – закричала Кэтрин, – ты не уйдешь отсюда! – Она взвела курок большого автоматического браунинга.
  Генри Кимберли повернулся к дочери спиной. Он посмотрел на нее через плечо и подмигнул.
  – Пока, малышка Кейт.
  Он уходил в полумрак мансарды, направляясь к люку. Кэтрин напряженно следила за ним. Дуло ее пистолета все время было нацелено ему в спину. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Она подумала о Патрике О'Брайене. Вот кто был ей отцом все эти годы. А Генри Кимберли – совсем чужой ей человек, и его русские хозяева убили О'Брайена.
  Патрик не разрешил бы Кимберли уйти. И он не простил бы Кэтрин, если бы она отпустила своего отца. Генри Кимберли должен заплатить по счету.
  – Стой! – выкрикнула Кэтрин.
  Он уходил.
  Грохот выстрела, казалось, сотряс мансарду, эхом отдавшись по углам. У Кэтрин зазвенело в ушах. Остро запахло сгоревшим порохом. Генри Кимберли остановился и оглянулся. Его лицо было бесстрастно. Он не удивился, что дочь выстрелила. Он не обрадовался, что она промахнулась. Они оба понимали, что этот выстрел был жестом отчаяния.
  Кимберли наклонился и исчез в проеме люка.
  Кэтрин почувствовала, что ноги не держат ее. Она пошатнулась и упала в кресло. Его кресло. Стоявшее за его столом. Вокруг были разбросаны листки с его речью.
  Кэтрин уронила голову на стол и разрыдалась.
  * * *
  Марк Пемброук сидел на полу в темной нише, в северной части мансарды. Вдруг он услышал шаги и увидел с десяток мужчин и женщин, направлявшихся к лестнице, расположенной как раз напротив Марка. Лица их были бледны, глаза слезились. Пемброук взял наизготовку свою М-16. Ему стало трудно дышать. Он захлебывался собственной кровью, но голова еще оставалась ясной.
  До русских было не больше тридцати футов. Было видно, что многие вооружены. Подойдя к лестничному проему, они с удивлением заглядывали вниз, на полуразрушенную лестницу. Снизу что-то кричали находившиеся там охранники.
  Судя по всему, уцелели только несколько верхних ступеней. Русские, видимо, обсуждали, каким образом и кто первый должен воспользоваться остатками лестницы, – связистам спускаться из мансарды или охранникам подниматься наверх.
  Наконец вперед вышел мужчина в костюме и прекратил препирательства. Держался он уверенно. «Андров! Виктор Андров!» – пронеслось в мозгу у Пемброука. Люди возле лестницы расступились, и Андров начал осторожно спускаться вниз. Марк быстро снял со своей винтовки глушитель и дал очередь в потолок.
  – Андров! Стоять! – громко закричал он.
  Русские попадали на пол. Марку стали хорошо видны голова и плечи Андрова, который уже успел спуститься на несколько ступеней. Пемброук сильнее уперся спиной в стену.
  – Андров! Ты знал, что Арнольд Брин – мой отец? – громко спросил он.
  Андров открыл было рот, но Пемброук не дал ему ответить. Он нажал на курок. Несколько пуль ударили Андрова в голову, выбрасывая маленькие фонтанчики крови. Он нелепо взмахнул руками и полетел вниз.
  Пемброук подумал, что при других обстоятельствах он прикончил бы Андрова более изощренным способом, но хорошо уже хотя бы то, что мерзавец достался именно ему.
  Марк кашлянул, и грудь пронзила острая боль. Он увидел, как остальные русские толпятся у лестницы. Эти люди Пемброуку были не интересны. Он спокойно наблюдал, как очередная фигура скрывается внизу. В мансарде стало темнее, а может, у Марка просто закружилась голова. Но одно лицо вдруг показалось ему знакомым. Нет! Этого не может быть! Пемброук решил, что у него начинаются галлюцинации.
  71
  Энн Кимберли прижала к шее ватный тампон. Она оглядела бесконечные ряды электронных приборов: сверхчувствительные радиоприемники, шифровальные машины, аппаратура спутниковой связи, глушилки.
  – И это называется дипломатическим учреждением! Вот мерзавцы!
  Она села в кресло перед большой радиоустановкой 5М-35 и осмотрела контрольную панель. Прибор, похоже, не пострадал от взрывов и перестрелки. Он был включен. Крутилась бобина, в Москву летели очередные шифрованные сообщения. Энн нашла на панели нужную кнопку и выключила аппарат. Молчание русских в радиоэфире должно сразу же насторожить АНБ.
  Энн пробежала глазами по напечатанной по-русски инструкции, укрепленной на передней стенке радиоустановки.
  – Чертов язык! Что это за слово, Абрамс?
  – Шифратор.
  – А, понятно. Специальное устройство, шифрующее речевую информацию. Хорошо. Мы его вырубим.
  Энн щелкнула тумблером.
  Саттеру удалось отыскать выключатели вытяжки, и помещение стало постепенно проветриваться. Все сняли противогазы, хотя остатки газа еще продолжали раздражать глаза.
  Камерон был уже у телефона и разговаривал с ван Дорном:
  – Да, это Камерон, мистер ван Дорн. Подождите с минометом. У нас здесь все в порядке. Энн Кимберли сейчас выйдет на связь с русскими. Да, сэр. Все нормально. Я буду докладывать обстановку.
  Абрамс оглядел огромный зал.
  – Мне кажется, это место не слишком хорошо защищено от ЭМИ, – сказал он, обращаясь к Энн.
  – Да уж, – улыбнулась Энн.
  Она потянулась вперед, щелкнула каким-то тумблером и поправила на голове наушники и микрофон, затем посмотрела на часы. Без десяти двенадцать ночи в Нью-Йорке и без десяти восемь утра в Москве.
  – Оставайся, мне может понадобиться твоя помощь, – сказала Энн Абрамсу.
  Тони кивнул. Он еще раз осмотрел помещение. На одном из самых больших металлических шкафов с какими-то приборами он увидел Саттера – тот устроил там наблюдательный пункт. Гренвил и Джонсон тщательно проверяли зал, заодно разбивая стекла, чтобы улучшить вентиляцию.
  Энн начала говорить по-русски:
  – Всем, кто меня слышит! Я – Энн Кимберли, гражданка Соединенных Штатов Америки. Я нахожусь в Глен-Коуве, в одном из зданий миссии СССР при ООН. Москва, подтвердите прием! – Она повернулась к Абрамсу. – Черта с два они подтвердят прием. И они прекрасно знают, откуда я говорю. Но в любом случае после этих моих слов на ноги должны быть поставлены все. АНБ уже перехватило мое сообщение, равно как и ЦРУ. Думаю, они уже проинформировали Белый дом, Пентагон и Кэмп-Дэвид. Я сделаю сейчас небольшую паузу и дальше уже пойду ва-банк. Кстати, как мой русский?
  – Ничего, но произношение могло бы быть и лучше.
  – Другими словами, дерьмово, да? – Энн пожала плечами. – Что поделаешь. На работе я только слушаю русскую речь, а говорить приходится очень редко. – Она подумала несколько секунд. – Послушай, почему бы тебе не попробовать самому? В любом случае, мы же исходили из того, что ты будешь моим дублером. Так что давай, бери второй микрофон.
  Абрамс задумчиво посмотрел на Энн и подошел ко второму микрофону.
  – Итак, эта передача может стать самой важной в истории человечества. Не волнуйся. Тони, все будет нормально. Я рядом. Ты в эфире. Представься. – Энн нажала кнопку.
  Абрамс заговорил в микрофон:
  – Это Тони Абрамс, гражданин США. – Он повторил фразу, которую произносила Энн, и, набрав в легкие побольше воздуха, продолжал: – Я обращаюсь с прямым посланием к лидерам в Кремле, Белом доме и Пентагоне. Всем тем, кто может развязать атомную войну. Если на спутнике «Молния-36» будет взорвано ядерное устройство, то у Соединенных Штатов Америки не останется другого выбора, кроме как нанести по СССР ответный ракетно-ядерный удар.
  Абрамс говорил еще с минуту, объясняя сложившуюся ситуацию, затем щелкнул тумблером выключения микрофона.
  – У меня все.
  Энн посмотрела на него и кивнула:
  – Хорошо, я сейчас сделаю заявление по-английски. Во-первых, у аппаратов в Москве уже наверняка появились люди, знающие английский. Кроме того, мне хочется поговорить с Вашингтоном и штаб-квартирой АНБ в Форд-Мэде.
  Абрамс вытер пот со лба.
  – А я пойду прогуляюсь. Счастливо!
  Он вышел из зала. Энн снова заговорила в микрофон:
  – Повторяю, я – Энн Кимберли. На этот раз я обращаюсь к своим коллегам в Агентстве национальной безопасности. Прошу подтвердить прием.
  Повисла длинная пауза. Энн повторила обращение. Наконец в динамике что-то щелкнуло.
  – Энн, говорит Чет Форбз из Форд-Мэда. Я понял тебя.
  – Понял, Чет? Как ситуация?
  В голосе Чета все еще чувствовалась какая-то неуверенность, но постепенно она уходила. Голосовые анализаторы показывали, что говорит действительно Энн Кимберли, сотрудница АНБ. И передача действительно ведется из здания миссии СССР при ООН в Глен-Коуве. Поэтому после нескольких вводных слов Чет Форбз сказал:
  – Система защиты от ядерного нападения «Норад» приведена в полную боевую готовность. В такое же положение приведены стратегические ядерные бомбардировщики и подводный флот. Соответствующие команды отданы на батареи «першингов» и крылатых ракет, размещенных в Европе. Президент в Кэмп-Дэвиде полностью контролирует ситуацию.
  Энн спросила по-русски:
  – Москва, как поняли Форд-Мэд?
  Москва не отвечала.
  Энн сделала глубокий вдох и задала вопрос:
  – Чет, вы можете устроить прямой разговор между президентом и Москвой?
  – Президент США пытается сейчас выйти на Председателя Совета министров СССР.
  – Передай в Кэмп-Дэвид, что помощник президента Джеймс Аллертон является советским агентом, – отчеканила Энн.
  Форбз молчал несколько секунд, затем сказал несколько ошарашенным голосом:
  – Хорошо, выполняю. – Он снова помолчал. – Знаешь, Энн, мы не представляем себе, как ты оказалась на «Зеленой лужайке» (так в АНБ называли советский комплекс в Глен-Коуве), но в любом случае мы этому рады, поскольку твое сообщение имеет для нашей страны огромное значение.
  – Надеюсь, что они меня слушают, – ответила Энн. – Вы слушаете меня, господин Председатель Совета министров?
  Но Москва по-прежнему молчала.
  * * *
  Тони Абрамс быстро прошел в северную часть мансарды и наклонился над Марком.
  – Пемброук?
  Тот медленно открыл глаза. Лицо его было очень бледным.
  – Как дела? – спросил Тони.
  – По сравнению с чем?
  – Послушай, – улыбнулся Абрамс, – сейчас ван Дорн подошлет большой грузовой вертолет, который всех нас отсюда заберет. Скоро ты будешь в госпитале.
  – Хорошо. Туда мне и надо. Как наши дела?
  – В основном мы добились успеха. Но ядерная война все еще на носу. Энн говорит с Москвой. Теперь дело за русскими.
  – Да… Иваны ведь непредсказуемы. А сколько времени?
  – Около полуночи. Ждать осталось недолго.
  – Это верно. И свою часть задания мы выполнили, так?
  – Да.
  – Я потерял много хороших ребят. Скоро будет точно известно сколько. Послушай, Абрамс, а ведь мое предложение все еще остается в силе. Ты настоящий профи.
  – Спасибо, но я уже связан обязательствами.
  – Обязательствами перед кем?
  – Перед «Красными дьяволами».
  Пемброук внимательно посмотрел на Абрамса:
  – А это кто такие? Никогда не слышал.
  – Сугубо секретная организация. Ну ладно, я ведь пришел только проведать тебя. Ты можешь побыть один еще немного?
  – Я всегда один и всегда в порядке. Но за то, что навестил, спасибо.
  Абрамс поднялся. Пемброук посмотрел в сторону лестницы.
  – Несколько русских… По-моему, технический персонал… Я дал им уйти.
  – Ну и хорошо. Лежи спокойно.
  – Среди них был Андров.
  Марк закашлялся, и на его губах запузырилась кровавая пена. Абрамс снова наклонился к нему. Пемброук словно силился что-то вспомнить и наконец сказал:
  – Я убил его. Будь другом, посмотри, он там? Но осторожнее, старик, внизу охранники.
  Абрамс медленно подполз к лестнице и посмотрел вниз. Только обломки дерева. В мансарду вела приставная лестница. Никаких трупов.
  – Видимо, охранники забрали трупы с собой.
  Пемброук кивнул.
  – Да, им от нас досталось. Я точно помню, что разнес этому сукину сыну голову.
  – Я верю.
  – Джоан… Джоан Гренвил… Она там, в грузовом лифте, – с трудом проговорил Марк. – Возьми несколько моих людей…
  – Не беспокойся, все будет нормально, – ответил Тони. Он не хотел говорить Пемброуку, что у него лишь несколько людей и осталось. Он сам выведет Джоан. – Не волнуйся, теперь мы управимся и без тебя. – Абрамс посмотрел на часы. – Мне надо идти.
  – Подожди, подожди… Послушай, я видел…
  – Кого?
  – Мне показалось, что я брежу… Но я точно помню…
  – Кого ты видел?
  – Патрика О'Брайена.
  Абрамс застыл в изумлении.
  – Где ты его видел?
  Пемброук указал подбородком:
  – Там.
  – Этого не может быть.
  – Может. Он был одет в черное.
  Абрамс ошарашенно посмотрел на Марка.
  – Да… Значит, ты видел его…
  – Не смейся.
  – Нет, я не смеюсь. Я тебе верю.
  Они помолчали, потом Пемброук спросил:
  – Ну и что ты собираешься делать?
  – А что бы сделал ты? Задание выполнено, деньги заработаны. Надо ли напрягаться и работать сверхурочно?
  Марк кивнул:
  – Если бы я мог, я бы напрягся.
  – Значит, говоришь, внизу? – спросил Абрамс.
  – Да, внизу. Надо осмотреть кабинет Андрова. Если против О'Брайена и есть какие-то улики, то они должны быть в кабинете Андрова. И О'Брайену необходимо их уничтожить, прежде чем скрыться.
  Абрамс шагнул к лестнице.
  72
  Генри Кимберли быстро шел по длинному пустынному коридору первого этажа. В дымном полумраке пахло сожженным порохом. Кимберли остановился у иссеченной пулями двери кабинета Андрова. Он подумал, что Виктор может быть здесь, ведь ему необходимо было разобраться с секретными документами.
  Кимберли толкнул дверь, и она поддалась. Он вошел в слабо освещенную комнату. Неожиданно над самым его ухом раздался щелчок взводимого курка.
  – Генри Кимберли, я полагаю?
  Кимберли чуть заметно кивнул. Он осторожно повернул голову и увидел человека в черном комбинезоне парашютиста.
  – Патрик… – едва слышно прошептал Кимберли. О'Брайен кивнул.
  – Все думали, что ты погиб…
  – И о тебе думали то же самое, – улыбнулся О'Брайен.
  Кимберли перевел взгляд на пистолет О'Брайена:
  – Если ты собираешься со мной покончить, то делай это быстрее. Еще одной такой встречи я не выдержу.
  О'Брайен опустил оружие.
  – Я мельком видел тебя в мансарде. Андров, вероятно, так беспокоился за свою шкуру, что не успел сообщить тебе…
  – Что сообщить?
  – Что я один из вас, – сказал О'Брайен.
  – Нет… Этого не может быть, – прошептал Кимберли.
  – Почему же? Во время войны я был под серьезным подозрением. И скажу тебе, вполне обоснованно. А вот на тебя подозрения тогда не падали. – О'Брайен на несколько секунд задумался. – Так вот, это я должен был исчезнуть и оказаться в Москве. А ты, Генри, должен был вернуться домой и заниматься фирмой. У тебя была семья, к тому же положение и связи твоих родителей… Но в Москве рассудили по-другому.
  – Да.
  – А мы ведь не привыкли обсуждать приказы?
  – Нет, не привыкли, – тихо повторил Кимберли. Он оглядел кабинет, и его взгляд наткнулся на распростертое тело Клаудии Лепеску. – А где Андров?
  – Я сам его жду. Ты его видел? – пожал плечами О'Брайен.
  – Он может быть в подвале со всеми. Пойдем туда. – Кимберли направился к двери.
  О'Брайен не двинулся с места.
  – Мы подождем его здесь, – сказал он.
  – Зачем?
  – Потому что, за исключением вас двоих, никто в Америке не знает, что я жив. К тому же я считаю, что этот раунд мы проиграли, и я не хочу, чтобы Андров попал в руки наших соотечественников.
  Кимберли медленно кивнул:
  – Да-да… Я полагаю, Москва поймет…
  – Уверен, что поймет, – заявил О'Брайен твердо.
  – Так значит, это тебе предстоит стать очередным Президентом США?
  – Возможно, – ответил Кимберли, – но для этого нужно еще дождаться взрыва.
  – Вероятно, это произойдет через несколько минут.
  – Может быть. – О'Брайен махнул Кимберли рукой. – Давай подождем Андрова здесь. – Он уселся на подоконник. Кимберли подошел поближе. – Видишь ли, Генри, может, тебе и нелегко приходилось в Москве, но ты не представляешь, что такое быть двойным агентом. Я играл в одну из самых сложных мужских игр – я возглавлял американскую разведывательную группу, укомплектованную очень умными людьми, нашими ветеранами, и в то же время обеспечивал информацией наших друзей из Москвы.
  – Как это тебе удавалось? – спросил Кимберли.
  – С помощью зеркал, – усмехнулся О'Брайен. – Приходилось быть и иллюзионистом, и акробатом, и жонглером. Это трудно, мой друг. Скажем, только за прошлый год мне пришлось создать перед своими партнерами по УСС видимость того, что они работают над важнейшей проблемой – ядерным «Ударом», обеспечивая в то же время надежное прикрытие «Удара» для русских. – Кимберли понимающе кивнул. – Дело осложнялось тем, что ван Дорн, Арнольд Брин и еще несколько человек прорвались-таки к некоторой информации об «Ударе» и требовали от меня активных действий. Мне удалось на некоторое время отвлечь их и заставить заниматься ложными направлениями, типа атомного взрыва на Уолл-Стрит или плана по выведению из строя всех американских компьютеров. Но в конечном счете они вновь и вновь выходили на ЭМИ. Эти ветераны – крепкие орешки, Генри.
  – Да, пожалуй. А дневник?
  О'Брайен широко улыбнулся:
  – Это был одновременно и гениальный ход и акт отчаяния. К тому времени я уже находился в цейтноте. Я бросил им эту кость, рассчитывая, что охота на «Талбота» сорокалетней давности разбудит в них ностальгию и целиком захватит их. Я-то ведь знал, кто является «Талботом». Им был я. Я не знал, что ты тоже «Талбот».
  – И твой план стал началом цепной реакции, не так ли?
  – Да. – О'Брайен улыбнулся еще раз. – Сначала меня чуть не убил этот идиот Торп. Потом Тони Абрамс, которого в это дело втянула твоя дочь, оказался умнее, чем я думал. Я решил убрать его и использовал Клаудию, чтобы заманить его в ловушку. Она думала, что работает на Москву. Абрамс же посчитал, что с ним пытался расправиться Торп. Я всех запутал. Они верили тому, что я говорил, но не понимали, что говорю я о себе. – О'Брайен рассмеялся.
  – А сюда ты как попал? – спросил Кимберли.
  – Прыгнул с вертолета.
  – Ты смелый, Патрик, ты всегда был таким.
  – Да. Это помогало мне выжить тогда, когда другие погибали. И еще я жестокий. – О'Брайен мрачно посмотрел на Кимберли. – И очень властолюбивый. Я должен быть первым.
  – Но в нашем плане кандидатом являюсь вроде бы я. – Кимберли недоуменно посмотрел на О'Брайена.
  – Андров говорил мне об этом. – О'Брайен выглянул в окно и пожал плечами. – Ты знаешь, Генри, если операция «Удар» пройдет нормально, то мы с тобой окажемся двумя самыми могущественными людьми в Америке.
  – Есть еще один наш соотечественник, который должен быть вознагражден за свои заслуги. Джеймс Аллертон. Андров говорил тебе?
  О'Брайен презрительно скривился.
  – Говорил. Ну и что? Аллертон слабак. Если бы не его дешевый авторитет, Москва давно выбросила бы его на свалку.
  – Но не выбросила. И он должен войти в наш триумвират.
  Глаза у О'Брайена сузились.
  – В Кэмп-Дэвиде за Джеймсом присматривает мой человек из числа сотрудников Секретной службы. У него инструкция: что бы ни случилось, Аллертон не должен покинуть Кэмп-Дэвид живым.
  Кимберли посмотрел на пистолет в руке О'Брайена.
  – Значит, нас останется двое. Не слишком ли много?
  О'Брайен отсутствующе кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями.
  – Видишь ли, Генри, у меня беспроигрышное положение. Даже если сегодня верх возьмут США, мне ничего не стоит доказать, что я герой, чудом избежавший гибели. Конечно, я смогу это сделать только в том случае, если ни ты, ни Андров не попадете к американцам.
  – Зачем я открыл эту дверь? – прошептал Кимберли.
  – Ты здесь ни при чем. Я все равно подозревал о существовании третьего человека и твердо решил убрать его при первой возможности. Конечно, дело несколько осложняется тем обстоятельством, что этим человеком оказался ты, мой старый друг.
  – Значит, если сегодня победит Москва, ты будешь президентом? Если Москва проиграет, то ты вновь становишься тем, кем был – руководителем организации ветеранов УСС – и спокойно поджидаешь, когда же Москва наконец выиграет?
  – Точно. А ты, Генри, к сожалению, в любом случае становишься помехой.
  – Мы можем бежать вместе в Москву, – с надеждой проговорил Кимберли.
  – Я не хочу ехать в Москву, – отрезал О'Брайен. – Я хочу оказаться завтра либо в своей фирме, либо в Овальном кабинете. Помни, ни один уважающий себя разведчик не должен превращаться в изгоя. Он должен предусмотреть более привлекательные варианты в качестве награды за то напряжение, в котором он живет.
  – Москва не наградит тебя, не надейся, – сказал Кимберли. – Там в конце концов узнают, что ты убил меня… и Андрова. – Взгляд Генри Кимберли вновь упал на пистолет О'Брайена. – Послушай, Патрик, это… Это нечестно… Они хотят, чтобы я остался жив… Москва хочет, чтобы…
  – Какое мне дело до того, чего хочет Москва? – отрезал О'Брайен. – Они создают предателей, и они же требуют от нас верности. Москва для меня – только средство, единственное средство оказаться в Белом доме. Как варвары ставили и свергали последних римских императоров, так и московские варвары ныне посадят на трон императора Америки.
  – И низвергнут тебя в любой момент, – быстро добавил Кимберли. – А вдвоем нам было бы спокойнее.
  – Возможно. Но я считаю, что власть неделима. Извини, старина…
  – Нет! – Рука Кимберли рванулась к карману пиджака.
  О'Брайен выстрелил трижды, все пули попали Кимберли в сердце. Он рухнул, словно спиленное дерево.
  О'Брайен посмотрел на своего бывшего соратника по оружию и компаньона.
  – Теперь я остался один.
  73
  Тони Абрамс прошел к лестнице на первом этаже и увидел, что тело Меткова уже убрали. Он осторожно вошел в комнату дежурных. Дэвис еще оставался там, а тело Лары исчезло. Тони выглянул в коридор. Там никого не было, но вдали слышались какие-то голоса. Абрамс проскользнул к двери кабинета Андрова. На месте замка в ней зияло несколько пулевых отверстий. Абрамс сжал винтовку в руках и толкнул дверь плечом.
  Около стола Андрова на коленях стоял Патрик О'Брайен. Он торопливо рылся в нижних ящиках. Подняв глаза, он попытался схватить пистолет, лежавший на столе. Абрамс угрожающе прицелился, и О'Брайен убрал руку со стола.
  – Вот уж не думал вас здесь встретить, – сказал О'Брайен.
  Абрамс молчал. О'Брайен медленно поднялся.
  – Кто меня выдал?
  – Я сам вычислил.
  – Нет, Тони, этого не может быть, – улыбнулся О'Брайен. – Во всяком случае, вам не удастся разубедить меня в том, что я был самым умным двойным агентом в Штатах.
  – Да, были, – кивнул Абрамс, – а сейчас уже нет.
  – Что вы чувствуете? – спросил О'Брайен. – Вас душит злость, вам кажется, что вас предали, одурачили?
  – Пожалуй, последнее. Уж очень убедительно у вас все выходило.
  – Спасибо, – с удовлетворением проговорил О'Брайен. – Просто надо заставлять себя верить в то, что делаешь. Я старался поступать так и когда работал с ветеранами, и когда работал с русскими. Не расстраивайтесь. Я сорок лет дурачил лучших контрразведчиков Америки и Англии.
  – Скажите, как вы к этому пришли?
  – Не знаю, – пожал плечами О'Брайен. – Сначала это был юношеский идеализм. Потом я все понял и хотел порвать с ними, но они показали мне, что не шутят. Меня ранили во время охоты в Юте. В госпитале я решил смириться. Знаете, они жесткие ребята, недаром они победили фашистов. А потом… Это был сорок восьмой год, время расширения их империи. Казалось, еще немного – и весь мир будет у ног большевиков. Потом ход истории немного изменился, но к тому времени я уже привык к своей двойной жизни. У меня не было семьи, и я весь отдался этой игре.
  Абрамс посмотрел вниз и увидел тело Генри Кимберли.
  – Ваша работа?
  – Моя.
  – Судя по всему, чужая смерть вас не трогает.
  – Смерть в нашем деле – это благо. Если бы государства ограничились только поединками своих секретных агентов в мирное время, не доводя дело до войны, мы бы все от этого только выиграли. Например, если бы мы победили сегодня в нашей тайной операции, то на земле больше вообще не было бы войн. Но благодаря стараниям таких, как вы, ван Дорн и ваши друзья, мы вновь оказываемся на краю войны.
  – Лучше жить на краю, чем в пропасти.
  – Не скажите. Посмотрим, как вы заговорите лет через пять, при очередном ядерном кризисе.
  – Вам-то осталось жить пять минут.
  О'Брайен внимательно вгляделся в лицо Абрамса.
  – Вы собираетесь меня убить?
  – Да.
  – Смотрите, не ошибитесь. Помните, я очень нужен американским спецслужбам. Каждый пойманный агент много говорит, а у меня есть что рассказать. Лет на десять хватит.
  Абрамс кивнул. Да, это правда. Чем выше пост занимал предатель, тем охотнее спецслужбы шли на сотрудничество с ним ради получения информации.
  О'Брайен понял возникшую паузу по-своему. Он явно успокоился и был настроен на разговор.
  – Единственной моей серьезной ошибкой за последние годы было то, что я не уничтожил ван Дорна. Но я рассчитывал, что он просто сопьется. – О'Брайен рассмеялся.
  – Возможно. Но вам от этого легче не будет.
  О'Брайен повернулся и посмотрел в окно.
  – Не исключено, что мы еще увидим взрыв.
  – Не исключено, – согласился Тони. – Скажите, зачем вы решили инсценировать свою смерть?
  – А я и не думал ее инсценировать. Это идиот Торп чуть не убил меня. Я инсценировал сердечный приступ. Большинство парашютистов, у которых не раскрывается парашют, умирают от сердечного приступа еще до того, как разбиваются о землю.
  – Что вы задумали на этот раз?
  – Ничего. Я пойду с вами. ЦРУ сделает из вас бога, у вас будет все. – О'Брайен вышел из-за стола. – Здесь в стене есть скрытый ход. Через него мы попадем в дежурку.
  Абрамс повел стволом винтовки, и О'Брайен направился к двери, расположенной справа от камина. Он нажал на планку на стене, и дверь распахнулась.
  – Вы знаете, я всегда пытался себе представить, как все это кончится, но такого конца не ожидал. Понимаете, мне стыдно.
  – Идите.
  О'Брайен вошел в потайную дверь. За ним последовал Абрамс. Они миновали дежурку и оказались у лестницы.
  – Вы мне действительно нравитесь, – произнес О'Брайен.
  «Вот этого мне как раз и не надо», – подумал Тони. Вслух он сказал:
  – Я решил не доставлять вам лишних мучений и не позорить на глазах у всех, хоть вы этого и заслуживаете.
  О'Брайен открыл рот, видимо, собираясь что-то сказать. Тони поднял винтовку и выстрелил. Патрик О'Брайен опрокинулся назад. На лице у него застыло удивленное выражение.
  Абрамс несколько секунд смотрел на него, потом отправился искать Джоан Гренвил.
  «Я знал, я давно знал, что это он, – думал Абрамс. – Многие из нас подозревали его, но ни у кого не нашлось сил поверить в то, что отец – лжец, что бог – лжец и что священник – атеист. В этом и было его преимущество. Ему даже не надо было обманывать нас. Мы сами себя обманули».
  74
  Камерон и Саттер нашли две бутылки водки, а Гренвил – передвижное подъемное устройство, в котором поднимались на крышу ремонтники. Теперь они все были на крыше, в том числе Стюарт и Джонсон. Они передавали бутылки по кругу и с ожиданием смотрели на ясное ночное небо. Пемброук оставался пока внизу, поскольку они не хотели его беспокоить раньше времени. Энн сидела у радиоаппаратуры. Абрамс – рядом с ней. Катрин осталась с Пемброуком.
  Послышался характерный шум гидравлического подъемника, и на его площадке показалась Джоан Гренвил. Она сошла на крышу.
  – Привет, Том.
  – Привет, Джоан. – Том сделал еще один глоток. – Что ты тут делаешь?
  – Я упустила свою тележку. Можно мне тоже приложиться?
  Том передал ей бутылку, она сделала большой глоток и вернула бутылку мужу.
  – Ужасно крепко.
  – Это настоящая русская водка. Трофей.
  – Ты пьян.
  – Я не пьян. А ты очень красивая.
  Джоан с интересом посмотрела на Тома:
  – Я же говорила тебе, что сегодня нам лучше было остаться дома.
  – Дело есть дело, – ответил он.
  – Чего мы ждем? – спросила Джоан.
  – Чтобы нас забрал вертолет, – сказал Саттер. – И еще конца света. Посмотрите на запад, девушка.
  – А где запад?
  – Там, – указал Саттер.
  – Отсюда видны очертания Манхэттена. – Джоан взглянула на Стюарта. – Можно мне еще водки?
  – У вас что, нога сломана? А вот у меня сломана, и мне эта жидкость очень даже нужна. – Он неохотно протянул бутылку.
  – Я потерял часы, – сказал Гренвил. – Сколько времени?
  – Ноль-ноль, ноль-пять, – ответил Джонсон.
  – Сколько это на самом деле?
  – Пять минут первого, – объяснил Саттер.
  – Ну и чего он не скажет так? – проворчал Гренвил.
  – Когда конец света? – спросила Джоан.
  – Либо через минуту, либо никогда, – ответил Стюарт.
  – Я люблю тебя, – повернулась к Тому Джоан.
  – Я рад, – вспыхнул он.
  Они еще раз пустили бутылки по кругу.
  * * *
  Энн отложила микрофон и выключила аппаратуру.
  – Это все, что я могу. Остальное – в руках Господних.
  Тони Абрамс отошел к разбитому окну и выглянул наружу.
  – Ты все сделала отлично. Если бы я был советским премьером, я остановил бы операцию.
  Энн взглянула на него.
  – Да? Ты ведь видел их, знаешь. А я имела дело только с их голосами и кодами. Я знаю, как они говорят, но не знаю, что они думают. Я не знаю их души.
  – Никто не знает. Даже они сами. И, скорее всего, они не ответят нам.
  – Да, скорее всего. Ведь ответить – значит, признать что-то. А они ничего никогда не признают.
  – Сколько там времени на электронных часах? – спросил Тони.
  Энн присмотрелась к табло.
  – Двенадцать часов пять минут и двадцать секунд. «Молния» почти в точке перигея.
  В зал быстро вошла Кэтрин. Лицо у нее было серое.
  – Пемброук? – выдохнул Абрамс. Она кивнула.
  Тони склонил голову. Он понял, что сейчас не время рассказывать им об О'Брайене.
  – А как дела с операцией «Удар»? – вырвалось у Кэтрин.
  Энн жестом указала в сторону часов. Они высвечивали: «12.00».
  – Смотрите, – сказала Энн.
  Одна за другой на панели прибора погасли три зеленые лампочки. На дисплее часов менялись цифры: «12.07», «12.08»…
  Энн облегченно вздохнула:
  – Ну вот, «Молния» прошла точку перигея. Сейчас спутник уже удаляется от нас.
  Кэтрин подошла к Абрамсу.
  – Какая красивая ночь!
  – Да. Ты не позавтракаешь сегодня со мной?
  – Конечно.
  Абрамс посмотрел в окно на север. Над домом ван Дорна рассыпалась гроздь золотистых огоньков салюта, а вдали запульсировали красный и зеленый бортовые огни вертолета.
  – Несмотря ни на что, мне хорошо, – проговорил Абрамс.
  – Конечно, когда остаешься жив, всегда хорошо, – откликнулась Энн. Она нахмурилась. – Но мы потеряли сегодня многих друзей. Боюсь, что в их числе Ник. – Энн посмотрела на Кэтрин и Абрамса. – А из вас могут выйти неплохие компаньоны. Ты поступаешь на работу в фирму, Тони?
  Абрамс подумал несколько секунд.
  – Да-да… Я пойду работать в компанию. Нам там нужно еще очень многое сделать. – Он взял Кэтрин за руку и снова посмотрел в окно. – Буря стихла.
  – Да, и мы устояли, – подняла к нему лицо Кэтрин. – Но это только передышка. Надо постараться с умом использовать выигранное время.
  Одиссея Талбота
  Часть первая
  Первое мая
  Пролог
  – Вот таким образом настанет конец света, – сказал Виктор Андров, – без шума, без стонов, а вот так просто – пип… пип… пип. – Он попытался подражать радиосигналу.
  Широкое лицо Андрова расплылось в улыбке, и он указал на электронные приборы, располагавшиеся вдоль стен большого, тускло освещенного чердака.
  Высокий пожилой американец, стоявший рядом с ним, заметил:
  – Не совсем конец, Андров. Перемена. И главное, все это произойдет без кровопролития.
  Андров пошел к лестнице, и звуки его шагов гулко раздавались по всему чердаку.
  – Да, конечно, – согласился Андров, обернувшись и изучая американца в царившей здесь полутьме. Для своего возраста тот был достаточно привлекательным, с ясными голубыми глазами и шапкой седых волос. Правда, держался он, с точки зрения Андрова, чересчур аристократически.
  – Пойдемте. У меня для вас есть сюрприз – ваш давний друг, которого вы не видели уже сорок лет, – сказал Андров американцу.
  – Кто это?
  – Бакалейщик. Вы никогда не задумывались, что с ним произошло? Теперь он бизнесмен. – И, кивнув в сторону лестницы, Андров добавил: – Следуйте за мной. Ступеньки слабо освещены, так что будьте внимательны.
  Коренастый русский спустился по узкой лестнице в маленькую комнату с обшитыми деревом стенами, освещенную единственным бра.
  Андров сказал спутнику:
  – Очень жаль, что вы не можете присоединиться к нам на празднование Первого мая. Каждый год мы приглашаем дружественно настроенных к нам американцев, и – всякое бывает – даже после стольких лет кто-то из них может вас узнать.
  Американец промолчал. Тогда Андров продолжил:
  – На этот раз мы пригласили ветеранов бригады имени Авраама Линкольна, и наверняка они замучают всех своими рассказами о том, сколько фашистов они убили в Испании полвека тому назад.
  – Я прекрасно проведу время у себя в комнате.
  – Отлично. Мы пришлем вам вина. И, конечно, еды. Продукты здесь великолепные.
  – Это я уже понял.
  Андров удовлетворенно похлопал себя по животу и сказал:
  – А к следующим майским праздникам в Россию будет импортировано много американского продовольствия на очень выгодных условиях.
  Улыбнувшись, он толкнул одну из панелей в стене.
  – Пойдемте.
  Они оказались в большой часовне в елизаветинском стиле.
  – Сюда, пожалуйста.
  Американец прошелся по часовне, превращенной в рабочий кабинет, и сел в кресло. Оглядевшись, он спросил:
  – Это ваш кабинет?
  – Да.
  Поскольку американец не мог представить себе, что в этом доме может быть еще более роскошный кабинет, он понял, что у главы миссии СССР при ООН условия для работы похуже. Виктор Андров, резидент КГБ в Нью-Йорке, определенно был большой шишкой.
  – Ваш старый приятель скоро будет здесь, – пообещал ему Андров. – Он живет неподалеку. У нас есть время, чтобы сперва немного выпить.
  Американец посмотрел в дальний угол часовни. Над местом, где раньше был алтарь, теперь висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина, этой красной троицы. Он перевел взгляд на Андрова.
  – Вы знаете, когда будет нанесен удар?
  Андров разлил шерри в два бокала и, протянув один из них американцу, ответил:
  – Да. Конец настанет в тот же день, когда все это началось. Четвертого июля.
  Он поднял свой бокал.
  – Ваше здоровье! – по-русски сказал он.
  – Ваше здоровье! – также по-русски ответил ему американец.
  1
  Патрик О'Брайен стоял на площадке обозрения, расположенной на крыше шестидесятидевятиэтажного здания Американской радиокорпорации в Рокфеллеровском центре, и смотрел на юг. Небоскребы спускались подобно горной гряде в долину более низких зданий в центре города, поднимаясь затем вновь к высоким вершинам Уолл-стрит.
  О'Брайен, не оборачиваясь, говорил стоявшему рядом с ним человеку:
  – Когда я был еще мальчиком, анархисты и коммунисты часто швыряли бомбы на Уолл-стрит. Они убили несколько человек, в основном людей своего класса – рабочих, мелких служащих, рассыльных. Я не слышал, чтобы хоть раз пристукнули какого-нибудь бизнесмена или хоть на пять минут помешали работе биржи.
  Стоявший рядом с О'Брайеном мужчина, Тони Абрамс, родители которого были коммунистами, хитро улыбнулся:
  – Эти акции носили символический характер.
  – Думаю, именно так о них можно сказать сегодня. – О'Брайен бросил взгляд на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
  – Здесь, наверху, так тихо. Каждый, кто провел хоть какое-то время в Нью-Йорке, это отмечает. Вот эту тишину. – Он взглянул на Абрамса. – Я люблю подниматься сюда по вечерам после работы. А вы здесь раньше бывали?
  – Нет.
  Абрамс уже больше года работал в «О'Брайен, Кимберли и Роуз» – юридической фирме О'Брайена, расположенной на сорок четвертом этаже здания Радиокорпорации. Он оглядел почти пустую крышу. Она имела форму подковы, огибавшей с южной, западной и северной сторон техническое сооружение, в котором размещались подъемные механизмы лифтов. Крыша была вымощена терракотовой плиткой и украшена несколькими сосенками, высаженными в кадках. Кучки туристов, в основном азиатов, расположились вдоль серых железных перил, фотографируя раскинувшийся под ними ярко освещенный город.
  Абрамс добавил:
  – Должен признаться, я никогда не поднимался ни на статую Свободы, ни на Эмпайр-Стейт-Билдинг.
  О'Брайен рассмеялся:
  – Типичный житель Нью-Йорка!
  Некоторое время оба стояли молча. Абрамс ломал голову над тем, зачем О'Брайен попросил его разделить с ним это вечернее созерцание города. Мелкий служащий, проводящий вечера над дипломной работой по юриспруденции, он даже ни разу не был в кабинете старика, да и вообще ему не довелось перекинуться с ним и дюжиной слов.
  О'Брайен казался поглощенным осмотром Верхнего Залива. Порывшись в кармане, он спросил у Абрамса, нет ли у того двадцатипятицентовика.
  Абрамс дал ему монету.
  О'Брайен подошел к подзорной трубе, укрепленной на металлической опоре, и опустил монету в приемник. Аппарат загудел. О'Брайен посмотрел на прикрепленную к нему табличку.
  – Так, номер девяносто семь.
  Он повернул трубу так, что стрелка указателя остановилась на цифре 97.
  – Ага, вот она.
  С минуту он внимательно смотрел в окуляры, а потом сказал:
  – При виде этой леди в бухте у меня по телу бегают мурашки.
  Он выпрямился и взглянул на Абрамса:
  – Вы патриот?
  Абрамсу вопрос показался достаточно провокационным.
  – Мне еще не представлялось случая выяснить это, – ответил он.
  По лицу О'Брайена нельзя было сказать, доволен он ответом или нет.
  – Хотите посмотреть?
  Труба скрипнула и перестала гудеть.
  Абрамс заметил:
  – Я боюсь, что время истекло.
  О'Брайен недовольно взглянул на аппарат:
  – Трех минут не прошло, никак не прошло. Напишите в редакцию «Таймс», Абрамс.
  – Да, сэр.
  О'Брайен засунул руки в карманы.
  – Что-то здесь становится прохладно.
  – Может, нам стоит вернуться в помещение?
  О'Брайен оставил предложение незамеченным и спросил:
  – Вы говорите по-русски, Абрамс?
  Тот бросил взгляд на своего собеседника. Такие вопросы не задают просто так. Их задают только тогда, когда заранее знают ответ.
  – Да. Мои родители…
  – Точно, – перебил его О'Брайен. – Кажется, кто-то мне об этом говорил. У нас есть несколько говорящих по-русски клиентов. Евреи-эмигранты из Бруклина. По-моему, это недалеко от того места, где вы живете.
  Абрамс кивнул.
  – Я уже немного подзабыл язык, но уверен, что смогу с ними объясняться.
  – Отлично. Не будет ли для вас слишком обременительно, если я попрошу вас усовершенствовать ваш русский? Я бы мог достать лингафонный курс госдепартамента.
  Абрамс взглянул на него и ответил:
  – Я согласен.
  О'Брайен несколько секунд смотрел на запад, затем произнес:
  – Когда вы работали в полиции, в ваши служебные обязанности входила охрана русской миссии при ООН на Шестьдесят седьмой Восточной улице?
  Абрамс замялся.
  – Когда я увольнялся из полиции, то дал подписку о неразглашении своих прошлых служебных обязанностей.
  – Вы действительно дали такую подписку? Ах да! Вы ведь служили в разведывательном отделе полиции? В «Красном отряде»?
  – Так его больше не называют. Звучит слишком…
  – Слишком правдиво. Господи, мы же живем в эпоху эвфемизмов! Так как вы называли это между собой, когда поблизости не было начальства?
  – «Красный отряд», – ответил Абрамс, улыбнувшись.
  О'Брайен тоже улыбнулся и продолжал:
  – На самом-то деле вы не охраняли русскую миссию, а занимались шпионажем… Вы должны были достаточно хорошо знать основных сотрудников из состава советской миссии при ООН.
  – Возможно.
  – А как насчет Виктора Андрова?
  – Что вы имеете в виду?
  – Действительно, что? Вы когда-нибудь бывали в Глен-Коуве?
  Абрамс отвернулся и стал смотреть на закат солнца над Нью-Джерси. Наконец он ответил:
  – Я был всего лишь городским полицейским, мистер О'Брайен, а не Джеймсом Бондом. Мои полномочия не выходили за пределы города. А Глен-Коув находится в графстве Нассау.
  – И все равно вы, конечно, бывали там.
  – Возможно.
  – А вы вели для себя какие-нибудь записи, связанные с этими людьми?
  Абрамс несколько нетерпеливо ответил:
  – В мою задачу не входило наблюдать за ними. Этим занималось ФБР. Мне вменялось в обязанности лишь следить за их контактами с отдельными лицами и группами, которые могли бы оказаться опасными для Нью-Йорка и его жителей.
  – Что это за группы?
  – Обычный состав: пуэрториканкские освободительные организации, «Черные пантеры», «зеленые». Если бы русские захотели украсть химические формулы из городской исследовательской лаборатории или рецепт Ратнера для приготовления блинчиков с сыром, меня бы это не тронуло. Вот и все, что я могу вам сообщить по этому поводу.
  – Но, как гражданина, вас это не могло бы не волновать, и вы доложили бы об этом ФБР, что вы несколько раз и делали.
  Абрамс посмотрел на О'Брайена. Ясно, что этот человек знает очень много. А может быть, он просто блефует? О'Брайен был прекрасным адвокатом, и такое было бы в его стиле.
  – Вы готовы к сдаче экзаменов на адвоката в июле? – неожиданно спросил О'Брайен.
  – А вы были к этому готовы?
  О'Брайен улыбнулся:
  – Это было так давно!
  Абрамс слышал от других, что у Патрика О'Брайена есть привычка, которая часто приводит в замешательство собеседников: быстро менять тему разговора, казалось бы, наобум, но на самом деле это скорее напоминало действия картежника-профессионала, способного так тасовать колоду перед сдачей, чтобы ему выпали карты одной масти. Абрамс спросил:
  – Вы, кажется, собирались сказать что-то еще о взрывах бомб на Уолл-стрит?
  О'Брайен взглянул на него:
  – О нет! Просто сегодня первое мая. Праздник Первого мая. Это напомнило мне о праздновании Первого мая, которое я видел на Юнион-сквер. Вы когда-нибудь там бывали?
  – Много раз. Родители брали меня с собой. И когда я работал в полиции, то тоже часто там бывал. Несколько раз в форме, а последние годы – в штатском.
  О'Брайен немного помолчал и сказал:
  – Посмотрите вон туда. Финансовый центр Америки, а по сути – и всего мира. Какой, по вашему мнению, будет эффект от небольшого ядерного взрыва на Уолл-стрит?
  – Может остановить биржу на пять минут.
  – Мне хотелось бы услышать серьезный ответ.
  Абрамс закурил и сказал:
  – Сотни тысяч убитых.
  О'Брайен кивнул и добавил:
  – Лучшие финансовые умы нации просто испарятся. Это будет экономический крах для миллионов, хаос и паника.
  – Весьма возможно.
  – Это приведет к социальному взрыву, беспорядкам, насилию, политической нестабильности.
  – Почему мы вдруг заговорили о ядерном взрыве на Уолл-стрит, мистер О'Брайен?
  – Просто неожиданная мысль в счастливый день Первого мая. Экстраполяция образа одетого в черное маленького анархиста или коммуниста, швыряющего круглую бомбу с зажженным фитилем.
  О'Брайен достал металлическую флягу, отвинтил крышку и, налив в нее немного, выпил.
  – У меня простуда.
  – Выглядите вы вполне здоровым.
  Тот засмеялся:
  – Я, по идее, должен быть у Джорджа ван Дорна на Лонг-Айленде. Если он все-таки меня достанет, то в таком случае у меня простуда.
  Быть соучастником маленького обмана, объектом которого к тому же является Джордж ван Дорн, партнер О'Брайена, означало возможность участия в более крупных жульничествах.
  О'Брайен наполнил крышку вновь и протянул ее Абрамсу:
  – Коньяк. Очень хороший.
  Абрамс выпил и вернул крышку. О'Брайен выпил еще раз и спрятал флягу. Он, казалось, был погружен в свои мысли.
  – Информация. Наша цивилизация держится исключительно на информации. Ее обработке, хранении, изъятии и распространении. Мы дошли до той точки в развитии, когда уже не можем функционировать, как общество, без всех этих миллиардов бит информации. Подумайте только: операции с акциями и ценными бумагами, сделки по купле-продаже товаров, металла, учет банковских чеков и ведение текущих банковских счетов, международная перекачка капитала, деятельность транснациональных корпораций… И практически всем этим заправляют вон там. – Он кивком указал в пространство перед собой. – Представьте себе, как миллионы людей пытаются доказать, сколько они потеряли. Мы просто превратимся в нацию нищих.
  – Мы вновь говорим о возможных последствиях ядерного взрыва на Уолл-стрит? – спросил Абрамс.
  – Может быть.
  О'Брайен прошел вдоль края крыши и остановился у перил с восточной стороны площадки обозрения. Он посмотрел вниз, на комплекс Рокфеллеровского центра.
  – Фантастическое место. Вы знаете, что площадь садов на крышах этих зданий около четырех гектаров?
  Абрамс подошел к нему.
  – Нет, не знал.
  – Но это факт, и сей факт будет стоить вам еще двадцать пять центов.
  О'Брайен взял у Абрамса монетку и опустил в другой аппарат обозрения. Он приблизил лицо к окулярам, развернул аппарат и навел на резкость.
  – Глен-Коув отсюда милях в двадцати пяти, и это совершенно иной мир. Я стараюсь рассмотреть пиротехнику ван Дорна.
  – Пиротехнику?
  – Это длинная история, Абрамс. Суть в том, что ван Дорн, живущий рядом с русскими, якобы изводит их. Вы могли прочитать об этом в газетах.
  – Да, припоминаю.
  – Они собираются возбудить против него дело в суде графства Нассау. – О'Брайен опять повернул аппарат. – И собираются нанять местных адвокатов. Вот, посмотрите.
  – На местных адвокатов?
  – Нет, мистер Абрамс. На Глен-Коув.
  Абрамс нагнулся к аппарату и навел на резкость. Равнинные районы Хэмпстед-Плэйнс мягко переходили в холмистую северную оконечность Лонг-Айленда, где царили богатство и комфорт для избранных. Хотя на таком расстоянии разглядеть мелкие детали было трудно, Абрамс был согласен с О'Брайеном, что Глен-Коув – это другой мир.
  – Что-то я не вижу фейерверков.
  – Как не увидите и разрывающихся в воздухе бомб, и нашего национального флага над домом ван Дорна, но, уверяю вас, он там.
  Абрамс, выпрямившись, посмотрел на часы.
  – Что же, даже Дракуле понадобился хороший адвокат, – произнес О'Брайен. – Бедный Джонатан Харкер! Он неожиданно для себя понял, что если вас приглашают в мрачный замок, то могут возникнуть проблемы с тем, как оттуда выбраться.
  Абрамс понимал, что сама по себе возможность постоять с боссом на крыше здания очень многое для него значила, но его начинали раздражать странные зигзаги в рассуждениях О'Брайена.
  – Я вас не очень понимаю, – проворчал он.
  – В моей фирме всего несколько сотрудников, которые осмеливаются в этом признаться. Обычно все улыбаются и кивают, дожидаясь, пока я подойду к делу.
  Абрамс прислонился спиной к перилам. Несколько туристов еще бродили по крыше. Небо порозовело, и вид с крыши открывался просто великолепный.
  О'Брайен снова приник к трубе обозрения, но раздался щелчок.
  – Черт, у вас не найдется еще одной монеты?
  – Нет.
  О'Брайен возвращался обратно тем же путем, которым они пришли сюда. Абрамс шел рядом.
  – Видите ли, дело в том, что в конце этого месяца я, вероятно, вас уволю. Вас примут на работу в адвокатскую фирму графства Нассау «Эдвардс и Стайлер». Они представляют интересы русских в тяжбе с ван Дорном, – сказал О'Брайен.
  – Эта затея с моим переходом на новую работу выглядит не очень этично. Ведь в настоящее время я работаю на вас и, следовательно, на ван Дорна.
  – В конце концов русские уступят просьбе «Эдвардс и Стайлер» о посещении дачи миссии, когда ван Дорн особенно разойдется. Сегодня они отказались допустить представителей конторы на свою территорию, но могут согласиться во время проведения ван Дорном очередной вечеринки. Может быть, в День поминовения павших. Вы будете сопровождать адвокатов «Эдвардс и Стайлер» и затем доложите мне о результатах переговоров.
  – Послушайте, – сказал Абрамс, – если ван Дорн действительно так донимает русских, то он заслуживает этого иска и должен проиграть в суде. Думается, русским следовало бы намекнуть об этом ван Дорну и попытаться по-тихому отучить его от своих выходок.
  – Они как раз пытаются сделать это через «Эдвардс и Стайлер». Но судья Баршан – мой друг, между прочим, – никак не может решить эту дилемму: где граница между созданием неудобства для русских соседей и реализацией гарантированного конституцией права ван Дорна устраивать вечеринки, когда ему заблагорассудится.
  – Извините, – вставил Абрамс, – но из всего, что я читал об этом деле, складывается впечатление, что мистер ван Дорн не самый лучший сосед. В его действиях просматриваются злостный умысел и какой-то, я бы сказал, нездоровый ура-патриотизм.
  О'Брайен слегка улыбнулся:
  – Внешне именно так все и выглядит. Но дело это – нечто большее, чем гражданский иск.
  Абрамс остановился и посмотрел на север, в сторону Центрального парка. Да, это дело – нечто большее, чем простая гражданская тяжба. Значит, все вопросы о его знании русского, его патриотизме, «Красном отряде» – все эти вроде бы разрозненные и прямо не относящиеся к разговору вопросы, оказывается, преследовали весьма определенную цель. Так О'Брайен играл всегда.
  – И что же я должен буду делать, когда окажусь у этих русских? – спросил Абрамс.
  – То же, что делал Джонатан Харкер. Проявлять любопытство.
  – Но Джонатан Харкер погиб.
  – Хуже. Он потерял бессмертие. Но поскольку вы собираетесь стать адвокатом, успешное выполнение этого поручения благоприятно отразится на вашей карьере.
  Абрамс натянуто улыбнулся:
  – Что еще вы можете рассказать мне?
  – Пока ничего. Вероятно, пройдет какое-то время, прежде чем я вновь заговорю с вами об этом деле. И вам не следует говорить о нем ни с кем другим. Если наш план удастся, вы будете информировать меня и никого больше, даже в том случае, если этот кто-то начнет утверждать, что действует по моему поручению. Понятно?
  – Понятно.
  – Хорошо. А пока я достану вам этот лингафонный курс. Если даже из нашей операции ничего не выйдет, то вы, по крайней мере, усовершенствуете свой русский.
  – Чтобы работать с вашими клиентами, евреями-эмигрантами?
  – У меня нет таких клиентов.
  Абрамс кивнул и сказал:
  – В любом случае мне нужно готовиться к июльским экзаменам.
  О'Брайен произнес неожиданно резким тоном:
  – Мистер Абрамс, этих экзаменов в июле может и не быть.
  Абрамс уставился на него в полутьме сгущавшихся сумерек. Судя по всему, О'Брайен говорил серьезно. Однако пытаться попросить его прояснить это странное заявление было бессмысленно.
  – В таком случае мне даже необходимо заниматься русским, он мне может понадобиться.
  О'Брайен криво усмехнулся:
  – Вполне возможно, что необходимость в нем возникнет у вас уже в августе. Спокойной ночи, мистер Абрамс.
  Он повернулся и зашагал к лифтам. Абрамс несколько секунд смотрел ему вслед, затем проговорил:
  – Спокойной ночи, мистер О'Брайен.
  2
  Питер Торп смотрел вниз из нанятого им вертолета. Под ним раскинулось возникшее еще триста лет назад у пролива Лонг-Айленд поселение Глен-Коув.
  Показалась дача русской миссии при ООН. Это был большой особняк в елизаветинском стиле, с гранитными стенами, шиферной крышей, сводчатыми окнами и печными трубами. Два его крыла образовывали букву «Т», а с южной стороны было пристроено третье, поменьше. Раньше эта усадьба называлась Килленуорт, ее выстроил для одного из своих сыновей миллиардер Чарльз Пратт, создавший «Стэндард Ойл». В доме было больше полусотни комнат, он располагался на небольшом холме, окруженный тридцатью семью акрами леса. Это место называлось Золотым Берегом Лонг-Айленда. Там стояло еще пять-шесть усадеб, принадлежавших ранее Пратту. Одна из них использовалась теперь в качестве дома для престарелых. Питер Торп бывал там пару раз, но, правда, не для того, чтобы навестить стариков.
  Перед воротами дачи русской миссии Торп заметил большую группу демонстрантов. Он оглянулся на небоскребы Манхэттена и на секунду задержал свой взгляд на здании штаб-квартиры ООН.
  – Русские когда-нибудь пользовались вашими услугами? – спросил Торп пилота.
  – Да, один раз. Прошлым летом. И почему этому месту придается такое значение? Господи! А где же ваш замок?
  Торп улыбнулся:
  – Тот, который прямо к северу от русских.
  – О'кей, я вижу его.
  Вдруг слева от вертолета вспыхнула целая россыпь звезд.
  – Что за черт?! – ошарашенно воскликнул пилот, навалившись всем телом на ручку управления. Вертолет резко накренился вправо.
  Торп засмеялся:
  – Это просто небольшой фейерверк. Хозяин виллы, видимо, начал свое ежегодное празднование Первого мая. Разворачивайтесь и заходите с севера.
  – Хорошо, – кивнул пилот и направил вертолет по новому курсу.
  Торп посмотрел вниз на поток машин, двигавшихся по Дозорис-лейн. Он знал, что местный мэр был настроен резко против русских и организовывал своих избирателей на битву с нежеланными соседями.
  Глен-Коув боролся с русскими уже давно, еще с того момента, как они после Второй мировой войны купили усадьбу. В пятидесятых годах полицейские останавливали всех въезжавших и выезжавших из ворот и за малейшие нарушения правил парковки вокруг особняка выписывали русским штрафы, которые, однако, никто никогда не оплачивал. Затем, во время недолгого потепления в советско-американских отношениях, наступил период некоторой разрядки, но теперь ненависть к русским вернулась, охватив, как в пятидесятых, не только Глен-Коув, но и всю нацию.
  Недавно, в отместку за введенный мэром Глен-Коува запрет для русских появляться в зоне отдыха, Москва запретила американским дипломатам пользоваться пляжами Москвы-реки. В «Правде» была опубликована большая статья, в которой Глен-Коув изображался бастионом «антисоветского шабаша». Статья эта, которую Торп читал в переводе с русского в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния, была такой же идиотской, как и породившие ее действия мэра, Доминика Париоли.
  Торп с улыбкой вспомнил, что Глен-Коув доставил головную боль и госдепартаменту, но в конце концов прошлым летом федеральное правительство согласилось ежегодно выплачивать городку около ста тысяч долларов в счет компенсации потерь местного бюджета от безналогового статуса русской усадьбы. В ответ на это мэр Париоли согласился снизить активность антирусских выступлений. Но, судя по всему, Глен-Коув не спешил выполнять свою часть договоренностей. Торп вновь улыбнулся.
  – Что за чертовщина происходит там внизу? – спросил пилот.
  – Жители городка на деле используют свое право на свободу слова и собраний, – ответил Торп.
  – Судя по тому, что видно отсюда, они там разошлись по-настоящему.
  – Вроде того.
  Но, в принципе, нужно быть справедливым по отношению к жителям Глен-Коува. За период, прошедший после достижения договоренностей между Глен-Коувом и Вашингтоном, ситуация вокруг «русского дома» претерпела серьезные изменения, в прессе начали часто мелькать сообщения о наличии на даче русской миссии сложного оборудования, предназначенного для электронного шпионажа.
  В намерения русских, конечно, не входило сорвать просмотр футбольного матча в пятницу вечером. Их интересовала военная промышленность Лонг-Айленда: заводы фирм «Сперри-Рэнд», «Грумман эйркрафт», «Рипаблик авиэйшн» и еще десяток предприятий, производящих высокотехнологичное электронное оборудование и микросхемы. Торп знал, что русские занимались также прослушиванием большинства дипломатических представительств, расположенных на Лонг-Айленде и в Манхэттене.
  Постоянно возникал вопрос: каким образом и где русским удается получить в Америке такое разнообразное и высокотехнологичное шпионское оборудование? Официальная версия госдепартамента всегда сводилась к следующему: через дипломатическую почту, в больших ящиках, защищенных от досмотра и изъятия по дипломатическому протоколу. Но Торп знал, что дело обстояло не совсем так. Почти все оборудование, используемое русскими для шпионажа за военными предприятиями Глен-Коува, попадало к ним с самих же этих предприятий. Его приобретали через цепочку подставных лиц и доставляли прямо во внутренний двор русской дачи. Некоторые наиболее засекреченные приборы, которые невозможно было купить, просто выкрадывались и доставлялись запутанным путем: на грузовиках, катерах и только потом – на вертолете.
  – Когда вы летели сюда с русскими, у них были с собой какие-нибудь ящики? – поинтересовался Торп у пилота.
  Тот пожал плечами:
  – Да, багажа хватило бы для двухлетнего путешествия. И еще коробки с едой. Но я не знал, что это русские. Да и диспетчер тоже. Я лишь должен был забрать людей на посадочной площадке в Ист-Сайде и доставить в усадьбу на Лонг-Айленде. Машина была загружена коробками и термосами доверху. Так вот, они загрузили все это дерьмо на борт и велели мне лететь в Кингз-Пойнт, что я и сделал. Потом, перед самой посадкой, они велели мне лететь в Глен-Коув, и я полетел. Потом показали вон то место внизу, и я сел. Их ждал грузовик, вроде фургона для доставки продуктов. Парни очень быстро разгрузили мою машину, и меня отпустили. Боже, я так и не понял тогда, что это были русские, пока около месяца спустя не увидел аэроснимок этого места в «Таймс». Там была еще какая-то ерунда насчет налогов. Но чаевых я от них не получал.
  – А что было написано на фургоне?
  Пилот быстро взглянул на Торпа:
  – Я не помню.
  – Кто-нибудь расспрашивал вас об этом полете?
  – Нет.
  Торп потер подбородок. Пилот стал вдруг куда менее разговорчивым, и тому могло быть несколько причин.
  – Вы не обращались в ФБР? Или сами они не пытались вступить с вами в контакт?
  Пилот огрызнулся:
  – Эй, хватит вопросов, хорошо?
  Торп вынул бумажник и показал пилоту удостоверение:
  – Центральное разведывательное управление.
  – Ну и что? Я во Вьетнаме летал со многими вашими, и они не были такими любопытными.
  Торп улыбнулся:
  – Что они вам сказали? Я имею в виду ФБР.
  – Они велели мне не болтать с вами, ребята. Слушайте, я не хочу вляпываться ни в какое дерьмо. Я и так уже слишком разболтался.
  – Я сохраню это в тайне.
  – Вот что… Разберитесь с ними, если хотите узнать от меня еще что-нибудь. Но не говорите им, что я вам уже натрепался. Я не знал, что вы из ЦРУ. Господи, ну и компания! То русские, то ФБР, то ЦРУ. Чувствуешь себя таксистом, к которому раз за разом садятся уголовники. Интересно, что же будет дальше?
  – Никогда не знаешь, что будет дальше, – ответил Торп, откинувшись в кресле.
  Вертолет начал вертикальное снижение. В этой войне между Глен-Коувом и русскими было что-то опереточное. Еще более комично выглядела русофобия местного земельного магната Джорджа ван Дорна, пригласившего Торпа к себе на выходные. Питер Торп посмотрел вниз на соседствующие усадьбы – два маленьких феодальных владения, разделенных почти крепостной стеной. В политическом отношении это были два разных мира. Но их объединяла вовлеченность в нечто, напоминающее средневековую борьбу двух соседей-феодалов. Что-то в этом было забавное, а что-то – не очень, подумал Торп.
  Вдруг над кабиной вертолета появилась куча разноцветных надувных шаров.
  – Осторожнее, шеф, – предупредил Торп. Пилот выругался.
  – Это может быть опасно.
  Торп указал пилоту на освещенную посадочную площадку поместья ван Дорна, которая когда-то была теннисным кортом. Ван Дорн объявил теннис спортом для женщин и неженок. Торп, игравший в теннис, посоветовал ван Дорну учитывать интересы и женщин, и неженок, коль они часто оказываются гостями у него в доме, но безрезультатно. Светящимися цифрами на корте была выписана определенная радиочастота.
  Пилот скептически спросил:
  – Мне что, надо запросить разрешение на посадку по рации?
  – Пожалуй, так, шеф.
  – О, Господи!
  Он включил нужную волну и сказал в микрофон, прикрепленный к его шлему:
  – Это «Эй-эйч 113»? Разрешите посадку. Прием.
  В ответ раздался щелчок, из динамика послышалось:
  – Под вами посадочная площадка ван Дорна. Вас вижу. Кто ваш пассажир?
  Пилот обеспокоенно обернулся к Торпу. Тот улыбнулся:
  – Скажите им, что это Питер, один и без оружия.
  Пилот довольно угрюмо повторил его слова в микрофон.
  – Посадку разрешаю, – последовал ответ.
  – Понял, прием окончен.
  Переключившись на частоту своей компании, пилот сказал Торпу:
  – Теперь я знаю два дома, которых следует избегать.
  – Я тоже, – ответил Торп.
  Он уже четко различал дом ван Дорна. Длинный, белый, в колониальном стиле и очень впечатляющий, но не такой величественный, как замок его врагов. Теплый воздух с земли достигал кабины вертолета, принося с собой запах ранних цветов. Из пустого, но ярко освещенного бассейна двое мужчин запускали ракеты.
  – Если бы у русских было разрешение устраивать фейерверки, они могли бы и отстреливаться, – сказал Торп пилоту.
  – Да, – проворчал обеспокоенный пилот. – И если бы у меня была моя старая боевая «кобра», я бы раздолбал всех придурков в пух и прах.
  – Аминь, брат мой.
  Вертолет замер на теннисном корте.
  3
  Стэнли Кучик чувствовал, как спина его под рубашкой покрывается холодным потом. Он подумал о том, что сделают с ним русские, если поймают здесь, на своей территории. Уже несколько десятилетий ученики средней школы Глен-Коува, расположенной на Дозорис-лейн, сразу за русским особняком, ходили вдоль этих угрюмых стен в школу и обратно домой. Существовали легенды об учениках, якобы забиравшихся на вражескую территорию, но почему-то действие в этих рассказах всегда происходило в туманном прошлом. И у большинства нынешних школьников развился своеобразный комплекс неполноценности, так как все они понимали, что никто из них, будь то мальчик или девочка, не смог бы набраться решимости преодолеть эти ужасные стены.
  А сегодня Стэнли Кучик собирался доказать, что если он и не самый сильный парень в классе, то уж, во всяком случае, самый храбрый. Десять его дружков видели, как он перелез через стену между площадками Христианского союза молодежи и русской территорией и исчез среди деревьев. Задача его была очень проста: добыть неопровержимые доказательства своего глубокого проникновения на вражескую территорию, а затем выйти на связь в пиццерии Сала до десяти вечера. Он знал, что если провалится, то больше никогда не покажется в школе.
  Стэнли поднял свой бинокль и оглядел огромный особняк. Большая северная терраса скрывалась в тени, но возле дома заметно было движение. Несколько мужчин и женщин сидели в шезлонгах, еще один человек разносил напитки. «Лучше бы все они оставались в доме», – подумал Стэнли.
  Он проверил, не выпал ли из ножен его нож, и провел пальцами по маскировочным полосам на лице, выполненным, если честно, мамиными зелеными тенями для век и коричневым карандашом для бровей. Все держалось достаточно прочно. Можно было рассчитывать на любую погоду, пусть бы даже стало очень жарко и Стэнли начал бы потеть. Он был одет в камуфляжную форму своего дяди Стива, которую тот привез из Вьетнама, а на ногах у него были черные кеды «Конверс».
  Стэнли доел «Милки Уэй», запихал обертку в карман и тут же достал «Сникерс». Было холодно. В тридцати футах от него по гравиевой дорожке в сторону дома шли двое мужчин. Он прислушался, но, не услышав лая собак, успокоился. Если даже мужчины и заметят его, он сумеет убежать от них: Стэнли уверенно пробегал сто ярдов за десять секунд и знал, что сможет улучшить этот результат, если за ним погонятся русские.
  Стэнли продолжал лежать не шевелясь, когда мужчины вышли из-за деревьев. Маленького и толстого с выпученными глазами он узнал сразу. Это был Лягушонок. Лягушонка он несколько раз встречал в городе и один раз на пляже. Несколько лет назад этот русский даже разговаривал с новичком из класса Стэнли. Он вроде бы занимался культурными связями или чем-то в этом роде и довольно прилично говорил по-английски. Когда русским еще разрешали играть в теннис на кортах Глен-Коува, мало кто из них подбрасывал обратно укатившийся мяч, если их об этом просили, а вот Лягушонок обязательно ходил за мячом, широко скалился и возвращал его игравшим. Этот малый был что надо. Стэнли попытался вспомнить его имя. Арзов или Андров, что-то вроде того. Точно. Виктор Андров.
  Его собеседник, прилизанный, с зачесанными назад волосами, в черных очках, в костюме, похожем на тот, в котором Стэнли ходил к первому причастию, выглядел крепким. «Наверное, убийца, – подумал Стэнли, – человек из СМЕРШа».
  Эти двое о чем-то быстро говорили по-русски, и Стэнли несколько раз уловил слово «американский». Он немного изменил позу и достал из своей полевой сумки маленький фотоаппарат «Минолта-470», быстро щелкнул русских три раза, положил фотоаппарат обратно в сумку и, подождав, пока русские исчезнут из виду, встал в стартовую позицию для броска. Он прислушался. Все было тихо.
  Стэнли рванул через открытый участок, преодолев полсотни ярдов меньше чем за шесть секунд, и тут же распластался в небольшой ямке. Он лежал не шевелясь, чувствуя себя в этом углублении совершенно незащищенным, но никакого другого укрытия рядом больше не было. Он осмотрелся в поисках подслушивающих «жучков», но ни одного не заметил, хотя ему казалось, что здесь они должны быть повсюду. По мере того, как Стэнли терял уважение к системе безопасности этого русского объекта, его самонадеянность возрастала. Он решил, что с охраной у русских все может быть нормально, просто она не рассчитана на Стэнли Кучика.
  Мальчик был под большим впечатлением от рассказов дяди Стива о его тренировках по программе «зеленых беретов» в Панаме. Дядя Стив отдал Стэнли разработки по проникновению в тыл противника, разведке и выживанию в экстремальных условиях. Стэнли подошел к их изучению очень серьезно, а в лесу возле своего дома занимался практической отработкой, ощущая при этом, как пробуждаются в нем какие-то животные, охотничьи инстинкты.
  Он выглянул из ямы. Русские, похоже, пока не собирались заходить в дом. Он, собственно говоря, на это и не надеялся. Ну что ж, придется пройти прямо у них под носом. Стэнли знал, что сегодня у русских праздник и скоро здесь соберутся все русские из ООН. Он уже заметил человек десять, разгуливающих по саду. Да еще те, в шезлонгах. По плану, он должен был провернуть свою операцию еще дней пять-шесть назад и теперь считал, что ведет себя безрассудно. Как псих. Хорошо хоть, не видно детей. Иногда русские привозили с собой и детей. Они стали бы серьезной помехой, потому что носились бы всюду без разбору. Он слышал, что иногда русские отвозили своих детей в какой-то лагерь, в нескольких километрах отсюда, который назывался пионерским лагерем. Что-то вроде лагеря бойскаутов. Но Стэнли был уверен, что вместо занятий по скаутской программе русские учили своих детей основам шпионажа.
  Наконец Стэнли вспомнил о своем деле. Ползком он добрался до канализационной трубы, которая выходила на поверхность из крутого склона лужайки. Земля здесь отвратительно воняла и была покрыта болотной травой и камышом. Дальше этого места Стэнли на русскую территорию прежде не проникал. Немного поколебавшись, он подтянулся на руках к трубе, затем просунул в нее голову и начал ползти по мерзкой тине. Он знал, что больше из его класса никто не смог бы здесь уместиться – у людей маленького роста есть свои преимущества.
  По мере того как он подбирался ближе к дому, на его пути все чаше стали попадаться корни плакучей ивы, проросшие внутрь трубы между ее швами. Сначала он, цепляясь за них, продвигался вперед, но в одном месте корни оказались такими толстыми, что пришлось перерезать их ножом. Вдруг Стэнли услышал какое-то шуршание и увидел уставившиеся на него красные глазки. Он ударил по трубе рукояткой ножа и прошипел: «Иди отсюда!» Сердце у него билось учащенно, во рту пересохло.
  Мальчик попытался обдумать ситуацию. От его плеч до стенок трубы в любую сторону оставалось не более трех дюймов, и хотя он не страдал клаустрофобией, все равно нервничал. Что будет, если он здесь застрянет? Его тошнило от спертого воздуха, а полная тьма начинала пугать. Ему показалось, что он в ловушке, и захотелось вскочить и выбежать на свежий воздух. Тело покрылось потом. Стэнли начало трясти. Он подумал было о том, чтобы повернуть назад, но решил, что не справится с корнями, ведь придется двигаться ногами вперед. «Нет, придурок, – сказал он себе, – ты не должен здесь застрять».
  Он ползком продолжил свой путь и наконец добрался до места соединения нескольких труб. Здесь воздух был посвежее, и он глубоко вздохнул. Он посмотрел в открывшуюся над ним вертикальную шахту длиной в двадцать футов, которая вела на поверхность. Наверху шахту закрывала железная решетка, и сквозь нее были видны первые вечерние звезды.
  Стэнли встал на одно колено, отстегнул фонарик от пояса, включил его и осветил стенки шахты. Вот она, первая железная скоба-ступенька, ведущая наверх. Он убрал фонарик, глубоко вздохнул и начал подниматься по скобам, не отрывая от них рук, пока не достиг решетки. Он толкнул ее, и она со скрипом открылась. Мальчик прислушался, затем осторожно высунул голову наружу и осмотрелся. Менее чем в десяти футах от него торчал белый флагшток, а на нем он увидел то, за чем охотился, – алый флаг СССР.
  Флагшток был окружен живой изгородью высотой в четыре фута. Кусты хорошо скрывали Стэнли, если только кто-нибудь не будет смотреть на него из дома сверху. Он оглядел окна третьего этажа и слуховые окошки четвертого, но никого не заметил. Стэнли вылез из шахты и, ползком пробравшись сквозь кусты, оказался у флагштока. Здесь он перевернулся на спину, достал нож и глубоко втянул в себя воздух. Потом прислушался.
  С террасы доносилась музыка. «Плохая музыка», – почему-то подумал он. Вечер был тихим, и он боялся, что кто-нибудь услышит скрип, когда он начнет спускать флаг. Он поднес лезвие ножа к веревке, но вдруг заколебался. Может, ему лучше убраться отсюда подобру-поздорову? Но тут он поднял взгляд на красный флаг с серпом и молотом и пятиконечной звездочкой в углу, развевающийся на ветру, и понял, что без него не уйдет.
  Вдруг раздался звук, похожий на ружейный выстрел, и Стэнли чуть не намочил штаны от страха. Он затаился в кустах. Сверху раздался еще один хлопок, и небо осветилось красными, белыми и синими огнями. Вслед за этим последовала целая канонада фейерверка, и Стэнли тихо рассмеялся. Опять этот сумасшедший старый ван Дорн преподнес русским сюрприз.
  Мальчик не сомневался, что взгляды всех русских прикованы к этому зрелищу. Он легко перерезал веревку, и флаг мягко пошел вниз. Приближаясь к земле, полотнище становилось все больше и больше. Наконец оно накрыло всего Стэнли. Сделан флаг был из какого-то легкого материала, хотя Стэнли ожидал, что ткань будет тяжелее. От его добычи исходил какой-то странный запах. Но все это не важно, главное, что флаг был у него.
  Стэнли не стал терять ни секунды. Он срезал флаг с веревки, скатал его в трубку и опоясался им. Потом отполз подальше от террасы и приготовился бежать что есть мочи через лужайку. Неожиданно вспыхнули прожекторы.
  Одно из главных правил, которое он уяснил из учебников дяди Стива, гласило, что никогда нельзя возвращаться тем же путем, которым ты прибыл к цели. Стэнли развернулся и пополз обратно к решетке ведущей в канализационную шахту. Он быстро залез внутрь, задвинув решетку на место. «Все хорошо, хорошо… тебе повезло», – уговаривал он себя.
  Когда он был уже на середине своего пути, раздался крик:
  – Стой! Стрелять буду!
  Всю шахту осветил мощный поток света. Стэнли прыгнул вниз, упав на болотистое дно шахты. Он быстро нырнул головой вперед в отверстие ближайшей к нему трубы, слыша, как наверху поднимают решетку. «О, Святая Дева Мария!» Он понял, что оказался в трубе, ведущей к дому. У него не оставалось другого выбора. Он пополз дальше.
  4
  На Дозорис-лейн был затор. И Карл Рот знал, чем это было вызвано. Назревал международный инцидент, и всем хотелось посмотреть на происходящее собственными глазами или даже принять в этом участие. Он продвинул свой старый грузовичок на несколько футов вперед.
  – Похоже, мы опоздаем. – В его речи слышался явный акцент.
  Мэгги Рот, его жена, заглянула в кузов.
  – Надеюсь, продукты не испортятся.
  Она тоже говорила с акцентом, который их американские соседи принимали за британский, но любой житель Лондона сразу же определил бы его как еврейский.
  – Для первого мая жарковато, – согласился Карл.
  Стрелка температуры двигателя на приборной доске поползла вверх, и Рот выругался:
  – Черт возьми! Откуда только взялись все эти машины?
  Мэгги Рот ответила:
  – Это машины эксплуатируемого рабочего класса, Карл. На них едут из гольф-клуба, с тенниса, из яхт-клуба… – Она засмеялась, довольная своей шуткой. – Кроме того, у ван Дорна опять вечеринка.
  Карл нахмурился:
  – Андров сообщил, что у него для нас есть сюрприз.
  Она опять рассмеялась, но на этот раз невесело:
  – Он мог бы сделать нам сюрприз, если бы вовремя платил по счетам.
  Карл натянуто улыбнулся.
  – Не будь так сурова к нему. Он попросил нас заехать выпить. Ведь для них это большой праздник.
  – Он вообще мог бы пригласить нас на праздник. А вместо этого нам придется зайти со служебного входа и помогать на кухне. Бесклассовое общество, черт их побери, – проворчала Мэгги.
  Карл раздраженно хмыкнул:
  – Но ФБР заметило бы, если бы мы оставались там слишком долго.
  – Они уже и так обратили внимание на твои посещения. В этом они профессионалы, скажу я тебе.
  Карл резко оборвал жену:
  – Не смей так говорить! Даже не заикайся ни о чем таком при Андрове.
  – Насчет этого можешь не беспокоиться. Ты думаешь, я хочу, чтобы нас постигла участь Карпинсов?
  Грузовичок продвинулся еще на несколько футов. Неожиданно в темнеющем небе разорвалась ракета и вспыхнула красно-сине-белыми цветами. Кто-то зааплодировал, многие водители нажали на клаксоны.
  Карл презрительно усмехнулся:
  – Опять провокация. Это из усадьбы ван Дорна. Реакционная свинья!
  – Зато он платит вовремя, – возразила Мэгги. – И почему мы не подрядились на его вечеринку, Карл? Мы бы справились в обоих местах. Ты нравишься ван Дорну. Ты с ним чертовски предупредителен. «Да, мистер ван Дорн. Нет, мистер ван Дорн». Может быть, он догадывается, зачем ты там ошиваешься. А может, думает, ты просто волочишься за одной из его горничных. Если бы он знал, кто ты на самом деле… – и она захохотала.
  Карл Рот опять раздраженно хмыкнул. «Мэгги должна быть осторожнее», – подумал он. Фургончик продвинулся еще немного вперед. Теперь на дороге раздавались злые выкрики. Справа были припаркованы полицейские машины, а слева высились массивные чугунные ворота русской усадьбы. Люди с плакатами толпились у входа, и полиция пыталась навести порядок.
  – Опять запугивают, – сказал Рот.
  – Где наши документы? Не надо нам этого чертового штрафа. У нас же нет дипломатического иммунитета.
  – В бардачке. Господи, что за свалка?!
  В небо взлетела еще одна ракета и разорвалась с громким треском. Мэгги хихикнула:
  – Мистер ван Дорн запускает их с таким расчетом, чтобы они взрывались над русскими.
  – И что смешного ты в этом нашла?
  – Но это действительно смешно. Тебе так не кажется?
  – Нет.
  Она немного помолчала и сказала:
  – За последние полгода мы завезли им столько продовольствия, что его хватило бы, чтобы выдержать длительную осаду.
  Карл ничего не ответил. Тогда она продолжала:
  – А все эти консервы и сублимированные продукты? Раньше эти подонки покупали только самое свежее, а теперь им вдруг захотелось консервов… К чему бы это, Карл?
  Он опять промолчал, и Мэгги заговорила резче:
  – Просто эти ублюдки затевают третью мировую войну. Но ведь Глен-Коув вне опасности, правда? Они ведь не сбросят бомбу на своих же людей?
  – Заткнись наконец!
  Она умолкла, а потом мрачно изрекла:
  – Надеюсь, что этот чертов майонез уже испортился и они все отравятся.
  5
  Стэнли Кучик лежал на спине, упираясь руками и головой в находившуюся над ним тяжеленную решетку. Но не мог сдвинуть ее с места. На глаза у мальчика навернулись слезы. «Идиот!.. Кретин!.. Стэнли, ты дурак!»
  Он посмотрел на решетку, которая отделяла его от подвала особняка. Он подумал было вернуться, но, если его поймают где-нибудь внизу, он там же и погибнет, тело его сгниет и будет издавать ужасное зловоние, а потом позовут сантехника, и тот найдет…
  Стэнли предполагал, что русские, скорее всего, ждут его там, где труба выходит к зарослям камыша, но через некоторое время они поймут, что он забрался сюда. Скоро они будут здесь, схватят его и расстреляют. «Боже мой, Святая Дева Мария…»
  От злобы и отчаяния руки его сжались в кулаки, и он стал что есть мочи молотить по решетке. По лицу его текли слезы.
  Неожиданно он услышал что-то похожее на металлический щелчок и замер. Он уперся руками в решетку, и она подалась. Стэнли изо всех сил толкнул ее вверх, и решетка отлетела в сторону, упав на бетонный пол в нескольких футах от него. Мышцы его от напряжения едва не сводило судорогами, но он сумел уцепиться за края отверстия, одновременно подтягиваясь на руках и отталкиваясь ногами. Отчаянно извиваясь, собрав последние силы, он вылез наружу и свалился на пол.
  Несколько минут он лежал на холодном бетоне, переводя дыхание и пытаясь унять дрожь. Он громко выдохнул и неуверенно поднялся на ноги. «Ну что ж, получилось не так уж плохо».
  Стэнли отряхнулся, поправил одежду и проверил снаряжение. Все было на месте, в том числе и туго обвязанный вокруг тела флаг. Мальчик быстро огляделся вокруг. Находился он, судя по всему, в бойлерной. Здесь стояли три огромных котла и три цистерны с горячей водой.
  Он открыл грубую деревянную дверь и прошел в какую-то неосвещенную комнату, нащупал выключатель и повернул его. Вверху загорелась лампочка. Стэнли огляделся. Вдоль стен тянулись многочисленные коробки с консервами, образуя множество проходов.
  «Господи, да этим можно целую армию накормить», – подумал Стэнли. Он включил фонарик и пошел мимо коробок, читая знакомые названия на этикетках, пока не добрался до двери. Мальчик прислушался, но ничего не услышал. Тогда он открыл и эту дверь и попал в помещение, заставленное до потолка железными шкафами с выдвижными ящиками. Он наугад выбрал один из них и выдвинул его, светя себе фонариком. На корешках папок было что-то написано славянскими буквами. Он вынул пачку карточек. «Дурацкий язык, черт бы его побрал…»
  Стэнли запихнул карточки в полевую сумку и продолжил свой путь. Он увидел окна, маленькие окошки цокольного этажа, но они были забраны решетками. Он должен был найти дверь, ведущую из подвала наружу. Он смутно различал музыку, голоса и смех, доносившиеся сверху, и продолжал пробираться по загроможденному подвалу. Внезапно его взгляд наткнулся на какой-то предмет на полу, и Стэнли подошел поближе. Он оказался возле трех больших распределительных щитов. Стэнли открыл один из них и увидел внутри два ряда современных автоматических выключателей. Все они были маркированы по-русски, что позволяло заключить: монтировал эту новую систему не американский электрик.
  Стэнли достал свою «Минолту» и поставил короткофокусный объектив. Он поймал щит в кадр, затаил дыхание, зажмурил глаза и нажал на кнопку. Ярко мигнула вспышка. Он сделал снимки остальных щитов. Теперь у него были доказательства того, что он побывал в самом особняке.
  Стэнли поводил лучом фонарика по полу и заметил что-то справа от распределительных щитов. Он подошел поближе и опустился на колени. Это оказался большой генератор, американский, привинченный к бетонному полу. Сейчас он не работал, и Стэнли понял, что машина включается автоматически в тот момент, когда появляются перебои в энергоснабжении.
  Он посветил дальше и в углу увидел большую цистерну. В ней, видимо, было дизельное топливо для генератора. «Господи, да у этих ребят все продумано».
  Он поднялся и осветил все помещение, затем медленно двинулся вперед. Над полом возвышался электрический насос, подсоединенный тонкой трубой к системе водоснабжения. Насос тоже не работал, и Стэнли решил, что он включается вместе с генератором в случае отключения водоснабжения в городке. Стэнли задумчиво почесал макушку.
  «Продукты… топливо… электричество… вода… Вот гады! Ко всему подготовились!» Он прошел дальше и оказался в комнате, заполненной садовой мебелью и инструментами. Посветив на стены, он наконец заметил несколько каменных ступенек, ведущих к двери.
  – Отлично, Стэнли, пора убираться отсюда, – сказал он сам себе.
  Он поднял щеколду и толкнул левую половину двери. Она со скрипом открылась, и Стэнли вышел в холодную ночь.
  Он достал последнюю шоколадку – «Кэтбери» с миндалем, очень дорогую, но зато любимую – и стал задумчиво жевать, оглядывая лежащую перед ним ярко освещенную лужайку ярдов в сто шириной. За лужайкой виднелась достаточно густая роща. Он доел шоколадку, облизал губы, вытер рот и пальцы и встал в позицию спринтера. Прислушавшись, еще раз оглядевшись кругом и набрав полную грудь воздуха, Стэнли пробормотал:
  – Ладно, ножки, не подкачайте!
  Он сорвался с места и понесся на приличной скорости по лужайке к деревьям. Он был меньше чем в пяти ярдах от деревьев, когда услышал собачий лай и окрик:
  – Стоять!
  «Ну конечно!» – Он проломился сквозь кусты в рощу, преодолев оставшееся расстояние тремя большими шагами.
  Двигался он быстро, и низкие ветки клена хлестали его по лицу и рукам. Он почувствовал, что сильно оцарапал кожу над правым глазом, а сосновая лапа хлестнула его по губам, и он еле сдержал крик боли. «О Господи, больше никогда…»
  Одна из ракет ван Дорна разорвалась в небе. Стэнли заметил, откуда она была запущена, и изменил направление своего движения, с тем, чтобы выскочить к тому же месту.
  Из русского поместья можно было выбраться и более простыми путями, но дом ван Дорна был самым близким, а значит, и лучшим убежищем. По сути дела, это был последний шанс Стэнли.
  По мере того как он продвигался вперед, клены и дубы уступили место кустам лавра и рододендрона. Стэнли понял, что приближается к границе русской территории. Тут он наткнулся на спираль колючей проволоки и порезал руку. Он взял ножницы, прорезал в проволоке дыру и аккуратно пролез сквозь нее. Ему показалось, что он уже различает огни усадьбы ван Дорна.
  Позади себя он слышал крики русских и лай их собак. Стэнли с разбегу перепрыгнул через низкий каменный заборчик, сразу же замедлив бег, чтобы перевести дыхание. Он уже практически выбрался на нейтральную территорию – разделяющую две усадьбы заброшенную грунтовую дорогу. Это была никому не принадлежащая земля. Он сделал еще несколько шагов по направлению к усадьбе ван Дорна, но почувствовал, что сильно устал. Лоб покрылся холодным потом. Стэнли начало тошнить, а потом вырвало шоколадом и желчью. Он сделал несколько глубоких вдохов и снова двинулся вперед, то бегом, то переходя на шаг.
  Позади Стэнли услышал звук, похожий на выстрел, и инстинктивно пригнулся к земле. Небо осветила сигнальная ракета. Это русские запустили один из своих снарядов, то ли случайно, то ли нарочно. Но мальчик не попал в освещенную зону и продолжал бежать дальше. Ему не хотелось, чтобы ракета привлекла внимание дружественно настроенных к нему людей. Он хотел просто завершить свое дело и попасть в пиццерию Сала.
  Неожиданно перед ним возник дощатый забор с заостренными наверху досками высотой более десяти футов. Граница владений ван Дорна. Стэнли ударил кулаками по доскам. «Чертова Берлинская стена!»
  Толстенные сосновые доски отделяли его от свободы. Он стал продвигаться вдоль забора на восток и вскоре увидел небольшое возвышение. Если встать на него, то до верха забора останется лишь около шести футов, а это уже вполне преодолимо! Стэнли отошел немного назад, чтобы разбежаться, а затем помчался к насыпи. Над дальними деревьями взошел месяц, отбрасывая слабый свет на все вокруг. Стэнли посмотрел налево и увидел шестерых русских с двумя собаками. Все они двигались наперерез его дорожке для разбега. Он понял, что остался только один шанс, да и тот сомнительный. Русские закричали:
  – Стой! Сдавайся!
  – Попробуй догони! – проорал в ответ Стэнли. Русские спустили собак, и они рванулись вперед, но промахнулись, завертелись на месте и понеслись обратно. Стэнли на бегу оттолкнулся от земли и прыгнул, врезался в забор, но сумел зацепиться руками за доски. Собаки прыгнули следом, а одна ухватила Стэнли за ногу. Он сбросил ее, сильно дернув ногой. Русский закричал:
  – Стой! Будем стрелять!
  – Кишка тонка, идиот!
  Стэнли подтянулся, с усилием перебросил тело через забор и спрыгнул на каменистую землю. Американскую землю.
  Все! Игра закончена!
  Стэнли поднялся на ноги и быстро пошел прочь от забора, то смеясь, то плача, то пританцовывая.
  «Я сделал это! Сделал! – Он подпрыгнул, прихлопывая в ладоши. – Стэнли, ты лучше всех!»
  Он потуже затянул флаг вокруг талии и побежал рысью, но что-то заставило его оглянуться. Заостренные доски забора выделялись на фоне вечернего неба, и как раз в том месте, где Стэнли перелезал, он увидел фигуру массивного человека, тоже перебирающегося на эту сторону.
  «О нет! Нельзя! Назад! Нет, нет! Это частная собственность! Америка!»
  Стэнли развернулся и помчался с такой скоростью, какую ему только позволяли развить онемевшие ноги. Участок здесь был практически голым, за исключением нескольких белых берез и самшита. Они отбрасывали длинные тени, и Стэнли старался держаться этих темных пятен. Дорога постепенно шла вверх, сначала почти незаметно, потом круче. Что за черт?
  Ноги его начали скользить. Глина. Белая глина. На Лонг-Айленде почти нет возвышенностей, земля мягкая и ровная, но Северное побережье, образованное ледниковой мореной, исключение. Тут много валунов, щебня да еще эта странная белая глина, похожая на собачье дерьмо. Стэнли очень скоро понял, что выбрал неверный путь к дому ван Дорна.
  Он опять услышал позади себя русских, но уже без собак. Он догадался, что они помогли друг другу перелезть через забор, и теперь их, видимо, было пятеро. Самый большой остался на русской территории с собаками. Стэнли недоумевал, что же заставляло их так упорно преследовать его. Он ведь убегал очень быстро. «Интересно, сколько им платят?»
  Они больше не кричали, но он слышал их шаги в сорока ярдах от него. «Сволочи», – подумал Стэнли. Собрав последние силы, он стал карабкаться вверх, цепляясь пальцами за глину.
  «Я подам на них в суд. Я расскажу ван Дорну про то, что они вторгались на его частную территорию. Сукины дети…»
  Он понял, что и они поднимаются вверх. «Видимо, нашли тропинку и теперь взбираются по ней. О Господи!»
  Он вдруг что-то услышал прямо под собой. В лунном свете он увидел одного русского. Тот стоял внизу, чтобы помешать Стэнли ускользнуть, съехав вниз по склону возвышенности. В руке он держал что-то похожее на пистолет и злорадно ухмылялся, поджидая Стэнли. Тот повис на почти вертикальном подъеме, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Он почти осознал, что, несмотря на все свои труды, ничего не добился.
  6
  По Дозорис-лейн пробирался серый лимузин. Расположившаяся на заднем сиденье Кэтрин Кимберли внимательно разглядывала молодого англичанина, сидевшего рядом с ней. Марк Пемброук был бесспорно красив, хотя его красота и была несколько зловещей. Он прекрасно усвоил как манеры, свойственные людям его класса, так и присущие им цинизм и показную индифферентность.
  – Дорога должна стать свободней, когда проедем русскую дачу, – заметила Кэтрин.
  Пемброук вежливо ответил:
  – Жаль, что мистер О'Брайен не поехал с нами. Но ведь в его возрасте грипп может привести к серьезным осложнениям.
  – У него всего лишь простуда, – сказала Кэтрин. В тоне Пемброука прозвучал намек на то, что Патрик О'Брайен, ее старший партнер по юридической фирме, просто уклонился от этой поездки. Она еще несколько секунд изучала Марка. На нем были белый фланелевый костюм в полоску, соломенная шляпа с широкими полями, белая шелковая рубашка и красный шелковый галстук с платочком того же цвета, а на ногах – белые с черным комбинированные ботинки. Кэтрин вдруг пришло в голову, что он вполне мог бы сыграть какую-нибудь роль в фильме о двадцатых годах. Она считала, что Джорджу ван Дорну не очень понравится подобное щегольство. Хотя, несмотря ни на что, от Пемброука все же исходили токи мужественности.
  – Мистер О'Брайен обычно никогда не жалуется на здоровье. В прошлом году на Первое мая он прыгнул с парашютом на теннисный корт Джорджа, – улыбнулась она.
  Пемброук посмотрел на сидящую рядом с ним блондинку. Она была необычайно привлекательна. Простое платье, розовое с лиловым, удивительно оттенявшее цвет ее лица. Кэтрин сбросила босоножки на пол. Марк увидел ее мускулистые ноги и вспомнил, что она занималась бегом на марафонские дистанции.
  Пемброук перевел взгляд на ее профиль. Он был, как сказали бы в армии, командирский. Марк слышал, что она хорошо держалась в суде, и легко поверил в это.
  Кэтрин подняла на него взгляд, и их глаза встретились. Она не стала кокетливо отворачиваться, как это обычно делают женщины, а смотрела на него так же прямо, как и он на нее.
  – Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить? – спросил он.
  – Да, очень любезно с вашей стороны.
  Пемброук посмотрел на симпатичную молодую пару, расположившуюся на откидных сиденьях. Джоан Гренвил была одета в белые слаксы и темно-синий пиджак. Ее муж Том облачился в синий деловой костюм именно того покроя, которому отдавали предпочтение сотрудники юридической фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз». Пемброук, не имевший отношения к этой фирме, подумал, что Том Гренвил, видимо, отправился на уик-энд в этом мрачном костюме, чтобы заработать очки у ван Дорна, который тоже был старшим компаньоном.
  – Могу я и вам предложить что-нибудь? – спросил Марк у четы Гренвил.
  – Если дадите, возьму, – ответила Джоан. Тот натянуто улыбнулся:
  – Моя жена понимает только манхэттенские идиомы.
  – Неужели?
  Гренвил торопливо заметил:
  – Я сам приготовлю напитки. Всем «скотч»?
  Он повернулся к маленькому бару. Джоан Гренвил громко сказала:
  – Мы должны были лететь на вертолете вместе с Питером.
  – Питер даже на вертолете обязательно умудрится опоздать, – ответила ей Кэтрин.
  – Не стоит так говорить о своем женихе, – улыбнулся ей Марк.
  Кэтрин поняла, что высказалась слишком прямо, и Пемброук подловил ее на этом.
  – Если честно, то я всегда приезжаю слишком рано, а потом обвиняю его в том, что он опоздал.
  – Теория относительности была впервые выдвинута в ходе наблюдения за поведением мужчин и женщин, ожидающих друг друга, – сострил Пемброук.
  «Нет, – подумала Кэтрин, – он меня не подначивает, а просто пытается сбить с толку». А ей не хотелось, чтобы этот красивый и хитрый мужчина застигал ее врасплох.
  – Температура так же относительна, – сказала она. – Мужчинам обычно слишком жарко там, где женщины чувствуют себя отлично. Почему бы вам не снять пиджак?
  – Я предпочел бы этого не делать.
  «Еще бы», – подумала она, так как уже успела заметить у него пистолет.
  Лимузин прополз еще немного. Гренвил раздал напитки.
  – Возможно, мы – единственные люди в стране, празднующие – как это называется? – День лояльности. Сегодня также Международный день закона, что-то вроде этого. – Он немного отпил из своего стакана. – Ведь большинство из гостей ван Дорна юристы, то есть люди лояльные, так что этот праздник нам, по-моему, подходит.
  Джоан поморщилась.
  – Не надо. Господи, какой это будет ужасный уик-энд! И зачем ван Дорн корчит из себя клоуна?
  Она взглянула на Марка Пемброука. Тот улыбнулся.
  – Я понимаю так, что мистер ван Дорн никогда не упускает возможности помотать нервы своим соседям.
  Джоан большим глотком покончила со своим виски и спросила, ни к кому не обращаясь:
  – Он опять собирается оглушать их из динамиков? Господи Боже! Как у меня от этого трещит голова!
  – Ты лучше представь себе, как болит голова у них! – рассмеялся Том Гренвил.
  – Это все довольно мелко. Джордж роняет себя в глазах окружающих, занимаясь подобными вещами, – заметила Кэтрин.
  Джоан согласилась с ней:
  – Он опять собирается его отмечать? Я имею в виду День поминовения. А потом Четвертое июля. О, Том, давай уедем из города. Я не переношу всех этих размахиваний флагами, маршей, фейерверков и прочего. На самом деле ничего веселого в этом нет. – Она вновь обернулась к Марку: – Англичане не стали бы заниматься такой ерундой, правда? Я хочу сказать, вы – люди цивилизованные.
  Пемброук положил ногу на ногу и внимательно посмотрел на Джоан Гренвил. Она тоже посмотрела на него и впервые за весь вечер улыбнулась. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Джоан повторила вопрос:
  – Я хочу спросить, цивилизованные вы люди или нет?
  Пемброук потер подбородок:
  – Думаю, мы стали такими только в последнее время. Вы останетесь на все выходные?
  Неожиданная смена темы разговора застала ее врасплох.
  – Нет… Я хочу сказать, да. Мы можем остаться. А вы?
  Он кивнул. Том Гренвил, казалось, не заметил того, что происходило между его женой и англичанином, так как подливал себе виски. В окно остановившейся машины постучали, и Гренвил опустил стекло. Полицейский в шлеме заглянул внутрь и спросил:
  – Вы к ван Дорну или к русским?
  – К ван Дорну, – ответил Гренвил. – Разве мы не похожи на капиталистов?
  – Вы для меня все на одно лицо, приятель. Сворачивайте на малую дорожку и объезжайте этот балаган.
  Гренвил отдал указания шоферу, и лимузин свернул в сторону.
  Прежде чем подъехать к главному входу в русскую усадьбу, они проехали территорию Христианского союза молодежи, чьи закрытые теннисные корты когда-то наряду с ещё несколькими зданиями были частью Килленуорта. Гренвил сказал жене:
  – Здесь сидят люди из ФБР. А ЦРУ использует «Гленгариф», дом для престарелых, расположенный чуть дальше.
  – Ну и что? – отреагировала Джоан.
  – Откуда вы это знаете? – поинтересовался у него Марк Пемброук.
  – Просто знаю, – ответил, пожав плечами, Гренвил.
  Лимузин проехал прямо мимо ворот русского дома, медленно пробираясь сквозь ряды полицейских машин и мотоциклов. Как показалось Кэтрин, пикетирующих было не менее сотни. Предводительствовал мэр Глен-Коува Доминик Париоли, с огромным рогом в руках и в цилиндре Дяди Сэма.
  Том Гренвил кивнул в сторону демонстрантов и сказал:
  – Примерно каждый четвертый из них – агент ФБР, еще несколько людей – из ЦРУ, плюс местные полицейские в штатском. Есть здесь и парочка агентов КГБ. Если бы их всех не было, Париоли не набрал бы и десятка активистов. – Том тихо захихикал.
  Демонстранты затянули «Америку», полицейские пытались освободить дорогу для машин, а в небе разрывались ракеты. Невдалеке динамики ван Дорна тоже изрыгали «Америку».
  Отдельная группа людей, состоявшая из членов Лиги защиты евреев и советских эмигрантов-евреев, выкрикивала в громкоговорители на русском языке антисоветские лозунги. Кучка местных школьников дразнила нескольких русских солдат, стоявших за оградой со зловещими лицами.
  Джоан прервала молчание:
  – Господи, единственное, чего я хочу, так это чтобы все успокоились. Это действует мне на нервы.
  – Через минуту мы все это проедем, – ответил ее муж.
  – Я думаю, Джоан имела в виду нечто иное, мне это тоже не нравится, – заметила Кэтрин.
  Пемброук кивнул и поставил свой стакан в бар.
  – Мне кажется, что я слышу барабаны войны.
  7
  Стэнли Кучик завис на выступе утеса. Он чувствовал, что не сможет больше подтянуться ни на дюйм, но в то же время он не хотел соскользнуть вниз и попасть в лапы поджидавшего его русского. Вдруг он услышал сверху шаги. Набрав в легкие воздуха, он попытался продолжить карабкаться вверх, уже почти не соображая, что делает.
  Внезапно он ощутил под ногами узкую тропинку. Только через несколько секунд он понял, где находится, и смог осознать свое положение. Сначала Стэнли увидел ноги человека, поднимавшегося к нему по тропинке, и почти в то же время – ноги другого человека, спускавшегося к нему. Он оказался в ловушке, и оставалось только думать, что теперь с ним сделают.
  Неожиданно раздался голос:
  – Какого черта тебе здесь надо? Это частная собственность.
  Стэнли хотел ответить, но тут его осенило, что сказано это было на чистом американском английском. Находившийся внизу на тропинке человек, задыхаясь, заявил:
  – Мы преследуем этого вора. Он у нас украл кое-что.
  Стэнли подтянулся и сел. Слева от него стояли на узкой тропинке два американца. Справа, недалеко от него, стояли четверо русских. Ближайший из них, молодой мужчина с мрачным лицом, одетый в коричневую форму, зло сказал:
  – Он украл у нас флаг и шпионил на территории дипломатической миссии.
  – О боже! Какие к черту шпионы! Вы только и думаете, что о шпионах.
  – У него флаг. Видите?
  Стэнли инстинктивно нащупал одной рукой обвязанный вокруг талии флаг. Другая рука легла на нож. Один из американцев резко возразил:
  – Я не вижу никакого флага.
  Стэнли посмотрел на него. Тот был в костюме, достаточно пожилой, с седыми волосами и мощной челюстью. Стэнли подумал, что это, наверное, и есть сам ван Дорн. Некоторое время все стояли неподвижно и молчали.
  Стэнли сжал рукоятку ножа.
  Второй американец, молодой блондин в белом костюме, подошел к Стэнли и присел на корточки.
  – Привет. Меня зовут Марк. А тебя?
  Он совершенно точно не был американцем. Может быть, англичанин.
  – Стэнли, – ответил мальчик.
  – Стэнли, у тебя прямо настоящее обмундирование.
  Мальчик презрительно смерил англичанина взглядом, как бы желая сказать: «Кто бы уж говорил!», но сдержался.
  – Это камуфляж.
  – Да, я вижу. А лицо твое ведь не от рождения зеленое, правда? С тобой все в порядке?
  – Вроде да.
  – Не бойся. Ты теперь в безопасности.
  Стэнли посмотрел в сторону превосходивших и по численности русских и неуверенно сказал:
  – У них оружие.
  – Я знаю, – прошептал Марк Пемброук. – Так что убери руку с ножа. Это все равно ничего не даст. Нам придется с ними договариваться.
  Стэнли повиновался. Пемброук спросил громче:
  – У тебя русский флаг, что ли, обвязан вокруг талии?
  Мальчик кивнул.
  – Где ты его взял, Стэнли?
  – С их флагштока.
  – Не рассказывай сказки, – усмехнулся Пемброук.
  Пожилой мужчина подошел поближе и хрипло спросил:
  – Ты украл этот флаг у них?
  – Да, сэр.
  – Тебе уже можно пить, парень? Я поставлю тебе стаканчик.
  – Нет, сэр, спасибо.
  Главный русский нетерпеливо заговорил:
  – Мы забираем флаг. Или зовем ФБР. Это серьезное преступление.
  Ван Дорн протянул Стэнли руку и помог ему подняться.
  – Это решать тебе, малыш. Хочешь оставить флаг у себя?
  Стэнли удивился, что в данной ситуации его о чем-то еще и спрашивают. Он промямлил:
  – Ну… я…
  Пемброук мягко сказал ван Дорну:
  – Он не может оставить его, Джордж.
  – Почему нет? – прорычал ван Дорн. – Он его украл. Флаг принадлежит ему. В этом и есть смысл американского капитализма.
  И он расхохотался над собственной шуткой.
  Пемброук начал волноваться:
  – Не будь дураком, Джордж. Повеселились и хватит. Теперь будь хорошим соседом.
  – Да пошли они куда подальше! – Ван Дорн задумчиво выпятил челюсть и добавил: – Но ты знаешь, я кое-что придумал. Я вам на наглядном примере объясню, что такое коммунизм. Дай-ка мне свой нож, малыш. Я разрежу этот чертов флаг на семь частей и дам каждому по куску, чтобы подтирали задницы.
  И он захохотал.
  Стэнли понял, что нож давать не следует. Он решил, что старик ван Дорн – странный тип. Посмотрев на русских вблизи, он подумал, что вид у них людей одержимых, и, судя по всему, они собрались что-то предпринять. Стэнли очень хотелось, чтобы ван Дорн замолчал и с русскими говорил англичанин. Но ван Дорн не унимался:
  – Вы вторглись на мою территорию. Вы вообще понимаете, что в этой стране существует право частной собственности?
  Высокий русский сделал шаг вперед и покачал головой:
  – Мы забираем флаг. Оставляем мальчика. Или зовем ФБР.
  – А ну попробуйте, – ответил ван Дорн.
  Наступило долгое молчание. Затем Марк Пемброук развязал флаг и снял его с талии Стэнли.
  – Извини, но это действительно принадлежит им.
  Пемброук хотел было бросить флаг русским, но потом просто протянул его им. Высокий русский в форме подошел к ним вплотную и стал разглядывать Стэнли. Мальчик тоже посмотрел на него и заметил на форме русского грязь и несколько репейников. Он улыбнулся, а русский взял из рук Пемброука флаг и провел им возле лица Стэнли, задев его. Пемброук заслонил мальчика.
  – Все, инцидент исчерпан. Это была обыкновенная детская шалость.
  Высокий русский, похоже, начинал наглеть:
  – Мы ждем здесь. Мальчик остается здесь. Мы звоним в ФБР.
  Пемброук решительно покачал головой:
  – Нет, ребята, нам пора. И мальчику тоже. Я приношу свои извинения от имени граждан Глен-Коува, всего американского народа и правительства Ее Величества. А теперь уходите.
  Ван Дорн, молчавший до этого, добавил низким, угрожающим голосом:
  – Проваливайте из моих владений. – Он поднял обе руки и направил на высокого русского огромный револьвер с длинным дулом, взвел курок и сказал: – В следующий раз, если опять перелезете через забор, не забудьте захватить с собой маскировочные костюмы. Сейчас я даю вам десять секунд, чтобы исчезнуть. Девять… восемь…
  Никто не шевельнулся, а высокий сказал ван Дорну:
  – Ты, капиталистическая свинья!
  – Семь… шесть… – И ван Дорн выстрелил.
  Все, кроме него, бросились на землю. Эхо выстрела замерло где-то вдали, и опять воцарилась тишина. Пемброук встал на колено, держа в одной руке пистолет. Другой рукой он прижимал Стэнли к земле.
  – Это лишь предостережение. Проваливайте, – сказал русским ван Дорн.
  Четверо русских быстро поднялись, повернулись и начали спускаться по узкой тропинке. Ван Дорн опустил револьвер и засунул его в большую кобуру под мышкой.
  – Нельзя позволять этим придуркам помыкать нами.
  Пемброук убрал свой пистолет и помог Стэнли подняться. Мальчик выглядел потрясенным, но кивал, соглашаясь с ван Дорном. Пемброук, похоже, был немного раздражен. Он резко бросил Стэнли:
  – Слушай, ты что, изображаешь из себя «зеленый берет»?
  Стэнли что-то промямлил. Шок постепенно проходил, и он уже злился, что его обманули.
  Ван Дорн поскрежетал своими мощными челюстями и весело предложил:
  – Эй, у меня есть русский флаг. Хочешь, подарю?
  Глаза у Стэнли сразу загорелись:
  – Конечно. А где вы его взяли?
  Ван Дорн расхохотался:
  – На Эльбе, в Германии, в 1945 году. Это был подарок. Но я не сделал ничего героического, чтобы его получить. А вот ты его действительно заслужил. Пойдем, я куплю тебе «коку» или еще чего-нибудь, а потом тебя почистят, прежде чем отправить домой.
  Они стали подниматься вверх по тропинке.
  – Ты тут недалеко живешь? – спросил ван Дорн.
  – Да, сэр.
  – И хорошо здесь ориентируешься?
  – Конечно.
  Настроение у Стэнли заметно улучшилось. Он вспомнил о сделанных им снимках и русских карточках, лежащих в его полевой сумке. А если ван Дорн и вправду даст ему флаг, он мог бы его всем показывать… Но, может быть, куда лучше будет рассказать все, как было на самом деле. Да, об этом надо подумать.
  – Ты часто этим занимаешься? Я хочу сказать, забираешься на их территорию, – спросил Пемброук.
  – Я несколько раз перелезал через забор, но никогда раньше не подбирался близко к дому, – осторожно ответил Стэнли.
  – Если бы мы не услышали лай собак и крики, ты бы сейчас был у них в лапах.
  Стэнли не особо верилось, что старик и англичанин могли услышать все это так далеко, да еще и при ревущей музыке…
  Они наконец дошли до конца тропинки и пошли по ровной лужайке, с одного края которой высились трибуны для зрителей. Ван Дорн объяснил Стэнли:
  – Здесь играют в поло. Но, я думаю, ты и так знаешь. Слушай, это не ты воруешь мои помидоры, а?
  – Нет, сэр.
  Стэнли оглядел поле. На противоположной стороне стояли два высоких шеста с динамиками, которые сейчас молчали, и Стэнли подумал, не находятся ли в них подслушивающие устройства, нацеленные на русскую территорию. Может, так они и узнали, что с ним там происходило. На другом конце лужайки он увидел большой белый дом.
  Ван Дорн опять поработал челюстями и спросил:
  – Эй, а ты не хотел бы получить у меня кой-какую работенку? По субботам, после школы. Плачу щедро.
  – Конечно, сэр.
  – Мы можем немного поговорить о твоих приключениях?
  Стэнли, немного поколебавшись, сказал:
  – Думаю, да.
  Ван Дорн неуклюже приобнял Стэнли.
  – А как тебе удалось так близко к ним подобраться? Я имею в виду, так близко к дому?
  – По канализационной трубе.
  Ван Дорн задумчиво кивнул и добавил с улыбкой:
  – Но в доме ты ведь не был?
  Стэнли сначала ничего не ответил, но затем сказал:
  – Я думаю, что, в принципе, мог бы туда попасть.
  Ван Дорн приподнял брови, а Пемброук поинтересовался:
  – Что это у тебя в сумке?
  – Да так, разные вещи.
  Они подошли ближе к дому, и Стэнли теперь видел, что там идет вечеринка. Пемброук допытывался:
  – Что это за вещи?
  – Ну, знаете, ерунда всякая.
  – Что это значит, дружок?
  – Ну, маскировочная краска, фонарик, фотоаппарат, шоколадки, карты. И тому подобное.
  Ван Дорн остановился. Он взглянул на Пемброука, который тоже смотрел на него. Ван Дорн слегка кивнул.
  Марк Пемброук отрицательно покачал головой.
  Ван Дорн кивнул опять, на этот раз более решительно.
  Стэнли наблюдал за ними. У него было веселое предчувствие, что он не в последний раз побывал в русской усадьбе.
  Часть вторая
  Письмо миссис Уингэйт
  8
  Кэтрин Кимберли прочла:
  «Дорогая мисс Кимберли!
  Недавно произошло весьма любопытное и, возможно, очень важное событие, которое и заставляет меня писать Вам. Как Вы, вероятно, знаете, Ваш отец Генри во время войны квартировал у нас, в Бромптон-Холле. После его смерти к нам пришел американский офицер, чтобы забрать его личные вещи. Этот офицер настаивал на получении всего, что принадлежало Вашему отцу. Как я тогда поняла, делалось это не столько из-за заботы о семье майора Кимберли, а из соображений безопасности, ибо Ваш отец, как Вы наверняка знаете, имел отношение к разведывательным операциям важного характера…»
  Полковник Рандольф Карбури поглаживал седые усы, разглядывая привлекательную женщину, сидящую за своим рабочим столом. Он подумал, что она прекрасный образчик тех самых американок, которым в сорок не дашь и тридцати. Волосы у нее были длинные, а белая кожа покрыта редкими веснушками. Ему рассказывали, что она занимается бегом, и, глядя на ее стройную фигуру и прекрасные ноги, он в это охотно верил.
  Женщина подняла глаза и перехватила взгляд англичанина, сидевшего напротив нее. Он кивнул в сторону письма:
  – Пожалуйста, продолжайте.
  Кэтрин опустила глаза на золотые буквы бланка:
  «Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
  Письмо было написано от руки почерком настолько совершенным, что он походил на оттиск с матрицы. Она опять посмотрела на Карбури и подумала, что лицо у него было напряженным, почти мрачным.
  – Вы бы не хотели чего-нибудь выпить? – Кэтрин указала на буфет. Карбури молча поднялся и направился к нему, а она продолжала читать дальше:
  «С учетом указанных мною обстоятельств мы стремились всеми силами помочь американскому офицеру, но Бромптон-Холл – большой дом, к тому же тогда у нас не было достаточно прислуги, чтобы заняться поисками мест, где Ваш отец мог спрятать важные документы. Может быть, Вы уже поняли, к чему я веду. Несколько дней назад во время уборки Бромптон-Холла в связи с его передачей новым владельцам в одной из кладовок был найден пакет, обернутый в клеенку. Как оказалось, в свертке находился планшет, какими в американской армии пользовались фельдьегери. Мой племянник Чарли, руководивший ходом работ, немедленно принес сверток мне.
  В планшете обнаружились хорошо сохранившиеся бумаги, в основном шифровальные таблицы и другие подобные вещи, не имеющие теперь, насколько я понимаю, большой ценности. Там были также перевязанные бечевкой пачки писем. Оказалось, что среди них есть несколько трогательных весточек от Вашей сестры Энн, которой тогда было не более пяти лет. В планшете я нашла также предмет чрезвычайной важности – закрытый на замочек дневник.
  После некоторых колебаний я решилась открыть дневник, дабы увериться в том, что это действительно дневник Вашего отца, и в положительном случае определить, не содержится ли в нем что-либо такое, что Вам было бы больно читать. Как выяснилось, в записях часто упоминаюсь я и Ваша мать. Но я решила не вычеркивать ни строчки, так как Вы уже достаточно взрослая, для того чтобы понять, что такое любовь, одиночество и война.
  Как бы то ни было, личный характер носит лишь меньшая часть дневника. Основная же его часть посвящена служебным вопросам, и я считаю, что именно это будет весьма небезынтересным Вашему правительству…»
  Кэтрин оторвалась от письма. Она подумала, что все это достаточно сложно воспринять. В то же время не все здесь было для нее неожиданным. Из детства она смутно помнила имя Элинор Уингэйт, хотя никак не могла вспомнить, с чем это было связано. Теперь она начинала кое-что понимать. В этом контексте визит Рандольфа Карбури не представлялся ей таким уж странным, хотя еще четверть часа назад этот англичанин был ей совершенно не знаком. Она всегда знала, что однажды настанет день, когда перед ней появится Карбури или еще кто-то и что дух ее отца обязательно обратится к ней.
  Кэтрин продолжала читать:
  «Обстоятельства смерти Вашего отца в Берлине в первые дни после окончания войны достаточно загадочны. Я никогда не верила официальной версии случившегося. К тому же ваш отец сказал мне как-то: „Элинор, если я умру и не найдется как минимум десятка свидетелей, способных подтвердить, что моя смерть произошла от естественных причин, знай, что меня наконец достали русские“.
  Я ответила ему: „Генри, ты хочешь сказать „немцы“?“ Но он на это твердо заявил: „Нет, я имею в виду наших подлых союзников“. Да, и еще кое-что. Американский офицер, пришедший тогда за вещами Генри. Мне не понравилось его поведение. Почему он пришел один? Почему, чтобы обыскать этот большой дом, надо было заставлять моих немногочисленных слуг участвовать в этом утомительном процессе? Почему на следующий день пришел другой офицер с той же миссией? Этот второй американец никак не хотел поверить в то, что до него уже кто-то приходил. Он сказал, что в армии узнали о смерти Генри всего несколько часов назад.
  В тот момент я была слишком переполнена горем, чтобы придавать всему этому какое-либо значение, но пару месяцев спустя попыталась навести некоторые справки. В тот период, к сожалению, еще сохранялись военные порядки и запрет на разглашение информации, так что моя затея оказалась бесполезной.
  Надо сказать, что дневник Вашего отца проясняет многое…»
  Кэтрин взглянула на Карбури и тихо спросила:
  – «Талбот»?
  Глаза у Карбури расширились от удивления.
  – Да. «Талбот» и «Вольфбэйн». Я и не представлял, что вы об этом знаете. Что еще вам известно?
  – Не так много.
  Она перевернула страничку:
  «Увидев этот сверток с вещами Генри, я многое вспомнила, в том числе старое чувство вины (не из-за нашей связи, ведь мой муж погиб на Мальте в начале войны, а Ваша мать как раз разводилась с вашим отцом, чтобы выйти замуж за какого-то высокопоставленного вашингтонского чиновника), вызванное тем, что я не нашла Вас раньше и не рассказала то хорошее, что знала о Вашем отце.
  А он был замечательным человеком. Я хочу сообщить Вам еще кое-что. Я отправляюсь в Лондон, где буду жить у своего племянника, Чарльза Брука. Последние два месяца были для меня довольно странными и грустными: переезд из Бромптон-Холла, бумаги Вашего отца, пробудившие воспоминания о лучших и плохих временах одновременно. Но главная цель моего письма – сообщить Вам о бумагах Вашего отца, в которых упоминаются имена людей, возможно, все еще входящих в правительство Вашей страны или занимающих высокое положение в американском обществе. И упоминаются эти люди в таком контексте, который заставляет опасаться ужасных последствий для Вашей страны и для всех нас. По крайней мере, один из упомянутых людей – известная личность, близкая к Вашему Президенту. Это письмо будет доставлено Вам моим верным другом, Рандольфом Карбури. Я надеюсь, что он найдет Вас в юридической фирме, в которой, как он говорит, Вы являетесь одним из компаньонов. Полковник Карбури – старый военный разведчик, он прекрасно разбирается в жизненных ситуациях и в людях. Если он решит, что этот дневник можно Вам доверить, он Вам его передаст. Сначала я хотела предоставить эти бумаги в ксерокопиях моему или Вашему правительству, но Рандольф думает, и я согласна с ним, что эти материалы могут попасть в руки тех самых людей, которых они изобличают. Фирма „О'Брайен, Кимберли и Роуз“ была основана Вашим отцом, и с этой фирмой были связаны многие офицеры разведки, находившиеся во время войны, как и Ваш отец, в Бромптон-Холле. Может, я пишу лишнее, но, как утверждает полковник Карбури, фирма до сих пор контактирует с разведывательными службами здесь и в Америке. Он также упомянул о том, что Ваша сестра Энн имеет отношение к американским разведслужбам.
  Возможно, Вам стоило бы показать дневник ей или достойным доверия людям из Вашей фирмы. Я молю Бога, чтобы это не было настолько опасно, как кажется, хотя, откровенно говоря, я думаю, что так оно и есть.
  С наилучшими пожеланиями,
  Элинор Уингэйт.»
  Кэтрин немного помолчала и спросила:
  – Почему вы не отправились сразу к моей сестре?
  – Ее не так просто найти, не правда ли?
  – Да, это верно.
  – Если у меня есть право выбора, я предпочитаю иметь дело с вами.
  – Почему со мной?
  – Как указала в письме леди Уингэйт и как мы оба знаем, вашу фирму подобные дела очень интересуют. Теперь все в ваших руках. Используйте эту информацию так, как считаете нужным. Но, пожалуйста, будьте осторожны.
  – Должна ли я поставить в известность мистера О'Брайена о вашем визите и пригласить его сейчас сюда?
  – Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали.
  – Почему?
  – Почти все люди нашей профессии из того времени автоматически попадают под подозрение. Включая меня, разумеется.
  Кэтрин встала и посмотрела в окно. По другую сторону Пятой авеню возвышался собор Святого Патрика. При обзоре с высоты сорок четвертого этажа он имел форму креста.
  В кафе внизу все двадцать столиков были свободны. Стоял необычно пасмурный и мрачный для мая день, день сырых испарений и длинных серых теней.
  Полковник Карбури тоже поднялся и посмотрел туда же, куда и Кэтрин.
  – Открывающийся отсюда вид сильно изменился тех пор, как здесь размещался Отдел по координации деятельности американской и британской разведок. Последний раз я стоял у этого самого окна в сорок пятом году. Хотя, знаете, главные ориентиры все те же: Уолдорф, Сакс, собор Святого Патрика. Я представляю себе, что это опять сорок пятый год, и я вижу себя внизу молодым, быстро пересекающим Пятую авеню. – Он отвернулся от окна. – И снова вижу себя в этом кабинете со своими американскими коллегами: генералом Донованом, братьями Даллесами, Клэр Бут Льюс и вашим теперешним шефом Патриком О'Брайеном, который приходил на наши встречи с парой бутылок хорошего спиртного. Сначала это было алжирское вино, потом – сицилийское «Корво», а в конце – шампанское. Однажды, в воскресенье, я встретил здесь вашего отца. Он привел с собой маленькую девочку, но, должно быть, это была ваша сестра, Энн. Ведь вы тогда были еще совсем малышкой.
  – Да, моя сестра, – подтвердила Кэтрин. Карбури пробежался взглядом по стене, увешанной черно-белыми фотографиями.
  – Да, мы были смелы и искренни. Что это была за война, что было за время! – Взглянув на Кэтрин, он продолжал: – Это, мисс Кимберли, был один из немногих периодов, когда все лучшие и самые умные ребята служили правительству, объединенные единой целью, без каких-либо классовых или политических разногласий… По крайней мере, мы так думали.
  Кэтрин слушала Карбури, зная, что он ни на секунду не забывал о цели своего визита, а просто подбирался к ней окольными путями. Карбури взглянул ей прямо в глаза.
  – Прошлое возвращается к нам, потому что это было несовершенное прошлое, покоившееся на непрочном фундаменте, на котором мы пытались так много построить.
  Кэтрин отошла от окна и спросила:
  – Дневник моего отца у вас?
  Полковник Карбури прошел на середину комнаты и ответил:
  – Нет, с собой его у меня нет. Сейчас я принес вам только письмо. – Он кивнул на три странички, лежащие на столе Кэтрин.
  – Вам известно, что ваша фирма не случайно располагается в наших старых помещениях? Я полагаю, что это Патрик О'Брайен решил разместить ее именно здесь. Ностальгия, преемственность, карма, если хотите. Видите ли, я жил некоторое время в Индии, – улыбнулся он.
  Казалось, что Карбури вдруг устал. Он уселся обратно в кресло.
  – Не возражаете? – спросил он, закуривая и наблюдая, как дым поднимается к потолку. – Сейчас трудно объяснить молодым, каким чудом градостроения казались эти здания в сороковых годах. Футуристический дизайн, кондиционирование воздуха, скоростные лифты, рестораны с приличной едой. Скажу вам, что мы, англичане, чувствовали себя совсем неплохо. Но какой-то особой радости мы тогда все-таки не испытывали, так как все переживали за наш остров.
  – Думаю, я понимаю, что вы хотите сказать.
  Карбури кивнул и продолжал:
  – Мы знали, что наша миссия в Америке очень важна. Мы, более тысячи человек, прибыли в Нью-Йорк, чтобы вести особую войну…
  Он осмотрел большой кабинет, словно стараясь вспомнить, как он выглядел в то время.
  – …чтобы, если говорить по правде, втянуть Америку в войну. Чтобы достать денег и оружие. Чтобы собирать разведданные, лоббировать, выпрашивать… Мы занимались не очень красивым делом. Некоторые называли нас «бойцы виски». Да, пили мы, пожалуй, многовато. – И он пожал плечами.
  – Ваш вклад в победу остался в истории, – сказала Кэтрин.
  Карбури снова кивнул.
  – Да, его признали, но лишь недавно. Я прожил достаточно долго и дождался этого, а большинству из нас это не удалось. Такова судьба разведчика. – Он затушил сигарету. – Это предполагающий одиночество и полный разочарований путь служения своей родине. Вам так не кажется?
  – Я адвокат. Это моя сестра Энн связана с разведкой.
  – Да, конечно.
  Карбури некоторое время смотрел куда-то в пустоту, и Кэтрин видела, что за спокойной внешностью скрывается буря эмоций.
  – Когда я смогу увидеть эти материалы? – спросила она.
  – Сегодня вечером.
  – На сегодня у меня назначена встреча.
  – Да, я знаю. Здание штаба Седьмого полка, столик четырнадцать. Я буду за тридцать первым со своими друзьями. Там мы с вами и договоримся о деталях передачи материалов.
  – Где вы остановитесь, полковник?
  – Как обычно, в «Ритц-Карлтоне».
  – «Ритц-Карлтон» снесли.
  – Неужели? – Он поднялся. – Придется поискать что-нибудь другое.
  Он протянул ей руку, и она мягко пожала ее.
  – Я прочитал дневник, и это, конечно же, очень серьезно. Вечером мы обсудим наши дальнейшие действия, – сказал Карбури.
  – Спасибо за визит.
  – Было очень приятно. Вы так же красивы, как и ваша мать, – он кивнул на фотографию на стене, – и подозреваю, что умны, подобно отцу. Спасибо за виски и еще раз простите, что не предупредил о своем визите заранее. Я приехал к вам прямо из аэропорта.
  Провожая его до двери, Кэтрин подумала: «А где же его багаж?»
  – Как вас можно найти до вечера?
  – Боюсь, что никак. Звучит немного параноидально, но я веду себя очень осмотрительно.
  – И я тоже.
  – Очень хорошо. – Он развернулся, опять подошел к окну и стал всматриваться в происходящее внизу. Затем задумчиво произнес, обращаясь, скорее всего, к самому себе:
  – Дела часто обстоят не так, как кажется, но всему есть логическое объяснение. Объяснение не всегда утешительное, но всегда логическое. Нам следует иметь это в виду в ближайшие дни.
  Кэтрин открыла дверь. Карбури шагнул к ней, сказав:
  – Теперь вы участник этой операции. Так что секретность, осторожность и благоразумие.
  – Если вы на самом деле тот, за кого себя выдаете, а факты, изложенные в письме, соответствуют действительности, тогда спасибо, полковник. Если же вы не тот человек, то вам следует серьезно опасаться последствий.
  – Всего хорошего!
  Карбури улыбнулся и вышел.
  Кэтрин прошла к столу и нажала на кнопку связи:
  – Мистер Абрамс, не могли бы вы зайти ко мне, и побыстрее, пожалуйста.
  Она сложила письмо леди Уингэйт и убрала его в карман своего шерстяного блейзера.
  Тони Абрамс открыл дверь, ведущую в ее кабинет из библиотеки. Кэтрин взглянула на него, стоящего в дверном проеме, освещенного яркими лампами библиотеки. Высокий мужчина со смуглой кожей, черноволосый, с глубоко посаженными карими глазами. Он не признавал то, что Кэтрин называла юридическим костюмом от «Брук бразерс». Он носил только темные костюмы и белые рубашки, все совершенно однотипные. Галстуки, которые он часто менял, были всегда очень яркие, как будто благодаря им он старался не походить на директора похоронного бюро. Он был человеком сдержанным, двигался медленно и спокойно. Обычно они лишь перебрасывались парой слов, но между ними, тем не менее, сложились хорошие рабочие отношения.
  Она кивнула на дверь.
  – Англичанин. Фамилия Карбури. – Протянув Абрамсу карточку полковника, она продолжала: – Он только что ушел. Высокий, худой, седые усы, возраст около семидесяти. Будет спрашивать плащ в приемной. Идите за ним и выясните, пожалуйста, где он остановился. И сразу же позвоните мне.
  Абрамс вернул ей визитку Карбури и молча ушел. Кэтрин медленно подошла к буфету и посмотрела на фотографию в серебряной рамке: майор Генри Кимберли, в офицерском кителе, но без фуражки, так что светлые волосы по-детски падают на лоб. Снимок был сделан на улице. Позади отца виднелась каменная стена. Ребенком она думала, что это какая-нибудь крепость, а теперь решила, что это, скорее всего, Бромптон-Холл.
  Она взяла фотографию и стала разглядывать ее внимательнее. Глаза у отца, как и у нее, были большие и ясные. Ей вспомнилось то единственное хорошее, что ее мать говорила об отце: «Его глаза освещали всю комнату». Кэтрин посмотрела на подпись: «Моей маленькой Кейт. С любовью, папа». Поставив фото обратно на буфет, она налила немного виски в стакан с водой. Горлышко бутылки застучало о край стакана, когда она держала ее дрожащей рукой.
  Кэтрин взяла стакан и подошла к окну. Окинув взглядом город, она глубоко вздохнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Вид города расплылся, и она вытерла глаза рукой. «Да, – подумала она, – сегодня день длинных теней».
  9
  Тони Абрамс пересек большую приемную с бежевыми стенами и увидел Рандольфа Карбури, натягивающего на ходу коричневый плащ.
  Абрамс забрал из шкафа свой плащ, спустился по лестнице на один этаж и прошел к лифтам. Нажав кнопку вызова, он стал ждать. Двери лифта открылись, и Абрамс зашел внутрь, оказавшись рядом с Карбури. Они вместе спустились на первый этаж. Тони проследовал за Карбури по вестибюлю, полному магазинчиков, и вышел вслед за англичанином с восточной стороны здания Радиокорпорации, окунувшись в холодный, сырой воздух.
  Придерживаясь интервала в десять ярдов, Абрамс проследовал за Карбури мимо катка и небольшого сквера на Пятую авеню, где Карбури свернул на север.
  Шагая за полковником, он думал о том, что ему неизвестна цель, к которой следует его объект наблюдения. В сорок три года он вновь занялся тем же, что делал и в тридцать три, в качестве полицейского под глубоким прикрытием. Но тогда он, по крайней мере, знал, чем вызваны отдаваемые ему приказания. Теперь же, получая подобные задания в фирме «О'Брайен, Кимберли и Роуз», он не знал ничего о том, что стоит за таким заданием. Как, например, разговор о необходимости побывать на русской даче. И хотя он уже дал согласие на это, ему было обещано, что исчерпывающие инструкции он получит лишь накануне отъезда, но как полагал Тони, представления О'Брайена об «исчерпывающих инструкциях» не имели ничего общего с его собственными.
  Карбури время от времени останавливался и оглядывался по сторонам. Что-то подсказывало Абрамсу, что этот человек был профессионалом, о чем Кэтрин Кимберли, видимо, забыла упомянуть.
  Абрамс остановился у витрины книжного магазина, наблюдая по отражению в стекле, как Карбури стоит у светофора, ожидая зеленый свет. Всякий раз, когда он вел за кем-то слежку, он вспоминал наставление своей матери: «Стремись получить работу в офисе». В Бенсонхарсте, районе Бруклина, где он вырос, люди подразделялись на тех, кто работает в офисе, и тех, кто работает на улице. Работа на улице несла в себе угрозу воспаления легких, солнечного удара, любых других неожиданных происшествий. Работа в офисе, при пиджаке и галстуке, исключала подобные неприятности. Тони, проигнорировав предостережение матери, стал полицейским, которому приходилось работать и в офисе, и на улице, хотя иногда даже и при галстуке. Это не соответствовало ожиданиям его матери, и своим друзьям она говорила: «Он работает детективом. Всегда в офисе. Всегда в костюме».
  Он окончил Колледж уголовного права Джона Джея, где считался одним из лучших учеников, затем поступил в Юридическую школу Фордхэма. Вот тогда у него и появилась возможность увидеть фирму О'Брайена в действии. Он присутствовал на слушании дела о мошенничестве с акциями во время юридической практики. Адвокатов у обвиняемого, казалось, было больше, чем страниц в обвинительном акте у районного прокурора. Помощника прокурора, который вел дело, загнали в тупик. Абрамс был поражен и как полицейский, и как студент, изучающий право, работой подчиненных О'Брайена и через пару месяцев устроился в его фирму на черновую работу с неполным рабочим днем. А год назад Патрик О'Брайен предложил ему постоянное место с зарплатой, позволявшей возместить расходы на обучение. Тогда Тони считал, что им был нужен мальчик на побегушках, причем с опытом работы в полиции и без всяких предрассудков. После разговора с О'Брайеном, состоявшегося первого мая, он уже не мог бы сказать наверняка, каковы были их планы в отношении него.
  Рандольф Карбури перешел на другую сторону улицы и остановился возле группы играющих в «три карты». Абрамс заподозрил, что Карбури проверяет, нет ли за ним «хвоста». Если это так, то англичанин может попробовать оторваться, и в ситуации «один на один» это будет совсем не сложно. Абрамс с неудовольствием подумал о непривлекательной перспективе вернуться к Кэтрин Кимберли ни с чем. Но мысль об этом соседствовала с другой мыслью – о том, что его не посвятили в детали происходящего, а просто использовали.
  Теперь Абрамсу становилось ясно, что за престижной вывеской фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз» скрывалась другая деятельность, и единственное, что он мог предположить, что фирма О'Брайена, как и расположенная в том же здании несколькими этажами ниже юридическая фирма генерала Уильяма Донована, имела связи с разведкой, тянувшиеся еще из времен Второй мировой войны. Не только Патрик О'Брайен был в прошлом офицером разведки. В ней служил и покойный Генри Кимберли. Покойный Джонатан Роуз был во время войны помощником Аллена Даллеса в Берне, а позже – помощником Джона Фостера Даллеса в госдепартаменте во время президентства Эйзенхауэра. И в кабинетах фирмы ему нередко приходилось встречать представителей разведки, мужчин и женщин, и именно их регулярное появление в стенах фирмы придавало ее деятельности особый характер. Сегодня за ужином ему, возможно удастся узнать об этом чуть больше.
  Карбури продолжал двигаться на север, Абрамс следовал за ним. В мыслях он вернулся к Кэтрин Кимберли. Он видел в ней сильную женщину и легко мог представить, как она зимой после холодного душа стоит у распахнутого окна, чтобы обсохнуть. За глаза он называл ее Снежной Королевой.
  Однако, когда она сегодня вызвала его к себе в кабинет, Тони был поражен ее видом – бледная как призрак, ужасно расстроенная и не пытавшаяся это скрыть. Между ними все еще была стена изо льда, но она успела чуть подтаять в эти секунды, и теперь Кэтрин начинала казаться ему более человечной и даже ранимой.
  Очевидно, разговор с Карбури пробудил в ней какие-то сильные переживания. Карбури – англичанин, полковник, в нем чувствовался человек, прошедший войну. На визитке было написано, что он в отставке, но не был указан род войск. Ясно, что интендантом он не был, а служил, скорее всего, в разведке или в военной полиции. Имея более двадцати лет службы за плечами, Абрамс легко узнавал людей этой профессии. Это, конечно, не объясняло ему причин сегодняшнего расстройства Кэтрин Кимберли, но на некоторые размышления наводило.
  Тони подумал, что, может быть, ему следовало бы справиться у нее о самочувствии, но в то же время ее мог бы рассердить тот факт, что он заметил ее состояние и дал ей это понять. И теперь его уже удивляло то, что все это его волнует.
  Карбури тем временем прошел мимо отеля «Плаза», направился на запад вдоль южной ограды Центрального парка и вышел к отелю «Сент-Мориц». Абрамс подождал минуту и последовал в отель вслед за ним.
  Он увидел Карбури возле газетного киоска: тот купил сегодняшний номер «Таймс», подошел к стойке администратора, переговорил о чем-то с клерком, прошел к лифту и поднялся наверх.
  Абрамс задержался у газетного киоска, пробегая глазами заголовки газет. «Таймс»: «Вечером президент выступит в городе», и подзаголовок: «Обращение к сотрудникам разведслужб времен Второй мировой войны». В «Пост» все было проще: «Обращение президента к бывшим шпионам». В «Ньюс»: «Прекрасный подарок для шпионов». И Абрамс вдруг вспомнил, что забыл забрать из химчистки свой смокинг.
  Он прошел через вестибюль к стойке администратора.
  – Полковник Рандольф Карбури живет в вашем отеле?
  – Да, сэр, номер 1415.
  Абрамс направился к выходу, но подумал, что все получается слишком просто, намного проще, чем он ожидал. Он развернулся и подошел к внутреннему телефону.
  – Полковник Рандольф Карбури, номер 1415.
  Оператор после небольшой паузы ответил:
  – Извините, сэр, но номер 1415 свободен.
  – А Рандольф Карбури у вас проживает?
  – Минутку… Нет, сэр, постояльца с таким именем у нас нет.
  Первой мыслью Абрамса было подойти к администратору и поговорить с ним, но он решил, что лучше будет, если Карбури подумает, будто «хвост» отвязался.
  Абрамс вышел на тротуар. Вечерело, и он начинал нервничать. Такое задание проще всего было выполнить по телефону. Если Карбури зарегистрировался в каком-то отеле под своим именем, Абрамс смог бы найти его в течение часа. Кэтрин Кимберли посягнула на его время и башмаки. Перейдя на другую сторону улицы, он вошел в телефонную будку, из которой был хорошо виден вход в «Сент-Мориц». Пошел мелкий дождь.
  Тони позвонил приятелю из 19-го полицейского участка и дал ему вводные на Карбури, а потом позвонил Кэтрин Кимберли.
  – Я напротив «Сент-Морица».
  – Он там остановился?
  – Он хочет, чтобы я так думал.
  – Вы считаете, что он обнаружил за собой слежку?
  – Раз он пытается уйти от меня, то наверняка обнаружил, не правда ли?
  – Я думала, что вы умеете этим заниматься.
  Абрамс помолчал несколько секунд, чтобы не сорваться.
  – Вы должны были сказать мне, что он профессионал.
  – Извините… – Она выдержала паузу. – Он думает, что теперь вы его потеряли?
  – Вероятно. Послушайте, я не могу ходить за ним постоянно. У меня тут кое-кто обзванивает гостиницы, а я ухожу.
  – Нет, оставайтесь там. Я хочу, чтобы вы уверились, что в этой гостинице он в безопасности. Или где там он остановился…
  – В безопасности? Это значит, что кто-то пытается добраться до него? Тогда вам следует кое-что узнать о правилах инструктажа.
  – Извините, у меня не было времени. После разговора с ним у меня сложилось впечатление, что кто-то хочет ему навредить.
  Абрамс посмотрел на другую сторону улицы, окинул взглядом парк позади себя и вынул из наплечной кобуры револьвер тридцать восьмого калибра, переложив его в карман плаща.
  – Возможно, он подумал, что я охочусь за ним. Господи, он же мог вызвать полицию. Еще не хватало, чтобы они меня забрали…
  – Мы будем защищать вас в суде. Бесплатно.
  Тони хотел что-то ответить, но затем просто расхохотался. Неожиданно она тоже рассмеялась, искренне, как девчонка, и его это очень удивило.
  – Будьте осторожны, – сказала Кэтрин. – Оставайтесь там. Хорошо, мистер Абрамс?
  Он закурил и ответил:
  – Хорошо, мисс Кимберли. Я решил не ходить сегодня вечером на это мероприятие.
  – Вы должны там быть, – отрезала она. И более мягко добавила: – Боюсь, что это приказ.
  Абрамс затянулся и посмотрел сквозь пелену дождя на гостиницу.
  – У меня смокинг в химчистке, а я не смогу его забрать, пока занимаюсь вашим заданием.
  – Я прикажу забрать его и прислать вам.
  – Хорошо, я переоденусь прямо в будке.
  – Послушайте, полковник Карбури идет вечером туда же, куда и мы. Поэтому ему тоже надо переодеться. В конце концов ему придется побывать в своей гостинице.
  – Это вы тоже должны были сказать мне раньше, ведь это меняет все дело.
  – Теперь вы все знаете, так что следуйте за ним до конца.
  – Вам известно, что я живу в Бруклине?
  – Да, я вам очень сочувствую. Вы поедете в представительский офис фирмы на Тридцать шестой Восточной улице, дом 184, где вас будет ждать ваш смокинг. Переодеться вы сможете там, если, конечно, не предпочтете телефонную будку. Услугами какой химчистки вы пользуетесь?
  Он поколебался, но все же назвал адрес прокатного бюро, в котором заказал вечерний смокинг, кляня ее про себя за то, что она вынудила его признаться в этом.
  Она попросила его повторить название, и Тони подумал, что это доставляет ей удовольствие.
  – Я только что звонила в агентство Бэрка. У них готова для помощи вам машина с рацией и два детектива. Как они могут с вами связаться?
  – Это уже давно могло бы произойти, если бы вы сказали об этом раньше. Карбури, к сожалению, только что вышел из гостиницы. Бэрку я сам позвоню чуть позже.
  – Позвоните и мне тоже. Я буду здесь до четверти шестого, а потом в гостинице «Ломбарди», в номере Торпа.
  Он повесил трубку и перешел на другую сторону. Карбури направлялся на юг по Шестой авеню. Было уже пять часов вечера, начинался час пик. Витрины магазинов отбрасывали свет на мокрые тротуары. Когда Карбури пересекал Пятьдесят восьмую улицу, его было еле видно. Абрамс заспешил, чтобы не отстать от полковника.
  Телефонный разговор несколько поднял ему настроение, в нем опять пробудился интерес. Гостиница «Ломбарди». Роскошными номерами в ней владели люди, которые платили за каждый больше, чем стоил целый квартал в его родном Бруклине.
  «Ты вращаешься в достойных кругах, Снежная Королева», – подумал Тони. Номер Питера Торпа. Он видел его однажды в офисе.
  Карбури резко свернул на Пятьдесят четвертую улицу. Абрамс пошел за ним. Карбури быстро шагал вдоль стены сада Музея современного искусства. Абрамс держался на приличном расстоянии, следуя по противоположной стороне улицы. Впереди, на пересечении с Пятой авеню, он увидел, как Карбури перешел на его сторону и стал подниматься по ступеням величественного старого здания из гранита с длинным серым порталом, покрытым тентом. «Университетский клуб».
  Абрамс подождал минут пятнадцать, затем проследовал к перекрестку и зашел в телефонную будку. Он позвонил своему приятелю из 19-го участка.
  – Фил, ну что у тебя?
  – Интересующий тебя человек прошел таможню два дня назад в аэропорту Кеннеди. Указал адрес отеля «Сент-Мориц», но там он не зарегистрирован. Потребуется немало времени, чтобы обзвонить все отели. К тому же он мог использовать другое имя, остановиться у друзей или снять квартиру. Мог найти приют в частном клубе или еще где-нибудь, где не требуется обязательная регистрация проживающих. Если это срочно…
  – Нет, Фил, спасибо.
  – Тогда за тобой должок. Ты должен будешь последить за моей женой.
  – Вот как? А она просила меня последить за тобой.
  Полицейский на другом конце провода рассмеялся.
  – Вообще, как жизнь, Абрамс? Защитил свой диплом?
  – Еще нет.
  – А это твое дело из какой оперы?
  – С уголовкой не связано. – Абрамс бросил взгляд на двери здания, куда вошел Карбури. – Опять супружеская ревность, черт ее подери.
  – Ладно, поймай этого гада со спущенными штанами и раздави ему причиндалы. Неужели в наше время кто-то способен пересечь Атлантику ради женской юбки? Мой Бог, я бы ради этого и улицы не перешел.
  – Брось трепаться, еще как побежал бы.
  – Тебя последнее время что-то совсем не видно в баре.
  – С меня причитается.
  – Не сегодня. Сегодня президент посетит штаб Седьмого полка. Секретная служба и ФБР обложили все вокруг. А меня посылают дежурить на крышу. О, Господи! Но придется выполнять.
  – Что поделаешь. Ладно, дружище, в отели звонить не нужно. Я его обработаю и так.
  Абрамс повесил трубку и тут же позвонил Кэтрин Кимберли. Секретарь сказала, что мисс Кимберли уже ушла и будет ждать звонка мистера Абрамса в «Ломбарди». Тони позвонил в детективное агентство Бэрка и попросил выслать машину к пересечению Пятьдесят четвертой улицы и Пятой авеню.
  Затем он перешел к обозначенному им месту, откуда ему прекрасно было видно здание «Университетского клуба». Кажется, он удачно справился с работой. Можно себя поздравить. Как может поздравить себя полицейский из конной полиции, наказанный уборкой навоза из конюшни.
  Абрамс прижался спиной к фонарному столбу и поднял воротник плаща. Он подумал, что Кэтрин Кимберли должна будет проследовать к «Ломбарди» именно через этот перекресток, в том случае, конечно, если пойдет пешком. С чего это ему вдруг пришло в голову?
  Потоки машин, характерные для часа пик, неслись мимо него. Он вгляделся в освещенные окна здания напротив. «Кто-то хочет навредить ему». Видимо, тяжелый случай. Но никто, судя по всему, не обратился в полицию, что, наверное, следовало бы сделать в подобной ситуации.
  Патрик О'Брайен, Кэтрин Кимберли, смокинги и дорогие апартаменты, налоговое право и уголовное законодательство. Деньги, власть и престиж. За последнее время он открыл ту истину, что юристы редко говорят о законах всерьез. Ведь почти все законы в любом кодексе, включая статьи за тяжкие убийства, открыты для интерпретаций. Юристы прекрасно знают мир, в котором они живут, и умеют ловко манипулировать им. Всем остальным остается только подстраиваться под них. Или, как сказал ему некий капитан полиции, один юрист – это делец, два – адвокатская контора, а три – уже законодательный орган.
  Отец Абрамса, кстати, коммунист, любил внушать сыну: «Все мы – странники, бредущие по одному и тому же пути». «Это правда, – подумал Абрамс, – только у некоторых имеются более совершенные дорожные карты».
  10
  Кэтрин Кимберли шла по опустевшим коридорам сорок четвертого этажа. Один из коридоров заканчивался стальной дверью с табличкой: «Архив».
  Она нажала кнопку звонка. На мгновение приоткрылся дверной глазок, затем дверь медленно отворилась, заскрипев петлями. Кэтрин вошла в обширную, плохо освещенную и пропахшую бумажной пылью комнату.
  Все помещение заполняли ряды высоких старомодных шкафов из дуба. В дальней стене виднелось тусклое запыленное окно. Такими грязными окна становятся в тех случаях, когда их забирают снаружи решетками. По стеклу стучали капли дождя. В комнате было жарко. Послышался скрип закрываемой двери. Кэтрин обернулась.
  – Здравствуйте, мисс.
  – Добрый вечер, Арнольд.
  Она рассматривала пожилого англичанина по мере того, как ее глаза привыкали к полумраку.
  – Я приготовлю чай, мисс.
  – Отлично. – Она знала, что отказаться у Арнольда от чая значило испортить все дело.
  Арнольд занялся посудой, расставленной на походном столике защитного цвета.
  – Вам известен некий полковник Рандольф Карбури?
  Арнольд кивнул. Он включил плиту, на которой стоял медный чайник, и жестом указал на полочку, уставленную разноцветными жестяными баночками с чаем «Туайнингс».
  – Какой вы предпочитаете? У меня осталось немного «Эрл Грея».
  – Отлично. У нас есть на него материалы?
  – На «Эрл Грей»? – Арнольд рассмеялся собственной шутке. – А-а-а, на Карбури. Конечно, есть.
  Он пододвинул Кэтрин стул, и она села. Арнольд бросил ложку чая в заварочный чайник. «Нет, – подумала Кэтрин, – не случайно фирма „О'Брайен, Кимберли и Роуз“ после войны переехала с Уолл-стрит в это здание в Рокфеллеровском центре. Ведь здесь во время войны размещалась американская разведка – Управление стратегических служб. И здесь же находился Отдел по координации деятельности американских и британских спецслужб. Он занимал именно те помещения, в которых теперь располагается офис фирмы О'Брайена. Ностальгия, карма или что-то еще?»
  Когда британцы освободили помещения на сорок четвертом этаже, они продолжали арендовать одну комнату – ту, в которой Кэтрин сейчас находилась. Они оставили в ней большое количество своих досье и обслуживающий их персонал, включая архивариуса сержанта Арнольда Брина. Теперь он остался здесь один. Сама комната и Арнольд представляли собой сейчас лишь обломки некогда мощной империи, разбитой бурным течением времени.
  Кэтрин указала однажды О'Брайену на нецелесообразность содержания этого информационно-разведывательного подразделения, которое не действует уже в течение сорока лет.
  – Это был их подарок нам, – ответил тогда О'Брайен.
  – А кто платит сейчас?
  – В Великобритании парламент издавна ежегодно выделяет своему монарху некую сумму на представительские расходы, которую тот расходует по собственному усмотрению. Некоторая часть этих денег уходит на расходы другого характера.
  – На разведку?
  – Да. – О'Брайен рассмеялся. – Хотите, я открою вам секрет? Так вот, во время Второй мировой войны конгресс последовал этому примеру британцев. Он выделил Уильяму Доновану из секретных фондов десятки миллионов долларов, которые тот мог расходовать по собственному усмотрению. Когда-нибудь я расскажу вам об этом подробнее.
  Чайник засвистел, и Арнольд заварил чай.
  – Вы любите покрепче, да? Пусть постоит пять минут.
  Кэтрин посмотрела на проход между шкафами. По словам О'Брайена, британская разведка иногда обращалась к этим материалам, но службу генерала Донована, для которой доступ к этим архивам должен был оставаться открытым, неожиданно расформировали после войны. Почти через два года Управление стратегических служб было восстановлено в лице Центрального разведывательного управления. Из-за разрыва связей с британскими разведслужбами ЦРУ практически не пользовалось архивами, или, как они сами говорили, этим имуществом. Однако Патрик О'Брайен и его Друзья по УСС не забыли про британское «наследство» и «прикарманили» его, может, по ошибке, а может, преднамеренно.
  Кэтрин знала также, что некоторые документы УСС так и не перешли к ЦРУ, а находились где-то в этом здании, несколькими этажами ниже.
  Арнольд поставил на столик большую чашку, достал салфетку и чайную ложечку.
  – Без сахара и без сливок.
  Он налил чай через ситечко.
  – Спасибо.
  Арнольд исчез где-то среди шкафов и скоро вернулся с папкой темно-желтого цвета.
  – Карбури, Рандольф. Майор. Тот же человек, только звание теперь другое, я думаю.
  Он включил пыльную зеленую лампу и достал из папки маленькую фотографию с удостоверения личности.
  – Это он?
  Кэтрин внимательно посмотрела на старую фотографию.
  – Мне трудно его узнать.
  Она спросила себя, почему он решил, что она может его узнать? Значит, он предполагал, что Кэтрин встречалась с Карбури? Она взглянула на Арнольда, и он показался ей немного встревоженным.
  – Я хотел спросить, мисс, видели ли вы его фотографию когда-нибудь раньше?
  – Нет, не видела.
  Она начинала подозревать, что Карбури был здесь до ее прихода. Но даже если и так, то что же тут подозрительного? Полковник мог получить доступ к делам, если предположить, что он обладает правом на это. Такое право, как намекал О'Брайен, могло быть одним из условий наследования архивов.
  Кэтрин пролистала страницы тонкой папки. Это было личное дело, составленное в достаточно произвольной форме, не то что толстые коричневые досье на немецких агентов, работавших в Америке. В деле Карбури отсутствовали прямые упоминания об операциях, в которых он участвовал, но приводились их цифровые коды. Как оказалось, Рандольф Карбури не был «солдатом виски», он был уважаемым человеком и имел много наград. Кэтрин дошла до закодированной телеграммы из «Уэстерн Юнион» с написанным карандашом расшифрованным текстом внизу. Она прочитала это послание, датированное 12 февраля 1945 года.
  «Майору Р. Карбури: я опять должен потребовать от вас больше подробностей относительно света, пролитого Охотничьей Луной. Она должна взойти в этом году 16 октября, когда Марс уже закатится, ухудшая благоприятные условия, существующие сейчас для охоты. Срочно нужен мартини. Черчилль».
  Кэтрин перечитала текст еще раз. Даже в расшифрованном виде он был малопонятен. Видимо, послание тщательно защищали от любопытных. Она предположила, что «Охотничья Луна» – название операции. Кэтрин довелось читать большое количество секретных документов времен войны, и она привыкла улавливать мысль между строк. Она опять взглянула на потертый лист бумаги. «Пролить свет» – видимо, означает, что требуется отчет о ходе операции. «Марс уже закатится» – война закончится. «Благоприятные условия ухудшатся» – прекратится действие военного положения, делая охоту сложнее, или что-то в этом роде. Ну вот, уже хоть что-то.
  «Срочно нужен мартини». Кэтрин провела рукой по волосам и задумалась. Лейтмотивом была охота, а отсюда следовало и все остальное. Охота, луна и упоминание Марса. Что-то мифологическое. Похоже на Черчилля.
  Она вспомнила письмо леди Уингэйт. Вспомнила, как полковник Карбури упомянул, что письмо имеет отношение к «Вольфбэйн» – американской контрразведывательной операции по выявлению советского агента, находившегося на высоком посту в УСС. Возможно, что «Охотничья Луна» – просто английское кодовое название американской операции «Вольфбэйн». Если все было именно так, то последняя строчка становилась понятнее. «Срочно нужен мартини» – не крик отчаяния, с которым мистер Черчилль в любом случае справлялся с помощью бренди. Это все метафоры Черчилля. На американском сленге «мартини» называют «серебряной пулей». Кто же должен был срочно получить серебряную пулю? Мифологический волк-оборотень?
  Кэтрин перешла к следующему логическому построению. Самым странным волком-оборотнем, изображенным Лоном Чейни-младшим в классической кинокартине времен войны, был Лоуренс Талбот. Имя Талбот стало кодированным названием неизвестного советского агента, который был целью охоты, развернувшейся в ходе операции «Вольфбэйн», или «Охотничья Луна».
  Итак, если понимать последнюю строчку буквально, «Талбота», по приказанию Черчилля, должны были ликвидировать. Разумеется, в том случае, если его смогут найти. Его не нужно было ни арестовывать, ни судить. Его нужно было сразу же убить, как бешеную собаку. И она подумала, что знает почему. Это решение не было продиктовано местью. Просто «Талбот» занимал такой высокий пост, что его раскрытие могло бы нанести непоправимый вред общественному спокойствию и морали. К тому же из-за военного союзничества с Россией суд над советским шпионом с политической и дипломатической точек зрения был бы не разумен.
  Кэтрин откинулась на стуле и сделала глоток чая.
  «Талбот» так никогда и не получил эту серебряную пулю. Многие годы он изводил умы и нервы сотрудников американских и британских спецслужб. Время от времени он давал о себе знать: на дне канавы валялся очередной труп. Потом наступила тишина. Высказывались разные предположения: «Талбот» умер своей смертью… Его наконец убили… Он просто ушел в отставку… Существовала и более странная версия: «Талбот» решил не рисковать дальше как двойной агент и залег на дно, с тем чтобы обеспечить себе уверенное продвижение по служебной лестнице. «Известная личность, близкая к Вашему Президенту». Человек, который сумел сдержать свою тягу к измене, дожидаясь того момента, когда он обеспечит себе положение, достаточно высокое для того, чтобы в максимальной степени удовлетворить свой инстинкт предателя. «Ужасные последствия для страны и всех нас».
  Кэтрин вернулась к досье. Она быстро просмотрела справки, телеграммы, докладные записки. Ей встретилась служебная записка, адресованная Карбури от Уильяма Стефансона, начальника британской части Отдела по координации деятельности американских и британских спецслужб, человека, известного под кличкой «Неустрашимый», босса Карбури во время войны. Записка, похоже, относилась к делу, и Кэтрин отметила, что ее следует прочитать попозже.
  Она взглянула на часы. Здесь было много интересного, и ей придется провести за изучением этих материалов еще много дней. Она допила чай и покосилась на Арнольда. Он читал лондонскую «Дейли миррор» недельной давности.
  Закрыв досье, она спросила:
  – Вы знали Рандольфа Карбури лично?
  Арнольд отложил газету.
  – Я всех их знал. Карбури отличался тем, что больше интересовался красными, чем нацистами. У него была несколько другая работа, если вы понимаете, что я имею в виду.
  И он многозначительно подмигнул Кэтрин. Она внимательно посмотрела на него. Этот человек был навсегда заточен в архиве. Несмотря на то, что он прожил в Штатах сорок лет, у него сохранились акцент и манеры, свойственные, по ее представлению, британскому сержанту времен войны. Раньше он говорил о своей жене и взрослом сыне, живущих в Нью-Йорке, но уже долгое время о них не упоминал.
  На первый взгляд человек этот казался сравнительно простым и открытым, но внутренний его мир, несомненно, был весьма сложным. В отдельные минуты в его речи и манерах проскальзывали детали, свойственные скорее офицеру, чем сержанту.
  Она вдруг вспомнила фразу из старого английского фильма про шпионов: «Я сержант Уильямс. Сержант – не мое звание, а Уильямс – не моя фамилия».
  – А есть на Карбури что-нибудь компрометирующее?
  – Насколько я помню, ничего. – Голос у Арнольда вдруг приобрел какую-то резкость. – Но ведь вокруг нас всегда крутилась куча предателей, не правда ли?
  Он пододвинул досье к себе и начал разговор как бы ни о чем:
  – Мы не станем делать с этих материалов микрофильмы или вводить эти данные в компьютер. По крайней мере, пока я жив. Знаете почему, мисс? Видите ли, в старых досье есть что-то особенное: потертые бумажки; резолюции, нацарапанные в разных местах; подчеркнутые фразы и загнутые уголки страниц. Даже пятна от пролитого кофе и тому подобные вещи. Каждая папка содержит в себе что-то свое. Она рассказывает вам даже о том, что в ней не написано. Вы меня понимаете?
  – Неясные полоски на странице, указывающие, что здесь много лет лежал маленький листок, хотя сам листок уже давно исчез…
  Арнольд энергично закивал:
  – Вот именно. Вы действительно понимаете, о чем я говорю.
  Наступило молчание, и Кэтрин стало ясно, что больше ничего интересного ей не услышать. Арнольд взял папку и спросил:
  – Ну что? Это все?
  – Нет. Уингэйт. Элинор Уингэйт.
  Арнольд задумался.
  – Бромптон-Холл, – подсказала Кэтрин.
  – А-а-а? Конечно, конечно же… Леди Элинор Уингэйт. Жена, вернее, вдова майора Лесли Уингэйта… Бромптон-Холл… Там размещались американские разведчики…
  Он встал и отнес дело Карбури к дальним шкафам. Вернулся он с другой папкой и положил ее на стол.
  – Может ли кто-нибудь изъять материалы из досье? – спросила Кэтрин.
  – Этот человек должен иметь специальное разрешение.
  – Чье?
  Арнольд присел на стул и налил себе чаю.
  – Ну, это очень сложно, мисс. Очень сложно. Видите ли, это – не действующие дела, как вы понимаете. Это – исторический архив, который существует для научных исследований, как в вашей ситуации. Но время от времени к каким-то материалам вновь возникает интерес, и тогда мы отсылаем их в Лондон. Причины этих обращений мне неизвестны.
  – Я поняла. А вы уверены, что отсюда никто ничего не может украсть?
  – Я бы солгал, если бы сказал, что это исключено. Обеспечить абсолютную сохранность имеющихся здесь материалов невозможно просто физически. Я ведь здесь один. А слух и зрение у меня уже не те, что были раньше.
  Кэтрин открыла досье с пометкой «Бромптон-Холл». В папке содержались краткое описание самого дома с прилегающими территориями и чертежи. Кэтрин обратила внимание, что в тексте кто-то подчеркнул фразу:
  «В южной башне имеется необычная комната, в которой хранятся фамильные книги хозяев поместья».
  Среди материалов Кэтрин нашла также историю рода Уингэйтов и телеграфный ответ на запрос об их благонадежности, в котором содержались в основном положительные отзывы их соседей. «Совсем как при вступлении в хороший клуб», – подумала Кэтрин. В досье, кстати, был и список клубов, членом которых состоял майор Уингэйт.
  Кэтрин подумала, что британская система проверки все-таки страдает наивностью. Об этом ей часто говорили и сотрудники американских спецслужб. Она подняла глаза.
  – Арнольд, разве нельзя допустить, что человек, состоящий в фешенебельном клубе «Будл», может одновременно состоять и в компартии?
  Старик улыбнулся:
  – Ну вот, мисс, вы опять смеетесь над нами, британцами.
  Кэтрин перевернула страницу досье и обнаружила список офицеров, размещавшихся во время войны в Бромптон-Холле. Среди имен она наткнулась и на фамилию своего отца. Напротив нее от руки было написано:
  «К1А-5/?/45. Имел отношение к операциям „Алсос“ и „Охотничья Луна“».
  Она слышала об операции «Алсос». Речь шла о совместном американо-британском плане по захвату немецких ученых-ядерщиков. Что касается «Охотничьей Луны», то теперь она была уверена, что это был именно «Вольфбэйн». Она закрыла досье и повернулась к Арнольду.
  – У вас есть что-нибудь по операциям «Алсос» и «Охотничья Луна»?
  – Уже нет, мисс. Те материалы, которые были давно утрачены.
  – Где бы я могла найти информацию по ним?
  Арнольд оглядел помещение, как будто силясь вспомнить, куда это он задевал соответствующие папки.
  – Не знаю. Может, в Москве.
  Кэтрин внимательно посмотрела Арнольду в лицо, но насмешки не уловила. Она встала.
  – Вы будете здесь завтра и в воскресенье?
  Арнольд тоже поднялся.
  – Если вам это потребуется, мисс.
  – Отлично.
  – Какие материалы будут вам нужны?
  – Еще не знаю. Здесь одно цепляется за другое.
  – С архивными материалами всегда так. Вы можете прочитать какое-нибудь досье десяток раз и ничего не почерпнуть из него. Но вот через месяц вы просматриваете другое досье или кто-то говорит вам что-нибудь, совсем не относящееся к делу, и вдруг, – он вытянул вперед руки и сомкнул пальцы в замок, – и вдруг все встает на свои места.
  Кэтрин несколько секунд молча смотрела на него. Арнольд поднял свою чашку и стал задумчиво рассматривать ее содержимое. Затем он заговорил как бы сам с собой:
  – Самое важное – это сочетание событий и дат. Всегда внимательно смотрите на даты. Никто не может одновременно находиться в двух разных местах, правда? Теперь биографии. Внимательно изучайте биографии. Сущность человека проявляется еще в детстве. Это потом он может несколько раз поменять свои убеждения, а в детстве и юности он таков, каков есть на самом деле. Вы понимаете, о чем я говорю?
  Кэтрин шагнула к двери.
  – В целом вы представляете, что я ищу. Подберите, что сможете.
  Арнольд последовал за ней, держа в руках большую черную регистрационную книгу. Она была устроена таким образом, что фамилии предыдущих посетителей были закрыты закрепленными на сшивателе полосками бумаги. Кэтрин заметила, что на предназначенную ей строчку зашли нижние петли от двух букв имени и фамилии посетителя, побывавшего здесь до нее. Ей показалось, что это фрагмент подписи «Рандольф Карбури».
  Сама она подписалась строго в отведенном ей месте, избегая такой же ошибки. Затем поставила дату и время.
  Арнольд закрыл книгу.
  – Приятного вечера, мисс. Если не забудете, принесите мне список гостей, которые будут на этом мероприятии. Я люблю находить в них имена старых знакомых.
  Открыв задвижку, он распахнул дверь.
  – Такие списки с каждым годом становятся короче. И это грустно. Героям не пристало умирать естественной смертью. В этих больницах. Вокруг медсестры и врачи, даже и не подозревающие, что перед ними герой.
  Он заморгал под более ярким освещением в коридоре, и Кэтрин вдруг впервые обнаружила, какой он старый. Арнольд, казалось, глубоко задумался. Затем тихо произнес:
  – Но ведь не все они были героями. Среди них были и предатели, которые умерли в покое и достатке и заслужили некролог в «Таймс», воинские почести и все такое. А их жизнь должна была окончиться на виселице еще сорок лет назад. – Он пригладил свои редкие волосы. – Ведь нет такого закона, который ограничивал бы человека в правах за нераскрытое предательство. Разве не так?
  Кэтрин поняла, что вопрос этот риторический.
  – Хорошо, встретимся завтра.
  Она повернулась и пошла по коридору. Когда время, которое требуется, по ее мнению, чтобы проводить гостя взглядом, истекло, она услышала грохот закрываемой двери. Все эти зашифрованные намеки Арнольда, эти его метафоры и рассуждения о жизни произвели на Кэтрин довольно угнетающее впечатление. Однако у нее было ощущение, что все они отнюдь не беспочвенны.
  Она шла по длинному пустому коридору. Ее мысли занимало не столько то, что произошло сорок лет назад, сколько упоминание леди Уингэйт о продолжающемся и ныне акте предательства. Хотя, если верить тому, что говорил ей о «Талботе» О'Брайен, этот предатель в прошлом выдал десятки офицеров и агентов разведки. Вполне возможно, что он предал и ее отца.
  Она подошла к простой двери без таблички. Это был боковой вход в офис О'Брайена, прямо в его кабинет. Она подняла руку и собралась было постучать, но передумала. «Секретность, осторожность и благоразумие… С этого момента подозреваются все… Обращайтесь с информацией, как сочтете нужным… Но будьте осторожны». Кэтрин повернулась на каблуках и пошла дальше по коридору.
  Семена недоверия, брошенные в почву еще до того, как она родилась, взошли и превратились в отвратительный плод – подозрение. Этот гнилой плод упал на землю и разбросал вокруг себя еще больше семян.
  Она резко остановилась. «Нет, черт побери!» Кэтрин вернулась на несколько шагов, постучала в дверь О'Брайена и вошла в кабинет.
  11
  Тони Абрамс стоял в нише у витрины магазина «Гуччи» на углу Пятьдесят четвертой улицы и наблюдал, как Кэтрин Кимберли шла в толпе по Пятой авеню, держа в одной руке сумочку и портфель, а в другой – зонтик. Подбородок у нее был поднят. Она шагала решительной походкой, в движениях ее чувствовались независимость и легкое презрение к окружающим. Кэтрин не видела Тони. Ему показалось, что она вообще никого вокруг себя не замечает. Когда Кэтрин поравнялась с ним, он вышел из ниши.
  – Мисс Кимберли.
  Она повернула к нему лицо и, казалось, несколько секунд смотрела на Тони, не узнавая его.
  – А, мистер Абрамс. – Ее брови недовольно изогнулись. – Где Карбури?
  Тони кивком указал на здание напротив. Она посмотрела в указанном направлении.
  – «Университетский клуб»?
  – Я думаю, там можно остановиться на ночь.
  – Да, я знаю.
  Кэтрин вновь взглянула на Тони. Капли дождя блестели в ее черных волосах, струйки воды катились по лицу. Она подошла к Абрамсу и подняла зонтик, чтобы укрыть от дождя и себя, и его.
  – Частные детективы здесь?
  – Они наблюдают за обоими входами. Карбури внутри. Они последуют за ним на вечернее мероприятие.
  – А вы почему все еще здесь?
  – Где же мне быть?
  – На Тридцать шестой улице. Вам нужно переодеться к ужину. Хотя… Если уж вы здесь, а времени до ужина еще уйма… Почему бы вам не зайти в клуб и не попытаться получить дополнительную информацию?
  Он подумал, что ее голос так же холоден, как и эта чертова погода. По телефону он звучал более дружелюбно.
  – Боюсь, я не похож на университетского выпускника с деньгами и связями.
  – А вы сыграйте эту роль.
  Тони не ответил.
  – Или без обиняков покажите ваш полицейский значок.
  – Я использую его осторожно.
  – Я понимаю. Я же сказала вам, если случится неприятность, мы вас вытащим.
  – Да, я помню. Я подумаю.
  – Отлично. – Она повернулась, собираясь уйти, но задержалась. – Да, мистер Абрамс! Сегодня вечером Карбури должен мне передать нечто ценное. За этим могут охотиться и другие люди.
  – Это превращает его в важную персону.
  – Если что узнаете, позвоните мне домой до семи тридцати. В восемь увидимся на ужине, мистер Абрамс.
  Тони проводил ее взглядом. Затем пересек улицу и вошел в украшенный мраморными колоннами вестибюль клуба. Сквозь двери он увидел обширный зал с высокими потолками. В кожаных креслах расположились мужчины, читающие «Уолл-стрит джорнэл». Возле камина сидел Карбури и перелистывал лондонскую «Таймс».
  Абрамс пошел по направлению к лифтам. Там в небольшой нише в стене стоял телетайпный аппарат, выдающий котировки акций на фондовой бирже. Над ним на специальной доске были прикреплены ровно оторванные полосы телетайпной ленты. Перед доской стояли несколько мужчин и внимательно изучали цифры. Держались они все очень степенно. Однако Абрамс заметил, что время от времени то у одного, то у другого из них вдруг нервно подергивалось веко или белели костяшки пальцев, сжимавших ручки атташе-кейсов.
  Абрамс осмотрелся, отметив про себя ведущую вниз лестницу, откуда доносился слабый запах хлорки, указывающий на наличие бассейна. Еще одна лестница вела наверх, в бар и обеденный зал. Судя по указателю перед лифтами, в здании было семь этажей, каждый из которых имел определенное назначение. На одном располагалась библиотека, на другом – корты для сквоша, на третьем – бильярдные и т. д. На каждом этаже имелись также номера. Попасть к ним можно было и по лестнице, и на лифтах.
  Двигавшийся с самого начала за Тони служитель теперь приблизился к нему и спросил:
  – Могу я быть вам чем-то полезным, сэр?
  – Нет.
  Абрамс вернулся в вестибюль. Он понимал, что ему лучше уйти сейчас, без шума, но ему захотелось добыть какую-то интересную информацию, которую он смог бы выложить перед Кэтрин Кимберли так же, как хорошая охотничья собака выкладывает перед охотником найденную дичь. Он мысленно улыбнулся своему сравнению.
  – Сэр, если только вы не условились о встрече здесь с членом клуба, вы должны уйти. – Голос служителя звучал настойчивее.
  Абрамс показал свой значок.
  – Мне нужно узнать кое-что.
  Служитель покачал головой:
  – Вам нужно пройти к управляющему. Извините, у нас такие правила.
  Абрамс зажал свернутую пополам двадцатку между пальцами.
  – Хорошо, проводите меня через служебный выход.
  Служитель поколебался, а затем отработанным движением ловко взял банкноту из пальцев Тони. Он махнул Абрамсу рукой и пошел вперед. «Хорошо, веди меня, Фрэнк», – подумал Абрамс; он успел прочитать табличку с именем на лацкане его пиджака.
  Они прошли по коридору возле лифтов и спустились на один пролет к служебному выходу.
  По пути Абрамс говорил без умолку:
  – Я ведь тоже был членом клуба «Красные дьяволы». Наш клуб размещался в подвале мясной лавки Бари на Восемнадцатой улице в Бенсонхарсте. В витрине этого магазина стоял муляж огромной свиньи с золотой короной на башке.
  Служитель показал на дверь, выходящую в боковую аллею:
  – Всего хорошего, офицер.
  Абрамс закурил.
  – Фрэнк, ты итальянец? А я еврей. Я весело проводил время в своем клубе. Но однажды моя мать увидела, как я зашел в этот мясной магазин. Она встала перед витриной с этой свиньей и начала меня звать.
  Парень слабо улыбнулся:
  – Послушайте, офицер, мне нужно возвращаться. К чему вы все это?
  – «Красные дьяволы» был очень закрытым клубом, ну совсем как ваш. Никаких женщин, никаких пуэрториканцев. Я многому научился в подвале мясного магазина, Фрэнк. Главное, что я тогда понял, – как добиваться желаемого.
  Фрэнк почуял неладное и быстро оглянулся по сторонам.
  – Эй, вы … полицейский?
  Абрамс достал свой револьвер 38-го калибра и упер его служителю в живот.
  – Нет.
  Лицо у Фрэнка побледнело, он судорожно сглотнул.
  – Эй, послушайте… – Он уставился на дуло револьвера. – Эй!
  – Так вот, я понял, что, если ты нормально разговариваешь с парнем, а он упрямится как осел, тогда нужно действовать напористо. Посмотри на меня, Фрэнк. И на мою пушку. Вот так. Расскажи-ка мне о полковнике Рандольфе Карбури.
  – Хорошо, хорошо… – быстро согласился Фрэнк. – Он зарегистрировался под фамилией Эдвардс… Номер 403… два дня назад… Он из Лондона… Уезжает в понедельник. Больше я ничего не знаю. Ну, все?
  – К нему кто-нибудь приходил? Женщины?
  – Кажется, нет.
  – Он оставлял что-нибудь в сейфе?
  – В сейфе? О да, кажется, да… Да, я видел, как он оставлял там портфель, а на бирке было его имя.
  – Телефонные звонки?
  – Не знаю… Был один международный… Из Лондона.
  – Он в основном сидит в номере? Часто выходит?
  – Выходит он часто. Все?
  – Что о нем говорит обслуга?
  – Приятный мужчина. Тихий. Вежливый. С ним никаких проблем. Но любит выпить. Теперь все?
  – Все. Давай навестим его номер.
  – Послушайте, вы в своем уме?
  – Он серьезно задолжал моей конторе. Давай, шевелись.
  Фрэнк направился к лифту.
  – Но у меня нет ключа, видит Бог!
  – Найдешь. – Абрамс опустил револьвер в карман плаща. – Без шуток, Фрэнк, и все будет нормально.
  Они вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась библиотека. Там они свернули в небольшой боковой коридор, где Тони увидел пять дверей с цифрами. Фрэнк все-таки нашел ключ и подошел к номеру 403. В этот момент Абрамс взял его за локоть и слегка потянул назад. На двери висела табличка «Не беспокоить», а из номера слышалась музыка. Абрамс взял ключ, вставил его и повернул в замке, затем приоткрыл дверь на несколько дюймов. В комнате горел свет. Сквозь приоткрывшуюся щель виднелась петля дверной цепочки.
  Фрэнк испуганно зашептал:
  – Он в номере.
  Абрамс просунул пальцы в щель и щелкнул по цепочке. Она сразу же упала, поскольку, как оказалось, была прикреплена к планке с пазом куском клейкой ленты.
  – Старый трюк, Фрэнк. Успокойся. – Тони затащил парня внутрь и закрыл дверь.
  Номер был обставлен добротной, однако старомодной мебелью из красного дерева.
  – Оставайся на месте, – приказал Абрамс. Он быстро, но тщательно обыскал спальню, кладовки и ванную комнату, не ожидая, впрочем, найти нечто такое, что человек, подобный Карбури, захотел бы спрятать. Трюк с дверной цепочкой вовсе не означал, будто владелец номера что-нибудь прятал. Это лишь доказывало: он не хотел, чтобы кто-то зашел в номер и поджидал его там. Достаточно тривиально, но, тем не менее, факт: Карбури действует весьма профессионально.
  Абрамс обернулся к Фрэнку:
  – Он когда-нибудь доставал тот кейс из сейфа?
  – Я не видел.
  Абрамс взглянул на открытый шкаф. Висевший там смокинг свидетельствовал о том, что Карбури собирается присутствовать на запланированном вечере в Штабе. Фрэнк тем временем начинал нервничать.
  – Пожалуйста… Понимаете, если он нас здесь застанет… Ведь это моя работа…
  – Теперь ты беспокоишься о работе, а только что тебя волновала твоя жизнь. Так что думай-ка снова о ней.
  – Хорошо.
  Абрамс взглянул на часы. Скоро Карбури захочет принять душ и переодеться.
  – Ладно, Фрэнк, пойдем отсюда.
  Они вышли из номера. Абрамс закрепил цепочку на прежнем месте, Фрэнк запер дверь, и они спустились на лифте вниз.
  Абрамс остановился у служебного входа.
  – Спасибо тебе, Фрэнк. Как ты думаешь, это не повлияет на решение комитета по поводу моего заявления о членстве в вашем клубе?
  Фрэнк задорно улыбнулся и ответил:
  – Нет, сэр.
  – Ну и отлично. Не говори никому о моем визите и о том, что я пугал тебя пушкой, ладно?
  Он приложил палец к губам Фрэнка:
  – Понял? Омерта.
  Фрэнк усиленно закивал и тут же исчез. Абрамс вышел через служебный вход и оказался на мусорной площадке. По темному переулку он прошел к главному входу в здание, попав через каменную арку на Пятьдесят четвертую улицу, а перейдя на другую сторону, оказался возле фургона без надписей. За рулем сидел частный детектив.
  – Есть что-нибудь новенькое? – спросил его Абрамс.
  Детектив по фамилии Уолтер, тоже в прошлом полицейский, скорчил гримасу:
  – Не-а. Но говорят, что кто-то хочет крупно насолить этому Карбури. Так что дельце обещает быть непростым.
  Абрамс зажег сигарету.
  – У него будет портфель, не спускайте с него глаз.
  – В чем вообще дело, Абрамс?
  – Не знаю. Но будьте готовы сделать все, чтобы защитить его и портфель от возможного нападения. Фирма вас не забудет.
  – Вот это да!
  Абрамс отошел от фургона и пересек Пятую авеню, борясь с потоком спешащих прохожих. Не переборщил ли он в клубе? Но он хорошо помнил, как взволнована была Кэтрин Кимберли в связи с этим делом. Так что, судя по всему, действовал он в соответствии с важностью задания. Тони пришла вдруг в голову мысль, что он тоже волнуется, но только не за судьбу Карбури, а за то, какую оценку выставит ему за работу Кэтрин Кимберли.
  Однако, черт побери, что ей известно о работе такого рода? Она сидит в своей башне из слоновой кости на сорок четвертом этаже и выдает ему задания с такой же самоуверенностью, какая была свойственна его бывшему начальнику… Ей, видимо, никогда не приходило в голову, что необходимо хоть разок поговорить с Тони по душам. Но зла он на нее не держал. Напротив, он подыгрывал Кэтрин, находя удовольствие в том, чтобы продемонстрировать ей важность поисково-следовательской деятельности юридической фирмы. Тони не многим в своей жизни подчинялся с такой готовностью.
  Он не исключал, что она может ему нравиться, однако отгонял от себя эту мысль, ибо понимал, что из этого ничего не выйдет, кроме неприятностей и расстройств. А любой здравомыслящий мужчина старается избегать их. Поэтому Абрамс убедил себя, что Кэтрин является предметом его любопытства, но никак не мужского интереса.
  Через некоторое время он посмотрел по сторонам и с удивлением обнаружил, что за размышлениями одним махом прошагал почти двадцать кварталов. И достиг улицы, где стоял отель «Ломбарди».
  Абрамс зашел в телефонную будку и начал набирать номер этого дорогого отеля. Он подумал, что никогда раньше не бывал в подобных местах и тем более не ходил туда за тем, чтобы переодеться в смокинг. Он вспомнил знаменитые слова Торо:1 «Остерегайся мероприятий, для которых следует переодеваться».
  12
  Кэтрин Кимберли вошла в вестибюль отеля «Ломбарди». Навстречу ей с приветствиями бросился консьерж Морис.
  – Месье Торп у себя, мадам.
  Он взял у Кэтрин зонт и проводил ее в дальнюю часть вестибюля к лифту. Там он ключом открыл кабину и пригласил Кэтрин внутрь.
  В лифте она уже в который раз подумала, что у нее нет ключей ни от лифта, ни от апартаментов. Питер объяснял это, как всегда, просто и в то же время несколько эксцентрично:
  – Ты знаешь, что мое сердце и вся моя собственность принадлежат тебе. Но это номер моего отца, и сдается он правительству за символическую плату – один доллар в год. Иметь запасные ключи могут только представители отца.
  Лифт остановился на двадцать втором этаже, первом этаже трехэтажного пентхауза. Она вышла в обширный коридор, окрашенный в светло-зеленые тона.
  Ее оглушил голос, раздавшийся из динамика:
  – Встаньте перед камерой, руки за голову!
  На лице Кэтрин появилось выражение легкого недовольства. Секунду спустя она улыбнулась:
  – Черт тебя возьми, открывай!
  Щелкнул замок, дверь открылась, и Кэтрин вошла в большую переднюю. Далее она проследовала в огромную гостиную, расположенную в двух уровнях. Вверху напротив друг друга тянулись небольшие балконы, соединенные подобием мостика, перекинутого через всю комнату.
  Кэтрин огляделась, затем бросила сумочку и портфель на диван и сняла плащ. Из скрытых динамиков доносилось попурри из песенок о похождениях Джеймса Бонда.
  – Питер, перестань дурачиться!
  Она подошла к бару, на котором стояли бутылки и два охлажденных стакана, и налила себе мартини. Неожиданно двустворчатые двери, ведущие на террасу, распахнулись, и в комнату ворвался поток холодного воздуха. Сквозь развевающиеся шторы в гостиную вошел Питер Торп, одетый только в джинсы.
  Кэтрин несколько секунд с удовольствием смотрела на его мускулистое тело, силуэт которого обрисовывался огнями расположенных рядом с «Ломбарди» зданий.
  – Ты что, с ума сошел?
  Глаза Торпа сузились и злобно загорелись:
  – Грязная работа, мисс Кимберли. Если вы красный агент, то вы умрете.
  Он закрыл створки дверей и подошел к Кэтрин.
  – Видите? Это граната с биологическим зарядом. Ловите!
  Он резко бросил в нее полуочищенный лимон. Она инстинктивно поймала его одной рукой и быстро отбросила назад. Лимон шлепнул Питера по голой груди. Кэтрин рассмеялась, хотя что-то во всем этом неприятно кольнуло ее.
  – Зачем ты стоял полуголый под дождем? – спросила она.
  – Я не хотел, чтобы промок мой костюм. – Он улыбнулся и обнял ее.
  – Все-таки ты очень странный, Питер. Видимо, это из-за твоих рыжих волос. – Она провела рукой по его длинным мокрым волосам.
  Торп крепко прижал ее к себе.
  – У тебя был удачный день?
  – Во всяком случае, интересный.
  Они поцеловались, и Торп уткнулся лицом в ее шею.
  – У нас есть время для быстрого танца?
  Кэтрин улыбнулась:
  – Для быстрого – нет. Но есть для медленного.
  – Хорошо. – Он поцеловал ее в шею, затем взял поднос со стаканами в баре. Она забрала свою сумочку и пошла вслед за ним наверх по винтовой лестнице.
  – И чем же этот день был интересен?
  Она хотела было рассказать ему все подробно, но сдержала себя. Кэтрин заметила, что Питер и так уже проявляет повышенный интерес к тому, что происходит в фирме «О'Брайен, Кимберли и Роуз».
  Она сказала:
  – Просто много шума вокруг сегодняшнего мероприятия. Были неожиданные посетители из других городов и даже из-за границы.
  Они дошли до одного из балконов.
  – Нет ничего более жалкого, чем экс-шпионы, – заметил Торп.
  – Они интересные люди. Вечер тебе понравится.
  – Вполне возможно. Но я уже устал от этих разговоров о том, какой великой организацией было Управление стратегических служб и каким дерьмом стало ЦРУ.
  – Я что-то не слышала при нас таких высказываний.
  Торп улыбнулся:
  – Может, я излишне эмоционален. А может, во мне все еще сидит раздражение с тех пор, как отец по многу часов подряд рассказывал, как УСС выиграло войну. Он изводил меня этими рассказами еще в юности.
  Кэтрин взяла его за руку.
  – Мой шеф раньше служил в УСС, – мягко сказал Торп. – И он привел с собой дюжину других таких же ветеранов. – Он остановился перед дверью спальни. – Теперь в столовых в Лэнгли подают главным образом чернослив и слабительное. – Торп рассмеялся.
  – Опытные сотрудники могут принести большую пользу, – возразила Кэтрин. Она открыла дверь спальни и пропустила Питера, который поставил поднос на тумбочку.
  – Меня волнует не то, что они пожилые, – глубокомысленно проговорил Торп. – Суть в том, что в делах этих ветеранов много странного. У них очень сложные биографии.
  – Что ты имеешь в виду? – Кэтрин посмотрела на Торпа снизу вверх.
  Поколебавшись, он ответил:
  – Я имею в виду вопросы безопасности. – Он пригубил свой мартини. – В УСС попало много политических радикалов… Тогда ведь отбор в разведку производился не так строго, как сейчас. А теперь они возвращаются в ЦРУ, да еще на руководящие должности. Это меня и беспокоит…
  – Питер, хватит о работе.
  – Правильно. – Он поставил свой стакан и стянул с себя джинсы, бросив их на кресло.
  Кэтрин начала раздеваться.
  Он откинул простыни на своей двуспальной кровати и стал смотреть, как она вешает свою одежду в его шкаф.
  – Нам нужно пожениться.
  – Ты прав. Но где мы будем жить? – Она с улыбкой обернулась к нему.
  Торп улыбнулся в ответ и забрался в постель.
  – Иди ко мне. Я хочу показать тебе мое новое дешифровальное устройство.
  – Оно хорошо работает? – Кэтрин подошла к кровати.
  – Его просто нужно включить.
  – Похоже, оно уже включилось само по себе. – Она рассмеялась и легла рядом.
  Кэтрин услышала, как где-то звонит телефон. Но вставать ей не хотелось. После продолжительной паузы телефон зазвонил вновь. Она почувствовала, как пелена сна спадает, и увидела, что Питер сидит рядом на кровати. На корпусе телефона загорелась желтая лампочка. Это означало, что звонят не по прямому номеру Торпа.
  – Через коммутатор, ну и черт с ним, – пробормотал Питер.
  – Возможно, это меня.
  Он с удивлением посмотрел на Кэтрин:
  – Тогда ты и отвечай.
  Она приподнялась на локоть и потянулась за трубкой. Девушка с коммутатора сказала:
  – Мистер Абрамс спрашивает мисс Кимберли.
  – Хорошо, соедините.
  Раздался щелчок.
  – Кэтрин Кимберли слушает. – Ее голос вдруг зазвучал хрипло, и она откашлялась. – Алло!
  Она оглядела просторную спальню. В дальнюю стену был вделан камин. Часы на каминной полке показывали, что они проспали почти час.
  – Я последовал вашему совету и побывал в клубе, – после небольшой паузы осторожно сказал Абрамс.
  – Он там зарегистрирован?
  – Да. Но под другим именем… Он здесь со среды… Уезжает в понедельник.
  Кэтрин проводила взглядом Питера, вставшего с кровати и занявшегося приседаниями. Явного интереса он к разговору не проявлял, но Кэтрин знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он прислушивается.
  Она сказала более тихим голосом:
  – Хорошо. Прикажите детективам находиться поблизости от него все время, пока он не придет на вечер.
  – Честно говоря, я уже сделал это.
  – Отлично. Тогда до встречи в Штабе.
  – Хорошо. – Он повесил трубку. Кэтрин села в кровати, скрестив свои длинные ноги.
  Торп закончил приседания.
  – Кто это был?
  – Тони Абрамс.
  – А-а, суперсыщик. – Он начал отжиматься. – Я как-то встречался с ним, помнишь?
  – Ты был с ним груб.
  – Я извинюсь перед ним при случае.
  – Хорошо. Этот случай представится сегодня вечером.
  Торп замер.
  – О Боже, Кейт! Ты что, пригласила его?
  – А почему бы нет?
  – Он не вписывается в эту компанию. Ему там будет не по себе.
  Она не ответила. Торп перевернулся на спину и начал делать упражнения для живота и ног. Кэтрин смотрела на него. Все-таки чувствовалось в нем что-то эксгибиционистское. Вообще Питер был полон какой-то животной энергии. Он напоминал прирученного тигренка: вроде играет и ласкается, но потенциально очень опасен. Питер, конечно, сложный, даже несколько загадочный человек. Но ведь шпионы, как и актеры, должны уметь перевоплощаться. Для Кэтрин существовал Питер Торп, которого она любила, и Питер Торп, который чем-то ей не нравился.
  «Но дело в том, – подумала она, – что ни с тем ни с другим я никогда не скучаю». Она натянула на себя простыню.
  – Ты по-прежнему состоишь членом «Университетского клуба»?
  Питер сел и почесал затылок, будто силясь что-то вспомнить.
  – Да, я был членом этого клуба… Еще четыре дня назад. Понимаешь, в понедельник…
  – Напился или непристойно себя вел?
  – Не помню. Помню только, что мне что-то мешало на лице и я пытался это убрать. Но это что-то оказалось полом.
  Она улыбнулась и вновь посмотрела на часы.
  – Надо собираться.
  Питер подошел к кровати, положил руки ей на плечи и слегка навис над ней.
  – Что происходит, Кейт?
  Кэтрин поднырнула ему под руку и быстро встала.
  – Это тебя не касается.
  – Я могу помочь?
  Она присела у камина и щелкнула выключателем газовой горелки. Голубое пламя зазмеилось вокруг искусственных бревен, сделанных из вулканической породы.
  – Здесь всегда так много света. Зачем это?
  – Чтобы лучше видеть тебя, дорогая. – Питер подошел к стене и повернул регулятор.
  В комнате стало темно. Только мерцало пламя в камине. Он сменил кассету в стереосистеме, поставил записи Вилли Нельсона, налил в стаканы мартини и присел рядом с Кэтрин на корточки, глядя на огонь. Тепло камина согрело их обнаженные тела, а отблески пламени высветили полные груди Кэтрин и ее тонко обрисованные скулы. Некоторое время они молчали. Потом Кэтрин спросила:
  – Ты знаешь некоего полковника Карбури?
  Он повернулся к ней.
  – Карбури?
  – Да. – Она посмотрела Питеру в глаза.
  – Ну… Немного. Он друг моего отца. Англичанин, правильно? А в чем дело, Кейт?
  Кэтрин допила свой мартини, встала и подошла к шкафу. Она достала из сумочки письмо леди Уингэйт и вернулась к камину, протянув письмо Питеру, но не отдавая его.
  – Я дам тебе прочесть это письмо при том условии, что ты не будешь ни с кем обсуждать его содержание. Ни с коллегами, ни даже с отцом. Если ты согласишься на это условие, то потом поймешь, почему я его выдвигаю.
  Питер протянул руку, и Кэтрин передала ему письмо. Торп развернул листки и стал читать при свете камина. Он несколько раз подносил к губам стакан с мартини, однако не отрывал глаз от письма.
  Наконец он поднял взгляд на Кэтрин и вернул ей странички.
  – Где дневник?
  – Его мне должны передать. Что ты думаешь обо всем этом, Питер?
  Торп, вставая, пожал плечами. Он нащупал пачку сигарет, лежавшую на каминной полке, и достал одну, стоя спиной к Кэтрин.
  – Это интересно.
  Она подошла к нему и вгляделась в его красивое лицо. Питер казался более взволнованным, чем это можно было понять из его слов. Он произнес:
  – Кейт, бедная. Наверное, это так тяжело, через столько лет…
  – Да, в том, что касается лично меня. Но меня еще больше расстраивает все остальное.
  – Правда? Ты совсем не знала своего отца.
  Она погладила Питера по щеке и повернула его лицом к себе.
  – Ты знаешь что-нибудь об этом деле?
  – Нет. Но я правильно понял из твоего телефонного разговора с Абрамсом, что Карбури будет сегодня на вечере? Наверное, там он и отдаст тебе дневник?
  – Да. Он приходил сегодня в контору без предварительной договоренности. Сказал, что приехал прямо из аэропорта. Но я полагаю, что он здесь со среды. Как бы то ни было, мы поговорили, и он отдал мне письмо. Он сказал, что передаст дневник сегодня вечером.
  Торп медленно кивнул.
  – Странно… Я имею в виду, странно, что Карбури приехал в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на церемонии награждения ветеранов, в том числе и моего отца, а отец о его приезде ничего не знает.
  – Может быть, и знает. Ведь вы же не все рассказываете друг другу.
  Торп, казалось, не заметил ее слов. Он сел на диван и зажег сигарету, глубоко задумавшись. Его настроение заметно изменилось. Кэтрин хотелось думать, что он просто беспокоится о ней. Но она хорошо знала, что это не в характере Питера.
  – Ты правильно сделала, что послала следить за ним, – сказал Торп.
  Кэтрин оставила комплимент без ответа.
  – Ты думаешь, это действительно серьезно? – спросила она. – Как сказано в письме, последствия могут быть ужасны.
  – Вполне возможно. Я бы хотел взглянуть на этот дневник.
  Она собрала свою одежду и направилась к двери.
  – Мои вещи уже прибыли?
  Торп рассеянно кивнул:
  – Да-да. Ева все разложила в бежевой комнате.
  Кэтрин остановилась.
  – А где она?
  – Кто, Ева? – Питер пожал плечами. – Куда-то ушла.
  Неожиданно он на секунду вышел из задумчивого состояния.
  – Между прочим, я не люблю то синее платье. Оно холодное.
  – А кто тебя спрашивает?
  По балкону она перешла на другую сторону гостиной и оказалась возле огромного окна, совсем недавно устроенного в северной части комнаты. Питер последовал за ней. Держа одежду перед собой, Кэтрин смотрела на дождь, мягко падавший на землю в абсолютно безветренном вечернем сумраке. Торп встал рядом.
  – Чертовски красивый вид. Тебе нравится?
  – Я просто обалдеваю. Не от вида, а от того обстоятельства, что ты смог уговорить отца истратить целое состояние на то, чтобы прорубить это окно вопреки правилам. Вот что меня завораживает – то, что ты всегда получаешь все, чего хочешь, какими бы ни были твои капризы и сколько бы их исполнение ни потребовало времени, денег и забот от других людей.
  – А мне просто нравится вид. Не усложняй. Отсюда можно разглядеть даже Гарлем. Вон, видишь? Интересно, что делают сегодня вечером бедные? Может, то же, чем занимались мы?
  – Это глупо.
  – Да, возможно… И все же интересно. – Он отпил из стакана.
  – Иногда, Питер, мне кажется, что у тебя нет сердца, нет чувства социальной справедливости, нет чувства меры, нет…
  – Остановись! Нечего читать мне лекции. Я эгоцентрист и сноб. Я знаю. И я себе таким нравлюсь.
  Она пожала плечами и направилась в большую комнату.
  Торп крикнул:
  – Послушай, я быстренько одеваюсь и ухожу. Мне нужно кое с кем встретиться. Увидимся на ужине.
  – Не опаздывай, – сказала она, не оборачиваясь, и в ее голосе слышались нотки раздражения, если не злости.
  – Да мне ненадолго. Ты знаешь, где все лежит. Уйдешь сама.
  Она прошла в комнату для гостей и закрыла за собой дверь. Она подумала, что в этих огромных апартаментах нет ничего, что бы принадлежало ей безраздельно. Другая женщина на ее месте мучилась бы от ревности, но эта квартира не была жильем в обычном понимании слова. Это была конспиративная квартира и одновременно подобие филиала ЦРУ. И все, что здесь происходило, должно было рассматриваться именно с этой точки зрения.
  В квартире останавливались заезжие агенты, равно как и другие мужчины и женщины, чье положение и статус были для Кэтрин абсолютно непонятны. Она знала, что однажды они здесь содержали и допрашивали перебежчика, поэтому Кэтрин не могла попасть в квартиру в течение целого месяца.
  И хотя интерьер апартаментов был несколько старомоден, она знала, что квартира напичкана современной техникой, начиная от сложной системы защиты и кончая совершенными системами звукозаписи. Наверное, здесь была установлена и новейшая фотоаппаратура. Последний, третий этаж пентхауза был, видимо, заполнен электроникой. Кэтрин там никогда не была, но временами она слышала шум машин и чувствовала сотрясающие квартиру вибрации.
  Ей здесь не нравилось. Но здесь жил Питер Торп. То есть он жил здесь в те периоды, когда бывал в Нью-Йорке. И в последнее время таких периодов было все больше. А в данный момент она могла быть где угодно, но только рядом с ним.
  13
  Тони Абрамс оказался у старого кирпичного дома в фешенебельном квартале на Тридцать шестой улице. Для жителей Нью-Йорка, понимавших толк в ценах на недвижимость, этот квартал, расположенный на самой, пожалуй, дорогой земле в Америке, был олицетворением денег. «Если бы эти узкие ряды домов переместить в Бруклин, они могли бы показаться даже неказистыми», – подумал Тони.
  В отличие от кирпичных домов, парадные двери которых располагались над высокой лестницей в целях большей уединенности и для того, чтобы внизу оставалось место под служебные помещения, входная дверь этого дома находилась на уровне тротуара. По обе стороны двери горели газовые фонари, а слева было большое окно, забранное массивной чугунной решеткой. Этот дом больше напоминал о старой Филадельфии или Бостоне, чем о старом Нью-Йорке.
  Через небольшой прозрачный кружок запотелого окна Абрамс заглянул в маленькую гостиную. В камине горели дрова, а рядом сидели со стаканами в руках двое мужчин и две женщины. Мужчины были при черных галстуках. Тони узнал Джорджа ван Дорна, старшего компаньона фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз», и Тома Гренвила, который также вскоре должен был стать компаньоном фирмы. Женщины, обе в вечерних платьях, были скорее всего их женами. Жители пригородов, коротающие вечер в городском особняке фирмы.
  Абрамс три раза постучал дверным кольцом по черной двери. Дверь открыла привлекательная девушка лет двадцати пяти в черном сарафане и белом джемпере с воротником «хомут».
  – Мистер Абрамс?
  – Да.
  Она улыбнулась:
  – Пожалуйста, входите. Вы, по-моему, промокли. Меня зовут Клаудия.
  Тони заметил, что она говорит с каким-то акцентом, видимо, центрально-европейским. Абрамс вошел в прихожую, и девушка взяла его плащ.
  – А где ваша шляпа?
  – На столе у моего дядюшки.
  Она немного помедлила и сказала:
  – Ваши вещи наверху. Вы когда-нибудь раньше здесь бывали?
  – Если только в прошлой жизни.
  Она засмеялась и добавила:
  – Вторая дверь слева… Хотя, давайте я сама вам покажу.
  Она повесила плащ на крючок над батареей и повела Тони наверх.
  Они прошли мимо гостиной, а затем по узкому коридору с низким потолком. Лестница была немного покосившейся, как и весь дом, но для нынешнего времени идеально прямых домов это было шиком. Клаудия открыла дверь и впустила его в маленькую комнату, обставленную настоящим «чиппендейлом». Смокинг Тони покоился в коробке с надписью «Одежда напрокат от Мюррея», лежавшей на кровати с высокими ножками.
  Девушка сказала:
  – Халат на кровати. Ванная – напротив, а на туалетном столике вы найдете все необходимое для душа и бритья. Когда оденетесь, может быть, захотите присоединиться к ван Дорнам и Гренвилам за коктейлем. Могу я быть еще чем-нибудь полезна?
  Абрамс подумал, что она была достаточно сведущим человеком. Когда она поправляла свои каштановые волосы, он присмотрелся к ней повнимательнее.
  – Я не мог видеть вас в офисе?
  – Возможно, ведь я – клиент фирмы.
  – Вы сами откуда?
  – Что? А, я из Румынии. Теперь живу в этом доме.
  – В качестве гостя?
  – Я не чья-то любовница, если вы это имеете в виду. Я – политическая эмигрантка.
  – Я тоже эмигрант. Из Бруклина.
  Некоторое время они оценивающе разглядывали друг друга. Абрамс почувствовал, что с первого взгляда на нее в нем определенно забурлило желание. Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Затем покосился на Клаудию, которая открыто смотрела на него, и стал расстегивать рубашку. Сняв рубашку, он бросил ее на кровать. Его рука опустилась на ремень.
  – Вы остаетесь здесь?
  Она улыбнулась и вышла. Абрамс разделся догола и надел халат. Взяв бритвенный прибор, он вышел в холл. Ванная оказалась маленькой, похожей скорее на кладовку. Тони побрился, принял душ и вернулся в комнату. Он стал одеваться, ругая изо всех сил запонки и узкий воротничок. Мюррей, как и следовало ожидать, забыл про кожаные туфли, так что Тони придется идти на вечер в своих будничных ботинках, мало подходящих для такого случая. Он взглянул на себя в зеркало, висевшее на двери. Мучаясь с бабочкой, он подумал: «Надеюсь, что все остальные будут выглядеть не менее идиотски».
  Абрамс спустился вниз, в гостиную. Том Гренвил, симпатичный мужчина лет на пять младше Абрамса и примерно в тысячу раз богаче, обратился к нему:
  – Тони, сообрази себе что-нибудь в баре.
  Джордж ван Дорн ответил на вопрос, над которым, видимо, задумались обе женщины:
  – Мистер Абрамс долгое время проработал в полиции.
  Китти ван Дорн подалась вперед:
  – Как интересно! А почему вы выбрали именно эту профессию?
  Абрамс посмотрел на нее. Она была или намного моложе мужа, или усердно работала над собой: витамины, шейпинг, пластическая хирургия.
  – Я всегда хотел стать полицейским, – ответил Абрамс.
  Джоан Гренвил, симпатичная блондинка с веснушками, спросила его:
  – А где вы живете?
  Абрамс налил себе виски и ответил:
  – В Бруклине. – Ему показалось, что голос у нее был с придыханием.
  – А, значит, вы городской. Мы тоже. Мы живем в Скарсдейле. Это дальше Бруклина.
  – Дальше от чего?
  – Отсюда, от центра Вселенной. Я хочу переехать обратно в город, но Том меня не поддерживает. – При этих словах она взглянула на мужа, но он отвернулся.
  Абрамс пригляделся к ней повнимательнее. На ней было простое белое шелковое платье. Она скинула с себя туфли, и он отметил отсутствие педикюра, да и вообще она, видимо, мало пользовалась косметикой. Прекрасная фигурка. Симпатичная, богатенькая и даже, возможно, умненькая. Одним словом, вьющая ступень эволюции человека.
  Китти ван Дорн сказала:
  – А мы живем на Лонг-Айленде, в Глен-Коуве. Джордж часто бывает здесь, правда, Джордж?
  Джордж хмыкнул и направился к бару. Абрамс понял, что он уже успел достаточно выпить. Ван Дорн заговорил, делая себе коктейль:
  – Кимберли, я имею в виду Генри Кимберли-старшего, купил этот дом на пороге века, заплатив три тысячи долларов то ли Гамильтону, то ли Стьюезану… Никак не могу вспомнить точно. Как бы там ни было, Генри-младший прожил здесь несколько лет после женитьбы. Когда началась война, он перевез семью в Вашингтон. Затем он отправился за границу, и его убили. Чертовски жалко. – Он поднял стакан и выпил. – За Генри!
  Абрамс, стоя у камина, наблюдал, как ван Дорн допивает свой «бурбон», и спросил:
  – Генри Кимберли был офицером Управления стратегических служб, не правда ли?
  – Точно, – ответил ван Дорн, сдерживая отрыжку, – как и я. Где ваша комната, Абрамс?
  – Комната? А, вторая слева, на втором этаже.
  – Это была детская, комната Кейт. Мы с Генри любили заходить и болтать с ней. Генри любил эту девочку и ее сестру Энн.
  На его красном лице появилась грусть.
  – Война – это дерьмо, – добавил он.
  Абрамс кивнул. Беседа разгоралась.
  – Мой отец тоже работал в УСС. Целая группа сотрудников фирмы была завербована Биллом Донованом. Критики Донована поговаривали, что УСС расшифровывалось как: «Ух, слишком социально», – сказал, улыбнувшись, Гренвил.
  – А кто критиковал Донована? – спросил Абрамс.
  – В основном всякие придурки, вертевшиеся вокруг Рузвельта.
  Наступило длительное молчание, которое нарушил ван Дорн, налив себе еще порцию виски. Он сказал через плечо Абрамсу:
  – Сегодня вечером, я думаю, вам будет интересно.
  Китти ван Дорн издала звук, означавший, что она не разделяет мнение супруга. Том Гренвил помешал пальцем в своем стакане.
  – Вы знакомы с Кейт, не так ли? Она позвонила и сказала, что вы придете.
  – Да, – закурив, ответил Абрамс. Эта беседа казалась несколько странной. Никто из мужчин прежде с ним не общался, удостаивая лишь кивком в офисе. Хотя и сейчас в их отношениях чувствовалась снисходительность, но в целом они были настроены достаточно дружелюбно. Это напомнило Абрамсу его первую беседу в подвале мясного магазина Бари, куда его затащили, грозя начистить физиономию, и откуда он вышел уже «Красным дьяволом».
  Джоан Гренвил поднялась с кресла и опустилась на колени на коврик перед камином недалеко от Тони. Она взяла каминные щипцы и поправила дрова, затем повернулась и посмотрела на него.
  – Вы останетесь здесь на ночь, мистер Абрамс?
  – Просто Тони. – Он опустил глаза и увидел белый изгиб ее грудей и розовые соски. – Я не знаю, миссис Гренвил, а вы?
  – А мы останемся. Пожалуйста, зовите меня просто Джоан, – попросила она.
  Избегая взгляда Тома Гренвила, Абрамс направился к бару, хотя пить больше не хотел.
  – Кто-нибудь еще выпьет?
  Никто не ответил, а Джордж ван Дорн сказал:
  – Действительно, оставайтесь.
  – Не следует так поздно ехать на метро в Бруклин, – добавила Китти ван Дорн.
  – Я собирался поехать на такси, – сказал Абрамс.
  Опять молчание. Абрамс не знал, было ли это смешно или неловко, была ли это демократия в действии или просто вежливость знати. Они старались изо всех сил, но от их усилий у него начинала болеть голова. Джордж ван Дорн нашел окурок своей сигары в пепельнице и закурил.
  – Клаудия дала вам все необходимое?
  – Да, спасибо, сэр.
  – Отлично. – Он выпустил облако дыма. – Знаете, она наш клиент. Она не служанка или что-то еще в этом роде.
  – Она так и сказала.
  – Правда? – Он откинулся в своем кресле. – Ее дедушкой был граф Лепеску, лидер румынского движения Сопротивления во время немецкой оккупации. Я полагаю, что она и сама вроде как графиня. Здесь она проживет еще некоторое время.
  Абрамс посмотрел на Джоан Гренвил, сидевшую по-турецки на полу, с задранным на бедра платьем, и созерцавшую огонь. Абрамс вдруг представил себе уик-энд университетского женского клуба в Уэллесли или в Беннингтоне: много пива, еды, гитар и веселых голосов. На стульях разбросано лыжное снаряжение тысяч на пятьдесят, а на полу – лыжницы. Там были маленькие носики и соответствующие им маленькие груди, десятки розовых пальчиков без лака на ногтях и так много волос цвета соломы и голубых глаз, что можно было снимать «Деревню проклятых». За окном – огромное красное зимнее солнце, садящееся за заснеженный, покрытый березами холм, а в камине потрескивает огонь. Он никогда не видел подобного, но ведь не видел же он свою поджелудочную железу, хотя знал, что она была там, где ей положено быть.
  – Его схватили красные, – сказал ван Дорн.
  – Кого? – не понял Абрамс.
  – Графа Лепеску, деда Клаудии. Им не нравился его титул. Они его расстреляли. Семью отправили в лагерь на перевоспитание. Большинство его родственников умерли. Хорошая награда за борьбу с нацистами. Война – дерьмо. Я это уже, кажется, говорил?
  – Джордж, – заметила Китти ван Дорн, – пожалуйста, следи за своими выражениями.
  – Русские тоже дерьмо. Любят расстреливать людей. – Он допил виски. – После смерти Сталина остатки семьи Лепеску были выпущены из лагеря. Отец Клаудии пошел работать на фабрику, женился на фабричной девчонке. Она и родила Клаудию. Ее мать умерла несколько лет назад. Длительное время мы пытались вызволить Клаудию из Румынии.
  – Кто пытался?
  – Мы. В конце концов выцарапали девушку прошлой осенью. Сейчас пробиваем ей вид на жительство.
  – Зачем?
  Ван Дорн посмотрел на Абрамса.
  – Зачем? Мы их должники. Мы платим по счетам.
  – Кто эти должники?
  – «О'Брайен, Кимберли и Роуз».
  – А я думал, речь идет о вашей бывшей разведслужбе.
  Все молчали. Том Гренвил подошел к окну:
  – Машина уже ждет. Пойдемте?
  Ван Дорн посмотрел на часы.
  – Куда подевалась Клаудия? Ей требуется целая вечность, чтобы одеться.
  Абрамс поставил свой стакан на каминную полку.
  – Она что, едет с нами?
  – Да, – ответил Гренвил. – У вас какой столик?
  – Кажется, четырнадцатый.
  Брови у Тома Гренвила поползли вверх.
  – Значит, вы сидите с О'Брайеном и Кэтрин?
  – Разве?
  Ван Дорн уронил пепел с сигары в свой стакан.
  – Я тоже сижу за четырнадцатым. В этом году фирма заказала одиннадцать столиков. А раньше мы занимали и двадцать, и тридцать… – Он с силой воткнул окурок сигары в пепельницу. – Ну-ка, девушки, пойдите и поторопите нашу принцессу.
  В этот момент в гостиную вошла Клаудия. На ней было черное шелковое вечернее платье и серебристые туфельки. В руках она держала серебристую сумочку. Клаудия с улыбкой произнесла:
  – Ее высочество готовы. Дело в том, что горничные Ее высочества объявили забастовку. Ее высочество просит извинить ее.
  – Ты выглядишь потрясающе! – сказала Китти ван Дорн.
  Абрамс подумал, что мог бы поспорить на недельную зарплату, что кто-то должен был это произнести.
  Клаудия посмотрела на Тони:
  – Вы поедете в машине с нами?
  – Если там будет место.
  Ван Дорн громко сказал:
  – Места достаточно, едем.
  Все надели плащи и пальто и вышли на улицу. Вечер был холодным и влажным. У тротуара ждал громадный «кадиллак». Шофер открыл правую заднюю дверь. Абрамс забрался в машину последним и занял откидное сиденье, оказавшись лицом к тем, кто сидел сзади.
  Джордж ван Дорн быстро отыскал бар и налил себе виски.
  – Эта жидкость кажется вкуснее в любом передвигающемся аппарате – катере, самолете, машине…
  Китти ван Дорн посмотрела на него с укором:
  – Джордж, впереди еще такой длинный вечер.
  – Не такой уж длинный, если он будет пить так интенсивно, – вставила Джоан Гренвил. Она рассмеялась, и Тони заметил, как Том легонько толкнул ее ногой.
  Когда машина тронулась, ван Дорн поднял свой стакан:
  – За графа Илие Лепеску, майора Генри Кимберли, капитана Джона Гренвила и за всех тех, кого нет с нами в этот вечер.
  Пока лимузин ехал по Парк-авеню, все молчали. Клаудия подалась вперед и положила руку на ногу Тони. В полумраке машины в девушке, казалось, проглядывало что-то семитское, и он подумал, что связь с женщинами, черты лица которых чем-то напоминали его собственные, – это, видимо, рок. В его жизни не было и, вероятно, не будет места для таких, как Джоан Гренвил или Кэтрин Кимберли. «Что, может, и к лучшему», – подумал он.
  Джордж ван Дорн выглядел так, будто собирался провозгласить еще один тост. Но вместо этого он вдруг передал свой стакан Абрамсу:
  – Пожалуйста, поставьте на место.
  Жена ван Дорна одобряюще похлопала его по руке, как бы в награду за хороший поступок. Судя по всему, сам ван Дорн тоже был доволен, что удержался от соблазна приехать на ужин с солидно растраченными возможностями.
  Однако в выражении его лица было все же нечто такое, что не соответствовало образу рубахи-парня, каким он хотел казаться. Абрамс видел это «нечто» в глазах ван Дорна, в его манере вести себя наедине с О'Брайеном. Патрик О'Брайен не выносил дураков, а ван Дорн дураком определенно не был. Он входил в тот узкий внутренний круг фирмы, который Абрамс называл «теневым». Это была еще одна фирма «О'Брайен, Кимберли и Роуз». Она руководила источниками информации и имела свою шифрованную телексную связь. Джордж ван Дорн, один из немногих, имел доступ к комнате с табличкой «Архив».
  Абрамс зажег сигарету. Он считал, что хорошо разгадывает тайны. В этом был смысл его работы и его жизни. От самих тайн он не уставал никогда – он уставал от ответов на вопросы. Эти ответы, как правило, оказывались неинтересными, разочаровывающими и банальными.
  Если у Абрамса, как у детектива, и был недостаток, то он заключался в стремлении Тони воображать, что в конце каждого дела обязательно должно открыться что-то интересное и захватывающее, но мотивация человеческих поступков всегда была удручающе проста.
  И все же он несся по следу, ожидая ободряющего поглаживания по голове, втайне надеясь на то, что зверь будет покрупнее и, загнанный в ловушку, начнет бороться с ним с такой же изобретательностью, с какой уходил от погони. Тони Абрамс всегда мечтал о крупной дичи.
  Если проанализировать все данные, которые он собрал об этой фирме, особенно после первого мая, то возникают определенные подозрения, правда, косвенные и с трудом складывающиеся в общую картину. Машина замедлила ход, приближаясь к Штабу. Абрамс затушил сигарету в пепельнице. Сегодня вечером, вероятно, завеса тайны приоткроется. А в понедельник, День поминовения, когда Тони будет в русском особняке, он получит ответы на некоторые вопросы.
  Водитель вышел и открыл заднюю дверцу.
  Джордж ван Дорн объявил:
  – Последняя остановка.
  Абрамс выбрался из машины первым и пошел по дорожке, ведущей к зданию. У него было предчувствие, что дело Карбури не очередное случайное задание фирмы О'Брайена, а составная часть большой тайны.
  Карбури, «О'Брайен и компания», эти люди с Тридцать шестой улицы, УСС, Кэтрин Кимберли, Глен-Коув, намеки О'Брайена насчет чьих-то планов стереть Уолл-стрит с лица земли… Какая-то пестрая беспорядочная мозаика. Но Тони был уверен, что, если начать поворачивать ее по определенным правилам, все ее кусочки станут быстро складываться в нужную картинку.
  14
  Катрин аккуратно упаковала свою верхнюю одежду в чемодан. Бежевая комната для гостей все-таки отдавала каким-то запустением. И вообще вся квартира, пусть и роскошная, производила неуютное впечатление. У Кэтрин оставалось несколько минут перед тем, как начать одеваться к ужину. Она, обнаженная, легла в кровать, потянулась и зевнула.
  Квартира и мебель принадлежали приемному отцу Питера Торпа – Джеймсу Аллертону. Покойная мать Питера, Бетти, обставила квартиру еще до войны. Здесь было много антиквариата, а также оригинальных вещей, которые с течением времени тоже становились антиквариатом. На стенах висели подлинники Тернера, купленные в тридцатые годы, когда он был не в моде, а мир был не при деньгах. Имелись здесь скульптурные работы Родена и шикарные гобелены. Стоимость всего этого, вероятно, превышала миллионы долларов. Но, насколько знала Кэтрин, из квартиры, несмотря на поток постояльцев, никогда не пропала ни одна вещь, даже самое простенькое полотенце, поскольку квартирой пользовались лишь люди, имеющие отношение к одной и той же организации.
  Кэтрин подумала об экономке Еве, польке лет пятидесяти. Похоже было, что обслуживающий персонал в квартире периодически менялся вместе с изменениями в политических системах, происходившими в отдаленных странах. В последние годы здесь перебывало несколько полек. До этого были экономки из стран Юго-Восточной Азии. А еще раньше работали венгерки, кубинки, чешки. Как полагала Кэтрин, это были люди, сделавшие свой политический и моральный выбор в пользу противоположной системы. На родине они считались предательницами. Впрочем, им не доверяли полностью никакие спецслужбы, но организация была им чем-то обязана и платила долги. Зачастую эти женщины ничего не умели, и хозяйством занимались приходящие уборщицы и горничные, а экономки в основном писали какие-то отчеты и следили за гостями. Каждый раз, когда Кэтрин выходила из лифта, у нее сразу же возникало ощущение, будто ее разглядывают в увеличительное стекло. Кэтрин подошла к туалетному столику и поправила макияж, затем посмотрела на себя в настенное зеркало. Волосы у нее были растрепаны, а на шее красовалась небольшая царапина – результат страстных объятий с Питером.
  Кэтрин не любила эту квартиру, но понимала, что сейчас ей другого в отношениях с Питером не дано. В конце концов, ее не касалось то, что происходило здесь в ее отсутствие. Это имело отношение к национальной безопасности. Хотя, как сказать… Она подумала о третьем этаже.
  В ванной Кэтрин открыла шкафчик, достала оттуда бутылочку с антисептиком, ватку и протерла ранку на шее.
  Кэтрин услышала, как хлопнула входная дверь, и быстро прошла в спальню. Посмотрев в глазок, она увидела Питера Торпа, в вечернем костюме, быстро спускающегося по лестнице. Кэтрин хотела окликнуть Питера, но передумала.
  Через несколько дверей от спальни, на третий этаж квартиры, в мансарду, вела узкая лестница. Взяв из шкафа халат и накинув его на себя, Кэтрин вышла в холл. Она поднялась по лестнице и оказалась перед дверью, сделанной из какого-то пластика. В двери имелось два замка, судя по всему, сложных. Вполне вероятно, что она была оборудована сигнализацией. Поколебавшись немного, Кэтрин повернула ручку двери и толкнула ее. Дверь легко открылась, и Кэтрин остановилась на пороге.
  Комната и впрямь напоминала мансарду. Освещение было слабым, но на стенах укреплены были небольшие неоновые светильники, и под каждым находились приборы: телекс, коротковолновый приемник, несколько телевизионных мониторов, компьютер и что-то наподобие полиграфа. В дальнем углу стояло больничное кресло со свисающими с него крепежными ремнями. Глядя на него, Кэтрин почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки.
  Она не смогла определить назначение других приборов. Зайдя в комнату, она тихо прикрыла за собой дверь. Как только глаза Кэтрин привыкли к полумраку, она разглядела за столом перед одним из больших приборов какую-то склоненную фигуру. Человек поднялся и повернулся к Кэтрин. Та судорожно сглотнула и попятилась к двери.
  – Да?
  Кэтрин непроизвольно ойкнула. Это была Ева. Высокая, ширококостная женщина с длинными жесткими волосами. Она двинулась на Кэтрин, но к той уже вернулось самообладание.
  – Я просто хотела посмотреть, что здесь такое.
  – Мистер Торп вам разрешил? – Ева подошла еще ближе.
  – Я никогда его не спрашивала.
  – Думаю, вам здесь нечего делать. – Ева приблизилась вплотную к Кэтрин, которой пришлось посмотреть вверх, чтобы увидеть глаза польки. Она чувствовала себя застигнутой врасплох. Ей пришлось плотно обхватить себя руками, чтобы не распахнулся халат. Кэтрин собралась с духом:
  – А вам?
  – Я здесь работаю. На мистера Торпа. И не таким образом, как вы…
  – Что вы себе позволяете?
  – Извините… Мой английский… Видимо, мои слова прозвучали…
  – Всего хорошего. – Кэтрин собрала всю волю в кулак и повернулась к Еве спиной. Она потянулась к дверной ручке, опасаясь, что ее остановят. Но этого не произошло. Кэтрин открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
  Ева последовала за ней. Она достала из кармана передника ключи и быстро закрыла дверь на оба замка. Затем догнала Кэтрин на лестнице.
  – Вам не следовало заходить в эту комнату.
  Кэтрин не ответила. Она продолжала спускаться нарочито медленно.
  – Существование этой комнаты – секрет. Государственная тайна. Разве мистер Торп вам не говорил об этом?
  Кэтрин снова ничего не сказала. Она дошла до балкона и повернулась к Еве. Та стояла, возвышаясь над американкой почти на голову. Кэтрин непроизвольно приняла оборонительную позу. Судя по всему, Ева поняла это. По ее тонким губам пробежало подобие улыбки. Голосом учителя, выговаривающего нашкодившему ученику, она сказала:
  – В моей стране вас расстреляли бы за шпионаж.
  – Сейчас мы не в вашей, а в моей стране.
  Ева, казалось, на секунду задумалась:
  – Да. Но я обязана доложить.
  – Делайте, черт возьми, все, что вам угодно. – Кэтрин быстро прошла мимо польки в свою спальню. Она закрыла дверь, посмотрела в глазок и очень близко от себя увидела лицо экономки, уставившейся на дверь спальни. Немного подумав, Кэтрин с силой щелкнула задвижкой.
  Кэтрин села на краешек кровати. Она была в ярости. Как ее унизили! Никогда больше она не будет заниматься любовью в этой квартире. А лучше всего, если ноги ее больше здесь не будет. Взгляд Кэтрин остановился на бутылке «Принцесса Гави», стоящей на ночном столике. Она зубами вытащила пробку, налила вино в бокал с тонкой ножкой и залпом осушила его, затем опустилась в шезлонг и закрыла глаза. Нужно все обдумать. Нет, пожалуй, не приходить сюда вообще – это уж слишком. В конце концов, Питеру-то она может доверять. Кроме того, ее разбирает любопытство. Ведь намекал же ей О'Брайен, что находит самого Питера и то, чем он занимается, немного странным.
  Нет, ко всему этому должен быть ключ. Главный ключ, открывающий все двери, все замки, все сейфы. А там, внутри, – тайны и шифры, останки людей и скандалы. Создается такое впечатление, что об этом ключе известно всем: О'Брайену, Питеру, Джеймсу Аллертону, сестре Энн, ее жениху Николасу Уэсту… О нем известно ее отцу, известно полковнику Карбури. Эта тайна похожа на семейный секрет, о котором взрослые ничего не говорят детям, но те все равно на эмоциональном уровне ощущают факт его существования. Сегодня вечером будет семейный совет, и сегодня маленькая Кейт обо всем узнает.
  15
  Питер Торп вошел в бар, расположенный на втором этаже «Университетского клуба», и подошел к стойке.
  – Добрый вечер, Дональд.
  – Добрый вечер, мистер Торп, – улыбнулся бармен.
  – Извините за случившееся.
  – Что вы, нет проблем.
  – Помню, я смотрел на себя вон в то зеркало… И вдруг почувствовал, что меня подхватило страшным ураганом… Правда, другие посетители этого урагана не заметили.
  Бармен рассмеялся:
  – Что будете пить?
  – Только минеральную.
  Бармен опять рассмеялся и налил в стакан «Перье». Торп подтянул к себе «Таймс» и пробежал глазами по заголовкам.
  – Боже мой, сколько убийств в этом городе! Ужасно.
  – Да. Но в большинстве случаев и убийцы, и жертвы – знакомые люди. Вы знали это? Кстати, в основном это всякие «банджос» и «бонгос».
  – «Банджос» и «бонгос»?
  Дональд усмехнулся, протирая стакан.
  – Ага. – Он взглянул на помощника официанта, убирающего грязную посуду. У того была явно латиноамериканская внешность. – Черномазые и пуэрториканцы. «Банджос» и «бонгос». – Он подмигнул.
  Торп улыбнулся в ответ.
  – У вас, Дональд, богатый словарный запас. Ваше здоровье. – Он поднял свой стакан. – Кстати, нет ли у вас каких-либо данных в отношении человека по имени Карбури? Должен был остановиться здесь, но…
  Дональд быстро провел пальцем по стопке карточек.
  – Нет, нету.
  – Англичанин. Пожилой, высокий, худощавый, с усами.
  – А, Эдвардс. Частенько заходит сюда.
  – Он здесь примерно со среды?
  – Да, да. Эдвардс. – Он снова просмотрел карточки. – Номер 403. Был здесь десять-пятнадцать минут назад. Выпил и ушел.
  – На нем был смокинг?
  Дональд почесал в затылке.
  – Нет… Нет, он был в твидовом пиджаке. – Судя по всему, Дональд только что заметил на Торпе вечерний костюм.
  – Идете на вечеринку, мистер Торп?
  Питер свернул газету.
  – Дональд, вы когда-нибудь слышали об УСС?
  Бармен отрицательно покачал головой.
  – Вторая мировая война, – подсказал Торп.
  В глазах Дональда была пустота.
  – А о КГБ? О МИ-6? – спросил Питер.
  – КГБ… А, конечно, русские шпионы. МИ-6.. Что-то знакомое.
  – А СС?
  – Да, знаю, это нацисты.
  Торп улыбнулся:
  – Никогда не задумывались?
  – О чем?
  – Ну, о жизни. О героях и предателях. О добре и зле, о закатившейся славе, о жертвах, о долге, о чести, о своей стране, о памяти человеческой… Память не всегда добра, Дональд.
  Этот поворот в разговоре Дональду не понравился.
  – Да-а.
  – Сегодня вечер в честь ветеранов УСС. Управления стратегических служб, предшественника ЦРУ. – Торп показал на первую полосу газеты. – Вот туда и собираюсь. Там они будут вспоминать. Они помнят слишком много. Это опасно.
  – Значит, вы услышите президента?
  – Именно. – Торп толкнул запечатанный конверт через стойку. – Окажите мне услугу, Дональд. Обзвоните клуб – бильярдные, библиотеку и прочее – и постарайтесь разыскать Эдвардса. Когда найдете, передайте ему вот это.
  Дональд положил конверт за стойку.
  – Да, конечно. А может, оставить в его ячейке у портье?
  – Нет, я хочу, чтобы вы вручили это ему лично. И до того, как он уйдет отсюда. Можете даже позвонить ему в номер. Не исключено, что он сейчас переодевается к ужину. Но моего имени не упоминайте, хорошо?
  Торп заговорщически подмигнул. Дональд как бы с пониманием подмигнул в ответ, хотя явно был немного в замешательстве.
  Легким движением пальцев Торп отправил через стойку десятку. Дональд ловко подхватил ее и сунул в карман.
  – Время не ждет, – несколько патетически произнес Торп, слезая с высокого стула. – Вы, конечно, знакомы с творчеством Элиота.2 «Время нынешнее и прошедшее – оба существуют в будущем, а будущее заключено в прошлом». Так вот, Дональд, это будущее не за горами. Могучая волна будущего, которая началась, как легкая рябь, сорок лет назад, скоро смоет нас с лица земли. Я даже могу назвать вам точную дату – четвертое июля. Вот увидите. И запомните, кто вам это сказал.
  – Хорошо, мистер Торп. Приятно провести вам вечер.
  – Боюсь, у меня на сегодня другие планы.
  * * *
  Торп выглянул из окна такси. Автомобили еле ползли по Парк-авеню. Впереди была большая пробка. Полицейские на лошадях гарцевали по обе стороны улицы ближе к тротуарам. Начался легкий дождь. На левой стороне Парк-авеню, между Шестьдесят шестой и Семьдесят седьмой улицами, как раз напротив штаба Седьмого полка, несколько сот демонстрантов, отгороженные полицейским кордоном, выкрикивали лозунги.
  – Что тут происходит, черт возьми? – спросил таксист.
  – Здесь будет выступать президент.
  – Боже! Что же вы мне раньше не сказали? А перед кем?
  – Передо мной. А я опаздываю. Я пойду пешком.
  Он заплатил, вышел из такси и пошел по запруженной машинами улице. Возле входа в Штаб машины были припаркованы в два-три ряда. Демонстранты напротив размахивали антиядерными лозунгами и пели песню шестидесятых годов:
  
  Скажи, мой друг,
  Мне много раз,
  Что скоро уж не будет нас,
  Что смерть придет…
  
  Торп злорадно ухмыльнулся:
  – Считайте, что она уже пришла, ублюдки.
  Он прошествовал сквозь шпалеры полицейских и подошел к Штабу. Подняв голову, он осмотрел столетнее здание, построенное из кирпича и гранита. Раньше вечера в честь ветеранов УСС проводились, как правило, в «Уолдорф-Астории», но с ростом международной напряженности они были перенесены сюда, что должно было демонстрировать воинственность нации. В небо упирались грозные башни, а на окружающих смотрели угрюмые бойницы. Однако в целом создавалось впечатление чего-то искусственного, как от парадной формы почетного караула: сидит хорошо, а для боя неудобно.
  Торп поднялся по лестнице и вошел в здание через массивные двустворчатые дубовые двери.
  Стены вестибюля были обиты сплошными деревянными панелями и украшены монументальными портретами известных полководцев. С высоченных потолков свисали выцветшие и обожженные полковые знамена. Огромные напольные канделябры были настоящим антиквариатом. Вообще, все выглядело очень аристократично. «Университетский клуб» значительно поблек в глазах Питера.
  Припозднившиеся гости спешили мимо Торпа, а вокруг стояли десятки агентов секретной службы в темных костюмах. Пиджаки у многих были по-старомодному непомерной длины, наверняка под ними прятались автоматы «узи» или короткоствольные помповые ружья.
  Полицейский указал Торпу направо, и он пристроился в хвост очереди, ожидавшей проверки на металлодетекторе. Наконец Питер прошел через рамку под пристальными взглядами людей из секретной службы.
  За детекторами открывался широкий, украшенный флагами коридор, от которого в обе стороны отходили красивые залы, соединенные в анфиладу. В гардеробе Торп сдал свой плащ. Затем прошел в один из залов с обильно накрытыми столами, где уже убирали аперитивы. Торп нашел нетронутый мартини и выпил.
  – Плохой тон – опаздывать к президенту, Питер.
  Торп обернулся и увидел подходящего к нему Николасв Уэста.
  – Было бы хуже прийти раньше и к тому же трезвым.
  – Ты только что приехал? – спросил Уэст.
  – Да, а ты?
  – Я застрял в аэропорту, – ответил Николас. Питер предложил:
  – Слушай, а почему бы нам не смыться отсюда? Я знаю превосходный стриптиз на Сорок шестой Западной. Там наверху есть симпатичный бордельчик.
  Уэст попытался засмеяться, но щеки у него зарделись. Торп внимательно рассматривал приятеля. Даже в вечернем костюме и черном галстуке он ухитрялся выглядеть так, будто был в своем всегдашнем твидовом мятом пиджаке. Ему шел сорок второй год, но на вид Торп не дал бы ему и тридцати. Он преподавал историю в Вашингтонском университете, когда в 1967 году Ричард Хэлмс, тогдашний директор ЦРУ, поручил ему и еще нескольким молодым историкам работу по составлению всеобъемлющей истории УСС и ЦРУ. Это секретное задание превратилось в бесконечный проект, руководителем которого и был назначен Уэст.
  Торп взял еще один мартини с подноса и сделал глоток.
  – Ну, как книга, Ник?
  Уэст пожал плечами:
  – Постоянно появляются какие-нибудь новые данные, и все приходится переписывать заново.
  Торп кивнул.
  – Да, такие сведения могут доставлять немало неприятностей. Вы нашли издателя?
  – Два тома уже в печати, – улыбнулся Уэст.
  – А как насчет продажи?
  – Сто процентов. Отпечатано по десять экземпляров каждого тома, и набор уничтожен. Конечно, один экземпляр пошел директору, еще один – в мой отдел. – Взглянув на Торпа, Уэст добавил: – Дальнейшее распределение копий уже само по себе секретно.
  – Может, пришлешь мне экземплярчик?
  – А ты достанешь разрешение директора?
  – Конечно. Какие именно два тома вышли из печати?
  – Период УСС, с сорок второго по сорок пятый годы, и два года, предшествовавших образованию ЦРУ в сорок седьмом. – Он огляделся и увидел, что никого, кроме официантов, в гостиной не осталось. – Ну что, пойдем?
  – Не торопись. – Торп допил мартини и повернулся к Уэсту. – Я все же хотел бы кое-что из этого увидеть. Могу подсоединить твой компьютер к своему.
  Уэст внимательно посмотрел на него.
  – Если тебе это действительно необходимо и у тебя будет соответствующее разрешение, я покажу тебе все, что захочешь.
  Торп покачал головой.
  – Нет, такие вещи лучше делать чисто по-дружески.
  – Я подумаю об этом.
  – Отлично. – Торп закурил и присел на краешек длинного стола. Он знал, что Уэст начинает нервничать из-за опоздания, поэтому вести с ним дело становилось легче.
  Торп пригляделся к этому бесцветному человеку. Характер работы Уэста и его природное любопытство сделали его одной из самых осведомленных фигур в ЦРУ. Кто-то сказал, что если бы появилась возможность выбирать объект допроса – президент, директор ЦРУ или Николас Уэст, – они остановились бы на Уэсте. Питер щелчком отправил окурок в камин.
  – Моя фамилия тебе никогда в твоих материалах не встречалась?
  Уэст отвел глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд Торпа, и направился к двери, ведущей в главный зал.
  – Пойдем, Питер.
  Торп спрыгнул со стола и пошел следом.
  – Тебе не действует на нервы вся эта деликатная информация, хранящаяся у тебя в голове?
  – Да. Уже многие годы я не могу спокойно спать.
  Он открыл дверь и оказался перед тяжелыми портьерами, которыми закрывали вход. Офицер из секретной службы попросил его предъявить приглашение, и Уэст показал карточку. Охранник нашел его фамилию в списке гостей и пропустил Ника взмахом руки. Торп тоже показал свое приглашение и прошел вслед за Уэстом.
  Он остановился у портьер и сказал:
  – Кажется, показалось высшее руководство. Последняя возможность смыться, Ники.
  Уэст покачал головой и собрался было пройти дальше, когда Торп положил ему руку на плечо.
  – Подожди, парень, начинается торжественная часть.
  Уэст остановился. Он почувствовал, как Торп сжимает его плечо все крепче и крепче. С Питером Торпом ему было как-то неуютно. У этого человека все было чрезмерным: он был слишком властен, слишком привлекателен, слишком богат. Но, как ни странно, что-то притягивало к нему Уэста.
  – За тобой есть сегодня наблюдение? – поинтересовался Торп.
  – Наверное, – пожал плечами Уэст.
  – Ты их видишь?
  – Иногда.
  – Хорошо, я их вычислю. Потом мы оторвемся и сходим в местечко, о котором я говорил.
  – Их не волнует, хожу ли я по борделям. Их вообще ничего не будет волновать до тех пор, пока я не соберусь отвезти какой-нибудь чемоданчик в советское посольство. Или не куплю билет в путешествие в никуда.
  – Приятно слышать, что ты еще можешь по этому поводу шутить.
  Уэст взглянул на Торпа.
  – Насколько я могу судить, сегодня за мной ведешь наблюдение ты.
  – Нет, не я, Ники.
  – Я так и думал, – улыбнулся Уэст.
  За последнее время он несколько раз допускал профессиональные ошибки, ведя с Торпом слишком откровенные служебные разговоры. Но вот присоединяться к шалостям Торпа он не хотел. Торп был другом, но и соблазнителем тоже. Он соблазнял одинаково и мужчин, и женщин. Уэст чувствовал, что Торпу нужна часть его души, хотя и не мог понять зачем.
  – Пока ты со мной, Николас, с тобой не случится ничего плохого, – сказал Питер.
  – Пока я с тобой, ничего хорошего со мной тоже не случится.
  Торп засмеялся, но тут же выражение его лица изменилось. Он обнял Уэста за плечи и притянул к себе, тихо прошептав на ухо:
  – Они собираются тебя схватить. Ты им нужен в Москве, и они тебя достанут.
  Уэст обернулся к Торпу:
  – Нет. Контора меня оберегает.
  Торп заметил, как сильно Уэст побледнел. Он грустно улыбнулся и покачал головой:
  – Они не могут охранять тебя вечно, и им это прекрасно известно. Более того, они даже не хотят охранять тебя, потому что ты, мой друг, знаешь слишком много. Когда кончится срок твоего контракта, они не станут морочить себе голову проблемой с твоими новыми установочными данными. Они, скорее, просто уберут тебя. Это их методы. Да хранит тебя Господь, Ник, но твоя судьба висит сейчас между Москвой и Арлингтонским кладбищем.
  Уэст почувствовал, что у него пересохло во рту. Он инстинктивно прижался к Торпу. Тот похлопал Уэста по спине:
  – Я смогу помочь тебе. У нас есть еще немного времени.
  Часть третья
  Встреча
  16
  Питер Торп и Николас Уэст вошли в главный зал, который на самом деле был спортивным залом, высотой с четырехэтажный дом, а по площади – больше футбольного поля. Наклонный потолок с большими сводчатыми окнами был укреплен чугунными балками.
  Зал ярко освещали огромные люстры. По обеим его сторонам возвышались ступенями ряды для сидения, способные вместить тысячу человек. Торп вгляделся в затемненную верхнюю часть этих рядов прямо над помостом. Там не было гостей, зато через каждые тридцать футов стояли сотрудники секретной службы с биноклями. Торп знал, что на скамейках перед ними лежали винтовки с оптическим прицелом.
  Питер осмотрел зал. Над помостом висели три флага: американский, британский и французский, а также выполненный в коричневых тонах большой портрет человека, создавшего УСС, – генерала Уильяма Донована, Дикого Билла.
  Торп насчитал около двухсот столиков, накрытых голубыми скатертями и сервированных серебром, фарфором и хрусталем.
  – Где наш столик? – спросил Торп.
  – Номер четырнадцать, у самого помоста.
  Торп посмотрел на помост, расположенный у северной стены. Он узнал Рэя Клайна, бывшего заместителя директора ЦРУ по информации и офицера УСС в прошлом.
  Почетный караул морских пехотинцев внес знамя, и все гости поднялись. Военный оркестр заиграл национальный гимн. Около двух тысяч человек разом запели.
  Уэст встал по стойке «смирно» и тоже запел. Торп опять посмотрел на помост. Слева от Клайна стоял Майкл Бэрк – бывший офицер УСС и бывший президент команды «Янкиз» и корпорации «Мэдисон Скуэйр-гарден». За Бэрком он увидел Чарльза Коллинвуда, журналиста и летописца операций УСС во время войны, а рядом с ним стояла Клэр Бут Льюс. Слева от нее – Ричард Хэлмс, также бывший сотрудник УСС и бывший директор ЦРУ, человек, привлекший Уэста к работе в конторе. Торп обернулся к Николасу:
  – Вон твой старый босс, Ник. Не забудь поблагодарить его за работу.
  Уэст перестал петь и пробормотал что-то нецензурное.
  Торп улыбнулся:
  – Он уже выбрался, а ты все еще повязан.
  Гимн кончился и заиграли «Боже, храни Королеву».
  Торп заметил:
  – Эй, это напоминает мне о полковнике Рандольфе Карбури, знаешь его?
  Уэст стоял, заложив руки за спину.
  – Я слышал о нем, а что?
  – Он тоже будет здесь сегодня.
  Уэст кивнул. Оркестр доиграл британский гимн и начал «Марсельезу». Торп увидел на сцене, сбоку от Президента Соединенных Штатов, Джефри Смита, президента Союза ветеранов УСС, и своего отца Джеймса Аллертона, почетного гостя. Слева от Аллертона стоял Билл Кейси, бывший офицер УСС и нынешний глава ЦРУ. Рядом был Уильям Колби, служивший в свое время в УСС и возглавлявший недавно ЦРУ.
  Торп отметил вслух:
  – Ребята неплохо сохранились.
  Доиграли французский гимн, и архиепископ Нью-Йорка начал молитву.
  Торп спародировал слова молитвы:
  – Господи Боже, спаси нас от оборотней в ночи. – Он обернулся к Уэсту: – Ты в последнее время слышал их вой?
  Уэст ничего не ответил.
  Архиепископ закончил чтение молитвы, и все сели на свои места. Джефри Смит начал свою приветственную речь.
  – Я не хотел тебя напугать, – сказал Торп Уэсту.
  Уэст чуть не расхохотался:
  – Ты меня до ужаса испугал. – Ник взглянул на Питера. – У меня неприятности?
  – Совсем нет. Просто над тобой нависла смертельная опасность.
  – И какая же?
  – Извини, секрет. Но ты, наверное, догадываешься. Что касается КГБ, то тебе следует быть максимально осторожным. Что же касается конторы, то ты должен подумать о страховке. Понимаешь меня?
  – Что-то вроде: «В случае моей преждевременной кончины или исчезновения следующие документы и письменные показания, данные под присягой, направляются в редакции „Нью-Йорк таймс“ и „Вашингтон пост“…»
  – Вот-вот.
  Уэст кивнул.
  – Я помогу тебе с деталями, – сказал Торп.
  – В обмен на что?
  – Всего лишь на твою дружбу. – Он улыбнулся и взял Уэста за руку. – Пойдем лицезреть гнев леди, которую заставили ждать. Бери удар на себя. Я и так уже весь в дерьме.
  Кэтрин Кимберли с неудовольствием посмотрела на приближающегося Торпа.
  – Ник застрял в аэропорту, – сказал Торп, чмокнув ее в щеку.
  – Извините, это моя вина, нужно было провести важный разговор. Как дела, Кейт? – Уэст наклонился и поцеловал ее.
  Кэтрин взяла его за руку и улыбнулась:
  – Ты разговаривал с Энн?
  – Вчера вечером. С ней все в порядке. Шлет тебе привет.
  Уэст оглядел столик и поздоровался за руку с О'Брайеном:
  – Мистер О'Брайен, очень рад снова видеть вас.
  Николас взглянул на Патрика О'Брайена. Ему было шестьдесят с лишним, но светлые, лишь слегка тронутые сединой волосы, розоватое лицо и живые светло-голубые глаза делали его моложе. Уэст знал, что О'Брайен очень следит за собой и, как говорили, даже прыгает с парашютом, причем часто – лунными ночами, как привык еще в «оккупированной Европе». О'Брайен кивнул на пару, сидевшую за столом:
  – Вы оба, конечно, знаете Китти и Джорджа ван Дорнов.
  Торп и Уэст поприветствовали их и заняли свои места. Кэтрин указала на мужчину, сидевшего напротив нее:
  – А это мой друг Тони Абрамс. Он работает в нашей фирме.
  Абрамс поздоровался за руку с Уэстом. Он протянул руку и Торпу, но тот наливал себе водку из бутылки «Столичной». Торп взглянул на Абрамса.
  – Да, мы уже встречались.
  Затем он поднял бокал с кристально прозрачной жидкостью.
  – Кто-то мудро вспомнил о моей любви к русской водке. Ваше здоровье!
  Он залпом осушил половину бокала и выдохнул, затем обратился к присутствующим:
  – Вам может показаться странным, что такой патриот и боец холодной войны, как я, пьет русскую водку. – Взглянув прямо на Абрамса, он продолжил: – Я пью русскую водку подобно тому, как наши предки пили кровь своих врагов.
  – В знак презрения или для храбрости? – спросил Абрамс.
  – Ни то ни другое, мистер Абрамс. Мне просто нравится ее вкус. – И он, засмеявшись, облизал губы.
  – Если насчет крови, то у вас она на правой манжете, мистер Торп, – заметил Абрамс.
  Питер Торп опустил бокал и посмотрел на свою манжету. Красновато-рыжее пятно запеклось возле запонки из оникса. Он потер его пальцами и спросил:
  – Похоже на кровь, правда?
  – Да, похоже, – ответил Абрамс.
  Кэтрин обмакнула кончик салфетки в стакане с водой.
  – Сотри, пока не въелось.
  Торп улыбнулся, беря салфетку:
  – Для женщин всего мира характерны три фразы: «Вынеси мусор», «У меня болит голова», и «Сотри, пока не въелось».
  Он промокнул пятнышко и заметил:
  – Определенно кровь.
  – Ты что, порезался? – спросила Кэтрин холодно.
  – Порезался? Да нет.
  Джордж ван Дорн заметил с другого конца стола:
  – Тогда, мистер Торп, учитывая вашу профессию, вы, вероятно, порезали кого-то другого. – Он улыбнулся.
  Торп ответил ему также улыбкой. В разговор вмешалась Китти ван Дорн:
  – Может быть, это кетчуп?
  Торп скорчил гримасу и закатил глаза:
  – Кетчуп? Мадам, я с детства смотреть не могу на кетчуп. Кэтрин наверняка думает, что это губная помада, но я должен оправдаться. Это – кровь. Я могу различить кровь, когда я ее вижу. – Взглянув на Абрамса, он добавил: – Вы очень наблюдательны, мистер Абрамс. Вам бы надо работать детективом.
  – Я им и был.
  Группа курсантов академии Уэст-Пойнт собралась у помоста и начала исполнять попурри из модных песен.
  Торп обратился к Абрамсу, стараясь перекричать пение:
  – Ваши родители случайно не были большевистскими агитаторами? Леон и Руфь Абрамс? Их, часом, не арестовывали за организацию стачки и беспорядков на швейной фабрике?
  Абрамс уставился на Торпа. Его родители действительно имели определенную известность в профсоюзных кругах, и их имена, возможно, даже упоминались в некоторых книгах, посвященных рабочему движению. Но они не были настолько знамениты, чтобы Торп мог о них знать.
  – Да, Леон и Руфь – это мои родители. Вы что, занимаетесь рабочим движением?
  – Нет, сэр. Я занимаюсь красными.
  Под столом Кэтрин пнула Торпа ногой. Питер сказал, обращаясь к ней:
  – Это очень интересно. И очень романтично. Тони – сын народных героев Америки. – Он повернулся к Абрамсу. – Кстати, а почему Тони?
  Абрамс слегка улыбнулся:
  – Мое настоящее имя Тобиас. Уменьшительное от него Тоби. Но там, где я вырос, были распространены имена типа Дино и Вито. Так Тоби превратилось в Тони.
  – Америка! Этот великий сплав наций. И вы удачно сюда вплавились.
  Над столом повисло неловкое молчание. Затем Торп спросил:
  – Ваши родители все еще коммунисты, мистер Абрамс?
  – Они умерли.
  – Сочувствую. А вы унаследовали их взгляды?
  – Родители моей матери в годы Великой депрессии вернулись в Россию. Они попали под сталинские чистки. Видимо, погибли в лагерях.
  – Это, наверное, подорвало веру ваших родителей в справедливость и всеобщее братство, к которым якобы ведет революция?
  – Вполне вероятно. – Абрамс закурил. – Родители моего отца, которые из России никогда не уезжали, были уничтожены нацистами где-то в 1944 году – примерно в то же время, когда от рук немцев погибли и ваши настоящие родители, мистер Торп. В мире так много совпадений.
  Торп в упор посмотрел на Абрамса:
  – Откуда вы узнали про моих родителей?
  – Прочел. Я занимаюсь историей УСС.
  Питер налил себе еще водки и снова взглянул на Абрамса.
  – Вы знаете, Абрамс, вы можете очень подойти этой конторе.
  – Меня никто туда не приглашал.
  – О, не сомневайтесь, пригласят. А вы думаете, зачем вас сюда позвали? Вы думаете, почему…
  Кэтрин перебила Торпа:
  – Питер, ты не встретил по дороге сюда полковника Карбури? Его что-то не видно.
  – Я вряд ли бы его узнал. Для меня все англичане на одно лицо. – Торп поигрывал палочкой для размешивания коктейлей. – Может, он где-то задержался? – Торп откинулся на стуле и, казалось, ушел в себя.
  Курсанты окончили пение, и официанты стали разносить первое блюдо.
  – Вы работаете с Кейт? – спросил Уэст у Абрамса.
  – Я технически помогаю готовить выездные дела.
  – Мистер Абрамс в июле будет сдавать экзамены на звание адвоката, – добавила Кэтрин.
  – Ну что ж, пожелаю вам удачи, – сказал Уэст. – Моя невеста – сестра Кэтрин, Энн, – тоже адвокат. Она работает на американскую компанию в Мюнхене.
  Торп очнулся от своих мыслей и выпрямился на стуле:
  – Она работает на Агентство национальной безопасности, Абрамс. Вообще в этой семье полно шпионов.
  Кэтрин холодно сказала:
  – Ты сегодня в необычайно плохом настроении, Питер. – Она встала. – Извините, мистер Абрамс, вы не проводите меня в гостиную?
  Абрамс поднялся и последовал за ней. Торп, похоже, не обратил на эту сцену никакого внимания. Он проворчал:
  – Весь зал полон шпионов. Знаете, как определить, что рядом с вами шпион? – Он поднял тарелку с салатом. – Салат сразу вянет.
  Китти ван Дорн объявила, что она и ее муж обойдут столы. Затуманенные алкоголем глаза Джорджа ван Дорна вдруг прояснились, и он сказал Торпу:
  – Ты останешься здесь и будешь наблюдать за церемонией награждения своего отца. Я прослежу, чтобы ты никуда не ушел. – Он взял жену под руку, и они удалились.
  Торп сделал вид, что проигнорировал замечание ван Дорна.
  – Передайте мне «Столичную», пожалуйста, – попросил он О'Брайена.
  О'Брайен серьезно посмотрел на Торпа.
  – Тебе хватит, Питер. Нам нужно еще обсудить кое-какие важные дела.
  Их взгляды встретились, и Торп опустил глаза.
  – Думаю, мне надо поесть. – Он уткнулся в свою тарелку с лососиной.
  О'Брайен, Уэст и Торп ели молча. Уэст искоса наблюдал за Торпом. Мысль о том, что в скором времени они станут свояками, отнюдь не была ему неприятна. И все же этот Торп довольно странная личность. Его полное имя было Питер Жан Бруле Торп. Оно досталось ему от родителей – американца отца и француженки матери, которые были агентами УСС. Уэст считал, что тяга Кэтрин к Торпу вполне объяснима с учетом известных совпадений в их биографиях, хотя характерами они сильно отличались друг от друга.
  Торп поднял глаза от тарелки:
  – Сейчас мне получше.
  О'Брайен наклонился к Уэсту:
  – Питер рассказал вам о деле Карбури?
  – Он сказал только, что полковник Карбури в Нью-Йорке.
  – Я тоже не знаю всех деталей, – вставил Торп.
  О'Брайен кратко рассказал им о происшедшем за день и добавил:
  – Кэтрин и я полагаем, что это имеет отношение к «Талботу».
  Уэст кивнул.
  – Питер упоминал об этом.
  О'Брайен посмотрел на Торпа:
  – А ты об этом тоже услышал от Кэтрин?
  Торп покачал головой:
  – Да… Нет… Я сам сделал такой вывод на основании письма леди Уингэйт.
  – Понятно.
  Торп быстро добавил:
  – Подробности мы должны получить от Карбури, и он должен был бы сейчас находиться в этом зале. Я думаю, что Абрамс завалил дело.
  – Кэтрин и Абрамс действовали очень осторожно, – жестко бросил О'Брайен. Он оттолкнул от себя тарелку. – Карбури мог счесть это место неподходящим для передачи. Не удивлюсь, если получу известие о том, что он каким-то образом назначит встречу в более спокойной обстановке.
  Торп вставил:
  – Сегодня вечером это здание – безопаснейшее место в Америке. Кроме того, я думаю, что чисто эмоционально ему хотелось бы побывать на этом мероприятии.
  О'Брайен медленно кивнул:
  – Да, пожалуй… Может, он еще в своем клубе. Хотя ведь мы оставили записку для него на имя Эдвардса.
  Торп улыбнулся.
  – Черта с два ответил бы я на любую записку, находясь на задании.
  О'Брайен вновь кивнул.
  – И все же давайте остановимся на том, что он просто предпринял дополнительные меры предосторожности и даст о себе знать в определенное время. Можно, конечно, предположить…
  – …что события развиваются по неблагоприятному сценарию, – сказал Торп. – Мой опыт указывает на то, что опаздывающие люди чаще всего оказываются мертвыми людьми. Конечно, можно допустить и похищение… – Торп вгрызся в стебель сельдерея.
  Подошли Кэтрин и Абрамс. Трое мужчин, сидевших за столом, встали.
  – Я связалась с агентством Бэрка, – сказала Кэтрин. – Детективы вроде бы довели Карбури до этого здания… Или им кажется, что довели… Один из детективов оказался достаточно честным и признался, что мужчина, которого они вели, – пожилой, высокий, худой и с усами – мог и не быть тем человеком, на которого им указал служащий клуба. Когда они разглядели его здесь, в вестибюле, им показалось, что это подставка. Правда, у мужчины имелось приглашение, он даже направился к рамке металлодетектора. Дальше детективы следовать не могли и сразу же связались с агентством для доклада.
  – Я же говорил, что все англичане на одно лицо, – вставил Торп.
  Все сели. О'Брайен задумчиво произнес:
  – Видимо, Карбури прибегнул к фокусу с двойником, для того чтобы отвести от себя возможную слежку. К сожалению, таким образом он лишил себя и защиты.
  – Есть еще одна версия: двойник был нанят не самим Карбури, а кем-то еще.
  – Вполне возможно, – согласился Торп. – В любом случае нужно произвести операцию «Черный мешок». – Он взглянул на Абрамса. – Негласное проникновение в номер Карбури и обыск его вещей.
  Абрамс огляделся. Несомненно, что для всех сидящих за столом это дело представлялось весьма важным. Несомненно также и то, что использование подставки свидетельствовало: в деле были замешаны профессионалы. Да, это вам не скандалы с мошенничеством вокруг акций. Здесь все гораздо серьезнее.
  – Мне не хотелось бы, чтобы этим занимались частные детективы, – проговорил О'Брайен. – Пусть лучше кто-то из нас. – Он повернулся к Абрамсу: – Вы сможете проникнуть в его комнату?
  Тони пожал плечами:
  – Наверное.
  О'Брайен посмотрел на Торпа.
  – Конечно, – рассмеялся тот. – Что за парочка – Пит и Тони незаконно проникают в жилище. Боже, до чего мы докатились!
  – Детективы вернулись в клуб, – сказала Кэтрин. – Давайте немного подождем.
  Принесли второе. К этому моменту вернулись ван Дорны. Началось обсуждение присутствующих руководителей. Китти ван Дорн махнула рукой в сторону помоста:
  – Президент сегодня неплохо выглядит.
  Торп тоже посмотрел в сторону помоста:
  – Да, он выглядит вполне правдоподобно. Вот что делает новое бальзамирующее средство.
  Катрин наклонилась и спокойно сказала ему на ухо:
  – Если не начнешь нормально себя вести, я скажу, чтобы тебя вышвырнули.
  Торп взял Кэтрин за руку и сжал ее. Потом перевел взгляд на помост и встретился глазами с Биллом Кейси. Тот, как всегда, выглядел строго и непреклонно. Кейси узнал Торпа и подтвердил это кивком, правда, не слишком дружелюбным. Питер подумал, что этот кивок похож на тот, каким полицейский на обходе удостаивает известных ему местных хулиганов.
  Торп осклабился боссу, затем тихо сказал Кэтрин:
  – Если кто и может оказаться человеком-оборотнем, так это Билл Кейси.
  Кэтрин сверкнула улыбкой.
  Питер наклонился к Кэтрин еще ближе и серьезно прошептал:
  – В его биографии все подходит для того, чтобы назвать его оборотнем. Равно как Клайна, Колби, Хэлмса… Равно как и еще нескольких десятков присутствующих здесь людей, включая твоего шефа и моего отца. Разве тебя это не пугает? Лично мне страшно.
  Кэтрин взглянула на Патрика О'Брайена, а затем на Джеймса Аллертона, который сидел рядом с президентом и о чем-то с ним беседовал.
  Торп проследил за направлением ее взгляда.
  – Верно. «Известная личность, близкая к вашему президенту».
  Кэтрин покачала головой:
  – Нет.
  – Вполне возможно, – улыбнулся Торп.
  – Нет.
  – Разве это так уж трудно себе представить?
  Кэтрин отвернулась и стала наливать себе вино.
  17
  Абрамс неожиданно обнаружил, что стоит рядом с Кэтрин за длинным баром в углу главного зала. Он заказал себе выпивку и, дабы избежать излишних разговоров о Кимберли, отвернулся и начал оглядывать зал. Несколько мужчин и женщин были в военной форме. Виднелись и иностранные мундиры. Хотя в приглашении были указаны смокинги и черные галстуки, некоторые мужчины пришли во фраках и белых бабочках. Абрамс подумал, что смокинг они, видимо, носили дома вместо халата.
  Он смахнул с пиджака воображаемую пылинку и критически осмотрел свою одежду. Непостижимо как, но сразу становилось понятно, что она взята напрокат. За исключением чертовых ботинок.
  – Откуда смокинг? – спросила Кэтрин. Абрамс быстро поднял на нее взгляд.
  – Что? А-а, от Мюррея, с Ленсингтон… А что?
  – Я просто подумала, не привез ли он его из Англии.
  – А-а, вы о Карбури… Нет, он взял смокинг напрокат у Лоусона, это недалеко от Уолл-стрит. Судя по квитанции, он взял его два дня назад.
  Они отошли от стойки бара.
  – А чем он все это время занимался? – спросила Кэтрин.
  – Ну, во-первых, брал напрокат смокинг. – Тони сделал глоток из своего бокала.
  – А еще? Может, вы выяснили еще что-нибудь?
  – Нет.
  Она некоторое время смотрела ему в глаза.
  – Я очень ценю то, что вы подвергали себя такому риску. В особенности учитывая то, что вы не знали, ради чего это делаете.
  – Чем меньше я знаю, тем лучше для меня.
  – Я никому не сказала о том, что вы побывали в номере у Карбури. Ведь я обещала защищать вас, – улыбнулась она.
  – Я от природы не очень осторожный, но все-таки хотелось бы без судимостей предстать на экзаменах на получение права заниматься адвокатской практикой.
  – Я прекрасно понимаю ваше положение. – Она подумала и добавила: – Но я же не просила вас проникать в номер… Зачем вы это сделали?
  Он ушел от ответа, возвратившись к предыдущему вопросу:
  – Вы спросили, не нашел ли я чего интересного, что скрываю от вас.
  – Вы ведь действительно забыли сказать мне, где он взял смокинг.
  Тони улыбнулся.
  – Да, забыл. – Про себя он подумал: «Вы же забыли рассказать О'Брайену о моем визите в номер Карбури, а О'Брайен, видимо, забыл сообщить вам о том, что в понедельник я еду в Глен-Коув, да и вообще вы о многом еще будете забывать, пока все не закончится».
  – Наверное, Питер вас обидел, – задумчиво произнесла Кэтрин. – Я не стану за него извиняться, но мне очень жаль, что так получилось.
  – Питер Торп никоим образом не может испортить мне настроение.
  Она ничего не сказала в ответ, и Абрамс понял, что мысли ее опять где-то далеко. Она протянула ему программку. Абрамс раскрыл ее. Внутри было три листка. Он пробежал глазами первую страницу и, поняв, что это письмо было адресовано Кэтрин, взглянул на нее.
  – Читайте.
  Он начал читать, понимая, что она приняла какое-то серьезное решение в отношении него. Дочитав, он вложил письмо обратно в программку. Она помолчала несколько секунд и спросила:
  – Ну что?
  – Никаких комментариев.
  – Почему?
  – Меня это не касается. – Он допил свою порцию.
  – Отнеситесь к этому, как полицейский относится к преступлению…
  – Я сыт преступлениями по горло, так что…
  – Ладно, по крайней мере, хотя бы все обдумайте.
  – Хорошо. – Он поставил бокал на стойку. Если письмо было настоящим, то оно отчасти подтверждало его подозрения насчет фирмы, в которой он работал. Он подошел к Кэтрин вплотную и тихо сказал:
  – У меня один вопрос. «О'Брайен, Кимберли и Роуз» – фирма ЦРУ? Как вы называете, фирма-прикрытие?
  Кэтрин покачала головой. На лице у Абрамса отразилась досада: «Ну, тогда кто же вы такая, черт возьми?»
  И опять она покачала головой. Абрамс потер подбородок.
  – Согласитесь, что все это очень странно.
  – Возможно. – Она протянула руку к стойке и взяла список гостей. – Первым по алфавиту идет Джеймс Джизас Энглтон, офицер УСС, впоследствии начальник департамента по контрразведывательным операциям ЦРУ. Считается отцом американской контрразведки. В связи с тем, что он был очень тесно связан с двойным агентом Филби, в ходе контактов с которым, кстати, он не смог его раскусить, а также с учетом некоторых других странных обстоятельств, появились предположения, что Джим сам является советским агентом. Если это правда… Хотя страшно даже предположить такое. Как бы там ни было, Билл Колби уволил Джима по неизвестным до сих пор причинам. Следующий подозреваемый…
  – Подождите секунду. – Абрамс внимательно посмотрел на нее. У него было впечатление, что она взяла слишком быстрый разгон. – Меня не интересуют подозреваемые. Мне казалось, что я довольно ясно дал вам это понять.
  Она выглядела так, будто ее остановили на полном ходу.
  – Извините… Хотя вы правы… В последнее время я мало общаюсь с… обычными людьми. – Она с минуту помолчала. – Возможно, я не так о вас подумала. Возможно, я сказала вам слишком много… Извините.
  Она отдала ему список гостей и пошла прочь. Абрамс вернулся к стойке и внимательно просмотрел список. Среди них было много людей с французскими и восточноевропейскими фамилиями – видимо, участников Сопротивления. Часто встречались английские лорды. Была чета наследников Романовых. Вообще титулованных гостей было много, включая его новую знакомую графиню Клаудию. Он через плечо посмотрел на стол, за которым расположился Гренвил, но Клаудия сидела спиной к бару. Заиграл оркестр, и Тони решил было пригласить ее, но она поднялась с Томом Гренвилом, и они прошли на танцевальную площадку.
  Абрамс заказал еще порцию мартини и начал оглядывать близлежащие столики. Он подумал, что если попытаться одним словом обозначить царящее в зале настроение, то этим словом должно было стать «гордость». Присутствовали здесь и известный снобизм, и сентиментальность, но главным ощущением собравшихся, видимо, было чувство удовлетворения от прекрасно сделанной работы. Прошедшие годы, судя по всему, не стерли воспоминаний. В уверенных, хорошо поставленных голосах и аристократической походке большинства из гостей не чувствовалось старости или усталости. Очевидно, для них не имело особого значения то обстоятельство, что список участников этих мероприятий с каждым годом становился короче, а мир кардинально изменился с 1945 года. Здесь, в этот вечер, опять повторялся День Победы. Кэтрин вывела Абрамса из задумчивости:
  – Кого-нибудь ищете?
  – Нет. Хотите выпить?
  – Нет, спасибо. Наверно, я показалась вам довольно резкой, когда ушла.
  – Вы выглядели обеспокоенной.
  Она через силу улыбнулась:
  – Что-то часто наши разговоры становятся какими-то нервными.
  Тони задумался, и Кэтрин почувствовала, что он выбирает между тем, чтобы извиниться и уйти или пригласить ее на танец. Поэтому она быстро предложила:
  – Давайте пройдем на танцевальную площадку.
  Оркестр заиграл «И так проходит время». Кэтрин крепко прижалась к Тони всем телом. Он явственно ощутил аромат ее волос, ее духов. Сначала они двигались немного скованно, но затем быстро привыкли друг к другу и уже нисколько не стеснялись близости своих тел.
  – Вы никогда не были женаты? – спросила Кэтрин.
  – Нет… Был один раз обручен.
  – Можно мне спросить, что же случилось потом?
  Абрамс посмотрел на Клаудию, танцевавшую с Гренвилом неподалеку от них, затем вновь на Кэтрин.
  – Что случилось? Мы разошлись в политических взглядах. И расстались.
  – Это весьма необычно.
  – Она была радикалкой-шестидесятницей. Знаете, дети цветов и все такое прочее. Активистка демонстраций против войны и в защиту гражданских прав. Потом она боролась против истребления китов, потом за права американских индейцев и в защиту окружающей среды, наконец, против ядерного оружия… Как что-нибудь происходит, Марси тут как тут со своими плакатами и лозунгами. Ее жизнь отмерялась вечерними заголовками газет. Как художники, у которых бывают голубые и розовые периоды, у нее был китовый период… индейский период… Вы понимаете?
  – Вы не приветствуете идеализм и политическую сознательность?
  – Я не выношу никаких «измов». Еще ребенком я насмотрелся на них. Они разрушают человеческие жизни.
  – Но иногда помогают всему человечеству.
  – Бросьте вы эти глупости.
  Некоторое время они танцевали молча. Потом она спросила:
  – Значит, вы оставили ее? Потому что она была такая сознательная?
  – Она оставила меня. Потому что я признался, что всегда симпатизировал республиканцам. Марси сказала, что от одной только мысли о том, что она спит с республиканцем, ее тошнит. – Тони коротко рассмеялся.
  Кэтрин подумала и тихо сказала:
  – Но, несмотря на все это, вы ее любили.
  Абрамс никогда не предполагал, что тема любви и вообще тема человеческих взаимоотношений может заинтересовать Кэтрин Кимберли.
  – Да, знаете, с ней не было скучно. Представляете себе сцену: я возвращаюсь с работы домой в полицейской форме и нахожу полную гостиную черномазых революционеров?
  – Нет, не представляю.
  – А так бывало. – Тони опять рассмеялся.
  – Я рада, что сейчас вы даже можете посмеяться над этим, – улыбнулась Кэтрин.
  – Смешного здесь мало. Только вспомню, как мы спали с ней под кубинским флагом с отключенным отоплением посреди зимы (в знак протеста против роста цен на нефть), а я все боялся дыхнуть на нее, чтобы она не учуяла запаха гамбургера: я ведь должен был бойкотировать торговлю мясом. Над нами портрет Че Гевары с этими его глазами, как у Христа. А по соседству в гостиной занимаются любовью две активистки движения лесбиянок… – Он посмотрел на Кэтрин и увидел, как она внутренне напряглась. – Извините, я сказал что-то не так?
  – Нет, я просто пытаюсь удержаться от смеха.
  Они протанцевали до конца мелодии. Потом Тони взял ее за руку, и они вернулись к бару. Абрамс раскрыл список гостей.
  – Я вижу, ваша сестра должна быть восьмой за нашим столом.
  – Она не смогла приехать. Я хотела сказать вам, чтобы вы привели с собой кого-нибудь из ваших друзей, но забыла. Значит, если вы не ищете кого-то конкретно, вы высматриваете подозреваемых?
  – Да нет, просто мне интересны кое-какие имена. Если честно, то я даже польщен, что нахожусь среди этих людей.
  Кэтрин заказала белое вино.
  – Вы хотите что-то спросить?
  – Да. Почему они здесь?
  Она улыбнулась:
  – Это ежегодное мероприятие. Сегодня чествуют Джеймса Аллертона, отца Питера. Ему будет вручена медаль генерала Донована. Конечно, здесь вспоминают о погибших и вспоминают Уильяма Донована, которого называют просто «генерал», как вы уже, видимо, заметили. Вам интересно?
  Абрамс взглянул на Кэтрин. Она стояла, прислонившись спиной к стойке бара, бокал с вином в одной руке, сигарета в другой. В офисе фирмы она выглядела совсем по-другому.
  – У меня в голове вертится одна мысль: это хорошо организованная шпионская сеть, – сказал Тони.
  – Нет, это не сеть. Здесь все смешалось. Собравшихся объединяет одно: когда-то, сорок лет назад, они были товарищами по тайной борьбе. Ведь с УСС работали самые разные люди – проститутки и князья, уголовники и кардиналы.
  Абрамс подумал, что между названными Кэтрин категориями в психологическом отношении нет такой уж большой разницы. Он сказал:
  – Меня забавляет мысль о том, что среди собравшихся может находиться советский агент, и не один. – Тони обвел зал глазами.
  – Элинор Уингэйт не указывает на это прямо… Почему вы употребляете слово «забавляет»? Может быть, «интересует»?
  – Нет, именно забавляет.
  Кэтрин задумалась.
  – Вы нас не очень-то любите, разве не так? Я даже думаю, что раскрытие высокопоставленного агента доставит вам личное удовлетворение. Насколько я понимаю, любому полицейскому особенно приятно свергнуть с пьедестала могущественного человека.
  – Это на телеэкране. А в жизни вас тащат свидетелем в суд, где на вас набрасывается натренированная свора, например, из фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз». – Он с силой загасил окурок в пепельнице. – Зачем вы обо всем рассказали О'Брайену? Ведь он, в принципе, подпадает под критерии, по которым отбираются подозреваемые.
  – Я доверяю ему.
  Абрамс покачал головой:
  – И как я предполагаю, вы показывали письмо Торпу?
  – Да. Он-то в категорию подозреваемых не входит. Так же, кстати, как и вы.
  – Я рад, что нас с мистером Торпом так многое объединяет. Кому еще вы говорили о письме и кому собираетесь сказать?
  – Есть кое-кто… Среди наших друзей, кому я скажу об этом сегодня.
  – Вы создаете себе дополнительные трудности.
  – Внутренние расследования всегда сложны. Именно поэтому я прошу у вас помощи.
  – Но почему у меня?
  Кэтрин наклонилась к Абрамсу:
  – Вы умны, деятельны, были связаны с полицией. Я вам доверяю, а кроме того, вы мне нравитесь.
  – Я покраснел?
  – Нет.
  – А чувствую себя так, будто покраснел.
  Она махнула рукой.
  – Ну, хватит пока о делах. Хотите потанцевать?
  – Мы будем глупо выглядеть: оркестр уже прекратил играть.
  – Ах, да… – Кэтрин рассмеялась, оглядевшись вокруг.
  – Могу я задать вам лежащий на поверхности вопрос, мисс Кимберли? – спросил Тони. – Почему бы вам не привлечь к этому делу настоящих профессионалов?
  – Это сложно. Через некоторое время спросите-ка об этом мистера О'Брайена… Кстати, вы можете называть меня Кэтрин. – Ее губы тронула улыбка.
  – Да, ведь мы с вами танцевали. А как я должен буду называть вас во вторник, на фирме?
  – Когда мы танцуем, то Кэтрин. В других случаях – мисс Кимберли.
  Абрамс не смог бы сказать с уверенностью, что ему нравится ее чувство юмора.
  18
  Абрамс увидел, что Торп сидит один за столом. Он подошел и сел на свое место.
  Торп пристально посмотрел на Абрамса и произнес:
  – Только ты и я, Тони.
  – Вы и я.
  – Я сказал именно так, как сказал, и я говорю правильно, потому что окончил Йельский университет, а тебе нужно следить за своим английским.
  – Это точно. – Абрамс склонился над своей тарелкой.
  Торп указал на него ножом:
  – Что тебе говорила Кейт? И не вздумай спрашивать: «О чем?»
  – О чем?
  Торп привстал.
  – Послушай, Абрамс…
  – У вас покраснело лицо, и вы повысили голос. Я никогда не видел, чтобы йелец опустился до этого.
  Торп потянулся через стол и стукнул ножом по бокалу Абрамса.
  – Ты гляди у меня.
  Тони спокойно принялся есть. Некоторое время Торп молча сидел, не говоря ни слова, затем сказал:
  – Послушай, мне правда все равно, что ты еврей…
  – Тогда зачем об этом упоминать?
  В голосе Торпа послышались примирительные нотки:
  – Меня не волнует твоя биография, твои родители, твоя работа в нью-йоркской полиции, которую я не очень люблю, твоя скромная жизнь, твое желание стать адвокатом и даже тот факт, что ты сидишь сегодня здесь…
  Абрамс поднял взгляд от тарелки:
  – А то, что я заметил пятно крови на вашей манжете?
  – …Но меня волнует, что моя невеста пытается втянуть тебя в это дело, – как бы не замечая фразы Абрамса, продолжил Торп. – Это дело тебя не касается, Абрамс. И думаю, что оно вообще никого не касается.
  – Зачем же тогда так волноваться? Вы цыпленка уже попробовали?
  – Послушай меня, Абрамс, а потом сразу же забудь то, что я скажу. Кэтрин, О'Брайен и еще некоторые – это детективы-любители, дилетанты. Ты работал в полиции и должен знать людей этого сорта. Они впутываются в интригу. Не поощряй их. – Абрамс положил нож и вилку на тарелку, а салфетку бросил на стол. – Если этим кому и заниматься, то профессионалам. Таким, как мне, а не…
  – Извините, мне нужно на воздух. – Абрамс поднялся из-за стола и ушел.
  Торп забарабанил пальцами по столу.
  – Ублюдок!
  Через несколько минут вернулся Николас Уэст.
  – Я все же хотел бы взглянуть на эти книги, Ник, – сказал Торп.
  На лице Уэста отразилось не свойственное ему раздражение.
  – Давай не будем сегодня о делах, – сказал он.
  Торп все-таки продолжал говорить, но Уэст не обращал на это внимания. Он думал о Питере. В качестве главы отдела по работе с заявителями Торп руководил сетью шпионов-любителей, которую считали самой большой в мире. К настоящему времени она разрослась до того, что, как поговаривали, в памяти компьютера, стоявшего в квартире Торпа, хранились установочные данные на тысячи людей: сведения об их профессиональных навыках, способностях, надежности и возможностях использования. И эта работа обходилась государству довольно дешево, что было очень выигрышно с точки зрения нынешней скуповатой администрации. Все, кто вызывался «внести свой вклад на пользу стране», делали это совершенно бесплатно, довольствуясь лишь вкусом опасности и ободряющим похлопыванием по плечу от Торпа или одного из офицеров его отдела.
  Торп заметил, что Уэст не слушает его, и слегка тронул Николаса за руку.
  – Хорошо, не будем о делах. Когда ты летишь в Мюнхен на встречу со своей невестой?
  – Не могу получить разрешение. Скорее, Энн прилетит сюда в отпуск в конце июня или начале июля.
  – Когда же настанет ваш великий день?
  – Пока неизвестно.
  – Наверное, тяжело жить на таком расстоянии от любимой? Как бы то ни было, я хочу стать твоим свояком. Тогда ты будешь доверять мне.
  – А когда собираешься жениться ты?
  – Что, если нам организовать двойное бракосочетание четвертого июля? Это устроило бы всех патриотов и шпионов. Было бы здорово использовать для этого виллу в Глен-Коуве.
  Уэст улыбнулся:
  – Ты имеешь в виду виллу ван Дорна, не так ли? Надеюсь, не виллу русских?
  Официанты принесли десерт, и Уэст уткнулся в шоколадное суфле. Наконец он оторвался от тарелки.
  – Хоть я сам и нарушаю свою же просьбу не касаться дел, но это дело «Талбота» выглядит весьма мрачно. Надеюсь только, что оно не вызовет очередную кампанию охоты на ведьм в конторе.
  Торп пожал плечами:
  – О Боже, что бы все эти люди делали без такого призрака? «Талбот». Чепуха! Если бы «Талбот» действительно существовал, ему было бы уже не менее ста пяти лет. – Торп перегнулся через стол к Уэсту. – Знаешь, кто такой «Талбот»? Это дьявол в наших умах. Это злодей, это монстр, это кошмар… – Торп понизил голос. – Он не существует в природе, Ник. Его никогда не было в природе. Просто наши старики хотели бы свалить на него все свои неудачи.
  – Может быть, ты и прав.
  Торп собирался продолжить свою мысль, но к столу подошла Кэтрин.
  – Мы обзвонили весь город, но следов Карбури нигде нет, – взволнованно сказала она.
  Торп, казалось, не придал ее словам особого значения:
  – Я свяжусь со своими людьми, а они выйдут на ФБР.
  – Я хотела бы также, чтобы Тони использовал свои связи в полиции, – сказала Кэтрин. – Кстати, а где он?
  – Сегодня пятница, разве не так? Видимо, он отправился в синагогу.
  В голосе Кэтрин послышались жесткие нотки:
  – Ты весь вечер всем грубишь! Какого черта ты завелся?
  Торп изобразил на лице покаяние:
  – Просто у меня был нелегкий день. Я перед всеми извинюсь.
  Она тяжело вздохнула.
  – Этим делу не поможешь. А вы с Энн часто пикируетесь? – обратилась она к Уэсту. Тот был явно смущен сценой, свидетелем которой стал.
  Николас выдавил улыбку:
  – Случается.
  – Тогда дело, видимо, в нас, женщинах семейства Кимберли, – произнесла Кэтрин. Она повернулась к Торпу. – Я принимаю твои извинения.
  Торп просиял и поднял свой бокал:
  – Один за всех и все за одного!
  Они чокнулись и выпили. Уэст внимательно посмотрел сначала на Кэтрин, потом на Питера. По своему положению Николас знал о Питере Торпе больше, чем его невеста. Уэст читал личное дело Торпа и его кадровые характеристики. Он сделал это под предлогом служебной необходимости в связи со своими исследованиями. Но главной причиной его интереса к материалам на Торпа была забота о Кэтрин Кимберли.
  В одной из характеристик Торп назывался «активным гетеросексуалом». Кто-то написал на полях: «Имеется в виду, что он бегает за женщинами». Уэст полагал, что Кэтрин это известно.
  Уэст пригляделся к выражению глаз Питера, когда тот обращался к Кэтрин. Ему показалось, что на какие-то доли секунды во взгляде Торпа то вспыхивает, то гаснет искра сумасшествия. Это было похоже на то, как в открывающихся и закрывающихся створках паровозной топки вспыхивают проблески пламени. У вас остается впечатление, что вы только что видели огнедышащий вихрь, но материально вы его не ощущаете.
  Николас вспомнил строчки акта психофизиологического обследования Торпа. Оно, видимо, проводилось штатным психиатром из ЦРУ, так как документ был написан ясным английским языком, а не запутанными наукообразными фразами, свойственными гражданским психоаналитикам. После длительной беседы с Торпом (не исключено, что к нему в тот момент применялись психотропные средства) врач написал: «В его поведении и высказываниях наблюдаются моменты, свидетельствующие о том, что в мыслях он все еще остается членом закрытого студенческого кружка в Йеле. Он любит секретную работу, но подходит даже к самым секретным заданиям так, будто они не более чем студенческие шалости».
  Психиатр сделал еще одно наблюдение, серьезно обеспокоившее Уэста: «Торп страдает внутренней апатией. Он должен жить на грани смертельного риска, чтобы ощущать в себе душевный подъем. Он уверен в своем превосходстве над другими людьми только потому, что имеет доступ к важной секретной информации и принадлежит к закрытой элитарной организации. Это признак незрелой личности. Его отношения с коллегами формальны, он не склонен к мужской дружбе. Что касается его отношения к женщинам, то, хотя внешне он старается им нравиться, на самом деле презирает их».
  Уэст продолжал пристально смотреть на Торпа. Для него было совершенно очевидно, что в душе Питера происходит какая-то серьезная борьба. Мысли этого человека, несомненно, были заняты каким-то важным для него событием.
  Уэст делал для себя такой вывод не впервые. Он уже как-то намекал Кэтрин о странном состоянии Торпа. Она, однако, не придала особого значения словам Николаса, и он прекратил эти разговоры. Зато Энн восприняла его наблюдения с интересом. У нее была по этому поводу и своя информация – неформальные беседы с оперативниками, обрывки чьих-то фраз, – поэтому размышления Николаса, наложившись на них, вызвали у Энн даже что-то похожее на беспокойство.
  Уэст знал, что он должен был сделать: запросить все оперативные отчеты Торпа и анализ всех операций, к которым Питер имел отношение. На время он отложил это мероприятие, но сегодня понял, что осуществить его необходимо.
  Неожиданно Торп повернулся к Уэсту:
  – Что ты такой задумчивый, Ник? Обдумываешь ситуацию?
  Уэст почувствовал, что его лицо покраснело, но не смог уйти от изучающего взгляда Торпа. У него вдруг возникла мысль, что Питер Торп знает, о чем он думает. Уэст откашлялся и сказал:
  – Просто думаю: если Карбури найдут мертвым, поверишь ли ты в существование «Талбота»?
  Глаза у Торпа сузились. Наклонившись очень близко к Уэсту, он тихо сказал:
  – А если бы ты нашел в лесу овцу с разодранным горлом, Ник, то на кого бы подумал – на волка или на оборотня? – Питер улыбнулся, медленно растянув губы. «Волчья ухмылка», – подумал Уэст. – Нью-Йорк такой город, в котором не столь уж сложно словить свинцовую сливу в сердце, – добавил он.
  Уэст пытался заставить себя не смотреть на Питера, но его взгляд помимо воли Николаса был прикован к манжете Торпа.
  Торп еще шире растянул рот в улыбке, явно намеренно показав свои крупные белые зубы.
  Извинившись, Уэст встал и вышел из-за стола.
  Торп вновь повернулся к Кэтрин, которая наливала себе кофе.
  – Этот парень какой-то взвинченный. Он действует мне на нервы.
  – Вот уж не знала, что кто-то может действовать тебе на нервы.
  – Николас Уэст достал в конторе очень многих.
  – В твоем тоне слышится комплекс вины.
  – У меня нет никаких комплексов.
  – Значит, ты просто пытаешься что-то скрыть, – улыбнулась Кэтрин.
  Торп не принял шутки:
  – Если бы я пытался что-то скрыть, думаю, он бы заметил. Разве не так?
  – Так.
  Торп кивнул сам себе, будто принял какое-то важное решение.
  – Знаешь, я беспокоюсь за него. За ним слишком многие охотятся. – Он закурил и выпустил длинную струю дыма. – Если провести жизненную аналогию, то Николас Уэст похож на быка, который слишком далеко забрался в тучные поля секретных архивов. На них он разжирел. И вот уже и фермер считает, что пора пускать его на мясо, да и волки смотрят на него плотоядно из леса, горя желанием слопать. – Торп взглянул на Кэтрин. – Бедный Ник.
  19
  За столом Патрика О'Брайена вновь все были в сборе. Уэст говорил что-то Кэтрин, О'Брайен беседовал с Китти и Джорджем ван Дорнами, Клаудия разговаривала с Абрамсом. Торп молчал. Несколько пар танцевали под музыку 30-х годов. Абрамс взглянул на Торпа. Питер много пил в этот вечер, но, похоже, не пьянел.
  Тони перевел взгляд на Клаудию и ответил на ее вопрос:
  – Нет, мои родители не обучали меня русскому специально.
  – Жаль. Я знаю русский. Мы могли бы вести на нем конфиденциальные разговоры.
  – О чем?
  – О чем-нибудь. Я научу вас нескольким словам и уверена, этот язык вернется к вам.
  Абрамс не ответил, и Клаудия сменила тему. Она оживленно рассказывала о своей жизни в Америке, время от времени касаясь руки Тони. Посреди рассказа она вдруг спросила:
  – Я вас не слишком часто трогаю?
  – Дело не в том, что часто, а в том, что трогаете не там, где надо.
  Клаудия рассмеялась. Абрамс еще раз мысленно восстановил в памяти картину того, как О'Брайен повел его по главному залу и представлял некоторым из своих друзей и клиентов. Большинство из них, как, например, Джон Вайтс, Джулия Чайлд и Уолт Ростоу, были либо богаты, либо знамениты, либо могущественны, либо же соединяли все эти качества. Абрамс не удивлялся решению О'Брайена познакомить его с этими людьми. Во всех закрытых организациях, начиная с мафии и кончая ФБР, были общие способы привлекать сообщников. Сначала вам дают небольшие поручения, затем приобщают к открытым делам. Потом вводят в свой узкий круг и знакомят с известными людьми, которые с организацией могут быть и не связаны, но производят на вас впечатление, так что вы убеждаетесь в огромных связях организации. Наконец, когда вы психологически созрели, вам поручают настоящее задание. Задание, о котором вам намекали, но в отношении которого вам и в голову не приходило, что его можно получить так скоро. В случае с Тони таким заданием становился Глен-Коув. На нем, как говаривали его итальянские друзья, ему предстояло «сделать себе костяк».
  Размышления Абрамса прервала Клаудия:
  – Мне кажется, на эту ночь вам следовало бы остаться в представительском доме фирмы.
  – Вы так считаете? Но мне может не хватить места. Я полагаю, там останутся Гренвилы.
  Клаудия задорно улыбнулась ему:
  – Забудьте Джоан. Эта глупышка не для вас.
  – Вот как?
  Вдруг все в зале стихли: на трибуну поднялся президент союза ветеранов УСС Джефри Смит. Он поприветствовал всех собравшихся, представил находящихся на сцене и в заключение сказал:
  – Господа, разрешите представить Президента Соединенных штатов и Главнокомандующего вооруженными силами.
  Гости, большинство из которых в какой-то период жизни имели отношение к армии, по традиции выпили за главнокомандующего. Когда президент поднимался на трибуну, его сопровождали аплодисменты. Он произнес небольшую речь и завершил ее словами:
  – И наконец я решил направить президентское послание руководителям ЦРУ. В нем выражается мое желание видеть боевой дух и самоотверженность, которые были присущи личному составу УСС, в новой организации.
  Абрамс огляделся. Билл Кейси, находившийся недалеко от президента, улыбался. Абрамс посчитал эту улыбку знаком удовлетворения тем, что возвращаются хорошие времена.
  Уильям Колби, председатель Наградного комитета, поднялся на трибуну и сказал:
  – Главная цель нашего мероприятия – почтить память основателя Управления стратегических служб и вручить очередному ветерану «Медаль генерала Донована», что я имею честь сделать. – Колби сверился с текстом и продолжил: – Комитет ветеранов УСС награждает «Медалью Донована» лиц, отличившихся в службе Соединенным Штатам, всему мировому сообществу и делу свободы. В этом году нам особенно приятно вручить «Медаль Донована» человеку, стоявшему у самых истоков УСС, человеку, чья карьера шла параллельно с карьерой генерала Донована, – Колби взглянул налево, – Джеймсу Аллертону, основателю юридической фирмы «Аллертон, Стоктон и Эванс» на Уолл-стрит. Он был другом и советником генерала Донована, а также всех последних американских президентов, начиная с Рузвельта и кончая нынешним.
  Президент Рузвельт во время войны произвел Джеймса Аллертона в звание полковника, и в том же звании он служил у генерала Донована. После войны президент Трумэн назначил его в группу по разработке Закона о национальной безопасности, на основании которого было создано ЦРУ. Эйзенхауэр назначил его послом в Венецию.
  В 1961 году президент Кеннеди направил его в комиссию конгресса по финансам. Но в душе Джеймс Аллертон оставался разведчиком, и это пристрастие к делу плаща и кинжала, которое нам всем прекрасно известно, – он переждал легкий смех в зале, – заставило Джеймса Аллертона предложить свои услуги мистеру Кеннеди именно в этом качестве, и в результате он был назначен советником президента по военной разведке. С того времени каждый последующий президент спрашивал мнение Джеймса Аллертона по чрезвычайно важным вопросам, касающимся разведки и национальной безопасности.
  Сейчас Джеймс Аллертон служит в группе экспертов, известных в Вашингтоне как «Мудрецы», консультируя президента по приоритетным внутренним и международным проблемам. – Колби подошел к заключительной части своего выступления: – Карьера Джеймса Аллертона олицетворяет сплав гражданского долга и личной инициативы. Ветераны УСС считают, что за свою долгую службу на благо государства Джеймс Аллертон достоин награждения «Медалью Донована». Господа, позвольте представить вам моего дорогого друга, уважаемого Джеймса Аллертона.
  Гости поднялись, и по всему залу прокатилась буря аплодисментов. Аллертон встал и подошел к трибуне. Высокий и сухощавый, чуть сутулый, он держался с большим достоинством. Возраст, а ему было восемьдесят с лишним лет, почти не тронул его румяного лица, обрамленного густыми седыми волосами, и лишь неторопливые движения ветерана выдавали его годы.
  Колби надел медаль на голубой ленте на шею Аллертона. Они пожали друг другу руки, и Аллертон остался на трибуне.
  На его ясные синие глаза навернулись слезы. Он вытер их платком. Аплодисменты смолкли, и все вновь уселись на свои места.
  Джеймс Аллертон поблагодарил Колби и Наградной комитет, особо отметив президента и находившихся на сцене.
  Абрамс внимательно смотрел на Торпа, пока говорил его отец. В речи Аллертона проступал явный акцент, наводивший на мысль о престижных школах и колледжах, о том особом мирке, существовавшем до войны в таких местах, как Бар-Харбор, Ньюпорт и Саутгемптон. Абрамс подумал, что быть сыном знаменитости само по себе хлопотно, а уж следовать по служебному пути такого отца сопряжено со значительными опасностями, в том числе и психологического порядка.
  Когда Аллертону было столько, сколько сейчас Торпу, он уже был полковником и работал у Донована, помогая победить в этой гигантской войне и изменить весь мир. Он был хозяином своей собственной судьбы и судьбы многих других людей. Но то были иные времена. В те же исторические периоды, которые не предполагают необходимости проявления великих способностей, даже люди, обладающие ими, обречены на забвение. Так, или почти так, по мнению Абрамса, рассуждает Питер Торп.
  Внимание Тони вновь обратилось на помост, с которого Джеймс Аллертон пространно и прочувствованно говорил о годах, проведенных в УСС. Абрамс видел, что аудитория была искренне захвачена его воспоминаниями.
  Неожиданно Аллертон умолк и на несколько секунд склонил свою седую голову. Подняв наконец глаза, он медленно обвел ими ветеранов разведки и гостей и сказал:
  – В те ужасные шесть лет войны мир потерял миллионы человеческих жизней. Потеряли многих друзей и мы. Но мы помним их и скорбим… Скорбим каждый по-своему… Мы помним их и сегодня.
  Джеймс Аллертон глубоко вздохнул, затем слегка наклонился, дотронулся рукой до своей медали и тихо произнес:
  – Спасибо.
  Он резко повернулся, быстро прошел на свое место и сел. Присутствующие в зале почти одновременно встали. Несколько мгновений царило молчание, затем раздался гром аплодисментов. Президент встал, подошел к Аллертону и обнял его. В эти секунды аплодисменты усилились. Все находившиеся на помосте повернулись к Аллертону и продолжали аплодировать. Гости пожимали друг другу руки.
  Абрамс не часто бывал на подобных мероприятиях, но полагал, что вечер оказался одним из самых успешных из числа состоявшихся до сих пор. Тони попробовал представить себе то, что чувствовали в эти часы ветераны, – триумф, подъем, возвращение молодости? Но сам он не мог знать наверняка. Для этого нужно быть одним из них.
  Наверное, самое близкое к тому, что испытывали сейчас ветераны УСС, Абрамс ощущал во время двадцатой ежегодной встречи своего класса. В тот день в газетах как раз были опубликованы статьи, восхваляющие Тони за удачное завершение дела, связанного с поимкой убийцы. По этому случаю в итальянском ресторане, где они собрались, в адрес Абрамса звучали прочувствованные тосты. Он сам выступил с короткой речью. Потом он отправился домой с одной подружкой школьных лет, которая недавно развелась, и переспал с ней. Воспоминания о том вечере прочно врезались яркой строкой в память Тони. Ничего сверхъестественного не произошло, и событие это к разряду имеющих мировое значение не отнесешь, но Абрамс всегда вспоминал его с удовольствием.
  Он сел на свое место и допил то, что оставалось в его бокале. Он, конечно, ощущал себя здесь посторонним. Но каким посторонним? Стремившимся войти в это общество или согласным остаться в стороне? Абрамс еще раз оглядел окружающих его людей. Его внимание сконцентрировалось на Патрике О'Брайене. Ведь именно он совсем недавно приоткрыл для Тони щелочку в двери, ведущей в другой мир – мир заговоров, интриг и секретов. Абрамсу всегда казалось, что в жизни он был обречен на связь с иными общественно-социальными мирами: сначала это были «Красные дьяволы», потом – работа в полиции…
  Теперь в зале наблюдалось оживление. Люди переходили от стола к столу, пожимали знакомым руки и улыбались. Фаланга сотрудников Секретной службы, окружив президента плотным кольцом, вывела его через боковой выход.
  Питер Торп поймал взгляд Абрамса и кивнул в сторону двери.
  Настало время их операции.
  20
  Питер Торп стоял у двери номера Рандольфа Карбури. Он тихо спросил:
  – Ты войдешь первым?
  – Не сегодня, – ответил Абрамс.
  – Даже мне было трудно договориться с этими ребятами. – Торп держал в руке ключ, взятый у портье, стоявшего немного поодаль. – Там внутри работает радио. И табличка висит «Не беспокоить».
  – Ладно, побеспокой его.
  Торп отомкнул замок и приоткрыл дверь.
  – Закрыта на цепочку, – сказал он. Абрамс взглянул на цепочку, которую он сам закреплял скотчем после своего недавнего визита.
  – Похоже, что он внутри, – проговорил он.
  – Полковник Карбури! – позвал Торп.
  – Надавите-ка плечом, – предложил Абрамс.
  Торп отошел немного и обрушился плечом на Дверь. Цепочка отскочила, и Торп влетел в комнату, потерял равновесие и упал на пол.
  Абрамс улыбнулся и вошел в номер. Указав на безжизненно висящую цепочку, он заметил:
  – Он закрепил ее скотчем, когда уходил. Старый трюк. С вами все в порядке?
  Торп поднялся на ноги. Лицо у него покраснело. Абрамс взял ключи и бросил их портье:
  – Погуляй-ка.
  Торп посмотрел на Абрамса так, будто силился понять, не разыграли ли его. Абрамс в свою очередь внимательно разглядывал Торпа, задаваясь вопросом: «Догадался ли Торп о цепочке, и если да, то зачем продолжал играть свою роль?»
  Они огляделись.
  – Никаких признаков насилия, – заявил Торп направившись в ванную. Оттуда он крикнул: – Здесь тоже ничего нет.
  Абрамс заметил на кровати коробку из-под смокинга.
  – Карбури одевался к вечеру.
  Торп вернулся в спальню и встал на колени перед кроватью.
  – Единственное место, где в комнате можно было бы спрятать труп. – Он заглянул под кровать. – Карбури, вы здесь? Кажется, он все же ушел.
  – Не расхаживайте слишком, чтобы не наследить, а я обыщу номер.
  – Тони в действии. А вам не нужна шляпа и лупа, как у Шерлока Холмса?
  Абрамс обыскивал комнату уже второй раз за этот вечер. Торп сделал пару замечаний, но Абрамс на них не реагировал. Закончив обыск, он неожиданно спросил:
  – Вы были в клубе сегодня вечером?
  – А вы?
  – Был. Но сюда попасть не смог бы. Отвечайте на мой вопрос.
  Торп подошел к окну и выглянул на улицу.
  – Да, действительно, сегодня я был здесь. Взял книгу в библиотеке, выпил в баре. Можете проверить.
  – Это что, совпадение?
  Торп обернулся и улыбнулся Абрамсу:
  – Ни один из нас не верит в совпадения. Мы – люди дела. Я был здесь за тем же, за чем и вы.
  Абрамс надолго замолчал.
  – О чем задумались? – спросил Торп.
  – Вы сами знаете, – ответил Абрамс.
  – Так о чем же, Тони?
  – О крови на манжете, Пит.
  – Я знаю, знаю, – покачал головой Торп, будто размышлял о какой-то проблеме, совершенно его не касающейся. – Ну и что мы придумали?
  – Мы придумали, что сделано это небрежно и очень непрофессионально. – Абрамс начал приближаться к Торпу.
  – Держитесь от меня подальше, – предостерег тот.
  Абрамс остановился и улыбнулся:
  – Может, это и глупо, но мне нужна ваша манжета. Оторвите ее.
  Торп в ответ тоже улыбнулся.
  – Подойдите и возьмите. – Он сбросил с себя плащ.
  Абрамс пожал плечами, тоже сбросил плащ и подошел к Торпу поближе, думая, что хорошо бы оторвать не только манжету, но и кусок от самого Торпа.
  Торп поднял кулаки:
  – Я входил в боксерскую команду Йеля, так что будьте осторожнее.
  Абрамс повернулся к Торпу левым плечом, защищая кулаками лицо. Торп сделал то же самое. Абрамс и не думал, что Торп всерьез собирался боксировать, так что когда Торп нанес удар левой ногой, целясь Тони в пах, он был к этому готов: опустив руки, он схватил Торпа за ногу. Но удар был таким мощным, что Абрамс свалился на пол, продолжая сжимать ботинок и лодыжку Торпа. Тот выдернул ногу из ботинка и скинул второй. Абрамс быстро поднялся и сделал шаг назад.
  Торп усмехнулся:
  – Молодец. Если бы я застал тебя врасплох, ты бы месяц орал благим матом. Ну что, все еще хочешь заполучить мою манжету?
  Абрамс кивнул. Торп изобразил на лице разочарование:
  – Как же я потом объясню Кэтрин, почему ты оказался в больнице? – Он приближался к Тони.
  Абрамс отступил к двери.
  Правую руку Абрамс держал за спиной, на дверной ручке. Торп усмехнулся и сделал быстрый выпад вперед, намереваясь нанести Тони удар. Неожиданно Тони ухватился за ручку и второй рукой. Торп разгадал его задумку, но было поздно: Абрамс оторвал ноги от пола и нанес ими мощный удар в грудь Торпу. Тот отлетел на кровать, а с нее свалился на пол. Абрамс знал, что удар не был сокрушительным, и быстро подступил к поверженному Торпу, остановившись недалеко от него. Торп встал. В руке у него оказался длинный и тонкий черный нож. Он заговорил, переводя дыхание:
  – Это эбеновое дерево… Его не обнаружат ни металлодетектор, ни рентгеновские лучи. Но этим можно свободно проткнуть твое сердце. Хочешь попробовать?
  Глаза Абрамса обежали комнату и остановились на тяжелой настольной лампе. Торп покачал головой.
  – Не надо. Смотри! – Он вытянул руку с ножом и немного засучил рукав пиджака. – Пятна нет. У служителя в туалете был бензол, храни Господь его испанскую душу. Военный истеблишмент очень заботится о том, как выглядит.
  Абрамс не сводил глаз с ножа. Торп опустил его и сунул в специальный шов в своих брюках.
  – Ну что, мир?
  Абрамс кивнул. Торп похлопал по шву, куда спрятал нож, и сказал:
  – Пойдем. Я куплю тебе что-нибудь выпить, да и сам не откажусь. – Он надел ботинки.
  Взяв свои плащи, они вышли в коридор. Пока они ждали лифта, Торп закурил и заговорил как бы сам с собой:
  – Полицейские все время ищут мотивы и улики, вроде, например, манжеты. В нашем деле все по-другому. Нам не обязательно знать имя преступника, это бесполезно. Нам нужно знать имя того, кто его нанял. Мы не стремимся завести дело на убийцу. Мы обычно сталкиваемся с тем, что мотивы убийства или похищения вполне логичны… с нашей точки зрения. Так что мы не говорим о законности. Полиция оперирует понятиями преступления и наказания, а мы – греха и возмездия.
  Абрамс ничего не сказал. Торп продолжал:
  – Закон о национальной безопасности, принятый в 1947 году, не дает нам права арестовывать и наказывать. Это якобы должно сдерживать нас. Глупая идея. Что же делать с людьми, которых мы не можем арестовать и предать суду?
  Абрамс закурил.
  – По идее, – не умолкал Торп, – мы должны передавать дела этих людей ФБР, а потом наблюдать за тем, как федеральный прокурор мучается с ними, заставляя адвоката выуживать всю информацию, имеющую отношение к национальной безопасности. Но мы не идем по этому пути.
  Подошел лифт. Торп жестом пригласил Абрамса войти. Тот покачал головой. Торп пожал плечами и зашел один. Двери лифта закрылись, а Абрамс остался ждать следующего лифта. Он размышлял: «Если именно Торп убил Карбури, то почему он это сделал?» Абрамс был уверен, что Торп из тех, кто и глазом не моргнет, убивая, и назовет это обычной работой, даже не задумываясь о причинах, побудивших отдать такой приказ. Торп убьет также любого, кто встанет на его пути, кто хоть в малейшей степени будет угрожать его, Питера Торпа, благополучию. Что же это было: официально санкционированное убийство или простое преступление?
  Абрамс встретился с Торпом на втором этаже, и Питер повел его в обшитый дубом холл.
  – Вы когда-нибудь слышали о специальном отделе по расследованию убийств? – спросил он Абрамса.
  Тот подошел к стойке бара, ничего не ответив. Торп встал рядом, поставив одну ногу на металлическую перекладину внизу.
  – Так вот, это – группа нью-йоркских полицейских, которые собираются вместе только тогда, когда обнаруживается, что убийство было официально санкционировано. По случайному совпадению все эти полицейские прошли специальную подготовку на одной ферме в Вирджинии. Вы следите за моей мыслью? В общем, не стоит бегать и повсюду об этом рассказывать, потому что можно случайно постучаться не в ту дверь.
  Подошел бармен Дональд:
  – Привет, мистер Торп. Вечеринка закончилась?
  – Точно.
  – Как выглядел президент?
  – Шикарно. Посмотрите одиннадцатичасовой выпуск новостей. Дональд, нам нужно выпить. Налейте мне «Столичной», и себе тоже, а моему другу – виски.
  – Вам виски с чем? – спросил Дональд у Абрамса.
  – Со стаканом.
  Дональд отошел. Закурив, Торп заметил:
  – У меня что-то неладно с желудком.
  – Наверное, из-за рыбы.
  – Вы мужик нормальный, Абрамс, – улыбнулся Торп. Некоторое время они молчали, затем Торп спросил: – Ну, и что вы думаете об этих стариках, пришедших на вечер?
  Абрамс сдержанно ответил:
  – Достаточно безобидные. Любят поболтать о политике и о власти, хотя уже давно не имеют отношения ни к тому, ни к другому.
  – Я раньше тоже так считал. В действительности они еще при деле. Я их использую в своей работе.
  Абрамс подумал: а вот О'Брайен заявил бы, что он, в свою очередь, использует Торпа.
  – И в чем же заключается ваша работа?
  – Нечто, связанное с внутренней агентурой. Какой у вас рост, Абрамс?
  – Шесть футов и два дюйма.
  Торп улыбнулся:
  – Вы мне нравитесь. Извините за то, что я наговорил вам за ужином.
  – Ничего. – Абрамс пригляделся к Торпу. Когда Торп оскорблял его, Абрамс понимал, что лично ему ничего не угрожает. Теперь же он осознавал, что находится в большой опасности.
  Дональд принес выпивку. Торп поднял свой стакан:
  – Смерть врагам нашей родины!
  – Шалом, – отозвался Тони. Оба замолчали.
  Бармен перегнулся через стойку и тихо сказал Торпу:
  – Ваше послание дошло до того человека. – Торп кивнул и подмигнул. Дональд сказал уже громче: – Знаете, я подумал о том, о чем вы говорили… насчет четвертого июля…
  – Отлично. Нам нужен хороший бармен в поместье на Лонг-Айленде. Вы готовы помочь?
  Дональд немного смутился:
  – Да… Конечно.
  Торп обернулся к Абрамсу:
  – Сможете сохранить это в тайне? Я собираюсь предложить Кейт выйти за меня замуж. Свадьбу планирую на четвертое июля.
  – Поздравляю.
  – Спасибо, – с отсутствующим видом ответил Торп.
  Абрамс огляделся. Все как и должно быть в клубе: лампы с зелеными абажурами, на стенах картины с изображением лошадей, а в углу возле бара – группа мужчин. Абрамс поднялся и застегнул пальто.
  – Пора идти.
  Торп взял его за руку.
  – Вы говорили с кем-нибудь об этом деле за пределами фирмы?
  Абрамс подумал, что прозвучавший вопрос был как раз из тех, после которых стреляют в голову. Он вырвался из цепких рук Торпа и направился к двери. Торп последовал за ним. Они спустились по лестнице, и Абрамс зашел в телефонную будку. Он вышел из нее через несколько минут.
  – Позвонили в полицию? – спросил Торп.
  – А следовало бы, между прочим, – сказал Абрамс, – хотя бы для того, чтобы порадовать О'Брайена.
  Они вышли на улицу и остановились под серым навесом. Дождь продолжал шуметь в темноте.
  Торп снова заговорил:
  – Вы собираетесь переночевать в городе?
  – Возможно.
  – А сейчас возвращаетесь в Штаб?
  – Только если то же самое сделаете и вы.
  Швейцар остановил проезжавшее мимо такси, и они оба сели. Торп достал из кармана две длинные сигары в деревянных цилиндрах.
  – Рамон Аллонес. Из Гаваны. Свернуты вручную. Мне их привез канадский бизнесмен, работающий на меня. – Он протянул одну сигару Абрамсу. – Русская водка и кубинские сигары. Интересно, что бы сказали по этому поводу люди из Отдела внутренней безопасности?
  Абрамс, рассматривая сигару, проговорил:
  – Мой дядя Берни сказал бы «штик».
  – Штык?
  – «Штик». На идиш это означает что-то вроде «выпендреж». Это относится и к вашей кепке, и к золотой данхилловской зажигалке.
  В глазах Торпа промелькнула обеспокоенность:
  – Да нет, это просто проявление изысканного вкуса.
  – «Штик».
  – Похоже, идиш мне не нравится. – Он закурил и протянул зажигалку Абрамсу.
  Абрамс покачал головой:
  – Нет, я, пожалуй, сохраню ее для какого-нибудь знаменательного случая. – Он сунул сигару в карман и спросил: – А почему вы не предложили заглянуть в клубный сейф?
  – Что? Ах да, дневник… Боже! – Торп наклонился было к шоферу, но Абрамс потянул его за плечо обратно.
  – Не стоит тратить понапрасну время.
  – По крайней мере, надо сыграть по правилам. Нам придется сказать О'Брайену, что мы проверили сейф.
  – Вы, Торп, небрежны. Не обращаете внимания на детали. Если уж собираетесь создать видимость игры по правилам, то хотя бы старайтесь помнить, что следует делать и говорить.
  Торп кивнул.
  – Я недооценил вас. Приношу свои извинения. – Он стряхнул пепел на пол.
  – Скажите, дневник хоть стоил того? – спросил Абрамс.
  – Стоил чего? – Торп на секунду задумался. – Поверьте мне, это дело государственной важности. Карбури хотел передать чрезвычайно ценные материалы кучке любителей, кое-кто из которых к тому же требует повышенного внимания с точки зрения безопасности. И нам никак не удавалось отговорить его от этого.
  – Он мертв?
  – Нет, конечно, нет. С ним все в порядке.
  Абрамс кивнул. «Значит, мертв».
  – Голова у вас от всего этого не пошла кругом? Может, лучше было бы остаться дома? – спросил Торп.
  – Нет, это был прекрасный вечер.
  – А ночь только начинается. И впереди еще много приключений, – улыбнулся Торп.
  Абрамс закурил.
  – Не сомневайтесь.
  Абрамс откинулся на спинку сиденья. «О мужчинах, – подумал он, – можно судить по их окружению, чего нельзя сказать о женщинах, судя по их любовникам».
  21
  Кэтрин Кимберли озабоченно посмотрела на дверь в дальнем углу «Полковничьей гостиной». Комнату пересек Николас Уэст с двумя коньячными бокалами в руках.
  – Пожалуйста. И успокойся, ради Бога.
  Кэтрин пригубила коньяк. Окна гостиной, расположенной на первом этаже Штаба, выходили на Парк-авеню. В гостиной было душно и шумно. Комната была заполнена мужчинами, женщинами и табачным дымом. На длинном боковом столике выстроилась шеренга бокалов с послеобеденными коктейлями. В гостиной стояла темная ореховая мебель во французском стиле, стены отделаны дубовыми панелями, на полу лежал толстый ковер кремового цвета с восточным орнаментом. На стене над облицованным мрамором камином висел большой портрет Джорджа Вашингтона кисти Рембрандта Пила. Противоположную стену украшал портрет короля Георга IV, который, как отметила Кэтрин, собрал на своей стороне гостиной всех находившихся в ней британцев.
  Один из них, Марк Пемброук, приближался сейчас к ней. Кэтрин не видела его со времени майской вечеринки у ван Дорнов. До нее доходили неясные слухи относительно связи между Пемброуком и женой Гренвила, Джоан, но здесь, видимо, больше была виновата Джоан, чем Марк.
  Пемброук поздоровался с Кэтрин и Уэстом.
  – Есть какие-нибудь новости о Карбури?
  Кэтрин отрицательно покачала головой. Она не очень доверяла Марку, но О'Брайен однажды намекнул ей, что с Пемброуком можно говорить о делах, разумеется, в пределах разумного. У Марка был доступ к архивам, и его связывали с Арнольдом довольно тесные отношения.
  Пемброук тоже кивнул головой:
  – Все это довольно странно.
  Кэтрин знала, что Марк живет и работает в Нью-Йорке уже достаточно долго. У него был офис в «Бритиш билдинг» в Рокфеллеровском центре, недалеко от здания, в котором располагалась фирма Кэтрин. Вывеска на офисе гласила: «Британские технологии», но ни Кэтрин, ни кто-либо другой не знали, на кого в действительности работает Пемброук. Она помнила, что видела тогда по дороге к ван Дорну очертания наплечной кобуры под пиджаком Марка.
  – А где Питер? – спросил Пемброук.
  – Ушел, но скоро вернется, – ответила Кэтрин.
  – Мне нужно с ним поговорить.
  – Я ему передам.
  Марка Пемброука связывали какие-то деловые отношения с Питером Торпом. Кэтрин подумала, что Марк чем-то напоминает ей Питера, но это сходство не внушало ей доверия или особой симпатии к англичанину. Марк Пемброук принадлежал к тому типу, который вызывает интерес у женщин и отчуждение у мужчин. В нем была какая-то жесткость, и Кэтрин не удивилась, заметив у него оружие. Напротив, ее больше удивило бы, если бы она его не обнаружила. Кэтрин могла поспорить, что Марк не раз пользовался пистолетом, и не для стрельбы по мишеням.
  Пемброук и Уэст заговорили между собой, и Кэтрин, извинившись, отошла к Патрику О'Брайену. Тот стоял у окна, залитого дождем, и смотрел на Парк-авеню. Кэтрин встала рядом с ним. О'Брайен сказал:
  – Что касается Тони Абрамса, то, думаю, он будет нам полезен. Ты поговорила с ним?
  – Да. Он соглашается на сотрудничество без энтузиазма. Ситуация его несколько обескураживает. Но человек с такими данными нам нужен. Помимо всего прочего, он не связан личными отношениями ни с одним из нас. Он может объективно оценивать все факты. – Она неожиданно улыбнулась. – Думаю, ему будет приятно изобличить одного из нас, как предателя.
  О'Брайен взглянул на Кэтрин, но ничего не сказал.
  Кэтрин вспомнила день окончания юридического факультета Гарвардского университета, alma mater ее отца. На церемонии неожиданно появился Патрик О'Брайен и предложил ей работу в своей фирме, в создании которой принимал участие ее отец. Кэтрин приняла предложение и переехала в Нью-Йорк.
  Она вышла замуж за одного из своих клиентов, Пола Хоувела, и поселилась в его квартире на Саттон-плэйс. Патрик О'Брайен относился к Хоувелу достаточно вежливо, но не любил его. В конце концов Кэтрин обнаружила, что она тоже не любит Пола, он же заявил, что не даст ей развода. С Хоувелом поговорил Патрик О'Брайен, после чего Пол заупрямился еще больше. И тут как гром среди ясного неба на Хоувела посыпались неприятности. Прежде всего дела его конторы попали в поле зрения Комиссии по финансам и ценным бумагам, которая учинила проверку офиса Хоувела по подозрению в махинациях на фондовой бирже. Затем случилась неприятность с компьютерами в его брокерской конторе. По непонятной причине из их памяти исчезли результаты участия фирмы в торгах на бирже за целый день. Немногим позже Хоувела покинули несколько его лучших брокеров, которые унесли с собой все данные по своей работе. Сыпавшиеся на Пола неприятности напоминали эпидемию чумы. В один прекрасный день он примчался к Кэтрин в офис и заорал с порога:
  – Домовладелец не хочет продлевать со мной контракт на аренду квартиры! Останови его!
  – Кого? – Она решила, что он выжил из ума.
  – О'Брайена! Кого же еще, черт побери?
  Кэтрин была настолько поражена, что ничего не ответила.
  Пол на той же высокой ноте прокричал:
  – Можешь получить свой чертов развод!
  Через несколько месяцев они действительно официально развелись. Хоувел переехал в Торонто, и она больше ничего не слышала о нем.
  Кэтрин посмотрела на О'Брайена, который маленькими глотками отхлебывал кофе из чашечки.
  – Даже если Тони Абрамс откажется работать с нами, видимо, не стоит мстить ему за это.
  О'Брайен улыбнулся ей отеческой улыбкой и слегка похлопал по руке:
  – Только в том случае, если ты не слишком много рассказала ему о фирме.
  – Нет, я не рассказывала.
  Кэтрин вспомнила тот день, почти пять лет назад, когда она без вызова вошла в кабинет О'Брайена с бьющимся сердцем и задала вопрос, из-за которого и оказалась здесь сегодня:
  – Могу я войти в вашу организацию, или это обязательно должен быть ветеран УСС?
  Тогда О'Брайен без колебаний ответил:
  – Можешь. Нам нужны молодые люди.
  Она задала ему еще один вопрос:
  – Вы старший?
  Его лицо оставалось непроницаемым, что было ему несвойственно.
  – Мы все равные среди равных.
  – Каковы же ваши цели?
  – Отплатить за удары в спину. Отомстить за убитых, в том числе за твоего отца. Вскрыть затесавшихся в наши ряды предателей. Отыскать самого страшного предателя, «Талбота», и убить его. И в конечном счете выполнить задачу, которую поставили перед нами тогда, в сорок втором, – уничтожить любую силу, стремящуюся уничтожить нас.
  – Эту задачу выполнил Трумэн в сорок пятом. – Она указала на висящий на стене документ в рамке, подписанный Гарри Трумэном.
  – Мы не признаем такого варианта ее решения. Нас породила необходимость, и по необходимости же мы существуем. Мы бессмертны. Разумеется, не в физиологическом смысле, а в смысле бессмертия нашего дела. Время от времени нам приходится перегруппировывать силы, вовлекать новых членов и привлекать союзников, освобождаться от нерадивых, но мы никогда не прекратим осуществления нашей миссии. Во всяком случае, до тех пор пока не выполним тех задач, ради которых возникли.
  От того, что сказал тогда О'Брайен, у нее закружилась голова, хотя кое о чем из сказанного она догадывалась и раньше. О'Брайен умело давал ей возможность увидеть некоторые элементы, терпеливо ожидая, пока она сделает нужные выводы и придет к правильному решению. Помнится, она спросила что-то о материальной базе организации.
  О'Брайен ответил:
  – Ты думаешь, мы не понимали, что произойдет после войны? Когда мы уже были не нужны нашему правительству, то, как и любая другая администрация, оно попыталось просто выбросить нас на помойку. Но чиновники просчитались. Они не поняли, какой громадный интеллектуальный потенциал был ими же собран воедино. Война послужила катализатором. Она объединила нас в одной организации.
  Мы видели, что они точат ножи, рассчитывая уничтожить нас после того, как мы уничтожим фашизм, поэтому мы приняли соответствующие меры предосторожности. Мы начали скрываться. Мы попрятали по разным местам свои досье и архивы. Некоторые из них находятся прямо здесь, в этом здании. Мы установили тесные контакты с британской разведкой, которая, как мы считали, продолжит свое существование и после войны. Наконец, мы крали деньги. Да-да, крали. У нас было особое подразделение, ведавшее «специальными фондами». Мы работали по всему миру почти с восьмьюдесятью валютами. Фонды насчитывали около семидесяти пяти миллионов долларов. По тем временам это было огромное состояние. Конгресс и президент выделили нам эти деньги, не обусловив их использование «нормами закона, имеющими отношение к расходованию государственных средств». Они сделали это не от широты душевной, а вынужденно. Действительно, разве можно рассчитывать на то, что контора, призванная организовывать убийства, похищения, диверсии и экономический саботаж, согласится на то, чтобы кто-то контролировал ее расходы. Кстати, мы и сами иногда зарабатывали приличные деньги на своих операциях, ведь, в конце концов, большинство из нас до войны были юристами и бизнесменами. – О'Брайен сделал шаг в сторону Кэтрин и тихо добавил: – За последние тридцать пять лет мы достигли многого на пути к выполнению нашей миссии. Деталей я раскрыть не могу, скажу лишь, что мы изобличили и уничтожили энное количество американцев и англичан, которые работали на противника. – Он положил руку Кэтрин на плечо. – Так ты действительно хочешь присоединиться к нам?
  – Вы знаете, кто убил моего отца? Это ведь не был несчастный случай, разве не так?
  – Нет, не был. Те, кто убил твоего отца, организовали убийства еще целого ряда наших товарищей, в том числе родителей твоего нового друга, Питера Торпа. Они почти добрались и до меня. А после войны они чуть не погубили свободный мир. Но мы выяснили все об их деяниях.
  Кэтрин задумчиво произнесла:
  – Я никогда не думала, что мой отец… Хотя мне всегда казалось, что меня обманывают, я успокаивала себя тем, что он погиб на войне, как другие. А оказывается… Я не мстительна по характеру, но я хотела бы…
  О'Брайен кивнул:
  – С ними нужно свести и личные, и политические счеты. Так ты с нами?
  – Да.
  Вечером того же дня Кэтрин позвонила в Берн своей сестре Энн и спросила:
  – Ты с ними?
  – Да.
  – Я тоже.
  Сейчас она смотрела на О'Брайена, стоящего у окна. На его лице застыло задумчивое выражение. В этих людях, видимо, есть что-то, что поддерживает в постоянной готовности их ум и тело. Однако они, вероятно, понимают, что тоже смертны. И потому они начали вербовать молодых. Один из них – Николас Уэст. Его принадлежность к их организации внушала ей чувство уверенности. Ведь такой умный и осторожный человек вряд ли ввязался бы во что-то безрассудное или пакостное.
  Кэтрин представила себе Питера. Он, судя по всему, не был допущен в сердцевину организации. Инстинктивно Кэтрин подумала, что это решение О'Брайена было, пожалуй, правильным.
  Неожиданно в мыслях у нее возникло лицо Тони Абрамса. Он не рвался к ним, и ей это нравилось. О'Брайен тоже предпочитал тех, кто не сразу принимал решение о вступлении в организацию.
  Кэтрин подумала о ван Дорнах. Джордж ван Дорн тоже входил в их группу, хотя прямо никогда об этом не говорил. Он не очень нравился Кэтрин, несмотря на то, что она знала мнение О'Брайена о нем, как о весьма неординарной личности. Если бы ее спросили, кто, по ее мнению, мог все эти сорок лет быть предателем, она указала бы на ван Дорна.
  Она перебрала в уме Тома Гренвила, Джеймса Аллертона и других, с кем ей приходилось иметь дело за эти годы. В обычной жизни людей оценивают по общепринятым критериям, но в мире секретов и тайн эти критерии не действуют. Никого нельзя понять до конца.
  Когда-то О'Брайен сказал ей одну вещь, о которой она сейчас вспомнила:
  – Ты должна понимать, что нам не удалось бы уничтожить стольких своих противников и нанести им столько поражений без потерь в собственных рядах. Всегда помни, что в той игре, которую мы затеяли, присутствует элемент серьезного риска. Ты ведь уже была на похоронах нескольких людей, которые умерли не своей смертью.
  Сейчас она посмотрела на О'Брайена и спросила:
  – Вы думаете, Карбури мертв?
  – Конечно.
  – Это означает начало чего-то опасного?
  – Думаю, да. В воздухе пахнет грозой, мы это чувствуем. Если говорить прямо, то мы располагаем весьма достоверной информацией о том, что в планах русских уничтожение нас к осени.
  – Уничтожения кого?
  – Нас. Америки. И, кажется, они даже разработали способ уничтожения, который их самих совсем не затронет или затронет в минимальной степени. Это, несомненно, связано с каким-то технологическим прорывом с их стороны. С таким прорывом, который оставляет нас практически беззащитными. Ясно было, что одна из сторон в скором времени совершит скачок через несколько поколений в технологии. До сих пор мы шли с ними почти голова в голову, лишь изредка чуть вырываясь вперед. Теперь же они как-то сумели овладеть современным пространством таким образом, что за несколько месяцев окажутся в следующем столетии. Такое уже случалось в истории: железный пароход «Монитор» расшвырял деревянные корабли конфедератов. Две наши атомные бомбы уничтожили два больших города за доли секунды…
  Кэтрин хотела задать мучившие ее вопросы, но слова как будто застряли у нее в горле.
  – Мы знаем, что в своих планах они рассчитывают главным образом на человека или людей, которые откроют им ночью ворота. Или на сержанта охраны. Одним словом, на того, у кого в руках ключи.
  – На кого-то типа «Талбота»… – задумчиво произнесла Кэтрин. – Мы были так близко к разгадке… Этот дневник, эти бумаги… Что вы имеете в виду? – спросила она, заметив, что О'Брайен сделал жест, как бы отмахиваясь от ее слов.
  – Дневник подготовил я. Твой отец не писал его. Прости. Этот чертов дневник был просто приманкой. Я рассчитывал на то, что, если зверь затаился поблизости, он обязательно выйдет на нее и обнаружит себя. И он это сделал. К сожалению всех тех, кто держал приманку в руках, Рандольф Карбури тоже погиб. Но теперь у нас есть след. След волка, оставленный им в мокрой траве.
  Кэтрин поставила свой бокал на подоконник.
  – Что же было в том дневнике?
  – Я поручил одному нашему специалисту сделать разными чернилами записи, якобы относящиеся к разным годам. Сам дневник был приобретен в Лондоне в одной из антикварных лавок. Слуга, нашедший его в одной из кладовок дома Элинор Уингэйт, был моим человеком. Леди Уингэйт искренне поверила в подлинность записей. В подлинность дневника поверили почти все, кто его видел.
  – Но… Кого же вы назвали? Вы назвали настоящее имя «Талбота»?
  О'Брайен потер подбородок:
  – Как же я назову его? Ведь если бы я знал его имя, то давно бы уже уничтожил предателя. В записях содержатся лишь некоторые намеки. Но если «Талбот» читает сейчас дневник, то чувствует себя очень неуютно. Он догадается, что существуют фотокопии документа, и он наверняка проявит себя в погоне за ними.
  У Кэтрин вдруг вырвалось:
  – Элинор Уингэйт в опасности!
  На лицо О'Брайена легла тень.
  – Она мертва. Бромптон-Холл сожжен.
  Кэтрин пронзила О'Брайена взглядом:
  – Вы знали, что так случится…
  – Я отправил одного друга присмотреть за ней и ее племянником. Что же касается Карбури… Он знал, что документ поддельный. Но он все сделал правильно. Он как бы случайно оказался в Бромптон-Холле именно в тот день, когда был обнаружен дневник, и именно он порекомендовал леди Уингэйт написать тебе письмо. Он прекрасно осознавал опасность мероприятия по доставке дневника в Америку. Однако, судя по всему, до конца противостоять этой опасности не сумел.
  – Я попыталась прикрыть его.
  – Да. Но либо он, либо Элинор сказали кому-то о дневнике. Поэтому полковник мертв.
  – Я говорила об этом Питеру.
  – Я знаю.
  Кэтрин надолго замолчала, затем произнесла:
  – Питер мог доложить о дневнике по своим каналам.
  – Возможно. И даже очень вероятно, что он так и сделал. Это полезно для выманивания зверя из норы.
  – Но погибли люди…
  – Что ж, это придает всему мероприятию дополнительную правдоподобность. – О'Брайен посмотрел на Кэтрин. – Я всегда говорил тебе, что наше дело сопряжено с опасностью. Думаю, в ближайшее время эта опасность возрастет. Тебе бы нужно носить с собой пистолет.
  Кэтрин кивнула. Она догадывалась, что внутри этой организации, вроде бы занятой любительским шпионажем, оставалось место для насильственных действий. Мандат на них эти ветераны получили еще в УСС, а прошедшие сорок лет не разубедили их в праве силовых методов на существование.
  – Я беспокоюсь за Энн, – сказала она О'Брайену.
  – Ты беспокойся о себе. Энн лучше тебя представляет реальную опасность, которая ее подстерегает.
  – И за Ника. – Она вдруг подумала о нем с таким же замиранием сердца, с каким думают о ребенке, играющем на дороге среди машин.
  – Нику опасность угрожает с нескольких сторон. Я нанял для него частных охранников.
  Кэтрин посмотрела на О'Брайена. С самого начала их совместной работы у нее было какое-то полудетское ощущение, что он переиграет любого. Но тогда… Тогда выходит, что именно О'Брайен и мог быть самым страшным «Талботом», какого только она в состоянии была себе вообразить.
  22
  Абрамс и Торп вошли в «Полковничью гостиную». С необычной для него любезностью, Питер принес от бара коньяк для Тони и с улыбкой поднял свой бокал:
  – За правду.
  Абрамс пить не стал.
  Патрик О'Брайен и Кэтрин подошли к мужчинам.
  – Нашли что-нибудь в клубе? – спросил О'Брайен.
  – Карбури, без сомнения, переоделся для ужина. Мы спросили кое-кого, но никто не видел, как он покидал клуб. Я заставил управляющего проверить сейф. Там ничего не было. Ничего примечательного не нашли мы и в номере.
  О'Брайен повернулся к Абрамсу:
  – Вы связались со своими друзьями в полиции?
  – Да. Я сказал им, что речь может идти о деле государственной важности. Они свяжутся с ФБР. Но им нужна дополнительная информация.
  О'Брайен кивнул:
  – Сообщите им все, что им потребуется. Но фирму в это дело не впутывайте.
  Подошел Николас Уэст, и впятером они поговорили еще несколько минут, затем О'Брайен сделал знак Джеймсу Аллертону, и тот, покинув поздравлявших его знакомых, направился к ним. Он наклонился и поцеловал Кэтрин.
  – Ты, как всегда, очаровательна. – Аллертон обернулся к Торпу: – Ты не ревнуешь, Питер?
  – Не больше, чем обычно, Джеймс.
  Аллертон, казалось, не заметил колкости и взял под руку Уэста.
  – Николас, я так рад, что вы сегодня здесь. А Энн с вами? Или она все еще в Берне?
  – Нет, сэр… В Мюнхене.
  Аллертон взглянул на О'Брайена.
  – Патрик, мы как будто вернулись во времена молодости, не так ли? Этот старый Штаб, эти знакомые лица, эти забытые мелодии. Берн… Думая о нем, сразу вспоминаешь Аллена Даллеса.
  Уэст откашлялся:
  – Понимаете, ее перевели в Мюнхен.
  Аллертон лучезарно улыбнулся.
  – Берн. Престижное место. Центр событий. В те годы это было наше окно в Европу.
  – Джеймс, мы тут хотели обсудить… – перебил Аллертона О'Брайен.
  – Сегодня никаких дел. Я так хочу. Дела оставим на завтра. – Он улыбнулся Кэтрин. – Ну что, молодая леди, когда ты сделаешь меня дедушкой?
  Кэтрин натянуто улыбнулась:
  – Мистер Аллертон, позвольте представить вам…
  Но Аллертон продолжал:
  – Я имею в виду, когда мой непутевый сынок женится на тебе? – Он обернулся в Уэсту. – А вы? Чего вы ждете? Завтра же отправляйтесь в Берн и женитесь на сестре этой девушки.
  – Позвольте представить вам Тони Абрамса. Он работает в нашей фирме, – сказала наконец Кэтрин.
  Абрамс ощутил сухое, костлявое рукопожатие.
  – Рад познакомиться, сэр. – Тони почувствовал себя, словно был шестнадцатилетним юношей на обряде конфирмации. – Позвольте поздравить вас с медалью. Вы хорошо говорили.
  Аллертон, судя по всему, обратил внимание на постное лицо О'Брайена.
  – Это серьезно? – О'Брайен кивнул. – Тогда пойдемте. Дальше по коридору есть свободная комната. Извините нас, мистер Абрамс. Может, вы выпьете чего-нибудь?
  – Спасибо.
  – Не уходите далеко, – шепнула Кэтрин, проходя мимо Тони и дотрагиваясь до его рукава.
  Абрамс проводил Аллертона, О'Брайена, Торпа, Уэста и Кэтрин. Они пробирались к выходу из гостиной.
  – Да, сэр, сегодня отличный вечер, – пробурчал Тони себе под нос. Он подошел к бару, выплеснул переданный ему Торпом коньяк в напольную пепельницу и налил себе полный бокал желтоватой «Стреги», крепкой итальянской виноградной водки. Он резко выдохнул и залпом проглотил полбокала. Тони почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы, а в желудке все загорелось огнем. «Mamma mia…»
  Он пошел по гостиной, узнавая лица, знакомые по газетным полосам, телевизионному экрану или по книгам. В одном из кресел сидела Клэр Бут Льюс, окруженная поклонниками. Актер Стерлинг Хейден, который, по словам О'Брайена, работал в УСС в отделе у ван Дорна, беседовал с четой ван Дорнов и Гренвилами. Джоан Гренвил заметила Абрамса и улыбнулась ему. Клаудии нигде не было видно.
  Тони покинул гостиную и подошел к телефону-автомату в вестибюле. Мелаллодетектор убрали, сотрудников секретной службы уже не было, и люди передвигались более свободно, без той скованности, какая возникает в присутствии вооруженных людей. Абрамс позвонил в 19-й полицейский участок и попросил связать его с капитаном Спинелли.
  – Есть что-нибудь новенькое?
  – Большой переполох. К делу подключилось ФБР. О чем все же, черт возьми, идет речь, Абрамс?
  – Этот человек исчез. Вот и все, что я могу сказать.
  – Ну и дела! А что там за шум? Ты где?
  – В квартале от вас. Пью коктейли с Артуром Голдбергом, Биллом Кейси и Клэр Бут Льюс.
  – Да, по твоему голосу чувствуется, что ты набрался… А-а, да ты в этом Штабе. Тебе туда что-нибудь сообщили? Президент еще там?
  – Президент уехал. Из нового я узнал только, что Карбури направлялся сюда.
  – А при чем здесь государственная безопасность?
  Абрамс обратил внимание, что позади него стоит человек, видимо, тоже собиравшийся позвонить, а чуть поодаль – еще какие-то люди, поэтому он заговорил на итальянском, хотя знал язык не очень хорошо.
  Спинелли сразу же оборвал Абрамса:
  – У тебя ужасный итальянский. Лучше подъезжай-ка сюда и подпиши заявление о пропаже человека.
  Абрамс проигнорировал замечание и продолжал по-итальянски:
  – Нет, я этого делать не буду.
  Спинелли в свою очередь проигнорировал слова Абрамса.
  – Вы там с этим парнем – как его, с Торпом – что-нибудь трогали в комнате?
  – Нет. Послушай, Торп из конторы.
  – Конторы? А-а, этой самой конторы! Ты уверен?
  – Да.
  – Так что это за дело?
  – Дрянное. Поработайте по Торпу. Нужно выяснить, с кем он встречался в последние дни. Кстати, будь поосторожнее.
  – Хорошо. Спасибо…
  – Ты одним спасибо не отделаешься. Мне нужна информация. – Абрамс повесил трубку и вернулся в гостиную.
  Там его уже разыскивал О'Брайен. Он жестом подозвал Тони к дивану и предложил сесть.
  – Кэтрин говорит с Аллертоном, Питером и Ником. Давайте и мы поговорим с вами.
  – Хорошо.
  – Как вам вечер?
  – Мне понравилось. Спасибо мисс Кимберли, что пригласила меня. Уже за полночь… Думаю, мне нужно идти.
  О'Брайен, казалось, не слышал Тони. Он продолжил:
  – Кэтрин о вас очень высокого мнения.
  – Обо мне или моей работе?
  – Скажу честно, при вашей должности трудно восхищаться вашей работой, – улыбнулся О'Брайен. – Вы здесь с кем-нибудь говорили?
  – Нет, но у меня возникло впечатление, что генералу Доновану удалось собрать в УСС целую армию ярких индивидуальностей. У Гитлера таких людей явно не было. – Абрамс закурил. – Жаль, что в ЦРУ таких талантов тоже нет.
  О'Брайен кивнул.
  – В военное время к этой работе можно было привлечь миллионеров, звезд, гениев в разных областях знаний и культуры… Но в мирное время… Кто пойдет в мирное время на скромную зарплату в разведку? В КГБ, напротив, и платят очень хорошо, и обеспечивают своих сотрудников привилегиями, которых не имеют рядовые советские граждане. Думаю, что если бы кто-то задался целью сопоставить уровни образования и интеллектуального развития в КГБ и ЦРУ, то американцы наверняка оказались бы на втором месте. К сожалению, нужно смотреть реальности в лицо.
  – Это все равно что сравнивать наши любительские команды с их так называемыми спортсменами-любителями.
  – Хорошая мысль, – хмыкнул О'Брайен. Он обвел гостиную взглядом. – Вы не отказались от мысли о визите в Глен-Коув в свете того, что узнали сегодня?
  – Я ведь сказал, что поеду туда.
  – Хорошо. В понедельник, День поминовения, в четыре часа пополудни вы посетите офис адвокатской фирмы «Эдвардс и Стайлер». Там вам все расскажет один из моих друзей. Оттуда вместе с представителями фирмы «Эдвардс и Стайлер» вы отправитесь к русским. Вы должны оказаться на месте около семи вечера. К этому времени вечеринка у ван Дорна будет в полном разгаре.
  – Что именно я должен делать в усадьбе у русских?
  – Вам все объяснят в тот же день. – Абрамс прямо посмотрел на О'Брайена, и тот ответил на незаданный вопрос: – Даже если вас там поймают, они вас не убьют. Это русская территория, но это не Россия. Конечно, будет лучше, если вас не смогут поймать.
  – Тогда еще вопрос, – сказал Абрамс. – Раз русские задумали, как вы намекнули, нечто настолько ужасное, что это нечто поставит под вопрос не только мои экзамены, но и жизнь всех нас, тогда зачем им заниматься жалкой тяжбой?
  – Вы же работали полицейским. Попробуйте сами ответить на свой вопрос.
  – Чтобы внешне все выглядело так, будто ничего сверхъестественного у них на уме нет?
  – Правильно. Если они оставят выходки ван Дорна или мэра Париоли без ответа, это может показаться весьма подозрительным. А нам их маскировочные действия предоставляют возможность заглянуть в их логово.
  – Хорошо. А как я представлюсь? В качестве кого буду выступать? Меня снабдят какими-то бумагами?
  – Я еще ни разу не послал на задание ни одного из своих людей, не предоставив ему хорошей «крыши», – сказал О'Брайен. Неожиданно он в присущей ему манере резко сменил тему разговора: – Я хотел бы, чтобы эту ночь вы провели в нашем доме в городе. Утром за вами заедет Кэтрин и отвезет вас в офис. Там вы поможете ей в работе с некоторыми архивными материалами. Возьмите оружие. – Абрамс удивленно посмотрел на О'Брайена. – Кэтрин может угрожать опасность. Вы ведь защитите ее в случае необходимости, правда?
  Резкая смена темы застала Абрамса врасплох:
  – Да, конечно.
  О'Брайен взял с подноса у проходившего мимо официанта две рюмки с ликером и протянул одну из них Абрамсу.
  – Мы хотим принять вас в нашу организацию.
  Пораженный, Тони не отрывал глаз от лица О'Брайена.
  – Я польщен.
  Он вдруг почему-то вспомнил, что чувствовал, когда ему предложили примкнуть к «Красным дьяволам». Он ощущал тогда радость и страх.
  О'Брайен продолжал:
  – Как вы уже, наверное, догадались, УСС никогда не было в действительности распущено. И смею вас заверить, мы не принадлежим к числу маньяков от конспирации. Мы не возводим секретность в ранг самодовлеющей ценности, как делают многие тайные сообщества. У нас не в ходу тайные приветствия, клятвы, символика, иерархия. Наша организация – это больше субстанция ума и сердца.
  Абрамс зажег сигарету и щелчком отправил спичку в пепельницу. Он понимал, что слышит вещи, которые в дальнейшем поставят его в сложное положение. Он даже подумывал уйти, но отказался от этой мысли.
  В течение следующих десяти минут О'Брайен обрисовал основные задачи своей группы. Когда он закончил, Абрамс посмотрел ему в глаза и спросил:
  – Почему я?
  – Вы понимаете природу преступления. Отыщите нам убийцу или похитителя Рандольфа Карбури, и те фрагменты мозаики, которыми мы располагали, станут соединяться в законченную картину, – ответил О'Брайен. Абрамс больше ни о чем не спросил, и О'Брайен, взглянув на часы, встал. – Это дело сопряжено со значительным риском. Если хотите поучаствовать в его дальнейшем обсуждении, то мы можем присоединиться к остальным в комнате в дальнем крыле Штаба. Эта комната интересна сама по себе. Хотите посмотреть?
  Абрамс продолжал молча сидеть. После длительной паузы он наконец спросил:
  – Я могу обдумать ваше предложение?
  – Вы можете отправиться домой и отдохнуть. Но, подозреваю, сон ваш будет неспокойным.
  Абрамс сделал большой глоток из рюмки с ликером.
  – Пойдемте посмотрим комнату.
  23
  Тони проследовал за Патриком О'Брайеном в обширную комнату с колоннами, которая чем-то напоминала египетские тронные залы. Стены были покрыты фресками, изображавшими старинных воинов. Потолок выкрашен в черный цвет. От его центра разбегались во все стороны серебряные лучи. Вдоль стен стояли классические скульптуры. В комнате царил полумрак.
  Когда глаза Абрамса привыкли к слабому освещению, он увидел большой камин, отделанный темно-синей плиткой. Посреди комнаты лежал толстый персидский ковер, а на нем стоял большой стол с инкрустацией. Стол чем-то походил на жертвенный алтарь. Сделанные в виде витражей окна слабо пропускали свет уличных фонарей.
  Два служителя в красных тужурках расставляли кресла возле камина. Официант ввез сервировочный столик с кофейными приборами. Закончив приготовления, троица молча удалилась.
  Джеймс Аллертон сидел лицом к камину. Катрин – напротив него. Торп и Уэст расположились слева. О'Брайен указал Абрамсу на кресло у самого камина, а сам сел в остававшееся свободным кресло рядом с ним.
  Тони был удивлен, что первым заговорил Уэст.
  – Я рад, что вы согласились выпить с нами кофе, – сказал Николас.
  – Я никогда не отказываюсь от кофе, – ответил Абрамс. Он знал, что эти люди хорошо разбирались в искусстве говорить одно, подразумевая другое.
  Уэст продолжал:
  – Я знаю, что вы колебались. Со мной было то же самое, но я никогда не пожалел о своем решении. Мы все здесь своего рода кабинетные детективы-любители. Аналитики. Подвижники, работающие за доллар в год, как во время войны. Выбирайте, что вам нравится.
  Абрамс подумал, что Уэст либо сознательно искажает картину, либо действительно многого не знает об истинном характере организации. Впрочем, даже если сам он, Абрамс, будет принадлежать к ней в течение всей оставшейся жизни, он тоже многого о ней не узнает. Более того, может так случиться, что он будет считать, будто просто входит в кружок любителей кофе. Конечно, если они не попросят его выколотить из кого-нибудь мозги.
  Абрамс посмотрел на Джеймса Аллертона, который, казалось, был чем-то расстроен. Кэтрин коротко улыбнулась Тони. Абрамс перевел взгляд на Торпа, который в упор разглядывал его с таким видом, словно обдумывал вопрос о том, как избавиться от тела Тони.
  Заговорил Патрик О'Брайен:
  – Давайте начнем. Ник введет нас в курс дела.
  Уэст слегка хлопнул ладонью по письму леди Уингэйт, лежавшему у него на колене.
  – Итак, известны три разных рапорта о смерти Генри Кимберли. И все они противоречат друг другу. – Уэст посмотрел на Кэтрин. – Я никогда тебе об этом не говорил, но Энн знает… Как бы то ни было, последняя официальная версия утверждает, что через День после того, как Берлин пал перед русскими, майор Кимберли оказался в этом городе во главе передовой группы УСС. Это было третьего мая сорок пятого года. – Уэст сделал паузу, и Абрамс подумал, что профессия историка, очевидно, приучила его делать паузы после фиксирования даты. – По легенде майор Кимберли в качестве офицера-квартирмейстера занимался поиском жилья для прибывающих гостей американских оккупационных войск. На самом деле в его задачу входил вывоз около дюжины агентов, заброшенных им ранее в район большого Берлина. Он волновался за них, особенно с приходом русских.
  Патрик О'Брайен добавил:
  – Это было опасное задание. Берлин уже пал, но капитуляция Германии еще не была подписана. На дорогах и в развалинах прятались озверевшие банды эсэсовских фанатиков, сеявшие вокруг себя смерть. К тому же постоянно существовала опасность быть задержанными союзной Красной Армией. – О'Брайен помолчал немного, глядя на огонь. – Я все время предупреждал Генри об осторожности. Мы ведь знали, что до конца войны оставалась всего неделя. Никто из нас не стремился к тому, чтобы отличиться в качестве последней ее жертвы. Легенду квартирмейстера предложил я. Какой был смысл щеголять перед русскими с нашивками УСС? Генри их тоже опасался.
  Неожиданно заговорил Джеймс Аллертон:
  – В этом отношении он был не столь наивен, как многие из нас в те дни, включая меня, – Аллертон посмотрел на Кэтрин. – Но он ощущал ответственность за своих агентов.
  – Согласно докладу об операции, – продолжил Уэст, – майор Кимберли особенно хотел вывезти из Берлина агента по имени Карл Рот, немецкого еврея, беженца и коммуниста, который работал на УСС. От другого агента стало известно, что Рот был взят русскими, но затем отпущен. На соответствующий запрос по рации Рот ответил: русские отпустили его, поскольку ему удалось доказать им, что он коммунист. Он сообщил также, что русские склоняли его к работе в качестве двойного агента внутри УСС. Ему пришлось согласиться, иначе бы он не вырвался из их лап.
  – Это было не первое свидетельство того, что русские пытались перевербовать наших агентов, имевших коммунистическое прошлое. Генри считал эти попытки очень опасными с точки зрения послевоенного будущего американских разведструктур, – прервал Уэста О'Брайен.
  Николас допил свой кофе и сказал:
  – В досье есть последнее радиосообщение от Карла Рота. В нем он говорит, что болен и голодает. Он запрашивает о возможном времени прибытия представителя УСС и указывает свое месторасположение – сарай возле железнодорожной станции Кенигсдорф. Рот использовался в операции «Алсос». Он сообщил, что вышел на двух немецких ученых и нуждается в помощи по организации их переброски на Запад. В принципе, надежность Рота к тому моменту уже была под вопросом. Во-первых, у него действительно были связи с коммунистами; во-вторых, он сообщил о контактах с русскими не по собственной инициативе. К тому же, как он доложил, русские пытались его перевербовать. Хотя он должен был исходить из того, что в УСС в любом случае сделают такое предположение.
  Вновь в рассказ Уэста вклинился О'Брайен:
  – В отделении УСС в Лондоне никто не мог дать твердого ответа, что делать: помочь Роту или бросить его? Мы радировали подробности Генри и порекомендовали принимать решение на месте. Однако предупредили о необходимости соблюдения максимальной осторожности.
  Абрамс внимательно слушал сообщение Уэста и замечания О'Брайена.
  Николас продолжал:
  – После последней радиограммы о Карле Роте ничего не было известно. Он вновь появился в поле зрения в сорок восьмом году. Тогда он явился в американскую зону оккупации в Берлине и заявил, что был еще раз арестован русскими и просидел в тюрьме три года. Он требовал плату задним числом за эти годы, но подписанный с ним контракт оказался утерян, поэтому никто толком не знал, что с ним делать. Его опознали, а факт сотрудничества с УСС подтвердили бывшие офицеры управления. Роту выплатили какую-то сумму, однако никто его как следует не допросил, и его трехлетнее отсутствие так и не получило достаточного объяснения.
  Абрамсу почему-то начало казаться, что он находится в некоем святилище, а Аллертон и О'Брайен представали уже чуть ли не древними жрецами.
  Уэст добавил:
  – Рот попытался было наняться в американской и английской оккупационных зонах на работу по сбору информации, но ему отказали. Тогда он поехал в Англию, нашел свою жену – он женился, когда жил в Лондоне и держал овощную лавку, – и умудрился добиться разрешения на эмиграцию в Америку. При этом он ловко воспользовался фактом работы на УСС.
  Торп рассмеялся и съязвил:
  – А сейчас Карл Рот является помощником президента по вопросам ядерной стратегии?
  Уэст обвел взглядом комнату.
  – Нет, – он посмотрел на Торпа, – сейчас Рот с женой владеют продуктовой лавкой на Лонг-Айленде.
  Торп снова улыбнулся.
  – Ну, я думал, ты ведешь дело к чему-то более серьезному, Ник. – На секунду Торп задумался. – Он мог бы представлять интерес для моего отдела. Хотя прошлое у него, нужно сказать, не ахти…
  – Этого человека нужно бы допросить, – сказала Кэтрин.
  – Я проконтролирую, – вставил О'Брайен и налил себе еще кофе. – В ходе нашей операции «Алсос» мы добились определенных успехов. Но, думаю, русский аналог этой операции дал им гораздо больше результатов. Казалось, русские все время были на шаг впереди нас в поисках немецких ученых-атомщиков. Если же принять во внимание, что большинство из них хотели попасть к нам, а отнюдь не в Россию, то успехи русских выглядели тем более странными. И поскольку операции «Алсос» придавалось государственное значение и она была абсолютно секретной, Генри, я и еще несколько наших коллег пришли к выводу, что кто-то (это мог быть и не один человек), находящийся то ли в окружении Эйзенхауэра, то ли собственно в группе, проводившей операцию, то ли в самом УСС, постоянно сообщал русским: где, когда, как и кого. В конце концов у нас сложилось убеждение, что утечка шла из УСС. Этому способствовал один из нас. Этот кто-то жил среди нас, мы вместе с ним ели и пили…
  Аллертон, похоже, очнулся от короткого забытья:
  – Да, именно тогда мы придумали этому неведомому человеку кличку «Талбот». Помните, Лоуренс Талбот, который оборачивался волком с восходом луны? Популярная лента тех лет… – Аллертон улыбнулся. – Нам, относящимся тогда к интеллектуальной элите, было знакомо и старинное англосаксонское слово «талбот», означающее «свирепый волк». И мы решили начать операцию по разоблачению этого агента и его уничтожению. Операцию назвали «Серебряная пуля»…
  О'Брайен откашлялся:
  – По-моему, операция называлась «Вольфбэйн».
  – Да-да… Ты прав, Патрик. – Аллертон легко постучал пальцем по своему носу. – Вот ведь как время стирает в памяти вещи, казавшиеся мне когда-то столь важными.
  – «Серебряная пуля», – сказал О'Брайен, – это название заключительного этапа той операции. – Он порылся в карманах и вытащил серебряную пулю 45-го калибра. – Один наш офицер с большой фантазией заказал эту пулю у лондонского ювелира. Ее мы должны были пустить в голову «Талботу». – На несколько секунд повисла пауза. Затем О'Брайен добавил: – «Талбот» относился к числу наиболее подлых предателей. Он не просто крал и передавал противнику секреты. Нет. Он отправлял наших людей на верную гибель. Иногда я представляю, как он прохаживается в сумерках по летному полю секретного аэродрома в Англии, похлопывает агентов по плечу, поправляет на них парашютное снаряжение, желает им удачи, зная, что их ждет. – О'Брайен посмотрел на Аллертона.
  Тот тихо произнес:
  – Нам казалось, что такого человека, человека, продавшего свою душу, легко вычислить… Ведь его глаза должны были выдать всю грязь, скопившуюся у него на сердце…
  Абрамс слушал. Они, судя по всему, не замечали его, как не замечают преданного слугу, – ему разрешается только слушать, а говорить – лишь в том случае, когда к нему обращаются. Абрамс подумал, что их обсуждение вовсе не походит на жаркие дебаты детективов. Тони посмотрел на Кэтрин. Интересно, было ли для нее болезненным упоминание имени ее отца?
  Уэст продолжил свое изложение:
  – Генри Кимберли в течение недели выходил на связь два раза в день. В конце недели от него поступила радиограмма следующего содержания: «Особо важно. К операции „Алсос“. Установил контакт с продавцом (имеется в виду Карл Рот). Он сообщил о местонахождении двух эльфов (то есть немецких ученых). Попытаюсь их вытащить». Еще через день пришла его последняя радиограмма, в которой он говорил, что установил контакт с русскими властями с целью поиска гестаповских архивов и осуществления допроса пленных офицеров-гестаповцев, которые могли располагать сведениями об исчезнувших агентах УСС. Последние строчки этого радиосообщения звучали так: «Красная Армия оказывает помощь. Гестаповцы признались в том, что большая часть засланных нами агентов была арестована и уничтожена. Сообщу имена. Тщательно анализирую любые бредни, осматриваю территорию. Продолжу поиск». – Уэст посмотрел на Аллертона: – Вы помните, сэр?
  – Да, это было последнее сообщение от Генри, – кивнул Аллертон. – Конечно, мы подозревали, что наших агентов захватили русские, а не гестапо. Мы опасались, что Генри постигнет та же участь.
  – Генри поставил в конце той радиограммы свой настоящий псевдоним – Дайамонд, – сказал О'Брайен. – В том случае, если бы он работал под контролем русских, он должен был бы подписаться псевдонимом Блэкборд. Это слово означало провал.
  – А почему вообще решили, что он мог работать под контролем русских? – спросил Торп.
  – Мы дойдем до этого, – ответил О'Брайен. – Но если Генри был схвачен русскими, а радиограмма была подписана псевдонимом Дайамонд, то, следовательно, русские откуда-то знали этот его псевдоним, и он уже не мог при них подписаться как Блэкборд. Радист в УСС, принимавший эту шифровку, узнал почерк Генри. Таким образом, передавал ее он сам, но, видимо, под дулом пистолета.
  Аллертон вставил:
  – Страшно было даже подумать, что русские знали псевдоним майора Кимберли. Ведь мы условились об этом псевдониме за десять минут до того, как он пересек границу русской зоны оккупации. Тогда надо было предполагать, что им известны и кодовые слова «продавец» и «эльф».
  О'Брайен кивнул:
  – Мы исходили из того, что русские должны были его отпустить. Соответствующий настоятельный запрос был направлен в их штаб в Берлине. Ответ гласил: «Майор Кимберли нам неизвестен». – О'Брайен повернулся к Кэтрин. – Я вылетел в Берлин на первом же американском самолете. Когда я прибыл туда, из штаба Красной Армии в Берлине поступил еще один ответ, в котором сообщалось, что майор Кимберли и еще три офицера погибли, когда их джип подорвался на неразминированной немецкой мине. Кстати, тогда это был очень распространенный способ избавиться от нежелательных людей. К нему прибегали и мы, и англичане. Как бы то ни было, я потребовал у русских тела погибших. Но они располагали только пеплом… Они кремировали их, как следовало из объяснений, в связи со сложной эпидемиологической обстановкой. – О'Брайен посмотрел Кэтрин прямо в глаза. – Извини, этих деталей я тебе никогда не рассказывал.
  Впервые за всю свою жизнь Кэтрин услышала, что в могиле ее отца на Арлингтонском кладбище не гроб, а лишь урна с прахом.
  – Откуда же вы знаете, что это мой отец?
  О'Брайен покачал головой:
  – Мы надеемся, что останки принадлежат именно ему, и что он не умер в Гулаге.
  Кэтрин знала, что в те времена русские обычно посылали пленных восстанавливать свою разрушенную войной страну. Она попыталась представить себе отца – молодого, сильного, гордого – низведенным до положения раба только за то, что он отважился на благородную спасательную операцию. С каждой неделей силы его, наверное, истощались. И, разумеется, он знал, что никогда не вернется домой. Она подняла глаза, и голос ее чуть дрогнул:
  – Пожалуйста, продолжайте.
  Уэст снова заговорил:
  – Судя по всему, майор Кимберли сознательно отказался от легенды квартирмейстера в целях более интенсивного поиска своих агентов. Но ни при каких обстоятельствах он бы не выдал русским самого факта существования операции «Алсос», а следовательно, и участие в ней Карла Рота. Значит, в двух последних радиограммах, которые он направлял, по-видимому, под контролем русских, Генри, похоже, пытался намекнуть нам, что Советы уже знали об «Алсосе» и Роте, равно как знали и наш шифр.
  – Мне кажется, ты слишком усложняешь эту историю, – сказал Торп. – У меня нет такого обилия фактов, как у тебя, но я почему-то уверен, что предатели были среди агентов. Одним из них был Рот. Отсюда и все утечки. А не из Лондона или Вашингтона.
  Уэст пристально посмотрел на Торпа:
  – Неплохое умозаключение. Кстати, официальные выводы тогда на этом и сходились… Однако если предположить, что радиограммы майора Кимберли направлялись под заботливой опекой русских спецслужб, то тем более стоит внимательнее к ним присмотреться. Генри был хорошо подготовленным офицером разведки, к тому же достаточно смелым и изобретательным человеком. Обратите внимание на странную структуру его радиограммы. Зачастую это просто неграмотно по-английски. Почему? А потому, что внутри кодированной радиограммы есть еще код по начальным буквам. – Уэст сделал паузу. – Посмотрите на фразу «Тщательно анализирую любые бредни, осматриваю территорию».
  Торп резко выпрямился в кресле:
  – Т-а-л-б-о-т. «Талбот»?
  – Да, – кивнул Уэст, – официально кличка «Талбот» в документах не существовала, но ее в разговорах употребляли Генри Кимберли, мистер О'Брайен, мистер Аллертон и некоторые другие офицеры. Видимо, из характера вопросов, которые при допросах задавали русские, майор Кимберли сделал вывод о наличии у них высокопоставленного источника в УСС. Радиограмма была его единственной возможностью предупредить друзей.
  Аллертон потер подбородок:
  – Я видел эту радиограмму, и знал о «Талботе»… Но я никогда не усматривал в этой шифровке… я был плохим разведчиком.
  Абрамс задумался. Он почти ничего не знал о шифрах, но именно та строчка, на которую указал Уэст, привлекла его внимание. Шифрование начальными буквами слов напоминало хитрости школьников или молодых влюбленных. Трудно предположить, что ни Аллертон, ни О'Брайен не смогли догадаться об этом сорок лет назад. Абрамс сделал вывод, что они догадались, но не сказали об этом друг другу. Интересно.
  Уэст достал трубку и кисет.
  – Все изложенное – это, в конце концов, не то, что мы называем «горячей информацией». – Он раскурил трубку и опустил взгляд на лежащее на коленях письмо. – К этому типу информации относится известная многим фраза из письма Элинор Уингэйт: «Но главная цель моего письма – сообщить Вам о бумагах Вашего отца, в которых упоминаются имена людей, возможно, все еще входящих в правительство Вашей страны или занимающих высокое положение в американском обществе… По крайней мере, один из упомянутых людей – известная личность, близкая к Вашему президенту».
  О'Брайен повернулся к Абрамсу:
  – Что вы думаете по поводу услышанного?
  Абрамс подумал, что ниточки во всем этом деле уже старые, какие бы то ни было следы стерты временем, улики только косвенные, а доказательства слишком уж натянуты. Если к ситуации подходить как к обычному уголовному делу, то шансов на завершение у такого дела немного. Преступнику удалось избежать раскрытия, и, даже если бы он был обнаружен, передавать дело в суд бессмысленно. Но если рассматривать все это с точки зрения личной мести, вендетты, то оно, в принципе, может быть закончено. Хотя эта организация и старается избежать слова «вендетта». С подобным явлением Абрамсу неоднократно приходилось сталкиваться, когда он работал в полиции. Разумеется, О'Брайен и Аллертон обставят все не так жестоко, как делает это мафия, но результат будет тот же самый. Он вспомнил о серебряной пуле.
  – Мистер Абрамс, так что же вы все-таки думаете?
  – Я думаю, на этот раз вы найдете того, кого ищете.
  О'Брайен подался вперед:
  – Почему?
  – Потому что он понимает, что вы опять взяли след. И он убегает. Он убил Карбури. Если прибегнуть к уже применявшейся метафоре, лес сильно поредел за прошедшие сорок лет. Многие животные погибли, вымерли. Следы волка, или оборотня, теперь легче различить. И еще я думаю, что он не остановится перед новыми убийствами.
  О'Брайен поднялся и зашагал по комнате. По стенам побежала его тень, отчего казалось, будто изображенные на них воины начали двигаться.
  – Да, он будет убивать. Его вынуждают к этому, – задумчиво произнес О'Брайен.
  24
  Длинный лимузин отъехал от Штаба, огни в котором были уже погашены, развернулся и направился по Парк-авеню на юг. Питер Торп, расположившийся на откидном сиденье, прикурил и обратился к Уэсту:
  – Создается впечатление, Ник, что ты уже довольно давно работаешь над этим делом. Судя по всему, ты занялся им задолго до появления – и исчезновения – полковника Карбури. Однако я что-то не припоминаю, чтобы ты говорил когда-либо об этой работе на встречах нашей группы.
  Уэст, сидевший на втором откидном сиденье, возился со своей трубкой.
  – Важность и сложность этого дела, отрывочность и расплывчатость данных предполагают нецелесообразность его обсуждения с ветеранами УСС, независимо от того, отошли ли они от дел или занимают какое-то положение в ЦРУ или администрации.
  Торп улыбнулся О'Брайену и Аллертону и добавил:
  – Разумеется, присутствующие здесь составляют исключение.
  Уэст отвел взгляд.
  – Нет, не составляют.
  Торп снова улыбнулся.
  – Мы тебя явно недооценивали, Ник.
  Уэст как будто не заметил его реплики.
  – Единственный человек, с которым я обсуждал это дело до сегодняшнего дня, – Энн. Собственно, мы и познакомились в связи с этим обсуждением.
  Тони Абрамс внимательно взглянул на Уэста. Он подумал, что Ника многие действительно могли недооценивать. Вся его внешность не внушала ни малейшего опасения, если рассматривать ее с точки зрения примитивных инстинктов. Но ум у него был опасный – опасный для предателей, ничтожеств, позерствующих середнячков типа Питера Торпа. Интуитивно Абрамс ощущал, что Торп боится Уэста.
  Лимузин медленно пробирался в плотном потоке машин. В салоне повисло молчание. Наконец его прервал О'Брайен:
  – Я не верю, что КГБ, прилагающему столько усилий, чтобы проникнуть в администрацию, спецслужбы и министерство обороны США, не удалось добиться здесь каких-то успехов. Половина из присутствовавших сегодня на вечере, включая двух бывших и нынешнего директоров ЦРУ, вполне подходят под определение Элинор Уингэйт «близок к администрации и президенту». – Он огляделся. – Я не похож на сумасшедшего?
  Кэтрин наблюдала за ним с восхищением. Как ловко расставляет он ловушку! И хотя дело о дневнике от начала до конца выдумано, реакция тех, кого О'Брайен испытывает, будет настоящей. Так же вполне реальной была гибель или исчезновение Карбури, равно как и гибель людей в Бромптон-Холле. О'Брайен показал себя мастером мистификаций.
  – Вопрос в том, как далеко сумели продвинуться эти советские агенты и какую цель они преследуют, – сказал Уэст.
  О'Брайен покачал головой.
  – Могу только сказать, что в воздухе пахнет грозой. Я думаю, что русские изобрели все-таки способ добиться своей конечной цели.
  – Вы имеете в виду ядерный удар? – спросил Торп.
  – Нет. – О'Брайен сделал жест, как бы отметающий это предположение. – Поскольку ядерный удар немедленно вызовет массированную акцию возмездия с нашей стороны, русские вряд ли считают этот вариант оптимальным.
  – Тогда что же? – спросила Кэтрин. – Биологическое или химическое оружие? – И поскольку О'Брайен не ответил, продолжила: – Какое отношение к этому может иметь полковник Карбури и письмо леди Уингэйт?
  – Судя по всему, лицо или лица, названные в дневнике в качестве русских агентов, зачем-то нужны Советам в осуществлении их плана, – сказал наконец О'Брайен. Он пожал плечами. – Нам не хватает фактов.
  «Типичный полицейский прием, – подумал Абрамс. – Подозреваемому говорят, что знают все о нем и его сообщниках, а затем отпускают, чтобы проследить за его действиями и контактами. Следовательно, можно предположить, будто О'Брайен и вправду считает, что в этом лимузине находится лицо, связи которого тянутся в Москву». И все же у Абрамса возникло впечатление, что в своих заявлениях О'Брайен несколько переигрывает. Слишком много ответов на незаданные вопросы. Слишком все гладко. И слишком спокойно он выглядит, хотя получается, что и сам О'Брайен может быть одним из подозреваемых на роль «Талбота».
  Вообще-то все, что происходит с ним, Тони Абрамсом, какая-то фантастика. У него было такое ощущение, словно его подхватил ураган и перенес в сказочный город. Нет, надо сейчас же отправляться домой и лечь спать, а когда он проснется, то от смокинга не останется и следа, не будет никакого похмелья, и во вторник он спокойно пойдет на работу. А Кэтрин Кимберли велит ему доставить какому-нибудь бедному еврею приглашение явиться на фирму по ничтожному делу. И жизнь вновь размеренно, хотя и несколько скучно, потечет по своему привычному руслу.
  Так думал сейчас Тони Абрамс. Но он знал, что пути назад нет. Он осознавал, что крепко увяз в этом деле, о чем еще днем не мог и помыслить. Он чувствовал, что воздух в лимузине наполнен подозрениями и страхом. Конечно, это вроде бы был страх за свою страну, но Тони понимал, что, несмотря на высокопарную риторику, находящиеся сейчас в машине люди боялись прежде всего за свои жизни.
  Абрамсу показалось, что он слышит голос отца: «Не вступай ни в какие организации. Избегай любых членских билетов. Это приносит одни несчастья. Я знаю».
  Или совет матери: «Если увидишь шепчущихся людей, сразу переходи на другую сторону улицы. Ты можешь шептаться только с Богом».
  Вполне нормальные советы со стороны коммунистов, ставших сионистами. Хорошие советы. Жаль, что Тони к ним не прислушивался. Да ведь и сами они начали следовать им, когда им было уже под пятьдесят. Так что у него еще есть время. Если только не прав О'Брайен. Тогда и у Тони, и у всех других осталось всего несколько недель или, в крайнем случае, месяцев.
  25
  Лимузин медленно полз вперед в потоке машин. Джеймс Аллертон спросил, кто знает о миссии Карбури. «Хороший вопрос», – подумал Абрамс.
  – Я рассказала О'Брайену. Потом Питеру, – сказала Кэтрин. Она огляделась в салоне.
  – И никому больше? – вежливо, но с некоторым нажимом спросил Аллертон. Кэтрин замялась:
  – Видите ли… Ну, ладно… Арнольду из архива. То есть я просила его ознакомить меня с досье на Карбури. У меня тогда сложилось впечатление, что Арнольд знает о прибытии Карбури в Нью-Йорк.
  Торп взглянул на Абрамса:
  – А что вы об этом знали?
  – Только то, что должен был проследить за человеком по фамилии Карбури.
  Торп потер подбородок.
  – И все же, Кейт, ты могла бы действовать поумнее.
  Кэтрин вспыхнула:
  – Не говори глупостей. Я действовала достаточно осторожно и сообразно обстоятельствам.
  – Но тебе не следовало рассказывать об этом никому, даже мне, до тех пор пока дневник не окажется в твоих руках. А теперь что получается? Ты бросила на нас тень.
  Кэтрин посмотрела на Питера вызывающе:
  – Источником утечки информации могли быть и сам Карбури, и леди Уингэйт. Сведения обычно распространяются быстро. Значит, если уж проверять, то не следует забывать и об английском варианте. Так что давайте не будем предаваться здесь истерикам.
  Торп, казалось, смутился. Он взял Кэтрин за руку.
  – Я прошу прощения.
  Лимузин остановился возле «Ломбарди». Торп поднес руку Кэтрин к губам и поцеловал. Он вылез из машины и спросил Аллертона:
  – Ты останешься здесь?
  Аллертон отрицательно покачал головой:
  – Ты же знаешь, что я не люблю эту квартиру. Я заказал номер в «Плазе» около здания ООН.
  Абрамс взглянул на Кэтрин, но она не собиралась выходить из машины. Торп повернулся и пошел к «Ломбарди», не попрощавшись. Машина тронулась с места, и через несколько минут затормозила у отеля «Плаза». Аллертон сунул руку в карман и вытащил медаль, полученную им вечером. Несколько секунд он смотрел на нее, затем сказал О'Брайену:
  – Она должна бы принадлежать тебе.
  О'Брайен положил ладонь на руку старика.
  – Нет, Джеймс, ты ее заслужил.
  Глаза у Аллертона увлажнились.
  – Когда я был молодым, я думал, что мы дрались на войне за то, чтобы не было больше никаких войн. Однако в зрелом возрасте я участвовал в очередной войне. И вот в старости я становлюсь свидетелем того, как к нам подкрадывается новая война. Молодое поколение, наверное, воспринимает нынешнее ужасное положение дел в мире, как нормальное. Но, уверяю вас, были времена, когда цивилизованные люди верили в то, что войны больше невозможны.
  Кэтрин потянулась к Аллертону и поцеловала его в щеку.
  – Я обязательно повидаюсь с вами до вашего отъезда в Вашингтон.
  Швейцар помог Аллертону выйти из машины, и лимузин отъехал. Уэст попросил водителя направиться к клубу «Принстон». Когда машина остановилась на Сорок третьей улице, Уэст обратился к О'Брайену:
  – Спасибо, что пригласили меня. Надеюсь, я был вам полезен.
  – Как всегда. Будь осторожен.
  – Меня прикрывают.
  – Рандольфа Карбури тоже прикрывали.
  Лимузин двинулся на восток и вскоре затормозил у роскошного кондоминиума на Саттон-плейс. О'Брайен вышел из машины, затем нагнулся и заглянул внутрь.
  – Ну, Абрамс, добро пожаловать в нашу организацию. Будьте внимательны. Спокойной ночи, Кейт. – Он захлопнул дверь.
  Машина вновь тронулась.
  – Я хочу, чтобы сегодня вы остались в доме на Тридцать шестой, – сказала Кэтрин Абрамсу.
  – А где будете ночевать вы?
  – В своей квартире в Уэст-Вилледж.
  Абрамс немного помолчал, потом кивнул.
  – Хорошо.
  – Утром я за вами заеду. Мы отправимся на фирму, в архив.
  – Отлично.
  Лимузин въехал на Тридцать шестую улицу.
  – Я рада, что вы с нами, – сказала Кэтрин. – Иногда мне кажется, что все мы рождаемся с очень сильным инстинктом мести. Он такой же мощный, как инстинкт самосохранения или половой инстинкт. Некоторые из тех, кого вы сегодня встретили, не успокоятся, пока не расплатятся по старым счетам. А что движет вами?
  – Половой инстинкт.
  Секунду она как-то подозрительно смотрела на Тони, потом рассмеялась. Лимузин остановился у представительского дома фирмы. Абрамс открыл дверь.
  Кэтрин предупредила:
  – Сегодня ночью будьте осторожны.
  Абрамс явно медлил. Он некстати подумал, что среди членов их группы принято какое-то странное прощание. Вместо обычного «спокойной ночи» они говорят друг другу «будьте осторожны».
  – Если убийца пока на свободе, то, может, вам лучше остаться сегодня здесь… или в «Ломбарди»? – осторожно заметил Тони.
  – Я люблю спать в собственной постели. До встречи.
  Абрамс вышел из машины, захлопнул дверь и проводил отъезжающий автомобиль взглядом. Затем он с силой постучал дверным кольцом по медной дощечке. Клаудия открыла дверь почти мгновенно.
  – Все уже давно вернулись. Я не спала из-за вас.
  – Кто это все? – Абрамс вошел в прихожую.
  – Гренвилы и ван Дорны. Вам понравилось на вечере?
  – Нет.
  – Я видела, как вы прощались с ней. Чего она не осталась с этим своим лунатиком Торпом в этой его ужасной квартире?
  – А что в ней ужасного?
  – Все… Когда вы идете там в туалет, то унитаз автоматически делает анализ вашей мочи и отсылает результаты в ЦРУ. После приезда из Румынии мне пришлось провести там целую неделю. Я боялась раздеться с включенным светом. Впрочем, равно как и с выключенным. У них есть аппараты, видящие в темноте.
  Абрамс повесил плащ в шкаф.
  – Так это квартира ЦРУ?
  Клаудия не ответила.
  – Моя комната та же? – спросил Тони.
  – Я провожу вас.
  Абрамс прошел мимо гостиной, где увидел Джоан Гренвил, свернувшуюся калачиком на диване. Она улыбнулась Тони.
  Абрамс последовал за Клаудией дальше. Было уже почти три часа ночи, и он очень хотел спать, но перед его глазами двигались соблазнительные бедра Клаудии. Абрамс подумал, что с учетом своего возраста и неплохого в целом состояния здоровья с ним ничего не случится, если он не ляжет спать еще некоторое время.
  В небольшом холле, по которому они сейчас проходили, стоял старинный столик для телефона, очень похожий на тот, что и поныне сохранился в квартире его родителей. Телефон зазвонил, и Абрамс поднял трубку раньше Клаудии. Это был О'Брайен. Он заговорил тихим, спокойным голосом:
  – Пришел телекс из Англии. Бромптон-Холл сгорел.
  – Так. – У Абрамса возникло впечатление, что О'Брайен знал об этом уже давно. Но иногда выгодно бывает притвориться, что источник информации оказывает вам неоценимую услугу, сообщая ее. – Жертвы?
  – Три трупа. Их еще надо опознать.
  – Когда это произошло?
  – Примерно в час ночи по местному времени. В восемь вечера по-нашему. То есть почти в то самое время, когда мы поняли, что Карбури исчез.
  – Вы можете сделать из этого происшествия какие-то выводы, связанные с нашим делом? – спросил Абрамс.
  – Да. После того как Кэтрин рассказала мне о Карбури, я позвонил в Кент одному приятелю и попросил его приехать в Бромптон-Холл и посмотреть, как там обстоят дела. Это было около пяти вечера по нью-йоркскому времени. Мой друг звонил из Бромптон-Холла около семи, и тогда там все было в порядке. А в восемь часов Бромптон-Холл загорелся.
  – Может, ваш приятель и есть виновник пожара? – спросил Абрамс.
  – Не исключено. Но гораздо более вероятно, что он среди погибших. Очевидно, две другие жертвы – это леди Уингэйт и ее племянник.
  – Что-то не везет нам со свидетелями, – покачал головой Абрамс.
  – Это уж точно. Послушайте, Абрамс, смотрите вокруг в оба.
  – Хорошо.
  – Мне нужно сделать еще несколько звонков, – сказал О'Брайен и повесил трубку.
  – Плохие новости? – спросила Клаудия. Абрамс положил трубку на рычаг.
  – Как говаривал Торо, если вы прочитали об одной железнодорожной катастрофе, вы прочитали и обо всех.
  – Что это означает?
  – Спросите Торо. – Абрамс зевнул.
  – Генри Торо? Но он же давно умер!
  – Правда? А я даже не знал, что он заболел.
  – Глупая шутка.
  – Согласен.
  – Кто это звонил?
  – Это звонили мне.
  Клаудия повернулась и направилась к лестнице. Абрамс попытался сложить полученную информацию в общую мозаику, но мозг уже плохо слушался его. Все, что Тони смог отметить, – это жестокость неизвестных убийц и наличие у них средств для проведения дерзких операций транснационального масштаба. По телексу отправляются приказы на убийство, и в месте их получения находятся люди, которые быстро приводят их в исполнение. КГБ? ЦРУ? Сеть О'Брайена? Еще Абрамс отметил налет какой-то безнадежности и отчаяния в действиях убийц. И это было пока единственным светлым пятном во всей истории.
  26
  Абрамс поднимался вслед за Клаудией по крутой лестнице. На площадке второго этажа она остановилась и обернулась к нему.
  – Спокойной ночи. – Клаудия направилась на третий этаж.
  Абрамса охватило легкое волнение.
  – Я ненадолго спущусь вниз и выпью чего-нибудь, – сказал он.
  Клаудия загадочно улыбнулась.
  Тони с минуту постоял на площадке, затем тихонько подошел к двери своей комнаты, несколько минут прислушивался, потом резко распахнул дверь, слегка отступив в сторону. Просунув руку за дверь, он нащупал выключатель и щелкнул им, затем осторожно вошел в комнату. Единственное место, где мог бы при желании спрятаться посторонний, – под кроватью. Тони не спускал с кровати глаз, пока шел к небольшому комоду и доставал из его верхнего ящика ранее спрятанный туда револьвер. Он откинул барабан, проверил расположение патронов, курок и спуск, заглянул в ствол (достаточно ли чистый) и несколько раз щелкнул курком. Удовлетворенный, он толкнул барабан на место и сунул револьвер в боковой карман.
  Абрамс спустился вниз в гостиную и присоединился там к Гренвилам. Огонь в камине уже погас, люстра не горела, и гостиная освещалась лишь несколькими свечами. Тони взглянул на Джоан Гренвил, вольготно раскинувшуюся на кушетке с бокалом в руке. Она удивленно изогнула брови, как будто безмолвно спрашивая Тони: «Это почему же вы не трудитесь там, над Клаудией?»
  Абрамс налил себе содовой. Он заметил, что Том Гренвил уснул в кресле.
  Джоан произнесла:
  – Люблю свечи. Особенно в доме, который был построен до изобретения электричества.
  Тони присел на кушетку, и Джоан пришлось слегка подобрать ноги.
  – Джоан, электричество было всегда.
  – Ну вы же понимаете, что я имею в виду. – Она слегка отпила из бокала и спросила: – Вы не устали?
  – Устал.
  – Вечер вам понравился?
  – Смотря в каком отношении.
  Джоан громко позвала мужа:
  – Том! Проснись!
  Гренвил не шевельнулся. Джоан снова повернулась к Тони.
  – Он отключился. Все другие люди после выпивки просто спят, этот же впадает в кому.
  Абрамс взглянул на Гренвила. Да, судя по всему, малый в отрубе. Но физически-то он рядом. Так что… Тони неожиданно спросил Джоан:
  – Вы входите в организацию?
  Несколько секунд она молчала.
  – Нет. – Джоан сделала еще одну небольшую паузу. – Я занимаюсь аэробикой. – Абрамс улыбнулся. Джоан добавила: – И теннисом. В общем, вещами, которые продлевают человеку жизнь. А вы?
  – Я курю. Таскаю с собой оружие и ввязываюсь в опасные дела.
  – Вы бы им подошли. Я могла бы дать вам один совет, но чувствую, что именно вам он не нужен.
  – Ваш муж с ними?
  – Я не могу говорить об этом.
  – Вы что, боитесь?
  – Черт побери, вы правы.
  Джоан вытянула ноги и уперлась Абрамсу в бедро.
  «Да, – подумал Тони, – когда попадаешь в гости, обязательно сталкиваешься с провоцирующей ситуацией». Он вспомнил свою кузину Летти. Однажды она приехала в гости в дом его родителей. Ее поместили в свободную комнату. Потребовалась неделя неловких намеков и знаков, ненужных ночных посещений ванной и кухни, прежде чем им удалось сделать это в три часа ночи.
  Тони кивнул на Гренвила.
  – Если хотите, я могу помочь ему подняться наверх.
  Джоан ничего не ответила, но положила обе ноги Абрамсу на колени. Он слегка помассировал ей ступни.
  – О, как приятно, – пробормотала Джоан. – Как я ненавижу высокие каблуки.
  Абрамс сознавал, что сексуального желания она у него не вызывает. Если уж заниматься с ней этим, придется действовать через силу.
  Тони еще раз посмотрел на Гренвила, обмякшего в кресле. Ему вдруг показалось, хотя, может быть, это был всего лишь отсвет свечи, что на самом деле Том не спит. Абрамс на несколько секунд задумался над этой совсем не тривиальной ситуацией, но тут его насторожил какой-то шум наверху. Тони напрягся. Судя по всему, кто-то ходил по его комнате, расположенной прямо у них над головой. Джоан тоже услышала шум и посмотрела наверх.
  Абрамс встал с кушетки, пересек гостиную и стал быстро подниматься по лестнице, шагая через три ступеньки. У двери своей комнаты он остановился и прислушался. Внутри кто-то был. Тони вытащил револьвер, отошел немного в сторону и резким толчком распахнул дверь. Затем осторожно заглянул внутрь из-за косяка.
  На кровати, опершись на спинку, сидела Клаудия. На ней был белый шелковый халат, слабо прихваченный поясом. В руках она держала журнал и рассеянно его листала.
  Абрамс тихонько присвистнул и сказал себе: «Боже праведный! Этому сумасшествию не видно конца».
  Клаудия взглянула на него.
  – Войдите и закройте дверь.
  Тони шагнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Он сунул револьвер в карман и резко спросил:
  – Почему вы считаете, что можете без разрешения входить в мою комнату?
  Клаудия отбросила журнал и выпрямилась на кровати. Халат при этом распахнулся, и стали видны ее груди, смугловатые и полные. Она серьезно смотрела на него.
  – Я не проститутка и не путаюсь с кем попало. Ты мне нравишься. И я знаю, что тоже нравлюсь тебе.
  Абрамс повернулся и быстро вышел из комнаты, чуть не столкнувшись на площадке с Джоан Гренвил, которая, судя по всему, подслушивала. Тони промямлил:
  – Извините, миссис Гренвил. Видимо, я тут кое-что напутал…
  Неожиданно для Абрамса она улыбнулась:
  – Если сможете, приходите ко мне, когда разберетесь с путаницей. Третий этаж, вторая дверь справа. Я оставлю ее незапертой. Не стесняйтесь разбудить меня. В любое время до рассвета.
  – Хорошо. – Тони проследил, как она поднимается по лестнице, и вернулся в свою комнату. Он подошел к комоду и выдвинул ящик. Записная книжка нетронутой лежала на месте. Нетронуты были и другие его вещи.
  Клаудия подалась к нему на кровати.
  – Неужели ты думаешь, что я пришла к тебе, чтобы что-то стащить?
  – Я искал свой молитвенник. – Тони положил револьвер на ночной столик. Затем снял галстук и освободился от смокинга. С пуговицами рубашки пришлось повозиться, а запонки он просто с силой вырвал из манжет. – Дурацкий наряд…
  Он разделся, запрыгнул на высокую кровать и встал на колени рядом с Клаудией, до конца распахнув ее халат. У нее было крепко сбитое тело и широкие бедра. Тони поцеловал ее руки, ноги и погладил ягодицы. Он почувствовал, как ее тело напряглось. Интересно, чем она занималась в Румынии?
  – Ты увлекаешься аэробикой?
  – Что это? Что-то связанное с полетами?
  – Да нет.
  Он наклонился и поцеловал ее. Затем прошелся языком по ее телу. Неожиданно Клаудия отстранилась и запахнула халат.
  – Пойдем со мной.
  Она скатилась с кровати и подняла с пола тяжелую шаль, набросив ее на плечи. Абрамс с удивлением смотрел на нее. Клаудия подошла к окну и подняла створку. Обернувшись к Тони, она сказала:
  – Иди сюда. Здесь есть пожарная лестница. Дождь прекратился, и ночь прекрасна. Ты когда-нибудь занимался любовью на пленэре?
  Абрамс пожал плечами и огляделся, раздумывая, что бы набросить на себя. Клаудия громко прошептала:
  – Ничего не надо, только подушки. Иди же.
  Она проскользнула в окно и оказалась на лестнице. Тони схватил две подушки, сунул револьвер в наволочку и последовал за Клаудией.
  С юга дул теплый ветерок. Небо расчистилось, и на западе ярко засияла половинка луны. Абрамс огляделся. Их четырехэтажный дом был окружен со всех сторон высокими зданиями. В некоторых окнах еще горел свет.
  Клаудия восторженно проговорила:
  – Как красиво! Мне нравится заниматься любовью на природе. – Абрамс улыбнулся. – Давай же, ты первый.
  Тони начал подниматься по узкой мокрой лестнице. Обернувшись, он шепнул девушке:
  – Осторожней, очень скользко.
  Она остановилась на маленькой площадке на уровне третьего этажа.
  – У меня в комнате есть бренди. Иди. Я буду через минуту.
  Абрамс продолжил свой путь вверх по лестнице. Вот и площадка четвертого этажа. Тони заглянул через парапет на крышу. Она была покрыта каким-то сыпучим материалом типа керамзита, однако во впадинах блестели лужи. За исключением кирпичного корпуса трубы, на крыше не было никаких других построек, поэтому почти на всем пространстве она хорошо просматривалась.
  Абрамс легко перебрался через низкий парапет и спрыгнул на крышу. Он прошел к трубе, обогнул ее, отыскал место посуше и бросил туда обе подушки. Затем оглядел окрестные дворы. Теплый ночной ветерок ласково обвевал его тело. Да, это будет что-то особенное! Очень даже неплохо!
  Неожиданно слева от себя он услышал хруст керамзита, легко чавкнула вода. Тони быстро обернулся. Две длинные тени скользнули по стене соседнего дома. В темноте Абрамс разглядел две черные фигуры, лица скрыты масками. Тени быстро приближались к Абрамсу. У одного человека в руках была фомка, у другого – черный мешок, очень похожий на мешок для инструментов, каким обычно пользуются грабители. Но это были профессиональные киллеры.
  От площадки лестницы и от подушек, в наволочке одной из которых был его револьвер, Тони отделяло равное расстояние – футов десять. Нападавшие были дальше. Абрамс быстро просчитал варианты и решился: в три длинных прыжка он приблизился к трубе и метнулся к подушкам. Правой рукой Тони схватил револьвер за дуло. У него уже не было времени вытаскивать оружие из наволочки: он боялся запутаться. Быстро повернув револьвер, он обхватил рукоятку и нащупал курок. Он уже изготовился стрелять через подушку, но находившийся ближе к нему человек успел ударить его ногой в голову. Второй быстро подскочил к Тони и нанес ему сбоку удар по правому локтю. Острая боль пронзила Абрамса от кисти до плеча, и он чуть не потерял сознание.
  Мужчины прижали руки Тони к бокам и перевернули его на спину. Один из них уперся коленями Абрамсу в грудь, зажал ему ноздри и разжал зубы. Второй достал что-то похожее на дубинку.
  Тони увидел, что предмет, который он принял за дубинку, на самом деле был необычной длинной бутылкой. Он почувствовал, как в рот ему потекла холодная жидкость, и попытался откашляться, но не смог. Жидкость обожгла горло, и Тони понял, что это не яд, а виски. Причем шотландское, его любимое. Значит, это будет не убийство, а падение пьяного любовника с крыши. Неплохо придумано! Абрамс попытался сопротивляться, но почувствовал, как чья-то безжалостная и сильная рука сдавила его мошонку. Тони замер.
  Они продолжали удерживать его еще несколько минут. Алкоголь начинал оказывать свое действие, и Абрамс пытался хоть как-то нейтрализовать его. Неожиданно нападавшие перевернули его на живот, подхватили за руки и за ноги и понесли к парапету крыши. Абрамс видел, как быстро приближается этот парапет. А за ним… За ним пустота и падение с высоты четвертого этажа.
  Он выждал, пока они замедлили бег буквально в двух шагах от края крыши и одновременно слегка ослабили хватку, видимо, собираясь перехватиться перед броском. Именно в это мгновение Абрамс с силой крутанулся в их руках, сумев высвободить одну руку. Он навалился плечом на парапет и теперь мог наносить удары ногами. Киллеры не удержали его. Тони оказался спиной на крыше, быстро сгруппировался, опершись спиной о парапет. Киллеры угрожающе нависли над ним, но за долю секунды Абрамс успел пружинисто выпрямиться и швырнуть им в лицо по целой пригоршне песка с керамзитом и гравием, который он схватил с поверхности крыши. Левой ногой он сильно ударил ближайшего к нему бандита в пах, но, оказавшись на одной ноге, не успел восстановить равновесие. Второй киллер сумел дотянуться до него и сильным ударом в челюсть сбил его с ног.
  Тони, потрясенный, упал на спину. Киллер прыгнул на него, вытянув руки и стараясь добраться до горла Абрамса. Тони уперся ногами в живот нападавшему, легко подбросив его в воздух. Тот отлетел к парапету, перевалился через него и рухнул вниз. Тихую ночь пронзил душераздирающий вопль.
  Абрамс быстро вскочил на ноги. Второй киллер бежал по крыше к соседнему прилегающему зданию. Тони успел заметить, что с него на крышу черными полосками свисают две веревки. Абрамс начал преследование, но ему мешали алкоголь и нарастающая боль в правом локте и плече. Кроме того, острый керамзит врезался в босые ступни.
  Киллер успел взобраться до середины веревки, когда Тони подбежал к ней. Он схватил конец веревки и принялся яростно трясти и раскачивать ее. Но у нападавшего были кроссовки с резиновыми подошвами и специальные кожаные перчатки, так что стряхнуть его Тони не удалось. Через считанные секунды киллер исчез на крыше соседнего здания.
  Абрамс повернулся и неверным шагом направился к тому месту, где оставил подушки. Он достал револьвер и начал спускаться по лестнице.
  Клаудия стояла на верхней площадке. Она взглянула на Тони:
  – Что с тобой? От тебя пахнет виски.
  – Я поскользнулся. – Он взял Клаудию за руку и повел вниз по лестнице в спальню. – Ты забыла принести бренди.
  – Я не смогла его найти.
  Абрамс натянул брюки.
  – А почему ты без шали?
  Клаудия не ответила, спросив в свою очередь:
  – Куда ты?
  – Домой, в Бруклин. Там безопаснее.
  – Но мы ведь еще не…
  – Знаешь, мне что-то расхотелось. Спокойной ночи.
  – Что с тобой? – Она протянула руку и дотронулась до его локтя. – Ты весь исцарапан.
  – Спокойной ночи. – Абрамс почувствовал, что голос у него слегка дрожит.
  Она ненадолго задумалась, потом быстро повернулась и покинула комнату. Немного выждав, Абрамс взял свой револьвер и вышел в коридор. По лестнице он поднялся на третий этаж, подошел к комнате Джоан Гренвил и без стука открыл дверь. Джоан сидя спала на кровати, ее груди соблазнительно торчали поверх простыни. На ночном столике горела лампа, рядом с Джоан лежала раскрытая книга. Тони с удивлением обнаружил, что Джоан довольно громко похрапывает.
  Он плотно закрыл защелку двери, проверил запоры на окне, затем уселся в кресле, положив револьвер на колени, и закрыл глаза.
  Мысли его слегка путались под действием алкоголя, но он пришел к выводу, что теперь не сомневается в серьезности ситуации, в которую попал. В первый день ему повезло, как всегда везет новичкам и новобранцам, но впоследствии на удачу уповать не стоит. Да, справиться с ним нелегко, но тем настойчивее будут их попытки.
  Сейчас у него есть неоспоримое преимущество перед всеми. Он знает одного из своих врагов – графиню Клаудию Лепеску. Но Тони пока не решил, как распорядиться этой интересной информацией. В отличие от того времени, когда он работал в полиции, теперь у него не было партнера. Он был один.
  Тони взглянул на Джоан. Как ей удается существовать в этом круговороте? Он инстинктивно чувствовал, что она не лжет и на самом деле та, за кого себя выдает. Ее можно было даже пристроить к делу, но толку от нее, видимо, будет маловато.
  Интуиция подсказывала ему держаться подальше от всех этих людей. Но какой-то внутренний голос (может быть, такая простенькая штука, как этот чертов патриотизм) нашептывал: «Нет, ты должен пройти этот путь до конца». Абрамс задал себе вопрос, кто же будет следующей жертвой «Талбота», и сам же ответил на него: «Кто угодно, но только не я».
  Часть четвертая
  Разоблачения
  27
  В полдевятого утра Кэтрин Кимберли вошла в дом на Тридцать шестой улице, отперев дверь собственным ключом. В гостиной она увидела распростертого на кушетке Тома Гренвила. Его смокинг и ботинки валялись на полу.
  Кэтрин прошла в маленькую кухню, находившуюся в задней части дома, и поставила кофейник на огонь.
  В это время в кухню со стороны двора вошел Тони Абрамс, одетый в свой обычный деловой костюм, Кэтрин стояла спиной к нему, и несколько минут он наблюдал, как она готовит кофе. На ней были легкий белый свитер, облегающие брюки цвета хаки и кроссовки. Абрамс подумал, что в субботу она выглядит совсем не как обычная мисс Кимберли, какую он привык видеть в офисе.
  – Доброе утро! – громко поздоровался он.
  Она обернулась и приветливо улыбнулась ему:
  – Вы давно встали? Вид у вас неважнецкий. Бурная ночь?
  Он внимательно посмотрел ей в глаза, пытаясь обнаружить в них признаки удивления или разочарования тем, что он все еще жив.
  – Кое-что похуже. – Тони достал из настенного шкафчика две кофейные кружки. – Я волновался за вас.
  Кэтрин открыла свою сумочку и достала пистолет. Это был браунинг 45-го калибра. Абрамс ожидал увидеть что-нибудь поменьше. По тому, как Кэтрин держала пистолет, он понял, что обращаться с ним она не очень умеет.
  – Вы, разумеется, уже слышали о происшествии в Бромптон-Холле? – спросил он.
  Она положила браунинг обратно в сумочку.
  – Да. Трупы опознали. Это леди Элинор Уингэйт, ее племянник Чарльз Брук и приятель О'Брайена Рональд Холдингс. Сейчас производится вскрытие.
  Абрамс налил кофе в кружки.
  – Вы провели ночь в одиночестве?
  – Это явно провокационный вопрос.
  – Послушайте, я занимаюсь этим делом или нет?
  Она холодно ответила:
  – Я вернулась в свою квартиру на Кармин-стрит. Я была одна.
  – Почему вы не поехали в «Ломбарди»?
  – У меня не было настроения. – В ее голосе послышалось легкое раздражение.
  – Это Торп отправил вас домой? – Она кивнула.
  Абрамс отхлебнул из кружки.
  – В квартире в «Ломбарди» у вас есть своя комната?
  – Да.
  – Там у вас одежда и другие вещи. Разве не странно, что при всем этом Торп отсылает вас в такую даль, на Кармин-стрит? Вы не говорили ему, что мы встретимся с вами сегодня утром?
  – Боже, да вы настоящий полицейский! Нет, мне это странным не кажется. Ведь сама квартира в «Ломбарди» необычная. Это и место для явок, и подрезидентура ЦРУ, и еще Бог знает что. Так что, когда ты связан с человеком, проживающим в такой квартире, тут уж не до удобств.
  Абрамс кивнул и поставил свою кружку на стол.
  – Как у вас сегодня с желудком?
  – С желудком? Нормально.
  Тони направился к двери, ведущей во внутренний двор, и знаком пригласил Кэтрин следовать за ним. Под окном кухни, выходящим во двор, стояла белая металлическая скамейка. На скамейке навзничь лежало тело мужчины, одетого в черное. Грудь у него была так сильно выгнута вперед, что было ясно – сломан позвоночник. Голова свисала, почти касаясь земли.
  Кэтрин уставилась на тело.
  – Судя по одежде – грабитель, – сказал Абрамс.
  Она посмотрела вверх, на четырехэтажное здание, но промолчала.
  Абрамс склонился над телом и наполовину стянул с его головы шерстяной лыжный шлем. Мертвенно-белая кожа убитого контрастировала с черной щетиной на подбородке и запекшейся вокруг рта кровью. На вид мужчине было лет тридцать пять, а черты лица выдавали в нем славянина. Тони вгляделся в открытый рот мертвеца, затем стянул шлем с его головы совсем. По земле рассыпались длинные иссиня-черные волосы.
  – Судя по прическе и зубным пломбам, это иностранец. Вы его не узнаете? – спросил Абрамс у Кэтрин.
  Та подошла поближе к телу и всмотрелась в лицо погибшего.
  – Нет, – пробормотала она, быстро повернулась и пошла на кухню.
  Тони последовал за ней. Некоторое время они молча пили кофе. Потом Кэтрин спросила:
  – Что вы делали на крыше?
  – Я не говорил, что был на крыше. – Абрамс снял телефонную трубку и набрал домашний номер капитана Спинелли.
  – Это я.
  – Ничего нового по Карбури у меня нет. – Голос у Спинелли был сонный.
  – Приезжайте по адресу: Тридцать шестая Восточная улица, дом 184. Во дворе труп.
  – О боже, Абрамс, что у тебя там произошло?
  – Расскажу позже.
  – Где ты?
  – По указанному адресу.
  – Это связано с Карбури?
  – Как тебе сказать… Дом принадлежит фирме О'Брайена, и кое-кто из его друзей оставался здесь сегодня ночевать. Что ты по этому поводу думаешь, Шерлок?
  – Я думаю, что тебе надо бы нажарить задницу. Оставайся там.
  – Я сказал, увидимся позже. – Тони повесил трубку.
  Абрамс и Кэтрин вышли из дома. День был ясный и теплый. Пахло ночным дождем. Тони взглянул на Кэтрин при солнечном свете. Она, очевидно, спала не больше пяти часов – и никаких признаков усталости на лице.
  Казалось, Кэтрин почувствовала, что Абрамс смотрит на нее не так, как обычно.
  – Почему мы стоим? – спросила она. До Ленсингтон-авеню они дошли молча. Пока они ожидали переключения светофора, Кэтрин задала вопрос:
  – Как вы думаете, что было нужно этому человеку?
  – Столовое серебро.
  Перейдя улицу, они двинулись на север. Машин было относительно немного, и город, как и всегда по субботам, выглядел так, будто все его жители отсыпались после пьянки.
  Абрамс и Кэтрин свернули на Сорок вторую.
  – Вам понравится Арнольд, – нарушила Кэтрин молчание. – Он необычный и очень умный.
  – Что вы хотите найти в архиве?
  – Никогда нельзя загадывать, что найдешь в архивах. Но там все есть. И зачастую то, что в досье отсутствует, не менее показательно, чем то, что есть в наличии. Работа в архивах требует логического мышления, интуиции и удачи. Вы умеете работать с архивами?
  – Меня еще никто об этом не спрашивал. Я подумаю.
  Они шли мимо Центрального вокзала. Для Абрамса этот район всегда ассоциировался с довоенными временами: величественные банки, старые отели, лавки чистильщиков обуви, газетные и табачные киоски, Йельский клуб. Поезда из Коннектикута и Уэстчестера, выплывающие на платформы толпы школьников и «белых воротничков».
  – Я не доверяю Питеру Торпу, – неожиданно произнес Тони.
  Кэтрин отреагировала не сразу, но, когда она заговорила, в ее голосе не было и тени упрека.
  – Разумеется, не доверяете. А кто ему доверяет? Он ведь офицер разведки. Он лжет и крадет. Но в этом деле и не принята категория доверия. Здесь принята категория верности. А Питер верен.
  – Верен кому?
  – Своей стране. – Она посмотрела на Тони. – Любые иные предположения могут иметь очень серьезные последствия.
  – С моей стороны было бы опрометчиво выдвигать такие предположения, – сказал Абрамс, – и кстати, спасибо за приглашение переночевать в доме на Тридцать шестой улице. Мне там очень понравилось.
  – Я так и думала. Вы можете пользоваться этим домом в любое удобное для вас время.
  Они дошли до Пятой авеню и пересекли ее возле Публичной библиотеки. На тротуаре Тони увидел странную нарисованную углем стрелку, указывающую в сторону Эмпайр-Стейт-Билдинг. Под стрелкой было написано: «Цель атаки» и отмечено расстояние – «0,4 мили».
  Кэтрин тоже обратила внимание на стрелку.
  – Ерунда какая-то, – сказала она.
  Абрамс и раньше видел в городе такие стрелки с подписанным расстоянием, указывающие в сторону Эмпайр-Стейт-Билдинг.
  – Но кого-нибудь это может и напугать, – задумчиво произнес он.
  – Чего здесь бояться, – сказала Кэтрин, – если только не самого чувства страха.
  – О, мысль о падающей с неба болванке с десятимегатонным зарядом приводит меня в дрожь.
  – Это просто ядерная истерия.
  – Мистер О'Брайен чем-то очень озабочен, – заметил Абрамс.
  – Но не по поводу возможного ядерного удара.
  – Чем же тогда?
  – Это не биологическое и не химическое оружие… Что-то более страшное… Я даже представить себе не могу.
  – И я тоже.
  Они передвигались по Пятой авеню в сторону Рокфеллеровского центра.
  – Что будет с «Талботом», если вы его найдете? – спросил Тони.
  – А как вы думаете? – вопросом ответила Кэтрин.
  – Ну, а если «Талботом» окажется, например, О'Брайен?
  Она без колебаний произнесла:
  – Даже если им окажется мой лучший друг, это не будет иметь никакого значения. Он умрет. Она умрет. Они умрут.
  Абрамс посмотрел на нее.
  – В тридцатых годах Форстер3 написал:
  «Если бы у меня была возможность выбора между предательством по отношению к моей стране и предательством по отношению к другу, я выбрал бы первое».
  – Очень глупо.
  – Зато интересно. Явление предательства вообще интересно само по себе. Прочтите Декларацию независимости. Это ведь один из самых предательских документов своего времени. У короля Георга было полное юридическое основание, чтобы повесить всех до единого из шестидесяти пяти, его подписавших.
  Они остановились у входа на территорию Рокфеллеровского центра.
  – Хорошо. Что вы хотите сказать? Что у нас нет юридических оснований для того, чтобы казнить «Талбота»?
  – Это ваша проблема. Моральная проблема. Я смотрю на все это с практической точки зрения. «Талбота» вычислить по его внешности невозможно. В его глазах вы не увидите безысходной тоски или чувства вины, о которых говорил Джеймс Аллертон. Его душа не отлетает в полнолуние, от него не несет запахом крови. Думаю, он носит смокинг и благоухает дорогим одеколоном.
  – Но вы говорили, что можете определить преступника по глазам…
  – Да, преступника. Но «Талбот» не преступник. Он патриот. Спросите его.
  – Понятно…
  – Мои родители… Да, они были предателями. Но они помогали бедным как могли, собирали друзей и родственников на вечеринки, смеялись, занимались любовью, пекли картофельные оладьи. «Талбот» – это их двойник, только с голубой кровью. Им вполне может оказаться О'Брайен, или Аллертон, или ван Дорн, или еще дюжина людей из тех, кого я видел вчера вечером.
  Кэтрин кивнула.
  – Хорошо… Спасибо за то, что подмешали в это дело хорошую порцию холодного, объективного анализа.
  – Меня для того и наняли. – Тони направился в сторону здания Радиокорпорации. Кэтрин шла рядом. – Кстати, я не доверяю и вам.
  Она натянуто улыбнулась:
  – В профессиональном или личном плане?
  – В обоих.
  – А что вы думаете по поводу Ника?
  – Он же ученый. С точки зрения безопасности не самый надежный вариант. Никогда не доверяйте яйцеголовым. К тому же он слишком долго связывает себя с работой, которая, судя по всему, не очень ему нравится. Весьма подозрительно.
  – А Гренвилы? Клаудия?
  – Вся энергия Джоан Гренвил направлена на то, чтобы наставить мужу рога. У нее же явно наличествуют сексуальные пороки. Что касается Клаудии, то никогда не доверяйтесь иностранцам.
  Они обогнули помещение катка. Кэтрин остановилась у входа в здание Радиокорпорации.
  – Вы что же, подозреваете меня в том, что я имею отношение к тому мужчине с крыши?
  – Признаться, такая мысль приходила мне в голову.
  – Но ведь именно я настаивала перед нашими на том, чтобы вы вошли в организацию.
  – Все это так. Но если бы я находился под подозрением, я бы тоже поторопился привлечь посторонних людей. Новые люди, как правило, отвлекают подозрения на себя.
  – Вы сообразительны.
  Абрамс придержал дверь, и они вошли в вестибюль.
  – Кстати, если уж кто-то собирался меня убить, значит, я вообще успел проявить себя, с их точки зрения, сообразительным человеком.
  Кэтрин подавила смешок.
  – Вполне возможно. Кстати, как вы знаете, слово «убийство» означает тяжкое преступление, и совершивший его считается опасным преступником. А может, те, кто, как вы говорите, пытался убить вас, по вашей же мысли, вовсе и не преступники? Может, это просто патриоты, выполняющие свой долг перед народом?
  Тони натянуто улыбнулся и подумал: «Вот ведь сука!»
  28
  На втором этаже главного вестибюля было много художественных лавок и салонов, заполненных предметами искусства предвоенного периода.
  На первом этаже тоже была небольшая лавка и салончики. Один из них специализировался на продаже военного снаряжения и предметов с американской символикой: картин, плакатов, статуэток, наклеек и т. п. В нем, в частности, были выставлены небольшие бронзовые бюсты генерала Донована. В основном их покупали, как считал Абрамс, молодые адвокаты из контор типа фирмы О'Брайена, то есть тесно связанные в прошлом с УСС. Судя по всему, эти юные карьеристы, купив такой бюст, ставили его у себя в кабинетах где-нибудь между книжными шкафами. Тони улыбнулся, представив себе, как эти юные карьеристы в обеденный перерыв преклоняют колена перед изображением Дикого Билла.
  – Это у вас что, улыбка такая? – спросила Кэтрин. – Наверное, вы вспомнили о чем-то неприятном? Или заболел ваш близкий друг?
  Абрамс взглянул на нее и усмехнулся.
  – Не знаю почему, но вы мне нравитесь.
  – Рада это слышать.
  Кэтрин направилась к лифту и остановилась возле небольшого столика. В лежащей на нем книге она записала их имена и объект посещения. Затем они поднялись на сорок четвертый этаж, который полностью занимала фирма О'Брайена. Охранник в коридоре кивнул в знак того, что узнал Кэтрин, и указал на еще одну книгу, стоявшую на некоем подобии пюпитра. Записывая себя и Абрамса, Кэтрин взглянула на верхние строчки. Там были фамилии нескольких молодых сотрудников. Она отметила также, что в восемь утра на работу пришел Арнольд.
  Они проследовали длинным извилистым коридором до двери с надписью «Архив». Кэтрин постучала.
  – А меня Арнольд впустит? – спросил Тони.
  – Мне придется пустить в ход все свое обаяние, – улыбнулась Кэтрин.
  Она постучала еще раз. Из-за двери слышался резкий свист чайника. Ужасно резкий свист. Чайник давно пора было снимать с плитки.
  Абрамс повернул ручку. Дверь открылась со знакомым Кэтрин противным скрипом. Тони заглянул в комнату. Кэтрин быстро протиснулась мимо него, но Абрамс легонько оттолкнул ее назад и вытащил револьвер. Чайник стоял на раскаленной докрасна спирали плитки, из его носика с шумом вырывался пар.
  Когда глаза Кэтрин привыкли к полумраку комнаты, она увидела тело, лежащее рядом с походным столиком в круге света, падавшего от стоящей на нем лампы. Абрамс быстро пробежал взглядом по рядам шкафов, прислушался, но никаких звуков, кроме свиста чайника, не уловил.
  Прижимая револьвер к боку, Тони медленно приблизился к телу.
  Арнольд Брин, в рубашке, нарукавниках и серых брюках, лежал ничком. Его лицо было повернуто в сторону и одной щекой покоилось на галстуке. Галстук был бледно-голубого цвета, почти как кожа Брина. Язык у Арнольда вывалился изо рта. Один глаз был широко открыт. Тони опустился на колено и дотронулся до щеки Брина.
  – Еще теплый. С час назад, а то и меньше.
  Кэтрин почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она рухнула в кресло, но, быстро сообразив, что оно принадлежало Арнольду, поднялась и бессильно прислонилась спиной к шкафу.
  – О Боже, – прошептала она еле слышно, – о Боже…
  Абрамс оглянулся на походный столик. Вокруг него валялись чайные принадлежности. На полу, рядом с рабочим столом Арнольда, лежала начатая упаковка бисквитов. Абрамс протянул руку, взял со столика лампу и поставил ее на пол, затем встал на четвереньки и приблизил свое лицо к лицу Брина, внимательно рассмотрел его глаза, разжал судорожно сомкнутые челюсти Арнольда, заглянул ему в рот и принюхался, после этого поднялся и вернул лампу на место.
  Кэтрин продолжала стоять, прислонившись спиной к шкафу. Глаза у нее были закрыты, в их уголках застыла влага.
  Абрамс еще раз осмотрел предметы на столике, заварочный чайник, чай в пакете. Тони взял один бисквит и понюхал его.
  – Судя по всему, он умер от удушья, но я не думаю, что оно было вызвано действием яда.
  Кэтрин наконец раскрыла глаза.
  – Что?
  – Видите ли, он, к сожалению, не успел заварить чай, – сказал Абрамс и выключил электроплитку. – А это могло спасти ему жизнь.
  – О чем вы говорите?
  – Дело в том, что он сразу принялся за один из этих больших сухих бисквитов. Не намазал его ни маслом, ни джемом… Во рту и в горле у него пересохло, пожилые люди часто страдают плохим слюноотделением. А может, ослабли глотательные мышцы, это тоже бывает у стариков.
  – Несчастный случай?
  – Его погубил бисквит. Я видел кусок, застрявший у него в горле.
  Кэтрин уставилась на Абрамса, затем перевела взгляд на Арнольда. Некоторое время она молчала, потом спросила:
  – Вы в это верите?
  – Конечно, нет. Это убийство. Отлично продуманное. – Абрамс потер подбородок. – Его держали как минимум двое. Видимо, они были в специальных перчатках с мягкой прокладкой, чтобы не оставалось никаких следов. Наверное, сначала они сунули ему в рот квасцы, чтобы высушить слизистую, потом залили в горло какое-то анестезирующее средство, чтобы отключить нервные окончания. Они затолкнули ему в горло бисквит и держали до тех пор, пока старик не задохнулся. Профессионалы.
  Кэтрин судорожно сглотнула.
  Абрамс спокойно продолжал:
  – Да, судмедэксперту придется с этим повозиться. Но, если ему подсказать, что речь идет об убийстве, он, возможно, и найдет соответствующие подтверждения. – Абрамс закурил. – Интересно, почему эти люди так упорно подстраивают несчастные случаи? Вероятно, чтобы выиграть время? Чтобы те, кого это касается, не забили разом тревогу?
  Кэтрин кивнула.
  – Очевидно, отчасти и поэтому. Но… В этих кругах вообще предпочитают, чтобы все выглядело, как несчастный случай. Это признак профессионализма, своеобразный знак мастерства.
  – Вот как? И за это дают награды? – Абрамс бросил сигарету на пол и загасил ее носком ботинка. – Как бы то ни было, это уже четвертый случай, когда не остается никаких улик: Карбури бесследно исчез, Бромптон-Холл сгорел, а Арнольд подавился бисквитом. Черт побери, даже полицейский может увидеть здесь систему.
  Кэтрин посмотрела на него.
  – А четвертый?
  – Ну как же! А мое падение с крыши по пьянке?
  – Так вы были на крыше? Значит, тот человек пытался вас убить?
  Абрамс кивнул.
  – Как… Как же, черт побери, вы туда попали?
  – По пожарной лестнице.
  – Вы знаете, о чем я спрашиваю.
  – Тогда я вас спрошу, как получилось, что меня пригласили ночевать в этот дом на Тридцать шестой улице?
  После недолгого колебания Кэтрин ответила:
  – Меня попросила об этом Клаудия. Вы ей нравитесь.
  Абрамс промолчал. Кэтрин добавила:
  – Если уж быть совсем точной, О'Брайен и Питер тоже предложили, чтобы вы там ночевали. При этом мне показалось, что все трое действовали независимо друг от друга.
  Абрамс снова ничего не сказал.
  Кэтрин, похоже, постепенно приходила в себя после шока, вызванного смертью Арнольда. Она отрывисто спросила:
  – Что же вас привело на крышу?
  – Судьба.
  – Вы знаете, Тони… Не всегда выгодно держать все при себе. Иногда ведь возникает необходимость в помощи ближнего.
  – Я думаю, Кейт, что человек, связавшийся с вашей организацией, очень быстро обнаруживает, что остро нуждается в помощи.
  Слова Абрамса явно обескуражили Кэтрин, однако, справившись с собой, она спокойно возразила:
  – Зачем кому-то вас убивать?
  – Не знаю, но мне это льстит. – Он снял трубку с телефонного аппарата на столе у Арнольда и набрал номер дома на Тридцать шестой улице.
  – Чего? – ответил мужской голос. Абрамс знал, что таким тоном отвечают только полицейские, работающие на месте преступления.
  – Капитана Спинелли, – бросил Тони.
  – Ну… А кто это?
  – Абрамс.
  – Ладно, подождите.
  К аппарату подошел Спинелли.
  – Как это все случилось, Абрамс?
  – Потом расскажу. Наверное, я окончательно испорчу тебе субботу, но у меня тут еще один труп.
  – Где?
  – Фирма О'Брайена. Комната с надписью «Архив». Охранник проводит тебя. Запишись в книге.
  После долгого молчания Спинелли рявкнул:
  – Слушай, Абрамс, что там вокруг тебя происходит? Ты что, попал в черную дыру?
  – Давай пообедаем вместе.
  – Пошел ты! Вообще держись от меня подальше. Вернее… Оставайся там же.
  – Извини, но я должен бежать. Учти, дело выглядит, как несчастный случай, но это не так. Скажи эксперту, хорошо? И помни, что это еще цветочки. Побереги себя. Аривидерчи. – Тони повернулся к Кэтрин. – Стоит нам искать нужные досье, или сойдемся на том, что их здесь уже нет?
  Кэтрин изучала записи выдачи материалов.
  – Арнольд достал из хранилища четырнадцать папок. – Она осмотрелась. – Но их что-то нигде не видно. – Кэтрин на несколько секунд задумалась. – Арнольд должен был знать хотя бы одного из убийц, в противном случае он не открыл бы дверь.
  – Правильно.
  – Этим человеком был кто-то, имеющий сюда доступ.
  – Сколько всего таких людей?
  – Десятки. Англичане, американцы, французы и даже несколько немцев. Плюс группа израильских охотников за нацистами.
  – У него был список?
  Кэтрин посмотрела на Абрамса.
  – Он держал все фамилии в голове.
  Подумав немного, Тони сказал:
  – Он явно не предполагал, что ему грозит какая-то опасность. Он разговаривал с этим человеком или людьми, а они хорошо знали, зачем он пришел сюда в субботу, – они знали, что скоро здесь появитесь вы.
  Ее испуганный взгляд скользнул по шкафам. Она спросила хриплым шепотом:
  – А вдруг они еще здесь?
  Абрамс отрицательно покачал головой.
  – Сомневаюсь. В какой-то момент Арнольд почувствовал опасность, и он мог… – Тони подошел к столу и осторожно переложил лежавшие там бумаги. – Нет, ничего нет. Они бы заметили, если бы он попытался оставить какой-то знак. – Абрамс подошел к телу, наклонился и быстрыми профессиональными движениями обыскал карманы, ботинки, носки, ощупал одежду. – Нет, ничего нет.
  Кэтрин стояла подле него.
  – Может, нам поискать по всей комнате?
  – Нет, надо убраться отсюда, пока не приехал лучший сыщик Нью-Йорка.
  Они вышли из комнаты и направились по ярко освещенному коридору. У лифта Кэтрин обратилась к охраннику:
  – Кроме Арнольда в ту сторону проходил кто-нибудь?
  Охранник отрицательно покачал головой:
  – Впрочем, мисс, там же ведь есть еще лестница.
  Кэтрин опять просмотрела записи в книге и обнаружила фамилии троих сотрудников фирмы.
  – Эти люди здесь?
  – Полагаю, что да. Я не видел, чтобы они уходили.
  – Спасибо. – Кэтрин взглянула на Абрамса. – Не думаю, чтобы он мог впустить кого-то из этих троих.
  – Мне кажется, миновать охранника несложно. Вы его знаете?
  – Да. Он работает здесь много лет. Хотя это ничего не значит.
  – Да, не значит, – согласился Тони. – Полицейские всегда задают такие вопросы: о новых сотрудниках фирмы, уборщиках, горничных… Это же первые подозреваемые. А в ваших играх все по-другому. Человека вводят в дело за двадцать лет до того, как ему прикажут открыть для кого-то дверь или зажечь свет в критический момент.
  – Несколько преувеличено, но…
  – И все же Спинелли проверит и охранника, и этих троих ребят.
  Они вошли в кабину лифта.
  – Я чувствую себя виноватой в смерти Арнольда. Если бы я не попросила его, он не пришел бы сегодня, – сказала Кэтрин.
  – Это точно.
  – Вы могли бы проявить побольше сочувствия.
  – Извините, но это ваше рассуждение – глупость. Если бы сегодня не была суббота, то была бы пятница. Если бы отец Гитлера пользовался презервативами, Арнольду не пришлось бы сторожить британские архивы времен Второй мировой войны в Рокфеллеровском центре. Ну и что?
  Они в молчании спустились в вестибюль.
  – Мне не хотелось бы столкнуться со Спинелли, – сказал Абрамс.
  Пригрело солнце, и улица ожила. Туристы с фотоаппаратами спешили в концертный зал Радио-Сити. Появились любители бега трусцой. Абрамс посмотрел на кроссовки Кэтрин. Подошвы у них были достаточно поношенные.
  – Вы бегаете?
  – Да.
  – А бруклинскую трассу знаете?
  – Да. Добегаю обычно до Проспект-Парк. Иногда перебегаю через мост до Хайтс Променэйд.
  – До Проспект-Парк я тоже добегу. Это миль двенадцать? Давайте как-нибудь попробуем вместе? – предложил Абрамс.
  – Как насчет понедельника? С утра?
  – Так у меня в День поминовения выходной?
  – Конечно, – улыбнулась Кэтрин.
  Молча они прошли несколько кварталов. Наконец Кэтрин спросила:
  – Ну, и что теперь?
  После небольшой паузы Тони ответил:
  – Мне нужно попасть на Тридцать шестую, забрать смокинг и вернуть его в «Мюррей». Затем поехать в Бруклин, просмотреть почту и взять кое-какие вещи, если я собираюсь остаться на Тридцать шестой.
  – Как банально и скучно.
  – Большая часть нашей жизни проходит в этом.
  – Трупы. Угроза национальной безопасности…
  – В разгар своей знаменитой австрийской кампании Наполеон послал своему портному в Париж длинное письмо с разносом за то, что тот сшил ему неудобное белье. Жизнь всегда берет свое.
  – Послушайте, я сегодня обедаю с Ником. Присоединяйтесь.
  – Не могу.
  – Я хотела бы обсудить эти события: Бромптон-Холл, смерть Арнольда, покушение на вас.
  – Мы и так уже многое с вами обсудили. Давайте подождем данные, которые получит Спинелли, и выясним, что там обнаружат в Лондоне. Мне сейчас хочется поработать с фактами.
  – Хорошо, а в ожидании новых сведений не могли бы мы чем-нибудь заняться?
  – Мне нужно еще кое-что забрать из химчистки. Кроме того, надо постараться, чтобы нас не убили, так что почаще оглядывайтесь. – Они остановились на Сорок второй улице. – Я возвращаюсь в представительский дом фирмы. А вы куда?
  – Если кто-то пытается вас убить, зачем вам оставаться там?
  – Разве я буду в большей безопасности в своей квартире?
  – Пожалуй, нет.
  – Вот именно. Так что не беспокойтесь. Позвоните мне завтра и напомните о забеге, хорошо?
  – Подождите.
  Кэтрин достала из сумки небольшой клочок бумаги. Тони взглянул на него. Почерком Кэтрин там было написано: 1РЕ 78-2763.
  – Это было написано рукой Арнольда в книге выдачи материалов. Но это не номер досье. Запись вам о чем-нибудь говорит?
  Абрамс внимательно вгляделся в листок.
  – Что-то как будто знакомое… Но что конкретно, вспомнить не могу.
  – Его убийцы проявили небрежность, – сказала Кэтрин. – Они не просмотрели как следует эту книгу. Вы были правы: Арнольд почуял неладное и попытался оставить некую информацию. Другого объяснения тому, для чего он занес эти буквы и знаки в строчку, на которой я должна была расписаться, нет.
  – Звучит довольно логично.
  – Вы знаете, что означает эта запись, Абрамс. Не дурачьте меня.
  Он улыбнулся и протянул ей листок.
  – Зовите меня Тони.
  – Я назову вас как-нибудь похлеще, если вы будете продолжать морочить мне голову. Я откровенна с вами и требую того же по отношению к себе.
  Он поднял руки в шутливом испуге.
  – Хорошо. Успокойтесь. Это библиотечный код какой-то книги.
  – Конечно. Вот и давайте пойдем в библиотеку и посмотрим, какой книге он принадлежит.
  – В какую библиотеку мы пойдем?
  – В ближайшую. Идем налево.
  Они повернули на восток и быстро прошагали квартал по Пятой авеню. По ступеням, охраняемым каменными львами, они поднялись ко входу в Центральную библиотеку, открыли высокие бронзовые двери и по широкой лестнице поднялись на третий этаж, в главный читальный зал. Абрамс назвал библиотекарю код книги. Пока они ждали, Тони попросил Кэтрин:
  – Расскажите мне о вашей сестре Энн.
  Подумав несколько секунд, Кэтрин ответила:
  – Она старше меня, намного серьезнее и образованнее. Никогда не была замужем…
  – Я не собираюсь к ней на свидание, – прервал ее Абрамс. – Чем она занимается?
  Кэтрин с некоторым удивлением посмотрела на него. Смена ролей была для нее неожиданной.
  – Ну… Она работает в Агентстве национальной безопасности. Коды, шифры, криптография, электронный шпионаж… Никаких плащей и кинжалов, просто антенны и спутники.
  Прежде чем он успел что-нибудь сказать, заказанный ими номер высветился большими красными цифрами на электронном табло, и они заторопились к стойке.
  Кэтрин взяла в руки массивный фолиант в зеленом кожаном переплете. Оба посмотрели на тисненные золотом буквы на обложке.
  – Это «Одиссея» Гомера. – Она открыла книгу и быстро пролистала страницы. Текст был на греческом. На полях имелось множество пометок, кое-где попадались бумажные закладки, которые Кэтрин оставляла на месте.
  – Арнольд читал по-гречески? – спросил Абрамс.
  – Однажды я видела книгу на греческом у него на столе. Это, кстати, была одна из причин, почему я усомнилась в том, что он действительно всего лишь сержант. Я всегда подозревала, что он офицер разведки. К тому же это свидетельствует о том, что хранившиеся в архиве досье имеют большую ценность, чем некоторые считали.
  Тони следил за тем, как она изучает книгу.
  – Ключ не в самой книге. Ключ, если таковой вообще имеется, в названии. «Одиссея». Или в имени автора, Гомер. – Он на секунду задумался. – Говорят ли они вам о чем-нибудь? Может быть, это чей-то псевдоним, кличка?
  – Нет…
  – А герой? Одиссей? Или на латыни – Улисс?
  Она отрицательно покачала головой.
  – Тогда, может быть, сюжет? – допытывался Абрамс. – Одиссей после падения Трои отплывает домой… На его пути препятствия, удары судьбы… Цирцея, сирены и все такое. Его считают мертвым, а через десять лет он возвращается. Может, в этом скрыт смысл записи Арнольда?
  – Тони, вспомните конец этой истории… После десяти лет войны и десяти лет скитаний жена Одиссея Пенелопа не узнает его. Но дома у него остался лук, который только он может натянуть. И он простреливает стрелой двенадцать топоров, чтобы доказать, что он – это он. – Кэтрин помолчала, затем тряхнула головой. – И все же мне непонятно, на что намекал Арнольд.
  – Во всяком случае, вы знакомы с возможными исполнителями ролей. Обдумайте это на досуге. И мой совет – обдумайте в одиночестве.
  Кэтрин взглянула на часы.
  – У меня еще есть время. Я могла бы сопровождать вас.
  – В Бруклин? А у вас есть паспорт?
  – Перестаньте шутить в стиле Питера. Вам это не идет.
  Абрамс вернул книгу библиотекарю и направился к комнате, где находились каталоги. Кэтрин пошла рядом.
  – Кстати, Тони. Вы держались с Питером молодцом. Не обращайте на него внимания.
  Абрамс подумал, что не обращать внимания на Питера – это то же самое, что не замечать своей тени. Они подошли к лестнице.
  – Методом дедукции я делаю вывод, что многие ваши вещи остались в «Ломбарди». Почему бы нам не зайти и не забрать их?
  После легкого колебания Кэтрин согласилась:
  – Хорошо. Но… Вы туда не пройдете.
  – А вы можете меня провести?
  – Нет.
  – Ну, а когда там никого нет? У вас есть ключ?
  Она покачала головой.
  – Но вы можете попробовать провести меня туда?
  Возникла длинная пауза. Достаточно длинная, чтобы Абрамс понял, что Кэтрин привязана к Торпу не на сто процентов.
  – Хорошо, я подумаю, – пообещала она. Через вестибюль они вышли на залитую солнцем главную лестницу.
  – Пропавшие досье были важными? – спросил Абрамс.
  – Видимо, очень. Иначе Арнольда не стали бы убивать.
  Тони закурил.
  – Логично. Однако они могут знать меньше, чем мы. У них есть секретные данные – имя «Талбота». Мы стараемся этот секрет раскрыть. А они не знают, насколько мы приблизились к разгадке. Поэтому им нужно спрятать все концы.
  – Да. Вы ведь говорили, что «Талбот» и его сообщники будут убивать.
  – Верно. Будут убивать снова и снова. Для некоторых преступников легче уничтожить любые потенциальные источники опасности, чем посмотреть рационально на проблему в целом. Я, например, знаю очень мало, но тем не менее кто-то все-таки пытался вывести меня из игры.
  – Помню, вы говорили, что вам это льстит.
  – Это я немного рисовался. Важен мотив. Почему они стремились убрать меня? Найдите мотив – и вы найдете подозреваемого.
  – Так в чем же заключается этот мотив? Вы представляете для них какую-то угрозу?
  – Думаю, дело здесь лично во мне, а не в той роли, которую я играю во всем этом.
  – Лично в вас?
  Абрамс кивнул.
  – Ну да. Ведь покушение произошло сразу же следом за моей первой и единственной пока встречей с вашими друзьями. Может быть, танцуя, я наступил кому-то на ногу.
  – Ну, это вряд ли.
  – Теоретически. На практике те, кто убивает, решаются на это по самым невероятным и мелким причинам. Когда вы встаете у убийцы на пути, что-то не то говорите или не так делаете, он вас сразу приговаривает к смерти. Если вы продолжаете жить еще некоторое время, то только потому, что ему требуется спланировать преступление, причем он испытывает необыкновенное возбуждение, ощущая себя хозяином вашей жизни.
  – У меня такое впечатление, что вчера вечером мы были с вами в разных местах.
  – Вы, наверное, слышали, что некоторые убийцы внешне вполне респектабельны. Они могут носить смокинги и мило шутить. Но на самом деле они исключительно чувствительны к воображаемым обидам или угрозам. Посчитав, что такая угроза существует, они становятся мстительными, вспыльчивыми и крайне опасными. Как ни странно, иногда это может проявляться в демонстрации ими всяческих знаков внимания или даже сердечности по отношению к будущей жертве. Как вы думаете, я не встретил вчера кого-либо, подходящего под это описание?
  Кэтрин не ответила. Абрамс отбросил сигарету.
  – Знаете, если мне придется столкнуться с таким типом, то, даже не будучи уверенным в его намерениях, я, возможно, последую его же правилам: буду защищать себя самым прямым способом – путем уничтожения этой угрозы для себя. Зачем мне рисковать?
  Кэтрин коротко бросила:
  – Знаете, лучше я оставлю ваши бытовые проблемы вам и пойду по своим делам.
  – Хорошо, только будьте осторожны.
  Она направилась было вниз по лестнице, но остановилась в задумчивости и обернулась к Абрамсу.
  – Послушайте, Тони. В нашей организации мы избегаем односторонних решений. Прежде чем вы сделаете вывод о необходимости прямых действий, пожалуйста, посоветуйтесь со мной.
  Он кивнул.
  Кэтрин сбежала вниз по лестнице на Пятую авеню, Абрамс сел на ступени, оказавшись рядом с пьяницей-стариком, державшим в руках бутылку вина.
  – Нет ли у вас сорока центов, мистер? – попросил выпивоха.
  Тони положил ему на ладонь два четвертака.
  – Спасибо, парень, – поблагодарил старик. Затем с гримасой, которая, по его понятиям, должна была, видимо, означать улыбку, продолжил: – Зовут меня Джон. А вас?
  – Одиссей, или Улисс.
  – Крутое имя. Есть сигареты?
  Абрамс дал ему сигарету и щелкнул зажигалкой.
  – Ты знаешь, Джон, человеческий организм способен выдерживать чудовищные перегрузки. Иначе ты не смог бы продержаться столько лет на улице.
  Старый алкоголик кивнул.
  – Как насчет доллара?
  – У Арнольда Брина был замечательный мозг. Думаю, он часто ходил в эту библиотеку. Но ему не удалось выжить, как тебе, Джон. Он видел, что к нему приближалась смерть, но он переборол в себе инстинкт самосохранения и, вместо того чтобы попытаться бежать и спастись, обнаружил присутствие духа и разума, оставив некое послание, которое могло помочь выжить другим.
  Старик встал, покачнулся и снова сел. Из нескольких радиоприемников неслась громкая музыка. Группка студентов расположилась возле одного из львов. Абрамс слегка наклонился к Джону.
  – «Одиссей». История Одиссея. Если коротко, то это история воина, который после одержанной победы через много лет странствий возвращается домой, где его давно считают мертвым. Так что же пытался сказать нам Арнольд, Джон?
  Тот снова встал и осторожно шагнул вперед.
  – Да ну тебя!
  – Ну, попытайся подумать, Джон.
  – Ну тебя. – И пьяница медленно пошел к тротуару.
  Встал и Абрамс. Арнольд, подумал он, записывал этот книжный код для посвященных. Скорописью он писал для людей, которые обладали опытом и знаниями, сравнимыми с его собственными. Он писал для людей, которые мыслят быстро и способны в темпе прокрутить в мозгу все вводные и прийти к необходимому выводу. Он логически вычислил возможное значение послания Арнольда. Хотя как раз с точки зрения логики оно было настолько невероятно, что Абрамс с трудом убеждал себя в правильности своей догадки.
  29
  Старенький двухмоторный «бичкрафт» выровнялся на высоте пятнадцать тысяч футов. Пилот Сонни Беллман посмотрел на приборную панель: 280 километров в час. Он проговорил в микрофон внутренней связи:
  – Пустоши Пайн Бэрренс прямо по курсу. Десять минут до места прыжка.
  Патрик О'Брайен кивнул сам себе. Они были милях в тридцати к западу от Томз Ривер, Нью-Джерси. Еще через десять минут они будут над одним из самых пустынных уголков штата.
  О'Брайен выглянул в иллюминатор. Ночь была ясной, светил месяц. Он отбрасывал голубоватые отсветы на находящуюся внизу равнину. Конечно, совершать боевые прыжки в такую ночь нельзя, а вот спортивные – отлично. О'Брайен сидел, скрестив ноги, опираясь спиной о стенку фюзеляжа.
  Эти ночные воскресные прыжки были для О'Брайена своеобразным обрядом – обрядом очищения и поминовения погибших. Он приземлится на полях Пайн Бэрренс, разведет небольшой костер и проведет ночь, беседуя сам с собой, вспоминая и забывая. Перед рассветом он сообщит свои координаты по радио старому другу, местному фермеру, и тот в назначенное время подъедет к назначенному месту на своем фургоне, оборудованном для проживания.
  О'Брайен примет в фургоне душ и переоденется. Побриться и позавтракать он успеет еще в полях, но со стариком он выпьет чашечку кофе.
  О'Брайен сердцем чувствовал, что нынешнее лето последнее, больше прыжков не будет, и поэтому он наслаждался этими теплыми летними ночами с мерцающими звездами так, как старики наслаждаются всем вокруг, зная, что жизнь идет к закату.
  Толчок от снижения тяги двигателя вывел О'Брайена из раздумий. Он понял, что пилот сбавляет скорость до 200 километров в час: при такой скорости можно прыгать.
  Его взгляд обежал темный пустой салон с единственной красной сигнальной лампочкой. В красном отсвете ему вдруг привиделись силуэты людей, стоявших по стенкам фюзеляжа. Их восковые лица медленно повернулись к О'Брайену, а глаза сверкали красноватыми отблесками. Он тряхнул головой. Видения исчезли. Через несколько секунд О'Брайен бросил взгляд на часы – скоро Беллман даст ему сигнал.
  О'Брайен встал и проверил снаряжение, потом прошел к двери. «Бичкрафт» был модифицирован для парашютистов. Дверь у него откатывалась по специальным направляющим вбок, а не поворачивалась на петлях, как на обычных самолетах. Вместо восьми стандартных сидений по бокам были расположены скамейки, на которых могли усесться двенадцать человек. «Бичкрафт» был также оборудован автопилотом, чтобы после совершения прыжков пилот мог пройти в заднюю часть самолета и закрыть дверь. Это устраняло необходимость присутствия в самолете инструктора или второго пилота.
  О'Брайен встал у двери и посмотрел вниз через маленький иллюминатор. Самолет слегка накренился. Внизу то зажигались, то гасли огоньки. Это напомнило О'Брайену сигналы партизан во время войны. Но в то время они не знали, кто на самом деле подает им эти сигналы. В его памяти навсегда остались страшные воспоминания: старт с погруженного в ночь аэродрома на фанерных самолетах, которые, казалось, никогда не взлетят; уход от преследования истребителей противника; обход зенитных батарей; прыжок из относительной безопасности самолета в мрачную негостеприимную темноту и медленный, слишком медленный, спуск на парашюте в неизвестность.
  Выжив после всех этих ужасов, ты еще должен был выполнить свою задачу и умудриться вернуться обратно. А ведь для агентов секретных служб захват отнюдь не означал отправку в лагерь для военнопленных. Он предполагал концлагерь, допросы, пытки и почти всегда – ящик с песком, перед которым ставили на колени, прежде чем пустить пулю в затылок. Правда, в запасе оставался и другой выход – в случае захвата попытаться принять яд.
  И все же он выжил. Другие – нет. И он чувствовал себя в долгу перед ними. В долгу перед теми, кто окончил жизнь в бою, в камере пыток, от яда или возле ящика с песком. Сразу же после войны он и его коллеги горели желанием посчитаться с господами из гестапо и СС. Но через год у них появился новый страшный враг – советская служба безопасности.
  О'Брайен вновь взглянул на часы: десять семнадцать. Интересно, почему Беллман не включает зеленую лампочку? О'Брайен еще раз проверил снаряжение: нож, рюкзак, фляга. Сколько прыжков может совершить человек до той минуты, пока удача не отвернется от него? Как говорится, все, кроме последнего.
  Сонни Беллман повернулся к человеку, сидевшему справа от него в кресле второго пилота.
  – Подходит время прыжка.
  Мужчина кивнул, встал и нагнулся за своим парашютом.
  – Он, наверное, рассердится на меня, – сказал Беллман.
  – Мистер О'Брайен обожает сюрпризы, – ответил мужчина.
  – Он любит прыгать в одиночестве. Но, думаю, все будет в порядке.
  – Никто вам ничего не скажет. Обещаю. – Питер Торп взмахнул тяжелой деревянной колотушкой и с большой силой опустил ее на основание черепа пилота. Беллман издал короткий стон и ткнулся лицом в штурвал. Торп откинул его назад, потянулся через Беллмана и включил автопилот. Самолет продолжал ровно лететь вперед, выдерживая прежнюю скорость, курс и высоту.
  Торп посмотрел на часы и зевнул. Боже, что за уик-энд!
  Он пристегнул парашют, открыл дверцу и шагнул в салон.
  О'Брайен обернулся на луч света, вырвавшийся из кабины пилота, и сощурился. Но дверца тут же захлопнулась, вновь погрузив салон в темноту. Лишь слабо горела красная лампочка.
  Торп безмолвно приближался к О'Брайену. Тот встревоженно спросил:
  – Беллман, что случилось?
  Торп снова зевнул.
  – Ради Бога, Пат, с какой стати тебе вздумалось прыгать на Пайн Бэрренс ночью в воскресенье? – Он остановился недалеко от О'Брайена. – В такое время людям твоего возраста надо сидеть дома и играть в покер.
  Патрик О'Брайен взялся за рукоятку висевшего у пояса ножа.
  – Что ты здесь делаешь?
  – Да так. А тебе что, не нравится?
  – Мне не нравится, что ты не ответил на мой вопрос.
  – Извини, Пат. – Торп посмотрел в иллюминатор. – Ясный месяц. Скоро будет полнолуние. Вон звезда упала. Загадай желание!
  О'Брайен посмотрел на дверцу, ведущую в кабину пилота. До нее было несколько футов. Торп быстро повернулся к нему:
  – Слушай, Пат, меня беспокоит это дело «Талбота». – О'Брайен молчал. Рев двигателей, казалось, заполнил весь салон. Месяц светил в иллюминатор, и фигура Торпа отбрасывала длинную тень на противоположную стенку фюзеляжа. – На самом деле, Патрик, меня беспокоишь ты.
  – Это естественно, что ты волнуешься. Мы уже близко.
  – Правда? Интересно.
  О'Брайен спросил, сдерживая себя:
  – Почему ты сделал это?
  Торп пожал плечами:
  – Не знаю. Но вовсе не из политических убеждений. И действительно, кто может в здравом уме занять сторону этих питекантропов. Разве есть где-нибудь еще такие злые, скучные и плохо воспитанные люди? Я бывал в Москве дважды. Что за дыра!
  – Тогда почему же? – О'Брайен тихонько отстегнул защелку на ножнах.
  Торп заметил его движение в свете лампочки.
  – Не вздумай глупить, Пат.
  – Скажи мне, так почему же?
  Торп почесал в затылке.
  – Ну, как тебе сказать. Все это очень сложно… Жажда пощекотать нервы опасностью… Вот некоторые, например, прыгают с парашютом. Другие участвуют в автомобильных гонках. Я же предаю. Когда ты идешь на тяжкое преступление, каждый день превращается для тебя в приключение – ведь он может стать последним. Вспоминаешь, Пат?
  – Ты болен, – тихо проговорил О'Брайен.
  – Может быть. Ну и что? Больной, как и наркоман, требует удовлетворения своих желаний. Да, контора мне в этом смысле кое-что дает. Другим этого вполне хватило бы, но мне нужно полное удовлетворение. Мне нужна кровь целой нации.
  – Питер, послушай… Если ты хочешь изменить историю – а это, я полагаю, и есть твоя конечная цель, – ты, чтобы добиться этого, можешь помочь нам расстроить их планы. Это будет последний аккорд…
  – Помолчи, Пат. Умерь свое красноречие. Подумай, часто ли человеку представляется возможность увидеть смерть целой нации? Ты только вообрази себе – высокоразвитая сложная цивилизация падает жертвой собственной передовой техники. А я могу стоять на холме и наблюдать. Наблюдать за окончанием одной эпохи и рождением другой. Сколько еще людей в истории человечества обладали такой уникальной возможностью – вызвать неожиданное и катастрофическое изменение в жизни планеты?
  О'Брайен прислушался к шуму моторов и заговорил таким тоном, будто бы в целом принял сказанное Торпом.
  – Хорошо, Питер, но что это будет за новый мир? Ты сможешь в нем жить?
  Торп сделал нетерпеливый жест и засмеялся.
  – Я легко приспосабливаюсь к действительности.
  – А что же ты там будешь делать? Ведь предавать будет некого…
  – Ладно, хватит болтать!
  О'Брайен хотел спросить Торпа, как все это случится, но, будучи хорошо подготовленным разведчиком и к тому же стоя на пороге смерти, он рассудил, что удовлетворять свое любопытство ни к чему, он уже не смог бы воспользоваться полученной информацией. Кроме того, чем больше он спрашивал бы Торпа, тем легче тому было бы догадаться, что О'Брайен знает и чего не знает.
  Торп, казалось, прочитал мысли О'Брайена.
  – Как далеко вы продвинулись в преследовании, Пат?
  – Я уже говорил тебе. Мы у цели.
  – Черт! – Торп потер подбородок. – Кэтрин говорила мне, да я слышал это и от других, что ты один из самых способных разведчиков в мире. Ты смел, деятелен, хитер, изобретателен и все такое. Я знаю, что ты умен. Но… если ты так умен, если ты подозревал меня, то почему не начал действовать раньше, пока я не загнал тебя в угол? Меня должны были схватить, накачать наркотиками, подвергнуть пыткам и допросам по меньшей мере год назад. Или ты стал выдыхаться, ветеран? Или тебя остановили чувства Кэтрин ко мне? А может, ты и не подозревал меня? Да, так оно и есть. Ты ни о чем не догадывался.
  – Я несколько лет следил за тобой, Питер.
  – Не поверю…
  В этот момент «бичкрафт» попал в небольшую воздушную яму и качнулся. Торп потерял равновесие и упал на одно колено. О'Брайен, давно дожидавшийся подобной ситуации, бросился к двери. Торп быстро выхватил пистолет, прицелился и выстрелил. Раздался громкий хлопок. О'Брайен по инерции ткнулся в дверь, отпрянул назад и опрокинулся навзничь на пол. Торп еще раз прицелился и выстрелил. На этот раз хлопок был тише.
  О'Брайен, распластавшись, лежал у ног Торпа и держался за грудь. Торп опустился рядом с ним и осветил фонариком рану на груди. Он тихо, почти ласково, сказал О'Брайену:
  – Успокойся, Пат. Первая пуля была резиновая. Максимум возможного – трещина ребра. Вторая – капсула с пентоталом. – Торп осмотрел место, где капсула ударилась о толстую нейлоновую лямку парашюта, затем сунул руку под рубашку О'Брайена и нащупал увлажнение в точке, где капсула пробила кожу. – Думаю, ты получил достаточную дозу. – Он сел на корточки. – Нам нужно поговорить, дружище Пат. У нас на два часа горючего и еще шесть капсул. Если они, конечно, потребуются.
  О'Брайен почувствовал, что наркотик уже одурманивает его. Он резко встряхнул головой, быстрым движением выхватил нож и ударил Торпа снизу вверх. В последний момент тот успел уклониться, и нож лишь чиркнул его по лицу, поранив левую ноздрю. Он упал назад, зажимая нос рукой. Между пальцами у него сочилась кровь.
  – Ах ты ублюдок!
  О'Брайен попытался встать, но его отбросило к стенке фюзеляжа. Он сидел, выставив вперед нож. Торп прицелился.
  – Ты хочешь узнать, каким будет третий заряд? Это будет не пуля, но после выстрела ты начнешь жалеть, что это не свинец.
  О'Брайен бессильно опустил руку с ножом. Торп прижал к носу платок и сидел так около минуты. Затем спросил:
  – Ну как, Патрик, тебе лучше? Я сам виноват, что недооценил тебя. Но я не в обиде. Давай начинать. Как тебя зовут?
  – Патрик О'Брайен.
  – Чем ты занимаешься?
  – Я адвокат.
  – Не совсем точно, но близко. – Торп задал еще несколько подготовительных вопросов, потом резко спросил: – Ты знаешь человека по кличке «Талбот»?
  – Да.
  – Его настоящее имя?
  – Не знаю, – ответил О'Брайен после продолжительной паузы.
  Торп с раздражением хмыкнул.
  – Меня ты подозревал?
  – Да.
  – Правда?
  – Да.
  Торп секунду подумал, затем достал из кармана одноразовый шприц.
  – Мне кажется, того средства тебе не хватило. Надо попробовать вот это.
  Питер осторожно приблизился к О'Брайену и свободной рукой отобрал у него нож. После этого быстро вонзил шприц в плечо О'Брайена. Специальное устройство впрыснуло в тело Патрика пять кубиков суритала.
  Торп присел на корточки.
  – Подождем минутку. – Он нащупал пачку сигарет, достал одну и сунул в рот. Пистолет он вновь направил на О'Брайена. Спрятав сигареты, он вытащил данхилловскую зажигалку и щелкнул ею.
  Увидев, как Торп инстинктивно прикрыл глаза от вспышки пламени, О'Брайен сделал бросок, метнулся к двери и потянул за ручку. Замок открылся, дверь поползла по пазам в сторону. В салон ворвался мощный поток холодного воздуха и рев двигателей.
  Торп бросился за О'Брайёном и поймал его за лодыжку. Вцепившись в нее изо всех сил, он выворачивал ногу О'Брайена и пытался затащить его внутрь салона. О'Брайен закричал от боли, но продолжал, отталкиваясь руками, выталкивать свое тело наружу в открывшийся проем. Верхняя часть его тела и ноги попали в мощный поток воздуха, который увлекал О'Брайена наружу. Торп уперся ногами в стенки по обе стороны проема и тянул О'Брайена за ногу, изрыгая громкие ругательства.
  – Ты, старый сукин сын! – Питер чувствовал, что поток, засасывавший О'Брайена в пустоту за бортом, был сильнее него. Тело Патрика постепенно уползало за дверь. К тому же О'Брайен отчаянно лягался свободной ногой. Наконец, теряя силы, Торп крикнул: – Хорошо, сукин сын, тогда умри! – Он перестал упираться ногами в борт самолета и почувствовал, как могучая сила тащит его вперед, в дверной проем. Торп по-прежнему сжимал руками лодыжку О'Брайена.
  Взглянув вверх, он увидел исчезающие где-то высоко бортовые огни «бичкрафта». Они оба падали со скоростью 110 миль в час. С учетом высоты, на которой находился самолет, у них было максимум 80 секунд до того последнего момента, когда нужно будет дернуть за вытяжное кольцо.
  Торп еще раз посмотрел вверх. Он заметил, что О'Брайен потянулся к кольцу. Еще плотнее ухватив ногу О'Брайена, он закрутил свое тело вращательным движением. Тело О'Брайена тоже начало вращаться. Центробежная сила не позволяла ему дотянуться рукой до кольца. Торп ухватился за перекрещенные лямки на груди О'Брайена и подтянулся так, что его лицо находилось теперь на одном уровне с лицом Патрика. Он обхватил О'Брайена за плечи и изо всей силы прижал его к себе. Теперь он смотрел прямо в глаза старику.
  – Ты знаешь имя «Талбота»? – прокричал Торп.
  Глаза О'Брайена были полузакрыты, голова склонилась набок. Он выдавил из себя какие-то звуки, похожие, как показалось Торпу, на слово «да». Он снова прокричал:
  – Назови имя!
  О'Брайен молчал. Неожиданно черты его лица обострились, по нему пробежала гримаса боли. Старик сильно закусил нижнюю губу, по подбородку у него заструилась кровь. «Сердечный приступ», – подумал Торп. Он посмотрел вниз. По его прикидкам, они пролетели почти десять тысяч футов, оставалось с милю или около того. Торп всмотрелся в мертвенно-бледное лицо О'Брайена и понял, что тот уже никогда не дернет за вытяжное кольцо. Он прокричал в ухо старику:
  – Ну и черт с тобой! Счастливого приземления!
  Торп отпустил свою жертву, и они стали удаляться друг от друга. Поток воздуха поднимал вверх безвольно болтавшиеся руки О'Брайена. Торп потянулся и с силой толкнул его. Взглянув вниз, он обнаружил, что земля приближается слишком быстро.
  – О, черт! – выругался он и дернул за кольцо.
  Черный шелковый шнур парашюта красиво выстрелил вверх и тут же стал раздуваться, по мере того как купол наполнялся воздухом. Торп заставил себя посмотреть вниз. Земля была совсем близко. Еще две секунды, и он разбился бы. Раздался характерный хлопок полностью раскрывшегося парашюта. Торп посмотрел вниз, стараясь определить возможное место падения О'Брайена, но в темном лесу ничего нельзя было разглядеть. Тем не менее, Торпу показалось, что он услышал треск ломающихся веток, а потом глухой удар.
  Парашют уже полностью нейтрализовал скорость свободного падения, с которой Торп несся к земле еще несколько секунд назад. Теперь он висел футах в семидесяти над землей. Он заметил небольшую песчаную поляну среди сосновых деревьев и стал дергать за стропы, направляя парашют туда. Подтянув ноги, он спружинил ими в момент приземления. Его бросило набок, но он тут же вскочил и быстро отстегнул крюк крепления парашюта. Тот медленно поплыл в сторону, увлекаемый легким порывом ветра.
  Торп отряхнул песок с ладоней.
  – Неплохо, – пробормотал он про себя. Он почувствовал радостное возбуждение, которое обычно бывает у людей после удачного приземления. – Даже очень хорошо!
  Собирая парашют, он подумал об О'Брайене. Старик оказался крепким орешком. Учитывая его возраст, такое сопротивление с его стороны было довольно неожиданным. Но старые волки обычно очень выносливы и хитры, именно поэтому они и доживают до старости. Интересно, что подумает полиция по поводу этого происшествия: самолет разбивается вдалеке от курса в горах Пенсильвании, а его единственный пассажир превращается в мешок костей в Нью-Джерси? Резкий смех Торпа вспорол тишину ночи.
  Он упаковал парашют в мешок и вытянул антенну передатчика. Сидя на небольшой песчаной горке, он прижимал платок к пораненному носу, ел шоколад и ждал вертолета.
  Ну что же, по крайней мере, он помогает в уничтожении подозреваемых.
  30
  Небольшой вертолет приземлился на посадочной площадке на Тридцатой Западной улице прямо на берегу Гудзона. Торп к этому моменту уже переоделся в пиджак и брюки спортивного покроя. Пилот, имевший контракт с «Лотус эйр», подставной фирмой, принадлежавшей ЦРУ, ничего не знал ни о своем пассажире, ни о задании, которое тот выполнял. Он не обменялся с Торпом ни одним словом и даже ни разу не посмотрел на него внимательно. Если через неделю или через год газеты сообщат о теле парашютиста с нераскрытым парашютом, найденном на пустошах Джерси Пайн, пилот вряд ли сможет сделать из этого какие-то выводы.
  Вертолет описал дугу над рекой и исчез в ночном небе. Торп проводил его глазами, затем взял мешок с парашютом, комбинезоном и заранее положенными туда камнями и бросил его в реку.
  Он прошел немного по темной пустынной улице, тянувшейся вдоль реки, и зашел в телефонную будку. Набрав номер клуба «Принстон», он попросил соединить его с Уэстом.
  – Как дела, Ник?
  – Отлично.
  – Послушай, что ты сейчас делаешь?
  – Думаю закругляться. Завтра рано утром мне нужно вылететь в Вашингтон.
  – Позволь мне угостить тебя.
  – Знаешь, Питер, что-то не хочется.
  – Мы не будем засиживаться, Ник. Возьмем чего-нибудь легонького, типа «негрони».
  После секундной паузы откуда-то издалека послышался голос Уэста:
  – Ну, ладно. Где и во сколько?
  – В клубе «Йель». Я буду там через десять минут. – Торп повесил трубку.
  * * *
  Питер Торп вошел в гостиную клуба и сел на небольшой диван рядом с Уэстом. Тот держал в руках рюмку с мартини. Торп внимательно взглянул на него.
  – А я уж думал, Ник, ты забыл ключевое слово.
  Уэст посмотрел на Торпа, и его взгляд на секунду задержался на пластыре на левой ноздре Питера. Однако Ник ничего не сказал.
  – Послушай, Ник, – тихо произнес Торп, – это дело с «Талботом» разворошило все осиное гнездо. Тебе бы лучше притормозить с ним на некоторое время.
  Уэст кивнул и спросил хриплым голосом:
  – Какое осиное гнездо? Их или наше?
  – Наше. В Лэнгли переполох. А ты знаешь, что бывает с ними в таком состоянии: они начинают принимать скоропалительные идиотские решения. Думаю, они уже приняли решение в отношении тебя.
  – Что?
  – Конечно, ликвидировать тебя в физическом смысле они не собираются… Но они могут отправить тебя в горы и продержать там в течение некоторого времени.
  Глаза у Уэста округлились.
  – В таком случае мне, может быть, стоит самому объявиться?
  – Нет, не делай этого.
  – Но… Я совсем не против того, чтобы ненадолго оторваться от всей этой кутерьмы.
  – Если бы ты знал, что они могут делать с людьми в этих горах, ты заговорил бы по-другому.
  Уэст уставился на Торпа со смешанным выражением любопытства и страха на лице.
  – А что?
  – Допивай свой мартини, – сказал Торп. В этот момент принесли «негрони», и Питер пригубил из бокала. – Неплохо. Послушай, Ник. Хотя бы ради соблюдения приличий ты не мог бы побольше улыбаться и не бледнеть так сильно? – Уэст сделал глоток из своей рюмки. Торп спросил его: – У тебя есть оружие?
  – Нет, – ответил Ник.
  – Бронежилет?
  – Нет… Я их не ношу.
  – Передатчик-маяк?
  Уэст коснулся пряжки своего ремня.
  – Микропередатчик. Излучение берется передвижными приемниками с вертолетов или подземных передвижных средств.
  – Он сейчас включен?
  – Нет. А зачем его сейчас включать?
  – Как ты приводишь его в действие?
  Уэст облизнул губы.
  – Нужно просто захватить его пальцами сверху и снизу и слегка нажать.
  – Звукозаписывающей аппаратуры на тебе нет?
  – Нет.
  Это Торп знал и так. В кармане у него был детектор радиоизлучений, показывавший, что Уэст чист. Питер некоторое время смотрел на Николаса.
  – Яд?
  – Он у меня всегда с собой, – кивнул Уэст.
  – Где?
  После некоторых колебаний Николас легонько постучал пальцем по перстню со знаком Принстонского университета.
  – Яд внутри? – спросил Торп.
  – Нет, в камне. Цианид заделан в кусочек кристаллического сахара. Снаружи все покрашено под оникс, сверху – тонкая полиуретановая пленка, чтобы предотвратить блеск и чтобы кристалл не таял. Кусаешь и…
  – И мгновенная смерть, – улыбнулся Торп. – А другой яд у тебя есть?
  – Да, в обычной капсуле. Но ее я забыл в своей комнате.
  – Если бы твоя задница не была к тебе прочно прикреплена, ты бы и ее всюду забывал, – снова улыбнулся Торп.
  – Так что ты говорил про горы? – напомнил Уэст.
  Глядя Нику прямо в глаза, Питер раздельно произнес:
  – Ты попадаешь туда как Николас Уэст, а выходишь оттуда кем-то еще.
  – Программа изменения внешности и зашифровки установочных данных?
  – Не совсем. Они идут несколько дальше пластической операции и изготовления для тебя нового водительского удостоверения, мой друг. Электрошок, психотропные препараты и гипноз. К завершению курса твой мозг «нейтрализован». – Уэст смотрел на Торпа широко открытыми глазами. – Это у них такое новое понятие – «нейтрализация». Больше никаких мокрых дел в отношении коллег, которые не встали на путь предательства или не совершили какого-то другого тяжкого преступления. Просто небольшая коррекция памяти – и человек не помнит того, чего помнить не должен.
  Ник откинулся на спинку дивана.
  – О Боже… Это невероятно… Они не имеют права…
  – Да, это противозаконно, – кивнул Торп. – Это нарушение прав человека. Но кому и как ты пожалуешься, если все уже будет сделано? Так что послушай меня. Тебе нужно ненадолго спрятаться где-нибудь. Ты должен уберечь свой мозг от возможности грубого вмешательства с их стороны.
  Уэст судорожно допил свой мартини.
  – Когда? Когда я должен?..
  – Когда? Сегодня. Сейчас. Завтра тебя уже может не быть, – с ударением произнес Торп.
  – Мои вещи… – пролепетал Николас.
  – Вещи? Какие вещи? – прошипел Торп.
  – Ну, одежда, книги…
  Торп рассмеялся:
  – Если ты позволишь им затащить себя в горы, то потеряешь не только все, что имел, ты утратишь собственное имя. Так что выбрось из головы эти глупости. Но вот о чем тебе нужно подумать, так это о некоей страховке. Если ты обзаведешься ею и хорошенько спрячешь на черный день, то в любой ситуации сможешь диктовать им свои условия.
  Уэст потер подбородок.
  – О какой страховке ты говоришь?
  Торп секунду помолчал и ответил:
  – Как ты не понимаешь? Речь идет о каких-нибудь важных документах. Может быть, тебе стоит завтра зайти рано утром на работу и забрать кое-какие бумаги и компьютерные распечатки? Только действовать нужно естественно.
  Уэст долго молчал, потом поднял взгляд на Торпа.
  – Это непросто. Если только попытаться получить компьютерные распечатки из города… Скажем, с твоего компьютера в «Ломбарди»?
  Торп медленно кивнул, но ничего не сказал.
  – Думаю, это выход, – добавил Уэст.
  – Возможно.
  – Да, но как это сделать технически? – задал себе вопрос Ник. – Ведь вход в компьютер повлечет за собой проверку данных на запрашивающего, и это сразу выведет на тебя, Питер.
  – Разве? – удивился Торп.
  – Да. Компьютер зарегистрирует вход, содержание считанной информации и данные твоего компьютера. В Лэнгли сразу же узнают об этом запросе.
  Торп спокойно ответил:
  – Как только я подсоединюсь к твоему компьютеру, я буду волен делать в нем все, что захочу. Я смогу стереть все следы своего проникновения и выкачивания информации.
  – Нет, не выйдет. Мой компьютер защищен от несанкционированного входа, – покачал головой Уэст.
  – Ничего, я умею с ними обращаться, – улыбнулся Торп. Он закурил. – Знаешь, это как с изнасилованием и соблазнением. Результатом обоих действий является проникновение, но в первом случае оно сопровождается насилием и криками, а во втором осуществляется тихо и к взаимному удовольствию. Короче, после того, как я влезу в твой компьютер, он никому об этом не скажет. Понял? – Уэст кивнул. Торп продолжил: – Проблемы возникнут только в том случае, если наши друзья в Лэнгли обладают предчувствием и уже ликвидировали твой код. Но если действовать быстро – скажем, сегодня ночью, – то, наверное, никто не успеет еще объявить тебя персоной «нон грата». Завтра это будет их первой заботой, первым шагом к тому, чтобы ликвидировать тебя, как личность.
  Уэст слабо улыбнулся и вновь поднял свою рюмку к губам. Рука у него дрожала.
  – Скажи, зачем ты рискуешь ради меня? – тихо спросил он Торпа.
  Питер наклонился к нему.
  – Не за красивые глазки, Ник. – Он глубоко вздохнул. – Если я позволю им выскоблить твои мозги и отправить тебя на какую-нибудь ферму мыть окна, то как я буду после этого смотреть в глаза Кэтрин или Энн? – Уэст вздрогнул при упоминании имени Энн. Он взял еще одну рюмку мартини с подноса у проходящего мимо официанта. – Кроме того, – продолжил Торп, – мне действительно нужна некоторая информация из памяти твоего компьютера. Так что сегодня мои желания совпадают с твоими потребностями.
  – Зачем тебе информация из моего компьютера? – спросил Уэст.
  – Ник, я уже несколько раз говорил тебе, что мне и моему отделу очень нужны сведения о ветеранах, имевших отношение к разведывательным операциям.
  Уэст кивнул. Он всегда считал, что от Торпа несправедливо скрывали систематизированные сведения обо всех этих шпионах-любителях.
  – Хорошо. Но я ставлю одно условие: я должен быть рядом, когда ты будешь выкачивать информацию с моего компьютера, – сказал он.
  – Иначе и быть не может. – Торп затушил сигарету. – Я знаю, что ты относишься к числу людей, сохраняющих лояльность по отношению к конторе. Но твоя лояльность должна заканчиваться там же, где она заканчивается у них. Они – это еще не все правительство или народ. И ты знаешь это, профессор.
  Уэст устало потер лицо руками и тихо вздохнул.
  – Но за что? Почему? Что я такого сделал?
  – О Боже, Ник. Да у нас с тобой перед глазами прошли десятки таких случаев. Ты ничего такого не делаешь. Ну и что? Ты просто знаешь слишком много. Контора нервничает именно из-за тебя. А почему? Да потому, что ты не кадровый сотрудник. Когда-то тебя подобрал какой-то директор. И вот неожиданно нынешние боссы обнаруживают, что с течением времени ты стал слишком много знать. И выносят приговор. А вся эта ерунда насчет того, что за тобой охотится Москва, – всего лишь прикрытие плана, суть которого заключается в расправе над тобой.
  – Пожалуйста, Питер, потише. – Уэст нервно огляделся.
  – Да успокойся ты. Это же клуб «Йель». Половина незаконных деяний в стране планируется и обговаривается здесь. – Торп встал. – Ну ладно, ты обдумай наш разговор. Я ведь ни на чем не настаиваю.
  Уэст схватил Торпа за рукав:
  – Хорошо, хорошо. Говори, что мне делать? Где я могу скрыться сегодня ночью?
  Торп достал из кармана ключ.
  – Номер 1114. Иди туда. Там будет мужчина. Актер. Он ничего не знает. Его основное достоинство заключается в том, что он очень похож на тебя. Поменяйся с ним верхней одеждой. Через некоторое время он уйдет. Если за тобой есть наблюдение, то он отвлечет внимание на себя. Я думаю, вокруг тебя вьются и из ЦРУ, и из КГБ, и из конторы О'Брайена. Таким образом мы выиграем время хотя бы до утра. А это много.
  Уэст встал и неожиданно спросил:
  – Так же исчез и Карбури?
  – А тебе нужно что-то более оригинальное? Этот прием хорошо срабатывает. Однажды он спас мне жизнь. Ты просто тихо сиди в номере 1114, пока за тобой не придут. Там нет телефона, поэтому тебе легко будет удержаться от соблазна позвонить куда-нибудь. Я оставил на столе шпионский роман. – Торп улыбнулся. Уэст понимающе кивнул, и Питер опустил ключ в карман его пиджака. – Не волнуйся, Ник. Увидимся в «Ломбарди» еще до рассвета. Делай то, что я тебе сказал.
  Торп проводил Уэста взглядом. Тот неуверенно подошел к дверям лифта и вошел в кабину. Судя по всему, никто не обратил на Николаса никакого внимания.
  Торп спустился по ступенькам лестницы, ведущей к вестибюлю, и немного замедлил шаг. Его внимание привлекла пара, сидящая в холле и делающая вид, что погружена в чтение. Это могут быть чьи угодно люди. Торп мысленно усмехнулся: «Шпионы, следящие за шпионами». Он вдруг подумал, что здесь могут находиться и сотрудники ФБР, и нью-йоркская полиция. Спасибо Тони Абрамсу. Полиция, разумеется, следит за ним, Торпом, а не за Уэстом. Мысль о том, что за ним могут следить полицейские, была Торпу неприятна. Он нахмурился. Абрамс… Кто вообще мог предусмотреть появление в колоде этого валета? Ведь еще в пятницу казалось, что разобраться с ним достаточно просто, а сегодня так уже не кажется. Да, он не простой орешек. Но достать его можно. И сделать это надо через Кэтрин.
  Торп постоял на ступеньках, продолжая изучать сидящих в вестибюле людей. Теперь все знают, что вечером того дня, который будет считаться днем исчезновения Уэста, он и Николас расстались после нескольких коктейлей в баре. Но этого элемента в операции не избежать. Николас Уэст принадлежит к числу тех людей, которых не так-то легко провести. Торп был одним из немногих, кто имел подходы к Уэсту и в некотором смысле пользовался его доверием. Похищение охраняемых людей – сложная операция. Здесь лучше организовать все так, чтобы такой человек сам себя похитил.
  По ступеням от лифта спускался мужчина, как две капли воды похожий на Уэста. На нем была одежда Николаса, и он курил трубку. Мужчина чуть задержался рядом с Торпом, затем они быстро сбежали по ступенькам в холл. Оба по ходу движения располагались относительно друг друга так, чтобы до минимума свести возможность рассмотреть человека, похожего на Уэста, в упор. Казалось, никто не обратил на них внимания, но несколько минут спустя отмеченная Торпом пара поднялась со своих мест и последовала за ними.
  На улице Торп засек по меньшей мере еще двух наблюдающих. Он был уверен, что все наружники при уличном свете не сомневаются, будто следуют за Торпом и Уэстом. Они направились к клубу «Принстон». Торп спиной чувствовал за собой целый взвод.
  Лишь бы они не столкнулись между собой. Торп усмехнулся: «Ну и цирк!» Он сказал идущему рядом с ним мужчине:
  – Я провожу вас в номер в клубе. Там вы переоденетесь и загримируетесь. Уйдете до рассвета. Этот придурок дал вам ключ?
  Мужчина кивнул и спросил:
  – А кто это был в комнате? Я не ожидал увидеть еще одного человека. Он все время молчал. И выглядел довольно крутым.
  – Это еще один актер, – ответил Торп. – Кругом одни актеры.
  Торп огляделся. Нью-Йорк жил своей обычной жизнью, не зная, что он, Питер Торп, разыгрывает комедию, которая для города очень скоро обернется трагедией. Интересно, во что превратится город после четвертого июля? Жаль, что Питера Торпа уже не будет здесь в то время.
  Торп вошел в бар «Университетского клуба». За столиком сидели только двое мужчин. Питер узнал в них членов клуба. Он присел к стойке.
  – Дональд, вы все еще здесь?
  Бармен обернулся к Торпу и посмотрел на часы.
  – Осталось всего пять минут. Сегодня мы закрываемся ровно в полночь. Что будете пить, мистер Торп?
  – Просто содовую.
  – Хороший напиток для воскресного вечера, – кивнул Дональд. – Как прошел уик-энд?
  – Со своими успехами и неудачами.
  Дональд поставил на стойку бутылочку «Швепса» и открыл ее.
  – Мне кажется, что я видел вас в теленовостях. Камера прошлась по толпе на мероприятии в штабе Седьмого полка. Знатная вечеринка!
  – Ага, – поддакнул Торп. Он налил содовой в стакан со льдом. – Послушайте, Дональд, у меня тут перед вами образовалась задолженность. Не кладите это в кассу. – Торп сунул в руку бармену бумажку. Тот ловко взял ее и незаметно опустил в карман.
  – Кто-нибудь спрашивал вас об этом человеке, Эдвардсе?
  Дональд серьезно кивнул.
  – Полицейский по фамилии Спинелли. Но я не сказал ему о конверте.
  – Ну, об этом могли и сказать. Но я в любом случае должен поговорить со Спинелли. И я расскажу ему о конверте. Так что если вы даже и сделали это, то ничего страшного. – Торп выжал в стакан кусочек лимона.
  Дональд налил себе кока-колы.
  – Ну, я не знал… Я думал, что это должно было остаться между нами. Поэтому я ничего никому не сказал. Я хотел сначала спросить у вас. А потом я мог бы сказать этому полицейскому, что при первом допросе просто забыл. Вы понимаете?
  – Конечно. И ценю вашу догадливость. – Торп осушил стакан с содовой.
  Дональд оглянулся и тихо спросил:
  – А что случилось с этим Эдвардсом? Ведь его настоящая фамилия Карбури, не так ли? Вы же знали об этом?
  – К сожалению, в этом деле мне многое непонятно, – пожал плечами Торп. – Я особенно-то ничего и не знаю. Кто-то говорит, что его будто бы то ли ограбили, то ли убили.
  – О Боже! Неприятная история. И все это происходит с английским джентльменом. Да, Нью-Йорк… – грустно покачал головой Дональд. – Но в газетах я ничего об этом не видел.
  – Правда? А когда Спинелли говорил с вами?
  – Кажется… да, вечером в пятницу. Когда полицейские осматривали номер Эдвардса. Тогда он задал мне всего несколько вопросов. Но потом он приходил еще в субботу, около четырех. Я как раз заступил на смену. В субботу он был понапористей. Он закидал меня вопросами, и мне показалось, что до этого он уже разговаривал с вами.
  Торп кивнул.
  – Но вы же сказали мне, что не упомянули ни словом об Эдвардсе.
  – Клянусь, ни словом. В конце концов, не их дело, с какими просьбами ко мне обращаются члены клуба. Ведь так?
  – Так. Кстати, а как насчет нашего разговора о Четвертом июля? – спросил Торп.
  – В принципе, я готов. Но… Вы знаете, по праздникам мы получаем тройную ставку.
  Торп рассмеялся:
  – Серьезно? Я бы и сам поработал за такие деньги. Хорошо, договорились. У вас есть машина?
  – Нет. Меня придется привезти и отвезти.
  – Ладно. – Торп посмотрел на часы. – Это за разговор. – Он сунул Дональду двадцатидолларовую бумажку.
  – Спасибо.
  Торп слез со стула.
  – Куда сейчас направляетесь?
  – Домой, куда же еще, – пожал плечами бармен.
  – На метро, автобусе или такси?
  – Метро. Северный Бронкс.
  – Будьте осторожны. Все эти «банджос» и «бонгос»…
  – И это вы мне о них говорите?
  – Я вас просто предупредил.
  31
  Кэтрин Кимберли подскочила в кровати. Сердце у нее испуганно билось. Рука потянулась за автоматическим браунингом, лежавшим на ночном столике. Кэтрин замерла, прислушиваясь.
  Телефон! Всего лишь чертов телефон! Она глубоко вздохнула и сняла трубку.
  – Да? – Кэтрин посмотрела на часы. Было без нескольких минут шесть.
  В трубке раздался голос Торпа:
  – Доброе утро. Я тебя не разбудил?
  – Ты думаешь, можно отвечать по телефону во сне?
  – Классная шутка, – засмеялся Торп. – Ты сегодня бежишь?
  – Да. А где ты был вчера вечером? Я пыталась дозвониться тебе чуть ли не до полуночи.
  – Да так, гулял.
  – Ты не ответил на вопрос. Где?
  – На такие вопросы нельзя отвечать по незащищенному телефону, моя дорогая. Когда ты запомнишь это?
  – Не читай мне нотаций.
  – Извини. Ты пойдешь на вечеринку к ван Дорнам?
  Кэтрин прислонилась к спинке кровати, взяла со столика стакан воды и медленными глотками выпила. Только после этого она спросила:
  – Ты позвонил мне в шесть утра, чтобы спросить об этом?
  – Мне не хотелось бы разминуться с тобой. Я знал, что ты сегодня побежишь. У ван Дорнов начинается в четыре. А фейерверк и музыка – на закате.
  – О Господи!
  – А мне у них нравится. Послушай, мой катер стоит у пристани в Южной гавани. Давай встретимся там, скажем, в четыре?
  – Значит, ты не поедешь на машине?
  – Нет. На катере легче будет миновать пробки. Мы доберемся до Глен-Коува за сорок минут.
  – Ты не знаешь, О'Брайен идет туда? Что-то я давно его не видела.
  – Послушай, если бы он не был в таком возрасте и твоим боссом, я бы приревновал тебя к нему.
  – Он мне нравится.
  – Он всем нравится. Это джентльмен. Я беру с него пример. Я говорил с ним вчера. Он не приедет.
  – Жаль. А Ник? Кстати, сколько человек может взять катер?
  – Пять. У Ника, несмотря на праздник, с утра серьезная встреча в Вашингтоне. Сейчас он, видимо, уже едет в аэропорт. Ты что, не хочешь прокатиться на катере со мной вдвоем?
  – Мне кажется, тебе следовало бы кого-нибудь подхватить. Может быть, Гренвилов?
  – Они скрылись в своем загородном доме сразу же после того, как полиция вышла на них в субботу утром.
  – А что, по-твоему, там вообще произошло?
  Торп помолчал несколько секунд.
  – Что-то странное. Давай обсудим это позже. Кстати, мы можем пригласить на катер Клаудию.
  Кэтрин выглянула в окно спальни. Небо над деревьями на востоке начинало светлеть.
  – Я думаю, об Арнольде ты тоже знаешь, – произнесла она.
  – Конечно. Полицейские очень хотят встретиться с тобой.
  – Я готова принять их в офисе во вторник.
  – Ты настоящий юрист. Каков маршрут пробежки сегодня?
  – Бруклин.
  – Ты бежишь одна? – неожиданно спросил Торп.
  – Почему ты об этом спрашиваешь?
  – Да так. Берегись грабителей.
  – Я еще не встречала грабителя, который мог бы справиться со мной. – Она сделала небольшую паузу. – Я бегу с Тони Абрамсом.
  Торп несколько секунд молчал, затем сказал:
  – Это интересно.
  – Почему?
  – Я не знал, что он бегает. Почему ты выбрала его? Ведь ты его обгонишь.
  – На сегодня я такую задачу перед собой не ставлю. Кстати, я могу пригласить и тебя, пробежка пошла бы тебе на пользу.
  – А я могу пригласить тебя поупражняться со штангой и в каратэ, – с некоторой обидой сказал Торп.
  – Я не готовлюсь в супермены. И мне кажется, что твое поведение в пятницу было грубым и ничем не спровоцированным. Что на тебя тогда нашло?
  – Понимаешь, на меня давят некоторые обстоятельства… – начал было Торп.
  – Кстати, я не могла найти тебя в субботу вечером и все воскресенье, а теперь ты поднимаешь меня в шесть утра. Откуда ты звонишь?
  – Из «Ломбарди». Я тут провозился с компьютером весь уик-энд. И сегодняшнюю ночь тоже. Я потом тебе все объясню.
  Кэтрин глубоко вздохнула.
  – Ну, хорошо. Встретимся в четыре.
  – Подожди. Может, я присоединюсь к пробежке. Откуда и во сколько ты стартуешь?
  – От здания мэрии около семи. Затем выбегаю на бруклинский мост.
  – Слишком рано. А как дальше?
  – В восемь я буду у дома Абрамса. Генри-стрит, дом 75. Там ты можешь присоединиться к нам.
  – А я думал, что Абрамс будет ждать тебя на Тридцать шестой.
  – Он меняет места ночевок.
  – Почему? Чего-то боится?
  – Нет, просто проявляет осторожность. Тебе бы тоже следовало это делать.
  – И тебе. Оставайся сегодня ночевать в «Ломбарди».
  – Я подумаю.
  – Хорошо. Может, я найду тебя в Бруклине. Если нет, то на пристани в четыре.
  Кэтрин положила трубку и выбралась из постели. Она натянула короткий халатик, прошла в маленькую гостиную и склонилась над кушеткой.
  – Тони! – Кэтрин потрясла Абрамса за плечо.
  Он открыл глаза, и она сразу же поняла, что он не спит уже некоторое время.
  – Я приму душ первой, – сказала Кэтрин.
  – Хорошо. – Он сел на кушетке и зевнул.
  – Извините за неудобную кушетку.
  – А какие у нас были варианты? – Он потянулся.
  – Ну… На кушетке могла спать я.
  – Тут еле хватило места для меня одного.
  – Не делайте вид, что вы меня не поняли.
  Тони осторожно опустил ноги на пол, поддерживая одеяло вокруг бедер. Он протер глаза, снова зевнул и спросил:
  – Ну как, кто-нибудь пытался убить вас сегодня ночью?
  – Нет, – улыбнулась Кэтрин.
  – И меня тоже.
  – Я буду готова через десять минут, – сказала Кэтрин и снова прошла в спальню.
  Абрамс остался посреди гостиной в белых боксерских трусах. Он сделал несколько наклонов, затем достал револьвер и кобуру из-под подушки и положил их на стол; прошел на кухню и отыскал в холодильнике пакет с апельсиновым соком, налил сок в бумажный стаканчик, выпил и вернулся в гостиную.
  Комната была небольшой, но уютной и добротно обставленной довольно старой мебелью. В нише перед окном стоял рабочий стол с лежавшими на нем бумагами. Абрамс предположил, что этот стол может стоить многие тысячи долларов. Тони знал, что весь этот дом, принадлежащий теперь Кэтрин, был построен очень давно, по меньшей мере лет сто назад. Район назывался Уэст Гринвич-Вилледж.
  Абрамс подошел к окну. Оно было немного наклонным, как и в доме на Тридцать шестой улице. В стекле Тони обнаружил пузырьки. «Боже, да оно служит здесь еще с тех времен, когда по соседству жили индейцы», – подумал Абрамс.
  Он посмотрел вниз, на узкую улицу. Она была очень живописной. Уличные фонари еще не выключили, хотя свет уже исходил в основном от розовеющего неба. Улица оказалась пустынной, подозрительных типов видно не было.
  Тони попытался сделать какие-то дополнительные выводы в отношении Кэтрин. Раньше он представлял ее себе этакой штучкой, которую интересовали главным образом витрины Блумингдэйла. Позже он узнал, что она профессионально бегает и уважает О'Брайена, которого он тоже уважал. Потом последовали очередные позитивные открытия… «Да, но есть еще и Торп», – одернул себя Абрамс.
  Абрамс услышал какой-то звук и обернулся. В проеме двери, ведущей в спальню, стояла Кэтрин.
  – О… Извините…
  – Ничего. В этом я бегаю, – сказал Абрамс.
  Она подавила улыбку, смотря ему прямо в лицо.
  «Боксерские трусы. Абсолютно белые». Кэтрин вспомнила многоцветное модное белье Торпа.
  – Я хотела предложить вам, чтобы вы не стеснялись. Можете приготовить себе кофе. В холодильнике есть… э-э-э…
  – Ага. Лампочка. И та перегорела.
  Она рассмеялась:
  – Мне ведь некому готовить. Там есть яйца.
  Абрамс взглянул на нее. Такие разговоры случались у него и раньше, но уже после этого. Сейчас этого не произошло, потому и разговор был какой-то неловкий.
  – Я позавтракаю дома.
  Немного поколебавшись, она сказала:
  – Питер может присоединиться к нам на пробежке. Ничего?
  – Он ваш жених, а не мой.
  – Я в том смысле, что не будет ли это выглядеть как-то неприлично – пробежка сразу с двумя мужчинами?
  – Я поеду домой на такси. Встретимся там в восемь, – сказал Абрамс.
  – Хорошо. В это время такси можно поймать на углу Хьюстон-стрит и Седьмой авеню.
  Абрамс вспомнил об одной своей знакомой, у которой напечатанные на машинке объявления такого рода висели в прихожей.
  – Спасибо, – серьезно сказал он.
  Она вдруг спросила:
  – Вы не хотите сегодня вечером поехать к ван Дорнам? У них вечеринка по случаю Дня поминовения.
  – Знаете, с меня достаточно одного мероприятия в неделю.
  – Подумайте, хорошо? Вы можете поехать туда с Питером и со мной на катере. – Кэтрин тряхнула головой. – Такое впечатление, что я пытаюсь уговаривать ребенка. Я только хочу сказать, что на катере туда плыть сорок минут. Там будут люди, которых вы знаете… Что у меня за сюсюкающий тон?
  Он пересек гостиную и прошел на кухню. «Нет, она не сюсюкает, – подумал он. – Она чем-то взволнована».
  – Видите ли, у меня сегодня вечером есть дела.
  – Ах так? Ну ладно, мне нужно собираться.
  Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь, затем снова приоткрыла ее.
  – О Боже, что это сегодня со мной! Вам нужна ванная?
  – Минут пятнадцать я буду разогреваться для пробежки.
  Она с деланной сердитостью посмотрела на него и снова скрылась в спальне.
  Услышав шум воды в душе, Абрамс снял телефонную трубку и набрал номер.
  – Спинелли? Абрамс.
  Сонный голос Спинелли заполнил трубку.
  – Ну, блудный еврей Абрамс! Где тебя носит? Почему тебя не было дома?
  – Я провел ночь на Тридцать шестой.
  – А сейчас ты где?
  – В Уэст Вилледж.
  – Где именно в Уэст Вилледж?
  – Дом 4В. Что сказал судмедэксперт о причине смерти Арнольда?
  – Случайно подавился. – Спинелли откашлялся. – Никаких признаков убийства.
  – Но ведь исчез целый ряд документов.
  – Трудно доказать, что их пропажа связана со смертью Арнольда. Да и какая разница? Если это убийство, то почему же ты еще жив?
  – Уик-энд пока не кончился. Что-нибудь по тому прыгуну с Тридцать шестой?
  – Ага. Там на крыше произошла драка. Трое мужчин. Полагаю, ты об этом знаешь. Мы нашли твои пальчики на пожарной лестнице.
  – Но у меня хоть хватило ума спуститься по ней, а не прыгать с четвертого этажа. Что по трупу?
  – Иностранец. Возможно, восточноевропеец, хотя одежда вся была американского производства. Послушай, что произошло на крыше? Кому понадобилось тебя убивать? Ну, я бы мог убить тебя, и это было бы понятно, но кто еще?
  – Я потом тебе расскажу. Не спускай глаз с Клаудии Лепеску.
  – Да мы и так не спускаем глаз со всех, кого только можем зацепить. Кто эти люди, на которых ты работаешь, Абрамс? Где они живут?
  – О'Брайен живет на Саттон-плейс, но я не знаю точного адреса. У ван Дорна вилла в Глен-Коуве. Гренвилы упоминали, что живут в Скарсдейле. У Торпа квартира в «Ломбарди». Кэтрин Кимберли живет на Кармин-стрит, 39. Все адреса можно проверить в Ассоциации юристов.
  – Эта чертова Ассоциация закрыта на уик-энд, но с утра пораньше во вторник я нагряну в фирму О'Брайена и всех туда затребую, включая и тебя, парень.
  – Послушай, ты связался с ЦРУ по поводу Торпа? – спросил Абрамс у Спинелли.
  – Ага. Они молчат. Идиоты. ФБР помогает, но, видимо, им неудобно перед ЦРУ. Ну ладно, я проверил Торпа по всем возможным полицейским учетам…
  Абрамс услышал, как Спинелли зажигает спичку, чтобы раскурить одну из своих страшных сигар, затем последовал раскат надрывного кашля.
  – Задержи дыхание, – посоветовал Абрамс.
  – Пошел ты, – огрызнулся Спинелли. Наконец он справился с кашлем. – Прокуратура графства Нассау. Около семи лет назад. Торп и его жена Кэрол катаются на катере недалеко от Лонг-Айленда. Она падает в море. Приложен отчет береговой охраны, все как положено.
  – Выводы?
  – Ну, к каким выводам они могли прийти? Конечно, несчастный случай. Ты же знаешь, что несчастный случай под парусом или на катере – отличная легенда для сокрытия убийства. Я помню, читал где-то, что таким образом только ЦРУ закрыло три убийства в заливе Чесапик. Они мастера на это.
  – И все же это мог быть несчастный случай.
  – Разумеется. Как оно было на самом деле, знает только Питер. Торп давал показания следствию, которое осуществляла береговая охрана. Труп Кэрол так и не нашли. В море в память о ней опускали цветы. Ее муж был в страшном горе. Никакого обвинения ему не предъявляли.
  Абрамс помолчал минуту, затем сказал:
  – Видимо, этот прием часто использовать нельзя.
  – Не скажи. Похоже, его можно использовать один раз в семь лет. Почему я это говорю? Просто я проверил данные по несчастным случаям, зафиксированным береговой охраной за последние двадцать лет. Там ничего не было. Но тут я сообразил, что не все эти данные попадают в федеральную систему. Взял и проверил по штатам, и обнаружил кое-что интересное по штату Мэриленд. Бухта в заливе Чесапик, семьдесят первый. Человек оказался за бортом. За штурвалом катера Питер Торп. Он бросается на катере на выручку несчастному… О нет! Корпус судна проходит как раз по голове оказавшегося за бортом, но тот еще жив, для него не все потеряно. Тогда Торп дает задний ход и винтом случайно наезжает на беднягу, сделав ему одновременно стрижку, бритье и рассечение черепа. Этот несчастный случай уже походит на те, которыми столь славится контора Торпа. Никакого официального расследования. – Спинелли, выдержав паузу, резко добавил: – На самом деле, этот парень – хладнокровный убийца.
  – Не надо делать скоропалительных заключений.
  – Может, ты и прав. Кстати, а какое отношение ко всему этому имеет Джеймс Аллертон? По-моему, ФБР нервничает именно из-за него. Они что, родственники с Торпом?
  – Да. Аллертон – приемный отец Питера.
  – Серьезно?
  – Вполне. Кроме того, Аллертон – друг исчезнувшего полковника Карбури. Ты нашел его следы?
  – Нет. Но я знаю, как он исчез. Там был двойник.
  – Ты его обнаружил?
  – Конечно.
  – Кто же его нанял?
  – Да я его спрашивал, а он молчит.
  – Мертв?
  – Ага. В Нижней гавани на его тело наткнулся буксир. В прокуратуре это дело посчитали явным самоубийством, но меня не проведешь, Абрамс. Неопознанные трупы меня раздражают. Долго рассказывать, но по отпечаткам пальцев я вышел на одно дело о получении лицензии на открытие кабаре, проверил по гильдии актеров и наконец нашел людей, опознавших утопленника. Его звали Ларсон.
  – А какая связь между ним и Карбури?
  – Ну, во-первых, Ларсон был актером. Кроме того, из Англии мы получили по фототелеграфу снимки Карбури и его словесный портрет. Этот Ларсон вполне мог сойти за Карбури. Одежды полковника на нем не было, но судмедэксперт считает, что после смерти Ларсона переодевали. Не исключено, что его утопили – в ванне или сунув головой в ведро – сняли одежду Карбури, надели другую и выбросили тело в реку. – Спинелли снова помолчал. – Мы имеем дело с очень серьезными людьми, Абрамс.
  – Да. Отличная работа, Спинелли.
  – О, спасибо, Абрамс. Это и естественно. Я ведь уже капитан. Это ты все еще учишься.
  – Опять ты прав. Послушай, ты говорил с барменом во второй раз? С Дональдом?
  – Назначили встречу на сегодняшнее утро, на девять. Но он явно поторопился. Прибыл в час ночи. Лежит в морге рядом с актером. Нападение в Бронксе. Киркой по черепу.
  – Боже праведный…
  – Да. А удар профессиональный. Вот я и спрашиваю, Абрамс, как тебе удается еще оставаться в живых? И в каком виде привезут тебя? Раздавленным под кучей бумаг вашей фирмы? – Спинелли захохотал.
  Абрамс прошел к холодильнику и налил себе еще сока. Он сделал большой глоток, затем спросил:
  – Николас Уэст. Вы следите за ним?
  – Ага. Такое впечатление, что за этим птенчиком все следят. Кто он такой?
  – Человек, знающий ответы на многие вопросы.
  – А-а, тогда понятно. Нам даже не дают поговорить с ним. Но он был в клубе «Принстон».
  – Ладно. А как насчет…
  – Подожди-ка. Теперь твоя очередь, Абрамс. Давай, колись. Что это вообще за штука такая, эта фирма О'Брайена? Почему весь этот бедлам происходит на моей территории? Почему не в Ньюарке, Берлине или где-то еще?
  – По этому телефону говорить небезопасно.
  – Да брось ты!
  Абрамс решил, что не будет рассказывать Спинелли ничего об О'Брайене и ветеранах УСС, и похвалил себя за такое решение. В этот момент шум воды в ванной стих.
  – Ну ладно, давай закругляться…
  – Мы приглядываем за твоим домом и за домом на Тридцать шестой, – сказал Спинелли.
  – Я знаю. Поставьте пост и возле дома номер 39 по Кармин-стрит. Спасибо.
  – В морге будешь благодарить. Как только придешь домой переодеться, я тебя возьму. У меня ордер на твой арест.
  Абрамс допил сок.
  – Слушай, к черту ордер! Я буду у тебя в кабинете завтра в девять утра.
  – У меня уже была назначена встреча с барменом на девять утра. А вы любите с утра пораньше попадать в морг.
  – Мне нужно еще кое-что сделать сегодня, к завтрашнему дню у меня будет больше информации.
  Спинелли надолго замолчал, затем неохотно выдавил:
  – Хорошо, завтра в девять. Эй, Тони, поостерегись! Понял?
  – Понял. – Абрамс положил трубку и прошел в гостиную. Он услышал шум фена из спальни. Тони подумал было надеть брюки, чтобы пройти мимо Катрин в ванную, но потом ему пришло в голову, что она все равно уже видела его в трусах, а казаться в ее глазах слишком скромным или застенчивым ему не хотелось.
  Шум фена прекратился, и в проеме двери показалась Кэтрин в халате.
  – Вы хотите принять душ? На полочке бритвенные принадлежности и одноразовые зубные щетки.
  – На них нет моих инициалов?
  – Возможно. Поищите с буквой «Т». – Она пошла обратно в спальню. Снова зашумел фен.
  Абрамс перекинул кобуру через плечо и вошел в спальню. Она сидела у трельяжа с феном и расческой и, похоже, не обратила на него никакого внимания. Он вошел в ванную и закрыл за собой дверь. Интерьер ванной был достаточно современным – так, середина пятидесятых.
  Он сбросил трусы и встал перед зеркалом. На полочке раковины были аккуратно разложены бритвенные принадлежности, там же стояли баллончик с пеной для бритья и флакон с лосьоном. На флаконе был изображен игрок в поло. Кто-то когда-то пытался объяснить Тони, почему лосьон с игроком в поло на этикетке стоит на двадцать – тридцать долларов дороже, чем с изображением крокодила или пингвина. Он понюхал пробку. Это был, несомненно, запах Торпа.
  Абрамс побрился и принял душ. К лосьону он не притронулся. Обернув полотенце вокруг талии, с трусами в одной руке и с кобурой в другой, он открыл дверь и шагнул в спальню.
  Кэтрин стояла перед зеркалом. На ней были только спортивные трусики, футболку она держала в руках. Их глаза встретились. Они молча смотрели друг на друга несколько секунд, затем Абрамс прошел через спальню в гостиную.
  Он сел на кушетку и закурил. Да, много воды утекло с утра пятницы, когда он пришел на работу и нашел на своем столе кипу коротких служебных записок с подписью «Кимберли».
  В дверь постучали. Послышался голос Кэтрин:
  – Мне можно войти?
  – Конечно.
  На ней были белые трусы для бега и голубая футболка, в руках – кроссовки и носки. Кэтрин оглядела Абрамса, завернутого в зеленое банное полотенце.
  – В этом вы далеко не убежите. – Она улыбнулась, села в кресло и натянула мягкие носки. Абрамс поймал себя на том, что не отрывает взгляда от ее ног.
  После нескольких секунд молчания они одновременно сказали:
  – Извините…
  И оба рассмеялись.
  – Я должен был постучать, – сказал Тони.
  – Ну, а я должна была быстренько одеться, когда услышала, что вы выключили воду.
  – Так и сделаем в следующий раз.
  Кэтрин завязывала шнурки на кроссовках.
  – Я вижу, вы очень аккуратно сложили свою одежду на столе. Идите и одевайтесь за моей спиной, пока мы будем разговаривать.
  – И то верно. – Абрамс прошел к небольшому толику в углу и стал одеваться.
  – Мы не сможем с вами прятаться здесь долго, – сказала Кэтрин.
  – Правильно. – Тони заправил рубашку в брюки и надел кобуру. – Так что я предлагаю: кто из нас останется в живых к ночи, тот должен отправиться спать на Тридцать шестую улицу. Полиция тот дом как раз стережет.
  – Логично, – кивнула Кэтрин. – Опять же Клаудия будет рада компании.
  Тони не ответил. Он обошел кресло и сел на кушетку напротив Кэтрин. Затем надел носки и туфли. Она встала, потянулась и сделала пару наклонов.
  – Чувствую, будет хорошая пробежка. Встретимся у вашего дома через час.
  – Отлично. – Он поднялся и надел пиджак. – Бегуны отправляются от мэрии группами?
  – Да. С небольшими интервалами с семи до восьми. Не волнуйтесь, все будет в порядке.
  Он открыл замок входной двери и выглянул в коридор. Затем обернулся к Кэтрин.
  – Поезжайте к мэрии на такси.
  – Конечно. – Она поднялась и внимательно посмотрела на Абрамса. – Тони, вы знаете, у меня постепенно возникает чувство вины за то, что я втянула вас в это.
  Он улыбнулся:
  – Все равно у меня не было других планов на эти выходные.
  Кэтрин не ответила. Абрамс посмотрел ей в глаза.
  – Как вы думаете, где нас найдет Питер Торп?
  – Где-то на маршруте.
  – Ну что же, нам нужно внимательно искать его в толпе.
  Она кивнула.
  Абрамс плотно закрыл за собой дверь, вытащил револьвер из кобуры и стал осторожно спускаться по лестнице.
  32
  В длинном и слабо освещенном помещении квартиры в «Ломбарди» Питер Торп стоял у операционного стола. Он смотрел на обнаженного Николаса Уэста, который лежал на столе с крепко привязанными руками и ногами. У стола стояли две капельницы, аппарат ЭКГ и столик на колесиках с медицинскими инструментами. Тело Уэста было опутано проводами и трубками. Любой, увидевший эту картину, подумал бы, что находится у постели пациента реанимационной палаты. По существу, так оно и было.
  Торп надел специальные светозащитные очки, почти полностью закрывавшие его лицо, и в течение нескольких секунд внимательно смотрел на Уэста. Затем он спросил:
  – Как ты, Ник?
  Николас Уэст сморщился под слепящим светом операционной лампы.
  – Хорошо, – ответил за него Торп. – А знаешь, могло быть и хуже.
  Торп склонился к лицу Уэста. Упавшая тень позволила Николасу открыть глаза впервые за многие часы. Он впился взглядом в склонившееся над ним лицо, стараясь вспомнить какое-то слово. Его измученный психотропными препаратами мозг наконец сработал:
  – Ты – крот, вот ты кто… Ты – крот.
  Торп рассмеялся:
  – Ты знаешь. Ник, в детстве я очень любил охотиться на кротов. Я расковыривал прутиком их норки, пока не добирался до какого-то шевеления в глубине. Тогда я брал лопату, немного подкапывал, потом вонзал ее в землю и перерубал крота пополам. – Уэст молчал. – И вот с детства во мне живет это представление о маленьком глупом животном, которое полагает, что спасется от погибели в своем туннельчике. Интересно, какая мысль промелькнула в его мозгу в тот момент, когда лопата перерубала его пополам? Почему природа так слабо защитила его? А над моей головой не зависла ли та же лопата? Ладно, это мы обсудим позже.
  Торп выпрямился, и ослепляющий свет вновь упал на лицо Уэста, заставив его опять закрыть глаза.
  Улыбнувшись, Питер обернулся к Еве:
  – Как его показатели?
  Полька кивнула:
  – Очень приличные. Он вообще здоровый мужчина. Давление, наполнение и частота пульса в норме. Легкие работают хорошо… – Ева проверила катетер, выходящий из члена Уэста. – Моча прозрачная.
  Торп заглянул на нижнюю полку под столом. Там стоял сосуд для накопления влаги из легких Уэста. Ректальная трубка заканчивалась в специальном контейнере.
  – Твердых выделений уже нет, – заметила Ева.
  Питер вытянул руку и выключил свет. Уэст открыл глаза, и оба смотрели друг на друга несколько секунд. Наконец Торп проговорил:
  – Бедный Ник! Но ты же всегда знал, что закончишь вот так, голым на столе. Разве нет?
  Уэст кивнул:
  – …Знал…
  Торп склонился к нему еще ниже.
  – Думал ли ты когда-нибудь, что это будет мой стол?
  Николас с трудом раскрыл рот и выдавил из себя:
  – Питер… пожалуйста… не делай этого со мной…
  – А почему нет? Я проделывал это даже с теми, кто заслуживал этого меньше, чем ты. С теми, кого я уважал больше, чем тебя.
  – Питер… ради Бога… Я все тебе скажу… Только не надо этого…
  Торп посмотрел на красные цифры, загоревшиеся на одном из экранов.
  – Звуковой анализатор говорит мне, что ты лжешь, Ник. И диаграмма на ленте утверждает то же самое. А ты ведь знаешь, что происходит, когда ты лжешь.
  Уэст отчаянно замотал головой.
  – Нет! Нет! Нет!
  – Да! Да! Да! – Торп кивнул Еве, которая в ожидании смотрела на него.
  Полька прикрепила два зубчатых «крокодильчика» к мошонке Уэста. Торп повернул рукоятку реостата.
  – Нет! Нет! – Лицо Уэста исказилось от боли, по телу побежали конвульсии, он дико закричал.
  Торп выключил реостат.
  – Ты знаешь, Ник, ведь это именно я разработал такой метод допроса. Неофициально он называется «метод Торпа». Мне всегда хотелось, чтобы моим именем называлось что-то зловещее. Как устройство месье Гильотена или законы мистера Линча… – Глаза у Уэста закатились, из уголков рта стекала слюна. Торп продолжал: – Это комбинация небольших доз психотропов и воздействия электрошоком. В дополнение я использую фиксацию рук и ног, с тем чтобы вызвать у допрашиваемого чувство безысходности. – Торп зевнул. – О Господи, как я устал.
  Уэст продолжал стонать. Торп сделал вид, что не слышит этого.
  – Однако следует заметить, Ник, что тебе внутривенно вводятся тщательно подобранные смеси витаминов, сахара и протеина. Это для того, чтобы твой мозг продолжал активную деятельность. Ты ведь знаешь, что голодающие заключенные не могут вспомнить того, о чем у них спрашивают, даже если бы они и хотели что-то сказать. Кроме того, я использую ряд препаратов, стимулирующих память. Это достаточно эффективная методика. Разумеется, я задействую все возможности полиграфа, так что малейшая ложь наказывается. Хотя я придерживаюсь того принципа, что профессионал не должен быть садистом. Доставлять боль – не самоцель, это может порождать у клиента сопротивление. Наказание болью должно быть заслуженным, ведь мы современные люди, не так ли?
  Уэст пытался что-то сказать, но создавалось такое впечатление, что язык не подчиняется ему. Изо рта у него вылетали только какие-то нечленораздельные звуки.
  Торп похлопал Николаса по ноге.
  – Ну-ну, ты что, язык проглотил, что ли? Ну же, расслабься.
  – Он притворяется, – сказала Ева. – Конечно, после электрошока он некоторое время не может говорить, но он делает вид, что его немота длится дольше, чем это должно быть на самом деле.
  – Ничего, – в тон ей проговорил Торп, – через несколько дней все будет в норме, он будет говорить безостановочно и еще просить выслушать его. И все это будет записываться на хорошую видеопленку с качественным звуком.
  Ева прыснула со смеху.
  – Вы, американцы, так любите электронные гильотины!
  Торп тоже рассмеялся, затем перемотал назад пленку на видеомагнитофоне и включил проигрывание. Ева обхватила голову Уэста могучими руками и пальцами с силой приоткрыла ему веки.
  Укрепленный над столом экран ожил, а из динамиков донеслось умоляющее: «Нет! Нет! Нет!» и пронзительный крик. Уэст уставился на экран. Он со страхом смотрел на свое искаженное болью лицо и извивающееся в конвульсиях тело.
  Торп выключил видеомагнитофон.
  – Ну что, видел, Ник? А если тебе показывать это часами? Ведь это так же страшно, как и сам электрошок. Ты посмотри на себя. С тебя пот течет, как со свиньи.
  Ева презрительно хмыкнула, Торп усмехнулся:
  – Еще одно достижение «метода Торпа» заключается в использовании центров удовольствия, для того чтобы усилить тягу клиента говорить правду. Сейчас, – он ткнул Уэста под ребро, – будь внимателен. Отвечай, но прежде хорошенько подумай. Кто-нибудь, кроме тебя, знаком с содержанием досье на «Талбота»?
  Уэст моргнул и отрицательно покачал головой, вспомнив затем, что должен отвечать полными предложениями.
  – Нет… никто… кроме Энн… Она видела дело «Талбота»… Больше никто…
  Торп, наблюдавший за двумя анализаторами, удовлетворенно кивнул.
  – Отлично, Ник, спасибо.
  Он подал знак Еве, и та ослабила ремни на груди Уэста, который сразу же стал торопливо и глубоко дышать. Ева принялась растирать потные плечи Уэста ароматным маслом. Торп нажал кнопку, и комнату залили мягкие звуки «Лунной сонаты» Бетховена.
  – У тебя такой слащавый вкус в музыке, Ник. – Питер обернулся к Еве, массировавшей теперь ноги Уэста. – Знаешь что, Ева, я видел, как это срабатывало десятки раз: уменьшить заряд боли, которую испытывает допрашиваемый, недостаточно для того, чтобы привлечь его на свою сторону. Ведь телу и разуму любого человека нужны удовольствия. – Он выключил музыку. – Это не музыка, а просто пытка. – И Торп засмеялся.
  Уэст откашлялся.
  – Ты чудовище…
  Торп хмыкнул.
  – Еще один прием из «метода Торпа», мистер Уэст: позволить пленнику поносить тебя. В ужасные старые времена это стоило бы тебе сломанной челюсти, но поскольку анализаторы показывают, что ты действительно так думаешь, то тебе за это ничего не будет.
  – Да, я действительно так думаю.
  Торп кивнул.
  – Я также иногда использую секс, если мне кажется, что он требуется пленнику в награду за правду. – Нагнувшись к Уэсту, он добавил громким шепотом: – Не бойся, если я и применю этот метод в отношении тебя, то это будет не она. – Питер засмеялся. – Да, она не подарок, уж я-то знаю, поскольку должен обслуживать ее раз в неделю.
  Ева казалась задетой, но все же натянуто улыбнулась, вытирая полотенцем покрытые маслом руки.
  Торп приблизился к Уэсту:
  – О'кей, профессор, продолжим. Почему ты не считал «Талботом» О'Брайена?
  Уэст сонно ответил:
  – Его подставили… Нет никаких достоверных улик… «Талбот» сам устраивал ему компрометирующие ситуации…
  – Ты в этом уверен?
  – О'Брайена пытались убить… после войны… настоящее покушение… несчастный случай во время охоты в Юте… Пуля попала в живот… Он был при смерти…
  – Я об этом не знал.
  – Это секретные сведения… Они в делах…
  – Так почему ты не можешь вычислить того, кто пытался подставить О'Брайена во время войны? Почему же ты не знаешь, кто такой «Талбот»?
  – Я догадываюсь… догадываюсь… три человека, а не один… Троица… Возможно, они даже не знают друг друга…
  Торп потер подбородок и нагнулся к Уэсту.
  – Мой отец может быть одним из них?
  Уэст внимательно посмотрел на Торпа, затем закрыл глаза и отключился. Ева дала ему понюхать ароматической соли. Уэст отвернулся, и тогда она влепила ему пощечину. Торп повторил вопрос. Уэст кивнул:
  – Да, это возможно.
  – Как близок был О'Брайен к разгадке?
  – Он думал, что был близок.
  Торп взглянул на анализаторы.
  – Ник, ты ответил слишком запутанно, не надо хитрить.
  – Видите, этот прибор тоже можно обмануть, – сказала Ева.
  – Да, ненадолго, – улыбнулся Торп. – Так я и прохожу ежегодную проверку в конторе. Но благодаря пыткам, времени и специальной технике, «метод Торпа» действует безотказно.
  Ева взяла со столика хирургический скальпель.
  – Если я удалю одно яйцо, он сделает все, чтобы сохранить второе.
  – Нет! – закричал, повернувшись к ней, Уэст.
  Торп нетерпеливо сказал ей:
  – Допрашиваешь не ты, а я, Ева. Отойди.
  Ева отшвырнула скальпель и отошла в сторону. Торп взглянул на Уэста и, увидев в его глазах неподдельный страх, снова улыбнулся. Последним новшеством его методики был этот дамоклов меч, он же скальпель, висящий над пленником. Уэст с мольбой сказал:
  – Питер, пожалуйста… Я ничего не соображаю, когда она стоит рядом…
  – Все хорошо. – Торп положил руку на плечо Уэста. – Мы ведь не сделаем ничего такого, что заставило бы ее воспользоваться скальпелем, правда?
  Уэст кивнул. Торп пододвинул табуретку и сел рядом с Ником.
  – Ладно, профессор, следующий мой прием предполагает вопросы с твоей стороны. Валяй.
  Уэст некоторое время смотрел на Торпа, потом спросил:
  – На кого ты работаешь?
  – На КГБ, конечно же, – улыбнулся Торп. – У меня даже есть звание майора. Русские – большие любители званий. Считают, что я достоин быть майором. Они в этих вопросах щепетильнее фашистов.
  – Если ты офицер КГБ, то почему же ты не знаешь, кто такой «Талбот»?
  – Они ни за что не скажут мне этого. Им интересно, смогу ли я сам это узнать. Если да, то тогда и ЦРУ, и ты, и О'Брайен тоже смогут расколоть «Талбота».
  – Кого ты подозреваешь?
  Торп улыбнулся.
  – Во-первых, своего отца. Но мне кажется, что Пат О'Брайен идет, нет, шел по другому следу – по следу того, кто также может быть «Талботом», как бы парадоксально это ни звучало.
  – А что с О'Брайеном?
  – Мертв, Ник. Следующий вопрос.
  Уэст немного помолчал.
  – А Карбури?..
  – Каюсь. – Торп закурил. – После того, как мне удалось направить детективов Кейт за двойником Карбури, его участь была предрешена. Я открыл отмычкой его номер, а когда он пришел переодеваться к ужину, я проломил ему череп тростью. Засунув его тело вместе с тростью и смокингом в пакет для мусора, я выкинул его в окно, а позже мои люди подобрали его. К счастью, саквояж был при нем. Позже я покажу тебе, что было там внутри. К сожалению, я не заметил кровь у себя на манжете. Мистер Абрамс, наоборот, обратил на это внимание, за что заплатит собственной кровью. Еще вопросы?
  – Ты… сумасшедший…
  – Я сказал: вопросы!
  Уэст облизал губы и спросил:
  – Почему «Талбот» настолько важен?.. Почему Москва идет на организацию убийств на территории Америки и Англии только для того, чтобы прикрыть его? Почему нельзя просто вывезти его из страны?..
  – Очевидно, Ник, он нужен им здесь.
  – Но зачем?
  Торп пожал плечами.
  – Я и сам не знаю наверняка, знаю только, что дни Америки сочтены. Наиболее вероятно, что конец настанет в выходные на Четвертое июля. На это мне они намекнули, приказав приготовиться и спрятаться.
  – Превентивный удар?
  – Не думаю. – Торп бросил сигарету на пол. – Я полагал, что ты что-то знаешь об этом.
  – Нет.
  Рука Торпа уже была на реостате, и Уэста сильно ударило током.
  Он громко закричал, и ремни впились ему в тело. Уэст прикусил язык, и по губам у него побежала кровь.
  – О-о-о… Нет! – На глаза у него навернулись слезы.
  Торп смахнул их платком.
  – Ну, тихо, тихо. Почему ты заставляешь меня делать это?
  Уэст рыдал.
  – Питер… пожалуйста… постарайся понять… Я доведен до такого состояния, что говорю только правду… Не делай этого…
  Торп покачал головой.
  – Я просто помогаю тебе, Ник. Книги по детской психологии и по дрессировке животных говорят о том, что в применяемых к ним наказаниях и поощрениях должна быть строгая система. «Пособие по пыткам» – да, есть и такая старинная книга, и я сам помогал восстановить ее – говорит то же самое. Ты понимаешь меня?
  – Да, да…
  – И я обещаю, что во всем буду следовать этой книге. Я никогда не потеряю выдержки, никогда не стану действовать, исходя из личных мотивов, положительных или отрицательных. Ведь у меня на этом столе побывали и другие мои друзья.
  – О, Господи…
  – Теперь скажи, что ты знаешь о плане русских?
  Уэст набрал в грудь воздуха и ответил:
  – Я думаю… это связано с… Питер, послушай… Они убьют тебя… Они не оставят в живых человека, знающего об этом так много…
  Торп посмотрел на анализаторы и мягко сказал:
  – Ты действительно так думаешь? – Он взглянул на часы. – У меня сейчас больше нет времени на тебя. – Питер слез с табуретки. – Делу – время, потехе – час. Любимое выражение Кэтрин. В первую очередь мне нужно разработать до мелочей план ее похищения.
  Уэсту удалось приподнять голову:
  – Похищения кого?
  – Кэтрин. А заодно я убью Абрамса.
  – Тони Абрамса? За что?
  – Он мне не нравится. Кроме того, он способен создать мне некоторые сложности. В любом случае, скоро у тебя появится компания. Сегодня вечером Кейт будет лежать рядом с тобой. Из вас получится отличная пара.
  – Ты болен. Это знают все. Энн… я…
  Торп потянулся к реостату, но, поколебавшись, глубоко вздохнул и отвел руку.
  – Ты не выведешь меня из себя, дерьмо. – Он нагнулся, и их лица оказались совсем близко. – Хочешь узнать кое-что о своей возлюбленной Энн?
  – Энн…
  – Она мертва.
  – Нет… Нет!
  – Да. И тебя я тоже убью. И меня нисколько не волнует, что ты об этом знаешь, потому что это никоим образом не изменит исхода твоего допроса.
  – Ты… Ты не мог сделать этого… Не мог… Она не мертва…
  – Нет, мертва. – Торп ткнул указательным пальцем в лоб Уэста. – А вот сюда я всажу тебе пулю. Веришь?
  – Д-д-а.
  Торп взглянул на полиграф и стрелки звукового анализатора.
  – Это один из немногих вопросов, который вызвал у тебя неоднозначную реакцию. – Он похлопал Уэста по лбу. – Верь мне. Прямо вот сюда. Бах! И это большое одолжение. Ведь я лично против тебя ничего не имею. А люди, которые мне насолили, умирают неделями.
  Уэст уставился на Торпа.
  – Как ты можешь?.. Кэтрин…
  Торп выпрямился, собираясь уходить.
  – Если говорить о деле, то у нее есть информация, которую я бы хотел получить. А что касается меня лично, то мне хотелось бы увидеть эту надменную сволочь привязанной к столу и вопящей изо всех сил. Какая шикарная получится кассета!
  – Питер, если у тебя есть хоть капля совести…
  – Нету. А ты лучше не раздражай Еву, а то конец твоим яйцам.
  – Питер… Кэтрин не знает ничего такого, чего бы не знал я.
  – Вот и выясним. Ближе к вечеру вы оба будете стараться переорать друг друга, чтобы привлечь к себе мое внимание.
  – Энн жива!
  – Перестань ты так печься об этих девках Кимберли, Уэст. Ты им уже ничем не поможешь. Впрочем, как и себе самому. – Торп подошел к двери и обернулся. – Через несколько часов первые видеопленки допросов тебя и Кэтрин будут доставлены в Глен-Коув. Мои русские друзья придут в восхищение, это неплохое развлечение для них. Они сначала хотели сами заняться вами, но, как и в остальных делах, они слабо разбираются в пытках.
  Голос Уэста прозвучал неожиданно громко:
  – Они ведь убьют и тебя самого, идиот!
  – Во всяком случае, они не сделают этого до тех пор, пока ты в моем распоряжении. И пока я им нужен. А я уж постараюсь быть им нужным до…
  – До конца, ты хочешь сказать. Но после они тебя ликвидируют. В их планах на будущее тебе нет места.
  Торп несколько секунд молчал.
  – Для таких, как я, Ники, местечко где-нибудь всегда сыщется. В любом случае, через несколько недель я буду точно знать, что мне делать дальше. Я буду знать, погибнет Америка или выживет. Но что касается вас с Кэтрин, вы уже можете считать себя мертвецами. Пока, приятель.
  33
  Кэтрин Кимберли выбежала на пешеходную дорожку Бруклинского моста и начала подъем. Утро выдалось ясное и прохладное, окружающий пейзаж был прекрасным. Дощатый настил под ее ногами был упругим, и, как всегда, она наслаждалась его пружинистостью. Начался спуск, и она прибавила скорость.
  В обоих направлениях промчалось несколько машин. Кэтрин поймала себя на мысли, что смотрит больше на них, а не на красоту вокруг. Сзади ее догонял коричневый фургон. Она услышала, как он сбавляет скорость. Кэтрин побежала быстрее и оглянулась через плечо. Фургон поравнялся с ней. Она сделала рывок вперед и присоединилась к небольшой группе бегунов.
  Фургон снова настиг ее, из правого окна выглянул мужчина. Он крикнул:
  – Эй! Хочешь прокатиться?
  Кэтрин взглянула на мужчину. Интуиция и опыт подсказали ей, что он не опасен. Не обращая на него внимания, она побежала дальше. Фургон поехал быстрее и скоро исчез.
  Кэтрин продолжала бежать вместе с группой, обогнув Кэдмен-Плаза и направляясь на юг по Генри-стрит. Несколько еще не проснувшихся толком зевак лениво наблюдали за бегунами.
  Вдруг сбоку от Кэтрин появился маленький мальчишка и спросил у нее на местном диалекте:
  – Ты что, бежишь?
  Кэтрин улыбнулась в ответ.
  – Эй! А можно я побегу с тобой?
  – Конечно… Нет, нет, это небезопасно.
  Она прибавила скорости и обогнала мальчика. Бегуны, к которым она только что присоединилась, свернули на Крэнберри-стрит и направились к Бруклин Хайтс Променэйд. Кэтрин продолжала в одиночку быстро бежать по Генри-стрит, почти ежесекундно оглядываясь через плечо. Она вспотела и почувствовала, что дышит с большим трудом, чем обычно.
  Впереди показался дом Абрамса – дорогая высотка, выделявшаяся среди скромных кирпичных домов. Кэтрин побежала еще быстрее. Она пересекла живописный дворик и толкнула входную дверь. В фойе она прислонилась к стене, чтобы отдышаться, и взглянула на свой хронограф: четыре мили шестьсот двадцать ярдов за тридцать девять минут. Совсем не плохо.
  Она толкнула внутренние стеклянные двери, но они оказались заперты. Кэтрин обернулась было, чтобы найти на панели звонок в квартиру Абрамса, но тут какой-то мужчина открыл ей двери изнутри вестибюля. Она, немного замешкавшись, проскользнула мимо него и быстро пересекла вестибюль. Нажав кнопку вызова лифта, она стала ждать. Мужчина остановился в центре вестибюля, не отрывая от нее взгляда. Подошел лифт, и она поднялась на шестой этаж.
  Кэтрин позвонила в квартиру 6-Си. Сначала открылся глазок, затем дверь.
  – Входите.
  Она громко выдохнула и вошла в маленькую прихожую.
  – За вами следили? – спросил Абрамс.
  – Не думаю… Но внизу был мужчина… Коричневый костюм, высокий…
  – Это полицейский. – Он посмотрел на нее. – Что-нибудь не так?
  – Просто я немного выдохлась. – Она вдруг поняла, что была рада оказаться здесь. С Тони она чувствовала себя в безопасности. Кэтрин взглянула на его синий спортивный костюм, испачканный краской. На свитере было написано: «Спортивный комплекс Нью-йоркского полицейского управления».
  – Это что, особый бруклинский шик?
  – Точно. Это предупреждает хулиганье о том, что я беден, но зато вооружен.
  Он провел Кэтрин в гостиную. Она огляделась. Такого она увидеть не ожидала. Он проследил за ее взглядом, но ничего не сказал. Кэтрин обернулась к нему.
  – А вы действительно вооружены?
  – Да. И вы тоже. Приподнимите футболку.
  Она поколебалась, но все же задрала низ футболки. Абрамс взял с чайного столика нейлоновый пояс для кобуры, обернул его вокруг ее талии и застегнул.
  – Не жмет?
  Она перевела дыхание.
  – Нет, нормально.
  Тони достал кобуру и прикрепил ее на защелку к поясу на спине у Кэтрин. Она опустила футболку. Абрамс протянул ей маленький серебристый пистолет.
  – Это «беретта», калибр 7,65. Не заряжен. Попробуйте.
  Кэтрин сняла предохранитель, отвела затвор, отпустила его и нажала на спуск.
  – Легкая машинка.
  – Специально для джоггеров. Она не будет вам сильно мешать.
  – А еще кому-нибудь она сможет помешать?
  Абрамс улыбнулся.
  – Ударная сила у нее, конечно, не очень большая, кучность тоже так себе, но в целом пистолет надежный. – Он протянул ей две обоймы по семь патронов в каждой. – Целиться нужно в середину корпуса и стрелять частыми выстрелами. У этой машины механизм перезарядки работает очень быстро.
  Одну обойму Кэтрин загнала в рукоятку «беретты», другую положила в застегивающийся на молнию карман спортивных трусов. Она потянулась и сунула пистолет в кобуру за спину, затем для практики снова достала его и опустила обратно.
  Абрамс, внимательно наблюдавший за ее действиями, сказал:
  – Я знаю, вы привыкли к своей пушке, но это лучшее, что я смог для вас достать.
  – Отличная вещь, Тони, правда.
  Абрамс почувствовал в их разговоре какую-то неловкость. Создавалось впечатление, что он подарил ей дешевенькие часы, а она старается не выдать своего разочарования.
  – Кто научил вас обращаться с оружием? – спросил он.
  – Питер. – Она уклонилась от уточнения. – А у вас при себе что?
  Абрамс похлопал себя по левой стороне груди.
  – Мой револьвер 38-го калибра в наплечной кобуре. Присядьте на минутку.
  Кэтрин села на кушетку, вновь оглядев комнату. Тони уселся в коричневое кожаное кресло. Поймав ее взгляд, он сказал:
  – Когда я работал в полиции, мне удалось удачно поиграть с ценными бумагами.
  Кэтрин произнесла извиняющимся тоном:
  – Простите, что я не сдержала своего удивления.
  – Это ничего. Сотрудники отдела внутренней безопасности полицейского управления были еще более удивлены, когда однажды нагрянули ко мне с неожиданным визитом. Они перевернули здесь все вверх дном, искали большие суммы наличности.
  – Ну и?..
  – Конечно, ничего не нашли. А Марси ничего им не сказала. Да она и не знала, что у меня были дела с ее отцом. Он был крупным брокером на бирже. – Абрамс улыбнулся. Кэтрин улыбнулась ему в ответ. – В общем, люди из службы безопасности ушли ни с чем, но меня выперли из отделения разведки, снова засунули в форму и послали на остров, где стоит статуя Свободы, следить, чтобы на нее не слишком гадили птицы. Мне стало понятно, что с карьерой в полиции для меня все закончено, а тут неожиданно подоспело предложение о работе от О'Брайена, и я ушел из полиции.
  – Да, я помню.
  – Это было очень хорошо рассчитанное по времени предложение.
  В комнате повисло молчание. Затем Кэтрин осторожно спросила:
  – Вы имеете в виду, что мистер О'Брайен мог иметь какое-то отношение к…
  – Я имею в виду, что мистер О'Брайен мог бы подловить на обвинении в ереси даже самого Папу Римского, если бы только это было ему необходимо.
  – Ну… – протянула Кэтрин. Ей вдруг почему-то вспомнились все те жуткие неприятности, которые свалились в одночасье на ее бывшего мужа. – Ну, как бы там ни было, но мистер О'Брайен не злокозненный человек. Я хочу сказать, что всегда есть причина на…
  – Разумеется. Но это не снимает с него вины. Вины за манипулирование человеческими судьбами. Хотя… В моем-то случае никаких доказательств против него нет. Да я и не держу зла.
  Она попыталась сменить тему разговора.
  – У вас отменный вкус. Квартира прекрасно отделана.
  – Вы знаете, дизайном здесь занимался мой двоюродный брат Герби. Дядюшка Сай занимается торговлей мебелью, тетушка Руфь – коврами… Так вот все и получилось.
  – Мне это не очень знакомо. В любом случае нам пора.
  Абрамс остался в кресле.
  – А разве Питер не подойдет сюда?
  – Не думаю. Он присоединится к нам позже.
  Тони встал.
  – Подождите секунду. – Он быстро прошел на кухню и вернулся с двумя бокалами, наполненными коричневатой жидкостью. – Мой собственный рецепт.
  Кэтрин подняла свой бокал и подозрительно посмотрела на содержимое.
  – Что это?
  – Яблоки, бананы, овсяные хлопья… Дальше я забыл. В общем, все, что попадется под руку. Все это пропускается через миксер, потом отцеживается.
  – Недурной рецепт. – Она сделала глоток. – Совсем не плохо.
  Абрамс осушил свой бокал.
  – Вот и отлично. Кстати, если вам нужно… то это там, по коридору.
  Кэтрин кивнула.
  – Я буду через минуту.
  Тони проводил ее взглядом. Он понимал, что она находится сейчас в состоянии замешательства. Ее любовник может оказаться предателем и убийцей. Вокруг нее погибают люди, да и ее собственная жизнь, вероятно, в опасности. В довершение ко всему эта дикая информация о близком конце света. Не исключено, что Кэтрин поняла, как Тони жаждет переспать с ней, и начинать решение этой проблемы ему нужно сейчас, каким бы неподходящим ни был момент.
  Она вошла в комнату.
  – Я готова.
  – Кэтрин…
  Она внимательно посмотрела ему в глаза.
  – Нет, Тони… Нельзя заниматься двумя делами сразу.
  – Сейчас я думаю только об одном из них.
  – Хорошо. Тогда я скажу вот что: нельзя одновременно заниматься одним и тем же с двумя разными людьми.
  – Логично.
  – Что-то по вашему голосу не чувствуется, что вы согласны с этим.
  – И по вашему, Кэтрин, этого тоже не чувствуется.
  Он подошел к ней, обнял и поцеловал. Немного погодя она мягко отстранилась от него.
  – Нам нужно заняться делами… Первоочередными делами – в первую очередь.
  – Черт с ней, с этой третьей мировой войной или чем там еще… Все это может подождать.
  Кэтрин открыто улыбнулась ему:
  – Не надо сейчас… Пойдемте. В данный момент нам следует утопить в напряжении мучающие нас проблемы.
  Абрамс последовал за ней к двери. На сегодня его главной проблемой был Питер Торп. Тони подумал, что действительно с радостью отдастся бегу, чтобы хоть на время забыть об этой проблеме.
  34
  Николас Уэст почувствовал, что кто-то приближается к нему, и, сощурившись, попытался присмотреться. По очертаниям фигуры Уэст понял, что над ним склонился Питер Торп.
  – Ну, как ты, приятель? – спросил Торп.
  – Мне больно. – Уэст покачал головой.
  – Все это относительно, – спокойно заметил Торп. Он пододвинул табурет и сел. – Ну что же, начнем.
  Уэст повертел головой в обе стороны.
  – А Кэтрин?
  – Пока еще нет, – улыбнулся Торп. – Но скоро, очень скоро она будет здесь. – Он выдохнул сигаретный дым в лицо Уэсту. – Чем занималась Энн в Агентстве национальной безопасности?
  Уэст провел языком по сухим потрескавшимся губам:
  – Воды…
  – Боже, Ник… если ты еще будешь притворяться… – Торп встал и пошел к холодильнику. Обратно он пришел с бумажным стаканчиком в руке. В стаканчике были кубики льда. Торп сунул несколько кубиков в рот Уэсту. – Так в чем же состояла работа Энн в АНБ?
  Ник что-то пробормотал, и Торп наклонился к нему поближе.
  – Что?
  Уэст плюнул Торпу в лицо.
  Тот дернулся назад и вытер лицо платком.
  – Ах ты, сукин сын!
  Николас произнес:
  – За ложь – боль, за правду – удовольствие.
  Торп было покраснел от ярости, но вдруг рассмеялся:
  – Ну ладно, ты, говнюк, вывернулся.
  Уэст сказал, как бы продолжая начатую фразу:
  – Твоя методика дурацкая. А тебя я ненавижу и презираю. И буду сопротивляться тебе.
  Торп взглянул на стрелки приборов.
  – Правдивое заявление. Но тебе лучше не хамить. Ты со своим геройством долго не протянешь. Так ты расскажешь мне об Энн?
  Уэст поколебался несколько секунд.
  – Она занимается раскрытием шифров.
  – Русских шифров, – уточнил Торп. – Тех из них, которые используются в радиосвязи Москвы с советскими миссиями в Вашингтоне и Нью-Йорке, а также с русским объектом в Глен-Коуве. Так?
  – Так, – отозвался Уэст.
  – Примерно шесть недель назад отдел, в котором работает Энн Кимберли, уведомил ЦРУ и другие американские разведывательные ведомства об интересном явлении: вечером двенадцатого апреля этого года весь радиообмен между Москвой и Глен-Коувом вдруг прекратился на шесть секунд. Затем он возобновился. – Торп вгляделся в лицо Уэста и продолжил: – Как ты, конечно же, знаешь, радиообмен между Москвой и ее важнейшими зарубежными точками не прерывается ни на секунду, даже если смысловой нагрузки кодированная передача в данный момент на несет. Делается это по соображениям дополнительной конспирации, чтобы иностранные службы радиоперехвата не могли сделать никаких заключений из роста или снижения интенсивности радиосвязи. В этом смысле тот шестисекундный перерыв был весьма знаменателен. Однако на соответствующий сигнал АНБ ФБР тогда ответило, что в тот вечер на Лонг-Айленде были отмечены сильные электрические возмущения. В дом же русской миссии в Глен-Коуве вообще ударила молния. Вот тебе и разгадка.
  Уэст облизал пересохшие губы, но ничего не сказал.
  – Но спешить с выводами здесь не стоит. АНБ, хорошо знакомое с современной радиоэлектроникой, посчитало, что в этом объяснении не все в порядке. Расследование было продолжено. И вот удалось найти военного моряка, который бежал на свой корабль из увольнения и видел, как в русскую усадьбу ударила молния. После этого он отметил яркую вспышку. – Торп склонился к Уэсту и небрежно положил локти на край операционного стола. – Только ударила она, оказывается, не в сам дом, а в антенну, установленную на площадке неподалеку от здания. Более того, этот моряк утверждал, что молния попала не в каркас антенны (он и раньше видел ее и хорошо запомнил очертания), а в какой-то длинный штырь, который торчал над антенной и которого раньше там не было. Итак, твой вывод, Ник?
  – Это был громоотвод, – сказал Уэст.
  – Правильно. Русские намеренно старались, чтобы молния ударила в громоотвод. Так?
  – Так.
  – Откуда вспышка, Ник? Почему молния не ушла в землю? Ведь даже глупые русские знают, что громоотводы нужно заземлять.
  Уэст молчал.
  – Я доложил своим русским друзьям, что это событие не прошло незамеченным, и они очень занервничали. Они попросили меня следить за перипетиями этого расследования. И придали этому вопросу огромную важность.
  Уэст по-прежнему молчал.
  Торп щелчком отбросил сигарету на пол.
  – Примечательна одна вещь. Они зачем-то целенаправленно привлекли колоссальный заряд энергии, и при этом их электрическая сеть и радиосредства не пострадали, они заработали через шесть секунд! Итак, они уподобились Бенджамину Франклину с его опытами с электричеством. Но для чего? Говори, Ник!
  Уэст с видимым усилием произнес:
  – Агентство национальной безопасности сделало собственное заключение… Всем остальным разведывательным службам посоветовали об этом инциденте забыть… Заключение было определено, как государственный секрет особой важности…
  – Это я знаю, черт тебя подери! – с раздражением прервал Уэста Торп. – А вот само заключение мне увидеть не удалось. Может, ты его видел? Может, Энн имела к нему доступ? Ведь ты же встречался с ней в Вашингтоне, хотя и накоротке, двадцать девятого апреля. И она наверняка рассказала тебе о содержании этого документа в перерыве между вашими страстными объятиями. Так что же она сказала?
  Уэст молчал.
  Торп протянул руку к реостату.
  – Задержка в ответе означает, что человек собирается солгать. Три секунды, две, одна…
  – Подожди! – хрипло выдохнул Уэст. – Она сказала, что… они испытывали блокираторы большой мощности… Это как пробки в электросети… По-видимому, они хотят защитить свои электрические сети и электронное оборудование от мощных электрических возмущений… Чтобы не допустить каких бы то ни было перерывов в радиообмене с Москвой…
  Торп некоторое время внимательно вглядывался в стрелки приборов. Наконец он сказал:
  – Судя по всему, ты до сих пор говорил правду. Но в этом деле есть ведь еще что-то, разве не так? Иначе мои друзья в Глен-Коуве не нервничали бы. Что еще тебе известно?
  – Ничего.
  Торп резко повернул ручку реостата. Тело Уэста выгнулось над столом дугой, рот у него конвульсивно открылся в беззвучном стоне, пульс резко упал.
  Торп вернул ручку в прежнее положение.
  Уэст бессильно упал на стол. Мышцы у него подергивались, кожа сильно побледнела и стала сухой, глаза закатились, и видны были только белки.
  – Я абсолютно уверен, что этот эксперимент в Глен-Коуве имеет какое-то отношение к схеме «Удар» – этим названием русские определяют свой план по уничтожению Америки, или, как они выражаются, по обеспечению мира во всем мире… Ник?
  Лицо у Уэста посерело, дыхание стало прерывистым. Торп посмотрел на экран кардиографа.
  – О, черт!
  Он быстро встал, взял со столика с инструментом шприц и точным движением вонзил иглу в плечо Уэста.
  – Ну вот. Это должно вернуть тебя на грешную землю. – В течение нескольких минут Торп озабоченно смотрел на экран кардиографа. – Надеюсь, твое куриное сердечко все же не остановится. И давай без этих конвульсий, Уэст! Ты слышишь меня?
  Уэст медленно кивнул.
  – Хорошо. Ты готов продолжить разговор?
  Николас отрицательно повел головой.
  – Ты… ты… чуть… не убил меня…
  – «Чуть» в данном случае не считается. Кстати, выходная мощность этого аппарата недостаточна для того, чтобы убить человека. Я говорю это потому, что знаю. Однажды я пытался проделать такой эксперимент. Не волнуйся. Когда придет время, ты умрешь от пули. Это я тебе обещаю.
  – Сейчас. Я хочу умереть сейчас…
  – О нет. Ты просто трус. – Торп вновь сел на табурет. – Хорошо. Я буду говорить, а ты слушай. – Он потрогал рычажки на полиграфе. – Подумай над следующими моими заявлениями. Первое. Москва опасается, что частично ее планы могли быть раскрыты. Одной из возможных причин утечки информации является применение АНБ современных средств электронной разведки. Ты должен рассказать мне все о том, что Энн говорила тебе по этому поводу.
  – Энн… не… погибла… Ты бы не… допустил этого… Ты бы… похитил ее…
  – Да, мы пытались сделать это. Но она погибла. Самоубийство. Плохая работа. Исполнители отправятся в Сибирь.
  – Это… тебя надо… в Сибирь.
  – Заткнись, Ник! Другая возможная причина – использование Центральным разведывательным управлением своих агентурных методов. Кстати, в настоящее время, благодаря твоему личному кодовому сигналу, мой компьютер просматривает файлы Лэнгли на предмет поиска в них каких-либо данных или фамилий, способных послужить доказательством наличия в ЦРУ подозрений относительно операции «Удар». Компьютер найдет что-нибудь в этих файлах?
  – Да… Там много… Много всего о тебе… – с хрипом выдавил из себя Уэст.
  – Да, мой друг. Я с интересом ищу и это. Если мои поиски увенчаются успехом, я вскорости позволю себе весьма продолжительный отпуск.
  – Ты… как я… Ты слишком много знаешь… У тебя нет друзей… Тебе негде спрятаться.
  Торп рассмеялся:
  – Ну, на худой конец, у меня всегда есть в запасе Китай. Однако вернемся к нашим делам. Еще одна причина для беспокойства у русских – возня организации ветеранов, сгруппировавшихся вокруг О'Брайена. Эти ребята что-то нащупали. Их пытались навести на арабский след, подбросить им идею о том, что некие арабские террористы планируют уничтожить Уолл-стрит с помощью небольшого атомного взрыва. Неплохая задумка, хотя и не слишком оригинальная. – Торп потянулся. – Ты знаешь, у меня, как и у тебя, что-то побаливают мышцы. Да. Так вот, Ник. Я не думаю, что О'Брайен и его люди купились на эту идею. Вряд ли ее восприняли всерьез и в моей конторе. Что же касается русских, то ты, наверное, слышал, что исторически они очень любят число «три» – Святая Троица, тройка лошадей, революционная тройка, и так далее.
  Уэст пристально смотрел на Торпа. Он старался отогнать физическую боль и привести свои мысли в порядок. Так же как Торп недооценивал его из-за его физической слабости, он, Уэст, видимо, недооценивал способности физически сильного Торпа к логическому анализу.
  – Так вот, Николас. – Торп хрустнул костяшками пальцев и посмотрел вниз на Уэста. – Русские разработали три независимых друг от друга плана по уничтожению или, по крайней мере, обескровливанию Америки. Первый – это ядерный удар по финансовому сердцу страны. Второй – получение единовременного доступа ко всем американским компьютерам – и гражданским, и военным – с целью разрушения их банков памяти, порчи или перекачки всей содержащейся в них информации. – Торп задумчиво потер подбородок и продолжал: – Но мы с тобой, Ник, нащупали и третий план, который, как я полагаю, является наиболее реальным. Два первых же, в силу разных, в том числе и субъективных, причин, кажутся раскрывшим их людям вполне вероятными, и вот все силы западных разведывательных служб, включая меня и тебя, Ник, включая глубоко закрытые организации вроде фирмы О'Брайена, бросаются на вскрытие деталей этих двух планов, но О'Брайен оказывается прозорливее. Он приходит к мысли, что существует некий третий план. Он начинает разрабатывать эту версию. Он добывает сведения о том, что русские пытаются получить доступ к некоторым новейшим западным образцам электронного оборудования. Он предупреждает об этом администрацию, но информация о предупреждении каким-то образом поступает к русским. И вот все мы оказываемся в некоем лабиринте. Советы пытаются выяснить, что реально знают об их планах Штаты. Соединенные Штаты пытаются просчитать возможные варианты и направления удара: будет ли он нанесен в лицо, солнечное сплетение или в пах. Или не будет нанесен вовсе. – Торп вновь посмотрел вниз на Уэста. – Когда все это будет позади, Ник, мы узнаем: кто, как и где? Мы уже знаем когда – четвертого июля. Мы уже знаем почему – потому что история привела нас к политическому дарвинизму. В нынешнем мире остались только две страны, заслуживающие быть отнесенными к числу сильных социально-политических особей. По закону естественного отбора выжить должна только одна из них, действительно сильнейшая…
  Уэст сделал глубокий вдох:
  – Ты… сумасшедший… Неужели ты веришь в это?.. Почему кто-то должен добиваться доминирования за счет уничтожения целой страны и народа?
  Торп закурил и с наслаждением затянулся.
  – Ты этого никогда не поймешь. Ладно, пойдем дальше. В общем, для Москвы важнейшей является сейчас эта проблема «Талбота». – Он нагнулся и поднял с пола кожаный саквояж. – Это было у полковника Карбури. – Торп перевернул саквояж и высыпал его содержимое на Уэста. – Дневник майора Кимберли и его письма покойной Энн Кимберли. Мистер О'Брайен и его люди сочли бы этот дневник весьма полезным для поисков «Талбота». Ведь он, в конце концов, был одним из них. Или, точнее, трое из них были «Талботом». Да-да, именно так. Ведь Генри Кимберли, как и ты, предполагал, что в наших высших сферах у русских имеется не один, а три источника. Мы почитаем с тобой дневник и постараемся понять и подкрепить те заключения, которые делает в нем Генри Кимберли.
  – Иди ты к черту, – простонал Уэст.
  Как ни в чем не бывало, Торп продолжал:
  – Судя по всему, Кимберли хорошо знал этих троих предателей, но он нигде не упоминает их имена. Он обозначает их только кличками «Талбот-1», «Талбот-2» и «Талбот-3». Совсем как какой-нибудь древний иудейский священник, который не имел права открыто упоминать имя Господне ни устно, ни письменно.
  Питер взял дневник с груди Уэста, открыл его и начал читать с первой фразы:
  «Я сузил наконец до минимума круг офицеров УСС, подозреваемых мною в том, что они могли стать предателями, переметнувшись на сторону русских. Один из них является ближайшим помощником генерала Донована. Я его хорошо знаю. Другой занимает ответственный пост в контрразведывательном подразделении УСС. Он мой близкий друг. Третий также служит в УСС и курирует вопросы связи управления с политическим истеблишментом США. После окончания войны его ожидает блестящая политическая карьера. Кто из них „Талбот“? Возможно, все трое».
  Торп поднял глаза на Уэста:
  – Я думаю. Ник, что, если бы этот дневник попал в руки О'Брайена или в ЦРУ, он вызвал бы такие массированные следственные мероприятия, которые в результате вывели бы на след «Талбота», но в данном случае Господь оказался на стороне атеистов, и это послание из могилы не достигло своего адресата. – Питер посмотрел на стрелки приборов. – Ты следил за моей мыслью?
  – Да.
  – Мог ли мой отец, Джеймс Аллертон, быть тем самым «близким другом»?
  – Да.
  – У тебя есть какие-нибудь идеи насчет двух других? Живы ли оба или кто-то один из них?
  – Тот, кого Кимберли определяет как ответственного сотрудника контрразведки УСС.
  – А тот, про которого он пишет, как про будущего политического деятеля?
  – Не знаю… У меня о нем не было информации.
  – Так каково же имя того ответственного лица из контрразведки?
  – Я не знаю точно… Я видел несколько имен тех людей, которые подходят под описание, данное Кимберли.
  – Назови эти имена.
  – Хорошо, но после поощрения, – проговорил Уэст.
  – А-а, ты хочешь, чтобы я дал тебе твою трубку, – рассмеялся Торп.
  – Да.
  Торп взял трубку Николаса, лежавшую на столике с инструментами, и плотно набил ее табаком. Он сунул мундштук в рот Уэсту и поднес к трубке зажигалку.
  Николас глубоко затянулся.
  – Ну, как вкус табака, приятель? – с издевкой спросил Торп. – Это, конечно, не твой отравленный. Я его подменил, это настоящий табак, так что не удивляйся, что не умираешь. Я не допущу этого.
  Уэст сощурившись смотрел на Торпа, все еще затягиваясь трубкой.
  – Ты пытался меня обмануть, ты, хитрый ублюдок, – продолжал Торп. – Ведь я же спрашивал тебя насчет яда.
  Уэст неожиданно сильно закусил мундштук трубки, крепко зажав его в зубах. Торп выдернул трубку у Николаса изо рта.
  – Нет, нет, Ник, мундштук я тоже сменил. Ты думаешь, я такой же идиот, как и ты? Учти, я всегда на шаг впереди тебя. Отныне ты лишаешься привилегии курить.
  Тело Уэста содрогалось от рыданий, по его щекам текли слезы. Торп схватил Уэста за ухо и притянул его лицо к своему.
  – Послушай, ты, придурок, я ведь профессионал. А ты жалкий любитель. Тебе не провести меня, так что забудь об этом. Ты беззащитен, ты полностью в моей власти. Здесь ты оставишь свои душу и сердце. Когда я закончу работу с тобой, ты перестанешь существовать как личность. У тебя уже не будет остатков воли даже на то, чтобы совершить самоубийство. Но я тебе в этом помогу. Кейт повезет меньше. Я планирую продлить ее существование в качестве большого домашнего животного.
  Уэст с трудом поднял голову и задыхаясь проговорил:
  – Ты заплатишь за это… Не знаю, как, но заплатишь… Ты понесешь наказание…
  – Когда клиент начинает мыслить мистическими и религиозными категориями, это означает, что он постепенно созревает, – с улыбкой проговорил Торп. – Я не ожидал, что ты так быстро сломаешься.
  Уэст бессильно уронил голову на стол, продолжая беззвучно всхлипывать.
  Торп собрал саквояж и выключил приборы полиграфа.
  – Боюсь, мне снова надо бежать, но я скоро вернусь. Не скучай.
  – Пошел ты… – процедил Уэст сквозь зубы.
  Торп протянул руку к рычажку реостата.
  – Нет, нет! Пожалуйста, не надо! – закричал Уэст. У него застучали зубы, по телу пробежала дрожь, когда Питер включил реостат на малую мощность.
  – Видел бы ты себя, – с издевкой произнес Торп. – Это очень смешно. Впрочем, ты и вправду увидишь себя на мониторе. И Кейт увидит. И Ева. И русские посмеются. О Боже, Ник, у тебя вид полоумного. – Торп выключил реостат. – Значит, так. Когда я вернусь, ты расскажешь мне все, что знаешь о «Талботе» и Энн Кимберли. Ты выложишь мне все об О'Брайене и его друзьях, включая Кэтрин Кимберли, Джорджа ван Дорна и остальных ублюдков. Ты расскажешь все, что знаешь о русских в Глен-Коуве. И, возможно, именно твои ответы определят, не будет ли предстоящее Четвертое июля последним праздником в истории Америки.
  35
  Абрамс смотрел на Кэтрин, которая бежала впереди него. Он любовался ее движениями, легкими и элегантными.
  Тони огляделся вокруг. Ничего подозрительного он не заметил. Их никто не преследовал ни бегом, ни на велосипеде. Сейчас они находились на южной оконечности Четвертой авеню. Добрались они сюда на метро. Разработанный Кэтрин маршрут, который она сообщила и Торпу, включал в себя длинные пробежки по паркам, проезды от одного из них до другого на метро и короткие отрезки бегом по улицам. Абрамс подумал, что маршрут явно составлен Кэтрин с таким расчетом, чтобы спровоцировать возможных противников на атаку. И в этом он не ошибался.
  Парадокс заключался в том, что ни один из них не признавался другому в том, что прекрасно отдает себе отчет в истинной цели мероприятия. Невинная пробежка, о которой они договорились в субботу, сегодня, в понедельник, превращалась в то, что полиция называет операцией приманки. Возможно, это отчасти объяснялось важностью и деликатностью дела, в которое они ввязались, но Абрамс полагал, что подобные приемы вообще свойственны адвокатам, высокопоставленным сотрудникам крупных фирм и другим представителям того, что он называл «светом». Сам он предпочитал манеру общения, принятую среди полицейских.
  Тони почувствовал, как кровь быстро забегала у него в жилах. Он любил пробежки по Бруклину. Невысокие кирпичные дома стояли в тихих жилых кварталах. Бруклин славится также обилием церквей. По силуэтам их колоколен легко ориентироваться. Кроме того, на здании почти каждого собора имеются часы, так что нет проблем с контролем графика движения.
  Они свернули на Шестьдесят седьмую улицу и направились к Оул Хэд-Парк. Это первая точка, где возможна встреча с Торпом. Абрамс поднял глаза. Кэтрин была в ста ярдах впереди. Тони крикнул:
  – Не отрывайтесь!
  – Бегите быстрее! – отозвалась она.
  «Вот ведь штучка!» – подумал он и прибавил скорость.
  По своему первоначальному плану Абрамс хотел протащить ее по настоящим еврейским кварталам, где мужчины отворачивались при виде женщин-джоггеров, чтобы не смотреть на их голые ноги. Тони и сам не мог объяснить себе, зачем ему это было нужно. Он хотел также предложить ей проследовать по одному из новых кварталов, где селятся эмигранты из числа советских евреев, где много рекламы на русском языке и где слышна смешанная речь на идиш и славянских языках. Почему он хотел сделать это? Потому что считал, что здесь у него есть какие-то корни, потому что любил этот живописный и наполненный жизнью район.
  Тони догнал Кэтрин у самого входа в парк. Он проследовал за ней по траве на тропинку, ведущую к вершине холма, располагавшегося в центре лесистого массива. Они начали подъем на холм. Абрамс почувствовал, что под кобурой у него стало мокро от пота, кожаные лямки больно ерзали по спине и плечам. Он попытался представить себе, как именно произойдет эта их встреча с Торпом. Питер, видимо, прибегнет к своей любимой тактике – обставит их гибель как несчастный случай.
  Абрамс поднял голову. Кэтрин стояла на вершине холма, ее силуэт четко прорисовывался на фоне ясного голубого неба. Вверху над ней кружили чайки, а еще выше, над чайками, кружил вертолет. Тони проделал двадцать пять ярдов, отделявших его от Кэтрин, и встал рядом с ней на вершине холма. Он согнулся пополам и потряс руками, стараясь восстановить дыхание. Одновременно он внимательно оглядел видимую ему часть склона, покрытую зеленой травой и посаженными через равные промежутки кустами и деревцами.
  Никого.
  – Кажется, мы одни, – сказал он.
  Кэтрин кивнула, учащенно дыша. Она оглянулась и осмотрела другие склоны.
  – Мы прибыли рановато… Подождем десять минут…
  – Хорошо.
  На севере раскинулась нью-йоркская бухта и виднелись статуя Свободы и небоскребы Нижнего Манхэттена, которые словно вырастали из воды. Тони покосился на Кэтрин. Волосы у нее спутались, по лицу струился пот, приоткрытым ртом она жадно ловила воздух.
  – Вы очень красивая, – сказал Абрамс.
  Кэтрин засмеялась и шутливо шлепнула его по мокрому пятну на груди.
  – Вы тоже выглядите очень привлекательно.
  Они медленно зашагали по круговой тропинке, обвивавшей вершину холма.
  – Ну и беспорядок здесь, – заметила Кэтрин.
  Действительно, парк представлял собой довольно жалкое зрелище: кругом валялись битые бутылки, стояли неработающие питьевые фонтанчики и разбитые мусорницы, повсюду виднелись собачьи экскременты. Деревья были неухоженными. В огромном изобилии были представлены самые немыслимые надписи, покрывавшие, казалось, каждый дюйм заборов, строений и скамеек. Тони подумал, что так, наверное, выглядели римские парки после того, как империя пала под натиском варваров.
  Кэтрин, казалось, прочла его мысли.
  – Этот парк надо как следует почистить. Ему необходима хорошая полицейская защита. Всю эту работу нужно поставить под надлежащий контроль.
  Абрамс посмотрел на нее. Снова эта непонятная, неискренняя манера выражаться, и этот парк – всего лишь пример.
  – Может быть, – ответил Тони. – Но нынешнее состояние парка отражает состояние души окружающих микрорайонов. Они живут своей жизнью, не допуская вмешательства в нее государства. А абсолютная свобода иногда близка к анархии.
  – Я думаю, что закон и порядок здесь не помешали бы.
  – Какой закон? И какой порядок? Фашисты и коммунисты имеют общую черту: они хотят всех загнать в аккуратные одинаковые стойла. А я не хочу в стойло.
  Кэтрин улыбнулась:
  – Ну хорошо, не нужно больше политики. Вы готовы бежать дальше?
  – Нет. Давайте чуть пройдемся.
  Она начала спускаться с холма.
  – Я приведу вас в форму еще до конца лета.
  Абрамс сбоку посмотрел на нее долгим взглядом, но ничего не сказал. Некоторое время они шли молча, затем Кэтрин проговорила:
  – Следующая точка, где нас может ждать Питер, – это мост Веррадзано.
  Они двигались на юг по узкой асфальтовой дорожке, шедшей параллельно береговой линии. С залива потянул крепкий ветер, волны закурчавились барашками.
  Кэтрин, будто продолжая только что прерванный разговор, произнесла:
  – Я имею в виду, что твердых доказательств у нас нет. А те моменты, что нам известны, окажется легко объяснить тем фактом, что он работает в ЦРУ. А ваши предположения могут иметь под собой и субъективные основания.
  – Мои предположения основываются на пятнадцатилетнем опыте работы в полиции, – возразил Абрамс. – Вы и ваши друзья попросили меня найти похитителя или убийцу Рандольфа Карбури. Думаю, я это сделал. А теперь я просто пытаюсь остаться в живых.
  Тони посмотрел в сторону залива. Несколько частных катеров курсировали недалеко от берега, вертолет над головой совершал очередной круг. Абрамс махнул в сторону парашютной вышки, торчавшей над Кони-Айлендом.
  – В детстве я проводил там в тире долгие часы. Мне так нравилось сбивать этих маленьких игрушечных уток, которые плыли чередой в небольшом искусственном водоемчике.
  – Держу пари, местные девчонки бросались на вас каждый раз, когда вы выигрывали очередную куклу.
  – Я пугал их ружьем, чтобы отогнать от себя. Но не об этом речь. Когда я вырос и поступил в полицию, меня направили на задание в качестве живца. Я одевался и гримировался под пожилого человека. В мою задачу входило привлекать к себе внимание грабителей. Я бродил по паркам в районе Кони-Айленда, словно подсадная утка. Это противная работа. Но благодарная. Я ввел в заблуждение многих грабителей. Только в отличие от тех маленьких уточек, которые падали под ударами пуль из моего духового ружья, я не падал перед бандитами. Я доставал свой револьвер.
  – И вот теперь вы снова в роли подсадной утки… Думаю, это неприятное ощущение.
  – Да уж… Послушайте, что я хочу вам сказать. У охотников есть пять основных приемов: приманивание, ловля капканами, облава, загон и подсадка. Их выбор зависит от того, в какое время и где проводится охота. Если вы охотитесь на человека, то можете использовать все эти приемы в любом сочетании в любое время года и в любом месте. Но при этом необходимо учитывать, что объект вашей охоты может прикидываться кем угодно, в том числе и другом. Он может приветливо похлопать вас по плечу или попросить сигарету. Вы же должны сознавать, что в любую секунду он способен напасть на вас и что на принятие окончательного решения у вас окажется всего доля секунды. Промедление будет смерти подобно.
  – А если вы нанесете удар человеку, который действительно всего лишь попросил у вас сигарету?
  – На то у вас и бывает доля секунды, чтобы принять правильное решение.
  Некоторое время они продолжали идти вдоль берега. Кэтрин наконец сказала:
  – Вы сложный человек. Жесткий и нежный, мудрый и наивный, разбирающийся в политике и аполитичный, образованный и далекий от интеллектуальности, обязательный и недисциплинированный.
  – В жизни я играл много ролей.
  – Так какой же он, Тони Абрамс?
  – Это выше моего понимания. Какой сегодня день? Понедельник? День, когда я гуляю тут с оружием… Но сегодня же у меня выходной… Так что…
  – Ладно, оставим это.
  Они продолжали свой путь в молчании. Затем Абрамс спросил:
  – Вы случайно не знали бармена по имени Дональд из «Университетского клуба»?
  – Там меня пускают не дальше женской гостиной, поэтому я вообще не хожу в тот клуб.
  – Ну, не важно. Дональда ограбили и убили сегодня рано утром… Еще одного мужчину, двойника полковника Карбури, нашли мертвым в Нижней Гавани. – Он махнул рукой. – Примерно вон там. Именно в этом месте находят большинство утопленников. Видимо, их приносит туда течением.
  Кэтрин побежала. Абрамс последовал за ней, порадовавшись тому, что состояние его ног и легких оказалось лучше, чем он ожидал.
  Они бежали вдоль берега, попеременно поворачивая то на юг, то на восток. Вскоре впереди замаячили очертания моста Веррадзано, величественно нависавшего над узкой частью залива, соединяя форт Гамильтон в Бруклине и форт Вэдсворт на Стейтен-Айленде. Абрамс вдруг подумал, какой простой была система национальной обороны в девятнадцатом веке: два каменных форта и несколько артиллерийских батарей, которые перекрывали пятисотфунтовыми ядрами подступы к нью-йоркской гавани. Разве могла придумать что-нибудь более логичное тогдашняя военная наука? А теперь система национальной обороны начинается в космосе и заканчивается глубоко под землей. И сложность ее такова, что ни мозгов, ни рук всей нации не хватит, чтобы ею управлять. Совершенно непроизвольно у Тони вдруг вырвалось:
  – Компьютеры!
  Кэтрин на бегу повернула голову в его сторону.
  – Что?
  – Вот на что мог намекать О'Брайен. Они могли найти какой-то способ разрушить или, по крайней мере, нейтрализовать все наши компьютеры: военные, промышленные, банковские… Это возможно?
  Она замедлила бег, затем перешла на шаг.
  – Возможно… Я слышала какие-то разговоры об этом… В АНБ вроде бы есть суперсекретный список кодовых ключей ко всем более или менее важным компьютерам в стране… Это очень секретно.
  – Тогда не говорите.
  Кэтрин продолжала, как будто не услышала его замечания:
  – АНБ устанавливает стандарты обеспечения безопасности для военных и гражданских компьютеров. Поэтому АНБ теоретически может подобрать кодовый ключ к любому компьютеру в стране. Конечно, это было бы незаконно.
  – И, разумеется, они этим не занимаются?
  – Как сказать… Дискуссия о том, чтобы на чрезвычайный период сделать все основные компьютеры подконтрольными одному командному центру, уже давно идет в соответствующих кругах… Ну, на период войны… Или, скажем, полного краха фондового рынка. При этом ссылаются на то, что президент сможет удержать в своих руках всю полноту информации в стране. Вы улавливаете идею?
  – Да. Выглядит довольно рискованно.
  – Вот именно. Представьте себе картину: из одного какого-то центра обеспечивается доступ ко всем компьютерам. И не только доступ, но и управление ими. И если хотя бы теоретически допустить, что в этот центр проникает лицо или группа лиц со злыми намерениями, то… То они могут уничтожить всю нацию.
  – Да… Мурашки по коже…
  – Это была бы катастрофа. Что навело вас на такую мысль?
  – Не знаю. – Тони пожал плечами. – Видимо, что-то услышанное или додуманное. Это укладывается в картину, нарисованную О'Брайеном и исключавшую ядерный или химический удар. – Он легонько стукнул себя по лбу. – Этот мой персональный компьютер! Иногда он делает вычисления, даже не ставя меня в известность.
  – Может, это Божественное провидение? – серьезно спросила Кэтрин. – Вы верите в существование Бога?
  – Да. Люди сами не могли бы причинить себе столько зла.
  – Какой вы циник!
  Некоторое время они шли молча, прислушиваясь к шуршанию волн. Наконец Кэтрин сказала:
  – Я займусь этой идеей. Может, у вас есть какие-нибудь предположения?
  – Нет. Мне придется ждать очередного провидения. Ведь я слышу голоса.
  – Правда? – улыбнулась Кэтрин. – И что же они говорят?
  – В последнее время они твердят мне, чтобы я на месячишко съездил в Майами.
  – Да что вы? И на каком языке они вам это твердят?
  Абрамс улыбнулся:
  – На английском с бруклинским еврейским акцентом. Иногда мне кажется, что это не Бог, а один из моих почивших родственников. Именно они указывают мне на панацею от всех жизненных проблем – на поездку в Майами.
  – И вы поедете?
  – Нет, сейчас не сезон. Мои родственники перевернутся в гробу. Вместо Майами я, возможно, поеду в Мэн. Почему бы и вам не поехать со мной?
  – Хорошо, – согласилась Кэтрин совершенно неожиданно для Абрамса.
  – Ловлю вас на слове. А когда?
  – Вы же знаете. Сначала дела.
  – Понятно, – кивнул Тони.
  – А вот и возможные объекты нашей охоты.
  Тони быстро вскинул глаза. Из тени, обрисовываемой мостом, вдруг появились два всадника на лошадях и поскакали в сторону Кэтрин и Абрамса.
  – Не останавливайтесь, – тихо приказал Тони.
  Всадники приближались, и теперь стало видно, что это не конная полиция. Не было среди них и Питера Торпа. Тони заключил с собой пари, что в какой-то момент появится и Торп собственной персоной. Но чем дольше он не появлялся, тем рискованнее становилась их операция с живой приманкой.
  – Черт побери, – тихо выругался Абрамс. – Ну-ка, достаньте пистолет, только осторожно.
  Кэтрин ловко достала оружие, замаскировав свое движение легким поворотом корпуса.
  Абрамс на секунду спрятался за Кэтрин таким образом, что она закрыла его от глаз всадников, и быстро выдернул свой револьвер из-под мышки. Руку с револьвером он опустил вниз и прижал к бедру, продолжая неспешно идти вперед. Тони осмотрелся вокруг. Ближе к воде двигалась группа джоггеров, на скамейках расположились какие-то пожилые люди, по тропинке навстречу Кэтрин и Тони шла молодая парочка, недалеко от берега одинокий спортсмен катался на доске под парусом.
  Кэтрин тоже огляделась. Она тихо спросила у Абрамса:
  – Как вы думаете, это все обыкновенные граждане?
  – Скоро увидим.
  Она шла рядом с Тони, внимательно наблюдая за приближавшимися всадниками и в то же время не выпуская из виду окружающих.
  Кэтрин вновь задала вопрос:
  – А как узнать, когда настанет та доля секунды, о которой вы говорили? – спросила Кэтрин.
  – Вам подскажет инстинкт. За все годы службы в полиции я ни разу не выстрелил в случайного человека. Если вы не уверены в себе, то просто повторяйте мои действия.
  – Хорошо. Кстати, а случалось так, что хулиганы и грабители опережали вас в ту долю секунды?
  – Случалось. Но мне, как правило, везло. У меня всегда появлялся второй шанс.
  Всадники уже были в ста ярдах от них.
  – Этот второй шанс и на крыше вас тогда спас?
  – Нет, тогда был единственный случай, когда мне представился третий шанс.
  – Будем надеяться, что сегодня он нам не понадобится.
  – Точно сказано. Приготовьтесь.
  36
  Действие наркотиков, видимо, ослабло, и лежавший неподвижно Николас Уэст смог впервые за многие часы проанализировать ситуацию. Он думал о секретной информации, о том, как не выдать ее Питеру Торпу, а следовательно, и его советским хозяевам. Уэсту хотелось верить в то, что разум способен перебороть любые испытания, будь то боль, страдания, психотропные средства или инструменты палача. Он верил, что, если бы у него было время, он мог бы войти в состояние самогипноза, который уменьшил бы боль и обманул полиграф и анализатор голоса. Он также понимал, что намного умнее Питера Торпа, что у того много недостатков, не говоря уже о серьезных проблемах с психикой.
  Но Уэст также понимал, что Торп, как он сам говорил, был профессионалом. Уэста волновал один вопрос: сможет ли он победить Торпа или хотя бы ввести его в заблуждение на некоторое время?
  Николас подумал об Энн, Патрике О'Брайене и Кэтрин. Торп был ужасным человеком, который сеял кошмар среди окружавших его людей и готов был сделать то же самое в отношении нации численностью в 240 миллионов человек.
  Уэст постарался определить для себя, что он должен сделать в создавшейся ситуации, как сотрудник ЦРУ. Инструкция, которая содержала по этому поводу исчерпывающий ответ, гласила:
  «Если вас захватили в коммунистической стране, ни в коем случае не отклоняйтесь от своей легенды. Если вас пытают и у вас не остается больше сил терпеть боль, используйте любой доступный вам способ, чтобы покончить с собой…»
  Но ведь он не в коммунистической стране. Дальше в руководстве рекомендовалось:
  «…В тех редких случаях, когда агент или сотрудник попадает в руки иностранных и/или вражеских агентов в дружественной стране, он должен всеми силами стараться бежать, а если позволяют обстоятельства, связаться с внешним миром. При возможности он должен убить или взять в заложники одного или более похитителей. Самоубийство допустимо в качестве последнего шага в том случае, когда захват сотрудника может привести к раскрытию связанных с ним агентов или разглашению секретной информации под пыткой».
  Уэст задумался. Да, полезный совет. Но это, наверное, писал человек, которого никогда не привязывали ремнями к столу и не пытали электрическими разрядами. Да и написано это отнюдь не для тех, кто большую часть жизни был историком и преподавателем колледжа.
  – Немного электричества, чтобы легче думалось, Ник.
  Уэст быстро повернул голову направо.
  – Полиграф показывает, что ты о чем-то глубоко задумался. – Торп подвинул к себе табурет и уселся. – Я говорил со своими друзьями в Глен-Коуве. Они не удовлетворены результатами наших предыдущих дискуссий. Если их качество не улучшится в сжатые сроки, они заберут тебя к себе.
  Уэст откашлялся:
  – Ты врешь, стараясь запугать меня. Расположи голосовой анализатор так, чтобы я мог его видеть, и я буду говорить тебе, когда врешь ты сам.
  Торп громко расхохотался.
  – Вот что происходит, когда действие наркотиков прекращается и у тебя проясняются мозги. Надо добавить тебе немного, чтобы ты опять расслабился. – Он протянул руку и повернул рычажок на трубке, ведущей к вене Уэста. – Никто не любит слишком умных людей, Ник.
  – Питер, наркотики не…
  Торп смотрел на анализаторы, держа руку на рычажке реостата.
  – Что «не…», Ник? Не нужны? Давай, заканчивай предложение.
  – Не… Я хочу сказать, они…
  Торп опять расхохотался:
  – Ник, ты не умеешь импровизировать. А теперь договори свою фразу.
  – Я… Я хотел сказать, что наркотики могут заставить меня… больше говорить… и снижают мою сопротивляемость…
  – Правильно, молодец! – Торп убрал руку с реостата. – Послушай, у меня сейчас нет времени тебя встряхивать, так почему бы тебе не отвечать честно? Это мой совет. Хорошо?
  Торп закурил и настроил оба анализатора.
  – Ну, ладно… О чем мы теперь побеседуем? О «Талботе»? Нет… Это я оставлю до Кейт. Я на самом деле говорил с приятелями из Глен-Коува. Их интересует то, что ты знаешь об их небольшом эксперименте с электричеством. Почему бы нам не поговорить именно об этом? Сперва…
  – Питер, я сказал тебе все, что знаю, а знаю я в действительности немного. Если ты прибавишь это к тому, что выяснил сам, тогда и получишь ответ на вопрос, что замыслили русские.
  – И каким же будет ответ? Видишь ли, их интересует, что об этом знает ЦРУ.
  – Но они не оставят тебя в живых, если ты выяснишь это. В самом Советском Союзе об этом вряд ли знает больше десятка людей. План уничтожения Америки – самый большой секрет в мире. И ты не можешь иметь доступ к подобной информации.
  – Ты что, опять пытаешься меня испугать? Знаешь, Ник, я уверен, что Джеймс Аллертон – это «Талбот», и я сомневаюсь, что он позволит им убить своего единственного сына.
  Уэст улыбнулся.
  – До чего же ты наивен! Что ты для него значишь? У любого, кто предавал своих друзей и свою родину на протяжении полувека, нет сердца. Скольких людей убил или подставил Джеймс Аллертон? По сравнению с ним ты – жалкий дилетант.
  Торп в задумчивости затянулся сигаретой.
  – Может, ты и прав. Я могу предположить, почему русские хотели бы избавиться от меня до Четвертого июля, но для них я слишком ценный кадр. Думаю, мне следует на некоторое время залечь на дно, а после «Удара» я окажусь в выигрышной позиции.
  – Какой? Станешь комиссаром приютов для душевнобольных?
  Казалось, Торп этого не расслышал.
  – Спасибо за заботу обо мне, Ник. Собственно говоря, ты для этого здесь и находишься. Мне надо использовать твой сказочный мозг в собственных целях.
  – Я считал, что ты используешь его в целях своих хозяев.
  Торп бросил сигарету на пол.
  – Да, надо тебя смягчить. – Он усилил ввод препарата. – Тебе действительно нужен выворачивающий кишки и ломающий спину разряд электричества. Так, секундочку… – Торп потрогал зажимы на мошонке Уэста. – Твои яйца не задерживают ток, а пропускают его. – Он засмеялся. – Ну, а теперь расскажи мне об этих особых предохранителях.
  Уэст побледнел, но все же ответил:
  – Предохранители… Это что-то типа автоматических выключателей. Они срабатывают, когда сила тока в цепи опасно возрастает… Они защищают электрические схемы. После того, как пик напряжения проходит, они опять выключаются…
  – И русские установили их в своем доме в Глен-Коуве?
  – Видимо, да.
  – А зачем? И не говори, что для защиты от молний.
  Уэст с трудом проглотил слюну.
  – Воды…
  – Говори! – Торп потянулся к рычагу.
  Уэст быстро произнес:
  – ЭМИ… Молния производит эффект ЭМИ… Молнию можно использовать для того, чтобы проверять защитные устройства от ЭМИ…
  – Подожди… Что такое ЭМИ?
  – Электромагнитный импульс. Эффект Комптона… Что-то типа магнитной бури… Он уничтожит все компьютеры в стране… Каждая микросхема сгорит. Он нарушит всю телефонную связь… Разрушит все радиоприемники, телевизоры, приборы в самолетах, автомашинах, катерах, ракетах… Приборы в лабораториях… Всю электронику на фабриках, в больницах… Вся энергетическая система будет разрушена… Контроль за воздушным транспортом… Ничего не останется… Все будет обращено в прах… Конец всей технике… Изуродованная экономика и разбитая система обороны…
  Торп молчал несколько минут, потом нагнулся к Уэсту.
  – Господи Боже! Ты уверен?
  – Да… Это уже было известно на протяжении некоторого времени. Последствия электромагнитного импульса разрушительны… Америка торопится защитить некоторые системы, но никто не может быть уверен, что защита окажется надежной… Сложно воспроизвести ЭМИ в лабораторных условиях… Наиболее продуктивный путь для его изучения – использование молний…
  – Но как русским удастся создать этот импульс, Уэст? Каким образом?
  – Просто… Но это будет для них рискованно… Мы можем ответить ядерным оружием… Другого выбора просто не будет… Если только президенту удастся передать команду об ударе. ЭМИ – самая большая угроза национальной безопасности… У О'Брайена были подозрения… В связи с нелегальным приобретением русскими технологии защиты от ЭМИ – волоконная оптика, мощные предохранители, щиты Фарадея… кабельные защитные средства, фильтры от ЭМИ… Системы для укрепления всей электроники.
  – Послушай, Уэст, как русские могут устроить ЭМИ на территории всей страны одновременно?
  – Очень просто… – У Уэста вдруг пропал голос, и он закашлялся. – Воды… Питер, ради Бога…
  Торп взял сосуд с носиком и поднес его к губам Николаса. Тот медленно сделал глоток и посмотрел на Торпа.
  – Питер, я не могу продолжать… У меня свело мышцы… Я не могу думать… Дико болит спина и ягодицы…
  – Я скажу Еве, чтобы она сделала тебе массаж сзади и спереди. Продолжай.
  – Нет. Я должен размять ноги и руки… Мне нужно хоть немного подвигаться… Мне нужно почесаться… Этот зуд сводит меня с ума…
  – Я дал тебе «Атаракс», который снимает зуд.
  – Мне очень плохо…
  Торп поставил сосуд с водой на пол и взглянул на приборы полиграфа.
  – Где у тебя чешется?
  Уэст покраснел.
  – Половые органы… и все вокруг.
  – Ну ладно, сейчас я позову Еву…
  – Нет, Питер! Ну, дай мне посидеть хоть минутку… Ведь я ответил на твои вопросы.
  Торп посмотрел на часы.
  – Ну, хорошо. Действительно, пока ее дождешься… – Он отстегнул ремень на груди Уэста, оставив его ноги привязанными.
  Уэст задвигался, но только после нескольких попыток смог сесть.
  – О, Господи… Спасибо, Питер.
  – Не стоит. Итак, как же можно произвести такой электромагнитный импульс? Чтобы он был в состоянии накрыть всю страну?
  Николас разминал мышцы рук и спины. Потом начал чесаться.
  – Уэст! Ты будешь говорить?! – Торп потянулся к реостату.
  Уэст посмотрел на него.
  – Ты не должен этого делать. При таком положении в судорогах я могу сломать себе позвоночник.
  – Этого не произойдет, если я врежу тебе небольшим разрядом. Ты просто упадешь на свой чертов стол. Так ты мне ответишь?
  Уэст взглянул на зажимы в паху.
  – Ну, хорошо. Маломощный ядерный взрыв… На высоте трехсот миль над Омахой… Ни радиоактивное излучение, ни взрывная волна до земли не дойдут… Просто вспышка… Но через тысячную долю секунды мощнейшие электромагнитные импульсы начнут разрушать все электронные приборы от Атлантики до Тихого океана.
  – Это фантазии или реальность?
  – Реальность. Эффект Комптона… Создается электромагнитный импульс, возникает напряжение, в несколько сотен раз большее, чем при разряде молнии. Все это не сопровождается ни видимым, ни звуковым эффектами. Это явление открыто около двадцати лет назад при последних атмосферных испытаниях ядерного оружия в Тихом океане… Но тогда радиотехника и электроника были примитивными, в основном на лампах, они устойчивы к ЭМИ… А на Гавайях, в восьмистах милях, все радиоприемники и телевизоры вырубились… Сегодня же, когда вся электроника базируется на печатных схемах, очень чувствительных к ЭМИ, она сразу же выйдет из строя…
  – Но как смогут русские вывести даже небольшой ядерный заряд на трехсотмильную высоту без того, чтобы это не засекла американская военная разведка? Ведь тогда – возмездие?
  Уэст потер лоб.
  – Видимо, у них есть соответствующие средства.
  – Невероятно. – Торп посмотрел на Николаса. – Ты ведь знаешь, что это за средства. Знаешь. И ты сейчас мне все расскажешь.
  Уэст неожиданно потянулся вперед и сорвал с себя зажимы. Торп инстинктивно схватил его за кисть. Уэсту удалось вырваться и в свою очередь захватить кисть Торпа таким образом, что электроды оказались зажатыми между их ладонями. Быстрым движением Уэст притянул к себе руку Питера, заставив стол повернуться вокруг своей оси так, что теперь реостат оказался рядом с Николасом. Свободной рукой молниеносным движением он повернул рычаг.
  Их обоих пронзил мощный электрический разряд, и Уэст, и Торп закричали от боли. Торп попытался отдернуть руку, но мышцы у него свело в конвульсиях. Они оба затряслись словно в нелепом танце. Лишь через десяток секунд болтающаяся рука Торпа задела провода и вырвала зажимы из их ладоней.
  Уэст упал на стол, содрогаясь всем телом. Торп сполз на пол, попытался подняться на ноги, но упал лицом вниз. Оба лежали, дрожа и стеная.
  Уэст сделал несколько глубоких вдохов и неимоверным усилием воли заставил свои мышцы подчиниться командам мозга. Он медленно сел, как садится в огне труп. Николасу показалось, что прошла вечность, прежде чем он смог поднять и, подавшись вперед, протянуть руки. Его дрожащие пальцы легли на пряжку ремня, сковывавшего ему ноги. Пальцы начали его слушаться, и он расстегнул ремень.
  Он слышал стоны Торпа, через каждую пару секунд трещали, соприкасаясь, раскачивающиеся электрические зажимы. Подсознание подсказывало Уэсту, что нужно действовать быстро, но у него было ощущение, что все вокруг движется в замедленном темпе. Свет казался тусклым, и Николас понимал, что такое впечатление было результатом воздействия психотропов на его зрительные нервы. Сердце билось медленно и громко. Ему мерещилось, что в его организме совсем не осталось жидкости, глаза горели, во рту пересохло, кожа будто была покрыта пылью.
  Уэст медленно высвободил ноги, сорвал с себя виниловые трубки и электроды полиграфа, прикрепленные к груди и лбу. Сморщившись от боли, он выдернул катетер из члена, затем, просунул руку под ягодицы и понял, что трубка, вставленная в анус, уже выскочила сама. Он слышал, как Торп матерился сквозь зубы, лежа на полу. Уэст с трудом выговорил:
  – Ты… ты… грязный подонок…
  Он медленно свесил ноги со стола и посмотрел вниз. Торп изо всех сил старался подняться, и ему удалось встать на колени. Оба уставились друг на друга. Уэст заметил, что Торп обмочился.
  – То, что ты сделал со мной… – начал Уэст.
  Торп издал какой-то утробный звериный вой. Уэст соскользнул со стола и опустил босые ноги на холодный пол.
  Торп, все еще стоя на коленях, сунул дрожащую руку в карман пиджака и попытался достать револьвер.
  Уэст упал на колени, сжал свисающие провода и ткнул ими вперед, прижав два зажима к лицу Торпа. Тот издал нечеловеческий вопль и упал на спину, прижав руки к лицу. Револьвер оказался теперь на полу между ним и Уэстом. Николас пополз к оружию. Вдруг распахнулась дверь, и на пороге возникла Ева. Она взревела, точно разъяренный зверь, и ринулась к Уэсту.
  Николас тщетно тянулся к револьверу. Он поздно заметил движение над головой Евы и тут же услышал свист кнута.
  37
  Два всадника теперь были всего в пятидесяти ярдах от Абрамса и Кэтрин, быстро приближаясь к ним по тропинке.
  – Расходимся в разные стороны, – скомандовал Абрамс.
  Он свернул влево и стал передвигаться вдоль возвышенности, граничившей с Шор Паркуэй. Кэтрин направилась вправо, почти спустившись к самой воде. Абрамс подумал, что некоторые аспекты военной тактики за последние столетия почти не изменились, особенно тактика пехоты, базирующаяся на инстинкте самосохранения и здравого смысла. Всадникам сейчас придется или убраться восвояси, или продолжать двигаться вперед, оказываясь тем самым в невыгодной для стрельбы позиции.
  Наездники приблизились, и Абрамс увидел, что это были мужчины лет тридцати, в джинсах и ветровках. Оба держали поводья двумя руками, и Тони ждал с их стороны движений, свидетельствующих о том, что они достают оружие или пытаются придержать лошадей.
  Они все еще шли галопом, хотя находились уже ярдах в десяти. Абрамс остановился и опустился на одно колено. Кэтрин, увидев это, сделала то же самое.
  Абрамс осмотрелся. Люди, находившиеся поблизости, были либо простыми зеваками, либо же очень хорошо играли свою роль. Он держал свой кольт тридцать восьмого калибра обеими руками между бедер. Один из всадников подъехал еще ближе, перехватил поводья, взмахнул рукой, как бы приветствуя.
  Абрамс поднял револьвер. Всадник посмотрел на него расширившимися глазами, раскрыв рот, затем что-то крикнул, и оба наездника, пришпорив лошадей, пронеслись мимо.
  Абрамс поднялся и сунул револьвер в кобуру, сказав самому себе:
  – Вот в историю вошла еще одна ужасная нью-йоркская быль. – Он громко выдохнул и направился к узкой тропинке, по которой к нему приближалась Кэтрин. Он заметил, что она побледнела и дрожит, и положил руку ей на плечо. – Я думаю, обратно лучше ехать на такси. Пойдемте. – И он повел ее вверх по склону в сторону аллеи.
  – Нет. Мы продолжим пробежку. Возможно, Питер ждет нас впереди.
  – Не стоит. Это становится рискованным. Вокруг появляется все больше народу.
  Кэтрин сухо произнесла:
  – Ставка слишком высока. Мы вооружены, нас двое и мы готовы к неожиданностям. Я не хочу, чтобы меня однажды вечером задавила машина. Я хочу сама идти навстречу судьбе. А вы?
  – Да, хорошо бы… Но я предпочитаю встретиться с судьбой на заранее обговоренных условиях.
  – Побежали. – Она развернулась и побежала. Абрамс последовал за ней. Они пробежали под массивным мостом Веррадзано и направились дальше мимо Форт-Гамильтона и вокруг залива Грейвзенд по направлению к парку Бенсонхарст. Три мили они преодолели меньше чем за сорок пять минут. Абрамс и Кэтрин пошли по парку.
  Тони несколько раз глубоко вдохнул в себя воздух, оглядываясь вокруг. На севере виднелась маленькая полоса небоскребов Манхэттена, на западе был Стэйтен-Айленд, а на юго-востоке возвышался торговый центр, в котором доминировал магазин, торгующий со скидкой.
  – Добро пожаловать в Бенсонхарст, – сказал Абрамс.
  Кэтрин выдавила из себя улыбку.
  – Соскучились по дому?
  – Конечно. Побудем здесь немного?
  Она кивнула:
  – Это еще одно место встречи, о котором я договорилась с Питером.
  Они шли по тропинкам.
  – Я обычно захожу в торговый центр. Я куплю вам апельсиновый сок, – сказала Кэтрин.
  – О'кей. На большой стакан у них, наверное, скидка по случаю Дня поминовения.
  Когда они пересекли заполненную машинами парковку рядом с торговым центром, Кэтрин произнесла:
  – Вчера я разговаривала с сестрой из кабинета мистера О'Брайена. Там есть защищенный телефон с шифратором.
  – И что же она вам сообщила?
  – По ее словам, никого с псевдонимом Одиссей или Улисс, кто бы мог быть замешан в это дело, нет. Был «Гомер», англичанин, который оказался советским шпионом, но он давно умер. Энн пыталась позвонить по этому поводу Нику, но не застала его. Так или иначе, у них одинаковая информация. Я полагаю, что мы зашли в тупик.
  – Думаю, одно из этих имен может что-то означать для осведомленных людей, – сказал Абрамс.
  – Я спрашивала об этом Пата О'Брайена, но он не сказал мне ничего нового. Я решила, что должна ему верить, но… мне показалось… уже после, он был при этом чем-то озабочен. Я считаю, он что-то знает.
  – Я думал над этим… – сказал Абрамс. – Если эти имена ничего не означают сами по себе, возможно, они должны как-то наводить на обстоятельства дела.
  – Воин, странствовавший много лет после окончания войны, а затем вернувшийся домой, хотя все считали, что он мертв?
  – Именно.
  – Арнольд пытался указать нам на убийцу или на убийц. Или даже на самого «Талбота».
  – Да. Не знаете ли вы о каком-нибудь военном, генерале или офицере, который вернулся с того света? О ком-нибудь, кого, грубо говоря, можно назвать Одиссеем?
  – Да, в УСС было несколько человек, которые считались пропавшими без вести, но после войны оказалось, что они живы. Энн запросила данные на них через свой компьютер, и выяснилось, что большинство из них к настоящему моменту умерли. Оставшиеся в живых полностью удалились от дел. Всего их четверо, но не похоже, что они имеют какое-то отношение к нашему делу.
  Абрамс задумался. Она подождала немного и спросила:
  – По-моему, у вас что-то на уме?
  Он отозвался:
  – Да… А как насчет кого-нибудь, кто еще не вернулся с того света?
  – Кто не вернулся с того света, тот мертв.
  – Разумеется. Но я имею в виду такую ситуацию, когда человек значится пропавшим без вести, но его останки не обнаружены. Иногда люди исчезают и при необычных обстоятельствах.
  – В «Одиссее» есть сцена, в которой сам Одиссей блуждает по преисподней и встречает там душу охотника Ориона, преследующего души животных, на которых он охотился, еще когда был живым. И Одиссей говорит об Орионе: «Сам он – тень, и охотится за тенями». – Она посмотрела в глаза Абрамсу. – Вот так же и я иногда думаю об Арнольде и о своем отце. Тени, обреченные все время преследовать другие тени.
  Абрамс решил оставить это туманное замечание Кэтрин без ответа, чтобы самому не пуститься в погоню за тенями.
  Они вошли в большой магазин, заполненный покупателями. Кэтрин спросила:
  – Вам не странно ходить среди людей, не знающих того, что знаете вы? Того страшного, что способно разрушить в одно мгновение все наше существование? У вас нет такого чувства, что вы возвышаетесь над толпой?
  Абрамс ответил:
  – Я не уверен, что нам известно намного больше, чем другим. Если, конечно, здесь нет Питера Торпа.
  Кэтрин огляделась.
  – Я его не вижу. А вы не встречали здесь знакомых?
  – Нет. Я хочу пить. Вы купите мне что-нибудь?
  – С чего вы взяли, что у меня с собой есть деньги?
  – Теперь я понимаю, что вы общались с О'Брайеном достаточно долго, чтобы перенять некоторые его дурные привычки. Например, выпрашивать у меня мелочь.
  Она в ответ улыбнулась. Абрамс взял с прилавка два пакетика с апельсиновым соком и протянул один Кэтрин.
  – Мне не хотелось бы разминуться с мистером Торпом. Что у нас дальше по плану?
  – Я говорила ему, что мы доберемся до Проспект-Парк к половине двенадцатого. Нам следует спуститься в метро.
  Абрамс взглянул на часы.
  – Время у нас еще есть. – Он подошел к игровому автомату и бросил в щель двадцатипятицентовик. Это была игра про космические войны, и Кэтрин отметила, что Абрамс игру знает.
  – Теперь все ясно, как вы проводите свободное время, – сказала она.
  Абрамс сосредоточился на игре.
  – Эти маленькие зеленые твари пытаются захватить Землю, Кейт… Получайте!.. Еще!..
  Она засмеялась.
  – Здорово!
  – Координация глаз и рук… Надо быстро думать… Принимать моментальные решения… Берегитесь! Вот вам!..
  Кэтрин посмотрела на экран.
  – О! Они набирают скорость…
  – Не бойтесь, Земля в безопасности, когда дело в руках у Тони Абрамса.
  – Серьезно?
  – Да. – Игра закончилась, и он выпрямился. – Попробуйте вы.
  Она напряженно вцепилась в рычаги. Абрамс нажал на кнопку, и игра началась.
  – Я ничего не понимаю, – сказала Кэтрин.
  – Просто стреляйте без остановки.
  Она беспорядочно двигала рукоятками.
  – Зеленые пришельцы побеждают.
  – Продолжайте стрелять. – Абрамс перешел к соседнему автомату. – Это тоже неплохая игра. Вражеские ракеты падают на наши города.
  – Звучит очаровательно. А есть игра в контрразведку?
  – Нет. Слишком сложно запрограммировать… Черт, вот и Питтсбург взлетел на воздух.
  – Не велика потеря. Как же мне остановить этих зеленых человечков?
  – Продолжайте стрелять… – Абрамс посмотрел на свой экран и убрал руки с рычагов. Ракета за ракетой со свистом пролетели по экрану, превращая города в руины. Он тихо заметил: – Вы знаете, иногда мне приходит на ум, что реальный мир не сильно отличается от мира в этих играх. Судьба человечества может быть определена видеоигрой, в которую играют гигантские существа. Историю человечества можно представить как определенное количество запрограммированных вариантов, заложенных в микросхему. Конец настанет, когда проскочит двадцатипятицентовик. Или сломается кассета… Мы увидим большой черный столб в небе, за ним последует короткий щелчок. Конец.
  – У вас сегодня философское настроение, – сказала Кэтрин.
  Абрамс отвернулся от автоматов.
  – Бег возбуждает мой мозг. Вперед!
  Они покинули магазин и направились к станции метро на Бэй Паркуэй.
  – Мы пробежим по Проспект-Парк и все, – предложила Кэтрин.
  – Я надеюсь, там мы все же встретим Торпа.
  – Да, это последнее возможное место встречи. Он несколько раз бегал со мной по этому маршруту и знает его.
  – Хорошо. Мы будем с нетерпением ждать встречи с ним.
  Они спустились по ступенькам в метро и в ожидании поезда встали на платформе подальше от края. Абрамс огляделся. После минутного молчания он заметил:
  – И все же есть один процент вероятности того, что Питер работает исключительно в интересах правительства Соединенных Штатов.
  Она тихо сказала:
  – Я считаю, что соотношение здесь пятьдесят на пятьдесят.
  – Вы очень великодушны. Но, как бы там ни было, я не стану убивать его, если останется хотя бы один процент сомнений.
  Она резко повернулась к нему.
  – Вы не посмеете сделать это ни при каких обстоятельствах.
  – Почему же?
  – Потому что у вас нет доказательств. Вы не имеете права…
  – Подождите. Вы же сами говорили мне, что убьете даже своего ближайшего друга, если он окажется «Талботом».
  – Питер Торп определенно не «Талбот»… Он может быть лишь одним из его сообщников… Людей, подобных Питеру, в случае раскрытия допрашивают, а не убивают.
  – Тут я с вами не согласен. Конечно, любому из нас хотелось бы поговорить с «Талботом», чтобы узнать, много ли он успел натворить за сорок лет. Но ведь Торп, видимо, не «Талбот». Так зачем его беречь? К тому же мои наблюдения за его поведением приводят меня к мысли, что он не…
  – Не «что»?
  – Не ненормальный. Я и раньше встречался с людьми такого сорта. Представьте себе дрессировщика, пытающегося отучить льва от ужасной привычки разрывать на куски других животных. Лев сконфужен. Его поведение строится на инстинктах. Лев не верит, что он псих. И он на самом деле не псих. Он просто лев, занимающийся своим делом. И если бы его вырастили в шикарных апартаментах на Парк-авеню, это нисколько не изменило бы его поведения. Если бы вы забежали к нему поболтать, когда он голоден, или разозлили бы его чем-нибудь, он разорвал бы вас на куски и даже глазом бы не моргнул. Убивая, львы не чувствуют за собой вины, и некоторые люди с сильно развитым инстинктом убийцы похожи на них. Самый верный путь, когда дикий зверь нападает, это всадить ему пулю в сердце. И человека, который это сделал, не должна потом мучить бессонница.
  – Вы серьезно? – спросила Кэтрин.
  – Вполне, но лично я еще никогда не действовал подобным образом.
  – И не надо, пока ваша жизнь вне опасности.
  – Но она уже в опасности. В том-то все и дело.
  – Я имею в виду непосредственную угрозу. Открытую и непосредственную угрозу для жизни, как выражаемся мы, юристы.
  – Я же говорил вам о той доле секунды, за которую человек должен принять решение?
  – Да, и я об этом. – Она взглянула на часы и спросила, смягчившись: – Вы научите меня играть в «Космических пришельцев»?
  – Это займет много времени.
  – Ничего страшного.
  Он кивнул.
  – И все же, делу – время, потехе – час. Верно?
  – Верно.
  В это время к платформе подошел поезд, и они зашли в вагон.
  38
  Уэст наконец нащупал рукоятку револьвера. И в тот же миг он услышал свист и почувствовал страшную боль на своих голых плечах. Николас поднял револьвер, но ему не хватило сил, чтобы нажать на курок.
  Второй удар кнута пришелся ему по шее. Раздался выстрел, и комната наполнилась ужасающим грохотом. Он услышал, как позади него вскрикнула Ева. Он напрягся изо всех сил, чтобы выстрелить еще раз, и прицелился в лицо Торпу. Уэсту удалось нажать на курок, но выстрела не последовало. Уэст уставился на свою руку. Револьвера в ней не было, и Николас понял, что оружие просто вывалилось из его онемевшей руки.
  Быстрым движением Торп подался вперед и схватил револьвер. Он встал на колени и направил дуло на Уэста:
  – Ты, дерьмо…
  Уэст почувствовал, как закружилась комната, когда он попытался подняться. Он опять услышал свист кнута, но почти не почувствовал, как тот рассек ему грудь. Ева ударила его еще несколько раз, пока он, потеряв сознание, не свалился на пол.
  Николас вздрогнул от резкого запаха. Ева взяла его за ухо и с силой повернула лицом к пузырьку с нашатырем. Уэст открыл глаза. Оказалось, что он смотрит в пол. Он с трудом понял, что вновь лежит на столе, лицом вниз, и голова его свешивается к полу. Его лодыжки были привязаны ремнями к столу, но зато выше пояса он был свободен. Уэст с трудом встал на четвереньки. Тут же он ощутил острую боль в плечах и упал. Следующий удар пришелся на ягодицы, и Уэст почувствовал, как по его коже течет теплая кровь. Он услышал голос Торпа:
  – Ну, что же, Николас… Да, ты оказался намного проворнее, чем я предполагал. Почему я тебя всегда недооцениваю?
  Уэст повернул голову и увидел сидящего на стуле Торпа с мертвенно-бледным лицом, растрепанными волосами и в помятой одежде. Он опять заметил на брюках у Торпа большое мокрое пятно. Он также отметил про себя, что все провода и оборудование убрали от него подальше.
  Торп объявил:
  – Ева еще немного попрактикуется, – он поднялся, – а я вернусь через пару часов вместе с Кэтрин. Исходя из своего опыта, могу сказать, что люди, которые сами по себе хорошо переносят боль и держатся под пытками, очень быстро ломаются, когда пыткам подвергают близкого им человека. Скоро ты поймешь, что именно я имею в виду…
  Уэст несколько раз с трудом сглотнул и обрел наконец голос:
  – Обязательно… Приведи себя в порядок перед уходом…
  Ева еще раз ударила его кнутом, и Уэст застонал. Торп улыбнулся и сказал Еве:
  – К моему приходу он должен быть живой, а главное – в сознании.
  – Он будет другим человеком, когда вы вернетесь, – пообещала Ева.
  Торп направился к двери, и Уэст крикнул ему:
  – Питер… Ты все провалил, Питер… Ты обыкновенный дилетант… И далеко не такой умный, как тебе казалось…
  Ева взмахнула кнутом, но Торп сделал ей знак подождать и внимательно посмотрел на Уэста.
  – Что ты хочешь этим сказать?
  – Они убьют тебя за то, что ты позволил мне умереть.
  – А ты и не умрешь. Пока что.
  – Нет, я умру, и прямо сейчас! – Уэст внезапно вырвал небольшой пучок волос у себя с макушки и запихнул его в рот.
  Торп бросился к нему через всю комнату и попытался пальцами достать их, но Уэст сильно укусил Питера, и тот закричал, отдернув окровавленную руку.
  Уэст с усилием сжал челюсти, сделал глубокий вдох, и тело его забилось в предсмертных судорогах. Потом он затих, язык вывалился, глаза закатились. Горький миндальный запах цианистого калия распространился вокруг, и Торп быстро отпрянул.
  – Ах ты, сукин сын! – выругался Торп. – Ты все-таки это сделал. Ты, ублюдок… Ник!.. Ник!
  Немного погодя Питер осторожно приблизился к Уэсту и обследовал маленькую плешь на макушке, где были имплантированы волосы.
  – Черт меня подери! Вот это выдумка!
  Ева уставилась на труп.
  – Ну, уж на этот раз я не буду недооценивать тебя, Ник, – произнес Торп. Он посмотрел на Еву. Та была явно расстроена и, видимо, чувствовала себя обманутой. – Стегай его!
  Глаза у Евы расширились от удивления.
  – Что?!
  – Бей его. Существует такой наркотик, который по многим признакам похож на цианистый калий, но вызывает лишь глубокую кому.
  Она кивнула и ударила Уэста по пояснице. Торп приблизился к Уэсту и осмотрел рану, но не увидел никаких признаков циркуляции крови.
  – Черт возьми!
  Ева с укором смотрела на Торпа, сбитая с толку всем происшедшим.
  – Я ничего не понимаю… Волосы?
  – Да, глупая корова! – резко ответил Торп. – Цианистый калий содержался в искусственных волосах. Ты никогда об этом не слышала?
  – Нет.
  Торп присел и потер лоб.
  – О Боже! – Он опять посмотрел на Еву. – Мы проверили его зубы, задницу, ноздри… Ты проверяла волосы?
  – Расческой и ультрафиолетовыми лучами. Но я ничего необычного не заметила.
  Торп облизнул губы.
  – Черт, мы сильно влипли.
  – А при чем здесь я? Это вы его допрашивали, это вы освободили ему руки, что и привело ко всему этому…
  Торп вытер пот с верхней губы.
  – Но это ведь ты хотела освободить ему руки и спину, чтобы выпороть. Ты сказала, что тебе нравится наблюдать за тем, как клиенты мечутся, пытаясь прикрыться руками, и грызут пальцы. Это была твоя идея.
  Она нервно сглотнула:
  – Да, но…
  Торп, казалось, глубоко над чем-то задумался.
  – В общем, так, – наконец сказал он. – Дело обстояло следующим образом: пока меня не было, ты освободила ему руки и начала пороть, нарушив тем самым мои указания. Он не вынес боли и поэтому покончил с собой…
  – Нет! Это вы… – Она вдруг все поняла и отступила назад. – Нет! Не убивайте меня! – Она бросила кнут на пол и подняла руки, словно пытаясь защититься.
  Торп прицелился ей в лицо и выстрелил. Голова Евы откинулась назад, полька замахала руками, пытаясь сохранить равновесие. Упав, она снова поднялась на глазах у изумленного Торпа. Она стояла, закрыв лицо руками, будто бы рыдая, но вместо слез сквозь ее пальцы текла кровь.
  – О… о… что вы со мной сделали?
  Торп приблизился к ней и обследовал выходное отверстие позади уха: смесь крови, серой жидкости, расщепленных костей и хрящей. Он понял, что плохо прицелился.
  – О, черт! – Торп хотел было добить ее еще одним выстрелом в голову, но подумал, что люди, которые будут избавляться от тела, сочтут это дилетантством.
  Ева опустилась на колени, зажав одной рукой глаз, а другой – выходное отверстие за ухом. Кровь текла по ее шее и рукам. Торп посмотрел на лужу крови на полу и понял, что ему придется подтирать все это самому.
  – Боже, женщина, умирай быстрее.
  – Помогите мне, пожалуйста!.. Ведь во всем виноват Уэст.
  Торп расхохотался:
  – Бедный Ник, во всем винят его одного.
  Ева продолжала стоять на коленях и, судя по всему, не спешила умирать. Она простонала:
  – Уэст обманул нас… Мы скажем Андрову…
  Торп усмехнулся:
  – У меня для Андрова есть собственная версия происшедшего, а свою ты можешь рассказать ему при встрече в аду.
  Торп поднял ее на ноги и протащил через всю комнату. Затем он отодвинул задвижку на толстой стальной двери, открыл ее и затащил Еву в большой промышленный холодильник. Он поднял ее, зацепил платьем за крюк для подвешивания туш и отпустил.
  Сделав шаг назад, он посмотрел вправо. На другом крюке висел синий труп Рандольфа Карбури. Торп сказал, обращаясь к себе самому:
  – Здесь становится тесновато.
  Он вернулся к столу, поднял тело Уэста, отнес его в холодильник и бросил на пол. Ева тихо стонала:
  – О Боже… Не оставляйте меня здесь с трупами…
  Торп вышел из холодильника и захлопнул за собой дверь.
  – Да, ну и денек…
  Он посмотрел на часы:
  – Пора отправляться на пробежку.
  39
  Абрамс и Кэтрин вышли из метро у аллеи Форт-Гамильтона и побежали на север, попав на Проспект-Парк, площадью в пятьсот акров, протянувшийся вдоль Саут-Лэйк-драйв. Гористый ландшафт парка вкупе с обильной растительностью создавали прекрасные возможности для засады, но Абрамс знал парк, как свои пять пальцев и прекрасно представлял, откуда можно ждать неприятностей.
  Они свернули на север, на Ист-Лэйк-драйв, пробежали вверх по Бриз-Хилл, мимо лодочной станции, добравшись до зоопарка, скрытого в зелени. На крутом подъеме, который назывался Бэттл-Пасс-Хилл, они перешли на шаг и остановились на вершине холма. Абрамс посмотрел на запад, в сторону Лонг-Медоу – полоски луга, которая вполне могла сойти за деревенское пастбище. Кэтрин смотрела на северо-запад, на открытое пространство Кашмирской Долины, где отдыхали стаи перелетных птиц.
  – Хорошее место для обзора, – сказала Кэтрин, усаживаясь на траву, чтобы перевести дыхание. Абрамс опустился рядом с ней на колени, вытирая рукавом пот с лица. Кэтрин добавила: – Мне кажется, что здесь был командный пункт Вашингтона во время битвы за Лонг-Айленд.
  Абрамс кивнул:
  – Да, он выбрал подходящее место для наблюдения за противником.
  Она улыбнулась и огляделась вокруг.
  – Я не вижу никакого противника… Приличная праздничная толпа.
  – Да, я тоже не думаю, что Торп любит скопления людей. Нам, пожалуй, стоит вернуться на метро ко мне домой.
  Она немного подумала и предложила:
  – Давайте все-таки завершим маршрут по парку.
  Абрамс лег на спину в траву.
  – Этот парк меня доконает.
  – У вас все идет хорошо, а вот ложиться не стоит.
  Он ничего не ответил, глядя в небо. Через несколько секунд он сказал:
  – Я видел этот вертолет и раньше.
  Кэтрин посмотрела вверх: на север улетал маленький серый вертолет.
  – Да, я тоже его видела. – Она поднялась. – Пойдемте, а то у вас мышцы затекут.
  Абрамс медленно поднялся.
  – Притворяться стариком нравилось мне больше.
  – Не пугайтесь, на этот раз мы просто немного пройдемся, – успокоила его Кэтрин.
  Они начали спускаться по тропинке, сбегавшей вниз по склону холма.
  – Это мог быть полицейский вертолет, – сказала Кэтрин.
  – Возможно, но я не успел определить модель. Они используют вертолеты «Белл», этот же выглядел несколько иначе.
  Кэтрин искоса взглянула на него.
  – Так у вас есть «крыша» в полиции?
  – Ведь я уже не полицейский.
  Некоторое время они шли молча, затем он снова заговорил:
  – Вы понимаете, что он может убить вас в любой момент? На катере по пути в Глен-Коув, например? Или может задушить вас подушкой в постели?
  – Что вы хотите этим сказать?
  – Хотя, может быть, он и не собирается вас убивать, а хочет всего лишь похитить, чтобы допросить.
  Кэтрин подумала о мансарде над квартирой Питера.
  – Тогда он мог бы просто пригласить меня выпить в «Ломбарди».
  Абрамс проговорил:
  – Один паук сказал мухе: «Заходи в мою маленькую прекрасную комнатку. Она лучшая из всех, что мне удалось сплести». И муха пошла. В ваших отношениях с Торпом это возможно?
  – Я бы пошла, если бы рассчитывала узнать что-то новое, – просто сказала Кэтрин.
  – Но вас пришлось бы прикрывать. И вот если бы вы не вышли оттуда, то Торпу было бы уже некуда деваться. Я считаю, что Торп использует вас для того, чтобы подобраться ко мне. Он рассчитывает одним выстрелом убить двух зайцев. У него мало времени. Между прочим, меня он собирается убить, потому что меня бесполезно допрашивать.
  Кэтрин с некоторой язвительностью произнесла:
  – Это что, образчик ваших способностей к дедукции? Или вы снова слышите голоса свыше?
  – Просто я пытаюсь думать так же, как он. Торп, конечно, умен, но вполне предсказуем.
  Она немного помолчала.
  – Что же получается? Питер использует меня как приманку, чтобы вытащить наружу вас, а вы используете меня как живца для того, чтобы заманить его?
  – Что-то в этом роде.
  – Хотя бы честно. Слушайте, вас, судя по всему, не очень-то волнуют во всем этом деле соображения государственной безопасности?
  – Когда моя собственная жизнь будет уже вне опасности, я смогу серьезно подумать и об этом, но сейчас мой главный мотив – не «счастье народа превыше всего», «salus populi suprema lex», a «lex talionis», то есть возмездие. – Абрамс произнес латинские изречения с итальянским акцентом.
  Когда они приблизились к мемориальной арке в Гранд Арми-Плаза, она сказала:
  – Мы договорились с Питером, что, если не встретимся здесь, я поеду на метро назад в Манхэттен. Вы поедете со мной?
  Абрамсу показалось, что он прочитал в ее глазах открытый призыв.
  – Да, – ответил он.
  – Хорошо, давайте подождем еще пять минут.
  Абрамс ждал молча, посматривая на часы чаще, чем это было нужно. Он поглядел в том направлении, откуда они пришли, и проговорил:
  – А вот и кролик Питер прыгает нам навстречу.
  Кэтрин повернулась в ту же сторону и увидела приближающегося Торпа, одетого в коричневый с синим спортивный костюм. Абрамс прошептал:
  – Если обычно вы при встрече целуетесь, то сделайте это и сейчас.
  – Я не очень хорошая актриса.
  Торп, приближаясь к ним, замедлил бег.
  – Так-так, мужчина и женщина – марафонцы. Прекрасно выглядите. Хорошо пробежались?
  Кэтрин чмокнула его в щеку.
  – Да. А что случилось с твоим носом?
  Торп дотронулся до кусочка пластыря на ноздре.
  – Как обычно, чистая случайность.
  – А что с пальцами? – спросил Абрамс.
  Питер взглянул на два забинтованных пальца.
  – То же самое, что и с носом. Почему вы так возбуждаетесь при виде моей крови?
  – Вид крови пробуждает во мне любопытство.
  – Типичный полицейский, – хмыкнул Торп.
  – Ты почему-то очень бледный, – вмешалась в разговор Кэтрин.
  Он пропустил ее замечание мимо ушей.
  – Послушайте, что здесь такое творится? – Торп окинул взглядом парк. – Какое ужасное место! Эти коляски с детьми, маленькие дикари на велосипедах, панки на досках, а вдобавок ко всему еще и собаки, которые так и норовят покусать джоггеров. – Он почесал в затылке и весело сказал: – Вот что, давайте пробежимся по кладбищу Гринвуд. Много зелени, пятьсот акров земли, а вокруг – только никому не мешающие покойники.
  – Джоггинг на кладбищах запрещен, – заметил Абрамс.
  – Да брось ты, Тони, – улыбнулся Торп. – Я уверен, ты бегал по кладбищам. По-моему, ты любишь одиночество.
  – Там тоже может быть много народу, – сказала Кэтрин. – Ведь сегодня День поминовения.
  – Это старое кладбище, – возразил на ее замечание Абрамс, – последние крупные захоронения делались там лет шестьдесят назад. Так что посетителей будет немного.
  Торп хлопнул в ладоши и начал бег на месте.
  – Ну что, ребята, давайте за мной.
  Они побежали по широкой улице, тянувшейся вдоль парка. Когда миновали кварталов двадцать, перед ними возникли мощные кованые ворота кладбища Гринвуд.
  Торп оглядел улицу.
  – Все спокойно, пошли.
  Он с разбегу запрыгнул на забор и, ловко перебравшись через него, спрыгнул. Абрамс помог Кэтрин, сначала подставив ей сплетенные руки в качестве опоры, а затем подтолкнув ее под ягодицы.
  – Тони, что ты себе позволяешь! – шутливо воскликнул Торп. Он принял Кэтрин по ту сторону ограды. Абрамс заметил, что Питер незаметно ощупал талию Кэтрин и понял, что она вооружена. Тони легко перебросил свое тело через забор. Торп протянул было руки, вроде чтобы помочь ему восстановить равновесие, но Тони пресек эту попытку.
  Они пошли мимо могил и через некоторое время вышли на неширокую дорожку. Абрамсу действительно приходилось бегать здесь, и Торп был прав: джоггинг по кладбищам – великолепная штука. Ни тебе пешеходов, ни велосипедистов. К тому же кладбище Гринвуд славилось своей викторианской архитектурой. На каждом шагу здесь встречались великолепные надгробия, статуи и склепы, очень хороши были кованые чугунные решетки.
  Они медленно побежали по дорожке, по сторонам которой расположились одинокие усыпальницы. Создавалось впечатление, что на всем кладбище никого больше не было.
  Торп нараспев произнес:
  – Хоть я и один в этом царстве теней, я никого не боюсь, потому что я самый последний подонок в этой долине смерти.
  – Питер! – воскликнула Кэтрин чуть ли не игриво. – Это же вульгарно!
  – Что же, смерть сама по себе вульгарна, – отозвался тот.
  Абрамс, бежавший чуть позади Питера и Кэтрин, переводил взгляд с одного на другого и подумал вдруг, что Торп действительно обладает какой-то странной силой, притягивающей к нему женщин. Даже сейчас, уже зная все, Кэтрин, казалось, восхищалась его грубоватостью. Хотя вполне возможно, что она играла, как Тони и договорился с ней.
  Они подбежали к развилке.
  – Налево, – не поворачивая головы, бросил Торп.
  Они бежали теперь между темными гранитными и белыми мраморными надгробиями. Торп задавал темп, все убыстряя свой бег. Кэтрин и Абрамс сильно отставали.
  – Питер! – крикнула Кэтрин. – Слишком быстро! Мы уже устали!
  Торп ответил через плечо:
  – Брось, Кейт, ты идешь отлично! А Тони пусть подтягивается.
  Через некоторое время он замедлил бег, а затем и вовсе перешел на шаг. Кэтрин и Абрамс догнали его и тоже зашагали по дорожке, с трудом дыша и обливаясь потом.
  Они шли молча. Тони чутко прислушивался, пытаясь уловить что-то необычное. Кровь стучала у него в висках, он ощущал страшную усталость, ему казалось, что он и Кэтрин очень уязвимы здесь, где нападения можно было ожидать отовсюду.
  Торп взял на себя роль гида.
  – Наряду с викторианским стилем тут явно присутствует и дух романтизма. Особенно это заметно по крестам. Тони, у меня такое впечатление, что эти кресты заставляют тебя нервничать?
  Абрамс промолчал. Торп продолжал:
  – Вам приходилось где-нибудь видеть такое количество изображений ангела-хранителя? Кстати, Тони, а у тебя есть ангел-хранитель?
  – Думаю, скоро узнаем, – мрачновато проговорил Абрамс.
  Торп улыбнулся и посмотрел налево. Их взору открылась свежевырытая могила. Рядом горкой была насыпана земля, а в нее были воткнуты две лопаты. Торп ступил на траву и подошел к могиле.
  – Посмотрите. Судя по надгробию, этой могиле больше ста лет. Ее только что разрыли. – Он опустился на колени и заглянул в яму. – Пусто… Думаю, в соответствии с правилами, через определенное время можно вскрывать старые могилы, уничтожать останки и перепродавать место очередным клиентам. Так что наши могилы, оказывается, нельзя назвать местом последнего успокоения.
  – Пойдемте дальше, – предложила Кэтрин.
  – Сегодня здесь, видимо, будут похороны, – задумчиво проговорил Торп.
  – Значит, старое надгробие уберут? – уточнил Абрамс.
  – Вероятно, – ответил Торп.
  Он прочитал надпись на черном граните: «Квентин Моусби. Родился 21 апреля 1843 года, умер 6 декабря 1879 года». Он был моложе нас. В те времена люди вообще не задерживались на этом свете. – Торп в упор посмотрел на Абрамса. – Почему же сегодня мы рассчитываем на долгую жизнь?
  – Потому что бережем себя, – спокойно ответил Тони.
  Торп кивнул.
  – Кстати, я полагаю, вы готовы к неожиданностям? В эти выходные ситуация несколько обостряется.
  – Я не замечаю ничего особенного.
  – Но вы же вооружены?
  Абрамс посмотрел прямо в глаза Торпу. Тот ответил тем же. Оба они поняли, что час настал.
  Тони огляделся. Ловко лавируя между надгробиями, к ним приближались трое мужчин в зеленой униформе могильщиков. Кэтрин тоже заметила их.
  – Питер, кто это?
  Торп пожал плечами:
  – Откуда мне знать, Кейт? По-моему, они те, за кого мы их принимаем.
  – Пойдемте отсюда, – сказала Кэтрин. Она повернулась в сторону дорожки и увидела, что там стоят еще трое.
  – Кажется, мы попали как раз на похороны, – усмехнулся Торп.
  Те трое, что приближались, остановились недалеко от могилы, расположившись полукругом за ближайшими надгробиями. Три человека на дорожке разошлись в разные стороны и направились к ним.
  Торп сдвинулся к надгробию могилы, находясь теперь от него на расстоянии прыжка. Абрамс понял, что все заняли свои боевые позиции. Он не представлял себе, каким образом ему и Кэтрин удастся выбраться из этой ситуации.
  40
  Абрамс стоял не шевелясь. Странно, но кровь в голове у него перестала пульсировать, сердце стучало нормально, дыхание тоже восстановилось. Он почувствовал, что и усталость от бега проходит, а восприятие через органы чувств обостряется. Он ощущал запах свежевскопанной земли, потных тел рядом с собой и еле уловимый аромат цветов. Он прекрасно видел сосредоточенные выражения лиц шести мужчин, расположившихся вокруг него, и непроницаемое лицо Питера Торпа. Где-то на дереве запела птица. Тони украдкой взглянул на Кэтрин, и их глаза на секунду встретились. Этого мгновения хватило, чтобы успокоить и поддержать друг друга.
  Торп откашлялся и тихо сказал:
  – Это немного подозрительно. Если бы я был параноиком, то решил бы, что нас окружили люди, чьи намерения весьма определенны.
  – Похоже, вы правы.
  – Я думаю, что нам лучше достать оружие, – добавила Кэтрин.
  – К сожалению, у меня нет оружия, – сказал Торп, – но я полагаю, что у Тони оно есть. – Он кивком указал на могилу. – Отличная стрелковая ячейка. Готовы?
  Абрамс сжал руку Кэтрин, сдерживая ее, и заглянул в могилу.
  – По закону полагается лишь шесть футов, а здесь все восемь. Хорошая могила, но плохая позиция для стрельбы.
  Торп посмотрел на Абрамса с нескрываемой ненавистью.
  – Хорошо, тогда что ты предлагаешь?
  – Это ваше шоу, Пит, вы его организовали.
  Торп внимательно посмотрел на Абрамса и проговорил:
  – Ладно, тогда давайте не терять самообладания. Они, может быть, просто хотят поболтать.
  – Все шестеро?
  Торп ничего не ответил, но утер пот со лба. Шестеро мужчин стали одновременно приближаться, как будто получив определенный сигнал. Окружив могилу, они оказались совсем рядом. Они не произносили ни звука и не делали угрожающих движений. Абрамс снова посмотрел на Кэтрин. Она побледнела, однако Тони не мог не восхититься той выдержкой, которую она демонстрировала перед лицом смерти. Он перевел взгляд на Торпа. Тот, судя по всему, о чем-то глубоко задумался. Как полагал Абрамс, причиной для заминки было то обстоятельство, что люди типа Торпа обычно стараются просчитать сразу все варианты. Видимо, Торп не собирался открывать своих истинных намерений до тех пор, пока не убедится, что сам не попадет в ловушку и ситуация не изменится неожиданно для него.
  Глаза Питера перебегали с Абрамса на Кэтрин и обратно. Наконец он спросил:
  – Ну, и что же дальше, Тони?
  Абрамс понял вопрос. Он взял Кэтрин под руку и смело сказал Торпу:
  – Да, вы правы, нас ждет машина.
  Питер огляделся.
  – Что-то я не вижу никакой машины. Мне кажется, что о вас все забыли.
  – Думаю, нет. – Абрамс похлопал рукой по карману шорт. – Здесь у меня радиопередатчик, а где-то поблизости – вертолет.
  Торп посмотрел на небо:
  – Что-то и вертолета я не вижу.
  Абрамс обратился ко всем шестерым мужчинам:
  – Джентльмены, я ухожу. Думаю, вы сделаете то же самое.
  Один из них, судя по всему, старший, уставился на надпись на футболке Тони: «Полицейское управление Нью-Йорка», затем перевел взгляд на Торпа.
  Держа Кэтрин за руку, Абрамс направился к дорожке.
  – Нас прикрывают? – тихо спросила Кэтрин.
  – Думаю, да. Спинелли должен был подготовиться.
  – Так что, мы уходим?
  – Да. Идите спокойно.
  – Подождите! – Торп подбежал к ним в тот момент, когда они уже выходили на дорогу. – Их ведь шестеро. Я полагаю, нам нужно как-то договориться с ними. Во всяком случае, до приезда полиции. – Он резко спросил у Абрамса: – Можно посмотреть на ваш передатчик?
  – С какой это стати? – усмехнулся Тони.
  Торп покраснел.
  – Значит, у вас его нет. И вообще вы здесь один.
  Тони видел, что Торп разрывается между страхом перед провалом и желанием довести свой план до конца, и понимал, что долго это не продлится. На всякий случай он сказал:
  – Если сомневаетесь, выбирайте безопасный вариант. Ведь будут и другие возможности, Пит.
  Торп потер подбородок и кивнул, соглашаясь.
  – Хорошо.
  Он достал из кармана большой шейный платок, в который, Абрамс сразу это заметил, был завернут плоский автоматический пистолет. Тони резко нырнул вправо, застав Торпа врасплох. Молниеносным движением он нанес Торпу сильный удар в челюсть. Тот отшатнулся к дереву, ударился и по инерции полетел на Абрамса; получив прямой удар в переносицу, он рухнул на землю.
  Кэтрин в это время успела забежать за надгробие. Абрамс услышал резкие хлопки – это стреляла Кэтрин. Тони бросился к надгробию, успев дважды выстрелить по группе мужчин. Эхо от выстрелов металось меж каменными памятниками, и казалось, здесь началась маленькая война. Кэтрин торопливо загнала в рукоятку вторую обойму, но, прежде чем она начала стрелять, Тони крикнул:
  – Подождите!
  Она осторожно выглянула из-за надгробия. Вокруг никого не было, не было слышно и ответных выстрелов. Абрамс встал на одно колено, сжимая револьвер обеими руками. Кэтрин смотрела прямо перед собой, также держа пистолет двумя руками.
  – Думаю, они ушли.
  – Возможно, – отозвался Абрамс. Он встал на четвереньки и, вытянув шею, посмотрел на неподвижно лежавшего у дорожки Торпа. Тони медленно подполз к нему, приставил дуло ко лбу Питера и взвел курок.
  – Не надо.
  Абрамс с опаской обернулся, ожидая увидеть кого-то из команды Торпа. Вместо этого он встретился со взглядом холодных глаз того же стального цвета, что и ствол автомата «узи», направленного на него. Из-за ближайшего склепа появились еще двое, тоже с автоматами в руках. К автоматам были привинчены уродливые глушители. Мужчины были молоды, явно сильны физически и уверены в себе.
  – Встать!
  Абрамс и Кэтрин подчинились. Тони отметил, что все незнакомцы одеты в темное, на ногах у них баскетбольные кеды, и в одежде их чувствовалось что-то военное. Так одеваются городские повстанцы: в подобном одеянии легко затеряться в толпе, а когда надо – поучаствовать в стычке.
  – Оружие!
  Абрамс уловил в голосе этого человека легкий акцент. Он передал свой револьвер, рукояткой вперед. Человек слегка повел стволом «узи», и, следуя этому движению, Абрамс и Кэтрин вернулись обратно к могиле. Там они увидели еще троих, одетых в такую же полувоенную форму и тоже вооруженных автоматами с глушителями. Один из них поманил Абрамса пальцем к яме.
  Когда Тони подошел и заглянул в нее, он обомлел: шесть человек, бывших с Торпом, лежали на дне могилы, один на другом. Их тела были изодраны так, как может изодрать плоть только массированный огонь из автоматического оружия.
  Кэтрин тоже подошла к могиле. Заглянув в нее, она приложила руку ко рту и отступила.
  – Ну что, видели? Теперь вы поняли, надеюсь, что в игрушки мы не играем?
  Это все-таки был британский акцент. В тот же момент на мужчину посмотрела и Кэтрин.
  – Марк! – Она повернулась к Абрамсу. – Это… мой знакомый, Марк Пемброук.
  Пемброук не ответил на ее восклицание, а лишь подал знак своим людям, и те споро начали засыпать могилу. Абрамс отметил про себя ледяное выражение на лице Марка и вновь заглянул в могилу. «Знакомый? Вот это дела!» – подумал он.
  Пемброук проговорил:
  – Вы чуть не испортили всю операцию. Хорошо, что Патрик О'Брайен предупредил меня о необходимости держать вас под контролем, так как предполагал, что вы займетесь частным расследованием.
  Абрамс попытался возразить:
  – Но мы всего лишь совершали пробежку!
  Марк пропустил его замечание мимо ушей и обратился к Кэтрин:
  – А вам следовало бы быть поумнее.
  – Не читайте мне нотаций. Я никогда не думала, что вы имеете к этому хоть какое-то отношение. Но я обязательно выясню все у О'Брайена.
  Пемброук собирался было что-то ответить, но раздумал.
  – У вас, мистер Абрамс, есть важное задание на сегодняшний вечер, и вы не имели никакого права рисковать своей жизнью в связи с этим идиотским делом.
  – Что ж, теперь у меня появилось право рисковать жизнью в связи с идиотским заданием на сегодняшний вечер.
  Кэтрин непонимающе посмотрела на Тони. Пемброук взглянул на могилу, которая уже была заполнена землей на три четверти.
  – Ладно, вы можете идти. Мы приведем здесь все в порядок.
  После некоторого колебания Кэтрин спросила:
  – А… Питер?
  – Не вспоминайте о нем, – несколько раздраженно сказал Пемброук. – Ему кое-что впрыснули, чтобы поспал немного… Когда он очнется, то поймет, что находится в мавзолее. Там всего один верхний слой земли, покрытый дерном. Так что не задохнется. Думаю, этот инцидент произведет на него достойное впечатление. Он будет достаточно напуган для того, чтобы сообразить не жаловаться русским друзьям. Это очень важно для нас, чтобы он сохранил нормальные отношения со своими советскими хозяевами до тех пор, пока это нам нужно. Всего хорошего. – И Пемброук повернулся к ним спиной.
  Абрамс взял Кэтрин за руку. Один из людей Пемброука вернул им оружие, и они пошли к дороге. Торпа нигде не было видно. Тони легко представил себе, что, очнувшись в мрачной могиле, Питер будет действительно напуган. Он сам бы испугался.
  Они вышли на Двадцать пятую улицу через главные ворота кладбища.
  – Где же было ваше полицейское прикрытие? – спросила Кэтрин.
  Абрамс, казалось, очнулся от каких-то своих мыслей.
  – Что? Ах, это… Думаю, ваш британский друг разобрался с ними.
  – А мне начинает казаться, что вы блефовали.
  – И мне тоже. – Абрамс посерьезнел. – Вы осознаете, что Пемброук преспокойно покончил бы и с нами, если бы ситуация обернулась по-другому?
  Кэтрин кивнула.
  – Все-таки вы какая-то странная.
  – Я знаю. А что это за важное задание вы выполняете сегодня вечером?
  – Вы будете последним человеком, кому я об этом расскажу.
  – Ну что ж, рада присоединиться к группе уже посвященных, – улыбнулась она.
  Он что-то пробормотал, затем сказал громко:
  – Вы дурно на меня влияете.
  Они молча шли по дороге, погруженные каждый в свои мысли. Абрамс взял Кэтрин под руку и притянул ее локоть к себе. Она инстинктивно прижалась к нему. Так они прошли квартал до Четвертой авеню и стали спускаться по ступенькам в метро.
  – Это та самая линия, по которой мы ехали в Оул Хэд-Парк, – сказал Абрамс.
  – Точно. Значит, по ней я попаду в Манхэттен?
  – Да. А я доеду с вами до Бороу-Холла. Вы выйдете на… Послушайте, что мы все вокруг да около? Едем к вам или ко мне?
  – Ни то, ни другое, – ответила она.
  Тони вопросительно посмотрел на нее.
  – Дом на Тридцать шестой, – прошептала она быстро. – Там безопасно.
  Он почувствовал, как сердце подпрыгнуло у него в груди.
  – Хорошо.
  – Хотя нам и придется спать в разных комнатах, – продолжала Кэтрин, – вы можете прийти ко мне ночью… Или я приду к вам.
  – Нам нужно сразу определиться, чтобы не разминуться.
  Она рассмеялась и обвила его шею руками, спрятав лицо у него на груди. Он понял, что она плачет. Через секунду Кэтрин справилась с собой и сказала:
  – Это был один из самых ужасных… и самых счастливых дней в моей жизни. Будьте осторожны сегодня. Каким бы ни было ваше задание, будьте осторожны.
  Абрамс заметил, что люди обходят их, поскольку они стояли посредине лестницы.
  – Может, возьмем такси, съездим по домам, возьмем свои вещи…
  – Ладно. – Она выпрямилась и глубоко вздохнула.
  Они отошли к краю тротуара, чтобы поймать такси.
  – А Торп? – спросил Абрамс.
  – Что Торп? Я не испытываю к нему никаких чувств.
  – А гнев? Возмущение?
  – Нет, ничего… Может, это и глупо. Похоже, вы раскусили его раньше меня.
  – Так вы все-таки пойдете сегодня на вечеринку к ван Дорнам?
  – Конечно, это же бизнес, – улыбнулась Кэтрин.
  – Вы не исключаете, что Торп тоже появится там?
  Кэтрин подумала секунду и ответила:
  – Я знаю его достаточно хорошо. Для него ведь это тоже бизнес.
  Часть пятая
  Русская усадьба
  41
  Тони Абрамс смешался с праздничной толпой на Пенн Стейшен и сел на трехчасовой поезд до Гарден-сити, Лонг-Айленд. Ехать было недалеко, но Тони хватило времени на то, чтобы прокрутить в голове все события этого сумасшедшего дня: Кармин-стрит, пробежка по Бруклину, Торп, кладбище… Он подумал об этом англичанине, Марке Пемброуке. Еще одна темная лошадка, по определению Кэтрин, с собственным кабинетом в Рокфеллеровском центре.
  Вместе с Кэтрин они доехали на такси до его дома, где он забрал некоторые свои вещи, включая костюм, в котором Тони был сейчас, и удостоверение личности. Потом они поехали на Кармин-стрит, где Кэтрин взяла кое-что из своих вещей. Далее они проследовали в дом на Тридцать шестой улице. По дороге между ними возникло то ощущение некоторой неловкости, какое обычно возникает между мужчиной и женщиной, когда они знают, что едут заниматься любовью в первый раз.
  Дом на Тридцать шестой находился под наблюдением. Когда Тони и Кэтрин подошли к входной двери, дорогу им преградил полицейский в штатском. Он попросил их назвать себя и спросил о цели визита.
  – Я Абрамс, – сказал Тони. – И пришел сюда без всякой цели.
  – А Спинелли говорит, что вы уже труп, – хмыкнул полицейский.
  – Напротив, я прекрасно себя чувствую, – ответил Тони.
  Он взял Кэтрин за руку, и они вошли в дом. Они ожидали встретить Клаудию, однако ее не было. Но Абрамс был уверен, что после вечеринки у ван Дорна она вернется, и тогда с ней можно будет поговорить. Он полагал, что в этой цепочке Клаудия – самое слабое звено, и рассчитывал расколоть ее еще до утра.
  Кэтрин прошла в комнату, которая когда-то была ее детской. Именно в эту комнату Клаудия проводила Абрамса в тот вечер, когда происходила встреча ветеранов УСС. Свои вещи Тони отнес в спальню, находившуюся наискосок от спальни Кэтрин, потом вернулся и помог ей распаковаться. Разложив вещи, Кэтрин повернулась к нему:
  – Странно все-таки оказаться в комнате своего детства.
  – Я бы сказал, не странно, а сладостно, – произнес Абрамс.
  Кэтрин подошла к нему. Глядя на нее, Тони удивлялся, что мог когда-то мысленно называть ее Снежной Королевой.
  Они любили друг друга на кровати с пологом. Тони был рад, что не успел осквернить ее с Клаудией. Их первая близость была наполнена страстью, радостью открытия и восторгом удовлетворения. Для Абрамса действительность превзошла все самые смелые его фантазии.
  – У меня такое чувство, будто я утолила шестимесячный голод, – пошутила Кэтрин.
  – Шестимесячный?
  – Ну, может, семимесячный. А ты?
  После секундного колебания он ответил с той прямотой, которая была свойственна и ей:
  – А я утолил голод, который мучил меня с первого дня работы в фирме О'Брайена.
  Кэтрин поцеловала его. Они договорились встретиться утром в кафе «Брасир» в том случае, если кто-либо из них не вернется до рассвета в дом на Тридцать шестой.
  
  Поезд остановился и Абрамс очнулся от воспоминаний на нужной ему станции. Адвокатская контора располагалась в небольшом красивом здании. Сверившись с табличками-указателями, Абрамс поднялся по крутой лестнице на второй этаж. Здесь он достал из кармана револьвер, осторожно двинулся по вестибюлю второго этажа и подошел к тяжелой дубовой двери с табличкой «Эдвардс и Стайлер». Тони прислушался. Из-за двери ничего не было слышно. Он довольно громко постучал три раза и быстро шагнул в сторону.
  Дверь приоткрылась на несколько дюймов, затем распахнулась. На пороге стоял мужчина примерно одного с Тони возраста. Он улыбнулся и протянул руку:
  – Мистер Абрамс? Майк Тэннер.
  Тони переложил револьвер в левую руку и обменялся с Тэннером рукопожатием. Тот не отрываясь смотрел на оружие, но вскоре справился с собой и пригласил Абрамса войти. Он проводил Тони в дальнюю комнату, отделанную дубом и красной кожей.
  – Я Хантингтон Стайлер, – приветствовал Абрамса пожилой человек.
  Тони пожал протянутую руку.
  – Пожалуйста, садитесь, – предложил Стайлер.
  Абрамс сел. Несколько секунд он разглядывал Стайлера, почему-то сразу подумав об УСС. В этих людях было что-то неуловимо узнаваемое, общее. Как будто все они когда-то ходили в одну и ту же школу, были членами одних и тех же клубов и стриглись у одного парикмахера.
  Хантингтон Стайлер тоже разглядывал Тони, затем прошел к столику с напитками.
  – Виски с содовой, правильно?
  – Да.
  – Вы ознакомились с делом? – спросил Майк Тэннер.
  – Да, – ответил Тони. – Думаю, позиции русских в деле против ван Дорна достаточно сильны.
  – Мы тоже так считаем. – Стайлер передал стакан Абрамсу. – Нужно сказать, что представлять интересы Советов в их иске к известному патриоту – дело неблагодарное. Из-за этого мы потеряли целый ряд выгодных клиентов.
  – Но кто-то же должен соблюдать закон, – заметил Абрамс.
  – Совершенно верно, – задумчиво произнес Стайлер. – Мне нравится, что вы не сразу согласились сотрудничать с нами. Видимо, вы слишком серьезно относитесь к тому, что связаны с фирмой, компаньоном которой является и мистер ван Дорн. Но ваша должность в этой фирме столь незначительна, что никаких проблем этического порядка у вас возникать не должно. Это такой пустяк! Это такой пустяк, что мы даже не упомянули о нем в беседе с нашими русскими клиентами.
  Абрамс подумал, что причина, по которой скрыли факт его работы в «О'Брайен, Кимберли и Роуз», меньше всего имеет отношение к этике. Просто русские, несомненно, знали о том, что представляет собой эта фирма на самом деле.
  Майк Тэннер подключился к разговору:
  – В пятницу я встречался с мистером Андровым. Мне показалось, что он немного настороженно отнесся к вашему прошлому – я имею в виду работу в полиции, но я заверил его, что вы были всего лишь рядовым патрульным. Я полагаю, что ваше досье в полиции хранится надежно?
  – Так мне сказали. – Абрамс подумал, не занимался ли им КГБ, когда он служил в «Красном отряде». Вообще, чем больше он думал о своей легенде, столь похожей на правду, тем больше осознавал, что у него могут возникнуть кое-какие проблемы. Он вспомнил, что не так давно заполнял для русских длинную анкету, вписав туда весьма подробную информацию о себе. Там было два вопроса, совершенно для него неожиданных: «Состояли ли вы в коммунистической партии?», «Был ли кто-либо из ваших друзей и близких членом коммунистической партии?»
  – Упоминал ли Андров о том, что мои родители были коммунистами? – спросил Абрамс.
  – Да. Очевидно, он заподозрил, что мы это придумали. Потом он начал распространяться о людях, которых посвятили в настоящую веру, но которые не последовали этой вере, если можно так сказать… Еще он спросил, говорите ли вы по-русски. Я показал ему анкету: там вы ответили на этот вопрос отрицательно. – Тэннер облизал губы. – Думаю, с его стороны это был выстрел вслепую.
  – Я нигде не указывал, что знаю русский, кроме как в полицейских анкетах.
  Стайлер кивнул.
  – Как говорилось в одной старой пьесе «Двойной агент», «нет лучше способа замаскироваться, чем ходить голым».
  Абрамс отпил из своего стакана. Он шел к русским под собственным именем, и они легко могли бы проверить информацию о нем. Он родился, ходил в школу, у него были водительские права… Все, что следовало изменить в его биографии – это скрыть факт его работы у О'Брайена и заполнить временной пробел между увольнением из полиции и сегодняшним днем фиктивной работы у Стайлера. Его легенда была надежной, потому что в ней было много правды. Хотя причины для беспокойства оставались. Особенно беспокоило Тони то, что Питер Торп оказался агентом КГБ.
  Абрамс закурил и задумался. Интересно, успел ли Торп передать русским отчет, где он, Абрамс, значился под своей фамилией. Вероятность того, что Торп не успел этого сделать, весьма мала. Абрамс понимал, что должен отказаться от задания. Понимал, что должен был убить Торпа хотя бы для того, чтобы спасти себе жизнь. Но теперь было поздно. Поздно было уже в субботу утром. Он взглянул на Тэннера:
  – Вы разговаривали с Андровым после пятницы?
  – Нет. – Тэннер посмотрел на часы. – Но я должен позвонить ему и уточнить время встречи. – Он поднял трубку и через несколько секунд уже говорил с Андровым. Тэннер уточнил время встречи и сказал: – Да, сэр, мистер Стайлер и мистер Абрамс тоже там будут. Да, они оба здесь… Да, хорошо. – Тэннер повесил трубку. – Он просил передать вам, что с нетерпением ожидает встречи с сыном известных борцов за свободу.
  – Весьма польщен, – ответил Абрамс. Повернувшись к Стайлеру, он вдруг заявил: – Я не видел вас на ужине в честь ветеранов УСС в пятницу вечером.
  Стайлер натянуто улыбнулся:
  – Я не бываю на таких мероприятиях, поскольку не имею к этим делам никакого отношения.
  – Но ведь вы знакомы с мистером О'Брайеном, не так ли?
  Стайлер помрачнел.
  – Я не знаю, какую роль играет ваше личное отношение к Пату О'Брайену во всем этом… Я полагаю, что вы руководствуетесь более существенными мотивами… И если бы я был хитрее, я не сказал бы вам сейчас, что…
  Абрамс поставил стакан на стол и подался вперед. Стайлер кивнул в ответ на его немой вопрос.
  – Пат О'Брайен вылетел вчера вечером из Томз Ривер, Нью-Джерси, чтобы совершить прыжок с парашютом. Самолет разбился в горах Пенсильвании, на борту было найдено лишь тело пилота. Власти решили, что мистер О'Брайен покинул самолет до катастрофы. За дело взялись поисковые отряды. Но Пайн Бэрренс – очень обширная территория. – Стайлер встал и направился к двери. – Увидимся на улице чуть позже. Коричневый «линкольн». – Он вышел.
  Тэннер поднялся со своего места.
  – Пожалуйста, пойдемте со мной.
  Абрамс взял стакан и проследовал за Тэннером в служебную часть офиса, где расположились шесть маленьких кабинетов.
  – Вот ваш кабинет, – сказал Тэннер. – Мистер Эванс скоро подойдет. Он знает вас под именем Смит. Увидимся позже. – Он развернулся и вышел.
  Абрамс зашел в комнату со своим именем на двери и нашел там стол с табличкой «Тони Абрамс». Он уселся на вращающийся стул и просмотрел содержимое ящиков, обнаружив там такой же беспорядок, как и в своем столе в конторе О'Брайена. На полу стоял кейс с его инициалами. В кейсе Тони нашел толстую папку с надписью: «Русская миссия при ООН против Джорджа ван Дорна». Абрамс откинулся на спинку стула и глотнул немного «скотча». Похоже, около десятка служащих этой юридической фирмы были тщательно проинструктированы относительно их совместной работы с Абрамсом. И все равно это оставалось одной из возможных причин провала.
  Абрамс подумал о Патрике О'Брайене. Что с ним? Погиб? Похищен? Если похищен, не раскроет ли он Тони? Дай Бог, чтобы он был либо жив и в безопасности, либо мертв. Любой промежуточный вариант означает смерть для них обоих.
  Судя по всему, мистер Эванс будет работать с ним по этому заданию. У Джонатана Харкера не было такого напарника. Но ведь у графа Дракулы в замке не было и агентов КГБ.
  Тони прокрутил в голове события последних дней, последних месяцев, даже последних лет. Где же он ошибся? В конце концов он успокоил себя мыслью о том, что даже такого человека, как Хантингтон Стайлер, кому-то удалось втянуть в это дело.
  За дверью кабинета послышались шаги, рука Абрамса инстинктивно скользнула в карман, где лежал револьвер. В проеме возник высокий худощавый мужчина средних лет. Одна его рука покоилась в кармане, в другой он держал атташе-кейс. Он молча смотрел на Абрамса. Выглядел он, как усталый коммивояжер, слишком долго отсутствовавший дома.
  Мужчина кивнул будто самому себе и сказал:
  – Знаете что?
  – Что?
  – Вся эта электроника – сплошное дерьмо.
  – Точно, – отозвался Абрамс, – я всегда так думал.
  Мужчина как-то неловко вошел в кабинет и остановился напротив стола, за которым сидел Абрамс.
  – Вы Смит?
  – Да, – ответил Тони.
  Вблизи мужчина был похож на актера Хэмфри Богарта. Он вынул руку из кармана и протянул ее через стол Абрамсу.
  – Эванс.
  Тони отпустил рукоятку своего револьвера, встал и пожал протянутую руку. Эванс небрежно развалился на стуле и некоторое время внимательно изучал Тони. Наконец он сказал:
  – Более девяноста процентов разведывательной информации США собирают при помощи электронных средств. Но знаете что?
  – Что?
  – Вся эта электроника никогда не заменит ушей и глаз.
  – И носа тоже.
  – Точно, и носа тоже. И мозгов. И сердца. У вас все это есть?
  – Да вроде бы.
  Эванс резким движением сунул обе руки в карманы брюк и огляделся вокруг.
  – Ну и конура! Кто только может здесь работать?
  – Парень по имени Абрамс.
  Эванс взглянул на Тони:
  – Вы ведь говорите по-русски?
  – Да.
  – И кому только приходит в голову учить этот дурацкий язык?
  – Русским детям.
  Эванс рассеянно кивнул и сказал:
  – Послушайте, Смит, я займу час вашего времени. В мою задачу входит ознакомить вас с подробными планами русской усадьбы. И научить вас шпионить.
  – Отлично. А часа для этого не много будет?
  – Может, и много. У вас ведь есть определенные навыки такого рода работы, не так ли?
  – Так. Вы расскажете мне, что я должен выяснить в русском доме?
  – Нет. Конечную цель вы все равно не поймете. И я тоже. Речь идет об этой чертовой электронике. Но я объясню вам, на что вы должны обращать внимание в первую очередь.
  – Хорошо.
  – Прежде всего на радиоприемники и телевизоры.
  – Приемники и телевизоры?
  – Да, я именно так и сказал.
  – Но зачем?
  – Откуда я знаю? Еще на пробочные коробки. Знаете, с такими кнопочками. При излишней нагрузке цепь размыкается и кнопочки выскакивают наружу. Обычно их устанавливают в ванных и на кухнях. Вы должны посмотреть, не стоят ли они у них еще и в комнатах.
  – Понятно.
  – Вы должны обследовать декоративные металлические накладки на дверях и окнах.
  – Может, вам лучше направить туда какого-нибудь инженера-строителя?
  – Бросьте свои шутки. Нам важно узнать, из какого металла сделаны эти накладки. Вам придется незаметно соскрести его частицы. У вас есть маленький ножичек, который не привлек бы к себе внимания при осмотре?
  – Нет.
  Эванс бросил Абрамсу через стол миниатюрный перочинный ножик. Затем, порывшись в карманах, извлек оттуда помятую сигарету и закурил.
  – Еще вам предстоит подобраться как можно ближе к их антеннам. В большинстве своем они находятся у них на крыше, но одна из самых больших и, с нашей точки зрения, интересных установлена на лужайке с северной стороны дома. У основания этой антенны должны быть расположены предохранители. Если только они не зарыли их в землю.
  – Я всегда могу раскопать их. У вас случайно нет миниатюрной лопатки?
  – Вы все шутите, а я серьезно.
  – Хорошо. Как выглядят эти штуки?
  Эванс достал из внутреннего кармана пиджака небольшой листок и посмотрел на неумелый чертеж какого-то предмета.
  – Точно такие чертежи я производил на свет в школе на уроках черчения.
  – Ничего удивительного. Этот рисунок выполнен семнадцатилетним парнем под гипнозом.
  Абрамс удивленно посмотрел на Эванса.
  – Ну уж если быть абсолютно точным, то и под воздействием некоторых психотропных препаратов, – добавил тот.
  Тони промолчал. Эванс продолжал как ни в чем не бывало:
  – Один местный парнишка развлекался тем, что шлялся по русской территории. Однажды он спрятался от русских как раз возле этой антенны. Большего вам знать не следует. Так вот, нам нужно подтверждение того, что видел этот паренек.
  – Зачем?
  – Понятия не имею. Но знаете что?
  – Что?
  – Это не ваше дело.
  – Согласен.
  – И не мое дело, Смит. Так что следите, слушайте и запоминайте.
  Абрамс закурил и откинулся на спинку стула. Тони слушал Эванса и начинал понимать, что его задание связано с немалым риском. Господа Стайлер и Эдвардс поступили мудро, освободив себя от труда присутствовать на этой беседе с Эвансом, но справедливости ради следует сказать, что, согласившись прикрыть Тони перед русскими, они тоже взвалили на свои плечи приличную долю риска.
  Эванс умолк и внимательно посмотрел на Тони.
  – Знаете, Смит, эта русская усадьба подвергается такому плотному электронному наблюдению, такой тщательной аэрофотосъемке, каким не подвергается, наверное, никакой другой объект на территории Соединенных Штатов, включая занимаемые русскими здания на Манхэттене и в Бронксе, а также их дипломатические и торговые миссии в Вашингтоне и Сан-Франциско. Но знаете что?
  – Что?
  – Ни одному нашему профессионалу еще не удавалось проникнуть в их особняк в Глен-Коуве.
  – Послушайте, Эванс. Во-первых, я не профессионал, а во-вторых, я еще туда не попал.
  – Попадете. И уж конечно, вы профессионал по сравнению с садовником, которого мы пытались туда запустить, с этим мальчишкой или, например, с бакалейщиком…
  – С бакалейщиком?
  – Ну да.
  – Как его зовут?
  – Зачем это вам, Смит? А вас как зовут?
  – Его зовут Карл Рот?
  – Может быть. Даже очень. Но забудьте об этом.
  Абрамс кивнул. Эванс продолжал:
  – Есть более тридцати различных способов обнаружить у посетителей всякие нежелательные предметы. Вам нужно идти к русским чистым. Как у вас с этим?
  – У меня есть маленький «смит-вессон» 38-го калибра.
  – Лучше оставить его здесь.
  – Понятно.
  – Вам нужен яд?
  – Нет уж, увольте.
  – Хорошо. Но я должен был спросить.
  – Спасибо.
  – Вы используете чужую фамилию?
  – Нет.
  – Хорошо. Если они сняли с вашей анкеты отпечатки пальцев, то данные уже в компьютере, и если они возьмут ваши пальчики за время вашего пребывания там, раскрыть вас не составит для них труда. – Эванс пристально посмотрел на Тони. – Так вы не используете чужую фамилию?
  – Я же сказал – нет.
  – Отлично. А то у меня иногда бывают такие клиенты, которых никак не удается убедить отказаться от всяких глупых легенд, к тому же они навешивают на себя столько всякой электроники, что хоть открывай магазин радиотоваров. Я считаю, что к русским надо идти чистым и под своим именем.
  – Я так и собирался.
  – И знаете, я не о вас лично беспокоюсь.
  – Я понимаю.
  – Просто я не люблю терять людей. Это плохо для дела.
  – Еще бы, – отозвался Абрамс.
  Эванс поставил свой кейс на стол и открыл его так, что Тони стало видно содержимое.
  – Вы знаете, что это такое?
  – Нет.
  – Это ЭИТ.
  – ЭИТ?
  – Электронный индикатор трепа. – Эванс улыбнулся. – Некоторые еще называют его «электронный анализатор голоса».
  – Я что-то слышал об этом.
  – Вот и хорошо. Русские пользуются им, принимая посетителей. Мы знаем, что они предпочитают американские модели. Точно такие, как эта. – Эванс потянулся и включил прибор. – Анализатор работает в бесконтактном режиме. Они просто смотрят на показания прибора, когда вы говорите. Он может быть вот так же спрятан в кейсе.
  – И показывать им, что я говорю неправду?
  – Именно. Смотрите, сейчас я устанавливаю шкалу на нулевой уровень. Это мой нормальный голос. Когда я начну врать, аппарат среагирует на микроколебания моего голоса, возникающие самопроизвольно в связи с психологическим напряжением. Если цифры на дисплее зашкалят за отметку «пятьдесят», это будет означать, что я говорю неправду. Теперь посмотрите на экран. – И Эванс произнес своим обычным ровным голосом: – Смит, я думаю, у вас есть шансы справиться с этим заданием.
  Абрамс посмотрел на индикатор, где высветилось число «106».
  – Ложь, – сказал Тони.
  – Совершенно верно, – спокойно подтвердил Эванс. – Теперь давайте вы. Скажите какую-нибудь нейтральную фразу, чтобы я вывел аппарат на нулевой уровень.
  Абрамс отхлебнул виски.
  – Ладно, шеф, сдаюсь. Как же мне обмануть эту штуковину?
  Эванс крутанул атташе-кейс на столе, повернув экран в свою сторону, покрутил рукоятки приборов и сказал:
  – Самый лучший способ – это побольше молчать. И то, что вы делаете сейчас, тоже не повредит.
  – А что я сейчас делаю?
  – Пьете виски. – Эванс опять порылся у себя в карманах и достал небольшую бутылочку. – Это микстура от кашля. Она на спиртовой основе. Кроме того, в состав входит небольшое количество анестезирующего вещества. Оно воздействует на голосовые связки и делает их менее зависимыми от команд мозга. А это – аэрозоль, якобы от бронхиальной астмы. – Он подтолкнул к Абрамсу маленький баллончик. – Только не пользуйтесь им слишком часто, а то ваш голос станет напоминать скрип несмазанных петель. Применяйте его только в том случае, если они начнут задавать вам слишком острые вопросы.
  Абрамс кивнул.
  Эванс откинулся на стуле, закинул ногу на ногу и сложил руки на животе.
  – Итак, я русский. Я уже успел повозиться с бумагами в своем атташе-кейсе, а на самом деле я настроил аппарат на ваш нормальный голос, обсуждаю с вами погоду и ваш костюм. Теперь я собираюсь задать вам несколько важных вопросов.
  – И что же мне делать?
  – Приготовьтесь отвечать медленно, с расстановкой, покашливайте, глотните немного микстуры от кашля, пшикните себе в рот аэрозолью.
  – Но ведь через некоторое время мои уловки могут быть раскрыты.
  – Ничего, и вы к ним привыкнете, и они тоже.
  – И вы думаете, они не поймут истинного предназначения всех этих лекарств?
  – Поймут, если вы будете переигрывать. Но это лучше, чем если они с самого начала будут знать, когда вы говорите правду, а когда – нет. Ну, готовы?
  – Да.
  Эванс заговорил с русским акцентом:
  – Итак, мистер Смит, вы хотели бы осмотреть здание?
  Абрамс кивнул. Эванс улыбнулся.
  – Не стройте из себя идиота. Отвечайте на вопрос.
  – Да, хотел бы, – проговорил Тони.
  Эванс посмотрел на экран прибора.
  – Зашкаливает. Но это ничего. Здесь может быть двоякое толкование. Первое: вы не хотите осматривать их дурацкий дом. Второе: вы так сильно хотите пройтись по нему, что в вашем голосе появляются предательские микроколебания. В конце концов, ни одна машина не может быть абсолютно совершенной и надежной. Главное, поверьте в себя.
  – Хорошо.
  Эванс откашлялся:
  – А что вы думаете по поводу нашего дела против ван Дорна, мистер Смит?
  Тони дал пространный ответ. Эванс удовлетворенно хмыкнул:
  – Хорошо. А чем вы занимались в полиции?
  – Я был патрульным полицейским.
  Эванс покачал головой:
  – Боже, Смит, на табло выскочило трехзначное число.
  – Черт вас побери вместе с вашим аппаратом!
  – Ничего не поделаешь, надо научиться его обманывать. Тот же вопрос. Но теперь попытайтесь сыграть.
  Эванс повторил вопрос. Тони начал отвечать, но неожиданно закашлялся, взял баллончик с аэрозолью и пустил короткую струю себе в рот, затем подышал и наконец ответил:
  – Я был патрульным полицейским.
  Его голос теперь звучал несколько выше. Эванс посмотрел на экран, но ничего не сказал.
  – Ну как? – спросил Абрамс.
  Вместо ответа Эванс задал еще один вопрос:
  – Как долго вы работаете в фирме «Эдвардс и Стайлер», мистер Смит?
  – Около двух с половиной часов.
  Эванс рассмеялся и посмотрел на Тони поверх крышки кейса.
  – Вот сейчас нормально, но правда нам не нужна.
  – Так всегда.
  – Согласен. Ладно, продолжим тренировку. Готовы?
  Следующие полчаса они отрабатывали возможные вопросы, затем Эванс неожиданно щелкнул выключателем и захлопнул кейс.
  – Урок окончен.
  – И каков результат?
  Эванс закурил.
  – В общем, однозначного ответа на вопросы, кто вы такой на самом деле и что у вас на уме, я не получил.
  – Но вы поняли, что у меня что-то на уме?
  – Отчасти. Знаете, Смит, напряжение возникает в людях по разным причинам. Некоторые могут нервничать просто потому, что находятся на русской территории. Некоторые лгут из вежливости. В любом случае, если бы я был оперативником из КГБ, в результате беседы с вами вряд ли бы вытащил пистолет, чтобы застрелить вас на месте.
  – Это обнадеживает.
  Эванс зевнул.
  – Вся эта электроника – дерьмо. Я, по-моему, уже говорил это.
  – Да.
  – Все эти технические новинки – дерьмо. Они лишают опасность ее прелести. Они лишают наше дело души.
  – В нашем деле нет души, Эванс.
  Эванс наклонился вперед, оперся руками о стол и пристально посмотрел на Абрамса.
  – Когда-то я мог запросто определить, лжет мне человек или говорит правду, только по его глазам, теперь я вожусь с этой вонючей машиной.
  – Ага.
  – Знаете что?
  – Что?
  – Один ценный агент на нашей грешной земле стоит десятка всех этих спутников-шпионов и всей этой электронной дурости, которую использует АНБ.
  – Не думаю.
  – Может, вы и правы. – Эванс снова откинулся на стуле. – Но ведь иногда нам нужен именно человек. Для анализа. Для окончательной оценки. Для морального удовлетворения, наконец.
  – Моральным удовлетворением вы меня купили.
  Эванс вздохнул:
  – Хорошо. Давайте продолжим беседу, чтобы вы не опоздали на свидание за железным занавесом.
  – Что вы, что вы! Я туда не тороплюсь.
  – А вы мне нравитесь, – улыбнулся Эванс.
  В течение следующих двадцати минут Абрамс внимательно слушал Эванса. Тот, в частности, показал ему чертежи дома, сделанные в то время, когда он еще принадлежал Килленуорту, и дал несколько полезных советов. Наконец Эванс поднялся:
  – Послушайте, я понимаю, что вы волнуетесь. Кто не волновался бы на вашем месте? Знаете, что помогает мне сохранять хладнокровие в те минуты, пока я нахожусь по ту сторону занавеса?
  – Нет.
  – Злость. Я разжигаю в себе злость против этих сукиных сынов. Я все время напоминаю себе, что русские хотят разрушить жизнь моих детей. Это самые отвратительные люди на земле.
  – На кого вы работаете? – спросил Абрамс.
  – Не знаю. Меня наняли через цепь подставных фигур. Раньше я работал в ЦРУ, теперь у меня частная консультационная фирма. – Эванс протянул Тони визитную карточку. – Штат укомплектован в основном отставными офицерами разведки. Большинство моих клиентов – транснациональные корпорации. Они платят мне за информацию о том, не замышляют ли аборигены очередную революцию, а если замышляют, то когда. Я должен проинформировать своих заказчиков заранее, чтобы они успели вывезти капиталы, собственность и людей.
  – Но кто ваш клиент в данном случае?
  – Я же сказал, не знаю. Может быть, «контора». Они не имеют права работать на территории США, а связываться с ФБР не всегда хотят. Ну а поскольку закона, запрещающего им нанимать для внутренних операций частные фирмы, нет, вот они и нанимают таких, как я.
  – Я слышал о группе ветеранов, которые работают не на «контору», а на себя, – сказал Абрамс.
  Эванс сразу помрачнел:
  – Это невозможно, Смит. Кто станет их финансировать? И что они будут делать с результатами своей работы?
  Тони пожал плечами.
  – Может, я чего-то не понял.
  – Скорее всего. – Эванс направился к двери.
  Абрамс встал.
  – Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Питер Торп?
  – Почему вы спрашиваете?
  – Он говорил, что у него есть для меня какая-то работа.
  Эванс кивнул.
  – У него все строится несколько по-другому. Есть некая аморфная группа гражданских любителей, которых он использует для «конторы». Никакой оплаты. Одни неприятности.
  – Если я не найду его в ближайшее время, вы не смогли бы вывести меня на него?
  – Возможно.
  – А человека по имени Марк Пемброук вы знаете?
  Бесстрастное лицо Эванса приняло вдруг озабоченное выражение.
  – Держитесь подальше от этого дерьма!
  – Почему?
  Эванс несколько секунд смотрел на Тони, затем медленно произнес:
  – Пемброук – профессионал. Его продукция – трупы. Я сказал вам достаточно. Пока, Смит.
  Абрамс обошел стол.
  – Спасибо.
  – Никогда не благодарите до тех пор, пока не вернетесь обратно. Я свяжусь с вами завтра. Постарайтесь там не нервничать. Обидно будет, если они вас раскроют, а потом ваши останки забетонируют где-нибудь в подвале.
  – Я постараюсь, чтобы вы мною гордились.
  – Хорошо бы! Кстати, еще один момент. – Тони взглянул на Эванса и понял, что тот сейчас скажет нечто неприятное. – Вы когда-нибудь слышали о бригаде имени Авраама Линкольна?
  – Да. Она состояла из американцев, которые в тридцатых годах воевали на стороне республиканской Испании.
  – Правильно. Большинство из них были розовыми или красными. Так вот. Русские имеют обыкновение приглашать человек двадцать из этой бригады на борщ в честь Первого мая. Один из них, парень по имени Сэм Хаммонд, уже несколько лет работал на тех, на кого сейчас работаем мы с вами. В этом году ему было дано такое же задание, как и вам. Готовил Сэма я. – Эванс пристально посмотрел на Абрамса.
  – Я надеюсь, с ним все нормально? – спросил Тони.
  – В тот вечер Хаммонд вышел от русских поздно вечером и сел в поезд до Манхэттена. Но домой он не приехал. Здесь возможны два варианта: или Сэм нечаянно раскрылся сам, или его кто-то сдал. Не верится, что он влип по своей вине. Я готовил его тщательно, и сам он был очень умным парнем. Вероятно, кто-то его продал.
  – Лично мне приятнее думать, что и ваша подготовка была никудышной, и сам Хаммонд был дурак, – сказал Абрамс.
  – Да, так лучше для вас, – отозвался Эванс. – Доводилось ли вам во время службы в полиции попадать в ситуации, когда вы шли на опасную операцию невооруженным, без напарника, без рации и с ощущением, что вам никто не поможет и за вашу безопасность никто не отвечает?
  – Нет, не доводилось.
  – Ну что ж, Смит. Добро пожаловать в великий мир шпионажа! – Эванс резко повернулся и вышел из комнаты.
  42
  Длинный «линкольн» медленно продвигался на север по Дозорис-лейн. Уже почти стемнело, и машины включили габаритные огни. Впереди Абрамс увидел пробегающие по стволам деревьев блики от проблесковых маячков полицейских машин.
  – Здесь всегда так накануне праздников? – спросил он.
  Сидящий на заднем сиденье Хантингтон Стайлер ответил:
  – Да. Ван Дорн пытается создать впечатление, будто для всех этих вечеринок, которые он, конечно, устраивает назло русским, всегда есть какой-то повод. Так было, например, в День закона, который совпал с Первым мая.
  – Ван Дорн организовывает у себя вечеринки по каждому пустяковому поводу, не говоря уж об официальных праздниках. Он же у нас такой патриот! – добавил Майк Тэннер.
  Стайлер сказал:
  – Пока он соблюдает известную осторожность, у нас связаны руки.
  Абрамс просмотрел папку с документами, лежавшую у него на коленях.
  – Здесь написано, что седьмого ноября прошлого года, то есть когда русские отмечали очередную годовщину большевистской революции, он организовал празднование Национального дня… Что за дьявол?! Национального дня нотариуса?
  Тэннер рассмеялся:
  – Ага. Пригласил полсотни недоумевающих нотариусов прямо посреди недели. Из громкоговорителей грохотал духовой оркестр, потом был фейерверк… Нотариусы очень смущались, но остались довольны. – Тэннер вновь хохотнул.
  Абрамс поднял взгляд от папки и посмотрел на Тэннера:
  – Очевидно, самое шумное мероприятие он наметил на Четвертое июля?
  Тэннер кивнул.
  – Точно. Вы бы видели, что творилось в прошлом году! Он созвал человек двести гостей. Устроил салют из шести старинных пушек, приставив к ним прислугу, облаченную в старинные мундиры. Причем стреляли из пушек в направлении усадьбы русских до двух часов ночи. И конечно, ван Дорн распорядился, чтобы пушки заряжали только дымным порохом… Разумеется, через несколько дней русские начали искать адвокатов. Так они нашли нас.
  Абрамс вновь проглядел документы. Хантингтон Стайлер вышел на это дело благодаря опубликованной в «Таймс» статье, осуждающей ван Дорна за его выходки. Статья, без сомнения, была заказная.
  – А на предстоящее Четвертое июля ван Дорн опять планирует бурную вечеринку? – поинтересовался Тони.
  Тэннер, подумав, ответил:
  – В том-то и дело.
  Тони взглянул на него:
  – В каком смысле?
  – В том смысле, – задумчиво продолжал Тэннер, – что я посоветовал их дипломату, отвечающему за юридические вопросы, – его фамилия Калин, вы его обязательно увидите, – чтобы весь персонал русской миссии, их жены и дети, не приезжали бы в Глен-Коув на выходные четвертого июля…
  – Демонстрируя таким образом, – перебил Тэннера Тони, – что им надоели безобразия ван Дорна.
  – Да. Если больше ста человек будут вынуждены остаться в Манхэттене из-за ван Дорна, то наши позиции в тяжбе с ним значительно усилятся.
  – Понятно. Так что же сказал на это Калин?
  Вдали показались ворота русской дачи.
  – Калин попросил дать ему время подумать. Через день он позвонил и сказал, что руководство миссии решило последовать нашему совету.
  – Так в чем же тогда дело?
  Тэннер не ответил, а посмотрел в зеркало заднего вида на Стайлера.
  – Дело в том, – объяснил тот, – что у нас появились некоторые сведения, будто бы, несмотря на свои обещания, русские все-таки соберутся здесь на уик-энд четвертого июля.
  – Откуда у вас такие сведения?
  – Видите ли… Пат О'Брайен располагает… располагал определенными возможностями перепроверять информацию от русских самым тривиальным способом: через технический персонал, жен русских сотрудников и их детей. Знаете, безобидные фразы, брошенные торговцам, обслуге. Опять же их дети общаются со своими американскими приятелями. В общем, складывается картина, что, несмотря на официальные заверения, все русские соберутся в Глен-Коуве четвертого июля.
  Абрамс подумал, что русские, видимо, считают затеянное ими против ван Дорна дело досадной помехой своим планам. С одной стороны, они не имеют права прекратить тяжбу – ведь это может привлечь внимание. С другой стороны, продолжение дела влечет за собой визиты адвокатов, а те, в свою очередь, советуют не собираться в Глен-Коуве четвертого июля. Русские же, судя по всему, планируют разобраться с ван Дорном, а заодно и со всеми Соединенными Штатами совсем по-другому. Стайлер добавил:
  – Это дело дает мистеру О'Брайену уникальную возможность попытаться выяснить истинные намерения русских. Вы меня понимаете?
  – Да, – сказал Абрамс.
  – Я все сказал, – заключил Стайлер.
  Они были уже напротив ворот русской усадьбы. Тэннер включил указатель левого поворота. Тотчас же к ним направился полицейский. Тэннер опустил стекло, и в машину ворвались крики демонстрантов. Полицейский просунул голову в окно:
  – Куда едете?
  – Туда. – Тэннер показал на ворота.
  – Что вам там нужно?
  Абрамс готов был поклясться, что Тэннер уже собирался ответить, как подобает хорошему адвокату, что-нибудь вроде «Не ваше собачье дело!», но вместо этого Майк достал письмо, написанное по-английски на бланке Постоянного представительства СССР при ООН. Полицейский быстро пробежал письмо глазами.
  Абрамс посмотрел в окно. Демонстрантов было не больше сотни. Похожую картину Тони наблюдал в сюжете теленовостей, посвященном празднованию Первомая в СССР, – Абрамс видел этот сюжет вечером первого мая, как раз после памятной беседы с Патриком О'Брайеном на крыше здания Радиокорпорации.
  Офицер вернул письмо Тэннеру и сделал знак напарнику, который выступил вперед и перекрыл встречное движение. Тэннер резко повернул налево и въехал в ворота, которые быстро распахнулись перед ними.
  На гравиевой дорожке за воротами стояли два крепких охранника в форме. Тэннер остановился. К машине подошел третий русский в гражданском костюме. Он пригнулся к окну и спросил Тэннера на хорошем английском:
  – Простите, вы по какому делу?
  Тэннер достал другое письмо на бланке русской миссии, написанное теперь уже по-русски. Абрамс заметил множество печатей и подписей. Русский взял письмо и пошел в стоящий рядом небольшой домик. Тони видел, как он снял трубку телефона. Двое охранников по-прежнему преграждали машине путь.
  – Посмотрите на этих придурков, – фыркнул Тэннер. – Неужели они думают, что мы попытаемся прорваться? Прямо как в каком-то второсортном кино.
  – Это действительно глупо, – согласился Стайлер. – Ведь их предупредили, что мы приедем. Они прекрасно знают и нас, и нашу машину.
  – Я хочу попробовать разобрать, что он там говорит, – прервал его Абрамс.
  Тэннер и Стайлер замолчали. Дверь домика оставалась открытой, и человек в костюме говорил громко, явно пребывая в полной уверенности, что иностранцы его не понимают. Наконец он повесил трубку и вернулся к машине.
  Русский отдал Тэннеру письмо. Абрамс уловил запах дешевого одеколона. Несвежая рубашка, заляпанный чем-то галстук, мешковатый поношенный костюм.
  Типичный русский. Это действительно было похоже на второсортный фильм.
  Мужчина как-то неприязненно посмотрел на Абрамса, будто прочитал его мысли.
  – Поезжайте по дорожке, – сказал он Тэннеру, – проедете стоянку и остановитесь у главного входа в здание.
  Тэннер пробормотал слова благодарности и тронулся вперед.
  – Вы разобрали, что он там говорил? – спросил он у Тони.
  – Обычная болтовня дежурного. Он сказал: «Стайлер, Тэннер и еврей прибыли».
  Они ехали по дорожке, проложенной в форме латинской буквы «S». Вскоре показалось ярко освещенное здание. Мощное и длинное, оно располагалось на холме, поэтому разные его стороны имели разную высоту фундамента. Над дорожкой, затемняя ее, смыкали ветви старые деревья. Вдоль дорожки стояли невысокие фонари.
  Ладно, успокоил себя Абрамс, несмотря на то, что он находился на советской земле, он все же был далеко от Гулага. И тут же Тони вспомнил замечание Эванса насчет подвала, а также тот факт, что славные ветераны бригады Авраама Линкольна совсем недавно потеряли здесь одного из своих товарищей.
  Машина объехала северную часть дома и стоянку, и через несколько секунд они остановились перед главным входом. Это была восточная сторона дома. Половину цокольного этажа занимали комнаты для прислуги, хотя, как объяснил Эванс, русские избегали слова «прислуга» в отношении своего персонала.
  Над цоколем на два этажа вверх поднимались три ряда окон. С правой стороны находилась столовая, посередине – комнаты для приемов, слева – кабинеты и библиотека. Один из последних советских перебежчиков сообщил, что мансарда на третьем этаже почти полностью забита электронным оборудованием, используемым в разведке.
  Тэннер остановил «линкольн» точно перед главным входом и выключил двигатель. Снаружи доносилось стрекотание цикад. Они пели в унисон с потрескиванием остывающего двигателя.
  Абрамс достал револьвер и наплечную кобуру из своего кейса и положил их в «бардачок».
  – Вам не следовало брать с собой оружие. Их специалисты найдут его, – заметил Тэннер.
  – Ну и что? – Тони открыл дверь и вышел из машины, вдохнув теплый, неподвижный вечерний воздух.
  Тэннер и Стайлер последовали за Абрамсом. Тони подошел к массивной деревянной двери и нажал на кнопку звонка. В доме залаяла собака. На ее лай тотчас же отозвались другие, находившиеся, очевидно, где-то за домом. Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился плотный мужчина, который весело поприветствовал их:
  – Добрый вечер, джентльмены! Добро пожаловать на нашу дачу! – Мужчина засмеялся.
  Тони узнал этого человека по всплывшим в памяти фотографиям периода службы в «Красном отряде». Итак, Виктор Андров собственной персоной.
  Абрамс огляделся в тускло освещенном холле. Холл был очень большой, больше, чем иные гостиные. В дальнем его углу виднелась уходящая наверх мраморная лестница.
  – Рад вас видеть снова, мистер Стайлер и мистер Тэннер, – произнес Андров. Голос у него оказался приятным.
  В том, что этот толстый низенький человек в мешковатых брюках, рубашке без галстука и в сандалиях выступал сейчас хозяином такого элегантного особняка, было что-то нелепое. Андров повернулся к нему:
  – А вы, судя по всему, мистер Абрамс?
  Тони хотел было ответить: «Да, иначе меня бы не пропустили за ворота», но промолчал. Он лишь обменялся с Андровым рукопожатием. Последний жестом попросил их следовать за ним, и они стали подниматься по лестнице. Судя по всему, Андров вел их в холл второго этажа. По пути, видимо, желая объяснить гостям необычную тишину, царившую в доме, он, как бы между прочим, заметил:
  – Большинство наших сотрудников вернулись в Манхэттен. Что же касается немногочисленного обслуживающего персонала, работающего здесь, то их отпустили на уик-энд. Думаю, сегодняшней ночью всем нам придется туго из-за этого сумасшедшего и его… его…
  – Безобразий, – подсказал Стайлер.
  – Да. Его безобразий. Странно, что сегодня он еще не начал свои выходки. Вы бы только видели, что он вытворял на Первое мая!
  Стайлер со значением произнес:
  – Мы могли бы вам помочь.
  – Да-да, но нам было просто неудобно вас беспокоить, – торопливо пояснил Андров.
  Они поднялись на второй этаж и оказались в обширном квадратном помещении, стены которого были отделаны мрамором теплого кремового цвета. Потолок был украшен красивой лепниной, но сильно потрескался. В трех стенах имелись высокие сводчатые проемы. Один из них, расположенный ближе к Тони, вел в низкую галерею с дубовыми панелями.
  Два других выходили в коридоры. Андров указал им на левый и, продолжая движение, заметил:
  – Вы припозднились, и я догадываюсь почему.
  Стайлер улыбнулся:
  – Да, нам следовало предусмотреть пробки на дороге.
  Андров согласно кивнул:
  – Я рад, что мы понимаем друг друга с полуслова.
  Они приблизились к плотному зеленому занавесу, который перекрывал коридор. Андров потянул за шнур с одной стороны, и занавес раздвинулся, открыв взгляду Тони и его спутников рамочный металлодетектор, который используют в аэропортах. Около него стояла привлекательная молодая женщина в хороших джинсах, белой блузке и кожаных туфлях. На ее губах застыла несколько натянутая улыбка.
  Андров громко объявил:
  – Джентльмены, я должен попросить вас пройти через это устройство. – Он пожал плечами. – Таков порядок.
  Женщина протянула пластмассовый поднос:
  – Будьте любезны, сложите сюда имеющиеся при вас металлические предметы.
  Абрамс, Стайлер и Тэннер сложили свои вещи тремя отдельными кучками. Тони небрежно кинул полученный от Эванса ножичек в свою кучку, состоявшую из ключей, монет, зажигалки и ручки. Стайлер поставил свой портфель на ленту конвейера, и женщина нажала кнопку. Портфель поплыл в рентгеновскую установку, а женщина устремила внимательный взгляд на экран.
  Стайлер прошел через металлодетектор, Тэннер и Абрамс последовали его примеру. Когда портфель Стайлера уже вышел из установки, женщина подошла к нему, спокойно его открыла и несколько секунд рылась в лежавших там бумагах. Абрамс, Стайлер и Тэннер переглянулись.
  Один только поступок, подумал Абрамс, вот это полное пренебрежение элементарными правилами приличия, сказало ему о русских и их обществе больше, чем он когда-либо читал или слышал. Безопасность государства превыше всего!
  Женщина достала из портфеля позолоченную авторучку Стайлера и присоединила ее к остальным вещам на подносе. Она взглянула на американцев:
  – Все эти предметы будут вскоре вам возвращены. Можете забрать свои кейсы и портфели.
  Абрамс видел, что Тэннер весь кипит. Но, если бы женщина даже и догадалась об этом, она не поняла бы причины. Открытая демонстрация чувств возможна только на Западе. Все трое забрали свои портфели. Тэннер сделал это более резко, чем было бы нужно.
  Тони посмотрел вниз на электрический шнур, ведший от металлодетектора к розетке в стене, и увидел рядом с розеткой предохранительную коробку. Он перевел взгляд на женщину. Она взяла поднос и направилась к двери, которая вела, насколько знал Абрамс, в бывший кабинет, а ныне комнату, где располагалась оперативно-техническая служба. Там предметы будут тщательно просвечены и изучены, с них снимут отпечатки пальцев. Машина Тэннера будет отогнана в специальный отсек в южной части цокольного этажа здания и скрупулезно обследована. Тони подумал, что вряд ли увидит снова свой ножик. Никто никому не доверял. И по вполне понятным причинам.
  К ним подошел Андров.
  – Нам потребуется комната с окнами на север. Тогда мы сможем наблюдать за эскападами мистера ван Дорна, направленными против нас. Лучше всего для этих целей подойдет галерея. Следуйте за мной.
  Он снова вывел их в холл второго этажа и жестом пригласил пройти в галерею. Абрамс осмотрелся. Когда-то это помещение использовалось для демонстрации охотничьих трофеев Чарльза Пратта. Мощные открытые дубовые балки потолка и дубовые же панели на стенах – все здесь наводило на мысль об охоте. Однако теперь вместо голов и рогов диких животных на дубовых панелях были развешаны образчики пролетарского искусства: улыбающиеся мускулистые труженики и труженицы в полях и на заводах. «Капиталисты, – подумал Абрамс, – водружали на стены трофеи, которые они не добывали, а коммунисты украшают интерьер изображениями счастливых рабочих, которых они никогда в жизни не видели».
  Андров встал у выходящего на север створчатого окна.
  – Отсюда вы можете наблюдать за домом этого сумасшедшего, – сказал он и посмотрел на часы. – Интересно, почему он еще не начал свои выходки?
  «Потому что, – подумал Абрамс, – он хочет предоставить нам лишний свободный час». Тони подошел к другому окну. Перед ним расстилался пологий луг, плавно переходивший в подъем и заканчивавшийся на холме, где стоял белый дом. Дом, казалось, сверкал: все окна в нем были ярко освещены, а в прилегавшем к дому саду горели разноцветные фонари. Абрамс увидел силуэты людей на лужайке и на террасе. Он подумал о Кэтрин, которая должна была в это время находиться там. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что он сейчас в усадьбе у русских?
  Кроме того, ему вдруг пришло в голову, что, хотя он способен адекватно оценивать опасности, в его инстинкте самосохранения все же имеется какой-то дефект. Иначе он никогда не связался бы с такой работой, которая чревата всякими неприятностями (стрельбой, например), и, уж конечно, не попал бы сегодня сюда.
  В западном и северном направлениях из окна можно было увидеть серебристую рябь залива. По ней бесшумно скользили катера и суда, оставляя на воде отблески габаритных огней. Эта картина почему-то напомнила Тони о Питере Торпе. Он подумал, что этот подонок может появиться здесь в любую минуту.
  Андров окинул взглядом американцев.
  – Ну что ж, давайте присядем и поговорим. Когда этот бедлам начнется, мы услышим.
  Тони осмотрел медные сочленения, соединявшие стекла в окне. В данный момент окно было плотно закрыто, так что Абрамс не мог разобрать, из чего сделан шпингалет. Он посмотрел вниз на расположенную под ним террасу и воскликнул:
  – А там что такое?
  Андров обернулся и подошел поближе к Тони.
  – О, это наша достопримечательность! Это именно то, за что вы ее и приняли. Это свастика, выложенная плиткой.
  Абрамс прикрыл глаза ладонью, словно защищаясь от блеска стекла.
  – Можно мне открыть окно?
  Секунду подумав, Андров ответил:
  – Разумеется.
  Тони распахнул створки.
  – Этот знак был выложен еще в 1914 году, задолго до нацистов, – пояснил Андров. – Свастика на востоке и у американских индейцев – это символ удачи. Больше всех этот знак ненавидят евреи. Ну, еще, может быть, русские. Так что не пугайтесь.
  – Да я и не боюсь, – произнес Абрамс, – просто это как-то неожиданно.
  Его взгляд скользнул по подоконнику и раме. Шпингалеты и запорные механизмы были изготовлены из блестящего и явно нержавеющего металла, напоминавшего белое золото. Но ножика у Тони не было, да и пока Андров находился рядом, он все равно не смог бы соскрести микрочастицы металла на пробу. Он предложил:
  – Может, нам оставить окно открытым, чтобы лучше услышать начало мероприятия у ван Дорна?
  – В этом нет необходимости, – ответил Андров и закрыл окно.
  Окинув взглядом ярко освещенную лужайку, Тони увидел высоко поднимающуюся антенну, закрепленную проволочными растяжками. У основания она была окружена густыми зарослями какого-то кустарника, о которых упоминал Эванс. Ближе к дому располагался флагшток, а вокруг него – красиво подстриженные кусты жимолости. Абрамсу была видна решетка дождевого стока, местоположение которой ему поручено было уточнить.
  На фоне деревьев, тянувшихся с западной стороны, Тони увидел силуэты двух людей с собакой на поводке. Один из них разговаривал, судя по всему, по переносной миниатюрной рации, у второго на плече висело ружье или, может быть, винтовка. Во всей этой картине было что-то сюрреалистическое. Как в «Замке» Кафки, где заранее нельзя сказать, кто ответит по телефону и ответят ли по нему вообще. Где в каждой комнате и в каждом коридоре вас поджидают молчаливые люди. Где все темные и слабо освещенные места заполнены неясными тенями. Странные видения, звуки, запахи, подсказывающие вам, что вы не одни в этом пространстве…
  – Давайте сядем, – вдруг нетерпеливо предложил Андров. Он махнул рукой в сторону стульев и кресел, стоявших вокруг кофейного столика, и, подойдя к ним, указал каждому на предназначенное ему место.
  Абрамс оказался на тяжелом стуле, Тэннер и Стайлер – бок о бок на маленьком диванчике. Сам Андров занял большое кресло с подлокотниками, сев спиной к окну.
  Тони внимательно присмотрелся к русскому. Он являлся, выражаясь языком спецслужб, главным резидентом «легальной» резидентуры КГБ в Нью-Йорке. Разумеется, он был прикрыт дипломатической должностью. Секрет полишинеля. Что действительно оставалось загадкой, так это то, почему именно Андров занимается тяжбой против ван Дорна. Вероятно, этой тяжбе, как одному из звеньев цепи, отводилось в планах КГБ такое важное место, что требовало участия главного резидента.
  – Я попросил мистера Калина, нашего советника по юридическим вопросам, поприсутствовать на этой беседе, – начал Андров. – В нашей миссии я отвечаю за связи с американской общественностью, поэтому мое участие в сегодняшней встрече само собой разумеется. Правосудие в вашей стране сильно зависит от наличия или, наоборот, отсутствия связей с обществом. Мы это знаем.
  Он достал коробку русских сигарет. Это была «Тройка», овальные сигареты без фильтра. Андров протянул присутствующим коробку каким-то очень русским жестом. Абрамс взял одну из предложенных сигарет и закурил. Запах у нее был неприятный, к тому же она была плохо набита. При первой же затяжке Тони засосал почти дюйм табачной крошки.
  – Вам понравились сигареты? – спросил Андров.
  – У них весьма специфический вкус, – ответил Абрамс.
  Тэннер подавил улыбку. Андров посмотрел на часы.
  – Мистер Калин посещает вечерние юридические курсы Фордхэма и считает, что разбирается в вопросах американского права. – Андров пожевал губами. – Он постепенно перенимает самые плохие привычки американских юристов. Например, привычку опаздывать.
  Стайлер и Тэннер натянуто улыбнулись. Стайлер открыл свой портфель и пробежался пальцами по лежащим в нем бумагам.
  – Поскольку нам не удалось получить судебное предписание в адрес ван Дорна о запрете его вечеринки, мы считаем, что вашему персоналу сегодня нельзя находиться здесь.
  – Мы ведь уже ставили мистера Тэннера в известность о том, что наши сотрудники не приедут сюда на этот уик-энд, – ответил Андров.
  Абрамс внимательно наблюдал за ним. Между тем, что сказал Андров, и тем, о чем говорила добытая О'Брайеном информация, имелось явное противоречие. Обычно такие противоречия свидетельствуют о лжи. У русских, видимо, были две веские причины для того, чтобы не ездить на этот уик-энд в Глен-Коув. Первая – юридическая, вторая – чисто практическая. И если уж они появились здесь, для этого должны были существовать очень веские основания. Вывод один: им непременно нужно было убраться из Манхэттена. Им нужно было использовать этот загородный дом, потому что в каких-то экстремальных условиях он предоставлял им большую безопасность.
  Достав из портфеля одно из лежащих в нем досье и пролистав его, Тэннер проговорил:
  – Мы планируем выставить иск за нанесенный вам моральный ущерб на сумму в пятьсот тысяч долларов, плюс судебные издержки за счет ответчика.
  Взгляд Андрова, как, казалось, и его мысли, были сосредоточены на Абрамсе.
  – Что? А, этим займется Калин. – Он встал и медленно пересек комнату. Затем он потянул шнур звонка.
  В дверь постучали. Появился молодой человек в куртке официанта, он катил перед собой сервировочный столик. Андров зашагал рядом с ним и, провозгласив: «Пожалуйста, угощайтесь», первым налил себе чашку чая и положил на тарелочку кусок магазинного торта и пирожные.
  Тони продолжал наблюдать за русским. Создавалось впечатление, что мысли Андрова заняты не этой беседой, а чем-то другим, гораздо более важным. Он часто украдкой посматривал на часы. Сделав очередной глоток чая, он тихо сказал молодому человеку по-русски:
  – Скажите Калину, пусть войдет.
  Абрамсу эта фраза больше напомнила режиссерскую ремарку, а не приказ.
  Стайлер, Тэннер и Абрамс встали со своих мест и подошли к столику, на котором помимо самовара, стаканов и блюда с тортом и пирожными, лежал еще поднос с металлическими вещами, отобранными у них при досмотре. Тони обратил внимание, что ключей от машины Тэннера там не было. Каждый взял свои вещи и наполнил чаем из самовара стакан в металлическом подстаканнике.
  Поглощая пирожные, Андров бросал малозначащие отрывочные фразы. Наступила короткая пауза. Воспользовавшись ею, Абрамс спросил:
  – Вы вернетесь сегодня в Манхэттен?
  – Да. А почему вы спрашиваете? – взглянул на него Андров.
  – Я подумал, не поехать ли мне с вами?
  – Вы же живете в Бруклине.
  – Сегодня я собирался ночевать в Манхэттене.
  – Вот как? – Андров, казалось, был слегка удивлен. – Извините, но по дороге нам с моими коллегами нужно обсудить некоторые служебные вопросы.
  – Но я ведь не понимаю по-русски.
  – Все места в машине уже заняты. – Андров холодно посмотрел на Тони.
  – Тогда понятно. Что ж, я поеду поездом.
  Дверь открылась и на пороге появился очень высокий и худой блондин. В его внешности было что-то скандинавское. В руках он держал атташе-кейс.
  Андров не стал вставать. Он лишь сказал:
  – Джентльмены, это Калин. Ты ведь уже знаешь мистера Стайлера и мистера Тэннера?
  Калин сухо кивнул присутствующим и придвинул стул к кофейному столику. Тони обратил внимание на то, что он расположился между ним и Андровым, несколько позади обоих.
  Андров кивнул в сторону Абрамса.
  – Я говорил тебе, Алексей, что мистер Абрамс – сын известных американских коммунистов?
  – Да, – Калин устроился на своем стуле.
  Тони попытался рассмотреть его поближе. У Калина были резкие черты лица. Такие лица хорошо запоминаются. Собственно, Абрамс помнил его по вечерней юридической школе Фордхэма. Одна из истин, которую Тони усвоил за время работы в полиции, заключалась в том, что мужчина с оружием ведет себя несколько по-другому, чем мужчина без оружия. И одно из впечатлений, вынесенных им из нескольких контактов с Калиным по школе, состояло в том, что этот русский, по всей видимости, всегда имел при себе оружие. Тони был уверен, что и сейчас Калин вооружен.
  Алексей положил атташе-кейс к себе на колени и открыл его. Он перебрал внутри какие-то бумаги и коротко бросил:
  – Можем начинать.
  Стайлер и Тэннер тоже открыли свои портфели и достали желтые блокноты. Абрамс раскрыл небольшую записную книжку – привычка, оставшаяся со времен службы в полиции.
  – Алексей, мистер Абрамс к тому же твой соученик, – сказал Андров.
  Калин поднял глаза:
  – Да, я видел его на курсах.
  Андров посмотрел на Тони.
  – А вы узнаете Калина?
  – Да, я узнаю его, – отозвался Абрамс.
  – Мистер Абрамс в прошлом – полицейский, Алексей, – продолжал Андров, прожевывая пирожное. Он повернулся к Тони. – Так какие, вы говорите, у вас были там обязанности?
  – О, я занимался разными вопросами.
  Калин сидел, не двигаясь, уставившись в атташе-кейс. Он взял ручку и что-то вроде бы писал, но Абрамс был уверен, что он работал с аппаратурой, спрятанной в портфеле.
  Андров вновь обратился к Абрамсу:
  – Жаль, что в этой стране иммигранты часто не желают обучать своих детей родному языку. Вы совсем не говорите по-русски, мистер Абрамс?
  Тони, вспомнив совет Эванса, ответил уклончиво:
  – Мои родители, как и большинство других иммигрантов, хотели, чтобы их дети были максимально американизированы. Они говорили на родном языке, только когда хотели обсудить что-то втайне от нас.
  Андров рассмеялся:
  – Какая жалость!
  – Может, мы перейдем к делу? – вставил реплику Стайлер.
  Андров улыбнулся:
  – Мистер Абрамс – очень любопытный человек. Ну ладно, Алексей, давай посмотрим, чему ты там научился в своей школе.
  Калин поднял голову и спросил Стайлера весьма недружественным тоном:
  – Что вы собираетесь предпринять в связи с тем первомайским инцидентом?
  – Вы имеете в виду эпизод, когда ван Дорн выстрелил из пистолета, угрожая четверым вашим сотрудникам?
  – Да-да. Они поймали на нашей территории мальчишку, который явно собирался что-то украсть.
  Стайлер откашлялся:
  – У ван Дорна другая версия случившегося. Думаю, нам не следует объединять два этих дела. Майский эпизод – это область уголовного права.
  Голос Калина зазвенел от напряжения:
  – Но для нас важно, чтобы этот мальчишка был допрошен. Вы нашли его установочные данные?
  – Да, – сказал Тэннер.
  – И где же эти данные? – резко спросил Калин. Тэннер достал из папки листок бумажки.
  – Кучик. Стэнли Кучик. Проживает по Вудбери-лейн. – Тэннер передал листок Андрову, который, взглянув на него, отдал его Калину.
  Абрамс не считал передачу русским имени и адреса мальчика великолепным решением, но понимал, что адвокаты вынуждены были это сделать, дабы завоевать доверие русских. Значит, мальчишка превратился в сыр для мышеловки. А почему бы, собственно, и нет? Если из него гипнозом и психотропными препаратами уже высосали всю информацию, почему бы не сдать этого живца русским? Так, наверное, рассуждал бы О'Брайен, Абрамсу же постичь это было трудновато. Все-таки он привык придерживаться справедливости и закона.
  Андров неожиданно повернулся к Тони:
  – А как бы вы поступили в отношении этого хулигана?
  Абрамс оторвал взгляд от своей записной книжки. Ему хотелось задать тот же вопрос Андрову, но вместо этого он сказал:
  – Я пока еще не сдал экзамены на звание адвоката, поэтому не хотел бы высказывать свое мнение.
  – Но ведь вы достаточно опытный практик. Как давно вы работаете у мистера Стайлера? – настаивал Андров.
  Тони подумал, что переход к разговору на темы, более всего интересовавшие Андрова, был сделан неудачно. Он раскрыл рот для ответа, но неожиданно чихнул, после этого достал баллончик с аэрозолем, пшикнул себе в рот, откашлялся и лишь тогда заговорил:
  – Два года.
  Калин поднял голову от атташе-кейса.
  – У вас что, простуда, Абрамс? – спросил Андров.
  – Нет, аллергия.
  – На что-нибудь в этой комнате?
  – Не исключено.
  – Значит, на Калина, – засмеялся Андров.
  Тони тоже улыбнулся и повернулся к Калину.
  – Каково ваше мнение по поводу суммы иска?
  Калин, снова уткнувшийся в атташе-кейс, произнес, не поднимая головы:
  – По сравнению с тем, что пишется в газетах о подобных делах, сумма не кажется мне большой.
  Абрамс посчитал замечание Калина очень интересным, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что его не было в комнате, когда Тэннер упомянул про пятьсот тысяч долларов.
  Калин, будто поняв свою ошибку и спохватившись, посмотрел на Абрамса, избегая встретиться взглядом с Андровым.
  Андров с ударением произнес:
  – Думаю, нам нужно отправить Калина обратно в школу.
  Беседа продолжалась еще около десяти минут, в течение которых Андров несколько раз уклонялся от темы встречи, чтобы задать Абрамсу очередной вопрос. Тони старался отвечать уклончиво и каждый раз пользовался то одним, то другим лекарством. Ему трудно было определить реакцию Калина на его ответы, непонятна ему была и реакция Андрова. Одно он видел точно – последний все больше и больше сосредоточивался на каких-то своих мыслях.
  Неожиданно Андров прервал Тэннера на полуслове:
  – Почему этот сумасшедший сегодня задерживается со своими фокусами? – Взглянув на часы, он оторвал свое тяжелое тело от кресла и быстро прошел к окну. Постояв там, вглядываясь вдаль, он повернулся к присутствующим. – Видимо, ван Дорн знает, что вы здесь. Поэтому он не будет ничего предпринимать до тех пор, пока полиция не сообщит ему, что ваша машина уехала. – Он сделал несколько шагов по комнате. – Думаю, вам следует уехать, а с ближайшей автостоянки вы можете насладиться его дурацкими фейерверками и музыкой. Спасибо, что потратили на нас праздничный вечер, господа. До свидания.
  – Я, пожалуй, все-таки предложил бы посмотреть на это безобразие отсюда, – сказал Абрамс.
  Андров уставился на него:
  – Вечер у меня занят.
  – Ничего, нам здесь не будет скучно втроем.
  – Наши правила не позволяют оставлять иностранцев одних в помещении.
  Калин захлопнул свой атташе-кейс и тоже поднялся.
  – Нам нечего больше обсуждать.
  Тэннер как-то нервно проговорил:
  – Но ведь у нас было много…
  Стайлер перебил Тэннера и, обращаясь к Андрову, твердо произнес:
  – Выбраться сюда для нас было не так просто, поэтому мы все же хотели бы сами воочию убедиться в том, какие бесчинства устраивает здесь ван Дорн.
  Абрамс подавил улыбку. Этот Стайлер не дурак. Тони бросил взгляд на часы. Ван Дорн, судя по всему, может начать свое мероприятие минут через пятнадцать.
  Андров заговорил тоном, в котором слышалось плохо скрытое раздражение:
  – Джентльмены, я буду с вами откровенен. Как вы, наверное, понимаете, это здание относится к числу тех, в которых действуют достаточно жесткие правила безопасности, и у меня сегодня вечером нет необходимого числа сотрудников, которые составили бы компанию каждому из вас. – Он сделал широкий жест в сторону двери. – Спокойной ночи, господа.
  Калин пошел впереди американцев к выходу. Стайлер, Тэннер и Абрамс последовали за ним. В эту секунду Тони повернулся к Андрову и сказал:
  – Мне нужно в туалет.
  Русский, похоже, уже немного успокоился.
  – Да, конечно. – Он показал на дверь в глубине галереи. – За этой дверью. Там вы увидите табличку «Комната отдыха». И, пожалуйста, не заблудитесь.
  Калин хотел было пойти вместе с Абрамсом, но Стайлер отвлек его разговором. Тони оставил свой кейс на стуле и направился к двери, указанной Андровым. За ней открылся большой коридор, слабо освещенный настенными светильниками.
  Абрамс посмотрел на часы. В лучшем случае в его распоряжении есть пять минут. Потом его начнут искать. Тони огляделся и над дверью, в которую он только что вошел, увидел миниатюрную телекамеру. Он отодвинулся на несколько футов в сторону туалета и незаметно снова бросил взгляд на камеру. Объектив ее оставался в прежнем положении, значит, камера его не «вела».
  Абрамс открыл дверь с надписью «Комната отдыха», включил свет и обнаружил, что находится в небольшом помещении без окон, в котором имелись кабинка с унитазом, раковина, сушилка для рук и стул. Судя по запаху, в помещении не было хорошей вентиляции, и в целом оно было грязноватым.
  Тони вышел из туалета, осторожно закрыл за собой дверь и остановился в коридоре, прислушиваясь.
  Эванс не разрешил Абрамсу взять с собой поэтажные планы здания, но Тони и так достаточно хорошо их помнил. Напротив туалета должна быть узкая лестница, ведущая наверх, в жилые комнаты. Под лестницей находится небольшая дверь, ведущая в подвал. Далее по коридору имеются расположенные напротив друг друга две большие застекленные двери. Та, что справа, ведет в южную часть гостиной, а дверь слева – в музыкальный салон. Коридор заканчивается красивыми двустворчатыми дверями французского типа. Они открываются на южную террасу дома.
  Абрамс быстро прошел к этим дверям, повернул ручку и распахнул их. Никакого сигнала тревоги. Правда, нельзя было поручиться, что не сработала соответствующая электронная сигнализация на центральном пункте. Но пока Тони ничего страшного не совершил. И все его действия можно было бы объяснить элементарным любопытством.
  Он вышел на освещенную луной террасу. Вечерний воздух был прозрачен и свеж. Ступеньки террасы сбегали к бассейну. Слева виднелся каменный забор бывшего хозяйственного двора, превращенного теперь в автостоянку. Забор был довольно высокий, и даже с террасы Абрамсу не удалось разглядеть, что там происходит, хотя автостоянка была ярко освещена. Тони мог поручиться, что на ней сейчас внимательно изучали «линкольн».
  Он повернулся и посмотрел с террасы на массивный дом. Все окна в верхних этажах были темны, но, присмотревшись внимательнее, Абрамс понял, что на самом деле они просто плотно занавешены гардинами. То там, то тут между гардин пробивались лучики света. Тони вернулся к дверям и осмотрел слабо освещенный коридор. Отсюда телевизионную камеру уже не было видно, но, даже если она и следит за ним, ничего страшного он пока все еще не совершил. Но собирался.
  Абрамс опустился на одно колено и внимательно изучил штыри запорного механизма дверей и металлические уплотнители, укрепленные на внутренней поверхности дверной коробки, достал свой ножичек и соскреб частицы блестящего металла в платок, осторожно свернул его и положил в карман брюк. Потом встал, закрыл створки дверей и повернул ручку запорного механизма. Прислушался. Тихо. Тони понимал, что если за ним и наблюдают, то позволят ему закончить свою миссию – свои безобразия, как выражался Андров по поводу ван Дорна, – и возьмут только после этого.
  Абрамс взглянул на часы: прошло две минуты. Он подошел к двери музыкального салона и, постояв несколько секунд, услышал звук включенного телевизора. Сквозь полупрозрачную занавеску он увидел ту самую девушку-охранницу, которая проверяла их вещи. Теперь она сидела к нему спиной и курила, время от времени делая глоток из стакана. Она смотрела какое-то дурацкое шоу на огромном экране телевизора, похоже, одной из последних моделей «Сони». Уже то хорошо, подумал Абрамс, что она видит на экране не его. Он начинал верить в то, что справится с заданием.
  Стены в этой комнате были покрыты блестящей эмалевой краской зеленого цвета, который, по мнению Абрамса, больше подошел бы для холодильника или электрического консервного ножа. Красная виниловая мебель была изношенной и потрескавшейся, да и вся обшарпанная комната напоминала полицейский участок или приемную в каком-нибудь скучном административном учреждении. Слева он заметил дверь, ведущую в галерею. В углу, напротив «Сони», стоял еще один телевизор, устаревшего типа, с деревянным корпусом, но Абрамс инстинктивно понял, что это не старая американская система, а новая советская. Он стал осматривать сквозь занавеску всю комнату. Стенные розетки были ультрасовременными. Рядом с камином стоял старый радиоприемник «Филко» размером с автомат-проигрыватель. «Интересно, почему в одной комнате с примитивным русским телевизором находится семифутовый „Сони“, – подумал Абрамс. – И кто, кроме человека, которого мучит ностальгия, или коллекционера, станет держать у себя приемник „Филко“?»
  Абрамс сосредоточил внимание на девушке. Вот она встала, со стаканом в руке подошла к телевизору и включила видео. На экране появилась запись спектакля из Большого театра, кажется, «Жизель». Девушка повернулась, и Абрамс заметил, что она нетвердо стоит на ногах. Когда она возвращалась к креслу, Тони успел рассмотреть ее лицо. По щекам ее текли слезы. Она допила остатки из стакана, вытерла глаза и уселась в кресло, закрыв лицо руками.
  «Странно», – подумал Абрамс. Он повернулся, пересек коридор и подошел к стеклянным дверям гостиной. Прислушался, но ничего не услышал. В комнате было темно. Тони приблизился к дверям и заглянул внутрь через стекло и прозрачную занавеску, прикрыв глаза от света бра в коридоре. Потянувшись рукой к медной ручке двери, он внезапно застыл, затаив дыхание, и, медленно повернувшись к узкой лестнице, правой рукой нащупал в кармане перочинный ножик.
  Кто-то, спускавшийся по слабо освещенной лестнице, остановился рядом. Абрамс подошел к ступенькам и, посмотрев вверх, мягко произнес по-русски:
  – Здравствуй.
  Девочка лет шести вцепилась в тряпочную куклу и испуганно ответила:
  – Пожалуйста, не говорите никому.
  Абрамс успокаивающе улыбнулся:
  – Не говорить о чем?
  – Что я поднималась наверх, – прошептала она.
  – Я никому об этом не скажу.
  Девочка улыбнулась в ответ:
  – А вы смешно говорите.
  Абрамс ответил:
  – Я приехал из другого города. – Он взглянул на куклу: – Какая красивая, можно посмотреть?
  Девочка чуть поколебалась и осторожно спустилась на одну ступеньку. Абрамс медленно протянул руку, и девочка отдала ему куклу. Тони с интересом рассматривал ее.
  – Как ее зовут?
  – Катя.
  – А тебя как?
  – Катерина. – Она засмеялась.
  Абрамс улыбнулся и, все еще держа куклу, спросил:
  – А куда ты идешь, Катерина?
  – В подвал.
  – В подвал? Ты там играешь?
  – Нет. Там сейчас все.
  Абрамс готов был задать новый вопрос, но остановился и, немного подумав, тихо спросил:
  – Что значит «там все»?
  – Я поднялась наверх, чтобы взять Катю. Но все должны оставаться в подвале.
  – А почему все должны там оставаться?
  – Не знаю.
  – Твои родители внизу?
  – Я же сказала, все там.
  – А ты поедешь вечером домой, в Нью-Йорк?
  – Нет. Мы все будем спать сегодня здесь. И занятий завтра в школе не будет. – У нее на лице появилась довольная улыбка.
  Абрамс вернул девочке куклу.
  – Я никому не скажу, что видел тебя. Беги вниз.
  Девочка прижала куклу к груди и побежала по ступенькам мимо него. Она открыла небольшую дверь, ведущую в подвал, и скрылась. Абрамс проследил взглядом, как она спускается по слабо освещенным ступеням, затем осторожно прикрыл за ней дверь. Несколько мгновений он стоял не двигаясь и молчал. Происходит что-то странное. Очень странное.
  Тони быстро дошел до гостиной. Подойдя к двери, он тихонько приоткрыл ее.
  Гостиная освещалась только лунным светом. В комнате было очень тихо. Тяжелая мебель отбрасывала причудливые тени на ковер с цветочным узором.
  Тони шагнул внутрь и застыл. Он увидел силуэт мужчины, сидящего в кресле с высокой спинкой. Руки его покоились на коленях. Сначала Абрамс подумал, что незнакомец спит, однако через секунду заметил отблеск в его глазах. В пепельнице тлела сигарета, и спиралевидная струйка дыма неторопливо поднималась вверх. Ее было хорошо видно на фоне освещенного луной окна.
  Абрамс старался не двигаться. Он осторожно и глубоко дышал носом, уловив дошедший до него специфический крепкий запах русских сигарет. Судя по всему, его появление в гостиной осталось для мужчины незамеченным. По мере того, как глаза Абрамса привыкали к темноте, он разглядел на голове незнакомца наушники. Мужчина что-то внимательно слушал. Наконец он, видимо, почувствовал присутствие постороннего и посмотрел в сторону Абрамса. При этом он снял наушники.
  Несколько секунд они смотрели друг на друга. Тони отметил про себя, что незнакомец очень стар. Тот спросил его по-русски, но с сильным акцентом:
  – Кто вы?
  Абрамс ответил по-английски:
  – Извините, я, видимо, заблудился.
  – Что вы тут высматриваете?
  – Наверное, я не туда свернул в коридоре. Спокойной ночи.
  Мужчина не ответил, но щелкнул выключателем настольной лампы с зеленым стеклянным абажуром. Абрамс застыл на месте. Он понимал, что ему следует повернуться и уйти, но его ноги словно приросли к полу. Так вот откуда такой акцент! Правильно, американец не может овладеть русским в совершенстве и за сорок лет. Даже через сорок лет его лицо сохраняло черты, запомнившиеся Тони по фотографии, которую она держала у себя в кабинете. Но, даже если бы Абрамс никогда не видел этой карточки, он все равно узнал бы большие влажные голубые глаза. Потому что это были ее глаза!
  Абрамс понял, что смотрит в лицо воина, воскресшего из мертвых. В лицо Генри Кимберли. В лицо «Талбота».
  Часть шестая
  Линия фронта
  43
  Марк Пемброук в одних трусах стоял у окна. Он направил свой бинокль на русскую усадьбу, находившуюся в полумиле от дома ван Дорна.
  – Возможно, это примитивный способ разведывательной деятельности, но, когда просто подсматриваешь, это зачастую дает неплохие результаты.
  Джоан Гренвил потянулась на кровати и зевнула:
  – Мне надо бы спуститься вниз, пока меня не хватились.
  – Да, – отозвался Пемброук, – час для туалета многовато. – Он встал на колени у открытого окна, оперся локтями о подоконник и навел бинокль на резкость. – В слуховом окне крыши я вижу парня. Он стоит у подзорной трубы и смотрит на меня.
  – Можно мне включить свет и одеться?
  – Конечно, нет. – Пемброук повел биноклем из стороны в сторону. – Сейчас мне хорошо видна площадка перед главным входом. Но «линкольна» на ней нет. Думаю, они еще не уехали.
  Джоан села на краю кровати.
  – Кто куда не уехал?
  – Абрамс должен скоро покинуть усадьбу. Если что-то случится, они посигналят дальним светом.
  Джоан встала и подошла к Марку.
  – Что может случиться? И что вообще Тони Абрамс там делает?
  – Извини, это служебная тайна.
  – Вот дерьмо! – воскликнула Джоан. – Мне надоело все время слышать это от Тома и его дурацких друзей-идиотов.
  – Миссис Гренвил, успокойтесь. Зачем вам знать лишнее? Ведь вам незачем быть полноводной рекой. Оставайтесь такой, какая вы есть, – струящимся, быстрым и веселым ручейком. В нем не страшно, даже если коснешься дна.
  Джоан хихикнула:
  – Ты только что успел сделать это дважды.
  Пемброук самодовольно улыбнулся, прильнув к окулярам бинокля.
  – Этот Иван напротив нас, по-моему, совсем обалдел от счастья. Еще бы, словить в свою трубу красивую обнаженную женщину, купающуюся в лунном свете. Бьюсь об заклад, он трет глаза и глотает слюнки.
  Джоан выглянула из окна.
  – Он меня действительно видит?
  – Конечно, – рассмеялся Пемброук. – Знаешь что? Возьми-ка бинокль, встань у окна и последи, не мигнет ли «линкольн» Тэннера дальним светом.
  Она сделала в точности так, как он сказал. Пемброук оделся и направился к двери.
  – Смотри, этот русский машет мне рукой, – хихикнула Джоан.
  – Следи за фарами машины, или я выброшу тебя в окно, – жестко сказал Марк.
  Джоан быстро закивала. В его голосе послышались нотки, заставившие ее поверить в серьезность угрозы. Не поворачивая головы она спросила:
  – Куда ты собрался?
  – Как сказал герцог Веллингтон,4 когда его попросили поделиться какой-нибудь военной хитростью, почаще ходите в сортир!
  Джоан пожала плечами и вновь приникла к биноклю. На самом деле звонить Марку, вероятно, приходилось чаще, чем ходить в сортир. Люди вроде него так привыкли врать, что лгут, даже когда говорят о погоде.
  * * *
  Карл Рот стоял на просторной кухне возле длинного стола, уставленного закрытыми целлофановой пленкой подносами с едой.
  – Много наготовили.
  Мэгги Рот отвернулась от раковины и оглядела подносы, заполненные ломтями мяса, сыром, овощами и фруктами, орехами и выпечкой. Маленькие таблички указывали на специальные диетические, в том числе и кошерные блюда.
  – Карл, ты совсем обалдел с этим заказом. Даже нанял двух сервировщиц. Мы же ничего на этом не заработаем!
  – Ладно, Мэгги, ван Дорн – очень выгодный клиент. Иногда надо забыть о сиюминутной выгоде ради поддержания престижа фирмы.
  Она рассмеялась:
  – Ты у нас самый лучший из всех коммунистических капиталистов, которых я знаю.
  Карл Рот нервно огляделся по сторонам:
  – Мэгги, попридержи свой язык.
  Она взглянула на настенные часы.
  – Ну что ж, пора сервировать.
  Мэгги Рот подошла к одному из подносов и приоткрыла пленку. Карл удержал ее за руку:
  – Нет, еще рано.
  Проходивший мимо парень, уборщик посуды, ловко подхватил кусочек мяса и отправил его себе в рот. Карл неожиданно зло крикнул:
  – Убери прочь свои грязные руки!
  – Не шуми, папаша! – Парень посвистывая отошел.
  – Карл, чего ты так нервничаешь? – спросила Мэгги.
  Он не ответил.
  – Ну ладно, уже действительно пора. Нужно позвать девчонок и начать подавать еду, – сказала она.
  – Нет! – Он нервно потер руки. Мэгги поняла, что муж чересчур возбужден. Она пожала плечами и вернулась к раковине.
  Распахнулась дверь, и на кухне появилась Клаудия Лепеску со стаканом в руке. На ней было черное облегающее платье. Взглянув на Карла, она спросила:
  – Это вы поставляете провизию на вечеринки?
  Рот некоторое время смотрел на нее, потом быстро кивнул. Мэгги Рот обернулась и оценивающе оглядела наряд Клаудии, который, как ей подумалось, был слишком шикарным для вечеринки на открытом воздухе. Интересно, что у нее за акцент? Как и большинство эмигрантов, она не любила иностранцев. Карл тоже обычно вел себя с соседями-европейцами весьма сдержанно, но к этой женщине отношение у него было, судя по всему, более теплое. Странно. Мэгги отвернулась к мойке.
  – Оставьте, пожалуйста, вашу карточку. Мне могут понадобиться ваши услуги.
  Рот опять лишь кивнул в ответ и отвел взгляд в сторону. Клаудия подошла к столу, приподняла пленку на подносе с канапе, попробовала одно и сказала:
  – Очень вкусно. Надо подать их, пока они свежие.
  Рот закивал и снял целлофан с подноса. Клаудия бесцельно передвигалась по кухне. Карл Рот опустился на колени перед столом, под который он поставил несколько коробок, нашел среди них небольшой сверток и развернул его. Достав оттуда пластмассовую бутылочку, он поднялся на ноги, ожесточенно потряс ее и стал опрыскивать подносы какой-то маслянистой жидкостью.
  Мэгги оглянулась и покачала головой:
  – Это необязательно. Карл. Все и так свежее. – Она перевела взгляд на Клаудию.
  Рот рассеянно заметил:
  – Будет лучше выглядеть. Тебе бы следовало почаще брать в руки коммерческие журналы, а не читать всякую ерунду.
  Мэгги внимательно посмотрела на него и заметила, что руки у него дрожат.
  Закончив опрыскивать закуски, Рот подошел к мойке и вылил в нее остатки содержимого бутылочки, затем ополоснул ее и бросил в мусорное ведро, после чего тщательно вымыл руки с мылом. Мэгги не спеша подошла к столу, взяла кусочек копченого лосося и поднесла его ко рту. Рот бросился к ней и схватил жену за руку. Их взгляды встретились.
  – О, Карл… Ты с ума сошел…
  Стоявшая немного поодаль и наблюдавшая за происходящим Клаудия двинулась к Мэгги Рот.
  * * *
  Кэтрин Кимберли свернула за угол в длинном коридоре второго этажа и увидела Марка Пемброука. Когда он оказался возле дверей своей комнаты, она окликнула Марка и подошла поближе.
  – Я искала вас. Могу я с вами поговорить?
  – К сожалению, нет. Я сейчас занят.
  Она еще раз взглянула на закрытую дверь.
  – Мы можем пройти в свободную комнату.
  Подумав секунду, он последовал за ней по коридору в кладовую, забитую до краев коробками и праздничными гирляндами. Кэтрин включила свет и спросила:
  – Джоан Гренвил в вашей комнате?
  – Джентльмены на такие вопросы не отвечают, а леди не должна об этом спрашивать.
  – Я спрашиваю потому, что ее муж занимает видное место в моей фирме.
  – Понятно. Хорошо, признаюсь, что встречался с ней, и не один раз. Но она почти ничего не знает, Том ничего ей не говорит.
  – На кого вы работаете? – спокойно спросила Кэтрин.
  Пемброук, казалось, занервничал. Он посмотрел на часы.
  – Ну, на разных людей. В данный момент – на вас, а точнее – на О'Брайена.
  – Что именно вы делаете для нас, Марк?
  – Я не имею никакого отношения к сбору информации, анализу и прочим заумным вещам. Я просто убиваю людей. – Кэтрин в изумлении уставилась на Пемброука. – Правда. Но я убиваю только негодяев. Опережая ваш вопрос, поясняю: я сам решаю, кто негодяй.
  Она глубоко вздохнула и спросила:
  – Что вам известно о последних убийствах?
  – Я знаю только, что это не моих рук дело. За исключением друзей вашего жениха. Тех, что встретились вам сегодня утром.
  – Да, я хотела поблагодарить вас.
  Он сделал небрежный жест.
  – За это мне платит ваша фирма. Вы же потрудитесь проследить, чтобы мой последний счет тоже был оплачен.
  Кэтрин пропустила его замечание мимо ушей.
  – А какое отношение вы имеете к смерти Арнольда?
  – Я причастен к его убийству лишь в том плане, что не обеспечил его безопасность до конца. Вам следовало поставить меня в известность, что он принимал участие в важном мероприятии…
  – Вы что, пытаетесь переложить ответственность за его смерть на меня?
  – Что вы, что вы, у меня и в мыслях не было…
  – Если вы получили задание обеспечить его безопасность, то почему вы его не выполнили?
  – Нет, такого задания у меня не было. В том смысле, что мне за него не платили. Просто я должен был беречь Арнольда. Он был моим отцом.
  Она невольно вскрикнула:
  – Что? Арнольд Брин?..
  – Брин – это его псевдоним, он сохранил его после войны. Фамилия Пемброук – тоже не настоящая моя фамилия. Но это не важно.
  Кэтрин вгляделась в лицо Марка в неярком свете лампы. Глаза, линия рта…
  – Да… да, вы его сын.
  – Я же вам сказал. Знаете, работа с архивами – очень скучная и неблагодарная, но она очень точно выводит на негодяев. Я начал свою карьеру с того, что выщелкивал для израильтян престарелых нацистов. Потом я переключился на дела, имевшие отношение к восточному блоку.
  – А сейчас? Вы просто работаете на О'Брайена или мстите убийцам своего отца?
  – Трудно сказать. – Пемброук подошел к небольшому загашенному окну кладовки и взглянул на видимые вдали силуэты небоскребов Манхэттена, которые четко проступали на фоне догорающего вечернего неба. – Я профессионал. А месть доходов не приносит. Просто так получилось, что цели О'Брайена и мои стремления совпадают. Поэтому я выполняю его поручения. Кстати, ваш жених был одним из тех, кто организовал убийство моего отца. Но я не буду ему мстить. Мне нужны его боссы.
  Кэтрин села на большую коробку и всмотрелась в лицо Марка Пемброука. Она и раньше подсознательно сравнивала его с Питером. Какие же они разные! Питер, как животное, не осознавал различия между правильными и неправильными поступками. Марк осознавал. Он убивал сознательно. Значит, Питера Торпа спасти нельзя. Марка же еще можно. Она вспомнила его стоящим возле той могилы. Еще тогда у нее возникла мысль, что он – убийца волею обстоятельств, как солдат, который не убивает, когда на земле царит мир.
  – Знаете, а вы мне нравитесь, – сказала Кэтрин. – Вам следовало бы пересмотреть свой подход к работе в архиве. Тем более там теперь не хватает грамотного работника.
  Тень улыбки пробежала по лицу Пемброука. Марк вновь бросил взгляд на часы.
  – Извините, мне нужно бежать. Поговорим об этом в другой раз.
  Кэтрин встала, преградив ему путь.
  – Подождите. Что вы знаете о задании, которое выполняет сейчас Тони Абрамс? Где он?
  – Неподалеку.
  – В соседнем доме?
  Пемброук кивнул.
  – Что он там делает? С ним все в порядке?
  – Не уверен, – задумчиво произнес Марк. – Во всяком случае, для того чтобы выяснить это, мне нужно выйти из комнаты.
  Кэтрин продолжала загораживать ему дорогу.
  – Если с ним что-то случилось… вы сможете… чем-нибудь помочь ему?
  – Нет. Железный занавес начинается вон у того забора.
  – Но…
  – Пожалуйста, пропустите меня. У меня срочные дела, – произнес Пемброук, словно только сейчас вспомнил, что деньги ему платит ее фирма. – Мне не хотелось бы прибегать к силе.
  – Вы будете держать меня в курсе?
  – Разумеется.
  Она отступила к двери и распахнула ее. Марк направился было к выходу, но остановился.
  – Вы знаете, Кейт, я никогда не спрашивал об этом. Я имею в виду, о главной цели нашей работы. Но правда ли, что это может быть последним броском игральных костей?
  – Да, так думают многие, – осторожно сказала она.
  – Да, и О'Брайен так думал, – кивнул Пемброук.
  – Да, и О'Брайен… что значит «думал»?
  – О, у меня и в мыслях не было переводить его в прошедшее время. Насколько мне известно, с ним ничего не случилось.
  Они внимательно поглядели друг на друга. Судя по его взгляду, Марк впервые посмотрел на нее просто как на женщину. На ней были белые узкие брюки из хлопка и белая же шелковая блузка, три верхние пуговицы расстегнуты. Она выглядела одновременно и слишком серьезной, и очень сексуальной.
  – Послушайте, Кейт, – хрипловатым голосом проговорил Пемброук, – сейчас нам обоим не до этого, но, когда все кончится, почему бы нам не познакомиться поближе?
  Она поймала себя на том, что опустила глаза, чего обычно в таких ситуациях не делала.
  – Извините, Марк, но я не свободна.
  – Ах, это… Ну, ему-то жить осталось недолго.
  – Что? Кому? – Она вскинула взгляд на Пемброука.
  – Торпу.
  – О, Господи… – Она облегченно вздохнула. – Нет, я имела в виду… В общем, не его.
  Марк удивленно поднял брови, затем понимающе кивнул.
  – Да, конечно. А я сначала и не понял. Абрамс отличный парень. Осчастливьте его и посадите в архив.
  Он резко повернулся и вышел из кладовки. Кэтрин проводила его взглядом. Все-таки Марк Пемброук, как ни старался, врать не умел. Он что-то знал о Пате О'Брайене и, видимо, знал что-то плохое. Это ее не испугало и не удивило: она ждала плохих известий о Патрике и была готова к тому, что, если Пат О'Брайен заболеет или просто исчезнет, информация об этом будет скрываться как можно дольше. Точно так же сведения о гибели великого полководца держатся в секрете, чтобы предотвратить панику в войсках и не дать психологического превосходства противнику.
  Кэтрин почувствовала, что дрожит, и оперлась спиной о дверной косяк.
  Нет, – подумала она, – прошлое вернулось к ним не случайно. Не случайно и то, что в этом деле так много совпадений. Так было задумано Патриком О'Брайеном и его друзьями. Судя по всему, тот же Марк Пемброук еще в молодости понял, что ему с детства было предназначено сыграть в этом деле свою роль. Оказывается, вербовочная работа О'Брайена имела гораздо больший размах, чем Кэтрин могла себе представить. Щупальца его организации раскинулись так широко, что живут сами по себе и делают его детище бессмертным. И даже если Патрик О'Брайен уже мертв, в раненом организме его группы еще остается достаточно жизненных сил и напора, чтобы во всеоружии встретить последнюю битву с врагом.
  44
  Майк Тэннер завел «линкольн» на плохо освещенную парковку железнодорожной станции Глен-Коува. По дороге они обсуждали только юридические вопросы, поскольку Эванс предупредил их, что русские любят устанавливать «жучки» в машинах своих гостей.
  «Линкольн» остановился, и Абрамс открыл дверцу.
  – Спасибо, что подбросили. Увидимся завтра в офисе. – Он взял свой кейс и вылез из машины.
  Стайлер тоже вылез из «линкольна»:
  – Я вас провожу. – Он взял Абрамса под руку, и они медленно зашагали к платформе. – Рассказывайте, что там случилось.
  – Я видел привидение.
  – Вы сами похожи на привидение. Господи, вы до сих пор бледный. – Он добавил: – Кстати, вас прикрывают?
  Абрамс оглянулся на ходу и внимательно посмотрел на пожилого человека. Впервые Стайлер открыто признал то, что над Абрамсом нависла смертельная опасность.
  – Думаю, да, – ответил Тони.
  – Я надеюсь, что они заметили наш сигнал.
  – Если наблюдали, то заметили.
  Стайлер взглянул на часы:
  – У вас есть минут десять до поезда. – Он указал вперед, на бегущие вниз ступеньки. – Это переход на другую сторону.
  Абрамс посмотрел на противоположную платформу, где расположилось небольшое, в викторианском стиле, станционное здание. Свет в окнах не горел. На самой платформе, под фонарем, стояли четверо: молодая парочка и два подростка. Они ожидали поезд на Манхэттен. На платформе, которая нужна была Абрамсу, никого не было. Тони только сейчас понял, что перепутал платформы, и, осознав это, вовсе не обрадовался перспективе перехода на другую сторону по туннелю.
  – Мы подождем, пока вы не сядете в поезд, – сказал Стайлер.
  – Нет, уезжайте. Вам было приказано уехать сразу же.
  – Я знаю, что приказы нарушать нельзя, но мы можем отвезти вас обратно в Гарден-сити, а там вы спокойно сядете в поезд.
  – Нет, я должен сесть в поезд именно на этой станции. Если я начну умничать, то останусь без прикрытия, ведь оно осуществляется по отработанному плану.
  «И кроме того – подумал он про себя, – если Андров что-то затеял, будет интересно узнать, что именно?»
  Абрамс протянул руку, и Стайлер пожал ее.
  – Я надеюсь, что хоть чем-то вам помог, – сказал Тони.
  Стайлер улыбнулся:
  – Думаю, что из-за вас мы потеряли клиента, Абрамс. – Он опять сделал серьезный вид. – Желаю удачи. – И быстро пошел назад к машине.
  Спускаясь по лестнице, Абрамс услышал, как «линкольн» отъехал по гравиевой дорожке. Тони спустился в туннель. Воздух там был спертым. Тони огляделся. Туннель был длиной ярдов в пятьдесят, с шестью-семью плафонами на потолке. Горела только одна лампочка посередине, правда, освещая практически весь туннель. Абрамс подождал, пока его глаза привыкнут к слабому свету.
  Очевидно, здесь часто тусовались подростки. На бетонном полу валялись битые бутылки из-под вина и пива. Абрамс также заметил использованный презерватив, который в дни его юности называли «кони-айлендский сиг». Серые стены были размалеваны утонченными непристойностями, по сравнению с которыми меркли полуграмотные надписи в метро в его родном Бруклине. «Да, в пригородах школы лучше», – подумал Абрамс.
  Где-то поблизости затрещал сверчок.
  Абрамс прошел уже почти половину туннеля, когда услышал впереди себя чьи-то шаги. Из полумрака возник сначала один человек, потом другой. Оба в костюмах. Абрамс остановился. Позади него тоже раздались шаги: кто-то старался незаметно подкрасться к нему. Затем послышались шаги еще одного человека.
  Абрамс обернулся и увидел двух мужчин, идущих за ним. Они были в костюмах, которые даже издали казались нелепыми. В голове у Абрамса пронеслось: «Русские!»
  Тони шел не останавливаясь. Те, что двигались навстречу, оказались как раз под плафоном, в котором горела лампочка. Один из мужчин был высоким блондином. Сперва Абрамс обрадовался, подумав, что это Пемброук. Но это был Калин.
  – Ах, вот вы где, Абрамс! – крикнул Калин, остановившись.
  Его голос отдался эхом в сыром узком туннеле. Сверчок перестал трещать.
  – Я искал вас на другой стороне, – продолжил он, – Андров сказал, что вы можете поехать вместе с нами в Манхэттен.
  Абрамс ничего не ответил, но замедлил шаг.
  Калин продолжал:
  – Поторопитесь. Машина там. Пойдемте.
  Абрамс услышал, что типы сзади придвинулись к нему. Он медленно шел к Калину. Калин не унимался:
  – Пойдемте, Абрамс, пойдемте. Не ломайтесь. – Абрамс ускорил шаг. Калин сунул руки в карманы. – На машине будет быстрее.
  Абрамс ответил, на ходу доставая револьвер:
  – Я в этом не сомневаюсь.
  Калин удивленно приподнял брови, и лицо его расплылось в угрюмой улыбке. Он полез за своим пистолетом.
  Абрамс еще в машине осмотрел свой револьвер. Судя по всему, его не трогали, но Тони почему-то был уверен, что если он сейчас нажмет на курок, то оружие либо даст осечку, либо же порох, смешанный с нитроглицерином, разорвет револьвер у него в руке. С громким криком он бросился вперед. Калин поднял пистолет:
  – Стоять!
  Абрамс остановился прямо под плафоном.
  – Руки вверх! – последовала новая команда. Абрамс начал поднимать руки и вдруг резким движением разбил дулом револьвера толстое стекло плафона и лампочку. Он бросился к стене и прижался к ней.
  В наступившей темноте не раздавалось ни звука. Абрамс замер, стараясь не дышать. Он взял револьвер за дуло, чтобы использовать его в качестве дубинки, затем тихо опустил свой кейс на пол, достал перочинный ножик, обнажив двухдюймовое лезвие, и стал ждать.
  Тони понял, что фонариков у русских нет, иначе бы они ими воспользовались. Но у них наверняка есть дубинки и, возможно, ножи. У агентов КГБ они всегда с собой. Он осторожно снял ботинки и начал пробираться вдоль стены в прежнем направлении, повторяя про себя, что темнота дает ему большое преимущество.
  Русские не издавали ни звука. Тони не слышал даже их дыхания.
  Вдруг Абрамс ощутил, что наступил левой ногой на осколок стекла. Осколок впился ему в пятку. Тони резко выдохнул и остановился. Аккуратно приподняв ногу, он вытащил стекло, чувствуя пропитавшую носок теплую кровь. Он отбросил осколок в сторону и услышал, как тот звякнул, упав на бетонный пол. Это не вызвало никакой реакции со стороны русских. Тони подумал, что они хорошо подготовлены. А чего еще можно было ожидать?
  Естественно, Абрамс горел желанием поскорее выбраться из туннеля, но он понимал, что, если у русских нет фонариков, ему, возможно, удастся и просто отсидеться здесь. Время работало на него. Не могут же они навечно засесть в этом подземном переходе. Они же иностранцы. А он может – он американец.
  Калин, вероятно, пришел к такому же заключению. Он негромко окликнул своих людей, и Абрамс понял смысл его указаний. Двое, те, что были позади от Тони, Феликс и Василий, должны встать на колени, взяться за руки, а свободные руки упереть в стену, блокируя таким образом выход. Калин и Борис должны двигаться по туннелю, при этом подразумевалось, что они будут держать пиджак Бориса, низко волоча его по полу. Тактика рыбачьей сети. Неплохо.
  Тони был почти уверен, Калин не знает, что Абрамс понимает по-русски. В любом случае, он вынужден был отдавать своим людям приказания, предоставляя таким образом Абрамсу определенную фору.
  Стали слышны приближающиеся шаги Калина и Бориса. По прикидкам Тони, они находились всего в нескольких футах от него. Было слышно их дыхание и шуршание пиджака, который они волочили по бетонному полу. Абрамс ощутил запах пота и дешевого одеколона. Он начал отступать назад, к тому месту, где находились Феликс и Василий.
  Калин спросил:
  – Где вы? Скажите что-нибудь. – Заданный по-русски вопрос был обращен явно не к Тони. Кто-то ответил:
  – Между нами метров пять.
  – Значит, он где-то рядом, – сказал Калин. – Будьте осторожны. – Затем он перешел на английский: – Абрамс, послушайте, мы не собираемся причинять вам зла. Мы просто хотим поговорить с вами. Можно нам с вами поговорить?
  Абрамс усмехнулся. Странное место для разговора выбрал этот Калин. Вот что получается, когда в одном человеке соединяется принадлежность к КГБ и занятия юриспруденцией: перед вами возникает убийца, который хочет пообсуждать с вами все «за» и «против», перед тем как резануть вас в темноте по горлу. Тони понял, что настала пора действовать, пока молот не прихлопнул его на наковальне. Он бросил взгляд на еле различимые ступени обоих выходов из туннеля. На них падал отсвет фонарей на стоянке. Значит, даже если ему удастся прорваться сквозь заслон русских, на ступенях он станет для них прекрасной мишенью.
  Абрамс отступил еще немного. Таким образом, для маневра у него оставалось не более трех футов. Бежать некуда и спрятаться негде. Остается одно – драться. И драться именно здесь, на этом ограниченном пространстве, где они будут опасаться использовать пистолеты, ножи или дубинки. По крайней мере, у Абрамса перед ними есть одно преимущество: ему не надо беспокоиться, что в темноте могут пострадать его друзья. У русских такого преимущества не было.
  Неожиданно Тони пришел на память давнишний совет его матери – постараться получить работу в каком-нибудь офисе. И почему он ему не последовал? Кстати, интересно, что сказали бы его родители-коммунисты, если бы узнали, что их единоверцы пытаются убить их сына?
  Тони сделал шаг от стены. Он высоко поднял свой кейс и с размаху швырнул его назад. Затем прыгнул в сторону Калина и Бориса, резко опустившись на одно колено. В этот момент кейс тяжело грохнулся на бетонный пол. Борис выстрелил на звук, видимо, стараясь держать выше голов Феликса и Василия. Абрамс увидел оранжевый язычок вспышки и услышал приглушенный хлопок. На пистолете явно был глушитель. Пуля взвизгнула под потолком, ударилась о ступени и срикошетила. Во влажном воздухе резко запахло сгоревшим порохом.
  Тони направил свой ножик на три фута ниже того места, где засек вспышку, и сделал быстрый выпад вперед. Он почувствовал, как металл вошел во что-то мягкое, наверное, в живот Бориса. Еще до того как Абрамс услышал будто удивленный стон, он отпрыгнул назад и присел. Голос Бориса дрожал:
  – Боже, меня порезали… Кровь… Боже!
  – Заткнись, Борис, – рявкнул Калин, – и подбери пиджак.
  Абрамс понял, что в расставленной для него сети образовалась дырка. Он осторожно двинулся вперед. Но Калин, видно, ожидал этого. Он переместился в центр туннеля, раскинул руки, словно защитник в американском футболе, и энергично замахал ими. В одной руке у него была дубинка, в другой – пистолет. Неожиданно Тони почувствовал, что холодная сталь оружия коснулась его лба, и в ту же секунду Калин с силой опустил дубинку. Абрамс ощутил обжигающую боль в правом плече, невольно вскрикнул и выронил нож и тут же получил сильный удар ногой в бок. Тони упал навзничь, прошептав по-русски: «Нет, это же я».
  Калин на секунду растерялся, и этой секунды Абрамсу хватило для того, чтобы быстро подняться на ноги и нанести широкий боковой удар рукояткой револьвера на уровне плеча. Он почувствовал, что рукоятка задела живую плоть. Калин громко вскрикнул. Абрамс вновь прижался к стене. Боль в правом плече не утихала. Он понимал, что ему надо отобрать у кого-нибудь из них пистолет, но только он успел об этом подумать, как раздался приказ Калина:
  – Уберите пистолеты! Оставьте только ножи и дубинки.
  Абрамс ждал, что голос Калина выдаст боль, которую он ему причинил, но голос звучал абсолютно ровно. «Да, крепкий мужик».
  Тони услышал, как в нескольких футах от него на полу учащенно дышит Борис. Только его оружие осталось доступным. Абрамс опустился на четвереньки, касаясь пола лишь кончиками пальцев, чтобы не производить шума, двинулся к Борису, но ощутил на бетонном полу теплую жидкость. Кровь! И много.
  Наверное, он задел у русского подвздошную артерию. Абрамс подобрался к Борису, быстро обшарил его тело, скользя рукой по пропитанной кровью одежде, но пистолет найти не смог. Калин и остальные двое, видимо, уловили звуки, сопровождавшие эти отчаянные поиски, и начали приближаться к Тони.
  Он опустился на колено, обхватил Бориса за плечи и вместе с ним поднялся на ноги. Он толкнул тело в сторону Феликса и Василия. Раздался глухой стук, за которым последовали крики и удары дубинками.
  Абрамс бросился в свалку, методично опуская рукоятку револьвера на чьи-то головы. Он бил и бил до тех пор, пока крики не стихли. Тони отступил назад и прижался к стене. Он ощупал себя и обнаружил неглубокий порез на шее. Тело ныло от ударов дубинкой. У Абрамса закружилась голова, и он опустился на колени.
  Где-то недалеко раздался голос Калина:
  – Доложите обстановку!
  Несколько секунд никто не отвечал, затем откликнулся Василий, и в голосе его слышалась боль. Теперь тон у Калина не был уже столь уверенным:
  – Что с остальными? Где еврей?
  – Не знаю. Я ничего не вижу, – ответил Василий.
  Застонал и зарыдал Феликс:
  – Я умираю!
  – Калин, надо уходить! Помоги мне поднять их, – крикнул Василий.
  Голова у Абрамса кружилась все сильнее. Он отчаянно пытался удержаться на коленях, но все же упал набок и тут же понял, что выдал себя.
  – Василий, он там! – рявкнул Калин.
  Абрамс услышал, как к нему осторожно подбирается человек, затем различил голос Калина:
  – Он лежит у стены. Не стреляй, может срикошетить. – Калин перешел на английский: – Это твой последний шанс, Абрамс. Ты все равно поедешь с нами, живой или мертвый.
  Голова у Абрамса кружилась невыносимо, он уже был не в состоянии думать. На какую-то долу секунды он решил было, что ему лучше сдаться. Вряд ли они станут убивать его сейчас, а позже он найдет возможность сбежать. Но тут он вспомнил подвал, где собрались русские, ожидающие чего-то, и ему в голову пришла мысль, что это «позже» может и не наступить. Надо сматываться отсюда немедленно.
  Головокружение понемногу проходило, но подниматься было еще рано. Абрамс почувствовал, как его руку задела ткань чьих-то брюк, но русский этого, видимо, не заметил. Тони нащупал под рукой осколок стекла и зажал его в пальцах. Осколок был острый, и Абрамс наугад полоснул Василия по голени, чувствуя, что стекло разрезает мясо и достает кость. Василий заревел, запрыгав на одной ноге, но потерял равновесие и упал, все еще крича и ругаясь. Абрамс осторожно встал, и это его движение вряд ли кто мог услышать из-за рева Василия.
  – Что случилось? – крикнул Калин.
  – Меня порезали!
  Абрамс уже успел отойти к противоположной стене и быстро двигался к выходу.
  – Абрамс! Руки за голову, встать к стене! – проорал Калин.
  Абрамс догадался, что Калин смотрит в другую сторону.
  Теперь Калин кричал вслед Абрамсу:
  – Абрамс! Откликнись, или я стреляю!
  Но по голосу чувствовалось, что от его прежней уверенности не осталось и следа. Абрамс подумал, что не хотел бы оказаться на месте Калина при встрече с Андровым. Тони снял ремень и бросил его в сторону русских. Ремень упал на пол, и Василий испуганно вскрикнул.
  В эту самую секунду Абрамс добрался до лестницы и остановился, прижавшись к стене. На бетонные ступеньки падал голубоватый свет фонарей со стоянки. Тони громко выдохнул, готовясь броситься по лестнице вверх, ибо задерживаться здесь было опасно. В нижнюю ступеньку ударила пуля, срикошетив в стену прямо у него над головой. Затем выстрелили по лестнице противоположного выхода. Значит, они не знали, в какую сторону он пошел, но дали понять, что подниматься по лестнице достаточно рискованно. Действительно, обогнать пулю он не смог бы. Но ему обязательно надо добраться до своих и рассказать о сделанном открытии. И добраться надо как можно быстрее.
  Тут ему в голову пришла неприятная мысль: Калин вполне мог оставить своих людей в машинах на стоянках у обеих платформ.
  Да, до дома еще далековато, даже очень.
  Тони притаился.
  45
  Карл Рот крепко сжал запястья жены.
  – Убирайся отсюда! – сказал он, громко дыша. – Бери фургон и езжай домой! – Руки у него дрожали, а голос срывался.
  – Ни за что! – Она вырвалась и отпрянула назад.
  Рот сделал шаг вперед, но Мэгги обежала стол и укрылась за ним.
  – Ты идиот, ты… – Она запнулась, и по ее лицу потекли слезы.
  Несколько человек, работавших на кухне, повернулись к ним. Карл натянуто улыбнулся и, глядя на них, сказал:
  – Пожалуйста, начинайте подавать еду. Давайте, давайте! А это вас не касается.
  Девушки-официантки стали выносить подносы с кухни.
  Мэгги одновременно хотелось и раскрыть всем то, что задумал муж, и защитить его.
  Рот подождал, пока девушки вышли, и, обернувшись к жене, успокаивающе поднял руки.
  – Все, Мэгги, все. Успокойся. – Он было двинулся к ней, но она снова бросилась вокруг стола, подняла поднос с сырыми овощами и швырнула его в Карла. Тот отбил его поднятой рукой.
  Мэгги сказала:
  – Карл, помоги мне выбросить все это. Не позволяй им подавать.
  Он кивнул и сделал успокаивающий жест, приближаясь к жене.
  – Да, да, хорошо.
  Она посмотрела ему в глаза и схватила со стола нож.
  – Не смей подходить ко мне, Карл, не смей!
  Клаудия Лепеску зашла сзади и быстро, тренированным рубящим ударом по запястью выбила у Мэгги нож. Та пронзительно закричала, но Клаудия зажала ей нос и рот рукой, и Мэгги обмякла. Карл бросился к ним, и вместе с Клаудией они затолкали Мэгги в крохотную буфетную, расположенную рядом с кухней. Клаудия держала Мэгги, пока та не перестала сопротивляться. Затем опустила ее на пол.
  – Да, сильная старушка. – Клаудия подошла к небольшой раковине и смыла с рук хлороформ. – Я подозревала, что с ней возникнут проблемы.
  Рот посмотрел на жену. Глаза у нее были закрыты.
  – С ней все будет нормально?
  Клаудия полотенцем вытерла руки.
  – Она будет чувствовать себя намного лучше, чем гости ван Дорна.
  Рота сильно трясло, и он вынужден был опуститься на стул.
  – Почему сегодня? Ведь раньше говорили, что это произойдет на Рождество.
  – Рождество, Четвертое июля, Новый год – какая разница? А что касается причины, то, видимо, с мероприятием пришлось поторопиться. Похоже, американцы что-то пронюхали.
  Карл закрыл лицо руками. Его плечи вздрагивали. Сквозь всхлипы он повторял:
  – Это ужасно… Ужасно…
  Клаудия решительно подошла к нему и влепила затрещину.
  – Встать!
  Рот поднялся и молча уставился на Клаудию.
  – Подними ее!
  Карл нагнулся и подхватил жену под мышки, Клаудия взяла ее за ноги. Они вынесли ее через вторую дверь буфетной, открывавшуюся в служебный коридор. По узкой лестнице Мэгги подняли на третий этаж в помещение для прислуги. Рот и Клаудия нашли небольшую комнату для горничных и положили Мэгги на кровать.
  Рот прерывисто дышал:
  – Что нам теперь делать?
  – А ничего. Я пойду к гостям, а ты проследишь, чтобы вовремя подавали еду, – спокойно ответила Клаудия.
  Карл нервно огляделся по сторонам в маленькой комнате, как будто ожидая увидеть здесь кого-то, и, понизив голос, спросил:
  – Сколько у нас есть времени?
  Клаудия взглянула на часы:
  – Часа четыре. Действие вещества проявится только по истечении этого срока.
  Рот уставился на нее:
  – А что в бутылочке? Ведь вы же сказали, что там снотворное. Почему его действие скажется только через четыре часа?
  – Перестань. Ты же прекрасно понимаешь, что там был яд.
  Рот испуганно вскрикнул:
  – О чем вы говорите? Боже мой! А если они почувствуют привкус? Или унюхают что-нибудь?
  – Не трясись, – резко оборвала его Клаудия. – Это вещество называется рицин. Оно растительного происхождения и прекрасно растворяется в растительном масле. Оно не имеет ярко выраженного запаха или вкуса. И действует достаточно сильно. Вызывает разложение крови, в результате чего наступает удушье. Вне зависимости от того, что говорил тебе Андров, смерть от рицина мучительна. Я уверена, что не выживет никто.
  Рот опустился на край кровати, на которой по-прежнему без сознания лежала его жена.
  – Но… но… но что же будет со мной?
  Клаудия фыркнула:
  – Что? Дурак! Это конец всему. Разве ты не понимаешь? К тому моменту, когда начнет разлагаться кровь этих людей, прекратит существование и эта страна. Кому будет дело до тебя? Сможешь – забирай свою дуру-жену и уматывай, но сперва ты должен все здесь убрать. Я прослежу.
  Карл попытался подняться на ноги, но вновь тяжело рухнул на кровать.
  – А что, если… если сегодня ночью этого не случится?
  Клаудия рассмеялась:
  – Тогда нам всем придется нелегко. Представь себе: когда взойдет солнце, вокруг особняка будут валяться трупы. С кем полиция захочет поговорить в первую очередь? С тобой. Кстати, от рицина противоядия нет.
  Клаудия подошла к окну и посмотрела вниз, на сад и лужайку. Там под огромным полосатым тентом и вокруг него собралось более двухсот человек. Официанты разносили напитки и еду на маленьких подносах. Большие они оставляли на столах.
  Клаудия произнесла с ненавистью:
  – Пусть обжираются, свиньи. Все они гады! Они держат нас в таком напряжении! К полуночи все они сдохнут.
  Рот встал и тоже подошел к окну. Он, как и Клаудия, посмотрел вниз.
  – Но там же дети! – воскликнул он.
  – Этим детям повезло, герр Рот. Когда ты увидишь, что постигнет других детей в этой стране, то порадуешься за тех, кто сейчас внизу.
  – Но среди этих людей есть те, которых вы называли друзьями! Ван Дорны, Гренвилы, мисс Кимберли. Неужели вам их не жаль?
  – Нет, я фаталистка. Чему быть – того не миновать. Большинство этих людей – наши враги. Они все равно рано или поздно погибнут. Андров считает необходимым уничтожить их сейчас в превентивном порядке. Тогда они не помешают в решающий момент.
  – И все же, что будет с нами?
  Клаудия презрительно посмотрела на Рота:
  – Это все, что тебя беспокоит? А мне говорили, что ты был героем Сопротивления, бесстрашно охотился за нацистами в развалинах Берлина, под бомбежками.
  – Люди стареют.
  – В этом-то и парадокс, не правда ли? Молодые, у которых впереди еще целая жизнь, безрассудны. А старики трясутся из-за каждого лишнего месяца жизни. – Клаудия пошла к двери. – Ты спрашиваешь, что будет с нами? А кто может тебе ответить? Что произойдет в тот момент, когда погаснет солнце? Разумеется, никому из нас не улыбается оказаться в агонизирующей стране. Ведь ты помнишь, что это такое, Рот?
  Рот помнил. Голод, болезни, казни, смерть. И дни, и ночи превратились тогда в кошмар.
  – Но наш долг и наша судьба – увидеть и засвидетельствовать апокалипсис этой страны. Если нам это удастся и мы выживем, мы будем достойно вознаграждены.
  Рот кивнул. Да, то же самое ему говорили в Берлине в 1945 году. Правда, теперь не упоминались ни эксплуататоры трудового народа, ни враги революции. Карлу неожиданно пришла в голову мысль, что он давно уже перестал верить в эту революцию.
  Клаудия, казалось, поняла, о чем он думает:
  – Все равно уже поздно, Рот. Завтра утром солнце взойдет над другим миром. Наша борьба завершится победой, и ты сможешь отдохнуть. Задача состоит в том, чтобы выжить в течение ближайших двадцати четырех часов.
  Она вышла из комнаты.
  Рот посмотрел на неподвижно лежащую жену. Перед его взором предстало последнее послание от Генри Кимберли, которое он получил тогда в Берлине. И оно слово в слово совпадало с тем, что ему сейчас сказала Клаудия.
  * * *
  Джордж ван Дорн стоял у окна в своем кабинете на первом этаже и смотрел на лужайку.
  – Неплохая вечеринка. По-моему, все идет удачно.
  – Мне кажется, все идет отлично, Джордж, – откликнулся Том Гренвил. – Может, выйдем наружу?
  – Нет. Ненавижу эти вечеринки.
  Гренвил пожал плечами. Странный он человек, этот Джордж.
  – Приготовить тебе выпить?
  – Нет, сегодня мне нужна ясная голова, – ответил ван Дорн.
  Брови у Гренвила удивленно поползли вверх.
  – Кстати, и тебе тоже, – добавил ван Дорн.
  Том Гренвил посмотрел на стакан в своей руке и поставил его на небольшой столик. Ван Дорн отвернулся от окна и принялся вышагивать по кабинету. Руки он сцепил за спиной. Гренвил следил за ним. По мере движения ван Дорна в поле зрения Тома одна за другой попадали развешенные по стенам большие карты времен Второй мировой войны.
  – О чем ты задумался, Джордж? – спросил он у ван Дорна.
  Тот остановился.
  – О многом. – Он посмотрел на каминные часы. – Думаю, мне пора начинать атаку вражеских позиций.
  – Атаку? А, ты о фейерверке, – улыбнулся Гренвил.
  Ван Дорн кивнул.
  – Сядь, Том. Мне нужно поговорить с тобой.
  Гренвил присел на краешек кресла с высокой спинкой. Ван Дорн остался стоять. Несколько секунд он молчал, потом сказал:
  – Я очень уважал твоего отца, Том. Его гибель уже после войны в японском лагере для военнопленных сильно потрясла меня. Скажу честно, сильнее, чем если бы он погиб на поле боя.
  Гренвил осторожно кивнул.
  – Так вот, именно из уважения к твоему отцу я буду говорить с тобой откровенно, как с близким человеком. О твоей жене.
  Лицо Гренвила приняло почти разочарованное выражение, словно он ожидал, что ван Дорн готовится обсудить с ним важный деловой вопрос, и обманулся в своих ожиданиях.
  – Ах, это…
  – Мне хотелось бы соблюсти такт и в то же время назвать вещи своими именами. – Ван Дорн зажег сигару и выпустил струю дыма. – Она путается с каждым прохожим. Что ты собираешься предпринять в связи с этим?
  Гренвил пригладил волосы и опустил глаза. Так вот оно что! Его семейные проблемы начинают мешать работе. Это уже серьезно.
  – Я разведусь с ней.
  – При обычных обстоятельствах я бы согласился, но нынешняя ситуация подсказывает несколько другое решение. – Ван Дорн потер свой тяжелый подбородок. – Джоан в прекрасной физической форме. Знаешь, Том, во время войны УСС привлекало агентов и исполнителей всевозможных типов. Зачастую для единовременного использования по тому профилю, который этому человеку больше всего соответствовал.
  – Джордж, если ты полагаешь, что я в твердом уме позволю своей жене использовать ее физическую привлекательность для выполнения какого-то там задания…
  Ван Дорн остановил Гренвила коротким взмахом руки:
  – Ты не о том говоришь! Я могу найти для такого рода заданий хоть пятьдесят сногсшибательных красоток… Да, мне нужно тело Джоан, но в особом смысле, для выполнения очень сложного задания. Мне нужен человек выносливый и, главное, очень стройный, я сказал бы даже, мальчишески стройный. А ведь несмотря на всю привлекательность Джоан, фигура у нее, как у мальчика.
  «По-моему, даже у змеи грудь и задница больше», – добавил он про себя.
  Гренвил откашлялся:
  – Я не думаю, что Джоан пойдет на…
  – У меня на нее досье такой толщины, что, встав на него, можно легко сменить лампочку на потолке. Я ведь могу устроить так, что если она откажется играть в нашу игру, то может оказаться самой бедной разведенкой в Скаредсиле. – Ван Дорн вонзил взгляд в переносицу Гренвила. – Ты же знаешь, пытаться обмануть меня очень опасно…
  Неожиданно дверь в кабинет распахнулась. Ван Дорн быстро обернулся. На пороге стояла его жена, Китти, балансируя подносом в одной руке.
  – Ах, вот ты где!
  – Рад тебя видеть, – откликнулся ван Дорн.
  – Том, где же Джоан? – спросила Китти. – Что-то я ее давно не вижу.
  Гренвил слабо улыбнулся:
  – По-моему, она пошла в туалет.
  Китти притворно нахмурила брови:
  – И что вы делаете в этой душной, прокуренной комнате?
  – Разве не видишь? Занимаемся с Томом любовью, – в тон ей ответил ван Дорн.
  – Ах, Джордж, ты несносен. – Китти протянула поднос Тому Гренвилу. – Попробуй этот паштет. И сядь.
  Гренвил сделал то, что ему было сказано, и именно в том порядке.
  Китти повернулась к мужу и протянула ему поднос:
  – На этот раз Карл просто на высоте. Такое разнообразие и изысканность!
  Ван Дорн взял маленький бутерброд с лососиной. Кусочек рыбы был свернут наподобие бутона розы. Джордж пригляделся и увидел на рыбе какие-то капельки, похожие на капли масла или желе. Немного подумав, ван Дорн отправил бутерброд в рот.
  – Какая-то кошачья еда. В следующий раз зажарим на вертеле теленка или пару барашков.
  Китти поставила поднос на столик.
  – Джордж, все ждут фейерверка.
  – Ну так пусть заплатят команде, чтобы она быстрее начинала.
  На лицо Китти ван Дорн легла тень, как будто она вспомнила что-то неприятное.
  – Джордж, а что это за команда? Я раньше никогда этих людей не видела. Где ребята из фирмы Гренальди?
  – Взлетели на воздух.
  Китти повернулась к Тому Гренвилу:
  – Пиротехническая фирма Гренальди известна всей стране. Джордж обычно пользуется их услугами.
  – Да, я слышал о них… – начал было Том.
  Ван Дорн, перебив его, спросил жену:
  – Ты видела Пемброука?
  – Пемброука? – Та задумалась.
  – Да, этого длинного англичанина с холодной физиономией, – почти рявкнул ван Дорн.
  – Ах, да… Приятеля Тома и Джоан. По-моему, он себя неважно почувствовал и отправился в свою комнату.
  – Пошли за ним.
  – Дело в том, что он почувствовал…
  Джордж ван Дорн глубоко затянулся сигарным дымом. Явный признак того, что он сейчас взорвется.
  Китти быстро пошла к двери.
  – Да, дорогой. – Она исчезла в коридоре.
  Ван Дорн бросил взгляд на Гренвила, видимо, желая убедиться в том, что тот не пропустил урок правильного обращения с женой. Том выглядел удрученным. Он встал.
  – Думаю, мне лучше пойти.
  – А я так не думаю, – резко возразил ван Дорн.
  В эту секунду звякнул колокольчик. Джордж ван Дорн встал, пересек весь кабинет и исчез за зеленой японской ширмой. Через секунду он появился оттуда с телексной лентой в руке, прошел к висевшей на стене картине, откинул ее на петлях, открыл спрятанный за ней стенной сейф, достал оттуда небольшую шифровальную книгу и протянул ее и телекс Гренвилу.
  – Расшифруй это сообщение. А потом мы закончим разговор о твоей жене.
  Гренвил взял телекс и книгу и уселся за стол ван Дорна.
  Сам ван Дорн распахнул большие французские двери, которые вели в маленький садик. Он спустился по ступенькам и, устроившись в деревянном кресле, задумчиво начал пускать вверх колечки сигарного дыма, прислушиваясь к шуму вечеринки.
  Ван Дорн подумал о Патрике О'Брайене. Теперь таинственная мантия руководителя организации может лечь на его, ван Дорна, плечи. Хотя никто толком и не знал, как и кем этот вопрос решается.
  Он подумал о Стайлере, Тэннере и Абрамсе. Как-то обстоят у них дела? Мнение ван Дорна об Абрамсе в последнее время существенно изменилось в лучшую сторону. Да, О'Брайен умеет разбираться в людях.
  Ван Дорн посмотрел вверх, на ясное звездное небо. Странно, всегда считалось, что на небесах рай, и в то же время любое священное писание предрекает, что апокалипсис придет с небес. И он приближался.
  Это они уже знали. Хотя и не знали, когда и в какой форме он придет. Но одна только мысль о том, что такая угроза существует, была сама по себе очень значимой.
  * * *
  Марк Пемброук вернулся в свою комнату.
  – Видела свет фар?
  – Да. – Джоан Гренвил, не оборачиваясь, продолжала смотреть в окно. Она явно опасалась его гнева. – Минуты две назад.
  – Саму машину видела?
  – Да, она мелькнула, когда ехала по дорожке. Такая большая и немного угловатая. Думаю, «линкольн».
  Пемброук взял бинокль и навел его на русскую усадьбу.
  – А вспышки фар видела?
  – Ну…
  Он резко повернулся к ней.
  – Да, – торопливо сказала Джоан. – Две вспышки. Они ярко осветили вон те деревья.
  Пемброук бросил бинокль на кровать и быстро направился к двери.
  – Марк, – позвала его Джоан, – мне нужно тебе кое-что сказать.
  Он обернулся и нетерпеливо спросил:
  – Что?
  – Тони Абрамс… В пятницу вечером он был в моей комнате на Тридцать шестой улице.
  Пемброук взялся за дверную ручку.
  – Ну и что из этого?
  – Нет… Ты не понял. Мы этим не занимались. Но он сказал мне, что я должна сообщить…
  Марк убрал руку с дверной ручки и снова обернулся к Джоан:
  – Продолжай!
  – Тони сказал, что, если он погибнет или исчезнет, я должна кое-что передать Кэтрин Кимберли. – Джоан взглянула на Марка. – С Абрамсом что-нибудь случилось?
  – Думаю, считать его погибшим пока преждевременно. Но страховой полис на него я бы не выписал. Так что же ты должна передать Кэтрин?
  Джоан явно колебалась. Она не была уверена, что правильно делает, рассказывая ему о просьбе Абрамса. С другой стороны, она сомневалась, что на Кэтрин можно положиться: женщины не очень надежно умеют хранить секреты. А Марк вроде бы интересовался судьбой Тони Абрамса.
  Пемброук пересек комнату и остановился прямо перед Джоан. Он обнял ее за плечи и спросил:
  – Так что же это такое? Не бойся, Джоан, говори.
  Она посмотрела ему в глаза и поняла, что говорить ей теперь все равно придется.
  – Ты можешь, если хочешь, передать Кэтрин следующее. Тони Абрамс сказал, что на крыше он обнаружил, что Клаудия – сообщница «Талбота». – Джоан пожала плечами. – Ты понимаешь, о чем идет речь?
  – Почему он попросил именно тебя передать это Кэтрин?
  – Он сказал, что я меньше других интересуюсь интригами, если только они не связаны с сексом, – улыбнулась Джоан.
  Пемброук кивнул. Он постепенно приходил к такому же заключению. Этот Абрамс разбирается в людях. Марк отпустил Джоан.
  – Одевайся и иди вниз. Меня не будет примерно час. Передай Кэтрин то, что Абрамс сообщил тебе.
  – Ради Бога, что здесь происходит, Марк?
  – Решается один сложный юридический вопрос. – Он быстро прошел к двери и распахнул ее.
  На пороге с занесенной для стука рукой стояла Китти ван Дорн. Она улыбнулась.
  – О, Марк! Джордж просил меня пригласить вас в свой кабинет, если вы не…
  Тут Китти увидела посреди комнаты обнаженную Джоан и издала возглас, полный отчаяния и расстройства, означавший, видимо, что вся эта вечеринка испорчена из-за эгоистичного и порочного поведения одной из приглашенных.
  – О Боже…
  Пемброук коротко извинился и протиснулся мимо миссис ван Дорн в коридор.
  Джоан Гренвил нервно улыбнулась:
  – Китти…
  Китти ван Дорн трагическим жестом прикрыла ладонью глаза, повернулась и пошла по коридору прочь от комнаты.
  * * *
  Стэнли Кучик сидел, скрестив ноги, в одном из углов на дне пустого плавательного бассейна. На коленях у него стоял поднос с пиццей, а вдоль стенки бассейна выстроились три пустые пивные бутылки. Стэнли вытер рот рукавом форменной куртки и рыгнул.
  – Эй, – позвал его мужчина, стоявший возле противоположной стены. – Эй, ты почему не работаешь?
  Стэнли глянул в его сторону. Фигуру мужчины неясно освещали вделанные в стенки бассейна и горевшие в полнакала лампы.
  – У меня перерыв.
  – Врешь.
  – Правда перерыв.
  – Ну конечно! Давай иди сюда и помоги нам, а то я тебя заложу.
  – Черт! – выругался Стэнли. Он отставил в сторону поднос, взял бутылку с пивом и лениво направился к противоположной стене бассейна. Там он увидел большое количество коробок, проводов и несколько десятков миниатюрных устройств для запуска ракет.
  Мужчина, обратившийся первым к Стэнли, уже более мягко сказал:
  – Я Дон. А это Вэлли и Лу. Тебя как зовут?
  – Кучик. Стэнли.
  – Поляк?
  – Нет, словак.
  – А-а, одно и то же.
  Стэнли оглядел их. Всем им было под сорок. На всех темные джинсы и футболки цвета хаки. Ребята сильно вспотели.
  Дон сказал:
  – Мы пиротехники. Знаешь, что это такое?
  Стэнли огляделся и заметил на коробках китайские иероглифы.
  – Полагаю, готовите фейерверк.
  – Правильно, молодец. Видишь те пластиковые бочки? Когда мы начнем стрелять, ты соберешь весь мусор, все эти коробки и бумагу и отнесешь туда. Если справишься, дадим тебе пальнуть.
  Внутри Стэнли боролись два чувства – природное любопытство и природная лень. Наконец он сказал:
  – Хорошо. Но скоро мне нужно возвращаться на кухню.
  – Ну и что? Начинай уборку сейчас. Бери вон те пустые коробки и складывай их. Но больше ничего не трогай. Особенно кнопки. И не кури.
  – Ладно. – Стэнли начал складывать коробки, постепенно сдвигаясь к центру бассейна. Там его взгляд привлекла какая-то бесформенная груда. Присмотревшись внимательнее, Стэнли пришел к выводу, что это какие-то ящики, покрытые старым брезентом. Немного приподняв брезент, он увидел выведенную на одном из ящиков карандашную надпись: «81 мм». Оглянувшись, Стэнли отогнул брезент еще дальше. Он обнаружил, что ящики образуют как бы небольшой колодец, стенки которого доставали Стэнли чуть ли не до шеи. Мальчик заглянул внутрь «колодца». На бетонном дне бассейна покоилась длинная металлическая труба, направленная в небо под углом в 45®. Труба опиралась на круглую металлическую платформу, а поддерживалась двумя сошками. Стэнли понял, что это такое. Это был 81-миллиметровый армейский миномет. И направлен он был на русскую усадьбу. Боже милостивый!
  46
  Абрамс сел на корточки, опершись спиной о стену. Ситуация оставалась по-прежнему сложной. Правда, Тони не слышал, чтобы поезд проходил там, наверху, над его головой. Какой-то шанс у него оставался. И все равно ему казалось, что время и пространство застыли в этом черном туннеле и единственными признаками жизни здесь были биение его сердца и его дыхание.
  Тони очень нужна была помощь, а раз ждать ее неоткуда, придется создать видимость ее наличия. Сидя на корточках, Абрамс сжался в тугой комок и выкрикнул:
  – Пемброук! Это вы?
  Голос его гулко прозвучал в туннеле. Абрамс ожидал выстрелов, но их не последовало. Он громко крикнул еще раз:
  – Да, они здесь, в туннеле. Вы сможете перекрыть другой выход?
  После небольшой паузы Тони сказал:
  – Хорошо. Я сижу здесь.
  Он прислушался. Да, несомненно, это шаги Калина и Василия, которые уносят с поля боя пострадавших.
  Абрамс выждал еще немного. Его подмывало совершить почти что детскую шалость, он сопротивлялся этому желанию, но не смог с собой справиться. Повернувшись в ту сторону, куда предположительно уходили русские, он крикнул по-русски:
  – Кстати, передавай привет Андрову от еврея.
  Тони подождал еще несколько секунд и, превозмогая боль и легкое головокружение, бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Он замедлил бег только тогда, когда почувствовал, что из туннеля его уже не достанут. Остановившись на одной из последних ступенек, он всмотрелся в открывшуюся перед ним стоянку.
  Там он увидел черный «форд» с дипломатическими номерами. Скорее всего, машина принадлежала русской миссии. Абрамс различил силуэт водителя за рулем. Рядом с ним сидел еще один человек. Судя по всему, именно на этом автомобиле его должны были увезти, если бы он согласился пойти с группой Калина.
  Тони поднялся еще на ступеньку и осмотрел кусты рядом с платформой и путями. Вроде никого. Неожиданно с восточной стороны послышался неясный шум. Абрамс прислушался. Сомнений быть не могло: это подходил его поезд на Манхэттен.
  Тони прошел последние ступени лестницы и очутился на платформе. Осторожно оглянулся на машину. Пассажир не отрывал от Абрамса напряженного взгляда, а водитель держал что-то у лица – видимо, переговорное устройство. Тони зашагал по направлению к станционному строению, расположенному в пятидесяти ярдах от него. Сейчас там собралось уже человек десять. Раздался свисток приближающегося поезда.
  Вдали виднелся еще один «форд», который двигался вдоль противоположной платформы. Абрамсу показалось, что в машине сидел Калин.
  Абрамс остановился. Ожидавшие поезда люди поначалу не обратили на него внимания, но через пару секунд некоторые стали украдкой бросать взгляды на Тони. Он вспомнил, что выглядит ужасно: лицо и руки в крови, босой. Порядочные граждане должны были бы вызвать полицию.
  Итак, что же мы имеем? Потерян кейс, но в нем ничего ценного не было, только официальные материалы иска русской миссии к ван Дорну. Потерян зарегистрированный револьвер, из-за этого могут быть всякие неприятности. Разумеется, если кому-то будет дело до его револьвера после предстоящего апокалипсиса.
  Осталась жизнь. А это неплохо.
  Черт побери, а где же прикрытие? Они что, оставили его одного специально? Вряд ли, он же нужен им живой, им надо получить от него информацию. Если бы они знали, что он видел Генри Кимберли, они прислали бы за ним лимузин.
  Совсем близко еще раз прозвучал свисток поезда, и на рельсах отразился свет его прожекторов. Поезд заскрипел тормозами и остановился. Абрамс вошел в последний вагон и прошел в тамбур, соединявший его с предыдущим вагоном. Раздалось два коротких свистка, и поезд тронулся. Тони подождал, пока последний вагон не поравнялся со зданием станции, которое заслоняло русским обзор со стороны стоянки, и быстро спрыгнул обратно на платформу, сразу присев на корточки. Так же на корточках он осторожно пробрался мимо здания станции к стоянке такси и увидел там одинокую машину. Водитель, молодой негр, спал за рулем. Абрамс открыл заднюю дверцу и проскользнул в салон. Он скорчился на полу, затем поднял руку и потряс водителя за плечо:
  – Поехали!
  Шофер удивленно открыл глаза:
  – Что? Куда?
  Но рука его автоматически потянулась к замку зажигания. Заурчал мотор.
  – Так что? Вам куда? – Водитель посмотрел в зеркало заднего вида. – Вы где там, вообще-то?
  – Под тобой. Поехали.
  – Поехали куда?
  – В дом ван Дорна. Большой такой, на Дозорис-лейн.
  Таксист включил передачу, и они медленно двинулись.
  – Мужик, с тобой все в порядке?
  – Я уронил свою зубную щетку. Поезжай быстрее.
  Машина направилась к выезду со стоянки.
  – Может, свет включить?
  – Нет, ты езжай.
  – Слушай, а от кого ты бежишь-то, друг?
  – От тайной полиции русских.
  Таксист присвистнул:
  – Ха, что же эти дураки на тебя наезжают?
  – А они все время под меня подкапываются. – Абрамс устроился поудобнее на полу.
  Водитель свернул на Сэйнт Эндрю-лейн.
  – К ван Дорну, говоришь? Ну, этого придурка несложно найти. Надо ехать к фейерверкам.
  Абрамс посмотрел в окно и увидел в небе мириады разноцветных звезд.
  – За нами нет хвоста? – спросил он водителя.
  Тот посмотрел в зеркало заднего вида:
  – Так, фары… Не знаю, за нами это или нет.
  – Ну тогда предположим, что за нами, так что давай-ка побыстрее.
  Таксист поднажал, и они свернули на Дозорис-лейн.
  – Тебя как зовут?
  – Уилфред.
  Абрамс поднял над сиденьем бумажник с удостоверением:
  – Полицейское управление Нью-Йорка, Уилфред. Езжай дальше и не обращай внимания на светофоры.
  Водитель взглянул на значок и удостоверение:
  – Ладно, мужик. Но это графство Нассау.
  – Не надо геополитики. Мы все – американцы.
  Уилфред прибавил скорость, притормозил было у светофора на красный свет, но проехал.
  – Они у нас на хвосте.
  – На чем они едут?
  Уилфред опять посмотрел в зеркало заднего вида.
  – Похоже на черный «форд». Их четверо.
  Внезапно они затормозили.
  – Что происходит, Уилфред? – спросил Абрамс.
  – Затор. Здесь так все время, когда пускают фейерверки.
  – Они все еще сзади?
  – Сейчас поцелуют нас в бампер.
  – Впереди есть полицейские?
  – Да, дальше по дороге.
  Абрамс приподнялся и посмотрел назад. Черная машина, как и сказал Уилфред, почти что упиралась им в бампер. Он разглядел силуэты четверых мужчин. Обернувшись, он посмотрел вперед. В ста ярдах от них стояли полицейские машины.
  Абрамс сунул таксисту двадцать долларов.
  – Спасибо, Уилфред. Ты не похож на русского. Зря я в тебе сомневался.
  Уилфред кивнул:
  – Теперь вы их арестуете?
  – Нет, не сразу. – Абрамс открыл дверцу и вышел на тротуар. Он пошел вдоль обочины, где выстроились в цепочку машины. Водители удивленно смотрели на него. Он услышал, как хлопнула дверца, а затем кто-то быстро зашагал по гравию. Сзади подошел мужчина и сказал:
  – Ага, так вот вы где!
  Абрамс ответил на ходу:
  – Если вы из кавалерии, то уже опоздали.
  Пемброук пошел рядом с ним.
  – Извини, старик, ты уехал от Ивана чуть раньше, чем мы ожидали. А по дороге к станции были ужасные пробки. Праздничный вечер. Хотя я понимаю, что извинения тут не помогут.
  Абрамс ничего не ответил. Тогда Пемброук продолжил:
  – Я посадил одного парня на поезд за несколько станций до Гарден-Сити, чтобы он за тобой наблюдал.
  – Очень разумный шаг. Сигареткой не угостишь?
  Пемброук дал Тони закурить.
  – Вид у тебя неважнецкий. Они хотели взять тебя в подземном переходе, да? Я знал, что они не станут возиться с тобой у себя в доме, а поедут за тобой и попытаются достать в самом Манхэттене.
  – Значит, у них были другие планы.
  Пемброук сказал:
  – Я понимаю твое состояние и искренне прошу прощения. – Он опустил взгляд. – Ты что, собираешься зайти туда без ботинок?
  – А разве я могу пойти к ван Дорну в грязных носках?
  Пемброук улыбнулся:
  – Я проведу тебя через черный ход.
  – Звучит заманчиво.
  Они прошли еще немного, затем Пемброук спросил:
  – Почему ты решил сюда вернуться?
  – Потому что я решил не ехать на поезде.
  – Ты же вообще не собирался ехать на поезде, ведь так? Ты обнаружил у русских что-то чрезвычайно важное. Поэтому вы и сигналили дальним светом. Ты думал, что мы подхватим тебя у станции и отвезем к ван Дорну. Точно?
  – Вполне возможно.
  Пемброук снова кивнул.
  – Это в общем-то не мое дело, но я устрою тебе аудиенцию у ван Дорна.
  – В данный момент это все, что мне нужно.
  – Я очень извиняюсь за накладку. Надеюсь, ты не подумал, что я тебя подставил?
  Абрамс щелчком отбросил окурок.
  – Не скрою, в туннеле эта мысль меня посещала.
  – Я на твоей стороне, Абрамс. Честно говоря, ты оказал мне огромную услугу, оставшись в живых. Иначе моей карьере пришел бы конец.
  – Моей тоже.
  – Хочешь работать со мной?
  – А что ты производишь?
  – Трупы. Я думал, ты знаешь. Платят прилично.
  – Нет, спасибо.
  – У тебя бы дело пошло. Говоришь по-русски. Работал в полиции. Моя контора официально зарегистрирована в Нью-Йорке. «Бритиш текнолоджис». Престижный офис в Рокфеллеровском центре. Секретарша…
  – Подставка для винтовок… Я подумаю.
  – Хорошо.
  Показались ворота русской усадьбы. Демонстрантов возле них не было, поэтому полицейские машины стояли припаркованными в ряд на боковых дорожках.
  – Полицейские наверняка обратят внимание на твой внешний вид, – сказал Пемброук.
  Абрамс снял пиджак, забросил его в кусты и закатал рукава рубашки. Потом стянул окровавленные носки, попросил у Пемброука носовой платок и вытер им лицо и руки.
  – Ну что, разве теперь я не похож на подвыпившего провинциала?
  – Как сказать… Разве что в темноте. Впрочем, пойдем.
  Они прошествовали мимо полицейских машин, ощущая на себе пристальные, оценивающие взгляды. Через несколько минут они выбрались на подъездную дорожку, ведущую к дому ван Дорна. Пемброук заметил:
  – Вечеринку сегодня он закатывает отменную.
  – А Клаудия там?
  Пемброук достал сигарету и с легкой усмешкой сказал:
  – Да. Но и Катрин тоже. Так что будь осторожен, старик. Надеюсь, после всего, что ты пережил, тебе не улыбается получить нож под ребра от разъяренной фурии. – Марк рассмеялся.
  Абрамс остановился и стал выковыривать камешек, который впился ему в рану на пятке.
  – Торп там?
  – Нет.
  Тони пошел дальше.
  – А где же он?
  – Честное слово, понятия не имею. – Пемброук отшвырнул сигарету. – Знаешь, Абрамс, я думаю, мы совершили ошибку, не прикончив его.
  – Мы что же, с тобой заодно?
  – Ну, я имел в виду…
  – Послушай, Пемброук, я никогда еще никого не убивал холодно и расчетливо. Но Торпа убил бы. А вот ты, для которого убийство обычное дело, не уничтожил того человека, который больше всего этого заслуживает.
  Пемброук ответил после длинной паузы:
  – Да, может, ты и прав. Иногда профессионалы бывают слишком расчетливыми и не могут подчиниться инстинкту.
  Абрамс смахнул капли пота со лба. Вечер был длинным, к тому же Тони устал после всех этих происшествий: этакой гремучей смеси из секса, драк и весьма острых переживаний. Абрамс зевнул.
  – Джоан рассказала мне о Клаудии, – как бы между прочим заметил Марк. – Жаль, что я поздновато об этом узнал.
  – Ну и что ты собираешься с ней делать? Или уже сделал?
  – Успокойся, она жива. Решать ее судьбу – не мое дело. Да и не твое.
  – Я никогда и не думал, что это мое дело.
  – Удивительно, что О'Брайен и организация связались с ней. Лично я не знаю ни одного случая, когда бы удалось использовать перебежчика с Востока. Не исключено, что она с самого начала была двойным агентом.
  – Во всяком случае, с пятницы; когда она заманила меня на крышу, она явно работала на них.
  Пемброук кивнул как бы своим мыслям:
  – Надо еще разобраться, кто заманил тебя на крышу. В этой истории не хватает некоторых важных деталей. Я даже думаю, не сыграли ли здесь свою роль Джоан или Кэтрин?
  – Нет, это была Клаудия.
  – Ну ладно, все это весьма запутанно. Вот почему я не лезу в эти игры, Абрамс. Работа киллера гораздо проще. Вот мой отец любил интриги, а я нахожу все эти хитрости слишком утомительными.
  – Твой отец служил в разведке?
  – Да, и недавно вышел в отставку.
  Они продолжали идти по дорожке. Неожиданно Абрамс спросил:
  – А Джеймс Аллертон тоже приехал сегодня к ван Дорнам?
  – Нет, он вернулся в Вашингтон. Почему ты спрашиваешь?
  – Этот уик-энд он проводит с президентом?
  Марк пожевал губами.
  – Не уверен. Судя по газетам, президент на уик-энд отправился в Кэмп-Дэвид. Зачем тебе знать, поехал ли с ним Аллертон?
  – Дело в том, что может возникнуть необходимость выйти на президента. Если Аллертон у него, то ван Дорн может быстро с ним связаться.
  – Случилось что-то экстраординарное?
  – Думаю, да. Но ведь тебя такие вещи не интересуют.
  Наконец они оказались у ворот виллы ван Дорнов. Охранник, сидящий в припаркованной здесь машине, узнал Пемброука и приветливо махнул ему рукой. Абрамс последовал за Марком по идущей на подъем дорожке. За поворотом показался ярко освещенный дом. Откуда-то из глубины сада взлетел очередной сноп ракет, которые разорвались и расцвели в безоблачном небе красными, белыми и голубыми цветами.
  – Ван Дорну можно доверять? – спросил Абрамс.
  – Бог мой, надеюсь, да, – ответил Пемброук. – Ну, вот он и устроил это свое шоу.
  – А почему бы мне не пойти в ФБР?
  – Да ради бога. Или в ЦРУ. Оба учреждения рядом. Если решишь, куда идти, я тебя подброшу. – Пемброук засмеялся.
  Абрамс взглянул на него и все понял.
  – Ладно, давай поговорим с ван Дорном.
  47
  Виктор Андров стоял лицом к окну, наблюдая за домом Джорджа ван Дорна. Огненные шары время от времени появлялись над деревьями и разрывались в освещенном луной небе. Андров представил себе, что это миниатюрные варианты взрыва, который вскоре осветит большую часть Северной Америки на несколько коротких, но судьбоносных секунд, и сказал:
  – По крайней мере, он не врубил музыку. Ну, ничего. После сегодняшней ночи он навсегда перестанет нас тревожить.
  Отвернувшись от окна, он оказался лицом к лицу с Алексеем Калиным, настороженно следившим за шефом в слабом свете большой мансарды.
  – Ну что ж, дружок, где же ты ошибся? В туннеле с тобой были три опытных человека, у тебя в распоряжении были две машины, по два человека в каждой. Итого получается восемь. Вашей задачей было доставить сюда всего одного еврея. Я ничего не перепутал?
  Калин напряженно кивнул:
  – Все верно.
  – Так что задача была не такой уж и сложной. А, Алексей?
  – Да, вы правы.
  – Но вместо еврея ты привез мне покойника, а бедная жена этого парня ждет тебя внизу, чтобы услышать, что произошло с ее мужем. Ты представил мне несчастного Феликса, которого, насколько я понял, избили и порезали ножами собственные товарищи… А в придачу – Василия, который тронулся умом от страха. И посмотри на себя. Ты отвратительно выглядишь.
  Калин, не моргая, смотрел на Андрова.
  – Ты сможешь объяснить мне, как еврею удалось этого добиться?
  – Не могу.
  – Неужели? – спросил Андров, и голос его был полон сарказма. – Значит, никакого логического объяснения этому позорному провалу нет? Тогда хоть скажи, что еврею помогло Божественное провидение. Наверное, его прикрывал Моисей. Я скорее бы поверил в это, чем в то, что один жид переиграл четверых сотрудников КГБ. Алексей, ничего, если я сообщу в Москву, что Бог действительно существует и работает он на евреев?
  Лицо у Калина оставалось абсолютно бесстрастным, как и полагалось при подобных разносах. Калин знал, что в любом случае в Москве его и Андрова в конце концов оправдают, а вот Феликсу и Василию легко не отделаться. Калин потом, конечно, будет целиком во власти Андрова, пока не рассчитается за должок. Так работает система.
  В это время Андров закончил свою гневную речь и добавил:
  – Я весьма сожалею, что свидетелем этого позора был наш высокий гость.
  Генри Кимберли сидел на пластмассовом вращающемся стуле, положив ногу на ногу и сцепив пальцы. На нем были слаксы, синий блейзер и мокасины.
  – Пожалуйста, не переоценивайте меня. Я всего лишь рядовой член партии, – сказал он по-русски.
  – Вы не правы, – запротестовал Андров. – Совсем скоро вы будете самым известным человеком в Америке. Может, даже в мире. Ведь вы станете новым американским президентом.
  Генри Кимберли ничего не ответил на это. Андров опять обернулся к Калину:
  – Ладно, Алексей, присаживайся. К нам сейчас присоединится еще один неудачник, твой друг Торп. – Он посмотрел на Кимберли. – Хотите увидеть возлюбленного своей дочери?
  Кимберли, казалось, был удивлен вопросом.
  – Не особенно, – ответил он.
  Андров плюхнулся на другой крутящийся стул.
  – Если вы хотите, Генри, мы могли бы привезти ее сюда сегодня вечером.
  Генри Кимберли неподвижно сидел на своем стуле. Последний раз он видел Кэтрин, когда ей было два года. Он вдруг вспомнил фотографию с надписью, которую послал ей прямо перед своей «смертью», а также то, что кто-то, вроде бы Торп, сказал Калину, что эта фотография висит на стене у нее в кабинете. Он вспомнил свою вторую дочь, Энн. Вспомнил их письма друг другу. Ему пришлось оставить все свои вещи в Бромптон-Холле, когда он уезжал в Берлин. Ему пришлось покинуть и Элинор. Их прощание было страстным. Тогда он сказал ей:
  – Увидимся недели через две. К тому времени война уже закончится, и мы откроем заветную бутылку «Моэт» тридцать седьмого года.
  Он привел в порядок свои бумаги, но так, как это делают люди, отправляющиеся на рискованное задание. Он не хотел, чтобы хоть кто-нибудь мог заподозрить, будто он знает, что не вернется. С легкой улыбкой Кимберли вспомнил, что перед отъездом одолжил у ван Дорна сто долларов, и теперь, вместе с процентами, это составляло четыре тысячи… Андров откашлялся и сказал:
  – Решение относительно вашей дочери зависит только от вас лично, Генри. Но вам следует знать, что к данному моменту все в соседнем доме уже отравлены Карлом Ротом.
  Казалось, что Кимберли это совершенно не взволновало.
  Тогда Андров продолжил:
  – Мы выбрали для этого очень редкий яд, противоядие от которого неизвестно на Западе. Но наше оперативно-техническое управление такое противоядие разработало. Если мы доставим вашу дочь сюда в течение четырех часов, ее можно будет спасти. – Он взглянул на Генри Кимберли. – Посоветуйте мне, как поступить в данной ситуации?
  – А как считает ее жених? – поинтересовался Кимберли.
  – Ах, молодые люди так переменчивы! – усмехнулся Андров. – Он ее больше не любит, но готов показать ей, как волны будущего способны разрушить ее песочные замки. Я думаю, он хочет оставить ее при себе в качестве служанки. Очень своенравный молодой человек.
  – Если вы можете спасти ее без ущерба для всей операции или, – Кимберли кивнул на Калина, – для других сотрудников, тогда действуйте. Но у меня нет желания видеть ее. Если доставите Кэтрин сюда, держите ее от меня подальше.
  – Да, встреча с ней может сильно вас расстроить, а вас ждут важные дела, – сказал Андров.
  – Пожалуйста, не надо играть на моих чувствах.
  – Прошу прощения. – Андров некоторое время внимательно рассматривал Кимберли. После целого месяца, проведенного под одной крышей, бок о бок, Андров так и не смог понять этого человека – его желаний, потребностей, страхов и устремлений. И в то же время Кимберли во многом походил на других западных перебежчиков, которых Андров встречал в Москве: чужие люди в чужой стране, увязшие в своем прошлом. Кимберли отвернулся от Андрова и обратился к Алексею Калину:
  – Насколько хорошо вы знаете Питера Торпа?
  – Я занимаюсь его делом.
  – Он вам нравится? У него действительно ужасный характер, как утверждает Виктор?
  Калин ответил уклончиво:
  – Видите ли, он немного странный… Но может быть очень обходительным с дамами.
  – Это у него наследственное, я имею в виду его настоящего отца, – сказал Кимберли, – а вот его приемный отец, Джеймс Аллертон, к числу дамских угодников не относится. – Он улыбнулся. – Одним словом, мог бы этот человек стать моим помощником?
  Калин перевел взгляд на Андрова, и тот ответил:
  – Этого человека, в принципе, следовало бы ликвидировать. Но решать его судьбу вам. Давайте вызовем его. И еще нескольких людей, которых вы мельком видели. – Андров нажал кнопку переговорного устройства. – Пошлите их наверх. – Затем широким жестом Андров обвел рукой обширную мансарду, вдоль стен которой располагались различные электронные приборы с мигающими экранами и лампочками. – Мистер Кимберли, – сказал он, – мне неизвестно точное время «Удара», но думаю, что это случится еще до восхода солнца. Видите те два зеленых огонька? Они означают, что в настоящее время мы находимся в высшей степени мобилизационной готовности. То есть «Удар» будет вот-вот нанесен. Когда начнется часовой отсчет, станет мигать третья лампочка. Когда она перестанет мигать и будет гореть постоянно, знайте: до «Удара» остались считанные минуты.
  48
  Тяжелая металлическая дверь открылась, и в мансарду зашел очень высокий человек в военной форме. За ним следовал еще один русский, с гладко зачесанными назад волосами, в коричневом костюме. Последним вошел Питер Торп. Русские расступились, пропуская его вперед.
  Андров встал и торжественно объявил:
  – Майор Генри Кимберли, разрешите представить вам майора Питера Торпа.
  Кимберли поднялся и пожал Торпу руку:
  – Здравствуйте.
  Питер с трудом скрывал удивление. Ведь он полагал, что это человек вот уже сорок лет мертв. Однако ему удалось справиться со своими чувствами. Торп взглянул прямо в голубые глаза Кимберли:
  – Очень приятно познакомиться.
  Андров бесцеремонно произнес:
  – Это может быть последнее приятное событие в твоей жизни, Торп. – На лице у Питера отразились одновременно злоба и страх, но он промолчал.
  Андров обратился к Кимберли:
  – Генри, вы, видимо, помните этих двух людей. Вот этот – полковник Михаил Карпенко из 8-го управления КГБ, которое, как вы знаете, занимается вопросами обеспечения шифрованной связи. Помещение, в котором мы сейчас находимся, это царство Михаила.
  Карпенко, высокий мужчина с лысым черепом, слегка склонил голову в знак приветствия.
  – Второй – это Валентин Метков, – продолжил Андров. – Он из системы ПГУ, которое неофициально называют «управление мокрых дел».
  Андров жестом пригласил Карпенко, Меткова и Торпа садиться. От его внимания не ускользнуло то, что Карпенко и Метков бросили взгляды на зеленые огоньки, горевшие на дисплее в дальней части комнаты.
  – Да, время неумолимо приближается, – сказал он.
  Торп заметил, что Алексей Калин, который никак не среагировал на появление Питера, выглядел угрюмым и расстроенным. Он был каким-то помятым, а на щеке у него красовался синяк. Если бы это было в Лэнгли, Торп заключил бы, что Калин попал в переделку при исполнении служебных обязанностей. Здесь же это могло означать, что Калина просто избил его начальник. Питер уже привык к тому, что нравы у русских достаточно крутые. От этих мыслей непривычный комок страха подкатил к горлу.
  Андров откинулся на спинку своего кресла. Он нахмурился:
  – Итак, Питер, ты пришел сюда, несмотря на то, что тебе было строго-настрого приказано никогда в наших официальных зданиях не появляться. В обычных условиях это можно было бы расценить, как серьезнейшее нарушение правил безопасности. Но, поскольку выяснилось, что «Удар» будет нанесен сегодня ночью, я могу рассмотреть вопрос о снисхождении по отношению к тебе. В том случае, конечно, если ты логично объяснишь причины своего поступка.
  Торп покраснел. Во всех предыдущих тайных контактах с русскими именно он всегда занимал наступательную позицию. Его единственная встреча с Андровым два года назад закончилась тем, что Торп прочитал этому русскому нотацию относительно необходимости соблюдения его связными правил личной гигиены. Но теперь ситуация изменилась. Сегодня была последняя ночь, когда Торп был нужен русским и, соответственно, мог выпросить себе право на будущее.
  Андров с издевкой продолжил:
  – Для человека, который так любит повыступать, ты сегодня что-то очень тихий.
  Торп осознавал, что должен держать себя в руках. В то же время, ему нельзя пресмыкаться перед ними. С хорошо взвешенной долей недовольства он произнес:
  – Я хотел бы узнать, почему вы не проинформировали меня об изменении времени операции? Я также хотел бы узнать, какие вы приняли меры по обеспечению моей безопасности?
  Андров ответил:
  – Первое. Время операции сдвинуто в связи с последними событиями, в том числе с полученной тобой от Уэста информацией. Второе. Если бы ты действовал в соответствии с планом и пошел бы на вечеринку к ван Дорнам, то встретился бы там с Клаудией и получил от нее необходимые инструкции. Ты удовлетворен ответами?
  Торп кивнул.
  – Полагаю, – добавил Андров, – что ты не явился бы сюда, если бы тебя к этому не вынудили какие-то чрезвычайные обстоятельства. Так что это за обстоятельства?
  Питер положил ногу на ногу.
  – Николас Уэст мертв. Его убила Ева. Я убил ее.
  Андров обвел взглядом комнату, посмотрел на Генри Кимберли, затем на Торпа.
  – Это прискорбно, но уже не имеет значения. Скажи мне, где ты был сегодня после обеда?
  Торп облизнул губы.
  – Есть еще одна причина. После смерти Уэста я посчитал необходимым до конца разобраться с той информацией, которую он мне сообщил… В общем… я решил похитить… Кэтрин Кимберли. – Он взглянул на Генри Кимберли, однако лицо его оставалось непроницаемым. – Но она была с Тони Абрамсом, поскольку теперь он тоже влез в это дело…
  – Теперь это тоже не имеет значения, – сказал Андров. – Судя по всему, твоя попытка похищения окончилась неудачей? Абрамс был здесь сегодня. А мисс Кимберли находится сейчас у ван Дорна.
  Торп почувствовал, что, несмотря на работающий в комнате кондиционер, на лбу у него выступила испарина. Он откашлялся и пробормотал:
  – Я не подозревал, что вы…
  – Ты о многом не подозревал, Питер, – жестко сказал Андров. – Насколько я понимаю, нет ни политических, ни личных мотивов, которые заставляли бы тебя верить в социализм. Ты же индивидуалист до мозга костей. К тому же ты еще и не очень умен: ведь ты способствовал разрушению системы, которая породила тебя и которая единственная может обеспечить тебе выживание. Поверь мне, в том мире, который ты помогаешь создать, ты долго не протянешь.
  Торп вспомнил вдруг то, что говорил ему перед смертью О'Брайен. И предостережения Уэста. Значит, они оба были правы?
  Андров вновь откинулся в кресле, сложив руки на животе.
  – Но ты прикончил О'Брайена. Это лучшее из того, что ты когда-либо сделал. Ладно, мы, может быть, оставим тебя в живых, если придумаем тебе какое-нибудь занятие.
  – Джеймс Аллертон – это второй «Талбот»? – неожиданно спросил Торп.
  – Да, – улыбнулся Андров. – И, как ни странно, он тебя любит, хотя ты явно не испытываешь к нему высоких сыновних чувств. Сейчас он обижен на тебя: ты забыл послать ему открытку на День отцов. Видишь, какой неожиданной стороной оборачиваются твои мелкие прегрешения? Ведь одной этой открыткой ты купил бы себе право на некоторую защиту в нынешней чрезвычайной ситуации.
  Торп понимал, что Андров издевается над ним, но по тону русского он почувствовал, что смертный приговор еще не вынесен. Более спокойным, чем минуту назад, тоном он спросил:
  – Где сейчас мой отец?
  – В Кэмп-Дэвиде, – ответил Андров. – И еще до восхода солнца он сообщит президенту кое-что весьма интересное. – Андров перегнулся к стоящему у стены столу и достал кожаный саквояж. – А теперь приступим к следующему вопросу повестки дня. – Он повернул саквояж к Генри Кимберли. – Как утверждает мистер Торп, это принадлежит вам.
  Кимберли уставился на старый саквояж. Андров сунул руку внутрь, вытащил перевязанную пачку бумажных листков и передал их Кимберли. Тот внимательно рассмотрел пожелтевшие бумаги. Это были письма, написанные на ходивших во время войны специальных листах, которые складывались в конверты. Адрес был выведен взрослой рукой, а дальше шли детские каракули и рисунки – цветочки, сердечки и буквы «X», означавшие поцелуй. Кимберли прочел наугад несколько строчек:
  «Когда ты победишь и вернешься? Папочка, я люблю тебя. ХХХХ, Энн».
  Генри Кимберли взглянул на Андрова.
  – Где вы это взяли?
  Андров протянул американцу три плотных листа фотокопий.
  – Это все вам объяснит.
  Кимберли развернул листы и увидел надпись:
  «Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
  Под надписью начинался текст.
  «Дорогая мисс Кимберли. Писать вам меня заставляет необычное и, судя по всему, весьма знаменательное событие».
  Кимберли не стал читать дальше. Невидящими глазами он уставился в глубину мансарды.
  – Вскоре после прибытия в Москву мне сказали, чтобы я не задавал вопросов о своих близких, – задумчиво произнес он. – Мне сказали, что так будет легче для меня самого… Если я умер для них, то и они должны умереть для меня. Правда, на первых порах раз в год мне сообщали о моих дочерях, но со временем я потерял к ним интерес… Мертвых ведь не интересуют дела живых… – Кимберли взглянул на Андрова. – А в последний месяц на меня почему-то нахлынули воспоминания. Я, конечно, не знал, что Элинор еще жива.
  Андров коротко заметил:
  – Уже нет. Она погибла во время пожара в Бромптон-Холле.
  Кимберли никак не отреагировал на это замечание, только склонил голову над письмом и продолжил чтение. Закончив, он сложил листы и вернул их Андрову.
  – А где дневник?
  – Здесь же, в саквояже.
  – Я могу посмотреть его?
  – Конечно. Но прежде позвольте вас спросить: вы помните британского офицера по фамилии Карбури?
  – Да. Рандольф Карбури служил в советском отделе. Он участвовал в проводившейся О'Брайеном операции «Вольфбэйн». Он, кстати, искал меня тогда.
  Андров улыбнулся:
  – Видите ли, Генри, Карбури и О'Брайен никогда не переставали вас искать. И настойчивость эта привела их к одинаковому концу. А конец этот наступил от одной и той же руки. – Андров кивнул на Торпа.
  – Информация об их гибели, конечно, успокаивает, но когда это условия игры могли меняться настолько, чтобы пешкам было позволено уничтожать королей? – Кимберли посмотрел на Торпа.
  – Я и сам иногда этому удивляюсь, – пробормотал Андров. Он вынул из саквояжа дневник и протянул его Кимберли. Тот осмотрел обложку, открыл тетрадь и пролистал ее. По его губам поползла медленная улыбка. – Отличная подделка, – заметил Андров.
  – Чья же это работа? – спросил Кимберли, закрывая дневник.
  – Думаю, О'Брайена, – пожал плечами Андров. – И выполнена относительно недавно. У вас правда был дневник?
  – Да. И я действительно хранил его в той кладовке. Но эта вещь к нему отношения не имеет.
  – Бедный О'Брайен, как ему не повезло! – усмехнулся Андров. – Угораздило же его нарваться с этим дневником именно на «Талбота».
  – Он редко допускал ошибки, но тут серьезно просчитался, – сказал Кимберли. – Иногда его способности казались мне сверхъестественными. Но он был обыкновенным человеком.
  – И к тому же смертным, – добавил Андров. Кимберли кивнул.
  – И чего в конце концов добился О'Брайен со всем своим умом? – продолжил Андров. – Этот дневник не заставил нас раскрыться. О'Брайен погиб. А мы сохранили всех трех «Талботов». Да, он вынудил нас ускорить проведение судьбоносной операции, но мы от этого только выиграем. Так что же в результате? Эти старые джентльмены из УСС проиграли свой последний бой КГБ.
  49
  Тони Абрамс стоял у большого окна в кабинете ван Дорна и смотрел на лужайку, где шумела вечеринка. Его взгляд отыскал Кэтрин. Она разговаривала с каким-то мужчиной, и Тони охватило незнакомое ему прежде чувство ревности. Через несколько секунд Кэтрин отошла от мужчины и присоединилась к двум пожилым женщинам, сидевшим на скамейке. Абрамс отвернулся от окна.
  Он подошел к противоположной стене и стал изучать висевшие на ней старые фотографии в красивых рамках. Вот групповое фото: около десятка молодых мужчин в летних костюмах. Тони узнал возвышающегося над всеми ван Дорна. Справа стоит Патрик О'Брайен, совсем молодой, почти юный. Его рука покоится на плече Генри Кимберли.
  Марк Пемброук подлил виски в свой бокал и бросил Абрамсу:
  – Ничто так не заставляет задуматься о будущем, как старые фотографии.
  – Или одно-другое прикосновение к собственной смерти, – в тон ему ответил Тони.
  Он перешел к другой фотографии – увеличенному зернистому снимку времен войны. Трое мужчин в военной форме: Джеймс Аллертон, элегантный даже в кителе; Генри Кимберли, выглядящий здесь уже утомленным жизнью человеком, и кто-то третий, очень знакомый. Абрамс всмотрелся в его лицо и подумал, что наверняка много раз видел его на экране телевизора, но кто это, вспомнить так и не смог. Его размышления прервал Пемброук:
  – Когда шла война, я был еще мальчишкой. Хотя хорошо помню, как падали бомбы. Через некоторое время меня эвакуировали из Лондона, к тетке в деревню. А ты помнишь войну?
  – Плохо.
  Он продолжал разглядывать фотографии. Некоторые были подписаны. На одной он узнал отца Тома Гренвила. Тот позировал с Хо Ши Мином. Несколько левее висел настоящий фотопортрет с цветной ретушью. На нем был изображен маленький плотный человек с глубоко посаженными черными глазами. Он был одет в какой-то яркий национальный костюм. Подпись гласила, что этот человек – граф Илие Лепеску. Абрамс вспомнил, что он должен приходиться дедушкой Клаудии Лепеску, хотя особого семейного сходства он не заметил.
  В ряду фотопортретов были изображения выдающихся деятелей своего времени, включая Эйзенхауэра, Аллена Даллеса и генерала Донована. Имелась также слегка выцветшая фотография, на которой был изображен сидящий в джипе капитан УСС Джон Берг. Абрамс сообразил, что, очевидно, это его именем названа известная крайне правая организация. Висели на стенах и групповые фото членов различных групп Сопротивления, от чернявых французов до высоких блондинистых скандинавов. Все они выглядели воодушевленными и какими-то светлыми. А может, просто в их глазах отражались единство целей и чистота помыслов.
  Марк Пемброук устроился в кожаном кресле и оглядел Абрамса:
  – Ты недурно выглядишь в моем сафари.
  – Откуда такой прикид? – поинтересовался Абрамс, продолжая рассматривать фотографии.
  – Это египетский хлопок. А сшито в Гонконге.
  – Какой-нибудь Чарли Чан?
  Пемброук сказал несколько обиженно:
  – Знаешь, по правде говоря, на мне этот костюм сидит лучше, чем на тебе.
  Абрамс обернулся к Марку:
  – Извини, я не хотел показаться неблагодарным.
  – Ладно, я понимаю, – несколько мягче проговорил Пемброук. – Как сандалии? Не жмут? А повязка в порядке?
  – Все отлично, спасибо.
  Ранее Марк промыл, продезинфицировал и перевязал глубокую рану на стопе у Абрамса, и в движениях его чувствовались навыки, присущие солдатам, полицейским, пожарным – людям, чья профессия связана с неприятностями, выпадающими на долю человеческой плоти.
  Пемброук сказал:
  – При ранении ног необходимо принимать антибиотики. Пойду посмотрю, что есть у Джорджа в аптечке.
  – Только законченный педант станет думать накануне атомного апокалипсиса о том, как опасно занести инфекцию в рану.
  Марк усмехнулся:
  – И все же мы рабы своих привычек, устоявшихся стереотипов и безбрежного оптимизма. Ведь мы же бреемся и моемся перед решающими сражениями.
  – Это точно. – Тони снова повернулся к фотографиям. На одной он увидел Арнольда Брина. Арнольд был в офицерской форме. Да, эти люди легко манипулируют своими именами и званиями.
  Абрамсу хотелось найти фото Элинор Уингэйт, но он все не мог его отыскать, хотя на стене висело большое фотографическое изображение монументального поместья с надписью: «Бромптон-Холл». Рядом с фото располагался портрет симпатичной молодой женщины с темными волосами и задумчивыми глазами.
  – Это Элинор Уингэйт? – спросил Тони.
  Пемброук оторвал взгляд от журнала.
  – Где? Ах, это. Да, думаю, что она. Конечно. Поэтому портрет и висит рядом с изображением дома. Жаль! Прекрасное было поместье.
  – Да, действительно жаль.
  Абрамс стал разглядывать большую фотографию в серебряной рамке. На ней был запечатлен какой-то военный банкет. Присмотревшись, Тони смог различить американскую и советскую офицерскую форму. Русские и американцы сидели вперемешку, наверное, праздновали какую-то победу. Среди американцев Абрамс узнал Джорджа ван Дорна. Его не то обнимал, не то хлопал по спине ухмыляющийся советский офицер. Судя по выражению лица ван Дорна, этот жест русского не доставлял ему удовольствия. Пемброук отложил журнал.
  – Ты уже добрался до предков этого ублюдка? Там, правее. В соответствующей черной рамке.
  На несколько передержанной фотографии прежде всего бросался в глаза фюзеляж большого самолета. Перед ним стояли (некоторые на коленях) двенадцать парашютистов, восемь мужчин и четыре женщины. Очевидно, снимок был сделан перед казнью: методичное гестапо перед расстрелом всегда фотографировало пойманных иностранных агентов. Среди имен на надписи под фотографией Абрамс разобрал имена Жанны Бруле и Питера Торпа.
  Тони пригляделся к матери Торпа. Даже полицейская фотография не могла скрыть броской красоты этой женщины – высокой блондинки с эффектной фигурой, угадывающейся и под мешковатым комбинезоном парашютиста. Отец Торпа тоже был светловолосым и высоким, определенно красивым, с несколько надменным взглядом.
  – Да, – задумчиво произнес Абрамс, – прекрасная пара, ничего не скажешь.
  – Какими бы прекрасными они ни были, но, если бы не дали волю своим страстям, уберегли бы мир от большого горя, – сквозь зубы пробурчал Пемброук.
  – Аминь, – коротко подытожил Тони. Он быстро просмотрел оставшиеся фотографии, узнав многих из тех, кого он встречал либо в офисе О'Брайена, либо на вечере в честь ветеранов УСС. А с некоторыми виделся только что на лужайке. По сравнению с самими собой на фотографиях они казались привидениями.
  Марк снова прервал его мысли:
  – Как ты попал в эту организацию?
  – Увидел объявление в «Таймс». – Абрамс подошел к столику, где оставил свой стакан с виски, сделал глоток и взял с подноса канапе. – Великолепный печеночный паштет!
  Пемброук посмотрел на часы и встал.
  – Ну ладно, я тебя доставил. Удачи. – Он протянул руку, и Абрамс крепко ее пожал.
  – Ты будешь сегодня здесь? – спросил Тони.
  – А я нужен?
  – Может быть… У меня тут не особенно много знакомых.
  – Я буду поблизости. И следи за ногой. Не стоит рассчитывать, что ты успеешь испариться в атомном облаке прежде, чем подхватишь какую-нибудь инфекцию.
  Пемброук не успел взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге появилась Кэтрин. Они обменялись улыбками и кивнули друг другу. Пемброук вышел, а Кэтрин нерешительно шагнула к Абрамсу. Тони поставил свой стакан и подошел к ней. Кэтрин бросилась в его объятия.
  – С тобой все в порядке. Тони? Джордж только что сказал мне, что ты здесь.
  – Я прекрасно себя чувствую, если не обращать внимания на это сафари и сандалии.
  Она слегка отстранилась, чтобы оглядеть его, затем рассмеялась:
  – Это не твое?
  – Так же, как и смокинг.
  Кэтрин снова прильнула к нему.
  – Ты здесь, и это самое главное. Что у тебя со щекой? – Она дотронулась пальцем до пореза.
  Вместо ответа Тони спросил:
  – Ты будешь присутствовать при моем разговоре с ван Дорном?
  – Да, – кивнула Кэтрин. – Ты все тогда расскажешь? Он сейчас подойдет. Я подожду.
  Абрамс пошел к бару.
  – Тебе виски?
  – Я ничего не хочу.
  Тони налил ей виски с содовой, поставил стакан на кофейный столик, а сам сел на край дивана. Он взял Кэтрин за руку и притянул к себе. Она пристально смотрела ему в глаза.
  – Что случилось, Тони? Что-то с О'Брайеном? Он мертв? Мне ты можешь сказать все, я не ребенок.
  Абрамс видел, как у нее на глазах закипают слезы. Он даже не знал, какая новость для нее страшнее: о том, что погиб О'Брайен, или о том, что жив ее отец. Тони тихо сказал:
  – В воскресенье ночью разбился самолет О'Брайена. Его тело не нашли. Либо он мертв, либо его похитили. – И, прежде чем она смогла что-либо сказать, Абрамс быстро продолжил: – Когда я был на русской даче, я немного побродил по дому без сопровождения. Там я столкнулся лицом к лицу с Генри Кимберли.
  Кэтрин как раз поднесла платок к глазам, и Тони понял, что смысл сказанного до нее не дошел.
  Он громко сказал:
  – Я видел твоего отца. Он жив.
  Похоже, она по-прежнему не понимала. Но вдруг она тряхнула головой и встала. Абрамс тоже поднялся и положил ей руки на плечи. Они обменялись долгими взглядами. Наконец Кэтрин кивнула.
  – Ты поняла?
  Она опять кивнула, но так ничего и не сказала, хотя Тони увидел, что она сильно побледнела. Тони усадил Кэтрин на диван и сунул ей в руки стакан с виски. Она сделала большой глоток и глубоко вздохнула.
  – Одиссей…
  – Да. – Абрамс нежно дотронулся до ее щеки. – Воин, воскресший из мертвых. С тобой все нормально?
  – Да, да. – Она пристально всматривалась в его глаза. – Ты ведь знал? Ты ведь пытался как-то намекнуть мне… И я даже начала кое о чем догадываться… Так что это для меня не полнейшая неожиданность.
  – Раньше я только подозревал. Теперь знаю точно.
  Кэтрин схватила его за руку:
  – Ты узнал его?
  Он выдавил из себя улыбку:
  – Глаза клана Кимберли не спутаешь ни с чьими.
  Она слабо улыбнулась в ответ, ненадолго задумалась, потом прошептала:
  – О Боже… Тони… Что все это значит?
  Абрамс пожал плечами:
  – Во всяком случае, ничего хорошего.
  Кэтрин сжала его руку.
  – Да, ничего хорошего.
  Абрамс кивнул. Да, появление Генри Кимберли в Америке может означать только одно – отсчет до начала операции пошел на часы.
  50
  В мансарде было тихо, и Торп хорошо слышал низкое и мощное гудение электронных приборов и даже ощущал легкую вибрацию, идущую от пола. Большая комната напомнила ему о его помещении на третьем этаже в «Ломбарди», где бы он с удовольствием сейчас оказался. Эта мансарда, разумеется, была оснащена гораздо лучше. Сколько ей было посвящено догадок в прессе, при обсуждениях в конгрессе, в телевизионных передачах! Да, Торп находился сейчас непосредственно в русском центре электронно-технического шпионажа. Понятное дело, все это помещение, включая аппаратуру, обладало дипломатическим иммунитетом. Его чердак в «Ломбарди» такой защиты не имел. Кроме того, третий этаж у себя в «Ломбарди» Торпу приходилось использовать и как техническое помещение, и как комнату для дознаний. А русские для грязных дел используют подвал. В этом заключается преимущество загородного дома перед городской квартирой, пусть даже и большой. Торп кисло улыбнулся. Черный юмор.
  Русские спустились в подвал, чтобы отдать последние распоряжения насчет перехода на режим повышенной готовности, и еще не вернулись. В комнате остались только русский офицер-связист, который обходил электронные приборы с регистрационной книгой в руках, и Генри Кимберли. Последний сидел недалеко от Торпа и при свете, падающем от экрана монитора компьютера, читал русскую газету.
  Питер Торп рассматривал Кимберли. Странный человек. Причем, если собственные странности Торпа, как он понимал, были врожденными, то странности Кимберли были явно приобретенными. На память Торпу пришел старый термин «промывание мозгов». Но дело, видимо, заключалось не только в этом. «Сорок лет!» – подумал Питер. Промытыми, похоже, оказались не только мозги, но и сердце, и душа. Хотя, судя по всему, советские власти относились к Генри Кимберли так же, как и к остальным 270 миллионам. Они просто заставили его жить в этой стране.
  Торп вспомнил две свои короткие поездки в Россию, которые он предпринял под чужими фамилиями. Прогулки по Москве оставили неизгладимое впечатление: ему казалось, что половина прохожих шла на похороны, а вторая половина – с похорон.
  Разглядывая Кимберли, Питер задавался вопросом: как умудрятся русские представить американцам этого бескровного человека в качестве их нового лидера? Его движения, речь, мимика – все напоминало пришельца из космоса, выдающего себя за землянина. Конечно, русские информировали Кимберли о событиях в Америке и прилагали усилия, чтобы он был в курсе происходящих в его стране процессов, но разве способен их Институт США и Канады нарисовать реальную картину жизни на родине Кимберли?
  Кимберли, видимо, почувствовал, что Торп смотрит на него, и поднял глаза от газеты.
  – Вы не можете ответить мне, кто послал на смерть моих родителей? Вы, Джеймс или кто-то еще? – спросил Питер после некоторого колебания.
  Казалось, Кимберли нисколько не удивился и не обиделся.
  – Это сделал я. Один из моих агентов, находившийся в той же группе, был коммунистом. После приземления он сразу же сообщил о ней гестапо. Все двенадцать человек были схвачены и расстреляны. Сразу предупрежу – не в вашем нынешнем положении выносить какие бы то ни было вердикты в мой адрес.
  – Я и не собираюсь их выносить. Мне просто хотелось знать. – Торп подумал несколько секунд. – Джеймс и многие другие отзываются о моих родителях достаточно высоко.
  Кимберли пожал плечами.
  – Как говорили древние римляне, о мертвых – либо хорошо, либо ничего. Но если хотите знать правду, а я думаю, вы этого хотите, то я должен вам сказать, что мать ваша была обыкновенной французской шлюхой, а отец – самонадеянным, развращенным дилетантом.
  – Что-то не похоже на людей, которые добровольно согласились на заброску во вражеский тыл, – заметил Торп.
  – Мотивы их поступков так же запутанны, как и ваши. Видимо, это и есть гены, – спокойно ответил Кимберли.
  Питер промолчал и достал сигарету. Кимберли не прерывал паузу, висевшую в течение нескольких минут, затем спросил:
  – Как она? Она вспоминает меня хотя бы изредка?
  – Знаете, она немного стерва. Думаю, это у нее от матери. О своем герое отце она вспоминает время от времени. Кстати, должен сказать, что вплоть до самого последнего времени у нас были очень хорошие отношения, хотя некоторые считают, что это не так.
  Торп сам себе удивлялся. «Очевидно, – думал он, – я все еще в шоке от мысли, что Америки скоро не будет, как не будет и меня».
  – Я могу рассказать вам и об Энн, – добавил Питер, – я с ней знаком. Я вообще могу ответить на все ваши вопросы. Я готов отвечать на них и дальше.
  – Кто-то когда-то написал, – медленно произнес Кимберли, – что настоящий гений – это человек, способный найти себе работу на пустом месте. Думаю, из вас выйдет приличный президентский советник. Или хороший придворный шут в Белом доме.
  Торп побледнел от ярости, но сумел сдержаться. Кимберли поудобнее устроился в кресле.
  – Перед тем как вы пришли, мы обсуждали судьбу Кэтрин. Она ведь сейчас совсем рядом.
  – Я знаю.
  – А вы знаете, что всех гостей этой вечеринки уже отравили и через несколько часов они умрут?
  У Торпа округлились глаза.
  – Однако можно попытаться спасти ее. Вы хотите этого? – добавил Кимберли.
  – А вы?
  Генри Кимберли бесстрастно проговорил:
  – Иногда мне хочется вновь встретиться с моей семьей, с друзьями, а временами я думаю, что лучше полностью стереть из памяти свое прошлое. Там я женился на русской женщине. Разумеется, она еще в России. Конечно, далеко не первая леди… У меня два сына, один из них – полковник КГБ. Вы не считаете, Торп, что для меня было бы разумнее избавиться от своих корней в Америке, чтобы укрепить русскую ветвь Кимберли?
  Торп не успел ответить. В комнату вошел Михаил Карпенко. За ним следовали Андров и Валентин Метков. Калина не было. Торп не знал, как расценить его отсутствие: хороший это признак или плохой?
  Карпенко быстро прошел к офицеру-связисту, забрал у него лист бумаги и подошел с ним к присутствующим.
  – В 8.48 вечера в аэропорт Кеннеди прибудет атташе по вопросам культуры Гордик. До Глен-Коува проследует на такси. Просьба оказать содействие, – зачитал Карпенко.
  – Все ясно, – сказал Андров. – Он везет какие-то устные указания. Видимо, достаточно важные для того, чтобы Москва боялась передать их по радио. – Он взглянул на часы. – Гордик должен скоро появиться. Судя по всему, это будет последний приказ Москвы, который мы получим до нанесения «Удара». – Андров направился в дальнюю часть помещения. – Прошу следовать за мной.
  Все подчинились его приказу.
  Андров перешел в мансарду, располагавшуюся над другой частью здания. Эта комната была меньше. Андров щелкнул выключателем, и яркий свет залил помещение. Питер увидел стол из ореха, книжные шкафы, кожаные кресла и диван. Красивый камин. Над камином – большой американский флаг. Когда глаза Торпа привыкли к яркому свету, он заметил также телекамеры и микрофоны.
  Андров обратился к Кимберли:
  – Именно отсюда ваш голос и ваше изображение будут переданы через спутник по всем основным каналам. – Он жестом указал на кожаное кресло за столом. – Пожалуйста, садитесь.
  Генри Кимберли обошел стол, сел в кресло с высокой спинкой, осмотрелся.
  – Интерьер вполне достойный. Производит достаточно сильное впечатление.
  – Дизайном занимались специалисты в Москве, в том числе и психологи, – пояснил Андров. – Такая обстановка должна создавать впечатление достоинства и твердости власти.
  Кимберли кивнул на пластиковый мешок с «плечиками», висевший на стене.
  – Там мой костюм?
  – Да, этим тоже занимались специалисты. Они остановились на серой тройке в полоску. Так одеваются руководители госдепартамента, – ответил Андров.
  – А ты что думаешь об этом, Питер? – спросил Кимберли у Торпа.
  – Американцы верят всему, что видят на телеэкране.
  – Да, так говорят, – улыбнулся Кимберли. Он повернулся к Карпенко. – Сколько людей меня услышат?
  Полковник вытер носовым платком потную лысину.
  – Мы исходим из того, что в момент «Удара» в стране будет включено восемьдесят процентов приемников и телевизоров. Вы ведь понимаете, майор, что все они сразу выйдут из строя. – Кимберли кивнул. – Другие радио– и телестанции работать не будут. Останется единственная станция, способная вести вещание на Америку, юг Канады и север Мексики. И весь этот гигантский регион услышит только один голос – голос майора Генри Кимберли. Станция, о которой идет речь, находится здесь, в этой комнате.
  – Я начну говорить сразу после электромагнитной бури?
  – Да, – ответил Карпенко. – Сначала вы представитесь майором Генри Кимберли и призовете население сохранять спокойствие. Пусть думают, что хотят. Через несколько часов вы объявите им, что вы их новый президент. У вас есть вопросы?
  Торп прервал Карпенко:
  – Извините, но разве никто из вас не слышал о понятии «термоядерная война»?
  – Сарказм здесь неуместен, Питер, – резко заметил Андров. – Американское правительство не будет знать, как все это произошло. Даже если оно определит, что речь идет об электромагнитном ударе, оно не сможет установить, что удар этот нанесен Советским Союзом. Кроме того, системы управления американскими войсками и оружием, системы связи и разведки не имеют на сегодняшний день надежной защиты от ЭМИ. Америка оглохнет, ослепнет и потеряет чувствительность.
  Торп не сдавался:
  – Даже слепой и глухой может нащупать кнопку запуска.
  Андров кивнул:
  – Согласен. Но при оценке реальной ситуации придется учитывать следующие три фактора. Первое. Президент будет находиться в Кэмп-Дэвиде вместе с твоим отцом. Второе. Президентский черный чемоданчик окажется бесполезным. И третье. Америка не имеет пока защищенных от ЭМИ ракет, бомбардировщиков, боевых кораблей и истребителей. Даже если они примут решение о ядерном ударе, то не смогут нанести его в полную силу. Так что наши потери будут несущественны.
  Генри Кимберли четко произнес:
  – Итак, Москва тщательно все продумала. Так что давайте говорить не о войне, а о нашей победе без сражения.
  – Очень многое будет зависеть от Джеймса Аллертона, – сказал Андров. – Когда он проинформирует президента и его советников о безысходности ситуации и потребует, чтобы Соединенные Штаты объявили о капитуляции, в Кэмп-Дэвиде, возможно, возникнет паника. Аллертона могут застрелить на месте. Однако он опытный дипломат и должен суметь обеспечить превосходство трезвых голов в окружении президента. Если удача будет способствовать Джеймсу, ему, возможно, удастся убедить президента в том, что капитуляция – единственное средство, способное предотвратить ядерный апокалипсис.
  Метков добавил:
  – И тогда президенту останется лишь зачитать заранее заготовленное нами краткое обращение к американскому народу, в котором он объявит о подписании мирного договора между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В обращении он также заявит о своей отставке.
  Андров прошел мимо Кимберли к камину. Он посмотрел на американский флаг, затем поднял руку, захватил пальцами уголок полотнища и пощупал материал – совсем как покупатель, выбирающий ткань в магазине.
  – Мы никогда не смогли бы победить их на поле боя, – задумчиво произнес Андров. – Но эта страна допустила маленькую брешь в комплексной системе обороны. Они поняли это и бросились заделывать брешь. Мы тоже поняли это и бросились искать способы ее использования. Мы обогнали их, они опоздали. Да, звездные войны… Все эти протоны, нейтроны, лазерные пучки и спутники-убийцы… Мы не смогли бы конкурировать с ними по этим программам, но на своем пути к звездам американцы забыли про ту самую маленькую брешь на земле. И мы пролезли в нее.
  51
  Кэтрин сидела на диване, подобрав под себя ноги, и смотрела в потолок. Абрамс нервно вышагивал по кабинету, время от времени бросая взгляд то на нее, то на часы. Почему не идет ван Дорн?
  На столе зазвонил телефон. Звонок был из города. Абрамс быстро снял трубку:
  – Тони Абрамс.
  – Ну и что?
  – Спинелли! Ты получил мою записку?
  – Нет, я набрал номер наугад и попал на тебя.
  – Где ты сейчас?
  – Где-где? Там, откуда ты и просил меня позвонить, – из дежурки. В свой выходной я приперся сюда из Джерси. Ну дела… Ладно, зачем ты пригнал меня сюда?
  – Сейчас объясню. Послушай, что ты видишь из окна?
  – Подожди.
  Абрамс услышал, как Спинелли поднимает жалюзи. Он посмотрел на Кэтрин и слабо улыбнулся. Она улыбнулась ему радостно.
  Спинелли наконец ответил:
  – Черт возьми, Абрамс! Ты знал, что русская миссия при ООН находится прямо напротив 19-го участка? Лично я об этом первый раз слышу.
  Абрамс не обратил внимания на издевку в голосе Спинелли. Он продолжал:
  – Там стоят автобусы?
  – Только один. Большой, серый.
  – А микроавтобусы?
  – Они или в гараже, или их еще не пригнали из Глен-Коува.
  Абрамс мысленно представил себе двенадцатиэтажный кирпичный дом на Шестьдесят седьмой Восточной улице, в котором находился офис русских и где жили сотрудники миссии с семьями.
  – Ты ничего странного там не видишь? – спросил он Спинелли.
  – Послушай, Абрамс, за русскими поручено следить тебе, а не мне.
  – Ну, допустим, ты такой же внимательный, как и я. Что ты видишь?
  Спинелли выглянул из окна второго этажа, где находилась дежурка.
  – Так. Ну, на улице все спокойно. Несколько прохожих. В полицейской будке кто-то сидит. У тротуара припаркованы три патрульные машины. Все выглядит вполне мирно.
  Абрамс мысленно увидел знакомую сцену: деловая улица с несколькими жилыми домами, дом русских с навесом над входом, забор с тремя телевизионными камерами, просматривающими всю улицу. На другой стороне, прямо напротив, находится 19-й полицейский участок, где Абрамс долго работал в «Красном отряде». Он знал каждый фут этого квартала, от Третьей авеню до Ленсингтон-авеню. В общем, он знал этот район лучше собственного, в Бруклине.
  – Ну, а что со зданием? – спросил он Спинелли.
  – Гараж закрыт, главный вход – тоже. На первых трех этажах нет света. Жилые этажи освещены, шторы задернуты, но за ними кто-то мелькает. Апартаменты посла наверху освещены. Что случилось, малыш? Может, мне вызвать саперов?
  Абрамс подумал про себя: «Если бы они могли обезвредить атомную бомбу, можно было бы позвонить». А вслух спросил:
  – Где сейчас фэбээровцы?
  – Здесь их нет. Наверное, сидят в пожарной части, там кофе получше.
  – Слушай, ты можешь соединить меня с их группой наблюдения или с ЦРУ? – Абрамс знал, что у ЦРУ было несколько квартир в доме рядом с русскими, откуда они вели прослушивание. А в доме рядом с участком у них была квартира на третьем этаже, откуда они вели безостановочную видеозапись всего происходившего вблизи здания русской миссии.
  – Нет, я и так у них в долгу.
  – Тогда соедини меня с полицейской будкой. Можешь подслушивать.
  – Ты это серьезно? – И Спинелли разразился потоком отборных ругательств.
  Абрамс услышал щелчок, потом женский голос ответил:
  – Офицер Линдер слушает.
  Спинелли представился и сказал:
  – Давай, Абрамс, можешь говорить.
  Абрамс также назвался и спросил:
  – Вы давно дежурите именно на этом посту?
  – Да, сэр, уже полгода.
  – Вы видели сегодня, как происходила выгрузка из серого автобуса?
  – Да, сэр. В основном багаж, как обычно. Несколько пассажиров помогали носильщикам вносить багаж через служебный вход в правой части здания. Это было больше часа назад.
  Абрамс немного подумал и спросил:
  – А много было вещей?
  – Ну, как всегда.
  Абрамс понял, что своими вопросами он как бы подсказывает ответы. А ему надо было, чтобы офицер Линдер объективно описала ему то, что она видела. Он спросил:
  – Вам ничего не показалось странным?
  Линдер растерялась:
  – Нет, сэр… Может, вы более точно сформулируете вопросы?
  – Послушайте, почему бы вам просто не рассказать мне все по порядку? Ведь вы заступили около четырех вечера, не так ли?
  – Да, сэр. Вообще-то все было спокойно. Около часа назад прибыл черный «форд фэйерлэйн» с советским представителем при ООН, его женой и тремя детьми.
  – Как они выглядели?
  – Жена и дети нормально. Она улыбалась и, как обычно, кивнула полицейским. Он выглядел… как бы это сказать… немного не в себе.
  – Понятно. Еще машины приезжали?
  – Нет, сэр.
  – А микроавтобусы?
  – Да. Они заехали в гараж.
  – Сколько их было?
  – Они прибыли двумя группами. Первая заехала минут сорок пять назад, автобусов шесть или семь. Думаю, в ней были дети.
  «Все правильно», – подумал Абрамс. Эти шесть или семь автобусов обычно выезжали из пионерского лагеря в Ойстер-Бее и обязательно делали остановку в Глен-Коуве. Цель такой остановки так и не удалось выяснить. Может, они кого-то забирали по дороге, а может, просто пересчитывали детей. Сложность заключалась в том, что автобусы обычно заезжали на огороженный высоким забором двор, который не просматривался с помощью обычной оптики. Абрамс не исключал, что если сегодняшняя ночь для русских особенная, то детей могли высадить в Глен-Коуве и препроводить в подвал.
  – А автобусы со взрослыми? – спросил Тони.
  – Они прибыли минут через пятнадцать после того, как привезли детей, – ответила Линдер. – Их было четыре, они заехали прямо в гараж.
  Абрамс представил себе ворота в гараже русских. При приближении транспорта железная створка отъезжала в сторону, освобождая въезд на пандус, который резко спускался вниз. Гараж был подземный. Полицейская будка находилась буквально в десяти футах, прямо напротив ворот.
  – В автобусах кто-нибудь был? – задал Тони очередной вопрос.
  – Не знаю, у них затемненные стекла.
  – Линдер, подумайте как следует. Припомните осадку этих автобусов, их маневренность. По этим признакам можно сделать какие-то выводы?
  Линдер ответила сразу же:
  – Да-да, я вспомнила. Автобусы двигались так, будто в них не было пассажиров. Когда они пересекали дорожку при въезде в гараж, их очень сильно подбрасывало. И еще. При въезде в гараж они почти касались крышами потолка над пандусом.
  Абрамс молчал.
  – Вы хотите узнать что-нибудь еще? – спросила Линдер.
  – Нет, достаточно, спасибо, – мягко проговорил Тони.
  – Пожалуйста.
  Телефон щелкнул.
  – Ну? – спросил Спинелли у Абрамса.
  – Ты же все слышал.
  – Ага. Слышал. И что? Может, руководителю русской миссии все надоели, и он отправил их на дачу еще на денек.
  – Вполне возможно, – сказал Абрамс. – Если уж они отдыхали три дня, отчего бы не отдохнуть и четвертый? Но вот почему все-таки автобусы пришли пустые?
  – Мы не знаем, пустые они были или нет, Абрамс.
  – Так сказала Линдер.
  – Ну, хорошо. Может быть, русские и спрятались у себя, в Глен-Коуве. Так когда же рванет бомба?
  – Я очень похож на параноика? – спросил Абрамс.
  Спинелли ответил через несколько секунд:
  – Нет, все это действительно очень странно. Какие еще новости?
  – Пока никаких. А у тебя?
  – Кое-что есть. Правда, не знаю, представляет ли это для тебя интерес по-прежнему.
  Абрамсу показалось, что в голосе Спинелли зазвучала тревога.
  – Выкладывай.
  Спинелли откашлялся.
  – Этот парень, Уэст, как в воду канул. Двадцать моих ребят отправились на поиски, сбились с ног, а его и след простыл. Не нашли пока и О'Брайена. Вскрытие пилота показало, что смерть наступила оттого, что кто-то проломил ему основание черепа, судя по всему, резиновой дубинкой. Да, и дело Арнольда Брина. При повторной экспертизе выяснилось, что это все-таки убийство. А ты еще жив.
  – Точно. – Абрамс покосился на Кэтрин. Она даже и не пыталась делать вид, что не слушает. Слишком серьезной была ситуация.
  – Мне стало известно, что ты тут наведывался в библиотеку, – добавил Спинелли. – Брал «Одиссея». Я не знал, что ты читаешь по-гречески. Может, пояснишь, о чем идет речь?
  – Я просто люблю Гомера.
  – Серьезно? – Было слышно, как Спинелли достает сигару. – Послушай, это дело начинает действовать мне на нервы. Все задают мне уйму вопросов и ничего не сообщают взамен. Если это дело ФБР или ЦРУ, то зачем пудрить мне мозги? – Спинелли вздохнул. – Но как бы то ни было, если что-то будет нужно лично тебе, Абрамс, то звони.
  – Спасибо, – сказал Тони. – Может статься, ситуация не такая уж и плохая.
  Абрамс повесил трубку и повернулся к Кэтрин.
  – Я поняла, – задумчиво произнесла она, – они все сегодня в Глен-Коуве. Дело серьезное.
  – Вероятно, не все, но большинство. В Манхэттен отправили для прикрытия нескольких человек, которыми они жертвуют.
  – Боже! – Кэтрин порывисто встала, подошла к Абрамсу и положила руки ему на плечи. – Как нам не хватает О'Брайена!
  – Думаю, он первый бы сказал, что мы сделали все возможное, – ответил Абрамс.
  – Хватит планировать, уточнять и прикидывать. Наступило время действовать. Не исключаю, что пришла очередь Марка Пемброука. Нам пора наведаться к нашим соседям.
  52
  Как Энн Кимберли и ожидала, найти в выходной такси от аэропорта Кеннеди до Лонг-Айленда оказалось непросто. И все же она сидела сейчас в машине, да еще рядом с русским, направлявшимся на Дозорис-лейн, только в ту ее часть, что была расположена за железным занавесом. Энн положила ногу на ногу и открыто рассматривала молодого парня. Он был очень привлекательным: вьющиеся каштановые волосы, длинные ресницы, карие глаза и хорошо очерченный рот.
  Она заметила его еще в самолете (они летели «Люфтганзой» из Франкфурта), затем столкнулась с ним у стойки спецконтроля, потом последовала за ним на стоянку такси. С любопытством Энн наблюдала, как парень пытался найти машину. Это ему никак не удавалось. Наконец он приблизился к группе таксистов-эмигрантов из Советского Союза. Евреи почему-то так набросились на бедного русского, что, казалось, собирались его побить.
  Энн пришла парню на помощь. После короткого разговора выяснилось, что им еще и по пути. Она все-таки нашла машину и пригласила в нее нерешительного русского. Сейчас она наблюдала за ним, по привычке отмечая всякие детали. У него не было багажа, только виниловая сумка и кожаный портфель.
  Судя по всему, он в краткосрочной служебной командировке.
  – Вы бывали в Глен-Коуве раньше? – спросила его Энн по-русски с сильным акцентом.
  Он вздрогнул, нервно улыбнулся и кивнул.
  – Вы надолго в Америку? – спросила Энн.
  Он, похоже, тщательно обдумывал свой ответ, словно этот вопрос был для него крайне важен. Он ответил на ученическом английском:
  – Я приехал сюда работать.
  – А я работаю в Мюнхене.
  – Вот как…
  «Интересно, почему его не встретили?» – подумала она. – Хотя это, может быть, и не так удивительно. Ведь за русскими машинами все время следит ФБР, поэтому если они не хотят привлекать к кому-то внимание, то отправляют без сопровождения. Разумеется, чиновник на паспортном контроле в аэропорту сообщит ФБР о прибытии русского с дипломатическим паспортом, но пока никакого «хвоста» Энн не замечала.
  Она бросила взгляд на портфель, лежавший у него на коленях. Она была уверена, что в нем какие-то документы. В последнее время русские стали меньше пользоваться шифрованной радиосвязью, больше полагаясь на курьеров. Энн Кимберли считала, что в этом есть и ее заслуга. Ведь она занималась раскрытием их шифров. Шифры у русских были неплохие, но отнюдь не идеальные.
  – Здесь так жарко, – вновь заговорила Энн.
  – Влажно, – отозвался русский.
  – Это еще ничего, в Вашингтоне хуже. А в Мюнхене хорошо.
  Энн подумала, что его зажатость происходит от свойственной русским подозрительности, от необходимости следовать бюрократическим инструкциям и, видимо, частично оттого, что он находился в компании с иностранкой, которая вдобавок еще и старше.
  – Я была в Москве один раз, а в Ленинграде – два. Вы сами откуда?
  Лицо у русского исказилось от переживаний. Видимо, он считал, что эта якобы случайная встреча на самом деле не случайна. Но Энн никаких специальных целей в общении с ним не преследовала.
  – Я из Саратова, – ответил русский.
  – Я знаю, это на Волге, – кивнула Энн. Она заметила, что глаза у него на секунду расширились. Затем он отвернулся к окну.
  Энн Кимберли посмотрела вперед. В небо взлетали ракеты. Энн потянулась и похлопала русского по плечу. Он машинально схватился за портфель. Энн указала ему на лобовое стекло и пояснила:
  – Праздник. День поминовения всех погибших. Как у вас День Победы, 9 Мая.
  Похоже было, что он не столько рад таким познаниям о его стране, сколько насторожен этим.
  – Да, праздник, – пробормотал русский.
  – Меня зовут Энн Кимберли. А вас?
  Он немного помедлил, но все-таки ответил:
  – Николай Васильевич.
  – Моего жениха тоже зовут Николай, по-английски – Николас.
  Это совпадение, похоже, не произвело на русского впечатления.
  «Интересно, – подумала Энн, – почему он едет в Глен-Коув, а не на Шестьдесят седьмую улицу?»
  – Вы будете работать в советской миссии при ООН?
  – Да. – На этот раз он не отвел взгляд, а как-то стеснительно посмотрел на Энн. – Вы надолго сюда?
  – Возможно, – ответила она.
  Она вспомнила, что раньше читала о советской миссии. Половина ее сотрудников были «чистыми» дипломатами, четверть – агентами КГБ, а еще четверть – оперативниками КГБ и ГРУ. Кто же этот Николай Васильевич? На сотрудника КГБ не похож, нет достаточной утонченности. Да, скорее всего, он из ГРУ. Такой серьезный и дисциплинированный. Видимо, в портфеле какие-нибудь документы. Портфель, разумеется, снабжен специальным защитным устройством. В голове у русского тоже полно информации. Здесь защита проще – таблетка цианистого калия. Не исключено, что этот русский вооружен, и вряд ли обычным пистолетом. Какой-нибудь хитрой штукой из 14-го управления.
  Машина остановилась.
  – Этот фейерверк собрал впереди целую толпу, – сказал таксист.
  – Я пойду пешком, – заметила Энн. Она посмотрела на русского. – Так будет быстрее, Николай. Я покажу вам дорогу.
  Он нерешительно посмотрел на часы.
  – Вот увидите, мы дойдем быстрее, – настаивала Энн. – До дачи советской миссии всего минут пять ходьбы. Вы же туда направляетесь?
  Николай кивнул, но не двинулся с места. Энн улыбнулась и пожала плечами, затем достала из кошелька двадцатидолларовую купюру и положила ее на портфель.
  Он недоуменно уставился на деньги. Энн взяла свою сумку, открыла дверцу и уже собиралась выходить, но повернулась к Николаю и после некоторых колебаний сказала:
  – Вы очень красивы, Николай. Вам надо остаться в Америке. Американские девушки будут сходить по вас с ума. И еще. Передайте привет Виктору Андрову. – Энн подмигнула русскому и выбралась из машины.
  Она зашагала вдоль дороги, по которой медленно ползли машины, с помощью полицейского перешла Дозорис-лейн, прошла мимо ворот русской дачи и вскоре оказалась на территории поместья ван Дорна. На дорожке у входа она показала паспорт охраннику. Хотя ее имени не было в списках гостей, охранник кивнул, потому что помнил Энн и знал ее сестру, Кэтрин.
  – Вас подвезти, мисс Кимберли?
  – Нет, я сама доберусь. – Она задумалась на секунду. – А Николас Уэст еще не приехал?
  Охранник просмотрел список.
  – Нет, мэм.
  Николаса не было ни в клубе, ни на работе, ни дома. Дежурный в Лэнгли сказал что-то неопределенное. У Энн появились кое-какие подозрения, но к любовным делам это отношения не имело.
  Она глубоко вздохнула и стала подниматься к дому. Вот он и показался, сияющий огнями, за очередным поворотом. В этот раз было несколько причин, заставивших Энн приехать: она хотела увидеться с Ником, ей часто звонила Кэтрин, в шифрованном послании О'Брайен просил ее предоставить некую важную информацию. Но, помимо того, ее вела интуиция. Ее работа в АНБ заключалась в том, чтобы перехватывать в эфире закодированные донесения и расшифровывать их. С годами Энн приобрела такой опыт, что ей иногда казалось, будто у нее появилась способность к телепатии. Сейчас она чувствовала в воздухе нечто, и, хотя это нечто не было каким-нибудь секретным сообщением, над ним стоило поломать голову.
  53
  Двустворчатые двери, ведущие в сад, открылись, и в кабинет вошел Джордж ван Дорн. Он посмотрел на Абрамса и, казалось, был больше удивлен его белым сафари, чем перевязанной ногой, царапинами на лице и самим фактом того, что Тони жив.
  Ван Дорн поздоровался с Кэтрин и спросил Абрамса:
  – Вы хотели меня видеть?
  – Вполне возможно, – ответил Тони. Джордж ван Дорн был достаточно опытным человеком для того, чтобы понять психологическое состояние агента, только что вернувшегося с опасного задания. В таком состоянии у людей обычно появлялись злость, сарказм, неуважение к старшим.
  – Присядьте, Абрамс. И давайте ваш стакан, – предложил ван Дорн.
  – Я постою. А пить я не хочу.
  Ван Дорн сел за свой стол.
  – С чего начнем?
  – Я хотел бы вас спросить, кто еще должен был бы присутствовать при нашей беседе?
  – Есть один человек, но в данный момент он исчез.
  – Я знаю про О'Брайена, – вставила Кэтрин.
  Ван Дорн молча посмотрел на нее. Абрамс продолжил:
  – Я обнаружил нечто очень важное и хочу, чтобы эта информация дошла до официальных властей.
  – Если будет такая необходимость, она дойдет и до самых верхов.
  – Где гарантии, что вы не предатель? – спросил Абрамс.
  – По некоторым признакам меня можно было принять за «Талбота», так что ваши опасения оправданны.
  – Я не сказал, что вы «Талбот». Его я уже встретил.
  – Вот как? – улыбнулся ван Дорн.
  – Тони, ты можешь говорить открыто, – вмешалась Кэтрин.
  – Хорошо, у меня нет другого выбора.
  Ван Дорн заметил:
  – Пемброук рассказал мне о том, что произошло на станции. С их стороны это был отчаянный ход. Как вам удалось от них отбиться, Абрамс?
  Тони пожал плечами.
  – Об этом потом. А сейчас я покажу вам то, о чем просил Эванс. – Абрамс достал из кармана свернутый платок и расстелил его на столе перед ван Дорном. – Похоже на золото.
  Ван Дорн осторожно взял крупинку металла.
  – Да, хорошая работа. Дверь или окно?
  – Двустворчатые двери. Что это означает?
  Ван Дорн пропустил вопрос мимо ушей.
  – Они видели, что вы соскребали металл?
  – Думаю, нет.
  – А как же они вас раскусили? Полиграф?
  – Нет, видимо, они поняли, что я прогулялся по дому.
  – Хорошо. Что еще вы обнаружили?
  – Мне поручили посмотреть предохранительные коробки, обратить внимание на телевизоры и приемники, а также на большую наружную антенну.
  Ван Дорн задал Тони несколько вопросов, делая пометки в блокноте.
  – Отличная работа, Абрамс, – наконец сказал он. – Но убить вас в туннеле они решили не из-за этого. Так что же вы такого сделали или могли увидеть, что толкнуло их на столь серьезный шаг?
  Абрамс подошел к стене, снял с нее одну из фотографий и положил на стол перед ван Дорном. Это был снимок Генри Кимберли.
  Ван Дорн встал и с силой потер свой тяжелый подбородок. Он взглянул на Кэтрин и понял, что она все знает. Джордж ван Дорн несколько раз встряхнул головой, затем протянул руку, взял со стола стакан Абрамса и осушил его в два глотка. После этого тяжело опустился в кресло.
  – Боже мой!
  Абрамс подождал, пока ван Дорн придет в себя.
  – У меня есть кое-что еще. Но прежде я хотел бы получить ответы на несколько вопросов.
  Ван Дорн вновь поднялся.
  – Послушайте, Абрамс: я ценю ваши усилия, но я обычно не делюсь конфиденциальной информацией со своими агентами.
  – Я и не считаю себя таковым. Просто я оказал услугу человеку, которого уважал. Я обнаружил нечто важное и готов сообщить вам это, но прежде должен узнать, ради чего я рисковал своей жизнью?
  Ван Дорн явно колебался.
  Кэтрин воскликнула:
  – Джордж, ради Бога, расскажи нам, что здесь происходит? Мой отец рядом… Гибнут люди… Ради всего святого!
  Ван Дорн прикрыл глаза рукой и задумался. Наконец он сказал:
  – Хорошо, я расскажу.
  – И, пожалуйста, побыстрее, – заметил Абрамс, – у нас не так много времени.
  Ван Дорн внимательно посмотрел на него:
  – Я знаю. Несколько недель или, может быть, дней.
  – Нет, несколько часов.
  – Что?
  – Вы можете позвонить кому-то из администрации или из военного руководства? – спросил Абрамс.
  – Так вы говорите, несколько часов? Откуда вы знаете? – Ван Дорн внимательно посмотрел на Тони. – Понимаете, я не могу просто так крикнуть: «Волк!» Привести страну и вооруженные силы в повышенную мобилизационную готовность стоит десятки миллионов долларов. Я не хочу быть посмешищем… Мне нужны железные факты. И не только то, что вы видели Генри Кимберли, этого мало. Нужно что-то, что убедило бы всех в реальности и неотвратимости угрозы. Предоставьте мне такие факты, Абрамс, и я позвоню. А потом я расскажу вам все, что знаю.
  – Хорошо, – согласился Абрамс. – Как насчет такого факта: в подвале русской дачи сидят взрослые и дети, и собрались они там не на кинопросмотр.
  Ван Дорн бросил быстрый взгляд на Кэтрин, затем порывисто вышел из-за стола.
  – Вы уверены в этом, Абрамс? Вы их видели?
  Тони покачал головой:
  – Нет, сам я их не видел, мне сказала об этом одна девочка, а затем я получил подтверждение от офицера полиции. – Он кратко все объяснил ван Дорну.
  Когда Абрамс закончил, ван Дорн опустил голову, и Тони понял, что он потрясен. «А почему, собственно, ему не быть потрясенным, – подумал Абрамс, – ведь сейчас он услышал, по сути, сигнал воздушной тревоги».
  Ван Дорн протянул руку к стоявшему на столе телефонному аппарату и набрал номер.
  – Это Джордж ван Дорн, – сказал он в трубку, – пароль: «Мы прошли сквозь огонь и воду», соедините меня с «Пегасом», пожалуйста. – Он помолчал. – Хорошо, найдите его и попросите позвонить мне домой. Условие – «Омега»… Да. – Ван Дорн положил трубку и взглянул на часы. – Они найдут «Пегаса» в течение десяти минут.
  Тони было интересно, кто такой «Пегас», но он понимал, что этот вопрос неуместен.
  – О'Брайен как-то намекнул мне, – сказал он, – что подстерегающая нас опасность кроется не в атомной, химической или биологической войне. Это меня поначалу успокоило, но, зная о том, какую изобретательность проявляет человек, придумывая новые способы разрушения, я вновь занервничал.
  – Да, это необычный способ, – подтвердил ван Дорн. – Вы слышали что-нибудь об ЭМИ – электромагнитном импульсе?
  – Некоторые журналисты называют его страшным оружием.
  – Это как-то связано с ядерным взрывом в космосе, – добавила Кэтрин.
  – Да, ты права, – проговорил ван Дорн, – но дело не в самом взрыве. Эти русские прячутся в подвале не от бомбы, а от нас. Взрыв, если он будет произведен, произойдет где-то над Омахой на высоте примерно трехсот миль. Не будет никакого облака, ударной волны, светового излучения и тому подобного. Только далекая вспышка высоко в небе. Потом…
  – Что потом? – подхватила Кэтрин.
  – Потом по всей Америке погаснет свет, и больше мы его в своей жизни не увидим.
  Все замолчали. Наконец Абрамс спросил:
  – Это как-то связано с законами электричества?
  – Да, – кивнул ван Дорн. – Это явление открыто нами в начале шестидесятых при проведении последних испытательных взрывов в космосе. К сожалению, почти одновременно его открыли и русские. – Ван Дорн раскурил сигару. – Суть явления в следующем. Выделяющиеся при взрыве в космосе гамма-лучи устремляются к Земле и, воздействуя на молекулы воздуха, порождают так называемые электроны Комитона. Эти электроны под воздействием магнитного поля Земли начинают бешено вращаться. Они-то и производят электромагнитный импульс, или удар. Любой электрический или электронный прибор в стране, включая и ваши кварцевые часы, Абрамс, будет облучен этим импульсом и перестанет работать. Остановятся атомные электростанции, авиадвигатели, автомашины, компьютеры, бытовая техника. Страшно даже представить себе размеры катастрофы.
  Он посмотрел на телефон.
  Через несколько минут всеобщего молчания Абрамс спросил:
  – Я полагаю, какая-то зашита от этой напасти есть?
  – Наши друзья в соседнем доме, видимо, использовали молнию для выработки средств защиты от ЭМИ. И считают, что преуспели в этом. Но до возникновения настоящего импульса никто не может сказать, насколько эффективна любая из придуманных защит.
  – А как у наших военных? – спросила Кэтрин.
  – Они правильно оценили размер опасности, но сделали это поздно и подготовиться к возможному удару ЭМИ не успели. Например, только один из самолетов, используемых как командный пост президента, защищен от электромагнитного импульса. – Ван Дорн потрогал золотые крупинки на своем столе. – Между прочим, золото поглощает ЭМИ, и в том случае, если оно используется как уплотнитель в окнах и дверях, оно не пропускает импульс.
  – А вакуумные лампы? – спросил Абрамс.
  – Это ирония техники. Старые вакуумные лампы в миллионы раз устойчивее к ЭМИ, чем нынешние полупроводники и микросхемы. – Ван Дорн сделал паузу. – Русские очень быстро поняли все опасности, связанные с ЭМИ, и, надо сказать, действовали довольно быстро. Помните эпизод с русским МИГ-25, который советский перебежчик угнал в Японию в 1976 году? Этот самолет считался тогда одним из самых лучших в мире. Американские специалисты разобрали его по винтикам и оценили машину очень высоко. Но их удивило одно обстоятельство. Вся электроника, расположенная вблизи от фюзеляжа, была на лампах. Поначалу это вызвало удивление: неужели у русских нет современных устройств? А когда стали копаться поглубже, обнаружили новейшие микросхемы. Так почему же у фюзеляжа стояли лампы? Теперь мы знаем: для того, чтобы сделать работу приборов устойчивой к ЭМИ. Значит, русские воспринимали потенциальную угрозу импульса довольно серьезно. Потом это подтвердили израильтяне, исследовавшие различные образцы захваченной русской военной техники. Следовательно, нужно исходить из того, что русские разрабатывают свои арсеналы, имея в виду ЭМИ.
  – По всей видимости, их дом в Глен-Коуве тоже имеет какую-то защиту от электромагнитного удара. Судя по всему, ему уготована роль командного центра после начала атаки, – сказал Абрамс.
  – А этот дом… – начала было Катрин.
  – Здесь нет бомбоубежища, – отрицательно покачал головой ван Дорн. – Я предпочитаю не подвергаться ударам, а предотвращать их.
  Тони несколько секунд подумал, затем взглянул на ван Дорна.
  – Я думаю, соседство с вами русским не по душе. Вы не считаете, что у них есть какие-то планы относительно вашего дома?
  – Наверняка, – ответил ван Дорн. – Но и у меня для них кое-что припасено, и посерьезней музыкально-светового представления. – Он зловеще улыбнулся. – Глобальные политические споры обычно уступают в остроте простой стычке между соседями. Может, дни мои на этой планете и сочтены, но я успею утащить с собой в преисподнюю немало этих ублюдков.
  54
  Ван Дорн не стал распространяться о том, что именно он задумал по отношению к своим не слишком дружелюбным соседям, да Абрамс и не настаивал. В кабинете стало так тихо, что было слышно тиканье часов на каминной полке. Доносились только приглушенные стенами возгласы гостей с лужайки, которые восхищались очередным фейерверком. Кэтрин выглядела огорченной, но отнюдь не отчаявшейся. «Такое впечатление, – подумал Тони, – что она проиграла теннисный сет, но еще не матч».
  – Мы посылали вас к русским, рассчитывая, что вы подтвердите кое-какие наши подозрения. Мы и думать не могли, что вы столкнетесь там с Генри Кимберли или выясните, что русские не вернулись в Манхэттен. Еще раз отмечу: хорошая работа, – похвалил Абрамса ван Дорн.
  Тони склонил голову в ответ на комплимент.
  – Думаю, что события последних недель и дней заставили русских поторопиться. Лично вы тоже приложили к этому руку.
  – Да, по иронии судьбы именно мы подтолкнули их к действиям. Еще до того, как они были полностью к ним готовы, – заметил ван Дорн.
  – Мне кажется, что и мы… не совсем готовы к такому развитию событий, – осторожно сказал Абрамс.
  – По крайней мере, нам известны их планы.
  – Джордж, а может, это что-нибудь вроде учений? Может, они просто хотят проверить свои способности прятать людей в Глен-Коуве так, чтобы американские власти их не нашли?
  Ван Дорн отрицательно покачал головой:
  – Напротив. В обычной ситуации они не стали бы никого прятать специально. Они просто приурочили бы электромагнитный удар к очередному уик-энду, когда все они и так в Глен-Коуве. Их люди в Вашингтоне и Сан-Франциско тоже были бы на даче. К тому же проверено, что реакция американской администрации и военных на такого рода действия замедляется в выходные на несколько минут. Например, «Пегас» еще не позвонил, а прошло уже… – он взглянул на часы, – двенадцать минут. Конечно, хотелось бы верить, что это лишь учения, но, думаю, вы ошибаетесь.
  – Почему русские затратили столько усилий на то, чтобы защитить свою дачу от воздействия ЭМИ? – спросил Абрамс. – Почему бы, зная о времени удара, просто не выключить все электропитание и приборы за несколько минут до него?
  – Пока никто не проверял, способно ли отключение приборов само по себе полностью их защитить. Кроме того, русские не могут пойти на отключение электроэнергии и по соображениям конспирации: ФБР моментально это обнаружит и в течение пяти секунд доложит президенту.
  Абрамс машинально осмотрелся. Ван Дорн, казалось, понял, о чем думает Тони:
  – Да, жизнь у нас будет совсем другая. В темноте и холоде.
  – Хорошо. Если мы не можем защититься от этого удара, то можем же мы в конце концов нанести свой удар? Возмездие должно свершиться! – воскликнул Абрамс.
  Ван Дорн собрался было ответить, но тут зазвонил телефон.
  – Да. Ван Дорн, – сказал он и повторил пароль. – Так где же он, черт побери? Нет, вам я не могу сообщить данную информацию. А «Единорог» там?.. А «Кентавр»? Я повторяю: срочность «Омега». – Ван Дорн несколько раз кивнул. – Хорошо. Я здесь. Пусть один из них срочно мне позвонит. – Он положил трубку и посмотрел на Кэтрин и Абрамса. – «Пегаса» никак не могут найти, «Единорог» и «Кентавр» скоро появятся. Ладно, они хоть поняли, что речь идет о достаточно срочном деле.
  Кэтрин вдруг быстро повернулась к окну.
  – В чем дело? – спросил ван Дорн.
  Она глубоко вздохнула.
  – Мне… Мне показалось, молния сверкнула.
  – Этого еще не хватало, – пробормотал ван Дорн. – Сегодня она совсем ни к чему.
  – Ирония судьбы или шутки природы, – вставил Абрамс.
  Ван Дорн откашлялся.
  – Итак, к вопросу о возмездии. Сложная проблема. Можем ли мы пойти на это?
  – Что значит «можем ли»? – удивилась Кэтрин.
  – Принять решение об ответном ударе президенту будет очень нелегко. Во-первых, он должен в сжатые сроки получить неопровержимые доказательства того, что ЭМИ вызван именно русскими. Во-вторых, тщательно взвесить, достаточно ли у нас останется сил для того, чтобы нанести адекватный удар по Советам, а не просто создать им удобный предлог для массированного встречного ядерного удара.
  – Теперь понятно… – медленно кивнула Кэтрин.
  – Как могут русские быстро и незаметно вывести в космос ядерное устройство, взрыв которого вызовет импульс?! – воскликнул Абрамс. – Ведь запуск любого носителя с их территории будет сразу же зафиксирован.
  Ван Дорн затушил сигару.
  – Этого мы точно не знаем, знаем только, что советская дежурная подлодка, курсирующая у берегов Калифорнии, может пустить ракету и через три-четыре минуты ракета будет находиться как раз в точке, подходящей для создания электромагнитного импульса. За столь короткое время невозможно сделать что-либо. У нас сразу же будут выведены из строя системы управления и связи. А что наша армия без них? Как сказал мне один генерал, в следующей войне победит тот, у кого останутся две последние радиостанции.
  Абрамс выглянул в окно. Из пустого бассейна вылетела внушительная ракета и понеслась в черное небо. Там она разорвалась и рассыпалась на сотни золотистых огоньков.
  – Значит, получается, что мы превратились в заложников своих собственных технологических успехов? – задал он вопрос. – Мы слишком зависим теперь от всяких там микросхем и микропроцессоров? Даже если мы нанесем по Советам ответный электромагнитный удар, они не пострадают от него в такой степени, как мы?
  – Да, это так, – задумчиво произнес ван Дорн. – В этом смысле их отставание становится преимуществом. У каждой цивилизации своя ахиллесова пята. Например, если напустить вредителей на рисовые плантации в Китае, начнется массовый голод, а если это произойдет у нас, никто и не заметит. В сражениях нужно не только искать ахиллесову пяту у противника, но еще уметь правильно выбрать оружие для решающего удара. – Ван Дорн обошел вокруг стола. – В некоторых обстоятельствах наиболее подходящее оружие – это ЭМИ, в некоторых – рисовая тля. Но если вы охотитесь за оборотнем… – он открыл ящик стола, что-то достал оттуда, положил предмет на стол и убрал руку, – то вам нужна серебряная пуля.
  Кэтрин и Абрамс удивленно уставились на блестящую пулю 45-го калибра, которая стояла на столе, словно миниатюрная ракета, готовая к запуску.
  – Нет, эта пуля не принадлежит О'Брайену, – продолжал ван Дорн, – она моя. Существует и еще одна такая пуля. Ведь «Талботов» трое.
  Кэтрин перевела взгляд с пули на ван Дорна:
  – Трое?
  – Да. Третья пуля была у твоего отца.
  Кэтрин промолчала. Ван Дорн тихо сказал:
  – А эта предназначается ему. Ты не будешь возражать, если я пущу ее в ход?
  Кэтрин подумала несколько секунд и кивнула. Ван Дорн тоже удовлетворенно кивнул, затем сгреб пулю со стола и отправил ее в карман брюк, после чего решительно произнес:
  – Независимо от того, что сегодня случится – национальная катастрофа или чудо, – Генри Кимберли умрет.
  Абрамс внимательно посмотрел на ван Дорна. Тот повернулся в профиль, и Тони впервые отметил резкие черты его лица. В анфас это было незаметно. Из-под обычной маски доброго дядюшки выглянул лик хищного зверя.
  Повисшее в кабинете молчание разорвал телефонный звонок. Ван Дорн снял трубку и снова назвал пароль. Несколько секунд он слушал, делая пометки в блокноте, затем с нажимом сказал:
  – Вы должны четко уяснить, что один из тех, кто находится сегодня с президентом в Кэмп-Дэвиде, а именно Джеймс Аллертон, скорее всего – советский агент. Да, именно Джеймс Аллертон, черт побери! Что их там, так уж много? Хорошо. Но все равно мне нужно переговорить с одним из этих троих. – Он послушал и продолжил: – Да, я располагаю серьезными фактами, которые могут указывать на то, что сегодня ночью наша страна станет объектом электромагнитного удара. Доложите об этом немедленно, полковник. Хорошо. – Ван Дорн положил трубку и вытер лоб платком. – Ну что ж, теперь вы знаете и об Аллертоне, если еще не подозревали его. – Он посмотрел на Кэтрин.
  Она тряхнула головой:
  – Боже… Это выше моих сил…
  – А кто же третий? – спросил Абрамс.
  Ван Дорн пожал плечами:
  – Я не знаю даже, жив ли он еще, но, если русские обоснуются в Белом доме, мы скоро все выясним.
  Кэтрин посмотрела на него:
  – Джордж… А что произойдет потом? После этого электромагнитного удара? Если… если никакого обмена ядерными ударами не произойдет, то что же тогда будет? Мы сдадимся? Нас оккупируют? Что будет?
  – Ну, это слишком пессимистические мысли, Кэтрин.
  – Нет, а все же? – вставил Абрамс. – Вопрос закономерный.
  Ван Дорн посмотрел на них и попытался улыбнуться, но ни Кэтрин, ни Абрамс не приняли этой улыбки. Ван Дорн подошел ко встроенному в стену сейфу, открыл его и достал оттуда большой конверт. Из конверта он вынул какую-то толстую папку с документами и положил ее на стол так, чтобы было видно Абрамсу.
  – Можете прочесть?
  Абрамс взглянул на славянские буквы: «Доклад о национализации и управлении швейной промышленностью Нью-Йорка». Тони вопросительно взглянул на ван Дорна. Тот пояснил:
  – Не особо занимательное чтиво, но главное то, что подобный доклад существует.
  – Где вы это достали? – изумленно спросила Кэтрин.
  Ван Дорн улыбнулся:
  – У местного юного хулигана. – Он рассказал им о Стэнли Кучике. – Парень утверждает, что там несколько десятков шкафов с бумагами. Если бы он мог читать по-русски, он взял бы что-нибудь поинтереснее, например, материалы с их планами по реформированию нашей судебной власти…
  Абрамс пролистал несколько страниц. Когда-то его родители активно участвовали в профсоюзном движении текстильщиков. Они-то, возможно, и одобрили бы такую национализацию.
  Ван Дорн взял из папки несколько фото:
  – Парень также увлекается фотографией. Это электроприборы в подвале. Ничего примечательного, но ЦРУ поразил тот факт, что нам удалось и забраться в логово Ивана, и выбраться из него. – Ван Дорн усмехнулся. – Я не стал говорить им, что все это попало к нам совершенно случайно. – Он протянул Абрамсу еще одну фотографию. – Узнаете толстяка?
  Абрамс кивнул:
  – Андров. Так называемый атташе по культурным связям.
  – Да, а человек рядом с ним – Валентин Метков из спецуправления КГБ. Занимается убийствами.
  Кэтрин всмотрелась в лица людей на снимке. Андров выглядел очень добродушно, а Метков, наоборот, зловеще.
  Ван Дорн продолжал:
  – Конечно, Метков сам никого не убивает, он занимает достаточно высокий пост и руководит массовым уничтожением людей. Он работал в Польше, Афганистане, Литве – в общем, везде, где КГБ может свободно расправляться с врагами Советов. Я никогда не думал, что увижу его в Америке. Он – предвестник смерти.
  – Кто предвестник смерти?
  Все разом обернулись к двери. В комнату вошла Энн Кимберли.
  – Кто тут предвестник смерти, Джордж, уж не я ли?
  – Один из наших соседей, Валентин Метков из специального управления КГБ, собирается всех нас уничтожить, – сказал ван Дорн.
  – Джордж, ну ты ведь сам напрашивался на это в течение многих лет! – Энн улыбнулась. – Привет, Кейт, я надеюсь, что приехала вовремя? Это твой новый приятель Тони? Привет! Я многое пропустила? Налей-ка мне выпить, Джордж. Думаю, мне это не повредит.
  55
  Энн Кимберли присела на краешек кофейного столика, держа в руке бокал с виски. Она сказала:
  – Я похожа на ревнивую невесту? Может, это и глупо, но я волнуюсь из-за своего пропавшего жениха.
  – Нет, это совсем не глупо, – возразила Кэтрин. – Питер может исчезать на несколько недель, но у Ника другая работа.
  Ван Дорна не очень волновала женская болтовня. Николас Уэст был одним из наиболее охраняемых людей в стране.
  – Я не исключаю, что контора просто могла спрятать его, учитывая все происходящее. Он скоро даст о себе знать.
  Энн хотела объяснить, что она не какая-нибудь там истеричка, что она значится первой в списке контактов Николаса Уэста и занимается с ним общим делом, но вместо этого проговорила:
  – Давайте лучше поговорим о ваших проблемах. – Она подалась вперед. – Рассказывайте все по порядку.
  Ван Дорн обменялся быстрым взглядом с Кэтрин. Кэтрин обернулась к сестре:
  – Сперва я должна сообщить тебе, что наш отец жив.
  Энн никак на это не отреагировала, но стоявший рядом с ней Абрамс заметил, что она чуть не выронила бокал.
  Кэтрин тем временем продолжала:
  – Он в соседнем доме, Энн. Он – предатель, перебежчик.
  – Он и есть «Талбот», – проговорила Энн.
  – Именно так, – кивнула Кэтрин.
  Энн задумчиво склонила голову, как бы пытаясь получше запомнить это, затем сказала:
  – Есть еще двое. – Она взглянула на ван Дорна. – Вы получили телекс из Англии?
  – Да, от нашего человека в МИ-5. – Он выдвинул ящик стола и достал оттуда расшифрованный телекс. – В сообщении говорится:
  «В ответ на ваш запрос. Звонок из Нью-Йорка в Бромптон-Холл был произведен в семь часов вечера по вашему времени. Продолжительность – шесть минут. Разговаривали из „Плаза Отель“ возле ООН. Дальнейшие распоряжения?»
  Ван Дорн поднял глаза от бумаги.
  – Примерно через пятнадцать минут после звонка соседи из Бромптон-Холла сообщили о пожаре. – Он обернулся к Абрамсу. – Я думаю, что знаю, как все произошло на самом деле, но может быть, и вы могли бы попытаться восстановить картину происшедшего? Лучше, если мы услышим это из уст полицейского.
  Абрамс не пришел в восторг от этого предложения, но сказал:
  – Человеком, звонившим из «Плаза Отель», был Джеймс Аллертон. – Ван Дорн при первых же фразах Абрамса согласно кивнул. – В обычных обстоятельствах Аллертон, конечно же, уничтожил бы следы этого звонка, но времени у него было в обрез, к тому же он сильно нервничал. Время его звонка в Бромптон-Холл совпадает с тем временем, когда он мог впервые получить информацию о существовании дневника и письме Элинор Уингэйт от Торпа, который, в свою очередь, узнал об этом от Кэтрин. – Тони не отрывал взгляда от ван Дорна.
  – Мы не уверены, что Торп и Аллертон знали о такой специфической стороне жизни друг друга, но факт остается фактом: данная информация каким-то образом попала к Аллертону после разговора Торпа с Кэтрин. Продолжайте.
  – Аллертон разговаривал с леди Уингэйт или ее племянником шесть минут. Не исключено, что он пытался как-то определить, упоминалось ли его имя в дневнике в негативном контексте. – Тони сделал паузу. – Это позволяет предположить: Аллертон верил, что дневник реально существует. – Абрамс взглянул на Кэтрин. – Аллертон не знал, что он и Кимберли по одну сторону баррикад. Видимо, таковы правила той системы.
  – Аллертон был очень напуган, – подтвердил ван Дорн. – Идея подделать дневник в том и заключалась. Можно выразиться иначе: оборотень почуял опасность, но, в отличие от нормальных животных, не побежал от нее, а наоборот, устремился ей навстречу.
  Абрамс достал сигарету, закурил и продолжил:
  – Судя по всему, Аллертону удалось убедить Элинор Уингэйт в том, что он работает с Карбури, О'Брайеном и Кэтрин и что они серьезно беспокоятся о ее безопасности. Аллертону, разумеется, нужна была копия дневника. – Тони проследил, как дым от его сигареты поднимается вверх. В комнате повисла тишина. Он понимал, что между тем, что он говорит, и образом человека, которого он видел на ужине в честь ветеранов УСС и на экране телевизора, колоссальная разница. – Аллертон послал своего человека в Бромптон-Холл, – развивал свою мысль Абрамс, – это же сделал и О'Брайен. Сейчас трудно сказать, кто попал в дом леди Уингэйт первым, но она приняла обоих. В этой связи стоит вспомнить строчки из ее письма. Ведь в наши дни она точно так же не понимала происходящего, как и в далеком сорок пятом, когда в Бромптон-Холл явились два человека с одинаковым заданием – забрать бумаги Генри Кимберли.
  – Как бы там ни было, человек Аллертона убил Элинор Уингэйт, ее племянника и посланца О'Брайена, – сказал ван Дорн. – Думаю, он предварительно допросил их и нашел копию дневника. Он позвонил Аллертону и доложил о результатах. Через пятнадцать минут после этого звонка Бромптон-Холл заполыхал. – Ван Дорн посмотрел на Абрамса. – Это хорошо, что вы пришли к таким же выводам. Не думаю, что нам удалось бы добиться суда над Аллертоном лишь на том основании, что существовали такие телефонные звонки. Его просто следует уничтожить.
  Абрамс ушел от прямого ответа на прозвучавшее предложение. Он спросил:
  – Аллертон в настоящее время находится в Кемп-Дэвиде вместе с президентом?
  Ван Дорн нервно хохотнул:
  – Я думаю, да. Но у нас много других забот.
  – Какие это заботы, Джордж? – спросила Энн.
  – Ну, например, третий «Талбот». Где он? Кто он? У нас на него ничего нет. – Ван Дорн посмотрел на Энн.
  – Я полагаю, что он жив, – ответила она. – Но в данный момент я воздержалась бы от каких-либо пояснений. Хотя могу сообщить вам несколько других интересных деталей. Прежде всего, в последнее время не зафиксировано фактов радиообмена между Москвой, Вашингтоном, Манхэттеном и Глен-Коувом с применением сложных кодов. Обычная бодяга, относительно легкий шифр. И содержание тоже дурацкое. Например, Москва разрешила Андрову выехать в отпуск. Я проанализировала эту ситуацию на компьютере, и вот что получается: с сорок восьмого года такая картина возникала всякий раз, когда русские готовились к каким-то серьезным событиям. Кроме того, сегодня я ехала в такси с одним весьма необычным русским… – Энн коротко рассказала о своем приключении. – И в этой связи мне в голову пришла одна мысль. С какой это стати, позвольте спросить, русский дипломат, и явно не мальчик, разъезжает на такси, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания? А на коленях у него лежит весьма серьезного вида портфель. После всего, что я здесь услышала, я прихожу к выводу, что парень этот вез с собой какие-то очень важные инструкции из Москвы. Вот вам и объяснение того, почему радиообмен между Москвой и Штатами сейчас на нуле.
  – Любопытно, – заметил ван Дорн.
  И тут резко зазвонил телефон. Ван Дорн снял трубку, послушал, назвал пароль и задал несколько вопросов, затем быстро опустил трубку на рычаг.
  – К сожалению, они не смогли многого сказать мне по незащищенной линии, – пояснил он, – но сообщили, что в стране введена повышенная мобилизационная готовность и президенту о ситуации доложено. Детали мне сообщат позднее шифрованным телексом. – Ван Дорн посмотрел на Энн. – Ну что, ты готова к плохим новостям?
  – Я вся в нетерпении, Джордж.
  В то время, когда ван Дорн кратко пояснял Энн ситуацию, Абрамс разглядывал молодую женщину. Тони понял, что она обладает быстрым и гибким умом, образованна и хорошо информирована. У Энн была очень приятная внешность, волосы того же цвета, что и у сестры, но короче; правда, она казалась чуть полнее Кэтрин. Но если Кэтрин буквально излучала свежесть, то при взгляде на Энн создавалось впечатление, что она слишком много времени проводит в кабинете. Хотя на лице у нее и были следы загара, но явно искусственного. Держалась Энн проще и как-то веселее, чем сестра. С ее губ то и дело слетали шутки. Она уже успела сказать ван Дорну, что тот растолстел, и что поэтому Китти ищет себе любовника.
  Казалось, Энн не очень испугала информация ван Дорна о том, что в любой момент Америка может подвергнуться бесшумной атаке со стороны противника, но видно было, что она в это поверила.
  Тони с удивлением подумал о том, как могли сойтись Энн Кимберли и Николас Уэст? Ему пришла в голову неожиданная мысль, что, по крайней мере, внешне ей гораздо больше подошел бы Питер Торп.
  Энн поболтала виски со льдом в своем бокале и взяла несколько канапе.
  – Значит, президент не сможет отдать приказ о ядерном ударе? – спросил ван Дорн.
  – Да, Джордж. Президент не сможет послать «Указание о действиях в связи с чрезвычайной ситуацией». Так это называется. И не сможет он сделать это из-за того, что все системы связи будут выведены из строя. – Энн встала и обвела всех взглядом. – Но сейчас я сообщу вам строго секретную информацию. Военные предусмотрели выход на случай последствий электромагнитного удара. Они убедили президента принять решение, что в случае полного выхода коммуникационных систем из строя само по себе молчание важнейших государственных линий связи будет означать сигнал к нанесению удара. – Энн тяжело вздохнула и добавила: – Если перевести это на более романтический язык, то онемевшие правительственные радиолинии явятся последним призывом взяться за оружие. – Она обвела взглядом всех троих и добавила, словно опасаясь, что ее не поймут: – Полное молчание в эфире будет означать команду на запуск ракет. Бац! И ауфвидерзеен, как говорят наши веселые немцы.
  Энн одним глотком прикончила выпивку и протянула бокал ван Дорну:
  – Добавь, пожалуйста, еще немножко, Джордж. Данке.
  Ван Дорн взял у нее бокал и медленно пошел к бару. Абрамс посмотрел на Энн. Сначала ему показалось, что она немного пьяна, но потом он понял, что Энн говорит серьезно. Что же касается ее тона, то, видимо, среди ее коллег о ядерном апокалипсисе было принято говорить спокойно.
  Ван Дорн протянул Энн Кимберли ее бокал:
  – Я думаю, русские знают об этом.
  – Хорошее все-таки виски в Кентукки, – отозвалась Энн. – Да, они знают, но либо не верят, либо все же решили нас переиграть. И зря. Даже в том случае, если Америка подвергнется воздействию электромагнитного импульса, наш ответный удар будет отнюдь не слабым. Ведь у нас есть подводные лодки и ракеты в Европе.
  Энн подошла к большим застекленным двустворчатым дверям и посмотрела на небо. Оно освещалось сполохами отдаленной грозы. Ветер доносил издалека гул громовых раскатов.
  – Ситуация не из веселых, – продолжила она. – Мы беспокоились, что нас возьмут тихо, без шума. Ничего подобного. Свою атомную войну они получат. – Она посмотрела на бокал и поболтала кубиками льда. – Русские делают классическую ошибку – они недооценивают противника. Массовый идиотизм в Кремле. – Энн подняла глаза. – Таким образом, завтра утром солнце будет освещать на земле только руины, оставшиеся после ядерной катастрофы.
  Ван Дорн шумно выдохнул:
  – Не надо так мрачно. Я полагаю, что в настоящий момент наш президент вступил в контакт с советским руководством. Если он убедительно продемонстрирует им нашу осведомленность относительно их планов и наши возможности, они, скорее всего, откажутся от своей затеи.
  Энн не стала возражать.
  – Президент может предупредить русских, – продолжал ван Дорн, – что он отдал американским ракетным войскам стратегического назначения приказ ответить массированным ударом на первый же запуск русской ракеты, который будет засечен нашими спутниками слежения.
  Энн покачала головой:
  – Спутники не засекут никаких запусков. Ни с советской территории, ни с советской подлодки. Запусков вообще не будет.
  Ван Дорн сделал шаг по направлению к Энн:
  – Что ты имеешь в виду? Каким же образом они выведут атомный заряд над США?
  – Это будет не заряд, а спутник, – коротко ответила Энн.
  Ван Дорн выругался:
  – Дьявол! Как же я сам не подумал?!
  – Все очень просто, – продолжала Энн. – В настоящее время на околоземных орбитах находится несколько тысяч спутников самого разного назначения и размеров. Естественно, для них нет никаких границ. Существуют спутники связи типа «Молния». Десятки этих с виду невинных аппаратов ежедневно помногу раз зависают над Америкой. Один из таких спутников, а именно «Молния-36», вызывает особый интерес у нас в АНБ. – Энн отошла от дверей и села на краешек стола ван Дорна. – Спутник «Молния-36» был запущен с космодрома Плесецка около года назад. Орбита его сильно эллиптическая и имеет параметры двадцать пять тысяч миль в апогее и около четырехсот миль в перигее. Запуск аппарата по такой орбите объясняется якобы стремлением увеличить продолжительность обеспечиваемых им сеансов связи, что, в общем-то, соответствует действительности. Однако такая орбита делает «Молнию-36» неуязвимой для наших спутников слежения на значительной части периода своего обращения. И еще одна примечательная деталь. Точка апогея этой орбиты находится где-то над Байкалом, а перигея – напомню, это что-то около четырехсот миль – над Небраской. – Энн встала и подошла к кофейному столику, там она выбрала себе на почти пустом уже подносе еще одно канапе. – Наши люди в АНБ при помощи специальных средств установили, что «Молния-36» не имеет значительной части обычного для этих спутников бортового оборудования. Вывод: пустующие объемы заполнены чем-то другим. – Она отправила канапе с лососиной в рот. – Мы не исключаем, что «Молния-36» – это спутник-бомба. Разумеется, такие спутники запрещены договором шестьдесят четвертого года, но русские могут его нарушить во имя достижения своих целей. – Энн взяла с подноса еще одно канапе. – Все очень вкусно, Джордж. Тебя по-прежнему обслуживает тот полоумный нацист?
  – Он не нацист, он немецкий еврей, – как-то отвлеченно ответил ван Дорн.
  – А я думала, что он служил в СС.
  – Нет, это у него легенда такая. Послушай, Энн, а ты уверена…
  – Какой период обращения у этого спутника? – перебил ван Дорна Абрамс.
  – Двенадцать часов семнадцать минут, – ответила Энн. Она посмотрела в свой бокал, встряхнула кубики льда и выпила остатки «бурбона». – Но сейчас я не могу припомнить, когда «Молния-36» появилась над Небраской в очередной раз. – Энн протянула бокал ван Дорну: – Еще чуть-чуть виски и много содовой.
  Ван Дорн вновь направился к бару. Он бросил через плечо:
  – Ну, это наверняка можно выяснить.
  – Конечно. У тебя есть компьютер? – спросила Энн.
  – Нет. Дальше телекса мне уйти не удалось.
  – Как же так, Джордж? – с легким укором проговорила Энн. Одной рукой она взяла протянутый ван Дорном бокал, другой сняла трубку, пристроила ее на плече и принялась нажимать кнопки.
  Абрамс наблюдал за ней. Он не знал, что существуют номера телефонов, состоящие из двадцати одной цифры. Вероятно, какой-то сложный код: ведь речь идет об Агентстве национальной безопасности.
  – Да, Боб, это я, Энн Кимберли, – говорила она в трубку. – Я в Нью-Йорке, и мне нужна кое-какая информация. Ты за компьютером? – Судя по реакции Энн на его ответ, Боб компьютером располагал. – Нет, я говорю с обычного телефона. Информация не секретная. Набери «Молнии». – Она подождала несколько секунд. – Готово? Мне нужна «Молния-36», время и точные координаты выхода в нижнюю точку орбиты. – Энн выслушала ответ. – Хорошо, Боб, спасибо… Да нет, я здесь просто с друзьями. Ладно. До встречи. – Она положила трубку и обвела всех взглядом. – Да, дела…
  – Что ты узнала? – отрывисто спросил ван Дорн.
  Энн посмотрела на часы. Абрамсу это показалось плохим предзнаменованием. Он пытался разобрать, на какую стрелку она смотрит – на минутную или секундную. Энн подняла голову и сказала:
  – «Молния-36» движется в юго-западном направлении, приближаясь к перигею. Нижняя точка орбиты спутника расположена над городком Блэр в штате Небраска. Это небольшой городок в двадцати милях от Омахи. Аппарат будет в этой точке в 24.06, то есть через девяносто шесть минут. – Она взглянула в окно, словно ожидая увидеть в вечернем небе русский спутник.
  – Может, они подождут до следующего обращения аппарата… – высказала предположение Кэтрин.
  – Не думаю, – мрачно буркнул ван Дорн. – Ведь даже русским не очень-то улыбается сидеть в подвале лишние часы.
  – Помимо этого, – добавил Абрамс, – если их миссия не заработает завтра, а делегация не покажется в ООН, это будет выглядеть подозрительно. Нет, они начнут действовать сегодня ночью.
  – Черт их возьми! – взорвалась вдруг Кэтрин. Она посмотрела на ван Дорна. – На нас лежит часть вины. Мы ввязались в дело и должны были либо что-то сделать, либо не связываться с этим вообще. Мы взвалили на себя ответственность и обязаны довести операцию до конца.
  Ван Дорн помолчал, затем проговорил успокаивающе:
  – Да, я согласен. Я и не думал отделаться несколькими телефонными звонками. Мы примем самое непосредственное участие в операции. – Он снял трубку и набрал номер кухни. – Найдите Марка Пемброука и пришлите его ко мне. Немедленно. – Ван Дорн положил трубку и обвел взглядом присутствующих. – Я не знаю, удастся ли нам остановить эти тикающие над судьбой нашей страны часы, – сказал он жестко, – но я не вижу причин, которые помешали бы нам лично отомстить русским. – Ван Дорн резко дернул подбородком в сторону окна. – Сегодняшняя ночь для них тоже будет последней. Правильно, Энн?
  Энн Кимберли пожала плечами:
  – Какая разница, от чего умереть – от небольшой пули или от ядерного взрыва. Из мертвых не воскресают. Если у тебя есть оружие, я готова нажать на курок.
  Ван Дорн посмотрел на Абрамса. Тони не выносил такого рода заявлений.
  – Думаю, они готовы отразить любое нападение, – сказал он.
  – Ничего, – с угрозой в голосе произнес ван Дорн, – у нас с Пемброуком разработан определенный план.
  Абрамс подумал, что в факте существования какого-то готового плана есть нечто странное, но поверил словам ван Дорна.
  – А если русские нанесут удар не сегодня? Как тогда мы объясним причину нападения на дипломатическую миссию?
  – Речь идет об упреждающем ударе, а не об акте неспровоцированной агрессии, – ответила Энн.
  – Послушайте, Абрамс, – возразил ван Дорн. – Сейчас уже не время морализировать. Нужно мыслить практически. Может, мы и дилетанты от разведки, но уж повоевать некоторым из нас приходилось. Короче, там у меня на участке замаскирован миномет калибра 81 мм.
  У Абрамса глаза полезли на лоб от удивления.
  Ван Дорн усмехнулся:
  – Мы можем раздолбать дом русских за десять минут, а потом зайти внутрь и разобраться с ними. Кстати, работающие у меня сегодня пиротехники – великолепные минометчики.
  Абрамс потер лоб. Ладно, когда речь идет о разведчиках-любителях, это просто немного странно. Но когда дело доходит до артиллерийского удара, это становится опасным. Тони вспомнил лицо русской девочки, прижавшей к груди свою куклу. Катерина. Катя. «Куда ты идешь. Катя?» – «Вниз, в подвал».
  Абрамс покачал головой и посмотрел в лицо ван Дорну.
  – Там, в подвале, женщины и дети.
  Ван Дорн тяжело вздохнул и сказал тихо:
  – Женщины и дети есть во всей Америке. Если уж вы заговорили об этом, постарайтесь представить себе последствия ядерной войны.
  Тони разозлился:
  – Убийство этих людей в подвале не остановит русских. Кстати, даже если они нанесут электромагнитный удар, ваш миномет сохранит свою работоспособность. Почему бы не подождать до тех пор, пока мы не узнаем, что произойдет сегодня ночью?
  Ван Дорн хотел было что-то ответить, но тут вновь зазвонил телефон. Он снял трубку, послушал, сказал: «Да, он здесь», – и протянул трубку Абрамсу.
  – Капитан Спинелли.
  – Что случилось, Дом? – спросил Абрамс удивленно.
  – Все развлекаешься? – пробасил Спинелли. – А я вот решил обменяться с тобой последними новостями.
  – У меня ничего нового нет.
  – А у меня есть, – бросил Спинелли. Тони взял телефонный аппарат и отошел к камину. Все они понизили голос.
  – Где ты? – спросил Абрамс.
  – В участке.
  – Ну и что у тебя? – Тони старался, чтобы в его голосе не прозвучало особой заинтересованности.
  – Кое-что по твоему лучшему другу, Торпу. Ну тот, который живет в этом, как его…
  – В «Ломбарди». Не думаю, что вы там что-нибудь найдете. Квартира Торпа используется ЦРУ.
  – Ничего подобного. Пользуется ею лично Торп. А насчет ЦРУ он выдумал, чтобы прикрыть свою задницу.
  – Ну и что же ты там нашел, Шерлок? Передатчики, шифры, русский чай и том «Капитала» с дарственной надписью?
  – Да, аппаратуры там много. Нам не удалось получить ордер у прокурора, поэтому я быстренько вышел на Хэнли, представителя ЦРУ в Нью-Йорке, и договорился с ним. Мы поехали в этот «Ломбарди» и вырубили входную дверь квартиры топорами. Ну и квартирка, скажу тебе. В конце узкой лестницы на третьем этаже мы натолкнулись на большую черную дверь, сделанную из какого-то синтетического материала. Возились с ней почти полчаса. Никакого результата. Тогда я вызвал специалистов пиротехников, и в конце концов они взорвали ее с помощью двухсот граммов пластиковой взрывчатки.
  Абрамс услышал, как Спинелли раскуривает сигару.
  – Ну и?
  – За этой дверью располагалась огромная мансарда. Как взлетная палуба авианосца. И напичкана всяким жутким оборудованием. На полу мы обнаружили следы крови, они привели нас к огромному холодильнику – знаешь, как в мясной лавке, – но там висели не окорока. Этот подонок устроил из морозильной камеры настоящий морг.
  Абрамс бросил взгляд через плечо и увидел, что ван Дорн, Энн и Кэтрин заинтересованно обсуждали что-то, явно не прислушиваясь к его разговору. Он тихо спросил:
  – И кто там был?
  – Трое, – вздохнул Спинелли. – Во-первых, пропавший без вести Рандольф Карбури с раскроенным черепом. Во-вторых, женщина средних лет с двумя пулевыми отверстиями – входным под правым глазом и выходным за левым ухом. И в-третьих, Николас Уэст. Очевидно, его пытали. Причина смерти пока не установлена.
  Абрамс откашлялся:
  – Да-да…
  – Сейчас мы ищем Торпа. Есть идеи?
  – Нет… Хотя, может быть, он в доме рядом с нами.
  Спинелли присвистнул:
  – Да, это работенка не для полицейского управления. Тут без ЦРУ не обойтись.
  – Послушай, Дом… Ты славно поработал. Спасибо за звонок.
  – Ладно, Абрамс. Я твой должник. Почему – не знаю, но должник. Что за вино вы там пьете?
  – «Вилла Банти Брунелло ди Монталчино», урожай семьдесят восьмого года. Иди отдыхай, Дом.
  Абрамс положил трубку и обернулся.
  – Что-нибудь для нас, Абрамс? – спросил ван Дорн.
  Тони поставил аппарат на стол. Он помолчал несколько секунд, прежде чем заговорить:
  – Полиция и ЦРУ вскрыли квартиру Торпа. Там в мансарде, в морозильной камере обнаружен труп полковника Карбури.
  Кэтрин закрыла ладонью рот и опустилась в кресло.
  – Сукин сын! – закричал ван Дорн. – Ах, сукин сын! Ну я доберусь до него!
  – Не принимай это так близко к сердцу, Джордж. Просто Торп – ненормальный подонок, – сказала Энн. Она посмотрела на сестру. – Мне следовало предупредить тебя, Кейт.
  – Ты говорила мне. А я не слушала.
  Энн повернулась к Абрамсу:
  – Что еще сказал вам ваш друг из полиции?
  Она пристально посмотрела Тони в глаза, и он понял, что она догадалась. Энн отвернулась.
  – Полиция и ЦРУ ищут Торпа. Я посоветовал им поискать в соседнем особняке.
  – Если он там, то у нас тем более есть основания, чтобы разнести этот дом в клочья, – фыркнул ван Дорн. Он раскурил остаток сигары.
  Кэтрин встала и глубоко вздохнула.
  – Нет, Джордж, – возразила Кэтрин, – я согласна с Тони – нам этого делать нельзя. – Кэтрин повернулась к Абрамсу. – Но нам во что бы то ни стало нужно попасть туда. Может быть, мы найдем там нечто такое, что поможет остановить их… Там мой отец… Не исключено, что там Питер… Я думаю, духу нашей организации больше будет соответствовать персональное наказание виновных, а не артиллерийский обстрел.
  Ван Дорн молчал.
  – Что касается меня, то мне нужно добраться до их передатчиков. Может быть, тогда удастся прервать операцию, – сказала Энн. Она повернулась к ван Дорну. – Никаких минометов, Джордж. Мы проберемся туда сами.
  – Ну хорошо, – согласился наконец ван Дорн.
  Кэтрин положила свою руку на руку Абрамса:
  – А ты как считаешь?
  Тони не видел большой разницы между минометным обстрелом и скрытным рейдом в дом русских, хотя последний вариант казался ему все же более разумным.
  – С какой стати вам нужно мое согласие? – спросил он. – Действуйте. Если сможете, всадите пулю в толстое брюхо Андрова. Но мистеру вам Дорну идти с вами нельзя, он должен остаться здесь, на телефонах. Его задача – постараться предупредить этот чертов электромагнитный удар русских.
  Ван Дорн глубоко затянулся сигарой.
  – Я действительно останусь сегодня возле телефона и телекса. У каждого из нас своя работа. Но считать меня трусом я не позволю.
  Энн обняла его за могучие плечи.
  – Что ты, Джордж, никто так не считает. В конце концов, ты рискуешь не меньше нас. Если нас постигнет неудача, они придут сюда и расправятся с тобой точно так же, как и с нами.
  Ван Дорн мягко отстранился от Энн и похлопал по кобуре, спрятанной под мышкой.
  – В сорок пятом в Вене у меня случилась перестрелка с двумя сотрудниками русской тайной полиции. Тогда все мы промахнулись. На этот раз я не промахнусь.
  – Правильно, Джордж, – улыбнулась Энн, – в жизни всегда есть возможность исправить старые ошибки. Я тоже пойду к русским, потому что разбираюсь в радио– и шифровальной аппаратуре. – Она повернулась к Кэтрин: – Ты пойдешь просто потому, что должна это сделать. – Энн посмотрела на Абрамса.
  – Ну что же, – пожал он плечами, – а я иду потому, что мне просто некуда деваться.
  – К тому же ты хорошо знаешь расположение помещений в этом доме и понимаешь по-русски, – с улыбкой добавила Кэтрин.
  – Тебе нужно остановить эту скучную вечеринку, – сказала Энн ван Дорну.
  – Не могу, – отрицательно покачал головой ван Дорн, – это будет подозрительно. В приглашениях написано, что мероприятие продлится до часа ночи, и русские наверняка об этом знают. Так что пусть гости пока останутся здесь. – Он посмотрел на Кэтрин. – У тебя есть с собой оружие?
  – Да, – она кивком указала на свою сумку. – Автоматический браунинг, 45-й калибр.
  Ван Дорн сунул руку в карман и достал оттуда патрон 45-го калибра. Пуля серебристо блеснула.
  – Я понимаю, что это выглядит немного театрально, но… мы были тогда молодыми романтиками. Пуля настоящая.
  Кэтрин молча взяла у ван Дорна пулю и зажала ее в руке.
  – Договоримся так, Джордж, – сказала Энн. – Если мы не вернемся к рассвету, вводи в действие свой миномет.
  – Как бы не оказалось слишком поздно, – задумчиво произнес ван Дорн. – Сделаем так: если вы не вернетесь или не дадите о себе знать к полуночи, я открываю огонь. Согласны? – Он обвел всех испытующим взглядом.
  Энн, Кэтрин и Абрамс кивнули.
  В кабинет вошел Марк Пемброук.
  – Прекрасно выглядишь, Марк! – воскликнула Энн. – Готов поучаствовать в деле?
  – О, привет, Энн! Давно не виделись, – с улыбкой ответил Марк и повернулся к ван Дорну. – Сегодня?
  – Да. Учти, в подвале дети. Они ни при чем. Там есть еще и женщины.
  Пемброук кивнул:
  – Это несколько усложняет задачу, но проблема разрешима. Когда начинаем?
  Ван Дорн посмотрел на часы:
  – Ты будешь готов через пятнадцать минут?
  – Трудно, но я постараюсь, – ответил Марк.
  – Тогда собирай своих и моих людей и приводи их сюда.
  – Хорошо, – Пемброук повернулся к выходу.
  Ван Дорн крикнул ему вслед:
  – И не забудь, что нам нужно свести старые счеты. Я имею в виду здесь, как договаривались.
  Пемброук, не оборачиваясь, кивнул и быстро покинул кабинет.
  Ван Дорн прошел к своему столу и снял трубку телефона. Набирая номер, он сказал:
  – В прошлой войне радар засекал цель, когда она была в часе полета. Сегодня военные рады, если у них есть пятнадцать минут. Я дал им четыре часа форы. Остается молить Бога, чтобы они распорядились этим временем с толком. – Он начал говорить в трубку: – Это ван Дорн. «Мы прошли сквозь огонь и воду».
  Абрамс отошел к стене с фотографиями и вновь принялся их рассматривать. Сзади к нему тихо приблизилась Кэтрин.
  – Как насчет того, чтобы утром позавтракать в «Брасир»? – тихо спросила она.
  – Не опаздывай, – ответил Абрамс.
  Улыбнувшись, Кэтрин вернулась к сестре. Абрамс смотрел на снимки и не видел их. Он думал о другом. Он вспомнил родителей: как они с друзьями собирались в своей плохонькой квартирке, чтобы обсудить планы освобождения пролетариата. Он представил себе Джорджа ван Дорна, стреляющего на улицах Вены по будущим врагам. Он подумал о Джеймсе Аллертоне, который вот уже почти полвека служит другой стране, превратившись, наверное, в самого долгоживущего предателя. Послание Арнольда Брина, дневник Кимберли, люди, погибшие за последние дни… Он подумал: мертвое прошлое вернулось, чтобы забрать с собой живых и еще нерожденных.
  Часть седьмая
  Нападение
  56
  Клаудия Лепеску быстро шла по узкой тропинке, огибавшей обширный участок ван Дорна со стороны залива. Тропинка пролегала по самому краешку высокого скалистого берега. С расположенной выше по уровню лужайки ее окликнул мужчина. В речи его слышался явный британский акцент. Один из людей Марка Пемброука.
  Клаудия сбросила туфли на высоких каблуках и зашагала по тропинке быстрее, стараясь не оступиться, чтобы не упасть со скалистого обрыва. Позади себя она услышала шаги. Преследователей было двое. Тропинка резко пошла под уклон. Клаудия побежала, все быстрее и быстрее, но споткнулась и упала. Те, кто шел за ней, услышали этот вскрик и направились к ней. Клаудия вскочила и снова побежала. Вскоре она оказалась перед высоким бревенчатым забором.
  Прерывисто дыша, Клаудия уперлась руками в бревна. Она подняла лицо, и заостренные концы бревен показались ей на фоне темного неба клыками какого-то фантастического дракона. Клаудия прислонилась спиной к забору. Сверкнула молния, на мгновение осветив фигуры двух мужчин, стоявших на некотором отдалении. Один из них крикнул:
  – Клаудия! Мы тебе ничего плохого не сделаем! Клаудия…
  Раскат грома заглушил их слова.
  Клаудия развернулась и нетвердой походкой пошла вдоль забора, но в нем, похоже, не было лазеек. Ей говорили, что она сможет перелезть через забор, поскольку на нем имелись горизонтальные скобы, но забор оказался вдвое выше нее, и такой вариант показался ей нереальным. Позади себя она снова услышала шаги.
  Клаудия снова рванулась вперед и остановилась, чтобы перевести дыхание. Ноги у нее были порезаны, и она чувствовала, как кровь медленно пропитывает чулки. Ее черное трикотажное платье было порвано в нескольких местах, лицо и руки – исцарапаны. Пот лил ручьями.
  Внезапно темноту разрезали два луча от фонариков. Клаудия быстро присела на корточки и спряталась за небольшой куст. Лучи обшаривали забор и заросли. Клаудия подождала, пока они минуют ее укрытие, затем поднялась и бросилась к забору. Она изо всех сил пыталась зацепиться руками за скобу, но та была слишком высоко, и Клаудия соскользнула вниз, ободрав при этом ладони.
  – Ага, вот ты где! – Шаги стали приближаться.
  Клаудия почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, соленый пот разъедает кожу губ.
  – У меня оружие! – выкрикнула она. Шаги замедлились, фонарики погасли.
  – Теперь окружайте ее! – раздался приказ.
  Клаудия опять взглянула на забор. Типичная ограда из вестернов, и она подумала о лассо. Клаудия быстро стянула колготки, подняла с земли крупный камень, опустила его в один чулок, сделав узел, чтобы камень не выскользнул, затем бросила «лассо» через забор. Со второй попытки камень застрял между двумя бревнами. Клаудия натянула «лассо» и начала медленно взбираться на забор, упираясь в него догами и с усилием перебирая руками. Наконец одной ногой она нащупала скобу. Передохнув секунду, она поставила на скобу и вторую ногу.
  Снова вспыхнули фонарики, луч света упал на Клаудию и остановился на ее лице. Кто-то выкрикнул:
  – Стой, или мы стреляем!
  Клаудия услышала, как резко передернули затвор. Из последних сил, подгоняемая страхом, она подтянулась еще немного и стала тяжело переваливаться через забор, чувствуя, как заостренные концы бревен вдавливаются ей в грудь и в живот.
  Раздалось два хлопка. Стреляли из пистолетов с глушителями. Пули вонзились в нижнюю часть забора, разбрасывая вокруг щепки. Клаудия вскрикнула от страха, закрыла глаза и наконец перевалилась через забор. Она даже не поняла еще, что падает, и тут же больно ударилась о землю лицом и грудью. От неожиданности она на несколько секунд потеряла сознание.
  Придя в себя, Клаудия услышала шум, доносившийся из-за забора. Она с ужасом подумала, что не смогла забрать с собой «лассо», и теперь преследователи воспользуются им. Она вскочила на ноги и пустилась бежать. Лунный свет освещал очертания невысокой каменной ограды русской усадьбы, от которой Клаудию отделяла полоса почти голой земли. Она прислушалась к шагам позади себя и побежала еще быстрее, забыв об израненных ногах. Обтягивающее длинное платье сковывало движения, поэтому Клаудия на секунду остановилась, чтобы задрать подол и заткнуть его за пояс.
  Но люди Пемброука все же догоняли ее. Теперь они не кричали, не стреляли и не включали фонариков. Клаудия поняла, почему они опасались это делать: слишком близко от русских. Ограда приближалась: двадцать футов, десять… и вот она уже зацепилась за нее руками и легко перебросила тело на другую сторону.
  Шум погони утих. Клаудия побежала медленнее, затем вовсе перешла на шаг.
  Неожиданно со всех сторон ее осветили мощные снопы света. Голос рявкнул по-английски с сильным акцентом:
  – Стой! Стой! Стреляю!
  Клаудия замерла.
  – Руки за голову!
  Она подчинилась.
  – На колени!
  Она опустилась на колени, почувствовав мягкую влажную землю. Прожектора слепили Клаудию, и она закрыла глаза. Она подумала о смерти: наверняка у русских был приказ стрелять на поражение. Прошло несколько томительных секунд, потом она услышала над ухом щелчок взводимого курка.
  * * *
  Два человека из группы Пемброука, Камерон и Дэвис, затаив дыхание, стояли у низкой каменной ограды. Дэвис поднял прибор ночного видения с двадцатикратным усилением и прильнул к окуляру. Он покрутил настройку и пощелкал тумблерами.
  – Судя по всему, они ее схватили… Но я не могу сказать точно, что там происходит.
  – Пойдем назад, – предложил Камерон.
  Они повернулись и пошли через узкую «нейтральную полосу» к забору усадьбы ван Дорна. Ярдах в пяти от забора они нырнули в густые заросли самшита. Там их ждал Тони Абрамс. Он рассмотрел Камерона и Дэвиса в тусклом свете. В отличие от обычных солдат, чьи форма и экипировка должны были служить им при любых обстоятельствах, эти люди были специально снаряжены для единственной цели – короткого и стремительного ночного рейда: черно-серая форма, на лицах – специальная краска. Камерон обернулся к Абрамсу:
  – Есть «жучки»?
  Абрамс взглянул на детектор подслушивающих устройств.
  – Ничего не показывает.
  Камерон удовлетворенно кивнул. Кэтрин, тоже припавшая к земле позади Абрамса, шепотом спросила Камерона, что произошло.
  – Они ее сцапали, – пожал плечами тот.
  – Правда, я не рассмотрел, как они ее взяли, – уточнил Дэвис.
  – Надеюсь, они не догадались, что мы использовали ее для прикрытия, – проговорил Абрамс.
  – Когда мы переберемся на ту сторону? – спросила Кэтрин.
  – Очень скоро, – ответил Камерон, посмотрев на часы.
  – Их минимум пятеро. Если двое повели ее в дом, то наши шансы несколько повысились, – сказал Дэвис.
  Абрамс опять посмотрел на Камерона и Дэвиса. Даже вблизи они были практически незаметны. Их снаряжение производило сильное впечатление: черные капюшоны и пуленепробиваемые жилеты, первоклассная легкая экипировка.
  Абрамс оглядел Кэтрин: ее длинные светлые волосы были спрятаны под маску с капюшоном. Она нагнулась к нему и прошептала:
  – Я совершенно спокойна. Это стоящие люди. Все будет нормально.
  – Я в этом уверен, – улыбнулся Абрамс.
  Кэтрин поцеловала его в щеку.
  Камерон достал ракетницу и выстрелил в воздух. Заряд разорвался над ними ярким бело-голубым светом.
  – Это сигнал о том, что Клаудия перебралась на ту сторону. Пиротехники ван Дорна должны его заметить и прикрыть салютом, – пояснил Камерон.
  Не успел он договорить, как в небе разорвалось несколько таких же ракет. Дэвис заметил:
  – Фейерверк – хорошее прикрытие для сигнальных выстрелов. Грохот тоже нам на руку.
  – Конечно, лучше бы использовать радиосвязь, но у русских есть хорошие радиоперехватчики, а мы не хотим поднимать на ноги их охрану, – добавил Камерон.
  Абрамс подумал про себя: «Если вы считаете, что проблема со связью только у нас, подождите, пока радиосвязь не прервется по всей Северной Америке».
  Абрамс опять посмотрел на Камерона и Дэвиса при свете фейерверка. Когда он встретил их в подвале у ван Дорна, он сразу же узнал в них своих спасителей на кладбище. Пемброук сказал, что они оба раньше служили в спецподразделениях, оба были ветеранами Фолклендов. Пемброук нанял их после того, как истек срок их контрактов. Камерон был шотландец, а Дэвис – англичанин. По словам ван Дорна, Пемброук подбирал лишь бывших британских солдат: англичан, шотландцев, ирландцев или валлийцев.
  Тони взглянул на небо. Ветер немного успокоился, но серые облака по-прежнему быстро мчались по небу с севера на юг. Воздух стал прохладным, ощущалось приближение дождя. На северо-востоке прогремел гром, сверкнула молния. Он вспомнил, что сказал ван Дорн: «Если на западе засветится все небо, знайте, что удар русскими нанесен, и считайте свою миссию уже не упреждающим шагом, а отмщением. Бейтесь до конца. Уничтожьте побольше русских, ибо назад пути не будет».
  Абрамсу с трудом удавалось понять: как такие вполне светские люди, как О'Брайен, ван Дорн и их друзья, могут быть вовлечены в политические убийства и рейды «коммандос».
  Кэтрин прервала его размышления:
  – Тони, посмотри туда.
  Абрамс увидел, как в небо медленно устремилась ракета. Вдруг она разорвалась, превратившись в огромный огненный шар. Абрамс ощутил силу ударной волны и увидел, как закачались деревья. В небе одна за другой разрывались ракеты. Из динамиков ван Дорна раздались первые ноты гимна «Моя великая страна». Абрамс подумал: «Неплохо сработано, Джордж».
  Камерон и Дэвис поднялись, вслед за ними – Абрамс и Кэтрин.
  – Идем след в след, – сказал Камерон. – Интервал – десять футов. Смотрите в оба. Мы переходим.
  Абрамс слышал такое лишь в английских военных фильмах. Он посмотрел на Кэтрин. Она подмигнула ему и подняла большой палец вверх, затем опустила капюшон на лицо.
  Группа двинулась вперед. Цель – мансарда русского дома. Дистанция – около полумили. Абрамс подумал, что последние несколько футов на лестнице, ведущей на чердак, будут самыми опасными.
  Встретит ли он снова Андрова? Тони не отказался бы повидаться и с Алексеем Калиным или Питером Торпом. Как поведет себя Кэтрин, оказавшись лицом к лицу со своим отцом?
  Потоки времени и истории столкнутся сегодня в этом доме за деревьями. Сам Абрамс полагал, что фортуна поворачивается лицом к сильным и отворачивается от слабых.
  57
  Карл Рот проехал по Дозорис-лейн с четверть мили в южном направлении и посигналил, показывая, что хочет въехать на дорожку, ведущую к русской даче. Полицейский узнал Рота и его фургон и помахал рукой, пропуская. Карл свернул направо и поехал мимо полицейских кордонов к небольшому домику у ворот. Там он затормозил. Руки и ноги у него сильно дрожали.
  В воротах стояли два охранника. Рот погасил фары и опустил стекло. Из домика вышел человек в гражданском костюме. Он остановился недалеко от фургона. Карл откашлялся.
  – Добрый вечер, Бунин, – поздоровался он по-английски.
  Тот ответил тоже по-английски:
  – Что ты здесь делаешь, Рот? Тебе же велели прибыть позднее.
  Карл высунул голову в окно.
  – Я вынужден был приехать раньше.
  Бунин наклонился и оперся руками о дверцу машины, заглянув в салон.
  – Где твоя жена? Мне сказали, что она будет с тобой.
  – Мэгги еще в доме ван Дорна.
  Бунин подозрительно посмотрел на Рота:
  – От тебя несет виски.
  Карл ничего не ответил. Бунин шепотом сказал:
  – Нас привели в полную мобилизационную готовность. Ты что-нибудь знаешь?
  – Ты думаешь, они вообще мне что-нибудь говорят? – пожал плечами Рот.
  Русский скорчил презрительную гримасу.
  – Ладно, что ты для нас прихватил?
  Рот нервно облизал губы и бросил взгляд на дежурку. Там за столом сидел молодой парень и что-то писал. Двое охранников, стоявшие в воротах, находились в пяти футах от фургона.
  – Рот!
  Карл вздрогнул.
  – Да-да… У меня блины, икра, сметана. Открой заднюю дверку.
  Бунин подал знак охранникам, и они подошли к фургону.
  В грузовом отделении машины, прямо за Ротом, скорчившись, сидел Марк Пемброук. Его левое плечо упиралось в боковую дверь, закрытую изнутри. В правой руке Пемброук держал пистолет, и его дуло было направлено Роту в затылок. На полу под брезентом угадывались очертания коробок и ящиков. Там же распластались два человека из команды Марка, Саттер и Левелин, а также Энн Кимберли.
  Задняя дверь фургона открылась, и охранники стали забирать термосы с едой. Один из них начал шарить по полу. Пемброук осторожно оглянулся и понял, что в какой-то момент рука русского находилась в нескольких дюймах от того места, где были спрятаны люди. Марк бросил взгляд на Рота и понял, что тот следит за ним и русским, глядя в зеркало заднего вида. «Если он предаст, – подумал Пемброук, – то сделает это сейчас». Но Рот, судя по всему, был едва жив от страха.
  Дверь захлопнулась, и Марк услышал, как удаляются шаги охранника.
  – Подожди здесь. Мне нужно позвонить и узнать, готовы ли тебя принять так рано, – сказал Бунин Роту.
  – Пора, – прошептал Пемброук.
  Саттер, Левелин и Энн Кимберли отбросили брезент. Марк рывком распахнул заднюю дверь. Через секунду все четверо были на дорожке. Трое, пригнувшись, обежали фургон и бросились к дежурке, один остался возле машины.
  Русские охранники, которые разобрали термосы и медленно брели с ними к домику, с изумлением обернулись. Молодой парень в дежурке поднялся из-за стола. Бунин, находившийся в комнате, стоял у настенного телефона с трубкой в руке. Он тоже обернулся, его глаза расширились, а правая рука потянулась за борт пиджака под мышку.
  – Не двигаться! – крикнула по-русски Энн.
  Пемброук дал короткую очередь из своей М-16 с глушителем. Пули вонзились в Бунина и отбросили его к стене. По инерции он подался вперед, сделал шаг и упал к ногам молодого русского, стоявшего с поднятыми вверх руками. Оба охранника тоже торопливо подняли руки, побросав термосы на пол. Крышки соскочили и содержимое – блины, икра, сметана – вывалилось на паркет. Бунин, казалось, с удивлением уставился на это месиво широко открытыми глазами. Ярко-красная кровь собралась лужицей вокруг его головы.
  Энн подала несколько резких команд. Вскоре трое русских уже лежали связанными в крошечной задней комнате. Рты им заткнули кляпами. Саттер стоял возле фургона, не спуская глаз с Рота. Левелин пытался нащупать у Бунина пульс. Бунин был мертв.
  Пемброук открыл ящик стола и достал оттуда регистрационную книгу. Все трое быстро вернулись к фургону.
  – Отличная работа, Карл. Думаю, шнапс тебе помог. Включай фары. Вперед! – приказал Роту Пемброук.
  Рот трясущимися руками врубил передачу. Энн опустилась на колени около Пемброука, включила миниатюрный фонарик и стала быстро просматривать записи в книге.
  – Через каждые тридцать-сорок минут дежурка докладывала об обстановке. Последний раз Бунин сделал это десять минут назад, так что их хватятся где-то через полчаса.
  Фургон двигался по извилистой гравиевой дорожке. Саттер смотрел назад, в окно задней двери, Левелин напряженно всматривался вперед сквозь лобовое стекло. Энн продолжала листать книгу.
  – Питер Торп вошел сюда два часа назад, – взволнованно сказала она. – Он все еще там.
  – Приказ Андрова, – продолжала зачитывать Энн, – задержать Карла и Мэгги Рот, когда они приедут.
  Она подмигнула Марку, тот повернулся к Роту:
  – Слышал?
  Карл не ответил. Энн перевернула страницу.
  – Вот черт… Старший дежурный по охране регулярно проверяет положение дел в дежурке и около ворот. Последний раз он был там около часа назад. Значит, может опять появиться в любую минуту…
  Вдруг Рот слабо вскрикнул. Они увидели, как свет мощной фары выхватил из темноты деревья, растущие вдоль дороги.
  – Поезжай вперед! – рявкнул Роту Пемброук. – Футов через десять остановись.
  Марк, Саттер и Левелин пригнулись, спрятавшись за передними сиденьями. Мощная фара осветила салон фургона. Марк ткнул дулом пистолета в затылок Роту.
  – Что это такое?
  – Старший дежурный, – заплетающимся языком выговорил Рот. – Он ездит в открытой трехколесной «ламбретте» – это такая легкая машина – с водителем.
  – Не уступай ему дорогу! – прошипел Марк.
  Рот направил фургон на середину узкой дороги и остановился. «Ламбретта» тоже встала. Водитель что-то прокричал по-русски. Энн шепотом перевела:
  – Он хочет узнать, какого черта Рот вытворяет.
  – Медленно подай назад и пропусти его справа, – велел Марк Роту.
  Карл включил заднюю передачу и сдал назад. Водитель «ламбретты» взял влево и направился в узкое пространство между фургоном и бордюрным камнем. Как только трехколеска поравнялась с правой дверью фургона (она не открывалась наружу, а отодвигалась), Марк резко отодвинул ее. Заслышав необычный звук, русские повернулись. В ту же секунду две автоматические винтовки, Пемброука и Левелина, издали короткие хлопки. Водитель вскрикнул, ударом пули его выбросило с сиденья на дорогу. Он так и остался лежать. Дежурный офицер скатился с сиденья, со стоном поднялся и, прижимая руку к груди, пошатываясь, сделал несколько шагов, но сразу же споткнулся и рухнул на землю.
  Пемброук и Левелин выпрыгнули из фургона, подошли к русским и выстрелами в голову добили их.
  Тела оттащили к зарослям деревьев. Туда же откатили и «ламбретту». После этого они вернулись в фургон.
  – Давай!
  Рот нажал на газ, и машина зашуршала по гравию.
  – Я думаю, мы не имели права их пропустить, – прервала молчание Энн.
  Пемброук внимательно посмотрел на нее.
  – Конечно, ведь они направлялись прямо в дежурку у ворот.
  – А нельзя было их только задержать? – задумчиво проговорила Энн.
  – Мы и так сильно выбились из графика, – бросил Марк.
  – К тому же, – добавил Левелин, – нам придется здесь разбираться еще не с одним постом охраны, и дежурный, который может проверить их в любую минуту, нам совсем ни к чему.
  Энн не ответила. Пемброук постарался говорить помягче:
  – Я понимаю, для тебя все это дико, но поверь мне, если удача отвернется от нас и мы попадем здесь в передрягу, ты будешь жалеть только об одном – что мы маловато их укокошили. Это грязное ремесло, но это ремесло.
  Фургон приближался к дому. Уже показались его очертания, неясно выделявшиеся на фоне неба. На первом и втором этажах светилось лишь несколько окон, в мансарде же всюду горел свет.
  – Что-то русские сегодня припозднились, – заметил Пемброук.
  Саттер наконец оторвался от окна:
  – Мы погасим им свет и уложим спать.
  Пемброук обратился к Роту:
  – Как чувствуешь себя, Карл?
  Рот глубоко вздохнул, но ничего не сказал. Он посмотрел на часы на приборной доске. Когда же они начнут умирать от этого яда? Карл надеялся, что скоро.
  Фургон въехал на площадку перед домом. Пемброук с шутливой торжественностью объявил:
  – Леди и джентльмены, перед вами Килленуорт. Мы ненадолго остановимся здесь и немного отдохнем. Не забудьте свое оружие.
  Карл Рот тряхнул головой. «Это какой-то бред», – подумал он.
  58
  Том Гренвил считал себя компанейским человеком, однако он понимал, что в том мире, в котором он вращался, как бы невзначай оброненные старшими по положению людьми дружеские предложения на деле означают приказы. Как приказы его начальства, когда он был молодым лейтенантом военно-морского флота. «Желание капитана – приказ для команды». Поэтому, после того как Джордж ван Дорн заметил, что гольф не относится к числу видов спорта, которые он уважает, Том Гренвил бросил гольф, хотя и любил эту игру. Но ван Дорн не просто отвадил Тома от гольфа, он подсказал ему альтернативу. «Винтовки и ружья, а не клюшки для гольфа, – заявил он, – вот достойные мужчины орудия». И Гренвил занялся стрельбой.
  А однажды, примерно год назад, за обедом, ван Дорн и О'Брайен спросили Тома, что он думает о прыжках с парашютом. Гренвил до тех пор думал об этом столько же, сколько о том, чтобы пересечь в бочке Ниагарский водопад, но с энтузиазмом ответил, что с удовольствием бы этим занялся.
  Том Гренвил по понятным причинам всячески пытался улизнуть от эксперимента, однако быстро понял, что отвертеться ему не удастся. Он помнил, что бывшие сотрудники УСС когда-то активно прыгали с парашютом, а О'Брайен и вовсе занимался этим по сей день. В конце концов Гренвил убедил себя, что прыжки с О'Брайеном и его друзьями откроют новые возможности для карьеры, и стал прыгать. Судя по всему, О'Брайену, ван Дорну и другим старшим компаньонам решимость Тома понравилась. Теперь Гренвилу стало понятно почему.
  Он огляделся в слабо освещенном пассажирском отсеке большого спасательного вертолета «Сикорский». Машина была оснащена поплавками и болталась сейчас в бухте у Лонг-Айленда. Старшим в отсеке был Барни Фарбер, старинный друг О'Брайена и ван Дорна. Компания Фарбера была расположена все на том же Лонг-Айленде и выпускала какую-то оборонную электронику.
  На скамейке напротив Тома Гренвила и Барни Фарбера сидели два ветерана специальных операций: Эдгар Джонсон, отставной генерал воздушно-десантных войск, и Рой Халлис, бывший оперативник ЦРУ. Теперь-то Том Гренвил понял, что сегодняшняя операция задумывалась «стариками» давно. И естественно, что некоторые из них принимают в ней непосредственное участие. Том оглядел Джонсона и Халлиса. Хотя оба были ветеранами Второй мировой, но никак не выглядели на свои шестьдесят. Гренвил подумал, что, может быть, это их последний прыжок и последняя операция. Все же возраст берет свое. Том поймал себя на мысли, что слишком назойливо рассматривает Джонсона и Халлиса. Судя по всему, психологически они готовы к серьезной драке, чего Гренвил никак не мог сказать о себе. По правде говоря, его тошнило. Вертолет сильно раскачивался на воде. Ветер усилился, и волны били в корпус.
  Чего-чего, а приступов морской болезни перед прыжками Тому еще не приходилось испытывать.
  Кроме Фарбера, на скамейке рядом с Гренвилом сидели двое из команды Пемброука – Коллинз и Стюарт. В своей черной амуниции они выглядели зловеще.
  Стюарт спросил Тома:
  – Ты когда-нибудь прыгал ночью, парень?
  По предложению О'Брайена Гренвил совершил ночной прыжок, но пока только один.
  – А как же, – отозвался Том.
  – Лучше, конечно, прыгать с обычного вертолета. А это амфибия. Да и погода сегодня жуткая.
  Гренвил печально кивнул.
  – В такую погоду прыгать с вертолета – все равно что с лодки в шторм. Его будет сильно бросать. Остерегайся несущих буев, смотри, чтобы тебя не ударило об них. Мне однажды пришлось наблюдать такое в Южной Атлантике.
  Том снова кивнул. Понятно, что речь идет о Фолклендах.
  – Парень сломал себе шею, – добавил Стюарт.
  Гренвилу показалось, что желудок у него подтянулся к горлу. Хорошо хоть, под камуфляжной краской не разобрать было, какого цвета у него лицо.
  Коллинз раскурил сигару, и дым заполнил кабину. Он заговорил с сильным ирландским акцентом:
  – Если не сумеешь быстро свернуть парашют, парень, то такой ветер размажет твою задницу об землю.
  Том кивнул совсем уже горестно. Фарбер прижал обеими руками наушники к голове, прислушался и сказал в микрофон:
  – Понял. – Он встал и объявил всем: – Приказано вылетать.
  Фарбер сунул голову в кабину пилота, хлопнул его по плечу и поднял большие пальцы обеих рук. Двигатель вертолета взревел.
  Гренвил почувствовал, что его слегка прижимает к скамейке. Болтанка вдруг прекратилась. Том повернулся и посмотрел вниз через большое квадратное окно. Они уже поднялись на высоту сто футов.
  – Чертова луна светит вовсю, а облака слишком тонкие, чтобы прикрыть машину. Они нас наверняка обнаружат, – крикнул Гренвилу Стюарт, перекрывая рев двигателя.
  Том нервно потер лоб.
  – И еще эти молнии. Ты никогда не видел, как молния убивает парашютиста?
  – Нет.
  – Что с тобой, парень? Я тебя не слышу.
  Гренвил несколько секунд смотрел на Стюарта, потом в ярости закричал:
  – Я говорю, я люблю прыгать ночью в такой ветер! Мне это нравится!
  Коллинз взревел:
  – Том, старина! После этой операции сделаем из тебя коммандос.
  Том встал и направился к двери, цепляясь за поручни. Вертолет забирался все выше. Гренвил не хотел становиться коммандос. Все, чего он хотел, – стать старшим компаньоном в фирме, и он готов потрудиться ради этого. Но временами ван Дорн и О'Брайен требуют чересчур многого. А ночной прыжок на позиции вооруженного противника – это чересчур.
  59
  Джоан Гренвил вышагивала из угла в угол по маленькой подвальной комнатке, ярко освещенной лампами дневного света. Над ней находился закрытый теннисный корт, который раньше принадлежал имению Килленуорт, а ныне – местному отделению Христианского союза молодежи. Высокий забор с колючей проволокой отделял христиан от атеистов.
  Джоан вспомнила, что, по словам Тома, ФБР якобы имело помещение в главном здании христиан, но она не видела здесь никого, кроме сотрудников УСС. Стэнли Кучик, развалившийся на большом деревянном ящике, пристально наблюдал за ней.
  – Вы боитесь, миссис Гренвил?
  Она метнула на него быстрый взгляд.
  – В десятый раз, твою мать, повторяю, называй меня Джоан, и в пятый раз, твою мать, повторяю: да, я боюсь!
  Стэнли никогда в жизни не слышал, чтобы взрослая женщина так ругалась. Его многое интересовало в Джоан Гренвил. Он искоса посмотрел на нее. Черное платье облегало ее фигурку. Он сказал:
  – Вы можете оставаться здесь, а я сам со всем справлюсь.
  Джоан заскрежетала зубами:
  – Стэнли, прекрати вести себя со мной, будто я ребенок. Я уже взрослая и могу все делать так же, как ты, а то и лучше.
  – Конечно, Джоан. – Он улыбнулся. – Мне кажется, эта работа как раз для двоих.
  Джоан сжала кулаки.
  – У меня голова раскалывается.
  – Вы секретный агент ван Дорна?
  Она опустилась на скамейку.
  – Теперь, видимо, да. – Она закрыла лицо руками, вспоминая шантаж ван Дорна. А Том, дурак, молча сидел рядом. Но в конце концов, он обнял ее за плечи и сказал:
  – Джоан, ты не стала бы делать то, о чем я прошу, только потому, что я тебе угрожаю. Мы оба это знаем. Но твоя родина в опасности, и ты нам нужна. – Он кратко объяснил ситуацию. – Ты поможешь своей стране?
  Стэнли прервал размышления Джоан:
  – Как вас во все это втянули?
  – Я нужна своей стране.
  Стэнли подумал и сказал:
  – А я занимаюсь этим, потому что мне нравится. Это уже десятое задание.
  Джоан недоверчиво взглянула на него, собираясь сказать, чтоб врал, да не завирался, но тут ей вдруг пришло в голову: а ведь вся ее жизнь может зависеть от этого сопливого подростка. Она взглянула на него с удивлением и страхом.
  – Это просто невероятно!
  Стэнли зарделся от гордости:
  – Держитесь поближе ко мне, и я вытащу вас из этой передряги.
  Джоан широко улыбнулась Стэнли:
  – Хорошо.
  Она вновь подумала о том, что сказал ей ван Дорн, и ей стало страшно. Она не хотела, чтобы прекратились вечеринки, на которых она так любит бывать. Нельзя сказать, чтобы Джоан так уж держалась за свою жизнь, но она готова была бороться за то, чтобы, по крайней мере, вечеринки никогда не кончались. Она подумала, что патриотизм у разных людей проявляется по-разному.
  Стэнли посмотрел на циферблат армейских часов, которые ему выдали перед операцией, затем оглядел свой черный облегающий костюм. Он был сшит из какого-то эластичного материала и, скорее всего, подошел бы танцорам, но парень, который их снаряжал, сказал, что это одежда спецназовцев. Стэнли нащупал пистолет, находившийся у него на поясе в эластичной сумке.
  – Вы еще никогда никого не убивали? – спросил он Джоан.
  Джоан оторвалась от своих мыслей:
  – Что? Конечно, нет, – ответила она, – но думаю, что вполне на это способна.
  Она подумала, что с удовольствием застрелила бы Тома, Джорджа и Марка, надо только решить, в каком порядке.
  Дверь наверху открылась, и кто-то стал спускаться по лестнице. Стэнли достал пистолет.
  – Убери быстро! – прошипела Джоан.
  Появились мужчина и женщина в дорогих спортивных костюмах. Они, похоже, не искали себе партнеров для игры в теннис. Женщину звали Клер Гудвин. Она направилась к Джоан и протянула ей руку:
  – Привет, Джоан.
  Джоан встала и пожала ее руку.
  – Здравствуйте, Клэр.
  – Я что-то не видела вас у Джорджа.
  – Я лежала в комнате наверху, разболелась голова.
  – Бедняжка. Вы знакомы с Гасом Бергеном?
  Джоан пожала руку мужчине.
  – Да, мы как-то встречались. – Она вспомнила, что Берген участвовал вместе с отцом Тома в неудачной операции в Ханое во время войны.
  Берген спросил:
  – Как поживает Том?
  – Он занялся парашютным спортом.
  Берген улыбнулся и повернулся к Стэнли:
  – Здравствуйте, молодой человек.
  – Я слышала о тебе много хорошего, – сказала Клэр.
  Стэнли что-то промямлил и взглянул на Джоан. Та тоже слышала о Клэр много хорошего. Например, что она переспала с половиной немецкого дипкорпуса в Швейцарии во время войны. Конечно же, в интересах Бога и Родины. Джоан подумала, что лучше бы ей самой дали такое задание.
  Они немного поболтали о том о сем, затем Берген, посмотрев на часы, сказал:
  – Ну что ж, пора за дело.
  Все сразу замолчали.
  – Вам обоим уже объяснили, – продолжал Берген, – что там следует делать. Теперь я покажу, как туда попасть. – Берген отошел к дальней стене и указал на круглую дыру у верхней кромки бетонного фундамента. – Это старый технический ход, ведущий в главное здание. Раньше по нему к соседнему строению шли трубы отопления, силовые кабели и прочее. После раздела усадьбы обеспечение корта теплом, водой и электричеством взял на себя Христианский союз молодежи.
  Стэнли посмотрел вверх на отверстие, которое он до этого не замечал. В диаметре оно было не шире большой пиццы.
  Клэр добавила:
  – Теперь в этом техническом ходе никаких труб нет. Гасу пришлось использовать для работ карликов. – Она посмотрела на своего спутника. – Гас – член правления местного отделения Христианского союза молодежи.
  Стэнли с энтузиазмом закивал.
  Джоан подумала: «Член Христианского союза молодежи… Карлики… Ход в русский дом… Бред какой-то». Приглядевшись к отверстию, она заметила:
  – Но оттуда все еще торчат какие-то провода.
  – Это трос, – объяснил Берген. – Видите ли, до подвала русского дома несколько сотен ярдов, и все время вверх. Просто так карабкаться почти невозможно, поэтому я построил нечто вроде электрического подъемника.
  Стэнли улыбнулся. У этих старых болванов неплохие мозги. Берген и Клэр Гудвин уточнили кое-какие детали, затем Гас спросил:
  – Есть вопросы?
  Стэнли отрицательно покачал головой.
  – Почему вы так уверены, что этот лаз выводит в неиспользуемое помещение? – спросила Джоан.
  Берген взглянул на Стэнли.
  – Ты ведь был однажды в бойлерной, да, сынок?
  – Да, там никого тогда не было, – кивнул Стэнли.
  Джоан пожала плечами, Берген посмотрел на нее:
  – Вы, разумеется, не обязаны идти туда.
  Джоан Гренвил бросила взгляд на Стэнли. Он явно тоже боялся, но его взрослеющее мужское самосознание толкало его в черную дыру, с ней или без нее, с такой силой, будто его заставляли лезть туда под дулом пистолета. Она ответила:
  – Нет, я должна идти. Так что вперед.
  Берген подкатил к стене приспособление, напоминающее строительные козлы, и позвал Стэнли. Тот накинул на голову черный капюшон. Берген пожелал ему удачи, и парень полез вверх по лестнице. На горизонтальной площадке приспособления он увидел две маленькие тележки, расположенные одна за другой. Трос связывал тянущие механизмы. Стэнли лег на спину, еле уместившись на миниатюрной тележке, и ухватился руками в перчатках за трос.
  – Готов.
  Приглушенно загудел электромотор, трос натянулся, и Стэнли начал медленно вползать на тележке в узкую трубу хода. «Я похож на торпеду, которую загоняют в торпедный аппарат», – подумал он. В эту секунду движение прекратилось. Джоан Гренвил тихо сказала Бергену:
  – Либо надо быть бездушным кретином, либо им так уж не хватает исполнителей, но отправлять этого мальчика Бог знает куда с таким заданием…
  – Ему уже семнадцать, – холодно ответил Берген, – а на войне я видел немало семнадцатилетних солдат.
  – Ну конечно, «женщин и детей надо пропускать вперед», – съязвила Джоан. Она забралась на козлы и заглянула в черноту лаза. – Там хватит места еще для одного человека, Стэнли? – крикнула она.
  – Конечно, – раскатился эхом голос Кучика.
  Джоан посмотрела вниз на Клэр Гудвин и Гаса Бергена и, секунду подумав, сказала:
  – Я понимаю, что это важное задание. Если с нами что-нибудь случится, пусть совесть вас не мучит. Помните, что мы пошли на это добровольно.
  – Мы не чувствуем себя виноватыми, но будем от всего сердца молиться за вас, – проговорила Клэр. – Удачи вам.
  Джоан еще раз оглядела Клэр и Гаса. «Крепкие старички», – подумала она, затем набрала полную грудь воздуха, легла на тележку и обхватила руками трос.
  – Готова.
  Вновь зашумел электромотор, Джоан медленно вползала в отверстие хода. Сразу стало очень темно. Слышался только хруст резиновых колесиков тележки по бетонной трубе лаза. Слегка поскрипывал трос. Время от времени плечи Джоан касались стенок трубы, и тогда раздавался какой-то шуршащий звук. Джоан откашлялась и тихонько позвала:
  – Стэнли?
  – Чего?
  – Как у тебя дела?
  – Хорошо.
  – Дурацкие эти тележки, – заметила Джоан.
  – Но лучше, чем ползти самому, – с легким смешком ответил Стэнли.
  Они замолчали. Светлое пятно выхода осталось совсем далеко, шум электромотора тоже постепенно стихал. Джоан знала, что, стоит ей отпустить трос, она съедет на тележке обратно к Клэр и Гасу. Знала Джоан и другое: она никогда так не поступит.
  «Еще несколько минут, и мы будем там», – подумала Джоан. Ее всегда разбирало любопытство по поводу русской дачи.
  60
  Джордж ван Дорн стоял у окна своего кабинета и наблюдал, как из пустого бассейна в небо поднимаются ракеты фейерверка. Он снял трубку одного из трех полевых телефонов, установленных на широком подоконнике, и постучал по рычагу.
  Ответил Дон Лароса, старший пиротехник.
  – Как у нас там с ракетами? – спросил ван Дорн.
  – Штук триста еще осталось, – ответил Лароса.
  – Хорошо. Понизьте высоту разрывов. Мне нужно, чтобы грохота было побольше. В то же время постарайтесь сделать так, чтобы ракеты не давали много света. Но они должны разрываться точно над домом русских. Послушайте, Дон, а труба у вас наготове?
  – Конечно, мистер ван Дорн. Можем пустить ее в дело по первому вашему сигналу.
  – Будьте готовы ввести ее в действие в полночь. Продолжительность обстрела от шестидесяти до восьмидесяти секунд. За это время нужно успеть выпустить не меньше двадцати мощных зарядов. В конце – с пяток «веселых Питеров».
  Дон Лароса повторил указание.
  – У меня будет наготове вертолет-амфибия, который сразу же после артналета заберет отсюда вас и вашу трубу. Он высадит вас у пирса Атлантик-Сити. Там тоже все подготовлено.
  – Звучит красиво, – отозвался Лароса.
  – Я выйду на связь позже. – Ван Дорн повесил трубку.
  «Красиво. Чего здесь красивого? – подумал он. – Красиво было бы этой ночью погулять с бабами да поиграть в карты».
  – Что такое «веселый Питер»? – спросила ван Дорна его жена Китти, находившаяся в кабинете.
  – Это просто военный жаргон, дорогая, – ответил ван Дорн. – Имеются в виду фосфорсодержащие заряды. Они сжигают все подряд.
  – Ужасно, у русских такой красивый дом!
  – Китти, война – это не игрушки.
  – Но она так разрушительна, Джордж. Ты что, действительно собираешься их обстреливать?
  Ван Дорн убавил звук в системе, через которую громкая бравурная музыка передавалась к усилителям на лужайке.
  – Что? – как бы отвлекаясь от своих мыслей, переспросил он. – Ах, это. Только в том случае, если провалится наша десантная операция. Как с докторами Франком и Пулосом? Они все подготовили?
  – Да, в подвале организован пункт экстренной помощи. С ними Джейн Аткинс и Милдред Флетчер. Ведь Джейн и Милдред были медсестрами в женском вспомогательном корпусе сухопутных войск.
  – Ну что же, жалко будет их разочаровывать. Ладно, если дело обойдется без раненых, то так и быть, я прострелю себе ногу, – пошутил ван Дорн.
  – Белле Лапонте. Она психиатр. Нам нужна ее помощь?
  – Почему бы и нет, – хохотнул ван Дорн, – ведь мы все немножко сумасшедшие.
  – Я имею в виду, у нее все-таки ученая степень…
  – Ладно, Китти, как с медикаментами?
  – По-моему, нормально. Во всяком случае, доктор Франк доволен.
  Ван Дорн как-то отвлеченно кивнул. Он думал, что еще нужно сделать по плану. Он повернулся к находившемуся в кабинете полковнику Уильяму Остерману, который в молодости служил лейтенантом в отделении УСС в Лондоне:
  – Первый этап операции близится к завершению.
  Остерман поднял взгляд от разложенных на большом столе схем и аэрофотоснимков русского дома.
  – Я тоже так считаю, Джордж. Но наша главная проблема состоит в том, что, если хотя бы одна какая-то группа попадет в передрягу, это спутает все наши планы.
  – Будем надеяться на лучшее, Билл. У Пемброука и его людей отличная подготовка, у них большой опыт именно таких «бесшумных» операций. Иногда у меня возникает мысль, уж не телепаты ли они.
  Из-за ширмы, отделявшей кабинет от небольшой ниши, появился Уоллис Бейкер, старший компаньон фирмы. В руках у него было несколько листков бумаги.
  – Весьма пространный телекс из Объединенного комитета начальников штабов, Джордж, – сказал он.
  – Садись здесь, Уоллис, и приступай к расшифровке.
  Бейкер устроился за столом, разложив таблицы с кодами. Зазвонил телефон. Взглянув на определитель номера, ван Дорн сразу понял, откуда звонят.
  – Дом ван Дорна.
  – Здравствуйте, мистер ван Дорн.
  – Здравствуйте, Андров.
  – Рад, что вы узнали мой голос.
  – У меня не так уж много знакомых, которые говорят с русским акцентом. Зачем вы звоните мне так поздно, Андров? Разве вы не знаете, что звонить людям в такое время неприлично?
  – Я же вам ничего не говорю по поводу того, как грохочет ваша музыка в это же позднее время, – несколько повысив голос, сказал Андров. – Но вот по поводу ваших ракет молчать не буду. Они разрываются слишком близко к нашему зданию.
  – Что значит «близко»? – спросил ван Дорн.
  Андров заговорил обиженно:
  – Мистер ван Дорн, как дипломат, я пытался сделать все, что в моих силах, в интересах поддержания добрососедских отношений…
  – Нет, вы не все пытались сделать, Андров. Например, ваши люди никогда не возвращают на мой теннисный корт залетевшие к вам мячи.
  – Неужели это имеет такое значение? – вздохнул Андров.
  Ван Дорн мысленно ухмыльнулся. По тону Андрова он понял, что русским пока ничего не известно ни о группе Пемброука, ни о группе, в которую входили Абрамс и Кэтрин. Он возмущенно проговорил:
  – Это праздник нашего народа, мистер Андров. А правилами дипломатического протокола иностранным представителям предписывается оказывать уважение национальным праздникам страны пребывания, сэр.
  – Да-да… Но эта музыка… Я хотел бы убедительно попросить вас…
  – Сегодня я не принимаю никаких просьб, – отрезал ван Дорн. – Я проигрываю то, что записано на кассете. Я не диск-жокей, мистер Андров.
  – Да дело не в том, какая это музыка, а в том, что она звучит слишком громко, мистер ван Дорн. Либо сделайте потише, либо я позвоню в полицию.
  – Я думаю, ваш протест необоснован.
  – Ничего подобного. Несколько сотрудников, оставшихся сегодня в нашем здании, жалуются на грохот. Даже наши собаки нервничают.
  – Купите тогда более спокойных.
  Андров пропустил это замечание мимо ушей.
  – Во сколько вы собираетесь прекратить свой фейерверк и выключить музыку, мистер ван Дорн?
  – В полночь. Ровно в двенадцать. Я обещаю вам, что после полуночи вас беспокоить не будут.
  – Спасибо, мистер ван Дорн. Всего хорошего.
  – И вам всего хорошего, мистер Андров. – Ван Дорн повесил трубку и оглядел присутствующих. – Мистер Андров нервничает. Конечно. Ведь ему предстоит провести эту ночь на ногах.
  – Ты опять был груб с ним, – с укоризной сказала Китти.
  – У тебя несколько иные понятия о правилах приличия, – ответил ван Дорн.
  – И все же я разделяю точку зрения мистера Черчилля. Если даже ты собираешься стрелять в какого-то человека, ничто не мешает тебе быть с ним вежливым.
  Ван Дорн улыбнулся жене:
  – Ты совершенно права.
  – Мне нужно идти, Джордж, – подчеркнуто сухо объявила Китти, – но, до того, как я уйду, я должна сказать тебе, что впредь я не потерплю в моем доме мистера Пемброука и Джоан Гренвил. – Она помолчала. – Исключение я сделаю только в том случае, если их ранят в ходе операции. Спокойной ночи, Джордж. Спокойной ночи, джентльмены.
  Китти ван Дорн повернулась и вышла из кабинета. На несколько минут в комнате повисла тишина. Наконец полковник Остерман сказал:
  – Без радиосвязи мы пропадем.
  – Их всех уже могли схватить или убить, а мы ничего не знаем, – добавил Бейкер.
  – Следующий звонок с телефона Андрова должен быть от наших людей, – задумчиво проговорил ван Дорн. – Если до полуночи звонок не раздастся, задействуем миномет. После этого Андров вряд ли бросится ко мне с просьбами прекратить шум.
  61
  Виктор Андров сидел за рабочим столом в своем кабинете. В бывшей часовне царил полумрак, горела только настольная лампа. Свет от нее отражался в красивом окне с витражами.
  Андров в который раз рассматривал изображенный на витраже религиозный сюжет: жители Содома врываются в дом Лота, чтобы похитить двух ангелов, но ангелы посылают на содомитян лучи Божественного света, и те обращаются в бегство.
  Андров задумчиво произнес:
  – Существует теория, что ангелы – это пришельцы с другой планеты. Говорят, будто бы они разрушили Содом и Гоморру при помощи ядерного взрыва.
  Генри Кимберли откинулся в глубоком кожаном кресле.
  – Неизвестно еще, что будут говорить о сегодняшней ночи через четыре тысячи лет.
  Андров подался к нему через стол.
  – События сегодняшней ночи будут интерпретированы так, как нужно партии. События, описанные в Библии, по существу, являются плодом воображения священников и раввинов.
  – Через четыре тысячи лет, Виктор, не будет ни партии, ни священников, ни раввинов, – сказал Кимберли. Он закурил. – Хотя я не исключаю, что партия будет писать мировую историю еще не менее тысячи лет.
  Андров пожал плечами. Он встал и распахнул окно. В комнату ворвался северный ветер и растрепал лежавшие на столе бумаги. Издали, от дома ван Дорна, доносились звуки патриотических мелодий. Андрову пришлось повысить голос:
  – Я отдал строгое распоряжение: любой, кто откроет окно или дверь после одиннадцати тридцати сегодняшнего вечера, заплатит за это жизнью. – Андров помолчал несколько секунд. – ЭМИ – странное явление. Он может проникнуть в помещение через замочные скважины и щели. Даже небольшого объема ударного импульса достаточно для того, чтобы нанести значительный ущерб. Но это здание проверялось сотни раз. Оно почти герметично. Как подводная лодка. Если его спустить на воду, оно, наверное, поплывет. – Андров рассмеялся.
  Кимберли хранил молчание.
  Андров бросил взгляд на север, в мрачное небо.
  – «Молния» сейчас несется сквозь холодные просторы космоса в нашем направлении.
  – Молния?
  – Это название спутника, который выведет ядерное взрывное устройство в заданную точку. Об этом мне сообщил курьер.
  Кимберли понимающе кивнул.
  – Во сколько?
  Продолжая всматриваться в небо, Андров ответил:
  – Космический аппарат выйдет в перигей где-то над Небраской через несколько минут после полуночи.
  Кимберли проводил взглядом поднимавшийся к потолку дым от сигареты.
  – Что еще сказал курьер?
  – Председатель Совета министров передает всем нам, и вам в особенности, свои наилучшие пожелания. Он также сообщает, что с информацией об «Ударе» знакомятся сейчас самые высокопоставленные лица в советском руководстве. До сих пор об операции знали вообще считанные единицы.
  Кимберли встал и подошел к Андрову. Он посмотрел в окно, на дом ван Дорна. Здание заслоняли деревья. Их верхушки четко вырисовывались на фоне темного неба.
  – Вы знаете, Виктор, – сказал Кимберли, – с Джорджем мы учились в одном военном училище. Стратегическая концепция американских вооруженных сил наступательная, а не оборонительная. Американцы верят в превентивные удары, обезоруживающие рейды, акции диверсионных групп и тому подобное. – Он искоса посмотрел на Андрова. – Вы должны нанести удар ван Дорну прежде, чем он нанесет удар вам.
  Андров плотно закрыл окно и подошел к столу. Он нажал кнопку на одном из аппаратов, и комнату заполнил исходящий из динамиков голос ван Дорна.
  Кимберли молча слушал.
  – Это запись телефонного звонка ван Дорна в Пентагон, – пояснил Андров. – Поскольку он считает, что предупредил военных и администрацию о наших планах, и полагает, что ситуация находится под контролем, он вряд ли предпримет какие-либо самостоятельные действия в отношении нас. – Андров нажал на другую кнопку. Раздался женский голос. – Это ваша дочь Энн, – прокомментировал Андров. Кимберли ничего не сказал. – Она говорит с АНБ. О «Молнии», – добавил Андров.
  Кимберли несколько секунд послушал, затем подошел к столу и выключил запись. Он повернулся к Андрову.
  – Откуда они узнали?
  Андров пожал плечами.
  – Об ЭМИ и им, и нам известно давно. Видимо, просто методом дедукции они попытались найти ответ на вопрос: «Как можно уничтожить Америку с минимальным риском и ущербом для себя?» И они нашли то решение, к которому пришли и мы.
  Генри Кимберли медленно кивнул.
  – Так что, как вы видите, Генри, у меня и в мыслях нет недооценивать ван Дорна и его организацию. Мы знаем, что они работают против нас давно. Правда, за последние годы и даже десятилетия методы их изменились: вместо кинжала они используют сейчас исключительно плащ. Ван Дорн вышел на важную информацию и сразу же связался с военными, чтобы они что-то предприняли. Сам он с оружием сюда не пойдет.
  – Но он успел предупредить власти, Андров, – возразил Кимберли. – И да будет вам известно, у американцев есть положение о так называемом автоматическом режиме нанесения ответного удара, который приводится в действие в том случае, если…
  – Да, я знаю, – поднял руку Андров. – Разрешите мне сначала договорить. Так вот. В этой стране абсолютное большинство дальних телефонных разговоров осуществляется с использованием микроволн. Это очень удобно для нас, так как наше здание в Глен-Коуве расположено почти что в центре так называемой «микроволновой долины». Мы легко прослушиваем микроволновые разговоры дипломатического корпуса, а также переговоры расположенных в Лонг-Айленде и Коннектикуте оборонных фирм. Особое внимание мы обращаем на переговоры государственных органов управления. Учитывая наши возможности, ван Дорн, разумеется, предпринял некоторые меры предосторожности. Он обеспечил передачу разговоров из своего дома по оптико-волоконному кабелю. Этот кабель подсоединен к системе «Америкэн телефоун энд телеграф корпорейшн». Ван Дорн считает, что его телефон прослушать практически невозможно, поэтому он так свободно ведет переговоры. – Андров посмотрел на Кимберли. – Но самое главное заключается в том, что, поскольку оптико-волоконных линий пока очень мало и система эта требует доводки, предусмотрено ее дублирование, а оно осуществляется через обычные микроволновые станции. Иными словами, если завербовать конкретного инженера на Центральной телефонной станции Нью-Йорка, то, не уведомляя ван Дорна, он может переключить его переговоры с оптико-волоконной линии на обычную. Таким образом для нас вновь становится возможным прослушивание разговоров ван Дорна…
  Генри Кимберли прервал Андрова:
  – Что сейчас говорить об этом? Главное, что он успел предупредить Пентагон.
  Андров улыбнулся.
  – Я продолжу свою мысль. Таким образом для нас становится возможным прослушивание разговоров ван Дорна и… их переадресовка. Например, сюда. Лично вам могу сказать, что в действительности ван Дорн говорил не с сотрудником Пентагона, а с Никитой Туловым, нашим человеком, который прошел отличную спецподготовку, изучая образ мышления и манеру общения, свойственные кадровым сотрудникам министерства обороны США.
  Кимберли довольно улыбнулся:
  – Это здорово, Виктор!
  Андров слегка поклонился в знак благодарности.
  – Что же касается звонка вашей дочери, то мы вынуждены были пропустить его по назначению, поскольку не были готовы подражать сотрудникам АНБ. Зато мы внимательно прослушали разговор. – Андров посмотрел на бумаги, лежащие на столе. – Честно говоря, Генри, ваша дочь может доставить нам много неприятностей. – Он перевел взгляд на Кимберли. – Я не хотел бы углубляться в этот вопрос, но, поскольку вы здесь, в Америке, я хочу спросить вас…
  Кимберли сделал раздраженный жест рукой.
  – Виктор, делайте, что хотите. Перестаньте приставать ко мне с этой проблемой. Если лично у вас есть на нее «зуб», то и действуйте соответственно. Если нет, подождите, пока с ней разберется госаппарат, так же как и с десятком миллионов других врагов. – Кимберли направился к двери. – Увидимся позже наверху.
  – Постойте, – почти выкрикнул Андров. – Есть еще одна новость.
  – Да? – обернулся Кимберли.
  Андров подошел совсем близко к Кимберли.
  – Сегодня здесь появится третий «Талбот».
  Кимберли кивнул.
  – Я так и предполагал. Это вполне естественно, что, если третий «Талбот» жив, то он, или она, будет искать спасения от «Удара» именно здесь. Я не исключаю, что сегодня ночью мы можем встретиться.
  – Представляете ли вы хотя бы приблизительно, кто это? – спросил Андров.
  – Кто бы это ни был, я должен его знать.
  – Конечно, вы его знаете. Это один из ваших. Вас всех соберут в Белом доме: президент Кимберли, госсекретарь Аллертон и глава американской госбезопасности… Кто?
  Лицо у Кимберли оставалось непроницаемым.
  – Какой смысл гадать? – пожал он плечами. – Скоро мы и так все узнаем.
  – Конечно, – согласился Андров. – Но пока мы даже не знаем, каким видом транспорта прибудет третий «Талбот». По суше, морем или по воздуху? В любом случае, познакомиться с ним будет интересно.
  – Очень интересно, – сказал Кимберли. Он повернулся и вышел из кабинета.
  * * *
  Стоя на коленях на влажной земле, Клаудия Лепеску ощутила, как холодное дуло пистолета уперлось ей в шею. Охранник еле сдерживал рвущуюся с поводка овчарку. Его напарник докладывал что-то по портативной рации. Третий мужчина, видимо, старший, встал прямо перед ней и громко спросил по-английски:
  – Ты кто?
  – Клаудия Лепеску. Я работаю на Алексея Калина.
  Русский осветил фонариком ее фигуру, затем направил луч прямо в лицо Клаудии.
  – Ты не американка?
  – Я румынка.
  – Что ты здесь делаешь?
  – Я требую убежища…
  – Почему?
  – Меня преследуют…
  – Кто?
  Неожиданно Клаудия заорала по-русски:
  – Я тебе все сказала. Немедленно доставь меня к Калину, или это плохо для тебя кончится.
  И тут же Клаудия пожалела о своих словах. Ей не стоило так орать на начальника в присутствии его подчиненных.
  Русский резко и больно ударил Клаудию по лицу. Она вскрикнула и прижала ладони к щекам.
  – Встать! – гаркнул русский.
  Клаудия встала. Овчарка с хрипом бросилась к ней, но первый охранник удержал собаку. Второй русский подошел к ней и грубо обыскал.
  – Ну, пожалуйста, – попросила Клаудия, – отведите меня к Калину. У меня для него срочное донесение.
  – Если донесение действительно срочное, можешь бежать. – Охранники встали по бокам от Клаудии. – Вперед бегом марш! – скомандовал старший.
  Клаудия побежала. Один раз она споткнулась и упала. Ее рывком подняли. Камни и сучья больно врезались в ступни, ветки деревьев хлестали по телу, время от времени охранники грубо подталкивали Клаудию в спину. Ей казалось, что прошла вечность, пока они выскочили на облитую лунным светом большую лужайку, перед которой на некотором возвышении стоял большой каменный дом.
  Они пересекли лужайку, обогнули террасу и оказались у каменной стены заднего двора. Тут русские перешли на шаг, и Клаудия впервые смогла перевести дыхание. Она почти валилась с ног от усталости и с трудом понимала, куда русские ее ведут. Они прошли через автостоянку, открыв массивные двойные двери, спустились на один пролет по лестнице и оказались в длинном, слабо освещенном коридоре, по сторонам которого с равными промежутками располагались двери. «Помещение для прислуги», – подумала Клаудия. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что вскоре весь мир будет таким – один темный, пустынный коридор, вооруженная охрана, грохот каблуков по полу и путешествие в неизвестность.
  Охранники остановились, открыли одну из дверей и втолкнули Клаудию внутрь. Она оказалась в маленьком темном помещении, почти пустом, не считая топчана и ведра с крышкой. Дверь за Клаудией с грохотом захлопнулась. Она услышала, как глухо лязгнул замок.
  Клаудия стояла неподвижно, прислушиваясь к своему тяжелому дыханию. Подолом платья она вытерла потное лицо и плечи. Высоко под потолком было окно. Клаудия подтащила поближе топчан и взобралась на него. Окно выходило в тускло освещенный задний двор. Свет фонарей еле проникал сквозь грязные стекла. Снаружи окно было зарешечено, и открыть его Клаудия не могла.
  В помещении было очень душно. Клаудия слезла с топчана, вернулась к двери и стала шарить по стене в поисках выключателя, но не нашла. Видимо, он был снаружи. Значит, это камера. После двух лет тюрьмы на родине Клаудия кое-что о камерах знала.
  Она упала на топчан. Клаудия боялась неопределенности и ожидания. Допросы и даже побои – разумеется, не сильные – переносить легче. Во всяком случае, во время допросов можно хотя бы попытаться выяснить, что известно о тебе твоим противникам. Ведь они о чем-то спрашивают, выдвигают обвинения. Можно попробовать сопротивляться. И все два года, что Клаудия провела в румынской тюрьме, она боролась. В конце концов, это спасло ее от более длительного заключения, а может быть, и от смерти. В результате ей даже предложили сотрудничать. Она должна была научиться подражать графине Лепеску, которую арестовали примерно в то же время. Она согласилась и еще год провела в одной камере с бывшей графиней, пока КГБ с удовлетворением не признало, что теперь ее, Магду Креангу, не отличить от Клаудии Лепеску. Настоящая же графиня куда-то исчезла, возможно, ее убили, чтобы сохранить тайну новой Клаудии.
  Наконец, благодаря О'Брайену и его друзьям, она попала в Америку.
  Лже-Клаудия честно отрабатывала свой долг перед русскими хозяевами. Она втерлась в доверие к О'Брайену. Она даже попыталась вытащить бедного Тони Абрамса на крышу. Ей сказали, что готовится его похищение, но она-то знала истинную цель задания.
  Она знала также, что русские своих агентов не ценят. И вот теперь ее сотрудничество с ними, похоже, заканчивается.
  Однако она не теряла надежды. Помимо того, что Клаудия была авантюристкой и актрисой, она обладала и еще кое-какими способностями: она была высококлассной шлюхой и могла соблазнить любого мужчину. Она очень рассчитывала, что это поможет ей выжить, ведь и Андров, и Калин имели возможность оценить этот ее талант. Недаром же Клаудия так выкладывалась с ними в постели.
  Она встала на колени и сняла с ведра крышку. В ведре оказалась вода, и довольно чистая. Клаудия сполоснула лицо и шею, влажными руками поправила волосы и отряхнула платье. Она уже поняла, что русские мужчины непривередливы и знают о сексе не больше пятнадцатилетнего американского подростка. А их женщины разбираются в этом еще хуже.
  В коридоре послышались шаги. В замке повернулся ключ, дверь открылась, и в проеме появился мужчина. Он протянул руку и щелкнул снаружи выключателем.
  – Алексей! – Клаудия шагнула к двери.
  Калин грубо толкнул ее в глубь камеры, потом вошел и плотно закрыл дверь.
  – Почему ты добиралась таким странным путем? Тебя ведь ждали у ворот!
  «Да потому, что мне приказал ван Дорн», – подумала Клаудия, однако вслух сказала:
  – За мной гнались. Они каким-то образом раскрыли меня.
  – А яд?
  – Рот все выполнил в соответствии с указаниями, – торопливо закивала Клаудия. – Я тоже все сделала так, как вы мне приказали. – Она вновь подошла к Калину. На этот раз он позволил ей положить руки ему на плечи. – Что со мной будет, Алексей?
  – Ты умеешь обращаться с оружием. Может быть, понадобишься нам позже, – холодно ответил он.
  – Что у тебя с лицом? – Клаудия всматривалась в Калина в тусклом освещении камеры.
  – Повстречался с твоим другом Абрамсом. Где сейчас этот подонок?
  – Я не видела его у ван Дорна, – пожала плечами Клаудия.
  Она уткнулась лицом в грудь Калину, ее руки пробрались ему под пиджак и стали вытаскивать рубашку из брюк. Он слегка отстранился и посмотрел на часы.
  – Хорошо, но времени у меня в обрез.
  Клаудия быстро разделась и осталась стоять голой посреди камеры. Одежда горкой лежала у ее ног.
  – Я хочу тебя, Алексей, – улыбнулась Клаудия и потянулась к Калину.
  Он тоже разделся, сложив одежду на полу. Наплечную кобуру с пистолетом он повесил на ручку двери.
  – У нас нет времени для всех твоих показательных выступлений, – уже мягче сказал Калин, – так что давай сразу к финалу.
  Клаудия подошла к нему, опустилась на колени и начала поглаживать его бедра. Калин прислонился спиной к двери и запрокинул голову. Он тихо пробормотал:
  – Да, такая женщина, как ты, очень пригодится во время длительной осады… Я не думаю, чтобы Андров заставил тебя браться за оружие… У тебя другой талант…
  Клаудия стала гладить Калину ягодицы, почувствовав, как ее рука коснулась мягкой кожи кобуры, висевшей на дверной ручке.
  62
  Первым шел Дэвис. За ним, с интервалами в пятнадцать футов, – Камерон и Абрамс. Тони обернулся к Кэтрин, которая шагала следом, держась совсем близко. Они подбадривающе кивнули друг другу.
  Отряд подошел к каменной ограде, и Дэвис, не колеблясь, перепрыгнул через нее, словно это была не граница, разделяющая два государства, а просто обычное препятствие где-нибудь на Фолклендах. Его примеру последовали остальные. Отряд быстро скрылся в зарослях русской усадьбы.
  Винтовку М-16, висевшую на ремне, Абрамс придерживал на груди, как его учили в полицейской академии. В принципе, он хорошо знал это оружие, хотя уже несколько лет не стрелял из него. Абрамс еще раз обернулся и посмотрел на Кэтрин. Та шла так, как ей было сказано: через каждые десять-пятнадцать шагов поворачивалась всем корпусом назад, затем вправо и влево.
  Тони слышал музыку, доносившуюся из усадьбы ван Дорна. Впереди, в небе, летели ракеты и взрывались у горизонта. Вспышки фейерверка обрисовывали контуры высоких деревьев, и в свете россыпи золотистых огней Абрамс на миг увидел очертания русской дачи.
  Они немного изменили курс и стали двигаться, ориентируясь на эти вспышки.
  Абрамс посмотрел вперед. Дэвиса почти не было видно.
  «Для цивилизованного человека, – подумал Абрамс, – противоестественно находиться в темноте». Темнота означала вечный страх от заката до восхода. Это будет самый кошмарный сон. Тони не мог себе представить, чтобы весь континент навсегда погрузился во тьму.
  Неожиданно Абрамс услышал впереди резкий звук, похожий на стрекот сверчка. Это Камерон подавал условный сигнал при помощи специального устройства. Дэвис приблизился к Камерону, и они несколько секунд совещались. Затем Камерон подошел к Абрамсу. Он прошептал Тони на ухо:
  – Дэвис говорит, что обнаружил следы и примятую траву. Возможно, здесь они схватили Клаудию. Тут-то мы их и подловим.
  Тони махнул Кэтрин. Она подошла. Приблизив губы к ее уху, Абрамс повторил слова Камерона и добавил:
  – Тебе очень идет черный цвет.
  Дэвис забрался на большой клен и принялся осматривать местность при помощи прибора ночного видения. Камерон, подобравший колготки Клаудии, волочил их по узкой заросшей тропе, по которой должны были идти русские. Абрамс достал из полевой сумки маленькое устройство, способное издавать высокочастотные звуки, неразличимые для человеческого уха, и включил его. Тотчас вдалеке послышался собачий лай.
  Камерон шел по тропе, пока не выбрался на небольшую мшистую полянку, где рос кедр. Камерон поднял колготки Клаудии и забросил их на нижнюю ветку кедра. Дэвис прострекотал своим устройством: два раза коротко, три длинно, четыре коротко. Это означало: «Вижу противника, три человека, дистанция сорок ярдов».
  Абрамс и Кэтрин засели в кустах, растущих недалеко от кедра. Дэвис осторожно спустился по стволу клена и распластался на широкой ветви, нависавшей как раз над полянкой. Засада была готова.
  Абрамс услышал шаги. До него донеслись приглушенные голоса, хрип радиопереговорных устройств и безостановочный собачий лай. Тони затаил дыхание. Неожиданно на полянку выскочила большая немецкая овчарка. Она тянула за собой охранника, который с трудом удерживал в руках поводок. На плече у охранника висел автомат.
  Абрамс быстро выключил свой прибор, собака перестала лаять и начала быстро обнюхивать землю. Наконец овчарка остановилась под кедром.
  Появился еще один русский, с портативным переговорным устройством в руках. Свой автомат он зажал под мышкой. Следом за ним возник и третий, вооруженный пистолетом. Он, видимо, был старшим.
  Собака поднялась на задние лапы, стараясь дотянуться до колготок, свисавших с ветки кедра, но ее удерживал проводник. Старший подошел ближе к дереву, увидел колготки, снял их с ветки. Он понюхал их и, отпустив непристойную шутку, передал человеку с собакой. Тот поднес колготки к носу овчарки, а после повязал их, как галстук, на шею напарнику. Все трое громко расхохотались. Собака продолжала обнюхивать землю. Она снова заволновалась и тянула своего проводника в сторону.
  Второй охранник сказал что-то по рации. Абрамс внимательно слушал. Затем повернулся к Камерону и жестом показал, что все в порядке. И действительно, русский сообщал, что тревога ложная. Камерон подал знак «наизготовку» Тони и Кэтрин, быстро приподнялся над скрывавшими его кустами и прицелился. Абрамс и Кэтрин последовали его примеру.
  Русские уже удалялись. Неожиданно собака обернулась и рванулась на поводке в сторону Камерона. Первый охранник тоже повернулся и, прищурившись, вглядывался в темноту. Из винтовки Камерона вылетел небольшой сноп пламени. Благодаря глушителю выстрелов было почти не слышно, только лязгнул затвор да ударились о выбрасыватель гильзы. Проводник собаки полетел назад и упал навзничь, увлекая овчарку за собой. Второй охранник застыл на секунду, пытаясь понять, что происходит, затем отшвырнул рацию и вскинул автомат. Бесшумный огонь, вылетевший из винтовки Дэвиса, бросил русского на землю. Старший охранник упал и начал быстро отползать в сторону. Кэтрин и Абрамс выстрелили одновременно. Русский прополз еще немного, обмяк и уткнулся лицом в траву.
  Несколько секунд никто из группы не двигался. Кругом было тихо. Потом заскулила собака и застонал один из русских. Камерон быстро осмотрел лежавших на земле охранников. Судя по всему, двое были мертвы, но Камерон сделал по контрольному выстрелу каждому в голову. Затем подошел к раненой собаке. Абрамс и Кэтрин тоже приблизились к ней. Кэтрин отвернулась. Камерон сказал ей на ухо:
  – Пройдите вниз по тропе ярдов тридцать и поглядите, что там происходит.
  Кэтрин, не оборачиваясь, ушла.
  Овчарка была ранена в задние лапы. Громко скуля, она медленно ползла к своему проводнику. Камерон приставил дуло своей винтовки к ее голове и выстрелил.
  Дэвис с клена внимательно осмотрел местность, потом подал условный сигнал «Все спокойно».
  Абрамс приблизился к старшему охраннику и присел возле него на корточки. Русскому досталось не меньше шести пуль, но все угодили ему в ноги и ягодицы, поэтому он был еще жив. Абрамс перевернул его на спину. Охранник прошептал, превозмогая боль, сначала по-русски, потом по-английски:
  – Пожалуйста, помогите мне.
  – Мы скоро пришлем за тобой, – ответил Тони.
  Русский посмотрел ему прямо в глаза и кивнул. Абрамс наклонился к нему.
  – Где женщина, Клаудия?
  Охранник прохрипел:
  – Она там, в доме.
  – Сколько еще патрулей на территории? – спросил Тони.
  Казалось, русский тянет с ответом.
  – Если скажешь правду, мы пришлем тебе врача, – пообещал Абрамс.
  – Два… там, вдоль забора. – Он слабо махнул рукой.
  Подошел Камерон. Тони передал ему ответ русского.
  – Что еще нам нужно узнать?
  – Этот сукин сын все равно не скажет правды, – пожал плечами Камерон. Он наклонился и выстрелил русскому в лоб.
  Абрамс невольно отшатнулся. Камерон собрал оружие охранников и забросил его в кусты. Дэвис спрыгнул с клена на землю. Он бросил взгляд на трупы русских, затем повернулся к Камерону.
  – Они из Главного управления пограничной охраны. Видишь зеленые нашивки?
  Камерон объяснил Абрамсу:
  – Это элитные части КГБ. Вроде американской морской пехоты. Спецподразделение, обеспечивающее охрану представительств и посольств.
  Тони не знал, радоваться ему или нет.
  – Сейчас нам лучше с ними не связываться, – заметил Камерон.
  Группа двинулась вперед, ориентируясь на огни фейерверка. Они избегали тропинок и дорожек. Наконец заросли начали редеть, и отряд оказался на краю лужайки.
  Абрамс взглянул на массивное мрачноватое здание русской дачи. Возвышаясь на небольшом холме, оно напоминало крепость. Его фронтон зловеще поднимался над погруженными во тьму окнами. Прожектора освещали каждый дюйм лужайки, и мощные лучи обшаривали все вокруг. Один ослепительный луч двинулся вправо и замер в нескольких футах от них. Камерон прошептал:
  – Не двигайтесь. Прожектора работают на автоматике. С неравными интервалами лучи направляются в разные стороны.
  – Уверен, их проклятые микрофоны уже засекли нас, – пробурчал Дэвис.
  – Да, русские не любят, когда вторгаются на их территорию, – кивнул Камерон.
  – Мы и не вторгаемся, – возразил Дэвис. – Скоро мы будем здесь хозяевами.
  Абрамс различил на террасе три силуэта. В руках у людей было оружие.
  Кэтрин взглянула на часы.
  – Мы опаздываем на несколько минут.
  – Пока это не имеет значения, – отозвался Камерон. – Другие группы, судя по всему, тоже еще не подошли. А без посторонней помощи нам через лужайку не перебраться.
  Дэвис поднял прибор ночного видения.
  – Вижу здание… Вижу площадку перед домом… – Неожиданно у него зазвенел голос. – На ней фургон! Пемброук пробрался через ворота. Фургон едет по направлению к главному входу. – Дэвис опустил прибор. – Отлично!
  – У них еще все впереди, – отозвался Камерон. – Да и у нас тоже. – Он помолчал несколько секунд. – По лужайке бежать секунд десять-двенадцать. – Камерон посмотрел на Абрамса и Кэтрин. – Советую вспомнить короткий стишок или молитву и мысленно произносить ее на бегу. Я выбрал «Отче наш». Когда я дойду до «аминь», то должен быть на террасе. Мне такой прием всегда помогает.
  «Видимо, и правда помогает, – подумал Абрамс, – иначе Камерона сейчас здесь бы не было».
  – Ну, а теперь всем примкнуть штыки! – скомандовал Камерон.
  63
  Фургон Рота медленно ехал по территории русской усадьбы. Пемброук внимательно следил за дорогой, чуть выглядывая из-за сиденья. Через каждые десять ярдов стояли охранники с автоматами. Марк обернулся к Энн:
  – Что-то мне это не нравится.
  Сидя за рулем, Карл испуганно бормотал:
  – Мы все погибнем… Победят русские… Они меня убьют… О Боже! Пемброук, я не хотел работать на них… Они меня шантажировали… Я боялся… Я больше не верю в их идеи.
  – Заткнись, Рот.
  Фургон свернул влево и поравнялся с центральным входом. Рот затормозил. Пемброук и Энн перебрались в заднюю часть фургона, где уже находились Левелин и Саттер. Взявшись за дверные ручки, они готовы были в любой момент выскочить наружу и в случае необходимости вступить в схватку. Все четверо натянули на головы черные капюшоны.
  Охранник подошел к фургону и, наклонившись к окну, спросил у Рота:
  – Что ты здесь делаешь? С поста у ворот мне ничего не передавали.
  Карл приоткрыл рот, но не издал ни звука. Охранник фыркнул:
  – Да от тебя несет виски! Ну-ка, подожди.
  Русский выпрямился. Марк отвел затвор своей М-16 и резко отпустил его. Раздался металлический звук. Энн и двое людей Пемброука открыли бесшумную стрельбу. С каждым щелчком Рот все больше вжимался в сиденье. Марк приподнялся и посмотрел вперед сквозь лобовое стекло. Он увидел, что четыре охранника обходят фургон спереди, направляясь к левой дверце машины. Один из них сказал Роту:
  – Телефон у ворот почему-то не отвечает. Какое у тебя дело. Рот?
  Карл глубоко вдохнул воздух и сказал:
  – Я привез еще продукты. Для Андрова.
  Охранник ничего не ответил, и Рот произнес уже смелее:
  – У меня и для вас кое-что есть. – Он повернулся к пассажирскому сиденью и зашуршал лежащим там пакетом. – Водка и виски. – Карл поднял пакет к окну.
  Охранник быстро оглянулся вокруг, затем ловким движением выхватил пакет у Рота из рук.
  – Давай проезжай.
  Карл понимающе кивнул и резко нажал на газ. Ноги у Рота тряслись, поэтому фургон тронулся с места короткими рывками. Карл направил автомашину к южной части дома.
  Пемброук громко прошептал:
  – Приготовься, сейчас будет еще одна проверка. Если здесь все пройдет нормально, считай, что заработал себе прощение. Поезжай медленнее. Пока я тобой доволен.
  Фургон подъехал к чугунным воротам, за которыми находился служебный двор. Стоявший у ворот охранник приставил ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от яркого света фар. Он кивнул, узнав Рота, отпер на воротах замок и распахнул одну створку. Рот тронул машину. Когда он поравнялся с охранником, тот сунул голову в приоткрытое окно:
  – Для меня что-нибудь есть?
  Рот наклонился, достал из-под пассажирского сиденья небольшой пакетик и протянул его охраннику. Тот заглянул в пакет.
  – Что это за дрянь?
  – Печенье. Сладкое. Для женщин. Очень дорогое.
  Охранник хмыкнул.
  – Мне нужен час на разгрузку и сервировку, – сказал Рот.
  – Хорошо. Подъезжай задом к служебному входу. И смотри, чтобы не помешать другим машинам.
  Рот кивнул и медленно въехал в ворота. Он ловко протиснулся в забитом машинами дворе к служебному входу. Выключив мотор и погасив фары, Карл медленно вылез из машины, на негнущихся ногах обошел ее и приоткрыл заднюю дверцу.
  – Быстро открой двери служебного входа, а потом двери фургона, – шепотом приказал Карлу Марк.
  Рот точно выполнил его указания. Теперь проход из автомашины в здание был скрыт от посторонних глаз.
  Пемброук пристально всматривался в темные контуры большого складского помещения, которое было расположено прямо за дверями. В дальнем его конце виднелась еще одна дверь. В помещении никого не было.
  Марк выпрыгнул из фургона и втолкнул Рота в склад. Саттер, Энн и Левелин взяли коробки с продуктами и внесли их в помещение, составив возле стены. После этого Саттер прошел к автомашине и закрыл задние двери. Вернувшись на склад, он начал закрывать двустворчатые двери. Неожиданно раздались шаги.
  – Стой!
  Пемброук быстро оттащил Саттера в глубь помещения и подтолкнул к дверям Рота. Энн, Марк и Левелин вжались в стену возле дверей.
  В проеме возник охранник.
  – Рот, забыл тебе сказать. Обязательно закрой двери. Если они будут открыты после одиннадцати тридцати, Андров с тебя шкуру спустит.
  Карл быстро закивал:
  – Я сейчас же их закрою.
  – И ни в коем случае не открывай.
  – Нет-нет.
  Охранник пристально посмотрел на Рота.
  – Что с тобой?
  – Да выпил лишнего, наверное.
  – Ты чего дрожишь? Рот, что случилось…
  В эту секунду Пемброук отделился от стены, оттолкнул Рота и оказался лицом к лицу с русским. Охранник захлопал глазами и приоткрыл рот. Марк ухватился за ремень его автомата и резко дернул к себе, втащил в склад и перебросил через себя, сильно ударив об стену. Саттер нанес охраннику удар в пах, а когда тот согнулся, Левелин рубанул его ребром ладони по шее. Русский ткнулся лицом в пол и замер. Саттер перевернул его на спину и, склонившись над охранником, пощупал шейную артерию.
  – Еще жив. Стареешь, Левелин.
  – Придется взять его с собой, – сказал Пемброук.
  Он и Рот двинулись по направлению к задней двери. Саттер и Левелин подхватили русского под мышки и последовали за ними. Энн быстро заперла служебные двери и догнала мужчин.
  Пемброук осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Его взгляду открылись сплетения труб – внизу была бойлерная. Слева находился грузовой лифт. Пемброук миновал небольшое помещение и, пройдя через еще одну дверь, оказался в длинном коридоре. Остальные последовали за ним. Марк зашагал по коридору. По обеим сторонам коридора на равном расстоянии друг от друга располагались двери. Пемброук остановился возле одной из них, прислушался, затем осторожно повернул ручку. Дверь открылась, и он вошел в темную комнату. Марк махнул рукой, и вся группа быстро последовала за ним, волоча за собой неподвижное тело русского. Энн закрыла дверь и, опустившись на одно колено, приникла к замочной скважине. Марк включил свет.
  В комнате стояли кровать, небольшой шкаф, несколько стульев и тумбочка с зеркалом. Комната явно принадлежала женщине. Пемброук открыл дверцу шкафа и увидел несколько платьев, юбок и блузок.
  – Давай сюда! – шепотом приказал Марк Роту.
  Карл поспешно забрался в шкаф и встал там между платьями.
  – Ты был предателем больше сорока лет, Рот, но сегодняшними своими действиями ты искупил вину. Так что мы оставляем тебя в живых. Повернись.
  Рот повернулся к задней стенке шкафа. Левелин связал ему руки за спиной виниловым шнуром и уже собирался было заклеить рот пластырем, но Пемброук остановил его.
  – Послушай, Рот, может, ты хочешь нам сказать что-нибудь еще? Что-нибудь такое, что поможет нам успешнее справиться с нашей задачей. Подумай хорошенько.
  Рот несколько секунд молчал, затем торопливо пробормотал:
  – Нет-нет, ничего…
  Пемброук кивнул Левелину, и тот заклеил рот Карлу пластырем.
  Саттер быстро шагнул вперед, резким движением набросил Роту на горло проволочную петлю, сильно крутанул ее рукой в перчатке и коротким движением рванул тело Карла на себя и вверх. Рот несколько раз конвульсивно дернулся, затем обмяк и сполз на дно шкафа.
  Энн обернулась от двери.
  – В моей стране предателей ждет виселица, – сказал Пемброук. Он бросил взгляд на Рота и охранника. – Карла заприте в шкафу, а с русского снимите форму и усыпите.
  Саттер и Левелин сняли с охранника куртку, брюки, ботинки и широкий ремень, Саттер достал из кармана маленький одноразовый шприц и вонзил иглу русскому в предплечье. Вместе с Левелином они затолкали охранника в шкаф поверх тела Рота и закрыли дверь.
  – Левелин, его одежда тебе как раз по размеру, – сказал Пемброук. – Кроме того, у тебя в лице есть что-то славянское. – Марк засмеялся.
  Левелин сбросил с себя одежду и ботинки, закинул их под кровать и переоделся в форму русского. Он посмотрелся в зеркало и поправил на голове фуражку.
  – Ты похож на швейцара, – заметил Саттер.
  – Пошел ты! – огрызнулся Левелин.
  Пемброук взглянул на часы и тихо сказал:
  – Ну что ж, ребята, вот мы и пришли.
  – И почти вовремя, – добавил Саттер, тоже посмотрев на часы.
  Энн щелкнула пальцами, и все стремительно обернулись к ней. В коридоре раздались шаги. Энн подняла три пальца, затем изобразила ими пистолет. Все ясно: трое вооруженных людей. Шаги замерли, послышалась русская речь. Затем раскаты смеха. Шаги начали удаляться.
  Энн прошептала:
  – Они что-то говорили о румынской девушке по имени Клаудия. И о Калине. Оба якобы находятся наедине в одной из комнат. В камере. Мы можем ей помочь?
  – Нет, – ответил Пемброук. – Пусть выбирается сама. Я ей не доверяю. Она сама вызвалась сотрудничать с нами.
  Марк подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. Он подал знак Левелину, который первым вышел в коридор, огляделся, обернулся к Пемброуку и кивнул. Следом за Левелином вышли Энн и Саттер. Замыкал группу Марк. Он тщательно прикрыл за собой дверь.
  Они быстро добрались до грузового лифта и вошли в большую кабину. Саттер задвинул решетчатые двери, Левелин нажал на рычаг. Лифт медленно, со скрипом пополз вверх. Пемброук громко прошептал:
  – Следующая остановка на втором этаже. Оттуда мы по лестнице поднимемся в мансарду. Все ближе я к тебе, Господи.
  Лифт остановился. Пемброук и Энн держали винтовки наготове. Левелин раздвинул двери. Перед ними оказалось небольшое помещение вроде прихожей. Все четверо стояли с минуту неподвижно, затаив дыхание, затем быстро вышли из лифта. Прихожая соединялась с длинным коридором, который пересекал дом с юга на север. По обеим сторонам коридора виднелись тяжелые дубовые двери. Левелин быстро подошел к той, что была третьей на правой стороне. Он повернулся к ней спиной и, нащупав сзади ручку, осторожно повернул ее. Открыто. Выждав минуту, Левелин махнул остальным. Пемброук, Энн и Саттер бегом миновали коридор и ворвались в маленькую комнатку у основания лестницы, которая вела наверх, в мансарду.
  Левелин хотел уже было последовать за ними, но тут его прошиб пот. Из комнаты напротив вышли двое русских в гражданских костюмах. Один из них был высоким, худым и лысым. Второй – молодой парень лет двадцати, крепкого сложения.
  Пемброук, Энн и Саттер притаились у двери. Они слышали приближающиеся шаги.
  Первый русский заговорил.
  Левелин знал по-русски только два слова: «да» и «нет». Высоко подняв голову и смотря прямо перед собой, он громко сказал:
  – Да!
  Русские недоуменно переглянулись. Энн шепнула Пемброуку и Саттеру:
  – Они спрашивают, кто поставил его охранять эту комнату и зачем. Думаю, Левелин ответил несколько невпопад.
  – Да, русский у него не блестящий, – кивнул Пемброук.
  Лысый повторил вопрос, более настойчиво.
  – К черту ваши «да» и «нет»! – выкрикнул Левелин и ударил русского кулаком в лицо. Русский взлетел в воздух, а потом рухнул вниз. Молодой парень издал возглас удивления, посмотрел на распростертое на полу тело и вновь повернулся к Левелину. Но в лоб ему уставилось дуло револьвера.
  Дверь позади Левелина открылась, и вышла Энн.
  – Привет, Николай Васильевич, – сказала она по-русски. – Заходите, пожалуйста. Нам нужно поговорить с вами.
  Энн стянула с головы капюшон и тряхнула волосами. У русского отвисла нижняя челюсть. Левелин резко втолкнул его в комнату, втащил туда же бездыханное тело. Саттер закрыл дверь.
  Пемброук вгляделся в лицо человека на полу. Нос у того был сломан, челюсть выбита.
  – Мне кажется, это Карпенко, начальник здешней службы связи КГБ. – Он взглянул на молодого человека. – Карпенко?
  Тот неуверенно кивнул. Его взгляд метнулся в сторону Энн.
  – Не бойтесь, – сказала она ему. – Мы вас не тронем. – Энн посмотрела на Пемброука, затем вновь повернулась к русскому. – Все, что нам от вас нужно, это чтобы вы повторили слово в слово то сообщение из Москвы, которое устно передали Андрову.
  Николай выпрямился и замотал головой:
  – Я ничего не скажу. Можете меня убить.
  Энн перевела его слова.
  Пемброук достал пистолет с глушителем, взвел курок и прицелился в лицо Карпенко.
  – Смерть КГБ! – выкрикнул он сначала по-русски, потом по-английски и трижды выстрелил.
  Николай уставился в кровавое месиво, которое образовалось на месте лица Карпенко. Он сильно побледнел, и у него затряслись ноги.
  Пемброук перевел дуло пистолета на Николая и произнес по-английски:
  – Смерть всем свиньям из КГБ!
  Николай отчаянно замотал головой и торопливо сказал по-английски:
  – Нет-нет! Я не из КГБ. Я солдат. Я из ГРУ, военная разведка.
  Энн положила руку ему на плечо:
  – Тебе еще рано умирать, Николай. Клянусь, мы не сделаем тебе ничего плохого, если ты нам поможешь.
  Она пристально посмотрела ему в глаза. Он ответил ей взглядом и кивнул.
  – Слово в слово, – повторила Энн. – Я сразу пойму, когда ты говоришь правду, а когда врешь. Ну!
  Николай монотонно повторил сообщение, которое он уже передал Андрову. Когда он закончил, Энн перевела, чтобы поняли остальные, и обратилась к Пемброуку:
  – Итак, это действительно «Молния». И действительно сегодня ночью. Но об этом мы уже знаем. Чего мы не знаем, так это появится ли сегодня третий «Талбот»? Или он уже здесь?
  Марк задумчиво посмотрел на Николая.
  – Хотя сейчас и не принято убивать гонца, принесшего плохую весть, но…
  Энн похлопала Пемброука по руке, сжимавшей пистолет.
  – Не надо, Марк. Кроме того, он мне нравится.
  Пемброук медленно растянул рот в улыбке и сказал Саттеру:
  – Давай его под лестницу.
  Саттер достал шприц и стал приближаться к Николаю. Тот отступил.
  – Ну-ну, Иван, пора баиньки. Давай ручку.
  Энн что-то тихо сказала Николаю по-русски, и он, немного подумав, протянул руку. Саттер вонзил в нее иглу явно с большей силой, чем требовалось. Потом он отвел Николая в кладовку, расположенную под лестницей, и впихнул русского туда. Николай уже начал терять сознание.
  Узкая, слабо освещенная лестница вела на небольшую площадку, где была железная дверь. Марк тихо сказал Энн:
  – За этой дверью находится чаша Грааля.
  – Оставь ее себе, – улыбнулась она. – Мне нужны радиопередатчики. До полуночи я должна успеть поговорить с Вашингтоном и Москвой.
  Пемброук посмотрел на часы.
  – Посмотрим, что у нас получится.
  Левелин уже забрался по лестнице на площадку и обкладывал коробку двери пластиковой взрывчаткой.
  – Осторожней со взрывчаткой и оружием, – предупредила Энн. – Не повредите электронику.
  – Понятно.
  Энн пристально посмотрела в глаза Пемброуку.
  – Если в мансарде нам повезет, Марк, то прощу тебя воздержаться от резни. Нам просто нужно будет быстро уйти отсюда.
  – А если не повезет? – спросил Пемброук.
  – Тогда, как сказал Джордж, мы заберем с собой как можно больше русских.
  Марк кивнул.
  – А как быть с твоим отцом?
  Энн твердо ответила:
  – Пусть возвращается в могилу, откуда он и появился.
  – А Торп?
  – Он мне нужен живым.
  – Другие указания?
  – Да. Во что бы то ни стало нам надо отыскать третьего «Талбота».
  Пемброук кивнул.
  – Не сойти мне с этого места, если сегодня русский дом не откроет нам все свои тайны.
  64
  Вертолет следовал на юг вдоль береговой линии Лонг-Айленда.
  Фарбер крикнул:
  – Цель в трех милях! Порывы северного ветра. Скорость девять миль в час на поверхности земли. Здесь – десять-пятнадцать миль. Небольшая облачность. Приближаются дождевые облака. Цель хорошо освещена. Старайтесь не ошибиться и не приземлиться на участке ван Дорна, а то он откроет стрельбу. Строиться!
  Гренвил встал и подошел к двери. За ним последовали Стюарт и Коллинз, дальше – Джонсон и Халлис.
  Неожиданно свет в салоне погас, горели только огоньки в кабине пилотов. Летчики опустили на окна шторы затемнения и выключили бортовые огни. «Опасное решение», – подумал Гренвил. Будто прочтя его мысли, Фарбер прокричал:
  – Не волнуйтесь, ребята! Больше дураков летать в такую ночь на такой высоте нет.
  Вертолет прекратил горизонтальный полет и завис в воздухе носом навстречу северному ветру. Машину качало с борта на борт. Парашютисты уцепились за протянутые по верху салона тросы.
  – До цели одна миля! – крикнул Фарбер.
  Гренвил проверил снаряжение и поправил ремень своей винтовки М-16. Он взглянул вниз через окно двери. Небо по-прежнему прорезали молнии. Мимо вертолета неслись облака.
  – Высота пять тысяч пятьсот футов, – объявил Фарбер. – Цель расположена на высоте сто футов над уровнем моря.
  Гренвил вдруг понял, что боится. Он обернулся и встретился взглядом со Стюартом. Черные глаза Стюарта блестели в лунном свете.
  Резким движением Фарбер сдвинул дверь в сторону. В салон ворвался холодный ветер и оглушительный грохот двигателя и винтов. Фарбер поднял вверх большие пальцы рук. Стюарт подтолкнул Гренвила к выходу и, увидев, что тот замешкался, вытолкнул наружу.
  Том почувствовал, что у него под ногами нет больше опоры. Это ощущение всегда пугало его. Он перекувыркнулся через голову, затем собрался, раскинул руки, словно птица, и полетел. Внизу расстилался залитый лунным светом залив Лонг-Айленда.
  Он посмотрел вверх и увидел парящие над ним фигуры Стюарта и Коллинза. Через секунду к ним присоединились Джонсон и Халлис.
  * * *
  В полутьме салона остался только Фарбер. Он проводил взглядом Халлиса, затем взялся за ручку двери и потянул ее на место. Неожиданно в переборке, отделяющей салон от заднего багажника, со стуком открылась небольшая дверца, и оттуда выскочил человек. Почувствовав чье-то присутствие, Фарбер поднял голову. В слабом свете луны он различил фигуру мужчины в черном, с парашютным снаряжением.
  – Привет, Барни, – сказал человек.
  Глаза у Фарбера округлились от неожиданности.
  Мужчина резко шагнул вперед и с силой вытолкнул Фарбера из вертолета в полуоткрытую дверь. Парашюта на Фарбере не было. Выждав секунду-другую, мужчина выпрыгнул в ночь.
  * * *
  Том Гренвил смотрел на приближающуюся береговую линию. Он надеялся, что легко найдет дом русских, хотя не был уверен, что очень этого хочет.
  Внизу стало теплее, и ветер стих. Прямо под собой Том увидел Глен-Коув с хорошо освещенными дорогами, которые пересекались, как мишура на новогодней елке. По краям Глен-Коува различались большие дома-поместья, окруженные обширными темными пятнами частных земельных участков. Гренвил узнал русскую усадьбу. Да, это она, ошибки быть не может.
  Земля теперь приближалась быстрее. Том вдруг понял, что если он хочет спокойно приземлиться за пределами русской территории, занимавшей тридцать семь акров, то маневрировать ему нужно уже сейчас. Еще несколько секунд, и будет поздно. Том протянул руку к ремню управления стропами. Но что-то останавливало его. Что же? Он вспомнил напутственные слова ван Дорна. Разумеется, не его патриотическую трескотню и даже не намеки на успешное продвижение по службе. Так что же? Ах да! Вот оно! Ван Дорн тогда сказал: «Поверь мне, Том, если вы с Джоан переживете этот ад, у вас все будет потом по-другому».
  И Гренвил инстинктивно чувствовал, что ван Дорн прав. Ведь он любит Джоан, просто жизнь у них пошла немного вкось. Им необходимо было пережить что-то значительное, и это «что-то» должно было вдохнуть новую жизнь в их отношения.
  Гренвил произнес вслух:
  – Я не могу бросить ее там одну. Я тоже должен пойти.
  Он посмотрел вниз на ставший уже огромным участок русских. Он был совсем близко. Слишком близко, чтобы можно было избежать встречи с ним. Встречи с жизнью или со смертью.
  Гренвил взглянул на быстро меняющиеся красные цифры своего альтиметра. Тысяча футов, девятьсот, восемьсот… Том поднял голову и посмотрел на черный купол, простиравшийся над ним, как крыло гигантской летучей мыши. Вот черт, восходящие потоки воздуха… Они замедляют снижение… Хотя у ван Дорна, как и договаривались, перестали стрелять, Гренвилу совсем не улыбалось висеть над целью лишние секунды. Он начал работать стропами.
  Том еще раз посмотрел вверх. Все точно. Четыре парашюта. Они начали маневрировать, стремясь приблизиться к дому. Гренвил опустил голову, и вдруг мозг подал ему какой-то странный сигнал. Что такое? Том быстро вскинул глаза и стал считать: один, два, три, четыре… пять! Какая-то ошибка. Гренвил пересчитал парашюты еще раз. Пять! «Что за черт? – подумал он. – Может, Фарбер?» Но когда они покидали вертолет, парашюта на Барни не было, и он не мог надеть его так быстро, чтобы сейчас догнать их в полете. Так кто же это? Гренвил мог различить, как остальные тоже оглядываются на одинокого парашютиста, который снижался несколько в стороне от них. «Если не Фарбер, то кто?» – подумал Гренвил и почему-то понял, что это чужой.
  65
  Стэнли Кучик крепче вцепился в трос, так как подъем становился все круче. Похоже, до конца пути осталось уже недолго. Он тихо позвал Джоан:
  – Вы здесь?
  – Это мое тело здесь, а душа моя сейчас на Лазурном берегу.
  – Не падайте духом, а то я тоже струшу.
  Джоан показалось, что парень действительно испугался.
  – Хорошо, хорошо, – заверила она его, – не беспокойся.
  Стэнли молча продвигался вперед, держась за трос. Вдруг он почувствовал, как что-то задело его по шлему и лицу, потом услышал звон металлических колокольчиков – сигнал, означающий, что у него есть десять секунд до того момента, когда его пальцы окажутся у шкива. Он быстро убрал одну руку с троса и ощупал верх трубы, отыскав скобу. Отпустив движущийся трос, другой рукой он дотянулся до скобы. Медленно перебирая руками, он стал подтягиваться на своей тележке к выходу.
  Тут опять раздался звон колокольчиков, и он услышал, как Джоан шарит по трубе в поисках скобы.
  Стэнли сказал:
  – Похоже, я приближаюсь к выходу.
  – Я тоже…
  Стэнли почувствовал, что она головой задела его ноги.
  – Подождите.
  Он услышал, как прямо у него над головой крутится шкив. Нащупав следующую скобу, он продвинул ее дальше, неожиданно почувствовав, что его шлем коснулся бетонной заглушки, установленной русскими в трубе. Он перевел дыхание. Воздух здесь был отвратительный, и его вдруг потянуло в сон. Он шепотом сказал Джоан:
  – Здесь стена.
  – Ну так пробей ее!
  – Ладно.
  Берген объяснил, что карлики, которые здесь работали до этого, разъели кислотой почти всю толщу бетона, оставив слой в пару дюймов. «Идиоты», – подумал Стэнли.
  Он начал сложный разворот и в конце концов лег лицом вниз на тележку. Нащупав впереди себя скобу, он схватился за нее руками в перчатках и сильно потянул на себя. Рванувшись вперед, он врезался шлемом в бетонную стену. Бетон сразу треснул и с шумом обвалился на пол бойлерной.
  Стэнли чуть не ослеп от внезапной вспышки света, хлынувшего в трубу. Прохладный воздух освежил его покрытое потом лицо. Кучик достал пистолет.
  Если бы кто-нибудь оказался в бойлерной, Стэнли должен был крикнуть: «Красный!», – и тогда бы они успели резко оттолкнуться назад и скатиться на тележках обратно в подвал.
  Стэнли посмотрел на дверь, находившуюся футах в двадцати от него. Он понял, что он единственный узнает, открывается эта дверь вообще или нет. Он все смотрел на нее, молясь про себя, то ли чтобы она могла открыться, то ли чтобы она осталась запертой. Джоан шепотом спросила:
  – Ну что, зеленый или красный?
  – Желтый, – ответил Стэнли. Он немного подождал, пока глаза привыкнут к свету, и вдруг выпалил: – Зеленый, зеленый!
  Джоан ответила, как ему показалось, несколько разочарованно:
  – Понятно. Зеленый.
  Стэнли сунул пистолет в сумку и вытолкнул из трубы тележку, услышав, как она мягко упала на пол. Он сбил несколько оставшихся кусков бетона и высунулся по пояс наружу, оглядывая большую бойлерную, освещенную голыми лампами дневного света. Он посмотрел вниз. Берген говорил, что до пола три-четыре фута, а здесь было как минимум пять. Черт возьми!
  Стэнли высунулся еще дальше, перегнувшись в поясе и перебирая ладонями по стене, пока не вывалился из трубы головой вперед. Оттолкнувшись руками от стены и перекувырнувшись в воздухе, он приземлился на ноги. Кучик мгновенно достал пистолет и прижался к стене, негромко сказав в отверстие:
  – Все в порядке, я на месте. Обождите минутку.
  Он подошел к двери и прислушался. Где-то вдалеке слышны были какие-то звуки, но он никак не мог понять, что это такое. Отвернувшись от двери, Стэнли медленно обошел все помещение. Он нашел грубо сколоченную деревянную скамейку и подтащил ее к стене. Встав на нее, Стэнли заглянул в трубу и увидел голову и плечи Джоан. Она лежала на тележке лицом вверх. Глядя на нее, он никак не мог понять, как им удалось пролезть по туннелю. Этого-то русские явно не ожидали.
  – Я здесь, Джоан…
  – Вытащи меня отсюда. У меня больше нет сил.
  – Хорошо.
  Стэнли с трудом просунул руки в трубу, нащупав плечи и грудь Джоан.
  – Стэнли, поосторожнее!
  – Так объяснял Берген…
  – Ладно, тащи.
  Стэнли ухватил Джоан под грудью и потянул на себя. Тележка под Джоан медленно двинулась к выходу. Вскоре Джоан мягко упала на скрещенные руки Стэнли. Секунду-другую они смотрели друг на друга, с ужасом прислушиваясь, как тележка несется по трубе вниз.
  – О Боже! – прошептала Джоан.
  – Вы же должны были привязать ее к скобе…
  – Я забыла, – простонала Джоан. – Ну, отпусти же меня.
  Стэнли поставил ее на ноги. Джоан порывисто запрыгнула на скамейку и заглянула в трубу.
  – Тележка уехала без меня, Стэн.
  – Я должен был вам напомнить, – сокрушенно покачал он головой.
  Джоан спрыгнула на пол.
  – Эй, это я забыла инструкции, а не ты. Не строй из себя джентльмена.
  Он посмотрел на нее, слегка обескураженный.
  – Извините.
  Джоан вздохнула.
  – Ну что, парень? За дело?
  Он кивнул, но не двинулся с места.
  – Как же вы попадете назад?
  – На роскошном лимузине. Понятно? – Она огляделась. – Ладно, а теперь давай заметать следы.
  Они быстро собрали обвалившиеся куски бетона и сложили их за котлом, туда же спрятали и тележку. Кучик достал из сумки кусок материи, вырезанный специально в форме круга по размеру отверстия. По краям ткань была пропитана специальным клеем. Стэнли встал на скамейку, аккуратно развернул материю и заклеил ею отверстие трубы. Материя была выкрашена под цвет бетона, поэтому на первый взгляд подмена не бросалась в глаза.
  – Прекрасно, – сказала Джоан.
  Стэнли спрыгнул со скамейки и оттащил ее на прежнее место. Джоан приподнялась на цыпочки и вывернула из гнезд две лампы дневного света в той части котельной, где находился выход из трубы. Комната сразу же погрузилась в полумрак.
  – А так еще лучше. Пошли.
  Они приоткрыли дверь. За дверью находилась кладовка, которую Стэнли уже видел в прошлый раз. Они проскользнули туда.
  Стэнли уверенно шел вперед мимо сложенных штабелями ящиков с консервами. В принципе, дорогу он помнил, но все-таки вытащил из сумки маленький чертеж и сверился с ним. Эта часть подвала была разделена фанерными перегородками на множество небольших помещений. Везде были двери. На некоторых из них висели таблички, написанные по-русски, но попадались надписи и по-английски. Сверившись с чертежом, Кучик нашел нужную дверь, открыл ее и пошел по темному узкому проходу. Джоан следовала за ним. Они двигались в западную часть дома.
  Проход закончился довольно обширной площадкой, за которой находилась бетонная стена. В стене имелась обитая толстой сталью дверь. Стэнли понял, что это бомбоубежище. Ему сказали, что там находится около сотни русских: мужчины, женщины, дети.
  Кучику и Джоан предстояло сделать так, чтобы русские не смогли выбраться из убежища самостоятельно.
  Они достали заранее заготовленные эластичные клейкие жгуты, пропитанные эпоксидной смолой, и обложили ими по периметру дверь, соединяя ее с металлической коробкой. Теперь открыть дверь изнутри будет невозможно.
  Стэнли снова посмотрел на чертеж. Ему было сказано, что откуда-то из подвала на первый этаж здания ведет лестница. Ван Дорн, судя по всему, много знал об этом доме.
  Джоан исследовала пространство перед стеной убежища. Она попробовала открыть расположенные в прилегающих стенах двери, но ни одна из них не вела к лестнице.
  – Лестница, похоже, в самом убежище, – шепотом сказала она Стэнли. Он кивнул.
  – Нужно попробовать вот что. – Джоан показала на одну из стен, вдоль которой стояли три металлических ящика, похожих на холодильники. Это были кондиционеры и очистители воздуха. Вверх от них отходили трубы, которые пробивали толщу потолка и вели, видимо, к воздухозаборникам на участке вокруг террасы. Другие трубы тянулись от агрегатов по потолку к стене бомбоубежища. Ни один кондиционер не работал. Стэнли потрогал их и показал на крайнюю: она была теплой.
  – Эта.
  Он со всех сторон осмотрел кондиционер. Никаких винтов или отверстий, однако на одной из плоскостей он обнаружил подобие крышки с небольшим рычажком. Стэнли повернул его и крышка открылась. Заглянув внутрь, он увидел угольные и волоконные фильтры. Стэнли вытащил один из них. Джоан передала ему пластиковый пакет с прозрачными кристаллами. Кучик надорвал пакет и высыпал содержимое в отверстие, где только что находился фильтр. Он мгновенно отпрянул от кондиционера, зная, что эти кристаллы быстро испаряются, превращаясь в невидимый газ без всякого запаха. Затем, потянувшись, он закрыл крышку и отошел от агрегата.
  – Нужно уходить отсюда, – прошептала Джоан.
  – Я должен убедиться, что кондиционер заработает. Таковы инструкции.
  – Это ты у меня сейчас заработаешь, Стэнли. Не надо испытывать судьбу.
  Кучик не двигался, устремив взгляд на кондиционер. Прошел с десяток-другой томительных секунд, прежде чем раздался щелчок реле и кондиционер зашумел, словно холодильник. Стэнли удовлетворенно кивнул.
  – Скоро они все будут спать. Так что…
  Он обернулся и увидел, что Джоан уже идет назад по проходу, и быстро последовал за ней.
  Они свернули направо в сторону бойлерной, но не стали заходить в нее, пройдя к следующей двери, которая вела в аппаратную. Открыв ее, они оказались в длинном узком помещении. В десяти футах от них стоял мужчина в комбинезоне, в руках он держал тетрадь и карандаш. Джоан вскрикнула, мужчина тоже. Стэнли машинально поднял свой пистолет и выстрелил три раза. Из глушителя вырвались звуки, с какими воздух выходит из надутого шарика: пуф, пуф, пуф.
  Мужчина шагнул вперед, прижимая руки к животу и груди. На лице у него было написано удивление.
  Стэнли не знал, что делать. Он слышал, что люди должны падать, когда в них стреляют. Кучик решил было выстрелить еще раз, но рука у него тряслась так сильно, что он, наверное, не попал бы и просто в стену.
  Джоан закрыла глаза.
  Наконец мужчина упал. Стэнли нерешительно приблизился к нему. Русский лежал на спине, устремив взгляд на Кучика. Грудь его тяжело вздымалась, на плече и внизу живота расплывались большие красные пятна. Кровь капала на пол.
  Стэнли отвернулся. Ему стало дурно, и тотчас же его вырвало желчью и шоколадом.
  Джоан подошла сзади и положила руку ему на плечо.
  – О Боже… Стэнли…
  Стэнли несколько раз втянул ртом воздух и с явным усилием взял себя в руки.
  – Нам нужно… прикончить его…
  Джоан промолчала.
  Кучик повернулся и посмотрел вниз, на мужчину, надеясь, что тот уже умер. Но русский был жив. Стэнли хотелось бы, чтобы он остался жив, но его предупредили: никаких свидетелей. Он прицелился в голову мужчине, закрыл глаза и выстрелил. Было слышно, как пуля вонзилась в череп русского, а затем ударилась в пол.
  Джоан и Стэнли несколько секунд стояли молча. Потом Джоан с неестественным спокойствием в голосе произнесла:
  – Помоги мне его спрятать!
  Они оттащили труп в угол. Джоан отыскала швабру, Стэнли нашел водопроводный вентиль. Смыв с пола кровь, они спрятали швабру под большим электрогенератором. Они взглянули друг на друга и поняли, что отныне все это навечно останется в их памяти.
  Джоан бросила взгляд на часы:
  – Господи, мы опаздываем почти на четыре минуты!
  Стэнли достал из сумки фотографию и сравнил ее с большой электропанелью. Сейчас у него в руках был увеличенный снимок, сделанный им же самим месяц назад. Над двумя коробками переключателей, изображенными на фотографии, стояли пометки карандашом: один из них должен быть выключен, а второй, выключенный, как раз следовало включить.
  Ван Дорн приказал Кучику ничего больше не трогать, чтобы создалось впечатление, будто один из приборов отключился из-за перенапряжения в сети. А тот, который надо было включить, сразу не заметят. Стэнли поднес снимок к выключателям, протянул руку и переключил их в соответствии с пометками на фотографии.
  По инструкции ван Дорна им теперь оставалось как можно быстрее покинуть это помещение, поскольку необходимо исходить из предположения, что сразу вслед за манипуляциями Стэнли в аппаратную прибегут русские. Стэнли повернулся к Джоан:
  – Двигаем отсюда!
  Он бросился в открытую дверь, Джоан поспешила следом. Не успели они еще добежать до бойлерной, как Стэнли услышал топот на лестнице.
  – Черт!
  Он побежал быстрее, но почувствовал, что запутался в бесконечных лабиринтах склада. Джоан выдохнула:
  – По-моему, мы проскочили.
  Неожиданно дверь справа от них резко распахнулась. Стэнли моментально присел и потянул за руку Джоан.
  Четверо мужчин – двое охранников с автоматами и двое рабочих в комбинезонах – выскочили из двери всего в пятнадцати футах от Стэнли и Джоан. Русские круто свернули влево и исчезли в проходе, откуда только что вынырнули Джоан и Стэнли.
  Кучика колотила дрожь, лицо покрылось испариной. Джоан неуверенно встала и потянула Стэнли за собой.
  – Надо убираться отсюда к чертовой матери!
  Они осторожно пошли вперед, найдя наконец продуктовый склад рядом с бойлерной. Джоан отошла к ящикам.
  – Стэнли, давай вперед, я прикрою.
  Парень резким рывком преодолел открытое пространство и толчком распахнул дверь. В бойлерной все оставалось в таком же положении, как и когда они там были. Стэнли махнул Джоан рукой, и она повторила его маневр, заскочив за ним в бойлерную.
  Стэнли действовал быстро. Он схватил скамейку и подтащил ее к выходу трубы, затем сунулся за котел и достал оттуда свою тележку. Встав на скамейку, он сорвал с отверстия трубы материю, поднял тележку и вдруг остановился. Ведь его тележку в момент старта на обратном пути должна удерживать закрепленная в трубе тележка Джоан, а ее-то как раз и не было.
  На секунду в голове Стэнли пронеслась мысль о том, что Берген и Клэр могли исправить оплошность Джоан, привязав скатившуюся к ним тележку к движущемуся тросу и отправив ее обратно вверх. Он включил свой фонарик и направил луч в трубу.
  – О Боже, – выдохнул Стэнли.
  Ниже по трубе он увидел эту злополучную тележку. Она застряла, возможно, на шве, соединяющем сегменты трубы. Стэнли выругался.
  – В чем дело? – спросила Джоан.
  – Ваша тележка застряла в трубе. Берген и Клэр не знают, что вы ее упустили.
  Джоан задумчиво кивнула. Ужас ситуации стал постепенно доходить до нее.
  – Какая же я дура! Ну что же, Стэнли, тебе надо возвращаться. Давай я помогу. – Она забралась на скамейку.
  – Нет, поезжайте вы. Я подожду здесь. Вы объясните им, что случилось, и они пошлют мне тележку. Со мной все будет в порядке…
  Джоан влепила ему пощечину.
  – Давай полезай в эту чертову дыру, или я на тебе живого места не оставлю!
  Стэнли прижал руку к щеке и неотрывно смотрел на Джоан. Она вырвала у него тележку, прижала к его груди колесами вперед, отвязала с пояса кусок нейлонового шнура – как раз тот, которым должна была закрепить свою тележку, – пропустила шнур под руками Стэнли и крепко привязала тележку к его телу.
  – Ну вот, мальчик, ты упакован!
  Джоан с секунду смотрела Стэнли в глаза, потом наклонилась вперед и поцеловала его в губы.
  Стэнли вспыхнул.
  Джоан опустилась на одно колено и сцепила руки замком.
  – Давай я тебя подсажу.
  Стэнли поставил одну ногу на ее сцепленные руки и почувствовал, что его легко подняли к выходу трубы. Он ощутил легкий хлопок по ягодицам и, слегка расставив локти, протащил себя немного дальше по трубе, затем вытянул руки вперед. Джоан толкнула его в подошвы кед, и Стэнли понял, что тележка постепенно набирает скорость, идя под уклон.
  Через считанные секунды его руки уперлись во вторую тележку. Она легко покатилась перед ним. Стэнли закрыл глаза, впереди замаячило расплывчатое светлое пятно. Оно становилось все ярче, и в конце концов Стэнли зажмурился, почувствовав, как глаза наполняются слезами.
  * * *
  Джоан достала пистолет и осторожно приблизилась к двери бойлерной.
  Том уже далеко. И другие далеко. Что касается нее, то она свою задачу выполнила и может подумать о том, как унести отсюда ноги. Другим это еще только предстоит.
  Джоан, как во сне, приоткрыла дверь бойлерной. Она медленно пошла по каким-то проходам, пытаясь отыскать лестницу, которая выведет ее наверх. Она подумала, что в конечном счете, ей нужно пробиваться к Тому.
  66
  Клаудия Лепеску незаметно вытащила пистолет Калина из кобуры, висевшей на дверной ручке. Охваченный возбуждением, Калин ничего не заметил. Клаудия тихонько отвела рычажок предохранителя и резким движением сунула пистолет между ног русского, чтобы заглушить звук выстрела. В тот же момент она нажала на курок.
  Выстрел подбросил Калина. Он тяжело оперся спиной о дверь. Из его груди только исторгся короткий стон. Клаудия отпрянула от него, оставаясь на коленях. На лице Калина застыло удивленное выражение. Вдруг из паха у него, словно вода из крана, хлынула кровь. Он почувствовал это и даже попытался подставить вниз ладони. Кровь быстро текла между пальцами.
  Клаудия поднялась и, держа Калина на мушке, отступила назад. Кровь отхлынула от его лица, и Клаудия настороженно следила, как восковая бледность, словно волна смерти, катится все дальше. Сначала молочно-белой стала грудь Калина, потом живот и таз, красная краска изливалась на пол, покидая тело через дыру под мошонкой.
  Калин неуверенно шагнул к ней.
  – Клаудия…
  Она плюнула на пол перед ним и вытерла ладонью рот.
  Калин попытался сделать еще шаг, но колени у него подогнулись, и он рухнул вперед, все еще зажимая руками пах.
  Клаудия подобрала одежду и быстро натянула ее на себя. Она вышла в коридор и пошла по нему, крепко сжимая пистолет. Раньше она никогда не бывала в этом доме, но видела его план и предполагала, что сможет найти кабинет Андрова. С ним у нее свои счеты. Клаудии необходимо было доказать русским, что она вовсе не покорная и жадная шлюха, как они считали. С того самого момента, когда она ступила на землю Соединенных Штатов, она осторожно начала вести двойную игру.
  Она поднялась на один пролет по лестнице и вошла в центральную часть здания. Клаудия верила в сверхъестественные силы – этому ее научили верования ее народа. Она кожей ощущала злую ауру, окружавшую Андрова, и уверенно шла на нее.
  * * *
  Абрамс, Кэтрин, Дэвис и Камерон достали из ножен длинные штыки-ножи и насадили на специальные защелки, расположенные под глушителями. Абрамсу штыки показались устрашающими. Лично он никогда еще не участвовал в штыковой атаке, но сегодня ночью казалось вполне реальным то, что вчера, например, представлялось неправдоподобным.
  Кэтрин посмотрела на часы.
  – Чего они тянут?
  Неожиданно все прожекторы и фонари у северной части здания погасли. Лужайка погрузилась в темноту.
  Камерон встал и скомандовал:
  – Вперед!
  Все четверо выскочили из рощицы и понеслись через лужайку. Они были отличными бегунами и показали хорошие результаты. Абрамс подумал, что Камерон не успел даже прочесть «Отче наш» за те секунды, которые они потратили, чтобы достичь ступенек террасы. Вот перед ними уже стена дома с окнами и большими балконными дверями. За одной из дверей Абрамс увидел силуэт часового с автоматом. Прыгнув, Тони попытался достать его штыком, но не сумел. Тогда он один раз нажал на спусковой крючок, и охранник, переломившись пополам, рухнул на террасу.
  Камерон и Дэвис бросились к двум другим охранникам, которые озабоченно обсуждали что-то, показывая на погасшие прожекторы. В последний момент русские обернулись, заслышав странный шум, и в ту же секунду Камерон всадил штык-нож в пах одному из них. Коротким движением он рванул винтовку со штыком вверх, вспоров охраннику живот до грудины. Дэвис воткнул штык своей винтовки в сердце второму охраннику. Русские не успели даже крикнуть.
  Кэтрин, как ей и было приказано, остановилась на ступеньках террасы и внимательно следила за окнами и дверями. Винтовку она держала наготове. Но, похоже, никто в доме ничего не услышал.
  Мужчины подбежали к ней.
  – Нам надо быстро уйти с террасы, пока снова не загорелись прожекторы, – сказала Кэтрин.
  Они побежали вдоль террасы к задней части дома. Там, судя по схеме, должно было находиться застекленное крыльцо. Так и оказалось. Дэвис распахнул дверь и нырнул в дом. За ним последовали остальные.
  В доме они резко свернули налево и обнаружили большую дверь. Дэвис ударом ноги распахнул ее. Перед ними открылась гостиная.
  В душе Абрамс надеялся увидеть там Генри Кимберли, сидящего в кресле возле зеленой лампы, – там, где Тони видел его раньше. Но комната оказалась пустой. Лампа, правда, горела, образуя маленький круг света в полутемной комнате. Абрамс заметил, что в пепельнице еще лежат окурки.
  – Никого. Идем дальше, – шепотом скомандовал Камерон.
  Они прошли через гостиную. Камерон и Дэвис повернули налево, к двери, которая вела в галерею. Абрамс и Кэтрин направились в противоположную сторону. Группа должна была пройти по первому этажу, охватывая его по кругу с востока и запада. Им предстояло проверить каждую комнату.
  Сегодня они искали Виктора Андрова и его коллег из КГБ, а также Питера Торпа и Генри Кимберли. Иными словами, они искали тот рычажок, при помощи которого можно было обезвредить часовой механизм катастрофы.
  * * *
  Том Гренвил посмотрел вниз. Прямо под ним лежал дом ван Дорна. Он подумал, что добраться до него оказалось довольно просто, а вот вернуться будет посложнее.
  Он огляделся и увидел, что остальные парашютисты приближаются к нему. Высадка планировалась на крыше русского особняка. Но высадку должна была подготовить передовая команда. Хотя площадь крыши составляла почти половину акра, еще на аэрофотоснимках было видно, что большая ее часть покрыта скользким шифером, а там, где она была плоской, ощетинилась антеннами и тарелками спутниковой связи. Можно было предположить, что эти устройства предназначались в том числе и для зашиты от возможной атаки десантников. У Гренвила нехорошо заурчало в животе.
  Высадка была возможна при условии, что передовая команда сможет включить фонари на крыше. Гренвил знал, что вся эта команда состояла из Джоан и прыщеватого подростка и рассчитывать на них особенно не приходилось.
  Теперь они двигались прямо на дом, из-за восходящих потоков воздуха опускаясь вниз медленно, но зато достаточно быстро продвигаясь вперед. Гренвил понимал, что в течение нескольких следующих секунд Стюарт должен решить, приземляться им на крышу или нет. Он взглянул на Стюарта, который как раз собирался подать световой сигнал. Мигание означает высадку на крышу, а ровный свет – что им нужно пролететь дом и высадиться в лесу. На глазах у Гренвила Стюарт зажег фонарик, затем выключил его, и вдруг лучик света начал мерцать. Гренвил ошарашено посмотрел себе под ноги.
  Свет на северной лужайке погас, а на крыше зажглись фонари.
  – О черт, Джоан! Что ты со мной делаешь!
  Но в душе он почувствовал гордость, и даже радость: значит, с Джоан ничего пока не случилось.
  Ярко освещенная крыша была на расстоянии двухсот футов по курсу и в ста футах внизу, так что попасть на нее было все-таки сложно. Гренвил быстро оглянулся назад, на загадочного парашютиста, который направлялся прямо на обширную освещенную лужайку перед главным входом.
  Коллинз также наблюдал за уплывающим все дальше парашютистом. Он не знал, кто этот человек, но понимал, что он не с ними. Он вскинул винтовку, перевел рычажок в автоматический режим и выпустил короткую очередь.
  Расстояние было небольшим, но из-за того, что парашютист перемещался, Коллинз не смог прицелиться как следует. Незнакомец заметил вспышку и выстрелил в ответ. Его преимуществом были трассирующие пули, они в конце концов достали Коллинза, и он забился в конвульсиях в стягивающих его лямках, винтовка выпала у него из рук, и он неподвижно повис на стропах. Неуправляемый парашют отнесло ветром на юг, к деревьям.
  Том Гренвил, не веря своим глазам, наблюдал за перестрелкой. Эта тихая смерть над землей казалась нереальной. Чужак исчез за скатом крыши и стал спускаться на лужайку. Гренвил увидел, как к нему сбегаются русские охранники.
  Взглянув вниз, он понял, что до серой поверхности крыши оставалось не больше тридцати футов. Он в последний раз дернул лямки парашюта, чтобы его не отнесло к югу. Стюарт, Джонсон и Халлис были так близко, что их парашюты задевали его собственный. Все четверо были заняты теперь тем, что высматривали свободные участки крыши между антеннами, тарелками спутниковой связи и проводами.
  Когда до цели оставалось не более десяти футов, стало ясно, что ветер может помешать приземлиться на крыше и снесет их на ярко освещенную южную террасу, где находившиеся наизготове русские устроили бы им кровавую баню.
  Гренвил зажмурился и стал ждать.
  * * *
  Джоан Гренвил блуждала по темному подвалу с пистолетом в одной руке и схемой в другой. Наконец она тряхнула головой и решила вернуться в бойлерную. Но она заблудилась. Сейчас она находилась в той части подвала, о которой люди ван Дорна, видимо, не знали. На схеме эта часть помечена надписью «Сведений нет. Доступ только сотрудникам КГБ». Это звучало достаточно таинственно.
  Джоан сверилась с компасом и свернула в узкий коридор, оказавшись в итоге у красной двери без надписей, единственной красной двери, встретившейся ей пока у русских. Она прошла мимо нее, затем вернулась и прислушалась, но ничего не услышала. Тогда она медленно повернула круглую белую керамическую ручку и толкнула дверь.
  Ей открылась лишь черная пустота. Джоан почувствовала какой-то отвратительный запах. Она достала из сумки маленький фонарик с красным фильтром и включила его, поводя лучом по стенам. Обыкновенная комната, только пустая. Джоан сделала шаг и вдруг поняла, что падает. Она выставила вперед руки и удивилась, ощутив под пальцами песок. Что за дьявол? Джоан приподнялась на одно колено и сняла с фонарика фильтр. Осветив вокруг, она увидела, что пол комнаты покрыт свежим белым песком. Она никак не могла понять, для чего здесь песок? Что это, детская песочница? Да нет, абсурд.
  Джоан встала, луч света выхватил что-то на противоположной стене. Она подошла поближе. Это было основание дымохода камина. На высоте ее груди находился приоткрытый колосник. По крайней мере, у Джоан теперь был хоть какой-то ориентир. Она сверилась со схемой, затем взглянула опять на железную решетку колосника и вдруг подумала, что та намного превышает обычные размеры. С виду решетка казалась сравнительно новой.
  Джоан направила луч в черную пустоту и увидела обугленный череп, глазницы которого уставились на нее. Джоан вскрикнула, уронила фонарик, спотыкаясь попятилась назад и упала на песок.
  – О Боже!.. Боже мой!..
  Она словно прозрела. Ей все вдруг стало ясно. Так, значит, она попала в камеру смерти. А песок здесь для того, чтобы впитывать кровь. Джоан поднялась и с каким-то остервенением стала стряхивать налипший на комбинезон песок. Потом она попятилась к двери, крутанула дверную ручку, распахнула дверь и резко захлопнула ее за собой. В коридоре она прислонилась спиной к стене и попыталась успокоиться. К сожалению, она потеряла фонарик. Но пистолет остался при ней. Вот он, в ее трясущейся руке. Джоан медленно пошла вперед, повторяя про себя:
  «Все в порядке, Джоан… Все в порядке…» Но обугленный череп стоял у нее перед глазами, и на миг ей показалось, что это она стоит на коленях на влажном песке, в шею ей уперся холодный ствол, а рядом ревет пламя в раскаленной докрасна печи. Отблески огня бросают страшные кровавые тени на песок…
  – О Господи, что же это за люди…
  Неожиданно она поняла необходимость сегодняшней своей миссии. Раньше рассказы или статьи о зверствах КГБ не производили на нее никакого впечатления, но в этой камере она вдруг все поняла.
  Она продолжала брести по коридору до тех пор, пока не поняла, что идет по кругу.
  – Вот черт!
  Джоан взглянула на схему в свете тусклой лампочки и направилась к двери, которую почему-то пропустила по пути. Дверь была солидная, дубовая, не то что другие в подвале. Джоан показалось, что именно эта дверь должна вывести ее куда нужно.
  Она прислушалась. Ничего. На двери имелся стальной запор. Джоан аккуратно открыла его и слегка толкнула дверь. Та нехотя поддалась. Создавалось впечатление, что она снабжена пружинным амортизатором. Джоан с усилием навалилась на дверь и слегка приоткрыла ее.
  В глаза ударил ослепительный свет. Джоан отступила на шаг, готовая бежать. Но потом, сощурившись, заставила себя осмотреться. Перед ней была огромная комната. Стены и пол были выложены белой кафельной плиткой. «Похоже на гигантскую ванную», – подумала Джоан. Однако тут же у дальней стены она увидела операционный стол. «Операционная? Но зачем тогда везде развешаны какие-то кожаные ремни? И почему на полу кровь?» И тут ее словно ударило: «Так вот что это такое! Это современная камера пыток!»
  – Привет, Джоан!
  Она почувствовала, как во рту у нее пересохло. Джоан резко повернулась вправо, туда, откуда доносился голос.
  – Слава Богу, что это ты, – сказал Питер Торп.
  Она попыталась что-то сказать, но не смогла. Торп, абсолютно голый, сидел в углу, обнимая себя руками под коленями. Лицо у него было в синяках, глаза заплыли. Джоан сжала рукоятку своего пистолета.
  Торп медленно поднялся. На теле тоже виднелись кровоподтеки.
  – Прекрасно выглядишь, Джоан. Напали на русских? Я знал, что так будет.
  Джоан кивнула.
  – Как ты здесь очутился?
  Торп пропустил вопрос мимо ушей.
  – Кто побеждает?
  – Мы, – настороженно ответила Джоан.
  Питер внимательно посмотрел на нее.
  – Твои друзья близко?
  – Да.
  – Хорошо. Тогда пошли! – Он попытался приблизиться к ней.
  – Не двигайся! – Джоан подняла пистолет.
  Торп остановился.
  – Что ты делаешь! Быстро зайди в комнату и закрой дверь, пока кто-нибудь из русских случайно не оказался поблизости. Давай поговорим.
  Джоан немного подумала, потом все-таки зашла в комнату. Дверь на пружине закрылась.
  – Послушай, чего ты наставила на меня эту штуку? – спросил Торп. – Уж тебя-то, насколько я знаю, голым мужиком не испугаешь.
  – Потому что ты русский агент, – фыркнула Джоан. – Во всяком случае, мне так сказали.
  Торп улыбнулся и покачал головой.
  – Как бы я оказался в этой комнате, если бы работал на них?
  Джоан не ответила.
  – Ван Дорн и его придурки считают, что знают ответы на все вопросы. На самом деле эти недоумки вообще ничего не соображают. Так знай хоть ты: я тройной агент. Главное, что я остаюсь оперативником ЦРУ и верно служу Управлению.
  Джоан поморщилась, услышав специальную терминологию.
  – Послушай, Питер, иди к черту со своими двойниками и тройниками. У меня от этого голова пухнет. Мне было ясно сказано, что если я тебя найду, то должна прикончить на месте. Что я и собираюсь сделать.
  Торп мягко улыбнулся.
  – Джоан, разве ты забыла, как хорошо нам было в моем катере…
  – Пошел ты!
  Питер прикрыл глаза.
  – Ну что ж, стреляй. По крайней мере, это лучше, чем терпеть бесконечные мучения от русских.
  Джоан внимательно присмотрелась к нему. Отметины на теле не такие уж глубокие, но они есть. Ван Дорн может ведь и ошибаться. Если Торп работает на русских, то почему же они избили его? А если он действительно продолжает оставаться преданным сотрудником ЦРУ? Разве имеет она право бросить его здесь? Джоан задумалась. Наконец она сказала:
  – Послушай, Питер, я не специалист. Вокруг тебя все так запутано, что и профессионал не разберется.
  Торп облегченно вздохнул:
  – Во всяком случае, ты же не оставишь меня здесь, чтобы они меня убили?
  Джоан не ответила. Питер продолжал с мольбой в голосе:
  – Только выведи меня отсюда. Это все, о чем я тебя прошу. Только выведи. У тебя есть оружие, а я гол и беззащитен. – Он опустил голову. – Ну хотя бы не запирай дверь.
  Джоан приняла решение.
  – Я ухожу, Питер, – сказала она. – И я закрою дверь. Но скоро я вернусь с людьми Пемброука.
  Она пристально посмотрела ему в глаза и заметила в них отблеск страха.
  – Они убьют меня, – пробормотал Торп.
  – Почему?
  – Они ведь не знают, что я – подставка ЦРУ для русских.
  – А ты им скажи.
  – Они мне не поверят.
  – Они могут выяснить это у твоего руководства.
  – Нет, не надо их звать. Просто уходи.
  Джоан попятилась к двери, все еще держа Торпа на мушке.
  – До свидания, Питер. Я скоро вернусь.
  Свободной рукой нащупав за спиной дверную ручку, она потянула за нее, превозмогая силу пружин, и начала протискиваться в приоткрывшуюся щель. На долю секунды она повернула голову и через плечо бросила взгляд в темноту коридора. Именно этого момента Торп и ждал. Он бросился вперед.
  Джоан вообще-то обладала хорошей реакцией, но одно дело играть в теннис и другое – защищаться от профессионального убийцы. Джоан замешкалась лишь на мгновение, а Торп уже тянулся одной рукой к пистолету, а другой – к шее Джоан.
  Она выстрелила. Пуля ударилась в дальнюю стену, срикошетила и вонзилась в правую ладонь Торпа. Он вскрикнул, но в последний момент вышиб оружие из рук Джоан. Левой рукой он в ярости схватил Джоан за ворот, втащил ее в комнату и швырнул на пол. Шагнув к ней, он изо всех сил ударил ее ногой в пах. Джоан вскрикнула и подтянула колени к груди. Торп нагнулся, чтобы поднять пистолет. В тот же момент Джоан быстро вскочила. В голове у нее пронеслась мысль, что Торп сделал две ошибки: ударил ее в пах, как будто она была мужчиной, и повернулся к ней спиной, потому что она была женщиной. Быстрым движением она выдернула из ножен на бедре длинный узкий нож и ударила Торпа в спину.
  Питер вскрикнул от боли, по инерции прошел еще немного, затем развернулся. Из спины у него торчал нож. В руке он сжимал пистолет.
  Джоан нырнула под операционный стол. В ту же секунду пуля ударила в кафельную стену прямо над ней.
  Торп шел к Джоан. Из пробитого легкого у него хлестала кровь, на губах с каждым натужным вдохом вскипали пузыри. Вдруг он остановился, опять повернулся и какими-то механическими шагами направился к двери, потянул ее на себя и выскользнул в коридор. Дверь за ним захлопнулась. Джоан услышала, как он возится с запором. Она вылезла из-под стола и бросилась к двери.
  67
  Том Гренвил почувствовал, как ноги его касаются верхушек антенн. Он проплывал на своем парашюте над самой крышей.
  – Отцепляемся! – крикнул Стюарт.
  Он дернул за шнур, и его парашют отцепился от креплений на лямках. Стюарт пролетел вниз и упал на крышу. Джонсон и Халлис быстро повторили его маневр. Ветер унес купола трех парашютов в сторону.
  Гренвил на секунду заколебался. Но сразу же решил, что сломать себе шею, свалившись на крышу, все-таки предпочтительнее, чем быть застреленным на земле. Том дернул за шнур и полетел вниз. Он сильно ударился пятками о плоскую крышу, согнул колени, сгруппировался и несколько раз перекатился с плеча на плечо, остановившись на кромке крыши над южной террасой. Гренвил встал и неуверенно отошел назад. Он огляделся и увидел Стюарта, лежащего около тарелки спутниковой антенны. Том осторожно подобрался к нему.
  Стюарт сел и посмотрел на Гренвила.
  – Я сломал эту чертову ногу!
  – Чего еще можно было ожидать, прыгая на покатую крышу ночью, – сказал Том. – А у меня все нормально.
  – Отвали, Гренвил.
  К ним, пригнувшись, приблизился Джонсон. Он опустился возле Стюарта на колени.
  – Судя по всему, Халлис свалился с крыши на террасу. Думаю, погиб.
  – Вот черт! – стиснул зубы Стюарт. – Тот неизвестный парень задал нам перцу.
  В этот момент фонари на крыше погасли, а прожекторы на лужайке вновь зажглись. Гренвил и Джонсон отнесли Стюарта в северную часть крыши и вернулись обратно.
  Том осторожно посмотрел вниз. Он увидел террасу, бассейн, лужайку. На камнях распростерлось тело Халлиса. Ясно было, что он мертв. Том увидел также четверых русских охранников, бежавших через лужайку к террасе. Гренвил посмотрел на Джонсона. Тот наблюдал за западной частью здания. Том оглянулся на Стюарта. «Бред какой-то, – подумал Гренвил. – Калека, семидесятилетний старик и полоумный адвокат против вооруженных охранников и сотрудников КГБ. Бред!»
  Гренвил посмотрел на русских, которые были уже возле бассейна. Он перевел винтовку в автоматический режим и подождал, пока охранники не сгруппируются над телом Халлиса. Двое русских, запрокинув головы вверх, целились в сторону крыши.
  Том нажал на спусковой крючок, и винтовка ритмично и беззвучно задергалась у него в руках. Он выпустил весь магазин, двадцать патронов, затем быстро перезарядил оружие. Но в этом уже не было необходимости. Он убил всех четверых. Гренвил подумал, что сейчас ему станет дурно, однако ничего такого не произошло.
  – Что там творится, черт побери, Гренвил? – окликнул его Стюарт.
  Том бросил через плечо:
  – Я уложил четверых.
  – Кто тебе разрешил открыть огонь? А впрочем, ладно.
  «Вот именно, твою мать, ладно». Гренвил вдруг снова подумал о Джоан и взглянул на теннисный корт, располагавшийся напротив. Он был частично освещен. Сейчас Джоан уже должна туда вернуться. Том посмотрел на дом ван Дорна. Там ярко сияли огни. Пиротехники возобновили фейерверк, и раскаты взрывов снова разносились по окрестностям. Судя по всему, никто вокруг ничего не заметил. Просто сумасшедший ван Дорн, немного отдохнув, продолжает развлекаться.
  * * *
  Клаудия Лепеску открыла дверь в кабинет Виктора Андрова и зашла внутрь. Она плотно прикрыла за собой дверь. Пистолет она держала за спиной.
  Андров говорил по телефону. Настольная лампа освещала его лицо. Он поднял глаза, увидел Клаудию и сказал в трубку:
  – Я перезвоню попозже. – Он опустил трубку на рычаг. – Вот это сюрприз! С Калиным вы уже закончили?
  Она промолчала. В комнате царил полумрак.
  – У меня нет времени, – проговорил он.
  – Я быстро управлюсь.
  Он ухмыльнулся.
  – Ты передала Роту яд?
  – Нет, я дала ему растительное масло.
  Андров уставился на Клаудию, потом кивнул.
  – Понятно.
  – Думаете, я занимаюсь массовыми убийствами? Как вы и ваш грязный нацист?
  – Ты нервничаешь, – заметил Андров. – Калин тебя обидел?
  – Он мертв.
  Андров снова кивнул.
  – Понятно. А что у тебя за спиной? Пистолет?
  Она вскинула пистолет и прицелилась:
  – Встать!
  Андров медленно поднялся.
  – Мне хотелось бы иметь время, чтобы вдоволь поиздеваться над вами, как вы издевались надо мной… Если бы у меня сейчас был кнут…
  – Клаудия!
  Она застыла. Голос доносился из темного угла комнаты слева от нее.
  – Клаудия, убери пистолет!
  Она все еще целилась в Андрова, но рука у нее дрожала.
  «Нет, – подумала она, – не может быть, не может быть, это не он…»
  Она увидела вспышку, и тут же почувствовала резкую боль в боку. Раздался еще один выстрел, но больше Клаудия уже ничего не чувствовала.
  Мужчина по-прежнему оставался в углу. Андров посмотрел в его сторону и сказал:
  – Вот уж никогда не думал, что жизнь мне спасет бывший сотрудник УСС, да еще парашютист. В какую игру мы играем!
  * * *
  Джоан Гренвил подбежала к двери камеры пыток и изо всех сил вцепилась в дверную ручку. Она не хотела оставаться здесь, но при этом не хотела увидеть Питера Торпа. Джоан услышала, как он снова завозился с запором, и подергала дверь. Дверь то приоткрывалась на несколько дюймов, то вновь захлопывалась. Джоан должна была помешать Торпу. Поначалу он отчаянно сопротивлялся, но постепенно начал слабеть. Видимо, даже для тренированного человека такое ранение было серьезным. Неожиданно с внешней стороны двери раздался выстрел. Пуля вонзилась в дубовую дверь, но не смогла ее пробить. Джоан продолжала дергать за ручку.
  – Убирайся! Уходи! – кричала она Торпу.
  За дверью раздался долгий мокрый кашель. Затем стало слышно, как босые ноги зашлепали по полу.
  Джоан подождала с минуту, потом осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. По бетонному полу тянулся кровавый след. Несколько секунд она боролась с искушением пойти по следу в надежде отобрать у Торпа пистолет, если он лежит где-то без сознания, но тут же Джоан подумала, что сегодня сделала уже не одну глупость. Она выскользнула в коридор и пошла в другую сторону, направо. Надо как можно скорее убираться из этого сумасшедшего дома.
  Но выбор маршрута оказался неудачным. Коридор уперся в какую-то дверь. Она не рискнула ее открыть. Джоан повернулась и пошла назад, но неожиданно услышала чужую речь.
  Она опять развернулась и почти побежала к той двери, открыла ее и скользнула в помещение. Кругом была кромешная темень. Джоан прислушалась. Ничего. Она пошарила по стене справа от двери и нащупала старинный кнопочный выключатель. Она нажала на кнопку. Вспыхнул свет.
  Это была огромная комната, по-видимому, кухня, Но совсем заброшенная. Старые плиты, старая утварь, на стенах и потолке – лепнина, повсюду толстый слой пыли. Убитая временем кухня. Джоан мысленно усмехнулась.
  Она хорошо знала генеральный план операции. Если все идет в соответствии с ним, то Абрамс, Кэтрин и двое людей Марка Пемброука уже должны быть в доме. Сам Марк может находиться наверху. Правда, стрельбы слышно не было. «Ну что ж, – подумала Джоан, – мне лучше всего переждать здесь».
  Она осмотрелась. Покрытые асбестовыми плитами столы, чугунные раковины, посудные шкафы… В стене она заметила площадку небольшого грузового лифта, предназначенного для подачи еды и посуды. Подойдя поближе, Джоан убедилась, что клетка лифта в рабочем состоянии и тросики у него стальные, а не веревочные. Она вернулась к выключателю, вырубила свет и ощупью добралась до лифта. Подумав несколько секунд, она втиснулась в клетку. Здесь будут искать в последнюю очередь. Джоан потянула за тросик и сдвинула клетку лифта немного вверх. Лифт туго подался. Однако дальше дело пошло быстрее. Она продолжала подниматься. «Может, наверху уже есть кто-то, и я спасена?» В конце концов, удача сегодня не всегда от нее отворачивалась. Ведь пока она жива.
  Клетка лифта двигалась легко, лишь слегка поскрипывая. Вскоре Джоан увидела просветы и поняла, что это щели по краям лифтовой шахты первого этажа. Она прислушалась, но ничего не услышала. Она прислонилась к задней стенке клетки, закрыла глаза и попыталась расслабиться. Впервые за последние часы она чувствовала себя в относительной безопасности.
  Судя по всему, она на несколько минут задремала. Разбудил ее яркий свет, направленный прямо ей в глаза. Джоан уткнулась носом в ствол винтовки.
  – О Боже! – Она попыталась было взяться за тросик, но чья-то крепкая рука перехватила ее запястье.
  – Вы храпите во сне, – произнес мужской голос.
  Джоан подняла глаза и попыталась рассмотреть человека, который это сказал.
  – Я знаю. Мне все об этом говорят. А вы Дэвис, да?
  – К вашим услугам. Где парень?
  – Уже вернулся.
  – Вы выполнили задание?
  – Да. Сбросили усыпляющий газ в бомбоубежище, выключили освещение на лужайке…
  В эту секунду подбежал Камерон. Он бросил взгляд на Джоан в клетке лифта, но, похоже, не удивился.
  – Там, перед домом, приземлился парашютист. Его провели в дом через южный вход.
  – Это, может, мой муж. Том Гренвил? – торопливо спросила Джоан.
  – Нет. Это был пожилой человек. – Камерон посмотрел на Дэвиса. – Это не Джонсон и не Халлис. Но лицо его показалось мне знакомым.
  – Послушайте, – хмыкнула Джоан, – можно мне наконец выбраться отсюда? Я все же гражданское лицо.
  – Не торопитесь, – улыбнулся Дэвис. – Здесь вы будете в полной безопасности. Мы скоро придем за вами.
  Джоан кивнула. Она крикнула вслед уходящим по коридору Камерону и Дэвису:
  – Скажите, а Питер… Питер Торп… Он хороший или плохой?
  – Плохой, – хором ответили они.
  – Это хорошо, – удовлетворенно произнесла Джоан. – Потому что я его, кажется, убила.
  * * *
  Кэтрин и Абрамс вошли в коридор. Направо были двустворчатые застекленные двери, с уплотнителя которых Тони соскребал металл. Двери напротив вели в музыкальный салон, а налево – в ванную и туалет. Абрамс прошел к застекленным дверям и выглянул во двор. Возле распростертого на земле тела мужчины, одетого в черное, стояли, что-то оживленно обсуждая, четыре охранника с автоматами.
  «Вот черт!» – выругался про себя Абрамс.
  Неожиданно два охранника подняли головы вверх и вскинули автоматы, целясь по крыше. В ту же секунду все четверо попадали на землю, сраженные шквальным огнем сверху.
  «Значит, парашютисты все же прорвались на крышу», – подумал Абрамс. Он вернулся к Кэтрин и, взяв ее за руку, потащил за собой к лестнице, ведущей в подвал. Резким толчком он распахнул дверь и замер.
  На площадке лестницы и на ступенях лежали друг на друге тела мужчин, женщин и детей. У некоторых мужчин в руках были пистолеты.
  – Внизу бомбоубежище, – сказал Абрамс.
  Кэтрин кивнула.
  Они подошли к дверям, ведущим в музыкальный салон, и Абрамс осторожно заглянул внутрь. Сквозь просвечивающие шторы он разобрал, что в комнате работает телевизор и его экран – это единственный источник света. На экране мелькали картинки из новостей. Тони и Кэтрин тихонько вошли в комнату. Абрамс направился к телевизору, Кэтрин подняла винтовку.
  Скрипнул дубовый паркет. Над изголовьем кресла приподнялась чья-то голова. Женский голос спросил:
  – Кто это?
  – Я, – ответил Абрамс по-русски.
  Он приблизился к креслу. Присмотревшись, он узнал в сидящей женщине сотрудницу, проверявшую его, когда он приходил сюда со Стайлером и Тэннером. Женщина внимательно разглядывала Тони. Казалось, она не удивилась и не испугалась.
  – Что вам нужно?
  – Вы слишком много смотрите телевизор.
  – Сегодня моя работа заключается в том, чтобы смотреть новости. А по-русски вы говорите скверно.
  – Вы пьяны. Как вас зовут?
  – Лара. – Она посмотрела на его экипировку, затем на винтовку и неожиданно сказала на хорошем английском: – Вы собираетесь меня убить?
  – Вполне возможно. Сегодня моя работа заключается в том, чтобы убивать.
  Женщина пожала плечами и потянулась за стаканом к столу.
  – Все равно мы умрем. Эти идиоты начинают ядерную войну. – Она сделала большой глоток. – Все в бомбоубежище.
  Абрамс вспомнил, какое грустное у нее было лицо, когда он увидел ее здесь в первый раз.
  – Поднимайтесь, – приказал он.
  Она неуверенно встала.
  Абрамс сказал подошедшей Кэтрин:
  – Это Лара. Она только что перешла на нашу сторону.
  Женщина безо всякого любопытства посмотрела на Кэтрин и снова пожала плечами.
  Абрамс вывел женщин из музыкального салона через вторые двери в другой коридор – тот самый, где находился металлодетектор. Дальше по коридору виднелись две массивные дубовые двери. Одна вела в дежурное помещение, вторая – в кабинет Андрова.
  Абрамс шепнул Ларе:
  – Кто-нибудь есть в этих комнатах?
  Она кивнула:
  – В дежурке всегда, как минимум, два офицера. Что касается Андрова, то еще несколько минут назад он был у себя в кабинете. Там у него пленник. Американский парашютист.
  – Постучитесь, – Тони выразительно взглянул на Лару.
  Та, немного поколебавшись, подошла к двери и постучала. Ответа не последовало. Лара постучала еще раз.
  – Товарищ Андров, мне нужно с вами переговорить.
  Абрамс повел дулом винтовки, и Лара толкнула дверь. Заглянув в комнату, она вскрикнула. Тони и Кэтрин вбежали внутрь. Комната была пуста, но в пепельнице еще дымилась сигарета. На полу лежала Клаудия Лепеску. Абрамс закрыл дверь. В течение нескольких минут они молча смотрели на труп.
  Абрамс огляделся. Так вот она, святая святых, кабинет резидента КГБ в Нью-Йорке. Бывшая часовня в бывшей усадьбе известной когда-то в Америке семьи.
  Опустившись на колени, Кэтрин склонилась над Клаудией. Она увидела зажатый в ее руке пистолет.
  – Смотрите!
  Абрамс присел рядом с Кэтрин.
  – Оружие советское.
  Он оглядел раны Клаудии – два отверстия в правом боку – и посмотрел на кресло с высокой спинкой, стоявшее в углу.
  Кэтрин поднялась с колен и прошла к этому креслу. На маленьком столике перед ним стояла пепельница. Кэтрин осторожно подняла один окурок.
  – Это американские сигареты. «Кэмел». – Она бросила взгляд на бутылку и стакан. – Виски «Дюварз».
  – По всему этому можно заключить, что этот американский парашютист был не пленник, а следовательно, и не враг, а, как минимум, союзник.
  Неожиданно где-то в доме раздался сигнал тревоги. Кэтрин, Абрамс и Лара выбежали в коридор. Теперь звонки разносились по всему дому.
  Дверь в дежурное помещение распахнулась, и оттуда выскочил вооруженный офицер. Абрамс вскинул винтовку, выстрелил, и офицера отбросило назад в дежурку.
  Кэтрин швырнула в комнату гранату и захлопнула дверь. Раздался взрыв. Дверь сорвало с петель, повалили клубы известки.
  К Абрамсу и Кэтрин по коридору бежали Камерон и Дэвис. Они заскочили в дежурное помещение и начали поливать его из автоматов. Свет в комнате погас, но в отсвете уличных фонарей было видно, что в дежурке двое убитых – один за пультом, другой – за письменным столом. Третий мужчина, хромая, бежал к двери, скрытой в дубовой обшивке стены. Он скользнул в дверь, и она захлопнулась.
  Абрамс, Кэтрин и Лара вошли в комнату. Тони и Дэвис побежали к двери, за которой только что исчез русский, дали по ней несколько очередей. Затем открыли. Дэвис нырнул внутрь. Раздался выстрел, и Дэвис упал спиной в комнату. Во лбу у него зияла дырка. Абрамс резко присел и выстрелил за дверь, в темноту. Он услышал короткий стон, затем неуверенные удаляющиеся шаги.
  Камерон присоединился к Абрамсу, и они вместе осторожно вошли в небольшую комнату без окон, освещенную только настенным светильником. Слева виднелась узкая лестница. Вверх по ней полз человек. На деревянные ступени лестницы капала кровь. Мужчина в испуге обернулся. Камерон подскочил к нему, выбил из его руки пистолет и внимательно всмотрелся в лицо незнакомца. У того из носа и рта шла кровь – результат ударной волны от взрыва гранаты. Лицо исказилось от боли, но Камерон узнал этого человека.
  – Метков. Главная свинья. Убийца. И еще говорят, что на свете нет справедливости.
  Метков смотрел на Камерона затуманенным взглядом.
  – Пожалуйста… Я помогу вам… Пожалуйста, не надо…
  – Где Андров?
  – Наверху, в мансарде, – торопливо ответил Метков.
  Камерон выстрелил. Тело Меткова обмякло. Сигналы тревоги продолжали звенеть. Дом ожил, будто очнулся от летаргического сна. Повсюду слышались шаги и топот. В дежурке раздались выстрелы. Тони бросился туда через потайную дверь. Кэтрин стреляла, отступая к Абрамсу. Пули русских щелкали по деревянным панелям на стенах.
  – Бежим! Быстро! – крикнул Абрамс.
  Они забежали в маленькую полуосвещенную комнатку. На полу распростерлось прошитое очередями тело Лары. Абрамс наклонился над Дэвисом и пощупал пульс. Пульса не было.
  – Быстрей! – заорал Камерон.
  Абрамс снял с пояса у Дэвиса гранату, вырвал чеку и бросил гранату в коридор. Раздался мощный взрыв. Абрамс инстинктивно присел. Камерон и Кэтрин были уже на первой площадке узкой винтовой лестницы, уходившей вверх. Тони бросился за ними. Они быстро поднимались в мансарду.
  68
  Марк Пемброук услышал стрельбу внизу. В коридоре рядом с лестницей, ведущей на чердак, зазвенел сигнал тревоги и забегали люди.
  – Весь дом на ногах. Думаю, еще один взрыв не помешает, – сказал Марк Саттеру.
  Саттер зажег спичку и поднес ее к бикфордову шнуру, тянувшемуся вверх по лестнице. Шнур загорелся, и пламя быстро поднялось по ней, взорвав заряды у стальной двери.
  Весь дом задрожал, с потолков посыпалась штукатурка. Пемброук бросился вверх и нырнул в мансарду. За ним последовали Левелин, Энн и Саттер. Они стали наугад стрелять из автоматов.
  – Не стрелять! – закричал Пемброук.
  Саттер и Энн укрылись за железными шкафами, а Пемброук и Левелин – в нише, образованной фронтоном. Пемброук выглянул из-за угла:
  – Да, приличная комнатка. Занимает почти половину крыла. В противоположном конце – кирпичная перегородка. Комната связистов, наверное, находится как раз за ней. – Он взглянул на Энн и Саттера. – Ну что ж, пора действовать.
  Все встали. Вдруг на лестнице послышались какие-то звуки, и Пемброук обернулся. Раздался выстрел, Марк зашатался и упал.
  Левелин увидел, как наверх поднимается, вскинув винтовку, русский в форме. Левелин дал короткую очередь, и охранник покатился вниз по лестнице. Левелин снял с ремня осколочную гранату, выдернул чеку и швырнул гранату на лестницу.
  Раздался оглушительный взрыв. Старая лестница обрушилась. Левелин подобрался к краю площадки и посмотрел вниз. Сквозь облако дыма и пыли можно было различить лишь слабое пламя. Левелин подполз к Пемброуку, сидевшему в нише, рядом с ним находились Энн и Саттер. Пемброук сунул руку под свой пуленепробиваемый жилет.
  – Ребро сломано.
  – Не шевелись. – Левелин увидел, как из уголка рта Марка вытекает струйка крови. – По-моему, задето легкое.
  – Да, и легкое в придачу. Без тебя знаю. Давайте, действуйте.
  – Хорошо. До скорого.
  Левелин двинулся вперед. Энн и Саттер осторожно последовали за ним. Энн обратила внимание на лежавшие в комнате брезентовые мешки и деревянные ящики с надписями по-английски и по-французски: «Дипломатический груз. Миссия СССР при ООН. Не подлежит таможенному досмотру».
  Саттер приблизился к кирпичной стене, перегораживающей комнату от пола до потолка. Из стены выдавалась кирпичная же труба. Слева от трубы была железная дверь.
  Саттер тихо сказал:
  – Похоже, мы нашли больше, чем рассчитывали.
  Левелин кивнул.
  – Великолепный старый дом. Строился, как крепость. Русские добавили стальную дверь. Ну что ж, немного взрывчатки у нас еще осталось.
  Саттер с сомнением покачал головой:
  – Думаю, она серьезно укреплена. Наших запасов взрывчатки может не хватить.
  Неожиданно Энн шагнула вперед и с силой заколотила в дверь прикладом винтовки.
  – Андров! Я хочу говорить с Андровым! – крикнула она по-русски.
  Саттер и Левелин с удивлением уставились на нее. Энн продолжала колотить в дверь. Прошла минута. Наконец мужской голос за дверью ответил по-английски:
  – Кто вы?
  – Я Энн Кимберли, дочь Генри Кимберли. Вы Андров? – спросила Энн.
  – Да.
  – Слушайте внимательно. Я знаю, что мой отец у вас. Я знаю о существовании «Молнии». И мое правительство тоже. Администрация США готова ответить ядерным ударом. Ван Дорн располагает минометами, которые в ближайшее время откроют огонь. Вы меня понимаете?
  – Что вы хотите? – после некоторой паузы спросил Андров.
  – Я требую, чтобы вы прекратили операцию. – Энн посмотрела на часы. – До взрыва «Молнии» осталось восемнадцать минут. Я требую, чтобы вы открыли дверь и допустили меня к своим передатчикам.
  – Я позвоню в Москву, – сказал Андров, – и вернусь через несколько минут.
  – Вы лжете! – выкрикнула Энн. – Вы вообще не имеете права говорить об этом с Москвой! Не пытайтесь меня обмануть! Немедленно откройте дверь!
  Андров молчал.
  – Вы в безнадежном положении, идиот! – прорычала Энн.
  Молчание.
  – Убедить их в чем-либо трудно, – проговорил Саттер. – Они привыкли все делать по-своему.
  Левелин заложил остатки взрывчатки в угол, образованный трубой и кирпичной стеной. Он повернулся к Саттеру:
  – Стена вверху упирается в перекрытия крыши. Если ее качнуть, она, может быть, рухнет под тяжестью кровли. – Левелин взглянул на Энн. – Но это опасная игра.
  – Ну что ж, – пожала она плечами, – нам терять нечего.
  * * *
  Абрамс, Кэтрин и Камерон достигли наконец верхней площадки. Дальше к потолку вела теперь небольшая приставная лестница. Она упиралась в крышку люка. Камерон поднял голову и осмотрел ее.
  – Отойдите! – приказал он всем.
  Затем отвязал со спины картонную на вид трубу, похожую на рулон обоев, раздвинул ее и укрепил на плече. Оказалось, что внутри находится шестидесятимиллиметровая ракета. Камерон встал на одно колено.
  – Заткните уши и откройте рот.
  Он нажал на кнопку пуска, и из задней части трубы, опаляя пол, вырвалось пламя. Ракета устремилась к люку. Она не взорвалась, а лишь пробила крышку, которая, видимо, была сделана из нетолстой фанеры, вылетела в мансарду и врезалась в стропила. Там она и разорвалась, разбрасывая осколки в радиусе пятидесяти футов.
  Абрамс подбросил крышку люка и швырнул в мансарду гранату ударного действия. Раздался мощный взрыв. Сверху на них полетела штукатурка. Абрамс резким толчком распахнул крышку люка, и они забрались в мансарду.
  Взрывом разбило все лампочки. Сквозь образовавшуюся в крыше дыру был виден маленький кусочек неба. Пол и стены были иссечены осколками ракеты.
  Когда звон в ушах утих, Абрамс услышал стоны. Камерон включил фонарик. В мансарде находились раненые – трое мужчин и две женщины. Камерон, не говоря ни слова, прикончил всех пятерых выстрелами в голову.
  Кэтрин тихо позвала Камерона и Тони:
  – Вы только посмотрите!
  Когда мужчины подошли, она показала на подиум.
  – Это же миниатюрная телестудия. – Абрамс поднялся на площадку и прошелся лучом фонарика по рабочему столу, камину и полотнищу американского флага.
  Кэтрин нагнулась и подняла какие-то листки, которые разметало взрывом. Она прочитала несколько строк и взглянула на Абрамса.
  – Это… Это текст обращения моего отца к американскому народу. Оказывается, он должен стать следующим Президентом США.
  Тони заглянул в бумаги:
  – А я и не знал, что он выставлял свою кандидатуру.
  Камерон посветил фонариком на кирпичную стену.
  – Если Пемброук, как и планировалось, добрался до противоположной стены, то мы их зажали. Если же еще и Стюарт сумел высадиться на крышу над ними, то русские у нас в кармане.
  – Да, но кармана-то пока нет, – бросила Кэтрин. Она посмотрела на часы. – До взрыва осталось около шестнадцати минут. Еще скорее минометы ван Дорна начнут бить по этой крыше. Нам нужно прорваться в дом и взять под контроль передатчики русских.
  Камерон указал на стену:
  – Попробуем взорвать!
  Абрамс услышал внизу топот.
  – Они поднимаются по лестнице.
  Он взял у Камерона последнюю гранату, подошел к крышке люка, открыл ее и швырнул гранату вниз, быстро отступив в сторону. Граната взорвалась, подбросив крышку и круша лестницу.
  Узкими кусками похожей на глину пластиковой взрывчатки Камерон выложил на стене подобие двери, воткнул детонаторы и быстро отбежал, разматывая бикфордов шнур. Он посмотрел на часы.
  – Да, времени у нас чертовски мало. Ну что же, будем надеяться, что все заняли свои позиции.
  – Если не заняли, значит, они уже покойники, – мрачно сказал Абрамс.
  Кэтрин решительно тряхнула головой:
  – Отступать некуда. Давай, Тони. Я горю желанием встретиться с людьми, которые скрываются за этой стеной.
  Абрамс чиркнул спичкой.
  69
  Джордж ван Дорн непонимающе посмотрел на телекс, лежавший у него на столе, затем перевел взгляд на двух мужчин, полковника Уильяма Остермана и Уоллеса Бейкера.
  – Судя по всему, кто-то просто перепутал код. Какая-то белиберда, – сказал ван Дорн.
  – Я просил повторить сообщение, но ответа пока нет, – заметил Бейкер.
  Ван Дорн бросил взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. «Осталось меньше шестнадцати минут», – подумал он.
  Ван Дорн схватил трубку и набрал номер Пентагона. Назвав условную фразу, он спросил:
  – Полковник Левин на месте? Я хотел бы переговорить с ним.
  – Его пока нет, сэр, – ответил голос на другом конце провода.
  – Почему я все время говорю только с вами?
  – Я дежурный офицер, сэр.
  – Соедините меня с кем-нибудь еще.
  После небольшой паузы голос спросил:
  – У вас какие-нибудь проблемы, сэр?
  «Да, – подумал ван Дорн, – у меня серьезные проблемы». По спине у него побежал холодный пот. Он сказал:
  – Через несколько минут ты умрешь!
  – Сэр?
  – Передай Андрову, что сейчас будет последний залп салюта. Двадцать мощных мин. Они пробьют ваше чертово гнездо до подвала. Заткни уши.
  – Я не понимаю вас, сэр.
  Ван Дорн швырнул трубку на аппарат.
  – Вот какое дело, ребята. Сдается мне, что я все время предупреждал русских о том, что русские идут.
  Остерман и Бейкер молчали.
  – Это моя ошибка, – упавшим голосом проговорил ван Дорн. – Я не склонен недооценивать противника, но иногда переоцениваю возможности наших технических средств. И надежность людей, их обслуживающих.
  Остерман грустно улыбнулся:
  – Ну что ж, Джордж. Миномет-то у нас действительно есть. Отомстить мы сумеем.
  Ван Дорн кивнул и пошел к полевому телефону. Он дернул тумблер.
  – Мистер Лароса! Думаю, нам придется открывать огонь. Да, через несколько минут. Будьте готовы. И поздравляю вас с прекрасным фейерверком. Всем очень понравилось. – Ван Дорн повесил трубку и обернулся к Остерману и Бейкеру.
  – Направлять огонь на своих – малоприятное занятие, но мы заранее обо всем договорились.
  Бейкер заметил:
  – Думаю, нужно подождать еще несколько минут, Джордж. Мне кажется, что они уже близко от цели.
  Ван Дорн подумал еще несколько секунд и снова взглянул на часы.
  – Но «Молния» может быть еще ближе. Пока мы знаем одно: вернулся лишь этот парень, Кучик. Наши наблюдатели подтвердили, что освещение перед домом и на крыше выключалось и включалось в соответствии с планом. Но они сообщили также, что у парашютистов были проблемы. Кучик клянется, что они с Джоан пустили газ в бомбоубежище, но мне в это не верится. Джоан не вернулась. К тому же наши микрофоны уловили звуки выстрелов, хотя их и перекрывали разрывы фейерверка. И в довершение всего, очевидно, что наши люди не добрались до радиопередатчиков русских. Иначе мне не пришлось бы еще минуту назад говорить с этой советской подставкой. – Ван Дорн сделал паузу. – Итак, друзья, вывод: похоже, мы проиграли.
  Остерман возразил:
  – Но Андров теперь, по крайней мере, знает, что мы раскрыли их обман. И он понимает, что вместе со своими людьми находится в большой опасности. Не исключено, что в этой ситуации он предложит Москве отменить операцию.
  Ван Дорн отрицательно покачал головой:
  – Ты не знаешь, русских, Уильям. Они как Волга: медленны, но неукротимы. Решения у них так легко не меняются.
  – Ну что же, мы показали им свои карты, а они нам – свои, – развел руками Остерман.
  Ван Дорн посмотрел на лужайку перед домом, где собрались гости. Ван Дорн был абсолютно уверен, что русские безжалостно расправятся и с ним самим, и с его гостями. Он представил себе, как выжившие после «Удара» русские врываются в его усадьбу и убивают всех, кто попадет им под руку. Ван Дорн повернулся, подошел к столу, достал из ящика связку ключей и передал Остерману.
  – Это ключи от оружейной комнаты. Я прошу вас, выйдите на лужайку, соберите слабых, пожилых, пьяных и просто напуганных и отведите их в подвал. Остальным раздайте оружие. И пусть Китти поможет вам. Она сумеет выбрать для каждого подходящее ружье, винтовку или пистолет.
  Остерман и Бейкер хмуро кивнули и вышли из кабинета. Ван Дорн крикнул им вслед:
  – Если кто захочет помолиться, пусть молится. Но не говорите им о чем. Об этом знает только Господь Бог. Для остальных это секрет. – Он подошел к столику и взял с подноса канапе. – Значит, ты пытался всех нас отравить, Виктор… Хорош гусь!
  Ван Дорн отправил канапе в рот. Потом он подошел к стене, на которой висели фотографии, и остановился, разглядывая снимок, где он, О'Брайен, Аллертон и Кимберли были сняты за несколько недель до окончания войны. Последний раз, когда четыре мушкетера были вместе. «О Боже, – подумал ван Дорн, – как мало мы знаем о человеческой душе».
  70
  Абрамс поджег бикфордов шнур, и он ярко вспыхнул в темной мансарде. Заряд с грохотом взорвался. В стене образовался проем.
  Пол в комнате связистов был несколько ниже уровня пола мансарды, и перед Тони открылось большое, с небольшое футбольное поле, помещение, в котором было устроено множество отдельных рабочих мест, разделенных перегородками в человеческий рост. Казалось, что зал этот освещается только мерцающими панелями приборов. Несколько испуганных мужчин и женщин в коричневых комбинезонах выскочили из кабинок и побежали в глубь помещения.
  Абрамс, Кэтрин и Камерон начали стрелять по ним одиночными целевыми выстрелами, стараясь не задеть аппаратуру.
  * * *
  Левелин, Саттер и Энн услышали грохот взрыва в противоположной части мансарды и почувствовали, как под ними вздрогнул пол.
  – Молодцы! – воскликнул Саттер. – Они свою работу сделали. Теперь наша очередь.
  Он поджег шнур, и вся группа нырнула за стоявшие рядом металлические шкафы. Взрывчатка взорвалась с глухим рыком. Казалось, что кирпичная труба и стена подпрыгнули. Тяжелые балки моментально осели, с силой надавив на стену. Она не выдержала и треснула. Снизу вверх буквой «V» поднялись две широкие трещины. Кирпич между ними осыпался, поднимая тучи пыли. Через секунду на месте трещин образовался достаточно большой треугольной формы проем. Энн заглянула в него и сквозь пелену пыли увидела перед собой аппаратный зал. Ее наметанный глаз сразу определил назначение установленной там аппаратуры.
  Саттер и Левелин открыли огонь, стараясь удержать русских на полу. Раздались редкие ответные выстрелы. «Мы взломали черепную коробку резидентуры КГБ, а теперь настала пора прикоснуться к ее мозгу», – подумала Энн.
  – Не повредите аппаратуру! – крикнула она Саттеру и Левелину.
  Левелин ответил:
  – Они прекрасно знают, зачем мы пришли, и если не держать их в напряжении, то они мигом тут все раздолбают. – Он всадил несколько пуль в человека, который размахивал большим молотком, пытаясь разбить какую-то шифровальную машину. Человек согнулся пополам и упал. Но одна пуля, похоже, попала в машину, потому что аппарат вдруг заискрил. – Извините, издержки производства.
  Энн посмотрела на часы. Почти полночь. «Молния» уже приближается к точке перигея. Скоро ее поглотит ядерное пламя. Эта короткая вспышка может изменить ход истории.
  * * *
  Том Гренвил стоял возле большой крышки люка. Джонсон расположился рядом. Стюарт лежал чуть поодаль, опершись на локоть. С залива дул влажный порывистый ветер. Далеко на северо-востоке в небе зажглись звезды, и Гренвил смотрел на них, словно в последний раз.
  На краю плоской крыши аккуратно в ряд стояли двенадцать баллонов с газом Си-Эс. Один за другим снизу прогремели два взрыва, и Гренвил очнулся.
  – Судя по всему, нам пора забрасывать эти баллоны к русским, – сказал он.
  – Точно, – откликнулся Стюарт. – А следом за баллонами – и мы. – Он кивнул на два страховочных нейлоновых троса, привязанных к основанию антенны. – Готов?
  Гренвил нехотя кивнул:
  – Давай, открывай!
  Том с трудом поднял тяжелую металлическую крышку. Стрельба внизу стала отчетливей. Джонсон и Стюарт начали выдергивать из баллонов предохранители и бросать емкости вниз. Баллоны ударялись об пол, извергая белые клубы слезоточивого и рвотного газа. Гренвил быстро захлопнул крышку.
  – Надо дать газу поработать минут пять.
  Стюарт бросил взгляд на Тома:
  – Хватит и минуты. – Посмотрев на часы, он сказал: – Спуститься туда – секундное дело, но помни, Том, на тросе нельзя задерживаться, иначе ты превратишься в отличную мишень. Залог победы – в скорости и смелости спуска. Но и раньше отпустить трос нельзя – тогда костей не соберешь. Я видел, как однажды такое случилось с одним парнем.
  – На Фолклендах? – спросил Гренвил.
  – Нет, в Глазго. Он торопился выбраться из спальни чужой жены, когда в самый неподходящий момент вернулся муж. – Стюарт похлопал Тома по плечу. – А ты неплохой малый! Только спокойно. Я вас прикрою. Ну, что ж, пора.
  – Сколько вы были на Фолклендах? – не отставал Гренвил.
  – Я сказал: пора. Надеть противогазы!
  Том и Джонсон натянули противогазы и надели специальные перчатки.
  – Открывай!
  Они подняли крышку. Газ клубился внизу, и казалось, что пол мансарды покрыли высокие сугробы.
  Гренвил и Джонсон сбросили в люк концы страховочных тросов.
  – Давай!
  Оба подошли к краям люка, поправили винтовки, крепко уцепились за тросы и начали стремительно спускаться вниз, в комнату русских связистов.
  * * *
  Абрамс и Камерон надели противогазы и быстро, но осторожно направились к дверям. Кэтрин осталась сзади, чтобы прикрывать их. Абрамс и Камерон слышали доносившийся из зала кашель. Абрамс вошел первым, за ним Камерон. Они продвигались сквозь облако удушливого слезоточивого газа, стараясь действовать как можно быстрее. Абрамс подумал, что Камерон, видимо, с трудом себя сдерживает, проходя мимо еще живых, но беспомощных русских, как алкоголик, проходящий мимо бутылки. Но у них были дела поважнее, чем убивать, добавляя зарубки на приклад винтовки Камерона. Они искали главный радиопередатчик, а также Андрова, Генри Кимберли и третьего «Талбота». Кем бы он ни был.
  * * *
  Саттер наблюдал за тем, как в облаке газа появился человек, пробрался сквозь пролом в стене и упал. Саттер оттащил его подальше от стены. Это была девушка в коричневом комбинезоне. Ее лицо покрывали волдыри и рвота.
  Энн опустилась рядом с ней на колени и несколько раз ударила по щекам, сказав по-русски:
  – Ну, дыши, дыши!
  Девушка глубоко вдохнула в себя воздух.
  – Где находится передатчик, по которому вы связывались с Москвой? – спросила Энн.
  Русская уставилась на Энн полными слез глазами. Энн повторила вопрос, добавив:
  – У тебя пять секунд, чтобы ответить, в противном случае мы тебя убьем.
  Девушка еще раз глубоко вдохнула воздух и ответила:
  – Передатчик… у северной стены…
  Энн спросила об используемых частотах, затем надела противогаз и бросилась к пролому в стене. Левелин и Саттер последовали за ней. Они быстро прошли по комнате к длинной правой стене. Многие русские вскарабкались на столы и крышки аппаратуры в надежде спастись от стелющегося по полу газа. Один из них, Василий Чуркин, тот, что преследовал Абрамса в туннеле, залез на компьютер.
  * * *
  Том Гренвил спустился по тросу вниз. Почувствовав, как его ноги коснулись пола, он сгруппировался, откатился в сторону, но тут же поднялся. Гренвил всматривался в облако газа, но видимость была плохой. Огоньки на электрических приборах тускло мерцали в плотной дымке. Джонсон прислонился к Гренвилу спиной, прикрывая его сзади. Из противогаза донесся его приглушенный голос:
  – Вот так, Гренвил. Если бы они запаслись надлежащими средствами химзащиты, нас всех бы давно уже перерезали. На войне, – сказал генерал, вспомнив старую армейскую истину, – все так же, как в жизни. Просчеты в планировании приводят к поражению.
  Гренвил обернулся к Джонсону:
  – Генерал!
  – Что, сынок?
  – Заткнитесь! Говорить будете только тогда, когда дело коснется спасения моей жизни, ясно?
  – Ладно, если так надо…
  – Надо. А теперь пошли. Вы – в одну сторону, я – в другую. Увидимся позже.
  Сквозь газовую завесу Гренвил различил очертания трех человек в черном: двоих мужчин и одной женщины. Он был сбит с толку и не знал, были ли это люди Пемброука, включая Энн, или отряд Камерона, где была Кэтрин. Нет, это все-таки не русские, подумал Гренвил и двинулся им навстречу.
  * * *
  Василий Чуркин наблюдал за тем, как мимо него прошли три американца. Остальные русские, находившиеся в зале, в основном техперсонал, видимо, смирились с судьбой и были заняты лишь тем, что судорожно тянулись вверх, к воздуху. Но Чуркин, такой же тренированный, как Камерон, с таким же упрямым характером, не мог так просто дать американцам уйти, особенно после унижения, которое он испытал несколькими часами раньше в туннеле. Он достал свой револьвер 38-го калибра и начал стрелять. Гренвил, находившийся к нему ближе всех, выстрелил, и русский свалился на пол.
  В комнате раздались крики.
  – Всем лечь! – громко приказал Абрамс. Он снял глушитель и выстрелил в стену, дав понять, что не шутит. Русские повалились на пол.
  Камерон посмотрел на своих напарников, распростертых на полу. Левелин был мертв, пуля вошла ему в затылок. Саттер был без сознания, но бронежилет спас его от двух пуль. У Энн кровь струилась по шее. Камерон осмотрел рану.
  – Ничего, милая, все не так уж плохо. Просто много крови. Давай-ка вставать. Надо найти этот чертов передатчик.
  Энн неуверенно поднялась.
  * * *
  Небольшая группа русских, оправившись от испуга, стала потихоньку сдвигаться в сторону V-образного пролома в южной части зала.
  Кэтрин сидела на столе в телестудии и наблюдала за тем, как с десяток человек в полутьме пробежали мимо нее и бросились к люку. Обнаружив, что лестница исчезла, они остановились. Снизу им что-то кричали.
  «Охранники», – подумала Кэтрин.
  Русские стали прыгать вниз. Кэтрин увидела, что один из них направился прямо к ней. Она крепко сжала пистолет и нырнула под стол. Мужчина, хорошо, даже изысканно одетый, подошел к столу. Свет был тусклый, и Кэтрин надеялась, что ее не заметят. Мужчина выдвинул верхний ящик и что-то достал оттуда. Среди предметов Кэтрин разглядела пистолет. Затем мужчина развернулся и пошел обратно к люку.
  Кэтрин вылезла из-под стола.
  Мужчина услышал шум и обернулся.
  – Привет, – сказала Кэтрин.
  Небо прояснилось, яркий лунный свет хлынул вдруг в мансарду через окно, находившееся рядом с камином. В холодных голубоватых лучах плясали пылинки.
  «Наверное, я сплю», – подумала Кэтрин.
  Генри Кимберли улыбнулся:
  – Ты Кейт?
  – Так оно и есть.
  Он удовлетворенно кивнул.
  – Брось оружие, – приказала Кэтрин.
  Его рука потянулась к правому карману.
  – Вряд ли я смогу тебе подчиниться.
  – Если ты хотя бы шелохнешься, я буду стрелять.
  – Тогда я постараюсь не двигаться.
  Кэтрин взглянула на отца в бледном свете луны и сказала:
  – Я почему-то никогда не могла смириться с твоей смертью. Наверное, так и должно быть. Когда Карбури вошел в мой кабинет, я подумала, что он сообщит мне, что ты сидишь в холле.
  Кимберли ничего не ответил, и она продолжала:
  – Я часто пыталась представить себе, как мы с тобой встречаемся. Но даже в самых диких мыслях не могла бы предположить, что мне придется направить на тебя дуло своего пистолета.
  Кимберли натянуто улыбнулся:
  – И я тоже. – Он внимательно посмотрел на нее. – Да, Кейт, я, как и ты, часто представлял себе нашу встречу. Но это не было фантазиями, ведь я твердо знал, что однажды вернусь.
  Она посмотрела на стол:
  – Ну да, ты же собирался стать президентом.
  Он кивнул и тихо проговорил:
  – Я хотел использовать остаток своей жизни, чтобы получше узнать тебя и Энн.
  – Серьезно? А с чего ты взял, что мы с Энн стали бы общаться с предателем?
  – Предательство – понятие относительное. Меня вела моя вера. Я бросил друзей, семью, состояние ради возможности служить той идее, в которую верил. Так в те годы поступали многие люди.
  Она нервно рассмеялась:
  – А теперь ты хочешь сказать, что больше не веришь? Хочешь загладить вину перед семьей и страной?
  Он пожал плечами:
  – Я бы солгал, если бы сказал, что больше не верю. И заглаживать вину я не собираюсь. – Кимберли понизил голос. – Ты должна понимать, что, когда человек затрачивает столько сил и времени, ему очень тяжело потом признаться, что все сделанное им было ошибкой. А когда иностранец попадает в Москву, ему трудно вернуться домой. Потому что именно в Москве ты начинаешь понимать, что такое власть, и начинаешь ее ценить. – Он глубоко вздохнул. – Это способен понять только человек моего возраста.
  – Я знаю многих твоих ровесников. Они тоже вряд ли поняли бы тебя. Ты предал всех, кто в тебя верил. Ты не побоялся подвергнуть колоссальной опасности весь мир. Ты бессердечный человек, Генри Кимберли, и у тебя не может быть ни совести, ни веры. Так что не стоит об этом говорить. Ты способен только на предательство. – Неожиданно из глаз Кэтрин хлынули слезы, голос задрожал. – Ответь мне всего на один вопрос. Почему? Почему ты так поступил со мной?
  Кимберли задумчиво покачал головой.
  – Что я могу тебе ответить, Кейт? Обстоятельства оказались выше меня. И все же… И все же самыми счастливыми минутами в моей жизни были те, когда во время последнего отпуска я взял вас с Энн в Центральный парк. Мы держались за руки и смеялись над обезьянками.
  – Замолчи!
  Кимберли осторожно спросил:
  – Мне можно идти?
  Кэтрин вытерла слезы.
  – Идти? Куда?
  – Разве это так важно? Во всяком случае, в Москву я больше не вернусь. Я просто… хочу побродить по стране… Хочу найти где-нибудь покой. Я им больше не очень-то нужен. Я уже давно не герой. Я теперь не опасен. Я просто старый человек.
  Кэтрин откашлялась и жестко спросила:
  – Кто третий «Талбот»?
  Брови Кимберли удивленно поползли вверх:
  – Какой третий «Талбот»? Никакого третьего нет. Вернее, он существовал много лет назад, но давно умер.
  Кэтрин в упор посмотрела на отца:
  – Ты лжешь!
  Он пожал плечами и тихо повторил:
  – Так мне можно идти? Ну, пожалуйста…
  – Нет.
  Кимберли помолчал несколько секунд.
  – И все же я думаю, я могу уйти. Ты же не выстрелишь в меня, Кейт? Я рад, что мы встретились. Надеюсь, я тебя еще увижу. – Он начал медленно поворачиваться.
  – Нет, нет, – закричала Кэтрин, – ты не уйдешь отсюда! – Она взвела курок большого автоматического браунинга.
  Генри Кимберли повернулся к дочери спиной. Он посмотрел на нее через плечо и подмигнул.
  – Пока, малышка Кейт.
  Он уходил в полумрак мансарды, направляясь к люку. Кэтрин напряженно следила за ним. Дуло ее пистолета все время было нацелено ему в спину. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Она подумала о Патрике О'Брайене. Вот кто был ей отцом все эти годы. А Генри Кимберли – совсем чужой ей человек, и его русские хозяева убили О'Брайена.
  Патрик не разрешил бы Кимберли уйти. И он не простил бы Кэтрин, если бы она отпустила своего отца. Генри Кимберли должен заплатить по счету.
  – Стой! – выкрикнула Кэтрин.
  Он уходил.
  Грохот выстрела, казалось, сотряс мансарду, эхом отдавшись по углам. У Кэтрин зазвенело в ушах. Остро запахло сгоревшим порохом. Генри Кимберли остановился и оглянулся. Его лицо было бесстрастно. Он не удивился, что дочь выстрелила. Он не обрадовался, что она промахнулась. Они оба понимали, что этот выстрел был жестом отчаяния.
  Кимберли наклонился и исчез в проеме люка.
  Кэтрин почувствовала, что ноги не держат ее. Она пошатнулась и упала в кресло. Его кресло. Стоявшее за его столом. Вокруг были разбросаны листки с его речью.
  Кэтрин уронила голову на стол и разрыдалась.
  * * *
  Марк Пемброук сидел на полу в темной нише, в северной части мансарды. Вдруг он услышал шаги и увидел с десяток мужчин и женщин, направлявшихся к лестнице, расположенной как раз напротив Марка. Лица их были бледны, глаза слезились. Пемброук взял наизготовку свою М-16. Ему стало трудно дышать. Он захлебывался собственной кровью, но голова еще оставалась ясной.
  До русских было не больше тридцати футов. Было видно, что многие вооружены. Подойдя к лестничному проему, они с удивлением заглядывали вниз, на полуразрушенную лестницу. Снизу что-то кричали находившиеся там охранники.
  Судя по всему, уцелели только несколько верхних ступеней. Русские, видимо, обсуждали, каким образом и кто первый должен воспользоваться остатками лестницы, – связистам спускаться из мансарды или охранникам подниматься наверх.
  Наконец вперед вышел мужчина в костюме и прекратил препирательства. Держался он уверенно. «Андров! Виктор Андров!» – пронеслось в мозгу у Пемброука. Люди возле лестницы расступились, и Андров начал осторожно спускаться вниз. Марк быстро снял со своей винтовки глушитель и дал очередь в потолок.
  – Андров! Стоять! – громко закричал он.
  Русские попадали на пол. Марку стали хорошо видны голова и плечи Андрова, который уже успел спуститься на несколько ступеней. Пемброук сильнее уперся спиной в стену.
  – Андров! Ты знал, что Арнольд Брин – мой отец? – громко спросил он.
  Андров открыл было рот, но Пемброук не дал ему ответить. Он нажал на курок. Несколько пуль ударили Андрова в голову, выбрасывая маленькие фонтанчики крови. Он нелепо взмахнул руками и полетел вниз.
  Пемброук подумал, что при других обстоятельствах он прикончил бы Андрова более изощренным способом, но хорошо уже хотя бы то, что мерзавец достался именно ему.
  Марк кашлянул, и грудь пронзила острая боль. Он увидел, как остальные русские толпятся у лестницы. Эти люди Пемброуку были не интересны. Он спокойно наблюдал, как очередная фигура скрывается внизу. В мансарде стало темнее, а может, у Марка просто закружилась голова. Но одно лицо вдруг показалось ему знакомым. Нет! Этого не может быть! Пемброук решил, что у него начинаются галлюцинации.
  71
  Энн Кимберли прижала к шее ватный тампон. Она оглядела бесконечные ряды электронных приборов: сверхчувствительные радиоприемники, шифровальные машины, аппаратура спутниковой связи, глушилки.
  – И это называется дипломатическим учреждением! Вот мерзавцы!
  Она села в кресло перед большой радиоустановкой 5М-35 и осмотрела контрольную панель. Прибор, похоже, не пострадал от взрывов и перестрелки. Он был включен. Крутилась бобина, в Москву летели очередные шифрованные сообщения. Энн нашла на панели нужную кнопку и выключила аппарат. Молчание русских в радиоэфире должно сразу же насторожить АНБ.
  Энн пробежала глазами по напечатанной по-русски инструкции, укрепленной на передней стенке радиоустановки.
  – Чертов язык! Что это за слово, Абрамс?
  – Шифратор.
  – А, понятно. Специальное устройство, шифрующее речевую информацию. Хорошо. Мы его вырубим.
  Энн щелкнула тумблером.
  Саттеру удалось отыскать выключатели вытяжки, и помещение стало постепенно проветриваться. Все сняли противогазы, хотя остатки газа еще продолжали раздражать глаза.
  Камерон был уже у телефона и разговаривал с ван Дорном:
  – Да, это Камерон, мистер ван Дорн. Подождите с минометом. У нас здесь все в порядке. Энн Кимберли сейчас выйдет на связь с русскими. Да, сэр. Все нормально. Я буду докладывать обстановку.
  Абрамс оглядел огромный зал.
  – Мне кажется, это место не слишком хорошо защищено от ЭМИ, – сказал он, обращаясь к Энн.
  – Да уж, – улыбнулась Энн.
  Она потянулась вперед, щелкнула каким-то тумблером и поправила на голове наушники и микрофон, затем посмотрела на часы. Без десяти двенадцать ночи в Нью-Йорке и без десяти восемь утра в Москве.
  – Оставайся, мне может понадобиться твоя помощь, – сказала Энн Абрамсу.
  Тони кивнул. Он еще раз осмотрел помещение. На одном из самых больших металлических шкафов с какими-то приборами он увидел Саттера – тот устроил там наблюдательный пункт. Гренвил и Джонсон тщательно проверяли зал, заодно разбивая стекла, чтобы улучшить вентиляцию.
  Энн начала говорить по-русски:
  – Всем, кто меня слышит! Я – Энн Кимберли, гражданка Соединенных Штатов Америки. Я нахожусь в Глен-Коуве, в одном из зданий миссии СССР при ООН. Москва, подтвердите прием! – Она повернулась к Абрамсу. – Черта с два они подтвердят прием. И они прекрасно знают, откуда я говорю. Но в любом случае после этих моих слов на ноги должны быть поставлены все. АНБ уже перехватило мое сообщение, равно как и ЦРУ. Думаю, они уже проинформировали Белый дом, Пентагон и Кэмп-Дэвид. Я сделаю сейчас небольшую паузу и дальше уже пойду ва-банк. Кстати, как мой русский?
  – Ничего, но произношение могло бы быть и лучше.
  – Другими словами, дерьмово, да? – Энн пожала плечами. – Что поделаешь. На работе я только слушаю русскую речь, а говорить приходится очень редко. – Она подумала несколько секунд. – Послушай, почему бы тебе не попробовать самому? В любом случае, мы же исходили из того, что ты будешь моим дублером. Так что давай, бери второй микрофон.
  Абрамс задумчиво посмотрел на Энн и подошел ко второму микрофону.
  – Итак, эта передача может стать самой важной в истории человечества. Не волнуйся. Тони, все будет нормально. Я рядом. Ты в эфире. Представься. – Энн нажала кнопку.
  Абрамс заговорил в микрофон:
  – Это Тони Абрамс, гражданин США. – Он повторил фразу, которую произносила Энн, и, набрав в легкие побольше воздуха, продолжал: – Я обращаюсь с прямым посланием к лидерам в Кремле, Белом доме и Пентагоне. Всем тем, кто может развязать атомную войну. Если на спутнике «Молния-36» будет взорвано ядерное устройство, то у Соединенных Штатов Америки не останется другого выбора, кроме как нанести по СССР ответный ракетно-ядерный удар.
  Абрамс говорил еще с минуту, объясняя сложившуюся ситуацию, затем щелкнул тумблером выключения микрофона.
  – У меня все.
  Энн посмотрела на него и кивнула:
  – Хорошо, я сейчас сделаю заявление по-английски. Во-первых, у аппаратов в Москве уже наверняка появились люди, знающие английский. Кроме того, мне хочется поговорить с Вашингтоном и штаб-квартирой АНБ в Форд-Мэде.
  Абрамс вытер пот со лба.
  – А я пойду прогуляюсь. Счастливо!
  Он вышел из зала. Энн снова заговорила в микрофон:
  – Повторяю, я – Энн Кимберли. На этот раз я обращаюсь к своим коллегам в Агентстве национальной безопасности. Прошу подтвердить прием.
  Повисла длинная пауза. Энн повторила обращение. Наконец в динамике что-то щелкнуло.
  – Энн, говорит Чет Форбз из Форд-Мэда. Я понял тебя.
  – Понял, Чет? Как ситуация?
  В голосе Чета все еще чувствовалась какая-то неуверенность, но постепенно она уходила. Голосовые анализаторы показывали, что говорит действительно Энн Кимберли, сотрудница АНБ. И передача действительно ведется из здания миссии СССР при ООН в Глен-Коуве. Поэтому после нескольких вводных слов Чет Форбз сказал:
  – Система защиты от ядерного нападения «Норад» приведена в полную боевую готовность. В такое же положение приведены стратегические ядерные бомбардировщики и подводный флот. Соответствующие команды отданы на батареи «першингов» и крылатых ракет, размещенных в Европе. Президент в Кэмп-Дэвиде полностью контролирует ситуацию.
  Энн спросила по-русски:
  – Москва, как поняли Форд-Мэд?
  Москва не отвечала.
  Энн сделала глубокий вдох и задала вопрос:
  – Чет, вы можете устроить прямой разговор между президентом и Москвой?
  – Президент США пытается сейчас выйти на Председателя Совета министров СССР.
  – Передай в Кэмп-Дэвид, что помощник президента Джеймс Аллертон является советским агентом, – отчеканила Энн.
  Форбз молчал несколько секунд, затем сказал несколько ошарашенным голосом:
  – Хорошо, выполняю. – Он снова помолчал. – Знаешь, Энн, мы не представляем себе, как ты оказалась на «Зеленой лужайке» (так в АНБ называли советский комплекс в Глен-Коуве), но в любом случае мы этому рады, поскольку твое сообщение имеет для нашей страны огромное значение.
  – Надеюсь, что они меня слушают, – ответила Энн. – Вы слушаете меня, господин Председатель Совета министров?
  Но Москва по-прежнему молчала.
  * * *
  Тони Абрамс быстро прошел в северную часть мансарды и наклонился над Марком.
  – Пемброук?
  Тот медленно открыл глаза. Лицо его было очень бледным.
  – Как дела? – спросил Тони.
  – По сравнению с чем?
  – Послушай, – улыбнулся Абрамс, – сейчас ван Дорн подошлет большой грузовой вертолет, который всех нас отсюда заберет. Скоро ты будешь в госпитале.
  – Хорошо. Туда мне и надо. Как наши дела?
  – В основном мы добились успеха. Но ядерная война все еще на носу. Энн говорит с Москвой. Теперь дело за русскими.
  – Да… Иваны ведь непредсказуемы. А сколько времени?
  – Около полуночи. Ждать осталось недолго.
  – Это верно. И свою часть задания мы выполнили, так?
  – Да.
  – Я потерял много хороших ребят. Скоро будет точно известно сколько. Послушай, Абрамс, а ведь мое предложение все еще остается в силе. Ты настоящий профи.
  – Спасибо, но я уже связан обязательствами.
  – Обязательствами перед кем?
  – Перед «Красными дьяволами».
  Пемброук внимательно посмотрел на Абрамса:
  – А это кто такие? Никогда не слышал.
  – Сугубо секретная организация. Ну ладно, я ведь пришел только проведать тебя. Ты можешь побыть один еще немного?
  – Я всегда один и всегда в порядке. Но за то, что навестил, спасибо.
  Абрамс поднялся. Пемброук посмотрел в сторону лестницы.
  – Несколько русских… По-моему, технический персонал… Я дал им уйти.
  – Ну и хорошо. Лежи спокойно.
  – Среди них был Андров.
  Марк закашлялся, и на его губах запузырилась кровавая пена. Абрамс снова наклонился к нему. Пемброук словно силился что-то вспомнить и наконец сказал:
  – Я убил его. Будь другом, посмотри, он там? Но осторожнее, старик, внизу охранники.
  Абрамс медленно подполз к лестнице и посмотрел вниз. Только обломки дерева. В мансарду вела приставная лестница. Никаких трупов.
  – Видимо, охранники забрали трупы с собой.
  Пемброук кивнул.
  – Да, им от нас досталось. Я точно помню, что разнес этому сукину сыну голову.
  – Я верю.
  – Джоан… Джоан Гренвил… Она там, в грузовом лифте, – с трудом проговорил Марк. – Возьми несколько моих людей…
  – Не беспокойся, все будет нормально, – ответил Тони. Он не хотел говорить Пемброуку, что у него лишь несколько людей и осталось. Он сам выведет Джоан. – Не волнуйся, теперь мы управимся и без тебя. – Абрамс посмотрел на часы. – Мне надо идти.
  – Подожди, подожди… Послушай, я видел…
  – Кого?
  – Мне показалось, что я брежу… Но я точно помню…
  – Кого ты видел?
  – Патрика О'Брайена.
  Абрамс застыл в изумлении.
  – Где ты его видел?
  Пемброук указал подбородком:
  – Там.
  – Этого не может быть.
  – Может. Он был одет в черное.
  Абрамс ошарашенно посмотрел на Марка.
  – Да… Значит, ты видел его…
  – Не смейся.
  – Нет, я не смеюсь. Я тебе верю.
  Они помолчали, потом Пемброук спросил:
  – Ну и что ты собираешься делать?
  – А что бы сделал ты? Задание выполнено, деньги заработаны. Надо ли напрягаться и работать сверхурочно?
  Марк кивнул:
  – Если бы я мог, я бы напрягся.
  – Значит, говоришь, внизу? – спросил Абрамс.
  – Да, внизу. Надо осмотреть кабинет Андрова. Если против О'Брайена и есть какие-то улики, то они должны быть в кабинете Андрова. И О'Брайену необходимо их уничтожить, прежде чем скрыться.
  Абрамс шагнул к лестнице.
  72
  Генри Кимберли быстро шел по длинному пустынному коридору первого этажа. В дымном полумраке пахло сожженным порохом. Кимберли остановился у иссеченной пулями двери кабинета Андрова. Он подумал, что Виктор может быть здесь, ведь ему необходимо было разобраться с секретными документами.
  Кимберли толкнул дверь, и она поддалась. Он вошел в слабо освещенную комнату. Неожиданно над самым его ухом раздался щелчок взводимого курка.
  – Генри Кимберли, я полагаю?
  Кимберли чуть заметно кивнул. Он осторожно повернул голову и увидел человека в черном комбинезоне парашютиста.
  – Патрик… – едва слышно прошептал Кимберли. О'Брайен кивнул.
  – Все думали, что ты погиб…
  – И о тебе думали то же самое, – улыбнулся О'Брайен.
  Кимберли перевел взгляд на пистолет О'Брайена:
  – Если ты собираешься со мной покончить, то делай это быстрее. Еще одной такой встречи я не выдержу.
  О'Брайен опустил оружие.
  – Я мельком видел тебя в мансарде. Андров, вероятно, так беспокоился за свою шкуру, что не успел сообщить тебе…
  – Что сообщить?
  – Что я один из вас, – сказал О'Брайен.
  – Нет… Этого не может быть, – прошептал Кимберли.
  – Почему же? Во время войны я был под серьезным подозрением. И скажу тебе, вполне обоснованно. А вот на тебя подозрения тогда не падали. – О'Брайен на несколько секунд задумался. – Так вот, это я должен был исчезнуть и оказаться в Москве. А ты, Генри, должен был вернуться домой и заниматься фирмой. У тебя была семья, к тому же положение и связи твоих родителей… Но в Москве рассудили по-другому.
  – Да.
  – А мы ведь не привыкли обсуждать приказы?
  – Нет, не привыкли, – тихо повторил Кимберли. Он оглядел кабинет, и его взгляд наткнулся на распростертое тело Клаудии Лепеску. – А где Андров?
  – Я сам его жду. Ты его видел? – пожал плечами О'Брайен.
  – Он может быть в подвале со всеми. Пойдем туда. – Кимберли направился к двери.
  О'Брайен не двинулся с места.
  – Мы подождем его здесь, – сказал он.
  – Зачем?
  – Потому что, за исключением вас двоих, никто в Америке не знает, что я жив. К тому же я считаю, что этот раунд мы проиграли, и я не хочу, чтобы Андров попал в руки наших соотечественников.
  Кимберли медленно кивнул:
  – Да-да… Я полагаю, Москва поймет…
  – Уверен, что поймет, – заявил О'Брайен твердо.
  – Так значит, это тебе предстоит стать очередным Президентом США?
  – Возможно, – ответил Кимберли, – но для этого нужно еще дождаться взрыва.
  – Вероятно, это произойдет через несколько минут.
  – Может быть. – О'Брайен махнул Кимберли рукой. – Давай подождем Андрова здесь. – Он уселся на подоконник. Кимберли подошел поближе. – Видишь ли, Генри, может, тебе и нелегко приходилось в Москве, но ты не представляешь, что такое быть двойным агентом. Я играл в одну из самых сложных мужских игр – я возглавлял американскую разведывательную группу, укомплектованную очень умными людьми, нашими ветеранами, и в то же время обеспечивал информацией наших друзей из Москвы.
  – Как это тебе удавалось? – спросил Кимберли.
  – С помощью зеркал, – усмехнулся О'Брайен. – Приходилось быть и иллюзионистом, и акробатом, и жонглером. Это трудно, мой друг. Скажем, только за прошлый год мне пришлось создать перед своими партнерами по УСС видимость того, что они работают над важнейшей проблемой – ядерным «Ударом», обеспечивая в то же время надежное прикрытие «Удара» для русских. – Кимберли понимающе кивнул. – Дело осложнялось тем, что ван Дорн, Арнольд Брин и еще несколько человек прорвались-таки к некоторой информации об «Ударе» и требовали от меня активных действий. Мне удалось на некоторое время отвлечь их и заставить заниматься ложными направлениями, типа атомного взрыва на Уолл-Стрит или плана по выведению из строя всех американских компьютеров. Но в конечном счете они вновь и вновь выходили на ЭМИ. Эти ветераны – крепкие орешки, Генри.
  – Да, пожалуй. А дневник?
  О'Брайен широко улыбнулся:
  – Это был одновременно и гениальный ход и акт отчаяния. К тому времени я уже находился в цейтноте. Я бросил им эту кость, рассчитывая, что охота на «Талбота» сорокалетней давности разбудит в них ностальгию и целиком захватит их. Я-то ведь знал, кто является «Талботом». Им был я. Я не знал, что ты тоже «Талбот».
  – И твой план стал началом цепной реакции, не так ли?
  – Да. – О'Брайен улыбнулся еще раз. – Сначала меня чуть не убил этот идиот Торп. Потом Тони Абрамс, которого в это дело втянула твоя дочь, оказался умнее, чем я думал. Я решил убрать его и использовал Клаудию, чтобы заманить его в ловушку. Она думала, что работает на Москву. Абрамс же посчитал, что с ним пытался расправиться Торп. Я всех запутал. Они верили тому, что я говорил, но не понимали, что говорю я о себе. – О'Брайен рассмеялся.
  – А сюда ты как попал? – спросил Кимберли.
  – Прыгнул с вертолета.
  – Ты смелый, Патрик, ты всегда был таким.
  – Да. Это помогало мне выжить тогда, когда другие погибали. И еще я жестокий. – О'Брайен мрачно посмотрел на Кимберли. – И очень властолюбивый. Я должен быть первым.
  – Но в нашем плане кандидатом являюсь вроде бы я. – Кимберли недоуменно посмотрел на О'Брайена.
  – Андров говорил мне об этом. – О'Брайен выглянул в окно и пожал плечами. – Ты знаешь, Генри, если операция «Удар» пройдет нормально, то мы с тобой окажемся двумя самыми могущественными людьми в Америке.
  – Есть еще один наш соотечественник, который должен быть вознагражден за свои заслуги. Джеймс Аллертон. Андров говорил тебе?
  О'Брайен презрительно скривился.
  – Говорил. Ну и что? Аллертон слабак. Если бы не его дешевый авторитет, Москва давно выбросила бы его на свалку.
  – Но не выбросила. И он должен войти в наш триумвират.
  Глаза у О'Брайена сузились.
  – В Кэмп-Дэвиде за Джеймсом присматривает мой человек из числа сотрудников Секретной службы. У него инструкция: что бы ни случилось, Аллертон не должен покинуть Кэмп-Дэвид живым.
  Кимберли посмотрел на пистолет в руке О'Брайена.
  – Значит, нас останется двое. Не слишком ли много?
  О'Брайен отсутствующе кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями.
  – Видишь ли, Генри, у меня беспроигрышное положение. Даже если сегодня верх возьмут США, мне ничего не стоит доказать, что я герой, чудом избежавший гибели. Конечно, я смогу это сделать только в том случае, если ни ты, ни Андров не попадете к американцам.
  – Зачем я открыл эту дверь? – прошептал Кимберли.
  – Ты здесь ни при чем. Я все равно подозревал о существовании третьего человека и твердо решил убрать его при первой возможности. Конечно, дело несколько осложняется тем обстоятельством, что этим человеком оказался ты, мой старый друг.
  – Значит, если сегодня победит Москва, ты будешь президентом? Если Москва проиграет, то ты вновь становишься тем, кем был – руководителем организации ветеранов УСС – и спокойно поджидаешь, когда же Москва наконец выиграет?
  – Точно. А ты, Генри, к сожалению, в любом случае становишься помехой.
  – Мы можем бежать вместе в Москву, – с надеждой проговорил Кимберли.
  – Я не хочу ехать в Москву, – отрезал О'Брайен. – Я хочу оказаться завтра либо в своей фирме, либо в Овальном кабинете. Помни, ни один уважающий себя разведчик не должен превращаться в изгоя. Он должен предусмотреть более привлекательные варианты в качестве награды за то напряжение, в котором он живет.
  – Москва не наградит тебя, не надейся, – сказал Кимберли. – Там в конце концов узнают, что ты убил меня… и Андрова. – Взгляд Генри Кимберли вновь упал на пистолет О'Брайена. – Послушай, Патрик, это… Это нечестно… Они хотят, чтобы я остался жив… Москва хочет, чтобы…
  – Какое мне дело до того, чего хочет Москва? – отрезал О'Брайен. – Они создают предателей, и они же требуют от нас верности. Москва для меня – только средство, единственное средство оказаться в Белом доме. Как варвары ставили и свергали последних римских императоров, так и московские варвары ныне посадят на трон императора Америки.
  – И низвергнут тебя в любой момент, – быстро добавил Кимберли. – А вдвоем нам было бы спокойнее.
  – Возможно. Но я считаю, что власть неделима. Извини, старина…
  – Нет! – Рука Кимберли рванулась к карману пиджака.
  О'Брайен выстрелил трижды, все пули попали Кимберли в сердце. Он рухнул, словно спиленное дерево.
  О'Брайен посмотрел на своего бывшего соратника по оружию и компаньона.
  – Теперь я остался один.
  73
  Тони Абрамс прошел к лестнице на первом этаже и увидел, что тело Меткова уже убрали. Он осторожно вошел в комнату дежурных. Дэвис еще оставался там, а тело Лары исчезло. Тони выглянул в коридор. Там никого не было, но вдали слышались какие-то голоса. Абрамс проскользнул к двери кабинета Андрова. На месте замка в ней зияло несколько пулевых отверстий. Абрамс сжал винтовку в руках и толкнул дверь плечом.
  Около стола Андрова на коленях стоял Патрик О'Брайен. Он торопливо рылся в нижних ящиках. Подняв глаза, он попытался схватить пистолет, лежавший на столе. Абрамс угрожающе прицелился, и О'Брайен убрал руку со стола.
  – Вот уж не думал вас здесь встретить, – сказал О'Брайен.
  Абрамс молчал. О'Брайен медленно поднялся.
  – Кто меня выдал?
  – Я сам вычислил.
  – Нет, Тони, этого не может быть, – улыбнулся О'Брайен. – Во всяком случае, вам не удастся разубедить меня в том, что я был самым умным двойным агентом в Штатах.
  – Да, были, – кивнул Абрамс, – а сейчас уже нет.
  – Что вы чувствуете? – спросил О'Брайен. – Вас душит злость, вам кажется, что вас предали, одурачили?
  – Пожалуй, последнее. Уж очень убедительно у вас все выходило.
  – Спасибо, – с удовлетворением проговорил О'Брайен. – Просто надо заставлять себя верить в то, что делаешь. Я старался поступать так и когда работал с ветеранами, и когда работал с русскими. Не расстраивайтесь. Я сорок лет дурачил лучших контрразведчиков Америки и Англии.
  – Скажите, как вы к этому пришли?
  – Не знаю, – пожал плечами О'Брайен. – Сначала это был юношеский идеализм. Потом я все понял и хотел порвать с ними, но они показали мне, что не шутят. Меня ранили во время охоты в Юте. В госпитале я решил смириться. Знаете, они жесткие ребята, недаром они победили фашистов. А потом… Это был сорок восьмой год, время расширения их империи. Казалось, еще немного – и весь мир будет у ног большевиков. Потом ход истории немного изменился, но к тому времени я уже привык к своей двойной жизни. У меня не было семьи, и я весь отдался этой игре.
  Абрамс посмотрел вниз и увидел тело Генри Кимберли.
  – Ваша работа?
  – Моя.
  – Судя по всему, чужая смерть вас не трогает.
  – Смерть в нашем деле – это благо. Если бы государства ограничились только поединками своих секретных агентов в мирное время, не доводя дело до войны, мы бы все от этого только выиграли. Например, если бы мы победили сегодня в нашей тайной операции, то на земле больше вообще не было бы войн. Но благодаря стараниям таких, как вы, ван Дорн и ваши друзья, мы вновь оказываемся на краю войны.
  – Лучше жить на краю, чем в пропасти.
  – Не скажите. Посмотрим, как вы заговорите лет через пять, при очередном ядерном кризисе.
  – Вам-то осталось жить пять минут.
  О'Брайен внимательно вгляделся в лицо Абрамса.
  – Вы собираетесь меня убить?
  – Да.
  – Смотрите, не ошибитесь. Помните, я очень нужен американским спецслужбам. Каждый пойманный агент много говорит, а у меня есть что рассказать. Лет на десять хватит.
  Абрамс кивнул. Да, это правда. Чем выше пост занимал предатель, тем охотнее спецслужбы шли на сотрудничество с ним ради получения информации.
  О'Брайен понял возникшую паузу по-своему. Он явно успокоился и был настроен на разговор.
  – Единственной моей серьезной ошибкой за последние годы было то, что я не уничтожил ван Дорна. Но я рассчитывал, что он просто сопьется. – О'Брайен рассмеялся.
  – Возможно. Но вам от этого легче не будет.
  О'Брайен повернулся и посмотрел в окно.
  – Не исключено, что мы еще увидим взрыв.
  – Не исключено, – согласился Тони. – Скажите, зачем вы решили инсценировать свою смерть?
  – А я и не думал ее инсценировать. Это идиот Торп чуть не убил меня. Я инсценировал сердечный приступ. Большинство парашютистов, у которых не раскрывается парашют, умирают от сердечного приступа еще до того, как разбиваются о землю.
  – Что вы задумали на этот раз?
  – Ничего. Я пойду с вами. ЦРУ сделает из вас бога, у вас будет все. – О'Брайен вышел из-за стола. – Здесь в стене есть скрытый ход. Через него мы попадем в дежурку.
  Абрамс повел стволом винтовки, и О'Брайен направился к двери, расположенной справа от камина. Он нажал на планку на стене, и дверь распахнулась.
  – Вы знаете, я всегда пытался себе представить, как все это кончится, но такого конца не ожидал. Понимаете, мне стыдно.
  – Идите.
  О'Брайен вошел в потайную дверь. За ним последовал Абрамс. Они миновали дежурку и оказались у лестницы.
  – Вы мне действительно нравитесь, – произнес О'Брайен.
  «Вот этого мне как раз и не надо», – подумал Тони. Вслух он сказал:
  – Я решил не доставлять вам лишних мучений и не позорить на глазах у всех, хоть вы этого и заслуживаете.
  О'Брайен открыл рот, видимо, собираясь что-то сказать. Тони поднял винтовку и выстрелил. Патрик О'Брайен опрокинулся назад. На лице у него застыло удивленное выражение.
  Абрамс несколько секунд смотрел на него, потом отправился искать Джоан Гренвил.
  «Я знал, я давно знал, что это он, – думал Абрамс. – Многие из нас подозревали его, но ни у кого не нашлось сил поверить в то, что отец – лжец, что бог – лжец и что священник – атеист. В этом и было его преимущество. Ему даже не надо было обманывать нас. Мы сами себя обманули».
  74
  Камерон и Саттер нашли две бутылки водки, а Гренвил – передвижное подъемное устройство, в котором поднимались на крышу ремонтники. Теперь они все были на крыше, в том числе Стюарт и Джонсон. Они передавали бутылки по кругу и с ожиданием смотрели на ясное ночное небо. Пемброук оставался пока внизу, поскольку они не хотели его беспокоить раньше времени. Энн сидела у радиоаппаратуры. Абрамс – рядом с ней. Катрин осталась с Пемброуком.
  Послышался характерный шум гидравлического подъемника, и на его площадке показалась Джоан Гренвил. Она сошла на крышу.
  – Привет, Том.
  – Привет, Джоан. – Том сделал еще один глоток. – Что ты тут делаешь?
  – Я упустила свою тележку. Можно мне тоже приложиться?
  Том передал ей бутылку, она сделала большой глоток и вернула бутылку мужу.
  – Ужасно крепко.
  – Это настоящая русская водка. Трофей.
  – Ты пьян.
  – Я не пьян. А ты очень красивая.
  Джоан с интересом посмотрела на Тома:
  – Я же говорила тебе, что сегодня нам лучше было остаться дома.
  – Дело есть дело, – ответил он.
  – Чего мы ждем? – спросила Джоан.
  – Чтобы нас забрал вертолет, – сказал Саттер. – И еще конца света. Посмотрите на запад, девушка.
  – А где запад?
  – Там, – указал Саттер.
  – Отсюда видны очертания Манхэттена. – Джоан взглянула на Стюарта. – Можно мне еще водки?
  – У вас что, нога сломана? А вот у меня сломана, и мне эта жидкость очень даже нужна. – Он неохотно протянул бутылку.
  – Я потерял часы, – сказал Гренвил. – Сколько времени?
  – Ноль-ноль, ноль-пять, – ответил Джонсон.
  – Сколько это на самом деле?
  – Пять минут первого, – объяснил Саттер.
  – Ну и чего он не скажет так? – проворчал Гренвил.
  – Когда конец света? – спросила Джоан.
  – Либо через минуту, либо никогда, – ответил Стюарт.
  – Я люблю тебя, – повернулась к Тому Джоан.
  – Я рад, – вспыхнул он.
  Они еще раз пустили бутылки по кругу.
  * * *
  Энн отложила микрофон и выключила аппаратуру.
  – Это все, что я могу. Остальное – в руках Господних.
  Тони Абрамс отошел к разбитому окну и выглянул наружу.
  – Ты все сделала отлично. Если бы я был советским премьером, я остановил бы операцию.
  Энн взглянула на него.
  – Да? Ты ведь видел их, знаешь. А я имела дело только с их голосами и кодами. Я знаю, как они говорят, но не знаю, что они думают. Я не знаю их души.
  – Никто не знает. Даже они сами. И, скорее всего, они не ответят нам.
  – Да, скорее всего. Ведь ответить – значит, признать что-то. А они ничего никогда не признают.
  – Сколько там времени на электронных часах? – спросил Тони.
  Энн присмотрелась к табло.
  – Двенадцать часов пять минут и двадцать секунд. «Молния» почти в точке перигея.
  В зал быстро вошла Кэтрин. Лицо у нее было серое.
  – Пемброук? – выдохнул Абрамс. Она кивнула.
  Тони склонил голову. Он понял, что сейчас не время рассказывать им об О'Брайене.
  – А как дела с операцией «Удар»? – вырвалось у Кэтрин.
  Энн жестом указала в сторону часов. Они высвечивали: «12.00».
  – Смотрите, – сказала Энн.
  Одна за другой на панели прибора погасли три зеленые лампочки. На дисплее часов менялись цифры: «12.07», «12.08»…
  Энн облегченно вздохнула:
  – Ну вот, «Молния» прошла точку перигея. Сейчас спутник уже удаляется от нас.
  Кэтрин подошла к Абрамсу.
  – Какая красивая ночь!
  – Да. Ты не позавтракаешь сегодня со мной?
  – Конечно.
  Абрамс посмотрел в окно на север. Над домом ван Дорна рассыпалась гроздь золотистых огоньков салюта, а вдали запульсировали красный и зеленый бортовые огни вертолета.
  – Несмотря ни на что, мне хорошо, – проговорил Абрамс.
  – Конечно, когда остаешься жив, всегда хорошо, – откликнулась Энн. Она нахмурилась. – Но мы потеряли сегодня многих друзей. Боюсь, что в их числе Ник. – Энн посмотрела на Кэтрин и Абрамса. – А из вас могут выйти неплохие компаньоны. Ты поступаешь на работу в фирму, Тони?
  Абрамс подумал несколько секунд.
  – Да-да… Я пойду работать в компанию. Нам там нужно еще очень многое сделать. – Он взял Кэтрин за руку и снова посмотрел в окно. – Буря стихла. – Да, и мы устояли, – подняла к нему лицо Кэтрин. – Но это только передышка. Надо постараться с умом использовать выигранное время.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"